Когда темные кучевые облака, пролив дождь и освежив грязный городской воздух, сгустились высоко над куполом собора Сент-Пол, Тобиас пересек Темзу. В этот майский вечер в семь часов двое мужчин, приехавших в Боро на дилижансе, теперь ехали в наемном экипаже по Лондонскому мосту. После тридцатичасового путешествия руки Тобиаса все еще были связаны и упрятаны глубоко в карманы.

Как только дилижанс доставил их в Вест-Энд, Мэггс, высунувшись в окно, стал нетерпеливо постукивать правой ногой по полу.

Тобиаса охватило беспокойство; он страшился той отравы, которую они собирались раздобыть, и своей встречи с Лиззи, не представляя себе, как уговорит ее принять зелье. Его мучили и другие дурные предчувствия, возникавшие в его смущенном мозгу; сумятица усугублялась болью в руках и переполненностью мочевого пузыря, в чем гордость не позволяла ему признаться своему приятелю.

Лондон, когда они его покидали, был солнечным, в ящиках на подоконниках цвели нарциссы. Лондон, в который они вернулись, был чертовски непривлекателен; мусор на улицах, свист кнутов, омнибусы, выходившие из них толпы пассажиров на Сент-Мартин-лейн, улицы, теряющие свои очертания под усталым сумеречным светом уходящего дня, — все это проникало в его собственные мысли и сгущалось вокруг образа его семьи, которую он чуть было не бросил.

Его мучитель, склонившись к нему, обдал его запахом дешевого бренди.

— Скоро приедем, а, парень?

— Да, конечно, — ответил Тобиас и быстро отвернулся.

— И все наши испытания будут уже позади.

— Да, да.

— Поможем мисс Лиззи в ее заботах.

Тобиас вздрогнул от сознания, как низко он пал: теперь его достоинство зависит от того, выдержит ли он подобную наглую фамильярность.

— Мы посетим Генри Фиппса завтра утром, — решительно сказал он и снова отвернулся. Он молил Бога, чтобы лакей сказал ему правду, ибо, если у Констебла на самом деле нет адреса Генри Фиппса, тогда Тобиас будет трупом.

— Это сбывшийся сон, парень. Сон старого бандита, ставший явью.

Несмотря на свои желания убить Тобиаса, Джек Мэггс всю их поездку был с ним необычайно дружелюбным, да и теперь то и дело льнул к нему. Тобиас опасался каждого его объятия. Но сейчас Мэггс всего лишь смотрел на серое небо Лондона, которое на севере все больше темнело и становилось угрожающим.

— Странные мысли порой рождаются в голове человека, не так ли? — промолвил каторжник. — Вспоминая лето в дорогой мне Англии — а я чертовски часто думал о ней, честное слово, — страдая от москитов и гнойников на теле, этих двух особенно мучивших меня неудобств, я часто представлял себе картину, как мы с Генри, покуривая трубки, проводим вместе долгие вечера. Вы никогда не мечтали о таком, Тоби?

— Бывало.

— Софина и я очень любили грозу. Вам не кажется, Тоби, что гроза похожа на Судный день?

Тобиас отодвинулся подальше в угол сиденья.

— Моя Софина всегда так думала. Послушайте, что она говорила: она считала, что все наши беды это пустяк по сравнению с могучей силой грозы.

Тоби попытался изобразить улыбку, хотя ему стало тошно от этого инфантильного философствования.

— Видите эти облака над Холборном? — продолжал его спутник. — Попробуйте разглядеть в них стариковские лица тех, кто способен заставить дрожать оконные рамы. А вон там тот, кто готов устроить вам хороший фейерверк. Но мы с вами переживем все это, вы и я. Тоби, может быть, вы навестите меня и Генри, когда забудете о боли в ваших руках. Они очень болят?

— Можно терпеть.

— Хорошо, я всегда держу свое слово, ибо мы почти на Сесил-стрит, где миссис Бриттен продает свои знаменитые пилюли. Неужели вы ни разу не видели в газетах ее рекламу? Что ж, я быстро получу эти пилюли и уверен, что вы не сбежите от меня, иначе мне придется рассказать вашей жене весьма печальную историю.

Экипаж остановился, и Джек выскочил из него. Вскоре он колотил серебряной ручкой своей трости в черную дверь.

После короткого спора с кем-то за дверью Джек был впущен в дом. Не прошло и нескольких минут, как он снова занял свое место в экипаже напротив Тобиаса, и извозчику было приказано хорошенько хлестнуть кнутом по лошадям. Когда экипаж галопом выскочил на Кросс-стрит, лицо каторжника все еще не изменило своего странного, словно застывшего выражения: вытянутые щеки и глаза, полные яростного гнева. Тобиас даже испугался, что Мэггсу было отказано в лекарстве.

— Все в порядке, Джек? — не выдержав, спросил он.

Тот быстро сунул руку в карман своего «Великого Иосифа» и вытащил маленькую белого цвета фаянсовую баночку.

Тобиас с испугом посмотрел на дрожащие руки Мэггса, но какая трагедия произошла за черной дверью, он так и не узнал. Мэггс снова спрятал баночку в карман своего пальто.

— Я не могу сегодня представить вашего сына, Джек. Вы меня понимаете?

— Но вы сделаете это завтра, Тоби?

— Да.

— В котором часу утром вы сделаете это, Тоби?

— В десять утра, — уверенно ответил Тобиас.

— А вы не могли бы до этого послать ему мои письма? Ему будет полезно прочитать их, прежде чем мы с ним начнем разбираться с нашей историей.

— Я ничего не могу сделать до десяти утра.

— Вы достаточно хорошо знаете меня, Тобиас, чтобы решиться снова врать мне, — заметил Джек Мэггс.

— Я знаю цену расплаты.

Они молчали всю дорогу до Лембс-Кондуит-стрит, и тут Тобиас понял, что Джек Мэггс намерен выйти из экипажа вместе с ним.

— Джек, мне кажется, что история с леди касается только одного меня. В таких делах не требуется посторонней помощи.

— У меня есть свое дело в вашем доме, Тоби.

— Но это личное дело, Джек. Вы должны верить мне. Я не сбегу, ручаюсь.

— Во-первых, мы должны сжечь содержимое жестяного ящика… — Джек Мэггс открыл крышку фаянсовой баночки и держал ее в руке так, чтобы было видно ее содержимое.

Прежде чем они покинули экипаж, Тобиас успел заглянуть в баночку, надеясь увидеть белые пилюли, какие легко мог себе представить, но вместо них он увидел странные и антисанитарные на вид кусочки чего-то, по цвету напоминавшего виргинский табак.