Глава 1

Сломанный механизм

Дождь не прекращался несколько дней. Дорогу по щиколотку затопило коричневой жижей. Вода была повсюду. Конь Роупера споткнулся и упал на колени. Роупер с трудом удержался в седле.

– Поднимайся, – сказал Кинортас. – Ты обязан быть в два раза сильнее, если хочешь чего-то добиться от своих легионеров.

Роупер спешился, помог коню встать, затем забрался в седло обратно. Легионеры ничего не заметили. Они маршировали вслед за ними под дождем, опустив головы.

– На что повлияет дождь? – спросил Кинортас.

– Он сократит время битвы, – предположил Роупер. – Боевые порядки легче взламываются, и воины умирают быстрее, если земля скользит под их ногами.

– Верное замечание, – согласился Кинортас. – Кроме того, под дождем воины бьются не так неистово. Дождь благоприятствует сатрианцам, но легионы куда более опытны, а значит, вполне способны утвердить свое преимущество даже в таких условиях.

Роупер жадно впитывал его слова.

– Нам придется менять план сражения, лорд?

– У нас нет никакого плана сражения, – ответил Кинортас, – потому что мы не знаем, с чем столкнемся. Разведчики докладывают, что сатрианцы нашли сильную позицию для обороны, следовательно, теперь нам известно, в каком месте мы будем атаковать. Это все, что у нас есть. Тем не менее, – продолжил он, – легионы следует использовать очень аккуратно. На их совершенствование понадобились сотни лет. И поскольку сатрианцы не побежали, они рассчитывают уничтожить нас в одной-единственной битве. Но не забывай самого главного: легионы заменить будет некем. Береги их, Роупер.

За спиной Кинортаса маршировали почти девяносто тысяч солдат – практически вся военная мощь Черной Страны. Боевые колонны, выстроенные под бесчисленными знаменами, растянулись по дороге на много миль так, что начало их скрывалось где-то за горизонтом. Несмотря на то что мокрые стяги висели безжизненно и вяло, даже сейчас легионы маршировали в ногу, заставляя потоки текущей воды пульсировать волнами. За девятнадцать лет своей жизни Роупер еще ни разу не видел столь многочисленного призыва. Собирать все легионы сразу никто не любил, поскольку в случае поражения это закончилось бы катастрофой. Как правильно сказал Кинортас, легионы заменить будет некем. Страх потерять легионы был общим для всего их народа.

Но в этот раз выбор у них отсутствовал. Враги собрали громадную армию, которая грозила полностью опрокинуть баланс сил Альбиона. Войска, состоящие из сакских и франкских солдат, а также наемников из Самния и Иберии, были столь огромны, что никто не мог сказать точно, сколько всего воинов собрали под своими знаменами их враги. Известно было только то, что они намного превосходили по численности легионы Кинортаса.

– Почему бы нам не поступить так же, как сатрианцы, лорд? – спросил Роупер. – Объединить всех наших людей под единым флагом?

Кинортас не поддержал идею.

– Ты можешь представить, чтобы какой-нибудь правитель передал свои войска другому? Ты можешь представить, чтобы дюжина правителей одновременно уступила их кому-то одному? – Он покачал головой с сомнением. – Возможно, только один человек из миллиона смог бы объединить всех анакимов. Возможно. Но точно не я. И уж точно я не готов передать легионы заграничному суверену.

Роупер не мог представить себе лорда более великого, чем Кинортас. Непоколебимый перед лицом опасности и твердый в своей вере и убеждениях. Всегда прямой и суровый, хранивший строгость на пока еще не отмеченном шрамами лице. Среди своих воинов он пользовался авторитетом, а враги ненавидели и уважали его в равной степени. Он умел правильно оценивать союзников, устрашать врагов и читать поле битвы, как поэму. Роста он был высокого, но в этом отношении Роупер почти уже с ним сравнялся. Они оба представляли сильный Дом, в котором Роупер являлся многообещающим наследником Кинортаса, а два его младших брата оставались гарантией продолжения рода.

Следуя во главе могучей боевой колонны, Черный Лорд и его сын въехали на вершину холма, за которым расстилалась широкая затопленная пойма. На той стороне подернутого рябью водного разлива почти в милю шириной можно было увидеть необъятной длины вал. Несмотря на то что кое-где цепь из естественных скалистых холмов и возведенных наспех древних укреплений прерывалась, в целом она растянулась от горизонта до горизонта. Северный фланг вала был прикрыт огромным лесом, и именно здесь собралась великая орда южан. Тысячи солдат выстроились вдоль возвышенности. Десятки тысяч – под защитой неровных и скользких от дождя склонов. Знамена их висели так же вяло, как знамена легионов, но Роупер сумел разглядеть алербардщиков, лучников, мечников и еще каких-то воинов в посеревших от ненастья доспехах, которые, скорее всего, были тяжелой пехотой. На южном фланге вала угрожающе расположилась огромная масса кавалерии.

Это была первая битва Роупера. Он никогда еще не видел ничего подобного. Ему, разумеется, доводилось слышать грохот битвы издали – звук был такой, словно море билось об окованный железом берег. Он видел отступление невероятно усталых солдат – покрытых грязью и потрепанных. Бодрых и энергичных среди них к тому времени почти не оставалось. Он видел, как лечат раны, наблюдал за тем, как хирурги трепанируют черепа лежащих без сознания людей или извлекают из предплечий стальные обломки сломанных мечей. Отец часто разговаривал о войне со своим наследником – чаще, чем на какие-либо другие темы. Роупер всему учился у него и готовился к этому с шести лет. Вся жизнь до настоящего дня была посвящена подготовке к этой священной битве, и все равно – он оказался не вполне готов к тому, что увидел.

Как следует рассмотрев врагов, Черный Лорд и его наследник пришпорили коней и отъехали в сторону от марширующей колонны. Кинортас щелкнул пальцами, подозвав к себе посыльного.

– Разверни армию в боевой порядок, как можно ближе к воде.

Кинортас быстро, на одном дыхании, распределил легионы по местам, с учетом того, что, по-видимому, вся вражеская кавалерия собралась справа.

– Отсечем их от Домов Орисов и Альба, которые займут левый фланг.

– Слишком много приказов, лорд, – заметил посыльный.

– Перепоручи.

Посыльный подчинился.

– Уворен!

Ехавший верхом командир отделился от колонны и поскакал к Кинортасу.

– Милорд?

Волосы, собранные в длинный хвост и пропущенные сквозь отверстие в задней части шлема, выдавали в нем воина Священной Гвардии. В правую плечевую пластину было инкрустировано серебряное око, глаза гвардейца прикрывал шлем, и, даже остановившись перед своим лордом, он не мог удержаться от лукавой ухмылки.

– Ты знаешь Уворена, Роупер. – Кинортас представил гвардейца сыну.

Конечно, Роупер слышал про Уворена. В Черной Стране не было ни одного мальчика, который бы о нем не знал. Капитан Священной Гвардии… Да любой честолюбивый воин мечтал оказаться на его месте! Назначение на такую должность являлось самым убедительным подтверждением военных способностей. За спиной Уворена висел его знаменитый боевой молот Костолом. Поговаривали, что свой великолепный шипастый Костолом Уворен сковал из мечей четырех сатрианских графов, каждого из которых поймал лично. А при осаде Ланденкистера – величайшего поселения Альбиона, расположенного далеко на юге, – когда казалось, что надежды больше нет, именно его Костолом очистил первый опорный плацдарм на стене. В битве при Ойфервике огромный Костолом плоской своей стороной сломал спину коню короля Оффа, а затем снес королевскую голову вместе с позолоченным шлемом, словно тухлое яйцо.

Да, Роупер слыхал про Уворена. Во время игр в горном интернате далеко на севере Роупер всякий раз выступал в роли Уворена Могучего. Короткая палка, которой он орудовал, всегда символизировала не меч, а молот.

А теперь он молча кивнул капитану, а тот широко улыбнулся ему в ответ.

Конечно, он знает!

– Капитан Священной Гвардии – образец скромности, – саркастически заметил Кинортас. – Присоединяйся к обсуждению, Уворен. Роупер последует за нами.

– Вам понравится, юный лорд, – сказал Уворен, пустив своего коня шагом рядом с конем Роупера и взяв того за плечо. Все, что мог Роупер в этот момент – это только смотреть на гвардейца широко распахнутыми глазами. – Ваш отец умеет общаться с врагами. Обещаю – будет весело.

Они спустились к пойме в сопровождении еще одного гвардейца, державшего в руках белый флаг.

– Неси флаг так, будто для тебя это привычно, Грей, – сказал ему Уворен.

Грей без улыбки посмотрел на капитана, и Уворен расхохотался.

– Расслабься, Грей. И учись понимать шутки.

Роупер взглянул на Кинортаса. Он силился понять, что все это значит, но Черный Лорд не обращал на гвардейцев внимания.

С брызгами они въехали в разлившуюся воду. Глубина здесь была небольшой – примерно по колено коню. По ту сторону поймы с вала спустилась группа всадников, отделилась от армии сатрианцев и поехала им навстречу. На взгляд Роупера, у тех было значительное преимущество в силе. Он, отец, Уворен и Грей – всего их было четверо. В то время как с другой стороны к ним приближались аж тридцать всадников. Отряд возглавляли трое лордов без шлемов, за ними скакали две дюжины рыцарей в блестящих пластинчатых доспехах, с опущенными забралами, на покрытых вышитыми попонами лошадях.

– Это будет твоя первая битва, маленький лорд? – спросил Уворен Роупера.

– Первая, – подтвердил Роупер.

Его никак нельзя было назвать маленьким: ростом он уже был выше многих, но в устах такого могучего воина, как Уворен, определение прозвучало естественно.

– Будет ни на что не похоже. Но только в такой момент понимаешь, для чего ты создан.

– Вам понравился ваш первый раз?

Обычно он не лез за словом в карман, но теперь, обращаясь к Уворену, почему-то стал заикаться.

– О да, – ответил капитан, улыбнувшись. – Это было еще до того, как я стал легионером, но уже тогда я сумел поймать своего первого графа! Побить сатрианцев будет совсем не сложно, ты только взгляни на них!

Они уже почти подъехали к группе всадников.

Роупер впервые созерцал сатрианцев вблизи, и поначалу вид их его потряс: они были как он, только гораздо мельче. Роупер, Грей, Уворен и Кинортас были высокими даже для анакимов – не менее семи футов роста каждый, – и, сидя на лошадях, возвышались над своими врагами словно башни. Оппоненты же выглядели так, будто были уменьшенными копиями людей. Силы уже перестали казаться неравными.

Роуперу стало любопытно, он подъехал поближе и обнаружил еще больше отличий. В мягких и тонких чертах сатрианских лиц было что-то детское. Выразительные глаза настолько ясно демонстрировали все эмоции и особенности характера, что это вызывало даже симпатию. В сравнении с ними непроницаемый лик Кинортаса был словно вырезан из дуба. Эти сатрианские лица напомнили Роуперу что-то домашнее, наподобие собак… Что-то совсем далекое от дикости.

Кинортас поднял руку в приветствии.

– Кто из вас командует?

Несмотря на то что Кинортас неплохо говорил по-саксонски, вопрос он задал на языке анакимов. Рыцари слегка затрепетали, услышав наречие Черной Страны.

– Я командую, – ответил человек в центре, немного коверкая слова того же языка. Он подъехал вплотную к Кинортасу, пытаясь сделать вид, что его совершенно не смущает рост анакима. – А ты, должно быть, Черный Лорд?

Лицо всадника, красное от заметного пристрастия к выпивке, украшала темная борода, а голову – грива вьющихся волос. Пластинчатые доспехи, которые он носил, сияли так ярко, что Роупер мог видеть собственное отражение в нагруднике. Всадник горделиво выпрямился в седле.

– Я – Уиллем, граф Ланденкистерский, и я возглавляю эту армию. – Он кивнул влево. – Это – лорд Цедрик Нортвикский, а это… – Он кивнул вправо. – Белламус.

– Каков твой титул, Белламус? – спросил Кинортас.

Уиллем Ланденкистерский ответил за него.

– Белламус – выскочка, не имеющий титула. Тем не менее он командует нашим правым крылом.

Незнакомые ему анакимские слова граф Уиллем заменял саксонскими, не сомневаясь, что Кинортас поймет его и так.

Кинортаса, казалось, заинтриговало сказанное графом, и Белламус поднял руку в знак приветствия. Он был хорош собой, этот выскочка, и выглядел состоятельно. Темные вьющиеся волосы на висках были тронуты сединой. Он, единственный из присутствующих сатрианцев, носил не пластинчатые доспехи, а короткую куртку из толстой простроченной кожи, а также золотые украшения на шее и запястьях. Высокие сапоги его были высочайшего качества и такими новыми, что наверняка натирали ноги. Под куртку он надел роскошную алую тунику, а в качестве попоны на лошадь была наброшена медвежья шкура. На левой руке отсутствовали два крайних пальца. На фоне лордов в аскетичных доспехах выскочка заметно выделялся.

Черный Лорд перевел взгляд обратно на графа Уиллема.

– Вы вторглись в наши земли, – объявил Кинортас жестко. – Вы пересекли Абус, который годами очерчивал мирную границу. Вы зачинщики войны, грабители и насильники.

Кинортас тронул коня и придвинулся к графу Уиллему вплотную, нависнув над ним. Огромная разница в росте не оставляла графу никаких шансов.

– Уходите немедленно, – произнес Кинортас непреклонно и сурово, – и без грабежей, иначе я спущу на вас Черные Легионы. Если вы вынудите меня задействовать солдат, пощады не ждите. – Он бросил взгляд на вал, поверх голов сатрианских полководцев. – Между прочим, если вы привели такую армию сюда, то вряд ли оставили хоть кого-то для обороны ваших собственных земель. Вы нарушили мир, а это значит, что как только ваша армия будет уничтожена, я тут же пойду к Ланденкистеру и разорю его дотла… – Он подался всем корпусом вперед. – С особой жестокостью.

Уворен громко рассмеялся.

– Конечно, мы могли бы отойти, – ответил граф Уиллем, не отступивший ни на шаг от наседающего на него Кинортаса, – но нам и здесь достаточно уютно. Мы неплохо снабжены припасами, у нас сильная позиция. И единственная причина, по которой ты предлагаешь нам отступить, состоит в том, что ты не хочешь терять своих солдат. Они слишком ценны для тебя, и восстановить легионы будет непросто. Ты не хочешь атаковать нас.

Слегка кося, граф Уиллем пристально смотрел в глаза Кинортасу. Тот молча ждал предложения, которое обязательно должно было последовать.

– Золото, – наконец тихо произнес граф. – За жизни твоих легионеров. Тридцать ящиков золота за потраченное нами время и кроме того – та скудная добыча, которую мы уже выбили из твоих земель на востоке.

Кинортас ничего не ответил. Он просто смотрел на графа Уиллема, не отрывая взгляда. Пауза затягивалась.

Роупер внимательно наблюдал. Тридцать ящиков… такое предложение было абсолютно невыполнимым. Процветание Черной Страны никогда не держалось на золоте. Оно держалось на более твердых металлах, которые сатрианцы обрабатывать не умели. Тридцать ящиков золота взять было неоткуда, и граф Уиллем прекрасно об этом знал. Даже если они обшарят все – от жалких лачуг до самого величественного замка. Требуя такую дань, граф явно провоцировал конфликт, хоть и не без осторожности.

Роуперу стало совершенно ясно: на самом деле граф не хочет, чтобы с его предложением соглашались, но делает вид, что это не так. У сатрианцев был какой-то план, и они уже решили заранее, чем закончатся переговоры. Роупер понял, что граф Уиллем пытается спровоцировать Кинортаса на опрометчивую атаку. На атаку, в ходе которой легионеры будут уничтожены, если попытаются взять штурмом покрытый скользкой грязью вал.

И кого? Самого Кинортаса! Воина мудрее, опытнее и закаленнее в битвах, чем Кинортас, было не сыскать, о чем граф Уиллем, видимо, не догадывался. Глупые невежественные сатрианцы!

– Мы не копим у себя столь бесполезный металл, – произнес наконец Кинортас. – У нас нет тридцати ящиков золота для удовлетворения вашей жадной слабости к бессильным мягким вещам. Но даже если бы они были, они бы вам не достались.

Внезапно Кинортас наклонился вперед, перегнулся через седло, скрипнув кожаной сбруей, и взялся рукой за верх нагрудника графа Уиллема. Лицо графа покраснело еще больше, он отчаянно подал коня назад, пытаясь отодвинуться от Кинортаса, но Черный Лорд держал его крепко. Сатрианец запаниковал, он почувствовал прикосновение руки Кинортаса к своей коже, и на лице его отобразился ужас. От могучей хватки Кинортаса металл смялся со скрежетом, сияющий нагрудник оторвался, и граф Уиллем отскочил назад, словно дощечка, отколовшаяся от вербы. Под доспехом графа обнаружилась кожаная подкладка, насквозь мокрая от пота. Пренебрежительно фыркнув, Кинортас отбросил нагрудник в сторону. Все случилось так быстро, что рыцари, охранявшие графа Уиллема, не успели ничего предпринять, и только смотрели теперь потрясенно. Граф Уиллем дрожал так, будто его ударило молнией.

– Никудышный металл, – произнес Кинортас, усевшись в седле ровно. – А под ним немощный мешок с костями. Ты не сможешь побить мои легионы. Они взрежут твою оборону, как нож ветчину.

Кинортас мрачно улыбнулся графу Уиллему, и тот непроизвольно прикрыл рукой уязвимую грудь, словно опасаясь насилия. Выскочка Белламус смотрел на своего командующего глазами, полными иронии. Очевидно, эти двое не были между собой дружны.

– Даю последний шанс, граф Уиллем, – продолжил Кинортас. – Уходи, или я спускаю легионы.

– Да будет так. Выводи своих чертовых драгоценных солдат! – прокричал граф Уиллем голосом, дрожащим от гнева. – Узри же бесславную гибель в грязи!

Сильно натянув поводья, он заставил коня попятиться, словно был больше не в силах выносить присутствие Кинортаса. Не стронувшись с места, Черный Лорд наблюдал, как колонна поехала прочь. Остался один Белламус, по-прежнему не спускавший с него глаз. Коротышка первым нарушил молчание.

– Я уверен, что тебе, одаренному кость-панцирем, не знакомо то чувство, которое испытал граф Уиллем, когда ты так презрительно сдирал с него защиту. Но обещаю: до того как закончится битва, я заставлю тебя почувствовать то же самое.

Его анакимский был безупречен. Если б не рост, то можно было даже подумать, что он из Хиндранна. Спокойно договорив свои слова, Белламус кивнул четырем анакимам, щелкнул языком, подав команду лошади, развернулся и не спеша поехал к валу, вскинув в знак прощания руку.

– Переговоры всегда заканчиваются вот так? – спросил Роупер.

Они возвращались к своим войскам, все еще собирающимся в пойме.

– Всегда, – подтвердил Кинортас. – Переговоры существуют не для того, чтобы договариваться. Они нужны для устрашения.

Уворен фыркнул.

– Это только твой отец, Роупер, относится к переговорам, как к способу устрашения, – заметил он. – Все остальные искренне считают, что так можно избежать битвы.

Уворен и Грей расхохотались.

– Они не собирались с нами договариваться, – сказал вдруг Роупер.

Кинортас бросил быстрый взгляд в его сторону:

– Почему так думаешь?

– То, как он делал свое предложение… Он же прекрасно знал, что для нас оно невыполнимо. Просто хотел спровоцировать на атаку.

Кинортас глубоко задумался:

– Возможно… Но в таком случае это было самонадеянно.

Роупер ничего не ответил. Выступить против Черных Легионов – разве само по себе не самонадеянно? Но для такой самоуверенности должны быть какие-то основания. И какой-то план… Роупер не знал, что на уме у сатрианцев. Возможно, они уверены в себе благодаря численности. Возможно, они просто самоуверенная раса. Роупер не знал, что думать, поэтому продолжил хранить молчание…

* * *

– …Держись рядом, – сказал Роуперу Кинортас. – Наблюдай за тем, что я делаю. Когда-нибудь ответственность за легионы ляжет на тебя.

Черные Легионы медленно наступали по залитой пойме. Правый фланг, при поддержке почти всей кавалерии, прикрывал Собственный Легион Рамнея – элитные солдаты Черной Страны, чей военный авторитет уступал только Священной Гвардии. Левое крыло замкнул Чернокаменный Легион – закаленные в битвах ветераны, известные своей свирепостью. Многие даже считали, что Черные Камни куда более эффективно взламывают вражеский строй, чем Легион Рамнея. Впрочем, большинство из этих «многих» сами служили в Чернокаменном.

Командующие легионами легаты выехали из строя и остановились впереди своих подразделений, представ перед воинами. Затем подняли руки, и к ним подъехало по паре легионеров. Легионеры облачили командиров в переливающиеся плащи, сшитые из светло-коричневых орлиных перьев, и застегнули на их плечах. Просторные плащи, покрывшие не только самих легатов, но и их лошадей, сверкнули искрами и замерцали, как только те опустили руки. Облаченные в эти священные одеяния, они проехали вдоль фронта каждый своего легиона, держа перед собой ветвь остролиста с закрепленным на конце глазом. Глаз, внимательно разглядывавший строй легионеров, оценивал их мужество в свете предстоящей битвы и сулил благословение достойнейшим.

Пустив коней рысью, Роупер и Кинортас выехали за атакующую линию. Целая толпа посыльных следовала за ними. Кинортас разослал их во всех направлениях с приказом легатам держаться стойко, не нарушать строя и смотреть в оба. Черный Лорд был таким невозмутимым, таким спокойным! Его абсолютная уверенность в себе и вера в легионы расходились от него, как круги по воде от его лошади. Роупер смотрел на отца, изо всех сил стараясь впитать в себя его силу и характер.

И даже когда они достигли тени вала, даже когда стрелы стали плюхаться вокруг них в воду и отскакивать от брони посыльных, Черный Лорд не проявлял ни тени беспокойства.

Сатрианцы, стоявшие на возвышении, монотонно скандировали. Мечи били о щиты, алебарды ударяли друг о друга, воины шумели и выкрикивали оскорбления. Для них анакимы были дьяволами. Демонами. Уродами, чудовищами и губителями.

Они приводили себя в неистовство под бой барабанов и кричали, чтобы унять этот мерзкий, выворачивающий все нутро страх, порождаемый наступающими на них гигантами.

– Смерть им! – заорал какой-то лорд.

– Смерть, смерть, смерть! – проревели его воины.

– Убить! – требовал лорд.

– Убить, убить, убить! – лаяли воины.

– Кричите на них! – бушевал лорд. – Это убийцы из Черной Страны! Кричите на них!

Воины закричали.

– Это падшие ангелы, рухнувшие с небес! Господь требует изгнать демонов с наших земель! Исполните же долг перед Господом!

Стук щитов и пик стал ритмичнее, сатрианцы затопали ногами в такт. Бой могучих барабанов окреп настолько, что по воде, через которую наступали анакимы, покатились волны.

У анакимов были собственные барабаны, но они не вели себя как их враги. Каждый легион отбивал свой ритм. Позади боевых порядков шли барабанщики и, выбивая дробь, гнали воинов вперед. В этом звуке не было сатрианской звериной дикости – одна лишь механическая четкость ритмичной звуковой волны.

Над стройными шеренгами анакимов реял лес из тысяч флагов. Среди них были огромные льняные квадраты, как у сатрианцев, но помимо них – еще и шелковые гобелены со сценами древних битв в строгих анакимских тонах, каждый из которых держали над собой сразу шесть знаменосцев. Рядом возвышались огромные глаза, сплетенные из покрытых листьями ветвей падуба, ивы и ясеня, или огромные растянутые медвежьи шкуры, или шесты с висящими на них рваными волчьими шкурами, трепещущими на ветру. Возле легатов реяли и струились гигантские льняные полотнища с пришитыми к ним орлиными перьями. Но если дело дойдет до того, что даже знаменосцам придется вступать в бой, то все эти знамена, кроме последних, будут брошены на землю.

Наступая, легионеры не кричали. И не потрясали оружием подобно сатрианцам. Они просто пели. Мрачные боевые гимны зловеще гудели, разносясь над боевыми порядками. Нестройный звук постепенно нарастал. Громкость его и сила становились все более мощными. Не привыкшие к такому сатрианцы заволновались. Суровые песнопения необычайно гармонировали с окружающим их диким пейзажем. Пение неслось по залитой пойме, отражаясь от серого клокочущего неба и шелестящего колышущегося леса на флангах. Ветер становился все сильнее, как будто на сатрианцев со всех сторон наступали незримые союзники анакимов, откликнувшиеся на сверхъестественные звуки. Это земля анакимов. Это их Черная Страна, каждый дюйм бесплодной суровой земли которой пугал сатрианцев так же, как эти песни.

На правом фланге сатрианцев Кинортас разглядел выскочку Белламуса, выехавшего перед строем своих людей и что-то им кричавшего. От звуков его голоса люди приосанивались и поднимали оружие повыше.

«Однажды, – взял себе на заметку Кинортас, – я столкнусь с армией, командовать которой будет он».

Но не успел он додумать свою мысль, как правый фланг сатрианцев разрушился. Возможно, Белламус слишком взвинтил своих командиров, и они потеряли контроль. Возможно, он не так хорошо разбирался в военном искусстве, как могло показаться на первый взгляд, и потому решился на неоправданную авантюру перед лицом непоколебимого врага. Как бы то ни было, но сатрианцы хлынули вниз с вала, съезжая по скользкому от жидкой грязи склону, с явным намерением атаковать Чернокаменный Легион. Безумная попытка! Они сами сломали свой строй и потеряли то единственное преимущество, которое у них еще оставалось – защитный вал. Тысячи солдат побежали вперед, яростно крича что-то про анакимскую кровь.

Кинортас даже не ожидал, что будет так легко. В открытом бою дезорганизованную толпу сатрианцев перемолоть будет несложно.

– Чернокаменный – вперед!

Трубач, стоявший позади, издал три пронзительные ноты, означавшие приказ Черным Камням перейти к атаке. Те не стали медлить ни секунды.

Однажды, лет десять тому назад, Кинортасу показали механические часы. Посол с южных земель, удерживаемых анакимами, добился аудиенции, во время которой предложил альянс, в котором их страна исполнила бы роль наковальни для молота Черной Страны. Речь шла о центрально-эребосских территориях сатрианцев. В рамках этого альянса они должны были заключить тайное торговое соглашение – выгодное, как утверждал посол, для обеих сторон. Для убедительности он привез в Черную Страну образцы товаров, которые могли бы наводнить ее рынки: великолепный корпус судна из темного дерева – по словам посла, у них строили лучшие во всем мире корабли; невесомые тюки с гагачьим пухом; винно-алый хрусталь, представлявший огромную ценность для Черной Страны, поскольку из него можно было извлечь редкий металл. А еще механические часы – Кинортас увидел их впервые в жизни. В Черной Стране продолжительность часа менялась ежедневно в течение года и оценивалась по взаимному движению солнца и луны. Если требовалось отмерить более короткий период, то использовались часы водяные. В механическом хранителе времени нужды никогда не возникало, и Кинортаса даже заворожил сей загадочный предмет.

Под внешним скелетом кипела жизнь. Это была наполовину машина, наполовину живой организм. Роль сердца исполняла маленькая пружинка. Идеально напряженная, она приводила в движение крохотные, сцепленные зубчиками рабочие колеса. Вместе они работали безупречно. Часы непрерывно тикали и щелкали, двенадцать раз в день издавая колокольный звон, обозначающий конец часа. Безусловно, пользы от таких часов нет никакой, лишь бестолковая трата ценной стали, но Кинортас был уверен, что за подобными механизмами – будущее. Однажды благодаря этому искусству создадут корабль, который будет управляться сам собой, или машину для сбора урожаев, которая сможет выкосить целое поле, если дать ей ход…

Теперь его легионы напомнили ему такой механизм. Апофеоз безупречной скоординированности. Солдаты Чернокаменного Легиона извлекли пять тысяч мечей из ножен единым движением и двинулись вперед десятью волнами – по пятьсот легионеров в каждой. Они были воплощением воли Кинортаса – его собственной машиной для сбора урожаев, которую он только что привел в действие. Две противоборствующие армии – одна спокойная и сосредоточенная, другая бешеная и беспорядочная – двигались сквозь паводковые воды навстречу друг другу. Уже скоро состоится резня…

И вдруг механизм сломался…

Черные Камни начали оступаться и падать. Легионеры стали валиться целыми группами – все чаще и чаще, пока вся передняя линия в полном составе не ушла под воду, крича от боли. Следующие за ними солдаты наткнулись на то же гибельное ошеломляющее препятствие и так же погрузились в воду. Пришпорив коня, Кинортас помчался на левый фланг, желая понять, что происходит. Почему солдаты падают? Почему перестали держаться на ногах? Черные Камни угодили в ловушку – вода под ними становилась красной от крови. Под паводковыми водами скрывались капканы сатрианцев.

Чернокаменный Легион встал как вкопанный. Как только кто-нибудь из воинов делал попытку пройти дальше, он спотыкался и падал. Сатрианцы на валу насмехались и улюлюкали, а их атакующий отряд, который только что казался дезорганизованным, вдруг остановился, не дойдя до гибнущих Черных Камней семидесяти ярдов, и обернулся лучниками с длинными луками. Доспехи на них и оружие были настолько легкими, что устоять против легионеров в открытом бою у них не было бы ни единого шанса. Они сыграли роль приманки для Черных Камней и только теперь явили свою настоящую силу – изогнутые тисовые луки. Лучники вынули их из колчанов, натянули тетивы, и на легионеров обрушился дождь из смертоносных стрел. Оперенные стрелы издавали такой свист, будто все небо наполнилось машущими крыльями скворцами. На такой близкой дистанции снабженные железными наконечниками стрелы легко пронзали даже жесткие панцирные доспехи анакимов. Легионеры, лишенные возможности идти дальше, ложились в воду в надежде избежать урона, причиняемого этим жутким роем. Полностью увязнув в грязи, они обреченно съеживались. Прямо на глазах Кинортаса погибал один из лучших его легионов. И виной всему стал этот сатрианский выскочка – Белламус. Левый фланг анакимов перестанет существовать еще до того, как они смогут уничтожить хотя бы одного сатрианца.

– Роупер, за мной! – крикнул Черный Лорд.

Он поскакал к Чернокаменному, велев трубачам трубить сигнал к остановке. Передний край анакимов топтался на месте, поскольку не мог обойти увязший Чернокаменный Легион, не подставившись под удар. Но в то же время он оставался уязвимым перед лучниками, стрелявшими навесом с вала. Несмотря на то что их стрелы летели издали, не нанося особого урона, они действовали на строй анакимов парализующе.

Роупер и Кинортас спешили прямо к Черным Камням. Прежде всего Кинортас хотел разобраться в ситуации, чтобы найти решение… хоть какое-нибудь решение. Черный Лорд, обычно такой спокойный и уверенный в себе, на этот раз растерялся. Он беспокоился о своем легионе и не мог понять, как так получилось, что битва вышла из-под контроля, не успев начаться. Теперь он скакал прямо навстречу опасности, судорожно ища выход.

И вдруг Черного Лорда и Роупера накрыла туча стрел.

Они застучали по панцирным доспехам с почти колокольным звоном. Силы удара хватило, чтобы выбить Черного Лорда из седла и оглушить его наследника. Нога Кинортаса запуталась в стремени. Испуганный жеребец рванул с места и поскакал вперед, волоча своего хозяина прямо к переднему краю сатрианцев.

Потрясенный Роупер, с торчащей из-под ключицы стрелой, пришпорил коня и помчался вслед за отцом. Кинортас не подавал признаков жизни, его тело безвольно волочилось по воде, оставляя за собой змеящийся кровавый след. Роупер бил коня так сильно, что вскоре с боков животного потекла кровь, которая, смешиваясь с его собственной, капала со стремен. Стрелы чавкали вокруг, влетая в воду, некоторые со звоном отскакивали от доспехов, но он, глядя как отец удаляется от него все дальше и дальше, не обращал на них внимания.

Навстречу ему хлынула толпа опьяненных кровью сатрианцев. Роупер впервые вынул меч и свирепо им рубанул. Раздался звон металла о металл, Роупер ощутил в руке боль от удара. Он стал рубить еще и еще, не спуская глаз с тела отца, оказавшегося в самой гуще врагов. Сатрианцы, вынувшие страшные ножи и сгрудившиеся вокруг тела, уже спорили о том, кому достанется главный приз – павший король.

Черный Лорд погиб, и вскоре здесь же умрет его сын.

Изрыгая грязные проклятия, Роупер попытался проехать сквозь толпу сатрианцев, отрезавших его от отца. Чья-то рука схватила его за ногу, и он почувствовал, что его стаскивают с седла. Упав с коня, он на секунду потерял зрение и слух, погрузившись с головой в воду. Ужасная колющая боль пронзила бедро, и Роупер понял, что его ранили. Паника придала ему сил, и, рванувшись изо всех сил, он вынырнул на поверхность. Выдернув руку из воды, он увидел, что меч все еще с ним. Удар вражеского копья пригвоздил его к земле, но, по крайней мере, он мог еще махать оружием, пытаясь достать окружавших его сатрианцев и из последних сил отбивая атаки. Один из ударов попал ему в голову, распоров кожу до кости. Пока в ушах звенело, а глаза застило белым туманом, он пропустил второй удар, направленный прямо в грудь. Пробив дыру в кость-панцире, копье едва не проникло в тело.

Поняв, что долго ему не продержаться, Роупер издал дикий крик, полный боли и отчаяния, и вспорол мечом воздух в попытке достать хоть кого-нибудь. Он был совершенно один в этих водах, которые постепенно окрашивались в розовый цвет от вытекавшей из него крови. Он практически не видел неба: почти со всех сторон на него наседали сатрианцы. Больше Роупер не кричал, им полностью завладел всепоглощающий инстинкт, заставлявший делать все, чтобы прожить хотя бы на несколько секунд дольше.

Невероятное чувство свободы охватило его. Неуверенность в себе куда-то пропала, разум полностью очистился для последнего великого рывка. Зрение исказилось, глаза стали видеть не так, как обычно. Теперь он смотрел будто из туннеля и реагировал только на движения. Больше он ни о чем не думал и ничего не контролировал, раскрыв себя до самого дна. Он превратился в загнанного в угол дикого кота. У него больше не было ничего, кроме бешено работающих легких и яростно машущего меча. Темные фигуры все плотнее окружали его пригвожденное к земле тело.

И вдруг в сплошной стене окружающих врагов образовалась брешь. Серый небесный свет внезапно пролился на Роупера.

Мертвый сатрианец рухнул рядом с ним в воду, обдав кровью, и тут же раздался тревожный крик. Неведомая сила отбросила еще двоих сатрианцев, и в образовавшийся в живой стене пролом вступила гигантская тень. Тень размахнулась огромным сияющим мечом, и, с искрами выбив оружие из рук пытавшегося защититься от него сатрианца, снесла ему сразу полголовы. Верхушка черепа отскочила словно долька от яблока, и сатрианец рухнул как подкошенный. Остальные побежали в панике, подняв тучу брызг.

Сильная рука схватила Роупера за воротник и подняла вверх. Копье вновь прошло сквозь раненое бедро и Роупер заорал от боли, но его спаситель, не обращая на это внимания, тут же потащил его прочь. От болевого шока Роупер чуть было не выронил меч, но заставил себя сжать пальцы на рукояти.

– Там мой лорд-отец! – закричал он что есть мочи, почувствовав, что его тащат. – Черный Лорд! Он там! Забери его!

Роупера подхватили другие руки, и он увидел множество анакимов, хлынувших в сторону сатрианцев. Это оказалась Священная Гвардия – лучшие воины в мире. Они пришли сюда, полные благородной решимости сберечь ту кровь, которая вытекала сейчас из жил Роупера.

Впрочем, сострадания в них было не больше, чем в сатрианцах. Игнорируя все протесты Роупера, его оттаскивали подальше от первой линии, в то время как впереди разворачивался жестокий бой. Пришлось смириться. В конце концов его отнесли на сорок ярдов в тыл и положили в воду – почти теряющего сознание от потери крови. Глаза его сфокусировались на воине, который первым поднял его за ворот и тем самым спас от верной смерти. Это был солдат Чернокаменного Легиона, чьего имени Роупер не знал. Он спросил, как того зовут.

– Хелмиц, милорд, – ответил легионер.

Слово «лорд» немного покоробило Роупера – трудно сказать почему.

– Ты станешь гвардейцем, Хелмиц.

Хелмиц застыл в немом изумлении. Увидев странное выражение его лица, Роупер понял, что сказал что-то лишнее. Наверное, легионер был молод, но из-за сплошных шрамов понять это было трудно. Одна щека была настолько изрезана в лоскуты, что сквозь старые раны можно было увидеть внутреннюю сторону рта. Хелмиц держался с уверенным достоинством ветерана, ничем не выказывая усталости. Впрочем, не выглядел он усталым и тогда, когда спасал Роупера.

– Милорд?..

Ну вот, опять его назвали лордом…

Вокруг Роупера, словно возле потерявшегося, но вновь найденного барашка, постепенно собирались люди. Было видно, что они желают, но не решаются с ним заговорить. На Роупера уже начинало давить смутное чувство ответственности.

– Коня! – прошептал он.

Возможно, ситуация прояснится, если он сядет в седло. К нему подвели коня, но из-за раненой ноги он не смог на него самостоятельно влезть. Снова помог Хелмиц.

– Благодарю, – проговорил Роупер и поехал туда, где Священная Гвардия превращала паводковые воды в пузырящуюся красную жижу.

В самой гуще сражения бился Уворен с Костоломом в руках. Роупер увидел, как Уворен широко размахнулся, описал широкую дугу над головой и обрушил молот на сатрианца, снеся его немощную защиту и свалив с ног. Прочие воины Священной Гвардии перемалывали слабозащищенный отряд лучников, не успевший отойти, но, если не обращать внимания на эту маленькую победу, в целом армия анакимов терпела страшный разгром. Чернокаменный Легион, казалось, уже полностью скрылся под водой, в то время как стрелы продолжали сыпаться на него дождем. Дела в остальной части армии обстояли немногим лучше. Так и не сдвинувшиеся с места солдаты, не имея щитов для защиты сверху, все больше страдали от непрерывно летящих с вала стрел. Несмотря на то что костяные и железные доспехи значительно снижали производимый стрелами урон, боевой дух легионов стал падать. А это уже могло привести к катастрофе. Впрочем, сатрианцы даже и не думали наступать, предоставив возможность стрелам довершить их работу.

– Лорд? – услышал Роупер голос за спиной.

Он повернулся и увидел шестерых конных посыльных, смотревших на него в ожидании приказов. Роупер кивнул и снова посмотрел в сторону битвы.

«Боже Всемогущий, и что теперь?»

Казалось, выхода не было. Левое крыло продвинуться не может – мешают расставленные в воде капканы. Но есть ли смысл гнать в наступление всю остальную армию? Роупер даже не был уверен, смогут ли они успешно подняться на скользкий вал. Будет много потерь – это совершенно точно. Более того, левое крыло, скорее всего, подвергнется фланговой атаке.

«Но какой у него есть выбор? Может, пора отступать?»

Роупер задумался так, что почти перестал дышать. Или, может, его дыхание просто потеряло силу?

– Лорд? – услышал он более настойчивый голос.

Роупер колебался. С его губ почти готовы были сорваться несколько слов, но он все еще не решался их произнести.

«И что теперь? Всемогущий, помоги!.. Что же теперь делать?»

– Милорд!

«Береги легионы, Роупер».

– Мы отступаем, – произнес Роупер так, словно задал вопрос. – Отступаем! – повторил он, невольно дрогнув голосом от волнения. – Кавалерия нас прикроет. – Он чуть было не добавил «наверное…».

Посыльные уставились на него, не веря своим ушам.

– Лорд? – спросил один из них в смятении. – Но ведь это…

– Отступаем! – перебил его Роупер. – Отступаем! – Мысль бешено заработала. – Пусть кавалерия держится подальше от того места, где застрял Чернокаменный.

Один из посыльных кивнул и, развернув коня, помчался передавать трубачу команду. Остальные последовали его примеру, и трубы заиграли сигнал. Легионы пришли в движение.

«Нас спасет только железная дисциплина», – думал Роупер, глядя на разворачивающиеся легионы. Солдаты замаршировали прочь, не отвлекаясь на все еще падающие между ними стрелы. Как только сатрианцы поняли, что военные силы Черной Страны начали отступление, с вала немедленно раздались веселые крики и насмешки. Не сразу Роупер расслышал нарастающий густой гул, поначалу показавшийся ему далеким громом. Но потом он понял, что это сатрианцы спустили свою собственную кавалерию вслед отступающим легионам.

Рядом с Роупером, откуда ни возьмись, возник Уворен. Не слезая с седла, он трубным лающим голосом, ругаясь на чем свет, стал выкрикивать приказы посыльным, в результате чего те помчались по полю боя во все стороны. Анакимская кавалерия поскакала вперед, чтобы прикрыть собой отступление легионов.

– У тебя стрела в плече, Роупер, – заметил Уворен.

Боже Всемогущий!

Роупера слегка качнуло в седле. Уворен пристально посмотрел на него, почти завороженно.

По ту сторону поймы, за ошеломленным и поредевшим наполовину Чернокаменным Легионом, начинавшим выходить из битвы, Роупер заметил знакомый блеск стали. Граф Уиллем сидел на коне в окружении охранявших его рыцарей с новой броней на груди – не менее великолепной, чем та, которую сорвал с него Кинортас. Он находился среди лучников, продолжавших осыпать Чернокаменный Легион стрелами, и жестами отдавал приказы трубачам, отвечавшим за сатрианскую кавалерию. Белламуса нигде не было видно. Судя по всему, граф Уиллем взял на себя ответственность за эту часть поля боя.

Вдруг откуда-то справа раздался крик. Роупер повернулся и увидел, что через паводковые воды мчится стрелой какой-то воин. Отсюда он выглядел как одинокое стремительно несущееся темное пятно. Будучи совершенно один, воин кинулся на боевые порядки сатрианцев и, непредсказуемо двигаясь, сумел прорваться за первую линию обороны. Ближайшие к нему сатрианцы пытались его задержать, но тщетно – все их удары рассекали лишь воздух, в то время как анакимский воин, как нож сквозь масло, проникал все дальше и дальше в неплотные ряды. Роупер открыл рот от удивления – воин бежал прямо к графу Уиллему. Это был Священный Гвардеец, с волосами, собранными в исключительно длинный хвост. Совсем один, без посторонней помощи он собирался достать сатрианского главнокомандующего. Оставляя за спиной обрызганных и сбитых с толку сатрианцев, он неуклонно прорывался сквозь шеренги врагов по направлению к открытым водам позади них.

Уворен смотрел в ту же сторону.

– Расчистить путь для ликтора!

Священная Гвардия подчинилась и, повторно выдвинувшись вперед, вбила клин в сатрианскую линию. Безымянному воину, подобравшемуся уже совсем близко к графу Уиллему, требовалось готовить дорогу к возвращению.

Телохранители графа заметили дерзкого гвардейца. Полдюжины закованных в латы рыцарей опустили копья, изготовившись к атаке. Гвардеец изменил направление движения, выскочил за пределы вражеского строя и вынул меч. Все, что случилось дальше, произошло очень быстро. Воин, огромный по сравнению с сатрианскими всадниками, отбил в сторону пару нацеленных на него копий и железным вихрем проскользнул между рыцарями. Между ним и графом Уиллемом не осталось более никого. Запоздало увидев опасность, граф в последней отчаянной попытке пришпорил коня.

Но было уже слишком поздно. Гвардеец оказался рядом с его конем. Он сделал пару быстрых шагов, схватил графа Уиллема за ногу и, вытянув из седла, бросил в воду. Клинок взмыл вверх и опустился вниз, затем еще раз. Гвардеец выпрямился, что-то поднял из воды и развернул так, чтобы было видно сразу обеим армиям – и сатрианцам, и анакимам.

Это была голова графа Уиллема.

Длинные волосы графа были зажаты в огромной руке гвардейца, с бороды и шеи текла кровь вперемешку с водой. Гвардеец пренебрежительно отшвырнул голову в сторону и приготовился встретить рыцарей, которые, уже развернувшись, скакали прямо на него. За массой коней Роупер потерял гвардейца из виду.

Кто-то легко хлопнул Роупера по затылку. Он обернулся и увидел, что Уворен разворачивает коня.

– Уходим, – бросил капитан через плечо. – Прайс подарил нам немного времени. Пора отходить.

Прайс? Роупер снова взглянул туда, где только что был убит граф Уиллем, и не поверил своим глазам. Гвардеец появился вновь. Рядом с ним барахтались в воде и жалобно ржали две лошади. Еще одна стояла без седока. Остальные рыцари больше не атаковали, опасаясь приближаться к гвардейцу.

Прайс побежал снова. Священная Гвардия раскрыла для него коридор в боевых порядках сатрианцев и удерживала до тех пор, пока одинокий герой не оказался в полной безопасности.

Вот это все и есть война.

Черные Легионы стали организованно отступать. Они маршировали, выстроившись в колонны – с командирами во главе, недоуменно поглядывающими в сторону Всемогущего Ока Священной Гвардии, возле которого, как они знали, находится их главнокомандующий. Тысячи анакимов остались лежать в воде, с торчащими из тел стрелами, придавленные собственной броней. Только Священной Гвардии удалось пролить сегодня кровь сатрианцев и то лишь потому, что они были вынуждены выдвинуться вперед для спасения Роупера. Трубы ревели над полем боя, собирая армию анакимов воедино. Кавалерия сатрианцев следовала по пятам, выискивая возможность для атаки, но не могла подобраться ближе из-за кавалерии анакимов, слаженно прикрывавшей общий отход.

Затопленная пойма стала напоминать преисподнюю. Сотни тяжелораненых легионеров Чернокаменного Легиона полуползли-полуплыли вслед за отступающими солдатами. Остальные воины уже не придерживались никакого строя. Они как можно скорее шагали вброд через паводковые воды, стараясь отойти подальше от вала, с которого уже начала спускаться сатрианская пехота.

Сатрианцы перешли в наступление.

 

Глава 2

Хиндранн

В Черной Стране всегда существовал один островок спокойствия. Безотносительно к тому, какая в тот момент свирепствовала война, великая крепость на границе, Хиндранн, всегда была великолепно защищена. Построенная более тринадцати сотен лет назад одним из предков Роупера, крепость была похожа на улей, выложенный из черного гранита, свинца и кремня. Ее присутствие – темное и недружелюбное, если смотреть со стороны Сатдола (заселенных сатрианцами земель, простиравшихся южнее реки Абус) – было одной из причин того, что на протяжении сотен лет граница оставалась практически неизменной. И именно сюда, на ее широкие мощеные улицы, заходили легионы, возвращавшиеся с военных кампаний.

Традиция предписывала встречать легионы женщинам и детям крепости. Толпы людей высыпали в этот момент на улицы, бросая под ноги легионерам букеты из трав. Горький запах раздавливаемых сапогами веток розмарина, мелиссы и окопника создавал настроение праздника и сулил облегчение: это значило, что воины вернулись домой, в очередной раз одержав блистательную победу. К этому времени в Хиндранне уже знали, кто именно проявил в битве особое бесстрашие или умение, и толпа выкрикивала их имена. Маленькие мальчики высматривали в строю этих блистательных воинов и представляли, как они сами однажды наденут доспехи Черной Страны и наступит их черед идти по этим улицам.

Первой через Великие Врата обычно входила Священная Гвардия. Воины всегда маршировали в ногу, продвигаясь по мощеной улице. Толпа по обыкновению шумела по обеим сторонам, оставляя для легионеров лишь небольшой проход. Люди высовывались из окон, бросали под ноги легионерам свои травы, в то время как воины принимали суровый и величественный вид, изо всех сил стараясь не улыбаться. Однажды Роупер был здесь, в точно такой же толпе, приветствующей легионы. Тогда он даже не представлял себе, что когда-нибудь займет место отца и проедет на великолепном белом коне во главе колонны, да еще и в доспехах гвардейца. Черные Лорды менялись редко, но они все-таки рождались лордами, в отличие от воинов Священной Гвардии, которые выковывали себя самостоятельно, своими собственными заслугами. Что могло быть величественней? Разве только тот факт, что Черные Легионы уже много десятилетий ни разу не проигрывали в битвах.

Народ не привык к поражениям.

Поэтому, когда до крепости стали доходить первые слухи о том, что легионы побиты, что они возвращаются домой, поджав хвосты, и что великий Черный Лорд Кинортас, посвятивший сорок лет жизни преданной службе, пал в бою, первой реакцией стало недоверие. Было просто немыслимо, чтобы легионы сдались так легко. Рассказы о том, что десятки тысяч сатрианцев вторглись в Черную Страну, казались преувеличением. И только когда в крепость стали прибывать первые беженцы, когда они подтвердили, что за ними следом идут вооруженные вражеские мародеры, недоверие сменилось гневом. Беженцы рассказывали, что армия даже не попыталась сразиться с сатрианцами, что легионы просто развернулись и ушли подальше от хорошо укрепленной позиции врагов и от их многочисленных разящих стрел. Это даже нельзя было назвать отступлением – это было просто унижение. Было ясно, что Роупер оказался не готов справиться с первым, обрушившимся на него суровым испытанием. Приняв на себя командование, он запаниковал и настоял на немедленном отступлении. Хуже того – он даже не попытался отбить тело отца, оставив его на поругание сатрианцам.

* * *

На протяжении всего безрадостного возвращения в Хиндранн Роупер не понимал, кто именно командует армией. Но точно это был не он. Никто не обращался к нему за приказами, а сам Роупер не знал, что и кому поручить. Более того – в походе его игнорировали все, за исключением всего двух человек. Первым был хирург, который молча вынул из его плеча стрелу и остановил кровотечение. Роупер сжал зубы, когда наконечник вышел из плоти, и не успел сделать двух глубоких вдохов, как хирург прижал к его ране горящую головню. И хотя он не издал ни звука, от шипения и запаха жареного мяса стало дурно. В глазах потемнело, он с трудом удержался, чтобы не упасть. Когда все закончилось, Роупер не сразу понял, в сознании он еще или нет.

Тогда же к нему зашел и второй посетитель: Уворен. Он молча остановился у входа и вновь завороженно посмотрел на раны стиснувшего зубы Роупера, несмотря на то что наверняка видел подобное уже много раз. Затем плутовато улыбнулся:

– Что, не дают тебе покоя, лорд?

Опять «лорд»…

– Никогда еще не видел, чтобы командующий армией мчался на врагов быстрее своих солдат.

Роупер взглянул на Уворена угрюмо:

– Недостаточно быстро…

Уворен покачал головой:

– У тебя бы не получилось спасти его, лорд. Он был уже мертв. Попытка была смелой, но не умной. Но что касается отступлений… впредь надо быть с этим осторожнее. Хиндранн отнесется к этому плохо. Тем не менее завтра, когда мы войдем в крепость, ты должен ехать во главе колонны.

– Должен?

– Это совет. Твои подданные должны твердо усвоить, что отныне армией командуешь ты.

Роупер кивнул:

– Понимаю…

Уворен бросил взгляд вниз – на потрепанные пластинчатые доспехи Роупера, прислоненные к сумке с хирургическими инструментами. В нагруднике зияла изрядная дыра, пробитая сильным ударом. Поврежденный доспех оставался на Роупере все то время, пока он боролся за жизнь в затопленной пойме.

– Кроме того, тебе надо найти новые доспехи. Черный Лорд должен казаться непобедимым. Ты же не хочешь, чтобы тебя приняли за крысу из канавы?

Роупер опять кивнул. Уворен еще раз внимательно посмотрел на него, прежде чем уйти. На губах его играла странная улыбка.

Роупер сделал все, как ему посоветовали, – надел новые доспехи и занял место во главе колонны сразу же, как только на горизонте показались очертания крепости. Когда он проезжал мимо, легионеры смотрели на него с осуждением, но никто ничего не сказал. Роупер ехал все на той же чужой лошади, которую был вынужден взять на поле боя, и избегал смотреть в сторону солдат.

Когда они подошли к Великим Вратам, никаких приветственных криков не последовало – только глухой стук отодвигаемой запорной перекладины. Время было позднее – опускались сапфирового оттенка сумерки. Над головой уже зажглись первые звезды. Дождь прекратился, но в воздухе еще чувствовалась влага, от которой становилось зябко. Роупер въехал в ворота вместе с первыми шеренгами легионеров и увидел, что улицы, как всегда, были полны женщин и детей. Только в этот раз они не держали букеты из трав.

Роупер выпрямил спину и направил взгляд прямо перед собой. Теперь важно оставаться спокойным. Дом никогда еще не казался таким чужим. Если раньше здесь раздавались одобрительно-восторженные крики, то теперь толпа стояла удивительно тихо. Теперь, проезжая мимо, Роупер замечал лишь движения глаз. Сотни пар глаз смотрели на него не отрываясь. Роуперу вдруг стало стыдно за свои новенькие блестящие доспехи и за вызывающе-непристойный цокот подков по мостовой. Молчание затягивалось.

Тишина ничем не нарушалась.

Роупер понял, что гвардейцы, идущие позади, изо всех сил стараются не топать. Эти героические воины даже прижимали детали амуниции к телу, чтобы издавать как можно меньше звуков. Вдруг из толпы кто-то протяжно свистнул и был немедленно поддержан теми, кто стоял рядом. Свист перескочил через пустынный центр улицы и обрушился, как водопад, с обеих сторон. Роупер стал задыхаться, слушая, как растет и растет этот свист, будто именно эта закованная в броню колонна легионеров, словно выползшая из-под земли змея, и стала той самой Катастрофой, перевернувшей мир. Стоило прорваться свисту, как толпа загикала и заулюлюкала, выражая негодование по отношению к красным от стыда легионерам, вступающим в Хиндранн. Какая-то девушка громко крикнула, что легионерам стоило бы отдать свое оружие женщинам – уж они-то проявили бы больше достоинства, чем их мужчины. Толпа засмеялась и принялась зло шутить.

В полном одиночестве Роупер ехал впереди, ощущая со всех сторон презрение к себе, а еще более – ненависть легионеров, глядящих ему в спину. Он будет проклят всеми. Еще никогда легионы не подвергались такому унижению, и всему виной был он. И это стало еще не самым страшным свалившимся на него открытием. Кое-что гораздо худшее занимало в этот момент его мысли. Совершенно случайно, без всякого участия или ожидания с его стороны, Роупер приобрел ужасного врага.

* * *

Роупер сидел один у дальнего конца огромного стола, стоявшего в Государственной Палате. Стол был сделан из огромных дубовых досок. Теперь такие гигантские деревья уже не росли. Кинортас рассказывал Роуперу, что эту древесину извлекли из булькающих болот юга, в которых до сих пор сохранялись поваленные деревья, некогда росшие по всему Альбиону. Ныне дубовый стол господствовал в большом зале с гранитными стенами, пол которого покрывали медвежьи шкуры. Зал был всегда хорошо освещен, и даже в этот час здесь горели четыре десятка масляных ламп. Языки пламени лизали суровые тяжелые камни камина, пробитого в одной из стен.

Роупер много раз бывал в этом зале. Он сидел рядом с отцом в то время, когда Кинортас проводил переговоры, разрабатывал планы военных кампаний или даже разбирал судебные дела.

Для чего он теперь находится здесь, Роупер не знал.

Посыльный – один из юных воинов, явно мечтавший когда-нибудь занять место в высшем командовании, – пришел в покои Роупера и сообщил, что тот должен встретиться здесь с Увореном при первой же возможности. Роупер прихромал как можно скорее – как ни трудно это было при его раненой ноге. Он ожидал увидеть здесь военный совет, собравшийся в полном составе, воинственных легатов, обсуждавших вопрос о том, как преградить путь сатрианской орде, наводнившей Черную Страну, посыльных, спешащих по коридорам с приказом о начале общенародной подготовки к ответному удару…

Но зал оказался абсолютно пуст.

Роупер сел сначала на свое обычное место – по правую руку от отца. Но, подумав, передвинулся левее – ведь теперь он по праву должен занимать Каменный Трон.

Роупер просидел так час. За это время в зале появился только один человек – какой-то угрюмый легионер, добавивший масла в лампы и подрезавший фитили. Легионер сделал вид, что не узнал Роупера, а Роупер не нашелся, что ему сказать. Сидя в тишине на Каменном Троне, Роупер чувствовал себя глупо. И даже еще более глупо, когда легионер покинул наконец Палату и он снова остался один.

Роупера терзали мысли о том открытии, которое он сделал, когда вступал в ворота Хиндранна, и теперь, сидя здесь в одиночестве в ожидании Уворена, он все более и более погружался в отчаяние.

Капитан Гвардии прибыл через полтора часа. Он широко распахнул двери и, сопровождаемый десятью спутниками, прошел прямо в конец стола – туда, где сидел Роупер. По гербам, которые они носили, Роупер определил четырех гвардейцев Священной Гвардии, двух солдат Легиона Рамнея и двух легатов. Вместе с ними пришли два человека в вышитых мантиях – Советник и Трибун. Последний гвардеец, обладатель исключительно длинного хвоста из черных волос, развернул свое кресло боком, всем видом показывая, что у него нет времени рассиживаться. В то время как все остальные выглядели поглощенными заботами, этот человек, казалось, просто чего-то ждал.

Уворен не поприветствал Роупера. Более того, он даже не обратил на него никакого внимания.

– Нам необходимо разработать план, – сказал он всем присутствующим.

– И причем быстро, – согласился человек с длинным хвостом. – Джокул велел подойти сразу, как только появится возможность, и в итоге продержал меня больше двух часов. Не хотелось бы провести остаток ночи в обсуждениях.

Уворен улыбнулся:

– Два часа с Джокулом? Да даже от часа с ним можно сдохнуть.

Человек с хвостом кивнул:

– Я уже мечтал об этом.

Спустя короткую паузу собравшиеся за столом разразились смехом.

– Каждый раз, как я его вижу, он становится все более тощим, – заметил один из гвардейцев.

– Он уже такой худой, что, когда выходит на улицу, над ним начинают кружить грифы, – добавил Уворен.

Все снова рассмеялись. Роупер также хохотнул, но тут же осекся под пристальным взглядом Уворена. На губах капитана заиграла знакомая улыбка.

– Не тебе насмехаться над Джокулом, Роупер.

Роупер. Уже не лорд.

– Он служит народу много лет. Кроме того, тебе не следовало садиться на Каменный Трон. Это место должно было оставаться пустым в течение как минимум трех дней после смерти Черного Лорда. В знак уважения.

Уворен показал на одно из кресел в дальнем конце стола.

В первые секунды Роупер не пошевелился. Он не верил Уворену и упрямо смотрел на него, не отводя глаз. Затем почувствовал на себе взгляды всех присутствующих и понял, что в этом поединке воль ему не победить. Что ж, значит, еще одно отступление. Роупер встал и пересел в дальний конец стола. Человек с хвостом безразлично взглянул на него.

– Как тебя зовут, гвардеец? – спросил его Роупер, попытавшись проявить инициативу.

– Ликтор, – ответил тот.

– Это титул, – заметил Роупер.

– Да, это мой титул.

«А мой титул – лорд», – подумал про себя Роупер, но ничего не сказал.

Он не знал этого человека в лицо, но ему была хорошо знакома его репутация. Ликтор отвечает за дисциплину в легионе. Он должен быть полностью уверен в том, что солдаты сделают все, что им прикажут. Он может забивать своих подчиненных до смерти, если пожелает, в то время как они не имеют права поднимать на него руку. Это наиболее влиятельная должность, которой удостаиваются только люди абсолютно бесстрашные и уверенные в себе. Должность ликтора подходила этому человеку, как никому другому, – ведь именно он убил графа Уиллема.

Роупер знал имя этого славного человека. Это был известный спринтер Прайс Рубенсон, дважды награжденный за отвагу. Будучи почти таким же знаменитым, как Уворен, Прайс Рубенсон был также известен всей Черной Стране как лучший из когда-либо рожденных в ней атлетов, что делало его в глазах молодых женщин не меньшим героем, чем военные подвиги в глазах мужчин.

В последующие несколько часов Роупер узнал намного больше.

Легат Чернокаменного Легиона рассказал о том, что скрывалось под паводковыми водами.

– Хитрые сволочи. Там был «чеснок». Я уже сталкивался с подобным в Самнии – железные колючки, которые, как ни бросай, всегда торчат одним зазубренным острием вверх. Они густо раскидали их прямо перед моими легионерами и приманили нас фальшивой атакой, да так, чтобы мы обязательно на них напоролись. – Легат покачал головой. – Стоит признать, это было умно. И очень хладнокровно – момент был выбран как нельзя удачно. Я уже начинаю жалеть о том, что ты убил графа Уиллема, Прайс. Это только ускорит восхождение Белламуса. В его лице мы приобрели достойного врага.

– А мне совсем не жаль, – ответил Уворен. – Ведь только имеющиеся разногласия между Белламусом и лордом Нортвикским не превратили наше отступление в полный разгром.

Он бросил на Роупера осуждающий взгляд.

– Я приказал кавалерии держаться подальше от Чернокаменного, – выпалил Роупер.

Над столом повисло гнетущее молчание.

– Лучше помолчи, Роупер, – произнес наконец Уворен. – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Твой отец был признанным лидером. С ограниченной властью, но признанным всеми. А ты, собственно, кто такой?

Все, кроме Прайса, рассмеялись.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Уворен, ухмыльнувшись.

– Ты сам велел мне прийти, – ответил Роупер.

Ему хотелось сказать больше, но он знал, что в любом случае Уворен его переиграет.

– Он велел тебе прийти? – бросил один из гвардейцев, вытирая пот. – Если ты делаешь только то, что тебе велят, то кому править, как не тебе, Роупер?

Сидящие за столом вновь разразились хохотом.

Роупер замолчал. У его первых попыток командовать оказался горький привкус, но он не ожидал, что придется столкнуться даже с такой неприкрытой агрессией. Уворен был таким галантным и дружелюбным под взглядом Кинортаса, но, когда того не стало, полностью переменил свое отношение к Роуперу. Теперь Уворен Могучий, самый почитаемый и прославленный воин страны, стал его врагом. Они начали играть в игру, правил которой Роупер не знал. Вот почему Уворен велел Роуперу сменить доспехи – чтобы все подумали, что Роупер командовал и паниковал издали, а не находился в гуще боя. Вот почему он предложил Роуперу ехать во главе колонны – чтобы вся вина за позор легла исключительно на его плечи.

Законы наследования были однозначны – править теперь должен Роупер. Но Уворен, один из наиболее влиятельных и уважаемых воинов эпохи, глава Лотброков – одного из величайших Домов, – похоже, решил превратить все претензии Роупера в ничто и добиться его отвода. Уворен поддержал решение об отступлении, но лишь затем, чтобы покрыть Роупера позором. И теперь, когда появился такой очевидный и способный претендент на престол, кто поддержит Роупера? Как может девятнадцатилетний юноша без опыта, не обладающий никаким другим именем, кроме завещанного отцом, противостоять величайшему из ныне живущих воинов?

Он не знал, с чего ему начинать, не знал, где найти тех, кто помог бы ему заявить о своих правах. Но он знал, где находятся его враги.

Они сидели прямо здесь – за этим столом, на военном совете Уворена.

Роупер решил тщательно запомнить всех – их имена, должности и выражения лиц. Он внимательно разглядывал их, вычисляя, кто из них входит в ближний круг Уворена, а кто не более чем старый приятель. Он изучал их позы за столом, пытался угадать их характеры и слабости. Могут ли сыновья Уворена – Унндр и Уртр – быть на него за что-либо в обиде? Может ли Асгер – тот самый потнолицый заместитель командира Священного Легиона – оказаться еще глупее, чем кажется?

В какой-то момент Роупер заметил, что сидящий рядом с ним Священный Гвардеец изучает его не менее пристально. Это был Госта. Во время совета он почти ничего не говорил, впрочем, и мнением его особо не интересовались. Время от времени Госта кивал, молча выслушивая приказы. Роупер ничего не знал о нем, только видел, что Уворен относится к нему как к верному псу. Прочие командиры вели себя осторожно с Гостой, и даже Прайс старался держать между ним и собой некоторую дистанцию.

Прямо на глазах у Роупера рождался влиятельный силовой блок. Мужчины, обладающие богатством и авторитетом, собрались здесь, чтобы в будущем поддержать притязания Уворена на Каменный Трон. Если Роупер надеется когда-либо получить власть, ему придется уничтожить их всех – одного за другим.

Ну и, конечно, самого Уворена, который в данную минуту произносил речь:

– Забудьте про мальчика Роупера, он недееспособен. Наше положение ужасно. Чернокаменный Легион наполовину разгромлен, боевой дух упал катастрофически, кроме того, мы заранее не планировали возвращение легионов в Хиндранн. Нам понадобится больше еды. Скиритаи предполагают, что южане не планируют брать нас в кольцо, они скорее станут разорять наши восточные земли. Мы должны что-то придумать. В этом состоит наша задача на завтра. Но до тех пор – я собираюсь поспать.

Уворен встал, вслед за ним поднялись остальные члены совета. Длинноволосый Прайс не стал дожидаться официального завершения и сразу пошел мимо Роупера к выходу из Государственной Палаты. Роупер остался сидеть на месте. Уворен пристально посмотрел на него, прищурившись, но Роупер упрямо взглянул в ответ, не отводя глаз.

– Легионер из Чернокаменного поставил меня в известность о том, что ты, Роупер, перевел его в Священную Гвардию. Никогда так больше не делай – не тащи своих людей в мое подразделение!

– У меня есть на это право, Уворен, – ответил Роупер, вспыхнув.

– Ты так думаешь? – спросил Уворен скептически.

Затем расхохотался, заметив гнев на лице Роупера, и, протянув руку, потрепал его по щеке.

– Да ладно, Роупер, – сказал он с тихим смешком и больно ущипнул его за щеку. – Не принимай так близко к сердцу. Тебя же не очень расстроила смерть отца, верно?

Роупер промолчал. Уворен расхохотался вновь.

– Это была хорошая смерть, – бросил он небрежно. – Пэры, всем до завтра! Доброй ночи!

Члены совета покинули Палату, оставив Роупера наедине с собой. Он встал и упрямо пересел обратно на Каменный Трон, потом провел пальцами по гладким подлокотникам, отполированным руками дюжины Черных Лордов, занимавших это место раньше. Дюжины, включая его отца.

Черные Лорды никогда не плачут. Поэтому Роупер тихо завыл.

 

Глава 3

Инферно

– Отличная была идея, Белламус, – произнес лорд Нортвикский небрежным тоном.

Когда-то давно лорд был блестящим молодым воином, но, несмотря на то что с тех пор постарел, опыт делал его бесценным лидером. Сейчас ему было уже далеко за шестьдесят, но он все еще был подтянут и легок на подъем. Нижняя часть лица до скул скрывалась под бородой цвета тусклой меди. Слезящиеся глаза под морщинистыми веками внимательно изучали ландшафт. Он выглядел жестким, что соответствовало действительности, и суровым, что было лишь видимостью.

– Тебе уже доводилось видеть битвы, где бы применялись шипы?

– В смысле, «чеснок»? Да, в Сафиниме. Мой отец был пикинером.

– Пикинером? – Лорд Нортвикский фыркнул. – Черт побери! Ты и в самом деле возник из ниоткуда, да?

Белламусу показалось, что таким образом лорд Нортвикский пытался сделать ему комплимент.

– Досадно вышло с графом Уиллемом, – продолжил Нортвикский.

– Вы правда так считаете? – спросил Белламус, лукаво прищурившись. Заметив удивление на лице лорда Нортвикского, он постарался слегка смягчить тон: – Его смерть произвела на меня глубокое впечатление.

Белламусу вспомнился огромный человек, ураганом промчавшийся по затопленной долине. Целая полудюжина благородных рыцарей Сатдола оказалась не в состоянии остановить этого потрясающего воина.

– Что верно, то верно, – согласился лорд Нортвикский.

Оба командующих, верхом на лошадях, находились на вершине того самого вала, от которого отступили войска Роупера. Дождь продолжал лить стеной, но командующих он не задевал. Над ними дрожал балдахин, натянутый четырьмя адъютантами, каждый из которых терпеливо держал свой угол полотнища под заливающим их лица дождем. Бо́льшая часть сатрианской армии уже углубилась в Черную Страну, чтобы предать ее огню и мечу, но несколько тысяч солдат все еще форсировали долину.

Посиневшие раздутые трупы анакимов давно были раздеты и осмотрены. Ценное оружие и доспехи, которыми так гордились и о которых так заботились легионеры при жизни, теперь были свалены в беспорядочные кучи. Весь этот металл будет переплавлен и перекован во что-нибудь более подходящее для сатрианского телосложения. Кроме того, вполне годной была грубая шерстяная одежда анакимов. Но, несмотря на непрактичность такого решения, почти всю ее оставили на телах.

Но только не кость-панцири.

Сатрианцы среза́ли напитанную дождем кожу с трупов, чтобы добраться до скрывавшихся под ней плотно собранных между собой костяных пластин. Они пилили и выламывали эти прочные, как кремень, плиты из их соединений, выдергивали и складывали в штабель. Они не были белыми или желтоватыми, как обычные кости. Скорее, цвета ржавчины. И при этом легче и тверже любой стали, которую можно найти в Сатдоле. У Белламуса уже был продуманный план на то, где и как он использует этот материал.

После битвы один огромный труп затащили на вал для тщательного изучения. Он отличался от прочих – был более крупным и внушительнее экипированным. Те, кто видел, как он упал, сраженный стрелой в горло, доложили, что это был какой-то командир верхом на лошади.

Белламус сразу узнал его по лицу.

– Ну вот мы тебя и взяли, – печально сказал он, стоя рядом с телом Кинортаса. – А раз ты мертв, значит, правит теперь твой сын.

Белламус нахмурился, не спуская глаз с мертвого тела.

– Снимите с него шлем.

Хозяин лошади, с помощью которой приволокли сюда труп, расстегнул застежку огромного боевого шлема, снял его с головы Кинортаса и подал Белламусу. Тот повертел шлем в руках и пробежался пальцами по поверхности. Как он и предполагал, это оказалась не сталь, а какой-то неизвестный сплав – тусклее, но от этого даже более красивый. На вид он был почти мраморный со всевозможными оттенками – от цвета облаков и темного железа до лунного света, – сливающимися и частично перекрывающими один другой.

– Знаменитое Злое Серебро. Не знал, что из него делают что-то еще, кроме мечей.

Оно казалось слишком легким для того, чтобы быть полезным в бою, но Белламус знал, что анакимы не терпели пустой показухи. Война была их основным занятием, и если боевой шлем казался легким, то только потому, что он знал про анакимов еще далеко не все. Белламус примерил шлем. Без сомнения, тот оказался намного больше его головы.

– Злое Серебро, лорд?

– Я не лорд, – ответил Белламус хозяину лошади. – Я такой же простолюдин, как и ты. А Злое Серебро – это сплав, из которого анакимы куют свои мечи. Не знаю, как это работает, но я слышал, что когда два Злых меча соприкасаются в битве, то высекают такой густой сноп белых искр, который не увидишь даже на наковальне кузнеца. Очевидно, тут есть какой-то секрет.

Как бы то ни было, эти слова впечатлили солдата.

Белламус снял шлем и пригляделся к нему еще раз.

– Превосходно…

С верхушки шлема сбегал опасно отточенный металлический гребень, больше похожий на лезвие топора. Шею владельца шлема до спины защищали наложенные одна на другую подвижные пластины. Забрало и боковые пластины из того же металла довершали всестороннюю защиту.

– Потерять такое для Йормунрекура – позор. Сомневаюсь, что в наши дни можно сделать такую вещь. Так что пошлем им его обратно.

Он бросил шлем солдату и приказал надеть его на труп. Первоначально Белламус намеревался отправить череп Кинортаса королю, но Его Величеству можно сделать и другой подарок. А голову можно будет использовать по-другому

Белламус заметил, что здоровенный меч Кинортаса остался в ножнах нетронутым. Он был выкован из того же металла, что и шлем – судя по весу и твердости, но при этом как-то странно сиял в свете серого дня. Кромка лезвия будто светилась. Для Белламуса меч был огромен – он даже с трудом мог обхватить пальцами его рукоять. Меч был выкован под человека совсем других размеров, но, несмотря на это, Белламус прикрепил его к своему поясу. Такому оружию найдется сколь угодно полезных применений.

Белламус доложил лорду Нортвикскому, что Кинортас мертв, но не стал говорить о том, что тело его было найдено. И вот теперь они ехали с лордом по вершине вала, намеренно не спеша, чтобы дать возможность поспевать за ними тем, кто держал над их головами балдахин. От северных гор докатились удары грома, по ту сторону поля боя сумрак разорвали всполохи белых молний. В тех местах, куда они попадали, вскипала вода.

– Какая унылая страна, – заметил лорд Нортвикский, глядя сверху на рабочих, трудившихся в поте лица у вражеских трупов. – Конечно, мы должны избавиться от анакимов, но, глядя на все это… понимаешь, что игра не стоит свеч.

– Этот необычайно долгий проливной дождь досаждает им не меньше, чем нам, – возразил Белламус мягко. – Можно только представить, как красиво выглядит эта долина под ярким солнцем, когда она не залита водой.

– Пустыня! – пренебрежительно бросил лорд Нортвикский. – Эти горы как червоточина. По нашу сторону Абуса хорошо возделывают землю – пашут, сеют и содержат в образцовом порядке. Те места больше похожи на рай. Но это… – Он взмахнул рукой с полусжатыми пальцами, указывая на лес, колышущийся у дальнего конца вала. – Страна волков, медведей и диких котов. Их деревни оторваны друг от друга расстояниями и дикой природой. Анакимы делят свои земли с варварами и адептами хаоса. Неудивительно, что они и сами такие же дикие. Интересно, удастся ли когда-нибудь утихомирить север? Даже если мы победим анакимов, можно ли будет возделывать эти земли или они слишком каменисты и пусты? Если вырубить лес, то можно ли будет разбить на его месте пастбища для коров и овец или здесь так и останутся болота?

– Трауденский лес стоит оставить нетронутым, – возразил Белламус. – По общему мнению – здесь лучшие охотничьи угодья. Они даже вошли в легенды.

– Так вот каков твой план, – проворчал лорд Нортвикский. – Прибрать к рукам север и стать его полноправным хозяином?

Белламус сухо улыбнулся:

– Кажется, он больше никому не нужен. Даже Его Величество толкует только о строительстве великой стены и о том, чтобы навсегда забыть о северной половине этого острова. Отдайте мне север, и я его умиротворю.

– Тебя только север интересует, Белламус? – Лорд Нортвикский бросил на него косой взгляд, и Белламус сразу понял, на что тот намекает. – Когда-то я был так же молод, как и ты. Даже еще моложе… Я же вижу, что ты вьешься возле королевы Арамиллы. А ведь она из тех, от кого следует держаться подальше.

– С огнем лучше не играть, – согласился Белламус, избегая смотреть лорду Нортвикскому в глаза.

– Совершенно верно, – произнес лорд Нортвикский с нажимом. – Тем более на виду и людей и Бога. Так что будь с ней поосторожней.

– Да я ее почти не знаю, – возразил Белламус.

– А я хорошо знаю вас обоих, – ответил лорд Нортвикский. – Она всегда себе на уме, но я вижу, что и ты что-то скрываешь.

Лорд Нортвикский говорил жестко, но Белламус знал – какие бы слова ни прозвучали, старик испытывал к нему скорее симпатию. В любом случае, никакой опасности для Белламуса он не представлял. Любой, кто намекнет королю на то, что его жена крутит любовь на стороне, подвергнет себя риску даже большему, чем виновный.

Какое-то время всадники ехали молча.

– Возможно, нам стоит попробовать взять Хиндранн? – предложил лорд Нортвикский.

– Не стоит, Цед, – ответил Белламус.

Лорд Нортвикский, спокойно относившийся к своей новой должности главнокомандующего, пропустил фамильярность мимо ушей.

– Этот орешек с легионами внутри нам не расколоть. Максимум, что мы можем сделать, – это попытаться взять их в осаду.

– Тогда усилим грабежи, – ответил лорд без энтузиазма.

– Усилим, – согласился Белламус. – Чем больше добычи отправится на юг, тем больше воинов мы привлечем на нашу сторону. К тому же это обескровит Черные Легионы в Хиндранне до того, как дело дойдет до столкновения.

– Что ты знаешь об их новом вожде – парне по имени Роупер? – спросил лорд Нортвикский.

Белламус добился выдающегося положения благодаря тому, что слыл знатоком анакимов Эребоса – континента, возле которого располагался Альбион. Никто не разбирался в них так, как этот выскочка, и никто другой не умел разговаривать с анакимами на том уровне, на каком это делал он. Он хорошо понимал их – и мотивацию, и привычки, и интересы. Он провел много времени с ними в Альпах, в Иберии, а теперь еще и здесь – в Альбионе. Анакимы стали его профессией. Многие до него уже пытались постичь их безнадежно безобразный язык; их грубое, состоящее из одних силуэтов, искусство; их непостижимо-абсурдные карты; их отсутствие письменности и варварские привычки. Пытались, но бросали эти попытки раз и навсегда. Но только не Белламус. Соотечественники сатрианцы, конечно, интриговали его, но анакимы – восхищали.

Подкупом, лестью и угрозами Белламусу удалось создать то, о чем не могла даже помыслить сатдольская знать – надежную шпионскую сеть прямо внутри Черной Страны. Во время всех предыдущих вторжений на север знания сатрианцев о тактике врага были прискорбно скудны. Белламус заставил уважать себя благодаря тому, что знал больше, чем другие, а заодно продемонстрировал почти невероятные командирские способности.

– О Роупере всегда говорили, как о многообещающем юноше, – ответил он лорду Нортвикскому. – Но доводилось ли ему когда-нибудь управлять войском – не очень понятно. Мне рассказывали, что старший офицер этой страны – воин по имени Уворен, заранее принял меры к тому, чтобы принять командование в случае гибели Кинортаса. Мы, кстати, его видели, – добавил он, мельком взглянув на лорда Нортвикского. – Тот самый, с боевым молотом, находившийся слева от Кинортаса. На его нагруднике был выгравирован дикий кот.

– Кинортас, напугавший бедного графа Уиллема, находился в середине, – сказал лорд Нортвикский, поморщившись, и закрыл глаза в попытке вспомнить. – Ув… Увора?

– Уворен, – поправил Белламус.

– Уворен с боевым молотом слева. Здоровый парень Роупер – справа. А кто был четвертым?

– Не знаю, – признался Белламус. – Какой-то Священный Гвардеец, судя по доспехам.

Некоторое время они ехали в тишине. Белламус молчал, любуясь на залитый водой пейзаж и наслаждаясь запахом дождя.

– Я не уверен, что нам удастся закончить эту кампанию, – произнес наконец лорд Нортвикский.

Белламус посмотрел на него с удивлением.

– Милорд?

– Ради всего святого, Белламус! – досадливо воскликнул Нортвикский. – Если то, что я сказал, для тебя является новостью, то ты меня сильно разочаруешь.

Белламус рассмеялся.

С юга дошли вести о том, что теперь – после того, как графа Уиллема не стало, – король Осберт подумывает о том, чтобы отвести армию назад. Его Величество панически боялся анакимов, и на север потекли письма, повествующие о высказываниях короля, в которых он делился мыслями о том, что для усмирения Гнева Господнего он сделал уже вполне достаточно и что теперь они должны забрать то, что успели захватить, и отойти. По мнению Его Величества, лорд Нортвикский, несмотря на все свое влияние, был недостаточно благороден для того, чтобы управлять армией к северу от Абуса. Зима быстро приближалась, и первая битва сложилась удачнее, чем кто-либо мог ожидать. Доходили слухи, что король Осберт рассматривает возможность прекращения кампании, поскольку считает ее уже успешно состоявшейся. Но такое решение может только все испортить.

Если оно будет принято, это станет катастрофой для честолюбивых планов Белламуса. Он вложил все, что у него было – все свое влияние и богатство, – в этот рывок на север. Если война закончится преждевременно или если придется иметь дело с другим графом, которого король может прислать на замену графу Уиллему, то рухнет все, что он так тщательно выстраивал.

Но Белламус не испытывал по этому поводу особого беспокойства. Как только стали известны планы короля, он первым делом послал на юг самого быстрого всадника с письмом к королеве Арамилле, в котором просил вмешаться от своего имени. А королева его еще ни разу не подводила.

– Уверен, что Его Величество проявит здравый смысл, – ответил Белламус спустя некоторое время. – Было бы безумием прерывать кампанию в такой момент. Мы получили уникальный шанс, который вряд ли представится еще раз.

Лорд Нортвикский кивнул.

– И все-таки – кто убил графа Уиллема? – угрюмо спросил он.

– Я могу только предположить… но есть один человек, который очень хорошо подходит по описанию, – задумчиво произнес Белламус. – Это гвардеец, очень известный, по имени Прайс Рубенсон, знаменитый спринтер. Говорят, он может бежать быстрее всадника на лошади, причем на любое расстояние и на любой местности. Многие считают, что он самый отважный воин на севере.

– Выясни точно, он это или нет, – сказал Нортвикский. – …И заставь заплатить.

– Как прикажете, – ответил Белламус.

– Ты полезный человек, Белламус.

– Вы знаете, как извлечь из меня максимум пользы, лорд.

Лорд Нортвикский хмыкнул:

– Разумеется… Давай делай то, что считаешь нужным.

* * *

Черная Страна подвергалась опустошению. Поражение в пойме – унизительное настолько, что ни у кого язык бы не повернулся назвать его битвой – впервые за столетия открыло сатрианцам путь на север. Казалось, что каждый солдат сатрианской армии ждал этого момента лично: с такой яростью они приступили к грабежам и поджогам.

Особенно к поджогам.

Предавать огню деревни и амбары, мимо которых идешь, – обычное дело на войне. Это ослабляет боевой дух врага, снижает его способность к сопротивлению и демонстрирует уязвимость захваченных территорий.

Однако то, что происходило в эти дни к востоку от Хиндранна, невозможно было передать словами. Со всех высоких гранитных стен, со всех башен, окружающих Главную Цитадель, было видно огромное черное облако дыма, поглотившее восток. Оно перекрывало собой небесный свод и окрашивало все восходы луны и солнца в бордово-красный цвет. Дым видел каждый солдат Хиндранна. Казалось, само небо затапливали черные остатки того, что когда-то составляло жизнь их страны. Многочисленные посланные на восток разведчики докладывали: пожар бушует такой силы, что совершенно невозможно к нему приблизиться. Стена огня, следующая за армией сатрианцев, опустошала все земли дочиста.

И чем дальше, тем более ужасные приходили вести.

Анакимы всегда уступали сатрианцам по численности, но их военизированное общество и зловещая репутация заставляли дважды подумать любого, кто планировал вторгнуться на их территорию. Теперь же, после вестей о том, что сатрианцы одержали великую победу, из Сатдола на север потоком хлынули добровольцы, желающие пополнить ряды армии, которой командовал лорд Нортвикский. Он управлял ею очень умело, этот лорд не пытался взять Хиндранн, но предпочитал опустошать окружающие земли для того, чтобы вынудить рассерженные легионы выползти из их гнезда.

Но у Уворена были свои соображения. Каждый день в Государственной Палате он встречался с военным советом, собиравшимся в полном составе. За огромным дубовым столом не было свободного места: здесь присутствовали все четырнадцать легатов, представители Великих Домов, главы государственных служб, Главная Хранительница Истории и ее Помощница, а также главы нескольких поселений, нашедшие убежище в Хиндранне от наступающей сатрианской орды. Роупер тоже был здесь, слушал одни и те же голоса, вновь и вновь требовавшие к себе внимания, вновь и вновь повторявшие свои точки зрения. В зале непрерывно шумел или гул согласия, или ропот неодобрения. Впрочем, большинство из тех, кто здесь присутствовал, разделяли мысли Уворена.

Легионы должны оставаться в крепости. Конечно, прискорбно, что окружающие земли гибнут в пламени, но теперь надо учитывать более далекую перспективу. Находясь внутри Хиндранна, они смогут отразить любую атаку. До тех пор пока будет в безопасности настоящая ценность Черной Страны – ее легионы, – у них есть шанс вернуть назад все отнятое.

Главная Хранительница Истории, отличавшаяся непреклонной прямолинейностью, была одной из тех, кто высказывался против такой стратегии. Роль этой женщины с волосами цвета стали и угловатыми чертами лица заключалась в том, чтобы обрисовывать перспективу сложившейся ситуации и привлекать внимание совета к историческим прецедентам.

– Вы все должны понимать – это, наверное, первый раз, когда Хиндранн уходит в настолько глухую оборону. Его строили как осиное гнездо, а не закрытый ящик. Во время всех предыдущих вторжений советники приходили к выводу, что мы не сможем выжить без постоянного снабжения, поступающего со всех концов государства, поэтому мы всегда встречали наших врагов на поле боя. А теперь за пределами этих стен вся Черная Страна охвачена пожаром.

– Мы и есть Черная Страна! – зло рычал в ответ Уворен.

После этого немногие продолжали ему перечить – было уже ясно, в какую сторону дует ветер.

Таким образом, легионы оставались внутри Хиндранна. И ждали.

Когда собрался первый общий военный совет, Роупер, выпрямив спину, прошагал прямо к Каменному Трону, изо всех сил стараясь не хромать. Сев на Трон, он холодно встретил многочисленные недоуменные взгляды, но в этот раз, в присутствии столь представительного собрания, Уворен не отважился повторить ложь о трех днях траура.

Но, кроме этой, других идей у Роупера пока не было. Конечно, он пытался говорить на совете, но Уворен всякий раз делал ему сердитые замечания, вызывавшие одобрительные возгласы. После такого ничего не оставалось, кроме как молчать. Это и стало его обычным состоянием. Молчание.

Они просидели здесь уже пять полных дней с тех пор, как легионы вернулись в Хиндранн. Второй совет закончился тем, что было решено переждать бурю за гранитными стенами. На следующем решили закрыть ворота от толп беженцев, прибывавших в крепость. Уворен, ссылаясь на проблемы санитарии, настоял на том, чтобы они оставались за пределами города. Но беженцы все шли и шли, пока у ворот крепости не образовалась огромная беспокойная толпа. В конце концов, Роупер стал подозревать, что и это решение припишут ему.

Роупер встал с Каменного Трона, когда члены совета стали покидать зал. Он увидел, как Главная Хранительница остановила одного из выходящих людей, положив руку ему на плечо, и что-то зашептала в ухо. Человек этот, которого, как уже знал Роупер, звали Джокул, застыл на месте и стал слушать, все еще глядя на дверь. Остальные советники, раздосадованные и разочарованные, желали как можно быстрее покинуть Палату. Поток членов совета огибал эту пару, вытекая из зала. Вдруг Джокул обернулся и посмотрел прямо на Роупера – глаза в глаза. Главная Хранительница продолжала шептать ему в ухо, пока Роупер и Джокул изучали друг друга. Наконец Джокул кивнул, не проронив ни слова. В опустевшей Палате остались только они втроем. Джокул и Главная Хранительница теперь вместе разглядывали Роупера.

Уворен, выходивший за дверь последним, бросил взгляд через плечо и фыркнул. Он крикнул что-то шедшему впереди потнолицему гвардейцу Асгеру. Тот оглушительно захохотал и попытался вернуться, чтобы еще раз взглянуть на «мальчика Роупера», но не успел – Уворен захлопнул за собой дверь.

Роупер знал, кто такая Главная Хранительница, а за Джокулом наблюдал уже в течение нескольких дней. Этот человек был одним из немногих, кто выступал против решения закрыться в Хиндранне. Но самым странным было то, что по отношению к его словам Уворен и его приспешники не проявляли своего обычного пренебрежения, а даже осторожно обсуждали предлагаемые этим человеком аргументы.

Переубеждали его так деликатно, словно имели дело с ядовитой змеей, – вроде тех, что однажды оказались на торговых кораблях, приплывших к ним из-за моря, и которых даже Уворен предпочитал не злить.

Роупер терялся в догадках. Человек этот не имел славы, приобретенной в битвах, он не принадлежал ни к одному из известных Роуперу Великих Домов и, по всей видимости, не являлся хорошим оратором. Но если он начинал говорить, то казалось, из зала утекала энергия.

– Мы можем поговорить с вами, лорд? – спросила историк.

– Конечно, – ответил Роупер, тяжело присаживаясь обратно. Ногу и плечо все еще прошивало болью. Главная Хранительница Истории решительно подошла поближе, Джокул последовал за ней бесшумной походкой. Оба сели по левую руку от Роупера.

– Вы знаете, кто мы, лорд? – спросила историк ровным голосом.

– Вы Главная Хранительница Истории, – ответил Роупер, – Фратти Акисдоттир. И я знаю ваше имя, – добавил он, повернувшись к Джокулу, – но не вашу должность.

– Да, – согласился Джокул тихим, но твердым голосом. – Мой титул – Мастер Криптея.

Вот теперь все стало ясно.

Роупер смотрел на Джокула несколько секунд, испытывая головокружение. Он перевел взгляд на старую Хранительницу, та твердо посмотрела на него в ответ. Историк нетерпеливо постучала пальцем по столу, словно желая ускорить темп разговора. Роупер снова взглянул на Джокула и, пересилив себя, произнес:

– И что дальше?

Вопрос прозвучал несколько агрессивно.

– Ты знаешь о Криптее, но суть нашей деятельности намеренно скрыта. К тому же я не стал бы убивать Черного Лорда в присутствии самого надежного свидетеля страны.

Джокул кивнул в сторону Хранительницы.

Роупер облизнул губы:

– Тогда зачем вы здесь?

Джокул сидел в одном из тисовых кресел, расслабленно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Он был чрезмерно худ. Если бы не сплетение вен на руках, его можно было бы принять за труп.

Роупер припомнил слова Уворена, сказанные несколько дней тому назад:

«…когда он выходит на улицу, над ним начинают кружить грифы».

Джокул играл с какой-то серебряной монетой, вращая ее между большим и указательным пальцами.

– Мы держим Черную Страну в равновесии, – ответил Джокул. – В самом деле, в давние времена это проявлялось иногда в том, что мы убивали членов твоей семьи – когда они уж слишком сильно увлекались своей властью. Но сейчас-то у тебя нет никакой власти, да?

– Никакой, – согласился Роупер. – Никакой…

– В таком случае стране ты ничем не угрожаешь.

– Вы заинтересованы в стабильности, – выпалил Роупер. – Многим стало бы проще жить, если бы я умер, а командование получил Уворен.

– У нас другое мнение, – ответила Хранительница.

Джокул, не переставая играть с монетой, внимательно смотрел на Роупера. Он слегка сдвинулся в кресле – словно примериваясь, насколько мало места может занять в нем его худое тело.

Роупер перевел взгляд на Главную Хранительницу, но от этого не стало легче. Женщина производила жесткое впечатление. Если Джокул своим внешним видом напоминал сплетение ивовой лозы, то она была похожа на дубовую плаху. Посмотрев на нее, Роуперу пришлось выдержать встречный непоколебимый взгляд бледно-голубых глаз.

– Мы оба наблюдали за тобой, пока ты рос, – продолжила она говорить голосом более мягким, нежели ее взгляд. – Мы надеялись, что однажды ты станешь вождем. Не правителем. Вождем. Тем, кто сможет добиваться любви легионов так же умело, как твой отец добивался их уважения. К сожалению, он погиб до того, как успел тебя подготовить. Конечно, Кинортас рассчитывал на то, что у него будет больше времени, но времени недостаточно уже для всех нас. Что ты знаешь о сатрианцах? – неожиданно спросила она, наклонившись поближе, чтобы хорошо расслышать его ответ.

– Они маленькие, – ответил Роупер, пожимая плечами.

– Что? Маленькие? – Хранительница села прямо, всем видом показывая, что ответ Роупера не заслуживает внимания. – Самая важная вещь, которую следует знать о них – это то, что они живут меньше века. Вот почему они такие прожорливые. У них мало времени, поэтому они вынуждены жадно потреблять. Каждый из них мечтает, чтобы изменения к лучшему происходили в течение их коротких жизней. Мы же считаем, что достаточно подождать, и изменения произойдут неизбежно.

– Я ничего о них не знаю, – признался Роупер.

– Как и все… кроме Академии, – ответила Хранительница, имея в виду сестринскую общину, которую возглавляла, – …и Криптея. – Историк указала рукой на Джокула, скрипнувшего креслом. – И нас это беспокоит: война с сатрианцами ведется уже тысячи лет, но никто из воюющих так и не удосужился разобраться в ее причинах.

Но в этот момент Роупера мало интересовали сатрианцы. Он бросил взгляд на Джокула.

– Значит, вы будете просто сидеть на месте и ничего не делать, пока будет длиться наше соперничество с Увореном?

– Вмешательство Криптея требуется крайне редко, – ответил бледный человек. – Обычно наша задача состоит в том, чтобы собирать информацию. А в последнее время сатрианцы стали представлять куда большую угрозу для стабильности в наших землях, чем твоя семья. Нам нет никакой нужды вставать между Волком и Диким Котом, – добавил он, сузив глаза.

Джокул упомянул тотемных животных, изображавшихся на гербах Домов Роупера и Уворена.

– И вы не можете заставить нас выступить против сатрианцев? – спросил Роупер.

– С моей стороны это стало бы злоупотреблением, – ответил Джокул. – Криптей существует не для того, чтобы править. Мы здесь, чтобы быть уверенными в том, что правят те, кто достоин…

– Должен править я…

– Разве? – перебил его Джокул, вскинув седые брови. – Уж точно не при таком отношении Черной Страны, когда большинство считают тебя трусом.

– Я принял правильное решение, – тихо ответил Роупер.

Но теперь в нем не было прежней уверенности.

– Меня там не было, – сказал Джокул, как бы намекая: о том, что случилось с Роупером, ему известно гораздо больше.

«Конечно, тебя там не было», – подумал про себя Роупер. Он никогда еще не встречал более не приспособленного к войне человека.

– Нас обоих там не было, – отрезала историк. – Но мы оба не хотим, чтобы Уворен стал преемником твоего отца. Он обладает многими талантами. Он владеет искусством войны, у него много сторонников, и за ним поддержка Лотброков. – Хранительница упомянула Дом Уворена. – Но у него дурной характер, который создает проблемы. Он лишен мудрости и действует только в собственных интересах. Мне очень не хочется, чтобы он управлял Черной Страной. Ты понимаешь, зачем он тянет время?

– Собственный интерес, – ответил Роупер горько. – Он не станет рисковать чем-то ради других.

Джокул неодобрительно вздохнул.

– Не следует принижать Уворена, – произнес он. – Ненависть – плохой советчик.

– Не надо меня воспитывать! – перебил его Роупер.

То, что Джокул не доверял сильным чувствам, его не удивило.

Историк протестующе махнула рукой Джокулу, как бы прося не вмешиваться.

– Не огрызайся, – сказала она Роуперу спокойным тоном. – Просто подумай. Уворен остается в крепости, потому что знает: за то, что Черная Страна объята пламенем, проклинать станут тебя. Формально лорд сейчас ты, и он ждет, когда разочарование достигнет апогея. Он ждет, лорд Роупер, ждет момента, когда сможет узурпировать твою власть так, что все воспримут это с облегчением. Время работает против тебя, следовательно, ты должен начать действовать первым.

– Если бы меня хоть кто-то поддерживал… – ответил Роупер. – Была бы такая возможность, я бы лучше повел армию в атаку.

Историк подняла брови.

– И что тебе для этого не хватает? – спросила она, внимательно следя за тем, как Роупер отреагирует на ее вопрос. Очевидно, это была проверка, и Роупер, загнанный этими двумя людьми в угол, не нашелся, что ответить. – Мы не собираемся обеспечивать тебя Каменным Троном, – продолжила она, преодолевая его внутреннее сопротивление. – У нас нет на это власти. Но нам хотелось бы увидеть, как ты сделаешь это сам. Уворен обладает влиянием, богатством, репутацией и союзниками. Если хочешь бросить ему вызов, придется раздобыть все это и тебе.

– Прежде всего, союзников, – ответил Роупер. – Мой Дом не настолько силен, чтобы противостоять Лотброкам.

– Твой отец был сильным правителем, – сказала историк. – Сильные правители не нуждаются в том, чтобы возвышать членов своей семьи над другими, но из-за такой политики твой трон стал шатким. Даже те из Дома Йормунрекуров, кто уже добился высоких постов и статусов, поддержат тебя неохотно – скорее, присоединятся к другим, уже сложившимся группировкам, или предпочтут остаться в стороне. Тем не менее у Уворена много врагов. Пока власть в его руках, они затихли, опасаясь обнаружить себя. Но ты должен разбудить их и заставить действовать в открытую.

– И кто эти враги?

Историк слегка пожала плечами, прежде чем ответить.

– Найти их – твоя задача. Твоя проверка. Хоть ты и думал, что трон достанется тебе по праву рождения, но его еще надо заслужить. Вот и посмотрим, хватит ли твоих способностей на то, чтобы справиться с Увореном. – Тон ее голоса был спокойным, но взгляд выбивал Роупера из колеи. – Если у тебя получится, то ты станешь самым уважаемым Черным Лордом за многие столетия, поскольку для достижения этой цели тебе понадобится задействовать все, что у тебя есть. Буквально все, в прямом смысле слова, и даже этого, скорее всего, окажется недостаточно: все твое обаяние, все твои стратегические способности, всю твою удачу. Он исключительно могучий воин, но только величайшие могут сражаться на любой арене.

На этих словах Джокул прекратил наконец вертеть монету и кинул ее на древний дубовый стол.

«Что ж, тогда начнем», – подумал Роупер.

– Он могучий воин, его опыт в несколько раз обширнее моего, и он знает об этой «арене» безмерно больше, чем я. Это даже нельзя назвать состязанием, но… я брошу ему вызов. С чего мне следует начать?

Джокул, который, казалось, был против того, чтобы оказывать ему помощь, продолжал хранить молчание.

Снова ответила Хранительница:

– С гвардейца по имени Грей Конратсон, – сказала она. – Когда-то он соперничал с Увореном за звание капитана гвардии и был абсолютно уверен в том, что одержит над ним победу. Правда, за ним не стоит никакого могущественного Дома, и он не обладает никакой властью, даже формальной. Но он самый непримиримый конкурент Уворена и пользуется всеобщим уважением. Склони на свою сторону Грея – и ты приобретешь сразу двух значимых союзников.

– Двух?

– У Грея есть протеже – ликтор по имени Прайс Рубенсон.

– Прайс? – повторил Роупер тупо. Не так давно в этом самом зале он старался запомнить и это имя, и лицо человека, которому оно принадлежало. – Но он член военного совета Уворена. И мне не кажется, что он захочет помогать мне.

– Я тоже сомневаюсь, – согласилась Хранительница, приподняв бровь. – Но он входит в военный совет Уворена только потому, что является самым популярным человеком в Черной Стране. Уворен хочет склонить его на свою сторону. Народ боготворит Прайса, о чем Уворен может только мечтать. А Прайс прислушивается только к одному человеку. Следовательно, надо завоевать расположение Грея. Займись этим первым делом.

Роупер пробежался пальцами по каменным подлокотникам.

– Но это может привести только к одному, – сказал он.

– К гражданской войне, – закончила за него Хранительница.

– …причем в тот момент, когда мы подверглись вторжению. Мой отец всегда считал, что это может стать величайшей бедой для страны. И это случится во время моего правления…

Роупер повернул голову и уныло посмотрел на огонь.

– Это промах твоего отца, – ответила женщина. Своей суровой решительностью она напоминала Роуперу Кинортаса. – Ты попал в очень тяжелое положение. Собственно, только поэтому мы тебе помогаем. Уворен ясно показал, что готов даже спалить всю страну дотла, лишь бы выдернуть из-под тебя это кресло. – Она указала на Каменный Трон. – Потому-то тебе и нужны союзники. И гласные союзы в том числе.

– Женитьба? – спросил Роупер.

– Женитьба, – подтвердила она, слегка кивнув. – Реши, с кем именно.

Она поднялась, и Роупер с удивлением заметил уже находящегося за ее спиной Джокула. Присутствие бледного человека было настолько призрачным, что Роупер даже не увидел, в какой момент тот встал. Роупер с усилием поднялся вслед за ними, и в этот момент заговорил сам Джокул.

– Первое, что ты должен сделать, – это найти себе надежного телохранителя. Уворен видел, что мы общались. И теперь тебе угрожает опасность бо́льшая, чем когда бы то ни было. У тебя есть воин, который мог бы тебе помогать?

Роупер глубоко задумался:

– Возможно.

Джокул кивнул:

– Задействуй его. Но помни: информаторы у Уворена повсюду.

Джокул сложился в талии, изобразив поклон, и пошел к двери. Историк не сдвинулась с места, продолжая смотреть на Роупера.

– Не разочаруй меня, лорд, – сказала она. – Я верю в то, что ты нам еще понадобишься.

Она развернулась и пошла к двери, придерживаемой для нее Джокулом. После того как она вышла, Джокул повернулся и посмотрел на Роупера, не отпуская дверную ручку.

– Ты, безусловно, в своем праве, лорд, но… Стабильность страны только укрепится от твоей смерти. Так или иначе, но в грядущие времена нам понадобится жесткий правитель. Поэтому делай то, что обязан, милорд. Или свои обязанности исполнит Криптей.

 

Глава 4

Отсеченная голова

Королева Арамилла шла между деревьев по грязной тропинке, усыпанной листьями цвета меди. Позади нее семенила стайка придворных, впереди – вышагивал сам король с парой гончих, рвущихся с натянутых поводков. Арамилле не было никакого дела до охоты, ради которой был специально сохранен этот королевский лес. Сегодняшним ее развлечением была ее собственная свита. Накрашенные женщины в нарядных платьях, следовавшие за ней, постоянно и безуспешно пытались угнаться за модой, бешено меняющейся по прихоти королевы. Во время прошлой прогулки погода стояла сухая и безветренная, и Арамилла надела самое нелепое и экстравагантное платье, какое только смогла найти – усыпанное таким диким количеством жемчуга, что его хозяйка стала напоминать тучку с градом, нежно потрескивавшую при каждом движении. Тогда она строго объявила своим прагматично одетым фрейлинам, что, каковы бы ни были обстоятельства, они всегда должны придерживаться самых высоких стандартов. Теперь, к ее великой радости, глупо разодетые фрейлины брели по грязной тропинке, как овцы, вздрагивая каждый раз, когда брызги окропляли их дорогие юбки. Арамилла, вернувшаяся сегодня к более темному и практичному наряду, бросала через плечо веселые взгляды на женщин, семенящих с несчастным видом за ее спиной. И лишь одна из фрейлин – та, что шла рядом, – была посвящена в задуманный королевой розыгрыш. Это была темноволосая фаворитка, одетая в темный плащ, значительно более подходивший сегодняшней погоде.

– Повеселимся, Мария?

– Конечно, Ваше Величество, – ответила темноволосая женщина.

Королева схватила рукой низкую ветку, нависавшую над тропой, как следует ее оттянула и резко отпустила. Листья вздрогнули и сбросили с себя капли воды, обдав двух идущих позади женщин ледяным душем.

Те не издали ни звука.

Арамилла оглянулась и увидела, что обе женщины подняли плечи чуть ли не до ушей, а на лицах их застыло потрясенное выражение. Королева улыбнулась, вслед за чем раздался нервный смех со стороны тех, кого не коснулась эта шутка. Одна из облитых быстро улыбнулась Арамилле в ответ. Вторая молча встретилась с ней взглядом, не в силах скрыть смешанное чувство ужаса и омерзения. Арамилла остановилась на пути у ошеломленной женщины и всем видом изобразила сочувствие.

– О, дорогая леди София! Я вовсе не хотела тебя напугать.

Она подошла к леди Софии и взяла ее под руку, вынудив продолжать движение. Было очевидно, что леди Софию переполняло тщательно сдерживаемое негодование. Королева крепко сжала ее локоть и пошла рядом с ней в ногу.

– Все не так уж и плохо, – продолжила говорить королева. Сладость в ее голосе постепенно уступала место раздражению. – Движение тебя согреет. Разве не прелесть этот свежий загородный воздух?

– Я бы наслаждалась им еще больше, Ваше Величество, если бы вы не давили так на мою руку, – ответила леди София, глядя прямо перед собой.

В ответ Арамилла тонко улыбнулась:

– Скоро ты успокоишься и поймешь, что реагировать на капельки воды подобным образом довольно глупо.

Леди София попыталась отдернуть руку, но пальцы Арамиллы еще крепче сжались на ее локте. Ощутив боль, леди София выдохнула и удвоила усилия, но королева была непреклонна. София обреченно расслабилась и затихла, покорившись королевской воле. Некоторое время они шли молча. Наконец, бросив косой взгляд на несчастное лицо леди Софии, Арамилла убедилась, что злости в ней больше нет. Значит, пора менять гнев на милость.

– Мне очень нравится твое платье, дорогая, – сказала королева с восхищением. – Где его шили?

– Оно франкское, – ответила леди София тусклым голосом. – От портного из Массалии.

– Ты обязана рассказать мне о нем подробнее. Такой нежный шелк… Словно его ткали специально обученные паучки.

Леди София непроизвольно улыбнулась, что могло означать только полную капитуляцию. Арамилла решила наконец отпустить ее, разочек сжав напоследок локоть.

– Думаю, пора пройти вперед и поговорить с мужем.

Королева ускорила шаг, оставив фрейлин за спиной, и быстро нагнала идущего впереди короля Осберта. Отличавшийся тучностью король был одет так же нелепо, как большинство сопровождавших Арамиллу придворных: на голове его сверкал шлем с позолоченным ободом, а на плечи была накинута огромная лохматая медвежья шкура. Руками он крепко сжимал поводки с рвущимися с них гончими, внимательно следя за тем, чтобы собаки друг друга не грызли.

– Могу я взять вас под руку, моя любовь? – спросила Арамилла, поравнявшись с ним.

Король замысловато поклонился:

– Моя королева…

От могучих звуков королевского голоса воздух вокруг Арамиллы затрепетал. Король передал псов шедшему рядом стюарду, и королева просунула под отставленный мужем локоть свою руку. Из-под промокшей от пота медвежьей шкуры пахну́ло влажным теплом.

– Как чудесно побыть вдали от Ланденкистера, – сказала Арамилла, вздохнув.

Опершись о короля, она перешагнула через мутную рыжевато-коричневую лужу.

– Именно так, – одобрительно ответил король Осберт. – Редко чувствуешь себя так легко.

– В городе сплошная суета, – продолжила королева, легонько стиснув его запястье. – Куда спокойнее, когда рядом нет придворных и священников, постоянно требующих вашего внимания.

Король всплеснул увешанной золотом рукой:

– Анакимы, анакимы! Целыми днями только о них и слышу…

– Может, близок тот день, когда вы наконец избавитесь от них? С севера приходят добрые вести.

Король Осберт повернулся к жене и одарил ее снисходительной улыбкой. Затем поднял палец и покачал им перед собой.

– Не совсем так, моя милая леди, – ответил он. – Я волнуюсь за своих людей, ушедших на северный берег темной реки – особенно теперь, когда они не управляются опытной рукой дорогого графа Уиллема. Прекрасный был человек – упокой Господи его душу… Я собираюсь отозвать армию назад. Сезон военных кампаний почти окончен. Мы разбили им носы, умиротворили тем самым Господа и теперь можем вернуться домой с награбленным. После смерти мудрого графа Уиллема… я боюсь за этих солдат.

Мелодичный голос короля зазвучал так, будто сердце его разрывалось от жалости.

– Согласна, Ваше Величество, – кивнула Арамилла. – Он был опытнейшим воином. Сколько кампаний он провел? Я помню его в Ойфервике. И в Иберии, конечно.

Король слегка покачал головой:

– Совершенно верно… Но ни Ойфервик, ни Иберия не принесли ему славы.

– Это да, – согласилась Арамилла с грустью. – Боюсь, что о тех войнах с удовольствием вспоминают лишь анакимы. Чего не скажешь о его последней кампании…

– Что ж, ты права, – ответил король. – Посмотри, чего он добился в первом же бою! Но тот, кто командует армией, оставаясь в гуще солдат, подвергает себя повышенному риску…

– Так, и чего он добился? О чем пишет лорд Нортвикский? – осторожно спросила Арамилла.

– Он отдает дань уважения храбрости графа Уиллема. Об этом в письме говорится с особенной теплотой.

– А как ему удалось их победить?

Король покачал головой из стороны в сторону.

– Нортвикский утверждает, что важную роль в сражении сыграл Белламус Сафинимский и что только благодаря его плану анакимы были остановлены и обращены в бегство. Я едва могу поверить, что на такое способен простолюдин, хотя вынужден отдать должное его талантам.

Арамилла фыркнула:

– Я благодарна Нортвикскому за то, что он возглавил наших воинов на севере, но Белламус?.. Разве корыстный наемник способен победить анакимов? Он мало к чему пригоден. Ему вообще нечего делать на поле боя!

– Ну-ну, моя королева, – с упреком произнес король Осберт. – Не будь такой злой. Я думаю, он гораздо умнее, чем кажется.

Арамилла помолчала несколько мгновений, но, когда заговорила вновь, голос ее заметно потеплел.

– Вы проявили настоящее великодушие, поддержав его, – сказала она, вновь оперевшись о его руку. – Я восхищаюсь вашей способностью видеть истинную суть человека за его происхождением.

– Чтобы плодотворно править, нужно проявлять великодушие ко всем, – глубокомысленно заметил король Осберт.

– Останьтесь же великодушным до конца – не отзывайте их. Если и в самом деле первая победа одержана Белламусом, значит, надо оставить и его и Нортвикского во главе армии, – сказала она. – Нортвикский достаточно благороден, чтобы командовать королевскими солдатами, а Белламус сможет компенсировать недостаток его опыта в войне с анакимами.

– Возможно, возможно, – ответил король с сомнением. – Но мне хотелось бы, чтобы армию на севере возглавил представитель высшей знати. Возможно, я пошлю к ним твоего отца. Он очень ловкий человек и мог бы стать прекрасным королевским представителем.

Арамилла резко остановилась. И, поскольку она не стала убирать руку, пришлось остановиться и королю.

Королева посмотрела на него, сузив глаза.

– Прошу тебя, моя любовь, не отправляй отца на войну с анакимами.

Король Осберт моргнул.

– Нет… Ну конечно же, нет! – Он поцеловал ее в лоб. – Я такой эгоист, моя сладкая. Твой отец останется в безопасности – вместе с нами на юге. А воюют пусть Нортвикский и Белламус.

* * *

Хелмиц постучал в дверь покоев Роупера. Быть вызванным к Черному Лорду почиталось за честь… По крайней мере, так было, когда здесь жил Кинортас. Задачу Роуперу облегчило то, что он случайно встретил Хелмица, стоявшего на карауле, и, воспользовавшись случаем, позвал к себе.

Хелмиц вошел. На правой стороне его туники был вышит герб: вертикально стоящее копье, увенчанное расколотым боевым шлемом. Дом Балтасара.

Роупер, сидевший за дорогим столом из мореного дуба, поднялся навстречу, стараясь подражать Кинортасу, демонстрировавшему в таких случаях все возможное для себя обаяние.

– Хелмиц, – сказал он с улыбкой и прошел вперед.

Хелмиц пожал протянутую руку своей огромной изуродованной лапищей и поклонился. Сплошь покрытое шрамами лицо растянулось в подобии ухмылки.

– Милорд, – ответил он.

Роупера снова назвали лордом.

В отличие от ужасов войны, где Хелмиц смотрелся вполне естественно, здесь, в домашней обстановке, он представлял собой поистине ужасающее зрелище. Сквозь разорванную щеку с иссохшейся кожей было видно постоянно шевелящуюся челюсть с желтыми зубами. Через левое веко и бровь проходил глубокий шрам. От взгляда белесо-серых глаз становилось не по себе, а тело его было похоже, скорее, на объемный сундук, плотно набитый мышцами, чем на те фигуры с широкими плечами и треугольным торсом, которые изображают на анакимских резных орнаментах.

Роупер пригласил гвардейца сесть в кресло, стоящее у стола, а сам устроился напротив.

– Хелмиц, хочу еще раз поблагодарить тебя за помощь в битве. Ведь только благодаря тебе я остался жив.

– Для меня это честь, лорд, – ответил Хелмиц дружелюбно, – но я всего лишь сделал то, что обязан был сделать любой.

– Испытывал ли ты в тот момент страх?

– Только за вас, лорд. – Лицо Хелмица вновь искривилось в улыбке. – Я опасался, что вы умрете до того, как я до вас доберусь. Но вы с помощью собственного меча сумели подарить мне несколько лишних минут.

Роупер кивнул. Он был настолько поглощен мыслями о том, как будет склонять Хелмица на свою сторону, что даже не заметил обращенного к нему комплимента.

– Нам понадобится больше людей вроде тебя, Хелмиц, даже в Гвардии.

«Слишком грубо, – подумал Роупер про себя. – Надо тоньше».

– Надеюсь, тебя по-доброму приняли на новом месте службы?

– Конечно, лорд.

По легкой заминке Роупер понял, что гвардейцу было что сказать, но Хелмиц не стал откровенничать. Его ответ выглядел достаточно убедительным, но Роупер мог себе представить, как встретил его Уворен, узнавший о том, что Хелмица перевели в Гвардию по его приказу.

– Уворен хорошо к тебе относится?

– Да, лорд, – ответил Хелмиц, в этот раз чуть менее уверенно.

– Продолжай.

Роупер наклонился вперед с таким участием, словно Хелмиц уже начал порицать Уворена.

– Он хорошо ко мне относится, – упрямо повторил Хелмиц.

Роупер вздохнул и посмотрел на древний дубовый стол.

– Уворен добросовестно служит стране, он один из самых могучих наших воинов. Но он слишком ревностно относится к Гвардии. Он не принимает туда многих, кто давно этого заслуживает.

Хелмиц все еще колебался.

– Я категорически против такой практики. Изначально задумывалось, что Священная Гвардия должна сражаться как единое целое. А эта мелочная конкуренция отнюдь не способствует объединению. Он пытался натравить на тебя остальных гвардейцев?

Совершенно дикое предположение, которое Роупер сделал наудачу. Хелмиц смотрел на него потрясенным взглядом. Роупер ждал.

– Да, лорд, – наконец сказал Хелмиц.

– Я посмотрю, что смогу для тебя сделать. Ты достоин этого как никто другой. И будь уверен, о нашем с тобой разговоре Уворен никогда не узнает.

Хелмиц коротко кивнул. Ему уже стало стыдно за свое признание. Роупер сохранял бесстрастное выражение лица, но внутри ликовал. Отныне Хелмиц будет его человеком, в этом нет никаких сомнений.

– А теперь, Хелмиц, хочу попросить тебя об одной особой услуге.

– Разумеется, милорд.

– Я бы хотел, чтобы ты побыл рядом со мной в течение нескольких дней. Мы собираемся изгнать сатрианскую орду с наших земель, и мне понадобится твоя помощь.

– Почту за честь, лорд, – с готовностью ответил Хелмиц.

Теперь, после того как Хелмиц пожаловался Роуперу на Уворена, он при всем желании не смог бы ему отказать.

– Очень хорошо, – сказал Роупер. – В таком случае я улажу вопрос с Увореном, а ты, Хелмиц, приступай к службе.

Ошеломленный Хелмиц вышел из покоев Роупера и занял пост у двери.

Так Роупер приобрел своего первого союзника.

Находясь на самом юге Хиндранна, за Великими Вратами, Уворен отправил посыльного. За исключением небольшого числа закрытых изнутри подземных тоннелей, Великие Врата являлись единственным проходом, через который можно было попасть внутрь крепости. Они прошивали собой сплошное кольцо Внешней Стены – стопятидесятифутовый вал из темного гранита, обрамлявший Хиндранн. Считалось, что Внешняя Стена, усыпанная бронзовыми пушками и оснащенная всеми видами противоосадных приспособлений, почти абсолютно неприступна. Но это не имело значения для посыльного – перед ним распахнулись сорокафутовые, обшитые сталью дубовые воротины. За ними открылась длинная штольня, пробитая сквозь камень Внешней Стены, в конце которой брезжил свет. Посыльный пошел вперед. Ворота сзади закрылись, и он оказался почти в полной темноте. Над головой его, едва различимые, в сплошном камне зияли обожженные отверстия – так называемые «колодцы смерти», сквозь которые на голову любого вражеского солдата, сумевшего прорваться дальше Великих Врат, обрушится липкий огонь.

Но посыльный проходил этим путем уже множество раз и вопросы обороны его не волновали. На пути к Главной Цитадели, куда он направлялся, ему встретятся еще и другие, не менее устрашающие сооружения. Туннель вывел посыльного прямо в жилой район Хиндранна, где перед ним предстала улица из плотно собранной брусчатки, вычищенная дочиста угрюмыми легионерами. По обеим сторонам улицы тесно стояли каменные дома. Все они были необыкновенно похожи друг на друга – гранитные, крытые шифером, со свинцовыми водосточными желобами. Несмотря на то что северный Альбион – холодная страна, впервые побывавший в Хиндранне обязательно заметил бы, что незастекленные окна в домах велики и многочисленны.

Приезжий также непременно сморщил бы нос, приготовившись ощутить вонь от сточных вод, которая неизбежно встречает его в родном городе или в любой из больших крепостей, где ему доводилось бывать. Но здесь такого не было. Воздух был напоен запахами пекущегося ржаного хлеба, дыма от горящего угля, свежеокрашенной одежды, сена, лошадиного навоза и живых растений. Последний исходил от небольших узких диких садиков, которые обрамляли каждый дом. Кусты боярышника с красно-коричневыми ягодами льнули к стенам зданий, дикие яблони и кусты малины слегка качались на ветру, оставшееся свободное место занимали кустики брусники, усыпанные рубиновыми ягодами размером с горошину. К границам садиков подходили сердитые гуси и шипели на проходившего мимо них посыльного.

А тот шел дальше, привычно перешагивая через небольшие арыки с чистой водой, проложенные тут и там среди булыжных камней. Будучи уроженцем Хиндранна, он не обращал никакого внимания на многие мелочи, которые могли бы поразить новичка – особенно если бы этим новичком оказался сатрианец: это и резные контуры ладоней, запечатленные на стенах некоторых домов; и отпечатки босых ног на некоторых крупных булыжниках мостовой; и орлиные, соколиные и ястребиные перья, украшавшие дверные проемы или водосточные желоба; и пары одинаковых каменных колонн на некоторых крышах, как бы случайно поставленные рядом друг с другом; и редкие черные булыжники, местами встроенные в сплошную серую брусчатку; и полуциркульные инструменты на некоторых стенах, которые сатрианец мог бы принять за солнечные часы, если бы на них не было всего четыре деления.

Откуда-то из переулка справа раздался шум, на который спешили хиндраннские жители, груженные тюками с одеждой или гнавшие перед собой небольшие стада гусей.

Посыльный шел дальше и спустя некоторое время достиг второй стены – еще одного могучего вала из темно-серого гранита. Еще одни ворота, и еще один район – даже более интересный. Здесь посыльный прошел мимо свинарников и небольших загонов для овец, выложенных из кремня и аспидного сланца, но огороженных более тщательно, чем дома их анакимских хозяев. Далее их сменили более крепкие, сложенные без раствора заборы из камней, за которыми возле источников воды толпились гуси и утки. Что интересно, в крепости нельзя было заметить почти ни единого куска дерева – практически все здесь было сделано из твердых камней.

Затем показались дома ткачей. Возле них на поддоны складывались тюки с шерстью и поднимались кранами на верхние этажи. Дальше сыромятни – со сваленными у входов оленьими, бычьими и медвежьими шкурами. Насыщенный соляными испарениями воздух горчил из-за запаха танина. Следующими стояли здания, к которым подъезжали возы, заполненные бочками. Но, как ни странно, от них не пахло пивом. Вместо этого из окон доносился кислый запах творожного сыра, из чего становилось понятным, что в плотно сбитые бочки налито молоко.

На противоположной стороне этого района, за третьей стеной огромного человеческого улья, располагались казармы, окруженные стойками с развешанными на них оружием и боевыми шлемами (и даже здесь анакимы оставались верными себе, избегая использовать дерево – стойки были искусно вырезаны из крепкого камня). Из суетливых кухонь, расположенных в конце улицы, доносились запахи горячей еды и свежего эля.

Пройдя через еще одни ворота, пробитые в еще одной стене, посыльный пересек реку, протекающую прямо через крепость, на которой стояла мощная водяная мельница и непрерывно перемалывала зерно, подвозимое к ней в фургонах. Затем начался еще один ряд зданий, предназначение которых легко можно было опознать по исходящим от них запахам дрожжей, дровяных печей и пекущегося хлеба. Потом посыльный прошел мимо пивоварен, а также аппетитно пахнущих коптилен, в которые, как в утробу, заезжали возы с тушами, а оттуда исторгались возы со шкурами, отправлявшиеся к дубильщикам. Вокруг идущего вперед посыльного угрожающе возрастал шум и усиливались запахи. Воздух наполнялся лязгом, звоном, шипением и запахом горячего металла и пылающего угля. Это означало, что посыльный добрался до кузниц. Там лежали мечи, наконечники копий и стрел, шлемы, доспехи, подковы, топоры без рукоятей, пряжки и многое-многое другое, что ценится в этом грубом обществе. Над улицей метались искры. Их вид напомнил посыльному те истории, которые он когда-то слышал: о том, что сатрианцы считали анакимов падшими ангелами. В этом месте, заполненном металлом и дымом, трудно было не вспомнить об аде. Сатрианец бы подумал, что эта дорога приведет его именно туда – к яме или глубокой лестнице, спускающейся все ниже и ниже под землю…

Позади кузниц, за еще одной, последней, стеной возвышались два огромных здания. К одному из них и направлялся посыльный – к Главной Цитадели. Рядом с ней виднелась верхняя часть громадной ступенчатой пирамиды, увенчанная глазом из сияющего серебра. Глаз, хорошо заметный издали, бдительно следил за населяющими крепость жителями. Посыльный пересек последнюю стену, которая была даже не монолитом, а представляла собой целую систему стен. Множество ворот открывались в отдельные внутренние дворики, окруженные эффективными орудиями для убийств. Но в данный момент эти дворики были заполнены лошадьми, меланхолично жующими овес из торб, подвешенных перед их мордами.

Миновав все укрепления и кажущиеся бесконечными запасы, посыльный подошел наконец к Главной Цитадели и остававшемуся до сих пор незаметным Священному Храму. По форме Храм напоминал перевернутый котел, залитый по всей площади свинцом. С боков за ним день и ночь наблюдали призрачные фигуры – высушенные трупы древних воинов. Укрытые в каменных нишах, тела этих древних героев держались в вертикальном положении благодаря надетым на них доспехам. Костлявые руки лежали на эфесах мечей, спрятанных в ножны, зубы щерились из-под высохших остатков губ. Одна нога каждого трупа была немного отставлена в сторону, из-за чего создавалось ощущение, будто кадавры были пойманы в движении.

Рядом с Храмом возвышалась Цитадель – сооружение из плотно уложенного камня высотой в три сотни футов, усиленное дюжиной внешних башен и увенчанное варварской зубчатой верхушкой.

По непонятной причине, несмотря на то что все здесь было построено с мыслями о жестоких убийствах, крепость производила впечатление довольно уютного места. Повсюду вдоль неповторимых дорожек текли ручьи со свежей водой, необходимой для нужд анакимов. Место здесь было открытое и светлое, все здания не выше двух этажей – за исключением башен, Главной Цитадели и пирамиды с глазом. Здесь было свежо и чисто – не загажено мусором и сточными водами, вызывающими эпидемии. Повсюду были разбиты садики с фруктовыми деревьями и ягодными кустами, вдыхающими в каменное поселение жизнь. Было во всем этом нечто такое, что говорило о ясности мыслей и чистоте намерений. Никакого беспорядка, никаких компромиссов – только воля и дикая природа.

Но путешествие посыльного на этом не закончилось. Он поднялся по широкой лестнице, которая вела к основному входу в Главную Цитадель. За дверью был расположен сводчатый каменный холл, не украшенный ничем, кроме масляных ламп, развешанных на стенах в ряд на расстоянии нескольких футов друг от друга. Из холла открывалась дюжина дверей. Посыльный вошел в ближайшую справа, за которой располагалась узкая винтовая лестница, и стал подниматься вверх. Через каждую дюжину шагов лестница тускло освещалась узкими бойницами, проделанными в стене. Поднявшись до четвертого этажа, он достиг двери, за которой оказался коридор, а в конце коридора – Хелмиц. Посыльный попытался пройти мимо гвардейца, но был остановлен тычком руки в грудь. Они поговорили некоторое время, затем посыльный пожал плечами и пошел обратно. Проводив его взглядом, Хелмиц обернулся и постучал в дверь.

– Милорд? – Хелмиц осторожно заглянул в дверь. – Уворен прислал весть. Он говорит, что за Великими Вратами обнаружено нечто, прикоснуться к чему имеете право только вы.

Находящийся в своих покоях Роупер чистил в этот момент доспехи. Кираса слабо сияла на столе, комната пропахла маслом и пчелиным воском. Он поднял глаза на Хелмица и сразу же насторожился.

– Он решил испытать меня и поставить в неудобное положение, – сказал он, бросив промасленную ветошь.

– Не могу знать, лорд.

– Нужно получить больше информации.

– Посыльный был очень настойчив, лорд, – сказал Хелмиц, будто извиняясь. – Он сказал, что вы должны прийти туда как можно скорее.

Роупер задумался, стоит ли ему отказываться. С одной стороны, это было бы мудро, но с другой – он надеялся, что там действительно окажется то, что требует его присутствия. У него и так было не очень много возможностей для проявления инициативы. Он приказал Хелмицу сопровождать его. Вместе они спустились вниз и взяли пару лошадей из конюшни, располагавшейся под Главной Цитаделью, затем, громко цокая по мостовой, поехали к Великим Вратам. Хелмиц, побуждаемый вопросами Роупера, принялся болтать о своих дочерях.

– Они обе работают во фреях, лорд, учат медицине молодых девушек. Вчера я получил от одной из них весточку. Она говорит, что растения, которые обычно собирают в это время года, пропали: все залито паводком.

Роупер почти не слушал. Когда они доехали, он увидел на надвратной башне Уворена. Тот стоял у зубчатого парапета вместе с Асгером, лейтенантом Гвардии, и над чем-то хрипло хохотал. Уворен заметил Роупера и махнул рукой вперед – на что-то такое, что Роуперу еще не было видно из-за ворот.

– Тебе стоит взглянуть! – крикнул Уворен и жестом подал сигнал стражнику, отвечающему за открытие ворот.

Проскрежетали запорные брусы, со щелкающим звуком пришли в движение снятые со стопора противовесы, и ворота открылись.

За воротами Роупер не увидел ничего. Огромная, заросшая травой равнина, раскинувшаяся перед крепостью, оказалась абсолютно пустынна, что само по себе было странно. Уже несколько недель она выполняла роль дома для тысяч беженцев, которые бежали от сатрианского вторжения, но теперь об их недавнем присутствии напоминали лишь брошенные скудные пожитки. Какая-то причина заставила всех разбежаться. Роупер поехал дальше, озираясь во все стороны и напрягая глаза. Он был готов к тому, что все это окажется шуткой, и ворота за ним тотчас закроются. Оттого и оставил Хелмица позади на случай, если Уворен попытается не пустить его обратно в крепость.

Но потом он увидел.

Вертикальный кол, воткнутый в землю в пятидесяти ярдах от него – с каким-то висящим наверху темным мешком.

Еще не успев доехать, Роупер понял, что это такое. Это был не кол, а копье – воткнутое тупым концом в землю – с насаженной на острие головой в шлеме. Роупер сильно побледнел. По мере приближения он ехал все медленнее и медленнее и, наконец, остановился в нескольких ярдах. Голова висела на уровне его глаз. Долгое время он просто смотрел на нее, а отец смотрел на него в ответ.

Так вот что хотел показать ему Уворен. Роупер оглянулся на ворота. Уворен и Асгер по-прежнему смотрели на него, но разглядеть выражения их лиц с такого расстояния было невозможно. Роупер вновь взглянул на голову.

– Здравствуй, лорд, – тихо сказал он.

Из глаза выкатилась и капнула на доспех одинокая слеза. С губ сорвался горестный вздох. Потом он резко вдохнул воздуха и выпрямил спину.

– Я рад, что ты вернулся.

Полуоткрытые глаза отца по-прежнему смотрели на него оцепеневшим взглядом. Роупер наклонился вперед и попытался сдернуть голову с копья, но к горлу подступила тошнота, руки ослабли, и у него ничего не получилось. Он попробовал снова, и его вырвало. В отчаянии он дернул еще раз, дрожа и задыхаясь. От головы шло сильное зловоние.

– И что же мне теперь делать? – спросил он голову слегка дрожащим голосом. – Боже Всемогущий, что мне теперь делать?

Голова смотрела на него безучастным взором.

– У меня есть враг, милорд, – продолжил Роупер сбивчиво, как будто перед ним стоял живой Кинортас. Он пытался, но не мог сдержать эмоций. – Это Уворен, и мне кажется, он собирается меня убить. Но я не хочу так… Я хочу погибнуть в битве. Пожалуйста, позволь мне умереть в битве. Уворен мог бы уничтожить меня в любой момент, и никто бы его не остановил. Я живой только потому, что он хочет поиграть со мной.

Роупер моргнул и глубоко вдохнул. Наконец помутившееся сознание прояснилось, и он осознал, что голова перед ним мертва.

– Я убью его первым. Слышишь, отец? Я первым убью Уворена. Я отберу у него нашу армию. Я разорву его совет изменников на тысячу кровавых кусков. А потом убью этого поднявшегося наверх ублюдка.

Роупер резко замолчал и постарался успокоить дыхание. Над головой кружили и каркали две вороны.

Хватит слов. Пора действовать.

Он взялся за древко копья и вытянул его из земли. Потом поднял повыше, развернулся к крепости и поскакал обратно к воротам.

Уворен и Асгер уже спустились с надвратной башни и ждали его внизу. Оба ухмылялись. Уворен наклонился к Асгеру и что-то зашептал громким шепотом. Роупер отчетливо расслышал:

– Я же говорил, он расплачется!

Роупер остановился перед ними.

– Спасибо, что позвали, капитан, – произнес он как можно более бесстрастным голосом. – Надеюсь, вы и впредь будете просить меня о помощи, когда она вам понадобится.

Уворен стоял с непроницаемым лицом, лишь в глазах его плясали веселые черти. Несмотря на то что он услышал Роупера, вряд ли он примет его слова всерьез. Для капитана гвардии девятнадцатилетний юноша – не более, чем назойливое насекомое. Уворен – самый уважаемый воин Альбиона в отличие от слабака Роупера. У парня нет его навыков, силы, опыта и отваги.

– Он будет вызывать тебя тогда, когда сочтет нужным, Роупер, – вмешался Асгер, заискивающе посмотрев на Уворена, не сводившего с Роупера глаз.

Роупер фыркнул и с глубочайшим презрением осмотрел лейтенанта с головы до ног. Даже в это холодное утро лицо Асгера лоснилось от пота. Он исполнял роль карманной собачонки Уворена, издающей злобный лай в защиту своего хозяина. Не обладая никакими особыми талантами, он поднялся только благодаря его протекции. Если Уворен шутил, он начинал смеяться первым и последним заканчивал. Если Уворен высказывал какую-либо мысль, Асгер немедленно и пылко соглашался с ним. Но если спустя некоторое время Уворен признавал, что был не совсем прав, то Асгер тут же восхищался его мудростью. Асгер мог беззаботно болтать с кем-нибудь, но только до тех пор, пока в комнату не зайдет Уворен. Тогда он сразу становился отчужденным и надменным, постоянно посматривал в сторону своего покровителя и всем своим видом показывал, как ему жалко времени, потраченного на пустой разговор.

– Обращаясь ко мне, Асгер, не забывай прибавлять «лорд», – сказал Роупер и, помедлив, добавил: – С тебя все время течет пот. Должно быть, жаркое это занятие – непрерывно лизать Уворену задницу.

Даже Уворен не выдержал и рассмеялся. Асгер вспыхнул, но Роупер только кивнул и пришпорил коня. Хелмиц последовал за ним. Смотреть на то, как беснуется Асгер, не было никакого желания.

Роупер передал голову медику Главной Цитадели, приказав снять с нее плоть и вернуть ему череп обратно. Медик удивленно почесал свои жесткие волосы, но было видно, что он готов помочь. Роупер собирался похоронить череп в каком-нибудь диком месте – так, как положено хоронить кости анакимов. Затем, взяв боевой шлем Кинортаса, он пошел к себе. Шлем вернулся домой – и это хорошо.

Теперь предстояло сделать кое-что еще.

Его покои располагались на верхнем этаже Цитадели, в одной из нескольких башен, которые обрамляли ее внешний контур. Роупер спустился по спиральной лестнице вниз.

Здесь, в похожем на пещеру зале с двадцатифутовым сводчатым потолком, обычно проводил свои тренировки Собственный Легион Рамнея – лучший в Черной Стране, если не считать Гвардию. Стены из толстого камня охлаждали воздух, а дюжина колонн, облицованных медным сплавом, отражали желтый свет. Поэтому прохладно и светло здесь было круглый год.

Неотступно следовавший за ним Хелмиц был при оружии и полностью облачен в доспехи. Сам Роупер надел свои собственные пластинчатые доспехи (залатанные и выправленные оружейниками Хиндранна), а также взял один из великих мечей Дома Йормунрекуров – Холодное Лезвие. Этот меч отец завещал ему еще четыре года назад – когда Роупер достиг пятнадцатилетнего возраста. У Йормунрекуров всегда было лучшее оружие. Меч Холодное Лезвие, представляющий собой длинный односторонний клинок идеального сплава и закалки, был одним из самых выдающихся мечей Альбиона.

Разве что боевой меч отца – Сверкающий Удар – был лучше. Тот меч получил свое название благодаря впаянной в него алмазной пыли. О нем ходили противоречивые легенды. Например, о том, что если бы меч этот столкнулся с другим оружием, выкованным из Злого Серебра, то перерубил бы его напополам. Другие говорили, что Сверкающий Удар, как никакой другой клинок, жаждет крови, и если эту жажду не утолять битвами, то он убьет своего владельца. Теперь это оружие пропало – оно осталось в ножнах Кинортаса, уволоченного в боевые порядки сатрианцев.

Роупер был рад, что взял с собой Холодное Лезвие, и тому, что оно известно легионерам. Он видел враждебность на их лицах, когда они пробегали мимо него по широкой беговой дорожке, проложенной вдоль стен зала. Группа легионеров, занимавшаяся фехтованием, прекратила свое занятие и агрессивно уставилась на него. Даже их ликтор присоединился к ним, демонстративно прекратив тренировку.

– Жди здесь, Хелмиц, – велел Роупер.

Хелмиц посмотрел на ликтора недобрыми глазами, но остался ждать у двери. Роупер пересек дорожку и неспешно подошел к легионерам. При приближении Роупера ликтор не проронил ни слова. И даже не поклонился, хотя это предписывалось правилами.

– Чего уставился, ликтор? – спросил Роупер, остановившись прямо перед офицером.

Ростом Роупер был выше и глядел на него сверху вниз, как когда-то на него самого смотрел отец.

Спину прямо, плечи назад, руки сцепить за спиной.

– Ничего, – ответил офицер, взглянув Роуперу в глаза.

– На первый раз буду считать, что твоя непочтительность объясняется тем, что ты не знаешь, кто я, – продолжил Роупер, сделав еще один шаг вперед и повысив голос. – В конце концов, это новая роль и для меня. Меня зовут Роупер Кинортассон из Дома Йормунрекуров. Я Черный Лорд и твой повелитель. Обращайся ко мне «милорд».

– Я знаю, – ответил ликтор.

– «Я знаю» – что? – переспросил Роупер, придвинувшись к нему как можно ближе и слегка наклонившись.

– Я знаю, лорд, – мрачно повторил ликтор.

Роупер выпрямился:

– Твои люди обязаны продолжать тренировки, ликтор. Вторая Труба еще не прозвучала.

Ликтор моргнул и секунду смотрел на Роупера, прежде чем обернуться к своим солдатам.

– Я что, разрешил отдыхать? – крикнул он, и легионеры тут же возобновили тренировочные бои.

Роупер продолжил холодно разглядывать ликтора.

– Где тренируется Гвардия?

– Зачем вам, лорд?

– Я что, разрешил задавать вопросы, ликтор? Отвечай. Где тренируется Гвардия?

Ликтор махнул рукой в центр зала. Роупер разглядел висящее на одной из колонн знамя Священной Гвардии – серебряный глаз на черном, усыпанном звездами, фоне.

– Как тебя зовут? – спросил Роупер у ликтора, не спуская глаз со знамени.

– Ингольфур, лорд.

– Я запомню, – пообещал Роупер и оглядел ликтора с ног до головы. – Продолжай занятия, Ингольфур.

Ликтор, все еще упорно отказываясь кланяться, развернулся к солдатам, а Роупер пошел прямо к серебряному глазу. Урок прошел недаром: люди могут по-прежнему осуждать и презирать его, но смелости в них после разговора поубавится.

В то время, как остальные легионеры останавливались и смотрели на идущего мимо Роупера, гвардейцы Священной Гвардии не обратили на него никакого внимания. Они продолжали сражаться тяжелыми мечами из затупленной стали, применяемыми для тренировок. Когда наступит время битвы, они возьмут мечи полегче – ведь все лучшие анакимские клинки куются из Злого Серебра – и будут ощущать почти сверхъестественную легкость.

У знамени Священной Гвардии звон стоял, как в кузнице.

Ближайший гвардеец оказался знакомым – это был Госта, один из членов военного совета Уворена. Отличавшиеся дисциплинированностью и хорошей физической подготовкой, гвардейцы наносили скупые, экономные удары. И только Госта сражался как бешеный пес, размахивая мечом, словно косой. Шипя грязные ругательства, он наступал на запуганного им гвардейца, заставляя того беспомощно пятиться. Вдруг он сделал неожиданный выпад и отбил в сторону меч гвардейца. Собственное оружие Госты отскочило рикошетом и сильно ударило кромкой лезвия прямо по непокрытой голове противника. Раздался тошнотворный хруст, разнесшийся на весь зал. Даже закаленные в боях гвардейцы остановились, чтобы взглянуть в их сторону. Несколько пар глаз удивленно смотрели, как противник Госты валится на землю. Госта повернулся и отошел в сторону, чтобы сделать глоток воды из своего меха.

– Боже Всемогущий, что это было? – пробурчал Роупер, глядя на лежащую без сознания жертву Госты. Волосы воина постепенно темнели от крови.

Роупер посмотрел вперед и встретился взглядом с еще одной знакомой парой глаз – светло-голубых, на исключительно привлекательном лице. Это был Прайс. Роупер вспомнил, что Прайс протеже Грея – человека, которого он искал.

– До конца недели сидишь на половине рациона, Госта, – сказал Прайс и снова повернулся к человеку, с которым до этого дрался. – Ты атакуешь слишком грубо.

Госта ничего не сказал, только взглянул на Прайса без всякого выражения и отпил еще воды. Роупер прошел вперед, перешагнул через лежащего ничком гвардейца и поприветствовал Прайса. Тот не заметил Роупера и продолжил драться, пока его партнер не поднял руку и не показал на подошедшего. Прайс повернулся.

– Мне нужна твоя услуга, ликтор, – сказал Роупер. – Я хочу знать, где находится гвардеец по имени Грей.

Прайс хмыкнул, вложил меч в ножны и пошел к своему меху с водой. Роупер посмотрел вслед гвардейцу и перевел взгляд на его оппонента, оставшегося стоять перед ним. Тот также вложил меч в ножны и кивнул Роуперу.

– Ты Грей? – спросил Роупер, внимательно разглядывая гвардейца.

На нем была надета черная туника с вышитым в области сердца Всемогущим Оком. На правой стороне туники красовался герб Дома Альба – вставший на дыбы единорог.

– Да, милорд. Грей Конратсон.

Грей приосанился. Он был высок, этот гвардеец. Высок, широк в плечах и с прямой спиной. Лицо было самым простым, но с выразительными темно-карими глазами. Роупер вспомнил, что уже видел его раньше. Именно Грей был тем гвардейцем, который держал белый флаг во время переговоров с графом Уиллемом перед битвой.

– Грей, – сказал Роупер, – мы уже встречались.

– Точно так, лорд. Виделись в тот день, о котором стоило бы забыть все, кроме нашей случайной встречи.

Грей вел себя как-то по-особенному – был нетороплив и расслаблен. Но его слова заставили Роупера насторожиться. После стольких недель, проведенных в окружении врагов, в искреннюю доброжелательность было трудно поверить.

– Пройдемся, Грей. Мне нужна твоя помощь.

– Конечно, лорд.

Они обошли тренирующихся гвардейцев и направились в сторону беговой дорожки. Грей обратил внимание на меч Роупера.

– Холодное Лезвие, – сказал он, кивнув. – Один из самых выдающихся клинков страны. Он всегда мне нравился больше, чем меч вашего отца, лорд.

Грей напомнил о Сверкающем Ударе.

– Отчего же? – спросил Роупер, пытаясь понять, что представляет собой Грей.

– Из-за баланса, – ответил Грей. – У него не только поразительно острое лезвие, но он еще и весьма неплох для колющих ударов. А в серьезной схватке без острия не обойтись.

Грей был одним из старейших солдат Священной Гвардии. Он прослужил в ней по меньшей мере сотню лет и, по всей видимости, участвовал в немалом числе серьезных схваток, о чем свидетельствовали многочисленные шрамы. Волосы, собранные в длинный хвост на затылке, обнажали место, где когда-то было ухо. Кроме того, на правой руке Грея Роупер заметил отсутствие мизинца.

– Знаете, из чего сделана его рукоять, милорд? – спросил Грей.

– Расскажи.

– Из бивня мамонта. То есть из клыка одного из тех огромных чудовищ, которые давно уже покинули этот мир. Но, когда наши предки впервые прибыли сюда, эти животные бродили здесь тысячами.

Роупер посмотрел вниз, на кремово-черную крапчатую рукоять Холодного Лезвия, раздумывая, правду ли говорит ему Грей.

– Они приплыли и увидели перед собой мерзлую страну. Если верить Академии, пейзаж, который развернулся перед их взором, был порезан на части реками льда, а земля была настолько холодной, что на ней почти совсем не росли деревья. Первые анакимы – наши предки – сделали пещеры во льду и стали в них жить. Поскольку деревьев не было, они научились получать огонь из костей животных, глинистого сланца и вырытого из земли торфа. Потом они выстроили дома изо льда и костей и жили на этой земле бок о бок с такими животными, которых мы приняли бы за чудовищ. Можете себе представить? Интересно, почему они пришли сюда – из-за конфликтов на юге или они сами выбрали для себя такую жизнь?

– Ты ими восхищаешься? – спросил Роупер.

– Да, лорд. Одно из двух: или они не знали, что найдут на севере одни мерзлые пустыни, или знали, но все равно пришли. Они построили для нас дом, а мы теперь не можем его удержать. Черная Страна горит, сатрианцы упиваются грабежами.

– Возможно, ты мог бы помочь мне это исправить, – сказал Роупер. Они неспешно шли по беговой дорожке. – Я не хочу ничего другого, кроме как дать волю легионам и отомстить сатрианцам.

– Забудьте о мести, лорд, – сказал Грей твердо. – Но я действительно могу помочь вам отвоевать нашу страну.

– Сомневаюсь, что ты бы согласился, если б знал, что для этого придется сделать.

Грей посмотрел на Роупера проницательным взглядом.

– Знаю, что для этого понадобится, лорд. Самый простой путь для вас – исчезнуть из Черной Страны. Возможно, перейти на сторону Сатдола? Примкнуть ко двору короля Осберта? Слышал, он одержим анакимами и, безусловно, примет вас как ценного советника. Без сомнения, он щедро наделит вас и землями и титулами. Но куда бы вы ни отправились, это приведет к тому, что Уворен возглавит легионы, не встретив возражения. После этого ему придется действовать, поскольку в противном случае весь тот гнев, который сейчас направлен на вас, может обернуться против него.

Роупер ничего не ответил. Он понял, что Грей еще не закончил мысль.

– Это действительно спасет страну. Уверен, ваш отец учил вас тому, что Черный Лорд является главным слугой государства. Вне зависимости от личного позора, вне зависимости от полученного удара по самолюбию, делом чести для вас будет продолжить служить нашему сгорающему народу.

– Не смей учить меня моему долгу, – возмутился Роупер.

– Выбора, очевидно, нет, – как ни в чем не бывало продолжил Грей. – Вполне понятно, лорд, что на предательство вы не пойдете. А значит, вы останетесь здесь – чтобы обзавестись союзниками и уничтожить Уворена. А затем, вероятнее всего, вы займетесь первостепенной задачей и отвоюете наши восточные территории. Но, чтобы доказать свою правоту, вы должны искренне верить в то, что можете стать гораздо лучшим правителем, чем Уворен. В противном случае будет проще передать власть ему.

– Уворен – это змея, пекущаяся только о своих интересах, – прошипел Роупер. – Если он станет правителем, на нас обрушатся несчастья.

– Не стоит его ненавидеть, лорд, – сказал Грей, повторив совет Джокула. – У него много достоинств. Но, поскольку он станет игнорировать ваши, не пытайтесь вернуть ему должок.

– Он хочет убить меня. Он извлек для себя все возможные выгоды из смерти моего отца. Он держит легионы в Хиндранне и позволяет нашей стране сгорать в пламени. Ведь он знает, что все проклятия лягут на меня. Он, как никто другой, заслуживает ненависти.

Казалось, Грея разочаровала горячность Роупера.

– В любом случае я на вашей стороне. – Группа легионеров пробежала мимо них по дорожке, но Грей даже не подумал о том, чтобы говорить потише. – Ваш Дом еще не истощился, а я лучше умру, чем позволю Уворену занять Каменный Трон. И при этом, хоть мы с ним и не друзья, я не испытываю к нему ненависти. Солдаты контролируют свои эмоции. Ненависть только ослабила бы мою способность сражаться.

– Уворен – опухоль на теле нашей страны, – упрямо продолжил Роупер. – Вместе мы сможем ее вырезать.

– Да, лорд, – ответил Грей, неожиданно мрачным голосом. – Как бы то ни было, я вас поддержу. И Прайс тоже.

– Не похоже, что Прайс пойдет за мной, – сухо заметил Роупер.

– Прайс пойдет за мной, – ответил Грей. – Он мой брат.

Грей имел в виду то братство, которое рождается между солдатами на войне. После того, как они уже видели друг друга в моменты наибольшего отчаяния и усталости, возникающие в ходе напряженной битвы. После того, как они обнажили друг перед другом души и узнали все возможные особенности характеров. После того, как научились доверять друг другу безоговорочно, вручать свою жизнь в руки товарища и вступаться за него при любых обстоятельствах. После того, как стали братьями.

У Роупера было два родных брата – близнецы, чье рождение стало таким трудным, что это убило их мать. Сейчас они находились далеко на севере, в одном из хасколи – интернате в горах, в котором готовили молодых воинов. Для будущих наследников Каменного Трона не делали исключений: в возрасте шести лет их, как и всех, отрывали от матери и помещали в хасколи, намеренно выстроенные в самых холодных и каменистых землях. Там мальчики обучались владению мечом и копьем, но самое главное – силе духа: искусству принимать наказание за наказанием, обходясь без жалоб; умению мужественно противостоять превосходящей силе, не балуя себя такой роскошью, как паника; способности выдержать ответственность за то, что им предстоит стать частью сильнейшей армии Известного Мира. Словом, там выковывали такой характер, за который назвать вас братом почел бы за честь любой.

Роупер не вспоминал о братьях уже несколько недель. Конечно, до них дошла весть о смерти Кинортаса, но в отличие от него они подвергались в связи с этим гораздо меньшей опасности. Нет никакого смысла в том, чтобы убивать второго и третьего наследника Каменного Трона до тех пор, пока первый еще оставался в живых.

– Итак, я могу полагаться на твою поддержку, когда заговорю на военном совете Уворена, Грей? – спросил Роупер.

– Разумеется, лорд, – ответил Грей. – Но я бы посоветовал пока с этим не торопиться. В настоящее время Уворен не верит, что вы можете всерьез оспорить его лидерство. Постарайтесь сделать так, чтобы о вашем растущем влиянии он узнал только после того, как у вас будет достаточно сил, чтобы преодолеть его могущество. Вам надо жениться и заручиться поддержкой еще какого-нибудь Великого Дома. И даже после этого победить его будет почти невозможной задачей. То влияние, которым вы сейчас обладаете, перетянет на вашу сторону немногих. До того как открыто бросить вызов Уворену, вы обязаны проявить себя в качестве вождя. И, как нетрудно догадаться, Уворен сделает все возможное, чтобы этого не допустить.

Грей замолчал.

– Об этом я позабочусь сам, – сказал Роупер. – У меня есть план.

– Надеюсь, что это хороший план, лорд, – ответил Грей. Они уже почти достигли выхода под аркой, у которой их ждал Хелмиц. – Я сказал, что лучше умру, чем позволю Уворену занять трон, но все же хотелось бы этого избежать. – Грей еще раз улыбнулся Роуперу своей обезоруживающей улыбкой. – У вас есть какие-нибудь мысли насчет будущей женитьбы, лорд?

– Мыслей много, толку мало, – угрюмо ответил Роупер.

Этот вопрос беспокоил его ничуть не меньше, чем сам Уворен.

– У Прайса есть кузина – Кетура Текоасдоттир, примерно одного с вами возраста, и ей как раз пора замуж. Может выйти достойный альянс.

– Текоасдоттир? – переспросил Роупер нервно.

Текоа, дядя Прайса, был скандально известным главой Дома Видарров. Роупер ни разу не видел его на военном совете, хотя обращал внимание, что кресло его всегда оставалось пустым – даже если за столом не было других свободных мест. Все как будто ожидали, что он может зайти с минуты на минуту.

Грей поднял брови, увидев, с каким детским ужасом смотрит на него Роупер, и вдруг рассмеялся.

– Не бойтесь, лорд, – сказал он. – Он больше лает, чем кусает. Но в любом случае завоевать его расположение будет непросто.

– Спасибо, Грей Конратсон, – сказал Роупер и протянул руку, которую Грей пожал с легким поклоном. – Надеюсь, Прайс поговорит со своим дядей по поводу меня и смягчит сердце чудовища до того, как я встречусь с ним лицом к лицу.

– Лорд, можно с уверенностью сказать, что ничто не сможет привести чудовище в ярость сильнее, чем разговор с Прайсом.

Роупер улыбнулся и вышел. Грей не спеша вернулся в центр зала, где все еще тренировались гвардейцы. Прайс проводил бой с другим гвардейцем, поэтому Грей взял мех с водой и сел понаблюдать за своим протеже со стороны. Прайс не был искусным фехтовальщиком. Многие гвардейцы могли показать такие впечатляющие противников и зрителей приемы владения клинком, каких Грей, например, не смог бы освоить за всю свою жизнь. Но Прайс был другим. Движения его часто выглядели необдуманно и грубо. Многие легко побеждали его на тренировках, поскольку лучше владели мечом и легко попадали по незащищенным запястьям или горлу. Такие бойцы, как Вигтр Быстрый или Леон Калдисон, вероятно, могли бы одолеть его и в настоящем бою.

Но, несмотря на это, в легионах говорили: «Никогда не деритесь с Прайсом». Движения Прайс производил, казалось бы, необдуманные, но они были гораздо быстрее, чем у любого другого воина, которых Грей повидал за свою жизнь. Кроме того, Прайс идеально держал равновесие и отлично работал ногами, поэтому любой, кто видел его в деле, понимал, что слухи о нем не беспочвенны. Никогда не деритесь с Прайсом. Его жесткость и энергия ошеломляли большинство противников, к тому же он производил впечатление человека, абсолютно невосприимчивого к боли. Говорили, что даже если вы сможете нанести Прайсу смертельную рану, то, прежде чем он упадет, у него еще достанет времени и свирепости, чтобы зарубить вас. А если вы ухитритесь его обезоружить, то он станет драть вас зубами и ногтями.

По залу пронесся рев Второй Трубы, и это означало, что можно прерваться на еду. Грей терпеливо ждал Прайса. Тот хлопнул противника по плечу и, быстро жестикулируя и смеясь, принялся обсуждать с ним последнюю проведенную схватку. Гвардеец глупо радовался тому, что может смеяться с Прайсом на равных. Обычно все радовались, если Прайс обращал на них внимание. Сам Грей пользовался не меньшим уважением, но при этом понимал, что люди никогда не станут добиваться его одобрения с таким же энтузиазмом, с каким добивались одобрения Прайса. Юный спринтер олицетворял собой саму силу природы.

Прайс пожал гвардейцу руку, попрощавшись с ним, и повернулся к Грею.

– Ну и как прошел разговор с мальчиком Роупером?

– Сносно, – ответил Грей, и они вместе пошли в столовую. – Он знает, что должен делать.

Прайс нахмурился:

– И ты решил ему помочь? После того как по его вине произошло невиданно позорное отступление полностью укомплектованных легионов?

– Он принял правильное решение, – без колебаний ответил Грей. – Мы могли бы одержать победу, но слишком чудовищной ценой. Конечно, нет ничего дороже чести, но я отказываюсь признавать за честь самоубийственную тактику, в результате которой подвергнутся опасности наши будущие поколения.

– Возможно, ты и прав, – согласился Прайс, – но мальчик? На Каменном Троне?

– Он подает неплохие надежды и взрослеет быстро. Альтернатива куда более безрадостна. Твой дядя править не будет: он считает это слишком непосильной для себя ношей. Так что все, что нам осталось – это выбор между Роупером и Увореном. И я знаю, кого предпочту. С правильной поддержкой Роупер имеет все шансы стать выдающимся правителем.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

Грей задумчиво улыбнулся:

– Не знаю. Когда переживаешь многих товарищей, которые стояли рядом с тобой в бою, то учишься быстро определять тех, кому можно доверить жизнь. В Роупере что-то есть. Он умен, понимает суть лидерства, и, самое главное, у него есть выдержка. Он ведет себя совершенно иначе – не так, как большинство из нас, – Грей обвел рукой болтающих между собой легионеров, идущих в сторону столовой. – Он контролирует эмоции, а значит, может стать лучшим правителем. – Грей снова улыбнулся и слегка хлопнул Прайса по спине. – Ну что, ты со мной?

– Ты знаешь, что да.

* * *

Обычно у дверей покоев Черного Лорда день и ночь стояла пара гвардейцев. Но теперь Роупер мог доверять только двум, максимум трем гвардейцам, которые точно не попытались бы убить его по приказу Уворена. Поскольку он не мог поручить Грею или Хелмицу постоянно охранять себя, Роупер совсем убрал караул и спал теперь без охраны. Оставалось только надеяться, что Уворен не станет организовывать подлое нападение. Роупер отчаянно пытался перестать ненавидеть капитана, он вновь и вновь повторял про себя: «Нет нужды его ненавидеть – надо просто победить», – но это не помогало. Злость по отношению к Уворену пересиливала.

Был уже поздний вечер. Луна стояла высоко, солнце давно зашло за горизонт. Стены Главной Цитадели были испещрены небольшими углублениями, специально оставленными в качестве прибежища для сов, которые в этот час мрачно ухали, общаясь друг с другом. Так же преданные Черной Стране, как и другие ее жители, совы сражались с армией, которая единственная за всю историю смогла успешно захватить Хиндранн, – с армией крыс. Помимо крика сов в крепости больше не было слышно ни единого звука. Легионеры и их семьи крепко спали. Грязно-оранжевое зарево на востоке уже было неспособно потревожить их сон.

Роупер сидел за столом, стоящим у освинцованного окна. Он почел за лучшее рассеять мрак, обычно царящий в этом углу комнаты. Три совместно горящие масляные лампы давали достаточно света для того, чтобы спокойно заниматься составлением будущей речи. Анакимы не имели письменности, но для запоминания длинных стихов они пользовались маленькими грубыми пиктограммами, рисовавшимися в ряд – для того чтобы отобразить тему в общих чертах и помочь воспламенить память. В этот момент Роупер был занят тем, что выцарапывал цепочку из таких знаков слегка пахнущими сажей чернилами.

Наконец, решив сделать паузу, Роупер воткнул перо в чернильницу и бросил взгляд за рифленое стекло. Темноту ночи разорвала бесшумно пролетевшая мимо сова – словно покрытый перьями, залитый лунным светом нож.

Эта речь станет его первой. Роупер не знал, когда у него появится шанс ее произнести, но надо быть полностью готовым заранее. Нельзя позволить себе упустить хоть что-то, что еще можно контролировать. Он вновь взялся за перо и вывел на странице еще один знак – на этот раз воина.

Перо скрипнуло как-то странно. Роупер посмотрел на его кончик и нахмурился.

Звук повторился. Теперь он напомнил скрип трущейся натянутой кожи, но был совсем тихим – словно шаги крадущейся кошки.

Тем не менее Роупер четко его расслышал. Но не услышал бы, если б в этот момент спал.

Стараясь действовать как можно тише, он потушил все лампы, втянув внутрь фитили, скользнул в сторону от кресла и замер, прислушиваясь. Затем сделал три быстрых бесшумных шага в темноте и оказался возле двери – у дубового, окованного железом, ящика с оружием. Поверх него лежало Холодное Лезвие, рукоять которого он натирал воском накануне.

Из-за двери раздался все тот же звук – явно скрипнул чей-то сапог под весом своего хозяина. Роупер осторожно вытащил Холодное Лезвие из ножен и стал напряженно вглядываться во тьму. Благодаря тусклому лунному свету, льющемуся из окна, он увидел, как абсолютно бесшумно поднялась задвижка двери. Дверь приоткрылась дюймов на десять, и внутрь скользнула темная фигура. Неизвестный прикрыл дверь, не заметив Роупера, – все его внимание было приковано к постели, на которой лежала груда шерстяных одеял, которую издали можно было принять за спящего человека. Лицо неизвестного скрывала маска.

Роупер был уверен, что убийца слышит стук его сердца. Сам он не слышал почти ничего, кроме шума собственной крови в ушах. С каждым биением сердца руки сильно потряхивало. Надо что-то делать. Надо убить его до того, как он поймет, что постель пуста.

Роупер шагнул вперед. Страх сковывал движения так, будто кровь внутри загустела. Убийца услышал его и обернулся, вскинув короткий черный меч. Роупер страшно закричал и что есть силы ударил Холодным Лезвием туда, где должна была находиться шея незнакомца.

Он ощутил мечом легкое сопротивление, но так и не понял, куда попал. Но это не было похоже на столкновение мечей. Кажется, ошарашенный ударом убийца споткнулся. Черный меч странно бесшумно упал на застеленный оленьими шкурами пол. Следовало опасаться повторной атаки. Роупер снова заорал и размахнулся, желая закрепить первый успех. Но атаки не последовало.

Человек лежал ничком, заливая пол темной густой кровью. Голова его, со все еще скрытым под маской лицом, была вывернута назад, словно бутон цветка с полуотломанным стеблем.

Роупер одним ударом ухитрился его почти обезглавить.

Вот и все. Убийца мертв.

Роупера трясло. С острия Холодного Лезвия медленно капала кровь. Роупер глубоко вдохнул и разжал руку. Меч со звоном упал на пол. Сердце билось так мощно, что казалось, его сейчас разорвет.

– Черт! – прохрипел он, упав на колени. – Черт!

Он только что убил человека. Поймал его врасплох и ударил, даже не дав возможности защититься черным коротким мечом – тем самым, который валялся сейчас рядом с Холодным Лезвием. Боже всемогущий!

Роупер протянул дрожащую руку и сорвал с человека маску. Лицо погибшего было ему не знакомо. Долго смотреть на безжизненные черты он не смог: голова слишком напоминала отрубленную голову отца. Поэтому он принялся изучать маску. Она была сделана из темно-коричневой гибкой мягкой кожи и имела всего два отверстия для глаз. Отверстия для носа и рта отсутствовали. С внутренней стороны маски на поверхности темной кожи было выдавлено изображение: кукушка с распростертыми крыльями, повернувшая голову в сторону.

Маска Криптея. Роупер понял, почему короткий меч имел черное лезвие. Им было проще орудовать в тесных жилищах, а специальное черно-матовое покрытие делало его почти невидимым в темноте. Криптей.

Джокул думал о том, чтобы его убить – по его же собственным словам. А Криптей не дано остановить никому.

 

Глава 5

Дом Видарров

Роупер провел остаток ночи возле двери, с Холодным Лезвием, прислоненным к ближайшему углу. Не сумев придумать ничего лучше, он положил тело посланца Криптея на свою собственную постель и укрыл грубым шерстяным одеялом. Если придут другие убийцы, они подумают, что это Роупер.

Рассвет наполнил комнату болезненным оцепенением. Стены покоев Роупера стали озаряться утренним бронзовым светом. На полу блестела огромная лужа запекшейся крови, на кровати под шерстяным одеялом лежал труп. Несмотря на то что высветлившиеся следы ночного убийства, совершенного в панике, так ничего и не прояснили, утренний свет все же придал Роуперу немного мужества, чтобы надеть доспехи и присесть в кресло у стола. Он попытался отвлечься тем, что стал вспоминать детали речи, которую составлял накануне.

За этим занятием его и застал Хелмиц.

Постучав в дверь и не дождавшись ответа, он нерешительно зашел и первым делом обнаружил на полу растрескавшуюся лужу застывшей крови. Затем быстро подошел к Роуперу и осмотрел юного лорда на предмет возможных ран.

– Что случилось, лорд?

У Роупера не хватило духу рассказать о том, что произошло ночью. Кто станет поддерживать приговоренного Криптеем? Вместо этого он коротко кивнул в сторону постели. Хелмиц подошел к ней и откинул одеяло, молча уставившись на лицо в маске. Потом бросил взгляд на Роупера, заметил окровавленное Холодное Лезвие и сорвал маску.

– Я его знаю, – тихо сказала Хелмиц. – Вы убили солдата из Легиона Рамнея, лорд. Его звали Аслакур Бьяргарсон из Дома Алготи.

Роупер попытался переварить то, что услышал. Хелмиц посмотрел на него, подошел и положил руку на плечо.

– Все кончено, лорд. Он мертв.

Глаза Роупера на несколько секунд остекленели, затем вернулись к жизни. Он взглянул на гвардейца.

– Дом Алготи? – казалось, он только сейчас осознал слова Хелмица.

Голова включилась в работу.

– Хелмиц, позови гвардейца Грея Конратсона, немедленно!

Слова лорда.

Хелмиц поклонился и вышел. Спустя некоторое время он вернулся вместе с Греем. Для того чтобы убрать тело, были вызваны посыльные, принадлежащие собственному Дому Роупера – Йормунрекуров. Грей с Хелмицем внимательно следили за ними, не убирая рук с эфесов мечей.

– Разденьте его догола, – приказал Роупер. – Найдите пику, воткните в землю и насадите труп на нее.

Грей недоуменно посмотрел на Роупера, но не стал задавать вопросы при посторонних.

– И приведите сюда Джокула, – мрачно добавил Роупер.

Поскольку факт нападения скрыть не получится, надо самому завладеть инициативой. Посаженный на кол легионер может возбудить к нему ненависть, но также даст и преимущество – положит начало завоеванию уважения. Все-таки он убил солдата Легиона Рамнея в честной битве. В этот момент Роуперу казалось, что ненависть лучше презрения. Возможно, после этого к нему перестанут относиться как к мальчику.

Джокул пришел, не теряя ни секунды. Прежде всего взгляд его белесых глаз упал на кровь на полу, затем он посмотрел на Роупера. По правую и левую руку от него стояли Хелмиц с Греем.

– Вы собираетесь меня казнить, лорд? – спросил Джокул своим бесстрастным тихим голосом.

– Значит, ты признаешься в том, что, несмотря на данное обещание, попытался меня убить, – мстительно произнес Роупер.

– Я ни в чем не признаюсь, – ответил Джокул, падая перед лордом на колени. На лице Роупера промелькнуло удивление. – Клянусь честью, своим положением и своей жизнью – убийцу прислал не Криптей!

Джокул умоляюще протянул руки перед собой.

– На нем была маска, – сурово сказал Роупер. – И он принес меч!

– Это все краденое! – немедленно отозвался Джокул. – Я не хочу вашей смерти. Я не на стороне Уворена.

– Тогда встань, – велел Роупер, и Джокул поднялся.

Встав с колен, он едва ли стал внушительнее.

– Убийца – Аслакур Бьяргарсон из Дома Алготи, – произнес Роупер.

Последняя фраза прозвучала как вопрос. Если кто и мог подтвердить подозрения Роупера, то только Мастер Криптея.

– Вы уже знаете все, что нужно знать, милорд, – ответил Джокул.

Дом Алготи являлся вассалом Дома Лотброков – семьи Уворена. Алготи были второстепенным, зависимым Домом, вознагражденным Лотброками за верную службу богатством, статусом и протекцией. Убийца под маской Криптея, если верить Джокулу, был подослан именно Увореном. Если б ему удалось совершить задуманное, весь гнев за убийство обрушился бы на Криптея, а Уворен без труда занял бы Каменный Трон. В случае неудачи Уворен все равно не остался бы в проигрыше, вбив клин между Роупером и Джокулом, которые, как он видел ранее, о чем-то договаривались.

Это было бесчеловечно, но умно. Все улики указывали на Уворена, и Роупер против воли вспомнил слова Главной Хранительницы Истории, сказанные в Государственной Палате: «Только величайшие воины могут сражаться на любой арене». Роупер нуждался в поддержке. Ему следовало стать тем, кого невозможно убить вот так легко – чтобы Уворен в следующий раз думал дважды, прежде чем снова решиться использовать ту же тактику.

– Отныне я полностью на вашей стороне, милорд, – сказал Грей. – И пошлите за Прайсом. Он вам понадобится.

– Больше не отпускайте меня с караула, лорд, – эхом ответил Хелмиц. – Мы будем охранять вас до тех пор, пока вы не одолеете Уворена.

Тронутый их словами, Роупер посмотрел на легионеров. В данный момент у него было мало причин доверять кому бы то ни было, но только не этим двоим.

– Что я сделал такого, чтобы заслужить доверие двух таких прекрасных воинов? – спросил он. – Но спасибо. – Роупер повернулся к Джокулу. – Уворен оскорбил доброе имя Криптея в своих гнусных целях. Чем ты на это ответишь?

Некоторое время Джокул молча смотрел на Роупера.

– Мы поддерживаем равновесие в стране. В настоящее время убивать капитана не в наших интересах. Но это не навсегда. А пока мы найдем тех, кто украл маску с мечом, и виновные умрут. Это станет уроком для Уворена… – Джокул внимательно вглядывался в Роупера. – На ближайшее время вам подарена отсрочка, лорд Роупер. Я даю месяц на то, чтобы вы могли собраться с силами, затем приговор будет пересмотрен.

– Это все, что мне нужно, – ответил Роупер.

* * *

Белламус сидел в своем шатре за столом, освещенным двумя масляными лампами, который, словно островок, дрейфовал в чернильном море непроглядной тьмы. Холодный дождь хлестал по парусиновым стенам. Вода скатывалась с крыши и падала серебристой капелью, собираясь в лужи по всему внешнему периметру шатра. Окон здесь не было, и даже дверной полог был задернут так плотно, что в него почти не проникал дневной свет. Единственной связью с негостеприимным внешним миром, простиравшимся за пределами этих стен, оставался барабанный стук перекатывающегося во тьме дождя.

По обыкновению, именно здесь Белламус проводил встречи со шпионами, допрашивал врагов, подвергал своих солдат дисциплинарным взысканиям, а также беседовал с пленными анакимами. Характер многочисленных бесед был во многом схожим, поэтому каждая деталь внутреннего убранства была заранее продумана с тем, чтобы располагать собеседников к максимальной откровенности. Белламус давно усвоил, что правильно созданные условия часто играют решающую роль в деле преодоления человеческого недоверия. Мягкое свечение горящего масла создавало немного заговорщическую атмосферу, устраняло отвлекающие факторы и помогало сосредоточиться на разговоре. Колеблющийся свет ламп напоминал те костры, вокруг которых собирались люди всех племен на заре своего существования, чтобы поделиться секретами со своими близкими.

Для того, чтобы принимать анакимских информаторов, Белламус приказал сделать увеличенное кресло, подходящее для их пропорций, а также одно особое кресло для себя – чтобы находиться во время разговора с собеседником на одном уровне. Каждое слово вступления, каждый жест были отрепетированы им заранее. Как он уже успел понять, буквально все зависело от первых минут разговора. Если не удавалось выбрать правильный тон с самого начала, то на успех беседы можно было не рассчитывать. Малейший намек на враждебность, и анакимы тут же замыкались в себе. Они были очень упрямы, эти анакимы, что, впрочем, неудивительно – ведь на их земле располагалась чужая армия.

В это утро Белламус беседовал с анакимской женщиной по имени Адрас. Оставшись с ней наедине, Белламус откупорил бутылку вина и щедро наполнил два кубка, один из которых придвинул к ней поближе. Ощутив мощный запах брожения, анакимская женщина поморщилась.

Она посмотрела на вино, потом на Белламуса, но так ничего и не сказала. В присутствии врага женщина сидела неподвижно, все ее мышцы были напряжены. Белламус сделал вид, что не обратил на это внимания. Он взял свое вино, откинулся на спинку кресла и сделал глоток, бросив взгляд поверх кубка на женщину. После того как он поставил кубок обратно, лицо его уже имело самое сочувственное выражение.

– Этот кубок твой, – заговорил Белламус поанакимски, – …если вдруг захочешь.

Женщина не пошевелилась.

– Должно быть, мы заняли твой дом, – продолжил Белламус. – Мои искренние извинения! Очень скоро мы уйдем, но к тому времени проведем приятную беседу, и ты будешь вольна остаться.

– О чем мы будем говорить? – спросила женщина.

– О вас, – ответил Белламус, ласково улыбнувшись. – Прости меня за столь личную тему, но там, на юге, я обладаю редким ремеслом – знаниями о твоем народе. И от меня, наверное, не было бы никакого проку, если бы я эти знания регулярно не пополнял. Если я не буду этого делать постоянно, то быстро потеряю преимущество. Другие увидят в этих знаниях ценность и попытаются меня превзойти. Поэтому я всегда должен оставаться лучшим экспертом в своей области. По крайней мере, относительно других… Поэтому я был бы рад, если бы ты помогла мне с некоторыми словами. – Белламус взял свободной рукой пергамент со стола и посмотрел в него. – Кип-сан-га… Я правильно говорю? – Он пододвинулся к женщине поближе. – Кипсанга?

– Кипсэнга, – поправила Адрас.

– Кипсэнга. Что это значит?

Некоторое время Адрас смотрела на Белламуса, не отвечая.

– Самый лучший друг.

– Объясни мне, – попросил Белламус, глотнув еще вина.

Адрас снова замолчала, затем взяла кубок. Она понюхала вино, глянула на Белламуса (делавшего вид, что внимательно изучает список слов) и сделала глоток.

– Кипсэнга – это друг, которого вы уважаете и с которым особенно хорошо ладите. – Она прекратила говорить, но увидев на лице Белламуса искреннее любопытство, улыбнулась и продолжила: – Может, у вас с ним очень похожее чувство юмора, или вам приятно проводить с ним время. Но вы также уважаете его за характер.

– А есть еще другие виды друзей, кроме кипсэнга? – спросил Белламус. – Может быть, коллеги?

– Есть три типа друзей, – ответила Адрас. – Кипсэнга соединяет два важнейших элемента дружбы. Анга – это когда есть только один: в том случае, если с кем-то хорошо ладишь, но не восхищаешься им, как личностью.

– Ты можешь привести пример?

Адрас пожала плечами:

– Может, он доброжелателен к вам, но не проявляет доброты к другим. Или с ним интересно общаться, но иногда он пытается вами манипулировать. Или… – она глубоко задумалась, – он ленив и трусоват, и не хочет исправлять свои недостатки…

Белламус стал быстро записывать. Заметив, с каким любопытством Адрас смотрит на его занятие, он поднял бумагу повыше и показал ей.

– Пишу, – пояснил он. – Мы используем это, чтобы хранить слова. Думаю, память сатрианцев значительно уступает вашей, но бумага помогает нам помнить все точно. Та память, что в голове, часто искажает действительность. Пожалуйста, продолжай.

– Третий тип противоположен анга. Мы называем его бадарра: это когда вы испытываете к кому-то огромное уважение или даже привязанность, но общаться у вас не получается. Например, он добрый и щедрый, но у него тяжелый характер. Или он имеет отличное от вашего мнение, но восхищает вас как человек, отстаивающий свою позицию. Или, может, просто тот, с кем у вас уже нет общих тем для разговоров, но осталось взаимное уважение.

– Это восхитительно! – пробормотал Белламус, не переставая писать. – Люди вашего народа удивительно объективно смотрят на своих близких.

Адрас пожала плечами:

– Конечно.

Белламус любил начинать беседу с самого простого: со слов. Откровенно говоря, он и раньше знал, что означает кипсэнга. Он специально произнес это слово неправильно, чтобы получить от Адрас первый крошечный кусочек информации. Знал он и об анга и бадарра. Это был легкий способ разговорить информатора и проверить, насколько тот готов к сотрудничеству. Несмотря на простоту понятий, для их разъяснения требовалось прилагать некоторые усилия. Кроме того, затрагивая тему дружбы, Белламус рассчитывал на то, что Адрас станет позитивнее относиться к их разговору. После этого можно будет перейти к более сложным вопросам.

Какую ценность представляет дикая природа?

Чем анакимская память отличается от его собственной?

Почему анакимы не бегут от наступающей армии?

Почему, несмотря на свой суровый и бескомпромиссный образ жизни, они ни разу не восставали?

Каким образом осуществляется такое жесткое управление, если у них нет письменности?

Чтобы ответить на подобные вопросы, информатор должен был обладать исключительным умом, красноречием и, самое главное, желанием. Адрас в этом смысле была многообещающей кандидатурой, и Белламусу пришлось использовать все имеющиеся у него возможности, чтобы попытаться привлечь ее на свою сторону.

Здесь, к северу от Абуса – темной полоски воды, пересекающей Альбион, – изучать анакимов было проще, чем находясь по ту сторону. Оттуда Черная Страна казалась порождением ночного кошмара. Земли южного берега были тщательно возделаны и обработаны: местность поднималась уступами, образуя несколько упорядоченных уровней, на которых можно было выращивать урожай. В Черной же Стране плодородные земли цеплялись за крутые склоны гор или были настолько обезображены корнями гигантских деревьев, что на их окультуривание не приходилось надеяться. И все же анакимы явно не испытывали здесь никаких трудностей. Леса, которые сжигали сатрианцы, были переполнены призрачными руинами – каменными скелетами великих городов и храмов, некогда укрывавших древних созданий, проживавших на этих землях. Теперь зияющие останки домов стали прибежищами для гигантских короткомордых медведей, нападавших на фуражные команды – словно из солидарности с жителями деревень, скрытых среди деревьев. Сами деревни словно вырастали друг из друга, а анакимские дороги скрупулезно повторяли изгибы ландшафта. Их почти невозможно было заметить издали. Чтобы проложить дороги, не тронув холмы и деревья, анакимами проделывалась огромная работа. Они не прорубали прямые просеки, как это было принято на юге, а аккуратно огибали все встречающиеся на пути препятствия.

Эта земля обладала необыкновенной силой. Почва отличалась таким плодородием, что, если ее перевернуть, начинала гнить. Птицы, пролетавшие над головой, напоминали призраков. Крики животных, метавшиеся эхом среди деревьев, были настолько странными, что Белламус не мог вообразить, какие чудовища могли их издавать. Сон его, обычно глубокий и безмятежный, здесь наполнялся довольно затейливыми сновидениями. По ночам его разум тревожили огромные, как башни, тени, странные существа и необычные запахи. Приходил во сне и страх – такой сильный, какого Белламус никогда не испытывал наяву. Часто случалось так, что он взрагивал и просыпался (или думал, что проснулся), и тут же слышал странную неземную музыку, льющуюся из-за стен его палатки. Три раза он даже вскакивал в непроглядной ночи, выбегал наружу, спотыкаясь о полог, и среди клубящихся серебряных теней пытался высмотреть ее источник. Но каждый раз музыка медленно затихала, и он оставался стоять – тихий и одинокий в залитом лунным светом лесу, – размышляя над тем, не являлась ли она продолжением его ярких снов. Должно быть, это было именно так, поскольку от каждой ноты вздрагивало сердце, и Белламус не мог потом вспомнить ни малейшего фрагмента из услышанной мелодии. Все, что оставалось, – только воспоминания о тех чувствах, которые он при этом испытал.

Даже историческое прошлое не казалось здесь далеким. На юге земля перепахивалась и засеивалась заново настолько быстро, а жители строили дома из таких непрочных и пожароопасных материалов, что за пару поколений все изменялось до неузнаваемости. Черную Страну же приходилось буквально вдыхать с каждой пройденной милей. Как бы ни пытался Белламус огнем утвердить свое присутствие на севере, но лесов всегда оставалось больше. Нападение на Черную Страну было похоже на избиение горы: на все его усилия она реагировала с абсолютным безразличием. И это была не просто видимость: в каком-то смысле эта земля оставалась единым мощным организмом – неимоверно древним и могучим.

Белламус покачал головой, отгоняя тяжелые мысли. В это утро, решив не встречаться ни с Адрас, ни с чуждым миром снаружи, он вернулся к своим бумагам. Та, что лежала сверху, была совершенно нечитаема – бессмысленные цепочки букв, случайным образом разделенные на непонятные слова. Белламус отставил в сторону кружку и провел пальцем по строчкам, хмуря лоб.

– О!

Он оглядел стол и из-под одной из бумаг вытащил треснувший деревянный прямоугольник, который сам был немногим толще бумажного листа. В прямоугольнике были проделаны несколько дюжин маленьких дырочек. Осторожно положив его на пергаментный лист, Белламус убедился, что каждая крошечная дырочка точно легла на одну из написанных в нем букв. Буквы, прочитанные последовательно с некоторыми догадками о том, где должны располагаться пробелы и знаки препинания, сложились в следующий текст:

Мой выскочка, как ты просил, я очень сильно выкрутила Королевскую Руку, и теперь ты не будешь ни отозван, ни обременен другим графом. Я…

Белламус перевернул деревянный трафарет другой стороной и, осторожно выровняв его по нижнему краю, прочитал остальную часть текста, скрытого на странице:

…также вбросила в Королевское Ухо идею о том, чтобы сделать тебя Хозяином Севера. Посмотрим, какие всходы даст это семя. Не забудь привезти для меня подарок. А.

Общаясь с многочисленными информаторами, Белламус использовал множество шифров. Этот предназначался исключительно для переписки с Арамиллой. Существовало всего два таких деревянных трафарета – один был у него, другой у королевы.

Белламус не доверял почти никому. И Арамилле в том числе. Он чувствовал ее привязанность к себе (замешанную, как он предполагал, на любопытстве), но при этом не верил, что обладает для нее каким-то особым значением. Она помогала ему только потому, что ей нравилась эта игра и связанный с нею риск. Кроме того, она наслаждалась им физически. Она находила его интересным, но он прекрасно понимал, что если попросит ее пожертвовать хоть чем-то для нее ценным, то натолкнется на холодное удивление. Словом, он не доверял ей, но верил в ее коварство. Он никогда не видел, как она вливала в королевские уши нужные слова, но часто убеждался в их эффективности. Раз или два ему доводилось почувствовать силу этих слов, наблюдая за тем, как ловко она управляла разговором. Каким-то образом любая мысль, которую хотела внушить королева, всегда оказывалась к месту. К тому же, если бы у Арамиллы ничего не вышло, она не стала бы ему писать, из осторожности предпочитая хранить молчание.

Она крутила как хотела всем Королевским Двором. Оружие, которым она владела, было настолько совершенным, что как только вам начинало казаться, что вы в силах сопротивляться ей, то тут же оказывалось, что вы потерпели поражение. Если вы мужчина, она начинала с того, что смотрела на вас с неопределенным интересом, будто заметив в вас нечто особенное, но пока не понимая, что именно. «Впечатли меня», – словно говорил ее взгляд. Неизбежно вы бы попытались пошутить, и она бы приняла вашу неуклюжую шутку со смехом. Такой смех Белламус слышал несколько раз в самом начале их знакомства – он чем-то напоминал крик сороки или стук игральных костей в деревянном стаканчике. После этого ее внимание оказывалось полностью прикованным к вам. Дальнейшая тактика зависела от того, насколько самонадеянно вы себя вели. Для самоуверенных – больше поощрения, больше смеха, возможно, колючий комментарий. «Крепость еще не пала», – означал этот знак. Продолжай пытаться. Для более слабых… впрочем, к этому моменту они уже полностью принадлежали ей. Ласковое поддразнивание, провоцирование симпатии – и из человека можно было вить веревки.

Если же вы были женщиной, то применяемые ею методы становились более жестокими. Постоянное чередование ласки, тонких насмешек и бессердечных издевательств приводили к тому, что жертва убеждалась в бессмысленности сопротивления. Спорить с королевой было и изнурительно и бесполезно. Но если не пытаться ее перебороть, она вполне могла составить отличную компанию. Признайте свое поражение – и она превратится в щедрую госпожу. Но не дай вам Бог забыть свое место…

* * *

В Черной Стране существовало два десятка младших Домов и всего три великих. Собственный Дом Роупера – Йормунрекуров – несмотря на то что именно из него вели происхождение Черные Лорды, в последнее время угасал. Совершенный правитель возвышает людей сообразно их заслугам, поэтому Кинортас не ставил родственников на ключевые посты, и при его правлении отсутствовал какой бы то ни был фаворитизм. Это самым положительным образом сказалось на Доме Лотброков, чьим старшим сыном был Уворен. Лотброки быстро обогнали Йормунрекуров в богатстве и влиянии. Теперь же, когда Роуперу предстояло сойтись в схватке с Увореном, ему следовало заручиться поддержкой третьего Великого Дома – Видарров.

Несмотря на то что этого было не избежать, необходимость вступить в переговоры с Домом Видарров приводила в уныние. Старшим у Видарров был Текоа Урильсон – легат легиона Скиритаев и родной дядя Прайса. Роупер никогда не встречался с ним, но знал его как человека несгибаемой воли. Роупер помнил однажды сказанные слова Кинортаса: «Из Текоа мог бы выйти отличный слуга, если б не его чудовищная заносчивость».

Когда Роупер поинтересовался у Прайса, как вести себя, чтобы завоевать расположение Текоа, ликтор ответил: «Развлеките его».

Все эти мысли кружились в голове Роупера в тот момент, когда Хелмиц стучал в двери дома Текоа. Сначала Роупер пытался пригласить его к себе в Главную Цитадель, но посыльный вернулся, весь дрожа, и передал Роуперу слова Текоа. Дядя Прайса заявил, что если Роупер желает видеть его, то должен сам явиться туда, где у Текоа найдется удобное кресло и кубок березового вина.

Дверь открыл один из домашних охранников Текоа – дородный легионер, на груди которого красовался герб Дома Видарров: огромная змея в кольчуге, ломающая равное ей по размеру дерево остролиста.

– Черный Лорд, Роупер Кинортассон из Дома Йормунрекуров прибыл с визитом к Текоа Урильсону, – объявил Хелмиц.

Легионер хмыкнул и шагнул в сторону с видом, который, должно быть, означал «Добро пожаловать!».

Роупер, Хелмиц и Грей вошли внутрь, очутившись в гранитной гостиной. Вдоль стен стояли тисовые кресла, в камине метались языки пламени. Дом был больше, чем любой другой в Хиндранне. Текоа обладал большим богатством, но при этом оставался истинным гражданином Черной Страны – дом был обставлен в строгой аскезе. Стены были практически голые, за исключением держателей для ламп и одинокого шелкового гобелена в кремово-черных тонах, живописующего точно такое же дерево и змею в кольчуге, какие были изображены на груди легионера. Как и прочие картины анакимов, эта не имела цвета – только проведенные контуры. Каменный пол был почти не виден под скрывавшими его оленьими шкурами, но кое-где был неприкрыт, и Роупер заметил выдолбленные отпечатки человеческих ступней. Потом он увидел несколько отпечатков рук на стенах, включая один очень маленький, расположенный близко к полу, который мог принадлежать только ребенку.

Пригласивший их в дом легионер попросил подождать в гостиной, пока он сходит за Текоа. После этого скрылся за дубовой дверью, рядом с которой стоял низкий стол. На нем находилась какая-то сфера, вставленная в деревянную опору. Роупер подошел к ней и протянул руку, желая изучить.

– Не трогай! – раздался голос за спиной.

Роупер отдернул руку и быстро обернулся. Сзади стояла женщина, которая, по всей видимости, только что вышла из одной из комнат, находившихся рядом с гостиной. Женщина была очень высокой, почти одного роста с Роупером, глаза ее были бледно-зеленого цвета, длинные волосы белые и тонкие, как паутина, а кожа светлая, почти прозрачная – Роуперу хорошо были заметны венки, бьющиеся на висках. Кроме того, женщина была болезненно худа. Казалось, она не падает только благодаря поддерживающему ее льняному платью.

– Миледи? Почему нет? – спросил Роупер.

Волосы ее были стянуты сзади лентой, указывающей на то, что она является замужней женщиной с детьми, то есть полноправной гражданкой Черной Страны.

– Его нельзя трогать! – повторила женщина.

Из комнаты вышла девушка-служанка и, остановившись рядом, посмотрела на Роупера с таким осуждением, будто он расстроил ее хозяйку намеренно. Рядом с хозяйкой девушка смотрелась смехотворно маленькой. Высокая женщина быстро прошла вперед, остановившись так близко к Роуперу, что ему стало неловко, и чуть ли не прожгла его своими прозрачными глазами.

– Кто ты?

Роупер сделал полшага назад прежде чем ответить.

– Роупер Кинортассон. Я пришел с визитом к легату Текоа.

– Тебе нужна Кетура, да? Ты для этого здесь? – с нажимом спросила женщина.

– Я хочу просто поговорить с легатом, – ответил Роупер.

– Кетура очень дорога нам. Не вздумай ее обидеть!

– Я не собирался никого обижать, – сказал Роупер. – Пожалуйста, леди! Я здесь лишь для того, чтобы поговорить с легатом Текоа.

Высокая женщина, казалось, потеряла к нему интерес. Совершенно неожиданно она развернулась, словно корабль под парусами, и, шаркая, пошла к огню, протянув к нему руки.

– Его нельзя трогать! – повторила она более тонким и слабым голосом. – Этот глобус ужасно… отвратителен… – И вдруг резко: – Зачем он ему понадобился?

– Как вас зовут, миледи? – поспешно спросил Роупер, глядя женщине в спину.

– Я леди этого дома, Скати… – ответила она. – Не расстраивай моего мужа, он хороший человек.

Роупер был крайне смущен. Девушка-служанка подошла к Скати, взяла ее за вытянутую руку и повела под пологую арку в комнату, из которой они пришли. Скати это привело в полный восторг. Уходя, она даже не обернулась в сторону Роупера.

– Давайте пройдем в ваши покои, миледи, и посидим возле огня, – мягко говорила девушка-служанка. – Вы еще не закончили ваше рукоделие.

Служанка еще раз сердито посмотрела на Роупера и закрыла за собой дверь, с щелчком опустив задвижку.

Роупер взглянул на Грея.

– Жена Текоа, – пояснил Грей тихо. – У нее нелегкая жизнь. Кетура – ее старший живой ребенок, но она уже потеряла пятерых сыновей. Четверо погибли на поле боя, самый младший умер во младенчестве.

– Вот как…

Роупер кивнул и вновь повернулся к глобусу, стоявшему на столе. После разговора со Скати шар заинтересовал его еще больше. Он подошел поближе.

Роуперу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это такое. Это была модель Известного Мира. Роупер взял ее в руки и немедленно заметил втиснутый в закуток небольшой остров, чьи очертания он сразу узнал – они были точно такими же, как на сатрианской карте, висевшей в его покоях. Это был его собственный остров – Альбион. Какой он маленький! Каменная скала, омываемая бесконечным океаном. Немного повыше начиналась гигантская белая зазубренная корона, поначалу поставившая Роупера в тупик. Но затем в памяти мелькнула искра. Лед! Огромный кусок льда, покрывший весь верх мира. С восточной и южной стороны Альбиона, если пересечь море – местами узкое, местами широкое, – расстилались земли, о которых он слышал, но еще недостаточно знал. В сравнении с изображенными там империями и их огромными территориями, его остров казался совершенно незначительным. А что же на западе? Гигантское море и дальше – туманное пятно. Примерный эскиз береговой линии, за которой – полный мрак. Неизвестные земли. На расстоянии шести дюймов, если мерить по полированному дереву, изображающему невообразимые просторы бурного океана, далеко на юге находилась еще одна шапка изо льда, словно мир там был перевернут вверх ногами.

Роупер ощутил легкую тошноту. Глядя на глобус, он испытывал очень странное чувство: словно находился на самом верху самой высокой башни крепости, свесив с края пропасти ноги. Глобус словно стал прорастать под ним. Он растягивался во все стороны, и каждый отрезок шара вмещал в себя невероятное число лиг, разбегающихся по таким землям, которые не могли не отличаться от его собственной. А этот лед… На нем, конечно, не могли расти деревья. И не мог гореть огонь. Вся ледяная земля словно пронеслась под ногами. Там не было ничего, что можно было бы связать с тем местом, где он жил, – ни запахов (поскольку на холоде все запахи замерзают), ни гор, ни холмов, ни полей, ни памяти. Одно только бесконечное белое море, разбегающееся во все стороны, и никакой компании, кроме вечного ветра.

На лестнице слева раздались шаги, и Роупер очнулся от морока, в который погрузил его глобус. Роупер вернул глобус на место, желая взглянуть на того, кому могло прийти в голову держать у себя в доме столь странный предмет. Не успел он сесть в одно из тисовых кресел рядом с Греем и Хелмицом, как в гостиную вошел сам Текоа Урильсон.

То, что это именно он, можно было определить сразу: достаточно было увидеть, как он себя нес. Надменно. Мощно. Внешне он был похож на Прайса, только более пожилой – при этом точно такой же темноволосый, статный и без шрамов на лице. Увидев все еще устраивавшегося в кресле Роупера и бросив взгляд на глобус, Текоа замер на месте. Глобус стоял криво. На лице Текоа появилось отвращение, будто его затошнило не меньше, чем Роупера.

Сдвинув густые брови, Текоа посмотрел на Роупера, подошел к глобусу и развернул его правильной стороной.

– Ах ты мелкий ублюдок! – проворчал он.

Грей с Хелмицом глухо зароптали, но Текоа нетерпеливо хлопнул в ладони, заставив их замолчать. Затем взял себе кресло и придвинул поближе к камину.

– Мы будем разговаривать у огня, – объявил он голосом, не терпящим возражений.

Осознавая, что сейчас он находится не в самом благоприятном положении, Роупер встал и передвинул свое кресло туда же. В комнату зашел легионер с кубком березового вина и подал его Текоа.

– Ты уже достаточно взрослый, чтобы пить вино, Роупер? – спросил Текоа.

– Я достаточно взрослый не только для вина, но и для того, чтобы меня звали «милорд», – напомнил Роупер.

Текоа взглянул на него оценивающе.

– В таком случае зачем ты меня побеспокоил, милорд? Чем я обязан тому, что ты залетел в мой дом, как сорока?

Он поднял руку, и легионер подал второй кубок – Роуперу.

– Тем, что, как я полагаю, мы оба не хотим видеть Уворена на Каменном Троне. Тем не менее прошлой ночью мы были близки к этому как никогда.

Роупер отхлебнул березового вина. Вкусное. Жизнь в доме Текоа была строгой, но все, что ценил этот человек, делалось здесь с особым искусством.

Хохот Текоа раздался, как выстрел из пушки.

– Ха! Я слышал, за тобой приходил Криптей.

– Джокул клянется, что нет, – ответил Роупер. – И я ему верю. Убийца был из Дома Алготи.

– Хмм… – Текоа посмотрел в свой кубок. – Лучшее доказательство, что он не от Криптея, – это то, что он не справился с задачей.

Против воли у Роупера вырвался смешок. Остальные не осмелились об этом упомянуть, но Текоа не был настолько деликатен. Роупер испытал даже некоторое облегчение, найдя возможность посмеяться над пережитым.

– Не исключено, – ответил он. – Итак, Уворен хочет получить трон и готов сделать все, чтобы он достался Лотброкам, включая даже убийство того, кто его сейчас занимает. В старые времена это бы назвали «изменой». – Текоа усмехнулся, и Роупер счел возможным высказать то, что его больше всего беспокоило: – А Видарры… Кто знает? Может, вы и сами намереваетесь заявить о своих правах? В таком случае, борьба между нами может окончательно растерзать Хиндранн – как раз в то время, когда сатрианцы делают то же самое с нашей страной.

Роупер сделал еще один глоток.

– Соблазнительная перспектива… – проворчал Текоа. – Значит, ты хочешь предложить альянс между Видаррами и Йормунрекурами, – принялся размышлять он вслух, – а значит, собираешься оторвать от меня одну из моих дочерей…

Роупер был пойман врасплох.

– Это самый естественный способ закрепить альянс, – рассудительно произнес он после паузы.

– Весьма справедливо, если говорить про тебя, Роупер, – заметил Текоа мрачно. – Наиболее справедливо. Имея сильного союзника и одну из моих дочерей, ты легко добьешься Каменного Трона. Но что получу я, если дам согласие? Только гнев Уворена?

Текоа говорил раздраженно, но Роуперу показалось, что он просто развлекается.

– С вашей поддержкой мои права на трон, бесспорно, будут закреплены, – ответил Роупер. – А мой отец уже доказал, что мы щедро вознаграждаем тех, кто нам помогает.

– Умозрительная выгода! – Текоа откинулся на спинку кресла, сложил пальцы домиком и посмотрел на Роупера. – Все это, конечно, прекрасно, если бы не одно «но»: в настоящее время тебе нечего мне предложить. Разумеется, Уворен уже приходил ко мне и обещал нечто более существенное. Почему я должен выбрать именно тебя?

– Хотя бы потому, что вы уже отклонили его предложение, – сказал Роупер, искренне надеясь на то, что это правда.

Текоа разразился хохотом:

– Просто я думал, что ты окажешься более убедителен. Зачем бы мне отвергать Уворена? Поставить на него гораздо надежнее. Намного надежнее!

– Надежная ставка заключается в том, что вы приобретете воина с великой славой, но и с чудовищной корыстью, – тихо сказал Роупер. – А это очень сомнительный выигрыш.

– Он не показал особых способностей к лидерству, – согласился Текоа. – Я вообще был удивлен тем, что вы не поладили.

Роупер проигнорировал замечание.

– Видимо, не зря я подстелил себе соломки, да? – продолжил Текоа. – Впрочем, пусть твоя потенциальная жена решает сама.

Роупер был ошеломлен. События развивались гораздо стремительнее, чем он мог себе представить. Когда отец обсуждал политические вопросы, процесс шел настолько неспешно и ровно, что Роупера всякий раз одолевала скука. Но Текоа не собирался медлить.

– Позови сюда Кетуру! – приказал он легионеру.

– Я не знаю, где она, сэр, – ответил легионер, войдя через вход с дубовой дверью.

Текоа поерзал в кресле и с неудовольствием посмотрел на него.

– Харальд, понятия не имею, зачем ты мне это рассказываешь.

Харальд нахмурился, но на губах его промелькнула улыбка.

– Желаете, чтобы я нашел ее?

– Ты очень проницателен.

Харальд поклонился и вышел. Текоа вновь развернулся к Роуперу.

– А пока мы ждем, расскажи, каким образом ночной убийца принял столь позорную смерть от твоей руки?

И Роупер рассказал. Это и многое другое. К тому времени, когда легионер вернулся, они добрались уже до смерти Кинортаса.

– Мне очень жаль, – сказал Текоа. – И не только потому, что это привело нас к небольшой гражданской войне. Мы никогда не были близки с Кинортасом, но, должен признать, воином он был отменным. Стране с ним повезло.

– Мисс Кетура! – объявил появившийся в дверях легионер и с поклоном пропустил дочь Текоа вперед.

Роупер, пытавшийся до этого подавить в себе растущее чувство нетерпения, поднялся навстречу женщине, которая, возможно, станет его женой.

Кетура была не менее высокой, чем мать, и всего на дюйм ниже ростом, чем сам Роупер. Кроме того, у нее были светло-зеленые глаза матери. А вот черные волосы и более смуглая кожа, по всей видимости, достались от отца, и это делало ее красоту ярче и агрессивней. Она приблизилась к Роуперу и посмотрела на него оценивающе. Походка девушки отличалась непринужденностью и грацией, свойственной походке ее отца и кузена Прайса, но с большей долей раскованности. Кроме того, несмотря на прямую спину и гордо поднятую голову, она не выглядела такой надменной, как Текоа и Прайс. В отличие от них Кетура, казалось, проявляла больше интереса к людям.

– Наконец-то, моя дорогая, – сказал Текоа, даже не подумав встать и предложить ей кресло. – А я только что нашел для тебя жертву.

– Мисс Кетура, – произнес Роупер, пожимая протянутую руку и чувствуя, что краснеет.

– Черный Лорд… – ответила Кетура.

Ему показалось или в ее голосе промелькнула насмешка?

– …вроде бы, – добавила она.

Не показалось.

– Пожалуйста, садитесь, – сказал Роупер, указав ей на свое кресло.

Она села, и Роупер принес для себя другое. Он заметил, что Хелмиц ему подмигивает, скаля зубы. Затем Роупер присел рядом с Кетурой – напротив Текоа, который разглядывал их с довольным видом.

Кетура пристально посмотрела на Роупера.

– Отец, ты предлагаешь выйти замуж за человека, не сумевшего победить сатрианцев при полном призыве?

Роупер вспыхнул, и Текоа вновь разразился громким хохотом.

– Так, и на что вы рассчитываете? – спросила она у Роупера. – Зачем моему отцу что-то делать для вас? Ваша генеалогическая линия никогда еще не производила тех, у кого бы полностью отсутствовали таланты.

– Точно так же, как ваша не в состоянии произвести хоть кого-то с недостатком скромности, – парировал Роупер, заслужив улыбку Кетуры.

– Вы познакомились с моим кузеном?

– С Прайсом? Имел такое удовольствие.

– Не вижу в этом никакого удовольствия, – язвительно заметила Кетура. – Он бегает очень быстро, но и вы в этом смысле не промах.

Глаза ее заблестели.

– Ну-ну, потише, мой ядовитый паучок, – вмешался Текоа, уже откровенно веселясь. – Род Йормунрекуров куда слабее, чем наш. Какая будет польза от парня, если ты окончательно растопчешь его самоуважение? Представь, какое чувство вины ты испытаешь, если следующий наемный убийца окажется более умелым, чем предыдущий.

– Если я женюсь на вашей дочери, Текоа, то буду искренне на это рассчитывать, – непроизвольно сказал Роупер правду.

Отец и дочь лучезарно улыбнулись друг другу. Казалось, получаемые оскорбления радуют их не меньше, чем наносимые.

– Когда вы успели стать таким важным, милорд? – Кетура продолжала давить на Роупера, издеваясь над его титулом.

– Я – правитель, – ответил Роупер. – Только и всего. Я тот, в ком нуждается наша страна. И если мне представится возможность доказать это, я ею воспользуюсь.

Кетура поправила волосы, красноречиво посмотрев на отца, затем вновь взглянула на Роупера.

– Если так, то почему вы отступили во время битвы?

– Потому что это было необходимо, – ответил Роупер. – Сатрианцы сражались умело. Возможно, мы бы победили в случае продолжения наступления. Я мог послать легионы на убой, заставив штурмовать скользкий склон под ливнем стрел. Только потом им пришлось бы сражаться с намного превосходящим по численности врагом при открытых флангах. Я мог бы настоять на продолжении атаки и тем самым избежал бы позора, который мне пришлось пережить после возвращения. Но победа, в которой мы бы потеряли половину легионеров, – это не победа! – закончил Роупер, слегка повысив голос.

Несправедливость по-прежнему жгла ему душу. Его ненавидели все: и воины, которые остались живы только благодаря ему; и женщины, чьих мужей, братьев и отцов он привел домой в целости и сохранности; и даже сама крепость, которой он подарил долгое будущее.

– Нашими гражданами овладел страх, – снова заговорил Роупер. – Страх! Они позволили себе превратиться в лающую толпу, следующую лишь за самыми нестойкими и злобными, которые завелись среди них. Пришла пора восстановить их веру.

Отец и дочь смотрели на него пристально.

– Ты был там, отец. Можешь подтвердить его слова? – спросила Кетура, не отрывая взгляда от Роупера.

– Я командовал Скиритаями, – ответил Текоа. – Разведчиками. Я находился на самом переднем краю, под самым интенсивным обстрелом, и не поверил своим ушам, когда услышал звук труб, выдувающих сигнал к отступлению. И это в тот момент, когда мы еще не пролили ни единой капли сатрианской крови? Образцовые легионеры, герои, всю жизнь готовившиеся к войне, должны были теперь бежать, поджав хвосты, от нескольких долетевших до них стрел? Я никогда не испытывал такого бешенства, как в тот день, Роупер…

Текоа допил березовое вино и поставил кубок на пол.

– Хочешь знать, почему я отверг предложение Уворена? И почему принял твое? Потому что отступление в тот день стало самым правильным решением. Оно было трудным, но я его понял, даже несмотря на переполнявший меня гнев. Думаю, я смог бы пойти за тем, кто способен брать на себя такую тяжелую ответственность. А теперь я еще и пообщался с тобой…

Текоа посмотрел на Роупера так пристально, словно ждал, что тот вот-вот вспыхнет.

– Сейчас ты безнадежно слаб, – наконец заключил он. – Жизнь бьет тебя со всех сторон, словно бабочку на ветру. Но ты все еще спокоен. Все еще непокорен. И достаточно умен, чтобы не растеряться от моих подначек. Пожалуй, я сыграю на твоей стороне. А что насчет тебя, Кетура? Ты поддержишь меня? Сто́ит этот человек того, чтобы ты согласилась стать его женой?

Кетура смотрела на Роупера не менее пристально.

– Думаю, да, отец, – осторожно сказала она.

– Значит, быть посему! – проревел Текоа, подняв с пола свой кубок. – Еще вина!

Мигом подбежавший легионер Харальд поднес кубок Кетуре и долил вина Роуперу и Текоа.

– За Черного Лорда! – торжественно провозгласил Текоа, подняв кубок. – И за мою дочь!

И они выпили.

* * *

Для свадьбы Роупера и Кетуры пока не было времени. Они обменялись клятвами верности в стенах дома Текоа, затем Роупер поделился своими планами со скептически настроенным Текоа.

– Но это же безумие, Роупер.

– Мой титул – «лорд».

– Это безумие, милорд.

– Неважно. Мы сделаем это в любом случае.

* * *

Роупер уже начинал понимать, где находятся слабые места Уворена.

В тот же день он заставил его собрать совет. Текоа отправил Уворену ультиматум: или он собирает полный совет, или они с Роупером организуют свой собственный, в котором не будет Уворена.

– В конце концов, – добавил посланник, – капитаны гвардии, как правило, не заседают в советах…

Через пару часов Государственная Палата стала заполняться людьми. Последние заседания совета совсем выдохлись: легаты устали от бесконечных, ничем не заканчивающихся споров. Но в этот раз интерес подогревался слухами о неудавшемся покушении на Роупера, которые уже успели распространиться по всему Хиндранну. Легаты тихо перешептывались друг с другом, рассаживаясь по креслам. Наконец за столом не осталось ни одного пустого места, за исключением двух: Каменного Трона и одного из стоящих на противоположном конце – кресла Текоа.

Когда в зал вошел Роупер, шум стих. Лорд был полностью вооружен и покрыт доспехами. За ним неотступно следовали Грей и выглядящий разгневанным Прайс. Роупер сел на трон.

– Вооружился до зубов, Роупер? – насмешливо спросил Уворен.

– Кто-то хочет убить меня, капитан, – ответил Роупер.

– Думаешь, следующая попытка состоится прямо в этом зале?

Кто-то из сторонников Уворена хихикнул.

Об этом ты мне сам расскажешь.

Роупер был спасен от необходимости отвечать, поскольку в зал вошел сам Текоа. Тишина достигла предела. Его появление здесь было делом неслыханным. Текоа прошел к креслу, даже не удосужившись взглянуть в сторону прочих членов совета.

– Легат Текоа, – сказал Уворен сухо, – как хорошо, что ты к нам присоединился.

– Отнюдь не из-за того, что вы этого заслуживаете, – проворчал Текоа, уставившись на человека, сидящего рядом с его креслом.

Он смотрел на него до тех пор, пока тот не догадался сдвинуться в сторону. Легат сел.

Уворен переводил взгляд то на Текоа, то на Роупера и постепенно мрачнел. Наконец он склонился к Роуперу.

– Ах ты мелкий говнюк! – зашептал он, оскалившись. – Я понял, что ты задумал. Но большинство членов совета все еще со мной. Я ничего тебе не отдам.

Роупер ухмыльнулся ему в лицо.

– Ты отдашь все, что мне понадобится, капитан, – с удовольствием ответил он. – Вот увидишь.

– Я не стану просто смотреть, – ответил Уворен.

Он вновь выпрямился в кресле и встретился взглядом с Текоа, наблюдавшим за ним с неприятной улыбкой.

Над столом по-прежнему висело молчание. Большинство членов совета непонимающе смотрели то на Текоа, то на Уворена, избегая пересекаться взглядом с Роупером. Их явно волновало то, чему они сейчас станут свидетелями.

Роупер встал с трона, и тут же на ноги вскочил Уворен, прорычав о том, что мальчик должен сесть.

– Сядь обратно на место, которого ты недостоин!

– Поддерживаю! – рявкнул потнолицый Асгер, сидящий по левую руку от Уворена. – Роуперу нечего добавить к нашим обсуждениям!

– Какой ты забавный, Асгер, – произнес вдруг Текоа с омерзением. – Прямо подтирка для задницы Уворена.

Асгера это шокировало. Он задергался с оскорбленным видом, но так и не нашелся, чем ответить. Текоа повернулся к капитану гвардии.

– По какому праву ты, Уворен, пытаешься запретить Черному Лорду говорить на его собственном совете? Разве ты не приносил клятву Кинортасу, когда тот был жив?

– Я приносил клятву Кинортасу лично, – ответил Уворен. – Но его смерть освободила меня от любых обязательств по отношению к его щенку. Его щенку! Тому самому, кто допустил первое за двести лет отступление нашей армии с поля боя! Тому, кто впервые за всю историю приказал отступать полностью укомплектованным легионам! Затрудняюсь понять, зачем нам вообще слушать мальчика, за которым не числится никаких заслуг? Зачем слушать того, кто с легкостью растоптал честь наших воинов? – Уворен облизнул губы и добавил со злобой: – Я слышал, им заинтересовался Криптей. Так что в любом случае жить ему осталось недолго.

Последние слова вызвали приступ хриплого хохота в стане приспешников Уворена.

– Тихо! – громко рыкнул Текоа. Немедленно наступила тишина. – Благородный совет не украшает то, что половина его членов лает, как стая псов. Вы ведете себя, как одержимые!

Брошенное Текоа слово сразу же отрезвило его врагов. Жители Черной Страны могут совершать разные грехи. Самым страшным из них считается жалость к себе. Вторым по значимости – зависть. Но сразу после них идет одержимость, под которой анакимы понимают попадание под влияние толпы и потерю своей собственной личности. Когда впускаешь в себя низменные эмоции – вроде ненависти, презрения или даже лести, – твой ум затуманивается, и ты превращаешься в бесполезное безмозглое животное.

– Заинтересовался Криптей, говоришь? – продолжил Текоа и взглянул на Роупера. – Простите, лорд, но, прежде чем вы заговорите, может, спросим об этом самого Мастера Криптея, присутствующего среди нас? Что скажешь, Джокул? Это ты приказал забрать жизнь Черного Лорда в соответствии со своим правом?

Джокул встал перед членами совета и посмотрел на Уворена своими бесцветными глазами.

– Клянусь честью, своим положением и своей жизнью – убийцу по имени Аслакур Бьяргарсон прислал не Криптей!

Уворен рассмеялся с издевкой:

– Я бы не стал полагаться на честь Джокула. Он живет совсем по другим правилам, не похожим на наши. Нельзя ожидать от Мастера Криптея, что он раскроет приказы, которые отдает своим людям.

– Звучит так, будто ты решил поставить под сомнение его честь, – заметил Текоа. – После того, как он ею поклялся. Надо признать, Уворен, твое упорное желание переложить вину на древний институт Криптея только еще больше запутывает дело.

– И что ты предлагаешь? – спросил Уворен угрожающим тоном.

– Скажу кратко, Уворен: тебе нет необходимости вскакивать с места. Говорить будет Черный Лорд.

С этими словами те Видарры, что присутствовали за столом, стукнули костяшками пальцев по древнему дубу в знак поддержки Текоа. Роупер заметил, что и Главная Хранительница присоединилась к ним, пристально глядя на Уворена своим тяжелым взглядом.

Уворен медленно опустился обратно в кресло, затем склонился к Асгару и принялся шептать ему что-то в ухо.

– Благодарю, Текоа, – сказал Роупер, кивнув легату, и встал с места.

Он обвел твердым взглядом собрание и максимально выпрямил спину.

– Пэры! – употребил он наиболее почетное обращение из тех, которые граждане использовали при общении друг с другом. – Мы попали в очень тяжелое положение. Капитан гвардии Уворен рекомендует как можно дольше оставаться внутри этих стен, сберегая силы и ожидая удобного момента для ответной атаки. – Роупер кивнул Уворену. – Это вполне достойная тактика, и у меня нет вопросов к его мотивам. Мы все слышали и даже видели, как много вражеских воинов поразил его Костолом. Никто не осмелится упрекнуть Уворена в трусости.

– Нельзя ли покороче, Роупер? – грубо прервал его Уворен.

Асгер стукнул костяшками пальцев по столу.

– Я буду говорить столько, сколько сочту нужным, – ответил Роупер и затем продолжил: – Цели Уворена весьма благородны! Разве он уже многократно не доказывал нам, как любит себя?

Роупер осекся на мгновение, потом помотал головой, прищурившись, и щелкнул пальцами.

– Ой! Я хотел сказать – «как любит свою страну». Прости, Уворен, всегда путаю эти понятия, когда думаю о тебе.

Сначала раздался чей-то осторожный смешок. Затем расхохотались почти все – в полный голос и с громким ревом. Роупер обратил внимание, что смеется даже Рэндолф – легат Чернокаменного Легиона и ближайший сторонник Уворена. Лучшей линией поведения для Уворена было бы поддержать общий смех, но его полная неспособность смеяться над собой стала одной из причин того, что шутка вышла столь удачной. Вместо этого Уворен вперил в Роупера яростный взгляд, на что тот, собственно, и рассчитывал. Медленно, но верно симпатии совета стали переходить к нему. Если сравнивать их игру с игрой в шахматы, то Роупер только что съел слона.

Он подождал, пока смех не затихнет, и поднял руки, давая понять, что теперь будет говорить серьезно.

– Пэры, нам надо трезво оценить наше положение. Мы, засевшие в Хиндранне, – еще не вся Черная Страна. Мы всего лишь ее легионы. – Роупер слегка сдвинулся, чтобы все могли увидеть покрытое каплями дождя окно и стелющийся на горизонте дым за ним. – Черная Страна – там. Это ее травы сейчас топчут сапоги множества сатрианцев. Это пепел ее великих городов сейчас мочит дождь. И это над ней сейчас бушует пламя, испепеляющее не только наши заветные леса, но и чей-то урожай, дома и семьи.

У нас теперь только одна цель. Мы – величайшая ценность Черной Страны. Эта крепость и наши отважные воины предназначены для защиты того, что так пренебрежительно уничтожают теперь сатрианцы. Они насилуют и порабощают наших женщин. Они убивают граждан и их детей. Они выжигают деревья, стоявшие тысячи лет, стирают с лица земли древние деревни и утаскивают все ценное, что могут найти, в свою прожорливую страну.

Наша военная репутация лежит в руинах. Никто не встал на пути этой орды и не пресек ее злодеяния. Наши земли всегда были закрыты для сатрианцев. Голова любого, кто отваживался сделать хоть шаг на север от Абуса, улетала обратно на южный берег. Армии вторжения наталкивались на стальную стену. Мы невозбранно сжигали их земли в ответ на любую угрозу нашему народу. Среди сатрианцев ходили самые мрачные слухи о нас. Мы были непобедимы. Мы были, как гнездо шершней, которое невозможно тронуть без того, чтобы не навлечь на себя весь мстительный рой.

И где теперь этот рой? Те, кто раньше даже подумать не мог о том, чтобы наступать на нас, теперь перешли Абус тысячами. А те, кто раньше снился им в ночных кошмарах, сидят теперь за этим столом и призывают к терпению. – Взгляд Роупера задержался на Уворене. – И они будут уверены в своей победе, пока мы прячемся за стенами, не видя того ужаса, который творится за их пределами. Мне стыдно за нас! Наши граждане все еще надеются на легионы, а мы связали солдат по рукам и ногам. Наши женщины отпускают своих сыновей, братьев и отцов на войну с легким сердцем, так как знают, что нет более доблестного занятия, чем служить в армии, и нет более достойного предназначения, чем защищать свою страну. Они неустанно трудятся над тем, чтобы поддержать нашу способность к сопротивлению. Представьте их разочарование, если они увидят армию вторжения у своего порога и поймут, что у нас не хватает смелости, чтобы дать ей отпор. Наши парни тренируются и участвуют в состязаниях с шести лет, чтобы сделать наше государство непобедимым и повести легионы в бой. Как можно вернуть себе честь, продолжая тянуть время? Как можно спокойно сидеть в безопасности, когда они убивают наши семьи или захватывают их в плен?

Разве вы не знаете, как они обращаются с анакимскими рабами у себя на юге? Мы для них вьючные животные. Они впрягают нас в ярмо, как быков, или возят на наших спинах грузы, как на мулах. Они превращают наших женщин в инкубаторы для производства потомства. Их единственная цель – выведение расы гибридов, которые будут до самой смерти работать на их полях.

Мы не должны больше допускать, чтобы сыновей и дочерей Черной Страны постигала такая страшная участь. Мы не можем больше пребывать в этом постыдном бездействии. Я изложу вам свой план, чтобы вы могли сравнить его с планом Уворена. После этого вы сами решите, как поступить – в соответствии с вашими собственными представлениями о чести. Я соберу в единый кулак силу. Всю нашу силу. И мы примем бой. Любой бой. Легионы не подвергнутся бесчестью большему, чем сейчас. Если мы начнем сражаться, поражение больше не будет иметь значения.

Роупер закончил говорить, и многочисленные Видарры вместе с несколькими прочими членами совета громко стукнули костяшками по столу. Уворен вскочил с места.

– Роупер произнес впечатляющую речь, – произнес он, стараясь перекричать шум. – Но где был его боевой дух во время последней битвы?

– Ты мог видеть это сам, Уворен, – ответил Роупер холодно, – когда я устремился за телом своего отца. Или когда я дрался на воде в одиночестве. Тому есть множество свидетелей. Расскажи лучше, где в это время носило тебя?

Над столом воцарилось молчание. Несколько членов совета повернулись в креслах и внимательно посмотрели на Уворена. Капитан впился в Роупера ненавидящим взором. Роупер взглянул на него в ответ.

– Роупер обязан немедленно извиниться! – взвизгнул Асгер. – Он усомнился в чести Уворена и пусть теперь молится, чтобы капитан не заставил его за это ответить!

Тишина стала совсем мертвой. Грей хлопнул Прайса по плечу, и тот прошел вдоль ряда сидящих, остановившись за испуганно сжавшимся в кресле Асгером. Потнолицый гвардеец заискивающе посмотрел на Уворена, но господин не стал протягивать руку помощи своему слуге. Фигуры Роупера усилили давление на фигуры Уворена, стремясь получить преимущество на этой небольшой части доски. Поскольку и общая позиция стала неизмеримо сильнее, следовало поскорее реализовать ее, превратив в победу.

Роупер ответил, не отрывая взгляда от Уворена:

– Асгер, когда говоришь, не забывай, что обращаешься к Черному Лорду. Или хорошим манерам тебя поучит Прайс.

Асгер, казалось, совсем перестал дышать. Возвышающийся за его плечом Прайс был совершенно спокоен.

Роупер продолжил. Он не собирался давать Уворену время на ответ.

– Вот каков мой план: я возьму Скиритаев, Пэндиенов, Легион Рамнея и пять вспомогательных. А также – Священную Гвардию. С этой армией я дам бой сатрианской орде и освобожу страну. Во время моего отсутствия командовать гарнизоном Хиндранна будет Уворен. С ним останутся Черные Камни, Грейхазлы и четыре вспомогательных легиона. Этих сил более чем достаточно, чтобы защитить Хиндранн от кого угодно.

У Уворена отвисла челюсть. Совет беспокойно зашумел. Прайс с Греем быстро переглянулись, и Грей скривился. Текоа откинулся на спинку кресла, вздохнув.

Затем губы Уворена стали растягиваться в тонкой улыбке. Он выразительно посмотрел на некоторых из своих сторонников (Роупер приметил, на кого именно – на Тора, легата Грейхазлов, и Болдуина, Трибуна Легионов).

– Смело, – наконец, сказал Уворен, облизнув губы. – Очень смело.

Он имел в виду отнюдь не план сражения с сатрианцами, и это понял каждый из присутствующих. Роупер заметил, что один из Видарров, с видом обманутого человека, бросил злобный взгляд в сторону Текоа. Глава Дома Видарров, слегка нахмурившись и сцепив руки, задумчиво смотрел на стол перед собой.

– Очень хорошо, милорд, – продолжил Уворен.

Лорд.

– Я буду защищать Хиндранн от посягательства любого – кто бы это ни был. И стану молиться за ваш триумф над сатрианцами.

Он подался вперед и протянул Роуперу руку, всем своим видом излучая дружелюбие. Роупер, будучи ростом не меньше капитана, пожал протянутую руку.

– Во второй раз я зайду в эти ворота с победой, – сказал он Уворену, мягко улыбнувшись.

По обеим сторонам стола поднялся возмущенный гвалт. Некоторые из Видарров вскочили, красные от гнева, но Текоа грохнул кулаком по столу, заставив их замолчать. Кто-то из сторонников Уворена обнимался с радостным смехом.

Инициатива Роупера выглядела как отчаянная авантюра. Если он выведет свои легионы из Хиндранна, то уже не сможет вернуться обратно. Он оставит мощнейшую крепость Известного Мира за спиной, с гарнизоном, вдвое бо́льшим, чем необходимо для обороны, в руках беспощадного к нему врага. Он передаст ее Уворену в полный контроль.

Если Роупер захочет снова войти в Хиндранн, ему придется делать это с таранами, осадными орудиями и ценой огромных потерь.

Ценой гражданской войны.

 

Глава 6

Пепел

Роупер и Кетура поженились на следующий день. Поскольку родителей у Роупера не было, брак засвидетельствовали его телохранители (Грей, Прайс и Хелмиц). Со стороны Кетуры свидетелями выступили ее родители – Текоа и Скати, а также два офицера Скиритая. Скати вошла в сопровождениии той самой служанки, которая так сердито смотрела на Роупера, когда он впервые появился в доме Текоа. Сама Скати в этот раз держалась более спокойно и отстраненно, чем в первый день. Заговорила она всего два раза. В первый раз, когда строго велела Роуперу ценить ее дочь больше всего на свете.

– Обещаю, миледи, – ответил Роупер.

И во второй раз, когда взяла Кетуру за руку и долго желала ей счастья. Роупер ждал, что Кетура ответит в своей обычной язвительной манере, но вместо этого она обхватила руку матери обеими руками и терпеливо выслушала все слова до конца, глядя на нее с самым серьезным выражением. Наконец мать закончила, Кетура просияла и поцеловала Скати в щеку.

– Спасибо, мама, – поблагодарила она.

Один из легатов, надев на себя могучие орлиные крылья, провел богослужение в Священном Храме, находящемся на расстоянии брошенного камня от Главной Цитадели. Здесь Роупер и Кетура обменялись клятвами и одинаковыми серебряными браслетами. Роупер поклялся вечно заботиться о ней, а она – быть ему послушной женой. Церемония завершилась словами, сказанными одновременно друг другу:

– Ты похоронишь меня.

Это означало обещание жить вместе до самой смерти.

Несмотря на то что Текоа был подавлен тем, что придется оставить крепость Уворену, он преподнес Роуперу великолепный свадебный подарок – боевого коня. Огромный страшный жеребец был отлично выдрессирован для сражений.

– Его зовут Зефир, – пробурчал Текоа, подводя животное к Роуперу. – В нем двадцать ладоней. Возможно, он крупнейший жеребец, когда-либо рожденный на конюшнях Черной Страны. И, само собой, он с конюшни Видарров. Ваши враги это сразу заметят.

Текоа погладил жеребца по светло-серому боку.

Роупер хорошо усвоил урок, полученный им при первом проезде через Великие Врата Хиндранна. В тот раз Уворен унизил его перед всем народом, заставив надеть нетронутые в битве доспехи и встать во главе опозоренной армии. Теперь же Роупер собирался все сделать по-своему. Он выедет за ворота так же, как въехал – в сверкающих пластинчатых доспехах, но на этот раз эффект будет совершенно другим.

Все легионы, отправляющиеся в поход под началом Роупера, выстроились прямо напротив Главной Цитадели. И хотя это была едва ли половина армии (всего около сорока тысяч воинов), стоя рядами в начищенных до блеска доспехах, легионы производили внушительное впечатление.

Роупер встал во главе колонны.

Холодное Лезвие висело в ножнах на бедре. Кроме оружия, Роупер надел отполированную и натертую маслом стальную кирасу с наложенными друг на друга пластинами, обеспечивающими подвижную защиту плеч и верхних частей рук. Кираса была инкрустирована серебряной проволокой в виде силуэта рычащего волка. Бедра защищала кольчужная юбка. Кожаные сапоги с замаскированными металлическими вставками прикрывали икры. Сверху на доспехи был накинут черный плащ. Кроме того, на нем был шлем Кинортаса – шлем Черного Лорда, – с пропущеными через отверстие сзади волосами в стиле Священной Гвардии. Забрало и боковые щитки шлема прикрывали молодое, не отмеченное шрамами лицо. В таком виде он стал похож на настоящего военного вождя. Даже Уворен, увидев его, поклонился с улыбкой.

– Вы выглядите потрясающе, милорд.

Они вежливо попрощались друг с другом, прекрасно понимая, что отныне командуют двумя противоборствующими армиями.

Солнце наконец пробилось сквозь серое одеяло туч, скрывавшее его уже месяц, и залило Хиндранн мягким золотым светом. Роупер вел армию по улицам, вновь заполонившимся женщинами и детьми. Несмотря на доспехи, Роупер ощущал на себе множество обращенных на него взглядов, пока он ехал на Зефире к Великим Вратам. В этот раз никто и не думал насмехаться над ним. Возможно, благодаря попытке покушения, успешно сорванной им в одиночку. Возможно, благодаря тому, что теперь он вел армию, которая даст решительный бой сатрианцам. Как бы то ни было, но теперь на него смотрели почти с уважением.

Риск авантюры Роупера заключался не только в том, что он передает Хиндранн с огромным гарнизоном в руки Уворена, но и в том, что было совершенно не ясно, с какими силами придется столкнуться в битве с сатрианцами. Роупер вел за собой сорок тысяч легионеров и восьмитысячный корпус тяжелой кавалерии, но никто не мог сказать с уверенностью, насколько велика армия врагов. Разведчики докладывали, что со дня последней битвы она выросла как минимум в полтора раза. А кто-то даже утверждал, что сражаться им придется с двухсотысячным войском. Роупер в эти слухи не верил, но понимал: в любом случае у сатрианцев армия гораздо многочисленнее, чем у него. Вести о военных походах обычно встречались с нетерпеливым возбуждением, но в этот раз, когда Роупер собрал легатов и объявил им о своем решении лично повести армию против сатрианской орды, он увидел шок на их лицах. Раздавая приказы, он явственно видел сюрреалистичную дымку, окутавшую зал. Легаты приняли новость молча. Растерянные командиры легионов выходили из комнаты, не поднимая глаз…

Облаченные в доспехи воины, шагавшие за спиной Роупера по улицам, находились в столь же подавленном настроении. Провожавшие их женщины стояли с побелевшими пальцами, плотно сжав губы. Это было самое гнетущее прощание. Все случилось так неожиданно, и победа казалась абсолютно невозможной. Разве может такой поход закончиться триумфом?

Роупер пытался не обращать на это внимания. Он сохранял строгое выражение лица, стараясь спрятать за ним свои сомнения. И пока он молчал, ему это удавалось. Рядом ехал Грей с безмятежным видом. Он поглаживал шею лошади рукой в перчатке и время от времени улыбался зевакам. По другую сторону от Грея ехал Текоа, сурово глядя вперед.

Две огромные, обшитые железом дубовые створки ворот распахнулись перед Роупером. Он выхватил Холодное Лезвие, поднял его над головой, отдавая прощальный салют всем тем, кто высыпал сейчас на улицы, и приготовился к пересечению Внешней Стены. Его не оставляли мысли о том, вернется ли он когда-нибудь сюда еще.

Вдруг, к немалому его удивлению, за спиной кто-то захлопал. Толпа немедленно подхватила, и вот уже раздался гром многочисленных аплодисментов. Роупер даже не ожидал, что инициатива возглавить армию так быстро поднимет его популярность. Он всего-то собирался обзавестись союзниками и военной славой, чтобы сравняться с Увореном, а заодно изгнать сатрианцев из страны. Но он уже подзабыл, как ценят такие поступки жители Хиндранна. Анакимы – самая воинственная раса в мире. Легионы и тех, кто командует ими, они будут любить всегда.

Ощущая глупую радость, Роупер пустил Зефира рысью и въехал в туннель. На той стороне стены перед ним развернулись поля, на которые продолжали прибывать беженцы.

И даже эти люди, кое-как прикрытые старыми плащами и одеялами – те, кто провел здесь несколько недель, пока уничтожались их дома… даже после того, как перед ними закрылись ворота крепости… все они вскочили на ноги и принялись аплодировать. Роупер ответил на аплодисменты, подняв повыше меч. Он все еще сиял от радости. Отъехав чуть правее, Роупер остановился, дав возможность колонне промаршировать мимо него, потом развернулся и бросил прощальный взгляд на стену. На самом верху виднелась высокая фигура.

Уворен.

Роупер поднял Холодное Лезвие и направил его острие прямо на капитана гвардии. Тоже своего рода салют.

Уворен в ответ махнул рукой. Губы его изогнулись в кривой усмешке.

Игра началась.

* * *

Вести армию оказалось куда более трудным делом, чем Роупер мог себе представить. Легионеры всю жизнь, начиная с шести лет, когда впервые переступали порог хасколи, учились сами добывать себе пищу. Несмотря на это, задача по обеспечению их всем необходимым казалась почти невозможной: у него было почти пятьдесят тысяч солдат (включая кавалерийский корпус, который Роупер выводил из крепости по частям, чтобы Уворен не сразу догадался, что он забирает и его), восемь тысяч лошадей, бог знает, сколько обозных животных, тащивших на себе огромный запас пшеницы, бобов, ячменя, овса и ржи, а также маленькая армия из овец, предназначенных на убой. Кроме того, каждый воин нес на себе двухнедельный запас еды, но все равно прилагал все усилия к тому, чтобы найти еще что-нибудь в полях.

Через два дня после выхода из Хиндранна выяснилось, что, несмотря на то что каждый легионер, как положено, нес свой лук с собой, стрелы к ним отсутствовали. Легаты проинформировали Роупера, что обязанность по обеспечению стрелами обычно лежит на Скиритаях. Командовавший ими Текоа вышел из себя, заорав, что на Скиритаях обязанностей лежит больше, чем на ком бы то ни было, и что об этих чертовых стрелах должен был позаботиться кто-нибудь другой.

Пришлось делать остановку и посылать обратно отряд.

Через несколько часов после того, как из Хиндранна прибыло несколько возов, груженных стрелами (и все равно их было недостаточно – хватило бы только на несколько минут боя), всадник из Кавалерийского Корпуса доложил Роуперу, что у них мало подков. Роупер поинтересовался, почему это выяснилось только на расстоянии двух дней пути от Хиндранна, и получил ответ, что о крупной военной кампании обычно предупреждают заранее.

Ничего не поделаешь – пришлось слать людей за подковами.

Наступала поздняя осень. В обычных обстоятельствах к этому времени военные походы уже заканчиваются, но сатрианцы не оставили им другого выбора – вокруг простиралась сплошная выжженная земля. Армия Роупера с трудом тащилась по горячему влажному пеплу, сплошь покрывавшему почву – это было все, что осталось от огромных деревень. Леса были также порублены и сожжены. По холмам валялись многочисленные обглоданные сатрианцами овечьи скелеты. Зернохранилища, амбары, склады – все было вычищено ими до последнего зернышка.

И повсюду лежали человеческие кости. Некоторые посеревшие и почерневшие от огня, некоторые белые, омытые дождем до блеска – все они покоились в пепельном саване. Черепа. Позвоночники. Зубы.

В одной из деревень они обнаружили следы жестокого боя. Из-под пепла выглядывали кости беспощадно изрубленных мечами анакимов. Рядом валялись топоры без топорищ и наконечники копий, чьи древки сгорели в пламени.

– Просто ребра. Кость-панцирей нет, – с горечью сказал Грей, распинав пепел. – Ни единой пластины. – Он поднял на Роупера глаза, пылающие яростью и болью. – Это женщины. Они сражались здесь топорами и копьями, пока мы отсиживались за гранитом!

Роупер посмотрел вниз с седла Зефира. Среди женских скелетов попадались и детские. Мальчики младше шести лет и девочки не старше семи – те, кто еще не достиг возраста обучения. Пока легионы сидели в Хиндранне, женщины приняли свой последний бой, защищая деревню.

– Ты когда-то советовал мне забыть о мести сатрианцам, – тихо сказал Роупер Грею. – И воевать с ними ради тех, кто еще жив. Что скажешь теперь, мой друг?

Грей тяжело вздохнул:

– Нет нужды для мести. Но от тварей, способных на такое, наши земли надо очистить. – Он тоскливо посмотрел на кости. – Мы должны их победить.

Роупер кивнул:

– Расскажи подробно солдатам о том, что здесь произошло. Мы должны мотивировать их как можно сильнее, если хотим победы над этой ордой.

Легионеры помнили эти земли цветущими. Теперь все было уничтожено огнем. Продвигаясь вперед, они все больше проникались ненавистью – с каждой пройденной разрушенной деревней, с каждым засыпанным колодцем, с каждой речкой, отравленной трупами животных, с каждой анакимской костью, навсегда врезавшейся в память. Немногим из членов семей солдат удалось сбежать под защиту Хиндранна, большинство остались в своих домах. Легионеры высматривали места, где когда-то стояли их жилища, и разглядывали кости, пытаясь угадать в них своих родных. Кто-то, с глазами, полными слез, даже поднимал их с земли, уверив себя в том, что держит в руках свою жену, своего сына или дочь…

В каждом солдате поднимался гнев, постепенно притупляя чувство страха. Боевой дух еще не вполне укрепился, но о дезертирстве или отступлении уже не могло быть и речи. В людях росло желание отмщения, и Роупер поощрял его, несмотря на то, что Грей говорил, что подобные чувства не должны овладевать легионерами, ведь это и есть одержимость.

Найти сатрианцев будет несложно. Армию огромного размера невозможно спрятать. Досточно просто идти вслед за дымом, поднимавшимся из-за горизонта. Во всех направлениях Роупер разослал Скиритаев – передовой отряд их армии, куда отбирали самых быстрых и самых выносливых солдат. Их задачей был поиск продовольствия, уцелевших жителей и заблудившихся сатрианцев.

Сначала стали попадаться выжившие. Завидев армию, они бросались ей навстречу с такой благодарностью, что Роуперу стало стыдно. Они рыдали на глазах у марширующих легионов, принесших им спасение после стольких дней беспомощности. В авангарде шел Священный Легион – солдаты настолько почитаемые, что многие выжившие обнимали их или падали с рыданиями к их ногам, надеясь, что появление армии означает скорую победу.

А что же Роупер? Люди с благоговением взирали на своего великого военного вождя. Они уже были уверены в том, что род Йормунрекуров истощился и власть перейдет по наследству Лотброкам, но воин, представший перед их глазами, не мог их не поразить: высокий, суровый, закованный в сияющие доспехи, он ехал верхом на огромнейшем коне впереди могучей армии. Люди благодарили его, благословляли и клялись в верности новому лорду.

В отличие от беженцев легионы пока не особо доверяли ему, но Роупер над этим работал. Он настоял на том, что каждый вечер будет самостоятельно готовить место для ночевки, сам разводил костер и даже вносил свой вклад в укрепление лагеря вместе с легионерами, вбивая заостренные колья в землю вокруг палаток. Затем обходил костры, на которых готовили ужин воины, обменивался с ними мимолетными репликами и делился информацией о том, на каком расстоянии от них предположительно находится враг.

– Двадцать лиг по пересеченной местности, – сказал он однажды вечером собравшимся у костра легионерам из Пэндиена. – Мы выходим на холмы.

Легионеры принялись обсуждать новость.

– Там мы получим преимущество, – заметил один.

– Как будем сражаться с ними, лорд? – спросил другой.

– Пока не дошли, говорить об этом рано, – ответил Роупер бодро. – Одна из возможных альтернатив – тактика партизанской войны. Пусть их пугает вся наша земля. Но сам бы я лучше провел одно тщательно спланированное сражение, чтобы убедить сатрианцев в том, что первую победу они одержали случайно.

Солдаты одобрительно зашумели, Роупер пожелал им доброй ночи и пошел во тьму дальше. И где бы он ни ходил, его везде сопровождали Грей, Прайс или Хелмиц. Чаще всего Грей и Прайс, поскольку их присутствие прибавляло уважения к Роуперу, но и Хелмиц очень быстро стал для них своим. Теперь эти трое составили своего рода триумвират, который часто можно было видеть вместе – например, смеющимся над какой-нибудь шуткой.

Но в армии оставалось еще немало сторонников Уворена, в том числе и Асгер. По праву заместителя командира он возглавил Гвардию на время отсутствия Уворена. Роуперу очень хотелось поменять его, но, поскольку влияние Асгера было совершенно незначительным, он не стал тратить на это время. Гораздо больше его тревожил Госта – еще один приспешник Уворена. Как и ночной убийца, он принадлежал к дому Алготи – младшему вассалу Лотброков. Но даже для Алготи верность Госты своему хозяину была исключительной. Роуперу он казался больше собакой, чем человеком. Что бы ни случилось, Уворен мог быть совершенно уверен в том, что Госта выполнит его волю любой ценой. Было непонятно, чем Уворен заслужил такую преданность Госты, учитывая, что тот ко всем относился с нескрываемым презрением, но следовало признать – гвардеец был ценным союзником. В его лице Уворен получил такого же несгибаемого бойца, каким был Прайс, хотя и менее быстрого.

И Грей, и Текоа предупреждали Роупера, что Уворен вполне может еще раз попытаться его убить – в надежде подчинить себе легионы Черного Лорда, не доводя дело до масштабной бойни. Поэтому Роупер находился под охраной и днем и ночью.

Они вышли на совершенно пустынную местность. Почва стала более болотистой, и Роуперу пришлось идти пешком, ведя Зефира за собой. Снова пошел дождь, и окрас коня поменялся со стального на грязно-серый. Как ни странно, но чем в более худшую сторону менялись условия, тем веселее становились легионеры. Ведь они были рождены для этого. Если не велась военная кампания, требующая полной мобилизации, Легион Рамнея, Пэндиены и Скиритаи были заняты тем, что обстоятельно тренировались внутри Хиндранна, готовясь к будущим битвам. Что касается пяти вспомогательных легионов, то солдаты, составлявшие их, в это время работали в кузнях, на каменоломнях и в лесах, выполняя миллион маленьких задач, благодаря которым страна жила во время войны и мира. Военная кампания освобождала их от этих обязанностей.

Встреченные выжившие показывали войскам Роупера места, в которых они прятали провиант, в результате чего запасы легионов по мере продвижения пополнялись. А спустя семь дней после выхода из Хиндранна они наткнулись на первых сатрианцев. Ушедшие вперед Скиритаи обнаружили группу отставших солдат, тащивших за собой полдюжины порабощенных анакимских женщин. Скиритаи в два счета разделались с ними, освободив пленниц. Начиная с этого момента, на отставших солдат они стали натыкаться через каждые несколько миль. Понимая, что это может означать только то, что орда сатрианцев совсем близко, Роупер послал Скиритаев на разведку значительно дальше, чем раньше, и поручил им тщательно прочесать всю местность вокруг армии в радиусе нескольких лиг.

На одиннадцатый день враг был обнаружен.

Пара конных разведчиков доложили об этом Роуперу. Они увидели несколько тысяч солдат в шести лигах к северо-западу.

– Покажите мне, – приказал Роупер кратко.

Он сел на бегового рысака (огромный Зефир не обладал небходимой выносливостью для такого рода задач) и поехал за провожатыми по направлению к холмам. Грей и Хелмиц последовали за ним.

Лошадям было очень трудно идти по грязи, поэтому дорога заняла почти четыре часа. Они долго пробирались между стволами поваленных деревьев, пересекали выгоревшие поляны, покрытые толстым слоем пепла, и петляли между горами, пока не приблизились наконец к краю огромной долины. Скиритаи хорошо знали свое дело. Чтобы их не заметили, разведчики заставили привязать лошадей перед опоясывающей долину возвышенностью и дальше идти пешком. Оставшиеся несколько ярдов пришлось преодолеть буквально ползком.

В развернувшейся перед их взором долине стояла сатрианская армия. Или какая-то ее часть. Десятки тысяч солдат кишели во временном лагере. Долина была усеяна множеством палаток с горящими возле них кострами, возле которых сидели и занимались своей амуницией тысячи солдат.

– Они еще не знают, что мы покинули Хиндранн, – догадался Роупер, внимательно разглядывая представшую перед ними картину. – Кто-нибудь видит часовых?

– Там, – ответил Грей, обшарив долину опытным глазом и приметив две фигуры на противоположной стороне. – И вон там… И здесь…

Пятеро, видимо, сменившихся часовых спускались по склону вниз. В долине некогда шумел лес, но теперь деревья были срублены, очищены от веток и сложены по обеим сторонам в штабели, напоминающие грубые баррикады. Вероятно, сатрианцы не умели обустраиваться в лесу – место могли занимать только солдаты или деревья, но никак не те и другие вместе.

– Наверное, они нервничают, когда что-то мешает смотреть им вдаль? – предположил Хелмиц.

– Они воюют с самой нашей страной, лорд, – пояснил один из Скиритаев. – Мы находим скелеты сатрианцев повсюду – убитых медведями или волками. Вот почему они уничтожают леса. Даже те, кого мы берем в плен, поначалу радуются, что их наконец нашли. Но радость быстро проходит, когда мы их казним.

Второй Скиритай тихо рассмеялся.

– Гестр, Маргайр, – окликнул их Роупер.

Он узнал у Текоа, как зовут этих разведчиков, прежде чем отправиться в путь. Скиритаи подползли поближе.

– Поручаю вам оценить силу этих незваных гостей, – сказал им Роупер с улыбкой. – Буду очень признателен, если вы сумеете тщательно посчитать их численность. Мне необходимо знать, сколько среди них пехоты, сколько кавалерии. Выясните, как они обеспечивают себя продовольствием, если чувствуют себя здесь настолько неуютно. Кроме того, постарайтесь узнать, не разделили ли они свои войска. Соберите всю информацию, какую сможете, и возвращайтесь завтра до заката.

Разведчики тут же стали спускаться к своим лошадям и скрылись.

– Что касается нас, – продолжил Роупер, обращаясь к Грею и Хелмицу, – мы вернемся к армии. Пока не узнаем, с чем имеем дело, планировать что-то бессмысленно.

Они вновь сели на лошадей и доехали обратно по собственным следам. Земля стала до того скользкой, что несколько раз им пришлось объезжать раскисшую дорогу, поднимаясь на крутые холмы.

Вернувшись в армию, Роупер тут же велел возвести дополнительные укрепления и спросил Текоа, можно ли усилить разведку – но так, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Патрулирование «восьмеркой», – тут же ответил Текоа. – Группы по трое пешком описывают «восьмерки» вокруг лагеря, причем центр «восьмерок» – сам лагерь. Здесь они оставляют всю полученную информацию и получают указания перед следующим циклом.

– Очень хорошо, – кивнул Роупер. – Кроме того, я хочу поручить твоим людям кое-что особенное.

И он стал рассказывать о своем плане. По мере того как он продолжал, брови Текоа поднимались все выше.

– Звучит как полная глупость, милорд.

– У меня много планов. Это один из тех, которые, надеюсь, не понадобятся.

– Тем не менее к нему тоже надо готовиться, – ответил Текоа без энтузиазма.

Теперь, когда у них был охраняемый периметр и хорошо укрепленный лагерь, оставалось только ждать. Роупер бродил среди солдат, перемещаясь от костра к костру с новостью о том, что враг обнаружен.

– Теперь уже недолго, парни, – подбадривал он. – Ждем более точной оценки сил, но уверяю – сатрианцев там вполне достаточно. От вас понадобится все, на что вы способны.

Он велел легионерам как следует отдохнуть и хорошо поесть, а также тщательно проверить оружие и доспехи, чтобы они были в безупречном состоянии.

Поскольку Роупер не ждал, что разведчики Гестр и Маргайр появятся раньше завтрашнего вечера, он, рассудив, что бездействие может плохо повлиять на солдат, загрузил всех работой. Кто-то отправился на поиски пищи, кто-то стал готовить пики, а кто-то отрабатывал марш-броски к удобному для сражения полю, которое Роупер приметил накануне. Выполнять все это особой нужды не было. Роупер сомневался, что ему понадобятся пики. С едой тоже проблем не возникало: у них еще имелся достаточный запас, да и найти ее на этих холмах почти не представлялось возможным. Ну и конечно, лучшие в мире солдаты не нуждались в том, чтобы тренироваться в марш-бросках. Но Кинортас всегда придерживался мнения, что безделье, и в особенности безделье воинов, – это потенциальный источник всех неприятностей. Кроме того, накануне битвы вредно давать солдатам время для раздумий.

Роупер оставался на месте и ждал возвращения разведчиков. Скиритаи прибыли, когда все легионеры уже вернулись в лагерь, и ночь стала окутывать сумерками холмы. Новости они привезли неутешительные.

– Армия огромна, лорд, – стал рассказывать Гестр, жадно поедая похлебку, собственноручно приготовленную Черным Лордом.

Роупер, Грей и Текоа как раз ужинали, когда вернулись Скиритаи, поэтому сразу же предложили им присоединиться.

– Говори конкретней, – велел Роупер.

Разведчики переглянулись.

– Сто пятьдесят тысяч, – ответил более разговорчивый Гестр. – Обойти их часовых было непросто, лорд. Тем не менее, мы уверены, что там больше ста тридцати тысяч пехотинцев и около двадцати тысяч тяжелых рыцарей.

– Двадцать тысяч рыцарей, – повторил Грей тихо. – Проклятье…

– Двадцать тысяч рыцарей не наберется во всем Альбионе, – сказал Текоа. – Да и десяти тысяч… Должно быть, они прибыли с континента.

– Итак, можно предположить, что по численности они превосходят нас вчетверо, – нахмурившись, произнес Роупер. Он задумчиво зачерпнул ложкой похлебку. – Что еще?

– Они не разделяли силы. Вся их армия собрана в той долине. Продовольствием их обеспечивает обоз, вставший дальше к северу.

– Думаем, они специально разместили лагерь именно так – чтобы прикрыть свой провиант со стороны нашего предполагаемого наступления.

– Хм… Единственный обоз на всю армию? И он стоит на севере? – переспросил Роупер.

Оба разведчика кивнули:

– Насколько мы успели понять…

На минуту Роупер задумался:

– Гестр, Маргайр, благодарю за службу. А теперь прошу, возьмите еду и покиньте нас: я должен обсудить ситуацию со своими советниками.

Скиритаи осторожно взяли миски, поклонились Роуперу и отошли к соседнему костру, возле которого гоготал кто-то из их сослуживцев.

– Двадцать тысяч рыцарей… Это пугает… – сказал Текоа, убедившись, что разведчики его не слышат. – Надо найти такую местность, на которой они не смогут задействовать кавалерию.

Текоа бросил взгляд на Роупера, не так давно просившего подыскать именно такое место.

– Согласен, – поддержал Грей. – Что-то такое, где они не могли бы обойти нас с флангов. Тогда качество солдат будет иметь бо́льшее значение, чем их количество.

– И даже в этом случае их будет слишком много, – резко сказал Роупер.

Грей и Текоа переглянулись.

– Милорд, – заговорил Текоа, выпрямившись на бревне, которое он использовал вместо скамьи. – Признаю, меня впечатлили ваши способности к командованию. Но сейчас вы говорите то, чего не понимаете. Вы видели только одну битву, а мы с Греем повидали их с полсотни. Вы должны довериться нашей оценке – качество легионеров неизмеримо выше, чем сатрианских солдат. Вы должны доверять нам. И доверять своим легионам.

– Я согласен с Текоа, милорд, – твердо сказал Грей. – Если мы найдем правильную позицию, то сможем разбить сатрианцев. В противном случае нам снова придется отступать. Забудьте про стыд и позор, дело обстоит куда проще – если вы отступите второй раз, то уже не выживете.

– Возможно, мы сможем победить, – согласился Роупер, – позволив сатрианцам вновь и вновь атаковать наши линии, пока они не сломаются; надеясь, что наши всадники смогут как-нибудь сдержать двадцать тысяч рыцарей. Но мы потеряем тысячи, а возможно, и десятки тысяч. При этом не факт, что мы вообще победим. Разве не так, мои советники?

– Это лучше, чем возможная альтернатива, – проворчал Текоа.

Грей молча смотрел на Роупера – своими карими глазами прямо в его зеленые.

– Что вы хотите этим сказать, милорд? – спросил он наконец.

– Я хочу сказать, что победа может достаться нам слишком дорогой ценой. Мы должны не только победить их, но и сохранить наши собственные силы.

– Вы боитесь, что не сможете отбить Хиндранн, если потеряете много людей? – прямо спросил Грей.

– Забудьте про Хиндранн, – ответил Роупер. – Об этом мы подумаем позже.

– Мы и не должны о нем думать, лорд, – сказал Грей. – Не забывайте, зачем мы здесь. Вы обещали отбросить сатрианцев, а не начать бороться за свое наследство. Боюсь, что и то и другое одновременно вам сделать не удастся.

– Уверяю тебя, я тревожусь не о Хиндранне, – повторил Роупер. – Хиндранн – это вопрос отдаленного будущего. Если мы потеряем здесь даже половину армии, мы выиграем битву, но проиграем войну, которая затянется на многие поколения. Мы должны сберечь легионы в ходе битвы, иначе все, чего мы добьемся, – просто выгадаем немного времени ценой огромных потерь. Мы не сможем остановить сатрианцев раз и навсегда, если не одержим над ними подавляющую победу.

Воцарилась пауза, во время которой Грей пристально смотрел на Черного Лорда. Наконец он повернулся к Текоа.

– А я согласен с лордом, легат, – вежливо сказал ему Грей. – Давайте выслушаем, что он предлагает.

Лицо Текоа покрылось пятнами, он сердито смотрел на Роупера. Наконец он коротко кивнул.

– Черная Страна не станет долго терпеть такую огромную орду на своей территории, – сказал Роупер. – Она сама стряхнет их, если дать ей время. Но мы должны этому поспособствовать, и чтобы у нас получилось – вы двое должны безоговорочно поддержать меня перед остальными легатами. Если не согласятся абсолютно все, то боюсь, мы просто уничтожим сами себя.

– Выходит, Черная Страна должна разбить сатрианцев вместо нас? – с неудовольствием спросил Текоа.

– Нет, она должна нам помочь, – ответил Роупер. – Мы ослабим сатрианцев с ней вместе, и в нужный момент, когда страх начнет разъедать их силы, прижмем к морю и уничтожим.

* * *

Роупер разжег огонь и, до того как подошли легаты, подтащил к нему побольше бревен, чтобы смогли рассесться все. Легатов было девять, включая Текоа и начальника кавалерии. Грей, Асгер и Прайс представляли Гвардию. Таким образом, вместе с Роупером у костра собралось тринадцать человек.

Настроение легатов не соответствовало теперешнему настрою Роупера.

Они пришли, беззаботно болтая, будучи в самом хорошем расположении духа. Даже с такими великолепными солдатами, какие были у них, позитивные настроения в военных походах царят редко. Но усилия Роупера, подкрепленные его умением влиять на людей, принесли свои плоды. Он появлялся везде и будто никогда не спал. Он по-дружески общался с часовыми, охранявшими периметр лагеря, делил с легионерами свой очаг и свою похлебку и производил впечатление человека, знающего по именам асболютно всех, кто был под его началом. На любой заданный вопрос он мог тут же дать откровенный и обнадеживающий ответ. Он вел себя спокойно, сосредоточенно и невозмутимо, постепенно начиная приобретать почти такой же авторитет, какой ранее в государстве имел Кинортас. Несмотря на спорную репутацию нового Черного Лорда, многие легионеры уже смотрели на него с восхищением. Он демонстрировал энергичность, постоянную готовность к действиям и, как оказалось, немалую компетентность.

Роупер подождал, пока все легаты рассядутся, и попросил тишины. С начала похода он проводил уже третий совет, и в этот раз тишина настала быстрее, чем в предыдущий, и значительно скорее, чем в первый.

– Пэры, возможно, вы уже слышали о том, что Скиритаи привезли тревожные вести. Силы врага превышают сто тридцать тысяч воинов, при поддержке двадцати тысяч конных рыцарей. – Ни один из легатов не моргнул и глазом. Они просто смотрели на Роупера и ждали, что тот скажет дальше. – Я оценил угрозу, которую представляет собой эта огромная армия, и пришел к выводу, что давать им бой прямо сейчас было бы неразумно.

Вот теперь его слова встретили живой отклик. Легаты беспокойно зашевелились. Асгер издал громкий неодобрительный возглас.

– Ты не согласен, Асгер? – спросил у него Роупер.

Асгер мгновенно вскочил с места.

– Очередная трусость второсортного вождишки, еще более доказывающая его нежелание приступать к военным действиям! – провозгласил он с важным видом. Беспокойный вид собравшихся у костра показывал, что он не одинок в своем мнении. – Считаю, у тебя кишка тонка, Роупер!

– Вне зависимости от твоего мнения ты обязан называть меня «лорд», – ответил Роупер. – Твое замечание услышано, Асгер.

– Вы предлагаете отступить, лорд? – раздался раздраженный голос Скаллагрима, легата Гилламуров – одного из пяти вспомогательных легионов, усиливших их армию.

– Нет, я предлагаю использовать все преимущества нашей страны для того, чтобы ослабить их прежде, чем встретиться в генеральном сражении. – Роупер сделал паузу и позволил себе печально улыбнуться. – Надеюсь, каждый из здесь присутствующих понимает, что отступать нам некуда. Для нашей армии ворота Хиндранна закрыты.

– Вздор! – воскликнул Асгер.

Роупер немного подождал, чтобы этот заслуживающий внимания комментарий дошел до всех.

– Меня всегда интересовало, как ты дослужился до лейтенанта Гвардии, Асгер, – произнес он наконец. – Сам я этого не видел, но мне неоднократно рассказывали, что твоих боевых способностей было маловато даже для того, чтобы стать простым гвардейцем. Не говоря уже о том, чтобы занять должность лейтенанта.

Асгер густо покраснел, но ответить не осмелился. Сидевший рядом Прайс слегка передвинулся и оказался прямо напротив него. Роупер продолжил медленно выговаривать слова, намеренно выводя Асгера из себя:

– Нашлись и те, кто сомневается даже в том, что ты достоин Легиона Рамнея, но я не склонен верить в любую историю о трусости, достигающую моих ушей. Как бы то ни было, твое стремительное восхождение по служебной лестнице состоялось только после того, как твой друг детства Уворен был назначен капитаном Гвардии.

Подобная оценка, высказанная столь молодым человеком прямо в лицо гордецу Асгеру, прозвучала как гром среди ясного неба. Несколько легатов с трудом пытались сдержать улыбки. Откровенный карьерист Асгер мало у кого вызывал симпатию.

– Принимая все это во внимание, а также учитывая слишком часто проявляемую тобой дерзость, я лишаю тебя звания лейтенанта. Отныне твои обязанности возьмет на себя Грей.

– Закончил, Роупер? – прошипел Асгер, красный от гнева.

– Пожалуй, да, – ответил Роупер. – Надеюсь, что и ты тоже.

Прайс и Текоа фыркнули от смеха, несколько легатов злорадно зааплодировали. Кипящий от злобы Асгер поднялся, взглянул на Прайса, все еще смотревшего на него цепким взглядом, и стремительно зашагал прочь.

– Итак, как я уже сказал, – продолжил Роупер как ни в чем не бывало, – мы ослабим сатрианцев, прежде чем вступим с ними в бой.

– Но каким образом? – снова спросил Скаллагрим.

– Атакой, – ответил Роупер. – Но истинной ее целью станет провиант, а не воины. Мы проведем диверсионный рейд: осуществим отвлекающее нападение, и в тот момент, когда они бросятся на нас, кавалерия разорвет их обоз на куски.

– Вы противостоите огромной армии, лорд, – сказал Скаллагрим. – Если что-то пойдет не так, мы будем окружены в самом неудобном для нас месте и полностью уничтожены.

– Потому-то нам и нельзя допустить окружения. Но его и не будет. Эта раздутая армия не сможет двигаться по нашей территории с той же скоростью, что и мы.

Воцарилось скептическое молчание.

– Это довольно банальный трюк, – возразил другой легат, по имени Стурла Карсон, командовавший Собственным Легионом Рамнея, – к тому же грозящий большой бедой. Мы и так значительно уступает им в численности. Если еще более раздробим свои силы, то, боюсь, катастрофа станет неминуема.

Совет согласно зашумел. Роупер повернулся к легату.

– Верное замечание, легат. Но поставьте себя на место сатрианцев. С самого младенчества матери рассказывали им о нашей варварской и безжалостной расе. Теперь они увидели наши земли, наши горы и нашу природу, и, с их точки зрения, все это выглядит жутко. Мы для них – нечестивое воинство с непробиваемыми доспехами, сокрытыми под кожей, и с оружием ужасающей мощи. Они здесь только потому, что их гонит вперед страх и религиозность, но вместе с одержимостью приходит и безрассудство. Причиной их гибели станет их же настрой. Если они увидят наших солдат, то не станут долго гадать, почему мы здесь. Они не будут оценивать бой так же спокойно и рационально, как в первый раз. Чтобы побороть свой страх, на любое наше нападение они отреагируют со всей возможной яростью.

Да, они одержали победу в предыдущей битве. Но уверяю вас – они не считают вторжение легким делом и не склонны переоценивать свои силы. Единственной победы недостаточно для того, чтобы переосмыслить все, чему их учили с детства. Они все еще боятся нас. Они будут бросаться в атаку, как собака, увидевшая угрозу для своих щенков. Они станут думать только о нас, но не о своем обозе.

Воины, сидящие вокруг костра, все еще сомневались, но Роупер знал, что он прав.

– Я понимаю этих людей, – повторил он. – Самое худшее, что может случиться, – они не клюнут на нашу приманку. Тогда мы оторвемся от них во время отступления и повторим еще раз. Но думаю, этого не произойдет. Разве внезапное нападение на рассвете не грозное оружие само по себе? Когда часовые впадают в панику, разве можно реагировать как-то иначе, чем попыткой немедленного устранения видимой угрозы?

Первым тишину нарушил Грей.

– Это сильный план, – заявил он решительно.

Текоа хмыкнул в знак согласия сквозь стинутые зубы.

Тем не менее многозначительное молчание затягивалось. Роупер опасался, что сейчас кто-нибудь заговорит и не оставит от идеи камня на камне.

Но вдруг, к немалому его удивлению, заговорил Прайс.

– Поддерживаю лорда, – коротко сказал он.

После его слов чаша весов сразу же склонилась в пользу Роупера. Никто не стал бы спорить с триумвиратом Прайса, Грея и Текоа.

– Так и какие будут приказания, лорд? – нерешительно спросил Скаллагрим, и Роупер изложил свой план.

На следующий день они вышли на север.

 

Глава 7

Из тумана

Белламус с трудом просыпался по утрам. Поэтому он придумал для своих слуг игру: каждое утро они должны были будить его разными способами, за исключением ведра с водой. Один из слуг, по имени Рауэн, проявил себя в этой игре как настоящий профессионал. Например, в это утро он завел в палатку пони из вещевого обоза и рассыпал по груди хозяина овес. Очнувшись после одного из тех удивительных снов, которые преследовали его на севере, Белламус обнаружил над собой морду животного, нежно обсасывавшую шерстяное одеяло.

– С тобой не соскучишься, Рауэн, – мрачно сказал Белламус слуге, стоявшему у входа. Рауэн сохранял невозмутимое выражение лица. – Способ с беконом мне понравился больше, разрешаю его повторить.

В прошлый раз Рауэн разбудил его, выманив из палатки с помощью тарелки с дымящимся беконом.

Белламус нырнул под парусиновый полог палатки и выбрался на пронзительно холодный утренний воздух. Облака за ночь рассеялись, и все тепло, которое еще держалось в промокшей земле, улетучилось. Грязь замерзла и отвердела. Лужи сковало коркой льда толщиной в дюйм. Даже края широкой речки, змеившейся по центру долины, покрылись льдинами цвета мрамора. Впрочем, узкий поток темной воды по-прежнему осторожно протекал меж двух замерзших берегов. К утру на долину опустился настолько густой туман, что очертания шатра лорда Нортвикского, стоявшего в каких-то двадцати ярдах от Белламуса, стали едва видны. Тем не менее там его ожидал обещанный завтрак.

Белламус вошел в шатер к лорду Нортвикскому, обнаружив (как всегда в это время суток) его давно проснувшимся. Лорд сидел у тяжелого дубового стола. На нем были кожаные штаны и шелковая сорочка с накинутым на плечи шерстяным одеялом. Обеими руками он держал кружку, из которой валил горячий пар. Поскольку глаза лорда Нортвикского уже не годились для чтения, в углу шатра стоял слуга и читал вслух какую-то книгу по классической истории.

– Белламус! – раскатисто поприветствал его лорд и стукнул пальцами по столу рядом с собой.

Белламус сел за стол, повернулся и подмигнул слуге, стоявшему за спиной. Слуга осклабился и вышел, но почти сразу же вернулся обратно с ломтем черствого хлеба и чашей разбавленного до розового цвета вина. Белламус горячо поблагодарил его.

Лорд Норвикский, вымачивавший в кружке с горячей водой сосновые иглы, взглянул на завтрак Белламуса с неодобрением.

– Для человека, чей отец был пикинером, ты ведешь чрезмерно декадентский образ жизни, Белламус, – заметил он.

– Это слишком сильное сравнение, милорд, – ответил Белламус, вынимая истекающий вином хлеб из чаши и откусывая кусочек.

– Надеюсь, в это утро слуги тебя не разочаровали?

– Рауэн – веселый парень, – сказал Белламус с набитым ртом. – Вы видели пони?

– Ага, – ответил лорд Нортвикский, хохотнув. – По-моему, они уже совсем распоясались.

– Не вижу необходимости изображать тирана, – спокойно ответил Белламус. На секунду повисла пауза. – Холодно у вас. Пожалуй, больше не буду жаловаться на свое жилище.

– Не стоило затевать кампанию в такое время года, но… его величество невозможно переубедить. Пожалуй, стоит восстановить крыши домов следующей деревни и, пока не уйдем, использовать их как убежище, – сказал лорд Нортвикский, отхлебнув свое варево. – Впрочем, анакимские дома едва ли удобнее, чем этот шатер.

– Они суровая раса, – согласился Белламус. – Но, когда живешь пару сотен лет и когда ни одно здание не выстаивает столько, сколько длится твоя жизнь, то поневоле откажешься от регулярных ремонтов.

– Просто эти земли очень бедные, – пренебрежительно бросил лорд Нортвикский.

– Хиндранн бы вас впечатлил. К тому же, как говорят, на севере деревни куда прочнее. Если бы нам удалось найти такую, мы смогли бы разбить там долговременный лагерь и даже перезимовать.

Лорд Нортвикский кивнул:

– Не хочу упустить ничего из того, что мы уже успели захватить. Хвала Господу, что Его Величество передумал нас отзывать. Но теперь, возможно, нам придется строить свой собственный форт. Чтобы удержать эти бесплодные земли, поднадобится много людей. Надо приложить все усилия, чтобы уговорить фюрд остаться.

Фюрд представлял собой род народного ополчения, собранного из страха перед анакимами и ведомого вперед обещаниями богатства. Ополченцы фюрда не обладали военной подготовкой и были плохо экипированы, но благодаря им возникал ощутимый численный перевес.

– Иногда… – начал говорить Белламус, но осекся.

Лорд Нортвикский ворчливо потребовал продолжения.

– Дело в том, что анакимы не ведут себя так, как мы.

– И что с того?

Белламус задумался, стоит ли рассказывать все подробности человеку таких строгих правил, каким был лорд Нортвикский.

– Они сами определяют своих лидеров. А лидеры спят в точно таких же условиях, как остальные, едят точно такую же пищу, точно так же таскают тяжести…

– Значит, анакимские командиры придут на бой уставшими, – заметил его светлость. – У нас будет преимущество.

– Возможно, – согласился Белламус. – Но, я думаю, анакимские правители просто вдохновляют солдат своим личным примером. А солдаты с радостью следуют за Черным Лордом – потому что он лучше их. Он больше работает и меньше отдыхает. В итоге под его взглядом они дерутся куда более яростно.

С минуту лорд Нортвикский подозрительно изучал Белламуса своими слезящимися глазами. Но потом, кажется, расслабился.

– Как ты выразился, они – суровая раса. Наверное, непросто заслужить уважение такого народа, не совершая героические поступки. Должно быть, они просто не верят в слова.

– Интересная мысль, – заметил Белламус, подняв брови.

Все-таки вести дела с лордом Нортвикским было гораздо проще, чем с графом Уиллемом.

– Я не предлагаю брать с них пример, – пояснил Белламус. – Просто ко многим вещам они относятся совсем не так, как мы. Следует это учитывать.

– Во всем, что касается анакимов, я доверяю твоему мнению, – ответил его светлость, сделав еще один глоток из дымящейся кружки.

– Когда закончим дело здесь, думаю, приступлю к изучению анхерийцев.

Анхерийцы представляли собой еще одну расу людей, обитавшую в Альбионе. Эти огромные люди (огромные даже по сравнению с анакимами) населяли холмы и долины на западе острова. Они были абсолютно дикими и славились безудержной свирепостью. По слухам, правил ими легендарный король-великан Гогмагог – старый, как сам Альбион.

– Для того чтобы изучить, нужно сначала суметь среди них выжить, – заметил лорд Нортвикский.

– Будет проще, если предварительно выучить их язык, – ответил Белламус рассудительно, – но я думаю…

О чем думал Белламус, осталось невысказанным, поскольку он вдруг резко замолк.

До них донесся звук горна.

В тумане он прозвучал басовито и глухо. После первого звука последовал второй. Затем третий.

– На нас напали, – пробормотал Белламус.

Лорд Нортвикский сразу же вскочил на ноги и проревел приказания слугам. Те немедленно бросились вон из шатра, чтобы принести его доспехи, оседлать коня, узнать, насколько далеко и в каком направлении враг, а также выполнить еще полдюжины разных приказов.

Белламус осушил чашу до дна и выскочил вслед за слугами. В лагере царил хаос. Мужчины, увешанные оружием и кольчугой, ныряли в туман и выныривали из него, приводя себя в порядок. Каким-то образом из обоза вырвалось целое стадо коз, которое металось теперь по всему лагерю, сердито блея. Кто-то пробежал прямо через костер, опрокинув котелок. Вверх взметнулся столб из искр и пара.

– Какие новости? – спросил Белламус, не обращаясь ни к кому конкретно, пока пробирался к своей палатке через толпу воинов.

– Анакимы, лорд! – прокричал юный Рауэн, чуть ли не подпрыгивая от волнения. – Их армия наступает через устье долины!

Рауэн принялся тыкать пальцем в сторону густого поднимающегося облака, хорошо различимого даже сквозь утренний туман на фоне занимающейся зари. Это был явно пар от дыхания тысяч воинов.

– Боже… – Белламус посмотрел туда, куда указывал Рауэн. Чтобы оценить ситуацию, ему понадобилось всего одно мгновение. – Моего рысака, быстро!

Военное снаряжение Белламуса было уже на нем. Он никогда не лез в гущу боя, предпочитая отдавать приказы с позиции, имеющей хороший обзор. Поэтому носил всего два слоя толстой кожи с кольчугой между ними – для защиты от случайно долетевших стрел.

К нему подвели коня, он вскочил на него и обернулся к Рауэну.

– Скажи лорду Нортвикскому, что я попробую их сдержать. И я буду очень обязан, если он подойдет и покончит с ними раньше, чем они покончат со мной.

Он пнул коня пятками и устремился в туман. Наиболее быстрые на подъем члены его отряда взобрались в седла и присоединились к нему, и вскоре за спиной Белламуса ехали уже полдюжины одетых в кольчугу воинов, стуча копытами в непроглядном молоке.

Палатка Белламуса стояла в центре долины, а анакимы наступали с юга. Из-за огромного размера армии до места нападения оставалось несколько миль. Кажется, слишком далеко, но решительность на войне позволяет получить огромную выгоду. В этот момент в голове Белламуса крутилась лишь одна мысль: они подверглись атаке. Напав на не готовых к битве солдат, анакимы получили преимущество. Сопротивление сатрианцев будет быстро подавлено, боевой дух сломлен. Но если Белламусу удастся собрать прочный заслон, то появится шанс их остановить. А если он их задержит, лорд Нортвикский сможет подойти с подкреплениями и опрокинуть наседающие легионы.

Белламус сомневался, что впереди вся анакимская армия. Полный призыв никак не мог подойти к ним незамеченным. Кроме того, шпионы докладывали, что в Хиндранне разразился кризис власти. Казалось крайне маловероятным, чтобы одному полководцу удалось получить контроль над всей армией. Должно быть, это какое-то отколовшееся войско. Да, скорее всего, именно так. А значит, вдвоем с лордом Нортвикским они смогут обернуть это неожиданное нападение в свою пользу. Но для этого необходимо действовать быстро и решительно…

Белламус не слышал звуков битвы. И не мог разглядеть никого в тумане. В морозном воздухе даже не чувствовалось запахов дыма. Но выше и впереди – хорошо различимое на фоне неба, – по-прежнему висело зловещее облако. Снова донесся ослабленный туманом звук горна: враг атакует!

Анакимы где-то близко…

Рядом с ним находились уже два десятка всадников – больше дюжины примкнули по дороге. Растерянные воины старались держаться поближе к решительному лорду с густой черной бородой.

– Сюда! – орал Белламус, заставляя идти людей вперед. – За мной! Все, кто здесь – конные или пешие, – вставайте в строй и защищайте лагерь!

Со всех сторон к нему стали стекаться солдаты, формируя боевую линию. Кто-то подбегал без доспехов, но с обнаженным мечом в руке и яростно стиснутыми зубами. Другие, испуганно глядя на растущий отряд, торопливо хватали щиты и нахлобучивали шлемы на взъерошенные со сна головы. И вот уже вокруг Белламуса шестьдесят, затем девяносто, наконец, сто пятьдесят человек: мечники, всадники, пикинеры, лучники с длинными луками – все в едином плотном строю. Враг мог выскочить из тумана в любой момент, но к воинам постепенно возвращалась уверенность – это было единое побуждение людей, уже готовых оказывать сопротивление.

Белламус напрягал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то в этом белом молоке, затопившем все, кроме журчащей слева реки. Но что это?.. Стук копыт, или ему показалось?.. Но вот тот же звук раздался снова и стал постепенно нарастать. В тумане впереди стали вырисовываться огромные фигуры. Их рой приближался к его пестрому отряду. Белламус грязно выругался – при нем не было никакого оружия, кроме собственных ногтей. Один из его людей протянул ему древко копья, и Белламус принял его с лихорадочно-благодарным кивком.

– Оружие к бою! – закричал он, и отряд дрогнул. – Остановим их здесь!

Но материализующиеся из тумана фигуры стали замедляться и шарахаться из стороны в сторону. Белламусу показалось, что они хотят избежать столкновения. С изумлением он смотрел на них, не опуская копья. Понадобилось несколько ударов сердца и вся острота зрения, прежде чем он понял: это сатрианцы – его же люди, спасающиеся бегством от наступающих анакимов.

– Стоять! Вставайте в строй! Назад, назад! – И он замахал рукой за спину, побуждая их пройти через боевые порядки.

Хаотично бегущие солдаты, большинство из которых были безоружны, останавливались и замирали в нерешительности, увидев перед собой невесть откуда взявшийся боевой отряд, затем втягивались в организованный Белламусом строй. Они снова пошли вперед. Из палаток со всех сторон выбегали и присоединялись к ним новые солдаты, раздавая запасное оружие тем, у кого его не было.

По мере того как они, позвякивая железом, поднимались вверх по долине, атмосфера становилась все более угнетающей. Взбудораженный предстоящим боем отряд постепенно затихал. В воздухе стала разливаться такая мощная энергия, что Белламусу показалось, что между толстых колец, надетых на пальцы и туго обвитых кожаными вожжами, проскакивают искры. Теперь рядом с ним находились уже сотни солдат. Никто ничего не говорил – люди просто шагали, тяжело дыша.

Откуда-то справа сверху раздался сильный шум. Белламус так резко повернулся на звук, что почти развернул лошадь. Несмотря на то что туман висел низко, плотно припав к земле, он никого не мог разглядеть на крутых склонах долины. Внезапно со склона скатилась небольшая лавина камней.

– Продолжаем идти вперед! – крикнул он.

Если они попали в окружение, то уже ничего нельзя будет исправить. Но одно Белламус знал твердо: каков бы ни был первоначальный план, следует придерживаться его до конца со всей возможной решительностью.

Белламус навострил уши, и ему показалось, что он услышал наконец врага. В неподвижном тумане звуки разносились удивительно далеко, и первый шум, который достиг его ушей, был не очень громким, но хорошо слышимым в белом молоке. Это был слабый звон – обманчиво нежный, хоть и нестройный. Похожий на воду, журчащую на камнях. Или на серебряную музыку, наполнявшую сны Белламуса – словно от легчайшего прикосновения звякали маленькие колокольчики.

И вдруг его ушей стали достигать совсем другие звуки: резкие вскрики боли и шум падающих тел; внезапные вопли, полные ужаса; тяжелые вздохи, больше похожие на стон; мучительный кашель, словно на воинов вдруг упала огромная тяжесть. Звуки сражения со стороны воспринимаешь более пугающими, чем находясь в его гуще, и бой этот, кажется, кипел совсем рядом. Белламус был уверен, что вот-вот – еще один удар сердца – и они наткнутся на него, но туман обманчив, и они продолжали продвигаться в пустоту. Повсюду попадались натянутые палатки, поток отступающих им навстречу людей не иссякал. Многие присоединялись к отряду Белламуса, усиливая его численно, но привнося вместе с собой тошнотворный ползучий ужас.

– Мы должны быть там! – кричал Белламус поверх голов окружавших его людей. – Вам не поможет никто, кроме вас самих! Обуздайте свой страх, сцепите зубы и покажите анакимам, на что способны воины с юга! Отбросьте их назад! Пусть они испытают то, что, как им кажется, они сделали с нами! Обескуражьте их! Не дайте им продвинуться! Нортвикский уже идет на помощь!

Наконец они увидели первые признаки недавних боевых действий. Тела, полуприкрытые обрывками разрушенных палаток, были разбросаны тут и там по дну долины. Мелькнули огоньки горящих баррикад, едва видимые за плотным туманом. Многие солдаты были еще живы, но сильно изранены – они ползли на руках и коленях к краям долины или пытались спрятаться под повозками. Звуки битвы почему-то постепенно затихали, и Белламус задумался – не начали ли анакимы отступление?

– Быстрее! – проревел он. – Они убегают! Быстрее!

Они дошли до склона долины и стали подниматься выше. Белламус не мог понять, почему они еще не наткнулись ни на одного анакима. Вообще никого. Только еще больше мертвых тел сатрианцев, больше горящих костров, гуще проклятый туман. Он изо всех сил напрягал зрение.

Никого.

Вдруг три темных пятна выскочили из молока перед ним и пропали. Он немного ускорил лошадь, слегка оторвался от строя и принялся вглядывать вперед, задержав дыхание. Очертания трех всадников снова показались в тумане. Они были настолько огромны, что в них безошибочно можно было узнать врагов.

– Туда! За ними!

И он ринулся вперед, покрепче сжав копье. Всадники его личного отряда пришпорили коней, устремившись следом. К ним присоединились еще несколько. Если анакимы отступают, он заставит их заплатить за содеянное. Конный отряд поскакал вперед галопом, оставив строй пехотинцев за спиной. Они пытались нагнать три фигуры, которые опять растворились в тумане. И вот три всадника показались вновь. Но было не очень понятно – то ли они действительно к ним приблизились, то ли, поднимаясь вверх, достигли менее плотных слоев тумана.

И вдруг удушливая мгла пропала вовсе. Внезапно перед ними развернулась вся долина, залитая холодными лучами осеннего солнца и покрытая кое-где пятнами изморози.

И она буквально кишела анакимами. Тысячи огромных воинов, поднимавшихся по склону, сверкали в начищенных стальных доспехах так ярко, словно были омыты росой. Они взбирались вверх, направляясь к разорванному краю долины – узкой седловине, зажатой между двумя мощными скалами.

– Тпру!

Белламус резко натянул поводья, заставив лошадь остановиться. Окружающие его всадники сделали то же самое и молча замерли, не спуская глаз с трех огромных фигур. Анакимы, которых они только что преследовали, стояли в пятидесяти ярдах выше по склону. Они спокойно и пристально разглядывали три сотни всадников Белламуса. Кони их будто вросли копытами в землю и практически не шевелились.

Всадник в центре был огромен даже для анакима. Он, словно башня, возвышался над двумя своими спутниками. Хотя, возможно, это только казалось, поскольку восседал он на самом огромного боевом коне, какого Белламусу когда-либо доводилось видеть – на светло-сером чудовище с мощными мышцами и копытами со среднего размера бочонки. На покрытые стальными пластинами плечи воина был накинут черный плащ. Голову украшал хорошо знакомый Белламусу шлем.

Черный Лорд.

Перед Белламусом стоял его самый главный враг – спокойный, хладнокровный и внимательный.

«Он хочет увидеть нашу реакцию», – догадался Белламус.

Он поднял глаза повыше и посмотрел на седловину: около двух миль шириной, с двухсотфутовыми узловатыми скалами, нависающими с обеих сторон. Довольно грозная оборонительная позиция, к тому же с крутым подъемом. И в ней уже выстраивались в шеренги первые достигшие седловины анакимы. На фоне неба позади них реяли сотни флагов.

– Я чую подвох, – сказал Белламус. – Тут что-то не так. Они явно что-то задумали.

– Что задумали? – спросил один из его воинов.

Белламус покачал головой:

– Не знаю. Но у них есть какой-то план, я уверен. – Белламус посмотрел на человека, с которым разговаривал, и вдруг подмигнул. – Снимай рубаху. Поедем, спросим у них лично.

Никто, кроме Белламуса, не обладает нужной подготовкой, чтобы суметь разгадать планы анакимов. К тому же здесь все равно никого больше нет. В чем бы ни состояла хитрость, Белламус обязан в ней разобраться. Он обернулся к еще одному своему воину.

– Спустись обратно в долину и останови наш маленький отряд. Не будем пока демонстрировать свои силы.

Воин поскакал обратно в туман. Тем временем Белламус прикрепил поданную ему грязную рубаху к наконечнику копья, поднял повыше импровизированное знамя и с двумя сопровождающими поехал прямо к Черному Лорду.

Три анакимских всадника спокойно ждали. Белламус и его спутники приблизились и остановились перед ними. Тот, что был в центре – Черный Лорд, – поднял глаза на жалкий флаг Белламуса и заговорил по-анакимски:

– Видимо, это следует понимать, как белый флаг, Белламус?

– Вы сами знаете, что это, милорд. Как я слышал, вы – благородный человек и не станете нарушать перемирие, – ответил Белламус.

Он немного помолчал, пытаясь разглядеть изображение герба Дома. Оно подсказало бы ему, Роупер или Уворен скрывается под шлемом. Но тщетно.

– Вижу, вы получили шлем, который я вам прислал?

Огромная фигура застыла. Оба спутника Черного Лорда взглянули на него с опаской, и Белламус подумал, не перегнул ли он палку. Он нисколько не сомневался в исходе схватки, если анакимы вдруг решат отвергнуть его хилый флаг.

– Получил, – ответил наконец военный вождь. – Хотя тело моего отца я предпочел бы забрать целиком.

Роупер.

– У вас не очень много людей, лорд Роупер, – заметил Белламус, оглядев склон. – Достаточно для неожиданного нападения, но мало, чтобы противостоять нашим войскам. Если это все, что у вас есть, то, полагаю, мы вас сокрушим – даже несмотря на вашу отличную позицию.

– Людей нам хватит, – ответил Роупер, как бы удивившись словам Белламуса. – Где лорд Нортвикский?

– Внизу, вместе с армией. Убив меня, вы немногого добьетесь.

Суровый панцирь будто треснул, когда Роупер разразился хохотом, бросив взгляд на напряженно сидящих в седлах телохранителей Белламуса. Те не понимали ничего из тех взрывных звуков, которыми переговорщики обменивались друг с другом.

– Я в этом не уверен. Слышал, лорд Нортвикский – талантливый полководец, но как насчет тебя? Ты же не слишком ему уступаешь, верно?

– Разве что немного, милорд, – оветил Белламус скромно.

Роупер все еще улыбался, и Белламус неожиданно для себя почувствовал к нему симпатию.

– Хорошо, Белламус, мы тебя не убьем. По крайней мере, не здесь. Не под белым флагом. Но я хотел бы знать, куда ты дел меч моего отца?

– Сверкающий Удар, если не ошибаюсь? – спросил Белламус. Роупер не ответил. – Я нашел ему хорошее применение.

Белламус заметил, что глаза Роупера внимательно обшаривают его фигуру в поисках клинка, и рассмеялся.

– Забудьте о нем, милорд. Вы его не вернете. Тем не менее передайте вашим кузнецам мои поздравления – они проделали великолепную работу.

Роупер хмыкнул:

– Затрудняюсь представить себе сатрианца, способного орудовать клинком из Злого Серебра. Что ж, Белламус, есть ли у тебя еще темы для обсуждения? Вынужден предупредить: у нас имеется четкое представление о том, что вскоре случится.

– А что случится? – быстро спросил Белламус.

Черный Лорд рассмеялся вновь.

– Атакуй нас, Белламус, – ответил он. – И узнаешь…

Он кивнул Белламусу, развернул чудовищного коня и вместе со своими спутниками стал подниматься к седловине. Белламус смотрел им вслед несколько мгновений, затем повернул обратно к туману.

– Полководец ездит на боевом коне? – удивился один из телохранителей, как только они отъехали на безопасное расстояние. – На сколько его хватит? Ярдов на четыреста?

– Странный выбор, – согласился Белламус.

Рысак был бы более удачным вариантом: быстрее, легче и намного удобнее для командования в гуще битвы. Боевой же конь – огромное мускулистое животное, наводящее страх и предназначенное для проламывания строя, – под весом полководца устает очень быстро. Но все же Белламус восхищался Роупером, сумевшим быстро вжиться в новую роль, несмотря на очевидно тяжелые обстоятельства.

Они собрали остальных всадников, ждавших внизу, и поехали обратно в туман. Белламус молчал, морща лоб. Углубившись в белую мглу, он быстро доехал до ждущей его обеспокоенной пехоты. Лорд Нортвикский был уже там. Он пробирался на коне к передней линии в сопровождении знаменосца с огромным стягом, на котором был изображен черный медведь на белом фоне.

– Ты видел их? – спросил он.

– Я с ними говорил, – ответил Белламус, останавливая коня рядом с лордом Нортвикским. – Командует Роупер. Сидит на коне – огромном, как гиппопотам.

– Как кто?

– Забудьте.

– Сколько их?

– Тысяч тридцать, – ответил Белламус. – Они заняли седловину выше долины.

Лорд Нортвикский нахмурился:

– Но зачем? Они надеются с нами сразиться?

– Сомневаюсь. Тут что-то другое. У них есть какой-то план.

Туман стал рассеиваться под лучами солнца, проникавшего в долину. Иней, покрывавший траву, постепенно таял. Тысячи воинов стали собираться вокруг Белламуса и лорда Нортвикского. На флангах показались рыцари, с ног до головы закованные в пластинчатые доспехи.

– Что ж, теперь мы знаем, где находится значительная часть их армии, – сказал Нортвикский. – Давай просто ее уничтожим.

– Да, да. Но что же мы упускаем? – ответил Белламус рассеянно.

Нортвикский поднял бровь, как бы демонстрируя, что это не имеет значения. Он отвернулся и стал расставлять солдат по местам: рявкать на стоящих как попало лучников с длинными луками, перегонять в переднюю линию тех, у кого оказались с собой щиты, и отодвигать рыцарей в резерв.

Белламусу было не до приготовлений. Он отъехал в сторону от строящегося войска, все еще хмуря лицо. Чего они пытаются добиться? Если это диверсия, то она должна быть очень крупной. Он вновь посмотрел на седловину, ставшую видимой в рассеивавшемся тумане. Безусловно, у них мощная оборонительная позиция, и она может таить в себе какие-то анакимские сюрпризы. Но, учитывая ситуацию, вряд ли это будет что-то особенно неожиданное. А что, если это все-таки диверсия? От чего они их отвлекают? Очевидно, ключ был в том, что они атакуют с южной стороны долины. Если это отвлекающий маневр, то, скорее всего, его цель – оттянуть все войска с севера. А что находится на севере?

Белламус замер:

– Боже милостивый!

Он огляделся, поискав глазами лорда Нортвикского, который отъехал от него уже на сто ярдов. Но Белламус не бросился к нему немедленно. Несколько мгновений он просто бережно трепал гриву лошади. Несколько раз провел рукой по ее теплой шее. На северном конце долины – обоз. А в нем продовольствие и инвентарь – то есть все их средства выживания в этом чуждом для них мире. И в этот момент почти вся сатрианская армия спешила в сторону вставших в седловине анакимов.

Они бездумно, словно свора собак на брошенную кость, кинулись отражать легкую угрозу и оставили без защиты самое ценное. Белламус ничем не мог подтвердить свою догадку, но все происходящее ему показалось теперь предельно ясным.

– Черт, мы опоздаем, – с горечью сказал он сам себе, щелкнув пальцами, и поднял глаза. – Лорд Нортвикский! – заорал он что есть мочи. Старый лорд развернулся к нему вполоборота и вопросительно поднял бровь. – Лорд Нортвикский!

 

Глава 8

Два висельника

Всякий раз, когда уходили воины, на крепость наваливалась мертвая тишина. В отсутствие даже половины легионов, энергия, питавшая Хиндранн, как будто улетучивалась. Те, кто остался, погружались в уныние. Теперь их удел – ждать, когда мужья, друзья и братья вновь покажутся на горизонте. Многие переживали это молча. Легионы чаще отсутствовали, чем наоборот, и некоторые из хиндраннских женщин уже привыкли к спокойствию, простору и тому обществу, которое оставалось в городе в отсутствие воинов.

Но только не Кетура. Ей нравилась толчея на улицах, возникавшая, когда в город возвращались легионеры. Она любила буйные пиры, которыми отмечали завершения успешных военных походов. Ей нравилась эйфория, царившая на рынках, когда легионеры, до того месяцами жившие на походном рационе, начинали скупать все подряд. Она обожала истории о том, что происходило на войне – все эти рассказы о кампании и неизбежные торопливые помолвки, заключавшиеся сразу после ее завершения. Она любила возвращение друзей и своих обожателей, которые иной раз заводились среди легионеров. И особенно ей нравилась та особая атмосфера, устанавливавшаяся, когда легионы стояли в городе. Тогда она ощущала сопричастность к чему-то бо́льшему – к общности душ, объединенных единой целью. К чувству товарищества. К чему-то такому, что вносит свой вклад в равновесие Земли.

Сегодня Кетура шла в одиночестве по мощеной улице Хиндранна, с кожаным мешком за плечом, и ее лицо, несмотря на видимое спокойствие, выражало легкую озабоченность. Она думала об отъезде отца. В последние дни все ее мысли занимали воспоминания о нем и о том, как он вел себя перед выездом – совершенно нетипичным для себя образом. Облаченный в огромный походный плащ из орлиных перьев, со шлемом под мышкой, он суетился и нервничал из-за того, что нигде не мог найти свой боевой нож.

– У тебя же есть кинжал, – сказала ему Кетура, зная, что у отца никогда не было никаких проблем с оружием, да и быть не могло.

Он задержался только потому, что хотел ей что-то сказать.

– Держи свои советы при себе, дочка. Бог знает, сколько наш дом будет оставаться на тебе – месяц или даже дольше. Надеюсь, я смогу на тебя положиться?

Кетура кивнула, глядя на него прямым взглядом.

– Не позволяй никому себя надуть, если вздумаешь что-то продать. И не покупай ничего лишнего… Нам нужно больше баранов в Лоратуне, но пока об этом не думай… И не разговаривай с управителем в Траудене, он тебя только запутает… А лучше всего – вообще ничего не делай, Кетура.

– Хорошо, отец.

Текоа помрачнел:

– Ты слишком быстро согласилась. Постарайся, чтобы я не увидел столба дыма, когда вернусь, который будет означать, что ты сделала какую-нибудь глупость. И присматривай за матерью.

Он развернулся, намереваясь уже выйти из комнаты, как вдруг помедлил и повернулся обратно.

– Береги себя, – сказал он после короткой паузы.

Кетуру это растрогало. Она засмеялась, подошла к отцу и положила руку ему на плечо.

– Ты переживаешь за меня, отец?

– Переживаю за тех, кто на тебя нарвется, пока ты будешь тут без присмотра.

Затем он поразил ее. Он мягко отвел ее кисть от своего плеча и сжал обеими своими руками.

– Ты уже выбрала сторону, дочь. Но большинство твоих друзей скоро покинут крепость. И они могут сюда больше не вернуться.

Она закатила глаза:

– Но ты-то вернешься.

– Возможно… Так или иначе, но, как только мы выйдем за ворота, Уворен обретет в Хиндранне безграничную власть. Будь очень осторожна с ним. Как я уже сказал – береги себя, дочь.

Договорив, он развернулся на пятках и вышел. Длинный плащ заволочился по полу шлейфом, задержался на пороге на краткий миг и исчез вслед за ним.

Долго думать было не в характере Кетуры, и она не стала относиться к словам отца всерьез. Но только до тех пор, пока два дня спустя не встретила Уворена. В его походке за это время появилось нечто новое: теперь он нес себя с куда более высокомерным видом. Он стал более нетерпеливым, более самоуверенным и проявлял к Кетуре нескрываемый интерес. Она догадывалась, что пристальное внимание с его стороны объясняется ее браком с Роупером, и от этого становилось тревожно…

Кетура повернула направо, и перед ее взором предстал рынок. С обеих сторон входа на рынок, со стен прилегающих домов свисали две веревки с петлями, в которых на высоте четырнадцати футов болтались два трупа. Поначалу, пока тела были свежими, зрелище шокировало Кетуру. У трупов были вспороты животы, и из них свисали вниз выпавшие кишки. Но теперь, когда все кишки выклевали и растащили птицы-падальщики, а сами трупы съежились и усохли, они уже не производили такого жуткого впечатления, как вначале. Отметки на лбах висельников можно было разобрать до сих пор – кукушки с распростертыми крыльями.

Знак Криптея.

Это были те двое легионеров, которые украли предметы, принадлежавшие Криптею. Те самые вещи, с помощью которых чуть не убили Роупера. Легионеры были повешены возле рынка – одного из самых посещаемых жителями мест крепости. Повешены таким образом, что никто даже не понял, когда это произошло – адепты Криптея отличались исключительной ловкостью.

«Вы можете вести себя так, как вам заблагорассудится, – как бы говорили своим видом трупы, – но никогда не пытайтесь воровать у Криптея».

С тех пор как появились повешенные, никто не отваживался их снять – даже бедные жители прилегающих домов. Ведь никто не был уверен, не считает ли Криптей своей собственностью и их. Потому они и продолжали висеть – пачкая стены и обнажая зубы по мере того, как ссыхалась кожа.

Кетура их уже почти не замечала. Она ходила здесь довольно часто, к тому же, чем меньше трупы напоминали живую плоть, тем легче было на них смотреть.

Она направилась на рынок. Настроение там царило более подавленное, чем обычно, но все равно – между крытых прилавков сновало довольно много народу. Тут же со всех сторон стали доноситься голоса:

– Поздравляем с замужеством, мисс Кетура!

– Фруктовых шкурок вам и вашей матери, миледи?

– Мы так рады видеть вас, мисс Кетура!

Она улыбалась каждому, кивала головой во все стороны, вежливо отвечала, но нигде не задерживалась.

– Моя дорогая! – воскликнула женщина за прилавком с лежащими на нем рулонами тканей.

Через плечо ее была перекинута перевязь, которая слегка топорщилась.

– Сигураста! – Кетура почти подбежала к женщине и обняла ее, перегнувшись через прилавок. – Спасибо за последние дни! – произнесла она самое теплое приветствие, употребляемое в Черной Стране. – Как поживает наша очаровательная девочка?

Кетура осторожно отогнула край перевязи и посмотрела на спящую малышку. Ребенок слегка пошевелился, повернул голову к груди матери и упрямо нахмурился.

– Пока здорова, – ответила Сигураста. – Вижу, у тебя возникли проблемы по хозяйству?

Она говорила об имении Видарров, следить за которым было поручено Кетуре.

– Никаких проблем, – ответила Кетура. – Отец любит жаловаться, но управлять имением не так уж и сложно. У меня есть немного леса на продажу, так что надо поторопиться, пока Авалдр не набрался. Кстати, выпьешь завтра с нами вина?

Сигураста ответила, что с удовольствием. Кетура поцеловала на прощание подругу и ее малыша в щечки, и они расстались.

Но как только Кетура отошла от прилавка, лицо ее приняло прежнее тревожно-решительное выражение.

Женщину, с которой она говорила, звали Сигураста Закарьясдоттир. Она была женой Виньяра Криствинсона – Советника-по-Продовольствию, близкого друга Уворена Могучего. Все дела Роупера теперь стали делами Кетуры, а Роупер нуждался в том, чтобы военный совет Уворена был разрушен. Надо было придумать способ свалить Виньяра Криствинсона, и, возможно, нужный ключ к этому сможет добыть его собственная жена. Кетура воспринимала себя как воина, участвующего в военной кампании. Но в отличие от тех, кто ушел, поле ее битвы находилось здесь, и Сигураста, вне зависимости от того, знала она это или нет, превратилась в ее временного союзника.

Кетура направилась к прилавку, вокруг которого уже собралась небольшая толпа. Там стоял коренастый мужчина невысокого роста, нескрываемо наслаждавшийся оказываемым ему вниманием. Его блуждающий взгляд остановился на Кетуре, и глаза удивленно раскрылись.

– Защити меня Всемогущий! – воскликнул он, замахав руками в притворном ужасе и скорчив страшное лицо. – Нет, только не сегодня, мисс Кетура! Я и так весь на нервах, чтобы заводить еще беседу с вами.

Она расмеялась и, протиснувшись сквозь толпу покупателей, положила руку ему на плечо.

– Авалдр, я пришла оказать тебе любезность.

– Она всегда так говорит, – объяснил Авалдр остальным покупателям. – Что на этот раз, мисс Кетура? Могучий мореный дуб? Хрусталь с Зимней Дороги?

Авалдр любил пошутить, когда видел Кетуру, а теперь перед ним собралась еще и публика.

– Что же ты возьмешь в качестве оплаты? Этот прилавок? Или, может быть, мои ботинки?

– Не надо драматизировать, Авалдр. У меня припасен отличный ясень, но, если тебе не надо – всегда найдется Бьяркан или Пармес.

– Только не теперь, когда Ульфа ушел на войну, – лукаво ответил Авалдр, имея в виду легион, в котором служили его конкуренты.

Кетура развеселилась.

– Это древесина, Авалдр. С ней ничего не станется до их возвращения. Если тебе показалось, что ты единственный покупатель в крепости, я не буду продавать тебе ее из принципа.

Он одарил ее лучезарной улыбкой.

– Но я и есть единственный покупатель в крепости!

Он обвел рукой людей, собравшихся перед ним.

– Авалдр, мы же с тобой старые друзья, – сказала она, слегка погладив его по щеке. – Ты же не станешь на мне наживаться?

Авалдр снова поднял руки и махнул ими от себя, делая вид, что прогоняет ее, но выглядел при этом чрезвычайно польщенным.

– Кажется, у меня нет выбора. Сколько у тебя?

– Три тонны, двадцать футов длиной.

– Непросохшие?

– Пока да. Вырублены две недели назад в Траудене.

Заключив сделку, в качестве платы за древесину Авалдр согласился доставить в дом Текоа железо, хранившееся на складах за стенами крепости. Кетура попрощалась с ним и, выбравшись из толпы, отправилась на поиски пряжи. Обнаружив нужный прилавок и сторговавшись в цене, она вынула медь из своего кожаного мешка и подала ее стоящей за прилавком женщине. Та с помощью широкой стамески и молотка отрезала несколько пластин от медного бруса и вернула оставшийся слиток Кетуре. Со следующего прилавка торговали гусиными яйцами. Истратив остаток меди, Кетура купила целый ящик яиц, бережно пересыпанных мелко порубленной соломой.

Закончив с покупками, Кетура собралась идти обратно, как вдруг приметила справа от себя знакомое лицо.

– Хафдис! – воскликнула она, положив руку на спину стоявшей рядом женщины.

Хафдис была высокой (хотя на несколько дюймов ниже Кетуры) и привлекательной, несмотря на слегка вздернутый нос. У нее были голубые глаза и каштановые волосы, ниспадающие до середины спины. Красоту ее слегка портило почти не меняющееся выражение неприязни на лице – как будто все люди ее постоянно разочаровывали. На ней была одежда из толстой шерстяной ткани, пошитой внахлест, и сапожки из мягчайшей кожи. За гусиные яйца она заплатила довольно редкой ценностью – шелковыми отрезами. Звали ее Хафдис Рейкдалсдоттир, и она была женой Уворена Могучего.

Хафдис обернулась к Кетуре и, изобразив бесцветную улыбку, слегка приобняла молодую женщину за талию.

– Рада видеть, Кетура! Как поживаешь? – спросила она и, не дождавшись ответа, добавила: – Разве не грустно, когда легионы уходят?

– После ухода отца в доме стало гораздо меньше смеха, – ответила Кетура. – Хотя, сказать по правде, он наслаждался только своей собственной персоной. Но я рада, что сатрианцы наконец-то будут изгнаны.

– О да. Полагаю, ты присматриваешь за своей матерью, – небрежно бросила Хафдис. – Сегодня слишком жарко.

Кетура уже привыкла к резким поворотам мысли Хафдис, чтобы всерьез обращать на это внимание, но про себя отметила, что жарко ей только из-за обилия шерстяной одежды.

– Ты одета не совсем по погоде, дорогая, – сказала она мягко. – Слышала, Унндр и Уртр женились? Мои поздравления!

Выражение неприязни на лице Хафдис сменилось отвращением.

– Я мечтала о лучшей для них доле. Замухрышки из Дома Орисов и Надоддуров? Теперь это останется на совести моего мужа.

– Разве мальчики не хотели жениться?

– Они даже ни разу не видели своих жен до помолвки. Обе девушки глупые и невзрачные – от таких союзов никакой радости.

– Мне так жаль, – притворно посочувствовала Кетура, качая головой.

Она с трудом подавила сардоническую усмешку, которая едва не вырывалась из нее всякий раз, когда она слышала об этом. В отсутствие Роупера Уворен укрепил свою власть над Хиндранном, женив двух сыновей на дочерях малопризнанных Домов. И Дом Орисов, и Дом Надоддуров были ничтожны и не представляли особой ценности для Уворена, но они существенно увеличивали его шансы на трон. Роупер, скорее всего, потерпит поражение в войне, но на всякий случай – если он все же вернется в Хиндранн, – Уворен уже гарантировал себе подавляющую поддержку. Ход, который он сделал, был сильным. Перевес на его стороне будет таким значительным, что новые союзники ему уже просто-напросто не понадобятся. Образно говоря, Уворен поставил ногу на горло Роуперу и постепенно усиливал давление. Но и Унндр, и Уртр, как она слышала, этими союзами были страшно недовольны. Кетуре даже рассказывали, что Унндр постарался провести свою первую брачную ночь как можно дальше от невесты.

– Я должна вернуться к матери, дорогая Хафдис. Ты не откажешься разделить со мной вино послезавтра? Я буду очень рада с тобой увидеться.

Хафдис согласилась, и Кетура мысленно поблагодарила себя за то самопожертвование, на которое она была готова пойти ради мужа. В обычных обстоятельствамх она очень осторожно выбирала себе подруг, и Хафдис вряд ли была той компанией, общения с которой она бы жаждала. Но сейчас мало кто сможет полнее познакомить ее с секретами Уворена, чем его разочарованная жена.

Таким образом, у Кетуры появится еще один союзник. Сражение пока развивалось вполне успешно.

Она уже собралась уходить, как вдруг воздух вокруг нее словно застыл. Только что беззаботно болтавшие за прилавками продавцы внезапно умолкли и посмотрели на Кетуру. Вернее, не на нее, а куда-то за ее правое плечо. И даже Хафдис вдруг стала очень тихой. Кетура обернулась, уже понимая, что там увидит, и нос к носу столкнулась с самим Увореном Могучим, стоявшим за ее спиной. Для человека, находящегося не на войне, он носил слишком много стали. Весь его ремень был покрыт стальными пластинами, шерстяную рубаху усеивали толстые стальные зажимы. На поясе висели стальные ножны с длинным кинжалом, который он раньше брал только на битвы. Поверх стальной кольчуги был надет прихваченный стальной застежкой плащ. Длинные волосы были собраны в роскошный хвост, носить который имели право только лорды и Священные Гвардейцы.

Зрелище заставило Кетуру иронично изогнуть бровь. В желании себя украсить Уворен, несомненно, потерял уже все берега.

Царившее вокруг молчание сменилось взволнованными перешептываниями, и Уворен озарился улыбкой.

– Доброе утро, друзья! Прошу, продолжайте свои дела!

Людская масса на рыночной площади почти не отреагировала на его слова, лишь слегка колыхнулась.

Рядом с Увореном стоял Болдуин Дюфгурсон, Трибун Легионов – высокий, черноволосый, с тонким лицом и узкого телосложения. Он надменно осмотрел Кетуру с ног до головы, словно подозревая что-то нехорошее в том, что жена Роупера оказалась к нему так близко, и холодно спросил:

– Что ты здесь делаешь, Текоасдоттир?

Кетура сделала вид, что изумлена, и осмотрелась.

– Как странно, Трибун, я думала, что я на рынке… Погоди-ка! – Она огляделась еще раз. – А ведь точно! Действительно, на рынке… Наверное, я здесь что-то продала или купила…

И она посмотрела на него ледяным взглядом.

Уворен расхохотался, игриво толкнул Болдуина в бок, что последнему, похоже, не понравилось, затем глаза его остановились на жене.

– А ты? – спросил он, все еще улыбаясь. – Почему ты здесь?

– Покупала яйца, – нерешительно ответила Хафдис.

– А разве ты не должна сейчас заниматься плетением?

– Я устала.

– Надеюсь, твой перерыв закончился и теперь ты вернешься к своим занятиям, – сказал Уворен, не переставая улыбаться.

Хафдис взглянула мельком на Кетуру, быстро попрощалась и пошла домой, неся на сгибе руки корзину с яйцами. Как только его жена скрылась с глаз, Уворен перевел взгляд на Кетуру.

– Так и что ты продавала, мисс Кетура?

Она пожала плечами:

– Немного древесины из Траудена, капитан. Еще купила пряжу. Пряжу и гусиные яйца.

Уворен улыбался. И улыбка его была настолько обаятельной, светилась такой теплотой и доверием, что она почти забыла, кто именно стоит перед ней. Она стала испытывать к нему даже некоторую симпатию.

– Собираешься немного поплести?

– Вместе с матерью. Отец уехал, и ей сейчас тяжело. Нужно чем-то отвлечь.

– О! Надеюсь, у тебя получится. – Уворен посмотрел на Болдуина, все еще стоявшего рядом с надменным видом. – Ты можешь идти, Болдуин.

Трибун поспешно прошел мимо Кетуры на рынок. Некоторое время Уворен смотрел на его спину, затем шагнул поближе к девушке. Та не сдвинулась с места.

– Я молюсь за то, чтобы твой муж вернулся домой с победой.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, капитан.

Несмотря на то что Кетура была высокой, Уворен Могучий рядом с ней казался просто громадным. Даже не покрытые доспехами плечи его были шириной с распростершего крылья орла, а руки – могучи, словно цепи, поднимавшие решетку Великих Врат. Кетура, невзирая на то, что с детства привыкла к Текоа и Прайсу, которых другие боялись не меньше, чем Уворена, была несколько подавлена его чудовищной мощью. Когда он говорил, голос его, казалось, проникал прямо через ее грудную клетку и поднимался к горлу.

– Наверное, тяжело тебе сейчас, когда и Роупер и отец отсутствуют? Еще и с такой больной матерью…

Кетура по-прежнему стояла на месте, а Уворен придвигался к ней все ближе.

– Всегда рад видеть тебя в своем доме, если тебе вдруг станет одиноко.

Она засмеялась и положила руку на грудь Уворена – сначала легонько, почти лаская, но затем прижала и сильно оттолкнула от себя. Ее смех разоружил его и взволновал. Ее толчок победил его окончательно. Он пошатнулся назад, поддавшись ей… и поддержав затеянную ею игру. Он улыбался, зараженный ее озорным смехом.

– Будет тебе! Разве ты не обязана хранить верность мальчику Роуперу? – спросил он.

– Он Черный Лорд, – ответила Кетура, слегка приподняв брови и все так же очаровательно улыбаясь Уворену. – Я думала, мы все обязаны хранить ему верность.

– Черный Лорд он только формально. Мы-то с тобой прекрасно знаем, что с ним произойдет.

– Я думала, вы молитесь за его победу?

– Молюсь. Но одержит он победу или нет, в Великие Врата ему точно не зайти. Можешь про него уже не думать, – добавил он таким тоном, словно это могло ее утешить.

Кетура собрала волосы в хвост и перекинула через плечо.

– Я образец послушной жены, – вздохнула она. – Пока мой муж жив, я буду думать только о нем.

– Посмотрим, как это исправить. Возможно…

– Ваша жена выглядит такой несчастной, капитан, – сменила тему разговора Кетура, сделав тем не менее крошечный шажок в его сторону.

– Она всегда такая, – ответил он.

– Возможно, вам следует это исправить, – предложила она кротко.

– Не получится.

– В таком случае, вы можете помочь мне. – Кетура многозначительно посмотрела на ящик с яйцами и соломой. – Я забыла взять корзину.

Уворен усмехнулся и сделал шутливый поклон.

– Миледи…

Затем подхватил ящик, и они вместе пошли к дому Текоа. В обычных обстоятельствах Кетура переехала бы сразу после свадьбы в дом к Роуперу, но… теперешние обстоятельства трудно было назвать обычными. Ее мать нуждалась в постоянной заботе, отцу было надо, чтобы кто-то присматривал за хозяйством в его остутствие, а самой Кетуре была необходима защита на то время, пока крепость покинули все ее друзья. Поэтому проще было оставаться в доме Текоа.

Какое-то время они шли с Увореном бок о бок – он шутил, а она слушала его шутки с ироничным выражением лица.

– Так и что произойдет с моим мужем, когда он вернется? – вдруг прервала она его.

Уворен посмотрел на нее искоса.

– Смерть от липкого огня довольно неприятна, – многозначительно ответил он.

Кетура поняла, что он имеет в виду: если Роупер придет как захватчик, его сожгут перед Великими Вратами.

– Неужели? Не сомневаюсь, что это больно, капитан, но, с другой стороны – очень быстро. Неужели несколько мгновений боли могут сравниться с тем образом жизни, который мы ведем? Люди преувеличивают значение смерти – обычно это всего лишь краткий миг.

– Лучше не знать о том, как умрешь, – ответил Уворен.

– Отчего же? – нетерпеливо возразила Кетура. – Можно подготовить и себя, и своих близких, если точно знать, когда придет смерть. Можно самостоятельно выбрать способ смерти – если хочешь, чтобы тебя надолго запомнили.

Уворен удивленно приподнял брови.

– И много вы повидали смертей в ваши двадцать лет, мисс Кетура?

– Полагаю, что поменьше, чем вы, капитан, – ответила она. – Но я видела смерть достаточно близко и видела разные маски, которые она носит. Лучше о ее приходе знать заранее.

– Как скажешь.

Они перешли беговую дорожку, пересекавшую Хиндранн – сразу же после того, как по ней пробежала группа девушек, одетых в черные туники историков Академии. Уворен обернулся и проводил их взглядом. Пробегая мимо, многие девушки оглядывались и улыбались капитану, а также бросали любопытные взгляды на Кетуру, гадая о том, почему те идут вместе.

– Смотрите вперед, капитан, – сказала Кетура. – А как насчет моего отца?

– Надеюсь, твой отец перейдет на мою сторону, когда мальчик Роупер потерпит поражение.

– Он очень упрямый человек, – возразила Кетура. – И редко меняет свою точку зрения.

– Я уважаю твоего отца, – ответил Уворен, пожав плечами, отчего ящик в его руках слегка приподнялся. – Но он выбрал неправильную сторону. С таким человеком, как он, я поступлю великодушно. Но с мальчиком Роупером?.. Его потеря не станет ни для кого трагедией.

Так они постепенно дошли до дома Кетуры.

– Оставьте ящик здесь, капитан, – сказала Кетура, указав на место у двери, которую она открыла перед тем, как повернуться к Уворену. – Спасибо. Уделите внимание вашей жене: бедная женщина всего лишь нуждается в заботе.

– Ты очень мудрая девушка, мисс Кетура, – ответил Уворен.

Она иронично изогнула бровь, бросила на капитана лукавый взгляд на прощание и закрыла перед ним дверь. Затем лицо ее вдруг осунулось, и она оперлась о деревянные доски двери.

«Не позволила ли я себе лишнего?» – подумала она.

Кетура не могла ответить определенно. Она думала только о том, что уже хорошо знает Уворена и ее толчок вряд ли произвел на него впечатление. Он запомнит ее смех и ласку, но забудет про то, как она его оттолкнула. С каждой новой встречей приходилось давать ему все больше надежды – специально для того, чтобы он думал, что сможет завоевать ее при помощи обаяния, а не силы. Причем Кетура старалась делать это так, чтобы у нее самой не иссякла решимость к сопротивлению до того, как вернется отец. Хоть бы это произошло поскорее! Кетура почему-то чувствовала, что времени у нее остается все меньше и меньше.

Девушка глубоко вздохнула, поправила волосы за ушами, выпрямила спину и пошла к камину, возле которого сидела ее мать, пристально всматривающаяся в огонь.

– Мама, – сказала Кетура, поцеловав ее, – чем займемся после обеда?

 

Глава 9

Охраняй его!

Белламус и лорд Нортвикский заехали на склон северного конца долины. Панорама, развернувшаяся перед их взором, напоминала последствия работы мясника. Вся долина была усеяна жутким ковром из трупов. Тела были навалены и в реке. Вместе с разбитыми повозками они образовали небольшую запруду, в результате чего сверкающие воды реки, натолкнувшись на препятствие, стали медленно выходить из берегов. Некоторые подошедшие вместе с ними солдаты уже перебирали останки, вытаскивая выживших из поднимающейся воды и одновременно украдкой занимаясь мародерством. Они помогали раненым, чем могли, но чаще всего помощь заключалась в ударе ножом в сердце. Слетавшиеся к месту побоища чайки и вороны уже клевали глаза, губы и языки павших. Птицы кружились над долиной под сгущающимися тучами, точно пылинки в столбах света.

Белламус поежился. Усиливающийся ветер предвещал скорый дождь. И, конечно, он оказался прав. Атака Роупера с юга оказалась не более чем отвлекающим маневром, чтобы заставить сатрианцев отвести свои войска подальше от обоза, вставшего на севере. Анакимская кавалерия, как гром среди ясного неба, обрушилась на долину, смела хилое сопротивление оставшихся при обозе солдат и сбросила драгоценные фургоны снабжения в реку. Белламус умолял лорда Нортвикского перебросить часть сил на север, чтобы отразить атаку, в чьей неизбежности он уже не сомневался, и в конце концов получил милостивое дозволение. По пути на север Белламус услышал горн, отчаянно подававший сигнал «Враг атакует!», но никто не принял его всерьез. Солдаты полагали, что это не более чем запоздавшее эхо от того боя, который кипел на юге. Прибыв на место, он обнаружил, что вражеская атака, удивительно синхронизированная с нападением на юге, уже давно завершилась. Белламус оставил своих людей на случай возможного повторения набега кавалерии и сразу же поспешил обратно. По возвращении оказалось, что лорд Нортвикский фактически ударил в пустоту. Отвлекающие силы Роупера отступили почти сразу же после того, как оттуда отъехал Белламус, и теперь лорд Нортвикский пытался ухватиться за тени. Он немедленно организовал преследование, но для быстрого марша по чуждой для них территории у сатрианцев явно не хватало подготовки.

Понесенные потери не особо повлияли на общую численность их армии. Тем не менее нападение произвело эффект удара молотом. Обеспечить снабжение на этих враждебных землях теперь будет непросто. Продовольствие, на которое возлагалось столько надежд, теперь поглощала река, и это видели все. Белламус понимал, к каким это может привести последствиям. После поражения изменилась даже походка сатрианцев. Они стали так сильно шаркать ногами и опускать головы, словно ожидали, что в любой момент на долину может обрушиться лавина из разъяренных солдат – стоит только поднять глаза на ее крутые склоны.

– Ну и каковы итоги? – спросил Белламус.

– Итоги? – переспросил лорд Нортвикский с тяжелым вздохом. Он посмотрел на Белламуса, и в его взгляде мелькнуло подозрение. – Двенадцать тысяч убитыми. Ты не всех посчитал.

Белламуса не очень взволновал тон Нортвикского. Могло быть и хуже. Гораздо хуже…

– Больше… – добавил лорд Нортвикский тихо.

– Что?

– Больше, чем двенадцать тысяч. Это только убитыми, но потрясение настолько велико, что дезертируют как минимум вдвое больше.

Белламус отнесся к этому скептически:

– Дезертируют только дураки. Бежать в одиночку? Зайдя так далеко на север от Абуса? Да сатрианцы здесь и ночи не протянут…

– «Сатрианцы»? Ты слишком много времени проводишь со своими шпионами…

– Ты раздражен, Цед. Но я и вправду понятия не имею, почему поступил сегодня так легкомысленно.

Лорд Нортвикский молчал с минуту.

– Я знаю, – ответил он и снова стал смотреть на печальную панораму внизу. Затем горестно покачал головой. – Я знаю…

– Ничего нельзя исправить, – заговорил Белламус более мягким тоном. – Но мы выжили, и теперь главное – восстановить запасы. Наши силы по-прежнему намного превышают анакимские, у нас по-прежнему есть рыцари. Мы дадим им еще один бой – в день, который станет нашим триумфом.

Он взглянул на лорда Нортвикского и с удивлением заметил слезы, мерцавшие в глазах старика. Они уже готовы были пролиться, но лорд Нортвикский моргнул и вытер их обшлагом рукава. Лорд был страшно бледен. Он сидел в седле, сгорбившись и крепко сжав руки в кулаки. Нахмуренный лоб нависал над глубоко запавшими глазами.

– Такое чувство… такое чувство, будто меня ударили под дых, – сказал он.

И пока он говорил, голос становился все тоньше и тоньше – словно последние силы лорда уходили на то, чтобы закончить фразу.

Белламус понимал, что Нортвикскому сейчас особенно тяжело. Ведь это он несет основную ответственность за армию. Ведь это из-за его ошибки в организации обороны они подверглись столь безжалостной атаке. Белламус догадывался, каково сейчас лорду. Ему и самому доводилось терпеть поражения, приводившие к почти полному разгрому. После такого опустошение внутри ощущается физически, и каждый вдох дается с таким трудом, словно приходится глотать бабочек.

Но в этот момент Белламус ощущал себя как человек, которому ударили по лицу. То, как лорд Нортвикский относился к этому походу, сыграло с ними злую шутку. Правильнее всего это отношение можно было выразить словом «пренебрежение». И вот наконец объявились хозяева этого призрачного мира и обнулили их усилия с самой оскорбительной легкостью. До сего дня Нортвикский и Белламус выжигали себе путь через Черную Страну, и та отвечала им лишь тишиной. Но тишина эта, как выяснилось, была зловещей…

Произошедшее в долине подействовало на Белламуса удручающе. Ему не хотелось признаваться в этом даже самому себе, но он стал чувствовать себя потерянным в этих диких землях. Издали анакимы увлекали его. Но, после того как он оказался здесь – в стране, живущей по малопонятным и чуждым для него законам, – увлеченность стала уступать место тревоге. Высокие заснеженные вершины бесстрастно наблюдали за раскинувшейся внизу буйной дикостью, по прихоти которой сатрианцы постоянно терпели урон. Например, возвращаясь после бесславной попытки догнать Роупера, войско Нортвикского повернуло по извилистой анакимской дороге и случайно наткнулось на пасущегося зубра. Разъяренный бык немедленно бросился в атаку. Врезавшись в толпу отпрянувших солдат, он подбросил нескольких из них в воздух, чем сразу убил четверых. Ранив еще пару десятков, зубр скрылся среди деревьев. Каждый день они теряли до дюжины фуражиров, становившихся жертвами удивительно свирепых волчьих стай или бродячих гигантских медведей. Дикие животные вели себя здесь совсем не так, как на южной стороне Абуса. Белламус никак не мог понять, что именно сатрианцы делают не так и чем навлекают на себя ярость всех этих хищников, которых, казалось, совершенно не интересовали анакимы.

Что за люди могли обитать в этом мире? Будучи на юге, Белламус был полон решимости разгадать их и даже считал, что уже почти в них разобрался. Но здесь он стал чувствовать себя таким же невежественным, какими были его воины. И точно так же как у всех, у него перехватило дыхание в тот момент, когда сквозь утонувший в тумане лагерь до его ушей докатились звуки горна, подававшего сигнал об атаке. В тот момент он повел себя глупо. Им не владело ничего, кроме животного желания защитить себя, и анакимы воспользовались этим, чтобы отобрать у них действительно ценное. Этот урок дался слишком дорогой ценой. Белламус не был даже уверен, мог ли он позволить себе заплатить столь непомерную плату.

– Я не видел ни одного убитого анакима, – сказал лорд Нортвикский. – Хотя специально искал. Это чудовищно!

– Зато теперь мы точно знаем, что анакимы умны. Но не несокрушимы.

Лорд Нортвикский уныло посмотрел на молодого человека.

– Это война умов, – неохотно уточнил Белламус. – У них есть убитые. Конечно же, есть. Но они унесли тела с собой – специально, чтобы деморализовать нас до следующей битвы. Они хотят, чтобы мы поверили в их неуязвимость.

Они немного помолчали.

– Какие бессмысленные потери… – тихо произнес Белламус и после, сам себе: – Чертов, чертов идиот!

Лорд Нортвикский вскинул голову, словно попытавшись выбросить из головы все плохие мысли.

– Мы поведем армию к побережью, – сказал он наконец.

У моря раздобыть еду будет проще, чем в глубине острова – там они смогут наловить рыбы, крабов, водорослей и устриц. К тому же туда смогут подойти корабли из Сатдола с пополнением.

– Восполним запасы и пошлем королю весть об этом нападении.

– Могло показаться, – произнес Белламус медленно, – что Роупер понимает, что делает. Но он еще не знает, какое мы подготовим для него отмщение…

* * *

День уже клонился к закату, когда анакимы остановились на привал. Большинство легионеров разбивали лагерь молча, будучи в равной мере изнуренными, впечатленными и шокированными. Предпринятые накануне усилия – сначала ночной бросок до лагеря сатрианцев, затем стремительная атака на рассвете и быстрый отход в седловину, предотвративший возможное окружение, наконец, скорое отступление, проведенное таким образом, чтобы сатрианцы как можно дольше не утратили интереса к погоне, – все это оказалось на пределе их физических и моральных возможностей. Роупер выжал из своих солдат все до последней капли, и наградой им стала эта впечатляющая победа. Но и товарищей своих они потеряли немало. Многие друзья и просто знакомые по десяткам военных кампаний пали во время рейда на сатрианский лагерь. Тем не менее то, что произошло сегодня, обескураживало и напоминало головокружительное чудо.

Совершенно разбитый Роупер пытался помочь Священной Гвардии собрать несколько грубых укреплений, но работал так медленно, что Хелмицу пришлось мягко взять его за плечи, отвести к костру и всунуть в руки миску с горячей едой. Какое-то время Роупер тупо смотрел на густое варево, затем взял ложку и принялся рассеянно зачерпывать и отправлять похлебку в рот.

Черный Лорд оставался в центре всех трудностей похода. Во время марша он не ехал на коне рядом с легионерами. Он шел пешком, натаптывая мозоли и разделяя с солдатами каждую пройденную ими по раскисшей дороге лигу. Он ковылял вместе с ними в темноте безлунной ночи, приближаясь к сатрианскому лагерю. Во время наступления он находился в передних рядах, а во время отхода – сзади, на каждом этапе операции подвергая себя риску больше, чем кто-либо из его людей. Он легко относился к опасности, шутил с окружающими и, казалось, совершенно не думал об угрозе, исходящей от армии сатрианцев. Когда они дошли до лагеря и покатились по нему лавиной, Черный Лорд взобрался наконец на Зефира и ринулся впереди всех своих солдат – хотя не имел ни малейшего понятия о том, что может ожидать их в тумане. Грею и Хелмицу, взявшим на себя ответственность за жизнь лорда, пришлось сильно поднапрячься, чтобы от него не отстать.

Если кто-то из его людей поскальзывался, Черный Лорд не помогал ему встать – как бы тот ни был изнурен. Он просто останавливался и начинал по-доброму шутить – до тех пор, пока падение не начинало казаться упавшему сущей мелочью, а усталость – надуманной. Черный Лорд не нуждался в каких-то особых условиях для себя – даже для ночевки ему не требовались огромные сложные конструкции из парусины, подобные тем, которые возили с собой в походе Нортвикский и Белламус. Спал он прямо под темно-серыми облаками, укрывшись плащом и подложив седло под голову.

Он никогда не обращался к легионерам по званию – только по именам. А имен было так много, что казалось почти чудом, что он знает все наизусть. Секрет, однако, состоял в том, что он заранее планировал любую, даже на первый взгляд спонтанную беседу, и до того, как заговорить во время марша с группой солдат, он подробно расспрашивал о них у их же командиров. Он сам готовил себе еду, собственноручно ухаживал за оружием и умел поддержать бодрое расположение духа – как в себе, так и в окружающих.

Но в таком стиле управления армией таились свои опасности. Иногда его не могли найти среди гущи солдат, и тогда легатам приходилось принимать срочные решения самостоятельно. А иной раз он слишком сильно подвергал себя риску, тем самым подвергая риску всю армию: ведь попади он в руки сатрианцев или нарвись на их часовых – и тогда армию моментально накроет хаос. Порой же он уставал так, что едва мог видеть, не говоря уже о том, чтобы эффективно управлять легионами, но все равно – не перекладывал эту ответственнось ни на кого. Он сам сделал свой выбор. Сам решил, что поведет людей вот так – своим личным примером и без компромиссов…

Немного погодя к костру подошел десяток гвардейцев, закончивших работу. Прайс сел рядом с Роупером по левую руку, а Грей – по правую. Остальные расселись вокруг костра, причем каждый кланялся Роуперу, проходя мимо. Поскольку это была формальность, которую они обязаны были соблюдать и так, усталый Роупер даже не заметил, что отношение к нему изменилось. Слух о том, что он в одиночку на Зефире промчался сквозь лагерь сатрианцев, жестоко убивая всех подряд, разлетелся по легионам мгновенно. Гвардейцы набирали себе похлебки из почерневшего общего котла, висящего над костром на треноге из свежесрубленного дерева, рассаживались в благожелательной тишине и начинали есть.

– Это был триумф, милорд, – сказал Грей, нарушив молчание спустя несколько минут.

Легионеры глухо потопали по траве ногами в знак одобрения.

Роупер оторвал взгляд от миски и слабо улыбнулся. Подбородок его был весь испачкан похлебкой.

– Неужели? – с трудом ответил он.

– Какие ощущения после первой победы, лорд? – спросил Прайс.

Из всех легионеров, сидящих вокруг костра, атлет, казалось, меньше всех пострадал от тягот завершившегося дня. Красивое лицо слегка подпортил шрам, легший на левую щеку, а также синяки и следы от засохшей крови, но Прайс не обращал на это никакого внимания. Неугомонный гвардеец даже не выглядел уставшим.

– Мне понравилось, Прайс, – признался Роупер. – Я знаю, что там погибли тысячи, знаю, что мы потеряли множество прекрасных товарищей, и то, что произошло, даже нельзя назвать полноценной победой, но… я еще никогда не был таким… увлеченным.

Он покачал головой, не в силах сформулировать точнее то, что чувствовал.

– Ради этого мы и живем, – с одобрением ответил Прайс.

– Вы были рождены для этой роли, милорд, – сказал Грей. – Невозможно ничего сказать о человеке, пока не увидишь его в битве. В хасколи было немало одаренных в военном смысле детей, которые оказались не способны выдержать кровопролития, поступив в берьясти. Они избегали драк, ненавидели их за жестокость и были не в состоянии разглядеть за убийствами их абсолютную необходимость и ощутить в себе ту жизненную силу, которую может дать только бой. Ни один из них не мог совладать со своими чувствами в той мере, в какой это необходимо. Любой настоящий воин узнает себе цену лишь после того, как пробует первую битву на вкус. Только тогда, когда на тебя впервые нападают солдаты с мечами, ты обретаешь ключи от особых дверей в своей душе́ – тех самых, которые никогда не раскроются иначе, чем во время боя. И только тогда мы узнаем, что кому-то это дано, а кому-то – нет.

– Мирная жизнь скучна. – У Прайса словно развязался язык. – Нет ничего более волнующего, чем схватка один на один. Попробуешь хоть раз – и все остальное начинает казаться…

– Пресным? – спросил кто-то, и Прайс неопределенно пожал плечами.

– Но найдутся и те, кто станет судить и презирать вас за то, что вам нравится война, лорд, – продолжил Прайс с горячностью. – Они будут считать вас варваром, не способным контролировать основные инстинкты. Они не могут почувствовать то, что ощущаете вы, лорд, и не в состоянии понять, что никто не в силах изменить свою собственную природу. Эти люди находят рациональное объяснение присущей им трусости и начинают ощущать превосходство над другими – воображая, что им удалось укротить то, с чем не смогли справиться вы.

– Все стараются рационализировать свою природу, – ответил Грей, не возражая, но и не соглашаясь с Прайсом. – Кстати, вам было страшно, милорд? – спросил он.

Роупера посетила смутная мысль, что Грей теперь стал его наставником. Гвардец задавал вопросы, которые мог бы задавать отец, будь он жив. Они вместе вступили в бой и теперь вместе пытались разобраться в том, что представляет собой Роупер и какого рода воином он может стать.

– Нет, – ответил Роупер, смутившись. – Я думал, что испугаюсь, но нет.

Почти всю жизнь он готовился справляться со страхом, который, как ему рассказывали, туманит мысли и заставляет конечности дрожать. Но страх так и не пришел. Напротив, во время сегодняшней битвы он был как никогда уверен в себе. Его охватила эйфория и чувство гордости. Роупер хотел сказать больше, но не был уверен, что эти люди, многие из которых выглядели довольно разбитыми, его поймут.

– Вы из редкой породы, – заметил Грей и описал рукой широкий полукруг. – Многие из здесь присутствующих такие же. Настоящие воины. Например, Прайс. Или Леон.

Он показал на сидящего напротив легионера с суровым лицом.

– Но я нет. – Грей улыбнулся. – Когда я сталкиваюсь с врагом лицом к лицу, мне всякий раз приходится бороться со своим страхом. И даже после такой победы, как сегодня, все, о чем я могу думать – только о потерях, которые мы понесли. Но не переживайте из-за того, что вам понравилось. – Грей правильно понял то, что тревожило Роупера. – Как верно заметил Прайс – вы не в силах изменить свою природу. Испытанная вами радость не делает вас хуже, наоборот – она может помочь вам стать лучшим правителем. Мне же все сложнее выдерживать битвы. Однажды настанет день, когда я не смогу побороть ужас, который каждый раз испытываю. – Он усмехнулся. – Надеюсь, что к тому времени я уже стану простым чиновником.

Гвардейцы одобрительно хмыкнули.

– Вот почему он лучший воин в Черной Стране, – сказал Прайс Роуперу, указав на Грея. Тот протестующе замахал рукой. – Его мужество намного превосходит мое, потому что он всегда действует, преодолевая страх, которого я лишен начисто. Одно дело быть рожденным для этой роли. И другое – сделать себя годным для нее посредством полного контроля эмоций.

– Я далеко не единственный, кто дерется со страхом внутри, – угрюмо заметил Грей.

– Да, но ты совсем другой, – возразил гвардеец Леон голосом, напоминавшим рычание медведя. – Не отрицай это, Конратсон. У тебя больше осознанности, чем у кого бы то ни было, и я ни разу не видел, чтобы рука твоя дрогнула от страха или ты запнулся. Твое чувство опасности поразительно, и пока что у тебя больше наград за отвагу, чем у любого из ныне живущих.

Грей хмыкнул и слегка приподнял брови.

– Ну, раз уж мы заговорили об этом, то расскажу вам о своей мечте, которой я посвятил всю жизнь. В ней нет ничего серьезного или необычного. Просто я стараюсь учиться у страха. Я хочу понять, почему я его испытываю и как им можно управлять по-настоящему. Я хочу переступить через него, если это вообще возможно. Я хочу избавиться от эгоистической жажды жизни и существовать исключительно ради других. Я хочу однажды вступить в бой с полным осознанием своей смертности и чтобы меня это абсолютно не беспокоило. Я хочу ощутить чистую радость от того, что готов умереть ради тех, кого люблю. Вот в чем состоит цель моей жизни.

– Ну и как, тебе удалось приблизиться к ней? – спросил Роупер. – Возможно ли такое вообще?

– Я верю в то, что это не только возможно, но и что я стал к ней немного ближе, – ответил Грей осторожно. – Я не хочу потерять страх, устав от жизни или войны, меня каждый день вдохновляют те, кто меня окружает. Например, мой протеже. – Он указал на Прайса. – Он настоящий герой, в его отваге есть что-то особенное, но это не совсем то, к чему я стремлюсь. Хоть и нечто близкое… Я расскажу вам одну историю и потом заткнусь. Она касается гибели Рейнара Высокого, который, как мне кажется, наиболее близко подошел к тому идеалу, о котором я говорю.

Гвардейцы как один оторвались от еды. Усталость и скорбь покинули их лица. Рейнар Высокий был широко известен как один из величайших воинов всех времен. Он заслужил больше наград за отвагу, чем любой другой человек в истории, причем четвертую – посмертно. Только Грей и еще двое видели его смерть своими глазами. Причем до сего дня из этих троих дожил один только Грей. Роупер уже знал, что подробности той истории (несмотря на повсеместный к ней интерес) Грей никогда не рассказывал никому, кроме Прайса.

– Большинство из вас знают, что, когда я вступил в Гвардию, Рейнара назначили моим наставником. Чего еще можно было желать? Трижды удостоенный награды за отвагу, храбрейший из когда-либо живших воинов, он прослужил в Гвардии три четверти века. Должен признаться, тогда меня это не обрадовало. Я думал, что и так уже прыгнул выше головы. Дело в том, что я никогда не рвался в Священную Гвардию. Мне казалось, что гвардейцы умирают слишком быстро, а я тогда еще не был готов к этому. Я считал, что недостоин быть гвардейцем, а уж то, что я оказался в паре с Рейнаром… в общем, далеко не этого я искал. Мне казалось, я занимаю место в Гвардии, которое по праву должно было принадлежать кому-то другому, и полагал, что герой Рейнар только зря потратит на меня время. Короче, случилось так, что я, вопреки собственным желаниям, стал тренироваться и воевать рядом с одним из величайших воинов всех времен.

Здесь кто-нибудь помнит, каким был Рейнар в бою? – Грей обвел взглядом гвардейцев и тихо рассмеялся. – Конечно же нет. Боги, неужели я здесь самый старый? Видимо, да… Рейнар не был таким же диким, как Прайс, и не был беспощадным, как наши друзья – Леон или Уворен. Когда он дрался, каждое его действие, казалось, было направлено не на убийство врага, а на то, чтобы защитить товарищей. Разумеется, он рубил не меньше врагов, чем любой другой на поле боя, но удары его чаще обрушивались не на тех, кто был перед ним, а на тех, кто атаковал его соседей – слева и справа. Много раз, сражаясь по левую руку от него, я оказывался в смертельной опасности, и спасал меня только меч Рейнара. Порой даже ценой ран, полученных им самим. Казалось, он доверял мне. Я не чувствовал с его стороны какой-то особой опеки или чтобы он специально присматривал за мной, отнюдь. Но бывало много случаев, когда мои силы подходили к концу или не хватало мастерства, и тогда Рейнар вовремя приходил на помощь. Должно быть, во время битвы он всегда контролировал мое состояние… Мое и того, кто был от него справа (те легионеры надолго не задерживались). Рейнар казался мне совершенным воплощением воина – человеком, который дерется скорее из любви к товарищам, чем ради славы. Но, чтобы понять это, надо было хорошо узнать его, поскольку вслух он об этом никогда не говорил. Для большинства он был не более чем прославленным воином. Но я надеюсь, что в конце концов хорошо разобрался в нем и что моя оценка оказалась верной.

Во время моей третьей кампании с Рейнаром, сатрианцам удалось захватить один из наших огнеметов с цистерной, полностью заряженной липким огнем. Они отступили в Эсканкистер, и мы последовали за ними, рассчитывая вернуть огнемет до того, как они раскроют секрет липкого огня и начнут делать свой собственный. Главная задача была поручена Рейнару, мне и еще двоим гвардейцам. Мы должны были выйти тайно, глубокой ночью накануне главного штурма, найти огнемет и сломать, чтобы они не смогли использовать его против наших войск.

Мы перелезли через стены города и подкрались к крепости, где предположительно находился огнемет. Со всех сторон крепость была окружена рвом, и внутрь ее можно было проникнуть по одному-единственному мосту. Оказалось, что огнемет они установили именно здесь. Рядом с ним расположилась пара солдат, готовых сжечь любого, кто попытается пересечь мост и войти.

Мы наблюдали за ними какое-то время, понимая, что не успеем добежать, прежде чем они обольют нас липким огнем. И тут один из нас (до того как стать гвардейцем, он был инженером) заметил, что цистерна сильно перегружена.

Сатрианцы закачали туда слишком много воздуха, – пояснил Грей, заметив недоуменный взгляд Роупера. – Он разглядел это по положению насоса. А поскольку внутреннее давление оказалось слишком большим, они не смогут перекрыть поток липкого огня, если откроют его хотя бы раз. А значит, они смогут сделать всего один выстрел, прежде чем цистерна опустеет.

Мы решили вызвать панику, чтобы спровоцировать их на выстрел, после чего дождаться, пока из цистерны не выльется все содержимое. Мы дали им себя увидеть, но, хотя тревога была поднята немедленно, стрелять они так и не стали. Сатрианцы вели себя осторожно, и, как мы ни пытались заставить их выстрелить до того, как сами попадем в огонь, у нас это не получалось. Мы уже слышали, что собирается гарнизон, времени оставалось все меньше. И тогда Рейнар…

Грей вдруг прервал рассказ, нахмурив брови, и тяжело вздохнул. Затем тряхнул головой и продолжил:

– Рейнар протянул мне свой меч, взял с меня слово позаботиться о нем и побежал на мост. Он бежал прямо на огнемет, прекрасно понимая, что ему в любом случае не успеть. И в этот момент они выстрелили.

Грей снова замолк и зачерпнул ложкой похлебку. Потом посмотрел на Роупера и вяло улыбнулся.

– На том мосту Рейнар и закончил свою жизнь. Было так много огня, что мы потом не нашли ни малейшего куска его тела. Только пустые доспехи и перевернутый шлем. Но в мою память навсегда врезалась картина: как он бежит навстречу горящей струе, закрыв лицо руками, будто надеясь защитить себя от жара.

Рейнар сделал это ради нас. Он сделал то, что должен был сделать, потому что не оставалось больше времени. Мы подождали, пока цистерна не опустеет и, как только огонь потух, перешли мост и столкнули огнемет в ров. Мы выполнили задачу и спаслись только благодаря Рейнару, который получил за это свою четвертую награду. Когда он передавал мне меч, я не понял, что он собирается делать, поскольку не увидел в нем ни капли страха. Думаю, в тот момент, когда Рейнар жертвовал своей жизнью, он максимально приблизился к тому идеалу, которого я хочу добиться. Конечно же, трудно представить, что он чувствовал, когда бежал навстречу огню. Возможно, он закрылся руками, потому что испугался. Когда-нибудь я увижу его снова и спрошу об этом. Но до тех пор буду хранить его меч как память о совершенном им подвиге.

Грей вынул свой клинок и, поставив на острие, покачал перед завороженными гвардейцами, дав возможность полюбоваться на травленый сплав. Клинок назывался «Рамней», и он был прекрасен. Длинный, тонкий и более светлый, чем другие клинки из Злого Серебра, которые Роуперу когда-либо доводилось созерцать. Рукоять его была выточена из китового уса и словно светилась в свете угасающего дня. Меч был назван в честь собакоголового ангела божественного отмщения, и то, что Рейнар завещал его Грею, стало актом необыкновенной щедрости. Это был один из знаменитейших клинков страны, он много веков принадлежал Видаррам, передавался строго по наследству, и его жаждали получить собственные сыновья Рейнара. Его даже нельзя было назвать собственностью Рейнара, поскольку оружие такого качества принадлежало всей семье на протяжении всех ее прошлых и будущих поколений. Но в силу обстоятельств смерти Рейнара и его исключительного авторитета, Видарры проявили великодушие и не стали оспаривать права Грея на меч. Рейнар невольно положил начало новой традиции – передавать наследство не от отца к сыну, а от одного выдающегося воина к другому.

– Вот такая история, – закончил рассказ Грей. – И больше вы ее не услышите. Надеюсь, я ответил на вопрос милорда, считаю ли возможным достичь того состояния разума, к которому стремлюсь. Благодаря Рамнею я вспоминаю об этом каждый день. Меч напоминает мне, что, пока я гнал от себя мысли о том, что мы должны сделать, великий человек принес себя в жертву. Это тот пример, по которому я строю свою жизнь.

В наступившей тишине Грей убрал оружие в ножны. Затем пожал плечами.

– Впрочем, какое значение имеют слова? Кто их станет слушать, если они разойдутся с тем, что я делаю? Они потеряют тогда всякий смысл…

Два быстрых движения ложкой, и он закончил ужин. Затем встал, слегка поморщившись, и положил миску у костра.

– Пойду, сменю часовых. Вы хорошо сражались сегодня, все без исключения. Но особенно вы, милорд.

Гвардейцы вновь затопали ногами, и Грей ушел.

Спустя некоторое время поднялся и отошел от костра Прайс. Он направился к внешней границе лагеря, прихватив по дороге толстую кожаную скатку с медицинскими принадлежностями. В ней лежали отбеленные льняные ленты, пузырьки с уксусом с замоченным в нем чистецом, катушки шелковых и кетгутных ниток, изогнутые стальные иглы, четыре пинцета (два с заостренными клещами и два с плоскими), несколько кожаных жгутов и остро заточенный нож. Он обошел по периметру весь лагерь, поднимая руку в ответ приветствующим его часовым, и вскоре нашел Грея, задумчиво уставившегося в чернильно-черную ночь. Луна и звезды исчезли без следа за густыми тучами.

– Старый дурак! – раздраженно пробурчал Прайс.

– Что?

– Покажи свою ногу.

Грей закатал кольчужную юбку, обнажив рваную рану на бедре – глубокую и полную запекшейся крови.

– Сядь, – велел Прайс.

Грей сел, вытянув перед собой ногу, и Прайс начал промывать рану льняным полотном, смоченным в уксусе с чистецом.

– Как тебя угораздило?

Грей глубоко вздохнул и закрыл глаза, когда уксус стал просачиваться в рану.

– Лучше бы занялся тем, чем должен – охраной Черного Лорда.

– Он в безопасности, – ответил Прайс пренебрежительно.

– Только не тогда, когда тебя нет рядом, – возразил Грей. – После сегодняшней победы ему угрожает опасность даже бо́льшая, чем раньше. Уворен скоро об этом узнает и поймет, что Роупер отныне представляет для него реальную угрозу. Госта и Асгер станут искать возможность убить его, как и все остальные друзья Уворена.

– Уворен и так засел в Хиндранне с тридцатью тысячами солдат, – ответил Прайс. – Зачем ему еще и тайные покушения?

– Даже Уворен хотел бы избежать уничтожения половины легионов под стенами Хиндранна, – упорствовал Грей. – Он попытается убить его, и уже совсем скоро. Не дожидаясь, пока Роупер добьется еще большей славы.

После того как короста была снята, рана Грея вновь стала кровоточить. Прайс задумчиво осмотрел ее, вытер кровь и велел Грею придавить рану льняной тряпкой, пока он будет вдевать шелковую нитку в иглу. Затем промыл руки уксусом, убрал ладонь Грея и стал прокалывать кожу.

– Не волнуйся, Грей. Я смогу остановить Госту, – сказал он, сделав стежок и промокнув рану. – И Асгера. И даже обоих сразу, если понадобится.

Прайс закусил губу и сосредоточился на работе.

– Ты не сможешь остановить их, если тебя не будет рядом. Я не отхожу от него без необходимости, но один из нас всегда должен оставаться рядом, и лучше всего, если это будешь ты. Я не смогу победить Госту в одиночку.

– Мы как няньки, – возмутился Прайс. – Сколько я должен находиться рядом с ним?

– Столько, сколько понадобится, – ответил Грей просто. – Ты Священный Гвардеец, не забыл? Вот и охраняй его.

– Найди кого-нибудь другого.

– Кроме тебя, мне доверять здесь больше некому. Возможно, еще Хелмицу, но я не знаю его настолько хорошо.

Прайс покачал головой и слишком резко затянул стежок, от чего у Грея сбилось дыхание.

– Извини, – пробормотал Прайс.

Он молча дошил кожу до конца, затем обмотал рану льняной лентой и крепко завязал узлом.

– Спасибо, Прайс, – сказал Грей.

– Что, идти теперь присматривать за ним?

– И теперь, и потом. До тех пор, пока мы не сообразим, как избавиться от Госты и Асгера. Ты серьезно думаешь, что сможешь одолеть их обоих?

– Наверное, – ответил Прайс, нахмурившись.

– Ну, тогда, возможно, они упростят нам задачу и нападут как раз в тот момент, когда ты будешь рядом.

– Я бы не стал этого делать ради кого-то другого, Грей, – сказал Прайс, посмотрев на него сердито. Потом встал, закинул кожаную скатку за спину и добавил: – Даже ради Роупера.

Грей поднялся, слегка закряхтев от боли, и пожал руку Прайса.

– Знаю, – сказал он и отвернулся в сторону темноты.

 

Глава 10

Проход у моря

Каждый новый день Священная Гвардия начинала с молитвы. Жизнь, которую они вели, была более тесно связана со смертью, чем у кого бы то ни было в армии. Разве что только берсеркеры умирали с большей регулярностью. Общепринятая мудрость гласила: каждый гвардеец должен жить в мире с мыслью о том, что следующий рассвет может стать для него последним. В любой момент он обязан быть готовым принять смерть, не опозорив себя жалобами перед товарищами. Он должен вести осознанную жизнь и никогда не забывать о том, что уже скоро предстанет перед Всемогущим и ответит за каждый свой поступок.

Тучи на востоке постепенно светлели. В это утро молитву читал Грей, а все остальные гвардейцы стояли позади него на коленях. Роупер тоже молился, случайно оказавшись рядом с Асгером. Опозоренный гвардеец бросал на него злобные взгляды, пока Роупер прилежно произносил слова молитвы. Но Роупер не обращал на него внимания, считая Асгера сломленным. По другую руку от Асгера находился Госта. Неистовый гвардеец не повторял слов и даже не закрывал глаза. Он просто глядел, не мигая, на чью-то спину перед собой.

Остальные легионеры, особенно из вспомогательных легионов, подходили и смотрели на молящуюся Священную Гвардию. Им нечасто доводилось воевать вместе с этими героями. Священная Гвардия считалась самой прославленной частью анакимского общества, и бойцы вспомогательных легионов старались пользоваться любой возможностью, чтобы взглянуть на чуждые для них обряды и обычаи.

Они жадно и с благоговением всматривались в глаза, выгравированные на правых плечевых пластинах гвардейцев, разглядывали серебряные силуэты волков на их кирасах и стальные шлемы с пропущенными через них длинными хвостами из волос. Их взгляд задерживался на рукоятях мечей гвардейцев, имевших специальный обод в знак принадлежности к Священной Гвардии. Встраиваемый в навершие эфеса, обод являлся символом особых взаимных обязательств между гвардейцем и Богом и вручался Черным Лордом лично. Наиболее прославленные, удостоенные наград за отвагу гвардейцы носили серебряные браслеты.

Солдаты вспомогательных легионов видели, что гвардейцы всегда держатся попарно. Всегда связанные незримой нитью, наставник и его протеже вместе сражались в битвах и вместе проводили время между сражениями. Солдаты с жадностью ловили каждое слово, сказанное гвардейцами, силясь понять, благодаря каким качествам они стали такими особенными, как достигли такого спокойствия перед лицом смерти и выдающегося мастерства в борьбе с врагами. Солдаты знали каждого гвардейца по имени. Они знали, какие подвиги они совершили и какие имена носят их мечи. Легионеры даже сражались с бо́льшим энтузиазмом, если видели, что в это время на них смотрит кто-нибудь из этих героев.

Была и еще одна причина для благоговения перед Священной Гвардией: ведь только перед Всемогущим они демонстрировали полную смиренность. Они были настолько возвышенны и прославлены среди людей, что считалось очень важным показать абсолютное почтение перед высшими силами, открывшись перед ними в своих молитвах.

– …до тех пор, пока мы не пойдем вместе с тобой, – закончил наконец Грей.

Дослушав молитву, большинство гвардейцев поднялись и пошли готовить завтрак, но некоторые, включая Грея, продолжали стоять на коленях, закрыв глаза. Они остались, чтобы мысленно произнести свою личную молитву. Роупер, вдохновленный примером Грея, в последнее время стал делать то же самое.

Кинортас никогда не отличался набожностью. Более того, он с трудом выносил религиозные обряды Священной Гвардии. Не случайно, что именно при его правлении обрел такую свободу действий Уворен – ведь они оба считали обряды необязательной формальностью.

Роупер молился за своих братьев, которые воспитывались сейчас в северном хасколи, молился за души отца и матери, молился за то, чтобы стать лучше. Он просил помочь ему сохранить трон, с которого он мог бы править страной справедливо и плодотворно. Но, как бы долго Роупер ни молился, он всегда заканчивал молитву раньше Грея, остававшегося на коленях с обращенным на восток лицом и тихо шептавшего себе что-то под нос с закрытыми глазами.

Роупер решил подождать. Внезапно краем глаза он заметил высокую тень – темный силуэт, перекрывший серый свет занимающегося дня. Огромная фигура стояла и смотрела на молящихся гвардейцев. Человек этот был как минимум на фут выше самого Роупера. В том, что воин разглядывал гвардейцев, не было ничего необыкновенного – рядом с ним стояла дюжина или даже больше солдат, занимавшихся тем же самым. Но конкретно этот Роуперу был знаком. Он уже замечал его несколько раз во время молитвы Гвардии. На нагруднике воина был изображен собакоголовый ангел с мечом в руке, на левом плече защитная пластина отсутствовала – оно было просто обернуто железной полосой. Эти отличительные знаки выдавали в нем ликтора Собственного Легиона Рамнея, но они были не единственными, которые указывали на его исключительные возможности. Чудовищный рост и меч, висящий на правом боку (говорящий о том, что хозяин – левша), закрепляли его выдающееся положение.

Это был Вигтр Быстрый.

Он не был так же знаменит, как Уворен Могучий, Прайс Рубенсон, Леон Калдисон или любой другой герой Священной Гвардии, но многие считали Вигтра лучшим.

Говорили, что в тренировочном зале никто не мог победить этого леворукого гиганта на протяжении десятилетий. Никто не мог сравниться с ним по скорости, пределам досягаемости меча или точности ударов.

Рассказывали еще, что Вигтр страстно мечтал стать воином Священной Гвардии. И находился здесь в это утро он по той же причине. Он был величайшим воином страны, но не мог считаться таковым, пока не носил Всемогущее Око на своем правом плече. Роупер взглянул на него мельком, но Вигтр не обратил на это внимания. Его взгляд был прикован к стоящим на коленях гвардейцам.

– Вигтр Быстрый, – произнес голос рядом с Роупером.

Черный Лорд обернулся и увидел подошедшего Текоа.

– И насколько он быстр? – спросил Роупер.

Текоа положил руку ему на плечо и повел к костру, где уже собрались прочие легаты.

– Не настолько, как Прайс, – ответил Текоа. – Но он кажется быстрее из-за того, что экономит движения. И владеет мечом безупречно. Прайса бы проткнул без труда.

– Почему тогда он не гвардеец?

– Он не очень хороший человек. Почти каждый ему что-нибудь должен, и он знает многие тайны. Поэтому никто не хочет, чтобы он получил еще больше влияния, чем у него уже есть. Вигтр может подвести под суд эфоров почти любого в стране и иногда этим пользуется. Он имеет непосредственное отношение ко многим мрачным событиям последних нескольких десятилетий. Учитывая те стрессы, которые регулярно испытывают гвардейцы, Вигтр – последний человек, которого им хотелось бы иметь за спиной.

Роупер хотел узнать больше, но, когда сел, потребовалось уделить внимание и другим легатам. Роупер стал завтракать вареной овсянкой и одновременно выслушивать доклады. Прошло уже четыре дня после победы над сатрианцами, и все это время Роупер стремился как можно дальше отвести армию от сатрианской орды. Несмотря на то что самые напряженные бои пришлись на долю кавалерии, все воины без исключения проделали тяжелый марш – продолжавшийся как до, так и после атаки. Многим анакимам все еще требовалось восстановление после полученных ран, в то время как большинство сатрианцев даже не приняли участия в последней стычке. Роупер хотел, чтобы его солдаты оказались на пике своих возможностей к тому моменту, когда обе стороны сойдутся вновь. А до тех пор урезанный рацион будет подтачивать силы сатрианцев и делать их более восприимчивыми к болезням.

Но существовала еще одна причина для того, чтобы отойти от них подальше. Для того чтобы свести на нет превосходство противника в живой силе, рассуждал Роупер, надо найти выгодную позицию – с надежно прикрытыми флангами. Он понимал, что после потери припасов лорд Нортвикский, скорее всего, отступит к морю – то есть туда, где сможет найти продовольствие. Будучи привязанным к воде, он станет уязвимым, поэтому Роупер попросил Текоа найти поле боя именно на побережье.

Если подходящее место будет найдено, если сатрианцы согласятся принять его вызов, то можно будет надеяться на победу… и заглянуть немного дальше – к вопросу о том, как вернуть Хиндранн. Роупер не понимал, как сделать это так, чтобы Уворен не истребил его солдат. Внешняя стена Хиндранна изобиловала пушками и была увенчана всевозможными противоосадными орудиями. Сама стена, в сто пятьдесят футов высотой и пятьдесят футов шириной у основания, была сложена из твердого гранита. Охраняли ее тридцать тысяч воинов, не уступавших по свирепости и профессионализму тем солдатам, которые находились под командованием Роупера. Дай волю их ярости – и они разметут в пыль его сорокатысячное войско.

Когда Роупер поделился своими опасениями с Греем, тот не проявил к ним ни малейшего сочувствия.

– Перестаньте беспокоиться о Хиндранне, милорд, – сурово ответил Грей. – Если вы будете думать о чем-то еще, кроме следующей битвы, то это погубит и вас, и меня, и Черную Страну в целом. Вы нанесли сатрианской армии тяжелый урон. Они будут истощены и, возможно, даже больны, но никогда не недооценивайте опасность, исходящую от раненого зверя. Им больше нечего терять. И они по-прежнему превосходят нас численно. Они не станут драться вполсилы и обязательно попытаются сокрушить легионы. Вы должны быть готовы к этому, или мы потеряем все, чего уже добились. Забудьте о проклятом Хиндранне!

– Не могу, Грей. Я знаю, что не должен думать о нем, и я пытаюсь не думать… но не могу забыть про крепость и о том, кто ее держит.

– Вы думаете не о Хиндранне… – ответил Грей, – на самом деле…

Выражение его лица слегка смягчилось.

– Я пытался предупредить вас… Именно поэтому вы должны покончить с ненавистью – потому что в конце концов она вас погубит. Ваша голова занята Увореном, а не крепостью. Для чего вы решили стать Черным Лордом?

– Чтобы служить, – машинально ответил Роупер. Грей ждал. – Возможно, еще для того, чтобы не погибнуть. К тому же я считаю это своим предназначением. – Грей ждал. – Может, потому, что мне хочется победить Уворена…

– Если вы не будете точно понимать свои мотивы, то не заметите и ошибок. Мне совершенно ясно – вы ненавидите Уворена. Я отношусь к этому с большой долей симпатии, поскольку он представляет угрозу для страны, – признался Грей. – И я понимаю, что контролировать чувство ненависти сложнее всего. Ненависть придает сил, но в этом же заключается и ее огромная уязвимость, поскольку вы утрачиваете созидательную цель. Неважно, насколько успешно вы унизите или даже убьете Уворена, но ваша ненависть к нему так и не исчезнет. Можно игнорировать страх, и, как только к нему привыкаешь, он пропадает. Горе исцеляет время. Чувство ликования рассеивается, как ни пытайся его удержать. И только ненависть никогда не угасает. Она подобна отвращению – той безотчетной реакции, которую вы испытываете ко всему, что достойно презрения. Вы не сможете простить, пока не изменитесь. А вы должны изменить себя, как и свое отношение к тем вещам, которые заставляют вас его ненавидеть. Забудьте про Хиндранн, милорд. Пусть все идет своим чередом.

«Так говорит человек, который готовится к смерти», – подумал про себя Роупер, но вслух ничего не сказал.

Грей в общем-то прав – его одержимость крепостью держится только на ненависти к Уворену… Но он не мог заставить себя забыть про Хиндранн. После заката, когда солдаты затихали, Роупер задумчиво смотрел в небо и размышлял о башнях, стенах и осадных орудиях. Эти мысли точили его, как язва, постепенно набухая и костенея по мере того, как он давал им волю. От них невозможно было избавиться. Хиндранн, возведенный как передовой бастион параноидальной расы, был способен противостоять сколь угодно сильному врагу. И каким-то образом Роупер должен будет его взять. Его нерушимый дом повернулся против него, и не думать об этом было невозможно.

Из задумчивости Роупера вывел Текоа.

– Мои люди нашли поле боя, милорд.

– Рассказывай, – потребовал Роупер, соскоблив с костяной ложки зубами липкий комок овсянки.

– Тридцать лиг отсюда. Место называется Гитру. Чтобы добраться до него, мы должны будем перейти через Харстатур, к которому сходятся несколько дорог. Поэты любят упоминать это место. Они утверждают, что там произошла какая-то туманная древняя битва.

– А что за древняя битва? – спросил Прайс.

– Харстатурская битва, – ответил Текоа ровным голосом.

– Огромное спасибо, теперь стало гораздо понятней.

– Проклятье, я не поэт, поэтому больше ничего не знаю! – воздел руки Текоа.

Он оглядел собрание, пытаясь высмотреть хоть кого-нибудь, кто мог бы пролить свет на эту самую Харстатурскую битву.

– О, погодите-ка! – воскликнул Скаллагрим. – Харстатур – это ведь последняя и важнейшая битва Эпохи Искоренения, когда анакимы нанесли решительное поражение сатрианцам и основали Черную Страну. Харстатур назвают «Алтарем Альбиона».

– Ты знаешь эту поэму? – спросил Грей, который закончил наконец молиться и присоединился к остальным. – Я был бы не прочь послушать.

– Очень хорошо знаю, – ответил Скаллагрим, – и с удовольствием спою.

– Пожалуй, позже, – быстро вмешался Роупер. – Так что там насчет места за Харстатуром?

– Гитру. Проход между горами и морем. Разведчики докладывают, что он около двух лиг шириной и с восточной стороны обрывается в море. С запада его ограничивает крутая скала. В целом – идеальное место, чтобы нейтрализовать вражеский перевес. Скиритаи изобразили карту.

Текоа привстал с пня, на котором сидел, поднял две изломанные палочки и положил на землю параллельно друг другу. Роупер наклонился, чтобы рассмотреть повнимательнее. Сатрианцам они бы ничего не сказали, но анакимы видели в этих резных палочках контуры описываемого прохода. Каждая палочка изображала границу, V-образные надрезы означали реки, впадающие в море. Сучки, утолщения и изломы символизировали подъемы местности, опасные обрывы, а также, к удивлению Роупера, большой участок, находящийся под риском затопления морской водой. Эту карту нельзя было считать точным воспроизведением местности, каким его видит парящая ворона. Некоторые размеры и расстояния были намеренно преувеличены или приуменьшены Скиритаями, чтобы подчеркнуть те участки поля, которые будут иметь бо́льшее значение в предстоящей битве.

Роупер сел ровно и, нахмурившись, доел содержимое деревянной миски до конца.

– Гитру, – произнес он медленно. – А вот это что?

И он указал на выпуклость, означающую точку, через которую море может затопить проход.

– Они встретили местных, скрывавшихся в горах, – ответил Текоа, – и те рассказали, что во время весеннего половодья море затапливает этот участок прохода. То же самое происходит при полной луне. Но, думаю, беспокоиться следует о другом: заманить сатрианцев на Гитру будет непросто.

– Я так не думаю, – возразил Роупер. – Это мы можем позволить себе ждать, но не они. Каждый день бездействия ослабляет их. Мы займем позицию и пригласим их на бой.

Он понимал, что речь идет о последней битве, поэтому без возражений, скорее всего, обойтись не удастся.

После короткой паузы раздался голос Скаллагрима:

– Пройти через Харстатур – само по себе судьбоносное предзнаменование.

Раздался ропот одобрения.

– Может выйти красивая битва, – заговорил вдруг Грей, внимательно глядя на карту. Роупер удивленно моргнул. – Две мощные армии сойдутся на столь маленьком клочке суши. Бой будет напряженным. Все решат хладнокровие и выносливость. – Он поднял глаза на Роупера. – Мне нравится, милорд. – Затем, более тихо: – Это будет настоящее испытание…

– Ну, так давайте уже решать, – нетерпеливо вмешался Прайс. – Наш провиант тоже на исходе.

– А я до сих пор голоден, – пожаловался Скаллагрим.

– Я снаряжу герольда, – буркнул Текоа.

– Гитру… – вновь повторил Роупер, – Значит, предстоит долгий марш.

Он резко поднялся.

– Пэры, готовьте солдат. Выходим через час.

– Очень амбициозно… – задумчиво прокомментировал один из легатов.

– Но мы дойдем туда – чего бы это нам ни стоило, – ответил Роупер и отошел от костра.

Новость о том, что они идут на Гитру, пронеслась по легионам как раскат грома. Солдаты воодушевились. Прайс решил лично проследить за тем, чтобы все были готовы к выходу через час. Будучи ликтором Священной Гвардии, он обладал значительными полномочиями и не стеснялся их использовать. Он расхаживал по лагерю и орал на солдат в полный голос, заставляя их суматошно собираться.

– Лорд приказал идти на Гитру! Живо на ноги, священные ублюдки! Не терять ни секунды! Тушим костры, пакуем барахло и пищу! Берите шлемы, надевайте доспехи – мы идем на битву!

Лишь один гвардеец не стронулся с места. Это был Госта. Он как ни в чем не бывало сидел у костра и нагло смотрел на Прайса, помешивая ложкой в бурлящем котле с овсом. Прайсу хватило одного взгляда на выражение его лица. Он тут же подскочил и пнул с размаху по котлу, подняв его высоко в воздух. Бить ногой по тяжелому железному котлу, должно быть, было больно, но Прайс и бровью не повел. Более того, следующими пинком он разметал костер, перед которым сидел крепко сжавший зубы в бессильной злобе Госта.

– Так, Госта, с тобой я еще не закончил, – хладнокровно предупредил Прайс и зашагал дальше.

– Вы – Священная Гвардия! – громко раздавался его голос. – Вы – бьющееся сердце этой армии! Вы – наши ангелы возмездия, слуги Рамнея! Вы – сталь, дуб и гранит! Вы – наши когти! Вы поклялись жизнью служить стране! Марш на Гитру!

Пройти им предстояло через перекресток в горах, носивший название Харстатур, и, пока армия снималась с лагеря, многие барды пели о великой битве, случившейся там почти пятнадцать тысяч лет назад. Под аккомпанемент их пения навьючивались и седлались лошади. Колья и столбы, используемые при фортификации, складывались в вещевой обоз. Костры тушились. Завтрак быстро доедался, котлы и посуда укладывались без мытья. Доспехи надевались. Шлемы привязывались к походным мешкам за подбородочные ремни. Лошади, пони и быки отвязывались. Прайс ходил среди воинов, заражая их своей энергией, и те начинали собираться быстрее.

– Готовьтесь, если способны, к багровому, истекающему кровью полю боя! Марш в тридцать лиг станет вашим отдыхом! Подъем на Харстатур будет вашим сном! Проснетесь только в битве у моря! Вы – немногие избранные! После этой битвы вы будете смеяться, услышав слово гнев, и пожимать плечами, если вам станут говорить про террор! Когда ваши сверстники будут жаловаться на усталость, вы ответите им, что были на Гитру! Вы познаете истинную ярость! Вы пересмотрите свой взгляд на насилие! Слово стойкость отражает лишь бледную тень того, что вам понадобится у моря! Собирайте в кулак всю свою волю, ублюдки!

Гитру. Проход у моря. Легионы собрались в течение часа, и Роупер, в этот раз верхом на Зефире, а не пешком, повел колонну на северо-восток – к полю будущей битвы, на встречу с сатрианской армией. Текоа и Грей ехали рядом, внимательно изучая пейзаж, Прайс и Хелмиц маршировали сзади. Скиритаи рассеялись по округе, разведывая холмы, окружавшие колонну. Развязка была близка, и легионы, взвинченные маниакальной энергией Прайса, жаждали сражения. Неважно, что сатрианцы по-прежнему имели кратный численный перевес; неважно, что легионы еще не столкнулись с элитной сатрианской пехотой и тяжеловооруженными рыцарями – они готовы были принять любой вызов. Боевой дух был как никогда высок, и они верили в свою победу.

– Ненавижу лошадей! – ворчал Текоа, раздраженно дергая за поводья. – Тупоголовые эгоистичные твари! И слишком чувствительные. При этом ни красоты, ни ласки. Их бестолковость мне не кажется поэтичной. К тому же они совершенно бесполезны без подков, а когда подковываешь – ухитряются производить много шума. Абсолютно бездарные животные. Но думаю, мне удалось сделать подходящий подарок на вашу свадьбу, лорд, – нелогично выпалил Текоа, мельком взглянув на Зефира, идущего рысью рядом.

Роупер с трудом сдержал улыбку:

– А какие животные тебе нравятся, Текоа?

– Гончие псы. Верные, любящие, послушные и очень полезные. К тому же, собаки не нуждаются в обуви.

– Полагаю, что нет, – ответил Роупер. – Но я рад, что у меня есть Зефир. Он отчаянный воин, не хуже большинства гвардейцев.

Роупер похлопал животное по широкой шее.

– А ведь я уже не знал, что делать с этим чудищем, – признался Текоа. – Сам я на нем ездить не собирался, но проклятье! Я бы ни за что не позволил, чтобы у кого-нибудь вроде Прайса оказался конь больше, чем у меня. – Они помолчали какое-то время. – Наверное, тебе хочется, чтобы этот поход длился как можно дольше, Роупер? Из-за той гадюки, что ждет тебя дома…

– Ты про Уворена?

– Про Кетуру, – ответил Текоа. – Ты будешь рад даже такому покладистому человеку, как Уворен, после того как рискнешь пожить с моей дочерью.

– Ох! – воскликнул Роупер, улыбаясь. – Это сложное испытание, но я жду его с нетерпением.

– Держите свое нетерпение при себе, молодой человек, – проворчал Текоа.

Грей расхохотался, Прайс коротко фыркнул.

– Она вполне уже могла найти себе кого-нибудь другого, – заметил Прайс. – Моя кузина никогда не жаловалась на недостаток ухажеров.

– …Увивающихся вокруг нее, как собачонки! – отрезал Текоа, внезапно нахмурившись. – Толпа дураков…

– Не волнуйтесь, милорд, – сказал Грей. – Меня давно восхищало умение Кетуры манипулировать дураками.

– Ты так это сказал, что я уже начинаю беспокоиться за Роупера.

Теперь рассмеялся даже Хелмиц, а Грей широко ухмыльнулся.

Роупер сухо заметил, что у Текоа сегодня прекрасное настроение.

– Именно так, – ответил Текоа. – Мы идем навстречу отличной битве, после которой возвратимся в Хиндранн. А ведь это единственное уютное место к северу от Абуса.

– Ты был на юге?

– Бывали времена, когда мы ходили туда регулярно, – сказал Текоа, поморщив лоб. – Твой дед, Роккви, считал, что террор – это лучшая оборонительная стратегия. Поэтому мы постоянно прореживали сатрианцев, безнаказанно опустошая их земли. Тогда сатрианцы были почти бессильны. У них не было постоянной армии – только города, обнесенные стенами. Мы шли на юг, и они тут же прятались в них, как устрицы в раковины.

– И вы доходили даже до Ланденкистера?

Широко раскинувшийся Ланденкистер являлся столицей Сатдола.

– Мы его взяли, – ответил Текоа. – Но Роккви посчитал этот город слишком грязным, заразным и полным разврата. Кроме того, он не имел ни малейшего желания властвовать над сатрианцами. Поэтому мы вернули им город обратно, в обмен на огромное количество железа.

– Тебе он понравился?

– Ланденкистер? Местами интересный, – ответил Текоа, пожав плечами. – Но Роккви был прав: от него было бы больше проблем, чем выгоды.

– Я никогда не видел своего деда, – сказал Роупер.

– Твое счастье, – ответил Текоа мрачно.

– Роккви был великолепным правителем, милорд, – пояснил Грей, – но почти таким же сварливым, как сам Текоа.

Текоа одарил Грея высокомерным взглядом.

Роупер хотел знать больше, поэтому в тесном кругу Грей и Текоа часто рассказывали ему истории о войнах, которые они застали. Поскольку им вместе довелось поучаствовать во многих битвах, они испытывали странную привязанность друг к другу. Многим нравился Грей, но, что удивительно, Грей проявлял те же чувства к Текоа. Их нельзя было назвать взаимными друзьями, но в походе они оба составили хорошую компанию.

Роупер попросил рассказать об осаде Ланденкистера, в надежде выудить из рассказа те крупицы информации, которые помогут ему отвоевать Хиндранн. После заданного вопроса последовала долгая пауза, и Роупер осознал, что оба – и Грей, и Текоа – прекрасно поняли, для чего ему это нужно.

Грей заговорил первым.

– Речь идет о штурме, милорд, а это всегда жертвы. Вы не сможете атаковать хорошо укрепленную крепость, не потеряв много… очень много человеческих жизней. Такие дела.

– Хуже штурма ничего нет, – поддержал его Текоа. – И нет в нем никакой славы. Только трупы. Тысячи и тысячи трупов. И огонь. И ужас, с которым не сравнится ничто. – Они немного помолчали. – Ланденкистер для нас завоевал Грей.

Грей глухо рассмеялся:

– Так говорят…

– Ну так и есть, – сказал Текоа. – Роккви сосредоточил наши силы на слишком узком участке, а сатрианцы дрались яростно. Они отражали наши атаки одну за другой, и ров перед стеной постепенно заполнялся телами. Уворена контузило отскочившим снарядом, выпущенным из катапульты. Еще повезло, что снаряд не оторвал ему голову. Командование принял Грей. Он взял пару лестниц и повел оставшихся гвардейцев к другой стене. Там забрался с ними на зубчатый парапет и какое-то время отвлекал обороняющихся на себя, что в конечном счете позволило нам закрепиться. Ловкий маневр.

– Мне просто не хотелось умирать во рву под стеной, – ответил Грей. – Уворен, кстати, был хорош. Он вовремя прорвался наверх лестницы и расчистил пространство для Гвардии, которым мы и воспользовались.

– Да, он был хорош – так все говорят, – согласился Текоа. – Тогда он получил награду за отвагу. Но, вне зависимости от той чепухи, которую понарассказывал Грей о своем страхе, Роупер, – продолжил он сурово, – нет воина его храбрее. Люди считают Уворена бесстрашным. Так же говорят про Прайса, моего племянника. Но они львы. Льву легко сражаться с тем, что он видит перед собой. Но Грей еще и думает. Он смотрит, анализирует и делает то, что надо сделать. Его ум как будто создан для войны.

– А как бы ты взял Хиндранн? – спросил Роупер у Грея.

– Я бы сказал, что пока рано об этом думать, лорд. Вот покончим с сатрианцами, тогда и позаботимся об Уворене.

Они немного поговорили о других кампаниях Роккви, и Грей, смягчившись, рассказал Роуперу о трех других осадах, закончившихся успешным штурмом. Текоа предоставил возможность говорить в основном Грею, но то и дело вмешивался, высказывая свою точку зрения.

– Мне однажды сказали, – вспомнил Роупер, – что величайшие воины могут сражаться на любой арене. Это правда?

– Несомненно, – ответил Грей. – Величайший дар воина – терпение и мужество. Тех, кто уже рождается бойцами, очень, очень мало. И даже они станут не более чем посредственностями, если не будут работать над собой. Если не бежишь от тяжелой работы, если у тебя хватает твердости характера, чтобы вновь и вновь подниматься после падений, то ты сможешь уверенно сражаться на любом поле боя.

– Уворен один из таких?

– Да, – ответил Грей. – Он без ума от своей репутации, но не стоит его недооценивать. Все это далось ему очень тяжелым трудом. Когда он выбрал в качестве оружия Костолом, это выглядело как шутка. Все думали, что он поступил так для поднятия авторитета, не более того. Использовать иное оружие, чем меч – это редкая привилегия, и он ею воспользовался, чтобы подчеркнуть свой статус. Уворен едва справлялся с весом Костолома, и когда дрался – выглядело это неуклюже и по-детски. Но он тренировался каждый день – упорно и подолгу. Гораздо дольше и упорней, чем те, кто бьется мечами. А потом мы увидели его в бою при Ойфервике, расшвыривающего налево и направо рыцарей, чтобы расчистить себе путь к королю Оффа. Эти закованные в броню воины стали вдруг абсолютно беспомощны и уязвимы. Так что да – он тот, кто может сражаться где угодно.

– Проклятье! – выругался Роупер.

– Вот именно, – согласился с ним Грей. – Подумайте лучше о другом, милорд: величайшие воины способны сражаться на любой арене, но, возможно, величайшие правители могут побеждать и без сражений?

Они продолжали двигаться вперед. В первый день легионы преодолели одиннадцать лиг, четыре из которых были пройдены по бездорожью. Они пролезали через поваленные деревья и преодолевали разлившиеся ручьи, и в конце концов вышли на обычную анакимскую дорогу, которая петляла через лес, огибая препятствия и сливаясь с местностью.

Вечером, поедая из миски разваренную вяленую баранину, Роупер размышлял о том, что хотя легионеры и устали, у них явно прибавилось воодушевления. Частично это объяснялось уже одной одержанной победой над сатрианцами, но здесь присутствовало и кое-что новое: Роупер начинал понимать, что солдаты под его командованием становятся радостнее, когда у них появляется цель. Теперь они знали точно, куда идут и зачем, поэтому выполняли приказы с большей готовностью. Теперь не было никакой разобщенности между их обязанностями и конечной целью похода. Теперь каждое их действие вносило свой вклад в будущий разгром сатрианцев.

* * *

На следующий день Роупер стал усиленно торопить легионы. Он слез с Зефира, взвалил на плечи свой вещевой мешок и быстро пошел вперед. Промаршировав вдоль колонны, Роупер вскоре поравнялся с легионом Пэндиен. В начале года, выдернутый из берьясти – учебного заведения для мальчиков, вышедших из возраста хасколи, – он прошел среди Пэндиенов ускоренное обучение тому, что необходимо было знать будущему правителю. Теперь, когда он проходил мимо, некоторые радостно кричали, и Роупер оборачивался, чтобы поприветствовать и обменяться с ними парой слов. Здесь у него было множество знакомых. Это был единственный легион, который испытывал к нему хоть какую-то симпатию, когда он только-только приступил к командованию. Теперь он встретил здесь полдюжины старых друзей, приветствовавших его криками:

– Лорд!

– Юный Лорд!

Роупер скупо, но искренне улыбался, шагая с ними в ногу.

– Вы снова идете твердой походкой, лорд, – заметил низкорослый легионер с широкой улыбкой.

– Не будем об этом, – ответил Роупер.

В последний раз он общался с ними, сидя за общим столом на празднике в честь Авадона. Это был первый пир Роупера в качестве воина.

– А я бы повспоминал, лорд, – сказал другой легионер, с приплюснутым искривленным носом.

Низкорослый воин сжалился и сменил тему:

– Ну и каково это – отдавать приказы, лорд?

– Дело есть дело, – ответил Роупер уклончиво. Они могли быть его друзьями, но он не хотел разрушать излишней откровенностью тот образ, который пытался создать. – Хотя я бы не отказался изобразить Всемогущий Глаз на своем гербе. Это что-то да значит.

Низкорослый хмыкнул:

– А что бы мы изобразили на гербе молодого лорда, будь на то наша воля?

Это была любимая походная игра легионеров.

– Может быть, сову? – предложил один из солдат.

– Он не такой разумный, как сова, – заметил легионер с приплюснутым носом. – Лучше землеройку. В честь безумного наскока на сатрианский лагерь.

Солдаты отреагировали на шутку дружным смехом.

Роупер кисло взглянул на говорившего:

– Неумно заявлять такое человеку, который реально может изменить твой герб, Отар, – сказал он. – Тебе очень подойдет чертополох.

Марш продолжался. Перед Пэндиенами шагал Собственный Легион Рамнея, и Роупер ускорил шаг, желая взглянуть на элиту Черной Страны. Он заметил, что даже во время марша они старались отличаться от обычных легионеров. Солдаты шли ровнее, говорили больше и держались с тем особым самодовольством, которое приобретали сразу же, как только становились частью этого почитаемого легиона. Все знали, что, вступив в Легион Рамнея, человек немедленно и навсегда прощался со старыми друзьями, поскольку разговаривать с ними ему становилось невыносимо.

Рассматривая их, Роупер нахмурился. Один из легионеров, чрезвычайно высокого роста, шел налегке, в то время как бредущий рядом с ним солдат нес сразу два вещевых мешка – повесив один за спину, а другой на грудь. Высокий легионер не производил впечатления уставшего человека, напротив – он жизнерадостно хохотал, общаясь с кем-то, кто шел рядом. Судя по всему, он просто взвалил свой мешок на соседа, который понес его без всякого ропота, но и без радости, судя по мрачному выражению лица. Сократив дистанцию, Роупер увидел, что легионер без мешка – это Вигтр Быстрый, тот самый ликтор огромного роста, который наблюдал за молитвой Священной Гвардии. Проходя мимо, Роупер задумчиво смотрел на него, гадая, кроется ли за этой сценой нечто большее, чем очевидная склонность к безделью.

Когда он вернулся к Пэндиенам, было уже не до разговоров. У солдат не осталось сил ни на что, кроме дороги.

Легионы шагали до тех пор, пока солнце не проделало весь дневной путь и не скрылось за горизонтом. В свете догорающего дня солдаты старались как можно скорее разбить лагерь, чтобы успеть до наступления темноты. В течение дня Роупер насчитал тридцать пять дорожных столбиков, обозначавших мили, что соответствовало примерно двенадцати лигам. До Харстатура оставалось семь.

К вечеру даже у Хелмица дрожали руки от усталости, в результате чего разведение огня заняло целых десять минут. Слишком самолюбивый для того, чтобы заимствовать горящую головню из чьего-нибудь костра, Хелмиц упорно высекал искру, пока наконец не поджег кусок горелого льняного полотна, который использовал в качестве трута. Затем терпеливо подождал, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и сунул тлеющую ткань в связку драного лыка. Костер наконец-то запылал. Спустя некоторое время луну затянуло тучами, и тьма вокруг стала практически непроглядной.

Они собрались у колеблющегося света костра и снова стали варить вяленую баранину. Текоа сидел с безнадежно задумчивым видом и почти не отвечал на вопросы. Даже Прайс сегодня был молчаливее, чем обычно, явно утомившись после трудного дня. И только Грей, к счастью, продолжал говорить. Не встречая ни малейшего возражения, он безраздельно господствовал над усталой аудиторией.

– Я вам рассказывал о том, как исполнял обязанности могильщика? – спросил он, оглядев сидящих у костра. – Остановите меня, если вдруг уже слышали. Это случилось после Престабера. Я забыл привязать нескольких пони с вечера, в результате чего ухитрился заработать порку и наряд на похоронные работы. Мы занимались этим весь день: тела все привозили и привозили, и мы копали для них могилы. Тогда шел небольшой дождь, поэтому работа шла медленно. В какой-то момент один из наших товарищей ушел за водой, и мы – те, кто остались, – решили над ним подшутить. Я должен был измазаться грязью, немного подпортить свои доспехи и лечь между трупами, притворившись мертвым. Вернувшись, он попытался бы меня поднять и переложить в могилу, и тогда бы я неожиданно его схватил. – Некоторые из легионеров заухмылялись. – Тогда мне это показалось отличной идеей. Я был молод и готов на любую авантюру. В общем, лег я в грязь рядом с одним из мертвых и стал ждать прихода товарища. Лежать пришлось недолго – один из трупов вдруг взял меня за руку и спросил: «Сыровато сегодня, не правда ли?»

Собравшиеся у костра расхохотались.

– Один из трупов оказался живым? – спросил один из гвардейцев.

– Это был как раз тот человек, которого я ждал, – пояснил Грей. – Он успел переодеться, пока я занимался рытьем могилы. Оказывается, они решили подшутить надо мной, а не над ним. Как я тогда орал – не передать…

* * *

На следующий день Роупер снова вел колонну, стараясь не подавать виду, что испытывает боль в одеревеневших ногах. Страдания усилились, когда дорога стала подниматься в гору. Они приближались к древнему перекрестку Харстатур, где планировали разбить лагерь на ночь, перед тем как отправиться на бой на Гитру. Роупер отправил Хелмица и одного из конных разведчиков в качестве герольдов, задача которых состояла в том, чтобы пригласить сатрианцев на битву. Возвратиться эти двое должны будут уже на вершину Харстатура.

По мере того как они поднимались, окружающие дорогу деревья редели и становились все более чахлыми, пока не пропали вовсе. За два часа до заката солнца дорога наконец выровнялась, и они очутились на вершине могучего каменного массива. По форме Харстатур представлял собой огромный неправильный четырехугольник, противоположная сторона которого была значительно шире, чем та, с которой они зашли. От каждого из углов спускались вниз дороги. Длинные стороны плато очерчивались резкими обрывами, образуя довольно крутые склоны. Особенности местности позволяли обеспечить достаточную защиту для флангов любой армии, которая сможет первой занять это место. Второе его название – «Алтарь Альбиона» – было широко известно, поскольку оно и в самом деле походило на гигантский жертвенный стол. Невозможно было определить, на какую высоту они взобрались, но подъем занял несколько часов, и воздух здесь был ощутимо холоднее, чем в защищенных от ветра долинах. Несложно было себе представить: что бы здесь ни происходило, оно будет видно с небес как на ладони. Харстатур производил необыкновенно сильное впечатление. Поражал своей мощью. Озираясь вокруг, Роупер умолк на минуту, представив себе ту древнюю битву, которая кипела когда-то на этом самом месте.

Повеселевшие легионеры стали возводить лагерь. Хелмиц и его спутник нашли их сразу после того, как солнце закатилось за край плато. Было заметно, что скакали они сюда во весь опор, и Роупер отвел их прямо к своему костру. До того, как начать задавать вопросы, он налил им по миске похлебки.

– Сатрианцы идут, – первым делом выпалил Хелмиц.

– Ты разговаривал с лордом Нортвикским?

– Да, милорд. И с ним, и с Белламусом. – Хелмиц описал, как они въехали в лагерь сатрианцев под белым флагом. – Они так и остолбенели, лорд! – воскликнул он с восторгом. – Остолбенели! Их воины пытались выглядеть суровыми, но шарахались назад от одного моего взгляда.

То, что их напугал Хелмиц, Роупера не удивило. В гвардейце было больше семи футов роста, лицо его было сплошь покрыто страшными шрамами. Собственно, чтобы добиться этого эффекта, Роупер его и послал.

Переговоры существуют не для того, чтобы договариваться. Они нужны для устрашения.

– Затем нас отвели в большую темную палатку, застеленную шкурами и уставленную столами с креслами. Там был Белламус. Он немедленно послал слуг за лордом Нортвикским и предложил нам вина.

– Вино и прислуга? – изумился Роупер. – Да если б я так ходил на войну, то мне не захотелось бы с нее возвращаться…

Хелмиц осклабился, и Роупер с трудом удержался, чтобы не отвести взгляда от его жуткой улыбки.

– Ну и как, вкусное было вино?

С торжествующим видом Хелмиц отстегнул мех для воды от своего ремня и подал его Роуперу. Черный Лорд рассмеялся и отпил со скептическим видом. Ему редко доводилось пить виноградное вино, поэтому он практически сразу ощутил легкое опьянение.

– Такое гостеприимство вы и сами не смогли бы отвергнуть, лорд, – убежденно сказал Хелмиц.

Роупер, Хелмиц и разведчик распили вино на троих в мягком вечернем сумраке. Над их головами стали зажигаться холодные звезды.

– А потом зашел лорд Нортвикский, – продолжал рассказывать Хелмиц, – и я сказал, что мы ждем их на Гитру, где раз и навсегда закончим эту войну. Белламус принялся шутить и интересоваться, не сбежим ли мы от них и в этот раз.

– Ты сказал им, что мы готовы сразиться?

– Сказал, лорд. После чего лорд Нортвикский пообещал нас уничтожить. После этого Белламус захотел показать нам еще кое-что, пока мы не уехали, и проводил на вершину небольшого холма. Он был болтлив и очень дружелюбен.

Проявил ли Хелмиц ответное дружелюбие?

– Нет.

И что там было, на вершине холма?

– Что-то вроде наблюдательного пункта. Он хотел, чтобы мы увидели всю их армию, вставшую лагерем. Их там очень-очень много. Потом указал на огромный палаточный городок – больше, чем весь наш лагерь целиком – и сказал, что там расположились одни только рыцари. У него их тридцать семь тысяч, и лошадей так много, что пришлось отвести их за холмы. Он сказал, что подкрепление пришло морем.

Невероятно. Роупер готов был рискнуть даже Хиндранном, но он никак не ожидал, что сатрианцы успеют послать весть на юг и получить подкрепление за столь малое время. То, что у них теперь есть тридцать семь тысяч рыцарей, не укладывалось в голове.

– Он хочет, чтобы ты распространил эту чушь среди легионов, – сказал вслух Роупер. – Следовательно, что ты не должен делать ни в коем случае?

– Распространять эту чушь среди легионов? – благодушно предположил Хелмиц.

– Молодец. Значит, они идут?

– Именно так, лорд.

Новость быстро разлетелась по лагерю: завтра они сразятся, как и обещал Прайс, – в узком проходе у моря. И они будут драться там, пока их легкие не отсыреют…

 

Глава 11

Битва у костра

Ночь на Харстатуре наставать не спешила. Не успело солнце закатиться, как вдруг показалось, что оно готово взойти снова: небо на востоке окрасилось зловещим мерцающим свечением – словно за горизонтом уже брезжил рассвет. Легионеры с тревогой поглядывали в ту сторону – ведь накануне сражения они всей душой желали отдохнуть в успокоительной темноте. До того, как солдаты сойдутся в сокрушительной битве у моря, до того, как их оружие и доспехи станут разбиваться от страшных ударов, хотелось насладиться несколькими часами умиротворяющей тишины.

Но свечение не походило на обычный рассвет. Это был далекий отблеск сатрианских костров – тысяч и тысяч костров. Целая галактика огней, разбросанных по огромной территории. Огни подсказали Роуперу идею. Он дал команду соорудить огромные костры – гораздо больше тех, которые обычно разводятся для приготовления пищи, и с удовлетворением убедился, что свет, который сатрианцы увидят со стороны плато, заполыхает как надо.

В эту ночь они отдыхали на открытом воздухе – по-настоящему близко к небесам. Весь купол неба был усеян мерцающими звездами. Время от времени то одна, то другая падала, перечеркивая яркой линией небосвод. Лагерь затих. Легионеры подтаскивали свое снаряжение к кострам и внимательно его осматривали, полируя и смазывая пластины доспехов маслом. На дыры, протертые в коже, ставились заплаты, мечи и топоры тщательно затачивались. Кто-то принялся разговаривать – несколько громче, чем обычно. Роупер обратил внимание, что вокруг его костра царила тишина. Грей ушел делать напутствие Священной Гвардии накануне предстоящей битвы и напомнить им об их долге. Анакимы по-прежнему уступали сатрианцам в численности в несколько раз, предстоящий бой обещал стать очень тяжелым, и мысли об этом не могли не тяготить легионеров.

– Скаллагрим, – позвал Роупер, нарушив тишину. – Ты так и не рассказал нам о Харстатурской битве.

Такие рассказы передавались в виде песнопений или поэм, заучиваемых наизусть. Песен таких существовало тысячи, даже десятки тысяч, и в них подробно описывалась вся история Черной Страны. Все они бережно хранились сестринской общиной, занимавшей Академию – пирамиду у Главной Цитадели. Песни составляли живую летопись страны анакимов и имели исключительное значение для общества, в котором отсутствовала письменность. Главная Хранительница Истории и ее Помощница присутствовали на каждом совете Черной Страны, приводя исторические прецеденты, если их об этом просили, и одновременно составляя рассказ о текущих событиях. Рассказ этот тут же запоминался ими в общих чертах. Для проведения углубленных исторических исследований или для воскрешения событий, произошедших более двенадцати тысяч лет назад, требовалось посещение кельи, в которой проживали три женщины-историка, специализировавшиеся на каком-то отдельном историческом периоде. Таких келий существовало несколько сотен. Любой, кто хотел повысить свой уровень, как барда, или расширить репертуар, мог договориться о встрече с Главной Хранительницей. После этого она провожала барда в соответствующую келью и давала возможность выучить столько поэм, сколько тот пожелает. Обычно барды пели свои песни в качестве развлечения на большие праздники, но сейчас, перед решающей битвой, с помощью них можно было хоть немного отвлечься.

Скаллагрим был старым воином, и дорога теперь не давалась ему так же легко, как в молодости. Правое плечо было до такой степени изранено в прежних битвах, что запросто выходило из сустава, если он вдруг резко поднимал руку. Натертые рубцы на бедрах и икрах ног заставляли его стонать, когда он вставал или садился. Порою он испытывал затруднения с дыханием, и тогда ему приходилось растирать себе грудь – это были последствия полученного когда-то удара боевым молотом. В настоящий момент Скаллагрим готовился к грядущему дню, обматывая кожаным ремнем слабое правое колено.

– Вы бы хотели послушать, милорд? – спросил он, закрепляя обмотку и осторожно пробуя согнуть ногу.

Роупер ответил, что хотел бы. Несколько мгновений Скаллагрим задумчиво смотрел на огонь, затем вдохнул полную грудь воздуха и начал петь. Песни часто исполнялись под аккомпанемент барабанов и горлового пения, но сегодня в качестве единственного украшения выступило само это место – вернее, то чувство значительности и ожидания чего-то великого, которое наполняло здешний воздух. Воины, занимавшиеся снаряжением, оставили свои дела, пододвинулись ближе и постарались полностью раствориться в повествовании.

История эта началась пятнадцать тысяч лет назад – с появлением первых сатрианцев. Небольшая их группа вышла из пустыни на востоке. Кто они такие и откуда прибыли – никто точно не знал. Кто-то говорил, что это предвестники будущей Катастрофы – той самой огромной змеи, которая грозила однажды опрокинуть мир. Другие полагали, что предыдущие тысячи лет холода отсекли и разорили какую-то общину анакимов, в результате чего те выродились в чахлых сатрианцев. Третьи же считали, что это не люди, а подземные гномы, вырвавшиеся на поверхность в результате некой собственной междоусобной войны. Как бы то ни было, но за первой группой последовала вторая – уже больше, затем третья, пока в конце концов сатрианцы не хлынули сплошным потоком, состоящим из мужчин, женщин и детей – из какого-то далекого, не известного анакимам источника. Они шли со своим языком, своими собственными инструментами, своими обычаями и историей. Это был полностью сформировавшийся народ, и встреча с анакимами потрясла их не меньше, чем анакимов потрясла встреча с ними.

Первые контакты двух рас не были враждебными – скорее, осторожными. Но, после того как они узнали друг друга получше, осторожность уступила место смятению. Сатрианцы отличались непоседливостью, были прожорливы и не имели корней. Для анакимских умов это было непостижимо. Смятение оказалось взаимным: сатрианцы были не в силах понять грубое анакимское искусство и его минималистский символизм. Пришельцев пугала невозделанная дикость, от которой анакимы приходили в восторг. Они пренебрежительно относились к инструментам, которыми пользовались эти гиганты, и в целом – едва находили с ними общий язык.

В те времена анакимы были огромны – не менее девяти футов ростом – и их близкое соседство пугало мелких сатрианцев. Несмотря на то что даже такое различие можно было преодолеть, сатрианцы начали понимать – тот образ жизни, который они вели, был не единственно возможным для людей. Теперь, после того как раздельность проживания на Земле двух рас оказалась нарушена, придется менять весь ход развития их цивилизации, иначе сатрианцы рискуют просто исчезнуть.

По мере того как росла их популяция, они стали проявлять все больше враждебности. Множились небольшие стычки, сеявшие недоверие, и скоротечный период мирного сосуществования двух рас подошел к концу. Так началась Эпоха Искоренения. Со всей своей особой и странной ненасытностью, сатрианцы принялись выдавливать анакимов из Эребоса. Они захватывали анакимские земли и уничтожали дикие леса, насаждая везде свои собственные сатрианские порядки. Прибывающих сатрианцев становилось все больше, обрабатываемые ими земли – все более густонаселенными, а усиливающийся конфликт с анакимами дал толчок для их развития. Они переняли у анакимов луки, улучшив стрелы для более точной стрельбы, а анакимские кость-панцири подсказали идею доспехов из аспидного сланца и вываренной кожи. Они пробрались даже на север, и, казалось, прилив этой новой человеческой расы уже не сможет прервать ничто. Не склонные к отступлениям анакимы стали впадать в уныние.

Наконец наступил день, когда сатрианцы напали сразу со всех сторон. Разрозненные анакимские семьи оказались в тот момент максимально разобщены и были вынуждены искать себе убежища. Кто-то бежал до самой южной оконечности Иберии. Другие прошли по побережью и скрылись на северо-востоке – в стране вечного холода и тьмы. Впрочем, пострадали не одни только анакимы. Горные Люди, известные как «анхерийцы», были окружены и уничтожены почти полностью. Сохранилась лишь малая их часть, ныне населявшая холмы и долины на западе Альбиона. Хейфингары и риктолки – еще две расы, обитавшие когда-то в Эребосе – были вырезаны поголовно. Они больше никогда не будут ходить по этой земле.

Последние оставшиеся на западе Эребоса анакимы были прижаты к побережью и, несмотря на то что никогда в жизни не сталкивались с водой, переплыли через бушующее море и попытались осесть в Альбионе. Сатрианцы последовали за ними и сломили анакимскую оборону. Их больше не интересовало пространство для жизни – только полное истребление отличающихся от них рас.

Анакимы попали в отчаянное положение. Выбора у них больше не оставалось: следовало объединяться, или они будут полностью уничтожены. И тогда внимание анакимов привлек один человек, который пугал их достаточно для того, чтобы заслужить уважение. Это был Хлодович – могучий царь Йормунрекуров. Воин огромного роста, среди своих врагов он приобрел прозвище «Свиватель» – за привычку отрезать волосы тех, кого он убивал, и вплетать в свои, наращивая длинный призрачный хвост. Хвост этот он оборачивал вокруг талии двенадцать раз, формируя широкий плетеный пояс. Это был лидер, наводивший ужас на сатрианцев. Объединенные рукой Хлодовича анакимские племена нарекли его своим первым Черным Лордом.

Но даже объединенные под его началом, даже после того, как охваченные ужасом сатрианцы стали брить головы перед боем, чтобы не попасть на его призрачный пояс, анакимы все равно продолжили терпеть поражения. Они были оттеснены на самый север земель, которые позже прозвали «Сатдол». Над холмами повис страх – густой, как туман. Собранная с таким трудом анакимская армия рассеялась, и Хлодович с несколькими оставшимися воинами отошел за Абус. Сатрианская орда устремилась за ним.

Для анакимов все было кончено. У Хлодовича оставалось всего три сотни его собственных воинов – его личная Священная Гвардия. Он отступил к Харстатуру, поднялся на Алтарь Альбиона и принес в жертву собственного коня, молясь о даровании сил для победы над сатрианцами. Он пообещал отдать Всемогущему даже собственную жизнь, если тот поможет сохранить анакимов.

И Всемогущий ответил на его молитвы.

Четыре сотни всадников племени Орис появились на плато. Хлодович разослал их во все стороны в надежде найти подкрепления для своей разбитой армии. И они стали подходить – маленькими группами, ото всех племен. Видарры, Балтасары, Надоддуры, Лотброки. Кто-то из Орисов доскакал до севера и обнаружил там горцев, назвавших себя Альба, и те согласились присоединиться к ним. Наконец, нашлись и воссоединились с воинами Хлодовича Алготи – те, что остались от прежнего альянса. На вершине плато они стали готовиться к бою, привязывая острые каменные наконечники к копьям и делая первые щиты из связанных сыромятной кожей колотых деревяшек, найденых по дороге, чтобы хоть как-то защититься от сатрианских стрел. Тем не менее было понятно, что даже после того, как они собрались вместе, им будет не под силу победить сатрианцев. И тогда Хлодович собрал всех воинов на Алтаре на молитву, чтобы приготовить их к смерти.

Уже в скором времени огромная орда с юга обнаружила их и поднялась на плато. Оба войска выстроились друг напротив друга. Анакимы больше не искали победы – только возможности уйти в забвение на своих собственных условиях. Залпы сатрианских лучников заполнили воздух свистом жалящих стрел, но довольно быстро выяснилось, что они бессильны против закрытых щитами анакимов. Тогда они стали биться на копьях – каменные наконечники сталкивались и трещали. Шеренги противоборствующих армий сошлись между собой на вершине Алтаря. С каждой атакой и ее отражением становилось все ясней: Всемогущий не оставил их. Хлодович и его Священная Гвардия вдруг приобрели чудодейственную силу – каменные наконечники сатрианских копий раскалывались, лишь только прикасались к ним. Хлодович и Гвардия впали в неистовство. Битва длилась несколько часов. Боевые линии сходились и расходились множество раз, пока наконец Хлодович и Священные Гвардейцы не сумели прорваться сквозь центр сатрианского строя и разорвать его на части. Сатрианцы дрогнули, стали отступать, а затем и вовсе побежали, преследуемые всадниками Орисов. В тот день их погибло несколько тысяч.

Так, благодаря вере, была одержана победа. В самый темный час упорная решимость анакимов была вознаграждена вмешательством Всемогущего. Но не следует забывать, что между ним и Хлодовичем был заключен договор. После того, как боевые линии разошлись в последний раз и цель Хлодовича оказалась достигнута, он был повержен ударом топора. Всемогущий справедлив, и его нельзя обмануть. Кости великого человека были похоронены здесь же – на вершине Харстатура – в качестве подношения Богу.

Скаллагрим закончил свою песнь, и воцарилось глубокое молчание, прерываемое только потрескиванием костра. Здесь, на том самом месте, где была одержана священная древняя победа, под ясным небом, усеянным великолепными звездами, каждый представлял себе героев былых времен. Скаллагрим оказался прекрасным бардом, умевшим отлично заряжать атмосферу. Роуперу показалось, что сквозь мягкий свет пылавшего огня он видит перемещающиеся тени. Бесшумно крадущиеся сгустки тьмы остановились и посмотрели на него. Что-то слабо блеснуло – словно в ночи двигался темный кремниевый наконечник копья. Что это было? Призрак одного из тех огромных древних героев? А может, сам Хлодович? Сидящие вокруг костра проследили за его взглядом и стали смотреть в ту же сторону. Смутные образы в ночи отреагировали. Роупер почувствовал, как что-то стало удаляться прочь. Он не был уверен, что видит или слышит их, но чувствовал всем телом вибрацию от тяжелых шагов, уходящих по темному коридору вдаль…

Оглядевшись, Роупер понял, что все чувствуют примерно то же самое.

– Пэры, вы услышали, насколько свято место, на котором мы остановились, – нарушил он наконец молчание. – Более судьбоносного знака невозможно себе представить. Идите теперь и расскажите об этом легионам. Пусть они знают, что именно на этой наковальне была выкована наша страна.

Легаты разошлись, и у костра под ночным небом остались только Роупер и Прайс.

Роупер, отложивший заточку Холодного Лезвия на то время, пока слушал Скаллагрима, вернулся к своему занятию. Прайс озирался, напряженно вглядываясь во тьму. Потрескивал огонь, оба молчали. Роупер вдруг осознал, что это был первый раз, когда они с Прайсом остались наедине. Присутствие гвардейца почему-то тяготило.

– Скаллагрим – прекрасный бард, не так ли? – отважился заговорить Роупер.

– Такая уж история, – пренебрежительно бросил Прайс. – Этому месту она очень подходит.

Воцарилась долгая пауза.

– Хлодович, наверное, был твоим предком, Роупер.

Роупер.

– Главным его достижением стало то, что он закончил самый позорный период нашей истории – Эпоху Искоренения, – продолжил Прайс. – И теперь мы здесь, на том же самом поле, с главнокомандующим, в жилах которого течет та же кровь. И которому предстоит встретиться с тем же врагом. – Прайс бросил на Роупера странный взгляд через костер. – Думаю, Хлодович просто позволил нам выиграть время, не более того. И с тех пор его кровь сильно разжижела.

Роупер перестал точить Холодное Лезвие.

– Что ты хочешь этим сказать, гвардеец?

Прайс посмотрел на него холодно.

– Многие, кажется, забыли про твое отступление. Но я – нет.

У Роупера отвисла челюсть.

– На том отступлении я настоял лично! – сказал он, чувствуя, что краснеет.

– Вот я и говорю – кровь Хлодовича сильно разжижела.

– Это измена, гвардеец? Ты забыл про свой долг?

– А что ты сделал для того, чтобы заслужить мою верность? Я до сих пор не понимаю, почему должен за тебя умирать.

– Ты встаешь каждый день перед оком Всемогущего на колени и все равно продолжаешь дерзить?

Прайс и ухом не повел.

– Какой уж есть.

Они замолчали, и Роупер продолжил заточку Холодного Лезвия. Руки дрожали, заставляя точильный камень, проходящий вдоль меча, слегка постукивать. Ощущение было такое, будто верный пес обернулся волком. Краем глаза Роупер заметил, что Прайс повернул к нему голову, видимо, услышав стук камня. Роупер даже не стал смотреть в его сторону. Он и так догадывался, что лицо Прайса выражало презрение.

Некоторое время спустя к костру подошел еще один гвардеец.

– Милорд? Капитан Грей срочно зовет вас к границе лагеря.

Роупер немедленно вскочил, радуясь тому, что появился повод уйти. Он аккуратно вложил Холодное Лезвие в ножны и поспешил за гвардейцем во тьму. Прайс, видимо, рассудил, что теперь это проблема Грея, и остался сидеть у костра.

– Что случилось? – спросил Роупер, шагая с гвардейцем в ногу.

– Не могу сказать, лорд, но он настаивал на том, чтобы вы явились как можно скорее.

Роупер молча кивнул.

Гвардеец провел его мимо многих костров, вокруг которых сидели молчаливые фигуры. Солдаты всматривались в огонь, думая о завтрашнем дне. Небо над головой сверкало великой звездной рекой, убегающей до горизонта. «Зимний Путь», как называли ее, вел в том же направлении, куда шли и они. Довольно скоро костры стали редеть, пока наконец не пропали окончательно. Остался один последний, чей отблеск был виден издали. Должно быть, костер часовых. Темные фигуры слегка заслоняли языки пламени.

Провожавший его гвардеец всю дорогу молчал, и у Роупера противно засосало под ложечкой. В душу против воли стало закрадываться беспокойство. Если бы не конфронтация с Прайсом, то он отнес бы неприятные ощущения на счет того, как странно развивалась эта ситуация. Он отходил все дальше и дальше во тьму вместе с гвардейцем, которого совершенно не знал. В конце концов лагерь остался далеко позади, и Роупер теперь был полностью от него изолирован.

Как только он подошел к костру часовых достаточно близко, чтобы разглядеть, кто там сидит, то сразу застыл на месте. Вернее, попытался. Гвардеец тут же схватил его за шею и толкнул вперед – поближе к свету, и вынудил присесть на бревно. У костра их ждали три человека. Первый оказался еще одним незнакомым Роуперу гвардейцем, но два других – Асгер и Госта.

«Ты идиот! – подумал про себя Роупер. – Долбаный проклятый дурак!»

Ну, разумеется, позвал его не Грей. Трое гвардейцев, которые, несомненно, были ближайшими союзниками Уворена, просто воспользовались его доверием к Грею, чтобы выманить сюда. С какой целью – не хотелось даже думать. Внезапно он вспомнил про таинственные тени, мелькавшие у его костра. Не приходил ли кто-то из этих людей проверить, насколько он уязвим?

– Милорд, – иронично произнес Асгер, взглянув на Роупера.

Даже в эту холодную ночь его лицо блестело в свете костра. Гвардеец, который привел Роупера, отошел, сел по другую сторону от Асгера и тут же протянул руки к огню.

– Почему я оказался здесь, гвардеец? – поинтересовался Роупер. Он старался, чтобы голос звучал скорее внушительно, но не агрессивно. – Где капитан Грей?

– Капитан Грей там, где ему и положено быть – далеко отсюда.

Роупер взял себя в руки.

– В таком случае я ухожу. Прошу прощения, – сказал он, поднявшись.

– Ну-ка, сел! – резко сказал Асгер.

Роупер взглянул на сидящего рядом, насторожившегося Госту и решил присесть. Он облизнул губы и стал переводить взгляд с одного гвардейца на другого.

– И что же вы, отважные воины, собрались сделать со мной здесь, вдали от лагеря? Если убьете меня, вас ожидает самый страшный ад.

– Мы тебе не присягали, – просто ответил Асгер.

Не вставая с места, он очень медленно вытянул меч из ножен, поставил его острием на землю и слегка покачал – точно так же, как это делал Грей, когда показывал свой Рамней. Придерживая двумя пальцами рукоять, он немного покрутил им, глядя на Роупера с усмешкой. Клинок сверкнул в свете костра.

– Думаю, на вас давит Уворен, – сказал Роупер. – Вас все равно схватят. Вы не сможете отсюда уйти. Но если отпустите меня прямо сейчас, то клянусь, я не буду вам мстить. Мы просто обо всем забудем.

– А я не хочу забывать, – ответил Асгер холодно. – Ты забрал у меня Гвардию.

– Мне пришлось. Ты человек Уворена, но никогда не поздно начать служить другому лорду. В моих венах течет кровь Хлодовича. Я истинный Черный Лорд.

– Завтра твоя армия будет разбита, милорд. – Асгер еще раз повертел мечом. – Но, если ты не переживешь ночи, командование на себя возьмет Текоа. А он практичный человек. И может счесть целесообразным отступить в Хиндранн, где Уворен, конечно же, примет его с распростертыми объятиями. Как верного слугу.

– Скорее, он спустит на вас своих Скиритаев.

– Никто в этой армии не решится напасть на Священных Гвардейцев.

«А вот тут, – подумал Роупер, – Асгер, скорее всего, прав…»

– Так что, Роупер, в голове у меня теперь только одна мысль… – произнес Асгер, вставая и поднимая меч.

Роупер инстинктивно отстранился и глубоко вдохнул.

Но удара не последовало. Асгер замер на месте, прислушиваясь. Из темноты доносились чьи-то приближающиеся шаги.

Роупер и Асгер – один сидя, другой стоя – посмотрели друг на друга. Шаги становились громче. Госта беспокойно заерзал, обернулся и стал всматриваться во тьму. Кто-то шел сюда.

И вдруг в свете костра появился Прайс. Он быстро взглянул на напряженного Роупера – сидящего, положа руку на эфес Холодного Лезвия, – затем перевел взгляд на Асгера с обнаженным мечом в руке.

Прайс усмехнулся и как ни в чем не бывало присел на бревно рядом с Роупером.

Асгер с шумом выдохнул:

– О, Прайс!

Он улыбнулся и, немного помедлив, сел.

Пламя костра вдруг беспокойно заметалось. К игре добавился новый участник, и Роупер не имел ни малейшего понятия, на чьей тот окажется стороне.

– Мы тут беседуем с Роупером, – сказал Асгер вкрадчиво, – о битве, которая состоится завтра.

– Наверняка мы продуем, – буркнул Прайс и посмотрел на Асгера со значением.

Проклятье!

– Должен сказать, мы думали о том же самом. Нет смысла жертвовать половиной призыва ради заведомой глупости.

– Что верно, то верно, – согласился Прайс.

Он спокойно сидел себе – расслабленный и довольный.

– Что ж, – произнес Асгер, лучезарно заулыбавшись, – я как раз говорил Роуперу, что в голове у меня теперь только одна мысль…

– Если в твоей головенке, холуй тупой, есть мысль, значит, кто-то ее туда вложил! – взорвался вдруг Роупер.

Прайс разразился хохотом. Он с интересом взглянул на своего лорда, но Роупер не ответил на его взгляд. Он, не отрываясь, смотрел только на Асгера.

– И ты обязан обращаться ко мне «милорд».

Уж если смерть, то он не будет умолять о пощаде.

У Асгера был такой вид, словно Роупер ударил его по лицу. Он резко вскочил.

– Я не стану преклонять колени перед мальчишкой. Я не клялся тебе в верности!

Асгер занес меч, но замер, увидев, что Прайс встал тоже. Тот все еще улыбался, расслабленно положив руку на эфес меча.

– Отойди в сторону, Прайс, – сказал Асгер решительно. – Я не хочу тебя убивать.

– Понятное дело, – ответил Прайс. – У тебя же все равно не получится.

Презрительная усмешка исказила лицо Асгера. Подле него поспешно встал Госта, а также два остальных гвардейца. В свою очередь, вскочил и Роупер.

– Сядь, – резко бросил Прайс. – Тебе с ними не справиться.

– Ты забыл добавить «милорд», – упрямо огрызнулся Роупер и прочно уперся ногами в землю.

Асгер смотрел на них, неприветливо улыбаясь.

– Сколько лет я слышал это… – сказал он. – «Никогда не деритесь с Прайсом – победите вы или нет, но в любом случае вы умрете». И все же… Ты ж не ахти какой мечник, на самом-то деле… Ты достаточно резкий, да, но с какой бы скоростью ты ни двигался, она не сможет компенсировать отсутствие техники. «Никогда не деритесь с Прайсом…» Как мне всегда хотелось это проверить!

– Ну, так проверь прямо сейчас. С огромным удовольствием вдавлю твои глаза внутрь черепа, ублюдок!

Асгер ненадолго замолчал, пристально вглядываясь в Прайса. Затем очень тихо сказал:

– Ты собираешься умирать за этого мальчика?

– Возможно, когда-нибудь. Но не сегодня… – ответил Прайс.

Он больше не улыбался.

– Я знаю, чьи приказы ты исполняешь, – сказал Асгер так тихо, что Роупер едва его расслышал. – Как забавно, Прайс. Ты насмехаешься надо мной, но в то же время преданно служишь Грею Конратсону. Великий Прайс пресмыкается перед старым бездарным брюзгой. Бегает за ним, как безвольная собачонка.

– Для меня это честь, – ответил Прайс. – Моя верность и жизнь полностью в его руках. А для твоего Уворена у меня даже слов приличных нет.

– Ты упрямый дурак, Прайс. Дурак. Ты собрался бросить вызов нам четверым в одиночку? Уворен узнает о твоем предательстве. После этого и Грей уйдет за тобой в могилу.

Роупер едва дышал. Ночная тьма вокруг быстро густела, он уже не видел даже своих собственных рук и ног. Горящее полено в костре громко треснуло и взметнуло вверх сноп искр, заставив Роупера на мгновение прикрыть глаза.

Поэтому он пропустил тот момент, когда Прайс резко выдернул меч из ножен и воткнул его в шею Асгера. Глаза Асгера широко открылись, он выронил меч и стал хватать руками лезвие, торчавшее из горла. Прайс отдернул оружие, и уже мертвый Асгер рухнул в грязь, заливая все вокруг фонтаном крови, хлещущей из раны. Со скоростью атакующей змеи Прайс прыгнул в сторону Госты, уже успевшего вытащить меч. Клинки стремительно ударились друг о друга три раза, выплеснув снопы белых искр, затем Прайс быстрым ударом головы уронил противника на землю.

К тому моменту обнажили мечи уже и Роупер, и два остальных гвардейца. Один напал на Роупера, пытаясь его убить, другой пришел на выручку упавшему Госте. Роупер отступал под ударами меча гвардейца, не имея возможности взглянуть, как идут дела у Прайса. Крики, рычание и звон клинков слились в единую какофонию, но Роупер ее даже не слышал. Весь его мир сосредоточился в узкой полоске металлического сплава, которую он держал перед собой в руке.

Ему удалось отбить первую атаку, затем вторую. Третья оказалась ложным выпадом. Роупер понял это сразу и немедленно отшатнулся в сторону. Клинок гвардейца проскользил по Холодному Лезвию вниз, выпустив огромное количество белых искр, и Роупер тут же ударил навершием рукояти меча противника в лицо. Рукоять воткнулась с неприятным хрустом, но не оказала на гвардейца никакого воздействия. Роупер получил в ответ ошеломительный удар латной перчаткой, пошатнулся и не смог отразить следующую атаку. Меч достал до кость-панциря на груди, и он снова отпрянул назад. Еще одна атака и еще один пропущенный удар, который пришелся под его защиту, попав в ногу. Клинок ударил по берцовой кости, и во второй раз в жизни Роупер оказался лежащим на спине и сражающимся за то, чтобы просто выжить.

Гвардеец целился в горло, Роупер, почти ослепший от искр, отчаянно отбивался. Он сделал попытку контратаковать в направлении гвардейца, но тот легко отбил выпад и ударил в ответ. Роуперу пришлось выставить левую руку в перчатке, чтобы отвести клинок от горла. Лезвие глубоко вонзилось в плоть руки, но этого оказалось достаточно, чтобы не дать перерубить шею.

Ночь стала совсем непроглядной. Кровь из руки попала в глаза Роуперу, и все, что он видел теперь – только всполохи искр. Вдруг что-то тяжелое упало на него, и он почувствовал, как его заливает горячей кровью. Он попытался воткнуть меч в лежащее на нем тело, но клинок был слишком длинным и получалось только бестолково им молотить, без возможности попасть острием.

– Хватит! – прорычал голос над головой. – Он все.

Роупер подчинился, перестав двигаться. Придавившее его тело обмякло и затихло. Оно было мертво.

Напавший на него был мертв.

Роупер несколько раз глубоко вдохнул и отер глаза от крови. Затем вывернулся из-под тела и сел. Над ним возвышался Прайс. Обе руки ликтора были страшно изранены, под коленом зияла глубокая рана и, кажется, он потерял ухо. Но он стоял. Вокруг валялись четверо мертвых гвардейцев. Роупер уставился на трупы в изумлении.

Прайс посмотрел на него тяжелым взором. Кровь струилась по его рукам и капала на землю. Роупер подумал, что он похож на ястреба. На птицу-охотника. Он даже не являлся человеком в привычном понимании этого слова. В такие минуты вместо мыслей у Прайса начинали работать инстинкты, почти не связанные с мозгом, и заставляли его действовать исключительно на рефлексах. Он принимал решения и приступал к делу гораздо быстрей, чем любой другой знакомый Роуперу человек. Асгер был прав – мечник из Прайса был так себе. Но все его движения отличались такой бескомпромиссной яростью, такой неистовой быстротой, что Роупер не мог представить себе технику боя, способную противостоять его сверхъестественной скорости.

– «Никогда не деритесь с Прайсом…» – произнес Роупер дрогнувшим голосом. – Спасибо.

– Мне понравилось, – ответил Прайс. Роупер задумался, что он имеет в виду. – Теперь идем, быстро!

Прайс помог лорду встать на ноги. Левая рука Роупера была проколота насквозь, он сильно хромал из-за поврежденной голени, но все эти раны были ничто по сравнению с теми, которые получил Прайс. Ликтор терял кровь, но не обращал на это внимания, и даже поддерживал Роупера за плечо, когда они вместе шли к лагерю.

– Быстрее! – постоянно подгонял он.

Они добрались до костров, и Прайс тут же стал рычать на перепуганных солдат и раздавать им приказы. Мирно отдыхавшие легионеры вскакивали и разбегались кто куда, следуя его указаниям. Прайсу нужен был хирург, вода и прежде всего – Грей.

– Кто-нибудь найдите его!

Но Грей нашел их сам. Он добежал до них в одно мгновение, бледный и кипящий от ярости.

– Проклятье, что случилось? Асгер?

– Издох быстро, болван самоуверенный, – хмуро ответил Прайс, все еще помогая Роуперу добраться до его костра. – Но с Гостой пришлось повозиться.

– Слава богу, что ты там оказался! – воскликнул Грей и стал распоряжаться сам.

Лагерь зашумел и задвигался. Командиры суетливо подбегали к ним, и Грей тут же раздавал указания.

– Отыщите тела! Принесите их прямо ко мне! – командовал он.

Хирург был уже здесь. Первым делом он осмотрел раны Роупера, не обратив внимания на Прайса. Но тот недовольным ворчанием дал понять, что ему тоже требуется помощь.

– Грей! – позвал Роупер.

– Лорд?

– Прайс спас меня. Он выживет?

Грей хохотнул и положил руку на плечо Роупера.

– Чтобы убить этого человека, пары лучших воинов Уворена недостаточно.

– Их было четверо… – тихо сказал Роупер. – Четверо гвардейцев.

Новость эта поразила Грея.

– Ладно, забудьте, лорд. Вы теперь здесь, и вы в безопасности. Теперь осталась только одна важная вещь, о которой стоит думать, – завтрашняя битва.

 

Глава 12

Открыть ворота!

Уворен не привык отсиживаться во время военных кампаний. В обычных обстоятельствах он скорее бы сам добивался победы на поле боя, чем сидел внутри Хиндранна в напряженном ожидании новостей. Когда радостная толпа приветствовала Роупера, выводящего легионы из крепости, он только иронически приподнимал бровь. Но весть о первой победе Роупера принять было уже сложнее. Слух об утреннем налете, в котором Роупер продемонстрировал блестящее тактическое мастерство, быстро долетел до Хиндранна. Легионы проделали ночной марш и сразились как герои. Более того, люди рассказывали, что Роупер сам, в одиночку проехал через весь лагерь сатрианцев и убил несколько десятков врагов. Конечно же, это не могло быть правдой, но придумано было толково.

Забрать себе Хиндранн, когда он сам падал в руки, словно перезрелый фрукт, стало, безусловно, правильным решением, но такому блестящему воину, каким был Уворен, безвылазное сидение за стенами давалось непросто. Убедившись в том, что Роупер отошел на много лиг, он взял имевшиеся у него остатки кавалерии и выехал с ними на поиски врага, но так и не сумел никого найти. Сатрианская армия оказалась куда более сплоченной, чем можно было ожидать. Уворен потерял покой и стал раздражительным.

Но ведь не только Роупер знал, как добиваться от людей верности. К тому же Уворен находился в более выгодном положении, чем его соперник, благодаря своей многолетней заслуженной репутации. Он тренировался вместе с оставшимися в крепости легионерами, понимая, что даже одно его присутствие будет воинам в радость. Он видел, как они ведут себя при нем. Эти поседевшие, закаленные в боях мужчины тушевались и начинали смущаться под его пристальным взглядом. Доходило до смешного: они радовались как дети, если он заговаривал с ними, предлагали ему свои мехи с водой, льстили и просили еще раз рассказать историю про смерть короля Оффа. В отличие от Роупера, Уворен не тщился завоевать симпатии воинов своей собственной службой, наоборот – он требовал верной службы от них. Он знал, что, когда воины оказывают услуги великодушному лорду, они гораздо быстрее проникаются к нему уважением. Поэтому Уворен старался быть везде и давать поручения всем солдатам, чтобы потом иметь возможность щедро отблагодарить каждого. Он всегда находил нужные приятные слова для любого легионера, с которым сталкивался: восхищался боевыми навыками одного или публично вспоминал о подвигах другого.

Почти сразу же, как только ушел Роупер, он провел турнир – с целью усилить свою власть в крепости. Сам Уворен участия в турнире не принял (свое боевое мастерство лучше оставить темой для впечатляющих слухов, чем пытаться его подтверждать), но с удовольствием аплодировал, глядя на то, как воины бьются и борются перед ликующей толпой. Он самолично обеспечил турнир призами (чрезвычайно дорогая кираса из Злого Серебра для лучшего мечника и прекрасный меч из того же сплава для лучшего борца), а также одарил едой и березовым вином благодарную толпу. Репутация Роупера, возможно, и росла, но популярность Уворена возрастала неизмеримо быстрее.

Затем он прямо на улицах организовал брутальную игру «пиоба». Весь Хиндранн увлеченно наблюдал, как две огромные команды боролись за контроль над надутым в виде шара свиным мочевым пузырем. Каждая из команд пыталась кулаками забить шар на территорию противника. Игроки носились с шаром по всем закоулкам крепости под ободряющие крики граждан, глядевших на них из своих окон. Или вставали в плотную стенку, чтобы закрыть свою часть главной улицы и отбросить противника назад.

Последним и наиболее эффектным зрелищем, которое организовал Уворен, стало соревнование атлетов. Оно включало в себя бег на короткие дистанции с оружием и без, состязание силачей и – особо любимый в Хиндранне – двенадцатикруговый марафон по периметру. Никогда за долгие годы марафон не был таким массовым, а в беге на короткие дистанции (впервые за пару десятилетий!) более слабые атлеты смогли выйти из тени Прайса и наконец-то побороться за титулы.

Кроме того, Уворен сделал целое представление из своего ежедневного выезда на великолепном коне, облаченном в полную военную экипировку, по направлению к Великим Вратам. Он доезжал до них в сопровождении свиты из прославленных воинов, поднимался на надвратную башню и внимательно исследовал горизонт, словно пытаясь высмотреть там признаки активности Роупера. Он благосклонно, но сурово принимал оказываемые ему знаки внимания, поднимал руку в знак благодарности, но при этом никогда не позволял себе снисходить до улыбки или даже взгляда в сторону граждан, приветствующих его издали. Он был великодушным властелином, ожидающим только полного повиновения, и никак иначе. Он знал, что в нужное время – когда его солдаты будут вынуждены поднять оружие против своих друзей, оставшихся в Черных Легионах Роупера, – они не посмеют его ослушаться.

Но Роупер все-таки ухитрился немного подпортить ему игру. Мальчик одержал убедительную тактическую победу, а народом Черной Страны военные достижения ценились больше, чем что бы то ни было. И даже этот факт Уворен сумел обернуть себе на пользу. Он, изящно задействовав целую дюжину не связанных друг с другом информаторов, разбросанных в окрестностях Хиндранна, запустил новый слух. И слух этот заключался в том, что после последней победы Роупера сатрианцы предложили заключить сделку, согласно которой часть восточных земель отойдет к ним. Новость эта будоражила крепость несколько дней – мыслимое ли дело, чтобы Черный Лорд заключал мир с сатрианцами, отдавая им огромную часть востока?

Но потом Роупер сделал так, что нужда в интригах отпала сама собой. Спустя двадцать три дня после его исхода до ушей Уворена стали доходить новые вести. Вначале они были невнятными и не внушающими особого доверия, но затем все более и более определенными. В конце концов сомнений не осталось: Роупер проделал марш до Гитру, пригласил туда сатрианцев и потерпел от них сокрушительное поражение.

Банальный тактический просчет, не более того. Рассказывали, что Роупер занял сильную оборонительную позицию, и боевой дух легионеров был достаточно высок, но в последнюю минуту его что-то испугало, и он попытался отойти. Сатрианцы спустили на него своих рыцарей, и узкое поле боя превратилось в бойню.

А теперь они отступали. Остатки легионов Роупера возвращались в Хиндранн, преследуемые сатрианской армией. Выслав вперед колонну с ранеными, Роупер бился в последних отчаянных боях, собрав вокруг себя тех, кто был еще в состоянии сражаться.

В настоящий момент колонна с ранеными уже приближалась к Хиндранну, и Уворен выехал за ворота, чтобы встретить ее лично.

Многочисленые возы, груженные лежащими на них людьми, тяжело катились по дороге. Печальное зрелище – даже для Уворена. Похоже, отступать им пришлось в жуткой спешке, и у хирургов не было времени даже на то, чтобы обработать раны. У некоторых легионеров – бледных и неподвижных – торчали наружу иссохшие кишки. Большинство, кажется, уже скончались. Кровью – как запекшейся, так и свежей – было залито буквально все. Солдаты стонали и корчились от боли, когда повозки потряхивало на ухабах. Некоторые были перевязаны льняными лентами, до нитки пропитанными кровью, и лежали, в основном скрючившись. Немногим удастся пережить остаток пути до Хиндранна.

– Почему так мало раненых? – спросил Уворен.

– Остальные мертвы, лорд, – ответил один из возничих. – Здесь все, кого нам удалось спасти.

– Боже всемогущий! – вздохнул Уворен, и губы его дрогнули. Он посмотрел на возничего с недоверием, удерживая коня. – А сколько осталось у мальчика Роупера?

– Совсем немного, лорд. Примерно пятнадцать тысяч.

Уворен закашлялся и сплюнул.

– Пятнадцать тысяч? – воскликнул он внезапно охрипшим голосом. – Хиндранн точно не обрадуется.

Но что сделано, то сделано. Как и предполагал Уворен, авантюра Роупера полностью провалилась. Он потерял не только армию, но и последний шанс на Каменный Трон. Уворен испытывал смешанные чувства: с одной стороны, он уже предвкушал свой будущий триумф, но с другой – чувствовал растущий внутри гнев. Некомпетентность! Вот что убило всех этих легионеров. Роупер недостоин того, чтобы быть правителем. Он слабак!

– Готов поспорить, что первая победа состоялась только благодаря Текоа, – говорил он Тору, легату Грейхазлов, пока они ехали назад в Хиндранн.

Было прохладно, но Уворен, как любой порядочный анаким, наслаждался холодом. По той же причине в Хиндранне почти никогда не ставили стекла в окна – считалось, что, ограждая себя от холода, человек ограждается от природы. У анакимов существовало даже специальное слово для описания такого состояния: фраскала, то есть чувство завернутости в кокон. Противоположное по значению слово маскунн имело позитивный подтекст, и означало что-то вроде «открытости».

– Он не мог не понимать, что доверия Роуперу нет, – продолжил Уворен, – и оттого держал на коротком поводке.

– А во второй битве Текоа, значит, с поводка его спустил, – проговорил Тор. – Вот и результат – двадцать тысяч павших.

Голос Тора дрожал. Это было ужасно. Теперь, даже если им и удастся каким-то образом изгнать сатрианцев со своих земель, понадобится несколько поколений, чтобы восстановить такие огромные потери.

– Пусть все легионы узнают! – произнес Уворен странным голосом. В душе его боролись между собой ликование и гнев. – Расскажи им о том, что натворил Роупер, Бера. – Уворен назвал Тора прозвищем, которое тот носил в хасколи. – Я знаю, как выйти из положения, не прибегая к уничтожению войск Роупера. Сомневаюсь, что легионы будут драться за него после второй подряд катастрофы. Если убьем Роупера, остальные просто присоединятся к нам.

– Возможно. Лучше всего будет убить его прямо перед воротами, чтобы сразу увидеть реакцию тех, кто окажется с ним рядом.

– Хорошая мысль. Залп из нескольких пушек будет как нельзя кстати.

– А как насчет Текоа? Как он к этому отнесется? Если, конечно, он еще жив…

– Я уверен, что жив, – убежденно сказал Уворен. – Он не из тех, кто готов сложить голову за безнадежное дело. Текоа всегда держит нос поветру. Мы примем его. Дадим хорошую должность, немного власти, и он будет счастлив. Дочь Текоа станет вдовой, и, возможно, я приберу ее к рукам.

– Ты женат, – напомнил Тор.

– Да! – раздраженно ответил Уворен. – Но подумай о том влиянии, каким будет обладать ребенок, родившийся одновременно от Лотброков и Видарров. С него начнется династия, которая легко составит конкуренцию Йормунрекурам.

– И тогда – с Видаррами или без – мы сможем править хоть тысячу лет!

Тор и Уворен вернулись в крепость вместе с обозом. Возы с ранеными проезжали через ворота и отправлялись сразу в хирургический корпус, расположенный неподалеку. Пока Роупер жив, нужно перетянуть на свою сторону как можно больше его солдат. Как только заехала последняя повозка, ворота закрылись, и запорный брус со стуком встал на место. Сразу после этого опустилась решетка, обычно запираемая только при приближении вражеской армии.

Все солдаты были подняты по тревоге. Два постоянных легиона – Черные Камни и Грейхазлы – были выстроены на стенах по обеим сторонам Великих Врат, чтобы воины, которые придут вместе с Роупером, могли сразу оценить их мощь. Остальные – вспомогательные легионы – встали в глубине Хиндранна, готовые по первому же сигналу усилить ту часть стены, которая будет атакована.

Здоровенные бронзовые пушки в виде драконов, усеивавшие всю Внешнюю Стену, зарядили двойным зарядом, чтобы нанести максимум урона первым же залпом. Пушки были такого размера, что пушкарям приходилось прислоняться к стене во время выстрела и громко орать, чтобы не разорвало барабанные перепонки. Дистанция их стрельбы была огромной, но Уворен понимал, что сегодня вечером более чем на пятьдесят ярдов стрелять не придется. Роупер будет громогласно объявлен преступником и сразу же после этого разорван на куски.

Емкости для огнеметов, встроенные во Внешнюю Стену, так же были заполнены под завязку. Если враг подойдет близко, туда начнет подаваться воздух путем нажатия на педали, чтобы создать давление, необходимое для их работы. Этого хватит, чтобы на расстоянии тридцати ярдов от стены залить липким огнем все. После этого станет так горячо, что плоть начнет просто-напросто таять. Потушить липкий огонь можно будет только песком, и то не сразу. Безусловно, в системе обороны Хиндранна огнеметы считались самым страшным инструментом.

Кроме пушек и огнеметов свои позиции занимали баллисты и противоосадные луки с заготовленным заранее запасом стрел.

В дополнение были расставлены и заряжены «дископлюи» – механизмы, способные швырять заточенные стальные диски в боевые порядки неприятеля, производя чудовищные резаные раны.

Наверх стены было поднято огромное количество корзин со стрелами. Рядом были сложены кучи из кусков колотого камня, чтобы в случае штурма кидать их вниз.

Беженцы по ту сторону Внешней Стены, услышав все эти приготовления и решив, что приближается вражеская армия, разбежались кто куда. Граждане же Хиндранна, видевшие своими глазами легионеров, выстраивавшихся на улицах, и оружие, в огромных количествах доставляемое к Внешней Стене, спешили как можно скорее добраться до своих домов. Если бы рядом стояла армия сатрианцев, то в таких приготовлениях не было бы ничего необыкновенного, но каждый прекрасно знал, против кого будет направлен весь этот арсенал. Гражданам было известно, что сюда приближается Роупер вместе со своей побитой армией. Все хиндраннцы были уже наслышаны о страшном разгроме на Гитру и о том, что Роупер вскоре будет объявлен врагом государства. А оказаться вне закона – что может быть страшнее? Стать изгоем, чье тело будет уничтожено так тщательно, что не сможет потом восстать из мертвых, когда из песков на востоке придет Катастрофа. В любом случае – при конфликте между Волком и Диким Котом лучше всего держаться подальше от обоих…

* * *

Призрачные фигуры спешили по улицам – слишком озабоченные, чтобы обращать внимание на двух женщин, сидевших в садике возле одного из домов под развесистым боярышником. Та, что была повыше, прислонилась спиной к стене дома. Другая – маленького роста – приникла к стволу дерева. В наступающих сумерках зеленые глаза высокой женщины будто светились, когда она провожала взглядом проходящих мимо людей. На улицах в основном были женщины. Они несли в свои дома доски, гвозди, уголь, топоры и мешки с сухофруктами, то есть все то, что понадобится для подготовки к предстоящей осаде. Их мужчины уже находились в полном боевом облачении на своих боевых постах.

При осаде существовала негласная, но освященная временем традиция – если атакующей армии удавалось сломить оборону и ворваться в цитадель, она имела полное право спросить с тех, кто скрывался внутри. Если Черный Лорд каким-то образом прорвется сюда силой, то ярость его солдат будет огромна. И почти неминуемо они сорвут злобу на своих собственных домах, выставивших против них пушки и огнеметы.

– Столько страха… – заметила высокая женщина.

Ее маленькую компаньонку звали Гламир, она работала в доме Текоа в качестве служанки.

– Нам надо зайти внутрь, – ответила Гламир, даже не обернувшись к Кетуре. – Что, если за вами придет Уворен?

– В настоящий момент у капитана Гвардии есть куда более серьезные заботы. Но он обязательно придет, когда разделается с моим мужем. И закрытая дверь его не остановит. – Кетура закатила глаза. – Это будет очень утомительная беседа.

Кетура не думала ни об Уворене, ни о своем муже. Она особо не думала даже об отце, будучи уверенной в том, что тот наверняка найдет свой собственный способ выжить.

Она думала о своих друзьях – о тех, кто шел сейчас вместе с Роупером. Или уже не шел – ведь они оказались вместе с ним в той жуткой битве у моря и там, возможно, пали. Но кто-то должен был выжить! Они все были очень хорошими. До войны она часто проводила с ними время – смеялась над общими шутками или делилась сплетнями. Кетура привыкла к их особому интересу к себе. Они постоянно пытались ее очаровать или чем-нибудь удивить. Они делали ей милые подарки или, напившись, приходили под окна дома Текоа и начинали горланить песни. Не раз Текоа, надев могучий плащ легата и сделав грозное лицо, вихрем выбегал на улицу и ввинчивался в толпу собравшихся зевак. В своей грубой манере он требовал немедленно убрать с глаз долой воющего мерзавца, пока он не отрубил у каждого из собравшихся по яйцу и не сварил из их тестикул мыло. Что характерно – как бы ни был суров и грозен Текоа в такой момент, в глазах его всегда сияла гордость…

Как они поведут себя – эти хорошие люди, если сумеют прорваться через воинов, стоящих на стенах, и пробиться на улицы? Она была почти уверена, что ее друзья придут к ней и постараются защитить от неизбежного хаоса и от тех солдат, которые станут преследовать менее достойные цели. Но возможная альтернатива не выходила у нее из головы. Может случиться и так, что мысли прорвавшихся в крепость окажутся заражены насилием. Ее не столько пугало возможное появление распаленного яростью незнакомца, который станет пытаться проломить ее дверь, сколько то, что этим человеком может оказаться и ее друг. Или, скорее, пустая человеческая оболочка, которая была когда-то другом, а теперь превратилась в целеустремленное орудие, с каждым шагом сеющее вокруг себя смерть. Она уже видела, как менялись некоторые люди после великих сражений. После ужасов, которые они пережили, их было трудно узнать. Существа с безнадежно помутившимся сознанием – без эмоций и осознания себя – они смотрели на нее широко открытыми, но пустыми глазами. Она жалела их, но в то же время боялась. Теперь ей становилось страшно при мысли о том, что точно такие же существа появятся на темных улицах перед ее домом или, того хуже, попытаются в него войти. А что произойдет с ее друзьями, если суровые обычаи ее страны поставят их вне закона, она даже не хотела знать…

– Вы слышите? – внезапно спросила Гламир.

Кетура прислушалась. Вначале она не могла разобрать ничего особенного: все то же шуршание обитых кожей башмаков по камням мостовой; пара курлыкающих вяхирей в ветвях над головой; шелест последних опадающих под ветром листьев; тихое журчание ручья, пересекавшего улицу…

И тут она услышала совершенно другое: слабую ритмичную дрожь, ощущаемую, скорее, животом, а не ушами. Дрожь поднялась по телу, прошла через легкие и достигла горла.

Кетура взглянула на свою компаньонку.

– Я чувствую.

Люди, проходившие по улице мимо двух женщин, начали останавливаться и прислушиваться, настигнутые тем же чувством. Они озирались на стены крепости и вглядывались в бледно-лиловое небо. Тихие разговоры прекратились. Листья на деревьях стали вздрагивать, а камни подпрыгивать под воздействием тяжелой ритмичной поступи далекой армии, шагающей в ногу. Прохожие стали переглядываться, многие впервые замечали сидящую в тени Кетуру и наталкивались на ее пристальный взгляд. Вода в ручье пульсировала волнами.

Затем оцепенение спало, и суета на улицах усилилась. Слева и справа от Кетуры захлопали двери, и, спустя несколько мгновений, на мостовой не осталось ни души.

Кетура взглянула на компаньонку и грустно улыбнулась. Та сочувственно посмотрела на нее в ответ.

– Надеюсь, ваш отец вернется с триумфом, Тур.

Кетура отвернулась.

– Я тоже, – ответила она. – Но, кажется, это невозможно. Спасибо тебе, Гламир. Твоя воинственность не дает мне раскиснуть.

– Ваш отец умеет выживать. Он пройдет.

– Может быть, – согласилась Кетура. – Но Роупер точно нет. Несчастливое у меня получилось замужество…

– Вам будет лучше без него, – убежденно ответила Гламир. – Он заключил сделку с сатрианцами!

Кетура недовольно вздохнула, давая понять, что не хочет об этом говорить.

– Он не мог. Я в это не верю!

Она сидела, неестественно выпрямившись, прижавшись затылком к стене. Осунувшееся лицо ее не выражало никаких эмоций. В отличие от Кетуры Гламир пребывала в волнении, бросая тревожные взгляды то на улицу, то на меркнущие небеса.

– Как думаете, останется что-нибудь от крепости к завтрашнему дню? – спросила Гламир.

– Мечами невозможно прорубить камень, – мрачно ответила Кетура.

Ритмичный топот тысяч сапог усиливался. Кетура видела, что Гламир хочет сказать что-то еще, и даже догадывалась, что именно.

– Я боюсь, – тихо произнесла служанка.

– Ничего с тобой не случится, дорогая, – равнодушно ответила Кетура.

Она взяла Гламир за руку, чтобы слегка смягчить невольную грубость вырвавшихся из нее слов.

– Я не про штурм, – ответила Гламир. – Я боюсь за вас. В этой игре вы пешка.

Земля вздрагивала под ногами. Кетура не шевелилась.

Затем она пожала плечами:

– Как и все мы…

* * *

Наступала ночь, и зима впервые накинула на крепость свое морозное покрывало. Воздух сделался сухим и колючим. От дыхания легионеров над стенами вился пар. Воины подходили друг к другу, обменивались короткими репликами, затем продолжали молча ждать. Говорить особо не хотелось.

Рокот приближающихся легионов уже можно было расслышать ушами. Он был похож на далекие аплодисменты – будто одновременно и ритмично хлопала в ладоши десятитысячная толпа.

Гррум-гррум-гррум-гррум-гррум.

В эту ночь луны не было. С высоких зубчатых стен Черные Камни и Грейхазлы не могли разглядеть ничего. Горели только четыре огромные лампы надвратной башни – питаемые смесью извести и нагнетаемого под давлением газа, – в результате чего возникал особо яркий белый свет. Специальные параболические зеркала, установленные сзади пламени, фокусировали лучи и направляли их в одну сторону. С помощью такого приспособления со стены Хиндранна можно было осветить приближающуюся армию. Лампы считались таким же оружием, как и все остальное на стене – ведь их яркий свет был способен полностью ослепить подбирающегося к крепости врага. Не мешкая ни секунды, со стен были разбросаны связки сена, пропитанные нефтью – чтобы запалить их в любой момент горящими стрелами. Так что солдатам Роупера не удастся прикрыться темнотой.

Уворен стоял на надвратной башне, прислонившись к одному из зубцов стены, и ждал. Войско Роупера должно было вот-вот появиться в пределах видимости. Он сразу узнал топот марширующей армии, но, то ли из-за холодного воздуха, то ли из-за контраста с глубокой тишиной, которая царила на стене, звук оказался более громким, чем можно было ожидать. И более глубоким. Он пытался говорить с солдатами, чтобы придать им уверенность, но на фоне ритмичного гула его одинокий голос производил странное впечатление: он был как свеча, зажженная на краю пропасти, которая лишь подчеркивает истинную глубину тьмы. Поэтому вскоре он оставил эти попытки.

Не было ничего удивительного в том, что солдаты притихли. Они никогда раньше не сражались с анакимами, многие из которых были их собственной родней. Если дело дойдет до рукопашной, то они встретятся лицом к лицу с друзьями, и между ними проляжет сталь. Гораздо проще быть отважным, если бьешься с сатрианцами. Война против анакимов – это совсем другое. И дело не только в том, что они анакимы. Там был еще Собственный Легион Рамнея. И Священная Гвардия. А сражаться против таких воинов не хотелось никому.

Еще до того, как звук марширующей армии набрал такую силу, что немного поколебал боевой дух стоящих на стене, Уворену показалось, что он сумел разглядеть армию Роупера. Она была едва различима – словно мерцающая река из отраженного света звезд приближалась к Великим Вратам. Наступающие солдаты не стали зажигать факелы, ориентируясь в пространстве исключительно по горящим огням Хиндранна.

– Уже скоро, парни! – прокричал Уворен.

Слова эти оставили равнодушными даже тех, кто находился рядом. Тор, стоявший по левую руку от Уворена, напряженно и молчаливо смотрел на голову колонны, показавшуюся в свете привратных фонарей. Как ни неприятно было это осознавать, но не наблюдалось ни малейших признаков того, что солдат Роупера преследует сатрианская армия. Должно быть, легионы успели далеко от них оторваться.

Для побитой армии они шли в слишком образцовом порядке. Легионеры были похожи на призраков – от их доспехов и оружия брызгал отраженный свет, в то время как остальные части тела оставались погруженными во тьму. Со стороны казалось, будто к Хиндранну приближается колонна из пустых доспехов, неизвестно где оставивших живую плоть. Но призраки не смогли бы шагать, сотрясая землю. Угрозу ощущала вся крепость. Граждане, запершиеся в своих домах, слышали постукивание черепицы на крышах и со страхом ожидали первого выстрела огромной драконоподобной пушки, который возвестит о том, что штурм Хиндранна начался.

Впереди колонны шла Священная Гвардия. Гвардейцы становились все величественнее по мере того, как подходили к лампам. Ярко-белое свечение отражалось от их доспехов. Они шли с выпрямленными спинами – гордые, полные сил и почти ангелоподобные в своих ярких стальных одеяниях. И уж вовсе они не походили на побитых собак, какими их ожидал увидеть Уворен.

Впереди Гвардии ехал сам Роупер. Он выглядел так же великолепно, как в тот день, когда покинул крепость. Он все так же сидел на своем огромном боевом коне, завернутый в чернейший плащ, начисто поглощавший любой свет. Он и его солдаты вышагивали гордо, не выказывая ни малейших признаков беспокойства. Они как будто нисколько не сомневались в том, что Уворен откроет перед ними ворота.

Роупер и Гвардия приближались все ближе, и ближе, и… ничего не происходило. Уворен не давал команду стрелять из пушки, а Роупер не демонстрировал намерения нападать. Он просто ехал прямиком к воротам, словно ждал, что они вот-вот перед ним откроются – как и всегда до этого. Или Роупер просто не понимал, что случится, если Уворен ударит первым? Как бы то ни было, но он и Священная Гвардия шли походным маршем прямо к воротам. Солдаты уже оказались в пределах досягаемости огнеметов.

– О чем он думает? – пробормотал Уворен.

Вслед за Священной Гвардией на свет стал выходить Собственный Легион Рамнея. Их доспехи сияли не меньше, чем доспехи тех, кто шагал рядом с Роупером. Уворен наклонился поближе к Тору.

– Неужели мальчик Роупер останавливался, чтобы дать солдатам время почиститься?

– Похоже на то, – ответил Тор.

Уворен все еще казался спокойным, но Тор, как и остальные воины на стене, заметно нервничали.

Вдруг из колонны раздался вопль боевой трубы и гвардейцы – все как один – резко встали.

– Спокойно, парни, – тихо сказал Уворен, заметив, что несколько солдат вздрогнули от внезапного звука.

Голос, похожий на голос Роупера, но более жесткий и сильный, прорезал тишину ночи:

– Открыть ворота! Черные Легионы вернулись в Хиндранн!

Уворен улыбнулся сам себе в темноте. Он слышал шаги множества солдат у себя за спиной, уже готовых усилить тех, кто стоит на стене – после того как стало ясно, что вся колонна Роупера собралась в одном месте.

– Дурачок собирается умереть. Думал, что окружит себя Священной Гвардией и таким образом спасется. Как мило!

– Ты будешь стрелять из пушки по Священной Гвардии? – прошептал Тор.

– Тогда баллисты, – подумав, решил Уворен.

Он кивнул солдатам, дежурившим при двух баллистах, стоявших слева и справа от надвратной башни, и те стали готовить оружие к бою. Баллисты были похожи на огромные горизонтально уложенные луки. Солдаты взводили тетивы при помощи механизмов и готовились их зарядить. Черный Лорд спокойно ждал и, задрав голову, смотрел прямо туда, где стоял Уворен. Шлем его ярко сиял в свете ламп. Колонна позади него все еще маршировала, подтягиваясь к стенам. Два приятных щелчка известили о том, что солдаты закончили натягивать тетивы и зафиксировали их на спусковых рычагах.

– Отставить! – проревел вдруг голос позади Уворена.

Капитан раздраженно обернулся, уже готовый заткнуть наглую глотку, и… сумел только сипло выдуть воздух из легких. Рот его открылся от удивления.

Внутри Хиндранна, перед Великими Вратами стояли пятьсот воинов в кольчугах и латах, с мечами наготове. Над их головами реяли три знамени – три черных полотнища с вышитыми на них гербами сливочного цвета: на левом была изображена змея, вырывающая дерево с корнем; на правом – вставший на дыбы единорог; на среднем – рычащий волк. Дом Видарров, Дом Альба и Дом Йормунрекуров. Маленьким войском командовал одинокий воин – высокий и широкоплечий, – находившийся впереди строя. Это был Грей. Он стоял с поднятым мечом, широко расставив ноги, и внимательно смотрел на удивленного Уворена.

– Боже всемогущий! Что происходит?

Легионеры, стоявшие на стене, оборачивались и впадали в ступор, увидев столько воинов у себя за спиной.

– Кто это? – прошипел Тор. – Как они здесь оказались?

Мозг Уворена бешено искал ответ.

– Проклятье! Это же «раненые»! Подлый вероломный ублюдок!

Лицо его стало походить на морду волка, изображенного на знамени Йормунрекуров. Догадка за догадкой прошивали его разум и били по самолюбию. Лицо Уворена перекосило. Он отказывался верить собственным глазам.

Это было даже не поражение. Всего лишь один непроверенный слух, и он сам открыл ворота для самых верных солдат Роупера, притворившихся ранеными. Теперь они стояли перед ним, в полной экипировке, вооруженные до зубов и явно готовые к драке. Требование их было понятно без слов: открывайте ворота или мы убьем вас, после чего откроем ворота сами. Лучшие воины Уворена так и останутся торчать на стенах, пока армия Роупера будет заходить внутрь. Это было ужасно – оказаться так близко к пятистам солдатам Роупера, без возможности призвать подкрепление.

Какое-то время Уворен молчал, тупо глядя на Грея. Тишину нарушали только звуки вкладываемых в баллисты стрел. Взгляд Тора беспокойно бегал от Уворена к Грею и обратно. Грей не шевелился, застыв словно статуя. Уворен перестал дышать.

– Открыть ворота! – наконец прокричал Уворен. На лицо его вернулась привычная ухмылка. – Открыть ворота! Черный Лорд вернулся домой!

Он отвернулся от войска Грея, быстро прошел к дальней стороне надвратной башни, коротко махнул солдатам, стоящим рядом с баллистами: «Разряжайте… быстро!» – и стал спускаться вниз.

Решетка противно заскрипела и начала подниматься, засовы ворот поехали в стороны. От неприятных звуков Уворена слегка передернуло.

Пятьсот солдат все еще стояли перед башней. Грей все так же смотрел на Уворена, а тот приближался к нему широкими шагами.

– Грей Конратсон… – медленно произнес Уворен, остановившись перед гвардейцем в тот момент, когда, судя по звукам, ворота за спиной полностью открылись. – Служишь теперь новому господину?

– Моим господином всегда был Черный Лорд.

– Но ты же воин Священной Гвардии, – напомнил Уворен, подняв палец, и сильно ткнул им в нагрудник Грея. На губах его блуждала легкая улыбка. – А я капитан Гвардии.

– Всего лишь капитан, – ответил Грей.

Уворен стоял совсем рядом с Греем, глядя ему в глаза. Ростом Уворен был чуть выше гвардейца. Не отрывая от Грея холодного взгляда, он перестал улыбаться, сделал еще один шаг вперед и встал почти вплотную. Меч Грея, все еще зажатый в правой руке, медленно поднялся вверх и уперся в подбородок Уворена.

– Всего лишь… – повторил Грей тихо. – И не больше.

– Уворен! – раздался веселый голос позади. – А я уж подумал, что ты собрался в нас стрелять!

Уворен развернулся, немедленно вернув на лицо улыбку.

– Милорд!

Он и Роупер шагнули навстречу друг другу и обнялись как братья. Уворен отстранился первым и схватил Роупера за плечи, лучезарно улыбаясь.

– Мы просто хотели встретить вас достойно!

Роупер счастливо рассмеялся и с неподдельной радостью посмотрел Уворену в лицо.

– Гитру стал нашим триумфом, Уворен! Война окончена, сатрианцы отброшены за Абус.

– Ого! – ответил Уворен. Улыбка его слегка померкла. – А до нас дошли совсем другие слухи.

Он рассматривал Роупера несколько мгновений. Мальчик будто вырос за то время, что он его не видел. Стал шире в плечах, выше и, безусловно, самоуверенней.

Роупер пожал плечами. За его спиной входили в крепость легионы. Растерянные солдаты Уворена смотрели на них со стены.

– Я думал, все эти люди ранены.

Уворен мотнул головой в сторону Грея, стоявшего с пятью сотнями воинов.

– Не сомневаюсь, что ты обрадовался, когда узнал о своей ошибке, – сказал Роупер.

Уворен заставил себя сделать радостное лицо.

– Конечно, лорд. Идем! – Он отвернулся от ворот и положил руку на поясницу Роупера, подталкивая его по направлению к Цитадели. – Пора готовиться к пиру в честь победы!

– Грей!

К неудовольствию Уворена, Роупер вывернулся из его объятий и подошел к ветерану Гвардии.

Грей улыбнулся и сделал глубокий поклон. Роупер остановил его, и они крепко обнялись.

– Спасибо, – сказал Роупер, когда они разъяли объятия. – Спасибо за все.

– «Не думайте о Хиндранне» – так я вам советовал, – ответил Грей. – Что бы с нами сейчас было, если б вы меня тогда послушали?

– Ты дал мне еще и другой совет: «величайшие воины способны сражаться где угодно, но величайшие правители иногда побеждают и без сражений». И вот теперь мы здесь. Мы вернулись, брат!