– Canis lupus, это что значит?
– Собака-волк, это латынь.
– У меня тут файл так называется.
– Посмотри на всякий случай…
Эмма и Пьер вернулись в спальню Дэна и, сидя на огромной кровати, искали файлы, содержащие слово «собака», последние книги, оцифрованные Дэном на эту тему, все, что могло касаться этой темы.
Они перевели слова «собака» и «пудель» на десять языков, пытаясь найти некую тайну, ускользавшую от них. Безрезультатно.
– Понятно, – объявила Эмма, просмотрев файл Canis lupus. – Это список газетных объявлений. Помню, Дэн хотел сравнить цену живой собаки со стоимостью Кагэбэ.
Пьер удивился.
– Никогда не думал, что он занимался подобными мелочами!
– Ох, знаешь, Дэн всегда был непредсказуем.
Эмма опустила руки на колени. Пьер, стоявший у окна, поскреб пальцем выступающий кусочек штукатурки.
Какое-то время они молчали, пытаясь понять закодированный тайный смысл.
– Смотри, – сказал он, поворачиваясь к Эмме. – А если Баретт просто имел в виду, что надо искать рядом с собаками?
– А сейчас мы чем занимаемся?
– Нет, я имею в виду физически рядом с собаками: место, где находится их конура, корзина, миска, что еще у них бывает…
Звонок телефона не дал Эмме ответить.
– Это Брэд! Погоди секунду, ладно?
Она пошла к двери. Звонок Брэда был некстати, но – она бросила взгляд на часы на правой руке: в Сан-Франциско сейчас час ночи, – а он пытался созвониться с ней весь вечер.
– Как ты, малышка? Я беспокоюсь о тебе. Дорогая, мне не нравится, что ты сейчас во Франции.
Она хотела сказать Брэду, что в Париже сейчас не опаснее, чем в американских городах. И что, видимо, именно здесь решается судьба самой могущественной державы мира. Но промолчала, потому что больше всего ее взбесило, что он назвал ее babe – малышка. Ей не правилось, когда он ее так называл, но Брэд не изменял своим привычкам.
– Слушай, Брэд, у меня мало времени. Я занята… Да… Очень важно. Расскажу потом… Все хорошо, правда…
– Ты все еще в Арроманше?
– Нет, я в Версале, в доме Дэна.
– А! Отличная идея! Там ты в безопасности! Ребекка с тобой?
– Пока нет, но я надеюсь, она присоединится ко мне. Эмма не хотела говорить ему о том, что Ребекка беременна. Он и так скоро об этом узнает.
– Когда ты обратно в Сан-Франциско, darling?
– Не знаю. Как только закончу все дела!
– Мне не нравится, что ты во Франции, – повторил он.
Что еще? За этим последуют привычные тирады про Францию: «архаичная», «претенциозная»… Эмма знала, что Брэд считал французов непревзойденными только в любви. «Это я хотя бы проверил», – говорил он с улыбкой, бросая на Эмму красноречивый взгляд.
– А с акциями «Контролвэр» как поступишь? Эмма, на Уолл-стрит акции стремительно летят вниз, подумай…
Эмма едва не ответила мужу: подожди день или два. Если у нас все получится, они взлетят с невиданной скоростью; если нет, упадут очень надолго. Сейчас ей казалось, что события скорее будут развиваться по второму сценарию. Но если она все расскажет Брэду, то нарушит закон. С такими вещами Эмма не шутила. В «Беркинс энд Шеннон» она уволила одного сотрудника, который нравился ей больше всех остальных, за то, что он играл на бирже в свою пользу, используя информацию, полученную на работе. Его уволили в течение часа. Десять минут на сбор вещей. Такой непреклонной, как в тот день, Эмма не была никогда.
Кроме того, в глубине души она сейчас понимала: согласиться на то, чтобы Брэд продал акции «Контролвэр», – все равно что предать память о Дэне. Пережить его смерть еще второй раз.
– Делай как хочешь, – процедила она, – сейчас у тебя больше информации, чем у меня.
– Эмма, в чем дело? Милая, мне так тебя не хватает, я…
Сигнал – звонок по другой линии – прервал нежности Брэда.
– Ребекка звонит, отключаюсь! Поговорим вечером. Обнимаю.
– До вечера. Люблю тебя.
«Люблю тебя»… Переключаясь на звонок Ребекки, Эмма подумала о том, насколько машинально Брэд произносит эти слова.
Она часто видела на его прикроватной тумбочке книгу «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Первая заповедь (для него): говорить своей женщине «люблю тебя» два или три раза в день, чтобы она чувствовала себя уверенно (и оставила в покое).
– Мама, ты где? – кричала Ребекка.
– Милая, я в Версале, в доме Дэна Баретта. Вилла «Трианон». Помнишь, я тебе рассказывала? Ты не смогла бы приехать? Лучше поговорим при встрече, да, дорогая моя девочка?
Эмма чувствовала, что дочь пытается уклониться от ответа.
– Знаешь, мам, говорить не о чем. Я решила. Аборта не будет.
– Послушай, не будем сейчас это обсуждать! Телефон может отключиться в любой момент. Ребенок – это очень серьезно…
– Это ты мне говоришь?
Эмма прикрыла глаза: Ребекка задела больное место. Она решила не реагировать на замечание дочери.
– Может, запишешь адрес? Улица Фобур-Сент-Анту-ан, дом пятьдесят семь. Приедешь, как сможешь, хорошо? Сегодня после обеда?
Эмма отключилась, так и не получив никакого ответа, и сказала себе, что, скорее всего, Ребекка не приедет. Затем вернулась в комнату «Я». Пьер посмотрел на нее, по его глазам Эмма поняла: он догадался о ее проблемах. Но спрашивать ни о чем не стал.
– О чем мы говорили перед тем, как мне позвонили? – спросила Эмма.
– Что надо обыскать место, где жили собаки Элси.
– Только вот никто не знает, где это…
– Вчера вечером, когда мы приехали, у входа, по сторонам аллеи, я видел две конуры.
А ведь он прав. Эмма даже не подумала тогда, зачем они нужны: цепи есть, а собак нет.
– Так пойдем? – предложил Пьер.
Они спустились по большой лестнице и быстро вышли во двор. Было уже одиннадцать, солнце на безоблачном небе ярко освещало Большой канал, оранжерею, оба Трианона. Мог ли такой прекрасный день закончиться апокалипсисом?
Пьеру захотелось, взяв за руку Эмму, не спеша прогуляться по аллеям, забыв обо всем на свете.
Они торопливо подошли к решетке. Справа, под большими деревьями, напротив домика охранника, стояли две деревянные конуры. Первая, высотой примерно метр, была похожа на миниатюрное горное шале. Над дверью вместо досок было два цветных стекла. Вторая конура светлого дерева выглядела привычнее.
– Таких полно во всех садах мира, – сказала Эмма.
– Зато вторая – прямо радость антиквара, – продолжил Пьер.
Он опустился на колени, пытаясь заглянуть внутрь. В это время из своего домика вышел Терри, и Эмма направилась ему навстречу.
– Мы ищем одну пустяковину, которую Дэн Баретт, возможно, спрятал здесь, – объяснила она охраннику.
Терри фыркнул:
– Вряд ли месье Баретт сделал это!
– Почему? – спросила Эмма.
– Это была конура Галаада. Огромная немецкая овчарка, самец, нежный с детьми, но суровый с чужаками. Месье Баретт всегда обходил его стороной. Он больше любил электронного пса!
– Но мы можем все же посмотреть?
– Если не боитесь испачкаться…
Пьер по-прежнему рассматривал большую конуру со всех сторон. Пусто. Эмма молча наблюдала на ним. Неожиданно она воскликнула:
– Пьер, идея! Я, кажется, знаю, где Дэн спрятал файл!
Он бросил на нее беглый взгляд и, будто не слыша, тщательно осмотрел вторую конуру. Эмма повернулась к Терри.
– Кагэбэ! Где сейчас электронный пес?
– В своей конуре… хотя нет: подзаряжается у меня на кухне.
– Скорее! Идем туда!
Эмма сделала Пьеру знак следовать за ними в помещение для охраны. Раньше она никогда туда не заходила. Это был маленький домик, входная дверь открывалась прямо в гостиную, которую надо было пройти, чтобы попасть на кухню, где вперемешку лежали инструменты для домашней работы: клещи, ключи, молотки, дрель, механическая ножовка…
Собака-робот, подсоединенная к электрическому соединению, стояла, согнув задние лапы, на пластиковом столе.
– Я уверена, что Дэн оставил USB у нее под брюхом, – сказала Эмма. – Или какую-нибудь блоху, содержащую цифры кода.
– Я бы сильно удивился, – буркнул Терри. – Знаете, я ее рассмотрел… Не думаю, что Кагэбэ прячет что-то где бы то ни было.
Пьер подошел к «собаке» и осторожно поднял ее, чувствуя спиной подозрительный взгляд охранника.
– Вы ее уже разбирали?
– Я бы не рискнул!
– Можно я попытаюсь?
Охранник нахмурился:
– Если вернете ее в рабочем состоянии…
Эмма сказала Пьеру, что присоединится к нему позже. Она хотела поговорить с Терри с глазу на глаз.
Эмма проговорила с Терри более получаса. С кем Баретт встречался? Чем был занят? Какие отдавал распоряжения? Ей важна была каждая мелочь, каждая деталь.
– Знаете, у него была одна навязчивая идея, когда он приехал в июле, – внезапно сказал Терри.
– Какая?
– Гингко билоба. Знаете, что это, да?
– Дерево?
– Дерево, мадам Шеннон, но не просто дерево! Гингко виллы «Трианон» пострадало в ураган тысяча девятьсот девятого года. Месье Баретт обожал это дерево, он все сделал, чтобы спасти его.
– Правда? Он никогда не рассказывал мне об этом. А где оно, это гингко билоба?
– В глубине сада, около стены, окружающей виллу. Дерево же затеняет могилы.
Эмма удивленно посмотрела на охранника:
– Могилы? Здесь есть кладбище?
– А вы никогда его не видели? Да собачье кладбище. Леди Мендль обожала пуделей, и…
Но Эмма его уже не слышала.
Терри видел, как она обежала вокруг дома и направилась к стене, отделявшей виллу от дворцового парка. Собачьи могилы? Ведь она должна была их видеть, когда Дэн показывал ей сад. Но Эмма тогда разглядела только открытый бассейн – старый бассейн леди Мендль, и маленькие тенистые аллеи, уставленные скульптурами.
Она издалека увидела дерево – красноватый ствол, листья в форме бабочек.
Справа четыре мраморные стелы выстроились вдоль стены. Эмма подошла поближе. На четырех надгробиях были фотографии пуделей. Посвящения, выгравированные на мраморе, уже нельзя прочитать, они поросли мхом и покрылись пылью. Эмма, казалось, различила «Ж» и «И» на одном памятнике, на другом дату – «1922», кажется. Элси де Вульф была помешана на своих собаках, если хоронила их, как людей. Эмма представила, как Элси оплакивала своих пуделей. Интересно, с Кагэбэ леди Мендль поступила бы так же? Почему нет…
В нескольких метрах от могил круглый столик кованого железа и четыре стула в стиле ар-нуво соседствовали с фонтаном.
Эмма провела по стулу кончиками пальцев, села и стала смотреть на стелы. Непонятно почему, мир кладбищ ее очаровывал. Спокойствие и грусть, свойственные этим местам, будили в ней странное блаженство.
«Элси располагала могилы со знанием дела, – подумала Эмма. – И места осталось много. Здесь можно захоронить целый зверинец».
На секунду она замерла перед стелами. Ее поразила одна деталь. Когда они с Пьером просматривали фотографии, она заметила три могилы. А здесь их четыре!
Эмма побежала к вилле и стремительно бросилась в комнату. Она смотрела, как на экране сменяются фотографии, и на этот раз внимательно читала надписи.
Троп, 1908 – 1915.
Би-боп, 1919 – 1922.
Желли, 1922 – 1932.
Затем появилась фотография Элси де Вульф, позирующей в саду с новым пуделем: леди Мендль и Луна, июль 1949. На заднем плане – та самая стена. Эмма подошла к экрану. За спиной Элси на фоне стены виднелись три могилы. Две друг напротив друга, третья дальше примерно на два метра.
– Пьер! Подойди сюда, посмотри! – вскрикнула она.
Пьер, занимавшийся собакой-роботом в спальне Дэна, быстро пришел к ней. Он ничего не нашел, ни на, ни в Кагэбэ. А процесс сборки всех винтиков его утомлял. Сложнее, чем сборка кухни, которую Клара купила недавно.
– Видишь? – спросила Эмма, показывая на фотографию, после того как все ему рассказала. – На фотографии, сделанной перед смертью Элси в тысяча девятьсот пятидесятом году, всего три могилы. Четвертой должна была быть могила Луны, пуделя, которого она держит в руках. Но если это так, почему эта могила находится между тремя другими, а не рядом?
– На могилах нет имен? – спросил Пьер.
– Есть, но их не прочесть, пойдем посмотришь…
На улице уже было нестерпимо жарко, солнце стояло в зените. Пьер присел около одной стелы и дотронулся пальцем до надписи на надгробье.
– Не прочесть, говорю тебе, – настаивала Эмма.
Пьер загадочно улыбнулся.
– Не скажи… Не суетись, я сейчас!
Он вернулся пять минут спустя с ведром воды и миской, наполненной мелким песком, и вытащил из кармана совок.
– Ничего не напоминает? – спросил он, не оборачиваясь.
Точно так же, как на американском кладбище, Пьер начал покрывать верхнюю часть стелы мокрым песком. Затем аккуратно провел совком поверх букв. Эмма, едва сдерживая нетерпение, стоя рядом с ним, читала буквы по мере того, как они появлялись. Когда Пьер наконец поднялся, надписи можно было прочесть.
Троп, 1908 – 1915.
Би-боп, 1919 – 1922.
Урс, 1950 – 1964.
Желли, 1922 – 1932.
Они остановились перед стелой, которой не было на фотографии леди Мендль.
– Собаку не могли похоронить здесь в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году! – воскликнула Эмма. – Элси уже четырнадцать лет была мертва! Кроме того, ты же видел на фото: последнего пуделя звали Луной, а не Урсом!
Пьер молчал.
– И ты заметил, Пьер? У него французское имя. Странно. Почему «Урс»? Должно же быть английское имя, верно? Может, Элси в старости чувствовала себя больше француженкой? И все равно странно…
Пьер, резко поднялся.
– Повтори, что ты сейчас сказала!
– Что это странно?
– Нет, перед этим!
– Почему у последнего пуделя французское имя – «Урз»?
Пьер пристально посмотрел на нее. Эмма произнесла это имя не так, как в первый раз. Хоть она и безупречно говорила по-французски, все же вместо «с» произнесла «з», сама того не заметив.
– Эмма, я понял! Понял! Это не французское слово! Это не перевод английского «медведь»! Это английский, то есть…
– Английский? То есть «принадлежит нам»?
– «Нам»… это «наш», Эмма! «Ленотр»!