Собирать трофеи с мертвецов – довольно мрачное занятие. По слухам, скальдийки при этом поют. Я попыталась представить, как добросердечная Хедвиг с песней раздевает убитого, и не смогла, а вот женщины из селения Селига, обдававшие меня злобой и ненавистью, легко вписались в отвратительную картину. Нет, мы с Жосленом, мародерствуя, не пели и даже не разговаривали, а просто делали то, что требовалось, онемев от ужаса.

Упавшая лошадь сломала ногу, и следовало прекратить ее мучения. Жослен кинжалом рассек крупную вену на ее шее. Я отвела глаза. Мы взяли двух коней посвежее, а остальных отпустили, надеясь, что они найдут дорогу домой быстрее, чем их учуют волки. Но верного пони я решила взять с собой, не в силах оставить его на растерзание серым хищникам. К тому же, по правде говоря, он был вынослив и быстро восстанавливал силы. Позже я узнала, что эту породу вывели специально для морозной Скальдии, потому что благородные каэрдианские и арагонские скакуны, как нельзя лучше подходящие для битвы, плохо переносили холод.

Итак, мы продолжили свой нелегкий путь.

Изначально я планировала, достигнув реки Данрау, двигаться вдоль берега, пока не дойдем до Камаэльского хребта. Жослену же пришло в голову какое-то время следовать по руслу, чтобы вода смыла наши следы, а потом свернуть на юг, оставив возможных преследователей с носом.

Можно было только гадать, гонится ли за нами кто-то еще, много ли преследователей и далеко ли они от нас, но я подозревала, что Селиг отправил не одну поисковую партию.

Мы последовали плану Жослена. Лошади, осторожно переступая по каменистому дну, довольно долго шли по холодной быстрой реке, пока не вскарабкались на берег. Кассилианец сделал то же, что и четыре дня назад: вернулся и замел наши следы, ведущие к воде. Не знаю, как его на это хватило. К тому времени холод и усталость пробрали меня до самых костей, и я едва соображала. Когда мой спутник вернулся, я глянула в его запавшие глаза и поняла, что ему еще хуже, чем мне. Странная это штука – человеческая выносливость. Выбравшись из реки, я готова была заявить, что с меня хватит, но увидев изнуренность Жослена, нашла в себе скрытые силы, чтобы двигаться дальше и даже пешком прокладывать путь по снежной целине в сгущавшихся сумерках. Снова поднялся ветер, а в поле зрения не попадалось ничего похожего на укрытие, только голые скалы да редкие деревца. К тому времени я уже научилась высматривать место для стоянки. Но подходящей площадки не наблюдалось, поэтому я продолжала шагать и шагать вперед и вперед.

Мысли мешались в голове, пока я тащилась по бесконечной зиме, ведя в поводу свою лошадь. Жослен бессильно обмяк в седле, а тяжело нагруженный пони замыкал наш караван. Переставляя ноги, я перебирала тысячу воспоминаний о доме, о приемах, которые посещала, о моих дорогих гостях, о Делоне и об Алкуине. Возвращалась мыслью в мастерскую туарье, на целебные источники святилища Наамах, в библиотеку Делоне, которую когда-то считала самым безопасным местом на свете. Думала о Гиацинте и «Петушке», и о той жертве, что мы с тсыганом принесли в храме Благословенного Элуа.

В какой-то момент я начала молиться, не произнося слов, явственно вспоминая величественный храм Элуа, алые анемоны в моих руках, теплую влажную землю под босыми ногами, мрамор, остудивший мои губы, и добрый голос жреца. «Люби по воле своей, – сказал тогда он, – и Элуа направит тебя на путь истинный, неважно, сколь долог он будет». Я слепо цеплялась за эти слова на своем нескончаемом пути. И вдруг, упершись в препятствие, остановилась и увидела перед собой каменную стену.

 «Вот и конец, – подумала я, ощупывая кручу. – Дальше не пройти». Я бестолково водила руками, не смея оглянуться на Жослена.

Левая рука внезапно провалилась вперед, не встретив сопротивления. В скале открывался темный провал. Углубившись во мрак, я слепо обшаривала пространство, надеясь, что моя лошадь слишком устала и никуда не ускачет.

Пещера.

Я зашла внутрь довольно далеко, вынюхивая следы присутствия волка или медведя. Завывания ветра утихли в каменных сводах, и с непривычки тишина ощущалась странной. Казалось, в этом просторном убежище никто не обитал. Я выскочила наружу и по снегу заковыляла к Жослену. Он устало посмотрел на меня из-под заиндевелых ресниц.

– Там пещера! – крикнула я, приложив ладони рупором ко рту, чтобы быть услышанной на ветру, и указала в сторону прохода. – Без факела ничего не видно!

Осторожно, будто каждое движение причиняло ему боль, Жослен спешился, и мы завели лошадей под каменный козырек. В сумеречном свете достали огниво и одну из захваченных у поверженных скальдов палок с вымоченными в смоле тряпками на конце. Я высекла искру, и факел вспыхнул.

Держа его над головой, я устремилась в пещеру.

Она простиралась глубже, чем я ожидала, и от входа значительно расширялась. Я покрутилась на месте, освещая факелом стены. Никого живого здесь действительно не было, но посередине обнаружились остатки кострища. Глянув вверх, я увидела высоко над головой маленькую трещину в каменном потолке, через которую, наверное, уходил дым.

Годится. Даже лучше, чем годится.

Я воткнула факел в расщелину и отправилась за Жосленом. На сей раз именно я сделала львиную долю работы: поухаживала за лошадьми, которые довольно вздыхали, избавившись от укусов метели, набрала хвороста и развела костер поверх старого пепла. Даже нашла упавшее деревце и, наполовину втащив его в пещеру и накрыв одеялом, соорудила подобие навеса для пони. Сухие ветки горели, не чадя. Наше пристанище мало-помалу прогрелось, и можно было насладиться и светом, и теплом.

На сей раз пришлось обойтись без постели из еловых ветвей, но меня это не огорчило, поскольку каменный пол возле костра был гораздо теплее снега. Жослен расстелил там шкуры и одеяла, которых благодаря запасливым скальдам теперь имелось в избытке. Мы сели рядом и поужинали похлебкой из вяленой оленины, тоже захваченной в том бою и в немалом количестве – хвала кладовым Селига.

Закончив ужинать, я вычистила котелок и набрала в него снега, чтобы растопить и согреть на огне, подбросила дров в костер. Взяла мех меда, который Жослен не опустошил, и туесок с бальзамом, найденный у одного из скальдов. Аккуратно промыла горячей водой порез на щеке Жослена и рану на его голове, а затем вытерла тряпицей, смоченной в меду.

– А я все удивлялась, зачем ты сохранил этот мед, – улыбнулась я, когда он скорчил гримасу. – Предусмотрительно.

– Не за этим. – Кассилианец снова сморщился, когда я промокнула порез у него на щеке. – Подумал, что тебе может пригодиться. Скальды пьют его, чтобы не замерзнуть.

– Правда? – Я отпила глоток. На вкус напиток и вправду походил на забродивший мед и приятно обжег мое горло. По телу разлилось тепло, и мне стало почти что жарко. – Неплохо. – Я села на пятки и уставилась на Жослена. – Итак, насколько тяжелы раны, которые ты скрываешь?

Он криво ухмыльнулся в свете костра.

– Так очевидно?

– Конечно. Не будь идиотом. – Уже ласковее я попросила: – Дай взглянуть.

Он молча задрал куртку, и у меня перехватило дыхание. Торс пестрел синяками и ссадинами, шерстяная туника под меховой накидкой задубела от темной крови, которая все еще сочилась из раны на левом боку в ладони от бедра.

– Жослен, – я закусила губу, – надо зашивать.

– Дай-ка мне мех. – Он запрокинул голову и сделал большой глоток. – Я взял швейный набор у одного из ребят Селига. Там, в сумке.

Я не хирург и не швея, и пока я ковырялась, Жослен прикончил почти весь мед. Черные стежки вразнобой протянулись через бок, но рану я зашила.

– Вот, держи, – он протянул мне мех, когда я вытянулась рядом, вконец измочаленная. – Ты отлично справилась, с честью перенесла все тяготы пути. Федра…

– Тс-с. – Приподнявшись на локте, я прижала пальцы к его губам. – Жослен, не надо. Не хочу об этом говорить.

Замолчав под моим прикосновением, он моргнул. Тогда я убрала руку и приникла к его рту своими губами.

Не знаю, зачем я это затеяла. В тот момент я ни о чем таком не думала, вообще ни о чем не думала. Мои распущенные волосы завесой скрыли наши лица. Жослен послушно приоткрыл рот под моим нажимом, и наши языки соприкоснулись, пока только кончиками, ласково и робко. Его руки заскользили по моим бокам, и я поцеловала его крепче.

Огонь горел без присмотра, лошади вздыхали и чихали возле входа в пещеру, и их сонное фырканье и редкий перестук копыт были единственными звуками, сопровождавшими нашу любовь. Следовало ожидать, что Жослен будет действовать неуверенно – как кассилианец и девственник, – но он усваивал каждый мой жест с горячим интересом, подхватывая мои дары с трепетным воодушевлением. Он погладил меня по спине, и я заплакала – такая безраздельная любовь таилась в его прикосновении – и в поцелуе распробовала соленый вкус собственных слез. Прежде мне не доводилось выбирать самой. Когда Жослен вошел в меня, я вздрогнула от восторга, и он заботливо отстранился, но я вновь с силой притянула его к себе и полностью растворилась в своем избраннике.

Только в конце я слегка отодвинулась, чтобы посмотреть в его лицо над собой, такое ангелийское и любимое. Лицо моего избранника. Он вскрикнул, изливаясь, – удивленно и восторженно.

Потом поднялся, отошел и уткнулся лбом в стену.

Лежа на шкурах у огня, я следила за ним взглядом, и мое сердце пронизывала странная боль. Жослен, мой кассилианец, мой защитник, прекрасный атлет, чье совершенное тело тяжко изранено на службе мне. Последние события не укладывались у меня в голове, особенно то, что мы вместе блаженствуем здесь, в уютной пещере, живые и обнаженные, а не замерзаем на ледяном ветру, истекая кровью.

– Давай считать, что все это нам снится, – вслух сказала я. – Жослен, представь, что мы просто спим, а завтра проснемся.

Он повернулся ко мне, нахмуренный и мрачный.

– Федра… Я служитель Кассиэля. Я не могу цепляться за свои обеты, пусть даже по крайности нарушил их все, и одновременно поступать вопреки им. Без силы, без поддержки обетов, которые мне прививали с детства, я не выдержу и просто сломаюсь. Понимаешь? Без них от меня ничего не останется!

– Да. – Глаза защипало от слез, но я сдержалась. – Думаешь, я смогла бы продержаться в этом аду, не будь я служительницей Наамах и избранницей Кушиэля? Я тебя понимаю.

Жослен кивнул и сел рядом со мной на импровизированной постели.

– У тебя опять кровь идет. – Я пошарила в сумке в поисках чистой тряпицы, сложила ее в несколько слоев и прижала к ране на боку Жослена, стараясь не смотреть ему в глаза. Теперь прикосновения к его горячей коже воспринимались по-новому.

– Я думал… – начал Жослен, но запнулся и откашлялся. – Значит, не только боль доставляет тебе удовольствие. Не знал.

– Нет. – Я подняла на него взгляд и невольно улыбнулась, умилившись его виду: серьезный и неуверенный, нагой и избитый, с пшеничными волосами, заплетенными в скальдийские косички. – Ты так думал? Я нахожу отраду и в искусстве Наамах, а не только под бичом Кушиэля.

Кассилианец протянул руку, коснулся камня Мелисанды, все еще висевшего на моей шее, и тихо предположил:

– Но зов Кушиэля для тебя громче всего.

– Да, – прошептала я, не в силах солгать. Сжав бриллиант в кулаке, я дернула его вниз, и шнурок развязался. – О, Элуа! Будь это мне под силу, я бы, не задумываясь, вырвалась из-под его власти! – с отвращением выдохнула я и отшвырнула подарок Мелисанды. Он тихо стукнул о каменную стену.

Жослен прищурился во мрак, нерассеянный костром.

– Федра, – увещевающе произнес он, – у нас же больше нет ничего ценного.

– И это тоже никакая не ценность, – упрямо возразила я. – Я лучше умру от голода, чем воспользуюсь подачкой предательницы.

– Правда? – Он сурово посмотрел на меня. – Разве не ты заставила меня поступиться гордостью, лишь бы остаться в живых?

Я немного помолчала, обдумывая его слова.

– Ладно, – пришлось согласиться. – Давай сюда этот проклятый камень, я его сохраню. Буду носить и помнить. Если нам придется покупать себе жизнь, мы им расплатимся. – Мой голос стал громче, зазвенев под сводами пещеры. – А если не придется, приберегу до того дня, когда представится возможность швырнуть его под ноги Мелисанде Шахризай. И тогда она получит ответ на свой вопрос, тогда она убедится, что стрела Кушиэля сильнее его крови!

Жослен молча принес бриллиантовую слезинку и завязал шнурок на моей шее. «Лучше уж он, – думала я, поднимая волосы, чтобы ему было удобнее, – чем все остальные, кто уже накидывал на меня эту петлю».

Закончив, он ласково погладил меня по спине.

– Жаль, что тебе не удалось завершить туар, – прошептал Жослен. – Знаешь, он очень красивый. Как и ты.

Я повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза.

Он лукаво улыбнулся.

– Пусть мне и довелось сбиться со строгого пути Кассиэля, – тихо произнес он, – по крайней мере я утешаюсь тем, что утратил целомудрие в объятиях несравненной куртизанки, достойной королей.

– Ах, Жослен… – Я наклонилась, взяла его лицо в ладони и поцеловала в лоб. – Ложись. Нам предстоит дальняя дорога, а тебе нужно восстановить силы и подлечиться. Я убаюкаю тебя сказкой на ночь, если хочешь… у вас в Братстве помнят о том, как Наамах искушала Кассиэля? В Доме Кактуса часто повторяют эту историю…

Я принялась нараспев рассказывать ему легенду о наших покровителях, и Жослен уснул с улыбкой на устах, не дослушав до конца. «И хорошо, – подумала я, – ведь эта история  не может похвастаться исчерпывающим завершением и слушателю приходится самому додумывать, что же случилось дальше».

Легенды о богах и ангелах довольно часто будто бы оборваны, потому что имеют продолжение уже в истинной Земле Ангелов, куда, как всем известно, ушли наши прародители. Это нам, смертным, не дано воли, чтобы отклониться от предназначения. Каждый из нас должен прожить свою жизнь и пройти свой путь.

Утром костер почти потух, оставив лишь холодный пепел и несколько еле тлеющих угольев, так что пришлось одеваться, ежась от прохлады. Ни слова не прозвучало о том, что случилось ночью. Да и что тут говорить? Романтики со мной не согласятся, но я не вижу смысла распинаться о любви, когда на кону стоит выживание. Да, предложив списать чудесное происшествие на сон, я говорила искренне. Просыпаться было крайне печально. Мы принялись спешно готовиться к отъезду.

Метель утихла, и полупрозрачные облака, пятнавшие небо, казались порожними. Снаружи в пещеру просачивался сероватый утренний свет. Я быстро погрузила на пони наши пожитки, держа меховые рукавицы в зубах и чувствуя, как замерзают пальцы. Жослен, за ночь заметно оклемавшийся, проверял конские копыта.

– Федра! – вдруг воскликнул он, когда выпустил переднюю ногу одной из лошадей. Та встревожено топнула, и по стенам разнеслось эхо.

Я проследила за указующим жестом Жослена.

На большом камне перед входом в пещеру виднелся символ Элуа. В отраженном свете восходящего солнца знак сверкал серебром. Я ошарашено глазела на него и только через какое-то время сообразила закрыть рот. Нас с Жосленом охватило восторженное воодушевление.

– Знаешь, что это значит? – задыхаясь, спросил он. – Они останавливались тут на ночлег, когда шли по землям Скальдии! Элуа, Кассиэль, Наамах… все Спутники! – Подойдя к выходу из пещеры, Жослен благоговейно возложил руки на скалу. – Они здесь были.

– Они здесь были, – эхом отозвалась я, глядя на четкие серебристые линии и вспоминая свою безмолвную молитву. «Мы спали и видели сны в священном месте», – подумала я, а вслух сказала: – Жослен, идем домой.

Нехотя оторвавшись от камня, он посмотрел на меня, кивнул и накинул на плечи волчью шкуру Белого Брата.

– Домой, – твердо сказал он и зашагал.

Я была очарована сладким сном и знаком от наших божественных прародителей, не забывших своих несовершенных потомков, в чьих жилах текла лишь тонкая струйка божественной крови. Крови, дарящей право на благословенную землю, на золотую мечту, от которой нас отделяли мили и мили снежной пустыни.

Снаружи нас ждала студеная скальдийская зима.

И дом.