Один черный человек переехал жить на улицу к белым. У него был черный дом с черной верандой, и каждое утро он сидел на этой веранде и пил свой черный кофе. Пока однажды черной ночью к нему не пришли его белые соседи и не избили его смертным боем. Что значит — смертным боем? На куски его порвали. Он валялся, сложившись втрое, как зонтик, в луже своей черной крови, а они продолжали бить. Пока один из них не закричал, что пора прекратить, потому что если черный человек вдруг умрет у них на руках, им еще, чего доброго, придется сесть в тюрьму.

Черный человек не умер вдруг у них на руках. Приехала скорая и забрала его далеко-далеко, в волшебную больницу на вершине погасшего вулкана. Больница была белая. Ворота у нее были белые, стены палат были белые, и простыни тоже. Черный человек начал выздоравливать. Выздоравливать и влюбляться. Влюбляться в белую медсестру в белых одеждах, которая ухаживала за ним самым что ни на есть преданным и самоотверженным образом. Она тоже его полюбила. И любовь их становилась сильнее, как и он сам, с каждым днем. Становилась сильнее и училась вставать с кровати и ползать. Как младенец. Как дитя. Как избитый черный человек.

Они поженились в желтой церкви. Их поженил желтый священник. Его желтые родители приплыли в эту страну на желтом корабле. Их тоже избивали белые соседи. Но желтый священник не стал делиться этим с черным человеком. Они были едва знакомы, да и момент для того, чтобы заводиться на эту тему, казался неподходящим — все-таки свадьба. Желтый священник собирался сказать молодым, что Бог любит их и желает им исключительно добра. Он не был полностью в этом уверен, хотя не раз пытался убедить себя, что так и есть. Что Бог всех любит и всем нам желает исключительно добра. Но в тот день, когда он женил разбитого черного человека, покрытого шрамами и прикованного к инвалидному креслу, хотя ему еще не было тридцати, вера давалась труднее, чем обычно.

— Бог любит вас, — наконец все-таки сказал он. — Бог любит вас и желает вам исключительно добра, — сказал он и устыдился.

Черный человек и белая женщина были счастливы вместе. До тех пор, пока не наступил день, когда она возвращалась из продуктовой лавки, а на лестнице ее ждал коричневый человек с коричневым ножом, желавший заполучить все, что у нее есть. Когда черный человек вернулся домой, она была мертва. Он не понял, почему коричневый человек ударил ее ножом, — мог ведь просто забрать у нее деньги и убежать. Прощание состоялось в желтой церкви желтого священника, и, увидев его, черный человек схватил его за желтую рясу и сказал:

— Но ты же говорил. Ты говорил, что Бог любит нас. Если Он любит нас, почему Он так с нами поступил?

У желтого священника был готовый ответ. Ответ, которому его научили еще в школе для священников. Что-то насчет неисповедимости Господних путей и насчет того, что теперь, когда жена черного человека мертва, она наверняка стала ближе к Богу. Но, вместо того чтобы воспользоваться этим ответом, желтый священник стал просто сыпать ругательствами. Он ругал Бога ужасными словами. Обидными и жестокими словами, подобных которым мир еще ни разу не слышал. Такими обидными и жестокими словами, что обиделся даже Бог.

Бог явился в церковь по инвалидному пандусу. Он тоже был в инвалидной коляске и тоже однажды лишился близкого. Он был серебристым, этот Бог, не дешево-серебристым, как «БМВ» какого-нибудь марокканца, а деликатно-матово-серебристым. Однажды, когда Он парил меж звезд со своей серебристой возлюбленной, на них напала компания золотистых Богов. Бог побил одного из них, когда все они еще были детьми, — золотистого, хилого Бога-коротышку, — а тот теперь вырос и вернулся с дружками. Золотистые Боги били Его золотистыми солнечными дубинками, пока не сломали все до последней косточки в Его божественном теле. На восстановление у Него ушло несколько лет. Его возлюбленная так и не оправилась. Осталась овощем. Слышит и видит, но не может сказать ни слова. Серебристый Бог решил создать для нее биологический вид по своему образу и подобию, чтобы возлюбленной было на что смотреть и чем себя развлечь. Этот биологический вид и впрямь походил на серебристого Бога: пришибленные жертвы, совсем как Он сам. Его возлюбленная часами следила, широко распахнув глаза, за представителями этого вида, следила — и не роняла ни слезинки.

— Ты что думаешь? — удрученно спросил серебристый Бог желтого священника. — Ты что думаешь, я создал вас такими по собственному выбору? Думаешь, я садист, или извращенец, или говнюк, думаешь, я получаю удовольствие от ваших страданий? Я вас такими создал, потому что больше я ничего не умею. Это лучшее, на что я способен.

Желтый священник упал на колени и попросил прощения. Если бы перед ним предстал более сильный Бог, он бы точно продолжил ругаться, даже если бы платой за это была вечность в аду. Но серебристый Бог-инвалид пробудил в нем раскаяние и сострадание, и он искренне мечтал о прощении. Черный человек не стал опускаться на колени. Парализованный ниже пояса, он уже не мог проделывать такие вещи. Он просто сидел в своем инвалидном кресле и представлял себе, как серебристая Богиня где-то там, в вышине, смотрит на него широко распахнутыми глазами. Это наполняло его смыслом и даже надеждой. Он не мог объяснить себе, почему так, но при мысли, что он страдает, как Бог, черный человек чувствовал себя благословенным.