Вот уж две ночи шли они по пустыне. Два дня просидели в палатке, вконец обессилев от нестерпимой жажды и трудного пути. Сердца их стали каменными, а ноги

И руки налились свинцом.

Каждую полночь они разжигали костер. В первый же день после нескольких часов ходьбы они нашли дерево и зажгли его. Прежде чем снова тронуться в путь, Аута нагрузил на имевшихся у них трех быков связки хвороста, что вызвало недоумение у солдата. Раб, заметив это, сказал:

— Край, к которому мы движемся, представляет собой зеленый оазис. Но если ночь застанет нас в песчаной пустыне, тогда нам не найти деревьев для костра. А если мы доберемся в оазис до наступления темноты, то зачем нам жечь дерево, дающее людям пищу и прохладу?

Солдат, не зная, что на это ответить, промолчал.

На вторую ночь, идя по песчаной пустыне, Яхубен понял, что раб прав. Разложенный на вершине холма хворост вполне заменил горящее дерево.

— А не заблудятся они? — неуверенно спросил Яхубен, греясь у огня.

— Пламя видно издалека, — ответил раб. — Если будет трудно, то у них есть раб Узинкулуми. Он бывший моряк и знает звезды… Тебе хочется спать, Яхубен?

Яхубен не знал, стоит ли ему обижаться на покровительственную манеру раба спрашивать его о сне, словно маленького ребенка. Спрашивать его, которого выбрал из многих тысяч солдат мудрейший Пуарем! Но у Ауты были такие добрые глаза, что Яхубену они казались глазами брата, на которого обижаться было просто невозможно.

Ночью шли долго. Аута смотрел на небо, стараясь гнать быков по избранному направлению. С некоторых пор присутствие невооруженного раба вселяло в Яхубена куда больше уверенности, чем все его оружие. Однажды он почувствовал неодолимую потребность поделиться своими мыслями с Аутой, но так, чтобы не унизить себя перед рабом. Он решил, что лучше всего подступиться к этому окольным путем:

— Как это ты можешь ходить по пустыне днем и ночью и не заблудиться? Ночью, я заметил, ты идешь по звездам. Ну, а днем-то как? Днем ведь ничего не видно, один песок кругом…

Аута слегка улыбнулся:

— Днем видна тень от солнца. Яхубен пристально посмотрел на него и недоверчиво покачал головой.

— Многие говорят о тебе, но разве кто-нибудь знает тебя? Ты кажешься каким-то таинственным. Я иногда думаю: как странно, что ты раб! Светлейший Тефнахт говорит, что ты знаешь много языков, знаком с жизнью разных народов. Ты ведешь войско. А ты ведь раб… Любой может тебя ударить плетью.

— А ты? — сказал Аута, и при слабом свете по его лицу скользнуло нечто вроде горькой улыбки.

Яхубен опустил глаза.

— Я не… не знаю. Но, вероятно, так хотят боги!

— Не боги, Яхубен! — тихо проговорил раб, и с лица его исчезла улыбка.

— А кто же?

Аута молчал.

Яхубен уже привык к его молчанию. Угрюмым Аута не был, да и глупым тоже, он был даже мудрым. Аута часто улыбается, по больше молчит, это свойственно его натуре. Да, но почему он не ответил на мой вопрос? Может быть, считает меня ребенком…

— Ты из тех краев, куда мы идем? — спросил его Яхубен. — Вероятно, тебя волнует, что ты идешь в свою страну…

Раб снова улыбнулся, не сказав в ответ ни слова. Яхубен почувствовал себя задетым.

— Расскажи что-нибудь о себе! — сказал он. — Да не молчи, расскажи что-нибудь, дорога станет короче.

— В любом случае дорога очень длинная, — ответил Аута. — Я не отсюда. Родился я недалеко от влажных лесов, там, где живут карлики, на юге. Это все, что мне известно. Остальное ты сам знаешь.

— Неужели в самом деле существуют карлики?

— Да.

— А ты их видел? Они что, такие страшные и злые, как говорят о них люди?

— Злые — нет, а что уродливые, то может быть.

И он снова замолчал, пока Яхубен не вспомнил о своем последнем вопросе. Какой же была остальная жизнь Ауты? В лагере о таинственном невольнике ходили разные слухи. Одни говорили, что он не всегда был рабом, другие рассказывали о нем как о мудреце, знающем все, что можно знать о мире и о людях. Но никто не ведал, как он стал рабом и как сумел научиться всему тому, что ему было известно.

— А ты разве не был рожден свободным? — спросил Яхубен.

На сей раз Аута опять рассмеялся, не ответив ни слова. Яхубен почувствовал себя оскорбленным. Уж не над ним ли он смеется? Как только посмел!

— Смеешься?! — сказал он, задетый за живое. — Уж не надо мной ли?

Раб тяжело вздохнул, словно простонал. Солдат задумался. Да, может быть, и так. Ему самому пришлось немного побыть рабом в стране Ретену, где он как-то заблудился и потерял свою армию, пока его не нашли товарищи и не спасли. Но это был всего лишь несчастный случай. Иногда рабами бывали и чужеземные правители. Но Яхубен был атлантом, а не негром. Большинство рабов — негры, они-то действительно рабы! Да и дети их тоже… Стой, стой!.. Кажется, что-то здесь не так. Или этот раб не столь умен, как идет о нем слава, или он его обманывает.

— Как так — не рождаются рабами? — сказал солдат. — А дети рабов, рожденные в рабстве…

— Они рождаются людьми. А рабство делает их рабами сразу же после появления на свет.

— Ты когда попал в рабство?

— Позже. Меня вырастили чужие люди. Для меня они были отцом и матерью. Это были тоже негры. Они научили меня стрелять из лука. Потом обучили языку барабанов и языкам соседних племен.

Он замолчал. Это еще сильнее распалило любопытство Яхубена. И он нетерпеливо сказал:

— Ну, а дальше что было? Расскажи все, что потом случилось.

— Ничего особенного. Был я членом совета старшин деревни. Потом оказался рабом в Та Кемете. А оттуда попал в Атлантиду.

— Так быстро?

— Не быстро. На это ушли годы.

— А в Та Кемете долго жил? У кого ты там был рабом?

— Меня забрал начальник войска роме. Я выучил их язык. Потом он продал меня жрецу племени роме за медный нож с серебряной ручкой.

— Ну, и…

— Жрец научил меня писать, читать и распознавать звезды.

— Ну, а потом?

— Потом ничего особенного. Меня взяли в рабство атланты вместе с моим хозяином, но он вырвал у одного из солдат меч и заколол себя, а я попал случайно в числе прочих рабов на Святую Вершину. Позже Великий Жрец взял меня к себе. Вот и все.

— В Та Кемете тебе понравилось?

Раб улыбнулся:

— Ты думаешь, рабу нравится рабство?

Яхубен посмотрел на него с удивлением. Затем спросил снова:

— Ну, а какова страна Та Кемет? Я спросил тебя о ней и о том, как она тебе понравилась, потому что я знаю только ее северную часть, но я слышал, будто бы она простирается по всему течению реки Хапи. Правда ли это?

— Да. Но это не единая страна, на этой земле расположено множество мелких, воюющих между собой государств. Та Кемет — название целого края, по которому протекает река Хапи.

— Ты не заметил, как сильно похож их язык на наш? А почему?

— Думаю, что вы одного племени с ними.

— А почему эти страны воюют между собой? Атлантида ведь тоже состоит из десяти стран, но она живет как единая страна. У нее единый повелитель…

— Как раз поэтому. Вы все подчиняетесь одному правителю.

— Да будет он вечно жив, здоров и могуществен! — добавил солдат, видя, что раб замолчал. Ему показалось странным, что раб не произносит привычную и обязательную для каждого жителя Атлантиды здравицу в честь правителя. Озадаченный, он произнес: — Ты почему не говоришь так?

Раб улыбнулся:

— Но ведь ты ж сказал за меня.

Яхубен пристально посмотрел на него. Свет факела слабо освещал глаза Ауты. Что могло скрываться в них? Презрение или насмешка? Разве раб не знал, что солдат вооружен и может его убить, если он посмеет взбунтоваться?

— Ты не подумал, как опасно для тебя не произносить здравицы? А если я тебя убью? — сказал Яхубен. Голос его немного дрожал.

Не поворачивая головы в его сторону, раб спокойно произнес:

— А что мне терять? Я не потерял бы ничего.

— И тогда все же почему… — голос его теперь дрожал сильнее, — …почему… — Солдат сделал над собою усилие и быстро произнес: — …ты не сделал так, как твой бывший хозяин, заколовший себя мечом?

— А чего бы я добился? — ответил спокойно раб.

— Как — чего… Ты бы был свободен.

Аута вздохнул:

— Смерть — это ничто. В жизни происходит много такого, что я хотел бы познать.

Яхубен не все понимал из того, о чем говорил Аута, но он согласился со справедливостью сказанных им слов. Он прекрасно знал, что смерть не таит в себе ничего.

Раб говорил, что в жизни случается многое. Это и Яхубену было известно. И ему нравилось узнавать о жизни новое. Жаль только одно: что этот столь много знающий раб скупо отвечал на его вопросы. О чем думал раб, когда он молчал? Яхубен решил, что тот, может быть, думает о племенах, к которым они направлялись. Вообще Яхубен был не особенно разговорчив, но длинная дорога и одиночество в пустыне в конце концов изменили характер обоих.

— Я видел в Та Кемете и в Атлантиде светловолосых, высоких людей с голубыми глазами, — вспомнил Яхубен. — Как их называют?

— Машуаша, — сказал Аута, удивленный неожиданным вопросом.

— А те, на которых мы идем?

— Роме.

— Я имею в виду не племена роме из Та Кемета, а черных людей, во владения которых мы идем…

— Они себя называют по-разному: даза, теза, другие их называют тиббу. В Та Кемете их называют темху…

— А твое племя как называют?

— В Та Кемете — техену. Но ты можешь услышать и о племени нехси, в котором меня вырастили.

Яхубен попытался разглядеть лицо Ауты. Этот раб снова начинал ему нравиться.

— Говорят, что ты знаешь все языки мира, — начал разговор солдат, но вдруг раздалось рыкание льва. Быки остановились. Яхубен почувствовал, как у него напряглись все мускулы.

— Если лев приблизится к нам, я дам тебе лук, а сам возьму копье, — быстро сказал он.

— Не подойдет! — Аута тронул своего быка.

— Откуда ты знаешь?

— Там находятся оазис и родники. Лев идет на водопой.

Яхубен успокоился.

— А люди есть в оазисе?

— Может быть, и нет. Оазис очень маленький.

— Как ты все это узнаешь? Все по звездам?

Небо было усыпано звездами, луны не было. Путники окинули взором горизонт, и вдруг раб издал возглас удивления. Яхубен вздрогнул и тоже испуганно посмотрел в том же направлении. Но, не увидев ничего примечательного. спросил:

— Что с тобой? Ничего не видно…

Но раб молча продолжал смотреть на юг. В звездах Яхубен разбирался мало, но все-таки заметил, что на небе находится продолговатая звезда, по размеру намного больше, чем другие. У солдата от страха по спине побежали мурашки. Но он не мог оторвать глаз от зловещей звезды.

Продолжая ехать верхом на быках, оба, словно зачарованные, смотрели на незнакомую звезду.

Аута молчал. Молчал и Яхубен. Бесспорно возглас удивления вырвался у раба при виде звезды. Ничего иного не могло и быть,

Только через несколько часов, подавленный мертвой тишиной и неясной тревогой, Яхубен решил нарушить молчание. Каким странным и таинственным был этот раб… Ведь совсем недавно солдат полагал, что он все знает о нем, а теперь его спутник, которого не пугали ни пустыня, ни рычание льва, ни смерть, неожиданно умолк и казалось, чего-то испугался. Бояться звезды ему, человеку, о котором говорят, что он знает все звезды наперечет!

— Скажи, Аута, что это за звезда? — прошептал солдат, не желая более терпеть ни молчания, ни таинственности.

И раб устало ответил:

— Не знаю. Я никогда не видел такой звезды.

— Уж не бог ли это какой-нибудь?

Раб вздрогнул. Он хотел что-то сказать, но промолчал.

Так они продолжали ехать до самого рассвета. Днем новой звезды видно не было. Путники в полной тишине гнали своих быков еще несколько часов, до тех пор пока жара не превратила пустыню в пекло. Долгожданный оазис все еще не показывался. У Яхубена возникла тревожная мысль: «Уж не заблудился ли Аута или, что намного хуже, вообще не знает дороги?» Накануне солдат несколько раз видел впереди, на горизонте, оазис, который потом исчез, растаяв в песке.

Вода в бурдюке протухла и стала пахнуть плесенью. Быки пили ее с неохотой. Что касается путников, то они пили ее просто с омерзением. Еда вызывала отвращение. Питались финиками, которые всегда были такими приятными, а теперь казались совершенно безвкусными. По слухам Яхубен знал, что некоторые племена, занимающиеся скотоводством, пересекают пустыню. Но где они останавливаются, где находят тень и воду? На протяжении столь длинного пути они не встретили ни одного человека.

Когда жара становилась совершенно нестерпимой, они ставили палатку и ложились спать под ее защитой. Засыпали и тут же просыпались от нестерпимой духоты. Воздух был похож на языки пламени, излучаемые солнцем на песок и камни. То тут, то там убийственная пустыня оглашалась треском лопавшихся от жары камней.

Яхубен не находил себе места в палатке.

— Двенадцать дней мы шли от берега вместе со всеми. Вот уж три дня мы идем вдвоем. Так сколько же еще осталось идти, Аута?

Но раб его не слушал. В другое время это вывело бы Яхубена из себя. Теперь у него не было сил злиться. Ужасающая жара расслабила его окончательно, и он понимал, что молчание раба, все время думающего о чем-то, не имеет ничего общего ни с надменностью, ни с отсутствием внимания. И все-таки Яхубен время от времени задавал ему вопросы.

— Кто знает, что может случиться! — тихо ответил раб.

Солдат вздрогнул:

— Что ты сказал?

— Вот та звезда… — И Аута снова умолк.

Яхубен совсем забыл о звезде, и ему было неприятно о ней вспоминать. Сзади палатки, где была небольшая тень, послышался хрип. Солдат прислушался. Ему очень не хотелось идти смотреть, что там происходит, но он встал и пошел. Сзади палатки подыхал один из быков.

Яхубен вернулся в палатку.

— Дорога будет еще труднее: подыхает твой бык, — с трудом сказал он.

И в самом деле вскоре тот испустил дух. Хотя поклажи у путников и так было много, солдат все-таки содрал с быка шкуру: кто знает, может быть, и пригодится в дороге.

Люди снова попытались заснуть, но безрезультатно: на этот раз день был необычно жарок. Однако Аута казался спокойным. Яхубен никогда еще не проходил через такие испытания. Ему были известны лишь относительно мягкие в климатическом отношении окраины Страны Песков, а в центре пустыни бывать не приходилось. Теперь же он шел вот уже столько дней, а кругом лишь море песка, песчаные волны да жара, словно в гончарной печи. И бесконечная невидимая дорога, направление которой мог определять по небу один лишь черный раб Аута. Одеяла, навьюченные на быках, днем казались насмешкой, от них хотелось избавиться. Холодными ночами их явно не хватало. Путники редко встречали какой-нибудь маленький оазис с источником или брошенным колодцем, вода в котором давно пересохла. А идти еще надо было немало. И снова они шли через миражи зеленых оазисов и огромных городов, которые маячили на горизонте, снова пили гнилую воду из бурдюков и вдыхали раскаленный воздух вперемешку с песком. Теперь они шли в полном молчании.

Как бы мало Яхубен ни разбирался в тайнах пустыни, но с некоторых пор он начал замечать, что они останавливаются лишь в бесплодных, брошенных оазисах. Хотя как ему рассказывали, в этом пустынном краю должны быть люди, травы, колодцы; правда, они встречаются редко, но все-таки есть. Солдат много размышлял над этим. В голове вертелся один и тот же вопрос: куда ведет его Аута?

Вдруг ему показалось, что он слышит пение. Но это был не человеческий голос, а скорее звук нескольких флейт с каким-то особым звучанием. Может быть, это ему кажется, как мерещились на горизонте возникавшие прямо из песка оазисы? Нет, теперь явственно слышалась чарующая мелодия, словно ее издавала тонкая медная флейта. Звуки возникали то совсем рядом, то где-то вдалеке. Песня звучала то убаюкивающе, то весело, то вдруг очень грустно. Яхубен посмотрел на Ауту, лежащего с закрытыми глазами. Может быть, он спит? Солдат вышел из палатки, чтобы послушать песню и определить, где ее поют. Он был совершенно уверен, что они подошли к большому оазису, и ему захотелось попасть туда как можно быстрее. Но почему Аута в такой момент лежит спокойно? Очень усталым он не может быть, Яхубен чувствовал это по себе. Песчаные холмы стояли неподвижно. Оставшиеся в живых два быка, вероятно, в поисках прохлады спрятались между холмами, предпочтя их тень тонкой полоске сзади палатки. Горизонт был абсолютно чист. Где же находится оазис, откуда доносится эта песня, временами то веселая, то грустная?

В этот момент из палатки вышел Аута. Он посмотрел на горизонт и спросил своего спутника:

— Слышал?

— Да, — ответил Яхубен. — А кто это играет?

Раб задумался.

— Это поют пески. Поет пустыня…

— Как — поет пустыня? Не понимаю.

— Песок может петь. Он зовет ветер. С ним иногда приходит смерть.

— Смерть?… Какой песок? — Яхубен внимательно посмотрел на раба, чтобы убедиться, не бредит ли он.

Но Аута спокойно показал рукой на горизонт.

— Не видишь? — спросил он.

Яхубен всмотрелся повнимательнее. Ясный горизонт вдруг покрылся туманом. Но откуда в сухой пустыне туман?

— Не видишь? — повторил раб еще раз и показал на бывшие до сих пор неподвижные песчаные холмы, которые теперь дымились, словно высокие горы в Атлантиде.

На вершинах песчаных дюн курился дымок. Ветер усилился. Песчаная дымка стала заволакивать небо.

Вскоре тучи песка закрыли солнце.

— Залезай в палатку! — крикнул Аута, выплевывая песок.

Он вытащил из-за пояса пучок пакли и отдал ее солдату:

— Заткни уши, ложись лицом вниз и накройся одеялом да замотай им получше голову.

Они быстро вошли в трепещущуюся от ветра палатку и бросились на пол. Прижимая по углам своими телами полотнище, они пытались удержать рвущуюся из-под них парусину. Песок, поднимаемый ветром, проникал всюду. Люди едва могли дышать. Огненный ветер и раскаленные песчинки несли с собой смерть. Они безжалостно хлестали путников по коже, лезли в ноздри, в легкие, желудок.

Несколько раз Яхубену казалось, что он умирает. Но он не умер. После трехчасового дикого ветра небо прояснилось и можно было вдыхать почти чистый воздух. Эти часы показались солдату годами, и теперь он удивлялся, что остался не только живым, но и бодрым. Ему снова захотелось поговорить.

— Скажи, Аута, почему пел песок? Кто в нем пел? Может быть, бог…

— Нет.

— А может, звезда, что появилась сегодня ночью?

— Пел ветер, и никто другой.

— Ветер же бог! — сказал Яхубен.

Но раб молча пожал плечами, лег и быстро заснул. Яхубену стало не по себе от того, что не с кем было поговорить, но скоро сон одолел и его.