Естественно, я ждала, что после Сеанса мы с Алкуином вплотную приступим к изучению искусства Наамах. Так и случилось, но совсем иначе, чем я воображала.

Делоне привлек преподавательницу — разумеется, лучшую из всех, кого можно было выбрать. Но я никак не думала, что ей окажется больше пятидесяти и что местом нашего обучения станет классная комната, а не спальня.

В молодости Сесиль Лаво-Перрин была посвященной Дома Кактуса; конечно же, она проходила обучение у моей прежней хозяйки, дуэйны. Сесиль была одной из немногих обитателей Двора Ночи, кому удалось добиться успеха и привлечь достаточно высокородных поклонников, чтобы, закончив туар, пуститься в свободное плавание. Семь лет ей удавалось снискивать любовь власть предержащих. На ее приемы слетались лорды и поэты, поклонники вились вокруг нее, но она допускала в свою постель лишь самых избранных, если вообще кому-то даровала такую привилегию.

В конце концов Сесиль решила выйти замуж и удалиться из высшего полусвета. Ее выбор пал на Антуана Перрина, рыцаря Ордена Лебедя, — спокойного и верного мужчину, покинувшего свои деревенские угодья ради службы королю в качестве советника по военным делам. Супруги вели тихую жизнь, изредка собирая гостей для не плотских развлечений. После безвременной кончины мужа мадам продолжила следовать тому же образу жизни. Наверное, Делоне был одним из немногих, знакомыми с обеими сторонами ее личности.

Я сумела добыть эти сведения, подслушав их разговор, тот самый, в котором Сесиль согласилась взяться за наше обучение. Не слишком благородно с моей стороны, но я не чувствовала себя виноватой. Именно этому меня и учили. Делоне постоянно твердил нам: собирайте знания любыми возможными способами.

Рядом с внутренним двориком располагалась кладовая, где сушились садовые травы. При моем небольшом росте и субтильности мне удалось скорчиться в зазоре между шкафом и открытым окном, чтобы услышать беседу, ведущуюся во дворе. Едва собеседники закончили обмениваться любезностями, Делоне сразу озвучил свою просьбу.

Плавный и сладкозвучный голос мадам отличался удивительным шармом. В ее речи улавливались отголоски воспитания в Доме Кактуса — уступчивые паузы, едва заметное придыхание, — но сомневаюсь, чтобы непривычное ухо их различило. Годы неиспользования умерили с детства привычные интонации.

— То, что ты просишь, невозможно, Анафиэль. — До меня донесся шорох — наверное, мадам покачала головой. — Ты же знаешь, я давно уже не служу Наамах.

— Не слишком ли легко ты отказываешься? — спокойно возразил Делоне. — Я же не прошу тебя обучать их плотским радостям, Сесиль, ни в коей мере, а лишь преподать теорию. Пройди с ними великие тексты… «Экстатика», «Путешествие Наамах», «Три тысячи радостей»…

— Захочешь ли ты, чтобы я проходила с мальчиком «Оду Антиноя его возлюбленному»? — в напевной плавности впервые послышались стальные нотки.

— Нет! — горячо запротестовал Делоне. Когда он снова заговорил, его голос доносился из другого места. Значит, наставник встал и принялся расхаживать по дворику. Теперь его речь звучала сдержанно и сухо. — Декламировать это стихотворение запрещено, Сесиль. Ты не настолько глупа, чтобы нарушить указ короля.

— Да. — Она согласилась легко, но без извиняющейся интонации. — Зачем ты это делаешь?

— И это спрашиваешь ты, величайшая куртизанка нашего поколения? — Он слишком ей льстил; нечасто на моей памяти Делоне вел себя столь изворотливо.

Но обмануть мадам было непросто.

— Я не об этом.

— Зачем. Зачем, зачем, зачем. — С каждым словом голос перемещался — Делоне опять не стоялось на месте. — Зачем? Изволь, я объясню. Затем, что существуют места, куда мне заказан вход, и люди, до которых мне не достучаться, Сесиль. Канцлерский суд, казначейство, секретариат при малой государственной печати… повсюду, где происходит фактическое управление государством, союзники Изабель закрывают передо мной двери. Их нельзя уговорами склонить на мою сторону, но можно соблазнить. Мне известны их пороки, я знаю их желания. Я знаю, как до них добраться.

— Это мне понятно. — Она говорила тихо, тем самым понуждая Делоне тоже сбавить тон. — Я слишком давно с тобой знакома. Ты ввел меня в круг своих доверенных лиц, и мне ведом ход твоих мыслей. И я еще раз спрашиваю тебя, Анафиэль, зачем? Зачем ты это делаешь?

Последовала долгая пауза, и мои мышцы начали ныть от напряжения, вызванного неудобной позой в тесном закутке. Ни единое дуновение ветерка не залетало в кладовую, а спертый воздух сладко и резко благоухал розмарином и лавандой.

— Ты знаешь, зачем.

Вот и все, что ответил Делоне. Я прикусила язык, дабы не попросить Сесиль продолжить расспросы. Но что бы мой наставник ни подразумевал, она его поняла. Как она и сказала, они были слишком давно знакомы.

— До сих пор? — с теплотой в голосе спросила Сесиль и тут же добавила: — Ах да, ты же дал обещание. Что ж, хорошо. Я тоже уважу его, Анафиэль, как оно того стоит. Я обучу твоих учеников великим текстам о любви — тем, что не запрещены, — и в теории преподам им искусство Наамах. Если ты поклянешься, что они оба приступают к служению по собственной воле, я готова исполнить твою просьбу.

— Клянусь. — В голосе Делоне слышалось облегчение.

— Сколько им известно?

— Достаточно, — туманно ответил он. — Достаточно, чтобы составить представление, к чему их готовят. Но недостаточно, чтобы к ним подослали убийц.

— Изабель л’Анвер мертва, Анафиэль. — Сесиль говорила ласково, словно с ребенком, который боится темноты. — Ты правда думаешь, что ее обида продолжает жить?

— Та обида живет в бывших сподвижниках Изабель, — мрачно произнес Делоне. — Сама Изабель л’Анвер де ла Курсель была моим врагом, но случалось, мы с ней оказывались заодно. Мы вполне могли бы стать союзниками, когда дочь Роланда подросла бы настолько, чтобы занять трон. А сейчас это невозможно.

— М-м-м. — Я услышала легкое дребезжание, когда горлышко кувшинчика с вином соприкоснулось с ободком бокала. — Рана Маслена д’Эгльмора загноилась, и два дня назад он скончался, ты уже знаешь? Через две недели герцогом д’Эгльмором станет Исидор, и он попросил у короля еще пятьсот рыцарей.

— На границе у него будет дел по горло.

— Верно. — Интонации Дома Кактуса уступили задумчивым ноткам. — Тем не менее он нашел время посетить Намарру и нанести визит Мелисанде Шахризай в ее загородной резиденции. Нынче Мелисанду часто видят в обществе принца Бодуэна, и, поговаривают, Львица Аззали недовольна.

— Мелисанда Шахризай собирает сердца, как придворный садовник саженцы, — неодобрительно проворчал Делоне. — Каспар сказал, что Марк поговорит с сыном, если потребуется увещевание.

Еще одно тихое позвякивание — бокал поставили на один из низких столиков. Я научилась различать подобные звуки, даже несмотря на боль в шее.

— Возможно. Но не стоит недооценивать ни одну из них — ни Шахризай, ни Львицу. Не думаю, чтобы они допустили такую ошибку по отношению друг к другу. Но, в конце концов, неспособность понимать женщин всегда была твоим слабым местом, Анафиэль. — Послышался шорох юбок — гостья поднималась. — Утром я приду и начну обучение детей. Спокойной ночи, дорогой.

Я притаилась, пока их удаляющиеся шаги не затихли вдали, а потом выбралась из своего укрытия и понеслась наверх, чтобы рассказать Алкуину все, что узнала.

И, конечно, чтобы поразмыслить над подслушанным.

* * * * *

При свете дня Сесиль Лаво-Перрин оказалась высокой и изящно сложенной, с бледно-голубыми глазами цвета свежераспустившегося колокольчика. Занятно, как в посвященных Дома Кактуса по мере увядания проявляется скрытая сталь. Несгибаемостью мадам походила на дуэйну, только была моложе и добрее. Но учительствовала строго и сразу же задала нам читать и зубрить наизусть первый из великих текстов, о которых упоминал Делоне.

Для Алкуина урок стал откровением. На Сеансе я не до конца осознавала глубину его наивности. Как ни удивительно, он совершенно не понимал сути действий, которыми воздают почести Наамах. Я, никогда не принимавшая участия в заветном танце, знала все основные па наизусть. Алкуин же руководствовался только инстинктами нежного сердца и молодой горячей плоти, совсем как простак-крестьянин.

Позже я догадалась, что в этой неискушенности заключалась часть очарования Алкуина, каким его задумал Делоне. Непорочная сладость Алкуина усиливала его обаяние и составляла соблазн, перед которым не мог устоять даже самый пресыщенный гурман. Но тогда я этого еще не понимала. Вечерами, когда мы занимались вместе, я наблюдала, как он читает с приоткрытым ртом и черты его лица меняются от невысказанных вопросов.

 — «Ласка развеянной соломой, — тихо бормотал он. — Положите руки на талию партнера и медленно ведите ладонями вверх, подбирая и приподнимая волосы возлюбленного, а потом отпустите их, и пусть они развеиваются как солома, падая теплым дождем». Ты знала об этом, Федра?

— Да. — Я посмотрела в его большие темные глаза. — Они так делали на Сеансе, помнишь? — Я была знакома с этими ухищрениями с младенчества и выросла, наблюдая их. А теперь медленно, но верно сходила с ума, не имея возможности попробовать их на практике.

— Помню. «Ласка летнего ветерка». — Он вслух прочитал последовательность действий, недоверчиво качая головой. — Неужели это вправду работает?

— Давай, покажу.

На практике я умела не больше, чем Алкуин, зато не раз видела, как такое делается. Я потянула его на пол, где мы встали на колени лицом друг к другу. Алкуин выглядел серьезным и неуверенным. Я ласково коснулась кончиками пальцев его макушки, едва притрагиваясь к молочно-белым волосам, затем медленно заскользила вниз вдоль шелковистых прядей и дальше — по плечам и по изящным рукам. Сердце забилось быстрее, а в крови забурлила странная уверенность. Я почти не касалась Алкуина, кончики пальцев парили над бледной кожей, но там, где я ими проводила, волоски на его руках вставали дыбом, словно пшеничные колосья, потревоженные летним ветерком.

— Видишь?

— О! — Алкуин отстранился, потрясенно глядя на свою кожу, от удовольствия покрывшуюся мурашками. — Ты так много знаешь и умеешь!

— Ты лучше меня в том, что важно для Делоне, — отрезала я.

Это было правдой. Сколько я ни зубрила, у меня не получалось достичь той живости ума, с какой наблюдал и воспринимал все вокруг Алкуин. Он мог запоминать целые разговоры и пересказывать их с первой фразы до последней, имитируя даже интонации собеседников.

— Алкуин. — Я сменила тон, сымитировав мурлычущие соблазнительные нотки Дома Кактуса, какие слышала в голосе Сесиль. — Если пожелаешь, можем попрактиковаться. Это нам обоим поможет лучше научиться.

Алкуин покачал головой, глядя на меня круглыми глазами, и встряхнул волосами лунного цвета.

— Делоне не хочет, чтобы мы этим занимались, Федра. Ты же знаешь.

Так и есть; Делоне недвусмысленно обозначил свою позицию, и даже соблазна новых знаний было недостаточно, чтобы склонить Алкуина к непослушанию. Вздохнув, я вернулась к учебникам.

Но, конечно, ничто не могло мне помешать практиковаться самой с собой.

Я начала в ту же самую ночь, в темноте маленькой комнаты, которая целиком принадлежала мне. Днем мы изучали предварительные возбуждающие ласки. Сбросив покрывало, я лежала на кровати обнаженной и шептала названия преподанных ласк, вырисовывая их узоры на своей коже, пока от прикосновений пальцев не закипела кровь.

Но пока я воздержалась от поиска разрядки, которая, как я знала, должна была венчать усилия, четко придерживаясь только пройденных уроков. Не могу сказать, почему я так решила — разве что это было мучительно, и потому казалось мне сладким.

Будучи старше и мудрее Делоне в служении Наамах, Сесиль Лаво-Перрин сразу же вычислила, что меня тяготило. Мы декламировали «Летопись семи сотен поцелуев» (большинство из которых я не могла попробовать сама с собой) авторства Эммелины Эйсандской, когда я почувствовала, как меня пронзил проницательный взгляд учительницы, и невнятно промычала строку.

— Не терпится закончить книжную учебу, верно? — спросила Сесиль.

— Нет, миледи. — Поскольку меня с младенчества приучали к послушанию, вежливый ответ вырвался сам по себе. Я подняла голову, чтобы посмотреть в глаза мадам, и сглотнула. — Миледи, я воспитывалась при Дворе Ночи. Будь мне позволено там остаться, мое обучение длилось бы уже год. И уже сейчас я могла бы откладывать деньги на туар, а может, даже заплатить туарье за первые рисунки, если бы цена моей девственности оказалась достаточно высока. Да, вы правы, мне не терпится.

— Значит, копье, которое тебя подталкивает — это деньги, м-м-м? — Она с легкой улыбкой погладила меня по голове.

— Нет, — тихо призналась я, ластясь к ней.

— Тебя колет Стрела Кушиэля. — Сесиль подождала, пока я вновь не подняла голову, и кивнула, ничуть не удивленная. Она никогда об этом не говорила, а в Доме Кактуса никто так и не заподозрил, кто я по сути. Сесиль рассмеялась: — Анафиэль Делоне не единственный ученый на свете, моя милая, и я тоже довольно много читала, после того как покинула Двор Цветов, Распускающихся в Ночи. Не бойся, я сохраню тайну Анафиэля до тех пор, пока он не будет готов явить тебя миру. Но до того времени смирись и довольствуйся муками собственного изобретения.

Я залилась смущенным румянцем.

— Нет такого удовольствия, которое не становится слаще благодаря затянувшемуся ожиданию. — Она потрепала меня по пылающей щеке. — Если хочешь улучшить свои навыки, используй зеркало и свечу, тогда ты увидишь, на что способна, и изучишь характерные проявления страсти.

Той ночью я последовала ее совету. При свете свечи я гладила себя перед зеркалом, лаская самые чувствительные местечки и рассматривая, как набухает и краснеет моя плоть. Я думала о том, что Сесиль и Алкуин наверняка догадывались, чем я втайне занимаюсь, и в сладчайшем трепете, вызванном виной и стыдом, гадала, поделился ли кто-то из них своей догадкой с Делоне.

Так продолжалось мое образование.