Эмма молча поднялась по лестнице и направилась, как велел ей Баретт, в комнату «Я». Хозяин «Контролвэр», следуя за ней, закрыл дверь. Когда он дотронулся до ручки, экран над камином засветился и появились два старых портрета. Два рисунка. Хотя, скорее всего, гравюры, подумала Эмма. Один портрет она узнала – Людовик XIV.

Баретт направился к кровати и повернулся к Эмме.

– Ты знаешь, почему я оставил тебя?

Стоя у камина, она собралась с мыслями, прежде чем ответить:

– Потому что я всегда была верна тебе?

Дэн Баретт сел на кровать, вытащил револьвер из кармана и положил рядом с собой. Затем вытянулся на кровати и выпрямился снова, словно проверяя комфорт матраса, затем улыбнулся, расслабившись.

– Твоих утешающих слов мне было бы недостаточно, красавица, если бы я сам не верил в твою верность. Ну же, подумай.

Баретт играл с ней, пока Гранье истекал кровью, ее дочь в ужасе ждала смерти, а Пьер… Она посмотрела на револьвер: вот бы добраться до него…

– Может быть, я нужна тебе для продолжения? – осмелилась сказать она, стараясь не думать о дочери.

– Опять неправильный ответ. Ну неужели не догадываешься?

Поскольку Эмма продолжала стоять молча, он знаком показал, чтобы она села рядом.

– Эмма, если ты и смогла добраться до цифр кода, то только потому, что успешно прошла тест. Тест, помнишь? Ты знаешь, что он проверяет?

– Тест на чувства, ты об этом? – ответила она, не двигаясь.

– Именно. Так что я повторю вопрос: ты знаешь, что он на самом деле проверял?

Эмма подумала несколько секунд. Баретт, как обычно, снова начал с ней свои интеллектуальные игры. Только сейчас она понимала, что на этот раз ошибки ей не простят.

Человек, сидевший напротив нее, был не тем Дэном Бареттом, которого она знала. Высокомерный, да, но снисходительный. Любит господствовать, но при этом щедрый. Этот Баретт действительно умер. Новый Дэн стрелял в Гранье, похоронил собственную дочь, приложил руку к смертям тысяч людей: что осталось от гения-филантропа, с которым она так любила представлять новый мир?

Внешне Баретт был тем же: густые волосы с проседью, две глубокие морщины на лбу, улыбка – одновременно дерзкая и нежная. Но почему он так ведет себя? Может, сам выполняет чьи-то распоряжения? Чьи, в таком случае? Она молча смотрела на него.

Баретт занервничал.

– Не смотри на меня так. Так ты знаешь, что проверял тест?

– Думаю, да, – сказала Эмма с сомнением в голосе.

– Ну так говори скорее…

Страшные картинки мелькали перед Эммой: собачье кладбище, Ребекка задыхается, Пьер в этом жутком туннеле. Внезапно череда образов прервалась, и она снова увидела дюну Пилата.

– Тест дал тебе узнать…

Она не осмеливалась продолжить. Дэн подбодрил ее, подмигнув.

– …люблю я тебя до сих пор или нет.

Баретт выпрямился, гордый собой. Дюна Пилата, обгоревшая кастрюля, traghetto в Венеции, бухта Саусалито: если мозг Эммы среагировал на эти фотографии, она действительно была привязана к Дэну Барет-ту.

– Именно это я и хотел узнать, – ответил Баретт. – Больше у меня нет сомнений. Ты меня все еще любишь, поэтому можешь все понять.

Эмма ужаснулась – она никогда не видела на лице Баретта такой высокомерной агрессивности. Почему сейчас его интересуют чувства Эммы к нему? Ведь он давно охарактеризовал их отношения как «прекрасную дружбу».

«Баретт сошел с ума, – подумала Эмма. – Настолько, что проверяет реальность, интенсивность, длительность ее чувств». Она не стала отвечать ему, что, если тест относился к наличию памяти о любви в прошлом, он не доказывал ничего в отношении настоящего времени. Баретт, как всегда, переоценивал работу своих компьютерных программ.

Конечно, когда-то Эмма любила этого человека. Она действительно уехала из Соединенных Штатов, потому что была беременна от него, а он не хотел детей. Она скрывала от Баретта, что Ребекка его дочь, с одной целью: сохранить их особые отношения. Она никогда не говорила с ним о Ребекке, скрывая, что регулярно ездит во Францию, чтобы повидаться с ней. Пусть он думает, что она плохая мать. Сначала бизнес, потом семья. Надо выбирать, говорил он. И она выбрала, как Дэн. Его жизнь – это «Контролвэр». Баретт не хотел ничего наполовину. Ноль или единица. 0,5 или 0,8 – никогда.

Эмма и раньше понимала, что его отношение к жизни, свидетельствующее, конечно, об особом уровне требований к окружающим, – прежде всего колоссальный эгоизм. К ее огромному удивлению, спустя совсем немного времени, после того как они расстались, Баретт женился на Амелии, одной из своих сотрудниц в «Конт-ролвэр», а несколько месяцев спустя объявил ей о рождении Кевина.

Шок – Дэн женат. Дэн с коляской. Дэн с младенцем на коленях. Эмма тогда подумала, что если он сделал этот шаг с другой женщиной, то потому, что никогда не любил по-настоящему ее, Эмму. Что она никогда не была для него чем-то большим, чем интеллектуальным партнером.

Дэн – рациональный аналитик. Мог ли он вообще испытывать любовь – чувство, по сути своей, иррациональное, – к другому человеку?

Эмма давно уже не любила его, но все же тест показал обратный результат. Когда возвращаются воспоминания, они вызывают прошлые эмоции.

– Дэн, – вдруг произнесла Эмма.

– Что такое?

– Гранье… Ты же не оставишь его…

Баретт вытянул ноги и поднял голову.

– Умереть, хочешь ты сказать? Сдохнуть, как крыса, в королевских подземельях? Не волнуйся. Он ничего не почувствует.

Эмма заставила себя посмотреть в глаза Дэну и ужаснулась. Она никогда не видела его таким надменным и уверенным в своем могуществе.

– Этот револьвер настоящее чудо, ты не находишь? – выдохнул Баретт, беря оружие. Он сунул ствол под нос Эмме и продолжал: – Он стреляет пулями, но совсем маленькими. Они едва проникают в кожу. Затем пуля открывается и освобождает такую маленькую молекулу, которая распространяется по телу. В «Нанотеке» делают прекрасные штуки…

Эмма дрожала, пытаясь казаться спокойной. «Нано-тек» – одно из предприятий, в которые инвестировал деньги Дэн Баретт. Один из лидеров нанотехнологий. Жесткие диски размером с булавку. Микрокамеры размером с таблетку аспирина. И, почему нет, пули, распространяющие смертельные молекулы в теле человека.

Она снова подумала о Гранье.

– Хочешь сказать, ты ввел ему…

– Кое-какое лекарство, разработанное в «Альца-корп». Начисто стирает память. Удаляет последние файлы, записанные на жестком диске мозга человека, понимаешь? – Баретт прокашлялся. – Увы, иногда даже слишком эффективное. Как ни странно, женщины особенно реагируют на него.

Эмма подалась в сторону двери.

– Не уходи, Эмма! Не бойся, – снова сказал Баретт, протягивая ей руку. – Я имел в виду ту шведскую красотулю.

Эмма вздохнула.

– Катрин Страндберг? – заикаясь, проговорила она.

– Именно! Девушка-зажигалка. Она прилетела ко мне в Бостон. К сожалению, она нашла четвертое доказательство – формулу божественного существования. Мне пришлось заставить ее принять мелатонин, чтобы она забыла об этом.

– Отравленный мелатонин!

– Отравленный… отравленный… Как ты резво! Просто лекарство, которое стирает лишние воспоминания. То же, что у меня в пулях, но расфасованное в таблетках мелатонина. Макреш – талантливый парень. Он взломал компьютер производителя, и…

– Но Катрин Страндберг не просто приняла мелатонин! – перебила его Эмма. – Она умерла ужасной смертью!

Баретт развел руками:

– Поверь, пожалуйста, что мне очень жаль. Ты меня знаешь, я человек трезвый. Люблю, чтобы все было в порядке. Но у моих подчиненных иногда воображение переходит все границы. Однако я никогда не говорил им о формуле! И тем не менее их вдохновляет Бог, а еще больше – мученики во имя Его! Святая Катерина, раздробленная утыканным гвоздями колесом и не отказавшаяся от своей веры, понимаешь? Религия наводит их на мысли…

У Эмму подкосились ноги. То, как Дэн произнес «колесо с гвоздями», и этот жуткий оскал, сопровождавший его слова, ужаснули ее. Она хотела потрясти его за плечи и прокричать, чтобы он очнулся от своего бреда: «Дэн! Ты сошел с ума! Это не ты. Вернись!»

Она глубоко вдохнула. Надо продолжать говорить с Бареттом, чтобы внушить ему доверие. Может быть, он потеряет бдительность хоть на несколько секунд. Тогда она завладеет его оружием.

– Катрин Страндберг открыла формулу существования Бога?

– Да.

– Ту же, что Ленотр? 0°=1?

– Именно.

– Как ей это удалось?

Баретт подошел к окну и оперся на него. Время от времени он бросал рассеянный взгляд на сад, вниз, в направлении дома королевы. Вдруг он заметил два синих шара с драконами, которые Пьер оставил на камине. Баретт положил револьвер на каминную полку и взял по одному шару в каждую руку.

– Просто повезло! – ответил он, постукивая шарами. – Две недели назад жена ландшафтного архитектора, с которого все началось, Бландин Костелло, нашла конверт, который ее муж спрятал в спинке дивана у них дома. В нем было письмо Ленотра к своему племяннику. Насколько я знаю, это единственное письмо садовника, известное на сегодняшний день… Как эта бумага оказалась у архитектора? Загадка! В любом случае, вдова не знала, что с этим делать.

Продолжая говорить, он ритмично постукивал шарами. Эмме казалось, она слышит щелканье хлыста.

– К счастью, Бландин Костелло решила позвонить Страндберг. Мы встречались все трое несколько лет назад, но в контакте с ней оставалась Катрин. Я попросил ее съездить в Экс, а потом заехать ко мне в Бостон. Обещал ей кое-что для музея. Она обрадовалась. Потом я посоветовал ей принять таблетку от джетлага… Ну а потом она отправилась во Францию на твой конгресс добрых теток.

Во время рассказа Дэна Эмме собралась с мыслями.

– Но ведь нужно было, чтобы и мадам Костелло умолкла?

– Да, иначе нельзя.

– Там тоже твои помощники постарались?

– Конечно. И здесь мои подчинённые зашли слишком далеко: повторили историю святой Бландин: подожгли, подвесив за ноги…

Баретт говорил без эмоций, излагая только факты. Средства должны были придумать его люди и отчитаться.

– Но это все в прошлом. Неизбежные жертвы! – воскликнул Дэн Баретт, кладя шары на камин, чтобы вновь взять оружие.

Он вернулся на кровать, снова протянув руку Эмме, приглашая ее присоединиться.

– Эмма, мы с тобой неразрывно связаны знанием самого большого секрета Истории, это Ленотр и Людовик Четырнадцатый. Вот, смотри.

Баретт остановился, положил револьвер на столик рядом с компьютером, и повернулся к экрану, висевшему над камином. Он помолчал секунду, глядя на картинку на экране.

– Представляю тебе Андре Ленотра, садовника короля, и Людовика Великого, известного как «король-солнце», самого главного из монархов, которые ходили по земле. Ты знаешь, что их дружба продлилась сорок лет? Ленотр был единственным человеком в Версале, который за все время ни разу не попал в опалу. Он встречался с королем почти каждый день, чтобы провести аллеи, запланировать фонтаны и боскеты, продумать гидравлическую систему… Он был доверенным лицом монарха, не в политике или войне, но в более ценном, чем владел король: сад Версаля, его самое великое творение!

Кроме того, это был единственный человек при дворе, который мог позволить себе держать в ежовых рукавицах «короля-солнце». Осознай! Старый садовник даже позволял себе навещать врага короля, в Фуке, в форте Пиньероль, куда Людовик Четырнадцатый его запер!

Баретт перед плазменным экраном говорил как проповедник. Король программистов, казалось, унесся вслед за своим увлечением в прошлое Франции, навсегда очарованный роскошью Версаля, как Рокфеллер, Бенджамин Франклин и множество других американцев до него. Была ли неизбежной эта страсть – влечение к «королю-солнце» – у сильных мира сего? Что побуждало этих людей, с лихвой одаренных властью, мечтать о судьбе еще более великой? Чего они желали? Достичь высшего могущества, которое позволит распоряжаться миром?

Дэн Баретт разрушал мир сегодня, чтобы устроить лучший мир в будущем. Но о чем он говорит с таким жаром? О вчерашнем мире. Мире Людовика XIV и Ленотра – мире садов и бассейнов.

Дэн был ребенком. Королем-ребенком.

Эмма шагнула к нему, почти не испытывая страха.

– Дэн, ты говоришь, что мы вместе владеем этим секретом, но ты хоть подумал немного обо мне? Я убивалась, узнав о твоей смерти. Ты не должен был так со мной поступать. Мог бы мне довериться!

Нежность – может быть, эту карту она могла разыграть. Может быть, у нее получится разжечь пламя давней любви.

Эмма слышала, как ее собственный голос эхом отдавался от стен – дрожащий, почти плачущий.

– Довериться тебе? – перебил ее Баретт. – Ты меня плохо знаешь. Тайна есть тайна, дорогая моя. Ты знаешь лишь схему. Когда доверяешь секрет лучшей подруге, она доверяет его своей лучшей подруге. И конец тайне! Я не мог не сообщить все только Гилберту, своему врачу – давнему сообщнику. Но только ему, клянусь. Именно он подделал свидетельство о смерти. Гилберт, ты помнишь его?

Эмма кивнула.

– Гений. Ты знаешь его последнюю работу? Теперь он контролирует мое здоровье на расстоянии в течение двадцати четырех часов в сутки.

Баретт поднял правый рукав своей рубашки и протянул руку к Эмме. Потом показал на миниатюрный нарост в пяти сантиметрах от манжета.

– Видишь эту маленькую припухлость?

Эмма наклонила голову.

– Да, похоже на бородавку.

– Сразу видно, что ты ни разу не видела бородавок! Это набор микродатчиков, соединенных с приемником-передатчиком, и все это в капсуле размером с зернышко риса. Каждый час датчики автоматически осуществляют проверку. Результаты записываются в памяти капсулы, в которой лежит мое медицинское досье. Затем они отсылаются на мой мини-компьютер, на котором я могу их прочесть. Наконец, они отправляются на компьютер Гилберта. Если есть какая-либо проблема, компьютер оповещает Гилберта по его переносному компьютеру. Гил считает, что с такой системой контроля и с учетом современного уровня медицины я могу получить лишних двадцать три года жизни, ну до тридцати максимум.

Баретт опустил руку.

– Значит, я буду жить минимум сто десять лет. Но это всего лишь этап! Этап на пути к вечной жизни!

Этого было уже слишком. Эмма в ужасе закрыла лицо руками. Нервным жестом, словно это было единственное движение, на которое она могла осмелиться, Эмма сняла металлическую заколку, державшую ее волосы.

– Дэн, ты сошел с ума! – вполголоса проговорила она.

И тут же пожалела об этих словах. Если до этого она смогла развеять подозрения Баретта, то сейчас все испортила.

– Эмма! Не говори ерунды! Мы с тобой так похожи!

«Были похожи, какая мелочь».

Она хотела бы произнести эту фразу вслух, но сдержалась. Необходимо подыгрывать ему как можно дольше.

Дэн Баретт тем временем продолжал:

– У нас в руках секрет Творения, Эмма! Только у нас. Как у короля и его садовника.

– А что с ним делать, Дэн? Зачем нам все это? – спросила Эмма.

Она пыталась не показывать весь тот ужас, который ей внушал Дэн Баретт.

– Ты еще не поняла?

– Нет, прости. Так ли уж было необходимо ставить весь мир на уши, чтобы заменить все старые версии Shadows на планете на 10.0?

Баретт всплеснул руками.

– Ну ты решительно ничего не поняла! Все это мелочи! Дымовая завеса! Это принесет «Контролвэр» миллиарды, это да. И мой фонд от этого выиграет – он сможет продолжить заботиться о бедных и больных, победить малярию, холеру…

– Но никто не узнает, что благодетель ты!

– Наоборот, узнает весь мир! Эмма, моя дорогая, кем был бы Христос, если бы Он не умер? А Ганди? Кеннеди? Лютер Кинг? Никем. Помнишь, жизнь становится судьбой после смерти. Только тогда приходит настоящее могущество.

– А Амелия? Твои дети? Они же считают, что ты умер! Ты не хочешь быть рядом с ними?

– Эмма! Ты когда-нибудь признаешь, что в жизни есть вещи поважнее, чем собственные дети или их мать? Ты же только что это прекрасно поняла, нет? Когда ты заперла дочь в…

Внезапно в ушах Эммы раздался мучительный крик задыхающейся в подземелье Ребекки. Ей стало плохо. Баретт, казалось, ничего не замечал.

– Завтра, Эмма, обо всем этом забудут. Удесятеренное могущество «Контролвэр»? Тлен! Тысячи жизней, спасенных фондом? Что они значат по сравнению с миллионами других, которых я спасу для вечности? Бог создал мир, но Он бросил его гнить – от болезней, нищеты, страдания. Он задумал неплохую конструкцию – человека, – но не предусмотрел деталей его развития!

Баретт помолчал секунду, словно проверяя, оценила ли Эмма его юмор. Она смотрела на него, оглушенная его цинизмом.

– Бог создал человека из ничего, спасибо Создателю! – продолжал Баретт. – Но продолжение его Творения – длиннющая череда страданий и деградации. Как согласиться с тем, что спустя пятнадцать миллиардов лет после сотворения мира люди до сих пор умирают из-за укуса маленьких мух? Такой мир не может существовать. Надо пересмотреть его. Пересоздать человека, который не будет знать ни горя, ни болезней. Абсолютно нового человека. – И подытожил: – Всемирная социальная безопасность, всемирная защита, о которой я мечтал, понимаешь? Она понадобится мне еще больше: я сделаю так, чтобы, если можно так выразиться, исчезла сама болезнь! И вместе с ней нищета, страдание, зло. Зло, Эмма! Я уничтожу Зло! Зло с большой буквы.

Баретт открыл окно и, различая вдали силуэт дворца Людовика XIV, продолжал свою проповедь. Эмма стояла, чуть поодаль за его спиной. Она могла бы взять револьвер со столика, но стояла, не двигаясь, наблюдая пустым взглядом за аллеей, тянувшейся вдоль виллы и служебных построек.

Король программирования уже не просто разговаривал на равных с «королем-солнцем». Ни даже с Богом. Он сам был Богом.

И упивался этим.