Когда трапеза была окончена, стол быстренько убрали и отодвинули, а на образовавшемся пространстве расставили полукругом вертящиеся кресла.

Милтон Гласс, который должен был вести встречу, поместил свой стул в середине: по бокам от него сидели Пегги и Балбес, поодаль — Юп, Ищейка и Ногастик.

Включили дуговые лампы, от них шел такой жар, будто вспыхнуло разом двенадцать маленьких солнц. Надо сказать, съел Юпитер совсем немного: холодную куриную ножку да немного картофельного салата, притом что обычно он совсем не жаловался на отсутствие аппетита.

Не то чтобы он особенно нервничал, когда на него нацелили объективы сразу трех камер. К нему тут же вернулся его детский талант: оставаться на съемочной площадке абсолютно естественным. Наверное, примерно то же ощущает хороший пловец, погружаясь в родную водную стихию.

Просто сейчас ему было совсем не до еды, и даже когда Лютер Лоумакс приказал включить камеры, Юп и не пошевелился, настолько был увлечен своими мыслями. Он обдумывал стратегию и тактику дальнейшего поведения. До начала съемки он не очень-то активно общался с бывшими своими коллегами. Не специально, конечно. По крайней мере, поначалу. Перекинулся с ними при встрече несколькими дежурными фразами, и только. Похоже, есть резон и дальше особенно не высовываться. Хорошо, что пока они друг с другом болтали, он, Юн, держал ушки на макушке, и ему удалось получить довольно полное представление о повзрослевших Плутишках — и о Балбесе, и о Ногастике, и об Ищейке. А вот они о нем так ничего и не узнали. Это может быть ему на руку в ответственный момент: в завтрашней и послезавтрашней викторинах.

— Добрый вечер, — бодреньким радушным голосом начал Милтон Гласс.

Зажужжали камеры, Лютер Лоумакс на своем режиссерском подвесном стуле двигался от монитора к монитору, от камеры к камере, выбирая наилучшие, по его мнению, ракурсы.

— С удовольствием представляю вам ваших старых друзей, — ласково проворковал Гласс, — вот уже несколько недель вы регулярно видите их на экранах своих телевизоров. Мы получили невероятное количество писем, тысячи, в которых вы просите рассказать о дальнейшей судьбе юных кинозвезд. И вот теперь вы все услышите от них самих — они перед вами.

Сделав эффектную паузу, он оскалил свои замечательные зубы и объявил:

— Маленькие Плутишки!

И тут же на белом экране, висевшем позади их кресел, появилась огромная фотография с группкой детей: Плутишки в полном составе. А Милтон Гласс с прискорбием сообщил, что с ними сегодня нет актера, игравшего роль Лепешки. Студия не смогла его разыскать, — видимо, он уехал из Калифорнии…

— Или попал в тюрьму, — постным голосом ввернул Балбес.

Милтон Гласс проигнорировал эту реплику, только опять улыбнулся, правда, довольно раздраженно. А потом попросил каждого представиться.

Первой была Пегги.

— Многие когда-то называли меня Милашкой Пегги, — сказала она. — С тех пор прошло немало лет, теперь я стала просто Пегги.

— Ну-ну, ты слишком скромничаешь, Пегги, — опять засиял Гласс. — Ты и сейчас просто карти-ночка.

Однако Пегги на его чарующую улыбку почему-то не ответила.

— Теперь я предпочитаю получать комплименты за свой ум.

Милтон Гласс не очень натурально усмехнулся. Первый сыщик сильнее откинулся назад, ища глазами за спиной оператора Боба и Пита. Он знал, что он сейчас не в кадре, поскольку следующим на очереди был Балбес, и поэтому позволил себе чуть пожать плечами и заговорщицки подмигнуть сыщикам. Как бы предупредил, чтобы они ничему не удивлялись, когда Гласс даст слово ему.

Юп перевел взгляд чуть правее. В глубине мелькнуло еще одно знакомое лицо. Гордон Харкер, тот высокий стройный негр, доставивший их сюда. Он бродил там среди проводов и ненужных сейчас дуговых ламп, закрепленных на длинных шестах.

— Я тот бритый наголо парнишка, — сообщил Балбес. — Надо сказать, вид у меня был довольно идиотский. — Он посмотрел на Гласса испытующим острым взглядом. — Ну что, теперь вы, наверное, скажете, что я здорово переменился?

Классно он подколол этого Гласса, подумал Юпитер. Однако рекламный шеф и бровью не повел в ответ на дерзкий выпад, по-прежнему улыбаясь. Можно было подумать, что он просто обожает этого наглого типа.

— Вас, кажется, звали в фильме Балбесом? — веселым тоном спросил ведущий.

— Это точно. Только не думайте, что я был им на самом деле. Я просто умел прикидываться. Я ведь был актером, и, полагаю, далеко не бездарным.

Потом Гласс принялся за Ищейку и Ногастика. Они назвали свои бывшие клички не очень охотно — будто их попросили обнародовать номер личного страхового полиса — и тут же умолкли.

Милтон очень старался «разговорить» Ногастика.

— Откуда такое прозвище? — допытывался он. — Очень необычное.

— Такое уж мне дали.

— Я понимаю. Но почему?

— Просто оно было в сценарии.

Улыбка Гласса потускнела ватт на пятьдесят. Правда, через секунду она опять сияла в полный накал, теперь уже для Юпитера.

— Ну а ты у нас кто?

Юпитер расплылся в ответной улыбке.

— Юп-п-питер я, Д-д-д-жонс, — заикаясь, сообщил он.

— Это теперь. А кем ты был тогда, в фильме?

— Юп-п-питером Д-Джонсом. Я всегд-д-а был Ю-п-п-итером. И Д-д-джонсом. — Юп озадаченно нахмурился. Расследуя то или иное дельце, он довольно часто использовал эту уловку — прикинуться туповатым малым. Надо сказать, получалось у него очень неплохо. Но никогда еще он не исполнял эту роль с таким блеском и вдохновением. Он напряг все свои актерские таланты, чтобы изобразить кретина, который не в состоянии понять, чего от него добиваются. Когда Милтон спросил, кого именно он играл в сериале, Юпитер тупо на него уставился и энергично замотал головой.

— Я б-был т-т-тогда с-совсем м-м-маленьким, — наконец выговорил он, — я по-почти ничего не п-п-помню.

В конце концов ведущему пришлось ответить за него:

— Юпитер Джонс был в фильме Толстячком, — пояснил он, — причем, многие считали его самым ярким дарованием среди Плутишек.

Представив всех гостей зрителям, радушный ведущий начал расспрашивать о том, чем звезды сериала занимаются сейчас.

— Я работаю в Сан-Франциско администратором, — сказала Пегги.

— И правильно делаешь. Я думаю, люди с большим удовольствием посещают ваше учреждение, где их встречает такая хорошенькая девушка. Ты, наверное, просто купаешься в восхищенных улыбках.

— Вот уж нет, — покачала головой Пегги. — Разве вы когда-нибудь видели улыбающиеся лица в зубной поликлинике?

Гласс на минутку расстерялся, но потом решил сменить тему:

— Значит, карьера кинозвезды тебя не прельстила, — лучезарно осклабился он. — И ты решила с ней завязать.

— Скорее, она со мной, — сдержанно возразила Пегги. — После десяти лет мне не предлагали ни одной роли.

— Наверное, из-за родителей. Они боялись, что ты начнешь отставать от одноклассников, хотели, чтобы ты была как все девочки…

Но Пегги снова покачала черноволосой головкой:

— Ой, что вы… Совсем наоборот. Они изо всех сил старались пристроить меня еще на какую-нибудь роль. Ну а такой, как все, я уже быть не могла.

Гласс не стал спрашивать почему. Но Пегги ответила сама:

— Много лет мне просто не давали нигде проходу. «Ты случайно не Милашка Пегги? Помню-помню: какая же ты была хорошенькая!» До того довели, что я боялась выходить из дому. А в школе вообще был какой-то кошмар… Хотите знать, что я на самом деле обо всем этом думаю?

Ведущий, естественно, кивнул, по-прежнему сияя оскалом, но по его опасливому взгляду Юпитер понял, что Милтон Гласс совсем не жаждет услышать от Пегги откровенное признание.

— Если у меня когда-нибудь будет ребенок, пусть он станет кем угодно, хоть гробовщиком… Только не актером. А что: нормальная работа, по крайней мере надежная, с такой профессией можно не волноваться будущем.

— Кстати, о будущем, — ведущий тут же ухватился за возможность сменить тему разговора. — Лично у тебя есть на этот счет какие-нибудь планы?

И тут Пегги наконец-то улыбнулась ему в ответ — грустной мечтательной улыбкой.

— Да, мне очень хочется попасть в колледж, если, конечно, удастся скопить достаточную для этого сумму. Противно, когда замечают только, что ты смазливая. У меня ведь имеются и мозги, и я вполне могла бы научиться чему-нибудь интересному. И полезному.

— Уверен, что твои мечты сбудутся.

С явным облегчением он развернул свое кресло, сев лицом к Балбесу.

Если он и в самом деле рассчитывал на более приятную светскую беседу, чем с Пегги, то совершенно напрасно. Оказалось, что Балбес работает механиком в гараже и полон желания поделиться со зрителями тайнами своего замечательного ремесла:

— Лежу я, значит, под чьей-нибудь тачкой, и масло капает мне в глаза, и сажа въедается под ногти, а плечи наливаются свинцом от усталости, пока я отвинчиваю какую-нибудь…

— А ты не подумывал вернуться в кино? — перебил его Гласс, надеясь поговорить с ним о более занимательных вещах. — Ты же сам сказал, что в детстве был неплохим актером.

— Чтобы я снова подался в актеры? — Балбес скорчил гримасу отвращения. — А вы знаете, сколько у вас тут в Голливуде безработных, а?

Похоже, Милтон Гласс не знал. А если и знал, то предпочел сохранить это в тайне.

— Ты тоже стал жертвой своей популярности? — спросил телевизионщик. — И к тебе, как и к Пегги, приставали на улице?

Нет, к Балбесу никто не приставал.

— Когда мне больше не нужно было брить голову для роли Балбеса, я отрастил волосы и спрятал — примерно как сейчас — свои знаменитые уши с длинными мочками. Знаменитые, потому что в фильме мне велели все время резко вертеть головой, чтобы мочки потешно тряслись. А с такими волосами меня даже собственная мать поначалу не узнавала.

Милтон Гласс спросил, какие у Балбеса виды на будущее. Как Юпитер и думал, будущее не особенно его заботило. Но Юпитер точно знал, что очень заботило Балбеса в данное время: любой ценой заполучить приз в двадцать тысяч долларов.

Ногастик, выяснилось по ходу беседы, почти все последние годы был безработным. Зато Ищейка приятно удивил немного скисшего ведущего. Оказалось, что он сейчас учится на первом курсе колледжа.

— И очень этому рад, — признался он. — Мой отец юрист, и, говоря откровенно, он очень настороженно отнесся к тому, что его сына стали снимать в кино. Просто он поддался на уговоры одного из своих клиентов, продюсера с киностудии. Побывав однажды на репетиции, отец здорово огорчился, увидев, на какие тяжкие муки он меня обрек.

— Ну а тебе в школе досаждали из-за твоей популярности?

— Какое-то время очень. Ведь я очень был похож на Ищейку — у меня была дурацкая привычка ходить с опущенными глазами и все время зыркать по сторонам. Я избавился от нее только годам к четырнадцати. А потом про наш сериал постепенно забыли.

Опять подошла очередь Юпитера.

— А что ты сейчас делаешь? — повернулся к нему мистер Гласс.

— Как что? — с искренним недоумением спросил Юп, — Ничего не делаю. Просто сижу.

— Я спрашиваю, чем ты вообще занимаешься, не здесь в студии, а там, где ты живешь…

— А-а-а… — понимающе протянул Юп. — Живу я в этом… ну… в Роки… то есть не в Роки, а в Роки-Б-бич. Который на п-п-побережье.

— Слушай внимательно: что ты там, на своем побережье делаешь?

Юп опять был здорово озадачен и до того сильно потянулся к мистеру Глассу, изображая усердное внимание, что чуть не вывалился из кресла. После очень напряженных раздумий Первый сыщик сообщил, что на «п-п-побережье» он «иногда к-к-упается».

— А в школу ты разве не ходишь? — Ничто не могло стереть с лица Милтона Гласса ослепительной улыбки, но в голосе его послышались нотки раздражения.

— Н-н-нет, в-в-ведь сейчас ка-каникулы. Летние, — любезно уточнил бывший Толстячок.

Этим Юпитер окончательно добил приставучего ведущего, и о планах на будущее тот уже просто не рискнул его спрашивать.

На этом основная часть беседы завершилась, но оставалось еще целых шесть минут из отведенного на нее времени.

Гласс направил лучи своей улыбки на камеры:

— А теперь поговорим о добром старом времени; я уверен, Маленьким Плутишкам есть что вспомнить. На съемках всегда случается много забавных неожиданностей.

Опять начали с Пегги.

— Больше всего я запомнила парикмахершу, — честно сообщила она. — Эта тетка так здорово драла мне расческой волосы, что у меня потом вся кожа на голове болела.

У Балбеса самым ярким воспоминанием были дни оплаты:

— С нами расплачивались вечером в пятницу. Причем наличными. Деньги обычно выдавали в толстом коричневом конверте, заклеенном красной полосочкой.

— Да, могу себе представить, каким это было для тебя счастьем. Ведь верно? — заранее зная ответ, весело спросил Милтон Гласс.

— Было. Только не для меня, — криво усмехнулся Балбес — Для папашки моего. Он каждую пятницу заявлялся в студию — чтобы выудить у меня эти денежки.

Ногастик рассказал про то, как его заставляли надевать огромные ботинки, а чтобы они не сваливались, напихивали в мыски бумагу.

— У меня все время на пальцах набивались здоровенные мозоли, и они лопались.

А вот Ищейка больше всего запомнил не съемки, а перерывы между ними:

— В те дни, когда не было съемок, папа пораньше приходил с работы, и мы шли играть в волейбол или купаться. О Боже, мы просто не могли дождаться, когда, наконец, кончится мой контракт со студией.

Юп изобразил, будто он вообще ничего не помнит.

— Я б-б-ыл тогда совсем ма-ма-маленьким, — еще раз повторил он. И, потупившись, признался, что он даже не помнит, кого играл. — Эт-т-то п-потом к-кто-то мне рассказ-з-зал. П-про Т-толстячка.

— Представляю, каким это было для тебя откровением, — тут же нашелся Гласс, натужно усмехнувшись.

Ох и напрасно он ввернул такое вот словечко. Юп явно не понял, что это за «откровение» и с чем его едят. Пока Гласс растолковывал Юпитеру, что оно означает, осталось всего три минуты.

Ведущий обернулся к воображаемым зрителям:

— А теперь сюрприз, — с заговорщицким видом объявил он, сияя. — Всем участникам нашей встречи — в благодарность за то, что Плутишки были сегодня с нами — я хочу вручить от имени студии по ценному подарку. Трикси, будьте любезны!

Он небрежным кивком сделал знак хорошенькой блондинке в мини-юбке, и та, войдя через бутафорскую кухонную дверь, заученной походкой подошла к мистеру Глассу и протянула ему огромную, обернутую золотой фольгой коробку. Тот развязал ленточку, потом с нарочитой неторопливостью развернул фольгу, но, прежде чем открыть крышку, торжественно произнес:

— Сейчас каждый из вас, получит весьма ценную вещь, — губы его раздвинулись в самой широкой и в самой обаятельной из арсенала улыбок, — которой, я надеюсь, вы будете дорожить всю свою жизнь.

Он сделал еще одну эффектную паузу и, наконец, сказал:

— Очаровательный серебряный кубок из серебра самой высокой пробы. Причем не просто кубок, а именной: на каждом выгравировано ваше имя и название так прославившего вас сериала — «Маленькие Плутишки»!

Он снял крышку и передал ее обворожительной Трикси, потом заглянул внутрь коробки, потом запустил туда руку. Потом ухватил ее за края и… стал яростно трясти. Коробка вырвалась из его пальцев, и, прежде чем операторы успели отвести камеры, рухнула на пол — как раз открытой стороной. Она была совершенно пуста. Ни единого очаровательного серебряного кубка.

Первый сыщик тут же перевел взгляд на лицо ведущего. И. впервые с момента их знакомства не увидел там сияющей улыбки.