Как обычно, Мерси удалось услышать почти все из того, о чем говорили мистер Бакл и Джек Мэггс, и хотя она не возвращалась в столовую, пока Мэггс так неожиданно не был отправлен чистить столовое серебро, но все же поняла, что Джек необдуманно выдал хозяину информацию, которую она ему сообщила: шрамы на его спине видели все.

Ставя чайник со свежезаваренным чаем на загроможденный посудой стол, она знала, что хозяин, без сомнения, догадался, кто повинен в сплетнях. Бакл был щедрым человеком, но злым на язык, когда рассержен. Убирая пустую чашку со стола, она думала, что теперь уже хозяин вполне может выгнать ее из своего дома.

Мерси была гордой молодой женщиной, и ей было не все равно, у кого служить и почему. Но когда речь шла о том, что можно потерять доброе мнение хозяина о себе, она была готова пожертвовать даже собственным достоинством.

Ее единственной надеждой было теперь одно — дождаться, когда мистер Бакл по-настоящему и в полную силу проявит свой темперамент и прямо обвинит ее в преступлении. Тогда она, возможно, не отрицая своей вины, хотя бы сможет попросить у него прощения. Она готова будет лизать его башмаки и ей будет нравиться их вкус. Она станет червяком и заползет ему в ухо, проникнет в его вены и кровь и удобно обоснуется в его злом маленьком сердце. Но когда она ставила перед ним чашку с чаем, хозяин посмотрел на нее холодным и странным, каким-то кошачьим взглядом, и она поняла, что он не выйдет из себя. Он даже словом не обмолвился о ее проступке.

Он сказал, что сегодня хороший день.

День был хуже не бывает — серый туман и моросящий дождь.

Сказав, что вполне насытился, он отодвинул стул и, одарив ее еще одной тонкогубой улыбкой, покинул столовую. Растерзанная рыба на брошенной тарелке подтверждала, как он все-таки сердит и раздражен.

Мерси всегда любила эту столовую с ее большим круглым столом и янтарно-лиловыми стеклами в окнах. Иногда, обслуживая хозяина за столом, она представляла тот день, когда наконец станет миссис Бакл. Когда за окном были дождь и ветер, ей было особенно приятно стоять за несгибаемой спиной маленького человека и, заложив руки назад, вертеть пальцами вокруг того пальца, на который однажды, возможно, будет надето обручальное кольцо.

Теперь же, собирая со стола на поднос приборы и чайную посуду, она вспомнила трущобу, в которой жила на Феттер-лейн. От мысли, что она снова может вернуться туда, у нее все сжималось внутри.

Лучше умереть, чем снова вернуться к той жизни, и если уж невозможно исправить то, что наделала ее болтливость, она непременно должна объяснить свое положение Джеку Мэггсу. Он не должен подвергать ее такому риску.

В буфетной мисс Мотт резала печенку, но Мерси даже не заметила ее, и принявшись было мыть посуду, вдруг тут же все бросила. Все ее мысли были только об одном: необходимо немедленно сказать Джеку Мэггсу, что он должен держать свой рот на замке. Если он расскажет о ее визитах к нему по крыше, она погибнет навсегда.

Мерси поспешила по коридору в ту комнату, где он должен находиться. Она обогнула пролет лестницы, где круглолицая экономка пересчитывала банки с соленьями.

— Да, Мерси?

— Мне нужны лимонные корки, чтобы очистить бронзу в столовой, мэм.

Миссис Хавстерс дала ей две тронутые плесенью лимонные корки. Мерси не ожидала встречи с экономкой и впопыхах не придумала лучшего предлога для своего появления здесь. Таким образом, она сама стала жертвой выдумки о лимонных корках. Теперь ей предстоит вернуться в столовую и чистить бронзу.

В столовой она увидела мистера Мэйкписа, сидевшего за столом вместе с ее хозяином. Мистер Мэйкпис был тем самым адвокатом, который принес мистеру Баклу весть о его счастливой фортуне. Теперь, похоже, она распространила свою благосклонность и на самого мистера Мэйкписа, если судить о счетах, какие исправно опускал в ящик мистера Бакла хромой мальчишка-посыльный. Адвокат был молод, ему не было еще тридцати, что же касается черт лица — рта, подбородка и носа, — то они трудно поддавались описанию из-за его тучности. Она изменила даже его голос — это грузное тело издавало нечто похожее на дискант только шепотом. Мерси, отложив лимонные корки, придвинулась поближе к беседующим.

— Везение или фортуна, что бы это ни было, — говорил мистер Мэйкпис, — но мне кажется, я нашел вашего преступника уже в первом томе.

Под столом Мерси увидела крошки, но у нее не было с собой ни метелочки, ни совка, пришлось все собрать руками.

— Мэггс с двумя «г», — шептал со свистом Мэйкпис. — Есть еще Мэгс с одним «г», 1813 год, но это фальшивомонетчик.

Господи, испугалась Мерси.

— Я ничего не знаю о букве «г», — сказал мистер Бакл, — но что он лондонец, в этом нет сомнений.

— Тогда я нашел этого мошенника, — воскликнул мистер Мэйкпис.

Мерси взглянула на крышку стола и увидела, как адвокат поставил на нее большой в кожаном переплете том на подставке для чтения.

Беседа хозяина о Джеке Мэггсе с представителем закона показалась Мерси серьезной опасностью. Для нее адвокат был чем-то вроде судьи, а судья был сродни полицейскому, а полицейский это уже сам Гарольд Хобан, вешатель в Ньюгейтской тюрьме. Услышанный разговор настолько обеспокоил ее, что она выскользнула в коридор, где можно было много чего почистить, и принялась энергично что-то вытирать, а что-то полировать, пока пугавшая ее встреча наконец не закончилась, и визитер ушел.

После ухода мистера Мэйкписа мистер Бакл не позвал ее. Это подтверждало худшие опасения: хозяин очень сердит на нее.

Поэтому Мерси осторожно и медленно стала двигаться в обратном направлении туда, где он все еще оставался, словно этого требовала ее работа. Наконец когда она достигла двери столовой и буквально атаковала ее бронзовые ручки, причина всех ее неприятностей с грохотом сбежал с лестницы и ворвался в столовую.

— Это обман! — крикнул он, размахивая сверкавшим чайником.

Только в эти несколько минут она поняла, какой ужасной ответственностью стал для нее этот человек. Хозяин взял чайник и стал искать на нем марку.

— Если это серебро… то я… — промолвил он.

— Кто говорит о серебре? Вы не были честны со мной, сэр!

— Я не был честен с вами? — На губах хозяина мелькнула его ледяная улыбка. — Я не честен с вами? — повторил он.

— Теперь обо мне знает и мистер Констебл. Господи, еще и эта неприятность. Он был в комнате, когда я разделся догола? А она? — Он указал пальцем на дверь, где Мерси лимонной коркой изо всех сил терла ручку двери, чувствуя, как у нее краснеют шея и уши. Бронза сверкала, став почти желтой. — Вы и ее пригласили посмотреть на мой позор?

— Сядьте, Мэггс.

— Буду я сидеть или стоять, вы все равно отправите меня на виселицу.

— На виселицу?

Джек Мэггс сел, но не на стул, указанный ему мистером Баклом, а на стол. Он обеими руками потер свое лицо.

Хозяин, не обратив внимания на его дерзость, сел на стул и открыл объемистый том, принесенный ему мистером Мэйкписом из Линкольн-инн.

О Боже, становится все хуже.

Мистер Бакл спокойно надел на кончик острого носа очки для чтения и стал внимательно вглядываться в страницу этой толстой книги.

— Сегодня утром мы вместе с мистеров Мэйкписом ознакомились со статьями закона, имеющими отношение к вашей ситуации…

— Моя ситуация касается только меня одного.

— Здесь есть Джек Мэггс из Лондона, приговоренный в 1813 году к пожизненной ссылке. Это ваша ситуация, сэр?

Сердце разрывалось от вида того, как этот мужественный человек воспринял такое сообщение. Плечи его поникли. Он медленно покачал своей большой головой.

— Я — негодяй, не так ли? — Он кивком указал на книгу.

— Негодяй?

Мэггс встал со стола, его твердый подбородок обмяк, глаза поблекли.

— Там это написано?

— Нет, там этого нет.

— Я — таракан, не так ли? Ясно, что это должно было со мной случиться, когда моя нога снова ступила на землю Англии. Я был сослан на всю мою жизнь. Разве там не так сказано? Разве его светлость не собирается раздавить меня своим каблуком?

— Здесь нет тараканов, — быстро возразил Перси Бакл. — Но там сказано также, что Джек Мэггс был условно помилован в Мортон-Бэй в 1820 году. Из этого мы можем заключить, что как только вы снова поедете в Новый Южный Уэльс, то в любом случае… в общем, никто не потребует, чтобы вас повесили.

— Я знаю. Черт побери, я это знаю, сэр. Но видите ли, я англичанин и должен уладить все свои английские дела. Я не собираюсь прожить свою жизнь с этим паскудным клеймом. Я в Лондоне, и здесь мое место по праву.

— Немного уважения, — сказал Перси Бакл, не скрывая раздражения.

Джек Мэггс притих.

— Я требую уважения к себе, Джек Мэггс, и буду уважать вас. Я единственный, кто спас вашу шкуру. Теперь же я хочу стать вашим агентом в случае продажи вашей собственности.

— Откуда вам известно о моей собственности? Силы небесные, он смотрит на меня.

— Я сам, — сурово сказал Перси Бакл, — вчера узнал, что вы владеете недвижимостью…

— Кто надоумил вас это разузнать? Мэггс снова посмотрел на Мерси.

— Как это могло случиться? — не выдержала Мерси. — Вы мне никогда ничего подобного не говорили. — И, обращаясь к хозяину, она настойчиво повторила: — Он никогда не говорил мне этого, сэр, я клянусь вам!

— Я дам вам кров, Джек Мэггс, а затем отправлю вас туда, где вы будете жить в безопасности.

— Бог поможет мне, мистер Бакл, я только что вернулся. Я приехал в эту страну с хорошо обдуманными планами. В Дувре у меня был человек, я платил ему, и когда я предъявил ему свои документы, он не придирался. Все было в порядке, а вот теперь — этот дом с его прислугой, и каждому хочется говорить обо мне и моей жизни.

— Вы пришли к нам, а не мы к вам.

Джек Мэггс покачал головой. Они правы. Если посмотреть с этой стороны, то это не их вина; он смотрел сначала на Мерси, потом на Бакла, и лицо его было полно печали.

— Что мне делать со всеми вами? — спросил он. — Вот в чем вопрос.