есна в тот год выдалась ранняя и капризная, под стать непостоянной красавице: жаркая, ясная погода сменялась вдруг дождливой, промозглой. Нынче с неба сыпал снег, мелкий, как мука, а назавтра налетала гроза, с громом и молниями, с ветром и ливнем, который сплошной зыбкой стеной обрушивался на землю.
Утром люди не знали, в чем им выйти на улицу: в шубах, пальто или легкой одежде.
Наконец погода вроде выровнялась, и солнце взошло — истинно весеннее, яркое, улыбчивое, оно преобразило все вокруг, придало земле нарядный вид, словно умыло и подрумянило ее, и казалось, мир раздался вширь и воздуха стало больше.
От разогретой, будто вспотевшей от тепла, почвы шёл легкий парок — колыхался в воздухе прозрачной дымкой.
Солнце поднималось все выше — дымка рассеялась и все пространство между небом и землей заполнилось золотистым светом.
Ах, как вольно дышалось в этот день! Как томительно-сладко пах ветерок! Как радостно, освобожден-но распелись птицы!
Мир выглядел обновленным — и люди тоже.
Они бодро шагали по улице колхозного поселка, щурясь от солнца, с наслаждением, глубоко и жадно, вдыхали свежий, чуть сыроватый воздух…
Среди прохожих, спешивших по своим делам, выделялся осанистый, пожилой мужчина — и походкой и внешностью.
Он шествовал неторопливо, с благожелательным любопытством разглядывая встречных, любуясь домами, еще голыми деревьями, внимательно изучая все, что попадалось на пути, как будто он шел здесь впервые.
Но он хорошо был знаком местным жителям. С ним почтительно здоровались. Пройдя мимо, иные оглядывались, обменивались восхищенными репликами:
— Наш ага * — как могучий чинар! Людей вокруг словно деревьев в саду, а он все равно всех приметней.
— А я бы сравнил его с инером * в верблюжьем караване.
Чернобородый мужчина в шапке-човурме *, приветственно кивнув нашему герою, повернулся к своему спутнику и, понизив голос, сказал:
— Знаешь, что это за человек?.. Сама легенда!.. В свое время баи дрожали перед ним. А мою семью, отца моего он спас от верной гибели.
Многие, повстречав его, потом переговаривались меж собой с нескрываемой радостью:
— Не сглазить бы, но гляди, какой бравый вид у нашего ага!.. Да он любого джигита заткнет за пояс.
— Да, одно слово — богатырь!
Мужчина, медленно идущий по поселку, и впрямь выглядел молодцом и невольно обращал на себя внимание. В его глазах, черных, глубоких, светились мудрость и опыт. Однако стариком его никак нельзя было назвать. Кожа на чисто выбритом лице гладкая, лишь нижние веки тронуты топкой паутинкой морщин. Шея — как ствол молодого дерева. Пышные усы лихо закручены, и редкими длинными искорками мелькает в них седина. Вот подбородок чуть полноват, уже второй наметился…
Форма усов, серая каракулевая шапка выдавали в нем сельского жителя, а добротный серый костюм, коричневый плащ, модные туфли делали его похожим на горожанина.
Завидев проезжавший мимо грузовик, такой грязный, будто его только что выкопали из земли, мужчина поднял руку и, когда машина остановилась, пальцем поманил к себе шофера. Тот вылез из кабины, подошел к мужчине, прижимая ладонь к сердцу:
— Салом алейкум, ага!
— Валейкум ассалом, дорогой Аннам. Ты, значит, работаешь шофером на этой машине?
— Точно. Вас подвезти, ага?
— Мне спешить некуда.
— Может, передать что хотите?
— Нет, Аннам. Я вижу, тебе не терпится узнать, зачем я тебя позвал? Гм… Скажи, дорогой, когда ты выезжал из гаража, тебя кто-нибудь из начальства видел?
Шофер в недоумении пожал плечами:
— Нет… А что, меня ищут?
Мужчина будто и не слышал его:
— Скажи, ты всегда выходишь на работу такой нарядный? Ишь как расфрантился, прямо и на шофера-то не похож.
— А, вы про это! — Аннам с улыбкой оглядел свой новый костюм. — Я вчера на тое был, ну, засиделся там, не успел переодеться. С тоя прямым ходом — в гараж.
— Так… — Мужчина насмешливо прищурился: — А твоя машина тоже была вчера на тое?
Шофер оторопело воззрился на собеседника:
— Машина? На тое?
— Ну да. Ах, какая она чистая да нарядная, любо-дорого глядеть!
Аннам густо покраснел:
— Простите, ага. Из-за этого тоя я не успел ее помыть.
— Нехорошо, дорогой, Шофер за машиной должен следить тщательней, чем за собой. Пусть уж лучит ты был бы грязный, а машина блестела, как новенькая!
— Понимаю, ага. Это все той вчерашний…
— Да что ты заладил: той, той. Невелик грех — посидеть с друзьями, повеселиться, выпить. Но за всем этим нельзя забывать о своей рабочей чести! Всадник бережет и холит коня, шофер — машину.
Аннам тяжело вздохнул и подумал про себя: уж лучше бы ага влепил ему затрещину! Слова его, строгие, насмешливые, били куда больней.
— Ладно, Аннам. Езжай своей дорогой.
Шофёр бросился к грузовику, а мужчина степенно двинулся дальше.
Когда он миновал дом, где на крыльце стояла молодая женщина с ребенком па руках, та, глядя ему вслед, тихо сказала малышу?
— Знаешь, кто это прошел, ягненочек мой? Это твой дедушка, дедушка всех ребятишек нашего села!.. Он за твое счастье сражался. Он аул наш прославил на, всю страну!.. Дай бог ему здоровья, нашему Артыку-ага.
Рядом с женщиной оказались в это время двое прохожих, одетых по-городскому. Услышав имя, произнесенное женщиной, они переглянулись, и тот, что был помоложе, спросил:
— Уж не об Артыке ли Бабалы она говорит?
Его спутник, плотный, седобородый, присмотревшись к удалявшемуся мужчине, кивнул:
— Да, это Артык Бабалы.
Молодой недоверчиво улыбнулся:
— Я его совсем другим представлял. На лихом коне, с горящим взглядом. Искры из глаз, искры из-под копыт!
— Ты его прежде никогда не видел?
— Нет! Но наслышан о нем достаточно. Как же: гроза басмачей, и баев Отважный, джигит!
Седобородый задумчиво проговорил:
— Помнишь яблоньку, которую ты посадил, в позапрошлом году?
— Ну?!
— Какая она тогда была: тоненькая, как карандаш. А нынче ствол ее толще твоей руки, и ветви покрылись листвой, дающей тень.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что все меняется. Яблонька выросла. Но осталась все той же яблонькой!
— Не понимаю.
— Ты, по-моему, почувствовал разочарование, увидев Артыка Бабалы, а? Постарел он, это верно, И однако это все тот же Артык!
— И тот— и не тот?
— Да, внешне он изменился. Бег времени не остановишь. Изнашиваются халаты, увядают цветы… А вот золото — не ржавеет. И драгоценные камни остаются драгоценными. Яблоня же, подрастая, дает все больше и тени, и плодов.
— Ты хочешь уподобить Артыка-ага сразу и золоту, и яблоне?
— Или неколебимой скале! Мороз превращает в лед воду, зной сушит траву, сель тащит с собой камни, рушатся под порывами времени дома и ограды, но ничто не в силах сдвинуть с места, иссушить, заморозить, разрушить гранитную скалу.
— Так Артык-ага — скала?
— Нет, металл, еще вчера кипевший, а потом прошедший горнило испытаний и закалившийся в нем. — Седобородый засмеялся и потрепал своего спутника по плечу. — А проще: Артык — ото человечище! Он доныне молод душой. Хоть и возмужал — умом и нравом. Сорок лет прошло с тех пор, как закрутила его буря революции, гражданской войны. Ох, горяч же он тогда был — до безрассудства. Он и сам в этом признавался: понимаю, говорит, что порой гнев берет во мне верх над разумом, а ничего не могу с собой поделать. Да, так он говорил… И сумел сохранить жар души. И в то же время обрел опыт и мудрость.
— Как он шагает, — широко, уверенно!
— Если бы он обернулся, ты приметил бы в его усах седину. Время выткало в них белые нити. А в глазах — искры, это глаза молодого Артыка. Это золото, которое не ржавеет!
Оба собеседника старались держаться на почтительном расстоянии от Артыка Бабалы — а он вышагивал впереди них, думая о чем-то своем, ничего не замечая вокруг.
Возле колхозной конторы возвышался заросший колючкой бугор, — его оставили здесь на память о недавнем прошлом, когда на этом месте простиралась пустыня, покрытая лишь бурьяном да приземистым чоганом.
Артык Бабалы поднялся на бугор, огляделся. Улыбка тронула его губы.
Местность эта именовалась Бараньим озером — Овечкол. Но никакого озера тут не было и в помине не только при Артыке, но и при его деде и прадеде. Лишь солончаковые пролысины да остатки камыша свидетельствовали о том, что когда-то, в давние-давние времена, здесь широко разливалась вода.
В это даже не верилось.
А вот дикая, злая, опасная пустыня, казалось, мертвела вокруг еще вчера.
Артыку припомнилось, как он осенью тридцатого года ехал по этим местам на своем верном коне. Было уже за полночь, и тропинка, проложенная среди низкорослого кустарника, еле виднелась в мутном свете луны.
В правой руке Артык сжимал камчу, в левой — винтовку.
Сколько уж времени прошло после революции, а он все не слезал с коня, не снимал пальца с ружейного курка. Приходилось постоянно быть начеку: враг сопротивлялся из последних сил.
Конь Артыка неожиданно остановился, насторожив уши и поскребывая землю передними копытами. Видно, почуял опасность…
Артык привык доверять своему коню, тот ни разу еще его не подвел — ни в долгих переходах, ни в жарких сражениях. Если конь останавливался вот так, с ходу, и тревожно прядал ушами, значит, где-то близко таился враг, и нельзя было терять ни секунды. Как-то Артык промедлил, бандит, лежавший в засаде, успел выстрелить первым и ранил его в левое плечо. С тех пор Артык, как только конь предупреждал его об опасности, уже не терялся и не опаздывал с выстрелом.
Вглядевшись в темноту, Артык заметил, что кто-то шевелится за ближним кустом. С добром — там незачем было бы прятаться. Действуя по поговорке: «Опередит испугавшийся», Артык вскинул винтовку и выстрелил в куст. Раздался дикий вой, чья-то тень взметнулась над кустом — и словно опала…
Оказалось, Артык убил волка. Хищник валялся на земле, высунув язык, вытянув ноги…
Вот как тут было когда-то. Даже волки водились…
Нынче же вокруг колхоза раскинулись поля хлопчатника, на месте бывшей пустыни появились сады, бахчи, огороды.
Правда, отсюда, с бугра, видны не только хлопковые плантации. Они, собственно, занимают не такое уж большое пространство. За ними же, до самого горизонта, тянется пустынная степь — нетронутая целина, изнывающая от жажды.
Сейчас она отливала зеленью: осенью прошли обильные дожди, пустыня расцвела, и так как зима выдалась мягкая, то веселая, пестро-зеленая расцветка сохранилась до весны.
Однако Артык-ага знал — еще до наступления июня зеленый цвет сменится желтым, вся растительность выгорит, степь сделается сухой и горячей, как свежая зола.
И земля будет молить: воды, воды!..
Он знал также, что и за каждую коробочку хлопчатника придется сражаться, не щадя сил. Еще недавно выпадали такие годы, когда из-за нехватки воды поля давали жалкие урожаи, и по существу долгий самоотверженный труд дайхан * шел прахом…
На землях, принадлежавших тедженским колхозам, сооружены два больших водохранилища, которые насыщались водой из реки Теджен, но часто этой воды было так мало, что огромные искусственные озера пустовали, живительная влага до них просто не доходила…
Чтобы растить хлопок на уже освоенной земле, чтобы поднять целину — колхозу, как и всему краю, нужна была вода.
И когда Артык услышал о решении приступить в ближайшее же время к строительству Большого канала, сердце его забилось в радостной надежде. Он хорошо знал места, по которым должен был пройти канал, сразу поверил в реальность осуществления грандиозного замысла и принял его не только сознанием, но и душой — ведь этот канал сулил водное изобилие и его родному краю, открывал перед мим широчайшие перспективы, и Артыку уже грезились невиданные урожаи хлопка, овощей, фруктов…
Ему не терпелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями и мечтами, он сошел с бугра и остановил первую попавшуюся машину. Надо же случиться такому совладению: это опять был грузовик Аннама. Водитель выскочил из кабины, подбежал к Артыку-ага, уставился на него настороженно, ожидая новой выволочки.
Но вид у Артыка был миролюбивый. Положив руку на плечо Аннама, он доверительно проговорил:
— Аннам-джан*, ты слышал про строительство Большого канала?
У Аннама отлегло от сердца, он торопливо кивнул:
— Как же, как же, Артык-ага! Слыхал.
Как бы размышляя вслух, Артык сказал:
— По-моему, это отличная идея: повести канал от Келифского Узбоя, старого русла Аму.
Аннам имел слабое представление о планах строителей канала, но на всякий случай снова мотнул головой:
— Ваша правда, Артык-ага!
— Ведь русло Узбоя, как длинная кишка, растянулось на много километров и с готовностью примет воды Аму-дарьи, если, конечно, сперва удастся обуздать эту сумасшедшую…
Аннам вытянулся в струнку, как стрелка часов, показывающая на двенадцать:
— Ваша правда, Артык-ага!
Артык продолжал все так же задумчиво:
— Главное — канал пройдет по густонаселенной местности. Непригодной земли там более чем достаточно. Только воды и не хватает…
— Ваша правда, Артык-ага!
— Одно меня смущает: сумеет ли вода благополучно прокочевать через Каракумы или большая ее часть впитается в песок?.. Ученые и инженеры насчет этого даано уже спорят. Помню, когда я был наркомом земледелия, уже шел этот спор.
— Ваша правда, Артык-ага!
— Судя по всему, возобладало мнение идущих на риск… А может, и риска-то нет никакого, все подсчитано, учтено, проверено. Как молвится, лишь в борьбе можно почувствовать свою силу.
— Ваша правда, Артык-ага!
Аннам не многое понял из рассуждений Артыка, но из уважения к нему спешил выразить свое согласие с каждым его словом, Артык, однако, словно и не слышал шофера, разговор их походил скорее на монолог, прерываемый короткими репликами собеседника.
— Ох, дай бог, чтобы строителей ждала удача! — вздохнул Артык, — Тогда исполнилась бы вековая мечта моего народа!
— Ваша правда, Артык-ага!
— Помню, еще Кайгысыз Атабаев думал над тем, как бы пустить через пустыню воды Аму. Это было самой большой его заботой. И вот пусть запоздало, но дерево, посаженное им, готово дать плоды….
— Ваша правда, Артык-ага!
Артык, словно очнувшись, внимательно и сердито поглядел на. Аннама:
— Да что ты заладил, как попугай: ваша правда, ваша правда. Ты бы лучше поддержал меня делом, а не словами. Взял бы вот да объявил: мол, ежели строительство канала — дело народное, значит, мое место там, на стройке!
Аннам оторопело выпучил глаза:
— К-как… на стройке?
— А так. Я понимаю, хорошие шоферы необходимы и в колхозе. Но стройка в них нуждается куда больше.
— В-вы… вы хотите, чтобы я поехал на канал?
— А тебя разве не радует возможность потрудиться на переднем крае нашего наступления на пустыню?
— Я… я…
Артык нахмурился:
— Вижу, не радует. Ишь, даже заикаться стал!
— Артык-ага, да вы не так меня поняли! Ей-богу, куда вы махнете рукой — туда я и покачу.
— За чем же тогда дело стало?
— Да я ведь не один живу — с матушкой. Как же я ее брошу?
— А не надо бросать! Забери с собой. Стряпать-то она у тебя умеет?
— Еще как— пальчики оближешь!
— Ну вот и будет готовить обеды строителям. Повара-то там нужны не меньше, чем шоферы.
Аннам бодро воскликнул:
— Тогда все в порядке, Артык-ага. Считайте, что уговорили Аннама. Еду! — Он лукаво улыбнулся: — Если, конечно, председатель отпустит…
— Отпустит, отпустит… — Артык хлопнул его по плечу — Уж это я возьму на себя… А тебе — спасибо. Утешил старика…
Аннам кинулся было к машине, но тут же воротился, глаза его озорно блестели:
— А вы сами-то, Артык-ага?
— Что — я сам?
— Других вы агитируете ехать на стройку. А сами-то туда собираетесь?
Артык пожевал губами:
— Гм… А на кого я оставлю совхозные отары?
— На чабанов, на кого же!
— Гм… Но кто-то должен же руководить совхозом!
— Э, Артык-ага! — засмеялся Аннам. — Руководителей я найду сотню!.. На директорскую-то должность охотников хоть отбавляй.
Лицо Артыка тоже расплылось в широкую улыбку:
— Твоя взяла, Аннам-джан! И хитер же ты, братец!
— А что, я неправду сказал?
Артык посерьезнел:
— К сожалению, правду. Когда-то говорилось: хороший руководитель стоит сотни рядовых работников. А теперь легче подобрать сто кандидатур на руководящую должность, чем толкового специалиста, умеющего отличить козу от овцы. Раньше на вес золота были умелые организаторы, ныне — знающие свое дело чабаны и хлопкоробы. Так что ты прав: мое место пусто не останется. Таких директоров, как я, пруд пруди…
— Нет, Артык-ага, вы уж не прибедняйтесь! — запротестовал Аннам и ударил себя кулаком в грудь. — Вы во всей округе самый уважаемый человек! У кого ни спроси — каждый вам чем-нибудь обязан. Вы ради народа жизни не щадили!
— Хватит, хватит, Аннам-джан! Ступай и собирайся-ка в путь-дорогу.
— Есть, Артык-ага! — весело откликнулся Аннам. — До встречи на стройке!..
Он побежал к машине, а Артык неспешным шагом, продолжая раздумывать о предстоящем строительстве канала и о других связанных с этим событиях, побрел дальше по поселку.
На улице царило оживленное движение, сновали взад и вперед грузовики, порожние и с различными грузами, с треском проносились мотоциклы, ползли трактора, проезжали велосипедисты.
Артык, казалось, не видел ничего вокруг, так был погружен в свои мысли.
И хотя директора совхоза никак нельзя было упрекнуть в равнодушии к технике, автотранспорту, механизмам, — сейчас его влекло не к железным коням, а к настоящим, и он направил свои стопы на колхозный конный двор.
А там — сразу же устремился к своему любимцу, старому верному другу Мелегушу.
Конь, завидев хозяина, радостно заржал, взволнованно забил о землю копытом, так что комья влажного песка, которым был посыпан двор, разлетелись во все стороны, словно голуби, выпорхнувшие из глубокого колодца — кяриза*. Он тянул навстречу Артыку шею, гладкую, искристо-рыжую, — она блестела, будто кто смочил ее золотистой влагой. И черные, большие глаза Мелегуша тоже блестели.
Артык потрепал коня по темной, как ночь, гриве, Мелегуш потерся о него глянцевитым боком, и невольно Артык унесся мыслями в прошлое, еще не успевшее остыть и подернуться пеплом времени, и вспомнились ему жаркие битвы гражданской войны…
Он ласково погладил коня по шее, поцеловал в лоб и вышел со двора. Мелегуш проводил его коротким ржаньем — будто прощаясь с хозяином.
Артык продолжил свой путь.
Возле двухэтажного здания школы он замедлил шаги.
Наверно, была перемена — ребята сыпались из дверей во двор, как семечки из стакана. Они старались опередить друг друга, в дверях образовалась веселая толкучка, шум стоял такой — хоть затыкай уши.
Артык улыбался, наблюдая за озорной возней. В памяти его мелькнула картина из далекого детства. Он тогда пас ягнят и козлят Анна-бая. Как только он выпускал их из загона, они устремлялись к своим матерям, обгоняя друг друга, толкаясь, блея. Школьники сейчас походили на его бывших подопечных — но только своей нетерпеливостью!
Как же, однако, отличались они от Артыка-пастушонка, всегда голодного, изможденного, оборванного!..
Артык любовался ими, не скрывая своего восхищения и гордости. Ну и джигиты — любо-дорого глядеть. Все аккуратно одеты, на шеях алые галстуки, у всех румянец во всю щеку, и глаза сияют, как звездочки!.. Славная подрастает смена….
Увидев Артыка, школьники вдруг замерли как вкопанные, будто наткнувшись на что-то, потом начали перешептываться, подталкивать друг друга: мол, иди первый, и наконец, словно стрелы, выпущенные из луков, все разом, шумной гурьбой, ринулись к нему, выкрикивая на бегу:
— Салом алейкум, Артык-ага!
— Здравствуйте!
— Мы рады вас видеть!
Они окружили Артыка, как жаворонки филина, который завораживает пичуг неподвижным взглядом огромных глаз, лица их горели любопытством, они словно ждали чего-то от Артыка.
Он отвечал на их приветствия, а сердце сладко щемило, и предательски узлажнились глаза — словно пеленой какой их застлало… Ведь ради счастья, ради светлого будущего этой ребятни он, Артык, бесстрашно сражался с врагами революции и народа.
Он ласково потрепал по голове мальчишку, стоявшего рядом.
Из задних рядов послышался чей-то звонкий голос:
— Артык-ага!.. А нам сегодня учитель о вас рассказывал!
Ребята притихли, но тут же загалдели еще пуще:
— Ох, интересно же!
— Артык-ага! Вы бы сами рассказали нам про гражданскую войну,
— И про революцию!
— И как баям от вас доставалось!
Артык успокаивающе поднял руку и, дождавшись тишины, сказал:
— Обо всем этом книга написана.
Ребята дружно закричали:
— Мы читали, читали!..
А совсем крохотный мальчуган солидно заявил:
— Артык-ага, разве вы не знаете пословицы: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Артык еле удержался от улыбки. А ребята засыпали его вопросами:
— Артык-ага, а что стало с Чары Чаманом?
— А где сейчас Эзиз-хан и Халназар-бай?
— А Иван-ага жив?
— А ваш Мелегуш — это тот самый, про которого в книге написано?
Раздался смех. Сосед паренька, задавшего последний вопрос, толкнул его локтем:
— Ты что, спятил? Разве конь может жить так долго?
— А почему не может? Артык-ага и Мелегуш еще сто лет проживут! Ведь учитель говорил, что герои — бессмертны.
— Это Мелегуш — герой?
— А то нет! Ведь Артык-ага называет его: мой друг, мои крылья…
Артыку нужно было спешить, и он решил положить конец и расспросам, и пререканиям:
— Тише, тише, ребятки!.. Я охотно удовлетворил бы ваше любопытство, да недосуг мне сейчас. Меня дела ждут, вас — уроки. Но даю вам честное пионерское: я договорюсь с вашими учителями, в ближайшие же дни приду в школу и тогда отвечу на все ваши вопросы. Устраивает вас это?
— Устраивает, устраивает!
— Еще как устраивает!
— Спасибо, Артык-ага!
Заливистый звонок позвал ребят в классы. Стаей куропаток, вспугнутых выстрелом, они кинулись к школьному входу. И снова, как в начале перемены, в дверях возникла веселая толчея.
Артык проводил ребят теплым, задумчивым взглядом. Как быстро идет время, неузнаваемо меняя все вокруг! Не так-то уж давно и сам Артык был мальчишкой и считал тогда, что родился в черные годы. А эти школьники, его внуки, — хозяева новых, ясных дней! И сорока лет не прошло, как одна эпоха сменилась другой. Долгая ночь — вечным безоблачным утром!..
«Если мне хоть краешком глаза доведется еще увидеть, как животворная влага досыта напоит родные бескрайние степи, то можно и помереть спокойно. Но лучше все-таки жить — чувствуя себя совсем счастливым! "
Так подумал Артык и двинулся дальше, теперь уже более бодрым, быстрым шагом, будто торопясь навстречу своей мечте.