БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ

И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»

МОСКВА ~ 1971

VICTOR KERNBACH

LUNTREA SUBLIMA

EDITURA TINERETULUI. BUCURESTI

1961

 

ГЛАВА I

Вот уже четыре ночи подряд племена негров, живущие в оазисах между огромной пустыней и плодородной долиной реки Хапи, потеряли покой. Тревожный гул барабанов, доносящийся с южной стороны, свидетельствовал о каких-то переменах в жизни других племен. На севере обосновалось племя машуаша; одни из них жили оседло, другие кочевали от пастбища к пастбищу. Люди машуаша отличались высоким ростом, более светлой кожей. С ними не раз вступали в кровавое единоборство негритянские племена теза, расположившиеся у подножия скалистых гор, и даза, живущие на севере. Если же идти в сторону долины реки Хапи, то, не доходя до ее бесконечных вод, текущих с края света, находится страна краснокожих, у которых крепкое, острое оружие из меди. Много черных и белых людей с запада было уведено туда в рабство. А чуть южнее долины Черной Земля живет несколько других племен, которые хотя и чернокожие, но совсем не походят на тех, кто поселился по эту сторону долины. Дальше за теми краями ничего нет; по крайней мере, ни один человек из племени даза никогда не доходил до их границ. Далеко на востоке простирается вода, из нее каждое утро поднимается солнце, которое некоторые западные племена называют богом Маву. Каждый день оно зажигается от радости и движется над миром в сторону запада. Там, как говорят старики, будто бы есть другая вода. В нее-то и погружается каждый вечер Маву. Некоторые считают, что там, на суше, живут люди, которые носят широкие накидки из белой парусины. Они зовут себя имошагами. Но кто может поверить в такие выдумки, когда всем известно, что на далеком западе ничего нет, кроме песчаных дюн, которые ветер гоняет по пустыне. Оттуда никогда не приходят ни вести, ни люди, не слышатся там и барабаны. Лишь сухой да обманчиво злой ветер прилетает оттуда. Если же пробраться по тропинкам скалистых гор на юг, за пещеры племени теза, то попадешь в долины с оазисами, а порой и с лесами, в которых живут племена канурь; далее, за ними, есть люди, но их никто никогда не видел, есть страны, в которых никто никогда не был; за ними находится берег, а за ним, говорят, конец мира. Переход через горы даже по тропинкам — дело трудное: нужно быть храбрым и располагать хорошим отношением черных и лесных духов. Кроме того, в любое время смельчака может утащить дух Додо.

В старинных преданиях людей племени даза и особенно племени теза, имеющих схожие языки, говорится об очень странных вещах: будто бы в далекие времена эти племена пришли к подножию этих гор откуда-то с востока из Страны Черной Земли. Племена эти хорошо знают горы. Они не раз прятались там в пещерах и отражали нападения врагов, сбрасывая с высоты огромные камни. Поэтому племя канурь назвали их «тиббу», то есть «горные люди». У них быстрые и крепкие ноги, никто не умеет так охотиться за зверем или гнаться за врагом в бою, как они. К тому же в этих местах они самые трудолюбивые и самые храбрые. Племя даза — это северная родственная ветвь племени тиббу; живет оно в оазисах и никогда не покидает их, разве что в случае нападения численно превосходящего врага.

Однако ни живущие вокруг племена, те, у которых лучшее оружие, ни пустынный ветер, ни Додо или какие-либо иные злые духи, ни змеи, ни львы, ни пантеры, ни слоны не в силах одолеть этих людей вот уж столько времени, сколько солнце проходит по небу свой путь. Ни один из богов не осмеливается в этих краях охладить или покрыть серыми тучами пылающее жаркое круглое лицо солнца. Тучи там проплывают редко, всего лишь раз в несколько лет. Ночью люди избегают ходить по дорогам. Деревни у них огорожены заборами, которые охраняют их от зверей. Что касается духов, то те, боясь талисманов, не заходят к ним в хижины. По ночам неподалеку слышится рыкание льва, во тьме воют шакалы, а людям не страшно. Темной ночью небо там покрывают те же голубые и белые, временами зеленовато-красные звезды, иногда появляется луна, а бывает так, что и совсем ничего нет.

Но вот четыре ночи назад вверху, над горизонтом, в северной части неба появилась большая круглая неподвижная звезда с продолговатой, как у стрелы, головкой, похожая на светящийся глаз. Это был глаз кого угодно, но только не Маву, так как Маву если бы начал смотреть и ночью, то как же он мог бы просыпаться на заре и, гордо сияя, следовать по небу?

Здесь, в этом большом оазисе, колдуны каждую ночь плясали один из четырех молитвенных танцев. При холодном свете неведомо откуда взявшегося глаза они танцевали его вдоль деревни, начиная с ее южной окраины. Но глаз продолжал быть неподвижным и открытым. Оставалось единственное средство его умилостивить — это выбрать самую красивую девушку в оазисе и послать ее в темноту, с тем чтобы она смягчила взгляд чужого бога если не красотою, то хотя бы своими слезами. Так порешили на четвертые сутки два древнейших мудреца.

Выбор пал на Нтомби: она была самой красивой девушкой в оазисе. При свете странной звезды несколько девушек стали ее готовить к уходу из деревни. Они мазали ей волосы жиром, заплетали в тонкие косички. Во время этого обряда непрестанно били барабаны. Когда Нтомби была готова, колдуны подали барабанщикам знак умолкнуть. Один из мудрецов, старик Танкоко, отошел от группы людей и долго о чем-то говорил со странным глазом. Потом другой колдун, Тела, взял девушку за руку и вывел ее на открытое место посреди деревни. По его знаку снова забили барабаны, а Нтомби стала плясать танец расставания. После этого, мягко ступая по покрытой непроглядной тьмой земле, она одна пошла на юг. Странный недобрый глаз смотрел на нее куда холоднее, чем луна. Вблизи послышалось рыкание льва. Девушка хотела остановиться, но барабаны забили еще сильнее, и она начала петь, уходя все дальше и дальше. Вскоре она растаяла в темноте.

До рассвета еще было далеко, но никто, за исключением детей, не пошел спать. Танцы прекратились. Люди разожгли костер. Они сидели молча вокруг огня. Кто-то сказал (лица его было не видно, но по голосу можно было узнать молодого лучника Май-Баку, самого храброго и отважного из всех):

— Люди говорят, что на свете много всяких племен — черных, красных и даже белых. Так почему же глаз бога устремлен только на нас? — Он замолчал, глубоко вздохнул, подошел к костру и протянул руки к огню. Бросив взгляд на небо, Май-Бака заговорил снова: — Да разве его разжалобит Нтомби?… Ну, а если не разжалобит, он убьет ее или отошлет назад…

Ему никто не ответил. Тогда Танкоко сказал:

— Лишь бы он не рассердился еще сильнее за то, что я послал ему черную девушку… Откуда же мне взять ему краснокожую?

— А почему он рассердится на то, что ему послали черную девушку? Ты разве когда-нибудь видел краснокожих? Ответь нам, Танкоко, могут ли они быть красивее наших?

— Видел, — ответил Танкоко. — В молодости, когда был рабом в Стране Черной Земли. Там девушки, да и все хозяева, тоже имеют красную кожу, а черные у них только рабыни.

— И что же, они красивее наших? — спросила молодая женщина по имени Догбе,

— Нет.

До них долетел голос Нтомби.

— А белые люди красивые? — с любопытством спросила Догбе.

— Говорят, да, — ответил Танкоко, — я не видел.

— Как это можно быть белым? Человек не может быть белым! — сказал кто-то.

— Может! — послышался голос старика, сидящего около костра. — Я видел. Видел и желтых людей.

— Ты их сам видел, Агбонгботиле? — удивился Май-Бака.

Других это не удивило: Агбонгботиле был самым старым человеком в оазисе; старше его был только тысячелетний баобаб.

— Я видел, — сказал Агбонгботиле.

— А почему не все люди черные? — спросила Догбе.

Агбонгботиле молчал и улыбался.

— Чего его спрашивать? — произнес колдун Тела. — Никто этого не знает.

— А я знаю, — заметил старик.

— Тогда скажи нам! — попросил Май-Бака.

Агбонгботиле нравилось, когда его просили рассказать о чем-нибудь таком, чего не знали другие.

— Ну, слушайте, — начал он. — Когда все люди на земле были одного племени и все жили в одной пещере, хозяином и родителем их был самый первый человек по имени Лове. Жизнь у них была хорошая и счастливая. Но вот однажды люди поссорились. Во время ссоры нечаянно был убит сын Лове. Об этом узнал родоначальник племени. И тогда он прогнал людей из пещеры, в которой они так хорошо жили. Они вышли из пещеры и разошлись в разные стороны. Солнце стояло высоко. Лучи его падали прямо вниз и были страшно горячие. Ожоги сделали одних почти черными, как мы, а других совсем черными. У некоторых кожа покрылась потом, солнце их опалило, и они стали краснокожими. Других солнце задело слегка, и их кожа стала как медь. Остальные нашли тень или спрятались в пещерах, и солнце не достало их. Они остались такими же белыми, какими были в пещере Лове.

Рассказ Агбонгботиле не успокоил людей. Стоило ему замолчать, как они снова задумались о глазе на небе. Песня девушки теперь едва слышалась вдалеке. Рычание льва сотрясло воздух. Песня вдруг оборвалась. На мгновение все внимательно прислушались. До них долетел короткий возглас девушки. Люди застыли. Май-Бака, схватив лук, вскочил на ноги, но его остановил Танкоко.

Все с надеждой взглянули на странный светящийся в небе глаз, с нетерпением ожидая чего-то. Догбе тихо проговорила:

— Может быть, божество превратилось во льва и хочет…

— Молчи! — прикрикнул на нее муж.

А глаз на небе был все такой же: открытый и неподвижный, Прошло немного времени. Май-Бака отошел от огня и встал в темноте, опершись на лук. Дошла Нтомби до цели или… Глаз холодно смотрел с неба. А может быть, девушка погибла напрасно? Кто знает!

Но вот в ночной тишине вновь зазвучала песня. Затем она опять смолкла. Глаз все смотрел не мигая.

Колдун Тела, сидевший у костра, встал и, направляясь к своей хижине, крикнул, чтобы все шли спать.

Люди разошлись по своим хижинам, улеглись на травяных циновках, накрылись толстыми кусками парусины. Вскоре большинство заснуло крепким сном. В ночи за высоким частоколом загона слышалось лишь тяжелое дыхание скота да изредка отдаленный вой шакалов.

Было уже далеко за полночь, когда деревню разбудил крик стоявшего на страже воина. Из хижин стали выбегать перепуганные люди. И первое, на что они бросали свой взгляд, было небо. Глаз божества все еще не закрывался. В самой деревне, казалось, все было спокойно, но стоило прислушаться, как можно было различить звук чужих барабанов. Они гремели вдали где-то там, на западе. Люди заволновались. Мужчины стали собираться перед большой хижиной вождя — Татракпо. Четверо советников взяли барабаны и начали бить в них в определенном ритме.

Май-Бака отыскал глазами Агбонгботиле и подошел к нему. Старику был знаком язык барабанов.

— Какие вести посылают они нам? — спросил Май-Бака.

— Идут чужеземцы за рабами.

— Какие чужеземцы?

— Постой, дай послушать, — сказал старик. — Идут с запада. Идут с запада за рабами чужеземцы с красной кожей…

— Как так — с запада? Может быть, ты не разобрал? — удивился Май-Бака.

Лицо Агбонгботиле выражало страх.

— Я хорошо понял: идут с запада. Но не понимаю, откуда с запада! Там же, по ту сторону нашего оазиса, нет людей. И все-таки барабаны слышны на западе.

Итак, божество гневалось. Его глаз на небе, как и раньше, смотрел холодно и недоброжелательно. Нтомби ушла. Шакалы выли…

Татракпо позвал к себе Май-Баку и приказал ему сосчитать лучников.

 

ГЛАВА II

Вблизи западного берега Страны Песков воздух был еще свеж от веявшего с моря легкого ветерка. Впереди к востоку протянулись сухие пески, в которых можно было печь яйца, как в горячей золе.

Солдат Яхубен был сыт по горло далеким путешествием по морю. Много дней он провел в пути от берега Огненной Страны до этих песков. Особенно докучала ему мысль, что придется пройти всю огромную пустыню с опасными зверями, бесконечными песками, ветром и вечной нехваткой воды, которой здесь было меньше, чем где-либо. Его ремесло — это убивать и защищать. Не себя защищать или убивать своих врагов — их у него просто не было. Откуда они у него? Вот у правителя Атлантиды врагов действительно было много. В первый раз, когда Яхубена послали завоевывать чужие города, бой воодушевил его, а сами города поразили своим разнообразием. В чужих городах, куда он входил, было много золота, серебра, вкусного мяса, освежающих плодов и множество других интересных вещей. В чужих краях все это было добычей. Однако Яхубена не радовал грабеж. В короткие минуты отдыха Яхубен любил смешаться с толпой, чтобы хоть сколько-нибудь научиться местному языку, послушать чужие сказания, расспросить о народных преданиях и обычаях. Он всегда покидал чужие края с чувством сожаления, что так мало узнал о них. Но его профессия была убивать и защищать, а долг перед самим собой и детьми, оставленными далеко за морем, требовал забирать все, что попадало под руку, после того как военные вожди и сотники выбирали себе из добычи самое лучшее. Солдат без добычи становился бедняком и голодал вместе со своей семьей; он становился всеобщим посмешищем, над ним смеялись как над глупцом.

Но Яхубена никогда не радовал грабеж сам по себе. Ему нравились длинные дороги по голубому морю, которое некоторые называли Морем Среди Земель, из него можно было выйти в море с водой винного цвета. Оно омывало берега продолговатого острова, на котором жил темпераментный, трудолюбивый народ с белой кожей. Там существовал обычай строить большие дворцы со множеством комнат, в которых нетрудно было и заблудиться. На южной стороне голубого моря несколько протоков с расходящимися под углом берегами впадали в невиданно большую реку Хапи. Ее считали божеством, так как она одна кормила весь народ с красной кожей, населявший мелкие государства, разбросанные вдоль реки в черноземном краю Та Кемет. Яхубену там понравилось больше всего то, что местные жители говорили на языке, очень похожем на его собственный. Люди эти были немного меньше ростом, чем народ Яхубена, кожа которого имела розовый, почти красный цвет. Здесь не было высоких дворцов, однако дома стояли добротные, богатые; было тут вино, пиво и уличные певцы; сами же местные жители отличались добродушием и красотою.

На этот раз говорили, что идут опять в ту же страну, но необходимо было сначала пройти всю высохшую землю черных людей, чтобы захватить как можно больше рабов.

Страна Яхубена была самой большой в мире и самой сильной из всех государств. Ни одна из других стран не имела столько рабов. Однако правителю всегда казалось, что невольников недостаточно, и он время от времени посылал свои армии за новой партией. Страна, где родился Яхубен, представляла собой огромный остров, расположенный напротив пролива, который выходит в Море Среди Земель. Одни называли ее Страной Вод, другие — Атлантидой.

На краю пустыни, где находились солдаты-атланты, посланные за рабами, Яхубен уже бывал. Но в глубь этой страшной пустыни ему приходилось проникать впервые.

Армии дали два дня на отдых. Каждый мог делать что ему вздумается. Одни отсыпались, другие слонялись без дела или разговаривали. Яхубен бродил среди расставленных палаток. Ему показалось странным присутствие среди командиров и жрецов черного раба, палатка которого была разбита неподалеку от центра лагеря, где располагались старшие военачальники армии. Иногда сиятельный храбрый Пуарем и старшие начальники беседовали с этим рабом. Нередко Яхубен замечал, как он входил в палатку высшего королевского жреца Тефнахга, служителя великого Бога Силы. По лицу раба было видно, что это спокойный, умный и добрый человек. И хотя Яхубену не раз приходилось видеть честных и умных рабов, но никто из хозяев не считал их даже «подобием» советчика! А этот раб никогда не нес на спине груз и всю дорогу шел не пешком, как все солдаты, а ехал верхом на быке.

В войске был один порядочный сотник, единственный, кто не бил солдат и с кем можно было поговорить. Как-то раз, встретившись с ним, Яхубен спросил его о странном невольнике.

— Как, ты не слышал о рабе Ауте? — удивился сотник. — Это раб Великого Жреца, и он окружен большим почетом, чем какой-нибудь военный начальник,

Яхубен с удивлением взглянул на него:

— Как! Разве он не раб?

— Раб, но говорят, что только Великий Жрец превосходит его в знаниях тайн мироздания. Он знает все языки земли.

— А зачем он здесь?

— Только он один знает дорогу в этой пустыне.

Яхубен поблагодарил сотника и подошел на сколько это было дозволено к палаткам сильных мира сего. Всякий раз, когда представлялся случай, он внимательно следил за рабом. Долгое время простаивал он, наблюдая за невольником. Его внешность нравилась Яхубену.

Но вот наступила ночь, и солдаты разошлись по палаткам спать. Яхубен посидел еще немного на воздухе и тоже пошел в свою палатку. Он достал из мешка еду и принялся медленно есть. Потом растянулся на сухой траве и, подумав немного о детях, которых давно уже не видел, заснул. Надо было хорошенько выспаться: на заре предстояло тронуться в путь и пройти по страшной жаре эту проклятую страну, где лучи падают, как капли свинца у лудильщиков.

Но спать пришлось недолго. В уши, словно отравленная стрела, врезался резкий звук медной трубы. Яхубен тут же вскочил на ноги. Протер глаза и выскочил наружу, удивленно осматриваясь по сторонам: кругом стояла кромешная тьма. Может быть, почудилось? Но нет, все солдаты бежали в поле и строились. Он бросился за ними искать свое место. Сотники бежали вдоль палаток, поднимая палкой еще не проснувшихся солдат.

Палатки и поклажа были поспешно собраны, погружены на рабов и быков. Вокруг строя солдат стояли с горящими факелами в руках рабы. Четверо невольников несли на плечах кресло Пуарема с высокой спинкой из черного дерева, обитого по углам медью и серебром. Четверо других рабов несли сверкающее позолотой кресло жреца Тефнахта. Жрец, сидя спокойно в своем кресле, водруженном на плечи носильщиков, о чем-то размышлял, а может быть, дремал. Другое кресло было пусто.

Войска стояли в сомкнутом строю, ожидая команды. Каждый солдат держал сверкающее медью оружие (лук или копье); на круглых блестящих щитах играли блики горящих факелов. Перед войском выстроились две сотни рабов с поклажей. Остальной груз был размещен на быках и ослах, погоняемых рабами, в хвосте армии. Освещенная факелами армия атлантов чего-то ждала. Пуарем поднялся на свое кресло, чтобы произнести короткую речь. Он сказал:

— Любимый сын Бога Морей, наш бог и повелитель, да будет он вечен, здоров и могуществен, приказал нам пройти пустыню и привести в нашу страну рабов. По приказу нашего бога и повелителя, да будет он вечен, здоров и могуществен, мы шли при свете, дарованном Богом Солнца. Страна эта жаркая, поэтому боги не хотят, чтобы вы в поисках рабов и золота истощали свои силы, солдаты! Факелы будут освещать нашу дорогу каждую ночь, днем же вы будете спать. В конце пути вас ожидает богатая добыча и похвала нашего славного господина, да будет он вечен, здоров и могуществен.

Армия тронулась в путь. Впереди нее в креслах, установленных на носилках, рабы несли Пуарема и Тефнахта. Между ними верхом на пестром быке ехал раб Аута.

Яхубен шел в первой шеренге. Увидев странного раба, солдат стал смотреть только на него, не интересуясь ни Пуаремом, ни сиятельным Тефнахтом.

Ночь была холодная, как все ночи в пустынях, но солдаты с трудом передвигали ноги. С самого отплытия из Атлантиды никто из них не спал целую ночь подряд. Глаза у людей слипались, и бороться с усталостью становилось все труднее и труднее, Яхубен ни на минуту не мог отвести глаз от раба Ауты. Каждый раз, когда тот поворачивался к военачальникам, при свете факелов были видны его глубокие и теплые глаза. Это был стройный, не намного старше Яхубена мужчина. У него была черная блестящая кожа, белые зубы, густые волосы, огромный лоб с небольшими морщинками, большой нос, довольно тонкие губы, жилистые руки и широченные плечи. Закинув голову, Аута почти все время смотрел на небо, где едва мерцали звезды. С ними или без них небо все равно было черным. Бледные отсветы факелов, которые несли рабы, слабо освещали дорогу. Но отсутствие света не мешало передвижению войск. В пустыне не было ни болот, ни гранитных валунов, ни острых камней, ни колючего кустарника. Всюду лежал лишь песок и песок. Яхубен хорошо знал, что в этой стране порою совсем нет воды. Бот почему многие быки и ослы везли на своих спинах пропитанные древесной смолой бочонки и бурдюки из воловьих шкур, наполненные водой.

Солдаты пели. Скоро некоторые умолкли и, чтобы как-нибудь скоротать время, начали шепотом рассказывать о разного рода приключениях и происшествиях. Позднее песни умолкли совсем, прекратились разговоры. Теперь молчали все. Стало холодно. Людей согревала лишь размеренная ходьба по этой проклятой земле, где днем их морила жарища, а ночью сковывал мороз. Кое-кто дремал на ходу; ноги, привыкшие к дороге, двигались сами. Начал дремать и Яхубен. Сон немного согревал его, но стоило ему очнуться от дремоты, как вновь становилось холодно. Потом уже ничто не могло удержать его от сонного состояния — ни звездная ночь, ни солдатская привычка, ни даже сама ходьба. Когда же Яхубену удавалось приоткрыть тяжелые веки, он с вожделением смотрел на Пуарема и Тефнахта, которые спокойно спали в своих широких креслах, покрытых шкурами леопардов. Даже раб, едущий на быке, теперь вызывал зависть — ведь он, по крайней мере, хоть сидел. Яхубен на какое-то мгновение открывал глаза, затем его веки снова слипались, а ноги машинально шли дальше. Если бы не было лука, щита, стрел, меча, топора, шлема, походной сумки и самого тела, то ноги шли бы совсем легко. Через некоторое время у Яхубена стали дрожать колени, и он, окончательно выбившись из сил, как все остальные солдаты, огромным усилием заставил себя бодрствовать. Он понимал, что теперь при любом, хотя бы мгновенном, оцепенении ноги его подогнутся и он, бряцая доспехами, упадет на песок и заснет мертвым сном.

До рассвета оставалось недолго.

Шли до тех пор, пока солнце не осветило всю пустыню. Его теплые утренние лучи приободрили солдат, но вскоре солнце нагрело воздух, и стало нестерпимо жарко. Пуарем приказал остановиться. Немедленно началась разбивка лагеря. Еды было для всех вдосталь, лишь воду выдавали с ограничением. По каждому хотелось не есть, а пить. Наконец все, даже рабы, улеглись под покровом толстых полотнищ палаток.

Укладываясь, Яхубен через щель в палатке увидел рабов, которые поспешно сооружали из листьев полог над креслами Пуарема и Тефнахта.

Проснувшись после почти двухчасового глубокого сна, солдат вышел взглянуть на пустыню. И тут около песчаного холма он увидел Ауту. Раб смотрел вдаль. Недавно сделанный полог из листьев хорошо прикрывал беседующих Тефнахта и Пуарема. Только теперь Яхубен мог более внимательно разглядеть военачальников. Прошло совсем немного времени с того момента, когда молодой солдат ловко подставил свой щит под копье воина из страны Ретену, направленное в грудь Пуарема. Командующий тогда сказал: «Яхубен, я не забуду тебя». Неужели он забыл его?

Яхубен хотел было вернуться в палатку спать, но вдруг послышался чей-то возглас. Солдат повернулся: слуга возле Пуарема делал ему знак подойти. Яхубен посмотрел на него с удивлением. Но вдруг он оживился. Пуарем не забыл его!

Яхубен предстал перед военачальниками.

— Твое имя Яхубен? — спросил командующий армией.

Яхубен почувствовал, как гордость наполняет его грудь. Ведь сам командующий всей армией атлантов назвал его по имени, которое он запомнил еще с времен войны в стране Ретену. Солдат посмотрел Пуарему прямо в глаза и подтвердил, что он и есть Яхубен. Командующий сказал:

— Я думал тебя позвать, но ты пришел сам.

Стоя неподвижно в нескольких шагах от главнокомандующего, солдат ждал, когда ему скажут, зачем он понадобился. Ему хотелось вернуться на песчаный холм, чтобы увидеть, чем занимается теперь раб, но он не посмел этого сделать. И стоял, смотря на Пуарема.

— Не знаю, от кого исходила мысль взять с собой раба. Мне он совсем не по душе. Вы обходитесь с ним более мягко, чем с людьми. — Сказав это, Пуарем начертил на песке веткой, которую держал в руках, несколько странных знаков.

— Словно бы без раба Ауты и его пестрого быка мы не дойдем до Та Кемета!

Жрец Тефнахт посмотрел на него с еле сдерживаемой усмешкой и недовольством. Молчание жреца раздражало Пуарема. Находясь чаще в пути и на войне, чем в дворцах правителя и высших чиновников, он, вероятно, забыл, а может быть, и вовсе не знал всех тонкостей их жизни.

Теперь он почувствовал, что в чем-то совершил ошибку. Он стал прославленным завоевателем стольких народов, но не был ни сановником, ни великим жрецом.

Пуарем вопросительно посмотрел в глаза Тефнахту. Но жрец, сделав езду знак в сторону ожидавшего его солдата, тут же сказал:

— Всемудрейший и святой наш владыка лишился своего раба, дабы помочь нам. Раб Аута знает небо как ночью, так и днем. Ему известны языки, на которых говорят наши будущие рабы. Он знаком с их привычками и местами, где расположены их деревни. Кого же ты желал бы взять в проводники? Ведь Великий Жрец нам дал своего раба, который подходит для этой цели более других.

— И все-таки Великий Жрец его избаловал. Может случиться, Аута забудет, что он всего-навсего раб! — сказал недовольно Пуарем.

Тефнахт улыбнулся:

— Если забудет, нам никто не препятствует напомнить, что жизнь его зависит от нашего приказа, а смерть его покоится на кончике кинжала, который подвешен у нас на бедре.

Вслушиваясь в эти слова и удивляясь тому, что его делают свидетелем такого разговора, Яхубен попытался понять его смысл, но почувствовал, как его начинает сковывать сонное оцепенение.

Небо было ясным, но не голубым, как в Атлантиде, а какого-то грязноватого цвета. Жара, даже в тени толстой парусиновой палатки, становилась все более и более изнуряющей.

Не поворачиваясь к солдату, Пуарем приказал ему:

— Яхубен, ты пойдешь с рабом Аутой на восток. Пойдете немедленно. Возьмите трех быков: двух для вас, третьего для продовольствия и палатки. Ты возьмешь лук, копье, щит, хорошо отточенный нож и как можно больше стрел. У раба нет оружия. Ты его должен охранять и защищать. Он знает дорогу. В полуденные часы вы должны отдыхать, вечером, ночью и утром идти. Каждую ночь зажигайте по одному костру там, где мы могли бы его заметить. Поджигайте деревья, их огонь виден лучше. Если не увидим огня, мы не тронемся с места. Армия последует за вами только в том случае, если вы покажете кострами, что путь выбран. Не забывай, что боги подарили тебе молодость и силу, чтобы ты храбро ими распоряжался и не вызывал их гнева каким-нибудь необдуманным поступком. Понял, Яхубен? Я надеюсь на тебя!

Яхубен низко поклонился командующему и громким голосом произнес:

— Я понял, господин. Я буду радостью богов и покорным слугой нашего великого повелителя, да будет он вечен, здоров и могуществен!

После того как Яхубен повторил слова приказа Пуарема и тот убедился, что он все понял, ему было разрешено уйти.

— Позови сюда раба! — добавил Тефнахт, не взглянув в сторону Яхубена, и тот отправился за ним.

Несмотря на усталость, Яхубен чувствовал, как в нем растет радость, оттого что именно его выбрали изо всех солдат, и, возможно, если соблаговолит Бог Вод и Бог Войны, он станет сотником раньше, чем многие другие его товарищи.

Полный раздумий, Яхубен отправился искать раба.

 

ГЛАВА III

Вот уж две ночи шли они по пустыне. Два дня просидели в палатке, вконец обессилев от нестерпимой жажды и трудного пути. Сердца их стали каменными, а ноги

И руки налились свинцом.

Каждую полночь они разжигали костер. В первый же день после нескольких часов ходьбы они нашли дерево и зажгли его. Прежде чем снова тронуться в путь, Аута нагрузил на имевшихся у них трех быков связки хвороста, что вызвало недоумение у солдата. Раб, заметив это, сказал:

— Край, к которому мы движемся, представляет собой зеленый оазис. Но если ночь застанет нас в песчаной пустыне, тогда нам не найти деревьев для костра. А если мы доберемся в оазис до наступления темноты, то зачем нам жечь дерево, дающее людям пищу и прохладу?

Солдат, не зная, что на это ответить, промолчал.

На вторую ночь, идя по песчаной пустыне, Яхубен понял, что раб прав. Разложенный на вершине холма хворост вполне заменил горящее дерево.

— А не заблудятся они? — неуверенно спросил Яхубен, греясь у огня.

— Пламя видно издалека, — ответил раб. — Если будет трудно, то у них есть раб Узинкулуми. Он бывший моряк и знает звезды… Тебе хочется спать, Яхубен?

Яхубен не знал, стоит ли ему обижаться на покровительственную манеру раба спрашивать его о сне, словно маленького ребенка. Спрашивать его, которого выбрал из многих тысяч солдат мудрейший Пуарем! Но у Ауты были такие добрые глаза, что Яхубену они казались глазами брата, на которого обижаться было просто невозможно.

Ночью шли долго. Аута смотрел на небо, стараясь гнать быков по избранному направлению. С некоторых пор присутствие невооруженного раба вселяло в Яхубена куда больше уверенности, чем все его оружие. Однажды он почувствовал неодолимую потребность поделиться своими мыслями с Аутой, но так, чтобы не унизить себя перед рабом. Он решил, что лучше всего подступиться к этому окольным путем:

— Как это ты можешь ходить по пустыне днем и ночью и не заблудиться? Ночью, я заметил, ты идешь по звездам. Ну, а днем-то как? Днем ведь ничего не видно, один песок кругом…

Аута слегка улыбнулся:

— Днем видна тень от солнца. Яхубен пристально посмотрел на него и недоверчиво покачал головой.

— Многие говорят о тебе, но разве кто-нибудь знает тебя? Ты кажешься каким-то таинственным. Я иногда думаю: как странно, что ты раб! Светлейший Тефнахт говорит, что ты знаешь много языков, знаком с жизнью разных народов. Ты ведешь войско. А ты ведь раб… Любой может тебя ударить плетью.

— А ты? — сказал Аута, и при слабом свете по его лицу скользнуло нечто вроде горькой улыбки.

Яхубен опустил глаза.

— Я не… не знаю. Но, вероятно, так хотят боги!

— Не боги, Яхубен! — тихо проговорил раб, и с лица его исчезла улыбка.

— А кто же?

Аута молчал.

Яхубен уже привык к его молчанию. Угрюмым Аута не был, да и глупым тоже, он был даже мудрым. Аута часто улыбается, по больше молчит, это свойственно его натуре. Да, но почему он не ответил на мой вопрос? Может быть, считает меня ребенком…

— Ты из тех краев, куда мы идем? — спросил его Яхубен. — Вероятно, тебя волнует, что ты идешь в свою страну…

Раб снова улыбнулся, не сказав в ответ ни слова. Яхубен почувствовал себя задетым.

— Расскажи что-нибудь о себе! — сказал он. — Да не молчи, расскажи что-нибудь, дорога станет короче.

— В любом случае дорога очень длинная, — ответил Аута. — Я не отсюда. Родился я недалеко от влажных лесов, там, где живут карлики, на юге. Это все, что мне известно. Остальное ты сам знаешь.

— Неужели в самом деле существуют карлики?

— Да.

— А ты их видел? Они что, такие страшные и злые, как говорят о них люди?

— Злые — нет, а что уродливые, то может быть.

И он снова замолчал, пока Яхубен не вспомнил о своем последнем вопросе. Какой же была остальная жизнь Ауты? В лагере о таинственном невольнике ходили разные слухи. Одни говорили, что он не всегда был рабом, другие рассказывали о нем как о мудреце, знающем все, что можно знать о мире и о людях. Но никто не ведал, как он стал рабом и как сумел научиться всему тому, что ему было известно.

— А ты разве не был рожден свободным? — спросил Яхубен.

На сей раз Аута опять рассмеялся, не ответив ни слова. Яхубен почувствовал себя оскорбленным. Уж не над ним ли он смеется? Как только посмел!

— Смеешься?! — сказал он, задетый за живое. — Уж не надо мной ли?

Раб тяжело вздохнул, словно простонал. Солдат задумался. Да, может быть, и так. Ему самому пришлось немного побыть рабом в стране Ретену, где он как-то заблудился и потерял свою армию, пока его не нашли товарищи и не спасли. Но это был всего лишь несчастный случай. Иногда рабами бывали и чужеземные правители. Но Яхубен был атлантом, а не негром. Большинство рабов — негры, они-то действительно рабы! Да и дети их тоже… Стой, стой!.. Кажется, что-то здесь не так. Или этот раб не столь умен, как идет о нем слава, или он его обманывает.

— Как так — не рождаются рабами? — сказал солдат. — А дети рабов, рожденные в рабстве…

— Они рождаются людьми. А рабство делает их рабами сразу же после появления на свет.

— Ты когда попал в рабство?

— Позже. Меня вырастили чужие люди. Для меня они были отцом и матерью. Это были тоже негры. Они научили меня стрелять из лука. Потом обучили языку барабанов и языкам соседних племен.

Он замолчал. Это еще сильнее распалило любопытство Яхубена. И он нетерпеливо сказал:

— Ну, а дальше что было? Расскажи все, что потом случилось.

— Ничего особенного. Был я членом совета старшин деревни. Потом оказался рабом в Та Кемете. А оттуда попал в Атлантиду.

— Так быстро?

— Не быстро. На это ушли годы.

— А в Та Кемете долго жил? У кого ты там был рабом?

— Меня забрал начальник войска роме. Я выучил их язык. Потом он продал меня жрецу племени роме за медный нож с серебряной ручкой.

— Ну, и…

— Жрец научил меня писать, читать и распознавать звезды.

— Ну, а потом?

— Потом ничего особенного. Меня взяли в рабство атланты вместе с моим хозяином, но он вырвал у одного из солдат меч и заколол себя, а я попал случайно в числе прочих рабов на Святую Вершину. Позже Великий Жрец взял меня к себе. Вот и все.

— В Та Кемете тебе понравилось?

Раб улыбнулся:

— Ты думаешь, рабу нравится рабство?

Яхубен посмотрел на него с удивлением. Затем спросил снова:

— Ну, а какова страна Та Кемет? Я спросил тебя о ней и о том, как она тебе понравилась, потому что я знаю только ее северную часть, но я слышал, будто бы она простирается по всему течению реки Хапи. Правда ли это?

— Да. Но это не единая страна, на этой земле расположено множество мелких, воюющих между собой государств. Та Кемет — название целого края, по которому протекает река Хапи.

— Ты не заметил, как сильно похож их язык на наш? А почему?

— Думаю, что вы одного племени с ними.

— А почему эти страны воюют между собой? Атлантида ведь тоже состоит из десяти стран, но она живет как единая страна. У нее единый повелитель…

— Как раз поэтому. Вы все подчиняетесь одному правителю.

— Да будет он вечно жив, здоров и могуществен! — добавил солдат, видя, что раб замолчал. Ему показалось странным, что раб не произносит привычную и обязательную для каждого жителя Атлантиды здравицу в честь правителя. Озадаченный, он произнес: — Ты почему не говоришь так?

Раб улыбнулся:

— Но ведь ты ж сказал за меня.

Яхубен пристально посмотрел на него. Свет факела слабо освещал глаза Ауты. Что могло скрываться в них? Презрение или насмешка? Разве раб не знал, что солдат вооружен и может его убить, если он посмеет взбунтоваться?

— Ты не подумал, как опасно для тебя не произносить здравицы? А если я тебя убью? — сказал Яхубен. Голос его немного дрожал.

Не поворачивая головы в его сторону, раб спокойно произнес:

— А что мне терять? Я не потерял бы ничего.

— И тогда все же почему… — голос его теперь дрожал сильнее, — …почему… — Солдат сделал над собою усилие и быстро произнес: — …ты не сделал так, как твой бывший хозяин, заколовший себя мечом?

— А чего бы я добился? — ответил спокойно раб.

— Как — чего… Ты бы был свободен.

Аута вздохнул:

— Смерть — это ничто. В жизни происходит много такого, что я хотел бы познать.

Яхубен не все понимал из того, о чем говорил Аута, но он согласился со справедливостью сказанных им слов. Он прекрасно знал, что смерть не таит в себе ничего.

Раб говорил, что в жизни случается многое. Это и Яхубену было известно. И ему нравилось узнавать о жизни новое. Жаль только одно: что этот столь много знающий раб скупо отвечал на его вопросы. О чем думал раб, когда он молчал? Яхубен решил, что тот, может быть, думает о племенах, к которым они направлялись. Вообще Яхубен был не особенно разговорчив, но длинная дорога и одиночество в пустыне в конце концов изменили характер обоих.

— Я видел в Та Кемете и в Атлантиде светловолосых, высоких людей с голубыми глазами, — вспомнил Яхубен. — Как их называют?

— Машуаша, — сказал Аута, удивленный неожиданным вопросом.

— А те, на которых мы идем?

— Роме.

— Я имею в виду не племена роме из Та Кемета, а черных людей, во владения которых мы идем…

— Они себя называют по-разному: даза, теза, другие их называют тиббу. В Та Кемете их называют темху…

— А твое племя как называют?

— В Та Кемете — техену. Но ты можешь услышать и о племени нехси, в котором меня вырастили.

Яхубен попытался разглядеть лицо Ауты. Этот раб снова начинал ему нравиться.

— Говорят, что ты знаешь все языки мира, — начал разговор солдат, но вдруг раздалось рыкание льва. Быки остановились. Яхубен почувствовал, как у него напряглись все мускулы.

— Если лев приблизится к нам, я дам тебе лук, а сам возьму копье, — быстро сказал он.

— Не подойдет! — Аута тронул своего быка.

— Откуда ты знаешь?

— Там находятся оазис и родники. Лев идет на водопой.

Яхубен успокоился.

— А люди есть в оазисе?

— Может быть, и нет. Оазис очень маленький.

— Как ты все это узнаешь? Все по звездам?

Небо было усыпано звездами, луны не было. Путники окинули взором горизонт, и вдруг раб издал возглас удивления. Яхубен вздрогнул и тоже испуганно посмотрел в том же направлении. Но, не увидев ничего примечательного. спросил:

— Что с тобой? Ничего не видно…

Но раб молча продолжал смотреть на юг. В звездах Яхубен разбирался мало, но все-таки заметил, что на небе находится продолговатая звезда, по размеру намного больше, чем другие. У солдата от страха по спине побежали мурашки. Но он не мог оторвать глаз от зловещей звезды.

Продолжая ехать верхом на быках, оба, словно зачарованные, смотрели на незнакомую звезду.

Аута молчал. Молчал и Яхубен. Бесспорно возглас удивления вырвался у раба при виде звезды. Ничего иного не могло и быть,

Только через несколько часов, подавленный мертвой тишиной и неясной тревогой, Яхубен решил нарушить молчание. Каким странным и таинственным был этот раб… Ведь совсем недавно солдат полагал, что он все знает о нем, а теперь его спутник, которого не пугали ни пустыня, ни рычание льва, ни смерть, неожиданно умолк и казалось, чего-то испугался. Бояться звезды ему, человеку, о котором говорят, что он знает все звезды наперечет!

— Скажи, Аута, что это за звезда? — прошептал солдат, не желая более терпеть ни молчания, ни таинственности.

И раб устало ответил:

— Не знаю. Я никогда не видел такой звезды.

— Уж не бог ли это какой-нибудь?

Раб вздрогнул. Он хотел что-то сказать, но промолчал.

Так они продолжали ехать до самого рассвета. Днем новой звезды видно не было. Путники в полной тишине гнали своих быков еще несколько часов, до тех пор пока жара не превратила пустыню в пекло. Долгожданный оазис все еще не показывался. У Яхубена возникла тревожная мысль: «Уж не заблудился ли Аута или, что намного хуже, вообще не знает дороги?» Накануне солдат несколько раз видел впереди, на горизонте, оазис, который потом исчез, растаяв в песке.

Вода в бурдюке протухла и стала пахнуть плесенью. Быки пили ее с неохотой. Что касается путников, то они пили ее просто с омерзением. Еда вызывала отвращение. Питались финиками, которые всегда были такими приятными, а теперь казались совершенно безвкусными. По слухам Яхубен знал, что некоторые племена, занимающиеся скотоводством, пересекают пустыню. Но где они останавливаются, где находят тень и воду? На протяжении столь длинного пути они не встретили ни одного человека.

Когда жара становилась совершенно нестерпимой, они ставили палатку и ложились спать под ее защитой. Засыпали и тут же просыпались от нестерпимой духоты. Воздух был похож на языки пламени, излучаемые солнцем на песок и камни. То тут, то там убийственная пустыня оглашалась треском лопавшихся от жары камней.

Яхубен не находил себе места в палатке.

— Двенадцать дней мы шли от берега вместе со всеми. Вот уж три дня мы идем вдвоем. Так сколько же еще осталось идти, Аута?

Но раб его не слушал. В другое время это вывело бы Яхубена из себя. Теперь у него не было сил злиться. Ужасающая жара расслабила его окончательно, и он понимал, что молчание раба, все время думающего о чем-то, не имеет ничего общего ни с надменностью, ни с отсутствием внимания. И все-таки Яхубен время от времени задавал ему вопросы.

— Кто знает, что может случиться! — тихо ответил раб.

Солдат вздрогнул:

— Что ты сказал?

— Вот та звезда… — И Аута снова умолк.

Яхубен совсем забыл о звезде, и ему было неприятно о ней вспоминать. Сзади палатки, где была небольшая тень, послышался хрип. Солдат прислушался. Ему очень не хотелось идти смотреть, что там происходит, но он встал и пошел. Сзади палатки подыхал один из быков.

Яхубен вернулся в палатку.

— Дорога будет еще труднее: подыхает твой бык, — с трудом сказал он.

И в самом деле вскоре тот испустил дух. Хотя поклажи у путников и так было много, солдат все-таки содрал с быка шкуру: кто знает, может быть, и пригодится в дороге.

Люди снова попытались заснуть, но безрезультатно: на этот раз день был необычно жарок. Однако Аута казался спокойным. Яхубен никогда еще не проходил через такие испытания. Ему были известны лишь относительно мягкие в климатическом отношении окраины Страны Песков, а в центре пустыни бывать не приходилось. Теперь же он шел вот уже столько дней, а кругом лишь море песка, песчаные волны да жара, словно в гончарной печи. И бесконечная невидимая дорога, направление которой мог определять по небу один лишь черный раб Аута. Одеяла, навьюченные на быках, днем казались насмешкой, от них хотелось избавиться. Холодными ночами их явно не хватало. Путники редко встречали какой-нибудь маленький оазис с источником или брошенным колодцем, вода в котором давно пересохла. А идти еще надо было немало. И снова они шли через миражи зеленых оазисов и огромных городов, которые маячили на горизонте, снова пили гнилую воду из бурдюков и вдыхали раскаленный воздух вперемешку с песком. Теперь они шли в полном молчании.

Как бы мало Яхубен ни разбирался в тайнах пустыни, но с некоторых пор он начал замечать, что они останавливаются лишь в бесплодных, брошенных оазисах. Хотя как ему рассказывали, в этом пустынном краю должны быть люди, травы, колодцы; правда, они встречаются редко, но все-таки есть. Солдат много размышлял над этим. В голове вертелся один и тот же вопрос: куда ведет его Аута?

Вдруг ему показалось, что он слышит пение. Но это был не человеческий голос, а скорее звук нескольких флейт с каким-то особым звучанием. Может быть, это ему кажется, как мерещились на горизонте возникавшие прямо из песка оазисы? Нет, теперь явственно слышалась чарующая мелодия, словно ее издавала тонкая медная флейта. Звуки возникали то совсем рядом, то где-то вдалеке. Песня звучала то убаюкивающе, то весело, то вдруг очень грустно. Яхубен посмотрел на Ауту, лежащего с закрытыми глазами. Может быть, он спит? Солдат вышел из палатки, чтобы послушать песню и определить, где ее поют. Он был совершенно уверен, что они подошли к большому оазису, и ему захотелось попасть туда как можно быстрее. Но почему Аута в такой момент лежит спокойно? Очень усталым он не может быть, Яхубен чувствовал это по себе. Песчаные холмы стояли неподвижно. Оставшиеся в живых два быка, вероятно, в поисках прохлады спрятались между холмами, предпочтя их тень тонкой полоске сзади палатки. Горизонт был абсолютно чист. Где же находится оазис, откуда доносится эта песня, временами то веселая, то грустная?

В этот момент из палатки вышел Аута. Он посмотрел на горизонт и спросил своего спутника:

— Слышал?

— Да, — ответил Яхубен. — А кто это играет?

Раб задумался.

— Это поют пески. Поет пустыня…

— Как — поет пустыня? Не понимаю.

— Песок может петь. Он зовет ветер. С ним иногда приходит смерть.

— Смерть?… Какой песок? — Яхубен внимательно посмотрел на раба, чтобы убедиться, не бредит ли он.

Но Аута спокойно показал рукой на горизонт.

— Не видишь? — спросил он.

Яхубен всмотрелся повнимательнее. Ясный горизонт вдруг покрылся туманом. Но откуда в сухой пустыне туман?

— Не видишь? — повторил раб еще раз и показал на бывшие до сих пор неподвижные песчаные холмы, которые теперь дымились, словно высокие горы в Атлантиде.

На вершинах песчаных дюн курился дымок. Ветер усилился. Песчаная дымка стала заволакивать небо.

Вскоре тучи песка закрыли солнце.

— Залезай в палатку! — крикнул Аута, выплевывая песок.

Он вытащил из-за пояса пучок пакли и отдал ее солдату:

— Заткни уши, ложись лицом вниз и накройся одеялом да замотай им получше голову.

Они быстро вошли в трепещущуюся от ветра палатку и бросились на пол. Прижимая по углам своими телами полотнище, они пытались удержать рвущуюся из-под них парусину. Песок, поднимаемый ветром, проникал всюду. Люди едва могли дышать. Огненный ветер и раскаленные песчинки несли с собой смерть. Они безжалостно хлестали путников по коже, лезли в ноздри, в легкие, желудок.

Несколько раз Яхубену казалось, что он умирает. Но он не умер. После трехчасового дикого ветра небо прояснилось и можно было вдыхать почти чистый воздух. Эти часы показались солдату годами, и теперь он удивлялся, что остался не только живым, но и бодрым. Ему снова захотелось поговорить.

— Скажи, Аута, почему пел песок? Кто в нем пел? Может быть, бог…

— Нет.

— А может, звезда, что появилась сегодня ночью?

— Пел ветер, и никто другой.

— Ветер же бог! — сказал Яхубен.

Но раб молча пожал плечами, лег и быстро заснул. Яхубену стало не по себе от того, что не с кем было поговорить, но скоро сон одолел и его.

 

ГЛАВА IV

В последующие дни путникам повезло: самум налетел на них всего один раз. Еще не пришла та пора, когда ветер яростно обрушивался на пустыню и свирепствовал в ней непрерывно в течение пятидесяти дней. Аута теперь все время молчал. Волей-неволей замолчал и Яхубен. Путешествие их становилось невыносимым.

Но на душе у солдата было спокойно. Его опасения, вызванные молчанием раба и отсутствием людей в пустыне окончательно рассеялись. И это произошло не столько благодаря доброму сердцу Ауты, который нередко отдавал свою долю воды не привыкшему к жажде солдату, сколько благодаря уму и спокойствию этого не похожего ни на кого человека.

Яхубен, сам не зная почему, стал испытывать к Ауте братские чувства. И не мудрено, что после стольких тяжелых испытаний эти чувства переросли в почти слепое доверие. Единственно, чего не мог понять Яхубен, это почему так упорно молчит раб, когда он задает ему вопросы о поселениях в пустыне. Яхубен не сомневался, что в этих краях есть люди. Об этом раньше говорил и сам Аута. Иногда они делали крюк, и тогда солдат, научившийся ориентироваться по некоторым звездам, особенно по звезде Пастухов, замечал, что путь их, однако, все время лежит на восток, как приказал Пуарем. Значит, они не заблудились. Тогда где же оазисы с чернокожими?

Однажды утром, когда путники, как обычно, шли по пескам, Яхубен, уже привыкший к окружавшей его голой пустыне, заметил нечто необычное в южной части горизонта. Посмотрев пристальнее, он увидел, что это голые скалистые горы, которые четко вырисовывались на горизонте, сияя светом раннего утра.

Там, где они остановились, когда началась жара, рос какой-то незнакомый кустарник и почти высохшая трава, а рядом сочился из песка небольшой родничок с хорошей водой. Яхубен заметил по глазам раба, что для пего этот маленький родничок был полной неожиданностью. Это не понравилось солдату. Значит, в этих проклятых краях было нечто такое, о чем не знал даже Аута!

Путники расставили палатку и легли спать. В душу Яхубена вновь закралось сомнение. Он понимал, что они идут на восток, но если при этом отклоняются от прямого направления, значит, они идут в какую-то другую страну. Перед тем как заснуть, Яхубену пришла в голову мысль: «Почему раб избегал идти через небольшие оазисы, о которых раньше он сам говорил?» С этой мыслью он заснул. А когда проснулся, вновь подумал о том же.

Ели молча. Аута смотрел на далекие горы, которые в сумерках изменили свою окраску. С удовольствием напившись свежей воды из источника, Яхубен встал и принялся собирать палатку. Вначале это было обязанностью Ауты как раба, позже то ли из-за скуки, то ли из-за дружеского расположения к спутнику, более старшему по возрасту, Яхубен перестал делать различие между своими и его обязанностями. Атлантида с ее законами была далека, а здесь, в песках, они были товарищами. Горы на юге постепенно скрылись в наступившей темноте, и над ними повисла странная звезда. Аута наломал веток и нарвал сухой травы для костра. Сворачивая палатку, солдат вдруг остановился в раздумье: его мучил все тот же вопрос, на который раб еще ни разу не ответил: почему они отклонились от прямой дороги. Уж не задумал ли Аута завести его в пещеры этих гор и отдать в чьи-нибудь руки! Яхубен корил себя, вспоминая о необдуманных словах, сказанных рабу. А вдруг тот задумал его убить, чтобы завладеть оружием? Но вместе с тем, думал солдат, если б раб захотел, то он мог бы сделать это в любое время и намного раньше.

Яхубен нагнулся, чтобы выдернуть колья палатки, и опять остановился. Лучше уж прямо спросить раба, почему он столько раз отклонялся от прямой дороги, а если не ответит, принудить его под угрозой копья. Но в это мгновение Аута разжег костер. Увидев, как Яхубен свертывает палатку, он мягко сказал:

— Не надо, Яхубен. Этой ночью мы никуда не пойдем: подождем армию.

Яхубен удивленно посмотрел на него.

— Тефнахт не хотел брать рабов из кочующих племен, — добавил Аута. — Атлантиде нужны рабы-умельцы, пригодные к работе, а не пастухи. Вблизи гор, которые ты видел, есть оазисы. В них живут люди как раз те, которые нужны Атлантиде. Мне казалось, что тебя удивляет отсутствие на нашей дороге поселений, Я их обходил по приказу Пуарема.

— Ну, а если мы встретим скотоводов, что тогда будет?

— Не знаю, — ответил Аута. — Знаю только одно: эти племена не так уж добродушны, как ваши пастухи-атланты, и пустыня, которую они называют танезруфт, принадлежит им.

Они принялись за еду. Но Аута почти не прикоснулся к пище. Казалось, он чем-то озабочен. Лицо его стало более суровым, а в глазах светились грустные огоньки. Яхубену стало стыдно за свои подозрения. «Раб этот неплохой человек, он совсем не похож на негодяя», - думал он. Аута, казалось, задумался о чем-то очень далеком, и Яхубену не хотелось беспокоить его своими расспросами. Пережевывая сладкие финики, он думал о том, что этот поход совсем не похож на предыдущие. Тогда его дороги проходили через населенные места, и нужно было напрягать слух, для того чтобы не прослушать команды сотников, или до боли в глазах вглядываться в темноту, чтобы не прозевать опасность и захватить добычу. Яхубену редко приходилось бродить по таким местам, которые позволяли бы свободно размышлять. Только эта проклятая дорога принесла ему сотни неразрешимых вопросов. Он думал теперь о таких вещах, которые в другое время просто не могли прийти ему в голову. И вот на первом продолжительном привале, сидя у огня, который пожирал причудливо изогнутые сучья и сухую траву, Яхубен вдруг неожиданно спросил своего спутника:

— Одного я никак не могу понять, Аута, — как это ты с легким сердцем ищешь дорогу для обращения в рабство таких же людей, как и ты.

Раб вздрогнул. Яхубен понял, что сказал лишнее, и закусил губу. Но было уже поздно: слово не воробей, вылетит — не поймаешь. В свете костра солдат увидел полные удивления глаза Ауты, который смотрел на него, словно видел его впервые. Потом Аута как-то странно улыбнулся.

Яхубен испугался. Что могло скрываться за этой улыбкой? Он постарался в точности вспомнить только что произнесенные им слова. Разве он сказал что-нибудь страшное? Он подозрительно и в то же время с испугом посмотрел на Ауту. «А вдруг Пуарем узнает, что за вопросы задает его солдат рабу? Уж не убить ли его, чтобы избавиться от неприятностей?» При этой мысли Яхубен поежился от отвращения. А как его убьешь? Да и опасно это. Придет армия и не найдет своего проводника, о котором именно он, Яхубен, должен был заботиться. К тому же зачем убивать человека, который не сделал ему ничего плохого и обходился с ним как старший брат. Он раб, но держит себя как брат. Ну, а если…

Аута, вздрогнув при столь неожиданном вопросе, сразу понял все. Ему хотелось промолчать, он ответил как можно мягче:

— Как же мы смеем ослушаться приказа? Если я не пойду, Пуарем прикажет убить меня. Если же я захотел бы уклониться от дороги и бежать, меня убил бы ты… У меня ведь нет оружия!

— А если бы ты имел его? — озабоченно спросил Яхубен.

— Я не убил бы даже врага. И тем более не смог бы убить тебя. Ты мне как брат.

Яхубен пристально посмотрел на него: уж не обманывает ли? Глаза раба были чистыми.

— Откуда ты знаешь, что я убил бы тебя, если бы ты попробовал бежать? — неожиданно вырвалось у Яхубена, и он тут же пожалел о сказанной им глупости.

Аута продолжал:

— Ты человек, которому нравится убивать… Это твое ремесло, тебе приказывают.

Яхубен смутился, не зная, что ответить. Может быть, этот раб, читающий его мысли и знающий его лучше, чем он сам, был прав? Никогда Яхубен не отдавал себе отчета, почему он солдат, никогда не спрашивал себя, почему он убивает. И в самом деле, почему? И враг его не лев, не волк, а человек. Но если он не убьет, его убьют. Так что убийство является защитой. Яхубен подумал и пришел к выводу, что убийство не защита. Особенно с тех пор, как на Атлантиду более никто не нападал, чтобы захватить ее, а вот он, Яхубен, подгоняемый приказом, ходил грабить чужие страны, убивать невинных людей. Аута показался ему мудрым, как бог. И он решил говорить с ним более смело:

— Аута, я давно хотел тебя спросить, только ты не выдавай меня…

— Не выдам! — ответил Аута, улыбаясь. — Как же я выдам тебя? Я не торгую людьми и уж тем более друзьями. Говори, Яхубен!

Не раздумывая долго о последствиях своего вопроса, Яхубен спросил:

— А что, если мы уйдем к черным племенам в те горы?… И тогда мне не надо будет убивать людей.

Аута тепло посмотрел на Яхубена. Он был теперь совершенно уверен, что солдат не может оказаться доносчиком.

— И без нас рабы все равно будут захвачены. Может быть мы окажемся им чем-нибудь полезны. А нас двоих ни одно черное племя не примет.

— Даже и тебя? У тебя ведь тот же цвет кожи и ты знаешь их язык.

— Цвет кожи и язык еще ничего не решают. Они сразу почувствуют, что душа моя чужда им… не похожа на их душу, далека от их образа жизни. Я теперь не могу жить, не читая, не беседуя с учеными людьми. Может быть, это большой недостаток, но я привык к нему. Если бы и ты был негр и не имел оружия, тогда они, может быть, оказали бы гостеприимство нам как путникам, но они могут встретить нас и как врагов.

— Скажи, почему к тебе хорошо относятся Великий Жрец и другие служители богов? Только потому, что ты учен и мудр?

Аута пожал плечами:

— Никто ко мне хорошо не относится, разве что старец со Святой Вершины. Они нуждаются во мне, вот и все.

— А наш правитель, да будет он вечен и…

— Разве кто-нибудь может быть вечен? — перебил его Аута, улыбаясь.

— Как? Вечно живой?… Да боги же бессмертны! Любимый сын Бога Вод и есть владыка Атлантиды, да будет он вечен, здоров и могуществен.

— Скажи мне, Яхубен, если он бог и вечен, зачем ему желать вечности?

Яхубен молчал.

— Ты видел богов? — спросил его Аута снова.

Солдат удивленно посмотрел на него:

— Я?… Нет, не видел. Но ведь я простой солдат. Жрецы их видят.

Аута более не мог сдержать смех:

— Да ни один жрец их не видит.

— Правда? — неуверенно спросил Яхубен.

Аута утвердительно кивнул головой и, уже не улыбаясь, ответил:

— Серьезно. Богов нет.

Яхубен, потеряв от страха дар речи, изумленно посмотрел в лицо раба. Глаза его, устремленные на огонь, временами моргали. Через некоторое время он запрокинул вверх голову. Звезд на небе было много. Глаза солдата искали звезду в южной части неба. Он нашел ее висящей на том же месте, похожей на продолговатый разгневанный глаз. Яхубен дрожащей рукой показал на звезду и побледневшими губами прошептал:

— А эта звезда?

Аута стремительно повернулся в ту сторону, куда указывал Яхубен. Задумался, не зная, что ответить. На какое-то время наступило неловкое молчание. Аута снова взглянул на звезду, потом на Яхубена. По губам его пробежала светлая улыбка. Значит, солдат был не только солдатом: его интересовало многое.

Так они просидели рядом до полуночи, не сказав друг другу ни слова. Оба чувствовали себя очень уставшими, хотя спали целый день. Аута сказал:

— Яхубен, на заре прибывает Пуарем с солдатами. Думаю, он не станет делать привала до самого оазиса племени даза, который тут неподалеку. До сих пор все более или менее кончалось благополучно. Будем надеяться, в оазисе не увидят наш костер. Так что нам не остается ничего иного, как ложиться спать.

Яхубен молча согласился с ним. Он вошел в палатку и, не дожидаясь прихода Ауты, закутался в одеяло и тут же заснул, как младенец. Аута остался снаружи, продолжая пристально смотреть на звезду. Ему хотелось побыть одному.

Сон одолел его только к утру тут же, у костра. Не успел он заснуть, как его разбудил странный шум, похожий на дробный стук града. Раб вскочил на ноги и прислушался. Это били барабаны. Это не были барабаны армии Пуарема. Из-за песчаных холмов показались черные высокие люди с копьями и луками. Они шли так быстро, что теперь было поздно прятаться.

Чужие люди были уже неподалеку. Несколько копий с кремневыми наконечниками со свистом пролетели над ухом Ауты. Раб едва успел разбудить Яхубена.

— Брось оружие к их ногам, если хочешь остаться в живых! — быстро сказал Аута Яхубену, после того как они вышли из палатки и увидели в нескольких шагах от себя незнакомых людей.

Их схватили и приставили охрану. Это племя пленных не убивало: они превращали их в рабов. Аута пристально смотрел на незнакомцев и слушал, что они говорят. Он понял, к какому они принадлежат племени. У одного из них, показавшегося ему вождем, он спросил на языке даза:

— Ваша деревня далеко?

Окружавшие их люди удивленно смотрели на него. Этот человек был чернокожим, но было ясно, что он не из их племени, хотя говорил на их языке так же, как и они. Это обстоятельство показалось им подозрительным. Вождь не ответил. Аута подумал, что он ошибся, и замолчал.

Яхубен молча стоял между часовыми с копьями. Но когда ему, как и Ауте, связали руки и, толкнув в спину. знаками приказали идти вперед, он почувствовал, как ему трудно подчиниться. Ведь он был солдатом армии, которой не могла противостоять ни одна страна в мире! Ни одна страна не имела таких дворцов и садов, как Атлантида. Правда, он не жил в этих дворцах и садах, но знал, что это его страна. А теперь ему, свободному солдату, атланту, связали руки, как какому-то рабу! Такого унижения он не мог вынести. Яхубен рванулся и хотел толкнуть плечом одного из черных воинов, охранявших его. Но тот ударил концом копья по пояснице солдата, и Яхубен закусил губы, вспомнив, что он безоружен и связан. Сначала он смотрел на победителей с презрением, а потом совсем перестал смотреть на них.

И зачем только Аута велел бросить оружие? Теперь он сожалел об этом. Можно было бы драться. А может быть, раб хотел его выдать этим чернокожим? Нет! Яхубен отогнал эту подлую мысль. Теперь-то он верил в честность Ауты, который и сам был связан. Возможно, раб был прав: имея оружие, он был бы убит еще до того, как смог бы им воспользоваться. Пока он был жив. Казалось, никто не собирался покушаться на его жизнь. Яхубен был мужественным человеком и бывалым солдатом. Однажды он был в рабстве, но спасся. Спасется и теперь. Надо ждать и думать, как выбраться отсюда.

Утро было прекрасное. Солнце поднималось по небу, выходя прямо из песка, пока еще было легко идти. Только теперь Яхубен заметил невдалеке оазис, в котором росли высокие деревья с чешуйчатыми стволами. Ветки их У самых вершин напоминали кисточки из огромных перьев. Это были финиковые пальмы. На открытом месте, между деревьями, виднелось множество стоящих по окружности круглых хижин с остроконечными, конусообразными крышами. Посреди них возвышалась хижина побольше. В стороне находились загоны, в которых мычала скотина. Голые, худые дети с огромными животами и тонюсенькими ножками стояли и смотрели на подходящих к деревне воинов.

Вдруг Яхубен услышал невдалеке мощный гул медных литавр. Он сразу же узнал звук своих барабанов — это приближалась армия Пуарема. Негры остановились, лучники натянули тетиву, копьеносцы взяли копья наизготовку. Один из них что-то крикнул, и тотчас на солдат с блестящими шлемами полетели тучи стрел. Несколько сот атлантов с мечами бросились в атаку. Начался рукопашный бой. Воспользовавшись им, Яхубен рванулся к атлантам, но вдруг остановился на полпути, разыскивая глазами Ауту. Но тот уже сумел освободиться от связывавших его пут и спешил к нему навстречу.

Аута развязал Яхубена, и они бросились в гущу армии атлантов. Воины, сверкая копьями и мечами, напали неожиданно, словно возникнув из песка.

Схватка с жителями деревни была короткой. Поняв, что их меньшинство, они бросились бежать. Но, увидев, что попали в окружение пик и мечей, они остановились и сдались. Всем пленным сохранили жизнь. Никого не убили, лишь несколько человек были ранены. Они с удивлением смотрели на оружие и на странную одежду краснокожих чужеземцев.

Войско дошло до окраины оазиса. Справа на юге поднимались отвесные скалы с многочисленными пещерами.

 

ГЛАВА V

Армия Пуарема отдыхала. В бедной деревне оазиса нечем было ни поживиться, ни найти хоть какое-нибудь развлечение. Возле первого селения, окруженного множеством деревьев, под которыми прятались родники, раскинулся лагерь атлантов почти из тысячи палаток. Два других селения, поменьше, найденные в том же самом оазисе, были пусты: жителей из них перевели в деревню, где стоял огромный лагерь атлантов. Около него плотники, носившие, так же как и все солдаты, нагрудники и шлемы, в первый же день возвели большой, высокий загон из срубленных финиковых пальм. Они не пожалели этих редких в пустыне деревьев, которые кормили и могли еще прокормить своими плодами многих людей. Теперь их чешуйчатые стволы нашли у атлантов иное применение: они оберегали добычу.

На следующий день Аута с мрачным видом вышел из палатки жреца Бога Силы. В нескольких шагах от нее его ожидал Яхубен, которому по-прежнему было поручено сопровождать раба. Яхубен удивился, увидев грустное лицо Ауты, и спросил:

— Случилось какое-нибудь несчастье?

Аута не ответил.

— У тебя грустный вид, вот я и спросил, — повторил солдат.

Аута обернулся. Около них никого не было.

— С Тефнахтом был неприятный разговор. Он сказал, что не хочет брать с собой всех рабов, и приказал мне выбрать из них только наиболее способных и пригодных к работе.

— Ну, и что же здесь плохого? — заметил Яхубен.

— Остальных приказал убить. Вот что плохо!

Яхубен удивился: даже для него такой приказ был новостью — атланты никогда не убивали пленников, их всех делали рабами. Солдат, не поднимая глаз, прошептал:

— Ты переживаешь за них… я тебя понимаю — они такие же, как и твои братья.

— И все-таки их не убьют. Я что-нибудь придумаю, — сказал грустно Аута. — Я пытался объяснить ему, что эти люди самые трудолюбивые из всех черных племен, и забраковать придется немногих. А те немногие, кто останется в селе, не окажутся опасными для нашей храброй армии.

— Он обещал тебе не убивать их?

— Ничего не обещал. Он даже не ответил мне.

— И что ж ты теперь станешь делать?

— Что делать? Выберу ему наиболее способных и смышленых для работы. Ничего другого сделать я не смогу.

Они направились к загону. Яхубен, идя рядом, сказал ему:

— Знаешь, я пойду с тобой. Пуарем приказал мне сопровождать тебя.

Аута радостно улыбнулся.

В загон вошли молча. Увидев черного человека в сопровождении вооруженного солдата, только что превращенные в рабов люди смотрели на него с ненавистью и страхом. Они отходили от него в сторону каждый раз, когда он пытался подойти и заговорить с ними. Племя даза знало, что такое неволя. У них тоже существовало рабство. Давно прошли те времена, когда, как утверждают старинные предания, предки даза убивали пленных. Тогда рабы не могли быть полезными: их надо было кормить, а работать им было негде. Люди тогда не занимались скотоводством, даже не копали землю под посевы, не сажали деревьев. Основную пищу давала охота, на которую ходили мужчины, женщины же собирали коренья и всё, что росло в лесу, пригодное для еды. В те далекие времена в этих краях росли не одинокие пальмы в оазисе, а густые леса. В преданиях говорилось, что здесь когда-то текла глубокая река, в которой водились разные вкусные животные и их называли рыбой. Но живущие теперь в оазисе ни разу не видели эту реку. Когда же еды стало меньше, люди начали приручать животных. Жрецы были первыми, кто, вместо того чтобы убивать пленников, придумал использовать их для работы по уходу за скотом. Рабов имели только они, военачальники да еще кое-кто из старшин.

Зная, что такое рабство, негры из племени даза смотрели на все со страхом и удивлением. У этих чужеземцев с красной кожей имелось страшное оружие, а их плети были немилосердно жгучи. Куда поведут их всех? А может быть, их хотят убить? Кто этот чужеземец с черной кожей, который свободно расхаживает среди них? Почему у него нет оружия? Никто во всем загоне не мог понять, то ли краснокожий солдат защищает чернокожего человека по имени Аута, то ли охраняет его, чтобы тот не убежал.

Постепенно Ауте удалось познакомиться с новыми рабами, хотя они все сторонились его. Те из рабов, кто сумел разглядеть чистые глаза, мягкую грустную улыбку Ауты, более не избегали его, но таких нашлось немного. Один из них был крепким мужчиной, способным поднять быка. Он считался лучшим лучником во всем оазисе, и само его имя Май-Бака говорило об искусном владении луком.

Он один из первых заговорил с чужеземцем: Май-Бака попытался узнать, в самом ли деле Аута был врагом племени даза.

— Придет время, и ты узнаешь правду и, может быть, не осудишь меня, как осудил теперь, считая меня копьем и цепью в руках моих хозяев, — сказал Аута. — Дела обстоят совсем по-иному.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что твои хозяева — вроде копья и цепи в твоей руке? — возразил ему лучник с горькой улыбкой. — Я чувствую, что ты не враг мне, но ты же пришел с врагами моего племени, которые взяли меня в рабство. Что же мне думать о тебе?

Ауте хотелось поговорить с ним, но к нему подбежал солдат и сообщил, что его вызывает к себе Тефнахт.

После того как чужеземцы ушли, вокруг Май-Баки собрались люди: старик Агбонгботиле, Татракпо, превратившийся из старшин в обыкновенного раба, счастливец Танкоко, которому являлись во сне боги и через него приказывали всему племени даза, и даже высокомерный жрец Тела, знавший все тайны, скрытые от простых людей, и впервые в жизни встретивший такую тайну, узнать которую надеялся от Май-Баки. Первым спросил Татракпо.

— Май-Бака, — сказал он, — ты не узнал, как далеко погонит нас гнев бога, появившегося на небе в виде открытого глаза?

— В Страну Вод. Чужеземцы говорят, что она где-то на западе, между водами. А может быть, на самом краю света.

— А кто этот черный человек, с которым ты говорил вчера и сегодня? Он что, тоже один из хозяев?

Май-Бака ответил не сразу.

— Кто его знает! — сказал, вздохнув, жрец Тела.

— Как, даже ты не знаешь? — спросил его Май-Бака удивленно. — Я не знаю, по предполагаю.

— Что ты можешь предполагать! — раздраженно возразил ему Тела.

— Я думаю, чужеземец нам не враг, — сказал Май-Бака.

— А что он хочет? Почему он все время бродит по загону? — снова спросил Татракпо.

Май-Бака пожал плечами.

— Я знаю, чего он хочет! — гневно крикнул Тела. — Они поведут нас в свою страну, чтобы мы работали на них, пасли им скот и обрабатывали землю. Тех, кто не пригоден к труду, они убьют. Напрасно надеетесь: вам так не повезет, как этому негру, пришедшему с ними. Он их лазутчик! Мне об этом во сне сказали боги…

— Откуда ты знаешь то, что знают только боги? — спросил его старый Агбонгботиле. — Рабство — это несчастье. И для того чтобы знать это, богам не нужно являться ко мне во сне. А будущее никто не может угадать — ни я, ни Танкоко… Твои заклинания часто меня обманывали. Чему-чему, а им верить не стоит. Ты больше не хозяин, и теперь я не боюсь сказать, что ты обманщик! Счастье тебе принесут боги, не сообщив об этом. Знаешь, как нас учили старики: несчастливого человека можно посадить в горшок с маслом, он все равно останется голодным, а счастливый станет богатым, продавая воду на берегу реки…

— Это пустые слова: наше счастье сжег своими лучами глаз бога в первую ночь, когда посмотрел на нас! — злобно выкрикнул Тела.

— Но разве к нему не ушла Нтомби, чтобы его умилостивить? — спросил кто-то.

Май-Бака нахмурился. При виде его Тела виновато отвел взгляд и произнес:

— Нтомби погибла!

— Откуда ты знаешь? — набросился на него Май-Бака. — После рыкания льва она еще пела.

— Знаю: иначе глаз бога закрылся бы, — заключил, улыбаясь, Тела, потом, повернувшись к нему спиной, отошел.

Май-Бака растерялся. Вдруг сквозь загородку загона он увидел Ауту, который ждал его.

— Кому ты доверяешь из своего племени? — спросил его Аута, как только вошел в загон.

Лучнику вопрос показался странным, но он мысленно перебрал людей своей деревни, чтобы ответить на этот вопрос:

— Есть один старик, Агбонгботиле…

— Позови его сюда, — попросил Аута.

Май-Бака знаком подозвал старика, который нерешительно подошел к ним. Аута молча и внимательно посмотрел ему в глаза. Сначала тот отвел их, но, не заметив во взгляде Ауты ни хитрости, ни враждебности, прямо посмотрел на него.

— Вот что, — сказал Аута, — наши хозяева хотят захватить у вас и в других краях рабов для работы в своей стране.

— Чтобы мы пасли им скот? — спросил Агбонгботиле.

— Нет. У них для этого есть свои пастухи. Для того чтобы строить им дома.

Май-Бака засмеялся:

— Только для этого? Не думаю, чтоб они привели столько вооруженных воинов лишь для того, чтобы захватить строителей плетеных хижин нашей деревни. Дом может себе сделать каждый в несколько дней. Ты нас обманываешь!

Аута кротко посмотрел на него.

— Я никогда не видел, — сказал Агбонгботиле, — но давно слышал, что в стране с черной землей на востоке, где живут люди с красной кожей, как твои хозяева, дома строят из камня и они высокие, как горы.

— Ты правильно догадался, — сказал Аута. — Там люди не живут в хижинах. Они только у пастухов. У остальных дома каменные, большие. И вот какой секрет хотелось бы мне открыть только вам. Хозяева полагают, что вы быстро освоите мастерство строителей нужных им домов…

— Так чего же ты хочешь от нас, какая у тебя цель, если ты рассказываешь нам об их домах? — сказал грустно Май-Бака.

— Меня привели сюда как раба, знающего ваш язык…

— Как, ты раб? — прервал его удивленно Май-Бака. — Врешь!

— Не вру. Посмотрите на рабов, которые несут поклажу, и посмотрите на хозяев и солдат. Разве вы видите среди хозяев и солдат хотя бы одного черного человека?

Агбонгботиле отрицательно покачал головой, сказав:

— Думаю, он говорит правду. Я верю, что он раб.

— Тогда зачем же они тебя сюда привели? — спросил Май-Бака. — Как переводчика? Но ты никому ничего не переводишь, в загон приходишь без хозяев.

— Я прихожу только потому, что мне это приказывают. Должен… мне приказали отобрать…

— Вот видишь, у тебя одно с другим не сходится. Как же тебе верить? — сказал Май-Бака с сожалением.

— Ну как это тебе сказать, чтоб было понятнее… Я ищу людей посмышленее. Хозяева послали меня в загон, для того чтобы выбрать наиболее ловких. Но тайна состоит вот в чем: мне сказали, что тех, кто не будет ловким и пригодным к работе, убьют. Я пришел с вами посоветоваться и спросить, что для вас лучше: смерть или рабство? Другого выхода у вас нет. Вероятно, отберут половину из вас, а остальных отдадут в руки солдат. Но я подумал…

Аута замолчал, не закончив фразы. Май-Бака и Агбонгботиле смотрели на него со страхом. Старик вздохнул и сказал:

— Тела угадал, ты шпион!.. Жаль.

Ауте трудно было говорить обо всем, что было у него на душе, но еще тяжелее не говорить об этом. Внутренняя борьба отражалась в его глазах, в морщинах лица, в сжатых челюстях, в едва дрожащих губах. Агбонгботиле заметил эту борьбу и, смягчившись, медленно сказал:

— С тобой или без тебя, краснокожие чужеземцы все равно захватят нужных им рабов… Выполняй свои обязанности, выбирай кого хочешь и оставь нас в покое, мы тебе не советчики.

Аута увидел, что его так и не поняли.

— Не я выбираю… выбирайте вы. Передаю тайну в ваши руки, хотя знаю, что это может превратиться в копье, направленное против меня. Мне хотелось сделать все, что в моих силах. Я думал, что хозяева возьмут немного рабов, а остальных оставят в живых после ухода. Я ошибся. Не угадал. Иначе я сказал бы, что пригодных к работе совсем мало, и отобрал бы самых плохих людей. Теперь же…

Агбонгботиле наконец понял и улыбнулся:

— Не бойся нас. Говори прямо.

— Хозяева говорят, что оставшихся негодных рабов убьют. Тогда я им сказал, что мною отобраны почти все, так как вы ловкий и пригодный к работе народ. Останется совсем немного, и я думаю, их помилуют. Вот и все, что я вам хотел сказать. Если я ошибся, осудите меня.

Агбонгботиле подошел к Ауте и посмотрел ему в глаза, дав понять этим, что ему все ясно. Но Май-Бака грустно спросил:

— Ты считаешь — лучше жить рабом, чем умереть?

Аута молчал. Что скажешь на это? Сказать им о только что пришедшей ему на ум едва оформившейся мысли, которой он и сам побаивался?

— Май-Бака, — начал Аута, — когда живешь, есть на что надеяться. Может случиться, и рабство не будет вечным. Может быть, избавишься от него когда-нибудь. Только мертвецу не на что надеяться. После смерти не остается ничего иного, как гнить. И еще вот что…

Заметив, что Аута замолчал, Агбонгботиле постарался его подбодрить:

— Говори, чужеземец, что ты хотел сказать. Ты нас не бойся!

— Иногда я думаю… как бы это вам сказать… Вот некоторые говорят, что человек рождается рабом или свободным человеком. Я не думаю, что это так… Ну разве обязательно должны быть рабы?

— Древние люди, с самого начала мира, когда их сотворили боги, не были рабами и не имели рабов. У них не было никаких иных хозяев, кроме богов. Так говорят старинные поверья. Люди делили постель, воду и были братьями. Может быть, это сказка, а может, и нет. Никто не знает этого! — произнес Агбонгботиле.

Ауте стало грустно, и он замолчал. Май-Бака повернулся к нему. Он пристально посмотрел на него и, покачав головой, спросил:

— Когда поведут нас отсюда?

— Когда вернутся солдаты из северных гор. Думаю, дня через три, а может быть, и четыре.

Разговор внезапно оборвался. В деревне по ту сторону загона женщины, собравшись у хижин, оплакивали мужчин.

С болью в сердце, не говоря ни слова, Аута вышел из загона и направился к деревьям, в тени которых его ожидал Яхубен.

 

ГЛАВА VI

Ночь подходила к концу. Аута давно уже проснулся. Он стоял, опершись на забор загона, и смотрел на незнакомую звезду, за которой так пристально следил в течение всего пути по пустыне. Вскоре из палатки вышел Яхубен. Внутри загона несколько человек, о чем-то перешептываясь, ходили среди спящих рабов. Яхубену надоело наблюдать за звездой, тем более что он увидел старика Агбонгботиле. Солдат уже немного стал понимать язык местного племени. Пока Аута наблюдал за своей звездой, Яхубен окликнул Агбонгботиле и знаком подозвал. его. Тот подошел к забору. Яхубену захотелось блеснуть своими знаниями, и он произнес с некоторым оттенком гордости:

— Тески-Бу, большая звезда.

Эти слова долетели до Ауты, и он тихо, словно для самого себя, проговорил:

— Кто смотрит тем глазом?

— Бог! — ответил Яхубен.

— Тела говорит, что тот бог принес нам несчастье, — промолвил Агбонгботиле.

Но Аута, словно не слыша его, продолжал;

— Яхубен, посмотри получше — не кажется ли тебе, что сегодня звезда намного выше, чем в предыдущие ночи?

Только теперь он заметил Агбонгботиле и обратил внимание, что говорит с Яхубеном, сам не зная почему, на языке племени даза. Он повернулся к старику:

— Ты видел меня? Я думал, что ты спишь… Скажи мне, Агбонгботиле, когда вы увидели эту звезду на небе?

Старик опустил глаза и задумался. С тех пор как он заметил, что чужеземцы удивляются появлению звезды, Агбонгботиле стал еще более озабоченным.

— Мне кажется, что она уже две ночи на небе, да и размером вроде стала больше, — сказал он. — Бог не хочет быть к нам милосердным: Нтомби нет, вы нас забрали в рабство. Вероятно, Тела прав.

— Кто такой Тела? Тот толстый колдун? — спросил Аута.

— Да, Он говорит, что вас прислал бог с той звезды.

— Глупости! Этой звезды совсем не было не только когда мы двинулись в путь, но и много позже того, как начался поход. И ты думаешь, что каждый раз, когда армия Страны Вод вторгается в какие-либо государства, на небе появляется новая странная звезда?

— Показывалась! — сказал Яхубен. — Когда я впервые был в стране Ретену, тогда появилась звезда с хвостом.

— Знаю! — ответил, улыбаясь, Аута. — Жрец страны Аккад утверждал, что звезда явилась, чтобы своим хвостом вымести армию атлантов. Тефнахт говорил наоборот: чтобы смести войска стран Ретену, Аккад и Шумер… Но звезда никого не тронула. Ушла так же, как и пришла. Атлантов же и воинов Ретену погибло немало. А корабли Атлантиды ушли, нагруженные рабами и добычей.

— А кто такая Нтомби? — спросил Яхубен. Разговор о звездах ему не особенно нравился. — Ты сказал, что ее уже нет. А кто же она такая?

Агбонгботиле знаком попросил замолчать и показал головой на Май-Бака. Аута прошептал Яхубену на языке атлантов:

— Вероятно, это та черная девушка, которую любил Май-Бака. Узнаем в другой раз.

Но Май-Бака услышал имя девушки, произнесенное довольно громко чужим солдатом. Подойдя к ним поближе, он произнес:

— Нтомби самая красивая девушка нашего племени. Ее зря послали Тела и Танкоко в темную ночь на юг…

Он замолк. Подступивший к горлу комок перехватил дыхание.

— Зачем ее послали? — спросил с любопытством Яхубен.

— Для того чтобы умилостивить бога, который смотрел на нас одним глазом.

— Какой бог?… А, та большая звезда! Ну и как, смилостивился?

Май-Бака грустно посмотрел на солдата.

— Разве не видишь? — И Май-Бака показал ему на звезду. — Он смотрит теперь на нас с еще большим гневом.

— Ну, а если все же бог увидит ее… — прервал его Агбонгботиле.

Но Май-Бака сделал то, на что раньше никогда не решился бы, — перебил старика:

— Если бы бог ее увидел, он не мог бы не прийти в восхищение от ее красоты. Бог знал, что Нтомби была дарована ему.

— Ну, а вдруг богу она не понравилась и он приказал львам растерзать ее? — спросил Яхубен.

Май-Бака отвернулся и скрипнул зубами. Аута тут же перепрыгнул через забор и взял его за руку.

— Послушай, Май-Бака, может быть, Нтомби не погибла. Может быть, она вернется назад… Звезде не нужна земная девушка.

Май-Бака повернулся к нему и посмотрел на него с невыразимой радостью. Еще никто не поддержал в нем слабую надежду на то, что Нтомби, может быть, жива.

— Да, — сказал он, — после рыкания льва я еще слышал ее пение.

— Ты любишь Нтомби, и, может быть, она снова будет твоей! — сказал дружелюбно Аута.

Май-Бака на это грустно ответил:

— Как ты узнал? Откуда ты знаешь, что я ее люблю? Ты что, прочел в моем сердце? Но Нтомби более никогда не будет принадлежать тому, кто ее любит. Даже если она вернется, Май-Бака к тому времени будет рабом далеко, в вашей проклятой стране.

— И все-таки до ухода у нас остается несколько дней.

— Кто знает! — прошептал Аута. Однако в голосе его не прозвучала уверенность.

Черная бездна неба и ее звезды стали растворяться в водянистой серой мгле раннего утра. Прошло немного времени, и странная звезда исчезла совсем.

Солнце поднималось из песка, освещая баобаб и финиковые пальмы оазиса.

Яхубен обошел забор и вошел в загон.

— Как вы смогли пройти через песчаную пустыню? — спросил Агбонгботиле с целью отвлечь Май-Баку от мрачных мыслей о потерянной им Нтомби.

— Тяжело было! — ответил Аута. — Вероятно, было бы куда лучше, если бы мы вообще не приходили…

— Ничего не поделаешь, пришли, — сказал старик. — Мы знали, что вы приближаетесь.

Яхубен с удивлением повернулся в сторону старика, но тут послышался голос Ауты:

— Мы знали, что вам известно о нашем приходе. Вот почему мы обходили все оазисы. Барабаны в этих краях не спали: они, как ветер, разносили эту весть.

Яхубен, разинув рот от удивления, глядел по очереди то на одного, то на другого.

— Вы не встретили зверей? — спросил Май-Бака.

— Нет. Но если бы даже и встретили, то Яхубен храбрый солдат, в армии нет лучшего стрелка, чем он.

Яхубен принял важный вид от переполнившей его гордости и совсем забыл о барабанах в пустыне.

— Да как же вы не заблудились в песках? — спросил опять Агбонгботиле.

— Пустыня мне известна с детства, — сказал Аута. — Но я никогда не знал ее так, как знаю теперь. Мы вдвоем, Яхубен и я, шли впереди армии на расстоянии одного ночного перехода и каждый день думали, что не сможем идти дальше. Однако на следующую ночь мы шли дальше так же, как в предшествующую. Зной не раз доводил нас до полного изнурения. Мы слышали, как трескались песчаные камни. Однажды у меня так пересохло горло и в рот набилось столько горячей пыли, что я сказал себе: вот он, вкус смерти! Но это ощущение прошло, как любой другой привкус, и мы остались живы. Вот и все. Но не я достоин удивления: я, как и вы, родился в этих песках. А вот Яхубен — это удивительный человек. Он житель страны, где воды так же много, как и воздуха, а жара там в степях вполовину меньше, чем у вас в тени под листьями баобаба. Он никогда не видел пустыни и, впервые встретившись здесь с ней, преодолел все ее трудности.

Яхубен был просто счастлив. Он с признательностью взглянул на Ауту. Если бы было можно и они были бы только вдвоем, он не посмотрел бы на то, что Аута раб, и бросился бы его обнимать.

Май-Бака впервые с доверием посмотрел на Яхубена.

Вдруг в южной части деревни послышались крики. Как все селения негров, маленькую деревню оазиса можно было охватить сразу одним взглядом. Женщины кричали, но, казалось, кричали от радости — чувство, которое в создавшихся условиях было неестественным.

Один из вновь захваченных рабов, который был обязан приносить еду для своих собратьев в загоне, быстро подошел и, поставив скудную еду на землю, крикнул:

— Они привели Нтомби! Нтомби здесь!

Май-Бака почувствовал, как у него задрожал подбородок. Он не осмеливался приблизиться к забору, чтобы убедиться, в самом ли деле она пришла. Тогда к другому краю загона заковылял Агбонгботиле. Вслед за ним пошел и солдат Яхубен, чтобы узнать, кто такая Нтомби. Аута тоже хотел было пойти вместе со всеми, но ему не хотелось оставлять Май-Баку одного.

Вскоре к ним возвратился Яхубен. Он был весел и еще издалека закричал:

— Пришла! Ее нашли на дереве; она туда от страха залезла. — Подойдя к Ауте поближе, он прошептал ему: — Не пустить ли ее в загон?…

Не говоря ни слова о причинах своих волнений, Май-Бака умоляюще смотрел на Ауту. Беспокойство овладело и Аутой, он не знал, как ему быть. Дело принимало нелегкий оборот. Пуарем не хотел обременять армию рабынями, особенно из черных племен. Однако в Атлантиде давно установился обычай не разлучать рабов с их женами. Здесь Пуарем был хозяином, и ему не хотелось, чтобы женщины были обузой в пути и сокращали тем самым скорость передвижения армии. «А что, если попросить Тефнахта как исключение взять с собой одну-единственную рабыню? — думал Аута. — Но тогда Май-Бака вряд ли согласится быть выделенным изо всех своих собратьев…»

— Пойду к светлейшему Тефнахту, — сказал Аута, прервав свои размышления.

И он не спеша направился к палатке жреца. Негры с надеждой и любопытством смотрели ему вслед. Шел он медленно, чтобы как-то выиграть время и все обдумать. Он еще не знал, что скажет Тефнахту, но чувствовал, что следует просить его не за одну рабыню, а за всех.

Жрец Тефнахт сидел на ложе, сплетенном из веток и покрытом несколькими леопардовыми шкурами, в тени огромного тента из толстой ткани, через которую не проникали лучи солнца. Два раба обмахивали его опахалами из страусовых перьев, привязанных к длинным ручкам, сплетенным из молодых тростинок. Увидев Ауту, Тефнахт, казалось, не удивился его появлению. Он отложил дощечку и заостренную медную иглу с инкрустированной орькалком ручкой.

— Господин… — обратился Аута, склоняясь в поклоне перед ним.

— Знаю, опять явился с просьбой о сострадании к рабам. А не кажется ли тебе, Аута, что смысл нашего прихода сюда не в сострадании, а в величии исполнения плана нашего бога и правителя, да будет он вечен, здоров и могуществен. Я думаю, что достаточно того великодушия, которое мы проявили по отношению к этим подлецам: те, кто остаются в своей деревне, не будут убиты. Ясно?

— Ясно, господин…

Тефнахт внимательно следил за его глазами: они, казалось отражали безграничное уважение, но от жреца, хорошо знавшего людей, не ускользнул тот резкий огонек который блеснул в обычно задумчивых глазах раба. Однако желая показать себя великодушным, Тефнахт произнес:

— Скажи, зачем пришел? Слушаю тебя.

— Одного из рабов, которого я выбрал, господин, может быть самого ловкого и самого сильного среди всех имевшихся в Атлантиде, я думаю, для пользы дела не следовало бы разделять с любимой им девушкой, которую солдаты привели с юга. Она из племени даза, из этой деревни.

Тефнахт нахмурился.

— Ты хорошо знаешь, что мы не собираемся приводить рабынь в Атлантиду. Храбрый Пуарем считает, что женщины будут обузой в продолжительном походе, они даже не возместят работой свое пропитание.

Мускулы лица Ауты слегка дрогнули.

— Знаю, господин.

— Полагаю, тебе известно, что такое раб? — И Тефнахт бросил на него насмешливый взгляд. — До чего бы докатилась наша великая страна, если бы мы заботились о любовных отношениях наших рабов и рабынь? Чего же им надобно? Пищу им даем. Никто их не убивает.

— Знаю, господин. Но мужчины без любимых ими женщин не смогут быть сноровистыми, хорошими работниками для свершения великих планов… И прошу снисхождения, господин мой, за напоминание, что у племен даза и теза люди самые ловкие и самые работящие из всей этой части света. Самых сильных быков и даже слонов нельзя научить ремеслу, которое необходимо при постройке дворцов Атлантиды. Поэтому я смиренно прошу моего господина Тефнахта, мудрость и великодушие которого сверкают повсюду, согласиться взять рабынь не столько для несчастных рабов, сколько для расцвета Атлантиды.

Тефнахту нравилось, когда его восхваляли. Однако он принял решение, и ему не хотелось его отменять. Но вместе с тем его радовала мысль еще раз досадить Пуарему, которого он терпеть не мог. В конце концов, сыном Бога Силы был он, а не Пуарем. И тогда с видом особого великодушия он произнес:

— Хорошо, пусть будет так… Можешь пойти и сказать своим друзьям, что сын Бога Силы выполняет их просьбу. Но каждый возьмет только по одной женщине. Им хватит по одной. Пуарем прав… Не забудь: завтра на заре трогаемся.

Не показав своего удивления, Аута поклонился и, не моргнув, произнес:

— Благодарю моего господина за его доброту и мудрость!

Тефнахт взял дощечку с нанесенным на нее слоем мягкого воска и начал сосредоточенно писать. Инкрустированная орькалком ручка переливалась разными огнями. Но глаза жреца Бога Силы незаметно следили за уходящим странным и мудрым рабом. Он видел, как Аута еще с полдороги стал делать знаки неграм, которые стояли в загоне, опершись на забор. Когда Аута подошел к ним, рабы встретили его радостными криками.

Тефнахт на мгновение задумался, потом позвал слугу, хотел что-то ему сказать, но забыл и вдруг неожиданно для самого себя спросил совсем не о том, о чем хотел:

— Что за рабыню привели наши солдаты с юга?

— Много привели черных рабынь, господин. И особенно рабов. Может быть, господин спрашивает о той самой рабыне, красавице, которую зовут Нтомби?

— И что ж, уж так она красива?

— Господин приказывает привести ее сюда?

Тефнахт сердито сжал губы:

— Нет. Я спросил просто так. Можешь идти.

И Тефнахт, повертев ручку пальцами, украшенными кольцами, с удовольствием посмотрел на переливающуюся огоньками инкрустацию орькалком.

Из загона до него доносились неясные голоса. Он более не смотрел туда, зная, что ему все равно не удастся понять ни чужой язык, ни увидеть лицо девушки, которую солдаты повели к ее любимому.

 

ГЛАВА VII

Рабов отобрали. Остались лишь немногие, самые слабые; их пощадили и не стали убивать. Вокруг нескольких писарей толпились отобранные рабы — мужчины. Женщины считались лишними или взятыми из милости и поэтому записи не подлежали. По решению Пуарема пища давалась только мужчинам. Им не оставалось ничего иного, как делиться ею с женщинами, с которыми они не могли расстаться. Писарь, подвернув ноги под себя, аккуратно списывал с глиняных дощечек на свиток папируса имена рабов и их возраст.

Рабы говорили между собой вполголоса. Несколько надсмотрщиков и солдат держали в руках бичи и хлестали ими первых попавшихся, если начинался шум. Теперь Ауте не разрешалось быть среди рабов. Он издалека смотрел на плети и иногда слышал их резкий свист. Аута страдал от того, что был не в состоянии помочь бедным, избиваемым людям.

Рабы переговаривались между собой, высказывая удивление по поводу того, что не все мужчины были записаны на глиняную дощечку. Некоторые стояли в стороне, среди них был толстый кичливый колдун Тела и глупый хромоногий Изуа. Вместе с тем им казалось очень странным, что в далекий поход должны были отправиться старые люди, такие, как Агбонгботиле и Танкоко. Всех удивляло, что Татракпо сидит среди них, как обычный раб; удивлялись также и тому, что каждый имел право взять с собой только одну-единственную жену, хотя у некоторых их было много, а Татракпо содержал под своим кровом шестнадцать жен. Женщины, уходившие вместе с мужчинами, отбирали из своего более чем скромного имущества то, что еще можно было взять, и, связав все это в грубые старенькие шерстяные одеяла, которыми они покрывались ночами, теперь стояли около своих мужчин.

Обрадовавшийся вначале своему спасению от рабства, Тела вскоре помрачнел, увидев, что в деревне оставались лишь древние старики, несколько больных да десяток старух. «Может быть, это месть какого-нибудь бога!» — с беспокойством размышлял он. Рабство, конечно, не манило его, но кто будет работать на него здесь, в селении? Настроение Телы еще больше испортилось, когда До него дошла насмешка Май-Баки: «А ну, Тела, плохи твои дела — теперь придется самому поработать на себя». Услышав шутку Май-Баки, все рассмеялись, несмотря на горестные чувства, переполнявшие сердце каждого. Май-Бака был спокоен, довольный хотя бы тем, что нашлась его Нтомби. Только теперь он начинал постигать всю глубину несчастья человека, живущего в рабстве, и смутно представлять себе, что ожидает его. Однако он прекрасно понимал, что ему, самому мужественному человеку оазиса, не следует сетовать на судьбу.

Время подошло к полудню. Пересчет и регистрация новых рабов кончались. С женщинами и детьми их насчитывалось свыше трех тысяч.

Устав от душевных переживаний, Аута присел в тени пустой хижины. Увидев его усталым, один из старых рабов, пришедших вместе с армией, решил, что Аута обессилел от голода. С грустью посмотрев на него, он принес ему горсть фиников и кувшин свежей воды. Аута невидящими глазами посмотрел вслед удаляющемуся от него рабу, но к еде так и не притронулся. Душа его настолько истомилась, что он не чувствовал ни голода, ни жажды. Он не мог заснуть перед ночным походом, хотя все, за исключением часовых, улеглись спать. Аута сидел, закрыв глаза, ни о чем не думая. Вдруг он почувствовал, что кто-то толкает его. Он с трудом приоткрыл веки. Перед ним стоял колдун Тела. Его черное, с белесыми пятнами, лоснящееся толстое лицо под курчавыми, подернутыми сединой волосами выражало ужас.

— Тела?… Что с тобой? Ты недоволен, что остаешься?

— Нет… Я пришел к тебе с другим делом: гнев бога становится бедствием! — Тела показал дрожащей рукой на юг.

Аута ничего не понял.

— Какой бог? — спросил он неохотно.

— Бог ночи, тот самый, который гневно смотрел на нас.

Усталый до предела, Аута был не в состоянии думать о незнакомой звезде и ничего не ответил ему. Но колдун не оставил его в покое.

— Иди сюда, Аута, посмотри! Наступает конец мира. Вы не успеете дойти живыми до вашей проклятой страны.

Аута решил, что колдун стремится напугать его, для того чтобы добиться от него какого-либо обещания или милости. Однако он взглянул ему в лицо и заметил, что оно в самом деле полно ужаса. А Тела продолжал взволнованным голосом:

— По ту сторону оазиса вчера остановилось несколько человек с рабами. Бог послал тогда огненные копья. Они не попали в людей и упали от них в двух шагах. Это было лишь предостережение. Люди и рабы убежали, Я не знал этого и сегодня пошел туда. Там увидел разбросанный по сторонам песок, но не так, как обычно бывает при ветре, а как-то по-другому. В песке я заметил маленькие блестящие кувшины. Их там до сих пор не было. А когда я хотел было подойти к ним, один раб предостерег меня: «Не ходи!» И рассказал мне о случившемся вчера.

— И ты не пошел?

Тела испуганно взглянул на Ауту:

— Как же я пойду? Бог ведь накажет меня. Вот я и пришел к тебе.

Аута слушал его внимательно. По лицу колдуна было видно, что тот не обманывает его. Аута выпил немного воды, а остаток плеснул себе на лицо. И только после этого, очнувшись наконец от оцепенения, понял, о чем идет речь.

Аута вскочил на ноги:

— Может быть, ты и врешь, Тела, но я все равно пойду посмотреть!

Тела взял его за руку и прижался лицом к голове Ауты. В глазах колдуна застыл ужас. Это уже был не тот Тела, который потешался над всеми в загоне после прихода атлантов.

— Не ходи, Аута, не ходи туда: умрешь! — кричал он.

Но Аута вырвался из рук колдуна и бросился бежать к указанному месту.

Когда он вышел из-под деревьев оазиса на горячий песок, зной обжег его голое до пояса тело. Здесь он не носил рубашки с вышитым на груди гербом Святой Вершины. Аута осмотрелся. В нескольких сотнях шагов от себя он увидел в песке какие-то блестящие предметы. Песок возле них был как-то странно разбросан: вместо мягких переходов песчаных валов, которые намел ветер, виднелись круглые воронки и холмики. Аута направился к ним, но вскоре почувствовал легкое головокружение. Сначала он подумал, что это результат усталости, и пошел дальше. Головокружение становилось все сильнее, ноги отяжелели. Однако Аута заставил себя сделать несколько шагов вперед. Он едва держался на ногах; в голове смешалось рычание львов с грохотом тысяч барабанов и писком позеленевших медных труб. Аута огляделся. Он знал, что вблизи нет никаких зверей, и понимал, что кругом все тихо и неподвижно. Невообразимый шум, напоминающий грохот бьющихся о скалы огромных волн, вне всякого сомнения слышал только он. Аута не мог понять, что это могло бы означать. Еще несколько шагов. До кувшинов о которых говорил Тела, оставалась какая-нибудь сотня метров, а может быть, и того меньше. Аута еще немного прошел вперед и упал. Но он не остановился и пополз к продолговатым, светившимся, как стекло, предметам похожим на кувшины (их он насчитал шесть). Вблизи эти предметы не были похожи на глиняные кувшины, сквозь их стенки виднелась какая-то жидкость со странным бледно-серебряным отсветом. До них оставалось не более пятидесяти шагов…

Аута пытался победить усталость и добраться до них хотя бы ползком, чтобы потрогать руками, осмотреть их. Но в этот момент он потерял сознание, и голова его упала на песок…

Когда Аута очнулся, был уже вечер. Воздух в пустыне приобрел фиолетовый оттенок. Находясь еще в полуобморочном состоянии, Аута хотел было подняться, но не мог понять, где он находится. Он никак не мог вспомнить, почему оказался здесь, в песках. Повернув голову, Аута разглядел сзади себя оазис, скрытый чудесно раскрашенными вечерними сумерками. Вспомнив, что армия уходит этой ночью со всеми захваченными рабами в сторону страны Та Кемет, он с невероятными усилиями поднялся на ноги. Тогда-то он и увидел продолговатые кувшины, странно блестевшие в песке, и сразу вспомнил, зачем пришел сюда. В голове уже не гудело, но тело ныло от усталости. Он более не осмелился подойти к странным предметам, чтоб повнимательнее рассмотреть их. Тяжело переступая и шатаясь, Аута направился к оазису. И тут он почувствовал, что происходит нечто странное: по мере того как он удалялся от того места, где только что был, у него проходило недомогание и он чувствовал себя все более и более здоровым. Дойдя до оазиса, Аута остановился; от тяжелого обморока не осталось и следа. Напротив, раб словно чувствовал себя более здоровым, чем когда-либо. Единственное, что не давало ему покоя, — это мысли о странных кувшинах в песке.

В лагере царила суматоха. Солдаты свертывали палатки. Рабы приторачивали грузы на спины быков и ослов, взваливали на себя поклажу. Быстро опустилась ночь.

Какой-то солдат, увидев издалека Ауту, побежал к нему навстречу. Задыхаясь от бега, он произнес:

— Где ты был? Великий Пуарем страшно разгневался, когда я ему сказал, что не знаю, где тебя искать. Иди быстрее к нему!

Ауте больше чем когда-либо хотелось сейчас побыть одному. Но Пуарем был разгневан. Нужно было идти к нему, вместо того чтобы посоветоваться с кем-нибудь… Однако у кого просить совета? Кто мог дать ответ на такого рода мучительные и необычайные вопросы? Если бы сейчас он был на Атлантиде… Великий Жрец, вероятно, смог бы найти ответ или, может быть, хоть что-то объяснить… А тут… Может быть, попытаться поговорить с Тефнахтом? Служитель Бога Силы знал небесные звезды и земные дела довольно хорошо, хотя основной обязанностью его было знать племена и богатства мира. Как бы там ни было, для изучения, если не для понимания этой загадки ему нужен был сейчас более всего жрец, а не командующий армией.

С этими мыслями он оказался перед Пуаремом. Остановившись, он склонился в поклоне до самой земли.

— Если бы мудрый Тефнахт не взял тебя под защиту, я приказал бы рабам отхлестать тебя здесь, передо мной! — проревел главнокомандующий. — Ты забываешь, что ты раб и тебе не разрешено делать ничего по собственному желанию! Где ты шатался как раз в тот момент, когда все готовятся к отходу?

Тефнахт внимательно смотрел на Ауту сбоку. Тот молча переждал гнев Пуарема.

— Знаю, тебя завлекли черные красавицы, которые воняют как ты, собачий раб! — добавил Пуарем.

Лицо Ауты налилось кровью, но губы не разомкнулись. Он смотрел прямо в глаза Пуарему. Тефнахт, заметив, что раб готов вот-вот ответить дерзостью, более спокойным, чем у Пуарема, тоном сказал ему:

— Почему молчишь, когда доблестный командующий тебя спрашивает, где ты был?

— Великий Пуарем знает, где я был. Он ведь сам сказал! — ответил Аута.

Пуарем метнул гневный взгляд:

— А ну, отвечай мне на вопрос, если не хочешь, чтобы тебя отхлестали плетьми! Я не сказал, что знаю: я сказал, что не сомневаюсь… Чего тебе искать, как не…

Тефнахт прервал его:

— Если это не так, докажи. И не забывай, что ты раб. Если бы ты не был рабом Великого Жреца, ты не значил бы ничего. Не забывай этого!

Аута должен был дать ответ, как бы ему ни было трудно

— Может быть, великому Пуарему кто-нибудь из моих недоброжелателей сказал обо мне плохое. Так пусть же узнает мой господин, что не черных женщин искал я. Наверное, великому Пуарему известно, что вот уже много ночей на небе светится странная звезда.

— И ты весь день разглядывал звезды на небе! — усмехнулся Пуарем. — Звезды следует запоминать и смотреть на них, когда мы в пути.

Он хотел еще что-то добавить, но жрец сделал ему знак, и командующий недовольно замолчал.

— Сейчас же иди вперед, — продолжал он через некоторое время. — Тебя будут сопровождать несколько солдат, но возьми с собой одного или двух рабов из местных жителей, хорошо знающих эти места. Как только подойдете поближе к оазису, где живут белые люди племени машуаша, остановитесь. Сделайте так, чтобы костры были видны только с нашей стороны, то есть сзади, если стать лицом на восток.

Отдав приказ, Пуарем встал и направился к шеренгам ожидающих его солдат.

Когда они, Аута и Тефнахт, остались одни, жрец сказал:

— Звезду, о которой ты говоришь, заметил и я. Но думаю, ты задержался не из-за звезды.

— Не из-за звезды, господин. С тех пор как я увидел ее, мысли мои потеряли всякую стройность. Все, что я знал о звездах, теперь ничего не стоит. Но я видел нечто еще более удивительное.

И Аута рассказал жрецу все, что видел и что случилось с ним.

Жрец Бога Силы задумался. Он знал, что от Ауты нельзя ничего скрыть и тем более обмануть его,

— Как ты думаешь, что это может быть? — спросил он через некоторое время.

— О, если бы я был в состоянии взять хотя бы одну из тех вещиц своими руками! — произнес грустно Аута.

— А ты не побоишься еще раз пойти туда?

Аута видел, что жрец испытывает его, но ответил спокойно:

— Если господин мой приказывает идти, я пойду.

— И тебе не страшно?

— Опасность большая, господин, не стану обманывать. Поэтому, если бы господин мне сказал, чтобы я не пошел, неразгаданная тайна меня бы опечалила, но я не сожалел бы, что остался жив.

— Как ты считаешь, прославленный господин Великий Жрец сможет рассеять наши недоумения?

— Если господин мой Тефнахт не соблаговолит рассеять их, не остается ничего иного, как терпеливо ждать возвращения в Атлантиду.

— Так ты и сделай, — сказал Тефнахт. — Но я тебе приказываю: никто не должен знать о виденном тобою. А теперь иди исполняй свои обязанности.

Аута ушел. Смотря ему вслед, жрец задумчиво поднял глаза на небо. Наступила ночь. Взгляд Тефнахта остановился на странной звезде. Жрец вздохнул и повернулся к длинным шеренгам солдат, протянувшимся от оазиса до песков. Ударили барабаны. Армия должна была отправляться к другому оазису, поменьше, находящемуся в часе перехода, и оставаться там до тех пор, пока Аута будет разведывать дорогу. В то время как солдаты, выстроившись в прямые и длинные шеренги, ожидали команды, с окраины почти покинутой и совершенно разграбленной деревни верхом на здоровенных быках выехали Аута и Яхубен в сопровождении Агбонгботиле и Май-Баки. Сзади них на быках ехали три солдата. Пуарем считал, что один солдат не сможет устеречь трех рабов.

 

ГЛАВА VIII

После ухода атлантов из опустошенного оазиса прошло несколько месяцев. Не считая женщин, Пуарем увеличил количество захваченных рабов до числа пришедших с ним солдат. Теперь было почти четыре тысячи новых рабов и столько же рабынь.

Армия прошла сквозь пустыню без сколько-нибудь значительных потерь и затем вошла, продвигаясь с юга, в долину реки Хапи, после чего поднялась по ее течению к Морю Среди Земель. С некоторыми правителями маленьких стран, расположенных вдоль течения реки на Черной Земле, названной ими Та Кемет, где жили племена роме и краснокожие, искусный в дипломатии Пуарем заключил кабальные для этих стран соглашения, так что армия его могла показаться еще более доблестной: ведь сила и мужество не всегда используют наконечник копья, чаще всего они прибегают к хитрости.

Теперь лагерь атлантов раскинулся треугольником на огромном зеленом поле. Одной из сторон его служил берег моря, другой — рукав реки Хапи, известной своими плодородными иловыми наносами на Черной Земле, третьей — на западной стороне пальмовый лес и камышовые заросли; около них находилась старая крепость атлантов. Невдалеке от лагеря к югу раскинулся город Бехдет, с правителями которого Пуарем заключил мир.

У солдат не было каких-либо определенных занятий: убив и взяв в рабство много людей, они выполнили свой долг, захватили огромную добычу для правителей и для самих себя. В ожидании кораблей из Атлантиды каждый занимался своим делом. Оружие было вычищено, шлемы и щиты ослепительно сияли. Рабы и захваченное добро хорошо охранялись. Все, что можно было ограбить, было разграблено. Кое-кому из сотников разрешили пойти на весь день в Бехдет, в город веселья, пива и вина. Остальные развлекались как могли: смотрели на воды Хапи, густые заросли папируса или прогуливались по берегу голубого моря, прозванного белыми купцами с черными бородами, живущими на востоке, на продолговатом острове, Морем Среди Земель; местные же племена роме неизвестно почему, а может быть, из-за плавней в рукавах реки Хапи, называли эти места Великими Зарослями.

Армия Пуарема нуждалась в отдыхе. Если в походе через пустыню не было непреодолимых препятствий, то бои за золото и рабов в Та Кемете оказались далеко не легкими. Хитрость Пуарема, подкрепленная советами мудрого жреца Тефнахта, сыграла важную роль в их победах, но и она не могла уберечь жизнь сотен солдат, которые остались гнить в земле бога Хапи. И если бы не бесконечные распри и жадность многочисленных правителей стран Та Кемета, богу Хапи представился бы случай отблагодарить бога смерти Озириса за уничтоженное войско атлантов.

Среди этих солдат-атлантов был и Яхубен. Он отделался незначительной раной. Залечивая ее, он с нетерпением ждал прибытия кораблей, ему очень хотелось домой. Та Кемет надоел ему. Богатые правители края не могли равняться с правителями Атланты. Здесь, в Та Кемете, не было дворцов, сверкавших орькалком и слоновой костью, ни мраморных ванн, ни увеселительных мест, ни чудесных садов Атлантиды, которую люди племени роме называли Страной Вод. Они почти не верили в ее существование и не знали хорошенько, где находится Та Нутер, Сказочная Земля.

Единственным приятным занятием для Яхубена, дожидавшегося прихода кораблей, были прогулки с Аутой по берегу или по опушке леса. Но и с Аутой теперь было не так легко поговорить. И не потому, что тот предпочитал молчать, как это было во время похода по пустыне. Теперь Аута, хорошо зная народ роме, когда у него было свободное время, предпочитал бродить в одиночестве. Иногда его сопровождал Яхубен. Как-то раз, обманув часовых, Ауте удалось тайком взять с собой Май-Баку. Бывший лучник почти все время шел молча, терзаемый тревогой, вызванной столкновением со столь новым и незнакомым миром и тоской по оазису, из которого его угнали. Но вторично этого сделать Аута не посмел. Пуарем, услыхав о случившемся, вызвал Ауту к себе и сказал, что он убил бы его собственной рукой, если бы не Великий Жрец, а чтобы дерзкий раб помнил, кто в лагере хозяин, Пуарем приказал сотнику выпороть его. Тефнахт даже пальцем не шевельнул, чтобы спасти Ауту от этой участи. Плетьми был наказан и Май-Бака. Его оставили на четыре дня без пищи. Так что Аута должен был довольствоваться только обществом Яхубена. Когда же он был один, то старался как можно больше говорить с людьми роме и их рабами, которые охранялись не так уж строго. Ему хотелось узнать как можно больше о неведомых для него явлениях. Особенно много интересного узнавал он из рассказов местных рабов об обычаях, образе жизни и языке тех стран, откуда они были приведены. Иногда Аута целыми часами стоял вблизи огромной реки и жадно смотрел на нее. Потихоньку этим времяпрепровождением увлекся и Яхубен. Оба они повидали немало стран и рек, но ни одна из рек мира не могла сравниться с водами Хапи.

Нередко Аута брал солдата за руку и произносил лишь только несколько слов:

— Посмотри, не правда ли чудесно? Посмотри на нее, Яхубен…

Потом пристально следил за медленно катившими водами. Река Хапи одна с помощью приносимого ею ила, который наслаивался каждый год после разлива, могла обогатить удивительную долину и остановить продвижение отвратительной пустыни. Аута очень сожалел, что ему ни разу не удалось побывать в странах Та Кемета, расположенных у верховья реки Хапи. Некоторые негры утверждали, не видя того ни разу, что у истоков этой реки, где у людей в полдень нет тени, находится огромный лиман с пресной водой; но кто мог знать, так это или нет… Местные жители Та Кемета говорили, что Хапи течет издалека, из скалистых необитаемых гор, охраняемых соколом и ястребом. В пещере под горой сидит бессмертный бог Хапи, который непрерывно льет из двух кувшинов дающую жизнь воду, а она, пробиваясь между головой и хвостом огромной змеи, стекает из пещеры в долину по узкому выходу. Так непрерывно рождается и никогда не умирает великое благословение края Та Кемета.

Аута слушал и каждый раз был недоволен тем, что никто не мог рассказать ему что-нибудь такое, чему можно было бы поверить. Рек, рождающихся в горах, он видел немало, даже в Атлантиде; одни из них были холодные, другие — горячие. Он был в пещерах, откуда начинались реки, и не находил там богов или каких-либо иных сказочных существ, о которых ему рассказывали.

В Атлантиде было много рек, озер, родников, и всюду земля отличалась плодородием, а вода там была самая обыкновенная, в ней не было ничего особенного. Но Аута до самого юношеского возраста жил в краях, где вода считалась золотом, и он хорошо понимал, каким чудесным даром обладает эта река, из года в год удобрявшая земли, которые без нее оставались бы пустынными.

Однажды, когда Аута бродил с Яхубеном около берега, покрытого толстым слоем ила, раб остановился около болота, чтобы посмотреть на небольшие стволы папируса. Яхубену часто приходилось видеть эти растения, но он, полагая, что они ни к чему не пригодны, не обращал на них никакого внимания.

— Словно задранные коровьи хвосты! — сказал он. — И чего местные жители дают им расти? Уж лучше бы их срезали. Река бы была чище.

Вдруг со стороны леса к ним навстречу вышли несколько десятков рабов. Одни из них были молодые, с черными лицами и белыми зубами, другие белолицые, заросшие черными бородами. Рабов подгоняли плетью. Тяжелая поклажа на спинах не давала им идти так быстро, как того хотели надсмотрщики роме, которые ехали верхом на равнодушно помахивающих хвостами ослах. Надсмотрщики получили приказ от своих правителей не заводить дружеских отношений и не затевать бесед с краснокожими людьми, пришедшими, как говорили, из неведомой страны Та Нутер. Однако один из надсмотрщиков повернул своего осла и приблизился к двум чужестранцам. Однажды они случайно встретились с Яхубеном на окраине города Бехдет и выпили винца.

Увидев знакомого, Яхубен доброжелательно взглянул на него и шепнул Ауте:

— После того как он уедет от нас, я тебе кое-что расскажу о нем.

Надсмотрщик, воспользовавшись тем, что был старшим над рабами, которых ему поручили вести, решил спросить нового знакомого о здоровье. Но, помня о наказе своих хозяев, он не мог долго задерживаться. Подойдя к Яхубену, он приветствовал его и сказал:

— Я слышал, что вы скоро отправляетесь. И я тоже ухожу. Теперь вот везем в вашу крепость этот папирус, а завтра идем в страну Нуб за золотом. Наш господин говорит, что ему пришлось отдать вам все свое золото. Такова цена мира. Теперь золота у нашего господина совсем не осталось. Хотя вы забрали у нас многое, мне все-таки жаль, что вы уходите. Если когда-нибудь заглянешь в здешнюю крепость, то поищи меня на улице, что неподалеку от площади. Спроси меня: там мой дом, его все знают.

Чиновник презрительно взглянул на черного раба, стоящего рядом с солдатом-атлантом, улыбнулся последнему и, ударив своего осла, поехал прочь.

Ночь опустилась над степью, вскоре появились звезды. Яхубен и Аута, позабыв об уехавшем надсмотрщике, стали искать глазами странную звезду на юге.

— Снова взошла! — сказал Аута.

— Я только что хотел обратить твое внимание на эту не дающую покоя звезду, — произнес Яхубен и тут же вспомнил: — Однажды я пил вино в городе Бехдет. Там я и познакомился с надсмотрщиком, который только что был здесь. Имя его Мериб. Поболтали мы о том о сем. Говорили и об этой звезде.

Аута посмотрел на него с любопытством:

— И что тебе сказал Мериб?

— Если бы я его не увидел сейчас, то так и позабыл бы тебе рассказать, — продолжал Яхубен. — Человек он приятный, с открытым сердцем. Мне он сказал, что был ремесленником в городе, но, когда узнали, что он умеет писать, его сделали надсмотрщиком. В этом ему помогла его сестра, красавица Хедеткаш, наложница начальника чиновников города Бехдет Хнумхотепа.

Аута терпеливо ждал. Яхубен помолчал, стараясь вспомнить, о чем говорил он вначале. Тогда ему на помощь пришел Аута:

— Ты хотел что-то сказать мне о звезде.

— Да, — вспомнил солдат. — Я спросил Мериба. Он не стал бы мне первым говорить о ней, если бы я его не спросил. Меня беспокоила, как и тебя, величина звезды. Тот самый раб Май-Бака говорил, что это глаз плохого бога. Но ты послушай, что мне сказал Мериб: будто жрецы научили их не бояться ее, так как это не звезда, а всего-навсего глаз, но глаз их богини Нейтх… Ты, вероятно, знаешь, что у них есть богиня Нейтх, которая, как говорит надсмотрщик Мериб, является богиней неба, любви и мудрости. И так как было время разлива реки, когда у них все люди отмечают праздник, богиня открыла глаз и стала смотреть на страну Та Кемет… Мерибу это хорошо известно, так как Хнумхотеп частенько бывает у жрецов, а Мерибу обо всем рассказала его сестра.

Аута засмеялся.

— Чего ты смеешься? — помрачнел Яхубен.

— Жрецы их обманывают, Яхубен.

— Тогда спроси великого Тефнахта!

Аута неопределенно пожал плечами, ничего не ответив. Они пошли к лагерю. Взошла луна. В ее ослепительном свете виднелись заросли папируса. Аута снова остановился и посмотрел на них.

— Видишь, Яхубен? Они кажутся тебе похожими на коровьи хвосты. Если бы ты только знал, что это такое, то никогда не захотел бы их уничтожать!

— Знаешь, я сейчас вспомнил о Мерибе, который доставляет в нашу крепость папирус. Кажется, так он говорил? — сказал Яхубен. — Значит, все-таки годен к чему-то. А что из него делают? Едят, что ли?

— И едят. Но не только едят. Посмотри на него! Кто его не знает, видит в нем только то, что бросается в глаза. И видит очень немного. Знаешь, папирус имеет цену золота. И не потому, что местные жители его едят, а он ведь неплохой на вкус. Не только за то, что из него делают одежду, ведь из него можно ткать полотно. Кроме того, из него можно сделать много разных ценных вещей. Из ствола папируса добывают вкусный сок: его пьют, и он хорошо освежает в жару. Из стволов его делают обувь, а если взять побольше старых тростинок и покрепче их связать да укрепить между собой, можно построить легкую речную лодку. А особенно польза от коротких хвостов, на которые ты смотришь с таким презрением: из них делают книги,

— Книги?! — Яхубен умолк, раскрыв рот от удивления.

Свежий ночной ветер был влажен и ароматен, и путники с наслаждением дышали им. Так в молчании они подошли к лагерю. Несколько солдат сидело вокруг костра. Один из них пел, другие тихо подпевали ему. Песня была печальная: люди грустили по Атлантиде.

— Какие книги? — спросил Яхубен. — Книги, которые пишут мудрецы?

— Книги, которые пишут те, кто знает, что они пишут.

Яхубен подумал, видел ли он когда-нибудь книги близко. Он вспомнил о Пуареме и Тефнахте.

— Но ведь наш Пуарем не пишет книг?… Мудрейшего Тефнахта я видел за письмом много раз, но он не пишет книг. Книги — это вроде свитка парусины, а он пишет на воске кинжалом.

— Тефнахт пишет книги о странах и народах, которые он знает. Ты видел, как он пишет на дощечках, покрытых свежим воском, потом же все это переписывается мастерами-рабами черной краской на свиток папируса, а не парусины.

— Тот самый папирус, который только что видели?

— Да… Твой Мериб вез в крепость папирус. Они его не раз привозили к нам. На Атлантиде папирус не растет. Он имеется только в Та Кемете. Когда отправимся домой, с нами поплывет целый корабль, нагруженный только одним папирусом.

Яхубен недоверчиво покачал головой:

— Не понимаю, как это можно сделать свиток для письма из тех палок! А ты знаешь? Ты когда-нибудь видел, как это делают?

— Когда я был здесь рабом, перед тем как попасть на Атлантиду, я сам делал папирус. Нелегкое это дело: нужно терпение, да и возни с ним много. Руки должны быть проворные, если не хочешь по ним получить прутом. Делается папирус вот так. С помощью иглы от ствола тростинки папируса отделяют широкие и тонкие листочки. Из середины идут листочки на святые книги: они самые тонкие. Остальные идут на всякие другие книги. Листочки расстилают, подбирают один к одному, на чуть наклонном столе смазывают водой из реки Хапи, в которой много ила. Вода стекает, а ил остается. Потом другие листки кладут поперек и снова смачивают, чтобы слепить их. После этого осторожно обрезают края, чтобы листы были прямые. Затем их сушат и натирают костью до блеска. Вот и готова книга, остается теперь ее написать.

Яхубен слушал с удивлением, поглядывая краем глаза на прибрежные заросли. Потом он вдруг вспомнил о прерванном разговоре:

— Ты говорил о звезде… Теперь и ты забыл о ней!

— Нет, я не забыл, — сказал, улыбаясь, Аута. — Но возможно, и звезда нам кажется пока чем-то вроде твоего коровьего хвоста или божественного глаза; другого мы ведь о ней ничего не знаем.

Они вошли в лагерь и разошлись по своим палаткам.

Теперь, когда армия Пуарема ждала своих кораблей, подходил к концу период «ахета». В это время в Та Кемете пробуждалось все живое. Поход проходил в сухое время года «шему». Растения тогда стояли пожелтевшие. А когда атланты впервые вошли в долину огромной реки, наступило время «ахет». Река только что начинала вздуваться. В те дни солдаты Пуарема увидели зеленую, густую воду. Попробовали пить ее, по она оказалась настолько отвратительной, что многие плевались. Зеленая вода Хапи прошла к морю довольно быстро, дней за двенадцать, потом появилась красная вода. Вода в Хапи, казалось, смешалась с кровью, и солдаты-атланты со страхом смотрели на нее. Никто не знал, откуда течет эта кровь. Одни считали, что это бог в горах у истоков реки убивает свои жертвы. Атланты не осмеливались пить эту окровавленную воду. Попробовал лишь кое-кто из солдат, которым очень захотелось пить. Да и то глядя на местных жителей, черпавших ее в кувшины. Вода оказалась необычайно вкусной, и весть об этом разнеслась по всей армии: еще никто, даже в Атлантиде, не пил столь вкусной воды.

Яхубен был в числе тех немногих атлантов, кто пил ее первым. Плотно поев, перед тем как улечься спать, Яхубен жадно отхлебнул из кувшина и заметил, что вода имеет необычно приятный вкус.

На второй день в часы отдыха Яхубена разыскал Аута и попросил пойти с ним на берег реки.

Погода была хорошая. Время года «ахет» подходило к концу, и приближалось время года «перт». Воды Хапи входили в свои берега. Крестьяне и рабы спешили теперь вспахать и засеять еще влажные и черные поля. После вспашки пастухи погнали на засеянные поля стада овец, с тем чтобы те втоптали семена в землю и их не развеял ветер и не выжгло солнце.

Аута и Яхубен любовались этим зрелищем и слушали хвалебные песни, сложенные людьми роме в честь своего божества Хапи:

Яхубен как завороженный слушал эти песни. Обрывок одной из них запомнился ему, и он тихонько напевал его на языке, на котором она была сложена в Та Кемете. Язык Та Кемета не очень отличался от языка атлантов, однако Яхубен не понял сразу смысла этой песни. Однажды, к удивлению Ауты, солдат запел своим сильным, охрипшим от вина и боевых криков голосом:

В тот день, в начале времени года «перт», когда местные жители более не поют такого рода хвалебных песен, Яхубена вдруг озарил смысл запомнившихся ему слов, которые он все время напевал. Он сразу же повернулся к Ауте.

— Скажи мне, — спросил солдат задумчиво, — песни врут?

— А почему ты спрашиваешь меня об этом? — недоуменно сказал Аута.

— Нет, ты скажи, врут песни или нет, и тогда я тебе раскрою мысль моего сердца.

— Некоторые лгут, — ответил Аута, еще не понимая, в чем дело.

— Я обратил внимание, что, когда поешь, вроде бы не думаешь, о чем поешь… Может быть, это не касается песен, сочиненных самим. Вот я сейчас по-настоящему прислушался к песне, которую только что пел, и решил, что это ложь. Я видел бедных и у нас, и в Та Кемете. Так разве бедняк плохой человек или злодей? Думаю, что нет.

— А ты знаком с бедностью, Яхубен? — неожиданно спросил его Аута.

— Да так, не особенно. Когда был ребенком, я не играл с детьми ремесленников. Отец был солдатом, и еды у нас всегда хватало. Но позже я видел бедняков, которые отдавали последнее другим, более бедным, чем они сами. Я не видел, чтобы бедный убивал богатого, а вот богатый, так тот убивал.

— А тебе не приходило когда-нибудь в голову, что армия Пуарема бедна?

Яхубен удивленно засмеялся:

— Как это так — наша армия бедна? Ты что, смеешься?

— Смеюсь, как видишь. Но бедняками были те люди, которых вы сделали рабами. Так кто же творит беззаконие?

Яхубен замолчал, недоуменно покачивая головой. Потом задумчиво произнес:

— В Бехдете на меня набросилась собака, и, чтобы не убивать ее, я зашел в домик одного человека. Он пригласил меня посидеть. Я посмотрел, что он мастерит. Он делал кольца… Его жена сказала, что эти кольца для самых видных господ города. И знаешь, что они ели? Я сам видел: лук с заплесневелой лепешкой. Лепешка была из ячменя. У них была еще одна головка лука, и они ее оставили на второй день. Я отдал им свой хлеб, хотя во вражеской стране мы должны брать, а не давать. Если бы Пуарем узнал об этом, он приказал бы меня убить. Все говорят, что так хотят боги. Но почему говорят, что все добрые боги самые сильные?

Аута улыбался и ничего не ответил.

— Ты почему мне ничего не отвечаешь, Аута? — удивился солдат.

— И я давно ищу ответа на твой вопрос, но до сих пор не нашел! — ответил наконец тот.

— Знаешь, вероятно, я нашел.

— Какой же, Яхубен?

— Песня лжет! Вот он, ответ. Аута вздохнул:

— Это тоже еще вопрос.

Солдат проницательно посмотрел на Ауту и замолчал. Потом тихо запел другую песню, из своих родных мест. Он смотрел вдаль, где на горизонте виднелось море. Вдруг Яхубен повернулся и схватил Ауту за плечо.

— Смотри, наши корабли идут! — крикнул он радостно.

В самом деле, горизонт был усеян маленькими белыми неподвижными крылышками, которые непрерывно увеличивались. Были ли это корабли Атлантиды, сказать пока было трудно, но это были, конечно, корабли.

— Откуда ты знаешь, что это наши? — спросил Аута. Яхубен в замешательстве посмотрел на него:

— А чьи же еще? У кого столько кораблей? Здешние не осмеливаются пересекать море. Они плавают только вдоль берега.

Прошел час, и корабли стали видны более отчетливо. По строю и величине они могли принадлежать только атлантам. Раб и солдат направились к лагерю.

Люди племени роме, у которых атланты отобрали чудесное поле, примыкающее двумя сторонами к лесу из акаций и пальм и обрамленное с двух других сторон берегом голубого моря и реки с ее зарослями папируса и лотоса, далеко стороной обходили чужой лагерь и молча, с ненавистью смотрели на белые палатки.

Пуарем стоял на берегу и смотрел на тысячи парусов кораблей. Он был доволен награбленной добычей: золотом, антилопами, настриженной шерстью от множества овец. Но более всего он был доволен, что захвачено несколько тысяч рабов и рабынь, среди которых были трудолюбивые и ловкие мужчины из племени даза, теза, белые люди машуаша, жившие на западе, знающие свое дело мастера из Страны Песков Херьюша и красивые певицы роме из плодородной страны Та Кемет.

Солдаты-атланты срочно подготавливали оружие и вещевые мешки, а писари подсчитывали захваченную добычу для правителя и жрецов, решая, сколько скота, рабов и шерсти нагружать на каждый из грузовых кораблей.

С тех пор как на горизонте показались корабли, Аута стал еще более молчаливым. Шумная суета, связанная с отплытием в Атлантиду, его нисколько не волновала. Он не знал, виновата ли в том грусть, закравшаяся в его душу в связи с уходом из этих мест, или ощущение близости возвращения на Атлантиду… В таком душевном состоянии он пошел к Тефнахту, когда тот наконец его позвал. Жрец Тефнахт ходил по берегу, заросшему лотосом; на лице его играла с трудом скрываемая улыбка, значение которой Ауте так и не удалось сразу понять. Он подумал, что никогда не видел Тефнахта таким довольным.

— Знаешь, почему я тебя позвал? — спросил Тефнахт раба, когда увидел его.

Аута склонился до земли и ответил, что не знает. Жрец, казалось, был доволен его ответом. Он сказал;

— Так вот почему. Наблюдал ли ты за звездой, думал ли ты о ней?

Раб посмотрел на звезду, которая и в Та Кемете также находилась на южной части неба. Неожиданный вопрос жреца вывел его из состояния спокойной грусти, в которой он пребывал в течение последнего времени. Аута недоверчиво посмотрел на жреца. К чему тот клонит?

И он ответил коротко:

— Смотрел, господин…

— Так ты не забыл о ней?

— Даже если бы я ее более не видел, мысль моя вряд ли могла бы покинуть ее.

— Оно и видно!

Аута замолчал. Жрец пристально следил за ним, стараясь проникнуть ему в душу. Но лицо раба было непроницаемо, а глаза стали неподвижно-холодны.

— Я позвал тебя, чтобы сказать об одной интересной вести. В то время, когда мы находились в Та Кемете, в верховье Хапи, на первом пороге этой реки, в песках на западе оказались стеклянные камни, похожие на те, от которых ты потерял сознание у оазиса. Точно такие же камни упали по ту сторону этих лесов на западе. Говорят, что там, где они упали вблизи людей, те умерли. Те, кто пришел после нескольких месяцев после падения камней, не зная, что это такое, и притронулись к ним рукой, отделались быстро проходящим обмороком. Но никто не взял с собой ни одного. А жаль!

Взгляд Ауты сразу же изменился. Теперь раб смотрел умоляюще. Жрец понял и отрицательно покачал головой:

— Нет! Камни находятся далеко, несколько дней пути, а мы отправляемся завтра.

Аута стал грустным и опустил глаза, Тефнахт не то улыбнулся, не то злобно скривил губы в улыбке.

— Не советую тебе уходить самовольно: по ту сторону границы лагеря тебя ожидает смерть. При этих словах Аута поднял голову.

— Моему господину не стоит беспокоиться. Я не могу предпочесть пустыню книгам Святой Вершины.

Тефнахт сделал вид, что не расслышал, хотя от этих слов у него перехватило в горле. Затем он сказал с раздражением:

— Даже если бы ты мог взять с собой такой камень, что бы ты мог узнать о нем? Камни не говорят.

Аута не мог сдержать улыбку. Тефнахт поднял брови, словно бы удивленный его веселым настроением.

— Если бы мой господин не стал сердиться, я ответил бы на это, — произнес раб. — Я сказал бы другое, не то, что говорил господин.

— Говори! — приказал Тефнахт, испытующе разглядывая его.

— Я думаю, что камень, как и любая неодушевленная вещь, говорит. Правда, не у всех есть уши, которые могут слышать…

Он остановился в нерешительности. Тефнахт рассмеялся:

— Я сказал почти то же самое. Ни ты, ни даже мы не знаем язык тех камней, о которых ничего не написано на человеческом языке.

— Я хотел бы сказать, господин, что иногда мы слышим язык меди. Мы знаем, где ее искать и как ее плавить. Знаем, для чего она используется.

— А какую медь ты знаешь? — перебил его жрец. — Скажи, из чего состоит она?

Аута смущенно поглядел на него. Тефнахт продолжал:

— Вот то-то. А камни, которые довели тебя до болезни, прибыли с неба. Медь — из земли, а ты не знаешь ее состава… Разве не легко уверовать в то, что камни брошены богами? — заключил он, громко смеясь.

— Богами или нет, эти камни все равно не дают мне покоя, господин… Уж лучше бы я их не видел!

Тефнахт смотрел в сторону моря. Теперь корабли были совсем близко. Вдруг Аута голосом, выдававшим его волнение, произнес:

— Господин, я видел море и землю. Видел я и горы, и пещеры. Почему ни один из тысячи неподвижных камней, к которым я прикасался, не свалил меня, как тот, к которому я даже не приблизился?

Он хотел еще что-то сказать, но остановился, почувствовав, что такое признание вызовет гнев Тефнахта. Однако, то ли не желая оставлять без ответа последний вопрос раба, то ли стремясь самому найти на него ответ, жрец, улыбаясь, повернулся спиной к морю.

— Я раскрою тебе тайну, за которую ты будешь мне признателен, — начал медленно Тефнахт. — Послушай, отец моего отца был жрецом Бога Огня. И перед тем как умереть, он мне рассказал вот что. В годы молодости он видел, как этот бог спустился на землю атлантов. Однажды, когда ярко светило солнце, на небе появился какой-то странный свет, почти равный солнечному. Свет этот, как огненный столб, пробил небо со скоростью самого быстрого копья. Отец моего отца гулял по пустому, только что скошенному полю. Он был молодым жрецом и поклонялся Богу Вод. Вдали, на обочине поля, люди жарили козу, готовясь к обеду. В каких-нибудь пятидесяти шагах от отца моего отца с неба врезался в поле столб огня. Отец моего отца упал на землю от удара ветра, подувшего с силой средь ясного неба. Потом он поднялся. Был уже вечер. В городе скоро все жители узнали о случившемся от тех, кто, бросив козу на вертеле, со страху убежал, чтобы предупредить о смерти жреца. Но отец моего отца, увидев, что он в состоянии поднять лежащий неподалеку столб, который уже к этому времени перестал светиться и стал холодным, взял его и понял, что в его руках огромный кремень. Когда отец моего отца, живой и здоровый, пришел в город, люди уже знали от косцов об огненном столбе. И тогда многие решили, что Бог Огня сам указал им, кого выбрать в его служители. Возможно, ты удивляешься, зачем я именно тебе рассказал все это?… Подумай и поймешь. Бог Огня был камнем, как все камни, но он ударил с неба, и тот жрец упал…

— Позволь, господин мой, добавить кое-что, — сказал Аута.

— Добавляй.

— Отец отца моего господина, мудрого Тефнахта, упал на землю, так как, падая, камень сильно толкнул кругом себя воздух. Камни, найденные твоим рабом, были слишком малы, чтобы сотрясти воздух, и они упали накануне…

— Знаю, — мрачно перебил его Тефнахт. — Но ты же прекрасно понимаешь, что если бы даже, трогая их, ты не лишился чувств, ты все равно ничего не узнал бы. Довольствуйся тем, что знаешь. Тебя беспокоит незнакомая звезда. Возможно, и она упадет, как камень, о котором мы говорили. Так что увидишь его или нет, разве ты что-нибудь потеряешь или чего-нибудь добьешься, трогая камень, пришедший с неба? Жрецом его ты все равно не сможешь быть!

— Да, господин, но…

— Жизнь человека коротка. Чего же отравлять ее вопросами, на которые никто не может ответить! Не забывай, что ты более счастливый раб, чем другие рабы, и даже счастливей многих свободных людей. Довольствуйся тем, чем обладаешь: как бы однажды не потерять все сразу. Я советую тебе оценить это счастливое мгновение и воспользоваться им.

— Самое счастливое мгновение, господин, это то, которого еще не было.

Жрец Тефнахт взглянул на него и ухмыльнулся:

— Лучше бы здесь выбрал себе рабыню. Ты можешь взять ее с собой на корабль.

— Я уже выбрал, господин, — ответил Аута резко. — Одну на Атлантиде. Но она не рабыня и не черная. Вот почему я не могу определить самое счастливое мгновение…

— Тогда ты глупец! Или опять забываешь, что ты раб? Пользуйся счастьем, на которое у тебя есть право!

Щеки у Ауты дрогнули. Глаза стали влажными. И он произнес сдавленным голосом:

— Право, господин, мерится по-разному.

Тефнахт захохотал:

— Ты или очень молод, или глупец. Иди в свою палатку. Смотри, корабли входят в гавань.

На берегу, согнувшись под тяжестью ноши, по наклонным доскам, брошенным между берегом и палубой кораблей, бежали рабы. В воздухе стоял рев быков, антилоп, раздавался свист бичей, бряцали солдатские доспехи, о чем-то кричали воинские начальники. Корабельщики распевали на палубе песни или бранили грузчиков-рабов. Натруженно кряхтели невольники, согнувшись под тяжестью грузов.

Атланты были готовы к отплытию. Перед ними распростерлась разграбленная страна Та Кемет. Из пустыни надвигалась сиреневая темнота.

 

ГЛАВА IX

Корабли находились в море уже много дней. Яхубен, выйдя в первое утро для несения охраны на палубу корабля, на котором он плыл (корабль был большой — в сто пятьдесят локтей длиной, таких не делали в Та Кемете), прошел мимо рулевого и вдруг заметил Ауту. Яхубен, не знавший, что они поплывут вместе на одном и том же корабле, увидев раба, остановился обрадованный. Аута сидел на палубе и писал на глиняной дощечке. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза и тут же, широко улыбаясь, вскочил на ноги.

— Видишь, Яхубен, — сказал раб, — и это путешествие закончилось. Попутный ветер несет нас к сказочной стране, нашему счастью, — к Та Нутер, — и он засмеялся.

Корабль, на котором они плыли, был загружен рабами из Та Кемета. Теперь Яхубен был начальником стражи. Пуарем, довольный его службой, перед отплытием назначил его помощником сотника. Яхубен, придя в себя от радостного волнения, спросил Ауту, как ют оказался вместе с ним.

— Он послал тебя под мою охрану?

— Нет. Мне следовало быть на другом корабле, с Тефнахтом, но Пуарем потребовал от него послать меня куда угодно, лишь бы я не был у него на глазах. Я спросил у капитана, где ты, и попросил взять меня на этот корабль. Но, не заметив тебя вечером, я подумал, что попал на другой корабль.

— Видишь, мы опять вместе! — сказал Яхубен. — Боги не хотят нас разлучать.

Ветер дул с кормы, по дул слабо, и на кораблях взялись за весла. Друзья подошли к краю палубы, чтобы там никто не мешал им беседовать. Около них никого не было, только чуть ниже палубы, у прорези для весла, сидел какой-то гребец. Привязанный за поясницу веревкой, раб тяжело загребал веслом. Это был один из рабов роме, захваченный в низовьях страны Та Кемет. Вероятно, раньше он был землепашцем. Это было видно по его почерневшим, в ссадинах руках, согбенной спине и грустным глазам на высохшем, худом лице.

— О своих домашних взгрустнулось, Яхубен, не так ли? — спросил Аута, кинув взгляд в сторону гребца. — Мне как-то не довелось спросить, сколько у тебя детей.

— Четверо! — ответил с гордостью Яхубен. — Добро, что кончилось все с этой окаянной пустыней. Дома лучше! Теперь возвращаемся, как сказал ты, в нашу счастливую Та Нутер.

Гребец, до сих пор казавшийся равнодушным к их разговору, услышав из уст солдата название «Та Нутер», имя загадочной страны, о которой столько говорилось в разных сказаниях, песнях, и которую он никогда не думал увидеть, злобно плюнул за борт. Он что-то словно бы для себя произнес, но Аута и Яхубен то ли не расслышали, то ли не поняли.

В этот момент спину гребца ожег бич надсмотрщика-атланта, как раз проходившего рядом.

Яхубен обернулся в сторону гребца и только теперь заметил надсмотрщика. Ему захотелось что-то сказать, но он так и не нашелся, что именно. И тогда произнес первое, что пришло ему в голову:

— В Та Нутер жизнь хорошая, — и, желая как-то утешить избитого раба, добавил: — Люди на Атлантиде не такие, как ты о них думаешь, они лучше, чем где бы то ни было.

По взгляду Ауты Яхубен понял, что ему не следовало говорить этого, и замолчал.

Раб роме посмотрел на него с отвращением. Удар бича не унял его, наоборот: казалось, ожесточил еще сильнее. Аута тоже посмотрел на раба и сам физически ощутил боль от удара. Гребец процедил сквозь зубы:

— Можешь трижды сказать, что волк есть коза, но молока от него все равно не нацедишь!

Бич надсмотрщика просвистел еще раз. Раб теперь греб молча.

— Как тебя зовут? — спросил его Яхубен, сам не зная зачем.

Надсмотрщик остановился.

— А тебе зачем мое имя? Уж не хочешь ли ты осквернить им свои уши или потешиться над ним своим языком? — сказал раб, зло загребая веслом.

Последние его слова слились со свистом бича. Яхубен почувствовал, как от волнения кровь ударила ему в лицо, но, встретив взгляд Ауты, овладел собой, поняв, что на месте раба он поступил бы точно так же.

Надсмотрщик прикрикнул на гребца:

— Ты у меня ответишь, селедка сушеная, когда у тебя спрашивает твое треклятое имя воин великого нашего господина, да будет он вечен, здоров и могуществен!

Яхубену не понравился неожиданный оборот дела, но он не знал, как исправить положение. Ему была понятна ненависть человека, которого оторвали, может быть, от жены и детей, и он виновато улыбнулся.

Раб замолчал и сплюнул за борт, не обращая внимания на кровоточащую спину. Бич снова засвистел. На сей раз ремень ударил по губам гребца, не пожелавшего ответить на вопрос. Надсмотрщик кипел от гнева и теперь шел кругом вдоль палубы, раздавая удары гребцам, чтобы напомнить им, что они рабы Атлантиды. Улучив момент, когда поблизости никого не было, Аута повернулся к смелому крестьянину и, показав на Яхубена, мягко сказал:

— Этот человек не хотел тебе плохого. Он пожелал лишь узнать твое имя.

Гребец открыл было окровавленный рот, чтобы дерзко ответить, но взгляд его встретился с глазами Ауты. От гнева не осталось и следа. Он тихо проговорил:

— Хунанупу. Вот ты и узнал все, что хотел. Но если бы я поинтересовался, как твое имя и ты мне не ответил бы, то тебя никто не отхлестал бы бичом. Теперь я знал бы, что сказать своим детям, которые часто спрашивали меня о стране Та Нутер. В то время я не знал, что им ответить. Только теперь моим детям некого будет спрашивать о Та Нутер.

Гребец снова плотно сжал губы и разжимал их лишь для того, чтобы сплюнуть сочащуюся кровь.

Желание поговорить пропало у Яхубена. Да и Аута молчал. На палубе, помимо моряков, появились какие-то люди. Яхубен прислушался к свисту бича, и почувствовал что-то незнакомо горячее, влажное на глазах, а когда вдруг понял, что это слезы, стыдливо отвернулся в сторону моря. Только Аута заметил их, но в присутствии надсмотрщика он не осмелился положить руку на плечо друга. Аута попробовал его утешить по-иному. И сказал так тихо, чтобы никто, кроме Яхубена, не услышал:

— Не печалься, ты же не виноват.

— А кто же? Его исполосовали из-за меня! Думаешь, я не знаю, как трудно оставить своих детей голодными и быть рабом у других? Мне не надо было спрашивать, как его зовут.

— Не твоя вина! — повторил Аута. — Виновата Атлантида, которая никак не насытится рабами.

— В конце концов, как ты говоришь, так оно и есть, — сказал Яхубен. — Я думаю, Хунанупу был крестьянином, как и те, что пели на поле, когда мы отправлялись домой. Жил он себе тихо, мирно, а мы взяли да и оторвали его от семьи.

Аута горько улыбнулся:

— Это не совсем так. Его жизнь была столь же спокойной, как того человека, на которого улегся спать лев. Ты думаешь, крестьяне Та Кемета не поют? Поют и от горя. Да ты сам говорил, что некоторые песни лгут.

— Твоя правда. А сколько у крестьян земли, чтоб прокормиться?

— Даже если бы они кормились ею одни, а не отдавали половину правителю края и четверть надсмотрщикам, им все равно не хватило бы. Работают до седьмого пота, а едва вернувшись с наступлением ночи домой, они должны снова идти на поле. И это когда все хорошо! Но ведь, подумай, иногда вода в Хапи не выходит из берегов, насколько это необходимо, и тогда на поле не остается ила, оно высыхает! Не все в состоянии сделать арыки для полива. Или когда перед покосом налетит саранча.

Яхубен вздрогнул.

— И что ж тогда с крестьянами?

— Каждый переселяется со своей родней в Страну Мертвецов.

— Тогда уж для них это самое лучшее. По крайней мере, на Атлантиде их будут кормить каждый день.

— Горсточка пищи — и скалу на плечи… Горсточка какой-нибудь еды — и множество плетей… А дети, оставшиеся где-то одни, они-то останутся сиротами. Слышь, Яхубен, ты вот ходишь завоевывать страны, ловить рабов и от детей уплываешь всего на несколько месяцев, принося им добычу, а этот Хунанупу своих больше никогда не увидит.

Аута повернулся лицом в сторону ветра. Ветер изменил направление. Он стал более влажным и теперь дул с носа судна. Большие птицы пронзительно кричали, низко кружа над морем.

— Думаю, надвигается буря, — тихо проговорил Аута, не отворачивая лица от ветра.

Но Яхубен не ответил ему. Уж слишком беспорядочны были его мысли, чтоб он мог что-нибудь расслышать. Вскоре Яхубен почувствовал, как стало тяжело дышать через нос. Попробовал дышать ртом, но это было нисколько не легче. Он посмотрел на других. Аута стоял неподвижно. Несколько надсмотрщиков вошли в трюм под палубой. Судно было довольно большим, но разбушевавшееся море бросало его по волнам, словно соломинку. Ветер поднимал на море высокие белые буруны, а само оно стало черным. Пошел дождь. Казалось, Бог Неба обрушил свой гнев на Бога Вод и принялся бить его десятками тысяч мокрых плетей. Исчезли из виду идущие впереди и сзади корабли атлантов. Люди хватались за все, что могли, лишь бы их не смыло волной с палубы. Наступила почти полная темнота, хотя был еще день. Яхубен почувствовал, как от качки все его внутренности выворачиваются наизнанку. Аута держался за поручни палубы, Яхубен же, стоя на коленях, вцепился руками в край прорези для уключины. Рядом с ними Хунанупу налегал изо всех сил на весло. Гребцам приказали бороться с волнами, чтобы корабль не сбился с курса. Парус был спущен. Весло длиной в шесть локтей или ударяло впустую, или его отбрасывало встречной волной.

— Если бы мы находились на корабле, которые строят в Та Кемете, нас давно позвал бы Озирис к себе в Страну Мертвецов! — крикнул Аута стоявшему от него в двух шагах Яхубену.

Все кругом так грохотало, что, кроме Яхубена, Ауту никто не слышал.

Раздался глухой удар, и последовавший за ним короткий стон заставил Яхубена взглянуть на гребца у края палубы. Хунанупу лежал, свалившись неподалеку от прорези для весла, правый висок его был в крови. Волны одна за другой смывали ее, но она появлялась вновь и вновь. Яхубен испуганными глазами стал искать Ауту и вдруг увидел его у мачты около связанного паруса, куда его забросила волна. Тогда Яхубен повернулся к Хупанупу. На какое-то мгновение им овладела нерешительность; он посмотрел кругом: не наблюдает ли кто-нибудь за ним, но в такой момент каждый заботился о себе. Яхубен, не раздумывая ни секунды, разорвал на себе рубашку и бросился к гребцу. Из выреза для весла нельзя было выпасть в море, но волны захлестывали и с борта и сверху, били гребца непрестанно. Если бы Яхубен не держался одной рукой за колоду, в которой качалось брошенное весло, ему бы размозжило голову о толстые стены. Другой рукой Яхубен, помогая себе грудью и зубами, туго забинтовал голову несчастному рабу. Он оттащил Хунанупу в сторону и стал грести сам. Почерневшее море ревело. Вдруг из него поднялся столб черной воды с верхушкой из белой пены и стал угрожающе надвигаться на корабль. На какое-то мгновение Яхубен от страха выпустил из рук весло. Еще никогда не попадал он в столь страшную бурю в своих недолгих путешествиях по морю.

«Это смерть!» — подумал он.

Затем принялся грести с еще большим упорством. Водяной столб высотой не менее сотни локтей прошел мимо корабля, не разбив его.

Неожиданно волны затихли. Ветер ослаб. Над морским простором, покрытым мелкими волнами и ставшим снова почти голубым, слева появился свет. Совсем близко виднелся песчаный берег пустыни, откуда они отправлялись в поход. Впереди, покачиваясь на волнах, один за другим плыли корабли атлантов. Вдали на горизонте возвышались два огромных каменных столба, олицетворяющие бога хананеев Мелкарта, стоящие на двух противоположных берегах. Образовавшийся здесь пролив открывал дорогу в Атлантическое море.

Яхубен взглянул на Хунанупу. Тот, очнувшись, растерянно оглядывался по сторонам. Яхубен достал из мешка горсть фиников, пшеничную лепешку и отдал ему. Раб посмотрел на него удивленно, потом схватил еду и начал жадно есть. Волны смыли с повязки на его голове запекшуюся кровь, об ударе напоминало лишь оставшееся на ней красное пятнышко. Яхубен, не переставая грести, взглянул на раба, затем на весло, потом снова на раба. Вдруг его глаза засветились: он увидел вблизи берег, затем бросил взгляд на видневшиеся вдали корабли. Яхубен немного привстал, оглядел палубу: она была пуста. Надсмотрщики спрятались в трюме корабля.

Яхубен наклонился к рабу:

— Ну как, пришел в себя?

Хунанупу, съев лепешку и финики, поднялся, чтобы взяться за весло. Он с признательностью смотрел на солдата-атланта.

— Я никогда бы не подумал, что ты сделаешь это… Но лучше было бы, если б ты не спасал меня!

Он ждал, когда Яхубен освободит место за веслом, но тот не вставал. Быстро перехватив весло одной рукой и тяжело загребая другой, помощник сотника вытащил из-за пояса нож и разрезал веревку, которой раб был привязан к кораблю.

— Теперь беги! — произнес он шепотом.

Раб глядел на него с недоумением. Но глаза Яхубена, полные братского участия, сказали больше, чем слова. Хунанупу понял все. Он с трудом пролез через прорезь для весла (раб был необычайно худ) и затем, не раздумывая, бросился в море. Вода поглотила его. Яхубен с беспокойством стал следить за ним. Хунанупу вынырнул в шагах пятидесяти — шестидесяти от корабля и поплыл к берегу.

Море вскоре совсем успокоилось. Какой-то надсмотрщик, решив проверить, все ли в порядке, стал делать обход вдоль палубы. Дойдя до Яхубена, он разинул от удивления рот.

— Ты что тут делаешь?

Яхубен хитро улыбнулся:

— Не видишь, гребу!

— А раб где? Разве ты гребец? Где же раб?

— Его смыло волной вместе с веревкой, — объяснил Яхубен. — Что ты спрашиваешь меня, где он? Наверно, утонул!

Надсмотрщик переступил с ноги на ногу.

— А зачем ты греб?

— Что за дурацкий вопрос! Как можно оставлять весло, если нет гребца? Ты вот почему спрятался и не пришел сменить гребца, если тот утонул?

Надсмотрщик повернулся и пошел прочь, зная по опыту своей долгой и полной превратностей жизни, что лучше не связываться с новоиспеченным помощником сотника. Вскоре пришел другой раб, его привязали новой веревкой и сунули ему в руки весло.

Яхубен вышел на палубу, поглядел кругом и с наслаждением всей грудью вдохнул морской воздух. Впереди себя он увидел Ауту, который пристально смотрел на горизонт. Яхубену захотелось подойти к нему и рассказать о случившемся, но он раздумал.

В последующие ночи Яхубен вместе с Аутой подолгу глядел на незнакомую звезду, которая теперь передвинулась к востоку. Яхубен рассказывал Ауте о путешествиях, в которых ему пришлось участвовать, о своих детях, но ни словом не обмолвился о исчезнувшем гребце Хунанупу.

Аута заметил, что помощник сотника чем-то особенно доволен, но решил, что причина тому, вероятно, или повышение в должности, или счастливый конец тяжелых испытаний во время бури, а может быть, просто приближение к своей родине, и ничего не спрашивал.

Аута смотрел на спокойное море. Было видно, как идущие впереди корабли, дойдя до горизонта, исчезали: сначала пропадал корпус, а потом парус. Аута знал, что если посмотреть назад, на корабли, идущие друг за другом на большом расстоянии, то можно заметить, что они появляются не сразу: сначала показывается парус, а потом корпус корабля.

Эту загадку Аута хотел разгадать, но не мог. Ночью его волновала странная звезда, днем — появление и исчезновение кораблей на горизонте в море.

Караван кораблей, потеряв два судна, теперь спокойно плыл. Вереница тяжелых судов благополучно прошла через пролив между каменными столбами бога Мелкарта. На одном берегу находилась северная страна, в которой, как говорили, только степи да бесконечные туманы. На другом берегу оставалась южная, знакомая теперь всем, кто плыл в этом караване.

После пролива корабли повернули на юг, в Атлантическое море.

Когда суда прибыли на место, то часть из них для разгрузки рабов причалила к берегу Огненной Горы, что на востоке Атлантиды; другие же оставили своих рабов у северных гор. Затем корабли с солдатами и надсмотрщиками, с награбленной добычей поплыли дальше, огибая берег с севера, с тем чтобы выйти на простор спокойного моря.

Караван пересек воды этого внутреннего моря и под попутным ветром, дующим из глубины защищенной от бурь гавани, стал подходить к Великому Городу.

 

ГЛАВА Х

Верхом на осле, в сопровождении солдата Аута поднимался по извивающейся дороге Орлиной Горы, находящейся на самой северной оконечности Атлантиды, в цепи девяти гор, из которых Орлиная Гора была самой высокой. Слева от нее, по ту сторону неглубокой долины, находилась другая, местами поросшая зеленью скалистая гора. Чуть ниже, в стороне, где-то на середине дуги между северной и восточной сторонами, виднелась дымящаяся круглая гора, а далее к востоку, на горизонте, сливаясь с небесной голубизной, стояла третья продолговатая вершина, изрезанная, словно петушиный гребешок, ущельями. Чуть южнее едва виднелись три небольшие, расположенные треугольником вершины. А если вглядеться в полоску, что находится между северной и западной частью горизонта, то можно увидеть вдали две другие горы, одна темно-синего, другая беловатого цвета. На первой из них росло множество цветов, на другой, испещренной морщинистыми складками, преобладали голые скалы. Аута вспомнил, что там водилось много ворон. Наверное, поэтому и назвали ее Вороньей Горой. На севере тянулись еще две горные гряды. Их можно было увидеть лишь с Орлиной Горы, которую на всей Атлантиде называли Святой Вершиной. Туда-то и предстоял Ауте длинный путь.

До подножия горы солдат и Аута добирались на лодке вверх по течению Холодной Реки, а дальше ехали на ослах.

Ауту сопровождал пожилой молчаливый солдат. Высокий, как все атланты — в нем было без одной-двух ладони четыре локтя, — солдат, размеренно покачиваясь, ехал на очень маленьком для него ослике. Солдата ничто не интересовало, кроме тропинки, по которой ступало животное. Аута некоторое время искоса наблюдал за своим спутником, потом отвернулся, улыбнувшись. Во время последнего путешествия он привык видеть людей маленького роста. Жители восточных стран Шумер, Аккад или низкорослые хананеи не доходили до плеча среднему атланту. Поэтому Ауте казался необычным этот высокий, как жердь, странный солдат.

Он даже не сказал, как его зовут, да Аута и не спрашивал об этом. Осел вез солдата спокойно, и всадник, сняв шлем, чтобы освежить голову горным ветерком, не обращал внимания на спокойное и бесконечное бряцание меча, ударяющего по щиту при каждом неторопливом шаге осла.

Дорога к Святой Вершине была тяжелая и длинная. От подножия до вершины нужно было ехать верхом два дня. Путники проехали почти половину пути. Сзади остались леса и кусты лавра. Теперь гора была покрыта зелеными лугами, на которых, словно тысячи белых пятнышек, паслись овцы. Наступление сумерек сопровождал лай пастушеских собак. Он указывал путникам место привала.

Остановились в шалаше пастухов. Солдат наслаждался едой, не замечая вокруг никого и ни о чем не думая. Продолжая жевать, он направился под навес из балок и, завернувшись в пастушью накидку, тут же заснул. Пастухи, как всегда, даже перед сном были очень заняты своими делами. Аута некоторое время смотрел на желтоватое молоко, которое собралось в глиняных подойниках, потом взгляд его скользнул на небо. Ему не спалось от нетерпения побыстрее добраться до вершины горы, где находился дворец Великого Жреца. Но впереди еще предстоял целый день пути.

Накануне Аута с грустью расстался, и, возможно, навсегда, с двумя своими друзьями. Теперь Яхубен несомненно нес службу в казармах, а Май-Баку отвели в пещеры, где обучают ремеслу кладки городских стен или дворцов.

Аута не мог заснуть. Он растерянно смотрел на ночное небо Атлантиды со странной звездой, спустившейся к горизонту на юго-востоке. Ночь была приятная, теплая, высокогорный воздух ясен, кругом стоял запах сочной, покрытой росой травы.

Все было как обычно в Атлантиде, к которой черный раб привык больше, чем к стране, где он родился. Одна лишь новая звезда на небе Атлантиды была непривычна для него. Ауте не терпелось поговорить с Великим Жрецом: только тот мог раскрыть тайну звезды.

После глубокого, здорового сна Аута на рассвете вышел из бревенчатой хижины. Утренние дымчатые облака поднимались из пропастей. Горы на горизонте казались голубыми и невысокими. Раб стряхнул с себя сонное оцепенение и направился к холодному ручейку. Ослы пережевывали жвачку. Солдат еще спал, здесь никто не будил его звуком медной трубы. Аута взглянул вверх на горы, где между голыми скалами терялась тропинка. За тучами нельзя было разглядеть вершину горы. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он посмотрел вниз. В нескольких шагах от него остановился ребенок какого-то пастуха и смотрел на чужого человека большими от любопытства и страха глазами. Аута шагнул к нему и улыбнулся, присев на корточки.

— Почему ты не играешь? — мягко спросил раб,

Тогда улыбнулся и ребенок. Он вытащил из кустов гладкий каменный шар.

— Кто его тебе сделал? — спросил Аута. — Может, ты сам…

Ребенок протянул тяжеловатый для его маленьких ручонок шар. Размером больше мужского кулака.

— Так это не ты сделал? — снова спросил раб и взял шар.

Ребенок с опасением посмотрел на него, не решаясь заговорить.

— Давай поиграем! — крикнул Аута весело.

В нескольких шагах от них остановился пастух и стал наблюдать за происходящим. Увидев его, ребенок сразу перестал бояться Ауту и тут же объяснил, показывая рукой на пастуха:

— Это мой брат сделал!

Аута покатил шар по траве и крикнул:

— Лови!

Ребенок бросился за шаром и, схватив его, принес обратно. Теперь он не боялся черного человека, но разглядывал его с еще большим вниманием.

— А почему ты такой черный?

Аута рассмеялся:

— Когда я был таким, как ты, то жил в стране, где очень сильно жгло солнце… Вот я и почернел!

Ребенок не понял. Он посмотрел на восток, на солнце, поднимавшееся над горами, потом опять на Ауту. Раб снова засмеялся. Ребенку показалось странным и неестественным не только его черное тело, но и его низкий голос. У пастухов голоса были сильные, но, даже когда они пели, голоса их не звучали так, как у этого человека.

— Ты умеешь петь? — спросил ребенок.

— Умею.

— Спой что-нибудь!

— Спою.

Аута спел ему коротенькую песню о солнце. Песня прозвучала для ребенка еще более странно, чем все, что он слышал до сих пор. Много раз голос черного человека обрывался, переходил к более низким тонам и снова медленно поднимался вверх. Бросив свои дела, к ним вышли пастухи и стали молча слушать. Вдруг песня оборвалась как раз в тот момент, когда, казалось, она Должна была только начинаться.

— А дальше не будешь петь? — спросил ребенок.

— Песня кончилась.

Ребенок начал катать шар по траве, потом подошел к Ауте, который продолжал сидеть на корточках.

— Все равно ты мне не сказал, почему же ты черный.

— Я сказал. Может быть, ты не понял… Ты видел, каким делается белое дерево в огне?

— Красным, — ответил мальчик радостно, довольный тем, что может ответить.

— Да, красным… Ну, а если вытащить его горящим, а потом затушить?

Ребенок испуганно посмотрел на него.

— Ты был в костре… и тебя затушили?

Аута засмеялся:

— Понял, но не все. И солнце горит, как огонь, но по-иному. Солнце меня сделало черным.

Ребенок взял шар, сел на траву и положил его на колени.

— Давай играть по-другому! — сказал ребенок.

Аута знал, что пора трогаться в путь, но ему не хотелось покидать своего маленького приятеля.

— Как же ты хочешь играть по-другому?

— А вот так: я сзади камня подниму палец… или два пальца, а ты будешь угадывать, сколько я поднял.

— Давай поиграем, как ты хочешь.

Ребенок зажал каменный шар в коленях и спрятал за ними руку.

— Сколько пальцев я поднял?

— Два!

— Нет, не угадал! Я поднял только один!

Улыбаясь от удовольствия, ребенок слегка поднял палец, скользя им по гладкой сфере шара. Сначала показался ноготь, за ним сустав, потом весь палец и наконец вся рука. Мальчик приготовился повторить игру, но вдруг испуганно остановился. Черный человек больше не смеялся. Он смотрел вытаращенными глазами на ручонку, высунутую из-под каменного шара. Мальчик замолчал. Потом быстро схватил двумя руками шар и, путаясь в траве, побежал к пастухам.

Но Аута более не видел его: он повернулся к востоку и посмотрел на солнце и горы.

Пастухи были заняты своими делами. Солдат взял доспехи, взвалил мешки на осла и крикнул рабу, что пора трогаться в путь. Раб встал, словно во сне, и пошел готовить осла.

По дороге Аута не смотрел на кусты и скалы, как это было до сих пор, не нагибался за цветами. Теперь его интересовал только горизонт. Солдат же, не обращая ни на что никакого внимания, ехал, как и накануне, дремля под мерное укачивание осла.

Так они продвигались вперед, не перекинувшись между собой ни единым словом. Ауту это не удивляло, в армии атлантов таких солдат было большинство. Ничто не могло вывести их из молчаливого состояния. Они во всех отношениях были хорошими солдатами — делали то, что им приказывали, умирали, если требовалось умирать, убивали других, когда приказывали убивать, — и ничто из окружающего их мира не могло хоть сколько-нибудь возбудить в них желание узнать что-нибудь новое. Аута перестал обращать внимание на солдата, который сидел прямо, как деревянный столб, на низком ослике, задевая своими длинными ногами за траву и камни. Этот солдат был не Яхубеном, и рабу не с кем было поделиться своими мыслями.

Постепенно горы изменились. Показалась залитая солнцем вершина горы. Стало прохладно. Солнце катилось на запад, смешивая свои последние лучи с горным легким ветерком. Многочисленные ручейки, бившие из-под камней, журчали свою бесконечную серебряную песенку. Из гнезд на скалах вылетали орлы. Дорога кончалась на плато, расположенном в седловине перед вершиной между двумя скалами, где блестел орькалком и переливался золотой дворец. Над вершиной Священной Горы, как всегда, курился легкий дымок, постепенно таявший в небе.

При виде дворца глаза Ауты заблестели. В них можно было прочесть нетерпеливую радость. Любому из рабов Атлантиды его душевное состояние показалось бы странным, ибо никто не чувствовал себя таким несчастным, как раб, возвращающийся в дом хозяина. По радость Ауты была вызвана иными причинами.

Дорога стала широкой, и для того, чтобы подъем был более приятным, ее окаймляли вечнозеленый кустарники Деревья. Слева от дороги сильным потоком, разбрасывая по сторонам брызги и радугу, текла речка с холодной водой. Справа на каменных ступеньках виднелась пена и подымались клубы пара от горячей реки. Обе речки огибали огромную гору и, становясь все более полноводными, удалялись друг от друга, с тем чтобы вновь встретиться перед самым Великим Городом, а потом влиться в большое море. По ту сторону рек на склонах гор раскинулись сады с самыми разнообразными цветами и деревьями, которые только могли прижиться на земле Атлантиды.

В сотне шагов от плато Аута спешился. Отсюда начиналась дорога из гладких гранитных ступенек, обрамленных по ту и другую сторону лестницы розовым мрамором. Теперь раб пошел один.

Дворцовый двор окружала стена из черного мрамора, верхняя часть которой была отделана серебряными пластинками. Дворец, если смотреть на него сверху, был похож на полукруг. Его поддерживали огромные, выходившие из-под земли на пять локтей гранитные основы, покрытые листами кованой меди. На каждом листе был изображен знак солнца, инкрустированного серебром и орькалком. Стены дворца были сделаны из белого мрамора. Гладкая поверхность белого мрамора без украшений была чиста, и лишь навес поддерживался статуями размером с человеческий рост, отлитыми из золота и серебра. Плоская круглая крыша дворца, покрытая пластинками из слоновой кости, сверкала в лучах солнца в любой час дня. Аута знал, какой чарующей она была в лунные ночи.

В стороне, довольно далеко от дворца, скрытые зарослями, расположились небольшие, высеченные из гранита строения, покрытые ровными крышами из бронзовых плиток. Среди деревьев справа виднелось множество солдат. Налево же никого не было. Туда только поздно ночью возвращались с тяжелой работы худые, слабые, сгорбившиеся люди с черной, желтой и красной кожей. Там, в доме рабов Великого Жреца, жил Аута несколько месяцев, до тех пор пока редчайший случай не привел его в дом Великого Жреца. Однажды этому настоящему властелину Атлантиды, которого боялся даже правитель, утомленному своим одиночеством, захотелось развлечься. Он зашел в дом рабов, остолбеневших при его появлении. Великий Жрец сказал им, что того, кто ответит хотя бы на половину его вопросов, он сделает слугой во дворце, а если кто-нибудь сможет ответить на все вопросы, того усыновит. Вопросы Великого Жреца были не трудными, они скорее сбивали с толку. Многие отваживались отвечать, но ни чьи ответы его не удовлетворяли. Один только раб Аута дал ответы, которые поправились всесильному господину. Когда его спросили, каков мир, раб ответил: «Как хотим, так и видим».

Взяв Ауту сначала к себе в шутку, Великий Жрец в конце концов полюбил его и оставил при себе. Все в Великом Городе и во всей стране говорили об этом поступке как о совершенной Великим Жрецом глупости, но говорили об этом шепотом; даже правитель не смел произнести свои мысли вслух, так как сила Великого Жреца была неизмерима; она крылась в его мудрости, знаниях обычаев и людских характеров. Подобными достоинствами на Атлантиде никто не мог похвастать. Аута миновал мраморную арку дворцовых ворот и вошел в круглый зал, вымощенный квадратными белыми и черными плитами и окруженный черными и белыми столбами. За ними в глубине виднелись ступеньки лестницы из зеленого камня.

Аута поднялся по этой лестнице и вошел в продолговатый зал, по стенам которого на четверть высоты тянулись в три ряда полки, заставленные круглыми высокими серебряными сосудами, в которых хранились свитки книг из папируса. Около окна, освещенного заходящим солнцем, в широком кресле из черного дерева сидел высокий старик с бритой головой и красным лицом. Его ноги, обутые в сотканные из золотых нитей сандалии с шелковыми завязками, покоились на подушке, на которой золотыми бусинами было вышито лучистое солнце. Рядом стоял столик с письменными принадлежностями и листочками чистого папируса. Великий Жрец Атлантиды, знаток всего того, что люди видят и не видят, читал.

Аута стал на колени и, коснувшись лбом холодного мраморного пола, молча, не двигаясь, застыл в этой позе.

Великий Жрец читал с большим вниманием, но ему показалось, что раздался легкий шорох. Подняв глаза, он обвел взглядом комнату и только тогда заметил раба. Жрец отложил свиток и сделал знак рукой.

— Встань, Аута! — сказал он мягко. — Расскажи мне о своем путешествии.

Аута сначала поцеловал шелковую завязку сандалий Великого Жреца, застегнутых бриллиантовой пряжкой, затем поднялся и подошел ближе к креслу. По знаку старца он сел на леопардовую шкуру рядом со столиком. Великий Жрец внимательно следил за глазами Ауты. В их глубине играл странный огонек, которого ранее не было.

— Скажи, что с тобой? — спросил старец.

Аута обрадовался, что наконец сможет рассказать обо всем, что накопилось у него на душе.

— Я долго ждал этой встречи. Только ты, мой светлейший господин, можешь понять мое беспокойство, которое не могу понять даже я сам.

Великий Жрец ударил по серебряному шару, висевшему на шелковом шнуре, который держала в руке статуя. Серебряный шар протяжно зазвенел, и в двери тут же появился слуга. Опустившись на колени, он ожидал приказа жреца.

Старец произнес:

— До тех пор, пока вновь не зазвучит шар, никому сюда не входить, кто бы он ни был.

Слуга прикоснулся лбом к мраморному полу, встал и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Великий Жрец уселся поудобнее в кресле и положил руку на плечо раба:

— Говори, Аута. Слушаю тебя.

 

ГЛАВА XI

Пуарему все больше и больше нравился Яхубен, который показал себя хорошим солдатом, исполняющим любой, каким бы тяжелым он ни был, военный приказ. Поэтому он сделал его помощником сотника во время ухода из Та Кемета. Но заслуги Яхубена во время похода и плавания еще больше выросли в глазах командования, и его назначили сотником.

Теперь он не жил в казарме, так как Пуарем поставил его во главе сотни солдат охраны дворца правителя Атлантиды. Яхубен получил домик на окраине Великого Города, в квартале сотников и налогосборщиков. Туда он перевел всю свою семью. Домик был построен кем-то из его предшественников, скончавшимся за несколько месяцев до боев в Та Кемете. Яхубен не знал, что жену и детей умершего, ставших сиротами, выгнали.

У новоиспеченного сотника прибавилось забот, но ему была приятна оказанная честь. Все его мысли теперь были об Ауте, по которому он сильно скучал.

Аута, по расчетам Яхубена, должен был уже дойти до Святой Вершины. Надежда увидеть его была слабая, так как Аута спускался в город редко, а Яхубену не приходилось бывать в Горах Орлов.

Вот уже три дня, как он жил рядом с дворцом, которого до сих пор никогда не видел. Первые два дня он любовался его поразительной, ни с чем не сравненной красотой.

Когда несколько дней назад корабли атлантов вошли в гавань Великого Города, Яхубен почувствовал, как его ноздри наполняются знакомыми запахами. Он вместе с другими спустился с корабля на берег, в привычную сутолоку порта. Тысячи рабов тащили мешки с пшеницей, ячменем, круглыми плодами медно-красного цвета с сочной, освежающей ароматной сердцевиной, мешки с мохнатыми, похожими на бутылки тыквами, собранными на юге Атлантиды. Стоило их только расколоть, как от них начинал исходить приятный аромат, а несравненный вкус делал их поистине божественными. Согнувшись в три погибели, рабы несли и несли на спинах стволы деревьев, шлифованные плиты из серого, желтого камня или из мрамора, огромные корзины, полные бивней, рыбы, и столько всяких грузов, что их трудно было запомнить и перечислить. Каждый день с кораблей надсмотрщики и солдаты сгоняли стада быков, коров, толпы привезенных из далеких стран рабов. Им навстречу другие надсмотрщики и рабы гнали к кораблям стада овец. В толпе бродили женщины-атлантки, расхваливая пирожки и лепешки с медом, которыми они торговали. В этой многоголосой сутолоке и тесноте шныряли низкорослые чернобородые люди. Они бегали от корабля к кораблю, что-то кричали, расхваливали и причитали до тех пор, пока не достигали своей цели. Добившись своего, они загружали свои небольшие, но глубокие корабли рабами, тут же расплачивались за них маленькими блестящими камушками, столь высоко ценимыми у богатых господ Атлантиды, или бурдюками золотого крепкого вина, выдавленного из винограда, привезенного из самого восточного края Моря Среди Земель.

Яхубен радостно ступил на берег своей страны. Он прошел сквозь пеструю толпу, встал в строй и вместе с остальными тронулся к казармам.

Вечером один из начальников вызвал его к себе и объявил о решении высочайшего и светлейшего Пуарема — назначить Яхубена сотником. На следующий день новый сотник уже стоял на стене дворца.

Огромный дворец с несколькими сотнями комнат расположился на круглом холме посреди равнины, на которой раскинулся город, самый первый из десяти подчинившихся правителю атлантов и вошедших в состав Атлантиды. С широкой, шагов в десять, стены, где помещалась стража, Яхубен два дня подряд с жадностью разглядывал разбегающееся в разные стороны, сверкающее в солнечных лучах многоцветье улиц. Одни дома на них были белые, маленькие, другие — высокие, построенные из хорошо обтесанных черных и белых или белых и красных камней. Некоторые из них были покрыты толстыми брусьями и сверху залиты смолой, другие застелены оловянными пластинками или плитами из кованой меди. Вокруг города тянулся из моря канал шириной в пятьсот шагов. Таким образом, любой корабль мог обогнуть Великий Город и, выйдя из моря, вернуться снова туда же. На внутренней берегу канала возвышалась стена в два человеческих роста. С внешней стороны ее покрывали огромные медные плиты, а внутри — плитки из олова. Стена дворца правителя, отделяющая его от всего остального города, была построена на склоне круглого холма. На ее медных листах, отражавших свет солнца или луны, были инкрустации из переливающегося живыми огнями орькалка. Из прозрачного голубого, похожего на спокойную морскую воду камня с огромным мастерством был вырезан знак Бога Вод: амфора, из которой волнами вытекает вода.

Яхубен с восхищением смотрел на раскинувшийся под ним вид. До сих пор ему приходилось видеть все это снизу, по частям и никогда в целом. Затем он бросил взгляд на внутренний сад, окружавший дворец за поясом стек. Сотник с наслаждением любовался деталями этого удивительного дворца, красоты которого обыкновенные граждане, видевшие его только издали, не могли себе представить. Вокруг необычайно высокого здания под окнами меж круглых столбов из черного мрамора (снизу казалось, что они уходят в небо) стояли в огромных нишах, отделанных костяными пластинками, золотые статуи богов, высотой в сорок локтей каждая. Они изображали всех правителей и великих жрецов, которых когда-либо с самого начала своего возникновения имела Атлантида.

Круглая крыша из костяных пластинок с инкрустированным в середине огромным солнцем из золота с отходящими от него длинными лучами из орькалка завершала дворец. Выше, на другой террасе холма, взгляд останавливался на здании великого храма пяти великих богов, хозяев жизни и смерти этого мира. Им в далекие времена поклонялся народ атлантов. Те же камни, тот же металл, что и во дворце, пошли на строительство храма, но странное смешение стилей, не похожее ни на что виденное когда-либо Яхубеном, внушало своеобразный, какой-то завораживающий страх.

На этот храм Яхубен не мог долго смотреть, он почувствовал, как по спине побежали холодные мурашки. Там, вокруг храма, построенного в честь Бога Вод, Бога Солнца, Бога Силы, Бога Войны и Богини Изобилия и Мудрости, жили в мраморных домах, покрытых костяными пластинками, пять жрецов этих богов. Один из домов принадлежал служителю Бога Силы Тефнахту.

Яхубен не надеялся когда-либо попасть в этот храм. Он узнал, что, помимо Великого Жреца и пятерых жрецов, туда могли войти лишь правитель, сотни две высокопоставленных священнослужителей. Яхубен прекрасно понимал, что Святая Вершина, место, куда ушел Аута, была еще менее доступна для простых людей.

Сотник слышал много рассказов, в которые было трудно поверить, о таинственной тени черных столбов, через которые не проникал взгляд ни сверху, ни с этой стены. Он верил лишь тому, о чем говорил ему однажды Аута, когда они находились в Та Кемете. Естественно, Аута не входил и не мог войти в этот храм, охраняемый крепче всего не замками и засовами, а верой и страхом. Но он знал о некоторых тайнах от Великого Жреца. Одна из них была связана с серединой храма: на пирамидальном стволе из черного мрамора, окруженного пятью бассейнами из прозрачного голубого камня, стоял камень, Похожий на столб. По словам жрецов, его послал в дар первому владыке Атлантиды Бог Солнца с помощью Бога Вод как знак власти. Позже каменный столб покрыли орькалком, и на нем писались приказы, отдаваемые богами правителю Атлантиды.

В тяжелые для страны времена Великий Жрец спускался со Святой Вершины и в полнейшем одиночестве стоял перед столбом среди бассейнов, и тогда невидимые руки писали новый приказ на поверхности орькалка. После этого туда входил правитель с пятью жрецами, читал приказ и свято его выполнял. Яхубен вспомнил, что, рассказывая об этом, Аута улыбнулся. Почему он улыбнулся именно в этот момент? Может быть, он знал больше?

Вот уже несколько дней, находясь в охране дворца, сотник все время думал об этом. Вскоре ему наскучило смотреть на окружающие его красоты дворца. Он возвращался в свой маленький домик поздним вечером в полусонном состоянии и очень усталый, а на заре должен был снова возвращаться. Нужно было молча стоять на стене весь день, так как запрещалось с кем бы то ни было разговаривать. Яхубен с нетерпением ожидал появления луны, которая возвещала приход на смену ночной стражи. Ему очень хотелось побыть среди своих домочадцев хотя бы несколько часов днем. Обрадовавшись вначале своему повышению, он почувствовал теперь, что тоскует по полю около казарм, где среди диких цветов и травы солдаты учились владеть оружием. Он с грустью думал, что отныне не сможет бродить среди людей, как прежде. На стенах дворца нужно было иметь не живое, а каменное тело.

Изнывая от безделья в охране на стенах, к которым не приближался не только кто-либо из чужеземцев, но даже воры, Яхубен коротал время в непрерывных раздумьях. Перебирал в уме все, что ранее видел, о чем рассказывал ему Аута, что произошло с ним самим, и постепенно начинал ощущать, как все сильнее и сильнее рушился в нем старый взгляд на людей и мир. Он вспомнил о несчастном крестьянине Хунанупу из Та Кемета, о лучнике Май-Бакс, и вдруг ему стало жаль их обоих. Как-то раз утром, когда он стоял на посту, погруженный в свои раздумья о судьбах Хунанупу, Май-Баки и других похожих на них людей, он стал свидетелем такого случая, в который поверить было бы просто невозможно.

Как обычно, Яхубен стоял на стене и смотрел на ворота. Два черных раба, насколько это можно было различить, привезенные с юга Та Кемега, ловко инкрустировали серебряными цветами столбы у ворот. Кожа у этих людей была очень черпая, головы продолговатые, толстые губы и приплюснутые носы. Рабы трудились молча под охраной копьеносца. Руки их двигались с большей быстротой и нежностью, чем руки певиц по струнам арфы. В это время из дворца появился молодой жрец, которого несли в кресле четверо низкорослых желтокожих рабов. Яхубен посмотрел на жреца, и ему показалось, что он похож на Тефнахта. Он знал, что у Тефнахта есть сын и дочь. Жрец не видел часового, так как не смотрел вверх, Яхубен же мог свободно следить за ним. Жрец взглянул на черных рабов, занятых инкрустацией ворот. Когда носилки с креслом поравнялись с воротами, солдат стукнул нижним концом копья о плиту под собой. Рабы бросили работу и стали на колени, согнувшись в глубоком земном поклоне. Но один из них не известно по какой причине поднял голову и посмотрел из-под бровей на носилки. Жрец, заметив это, ударил прутом по плечу одного из рабов-носильщиков. По этому сигналу носильщики остановились. Раб, взглянувший из-под бровей на молодого жреца, застыл, не опуская глаз; его взгляд был улыбчив, хотя он совсем не улыбался. Увидев это, жрец посинел от злости и позвал застывшего с копьем в руках солдата. Показывая прутом на серебряных дел мастеров, жрец сказал:

— Убей их!

Солдат разинул рот и, вытаращив глаза, уставился на жреца.

— Убей их и приведи вместо них других! Иначе будешь убит ты!

Он опять ударил прутом одного из носильщиков. Четверо желтокожих рабов понесли носилки к воротам. Солдат некоторое время колебался, не зная, что ему делать: если он не убьет рабов, его заживо сожгут как ослушника, не посчитавшегося со святым приказом жреца, если же он оставит рабов одних, для того чтобы спросить у своего сотника, его бросят в яму со львами за то, что покинул свой пост. Солдат не мог понять, какое зло совершили эти два черных раба: он не заметил в их поведении ничего плохого.

Со стены Яхубен слышал и видел все, и ему было нетрудно понять, какие мысли мучили солдата. Он спустился со стены, не отдавая в том себе отчета. В это мгновение в воротах остановились носилки жреца, и тот, повернувшись в кресле, гневно посмотрел на солдата. Солдат вздрогнул. В его глазах вспыхнул ужас. Дрожащей рукой он поднял копье и воткнул его в затылок одного из рабов. Раб застонал и, когда солдат выдернул копье из раны, захрипел и, хватаясь за воздух, упал замертво. Другой раб бросил инструмент и хотел было бежать. Жрец продолжал наблюдать. Тогда солдат, охваченный страхом, воткнул мокрое от крови копье в оставшегося в живых раба. Затем он медленно вытащил копье и со смешанным чувством грусти и страха взглянул на него. Жрец прутом подал сигнал рабам и, не сказав ни слова, отправился дальше. Солдат, опершись лбом на окровавленное копье, заплакал навзрыд. Это был старый солдат. Его руки и лицо были покрыты шрамами, полученными на многих войнах. Яхубен смотрел на него с состраданием. И почувствовал, как в его сердце загорается ярость. Он повернулся и посмотрел вслед жрецу: его кресло слегка покачивалось в тени стены. Вдруг Яхубен услышал нечто похожее на стон. Он быстро повернул голову в сторону двора и непроизвольно вскрикнул: солдат падал на землю с воткнутым в грудь ножом — он сам убил себя.

Яхубен закрыл глаза рукой, и ему не хотелось больше думать ни о чем. Вдруг он почувствовал, как кто-то дотрагивается до его плеча. Он поднял глаза и увидел рядом с собой другого сотника, товарища по охране, но старше его по возрасту. Тот похлопал Яхубена по плечу, стараясь его успокоить.

— Привыкнешь, друг, и к этому. Ты здесь новичок. Да и солдат был новичком.

Яхубен посмотрел на него с удивлением:

— Как это… ты хочешь сказать, что…

Сотник похлопал его еще раз по плечу и сказал, отвернувшись:

— Иди-ка лучше в дом рабов и потребуй двух мастеров по серебряной инкрустации да двух носильщиков, чтобы убрать трупы и кровяные пятна на мраморе.

 

ГЛАВА XII

Великий Жрец приготовился внимательно слушать рассказ Ауты.

— Когда мы шли через страну черных людей, господин, я посмотрел на южную часть неба… — начал Аута. Но старик, улыбаясь, прервал его:

— Знаю. Увидел новую звезду… Ее и я увидел.

Аута замолчал, продолжая смотреть на Великого Жреца. «Даже старость не мешает ему все время следить за звездами, — думал Аута. — Теперь я узнаю всю правду. Великий Жрец не может не знать, что это за звезда». Но вместо ответа Аута услышал вопрос:

— О чем эта звезда заставила тебя задуматься? По глазам старца он пытался угадать, знает ли тот что-нибудь о звезде и испытывает его или не знает и хочет сам узнать что-нибудь. Но в глазах старца нельзя было прочесть ничего.

— Не знаю, что и додумать, господин! — растерянно сказал раб.

— И ты никого не спросил?

— Только мудрого Тефнахта.

Продолжая смотреть на него неподвижным взглядом, Великий Жрец мягко произнес:

— И мудрый Тефнахт посоветовал тебе удовлетвориться тем, что есть на земле.

Хотя Аута хорошо знал Великого Жреца, но его удивила такая проницательность, и он замолчал.

Великий Жрец слегка наклонился и провел рукой по волосам раба.

Аута любил старца за все хорошее, что он для него сделал: за спасение от тягостей рабства, за полученные от него большие знания, за его редкую мудрость и приветливость. Однако он никогда не чувствовал его совсем близким, а в этот раз ласка показалась ему необычной. Он ответил:

— Да, господин, так мне сказал Тефнахт. Не знаю, можно ли раскрыть эту тайну…

— А ты как считаешь: есть тайны, которые нельзя раскрыть?

— Не знаю, господин. Ты учил меня, что вое рано или поздно можно раскрыть… Но как мы сможем добраться туда, наверх, к звезде, и посмотреть, что Это такое?

— Но разве для того чтобы понимать вещи, надо их непременно пощупать?

— Ну, а как же?

— Может быть, надо спросить богов? — Старик улыбнулся.

«Куда он клонит? — думал Аута. — Уж не смеется ли он надо мной и испытывает мое терпение?»

Великий Жрец повернул голову к окну и так простоял некоторое время. В листьях под окном порхали птицы.

— А может быть, это падающая звезда? — спросил вдруг раб.

Старец тут же повернулся к нему.

— Так почему же она не упала? — Он немного подумал и потом с каким-то странным блеском в глазах продолжал: — Не спрашивай у меня пока ответа. Такие события случаются очень редко, и мы не готовы узнать их суть так вот, вдруг. Может быть, это совсем не звезда.

— Но что же это может быть, господин, если не звезда? — спросил испуганно Аута.

— Пока не знаю, что это такое… Вероятно, какой-нибудь вид тучи… Нет, не спрашивай меня сегодня. Сегодня я ничего иного не могу высказать, кроме предположений, а предположения ни к чему не пригодны. Предположения ведут к правде, но не все: только одно из них указывает на нее.

— А если предположение, которое должно быть, не возникнет, господин? — спросил раб и тут же вздрогнул от испуга при страшной мысли, что это может оскорбить его всесильного хозяина.

Но всемогущий господин, казалось, обратил внимание лишь на один вопрос, оставив в стороне все иные его значения.

— Надо иметь терпение, Аута. Если мы умрем до того, как тайна будет раскрыта, и таинственная звезда будет еще существовать, после нас другие будут искать разгадку. И я уверен, что кто-нибудь обязательно найдет. В конце концов, скажи мне, что ты знаешь о других звездах, которые кажутся тебе менее таинственными, чем эта?

На лице раба смешались и озарение понимания, и тень сомнения. Великий Жрец, заметив это, сказал:

— Понимаю, тебе кажется странным твое бессилие; но я тебе дам другое наставление, а не то, которое ты получил от Тефнахта: не существует бессилия, есть только нетерпение. Мудрый человек может узнать все, и если не он сам, тогда это сделает другой умный человек. Знаю, что для тебя сознание того, что тайну раскроют после твоей смерти, не имеет никакого смысла. Но для человечества это то же самое, если бы ты вообразил себе, что оно заключено в едином человеке.

— И рабы тоже человечество, господин?

Великий Жрец слегка нахмурился:

— Зачем ты задаешь вопросы, на которые можешь ответить сам! Если бы я мог, то послал бы тебя на ту звезду. Но как? На орлах… Или если бы был только край Земли…

— А у Земли есть край, господин?

Только теперь глаза старика перестали быть непроницаемыми.

— Что ты хочешь этим сказать, Аута? Ты с ума сошел? Естественно, у нее есть конец. Разве у подноса нет краев?

Раб сжал пальцы в кулак и начал молча медленно вращать его, смотря на него со всех сторон. Потом поднял указательный палец. Великий Жрец с недоумением следил за ним.

— Мне кажется, сын мой, что длинные дороги тебя свели с ума! — мрачно сказал он, с укоризной качая головой, но через несколько мгновений воскликнул: — Уж не хочешь ли ты сказать, что она кругла, как плод померанца? Стой… Значит, это и есть та, другая тайна! И откуда ты ее добыл? — Старик задумался, потом через некоторое время продолжал: — В конце концов, если мы себе представляем Землю в виде круглого, приподнятого в середине подноса, почему бы не представить ее такой… Как это тебе пришло в голову?

— Когда я добирался сюда, господин, то на одном привале я встретил ребенка, который играл круглым, похожим на шар камнем. Я вспомнил о виденном на кораблях…

— В момент удаления исчезает сначала корпус, а потом парус, при приближении сначала появляется парус, а потом корпус? — прервал его старец. — Это мы знаем давно, поэтому-то мы и говорим, что Земля похожа на круглый поднос со вздутой посередине вершиной, которая и является высшей ее точкой. Но почему ей непременно быть шаром? Если она шар, то тогда нельзя было бы спокойно плавать по воде…

— Не только это, господин. По воле и приказанию господина я за последние годы много путешествовал и заметил, что, по мере того как я двигался к югу, звезды, которые здесь, на вершине, я вижу вверху, опускались к горизонту к северу, а стоило мне побывать в далекой стране Шумер, как я увидел их спустившимися к западу. Некоторые находящиеся ближе к краю горизонта на севере звезды, которые видны здесь с вершины за дворцом, в стране черных людей я не видел совсем. Странную же звезду я видел там, на юге, и чуть выше, а отсюда ее видно к востоку и ниже. И когда мальчик пастуха играл со своим камнем, мне пришла неожиданно мысль, что Земля может быть похожей на шар.

В глазах старца заиграл живой огонек. Он не ответил рабу. Встал с кресла и потихоньку направился к нише. Окинул взглядом ее полки. Там лежало много разных странных вещей, которые в глазах обыкновенного атланта были бы не пригодны: их ни к чему нельзя было приспособить или использовать хотя бы в качестве украшения. Жрец выбрал маленький шар из горного прозрачного камня, внутрь которого искусный мастер поместил редкую бабочку с раскрытыми крыльями. Отлично отшлифованный камень представлял собой совершенную шаровидную поверхность. Великий Жрец спокойно вернулся и, усевшись в кресло, долго смотрел на шар.

— Так как же, говоришь, сделал этот ребенок? — спросил старик, не отрывая глаз от шара.

— Он прятал палец за камень, и, когда его поднимал, я видел сначала ноготь, а потом сустав. После этого…

Великий Жрец повторил несколько раз это движение.

— Так? — спросил он. — Это еще не означает, что Земля шар. Но это возможно. Видишь ли, вся природа, насколько нам известно, обладает совершенным устройством. Если она похожа на поднос и вздута, как мы считали до сих пор, она менее совершенна… Знаешь что, Аута? Многие и сейчас думают, что звезды — это серебряные гвозди, вбитые в небо. Мы знаем, что это неверно… Но как мы можем убедиться в том, что это на самом деле не так? Земля от нас не столь далека, как та звезда. Я подумаю над тем, чтобы послать тебя на корабле на запад, туда, где, говорят, есть только одна вода. Я очень стар для такого путешествия. А ты смог бы отправиться. Плыви только на запад и смотри, как меняется положение звезд. Если с какого-то момента они перестанут перемещаться, это значит — ты вышел на Большую воду, по которой плывет Земля. Если они будут изменять свое положение, это означает, что Земля — шар. Возможно, что, направляясь на запад, ты достигнешь восточных стран Аккад или Шумер. Кто знает? Некоторые тайны, как видишь, зависят от нашего времени, но…

— Господин! — воскликнул Аута, но, тут же поняв, что он прервал старца, замолчал, опустив виновато глаза.

Великий Жрец улыбнулся ему:

— Говори, говори. Я слушаю тебя.

— Господин, — продолжал Аута, — я забыл еще сказать об одном, о своего рода третьей тайне!

— Что-то много тайн! — засмеялся Великий Жрец. — Опять на небе?

— Нет, господин, на земле, сам не понимаю, почему она мне показалась связанной с небом. Я нашел в пустыне, по которой мы шли, несколько вещей, похожих на кувшины или… не знаю на что. И они мне показались круглыми, продолговатыми, с острыми головками. И если бы я не потерял сознание…

— Как — потерял сознание? От страха?

— Нет, господин: это они заставили меня потерять сознание. Вещи эти не похожи ни на что виденное мною до сих пор. Мне не удалось до них добраться, посмотреть и потрогать их. Уже на некотором расстоянии от них я почувствовал слабость, шел, едва передвигая ноги, что было потом, я ничего не помню. Я думал, что болен, но стоило мне отойти от небесных камней, как у меня все прошло и я почувствовал себя хорошо. А мудрый Тефнахт сказал мне, что такого рода вещи упали и в других местах. Говорят, что кто-то умер от этих кувшинов, но с теми, кто подошел к ним через некоторое время, ничего не случилось.

— И никто не взял хотя бы один из них?

— Никто, господин.

— А почему, когда ты узнал, что не от всех кувшинов люди заболевают, ты еще раз не пошел на них посмотреть?

Аута опустил глаза, покусывая губы.

— Испугался?

— Нет, господин.

— Тогда почему не пошел? Тебя не пустил Тефнахт? Говори, не бойся.

— Да, господин. Мне приказали, чтобы я не смел отходить от лагеря, если не хочу быть убитым.

Старик засмеялся:

— Он побоялся, как бы ты не убежал! Когда же тебя послали в сопровождении только одного солдата в пустыню, это показалось ему не опасным… А вот я не боюсь за тебя, я знаю, что ты не убежишь. Для такого дела можно дать тебе и корабль. Кто бы осмелился взять в руки кувшины, упавшие с неба? Вот как мы стремимся познать природу! А мудрому Тефнахту больше нравится веселиться, чем познавать мир!

Великий Жрец был в гневе и не пытался более скрывать это от Ауты. Если бы раб не был столь взволнован, он заметил бы в глазах Великого Жреца легкий огонек озабоченности, который мелькнул на мгновение и тут же потух.

Через некоторое время Аута поднял глаза и увидел, что старец пристально смотрит на стену. Они долго молчали.

За окном наступила ночь. Старец встал, позвал слугу и потребовал принести свет. Потом он положил руку на плечо раба и каким-то чужим голосом сказал:

— Пусть принесут нам светильник, и пойдем наверх, посмотрим на ту звезду. В первый раз ты меня видишь таким, сын, но тебе я могу признаться: я сам не знаю, что и подумать… Если бы только звезда…

Слуга вошел с несколькими зажженными светильниками и расставил их по комнате. Аута взял два из них и пошел вслед за жрецом по небольшой лестнице, которая вела на крышу. У Ауты сильно билось сердце. Снова он приближался к открытой вышке, на которой провел тысячи ночей, наблюдая звезды мира. Они ступили на пол вышки, сделанный из плит черного мрамора. Аута с удовольствием вдохнул воздух, напоенный сильными ароматами. На севере виднелась Звезда Пастуха. Жрец и Аута повернулись на северо-восток и застыли от удивления: неизвестной звезды не было! Ее не было нигде на горизонте. Исчезла!

Тогда Великий Жрец тяжело опустился в кресло и, опершись подбородком на грудь, просидел так молча, неподвижно до тех пор, пока ночная свежесть не заставила Ауту взять его за руку и осторожно отвести в спальную комнату. В эту ночь Аута не покидал старца. Никто из них не смог уснуть. Ночь прошла в полнейшем молчании, А когда в окне, выходившем на восток, забрезжил свет, старец задремал, и Аута пошел спать к себе в одну из верхних комнат. Он чувствовал себя утомленным и разбитым, но не ночным бдением, а раздумьями.

 

ГЛАВА XIII

С двух сторон Атлантиду защищали четыре горные цепи. С севера, откуда могли вторгаться во время зимы ветры холодных стран, длинный ряд гор охранял огромный остров, где возвышалась Святая Вершина. Весь восточный берег был защищен от горячих ветров соседних пустынь тремя мощными цепями высоких гор. Первая из этих цепей начиналась почти напротив Столбов Мелкарта и состояла из довольно высокой горной гряды, простирающейся очень далеко с запада на восток и опускающейся пологим склоном прямо к морю, затем севернее за ней шла другая гряда, поменьше, покороче, за которой тянулись невысокие горы, переходящие в едва заметную цепь, понижающуюся к югу.

Южнее, там, где Страна Песков охватывает берег Атлантиды, который составляют горы, берущие свое начало от южных Столбов Мелкарта, известных среди местных жителей под названием Идрарен, находится самая большая горная гряда Атлантиды. Она распадается на две стоящие друг перед другом цепи, западную и восточную, и кончается прямо на берегу соседнего континента и отсюда, делая крюк, сближается с Атлантидой. Здесь находятся шесть огромных и множество мелких гор. Самая высокая вершина всегда закрыта тучами. Никто еще не осмеливался подняться на самый верх. Но снизу можно увидеть непрерывно выходящие из нее тонкие клубы дыма, а иногда оттуда сыплются искры, горячий пепел и камни. Люди говорили, что через эту вершину, если у кого-нибудь хватит безрассудной дерзости, можно войти в подземную Огненную Страну. Многие считали, что солнце, перед тем как взойти на восточном краю Земли, берет оттуда жар. Старики слышали от своих дедов, которые слышали от их дедов, что будто бы однажды гора несколько дней и ночей подряд выбрасывала столбы дыма, выплескивала горящую грязь, языки огромного пламени и что будто бы желтый камень с красными прожилками, который теперь рабы режут для строительства домов писцов, надсмотрщиков и купцов, не что иное, как та самая застывшая после извержения грязь.

У подножия Огненной Горы, как и в соседней Стране Песков, росли чудесные, порою даже выше, чем там, в пустыне, деревья, которые вместо веток на вершине имели пучок длинных листьев, каждый в пять-шесть локтей, Их плоды, финики, высоко ценились во всей Атлантиде за свою особенную сладость и необыкновенную сытность. Выше раскинулись леса, состоящие из сосны с мягкой и гладкой корой, росли здесь и кустарники вечнозеленого можжевельника, а также очень высокие заросли черной, с розоватыми цветочками травы.

В этих горных и лесных краях жили племена высоких, как все атланты, людей, но кожа у них была скорее коричневая, чем красная, а волосы почти желтые; говорили они не на языке атлантов, а на каком-то другом, хотя любой атлант мог легко их понимать, так как многие слова у них были похожи, но произносили они их по-разному. Эти люди выращивали лучший скот в Атлантиде и умело обрабатывали землю. Они жили в одной из десяти стран, подчиненных правителю Атлантиды; во главе их стоял собственный вождь, который получал приказы от правителя атлантов.

В этих горах было очень много пещер. В них жили рабы.

Через несколько дней после прихода кораблей из дальнего плавания у подножия Огненной Горы произошло необычное происшествие. Однажды утром около пещер, где расположился лагерь солдат и надсмотрщиков, начался переполох. Как выяснилось, ранним утром, когда уже было поздно что-нибудь поправить, один очень сильный черный раб, таскавший на спине камни в три раза больше, чем любой другой, и на которого даже вооруженные солдаты смотрели с некоторой опаской, перетер (и никто не знал, чем именно) на ногах медную цепь и в течение оставшейся ночи порвал такие же цепи еще у девяти рабов. Солдат, который их охранял, был найден задушенным, а пещера оказалась пустой. Рабы взяли с собой свои инструменты и все оружие солдата, оставив на нем лишь шлем.

На рассвете пришедший забрать рабов на работу надсмотрщик при виде пустой пещеры от удивления разинул рот. Сначала он хотел закричать, но тут же подумал, что тревога будет невыгодна для него самого, так как обо всем узнают остальные рабы и другие надсмотрщики, которые только и ждут того, как бы поймать его на какой-нибудь неудаче и донести господам. Поэтому он молча вышел и, с трудом сдерживая гнев и досаду, пошел к сотнику, а своего помощника послал выводить рабов на работу из других пещер.

Сотник, побывавший в походах и на многих войнах, внимательно выслушал надсмотрщика. Он сразу же понял, что бежавший раб не из трусливого десятка. Необходимо было быстро схватить беглецов, иначе вся вина падет на него.

— Кто были эти рабы? Говори быстрее, надо за ними идти в погоню! — сказал сотник, стараясь казаться спокойным, бывалым в таких делах человеком.

Надсмотрщик пожал плечами:

— Какие-то черные рабы… Разве тут узнаешь их всех! Я их видел только вчера; с ними была одна, а может быть, и две женщины. Мужчины по виду казались одними из самых сильных.

— На каком месте они работали?

— Не знаю. Их все дни водил один и тот же солдат.

— Так ты что, даже имен их не знаешь?

— Нет, их знал только охранявший солдат, но они задушили его.

Спокойный вначале и довольный тем, что ему есть на кого свалить всю вину, сотник вдруг побледнел. Если надсмотрщик, испугавшись, понял, что весть о случившемся, дойдя до Великого Города, может не только лишить его должности, но и жизни, то и сотник теперь сообразил, что ему тоже несдобровать. От его самоуверенного спокойствия не осталось и следа, когда он подумал, что и его призовут к ответу за отсутствие усиленной охраны у таких опасных рабов. Ему было хорошо известно, что если старшие над ним начальники захотят найти в нем виновного, то даже боги не смогут его оправдать.

— Разве я мог подозревать, что мало одного вооруженного солдата на восемь скованных цепями рабов и двух женщин? — проворчал сотник скорее для себя, чем для кого-либо. Лицо сотника выдавало его волнение.

Почувствовав в свою очередь, что не он один боится наказания, надсмотрщик продолжал:

— А если тебя спросят, почему ты не подумал об усиленной охране? Знаешь, что тебе скажет Пуарем, когда позовет тебя на суд?

— Может, Пуарем и не позовет.

— Пуарем или кто другой!

— Знаю: моя обязанность думать, если я сотник. Но ты более виновен… Ты настоящий виновник. Ты отвечаешь за рабов, а даже не знаешь их имен.

Надсмотрщик взглянул на него грустным и испуганным взглядом. Потом оба на какое-то время замолчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Но надсмотрщик, трусливый и слабый по натуре, был неглупым человеком; профессия уже научила его, что отчаяние не спасает от опасности. Он повернулся к сотнику:

— В конце концов, мы ничего не выиграем, если будем спорить. Лучше подумаем, что сможем сделать.

Сотник, плюнув со злостью, произнес:

— Если бы мне удалось проскочить с пятьюдесятью солдатами на корабле на другой берег, я бы через денька два явился с двадцатью новыми рабами. Все равно никто не знает беглецов.

— Знать-то знают… У писца имеется папирус с указанием имен и возраста рабов всех пещер. Чего там… Мы б смогли подменить бежавших, только все это, о чем ты говоришь, пустой разговор. Я считаю, что полезнее всего будет, если мы пойдем поищем их с собаками. Они не могли далеко уйти.

— А куда пойдем сначала? — спросил сотник с явным сожалением, что надсмотрщик не одобрил его плана.

— В разные стороны, — сказал надсмотрщик. — На запад и восток, на юг и на север. Собаки возьмут их след. Вооружай солдат, раздели их на четыре цепи по двадцать пять человек…

— Ишь умный какой! Хочешь оставить остальных рабов со слабой охраной? — оборвал его сотник.

— Да ничего! Днем все равно никто не убежит, особенно на работе, где видно каждое их движение. К тому же солдаты вооружены, а рабы-то нет.

— Но у них есть топоры для сколки камней.

— Да, но и цепи на ногах. Я думаю, что и сегодня ночью одного солдата было бы достаточно, если б ты не поставил дурака. Для ночной охраны надо выбирать самых лучших солдат. Тот солдат, наверное, задремал или они его неожиданно задушили, когда он повернулся к ним спиной…

Спор готов был вспыхнуть вновь, но оба поняли, что, только советуясь друг с другом, они могут избежать опасности. Сотник позвал помощников и начал отдавать приказания. Надсмотрщик пошел за собаками. Немного погодя они разделились на четыре группы и разошлись в поисках бежавших рабов в направлении четырех сторон света.

Через несколько часов три группы вернулись ни с чем. Лишь только четвертая во главе с сотником все еще не возвращалась. Их собаки взяли след бежавших рабов, который вел к вершине Огненной Горы, куда никто из солдат и даже сам сотник не осмеливался подняться. Местные жители считали, что то место проклято богами и там свирепствуют злые духи, которые не подпускают к себе людей. Рабам, то ли не знавшим об этом поверье, то ли потерявшим всякую надежду на спасение, не оставалось иного выбора. Так что группа сотника не решилась идти дальше и остановилась там, где кончался лес и начинались голые скалы с пещерами, полными летучих мышей. Наступила ночь, поднимаясь в горы, солдаты выбились из сил. Сотник приказал сделать привал. У них не было ни палаток, ни вьючных ослов. Из-за непредусмотрительности сотника они не взяли с собой необходимого количества продуктов и все, что у них осталось, были вынуждены отдать собакам, чтобы как-то успокоить их. Солдаты заняли одну из пещер и, выставив усиленную охрану, решили немного поспать.

Но среди ночи собаки, привязанные в соседней пещере, разбудили их своим неистовым лаем. Первым вскочил сотник и бросился к выходу из пещеры. Стояла кромешная тьма. Его ноги зацепились за что-то мягкое. Он упал. Только теперь сотник понял, что страх перед наказанием заставил забыть его о предусмотрительности, за которую раньше столько раз хвалили его командиры. Встав на четвереньки, он начал ощупывать землю вокруг себя и вдруг наткнулся на человеческое тело, потом на другое. С ужасом он понял, что это часовые. Лежавшие на земле солдаты не подавали никаких признаков жизни. Пьяными они не могли быть и спать так крепко тоже не могли. Молниеносно сверкнула мысль: они мертвы. Но как их убили?

Между тем один из солдат, проснувшихся в пещере одновременно с сотником, разжег из сухих сучьев и травы костер. При слабом, мерцающем свете сотник увидел, что двое солдат были задушены.

— К оружию! — отчаянно закричал он.

Но солдаты давно уже были около него. Лишь один из них искал что-то в темноте у выхода из пещеры. Услышав крик сотника, он дрожащим голосом произнес:

— Нет оружия, господин!

Сотник вытаращил глаза:

— Как так — нет?

— Нет.

Вконец растерявшийся сотник беспомощно опустился на камень. Он просто не знал, что и подумать.

А там внизу, в лагере, около пещер рабов надсмотрщик строил разные предположения. Он метался, как пантера в клетке. Послал человека посмотреть, не видно ли поблизости в маленькой гавани какого-нибудь корабля. Часа через два посланец возвратился и сообщил, что там стоит одно-единственное плохонькое судно без моряков и что на нем находится старый сторож, бывший рулевой. Надсмотрщик от досады заскрипел зубами. Боясь потерять солдат, он не хотел посылать их за сотником.

Однако позже он успокоился. Ему очень понравилась мысль о том, что если сотник пропал со всеми своими людьми, это означало, что исчез тот, кто знал тайну бегства рабов. Даже если кто-нибудь из солдат и спасется, то никто не станет их расспрашивать. Начальству он скажет, что неблагоразумный сотник не послушался его и взял с собой в горы рабов для какого-то только ему известного дела и что там погиб вместе со всеми.

В это время сотник, с трудом поднявшись с камня, на котором сидел, и с отчаянием взглянув на солдат, приказал им спускаться в лагерь. Через несколько шагов один из солдат спросил его:

— А собак разве не возьмем с собой, господин?

Привязанные веревками к деревьям собаки жалобно скулили.

Сотник на мгновение остановился, потом решил:

— Оставь их там!

И они тронулись в путь.

Никто из солдат не осмелился что-либо сказать. Но глаза у всех стали влажными. Они время от времени поворачивали головы в сторону пещеры. Им было жалко собак.

Когда подошли к лагерю, был уже полдень. Надсмотрщик совсем не ожидал их увидеть. Когда он увидел обезоруженных солдат и услышал, что с ними случилось, его охватил ужас.

Сотник заявил, что он сейчас же пойдет в гавань, погрузится с пятьюдесятью солдатами на корабль и отправится за рабами на берег Страны Песков. Ничего лучшего он придумать не мог.

Надсмотрщик с радостью согласился, он понимал, что, если сотник доставит новых рабов, никто не узнает о побеге, а если он погибнет по дороге, то вместе с ним навечно уйдет и эта тайна. Надсмотрщик хорошо знал, что про мертвых можно говорить все, что угодно. Только одного он не знал: что ответить начальнику, если он узнает об отсутствии сотника. Сказать, что он убежал, нельзя, так как тот мог возвратиться и тем самым разоблачить его обман. Сказать, что он не знает, опять нельзя, так как его послали в этот лагерь именно для того, чтобы знать обо всем, что здесь происходит. Он был здесь всевидящим оком своих господ.

В конце концов сотник взял судно со всем, что было на нем, прихватил с собой старика рулевого и с пятьюдесятью солдатами вышел в открытое море. Кроме старика, никто не умел управлять кораблем. Но хотя старик в его почтенном возрасте и не внушал доверия как моряк, его вое же пришлось взять с собой. Но путешественникам повезло: слабый ветер понес их на восток. Посланный сотником человек с берега гавани прибыл к надсмотрщику с известием о том, что видел корабль плывущим по спокойному морю.

Дело, казалось, улаживалось: или сотник возвращался с пойманными им на соседнем берегу рабами, или гибель его устраняла опасность раскрытия тайны.

Но на рассвете следующего дня надсмотрщика разбудил помощник сотника, который, тяжело дыша от усталости и страха, сообщил ему, что ночью бежали еще двадцать рабов, взяв с собой ослов и несколько десятков вьюков с продовольствием. На этот раз солдат не убили. Они лишь потеряли сознание от сильных ударов крепких кулаков. Среди солдат поговаривали, будто бы ночью в пещеру, из которой бежали двадцать невольников, приходил черный раб без цепей, но никто из говоривших не признался, что он видел его.

Отчаяние надсмотрщика достигло высшего предела. Это уже не было случайностью. Кто знает, к чему все это приведет! Никто в Атлантиде не помнил о такой дерзости рабов. Тайна могла перестать быть тайной.

На этот раз, не раздумывая, надсмотрщик написал на единственном бывшем у него кусочке папируса полное опасений письмо служителю Бога Силы жрецу Тефнахту, которое запечатал в медную коробку и послал с двумя верными солдатами и помощником сотника в Великий Город. Необходимо было принять меры, которые были не под силу одному надсмотрщику.

 

ГЛАВА XIV

С момента прибытия корабля в Великий Город прошло пятнадцать дней. Большую часть времени Аута проводил в том зале дворца, где хранились книги. Он читал старинный свиток, в котором рассказывалось о происхождении племени атлантов. Никто среди живущих в стране не знал этой книги, за исключением Великого Жреца. Теперь же старец счел нужным, чтобы ее прочел и Аута. Раб читал каждую строчку с величайшим вниманием, все более и более поражаясь всему тому, о чем он узнавал. Еще ни от кого ему не приходилось слышать о подобном. В книге говорилось, что в далекие времена, когда люди только что вышли из горных пещер и начинали заниматься скотоводством, обработкой земли и приступили к постройке хижин, Атлантида была связана широкой полосой земли с другим краем моря, где тогда не было ни песков, ни ныне существующей пустыни, а простирались бескрайние пастбища. Тогда горы, в которых живут люди с желтыми волосами, составляли непрерывную цепь с горами, находящимися к югу от пролива, называемого теперь Столбами Мелкарта. Но вот пришло тяжелое время для пастухов соседней страны, говорилось в книге. Засуха в течение ряда лет высушила пастбища и большие реки. И в самом деле, Ауте вспомнились виденные им не раз на своей родине белесые сухие русла каких-то ранее существовавших рек. Далее книга рассказывала о том, как пастухи погнали стада на восток. Одни из пастухов были краснокожими, у других кожа была светло-коричневого цвета. А из областей, находящихся справа и слева от пролива, связывающего Море Среди Земель и Атлантическое, спустились другие люди, очень высокого роста. У них была белая кожа и черные или желтые волосы. После длительных войн с местными жителями Атлантиды все эти племена смешались и дали племя высоких, с красноватой кожей, крепких атлантов.

В один из отдаленных веков, уже после того как такое смешение произошло, самая высокая гора у начала перешейка, который связывал современный остров с обширной соседней страной, начала выбрасывать огонь и горячую грязь из возвышавшегося над тучами кратера. Земля в этом месте подверглась сильному землетрясению. Когда же гора успокоилась, а у людей прошел страх и они вновь стали заходить в соседние земли, то они увидели, что у подножия Огненной Горы, где раньше была степь, теперь плескались о скалы морские волны; бывший когда-то здесь перешеек проглотило море.

Аута дрожащими руками свернул свиток и сунул его в коробку. «Вот, — думал он, — сколько чудес происходит в мире и как мало о них знает человек. Оказывается, сухая пустыня, где я родился, когда-то в далекие времена была краем, богатым пастбищами и глубокими реками, Почему там все изменилось, кто мог способствовать этим изменениям?»

Атлантида, в которой теперь жил Аута, была страной не очень теплой, но и не холодной. Воды не замерзали, как, говорят, замерзают они в северных странах, но и зной ее не высушивал. Четыре длинные цепи высоких гор защищали страну и от холодных и от горячих ветров. На огромных полях бесконечной предгорной долины к западу два раза в год созревал урожай пшеницы и фруктов. С гор в долину стекали лечебные горячие воды, в которых можно было принимать целебные ванны. Атланты хорошо жили на своем острове, используя труд рабов.

Но кто мог знать, что принесет Атлантиде будущее?

Мысли Ауты были прерваны приходом Великого Жреца. Старец уселся в свое обычное кресло. Аута, поцеловав завязки сандалий, устроился у его ног и стал ждать, когда он спросит о тех мыслях, которые вызвал прочитанный свиток. Так Великий Жрец поступал всегда, но на сей раз он сказал нечто неожиданное:

— Солдаты поймали ночью в лесу в долине черного раба, который пробирался ко дворцу. Его схватили и связанным доставили сюда. Солдаты не убили раба. И хорошо сделали. Но никто не понимает его. Пойди, сын мой, в дом рабов и поговори с ним. Я сказал надсмотрщику, чтобы тот не убивал раба, кто бы он ни был.

Аута вышел. Он привык, что, хотя во дворце Великого Жреца и внизу, в Великом Городе, во дворце правителя, всегда было много переводчиков, его вызывали то к какому-нибудь послу из далекой страны, язык которой никто не знал, то к рабам из неизвестных краев, которых никто не мог понять. Аута сожалел, что ему пришлось уйти именно в тот момент, когда он хотел спросить старца, нет ли еще каких-нибудь книг, из которых можно было бы узнать тайну неизвестной звезды.

В доме рабов Аута увидел черного молодого, очень худого человека, которого раньше никогда не встречал. С первого взгляда ему стало ясно, что молодой раб должен быть из племени тиббу. Аута спросил, почему он оказался здесь.

Внимательно вглядевшись в лицо черного человека, вышедшего из дворца, молодой раб улыбнулся и, не ответив ему на вопрос, спросил сам:

— Ты Аута?

— Да, — удивленно ответил тот, еще не понимая, в чем дело.

— Я думал, что не смогу тебя увидеть, пока жив. Но меня не убили.

— Тебя и не убьют. Скажи мне, как ты не побоялся прийти сюда? Ты подумал о том, что тебя убьют прежде, чем ты доберешься до цели? Почему ты здесь?

— Надо было попытаться. Другой дороги к тебе нет.

— И почему ты пришел именно ко мне?

— Меня послали к тебе. Из пещер сбежали десять рабов, и они спрятались на Огненной Горе. Их к побегу подговорил наш вождь. Он призвал рабов бежать к нему на Огненную Гору.

Аута посмотрел на него с удивлением:

— Вам удалось бежать! И у вас есть вождь?

— Есть, — сказал юноша. — Он очень умный и сильный. Он знает тебя.

Аута вздрогнул, но расспрашивать не стал. Он подумал, что юноша, возможно, какой-нибудь лазутчик Тефнахта, и на всякий случай сказал:

— Говорят, Огненная Гора опасна.

— Господа боятся подниматься туда к нам, — засмеялся юноша. — Говорят, тот, кто подымется на вершину, непременно умрет. А вот мы ничего, живем.

— Что вы там едите?

— Корни. Некоторые охотятся.

— У вас есть оружие?

— Мы сделали себе луки. Но у нас есть кое-какое медное оружие. Если к нам придут и другие рабы, у нас будут ослы и продовольствие из пещер.

Аута побледнел:

— Как? Откуда?

— Из пещер, — повторил раб. — Вероятно, пока меня не было, к нам еще бежали рабы.

— И кто же тебя послал ко мне? — спросил наконец Аута.

— Меня послал наш вождь, непревзойденный лучник Май-Бака.

Аута крепко сжал зубы, чтобы не выдать своего волнения. Он знал, что среди честных людей племени тиббу, то есть каменных людей, как их называют соседи, не столько за то, что они живут вблизи скалистых гор, сколько за их твердую натуру, не бывает подлецов. И все-таки вдруг юноша шпион?

Раб, увидя колебания Ауты, продолжал:

— Мне он дал знак, по которому ты признаешь его. Май-Бака мне приказал сказать так: «Скажи Ауте, что я, Нтомби, Агбонгботиле и другие черные люди не смогли перенести работу в карьере по резке и шлифовке горного камня. Мы бежали в пещеру, которая находится на самой вершине горы, где никого нет. Мы хотим, чтобы Аута знал, что мы на Огненной Горе. Мы просим его послать Мпунзи назад, а если этого сделать нельзя, пусть Мпунзи останется у него, только бы его не убивали. И если он тебе не поверит, что ты послан от Май-Баки, напомни ему слова, которые он сказал в загоне нашего оазиса, будто придет время, когда Май-Бака узнает, что Аута не копье и не цепь в руках своих хозяев. И еще скажи, что Май-Бака теперь верит ему». — Мпунзи замолчал.

Аута почувствовал озноб. Ему было стыдно, но он не знал, что можно сейчас сделать для этих рабов. Он совсем позабыл о них… Надо было что-то сказать — Мпунзи ждал. Тогда Аута спросил, как он смог добраться до Святой Вершины.

Молодой раб ответил ему спокойно:

— Я спустился к берегу с одним рабом, который в этой стране живет давно. Он меня отвел к другому рабу, плавающему рулевым на рыбачьей шхуне. Рулевой спрятал меня в мешке, и я прибыл на дне лодки под рыбой. Уж не знаю, сколько раз поднималось солнце. Питался я свежей рыбой. Потом однажды ночью он вытащил меня из мешка и спустил в море. Я доплыл до берега, а оттуда я три дня поднимался на гору с восточной стороны,

Аута почувствовал себя ответственным за судьбу этого юноши. Он с гордостью и волнением смотрел на него. Потом, сказав ему, чтоб тот подождал, пошел назад во дворец.

Великий Жрец сидел в кресле, и, когда Аута хотел заговорить, он остановил его жестом:

— Аута, я знаю, тебе будет трудно сказать мне правду, а обмануть меня нелегко. Беглый раб, оставшийся в живых, не может быть убит ни копьем, ни мечом, но он должен быть умерщвлен. Он осмелился ступить на землю Священной Вершины. Ты знаешь, какой существует закон!

Аута со страхом посмотрел на старца, прошептав:

— Костер, господин…

— Как его звать?

— Мпунзи, господин… — едва смог произнести Аута и почувствовал, как у него задрожали все мускулы,

Старец ударил по серебряному шару. Явился слуга и стал на колени. Аута стоял, не произнося ни слова. Старец окинул его взором, затем приказал слуге:

— Там, на дворе, есть молодой черный раб. Его имя Мпунзи. Его только что привели. Я думаю, что он заблудился и не знает, кому принадлежит. Запиши его в наши рабы и используй на работе.

Едва слуга вышел, Великий Жрец повернулся и взглянул на своего раба. Тот бросился на пол и обнял ступни его ног, прижимая мокрое от слез лицо к сандалиям. Великий Жрец нагнулся и, положив руку на затылок Ауты, улыбаясь, сказал:

— Хочу услышать, какие мысли навеяло чтение книги о давних временах!

Аута глубоко вздохнул и уселся на шкуру леопарда. Пытаясь как можно скорее овладеть собой, он ответил:

— Меня взволновала книга, мой господин, но не сильнее, чем эта странная звезда, которая теперь меня беспокоит своим отсутствием.

Великий Жрец задумался. В его взгляде не было ни колебаний, ни сомнений, но его молчание, которое показалось Ауте неестественным, было полно скрытого смысла. При всей своей сдержанности старец неожиданно улыбнулся. Аута заметил, что улыбка вызвана какими-то новыми мыслями,

— Я знаю, тебе станет не по себе от того, что я тебе сейчас покажу, — сказал Великий Жрец. — Но если у тебя найдется достаточно твердости, может быть, это тебя развеселит. Хочу показать тебе подарок, который мне прислал вчера Тефнахт.

Аута отвел глаза от старца, зная, что под этими словами скрывается желание увести его мысли от ожидаемого ответа.

Великий Жрец взял в углу полки, около которой находилось кресло, палку из черного дерева. Ручка ее была слегка изогнута и изображала согнувшегося человека со связанными за спиной руками. Пятки человека постепенно переходили в дерево палки. При всем огромном желании сохранить невозмутимость Аута вскрикнул: человек, на тело которого должна была опираться рука владельца палки, был он сам. Искусный мастер вырезал его из эбенового дерева так хорошо, что никто не стал бы сомневаться в сходстве. Аута помрачнел. Что означал странный подарок Тефнахта, помимо ненависти к нему и презрения? Скрытая насмешка над Великим Жрецом или угодливость. Великий Жрец понял, какие чувства обуревают его раба.

— Сын Бога Силы мне напоминает, что ты мой раб. Он советует гнуть тебя к земле… а мне хочется, — и тут старец улыбнулся, — смысл этой палки понимать иначе: то есть опираться на твою умную молодость, что я и делаю… Скажи мне, ты чем-нибудь рассердил Тефнахта во время похода?

Аута с удивлением взглянул на него.

— Нет, мой господин, — сказал он мягко, — думаю, я ничем не мог рассердить его, разве что, не желая того сам, своим внешним видом.

Великий Жрец, который вообще редко улыбался, теперь смеялся от души, опершись на ручку кресла.

— Тефнахт хочет напомнить мне, что я стар и не могу ходить по жизни без опоры. Он, может быть, старее меня, даже если у него возраст внуков, которых я мог бы иметь… Жаль, что ты не мой настоящий сын или хотя бы атлант: я усыновил бы тебя, и после моей смерти ты занял бы мое место. Но я думаю, на него встанет Тефнахт. Разве тебе не жаль?

— Нет, мой господин! — решительно сказал Аута.

Великий Жрец внимательно, словно изучая, посмотрел на него:

— Ты еще не понял всей прелести власти, Аута! Ты очень молод.

— Мой господин, благодаря твоей доброте я понял прелесть мудрости, которая, я думаю, и есть настоящая сила.

— Нет, сын мой, она одна не поможет тебе обрести власть, а лишь только сохранит ее, если ты ее добудешь. Вот почему я боюсь за твою судьбу после моей смерти. Не всем нужна мудрость, когда у них есть власть. Не знаю, что ты будешь делать… Я давно ищу какое-нибудь средство.

В это время дверь широко распахнулась, и в комнату ввалился, весь в пыли и колючках, с красными от усталости глазами, здоровенный сотник. Аута вскочил на ноги и, не найдя под рукой никакого иного подходящего оружия для защиты старца, схватил палку из эбенового дерева. Великий Жрец только спокойно повернул голову. В этом дворце так еще никто никогда не входил к нему. Сотник упал на колени и протянул серебряную коробку с печатью правителя Атлантиды. За спиной его около двери стоял дворцовый слуга. Придя в себя, Аута взял коробку из рук сотника и осторожно передал ее Великому Жрецу.

Лицо старца было невозмутимо. Он подал знак сотнику удалиться. Аута смотрел на коробку с нестерпимым желанием узнать, что было в ней. Ему никогда не приходилось видеть гонцов, врывающихся в дом Великого Жреца, как в казарму.

По знаку старца раб сорвал печать, вынул из коробки свиток тонкого папируса. Великий Жрец не потребовал, как обычно, прочесть его. Он взял свиток и, отставив подальше от глаз, прочел его сам. Аута следил за ним затаив дыхание. Великий Жрец читал сначала спокойно, потом улыбнулся, и вдруг его непроницаемое лицо исказилось. Аута смотрел на него со страхом.

Письмо было короткое. Великий Жрец свернул свиток и, сжав его дрожащей рукой, некоторое время смотрел на шелестящие под окном листья дерева. Аута замер.

Через мгновение, которое показалось очень длинным, старец протянул письмо и странным голосом сказал:

— Возьми. Прочти и ты.

 

ГЛАВА XV

На следующий день Аута уже ехал верхом и нетерпеливо подгонял своего осла, досадуя, что тот не может бежать, как пантера. Новый приказ его нисколько не страшил. Напротив, им руководило жгучее желание выяснить поскорее, в чем там дело. Все мысли Ауты были теперь только о полученном письме и последнем наставлении Великого Жреца, которое он получил перед самым отъездом. В сопровождении нескольких солдат Аута почти неделю добирался на легкой лодке по течению Холодной Реки до Великого Города, потом три дня плыл под попутным ветром на корабле и снова пересел на осла, который в этой местности был единственным средством передвижения.

От гавани, где причалил его корабль, до теплых южных степей был длинный путь. Бедное длинноухое животное буквально выбивалось из сил, чтобы бежать так, как того хотел хозяин. Но ему все-таки было далеко до пантеры.

Имея специальный знак, Аута менял уставших ослов на свежих два раза в день. Однако дорога от нетерпеливого желания пройти ее как можно быстрее все равно, казалась невыносимо длинной. Никогда Аута не спал так мало, как в эти одиннадцать дней путешествия, хотя никто не давал ему никакого определенного задания и тем более его некому было торопить. Спал он урывками, не хотел отдыхать даже теперь, когда был изнурен до крайности. Он чувствовал, как все его тело горит от беспокойства. Сзади него, проклиная дорогу и неизвестную цель похода, ехали верхом солдаты. Если бы не приказ правителя, они бросили бы его. Впереди небольшого каравана маячил местный крестьянин-проводник на осле, хорошо знавший этот край и, как он говорил, все, что здесь происходило.

Время приближалось к сумеркам. Аута мысленно повторял заученное им наизусть письмо, которое было спрятано у него на груди. Правитель писал Великому Жрецу: «До меня дошла странная весть из южного края. Крестьяне, работавшие в поле, слышали гром и видели всплески молний, блеск которых превосходит само солнце. Кто был поблизости, упал. Несколько чужих богов, сверкая серебром и светом, вытащили из огня дом, похожий на серебряную башню, которая сияет ярче, чем серебро, и теперь живут в нем. Никто не осмеливается приблизиться к этим богам. Крестьяне бросили посевы пшеницы. Не знаю, что будет дальше. Поэтому пишу тебе, сиятельный сын неба, спустись с твоей Святой Вершины и поговори с богами. Никто из жрецов не осмеливается идти туда. Даже сам храбрый Пуарем».

Великий Жрец сказал Ауте так: «Иди ты, сын мой, посмотри, что это такое. Может быть, это не что иное, как видение. Ты прекрасно знаешь, что люди всё недоступное для их понимания считают божественным. Если не сможешь распознать, в чем дело, сообщи мне, и я приеду сам».

«Что бы это могло быть?» Мозг Ауты отказывался логично мыслить. Человек, бывший у них проводником, рассказал, что он видел, как появились боги. У них были тонкие тела, покрытые серебряной кожей, и хрустальные головы. У каждого бога были руки, ноги, как у людей, а на затылке — тонкие, длинные, тоже из серебра рога.

— А каков был дом? — в сотый раз спрашивал Аута.

Крестьянин был в восторге: его просили рассказать о диковинных вещах, которые были известны только ему, и он без устали говорил о них.

— Высокий, узкий, с острой крышей. Весь он из серебра.

— А что делали боги, когда их увидели?

— Я их видел совсем мало. А вот люди говорят, будто бы они все ходят вокруг и что-то рассматривают на местности. Но в первый момент, когда спустились из огненной тучи и вытащили из пламени дом, чтобы поставить его на землю, они только стояли около него. Я думаю, это боги огня и ветра и они разгневались на нас за то, что мы не поклоняемся им.

— А почему ты так думаешь?

— Когда их дом стал на землю, я был довольно далеко, но меня ударил такой сильный ветер, что я чуть было не упал. А кто стоял неподалеку, тот тут же свалился на землю. Некоторые умерли, кое-кто ослеп. А ведь до того даже и признака ветра не было, небо было ясным. Пшеница, в которую сели боги, почти вся сгорела. Это все за то, что люди отошли от богов и не приносили им жертвы пшеницей. Вот боги и сожгли ее сами. Мы были в поле и, как увидели богов, бросились бежать: не погибать же. С тех пор никто более туда не ходит.

Проехав еще немного, крестьянин сказал:

— Дальше я не поеду. До богов тут час пути. Вы, если хотите, идите, но разумнее всего было бы возвратиться. Никто, кроме жрецов, никогда не видел богов вблизи. Из-за вас боги могут разгневаться и на нас, и тогда от всей нашей пшеницы лишь один пепел останется. А то, чего доброго, какую-нибудь беду на весь край накличете. Так что, по-моему, лучше не ходить.

И, показав Ауте, куда надо идти, крестьянин поехал обратно. Через четверть часа остановились солдаты.

Аута спросил:

— Хотите сделать привал? Я думаю, туда доберемся еще до сумерек. Уж лучше там расставить палатку.

Но командир группы приказал своим солдатам забивать палаточные колья, а сам разлегся в пшенице. Протянув затекшие от верховой езды ноги, он произнес:

— Мы остаемся здесь. Мы еще не сошли с ума, чтобы сердить богов. Солдаты существуют для того, чтобы воевать с людьми, а не с богами. А ты, коли у тебя есть приказ идти, иди. Если через три дня не вернешься, знай: мы уйдем в Великий Город и скажем, что ты погиб.

Ауте не оставалось ничего другого, как подстегнуть осла и тронуться дальше в путь. Один из солдат крикнул ему вдогонку:

— А поесть не останешься? Смотри не умри с голоду…

— До еды ли мне теперь! — ответил шутливо Аута, но для шутки его голос был слишком взволнованным.

В поле стало чуть темнее. Большое красное солнце погружалось в пшеничное поле. Аута нетерпеливо подгонял осла, и тот бежал изо всех сил. Аута смотрел на летящих птиц. Он всегда завидовал им, но теперь они вызывали в нем подсознательное чувство ненависти из-за того, что человеку не дано летать.

Несколько месяцев назад Аута потихоньку смастерил себе крылья из перьев, убитых орлов. Однажды утром, попросив разрешения у Великого Жреца сходить на берег моря, он пошел туда, не сказав старцу зачем. Там, на вершине нависшей над морем скалы, он привязал к рукам крылья и прыгнул в воздух. Но ему не удалось пролететь даже мгновения. Он утонул бы, если бы за ним не прыгнули в волны и не вытащили удивившиеся его безрассудству два раба. А на скале, с которой он прыгал, думая, что он здесь один, стоял Великий Жрец и, улыбаясь, ожидал его.

«Это пробовали и другие!» — сказал ему тогда старец.

Он рассказал Ауте о безрассудных смельчаках, упоминаемых в старинных преданиях.

«Не дано человеку летать! — заметил Великий Жрец. — Только птице доступно это!»

Да, действительно людям это не было дано…

Уже начало вечереть, когда Аута увидал остроконечную высокую башню, возвышающуюся на сотню локтей над пшеничным полем. Она блестела, но не как серебро, а более матово (может быть, потому, что не было солнца)… Около башни никого не было: ни богов, ни людей. Аута стал вглядываться. Протер глаза, полагая, что это все ему кажется из-за усталости. Всю дорогу его терзало нетерпение узнать, в чем дело, хотя в душе он не верил в реальность происшедшего. А теперь башня была перед ним. Аута шлепнул себя по щеке. И снова посмотрел, Высокая, гладкая, блестящая башня без единого следа соединения или стыка имела что-то вроде окон, вытянутых вверх и вниз. В окнах горел свет.

Аута спешился и пустил осла пастись в пшеничное поле, сделал два шага в сторону башни. И тут же почувствовал, как его покидает смелость. «Что бы это могло быть? — подумал он. — Уж не один ли из тех огромных камней, которые иногда падают с неба?» Ему не раз приходилось видеть и трогать такие камни, но они были много меньше, чем этот. Большинство людей считало, что огромные камни, упавшие с неба, и есть сами боги. Аута же знал, что это не что иное, как простые камни, хотя никак не мог себе представить, откуда они падают. «Может быть, со звезд? Но звезды так малы… Хотя кто знает: ведь издали корабль правителя длиной в двести локтей кажется цветком черной травы…» К рабу вернулась смелость. Он пошел вперед, намереваясь обойти странную башню. Возможно, то, что он принял за освещенные окна, на самом деле не что иное, как драгоценные камни. Аута остановился в десяти шагах от башни. Осмотрел место, на котором она стояла: странное сооружение вверху было заострено, снизу у него торчали три мощные широкие ноги, на которые оно опиралось, из того же серебра (или из какого-то иного металла).

Машинально Аута взглянул на южную и восточную часть неба. И тут он почувствовал, как по всему телу пробежали мурашки: продолговатой, никому не известной звезды, столько ночей преследовавшей его, на небе не оказалось. Он быстро повернул голову к сверкающей башне в пшенице. Аута еще не осознал до конца, какая может быть связь между его взглядом на небо и стоящей перед ним башней, как почувствовал, что у него задрожали колени… Вдруг он ощутил острую боль в затылке. Аута опустил голову. И так он стоял некоторое время, подавленный внезапно нахлынувшим волнением. Потом он поднял глаза вверх и посмотрел на небо. Там на черном небесном своде мерцали звезды. Взгляд Ауты опустился на странную башню, и в это мгновение открылась дверь, которую до сих пор совершенно нельзя было заметить. Аута вытаращил глаза. Из двери хлынул яркий, словно солнечный, свет. Раб почувствовал, как у него снова задрожали ноги. В отверстии кто-то появился. Не бог ли? Но у него было вполне человеческое обличье: красивая серебристая кожа, две руки, две ноги, плечи, голова, похожая на круглый стеклянный шар. На макушке торчал рог или скорее стрела размером в пол-локтя. Загадочное существо направилось к Ауте. От удивления тот широко раскрыл глаза и тут сразу же почувствовал, как все вокруг закачалось. Земля выскользнула из-под ног, и он упал без чувств…

…Аута не знал, сколько он пролежал там, в пшенице, около неведомо откуда взявшейся башни. Когда он очнулся, то увидел, что лежит на спине, вверх лицом, в том же положении, как и упал. Стояла ночь. В окружающей Черноте мерцали одни лишь звезды. Башня едва виднелась в ночи… Ни огонька, даже самого слабого, не исходило от нее. Может быть, все это почудилось Ауте? Вероятно, его глаза видели лишь видение, похожее на многочисленные миражи оазисов и городов в глубине пустынь с их горячими песками.

Аута не двигался. Ему было приятно лежать. Ночь не была холодной, воздух чист, и грудь с наслаждением вдыхала его. Кругом было тихо. Даже птицы попрятались… Он закрыл глаза. Захотелось спать. Через некоторое время раб снова открыл глаза: башня, сливаясь с ночною темнотою, мерцала тусклым бледным пятном. Да, башня стояла на том же месте, но она могла быть всего лишь хорошо отшлифованным камнем, какие падают с неба. Но не исключено, что она стоит здесь уже целую вечность и во время бури какому-нибудь сумасшедшему показалась неведомо чем. Люди ведь легко верят во что угодно, даже если они сами того не видели! Вот так и достигла страшная весть ушей правителя. Взволнованный разговорами о призраке, он тоже мог оказаться под их впечатлением. А крестьянин, провожавший Ауту, наверное, даже и не видел этого отшлифованного камня,

Аута уже начал приходить к убеждению, что это все ему почудилось. А то, что он упал в пшеницу, так в этом нет ничего удивительного: он ведь так устал. Что же делать? Самое лучшее — заснуть до рассвета, а потом, отдохнув, вернуться в солдатскую палатку.

Раб задремал. Но прошло немного времени, и его разбудил какой-то треск. Он открыл глаза — никого. Да никого и не могло быть. Не изменяя положения, Аута осмотрелся, но ничего не увидел, ни тени, ни света. Послышался шелест. Аута подумал, что это, вероятно, в пшенице ползет змея. Зная, что тут ядовитые змеи не водятся, раб закрыл глаза и снова задремал. Сон начинал овладевать им, распространяясь по телу одурманивающей теплотой. Запах пшеничного поля пьянил его, но приблизившийся шелест заставил Ауту раскрыть глаза. Сначала он увидел лишь тень. Всмотрелся пристальней и вдруг увидел два надвигающихся на него горящих глаза. Аута протянул руку, чтобы защитить лицо, и рука ударилась обо что-то холодное, блестящее. В это мгновение чужие глаза приблизились к его лицу.

И тогда Аута снова потерял сознание.

 

ГЛАВА XVI

Когда он очнулся, солнце было уже высоко. Сначала Аута почувствовал легкое дуновение ветерка. Колосья пшеницы слегка шелестели. Аута взглянул на голубое небо. По нему летели птицы. Кругом стояла тишина. Аута настойчиво старался вспомнить, был ли то сон или видение наяву, которое промучило его всю ночь. Аута чуть-чуть приподнял голову от земли и посмотрел направо, налево, вперед. Кроме поля пшеницы, неба, солнца, нигде ничего не было. Здесь, на поле, было так хорошо, что Аута решил еще немного полежать. Положив голову на землю, Аута почувствовал, как по ушам и шее поползли маленькие муравьи. Легкий ветерок приятно ласкал лицо. Вдруг что-то шелковистое и холодное легко коснулось лба Ауты. Он улыбнулся, не раскрывая век, и почувствовал на губах вкус ветра. И подумал, как было бы хорошо сейчас, если бы сюда зашла та, которую вот уже несколько лет с ее согласия он считал своей богиней. Но он не смел даже надеяться, что она будет его женой.

Та, которую выбрал Аута, была не черная, не рабыня, а восемнадцатилетняя дочь Тефнахта, красавица Неферт. Аута вздрогнул: пройдет его жизнь, а Неферт будет для него всегда недосягаемой, как молния или ласточка.

Он снова ощутил на лбу ласковое прикосновение чего-то шелковистого и холодного, похожего на руку. Аута вздрогнул и вскочил на ноги. Повернулся. Около него стояло существо совсем не такое, как он или как все люди, которых он когда-либо видел, но удивительно похожее на человека.

Аута смотрел на него огромными от удивления глазами. От страха у него задрожали колени и губы. Существо, одетое в серебряную одежду из какого-то странного шелка, улыбалось, Аута всмотрелся повнимательнее: в самом деле, это была, или по меньшей мере ему казалось, улыбка. Одежда странного существа была наглухо застегнута. Обувь выглядела несколько плотнее, но имела тот же самый серебристый цвет. У иноземного существа ростом не выше плеча Ауты голова была не из хрусталя, как рассказывал крестьянин, а обыкновенная человеческая, заключенная в шар из стекла или из подобного стеклу материала бледно-сиреневого цвета. В верхушку этого шара была воткнута тонкая серебряная стрела. Аута смотрел в лицо незнакомцу. Он хорошо различал два глаза под тонкими, почти белыми бровями, два уха, тонкий маленький нос, тонкие губы, казавшиеся, возможно из-за сиреневого шара, помертвевшими. Короткие редкие белесые волосы росли лишь у висков и на затылке. Существо медленно поднесло свою маленькую руку казавшуюся необычно тяжелой для него, к груди. Оно улыбалось так добродушно, что у Ауты исчез всякий страх который было охватил его. Существо медленно протянуло руку Ауте. Раб отшатнулся, но в руке ничего не было: существо специально показывало, что рука пуста Тогда что мог означать этот жест — движение руки от груди одного к груди другого? Желание договориться, поговорить о чем-нибудь? Ауте захотелось сказать что-нибудь, но как? Знало ли это существо какой-нибудь из известных ему языков?

«Бог это или человек, но он не желает мне зла», - подумал раб и посмотрел прямо в сверкающие глаза. Да, эти глаза смотрели на него и сегодня ночью, когда он вторично потерял сознание. Раб, не раздумывая, решил заговорить на первом пришедшем ему в голову языке атлантов, но вдруг почувствовал, как что-то перехватило горло, и слова застряли. Вдруг его снова охватил страх. уж не потерял ли он голос?

Странное существо сделало ему знак. Аута не понял, но старался следить за рукой. Рука эта, одетая в серебряную перчатку (а может быть, это была кожа?), плотно прилегающую к пальцам, показывала назад. Только теперь Аута увидел возвышающуюся в каких-нибудь десяти шагах от него огромную башню. Около нее находилось несколько других, похожих на стоящее рядом с ним существ. Аута оцепенел. Существо, стоявшее рядом, не проявляло нетерпения. Оно ждало. Аута вспомнил, с каким нетерпеливым чувством шел он сюда и сколько времени он вот так неподвижно стоит здесь. Существо пригласило его к башне, по крайней мере Аута так понял его знак.

«В конце концов, жизнь моя не самое ценное! — сказал себе Аута. — А если буду вот так стоять, то ничего не узнаю… Вдруг со мною что-нибудь случится? Но ведь если и случится, то в самое последнее мгновение я буду знать больше, чем знаю теперь. Может быть, и не умру. Прошел вечер, прошла ночь, прошло утро, и никто не сделал мне никакого зла. Если бы они хотели убить меня, то у них было достаточно времени сделать это. Может быть, они хотят чего-то другого…»

Аута пришел в себя. Упал на колени и припал лбом к земле. Подняв глаза на странное существо, стоящее рядом, раб отчетливо произнес:

— Я Аута, раб Великого Жреца Атлантиды.

Существо, казалось, не слышало его. Оно неподвижно стояло и безучастно смотрело. Аута поклонился ему как богу. Его убеждение, что боги являются не чем иным, как выдумкой людей, охваченных страхом перед непонятным, и жрецов, которым были выгодны эти выдумки, поколебалось. Ведь боги рядом с ним. Кем же они могли быть, как не богами? Похожи на людей и все-таки не такие, как они. А если они не боги, то кто же тогда? Аута знал десятки племен и народов, и он не мог обмануться… А может быть, они люди с этой же земли, только с другой ее стороны, если она на самом деле круглая, как шар? Но почему никто до сих пор их не видел? Почему они спустились с неба? Почему они не говорят?

Аута сделал шаг к существу, которое при этом не посторонилось от него. Он посмотрел ему прямо в глаза и, прижав обе руки к груди, сказал на языке атлантов: «Человек». Потом сорвал колос на ниве и, подняв его вверх, произнес: «Пшеница». При этом он стал двигать челюстями перед самым колосом, словно бы желая его съесть, и добавил: «Пища». После этого, показав рукой вверх и, делая при этом широкое движение, проговорил: «Небо». Наконец, показав тем же широким движением вниз, он промолвил: «Земля». Затем замолчал. Существо все время спокойно смотрело на него. Увидев, что человек перестал говорить, оно улыбнулось. Потом оно раскрыло рот и, показав рукой на небо, произнесло на языке атлантов слово «небо». Произносило оно довольно правильно, но голос был тонок, словно струна арфы. Еще более странным Ауте показалось, как говорил чужеземец: губы при разговоре двигались, а звук шел откуда-то из груди. Чужеземец понял удивление Ауты и перестал говорить. Он показал ему на свою грудь, где находилось нечто похожее на маленькую коробочку, которую Аута сначала принял за застежку. Тем же голосом, похожим на звучание арфы, коробочка произнесла слово «небо», и Аута понял, что звук исходит оттуда. Существо показало на шар на своей голове и потом снова на говорящую коробочку. Увидев, что Аута успокоился, чужеземец показал на землю, сказав при этом слово «земля», и снова заулыбался. Улыбнулся и Аута. Существо слегка дотронулось до колоса, но не выдернуло его и произнесло слово «пшеница». Затем положило руку на плечо Ауты (который инстинктивно хотел было отодвинуться, но, до боли сжав зубы, остался спокойно стоять) и сказало: «Человек», взяв при этом двумя руками его тяжелую руку. Аута смотрел, раскрыв рот от удивления. Существо, видимо, решило, что он хочет сказать что-то, и ждало. Но Аута был поражен: ему оставалось непонятным, является ли в самом деле иноземец человеком. Аута снова показал на него пальцем и, произнеся слово «человек», посмотрел вопросительно. Существо сделало то же самое, что и Аута вначале: оно положило обе руки на грудь и отчетливо произнесло: «Человек».

Аута показал в сторону башни и, ожидая, продолжал стоять неподвижно. Он увидел, как другие существа вошли туда и закрыли за собой дверь. Иноземец понял и произнес короткое чужое слово, составленное лишь из одних открытых и мягких звуков, которые Аута не смог произнести. Чужестранец произнес еще одно слово. Аута подумал, что чужие слова легче воспроизвести флейтой, чем ртом. Он замолчал. Чужеземец повторил несколько раз те же два слова, пока Аута не смог их правильно произнести. После этого он показал своей тонкой рукой на себя и на башню и тут же с трудом перевел руку в сторону неба. Аута некоторое время стоял в недоумении, но, вспомнив о ранее мелькнувшем в мыслях предположении, пришел в себя. И если накануне эти страшные догадки испугали его, то теперь, когда он убедился в том, что правильно понимает странный и чудесный смысл движения рук чужеземца, говорящего о приходе башни с неба, он почувствовал, как по его спине побежали холодные мурашки. Аута закрыл глаза и представил себе странную звезду на южной части неба, на которую он смотрел столько ночей; потом быстро посмотрел на стоявшую перед ним башню. Уж не она ли? Но успокоился: она не могла быть звездою, которую он видел в походе ночью, — та была огненная, как и все звезды, от нее исходил свет… Но свет сегодня ночью, лившийся из двери башни, когда она открылась?… И все-таки это звезда! Аута снова показал на башню и после этого, повернувшись к юго-востоку, где видел в последний раз незнакомую звезду, указал туда рукой. Он ждал. Чужеземец тоже повернулся и показал рукой в ту же самую сторону, затем, улыбаясь, перевел руку в направлении к башне. Значит, звезда, наводившая страх на черные племена, живущие в пустыне, и поколебавшая покой даже самого Великого Жреца, находится теперь перед его, Ауты, глазами, всего в нескольких шагах!

Аута окончательно растерялся. Все происходящее вокруг подавило его. Он бессмысленно смотрел куда-то, машинально рвал колосья, растирая их между пальцами, потом открыл было рот, чтобы сказать что-то, но замолчал и, протянув руку к чужеземцу, тут же отдернул ее назад. Он почувствовал, что надо что-то сделать: вернуться к палатке солдат и послать гонца к Великому Жрецу или сначала войти в башню, если чужеземцы это позволят ему. Но почему остальные чужеземцы вошли в нее и закрыли за собой дверь? Необходимо доказать им свои миролюбивые намерения. Он повернулся к странному чужеземцу и показал, что руки у него пусты. Ой встряхнул свою легкую льняную рубашку, желая показать тем самым, что он не опасен и у него нет никакого оружия. Но чужеземец не понял. Тогда Аута решил: пусть будет, что будет, и направился к башне. Чужеземец не остановил его. Он тронулся, тяжело ступая вслед за Аутой и стараясь не отставать от него. Аута заметил это и сбавил шаг, удивленно посматривая на тонкое тело в серебряной одежде, которое медленно передвигалось, словно на ногах у него были тяжелые цепи.

Когда они дошли до башни, чужеземец что-то произнес на своем странном языке, дверь тотчас же открылась, и с порога ее упала вниз лестница. Аута посмотрел кругом, но снаружи никого не было. Стены и дверь были толщиною в ладони три, и более никаких отверстий в башне, кроме продолговатых окон, вероятно таких же толстых, не было. Как же находящиеся внутри могли услышать голос снаружи?

Чужеземец остался около двери и ждал, но, увидя, что Аута не двигается, вошел первым. Перешагнув через порог, он снова стал ждать. Аута увидел маленькую пустую круглую комнатку, в которой никого не было. Он подумал, что в башне должны быть и другие помещения. Аута посмотрел внимательно на чужеземца, сопровождавшего его, и, увидев его ясные глаза, решил войти. За спиной послышался легкий шум, словно ползла змея, и короткий щелчок. Аута повернулся: дверь закрылась. Комнатка была освещена: неизвестно откуда в нее проникал поток голубоватого света. У Ауты сжалось сердце. Он взглянул вверх: там он увидел потолок из какой-то голубоватой кости, из которого лился свет. Послышалось легкое журчание, и Аута почувствовал, как стало тяжелее дышать. Попробовал вздохнуть поглубже, но ничего не получилось. В висках застучала кровь. Теперь воздух был столь же беден, как и на вершинах высоких гор, а может быть, и еще хуже. Чужеземец внимательно смотрел на Ауту. Раб все время улыбался, стараясь показать, что ему не страшно. Чужеземец, видимо, задумал удушить его. Он убьет его, может быть, для того, чтобы вместе со своими собратьями съесть, как это делают некоторые дикие племена из Страны Песков. Только те не душат врагов, а закалывают их. Если так должно быть, пусть будет, подумал Аута с грустью, сожалея лишь о том, что никто из людей так и не узнает обо всем виденном им. Жаль еще, что не увидит он более Неферт, ни Май-Баку, ни Яхубена, ни…

В это время открылась другая дверь. Чужеземец снял со своей головы шар. Теперь Аута увидел его лицо, совсем юное, хотя голова чужеземца была лысая. Чужеземец слегка втолкнул Ауту в открытую дверь, ведущую в другое, более обширное помещение. Там легко могло поместиться до сотни людей, но находилось всего четверо, не считая того, кто привел Ауту сюда. Они сидели в голубых высоких креслах, на них не было ни серебряной одежды, в которой они ходили по земле, ни стеклянного шара со стрелой на верхушке; каждый из них занимался своим делом. Перед одним из них стояли склянки и трубки: в одних что-то кипело, в других Аута заметил какой-то желтый, почти апельсинового цвета пар, в третьих о стеклянные стенки бились голубые искры. Другой чужеземец, вероятно, писал, но на чем, не было видно; третий спрашивал о чем-то остальных двоих и смотрел в коробку с зеркалами, в которой дрожали ниточки света. Лишь четвертый ничего не делал: он смотрел на Ауту. Все были лысые, за исключением того, кто смотрел на Ауту. Его желто-белые волосы были гуще, чем у остальных; возможно, это была женщина. Одежда у всех чужеземцев была одинаковая: довольно широкая, состоящая из длинной шелковой, сиреневого цвета рубашки и узких брюк. К тому же у тех, кто был лыс, не росли ни борода, ни усы, они, вероятно, не брились: их лица были молоды. Через некоторое время все отложили свою работу и стали смотреть на Ауту, который уже немного привык к разреженному воздуху. Аута улыбался, не зная, что ему далее делать. Чужеземец, который его привел, теперь раздевался и вскоре оказался в такой же одежде, что и другие. Ауте показалось странным, что здесь, в башне, движения этого человека были быстрыми и легкими. Неожиданно около Ауты из пола поднялся предмет, похожий на длинный стул с двумя подлокотниками друг против Друга. Чужеземец (или чужеземка) подошел к нему и знаком предложил сесть. Аута сел на одну часть стула, положив ноги на какую-то перекладину. Чужеземец (или чужеземка) уселся по другую и надавил черную косточку. Стул поднялся вверх и остановился перед своеобразным столиком, на котором было разложено несколько странных инструментов. «Вот здесь-то меня и умертвят!» — подумал Аута. Чужеземец (или чужеземка) вытащил из столика тонкую кишку, на одном конце которой была приделана стеклянная коробка, на другом — находилось толстое закругление, похожее на половину яблока. Это утолщение привязали к левой стороне груди Ауты. Тот от страха не смел шевельнуться. После этого в стеклянной коробке послышался щелчок и запрыгал световой зайчик. Через некоторое время чужеземец отсоединил и вынул из странной коробки белую пластинку, на которой было что-то написано. Аута уже было окончательно успокоился, но в этот момент чужеземец, похожий на женщину, взял его за руку, приложил к ней другую пластинку, от которой тянулась кишка. Потом воткнул в руку Ауты иголку, на конце которой находился прозрачный шар, и тот сразу же наполнился кровью. «Хотят попробовать меня, какой я на вкус!» — подумал Аута, теперь уже почти свыкшийся с мыслью о смерти. Однако остальную кровь не стали выкачивать, а ту, что находилась в шаре с иглой, никто не стал пробовать. Затем около глаз Ауты, на висках, на языке несколько мгновений держали какие-то странные предметы. После этого стул, на котором они сидели, спустился назад, к остальным чужеземцам. Аута был в полной растерянности. Он даже не мог предположить, что еще с ним будут делать. Но он решил перед этими тщедушными созданиями не показывать своего страха и озабоченности. Единственно, чего хотелось Ауте, — это чтоб перед смертью ему дали возможность хотя бы раз вдохнуть аромат пшеничного поля. Не имея возможности это выразить словами, он спокойно ждал своей участи. Чужеземец (или чужеземка), который взял у него кровь, показал ему на пустое кресло, такое же голубое, как и остальные. Аута сел. Потом кто-то принес почти такой же шар, как и у остальных, надел ему на голову и слегка завязал его снизу, так, чтобы тот хорошо прилегал к горлу. Выходящую из этого шара кишку укрепили к коробке, в которой, словно в глазу, вспыхивал огонек. Когда огонек перестал вспыхивать, Аута, к своему удивлению, почувствовал, что вдыхает воздух пшеничного поля, и даже, возможно, еще более ароматного. Пораженный такими чудесами, Аута решил, что эти чужеземцы и в самом деле боги. Однако, несмотря на то что ему пришлось увидеть столько странного, он все больше и больше приходил к убеждению, что признание одного из чужеземцев, будто бы они люди, имеет все основания быть правдой. Но вот что за люди — это вопрос. Когда же в верхушку шара ему воткнули стрелу, Аута услышал все звуки, доносившиеся из большой комнаты башни. Чужеземец, который привел его сюда, уселся рядом с ним на другое голубое кресло (кресла отрывались от пола при нажатии странной косточки в стене). Показывая на одного из присутствующих, он, улыбаясь, сказал на языке атлантов, произношение звуков которого для него было явно затруднительным:

— Человек.

После чего он последовательно притрагивался рукой к различным частям тела и называл их на странном языке в ожидании услышать соответствующие слова на языке атлантов. Аута стал четко произносить эти слова. Он заметил, что чужеземец легко заучивает и запоминает их, однако сам он быстро забывал чужеземные названия. Аута сожалел, что у него нет кусочка папируса или хотя бы глиняной дощечки и рыбьей кости, которые всегда были у него под рукой в то время, когда он собирался учить чужие языки. Подумав, что у хозяев башни есть что-нибудь похожее, он решил попытать счастья. Аута сделал знак, что он хотел бы все это записать. Один из чужеземцев сначала удивленно взглянул на него, потом встал и принес пачку листов, похожих на папирус, но они были белые и очень тонкие, много мягче и нежнее, словно бы вытканные из нитей паутины. Аута осторожно взял такой лист, боясь, как бы не порвать его; однако лист не только не разорвался, но даже и не прогнулся между пальцами. Он поднял лист и посмотрел через него на свет, полагая, что тот прозрачный, так он был тонок, но листок оказался непрозрачным. Чужеземец подал ему еще и блестящую палочку, заостренную на конце. Аута задумался над тем, как ею писать: ведь не было краски, в которую можно было обмакивать палочку. Аута попытался написать ею на руке из боязни повредить тонкие листочки, полагая, что в эту палочку вставлен кусочек какого-нибудь угля. Но рука осталась чистой. Чужеземец взял палочку у него из рук и тихонько надавил незаостренный конец. Аута услышал очень слабый треск. По знаку чужеземца он попробовал приблизить палочку к листочку, и не успел он коснуться, как на листе остался черный след. Довольный и все еще продолжая удивляться, Аута написал на языке атлантов знак слова «звезда». Все чужеземцы сразу же поднялись со своих мест и подошли поближе. Тогда Аута написал знак слова «человек» и громко произнес: «Человек», показывая на себя… Начало было сделано. Много часов подряд они сидели вместе и без конца писали слова атлантов и небесных жителей. Для того чтобы обозначить звуки чужой речи, Аута пользовался знаками, с помощью которых атланты писали имена людей и слова других народов. А где знаков недоставало, Аута выдумывал их сам для себя.

Было уже поздно, когда он вышел из башни людей, а может быть, и чужих богов. Там он оставил стеклянный шар со стрелой, с собой же взял полученные в подарок листочки и странный инструмент, писавший без краски и угля.

Выйдя на поле, он увидел вдалеке своего осла, который пасся в пшенице. Было почти темно, и кое-где на небе появились звезды. Он определил по ним направление в сторону палатки и тронулся в путь. Дорога показалась недолгой.

Солдаты, сидя вокруг костра, ужинали. Когда они увидели его, их начальник сначала было не поверил своим глазам.

— Жив? — спросил он дрожащим голосом.

Аута пожал плечами. Начальник внимательно посмотрел на него, а потом с недоумением произнес:

— Может, никаких богов и нет и крестьянам невесть что почудилось? Хорошо, что ты хоть отдохнул. Мог бы удрать: здесь тебя никто не стал бы искать. Ну и дурак же ты!

Аута улыбнулся:

— А ты думаешь, лучше жить в пшеничном поле, чем во дворце Святой Вершины?

Начальник не нашелся что ответить, а раб продолжал:

— Так вот, есть и дом, есть и боги. Их пятеро. Они прибыли с неба!

— Откуда — с неба? — спросил озабоченно солдат.

— А вы не видели продолговатую звезду, которая была видна длительное время на юге?

— Брось сказки рассказывать, Аута! — пробормотал начальник. — Никто тебя не спрашивает, почему ты не пришел сразу назад, и тебе незачем нас обманывать. Если бы там были боги, ты не вернулся бы живым. Кто же видел богов и остался жив, кроме жрецов?! Иль ты думаешь, что богам нечего делать, как болтать с тобой? Рассказывай эти сказки другим, а со мной такое у тебя не пройдет!

Аута терпеливо выслушал начальника. Но все-таки сказал ему:

— А если я докажу чем-нибудь, ты все равно не поверишь?

Начальник ничего не ответил, но поглядел на него с усмешкой. Аута не спеша достал из-за пазухи коробочку, которую ему дали чужеземцы, открыл ее и на одном из белых листков написал что-то волшебной палочкой. Стоящие вокруг него солдаты от удивления разинули рты; начальник же невольно отступил назад. Аута продолжал:

— Ну, может, пойдешь со мной туда и сам посмотришь, обманываю я или нет!

Начальник взглянул на него огромными от страха глазами и произнес:

— Не пойду!

— Делай как хочешь, — сказал ему Аута, — но сейчас же пошли солдата во дворец Великого Жреца.

Усевшись на траву, раб на одном из тонких листочков написал несколько рядов знаков. Взяв в палатке из сундука папирус, он завернул в него свое письмо, положил его в медную коробку, запечатал и отдал ее начальнику.

Затем пошел в палатку, поел и улегся спать. Чужеземцы ждали его на следующий день.

 

ГЛАВА XVII

Несмотря на свой возраст, Великий Жрец не почувствовал усталости от дороги. С того момента, как уехал Аута, волнение не покидало его ни на минуту, но и придавало ему юношескую бодрость. Ночь за ночью проводил он на крыше дворца, рассматривая небо и не видя ничего такого, что бы внесло ясность в его раздумья. Каждый день, пробудившись от короткого сна, он вставал вместе с рабами и рылся в секретных свитках, находящихся в помещении, о котором не знал даже Аута. И все-таки великая тайна оставалась нераскрытой. Старец прекрасно понимал, что на сей раз сообщение крестьян о необычайной башне, виденной ими в поле, не может быть миражем. Но что же это тогда?

После того как прошло три недели с момента отъезда раба и никаких вестей от него не было, Великий Жрец приказал выбрать самую легкую и быструю лодку с лучшими гребцами и тронулся вниз по Холодной Реке. Гонец Ауты встретил его на полпути к Великому Городу.

В городе правителя старец пробыл всего одну ночь, и не для отдыха, а для того, чтобы помолиться богам в великом храме. В храм явились все жрецы города во главе с главными жрецами пяти богов, покровительствующих земле и особенно небу Атлантиды. На золотом троне неподвижно и молча, с озабоченным взглядом сидел правитель страны атлантов, у врат храма толпились высшие чиновники. Улицы вокруг дворцового холма были забиты народом. Ничего не видя и не слыша, народ знал лишь одно: что молитва обращена к богам, которые явились крестьянам и вызвали к себе Великого Жреца, для того чтобы отдать приказ народу атлантов. Старец громко читал молитву с едва скрываемым нетерпением: эта вынужденная задержка в храме раздражала его.

Когда Великий Жрец наконец вышел из-под свода ворот дворца, люди на улицах, словно пшеница под дуновением ветра, пали на землю, не смея взглянуть ни на небо, ни на парапет стен.

…К утру Великий Жрец в сопровождении Тефнахта сел на большой корабль, нагруженный солдатами, рабами, продовольствием и палатками, и они отправились в путь. По внутреннему морю Атлантиды шли на парусе, а иногда и на веслах.

Чем ближе они были к берегу, к которому они плыли, тем больше беспокоился Великий Жрец. Решив поговорить с Тефнахтом, он пригласил его к себе. Тефнахт до сих пор не верил странному сообщению и считал, что все это не что иное, как мираж. Однако теперь и он стал проявлять беспокойство. Великий Жрец не показал ему полученного от Ауты письма и передал ему лишь то, о чем писал раб. Тефнахт время от времени с состраданием посматривал на старца, считая, что у того пропала ясность ума. Но сказать об этом открыто он не осмеливался. Великий Жрец угадал его мысли. В последний день путешествия он показал Тефнахту письмо.

— Ты видел когда-нибудь такое полотно или папирус? — спросил старец, заметив его удивление. — Скажи, где могут изготовить такое: в Атлантиде, в Та Кемете или в какой-нибудь тебе известной земле?

Тефнахт осторожно взял белый, удивительно тонкий листок, пощупал его и даже понюхал, потом поднес к свету и удивленно пожал плечами:

— Высокочтимый, я знаю почерк твоего раба, но не могу установить, чем и на чем оно написано… Впервые в своей жизни я начинаю чувствовать тревогу…

— Стоит ли беспокоиться? Незачем… Я желаю лишь узнать, что это такое, — сказал ему Великий Жрец. с несвойственным ему, деланным спокойствием.

И Тефнахт это почувствовал.

— Я удивляюсь бесстрашию Ауты, пришедшему к этим невероятным чужеземцам, если все рассказанное им правда! — проговорил Тефнахт.

Великий Жрец посмотрел ему прямо в глаза:

— А ты бы испугался?

Тефнахт на мгновение замялся. Потом сказал:

— Я? Нет, высокочтимый, но я…

— Ты один из пяти, а он раб! Да? — прервал его, улыбаясь, старец. — Ну ладно, Тефнахт.

— Нет же, я это не хотел сказать, высокочтимый. Но он ведь моложе и не…

Но взгляд Великого Жреца заставил его замолчать на полуслове.

Они подплыли к берегу.

— Что же будем делать, высокочтимый? — спросил Тефнахт. — Станем строить для них новые храмы? Великий Жрец смерил его взглядом:

— Как, ты уже поверил в то, что на землю спустились боги? Храмы всегда успеем сделать, имей терпение. Надо сначала посмотреть, что это такое.

* * *

От берега до пшеничного поля, где произошли странные события, они двигались довольно долго, хотя рабы, несшие носилки, сменялись каждые полчаса и отдыхали в пути, сидя верхом на ослах. Не раз Великий Жрец проклинал про себя их медлительность и с умилением вспоминал о крыльях орла, сделанных Аутой. Шли быстро, а ему казалось, что они ползут, как улитки. И хотя они очень спешили, рассчитывая прийти на место до захода солнца, добрались туда лишь ночью.

Два жреца в сопровождении самых храбрых солдат армии атлантов шли вперед через пшеничное поле. От хваленой храбрости у воинов не осталось и следа. Они дрожали, словно осиновые листья. Вскоре при свете факелов чуть в отдалении они увидели башню, о которой писал Аута. Великий Жрец смотрел на нее как завороженный: по мере того как они приближались, огромная башня при свете тридцати факелов сияла все сильнее и сильнее. Ее покрытие, как видно, обладало способностью усиливать падающий на нее свет.

Они подошли почти к самой башне. Великий Жрец сделал рабам знак остановиться. Сошел на землю и Тефнахт. Старец задумчиво стоял в нерешительности. Он тихо сказал Тефнахту.

— Вероятно, Аута у них в башне. Я не вижу палатки.

— А где же солдаты, пришедшие с ним? — спросил Тефнахт. — Тоже внутри? О них он тебе ничего не написал, высокочтимый?

— А, до солдат ли мне сейчас! — проговорил старец. — Я вот все думаю, как дать знать Ауте, что мы здесь.

— Может быть, лучше подождать до утра в палатке…

Великий Жрец бросил в его сторону гневный взгляд. Тогда Тефнахт тут же решил исправиться:

— Покричим ему, высокочтимый.

— Ты думаешь, что кто-нибудь нас услышит? Не видишь, башня везде закрыта! Аута пишет, что стены ее толщиной в три ладони.

— А может, постучать, высокочтимый, чем-нибудь…

— Хочешь разгневать их? — произнес старец.

— Богов-то? — спросил язвительно Тефнахт.

Старец не обратил на это никакого внимания.

— Не богов, а тех, кто внутри.

— Тогда уже лучше покричать. Больше тут ничего не придумаешь, — язвительно проговорил Тефнахт. — В конце концов, мы ничего не теряем и никого не рассердим.

Великий Жрец дал согласие. Выбрали солдата с самым сильным голосом, а в это время, пока старец говорил ему, что кричать, все увидели, как в нижней части башни открылась дверь, и в лившемся оттуда ярком свете появился Аута. Раб спустился по лесенке, которую они до сих пор не замечали, сделал несколько шагов и затем пал на колени перед Великим Жрецом, прижавшись лбом к земле. Старец приказал ему встать и удивленно спросил:

— Ты вышел случайно?

— Нет, господин, я услышал разговор и узнал среди них твой голос.

Великий Жрец вздрогнул:

— Не может быть! Как же ты мог услышать там, внутри? Ты слышал, о чем мы беседовали?

— Я не разобрал, господин, так как внутри в это время разговаривали.

Тефнахт обменялся с Великим Жрецом взглядами.

— Ты врешь! — сказал Тефнахт. — Кто тебе поверит, ты же сам написал высокочтимому нашему господину, что стены башни имеют толщину в три ладони!

Великий Жрец испытующе смотрел на Ауту.

— Я не обманываю, господин, — ответил Аута. — У них есть волшебное зеркало, в которое можно увидеть все, что творится вокруг башни, и коробочка, из которой слышно, когда внутри тишина, даже шелест листьев от ветра… Я с нетерпением ждал тебя, господин!

Великий Жрец повернулся к слуге:

— Тогда ставьте палатки. Будем здесь до утра.

— А может быть, зайдете внутрь? — спросил Аута. — Нет необходимости в палатке ни для тебя, высокочтимый господин, ни для светлейшего Тефнахта.

Великий Жрец хотел было что-то спросить, но раздумал и сказал:

— Если ты считаешь это не опасным, пойдем к ним, познакомимся. А что касается сна, то спать будем в палатках.

— Ты спал у них? — спросил Тефнахт.

— Да, господин, здесь у меня нет палатки, и они меня приняли хорошо.

— А солдаты, которые тебя сопровождали? Мы их что-то не видели по дороге сюда.

Аута удивленно посмотрел на Тефнахта, который решил про себя, что солдаты, вероятно, удрали со страху.

Когда тронулись к башне, Аута, виновато взглянув на Великого Жреца, произнес:

— Господин, ты не беспокойся, если они наденут на твою голову стеклянный шар: они прибыли с неба, с красной звезды, называемой у нас Звездой Войны, а там воздух беднее, чем у нас. До тех пор пока они не привыкнут к нашему воздуху, они будут ходить снаружи в таких шарах на голове, а мне же они надели этот шар для того, чтобы я дышал нашим воздухом. Внутри башни у них воздух как на своей Звезде.

Ни Великий Жрец, ни Тефнахт не были в состоянии произнести ни слова. При всем их умении владеть собой в любых условиях они теперь стояли, раскрыв от удивления рты, как самые обыкновенные рабы. Если бы они не видели воочию странную башню, то подумали бы, что Аута лжет.

— Что будем делать? — спросил, придя в себя, Тефнахт.

Великий Жрец остановился и задумался. Затем смело сказал:

— Войдем, Тефнахт. Если не войдем, ничего не узнаем.

— А если что-нибудь… — начал было Тефнахт.

— Там увидим! — ответил шепотом старец и незаметно протянул ему острый кинжал.

— Сказать им, что вы зайдете? — спросил Аута.

Великий Жрец утвердительно кивнул головой и снова зашагал к башне. Солдаты и рабы остались ставить палатки на пшеничном поле.

Когда старец, Тефнахт и Аута подошли к башне, перед ними открылась освещенная дверь. Аута остановился и сказал что-то, вернее, пропел какую-то песню (так показалось двум жрецам) своим низким голосом, который нисколько не искажал отчетливые и приятные звуки.

Старец бросил в сторону раба взгляд, полный благодарности. Тефнахт же отвел глаза в сторону, чтобы никто не заметил в них зависть. Великий Жрец не смог удержаться, чтобы восторженно не воскликнуть:

— И всему этому ты успел научиться, сын мой! Я горжусь тобою.

— Не всему, господин. Я только начал…

Но в это время открылась дверь, и кто-то очень похожий на того, о ком рассказывали крестьяне, медленно спустился и остановился около башни. Великий Жрец с трудом сдерживал дрожь. В сопровождении Тефнахта, у которого стучали от страха зубы, и спокойного Ауты он подошел к открытой двери. Рабы, слуги и солдаты в это время пали сзади на колени и склонились в глубоком, до земли, поклоне.

Жрецы, едва владея собой, со страхом перенесли церемонию надевания стеклянных шаров и ввинчивание в их верхушку стрел. Затем они вошли в самое большое помещение башни. Их ожидали три свободных голубых кресла. Им сделали знак, и жрецы сели в них, ощупывая на голове шар, Аута же остался стоять. Один из чужеземцев что-то сказал с удивлением. Следя за выражением его лица, Великий Жрец испуганно спросил:

— Что он говорит?

Раб решил, что на этот раз лучше всего не переводить, Чужеземец спросил у Ауты, почему он не садится.

— Они не могут хорошо слышать, когда головы тех, с кем они говорят, находятся не на одной высоте, — объяснил он, с трудом удерживаясь от смеха при виде поверивших его словам жрецов.

Раб рассказал пятерым чужестранцам, как строится и разделяется мир, гостями которого они были. Увидев их недоумение, Аута вначале подумал, что они не понимают сущности рабства, так как еще не знают языка, но потом понял, что дело было в другом, но в чем именно, он так и не разобрался. И Аута впервые почувствовал всю горечь своего униженного положения, ему стало стыдно, что он раб.

Старец сделал Ауте знак сесть, и тот сел. Великий Жрец быстро окинул его странным взглядом и сухо приказал:

— Если ты научился их языку, переведи поточнее, что они говорят.

Один из чужеземцев, с более пышной шевелюрой, чем у остальных, поднялся и посмотрел сначала на Тефнахта, потом вверх. Аута понял, в чем дело, и это его обеспокоило. Он сказал несколько слов на певучем языке, после чего чужеземец сел опять. Оба жреца заметили это. Тефнахт побледнел. Но Великий Жрец повернулся к рабу и приказал ему:

— Спроси их, кто они и зачем явились сюда!

Голос его звучал надменно, как во время суда над иноземными правителями, не подчинившимися Атлантиде и схваченными ее армией.

Аута не стал спрашивать чужеземцев, так как знал об этом.

— Я знаю, господин, они мне уже говорили. Их башня не звезда, она вроде корабля, который может летать между звездами и планетами. Они мне сказали, господин, что наша Земля круглая как шар или почти как шар. Их планета такая же и не является звездой, так как в ней нет огня. Прибыли они к нам из-за того, что у них стало мало воздуха и они захотели посмотреть… (тут Аута остановился: тайная мысль подсказывала ему не говорить все) есть ли на других планетах похожие на них люди.

Великий Жрец растерянно ловил каждое его слово. Он никогда не слышал подобного и думал, что обо всем этом говорит не его раб, а кто-нибудь из чужеземцев. Он посмотрел на Ауту и, убедившись, что тот действительно говорит, внезапно вздрогнул.

— Я узнал от них, что наше Солнце является звездою и что оно обогревает и их, хотя они находятся от него дальше пас.

Тефнахт насмешливо взглянул на раба:

— Прославленный наш господин приказал тебе спросить их, а не плести всякие придуманные тобой небылицы, наглый раб! Если не знаешь их языка, скажи нам, и мы решим, что нам делать! Почему…

— Ничего, пусть говорит, — прервал его Великий Жрец. И, повернувшись к Ауте, добавил: — Они так тебе и сказали, что Солнце — это звезда?

— Да, господин, оно только ближе, чем другие звезды, вот поэтому и кажется большим. К тому же наша Земля, как и другие восемь планет, среди которых находится и их планета, вращаются по сплющенному кругу вокруг Солнца.

Великому Жрецу стало не по себе. Но он сделал над собою усилие и тихим голосом произнес:

— Ты сказал, что они прилетели со звезды… или с планеты на этой башне? Иль это мне показалось?

— Говорил, господин.

— И как же они движутся?

Раб этого не знал и спросил у чужеземца. Тот говорил долго, затем Аута перевел:

— Я не особенно хорошо понял. Они говорят, что нам, земным жителям, это не так легко понять… Они говорят, что в этом корабле, похожем на башню, есть сила, которую мы еще не знаем, а они умеют управлять ею. Из крохотного зернышка металла они добывают такую огромную силу, что могут превратить гору в пыль. Эта сила дает им…

Но раб не успел закончить, так как голова Великого Жреца бессильно упала на плечо. Тефнахт держался хорошо. Он закричал:

— Аута, воды… он потерял сознание!

Аута, вскочив на ноги, быстро перевел. Один из чужеземцев подошел к ним с какой-то высокой коробкой и стал водить ею возле сердца старца. Тефнахт и Аута озабоченно следили за происходящим. Великий Жрец пришел в себя и, улыбаясь, сказал:

— Аута, сын мой, принеси мне воды.

Раб направился к двери, переводя по дороге чужеземцам слова старца. Тефнахт остановил Ауту:

— Почему уходишь? Возьми воды у них!

Дойдя до двери, Аута ответил:

— У них воды немного, господин, и они говорят, что не решаются дать нам ее, так как не знают, можно ли ее нам пить. Я схожу в палатку.

Он вышел. Оба жреца со страхом огляделись кругом.

Оставшись без Ауты, они почувствовали себя одинокими и слабыми, словно вся их великая сила осталась на пшеничном поле.

Один из чужеземцев, чтобы чем-то занять время, поднялся и, положив осторожно руку на плечо старца, другой указал ему на нечто напоминающее белое зеркало. Великий Жрец и Тефнахт посмотрели, куда указывал чужеземец, и застыли от удивления. В зеркале они увидели Ауту, который, стоя около палатки, брал из рук слуги кувшин с водой. Чужеземец, стоящий около зеркала, потянул сверху за какие-то рукоятки, повернул что-то вроде крючков, и вдруг на белом квадрате появилось черное небо, усеянное звездами. Казалось, небо летит сквозь чудесное зеркало. Затем полет остановился, старец среди множества звезд узнал маленькую красную Звезду Войны. Показав на нее, чужеземец обвел рукой помещение. Затем он открыл в круглой стене нечто похожее на шкаф и вынул оттуда тонкую черную пластинку, которую взволнованный жрец взял трясущимися руками. Пластинка выскользнула из его рук и упала. Старец побледнел, не смея взглянуть вниз, но чужеземец наклонился, поднял ее и отдал снова ему в руки. Пластинка даже не согнулась.

Великий Жрец внимательно посмотрел на нее: это был участок неба с большими и малыми, светлыми и темноватыми звездами. Чужеземец дотронулся пальцем на пластинке до зеленоватой, окруженной легким кольцом туманной звезды. Затем, улыбаясь, на языке атлантов произнес:

— Земля.

Жрецы вздрогнули. Лицо старца, вначале растерянно следившего за знаками чужеземца, вдруг осветилось пониманием того, что рассказывал чужеземец. Обращаясь к Тефнахту, старец произнес:

— Вероятно, она такой кажется с их стороны… Ты понимаешь, Тефнахт, насколько все это поразительно? Кто бы мог поверить, что звезды на самом деле больше, чем это мы видим! А Земля является планетой и видится вот такой. Мне кажется порою, что схожу с ума, Тефнахт. Я даже не предполагал этого и был совершенно не подготовлен к таким вещам. Так разве от этого всего нельзя сойти с ума, Тефнахт?

— Думаю, что нет, высокочтимый, — тихо сказал жрец Бога Силы.

— И чужеземцы перед нами, Тефнахт! Мы даже в мыслях не допускали, что такое могло случиться, и вот видишь, они у нас… или мы у них! Я даже не знаю, как сказать… У меня раскалывается голова.

— Хочешь, чтобы она не болела, высокочтимый? — спросил Тефнахт. — Надо выйти отсюда.

Но Великий Жрец отрицательно покачал головой. В этот момент возвратился Аута с кувшином.

— Почему так долго? — спросил Тефнахт.

Аута рассмеялся:

— Сначала все испугались, увидев меня с шаром на голове, а потом стали щупать, чтоб убедиться, уж не привидение ли я.

Старец больше не хотел пить. Он понял, что для этого необходимо снять шар, а это значит — надо выйти из башни. Чужеземцы с любопытством смотрели на кувшин. Тот, у кого была более густая шевелюра, взял прозрачную, закрытую с одного конца трубку и наполнил ее водой, затем надавил на полу какую-то косточку и уселся на стул, уже хорошо известный Ауте; стул поразил жрецов, когда они увидели, как он поднимается с чужеземцем к сводчатому потолку помещения.

— Что он хочет делать? — спросил Великий Жрец.

Аута спросил чужеземцев, потом перевел:

— Хотят узнать, пригодна ли для них наша вода.

— А что, они совсем не пили нашей воды, с тех пор как прибыли сюда?

— Нет, господин. Они сами делают воду.

У Великого Жреца от изумления сделались большие глаза. Тефнахт, сохраняя достоинство, пожелал узнать поподробнее:

— Кто ее делает?

— Видимо, эта женщина.

Тефнахт внимательно посмотрел вверх.

— Эта женщина? А что, у них есть и другие?

Аута даже не улыбнулся.

— Нет, господин, только эта.

Великий Жрец устал. Он тяжело поднялся, чтобы уйти. За ним поднялись и все остальные.

— Уходите? — спросил Великого Жреца один из чужеземцев на языке атлантов.

Жрецы переглянулись. Тефнахт спросил чужеземца, знает ли тот хорошо этот язык. Тот застенчиво улыбнулся:

— Нет, немного.

Великий Жрец снова осмотрел помещение. Взгляд его остановился на глиняном кувшине, принесенном рабом. Он показался ему нелепым среди вещей, которые пришлось здесь увидеть. Старец смутился и, чтобы подавить в себе неприятное чувство, спросил:

— Аута, я не вижу среди них ни одного пожилого человека, одна молодежь. Может быть, старики побоялись сесть в этот корабль? Спроси их…

Задав этот вопрос чужеземцам, Аута перевел своему господину их ответ, причем, казалось, сам испугался его:

— Все, кто здесь, господин, старики. Самому молодому из них пятьдесят лет. Женщине тоже пятьдесят лет.

— А другим? — спросил удивленно Великий Жрец.

— Самому старому из них триста сорок лет!

Жрецы испуганно взглянули на него.

— А не врешь ли ты, Аута? — воскликнул Великий Жрец. — Может быть, ты не понимаешь хорошо их языка и лишь похваляешься, что его знаешь?

— Обманывает, высокочтимый! — воскликнул Тефнахт. — Он полагает, что мы его не сможем уличить во лжи.

Тогда один из чужеземцев подошел к Тефнахту и, указывая на себя рукой, сказал на языке атлантов:

— Старик. Я старик. Три века и…

Великий Жрец отступил на шаг.

— Они знают наш язык, Аута? — спросил Тефнахт, стараясь скрыть при этом свою тревогу.

Аута внимательно посмотрел ему в глаза и на мгновение задумался. Затем мягко ответил:

— Не знаю, господин… всего несколько слов. Наш язык им кажется очень трудным.

Чужеземец посмотрел на Ауту и сказал ему что-то на своем небесном языке.

— Что он говорит? — спросил тут же Тефнахт.

— Он спрашивает меня, поверили ли вы в то, что ему триста сорок лет, — ответил спокойно Аута.

Чужеземец улыбнулся и затем подошел к Великому Жрецу, остановившись в одном шаге от него. Тот не посторонился. Чужеземец сказал Ауте, и тот перевел:

— Он просит тебя, господин, посмотреть ему в глаза. Он говорит, что они всё скажут, если умеешь читать по ним. Говорит, что он с самого начала понял, что ты очень мудр и обладаешь большой властью. Он просит тебя, господин, посмотреть ему в глаза.

Великий Жрец проницательно поглядел в глаза чужеземцу. Казалось, это удовлетворило его. Потом, вздохнув, он произнес:

— Что можно увидеть в столь странных глазах!

— А обо мне что сказал? — спросил Тефнахт.

Аута взглянул на него и медленно ответил:

— О моем господине Тефнахте он ничего не сказал…

— И все-таки ему не так много лет, как он говорит… — проговорил, раздумывая о чем-то, Великий Жрец. — Не знаю…

— Господин, этот подсчет они сделали, чтобы понятнее было для нас в земных годах. У них год раза в два больше; так, по крайней мере, они мне сказали, если я их правильно понял.

— Да брось ты нести чепуху! — резко прикрикнул Тефнахт на Ауту, который продолжал спокойно смотреть на жреца.

— Господин, — повторил Аута, — они так говорят. Их планета, будучи расположена дальше от Солнца, совершает путь вокруг него в более длинный срок…

— Брось нести всякий вздор! — снова оборвал его Тефнахт.

— Не мешай ему, Тефнахт! — сказал Великий Жрец. — Он не обманывает. Он не знал, а я давно подозревал это. Год — это как раз то время, в течение которого Солнце обращается вокруг Земли. Их планета, если она расположена вдвое дальше от Солнца…

— Нет, господин! — сказал Аута. — Солнце не вращается. Земля вращается вокруг Солнца… Я тебе перевел то, что они мне сказали незадолго до этого.

Великий Жрец посмотрел на него:

— Да, я слышал, но не поверил, так как счел, что или ты плохо понял, или я. Значит, мы… Нет, не могу понять. Да и ты не понимаешь всего, просто за ними повторяешь, вот и все.

Аута опустил глаза и смиренно произнес:

— В самом деле, господин, не все могу понять, но я им верю…

— Как же ты можешь питать доверие к какому-то чужеземцу! — сказал Великий Жрец, и на сей раз уже не так мягко, как обычно.

— Господин, — произнес Аута, — таким чужеземцам. которые смогли перебраться с одной звезды на другую, нельзя не доверять. Они не могут обмануть. Они ведь познали великую правду естества. Из лжи, господин, не бывает правды, как из правды не бывает лжи.

— В конце концов, почему бы не быть так, как они говорят? — вдруг произнес старец. — Если мы могли думать, что Солнце вращается вокруг Земли и не падает, почему бы нам не считать, что Земля вращается вокруг Солнца и не падает? Разве когда жаришь, огонь вертишь вокруг козули? Ведь вращаешь вертел… Так если когда-то мы считали Землю неподвижной, мы полагали, что она опирается на что-то. А это «что-то» тоже должно на «что-то» опираться!

Тефнахт удивленно взглянул на жреца.

— Так если бы Земля не опиралась, она улетела, упала бы на Солнце.

Старец улыбнулся:

— Я подумал и об этом. Если выпустить камень из руки, он упадет, А если бросить с силой, он летит…

— …до тех пор, пока не упадет снова! — возразил, смеясь, Тефнахт.

— Не смейся, Тефнахт! — парировал Великий Жрец. — Упадет, но только потому, что у тебя нет достаточно силы бросить его. А эти, возможно, умеют! — И он показал на чужеземцев.

В прежние времена Тефнахт слепо поверил бы несравненной ни с чем мудрости этого необыкновенного старца, но теперь он с недоверием покачал головой, полагая, что Великий Жрец фантазирует. И он, смеясь, заметил:

— Может, скажешь, их столь почтенный возраст тоже результат того, что их с силой бросили, как камень, и они непрерывно летят! Тогда они были бы бессмертны.

— По всему видно, что они все молоды, — сказал Великий Жрец. — А вот почему они не постарели, если так много прожили лет?

Аута этого не знал. Он спросил чужеземцев и затем перевел:

— Не могу понять, что они мне сказали, господин, одно только ясно: они смогли сделать так, чтобы тело их не старилось до самой смерти. Они не спят, как мы. Каждую ночь они спят всего лишь час, затем по очереди входят в одну комнатку, на мгновение закрываются в ней и выходят оттуда бодрыми и помолодевшими. Я был там, но не закрывался: кто его знает, не опасно ли это для земного жителя.

— Ну, и что ты там увидел?

— Ничего. Вокруг вдоль круглой стены одни лишь прозрачные трубки.

Услышав разговор о сне, Тефнахт зевнул. Затем он спросил раба:

— А ты спал, как они?

— Нет, господин, я спал как обычно.

— Тогда пошли к себе в палатки, не станем им мешать своим затянувшимся присутствием. Да и высокочтимый наш устал.

Великий Жрец взглянул на него с удивлением. Ему показалось странным это равнодушие как раз в то время, когда они начали узнавать о стольких удивительных и новых для них вещах. Но, подумав, он понял, что это не равнодушие, а усталость, которую вызвали все эти обрушившиеся в течение нескольких часов неожиданные чудеса.

— Эту ночь ты будешь спать в моей палатке, — сказал старец рабу.

— Слушаюсь, господин, — ответил тот. — Но позволь им сказать несколько слов.

Жрец знаком разрешил, и тут он увидел, как после слов Ауты чужеземцы громко рассмеялись.

— Ты что им сказал? — резко спросил Тефнахт.

— Что я буду спать не у них, а со своими господами. Они меня спросили, вернусь ли я, и я им ответил, что если мне позволят вернуться, то я вернусь завтра.

— А почему они засмеялись? — спросил Тефнахт. — Что же тут смешного!

— Господин, — продолжал Аута со страхом и покорностью, — я боюсь тебе повторить то, что они мне только что сказали… Может быть, я не понимаю все как нужно, но они так сказали. — И он взглянул прямо в глаза Великого Жреца.

— Я слушаю тебя, говори! — произнес старец устало.

— Они говорят, что… — Аута запнулся, сожалея, что стал говорить, — не знаю… мне кажется, они не понимают… — Тут Аута, обретя смелость, решил довести начатое до конца и стал переводить точно: — Они говорят, что как это может быть, чтобы кто-нибудь был хозяином человека… словно одежды или… Я попытался объяснить им, но они все равно ничего не поняли и рассмеялись. Помоги мне, высокочтимый господин, быть более мудрым, научи, как рассказать им, чтобы они поняли это.

Аута умолк, заметив грозный взгляд Великого Жреца. Тефнахт спросил его:

— У них есть рабы?

— Нет, господин…

— А кто же у них работает для…

— Замолчи! — прикрикнул Великий Жрец, пронзив Тефнахта своим холодным взглядом. — Аута, ты об этом ничего им не рассказывай. Оставь их в покое, если они не понимают. Идемте отсюда!

Жрецы улыбнулись чужеземцам, не зная, как их иначе приветствовать. Те улыбнулись в ответ.

Все трое вошли в комнатку, где должны были снять свои сиреневые шары. Без шара на голове Тефнахт чуть было не заснул на свежем ночном воздухе. Аута поддержал его.

Устроившись удобно в палатке на шкуре леопарда, оба жреца некоторое время сидели молча. Аута расположился перед ними на траве. Жрец Бога Силы, сидя на груде мягких шкур, упорно боролся со сном. Вдруг Великий Жрец засмеялся и сказал:

— Скажи, Тефнахт, разве их голубые кресла более приятны, чем эти шкуры леопардов? — Лицо его при этом посуровело, и, посмотрев на раба, он отчеканил: — Аута, не забудь о приказе, который я тебе сейчас отдаю. Никто, даже если тебя спросит сам правитель, да будет он вечен, здоров и могуществен, никто из жрецов, если они начнут у тебя выведывать, никто не должен знать, что эти чужеземцы не боги. Пусть будет так, как и было в самом начале. Все в Атлантиде будут считать, что чужеземцы из башни те пять богов, которым поклоняется народ, и они прибыли сюда для того, чтобы через меня и Тефнахта отдавать новые повеления для Атлантиды.

Аута сделал движение, желая что-то сказать. Но старец продолжал говорить:

— Знаю, сын мой, что ты хочешь сказать. Этим чужеземцам ты не должен рассказывать о том, что в Атлантиде их считают богами. В противном случае, даже если ты скажешь всем, что они не боги, никто тебе не поверит. Тебя сочтут сумасшедшим, а мне нужен не свихнувшийся раб, а мудрый, духовно близкий сын. Чужеземцы же, насколько я понимаю, все равно не знают, что такое бог!

— Будто бы мы знаем! — сказал, улыбаясь, Тефнахт.

— А солдаты, рабы, слуги, пришедшие с нами? — спросил Аута.

— Они знают, что чужеземцы боги. И чтобы не думали иначе, мы пошлем их на корабле на пустынный остров, который находится на западе, после чего корабль будет сожжен.

Аута вздрогнул.

— А не лучше ли их уничтожить, высокочтимый? — спросил Тефнахт.

— Зачем нам убивать? Они сами умрут, после того как съедят на острове последний корешок. Там свирепствуют частые бури, и вплавь пересечь морс нельзя.

Вдруг Великий Жрец замолчал, взглянув с тревогой на вход в палатку, и спросил:

— Скажи мне, Аута, чужеземцы научились языку атлантов?

Аута уже приготовился ответить, но остановился. Он понял. Где-то в глубине своей души он улыбнулся, но ни единая морщинка не дрогнула у него при этом на лице. И он спокойно ответил:

— Нет, господин, только несколькими словами они могут похвастаться. Ты их слышал, господин! Они мне сказали, что у нас слишком грубые для их рта звуки И они не смогут научиться им… Но почему ты меня спрашиваешь об этом, господин? Уж не сделал ли я что-нибудь плохое тем, что не научил их ему?

Великий Жрец внимательно исследовал его своим взглядом, но глаза раба были немы.

— Ты сделал хорошо, сын мой. Не утруждай себя их обучением, особенно если они того не хотят. Это ты учись всему, чему сможешь научиться.

Спали недолго и крепко. А утром начали готовиться к уходу.

Двое чужеземцев вышли из своей башни. У всех у них под сиреневыми шарами глаза были закрыты круглыми черными стеклами.

— Зачем они прячут свои глаза? — спросил Тефнахт. — Чтобы мы не угадали их мысли о нас?

— Нет, господин, — ответил Аута. — Наше Солнце для них очень ярко. Там, на их планете, Солнце светит слабее.

Жрецы уселись в кресла, которые рабы подняли на плечи.

— Аута, ты не пойдешь с нами? — спросил Тефнахт.

— Нет! — ответил старец. — Пусть он побудет с ними и что можно узнает о них.

Аута упал на колени и, коснувшись головой земли, согнулся в глубоком поклоне. Тайком взглянув на башню, он обрадовался, что его скрывает пшеничное поле.

Жрецы и их свита удалились. Аута встал на ноги. Ветер донес до его ушей обрывок фразы, вероятно сказанной Великим Жрецом: «…только бы не узнали больше чем нужно!»

Впервые в своей жизни почувствовав удовлетворение от отсутствия Великого Жреца, Аута бегом бросился к серебряной башне. Он смеялся…

 

ГЛАВА XVIII

Аута привык к небесным гостям, привыкли к нему и они. Около чужеземцев он чувствовал себя все лучше и лучше. Двое жрецов давно отбыли. Аута почти позабыло них. Он перестал себя чувствовать рабом. Здесь, в серебряной башне, он узнал много тайн и если даже и не понимал чего-нибудь, то он верил в доброту и мудрость чужеземцев. Однако некоторые вещи ему казались настолько запутанными, что он даже не старался осознать их, прекрасно понимая ту огромную разницу в развитии его ума и ума небесных гостей.

Однажды Ауту спросили, не хочет ли он сопровождать их в путешествии по Атлантиде.

— Мы хотим совершить коротенькое путешествие, чтобы посмотреть на самые примечательные места вашего острова, — сказал один из них.

Аута с радостью принял их предложение, но при этом рассмеялся, словно услышал забавную шутку.

— Я, конечно, пойду с вами, но путешествие не может быть коротким: Атлантида очень большая!

— Я подумал о времени, а не о расстоянии, — ответил ему чужеземец.

Аута снова рассмеялся.

— С одного конца до другого, от северного берега до южного, путешествие на ослах длится почти триста дней, если принять во внимание, что ночью мы будем отдыхать.

— Нам не нужны животные, на одном из которых ты прибыл впервые к нам, — заметил чужеземец. — У вас нет более быстрых животных?

— В лесах есть, но их нельзя приручить, собаки же непригодны для верховой езды, — ответил Аута. — А ты видел собак?

— Нет, я еще ничего не видел, кроме людей и тех животных с длинными ушами, на которых приехал ты. Хотелось бы посмотреть все, что можно увидеть в течение десятидневного путешествия.

Аута, как земной житель, удивленно пожал плечами. Он ожидал любого чуда, но исколесить всю Атлантиду в течение десяти дней никак не предполагал. В то же самое утро Аута увидел вблизи башни в пшенице что-то похожее на длинную закрытую лодку, по форме очень напоминающую башню. Она была того же серебряного цвета. В отличие от башни у нее было что-то вроде коротких крыльев, прикрепленных к ее остову, но у лодки не было опорных ног, как у башни.

— На этой поедем, — сказал самый молодой из чужеземцев.

— Откуда вы ее достали? — спросил Аута.

Самый молодой из чужеземцев подвел своего земного друга к обратной стороне двери башни, где была открыта огромная ниша, по размеру сходная с крылатой лодкой.

Самый молодой и самый старый из чужеземцев вместе с Аутой вошли в лодку через узкую дверку, которую Аута сразу не заметил, и сели на стулья. Четвертый чужеземец и женщина остались в башне.

Когда путешественники сели, привязав ноги и грудь специальными ремнями, имеющимися у каждого стула, Аута услышал легкое клокотание и почувствовал, как все задрожало. Затем, неожиданно вздрогнув, маленькая воздушная лодка подпрыгнула с земли. Вскоре, обомлев от неожиданности, Аута увидел через продолговатое окно в полу какой-то редкий туман, а через несколько мгновений, когда этот туман стал удаляться, он понял, что они летят над тучами; сквозь них виднелась черная, желтая и зеленая земля.

Волнение Ауты улеглось не сразу. Даже после стольких месяцев совместной жизни с чужеземцами ему это показалось просто невероятным. А жил он среди них словно в настоящей сказке или в стране Та Нутер, о которой говорится в легендах племени роме. Еще не справившись с охватившим его волнением, он дрожащим голосом произнес:

— Как же мы летим? Ведь крылья совсем не двигаются.

— Посмотри назад, — ответил старший из чужеземцев.

Аута повернул голову, насколько ему позволяли привязанные к груди ремни, значение которых он хорошо понял, когда тело под влиянием этого подъема стремилось оторваться от стула. Аута увидел в круглом окне в конце лодки белый комок пламени, который отлетал назад. Раб долго разглядывал его, но так ничего и не понял. Как и в прошлый раз, его вновь охватило сомнение в том, что чужеземцы — люди, как они себя называли, а не сказочные колдуны или даже боги.

Заметив на его лице недоумение, чужеземец попытался объяснить ему все это.

— Ты видел, как падает камень? — сказал он. — Если камень легкий, то, ударившись о землю, он подпрыгнет. Пламя, которое ты видел, рвется назад, и эта, как ты ее называешь, лодка подталкивается силой огня вперед, прыгает. Но так как огонь толкает ее непрерывно, она прыгает все время вперед.

Аута хотел было сказать, что он начал понимать, в чем дело, но в это время почувствовал во всем теле такую же легкость, какую он испытывал в момент резкого подъема с земли. Он понял, что они опять поднимаются.

Пожилой чужеземец (Ауте было трудно считать его стариком, даже зная его трехсотлетний возраст) попросил Ауту указать им самое красивое место. Тот посоветовал посмотреть на Великий Город.

— Но отсюда ничего не видно. Зачем вы летите так высоко, куда не залетают даже орлы?

— Для того чтобы нас не видели снизу и ваши люди зря не боялись. А город мы посмотрим в другой раз. У вас есть горы, вот мы и посмотрим на них. На нашей планете такого зрелища не увидишь.

Ауте хотелось спросить, уж не из одних ли полей состоит их земля, но он не успел, так как ему приходилось быстро отвечать на вопросы относительно местности, над которой они пролетали.

Святая Вершина не понравилась чужеземцам, когда они узнали, что там живет господин Ауты. Не понравилась им и Огненная Гора, после того как раб Великого Жреца рассказал им о непрерывно вылетающих из нее искрах.

— У нас так все горы дымят, — сказал Аута. — Но самые красивые вот эти, где находится Огненная Гора.

Среди чужеземцев возник какой-то спор, так, по крайней мере, показалось Ауте. Он увидел, что они раздражаются все больше и больше, их голоса звучали все тоньше и резче. Когда чужеземцы успокоились, Аута облегченно вздохнул и признался, какой страх овладел им при этой ссоре. А для того, чтобы они смогли понять, что такое ссора, он показал им, какой она бывает у людей и как после нее нередко вспыхивает драка.

— За исключением тех случаев, когда один из двух богат или знатен, — добавил Аута. — Тогда только он сердится, а второй не смеет этого делать. Высокопоставленный в этих случаях не бьет простолюдина, он убивает его.

— И что же, второго никто не защищает? — спросил пожилой чужеземец.

— От кого? — испугался Аута. — Высокопоставленные держатся один за другого. Остальные же бессильны: они знают, что, если только пикнут, их тут же накажут боги.

Чужеземцы задумались.

— А вы тоже поссорились? — спросил Аута, объяснив еще раз значение слова «ссора».

Тогда пожилой чужеземец улыбнулся. Желая быть более понятным, он наряду со знакомыми словами атлантов пользовался в своих объяснениях и словами, заимствованными из своего языка.

Сдерживая улыбку, он сказал:

— Наш молодой друг, который управляет лодками…

— Кто… рулевой? — спросил удивленно Аута. — Он водит и большую лодку?…

— Да. Эта профессия одна из самых легких. Он считал, что мы все-таки должны отправиться па, как ты ее называешь, Огненную Гору. Я же считал, что это опасно. Но он мне доказал мою неправоту тем, что там мы сможем лучше исследовать состав вашей планеты. Мы, в конце концов, прибыли сюда не просто для прогулок, а для того, чтобы узнать как можно больше. Что же касается опасности, говорит он, то она никогда не бывает особенно большой, если люди мудры и знают о ней заранее.

— И ты?… — спросил неуверенным голосом Аута.

— Он был прав. Мы отправляемся на Огненную Гору.

Аута утвердительно кивнул. Он подумал, что, как бы его ни любил Великий Жрец, он все же никогда не осмелился бы возражать старцу: вся его любовь к Ауте немедленно перешла бы в гнев, гнев — в убийство. Кем были эти чужеземцы? У Ауты было доказательство, что боги являются выдумкой людей, так как они представляли их существами враждующими, завистливыми, в которых гнев и гордыня едины. От этих мыслей раба отвлек вопрос рулевого:

— Ты сожалеешь, что мы не поссорились?… Скажи нам, в какой стороне находится гора.

Аута, смутившись, взглянул на него:

— Отсюда я не знаю, как тебе показать. Была бы ночь, я узнал бы по звездам. Днем же могу найти дорогу по тени, но для этого надо спуститься и воткнуть палку в землю.

— Не надо! — сказал, смеясь, рулевой. — Если ты хорошо знаешь этот остров, показывай дорогу отсюда. Ночью ты по какой звезде ориентируешься?

— Звезда Пастуха всегда показывает север. Она на небе неподвижна.

— Таким образом, если знаешь дорогу на север, ты сможешь выйти из затруднительного положения. Смотри, мы летим теперь на восток, слева север…

— А место, над которым летим? — спросил Аута. — Может случиться, что мы севернее или южнее. Без тени я ничего не могу.

Пожилой чужеземец взял из маленькой ниши, где находились какие-то незнакомые предметы, стрелу, воткнутую в круглый сосуд, наполненный серебряным металлом. Стрела была черного цвета. Он поставил сосуд со стрелой на пол около Ауты и сказал ему:

— Мы используем это совсем для других целей, но она, если хочешь, подойдет для того, чтобы показать тень от солнца. Теперь наш юный друг сделает так, чтобы ты почувствовал себя, как на Земле.

И вдруг, раскрыв рот от удивления, Аута услышал, как грохот огня переместился с хвоста лодки наверх, и увидел, что лодка замедлила ход и остановилась, затем повисла в воздухе. Он хотел крикнуть: «Падаем!» — но не успел. В то же мгновение он увидел, как передняя часть крыши с легким шумом заскользила куда-то в сторону, и сквозь вторую прозрачную крышу внутрь лодки хлынул солнечный свет. Аута остолбенел. Посмотрел через окно в полу и, увидев, что лодка не падает, успокоился. Однако чувство страха все же не покидало его. Ему было непонятно, как могла лодка висеть в воздухе, не падая, не летя и даже не совершая кругов, как это делают орлы.

Чужеземцы не мешали ему удивляться, потом один из них напомнил:

— Ты разве не будешь измерять тень?

Аута смутился и посмотрел на черную стрелу. Он поглядел на нее немного, и так как глаза его давно привыкли к таким измерениям, он сразу же воскликнул:

— Хорошо, что мы остановились, иначе улетели бы в сторону от горы. Мы сейчас где-то невдалеке от Огненной Горы. Теперь надо лететь к северу.

— Долго? — спросил рулевой.

— С вашей скоростью я не знаю, сколько… Думаю, что лучше лететь невысоко, чтобы можно было разглядеть.

Лодка спокойно тронулась и стала поворачивать Панцирь на крыше снова закрыл прозрачный верх… Лодка начала спускаться. Вдруг Аута закричал:

— Там! — и показал рукой вниз, через окно в полу.

Дым над горой увидели и чужеземцы.

Пролетели над отрогом горы, чтобы выбрать место для посадки. Когда Аута рассказывал чужеземцам про Огненную Гору, ему очень захотелось найти Май-Баку, но об этом он не осмеливался сказать. Теперь же, довольный тем, что все-таки добрался туда, он заметил:

— На этой горе находятся рабы, среди которых мой друг. Они бежали из неволи, чтобы быть свободными.

Пожилой чужеземец внимательно выслушал его и попросил показать ему это место.

— Место я не знаю, но, если мы спустимся ниже, может быть, их и увидим.

Лодка, словно сказочная птица, довольно высоко парила в воздухе. Ничего не сказав, пожилой чужеземец дал Ауте странный прибор, состоящий из двух соединенных между собой трубок, входящих в широкую воронку, и показал, как им пользоваться. Дрожащей рукой Аута приблизил его к глазам и стал смотреть вниз. Он отчетливо увидел даже листья деревьев, но беглых рабов нигде не было видно.

— Не нашел? — спросил рулевой.

— Нет! Может быть, они спрятались в какой-нибудь пещере или умерли, — ответил Аута грустно.

— Попробуем иначе, — предложил третий чужеземец и сказал пожилому какое-то неизвестное Ауте слово.

Тот подал Ауте другую воронку, воткнутую в круглую коробку, которая кончалась чем-то похожим на длинную раковину. Он научил Ауту, как ею пользоваться, и открыл окно.

Аута крикнул имя Май-Баки; в воронке за открытым окном послышался голос, который загремел в горах, как гром. Но тут Аута подумал, что вряд ли он смог бы услышать Май-Баку с такой высоты, даже если бы тот ответил ему снизу. Он крикнул тогда, чтобы Май-Бака разжег костер. Аута кричал не переставая, но все это, казалось, было напрасно. Прошло полчаса, а костра все не было. Сквозь трубу, через которую можно было увидеть даже движение листьев и змей среди скал, Аута так и не заметил людей.

Тогда все решили спуститься. Аута выбрал подходящее место и тут же услышал над потолком шум. Лодка остановилась в воздухе, затем начала спускаться вниз, не делая кругов.

— Падаем! — кричал Аута.

— Да нет, не упадем, — успокоил его, улыбаясь, рулевой и нажал на короткую ручку.

Наверху слегка раздвинулись какие-то две задвижки, и показалось пламя, вертевшееся вокруг черной оси. Рулевой на мгновение повернул голову в сторону Ауты.

— То, что тебе кажется кругом, — объяснил он, — не что иное, как пять вырывающихся из оси и вертящихся одновременно с нею огней. Это, по сути дела, и есть наши крылья.

Увлеченный созерцанием быстро вращающегося пламени, Аута не заметил, что они опустились на землю лишь после того, как прекратилось вращение и огонь перестал вырываться из оси.

При свете солнца сиреневые шары чужеземцев и их серебряная одежда играли всеми цветами радуги. Аута очень удивился, увидев, с какою легкостью ходят чужеземцы. Как выяснилось, все они на этот раз запаслись воздушными подушками, укрепленными на груди и на спине; они-то и облегчали им движение по земле. Аута никак не мог понять, почему ему передвигаться много легче, чем им, хотя он был тяжелее каждого из них раза в полтора. Однако обстоятельства не дали ему возможности подумать над этим. Теперь, уже не пользуясь усиливающей голос воронкой, он позвал Май-Баку. После многократного зова из какой-то пещеры выглянул здоровенный, в одной лишь набедренной повязке из листьев черный человек и тут же быстро спрятался. Увидев его, Аута вместе со спутниками направились в его сторону.

— Май-Бака, не бойся! Май-Бака! Ты что, забыл меня? Это я, Аута. Иди сюда! — закричал опять Аута.

На этот раз черный человек вышел, но, увидев спутников Ауты, немедленно скрылся в пещере. Аута сделал знак чужеземцам остановиться и пошел один. Когда он вошел, Май-Бака бросился к его ногам и попытался целовать их. Аута нагнулся к нему и, потрепав его по плечу, мягко сказал:

— Вставай, Май-Бака!.. Или ты меня не узнаешь? Май-Бака медленно поднял голову и, не увидев странных существ со стеклянными головами и стрелами на затылке, боязливо встал.

— Кто те, что были с тобою? — спросил Май-Бака со страхом. — Уж не боги ли?

Аута присел на край большого камня. Май-Бака устроился рядом на земле.

— Это не боги, Май-Бака: это чужеземные люди, — ответил Аута и, помолчав, добавил: — Из далекой страны. Я сам, как и ты, в первый раз испугался их одежды. Но они хорошие люди.

— А почему у них стеклянные головы?

Вопросы Май-Баки смутили Ауту. Он считал бесполезным объяснять ему то, что он сам толком не понимал. Аута знал, что если он попытается объяснить ему что-нибудь, то Май-Бака тогда примет чужеземцев за богов и непременно убежит или умрет тут же на месте от страха. Но он не мог придумать ничего подходящего. И тогда он сказал первое, что пришло ему в голову:

— Это их украшения, а не головы. Ведь украшают же кое-кто голову перьями, а эти — стеклянными кувшинами сиреневого цвета…

Май-Бака с недоверием посмотрел на него и сказал:

— Тогда они должны быть богами!

Аута закусил губу.

— Где ты видел, чтоб боги вот так разгуливали с черным рабом вроде меня?

— Ты их раб? — спросил Май-Бака.

— Нет, я по-прежнему раб Великого Жреца. Он послал меня к этим чужеземцам выучить их язык и показать, как живут люди Атлантиды.

— Они работорговцы? — спросил озабоченно Май-Бака.

Аута молчал, не зная, что ответить.

— Да нет же, они не работорговцы. У них в стране нет рабов.

— Тогда кто же на них работает?

Вопрос для Ауты был не из легких, так как для Май-Баки правильный ответ был бы непонятен. И Аута нерешительно сказал:

— Они сами… Они очень хорошие мастера, и у них отличнейший инструмент…

— Тогда они боги! — прервал его Май-Бака. — Откуда они прибыли? Кажется, я слышал какой-то голос, он звал меня, но я подумал, что, вероятно, это, как обычно, гудят горы и мне все это кажется. Но я ведь не видел, чтобы вы вышли из леса. Как же вы попали сюда?

— Ты хочешь сказать, что мы пришли с неба? — сказал, смеясь, Аута. — Но ведь рабы не ходят по небу, это ты хорошо знаешь. Так что прибыли сюда, как все люди.

— Не верится что-то, чтобы Великий Жрец послал тебя с ними без ослов. Где же они?

— Пасутся в лесу, — ответил Аута, недовольный тем, что ему приходится обманывать.

Май-Бака, казалось, успокоился и стал о чем-то размышлять. Но вдруг, поднявшись резко на ноги, он спросил:

— Какое у них оружие? Аута, ты видел у них оружие?

— У них нет оружия, Май-Бака. Оно им не нужно: это мирные люди.

Май-Бака недоверчиво и удивленно взглянул на него:

— А чем же они защищаются? Как охотятся без него?

— А они не охотятся… только едят овощи, фрукты. Им не от кого защищаться. Они добрые люди, и никто им ничего не сделает плохого.

Май-Бака подумал немного и затем произнес:

— Тогда они колдуны!

— Вроде бы да, если хочешь, то колдуны, но не такие, как Тела, они скорее мудрецы, и это позволяет им искусно пользоваться своим умением, чтоб совершать разные чудеса. Они хорошие…

— Тогда, как я сказал вначале, они боги!

Аута, довольный тем, что они наконец пришли к какому-то более разумному заключению, встал с камня и подозвал Май-Баку:

— Пошли к ним!

Но Май-Бака испуганно вздрогнул:

— Нет, я не пойду.

Аута обнял его рукой за плечи.

— Я удивляюсь тебе, Май-Бака. Пуарема ты не боялся, перед армией атлантов не струсил, на Огненной Горе среди дыма и искр живешь, как у себя дома, а перед мирными чужеземцами трепещешь. Может быть, ты не доверяешь мне и считаешь меня предателем? Скажи прямо, и тогда я уйду и более не вернусь. Я воспользовался случаем тебя увидеть. Не мог же я сказать Великому Жрецу, что хочу увидеть тебя. Он меня тут же убил бы.

Май-Бака заколебался.

— Возьми лук, чтоб быть посмелее, и приходи ко мне! — добавил Аута.

Бывший раб пошел за своим другом.

— А лук не возьмешь? — спросил мягко Аута.

Но Май-Бака испуганно посмотрел на него:

— Я не сумасшедший. Где это видано, чтоб воевать с богами! У меня есть лук, копье и топор, но я не могу их взять. Если ты говоришь идти, идем. Пусть будет, что будет!

Когда они встретились с чужеземцами, то их внешний вид привел в удивление даже Ауту. Один пытался дышать через какую-то воронку с сеткой и одновременно направил трубку в сторону дыма, выходящего из горы, и слушал свист, исходивший из коробки. Другой собирал комья земли и небольшие камни.

Рулевой подошел к Ауте, Май-Бака при этом отступил на несколько шагов назад.

— Первый раз пробуем, — сказал рулевой, показывая на сетку, привязанную к носу. — Думаем, что дышать можно, хотя дыхание неглубокое. Нам не вреден воздух даже в долине, но сначала надо привыкнуть к горному.

Май-Бака слушал оторопело, вытаращив глаза. Не осмеливаясь беспокоить Ауту, он все же не выдержал и произнес:

— Я знал, что они боги: они ж не говорят, а поют!

Ауте вдруг вспомнилось, как он в прошлом должен был униженно ползать у ног жрецов и господ в Та Кемете, а потом в Атлантиде. Что-то больно кольнуло его в сердце. Но что было делать? Уйти в горы с Май-Бакой, одеваться в листья, есть корни, забыть все, чему он научился, и ничего не читать? Чужеземцы в конце концов уйдут, и он возвратится на Священную Вершину. А когда умрет Великий Жрец, Тефнахт или другой… Нет, надо обязательно найти выход…

Мысли его оборвал подошедший к нему пожилой чужеземец.

— Аута, мы не можем здесь долго оставаться, — сказал он, показывая на дым, выходящий из горы. — Воздух тут действительно лучше, но в неместь сера и многое другое, что приносит нам вред. У вас есть другие горы?

— Есть к югу и к северу, но они очень высокие. Думаю, что Священная Вершина все равно была более подходящей, — ответил Аута.

— Но там живет ваш старец. Не знаю, хорошо ли будет для тебя и для нас, если мы поселимся неподалеку от него. Мне кажется, ему не понравилось наше прибытие на вашу землю, хотя мы ничего не желаем у него отбирать. Напротив, мы сможем как-то помочь вашим людям!

Аута засиял от радости:

— Вот именно…

Чужеземец не понял его. Впрочем, он и не стремился к этому, его интересовало другое.

— Но дворец Великого Жреца находится не на самой высокой части горы. Принято так говорить «Святая Вершина», а на самом деле он находится на отроге Горы Орлов, вот там-то и стоит дворец, а до вершины еще целый день подъема. Там есть плато и пещера…

Выслушав внимательно Ауту, чужеземец, не дав ему договорить, произнес:

— Тогда полетим туда.

Сев в лодку, рулевой спросил:

— Твой друг не полетит с нами?

Аута грустно улыбнулся:

— Нет. Ему нельзя там появляться — он беглый раб

— Аута, ты уходишь? — спросил робко Май-Бака, увидев, как тот удаляется в сторону только что замеченного им огромного длинного бочонка, в который входили чужеземцы. — Хочешь, я запрягу ослов в вашу телегу? Где они у вас пасутся? Я сейчас приведу их.

Аута не смог удержаться и рассмеялся. Услышав его громкий смех, чужеземцы снова вышли из лодки и подошли к нему. Аута рассказал им, что предложил сделать этот человек в набедренной повязке из листьев, и чужеземцы рассмеялись. Май-Бака почувствовал себя неловко, смутился. Не зная, что делать, он подошел к Ауте и спросил:

— Хочешь, я тебе принесу немного козьего молока?

Аута с признательностью взглянул на него и согласился. Май-Бака побежал к пещере.

— По всему видно, ты быстрее всех привык к нам, да и твой старец не был так испуган, как этот человек, — заметил пожилой чужеземец.

— Это раб! — ответил ему Аута. — Он не может знать даже то немногое, что известно нам, тем, кому повезла прочесть написанное мудрыми людьми Земли.

— Рабы у вас не умеют читать? — спросил рулевой. Аута взглянул на него с удивлением.

— Даже те, кто грамотен, имеют возможность читать лишь немногие книги. Самые секретные из них спрятаны у Великого Жреца. Некоторые из них мне удалось прочесть, но мне необычайно повезло.

— Заплачено рабством! — сказал пожилой чужеземец.

— Так или иначе, я не смог бы ничего узнать, — стыдливо заметил Аута.

— Знаешь, Аута, — сказал пожилой чужеземец, — с тех пор как я узнал от тебя о существовании рабства, меня все время не покидает мысль о нем. Очень давно, еще когда я был таким, как наш рулевой, меня увлекало изучение старины. Я читал в то время всякие книги, к которым тысячелетиями никто не прикасался. И только теперь я начинаю понимать. Там говорилось, что и у нас будто бы были какие-то господа и рабы или что-то в этом роде, но это было давно, кто знает в какие забытые времена… может быть, двадцать тысяч лет назад. У нас такими книгами никто не интересуется. Их просто сохраняют на всякий случай. Если бы я мог предположить, что они пригодятся для чего-нибудь, я бы непременно привез одну из них. А тогда я их даже и не понял. Теперь, я думаю, что с их помощью смог бы понять ваш земной порядок намного быстрее.

— А теперь понимаешь его? — спросил Аута.

— Только начинаю…

— И что делали у вас рабы? Вероятно, что-то случилось к тому времени, когда их у вас не стало.

— Не знаю, в чем дело, — сказал чужеземец. — В те далекие времена люди у нас объединились и поняли, что они хозяева планеты, а не те, кто ими владел. Ваши рабы могли бы это понять?

Аута пожал плечами. Только теперь он начинал понимать, что к чему, а уж куда там простым рабам. Задумавшись, он произнес:

— Но если наши рабы восстанут, я не думаю, что из этого выйдет что-нибудь полезное.

Вскоре пришел Май-Бака и принес в кувшине из выдолбленного камня козье молоко. С тех пор как Аута стал жить с чужеземцами, ему редко приходилось питаться земной пищей. Они проглатывали несколько разноцветных косточек и к этому приучили его. Он никогда не чувствовал себя голодным, но рот забыл, что такое вкус, а живот стал необычно тонким. Аута взял кувшин и спросил:

— Хотите?

— Нет, — ответил пожилой чужеземец. — До тех пор, пока наша подруга, оставшаяся в большой лодке на пшеничном поле, не исследует вашу пищу, мы не можем ее есть. Не знаем, что это такое…

В то время как Аута с удовольствием пил молоко, Май-Бака, по-детски радуясь этому, внимательно следил за каждым его движением.

— Май-Бака, я тебя так и не спросил, где же остальные твои друзья, — сказал ему Аута, поблагодарив за молоко.

— В лесу. Одни охотятся, другие собирают коренья. Они все там: Агбонгботиле, если ты еще его помнишь, и Нтомби. Одного Мпунзи нет. Его убили?

Аута вздрогнул.

— Я забыл тебе сказать: Мпунзи дошел до дворца, я говорил с ним, и его не убили, но он в доме рабов… пока что я не знаю, как ему помочь бежать.

— Эти боги не хотят помочь?

— Они не могут, Май-Бака, так как они не боги.

Май-Бака грустно взглянул на него.

Но в голове Ауты зародилась какая-то мысль. Даже Май-Бака обратил внимание, что, отвечая на вопросы, он все время думал о чем-то другом. Вдруг Аута вскочил на ноги и обнял Май-Баку. Сначала тот от неожиданности испугался.

— Май-Бака! — крикнул Аута. — Я привезу к тебе Мпунзи и доставлю хорошее оружие атлантов!

— Привезти Мпунзи было бы неплохо. А вот оружие — на что оно мне? У нас есть кое-что, есть хорошие деревянные луки. Здесь ведь нет больших зверей. А на птиц и коз пригодны и наши. Солдаты же сюда не заходят.

Аута не стал рассказывать о том, что пришло ему в голову. Он лишь вскользь заметил:

— Если смогу, доставлю тебе оружие. Может, используешь его на что-нибудь.

Затем он еще раз обнял Май-Баку. И так как чужеземцы уже звали его в лодку, он на ходу крикнул:

— Жди, я еще буду у тебя!

Май-Бака побежал за ним.

— Аута, так, может, запрячь ослов-то? — спросил он.

— Не надо. Сам увидишь! — крикнул Аута.

Дверь лодки закрылась. Май-Бака удивленно смотрел на гудящее сверху огненное колесо. Лодка, которую он принял сначала за бочку, а затем за телегу, начала медленно подниматься прямо вверх. Перепуганный Май-Бака бросился на землю и начал молиться всесильным и добрым богам, которые доставили к нему Ауту. Потом вдруг у него мелькнула мысль: а может быть, Аута тоже бог и превратился в черного человека только затем, чтобы узнать мысли черных людей и выяснить, хороши ли они или нет? И тут он вспомнил, что Аута пришел в их бедный оазис как раз в тот момент, когда на небе появился этот странный глаз.

Май-Бака снова принялся молиться огненной лодке, которая поднималась к небу прямо перед ним.

Кончив молиться, он пошел посмотреться в зеркало ближайшего озера. Он гордился собою и считал теперь себя святым, так как боги, для того чтобы показаться людям, избрали именно его.

 

ГЛАВА XIX

После того как лодка облетела Священную Вершину, пожилой чужеземец решил, что было бы полезно познакомиться с дворцом Великого Жреца. Это одновременно обрадовало и озаботило Ауту, но у него не было времени как следует разобраться, какое из этих чувств преобладало, так как лодка очень быстро села перед садами огромного дворца.

Поднимаясь по мраморным ступенькам, чужеземцы обратили внимание, что вблизи здания никого не видно. Они слышали от Ауты о больших домах, в которых живут рабы и солдаты, однако в садах и дворах никого не было. Но чужеземцы не обратили на это никакого внимания. Они всецело увлеклись осмотром дворца. Они подолгу стояли перед резными колоннами, потолком, сделанными искусными мастерами. Вверху на мраморе было изображено множество живых существ, облаков и деревьев. Чужеземцев восхищали изукрашенные стены, настил с его игрой белого и черного цветов, смесь зеленых, черных, белых, синих, с вкраплениями орькалка камней. Аута с удивлением смотрел, как чужеземцы, которые сами были творцами невиданных чудес, подолгу рассматривали дворец. Словно отвечая собственным мыслям, чужеземец постарше спросил Ауту:

— Кому все это приносит пользу, если этого никто не видит?

— Как — никто? — удивился Аута. — Ими любуются Великий Жрец, священнослужители, приезжающий к нему правитель.

— Ну, а твой друг, одетый в зеленые листья, может на них посмотреть?

Аута рассердился на самого себя, что сразу не понял смысл вопроса. Он молча проводил чужеземцев до двери в глубине дворца, полагая, что Великий Жрец находится в зале, где книги. Один из слуг вышел из-за столба и удивленно оглядел чужеземцев. Последние вошли без шаров. Они не стали надевать сетки для очистки воздуха, хотя взяли их с собой, так как им не хотелось никого пугать своим видом. Слуга остановил Ауту у двери и вошел в зал один. Через некоторое время слуга позвал Ауту в зал. Там никого не было.

— Где наш высокочтимый господин? — спросил Аута.

Но слуга, осторожно проскользнув мимо него на цыпочках, ничего не ответил. В столь хорошо знакомом Ауте зале находилось несколько кресел из черного дерева, покрытых леопардовыми шкурами. Аута пригласил чужеземцев сесть, сам же остался стоять. Вскоре вошел молодой жрец или, вернее всего, ученик (Аута его знал), он сказал рабу, что сейчас придет сиятельный Тефнахт. Когда же Аута хотел спросить о Великом Жреце, то увидел, что юноши уже нет: он незаметно исчез.

Чужеземцы сидели в креслах и молча осматривали комнату.

При появлении Тефнахта Аута вздрогнул и хотел было упасть на колени, но сын Бога Силы остановил его резким жестом и шепотом приказал ему сесть в кресло. Удивившись этому, Аута сел между Тефнахтом и чужеземцами.

Жрец попросил раба спросить, как те себя чувствуют на земле, привыкли ли к земному воздуху и что они хотели бы еще увидеть и узнать.

Чужеземцы ответили ему через Ауту, что чувствуют себя на этой планете довольно хорошо, а к воздуху, как можно заметить, стали уже привыкать. Затем они спросили переводчика, какой смысл был в такого рода вопросах. Немного смущенный, Аута объяснил им, что по существующему обычаю как в этой стране, так и в других странах Земли хозяин спрашивает гостей, как они себя чувствуют и нравится ли им быть у него. Тогда рулевой попросил Ауту перевести следующее:

— Нам понравился ваш поразительно красивый дворец. Но почему сюда не приходят люди, чтобы посмотреть на пего?

Но Аута перевел только половину фразы, и чужеземцы, уже хорошо понимавшие к этому времени язык атлантов, улыбнулись, к великому удовольствию Тефнахта, который счел, что их улыбка связана с высказанной похвалой.

— У вас много в стране таких дворцов? — спросил другой чужеземец, конечно, опять-таки через посредство Ауты, который сказал им о запрещении обучать гостей языку атлантов,

— Есть! — ответил Тефнахт с гордостью. — Их много в Большом Городе. Там находится дворец правителя… — Тефнахт сделал паузу, искоса поглядывая на Ауту, потом быстро продолжал: — Особенно Великий Храм.

— Кто живет в нем? — спросил нерешительно чужеземец, так как на своем языке не знал, как произнести «Великий Храм». Научившись произносить слова атлантов, он все же не понимал их значения.

Аута перевел точно. Затем он спросил Тефнахта, не позволит ли тот объяснить чужеземцам смысл слов «Великий Храм», и, получив согласие, попытался это сделать:

— Это дом богов… то есть (и тут он вспомнил, что чужеземцы все равно не смогут понять, кто такие боги или кем они могли бы быть) дворец… дворец, в котором фактически никто не живет, а там молятся… где великие наши жрецы… (он снова остановился), где…

Тефнахт, понимая, что раб путается, приказал ему замолчать:

— Оставь это, не объясняй! Не выставляй себя на посмешище. Ты же хорошо знаешь, что они не верят в богов… Фактически и мы… но мы знаем, что есть. Мы сделаем им здесь, то есть выше, на самой вершине, храм, который будет для них очень хорошим жильем. Когда же храм будет сделан, скажешь им, что им подарил его Великий Жрец… или нет, скажи лучше, что им его подарил народ Атлантиды.

— Господин, — сказал Аута, — но они не хотят долго жить на Земле!

— Они сказали тебе, что отправляются в путь? Тогда еще лучше — храм станет моим! — сказал весело Тефнахт, но тут же брови его нахмурились, и раб угадал, что жрец сожалеет о сказанном.

Пожилой чужеземец встал и, подойдя к книгам, спросил, что находится в круглых высоких коробках. Аута подошел к нему и вынул из коробки свиток папируса.

— Это книги старца, — объяснил он.

Чужеземец взял свиток, развернул его и внимательно посмотрел на ровные ряды знаков, написанных искусной рукой большого мастера.

— И много у вас таких залов на вашем острове?

— Что он спрашивает? — крикнул Тефнахт, поспешно вставая и подходя к ним.

— Спрашивает, сколько у нас таких залов на Атлантиде.

— И ты сколько ему сказал?

— Я не успел еще ответить, господин.

— Скажи ему, что много! — приказал Тефнахт.

— Два! — сказал Аута, а чужеземец едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

Чужеземцы явно скучали. Они быстро поняли, что здесь для них вряд ли найдется что-нибудь интересное. Довольные осмотром дворца, они встали, намереваясь уйти, и Тефнахт, как полагалось гостеприимному хозяину, не остановил их.

— А где же ваш старец? — спросил пожилой чужеземец.

Аута перевел Тефнахту, но тот не ответил. Полагая, что жрец не расслышал его, раб спросил еще раз, но Тефнахт сделал ему знак молчать. Тогда раб придумал ответ:

— Старец устал… видимо, спит.

— Аута, — сказал Тефнахт (и Аута вздрогнул), — я видел, на чем вы прибыли. Ты не теряешь в ней сознание?

— Нет, господин. Скорее начнет мутить на корабле. В воздухе нет волн.:

— И не падает? — спросил жрец снова.

— Нет, господин, плывет по воздуху, как пушинка, и спускается на землю спокойнее, чем падающий орел.

Подумав немного, Тефнахт тоном приказа произнес:

— Скажи им, чтобы они меня взяли на свой корабль, если направляются в Великий Город. Скажи им, что там есть на что посмотреть и что я был бы рад быть их проводником.

Аута перевел просьбу жреца, и чужеземцы согласились. Выйдя последним, Аута услышал шорох и повернулся: сзади занавеса на мгновение появилась голова Великого Жреца. Аута про себя улыбнулся и молча вышел.

Все в это время были уже в саду и осматривали цветы.

Когда их догнал Аута, рулевой открыл дверь лодки и знаком пригласил Тефнахта войти. Жрец вошел и сел на стул, но, увидев как один из чужеземцев (рулевой) идет вперед и начинает двигать какие-то рычаги, он немедленно пересел на стул рядом с ним.

Аута умолк от удивления при виде, как спокойно, не промолвив ни слова, Тефнахт позволил себя привязать (на самом деле он это сделал только потому, что так поступали все остальные). Жрец с пристальным вниманием стал следить за движением рук рулевого. Аута решил, что в этом нет ничего удивительного: вероятно, жрец, убедившись в доброте и мудрости чужеземцев, желает научиться у них всему тому, что можно.

Чужеземцы более не надевали шаров, они проглотили по блестящему шарику, совсем не похожему на обычные, которыми они питались. Рулевой, заметив любопытство Ауты, сказал:

— Это помогает нам дышать вашим воздухом. Думаю, вскоре мы перестанем ими пользоваться.

Затем лодка поднялась в воздух, и Тефнахт, побледнев, на мгновение закрыл глаза. Рулевой с тревогой взглянул на него, но жрец пришел в себя и стал удивленно рассматривать удаляющуюся от него землю, плывущие, как рваные белые лохмотья, тучи. Он внимательно смотрел на стрелки и неизвестные знаки, пристально следил за легкими движениями рук рулевого. Тот управлял полетом с помощью ручек, установленных внизу, под вогнутым прозрачным стеклом лодки.

Аута сидел за спиной рулевого. Он показывал, куда лететь, и теперь смотрел вниз через окно. Но тут он услышал голос Тефнахта:

— Аута, ты мог бы сам вести лодку?

— Нет, господин! — ответил изумленный Аута. Вопрос был совершенно неожиданным. Тефнахт, не глядя на него, произнес:

— Надо научиться у этих чужеземцев всему, что они знают.

— Но мы никогда не сможем делать такие лодки! — сказал Аута.

Однако, подумав, решил, что Тефнахт прав: учиться надо всему, даже если польза не видна сразу. Кто знает, как и когда…

Тефнахт попросил задать вопрос рулевому, трудно ли научиться его мастерству. Аута перевел. Услышав ответ, он сказал жрецу:

— Вообще-то не трудно, господин. Он говорит, что трудно бывает лишь в случае, когда приходится вести лодку в неожиданно появившихся сложных обстоятельствах, или когда необходимо перевернуть ее в воздухе, или сделать так, чтобы она стояла в нем неподвижно… А поднять с земли, вести по прямому пути и спуститься — сущие пустяки. Он просит тебя, господин, взглянуть. Если потянуть наполовину эту черную ручку, на нее он положил сейчас руку, лодка подготовится к полету, когда же ручку вытащишь совсем, начинает бить пламя, которое и придает ей движение. Рядом находится голубая косточка; стоит только надавить на нее — лодка немедленно устремится в воздух. За другими же рычагами управления он просит тебя следить по его рукам, господин, во время полета.

Довольный тем, что земные жители более не испытывают страха, рулевой управлял лодкой с особым вниманием, показывая Тефнахту знаками, как и что надо делать.

Всего лишь один раз Тефнахт попросил объяснить ему, может ли лодка летать еще быстрее. Вопрос удивил раба. Как, ему недостаточна эта огромная, ни с чем не сравнимая, во много раз превышающая быстроту ветра скорость, от которой даже звенит в ушах?! Где видел Тефнахт более быстрый полет? Он спросил рулевого и перевел жрецу ответ:

— Он говорит, что можно лететь и быстрее, но это вредно для здоровья человека, сидящего внутри лодки. Однако их большой корабль, летающий между звездами, ничем не угрожает здоровью людей, хотя он летает, как они говорят, со скоростью света.

— Как — со скоростью света! — удивился Тефнахт, не поворачивая головы. — Может быть, ты чего-нибудь не понял. Свет не летает. Может быть, на их языке это означает лететь быстро, вроде нашего выражения «быстро, как мысль», хотя она вовсе не летает. Свет солнца виден сразу, как только оно выходит.

— Не знаю, господин, или, возможно, чего-то не понимаю. Они все-таки говорят, что свет летает, но ничто в мире не может лететь быстрее. Солнце, говорят они, мы видим лишь через пятьсот мгновений после его восхода, а у них еще позднее; от некоторых звезд свет летит до наших глаз несколько тысяч лет. Так они мне сказали, но я все равно ничего не понял.

— Не видишь, они потешаются над тобой! — засмеялся Тефнахт, не отрывая взгляда от рук рулевого. — Если свет летит так быстро, как же он может лететь столько тысяч лет? Зачем тебя только послал к ним наш высокочтимый жрец. лучше бы ты вернулся во дворец! И тогда пожилой чужеземец, сидящий сзади Тефнахта, спокойно сказал на довольно чистом языке атлантов

— Если бы все земные жители были столь честными и мудрыми, как Аута, вам было бы много легче научиться чему угодно. А некоторые звезды в самом деле находятся далеко от вашей Земли, и свет от них к вам летит сотни тысяч лет. Аута не обманул тебя!

Пораженный услышанным, Тефнахт забыл о рулевом и быстро, насколько ему позволяли ремня, повернулся к сидящему сзади него чужеземцу. Затем повернул голову в сторону Ауты и метнул на него злобный взгляд. Скрипнув зубами, он произнес, не раскрывая рта:

— Ты нарушил приказ, змея!

Аута испуганно повернулся к чужеземцу и сказал что-то на языке небесных жителей, в то время как Тефнахт от досады, что не понимает их языка, до крови кусал себе губы.

— Теперь конец мне. Они приказали не учить вас ни одному из языков земных жителей, я говорил вам… Они меня убьют!

Но чужеземец ответил ему, улыбаясь, опять-таки на языке атлантов:

— Я все понял. Не бойся. Ты останешься с нами. Рядом с нами с тобой ничего не случится.

— А когда вы улетите с Земли? — спросил Аута на языке чужеземцев.

— Летим с нами на нашу планету: там нет господ. Ты будешь сам себе хозяин! — ответил чужеземец на языке атлантов.

— Здесь, внизу! — крикнул Аута, прикоснувшись рукой к плечу рулевого.

Лодка начала опускаться и через несколько десятков мгновений села на площадь вблизи дворца правителя. Только теперь Тефнахт понял, что он прозевал остановку лодки; он быстро взглянул на руку рулевого, лежащую на фиолетовой рукоятке.

После того как все вышли, пожилой чужеземец еще раз сказал Ауте на языке атлантов, словно для того, чтобы его услышал Тефнахт:

— Только теперь я понял, что означает быть у вас рабом. Отныне и впредь ты не раб и не принадлежишь никому. Для нас ты наш брат.

Они стояли перед стенами дворца. Отблески от золотых стен падали на лицо Тефнахта, и оно было не красным, как обычно, а желтым, как у восточного жителя. Вокруг них в невероятной сутолоке, обычной в этом большом городе, двигалась толпа. Тут были солдаты, купцы, ремесленники, рабы. Никто не обращал на чужеземцев внимания. Они почти ничем не отличались от окружающих их людей. Разве только странной одеждой, но и то она вряд ли могла удивить атлантов, привыкших видеть у себя приезжих из самых разных племен. Лишь немногие, узнав Тефнахта, в страхе спешили отойти подальше.

Мысленно обрадовавшись сложившимся обстоятельствам (что было бы, если чужеземцы надели на головы свои странные шары!), Тефнахт постарался незаметно отделиться от остальных и смешаться с пестрой толпой. Отойдя довольно далеко, он сделал знак сотнику, стоящему на стене дворца. Тот спустился и выслушал приказ, который ему прошептал Тефнахт. Аута сразу же заметил опасность, он увидел около стены жреца. Черты лица его нельзя было увидеть, но Аута узнал Тефнахта по одежде. Вскоре, разгоняя копьями толпу, несколько солдат во главе с сотником приблизились к чужеземцам. Сотник шел, горделиво выпятив грудь и держа в руке тяжелый короткий меч, принятый на вооружение в армии атлантов. Неожиданно он швырнул на плиты меч и бросился на Ауту, обхватил его руками:

— Аута!.. Так это ты, Аута?

Аута от радости и волнения смог произнести лишь несколько слов:

— Яхубен, дорогой мой друг!

Но Яхубен тут же разомкнул объятия, сообразив, что он наделал: перед всеми и особенно на глазах у грозного Тефнахта он обнял раба, вместо того чтобы взять его под арест. Но было уже поздно. После всего пережитого, после того, что им вместе пришлось увидеть и пережить, Яхубен был не в состоянии арестовать Ауту, своего единственного настоящего друга.

— Теперь мне конец! — сказал грустно Яхубен. — Светлейший Тефнахт приказал мне связать тебя и отправить в тюрьму. Но он не сказал, что это ты… — И Яхубен зарыдал.

Но Тефнахт не терял напрасно времени. Теперь он шел сам в сопровождении сотни солдат, под защитой нескольких вооруженных сотников. Их хорошо вычищенное оружие сверкало на солнце. У каждого было длинное острое копье, круглый щит, закрывавший почти половину тела. Они уже были в тридцати шагах, когда Аута увидел их. Он дернул за руку одного из чужеземцев.

— Смотри, они идут, чтобы убить нас! — крикнул он.

Яхубен, не зная, что делать, с опаской посмотрел по сторонам.

— Бежим, пока есть время! — крикнул Аута снова.

Солдаты были уже в двадцати шагах. Люди испуганно сторонились, только большая пастушечья собака, видимо отбившаяся от какого-то стада, приведенного пастухами в город на убой, случайно оказалась под ногами у одного из сотников.

Чужеземец спокойно достал из кармана коротенькую голубую трубку и громко крикнул солдатам на языке атлантов:

— Не приближайтесь к нам, это будет лучше для вас! — и направил трубку в сторону собаки. Он нажал сзади нее какую-то кнопку, и собака замертво упала на плиты.

Аута с удивлением смотрел на это чудо, о существовании которого он даже не подозревал. Значит, у них есть оружие. Яхубен, до сих пор не видевший чужеземцев, разинул рот и вытаращил глаза на волшебную трубку.

Чужеземец стоял, направив оружие на солдат. Солдаты, увидев мгновенную смерть собаки, забыли о приказе жреца и бросились бежать. Тефнахт слышал угрозу чужеземца и видел трубку в его руке, но он не заметил собаки. Оказавшись без сотников и солдат, он попытался понять, что же случилось, и, осматриваясь по сторонам, заметил мертвую собаку. Не поняв, в чем дело, он стал что-то злобно кричать страже, стоящей на стене Дворца. Но чужеземцы вместе с Аутой и Яхубеном, которому теперь было все равно, куда идти, бросились к лодке. Там, где она стояла, никого не было (лодку никто не заметил среди деревьев).

— Лучше поостеречься, чем убивать! — сказал рулевой, садясь на свое место. — Жалко животное…

Когда Аута усадил Яхубена рядом с собой, сотник продолжал все так же оторопело смотреть по сторонам. Он понимал, что у него нет выбора, и поэтому даже не спрашивал, где он находится. Он услышал где-то сверху шум. Потом внимательно посмотрел на серебряные одежды чужеземцев, на их лица, такие он до сих пор никогда не видел. Он вспомнил, как была убита собака. Молнией сверкнула мысль: уж не те ли это боги, о которых все время говорят в народе, будто бы они спустились с неба в огненной башне? А когда Аута пристегнул его ремнями за грудь и поясницу, Яхубен взглянул на него как-то беспомощно и грустно. Он едва смог спросить его:

— Вы везете меня на смерть?

Лодка, перед тем как взлететь на воздух, задрожала.

— Не на смерть, Яхубен! — ответил ему ласково Аута. — Как же я могу везти тебя на смерть, если ты меня спас от нее? Ты что, не веришь мне? Сначала мы спасем тебя от Тефнахта… Не сердись… Эта чудесная лодка летает по воздуху. Когда прилетим в более безопасное место, я тебе расскажу много интересного…

Лодка еще дрожала на земле, когда Яхубен увидел бегущего по стене дворца Тефнахта. У сотника в глазах вспыхнул злой огонек, и он сказал Ауте:

— Попроси убить его, как ту собаку!

Но ему ответил на языке атлантов сам чужеземец, убивший ее:

— Не следовало убивать даже животное — это же живое существо. Мы не убиваем людей. Мы прибыли сюда не для того, чтобы забирать у вас что-то, а скорее дать вам что-нибудь.

Яхубен хотел что-то сказать, но лодка поднялась на воздух. Взглянув растерянно на удаляющуюся землю, сотник посмотрел затем в окна справа и слева и, увидев совсем рядом тучи, почувствовал неприятную тяжесть в желудке, ему стало плохо, голова безжизненно упала на плечо, и он потерял сознание.

 

ГЛАВА XX

Лодка села на плато в южных горах, неподалеку от пещер рабов. Они находились далеко от Великого Города и Огненной Горы. Яхубена привел в чувство один из чужеземцев с помощью странного лекарства, силу которого Аута познал еще раньше: тот же прибор, который прикладывали к сердцу Великого Жреца, однажды привел и его в чувство.

Уверовав в честность Ауты, в словак которого у него не было повода сомневаться, Яхубен в конце концов стал воспринимать все так, как это было на самом деле. Он более не удивлялся ни тому, что делали необычные чужеземцы, ни тому, что было у них. Он даже не задавал им вопросов. Лишь однажды Яхубен заговорил о них со своим другом.

— Это боги, а не люди, как ты говоришь, — решительно сказал он. — Ты добрый и хороший человек и не хочешь меня пугать. Но я не из трусливых! Я вижу, что твои боги не хотят мне зла и они добрые, так что мне нечего их бояться.

Аута еще раз попробовал объяснить другу происходящее:

— Почему ты не хочешь верить, что они люди? Богов нет нигде. Ведь я тебе уже говорил, Яхубен…

— Тогда из какой страны они прибыли?

— Из другого мира… с одной звезды.

— Ну вот видишь! — сказал довольный собой Яхубен. — Брось, Аута, я не хуже тебя знаю. Не дурак же ведь я… На звездах живут не люди, а боги. Я не маленький ребенок, чтоб рассказывать мне сказки. Брось, я верю в то, что вижу.

С этого момента Аута более не старался его разубедить.

Не сразу путешественники добрались до плато в южных горах. Сначала чужеземцы хотели из Великого Города направиться к своим соотечественникам, которые ожидали их в большом корабле, стоящем как серебряная башня среди пшеничного поля. Но Ауте пришла в голову новая мысль. И он, рассказав о ней чужеземцам, попросил их помочь ему встретиться с укрывшимися на Огненной Горе рабами, с тем чтобы научить тек, как организовать восстание, и одновременно доставить им оружие. Вначале чужеземцы не соглашались. Они не хотели вмешиваться в дела земных жителей, но страстность, с какой говорил Аута, изменила их решение. Вот почему они оказались неподалеку от складов оружия.

Яхубену было известно, что вблизи этого плато еще с древних времен в специально сделанных пещерах хранилось много оружия. Пещеры эти охранялись, но Аута считал, что забрать оттуда оружие было бы делом нетрудным. Ни один гонец не смог бы сюда добраться из Великого Города менее чем за шесть или семь дней, если бы три четверти этого пути он проплыл бы морем а остальное проехал на хорошо отдохнувших ослах, в то время как лодка пролетела это расстояние менее чем за час. За это время стража у пещер не могла узнать о случившемся, и Яхубена можно было послать как гонца с письмом, написанным Аутой от имени Великого Жреца.

Летающую лодку спрятали в зарослях кустарника, вблизи этих пещер. Гордый за порученное ему дело, Яхубен, положив письмо за пазуху, отправился в дорогу. Идти туда надо было довольно далеко, так что он мог вернуться не очень скоро.

Никогда чужеземцы не видели Ауту столь взволнованным, как после ухода друга. Он не переставая ходил вокруг лодки. Чужеземцы в это время занимались своим делом: они изучали растения, землю, воздух.

Время, казалось, текло ужасно медленно. Наконец Аута увидел невдалеке облако пыли. Огромная толпа солдат поднималась из долины. Значит, Яхубену удалось выполнить порученное дело.

Ловкий сотник издали крикнул другу, чтоб тот вышел вперед. У Ауты на белой рубашке спереди был вышит знак Святой Вершины, который был известен любому атланту.

Яхубен приказал остановиться. Приставив ногу, солдаты тут же остановились. Шлемы их сверкали на солнце. Чужеземцы бросили свои дела и стали подходить, чтобы поглядеть на необычное зрелище поближе. Они улыбались.

Яхубен крикнул солдатам своим зычным голосом:

— Солдаты, оставьте свое оружие здесь и до вечера; принесите сюда еще.

Но помощник сотника возразил:

— Ты нам не говорил, что мы должны уйти. Без оружия мы не вернемся. Теперь я вижу, что ты нас обманул. А на письме со Святой Вершины даже нет печати.

Яхубен прикрикнул:

— Хочешь плетей, собака? Видишь знак Святой Вершины? — И он показал рукой на грудь Ауты. — Это заменяет печать, гнилая поганка!

Помощник сотника опустил голову:

— Я отсюда без оружия не уйду.

Хитрость Яхубена, имевшая вначале успех, казалось. вот-вот готова была кончиться ничем. Аута с мольбой посмотрел на чужеземцев, но те не сделали ни единого движения. Солдаты с удивлением смотрели на огромную странную бочку в кустах и на чужеземцев, одетых в серебряные одежды.

— Если бы на них были круглые шлемы со стрелой вверху, это, может быть, напугало бы солдат, — тихо проговорил Аута.

Рулевой подошел к нему и что-то сказал шепотом. Затем Аута позвал Яхубена и в свою очередь что-то шепнул ему. Сотник понял. Он вытянулся перед солдатами и четко произнес:

— Хорошо! Этот раб отправится в Великий Город для того, чтобы уладить дела у светлейшего Пуарема. Но ты, болотная собака, — он посмотрел на помощника сотника, — но ты, бычье копыто, свиное рыло, дорого заплатишь за это! Кладите оружие, разбивайте лагерь. Да пошевеливайтесь!

Устав от тяжелого снаряжения, солдаты с радостью подчинились. Один лишь помощник сотника все еще продолжал недоумевать:

— Ты что ж, хочешь продержать нас здесь полмесяца, пока не вернется раб? — И он посмотрел удивленно на чужеземцев, входящих в серебряного цвета бочку.

— Он вернется через несколько часов! — прогремел своим зычным голосом Яхубен.

Вошел в лодку и Аута. Сотник остался около солдат. Последние со страхом глядели, как в кустах что-то вспыхивает над бочкой и как она со странными людьми устремляется в воздух. Через мгновение высокомерный помощник сотника и солдаты, побросав на землю все оружие, сломя голову кинулись бежать по дороге, по которой только что пришли.

Через четверть часа лодка, сделав круг в воздухе, спокойно вернулась на ровное место, где только что стояли солдаты. Она не стала сразу садиться на землю: сначала заскользила на высоте ладони от земли по образовавшейся под ней воздушной подушке, служившей ей чем-то вроде колес, затем, слегка качнувшись, остановилась. Все вышли из нее.

Увидев улыбку чужеземцев, Яхубен, довольный дружбой с богами, от души расхохотался. Потом он и Аута начали собирать оружие и грузить его в лодку. Рулевой хотел было поднять щит, но едва смог сдвинуть его с места.

— А лодка сможет поднять оружие? — с опаской спросил Яхубен.

Чужеземцы в ответ засмеялись.

Тем же способом Яхубен хотел завладеть оружием и на других складах. Первая удача лишь подзадорила его. Задуманное Аутой восстание, значение которого ему было не особенно ясным, вдохновляло его. Он уже видел себя вождем армии рабов. Ему вспомнились два невинных раба, убитых по приказу жестокого жреца. «Да, Аута знает, что говорить! — подумал Яхубен. — Рабы должны быть отомщены».

— Где другой склад? — спросил Аута, прервав ход его приятных размышлений.

Яхубен ответил ему, что он находится неподалеку от первого. Аута начал укладывать оружие, находящееся в лодке, которое Яхубен бросил как попало. После этого он сел рядом с рулевым и пристегнул ремни. В лодку вошли остальные. Яхубен теперь не боялся полета; напротив, он даже был горд тем, что летает по воздуху вместе с богами. Лодка оторвалась от земли и довольно медленно поплыла по воздуху. Яхубен, смотревший в окно, вдруг крикнул:

— Аута, попроси богов остановиться!

Внизу виднелись несколько сотен бегущих солдат и много брошенного оружия. Лодка села на землю, и из нее вышел лишь один Яхубен.

Сотник посмотрел вслед бегущим. У него не было желания их преследовать, но ему очень хотелось узнать, что случилось. Один из солдат не успел вовремя бросить оружие. Он не смог убежать и поэтому, увидев спускающуюся около него лодку, упал лицом на землю. Не исключено, что он был мертв. Яхубен подошел к нему и потряс за плечо. Солдат поднял бледное, все в пыли лицо и испуганно посмотрел на сотника. Яхубен спросил, почему бегут остальные. Солдат едва пролепетал:

— Нас послали из пещер, господин.

— Кто вас послал?

— Начальник.

Яхубен разозлился. Он привык к тому, что солдаты отвечают не только коротко, но и ясно. Он приказал ему встать. Увидев перед собой обыкновенного сотника, говорящего, как все атланты, на родном его языке и даже без плети, солдат пришел в себя. Он посмотрел на лодку, стоящую на земле. Но теперь уже было слишком поздно убегать от нее.

— Говори, что случилось? — приказал Яхубен.

Солдат рассказал, как начальник, послав первую группу вооруженных солдат во главе с помощником сотника, после их ухода подумал, что письмо поддельное, так как на нем не было печати. Тогда он быстро вооружил другую, более многочисленную группу, послав ее вслед за первой. Потом солдат рассказал, как они встретили по дороге первую группу, солдаты которой на бегу кричали: «Бросай оружие! Прячься! С неба пришли боги!»

Все убежали, остался только он из-за больной ноги.

— Где боги, господин? — спросил он.

Яхубен не ответил. Он взял в охапку оружие и пошел к лодке. Надеясь заслужить прощение рассерженного сотника, солдат взялся подносить оружие, не ожидая приказа.

Лодку загрузили основательно, так что в ней было трудно разместиться пассажирам. Но чужеземцев, казалось, все это не волновало. Однако Аута с тревогой спросил:

— А ты не боишься, Яхубен, что мы нагрузили ее сверх меры?

— Нет! — ответил Яхубен. — Это ведь лодка богов. Боги могут перенести все, что хочешь, даже горы. — И снова принес в охапке оружие.

На земле все еще оставалось много разбросанных мечей, щитов и копий, а лодка была уже полна. Увидев это, Яхубен приказал солдату вооружиться и сторожить сваленное в кучу оружие до его возвращения. Солдат это сделал с величайшей радостью, довольный, что так легко отделался. Яхубен важно вошел в лодку, сел, сам пристегнулся ремнями, словно путешествовал по воздуху с самого рождения.

Лодка поднялась на воздух, направляясь на этот раз к Огненной Горе. Они пролетели над плато около горы, где тысячи рабов трудились на каменных разработках. Одни из них работали на склонах, другие — в глубоких ими же вырытых ямах. Их черные, красные и желтые спины были согнуты. Многие тащили на спинах круглые валуны или квадратные камни. Некоторые, собравшись по пятьдесят — сто человек, тянули толстыми веревками огромную плиту или с помощью куска кремня, песка ц воды без устали шлифовали огромные плиты до тех пор, пока они не становились блестящими.

Чужеземцы с состраданием смотрели на этих несчастных. Желая получше рассмотреть, они спустились почти до самой земли и остановили лодку в воздухе. Рабы были настолько измучены, что не обратили внимания на появление странной птицы, которая, вздрагивая и свистя, висела в воздухе. Тогда Ауте пришла оригинальная мысль, но он не знал, как ее осуществить. Он попросил волшебную воронку, которая усиливала человеческий голос, и крикнул в нее через открытое окно:

— Рабы Атлантиды, небесным богам стало жалко вас! Сбросьте плиты с ваших спин на надсмотрщиков! Рубите топорами свои цепи и веревки. Бросьте все, берите с собой топоры, бегите вверх, на Огненную Гору. Там вы спасетесь от рабства! Боги неба защитят вас от смерти и наказания!

Яхубен был в восторге. Он с любовью смотрел на Ауту, и тот казался ему богом,

Только чужеземцы, по всему видно, были недовольны словами черного друга. Самый пожилой из них с грустью сказал:

— Зачем обманываешь людей? Где ты видишь богов?

— Если они не поверят, что мы боги, они не станут нас слушаться, — ответил ему Аута. — Если не сделать гак, чтобы они поняли наши добрые намерения, то они испугаются нас и не осмелятся уйти из рабства. Но если они увидят нас в лодке над собой, даже если мы ничего им и не скажем, они все равно будут считать нас богами, но богами злыми и враждебными. А мы хотим быть полезными им, а не господам.

Лицо пожилого чужеземца осветила радостная улыбка.

— Странные существа! — сказал он. — Может быть, наши предки были такими же? — Потом, улыбаясь, он добавил: — Хорошо, Аута, если ты хочешь, мы будем добрыми богами. Особенно потому, что добрым богам не надо убивать.

Слова Ауты оказались совсем не напрасными. Голос, летящий из висящей в воздухе огненной птицы, услышали тысячи рабов. Вне всякого сомнения, эта птицы могла быть только богом неба. Надсмотрщики и солдаты побросали плети, оружие и бросились прятаться от небесного гнева. Рабы начали рубить на ногах цепи и привязанные к поясу веревки. С топорами в руках они пали на колени, подняв руки к небу, к тому, которого они приняли за бога, к тому, кто кричал им. Им казалось, что он похож на огненную серебряную птицу. И тогда послышался опять тот же голос:

— Рабы, переставшие быть рабами, берите оружие, брошенное вашей охраной, берите топоры и идите вверх, на Огненную Гору! Крикните там имя черного человека Май-Бака, любимого небесными богами. Там, на Огненной Горе, боги неба защитят вас от смерти и опасности!

Сидящие в лодке с волнением смотрели вниз, на море восставших рабов. Они двинулись с гребня горы в сторону вершины, словно черные, красные, желтые волны.

Лодка следовала за ними на всем протяжении пути, совершая над ними широкие круги. Зрелище было грандиозное даже для привычных ко всяким чудесам пришельцев с далекой планеты.

Яхубен все время спрашивал Ауту, далеко ли еще до вершины. Сам Аута, видевший тысячи рабов, перевозимых по морям на кораблях или бредущих бесконечными вереницами сквозь горячие пески, был зачарован этим невиданным зрелищем. И никто из земных жителей не знал лучше его, какую безмерную цену имеет свобода.

— Яхубен! Слышишь меня, Яхубен! — говорил он, сожалея, что в лодке нельзя встать и обнять его. — Я никогда не был доволен своим положением раба, даже когда оно было счастливым для меня и позволяло мне развивать свои знания. Но сейчас я впервые радуюсь, слышишь, Яхубен? Я радуюсь тому, что не остался охотником или пастухом на краю пустыни. Если бы меня не взяли в рабство, я не увидел бы то, что вижу сегодня!

— Без тебя и я бы ничего не увидел! — произнес Яхубен. — Подумай только, если бы Пуарем не послал нас обоих… Но так хотели боги. Они нас увидели еще тогда, тем своим глазом, и соединили нас… Аута, если бы я не знал тебя хорошо, клянусь Святой Вершиной и всеми крокодилами реки Хапи, я поверил бы, что ты бог!

Аута засмеялся. К тому времени толпа добралась до пещер на вершине, куда в другое время никто не отважился бы идти. Лодка села на один из отрогов горы. Из нее тут же вышли Аута и Яхубен. Им не терпелось как можно скорее найти Май-Баку. Но вот и он. Послышался женский крик. Перед пещерой сидели двадцать девять беглых рабов. Они были заняты едой. Первой толпу увидела Нтомби. Она закричала. Увидев такое множество людей, поднимающихся к ним, рабы перепугались. Но их тут же успокоил Май-Бака, сказав, что это, конечно, поднимаются из долины беглые невольники. Май-Бака вышел им навстречу. В это мгновение кто-то положил ему на плечо руку.

Май-Бака обернулся и остолбенел. Потом бросился лицом на землю. Перед ним, улыбаясь, стоял Аута. Он знаками просил его встать. Май-Бака вскочил на ноги. И, сразу поняв, что необходимо делать, закричал тысячам людей, покрывшим скаты горы:

— Идите сюда, беглые рабы, с нами Аута, наш бог! — И он заплакал от радости.

А рабы, звеня остатками цепей, висевших у ник на ногах, шли и шли. Они заполнили плато, лес, входили в пещеры.

И когда толпы собрались все вместе и стали с покорностью смотреть на чудесную птицу, стоящую чуть выше их на гребне горы, Яхубен и Аута начали раздавать оружие.

Чужеземцы стояли чуть в стороне, опершись на камни, и взволнованно следили за происходящим.

Старик Агбонгботиле смиренно подошел к Ауте. Кожа на его сморщенных черных щеках была влажной. Натруженными руками он нерешительно, робко хватался за воздух, пока Аута не обнял его. Тогда старик, не стесняясь, разрыдался. Он прошептал:

— Не знаю, Аута, бог ты или человек…

И, не в состоянии более произнести ни слова, он упал ниц и обнял руками колени бывшего раба.

 

ГЛАВА XXI

После того как лодка еще раз доставила оружие, оставленное на поле под неусыпной охраной солдата, который в конце концов принял Яхубена за Бога Войны, она отправилась на старое пшеничное поле без Яхубена.

Сотник теперь встал во главе восставших рабов и остался с ними на горе, чтобы научить их настоящему военному искусству. Своим помощником он сделал Май-Баку, а советником Агбонгботиле. Вскоре выяснилось, что у войска не хватает оружия. Наиболее здоровым и молодым было выдано все, что необходимо солдату. Остальным же выдали что-нибудь одно: либо копье, либо лук. Май-Бака с несколькими сотнями рабов ушел в лес и там научил их делать из молодого дерева хорошие луки и легкие стрелы. Агбонгботиле со стариками ловили змей и брали у них яд для стрел. У большинства рабов были только топоры да их мускулы. Естественно, немногие из рабов могли помериться военным мастерством с солдатами Атлантиды, единственным занятием которых была война. Но рабы были полны слепой страсти к мщению. В их сердце жила тоска по тем временам, когда они были свободны, ходили на охоту, рыбную ловлю или пахали в своих далеких странах. Смерти никто из них не боялся. Однако настроение новоявленного командующего сильно испортилось, когда он понял, как трудно сделать из рабов настоящих солдат за столь короткое время.

Дни проходили в волнениях. Через полмесяца лодка возвратилась. Из-за восставших рабов небесные гости, прибывшие на землю со своими определенными целями, вынуждены были частично их изменить. Когда чужеземцы поняли, что могут помочь восставшим рабам, они послали к ним на помощь лодку.

Однако в течение этих пятнадцати дней чужеземцы не забывали и о своих делах. Из осмотренных ими гор наиболее подходящей оказалась Святая Вершина. Там-то они и решили приземлить свой летающий корабль.

Аута все время думал, как лучше всего переместить лодку на Святую Вершину. Сначала ему казалось неестественным, что именно он ломает голову над этим. Но пожилой чужеземец, которого Аута принимал за командира (даже если они говорили, что у них нет его), сказал ему однажды, что он не знает, как поднять летающий корабль на вершину. «Что, разве корабль не сможет перелететь?» — спросил недоуменно Аута. «Может, но он летает среди звезд. Сначала надо будет подняться вверх и облететь вокруг вашей Земли много раз и только после этого снова сесть на вновь избранное место. А это для нас нежелательная трата сил корабля», - ответил ему чужеземец.

В другой раз пожилой чужеземец сказал Ауте, что он попросил бы помощи у Тефнахта, если бы не случилось то, что случилось.

— Тефнахт дал бы тебе тысячу рабов! — сказал ему Аута, и чужеземец утвердительно кивнул по земному обычаю.

Аута теперь думал о мудром чужеземце, который не мог найти выхода из создавшегося положения. «На чем же им теперь лететь туда, на Хор-Дешер?» — сказал он про себя и улыбнулся, думая совсем о другом. Хор-Дешером в Та Кемете называлась кровавая звезда. Такое название иногда можно было услышать и на Атлантиде. Люди племени роме дали ей такое имя за необычный цвет: Хор-Дешер, или Красный Хор, были мудрыми богами. «А что, если я буду называть пожилого чужеземца Хором? — подумал Аута. — Не особенно подходит, но это же легче произносить, чем его настоящее имя», - продолжал он размышлять, прислушиваясь к легкому шелесту поля.

Солнце было уже довольно высоко. Аута встал из пшеницы и пошел к летающему кораблю.

Вскоре он встретил Хора, пожилого чужеземца, который держал колосья и внимательно изучал их.

— Ничего не нашел, Хор? — спросил Аута.

— Хор? — проговорил чужеземец. — Что это такое? Аута засмеялся и рассказал ему, как он нашел ему земное имя. Чужеземец улыбнулся и согласился принять его.

— В конце концов, имя — это знак, для того чтобы узнать человека, — сказал он. — Ну, а что ты смог найти? Я вижу, твой мешок чем-то полон. Знаешь, наша подруга внимательно исследовала то, что ты принес мне несколько дней назад…

— Мед и молоко?

— Да. Они не опасны для нас, правда, не всегда. Ну, а что ты не смог найти?

— Средство перемещения вашего корабля.

— Значит, ты искал его! — Хор улыбнулся. — Мне вспоминается, что в то время, когда мы расстались с Тефнахтом и мне пришлось убить собаку, я видел очень больших животных.

— Быки?

— Нет, больше…

— А, слоны! Я думал о слонах, но дикие для этого непригодны, а прирученных немного, и они принадлежат правителю. Мы не сможем их взять… Но знаешь, о чем я думаю: очень большой корабль на воде и стадо ослов на земле смогли бы сделать все необходимое.

Хор засмеялся:

— Неплохо придумано, но чрезвычайно любопытно увидеть летающий между звездами дом, который тянут по земле ослы. У нас есть более совершенные средства, но только там… — И он показал рукой на небо. — Мы неправильно рассчитали, поторопились. Надо было бы сесть прямо на горную вершину. Тогда мы даже не испугали бы людей… А где мы найдем такое большое судно?

Аута подумал.

— Ваш корабль имеет длину около сотни локтей. Военные корабли атлантов длиной до ста пятидесяти локтей. Но вот корабль правителя имеет длину в двести локтей и сделан из крепкого дерева, обитого медью.

— Значит, ничего не выйдет.

— А почему? — удивился Аута. — Он разве мал?

— Нет, не мал. Думаю, что хорош, но мы не сможем достать такой, никто его нам не даст. А к тому, кого вы называете правителем (у нас даже нет такого слова), я не могу идти после того, что случилось…

— Но это корабль правителя, а не бедного человека! — прервал его удивленный Аута. — Не он же его сделал, а рабы…

— Тогда он принадлежит рабам! — сказал Хор. — Если восставшие рабы победят, корабль станет их. Тогда они смогли бы дать его нам, но это будет слишком поздно. Мы не имеем права брать ничего и ни у кого Это право принадлежит только людям Земли.

Аута расстроился, не зная, что делать. Он снова принялся убеждать Хора:

— Испробуем иной путь. Возьмем корабль правите ля и после того, как перевезем ваш корабль, пошлем его назад в свою гавань.

Хор не сразу принял это предложение, но все-таки принял. На пшеничном поле, под палящими лучами солнца, им становилось жить все труднее и труднее.

На следующий день утром Хор, рулевой и Аута сели в маленькую летающую лодку. Вскоре они уже кружили над гаванью Великого Города. Большой корабль правителя атлантов находился в отдалении от всех остальных судов, в особом углублении, где в скалистом берегу была выкопана огромная ниша. На палубе находилось несколько человек из команды.

— Спустимся на нишу, — сказал Аута. Но Хор не согласился.

— Тогда сделаем по-другому! — И Аута попросил рулевого остановить лодку в воздухе над кораблем.

Солдат вблизи не было. Матросы мыли палубу. Аута взял воронку, усиливающую голос, открыл окошечко, и его голос загремел:

— Рулевой правителя Атлантиды, да будет он вечно жив, здоров и могуществен, боги желают с тобой поговорить. Выйди на палубу, боги спустится, чтобы отдать тебе приказ.

Только теперь люди, находившиеся на корабле, взглянули вверх. Немедленно разбудили рулевого, спавшего под палубой. Тот вышел вперед и, ничего не понимая, хотел было отругать матросов. Но, посмотрев вверх и увидев птицу с огненным гребнем, он упал на колени и согнулся в низком поклоне, припав лицом к мокрым доскам падубы.

— Рулевой правителя, да будет он вечно жив, здоров и могуществен, боги всего мира приказывают тебе вести корабль вдоль правого берега на юг. Мастер парусной оснастки пусть позаботится о ветре. Ты поплывешь по дороге, которую покажет тебе Бог Неба, который находится над тобой. Вставай, рулевой, и отвязывай корабль!

Сто двадцать весел ударили по воде. Корабль вышел из ниши, и мастер по оснастке поставил паруса. Не отрывая глаз от странной птицы, рулевой повернул корабль и поплыл в указанном направлении. Он плыл, словно завороженный, за парившей над ним лодкой до тех пор, пока не достиг берега. На этот берег в первый раз высадился с корабля Аута, когда был послан с целью выяснения, в самом ли деле на одном из полей на юге спустились боги.

Тот же оглушающий голос приказал матросам ждать а лодка направилась к стаду ослов и остановилась над ними. Дрожащая от страха стража обрадовалась, когда услышала, что боги требуют от них лишь собрать все веревки, какие есть, и гнать несколько сотен ослов туда, куда пожелают боги. Дорога оказалась довольно длинной Больше всех проявлял нетерпение Аута, то есть именно тот, кто менее всего привык к скорости полета Самыми страшными для перепуганных погонщиков ослов оказались серебряная башня и серебряная одежда богов. Особенно сильно они испугались в тот момент, когда начали сооружать по плану Ауты своеобразные огромные сани. Увидев, как боги валят огромные деревья С помощью одного лишь прозрачного огненного языка, многие из погонщиков чуть было не потеряли сознание. Из леса принесли длинную траву, которую местные жители использовали для строительства мостов через реки. Из нее погонщики ослов сплели толстые, с ногу слона, веревки.

Через сутки, в течение которых не прекращалась работа ни днем, ни ночью, все было готово. Сани подставили под башню. В нее вошел один лишь рулевой Аута увидел, как из середины корабля с той и другой стороны саней вышли мощные «ноги». Корабль начал медленно наклоняться до тех пор, пока не лег во всю длину на огромные сани.

Бесконечная вереница ослов тащила огромный корабль по пшенице, траве, по каменистым дорогам и наконец добралась до берега моря. Погрузка серебряной башни была необычайно сложна. Если бы не искусство рулевых того и другого кораблей, башня легко могла утонуть в море. На судне атлантов сняли мачту. Изобретательным оказался и мастер по парусной оснастке. Он, стараясь угодить богам, придумал установить мачту на прочной треноге из толстых, укрепленных под палубой бревен. Ни у кого из корабельной команды просто не было ни минуты передышки, и, видимо, поэтому никто не осмелился спросить, для чего небесным богам нужна эта странная башня и куда они ее переправляют.

Сначала корабль плыл три дня и три ночи на юг, потом столько же на восток и, обогнув горы, где Яхубен достал оружие, направился к северу по морю, на котором редко случались сильные бури. По нему проплыли еще шесть суток и подошли к Орлиной Горе.

Столкнув с помощью ста двадцати гребцов башню богов на ровный берег, густо поросший травой, корабельщики отправились назад в залив, воздавая поклоны всесильным богам в серебряной одежде. Они благодарили богов за то, что те не сожгли и не убили их. Но все это сможет еще сделать правитель (да будет он вечно жив, здоров и могуществен), если узнает, что совершили его перепуганные слуги.

Однако трудности для чужеземцев с Красной планеты Хор теперь лишь начинались. Кто поднимет огромный корабль на вершину?

— Дорога туда настолько крута, что, даже если бы у нас и было несколько тысяч рабов, мы не стронули бы ее с места! — сказал задумчиво Аута.

Чужеземцы смотрели друг на друга, не проронив ни слова.

— Останемся здесь, около воды, — предложила женщина.

Аута посмотрел на нее. Она была хрупка и нежна, как Неферт.

Рулевой подошел к Хору.

— Я, кажется, нашел выход, — сказал он. — Сначала Аута со мной слетает на маленькой лодке и мы выберем место на вершине, а потом я вам расскажу, какая у меня появилась мысль…

Хор не стал его расспрашивать.

На маленькой лодке они несколько раз облетели вершину и выбрали место. Рулевой зашел в корабль и просидел там несколько часов подряд, делая какие-то расчеты. Аута, ничего не понимая в происходящем, сидел рядом и хранил полное молчание. Затем рулевой повернулся к Хору и к остальным членам экипажа, смотревшим на море.

— Вот что мы сделаем, — сказал он. — Я подсчитал, что если мы поднимемся со скоростью звука под острым углом, то мы не попадем на то место, откуда начали полет. Я имею в виду, что за время подъема и спуска произойдет поворот Земли и мы при движении назад сядем как раз на выбранную нами вершину.

Хор внимательно посмотрел на него и попросил показать расчеты. Они вдвоем вошли в летающий корабль и вышли оттуда, когда уже наступили сумерки.

— Ну как, не опасно? — спросила женщина с далекой планеты.

Рулевой улыбнулся:

— Тому, кому это кажется опасным, лучше подождать здесь. Но опасности никакой нет: взлетим вверх и будем непрерывно сокращать скорость до состояния падения, а затем прекратим падение, как обычно. Все здесь решает правильность расчета удаления от места на Земле, на которое мы должны попасть.

Все посмотрели на Хора, продолжавшего хранить молчание. Увидев, что все смотрят на него и ждут ответа, он сказал:

— Я еще раз пересчитал: все верно. Дело в том, что ни наш друг и никто другой никогда не летали таким образом. Любая неизведанная дорога таит в себе опасность. Но другого выхода у нас нет. — Затем он взял рулевого за руку: — Мы летим вдвоем.

— Это несправедливо! — сказал другой чужеземец. — Мы не принимаем вашего решения и взлетим все вместе.

— Но… — начал Хор.

— Или мы восстанем против тебя, как рабы Атлантиды! — сказал тот же чужеземец, улыбаясь.

— Или все, или никто! — заключила женщина. — Если окажетесь в опасном положении, наша помощь может пригодиться вам. А если уж опасность окажется чрезмерной и мы не сможем ее предотвратить, умрем все вместе.

— Зачем же всем? — спросил рулевой.

— Все, — сказала женщина, — так как, если мы останемся здесь втроем, лишенные возможности добраться назад на нашу планету, наши пошлют за нами других, а если учесть, что ты, — она посмотрела на Хора, — наиболее нужный из всех нас, погибнешь, то не имеет смысла заставлять тратить время и силы на оставшихся на чужой планете трех человек. Так что отправляемся все впятером!

— Вшестером! — Аута посмотрел умоляюще на Хора. — Теперь я — как и вы. Если останусь здесь, я не смогу быть полезным даже рабам, которые слушались меня лишь потому, что считали богом. Я смогу им помочь лишь позже, когда побольше научусь у вас. Без вас я не смогу стать даже тем, кем я был…

Хор посмотрел на его влажные глаза, потом улыбнулся и мягко сказал:

— Хорошо, вшестером.

Они вложили маленькую лодку в сделанную для нее в летающем корабле нишу и вошли внутрь, раскрыли кресла, как это требовалось, легли в них. Кресла, раздвинутые наподобие кроватей, плотно обхватывали их. Каждый крепко пристегнулся толстыми ремнями. Затем корабль начал подниматься на своих двух выдвижных ногах, которые поставили его вертикально, точно так же, как он стоял на пшеничном поле. С легким шумом ноги корабля ушли внутрь. Аута почувствовал, как кровь прилила к голове, но ему было стыдно признаться в этом. Да и к тому же всем было не до него. Каждый обязан был наблюдать за определенными приборами… Перед тем как лечь в раздвинутые кресла, женщина дала проглотить какие-то шарики и каждому приложила к сердцу по странному «мячику», который, как сказала она, необходим для нормальной работы сердца.

Вдруг Аута почувствовал, как все вокруг начало мелко и часто дрожать вместе с его телом. Откуда-то издалека, словно из другого мира, до него долетел приглушенный гул, затем чуть позже мощный толчок лишил его на короткий момент сознания. Он сразу же почувствовал, как все внутренности, кровь, сердце готовы были перемешаться между собой и ударить в голову, с тем чтобы выйти через уши. Тело его стало тяжелым, как скала. Но это состояние длилось недолго или, по крайней мере, ему так показалось. А когда он почувствовал, что все прошло, то услышал внутри шара, который закрывал его голову, спокойный голос рулевого:

— Спускаемся!

Через некоторое время Аута почувствовал легкий рывок, и мгновенно послышался слабый шорох и легкие Щелчки: это складывались кресла, заставляя сгибаться лежащие на них тела. Сидеть теперь было необычно приятно. Но вот Хор первым начал расстегивать ремни. Аута удивленно посмотрел на него. Хор, улыбаясь, ответил на его недоуменный взгляд:

— Прибыли.

Аута нерешительно расстегнул ремни и, чтобы расправить онемевшее тело, немного потянулся, после чего он вслед за остальными вышел из корабля. Внутри было светло, а снаружи их ожидало звездное небо.

— Где мы? — спросил удивленно Аута.

— И ты меня еще спрашиваешь! — засмеялся рулевой. — Иль не узнаешь Святую Вершину, где, как ты мне сказал, впервые понял, что бога не существует? Вот видишь, плохо учился: боги прибыли именно сюда.

Бывший раб Великого Жреца сел на камень и посмотрел вверх. Только теперь он сообразил, где находится.

Смотря на усеянное звездами небо, он думал, что в течение всей своей жизни, то мучительной, то горестной, редко приятной, в которой унижения и обязанности раба никогда не давали ему возможности хоть мгновение побыть одному с самим собой. Он впервые почувствовал чувство гордости.

Но вот и это мгновение прошло. Хор что-то говорил ему. Чужеземцы сняли свои шары, и лишь один Аута не успел этого сделать. Он снял его и посмотрел на Хора.

Тот улыбнулся:

— Ты пообещал своим друзьям вернуться через пятнадцать дней, прошло уже восемнадцать. Уж не раздумал ли?

Аута смущенно опустил глаза.

— Теперь можно побывать у них, опасность миновала, — продолжал Хор.

— Какая опасность? — удивился Аута. — Я ничего не почувствовал.

— Если бы это случилось, то мы вернулись бы на вашу Землю в виде пыли.

К ним подошел рулевой.

— Самая большая опасность произошла: мы израсходовали очень много энергии, — сказал он. — А теперь ложись, Аута, надо к утру отдохнуть.

Глаза Ауты широко раскрылись, и, повернувшись к Хору, он сказал:

— Как, я могу отправляться даже завтра?… И вам не понадобится маленькая лодка?

— Почему ты так робко спрашиваешь? — спросил Хор.

— Ведь лодка не моя.

Хор улыбнулся:

— Пока твои цели добрые, пока ты любишь людей и желаешь им блага, она наша и твоя.

Аута посмотрел на него, потом взглянул на небо, и, когда он представил себе, где ему пришлось побывать, ему стало не по себе. Очнувшись, он почувствовал, что хочется есть. Он встал с камня и медленно пошел к мерцавшему в темноте бледно-серебряным светом кораблю.

Внутри он задержался недолго, только для того, чтобы поесть. Выходя из корабля, он прихватил с собой фляжку вина, подаренную крестьянином еще там, на юге.

Стоя рядом с чужеземцами, Аута отхлебнул из фляжки несколько глотков. Те продолжали наблюдать за звездным небом, словно ничто другое их не могло интересовать. Затем он, шутливо улыбаясь, спросил их на языке атлантов:

— Не хотите ли выпить вина?

Чужеземцы молча посмотрели на него: они не поняли смысла этого слова.

 

ГЛАВА XXII

Вначале рабы не особенно доверяли Яхубену. Он был для них атлантом, свободным и бывшим сотником. Только один Агбонгботиле сумел разобраться, почему Яхубен оказался с ними. В течение всего этого времени он доказывал рабам, что Яхубен теперь стал таким же, как и они, что только ради них он пошел в эти места, куда осмеливались бежать лишь отчаявшиеся.

За пятнадцать дней, как было перед этим решено, армию рабов привели в порядок, насколько это было возможно за столь короткий срок. Промедление могло привести к непоправимым последствиям, так как армии атлантов уже готовились в своих лагерях; сражение стало неизбежным. Рабов было много. Каждый из них с Детства умел стрелять из лука, и каждый из них, с тех пор как стал рабом, научился ненавидеть рабство. Их было много, и они хотели или умереть и тем самым избавиться от страшного несчастья всей своей жизни, или победить… и тогда?… Очень немногие задавали себе этот вопрос. Агбонгботиле и другие старики не раз говорили что люди могут жить без хозяев, в дворцах и одеждах которых они не нуждаются. Каждому мужчине необходим лишь хороший лук и набедренная повязка из листьев. Каждой женщине необходим мужчина и пища для него, для их детей, для нее самой. Но Май-Бака и другие чувствовали, что старый Агбонгботиле не знает всего. Они подозревали, что людям нужно было и другое, но что? Иметь каменный дом, одежду из конопли, как у Яхубена, несколько шкур леопарда для постели? Но разве шкуру леопарда не может заменить трава?

Но ни Май-Бака, ни другие не думали ни о чем другом, кроме как о победе. После нее будет видно.

На пятнадцатый день рабы заволновались. Особенно Яхубен и Май-Бака. Уж не забыл ли о них Аута?

— Может быть, его схватили солдаты Великого Жреца или Тефнахта! — сказал Яхубен.

— Нет! Ауту никто не может схватить! — рассердился Май-Бака. — Аута — бог.

Однако, не дождавшись Ауты, в ночь на восемнадцатые сутки Яхубен и Май-Бака решили двинуться вниз, в долину, для того чтобы сначала захватить солдат у пещер и забрать у них оружие, а уж затем тронуться на север и, повернув на восток, выйти к Великому Городу.

— Убьем правителя Атлантиды и всех его чиновников! — сказал Май-Бака.

Яхубен побледнел.

— Как ты только можешь думать об этом? Правитель — бог! — крикнул он испуганно. — Да будет он вечно…

— Боги Атлантиды — не наши боги! — оборвал его Май-Бака. — Пусть атлантов защищают их боги. Нас же оберегает наш всесильный бог Аута, у которого такая же черная кожа, как и у нас.

Яхубен заколебался. И спокойно сказал:

— Вероятно, ты прав, Май-Бака. Если бы правитель был бог, он знал бы, что делает Аута, и воспрепятствовал бы ему… или послал на нас огненный дождь…

— Только Аута наш бог! — заключил Май-Бака. — Он покажется на небе, когда мы тронемся.

В эту восемнадцатую ночь мало кто спал. Все сгорали от нетерпения поскорее начать поход. Когда наступило утро, Яхубен приказал затрубить в рог. Но ненависть рабов была так велика, что их не надо было призывать к походу. Ударили барабаны, сделанные неграми из кожи диких коз. Вокруг костра танцевали самые храбрые мужчины-негры. Это был танец войны. Как раз в это время зазвучал столь ожидаемый громоподобный голос с неба:

— Рабы, победившие рабство, боги мира зовут вас идти на Великий Город…

Когда голос умолк, тысячи людей начали спускаться в долину.

В летящей лодке, которая их сопровождала, помимо рулевого и Ауты, были Хор и еще один чужеземец. Наблюдая за движением вооруженных рабов, Аута вспомнил о странной голубой трубке, из которой была убита собака на площади около дворца правителя. Если бы только у него было такое оружие, он уничтожил бы правителей Атлантиды, как паршивых собак. Он никогда не спрашивал чужеземцев о секрете этого оружия, но теперь наступил подходящий момент. И Аута спросил о нем, но просить не стал. Однако Хор смерил его недоверчивым взглядом.

— Ты хочешь использовать наше оружие здесь?… Нет. Я тебе говорил, что мы прибыли сюда не убивать. Знаешь, нам жаль даже того животного.

— Я не хотел этого, — сказал смущенно Аута. — Хотя все равно рабы уничтожат правителей Атлантиды, меня заинтересовало только, как убивает то голубое оружие.

— Лучами, — ответил Хор.

— Как — лучами? Я не видел лучей и не видел ничего похожего на свет.

— Это невидимые лучи.

— И они могут так легко убивать?

— Одни — да, другие же лечат. Например, те, что используются для усиления деятельности сердца…

Аута мучительно соображал, стараясь понять, в чем Дело.

— А зачем вам нужно оружие, если у вас не бывает войн?

— На других планетах мы встречали очень больших и опасных зверей. Мы не знали, встретим ли у вас таких зверей или нет.

— И у нас они есть!

— Кто? — удивился Хор. — Слоны?

— Нет, Тефнахт!

Чужеземцы засмеялись. А когда умолкли, рулевой сказал:

— Тефнахт — это зверь маленький, но он был бы большим человеком, если бы не жил за счет других. Как жаль, что ваши люди используют знание и мудрость во зло. Я заметил, что все, кто знает чуть больше других, избирают это глупое ремесло — служение никому.

— Богам! — поправил его Аута, улыбаясь.

— Вот именно никому! — повторил рулевой.

— Я думаю, у них все иначе, — сказал Хор. — Это ремесло они выбирают не после того, как выучатся, а наоборот, учатся, потому что у них такое ремесло. Не так ли, Аута?

— Жрецы у нас наследуют свое ремесло от отца к сыну. У них все книги и все тайны, так что это ремесло выбирать любому человеку нельзя.

Некоторое время он молчал, затем снова спросил о том, что его больше всего волновало:

— Ну, а если лучи кончатся? Чужеземцы весело рассмеялись.

— Не кончатся! — сказал Хор. — Оружие их вырабатывает само.

Аута, ничего не понимая, недоверчиво посмотрел на чужеземцев. Одному из них, молчавшему все время, захотелось его успокоить:

— Я знаю, что ты ничего не понял. И поверь, я очень сожалею об этом. Нам самим нелегко во всем этом разобраться, ведь как-никак нас разделяют двадцать тысяч лет…

Но его перебил Хор:

— Это вовсе не означает, что Ауте надо ждать двадцать тысяч лет. Нет, Аута, ты поймешь много разных вещей, которые теперь тебе кажутся нелепыми и неестественными, в течение нескольких лет… Особенно если ты полетишь с нами…

— Куда с вами?! — воскликнул Аута.

— На нашу планету, на Красный Хор, как ты ее называешь. Знаешь, она не очень-то красная и кажется такой, потому что у нас очень много песков и очень разреженный воздух. Если полетишь туда, не пожалеешь!

— Вы приглашаете меня в дом, который задумали оставить? — заметил удивленно Аута.

— Наша планета дорога нам. Она стала очень бедной… И, возможно, мы и не покинем ее. Вероятно, мы найдем способ возвратить сократившиеся богатства.

— А теперь вы питаетесь только шариками, которые изготовляете из травы, как вы сказали?

— Нет, у себя дома мы едим, как и вы, разные продукты, но много меньше, чем вы. О, если бы у нас был хотя бы ваш мед… Ты говорил, что его делают какие-то букашки, да?

— Пчелы.

Хор вздохнул. Аута посмотрел на него, потом на других сидящих в лодке и робко сказал:

— Значит, вы бедны, Хор, бедны, как мои родители в Стране Песков или как рабы Атлантиды. У вас нет золота… И все-таки мне часто кажется, что вы много богаче, чем все богачи Атлантиды… Тут есть что-то, чего я не могу понять, хотя и чувствую…

Хор улыбнулся;

— У вас есть люди, которые владеют чем-нибудь, и те, которые ничего не имеют. Те, кто думает, что они имеют, в сущности, в желаниях ушли не далее, чем животное, на котором ты приехал к нам в первый раз. Если бы они желали всего одну тысячную долю того, чего хотим мы, они сочли бы себя много беднее, чем ты.

— Теперь понятно, — сказал Аута. — У них имеется скота, золота, серебра больше, чем необходимо для них. Поэтому они могущественны. А как у вас?

— У нас есть золото, но мы делаем из него инструменты, так как оно не ржавеет. Все, что имеет наша планета, принадлежит в одинаковой степени всем. Вот поэтому мы так много заботимся о потомках и учимся желать. Желая, мы создаем!

— Вы даже захотели иметь молодость без старости, — сказал Аута. — Вы пожелали и имеете ее: в триста лет вы выглядите моложе, чем мы в тридцать. И все-таки как следует я не понимаю этого…

— Видишь ли, — продолжал Хор, — у пас право желать и владеть принадлежит всем. Никто не может иметь меньше чего-либо, чем другой. Даже если наша планета много беднее, чем Земля, мы, однако, богаче вас, так как умеем использовать все, что дает нам природа нашей планеты. А что не дает, мы создаем сами. Никто у нас не владеет большим, чем другой. А если кто-нибудь пожелает то, чего нет, это означает, что такой вещи нет ни у кого. И тогда мы стараемся сделать ее, чтобы она была у всех.

Лодка кружила над рабами. Теперь все они могли ее видеть.

Аута некоторое время смотрел вниз, потом о чем-то вспомнил и сказал:

— Я давно хотел спросить тебя, Хор, но все забывал. Может быть, ты сможешь раскрыть тайну. Год назад я был в одной стране, расположенной в горячих песках, и однажды увидел какие-то странные продолговатые блестящие предметы, к которым я не смог подойти и взять…

— А ты при этом не потерял сознание? — засмеялся Хор, перебив его.

Аута удивленно взглянул на него:

— Откуда ты знаешь?

— Это были наши приборы. Мы бросили их на Землю, чтобы определить, каков состав воздуха и как велико тепло…

— И как же вы смогли узнать? Они же остались там?

— Вот они-то и исследовали воздух, тепло и многое другое, а потом рассказали о том, что узнали, посредством мощных лучей.

Теперь все смотрели вниз. Толпы рабов шли по зеленой долине. Рулевой и Хор умолкли.

— Как много у вас травы… и сколько леса, сколько леса! — воскликнул с восхищением третий чужеземец. — У нас каждый кустик ценится много больше, чем у вас золото.

— Как, у вас нет такой зеленой травы? — удивился Аута.

— Трава-то есть, но ее мало, — ответил чужеземец. — И она у нас не зеленая, а голубая, зато небо не такое голубое, как у вас.

— А нашу луну вы видите такой же красивой?

— Нет, Аута, — ответил ему Хор. — Вашу луну мы видим лишь через очень мощные подзорные трубы. Эта луна только ваша. У нашей планеты нет луны. Мы сами сделали две такие луны из металла.

Ауте показалось, что он не расслышал:

— Как — сделали? Не понимаю!

— Так же, как и летающий корабль, на котором мы прибыли сюда… но только много больше. Поверхность одной из них почти такая же, как у Атлантиды.

— Так для чего же вы их сделали? И как же вы их подняли? Не могу понять! — Аута сжал руками виски.

— С помощью многих таких летающих кораблей мы послали на соответствующую высоту отдельные части «луны», и там искусные мастера соединили их. Мы их сделали не одновременно. Несколько сот лет назад была сделана маленькая «луна». В наше время сделали другую.

— А как же смогли там соединить ваши мастера все части? И почему они не упали?

— Не упали: там они находились на очень большом расстоянии от планеты и она их не притягивала.

Аута напряженно думал, потом поднял растерянные глаза:

— Значит, мы падаем на землю, так как она нас притягивает? А почему тогда не падает птица, ни эта ваша тяжелая лодка?

— Птица машет крыльями, а у нашей лодки есть известное тебе пламя. И птица и лодка…

Но в это время рулевой закричал:

— Смотрите!

Лодка, медленно кружась, стала спускаться. Перед ними предстало зрелище, которое для чужеземцев было совершенно необычным.

Ниже пещер рабов простиралось поле. Там бесчисленная армия атлантов выходила навстречу войску рабов. Две армии остановились и встали одна против другой. Они казались огромными муравейниками. Рулевой остановил лодку, но спускаться вниз не стал. Аута посмотрел через мощную подзорную трубу и увидел лица стоящих в строю людей. Войска не двигались; казалось, каждый солдат ожидал, что бой начнет противник. Оружие десятков тысяч солдат Атлантиды, стоящих до самого горизонта, блестело, заливая поле золотым светом. Рабов было раз в пятьдесят меньше. Вдруг Аута увидел, как от армии рабов отделился человек. Аута внимательно всмотрелся и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он не мог услышать, что тот кричал, но понял, что человек кричит. Это был Яхубен. Он сделал знак щитом, и толпы рабов хлынули вперед. Аута заволновался.

— Спустите меня! — крикнул он. — Я должен быть с ними!

Чужеземцы молчали.

— Я хочу выйти отсюда, мне надо к ним! — снова закричал Аута и начал расстегивать ремни.

Тогда Хор мягко ему указал:

— Ты же отлично понимаешь, что, идя с ними, ты не только ничего не добьешься, но, что особенно важно, они ничего не добьются. Если тебя убьют атланты, а они несомненно убьют тебя немедля, то тогда собранная тобою армия потеряет всякую силу. Они верят в тебя, пока ты здесь, вверху. Но они не знают, чего хотят. Да и ты, Аута, не очень-то знаешь. Необходимо, чтобы прошло какое-то время…

— Тогда все, что они делают, — напрасно?

— Не напрасно. Это ступенька, первая ступенька. Ведь ты не поднимаешься прыжками по лестнице, а идешь по ступенькам. Понимаешь? И не думай, что, если они поклоняются тебе, все это сделал только ты… Если бы они не захотели этого, ты ничего бы не сделал. Без тебя они все равно рано или поздно восстали бы. В них было достаточно ненависти. Ты лишь на мгновение ускорил все.

Аута не знал, чему верить. Или эти чужеземцы не хотят вмешиваться, или они в самом деле правы.

— Как бы там ни было, — сказал, обращаясь к нему, Хор, — по меньшей мере богатые испугаются.

— Да, им придется узнать, что может быть и иначе, чем думают они.

Рулевой немного спустил лодку, оставив ее по-прежнему неподвижно висеть в воздухе. Поле было усеяно трупами и залито кровью. Чужеземцы не смотрели в подзорную трубу. Один Аута никак не мог оторваться от нее. Вдруг Аута увидел, как какой-то человек вырвался вперед Он пробил копьем солдата-атланта, затем ударил топором другого. Вокруг него образовалось кольцо из защищающих его рабов. Это был Яхубен. Через мгновение Яхубен, внезапно запрокинув голову, как-то странно изогнулся. Его левая рука выпустила топор, схватилась за грудь. Аута вгляделся получше. Что это? Яхубен упал на спину, пытаясь выдернуть стрелу из сердца. К нему подбежало несколько рабов. Двое упали. Потом еще один. Оставшиеся склонились над Яхубеном, но вдруг оставили его. Значит, он умер.

Аута на мгновение онемел. Хор посмотрел в трубу туда, куда ему показывал Аута. Он сразу же все понял. Посмотрел на Ауту и тихо произнес:

— Мне кажется, это твой друг, который летал с нами.

Аута не ответил. Он сидел, обхватив руками колени. Затем, не в состоянии более сдерживаться, зарыдал. Но тут же сжал губы и овладел собой, так как рулевой, ни с кем не посоветовавшись, направил лодку на армию атлантов. Аута охватил взглядом войско рабов: во главе его с луком за плечом, с тяжелым копьем в руке бежал Май-Бака. Аута мгновенно схватил воронку и закричал:

— Рабы Атлантиды, чтобы не быть рабами, уничтожайте ваших врагов. Отомстите за смерть Яхубена!

Тысячеголосый рев прокатился по полю. Рабы ринулись вперед, словно стремясь догнать пущенные ими стрелы. Солдаты-атланты при виде странной серебряной, с огненным хвостом и гребнем птицы, из которой звучал громоподобный голос, кинулись бежать врассыпную, бросая оружие.

Теперь Аута был уверен, что рабы дойдут до Великого Города. И только после того, как чужеземцы убедились, что армия атлантов полностью рассеяна, рулевой, не говоря ни слова, повернул лодку на север и полетел на Святую Вершину.

Полет проходил в полном молчании.

 

ГЛАВА XXIII

Чужеземцы пробыли на Святой Вершине почти два месяца. За это время произошло немало всяких событий. Одни из них опечалили Ауту, другие заставили его радоваться.

Однажды, когда он беседовал с Хором, сидя на утесе, с которого открывался широкий вид на море и поля у подножия гор, он увидел поднимающуюся к ним из долины группу людей. Лица их нельзя было разглядеть даже в подзорную трубу, они находились еще довольно далеко. Однако Аута сразу понял, что это идут рабы, так как на них не было никакой одежды, кроме небольшого, повязанного вокруг бедер куска материи. Чернокожие и краснокожие отличались высоким ростом, желтые и белые были поменьше. Аута насчитал их двадцать человек. Все они были вооружены. У него сжалось сердце. Он давно не получал вестей от Май-Баки. Уж не вернулся ли Мпунзи?

А с Мпунзи случилось следующее. Однажды, совершая полет на легкой лодке вокруг вершины, рулевой посадил ее на открытом месте среди кустарника и редко растущих деревьев у самого истока теплого ручья, из которого образовывалась Горячая Река. Один из чужеземцев изучал деревья, Хор и другой его спутник брали из источника воду, наполняя ею специальные сосуды, чтобы выяснить ее качество и состав. Рулевой собирал камни, складывая их в коробки. Вдруг из-за деревьев в сопровождении надсмотрщика Великого Жреца появилось несколько рабов-дровосеков. Заметив Ауту, надсмотрщик подозвал рабов и приказал им перейти на другое место, а сам незаметно пробрался на противоположную сторону вершины. Аута тут же подбежал к рабам и, взяв у одного из них топор, разрубил им на ногах цепи. Затем, посоветовав им идти на Огненную Гору, рассказал, как туда найти дорогу. Рабы знали Ауту и не боялись его. Они уже слышали о том, что он ушел с богами. Но они решили не идти на Огненную Гору, а разбрестись по лесу. Только один остался, это был Мпунзи. От него Аута впервые узнал о дальнейшей судьбе восстания. Юноша слышал, как об Ауте говорили надсмотрщики, а однажды он видел Великого Жреца, как тот мрачный ходил по саду дворца. Мпунзи знал, что Великий Жрец приказал солдатам, что если они увидят беглого раба Ауту, то должны поймать его и невредимым доставить к нему. При этом они не должны бояться его как бога, так как всем известно, что боги не могут иметь черную кожу. Однако, рассказывал Мпунзи, среди рабов говорят, что Аута добрый бог рабов, нарочно превратившийся на время в раба, чтобы лучше узнать их тяжелую долю и страдания. И Мпунзи верил в это. Ауте стало стыдно, но он знал, что, как бы он ни старался развеять эту веру, ему все равно не Удастся это сделать. Мпунзи еще добавил, что будто бы недавно поймали одного из восставших рабов, который заблудился на берегах Холодной Реки. Его поймал надсмотрщик Великого Жреца, шедший с солдатами. Но так как тот был удивительно сильным человеком, он решил не убивать его и отправил в дом рабов на работу. От него-то Мпунзи и узнал о восстании, руководимом с неба великим богом черных людей, который может а любое время принять вид мальчика, раба, человека или серебряной птицы. Мпунзи узнал от него, что Май-Бака после изгнания богами солдат решил не идти на Великий Город. В исчезновении на небе серебряной птицы он увидел знак того, что лучше собрать восставших рабов и брошенное на поле боя оружие, для того чтобы его армия смогла стать еще более сильной. Теперь это войско снова находится на Огненной Горе, но не наверху, а там, где раньше находился лагерь солдат, у пещер рабов.

Сообщив все это, юноша немедленно отправился в лагерь Май-Баки. Но, сделав несколько шагов, он вернулся, вспомнив забытый им случай. С некоторых пор в доме рабов поговаривают, будто бы чужеземные боги вместе с бывшим рабом Великого Жреца обосновались по ту сторону дворца, прямо на вершине. И еще говорят, будто бы Тефнахт вот уже несколько дней живет во дворце Великого Жреца с сыном, дочерью и всеми слугами. Солдаты, охранявшие рабов, говорят разное: одни утверждают, что Тефнахт, с тех пор как началось восстание, боится находиться в Великом Городе, другие считают, что он прибыл сюда, чтобы быть поблизости, если вдруг умрет Великий Жрец. А дочь Тефнахта прекрасная Неферт однажды, не сказав ни слова, зашла в дом рабов. Мпунзи также слышал от надсмотрщиков, что жрица Богини Луны Неферт хотела бы увидеть богов из серебряной башни.

— Ты никогда не видел Неферт? — взволнованно спросил его Аута.

— Я ее видел всего один раз в доме рабов. Говорят, что ночью, когда всходит луна, она гуляет по саду в сопровождении нескольких рабынь, но я этого не видел.

Исчерпав все свои новости, Мпунзи простился с Аутой и, крадучись между скалами, направился в сторону берега моря.

Вот так произошла встреча Ауты с Мпунзи.

А теперь, вспоминая об этом случае, Аута сидел около Хора и поджидал группу рабов, которые, казалось, направлялись в его сторону.

Увидев, что Аута молчит и в глазах его светится грусть, Хор спросил его, не болен ли он.

— Куда девалась твоя бодрость? — воскликнул Хор.

Аута признался ему, чем вызвано его беспокойство. Хор внимательно посмотрел на него и задумчиво, с каким-то оттенком удивления улыбнулся.

— Ну, а если эта Неферт не может быть твоею, разве ты не сможешь полюбить другую?

На это Аута с грустью ответил:

— Вы разве никогда не любите? Вы, кто всю жизнь остаетесь молодыми!

— Любим, конечно. Любим и мы, но мы не теряем головы, когда любовь оказывается безответной. Безответная любовь означает, что мы плохо выбрали предмет нашей любви. Наша любовь является одновременно и дружбой. Знаешь, что могло бы случиться, если б мы начали бороться так же, как об этом писали в наших очень древних книгах поэты, за женщину, которая не отвечает взаимностью? Человек мог бы забыть о первой его обязанности.

— Но разве это не первейшая его обязанность?

— Конечно, нет. Человек должен прежде всего трудиться на благо всех. Иначе мы никогда не были бы теми, кем мы стали. У нас любовь стала помощником человека, а не препятствием.

Аута вздохнул:

— Было бы хорошо поступать, как вы, но…

— Она тебя любит?

— Не знаю… может быть, да. Я только один раз смог поговорить с ней, и то тайно. Дочь жреца не может любить раба!

— Не может или ей не разрешается?

Аута не ответил. А Хор продолжал:

— По твоим словам и если я хоть что-то начал понимать в жизни земных людей, мне кажется, что ее желание видеть богов из серебряной башни не что иное, как желание увидеть тебя. Почему она бродит в лунные ночи без охраны?

Аута почувствовал, как в нем вспыхнула искорка надежды. Он крикнул:

— Я украду ее!

— Хочешь, чтобы тебя убили солдаты Тефнахта? — остановил его Хор, но вдруг предложил: — А может быть слетать к ней туда, когда она гуляет без охраны? Наш друг посадит лодку как можно ближе… лишь бы не испугать девушку. Ты же ведь не сможешь ее предупредить, иначе узнает об этом не только она, но и тот, кто не должен знать.

Аута с признательностью взглянул на Хора. Но тут к ним подошла группа рабов. Они упали на колени, и Аута долго не мог их поднять. Среди них находился и Мпунзи.

Аута узнал, что группа отбилась от восставших рабов и заблудилась, Мпунзи встретил ее, когда возвращался с вестями от Май-Баки.

— Май-Бака посылает тебе свое высшее почтение, добрый бог, и радует твой слух вестью о том, что в лагерь прибыло четыре раза по тысяче рабов. Этих я привел к тебе, так как они бродили тут поблизости. Отсюда я их поведу к Май-Баке.

Аута с любопытством взглянул на одного небольшого роста, но крепко сложенного раба; лицо у него было светло-желтого цвета. Рядом стоял другой, тоже небольшого роста, с темно-красной кожей. Он спросил, из какой страны их вывезли.

Оба раба очень плохо говорили на языке атлантов, а один почти ничего не понимал. Тот, у кого кожа была светло-желтая, мог быть с дальнего востока, подумал Аута, а может быть, из маленькой страны Шумер. Но вот второго типа людей ему не приходилось встречать. Цвет их кожи напоминал атлантов, да и черты лица не особенно-то отличались от них, разве что лицо посуше, нос подлиннее и побольше, да и ростом человек был чуть поменьше. Первого он наугад спросил на языке страны Шумер, как его звать. Довольный возможностью поговорить на своем родном языке, человек расплылся в улыбке до самых ушей и поклонился:

— Наш бог знает все языки земли… Меня зовут Утнапиштим, и пусть славен будет бог, пожелавший узнать мое ничтожное имя!

— А ты откуда? Как называется твоя страна? — спросил Аута другого, но на языке атлантов.

Раб с темно-красным лицом показал рукой на запад. Аута пожал плечами:

— Там нет никаких стран, только несколько маленьких островов, населенных дикими людьми. Ты оттуда?

— Нет. Страна большая, красивая. Далеко! — ответил тот.

Аута знал, что в некоторых сказках иногда говорится о большой стране на западном конце Земли, но он считал это выдумкой. Теперь же он не знал, что и подумать. Мысленно прикинув, Аута решил, что странный человек, вероятно, говорит правду, так как по внешнему виду он был не похож ни на кого из известных ему народов. Из разговора с ним Аута узнал, что его зовут Махукутах. В Другой раз он расспросил бы его поподробнее, но сейчас Мпунзи ждал и ему надо было со всеми остальными отправляться к берегу моря. Аута посоветовал передать Май-Баке, чтобы тот собрал побольше рабов.

— Жаль, что погиб Яхубен! — сказал он грустно. — Ему нельзя было идти впереди всех.

— Смерть Яхубена — это потеря всего лишь одного человека, — сказал Мпунзи, — Он был храбрый человек, но он не был рабом.

— Да, но Яхубен знал, как организовать войско, ему было хорошо известно военное ремесло, а вам ведь придется драться с лучшей армией мира. — Аута очень сожалел, что не мог дать рабам ценного совета. — Вы храбры, но солдаты искусны и их много больше, чем вас. Передай Май-Баке, пусть повременит с боями и соберет рабов. Я приду…

— Приходи, бог Аута. Ты бог и все знаешь. Ты научишь нас военному ремеслу.

Аута грустно улыбнулся и подумал, что неплохо, если бы его самого кто-нибудь научил этому искусству.

Когда наступил вечер, двадцать рабов под прикрытием длинных теней сумерек исчезли среди скал. Аута заметил странный, полный удивления взгляд Хора. Хор спросил его:

— Как можно столько пройти пешком? Я посмотрел на Мпунзи. Для того чтобы сказать несколько слов, которые ему и не так уже помогут, он прошел половину Атлантиды босой, голый и, конечно, голодный. У вас много чудесных людей на Земле! Они совершали бы чудеса, если бы знали столько, сколько знают ваши жрецы, и остались бы такими, какие они есть!

— Скажи, Хор, как им помочь! — воскликнул Аута, и в его голосе прозвучали нотки отчаяния. — Если бы я знал хотя бы то, что знал Яхубен!.. Я хотел бы быть с ними, но ты не отпускаешь меня.

— Только потому, что хочу помочь им. Они добьются много больше, если ты научишь их, как жить. Тогда они будут воевать и без тебя. После окончания исследований, ради которых мы сюда прилетели, до нашего отлета мы улучим время и для тебя. Я подумал, что с нами полетишь не только ты. У нас ты смог бы научиться некоторым вещам по-настоящему, и тогда мы послали бы тебя назад на Землю. Если же ты сейчас пойдешь к ним, то сможешь научить их лишь тому, как умирать, и умрешь, как твой друг Яхубен, возможно раньше, чем их научишь чему-нибудь.

Дни проходили в исследованиях, которые чужеземцы вели спешным порядком. Для Ауты они были днями учебы. Чужеземцы почти ничего не заставляли его делать. Земная пища давно кончилась, и он снова глотал их странные шарики.

Однажды вечером Хор подошел к нему и протянул ему руку. Они стояли на краю скалы. Огромная желтая луна вышла откуда-то из-за горизонта.

— Аута, — сказал Хор, — поднимается луна.

— Вижу! — ответил тот спокойно.

Хор рассмеялся:

— Ты что же, раздумал и не хочешь пойти?

— Куда, Хор? — Аута оживился, вспомнив, о чем идет речь. — Могу отправляться? Я тогда подумал, что ты пошутил.

Хор строго взглянул на него и произнес:

— Пошли. Может быть, увидев любимую, ты успокоишься.

— Любовь — это не спокойствие: когда любимая женщина не рядом с тобою, всегда волнуешься, волнуешься и тогда, когда она рядом! — ответил Аута и направился к летающей лодке.

Там уже ждал их улыбающийся рулевой.

Лодка быстро долетела до места и сделала несколько кругов над садом дворца. Высокие деревья не давали ей возможности сесть. Они с трудом нашли подходящее место в кустах. Когда вышли из лодки, Аута прошептал:

— Вот она.

По аллее шли три женщины. Одна из них была Неферт. На ней была длинная белая одежда, на густых волосах лежал венок. Талию ее перехватывал пояс из серебряных колец. Одежда, по обычаям Атлантиды и таких стран, как, например, Та Кемет, не закрывала ей грудь. Шла она медленно, словно плыла. Лунный свет играл в ее черных волосах.

Аута стоял как завороженный. Но и остальные не остались равнодушными. При свете луны были видны ее темные брови, идущие от самых висков, топкий и прямой нос, слегка изогнутый над полными губами. Восточного типа лицо было обрамлено ниспадающими на лоб и плечи прямо подстриженными волосами.

Первым прервал молчание рулевой.

— Я не жалею, что не остался в лодке, — сказал он шепотом. — Может быть, мне более никогда не представится случай увидеть этот сад и вдыхать аромат его цветов. С лодкой все равно ничего не случится. Там же никого нет… В конце концов, и для меня здесь есть чему поучиться…

Хор вопросительно взглянул на него.

— Хочется посмотреть своими глазами, как похищают женщину! — сказал, улыбаясь, рулевой. — Надо же и мне знать, как это сделать с одной из твоих дочерей, после того как вернемся домой.

— Она не желает быть с тобой вместе? — спросил простодушно Хор.

Рулевой промолчал. Неферт подошла к ним совсем близко. Тогда Аута тихо окликнул ее:

— Неферт, мы здесь! — и побежал к ней.

Девушка повернулась к ним и, неожиданно вскрикнув, бросилась в объятия Ауты. Она прижалась к его могучей груди.

Тотчас после этого вблизи послышались голоса, и из-за кустов показались сверкающие в лучах лунного света Солдатские шлемы.

— Пойдешь со мною, Неферт? — спросил Аута торопливо.

— Бежим, как бы нас не убили. Мне не надо было бы кричать. Я знала, что ты придешь, я чувствовала. Но у меня…

Голос ее умолк. Солдаты были совсем близко.

— Беги с ними, Неферт! — прошептал ей Аута, указывая на двух чужеземцев.

— Я иду с тобой!

Девушка побежала к Хору, который взял ее под руку. Но чужеземцы не могли бегать на этой планете, хотя у них под одеждой и находились воздушные подушки. Они быстро, как только могли, направились к лодке.

Солдаты окружили Ауту. Он поднял огромную каменную чашу с цветами и бросил ее на голову ближайшего солдата. Солдат упал, у него из виска показалась кровь, рядом лежал его разбитый шлем. Какой-то солдат был готов ударить Ауту копьем, но в это мгновение копье перехватила чья-то рука и отвела вниз. Голос прошептал:

— Есть приказ привести его в целости и сохранности.

Аута воспользовался замешательством и схватил с пьедестала маленькую мраморную статую какого-то бога. В этот момент послышалось продолжительное шипение. Аута только приготовился бросить статую в подбежавшего солдата, как услышал, что шипение переросло в свист. Молниеносно сверкнула мысль: «Без меня улетают. Испугались!» В тот же миг послышался крик рулевого:

— Беги! У нас забрали летающую лодку!

Аута посмотрел вверх и понял: лодка летела на юг. Кто взял ее? Кто смог управлять ею? Статуя бога выскользнула из его рук и разбилась на мелкие куски. Голова беспомощно склонилась на грудь. Чья-то тяжелая рука легла на его плечо. На ногах он почувствовал прикосновение чего-то холодного. Только теперь он понял, что это цепи. Он хорошо знал холодное прикосновение меди. У земли было темно, и солдаты никак не могли просунуть в кольцо медную цепь. Аута пришел в себя. Он поднял глаза и сильно ударил кулаком в висок солдата, вцепившегося в его плечо своей тяжелой рукой. Солдат покачнулся и попятился назад. Четверо других бросились на Ауту и схватили его за руки. Он попытался вырваться, но не смог. Хотел взглянуть в сторону, откуда кричал рулевой, но успел лишь увидеть в кустах что-то светящееся серебром. Вероятно, это были чужеземцы с Неферт, а может быть, всего лишь блик луны. Но вдруг откуда-то послышался высокий голос. Аута напрягся изо всех сил, пытаясь еще раз сбросить с себя державшие его руки. Как могло случиться, что никто не бросился на чужеземцев? Или солдаты в самом деле сочли их за богов и боятся их…

— Если будете так сжимать, то задушите меня! — закричал Аута — Великий Жрец казнит вас всех. Слышали его приказ?

Объявленные ранее слова о приказе Великого Жреца оказали ему добрую услугу. Солдаты отпустили Ауту и, окружив его плотным кольцом, отошли на несколько шагов. Бежать было некуда. Но вдруг Аута увидел, как один из солдат упал на землю. Потом другой, затем еще двое, Остальные с криками ужаса бросились бежать. Аута вспомнил о голубом оружии и побежал к кустам, бегать он умел превосходно. Увидев Ауту рядом с собой, Неферт обвила его шею руками.

— Бежим отсюда, Аута! Бежим в лес. Я никого не хочу видеть, только тебя…

Аута, гладя ее по голове, ласково успокаивал:

— Как же мы будем жить в лесу? Ведь в конце концов нас все равно найдут.

— Я не могу больше так жить! — рыдала девушка. — Не хочу быть жрицей луны, никем не хочу быть. Хочу быть только с тобою…

Хор не осмеливался их потревожить. Но рулевой вернул их к действительности:

— Надо быстрее уходить наверх. Ты же знаешь, Аута, нам не на чем лететь.

Неферт удивленно слушала его. Она была настолько взволнована, что не обратила внимания, как улетела лодка.

Вокруг никого не было. Аута повел их по извилистым тропам. Неферт шла рядом с ним, держась за его руку и не спрашивая ни о чем. Один лишь рулевой никак не мог успокоиться:

— Я думаю, за месяц можно сделать другую, поменьше, из материала, который я с собой захватил…

Потом через некоторое время снова задумчиво произнес;

— И кто ее мог взять? Кто был с нами и видел, как ее поднимают в воздух?!

Хор молчал. Аута напряженно искал ответа. Он неуверенно произнес:

— Яхубен… Но Яхубен убит и никогда бы этому не научился.

И тут рулевой воскликнул:

— Ваш жрец, который хотел убить тебя еще там, в городе. Он расспрашивал меня об управлении.

Аута остановился как вкопанный. Все стало ясно. И он гневно воскликнул:

— Это Тефнахт… только он!

Они говорили на языке атлантов. Услышав гневный громкий голос Ауты и не понимая, в чем дело, Неферт задрожала от страха. Аута взглянул на нее. В его глазах блеснула ненависть, и он сурово сказал:

— Уж не ты ли была приманкой в капкане, Неферт? Говори, или я убью тебя!

Неферт заплакала.

— Но ты же сказала, что знала о том, что я приду! — продолжал Аута более мягко.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза. Лунный свет падал ей на лицо. Глаза ее были чисты.

— Мне говорило сердце, и от него я узнала… — призналась Неферт. — Как ты думаешь, разве сказал бы мне, именно мне, отец что-нибудь, если бы он задумал тебя схватить!

— Он знал, что ты любишь меня?

— Откуда бы ему знать… Но мне кажется, что в последнее время он стал догадываться.

Хор протянул ей руку:

— Девушка не виновата, не стоит подозревать ее. Пошли, пока еще не поздно. Кто знает, что еще может случиться впереди.

И они снова тронулись в путь. Хор добавил:

— Он не мог сделать из дочери приманку: этим он подверг бы ее опасности. Полагаю, Тефнахт ничего не задумывал заранее, он ждал лишь подходящего случая. Мы не знаем, что он теперь решил делать, вот почему надо идти побыстрее наверх, к нашему летающему кораблю. Там мы в безопасности.

Дорога к вершине для Ауты была нетрудной: он быстро бы добрался туда. Если бы было нужно, он нес бы Неферт на руках. Но с ним шли чужеземцы, и для них эта дорога была очень изнурительной. Они вынуждены были часто останавливаться, чтобы отдохнуть немного. Не раз Аута брал их по очереди на спину и переносил через речки или нес по краю пропасти. Казалось, дороге не будет конца. И все-таки она кончилась.

Они вошли в летающий корабль, когда солнце озарило горы. Неферт настолько устала, что не могла даже ничему удивляться. Хор и рулевой упали в кресла совершенно обессиленные. Их окружили красные от волнения остававшиеся здесь трое чужеземцев. Женщина начала приводить их в чувство волшебным шаром и другими странными средствами. Но путники окончательно выбились из сил. Один лишь Аута чувствовал себя хорошо. Он по очереди взял их на руки и отнес в круглую комнатку, где они могли принять лучевую, придающую новые силы ванну.

Неферт же заснула на кресле, превращенном в кровать. Когда она проснулась после короткого сна, еще не понимая, где она находится, до ее слуха долетела незнакомая речь или, как ей показалось, пение.

Чужеземцы и Аута были чем-то обеспокоены. Чужеземец, бывший вместе с Хором и рулевым, с которым Аута летал в лодке над восставшими рабами, говорил:

— Я подумал, что вы направились на место восстания. Попытался поговорить с вами, но лодка летела, не отвечая. Когда же увидел, что вы не подаете в воздухе светового сигнала, я не знал, что и подумать.

Аута, до сих пор напряженно слушавший чужеземца, неожиданно воскликнул:

— Теперь все понятно! Тефнахт полетел на Огненную Гору: он хочет помешать восстанию.

— Он летел очень медленно, — продолжал тот же чужеземец. — Иначе он уже добрался бы туда. Впрочем, возможно, что он и остановился где-нибудь в пути.

— Он не умел ни останавливать лодку, ни летать быстрее, — сказал рулевой. — Он не видел, как все это делается…

При словах «Огненная Гора» Хор остолбенел. Посмотрев на него, остальные изменились в лице.

Аута не знал, о чем они думают. Но и он почувствовал сильное беспокойство. При мысли, что восставшим угрожает опасность, у него к горлу подступил горький комок, и ему показалось, что в комнате не хватает воздуха.

Через некоторое время Хор спросил рулевого:

— Сможешь ли ты уничтожить ее, прежде чем она достигнет этой опасной горы?

— Нет! — тихо проговорил рулевой. — Я не готов к этому… я не думал…

Аута, не зная, в чем дело, сдавленным голосом спросил:

— И что теперь будет?

Хор не ответил ему. Он подошел к неизвестному Ауте зеркалу. Оно засветилось от легких трепещущих лучей. Затем на нем появились, словно в какой-то неведомой дали, слабо дымящиеся горы. Вскоре на сером фоне неба показалась летящая точка.

Хор показал на нее и произнес:

— Пока еще не долетела. Она летит медленно.

Аута понял, что это их лодка. И спросил опять:

— И что же теперь будет?

Не отрывая взгляда от зеркала, Хор сказал:

— Не знаю, что будет…

Голос его дрожал.

 

ГЛАВА XXIV

У Мпунзи был старый друг, раб-лодочник, который не раз тайно перевозил его в своей лодке. Но теперь Мпунзи не один — их было двадцать человек. А стольких людей трудно переправить.

Утром они скрывались в небольшом прибрежном леске. Идти пешком на Огненную Гору было нельзя; далеко да и опасно.

— Я могу сделать плот, — сказал Махукутах. — В моей стране все умеют делать плоты.

И так как никто не предложил ничего лучшего, а иных средств передвижения явно не было, все стали искать подходящие для плота деревья. У большинства рабов было оружие, топоры же — лишь у немногих. Одни принялись рубить деревья, которые Махукутах выбирал, другие пошли собирать в лес разные травы и молодые побеги для изготовления веревок. Через два дня плот был готов.

Они столкнули его в воду и с радостными криками стали прыгать на бревна. Однако вскоре все заметили, что плот плывет очень медленно. Тогда стали грести веслами и поставили парус. Но плот все равно двигался очень медленно, хотя держался на волне лучше, чем корабль.

Когда они подплыли к уже известному Мпунзи заливу, Утнапиштим попросил грести к берегу. Причалили. Плот спрятали в камышовых зарослях какой-то спокойной реки, впадающей в море. Утнапиштим сказал:

— Наш плот плывет очень медленно, несмотря на то что дует хороший ветер. А почему бы нам не достать одну или несколько лодок?

Все согласились с ним, но никто не знал, где их достать.

Тогда Утнапиштим изложил свой план. Как только наступит ночь, Мпунзи незаметно пройдет к своему другу лодочнику и попросит его помощи. Лодочник был рабом, так что он не мог быть заодно с хозяевами. После того как Мпунзи встретится с ним, один из беглецов направится далее по берегу, туда, где неподалеку от корабельной мастерской рыбаки растягивают на суше свои сети. В заливе, как утверждал Мпунзи, всегда находится несколько рыбачьих лодок и только что построенных судов. Но их всегда охраняют рыбаки. А вот сети никто не охраняет. Утнапиштим должен будет пробраться к ним, поджечь охапку сухой травы и потом устроить пожар в корабельной мастерской. После этого Утнапиштим должен выбежать из того места, где он прятался, с криком: «Горит мастерская! Горят сети!.. На помощь!»

План был хорош. Рабы, пораженные живым умом Утнапиштима, решили тут же избрать его своим командиром.

Ночью все произошло так, как задумал Утнапиштим. Услышав крики, рыбаки, оставив свои лодки, побежали к горящей мастерской.

В это время от берега отчалили два судна с рабами. Но Мпунзи и его друзья не заметили, что на некоторых лодках остались рыбаки. Они разыскивали инструмент для тушения пожара, но, увидев людей, бегущих к горящей мастерской, они сочли, что там обойдутся без них, и решили остаться в лодках. Рыбаки услышали всплески воды. Ночь была темная, безлунная, небо заволокли тучи. Однако острые глаза моряков заметили, как в воду прыгают с берега какие-то люди. Раздумывать о том, показалось ли им или все это произошло наяву, не приходилось. Ничего не подозревая, беглецы спокойно плыли мимо рыбачьих лодок. Они направлялись к тем двум судам, которые только что вышли в море и едва виднелись на фоне темной воды. Увидев пловцов, рыбаки стали бросать в них весла. Те тут же нырнули в сторону. Одного из них весло ударило по голове, остальные пловцы исчезли. Слышны были лишь приглушенные удары волн о днища стоящих у берегов рыбачьих лодок, море начинало волноваться. Два отплывших от берега судна были уже довольно далеко. Ветер дул с берега. На трех лодках рыбаки поставили паруса и взялись за оставшиеся у них весла. Лодки тронулись вперед. Но вскоре одна из них начала крениться на нос, а другая — на корму. Внутрь судов хлынула вода. Раздумывать долго не приходилось. Уж если нельзя было спасти то, что угнали неизвестные люди, надо было спасать то, что еще осталось. Рыбаки с трудом добрались до берега и быстро убрали паруса. Они начали с огромным трудом вытаскивать лодки на песок.

Между тем из всех пловцов лишь только двое не смогли добраться до вышедших в море судов. Когда пловцы взобрались на них, друг Мпунзи, рулевой, спросил, не остался ли кто-нибудь в воде. Лодки плыли рядом. На каждой мачте теперь висел светильник, который был вставлен в высушенную тыкву с проделанными по бокам отверстиями. При слабом свете горящего жира люди смогли увидеть друг друга. Без двух рулевых их било восемнадцать человек. Не хватало искусного медника раба Валукаги и недавно выбранного командира Утнапиштима.

— Подождем, — сказал Мпунзи.

Рулевые посмотрели назад. Их никто не преследовал, они могли ждать без опаски. Спустили паруса. Волны лениво раскачивали суда. Ветер медленно гнал их в открытое море. Люди озабоченно смотрели в сторону берега. В ночной мгле не видно было парусов, не слышался и плеск воды Никто так и не догадался, почему рыбаки бросили преследование и вернулись назад.

Вдруг в ночной тишине послышались слабые всплески воды об обшивку судна. Через несколько мгновений с помощью товарищей, мокрый и усталый, в лодку влез Валукага и, не говоря ни слова, упал на палубу.

Придя в себя, Валукага рассказал:

— Не знаю, что со мной случилось. Я потерял сознание и пошел ко дну. Вероятно, меня ударила волна. К счастью, место было неглубокое. Ударившись о дно, я очнулся и вынырнул. Так что много воды наглотаться не успел…

Валукага замолчал. Ему было трудно говорить. Двое рабов помогли ему спуститься под палубу, где лежали какие-то мешки, он свалился на них и сразу же заснул.

Утнапиштим так и не показывался; вероятно, утонул.

— Стоило нам выбрать командира, как его проглотила вода! — сказал человек с черной бородой, попавший на Атлантиду откуда-то издалека, с какого-то маленького островка на востоке.

И когда они уже были готовы поднять паруса, на судно, как кошка, вскарабкался Утнапиштим.

— Чего вы на меня уставились? Поднимайте же эти гнилые паруса! — крикнул он, улыбаясь, и, вытащив из-за пояса топор, бросил его на палубу.

При слабом мерцающем светильнике всем, кто был на судне, хотелось разглядеть его. Никто не мог понять причину его радостного настроения.

— Целуйте этот топор: он вас спас! — снова воскликнул Утнапиштим.

И так как все смотрели на него, не понимая, в чем дело, Утнапиштим поднял топор вверх И сделал вид, что хочет прорубить палубу.

Только теперь бывшие рабы поняли, почему возвратились преследовавшие их суда и почему опоздал Утнапиштим.

— Как же ты смог прорубить в них дыры и уплыть? — спросил рулевой. — Ты хорошо плаваешь!

Но Утнапиштим не ответил. Он пошел на нос судна и стал смотреть в воду.

Море еще было сравнительно спокойным, но дул боковой ветер, и плыть к югу стало труднее.

Каждому из двадцати двух человек не терпелось добраться до Огненной Горы, но каждому из них было неплохо и в море, на свободе: теперь ведь никому не угрожала опасность быть избитым плетью или проткнутым копьем солдата.

У них не было продовольствия. Но они сделали из обрывков веревок сети и стали ловить рыбу, которую тут же съедали сырой.

Берег, невдалеке от которого они плыли, был почти необитаем. На нем, как и на всей Атлантиде, было множество рек и речушек. Так что время от времени ночью можно было пробраться в русло реки и набрать питьевой воды. Большего бывшим рабам и не надо было, они чувствовали себя почти счастливыми. Так они плыли дни и ночи то по спокойному, то по бурному морю, и вот однажды утром заметили вдали не то лиловые облака, не то горы. Те, у кого глаза были получше, увидели наверху дрожащую красноватую ниточку, и тогда кто-то воскликнул:

— Огненная Гора!

Утро едва начиналось, а небо еще было темно-лиловым. Море лежало спокойно, и путешественники радовались приближению земли, как вдруг Мпунзи показал на небо и произнес сдавленным от волнения голосом:

— Бог летит!

Все увидели, как легко и спокойно по светлеющему небу скользит длинное серебряное тело, похожее на волшебную птицу, блестящую в лучах едва появившегося из-за моря солнца. Все хорошо знали эту птицу и были уверены, что в ней летит тот, кого они считали своим богом Аутой.

Они приободрились, провожая взором серебряное пятнышко, направляющееся к Огненной Горе.

Прошло некоторое время, и пятнышко стало исчезать, теряясь в небе. Вдруг они увидели, как лодка богов, похожая на волшебную птицу, приблизилась к выбрасывающей из себя дым и искры Огненной Горе, потом на какое-то мгновение заколебалась и упала в дым.

— Бог ушел в землю! — прошептал Утнапиштим.

И тут же послышался отдаленный глухой грохот. Из горы, куда упала лодка, брызнул сноп огня, искр и дыма. Дым быстро вырастал в хорошо видимый издалека столб, затем верхушка его раздулась, превратившись в огромный гриб, закрывший вскоре весь горизонт. Вершина горы раскололась, и из огромной расщелины (путешественники хорошо знали Огненную Гору и с ужасом смотрели на нее) потекло нечто похожее то на серебряно-стеклянную, то на раскаленно-медную огненную воду. Вскоре последовал другой страшный грохот, столь же приглушенный и далекий. Часть горы обрушилась в море. Суда, подгоняемые спокойным южным ветерком, медленно приближались к Огненной Горе. Вдруг Утнапиштим сообразил, куда они направляются, и громким голосом приказал убирать паруса. Но в этот момент с северной стороны на лодку налетел дикий шквал, который затем повернул на восток. Ветер заревел, словно тысяча раненых зверей. Море задрожало, вскинув волны до самого неба. Два суденышка, готовые вот-вот развалиться, вертелись на гривах огромных волн. Солнце, начавшее было светить, так и не взошло. Теперь должен был бы быть день, но свет виднелся лишь на востоке в виде тонкой полоски. Рабы на лодках подумали, что их бог, погружаясь под землю, остановил солнце.

Они всё дальше и дальше уплывали от Атлантиды, им нечем было противостоять ветру, да и не хотелось приближаться к расколовшейся Огненной Горе.

Через несколько часов (никто не знал, через сколько именно) снова раздались взрывы, но только теперь они, казалось, исходили со дна моря. Путешественники с удивлением заметили, как снопы черного и красного дыма стали подниматься в западной стороне. Море взбесилось. Дикий ветер гнал суда на восток, бросал их с одной вершины огромной волны на другую. Небо стало черным. Море потемнело. Огни на мачтах давно потухли. Море и ветер превратили путешественников в беспомощные, слепые существа. В конце концов одна из лодок развалилась, и волны проглотили людей. Только чудо могло спасти их от безудержного гнева разбушевавшейся водной стихии.

Уцелевшее судно еще долго плыло по бушующим волнам (вероятно, прошли день и ночь), прежде чем люди снова увидели свет. Они со страхом посмотрели назад. Над ними был день, а на западе стояла темная ночь. Ничего не было видно. Только на следующую ночь оставшиеся в живых на потрепанной лодке путешественники увидели между западом и севером огромную, летящую В небо звезду, где затем она остановилась на некоторое время, словно гигантский открытый глаз.

— Боги поднялись на небо! — проговорил Мпунзи.

— Они бросили нас! — сказал Утпапиштим с удивлением и грустью.

Их судно продолжало носить по волнам, словно скорлупку. Вода перекатывалась через людей, их нещадно хлестал ветер. Парус был разорван в клочья. Они плыли на восток, потеряв счет дням и ночам. Однажды утром рулевой, хорошо знавший эти моря, взглянув на север, воскликнул от удивления:

— Знаете, где мы?

На судне остались лишь рулевой, Утпапиштим, раб с черной бородой с далекого острова да Мпунзи. О других никто ничего не знал. Повернув голову в сторону, куда указывал рулевой, они увидели вдали на юге зеленый берег с многочисленными протоками какой-то реки.

— Там Та Кемет! — добавил он с еще большим удивлением.

— Да ты с ума сошел! — крикнул Утнапиштим. — Какая там Та Кемет! Уж не думаешь ли ты, что мы летели по воздуху? А где тогда Столбы Мелкарта?

Рулевой оторопело пожал плечами.

— Не знаю… — сказал он, немного помолчав. — Я смотрел по звездам, и мы какое-то время двигались на восток, вот уж четыре ночи как я все время жду появления Столбов Мелкарта. И все-таки мы проплыли мимо, не заметив их.

— Как! — воскликнул Утнапиштим. — А может быть, мы проплыли через них? Там ведь пролив… Уж не хочешь ли ты сказать, что их покрыла вода?

— Не знаю! — произнес рулевой, и в его голосе прозвучало недоумение, потом он умолк.

Их разбитое судно с разорванным в клочья парусом теперь еле держалось на едва успокоившейся воде. Рукава впадающей на юге реки действительно были протоками реки Хапи.

Так, латая и перелатывая остатки паруса, путешественники проплыли еще два или три дня. Ночами время от времени они видели звезду, похожую на светящийся глаз. Их жалкое суденышко, на котором в иное время никто бы не отважился уходить далеко от берега, плыло, жалобно поскрипывая сочленениями. Однажды, когда судно достигло берега, рабы решили не плыть на нем дальше к берегам страны Та Кемет. Им хотелось избавиться от всего, что могло напомнить им об Атлантиде.

Бросив на произвол волн то, что осталось от судна, четверо бывших рабов разошлись в разные стороны. Мпунзи и рулевой пошли на юг, так как полагали, что, обойдя Та Кемет, смогут дойти до своей страны. Человек с черной бородой познакомился с купцом с его острова. Утнапиштим пошел на восток, в свою страну, находящуюся между двумя большими реками, несущими свои воды по богатой земле, где находился город Урук. В каждом городе, в котором приходилось бывать Утнапиштиму, он рассказывал об исчезновении далекой Атлантиды, о том, что только он один остался в живых. Дополняя при этом виденное в действительности придуманными им образами, он говорил:

— Целый день дул южный ветер. Он поднял огромные, как горы, волны. Они обрушивались на людей столь же беспощадно, как и война. Один не видел другого. Исчезло небо. Боги испугались такого потопа и бежали. Они вознеслись на свое небо, (Утнапиштим предположил, что серебряная башня, которую он видел на вершине, поднялась на небо и превратилась в ту самую странную звезду, которая много раз появлялась во время странствований по морю.) Шесть дней и ночей продолжался потоп. Ветер поднимал страшные волны. А на седьмой день бушующая вода стала ослабевать, как утихает сражение солдат. Море успокоилось, вошло в свои берега, потоп прекратился. Я обратил внимание на погоду: стало спокойно, но людей этой страны на западе уже не было, они превратились в глину и провалились в море. Свет упал мне на лицо, я сел и заплакал. И только через двенадцать дней я увидел землю и берег. Лодка врезалась в дно и встала как вкопанная. День, два простояла она так, не шелохнувшись. Прошел третий, четвертый, пятый, шестой день, а лодка стоит и стоит. (Утнапиштим знал, что никто не видел ее искалеченного остова, выброшенного морем на берег, и рассказ его складывался сам по себе, так что в конце концов он сам поверил в него.) А когда пришел седьмой день, я посмотрел за борт и увидел спокойную воду и тихую землю. Я сошел на берег и в благодарность принес жертву богам, которые спасли меня…

Слушавшие Утнапиштима люди по слухам знали кое-что об Атлантиде. Они не забыли еще сильного землетрясения и гигантских морских волн, которые недавно били об этот берег. За рассказ слушатели платили Утнапиштиму пищей, одеждой, ночлегом, а те, кто побогаче и подобрее, давали даже крупицы серебра.

Вот так и добрался Утнапиштим до города Урук.

 

ГЛАВА XXV

Некоторое время чужеземцы вместе с Аутой и Неферт следили за лодкой через необычное зеркало, как вдруг на мгновение оно почернело, затем все засветилось белым светом, и на нем не стало видно ни гор, ни лодки.

Хор вскочил на ноги и испуганно закричал:

— Вот чего я боялся!

Все как только могли быстро выскочили наружу. Рука Хора показывала в сторону горизонта, где должна была быть Огненная Гора. Все небо, казалось, покрылось сеткой из тонких длинных облачков вроде молочного цвета лучей, затем эта сетка начала медленно подниматься, образуя огромный гриб из дыма и превращенной в пыль земли.

Хор отошел на другую сторону маленького плато вершины. Все остальные поспешили за ним. Внизу, по берегу, шел караван ослов и рабов, направляющийся к заливу. Аута и Неферт онемели. Аута тут же побежал за подзорной трубой и, взглянув в нее, удивленно воскликнул:

— Это Великий Жрец со всей своей свитой! Куда это он направился?

— Кто его знает. Может быть, у него было какое-нибудь предчувствие, — сказал Хор. — Или отправился в путь так, не ведая ничего!

Аута понял лишь одно. Великий Жрец уходил со всеми своими кораблями, а Тефнахт упал с лодкой в кратер Огненной Горы.

Но что могло так испугать Хора?

Словно услышав его мысли, Хор сделал ему знак подойти к другой стороне вершины, откуда они только что смотрели. Но горизонт на юге потемнел. Ничего нельзя было разглядеть.

Хор и остальные чужеземцы вошли в свой корабль. Неферт не понимала, что происходит, но была взволнована. Аута не знал, что и подумать. Увидев, как лихорадочно торопятся чужеземцы, он не осмелился беспокоить их своими расспросами. Они сидели с Неферт на гранитной глыбе и молчали.

Немного погодя подул сильный южный ветер. Под ними заколебалась вершина горы. Потом пошел дождь. Воздух стал тяжелым. И хотя уже был полдень, вершина все еще была погружена в сумеречный свет. Затем все успокоилось.

Хор и его друзья вышли из башни.

— Мы отправляемся, Аута! — сказал он. — Теперь, даже если бы ты захотел остаться, мы не смогли бы тебя оставить!

— Куда отправляемся, Хор?

Чужеземец показал на небо.

Неферт, казалось, ничего не понимала; прижавшись к груди Ауты, она с беспокойством следила за рукой Хора.

— Почему? — Спросил Аута.

Как бы в ответ на заданный вопрос, вершину встряхнуло коротким подземным толчком. Дождь полил снова.

— В настоящее время мы ничего не сможем узнать. Все станет ясным, когда это кончится. Но здесь мы не можем ждать конца!

— Какой конец, Хор? Я ничего не понимаю!

Хор больше не мог скрывать свои опасения и добавил:

— Атлантида… вероятно, погрузится в море.

— Вся?

— Этого мы не знаем. Но ваши горы все задымились, и они могут оказаться связанными между собой под землей… Тефнахт упал с лодкой как раз в кратер наиболее опасной горы. Помнишь, Аута, когда к нам приходил бывший твой господин, я тебе сказал, что наша лодка имеет огромную силу и если она взорвется сразу вся, то…

— Видимо, старец запомнил и принял все это во внимание. Теперь он грузится на корабль. А он неглуп, как я вижу… — проговорил рулевой. — Я знал, куда направляется Тефнахт!

Хор нахмурился. Что-то взволновало его. Да и рулевой, казалось, не был спокоен. Говорил он о случившемся с досадой, чувством, которое Ауте не приходилось до сих пор замечать ни у кого из чужеземцев.

— И зачем я только оставил лодку!

— Откуда же ты мог предполагать, что придет Тефнахт! — попытался успокоить рулевого Аута. Но Хор остановил его:

— Не утешай нас, Аута. Только мы виноваты во всем. Ты не понимаешь, что произошло и что еще может произойти. Если бы маленькая лодка нечаянно упала на Великий Город, то через мгновение он превратился бы в пыль. Силой этой лодки надо управлять с умом. Теперь она упала внутрь Огненной Горы, где действуют силы, напоминающие процессы, происходящие в нашей лодке. Одна сила действует на другую, и так по цепочке… и кто знает, где ей конец! Хоть бы лодка упала на поле: там перевернулась бы вверх дном земля и на этом все кончилось бы! Нет, не могу себе простить, что я об этом не подумал!

Аута почувствовал, как на лбу у него выступил холодный пот. Только теперь он начинал понимать случившееся. Итак, конец восстанию — это всеобщая смерть… то есть не всех, так как у господ есть корабли и они смогут спастись. Но сколько погибнет людей! Вся Атлантида. И все это из-за Тефнахта! Мысль его остановилась: разве в этом виноват только Тефнахт? И у него на глазах навернулись слезы. Неферт заметила их. Увидел слезы и Хор. Никому не хотелось волновать Ауту, все молчали. Аута почувствовал, как что-то сдавило ему горло… И он, терзаясь своими сомнениями, сказал:

— Я, Хор, слышишь, Хор, только я виноват во всем! Теперь я это знаю хорошо: только я…

Хор помрачнел:

— Ты? Почему только ты?

— Если бы я не попросил вас отвезти меня на лодке…

Хор понял и остановил его движением руки:

— Совсем ты не виноват! Даже наш рулевой не виновен в том, что оставил лодку без охраны. Кто мог предполагать, что… Один лишь я по-настоящему виновен, так как именно я обязан был следить за всем. Да и как я, по правде говоря, мог бы предугадать это? Зная, что в наших руках такая страшная сила, мне, именно мне, надо было предусмотреть все до мелочей…

— Успокойся, Хор! — попросил его Аута.

— Не могу: погибает столько ни в чем не повинных людей, и я не могу им ничем помочь. Мы можем взять с собой еще пять-шесть человек, а как же остальные?

— Может быть, зная, какой силой обладает лодка, Тефнахт… — начал было другой чужеземец.

— Кое-что он знал! — сказал рулевой.

— Если бы Тефнахт знал все об этой силе и о таящейся в ней опасности, он или подумал бы, что его обманывают, или обрадовался бы еще сильнее. Он упивался бы сознанием того, что обладает такой силой! — сказал Аута и грустно улыбнулся. — Я хорошо знаю Тефнахта…

Но ничто не могло успокоить Хора. Он опять стал говорить о своей вине:

— И все-таки, если бы мы не прибыли на Землю или хотя бы охраняли лодку, ничего не случилось бы…

— Как — ничего? — грустно улыбнулся Аута. — Правитель и жрецы выжали бы из народа и рабов все их силы. Вы думаете, что между рабом живым и умершим есть какая-нибудь разница? Лишь одна: мертвый более никому не нужен.

Рулевой начал проявлять нетерпение.

— Летим, пока не поздно! — сказал он.

В ответ Аута иронически улыбнулся:

— Боишься, погибнем вместе с этой страной?

И тут ему стало неловко за свою резкость. Но рулевой, видимо, не обиделся на это и просто сказал:

— Мы не можем погибнуть. Лично для нас превратиться в пыль и разлететься по ветру ровным счетом ничего не значит. Но нас сюда послали, и нас ждут. Мы прибыли сюда для того, чтобы спасти жителей нашей планеты, и они ждут нашего ответа. Конечно, нас не посылали убивать невинные существа, но я не сожалел бы, если бы, если б погибали лишь богатые…

— Оставь это! — прервал его Хор. Он казался очень уставшим. — Может быть, когда-нибудь мы сумеем отдать то, что, не желая того, забрали. — Потом, повернувшись к земным жителям, чтобы поняла Неферт, сказал на языке атлантов: — Пошли в корабль, надо отправляться. Каждое мгновение может оказаться последним.

Неферт сделала шаг вперед. Однако Аута продолжал стоять. Хор подумал, что он не расслышал его, и повторил ему еще раз. Но Аута ответил:

— Я не лечу с вами. Остаюсь здесь.

Все посмотрели на него.

— Ты здесь погибнешь! — крикнул ему Хор.

— Возьмите с собой Неферт, — добавил Аута. — Она не должна умереть. А я остаюсь.

Он говорил на языке чужеземцев. Неферт смотрела на него спокойно, не подозревая, о чем он говорит.

Хор оглядел его с головы до ног, затем посмотрел на Неферт и сказал на языке атлантов:

— При других обстоятельствах я дал бы тебе право выбирать. Теперь же я сказал, что не могу тебя оставить…

— Я остаюсь, — ответил Аута без колебаний. Хор взял его за руку:

— Никто ничего не выиграет от твоей смерти. Она будет напрасной.

Поняв наконец, в чем дело, Неферт обомлела. Она не могла вымолвить ни слова.

— Но ведь из-за меня гибнет столько невинных людей. По крайней мере, у меня остается право умереть вместе с ними.

Услышав это, Неферт заплакала. Хор взял руку Ауты в свои:

— Подумай хорошенько, Аута! Если ты умрешь, ты не поможешь им. Отсюда спастись нельзя: у тебя нет судна и, может быть, уже поздно. Если же ты полетишь с нами, то возвратишься на Землю не долее чем через год. Мы еще не улетаем к себе домой. Мы будем вращаться почти год вокруг Земли, как ваша Луна, пока на Земле не станет спокойно. У тебя будет возможность познать то, что не знает ни один земной житель. И когда ты вернешься, то сможешь на самом деле быть полезным для ваших людей. Но это может быть только в том случае, если ты останешься живым. Смерть никогда и никому не нужна.

Неферт крепко обняла Ауту. Он смотрел на нее и не знал, как ему поступить. Потом медленно направился к лодке.

— А все-таки иногда в смерти есть смысл. Вам этого никогда не понять, — тихо проговорил он.

Когда все сели на места и начали застегивать ремни, Аута спросил свою любимую:

— Неферт, ты даже не сказала мне, страшно ли тебе лететь на небо.

Неферт посмотрела на него большими глазами и снова заплакала. Чужеземная женщина посоветовалась с Хором и усыпила Неферт, чтобы она не почувствовала подъема. Она должна была очнуться наверху, когда корабль станет вращаться вокруг Земли, превратившись в ее временного спутника.

Во время приготовления к полету рулевой, устраиваясь, как все, на своем кресле, сказал Ауте:

— Если бы мы верили в божество, нам было бы у кого просить прощения. Но ведь нас самих земные жители принимают за богов; вот и выходит, нам не к кому обращаться с этой мольбой. Но когда вернемся на Землю, я разыщу себе богиню вроде твоей, и, может быть, она меня простит… Готово! Трогаемся!

У всех на глазах были укреплены шары. Хор повернул ручку, и кресла перевернулись так, что все путешественники теперь находились в них вниз головой.

Волшебный корабль задрожал. Внизу послышался глухой рев, затем корабль ринулся в глубины неба, унося с собой двух детей Земли.

Немного позже на Святой Вершине, чуть выше плато, с которого они взлетели, появилась тонкая струйка дыма, которая постепенно утолщалась. Затем послышался глухой грохот, и к небу взлетел столб горящего пепла; через несколько мгновений рухнула вершина горы.

Гора Орлов лишилась Святой Вершины. Книги, стены и плиты дворца Великого Жреца превратились в искрящуюся пыль. Стало темно.

* * *

Немного раньше этих двух событий одиннадцать длинных галер Великого Жреца вышли в море. Старец молча сидел на палубе и не шелохнувшись смотрел вдаль, туда, где секунду назад во всем своем несравненном великолепии сверкал его дворец.

Поднялся ветер и сильно подул с востока. Великий Жрец сидел на палубе, как изваяние, и смотрел назад. Гребцам была дана команда грести изо всех сил, несмотря на надувшиеся паруса и дикой силы ветер, гнавший суда.

Время от времени Великий Жрец с опаской смотрел на свои огромные галеры, на которых было все: продовольствие, необходимое для продолжительной дороги, редкие камни, украшения, а также любимые и секретные папирусы.

Его корабль плыл впереди. Никто не осмеливался нарушить молчание старца. Единственный раз кормчий спросил, куда плыть, и Великий Жрец коротко ему ответил:

— В Та Кемет.

Вдали на оставленном берегу, теперь смешавшемся с горизонтом, временами виднелись фонтаны огня, а затем все слилось в красноватую полоску. Волны свирепо набрасывались на суда и кидали их, словно щепки.

Солнце теперь заходило в зените, так как запад был погружен в абсолютную темноту.

Слуга, подойдя к Великому Жрецу с фруктами и вином, напомнил ему, что прошли уже ночь и день и что мудрый и прославленный господин должен поесть. Старец поел.

Великий Жрец приказал опустить паруса, чтобы плыть помедленнее. Никто не осмелился спросить почему. Так прошли еще одна ночь и день и еще одна ночь. Когда позвали кормчего и спросили, где они находятся, то тот пал перед Великим Жрецом на колени и ответил:

— Прославленный, мудрый господин, заставь слугу пробить копьем недостойное сердце твоего плохого раба, который не может ответить на твои вопросы: я не знаю, где мы находимся. Через день и ночь мы должны были бы пройти Столбы Мелкарта, но мы прошли по открытому морю, а звезды мне все-таки говорят, что Столбы бога племени хананеев остались сзади.

Ничто не дрогнуло на лице старца, хотя известие рулевого его взволновало.

— Следовательно, ты считаешь, что их проглотило море? Для таких волн это не удивительно.

Беседуя с кормчим, он заметил на северной части горизонта, чуть к востоку, длинную цепь белых пятен. Сначала старец принял их за птиц.

— Что ты там видишь, кормчий? — спросил он.

Встав на ноги и повернувшись в указанную сторону горизонта, кормчий вдруг закричал:

— Корабли, господин! Корабли Атлантиды!

— Ищи залив со спокойной водой и вытаскивай лодку на берег, — приказал старец.

Прошло много времени, прежде чем предполагаемые корабли атлантов приблизились. Великий Жрец послал им навстречу легкую лодку, которая довольно быстро вернулась и привезла с собой четверых главных жрецов Великого Храма.

Но, прибыв на судно их прославленного господина, они удивились, не увидев там Тефнахта; один из них поинтересовался, где он. Не сказав ни слова, старец показал пальцем в сторону Атлантиды, а потом в землю. Слова были излишни: он видел, как летел Тефнахт, и знал, куда тот направился. Старец пытался остановить его, памятуя слова чужеземцев о безграничной силе, скрытой в лодке. И хотя Великий Жрец не видел, как упал Тефнахт, он предполагал, что украденная лодка была причиной катастрофы.

— Наш правитель, да будет он вечно здоров и могуществен, спасся? — спросил он жрецов.

— Да, господин.

— Взяли ли вы с собой рабов?

Жрецы, улыбаясь, отрицательно покачали головами. Один из них сказал:

— Их мы найдем где угодно! Мы захватили с собой богатства и солдат.

— А как же вы спаслись? Из внутреннего моря другой дороги, кроме той, что идет сначала на юг, а потом на восток и затем на север вокруг Южных Гор, нет. Вы должны были бы проплыть рядом с Огненной Горой и вряд ли бы тогда смогли спастись. И даже если бы она вас пощадила, что менее всего вероятно, вы должны были бы проделать путь сюда в четыре раза длиннее, чем это сделали мои галеры.

Другой жрец улыбнулся:

— Прославленный, дороги изменились. Если бы не случилось так, у нас не было иного пути, как двигаться на юг до того страшного места, где в море, по словам людей, кипит вода, или на запад, где всего лишь несколько маленьких островов, на которых живут дикие люди. Но путь стал иным. Когда я увидел из Башни Звезд на востоке весь горизонт в дыму и огне и почувствовал, что дрожит земля, я побежал к заливу Великого Города отдавать приказания. Я знал, что некоторые части Атлантиды были затоплены морем еще в далекие времена, так что можно было ожидать этого опять. Я погрузил на пять тысяч галер все, что можно нагрузить в спешке: ценные вещи, золото, редкие камни, орькалк, серебро, сорок тысяч солдат, верных и полезных слуг и некоторое число мастеров…

Галеры шли с надутыми парусами, приближаясь к выходу из залива. Чтобы выяснить, куда они направляются, старец перебил жреца:

— Обо всем этом расскажешь позже. Ты мне обещал рассказать о новой дороге.

— Да, прославленный! — произнес жрец. — Когда суда были готовы выйти в море, к нам подошла легкая лодка и сообщила, что на расстоянии часа пути между Великим Городом и Огненной Горой вся суша погрузилась в море и там стало глубоко. Мы не знали, на какую глубину погрузилась суша, но выяснили, что там к Пресному Морю, которое раньше простиралось между цепью гор на востоке и Теплой Рекой на западе почти до самого покинутого нами берега, появился водный путь. Для уточнения его пришлось еще раз послать легкую лодку. Через несколько часов лодочник вернулся и сказал нам, что, к его удивлению, он смог дойти до самого Пресного Моря, но оно стало соленым, как и все большие моря. Я решил тогда, что моря соединились.

— Не испугались? — спросил Великий Жрец.

— Мы не могли не испугаться, — ответил рассказчик. — Но у нас не было выбора. На западе нам нечего было искать, а на юге нас поджидала опасность — кипящее море. Да и на Атлантиде мы не могли оставаться. Тогда мы решили: пусть будет, что будет, и тронулись в путь по новой морской дороге.

— И как же пробрались?

— Мы думали, что выйдем хотя бы к туманным странам на севере, но, увидев слева Гору Орлов и справа воду вместо земли, мы повернули направо и вышли к востоку. Столбы Мелкарта были покрыты водой. Когда же прошли перед Огненной Горой, мы хотя и не видели ее, так как плыли по другую сторону хребта, рядом с Теплой Рекой, страшная буря разметала нас. Сюда дошла лишь треть судов. Наиболее слабые из них разбила буря.

В море вышли почти все спасшиеся суда. Великий Жрец позвал кормчего и приказал своим одиннадцати галерам влиться в общий строй. Ему не хотелось быть впереди с судами, на которых располагались солдаты, предназначенные для завоевания новой страны. Когда галера старца вышла на простор Моря Среди Земель и собравшиеся на ней жрецы расселись по удобным креслам, Великий Жрец решил расспросить о подробностях происшедшей катастрофы.

— Вы рассказали мне все, — сказал он, — но мой слух не обрадовала красота вашей речи. Я хотел бы услышать рассказ о том, как выглядела катастрофа.

Жрецы молчали. Лишь один робко произнес:

— Прославленный, у нас есть надсмотрщик, который видел начало ее, и он умеет хорошо рассказывать.

— Приведите его!

Прошло немного времени, и лодка вернулась с надсмотрщиком. На столе между креслами находились фрукты, вино, свежее, поджаренное на жаровне птичье мясо, пироги с медом… В то время как жрецы сидели за трапезой, приведенный надсмотрщик, скрестив под собой калачиком ноги, сел на палубу и стал рассказывать:

— Я видел, как с неба на землю упала звезда прямо в глубокий колодец: оттуда поднялся дым, как из огромной печки, после чего и солнце и воздух потемнели от выходящего из колодца дыма. В тот же день начали бить из-под глубин земли многочисленные горячие источники и свод неба лопнул.

Рассказчик остановился. Под влиянием вина, а может быть, всего пережитого владыки потерянной страны заснули.

Вереницы галер раскинулись на огромном пространстве. Во главе их плыл корабль правителя. Море почти совсем успокоилось. И тут один из жрецов разбудил старца и показал ему на горизонте несколько парусов, двигавшихся медленно на север. Старец, не проснувшись еще как следует, спросил:

— Вы захватили с собой все галеры?

Жрец Бога Вод ответил, смутившись:

— Уж не хананеи ли это, прославленный! Мы с собой забрали все свои галеры, но не исключено, что кое-какие остались…

— С солдатами? — спросил резко старец.

— Не думаю, прославленный…

— Следовательно, рабы! — вскричал Великий Жрец гневно. — Я вырастил на груди змею… он их научил всему.

Жрецы переглянулись. Один из них тихо сказал:

— Аута…

— С ними нет Ауты, — ответил старец. — Теперь они обойдутся и без него. Аута на небе, он улетел с чужеземцами… с Неферт.

— Как так, прославленный? С какой Неферт? — произнес с легкой дрожью в голосе жрец Бога Вод.

— С дочерью Тефнахта. Отец ушел под землю, а дочь его вознеслась на небо! — сказал старец и засмеялся.

Жрец Бога Вод до крови закусил губу.

— Как она могла полюбить раба… да еще черного! — воскликнул он.

Другой жрец попытался успокоить его:

— В Та Кемет найдется много таких. Какая цена ей без Тефнахта?!

Старец, почувствовавший, чем вызвано возмущение жреца Бога Вод, сверкая глазами, злобно проговорил:

— Женщины всегда отличались странным вкусом. А у этого змееныша был блистательный ум и красивый торс. И он не был рабом: вы забыли, что все рабы и даже солдаты верили, что он бог!

Жрец Бога Вод, не говоря ни слова, залпом выпил кружку вина.

Но вдруг Великий Жрец сказал такое, чего никто не ожидал:

— Пошлите лодку за Пуаремом!

Все с недоумением переглянулись, но ни о чем не спросили.

Вскоре Пуарем взобрался на палубу галеры Великого Жреца и согнулся в глубоком поклоне перед прославленным владыкой. Старец приказал слуге принести ему кресло и чашу для вина.

Главнокомандующий, удивленный оказываемой ему честью, молча смотрел на присутствующих. Но еще более его удивили слова старца:

— Пуарем, ты храбр и мудр. Тебя мы позвали, чтобы попросить совета. Но сначала скажи, сколько солдат на кораблях.

— Пятнадцать тысяч, прославленный. Это все, что удалось уберечь от гнева моря.

Старец с удовлетворением кивнул. Затем спросил, не смотря ни на кого:

— Что делает наш правитель, да будет он вечно здоров и могуществен?

Никто не знал, кого спрашивает старец. Ответил Пуарем:

— Прославленный правитель и наш бог-защитник, да будет он вечно здоров и могуществен, приказал нам плыть к берегам племени хананеев, чтобы потом добраться до страны Шумер, завоевать ее и осесть там.

Но Великий Жрец недовольно заметил:

— Я тебя не об этом спрашиваю… это известно мне. Я спросил, что он делает теперь, а не о чем он думает!

— Час назад, — ответил Пуарем, — на корабле нашего владыки, да будет он вечно здоров и могуществен, звучали арфы и голоса. Я думаю, он развлекается.

Великий Жрец на какое-то время опять замолчал. Все смотрели на него с некоторым страхом И тут жрец Бога Солнца, выдавив из себя улыбку, спросил:

— Что прикажешь, прославленный?

Старец пронзил его таким взглядом, что у того моментально исчезла улыбка, и холодно произнес:

— Пошли лодку за сыном владыки Менером.

Жрец встал и улыбнулся. Старец повернулся к Пуарему, тот смотрел на него с покорностью, но, услышав странный приказ, нахмурил брови.

— Пуарем, — сказал старец, — боги предназначили тебе блестящее будущее. Наши великие боги, пять богов Атлантиды, боги счастья и нашей силы, даруют тебе честь завоевать и страну Та Кемет со всеми ее областями и подчинить их нашему владыке, да будет он вечно здоров и могуществен.

Пуарем ничего не понимал. Но если боги приказывали через Великого Жреца, кто мог противиться этому приказу? Пуарем склонил голову и торжественно произнес:

— Прославленный, страна Та Кемет вся будет наша!

— Хорошо, Пуарем! — сказал старец. — Теперь иди на свой корабль и будь готов!

Пуарем ушел. Вскоре вернулся жрец Бога Солнца в сопровождении молчаливого юноши с немного толстоватыми для атланта губами и тупым выражением глаз.

— Вот наш храбрый Менер! — воскликнул Великий Жрец. Затем более спокойно продолжал: — Бог тайны великой мудрости Тот, обитающий в моем сердце, приказал позаботиться о тебе, так как тебя он выбрал наследником нашего правителя, да будет он вечно здоров и могуществен… А теперь иди, Менер, отдохни, так как скоро наступит ночь. Ты останешься на моей галере!

Как только наступила ночь, жрец Бога Солнца, получив что-то из рук Великого Жреца, незаметно прокрался к легкой лодке и поплыл в сторону впереди идущих кораблей. Великий Жрец спокойно лег на свое ложе.

На заре, когда первые корабли атлантов уже подходили к зеленым берегам Та Кемета, жрец Бога Солнца разбудил Великого Жреца.

— Ну как, не трудно было? — спросил шепотом старец.

Жрец улыбнулся:

— Начальник стражи удивился моему прибытию, но я ему показал твою печать, прославленный, и вошел. Даже не застонал. Думаю, что только теперь узнали.

Через полчаса молодой служитель богов, сопровождавший галеру правителя, явился на палубу Великого Жреца. Ему не разрешили войти, и он ждал на палубе еще час, прежде чем его позвали.

Через некоторое время старец вышел на палубу в сопровождении молодого жреца. Сев в кресло, он стал молча ждать, пока не соберутся на палубе галеры четверо главных жрецов, все высокопоставленные лица и Пуарем. Когда все пришли, он встал и дрожащим голосом произнес:

— Любимый сердцу великого Бога Вод сын и господин наш, всего моря и новой земли, которые он нам дарит, ушел от нас и слился с телом бога, из которого он на время вышел, для того, чтобы принести всем нам счастье и земные радости. Его состарившаяся душа воскресла и помолодела в теле нашего владыки Менера, нашей жизни, здоровья и мощи.

Великий Жрец замолчал и сел.

В украшенное серебром и золотом кресло усадили разодетого Менера. Два ряда рабов принялись махать огромными опахалами из страусовых перьев, навевая на него прохладу.

Менера славили не как владыку исчезнувшей в море Атлантиды, а как правителя страны Та Кемет, которая еще не была его.

Затем Менера на лодке доставили на галеру правителя, с тем чтобы он побыл вместе с мертвым отцом.

 

ГЛАВА XXVI

Атлантида не вся погрузилась в море, как думали те, кто покинул ее. И не сразу это произошло. Спасшиеся от страшной катастрофы корабли добрались до Моря Среди Земель, когда подземные толчки все еще рвали на части землю Атлантиды и сбрасывали их в море.

Да и не все люди Атлантиды нашли свою гибель в морских волнах. Пятнадцать тысяч солдат, почти все жрецы, за исключением Тефнахта, и кое-кто из молодых служителей, все чиновники и знатные люди, видные писцы, богатые торговцы, несколько сотен искусных мастеров и еще несколько сотен верных слуг добрались до Та Кемета. Но, кроме чиновников, жрецов, знати и нескольких торговцев, на корабли никого не взяли. Слугам, солдатам, мастерам не было разрешено брать с собой ни жен, ни детей. Владыки Атлантиды, потеряв ее, не нуждались в бесполезных пассажирах. А в хаосе гибнувшей Атлантиды, в окутанном дымом городе, под грохочущим небом и проливным дождем, никто из солдат или слуг не мог толком понять что-либо. Тем более, что Пуарем обещал им, что боги позаботятся о том, чтобы к концу похода каждый нашел жену и детей.

— Мы завоюем более красивую страну, чем Атлантида, и хозяевами ее будете вы! — говорил Пуарем.

А когда они сошли на берег страны Та Кемет и узнали, сколько тысяч судов проглотило море, то отчаяние охватило людей, и они уже ни о чем более не спрашивали.

Но свыше двадцати тысяч солдат и много мастеров, которых не смогли найти, не явились на корабли. Они предпочли умереть возле своих жен и детей, чем рядом с Пуаремом.

Когда потоп прекратился, целыми остались похожие на мелкие острова цепи южных гор, где некогда была Святая Вершина, и три цепи гор от бывшего восточного берега, превратившегося в кучки маленьких и больших островов. Осталась даже часть Огненной Горы, которая и теперь дымилась, но уже слабо. На этих островах спасся кое-кто из атлантов и рабов, но острова были бедные и безводные и не могли никого прокормить. Лишь на больших обломках суши, разрезанных горными реками южных гор, продолжали жить те высокие люди, о которых атланты знали с давних времен.

На плывущих к северу кораблях, которые увидел Великий Жрец, были спасшиеся от потопа разные люди из маленького горного района, расположенного выше Огненной Горы, как раз напротив Столбов Мелкарта. Среди них были солдаты, рыбаки, крестьяне, пастухи и даже рабы. Они избрали своим вождем бывшего раба. Это был сильный и мудрый человек. Его привезли в цепях из области, находящейся где-то на северо-востоке. Затем неведомо как он получил от своего господина свободу, что на Атлантиде не случалось еще никогда. Он сумел прекратить панику во время страшного потопа, урезонить людей, научил их, что взять с собой из жалкого имущества, распределил всех по судам. У них было около двадцати судов, большинство из которых — рыбачьи лодки да несколько больших военных галер. Беглецы поставили паруса и тронулись в путь. Они еще успели увидеть, как. в море исчезали целые части покинутой ими страны и над поверхностью воды оставались торчать лишь вершины, похожие на отдельные острова. Они с ужасом смотрели, как на горизонте весь берег раскалывался на куски, на которых обезумевшие от страха люди метались и взывали о помощи. Некоторые поднялись в горы и сидели там, ожидая смерти. Лишь немногим удалось спастись.

Оставшиеся целыми суда направились на север, блуждая в водах Атлантического моря, затем они повернули на восток, к песчаному и холодному берегу, который был известен лишь одному человеку. Человек этот очень удивился, увидев, что половина знакомого ему берега оказалась под водой Он направил свой маленький отряд на восток, в сторону красивой равнины, на которой жил его народ. Прошло время, и гости смешались с хозяевами, и через сотню лет их след совсем исчез. Человека, приведшего туда атлантов, звали Ху Хадарна.

От северной части Атлантиды после катастрофы осталась цепь девяти гор, из которых самой высокой оказалась Гора Орлов, но уж без своей Святой Вершины. Оставшаяся на пей горстка людей вскоре умерла от голода, так как сохранившиеся у подножия гор леса сгорели, а вверху, на скалах, не было почти никакой растительности, кроме кустарников и мха. Лишь только последний, один из девяти островов на востоке приютил на некоторое время людей. После того как морс успокоилось, из пещер вышла группа голодных и голых пастухов-атлантов. Море поглотило их стада. Остров был пуст и скалист. На нем не было ни живых существ, ни деревьев, ни травы, а только один источник. Кое-где среди камней рос чахлый кустарник, и люди стали есть его листья. Затем из его веток сделали удочки, привязав к концу их нити, сплетенные из волос женщин. Из оставшегося кустарника разожгли несколько костров и поджарили пойманную рыбу. А когда кустарника не стало, рыбу стали есть сырой. Однажды утром, когда у них уже не из чего было сложить костер и не осталось даже листьев, они увидали на севере что-то плывущее по воде. Все бросились к берегу и стали кричать. Прокричали весь день. На следующий день утром опять кричали. И тогда к их берегу приблизился странный плот, связанный травяными веревками. На нем не было паруса, и плыл он по воле волн. Лишь случай занес его к этому берегу. На плоту сидел человек и чистил рыбу, которая еще билась в его руках.

С трудом остановив плот в окруженном скалами заливе, человек вышел на берег. В руке он держал одно единственное весло, которое служило ему лопатой, рулем и удочкой. Человек был низкого роста и абсолютно гол. У него была ярко-красная с синеватым оттенком кожа. Бросив на камни свое весло, он смотрел на пастухов. Те на него. Прошло немало времени, прежде чем один из пастухов спросил, как его имя.

— Махукутах! — произнес человек, показавшийся им чужеземцем.

Плохо зная язык атлантов, он с трудом произносил слова.

Он рассказал пастухам, как упал с разбитого бурей судна, как сначала плыл целый день и целую ночь на доске, а потом доску вырвало волной, и он плыл из последних сил, пока его не выбросило на берег. Вскоре началось землетрясение. Небо днем и ночью было черным, а море откалывало от берега кусок за куском. И тогда Махукутах снова бросился в море, возлагая больше надежды на воду, чем на сушу. Когда же он отплыл от берега, послышался глухой удар. Обернувшись, он успел увидеть, как только что покинутый им берег поглотили волны. А когда ему показалось, что пришел его последний час, волны выбросили ему плот. Из последних оставшихся в нем сил он вцепился в бревна, затем, отвязав веревку, что была на корме плота, привязал ею себя к бревнам и заснул. Короткий сон восстановил в нем силы. Проснувшись, Махукутах заметил, что этот плот когда-то сделал он сам. Брошенный всеми, он вернулся, для того чтобы спасти своего хозяина. Волны нещадно били Махукутаха, он ослабел и страшно проголодался, Его измучила жажда. И только чудом он не умер. Когда море успокоилось и небо посветлело, между бревнами он нашел весло. Из него сделал удочку. Поймав руками рыбу, он сделал из нее наживу и стал рыбачить. Наконец плот принес его к этим местам.

— А теперь что ж ты хочешь делать? — спросил его один из пастухов.

Махукутах пожал плечами. Потом внимательно посмотрел на свой плот.

— Здесь нечего есть! — сказал другой пастух.

Махукутах посмотрел снова на плот и вздохнул.

— Если бы у меня был парус… Моя страна там, далеко! — сказал он и показал на запад.

Откуда взять парус? Пастухи отправились бы куда угодно, только бы уйти отсюда. Никто не слышал о стране на западе, разве что только в сказках. Но, в конце концов, кто знает!.. Гнев богов переменчив: Атлантида погибла, а другая страна могла родиться, думали пастухи. А быть на этом острове — это все равно что быть нигде. Но откуда взять парус?

Время шло. Люди жили в пещерах. Время от времени ели сырую рыбу. Сторожили днем и ночью единственное свое богатство — плот. Махукутах все думал, из чего бы сплести парус. В конце концов, он предложил сделать его из волос. Ножом, который выточил один пастух из осколка кремня, у женщин и мужчин срезали волосы с головы, обрезали бороды, после чего все стали удивительно некрасивыми. Но о красоте ли было время думать! Ткацкого станка, естественно, у них не было, но у них было терпение. Дни и ночи сидели и ткали женщины грубый, редкий странный парус. Волны выбросили на берег ствол кривого дерева. Махукутах разрезал кремневым ножом концы лишних веревок, расплел их и снова сплел. Длинная трава оказалась лучше, чем настоящие веревки: она не гнила. Сделали кремневый топор, скрепили с помощью его плот, поставили с невероятным трудом сделанную мачту из принесенного морем дерева, повесили парус и, взяв пресную воду в нечто напоминающее бочку из выдолбленного камня, залезли на плот и тронулись в путь на запад.

Месяц, а может быть, и больше носил их ветер, до тех пор, пока они снова не причалили к берегу. Море приносило им и радости и горе. Оно трепало их на волнах, но доставляло пищу. Тучи же изредка давали питьевую воду. Люди дошли до полного истощения и находились на краю смерти. Так они оказались на далеком берегу, где нашли странный народ, который украшал головы перьями птиц. Увидев отчаявшихся, голодных и измотанных бушующими волнами людей, местные жители не убили их и не сочли врагами. Племена эти не знал Махукутах.

Местные жители, украшавшие себя перьями, научили атлантов вдыхать дым от дурманящей травы с приятным запахом, которую они жгли в конце деревянной трубки. Подержав ее конец во рту, они передавали трубку друг другу по очереди. Непривычные к такому дыму атланты сначала задыхались, но потом привыкли. Хозяева говорили, что дым — это знак священной дружбы.

Они расспрашивали беглецов, откуда те прибыли. С помощью знаков им удалось рассказать о случившемся и в свою очередь узнать, что на этом берегу тоже слышали о потопе. Когда Махукутах научился языку этих людей, он узнал от них, что здесь уже побывали какие-то странные чужеземцы на корабле и что они отправились дальше. Чужеземцы эти рассказали о неслыханных вещах: что они беседовали с богами, которые, как только начался потоп, поднялись на небо, и будто бы спаслась от страшной беды одна лишь девушка. Она уцепилась за лапу птицы и улетела высоко на скалу.

Пастухи остались жить на новом месте. Вскоре они стали носить перья вокруг головы и привыкли к местным обычаям и языку. Махукутах поправил плот. Ему подарили бревна, веревки, холст для паруса, дали кремневое оружие. В один прекрасный день он отправился вниз вдоль берега, с тем чтобы найти свою страну. Вместе с ним на плоту поплыла пастушка-атлантка.

Много дней и ночей Махукутах вместе со своею женой плыл вдоль берега, причаливая к нему лишь для поиска пищи и воды. Когда же он добрался до знакомых ему рек и увидел свои звезды, его радости не было границ. Он тут же направился на запад, в другое море, и остановил плот у длинных островов, где на широкой, большой косе, разделяющей моря, находилась его страна.

Махукутах со своей женой пошел в город, где он жил до того, как попал в рабство. Жители тех мест, где он когда-то рос, узнали его с трудом. Он рассказал им о великом потопе. Люди спрашивали его о том, как называлась утонувшая страна. Он, отвечая им, называл ее страной Ацтлан. Слушатели были довольны тем, что наконец была найдена разгадка тайны волн и свирепого ветра, который недавно опустошил их берега.

— Пошел густой, как смола, черный дождь, — рассказывал Махукутах, — и отчаявшиеся люди полезли на крыши домов, но дома рушились, и их сбрасывало на землю. Тогда они стали взбираться на деревья, но те сбрасывали их со своих веток. Когда же они прятались в пещерах, у пещер заваливался вход…

Все окружающие со страхом внимали каждому слову Махукутаха.

* * *

Весть о гибели Атлантиды постепенно распространилась повсюду. Люди на плотах, на обломках судов, верхом на стволах деревьев и бревнах до последнего мгновения ужасной катастрофы искали путь к спасению. Некоторые смогли добраться до неизвестных берегов, неведомых частей света, где они и остались жить. Забыв об утонувшей стране, они все же оставили в памяти народов, среди которых оседали, привезенную с собой странную весть. Их рассказы запомнились людям. Они изменяли их из века в век в силу своей памяти и особенно в зависимости от того, как понимали эти рассказы.

Далеко на востоке, на огромных, почти круглых островах в южной части земли, где жили люди с темной кожей и вьющимися волосами, тоже слышали об улетевших в чудесной лодке вместе с богами мужчине и женщине. Люди рассказывали потомкам, что после потопа все спасшиеся были переселены на небо, а там они превратились в звезды.

Народы рассказывали об услышанном каждый на свой лад. Одни, унаследовав историю бегства Тефнахта в чужеземной лодке, говорили, будто бы бог Фаэтон попытался ехать по воздуху на огненной колеснице своего отца Солнца и, так как не умел ею управлять, рухнул на землю, спалив все кругом и себя самого. Другие рассказывали, что человек захотел вознестись выше того, кто его сотворил, но упал с неба назад на землю и не смог более подняться…

Через несколько месяцев после исчезновения Атлантиды армия Пуарема разграбила, опустошила и уничтожила все, что можно, в богатой стране Та Кемет, подчинив ее молодому правителю Менеру. Под его властью были объединены в государство все части страны народа роме.

Великий Жрец приказал построить храм своему новому богу Тоту, которым в действительности был он сам, а мертвый правитель был бальзамирован и положен в голубой саркофаг в небольшой пирамиде из шлифованного камня, сделанной по типу больших могил, которые исчезли вместе с Атлантидой. Острая вершина пирамиды, как говорили тогда люди, должна была сохранить память о Горе-родоначальнице, рожденной из воды.

Жрецы-атланты выгнали жрецов племени роме и ввели в покоренной стране свою науку и мудрость, свой обман, жадность и жестокость.

Прошли месяцы войны и грабежа. Страна Та Кемет наконец была объединена. Однажды во время больших праздников в новом храме бога Тота рядом с Великим Жрецом перед лицом жрецов, высших чиновников и знати из атлантов и роме (среди них тоже были чиновники, писцы, военные командиры), скромно стоявших на огромном дворе храма, молодой Менер, да будет он вечно здоров и могуществен, начал свою речь словами:

— Я, сияющий в веках, перед вами по воле моего отца…

 

ГЛАВА XXVII

Время полета вокруг Земли подходило к концу. С высоты, на которой находился необычный корабль, путешественники видели Землю словно Луну, но только больше размером. Они с нетерпением ждали возвращения к деревьям и рекам. Каждый из них по-своему переживал это. Аута старался научиться всему, что было возможно, а в свободное время с тоской смотрел на Землю. Он стал более мудр и учен, чем все ученые Земли, но ни наука, ни новые привычки не могли утолить его тоску по Земле. Пятеро чужеземцев продолжали и здесь свои исследования. Они то разглядывали Землю через разного рода подзорные трубы, то углублялись в чтение записок, составленных ими еще во время пребывания на ней. Одна лишь Неферт после первых дней страха и слез стала спокойной. Она находила удовольствие в учебе и наблюдении за небом.

— Если бы мы летали всю нашу жизнь, — часто говорила она Ауте, — я все равно не стосковалась бы по Земле.

Аута же с грустью смотрел на нее в эти минуты. Иногда он спрашивал ее, любила ли она когда-нибудь покинутую ею Землю.

Позже, когда их путешествие подходило к концу, Неферт смогла определить причины своего равнодушия к видневшейся через окно корабля Земле, напоминавшей теперь огромную земную луну.

— Что я видела на Земле, которую вижу полностью только отсюда? — сказала она. — Ничего, кроме дворца, огромного храма, нескольких жрецов и дворца в садах Святой Вершины. Я не могла любить Землю, так как не знала ее.

Прошло много времени после их отлета, прежде чем Аута рассказал ей правду о Тефнахте. Услышав его рассказ, она долго плакала. Позже Неферт начала постепенно понимать настоящий смысл происшедшего. Она не любила ни Атлантиду, ни людей и, по сути дела, пока была на Земле, не знала, кто такие люди. Она любила единственного человека и была верна ему всей душой, хотя вокруг нее все говорили, что это не человек, так как он раб и черный. Только интуиция женщины подсказала ей, что тот, кого она видела лишь мельком и с которым всего лишь раз поговорила, был умен, красив и добр, что он должен быть для нее всем. Зная, какое наказание ожидает обоих, она спрятала любовь в глубине своего сердца. Вероятно, поэтому ее любовь и стала такой непреодолимой. А здесь, на небесном корабле, среди умных людей другого мира, она поняла, что гордыня и ненависть ее отца, жестокость ее брата отрезали ей дорогу к единственной настоящей любви и уничтожили самую красивую страну мира. В это мгновение смерть отца показалась ей естественной. Потом ей захотелось на Землю. Когда она призналась в этом Ауте, тот не удивился. В порыве радости он сильно сжал ее в объятиях.

— Я ничего не знаю о тайне нашего полета, — сказала ему Неферт. — Я привыкла к нему, вот и все. Если бы тебя не было со мной, я умерла бы от страха в самом начале. Теперь же я не удивляюсь ничему; ни тому, что мы, как духи, поднимаемся с пола на потолок, и ни тому, что я могу поднять тебя одной рукой и пустить, словно птицу, чтобы ты полетел. — Потом она испуганно посмотрела на него и крепко сжала его руку. — Но не без меня! С тех пор как корабль стал вращаться вблизи Земли, ты перестал быть пушинкой… — И она засмеялась.

— А теперь хочешь — полетим на Землю?

— Теперь — да. Теперь тебя никто не сожжет на костре за то, что ты любишь меня, и меня никто не разрежет на семьдесят частей, чтобы потом выбросить на городскую свалку, только за то, что я люблю тебя.

— А тебе не жаль Атлантиды? — спросил Аута.

Неферт не ответила. Она посмотрела на огромную, плывущую по черному небу звезду в голубых и зеленых пятнах. Человек не может жить в коробке, какой бы вместительной она ни была. Даже чужеземцы чувствовали себя стесненно и тосковали по Земле почти так же, как и по своей планете.

Число витков, высчитанных Хором, еще не истекло. Но чужеземцы с нетерпением ожидали возвращения на Землю для завершения исследований, с тем чтобы окончательно узнать, стоит ли звать сюда своих соотечественников или отправиться на поиски другой, более подходящей планеты.

— Почему вы считаете Землю непригодной для себя? — спросил однажды Аута.

— Она одновременно пригодна и непригодна, — ответил ему Хор. — Остается разобраться лишь в том, каких качеств больше, хороших или плохих. Я знаю, что она похожа на нашу планету, разве что на ней больше воздуха, а другие необходимые для нас условия вообще нелегко найти.

— Разве нет планет, подобных вашей?

— Есть… и, должно быть, их предостаточно в необъятном звездном мире. Но даже нашей долгой жизни не хватит для того, чтобы искать их.

— Однако к нашему воздуху вы привыкли довольно хорошо.

— Мы тебе никогда не говорили почему. Нам задолго были известны плотность и состав вашего воздуха. Ты теперь знаешь, как мы исследуем видимые и невидимые лучи… Вот они-то и показали нам это. Тогда в течение ряда лет мы стали приучать себя к такой плотности в специальных комнатах. Но многие так и не смогли привыкнуть. К тому же для всех такие комнаты построить нельзя.

— Значит, если бы вы могли привыкнуть к воздуху, вам незачем было бы уходить отсюда.

Хор улыбнулся: ему понравился вывод, сделанный представителем жителей Земли, которые поклоняются звездам, а иногда просто корням деревьев. И он ответил ему;

— Ты прав, но воздух — это еще не все. К воздуху привыкнут потомки тех, кто прилетит на Землю. Да и к пище тоже. Нас смущают две вещи: смогут ли привыкнуть хотя бы потомки к разнице в весе и найдем ли мы на вашей Земле источники силы. Ты же понимаешь, нас не удовлетворят ни медные топоры, ни путешествия на ослах.

— А почему ты заговорил о различии в весе? — спросила Неферт. — Я никак не могу понять, почему вы ростом меньше наших мужчин, а говорите так, будто бы вы тяжелее их. Даже я, по моему мнению, могу легко поднять каждого из вас.

— А ну, подними меня! — воскликнул, улыбаясь, рулевой.

— Для вас мы легки, — сказал Хор с улыбкой. — Тяжелы мы для нас самих, так как Земля ваша больше и притягивает к себе в три раза сильнее, чем наша планета. Если вы прилетите к нам, вы станете легче и, вероятно, сможете высоко прыгать без крыльев… Только вас никто не примет там за богов.

— Ты заметила, Неферт, — добавил Аута, — в начале полета нас ничто не притягивало, и мы не обладали никаким весом! Затем корабль стал вращаться, как планета, и мы снова обрели вес. Это нетрудно понять!

— Ну уж и не так легко, — сказал Хор. — Легко, когда известно. Тот, кто узнал это впервые, вероятно, затратил всю свою жизнь и к тому же воспользовался предположениями предшествующих поколений.

— Разве только силу притяжения предстоит нам исследовать? — вмешался снова рулевой. — Вот, например, мы не знаем, сможем ли легко ужиться с вами. Несмотря на то что мы похожи по крови и общему виду, наше тело холоднее вашего.

— Это не самое главное, — сказал Хор.

— Для тебя, конечно, нет! — засмеялся рулевой.

— Речь идет о другом, — продолжал Хор без раздражения. — Наших людей не так много. Необходимо знать, сколько человек живет на Земле…

— Их стало теперь меньше! — сказала Неферт.

Хор закусил губу и продолжал:

— …и сколько может прокормить планета. Мы никогда не посмеем переселиться к вам, если наше прибытие окажется для вас бременем. Мы хотим помочь вам или, как говорится у вас, заплатить за то, что вы нам дали, но ни в коем случае не доводить вас до нищеты. Наше прибытие должно сделать жизнь всех земных жителей лучше, а не хуже.

Полет становился утомительным для всех. Однажды Неферт прощебетала на языке чужеземцев, который она начала усваивать:

— Рулевой, нельзя ли спуститься как-нибудь поскорее?

Все любили ее. Она скрашивала монотонную жизнь полета и, как часто на языке атлантов говорил Хор, заменяла им букет свежих, никогда не увядающих цветов.

— Не могу, цветок Земли. — Рулевой на этот раз посмотрел на нее с сожалением. — Здесь нами руководят более суровые законы, чем ваши. Уклоняться от исполнения законов Атлантиды мог каждый, а от этих никому не дозволено. Остается еще более месяца, и тогда мы возвратимся. А ты знаешь, Неферт, что теперь ты моложе оставшихся на земле девушек твоего возраста на девять лет?

Неферт взглянула на него с удивлением;

— Смеешься надо мною?

— Нисколько, Неферт. Это закон, который ты не можешь нарушить Наше путешествие продолжалось в целом один год, а на Земле, вот увидишь при возвращении, пройдет десять лет.

— И так будет до самой смерти? — весело спросила Неферт.

— Нет, там мы будем жить одновременно со всеми жителями Земли.

Аута слышал об этом от Хора, но ему как-то не удавалось спросить его об этом. Он посмотрел на Неферт. Таким образом, прошло десять лет, но время для них пронеслось стороной: оно лишь на лету вырвало перышко крыла и улетело вперед.

— А почему так происходит, Хор? Это случается всегда, когда летишь среди звезд? — спросил он.

— Не всегда. Только когда летишь так, как летим мы теперь: со скоростью света или близкой к ней.

— Время может сократить еще больше? — снова спросил Аута.

— Кажется, да, — сказал Хор. — Мы еще не пытались это исследовать.

— А если у вас вечная молодость, то почему вы не бессмертны? — спросила тогда Неферт.

— Ты думаешь, мы не желаем этого? — улыбнулся Кор.

Среди пяти чужеземцев была одна женщина, жена одного из них. По сравнению с жительницами Земли она была необычайно хрупкая и нежная, хотя большинство девушек Земли превосходили ее в красоте. В беседах она принимала участие редко: у нее было много всяких Дел, Она заботилась о здоровье путешественников, исследовала особенности строения тела земного жителя и жителя Красной планеты. Помимо всего этого, ей приходилось изучать и делать заключение обо всем, что было связано с жизнью чужеземцев в новых сложных условиях. Но теперь-то, отложив свою работу, она решила заговорить:

— Придет время, и мы будем лечить смерть так, как сейчас излечиваем от старости.

Неферт и Аута с недоумением взглянули на нее.

— Как так — излечивать от смерти? Вероятно, я ослышался?… — сказал Аута.

Чужеземка взволнованно посмотрела куда-то в пространство:

— Нисколько. Мы будем лечить смерть.

— Но ведь лечат только болезни! — вздохнула удивленно Неферт.

— И старость тоже была болезнь, которая более не свирепствует среди нас, смерть же — болезнь, которая со временем перестанет уничтожать…

— …наших потомков, вероятно! — добавил ее муж.

— Когда бы ни было — все равно хорошо, — ответила ему женщина.

— И все-таки я не понимаю, как смерть может быть болезнью, — сказала Неферт.

— Мы сумели ее оттянуть. Бывают обстоятельства, когда в иные времена человек умер бы, а мы его возвращаем к жизни. Есть обстоятельства, при которых мы бессильны вернуть ему жизнь, когда мы не знаем, как это сделать, или мы лишены средств, с помощью которых это возможно. Болезнь, называемая смертью, является самой тяжелой из всех болезней. Сколько умирало у нас из-за болезни сердца! Теперь мы этого не боимся: испорченное сердце мы заменяем другим.

Аута окинул ее недоверчивым взглядом, потом посмотрел на Хора. Тот все понял и продолжал:

— Можешь не сомневаться, Аута. У меня сейчас не то сердце, с которым я родился…

Оба земных жителя были поражены. Они понимали, что чужеземцы не шутят подобными вещами. И хотя они привыкли к разного рода чудесам, последнее их сильно озадачило.

— Когда же тебе заменили сердце? — спросил Аута, с трудом выговаривая слова от удивления.

— Лет этак пятьдесят тому назад, а, может, и больше.

— Когда умирает какой-нибудь человек, — сказала чужеземка, — и от всего организма хорошим оказывается только сердце, а самого человека оживить нельзя, мы извлекаем у него сердце, пока оно еще живое, и замораживаем его. При необходимости размораживаем, заставляем его ожить и вставляем в грудь больного, нуждающегося в хорошем сердце. Но это нас не удовлетворяет. Мы хотим добиться того, чтобы создавать столько живых сердец, сколько нам необходимо. Кровь, например, мы производим.

— Как так — делать сердца? — сказал Аута.

— Точно так же, как они создаются в естественном состоянии. Но нас пугает не создание сердец, почек, легких и прочего, а мозг и все, что идет от него… Это нельзя заменить, но можно охранять от всего, что приводит его к смерти.

С этого дня Аута стал менее разговорчивым и более задумчивым. Всего лишь раз он признался Хору, что ему хотелось бы иметь не бессмертие, а хотя бы долгую жизнь, для того чтобы он смог увидеть, к чему придут земные жители через несколько сотен или несколько тысяч лет.

— Твое желание можно было бы выполнить, — ответил ему Хор, — только сначала посмотрим, какие у вас дела на Земле, а потом подумаем.

Однажды Аута и Неферт заметили, что поведение чужеземцев как-то изменилось. Каждый приводил в порядок свои хрупкие инструменты, записи, ранее сделанные расчеты. Подходило время спуска.

Корабль вращался теперь вокруг Земли медленнее и ближе к ней. Огромный диск Земли в течение нескольких дней уже нельзя было охватить глазом.

— Аута, ты когда-нибудь был в горах, что находятся на восточном конце того длинного моря, которое начиналось от Атлантиды? — спросил Хор. — Ты мне как-то давно говорил о них.

— В конце Моря Среди Земель? Да. Я знаю там все страны: на верхнем берегу — страну хананеев, страны Шумер, Аккад и страну Хару, где находятся горы, о которых ты спрашиваешь…

— Какие горы в стране Хару?

— Хорошие — довольно высокие, с широким плато на самом верху. Но как мы туда попадем? Я полагаю, что поступать так, как это было при подъеме со Святой Вершины, не следует.

Хор рассмеялся:

— Теперь ты у нас проводник.

Аута удивился:

— Как же я смогу показывать вам отсюда дорогу?

— Вот именно отсюда! — сказал Хор.

Они оба вошли в помещение, в которое Аута заходил не раз наблюдать за звездами. Хор направил огромную подзорную трубу таким образом, чтобы при прохождении корабля вокруг Земли с запада на восток Аута мог увидеть разыскиваемое ими место. Аута начал вглядываться. Вдруг он закричал:

— Вижу Столбы Мелкарта… а теперь не вижу… Смотри, страна Хару… Я потерял ее! — И, отложив в сторону подзорную трубу, он грустно поглядел на Хора: — Я видел, Хор, но она так быстро проходит и находится далеко. Разве можно разглядеть плато? Ведь горы-то едва видны…

Хор все еще молчал. Он повернул какие-то колесики, открыл коробку, в которую вставил пластинку, потом все поставил на прежнее место, взял Ауту за руку и положил ее на круглую кнопку и после этого сказал ему:

— Теперь смотри внимательно и в то мгновение, когда увидишь те горы, нажми кнопку, которую я тебе показал. Но не опоздай, да и раньше времени не нажимай.

Сгорая от нетерпения, Аута лихорадочно следил за Землей через подзорную трубу и сумел нажать на кнопку вовремя. Хор вытащил пластинку и отдал ее одному из своих товарищей. Через короткий промежуток времени тот принес им большую, очень тонкую пластинку, на которой Аута узнал страну Хару и все близлежащие области такими, какими он видел их через подзорную трубу. Он взял ее дрожащими руками и стал разглядывать. Нашел на ней две цепи гор страны Хару, протянувшихся друг перед другом, но плоскогорья видно не было.

Хор дал ему какой-то инструмент для письма и попросил сделать кружок на горном районе, где должно было находиться плато. Аута очертил место на восточной части горной гряды. Тот, кто принес пластинку, взял ее с собой, сунул в коробку для увеличения и через некоторое время принес Ауте другую пластинку. Удивленный Аута отчетливо увидел горы и узнал зеленую равнину; то и было то плато, которое они искали. Аута показал на него, тот же чужеземец взял последнюю пластинку и пошел делать расчеты места и способа посадки. Аута не пошел за ним. Он давно знал, что чужеземцы ведут расчеты не в уме и не на листочках, — у них имелись специальные коробки с почти человеческим умом, которые и считали вместо них.

Через некоторое время корабль перестал вращаться. Хор попросил путешественников лечь в разложенные кресла и привязаться ремнями.

— Спускаемся? — спросил радостно Аута.

Но он спрашивал, казалось, скорее себя, чем кого-либо.

Через час корабль повернулся носом вверх и начал спускаться вертикально все медленнее и медленнее. Все спокойно и молча ждали на своих местах конца спуска, специально для этого надев на голову продолговатые шары. Рулевой и Хор напряженно следили за светящимися сигналами падения корабля, хотя расчеты были сделаны настолько точно, что он сам мог спуститься на предназначенное ему место.

Когда же они спустились и ощутили под ногами твердую землю, Аута стал ласково гладить ее рукой и, сорвав букетик травы, поднес к щеке. Рулевой при этом, вздохнув, сказал:

— Я тяжел, как слон!

Но и земному жителю пришлось нелегко (после целого года пребывания на корабле вес его сильно уменьшился).

Они вышли на пустынное плоскогорье, обрамленное лесом. Кругом никого не было. Лишь ветер раскачивал могучие кедры.

 

ГЛАВА XXVIII

Немногим более чем через неделю с тех пор, как они вышли из своего корабля, чужеземцы и двое земных жителей исследовали плато и его окрестности в горах. Пастухов они увидели лишь на второй день, но те, заметив их, испуганно закричали и бросились прятаться в долине; с тех пор они более не показывались.

Двое чужеземцев, одним из которых был муж чужеземной женщины, бродили с круглой, насаженной на конец короткого, тонкого копья коробкой, приводившей в удивление Неферт. По ее мнению, коробка была не чем иным, как игрушкой в руках чужеземцев, и в ней не было никакого проку, Аута рассказал ей, что коробка эта служит средством изучения земли и с ее помощью можно узнать, находятся ли в земле определенные металлы. В ней сосредоточена огромная сила, которую они отлично могут использовать.

— И как же вы узнаете с помощью этой коробки, что нашли все необходимое для себя? — спросила Неферт.

— Она начинает звучать, — сказал один из чужеземцев.

— Аута, ты слышал, как она звучит? — спросила Неферт.

— Не только он, но, к несчастью, даже и мы не слышали! — ответил ей чужеземец.

Неферт не хотелось более расспрашивать, и она побежала по траве собирать цветы. С тех пор как они вернулись на Землю, это было ее ежедневное занятие.

Однажды Хор сказал, что им необходимо разделиться: он и двое других останутся на плато, остальные два чужеземца отправятся на поиски металлов в горы. Узнав от Ауты, что в истоках реки Хапи должны быть высокие горы, он попросил его сопровождать двух чужеземцев, отправляющихся на поиски редких металлов.

Неферт в это время ловила бабочек. И, не поймав ни одной, грустная возвратилась к Ауте. Тут она услышала, как Хор спросил его:

— Скажи по правде, ты хочешь пойти с ними? Это совсем не обязательно! Можешь остаться здесь…

Аута обиженно перебил его:

— Зачем так говорить, Хор? Я просил тебя считать меня вашим слугой и требовать от меня все, что угодно. С тех пор как я узнал, что вы желаете людям лишь добра, для вас я готов сделать все, что хотите.

Теперь огорчение появилось на лице Хора.

— Слугой ты у нас не можешь быть: у нас нет слуг. Ты наш друг. Вот поэтому я и попросил тебя… как говорят земные жители — я осмелился попросить тебя. Не подумай, что, если тебе не хочется, наша дружба от этого уменьшится. Я уже говорил, что только ты являешься хозяином самого себя…

— Но я чувствую себя обязанным вам, моя совесть, мое сердце велят мне быть вам полезным.

— Вот это другое дело: решение идет от тебя! — И Хор посмотрел на него с улыбкой.

— Так возьми и меня, Аута! — крикнула Неферт.

Вместо ответа Аута обнял ее за плечи.

Рулевой вместе с одним из товарищей с самой посадки на плато не прекращал работу над созданием летающей лодки. Она была почти готова. По размерам лодка была поменьше, так, локтей на пятнадцать, чем та, которую угнал Тефнахт. Когда все было готово, рулевой сделал несколько кругов над плато, облетел лес, остановил лодку в воздухе и, решив, что можно лететь без опаски куда угодно, предупредил своих товарищей, что они отправляются на следующий день. Тут он, внимательно посмотрев на Ауту и Неферт, заметил:

— Шелк твоей одежды еще не потерял своей красоты, Неферт. Но если мы пойдем в какой-нибудь город той самой страны, где черная земля, тебе, Аута, необходима другая одежда. Ты прожил год, а земные жители десять. Твоей же рубахе двадцать лет. Ну какой же ты в ней бог!

Неферт поглядел внимательно на рубаху Ауты и только теперь увидел, что рулевой прав.

— Другой, ты же знаешь, у меня нет, — сказал Аута с грустью. — И откуда мне ее взять? В любом городе я смог бы себе купить, да не на что. Может быть, пойти к кому-нибудь поработать…

— Чтобы тебя снова сделали рабом! Это не годится. Подумаем лучше, как иначе выйти из этого положения, — сказал рулевой.

Неферт снова изучающе взглянула на Ауту, потом посмотрела на себя и задумчиво остановила взгляд на руках. Вдруг она повеселела:

— Аута, у нас есть что поменять на рынке. Вот смотри: у меня два браслета и все эти кольца!

Аута печально посмотрел на нее и покачал отрицательно головой. Не прислушиваясь более к их беседе, рулевой отошел к Хору и о чем-то стал говорить с ним. Потом он скрылся в корабле, который, как серебряная башня, возвышался над плато. Неферт проследила за ним взглядом, а когда она повернулась, чтобы сказать что-то Ауте, того уже не было на прежнем месте. Она быстро осмотрелась кругом и увидела его как раз в тот момент, когда он, печально склонив голову, входил в кедровый лес на краю плато.

Она бросилась за ним.

Через час, когда рулевой вернулся к ним на прежнее место, где они беседовали втроем, он увидел лишь одну Неферт. Она в слезах возвращалась из лесу.

— Почему ты плачешь? Где Аута? — спросил он удивленно.

— Не знаю… — ответила она сквозь слезы. — Аута пошел в лес, но я его там не нашла. У него был длинный нож…

Рулевой ничего не понимал. Он позвал Хора, который спросил, чего она боится и почему плачет.

— У него был длинный нож! — сказала девушка снова. — Он был очень расстроен… Не хочет ли он умереть?

Чужеземцы опять ничего не поняли.

— Как — умереть? — спросил недоуменно Хор. — Убить самого себя? Почему?…

— Он мне сказал, что чувствует себя беспомощным, что вы ему даете все, а он дать ничего не может. И у него нет ничего собственного, что можно было бы обменять хотя бы на рубашку.

Рулевой улыбнулся:

— А ему и не нужна рубашка, Неферт. Мы оденем вас в наши одежды. Я нашел кое-что как раз для него; правда, одежда будет узковата. Пусть и вы будете богами!

Но Хор остановил его и взял Неферт за руку:

— Пошли поищем Ауту, Неферт. Я не думаю, что он сделает это ножом. Он, вероятно, его взял для чего-нибудь другого…

И они втроем пошли искать Ауту. Рулевой захватил с собой воронку, усиливающую голос. Они звали Ауту непрерывно. Неферт, не видевшая этого инструмента, не переставала удивляться:

— Ты кричишь, словно бог!

— А ты разве слышала, как кричат боги? — спросил ее, улыбаясь, рулевой.

Девушка смущенно взглянула на него и робко сказала:

— Нет…

В этот момент из леса послышался крик Ауты. Его легко нашли по голосу. Аута сидел на траве, подвернув под себя ноги, и что-то делал. Увидев товарищей, он спрягал свою работу в кустарник и встал. Неферт бросилась ему на шею, продолжая плакать, но теперь уже от радости. Длинный нож валялся тут же, на траве, возле их ног.

— Мы нашли тебе одежду, похожую на нашу! — сказал ему рулевой. — И ты, и Неферт оденетесь, как мы… Ты почему ушел и почему так печален?

Освободившись от объятий любимой, Аута, ничего не ответив, поднял с земли нож и направился к плато. Лицо его было сосредоточенным.

В тот день, когда Аута и Неферт, одетые в серебряные одежды чужеземцев, вошли в маленькую лодку, готовую к отлету, муж худенькой женщины, мечтавшей лечить людей от смерти, спросил:

— Что там случилось тогда в лесу? Почему ты плакала?

Неферт рассказала ему о том, как Аута попытался добыть птицу или убить какое-нибудь животное, чтобы обменять их на рынке в Та Кемете.

— Прежде я делал богов из глины, а им теперь не надо богов! Выходит, ни к чему я не пригоден! — пробормотал Аута.

Рулевой строго, не улыбнувшись, что редко случалось с ним, сказал:

— Ты и теперь не отдаешь себе отчета в том, как полезен нам и как был нужен земным жителям? Ты научил их борьбе…

— Но…

— Знаю. Не думай, что никто не спасся с Атлантиды. Память о восстании осталась, и народ еще будет бороться.

Лодка полетела в направлении Та Кемета.

* * *

Через полтора часа не очень быстрого полета (каждому хотелось увидеть землю и моря, через которые они пролетали), лодка села на то же самое поле, по которому одиннадцать лет назад столько раз прогуливались Яхубен и Аута. Где-то на севере должна была находиться старая крепость атлантов, которую отсюда не было видно. Выйдя из лодки, четверо путешественников увидели на юге, довольно близко, стены какого-то большого города. Уж не тот ли это городок Бехдет, где когда-то любил бывать Яхубен?

Оставив рулевого в лодке в одном из выбранных Аутой укромном, скрытом от непрошеных глаз месте, трое — Неферт, Аута и муж той хрупкой чужеземки — отправились в город. Их серебряные одежды, сшитые совсем не так, как к этому привыкли земные жители, хотя и привлекали внимание прохожих, но никого не пугали. В этой стране, изрезанной дорогами мира еще до исчезновения Атлантиды, теперь скрестились многие пути, так что пестрая смесь одежд и разных языков никого не удивляла.

Когда путники вошли в город Бехдет, поразительно разросшийся за прошедшие десять лет, было еще утро.

Чужеземец с удивлением смотрел на землянки, у которых не было окон, а вместо дверей зияли четырехугольные отверстия; крыши их были сделаны из ветвей и листьев (правда, в этой стране дождь шел один раз за много лет!). С недоумением и грустью глядел он на худеньких голых детишек, бегущих с тяжелой, непосильной для них ношей по улицам.

— Аута, земные города все такие? — наконец спросил он.

Отвечая, тот горько улыбнулся:

— Да, такое везде найдется, только так живут не все. Здесь ютится беднота. Посмотри подальше!

Вскоре они пошли по улочкам, застроенным прямыми рядами деревянных домов. Они казались не особенно красивыми, но были довольно чистенькими и более вместительными, чем землянки. Здесь слышались удары молотков, стоны пилы, скрежет шлифуемого стекла или камня, в воздухе стоял запах свежераспиленного дерева, смешанного с тяжелым запахом кожи, красок, горячего клея. Все эти улочки, заселенные ремесленниками, выходили на заваленный мусором пустырь, на котором царила ужаснейшая толкотня и раздавались несмолкаемые крики. По ту сторону пустыря находилась городская площадь. Когда они вышли на нее, чужеземец удивленно остановился. Он посмотрел на шеренги почти голых людей, которые сидели, поджав под себя ноги, перед грудами товаров и кричали изо всех сил:

— Посмотри-ка, мастер, добрый хлеб!

— Хорошая рыба!

— Попробуй, какое вино, мастер, взгляни на вино! Хорошее, пальмовое! Виноградное вино!

— Посмотри, какие мази для лица, красавица!

Пахло здесь крашеным деревом, пирогами, рыбой, пахучими маслами и уксусом.

При виде гор фиников и кувшинов с вином у Ауты потекли слюнки, но он промолчал. Неферт же не могла оторвать глаз от всего этого земного богатства.

— С тех пор как я стала питаться этими шариками, я разучилась есть! — сказала она, ласкаясь к Ауте.

— Но разве ты чувствовала себя когда-нибудь голодной? — заметил ей Аута, сам не в состоянии оторвать глаз от пчелиных сот, спаленных в кучу на чистую парусину. — Я себя никогда не чувствовал голодным…

Но Неферт даже не обратила на него внимания. Она сняла тонкое золотое колечко с зеленым камешком и, к удивлению хозяина, разложившего грудами богатый товар, попросила две корзинки, которые обычно носят торговцы на плечах. Туда она положила пироги, финики, сотовый мед, лепешки, жареное баранье мясо, виноград и яйца. Потом она отдала кольцо, не требуя более ничего взамен. По лицу толстого торговца, разинувшего от удивления рот, расползлась довольная улыбка. Аута поспешил на помощь Неферт. Он взял у нее корзинки, потяжелевшие от съестных припасов. Торговца, привыкшего обманывать людей, поразила невиданная щедрость покупателей. Со страху он даже проявил великодушие: дал им еще отрез шелка и большой кувшин вина. Чужеземец удивленно следил за происходящим, равнодушно взирая на еду, которую с аппетитом поглощали Аута и Неферт. Он взял кусочек пчелиных сот лишь после того, как ему объяснили, что это мед и как его едят.

— Знаешь, Неферт, о чем я подумал? — сказал Аута, пережевывая кусок пирога. — Когда я был в лесу, то видел дикую козу. Надо сделать лук.

Они тронулись дальше и тут тоже увидели множество всякого товара: мешки с пшеницей, ячменем, бочки с уксусом и деревянным маслом, овец, попугаев, шкуры леопардов, ткани…

Женщины племени роме в длинных шелковых одеждах, с крашенными в красный цвет ногтями на ногах и руках важно расхаживали среди товаров и торговцев. За ними с ношей следовали рабы. По площади шныряли цирюльники и кричали:

— Кому подстричь бороду? Кто желает постричься?

В одном месте они увидели стоящего на коленях здоровенного человека, который клещами тащил зуб у какого-то торговца зерном. Тот сидел на камне и истошно кричал, извиваясь от боли. Чужеземец никак не мог понять, что происходит. Он остановился, чтобы посмотреть на происходящее. Однако его еще более удивило, когда пышущий здоровьем торговец, прекратив истошно кричать, взял в руки окровавленный зуб, выпил глоток пальмовой водки и, продолжая тяжело дышать, дал человеку с клещами за работу мерку зерна и сверх того два горячих пирога.

В другом углу площади какая-то женщина продавала цветистые ткани. На руках у нее плакал ребенок. Женщина влила в рот ему что-то из кружечки, и ребенок на мгновение замолчал, затем, сморщившись, выплюнул все и снова принялся кричать; его опять заставили пить содержимое чашечки, и он вновь все выплюнул, после чего наконец успокоился, но ненадолго.

— Что это она дает ребенку? — спросила Неферт.

Аута хорошо знал обычаи страны Та Кемет. Он рассмеялся:

— Она дает молоко, смешанное с бычьей желчью и страусовым яйцом… для того чтобы ребенок не плакал!

Неферт и чужеземец рассмеялись, а ребенок продолжал кричать изо всех сил, как и прежде.

При выходе с площади им попался мальчик, который ревел во все горло. Спина ребенка была исполосована в кровь розгами. Аута остановил его. Испугавшись невиданной серебряной одежды, ребенок хотел убежать, но Неферт ласково погладила его по всклокоченным волосам, и тот остановился.

— Почему плачешь? — спросила Неферт, дав ему несколько фиников

— Меня выдрал учитель за то, что я не знал числа домов, кошек, мышей, колосков и мерок для зерна.

— На всей земле? — спросил его Аута, мягко улыбаясь.

— Нет! — пробормотал, насупившись, ребенок, пережевывая финики. От страха не осталось и следа. — Учитель нас спросил так… — Тут он остановился, оглядел стоящих перед ним взрослых и, увидев их улыбающиеся, добрые лица, решительно продолжал: — Так вот, он сказал: «Было семь домов, в каждом доме жило по семь кошек, каждая кошка съела по семь мышей, каждая мышь съела по семь колосков, каждый колосок может дать по семь мерок пшеницы». И он сказал: «Сосчитайте, сколько мерок пшеницы в целом пропало». Я не мог решить, ошибся… — И тут он снова расплакался.

Аута попросил его написать. Ребенок вытащил из мешка чистый кусок глиняной дощечки и острый камушек. Аута сел рядом и показал, как надо считать. А когда кончил, сказал:

— Иди назад в школу и скажи, что пропало шестнадцать тысяч восемьсот семь мерок пшеницы. Смотри, я тебе все здесь написал на черепке… И скажи учителю, чтобы он берег пшеницу!

Ребенок засмеялся и довольный ушел. Но тут же вернулся, посмотрел еще раз на троих и робко спросил:

— А вы из какой страны? Язык роме ты знаешь очень хорошо. Ты, может быть, с юга, так как ты черный, а вот госпожа похожа на маму…

Аута вздрогнул и прервал его:

— Кто твой отец?

Ребенок набрал в грудь воздуха и с гордостью ответил:

— Мой отец великий писарь Амено. Ты знаешь его?

— Нет, — ответил Аута задумчиво,

— Как же ты его не знаешь? Весь город Бехдет знает его и большой город Белая Стена! Он был и в городе Небут, что находится в верховье реки. А вы знаете, что Белая Стена самый большой город в мире? И там все знают отца. И так как он великий писарь Амено, его вызывали и в Пер-О, и в Большой Дом. Он написал сказки для правителя Пер-О бога Менера, да будет у него долгая жизнь, здоровье и сила!

Неферт с любовью смотрела на ребенка, удивляясь его знаниям, у Ауты же от удивления сделались большие глаза. Ему показалось, что он слышит странные и в то же время знакомые вещи. Тогда он спросил:

— Сколько тебе лет?

— Девять, — ответил ребенок.

— И твой отец Амено роме… из этих мест?

— Отец и мать прибыли из далекой страны, которую у нас отобрали боги и подарили нам взамен страну Та Кемет.

Аута окаменел. Поняв, что черный человек в серебряной одежде более ни о чем его спрашивать не будет, ребенок ушел. Аута долгое время продолжал молчать, пока Неферт не взяла его за руку и не попросила идти дальше.

Они вышли на широкую улицу, по бокам которой стояли высокие дома с каменными стенами. Из другой улицы выходила длинная вереница рабов и ослов, тянувших на полозьях огромные отшлифованные белые камни, Трое путников подождали, пока прошел караван, потом пошли дальше. Из небольшой улочки вышли солдаты во главе с сотником. Аута молча проводил их взглядом. Чужеземец тоже обратил на что-то внимание и спросил:

— Аута, разве эти отсюда? Ты мне говорил однажды, что только в Атлантиде живут такие высокие люди…

Аута кивнул. Он о чем-то размышлял.

Из дома вышел здоровенный, раньше времени состарившийся черный раб. На голове он нес большую корзину с рыбой. Раб повернул голову в сторону трех путников, разглядывая с удивлением их одежду. На мгновение глаза его задержались на Ауте, и он снова зашагал дальше. Но через несколько шагов сбросил корзину на землю и побежал назад к путникам. Те не успели еще уйти далеко. Раб побежал за ними. Услышав сзади себя шаги, путники оглянулись. Раб остановился и замер. Остановились и они. Раб сделал несколько шагов вперед. Взгляд его скользил от одного к другому, но более всего он вглядывался в лицо и глаза Ауты. И вдруг на лице раба появилась улыбка. Упав на колени прямо в уличную пыль, раб издал радостный возглас:

— Аута, мой добрый бог, ты прибыл к нам?

Только теперь Аута пришел в себя. Он бросился к рабу и, подняв его, крепко обнял. Аута почувствовал, что более не в состоянии сдержать слезы, и заплакал. Не зная, в чем дело, заплакала и Неферт. Чужеземец, пристально вглядываясь в седоволосого раба, казалось, думал о чем-то другом.

Успокоившись, Аута вздохнул;

— Я считал тебя мертвым, мой дорогой друг… Как хорошо, что я нашел тебя! Теперь ты будешь с нами, Май-Бака.

 

ГЛАВА XXIX

Бросив корзины с рыбой, Май-Бака, как верный пес, пошел за Аутой. Временами он исподтишка бросал взгляд на красавицу Неферт, но спрашивать о чем-либо не осмеливался.

— Я рассказал бы богам, через что мне пришлось пройти за эти десять лет. Но боги сами знают это! — сказал Май-Бака на своем родном языке.

— Ничего мы не знаем, Май-Бака. Расскажи нам обо всем! — сказал Аута, оглядываясь по сторонам. — Но ты говори на языке атлантов, чтобы тебя смогли понять все.

— Здешние господа говорили, что их язык является языком роме и что нигде нет более великой страны, чем Та Кемет. Теперь же они говорят на языке атлантов…

Аута улыбнулся.

— Но где же нам поговорить? — продолжал Май-Бака. — Здесь нельзя: мимо проходят жрецы, солдаты… Я знаю недалеко отсюда среди домов и деревьев одно укромное местечко.

И он повел их туда. Там все сели на разбитые плиты.

— Ну, Май-Бака, рассказывай! — попросил Аута. — Сколько лет прошло с тех пор? — И он посмотрел на друга с какой-то озабоченностью.

— Десять лет прошло, мой добрый бог. Ты молод и смертен, а я постарел.

Аута обменялся взглядом с Неферт и с чужеземцем. Раб заметил это и осмелился наконец спросить:

— Это твоя богиня? — и смиренно взглянул на Неферт.

— Я жена Ауты! — засмеялась Неферт.

Аута же думал совсем о другом. Он неожиданно произнес:

— Скажи, Май-Бака, кто такой Менер?

Услышав это имя, Май-Бака испуганно вздрогнул и сделал знак молчать. Понизив немного голос, Аута продолжал:

— Я помню, во дворец Святой Вершины несколько раз приходил маленький глуповатый сын владыки… его тоже звали Менер.

Май-Бака испуганно замахал руками и огляделся кругом. На пустынную площадь, окруженную редкими деревьями, выходили задворки нескольких домов без окон. Лишь на другом конце ее играли ребятишки. Раб продолжал шепотом:

— Когда прибыло все войско атлантов, со всеми жрецами и начальниками, спасшимися от потопа, они его… одним словом, он теперь повелитель в Большом Доме.

— А прежний? — спросил Аута.

— Умер в дороге! — прошептал поспешно Май-Бака.

— Сюда прибыли все атланты? — спросила Неферт.

— Нет, богиня! — тихо проговорил раб. — И двух тысяч кораблей не будет. Остальные пошли на дно кормить рыб.

— А ты прибыл на корабле? Ты же был около пещер… — сказал Аута.

Май-Бака снова его прервал, опять оглядываясь по сторонам:

— Отсюда начинается мой рассказ.

— Я кое о чем догадался, — произнес Аута. — Когда встретил мальчишку, который сказал, что он сын писца Амено. Был такой писец Амено в Великом Городе. Его иногда старец вызывал в книжный зал на Святой Вершине. Ты слышал о нем?

— Нет, о нем я ничего не слышал, — ответил Май-Бака и наклонился к уху Ауты, — но я тебе расскажу о Великом Жреце. Люди говорят, что он не человек, а бог. Великий бог Тот живет в его сердце, а бог Тот и есть Великий Жрец, так говорят люди.

— Теперь я все понимаю, — сказал, улыбаясь, Аута. — Ну, Май-Бака, продолжай, мне хочется послушать тебя. Как это случилось, что ты в Бехдете стал таскать рыбу в корзинах?

— Об этом долго рассказывать, славный мой бог!

— Да не называй ты меня богом, я же обыкновенный человек, а не бог! И как бы твой рассказ ни был долог, мы все хотим его послушать.

— Когда огонь вырвался из горы, — начал Май-Бака, — из нее потекла вниз горячая грязь. Но сначала в кратер упала звезда. Когда она появилась над горой, я не заметил. Одни говорили, что это ты, но стоило звезде исчезнуть в кратере, как я сразу понял, что это не так: ведь ты же бог, даже если и отрицаешь это. Вот доказательство того, что ты бог: я смотрю на тебя и вижу тебя таким же молодым, как двенадцать лег тому назад, когда ты прибыл в наш оазис, а мы все, не только я, состарились. Кое-кто говорил, что звезда была вашим знаком о конце мира. Однако мир не кончил свое существование, погибла лишь та проклятая страна, и хорошо, что погибла. Потом я увидел огромный глаз на небе, но не на юге, как тогда, а выше, на самом затылке неба. Когда гора раскололась и выплеснула из себя огонь, мы бросились бежать. Одни предлагали идти в сторону Великого Города, и все, кто ушел в этом направлении, погибли по дороге: под ними разверзлась земля и появилась вода… Я и другие…

— А где Нтомби? — не дав ему договорить, спросил Аута.

— Не забыл ее, мой добрый бог? Она со мной, у меня нет другой радости, кроме нее. Детей наших у нас забрали на продажу…

Аута печально опустил глаза. И немного погодя спросил:

— А Агбонгботиле?

— Умер. Он не смог бежать и утонул в огненной реке.

— Хорошо, что осталась хоть Нтомби. Бери ее с собой, и приходите к нам.

Май-Бака вздохнул:

— Мы не можем идти с вами. Нам негде спрятаться. Здесь страна маленькая, и солдаты нас сразу найдут. Да и за рыбу, которую я там оставил, хозяин даст мне сто плетей и на три дня оставит без пищи.

Чужеземец внимательно слушал рассказ Май-Баки и, взяв его под руку, успокоил:

— Никто более не коснется ни тебя, ни твоей жены.

Май-Бака с признательностью посмотрел на него и хотел упасть перед ним на колени, но чужеземец остановил его и попросил рассказывать дальше. Май-Бака продолжал:

— Я и мои товарищи побежали к берегу. Не знаю, почему мы бросились бежать туда, море ведь тогда свирепствовало. Так мы бежали, сами не зная куда, вдоль берега к югу. Но боги смилостивились: мы нашли судно без паруса, брошенное атлантами. Море еще не разбило его, и мы залезли туда. Отошли от берега с помощью найденных на нем весел и стали грести. Хотя был день, наступила темнота. Звезд не было, и мы не знали, где восток. Я помнил, что на восток от Огненной Горы находится тот берег, откуда прибыл ты, мой добрый бог, идя через пустыню к оазису. Я смотрел на Огненную Гору и старался грести так, чтобы она находилась сзади. Мы плыли, может быть, день и ночь, точно не знаю, так как ни солнце, ни лупа не появлялись на небосклоне. Потом я услышал слабый человеческий крик. Временами небо освещалось молнией, и при свете ее я увидел человека на доске рядом с нами. Я протянул ему весло и вытащил из воды. Он был черный, но не из нашего племени. Я не знаю, откуда он был, мы поняли друг друга на языке атлантов. Он говорил о тебе, бог Аута, он был рад тому, что видел тебя вместе с другими богами на Святой Вершине около серебряной башни.

— Уж не Мпунзи ли это был? — спросил Аута.

— Нет! Мпунзи, я думаю, погиб. Мы плыли рядом на двух лодках. Одна из них, где находился Мпунзи, исчезла и разбилась. Остался в живых лишь тот человек, на доске, о котором я говорил. Мне он сказал, что его имя Валукага. Мы взяли его с собой и поплыли дальше. И он был среди рабов, пришедших ко мне на гору. Раньше я его не знал, он-то меня знал. Плыть было тяжело, и двое из нас умерли от жажды. Мы все перенесли. И Нтомби выдержала. Потом наше судно разбили волны. Но берег находился неподалеку, и мы спаслись. Берег оказался безлюдным, мы были одни. Мы сделали себе луки и деревянные копья. У меня был топор, у Валукаги нашелся нож. Вот так мы и шли по берегу, пока не нашли пещеру, где и остановились. Валукага увидел в пещере колодец, спустился в него, а когда вылез оттуда, мы увидели у него в руках отливавшие желтым светом камни. Валукага сказал нам, что он по профессии плавильщик меди и может выплавить из этих кусков медь. Он сделал из камней печь и выплавил медь. Потом он смастерил несколько наконечников копий, стрел и топоры. Мне он сделал щит. После этого мы тронулись дальше в путь и пришли в лес, где и остановились. Там мы построили хижину и стали жить охотой. Нас было тогда семеро. Но одного разорвали звери. И нас осталось шесть человек. Я, Нтомби, плавильщик меди Валукага, Мпанчу, Мбембо и Фелелва. Фелелва говорил, что его отец был вождем племени, которое живет около лесов на юге, где находится другое море и очень широкая река. Фелелва хотел встать во главе, но нас было мало, и мы не нуждались в вожде. К тому же он хотел, чтобы Нтомби была его женой… Тогда я его убил. И нас осталось пятеро. Мы пошли дальше. Остановились в одном оазисе, откуда нас выгнало какое-то многочисленное племя. Мпанчу и Мбембо умерли. Я, Нтомби и Валукага пошли дальше, надеясь добраться до деревни, из которой нас забрали атланты. Ты мне раньше говорил, что вы шли только на восток. Но мы увидели лес и вошли в него. Когда я выстрелил из лука в большое животное, похожее на антилопу-гну, из-за деревьев вышли высокие, здоровенные солдаты, какие были у атлантов, и связали нас. Нтомби целовала ноги их начальника и просила сжалиться над ней. «Ты бог и наш господин! Лучше убей меня, — умоляла она, — чем разлучать меня с этим человеком, которого зовут Май-Бака». Начальник рассмеялся и не разлучил нас. Он тогда сказал: «Если вы любите друг друга, значит, я смогу продать вас за хорошую цену!» Валукагу забрали другие солдаты, и я его больше не видел. Начальник продал нас торговцу леопардовыми шкурами. Торговец узнал, что я искусный стрелок из лука, и купил меня для того, чтобы я охотился на леопардов. Я убил много леопардов. Но потом торговец начал издеваться над Нтомби. Нтомби, сопротивляясь, укусила его в нос так, что он чуть было не остался без него совсем. Тогда торговец стал ее бить, а потом хотел убить нас обоих за то, что я спросил, почему он бьет Нтомби. Но я ему сказал: «Хозяин, если ты нас убьешь, ты ничего не выиграешь, потеряешь двух рабов, а если нас продашь, получишь хорошую цену». Торговец со злостью плюнул нам в лицо и послал слугу на рынок, чтобы он продал нас. Слуга продал нас торговцу рыбой. С тех пор мы оба у него. А сегодня я увидел вас, дорогие боги! Вот и весь мой рассказ.

Пораженный рассказом Май-Баки, Аута не мог произнести ни слова. Молчание нарушила Не ферт:

— А где Нтомби? Иди и приведи ее сюда.

Чужеземец отрицательно покачал головой:

— Ему нельзя идти.

И, посмотрев на мальчишек, игравших в конце площади, он вопросительно взглянул на Ауту. Тот позвал их. К нему сразу подбежало несколько сорванцов. Аута выбрал из них одного, показавшегося ему наиболее шустрым, остальных же отослал обратно играть. До сих пор ребята не замечали их, теперь же, рассматривая их сверкающие на солнце серебряные одежды, они не соглашались уходить.

— Не сможешь ли ты позвать сюда черную женщину? — спросил Аута выбранного им мальчишку.

Тот отрицательно качнул головой. Май-Бака умоляюще посмотрел на пего и сказал:

— Знаешь, где дом торговца рыбой Сохмета? Он находится на второй улице к западу от площади, тот, что из белого камня, с красными воротами. Там находится рабыня Нтомби. Скажи ей, чтобы она пришла с тобой к Май-Баке.

— Знаю, где дом торговца Сохмета, но не пойду.

Если он меня поймает, то изобьет. Зачем же мне быть избитому за какую-то черную рабыню! Сохмет друг моему брату.

Тогда Неферт сняла с пальца золотое кольцо в виде змеи с глазом из прозрачного зеленого камня и, протянув его мальчишке, мягко сказала:

— Ты не пойдешь, даже если я тебе дам вот это кольцо?

Глаза мальчика заблестели о г. жадности и удивления. Он протянул руку к кольцу, но Май-Бака шлепнул его по руке и резко прикрикнул:

— Сначала приведи ее сюда!

Мальчик убежал. Все время, пока он отсутствовал, Май-Бака сидел, не проронив ни слова. А когда тот появился в сопровождении Нтомби, он, несмотря на сопротивление, схватил его и крепко прижал к своей груди. Затем он взглянул на Нтомби. В глазах его перемешались искорки радости и тени тревоги. Он не знал, то ли радоваться, то ли бояться случившегося.

Мальчик взял кольцо, посмотрел на него еще раз и тут же проглотил его.

— Теперь никто у меня его не отнимет! — сказал он весело.

— Как же ты смог привести ее сюда? — спросил его Аута, в то время как ошеломленная Нтомби оторопело стояла в стороне. По ее глазам и лицу было ясно видно, что, если бы рядом не было мужа, она закричала бы от страха, а может быть, просто убежала.

— Это благодаря моей хитрости, — ответил мальчишка с гордостью и бросился бежать в другой конец площади, где скоро исчез среди стен.

Только после этого Май-Бака заговорил.

— Смотри, Нтомби! — сказал он. — Прибыл наш бог Аута.

Нтомби, которая вначале не узнала его, хотела было упасть на колени, но Аута остановил ее. Сначала Неферт смотрела на Нтомби со странным удивлением. Затем она улыбнулась ей и потянула к себе за руку на каменную плиту, на которой сидела. Май-Бака смотрел на все это, разинув от удивления рот. Аута улыбнулся и спросил его:

— Чему ты удивляешься?

Май-Бака повернулся к нему и, запинаясь, словно его только что разбудили, проговорил:

— Виданное ли дело, чтобы рабы стояли рядом с богами? Или я сошел с ума, или все, что я вижу, только лишь сон!

— Ничего тебе не спится, Май-Бака, одно лишь верно: тебе кажется, что мы боги. А мы такие же люди, как и ты!

Увидя его недоумение, Аута повернулся к Нтомби и спросил, как удалось мальчишке привести ее.

Только теперь Нтомби пришла в себя и, улыбнувшись, сказала:

— Я шла с рынка по улице (меня туда послали за молоком). Подошла к калитке, поставила на землю кувшин и хотела было войти во двор хозяев, а тут этот мальчишка и спрашивает, не знаю ли я рабыню Нтомби. Ну, я ему и ответила, что это я и есть та самая рабыня. Тогда он мне и говорит: «Черный раб Май-Бака находится сейчас со знатными чужеземцами. Они мне приказали привести тебя». Я испугалась и побежала за ним. Хорошо, что меня никто не видел.

На площадь спустились фиолетовые, необычно красивые в Та Кемете сумерки. Теперь можно было без труда выскользнуть незаметно из города и добраться до того места, где их ждала летающая лодка.

По дороге туда на них никто не обратил внимания. Когда они подошли совсем близко к лодке, из ее открытой двери выглянул рулевой и — радостно крикнул;

— Идите сюда быстрее и посмотрите, кто у меня здесь!

Сначала в лодку вошел Аута, за ним чужеземец и Неферт, остальные двое войти не решились. В лодке на одном из сидений расположилась красивая женщина из племени роме, по всему видно — из родовитого семейства. Она была маленького роста, тоненькая, одетая в шелковую одежду цвета свежего сотового меда, с черными, свисающими до плеч волосами, прямо подрезанными на лбу. Когда вошли остальные, женщина вздрогнула и поднялась.

— Почему только одному Ауте можно было выкрасть Неферт? Что же, если я со звезд, так мне, выходит, и делать этого нельзя? — сказал весело рулевой. — Я нашел себе богиню, которую возьму с собою на небо. Правда, я еще ее не могу назвать по имени… его очень трудно произнести. Скажи, богиня, повтори мне, как произносится твое имя?

Незнакомая женщина засмеялась:

— Даже если ты меня возьмешь на звезды, все равно не сможешь произнести. Слушай, я тебе еще раз скажу, но больше не забывай: меня зовут Мехитуасехет.

Аута и остальные двое удивленно смотрели на происходящее. Кто была эта земная жительница, с таким спокойствием говорящая о путешествии на звезды?

С трудом Аута убедил своих друзей, что с ними ничего не случится в лодке. Это удалось ему сделать с помощью Неферт, которая, взяв под руку Нтомби, сказала:

— Вы боитесь упасть, как упала та лодка? Но разве вы видели богов, которые падали бы с неба?

— Нет! — ответил Май-Бака. — В той, я знаю, богов не было!

И он вошел со своею Нтомби в лодку.

После того как они сели, Неферт вынула из корзины кусочек сотового меда и дала рулевому, показав, как его надо есть. Зная лишь только светлый мед, он вопросительно взглянул на своего товарища. Тот сделал ему знак, что это не опасно. Отломив осторожно кусок, рулевой улыбнулся от удовольствия и радостно сказал:

— Но это не слаще моей богини Мехитуасехет! Я правильно произнес?

 

ГЛАВА XXX

В то мгновение, когда лодка подпрыгнула и устремилась в воздушное пространство, двое чужеземцев вместе с Неферт и Аутой внимательно следили за остальными своими спутниками. Нтомби первая почувствовала, что они поднимаются на воздух. Увидев удаляющуюся под собою землю и верхушки деревьев под прозрачным полом лодки, она испуганно закричала, прося богов смилостивиться над ними. Голова се теперь беспомощно качалась из стороны в сторону, хотя лодка летела более плавно, чем пушинка в неподвижном воздухе. Нтомби, перенесшая плети, рабство и даже потоп, потеряла сознание.

Мехитуасехет удивленно смотрела на деревья величиною с цветок, огромную реку Хапи, извивающуюся, словно лента в волосах. Ей казалось, что все это сон. Она сидела возле рулевого, прижавшись щекой к его плечу. Она была не в состоянии понять, то ли ее усыпил чужеземец и навеял ей прекрасные сны, то ли, чтобы быстрее завоевать ее любовь, он, как волшебник, превратил реку в ленту, а деревья — в цветы. Увидев под ногами, обутыми в шелк, расшитый золотыми и серебряными нитями, ватные клубки, похожие на молочный пар, она спросила:

— Куда ты теперь везешь меня, чужеземец? Что это за пар виднеется там, внизу?

— Это тучи, Мехитуасехет. Не бойся! — ответил рулевой.

И тут Мехитуасехет тоже потеряла сознание, повиснув на его плече.

Обе женщины быстро пришли в себя, и Май-Бака, поборов в себе страх, овладевший им вначале, принялся их успокаивать:

— Не трусьте! Видите, я не боюсь: наши боги добрые. Вам, наверно, страшно только потому, что никто из смертных до своей кончины не был у богов на небе? Вот видите, мое тело совершенно невредимо, и я воздаю хвалу богам. Я горд тем, что боги избрали меня своим спутником!

Рулевой поднял лодку очень высоко и закрыл прозрачный пол створкой. Полет был настолько спокойным, что, казалось, они стоят на месте.

Слова Май-Баки успокоили Мехитуасехет, и она более не теряла сознания.

— Как это так — я боюсь больше, чем черные рабы? — сказала она. — Ты настоящий волшебник, чужеземец, не так ли? — И она, мило засмеявшись, продолжала: — Мне очень нравятся твои сказки и волшебные превращения. Ты думаешь, я не знаю, что мы находимся теперь там, на поле, и ты мне рассказываешь сказки?

— Но ты ж так и не рассказал, как выбрал себе в спутницы Мехитуасехет, — сказал Аута.

— Она вышла из города, где вы были, — начал он рассказывать, — и стала гулять по тому полю около леса с двумя женщинами. Мехитуасехет собирала цветы, а я помогал ей. Она посмотрела на мою одежду и спросила, откуда я приехал. Я показал ей на небо и спросил ее, известна ли ей красная звезда, которая называется Хор-Дешер. Она ответила утвердительно и засмеялась. Но не мог же я ее обманывать, она бы мне все равно не поверила. Однако призналась, что в звездах немного разбирается. Мехитуасехет была замужем за одним звездочетом из города Белая Степа, который бросил ее из-за другой женщины. Она спросила меня, уж не с востока ли я, где придумывают очень интересные сказки. Я ответил, что с неба, но сейчас мы прибыли из восточных стран, и, чтобы не показаться невежливым, рассказал ей, как мы прилетели на Землю, об исчезновении Атлантиды, о полете вокруг Земли на нашем большом корабле и спуске в страну Хару. Когда я кончил, она захлопала в ладоши и сказала мне, что никогда не слышала более интересной сказки. Потом хотела уйти. Мне стало грустно, и я спросил ее, а не хотела бы она остаться со мной на всю жизнь и улететь ко мне домой, на звезду Хор-Дешер. Она снова захлопала в ладоши и сказала, что останется со мной и что я дорог ей (так она мне и сказала!) и что я могу ее вести куда угодно, даже на солнце. Я объяснил ей, что туда нельзя, так как нас сожгут лучи еще до того, как мы приблизимся к нему, и тогда осталось лишь одно: мы отправляемся на звезду Хор-Дешер, где я родился.

— Я согласна! — воскликнула Мехитуасехет. — А теперь ты не сможешь нас отвезти туда, чужеземец?

— Нет! — ответил рулевой с сожалением. — У нас есть еще дела на Земле.

— Тогда я подожду!.. Рассказывай им дальше.

— До отлета осталось недолго, — продолжал рулевой. — Я сказал, что жду друзей и потом вместе со всеми мы отправимся на юг, и затем показал ей этот корабль. Она спросила меня, почему у него нет ни колес, ни полозьев, как у саней по песку. Я ответил, что он двигается без них. Тогда она решила, что это волшебный корабль. Поняв, в чем дело, я не побоялся объяснить ей, что мы полетим по воздуху. Тогда она мне ответила, что никогда не летала и ей не терпится испытать это, а вот теперь… видите!

Все громко рассмеялись.

Если двое чужеземцев, Аута, Неферт смеялись, зная, над чем они смеются, то Мехитуасехет хохотала, словно от хорошей шутки, Нтомби и Май-Бака — потому, что смеялись боги.

Вдруг неожиданно для всех Мехитуасехет перестала смеяться и испуганным, дрожащим голосом негромко спросила:

— Почему эти два черных раба говорят, что вы боги? Уж не боги ли вы в самом деле?

— Ну, а если я и вправду бог, разве я не был бы тебе мил? — спросил ее рулевой.

Мехитуасехет посмотрела на него. Потом озабоченно спросила:

— Бог может любить смертную женщину, а вот как я могу осмелиться любить бога?

— Ну, а если бог соглашается на твою любовь и радуется ей? — вмешался в разговор Аута.

Рулевой, протянув руку, с явным восторгом погладил волосы красавицы Мехитуасехет.

Гордая и родовитая роме позволила приласкать себя, как маленького котенка. Она хотела поцеловать руку, которая ее ласкала. Но в это время Аута посмотрел в подзорную трубу и сказал:

— Мы приближаемся. Можешь спускаться.

Через некоторое время появилась земля. Рулевой потянул за рычаг, и створка прозрачного пола отодвинулась. Посмотрев вниз и увидев огромное зеркало воды, Май-Бака неуверенно сказал:

— Что это там, внизу?

— Пресное Море, приток реки Хапи, — ответил ему Аута.

Нтомби в этот момент взглянула в глаза Май-Баки; Мехитуасехет, увидев горы, откуда вытекает дающая жизнь река, о которой столько сложено легенд, открыла было рот, чтобы закричать, но с ее красивых влажных губ не сорвалось ни звука.

Лодка села на ровное зеленое поле около восточного берега Пресного Моря. Обе женщины почувствовали себя лучше лишь после того, как ступили на твердую землю. Вода тянула к себе, теплые волны, гонимые легким ветерком, мягко плескались у берега. Земные жители разделись и бросились в воду. Мехитуасехет плавала, позабыв о своем страхе перед богами. Чужеземцы сидели в тени кустарника. Они не осмеливались купаться, так как не знали, будет ли их держать вода при замедленных движениях рук и ног. Заметив, что чужеземцы не купаются, Аута выскочил из воды и направился к ним. Подойдя поближе, он обратился к рулевому:

— Жаль, что мы так высоко летели, мне хотелось посмотреть на новый город Белая Стена.

— По возвращении сможешь остановиться и погулять в нем, — ответил рулевой. Аута нахмурился, и чужеземцы поняли, что их ждет опасность.

— Там Великий Жрец Атлантиды, которого вы прекрасно знаете! — объяснил Аута, наблюдая, как остальные путешественники, одевшись, разбрелись по берегу.

Немного позже Нтомби разожгла костер, и чужеземцы, удивленные необходимостью жечь костер на обожженном солнечными лучами берегу, пристально следили за разгорающимся огнем. Но вот из густых деревьев появился Май-Бака. Он сделал себе из ветвей с помощью своего старого медного ножа лук и стрелу. В руке он держал несколько убитых им птиц. Через некоторое время Нтомби принесла на листьях жареные куски мяса.

— А я даже не знаю, как тебя звать, чужеземный бог! — сказала Мехитуасехет. — Ты мне сказал, но я не могу произносить слова вашего небесного языка. Для того чтобы говорить на нем, мне нужно было бы чирикать, как птице.

— Называй меня, как тебе нравится! — ответил он. — Особенно потому, что никакой я не бог…

Мехитуасехет посмотрела на него немного озадаченно, потом изменившимся голосом проговорила:

— Теперь ты меня не проведешь, я твердо знаю, что все это мне не снится. Ты думаешь, я не понимаю, что рулевой небесного корабля может быть только богом? Одно лишь неизвестно мне: чьи боги вы оба… Может быть, вас послал Озирис, чтобы взять нас всех к себе в страну? Что ж, это неплохо. А может быть, вы наши боги Мин и Ух… Ну конечно, ты бог Мин — ты же с любовью посмотрел на земную жительницу, на твою Мехитуасехет! Ведь Мин — это бог, которому подвластно все закрытое. Ты же открываешь врата неба и сердца. А вот он несомненно бог Ух! — сказала она, показывая на мужа хрупкой чужеземной женщины, которая осталась в корабле. — Я тебя видела, как ты ходил здесь по берегу с таким же посохом, как у бога Ух, хотя он и не был сделан из папируса и не украшен перьями и лентами…

Чужеземец рассмеялся, рассматривая свой инструмент по исследованию скрытой под землей силы.

— Если бы этот посох был из папируса, он мне был бы ни к чему, — ответил чужеземец. — А перья и ленты можно было бы надеть, они мне не помешают. Пусть Нтомби даст нам немного перьев от птиц, которые она изжарила!

Именами, которые дала чужеземцам Мехитуасехет, вскоре стали пользоваться все, так как их легко было произносить.

Разговор о посохе напомнил Уху о предстоящей работе, и он вместе с другими отправился к горе. В лодке остались только рулевой Мин и, само собою разумеется, Мехитуасехет.

По дороге Аута спросил Неферт, не хотела ли бы она посмотреть на город Белая Стена.

— Не знаю, стоит ли нам идти туда, — как бы размышляя, говорил он. — И все-таки я пошел бы. Помнишь, что сказал тот мальчишка Амено!

Но Неферт испуганно взглянула на Ауту и, схватив его за руку, вскрикнула так, что остальные в испуге повернулись:

— Не ходи, дорогой мой! — Потом сказала тише, нос тем же испугом: — Ты думаешь, что старец забыл о тебе? Как только узнает, что ты в его городе, он не оставит тебя в покое, пока не убьет. Мы же можем прожить и без города Белая Стена.

Но ни он, ни Неферт не знали, что в это самое время во дворце Великого Жреца бога Тота в городе Белая Стена царило беспокойство. Десять лет старец следил со страхом за странной звездой, зная теперь ее тайну. Она всходила и заходила по нескольку раз каждую ночь и каждый вечер. В течение десяти лет Великий Жрец поднимался на Звездную Башню, построенную специально около дворца, и успокаивался лишь тогда, когда видел, как она восходит. Совсем недавно, как только звезда перестала появляться, старец понял, что чужеземцы снова спустились на Землю. Несколько человек передали ему, что видели, как в сторону верхней части страны пролетала серебряная птица, не махавшая крыльями. «Значит, у них была другая легкая лодка!» — подумал озабоченно старец. Но вот начиная со вчерашнего дня к нему все время приходят и говорят, что видели в городе Бехдет гуляющими по площади трех чужеземцев в серебряных одеждах; кое-кто видел с ними еще двух человек — черного раба и рабыню. Таким же черным был и один из чужеземцев в серебряной одежде. Остальные двое были юноша и женщина.

Услышав последние вести, Великий Жрец едва смог совладать с собой. Вокруг старца молча сидели несколько видных жрецов, которые не осмеливались спрашивать его ни о чем. Великий Жрец размышлял. Он подозревал, что черный человек в серебряной одежде не кто иной, как Аута. Но женщина? Уж не в самом ли деле это дочь Тефнахта, которую выкрал непокорный раб?

Великий Жрец поднялся с кресла и взял посох, на который он опирался вот уж более десяти лет. Он посмотрел на него, и вдруг глаза его засверкали. Ему показалось, что бывший раб, мастерски вырезанный на посохе из черного дерева, смеется над ним. Он с гневом швырнул посох на мраморные плиты и направился к двери. Потом, о чем-то вспомнив, остановился. Жрецы испуганно вскочили на ноги. Они никогда не видели его таким возбужденным.

— Кто-нибудь видел чужеземцев, пришедших в Та Кемет?

Жрецы по очереди рассказали ему все, что Они знали. Но старец недовольно отмахнулся от них:

— Вы знаете не более того, что известно мне. Лазутчики! Необходимо послать по их следам лазутчиков, Даже если мы не узнаем их мыслей, мы догадаемся, о чем они думают!

Один из жрецов подошел к разгневанному старцу:

— Прославленный, я слышал от корабельщиков племени хананеев, прибывших сегодня утром в город… Но я считал, что господин знает и это…

— Говори! — сказал Великий Жрец, и глаза его засветились. — Говори, что слышал.

— Не я, прославленный, мой ученик. Корабельщики племени хананеев говорят, что в стране Хару будто бы упала большая серебряная звезда и что боги вышли из нее и гуляют в горах. Они узнали это от пастухов, у которых покупали овец. Если это не ложь, весьма возможно, что эти странные чужеземцы возвратились. Я не знаю, прославленный, как мы сможем следить за ними. Кто из наших служителей смог бы помериться с полетом по воздуху этих проклятых чужеземцев! Разве что если мы приручили бы орлов и полетели бы на них…

— Хватит! — приказал старец. — Мы должны знать, куда они направляются. Чем труднее борьба, тем лучше мы должны быть к ней подготовлены.

— Но почему мы должны бояться их, прославленный? — спросил молодой жрец.

Всегда владеющий собой Великий Жрец топнул ногой о плиту пола.

— Молчать, если сам не понимаешь. Ты был тогда молод, однако, надеюсь, не забыл восстание на Атлантиде! Та Кемет страна меньше, и рабов легче охранять… Если бы не проклятый раб, который их подговорил, не было бы чужеземцев!

И Великий Жрец вышел, гневно стуча каблуками по плитам.

 

ГЛАВА XXXI

Дни, проведенные в изучении гор около притока реки Хапи, не были истрачены напрасно. Ух хотя и чувствовал себя очень уставшим, все же не прочь был еще остаться здесь. Однажды утром, когда они все вышли из своей хижины, сделанной Май-Бакой из листьев, послышался своеобразный глухой звук, похожий на грохочущий голос, в котором невозможно было различить слова. Ух первым сообразил, что его зовет рулевой. Такое случилось впервые. В течение всех дней пребывания в горах Ух занимался изысканием металлов, остальные помогали ему, ходили по многочисленным тропам или просто разыскивали для себя пищу. Уху не надо было охотиться, так как он захватил с собой необходимое для него число таблеток и облаток, служивших, как говорили земные жители, ему пищей. Но вот его позвал рулевой. Ух был чем-то озабочен, и его беспокойство передалось остальным.

От долины до берега было несколько часов ходьбы, Мин должен был знать, что его услышали. Ух поднял вверх руку, в которой держал неизвестную Ауте короткую трубку. Из нее вырвался черный сноп дыма, который некоторое время висел в воздухе, пока его не развеял ветер. После того как было выпущено несколько таких дымных лент, Ух попросил друзей идти вниз.

Все шли молча, не разговаривали даже женщины. У каждого были свои думы, каждый строил догадки. Аута считал, что, вероятно, из Та Кемета пришли солдаты за рабами, так как к северу от Пресного Моря, вниз по реке Хапи, ютились деревушки черных людей племени луо, занимавшихся рыболовством, охотой и скотоводством. Дута знал этот народ, любил его за то, что люди луо в редкие часы отдыха занимались литьем из бронзы, лепкой из глины, покрытием глазурью странных, очень красивых фигурок людей и животных.

Совсем о другом думал Май-Бака. Он считал, что какие-то другие боги, может быть злые боги пустыни и леса, овладели берегом, с тем чтобы воевать с его богами-покровителями.

Нтомби предполагала, что к кораблю богов подкрались страшные звери, может быть львы, похожие на того самого льва, который некогда напугал ее и заставил ее спасаться на дереве.

Неферт же полагала, что причиной срочного вызова послужила не стычка с солдатами или схватка со зверями, а просто рулевому стало скучно. Хотя общество Мехитуасехет и было для него приятным, ему все-таки захотелось побыть вместе со своими соотечественниками, а может быть, и со всеми остальными друзьями.

Один Ух не стремился ничего заранее угадывать и шел, ожидая лишь конца пути.

Когда путешественники дошли до поля, рулевой Мин крикнул им издали, что их зовет Хор вверх на плато в горах страны Хару.

Войдя в летающую лодку вместе с Мином и Аутой, Ух попросил рассказать, в чем дело.

— Хор сказал лишь одно: мы должны как можно быстрее возвращаться.

— И мы? — спросила Неферт.

— С тех пор как вы стали нашими друзьями, мы не можем быть без вас! — ответил ей Мин.

Май-Бака нерешительно остановился у входа в лодку и сказал:

— Боги, вероятно, возьмут нас на небо… Мы просим богов помиловать нас… нам еще дорога Земля.

Аута взял его под руку и повел внутрь лодки, затем он, введя Нтомби, сказал им:

— Не на небо, пока опять на Землю, в страну Хару, где нас ожидают остальные чужеземные друзья.

Но даже сидя рядом с Нтомби, Май-Бака никак не мог успокоиться. И в то время, когда лодка начала подниматься, он снова спросил:

— Славный мой бог Аута, чем обеспокоены остальные боги?

— Не знаю, Май-Бака. Нас срочно вызвали в страну Хару. Узнаем, что там случилось, когда прилетим.

— Но как может быть, что боги не знают о случившемся? — допытывался Май-Бака.

Необычное беспокойство Май-Баки рассердило Ауту. Он повернулся к нему и резко сказал:

— На свете нет богов, Май-Бака, и ты плохо делаешь, что не веришь мне. Боги — это лишь воображение глупых людей. Эти чужеземцы из другого мира. Ну, вроде бы со звезды, что ли, такой же, как и наша Земля. А наша Земля оттуда кажется им тоже вроде звезды. Они очень мудрые и очень много знают, но даже и они не знают всего

Май-Бака замолчал, досадуя на то, что осмелился задавать вопросы. Когда же он увидел, что более никто не обращает на него внимания, он прошептал успокоившейся Нтомби на своем языке даза:

— Не надо было так спрашивать богов. Теперь он рассердился. Как я, дурак, мог подумать, что боги раскроют мне свою тайну?

— Хорошо, что боги добрые, — ответила ему шепотом Нтомби. — Не лезь ты не в свое дело и не гневай их. Ты что же, думаешь, если они добрые, так можешь быть им товарищем, как Валукаге? Уж лучше помалкивай и благодари их за то, что спасли нас от рабства, и гордись тем, что они возят с собой по воздуху.

Наконец они добрались до плато и сели рядом с летающим кораблем. Но стоило им оказаться рядом с лесом, как Май-Бака опять забыл о наставлениях жены. Он попросил Ауту разрешить ему поохотиться для ужина. К своему удивлению, Аута не только не рассердился, но с радостью обнял его.

Дорога на север и обратно сдружила женщин. Что же касается чужеземки, жены Уха, то та была близка лишь с Неферт. Всем своим внешним видом и поведением она отличалась от жительниц Земли. У нее были продолговатые, узкие глаза, кожа ее напоминала цвет топленого масла. Но более всего ее отличала необычайная хрупкость, отчего она казалась похожей на ребенка. Времени свободного у нее было мало, а ей так нравилось совершать прогулки вместе с Неферт по плато и собирать цветы!

Теперь же, когда на серебряном корабле появились еще две женщины, на нем должно было быть много веселее, чем до сих пор, если бы не озабоченность чужеземцев. Но Неферт не особенно обращала на это внимание.

Мехитуасехет и Нтомби пока что с неприязнью смотрели на чужеземку, которая общалась лишь с одними мужчинами, оставив трех земных жительниц в полном пренебрежении (подумать только, а она ведь была хозяйкой дома!). Однажды, усевшись на траве, Мехитуасехет решила выведать у Неферт кое-что об этой женщине — чужеземке. Узнав, что та жена Уха, Мехитуасехет облегченно вздохнула, поняв, что рулевой Мин не обманул ее, сказав, что у него нет жены. Значит, он любил ее по-настоящему.

— А ты, Мехитуасехет, любишь Мина? — спросила ее Неферт.

— Я всегда ждала, что придет воин из далекой страны или явится бог и похитит меня! — сказала молодая женщина. — А когда мечта моя исполнилась и меня полюбил бог, как же мне его не любить!

Неферт не захотелось омрачать ее настроение. Она позвала обеих женщин собирать цветы и ловить бабочек. Но долго гулять им не пришлось. Со стороны леса послышался веселый крик: это появился Май-Бака. Он нес на плечах убитую козу и вязанку сучьев. Женщины встретили его криками радости. Май-Бака был горд и доволен. Он ножом вырезал из ветки прямую палку, положил ее на две рогатки, потом начал свежевать лань, собираясь сделать из нее жаркое.

— Разожги костер, Нтомби, пригласи богов! — Приказал он.

Нтомби собрала хворост для костра и, сбегав за двумя сухими палками, начала их быстро тереть одна о другую. Неферт вдруг вспомнила и остановила ее.

— Не мучайся, Нтомби, я сейчас принесу огонь! — сказала она и побежала в сторону серебряной башни, откуда вскоре возвратилась.

Увидев ее, Нтомби начала опять тереть палки. Но Неферт поднесла черную коробочку к хворосту, нажала пальцем кнопку, и все увидели, как огненная лента пронизала хворост и он тут же загорелся.

— Я звала всех, но они не хотят есть мясо; им не позволяет жена Уха… Ауте я отнесу туда.

Женщины многозначительно обменялись взглядами. Один лишь Май-Бака спокойно заявил:

— Боги не едят то, что едим мы, разве тогда, когда они этого хотят!

— Неферт, огонь, которым ты зажгла сучья, боги принесли с неба? — спросила Мехитуасехет.

Но ей ответил Май-Бака:

— А чему тут удивляться, госпожа, любимая богами? Кто не знает, что огонь исходит от богов? И ты думаешь, когда он им нужен, то они станут тереть сухие палки! Тогда бы они не были богами.

После того как лань освежевали и вымыли, Нтомби взялась ее обжаривать на вертеле. Когда же мясо поджарилось, Нтомби заботливо выбрала лучший кусок и, положив его на чистый зеленый лист, сказала:

— Это для нашего бога Ауты.

Жаркое ели все, а то, что осталось, Нтомби завернула в кусок холста и отложила на следующий раз.

Но Аута лишь прикоснулся к еде, ему было не до нее.

Мехитуасехет смело вошла в серебряную башню вместе с Неферт. Остальные двое сделали это лишь после того, как их настоятельно позвал Аута.

Мин пригласил к себе Мехитуасехет и показал ее своим соотечественникам, сказав им на языке, который па-чала понимать и она:

— Вот жена, которую я выбрал себе на Земле и увезу ее на небо! Если дочь Хора не хочет выйти за меня замуж…

Но Хор его не слышал. Тот говорил с Аутой о другом:

— Я в великом сомнении, Аута. Я верю тебе и все-таки боюсь тебе это поручить.

Неферт прислушалась, понимая, что она услышала лишь конец их разговора. Что это Хор не решался поручить Ауте?

— Но иначе мне не выйти из этого затруднительного положения, — сказал Аута.

— Аута, — продолжал Хор, — наше оружие не лук Май-Баки. Ты хорошо знаешь, сколько людей можно им уничтожить в одно мгновение. И я боюсь, что ты злоупотребишь этой уничтожающей силой. — Но все-таки он должен чем-то защищаться, ведь он идет ради нас! — сказал рулевой.

— Не только ради вас… и ради нас! — добавил Аута. — Я прибегну к оружию лишь в крайнем случае. Ты мудр, Хор, но ты не знаешь Земли: не все люди являются людьми!

И Хор дал ему голубое оружие. Прежде чем расстаться, он, по обычаю Земли, замеченному им, обнял отправлявшихся в путь Ауту и Май-Баку. Май-Бака хотел было стать на колени, но Хор обхватил его руками, и тогда бывший раб почувствовал вдруг его твердое, мускулистое тело. Он опустил свою голову ему на плечо. Теперь Май-Бака не знал, что и подумать, бог ли Хор или в самом деле человек!

День подходил к концу. Когда они отправились в дорогу, солнце уже опускалось за высокими кедрами. Май-Бака робко спросил друга, куда они направляются, но тот еще раз посмотрел назад, на серебряную башню, и лишь только после этого произнес:

— Хор заметил в подзорную трубу, что у подножия горы собирается много солдат и они разбивают лагерь. Мы вдвоем должны обязательно узнать, что это за солдаты и что им здесь нужно: ведь тут не проходит вражеская граница.

— Я осмелюсь тебя спросить, — снова сказал Май-Бака, — почему мы не полетели на корабле по воздуху?

— Чтобы не думали, что мы боги. Увидев нас обыкновенными людьми, кем мы и являемся на самом деле, никто не станет сторониться нас. Вот и все!

 

ГЛАВА XXXII

В те далекие времена на восточном берегу Пресного Моря Среди Земель жили разного рода многочисленные племена. Одни из них уже создали свои государства, другие едва закладывали первые города, остальные вели пастушескую жизнь, блуждая в поисках пастбищ. Каждое такое племя говорило на своем языке, поклонялось своим богам, стремилось в своей полной забот и опасностей жизни к целям, которые никогда не совпадали между собой. Поэтому проникновение через эти края двух черных людей, шедших через Шумер, Аккад, Ашшур и Другие страны и города, встречавших много местных жителей, купцов племени хананеев, людей роме и пастухов, поклонявшихся богу Элохиму, не могло быть незамеченным. Для того чтобы как-то уберечься от опасности и не оказаться в рабстве, оба надели серебряные одежды чужеземцев. От внимания людей не ускользнул черный цвет их кожи и то, что они шли пешком. И в то же время их странные одежды свидетельствовали, что это какие-то влиятельные люди.

Не прошло и полмесяца, как путешественники добрались до долины между двумя городами, известными своим богатством. Здесь жили самые богатые местные и пришлые хозяева морского берега, аппетиты которых к наживе были безграничны. Один из городов назывался Содом, другой — Гоморра. Из полученных путниками сведений вытекало, что дальше идти не имеет смысла, и тогда они решили остаться на два, на три дня около Содома, с тем чтобы хорошенько отдохнуть. Они узнали все, что им было нужно, и должны были вернуться на маленькое плато в стране Хару или в Горы Бога, как с некоторых пор стали называть эти края местные пастухи и пришедшие сюда солдаты. Большинство солдат были из Та Кемета. В самом городе богачей и правителей Содома путники жить не могли, так как они были бедняками.

В дороге Аута и Май-Бака жили охотой и рыболовством. Все лишнее они продавали на встречавшихся в пути базарах.

В Содом вошли днем. Ночью им надо было искать место для ночлега у какого-нибудь бедного ремесленника, рыбака или пастуха. Пришлый люд ходил вокруг внушающих страх дворцов, разинув от удивления рот. Но на двух путников, видавших дворцы Атлантиды, их величие не производило никакого впечатления, у них даже не было времени как следует рассмотреть эти дворцы. Направляясь к площади, они увидели, как из дворцовых ворот рабы вносили и выносили носилки с креслами. Май-Бака, вздохнув, заметил:

— Не знаю, вряд ли кто здесь осмелится восставать!

Аута, пристально вглядываясь в многочисленную стражу, ничего не ответил.

Они уселись, подвернув под себя ноги, на пыльной площади рынка. Май-Бака продавал свежую дичь и красивые шкуры диких зверей. Никто не подходил к их товару, так как рынок города Содома был полон редкими мехами, тонкими тканями, украшениями из черного дерева и серебра, говорящими птицами, учеными обезьянами, редкими винами, привезенными из далеких стран корабельщиками племени хананеев.

Аута было уже задремал от усталости, как вдруг Май-Бака толкнул его в плечо. Тот открыл глаза: перед ним стоял человек, по лицу которого можно было признать в нем жителя Шумера. Он пристально глядел на обоих, особенно на Ауту.

— Давно на нас смотрит, — прошептал Май-Бака на ухо Ауте. — Кажется, я где-то его видел.

И Ауте показалось, что он где-то видел его. Человек из Шумера тут же отошел и снова возвратился.

— Хочешь купить у нас что-нибудь? — спросил его Лай-Бака. — Может быть, тебе понравилась вот эта волчья шкура, а у тебя нечего дать взамен? Бери так.

Но человеку из Шумера не нужны были шкуры. Он неуверенно спросил, продолжая внимательно разглядывать Ауту:

— Чужестранец, у тебя нет старшего брата? А может быть, ты сын того, кого я давно знал… по ту сторону этого длинного моря.

Тогда в памяти Ауты на мгновение всплыло прошлое, и он закричал:

— Утнапиштим!

Человек отшатнулся:

— Откуда ты меня знаешь? Ты не можешь меня знать. Меня знал тот, другой, но он был тогда таким, какой ты есть сейчас, и если он умер или жив, то он теперь не молод. Как тебя звать, добрый человек?

И тут Аута помог ему вспомнить:

— Ты меня видел на Атлантиде, на Святой Вершине… Ты был с Махукутахом, Мпунзи, Валакугой и другими… Забыл, что ли?

— Ты не можешь быть Аутой, братом богов! — воскликнул испуганно человек, сделав несколько шагов назад.

— Если ты Утнапиштим, то я Аута, а человек рядом со мною Май-Бака. Помнишь восстание рабов?

Утнапиштим, человек из Шумера, внимательно посмотрел:

— Да, он может быть Май-Бакою… мы были одного возраста, одного мы остаемся и теперь. Но ты моложе лет на десять, а Ауте было столько лет, сколько и мне. Разве что ты обманул время?… Кто его может обмануть! Май-Баке захотелось крикнуть на весь базар, что Аута бог и поэтому он не может состариться. Но Ауте не нравилось, когда его называли богом, и Май-Бака сдержался.

— Я не обманул время, — ответил Аута с улыбкой, — но я убежал от него.

С трудом удалось убедить Утнапиштима в том, что он говорит с самим Аутой. И, убедившись в этом, он готов был воздать ему хвалу, как богу.

Они не могли сказать Утнапиштиму, для чего они в город пришли и что чужеземный корабль находится в стране Хару. Но Утнапиштим слышал, будто бы боги вновь спустились на Землю. Однако он, с трудом сдерживая охвативший его страх, ни о чем не спросил их.

Собрав товар, который никому не был нужен, двое негров отправились с Утнапиштимом на окраину города Содома. Человек из Шумера знал место, где путники могли укрыться на ночь.

— Я поведу вас туда, где спал и я. Человека этого зовут Лот, он живет здесь, в долине реки Иордан. Его палатки стоят до самого Содома. Это многочисленный род. У всех его родственников есть овцы, но они люди небогатые. Зато сердце у них открытое.

В доме Лота они пробыли всего лишь ночь. Как и от Утнапиштима, они получили много полезных сведений. На следующий день хозяин и Утнапиштим проводили их до конца долины. Они хотели найти там какое-нибудь судно, которое шло бы на север вдоль берега. Товар свой Май-Бака подарил Лоту за ночлег, а тот, видя, что путники люди бедные, дал им взамен несколько зерен серебра. Теперь у них было чем расплатиться с корабельщиками.

Судно нашли без труда. Но попасть на пего оказалось делом не легким. После того как договорились с хозяином, пришлось долго ждать; они уселись неподалеку от берега, в тени небольшого кустарника. Было жарко, одежда чужеземцев сильно стесняла их. И тогда путники решили ее снять, оставив только кусок ткани на бедрах. Теперь они были похожи на рабов, такими, какими они были когда-то. Так они просидели довольно долго, болтая о разных делах. Как вдруг из-за кустов на них набросились четверо вооруженных людей с цепями и веревками. Ауту неожиданно повалили лицом на землю, двое же стоявших сзади стали заворачивать за спину руки и связывать их. Даже если бы он захотел воспользоваться голубым оружием Хора, ему все равно не удалось бы этого сделать. Увидев происходящее, Май-Бака сразу понял, что четверо вооруженных людей были не кто иные, как охотники за рабами; он притворился слабым, упал лицом вниз и поджал руки под себя. Двое связывали Ауту, двое других старались вытащить руки из-под Май-Баки. И когда они менее всего ожидали, он молниеносно перевернулся на коленях и воткнул нож в живот одного из них. Охотник за рабами упал, обливаясь кровью. На мгновение остальные трое застыли в нерешительности. Этого было достаточно для того, чтобы Май-Бака бросился к Ауте и разрезал на его руках веревки. Тот вскочил на ноги, в этот момент трое, оставив своего полумертвого товарища, бросились на Май-Баку. У каждого из них в руках был длинный обоюдоострый нож. Теперь им рабы были не нужны — они хотели отомстить. Май-Бака кинулся бежать к морю, он знал, что преследователям его не догнать. Но, вспомнив об Ауте, он повернулся к бежавшим за ним людям и крепко сжал нож в руке. Аута понял, что опасность серьезная и выбора нет. Дрожащими руками он искал голубое оружие в одежде, лежащей под кустом, и, когда трое охотников за рабами были в нескольких шагах от Май-Баки, он поднял оружие, прицелился, нажал курок, и пучок невидимых лучей ударил из ствола. Один из преследователей упал. Остальные двое, не понимая, что происходит, бросились к Ауте, считая, что тот бросил камень в их товарища. Они были совсем близко, готовые вот-вот поразить его ножами. Тут уже было не до наставлений Хора.

Аута вновь поднял голубой ствол и убил еще одного. Только теперь оставшийся в живых понял, что за страшное оружие в руках чужеземца, и, закричав страшным голосом, бросился бежать от берега.

Придя в себя, двое друзей снова надели свои серебряные одежды и пошли в сторону гавани, где их судно готовилось к отплытию. Находясь уже на палубе, они увидели, как вокруг уцелевшего охотника за рабами собралась огромная толпа. Люди кричали что-то, показывая на берег. Друзья обменялись взглядом, посмотрели испытующе на лица корабельщиков. Но те были заняты подготовкой к отплытию и не обращали внимания на берег. Наконец, успокоившись, Аута и Май-Бака легли в одном из углов палубы.

Дорога по берегу в горы прошла для путешественников спокойно, как и плавание по морю. Они узнали все что было необходимо.

Увидев их избитые в кровь ноги и изможденные от усталости лица, Мехитуасехет успокоила их:

— Вас вылечит Маат!

— Какая Маат? — спросил, улыбаясь, Аута. — Богиня правды, которую вы придумали в Та Кемете?

— Нет! — ответила Мехитуасехет обиженно, — Маат — здешняя богиня, жена Уха. Так, значит, и ей дано имя.

Вскоре Маат и в самом деле серьезно принялась за их лечение.

Лишь на следующий день Хор, увидев, что путешественники отдохнули, сел с ними рядом и спросил:

— Почему вас так долго не было? Я уж начал думать, не случилось ли с вами какое-нибудь несчастье… Но у вас же было оружие. Аута, ты убил кого-нибудь?

— Да, двоих.

Хор замолчал. Май-Бака смиренно и с нескрываемым страхом вмешался в разговор:

— Владыка Хор, если Аута не убил, убили бы его.

Хору не хотелось более об этом говорить. Он ожидал новостей.

Неферт подошла к Ауте и протянула ему глиняную чашу. Он удивленно посмотрел на нее.

— Вино! — сказала Неферт и села рядом.

— Откуда? — удивился Аута и, посмотрев на окружающих, заметил, что Нтомби улыбается.

— У пастухов взяли. Но об этом потом. Ты теперь рассказывай Хору, что вы узнали, — проговорила Неферт и прижалась к его плечу.

— Неферт и Мехитуасехет дали каждая по золотому кольцу, и пастухи приносят теперь нам каждый день мясо и молоко. А вино тоже они принесли со своих виноградников в долине, — объяснила Нтомби. — Ты знаешь, Маат начала нас обучать тому, как устроен человек и мир.

Аута внимательно посмотрел на нее и заметил, что в ней нет теперь прежней робости и смирения. Он отпил глоток вина из чаши, и, передав ее Май-Баке, начал рассказывать:

— Нагляделись мы всякого, но рассказывать теперь не имеет смысла. Одно ясно: долго мы здесь пробыть не сможем, если ты, Хор, будешь так беспокоиться за жизнь этих собак.

— Каких собак? — спросил удивленно Хор.

Аута улыбнулся и продолжал:

— Я полагаю, здесь не обошлось без Великого Жреца… Я уж тебе говорил, что он в Та Кемете и выдает себя за бога Тота. Он выслал разведку из города Белая Стена и узнал, где мы находимся. Он боится восстания. Боится за себя, за всех своих.

— Сколько же лет он может прожить, защищая так заботливо свою жизнь? — сказала, улыбаясь, Неферт. — Я думаю, ему уже лет сто!

— Он защищает богатых и ненавидит меня! — сказал Аута. — Он никак не ожидал, что я брошу его, и менее всего рассчитывал на то, что мне придет в голову мысль поднять на восстание рабов. Но это дело прошлое. Теперь расскажу вам, что мы узнали. Хозяева Та Кемета послали сюда пятнадцатитысячное войско. Лагери его простираются вплоть до подножия этих гор… Знаешь, Хор, как они называют их? Горы Бога. Есть лагери и племени роме. Они находятся в долине реки Иордан, которая впадает в Зеленое Море, как его принято называть в Та Кемете, или Красное Море, как его называют пастухи с восточного берега. Там есть два города, Содом и Гоморра, в них живут почти все очень богатые и родовитые властители. Бедняки же ютятся в землянках и палатках на близлежащих полях. Города принадлежат богачам, приехавшим из Та Кемета, Ашшура, Аккада, Шумера, Хару и других стран. Люди Великого Жреца из города Белая Стена посетили всех владетельных лиц берега и от имени правителя Менера заключили против нас союз. Я узнал от одного человека, Утнапиштима, который был прежде рабом у атлантов, а теперь стал мелким торговцем в Содоме, что союз этот заключен из-за боязни, как бы не вспыхнуло восстание рабов, которых снова подбивают на это, как говорят жрецы, злые боги из серебряной башни… Мы также узнали, что, помимо армии, пришедшей из Та Кемета, там будто бы сосредоточивается тысяч двадцать солдат местных правителей. Затем они должны окружить гору и прийти сюда, чтобы нас…

— Но Великому Жрецу известна мощь голубого оружия: я слышала, как он говорил о нем с моим отцом! вмешалась в разговор Неферт.

— Он-то знает, да вот солдаты не знают, — сказал Аута. — План старца состоит в том, чтобы победить нас числом. Он не сомневается, что мы сможем уничтожить очень много солдат, но он думает, что, если из тридцати пяти тысяч будет убито тридцать, все-таки останется пять, которые нас уничтожат…

Хор нахмурился.

— И не только это, Хор! — продолжал Аута. — В этих краях рабов не держат большими группами, как в Атлантиде, так как всякое сосредоточение опасно для хозяев. Их ежедневно бьют плетьми, чтобы те почувствовали власть господ.

— А что говорят рабы? — спросил Хор.

— Рабы, я думаю, ничего не знают. Да и солдаты тоже: их держат в лагерях, к которым никто не может подойти.

— И все-таки кое-кому должно быть известно, — сказал Ух, садясь рядом с ними.

— Конечно, есть люди, которые знают об этом; например, мой Утнапиштим! — ответил Аута. — Для господ самое важное — чтобы рабы хорошо охранялись и их держали в страхе, а солдаты в лагерях все равно ничего не узнают. Я думаю, что даже сотники ничего не знают; известно об этом разве что высшим военным начальникам. И весь этот план, я полагаю, разработан старцем, моим бывшим господином!

— Знает, как защищаться! — произнес Мин. Хор задумался, никто не осмеливался ему мешать.

Немного погодя он поднял глаза. Аута впервые заметил в них усталость. Хор спокойно сказал:

— Надо уходить!

— Но вы же можете защищаться… — начала было возражать Неферт.

— Мы не можем защищаться без того, чтобы не убивать, а мы не хотим убивать…

— Хор, я полагаю, ты знаешь, что мы сможем отправиться не ранее чем через два месяца? — перебил его Мин.

— И вы не станете переселяться сюда и помогать земным жителям, чтобы сделать из них людей более умных и добрых? — спросил Аута грустно.

— Да, от этого придется отказаться, — с трудом произнес Хор. — Исследования показали, что жители нашей планеты могут через несколько сотен лет привыкнуть к земной жизни, но они показали и другое: мы не имеем права прилетать сюда и быть для вас в тягость. Я улетел бы спокойно, если бы не знал, что из-за нас суша уменьшилась еще больше, а там, где была Атлантида, теперь бушует море… Я улетел бы спокойным, если бы не знал, что из-за нас страдает столько рабов и солдат…

— Страдает и беднота! — сказал Аута. — Рыбаки, пастухи, ремесленники, земледельцы… Увеличены налоги, чтобы сделать щиты и пики, рабов избивают, солдаты будут гибнуть… но не из-за вас. Вы никому не помешали… или, вернее, помешали лишь господам и жрецам. Ты думаешь, Хор, что, если улетишь, всем земным жителям, живущим, как скот, будет легче?

Хор ничего не ответил.

— Не забывай, Хор, что вам надо пробыть здесь два месяца, а вы сможете прожить всего лишь полмесяца

Ух озабоченно посмотрел на Ауту.

— И тогда, — продолжал Аута, — или вы уничтожите тридцать пять тысяч солдат…

Хор сердито поднял руку, но Аута спокойно продолжал:

— …или теперь уничтожите одних только убийц. Есть еще один выход: всем умереть здесь. Я не дорожу своей жизнью и с радостью бы отдал ее, если бы она принесла пользу хоть кому-нибудь из добрых людей. Клянусь, что и Май-Бака не стал бы раздумывать. Наши женщины могли бы где-нибудь спрятаться.

— Нет, нет! — сказал Хор. — Как можно, чтобы именно вы, самые первые земные жители, узнавшие столько о тайнах мироздания, умерли? Позднее вы могли бы быть полезны людям.

— Тем меньше права умереть у вас! — ответил ему Аута. — Я знаю, вы не боитесь смерти. Но подумай, Хор, о двух вещах. Если вы умрете, то, я считаю, вы обманете надежды тех, кто вас послал с планеты Хор-Дешер. А если вы умрете от руки солдат, Великий Жрец и вся его каста будут говорить: «Смотрите, Тот, Озирис, Элохим и все великие боги помогли нам победить злых духов!» И тогда несдобровать рабам и всей бедноте. Прежде чем люди поймут, что все это выдумки, многие из них погибнут.

Хор, казалось, чувствовал себя побежденным. Но все же спросил:

— А ты, Аута, знаешь, кто из тех людей убийца?

— Знаю! — ответил Аута.

В этот момент снаружи послышался необычный шум, доносившийся со стороны кедрового леса. Вскоре среди деревьев показалась нестройная толпа. Когда толпа приблизилась к серебряному кораблю, то стало видно, что это перепуганные рабы. Увидев корабль и тех, кто был около него, рабы пали ниц. Их голые спины были исполосованы, в кровяных ссадинах, у многих были вырваны волосы. Аута подошел к ним и спросил, что случилось.

— Мы рабы! — ответил один из них. — Нас избили плетьми и выгнали в лес, чтобы мы там погибли, так как мы больны и непригодны для рабства. Пастухи сказали нам, что здесь, в серебряной башне, живут добрые боги. Если ты бог, вылечи нас. Вот для этого мы и осмелились прийти сюда!

Аута попросил Неферт сбегать за Маат.

Вскоре появилась Маат. Она с ужасом оглядела окружающих ей измученных людей. Потом она взглянула на Хора, который продолжал молчать, смотря на всех горящими глазами.

— Аута, что это у людей на спинах? Кровь? — спросила Маат.

— Их избили. Они таскали очень тяжелые грузы.

— Избиты? Кем?

— Хозяевами.

— Значит, людьми? Как же люди могут бить людей, Аута? — И Маат поспешно направилась к кораблю, чтобы принести все необходимое для лечения этих несчастных.

Хор не мог более смотреть на это зрелище. Он отвернулся. Аута подошел к нему. Хор тяжело вздохнул.

— Если бы я только смог быть полезен всем людям! Но как, дорогой мой Аута? Если бы только я знал как! Но мы из таких разных миров и у вас столько людей, которые нас не понимают… Аута, ты убежден, что эти люди страдают из-за нас?

Аута смотрел на него и не отвечал. Он подыскивал наиболее понятные слова, и ему казалось, что их невозможно найти. Хор чувствовал это и в ожидании смотрел на него. Потом он опять попросил его ответить, и Аута медленно и неуверенно произнес:

— Не из-за вас… не знаю, как тебе сказать… Я думаю, что если бы хозяева рабов не боялись вас, они не были бы столь немилосердны… их жестокость всегда остается жестокостью, но теперь она стала совершенно невыносимой.

Хор ничего не ответил. Он, сделав Ауте знак, подозвал к маленькой летающей лодке и остальных двух: Уха и чужеземца, которому земные жители еще не дали имени. Хор еще раз взглянул на толпу рабов, которым оказывали помощь Маат и остальные женщины, потом сказал:

— Вы сейчас втроем отправитесь в эти два города…

— Содом и Гоморру? — спросил удивленно Аута.

— Да. Наши друзья знают, что делать. Они расскажут тебе. Но не делайте ничего поспешно. Я думаю, ты прав, Аута: у нас нет иного выхода.

 

ГЛАВА XXXIII

Они остановились на полянке небольшой рощи неподалеку от города, жители которого утопали в богатстве и жили в свое удовольствие. Ух и второй чужеземец ждали Ауту в летающей лодке.

Возвращаясь из Содома, Аута шел между палатками пастухов, поклонявшихся богу Элохиму. Теперь он точно знал, кто живет в этих двух городах. За исключением небольшого числа поселившихся на окраинах бедняков, за мощными стенами Содома и Гоморры жило много высших чиновников из разных стран, жрецов, умеющих искусно управлять людьми, крупных военачальников, родовитых богачей, владеющих землями и тысячами рабов, надменных торговцев, владеющих быстроходными кораблями. Ауту особенно удивило известие, что Великий Жрец прибыл из своего города Белая Стена и временно обосновался в Содоме.

Когда Аута возвратился в летающую лодку и рассказал друзьям обо всем, они переговорили с Хором, и тот согласился с их планом.

— Почему вы не можете отправиться в Хор-Дешер, когда захотите? — спросил Аута. — Ведь со Святой Вершины лодка поднималась дважды…

— Есть две причины, — сказал Ух. — Со Святой Вершины мы поднимались не в сторону нашей планеты; для того чтобы достигнуть ее на два года раньше, мы должны отправиться с Земли в тот момент, когда наша планета будет находиться перед Землей на самом большом расстоянии. Тебе кажется это странным, но на звездных дорогах так часто случается. Хор-Дешер, как ты любишь называть нашу звезду, пока еще находится близко к Земле. Мы ждем, когда она удалится, с тем чтобы побыстрее попасть на нее… Придет время, и для тебя попять это будет намного проще. С другой стороны, когда мы поднялись впервые с берега Атлантиды, а во второй раз — с вершины, наш корабль не был поврежден…

— Как! — испуганно воскликнул Аута. — Он сейчас испорчен?

— Не совсем, — ответил Ух. — Но мы подумали об этом еще прежде, чем вернуться на Землю! С ровной земли трудно подняться, без того чтобы не повредить место… ну, то самое место, откуда вырывается белое пламя, которое движет корабль. У нас на планете есть специально построенные башни, которые дают возможность выхода пламени вниз, в нечто похожее на пустой колодец…

— Понятно. Вы хотите построить башню.

— Да, так как за эти два взлета место выхода пламени немного испортилось и Мин едва мог отремонтировать… Теперь мы не имеем права рассчитывать на случай… У нас есть время, и Хор позаботится о необходимой нам башне. Скажи, а от кого ты узнал все эти новости, о которых ты нам рассказывал?

— Более всего от пастухов, живущих на окраине Содома… Знаете, как они называют наше плато? Люди у подножия гор в стране Хару называют его Крепостью Бога Солнца, что на их языке обозначает Баалбек. Всех вас называют одним именем — Баал Шамим, то есть хозяином небес…

— Хорошо, Аута! — сказал другой чужеземец. — К этим именам мы привыкли. Но, уничтожив эти два города, не совершим ли мы несправедливое дело? Там же живут невиновные люди.

— Невиновных людей там нет, они живут в землянках за городскими стенами! — воскликнул Аута. — Не со мневайтесь более и уничтожьте их: бедные люди возрадуются этому.

— Хорошо! — сказал Ух после некоторого раздумья. — Ты с нашим другом пойдешь и скажешь этим людям, живущим за городскими стенами, чтобы они уходили. Постарайтесь добраться туда до вечера. У нашего друга есть все необходимое… Возьми и ты это! — И он протянул страшное оружие с голубым стволом.

Ух остался в летающей лодке. Аута И чужеземец отправились в путь.

К вечеру они были в Содоме у Лота. Старец при виде их встал и пошел к ним навстречу. Вглядываясь снова в серебряные одежды, которые не раз приходилось ему видеть, он решил, что эти двое не кто иные, как те, кого считают ангелами. И тогда Лот сказал им:

— Прошу вас, мои повелители, зайдите в дом вашего раба.

Аута незаметно сделал знак чужеземцу, что это именно тот человек, которому можно доверять. Войдя в дом Лота, Аута рассказал о плане уничтожения двух крепостей. Лот, неплохо разбиравшийся в людях и хорошо знавший жителей землянок на окраине Содома, сказал, что многие бедняки уже покинули свои жилища и надеются, что боги покарают эти крепости. Из Гоморры, по его сведениям, бедняки тоже ушли.

Но не успели путники лечь спать, как жители Содома окружили дом.

Снаружи послышался шум толпы. Раздались чьи-то возбужденные голоса:

— Где люди, которые пришли к тебе этой ночью? Приведи их к нам, мы хотим посмотреть на них!

Лот вышел к ним и сказал:

— Прошу вас, братья, не навлекайте на себя несчастье!

Но кто-то снаружи закричал:

— Лот тоже чужой здесь, а хочет быть нашим судьей!

Вскоре шум послышался у самой двери. Путники вскочили на ноги и немного приоткрыли дверь. Они втащили Лота внутрь дома. Аута бросился к окну и направил ствол голубого оружия прямо в глаза людей. Аута не знал, что его оружие не убивает, а только лишает сознания того, на кого оно было направлено. Стоящие перед домом тут же отпрянули, схватившись руками за глаза, им показалось, что они ослепли. Одни с криком бросились назад, другие, не видя ничего перед собою, попробовали ворваться в дверь. Налетая сослепу друг на друга, они начали драться у входа в дом.

Когда все успокоилось, Лот сказал, что пришедшая из города толпа состояла из чиновников, старшин и торговцев рабами.

На рассвете гости разбудили Лота. Аута посоветовал ему уйти из города со всеми своими домочадцами.

— Беги отсюда, спасайся! Не оборачивайся назад и нигде не останавливайся. Беги в горы, беги скорей, иначе погибнешь.

На это Лот грустно ответил:

— Нет, господин! Я не успею достичь гор прежде, чем твой гнев догонит меня и убьет. — И он протянул руку в сторону горизонта, туда, где виднелось что-то похожее на стену.

Это был городок, носивший название Цуар. Чужеземец, угадав, о чем Лот хочет сказать, заметил, что этот городок будет вне опасности. Лот продолжал:

— Вот ближайшая крепость, она маленькая, и я скроюсь в ней. Разреши мне бежать туда.

— Ну ладно, мы выполним и эту твою просьбу, — ответил Аута, — оставим целой крепость, о которой ты говоришь. А теперь беги туда как можно быстрее.

Лот нагрузил на телегу, запряженную ослами, свой скудный скарб, приказал родственникам сложить палатки, собрать стадо и тронулся с ними в сторону города Цуара.

Сначала зятья подумали, что старик сошел с ума, и не хотели его слушаться. Когда же мимо них прошли двое чужеземцев в блестящей одежде, зятья Лота подчинились и последовали за ним.

Вместе с Лотом в крепость пошли и другие люди, кого успели предупредить. Не предупрежденным остался всего лишь один человек — старец Авраам, к которому и направились путники. Когда они подошли к его хижине, Авраам встал и поклонился им земным поклоном.

— Это мы… — начал было разговор Аута.

Но старик хитро улыбнулся и сказал:

— Я знаю, кто вы! Ты — Енох, знаток небесных тайн, а другой — ангел господа бога. Вы пришли наказать злодеев из Содома и Гоморры.

Аута подумал, что медлить более нельзя. Он перевел своему товарищу слова старика. Но Авраам заметил, что только тот, кого он назвал Енохом, знает его язык, и смиренно спросил:

— Енох, на каком языке я должен говорить, чтобы было приятно и понятно ангелу господа бога?

— Ты, может быть, знаешь язык роме? — спросил, улыбаясь, Аута.

Довольный тем, что он знает этот язык, Авраам обратился к чужеземцу на языке, который он выучил когда-то в Та Кемете. Смиренно и в то же время с достоинством он спросил, не пощадят ли они тех немногих невинных людей, которые живут в крепости. Авраам прекрасно знал, что всех их тайно предупредили о том, что надо уходить но не мог отказаться от удовольствия поговорить с тем, кого он принимал за ангелов.

Пока Авраам ходил к себе в хижину собирать своих родственников, из крепости прибежал человек. Это был Утнапиштим. Аута с тревогой спросил его:

— Утнапиштим, все знают в этом городе?…

— Еще не все… Но никто, за исключением уехавших уже бедняков, не верит этому. Их этой ночью предупредил Лот. Господа смеются, зная, что вас мало, а у них огромное войско… Я удивляюсь Великому Жрецу, который прекрасно знает, что пережила Атлантида.

— Утнапиштим, беги скорее! Если хочешь, беги в Цуар, но лучше в горы. И, пока не доберешься до Цуара, не оборачивайся назад.

Чужеземец спросил его еще раз:

— Авраам говорит, что в Содоме и Гоморре остались бедняки, это же хорошие люди!

Утнапиштим расхохотался:

— Беднота Содома и Гоморры? Они все ушли.

— А ты почему остался, если знал обо всем? — спросил Аута.

— Я хотел уйти, мне же нечего терять и нечего оставлять — вся моя торговля при мне: в сердце и в ногах. Я решил подождать: вдруг, думаю, еще раз придется свидеться с тобой. Вот и увиделись, а теперь потихоньку пойду в Цуар.

Все посмотрели вслед Утнапиштиму. С того момента, как Аута ночью ослепил людей, более уж никто не осмеливался трогать путников в серебряной одежде. Солдаты расхаживали по стенам, словно не замечая их.

— Пора возвращаться в нашу летающую лодку, — сказал чужеземец, посмотрев в сторону Гоморры, которая виднелась неподалеку.

Города так разрослись, что начали сближаться друг с другом; вероятно, в один прекрасный день они могли бы слиться. Чужеземец пошел вдоль стены в сторону ближайшей от Содома окраины Гоморры и, выбрав место, где его никто не мог увидеть, достал из кармана коробочку величиною с детский кулак; открыв ее, он взял серебряную тонкую стрелку и присоединил к одному из концов коробки Аута раскопал под стеной землю и, после того как чужеземец ввернул в коробку едва заметную стрелку, положил ее в сделанную ямку и закопал. Стрелка торчала из земли всего лишь на ширину ладони.

— Твой друг не ошибся? Из Гоморры ушли все, кто должен? — спросил чужеземец.

Аута успокоил его:

— Конечно, ушли. Они принимают нас за богов и считают наш приказ повелением неба. Иначе никто не поверил бы, что мы сможем уничтожить даже дом, а не то что две огромные крепости. Ты видел, как смеялись зятья Лота?

Аута и чужеземец отправились к летающей лодке.

Там они застали молчаливо ожидающего их Уха. Они заняли свои места, и лодка поднялась в воздух. Летели очень высоко, огибая стороною Содом и Гоморру. Аута, привыкший за столько времени к невидимым лучам чужеземцев, догадывался, каким способом будут уничтожены города. После полуночи лодка направилась к городу Цуар. Там она низко опустилась и повисла над городскими воротами. Внизу было видно, как со своим скарбом с юга двигались люди. Ух дал Ауте сильную подзорную трубу и попросил посмотреть на лица людей. Они шли с зажженными факелами, и их было хорошо видно издали.

Лодка снова поднялась вверх и полетела к двум крепостям. На полпути она сделала круг и повернула назад. Все окна лодки и прозрачный пол были теперь закрыты створками. Ух зажег в лодке свет. Другой чужеземец положил на колени коробку с вращающейся в ней стрелкой. Коробка была связана со стеной лодки тонкой нитью, похожей на веревочку.

Чужеземец сдвинул стрелку на определенное место, потом нажал кнопку, и почти тотчас же вдалеке послышался приглушенный грохот, а через некоторое время лодка закачалась в воздухе, несмотря на то что была на большой высоте. Такое с ней не случалось даже при самых сильных ветрах. Чужеземец отложил в сторону коробку и что-то начал считать. Потом он сказал Уху, чтобы тот открыл створку прозрачного пола и спустился перед воротами городка Цуар.

Еще в полете к Цуару Аута заметил в стороне, где, как ему было известно, находились две крепости Содом и Гоморра, огромный гриб из черного дыма и небо, испещренное перекрещивающимися, словно в жаровне, полосами белого цвета.

Начало светать. Лодка опустилась около ворот города. Собравшиеся люди смотрели на горизонт как завороженные. И когда солнце взошло над землею, в Цуар вошел Лот. Аута окликнул его. Лот подошел к нему со всей своей родней и тут же упал в пыль с поднятыми к небу руками.

— Где твоя жена? — спросил его Аута.

Лот заплакал:

— Она не послушалась, оглянулась и превратилась в соляной столб.

Аута вздохнул. Он был уверен, что Лот не мог ее увидеть, так как если бы он оглянулся, то и сам не пришел сюда. Соляной столб был его выдумкой, однако женщина погибла.

Подул сильный ветер. Лот удивился тому, что трое в серебряной одежде глядели назад. Он все еще не осмеливался смотреть туда. Лот крикнул своим домочадцам, чтобы те не входили в Цуар. Но они почти все вошли в город, чтобы отдохнуть, так как очень устали от дороги и волнений. Тогда Лот позвал своих двух незамужних дочерей, выбрал из стада несколько овец, одного осла и тронулся дальше в сторону гор. Он побоялся селиться в городе Цуаре.

Пошел дождь, страшный, косой, пенящийся дождь с резким ветром.

Аута и чужеземцы поднялись в летающую лодку, и она рванулась в воздух сквозь густую пелену рассвирепевшего дождя.

Город Цуар вскоре исчез из виду.

 

ГЛАВА XXXIV

Они недолго отсутствовали на плато Баалбек, однако здесь произошли удивительные изменения, о которых они узнали лишь при возвращении. У подножия Гор Бога уже больше не стояло великое войско. Вести всегда распространяются быстро, они не нуждаются ни в ногах, ни в колесах. Командование войском очень быстро узнало о случившемся в Содоме и Гоморре, но даже если бы вести и не дошли до них, они все равно узнали бы об этом по землетрясению и странному дождю, прошедшему в здешних краях. Когда посланец Великого Жреца страны Та Кемет прибыл сюда, он не нашел войска и, не зная, куда ему идти, бросил меч, шлем и, оставив при себе лишь лук и нож, ушел в кедровый лес. Он не знал, что, когда двое странных путников остановились у Лота, Великий Жрец с верными ему людьми незаметно пробрался к берегу моря.

Вверху, на плато Баалбек, Аута, Ух и другой чужеземец увидели необычайную картину. Там вокруг широкой башни работало множество людей. Она была сложена из огромных каменных плит, которые не смогли бы поднять и тысяча человек. Однако их легко поднимал один рулевой Мин. Он же резал эти плиты из скалы своеобразной саблей из плотного огня. Потом их шлифовали люди. После чего Мин подкладывал под каждую такую плиту с четырех сторон по четыре крючка. У каждого крючка находилось нечто похожее на коробочку с воронкой. Мин отходил в сторону, передвигал ручку на каком-то барабане. Из четырех воронок, направленных вниз, со свистом вырывалось пламя, а при следующем движении Мина плита послушно перемещалась на нужное место.

Хуже обстояло дело с перемещением корабля на сделанную из камня башню. Мин готов был в конце концов попробовать метод, которым он однажды воспользовался на севере в Атлантиде, но Хор остановил его. Особенно его отговаривали несколько пришедших мастеров. Они брались поднять дом богов на каменную башню. И подняли его. Их мастерство удивило чужеземцев. Связав корабль сплетенными втрое и вшестеро веревками, эти люди осторожно положили его на своеобразные сани, сделанные из двух огромных стволов кедра, и несколько дней подряд тянули и толкали их по специально сделанному наклонному настилу до тех пор, пока корабль не коснулся плит башни.

Так в течение нескольких дней, поднимая корабль с одной стороны и подкладывая подпорки с другой, таким образом поставили его на опорные лапы, даже нигде не поцарапав.

Аута спросил Хора, откуда эти мастера.

— Помнишь тех исполосованных плетьми рабов, что пришли к нам лечиться? После того как Маат и три ее подруги вылечили их от ран, наш друг Май-Бака приспособил мастеров к делу. Я хотел было остановить его, но узнал, что без их помощи нам не обойтись. Мне понравились эти люди, и прежде всего вот чем. Мы, конечно, не смогли бы расплатиться с ними по вашему обычаю. Неферт хотела отдать им свои браслеты, я был против, но рабы меня опередили. Знаешь, что они мне сказали? Что мы им заплатили так, как никто не заплатил бы на всей Земле. «От владык Земли, — заметил один из них, — мы получили бы розги и плети. И даже если бы владыки наделили нас золотом и серебром, они не дали бы нам здоровья и бодрости, как это сделали боги!» Я доволен, что хотя бы эта тысяча человек спаслась от рабства и им хорошо. Они ходят на охоту в лес, сделали себе из веток деревьев хижины… Мин напилил им деревьев… Лишь бы не пришли солдаты и не забрали их назад после нашего отлета!

— Будь спокоен, Хор! — ответил ему, улыбаясь, Аута. — Сюда уж более никогда никто не придет. А когда увидят к тому же огонь, выбрасываемый кораблем, поднимающимся в небо, многие будут бояться плато Баалбек. И вообще никто внизу не поверит, что эти рабы смогли как-то спастись. Ведь только безнадежность их положения придала им храбрости прийти сюда.

Однажды, после того как башня была построена и корабль на нее поставлен, Аута и Неферт прогуливались по опушке леса. Они любовались закатом, как вдруг за стволом кедра послышались два голоса. Говорили на языке ашшур.

Чувствовалось, что мужчина, говоривший тоже довольно высоким голосом, не знает языка страны Ашшур. Он с трудом произносил слово «ану», которое обозначало «я». Голос, судя по всему принадлежавший женщине, произнес:

— Как тебя зовут?

Мужчина на какое-то мгновение замолчал, подыскивая слова для выражения своей мысли, но так и не произнес ни слова, кроме «ану». Женщина, полагая, что это слово может быть именем мужчины, радостно сказала:

— Значит, тебя зовут Ану! А меня Иштар.

Наконец мужской голос сумел произнести несколько слов:

— Ты не боишься нас, Иштар?

Ответа не последовало.

— Нехорошо подслушивать! — прошептала Неферт и хотела было уйти. — Эти люди бывшие рабы. Они говорят о любви.

Но Аута остановил ее:

— Мне кажется, что мужчина — это тот самый чужеземец, который был со мной и Ухом в Содоме.

И они ушли. Через несколько дней число пассажиров в корабле увеличилось. К ним прибавилась Иштар, ставшая теперь женой чужеземца, которого она назвала Ану. Иштар была очень красивая, тоненькая, как тростиночка. А когда Ану надел ей на голову голубоватый шар, чтобы посмотреть, как она будет выглядеть, когда полетит в корабле, и одел ее в серебряную одежду, в кедровом лесу распространился слух, что бог взял в жены одну из их женщин.

Вечером толпа бывших рабов собралась вокруг костров и начала петь:

– «Пусть будет она, Ану, для тебя такая же, как ты. Возвысь ее своим именем».

Все вышли из корабля к основанию каменной башни послушать, может быть, в последний раз земную песню. Хор свободных людей пел:

– «Богатый венок, похожий на луну, ты возложил ей на голову».

Позже, после отлета корабля, эти люди распространили весть о том, что сыны неба, увидев, как прекрасны дочери Земли, выбрали себе среди них жен. И в самом деле, Неферт, Мехитуасехет и Иштар были очень хороши собою…

Отлет чужеземцев приближался. Аута попросил Хора дать ему возможность еще раз посмотреть на Землю из маленькой летающей лодки.

— Уж не хочешь ли ты остаться? — спросил Хор. — Я никогда не стал бы препятствовать этому, хотя мне куда более по душе, если ты полетишь с нами. Я сильно привязался к тебе… да и не только я, все мы.

Аута сжал ему локоть. Глаза его заблестели, стали влажными.

— Нет, не останусь, Хор. Без вас и я больше не могу. Но ведь здесь я родился, и я первый человек, который не вернулся на эту Землю… Хочется еще раз посмотреть на нее, погладить рукой, которая совсем отвыкла от нее.

На следующий день в летающую легкую лодку поднялись Мин, Ану, Аута и четыре женщины, трос из них земные — Неферт, Мехитуасехет, Иштар — и небесная хрупкая чужеземка по имени Маат. Май-Баку ничего не хотелось смотреть. Он боялся еще раз потерять свободу, к которой только что успел привыкнуть.

Сначала они полетели на место уничтоженных городов. Опустились вблизи Цуара, но Аута посоветовал не ходить туда.

Он попросил мальчика найти Авраама и позвать его, сказав, что его хочет видеть Енох.

— Ты сможешь найти Авраама? — спросил его Аута.

— А как же! — сказал гордо мальчик. — Кто ж его не знает в Цуаре!

Через несколько часов верхом на огромном осле появился Авраам. Аута крепко обнял его и расцеловал в щеки. Старик был в восторге:

— Владыки спустились с неба, чтобы увидеть своего раба Авраама?

— Мы не спустились, — сказал Аута. — Мы еще не поднимались.

— Ну, а ты был в Содоме? — спросил его Ану.

Старик отмахнулся:

— Нет теперь города Содома.

Ану молчал, слова старика ранили его.

— Но что там произошло, мне известно! — сказал Авраам снова. — Опустошение обрушилось не только на Содом и Гоморру, а также и на крепости поменьше: Адам и Шебоим. Все, что от них осталось, теперь находится под водой. И туда течет Иордан: эта река теперь впадает в Мертвое Море.

— Какое Мертвое Морс? — спросил удивленно Аута.

— Воды реки текут через разрушенные крепости, и в них не могут жить даже рыбы. Вот поэтому эту воду и назвали Мертвым Морем. Гнев небес обрушился и на землю, сделав в ней огромную яму на пути реки…

Авраам слышал от пастухов об огромной башне, в которой жили, как они называли на своем языке, Елохим, или Всесильные. Он пристально смотрел на Мина, которого ранее не видел, и нерешительно спросил:

— А ты кто такой?

Рулевой корабля, для того чтобы доставить старику удовольствие, попытался произнести несколько слов на языке Авраама. Ему хотелось сказать: «Я тот, кто на нашей лодке рулевой», но смог сказать лишь: «Я тот, кто есть». Большего он не знал. Старик же в недоумении вытаращил на него глаза. Потом бросился лицом в пыль, целуя ноги Мина. Рулевой ничего не понял и вопросительно взглянул на Ауту. Тот объяснил, что Авраам принял Мина за главного бога.

Старик осмелился сесть на осла лишь после того, как все семеро направились к своей странной птице. Авраам долго следил за ее полетом и, как только она скрылась, поехал обратно к себе в Цуар.

Лодка пролетела над Та Кеметом, облетая стороной большие города, и приземлилась около маленького городка на юге, где, казалось, не было ни солдат, ни каких-либо иных опасностей. От рабов, резавших камни, они узнали, что Менер умер и что ему делается могила наподобие пирамиды, которая напоминала бы только что возникшую, вышедшую из воды гору. Аута про себя улыбнулся. На самом деле это была память о Святой Вершине. Он не удивился, когда услышал, что Великий Жрец был в своем дворце в городе Белая Стена: и на этот раз его необычайно проницательный ум заставил покинуть Содом буквально перед самым его уничтожением.

В этих краях ничто не привлекало Ауту. Может быть, ему хотелось еще раз ступить на пески своей родины, но страшная жара, от которой отвык даже он, была бы вредна для здоровья остальных его спутников. Лодка прошла над Атлантическим морем, они сделали несколько кругов над Горой Орлов, где была когда-то Святая Вершина, затем направились на восток.

После дня отдыха звездный корабль был подвергнут тщательному осмотру.

В это время Хор совещался с жителями своей планеты. Их голоса было трудно разобрать, в них чувствовалась какая-то раздраженность. Привыкшие ко всяким чудесам земные жители были настолько поражены происходившим, что не могли произнести ни слова. Хор и все его друзья увидели в специальном зеркале зал с людьми, похожими на Хора. Их лица иногда расплывались на зеркале, а голоса едва слышались. Хор сообщил время отлета и сказал что-то, чего земные жители не смогли понять. Увидев Хора грустным, Неферт спросила его, в чем дело.

— Я всегда их хорошо видел и слышал. Возможно, что сегодня там бури.

Неферт и остальные сидящие у зеркала удивленно посмотрели в окно корабля: снаружи трава, листья деревьев стояли не шелохнувшись.

— Не эти бури! — уточнил Хор, следивший за их взглядом. — Это бури разных лучей и сил, невидимых простым глазом!.. Прошлый раз разговор с жителями еще более далеких планет прошел намного лучше.

— Как… с какими? — спросил удивленно Аута. — Есть еще и другие планеты? Хор улыбнулся:

— Конечно, есть! В этом безграничном пространстве много миров. Ты думал, что только вы да мы существуем?

Аута почувствовал, что ему становится не по себе, точно так же, как в тот раз, когда он впервые увидел серебряную башню.

— И… как же вы с ними беседуете? Вы знаете их язык?

— Да… то есть язык их мы не знаем, мы слишком далеко расположены друг от друга, но есть другие знаки, которые могут понимать все.

— И мы? — спросила Неферт.

— И вы… но попозже. — Хор, улыбаясь, посмотрел на Ауту: — А ты знаешь, кое-кто из этих людей с другой планеты, не нашего Солнца, побывали у вас. (Аута смотрел, раскрыв от удивления рот.) Да, да, в те времена, когда не было ни нас, ни вас, когда на Земле и нашей планете было намного больше воздуха и он был более горячим. На Земле в то время жили гигантские неуклюжие животные.

— А как выглядят те, с кем вы говорили? Ты видел их?

— Только немногих. Я побывал у них. Они такие же, как и мы и вы, или, точнее, нечто среднее между вами и нами. Я попал к ним, когда одна половина из них враждовала с другой и они убивали друг друга.

— Чем же? Таким же оружием, как у вас?

Хор улыбнулся:

— Нет. Но у них было более сильное оружие, чем ваши стрелы и пики, ими убивать было много легче… Но ты же знаешь, Аута, наше оружие сделано не для того, чтобы убивать людей. На нашей планете его даже нет. Мы берем его только для своей защиты, когда исследуем другие миры

— А ты там жил?

— Нет. Там нельзя жить. Я улетел оттуда.

— Ну, а другие миры?

— О многих из них у нас есть сведения, которые мы получили и не побывав там. Мы знаем, что на некоторых очень далеких планетах есть живые существа, на которые мы не похожи и которых мы не можем понять. Мы знаем лишь одно: что они несравненно умнее нас. Большинство же обитаемых миров, насколько нам удалось узнать, населены жителями, ушедшими в своем развитии не очень далеко от животных. Позже наши потомки узнают больше. Мы пока что хорошо знаем лишь планеты нашего Солнца.

— А их много? — спросила Мехитуасехет, очень внимательно слушавшая беседующих, и было стыдно, что она ни о чем не спрашивает.

— С такими красивыми женщинами, как ты, только одна: Земля! — воскликнул Мин, сидевший у своих приборов.

— Девять больших, — сказал Хор, — и несколько тысяч мелких.

— А помимо Хор-Дешера и Земли есть еще люди? — спросил Аута.

— Только на этих двух. Была еще одна, но…

Глаза Ауты засверкали от любопытства.

— Они покинули ее?

Хор вздохнул:

— Нет, не покинули, они уничтожили свою планету… Это была десятая планета Солнца, которая вращалась вокруг него за нами. Мы, то есть наши предки, были тогда еще дикими людьми.

— Откуда же вы тогда узнали об этом?

В голосе Хора прозвучала грусть:

— На той планете были люди, которые открыли самую большую силу в мире: они извлекли ее из определенных металлов и даже из воды и воздуха. Они хотели использовать ее для улучшения своей жизни. Но случилось не так, как того желало большинство. На планете жили такие люди, которые понимали смысл жизни иначе. Они из-за жадности и злобы хотели остаться на планете одни. Тайно от большинства населения они подготовили, а затем начали войну… Вспомни, что сделал Тефнахт с Атлантидой! Вот те люди, в руках которых была сосредоточена огромная власть, упиваясь ею, сошли с ума. Грозная сила разбушевалась в их руках, и они уже были не в состоянии более укротить ее.

— Ну, и…

У всех пробежали по телу мурашки. Хор грустно смотрел куда-то в пространство.

— Вот почему вместо десятой планеты у нас осталось несколько тысяч осколков и сгустков пыли. Та гигантская сила, которую упустили люди, потерявшие разум, разнесла планету на мелкие части и раскидала их на далекие расстояния.

— Но как же вы узнали об этом? — спросила Неферт.

— После катастрофы осталось несколько кусков довольно большого размера, похожих на маленькие планеты. Остальное — это небольшие осколки. Некоторые из этих кусков, вращаясь вокруг Солнца, проходят рядом с нашей планетой. Мы побывали там и исследовали их… На них остались кое-какие следы.

— Руины, храмы, дворцы? — спросил Аута.

— Нет, — ответил Хор и засмеялся. — Руин мы там не видели. Но следы их на камнях нашлись да и кое-какие признаки… Одним словом, наши ученые, занимающиеся исследованием осколков планеты, рассмотрели все это в целом и выяснили, как было на самом деле, то есть то, о чем я вам рассказал. Видишь, Аута, как скверно обладать такой силой для людей, не владеющих собой и не разучившихся убивать?

Аута понял и смущенно опустил глаза. И все же спросил:

— Но если бы были уничтожены одни лишь убийцы?

— Когда убийцы не хотят понять, что убийцы, я думаю, что единственным средством остается то, о чем говоришь ты. Убийц всегда меньше. Мне кто-то из бывших рабов, которых вылечила Маат, показал место, куда желтые пчелы носят мед.

— Пчелиный улей.

— Да. К ним в улей влезло маленькое животное с длинным хвостом, они его окутали воском. Животное подохло и более их не беспокоило. Понятно?

Аута широко улыбнулся. Хор был прав.

Все было готово к отлету. Чужеземцы и земные жители вышли на плиты башни, еще раз взглянули на спасенных ими от смерти и рабства людей, посмотрели на кедровый лес, на небо. На краю башни стояли Май-Бака и Нтомби.

— А вы почему не идете? — спросил их Аута. Май-Бака показал на толпу бывших рабов, стоявших внизу, на окруженном кедрами плато.

— Мы остаемся с ними.

Голос его звучал грустно и вместе с тем очень решительно. И все-таки, когда Аута вошел в корабль и махнул на прощанье рукой, Май-Бака оперся лбом на свой лук, чтобы не видели его глаз. Нтомби же заплакала.

Затем они спустились и отошли вместе со всеми к лесу и, как приказал Аута, спрятались за высокими кедрами, повернувшись спиной к кораблю.

Мощный вихрь ударил по листьям и ветвям. Под кораблем застонал камень. Ослепительный свет вспыхнул на несколько мгновений среди деревьев, люди обернулись и с удивлением заметили огненный шар, поднимавшийся с огромной скоростью в небо. Все онемели от страха. Они перестали понимать друг друга, словно каждый говорил на своем собственном языке. И лишь после того, как огненный шар превратился в далекую звезду, которую большинство не могло разглядеть, люди вновь собрались, зажгли костры и молча грустно сидели до самого восхода солнца.

Чудесного корабля на Земле уже не было.

 

ГЛАВА XXXV

По ту сторону берега Моря Среди Земель, на окраине города маленькой страны Уц, на площади лежал прокаженный, многие месяцы проклинавший бога, которому он раньше смиренно поклонялся.

Человек этот не был философом и не отличался мудростью: создав себе божество, которое прославлял вчера, он проклинал его сегодня. Когда-то он был богат и здоров, но, заболев, стал бедняком, и ему надо было кого-то проклинать, на ком-то срывать досаду. Свой гнев он обрушил на бога.

Прокаженный сидел на площади и рассказывал разные небылицы. Кому было нечего делать, останавливался на краю дороги около площади и слушал прокаженного. Однажды прокаженный воскликнул:

— Он описал на воде круг до границы между светом и тьмой. Столбы света заколебались и застыли при гневе божьем. Своей силой он успокоил море и своею мудростью уничтожил Рахаб…

Никто не знал, кто такой был Рахаб. Но разве это имело какое-нибудь значение? Прокаженный продолжал:

— Своим духом он прояснил небеса, и его рука пронзила бегущее чудище. Вот это и есть отдаленные обрывки его дел! Как слаб шепот, который мы улавливаем!

Какой-то старик улыбнулся. Прокаженный на мгновение замолчал, чтобы перевести дух, и снова продолжал:

— А что касается грома, исходящего от его огромной силы, разве кто-нибудь может знать, что это такое?

— Я могу! — прозвучал чей-то зычный голос.

Прокаженный замолчал. Люди обернулись туда, откуда раздался голос.

Из толпы вышел человек с седой головой: это был тот старик, который улыбался.

— Кто ты такой, что осмеливаешься противопоставлять себя слову божьему и похваляться, будто бы знаешь тайны, известные только ему? — воскликнул вдруг другой голос.

Вопрос задал старик с рыжей, чуть седеющей бородой. Глаза его гневно блестели. По одежде он, казалось, был жрецом.

— Скажи нам твое имя, дерзкий, чтобы мы знали, кто ты! — добавил он.

Улыбавшийся до того старик теперь смотрел кругом с грустью. Он громко произнес:

— Енох!

Люди оторопело смотрели на него. Только один жрец с негодованием и злобой покачал головой и, раздельно произнося каждое слово, сказал:

— Еноха уже давно нет. Еноха унесла колесница ветра, и имя его стерлось в памяти людей. Енох следовал по путям господним, и бог его забрал к себе, вот почему его более не видно. За веру Енох был взят с Земли, что-бы он не видел смерти, и он исчез, так как господь переселил его. А до того, как переселить его, у Еноха были доказательства, что он приятен господу богу… Вот он-то и был Енох, а кто ты…

— То, о чем ты сказал, почти правда, — перебил его человек, назвавший себя Енохом. — Только никакое божество меня не брало с собой, меня взяли люди из другого мира.

Толпа вздрогнула как один человек. Жрец хотел что-то сказать, но Енох не дал ему опомниться. Повернувшись к толпе, он воскликнул:

— Вы слышали о Лоте и Аврааме?

Толпа заволновалась. Все слышали от жрецов о Лоте и Аврааме. Старик Енох продолжал:

— У меня другое имя. Меня всегда звали Аутой, но шестьсот лет тому назад Авраам, живший на окраине Содома и переселившийся потом в город Цуар, меня назвал Енохом. Он считал меня знатоком божественных тайн. Он думал, что я странствую в мире с богами. А я не мог быть вместе с тем, кто не существует вообще: я был с людьми, пришедшими из другого, далекого звездного мира. И Лота, и Авраама я предупредил о том, что Содом и Гоморра будут уничтожены, я посоветовал им бежать в горы или хотя бы в Цуар!

Люди молчали. Одни шептались между собой, считая его сумасшедшим, другие равнодушно смотрели на него или слушали, раскрыв от удивления рот. Жрец протолкался сквозь толпу и куда-то исчез. А прокаженный поднял лицо к старику и произнес:

— Если ты в самом деле бродил по путям господним, почему же ты вернулся так, один, затесавшись в толпу, как простолюдин? Но если тебя видели Лот и Авраам, кто поверит, что ты не умер после стольких сотен лет?

— Я смог бы тебе объяснить, — ответил ему старик, — но теперь я понимаю, что все мои попытки были бы напрасны, так как мозг твой не готов понять меня. Я мог бы тебе сказать, что был на небе, что летал с теми чужеземцами из другого мира с одной звезды на другую, и так как я летал со скоростью света, то прожил там в десять раз меньше лет, чем если бы я жил на Земле, на которую я вернулся. Мои десять лет были равны вашему веку,

— Тогда почему ты состарился? — спросил кто-то насмешливо из толпы.

— Молодость без старости я мог бы получить там, но я ее потерял здесь. Моя жена умерла, смерть не обошла бы и меня. И я хотел возвратить свое тело в пыль земли, которая дала мне жизнь.

— И как же ты вернулся назад? — спросил тот же человек.

— Те, кто меня отсюда забрали, выполнили и эту просьбу. Они меня привезли обратно на Землю.

— Но где же они? — спросил человек.

— Если я скажу тебе, ты все равно мне не поверишь… Я считал, что мир изменился, но вижу, что и теперь люди насмехаются над правдой и верят скорее обману, с которым ни один здравый ум не ужился бы, если он на самом деле был бы здравым.

Человек, который все время его спрашивал, подошел поближе. Ему было лет сорок пять — пятьдесят. По всему было видно, что он не местный житель. Улыбаясь, он сказал:

— Может быть, я тебе и поверю! Ты скажи… а я посмотрю.

Старик смерил его взглядом и пристально посмотрел ему в глаза.

— Сказать, даже если ты мне не поверишь? Все равно мне не остается ничего иного. Меня привезли и через день улетели.

— Куда тебя привезли?

Старик посмотрел на окружавших его людей: толпа начала расходиться.

— На севере находятся горы, если ты их знаешь. Мы назвали их когда-то, как говорили жители здешней страны Мисрайм, Горы Бога. Здесь я узнал, что их называют Лебаном. Но ты, кажется, не местный житель. Кто знает, как их называют там, откуда ты!

Человек перестал улыбаться. Он смотрел внимательно на старика и наконец неуверенно сказал:

— В те горы восемь лет назад упала звезда. Звезды падают непрерывно, не о том речь, но люди говорят, что она будто бы поднялась. Может быть, ты ее видел, а теперь вот похваляешься перед всеми…

Старик повернулся и пошел, а незнакомец отправился вслед за ним. Старик остановился и пристально посмотрел на него. Но глаза неизвестного не моргнули: и он умел смотреть точно так же. Старик спросил:

— Кто ты, если не считаешь меня, как остальные, сумасшедшим. Или ты тоже считаешь меня безумным и хочешь лишь посмеяться надо мной?

Незнакомый человек хотел что-то ответить, но промолчал.

— Откуда ты? — спросил его еще раз старик.

Человек посмотрел на старика, взглянул на его старую рубашку из холста, на босые ноги, потом на небо и медленно произнес:

— Из Вавилона… Хоть я и смеялся над тобой, но глаза у тебя не сумасшедшего и не обманщика. Пусть я не могу поверить в то, что ты мне рассказал, но я вижу, ты что-то скрываешь.

Старик оперся на его плечо и сказал:

— Я пошел бы в Вавилон… Мне припоминается, что это селение где-то на севере.

Вавилонский житель посмотрел на него с удивлением.

— Какое селение? Селение, говорят, было давным-давно, а может, и совсем не было. Одни говорят, что здесь всегда был город… Теперь это самый большой город в мире!

— Ты возвращаешься в Вавилон?

— Может быть, я и вернулся бы. Я нигде не оставляю ничего, что тянуло бы меня обратно. Возраст любви прошел, а богатства никогда у меня не было. Так что то ли там, то ли здесь…

— Ну, а чем ты кормишься?

Человек из Вавилона рассмеялся:

— Продаю мудрость тому, кто хочет ее купить. Только мой товар дешевле, чем необожженные глиняные горшки… Когда у меня есть время, я выдумываю песни или сказки, а время у меня всегда есть.

— И это продается?

— Не особенно Но люди, которые слушают, кормят меня, иногда мне дают кое-что из одежды.

— Тогда наша встреча как нельзя более кстати: ведь и я кормлюсь сказками. Мастерство, которому я научился за шестьдесят лет…

— Ты же говорил шестьсот?!

— Да, но шестьсот лет земных, а небесных шестьдесят.

Человек из Вавилона снова пристально посмотрел на него, но старик продолжал:

— Эти профессии ни к чему не пригодны на Земле. Я умею высчитывать расстояние до Солнца, до любой звезды, умею вести корабль между звездами, могу поднимать каменные плиты на воздух, не прикасаясь к ним руками, мне известно происхождение человека и мира, я умею вести исследования, но для всего этого необходимы инструменты, которых у меня нет. Я выучил в течение моей жизни около двадцати языков жителей Земли и около четырех — жителей небес. Я познал, что такое мудрость. Это единственное мое богатство, но вижу, оно ни к чему не пригодно на Земле… По крайней мере теперь.

Человек из Вавилона больше не смеялся и даже не улыбался. Они много дней пробродили вместе. Когда им нечего было делать и во время отдыха, старик рассказывал человеку из Вавилона случаи из своей жизни. Он, как человек мудрый, сознавал силу своего незаурядного ума. С некоторых пор человек из Вавилона начал верить старцу, особенно после того, как тот показал инструмент, с помощью которого можно писать на чем угодно: на дереве, на шелке, причем без свинца, угля, сажи или краски.

Однажды человек из Вавилона спросил старца:

— Но как же твои друзья с той звезды дали тебе уйти от них, бросить их?

Глаза Ауты стали задумчивыми:

— Для них желание человека, которого они считают честным, свято. Не думай, что если они, как я тебе говорил, хотели переселиться на другую звезду, то им не была дорога их звезда, на которой они родились. Но красная звезда, какой мы ее видим отсюда, обеднела. На ней теперь мало даже воздуха, воды, да и подземные богатства истощились, вот они и решили переселиться на другую звезду. Сначала они хотели прилететь к нам… Но об этом я расскажу в следующий раз, как-нибудь. Я немало побродил с ними между звезд, потом они доставили меня сюда. Я не знаю, переселились ли они теперь или остались там же. Одни из них хотели улететь, другие были против…

— И что ж, они затеяли войну?

— Кто, они? — Аута громко засмеялся. — Нет, они не спорят между собой. Их оружие — мысль: побеждает тот, кто сможет доказать всем, что он прав.

Человек из Вавилона недоверчиво покачал головой:

— И в конце концов что же они сделали?

— Не знаю, мне не пришлось увидеть, кто из них прав. Одни ученые открыли средство, с помощью которого можно было наполнить небо добытым ими воздухом и сделать воду, чтобы наполнить высохшие русла рек. Другие говорили, что этого будет недостаточно. Улетев оттуда, я так и не узнал, как они поступили. Да и узнать теперь никак не смог…

Двое путников подружились. Они вместе плыли по морю, шли по суше, пока не добрались до Вавилона.

Всюду они были вместе. Построили на окраине Вавилона хижину из земли и соломы. Вместе бродили по красивым площадям крепости. Пели сказания, а иной раз говорили правду о владыках, живших во дворцах Вавилона. За это их вместо еды били розгами.

— Ты говоришь, Аута, что в верхнем мире, где ты побывал, правду ценят потому, что она правда, и там все делается по правде! — заметил однажды житель Вавилона. — Ты мне как-то сказал, что и наш мир поднимется когда-нибудь на эту ступень. Не знаю, может, и будет так. Но я вижу, ты отвык от нашего мира. Однако ж если ты вернулся, значит, живи в нем и учись у меня земной мудрости. Во времена, когда раба считают ослом или просто скотиной и ему не дают человеческого имени, твою правду никто не оценит, разве что мудрецы, а их очень немного на свете, да умные бедняки. Если хочешь рассказать людям правду, натяни на себя серебряную одежду. Сразу не поверят в нее. Они должны привыкнуть к ней, как привыкаешь к сказкам о богах. Не говори людям, что богов нет, скажи им. что они есть, но смейся над богами умно. О, если бы я мог заснуть так, чтобы пробудиться через несколько тысяч лет! Но даже и ты не сможешь этого сделать.

И Адапа (так звали человека из Вавилона) глубоко вздохнул.

— Знаешь, — продолжал Адапа, — я бывал когда-то в горах с кедровыми лесами, которые люди называют Лебанон, около деревни Баалбек, куда, как ты говоришь, тебя доставили чужеземцы. Увидев эти огромные плиты, я удивился той огромной силе, которая смогла их поднять вверх и так хорошо уложить. Только после того как ты мне рассказал, каким образом была построена та башня, я понял, что ты не лжешь. Иначе ее никак нельзя было построить! Там живут сейчас пастухи и лесорубы. Вечерами, когда мне приходилось бывать у них, я слышал их песни. Некоторые из них я запомнил и соединил вместе. Кое-что и сам добавил. Они мне принесли самый большой заработок. Историю Адапы я тебе однажды пел. Адапа — это я, но никто не знает этого, кроме тебя. Я выдумал самого себя. Что же касается Ану, то это я слышал от местных пастухов. Ты как-то говорил, что был другом Ану. Тем лучше. Значит, мое сказание не сказка. И вот я думаю, сейчас ведь даже я не называю тебя Аутой. Там, в твоем селении, в горячей пустыне, это имя, может быть, и звучит хорошо, но здесь оно кажется странным. Да и Енох тоже. Енох — это ведь не имя, а понятие. Его тебе дал Авраам, так как хотел угодить тебе, и вот, когда потомки его увидели тебя бессильным, они захотели его отнять. Я бы тебя назвал Етаном: для Вавилона это имя куда приятнее.

Прошло несколько недель. И вдруг разговорчивый Адапа умолк.

Ночью он подолгу стоял перед хижиной, смотря на звездное небо. Аута подумал, что он заболел, и с грустью вспомнил о средствах, придающих бодрость усталому телу, которые применяла дочь далеких миров Маат.

Но вот однажды утром Адапа разбудил своего товарища и попросил его быстро одеться и пойти с ним на базар.

Там они нашли место, где крики торговцев были слышны слабее.

Когда собралось довольно много народу, Адапа начал петь новую легенду о путешествии Етана на небо к Ану, на крыльях огромного орла. Люди слушали затаив дыхание. Адапа пел:

У Ауты на глазах показались слезы, он вытер их ладонью. Такой он видел Землю, летя на волшебном корабле.

— пел Адапа, -

Аута нахмурился. Зачем Адапа испортил песню? Иль ему очень хочется есть? Он посмотрел вокруг: сколько женщин приготовились дать им хлеба. Юноша взял с лотка два пирога и положил их на лист, лежащий у ног Ауты. Адапа поднял руки вверх и, набрав в грудь воздуху, запел:

Адапа и Аута поблагодарили толпу, собрали милостыню в дорожные мешки. Теперь несколько месяцев было чем прокормиться.

— Там, на звезде Ану, есть поэты? — спросил Адапа, жуя хлеб.

Аута не ответил: он плакал. Товарищ понял его грусть и не стал тревожить вопросами.

Дни шли медленно, жить было тяжело. Особенно трудно было Ауте. Он мучительно тосковал о покинутом далеком мире.

Однажды утром Аута уже не смог встать и пойти в Вавилон.

А поздно вечером, когда звездное небо раскинулось, как бескрайняя мантия, Аута умер, устремив свой взор к звездам и сжимая в ослабевших руках землю, на которой он лежал.

Человек, видевший несколько миров и звездное пространство, довольный своей необыкновенной судьбою и опечаленный, что мир, в который он возвратился, не был похож на тот, из которого он пришел, ушел из жизни в земную пыль.

 

ЭПИЛОГ

Звезды начали исчезать, небо покрылось голубизной. Через широко открытое окно в полутемную комнату проникал запах сирени.

Временами слышался какой-то приглушенный продолжительный гул.

— Что это? — послышался чей-то голос.

— Сирень, — ответил другой голос.

— Нет, этот… приглушенный гул!

Второй собеседник засмеялся:

— Это лифт. Наступило утро, вот люди и идут на работу, город просыпается… Зажечь свет?

— Зажгите. Надо снова войти в ритм своего времени.

Один из собеседников протянул руку к выключателю лампы на письменном столе. Яркий круг света озарил обоих. Один из них сидел на своем рабочем стуле, другой — перед столом в кресле.

— Пойду приготовлю кофе, — сказал тот, кто сидел на стуле, и, встав, направился к двери.

Другой молчал. Зажег папиросу и долго смотрел на поднимающийся от нее дым.

Через некоторое время первый принес горячий кофе. Гость его, казалось, был чем-то недоволен.

— Как бы вы ни толковали легенды, до тех пор, пока не покажете мне хотя бы кусочек кремня, обработанного человеком, найденный, например, на Азорских островах, много ниже уровня океана, я в Атлантиду не поверю.

Хозяин выпил залпом всю чашку кофе.

— Откуда вы знаете, что я его вам не принесу?

— Когда?

Гость взглянул на хозяина, чтобы убедиться, не смеется ли тот над ним. Но он не смеялся.

— Когда мир оставит мысль о войне и найдет время спуститься в батискафе хотя бы неподалеку от островов четырех архипелагов…

— Для чего? Океанографы это уже сделали. И Азорские острова, куда вы перенесли Святую Вершину, и группа островов Мадеры, и Канарские острова с вашей Огненной Горой, острова Зеленого Мыса — все исследованы геологами.

— Я прошу батискафы для подводной археологии. Но этой ночью я не стремился доказать вам существование Атлантиды. Я уверен, она существовала!

— Платон в «Тимес» и «Критии» утверждал это. Солон ссылался на жрецов Египта.

— Это мне известно, — улыбнулся гость.

— Напрасно смеетесь! И поскольку историк — это не только архивариус, он не станет сбрасывать со счетов подобные документы. И вместе с тем я хочу напомнить вам о современных исследованиях на четырех архипелагах не только океанографов и геологов, но и этнографов, изучавших жителей Канарских островов. А знаете ли вы, что там люди говорят на трех интересных диалектах, изучение которых может дать довольно много материала?… И что у них есть древние тексты, которые ни они, ни ученые не могут прочесть? И что у них существует обычай хоронить умерших знатных людей под маленькими пирамидами?

— Но вы допускаете внешнюю причину погружения Атлантиды. Допустим, что она существовала, что…

— Здесь мы коснулись другой области, которая и является главным источником моей гипотезы. Я основываюсь на определенной манере толкования старинных легенд, и не только в отношении Атлантиды. Я, как видите, соединил легенды и использовал их такими, какие они есть, и даже приводил тексты.

— Некоторые из них я узнал.

— Но не об этом речь. Я хочу вам напомнить, что почти всегда в основе мифов и легенд лежит правда, зарегистрированная прямо или косвенно определенным поколением. Потом эти легенды и мифы усложняются или упрощаются в памяти последующих поколений. Не забывайте, что тысячелетняя память утрачивает обычную форму. В конце концов видоизменяется и память индивидуума. Вспомните об оставшихся у вас детских впечатлениях и сравните их с тем, что помнят те люди, которые тогда были взрослыми. А легенды, которыми я занимался, берут свое начало в детстве человечества.

— Доказательства! Легенды почти всегда символы.

— Не всегда. Символами они являются тогда, когда совпадают по времени. Но человечество не создавало их с намерением символизировать что-либо. Символ — это все-таки более тонкая форма мышления. Легенды же взяли свое начало из комплекса воспоминаний о реальных фактах, иногда услышанных, а иной раз увиденных. Последующие поколения видоизменяли их, иногда упрощали, переделывали, вставляли новые места. Часто основное ядро легенды настолько покрыто последующими наслоениями, что его едва находишь. И я думаю, что труд по выявлению этого ядра можно сравнить с добычей радия. Человек в далеком прошлом был поставлен в условия, которые были выше его понимания и которые он все-таки хотел объяснить. Поэтому он начал становиться человеком! Но часто реальный факт во много раз превосходил возможности очевидца, так как средства исследования его были весьма примитивные. Я не хочу сказать, что мифическое животное Василиск, убивавшее одним взглядом, было тем самым оружием с невидимыми лучами, которыми пользовались мои марсиане. Я убежден, вы станете горячо возражать, что Василиск — это символ. Ну что ж, пусть будет так. Но амазонки? Вы сомневаетесь, что это память о матриархате?

— О, конечно, нет…

— Ну хотя бы это! Тогда хорошо: я завоевываю новый рубеж.

— Не знаю! Возможно, вы его потеряете.

— Хорошо, посмотрим! А чудовища…

— Вы забываете силу фантазии, если напоминаете мне о чудовищах. Уж не скажете ли вы, что железный дятел из сказок Испиреску — это птеродактиль!

— А почему бы нет? — сказал, весело смеясь, хозяин. — Чудовища из сказок — это деформированная копия доисторических животных: динозавров, диплодоков, стегозавров, ихтиозавров… — Которые исчезли еще до появления человека!

— Откуда это известно! Скажите мне, прошу вас, что исчезло сразу во всей истории Земли? Ничто не исчезает до тех пор, пока не родится и не укрепится новая, высшая форма. Но возьмем снова легенды. Никакая фантазия не создается из ничего. А у примитивного человека фантазия не была уж столь велика, как вы думаете. Любой миф был ответом наблюдателю на неизвестную и неожиданную реальность. Иногда люди быстро раскрывали правду, но миф продолжал существовать в форме сказки. Вспомните о кентавре.

— Кентавр — это религиозная выдумка.

— Религиозной она стала позднее. Вспомните, что не всем древним народам была известна лошадь. У египтян, например, не было лошадей. Лошадь пришла с Востока. Изображение всадника даже сейчас величественно. Но, увиденное впервые, оно было устрашающим: лошадь и всадник казались слитыми воедино. Жители островов Карибского моря испугались генуэзцев более всего из-за того, что увидели их верхом на лошадях. Всадник на лошади — это был кентавр. Когда же люди стали учиться верховой езде, легенда видоизменилась и приняла религиозное обличье. Религия всегда рождалась там, где царил страх и невежество, А когда жрецы и особенно духовенство стали просвещенными, они, естественно, продолжали проповедовать страх и невежество.

— Здесь вы бесспорно правы, так как это — назначение религии, секреты которой всегда в руках эксплуатирующих классов. В конце концов, и самые первые крестьяне, увидевшие автомобиль, бросали в него камнями и считали, что в ем сидит дьявол… Однако я думаю, что не всегда рождаются легенды. Например, легенда об автомобиле так и не родилась.

— Или будет правильнее сказать — просуществовала очень недолго, всего мгновение, благодаря развитию и быстрому распространению техники, так как через несколько лет парень с лопатой, который крестился при виде телеги с дьяволом, мог стать шофером.

Гость выпил кофе, немного подумал и снова заговорил:

— И все-таки многие легенды не что иное, как художественное представление неосуществимых мечтаний. Например, молодость без старости и жизнь без смерти из нашей прекрасной сказки.

— Вы знаете, что эта тема принадлежит не только румынскому фольклору, но и фольклору других стран. Например, на Кавказе. В грузинской сказке юноша уходит на поиски края, в котором нет смерти, и добирается туда после длительного и тяжелого путешествия. Однажды он встречает красавицу в хрустальном дворце. Юноша остается с девушкой. Проходят века, а ему кажется, что проходят дни. Он начинает тосковать по дому. Просьбы девушки не остановили юношу, и он отправляется к родным местам. После долгих странствий он добирается до своей родины, но, не найдя там ничего, кроме руин и туманных воспоминаний, он стареет и умирает.

— Эта сказка очень интересна, но только общая тема не что иное, как символ.

— У вас есть археологическое, материальное доказательство, что она только символ?

— Я думаю, что археологические доказательства должен требовать я! Вы же хотите доказать гипотезу ухода и прихода земного жителя в космос со скоростью света, но…

— Но как же вы хотели бы, чтобы почти примитивные очевидцы фактов относительности времени, называемой теперь парадоксом Эйнштейна, который и сегодня не очень-то многие понимают, толковали это как-нибудь иначе.

— Преувеличиваете.

— Это вы преувеличиваете, превращая все в символ! Мифы и легенды намного более сложны, чем мы их обычно трактуем. Мы материалистически судим о явлениях и в суждении о древнем мифе должны призвать на помощь как можно больше различных видов современной науки. Или вы хотите остановиться на одном из двух традиционных решений этой проблемы: поверить мифу как таковому, в который верили религиозные невежды, или довольствоваться тем, что они символы. Извините меня, дорогой мой, но это называется леностью мысли. Где же ваше аналитическое направление ума? Мы должны отбросить в трактовке мифов все наносное, как мы выкинули сверхъестественное. Если бы Шлиман принял легенду за символ, он не открыл бы Трои. Что скажете на это? Гомер сделал символом какую-то мнимую Трою для того только, чтобы противопоставить что-то ахейцам, не так ли?

Собеседник воспринял иронию спокойно:

— Я не оспариваю ваших доводов, но напоминаю вам снова, что вы слишком любите обобщать.

— Я совсем не обобщаю; я всего лишь предлагаю научную точку зрения относительно мифов. Хотите, я вам скажу одну вещь, которая немного удивит вас? Я не фантазировал, по крайней мере в основных направлениях.

Гость рассмеялся.

— В путешествиях среди звезд, в уничтожении атомным взрывом Содома и Гоморры, в именах Мехитуасехет и Махукутах, которые гордились знанием языка ваших марсиан…

Хозяин спокойно посмотрел на него.

— Это дедукция и гипотезы, некоторые из них даже спорные. Только детали рассказа, который вы соблаговолили выслушать, были выдуманы мною. Но имена подлинные… Я хочу сказать, что они не принадлежали на самом деле упоминаемым лицам, а лишь то, что я не выдумал ни одного имени, даже те, которые произносятся с трудом. Это имена, взятые из истории и фольклора соответствующих стран и областей без каких бы то ни было фонетических изменений. Например, существовал в древних текстах египетский солдат Яхубен, египетский жрец Тефнахт… Аута — это имя, которое носит просвещенный герой в одной из африканских сказок. Имя Махукутах найдете в эпопее Попол Вух народа кише, живущего на Юкатане, Утнапиштим — в поэме Гилгамеша, имена Авраам и Лот, я думаю, не следует уточнять, откуда они… Вот и все. Гипотеза и дедукция…

— И достоверность! Если вернуться к нашему спору, я опять спрошу, где же все вещественные доказательства?

— Я убежден, что некоторые будут найдены, ведь не все же документы обнаружены! Правда восстанавливается не только из гипотез и мифов.

— Тогда остается лишь ждать, пока откроют вещественные доказательства, и отказаться от мысли пока проникнуть в бездну хоть с каким-нибудь фонарем. Отлично сказано: Гомер — миф, Шлиман — гипотеза. Вы довольны?

Гость вздохнул:

— Вы всячески нападали на мои доводы, но вы все время забываете, что я не оспариваю гипотезу как средство исследования, а только обращаю внимание — будьте…

— Быть более осторожным? Шлиман вложил деньги в поиски Трои, значит, он был неосторожен. Да только ли он?

Хозяин вышел за новым кофе. Гость только теперь заметил, что комната освещена солнцем. Он встал и потушил лампу. Потом остановился у окна и стал рассматривать спешащих людей. На другой стороне улицы на фасаде высокого дома клали последние плиты мрамора и туфа. Услышав скрип двери, гость, не оборачиваясь, весело спросил:

— Вы так быстро вернулись — не выпил ли я у вас весь кофе?

— Да нет, я принес еще! Он уже был приготовлен моей женой.

Гость взял чашку, отхлебнул глоток ароматного напитка и вздохнул.

— Знаете, почему я вздыхаю? Из-за непоправимой потери документов… Человек освобождается от невежества, коммунизм победит на всем земном шаре, плодотворный мир поведет нас через все секреты пространства и времени — вот ближайшая реальность, в которой я не сомневаюсь. Но я сожалею о потере Александрийской библиотеки.

— Все мы сожалеем и проклинаем Цезаря за то, что он не потушил пожар.

— Я предпочитал бы, чтобы сгорели его комментарии и осталась библиотека! — воскликнул гость сердито.

— Я думаю, что было бы хорошо, если б осталась и библиотека и комментарии. Но сейчас поздно говорить о предпочтении. Однако совершенно непоправимых потерь пет. Довольно часто находят папирусы, копии тех, что сгорели. Жаль, что многие из них находят случайно, не разыскивая их. Если бы бедуин Мухамед не потерял овцу, кто знает, когда нашлись бы свитки у Мертвого моря! Знаете, как довольны были бы археологи на Западе, если бы им дали деньги, ассигнованные на строительство хотя бы одного атомного бомбардировщика? Вместо военной агрессивной базы можно было бы сделать целую флотилию батискафов на Атлантическом океане. Ну, что скажете на это? Пусть дадут деньги, которые идут на экипировку одной дивизии, научно-исследовательскому институту для финансирования фантазии исследователей. Монтень цитировал фразу Сенеки: «Сильное воображение рождает факт». Даже если воображение и не всегда рождает факт, его можно нередко открыть.

— Но иногда оно его только рождает! — сказал гость с легкой иронией. — Я думаю о террасах в Баалбеке. Или вы и здесь толковали какую-нибудь легенду?

— Я принял такое толкование, так как другого пока не нахожу. Гипотеза принадлежит не мне, как и те, в которых говорится о тектитах в Ливийской пустыне и в какой-то степени об уничтожении Содома и Гоморры. Некоторые гипотезы были опубликованы и обсуждены в прессе. Я лично не верю, что можно найти какое-нибудь иное, более справедливое толкование этих трех явлений, хотя, в конце концов, могло бы быть и иначе. Но я считаю, что о Баалбеке существуют еще легенды и они или никем не собраны, или обойдены вниманием. В конце концов, во всем мире есть миллионы сборников народного творчества, но у фольклористов другие задачи, и они обычно прибегают к иным методам толкования. А вероятность посещения высшими существами с другой планеты, и не обязательно с Марса, присуща сотням легенд и мифам. Я не первый, кто к ним обращается… И полагаю, что не последний! — добавил хозяин, улыбаясь. — Возможно, в один прекрасный день научные исследования развенчают или утвердят эти гипотезы… Но скажите, пожалуйста, разве теперь вам известно какое-нибудь иное объяснение происхождения террас в Баалбеке? Никто не в состоянии до сих пор угадать их назначение!

— Может быть, это постамент разрушенного памятника.

— Предположим. Но кто мог поднять в те времена плиту весом свыше двух миллионов килограммов? Современным подъемным кранам это не под силу… Спорным пока остается одно: была ли Земля гостеприимной для космонавтов иных миров.

— Я бы допустил гипотезу, но у вас есть возражения.

— Они у меня есть, и вот почему: я не могу согласиться с тем, чтобы человека считали центром Вселенной. Почему разумный человек должен быть привилегией только одной самой маленькой планеты нашей огромной Галактики, которая к тому же не самая большая из существующих в их бесконечном количестве? Хотите вернуться к религии?

— Зачем к ней! Религия доживает последние мгновения, и ни один здравомыслящий и честный человек не станет к ней относиться серьезно. Я допускаю, что в космосе есть планеты с такими же или сходными физическими и химическими условиями, как наши, но…

— Но? — перебил его, смеясь, хозяин.

— Не иронизируйте напрасно. И я мог бы смеяться, заметив вам, что вы напоминаете святого Иоанна из Дамаска, который, не видя ангелов, описал их во всех деталях. Но мне хочется сказать лишь одно: что у нас нет доказательств, мы не знаем…

Хозяин снова засмеялся:

— Я должен быть вежлив со своим гостем, но знаете, что вам ответил бы Спиноза?… Что незнание не является аргументом! Извините, я только цитировал.

— Следовательно, вы уверены, что такое посещение пришельцев имело место? — спросил неуверенно гость.

— Да.

Гость задумался, глядя куда-то в пространство. Потом с живостью сказал:

— Я знаю одну интересную гипотезу относительно сателлитов Марса… У вас есть Свифт в библиотеке?

Хозяин встал и вскоре принес книгу о Гулливере. Гость немного полистал ее.

— Вот что пишет Свифт в 1726 году, — сказал он. — Его астрономы с летающего острова Лапута вот что сделали. Цитирую: «Они открыли две маленькие звезды, или сателлиты, которые вращались вокруг Марса. Самая близкая из этих звезд находилась от Марса на расстоянии, равном трем его диаметрам, а самая отдаленная — на пять диаметров; первая вращается в течение десяти часов…», а на самом деле восемь часов, и это Фобос, — сказал гость, оторвав на секунду глаза от книги, — «…а другая в течение двадцати одного часа с половиной». Деймос имеет обращение тридцать часов. «Так что квадраты этих периодов растут приблизительно в той же мере, как кубы расстояний от центра планеты Марса, а это несомненно доказывает, что и они подчиняются тем же законам гравитации…» Но откуда Свифт знал столько деталей движения и расстояний, когда никто не предполагал, что такие сателлиты существуют? По вашим словам, он, возможно, знал какую-нибудь легенду, которая исчезла. Вероятно, можно предположить, если хотите, что остров Лапута является не чем иным, как космическим кораблем. Кто знает!

— Как раз от этого «кто знает» я и отталкиваюсь. Существует огромное число вопросов, которые, по моему мнению, не допускают иного ответа. Знаете, например, где стоял Атлас?

— Знаю! — ответил гость, смеясь. — Я там не был и не видел, но знаю: около Гибралтара, или, как вы сказали, у Столбов Мелкарта. Но теперь хотел бы и я спросить вас кое о чем, — сказал гость. — Предположим, что Атлантида существовала, но почему вы думаете, что атланты эмигрировали в Египет?

Хозяин улыбнулся:

— Вы что ж, не даете мне права хоть что-нибудь хранить в тайне?… Хорошо, скажу. Египтяне, или народ с красной кожей роме, как они называли себя сами, не имели или по меньшей мере истории неизвестно «дикое детство». И язык и письменность представлены сегодня во всей эволюции с самого начала, что само по себе явление неестественное. Если бы атланты не были того же племени, а следовательно, не существовала бы возможность легкого слияния, откуда бы тогда возник такой внезапный взрыв знаний, высокого мастерства в строительстве и ирригации? Так, из ничего?

— Очень трудно допустить… Остался бы хоть какой-нибудь доку мен г, ну хоть что-нибудь…

— Может быть, осталось, и много. Будьте любезны, спросите Цезаря или Диоклетиана! Мне кажется, только поэтому народ Египта не помнит своих предков, как выражаются некоторые современные историки.

Гость смущенно улыбнулся.

Хозяин встал и, перейдя на другое кресло, сел напротив гостя.

— Знаете что? Я вам расскажу один анекдот, который поведал арабский путешественник так веков шесть назад. «Проезжал я как-то раз, — говорил араб, — через старинный, очень заселенный город и спросил одного из его жителей, кто основал этот город и когда? «Не знаю, — ответил житель. — Даже наши предки не знали Город был всегда». Через пятьсот лет, — говорит опять араб, — я вновь проезжал по этим местам, но не увидел и следа города. Заметив крестьянина, косившего траву на том месте, где был город, я спросил, с каких пор здесь более не существует город. «Ты меня спрашиваешь о странных вещах, — сказал он. — Это место всегда было таким, каким ты его видишь теперь». Через следующие пятьсот лет я увидел море на месте равнины. Рыбаки, которых я спросил, с каких пор тут море, мне ответили, что оно всегда было тут. Прошло еще пятьсот лет, и снова я шел там, где бывал раньше, и нашел цветущий город, более богатый, чем был первый. Я спросил горожан, с каких пор тут город. Мне ответили: «С тех пор, как существует мир».

Гость посмотрел на часы и, извиняясь, вскочил с кресла. Хозяин проводил его до двери.

— Когда раскопаете Атлантиду, прошу вас, позвоните мне! — сказал гость уже с порога.