Когда спазм прекратился, измученная, бледная как мел, Лиззи Уоринер, сжавшись, поспешила укрыться смятыми простынями постели, на которой металась в жестоких муках все эти последние пять часов.

Мери поспешила убрать с мокрого от испарины лба Лиззи прилипшие пряди волос, но это не принесло успокоения страдалице. Лиззи отбросила руку сестры и раздраженно потянула на себя простыни.

— Меня отравили.

Мери, уткнувшись в шею пухлым подбородком, сурово посмотрела на сестру и, подняв с пола упавшую желтую шаль, положила ее на комод рядом с щербатым коричневым тазом, в спешке доставленным из детской комнаты. Прикрыв таз крапчатой тряпицей, она задвинула его под кровать.

— А теперь, — промолвила Мери, подсунув руку под спину сестры, — мы снова сменим простыни.

— Нет, Мери, ты только погубишь свои прекрасные простыни.

Лицо Мери скривилось в гримасе боли, и ее голова упала на хрупкое плечо сестры.

— О Лиззи, Лиззи, я так тебя люблю.

— Тише, Мери. Побереги слезы для лучшего случая.

— Лучше тебя нет никого на свете. Это мне надо стать лучше. Я причина твоих страданий.

— Успокойся, моя бедная добрая девочка. Едва ли ты виновна в этом.

— Я сделала это не со зла, клянусь. Но я узнала твою тайну две недели назад.

Это признание вызвало долгую паузу, прерванную очередной схваткой, сотрясающей тело Лиззи, которая не смогла удержаться от громкого крика боли. Когда жестокие схватки стихли, Лиззи потянула за рукав сестру.

— Ты знала о моем положении? — прошептала она. — Как могла ты узнать? Кто мог сказать тебе это?

— Ты скоро поправишься. Как только лекарство перестанет действовать.

— Какое лекарство?

— Пилюли, дорогая. Помнишь, ты пожаловалась на чай? Ты сказала, что он горький…

— О Мери, Мери! — в отчаянии вскричала Лиззи.

— Все пойдет к лучшему, вот увидишь, — утешающе промолвила Мери и снова стала поправлять волосы сестры. — Теперь твоя тайна перестанет мучить тебя, моя дорогая.

Вместо ответа Лиззи снова в раздражении оттолкнула руку сестры, и ее глаза дико и незнакомо для Мери блеснули злобой и отчаянием загнанного зверя:

— Тебе следовало бы сказать мне о том, что ты задумала.

Перед Мери Отс вдруг всплыло ужасное лицо миссис Бриттен, ее прячущийся взгляд, крупный ноздреватый нос, мужская грубая рука с татуировкой «Сайлас» на тыльной стороне запястья.

Но видение исчезло, спугнутое взволнованным вопросом мужа из-за закрытой двери. Чуть приоткрыв дверь, Мери сообщила ему, что ничего нового не произошло. Хотя она все еще едва верила в то, что случилось, она уже сейчас испытывала чувство ненависти к Тоби. Позднее оно настолько отравит ее душу, что превратит в заторможенное, с помутившимся сознанием существо, которое, по мнению всех, не понимало и половины того, что изрекал ее знаменитый муж.

Однако сейчас ненависть всего лишь заронила в ее сердце свое ядовитое зерно, да и она была слишком озабочена и потрясена случившимся, чтобы размышлять над этим. Тобиас мерил шагами лестничную площадку за дверью спальни Лиззи, как образец «братского сочувствия» и «приличий».

— Обхвати меня за плечо и приподнимись, я вытяну из-под тебя простыню, — попросила Мери.

— Не надо.

— Тебе будет удобнее на чистой простыне.

— Нет, к черту твою заботу!

— Лиззи!

И тут Лиззи судорожно схватила руку сестры.

— Слушай меня, Мери, — промолвила она, посмотрев на Мери с такой яростной откровенностью, что той стало не по себе. — Обещай мне, — потребовала у нее Лиззи.

— Да, дорогая. Что я должна обещать тебе?

Темные волосы Лиззи давно растеряли все шпильки и в беспорядке сбились вокруг ее мокрого от испарины бледного лица.

— Ты должна мне поклясться.

— Дорогая Лиззи, скажи мне, в чем я должна поклясться.

— Когда я уйду…

— Не говори так! Ты не должна произносить подобные слова.

— Когда я уйду, ты свернешь все эти простыни в один рулон. Ты не должна глядеть на них. И тут же сожжешь их в печке.

Мери посмотрела на огромное количество крови уже впитавшейся в матрас, на котором лежала ее младшая сестра, и ее внезапно охватил страх.

— Я позову доктора.

— Нет, — ответила Лиззи, опускаясь на подушки. — Слишком поздно.

— Тобиас сейчас же привезет доктора Гривса, — настаивала Мери, думая, что как только доктор узнает, что она сделала в тот злополучный вечер, ее тут же отправят в тюрьму. Вскоре вся Англия будет знать, что она напоила сестру отравленным чаем.

— Обещай мне, Мери.

Мери, не выдержав, позвала мужа.

Ответа не последовало. Распахнув дверь, она увидела, что лестничная площадка пуста. Мери спустилась вниз, но и там Тобиаса не было. Вернувшись в комнату больной, она увидела ее конвульсивные движения и тут же подставила таз, чтобы желудок несчастной полностью освободился от зеленой жидкости. На этот раз то, что оказалось в тазу, было изрядно смешано с кровью. Когда спазмы стихли, Мери накрыла таз тряпкой и вытерла мокрое от испарины лицо Лиззи.