Воспитанный мальчик постучал в дверь. Его родители были слишком заняты ссорой и не отозвались, но, постучав несколько раз, он все равно вошел.

— Ошибка, — говорил папа маме, — вот мы что: ошибка. Знаешь такие схемы — как не надо делать? Вот так и мы. С огромным «Нет!» внизу и красным иксом поверх рожи.

— Что ты хочешь от меня услышать? — говорила мама папе. — Что бы я сейчас ни сказала, я же потом об этом пожалею.

— Ты скажи, скажи, — бросил папа. — Зачем ждать «потом», если можно пожалеть уже сейчас?

В руках у воспитанного мальчика была модель планера. Он ее сделал сам. Языка инструкций, которые лежали в коробке, он не знал, но там были понятные чертежи со стрелками, и воспитанный мальчик, о котором папа всегда говорил, что у него умные руки, сумел построить модель по этим чертежам безо всякой посторонней помощи.

— Раньше я смеялась, — сказала мама. — Много смеялась, каждый день. А теперь… — Она совершенно бездумно погладила воспитанного мальчика по волосам. — Теперь уже нет. Всё.

— Всё? — взревел папа. — Всё? Вот оно, твое «я потом об этом пожалею»? «Раньше я смеялась»? Биг факинг дил.

— Прошу тебя, Идо, перестань, — сказала мама.

— Перестать что? — спросил папа.

— Грязно ругаться при мальчике, — прошептала мама.

— Это не ругательство, — отмахнулся папа. — И оно на английском. Он не знает английского.

— Какой красивый планер, — сказала мама и демонстративно отвела глаза от папы. — Может, выйдешь поиграть с ним немножко?

— Вы разрешаете? — спросил воспитанный мальчик.

— Конечно, разрешаем, — улыбнулась мама и снова погладила его по голове, как гладят собаку.

— А когда вернуться? — спросил воспитанный мальчик.

— Когда захочешь, — взорвался папа. — А если тебе там, на улице, хорошо, можешь вообще не возвращаться, только звони иногда, чтоб мама не волновалась.

Мама встала и изо всех сил влепила папе пощечину. Получилось странно, потому что пощечина, кажется, только обрадовала папу, а вот мама заплакала.

— Иди, иди, — сказала мама воспитанному мальчику сквозь слезы. — Иди уже, играй, пока светло. Только вернись до темноты.

«Может, лицо у него твердое, как камень, — подумал воспитанный мальчик, спускаясь с лестницы, — и поэтому рука болит, если ударить».

Воспитанный мальчик изо всех сил подбросил планер. Планер сделал петлю в воздухе и парил над тротуаром, пока не врезался в питьевой фонтанчик. Одно крыло слегка погнулось, и воспитанный мальчик попытался его выпрямить.

— Вау, — сказала рыжая девочка, которую он раньше не заметил, и протянула веснушчатую руку. — Какой крутой самолет. Я тоже хочу его полетать.

— Это не самолет, — поправил ее воспитанный мальчик. — Это планер. Самолет — это с мотором.

— Ну дай уже, — потребовала девочка, не убирая руку. — Не будь жадиной.

— Мне надо сначала привести в порядок крыло, — исхитрился воспитанный мальчик. — Ты что, не видишь — оно погнуто.

— Жадина, — сказала девочка. — Пусть с тобой много всякого плохого случится. — Она наморщила лоб, стараясь придумать что-нибудь поконкретнее, а когда ей наконец удалось, улыбнулась: — Шоб твоя мама умерла. Да, шоб она умерла, аминь.

Воспитанный мальчик проигнорировал ее, как его и учили. Он был на голову выше этой рыжей — если бы захотел, мог бы влепить ей пощечину, и рыжей девочке было бы очень больно, гораздо больнее, чем ему, потому что ее лицо уж точно не из камня. Но он не влепил, не стукнул и не бросил в нее булыжник. Он даже не обругал ее в ответ. Он был воспитанным.

— И шоб папа твой умер, и сам ты тоже, — словно бы припомнила рыжая, — во веки веков, аминь. — И ушла.

Воспитанный мальчик еще несколько раз запускал планер. При самом удачном броске планер, прежде чем упасть, сделал в воздухе три петли. Теперь и солнце над мальчиком начало падать, а небо вокруг — наливаться красным. Папа однажды сказал ему, что если долго смотреть на солнце не отрываясь, можно ослепнуть, и поэтому воспитанный мальчик старательно зажмуривался каждые несколько секунд. Но даже когда глаза были закрыты, он продолжал видеть красноту небес. Это было странно, и вежливый мальчик очень хотел поисследовать ситуацию еще немножко, но знал, что если не придет домой вовремя, мама будет волноваться. «Солнце встает каждый день, — подумал воспитанный мальчик и наклонился, чтобы поднять планер с газона, — а я никогда не опаздываю домой».

Когда воспитанный мальчик вошел в дом, мама все еще держала руку на весу и плакала в гостиной. Папы не было. Мама сказала, что он в спальне, спит, потому что ночью у него дежурство, и пошла готовить воспитанному мальчику вечерний омлет. Мальчик легонько толкнул приоткрытую дверь в родительскую спальню. На кровати лежал папа в уличной одежде и ботинках. Он лежал на животе, с открытыми глазами, и когда воспитанный мальчик заглянул, папа спросил, не отрывая головы от кровати:

— Как планер?

— Хорошо, — сказал воспитанный мальчик, а почувствовав, что сказанного недостаточно, добавил: — Очень хорошо.

— Мы с мамой иногда ругаемся и говорим всякое, чтобы обидно было, — сказал папа, — но ты же знаешь: неважно, кто что сказал, — я все равно всегда-всегда тебя люблю, правда?

— Да, — кивнул воспитанный мальчик, начиная отступать и закрывая за собой дверь. — Я знаю. Спасибо.