Лейка

В комнате повисла звонкая тишина. Секунды тянулись и тянулись, словно резинка, которую вот-вот отпустят, и она шлепнет кого-то по пальцам. Больно, с размаху, и как водится – внезапно. Кира ерзала на кресле, поглядывая на початую бутылку виски на столике. Да уж! Позвала меня после новогодних каникул в психологический центр – увидеться и поболтать. Та самая ситуация, когда не знаешь, что ответить: «Поздравляю» или «М-да».

– А подробнее? – Я устроилась на диване со всеми удобствами, демонстрируя, что подробности должны быть особенно подробны. – Как оно… хм… получилось?

Кира с трудом оторвала взгляд от столика, перевела на собственные колени и призналась им:

– Не очень хорошо помню… – Второе признание досталось уже мне: – Я вчера вечером, в баре по старой памяти зависала, ну… Не рассчитала немного. А накануне документы на официальную сделку по покупке центра пришли. Я их проверила, подготовила, заверила, да с собой сдуру забрала. Сижу, значит, коктейль потягиваю, и Паша звонит – где бумаги, завтра же подписывать. Я понимаю, что они у меня в сумке, а вот где я? А в трубке – о-о-о, все с тобой ясно, понятно, вижу, еду. Между прочим, мое нерабочее время, ясно ему! Приехал, отдаю документы, а он – какую драму не закусываем, дорогой заместитель, круто сложилось же, мы смогли-сделали, вон последняя формальность осталась. А у меня пятый коктейль… Я и говорю – сделали, ага. Плавали, знаем, была некая «Перспектива», и что? Игорь на Гавайях или типа того, скотина, а мне шиш. Паша, будь он неладен, вместо того, чтобы свалить со своими документами, рядом на стул уселся, основательно. Конкретнее, говорит, без ностальгии. Объяснила доступно, что «Перспектива» не моя была, и центр не мой, и нечего тут «мыкать». Он мне – тебе, что, гарантии партнерства нужны? Я фыркнула… Мол, например, какие? В ответ – а давай поженимся. И смотрит ехидно, ну как обычно всегда смотрит, что коктейлем хочется в наглую рожу плеснуть, жаль, кончился уже… Ах, так, думаю, поглядим, кто первый сольется! Сказала – давай-давай, но только если прям щас. Следующий час смутно припоминаю, отрывками, в машине. Думаю, бред ведь. Откуда взять ночью ЗАГС, еще и без заявления предварительного? Срочно пора трезветь. Очнулась, кабинет какой-то, девица сонная за компьютером. Паша ей кивает, что да-да, согласен, конечно. Затем она меня спрашивает: вы согласны? Тут-то и дошло – вашу ж… Выдыхаю, говорю – ой! Девица – ноль внимания. Лектум полнейший, никого нет дома. Он мне ласково – Кира, Кирочка, честное слово, если эта хрень в четвертый раз сорвется, я тебя просто грохну. И не чтобы шутит-то! А девица снова на меня глазами вопросительно луп-луп, ну и…

Она выдохнула и сцепила пальцы в замок, напряженно изучая маникюр, я заключила:

– Романтично.

– Лейка, хватит, а?… Скажи нормально!

Я пожала плечами. Не удержалась и, сделав скорбное лицо, вопросила:

– Как вы могли?!

Не знаю, что именно меня выдало – то самое выражение лица или странное облегчение, что растекалось внутри. Кира моргнула, сосредоточенно присматриваясь и, выдав обличающее «пф-ф-ф», откинулась на спинку кресла.

– Наливай, что ли, – предложила я, – отметим.

Как нельзя кстати. Учитывая, что собираюсь скоро делать… Немного храбрости взаймы не повредит. Она резво вскочила, заметалась по комнате. Спустя пару наполненных звяканьем и бульканьем минут, у меня оказался бокал с чем-то шипящим и обманчиво мягким на вкус. Однако в голову дало с первого глотка. Приятная теплота, щекотные пузырьки. Новости так новости. «Мы случайно поженились»… Случайно, конечно. Что-то мне думается, Паша в том баре не пил!

– Вообще-то, – Кира задумчиво пригубила бокал, – не настолько я пьяная была…

Я усмехнулась, у нее тренькнул сообщением телефон. Явно интересного содержания, судя по ее улетевшим на лоб бровям.

– Измывается, гад, – пожаловались мне, – пишет, «дорогая жена, может, хотя бы на свидание сходим?» – Она глухо простонала. – И что теперь со всем этим делать?…

– Ну… – Я поставила пустой бокал на стол и поднялась с дивана. – На месте разберетесь.

Кира осушила свой, я шагнула к дверям, на прощание осведомившись:

– Воспользуюсь вашей комнатой для переходов?

– Да, разумеется, – отозвалась она, с мстительно-веселым сиянием набирая ответ с телефона.

Разберутся, не сомневаюсь.

Лестница привела на третий этаж, что по-прежнему мерцал отпечатками одаренных, после – на пустой второй. Светлый коридор, череда блестящих белых дверей. Я не возвращалась в психологический, то есть исследовательский центр с того самого дня, когда все закончилось. Закончилось… До сих пор верилось с трудом. Новогоднюю ночь встретила дома, с Соней. Наконец-то можно было обсуждать что угодно, не таясь и не заботясь о посторонних ушах! Хоть темное прошлое, хоть неопределенное будущее, хоть тайны Потока. А на деле трепались о всякой ерунде, сидя перед телевизором и выстраивая на спор башню из пуговиц, коих в бабушкиной шкатулке было не счесть. Соня, как проигравшая, слопала ложку гречки и до утра безумно хихикала, что у той точно есть глазки, и отныне они смотрят на нее изнутри. Фантазерка. О Тео я знала, что остаться ему удалось, но не без выставленного чужим телом счета… На мой вопрос, сколько у него времени в итоге, она бесцветно улыбнулась и ответила, что об этом хочет думать меньше всего. А потом весело рассмеялась и сказала, что куда сильнее его огорчает, что грабить караваны больше нельзя. Смешно, ага! Будущие родители, сразу видно…

Праздники я провела в постели, как доктор прописал. Несчастное ребро худо-бедно срослось, дар окончательно пришел в норму. Половину дня спала, оставшуюся – валялась, наслаждаясь тем, что могу себе это позволить. Было хорошо, спокойно. Непривычно, правда. Срываться и бежать никуда не надо, убить никто не пытается. Даже странно. Жаль, Артем находился далеко. Едва вернула его матери, вся семья рванула на горнолыжный курорт, где и отдыхала по сей день. Он слал мне фотографии снеговиков и воткнутой в сугроб сестры, с торчащими в разные стороны ногами в лыжах, и писал, что отлично проводит каникулы. Влад оклемался к Рождеству и навестил, притащив ноутбук с фильмами и глазастые пончики, есть которые было страшновато. Вот кто действительно на тебя смотрит! Заезжал Паша, пару раз. С нормальной едой, рассказами о кипящей в центре работе и невероятных переменах в Потоке. Исследовать не переисследовать теперь, ментальные просторы ожидают смелых первопроходцев. Я же покидать реальность не решалась… До этого момента.

Нельзя было не признать – комнаты для перехода нахваливали не зря. Мягкий рассеянный свет, льющийся белый шелк занавесок, пушистые тапочки на входе, позволяющая уединиться защелка замка. Уютно. Массажное кресло – космически удобное, электронные часы с таймером, умеющие будить особо немилосердным звуком. Вроде сейчас на определенной частоте из Потока можно слышать. Счет времени не потеряешь. Я уселась без затей и попыток тыкать в кнопки. Лучшее, что могу делать с техникой – это не трогать!

Сосредоточиться, глубоко вдохнуть, нащупать размытую границу миров. Было немного страшно. Казалось, я напрочь разучилась нырять в Поток, и делаю что-то не так. Все иначе стало, по-другому. Волны энергии покорно расступились, пузырьки в голове добавили смелости. В конце концов, что там, я знаю. Причем давно…

Сверху полился невероятно яркий свет, прожигая потолок. Занавески дрогнули и разлетелись легчайшим пухом снежинок. Снег. Всюду был снег – в ставшей приглушенно тусклой комнате. С виду той же самой, но нет. Не она. Точнее – не совсем. Ее тень, видимая с изнанки мира. Я поднялась, прошлась вдоль условной, почти прозрачной стены. Здесь не бывает преград. Дотронешься – пропустит. Задашь направление – окажешься далеко отсюда. Там, где пожелаешь. Я пожелала, по памяти. Череда образов, мысленная картинка, рывок сквозь ничего не значащее пространство. Распахнуть широко глаза и смотреть в оба, убеждаясь, что смогла. Край отвесной скалы, рев водопада, холодные брызги. Похож на Сонин любимый, только этот точь-в-точь как настоящий. Южная Африка, наверное. А когда-то я умела определять безошибочно… Прыжок вниз, панорамная площадка с впечатляющим обзором. Но сочности красок недобор. Чувствовались отголоски людского присутствия и всполохи их восторга. Реальный мир, в реальном времени. Просто с другой стороны. Так было раньше, так было всегда, прежде чем сломалось. Можно оказаться где угодно, или с кем угодно. Можно оказаться в том месте, где особенно мощное скопление эмоций – всеобщая бурная радость или, напротив, назревает что-то злое. Даже влиять на фон, немножко. Чувствуешь потребность: усилить хорошее, ослабить скверное. Или наоборот, в зависимости от того, кто ты есть. Такова плата, ее берут тут регулярно. Дар – не подарок. Но разве кто-то сомневался?…

Это лишь верхний уровень, над Лектумом, прослойка между ним и оторванной от яви серединой. Глубже – больше. Сотни тысяч возможных миров, сотворенных любым, кто захочет. Сотрется затем или нет – зависит от силы и сноровки. Будешь создавать долго и кропотливо, получишь навеки собственный мирок, со своими правилами и законами. Пока их было три. Усеянный глыбами каньон. Нечто невероятное с огромным солнцем да цветущей сакурой. И верхушка горы с проплывающими сверху фигурными облаками. Плачущий бегемот?! Ну, Паша, я припомню… Все миры – явно на пробу скроенные, огрехи видны невооруженным глазом. Неудивительно, только начало. Соня, узнав о подобном, рвалась сюда. Но дар и близко не восстановился, а Тео не помощник. Подождут ее небоскребы, место не кончится, каждому достаточно. Не захваченный Поток безграничен, исключение – разве что его сердце. Глубокий Лектум, мир забвения. Не зная пути, не пройдешь. Я знала, помнила. Славно было бы забыть – и это, и прочее, но… Отпертое однажды – не закроешь, отрытое – не закопаешь, как и былое не воротишь. Прорванный заслон прошлой жизни зияет дырой, чем ни прикрывай. Поздно сокрушаться, придется жить с этим. Смогу, справлюсь. Кто Эсте? Признак, засевший в памяти, не более. Никогда она наружу не рвалась, и не претендовала ни на что. Зато многое удастся учесть. Не повторять старых ошибок, идти дальше, вперед.

Я прошла обратно, до конца. В мир сна, переменчивый и податливо мягкий. Готовое преображаться полотно Лектума – единственное, что не изменилось. Немного смелости, концентрация. Использованный по максимуму дар, ожившие картинки. Свет, много света. Не рисовать, творить. Энергией жизни, на всю возможную глубину. А она бездонна… Выжать себя до капли, достигнуть предела. Всюду сияние: белое, вязкое, бесконечное. Это ключ, протоптанная тысячи лет назад дорожка. Кама нашла, она старалась. Методом проб и ошибок, тщательно, кропотливо. За находку заплатила высокую цену, выше не бывает. Я иду, из последних уже сил… Как тогда: на миг раствориться в собственном свете и, рывком нырнув в непроглядную глубь, выбраться за границы сотворенного. Белизна. Мощно накатывающие волны вечного прилива, что ярче любых солнц, но ласковее самого бережного прикосновения. Потраченная в ноль энергия восстановилась моментально – заполнило до краев. Главный источник, гигантская батарейка. Сердце Потока. Такое, каким должно быть. Свободным!

Центр я отыскала по памяти, ту самую середину, скопление силы. Невероятной насыщенности переливы, мощная пульсация. Бери – будет твое, со всеми бонусами. Я примерилась и замерла, выжидая. Сработает? Пусть сработает…

– Опять?… – спросили сзади пытливо.

Я обернулась, усмехнувшись в безликую физиономию. Взгляд холодных глаз, распущенные поверх черного балахона длинные седые волосы. Хранитель времени, да-да. Выдумает же.

– Зачем? – продолжил удивляться он. Ну, по крайней мере, сейчас – он. – Только что возвратила ведь. И не это подобие силы, а истинную, о которой столь многие смели лишь мечтать.

– Ты тоже? – Я всмотрелась в него, выискивая что-то человеческое. Тщетно. – Из тех многих, кто мечтал?

– Не мой путь.

– Мечтать?

В ответ – усмешка. Неужели есть контакт, шанс на правду? Грех не воспользоваться. Выдохнуть. Приблизиться. Сказать:

– Кама хотела того же. Быть везде. Всем сразу. Остаться.

– Она не понимала, – ответили мне бесстрастно, – о чем говорит.

– У тебя получилось, – факт, который передо мной. – Я знаю, кто ты.

Догадливость ни при чем. Энергия говорит больше, чем люди. Или давно не люди, с утраченной первоначальной сутью… Тогда, спасая Влада, ощутила коснувшийся его дар сполна – странный, темный, ледяной. Отпечаток вечности и смертельные для всего живого вибрации. Без вариантов.

– И каково это, – поинтересовалась я, – целый город уничтожить? Не жаль?

– Они запутались и заслужили. Или, по-твоему, у Нири лучше вышло?

Цели и средства – вечный вопрос. Пространство пылало, на меня смотрели уже другие глаза, но не теплые отнюдь. Ускользающее острое лицо, светлые-пресветлые волосы до талии, хрупкость почти детской фигуры. Мелкая девица, эфемерно-прозрачная. Лишь контур, не человек. Вряд ли она помнит, как именно выглядела. А также свое имя, себя и прежние чувства, если те были вообще. Зато помнит кур!

– Здравствуй, древняя легенда, – кивнула я без должного почтения. – Первый Вестник…

– Запомни, – улыбнулась она смазанно. – Первых нет, есть забытые.

– Собою же, – сложно было удержаться. – Значит, при жизни ты восстановила баланс, освободила Поток. Нашла способ вырваться из цепочки перерождений и стать его частью. Духом, бессмертным наблюдателем, созидающей сверхэнергией. Да вот незадача – неспособной напрямую вредить и вмешиваться. Против ее природы. Зачем же было хитростью обходить ограничение? Бороться с новыми захватчиками? Испытания проводить, нами манипулировать?! Миссия Вестников покоя не давала?…

– Мир забвения или чист, или непригоден. Пока второе, везде мне не быть.

Ясно, шкурный интерес. Занятый чужаками Поток не позволяет всяким обретшим просветление сущностям в себя вливаться. Бродила, бедная, неприкаянно. Ждала, что Вестники наведут порядок, а те раз за разом терпели поражение, вот и пришлось подключаться. Союзников искать, методом жесткого кастинга. А я еще удивлялась!.. Действительно, что для нее значат тридцать смертей в первородном мире, когда в настоящем городе куда больше сгинуло? Пытаться понять бесполезно. Иными категориями мыслит. Глобальными!

– Ты злишься напрасно, – вперился взгляд без проблеска понимания. – Нет слишком высокой цены за спасение. Здесь не стало бы ничего, и живое извне исчезло бы. Миры связаны. Нарушишь одно – погубишь все.

– Раз апокалипсис грозил, почему нельзя было прямо об этом сказать? Гораздо качественнее загадок мотивирует!

– Я помню Эсте. Если нет, ради кого сражаться, она уходит.

Чтобы прежних ошибок не повторять, меня решили к Артему подтолкнуть. Привязать. Впрочем, это единственное, за что руки не тянутся ее придушить. Ему нужна была защита, а мне – он сам. Ради него – что угодно, ради мира во всем мире – не знаю, не уверена…

– Ты хотела, чтобы я вспомнила и исправила. Но к чему маскарад? С Хранителями, шляпами и прочей дурью! Никто не мог понять, кто это, и откуда взялся!

– А, это… – обронила первая из незабытых. – Искажение своей энергии – сложнейшее. Умение стать противоположным. Наконец удалось.

– Пол сменить? Стоп… – тут-то меня и осенило. – Это не только на тебе отразилось!

– Связь с источником мира забвения сохранялась всегда, мое влияние на него неизбежно, а тот Вестников определяет по подобию.

С ума сойти. Все головы ломали, откуда мальчик… А это ходячую легенду на гендерные эксперименты потянуло. Поскольку в мужской энергии явно поменьше силы созидания будет, выбор пал на ребенка.

– Удачно сложилось, – констатировала она.

И не поспоришь! А ведь кое-что от силы Вестника у нее осталось. Не вся, измененные остатки. Делиться ими может, способности пробуждать. В одаренных – ненадолго, мы менее восприимчивы благодаря собственному дару. А с обычными людьми связь полная, опутывающая разум, покуда не угробятся. Владу повезло. Прошлые кандидаты в помощники, которые рядом с Вестниками находились, даже не поняли, что от них требовалось. А еще их не любили так, чтобы суметь выжечь одну тьму другой и спасти.

Полученные ответы царапались колючками, искрила окружающая нас белизна. Таяли мгновения, первая из Вестников не сводила с меня наблюдающих глаз. Будто потеплее стали.

– Ты не собираешься, – она кивнула на пульсирующий силой сгусток, – брать ее.

Я покачала головой:

– Не вижу смысла в таком… существовании. Ты везде, но нигде. Никто. Лучше просто жить.

– Твой выбор.

– Да, – согласилась я. – Мой.

Теплота обернулась жаром. Полыхание нахлынувшего света, столп искр. Ослепительные вспышки, бешеное мельтешение… серой воронки?! Вышвырнуло вон, да без лишних остановок – прямиком в реальность. Невесомо колыхались шелковые занавески, сквозь них лился другой свет, дневной. Рука соскользнула с мягкого подлокотника кресла, таймер отщелкнул пятьдесят шестую минуту. Ну… Спасибо, в общем-то. Самой выбраться было бы нелегко.

Мерцал непрочитанным сообщением экран телефона, внутри растекалось долгожданное умиротворение. Я все сделала правильно, забрав у Артема силу. Никуда бы она после выполнения миссии Вестника не делась. У этой вон осталась! В итоге – сверхсущность со сверхидеями. Не знаю связано ли, но… Пусть он побудет ребенком. По возможности. Дар и без того забирает больше, чем отдает.

Сообщение было от Паши – писал, что едет, и просил его дождаться. Поздно, мне уже рассказали! Как-нибудь в другой раз… Сейчас хотелось одного – наружу, на свет, на улицу. Одной. Погулять, подумать. Или наоборот – вовсе не думать ни о чем. Новое зимнее пальто мягко щекотало пушистым воротником щеки, расклешенная юбка колыхалась в такт шагам. Дернуло с чего-то купить его, причем непрактично белого цвета. Ну и ладно, абонемент в химчистку я тоже купила, а еще изумительные шторы. Правда, они до сих пор запакованными стояли в коридоре.

Я попросила такси высадить меня за пару кварталов от дома. Пухлые слоеные сугробы, изгибы расчищенных дорожек, плавное кружение снежинок. Крупных, лучистых. Таяли на ладони, впитываясь в узор вязаной варежки. Пьянящая свежесть, необыкновенно ясное небо, туго свитые нити эмоций. Упоение, светлая горечь сбывшихся желаний, привкус забытых обид. Переменчивые настроения, только успевай ловить. Чужие, разные. Не мешают… Мое – важнее! А мне хорошо… Поворот за поворотом, сердце то ёкнет, то замрет. В родном дворе спокойно. Поскрипывание снега под ногами, отзвуки чьей-то давшей трещину сосредоточенности. Сыгранной словно по нотам, выверенной и гармоничной, с резкими вкраплениями занятной неупорядоченности. Что-то знакомое. Хм-м-м…

Концентрироваться полезно, конечно, но глаза разуть было бы действеннее. Не пришлось бы замереть перед подъездом как вкопанной. Феликс стряхнул пепел с сигареты в урну и посмотрел со столь красноречивым любопытством, что стало ясно – вырядилась так вырядилась!

– О… – растерялась я, – ты тут откуда?

– Мимо проходил, – ответил невозмутимо.

Я опустила взгляд в урну, где покоилось минимум пять окурков с тем же приметным темным фильтром. И он прекрасно знает, что ложь я чувствую! Впрочем… Если его ничего не смущает, почему меня должно?

– Ты уехал, – отметила я. Слишком эмоционально прозвучало, чтобы считаться просто констатацией факта. – Не попрощался.

– Прощаться не будем.

Окатило мощной горячей волной, до плеска в ушах и настойчивой пульсации, насквозь прожгло сонмом оранжевых искр. От такого градуса неприкрытой откровенности у меня даже как-то дар речи пропал. Улетевшая в урну сигарета, взгляд – прямой, ровно то же самое отражающий, пристальный. Глаза в глаза. Кажется, впервые заметила, что они у него серые. Светло-серые, да.

– Идем, – я схватила Феликса за руку, хотя вряд ли без этого бы не пошел.

Потащила в подъезд, слабо отдавая себе отчет. Мысли кончались, толком не зародившись, в голове множились беспорядочные «что». Что дальше? Что вообще получится? А что мы будем делать? Ладно… Чай-то дома есть. Придумаем что-нибудь!

Отпирая дверь, смутно припоминала, что на кухне может быть к чаю. В коридоре стало не до того. Не люблю январь! Холодно… Одежды много… Стук крови в висках бешеный, дышалось через раз. Теплота ладоней, жар по коже. Дурацкий пакет со шторами на проходе, отброшенный куда-то прочь. Грохот сшибленной с полки шкатулки. Пусть валяется… В куче со всем остальным. Руки, губы, бьющая по нервам дрожь. Нет. Холодно – это где-то там. Не здесь.

Потом все-таки был чай, к которому ничегошеньки не нашлось. В смысле, не сладкого. Пока я жаловалась на десять дней совершенно скучного постельного режима, узнала, что система делопроизводства у нас прекрасно запутанная, из-за этого оформление бумаг затягивается. Выяснилось, что русский филиал ликвидируют. За ненадобностью. Вот так новости! Ожидаемые, конечно. То, ради чего Совет сюда нагрянул, благополучно себя исчерпало. Остался офис и год требующей завершения работы. Значит, Феликс в Москве надолго застрял. Слава бюрократии! Пообещав вечером вернуться, он отправился в какое-то ведомство со страшным названием, а я выпила еще и кофе, после рискнула высунуться из кухни. О-о-ох… Бардак. Разгребла, определив вещи по законным местам, и наткнулась на пакет со шторами. Давно пора их повесить!

Я сняла бархатные портьеры, что два десятка лет подметали пол и неизбежно истрепались. Под стремянку они упали с тяжелым шелестом, вместе с ламбрекенами и гардиной. Карниз пощадила, за неимением другого. Окно украсили новые шторы – полупрозрачные, летящие, гладко шелковистые на ощупь. Казалось, даже солнца в комнате стало больше. Спрыгнув вниз, я попала под прицел стеклянных глаз. Массивный медведь, со времен развала СССР обнимающий корягу, смотрел в упор, будто пялился. С десятка полок шкафов и секретеров выглядывали фарфоровые изваяния, вазы и сервизы. Зачем они мне?… Помню, думалось – раз бабушкино, то святое. Но бабушка всегда со мной, и без блеклых картин в выцветших рамах, старых пуговиц в коробке, неработающей печатной машинки. И изъеденных молью салфеток. Жуть! Да она сама бы их уже выкинула! К тому же к моим изумительным шторам все это совсем не подходит.

На балконе были коробки, а уж пакетов… Разложила посередине комнаты и быстро принялась за дело. Еще пригодное для кого-нибудь – направо, окончательно отжившее свое – налево. Второго оказалось в избытке, под разгром попали и кухня с ванной. Десятки коробок и пакетов заполнились до отказа, начала складывать их друг на друга. С ума сойти, сколько в квартире хлама! С глаз его долой. Древние халаты туда же, в утиль. Погнутая алюминиевая кастрюля? До свидания! Торшер с облезлой бахромой? На свалку. С каждой приговоренной вещью становилось лишь легче. Полки и прочие поверхности пустели, дышалось полной грудью. А свободного места теперь…

К вечеру закончила. Точнее, закончились коробки, и даже пакеты. Устала дико, но голова приятно кружилась. Вытерев со лба пот, я осмотрела упакованную на выброс кучу. Огромная! Взгляд зацепился за ковер на стене. Пестрый, местами лысый, что ни на есть советский. Извини, дорогой, отвисел ты свое. Придвинутая стремянка, атака плоскогубцев на гвозди. Выдернулись, ковер съехал в сторону, повиснув на последнем гвозде. Я уставилась на стену и в голос рассмеялась.

Поверх обоев, красным маркером, почерком Влада было накарябано: «Наконец ты это сделала!».