Соня

Догорало мощно. Хижина пылала гигантским факелом, пламя гудело и бабахало, залпы искр летели во все стороны. По обугленным стволам деревьев блуждали огоньки жара, сверху сыпались тлеющие черные хлопья. Чума! Понесло же меня в этот мир полежать на бревне, погреться, спокойно подумать… Подумала, мать вашу! Только расслабилась, как над головой вжикнула горящая стрела, воткнулась в стену, потом еще одна, и началось. Огонь, дым, треск, свист стрел, запах гари. Не подозревала, что так быстро умею бегать на четвереньках…

Оглушительно грохнуло, ввысь взметнулся столб огня, исчез в небе, будто обрезанный гигантскими ножницами. Все, сценарий завершился. На пепелище соткалась хижина с большим навесом, под которым снова лежало бревно с маняще уютной ложбинкой. Ага, для тех, кто с первого раза не понял. Запускатели сценариев, чтоб их… Превратили тропический рай в филиал крематория. Зато за девочкой ходить далеко не надо. Уверена, она умерла здесь.

Наэлектризованный воздух, сгусток ярко-поблескивающей энергии. Не просто точка выхода, а что-то большее. Стало жарче, хороводом замелькали блеклые кадры. Стоп! Выхваченный момент, тот самый, перед титрами. В ответ – дерзко звенящая тишина. Яркость зашкалила, листья папоротника колыхнулись, вглубь зарослей пополз едва уловимый, царапающий сознание шорох. О, как… То ли удрать норовит, то ли заманивает куда-то. За ней, сквозь джунгли, плотные заросли папоротника и спутанные сети лиан. Тянуло жахнуть как следует и разнести их в клочья, но шуметь я не рискнула – не стоило злить хозяйку, которая и без погрома не слишком рвется общаться. Старый прием – плавная волна разрушительной энергии, и непроходимая стена растений ссыхается, беспомощно оседая вниз. Живность осталась цела, даже дурацкие жуки по-прежнему гудели. Нарвался лишь попугай-переросток, некстати вытащивший из кустов жирное тело размером с тумбочку. Перья до неба взметнулись! А нечего было у моего носа длинным клювом щелкать.

Цель ускользала. Выстроенные друг за другом кадры напоминали старую истлевшую пленку, рвались на части, осыпались пеплом. Шуршало то совсем рядом, прямо за моей спиной, то где-то вдали, убегая прочь. Имя, скажи хотя бы имя… Нет, только шорох. А еще покалывание глубоко под кожей и пробирающий до костей мороз. Перед мостом все стихло, и эта внезапная абсолютная тишина резанула по нервам. Как в немом кино неслышно прогнулось несколько ветхих досок, потом еще и еще, и вскоре весь мост ходил ходуном, словно невидимый пианист яростно бил по клавишам. Сыпались щепки, внизу беззвучно бурлила река, метались волны, плюясь пеной. Финальный аккорд, мост вздыбился, и, оборвав веревки, рухнул вниз. Так. Похоже, меня только что послали. Прости, девочка, но мне действительно надо знать. А мост… Без него обойдемся. Правильно рассчитанный прыжок – через мелькнувшую внизу пропасть, на противоположный берег. Вуаля, и снова земля! Папоротник сбоку ожил мгновенно, шорох хлынул в уши, звуки вернулись.

Пора знакомиться. Имя!

Холод пробрался в голову, впитался в мысли.

«Полностью? Ну ладно, скажу. Но если ты хоть раз меня полным именем назовешь… Я тебе змею в кровать подкину! Паука в ботинки! И… И…» В голосе смущение, а еще угроза. Энни не шутит, ни капли. Глаза напротив смотрят на нее пристально, изучающе. Синие и глубокие, как летнее небо. Не глаза, а наказание господне… В них интерес, какой она еще на себе не ощущала, и странные, тщательно скрываемые сомнения.

«Мэри Эннинг. Дед назвал меня так, а родителям было все равно. Они сына ждали, наследника, ему имя готовили. А тут дочка – разочарование сплошное. Вот дед и придумал. Пусть будет, сказал, такой же умной и талантливой, как ее знаменитая тезка. А я… Я не хочу быть в честь кого-то, хочу сама…»

Он понимающе кивает. Молчаливый, серьезный, до сих пор бледный, но все равно симпатичный. Энни прежде не встречались те, кто бы светился настолько ярко, чудными радужными переливами. Те, кто бы тоже знал, каково это – видеть больше, чем другие. Она зачарованно смотрит на теплые всполохи над его головой, опускает взгляд ниже. Волосы даже на вид жесткие, непокорные. Тянет протянуть руку и потрогать, а потом провести пальцем по лбу, разглаживая суровую складку между бровями… Ой…

Картинка пропала внезапно. Шумела река, внутри дрожало что-то светлое и печальное. Не мое. Я тряхнула головой, рядом легко колыхнулся воздух, будто вздох, шорох устремился назад. Осторожно пошла за ним, за ускользающими образами, отголосками чужих чувств. По висящему как ни в чем не бывало мосту, по тропинке. Заросли расплывались словно в дурном сне, хрустели, хоть их никто и не трогал, скалились обрубками веток.

Отпустило у излучины. По небу растекался чернильный дым, клубясь и откусывая чистую синь, взлохмаченные волны накатывали на берег, вскипали пеной у изножья валунов и с шипением убирались обратно. Я осторожно села на нагретую россыпь мелких камней, закрыла глаза. В лицо дул ветер, принося теплые брызги, издалека доносился треск пожара и гомон встревоженных птиц. Паутина обволокла коконом, впилась в разум.

Энни было семнадцать. В экспедицию ее взял дед – чудак, сумасшедший исследователь и тайный позор респектабельной семьи: ни должности, ни почестей, одни старые черепки по дому. Все твердили – опасно, но родители отпустили дочь с плохо скрытым облегчением. Девочка «с заскоками», знает многое наперед до того, как скажешь, может смотреть в одну точку часами. Пусть едет, дома без нее спокойнее, да и соседи уже косятся подозрительно. Деда Энни любила, он единственный не считал ее ненормальной, не замечал странностей, сам был не от мира сего. Путешествие в джунгли представлялось ей волшебным приключением, а выяснилось – будешь глазеть по сторонам, под рубашку заползет какая-нибудь дрянь, или вообще сожрет. Постоянно пот ручьем, и все чешется. Но она привыкла – к москитам, жаре, осторожности, хижине с отгороженной для нее крохотной комнаткой, москитным сеткам вместо занавесок на окнах, аборигенам по соседству, вечному копанию в руинах. Даже к обезьянам. Шумным, широконосым, непуганым. К ревунам, душераздирающе вопящим по утрам и вечерам, к крошечным вертлявым мармозеткам, к вороватым нахальным саймири – хватают все, что смогут поднять. Однажды книгу умудрились затащить на дерево. Долго ругались между собой, царапали обложку, кусали со всех сторон. Потом разочаровались, бросили вниз и умчались пестрой стайкой. Дед смеялся, говорил, что после экспедиций все становятся чертовски аккуратными, не бросают вещи где попало.

А потом приехал он. Последним, когда в джунглях жить оставалось всего два месяца. Помощник археолога, молодой, удивительно сияющий, по слухам, оббивший кучу порогов, чтобы попасть к ним. Дэнис… Знал бы он заранее, что как доберется, свалится в лихорадке и едва не умрет… И все потому, что за ним ухаживал никчемный ассистент деда! Ей не позволили, вспомнив о приличиях, хотя какие могут быть приличия, когда больной в беспамятстве. А этот сам вызвался, и все обрадовались. Еще бы. На раскопки его не пускали с тех пор, как он что-то ценное раздавил, стряпать не умел, даже костер толком разжечь не мог. Когда новенькому стало совсем плохо, дед сдался. Теперь Энни часами сидела у постели больного. Он то метался в жару, то дрожал от озноба, его сияние было прерывистым, слабым. Несколько раз настолько слабым, что она испуганно подносила зеркальце к растрескавшимся губам – жив ли? Вливала воду с ложечки, поила порошками, прикладывала прохладную ладонь к пылающему лбу – так сияние становилось ровным, тихим, спокойным – и молилась, молилась… По ночам снилось, что Дэн очнулся, поправился, и можно сказать наконец – привет… Когда это произошло, он ответил не сразу, смотрел на нее долго и странно, не отрываясь. Будто именно ее и искал в джунглях. Думать так было, конечно, глупо, но… приятно.

Ей нравилось в нем все. Густые жесткие волосы, крутой лоб, упрямый подбородок с ямочкой, глаза – синие, когда спокоен, и темно-серые, почти черные, когда злится. Ох уж эти глаза… Его неторопливая речь, словно он взвешивает каждое слово, привычка постоянно хмурить брови, отчего между ними образовывалась складочка. Он почти не улыбался, но когда улыбался… У Энни сразу сердце обрывалось куда-то вниз и сладко ныло в груди. Ей нравилось говорить с ним, и нравилось молчать. Просто молчать, совсем не заботясь, чем заполнить неловкую паузу, потому что не было неловкости, только спокойствие и умиротворенность. И самое главное – он ее понимал. Их объединяло нечто большее, что никто был не в силах ни постичь, ни отнять, ни разрушить. Невидимые для остальных жаркие волны в воздухе, пойманные чужие чувства. Особый свет – дар или проклятие? Энни задала этот вопрос Дэну. Тот долго не отвечал, а потом буркнул, что не знает и целый день на нее сердился. В то место, похожее на придуманный во сне мир, его зазвать тоже не получилось, ну никак…

Она читала ему своего любимого Байрона, прикрывая платком отпечатки обезьяньих зубов на обложке, он учил ее бросать камешки. Маленькие плоские камешки, что прыгают по воде. Его теплое дыхание касалось затылка, у нее мутилось в голове и дрожали коленки, а камушки сыпались из рук.

Как-то раз Дэн принес в хижину медальон. Старый и ржавый медальон с огрызком цепочки, откопанный им в развалинах. Все столпились и рассматривали, дед благоговейно ахал, говорил, что это, пожалуй, самая ценная вещь, найденная экспедицией, сыпал древними датами и историей. Дедов ассистент трогал пальцем и завистливо вздыхал. А Дэн взял и протянул медальон ей… Энни ревниво сжала тогда ладонь, скрывая кругляш от жадных чужих глаз. Ей было наплевать на историю, ценность и даты – это был его подарок! Ассистент долго таскался следом, предлагал деньги, а пару раз она застала его, роющимся в ее вещах. Дурак! Она носила медальон на груди, под платьем, и твердо верила, что он принесет ей счастье.

Долгие вылазки вглубь джунглей, когда деревья смыкались так плотно, что казалось обратной дороги нет, заблудились, непонятные шорохи, звуки… Она не боялась, вот ни капельки. Даже того жуткого подвесного моста. Когда Энни увидела его в первый раз, то села на землю и сказала, что лучше останется здесь навсегда. Проводники, члены экспедиции – все уже были на той стороне ущелья, а она никак не могла себя заставить ступить на шаткие доски. Дед суетился рядом, уговаривал, успокаивал. Энни все-таки справилась. Шаг за шагом, зажмурив глаза, судорожно вцепившись в веревку и подвывая от ужаса. А с Дэном другое дело. Они стояли на самой середине, над пропастью. Ветер трепал волосы, скрипел качающийся мост, внизу пенно ревела вода. И ничего! Страха не было, только закипающий где-то внутри восторг. На обратном пути, у излучины их догнала туча, крупные капли полетели с потемневшего неба, забулькали по воде. Дэн схватил ее за руку и затащил под ближайшее дерево. Вовремя – хлынувший ливень проглотил весь мир вокруг. Под низкой плотной кроной было темно и сухо, с волос стекали ручейки, под промокшей тканью платья четко проступил медальон. Ладонь Энни по-прежнему сжимали сильные пальцы, от Дэна ощутимо тянуло жаром. Он дрожал, хотя руки были холодными. Не дай бог, лихорадка вернулась…

Я дернулась и вскочила на ноги. Дыхание сбилось, что-то внутри ныло и скреблось, ладонь жгло, будто за угли подержалась. Все. Достаточно прелюдий. Мне нужен финал! Над джунглями было черным-черно, дымило вовсю. Сценарий в разгаре. Тропинка петляла к хижине, кусты цеплялись за юбку, в виски стучался вопрос – неужели нашла? Это оно? Оно?..

На пожарище дым стоял столбом, гарь била в нос. Пламя плясало, жадно ползло по траве, деревьям, выжигая жизнь. К черту концентрацию. Упущу момент! Я пробралась через догорающий куст, к объятой огнем хижине, вздрогнула от просвистевшей над головой стрелы. Ну же, покажи…

Да, это случилось здесь. Экспедиция подходила к концу, все чаще говорили о доме, о семьях, которые ждут, о том, чем займутся дальше. Дэн в таких разговорах не участвовал, уходил. Мрачно отгораживался стеной ото всех, даже Энни не могла подсмотреть, что он думает, только тоска и угадывалась. Сначала она тоже не хотела уезжать, но потом дед пригласил Дэна к себе работать, и она успокоилась. Все будет хорошо. Он будет жить где-то недалеко, лучше прямо в доме напротив, чтобы можно было видеться чаще. Деду Дэн нравился, а родители будут только рады, если найдется хоть кто-то, желающий сделать ей предложение, с ее-то странностями. Стоило лишь закрыть глаза, и радужная картина представлялась так ясно: Дэн в костюме, она в белом платье, и тот обязательный поцелуй… Дальше фантазия отказывала, потому что Энни понятия не имела, что бывает потом, после поцелуя, поскольку молодым леди из респектабельных семей об этом родители не говорят, а замужних подружек у нее не было. Никаких не было.

До отъезда оставался день. Они пришли на рассвете, злые и шумные – аборигены из соседней деревни. Сквозь щелку в занавеске Энни видела, как они тыкали в хижину скрюченными пальцами, трясли факелами и, насколько смогла разобрать, требовали некую сияющую деву. Она испуганно отшатнулась – вдруг про нее? Чего они взбесились, прежде были вполне мирные? Дед велел никому не выходить из хижины, пытался договориться сам. Энни видела, чувствовала – бесполезно. Дэн был рядом. Спокойный, как всегда, что придавало уверенности – они выпутаются, иначе и быть не может. Ведь у них та сила, которой обычным людям противопоставить нечего. А потом были воинственные крики, треск, дым в комнате. Словно кошмарный сон. Удушающий запах, горящие прямо в окнах занавески, стрелы, влетающие внутрь. Гасли огни жизней. Кажется, первым был ассистент деда, в уши намертво въелся его хрип. Энни пряталась за шкафом, мысленно выискивая злые светлые сгустки снаружи, усыпляя один за другим. Аборигенов было слишком много, и они пылали ненавистью сильнее, чем охватившее хижину пламя. Гарь невыносимая, жар обжигал. Оцепенение – ни пошевелиться, ни вдохнуть, да и нечем… Едкий дым, зажмуренные глаза. Она едва заметила, как Дэн сдернул ее с места и потащил к выходу. Там был воздух, хоть какой-то, догорающий папоротник и свист стрел. Шаг, второй, третий – к свободному от огня участку, к спасению. Под лопаткой кольнула боль. Странная, острая, растекающаяся холодным пятном. Слабость в коленях, его крепкие объятия и «тс-с-с…» – нежное, ласковое, убаюкивающее. Только голос неестественно хриплый, и дыхание такое тяжелое. Хмурое небо, утекающий сквозь пальцы свет. И поцелуй на губах, долгожданный, с горечью и металлическим привкусом крови…

Я отшвырнула образ прочь, вместе с метившим в меня огненным ошметком. Боль отдавала дикой пульсацией, горло пылало, увиденное зацикленным роликом ломилось в мозг. Нужно выкинуть ее из головы, срочно, всю! Я двинулась через густой дым. Воздух застревал в легких, под кожей зудели колючие искры. Правильно иду… Костер из хижины, тлеющая на прогалине трава, точка выхода. Пора убираться отсюда.

Диван был жестким, плед кололся, бросало в жар. Вдохнуть получалось через раз, захлестывало глухой безысходностью. Полная гамма тех же ощущений! И плевать им было, что это реальность. Я добрела до кухни, держась за все, что под руку попадалось, влила в себя стакан нашпигованной льдом воды, проглотив каждый кубик, и забралась под душ. Выкрученный до упора синий вентиль, мучительно долгая минута, и начало отпускать. Мои родные чувства вернулись, наконец, стало мокро и холодно. Добавив горячей воды, я сползла в ванну и позволила себе расслабиться. Да уж! Приобщилась к прошлому, так приобщилась.

Энни… Ей, считай, повезло. Лучше стрела в сердце, чем сгореть заживо. Но вся эта история – бред. Нелогичный, не укладывающийся в рамки здравого смысла. Дэн – один из наших бессмертных, ясно как день. Ему ничего не мешало грохнуть Энни сразу, едва пришел в себя, а вместо этого? Разговорчики, камушки, книжечки… Я отыскала тот самый подозрительный случай, когда девочку не хотели убивать? Допустим, аборигены с какого-то перепуга взбесились и случайно все испортили. Но он мог их силой мысли прикончить, за секунду. Не стал. Благородно вытащил ее под стрелы и сам откинулся. Там, вместе с ней. Интересно, у кого из пятерки крыша поехала? Противоположный пол вселению в тело не помеха. Мало ли какие у Яники и Иллит цели… и вкусы.

Нет, это не оно. Определенно. Не разыскиваемый для Тео случай, а что-то другое. Любопытно узнать что. Вода остыла, стала едва теплой, кожа на пальцах сморщилась, и очень хотелось есть. Пора навестить холодильник, даже если там нет ничего, кроме соленых огурцов.

Нацепив Инночкин халат, я прошлепала на кухню и распахнула чмокнувшую дверцу. Ё-моё… Холодильник довольно урчал, выпячивая битком набитое пузо. Колбаса, сыр, масло, розовая с прожилками ветчина, сметана, хлеб нескольких видов, сосиски в упаковке, какая-то муть в баночках, маслины, стопка прозрачных контейнеров с салатами… М-м-м, какой разврат! Через несколько минут с тарелки таращился глазками-маслинами бутерброд. Чудесный многоэтажный бутерброд, смахивающий не то на разжиревшего кузнечика, не то на огуречно-пупырчатого попугая-переростка. Привет, дружок. Сейчас посмотрим, кто кого съест!

Голод капитулировал, а слабость осталась. Навязчивая, тягучая. Бралась откуда-то изнутри, киселем ползла по венам, клоня в сон. Неужели так быстро? Времени еще меньше, чем я рассчитывала.

В коридоре бухнула дверь, на кухню ввалилась веселая Инночка с тортом наперевес, сквозь хрусткий пластик виднелось пышное безобразие из маргариновых розочек. Я потянулась к чайнику, она резко затормозила и попятилась, таращась на меня совершенно круглыми глазами. Что такое? Вчерашний потоп добил ее измученный сериалами мозг?

– А ты кто?

Елки… Эффект внушения кончился. Не вовремя! Барьер податливо мерцал, но в одном месте энергия сгустилась в плотный комок – болезненный рубец от воздействия чужой воли. Позже, конечно, рассосется, но повторять внушение сейчас опасно.

– Раз мне не рады, ухожу, – обиженно объявила я и погрозила пальцем. – Записывай, кого зовешь, раз такая беспамятная!

Сбросила Инночкин халат ей же в руки, поверх торта, и отправилась в комнату. Где это чертово платье? Пепел роз, пепел роз. Накаркала! До сих пор дым в носу стоит. Выкину, как только до гардероба доберусь. И больше никакого ретро.

– Не приду к тебе никогда! – мстительно прошипела я, сунув голову в ворот платья. – Даже если умолять будешь. Ни за что.

Хозяйка квартиры растерянно топталась в дверях, гладкий лоб бороздила единственная складка, означающая лихорадочную работу мысли. Пора заканчивать этот цирк, а то еще короткое замыкание словит с непривычки.

– Не помню… – сдалась она. – И все-таки, кто ты? Что делаешь у меня дома? Как сюда попала?..

– Я твоя покойная бабушка. Пришла посмотреть, как внучка живет.

Инна икнула, разом выронив и торт, и халат. Правильно. Нечего сладкое лопать на ночь.

– Не надо было вчера с Васьком в подсобке травкой баловаться, – подмигнула я. – Продолжишь в том же духе, еще не такое привидится.

Инночка полыхнула смущением и замешательством, с опозданием ахнула:

– Да я совсем немножко… Откуда ты знаешь?!

Я легко подвинула ее и вышла в коридор. Ага, сапоги, плащ, в кармане – кошелек. Порядок, все при мне.

– И заканчивай вечерами в сериалы втыкать, – сказала я на правах всезнающей галлюцинации. – Лучше пригласи на чай соседа с таксой, из четвертого подъезда. Он давно на тебя запал.

Инночка судорожно кивнула, я закрыла за собой дверь.

На улице было по-осеннему прохладно, небо хмурилось непролитым дождем. Ветер гнал бумажки из опрокинутой урны, на облупленной лавке сидела, блаженно жмурясь, девица в дутой розовой куртке. Изящные скулы, трогательная линия подбородка, пухлые губы. Симпатичная… Может, у нее погостить? Она открыла глаза, устало вздохнула и, блеснув обручальным кольцом, вытащила откуда-то из-под ног два плотно набитых пакета. Из одного торчал мороженый рыбий хвост, из другого – уши плюшевого зайца. Отбой. Мало того что замужем, еще и детеныш в наличии. Вечный визг, вопли, «а посмотрите, как я умею», дурацкие стишки на табуретке, которую хочется подпилить. А если оно мелкое? Мокрое со всех сторон, бессмысленное, с липкими загребущими лапками. Вездесущее и вездессущее, капризное и неотвратимое как кара небесная. Сюсюкающие, враз поглупевшие родители, искренне верящие, что сопли на новом платье – именно то, о чем вы мечтали, когда собирались в гости. Нет-нет-нет. Найду лучше кого-нибудь наивного, одинокого, и желательно любящего много и сытно поесть. Вдолблю ему в голову причину, по которой я должна остаться у него пожить, и готово. На самом деле на это способен любой сильный вем. Весь фокус – сформулированная до мелочей установка и выдуманные факты из прошлого, что сами тут же обрастут фальшивыми воспоминаниями. В итоге имеем навязанную волю. Если действовать аккуратно – последствий для чужой психики не будет. А вот для своей… Чем глубже лезешь в подсознание, тем круче откат. Ослабление дара, боль от использования любых способностей, и неизвестно как долго восстанавливаться. Сила из Потока позволяет управлять энергией без ограничений. Только у всего своя цена. Гремучая смесь из своей энергии и заграничных бонусов сжигает тело изнутри, и чем активнее пользуешься даром, тем быстрее идет процесс. Тео говорил, что любое занятое ими тело выдерживает от пары дней до нескольких месяцев. Сколько выдержу я? Лучше не думать, а шевелиться побыстрее, и для начала найти счастливчика, у которого сегодня заночую. Одиноких и любящих поесть отлавливать нужно у кормушек. Хотя бы в той кафешке с крендельком на вывеске.

Я толкнула украшенную гирляндой из кофейных зерен дверь, звякнул колокольчик, пахнуло теплом и уютом. Маленькие резные столики, тягучий аромат кофе, блестящее стекло витрины, а за ним торты и тортики, каждый кусочек в пене кружев, булочки, пончики, печенье, пирожные с марципановыми фигурками зверят, разномастные сладости…

По спине скользнул чей-то взгляд, вздыбив волосы на затылке. Слишком внимательный, чтобы считаться случайным. Я обернулась. Из-за дальнего столика на меня таращился вем лет двадцати пяти. Дар средненький – так, побаловаться. Раз чихнешь и сдует. Непуганая трехдневная щетина, темные вихры до плеч, на футболке через всю грудь надпись: «Мир мечтает захватить каждый второй». Упитанный, видно, часто тут плюшками балуется. На столике раскрытый ноутбук, заляпанный глянцевыми наклейками, под ногами потертый рюкзак с пристегнутым к карману… плюшевым пони? О-о-о! Розовым пони с такой же розовой пушистой гривой. Я совершенно неприлично усмехнулась, захватчик мира поспешно уткнулся в экран, потом вылез оттуда с невозмутимо приподнятой бровью. Ути…

Кстати! Это он удачно ноутбук прихватил, грех не воспользоваться. Поняша завороженно следил за моим приближением, бровь висела на лбу как приклеенная, отчего его скепсис выглядел неубедительно. Я села напротив и аккуратно постучала ногтем по глянцевой крышке.

– Дай кое-что посмотреть, очень надо.

Он сглотнул и поерзал.

– От кофе тоже не откажусь, – добавила я и улыбнулась.

Поняша молча развернул ноутбук ко мне, поднялся с места и размашисто порысил к стойке. Эх, задница хороша, хотя ее могло бы быть и поменьше!

Я листала страницы, изучая городские новости. Несколько вялых репортажей о событиях в офисе благотворительного фонда затерялись на фоне очередной политической грызни, только Варвара Степановна с Бонифацием выбились в топ на ютубе. М-да… Десятки разом потерявших сознание никого уже не вдохновляют? Зажралась пресса. Или Анита подсуетилась. Из статьи в статью: эвакуация людей, случайно распыленный газ, недоучка-химик, после обморока наглухо забывший, что туда намешал и зачем он вообще притащил эту пакость с собой. Одна пострадавшая, идет расследование, бла-бла-бла. Химик-недоучка? Вот коза в кружавчиках! Еще статейка, только из-под пера – пересказ предыдущих, и бонусом фотография: на фоне портрета Дзержинского два шкафа, из них один с глазами. Нижняя челюсть как выдвижная полка, но симпатичный. Полиция проводит опрос свидетелей, разыскивает пропавшую Софию Максимову, страдающую амнезией… Что?! Следователь Роман Саутин заявлял, что я могла видеть что-то важное, если дорогие граждане имеют информацию… И еще фото. Мое.

Я придвинула ближе ноутбук и впилась в черно-белый снимок. Нечеткие черты лица, безумные глаза, полуоткрытый рот… Святые угодники! Откуда они взяли это убоище? С камеры, наверное. Опознать можно только по платью. Впрочем, мне же лучше, пусть ищут.

Четыре года молчания катком прошлись по моей страничке в соцсети: редкие аватарки среди серых разнокалиберных морд удаленных и удалившихся, древняя переписка и одинокая заявка в друзья. От анимешной утки, схватившейся за голову. Кто у нас такой креативный? Влад Истомин, собственной персоной: «Лейка просила написать везде, где ты можешь появиться. Ждет, как обычно, всю ночь, возвращайся! Тебя ищет полиция по поводу случая в фонде, куда ты ходила записываться на программу помощи». Ах, вот зачем я туда ходила. Одно непонятно, как вообще меня полиция вычислила? Анита скорее бы себе язык откусила, чем обо мне докладывать, хотя моя амнезия точно ее рук дело. Камера – ну что камера, на лбу паспортные данные не пропечатаны, встреч в фонде мне не назначали, в посетители я не записывалась.

Я торопливо набрала: «Ничего не помню, провал в памяти. А я там точно была?». В ответ прилетело: «Тебя Кира узнала на записи с камеры». Кира? Эта-то здесь каким боком? Видимо, уборщицей в полиции подрабатывает. Я перешла на ее страницу. Мужик на последних добавленных фотографиях… Шкаф! Роман, как его там… Так-так, а Кира влипла в серьезные отношения. Мужики у нее менялись часто, но в альбомы раньше никто не попадал.

Я оторвалась от экрана. Поняша таращился телячьими глазами, протягивая остывший кофе. И давно он так сидит? Хоть бы чихнул или помычал, раз уж говорить не получается. Парализовало его, что ли? Я перегнулась через столик, захлопнув мешающий ноутбук, и поцеловала его хозяина прямо в мягкие теплые губы.

– Спасибо, сладкий! Мне пора.

Он ошеломленно моргнул, брови наперегонки полезли на лоб. На этот раз обе и вполне искренне.

Улица дохнула осенним холодом, втянула в толпу, подхватила и понесла. Темнело. В отсвете витрин терялись фонари, мигали светофоры, ярко переливалась реклама. Люди спешили с работы домой, по насиженным гнездышкам, в воздухе мельтешили их отпечатки, густо плескались эмоции, сталкиваясь и брызгая в разные стороны. В ушах гудело, кружилась голова, хотелось забиться куда-нибудь в угол и уснуть. И не в чужих эмоциях дело. Для носителя сверхсилы из Потока симптомы типичные, и дальше станет хуже. Время утекало как вода сквозь пальцы, а ночевать по-прежнему было негде. Чертов Поняша! Принесло же его в то кафе. При другом веме по чужим мозгам ползать с внушением – это уже не риск, а глупость.

В подземном переходе колыхалась толпа, текла по ступеням, воздух словно выдавали взаймы, требуя с процентами за каждый вдох. Какая-то дородная тетка, сросшаяся с тележкой, пронеслась рядом, пихнув меня локтем под бок. Дыхание перехватило, мир крутанулся и опрокинулся, с силой ударив под зад. Тряхнуло так, что лязгнули зубы, резкая боль прожгла спину снизу доверху, вгрызлась в плечо. Вашу ж мать… Счастье, что я отпустила перила, вообще бы без руки осталась! Перед глазами плясали мутные пятна и вспышки, мчались по кругу, сливаясь в сплошную пульсирующую тошнотой линию, в голове с тонким звоном лопались гитарные струны. Дайте яда… Крепкий запах дешевого табака и давно съеденного лука, ревнивый бабий голос: «Отойди от нее! Видишь, пьяная или обдолбанная». Да-да. Отойди. Забери свою громкую дуру и лук, и отойди, пока у меня голова не лопнула. Не ушел. Подхватил под руки, стащил вниз и прислонил к стене. Ясно, подальше с прохода убрал… Боль утихала, сыто ворочалась в плече, саднил ободранный во время феерического падения локоть. Я, наконец-то, вдохнула, искрометная карусель замедлила свой бег и встала, муть схлынула. Прямо передо мной – каменная кладка, указатель на улицу и два хмурых типа в полицейской форме. Один с любовно ухоженными усами, не то Пуаро, не то Тарас Бульба, и второй – с тощей шеей и оттопыренными ушами, на которых покачивалась неплотно сидящая фуражка. Если я зажмурюсь, может, развеются?

– Девушка… – влез в ухо настырный голос. Не развеялись. Я обреченно открыла глаза, ушастый встрепенулся. – Ваши документы?

– Свои иметь надо, – вяло огрызнулась я, прикидывая пути отступления.

Относительно укромный уголок в переходе, запах тлеющих в урне окурков, и никакой возможности нырнуть в толпу. Хреново. Типы переглянулись, представились и помахали книжечками.

– Удостоверение личности предъявите, – рявкнул усатый и прочесал окрестности цепким взглядом.

Откуда они взялись на мою голову? Не иначе та визгливая баба настучала. Смотрят на меня в четыре глаза настороженно, не отрываясь. Ушастый руку держит подозрительно, того гляди отстреливаться начнет. Или у него там огурец? Внушить ничего не получится – доверия ко мне ни на грош, оттого и барьеры запечатаны. Если бы не это, считали бы уже себя зайчиками и скакали отсюда на фиг.

– Я что-то нарушила? Скорость на метле не превышала. Я на ней в последнее время вообще летать не могу, вся задница в занозах… Хотите покажу?

– Документы покажите, – не проникся ушастый.

– А нету, – сказала я абсолютно честно. – Только усы, лапы и хвост.

– Пройдемте с нами, – заявил Тарас Бульба и хапнул меня за локоть.

Ё… Локоть! Боль стрельнула по руке, отдала в затылок, выбивая искры из глаз. Все. Достало. Мало мне Совета, ультимативных заданий Тео, дедлайна от собственного тела, беготни в поисках ночлега, тетки с тележкой и полета по ступенькам. Еще этот гребаный розыск. Хватит! По-хорошему я тоже пыталась.

Вдох. Размеренный, сосредоточенный. Два крючка, одновременно подцепленные сознания. Раз, и оба проверяльщика стали тихими-тихими. И спокойными. Ни вопросов, ни протянутых загребущих рук. Красота! Потом очнутся… Подумаешь, темный страшный Лектум. Усы не выпадут, уши не отвалятся, а остальное – пустяки, дело житейское.

Я развернулась и шагнула прочь. Мелькнуло рыхлое бабье лицо с вытаращенными в ужасе глазами. Сейчас завизжит…

– Не ори, дура! – рыкнула я. – Вызывай скорую, не видишь, людям плохо?

Та послушно захлопнула рот и трясущейся рукой затыкала в кнопки мобильника. Равнодушная толпа подхватила меня, понесла, тесня и толкаясь, и выплюнула на другой стороне перехода. Проковыляв несколько десятков метров вдоль дороги, я нырнула в арку и прислонилась к стене, ловя ртом загазованный воздух. В боку кололо, в светлом провале арки виднелся пустой двор с парой деревьев, старой побитой Окой и лавкой, на которой дремал грязно-белый кот. Отлично, мне туда. Осторожно пристроившись рядом с котом, я скрестила ноги и расслабилась. Мохнатое чучело недовольно потянулось, выпустив когти, спрыгнуло и село неподалеку, яростно вылизывая лапу. Хлопнула дверь подъезда, к Оке подобрался дед, молодцевато подмигнул мне и нырнул под скрипнувший капот.

Итак, диагноз неутешительный. После сегодняшней встречи в переходе не только Анита копытом бить будет, но и полиция возбудится. Эти не Совет – здешние, не хуже меня ориентируются. Двадцать четыре часа в сутки настороже – я вам не Джеймс Бонд, а пуля в голову кого угодно покладистым сделает. Она ведь не в курсе, что у меня дар с бонусами. Хрен с ним, с Советом, но эту проблему нужно решить. Прямо сейчас. И я знаю как. В конце концов, мы в ответе за мужиков, которых к себе притащили!

Проще простого – мысленно отдалиться от всего и с высоты птичьего полета взглянуть на Москву. Энергия переливается, дробится, вспыхивает, каждый раз от этой панорамы дух захватывает. Где тут у нас болтливая Кира? О-о-о. Что-то ярко она полыхает… Но отпечаток определенно ее. Не дома, в центре города. Прекрасно.

Дед уже вылез из-под капота и любовно прилаживал дворники, кот ходил рядом, терся о колесо лобастой башкой.

– Дед, а дед… – окликнула я. – Может, прокатишь? Денег дам.

– Отчего ж не прокатить, – солидно отозвался тот, неторопливо вытирая руки. Кот презрительно фыркнул. – Не жип, конечно, но машинка справная, с ветерком проедемся. А насчет денег – брось. На шпильки себе оставь. Залазь!

Внутри пахло бензином, махоркой и еще чем-то смутно знакомым, из детства. Кот запрыгнул мне на колени, потоптался и лег, свернувшись клубком.

– Мой штурман, – похвастался дед и перехлестнул ремень. – Всегда тут ездит. Ну что, девка, погнали?

Всю дорогу мы смеялись и подпевали радио, по очереди затягиваясь ядреной самокруткой. Кот недовольно фыркал, прижимал уши и злобно бил хвостом. Подумаешь, эстет. На особо протяжной ноте выпустил когти, за что получил. Обиженно перескочил на заднее сидение, где дулся и драл чехлы.

На прощанье чмокнув деда в седую щеку, я выбралась из машины, подошла к массивным дверям паба и решительно толкнула тяжелую створку. В полутьме небольшого зала негромко играла музыка, таращились со стен пин-апные кокетки разной степени раздетости. В углу тихо переговаривались усталые официантки, пахло домашними колбасками – вкусными, сочными, горячими. Толпа жевала и гудела, позвякивала посудой. За последним столиком, у самой стены сидела Кира. Скрещенные ноги в паутинке чулок, небрежно заколотые кудряшки, невинный взгляд за стеклами очков, и сокрушительное декольте как контрольный выстрел. Судя по всему, одного уже подстрелила и теперь довольно мурлыкала, отсвечивая совершенно неприличным количеством нежности. Чем отсвечивал ее трофейный шкаф лучше не рассматривать. Стоп. Шкаф? Не может быть… Точно, он самый. Следователь Роман Саутин, объявивший на меня охоту, заметит сейчас дичь, только если его по голове треснуть стулом. И то вряд ли.

Парочка пребывала в своей персональной Вселенной, напрочь выпав из времени и пространства. Мило. Отдыхают, ужинают, слушают музыку. Потом пойдут домой и лягут в теплую, а главное – свою, постель. Спокойные, уверенные в том, что завтра будет обычный новый день. Я же в это время буду бегать по улицам в поисках ночлега, пытаясь стряхнуть с хвоста Совет и полицию. Если первый – мои проблемы, то последняя прицепилась исключительно благодаря Кире и ее драгоценному Ромочке. А тот, кто смеет вставлять палки мне в колеса, должен быть готов этой палкой получить по лбу.

Я захватила по дороге третий стул, с грохотом приставила к их столику и уселась. Оба вздрогнули и посмотрели на меня. Господин следователь нахмурился, Кира придушенно пискнула, забыв про сэндвич.

– Милая, кушай, не обляпайся. – Я повернулась к ее спутнику. – Ты меня искал? Так вот, не надо. Ничего не надо: ни искать, ни лезть ко мне, ни донимать. Я от этого нервничаю, потом всяким приходится на полу отдыхать. Фосфор в воздухе горит, выделяет ангидрид – все, что я помню из химии. Газом пользоваться умею, если он засунут в газовую плиту. Короче, ничего не видела, не слышала, не знаю и знать не хочу. Без тебя и твоих ребят проблем хватает. Отвали, ага.

Он отодвинул тарелку и бесстрастно спросил:

– Ты что, больная?..

– Конечно, – хмыкнула я. – А сам-то со здоровой живешь?

– Рома, ну ее же всего несколько дней как выписали. – Кира мяла в пальцах край скатерти, умоляюще косясь на меня. – Может, новый срыв…

Рома, каменея лицом, привстал со стула. И тут же сел на место. Так-то лучше. Припертый к стеночке барьер – отличная штука. Обойдемся без лишних движений, а остальное потерпит. Рябь перед глазами и гул в ушах общению не помеха. Кира опустила руки и шокированно округлила глаза. А что делать, если до ее бойфренда с первого раза не доходит?

– Рано расходиться, – ласково улыбнулась я, чуть ослабив хватку, чтобы он меня все-таки видел и слышал. – По крайней мере, пока я не разрешу. Объясняю прямым текстом. Мутная история в офисе «Идеального мира» – это глухарь, висяк или как там еще по-полицейски. Паранормальные явления никаким законом не наказуемы, и в отчет не влезут, сколько ни впихивай. Их нет, как секса в СССР. Нечего тут расследовать. Фотографии мои по сайтам рассовывать, в комментариях упоминать, и вообще где-либо. А уж разыскивать подавно.

Кира отчаянно гасила подступающую истерику и смотрела вниз, будто под столом творилось что-то интересное. Я заглянула – пусто. Рома сосредоточенно моргал, то ли проснуться пытался, то ли вспоминал, что такого забористого выпил. Не верит, и даже мысли не допускает, что в сказанном мной может быть хоть крупица правды. Зря.

– Скучно у вас тут… – Я зевнула и осмотрелась.

Посетителей паба было немного, десятка два. Сытые, расслабленные, легкомысленные. Осилю. Податливая энергия барьеров, стопроцентная внушаемость. Идеально, представление начинается.

– Танцуют все, – объявила я и щелкнула пальцами.

Глубокий вдох, пойманные энергетические ниточки – официанток не надо, без них обойдусь – осевшая в глубине чужих сознаний навязчивая мысль. Та, что не дает покоя, скребется прямо в мозг, заставляя действовать. Люди вставали – кто резво, кто с обыденной неторопливостью, кто заторможенно, словно под гипнозом. Хаотично лепились в пары и начинали кружиться в медленном танце, сталкиваясь и натыкаясь на стулья и столы. Официантки озадаченно переглянулись, нажали на пульт, и из динамиков заструился тягучий медовый блюз.

Пахнуло теплом по спине, из-за моего плеча высунулась огромная лапа и потянулась к Кире, та испуганно вжалась в стул. Господин следователь слегка побледнел, его непробиваемая уверенность дала, наконец, трещину. Я оглянулась. Здоровенный бугай покачивался в танце, сосредоточенно сопел, пытаясь ухватить Кирину руку. Ясно, пары не досталось.

– Перебор, пожалуй, с навязанной волей, – признала я и откинулась на спинку стула. – Впрочем, некритично.

Сидеть прямо становилось все труднее. По венам растекалась слабость, каждая перехваченная эмоция шарахала током. Дверь сзади скрипнула, Кира перевела на нее отчаянный взгляд. Кого еще черт принес? Впустив холодный воздух, в паб шумно ввалилась мужская компания в меховых шарфах одинаковой расцветки. Бугай встрепенулся и, оставив в покое Киру, потанцевал ко входу. Заметив странную толпу с бессмысленными лицами и бугая, подбирающегося к ним с выставленной лапой и непонятными намерениями, мужики затормозили и переглянулись. Отчетливо потянуло ядреной смесью из растерянности, изумления и азартной радости от возможной потасовки. Ну, нет.

– Зал на спецобслуживании, – сообщила я, направляя им мощный импульс «не пойти ли нам куда-нибудь еще».

Перед глазами замелькали черные мошки, поплыли вспыхивающие круги. Бак пуст, ресурс исчерпан… Хлопнула дверь, агрессивный фон растаял. Сработало. С силой прикусила щеку, боль отрезвила. У дверей крутил башкой бугай, не понимая, куда исчезла такая куча партнеров. Поймала его взгляд, потянула энергию, сначала по капле, потом еще, и еще. Бугай стек на пол и затих. Вот и славно, пусть отдохнет. Последние нотки блюза растворились в упавшей тишине, а люди, еле переставляя ноги и не глядя друг на друга, все кружились, кружились, кружились… Господин следователь сравнялся по цвету с воротником своей рубашки, искрил бессильной злостью. Зато как на тронутую дуру больше на меня не смотрел.

– Перестань, – тихо сказала Кира. – Он уже понял.

– Вряд ли, – я пожала плечами. – Но ему есть у кого спросить, правда? Зачем бегать за мной, если своя, точно такая же, под боком? Кстати, поздравляю! Силенок раньше было – кот наплакал, а теперь целое ведро. Ты об этом всегда мечтала.

Она стиснула зубы, дергано поправила очки. Не нравится? Ну, увы. Редко кому нравится, когда его сдают с потрохами. И мне не понравилось.

– Добавить яркости ниоткуда нельзя, можно лишь восстановить то, что было… – я задумчиво посмотрела на Киру. – Ай да Славик.

Рома напрягся, она замерла. В ней клокотала холодная, колючая ярость, напрочь заглушившая страх.

– Давай скажи, – вздохнула я, – все, что обо мне думаешь. О том, какая я сволочь, и как ты меня ненавидишь.

Ее губы тронула странная, серьезная улыбка, без тени привычного ехидства.

– Ненависть надо заслужить, – прошептала Кира, сложив руки на груди. Вздернула подбородок и уже громче добавила: – А тебя мне просто жаль.

– Да неужели?

– Я всю жизнь тебе завидовала. У тебя было все, чего я когда-либо хотела. Сильный дар, вершина топ-списочка, ноги от ушей, всеобщее уважение, лучшая подруга, для которой ты – свет в окошке. А что в итоге? Ты все испортила. Потеряла свободу, четыре года жизни, те, кто прежде восхищался, считают тебя психопаткой. Жалкое зрелище. А знаешь, что ты потеряешь следующим? Ее.

Су-у-ука! Концентрация, мысленный рывок. Кира вздрогнула, ее барьер тоже. Сама нарвалась. Никогда. Никогда я Лейку не потеряю! Пусть хоть весь мир рухнет, разом. Сгорит дотла и пеплом развеется до самого Ада.

В плечо впились железные пальцы, приподняли со стула. Мощный импульс энергии смел все мои попытки защититься, зал взорвался оглушительным звоном. Швырнуло на пол. Саднящий локоть, оборванные контакты с подсознаниями. Паша в мою сторону и не взглянул, шагнул к Кире. Взял ее за подбородок, всмотрелся внимательно. Боже мой… Приплыли.

Та встревоженно косилась на Рому, который медленно и с облегчением выдыхал.

– Нормально с вами все. – Паша отпустил Киру. – Цирк окончен, клоуны уходят.

Хапнул меня за саднящий локоть, от души встряхнув. Танцующие пары померкли, мир рассыпался на звездочки. Напористая энергия обступала со всех сторон, тащила куда-то, еле ноги успевала переставлять. Потом впечатало в стену – спиной. Паша навис сверху, держа меня за шиворот. Рядом с ревом проносились машины, в темное небо врезались шпили крыш. Высотки. Далеко уволок!

– Ну, и дальше-то что? – усмехнулась я. – Под Камаз, и она сама так захотела?

– Зачем? В этот раз ты отлично справляешься без меня.

Убрав руки, он отступил на шаг. Я сползла на асфальт. Мутило дико, вот-вот стошнит. Паша развернулся и пошел прочь. Через мгновение исчез за поворотом, будто его тут и не было. Что за?.. Я встала, отряхнула плащ и поплелась искать такси.

Позже подумаю, в чем тут подвох… Когда просплюсь.