ПОСЛЕ ЛАНЧА КАК-ТО САМО СОБОЙ ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО симпатичная гостиница в Пенанге, где жил Чабб, была «Восточно-ориентальным отелем». С чего вдруг нищий поэт поселился в «В. О.», «Все Отдай», как шутили в ту пору? Тогда мне еще не довелось побывать в Пенанге, однако «В. О.» был также знаменит, как сингапурский «Раффлз», местечко для «настоящих сахибов», где останавливались резиденты, раджи и те жуткие «туикнемские герцогини» , что собирались в пятницу вечером на лужайке громко жаловаться на прислугу. Хотя в подобные заведения порой допускают гостей без фрака – например, богатых рудокопов, которые проезжают на муле сотни миль через джунгли, чтобы съесть второй завтрак в главном зале, – такой оборванец, как Чабб, не мог их не смутить. Я спросила, как его приняли.

– У меня были австралийские фунты, – резко ответил он. – Обменный курс так и скакал.

Что это подразумевало, я так и не поняла. Денег у него оставалось мало, поселившись в «В. О.», он сам себя обрекал на скорое разорение. Может, хотел скорее остаться без денег и прекратить на этом поиски? Я высказала это предположение: ему, дескать, приходилось выбирать из двух зол.

– Нечего тунжук! – рявкнул он. – Знайте слушайте!

На утро его проводили к столику возле старой войлочной ширмы, которая вовсе не приглушала неумолчный скрип и хлопки кухонной двери. За тем же столиком сидел темнокожий тамил и неистово возмущался своим завтраком.

– Что поделать, мем, это Сибирь, – продолжал Чабб. – Мне было уже наплевать, но индиец впал в ярость. С ним, дескать, не считаются. А он был культурный человек, умный, с хорошо подвешенным языком. Гонял официантов. Потребовал к себе метрдотеля, шотландца с густыми рыжими бровями. Хорошенько пропесочил и его: яйца, мол, несвежие, точно в Итоне. Шотландец убить его был готов. Схватил тарелку со стола, еда полетела на пол.

– В самом деле? – спросил я тамильца.

– Что еще «в самом деле»?

– Вы учились в Итоне, туан?

Вопрос напрашивался, но вы бы видели его гримасу. Чхе! Что еще за идиот? Конечно, нет, он сикгу, школьный учитель. Преподает химию и физику.

– А вы? – спросил он и насмерть заскучал, не дожидаясь ответа.

Я сказал, что ищу украденную дочь.

Метрдотель принес очередную порцию яиц – того же урожая, что и предыдущие, – однако настроение моего тамила заметно изменилось. Он оттолкнул тарелку и повернулся ко мне: один глаз на горшок, другой на дымоход, как говорится. Здоровый глаз – или больной, кто знает? – был устремлен на меня.

– Стекло разбилось о камень, – произнес он. – Как вы страдаете, должно быть.

На мою долю выпало немало сочувствия, но асимметричная красота индийца потрясла меня – этот человек знал, что такое страдание. С первого взгляда я всей душой привязался к нему.

Я выложил на стол портрет чудовища и моего ребенка. Индиец уставился на него, нахмурившись, ноздри его раздувались. Легкой ладонью он коснулся моего запястья.

– Рикши вам помогут, – сказал он – очень ласково. – Поговорите с ними. Все, что надо – небольшой бакшиш.

– Бакшиш?

– Пару долларов, мелочь на чай.

Одет он был, как положено школьному преподавателю: наглухо застегнутый пиджак с серебряными пуговицами, в кармане – ручки и карандаши, но меня насторожили огромные золотые часы, свободно болтавшиеся на левой руке. Кто его знает, что этот человек сочтет мелочью? Я сказал:

– Моя дочь, возможно, уже мертва.

Он перекрестился. Нельзя так говорить! Он отвечал мне решительно, бескомпромиссно, как человек, привыкший отдавать приказы или как упертый малый с навязчивыми идеями. Выхватив из кармана ручку, он постучал ей по носу Боба Маккоркла.

– Рикши знают всех белых в лицо, – сказал он. – Где они живут, где пьют. Они найдут этого малого, и мы вернем вашу дочь. Ручаюсь вам.

– Мем, я был спасен. Не верил в свое счастье. Откуда взялся этот человек с черной, как уголь, кожей, с косыми глазами? Мать сказала бы, что он мечен богом, что в нем таится что-то похуже косоглазия. Меня бы она еще строже осудила. Я сотворил человека. Кощунство!

Тамил подлил себе чаю и, тщательно выжимая в чашку лимон, пригласил меня к себе жить. Губы у него были очень розовые, грешные. Тпру, Доббин, это не для меня! – подумал я. Но когда я – в один голос с матерью – ответил отказом, на красивом лице проступила такая обида, что мне стало стыдно.

– Бесплатное жилье, – сказал он. – Школа предоставляет. Я здесь только на одну ночь, пока чинят крышу.

Я сообразил, что он не собирается трахнуть меня в зад.

– Выпьем за новую крышу! – сказал он.

Я не сразу отреагировал, и он покосился на меня хищным глазом, точно кукабурра на червяка.

– Цинковая крыша!

Вам не понять, мем, что такое для австралийца крыша из цинка. Все детство я жил под такой крышей. Шум дождя по ночам, мир и покой, родной дом. К тому же, хоть я и рассчитывал на скорое пополнение средств, деньги у меня заканчивались.

Я попросила Чабба уточнить насчет «пополнения средств», и Чабб признался, что из «В. О.» послал Нуссетте открытку, передал ужасное сообщение Маккоркла и повторил, что, по его убеждению, девочка жива. Еще пятьсот фунтов – вот что ему требовалось.

– Платить я не смогу, – предупредил Чабб тамила.

– Мое имя – Канагаратнам Чомли, но вы можете звать меня просто Мулаха или Кей-Джи, как вам угодно. Пойдемте со мной, посмотрите дом, а по дороге поговорим с рикшами. Вы сообщили о преступлении ВП?

– Кому?

– Военной полиции.

– Нет.

– Вот и хорошо, – похвалил он, но не объяснил, почему.

Чабб все еще не знал, можно ли доверять этому человеку, но из гостиницы они выписались вместе: малютка Кей-Джи Чомли, чистенький, накрахмаленный и отутюженный, и неопрятный Чабб, в сандалиях с носками, в рубашке с коротким рукавом и в коричневых штанах с защипами, пошитых в Варранамбуле, штат Виктория.

– Сеперти дуриан денган ментимум, – прокомментировал Чабб. Странная парочка, дуриан с огурцом.

На Фаркхар-стрит они застали обычную толпу рикш, шумных и вздорных, словно чайки в межсезонье. Эти ориентальные сцены всегда внушали Чаббу страх, и сейчас он замахал руками, разгоняя желтую орду.

Кей-Джи Чомли с удовольствием погрузился в потную, прокуренную массу и заговорил на ломаном хакка с двумя стариками в белых куртках и чернильно-синих шортах. Деньги перешли из рук в руки. Чабб наблюдал с ужасом: сколько же он теперь должен?

– Не волнуйтесь, – сказал ему Чомли. – Я вас трачу. Только на чай.

– Я не понял, что это значит, мем. Он все берет на себя или я должен деньги вернуть?

– Они видели этого человека, – сказал Чомли.

У Чабба забилось сердце.

– И вашу дочь тоже, – продолжал тамил, ухватив растерянного австралийца за рукав и оттаскивая его в сторону, из-под колес синего автобуса компании «Хин», а затем поволок его на другую сторону улицы, к представительству компании «Моррис», и там остановился, засовывая «Крейвен А» в длинный мундштук из слоновой кости.

– Так что же, прошу вас?

– Они жили в Бату-Ферринджи, а теперь перебрались в джунгли.

– Почему в джунгли?

Тамил пожал плечами.

– Может, они – коммунисты?

– Мы едем туда? В джунгли?

– Нет, мы едем смотреть мою новую крышу.

– Умоляю, мистер Чомли, не смейтесь надо мной.

Тамил снова прикоснулся неприятно женственной ручкой к волосатому запястью Чабба.

– Называй меня Мулаха, – попросил он. – Гораздо дружественней.

– И ты меня – Кристофер.

– Кристофер! – Мулаха почти выкрикнул его имя и ухватился обеими руками за руль ярко-красной «Веспы» которую Чабб счел было собственностью компании «Моррис». – Кристофер! – повторил он, прыжком нажимая педаль стартера. – Кристофер! – во всю мочь своих легких завопил он, крепко сжимая в безукоризненно белых зубах мундштук. – Сегодня суббота. Никаких дел. Утром в понедельник мы пошлем ему посылку HР – Он повернул рукоять газа. – Садись. Сейчас мы кабут.

– Кабут, мем, значит «смываемся», но я не тронулся с места, размышляя: что еще за посылка HP, как она поможет мне найти дочь? Я хотел спросить, но тут меня рывком усадили на единственную, надо полагать, «Веспу» в Пенанге. Чертова машина взлетела с тротуара и с грохотом приземлилась. Катастрофа неминуема.

Однако, по словам Чабба, Мулаха был в своей стихии. Он помахал рикшам, покачнулся в седле, переключил на вторую передачу и совершенно определенно кабут в сторону Норт-Бича – в уверенности, что пассажир крепко обвивает обеими руками его талию. Много лет спустя Чабб вспоминал ароматный воздух, овевавший потную кожу, рыбные запахи, костры уличных торговцев, жасмин, соляные лужи, оставшиеся после отлива, и кораллово-голубое море справа от дороги. В 1956 году Пенанг казался раем. Редкие бунгало, пыльные казуарины и пьянящий запах еще не отравленного моря. «Веспа» пролетела по мосту над Сунгай-Баби – «Свиной рекой» – и неслась дальше, мимо китайских огородов, в мерзких испарениях человеческого кала. Затем – малайская деревня. Проехав последнюю хибару с ржавой крышей, Мулаха притормозил у подножья глыбастого холма Букит-Замруд и, не слезая с мотороллера, неторопливо направил его в заросли высокой пожелтевшей травы.

– Тут его и спрячем, – пояснил он Чаббу. – Наш маленький секрет.

– Что за посылка HP? Ты сказал, она поможет найти мою дочь.

– Нестандартного размера, – пояснил Мулаха, расправляя траву, чтобы полностью укрыть мотороллер. – Такая большая, что ее невозможно доставить на дом, – добавил он, застегивая серебряные пуговицы на пиджаке и аккуратно распределяя ручки в ряд внутри кармана. – Пошли, – позвал он, – Про «Веспу» ни звука-ла.

– И чем эта HP мне поможет?

– Сегодня у меня выходной.

Они побрели по пыльной дороге – вверх с прибрежной равнины, вокруг подножья Букит-Замруд. Снизу казалось, будто гора сплошь заросла джунглями.

Довольно скоро они добрались до затейливых чугунных ворот с эмалированной табличкой: «Английская школа Букит-Замруд».

– Паршивое место, – сообщил Мулаха, отпирая висячий замок и снимая толстую цепь. – «Бесплатная школа» гораздо лучше, а еще лучше – «Ксавье», и там, и там образование бесплатное. Но нам же надо обдурить принцев из Таиланда и Бирмы, и всех титулованных юнцов, какие только найдутся между Джорджтауном и Куалой-Кангсар.

Игровая площадка была вырезана в неровном ландшафте клином, словно сэндвич с огурцом. Высоко на узловатом холме стояло красивое трехэтажное здание колониального типа: сводчатые окна, зеленые деревянные ставни.

– Нравится, Кристофер?

– Да.

– Видимость одна, приятель! Школьный совет гоняется за сыновьями раджей, директор предоставляет им безумные скидки, в результате набрал целый класс аристократов, и мы не в состоянии платить четтиарам [77]Четтиары – индийцы, расселившиеся в странах Юго-Восточной Азии.
, только это между нами. Скоро мы обанкротимся, так что наслаждайся этим зрелищем, пока можешь.

Дорога сменилась двойной колеей и продолжала виться вокруг горы, пока море не исчезло из виду. На этом склоне Букит-Замруда ветра не чувствовалось, джунгли замерли. Пальмы, виноградник, огромные деревья на высоких корнях с такой силой напирали на десятифутовую ограду из колючей проволоки, что бетонные столбы кренились внутрь.

– Нет худа без добра, – прокомментировал Мулаха. – Не хватает денег на кровельщиков. Вот и хорошо, понимаешь. Я заимел крышу из железа. Намного дешевле чертовой аттапы [78]Аттап – пальмовое дерево.
.

Колея перешла в грязноватую тропинку, мужчины пошли гуськом, за обшлага брюк цеплялась трава. Впереди в узком проеме между высоким откосом и надвинувшейся стеной джунглей проступил ослепительный серебристый прямоугольник – новая крыша Чомли.

– Мы вошли, – вспоминал Чабб, – и я подумал: влип! Парадная комната – Чхе! Точно духовка. Все окна и двери плотно закрыты, потолка нет, прямо над головой – голая раскаленная крыша, смердевшая керосином.

– Я – современный человек, – похвастался Мулаха.

Диван завален обломками аттапы. Казалось бы, современному человеку беспорядок не по нутру, а этот словно ничего не замечал.

– Смотри, – сказал он. – Так гораздо современнее. Пойдем, покажу тебе комнату.

– И я пошел с ним, мем. Что делать-ла? В комнате тоже душно, будто в печке, но уходить от него мне было не по карману.