После набега жизнь на хуторе потекла прежним чередом, хотя мы с Жосленом в обозримом времени навряд ли поддались бы ее обманчивому спокойствию. Вылазка скальдов послужила нам горьким напоминанием о том, за кого они нас держали.

Зима и в Городе Элуа не самое приятное время года: холодает, а жалящий ветер нередко разгоняет людей по домам и останавливает торговлю и досуг. Но тяготы городской зимы не идут ни в какое сравнение с зимовкой в поселении скальдов. Здесь мы оказались в снежной ловушке. Частенько разыгрывалась метель или мороз так крепчал, что даже сами варвары не решались надолго покидать натопленные дома. Но и когда пригревало солнце, ехать было некуда, а делать особо нечего. Слуги, женщины и вилланы проще переносили скуку, поскольку для них всегда находилась какая-нибудь работа. Но Гюнтер и тенны, не имея возможности охотиться или с дозором объезжать свои земли, маялись от безделья. Той зимой я увидела, почему скальдийские воины так любят биться об заклад, ссориться и напиваться: когда день за днем они вынуждены сидеть взаперти в большом зале, им просто нечем больше заняться.

Конечно, чтобы убить время, у них на вооружении есть богатая поэтическая традиция, и та зима выдалась урожайной на разнообразные песни. Вдобавок к известным мне еще с отрочества боевым гимнам и мирным речитативам, которым меня научили местные женщины, я наслушалась длиннющих героических саг, озорных частушек, эпических сказаний о войне богов с великанами, а также восхвалений и поэм, посвященных Вальдемару Благословенному.

О нем рассказывали великое множество удивительных историй.

Будто бы, когда мать его умерла в родах, в дверь племенного чертога поскреблась волчица. Тенны, открывшие дверь, не посмели причинить ей вреда, поскольку мех ее был сплошь белым без единого пятнышка и по этому признаку все сразу поняли, что перед ними не простой зверь. Волчица прошла через большой зал прямо к младенцу Вальдемару и легла рядом с ним, а он бесстрашно вцепился в снежный мех на ее брюхе и принялся сосать молоко.

Еще подростком он уже вымахал на полголовы выше любого мужчины в родном селении и отличался недюжинной силой. Отец выдал ему пригоршню золотых и велел объехать скальдийские земли. Вальдемар отправился в путь в скромной одежде, сопровождаемый лишь двумя верными теннами. Тем, кто оказывал ему гостеприимство, он называл свое имя и платил золотом. Тех же, кто гнал его прочь, юноша вызывал на бой и неизменно побеждал, и только потом назывался. Так его имя прославилось по всей необъятной стране скальдов.

Как-то во время своих странствий Вальдемар освободил попавшего в силок филина, а тот обернулся чародеем и одарил спасителя чудесным талисманом, который делает оружие противников тупым и неспособным нанести рану. Потом герой встретил колдунью, родившую от великана сына, вызнал у нее, что жизнь отродья сокрыта в неком клубке корней, и швырнул тот клубок в огонь, прикончив тем самым богомерзкое чудовище. Колдунью Вальдемар тоже хотел убить, но она умолила оставить ей жизнь, отдав ему взамен талисман, защищающий от любого яда.

Наконец вернувшись в родное селение, герой узнал, что отец его погиб, а самый могущественный из теннов, Лотнир, взял в жены его сестру и объявил себя хозяином селения и вождем племени. Узурпатор встретил Вальдемара с распростертыми объятиями и протянул кубок с отравленным медом. Юноша выпил до дна и выплеснул опивки  в снег, который в том месте зашипел и задымился, но Вальдемару никакого вреда не сделалось. Ночью Лотнир прокрался в комнату, где спал герой, и ударил его кинжалом, но мигом затупившиеся лезвие соскользнуло с кожи как с дубленой шкуры, а спящий только вздохнул. Утром отдохнувший Вальдемар вызвал вероломного Лотнира на поединок и убил одним ударом копья, таким сильным, что острие разом раскололо щит и пронзило сердце предателя. Сделавшись вождем, Вальдемар выдал овдовевшую сестру за одного из своих верных спутников.

Вот какие истории рассказывали о Вальдемаре Благословенном, и хотя мне не хватало наивности, чтобы в них поверить – в некоторых я узнала переиначенные легенды древних эллинов, – от воодушевления, с которым скальды их слушали и повторяли, мне становилось не по себе. Варвары считали своего предводителя настоящим героем и не без причин. Пусть даже большую часть его подвигов выдумали сказители, он действительно совершил невероятное – объединил под своей рукой враждующие племена скальдов. Неудивительно, что они перед ним преклонялись.

В нашей уединенной жизни то и дело случались ссоры, отвлекавшие хуторян от томительной зимней скуки. К несчастью, в самом центре одной из таких ссор оказался Жослен.

Юная скальдийка Айлса не теряла интереса к пригожему пленнику. Верная слову, она выстирала и заштопала его серое рубище и вручила ему с очаровательной улыбкой. Жослен покраснел и тоже улыбнулся – как еще он мог ей ответить, будучи рабом? Однако он не стал сразу переодеваться, а продолжил носить подаренную Турид шерстяную одежду. Айлса надулась и стала шпынять его с обиженным видом. Тогда Жослен обрядился в свое старое рубище, лишь бы ее успокоить.

Хедвиг пыталась вразумить девушку, жестко напомнив ей о том, что Жослен – всего лишь раб и собственность Гюнтера. Айлса же весьма к месту привела похвальбу вождя, будто он пленил принца-воина, и заявила, что, как сын ангелийского лорда, Жослен никакой не раб, а заложник, чей статус гораздо выше.

Гюнтер внимательно следил за ходом спора. Думаю, он не принимал всерьез доводы Айлсы, но возможность получить за Жослена выкуп его заинтересовала. Вождь спросил кассилианца, заплатит ли его отец за возвращение сына, Жослен, не подумав, ответил, что непременно заплатит, как и префект Кассилианского Братства, но сразу оговорил, что без меня его одного никто выкупать не станет.

Эти слова подкинули Гюнтеру пищу для размышлений и подстрекнули Айлсу продолжить поползновения. Вряд ли выкуп был действительно возможен – при всей их воинственности нашим пленителям не удалось бы прорваться через весь Камлах, чтобы доставить свое требование, а д’Эгльмор наверняка не стал бы для них посредничать, – однако разговоры о выкупе не утихали и добавляли мне беспокойства.

Все бы ничего, но тут Эврар Остроязыкий, грубый тенн, заслуживавший своего прозвища, который давно ухаживал за Айлсой, не на шутку приревновал ее к Жослену.

Дело осложнялось еще и тем, что Айлса кокетничала напропалую, поскольку мнила себя первой красавицей в селении, а Эврар был неказист с виду, хотя и богат. Он принялся преследовать кассилианца. Тенью следуя за беззастенчивой Айлсой, тенн постоянно норовил столкнуться с Жосленом, но вместо томных взглядов и якобы случайных прикосновений награждал его тычками, подножками и насмешками. Снова и снова Жослен пытался обойти обидчика или заблаговременно уступить дорогу, но раз за разом был осмеян, а то и сбит наземь. Дошло до того, что Жослен даже не мог спокойно настелить камыш на чисто выметенный пятачок у камина, потому что Эврар каждый вечер поджидал его там, обругивал и награждал оплеухой за несвоевременное усердие.

Да, Жослен не давал ни Гюнтеру, ни его теннам поводов для недоверия, но особой любви они к нему все равно не испытывали, поскольку ревновали к пригожему чужаку своих женщин. А когда видели на его лице морщинки от затаенной ярости, то, вспомнив первые дни нашего плена,  еще пуще над ним издевались, надеясь разжечь в нем забавы ради прежний безудержный гнев.

И в конце концов им это удалось.

Это случилось вечером, когда на улице свирепствовала метель и хуторяне были вынуждены сидеть в большом зале. Заиндевевший Жослен зашел с охапкой дров для кухни. Поймав его взгляд, Айлса послала пленнику воздушный поцелуй и зазывно выпятила внушительную грудь.

Покраснев и растерявшись – он еще не до конца утратил кассилианское пуританство, – Жослен не заметил подставленную Эвраром подножку, споткнулся и растянулся на полу во весь рост, рассыпав поленья.

Но даже тогда он сдержался. Я тихо играла на лютне и краем глаза наблюдала, как Жослен встал на колени и, склонив голову, принялся подбирать дрова. Гюнтер сидел в кресле у огня и лениво следил за происходящим.

– Посмотрите-ка, – презрительно воскликнул Эврар, схватив Жослена за косу мускулистой рукой. – Что это за мужик такой с косой до пояса, но без единой щетинки на подбородке? Что за мужик краснеет как девица и бровью не ведет, когда его принижают до раба? Говорю вам, это не мужик, а натуральная баба! – Тенны расхохотались. Я заметила, что Хедвиг недовольно поджала губы. Плечи Жослена окаменели, но он продолжал собирать дрова, не обращая внимания на насмешки. – Тихоня-то наш, однако, краше многих девок, а? – тем временем не унимался Эврар. – Может, стоит проверить, что там у него в штанах!

У каждого человека есть свой особый талант. Остроязыкий лучше всех умел насмехаться, и по напряженному молчанию Жослена уловил, что наступил тому на больную мозоль.

– Что скажете? – обратился он к двоим своим прихвостням. – Помогите-ка мне снять с этого волчонка тряпье, и давайте проверим, сучка он или кобель, а, ребята?

Я перестала играть и посмотрела на Гюнтера, надеясь, что он остановит разошедшихся теннов. Однако вождь изнывал от скуки и, похоже, предвкушал забавное развлечение.

Эврар Остроязыкий и его пособники окружили Жослена, очевидно намереваясь повалить его на пол и раздеть. В их планах я не сомневалась, но не могла предугадать, как среагирует кассилианец. Едва первая рука легла на его плечо, он упруго вскочил на ноги, сжимая в каждой руке по крепкому полену.

Думаю, в тот раз скальдам впервые довелось увидеть схватку в подобном стиле. Навыки Жослена за время плена нимало не притупились: недели тяжелого труда и подавляемой ярости только обострили его боевые качества. Он дрался с текучей, смертоносной и контролируемой силой, импровизированное оружие мелькало в воздухе, обрушиваясь на противников словно из ниоткуда. За считанные секунды в большом зале воцарился хаос: тенны бросались в бой и, шатаясь, отступали, прикрывая покалеченные руки и разбитые головы.

Насмотревшись на тренировки, я уже немного разбиралась в кассилианской двуручной манере сражаться. Ее разработали, чтобы превратить воина в живой непробиваемый щит для вверенных его защите. Сейчас же, не имея подзащитного, Жослен сосредоточенно оборонялся, не нанося особого вреда людям Гюнтера. Вождь наблюдал за схваткой с тем же любопытством, с которым следил за первым боем Жослена после нашего пленения. Наконец семь или восемь скальдов, объединив усилия, сумели повалить кассилианца на пол, где, хохоча, попытались стянуть одежду с его дергающегося тела.

Я набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, хотя слова не шли на ум, но Гюнтер меня опередил, приказав:

– Довольно!

Ах, как могуче звучал его клик: клянусь, от рева дрогнули потолочные балки. Тенны присмирели и позволили Жослену встать. Он, шатаясь, поднялся на ноги – одежда в беспорядке, губы дрожат от злости, – но, к его чести, как обычно скрестил руки на груди и отвесил короткий поклон в сторону Гюнтера.

Именно самообладание, думаю, Жослена и спасло. Вождь забарабанил толстыми пальцами по подлокотнику и лукаво прищурился на разозленного Эврара.

– Значит, готов побиться об заклад, что он не мужик, а, Остроязыкий?

– Гюнтер, – желчно отозвался Эврар, шустро заглатывая приманку, – этот инородец, этот твой раб, устроился в нашем селении как кукушонок в чужом гнезде! Смотри! – последовал взмах в сторону Айлсы. – Смотри, как он уводит у нас из-под носа наших женщин в свои грязные рабские объятия!

– Если хочешь увидеть, кто кого уводит, – заметила Хедвиг, недобро глядя на Айлсу, которая только фыркнула, – тебе стоит присмотреться к той вертихвостке, Гюнтер Арнлаугсон!

Раздался хохот еще сильнее, чем после слов Эврара. Гюнтер подпер кулаком подбородок и уставился на Жослена.

– Что ты скажешь, ангелиец?

Если Жослен чему-то и научился во владениях Гюнтера, помимо рабского труда, так это тому, как скальды воспринимают подобные оскорбления и как на них отвечают. Он поправил одежду, а затем спокойно посмотрел в глаза нашему хозяину.

– Милорд, ваш человек ставит под вопрос мою мужественность. Прошу позволить мне сталью доказать, что он ошибается.

– Ну-ну. – Гюнтер удивленно поднял светлые брови. – Значит, мы так и не выбили волчонку клыки, хм? Что ж, Остроязыкий, мне послышалось, что тебя вызвали на хольмганг. Что скажешь?

Слово «хольмганг» было для меня новым, но услышав его, Эврар побледнел.

– Гюнтер, он ведь всего лишь раб! Я же не могу всерьез сразиться с рабом. Это же позор!

– С одной стороны, он, может, и раб, а с другой, может, и нет, – неопределенно отозвался Гюнтер. – Вальдемара Селига однажды захватили вандалы, и он по очереди сражался с их лучшими воинами, пока они не признали его вождем своего племени. По-твоему, Вальдемар Селиг во время плена был рабом?

– По-моему, Вальдемар Селиг никогда не был ангелийским хлыщом! – прошипел Эврар. – Хочешь выставить меня на посмешище?

– Хм, думаю, никто не станет над тобой смеяться, если выйдешь с этим волчонком на хольмганг. – Гюнтер хохотнул и окинул взглядом зал. – Что скажете, други, а?

Потирая побитые места, тенны ответили кислыми взглядами. «Нет, – подумала я, – никто не станет смеяться». Гюнтер улыбнулся и стукнул кулаком по подлокотнику.

– Значит, так тому и быть! – выкрикнул он. – Завтра у нас хольмганг!

Пусть скальды и не жаловали Жослена, Эврара Остроязыкого тоже мало кто любил. Юный Харальд одобрительно взревел и выкрикнул первую ставку: серебряная монета на ангелийского волчонка. Ее тут же принял один из приятелей Эврара, и общим собранием порешили: поединок состоится.

Со спокойным достоинством Жослен собрал поленья и унес на кухню.

Рассвет следующего дня выдался ясным, и тенны, предвкушая редкое развлечение, решили устроить настоящий праздник. Я до сих пор не понимала, что такое хольмганг. Воины торжественно вынесли на улицу большую шкуру и утоптали в снегу квадратную площадку. Шкуру расстелили посреди утоптанного места и закрепили железными стержнями, а по углам площадки вколотили четыре ореховые палки, обозначив наружную границу.

Хотя Эврара в селении недолюбливали, многие тенны болели за него как за единоплеменника. Они столпились вокруг него, проверяя остроту клинка и предлагая советы и запасные щиты.

Жослен в замешательстве понаблюдал за приготовлениями и наконец подошел к Гюнтеру с почтительным вопросом:

– Милорд, не соизволите ли изложить мне правила этого боя?

– Что, горячая голова, бросил вызов, а сам не знаешь, как драться? – поддразнил его вождь и сам же посмеялся над своей шуткой. – Это хольмганг, волчонок! Каждому бойцу дается по мечу и по три щита, и тебе самое время поискать друга, который их тебе одолжит. Кто первый прольет кровь противника на шкуру, тот и победил. Кто обеими ногами сойдет со шкуры на снег, считается бежавшим с поля боя и, значит, проигравшим. – Скальд с ухмылкой снял с пояса меч. – Ты доблестно защищал свою честь, ангелиец, и за это я одолжу тебе не худший из моих клинков. Но щиты тебе придется выпрашивать у кого-нибудь другого.

Жослен сомкнул пальцы на рукояти, посмотрел на лезвие и поднял глаза на Гюнтера.

– Милорд, моя клятва запрещает мне сражаться на мечах, – сказал он и протянул оружие обратно рукоятью вперед. – Я вправе обнажить меч только если намереваюсь убить противника. Прошу вас, дайте мне мои кинжалы и… – в скальдийском языке не имелось специального слова для наручей. – Мои защитные пластины для рук, и я сражусь с этим человеком и оставлю его в живых.

– Это хольмганг. – Гюнтер дружелюбно похлопал его плечу. – Здесь бьются только на мечах, и если сможешь, волчонок, убей противника, иначе завтра или послезавтра он бросит тебе новый вызов. В любом случае я поставил на тебя. – Тут вождь отошел, чтобы крикнуть тенну, который неправильно отмерил расстояние для ореховой палки. Я стояла, дрожа под меховой накидкой, а Жослен рассматривал меч. Он не держал настоящего оружия в руках со дня нашего пленения. Кассилианец беспомощно поднял на меня глаза.

– Если он убьет тебя, – сказала я по-ангелийски, стараясь не стучать зубами, – то я останусь совсем без защиты. Но я не вправе диктовать тебе, какой путь выбрать.

Кнуд, мой снисходительный охранник, подошел к нам.

– Вот, – проворчал он, протягивая Жослену свой щит. – Держи, парень. Нет чести в том, чтобы заставлять раба сражаться наполовину безоружным.

– Спасибо, – поблагодарил его Жослен, неуклюже кланяясь в обнимку с оружием.

Кнуд коротко кивнул и поспешно отошел, насвистывая, словно его дело – сторона.

Жослен закрепил щит на левой руке, подбросил меч, поймал и покрутил его в разные стороны.

На дальнем конце шкуры Эврар в свою очередь сделал несколько выпадов и удалых взмахов, вызвав шквал смеха и подбадривающих возгласов. Да, прославился он острым языком, но наверняка его клинок тоже разит без промаха, раз сохранил ему жизнь в десятке набегов. С опытным воином-скальдом непросто справиться. Его товарищ стоял наготове с запасным щитом, а чуть поодаль маячил еще один.

– Итак, закончили со ставками? – выкрикнул Гюнтер, наконец одобривший площадку. – Значит, мы готовы! Да начнется хольмганг, и тот, кому брошен вызов, пусть ударит первым!

Улыбаясь со стиснутыми зубами, Эврар ступил за шкуру и поелозил ногами для устойчивости. Жослен отважно шагнул ему навстречу. Женщины тоже пришли посмотреть на поединок, и многие вздыхали, глядя на моего ангелийца.

– Отруби его девчачью голову, Остроязыкий! – выкрикнул один из теннов, и все дружно засмеялись.

– Эврар бьет первым, – предупредил Гюнтер Жослена, и тот кивнул, крепче сжимая щит.

В тот ясный зимний день небо над головой было голубым и безоблачным, а заснеженная земля ослепительно-белой. Эврар издал продолжительный рык, зародившийся в груди и набравший полную силу, когда тенн вскинул меч и бросился вперед. Закутанные в шкуры скальды вопили и хлопали. Думаю, только мы с Жосленом в те секунды хранили молчание.

Кассилианец поднял щит Кнуда, который принял на себя удар, но разлетелся в щепки. Эврар, продолжая реветь, изготовился к повторной атаке.

Никогда не видела кассилианца, сражающегося с мечом, только несколько упражнений на учебных поединках с Алкуином. Сейчас Жослен держал клинок двумя руками и двигался вбок, как танцор. Вот он парировал второй удар Эврара и тут же сам ударил, расколов щит противника.

– Щит! – крикнул Эврар, поспешно отступая. – Щит давайте!

Жослен позволил ему поудобнее взять второй щит, а сам опустил меч наискось рукоятью у плеча, прикрывая торс.

Среди ангелийских воинов кассилианское Братство – это прежде всего непревзойденные телохранители. Они обучены сражаться в сложнейших позициях, а не только на поле боя, и не носят щитов, лишь наручи. Думаю, Жослену их здорово не хватало в тот день, но он обошелся и без них. Сделал обманный выпад, увернулся от могучего взмаха меча Эврара и ринулся вперед. Второй щит противника был пронзен насквозь. Жослен тут же ловко сдернул его с руки скальда на землю и, быстро топнув ногой, разломил пополам.

– Щит, – прошипел побелевший Эврар, готовясь к новой атаке.

Не знаю, о чем тогда думал Жослен, но я смотрела на его прекрасное лицо, когда он принял прежнюю стойку, и видела на нем только спокойствие, безмятежное и непоколебимое. Он грациозно развернулся под голубым небом, лишь слегка наклонив голову, чтобы избежать удара Эврара. Меч в вытянутых руках описал ровную дугу, устремленную вверх, и в падении мелькнул звездой, обрушившись на третий и последний щит. Щепки брызнули во все стороны.

– Нет! – дрожащим голосом взмолился Эврар. Поднял руку и отступил, встав одной ногой на утоптанный снег. Может, я бы его даже пожалела, если бы не вспомнила, как он хвастался, что насадил на копье десятки ангелийцев. – Прошу.

Жослен снова занес меч, и солнечный свет, отразившись от клинка, на секунду осветил его лицо.

– Я не нарушу правил, скальд, – тихо сказал он, старательно подбирая слова на чужом языке. – Сойди со шкуры или умри.

Проходи поединок без свидетелей, думаю, Эврар Остроязыкий сдался бы. Но площадку окружали воины, с которыми он не раз и не два сражался плечом к плечу, и все они, затаив дыхание, наблюдали за схваткой. А еще там были женщины. Если Эврар боялся потерять лицо, приняв вызов от раба, представляете, сколь многого он бы лишился, сбежав от раба, как последний трус?

Мне не нравился этот человек, но признаю: он храбро встретил свою смерть. Вынужденный выбирать, куда дальше двинуться: к зрителям-скальдам или к ожидающему его решения кассилианцу, Эврар с громким ревом бешено ринулся в атаку на врага. Жослен, отшагнув, парировал удар, сделал пируэт и ответил выпадом снизу вверх, хлестнув скальда поперек живота и резко вздернув меч.

Даже я поняла, что это был смертельный удар. Эврар рухнул на шкуру и остался лежать без движения. Под ним медленно растекалась лужа крови. Ненадолго воцарилась тишина, а потом Гюнтер потряс кулаком и что-то одобрительно выкрикнул, и тенны принялись вторить ему кто во что горазд. По их правилам схватка была справедливой и честной. Жослен с побледневшим лицом стоял, глядя на поверженного противника. Я вспомнила, что он никогда прежде не убивал, и прониклась к нему особенной теплотой за его чувствительность. Внезапно кассилианец рухнул на колени, положил перед собой меч и, молитвенно сложив ладони, тихо забормотал какую-то молитву.

Закончив взывать к своему покровителю, он встал, очистил лезвие и подошел к Гюнтеру. Скальд с хитрой улыбкой взял протянутый меч.

– Спасибо, милорд, что дозволили мне защитить свою честь, – без выражения произнес Жослен и поклонился. – Прошу прощения за смерть вашего тенна.

– Остроязыкий же сам ее на себя навлек, гм? – ответил Гюнтер, обнял мощной рукой Жослена за плечи и встряхнул. – А ты, волчонок, не желаешь занять его место?

– Милорд? – недоверчиво вытаращился Жослен.

Вождь усмехнулся:

– Я готов рискнуть, ангелиец! Ведь пока осторожный думает, отважный побеждает, а? Если я верну тебе оружие, будет ли твоя клятва по-прежнему тебя связывать? Ты готов служить и защищать мою жизнь ценою своей, если потребуется?

Жослен сглотнул: да, это было искушение, какому он никогда прежде не подвергался. Посмотрел мне в глаза и решительно вскинул голову.

– Я готов служить вам, милорд, – произнес он. – Пока миледи Федра но Делоне находится в безопасности.

– Дело слажено. – Гюнтер еще раз стиснул плечи Жослена и встряхнул его. – Ликуйте же! – взревел он. – Сегодня этот парень доказал, что он настоящий мужчина!

Тенны ответили приветственными криками и потянулись к Жослену, чтобы похлопать его по плечу и похвастаться выигрышем либо пожалеть о проигрышных ставках на исход хольмганга. Тело Эврара еще не остыло, а по кругу уже передавали мех с медом и кто-то затянул новую песню, на ходу складывая историю о поединке Эврара Остроязыкого и ангелийского парнишки-раба.

Я недолго понаблюдала за происходящим, все еще дрожа, а потом вернулась в чертог с Хедвиг и другими женщинами, чтобы подготовиться к вечернему пиру. Трудно было сообразить, на какую дорогу свернула теперь наша с Жосленом судьба  – к лучшему или к худшему.