У рыболовецкого народа издавна было принято: в долгие дни летнего шторма, ненастья, когда вниз по реке шла верховая вода и рыба не ловилась, собираться в своем неказистом сезонном жилье вокруг теплого очага и слушать бесконечные рассказы уважаемых бывалых людей о прошлом.
Не сказки, не былины, не песни в такое время развлекали народ, а старины и бывальщины.
Совсем недавно, вот так же у теплого очага услышаны были и эти сказания о прошлом…
Считать если по годам — давным-давно это было! А если по памяти — так совсем недавнечко!
Не столетние мы, будто, а все же сколько пережили с тех двадцатых годов! Посмотрите вокруг — какая жизнь бурлит, какие города в нашей тайге сияют огнями ярче звезд, люди что птицы летают, жизнь волшебней сказки пошла, о чем нашим предкам и не снилось. Внуки учеными стали, на Луну взбираются, машины по дедовским таежным тропам да по рекам водят. Так невольно подумаешь — уж не всю ли тысячу лет мы прожили?!
И все это началось с того, что однажды в нашу тихую, густой тайгой закрытую от всего мира сторонку пришел пароход с красным флагом…
А та-то, прежняя жизнь, какая она была?!
Селеньице наше от седой древности зачиналось. Так деды наши сказывали.
Испокон веку люди на земле нашей промышляли, зверовали и медвежатничали. Тем и жили. Не думали жить по-другому. Это теперь надо думать, а тогда и думать вообще грехом почиталось. Известно — темные были люди, страшились божьего наказания, побаивались всего непонятного, за сто верст обходили «шаманские места».
Предки наши из Руси вышли в казачьем звании, другие были здешними, родом от «собашных людей», а третьи — из якутской стороны прибыли, со своим скотом да конями. Все они вместе и дали начало деревне нашей.
Немало веков-то над нею прошло. Хороша она была, славилась этим, да далью была закрыта от всего белого света.
Жили в те поры, на свои руки надеялись да на божью помощь. Далеко не сладкой жизнь тогда была, всяко было: один в тепле млел-потел, другой — в труде. Одному солнце светило-грело, а остальные и в нетопленой избе колели!
Отцы-деды по всей тайге известны были своей недюжинной силой: как-никак, при случае, приходилось им, безоружкым-то, и голыми руками медвежьи глотки рвать, и добывать одним ударом дубинки лахтака — совсем не маленького морского зверя. Воистину сказать — народ наш храбрым был, духом перед бедой не падал. Вот только не любил он хвастунов, всегда смеялся над лодырями, скупцами и жадюгами.
С двух сторон нас окружала вода, с двух — тайга. Красота — жить на берегу реки рядом с морем!
Красавица река в погожие летние дни была тиха и прозрачна, не зря ее народ «небесной» называл — Няниной. В ней в такие дни, как в зеркале, отражались высокое голубое небо с белыми кучками облаков и зеленые леса.
Напротив реки, за лесом, море шумело своим извечным прибоем то ласково, то гневно. Деревня-то между ними как в оправе выглядела! К морю идешь через лес — душа замирает: попадешь в лес, как будто в шубу окутаешься его густотой: Человека за десять шагов не заметишь — так плотно стояли высокие вековые лиственницы в окружении кедровничка, разных кустарников и травы.
Тропки веселые через лес к морю пролегли, проселочки протянулись. Весною эти стежки-дорожки травкой зарастали, ноги в ней радовались — не шли, а приплясывали.
Сколько же ног, быстрых и медленных, за века-то эти дорожечки-проселочки топтали! Молодость отцов-матерей, дедов-бабок по ним пробежала! Жизнь по этим тропкам-дорожкам весело мчалась и грустно шагала, но никогда не останавливалась…
Избы в деревне бревенчатые, когда-то впервые предками срубленные, лучиками разбегались от ее центра — церкви — к реке с одной стороны, а с другой — от нее же — к знаменитому Охотскому тракту.
Слыл этот тракт «разлучником» матерей, жен и невест. Немало повидал старый тракт на своем веку, немало разных вестей принес и унес. Был он свидетелем каюрской удали и крепкого мужского братства, не терпел себялюбивых одиночек и ротозеев-зазнаек.
Все людские торжества и печали в деревне проходили под колокольный звон деревянной церкви, горделиво и строго возвышавшейся над всеми окрестностями.
Деды наши воспевали море тягучими песнями, отчего-то всегда грустными, и о нем же восторженные бывальщины внукам рассказывали. «Кормильцем» и «родным отцом» его величали.
У моря народ трудился, веселился, встречал и провожал званых и незваных гостей… Под его музыку пел, страдал и любил.