По мере того как протесты по обе стороны Атлантики набирали силу, обеспокоенные церковные деятели спешно готовились к обороне. Для иерархов оскорбления, сыпавшиеся на церковь, были лишь очередным звеном в длинной цепи антикатолических выпадов. На протяжении всей своей истории церковь обращалась с евреями точно так же, как она поступила в случае с Мортарой, и никто, кроме горстки коленопреклоненных испуганных евреев, об этом даже не заикался. Когда речь заходила о церковных догмах, так оно и должно было быть. Но теперь, когда Европу захлестывали волны секуляризма, безбожия и материализма, уважение к слову Божьему и к его орудию на земле стремительно падало. Правда, церкви приходилось так или иначе воевать со своими противниками еще с эпохи Реформации, когда ее авторитет впервые оказался оспорен. Но в самой цитадели мирового католицизма, в священном Папском государстве, еще не видели подобного кощунства. Казалось просто немыслимым, что какой-то сброд разномастных раскольников и безбожников смеет покушаться на духовный авторитет папы римского.

Баталии, разгоревшиеся вокруг юного Мортары, совпали по времени с борьбой внутри самой церкви по вопросу о том, вся ли власть должна исходить от папы. В последние десятилетия XVIII века папский авторитет достиг минимума (если говорить о Новом времени). Светские правители завидовали автономии церкви и всеми силами старались не допускать, чтобы дела в их стране решала иноземная держава — а именно папа и его представители. К стремлению самодержцев править абсолютно и безраздельно примешивались зародившиеся в эпоху Просвещения идеи, призывавшие лишить церковь особых привилегий. Самым яростным нападкам подвергся иезуитский орден — воплощение церкви как иностранной державы. Именно иезуиты отстаивали идеологию, согласно которой желания светских правителей должны подчиняться слову Божию, толковать которое может лишь Рим. В 1759 году иезуитов изгнали из Португалии, в 1764-м — из Франции, в 1767-м — из Испании, а год спустя — из Неаполя. Антииезуитские протесты сделались такими масштабными и громкими, что в 1773 году папа Климент XIV вовсе отменил иезуитский орден. В Вене в 1762 году постановили, что перед обнародованием папские энциклики должен одобрять правитель из династии Габсбургов. В следующие десятилетия по всей Европе светские правители вырвали контроль над цензурой из рук инквизиции и запретили представителям церкви подвергать своих подданных пыткам. Государство желало само обладать монополией на арест и пытки своих подданных.

Взойдя на австрийский трон в 1780 году, Иосиф II расторг действовавший конкордат и рьяно взялся за ограничение прав церкви: он стремился создать современное светское государство. Освобождение церкви от налогов было упразднено, деятельность Священной канцелярии инквизиции подавлена, и новую силу обрела политика закрытия монастырей. В большинстве стран, где жили католики, сходные нападки на церковную власть заставляли иерархов занимать оборонительную позицию, и престиж папства только страдал.

Наполеоновские завоевания в Европе и последующие годы французского правления ускорили падение престижа и могущества централизованной церкви. Но после краха Наполеона позиция большинства европейских правителей изменилась. Если в интеллектуальных кругах уже распространились просветительские идеи равенства, то преобладавшее среди властителей и элиты, на которую те опирались, враждебное отношение к Просвещению и к концепции общества, основанного на верховенстве разума, привело к укреплению церковного авторитета. Как писал историк Стюарт Вулф, «единственная надежда заключалась в том, чтобы вернуться к прежнему, неиспорченному обществу, где порядок и иерархия пользовались уважением, и к теократическим основам монархии, освященным непогрешимым папой или божественными откровениями». В результате в церкви вновь увидели оплот светской власти. По всей Европе воскресили иезуитский орден, и обрели новую жизнь различные народные формы благочестия — среди прочих культ «явлений» и почитание Девы Марии. В итоге были заключены новые конкордаты (частью этого процесса и была работа Вьяле-Прела в должности папского нунция в Вене), вновь скрепившие гармоничный союз церкви и государства.

Автономия церквей в разных государствах, за которую в прошлом ратовали не только светские правители, не желавшие, чтобы их контролировали из Рима, но и большинство католического населения и духовенства во Франции, Австрии и других странах, в этот период реставрации все чаще оспаривалась из-за роста «ультрамонтанства». Ультрамонтаны заявляли, что местные церкви во всем мире должны находиться под строгим контролем Святейшего престола. Они стремились поднять престиж и укрепить могущество папы, а также выступали за верховенство церковного права над светским. Отстаивая такие цели, они сражались не только с либеральным движением в целом, но и с противниками внутри церкви, которые, по мнению ультрамонтанов, прониклись ядовитыми идеями Просвещения, противоречащими задачам церкви.

Отказ папы возвращать Эдгардо в семью стал для ультрамонтанов «священным поводом»: ведь это дело затрагивало престиж и авторитет папской власти, а также вопрос о верховенстве божественного закона над современными идеями прав человека и религиозного равноправия. Эта кампания вылилась в разные формы. Дипломатические шаги находились в ведении кардинала Антонелли, но контрнаступление, призванное обрабатывать мозги населения в целом, было возложено на обширную европейскую сеть католических газет. Среди них два издания играли особенно важную роль: иезуитская Civiltà Cattolica (ее консультировал лично папа, и она считалась его рупором) и брюзгливый L’univers, издававшийся самым радикальным ультрамонтаном — французом Луи Вёйо.

Одним из первых католических изданий, откликнувшихся на дело Мортары за пределами Италии, стала бельгийская газета Journal de Bruxelles. Материал, опубликованный на ее страницах 18 сентября, очень показателен — и не только тем, как он обозначил первые рубежи церковной обороны, но и откровенными попытками приукрасить церковную пропаганду.

Если верить бельгийской газете, все произошло отнюдь не скоропалительно: решение забрать Эдгардо у родителей было принято лишь после того, как слухи о крещении мальчика расползлись по всей Болонье. Все в городе уже давно знали об этом крещении, так что архиепископу, кардиналу Вьяле-Прела, не оставалось ничего другого, кроме как распорядиться о соблюдении основного канонического права, «иначе он рисковал серьезно опозориться в глазах католиков». Не желавший применять силу, однако принципиальный архиепископ, оказавшись в непростом положении, много раз предлагал Момоло Мортаре возможность сохранить сына: для этого требовалось лишь пообещать, что мальчика будут воспитывать как христианина. «После многократных отказов Мортары архиепископ Болонский просто выполнил свой долг», — сообщала газета. Мальчика отвезли в римский Дом катехуменов, но его отца немедленно пригласили поехать следом и своими глазами убедиться, «что его сына не изолируют, не заставляют порывать узы родства и даже не принуждают исповедовать новую веру ни телесными, ни моральными средствами давления». Нет, мальчика просто поселили в довольно уютной комнате, чтобы он мог получать «религиозное воспитание и образование, благодаря которому он при желании мог бы сподобиться благодати крещения, так как, разумеется, если бы он продолжал жить с семьей в Болонье, он никогда бы даже не узнал, в чем суть того таинства, что сделало его чадом Господа и церкви». И действительно, рассказывала далее Journal de Bruxelles, недавно отец мальчика посещал его в Риме и «сам убедился в том, что его сын, ничуть не понуждаемый внешними и деспотическими силами к восприятию дарованной ему благодати, повинуется правилам своей новой веры с самой восхитительной непосредственностью».

Утверждение о том, будто родители Эдгардо, видя, как доволен их мальчик и как хорошо о нем заботятся в Доме катехуменов, сами обрадовались тому, что он там остается, подхватила L’armonia della religione colla civiltà. Эта газета, издававшаяся в Турине священником Джакомо Марготти, боролась за дело ультрамонтанов на вражеской территории — в самом сердце Сардинского королевства. Яростная полемика, с которой Марготти обрушивался на либеральное государство и либеральное крыло церкви, оборачивалась не только частыми визитами правительственных цензоров, время от времени закрывавших его газету: за два года до дела Мортары на священника было совершено покушение, и он чудом остался жив. Страсти кипели по обе стороны фронта.

Первую статью о деле Мортары L’armonia опубликовала 17 августа 1858 года, а к концу года успела напечатать еще пару десятков. В материале, увидевшем свет 17 октября, газета сообщала такие новости о семье Эдгардо: «Никто не выказывает ни малейшего недовольства. Теперь уже и сами родители юного Мортары рады тому, что его воспитывают в Доме катехуменов».

Но ни одно из этих изданий не имело такого огромного влияния, как Civiltà Cattolica. В августе, когда только начали разгораться споры, и сторонники, и противники церкви принялись заглядывать в этот журнал, чтобы понять, когда же Ватикан огласит свою позицию и публично ответит растущему полчищу критиков. За иезуитским журналом так прочно закрепилась репутация рупора Святейшего престола, что, как позднее рассказывал Момоло, он сам окончательно понял, что папа решил не отпускать Эдгардо, лишь после того, как прочел первую статью на эту тему, напечатанную в Civiltà Cattolica 30 октября.

Та статья, как мы уже видели, опиралась в своих доводах на рассказ о чудесном превращении, совершившемся с самим Эдгардо, и, как следствие, о его желании остаться там, куда его привезли, а вовсе не возвращаться к родителям. Но приводились там и другие доводы.

Автор статьи, выдержки из которой затем перепечатывали католические газеты по всей Европе, уверял своих читателей-католиков, что чрезвычайно важный вопрос о том, действительно ли мальчик подвергся крещению, был подробнейшим образом исследован. Понятно, что адвокаты семьи Мортара уделили большое внимание этому, бесспорно, главнейшему вопросу и даже предоставили клятвенно заверенные показания самых разных людей, призванные оспорить рассказ служанки. Но, докладывал журнал, для того чтобы крещение имело силу, требуется всего один свидетель, а эта свидетельница, то есть сама Анна Моризи, не отказывалась от своих слов. Широко распространившиеся в антиклерикальной прессе слухи о том, что никакого крещения не было, просто нелепы: не странно ли, вопрошал автор, что кто-то считает досужих сплетников из Франции и Германии более осведомленными, чем представителей церковной власти в Болонье и Риме, где проводилось официальное расследование? Родители мальчика раздобыли заключение врача о том, что тогдашняя болезнь нисколько не угрожала жизни ребенка. Но такое утверждение само по себе подозрительно, ведь спустя шесть лет у врача могли сохраниться лишь смутные воспоминания о подобных вещах, — и не имеет особого веса. Даже если ребенку не грозила смертельная опасность, его все равно крестили, а значит, он стал христианином.

Как только следствие установило, что Эдгардо был крещен, церкви ничего более не оставалось, как принять те меры, которые она и приняла. И в этом вся суть дела. «Хотя безбожники-вольтерьянцы и евреи заявляют, будто возмущены и поражены случившимся, истинному христианину не дозволено и тени сомнения. Ибо если над этим семилетним ребенком уже совершено крещение, то вместо вопроса о том, можно ли оставить его с отцом-евреем, следует задавать совсем иной вопрос: кем должен стать тот, кого крестили, — христианином или же иудеем? Ибо в итоге человек становится тем, кем делает его воспитание».

Поднимая другую тему, которая затем будет всплывать в сотнях католических статей по поводу дела Мортары, иезуитская газета спрашивала: чья вина в том, что у семьи Мортара забрали сына? И сам же отвечал: их собственная, потому что вся эта история не произошла бы, если бы они подчинялись закону страны, где жили, ибо этот закон, во избежание подобных неприятных ситуаций, запрещал евреям нанимать христианскую прислугу. Как жители Папской области, евреи вроде Мортара молча принимали законы приютившего их государства. Если же эти законы казались им чересчур обременительными, «они были вольны переехать в другое место». Церковь особенно раздражало то, что евреи обвиняют в случившемся ее, хотя в первую очередь сами виноваты в нарушении закона. «Если они и их единоверцы желают оставаться здесь, то напрасно они думают, будто кто-то станет менять существующие законы в угоду иудейскому племени».

Отвечая же на вопросы о том, почему дело Мортары наделало только шума в прессе по всей Европе и почему церковь сделалась предметом стольких яростных нападок, Civiltà Cattolica давала такое объяснение: всем заправляют евреи. Поскольку представители колена Иаковлева, по словам автора журнала, «чрезвычайно разбогатели в сегодняшней Европе и, по сути, завладели большинством самых влиятельных газет вольнодумного толка в Германии, Бельгии и Франции, то неудивительно, что все эти газеты сообща встали на их защиту, тем более что заодно представился случай напасть на папу римского и его правительство».

До римской еврейской общины дошли сведения, что Civiltà Cattolica собирается опубликовать важное заявление по поводу дела Мортары, а потому секретарь Скаццоккьо и глава общины Самуэле Алатри направили письмо отцу Карло Курчи, иезуиту, основавшему и редактировавшему этот журнал, с просьбой о вынесении благоприятного заключения. 30 октября, в тот же день, когда поступил в печать его роковой номер, отец Курчи коротко ответил, что «мы желаем лишь истины и справедливости», и приложил к этой записке заявление по делу Мортары. «Если же Вы и достопочтенный синьор Алатри и не перемените своего мнения по данному вопросу, — писал Курчи, — это не помешает мне выразить искреннее уважение к вам обоим».

Когда они получили это письмо, Скаццоккьо немедленно составил новое прошение, адресованное издателю-иезуиту, и сопроводил его различными иллюстративными документами. Ответ Курчи, написанный 1 ноября, дает хорошее представление об образе мыслей одного из наиболее влиятельных защитников папы. «Благодарю вас за любезно присланные новые разъяснения, касающиеся известного дела», — писал он, но затем добавлял, что они нисколько не изменили его мнения, с которым можно ознакомиться в ближайшем выпуске журнала, в настоящее время находящемся в печати. «Вам и вашим собратьям эта статья может показаться чересчур суровой», — продолжал он, но выражал надежду, что они войдут в его положение. Он ведь вынужден откликаться «на самые свирепые выпады против католической церкви и ее августейшего главы, которые были сделаны в многочисленных европейских газетах в связи с известным делом».

Между тем в Болонье L’osservatore bolognese в течение одного месяца выпустила целых три статьи, посвященные делу Мортара. Последняя из них, вышедшая в конце октября, начиналась с ответа на недавние нападки со стороны парижской газеты Journal des Débats. Болонская католическая газета опровергала опубликованное в Journal сообщение о раздуваемых церковью антисемитских настроениях в городе. Среди прочих эпизодов французская газета упоминала о еженедельном кукольном представлении на главной площади Болоньи, где марионеток постоянно заставляют «выкрикивать слова ненависти в адрес евреев».

Наряду с двумя другими французскими газетами Journal des Débats досталась своя порция хулы за неизменную враждебность по отношению к папе и его власти. L’osservatore bolognese заявляла, что «хормейстеры современного рационализма» — это всего-навсего шайка лицемеров, которые отворачиваются от фактов, чтобы вести свою «предательскую и неумолимую войну против правды и против католичества». Они просто используют имя Мортары в своих циничных целях: «Вот они, эти филантропы, эти гуманисты, которые без зазрения совести эксплуатируют страхи матери и целого семейства только для того, чтобы лишний раз кольнуть ту самую церковь, чьими преданными и почтительными сынами они с таким лицемерием себя именуют».

По мнению болонской католической газеты, здесь не было места ни для споров, ни для критики. Важно было просто знать факты и помнить о богоданных законах церкви, о законах религии. Мальчика крестили — и «мы надеемся, никто не захочет отрицать того, что крещеный человек становится христианином». Конечно, для бедной матери разлука с ребенком обернулась большим огорчением, но ведь было сделано все, чтобы такой шаг оказался как можно менее болезненным. Далее в L’osservatore bolognese сообщались «волнующие подробности» той поездки, ставшие известными газете, и излагалась очередная версия истории про чудесное обращение в пути. Рассказ этот заканчивался так: «Из писем из Рима мы узнаем, что сейчас, как и всегда, мальчик чрезвычайно доволен своим положением и выказывает живой ум, большое послушание и мягкий нрав». Единственное, что омрачает его счастье, — это «мысль о том, что его родители, его братья и сестры по-прежнему остаются иудеями». «Но я буду молиться Богу, — будто бы говорил мальчик, — чтобы он пролил на них свет своей благодати и они тоже сделались христианами».

Тем временем другой болонский еженедельник, близкий к церкви, Il vero amico, повторял довод о том, что Момоло и Марианна возмущаются тем, что у них отобрали сына, лишь потому, что теперь один из «их отпрысков перейдет из иудаизма в истинную человечную религию Христа». Еще эта газета утверждала — затрагивая другую тему, уже поднятую в Civiltà Cattolica, — что если журналисты во Франции, Германии и Англии «повышают голос на папу, обвиняя его в несправедливости, похищении и тирании», то это не должно никого удивлять: «ведь сегодня очень многие европейские газеты находятся в руках евреев».

В итальянской католической прессе появилась целая лавина статей, защищавших папу и поносивших врагов церкви, каковых уличали в незнании (вероятно, добровольном) учения Христа и требований религии. Эти обвинения опирались на такое религиозное представление о евреях, в свете которого любые нападки на Святейший престол и попытки заступиться за еврейскую семью выглядели особенно вредоносными и богомерзкими. Преимущества, которые получал мальчик, превратившись из иудея в католика, казались столь очевидными, а желание любого христианина вернуть его родителям-евреям — столь нелепым, что журналисты едва могли подобрать слова от возмущения.

Хорошим примером служит генуэзская ежедневная газета Il Cattolico, статьи для которой писали в основном священники, истово защищавшие мирскую власть папы. Как и L’armonia della religione colla civiltà, Il Cattolico мужественно сражалась в логове врага: ведь Генуя входила в Сардинское королевство. Начиная с первого материала о деле Мортары, напечатанного в августе, и до конца 1858 года Il Cattolico посвятила полемике по этому вопросу больше двух десятков статей.

Весьма типична публикация, появившаяся в генуэзской газете в начале декабря. Корреспондент указывал на то, что папа, удерживая Эдгардо, не только помогает спасти душу мальчика, но и заботится о его материальных интересах. Завершив образование, которое полностью оплатит церковь, мальчик может рассчитывать на любую из профессий и почетных должностей, доступных в Папской области, тогда как, оставаясь иудеем, Эдгардо был бы лишен такой возможности. Далее в статье говорилось:

Всякий из нас, кто хоть ненадолго всерьез задумается об этом, сравнит положение еврея — без истинной церкви, без короля, без родины, в вечном рассеянии, всюду живущего чужаком на лице земли, к тому же нося на себе уродливое клеймо позора, коим отмечены все убийцы Христа, — [всякий, кто] сравнит этого убогого человека с римским гражданином, который почитает своей родиной славнейшую землю в мире, Италию, и которому открыты самые блестящие гражданские и церковные должности в Вечном городе, — тот немедленно поймет, сколь велика та мирская привилегия, коей папа удостоил юного Мортару.

Авторам Il Cattolico было совершенно ясно, что все это заламывание рук по поводу несправедливости, учиненной по отношению к мальчику, служит просто дымовой завесой, за которой скрываются истинные причины протестов. Как можно принимать всерьез все эти вопли подстрекателей, если вспомнить о том, что они заступаются за злосчастных евреев? «Вольнодумцы поднимают вой до небес и твердят, напуская на себя важность, будто все европейские державы шлют папе суровые письма с протестами, требуя, чтобы он вернул юного Мортару родителям». Все это, наверное, просто розыгрыш: «Задумайтесь, люди! Чтобы европейские державы вдруг так озаботились судьбой еврея, который для них никто, жалкая песчинка! Все это просто сказки, что рассказывают детишкам зимним вечером у очага! Однако такие небылицы нередко пытаются выдать за непреложную истину».

Евреи пребывают за чертой цивилизации, потому что цивилизация покоится на христианстве. Оставаясь чужаками, они представляют опасность, так как не чувствуют себя связанными теми законами нравственности, которыми руководствуются христиане. Они не чувствуют обязательств ни перед кем, кроме собратьев-евреев, и не выказывают жалости к своим жертвам-христианам.

Обвинения в ритуальных убийствах в каком-то смысле емко характеризовали представления католиков о евреях. В январе 1859 года Il Cattolico поместила статью под заголовком «Чудовищное убийство ребенка», где без тени сомнения проводил связь между протестами, вызванными делом Мортары, и своим решением поместить пугающий репортаж о новом ужасающем примере еврейского злодейства. Материал в генуэзской газете начинался так:

В августе месяце, пока либеральная пресса создавала такую шумиху и нападала на папу в связи с делом юного Мортары, в городе Фокшаны в Молдовалахии [сейчас — Фокшани в Румынии] еврей совершил неслыханно чудовищное убийство христианского мальчика. Вот так-то. Папа окружает величайшей заботой еврейского мальчика, ставшего христианином, и помещает его учиться в католический пансион — и поднимается крик. Еврей зверски убивает христианского мальчика — и тут, можете не сомневаться, у либералов не найдется ни слова.

Согласно этому рассказу, однажды в начале августа женщина из Фокшан отправилась в путь вместе с четырехлетним сыном. Когда они дошли до границы с Молдавией, она заметила, что ребенок очень устал, и велела ему возвращаться домой, а сама пересекла границу и пошла дальше. Вернулась она уже в темноте, но нигде не нашла своего малыша. Она встревожилась и испугалась, рассказала обо всем мужу, и они вдвоем начали поиски. Мальчика нигде не было. Тогда они обратились в полицию. Целых пять дней мальчика искали, но не могли найти.

Рядом с тем местом, где мать пересекала границу, стояла корчма, принадлежавшая еврею. Родители заподозрили, что именно он схватил ребенка, чтобы раздобыть немного христианской крови для приготовления мацы — пресного хлеба, который евреи пекут на свою Пасху. (Кровавый навет, будто евреи замешивают мацу на христианской крови, насчитывал уже много веков, как и связанное с ним распространенное суеверие, будто иудаизм требует ритуального убийства христиан. Если отвлечься от чудовищной нелепости самого навета в целом, в данном случае обвинителей, похоже, нисколько не смущало то обстоятельство, что Песах празднуется весной, а не в августе.) Корчмарь уверял, что в глаза не видел никакого мальчика, и поначалу не удавалось найти доказательства того, что он лжет. Но наконец полиция разыскала улики. Собаки-ищейки принялись разрывать землю неподалеку от корчмы и вскоре откопали окровавленный труп мальчика. Он был чудовищно изувечен. «На тельце маленького мученика насчитали больше 120 ран, а еще увидели, что в голову ему впились колючки, а под ногти загнаны тростинки». Поскольку кровь была еще свежей, полиция установила, что мальчика истязали целых пять дней. Знаки говорили сами за себя: «Муки, которым его подвергли, так походили на страсти Господа нашего, что не оставалось ни малейших сомнений относительно намерений убийцы или убийц».

Когда разлетелось известие о совершившемся, жители Фокшан разгневались и решили устроить погром. Разъяренная толпа врывалась в дома евреев, желая раз и навсегда избавиться от зла, поселившегося в их городе. «Во время этого погрома было убито от 15 до 20 евреев, и лишь благодаря вмешательству властей расправа не зашла дальше». Полиция арестовала тех евреев, которые внушали наибольшее подозрение, и начала расследование. Однако евреи позаботились о том, чтобы против них никто не давал показаний: «Все евреи встали на сторону своих единоверцев. Через несколько дней они собрали 600 тысяч франков, которые пошли на подкуп свидетелей и заметание подозрительных следов. Иудейское золото возымело ожидаемое действие: следователи объявили, что доказательств недостаточно». Задержанных евреев отпустили.

Эту же историю очень похоже пересказывали католические газеты по всей Европе, в том числе и L’Univers во Франции. Два месяца спустя главный редактор французского издания Archives Israélites опубликовал ответ. Да, это правда, писал он, что в молдавском городке был жестоко убит маленький мальчик. Правда и то, что местное население, распаленное рассказами о том, что его истязали и убили евреи, которым нужна была его кровь, устроило погром, разграбило еврейские дома в Фокшанах и убило нескольких евреев до запоздалого приезда полиции. Однако есть кое-что, о чем L’Univers и другие газеты предпочли умолчать: а именно, следователи установили, что мальчика убил его собственный дядя, который в настоящее время ожидает суда в Бухаресте.

Мнения, будто евреи регулярно отлавливают христианских детей, чтобы выкачивать из них кровь, широко бытовали в Италии того времени, и хотя немногочисленная либеральная элита такие суеверия отвергала, в народе они пустили крепкие корни, тем более что их старательно взращивали приходские священники, великопостные проповеди и католическая пресса. Например, за два года до того, как Эдгардо увезли из Болоньи, в небольшом городе на северо-востоке Италии арестовали одного купца-еврея. Его обвиняли в том, будто он похитил 23-летнюю служанку-христианку и выкачал из нее много крови с ритуальной целью. Женщина чудом выжила и рассказала о совершенном преступлении в самых жутких подробностях. Поразительное сходство между рассказанной ею историей и народными преданиями о Дракуле и прочих вампирах, ходившими в Европе конца XIX века, неизбежно ставит перед нами вопрос: а не связаны ли между собой два этих мифа? В данном случае суд над евреем выяснил, что молодая женщина — в чьей голове, несомненно, перепутались обе легенды — просто сочинила эту чудовищную историю, чтобы отвести подозрения от себя: оказалось, что она ограбила дом хозяев и сбежала с добычей.

Церковь продолжала носиться с обвинениями в ритуальных убийствах еще очень долго, спустя годы после дела Мортары. Например, через 35 лет после того, как Civiltà Cattolica опубликовала авторитетное оправдание действий церкви в отношении Эдгардо, журнал вернулся к кровавой теме, поместив целую серию статей о евреях. «Нет нужды тратить понапрасну время и слова, рассказывая то, о чем все и так знают, — а именно, что евреи всегда разоряли и грабили христиан. Нет, мы собираемся доказать то, о чем многие люди не знают вовсе, а другие не верят или даже тщатся опровергнуть. Речь идет о кровавых таинствах». Далее иезуитский журнал, вдаваясь в кровавые подробности, попытался предъявить неопровержимые доказательства того, что для евреев всегда было обычным делом хватать ничего не подозревающих христиан и выпускать из них кровь.

В заключительные годы XIX века церковь по-прежнему приравнивала кампанию против евреев к своей борьбе с либерализмом. Идеология либералов — в частности, защита евреев как людей, заслуживающих равноправия, и, хуже того, их доктрина, гласившая, что государство не должно признавать верховенства одной религии над другой, — напрямую противоречила церковным догмам.

В статье 1886 года под заголовком «О преследовании христианства евреями» Civiltà Cattolica в очередной раз подняла эту тему в своей характерной манере. Авторы журнала бросились доказывать, что «христиане никогда не преследовали евреев, как лживо утверждают сами евреи и переметнувшиеся на их сторону либералы и масоны, а вот евреи, напротив, всегда преследовали христиан». Спустя несколько лет иезуитский журнал продолжал отстаивать правоту церкви, которая относится к евреям как к народу, нуждающемуся в строгом надзоре и ограничениях. «Каковы последствия эмансипации, которую евреи получили в других странах? Два последствия весьма очевидны, ощутимы и прискорбны: это беспощадная, безжалостная война, объявленная христианской религии, и особенно католицизму, а еще разнузданная наглость в ростовщичестве, монополиях и всевозможных грабежах и кражах, призванных нанести урон тем самым народам, которые даровали евреям гражданские свободы». Civiltà Cattolica рисовала евреев в самом неприглядном свете: «Для иудеев такие понятия, как братство и мир, всегда были и остаются лишь предлогами, прикрываясь которыми они готовятся осуществить давнюю мечту и создать свое Мессианское царство, напророченное в Талмуде. А для достижения этой цели им желательно истребить христианство или хотя бы ослабить христианские народы».

Чтобы понять католическую реакцию на критику в адрес церкви, удерживающей Эдгардо Мортару, следует помнить именно о таком фундаментальном отношении к евреям и о том, что его корни уходят глубоко в христианское богословие. Когда в августе 1858 года L’armonia напечатала свою первую статью, посвященную этой полемике, автор не только попытался увязать эти протесты с деятельностью антирелигиозных революционеров-бомбометателей — отсюда и сам заголовок статьи, «Еврей из Болоньи и бомбы Джузеппе Мадзини», — но и ввернуть идею, что именно евреи всегда преследовали христиан, а вовсе не наоборот. «Чрезвычайно нелепо наблюдать, как итальянское и католическое правительство [Сардинское королевство] принимает сторону еврея против правительства главы церкви, тогда как, напротив, ему следовало бы просить иностранные державы о помощи против злокозненной секты, которая, пытаясь низвергнуть чужие правительства, к тому же постоянно подрывает и то правительство, что ее же терпит и питает!»

Спустя шесть недель туринский католический еженедельник, вернувшись к дискуссии вокруг дела Мортары, снова принялся отстаивать позиции церкви, утверждая, что с древнейших времен до сегодняшнего дня папы всегда делали все, что могли, для защиты евреев. Однако, указывал автор, «мы не должны забывать о тех злодеяниях и низостях, которые издавна пятнают репутацию евреев, и о тех беспорядках, на которые не раз толкала их ненависть к христианству, горящая в их душах».

К тому времени, когда Эдгардо увезли в Рим, эти церковные воззрения на евреев, насчитывавшие уже много веков, хотя и продолжали сохранять влияние, все же не вполне устояли под натиском новых идей, захлестнувших Европу. Одним из признаков наметившихся изменений стали, конечно же, реформы самого Пия IX в начале его понтификата, ослабившие запреты и ограничения, издавна налагавшиеся на римских евреев. Но в 1858 году церковные лидеры уже воспринимали приверженность традиционным взглядам на евреев как неотъемлемую часть той общей борьбы, которую церкви приходилось вести против либеральной и революционной угрозы. Евреи, как сравнительно малочисленная группа, сделались главным элементом идеологического фундамента, на котором зиждилось Папское государство: жизненно важно было отстаивать верховенство церкви и развенчивать всякую идеологию, провозглашавшую равноправие всех религий и потому требовавшую отделения церкви от государства.

Антонио Грамши, не питавший симпатии к церкви, сидя в 1930-х годах в фашистских застенках, размышлял о том, как церковь эксплуатировала еврейскую тему в своей борьбе с либеральной угрозой. Он вспоминал, что в 1848 году, когда один еврей, участвовавший в туринских протестах, вернулся в свой родной город, тамошние реакционеры распустили слух, будто он убил христианского ребенка с ритуальной целью, и подговорили крестьян из окрестных сел устроить погром в маленьком гетто того городка. Грамши заключал: «Реакционерам и духовенству было выгодно внушать простому народу мысль, будто либеральные новшества 1848 года — просто еврейские происки». К такому наблюдению итальянский коммунист, сидевший в тюрьме, приписал: «Мне нужно восстановить историю юного Мортары, которая отозвалась таким громким эхом в антиклерикальной полемике».

Если кто-то из церковнослужителей в Италии и считал, что, захватив Эдгардо и удерживая его в Доме катехуменов, церковь поступила неправильно, то они держали такое мнение при себе. Католическая пресса единодушно выражала поддержку позиции Ватикана и немилосердно нападала на всех, кто осмеливался ее критиковать. Еще бы — пришла пора объединиться и встать за папу горой, а не выказывать перед врагом признаки слабости.

Зато в других странах католической Европы некоторые церковники все же подавали голоса протеста. Громче всех выражал протест малоизвестный французский священник, некий аббат Делакутюр. Его письма, обличавшие церковь за ее поступок, получили широкое распространение, появившись в европейской прессе. Сторонников папы приводили в ярость эти письма, так как их автор, сам священник, заявлял, что Ватикан нарушает основные принципы католицизма.

Послания Делакутюра, посвященные делу Мортары, были опубликованы по-французски в виде отдельной брошюры в конце 1858 года и вскоре переведены на итальянский. Аббат писал, что к открытым высказываниям его побудила наглость и самоуверенность, с какой защитники папского правления уверяют, будто ни один истинный католик не может придерживаться противоположной точки зрения. Но лично он не допустит, чтобы враги католической веры сочли, что те идеи, которыми паписты силятся оправдать «похищение» Эдгардо, действительно отражают суть католичества. Свою задачу он видит в доказательстве обратного, ибо, если позиции сторонников папы позволят возобладать, это будет иметь серьезные последствия для церкви. «Может ли что-либо выставить нашу религию, святую и благотворную, в столь ненавистном виде, — вопрошал Делакутюр, — в каком выставляет ее тот факт, о котором мы говорим?»

Позиция Делакутюра — католическая, но явно испытавшая влияние идеалов Просвещения — основывалась на верховенстве естественного права. Естественное право проистекает из человеческой способности мыслить — способности, которую человечеству даровал Господь. А один из первейших постулатов естественного права, по словам аббата, гласит, что дитя принадлежит своим родителям. Естественное право — это свод законов, начертанных самим Богом, а потому это право стоит выше всех других человеческих законов и не подлежит отмене именем последних.

Аббат высказывал и другие опасения: он боялся потенциального вреда, который может нанести католической церкви занятая ею позиция по делу Мортары. Ведь если церковь объявляет о своем праве хватать крещеных еврейских детей на землях, где царит католичество, то не послужит ли это дурным примером? Что, если другие государства, где господствующее положение занимают другие религии, тоже вздумают обращать в иную веру собственных граждан-католиков? Что тогда ждет католиков, живущих в мусульманских странах, или среди «раскольников» в Греции, или среди лютеран в Швейцарии?

Вышестоящие церковные чины втайне пытались — безуспешно — заставить Делакутюра замолчать. В письме от 19 декабря 1858 года Карло Саккони, папский нунций в Париже, сообщил кардиналу Антонелли тревожное известие о выходе брошюры Делакутюра: «Поскольку его письма, посвященные делу Мортары, перестали печатать в Journal des Débats в связи с тем, что правительство обязало прессу впредь молчать об этом вопросе и о любых других религиозных предметах спора, он прибег к другому средству и опубликовал свои тезисы в виде отдельной книжицы. Сегодня его брошюра поступила в продажу». К письму нунций прилагал экземпляр брошюры.

«Это сочинение Делакутюра, — докладывал нунций, — так же ошибочно, ущербно и безосновательно, как и его письма […] Но, — предупреждал он, — оно может произвести еще большее впечатление, нежели те письма, на людей малообразованных, на тех, кто нетверд в религиозных материях». Дальше затрагивался вопрос церковной дисциплины, потому что аббату уже запрещали впредь публиковать какие-либо соображения в связи с делом Мортары. «Выпустив эту брошюру, Делакутюр не только пренебрег особыми указаниями и предупреждениями, полученными от курии своего архиепископства […], но и проявил непочтение и явно нарушил распоряжение, сохраняющее силу […], — распоряжение, предписывавшее соблюдать законы церкви, согласно которым ни один представитель духовенства не может публиковать сочинение на религиозные темы, не предоставив его предварительно архиепископу для цензуры».

В завершение этого письма кардиналу Антонелли нунций выразил сомнение в том, что местные церковные власти «отважатся применить к нему суровые меры воздействия». По мнению нунция, парижские церковные власти отличались чрезмерной снисходительностью.

Если архиепископ Парижский не горел желанием налагать какие-либо санкции на мятежного аббата, то его вполне можно было простить за это. Почти двумя годами ранее его предшественник, монсеньор Сибур, подверг дисциплинарному взысканию священника, который в своих проповедях выступал против церковного учения (этот ренегат оспаривал доктрину непорочного зачатия Девы Марии). А 3 января 1857 года отец Верже, свято веривший в то, что Бог на его стороне, внезапно приблизился к архиепископу, когда тот проводил церемонию в парижской церкви, и всадил ему в сердце кинжал. Через несколько минут монсеньор Сибур скончался. Когда священника-убийцу допрашивали, тот объяснил, что выразил таким образом свое несогласие с решением архиепископа заткнуть ему рот, хотя, добавил преступник, в его действиях не было мотивов «личной вражды».

В конце декабря пришел ответ от государственного секретаря. Поблагодарив нунция за присланный экземпляр «предосудительной брошюры», он призвал его к действиям. Антонелли, разделявший опасения Саккони, что парижские церковные иерархи окажутся склонны ко всепрощению, попросил его осторожно подтолкнуть местную курию в верном направлении. «Заставьте их осознать неподобающие и возмутительные последствия, какие обычно влекут за собой подобные проступки, если оставлять их безнаказанными».

Едва ли кардинал Антонелли остался доволен тем ответом, который получил в следующем месяце. Должно быть, писал ему Саккони, вы уже с изумлением читали «письмо аббата Делакутюра от четвертого числа сего месяца к Union, перепечатанное седьмого числа в Presse и в других газетах». В своем письме аббат заявлял, «что указания, какие он получил от церковных властей касательно его публикаций о деле Мортары, не затрагивали существо дела, а касались исключительно вопроса, являются ли его публикации своевременными… Поощренный многозначительным, — и тут архиепископ Саккони подчеркнул слово „многозначительным“, — молчанием церковных властей, он даже осмелился прислать в Presse новое дерзостное письмо, датированное двенадцатым числом, которое было обнародовано семнадцатого числа». По-видимому, в конце концов церковным властям все-таки удалось усмирить мятежного священника, но лишь после того, как он успел нанести порядочный урон.

Однако, к счастью для государственного секретаря, голос аббата оставался гласом вопиющего в пустыне. В Италии у Делакутюра не нашлось среди клириков ни одного единомышленника.