На следующий день мы вошли в Брин Горридам.

Достигли полноводной реки и промаршировали по берегу до самого залива; столица располагалась на восточном побережье Альбы. Город оказался на удивление небольшим, в архитектуре явственно прослеживалось влияние Тиберия. Жители толпой валили на улицы и приветствовали армию – видимо, Маэлькона в народе не любили. Дойдя до крепостных стен, мы нашли ворота открытыми, подъемный мост опущенным, а гарнизон – готовым сложить оружие.

До здешних солдат уже дошла молва о битве. И они выдали нам Фоклайдху. Мать Маэлькона.

Позже выяснилось, что пораженчество перед Куллах Горрьим в сердца приверженцев Красного Быка вселил не только проигрыш войска Маэлькона, но и большое количество людей в столице, чьи семьи были затронуты учиненной Узурпатором резней и чьи глаза радостно засверкали при вести о возвращении законного круарха. В пылу сражения они бы не упустили возможности сквитаться за прошлые обиды.

Доблесть зачастую зиждется на благоразумии; Тауру Кро, охранявшие город, сдались без боя.

И Друстан маб Нектхана занял свой трон.

Флаг Красного Быка спустили, над Брин Горридам снова вознеслось знамя Черного Кабана. Сестру круарха, Мойред, похоронили с королевскими почестями. Голову Маэлькона-Узурпатора прибили над воротами столицы. Друстан не шутил и не миндальничал. Наблюдая за торжествующими круитами, я убедилась, что мы, ангелийцы, небезосновательно причисляем их к варварам.

Как почетной гостье мне было даровано право присутствовать на судилище над Фоклайдхой – право, от которого я бы с радостью отказалась. И вот я стояла и смотрела. Казалось, минула тысяча лет с того дня, когда я жалась к стене в Зале Заседаний, где Парламент вершил суд над Лионеттой де Тревальон; тогда мы с Алкуином изо всех сил вытягивали шеи, чтобы хоть что-то разглядеть. Теперь же я занимала место по левую руку от трона Альбы, плечом к плечу со своим защитником-кассилианцем, и старалась сохранять лицо бесстрастным, поскольку представляла саму королеву Земли Ангелов. Посвящая в рыцари мореходов Квинтилия Русса, я чувствовала себя самозванкой, а сейчас это ощущение вернулось ко мне стократ усиленным.

Не отпускала мысль, что если бы Исандра де ла Курсель могла предвидеть, сколь успешной окажется наша миссия, она ни в коем случае не выбрала бы послом меня, «нежеланного отпрыска шлюхи», как услужливо подсказывал из глубин памяти голос дуэйны Дома Кактуса. Однако именно я была облечена королевским доверием и, даже являясь нежеланным отпрыском шлюхи, имела честь учиться у Анафиэля Делоне, который призрел меня и счел достойной своего имени, тогда как мои родители продали мое право носить их фамилию.

Высокая, несгибаемая женщина, державшая речь перед Друстаном, сидевшим на троне, стала причиной не только недавней резни, но и смертных приговоров, вынесенных в тот давний день, когда я привставала на цыпочки в Зале Заседаний.

В тот давний день объявили смертный приговор принцу Бодуэну де Тревальону, подарившему мне первый в жизни поцелуй. Ему передалась моя проклятая невезучесть. И он взял меня в качестве подарка от Мелисанды Шахризай, не зная, что тот подарок прощальный. Мелисанда обрекла на гибель своего любовника, выкрав и вручив дознавателям письма, полученные его матерью, Лионеттой де Тревальон, от вот этой женщины, стоявшей сейчас перед круархом.

Тсыгане правы, наша жизнь – это Длинный путь.

Друстан позволил Фоклайдхе высказаться полностью. Она уверенно и вдохновенно говорила о том, что старые традиции свое отжили, что следует узаконить новые, по которым мужчине наследует сын, а не племянник от сестры. Звенящим голосом она заявила, что их с сыном переворот был не предательством, но благородным делом, призванным утвердить полноправность отцовства и вымести паутину бытующего суеверия, будто отец ребенка может быть и вовсе неизвестен, тогда как материнское чрево не лжет.

Эта рослая, крепкая женщина с рыжими волосами и воинскими татуировками на щеках, как я позже узнала, при аресте убила четверых солдат крепостного гарнизона.

Львица Аззали тоже разила наповал, пусть никогда и не держала в руках меча. И своего сына, Бодуэна, вырастила дерзким и смелым до безрассудства. Я задалась вопросом, а не походил ли на него Маэлькон.

Речь вдовы круарха звучала довольно убедительно и по большей части была рассчитана на местных мужчин, призывая их сбросить оковы матрилинеарности и самим воспитывать рожденных от их семени детей, чтобы потом передать им, а не сестриным отпрыскам, все свое достояние.

Но Старшие дети Земли с Фоклайдхой не согласились.

Четыре пары одинаковых темных глаз не мигая смотрели на обвиняемую: Друстан, Нектхана, Брейдайя, Сибил. Останься Мойред жива, их было бы пятеро. Интересно, а придерживались ли когда-нибудь таких же законов ангелийцы? Если да, то появление Элуа положило этому конец, ведь свою генеалогию мы отслеживаем и по материнской, и по отцовской линиям до тех давних времен, когда Благословенный и его Спутники бродили по земле. Наше происхождение высечено на наших лицах и в наших душах.

На Альбе же, фактически заблокированной Хозяином Проливов, все совсем по-другому. Каждый круит обязательно знает лишь мать, родившую его. У детей Нектханы наверняка были разные отцы – воины, моряки, мечтатели. Так не про нее ли сказано: «Люби по воле своей»? Благословенный Элуа тоже был сыном Земли, был зачат в ее утробе из слияния крови и слез.

Дослушав защитную речь Фоклайдхи, Друстан склонил голову к стоявшим по правую руку от него Близнецам.

– Что скажет народ далриад?

Имонн набрал в грудь воздуха и произнес:

– Круарх, ты как никто другой знаешь наши сердца и наши мысли. Твой дядя был нашим другом и передал эту дружбу тебе по наследству, как и все, чем владел. В Эйре мы не оставляем предателей рода в живых.

Грайне согласно кивнула с неожиданной печалью в глазах. «Они тоже живут по старым традициям», – подумала я, вспомнив ее сына, Бреннана. Кто его отец? Мне даже не пришло в голову спросить. Элуа знает, а не будет ли следующее ее дитя ребенком Квинтилия Русса.

Друстан посмотрел на меня.

– Что скажет Земля Ангелов?

Почему-то этот вопрос застиг меня врасплох, хотя предугадать его было нетрудно. Круарх явно желал поддержки от всех собравшихся при вынесении приговора вдове своего дяди. Я вспомнила, как голосовал Парламент на суде над Домом Тревальонов, вспомнила Львицу Аззали и суровое, юное лицо Исандры де ла Курсель в тот момент, когда она опустила вниз большой палец, требуя смерти для сестры своего венценосного деда.

– Сир, – словно не своим голосом ответила я Друстану. – Фоклайдха из племени бругантийцев учинила заговор супротив короны, супротив основ государства. Злоумышление было доказано и признано ею самой. Мы не станем просить о милосердии.

По залу разнесся шепоток; не все здесь знали, кто я такая, и мало кто раньше слышал, как я говорю по-круитски. Друстан не обратил внимания на ропот, пристально глядя на Фоклайдху.

– За свое предательство ты умрешь, – сказал он. – Из уважения к кровным узам между нами я дарую тебе быструю смерть.

Не знаю, чего я ожидала. Уж точно не такого. Серьезно, я оказалась совсем не готова к тому, что произошло дальше. В Земле Ангелов осужденная на смерть Лионетта попросила принести кубок с ядом и, смеясь, осушила его одним глотком. Принц Бодуэн выбрал смерть воина – бросился на свой меч. Не варварство ли это? Пожалуй. Ведь все сводится к одному и тому же – живой человек делается мертвым. И этой дикой сути не меняет никакой ритуал в мире. Но даже после всего, что мне пришлось повидать, я содрогнулась, когда двое круитов, заломив Фоклайдхе руки, пригнули ее на колени перед Друстаном, который встал с трона и обнажил меч.

Клинок мелькнул в воздухе лишь один раз. Наверное, он был хорошо наточен для кровавой жатвы, да и народ Куллах Горрьим отличается недюжинной силой, хотя ростом пониже тех, кто пришел на Альбу позже. Одним мощным ударом круарх перерубил шею приговоренной.

Голова Фоклайдхи с открытыми глазами покатилась по полу.

Тело тяжело рухнуло на каменный пол, от шеи растеклась лужа крови.

Я сглотнула, слава Элуа, подавив вскрик.

Жослен крепко ухватил меня за локоть – какое счастье, что верный товарищ был рядом и не дал мне опозориться. Обступившие трон Нектхана и ее дочери смотрели на обезглавленное тело Фоклайдхи с мрачным удовлетворением на смуглых лицах. Справа от них злорадно скалились Близнецы.

– Пусть на этом смертоубийство закончится, – тихо произнес Друстан, вытер меч и убрал его в ножны. – Те, кто принесет мне присягу на верность, останутся в живых. Объявляю земли бругантийцев отчужденными и передаю под управление сигоев и вотадаев, единственных племен из рода Красного Быка, сохранивших верность Куллах Горрьим.

Дикие пикты с севера, что проделали долгий путь, чтобы примкнуть к армии Друстана, затопали и завопили. Вот и выяснилось, что они в свое время сделали мудрый выбор, и круарх теперь тоже проявил мудрость, не лишив чести и родовых наделов народ Красного Быка, чем наверняка заслужил их благодарность.

Итак, в Альбе воцарился Черный Кабан.

У всех изгнанников в душе находится компас, постоянно указывающий в сторону дома. Я смотрела на восток; из открытых окон главного зала крепости Брин Горридам доносились запахи дождя и соленого морского бриза, смешиваясь с медным духом свежепролитой крови. Теплый, летний ветерок ласкал мои щеки. Сколько месяцев мы пробыли в пути, скитаясь по суше и по морю? В Земле Ангелов, наверное, давным-давно распустились цветы, а потом ветви деревьев отяжелели от плодов. Вспомнилось, как Телезис де Морне читала свой «Плач изгнанницы»: «Сбирает там с жужжаньем мед пчела в лаванде синей…» Скальды, скорее всего, уже собрались и движутся вперед, переходят Камаэльские горы, форсируют Рейн…

Пока мы вели на Альбе войну, наступило лето.

Все неотложные государственные дела невозможно было решить за один день. И за два, и за три тоже невозможно. День за днем круарх выслушивал прошения вождей племен и обычных людей, которых Маэлькон лишил прав или имущества. День за днем круарх восстанавливал попранную Узурпатором справедливость. Нашим вопросом он тоже занимался, но требовалось немалое время, чтобы собрать армию, готовую пересечь проливы, ведь приходилось убеждать солдат, что защита ангелийской земли в интересах Альбы. И, конечно, едва вернув себе царство, Друстан должен был оставить значительные силы в столице, чтобы новообретенная власть, на период его отсутствия переданная в руки Нектханы, оставалась незыблемой.

В конце концов решили, что воевать отправятся три тысячи пехотинцев и четыре сотни всадников. К моему удивлению, Имонн, Грайне и половина далриад изъявили желание принять участие в нашем походе. Остальным надлежало вернуться в Иннисклан с вестями о победе и передать команде на флагмане адмирала Русса приказ взять курс на родные берега.

– Я уже достаточно далеко зашел, – упрямо заявил Имонн. – И когда арфисты в Ти Муир будут распевать песни о наших подвигах, не желаю, чтобы в тех песнях говорилось, мол, Имонн мак Конор из племени далриад сбежал домой, испугавшись лишний раз промочить ноги!

– А мне хочется посмотреть на край, где рождаются такие бравые мужчины, – беззастенчиво улыбнулась его сестра Квинтилию Руссу, который кашлянул, чтобы скрыть смущение.

Грайне перевела взгляд на меня и подмигнула; я проглотила смешок. Близнецов просто невозможно было не полюбить.

С благословением Хозяина Проливов или без оного, морское путешествие в любом случае сулило немалые сложности, особенно с лошадьми. Сверившись с картами, Русс и Друстан решили, что лучше всего отправиться по суше на юг, к самому узкому месту Проливов. Марш пройдет по землям Эйдлах Ор, доказавших свою верность круарху. Если Элуа не оставит нас своей милостью, после короткого перехода по морю мы высадимся на берег на севере Аззали, в Тревальоне, где свяжемся с Гисленом де Сомервиллем, а может, и с бывшим герцогом де Тревальоном, который, скорее всего, уже вернулся из изгнания.

Если бы не страхи, разъедавшие мою душу как язвы, путешествие выдалось бы весьма приятственным. Альба – это прекрасный, зеленый, плодородный остров. Наша колонна длинной вереницей растянулась по старому тиберийскому тракту, проложенному вдоль восточного побережья с севера на юг. В этих местах тиберийская армия успела основательно обосноваться, пока Кинхил Ру не объединил племена и не прогнал захватчиков обратно за море.

Тогда благословенный Элуа еще странствовал по Бходистану, а Хозяин Проливов еще не властвовал над водами. Интересно, откуда он вообще взялся? Вспомнилось, как Алкуин часами просиживал в библиотеке Делоне над древними свитками и пергаментами, пытаясь своим живым умом разгадать тайну Старшего Брата Трех Сестер. Что бы ему ни удалось выяснить, мне он этого рассказать не успел. Жаль, что теперь уже не спросишь. Единожды наглядевшись на кошмарную водяную башку, я мечтала никогда больше не встречаться с загадочным существом и до дрожи в коленках боялась довериться его обещанию.

Это был только один из моих страхов, причем не самый худший. Я тревожилась за круитов. Три тысячи пеших солдат, четыре сотни всадников. Это совсем не много, если сравнивать с несметными скальдийскими полчищами. Правда, в бою круиты показались мне умелыми и свирепыми воинами… свирепыми, но недисциплинированными. Кинхил Ру одолел тиберийцев измором, без передышки посылая в атаку новых и новых  бойцов, для чего и собрал все альбанские племена под знамя Куллах Горрьим, но теперь численное преимущество было на стороне Вальдемара Селига. Который, кстати, изучал по книгам тиберийскую тактику.

Хотя сомневаюсь, чтобы скальды по-тиберийски следовали приказам военачальника. Вспоминая нередко вспыхивавшие свары между племенами перед Слетом, я надеялась, что скальдийским командирам будет сложно поддерживать в войске железную дисциплину, которая и сделала древний Тиберий столь грозной силой. Хотя бы одно очко в нашу пользу. Но у Селига все равно была огромная армия. И Союзники Камлаха.

Этим невеселым мыслям я и предавалась в пути, и каждый следующий солнечный день усугублял мои страхи, а летнее тепло лишь острее напоминало о быстром беге времени.

– Пытаешься все печали взвалить на свои плечи, а, Федра? – однажды тихо спросил меня подъехавший Жослен. Не знаю, как он догадался, о чем я думала – должно быть, мое лицо читалось, как открытая книга. – А что толку так терзаться? Неужели ты способна замедлить время или сократить расстояние? Вот меня недавно убедили, что не стоит брать на себя не свою ношу.

– Знаю, – вздохнула я. – Но не могу не терзаться. Ведь скальды… ах, Элуа, ты же их видел! Если альбанцы отправляются на верную смерть, то это я их туда направила, Жослен.

Он мотнул головой.

– Совсем не ты, а Исандра. Ты только передала им ее слова. Дальше их свободный выбор.

– Пусть это и были слова королевы, но произнесла-то их именно я, и к тому же сделала все, что было в моих силах, чтобы склонить пылких простаков к такому выбору. – Я поежилась. – Если бы не я, тех же далриад здесь бы не было. Ни одного.

– Верно. – К чести Жослена, он произнес это без обычного ехидства. – Но вот Друстан ведет войска на помощь Исандре ради их любви и клятвы. Он любит по воле своей. С этим не поспоришь.

– Я так боюсь этой войны, – прошептала я. – То, чему мы стали свидетелями в Альбе… Глаза б мои на это не смотрели! А ведь здешние битвы ни в какое сравнение не идут с теми, что ждут нас в Земле Ангелов. И людей там погибнет гораздо, гораздо больше. Каково мне будет все это видеть? Нет, я не выдержу.

Жослен ответил не сразу, какое то время он молча глядел вперед, и его профиль на фоне зеленых полей казался чеканным.

– Понимаю, – наконец сказал он. – Меня это тоже пугает. Как и любого нормального человека.

– Помнишь, как мы проснулись в той повозке, когда Мелисанда нас предала? – спросила я. Он кивнул. – Тогда мне было все равно, жить или умереть. Довольно долго лишь ненависть к ней заставляла меня цепляться за жизнь. – Я коснулась бриллианта на шее. – Но сейчас все по-другому. Я боюсь смерти.

– Помнишь псарню Гюнтера? – Жослен покосился на меня. – Тогда я выжил лишь из ненависти к тебе, потому что считал тебя предательницей. Если бы мне заранее описали ту ситуацию и спросили, как бы я поступил, я бы поклялся, что покончу с собой, но не стану терпеть подобного унижения. А в селении Селига? Ты пристыдила меня и тем самым заставила жить.

Я вспомнила, как кричала на него, как толкалась, когда он, раненый и закованный в цепи, стоял на коленях на полу. Лицу стало жарко.

– Тогда я была в полном отчаянии и хотела тебя расшевелить. А ты сейчас делаешь для меня то же самое?

– Нет, – покачал головой Жослен, но при этом улыбнулся, словно предвкушал что-то приятное. От его улыбки по моему телу пробежали мурашки. – Вот они сделают, – продолжил он, поворачиваясь в седле, и кивком указал куда-то назад. – Вообще-то, я к тебе подъехал как раз, чтобы предупредить.

Я развернулась.

Позади нас шагали люди Русса; лошадей для них не хватало, и сражались они тоже пешими. Четыре ровные шеренги по шесть человек в каждой. Адмирал, чья рана на ноге все еще заживала, ехал рядом на коне. Увидев, что я на них смотрю, матросы в первом ряду заулыбались, а один из них, Реми, который научил Гиацинта рыбачить с борта, выступил вперед, держа свернутое знамя. За его спиной ряды сомкнулись, образовав клин.

Парни Федры.

Восседавший на могучем гнедом мерине Квинтилий Русс усмехнулся.

Реми развернул знамя и с громким криком поднял его вверх. Ветер тут же подхватил полотнище. Потом уже я узнала, что они сшили стяг сами – моряки на удивление искусные портные. Редкостная ткань и золотая канитель недешево им обошлись.

В центре прямоугольника цвета соболиного меха алел небольшой круг, в который впивалась золотая стрела с шипастым оперением. Внезапно я поняла, что это означает.

Стрела Кушиэля.

– О Благословенный Элуа! – я так залюбовалась знаменем, что не сразу спохватилась закрыть разинутый рот.

Улыбаясь, как мартышка, Реми стукнул древком о землю и завел речевку; остальные моряки ее подхватили, даже смеющийся адмирал присоединился к припеву.

– О нет! – я беспомощно рассмеялась, не находя слов от потрясения и восторга и радуясь, что круиты, которые воспринимали происходящее с добродушным недоумением, не понимали по-ангелийски. – Элуа! Жослен, так ты об этом знал?

– Возможно, – признался он. В голубых глазах плясали искорки смеха. – Им нужно во что-то верить, Федра, сражаться ради чего-то. Ради знакомого имени, знакомого лица. Так сказал мне Русс, да я и сам сталкивался с подобным в Братстве. Кассилианец не может стать настоящим Спутником, пока не принесет клятву своему подопечному. Эти люди никогда в глаза не видели Исандру де ла Курсель, а тебя они знают.

– Но… – все еще смеясь, спросила я, – зачем же вот так?

Жослен, улыбаясь, пожал плечами.

– Ты усмирила шторм своим пением, ты заставила далриад отправиться на войну, неважно, какой ценой. Моряки это видели своими глазами и оценили тебя по достоинству. Но перед лицом смерти бравада – самое то. Они же следуют в бой за ангуиссеттой. Давай, похвали их за лихость, за то, как они тобой гордятся. Хватит предаваться страхам.

– Я дам им больше, чем просто похвалу.

Развернув лошадь, я проскакала назад и спешилась прямо перед несущим знамя Реми, отчего колонны остановились. Знаменосец скрыл проказливую улыбку, а я, взявшись за его рыжую косу, притянула голову к себе, чтобы крепко поцеловать. Когда я его отпустила, Реми вытаращил глаза и присвистнул. Ангелийцы радостно закричали.

– Клянусь, что для каждого из вас, кто выживет в этой войне, – объявила я, вновь взобравшись в седло, – я открою двери всех Тринадцати Домов Двора Ночи! Берегите здоровье, парни, оно вам там понадобится!

В ответ моряки разразились улюлюканьем и вновь принялись скандировать свою песню, а я вернулась к Жослену, чтобы продолжить путь.

– И как ты предполагаешь это осуществить? – спросил он.

– Найду какой-нибудь способ, – отмахнулась я, впервые за много дней чувствуя себя беззаботной. – Золото радушно приветствуют во всех Домах, так что я могу отправиться на свидание к калифу Хеббель-им-Аккада за большие деньги!

День за днем мы медленно тащились по землям Альбы, по владениям триновантийцев и кантиков; лето продолжалось: пшеница на полях из зеленой становилась золотой, яблоки на ветвях наливались спелостью. Наконец мы добрались до старого тиберийского городка Добрия, находящегося на берегу близ самого узкого места пролива. День выдался ясным. Мы немного задержались на высоких белых скалах, прежде чем спуститься к берегу. По зеленой траве подошли к обрывистому краю, чайки с резкими криками сновали между нами и открывшимся морем.

– Вон там, – указал Друстан.

За милями и милями серых вод виднелась она, далекая и еле различимая. Земля Ангелов.

Дом.