Когда в Глостере ее плененному мужу помогали сесть в дилижанс, в Лондоне Мери Отс уже спустилась в гостиную и, к своему великому неудовольствию, увидела в ней Лиззи, которая обычно любила понежиться в постели и вставала только к завтраку. Однако сейчас она сидела у окна, сложив руки на животе, словно жена капитана, ждущая мужа из дальнего плавания.

— Этот мальчишка из лавки Джонсов дождется, что его переедут, — сказала Лиззи.

Мери воздержалась от комментариев. Она опустилась на низкий стул, на котором любила кормить грудью ребенка.

— Он перебегает через дорогу за своим обручем, невзирая на экипажи. Так и под копыта лошади попасть можно.

— Лиззи, ты ждешь возвращения Тобиаса?

Свет из окна не падал на лицо ее сестры, оно было в тени, но Мери уловила некую фальшивость в голосе Лиззи, когда та воскликнула:

— Он приезжает сегодня, Мери?

Мери не сочла нужным ответить.

— Сегодня, не так ли? — повторила вопрос Лиззи. Эта неискренность сестры была столь отвратительна Мери, что она не смогла больше притворяться.

— Ты знаешь столько же, сколько и я, Лиззи.

— Нет, я думаю, что ты знаешь больше, Мери. Посмотри, как ты оделась.

Мери тоже заметила, как была одета Лиззи в это утро: на ней было ярко-голубое поплиновое платье и лучшая шаль на плечах.

— Думаю, ты получила от него весточку, — неосторожно настаивала Лиззи. — Потому что надела свое бархатное платье.

Предположение, что она надела свое лучшее платье, дабы понравиться мужу, настолько оскорбило Мери, что ей понадобилось какое-то время, прежде чем она смогла спокойно ответить:

— Видимо, Лиззи, это ты что-то узнала от моего мужа.

— О, Мери, какие странные вещи ты говоришь!

— Не более странные, чем ты, — мрачно изрекла Мери.

Она расстелила на коленях белую салфетку и положила на нее ребенка, а затем, отняв его от одной груди и ласково похлопав по спинке, приложила к другой.

— Мери, ты сердишься на меня?

— Нет, дорогая.

— На что ты так странно намекала? Разве я опять сказала какую-нибудь глупость? Да, я часто болтаю всякую всячину. Я действительно должна перестать читать романы. Из-за них мне снятся странные вещи.

— Я ничего особенного не имела в виду, — сказала Мери, однако разговоры Лиззи об усыновлении младенца остались в ее памяти, словно выжженные огнем. Если бы Лиззи беспрестанно не говорила ей об этом, возможно, Мери никогда бы не обратила внимания, в какой позе теперь любила сидеть ее сестра, удовлетворенно складывая руки на животе, и насколько лиф платья Лиззи стал ей тесен в груди. Эти два симптома буквально грызли ее, а поведение сестры все больше подтверждало, какого характера было ее недомогание.

Мери казалось, будто в доме кто-то умер, но смерти не было, лишь ужасная тревога поселилась в ее душе, однако о ней она никому не могла сказать. Если это была ненависть, то она проявлялась у Мери зудящей сыпью на спине, если она плакала, то это заканчивалось волдырями на губах.

Во многом туповатая Мери, однако, никому ничего не поведала. Что ей делать, она еще не знала.

Вот уже скоро неделя, как она носит в кармане объявление из газеты. Когда она вырезала его своими швейными ножницами, то еще не отдавала себе отчета в том, к чему это может ее привести. В это утро она надела свое лучшее платье, чтобы тот, с кем ей придется увидеться, знал, что, несмотря на все эти обстоятельства, он имеет дело с порядочной женщиной. Закончив кормить маленького Джона, Мери застегнула лиф платья и направилась к двери.

— Ты вернешься и посидишь со мной, Мери?

— Нет, дорогая. У меня неотложное дело.

— Если ты не возражаешь, я еще останусь здесь и почитаю.

— Конечно, дорогая.

Мери отнесла Джона миссис Джонс и без всяких объяснений, почему она так оделась и куда отправляется, покинула дом.

Она могла бы нанять экипаж — что, не задумываясь, сделал бы ее муж, — однако Мери Отс, помня о денежных затруднениях своего мужа, решила пройтись пешком.

Она была родом из предместья Амершам в Букингемшире. Ее семья переехала в Лондон лишь за год до замужества Мери. Опираясь на руку мужа, она побывала в Лондоне в двух столь разных местах, как Лаймхауз и Гилд-холл, но потом, не имея больше такого сопровождения, была вполне счастлива оставаться в пределах собственного дома. Поэтому найти дорогу на Сесил-стрит оказалось для нее не такой уж простой задачей. Пока она дошла до Холборна, ей пришлось трижды справиться о дороге у владельцев местных лавок.

День был солнечный и теплый, даже слишком теплый для ее тяжелого бархатного платья, к тому же она очень быстро шла. Во всяком случае эта полнотелая молодая женщина покраснела и запыхалась, когда дошла наконец до Хаймаркета, где позволила себе потратить пенни на стакан холодной воды в одной из кофеен.

Отсюда до Сесил-стрит было не более двухсот ярдов, но Мери пришлось дважды останавливаться, чтобы спросить дорогу, пока она наконец не обогнула тот самый угол, который до нее обогнул Джек Мэггс и где потом стоял в свой первый вечер возвращения в Лондон. С этого места их дороги настолько сплелись, что она должна была бы попасть своим крепким маленьким каблучком в следы, оставленные на тротуаре тяжелыми башмаками Джека Мэггса. Что касается успеха при достижении своей цели, то оказалось, что Мэри больше повезло, чем ее предшественнику, ибо она не только прошла в калитку дома № 4 на Сесил-стрит, но и постучала бронзовым молоточком в дверь.

На ее стук последовал немедленный ответ, и Мери даже смутилась, оказавшись перед явно респектабельной и доброжелательной особой.

— Это квартира миссис Бриттен? — спросила Мери.

— Да, мэм, — вежливо ответила служанка. — Входите и, пожалуйста, садитесь и дайте отдых вашим ногам, мэм.

Молодая служанка провела Мери в небольшую комнату, полную кружевных салфеток, оборок и воланов, с обоями ядовито-яркого цвета. В ней было только одно большое окно в арке, затянутое в два слоя муслиновыми занавесками. Оно почти не пропускало дневного света, поэтому в комнате ярко горели лампы разных видов и форм и блестели зеркала в резных рамах, что делало эту маленькую комнату полной радости и уюта. В ней оказались три женщины, которые даже не подняли глаз на вошедшую Мери Отс. Это коллективное чувство стыда никак не соответствовало веселому убранству комнаты, все это лишь подчеркивало смущение, которое так хотелось скрыть.

Мери Отс села на предложенный ей стул и приняла из рук служанки чашку чая. Чай оказался очень хорошим, и Мери, не торопясь, пила его. Если она поднимала глаза, то смотрела не на женщин, а на красивый мраморный камин и стоявшую на нем странно пугающую картину, в гротескном виде изображающую кровопролитное сражение наполеоновской армии.

Не прошло и десяти минут, как Мери уже провели по коридору в маленькую скромную комнатушку, где из мебели, казалось, были лишь кожаная кушетка и простой деревянный стул с прямой спинкой. Здесь ее встретила высокая и несколько суровая пожилая женщина в накрахмаленном белом халате. У нее был крупный прямой нос и такой же решительный подбородок, взгляд ее был пронизывающим и недобрым. Голову ее украшал экстравагантно-высокий белый головной убор, напомнивший Мери тот, который она однажды видела на портрете голландской монахини.

— Чем я могу помочь вам, дорогая? — спросила она, странным жестом поднимая руки, в церкви этот жест показался бы благословением.

Мери бросило в жар, и у нее неприятно зачесалась вспотевшая спина. Она смутилась.

— Чего вы хотите от миссис Бриттен, дорогая?

Вместо ответа Мери Отс протянула ей измятый маленький листок объявления. Миссис Бриттен взяла его, и Мери, глядя как она держит его двумя пальцами, невольно вспомнила, что ее дедушка точно так же двумя пальцами давил гусениц в своем саду.

— Эти пилюли, — промолвила миссис Бриттен, указывая на рисунок в объявлении, — приготовлены по рецепту, который дал мне шведский врач. Это очень хорошие пилюли. — Голос у нее был гораздо грубее, чем внешность, что делало ее, несмотря на красивые черты, похожей на торговку рыбой. Ее руки были большими, грубыми, с распухшими суставами. — Очень хорошие пилюли, — уверенно подтвердила она. — У них лишь один недостаток.

Она вдруг подмигнула, чем только еще больше напугала Мери Отс.

— А недостаток их в том, что если вы ждете ребенка и вдруг случайно по неосторожности приняли пилюлю, то… — Миссис Бриттен смяла объявление и бросила его в мусорную корзину. — Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Думаю, что да.

— Мы с вами замужние женщины и можем быть откровенны друг с другом. В таких случаях вы потеряете своего ребенка. Теперь вы понимаете, какой у них недостаток?

— Да, понимаю.

Наступила долгая пауза. Миссис Бриттен в упор смотрела на нее. Мери отвела глаза.

— Какой у вас срок?

— Простите, я вас не поняла, — протестующе воскликнула Мери.

Не дав ей больше промолвить ни слова, миссис Бриттен неожиданно протянула руку и стала мять ее живот. Это было столь быстрым и неожиданным вмешательством в ее состояние, что Мери не нашлась, что ответить, и промолчала. Что может ответить леди на подобные действия? Мери почувствовала себя глупой гусыней и залилась краской. У нее невыносимо зудела кожа на спине.

— Вы пришли ко мне ради другой леди? — Миссис Бриттен вынула из кармана желтоватый листок бумаги. — Ничего, я здесь все написала, но главное, чтобы она ни в коем случае не принимала пилюли, если беременна.

Из другого кармана она достала небольшую белую фаянсовую баночку и вложила ее в обтянутую перчаткой руку Мери.

— Разумеется, чтобы все произошло, ей надо принимать по одной пилюле утром и вечером. Если этого не делать, то никакая опасность ей не грозит.

— Каждое утро и каждый вечер?

— Каждое утро и каждый вечер.

Мери еле удержалась, чтобы не почесать спину.

— А что касается денег…

— Пять гиней.

Мери подняла глаза и встретила безжалостный взгляд старой женщины.

— В объявлении было сказано, что три гинеи. Миссис Бриттен пожала плечами.

— Они стоят пять гиней. Хотите берите, хотите нет. Мне безразлично.

— У меня с собой не более четырех гиней, — обиделась Мери. — В объявлении говорилось о трех.

— Четыре хватит. — Миссис Бриттен протянула за деньгами свою грубую, натруженную руку; на внутренней стороне ее широкого запястья было вытатуировано имя: «Сайлас».

Две минуты спустя Мери Отс уже стояла на тротуаре. Отправившись в обратный путь по Сесил-стрит, она так и продолжала держать в руке белую баночку с пилюлями. Домой она дошла, ни разу не спросив у кого-либо дорогу.