Рана Алкуина заживала очень долго.

Правда, он потерял много крови, но, по-моему, намного больше препятствовали выздоровлению душевные терзания. Алкуин понимал, что, отправляясь на последнее свидание, идет на риск, но и не догадывался, что опасность может подстеречь за пределами спальни и что Бувар настолько отчаялся. В отличие от меня, Алкуин к тому же никогда не видел в Ги солдата и телохранителя и потому даже не предполагал, какую роль тот возьмет на себя в схватке. Мой товарищ никак не мог себя простить.

Делоне же от горя и угрызений совести утратил обычную рассудочность и стремился не отходить от раненого ни днем, ни ночью, но он был последним, кого хотел видеть Алкуин. И я его понимала даже лучше, чем могла высказать. Пожертвовав собой из любви к Делоне, теперь Алкуин не мог принять в награду его заботу, потому что постоянно помнил о несопоставимо большей жертве Ги. Вот почему в течение долгого выздоровления за раненым ходила я, одновременно выступая посредником между учителем и учеником. Постепенно мне удалось выудить из Делоне, что же случилось той ночью в вязовой роще у реки.

Когда Делоне прискакал на место нападения, Ги был еще жив и сражался с четырьмя разбойниками, словно загнанный в угол волк. Кучер Бувара, жалобно причитая, скорчился на козлах — целый и невредимый. Дальнейшие события Делоне обрисовал несколькими словами — сказал лишь, что расправился с тремя пешими бандитами, а четвертый сбежал, — но я видела его поспешный отъезд и легко представила, как наставник ворвался в побоище. По сути своей он ведь оставался бывалым кавалеристом и ветераном Битвы Трех Принцев.

Поначалу Делоне думал, что успел вовремя, но, повернувшись к Ги, заметил и множество ран, и рукоятку кинжала, торчавшую между ребер бывшего кассилианца. Ги шагнул к своему спасителю, но зашатался и осел на землю. Коротко обругав кучера, Делоне поспешил к верному слуге.

Я передаю лишь то, что рассказал мне Делоне — больше ему некому было довериться. Может, где-то немного и приукрашиваю, но только оттого, что хорошо знаю своего наставника и догадываюсь, о чем он умолчал.

Он не скупился на слова, говоря о героизме Ги. Тот сразу понял, что намечается. Почувствовал, как замедляется ход экипажа, услышал топот сапог бегущих к карете бандитов и сразу начал действовать. Вытолкнул Алкуина из экипажа, отразил первую атаку самых быстрых разбойников и, перерубив постромки, освободил коренную кобылу. Именно в те секунды Алкуина и ранили. Ги помог ему взобраться на лошадь и ударом по крупу отправил ее в путь.

Вот что Ги успел рассказать Делоне перед смертью — ну, или большую часть этого; остальное потом добавил Алкуин. А еще Ги доложил хозяину, что нападавшие были людьми Бувара, поскольку кучер явно им подыгрывал. Слушая Ги, Делоне все это время стоял рядом с ним на коленях, и оба они держали руки на рукоятке рокового кинжала. Ги дышал все более прерывисто, холодел и бледнел. Наконец его хватка ослабла, пальцы на рукоятке разжались. Ах, я поняла его прощальные слова так же хорошо, как Делоне, если не лучше.

«Вытащите кинжал, милорд, и отпустите меня. Долг между нами погашен».

Конечно, Делоне не признался, что плакал, выполняя последнюю волю Ги, но я об этом догадалась, видя его слезы, когда он рассказывал, как на губах Ги выступила красная пена и он испустил дух.

Что до кучера, наверняка трус приготовился к смерти, когда Делоне поднялся и двинулся к нему, сжимая окровавленный кинжал. Но Делоне не стал его убивать — не в правилах наставника было расправляться со слабаками.

«Передай своему хозяину, — наказал он кучеру, — что он мне за все ответит. Перед судом короля или на дуэли, но ответит непременно».

Кучер на это никак не отозвался, а лишь сильнее съежился. Забыв о нем, Делоне подхватил тело Ги, перекинул его через седло и медленно пустился в путь домой.

* * * * *

Несколько долгих дней наши домочадцы пребывали в тихой суматохе. Тихой, потому что следовало принимать во внимание и болезнь Алкуина, и настроение Делоне, но суматоха была неизбежной. Мы со слугами выхаживали раненого, а бальзамировщики занимались телом Ги, которое впоследствии выставили для прощания в его скромной комнате. На второй день Делоне ненадолго ушел, а вернулся злым и немногословным.

— Бувар? — поинтересовалась я.

— Уехал, — коротко бросил Делоне. — Собрал пожитки и сбежал в Серениссиму с половиной своих прихвостней.

К тому времени Делоне соткал обширную паутину, но она основывалась на информированности, а не на влиянии — его познания выходили далеко за границы Земли Ангелов, а вот сфера досягаемости, увы, нет. В твердыне Стрегацца Виталь Бувар окажется в безопасности. Делоне вышагивал по библиотеке, как тигр, а потом развернулся и посмотрел на меня.

— Никаких свиданий, — распорядился он. — Пока Бувар не получит по заслугам, я не стану рисковать никем из вас.

«Никем из нас?» — удивилась я.

— Так вы не знаете?

— Чего я не знаю? — Слишком беспокойный, чтобы сосредоточиться на чем-то одном, Делоне остановился у стола, провел пальцами по начатому письму и обмакнул перо в чернильницу.

Я подтянула к себе колени и обхватила их руками.

— Подарка Бувара хватит, чтобы завершить туар Алкуина, — тихо сказала я. — Такое условие Алкуин поставил вторым после ответа на ваш вопрос, когда Бувар умолял его о свидании.

Делоне поднял на меня глаза. Перо замерло на полуслове.

— Он что? Но почему? Зачем было Алкуину так поступать?

«Милорд, — подумала я, — да вы просто идиот».

— Ради вас.

Делоне медленно отложил перо, умудрившись не поставить на письмо кляксу. Адресатом значился префект Кассилианского Братства — наверное, письмо содержало просьбу похоронить Ги как члена ордена. Наставник покачал головой, отрицая мои слова.

— Я бы никогда не толкнул его на такой риск. Никогда. Ни его, ни тебя. Алкуин это знал!

— Да, милорд, — терпеливо сказала я. — Мы оба знали; именно поэтому Алкуин и сам ничего вам не сказал, и с меня взял обещание держать рот на замке. В его крови нет тяги к служению Наамах, не то что у меня. Он принял обеты только затем, чтобы… погасить долг между вами.

Кровь отхлынула от лица Делоне, когда я повторила последние слова Ги.

— Между нами не было никакого долга, — прошептал он. — Мое обязательство перед Алкуином обусловлено совсем другим.

— Обещанием принца Роланда де ла Курселя?

— Роланд был моим другом и сеньором! — резко выкрикнул Делоне. Я съежилась, и он, заметив это, смягчился. — Ах, Федра… Я слишком хорошо тебя обучил. А Алкуину следовало знать, что между нами нет никакого долга.

— Тогда, возможно, он прав, и вам стоило научить его военному делу, а не искусству служения Наамах и плетения интриг, если вы хотели почтить память своего воинственного сеньора, — безжалостно сказала я. Мои слова были жестоки, но просить прощения я не собиралась. Слишком свежа была в памяти та ночь: холодные камни подо мной и горячая кровь Алкуина, обагряющая мои пальцы.

— Возможно, — пробормотал Делоне, ничуть не осерчавший из-за резкости моего заявления. Он глядел сквозь меня, погруженный в какие-то неведомые мне воспоминания. — Возможно, и стоило.

Я слишком любила его, чтобы заставлять страдать.

— Алкуин сам выбрал дело, которому вы его обучили, милорд. Не преуменьшайте все то, что он ради вас совершил. Сейчас он горюет, что расплачиваться за его выбор пришлось Ги. Позвольте ему в полной мере оплакать Ги, и он сам к вам придет. Вот увидите.

— Надеюсь, ты права. — Взгляд наставника снова стал проницательным. — Значит, больше никогда. Туар Алкуина закончен. А ты…

— Я по доброй воле посвятила себя Наамах, милорд, — тихо напомнила я. — Вы не властны освободить меня от обета, как и Алкуин не мог нарушить свой.

— Нет. — Делоне снова взял перо. — Но я не отказываюсь от своих слов. Никаких свиданий, пока Бувар не привлечен к ответу. — Он обмакнул перо в чернила, очевидно не собираясь больше ничего обсуждать. Но я упрямо кашлянула. — Да? — поднял он глаза.

— Есть один лорд, назначенный послом в Хеббель-им-Аккад, — напомнила я. — Тот самый, который в чужих краях пристрастился к… экзотике. Дней через десять он явится с докладом к королю, и уже подписан договор, по которому я должна доставить ему удовольствие.

— А, лорд из окружения л’Анвера. — Делоне провел кончиком пера по нижней губе, глубоко уйдя в свои мысли. — Совсем о нем забыл. Наверное, тебя порекомендовал д’Эссо. — Он глянул на свое письмо. — Тогда пока жди, а там посмотрим. Если до этого дойдет… что ж, мы можем сослаться на постигшую наш дом трагедию, ни капельки при этом не солгав. Но еще посмотрим.

Я кивнула в молчаливом согласии, не желая дальше на него давить. Только проявленная наставником забота заставила меня поднять голову и глянуть на него.

— Не нужно делать это ради меня, Федра, — нежно попросил Делоне. — Если ты идешь на это только из любви ко мне… Прошу тебя, давай воззовем к жрецам Наамах и поищем способ избавить тебя от клятвы. Такой способ наверняка существует, ведь Наамах отзывчива и сердобольна.

Я смотрела на дорогое лицо, и вдруг из левого глаза засочилась красная пелена, застилая зрение. За спиной Делоне заколыхалось лицо Кушиэля, сурового и непреклонного с розгой и бичом в руках. По коже побежали мурашки. Я подумала об Алкуине и Ги.

— Нет, милорд, — прошептала я и моргнула. Туман перед глазами рассеялся. — Вы дали название тому, что я есть, и прославили мою истинную сущность, но судьбу для меня выбрал Кушиэль. Позвольте мне служить так, как мне предназначено, к вашей пользе и во имя Наамах.

Спустя несколько секунд Делоне коротко кивнул, сдаваясь.

— Значит, быть посему, только дождись моего разрешения, — сказал он и вернулся к письму.

Вот так мы с наставником уладили этот вопрос, и я готова признать за собой только ту вину, что не отметила как нечто важное, когда за письмом явился гонец в ливрее Дома Курселей. Ответа не последовало, и я выбросила это из головы, а Делоне, казалось, смирился. Он не стал устраивать похороны — Ги не имел семьи, да и жестоко было бы проводить церемонию, когда Алкуин не мог принять в ней участие, — но заплатил за отпевание, и Ги похоронили на земле святилища Элуа за Городом.

* * * * *

Через неделю рана Алкуина начала затягиваться и, судя по всему, должна была благополучно зажить, оставив только ужасный шрам. Я перевязывала товарища каждый день, предварительно вымочив бинты в теплой воде с отваром валерианы, чтобы притупить боль. Пусть лечить я не умела, но, по крайней мере, меня обучили ловкости и расторопности, и Алкуин был благодарен мне за заботу.

Он был хорошим пациентом: никогда не жаловался, что меня не удивляло, поскольку склонностью к нытью мой товарищ не отличался. На седьмой день он даже засмеялся, увидев, как я нюхаю его рану, проверяя, не загноилась ли она.

— А из тебя получился неплохой врач, — тихо пошутил он, пытаясь сесть среди подушек ровнее, и тут же скривился, так как швы натянулись.

— Лежи спокойно, — предостерегла я, опустила пальцы в горшочек с бальзамом и принялась наносить целебную мазь на рану. Порез выглядел ужасающе на бледном торсе Алкуина, но уже затягивался. — Если хочешь, чтобы за тобой ухаживали еще лучше, позволь Делоне на тебя взглянуть.

Алкуин упрямо покачал головой, непримиримый и непреклонный. Я посмотрела на него и вздохнула. Ничто не могло лишить его уникальной красоты, но выглядел он осунувшимся и изможденным.

— Ги, как и мы с тобой, сам сделал свой выбор, — напомнила я, накладывая свежую полотняную прокладку на рану. — И он знал, как велик риск, знал лучше любого из нас. Ведь именно его наняли, чтобы убить Делоне, а отбившийся Делоне тогда простил его и взял к себе в дом. Виня во всем себя, ты умаляешь долг, выплаченный Ги.

Первая моя фраза, которая проняла Алкуина.

— Но его долг не умаляет моей глупости, — упрямо возразил он.

— Ах, фу-ты, ну-ты, — фыркнула я, бинтуя его торс. — Другие, конечно, могут сглупить, но только не Алкуин но Делоне. Что ж, если ты думаешь, что справедливо грызешь себя за этот случай, то как же, по-твоему, должен казниться Делоне из-за того, что не догадался, насколько тебе отвратительно служение Наамах? Послушай меня, Алкуин, вам обязательно нужно поговорить, и чем скорее, тем лучше.

На секунду мне показалось, что он готов смягчиться, но тут его рот упрямо сжался, и Алкуин снова коротко покачал головой, закрывая тему. Не падая духом, я занялась уборкой в комнате: подвинула таз для умывания, сложила бинты, закрыла горшочек с бальзамом.

— А скажи мне, пожалуйста, кто из Стрегацца Тереза? — спросила я, заметив, что Алкуин больше не обращает на меня внимания. — Которая старшая? Я думала, дочери принца Бенедикта принадлежат к Дому Курселей.

— Они принцессы крови по рождению, как Лионетта де Тревальон, но Тереза вышла замуж за кузена по матери из рода Стрегацца, Доминика. — Я побудила Алкуина отвечать хорошо затверженный урок; его слова опережали мысли. Он всегда лучше меня разбирался в королевской генеалогии. — По всем расчетам плохой союз для принцессы — он всего лишь мелкопоместный граф, — но ведь и она вторая дочь. Первая — Мария-Селеста, которая вышла замуж за сына дожа. Ее сын — наследник престола Серениссимы. Не исключаю, что после гибели принца Роланда Доминик Стрегацца помышлял подобраться поближе к ангелийскому трону.

— И обнаружил, что Дом Анверов стоит на его пути, — додумала я. — Как он, наверное, был разочарован. Но какое дело Делоне до того, кто убил Изабель л’Анвер? Судя по всему, она была его личным врагом.

Алкуин пожал плечами и махнул рукой.

— Понятия не имею.

— Возможно, он любил Изабель, а не Эдми де Рокай, — предположила я. — Возможно, в его глазах ее предательство заключалось не в том, что она подстроила смерть первой нареченной принца, а в том, что сделалась второй.

Алкуин выпучил глаза.

— Ты не можешь всерьез так думать, Федра! Делоне никогда не стал бы покрывать убийство. Никогда! И будь это правдой, зачем бы ему чтить обещание, которое принц дал касательно меня? Зачем перекладывать на себя обязательство преуспевшего соперника?

— Из-за чувства вины? — предположила я. — Позавчера он жутко разозлился, когда я упомянула принца Роланда. А вдруг все это время мы ошибались, и вражда между Делоне и Изабель л’Анвер де ла Курсель проистекала не из ненависти, а из неудавшейся любви?

Алкуин прикусил нижнюю губу, обдумывая мои слова, пока я прятала улыбку. Я принялась строить эти фантастические теории лишь чтобы отвлечь его, но последняя оказалась слишком правдоподобной, чтобы попросту от нее отмахнуться.

— Ты с ума сошла, если так думаешь, — повторил Алкуин, очевидно смятенный. На его щеках начал проступать румянец. — Убежден, подобное бесчестье не в характере Делоне.

— Что ж. — Я села и сложила руки на груди, одарив товарища долгим взглядом. — Ты никогда доподлинно не узнаешь, если с ним не поговоришь. Ведь у тебя, бесспорно, вернее получится выведать у него правду, чем у меня.

Нас обоих учил мастер; прошло несколько секунд, и Алкуин, раскусив мой умысел, разразился своим настоящим смехом, свободным и раскрепощенным, совсем как в день моего приезда в дом Делоне.

— Ах, неудивительно, что поклонники снова и снова платят за твое очарование! Я отстаивал свою цену перед Виталем Буваром как торговка на базаре, а ты выманиваешь у обожателей секреты, не вызывая у них ни малейших подозрений. О, если бы мне была ниспослана хоть половинка твоего призвания!

— Я бы тоже этого хотела, — с сожалением протянула я. — Хотела бы, чтобы тебе доставалась хотя бы половинка того удовольствия, что приносит мое призвания мне.

— Даже половина твоих услад способна меня убить. — Алкуин улыбнулся, притих и погладил складку моего платья. — Твои удовольствия на мой вкус слишком грубы, Федра.

— Обязательно поговори с Делоне, — наказала я, поцеловала Алкуина на прощание и встала.