Вы когда-нибудь задумывались о том, какое слово чаще всего срывается с губ у тех, кого настигает насильственная смерть? Ученые из Массачусетского института технологий провели масштабное исследование на обширной гетерогенной выборке представителей населения Северной Америки и выяснили, что это не что иное, как слово «фак». 8 % тех, кто вот-вот умрет, говорят «уот зе фак», еще 6 % — только «фак», и есть 2,8 %, которые говорят «фак ю», — впрочем, у них последним словом, конечно, оказывается «ю», хотя «фак» и оттеняет его совершенно однозначным образом. А что говорит Джереми Кляйнман, прежде чем передать свою душу в небесное интендантство? Он говорит: «Без сыра». Джереми говорит «Без сыра», потому что именно в этот момент заказывает что-то в ресторане чизбургеров под названием «Чизус Крайст». У них в меню нет просто гамбургеров, и Джереми, соблюдающий кашрут, просит чизбургер без сыра. Менеджер смены не спорит. Многие клиенты уже обращались к ней с такой просьбой. Столь многие, что она испытала потребность подробно изложить ситуацию в серии мейлов, адресованных гендиректору сети «Чизус Крайст», сидящему в Атланте. Она попросила гендиректора добавить в меню возможность заказа обыкновенного гамбургера. «Многие люди просят меня об этом, и сейчас им приходится заказывать чизбургер без сыра. Это сложный и несколько постыдный вариант. Постыдный для меня и, если мне будет позволено это сказать, постыдный для сети в целом. Я от этого чувствую себя бюрократкой, а клиенты предполагают, что мы — неповоротливое заведение, которым они вынуждены манипулировать, чтобы получить желаемое». Гендиректор не ответил ей на мейлы, и этот факт казался ей еще постыднее и унизительнее, чем все заказы чизбургеров без сыра. Когда лояльный сотрудник обращается к работодателю и делится с ним проблемой, тем более профессиональной проблемой, непосредственно связанной с местом работы, минимум того, что обязан сделать работодатель, — признать существование подчиненного. Гендиректор мог написать, что проблема на рассмотрении, или что он ценит ее заботу, но, увы, не может изменить меню, или еще миллион отмазок. Но нет. Он не написал ничего. Из-за этого она почувствовала себя пустым местом, воздухом. Ровно как тогда вечером в Нью-Хейвене, когда ее бойфренд Ник стал заигрывать с официанткой, пока сама она сидела у бара прямо рядом с ним. Она расплакалась, а Ник даже не понял почему. В ту же ночь она собрала вещи и ушла. Через несколько недель ей позвонили общие друзья и сказали, что Ник покончил с собой. На первый взгляд они не винили ее в происшедшем, но в том, как они рассказывали, был некий упрек, на который она толком даже не смогла бы указать. Так или иначе, когда гендиректор ей не ответил, она подумала о том, чтобы уволиться. Но та история с Ником остановила ее — не потому что она думала, будто гендиректор «Чизус Крайст» покончит с собой, узнав, что менеджер смены в каком-то там занюханном отделении на северо-востоке материка уволилась, не дождавшись от него ответа, — но все-таки остановила. На самом же деле, если бы гендиректор узнал, что она уволилась из-за него, он бы покончил с собой. На самом деле, если бы гендиректор узнал, что из-за постоянного нелегального отстрела белый африканский лев превратился в вымирающий вид, он бы покончил с собой. Он бы покончил с собой, даже если бы узнал о чем-нибудь куда менее значительном и более невинном — например, что завтра пойдет дождь. Гендиректор сети «Чизус Крайст» страдал тяжелой клинической депрессией. Его коллеги по работе знали, но старались не распространять этот болезненный факт — и потому, что оберегали право гендиректора на частную жизнь, и потому, что эта новость могла обрушить акции. А чем торгует биржа, если не обоснованными надеждами на светлое будущее? Гендиректор, страдающий клинической депрессией, — далеко не идеальный амбассадор для этой идеи. Гендиректор «Чизус Крайст», принимавший исключительно близко к сердцу личные и общественные последствия своего душевного состояния, попробовал обратиться за медикаментозной помощью. Медикаментозная помощь не подействовала вообще. Лекарства ему выдал врач-иракец, иммигрант, получивший в Штатах статус беженца после того, как его семью по ошибке разбомбил самолет F-16, пытавшийся совершить покушение на сыновей Саддама Хусейна. Жена врача, его отец и двое маленьких детей погибли, только старшая дочь Соа осталась в живых. В интервью Си-эн-эн врач сказал, что, несмотря на личную трагедию, он не сердится на американский народ. На самом же деле он сердился. Не просто сердился — он кипел от гнева на американский народ, но понимал, что если он хочет получить грин-карту, придется врать. Он врал и думал о мертвых членах своей семьи и о своей живой дочери. Он верил, что американское образование пойдет ей на пользу и врет он, собственно говоря, ради дочери. Как же он ошибался. Его старшая дочь забеременела в пятнадцать лет от какого-то толстого уайт трэш, который учился классом старше и отказался признать ребенка. Из-за осложнений при беременности ребенок родился с когнитивными нарушениями. А в Штатах, как и почти везде, когда ты пятнадцатилетняя мать-одиночка с умственно отсталым ребенком, судьба твоя в целом предопределена. Наверняка есть какой-нибудь хреновый фильм, утверждающий, что это не так, что ты можешь найти любовь, построить карьеру и бог весть что еще. Но это просто фильм. В реальности же, как только ей сообщили, что у ее ребенка когнитивные нарушения, над ее головой словно бы зажглась неоновая вывеска с надписью «гейм овер». Может, если бы ее папа сказал Си-эн-эн правду и они не переехали, ее судьба была бы другой. И если бы Ник не стал заигрывать с официанткой в баре, его дела и дела менеджера смены пошли бы лучше. И если бы директор «Чизус Крайст» получал подходящее медикаментозное лечение, его состояние было бы просто отличным. И если бы тот псих в ресторане с чизбургерами не ударил ножом Джереми Кляйнмана, состояние Джереми было бы «жив», что, по мнению многих, гораздо лучше состояния «мертв», в котором Джереми теперь оказался. Его смерть не была мгновенной. Он задыхался и хотел что-то сказать, но менеджер смены, державшая его за руку, попросила его не говорить, поберечь силы. Он не говорил и берег силы. Берег и не уберег. Есть такая теория — кажется, тоже родом из МИТ — про эффект бабочки: бабочка взмахивает крыльями на каком-нибудь бразильском пляже, а в результате на другом краю земли случается торнадо. Торнадо тут — произвольный пример. Можно было взять другой пример, в котором проливается благословенный дождь, но ученые, создавшие теорию, выбрали торнадо. И это не потому, что они, как гендиректор сети «Чизус Крайст», страдали от клинической депрессии. А потому, что ученые, которые занимаются вероятностями, знают, что у разрушительного шансы в тысячу раз выше, чем у полезного. «Подержи меня за руку, — вот что Джереми Кляйнман хотел сказать менеджеру смены, пока жизнь утекала из него, точно какао из продырявленного пакетика. — Держи и не отпускай, что бы ни происходило». Но он не сказал, потому что она просила не говорить. Он не сказал, потому что не было нужды — она держала его потную руку, пока он не умер. И, собственно, еще долго после этого. Она держала его руку, пока люди со скорой не спросили, жена ли она ему. Через три дня она получила мейл от гендиректора сети. Из-за происшествия в ее отделении он решил продать сеть и выйти на пенсию. Это решение вывело его из депрессии в достаточной мере, чтобы он смог отвечать на письма. Он отвечал на них, сидя с ноутбуком на прекрасном бразильском пляже. В длинном письме он замечал, что менеджер смены совершенно права и что он передаст ее отлично аргументированное предложение новому руководству. В тот момент, когда гендиректор нажимал кнопку «отправить», его палец задел крылышко спящей бабочки, пристроившейся на клавиатуре ноутбука. Бабочка взмахнула крыльями. Где-то на другом краю земли подули злые ветры.