1

Закрой я в тот день заднюю дверь, ни за что бы не услышал, как звонит телефон. Дети в саду не поделили машинку для мыльных пузырей, и пришлось их разнимать, потому что ссора уже принимала угрожающие масштабы. До конца жизни буду гадать, что случилось бы, если б дверь не была открыта или крики детей заглушили звонок…

Стоял облачный майский день, суббота, часы показывали три. Привычный мне мир доживал последние секунды.

Я бросился в дом, в гостиную (по телевизору начинался футбольный матч) и на четвертом звонке поднял трубку. Нисколько бы не удивился, услышав голос моего босса — Уэсли («Зовите меня Уэсом») О’Ши, засранца, который не вылезает из солярия. Неужели ему приспичило обсудить какую-нибудь пустяковую деталь очередной сделки? Он обожал звонить мне по выходным, особенно когда по ящику передавали футбол. Этакий извращенный способ самоутверждения…

Я взглянул на часы. Три ноль одна.

— Слушаю.

— Том, это я, Джек.

И тяжелое дыхание в трубку. На короткий миг я растерялся.

— Какой такой Джек?

— Джек… Джек Келли.

Голос из прошлого… Друг детства, лучший друг. Девять лет назад он был шафером на моей свадьбе. Но мы толком не виделись года четыре, если не больше… Что это с ним? Говорит с трудом, словно через силу.

— А-а, сколько зим, Джек! Как дела?

— Ты должен мне помочь.

Похоже, он либо бежал, либо очень быстро шел. На заднем плане раздавался непонятный шум, я не мог разобрать, что это. Одно точно — Джек был не в помещении.

— То есть?

— Помоги мне… Ты должен… — Он осекся. — О Господи, только не это. Это они!

— Кто они?

— Господи!

Он перешел на крик, и мне пришлось отдернуть трубку от уха. Болельщики в телевизоре взревели: одна из команд пошла в наступление.

— Джек? Что, черт возьми, происходит? Где ты?

Он дышал тяжело и часто, с надрывом, всхлипывая на каждом вздохе. Теперь он явно бежал.

— Да что там с тобой?

Джек истошно завопил, а потом из трубки донеслись звуки борьбы.

— Пожалуйста! Не надо!

Шум продолжался еще несколько мгновений, потом стал приглушеннее. И я снова услышал Джека, только говорил он уже с кем-то другим. Совсем тихо… однако разобрать, что он сказал, труда не составило.

Джек произнес шесть слов. Шесть коротких слов, от которых у меня екнуло сердце и весь мой мир затрещал по швам.

Это были первые две строчки моего адреса.

Джек испустил отчаянный вопль. После этого его, судя по звуку, оттащили от телефона, и я услышал судорожный кашель. Даже мне, всю жизнь сторонившемуся любых проявлений смерти, стало ясно: мой друг умирал.

Потом воцарилась зловещая тишина.

Может, она продлилась секунд десять, скорее — не больше двух. Но пока я стоял с открытым ртом посреди гостиной — пригвожденный к месту, слишком потрясенный, чтобы что-то сказать или сделать, — связь оборвалась.

Две первые строчки моего адреса. Здесь я жил своей самой что ни на есть обычной жизнью с женой и двумя детьми… И всегда чувствовал себя в безопасности.

На миг — только на миг — мне подумалось, что это дурацкая шутка, чей-то жестокий розыгрыш. Мы с Джеком не общались целых четыре года, да и то в последний раз все вышло случайно: встретились на улице, перекинулись парой слов — причем мои детишки, тогда еще совсем малыши, старательно нам мешали своими криками. А по-настоящему — ну, как бывает у старых друзей — мы не болтали лет пять-шесть, может, семь. Наши пути разошлись уже очень давно.

Нет, тут всякие шутки исключались. Такого страха никакой актер не сыграет. Это глубинное чувство, оно идет из самого нутра… Что-то привело Джека в ужас… что-то чудовищное. Если нет никакой ошибки (а я мог чем угодно поклясться, что прав), то я только что слышал его предсмертный вздох. А последними его словами стали две строчки моего адреса.

Кому понадобилось знать, где я живу? Для чего?

Понимаете ли, я самый заурядный человек и выполняю самую заурядную работу: сижу себе в офисе, руковожу четырьмя такими же агентами по продажам (мы торгуем программным обеспечением). Не сказать, что занятие особенно веселое; к тому же, как я уже говорил, мой босс Уэсли — редкостный засранец. Зато у нас нет проблем с оплатой счетов, и мне удается содержать неплохой дом с четырьмя спальнями в одном из пригородов Лондона. Плюс в свои тридцать пять я ни разу не имел неприятностей с законом. У нас с женой всякое бывает — и хорошие полосы, и плохие, иногда еще дети не слушаются, однако в общем и целом мы счастливы. Моя Кэйти читает в университете лекции по экополитике, прекрасно разбирается в своем деле, и все ее любят. Кроме того, она настоящая красотка (хоть и морщится, когда я так говорю). Мы с ней одногодки, вместе уже одиннадцать лет и не имеем никаких секретов друг от друга. Ничего незаконного за нами не числится: платим налоги, в чужие дела не лезем. Короче говоря, мы такие, как все.

Как вы.

Для чего же тогда кому-то понадобился наш адрес? Кому-то, кто ради него готов и убить?

Мне стало жутко. Такой животный страх зарождается в паху и проносится через все тело, как скорый поезд, пока не завладеет каждой его частью — и вот-вот перерастет в настоящую панику. Остается одно желание — бежать, спасаться! Это отвратительное чувство появляется, когда идешь ночью по пустынной улице и вдруг слышишь шаги сзади. Или когда кто-нибудь разбивает пивную кружку о стойку бара и спрашивает, какого черта ты на него таращишься. Настоящий страх…

Я положил трубку на рычаг и застыл, пытаясь придумать рациональное объяснение тому, что только что услышал. Ничего толкового на ум не приходило, однако и самые безумные теории никуда не годились. Если со мной хотят поговорить, то им известно, кто я такой. И достаточно заглянуть в телефонную книгу, а не выбивать адрес у человека, с которым я давно уже не общаюсь.

— Папа, а Макс меня бьет! Просто так!

В дом вернулась Клои — джинсы на коленках зеленые от травы, на русой головке лохматый беспорядок. В свои пять она куда смышленее братца, однако тот уже обогнал ее по размерам, а размер в первобытном мирке детей-дошкольников — решающий аргумент в любом споре.

— Папа, пойди и накажи его! — заканючила она, ничего не подозревая о нависшей опасности. Невинное дитя…

Убийца моего лучшего друга уже на пути к нам.

Когда мы виделись в последний раз, Джек жил, помнится, в пяти или шести милях от нас — близ Райслипа, где Лондон окончательно уступает «Зеленому поясу». Если во время звонка он находился рядом с домом, то человек, узнавший мой адрес, доберется сюда примерно за четверть часа. Или даже быстрее, если движение на дорогах не оживленное… и если он поторопится.

— Папа, что такое?

— Подожди, милая, — выдавил я с улыбкой настолько фальшивой, что она и политика вогнала бы в краску. — Я думаю.

Прошло две минуты. Сердце билось в груди, как маленький барабанчик. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Останусь здесь — поставлю под угрозу семью. Уеду — как тогда выясню, кому я был нужен и зачем?

— Ладно, малышка, давай-ка на выход. Нам нужно ехать к бабушке.

До чего же неестественно это прозвучало!..

— Почему?

Я наклонился и взял Клои на руки.

— Потому что ей хочется с вами повидаться.

— Почему?

Иногда лучше не вступать в споры с пятилетней малышкой.

— Давай, милая, нам надо идти, — сказал я и быстро зашагал в сад с дочерью на руках.

Машинка для мыльных пузырей валялась на лужайке. Макс убежал в заднюю часть сада и высовывал теперь голову из своеобразной палатки, которую они с Клои соорудили, набросив на каркас детской горки брезент. Когда я крикнул, чтобы он шел ко мне, голова немедленно исчезла. Как и многие его сверстники, Макс не любил делать то, что велят. Обычно это не доставляло мне особых хлопот — как правило, я не беспокоился и позволял ему заниматься, чем захочет. Но сейчас…

Слова Джека без конца вертелись в моей голове: «О Господи, только не это. Это они!» Такое отчаяние в голосе, такой страх…

«Они» скоро будут здесь.

Я посмотрел на часы. Три ноль пять. Прошло четыре минуты. Время словно побежало быстрее, чем обычно.

— Макс, ну-ка иди сюда, нам надо ехать. Кому говорят!

Я подошел к горке, по-прежнему не выпуская Клои из рук, несмотря на ее протесты.

— А я тут играю! — крикнул Макс из палатки.

— Меня это не волнует. Надо ехать.

Я услышал, как на дорогу перед домом заворачивает машина. Странно. Сквозного проезда тут нет: наша улица имеет форму подковы, от которой отходит множество тупиковых ответвлений. Если проехать по ней до конца, то окажешься близко к началу. Наш дом стоял на углу одного из таких тупиков, и машины появлялись здесь от силы раз в двадцать минут.

Машина затормозила. Остановилась.

В отдаленном конце нашего тупичка хлопнула дверца. Ну вот, а я боялся. Но сердце все не унималось.

— Макс, иди сюда. Я не шучу.

Он захихикал, совершенно не замечая моего страха.

— А ты поймай!

Я опустил Клои на землю и раздвинул брезент. Макс забился в самый дальний угол, не переставая хихикать, но, как только увидел мое лицо, осекся.

— Что такое, папа? Что случилось?

— Ничего, все нормально. Просто надо ехать к бабушке в гости, и побыстрей.

Он озабоченно кивнул и выбрался из палатки.

Я взял детей за руки и, стараясь сохранять спокойствие, поспешно провел их через дом и усадил в машину. Они принялись наперебой задавать вопросы.

Где-то невдалеке шумела автострада, из-за плотной пелены облаков доносился ровный гул пассажирского самолета. Лаяла соседская собака, жужжала чья-то газонокосилка. Привычные, нормальные звуки… Сейчас они не успокаивали. Словно я очутился в кошмарном параллельном мире, где со всех сторон грозит опасность, — однако знаю об этом я один.

Пристегнув детей, я уже хотел сесть за руль, когда сообразил, что стоит прихватить для них запасную одежду — на случай если какое-то время ночевать придется не дома. Но что же я скажу теще, когда заявлюсь к ней с двумя малышами? «Ни с того ни с сего позвонил мой шафер; прямо во время разговора его взяли и убили, а теперь вот гонятся за мной…» Я первый усомнился бы в своем психическом здоровье, не будь у меня веской причины так говорить. Впрочем, Айрин меня и без того особо не жаловала. Свою дочь, с ее классическим образованием и кембриджским дипломом, она считала достойной лучшего мужа, чем продавец компьютеров.

Три ноль восемь. Прошло уже семь минут.

Я решил сказать Айрин, что меня срочно вызвали на работу и детям лучше переночевать у нее. Но что потом? Что будет завтра?

Опомнившись, я заставил себя действовать.

— Сидите в машине, я только возьму вам кое-что на ночь.

Они стали было возражать, но я захлопнул дверцу и бросился в дом. Взлетев по лестнице, я наведался в обе детские и торопливо покидал в спортивную сумку пижамы, игрушки, зубные щетки — все, что могло детям понадобиться. И ни на секунду не забывал, что соревнуюсь со временем.

Я выбежал из дома в три одиннадцать.

Вспомнился булькающий кашель Джека. Это могла быть только предсмертная агония. Но зачем кому-то убивать безобидного адвоката? Он, конечно, преуспевал, однако ни в чем из ряда вон выходящем замечен не был. И еще один вопрос, поважнее… да что там, в миллион раз важнее: кому понадобилось знать, где живет со своей семьей скромный клерк Том Мерон, то есть я?

Оказавшись у машины, я чертыхнулся: дети отстегнули ремни и принялись шалить. Клои перелезла на водительское кресло и с воодушевлением крутила баранку, а Макс искал что-то на полу, одни ноги торчали. Оба беззаботно смеялись, словно в их мире все было в полном порядке… что, впрочем, соответствовало действительности, ведь это мой мир ехал с катушек.

Я открыл дверь и бросил сумку на пассажирское сиденье.

— Дети, пора ехать. — Подхватив дочку, я протолкнул ее обратно между креслами. — Это очень важно!

— Ой, папа, мне больно!

— Немедленно садись на свое место, Клои.

Весь в поту, я обежал машину, открыл пассажирскую дверцу и усадил Макса. Снова пристегнул его, потом дотянулся до дочки и повторил процедуру. Руки сильно дрожали.

— Папочка, что происходит? — испуганно спросила Клои. Она впервые видела меня таким странным.

Вообще-то я не паникер — жизнь просто не давала поводов для паники. Вот почему сейчас мне с таким трудом удавалось держать себя в руках. Я словно очутился в страшном сне; казалось, это какой-то изощренный розыгрыш и в конце все будут смеяться…

Однако происходящее не было ни сном, ни розыгрышем.

Я нашарил в джинсах ключи и завел двигатель. Часы на приборной панели показывали три шестнадцать, но они спешили на четыре минуты, так что со звонка прошло одиннадцать. Боже, неужели так много? Я выехал задним ходом с подъездной дорожки, подкатил к перекрестку и включил левый поворотник, а потом тронулся в направлении автострады. Машина стала набирать скорость, и я почувствовал огромное облегчение, словно только что избежал смертельной опасности.

Я вел себя как последний дурак. Тому, что я слышал, должно найтись рациональное объяснение. И никак иначе.

— Успокойся, — пробормотал я, — успокойся.

Я сделал глубокий вдох; мне уже стало лучше. Завезу детей к Айрин, потом позвоню Кэйти и вернусь домой — и там, конечно, никого не будет. Отыщу номер Джека и разузнаю, что с ним. Под надежной защитой автомобиля я уже почти убедил себя: Джек жив и здоров, а те жуткие звуки в трубке вовсе не означали, что он умер собачьей смертью. И все у всех хорошо.

От въезда в наш тупик дорога шла прямо, а через сто ярдов упиралась в Т-образный перекресток с автострадой, ведущей на Лондон. Я притормозил на выезде и подал правый сигнал поворота.

А по шоссе в нашу сторону неслась черная «тойота-лендкрузер», настоящий танк на колесах. В кабине сидели люди в бейсболках и темных очках. Когда до перекрестка оставалось ярдов десять, водитель резко сбросил скорость и завернул на мою дорогу, не потрудившись при этом включить сигнал. Я хотел прикрикнуть на него за такое хамство, но тут заметил, что стекла машины тонированы, и мне стало страшно. Незнакомая машина заезжает в наш район через одиннадцать минут после звонка Джека. А если поторопиться, то езды от его дома до нашего как раз одиннадцать минут. На совпадение не похоже.

Я наблюдал за «тойотой» в зеркало заднего вида. Во рту пересохло, появился кисловатый привкус, сердце сжалось. Наш тупик был третьим справа, перед крутым поворотом. Черный автомобиль проехал мимо первого тупика, второго…

Когда ему оставалось пятнадцать ярдов до третьего, загорелись стоп-сигналы.

О нет. Только не это.

— Папа, почему мы не едем?

— Папа, поехали! Поехали!

«Лендкрузер» завернул в наш тупик, потом скрылся из виду. Теперь уже не оставалось и тени сомнения, что его пассажирам нужен я.

Я вырулил на шоссе и разогнал машину. Крики моих детей и голос Джека Келли — несчастного, обреченного Джека Келли — отдавались в голове далеким, неясным эхом.

 

2

— А предупредить меня ты, конечно, никак не мог, — проронила Айрин Тайлер.

Три тридцать пять на часах. От людей на «лендкрузере» меня отделяло семь миль, и я на какое-то время был в безопасности. По крайней мере или мне так казалось.

— Айрин, извините… Понимаете, меня вызвали на работу, там что-то срочное.

Ее дом на две семьи стоял на тихой зеленой улочке, в компании таких же внушительных викторианских особнячков с затейливыми фасадами в швейцарском стиле. Кэйти здесь выросла и всю взрослую жизнь мечтала о похожем гнездышке для себя.

— Что именно? — не унималась моя грозная теща. Одна из ее бровей недоверчиво поползла вверх.

Рядом с этой женщиной всегда становилось не по себе. Она была когда-то директором средней школы и до сих пор всем своим видом излучала властность. Крепкое телосложение и широкие плечи лишь усиливали общий эффект. Наверное, из нее получился бы отменный тюремный надзиратель. Или она могла бы муштровать гладиаторов в Древнем Риме. Для особы, разменявшей седьмой десяток, выглядела Айрин Тайлер очень даже ничего… ну да вы меня поняли. С такой лучше не сталкиваться на узкой дорожке.

А вот дети ее любили. Пока они довольно хихикали в объятиях пышнотелой бабушки, я судорожно соображал, чем бы оправдать этот внезапный приезд. Двадцать лет в отделе продаж не прошли даром, заговаривать зубы я мастер, но когда над тобой нависает теща, а по телу волнами разливается страх, придумать сносную ложь практически невозможно.

— Пока не знаю, — сказал я. — Но деваться некуда, надо ехать. Крупный клиент устроил скандал. Сами знаете, как это бывает…

Хотя откуда ей, с ее профессией, знать… И все же ничего фантастического в моих словах не было. Последние несколько месяцев Уэсли О’Ши то и дело высасывал из пальца очередной клиентский кризис, и в результате руководителям всех отделов приходилось в выходной тащиться на работу и участвовать в «мозговом штурме». Наверное, так он самоутверждался.

Судя по виду Айрин, мои слова ее не убедили. Впрочем, она и раньше мне не доверяла — как и многие, полагала, что от человека, зарабатывающего на жизнь торговлей, ничего хорошего ждать не приходится. Вдобавок ей нелегко было привыкнуть к мысли, что кто-то вообще должен работать по субботам (за исключением врачей).

Впрочем, в этот раз она не стала вредничать и лишь спросила, где ее дочь.

— Тоже на работе, — ответил я и положил сумку на пол, рядом с роскошными стоячими часами, главным предметом в прихожей дома Тайлеров. — Сидит в университете, занимается своими исследованиями.

Нужно было скорее позвонить Кэйти и предупредить, чтобы не вздумала ехать домой. Рабочий день еще вроде не кончился, но все же…

— И когда ты намерен забрать детей?

— Баб, а можно, мы останемся на чай? — протянула Клои, вцепившись в бабушкин подол.

— Конечно, можно, хорошая моя. — Айрин погладила внучку по голове и наконец-то улыбнулась.

— Я не знаю, как быстро мы с Кэйти управимся. Вот, я приготовил для них кое-какие вещи.

— Ты хочешь, чтобы они у меня переночевали?

— Да, если не трудно. Завтра первым делом их заберу.

— Папа, а ты разве работаешь в субботу? — спросил Макс.

— Полагаю, ты должен объяснить своему начальнику, что у тебя есть кое-какие обязанности и помимо служебных, — сказала Айрин тоном, не терпящим возражений.

— Это в первый и последний раз, — поспешил я ответить. Вдруг безумно захотелось, чтобы допрос закончился и мне дали наконец возможность разобраться, что, черт побери, происходит. Я демонстративно посмотрел на часы. — Слушайте, Айрин, я действительно опаздываю.

Возле моего дома стоит «лендкрузер» с тонированными стеклами, в нем люди, которые непонятно чего от меня хотят и готовы на убийство. А я понятия не имею, чего им надо…

В темных глазах Айрин промелькнуло недоверие, однако она кивнула и наклонилась к детям:

— Ну и чем займемся, милые мои? Хотите, сходим на реку и покормим уточек, а потом попьем чай?

— Да, да, да! — наперебой закричали они.

По моему лбу ручьями тек пот; если Айрин заметит мою нервозность, то может что-нибудь заподозрить. Старательно избегая взгляда тещи, я чмокнул детей на прощание (правда, им уже не терпелось отправиться к уткам и потому было не до меня), кивком поблагодарил ее и вышел. А через пару мгновений уже шагал к машине.

Проехав до конца улицы, подальше от любопытных глаз, я нажал на мобильнике клавишу быстрого набора. Телефон Кэйти выдал пять гудков, потом включилась голосовая почта. Не сказать, что я был особенно удивлен. Она не любила, когда ее беспокоили по пустякам, а в библиотеке сотовым вообще не пользовалась. Сообщения я не оставил — сразу набрал ее рабочий номер и терпеливо слушал гудки, но и тут дождался лишь автоответчика.

Несколько секунд я сидел в нерешительности, затем покатил в сторону дома. Само собой, о мании преследования речь не шла… и все же нужно было проверить, у моего ли дома остановился тот «лендкрузер».

По дороге я думал о Джеке Келли. Мы знали друг друга с самого детства. В конце семидесятых, когда нам обоим было по восемь лет, его семья переехала на нашу улицу. Джек был крупный мальчик с копной светлых волос, курчавых и до смешного длинных (он немножко походил на Роберта Планта периода «Лед Зеппелин»). Попробуй такого не заметить! Прежде он жил в восточной Англии, но за пару месяцев перед этим умер его отец, и мать решила перебраться сюда, поближе к собственным родителям. Мои предки сразу его невзлюбили — подозреваю, что из-за шевелюры. Ну а раз мне запретили с ним играть, я, само собой, только с ним и водился.

Мы быстро нашли общий язык. Джек был настоящий живчик, хоть недавно и потерял отца. А может, он как раз поэтому и считал, что должен всем что-то без конца доказывать. Такого сорвиголову было еще поискать. Если лезть на дерево, то на самое высокое; если проказничать, то на всю катушку… Он первым из нашей школы съехал на велике со Скеттиз-Гордж, оврага в соседнем лесу. Склоны там были почти отвесные, дно густо поросло крапивой. Я тоже попробовал разок, но так ошпарился, что свет стал не мил. А Джек из этого подвига сделал коронный номер и не уставал его повторять, потому что так все видели, какой он бесшабашный малый. С ним всегда было интересно… и он ни разу не свалился с велика.

Мы дружили до окончания школы. Потом он уехал изучать право в университете, а я устроился на свою первую настоящую работу — продавцом копировальной техники. Позже мы сошлись снова. Нам было по двадцать с небольшим, и в то время лучшего товарища, чем Джек, я и пожелать не мог. Он превратился в высокого, красивого, обаятельного парня, и денежки у него водились. Женщины так и липли к нему… а заодно и ко мне, потому что во все бары и клубы центрального Лондона и Сити мы с Джеком ходили вместе. Порой у меня возникало чувство, что мне достаются лишь объедки с его стола. Однако, как почти все мужчины, я не особо задумывался, когда вставал выбор между сексом и самолюбием. Тогда Джек был для меня все равно что кумир, и сам факт нашей дружбы казался лестным.

Когда я женился на Кэйти, мы стали потихоньку отдаляться друг от друга. У Джека завязался роман с какой-то крутой адвокатшей, а моя жена ждала первого ребенка, Клои. Для нас обоих настало время перемен. Вскоре мы виделись уже раз-два в год, потом встречи и вовсе сошли на нет. Мне всегда казалось, что так вышло по вине Джека. Пару раз я оставлял ему сообщения на автоответчике — он не перезванивал. То же самое и с электронной почтой: в ответных письмах он соглашался, что «да, надо бы встретиться», но на этом все и заканчивалось. Если не ошибаюсь, последние несколько лет мы даже не обменивались открытками на Рождество.

За полмили до дома я, рискуя нарваться на штраф, достал мобильник и стал звонить Кэйти. По-прежнему гудки… Это уже начинало меня беспокоить: мне кровь из носу нужно было с кем-нибудь обсудить происходящее — и только Кэйти я мог довериться, только она могла бы все разложить по полочкам. Или на худой конец подсказать план дальнейших действий… Люди, преследующие меня, не остановятся и завтра, и послезавтра. И послепослезавтра. Поэтому я должен выяснить, что им от меня требуется.

Я завернул на свою улицу примерно без пяти четыре. Обычно на этом участке дороги меня наполняло приятное чувство: вот я почти дома, тяжелый рабочий день позади… Симпатичные, ухоженные домики в стиле шестидесятых, аккуратно подстриженные лужайки — оазис покоя посреди шума и суеты лондонских пригородов. Но сегодня я ощущал лишь глубокую тревогу. Что ждало меня здесь?

Я проехал мимо своего тупичка не останавливаясь и «лендкрузера» с тонированными стеклами не заметил. Дальше дорога огибала подножие холма; я миновал поворот, через пару сотен ярдов развернулся и покатил обратно.

Да, «лендкрузера» у дома точно не было. Вероятно, они отправились искать меня в другое место.

Через дорогу сыновья Хендерсона, два сорванца семи и девяти лет, мыли отцовскую машину. Мартин Хендерсон как-то поделился со мной, что организовал весь процесс как игру: один моет левую сторону, другой правую; у кого получится чище, тот победил, и, что самое чудесное — никакого приза победителю не полагалось. В итоге Мартин получал безукоризненно чистую машину и обходился без расходов.

До невыносимости обыденная сцена…

За пару ярдов до въезда в тупичок я притормозил, припарковался у стены, которая огораживала мой сад, и вылез из машины, оставив двигатель на холостом ходу.

Поверх стены шла шпалера, увитая плющом; под ее укрытием я стал рассматривать сад и столовую в задней части дома. Дверь столовой была открыта, сквозь проем виднелся коридор, а в конце его уличная дверь.

Полминуты я мучил зрение, но ничего подозрительного не заметил. Похоже, в доме никого не было. Может, есть смысл зайти и поискать номер Джека? Хотя нет, это лишнее… Он мне уже точно не ответит.

В коридоре мелькнул человек во всем черном и тут же исчез в моем кабинете. На нем были бейсболка, темные очки и вроде бы перчатки. Он так быстро скрылся с глаз, что я сперва подумал, а не померещилось ли мне, но тут же отмел такую мысль.

В мой дом вломился незнакомец.

Я продолжал наблюдать. Тихо. Сзади урчал двигатель машины. Это подглядывание странно волновало, хоть я и глядел на собственный дом. И еще — во мне наконец-то проснулась злость. Да какое он право имеет хозяйничать в моем жилище?! Говнюк чертов!

Пока я беззвучно ругался, он снова возник в коридоре. Как я ни раздвигал плющ, толком разглядеть незнакомца не удалось — разве что это был мужчина среднего роста и телосложения. Взломщик держал в руках папки, которые, видимо, вытащил из шкафа в моем кабинете. Ничего сверхъестественного в них не было: счета, старые налоговые декларации и тому подобные бумажки. Так какого черта надо в них рыться?

Он открыл одну из папок и стал просматривать ее содержимое. Ничего ценного не обнаружив, небрежно бросил ее на пол и принялся за следующую. Бумаги разлетелись по полу.

— Ах ты гад, — прошипел я и принял мгновенное решение.

Вернувшись в автомобиль, я набрал на сотовом 141 — чтобы звонок не смогли проследить, — затем 999, дождался ответа и попросил соединить меня с диспетчерским пультом полиции.

— Примите вызов. На моих глазах происходит ограбление, — выпалил я женщине-диспетчеру и назвал свой адрес. — Подозреваемый вооружен ножом. Кажется, он напал на хозяйку дома.

Я старался, чтобы мой голос звучал взволнованно. Учитывая обстоятельства, недюжинных актерских способностей от меня не потребовалось.

— В доме живет молодая женщина с детьми. Возможно, они все сейчас там.

Диспетчер, естественно, встревожилась — на что и был расчет. Я хотел, чтобы копы примчались сюда через пять минут, а не через два часа, когда взломщика уже и след простынет. Так все и вышло бы, наверное, не наври я с три короба… Когда меня попросили назваться, я сказал, чтобы они поторапливались (из дома, мол, доносятся крики), после чего дал отбой и тронулся с места.

Пора было найти Кэйти.

 

3

В среднем дорога до университета, в котором преподавала моя жена, занимала около двадцати пяти минут, но я в этот раз уложился за двадцать: машин на шоссе было меньше, чем обычно, к тому же я очень спешил. Оба телефона Кэйти по-прежнему молчали. Уже сорок минут до нее не дозвониться… Такое и раньше случалось, но сейчас по понятным причинам мне стало не по себе. По обоим номерам я оставил сообщения с просьбой как можно скорее со мной связаться, ничуть не пытаясь скрыть тревогу в голосе. Так она вернее меня послушается и не поспешит домой. Что произойдет, если она наткнется там на нашего незваного гостя, мне и думать не хотелось. Вряд ли ее ожидал теплый прием.

Университетский комплекс, возведенный в шестидесятые, состоял из длиннющего главного корпуса и кучки дополнительных, которые примыкали к нему сзади. Все здания были построены из красного кирпича и ничего интересного собой не представляли. Каждое венчала не по размеру массивная черная крыша. С другой стороны главного корпуса находилась большая автостоянка, в субботу заполненная максимум на четверть. Я припарковался как можно ближе к центральному входу и поспешил внутрь.

Женщина, дежурившая за стойкой в вестибюле, что-то разъясняла двум студентам-китайцам. На меня она внимания не обратила. Рядом сидел на стуле, всем своим видом выражая скуку, пожилой охранник. Несколько лет назад в этом здании изнасиловали студентку, и сразу возникла необходимость в охране. Однако бдительность стража оставляла желать лучшего: удовлетворившись единственным ленивым взглядом, он тут же потерял ко мне всякий интерес. Я повернул направо и двинулся по коридору. По левую руку располагались лекционные аудитории, по правую — университетское кафе и интернет-центр. Большая часть лекций и других занятий проходила именно в этом корпусе, но сегодня здесь было довольно тихо, лишь изредка попадались один-два студента.

Лет на двенадцать старше всех остальных, по возрасту я на роль студента явно не годился. Тем не менее на пути к факультету политических наук меня никто и не подумал окликать. Идет себе дядька — ну и пусть идет. А ведь я мог быть кем угодно, хоть тем же насильником, — никого это не заботило. Есть доля истины в утверждении, что люди видят лишь то, что им удобно видеть. В основном же они настолько заняты самими собой, что до происходящего вокруг им и дела нет. Неужели и я до недавних пор был таким же и упустил какую-то важную деталь, которая все бы в один миг прояснила?

По мере приближения к цели люди встречались мне все реже; наконец стоило повернуть за угол и подняться по лестнице на второй этаж, как я остался в полном одиночестве. Стук моих ботинок эхом отдавался в пустом коридоре. Мне вдруг пришло на ум, что совершить изнасилование в таком месте проще простого. Пока здесь люди, чувствуешь себя в безопасности; если никого нет, здание превращается в сумрачный лабиринт, где за каждой из множества дверей может кто-то прятаться.

На душе было тревожно. Я боялся не за себя — никто ведь не знал, что я здесь, — а за Кэйти, которой приходится работать совершенно одной. Она говорила, что охранное агентство ведет постоянное видеонаблюдение за зданием, что кругом понаставлены камеры и потому волноваться не о чем. Но ведь дуракам и ненормальным, которые сами себе хозяева, даже это не помеха. В Великобритании камер слежения больше, чем в любой другой стране, и логично бы предположить, что жизнь здесь относительно безопасная и спокойная. Увы, в реальности все иначе.

Факультет политических наук находился за стеклянными двойными дверями в конце коридора. Сейчас они были закрыты. По ту сторону — ни движения, ни звука. Мертвая тишина.

Остановившись у дверей, я взглянул на часы. Четыре двадцать пять.

Факультетский коридор заканчивался арочным окном. По левую руку четыре двери, по правую — только одна, она же единственная и открыта. Кэйти принадлежал второй кабинет слева.

Двойные двери легко подались, и когда я вошел, с грохотом захлопнулись за мной. Звук прорезал тишину, как выстрел. Я вздрогнул. Подавив желание крикнуть «Есть тут кто?», я направился к двери Кэйти и взялся за ручку.

Как ни странно, кабинет оказался заперт. Ошибки быть не могло: на уровне моих глаз красовалась внушительная табличка из нержавеющей стали с надписью «Кэтрин С. Мерон, доктор философии». Инициал «С» означал «Синтия». Свое второе имя Кэйти ненавидела, и мне стало любопытно, зачем его вообще написали. На всякий случай я подергал ручку еще раз. Да, заперто.

Во рту пересохло. Что-то здесь было не так… Даже тишина казалась слишком плотной, неестественной. С улицы не доносилось ни звука. Потом я сообразил: дело в хорошей звукоизоляции — чтобы преподаватели могли спокойно работать, их оградили от городского шума и грохота, с которым приходится мириться остальным.

Я развернулся и подошел к двери библиотеки напротив. Внутри стоял полумрак и, кажется, никого не было. Я вошел и тихонько прикрыл за собой дверь.

Обширное — около пятидесяти квадратных футов — помещение разделял надвое проход, который начинался прямо от дверей и упирался в батарею окон. Примерно треть площади занимали большие прямоугольные столы, на некоторых из них стояли компьютеры. Ни сумок, ни плащей, ни открытых книг, ни работающих дисплеев — словом, никаких признаков человеческого присутствия я не видел. За столами тянулись ряды высоких стеллажей, доверху уставленных книгами по политологии. Дневной свет из-за этих громад едва пробивался, что создавало присущую многим библиотекам мрачноватую атмосферу. В дальнем конце комнаты, под окнами, виднелось еще несколько столов. Они тоже пустовали.

Я все-таки крикнул:

— Эй, есть тут кто-нибудь?

Тихо.

Подойдя поближе к стеллажам, я достал телефон и еще раз набрал номер Кэйти. Снова включилась голосовая почта. Это меня уже не удивило, но лишило остатков самообладания. Если она не здесь, то где, ради всего святого?

Нужно сохранять спокойствие. Может, она закончила сегодня пораньше, а про телефон просто забыла? Хотя в таком случае она уже добралась до дома… где ее как раз поджидает тип, который копался в наших вещах. С какой стороны ни посмотри, хорошего мало.

Я засунул мобильник обратно в карман… и тут мое внимание привлекло нечто странное — на полу, перед одним из стеллажей. Оно едва выделялось на темно-зеленом фоне ковра.

Пятно. Дюйма два в диаметре.

Нервно сглотнув, я наклонился и тронул пятно пальцем. Оно оказалось неприятно влажным. Стоило взглянуть на измазанный палец — и никаких сомнений уже не осталось. Абсолютно никаких.

Это кровь.

И свежая.

Я уставился на пол. Чуть подальше — еще одно пятно, не такое большое. И еще одно… Темные жирные капли. Кровавый след.

Я остолбенел. Господи, только не это. Только не Кэйти. Только не моя жена. Она в жизни никого не обидела. Что угодно, только не это!

— Не теряй голову, — сказал я вслух. — Прекрати паниковать!

Подняв взгляд, в нескольких футах от себя я увидел приоткрытую дверь. Кровавый след тянулся за дверь, в темноту. Я замер и прислушался.

Тут зазвонил мой мобильник. Нет, не мой. Совсем другая мелодия. У меня стояла самая обычная, а эта была веселенькая такая, даже противно. И доносилась она из-за двери.

Смолкла.

Навалилась тяжелая тишина. Я чувствовал, как она давит на меня. Инстинкт умолял бежать что есть ног, спасаться. Но что, если за дверью истекает кровью моя Кэйти? Хотя телефон не ее, это еще ничего не значит.

Я сделал шаг — и остановился. Что я, безоружный, буду делать, если на меня вдруг нападут? Нужно звать на помощь, и побыстрее…

Тут дверь распахнулась, и я увидел высокого мужчину в забрызганном краской голубом комбинезоне, черной маске и перчатках. Он держал нож — с желтой ручкой и длинным изогнутым лезвием. Острие все в крови.

На долю секунды мы оба застыли, напряженно глядя друг на друга. Нас разделяло не больше пяти ярдов. Я даже не успел испугаться: меня словно парализовало на месте.

Мужчина рванулся ко мне — гигантскими шагами, высоко занеся нож — с совершенно очевидным намерением.

Я безотчетно схватил с полки какую-то книгу, швырнул в него и бросился бежать, но в панике забыл, где выход, и повернул в глубь комнаты. Возвращаться было поздно, и я ринулся по проходу к окнам. За спиной пыхтел мой преследователь, стук каблуков по ламинированному полу гнал меня, как затравленного зверя.

Пробегая мимо деревянной тележки с книгами, я резко дернул ее и обрушил убийце под ноги. Он с грохотом в нее врезался, отбросил, и книги полетели на пол. Я выиграл секунду-другую, однако оглядываться не стал и думал только об окнах, надеясь — да что там, молясь! — чтобы они открывались наружу. До земли было футов двадцать, может, больше… Не важно! Главное — выбраться!

Подбежав к первому попавшемуся окну, я дернул задвижку. Заперли, черт бы их побрал! Топот ног позади становился все громче. Когда я, зажатый между двух столов, обернулся, преследователь был уже рядом, а окровавленный нож — в паре футов от моего живота. От ужаса я закричал.

Спас инстинкт: я схватил стоявший рядом стул и ударил, стараясь ножками попасть по лицу и груди преследователя и сбить его с ног. Он закрылся руками, попятился, и мне удалось выскользнуть из-за стола. В глаза бросилась дверь чуть поодаль с табличкой «ТУАЛЕТ» — возможный путь к отступлению. Но думать об этом было некогда. Я давил стулом, пытаясь снова отпихнуть убийцу. Однако на этот раз он среагировал: проворно отскочил в сторону, вцепился в ножку стула и стал выворачивать его.

Так мы боролись несколько секунд, пока он, улучив момент, не достал меня ножом чуть выше локтя. Из-за бешеного выброса адреналина боли я не почувствовал, только крепче стиснул зубы. Сквозь порез в рубашке хлестала кровь. Нож снова рассек воздух, я не успел как следует увернуться, и лезвие полоснуло по щеке. Снова опалило кожу… на шею шлепнулась капля крови.

До меня наконец дошло, что все происходит на самом деле. Я сражаюсь за свою жизнь, потому что этот человек хочет меня убить. А вокруг никого.

Убийца попытался захватить мою ногу и сделать подсечку; потом опять дернул на себя стул и сделал выпад ножом, целясь в диафрагму. Я изо всех сил толкнул стул, выпустил его из рук — и отскочил, больно ударившись о стоящий рядом стеллаж. Противник, похоже, этого не ожидал и чуть не повалился на пол.

Вот он, мой шанс! Я со всех ног — в жизни так не бегал! — кинулся к туалету, зная, что, если облажаюсь, мне крышка.

У меня патологический страх перед смертью от ножа. Боюсь, что меня вскроют, как консервную банку, и останется лишь беспомощно наблюдать, как из тела вытекают кровь и жизнь… Это началось лет десять назад, когда одного моего однокашника закололи в ночном клубе — двумя точными ударами в сердце. Охранник, ничего не подозревая, вышвырнул его на улицу. Там, на тротуаре, он и умер. Вот и мне предстояло то же самое — страшная, собачья смерть.

Ворвавшись в туалет и захлопнув за собой дверь, я обнаружил еще два помещения. Слева женская комната, прямо мужская. Я рванул прямо. Наружная дверь опять распахнулась: преследователь не отставал.

От кабинок у входа я шарахнулся вправо и с трудом удержался на ногах — подошвы заскользили по плитке. За кабинками были писсуары, над одним из них — узкое оконце полтора на три фута, закрытое на старый шпингалет, с которого давно сошла краска. Я вскочил на писсуар, ударом сбил задвижку и надавил обеими ладонями. Окно поддалось. Отчаянно молотя ногами, я стал протискиваться наружу и, когда это наполовину удалось, увидел в шести-семи футах под собой плоскую крышу одноэтажной пристройки. Спасен! Я почти перевалился через подоконник и уже выставил руки, чтобы смягчить удар, как сзади донесся топот, и убийца вцепился в мою ногу. Он попытался задрать мне штанину и добраться до икры, но едва лезвие коснулось моей кожи, я брыкнул что было силы свободной ногой. Видимо, удар пришелся по лицу: преследователь взвыл, а я, лягнув его еще раз, оттолкнулся руками от наружной стены и полетел вниз, будто с вышки в воду.

Крыша встретила меня недружелюбно. Я неудачно приземлился на руки, запястья пронзила боль; ноги на миг зависли в воздухе, потом резко завалились. Я перекувырнулся и проехался затылком по черепице. Оглядываться и проверять, что там с преследователем, даже в мыслях не было; полуползком-полубегом я добрался до края здания, свесился на руках и спрыгнул.

Мощеный дворик окружала стена футов десять высотой. Возле нее стояли в два ряда огромные мусорные контейнеры на колесиках, почти все переполненные. Сильно пахло отбросами.

За стеной проехала машина. Значит, спасение близко. Несколько секунд я не двигался с места, пытаясь отдышаться, но вскоре с крыши донесся шум.

Этот кошмар никогда не кончится. Подонок не отстанет от меня.

Собрав остаток сил, я подбежал к контейнерам и попытался вскарабкаться на тот, что стоял поближе к стене. С первой попытки не вышло — я уже не в той форме, что прежде. Абонемент в тренажерном зале закончился три года назад, и теперь для меня предел физической активности — матч-другой в теннис, да и то летом. Забавно, перед второй попыткой я пообещал себе, что обязательно продлю тот абонемент, если вернусь когда-нибудь к нормальной жизни.

На сей раз получилось. Крякнув, я взобрался на контейнер и плюхнулся животом на пластиковую крышку, потом кое-как встал на ноги, подтянулся и перелез через стену. За те полсекунды, что мое лицо было обращено во двор, я ничего не успел разглядеть.

Приземлился я, к счастью, на ноги — и попал на незнакомую улицу, состоявшую из жилых домов рядовой застройки. Мимо проехал автомобиль, но водитель не обратил на меня внимания. Прежде мне не доводилось покидать университет таким образом, и привычных ориентиров я не находил. Одно было точно: до машины идти и идти.

Тяжело дыша, я пересек дорогу и направился в сторону, где могла быть стоянка. Выглядел я, наверное, впечатляюще. Кровь с лица стекала на рубашку и пропитывала ткань, рана на руке кровоточила еще сильнее; жгло страшно, словно кто-то втыкал мне в кожу добела раскаленные иголки. Я наполовину бежал, наполовину ковылял по улице, судорожно глотая воздух. Вид собственной руки вызывал тошноту. Да что же это такое творится? За что мне это?

Из ближайшего дома вышла симпатичная женщина лет тридцати в длинной «цыганской» юбке и открытом топе. Едва завидев меня, она шмыгнула обратно в дом и захлопнула за собой дверь. Лондон как он есть: здесь лучше не лезть в чужие дела и держаться подальше от проблем. Лет пять назад одну подругу Кэйти ограбили у станции метро — средь бела дня, после обеда. Поскольку женщина не пожелала добровольно расставаться с сумочкой, грабители повалили ее на тротуар и несколько долгих минут методично избивали, пытаясь вырвать добычу. За это время мимо прошли около пятидесяти человек: большинство просто ускоряло шаг, какая-то парочка остановилась, чтоб получше все рассмотреть, — и никто не вмешался. Кэйти утверждала, что на месте тех прохожих обязательно что-нибудь сделала. «Как бы я потом с этим жила? — говорила она мне. — Повернуться спиной к человеку в беде — значит признать свое поражение, а такое не по мне». Высказывание вполне в духе Кэйти: она жила по принципам и не умела быть равнодушной. Но где она пропадала сейчас? И что важнее, ее ли кровь я видел в библиотеке?

Я должен узнать, что с ней. Срочно.

Не сбавляя хода, я нашарил в кармане телефон. Господи, сделай так, чтобы она ответила. Ну пожалуйста!

Показалась еще одна машина. На этот раз водитель притормозил. Мы встретились взглядами, и глаза мужчины округлились от изумления. Я, превозмогая боль в легких, шел дальше. Машина тем временем окончательно остановилась, и водитель меня окликнул:

— Эй, друг! Друг! Что с тобой?

Разговаривать с ним желания не было — да и вообще ни с кем, кроме жены. Надо ее найти! Я уже достал телефон, как вдруг услышал шаги сзади.

Только не это. Неужели один из них? Они повсюду. У меня дома… в университете…

Я припустил к перекрестку и, стиснув телефон в руке, кинулся через дорогу, игнорируя крики за спиной. И тут справа донесся рев двигателя. Водитель бешено засигналил, резко взвизгнули тормоза… Краем глаза я уловил что-то большое, белое, с синей мигалкой наверху и понял: сейчас меня собьют.

Автомобиль ударил меня с громким звуком, который потонул в скрежете тормозов. Я перекатился через капот, отскочил от ветрового стекла и наконец сполз с машины.

Дверца открылась, и перед моими глазами возникли блестящие черные ботинки полицейского образца.

— Ой, приветик! — сказал я, а потом, сам не зная почему, расхохотался. От усилия по всему телу вспыхнули островки боли.

Наконец-то не надо никуда бежать. Я наслаждался чувством облегчения.

Оно продлилось ровно столько времени, сколько понадобилось полисмену, чтобы скрутить мне руки за спиной и объявить, что я арестован по подозрению в убийстве.

 

4

Оперативная группа Национального управления по борьбе с преступностью, которой руководил Майк Болт, базировалась в средней части ничем не примечательного двухэтажного здания из серого кирпича, построенного в семидесятые. Здание было крыто рифленым железом, отчего в сильный дождь поднимался жуткий грохот. Вокруг широко раскинулся один из унылых, беспорядочно застроенных промышленных районов Хэйза; чуть в стороне проходила магистраль А4, а в нескольких милях к западу лежал аэропорт Хитроу. Вывеска на фасаде гласила: «Уайтхаус. Консультации по дизайну». Ни в типографской компании слева, ни в кадровом агентстве справа и не подозревали, что выходящие из этих дверей люди — полицейские в штатском, так как те держались особняком и старались не выделяться. И это вполне естественно, когда имеешь дело с темным миром организованной преступности.

Впрочем, в тот день в здании находился лишь один человек, сам инспектор уголовной полиции Болт, и преступление, которое он расследовал, к разряду организованных не относилось. По крайней мере так казалось на первый взгляд; существовала даже вероятность, что преступления как такового никто и не совершал.

Умер — по всей видимости, покончив с собой, — член высшего судейства. Поскольку покойный занимал видное положение в обществе и, что важнее, оставленная им записка была напечатана на принтере и не подписана, на самом высоком уровне было принято решение провести тщательное расследование обстоятельств его смерти. Группа Болта только что с блеском раскрыла дело об отмывании денег в особо крупных размерах, и поэтому выбор пал на нее.

В результате Болту, который долгие месяцы мечтал съездить на рыбалку с парой старых друзей по «Летучему отряду», пришлось коротать субботний вечер в унылой конторе, глядя из окна на складские помещения. Болт читал предварительный протокол вскрытия, который ему час назад прислали по факсу. Там было полно всякой дребедени насчет температуры тела, химического состава крови и содержимого желудка, однако суть документа сводилась к тому, что жертва скончалась два дня назад между восемью часами вечера и четырьмя ночи от передозировки дилантина — вида снотворного. Чтобы установить способ принятия лекарства, требовалась более тщательная проверка, однако небольшой синяк с нижней стороны левой руки мог свидетельствовать о том, что дилантин ввели путем инъекции.

Болт вздохнул и откинулся на спинку стула. Небогатый улов! Вчера, когда горничная-филиппинка обнаружила труп и дело поручили его группе, чутье подсказывало ему, что это и в самом деле самоубийство. Он исходил из следующего: во-первых, полиция не обнаружила никаких признаков насильственного вторжения. Судья жил в одноэтажном доме в Мейфэре; сложная система сигнализации предусматривала в каждой комнате кнопку вызова охраны.

Во-вторых, никаких признаков борьбы. Покойного нашли в кровати, одетого в дорогую шелковую пижаму и махровый халат. Он лежал на боку, его лицо было спокойным. Совершенно естественная поза для добровольного ухода из жизни. Обстановка комнаты также в целости и сохранности: никаких перевернутых ламп, выдвинутых ящиков — словом, ничего подозрительного.

Однако начальству Болта не давала покоя предсмертная записка — в частности, то обстоятельство, что она была напечатана, а не написана от руки. Как выяснилось, покойный очень гордился своим почерком, который один его коллега описал как «округлый, с затейливыми завитушками». Другой судья заявил, что такая короткая записка (всего два предложения) совсем не в духе жертвы. Покойный во всем был методичен — что, вероятно, объяснялось требованиями профессии. Он всякое событие подвергал дотошному анализу и поэтому, как считали некоторые, назвал бы более существенные причины для ухода из жизни, чем простое «жизнь стала невыносимой». Наконец, отсутствие подписи также ставило под сомнение подлинность документа.

Майка Болта все эти доводы нисколько не убедили. Короткие предсмертные записки — не редкость; некоторые вообще состоят из одного предложения. Подпись тоже не обязательна. Когда человек собрался уйти из жизни, вряд ли он будет мыслить логично и ясно.

Но работа есть работа, и Майк уже отрядил сотрудников опрашивать друзей, родственников и коллег судьи, чтобы иметь в распоряжении полную картину его личной жизни. Покойный развелся больше двадцати лет назад, детей не имел. Бывшая жена сейчас проживала на Каймановых островах, рано или поздно придется поговорить и с ней. Из девяти человек, работавших под началом Болта, недостатка в добровольцах на это задание не было. Да он и сам при необходимости не отказался бы слетать туда на пару деньков. Может, удастся даже выкроить время на спортивную рыбалку — говорят, в тех местах хорошо ловится марлинь. В самом деле, что за радость такая быть начальником, если никаких привилегий?

Сейчас, однако, группа работала с людьми из окружения покойного, жившими на юго-востоке Англии. Болт нанес визит в Гемпшир, в родовое поместье одного высокопоставленного чиновника, а также опросил судью из центральной части Лондона. Теперь он дожидался своего коллегу, сержанта уголовной полиции Мо Хана, вместе с которым собирался съездить на еще одну встречу. И тогда на сегодня все. Он уже распланировал, как проведет вечер: вернувшись в квартиру, первым делом примет душ, потом поужинает морским окунем под тамариндовым соусом из тайского ресторанчика на углу — и наконец насладится новым римейком «Мисс Марпл» по Ай-ти-ви. Сегодня обещали эпизод «Тело в библиотеке». Болт, хотя читал книгу раза два, успел забыть, кто там в итоге оказался убийцей, что очень его радовало. Люди смеялись над его пристрастием к «Мисс Марпл», «Пуаро» и особенно к «Уайклиффу», не понимая, что так он спасался от безжалостного, мрачного мира преступности и насилия, в котором существовал изо дня в день. В этом мире убийства совершались с жестокостью и очень часто по самым ничтожным причинам. А удобный диванчик, пара-другая бокалов чего-нибудь покрепче и компания великой Агаты Кристи — лучший способ на время уйти от реальности.

Болт посмотрел на часы. Без пяти пять. Мо скоро должен подъехать. Сейчас он повторно опрашивал горничную покойного, которая проживала в Фэлтхэме. Вчера та была слишком взволнованна, поэтому требовалось кое-что уточнить, и в первую очередь — с кем в последнее время общался судья. Мо предположил, что покойный был гомосексуалистом, однако Болт посоветовал ему не особенно увлекаться этой теорией при допросе. Горничная, ревностная католичка, могла счесть оскорблением любые попытки измарать светлую память хозяина подобной «клеветой».

Он отложил протокол и откинулся на спинку стула, потягивая кофе из чашки. В складе за окном, строении величиной с добрый ангар, хранились тысячи галлонов растительного масла. Интересно, что с ним станется в случае пожара? Иногда фантазия Болта разыгрывалась, и ему виделось, как весь этот безрадостный район исчезает в пламени и зловонном дыме. Тогда его группа смогла бы подыскать себе обиталище поприличнее… и поближе к центру.

Помещение, в котором сидел Болт, глаз не радовало — слишком много столов втиснули в относительно малую площадь. Выцветшие стены из ДСП и прочая отделка также нагоняли тоску. Однако было здесь нечто, что отчасти компенсировало недостатки: совершенно изумительный плазменный телевизор с диагональю тридцать шесть дюймов, установленный на одной из стен. Болт в жизни не видел картинки четче. В тот момент телевизору выпала честь демонстрировать мучительно скучный футбольный матч между командой Англии и сборной какой-то страны, о которой Болт даже и не слышал. Шел уже второй тайм, но счет так и не сдвинулся с 0:0.

С телевизором была связана интересная история — куда интереснее, чем этот товарищеский матч. Когда-то он принадлежал очаровательному пожилому джентльмену по имени Генри Пью. В одну зимнюю ночь, пару лет назад, тот расчленил свою жену Риту на шесть компактных частей. Руки и ноги закинул на Хайгейтское кладбище (недалеко от могилы Карла Маркса), туловище сбросил в канал близ пересечения Аппер-стрит и Сити-роуд, а голову — что было верхом безрассудства — упокоил на детской площадке в Стоук-Ньюингтоне. Когда Пью арестовали, он тут же признал себя виновным и оставил адвокату инструкции, согласно которым все нажитое им имущество отходило в собственность его сестры. Та не замедлила устроить жутковатую распродажу, на которую выставила, помимо прочего, набор японских ножей (одного, послужившего орудием убийства, не хватало) и ультрасовременный плазменный телевизор, купленный Пью незадолго до убийства. Он предположительно и послужил причиной роковой ссоры. Детектив-констебль Мэтт Тернер, который хорошую покупку чуял за милю, выторговал телевизор за двести фунтов — почти даром, если учесть, что ножи ушли за все пятьсот и после ожесточенной борьбы между собирателями таких вот мрачных сувениров.

Впервые за этот час ожил мобильник. Звонил Мо.

— Ты где? — спросил Болт.

— Буду через десять минут.

— А на часы ты вообще смотришь? Встреча назначена на половину шестого, и я очень хочу застать этого человека на месте. Знаешь, какого труда стоило его уговорить?

С адвокатом покойного проблемы начались сразу же: он уже дважды переносил встречу, ссылаясь на какие-то текущие дела, пока Болт не пригрозил ему арестом за создание помех следствию.

— Босс, если честно, причин для спешки уже нет, — ответил Мо.

— Это почему?

— Джек Келли никуда от нас не денется. Он умер. Причем тот, кто помог ему умереть, попытался все обставить как самоубийство.

Болт выругался. Ситуация в корне изменилась.

— Есть и положительная сторона, босс, — заметил Мо. — Уж теперь-то мы его точно застанем дома.

 

5

Меня повезли в больницу, в Колиндейл. Копы — молодой белый и темнокожий, еще моложе, — не пожелали сообщать, кого же я, по их мнению, убил. Более того, меня держали в наручниках, несмотря на кровотечение, и не разрешили позвонить Кэйти. Вытряхнув мои карманы, полицейские положили их содержимое в прозрачный пластиковый пакет для улик и убрали его в бардачок.

— Да ведь пропала моя жена! — сказал я с чувством, поражаясь такому безразличию с их стороны. — Ее зовут Кэйти, то есть Кэтрин. Кэтрин Мерон. Ради нее я и приезжал в университет. Вы можете хотя бы подтвердить, что с ней все хорошо? Пожалуйста!

— На данный момент мы не вправе что-либо подтверждать или отрицать, сэр, — откликнулся водитель.

— Кроме того, что вы под арестом, — очень кстати поправил его напарник.

Никакие доводы на них не действовали. Мне лишь вежливо посоветовали дождаться допроса. Чернокожий связался с участком и передал диспетчеру, что задержал подозреваемого в университетском убийстве. Описал он меня так: белый, пол мужской, имя, согласно изъятым документам, Томас Дэвид Мерон; возраст тридцать пять лет, волосы каштановые, глаза голубые, рост примерно пять футов десять дюймов.

— Я никого не убивал! — обратился я к водителю. — В библиотеке на меня напал человек с ножом. Он меня и ранил. Моя жена тоже могла пострадать! Скажите хотя бы, убили мужчину или женщину?

— В данный момент я не вправе сообщать вам такую информацию, — ответил полисмен.

— Но убийца по-прежнему на свободе! — упирался я. — Вы его ищете?

— Мы рассматриваем все варианты, сэр, не беспокойтесь.

В ответ я сказал, что не могу не беспокоиться. Моя жена пропала, и я желаю знать, что с ней.

Ноль внимания.

В больнице мы провели примерно двадцать минут. Меня без очереди провели в травмпункт — маленькую комнату без окон, насквозь пропахшую антисептиками. Врач, совсем молодой парень, зашил и перевязал мои раны. Вот теперь они болели по-настоящему. Порез на щеке ужасно пульсировал. И думать страшно было, на что похоже мое лицо. Как многие мужчины, я не лишен тщеславия. Хотя до эталона красоты мне далеко, все же мне не раз приходилось слышать комплименты насчет приятной внешности, и с противоположным полом дела обстояли неплохо. Мысль, что теперь я изуродован на всю жизнь, пугала… впрочем, не она одна.

Доктор сделал мне перевязку и дал таблетки от боли. В его взгляде я уловил неприязнь и тревогу. С одной стороны, мне требовалась врачебная помощь, с другой — меня подозревали в убийстве.

— Я никого не убивал! — вырвалось у меня. — И ни в чем не виноват.

Оригинальной такую реплику не назовешь; думаю, врач, как и полисмены, слышал ее уже сотни раз. Он ничего не ответил, только сказал белому копу, что мое состояние теперь удовлетворительное и меня можно допрашивать.

Черный снова защелкнул на мне браслеты и взял за руку, задев при этом предплечье. От боли меня передернуло, и он извинился.

— У вас есть зеркало? Я хотел бы посмотреть, что с моим лицом, — обратился я к доктору.

И тут же пожалел о своих словах. Вышло так, будто меня больше заботили собственные болячки, чем Кэйти, а это было неправдой. Но что делать… Врач сухо кивнул, взял со стола круглое зеркальце и поднес к моему лицу.

Меня снова передернуло, даже сильнее. Все обстояло хуже некуда. Волосы выглядели так, словно их стриг Эдвард Руки-Ножницы, а моим лицом будто возили по полу на скотобойне — его покрывали грязь, пот и кровавые кляксы. Темные струйки, стекавшие из-под белоснежной повязки на челюсти, на шее запеклись и напоминали толстые ножки тарантула. Взгляд мутный, отстраненный, зрачки не больше булавочной головки…

На побеленной стене висели часы. Когда меня уводили, я взглянул на циферблат. Пять ровно. Двух часов хватило, чтобы моя жизнь — такая обыкновенная, такая понятная — разлетелась на куски. Как же я по ней тосковал! Два часа назад я был нормальным человеком, спокойно работал, жил приятно и легко. Сейчас же моя жена пропала и скорее всего погибла, а меня преследовали какие-то страшные люди. В довершение всего мне грозило обвинение в убийстве.

Я тогда и подозревать не мог, что это только начало. Хотите — верьте, хотите — нет, но скоро все обернулось гораздо, гораздо хуже.

 

6

— Известно ли, что именно произошло с Джеком Келли? — осведомился Болт, когда они ехали по автостраде М25, на удивление свободной для этого времени дня.

Мо покачал головой:

— Пока вообще известно очень немногое. Около пяти я позвонил ему домой — предупредить, чтобы дожидался нас. Трубку снял коп. Я представился и объяснил, зачем звоню. Он сказал, что тело Келли нашли в лесу, в паре сотен ярдов от дома. Труп болтался на дереве, петлей послужил его собственный ремень. И в пути наверх ему явно кто-то помог. Я спросил, с чего они так подумали, и коп ответил, что признаки борьбы налицо.

— А двумя сутками ранее самый крупный его клиент умирает при подозрительных обстоятельствах… Как думаешь — случайность?

Мнение Мо имело для Болта большой вес. Они работали вместе уже два года, и после него самого Мо был самым опытным человеком в относительно молодой группе.

— Слов нет, очень подозрительно. А вам удалось выяснить, какую работу Келли выполнял для нашего судьи?

— Я рассчитывал выяснить это сегодня, — ответил Болт. — Вчера по телефону он стал тарахтеть о неразглашении клиентской тайны и прочей ерунде, но вообще-то Келли был финансовым консультантом и специализировался по инвестициям. Скорее всего, он помогал нашей жертве укрывать доходы от налогового управления.

Мо хмыкнул:

— Финансовый консультант. Прибыльная, наверное, работенка.

— Еще какая. Зато на ней и врагов нажить — раз плюнуть. Никуда не денешься, будем разбираться в его профессиональных делах. — Болт вздохнул. — Знаешь, а у меня ведь на вечер были планы.

— Неужто «Мисс Марпл»?

— В точку. «Тело в библиотеке».

— Да вы у нас прожигатель жизни, босс!

— Живешь только раз… Ну а ты? Тоже что-то наметил?

— Да как обычно. Одного утихомирить, другому подгузники поменять. Встать посреди ночи, покормить третьего.

— Обалдеть. Ты, наверное, рад без ума, что Келли подвернулся. Хороший предлог не показываться дома.

Мо снова хмыкнул:

— Ну уж не до такой степени, босс. Скажем так: в этой бочке дегтя есть и маленькая ложечка меда.

Свернув с автострады на перекрестке Мейпл-Кросс, они стали пробираться через лабиринт второстепенных дорог в сторону Райслипа, пока не выехали на вьющийся среди лесов и полей проселок. Тут и там попадались отдельные коттеджи. Наконец дорога стала прямее и шире, и по правую руку показалась группа из четырех домов, стоявших на приличном расстоянии друг от друга. Перед ними на обширном неровном лугу мирно паслось стадо овец, позади виднелся поросший лесом холм. Очаровательный сельский пейзаж, который не часто встретишь так близко к Лондону; портило его лишь скопление полицейских машин и фургонов у третьего с края дома, а также желтая лента, протянутая поперек дороги. Перед вторым домом два детектива брали показания у пожилой пары — очевидно, у соседей — и что-то строчили в блокнотах. Возле одного из фургонов суетились криминалисты в белых халатах.

Мо припарковался у полицейских машин.

— А домик-то ничего себе! — сказал он с уважением, взглянув на двухэтажный дом с выбеленными стенами, решетчатыми окнами и крышей из натуральной соломы, который до недавнего времени принадлежал Джеку Келли. На широкой подъездной дорожке, посыпанной гравием, стоял шикарный «БМВ» седьмой серии. Места бы хватило еще на три таких же.

— Вот что значит быть финансовым консультантом, — констатировал Болт, вылезая из машины.

К ним подошел полисмен в форме, державший в руках фуражку. Болт с сожалением отметил, что хотя бедняге нет и двадцати, он уже начал лысеть.

— Мы хотели бы поговорить со старшим следователем, — сказал Болт после того, как они с Мо показали удостоверения и представились.

— Управление по борьбе с преступностью, надо же! Думаете, тут замешана мафия?

Парень выглядел таким взволнованным, что у Болта духу не хватило его разочаровывать, поэтому на вопрос он ответил утвердительно, а потом поинтересовался, где тело жертвы.

Полисмен показал в сторону леса:

— Идите по тропинке, мимо не пройдете. Следователь как раз там.

У одного из фургонов эксперт-криминалист выдал им халаты с капюшонами, перчатки и бахилы. Надев все это, детективы двинулись по тропинке, огибавшей дом Келли и терявшейся в тени буковых деревьев.

Это была странная пара. Болт — мужчина лет сорока, высокий, стройный, с широкими плечами профессионального гребца. Он коротко стриг свои пепельные волосы, кое-где уже тронутые сединой. Лицо у него было продолговатое, худощавое, с острыми правильными чертами — лицо человека, владеющего собой. Человека, с которым не спорят. Через весь подбородок шел отчетливый S-образный шрам, на левой щеке красовались, словно полустертые иероглифы, еще два — память об одной судьбоносной ночи три года назад. Тем не менее его можно было назвать красивым. Больше всего привлекали в нем глаза. Бывшая жена Болта говорила, что удивительнее их в жизни не видела, и хотя ее нетрудно заподозрить в предвзятости, эти небесно-голубые глаза безупречной овальной формы и в самом деле притягивали людей. Когда их владелец улыбался, что в те дни случалось не часто, вокруг них разбегались глубокие смешливые морщинки.

Мо, напротив, был невысок и коренаст. Его голова порой казалась несоразмерно крупной относительно тела; венчала ее шапка вьющихся волос, которые никак не могли определиться, становиться ли им черными или серебристо-седыми, и в итоге сошлись на беспорядочной смеси обоих цветов. На несколько лет младше Болта, он мог сойти и за сорокалетнего. Лицо у него было круглое, веселое, под большими влажными глазами набухли мешки, которые в последние годы стали заметнее. Мо, отца троих малолетних сыновей и дочери, в десять уже считавшей себя подростком, сопровождала аура хронической усталости. Маловероятно, что он смог бы нормально функционировать, не потребляя огромного количества сигарет и кофе. Часто люди спрашивали его, зачем понадобилось себя наказывать и ждать несколько лет после появления первого ребенка, а потом делать еще троих. Он отвечал на это, что не ждал их, что они появились тогда, когда пришло их время, и не в наказание ему, а как великое счастье. Мо очень любил детей, и отчасти поэтому он был таким хорошим копом. Вопреки напускной циничности он верил в свое дело и хотел, чтобы его дети росли в другом, лучшем обществе. Трудился Мо больше прочих членов группы и никогда не отказывался от сверхурочной работы, вне зависимости от того, оплачивалась она или нет. За что Болт очень его ценил.

Тропа тянулась вверх по довольно пологому склону. Недавно прошел дождь, и повсюду стояла грязь, в которой то и дело попадались отпечатки ботинок. Некоторые из них окружала фосфоресцирующая полицейская лента. Через пару ярдов она перекрыла уже всю дорожку, и детективам пришлось идти немного правее, чтобы не уничтожить случайно какие-нибудь улики. Через некоторое время стало очевидно, что следы принадлежали по крайней мере трем людям. В местах, где бегущие поскальзывались, отпечатки были смазаны. Не требовалось особых способностей, чтобы догадаться: за Келли гнались двое, судя по размеру и форме отпечатков — мужчины.

Тропинка сделала поворот и исчезла в широкой мелкой канаве. Тут детективы и увидели труп. Он висел на одном из нижних суков корявого бука, который стоял слева от дорожки, ярдах в десяти. Ноги мертвеца болтались в нескольких дюймах от земли, шею его обвил кожаный ремень. На трупе были джинсы, кроссовки и толстовка, выпачканная спереди кровью. По всей вероятности, Келли получил какую-то травму лица. С определенностью сказать было трудно из-за положения головы: подбородок мертвеца смотрел вниз, и челка густых темно-русых волос упала на лицо, как занавеска.

Вокруг тела копошились пять или шесть экспертов обоих полов, все в одинаковых белых халатах — фотографировали, брали образцы, причем порой самым бесцеремонным образом, как всегда бывает на месте совершения серьезных преступлений. От этой группки отделился высокий человек и подошел к детективам — мужчина лет пятидесяти с ухоженными усами и большими залысинами. Держался он слегка высокомерно — возможно, сказывалось военное прошлое.

— Могу вам чем-нибудь помочь? — Враждебности в голосе не чувствовалось, но и улыбаться он не стал.

— Инспектор уголовной полиции Майк Болт и сержант Мо Хан. Мы из Национального управления по борьбе с преступностью. Ехали сюда, чтобы допросить Джека Келли. — Болт бросил взгляд на труп. — Похоже, немного опоздали.

— Кит Лэмбден, инспектор уголовного розыска города Райслипа, возглавляю расследование по этому делу. — Он обменялся с обоими мужчинами рукопожатием. — Могу узнать, о чем именно вы хотели поговорить с мистером Келли?

Болт вкратце изложил ему суть дела и характер отношений Келли с самоубийцей. При упоминании имени лорда главного судьи брови Лэмбдена поползли вверх.

— Вам удалось найти что-нибудь, что помогло бы связать эти два дела? — спросил Болт, снова взглянув на труп.

— Слишком рано о чем-то говорить. Тело обнаружила час назад женщина, выгуливавшая собаку. Нам крупно повезло, потому что этой тропой вообще пользуются редко. По предварительной оценке врача, смерть наступила где-то между двумя тридцатью и тремя тридцатью, так что долго он тут не провисел.

— Судя по отпечаткам, преследователей было двое, — вставил Мо. — И человек в кроссовках два раза поскальзывался.

— Точнее, три. Вы правы, скорее всего они действовали вдвоем. Мы проверили нижний этаж дома мистера Келли. Боковая дверь была распахнута. Еще мы обнаружили смазанный отпечаток возле садовой калитки, а она выходит прямо на эту тропинку. Калитка тоже распахнута. По всей видимости, на Келли напали прямо в доме, но ему удалось бежать через оранжерею, а оттуда можно попасть в сад позади дома. Убийцы бросились за ним и на месте, где мы сейчас стоим, догнали. Завязалась борьба. У убитого разбит нос, на лице гематома. Кроме того, у него порвана куртка. — Лэмбден показал на труп. Ниже рукава виднелась большая прореха. — Могу предположить, что один из них держал жертву, пока другой обматывал вокруг шеи ремень, после чего его либо сразу задушили, либо повесили и оставили так умирать.

Наступило молчание. Как ни посмотри, это была ужасная смерть.

— Действовали наверняка, — произнес Болт. — Свидетели есть?

— Мы опрашиваем людей; пока, кроме той собачницы, никого не нашли.

— Вот бедолага, — сказал Мо, наконец совладав с собой. — Думаю, ограбление можно исключить. Если они хотели обчистить дом, то вряд ли пустились бы в погоню.

— Верно. Да, кажется, ничего и не пропало, — отозвался Лэмбден. — Думаю, он знал убийц. Признаков насильственного вторжения в передней части дома не обнаружено.

— Может, его заказали, босс? — предположил Мо.

— Случайностью здесь и не пахнет. А вы как считаете, Кит?

— Повторюсь, слишком рано о чем-то говорить, — ответил Лэмбден с ноткой укора в голосе, словно учил уму-разуму несмышленых новичков, которые слишком торопят события. — Мы можем быть уверены лишь в том, что сотворившие это люди были физически очень сильны… и бесчеловечны. С такими лучше не встречаться на узкой дорожке.

Болт подошел поближе к трупу, остановился в паре шагов и подождал, пока фотограф делал снимки крупным планом. Когда тот закончил, инспектор стал рассматривать тело, стараясь не замечать идущий от него запах.

Молодой еще мужчина, не старше тридцати пяти. И симпатичный: точеные черты, крупное телосложение — типичный представитель среднего класса. Воплощенная история успеха… Даже как-то странно, что и таких людей убивают. Теперь лицо опухло, уголки рта поникли, что придавало ему слегка страдальческий вид. Пустым взглядом мертвец смотрел на инспектора.

Смерть и старение пугали Болта. Христианства он не принял, еще ребенком решив для себя, что наука вернее раскрывает тайны мироздания, и через всю жизнь пронес убеждение, что с гибелью тела погибает и личность. Конец путешествия; дальше лишь вечный сон. Именно из-за отсутствия веры в загробное существование он так боялся смерти. Временами ему искренне хотелось обратиться к религии, но он знал, что ничего не получится. Слишком глубоко укоренились в нем прежние взгляды. Стоя перед трупом и видя перед собой смерть, пришедшую к человеку так неожиданно, в расцвете сил, Болт снова почувствовал страх. Несколько часов назад у Джека Келли были молодость, богатство и тысячи других причин продолжать жизнь. А сейчас Джек Келли лишь кусок быстро портящегося мяса, без души и предназначения в мире…

Что-то привлекло внимание Болта, он наклонился и прищурился.

— Что там? — спросил Мо, не двигаясь с места.

— Кит, вы не будете возражать, если я немного сдвину тело? — осведомился Болт.

Лэмбден спросил у фотографа, и тот кивнул.

— Хорошо, только поаккуратней. Не хватало еще, чтобы пропала какая-нибудь улика.

Болт пропустил подначку мимо ушей. Сотрудникам Национального управления часто приходилось сталкиваться с неприязнью со стороны местной полиции: провинциалы так ревностно охраняли свою территорию, будто самим своим появлением чужаки хотели унизить их.

Инспектор медленно развел бедра Келли. Двое других подошли поближе и увидели то же, что и он.

— А это что такое, черт побери?! — воскликнул Лэмбден внезапно высоким голосом.

Мо лишь с шумом выдохнул. Он боролся с организованной преступностью не первый год и привык сталкиваться с последствиями пытки на живых и мертвых людях.

На джинсах Келли в области промежности чернело несколько пятен размером с двухпенсовик; ткань была сильно опалена. Очевидно, кто-то подносил огонь к паху жертвы и долго там держал. И не менее четырех раз, так как пятна сливались между собой.

Некоторое время все молчали. Подошли другие эксперты, фотограф сделал пару снимков. Болт приподнял руку убитого и изучил запястье. Там обнаружилась тонкая полоска покрасневшей кожи толщиной полдюйма, которая браслетом обегала запястье. Болт оглядел другую руку. То же самое — следы связывания.

— Страшные враги были у парня, — проговорил кто-то из экспертов.

— Либо так, — вздохнул Болт, — либо очень плохие люди очень сильно чего-то от него хотели.

 

7

Когда мне было семнадцать лет, меня, Джека и еще двух пареньков арестовали по подозрению в угоне автомобиля. Разумеется, ничего мы не угоняли. Та развалюха — белый фургончик «форд-эскорт» — принадлежала Джеку. Он первым из нас сдал на права и летом того года купил себе тачку, которая меняла владельца в четвертый или пятый раз и потому обошлась ему всего в сто фунтов. И он стал почти каждый вечер заезжать за нами. Первому пассажиру — чаще всего им оказывался я, хотя Джеку приходилось делать изрядный крюк — доставалось переднее кресло. Остальным же приходилось довольствоваться занюханным ковриком в задней части фургона, в неуютном соседстве с ржавыми инструментами, автомобильными деталями и прочим барахлом, которое скапливалось там месяцами. Мы называли себя «Бандой в фургоне» и ночами колесили по округе в поисках приключений. Выбор был невелик: либо наведаться в один из немногочисленных сельских пабов, где нас не отказывались обслуживать, либо съездить к знакомой девчонке, либо же попросту заехать в какую-нибудь глушь и дать выход кипевшему в нас духу неподчинения, раскурив пару косячков, чтобы потом сидеть и тупо ржать. Хорошее, в общем, было время, и все обстояло куда невиннее, чем нам тогда хотелось думать. За короткое знакомство с наркотиками никаких неприятных эффектов от их употребления мне испытать не пришлось.

Надо сказать, что поворотники фургона были сломаны. И вот на исходе лета, во время очередной бесцельной поездки, Джек завернул на какой-то перекресток и сигнала, естественно, не подал. Как на беду, у обочины караулила полицейская машина. Копы поехали за нами и приказали остановиться. Ничего устрашающего в них не было — старший так вообще больше смахивал на бухгалтера, чем на блюстителя закона. Но я помню, как испугался тогда, хотя травки и других запрещенных веществ при себе не имел. Угнетала сама мысль, что я стал объектом внимания полиции, как будто они могли раскопать правду о всех моих «подвигах» и привлечь за них к ответу.

«Бухгалтер» первым делом спросил Джека, его ли это машина.

— Моя, — ответил Джек.

— Тогда будь добр, передай мне ключи.

— Понимаете, офицер, я их недавно потерял и обхожусь пока вот этим, — заявил Джек и продемонстрировал полисмену маленькую отвертку, которую использовал вместо ключа зажигания.

Как ни странно, Джек нисколечко не погрешил против истины (фургон и вправду был грудой хлама), однако ни один полисмен в своем уме нас после такого не отпустил бы. Кроме того, полицейские компьютеры в те дни работали куда медленнее, и, чтобы проверить автомобиль по базе данных, требовалось куда больше времени. Вот почему нас тут же арестовали, хотя Джек и сделал мужественную попытку оправдаться. Копы были явно довольны уловом: как же, четверо подозреваемых за один рейс — отличный показатель. А составление протоколов и прочая писанина — прекрасный повод вернуться в участок. И вместе с тем я чувствовал, что они верят Джеку, в первую очередь из-за искренности его слов, да еще из-за того, что мы, если уж на то пошло, выглядели и вели себя как обычные студенты, а не как банда угонщиков.

Нас продержали в участке четыре часа, пока оформлялись нужные документы, плюс еще сорок пять минут ушло на различные проверки. Мы смекнули, что нас задержали исключительно для улучшения статистики и о реальных обвинениях речь не идет. Я наконец успокоился. Нас даже не посадили в камеру, а так и оставили, всех четверых, в комнате для допросов. От нечего делать мы принялись играть в шарады. Наконец нас отпустили, только машину конфисковали за непригодность к эксплуатации, и добираться домой оказалось не на чем. Мне пришлось звонить отцу в половине пятого утра, чтобы он нас забрал из участка; он не подвел, но был очень недоволен и потом несколько месяцев вообще не разговаривал с Джеком.

Я вспоминал о тех временах, сидя в комнате для допросов совсем другого участка, один на один с обвинением в убийстве. Можете представить, как мне было одиноко. Полисмены, доставившие меня сюда, не поверили ни единому моему слову, как и дежурный сержант, который зарегистрировал мое задержание. Эти люди выполняли свою работу профессионально, но с холодной отстраненностью, которая не допускала доверия к надуманным, из пальца высосанным оправданиям подозреваемых. Я потребовал положенный мне по закону звонок и под присмотром темнокожего копа отправился в коридор к телефону. По сотовому Кэйти по-прежнему включился автоответчик. Я оставил еще одно сообщение, рассказав о своем затруднительном положении и умоляя жену связаться со мной как можно скорее.

Потом я потребовал адвоката — вежливо, но твердо. Все это уже начинало меня бесить. Конечно, страх за себя и жену никуда не делся, однако теперь к нему добавилась злость, что меня тут держат против воли за преступление, которого я не совершал, что никому нет дела до моих объяснений и что никто не изволит рассказать мне наконец, жива моя жена или нет.

— У вас есть свой адвокат, или нам пригласить государственного? — хмуро спросил сержант.

Если бы тот же вопрос мне задали хотя бы четырьмя часами раньше, я без колебаний назвал бы имя Джека Келли, нисколько не сомневаясь, что он все за меня уладит. Джек умел вселять уверенность. Впервые за двенадцать лет мне понадобились его профессиональные услуги — но было уже поздно.

— Адвоката у меня нет.

Сержант кивнул и сказал, что обо всем позаботится.

Вскоре все те же копы отвели меня в комнату для допросов, где я теперь и сидел. Прошло полчаса, а может, и час; я совсем потерял чувство времени. Оставалось только ждать и теряться в догадках. Жива ли Кэйти, мать моих детей, и не в ее ли убийстве меня подозревают? Зачем звонил мне Джек? Кто его убил? За что? Ну и наконец — почему на факультете, где работает моя жена, на меня набросился человек в маске и с ножом?

Дверь отворилась, и вошел полный мужчина лет пятидесяти, довольно приятной внешности: седые волосы до плеч — такие густые, что хоть тайник в них устраивай; очки в роговой оправе, темно-синий костюм в тоненькую полоску и жилетка, туго обтягивающая круглый животик. Черты у него были мягкие, круглые, и лицом он смахивал на филина. Его изящные руки явно не знали тяжелого физического труда.

И он первый во всем участке встретил меня с улыбкой.

Мужчина плюхнул на стол старенький портфель, который выглядел так, будто его стая собак трепала, и протянул мне руку.

— Мистер Мерон, — сказал он и взглянул на меня поверх очков, — я Дуглас Макфи, адвокат. Похоже, вам понадобилась моя помощь.

Мелодичный шотландский баритон. Из него мог бы получиться неплохой оратор.

Я встал и пожал ему руку. Ладонь оказалась влажной.

— Спасибо, что пришли. Думаю, без вашей помощи мне действительно не обойтись.

Макфи снова улыбнулся, пристроил портфель на полу и уселся напротив меня. Поставив локти на стол, он сложил руки, словно в молитве, и задумчиво потер верхнюю губу. Взгляд у него был почему-то напряженный, хоть доброжелательности в нем не убавилось.

— Расскажите мне, как вышло, что вас задержали в непосредственной близи от места, где только что было совершено преступление. Что с вами случилось, и откуда эти раны?

— Прежде чем я начну, не могли бы вы сказать, что с моей женой? Если это в ее убийстве меня обвиняют…

Я умолк.

Адвокат наградил меня сочувственной улыбкой, отчего я чуть не расплакался. Неужели кто-то наконец мне поверил?

— Думаю, насчет этого можете быть спокойны, — ответил он.

У меня будто камень с души упал.

— Вас подозревают не в убийстве жены. Жертву зовут — точнее, звали — Ванессой Блейк.

Облегчение сменилось шоком.

— Ванесса?!

— Вы знаете ее?

— Да. Она читает лекции по политологии в том же университете, что и Кэйти. Ну, моя жена.

Ванесса никогда мне не нравилась. Младше Кэйти на несколько лет, она обладала агрессивной красотой и была стопроцентной лесбиянкой, мужчин же откровенно презирала. Порой мне казалось, что Ванесса настраивает жену против меня. По-моему, она даже втюрилась в Кэйти. И вот теперь она умерла… Впрочем, поразмыслить о ее кончине будет время и потом. Сейчас же я отдался чувству облегчения.

Макфи склонил голову и принялся с серьезным видом, словно особо изощренную историю с привидениями, рассказывать о событиях в университете:

— Тело обнаружили в комнате, примыкающей к библиотеке — той самой, где на вас напал человек в маске. Смерть наступила от многочисленных ножевых ранений. Наткнувшаяся на труп студентка была, само собой, потрясена, но нашла в себе силы позвонить в полицию. Вас задержали полицейские, ехавшие как раз по этому вызову.

Я обхватил голову руками и несколько раз глубоко вдохнул. Рана на щеке снова запульсировала.

— Слава Богу, с Кэйти все в порядке. Жаль Ванессу, она была хорошим человеком, но я все же рад, что это не Кэйти… Вы женаты, мистер Макфи?

— Ну… у меня есть постоянный партнер, так что я вас понимаю.

— Господи, как же я боялся за нее…

— Это были хорошие новости, — продолжил Макфи, характерно растягивая слова, — если их можно назвать таковыми.

Я внутренне напрягся.

— А есть плохие?

— К сожалению, да. На месте преступления было обнаружено орудие убийства — нож с шестидюймовым лезвием.

Мне стало тяжело дышать.

— И?

— Мне только что сообщили, что на рукоятке найдены отпечатки пальцев вашей жены.

 

8

Болт понимал, что их с Мо появлению на месте убийства Джека Келли никто не обрадовался. Инспектор Лэмбден попытался быть вежливым — в конце концов, между двумя делами прослеживалась кое-какая связь, так что с присутствием людей из Национального управления пришлось смириться, — однако добрыми намерениями все и ограничилось. Возможность, что жертву подвергли пытке, не согласовывалась с его версией событий.

— Да откуда нам знать происхождение этих пятен? Может, Келли сам себя подпалил по неосторожности? Слишком рано делать выводы.

По мнению Болта, сдержанность Лэмбдена объяснялась двумя причинами. Во-первых, он просто был не готов столкнуться с такой жестокостью. Во-вторых, в нем взыграл дух профессионального соперничества: этакий пижон из Национального управления появился невесть откуда, пяти минут не пробыл на месте преступления — и уже обнаружил потенциально важную улику! Такое кому угодно не понравилось бы.

Что ж, Лэмбдена можно понять. Болт и сам на его месте не плясал бы от восторга.

— Думаю, — обратился он к Лэмбдену и другим полисменам, — что следы пытки мы найдем в доме. Судя по отметинам на запястьях, совсем недавно Келли связывали. Преступники скрутили его и подвергли какой-то пытке, вероятно, с целью выпытать определенные сведения. Ему удалось сбежать; его догнали и прикончили.

— Допустим, Келли пытали. Какое отношение этот факт имеет к вашему делу?

Хороший вопрос.

— Может, и никакого, но мы не должны забывать, что этот человек был адвокатом лорда главного судьи, который двое суток назад покончил жизнь самоубийством — и при подозрительных обстоятельствах. И вдруг Келли убивают, причем явно профессионалы. Ограбление можно смело исключить — как и возможность, что Келли приняли за кого-то другого. Убийцы не сразу с ним разделались: они хорошо знали, кто он такой. Следует вывод: его могли заказать. Я, как и вы, ничего о нем не знаю, но меня настораживает скорость, с которой адвокат отправился вслед за своим главным клиентом.

Лэмбден помолчал, потом медленно кивнул.

— Мы обязательно восстановим круг общения Келли и выясним, чем он занимался в последнее время. Если какие-то сведения будут иметь отношение к вашему делу, мы, конечно, дадим вам знать. — Он обратился к одному из офицеров в халатах: — Билл, посмотри, что у него в карманах, и все сложи в пакет для улик.

Билл, пожилой детектив с пышными усами, принялся за дело, а Лэмбден снова повернулся к Болту:

— Еще что-нибудь?

— Мы хотели бы взглянуть на дом, если позволите.

Главному инспектору эта идея была явно не по душе, но он предпочел не устраивать скандала.

— Хорошо, только не мешайте моим людям работать.

— Обещаем быть паиньками.

Развернувшись, он увидел, что Мо сосредоточенно наблюдает за Биллом. Тот извлек из передних карманов джинсов Келли портмоне для кредитных карт, связку ключей, смятую десятифунтовую бумажку и несколько мелких монет.

— Сэр, а мобильный телефон удалось найти? — спросил Мо у Лэмбдена.

Тот покачал головой.

— Наверняка отыщется где-нибудь в доме.

— Было бы очень кстати выяснить, кому он звонил в последние несколько дней и кто звонил ему, — сказал Мо самым дипломатичным тоном, на какой был способен.

— Непременно — в свое время.

По пути к дому Мо кратко охарактеризовал главного инспектора Кита Лэмбдена:

— Этот малый дальше собственного носа не видит. Самодовольный болван.

Болт вздохнул в знак согласия:

— Таких всегда хватает… Видно, придется самим взяться за дело. Сейчас я свяжусь с Джин.

Детектив-констебль Джин Райли присоединилась к группе Болта совсем недавно и в свои двадцать четыре года была самой молодой из его сотрудниц. У нее имелись хорошие знакомые во многих телефонных и провайдинговых компаниях Великобритании, поэтому отслеживать звонки подозреваемых и жертв неизменно поручали ей. Утром Болт дал Джин номера домашнего и мобильного телефонов покойного судьи и велел найти полную информацию по всем входящим и исходящим звонкам. Однако в их маленькой группе всегда не хватало людей, поэтому он поручил Джин и другое задание — съездить в Суффолк и опросить сестру покойного. Конечно, за такое короткое время она не успела обернуться, но в свете последних событий им всем предстояло удвоить усилия.

Распечатку звонков частного лица не так-то просто раздобыть: во-первых, уходит много времени, во-вторых, британский Закон об охране информации требует в этом случае оформления специальных документов и одобрения высшего начальства. Однако на практике, если не пожалеть усилий, можно многого добиться.

Болт достал мобильник и набрал номер Джин. Она ответила после второго гудка.

— Как продвигаются дела, сэр?

— Всплыли новые факты, — ответил Болт и рассказал ей об убийстве Келли.

— От сестры судьи я мало чего добилась. Милая старушка, замужем, вырастила четверых детей. С братом они виделись раз в год, на Рождество, и, похоже, были не особенно близки. Она говорит, что всегда считала брата чуточку высокопарным.

— Не удивлен. Когда его показывали по телевизору, он всегда надувался как индюк. Что с телефонными звонками?

— Распечатки у меня с собой. Удалось достать данные по обоим телефонам. В основном он пользовался домашним. Я уже двадцать минут над ними сижу, пока ничего подозрительного не обнаружила.

— Как насчет Джека Келли?

— Секундочку, сейчас гляну.

Болту пришлось подождать. Джин мурлыкала какую-то песенку — кажется, «Бриллианты навсегда».

— Так, за последние шесть недель он звонил в «Рэнфрю, Келли и партнеры» три раза. В первые два разговор продолжался около десяти минут, в последний — четыре минуты девять секунд. Это было в понедельник после обеда.

— Вроде бы ничего интересного. А что по мобильному?

— Сейчас проверю еще разок… — Она помолчала. — Нет, вообще ничего.

Итак, ни долгих разговоров, ни серии коротких звонков. Лорд главный судья и его адвокат общались в нормальном деловом режиме. Этот факт говорил в пользу версии о самоубийстве, и Болт имел все основания быть собой довольным. Теперь ничто не мешало ему отправиться домой. Там он распакует еду из тайского ресторанчика, откупорит бутылочку «Шираза» и устроится перед экраном, чтобы снова увидеть мисс Марпл в деле. Уж она-то знает толк в раскрытии преступлений.

Но как ни странно, им овладело разочарование. Два киллера жестоко расправились с молодым человеком в самом расцвете сил. Пускай он был юристом (по мнению Болта, адвокатская братия состояла из одних мошенников), не в этом ведь дело. Люди, которые способны пытать человека, а потом вздернуть его на дереве, заслуживают пожизненного заключения. И Болт очень сомневался, что инспектору Киту Лэмбдену под силу довести следствие до победного конца.

— Джин, можно попросить тебя об одолжении?

— Конечно, сэр. О каком?

— Попробуй раздобыть распечатки звонков, которые Келли делал из офиса. И еще с мобильного и домашнего телефонов…

— А вы знаете номер мобильного?

— Пока нет, но ты ведь и сама сможешь выяснить, правда?

— Если он зарегистрирован на имя Келли, то да, хотя это займет какое-то время.

Впервые в ее голосе промелькнули досадливые нотки. Она встречалась с парнем ее возраста, государственным служащим; вряд ли в ее вечерние планы входил просмотр «Мисс Марпл». Болт подумал: а не отпустить ли Джин домой? Не хотелось откровенно эксплуатировать надежного ответственного работника. С другой стороны, без этих сведений ему не обойтись, да и времени было только двадцать минут шестого. Если она управится быстро, то еще успеет провести хороший вечер.

— Ты попробуй, ладно? Было бы здорово.

— Так вы думаете, между этими делами есть связь?

— Если есть, то мы обязаны ее найти, — ответил он и дал отбой.

Тем временем они уже подошли к дому. Полицейских машин прибавилось, в том числе прибыл кинолог с собакой, чтобы установить, каким путем убийцы скрылись с места преступления. Болт как-то об этом не подумал. Следы на тропинке вели в одном направлении. Не исключено, что, покончив с Келли, киллеры двинулись прямо через лес.

Перед входом в дом погибшего адвоката стоял полисмен в форме. Взад-вперед сновали криминалисты, вооруженные различными приспособлениями.

Показав полисмену удостоверения, детективы вошли в дом.

Внутри жилище Джека Келли было не таким просторным, каким казалось снаружи. И все же ультрамодная отделка в минималистском ключе производила должное впечатление, хотя и придавала дому слегка необжитый вид. Полы из лакированного дерева, кремовые стены, черные и белые коврики, дорогая мебель из красного дерева и чугуна… В таком доме мог бы жить человек с навязчивым страхом грязи. На стене в гостиной красовалась плазменная панель, похожая на деталь футуристического орнамента, — еще больше и роскошнее, чем телевизор в их штаб-квартире. Напротив нее стояла, непонятно зачем образуя идеальную букву V, пара обитых тканью диванов.

Следующие полчаса Болт и Мо осматривали дом, стараясь не попадаться под ноги армии экспертов, которые повсюду искали едва уловимые улики — следы ДНК, тончайшие нити от одежды — одним словом, все, что поможет опознать убийц. Обыск дома таких размеров занимает обычно до трех дней, и если здесь есть вещественные доказательства, то они непременно будут найдены. С каждым годом в руках полиции оказываются все более изощренные технологии, и уже можно утверждать, что лишь самым умным преступникам удается уходить от ответа. Конечно, хорошо, что плохих людей удается изловить и припереть к стенке неоспоримыми уликами, после чего попытки отрицать свою вину теряют всякий смысл. Однако что-то исчезло из работы детектива. Преступление перестало быть головоломкой, а сам детектив — важной частью процесса. Часто всю существенную информацию добывают не следователи, а службы видеонаблюдения и эксперты-криминалисты. Болт с сожалением подумал, что работать теперь не так интересно, как прежде.

В спальне Келли, большую часть которой занимала огромная двуспальная кровать, они наконец нашли то, что искали. С обеих сторон к деревянному изголовью были привязаны галстуки, с помощью которых, очевидно, преступники и удерживали хозяина. Черные пятна посреди белоснежной простыни подтверждали догадку детективов: именно здесь к промежности Джека Келли подносили огонь. Два криминалиста на четвереньках осматривали пол возле кровати. Сотрудникам Национального управления тут нечего было делать.

— Как думаете, босс, что произошло? — спросил Мо. Они встали подальше от экспертов, которые старательно не замечали их присутствия.

— Думаю, Келли сам впустил своих мучителей, после чего они затащили его сюда, связали его собственными галстуками и вернулись с зажигалкой… или чем там у них принято вытягивать из людей информацию.

— Но ему как-то удалось развязаться, сбежать по лестнице и броситься в заднюю дверь, и это при том, что их двое? — скептически заметил Мо.

— Думаешь, ему помогли?

Мо пожал плечами:

— Пытали его на кровати, а умер он в двух сотнях ярдов отсюда. Что-то тут не вяжется.

Болт представил, как кричал беспомощный Джек Келли, когда те двое взялись за него, и вынужден был признать, что Мо прав.

 

9

Когда они вышли на улицу, зазвонил телефон Болта. Это была Джин. Она сразу перешла к делу:

— Мне удалось отловить инспектора связи из «O2» — Келли пользовался услугами именно этой компании. Сегодня он девять раз звонил с мобильника, на семь разных номеров. Последний вызов зафиксирован всего три часа назад, в три часа ноль одну. Разговор продолжался тридцать три секунды.

— Что насчет входящих?

— Последний входящий вызов отмечен намного раньше, в час шестнадцать, от некоего Майкла Келли. Родственник скорее всего.

— Что ж, неплохо. Скажи, на чей номер он звонил?

— Домашний телефон, зарегистрирован на имя Тома и Кэтрин Мерон.

Болт записал имена, номер и адрес Меронов в блокнот, похвалил Джин за хорошую работу и дал отбой. Мо тем временем закурил сигарету.

— Это имя нам уже где-то попадалось? — спросил он, когда Болт ввел его в курс дела.

— Пока нет.

— Как думаете, стоит покопаться?

Болт посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого. В воздухе повеяло холодом, небо затянули тяжелые тучи. Похоже, собирался дождь. А как приятно было бы провести вечер в уютной квартирке…

— Разумеется, — ответил он, поддаваясь любопытству, — почему бы и нет?

 

10

Дверь комнаты для допросов отворилась, и вошли двое мужчин в темных костюмах. Они двигались не спеша, словно актеры, которым хочется обставить свой выход на сцену как можно эффектнее. Старший, с рыжевато-седым беспорядком на голове и рыжими усами, представился главным инспектором уголовной полиции Рори Кэплином. Его коллега, детектив-констебль Бен Салливан, был высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати с коротко подстриженными черными волосами. Держался он очень высокомерно. Едва скрываемое презрение очень шло его резко очерченному, идеально выбритому лицу. Руки мне, само собой, никто не подал.

Дуглас Макфи теперь сидел рядом со мной и улыбался детективам все той же теплой, отеческой улыбкой. Мне это показалось недобрым знаком. Адвокаты из телесериалов очень четко противопоставляют себя полиции и никогда не расплываются перед ними в улыбках. Учитывая, как мне сегодня не везло, я еще должен буду спасибо сказать, если они тут все не начнут раскланиваться. Кэплин сухо кивнул Макфи, потом направил пульт дистанционного управления на встроенный в стену магнитофон. Загорелся красный огонек, и аппарат ожил.

— Протокол допроса Томаса Дэвида Мерона, подозреваемого в убийстве Ванессы Шарлотты Блейк, — произнес инспектор Кэплин с неожиданно мягким ирландским акцентом. — Допрос начат в восемнадцать часов двадцать одну минуту. Дата допроса — двадцать первое мая, суббота.

Он перечислил имена присутствующих, после чего уставился на меня. В его взгляде смешались недоверие и сочувствие. Комбинация, надо сказать, впечатляющая.

— Что вы делали сегодня днем в университете?

Ответил я не сразу, так как размышлял над тем, что каких-то пять минут назад сказал мне Макфи. Отпечатки пальцев Кэйти найдены на ноже, которым убили одну из ее коллег. А я и не знал, что в полиции хранится образец ее отпечатков. Еще одна тревожная деталь, будто их и без того не хватало.

Макфи кивком дал понять, что можно отвечать, и я сказал правду: я искал свою жену.

— И часто вы навещаете свою жену в рабочее время? — заговорил детектив Салливан, слегка подавшись в мою сторону. К презрению на его лице добавилось любопытство.

— Нет, — ответил я.

— Когда вы в последний раз приезжали к ней на работу?

Я посмотрел на Макфи. Тот кивнул, давая добро на ответ.

— Не помню. Несколько месяцев назад.

— В этом году?

— Не знаю. Нет, наверно.

Мой голос звучал крайне нервозно… потому, собственно, что я нервничал. Трудно не понять, куда они клонят.

— Я сегодня поехал туда по очень серьезной причине.

— Два ножевых ранения вы тоже получили по очень серьезной причине, Том? — спросил инспектор Кэплин.

— Да, — ответил я с преувеличенным спокойствием, — по очень серьезной.

И я рассказал им про нападение человека в маске.

На румяной физиономии Кэплина застыло скептическое выражение, на лице Салливана — откровенно недоверчивое. Как будто я пытался им втереть, что на меня напала банда свирепых гоблинов во главе с Гарри Поттером! И заметьте, с каждым разом, что я рассказывал эту историю, она звучала все причудливее и причудливее в моих собственных ушах; мне вспомнилось, что даже Макфи она не вполне убедила.

Кэплин медленно кивнул.

— Значит, кроме того человека в маске, напавшего на вас, вы никого не видели? Вы не видели в университете ни жертвы, мисс Блейк, ни вашей жены, правильно?

— Нет, не видел, — замотал я головой.

— Ну и где же сейчас ваша жена?

Хороший вопрос.

— Я действительно не знаю. Я несколько раз звонил ей на сотовый. Она не отвечает… Только Кэйти невиновна. На меня напал мужчина с филейным ножом, вот он и убил Ванессу.

Спорить со мной детективы не стали и принялись вместо этого задавать вопросы о Ванессе, моих отношениях с ней, ее отношениях с моей женой и так далее. Я отвечал в очень неопределенных выражениях: мол, я ее почти не знал (и это правда); насколько мне известно, жена хорошо с ней ладила.

Действовали они по известной схеме: Кэплин пытался выудить из меня признание медленно и не особенно наседая, а Салливан время от времени встревал с очередной обоймой вопросов в лоб. Классическая пара «хороший коп — плохой коп». Я удивился, что они прибегают к этому методу, потому что думал, что такое бывает только в кино и сериалах. Ну и вдобавок он не очень-то работал в моем случае, ведь я говорил чистую правду.

Иногда они пытались подловить меня, задавая один и тот же вопрос по нескольку раз, но разными словами. А я ничего не выдумывал и запутаться никак не мог, поэтому отражать эти атаки мне труда не составляло — даже не прибегая к помощи Макфи, интерес которого к моему делу падал быстрее, чем замерзшая какашка падает с самолета на землю.

— Вам бы надо сейчас разыскивать человека, который изувечил меня и убил Ванессу, — сказал я, когда в допросе возникла пауза. — И помочь мне найти жену.

— Так мы ищем ее, — парировал Салливан.

— Она ни в чем не виновата, поверьте мне!

— Откуда тогда ее отпечатки на орудии убийства?

Этот довод крыть было нечем. Я перебрал в уме массу теорий, но объяснения так и не нашел.

— Не знаю, — ответил я наконец, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние в голосе. Я взглянул на Макфи — тот с неподдельным интересом изучал какую-то трещину на потолке. На очень, очень долгий миг я почувствовал себя самым одиноким существом на свете.

— Почему бы вам не сказать правду? — насел на меня Салливан, вновь подавшись вперед и прожигая меня взглядом.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Я все вам сказал. Честное слово. Все правда.

— А может, попробуете взглянуть на вещи с нашей точки зрения, Том? — тихо спросил Кэплин. Он сложил руки на груди и с самым фамильярным видом раскачивался на стуле. — Того человека в маске никто, кроме вас, не видел. Вас же, убегающего с места преступления, заметили несколько свидетелей.

— Инспектор Кэплин, мой клиент и не отрицает, что приехал в университет, а потом был вынужден спасаться бегством, — вставил Макфи.

— Да, не отрицаю. Я был там!

Кэплин небрежно приподнял руку, как бы отметая всякую возможность несогласия.

— Понимаете, мы знаем, что вы были там, как и жертва. Еще мы знаем — с ваших слов, — что эти раны вам нанесли орудием убийства. А вот о мифическом человеке в маске говорите только вы.

— Мы пытаемся донести до вас, мистер Мерон, — подхватил Салливан, — что никакого человека в маске не существует.

— Ну а я до вас — что существует. Откуда, черт побери, у меня раны, по вашему мнению?

Салливан позволил себе слегка ухмыльнуться.

— Насколько нам известно, вы могли получить их только одним способом, мистер Мерон. Их нанесла ваша жена во время драки. Либо потому, что вы помешали ей убить Ванессу Блейк, либо, гораздо вероятнее, потому что она помешала сделать это вам.

— Джентльмены, да это же смехотворно! — вмешался Макфи, подчеркнув «смехотворно» раскатистым шотландским «р». — Мой клиент уже рассказал вам, как все произошло!

— Проблема в том, милый Дуги, — ответил Кэплин, — что мы ему не верим. Вся эта история высосана из пальца.

— Не больше, чем та, которую вы тут пытаетесь нам скормить, — парировал я. — Я почти не знал Ванессу Блейк. За последние пять лет я встречался с ней от силы раз пять. И если жена мне помешала и я напал на нее, то почему вы ее так и не нашли?

Мне понравилось, как язвительно прозвучал последний вопрос. Он не оставлял от их версии камня на камне. Однако, к моему разочарованию, полисмены просто пропустили его мимо ушей.

— Эта сказка про человека в маске… — продолжил Кэплин, снова сделав небрежный жест рукой. — Могли бы придумать что-нибудь поправдоподобней. А так мы вынуждены предполагать, что вы что-то скрываете. Для всех заинтересованных лиц было бы проще, если бы вы рассказали нам, что произошло в действительности.

Салливан впился глазами-бусинками в Макфи:

— Дуги, вы очень поможете своему клиенту, если убедите его сказать правду.

— Мой клиент уже рассказал вам, что произошло, мистер Салливан, — откликнулся Макфи, но его энтузиазм окончательно скис. Я не мог отделаться от чувства, что адвокату не терпится уехать домой, к своему «постоянному партнеру».

Стало очевидно, что никто мне не верит, и меня снова охватила злость. Когда Салливан во второй или третий раз спросил все тем же агрессивным тоном, где сейчас находится моя жена, прибавив, что в наших общих интересах знать правду, я наконец не выдержал и огрызнулся:

— К черту! С меня хватит. Я уже сказал вам все, что знаю. И ежу ясно, что у вас нет против меня никаких реальных улик. И еще, моя жена тоже никого не убивала. Точка. Мы с ней живем больше десяти лет, она за это время и мухи не обидела. Она очень добрый человек, из хорошей семьи и даже вида крови не переносит. У нее не было причин убивать Ванессу Блейк. Вы ведь держите меня тут по подозрению в убийстве Ванессы, так?

Ответил Кэплин:

— Да, мы допрашиваем вас именно в этой связи.

— Хорошо, тогда какие улики есть у вас против меня? Если я убил Ванессу Блейк, почему на ноже не осталось моих отпечатков пальцев?

— Потому что вы были в перчатках, — ответил Салливан, словно тупее вопроса и не придумаешь.

— Наверняка у вас есть видеозапись, сделанная камерой слежения. На ней я в перчатках?

— Вы могли пронести перчатки в кармане. А когда дошли до места, надели их.

— Да не надевал я их! Я сегодня вообще не брал с собой перчаток. Да я уже месяц перчаток не ношу!

Тут меня понесло. Вопросы, которыми меня бомбардировали, уже перестали пугать, и я весь кипел из-за такого несправедливого отношения ко мне.

— Если на орудии убийства нет моих отпечатков пальцев, то какие улики вы можете предъявить против меня? — Я повернулся к Макфи: — Скажите этим людям, что я не произнесу ни единого слова, пока не узнаю, за что именно меня здесь держат. Если без веских причин, то я желаю, чтобы меня немедленно выпустили.

Снова взглянув на детективов, я увидел в руках Кэплина небольшой пластиковый пакет для улик.

— Вы узнаете эти предметы? — спросил он. — Их нашли рядом с местом преступления.

Сквозь прозрачную пленку я рассмотрел пару черных кожаных перчаток и наклонился поближе, хотя в том и не было необходимости. Да, я не надевал их несколько месяцев, но мгновенно узнал диагональные швы на пальцах. Сердце в груди подпрыгнуло.

Перчатки были мои, черт бы их побрал…

 

11

Они уже свернули с автострады М4 неподалеку от Хитроу и ехали в сторону штаб-квартиры, когда телефон Болта снова затрезвонил. Номер на дисплее был незнакомый, и инспектор ответил коротким «алло», не желая, чтобы его имя унеслось по радиоволнам к незнакомому человеку.

— Я разговариваю с Майком Болтом? — спросил женский голос.

— Прошу прощения, а вы кто?

— Меня зовут Тина Бойд. Раньше я служила в полиции.

Болт моментально узнал это имя. В тесном мирке столичной полиции, где посторонних не бывает, оно пользовалось относительной известностью. Однажды ее фотография даже украсила обложку «Полис ревю». Молодая, красивая, энергичная женщина-полицейский, которой повезло в жизни… Начальство таких любит.

Но потом все пошло насмарку, и люди прозвали ее Черной Вдовой.

— Вероятно, вы та самая Тина Бойд, — сказал Болт, переглянувшись с Мо, — которую я видел на обложке «Полис ревю».

— Да.

— Примите мои соболезнования. — Болт сообразил, что рано или поздно придется коснуться в разговоре ее прошлого, и решил сразу покончить с этой темой. — Всегда считал вас первоклассным копом.

— Я старалась, — ответила она, явно не желая вступать в обмен любезностями. — Я звоню по поводу самоубийства лорда главного судьи, которое, по моим сведениям, вы сейчас расследуете.

— Ваши сведения верны, — осторожно подтвердил Болт, удивленный такой осведомленностью. Не то чтобы это дело было сверхсекретным, но и особой огласки оно тоже не получило.

— У меня есть для вас информация.

Профессиональный инстинкт в Болте встрепенулся.

— Какого рода?

— Не такого, чтобы я сообщила ее по телефону, и она определенно заслуживает вашего внимания. Я бы связалась с вами и раньше, но, чтобы достать ваш номер, пришлось сделать пару звонков. Попутно я хотела проверить, достаточно ли вы надежны, чтобы вам можно было доверить эту информацию.

— Осмелюсь предположить, что проверку я прошел.

— Прошли, — ответила она без тени юмора. — Именно поэтому я и говорю сейчас с вами.

— А мне не терпится услышать ваш рассказ. Прошу прощения за наглость, но откуда у вас эти сведения?

— Все объясню при встрече. Обещаю не тратить ваше время зря.

— Заинтриговали. Где и когда встретимся?

— Вы будете сегодня в Лондоне?

— Если надо, то буду, не вопрос.

Мо остановил машину перед штаб-квартирой. Других автомобилей не было, в здании тоже никого. Джин, видимо, ушла домой.

— Я живу в Хайгейте, — сказала Бойд. — Предлагаю встретиться в пабе «Грифон». Вам удобно в восемь?

Болт взглянул на часы.

— Давайте лучше в девять. У меня еще осталась пара невыполненных дел.

— Хорошо, в девять так в девять. И вот еще что. Я хочу, чтобы все сказанное осталось между нами. Я только дам вам зацепку. Мое имя всплывать не должно, во всяком случае, не в ближайшее время. Обещайте мне. Иначе все отменяем, и можете забыть об этом звонке.

Болт удивился. Странно слышать такие слова от офицера полиции, пускай даже бывшего.

— Хорошо, договорились, — ответил он, рассудив, что, когда дойдет до дела, условия можно и пересмотреть. — Только я приеду с одним из своих сотрудников. Человек надежный. — И он подмигнул Мо, который улыбнулся в ответ и скорчил довольную рожу, будто ему сделали невесть какой комплимент. — Вы не против?

Несколько секунд она обдумывала предложение, потом неохотно согласилась:

— Ладно. Встречаемся в девять.

— Стойте, последний вопрос, — поспешно сказал Болт. — Мы сейчас возвращаемся с места, где всего несколько часов назад было совершено жестокое убийство. И между нами, жертвой стал личный адвокат лорда главного судьи. Это может иметь какое-то отношение к тому, что вы собираетесь нам сообщить?

На другом конце с шумом вздохнули, потом установилось молчание. Наконец она произнесла:

— Не исключено, — и повесила трубку.

— Ну? — спросил Мо, когда Болт засунул телефон обратно в карман. — Что же нужно от нас той самой Тине Бойд?

— Она хочет встретиться. Есть для нас какая-то зацепка. Похоже, серьезная.

— И все в один день! Надо же, теперь и Черная Вдова вступила в игру.

— Не хочешь со мной ехать — заставлять не буду. Ты сегодня и так убил на это дело кучу времени.

— Чтобы вам досталась вся слава?! Нет, босс, я вам не позволю пахать в одиночку. Если зацепка хорошая, то я и себе хочу кусочек. Встречаемся в каком-то пабе, да?

— Да.

— И разговор будет неформальным? В смысле, кружечку пива пропустить не возбраняется?

— Думаю, да.

— Тогда я в деле. Только созвонюсь сейчас с боссом номер два, поставлю ее в известность.

Мо вылез из машины, достал мобильник и позвонил домой. Болт видел его жену лишь однажды, заехав как-то за ним домой. В памяти она осталась как невысокая стройная молодая женщина с очень привлекательным круглым личиком, которое при улыбке будто озарял свет. Вокруг нее постоянно увивались дети. Она держала себя очень спокойно и дружелюбно, с ней было легко. Болту подумалось тогда, что она идеально подходит для нелегкого груза материнства. Мо ее боготворил. Помнится, он поцеловал жену в лоб и взъерошил волосы, да с такой нежностью, которой Болт от него не ожидал, а потом повторил ту же процедуру с каждым из детей. В ее ответном взгляде читались те же чувства.

И вот Болт в очередной раз их разлучал. Он знал, что отчасти Мо согласился поработать с ним вечером из жалости. Все, кому было известно о роковом событии, случившемся три года назад и оставившем шрамы на душе и теле Болта, жалели его, и это неизбежно влияло на их поведение. Из всех сослуживцев один Мо Хан вел себя при нем естественно, за что Болт его и любил. Но иногда даже Мо поддавался этим настроениям — как сейчас. По иронии как раз сегодня Болт не отказался бы закончить день в одиночку. Он любил оставаться в компании с самим собой. Всегда любил. Вот почему он так и не сдался — и не собирался сдаваться.

Он выбрался из машины и открыл дверь офиса. Нужно было выяснить, есть ли в Национальной полицейской компьютерной системе данные на Тома и Кэйти Мерон. В это время Мо, вышагивавший взад-вперед перед зданием, наконец закончил разговор.

— Как поживает Сэйра? — спросил Болт.

— Отлично, — кивнул Мо. — Даже рада, что не буду сегодня путаться под ногами. Я ей сказал, чтобы меня не ждала.

От Болта не укрылось, что он кривит душой. Очевидно, Сэйра устроила ему головомойку. Да и кто стал бы ее винить?

Заходя в офис, Болт от души пожелал, чтобы новая зацепка стоила таких жертв.

 

12

Спустя пятнадцать минут они уже пробирались улочками западного Лондона на север в направлении дома Меронов; от него до места убийства Келли было около пятнадцати минут езды. По данным полицейской компьютерной системы, у Томаса Дэвида Мерона никогда прежде не возникало проблем с законом. Зато у его жены, Кэтрин Синтии Мерон, обнаружилась давнишняя судимость за учинение помех силам правопорядка, которую она схлопотала в восемнадцать лет, во время студенческой демонстрации в городском центре Кембриджа. Все закончилось «непомерным» штрафом — двадцать пять фунтов. На матерую преступницу Кэтрин что-то не смахивала.

Однако Болта настораживало время звонка Келли. Коронер на месте преступления сказал, что смерть наступила не позже пятнадцати тридцати. Соответственно нападение на Келли было совершено раньше. Преступники ворвались в дом, затащили хозяина в спальню, привязали к кровати и стали пытать. На все это ушло по крайней мере минут десять, если не больше, учитывая, что Келли удалось как-то освободиться, — ведь для этого он должен был на какое-то время оставаться без присмотра. Последовала погоня, то есть прибавляем еще пять минут. И в конце концов Келли безжалостно убили в лесу. Итого по выкладкам Болта получалось, что бандиты явились к своей жертве самое позднее в пятнадцать десять, через девять минут после последнего звонка. Но это лишь в том случае, если он умер ровно в половине третьего, что казалось маловероятным, поскольку эксперт назвал время с точностью до часа. Поэтому заслуживала внимания версия, что Келли сделал звонок уже после первого нападения. А раз так, то Мероны имели какое-то отношение к произошедшему.

Участок перед домом Меронов окружала высокая живая изгородь из хвойных деревьев, которая совершенно загораживала обзор. Рядом с изгородью пустовала подъездная дорожка на два автомобиля, уже порядком разбитая, упиравшаяся в двухместный гараж.

Детективы вышли из машины. Прохладный ветерок доносил из соседних садов стрекотание газонокосилок и смех детей. Облачная пелена местами раздалась и обнажила змеистые полоски розовато-голубого неба, мерцавшего в последних лучах заходящего солнца.

В самом конце подъездной дорожки обнаружилась деревянная калитка с кодовым замком и домофоном — угол изгороди хорошо ее скрывал. Такие не часто встретишь в обычных пригородных домах — чаще ими тешатся богатые параноики.

Болт нажал кнопку домофона. Молчание. Нажал еще раз.

— Босс, может, стоит перелезть через изгородь и разведать, что да как? — спросил Мо.

Болт не успел ему ответить. Сзади раздались шаги, и твердый женский голос спросил:

— Вам чем-нибудь помочь, джентльмены?

Обернувшись, они увидели миловидную девушку лет двадцати пяти в полицейской форме, стройную, но невысокую. Окажись они с Мо парой бандитов, ей бы пришлось туговато. Через дорогу к ним направлялся еще один полисмен, постарше девушки. Очевидно, они с напарницей вели наблюдение за домом Меронов.

Болт наградил девушку самой обаятельной улыбкой из своего арсенала и показал удостоверение. Мо последовал его примеру. Детективы представились, и Болт осведомился, с кем имеет дело.

— Я констебль Никки Леверетт, — ответила она, тщательно изучив документы и дважды удостоверившись, что фотографии в них соответствуют лицам предъявителей. Болту подумалось, что уровень преступности в стране сразу снизился бы процентов на двадцать, если бы все относились к проверкам личности так же добросовестно.

— А это, — добавила она, — мой напарник, констебль Фил Кумз. Фил, они из Национального управления по борьбе с преступностью. Ищут Меронов.

Кумз коротко кивнул и пробурчал приветствие. Он явно страдал от комплекса неполноценности и чуточку — от неразделенной любви к напарнице.

— Мы хотели поговорить с ними в связи с расследованием одного убийства, — объяснил Болт.

Констебль Леверетт кивнула.

— Вы имеете в виду ту женщину в университете? Вот уж не думала, что этим заинтересуется Национальное управление…

Болта новость застала врасплох.

— Нет, — покачал он головой, — об этом мы ничего не слышали.

— Сегодня в университете была убита женщина, — пояснила Леверетт. — По подозрению в убийстве арестован мистер Мерон. Ведутся поиски его жены. По всей видимости, она работала вместе с убитой. Мы получили приказ наблюдать за их домом.

— Как звали убитую?

Констебль назвала имя; Болт слышал его первый раз.

— Никки, вы давно ведете наблюдение? — спросил Мо.

— С половины шестого. До вас никто не появлялся.

— Вообще-то сегодня мы здесь уже второй раз, — вставил констебль Кумз. — Днем получили анонимный сигнал об ограблении по этому адресу через службу 999. Звонивший сказал, что грабители еще в доме. Мы подъехали, перелезли через ворота и все осмотрели, признаков взлома не нашли. Все двери и окна были заперты.

— И никто из соседей не заметил ничего подозрительного?

Кумз покачал головой:

— Мы обошли всю улицу. Соседи ничего не видели.

Болт с Мо переглянулись. Кэтрин Мерон исчезла, однако ее муж под арестом. Нужно с ним поговорить.

Никки Леверетт назвала номер участка, где держали Мерона, и Мо отошел с мобильником в сторонку — предупредить отдел уголовного розыска, чтобы не отпускали подозреваемого до их прихода.

Тем временем Кумз принялся с воодушевлением рассказывать Болту, как ему хотелось бы перевестись в специальную службу и бороться с терроризмом. Вернулся заметно помрачневший Мо.

— Плохие новости, босс, — сказал он. — Его только что выпустили.

 

13

Когда следователям стало ясно, что больше я не скажу ни слова, им волей-неволей пришлось заканчивать допрос. Мне позволили остаться на десять минут в обществе Макфи; тот заверил, что сделает все возможное, чтобы меня выпустили, поскольку улик нет. Похоже, он не шутил — и, подозреваю, сам до смерти хотел домой. Потом вернулись детективы, отвели меня в тюремный блок и посадили в пустую камеру в самом конце коридора.

— У вас будет немного времени на раздумья, — сказал Кэплин, встав в дверном проеме по-прежнему с усталым сочувствием на лице. — Советую использовать его, чтобы все взвесить — и понять наконец, что лучше сказать нам правду.

— Я сказал вам все, что знаю, — повторил я и отвернулся. Металлическая дверь захлопнулась, в замке провернулся ключ.

Камера была небольшая, десять на десять футов, с уныло-серыми стенами и единственным зарешеченным окошком ближе к потолку. Над головой гудели люминесцентные лампы. Вся обстановка состояла из железной койки с привинченными к полу ножками. Поверх матраса набросили желтую пластиковую простыню; когда я лег, она неприятно зашуршала. Я уставился в потолок и попытался осмыслить происходящее. Кэйти совершенно точно не имела никакого отношения к убийству — хотя бы потому, что я своими глазами видел человека, который это сделал. Он был гораздо выше и сильнее моей жены, обознаться невозможно… Не то чтобы я считал, что она, такой славный человек, в принципе способна на подобный поступок. Кэйти каждый месяц жертвовала средства детской больнице и покупала у бездомных журнал «Биг ишью», а когда по телевизору показывали голодающих детей, не могла удержаться от слез. Поскольку она разбиралась в политике, то открыто осуждала коррупцию и двойные стандарты Запада, из-за которых и возникают социальные беды. Я мог поклясться собственной жизнью, что она не убийца. Но это не объясняло, откуда на ноже взялись ее отпечатки. Как не объясняло и того, где она сейчас и почему так долго не отвечает на звонки.

До меня дошло, что теперь не составит труда узнать, как там Джек. Достаточно сказать пару слов Кэплину и Салливану, и они все выяснят. Но если он в самом деле погиб и станет известно о его звонке, то мое положение может резко осложниться. Сейчас разумнее держать рот на замке. Может, тогда меня выпустят и я разберусь в происходящем — пойму, как перчатки, которые я не надевал уже года два, попали на место преступления.

Следователям я соврал, что вижу перчатки в первый раз.

А знаю ли я настоящую Кэйти? Прежде я никогда не сомневался в ней, но теперь утратил прежнюю уверенность. Быть может, моя жена вела тайную жизнь. Быть может, Ванессе удалось склонить ее к лесбийской любви и у них завязался роман. Кэйти, естественно, иногда задерживалась в университете допоздна и в целом проводила на работе не меньше времени, чем я. Следовательно, такую возможность исключать нельзя. Но и эта теория не объясняла, откуда взялся человек в маске и что он делал в библиотеке. А также с чего Джеку вздумалось звонить мне после стольких лет молчания и за что с ним расправились.

Все это было так странно, так ненормально, что я едва не расхохотался. Однако пульсирующие раны на лице и руке вернули меня к реальности. Сегодня меня пытались убить. Будто этого мало, двое моих знакомых умерли независимо друг от друга насильственной смертью. И создавалось впечатление, что на меня, на Кэйти или на нас обоих хотели свалить по крайней мере одно из этих убийств.

Я вдруг понял, что до недавнего времени не ценил жизнь, потому что она текла своим чередом, не встречая на пути никаких препятствий. У меня было двое милых, здоровых детей, красивая и добрая жена, хороший дом и прилично оплачиваемая работа, на которой не приходилось особенно надрываться. И все же я не мог вспомнить, когда в последний раз просыпался с ощущением полного счастья. Жизнь могла сложиться еще лучше — вот что грызло меня изнутри. Я мог бы зарабатывать больше, иметь больше свободного времени, быть стройнее, привлекательнее, популярнее у женщин… С другой стороны, мне никогда не приходило в голову, что жизнь могла бы сложиться намного хуже. И сейчас, когда я валялся на койке в тюремной камере, когда моя жена пропала, а мой дом ограблен, когда надо мной висело обвинение в преступлении, которого я не совершал, — я научился ценить свое счастье, но было уже слишком поздно…

В двери провернулся ключ. Я подскочил на койке, и от резкого движения в глазах на миг помутилось. В камеру вошел Дуглас Макфи, все с тем же потрепанным портфелем в руке и широкой улыбкой на круглом лице.

— У меня хорошие новости, Том, — прощебетал он, растянув слово «новости» едва ли не до бесконечности.

— Вы нашли Кэйти?

Чуть раньше я попросил Макфи позвонить ей на мобильный, и он неохотно согласился.

Улыбка исчезла. Он подошел к койке и встал в паре шагов от меня.

— Боюсь, что нет. Однако новость вас все равно обрадует. Полиция все-таки взялась за ум: вас отпускают под залог. Возможно, вас снова захотят допросить, потому в ближайшее время из страны не уезжайте. И еще, вы обязаны сообщить в полицию, если ваша жена выйдет на связь. Если она невиновна — а так оно, несомненно, и есть, — то ей надо прийти в полицию и снять с себя всякие подозрения.

— Сколько сейчас времени? — спросил я, устав уже защищать Кэйти. Похоже, он не удосужился позвонить ей. Пижон чертов.

Адвокат посмотрел на часы и сказал, что без пяти восемь.

Итак, куда мне сейчас отправиться? Где искать Кэйти, я не знал. Дети остались у тещи, а домой вообще лучше не соваться. Да, не сказать, что выбор велик… Надо бы выпить рюмочку. Или даже две. Ничто так не помогает пережить трудные времена, как алкоголь.

Я встал с койки и двинулся вслед за Макфи. Пройдя несколько коридоров, мы оказались в вестибюле. Это было небольшое и ничем не примечательное помещение с многочисленными плакатами на стенах; те в красках расписывали неприятные последствия, грозившие потенциальным правонарушителям. Вдоль одной из стен шел ряд перегородок из бронированного стекла, за которыми полиция оформляла своих клиентов. Возле стойки топтались новоприбывшие — двое подростков с крысиными мордочками в стандартной униформе малолетних преступников: большие кроссовки, мешковатые джинсы, толстовки с капюшонами. Их регистрацией занимался тот же сержант. На лицах подростков застыло скучающе-нагловатое выражение, и никаких признаков страха они не выказывали — не то что я три часа назад.

По ту сторону стекла появился молодой коп и указал мне на другое окошко. Там он оформил мне освобождение под залог. Где-то на заднем плане надрывался телефон; отвечать на него никто не спешил.

Я подтвердил подписью, что все изъятое при аресте имущество получил назад и претензий не имею.

— Благодарим вас за сотрудничество, сэр, — сказал коп, да с таким энтузиазмом, что я подумал, а не ляпнет ли он сейчас что-нибудь в духе «Мы ведь теперь друзья, да?». К счастью, до этого не дошло.

Я пробурчал что-то в ответ и спросил, может ли кто-нибудь подвезти меня до университета — у меня там осталась машина.

— Боюсь, сегодня у нас маловато людей, сэр. Если хотите, вызовем вам такси.

Старая поговорка о том, что когда тебе нужен коп, его днем с огнем не сыщешь, работала как часы.

— Не надо. Как-нибудь пешком дойду.

Я сгреб свои вещи, включил мобильник и направился к выходу. За мной по пятам следовал Дуглас Макфи. Когда мы вышли на крыльцо, он протянул мне визитку и попросил позвонить, если меня снова вызовут на допрос.

— Я бы вас подбросил, но…

— Но?..

— Дома ждут. Грэм приготовил сегодня особенное блюдо — испек морского леща в каменной соли, а университет мне не по пути. До скорого, мистер Мерон!

С этими словами он дружески похлопал меня по плечу и засеменил по ступенькам. Таким отверженным я себя еще никогда не чувствовал.

Спустившись по лестнице, я зашагал к выезду со стоянки, представляя, как Макфи и Грэм уплетают в своем уютном гнездышке огромную рыбищу. Почему-то Макфи мое воображение увидело в паре ботиночек типа сабо и поношенной домашней куртке.

Похоже, одним алкоголем тут не обойтись — придется купить и пачку сигарет. Первую за десять лет… Настроение от замешательства и ужаса качнулось в сторону пофигизма. Но едва я дошел до ворот, как кто-то выкрикнул мое имя. Обернувшись, я увидел Макфи; тот стоял возле своей машины и махал мне рукой — и совсем не потому, что передумал и решил подвезти меня (а то и угостить рыбкой): из дверей участка выбежали двое копов, явно направляясь ко мне.

Подумав, что они наконец-то разыскали Кэйти, я двинулся им навстречу, когда в голове промелькнула другая мысль. А вдруг тот, кто хочет подставить меня и Кэйти, подкинул полиции еще какие-нибудь улики и у копов появилась отличная возможность завершить то, чего они добивались несколько часов, — предъявить мне обоснованное обвинение в убийстве, к которому я не имел отношения?

Полисмены были еще довольно далеко от меня, и я принял внезапное решение.

Бежать!

Я развернулся и кинулся через открытые ворота на улицу, заполненную вечерними толпами. Закат медленно перетекал в ночь, что было мне весьма кстати. Я бежал не оглядываясь: и так ясно, что за мной погоня. Кучка молодых парней возле паба заулюлюкала, когда я с топаньем пронесся мимо, расталкивая прохожих. Потом я резко свернул и бросился через дорогу. Взвизгнули тормоза, но на этот раз, слава Богу, меня не зацепило. Я побежал дальше, метнулся в один переулок, в другой — и очутился в богатом жилом районе, застроенном белыми домами в георгианском стиле. Легкие горели, порезы саднили, каждый уголок моего тела просил о пощаде. Отвратительный день…

Пробежав еще две-три сотни ярдов, я позволил себе сбавить скорость и оглянуться. Улица позади меня была пуста. Задыхаясь, я привалился к невысокой садовой стене. В доме за стеной две пары средних лет сидели за ужином. Мужчина разливал по бокалам красное вино, весело над чем-то смеясь. Смеялись и другие — беспечно, как дети. Я стоял всего в пяти ярдах от них, но они в мою сторону и не смотрели.

Пока я упивался жалостью к самому себе, сзади бесшумно подкатила машина. Бежать дальше? Я понимал, что оторваться не удастся при всем желании. Хватит на сегодня беготни. Если уж так горят желанием допросить меня, пусть допрашивают.

И я повернулся, намереваясь заявить, что ничего не скажу, пока мне не предоставят адвоката получше, чем Дуглас Макфи.

Разумеется, возможности высказаться мне не дали. На меня быстро надвигалась неясная фигура в бейсболке, перекрывая почти все поле зрения. Прежде чем я успел среагировать или хотя бы разглядеть лицо нападавшего, он врезал кулаком мне в живот. Я согнулся пополам. Он схватил меня за воротник, втолкнул на заднее сиденье машины, втиснулся следом и захлопнул дверь. На водительском кресле сидел другой мужчина в бейсболке; не говоря ни слова, он стал выруливать с тротуара.

Взглянув на своего соседа, я увидел только руку в перчатке и черный пистолет с коротким стволом. В висок уперлось дуло, придавливая мою голову в стекло. На миг внутри похолодело: казалось, сейчас похититель выстрелит.

Вместо этого он спокойно заговорил:

— Когда я уберу пушку, ты пригнешься, засунешь голову себе между ног и будешь оставаться в такой позе. Увижу, что пялишься на меня или моего друга, — умрешь еще до полуночи. Ясно?

Я кивнул.

— Ну и отлично.

Он убрал пистолет. Я сделал, как велели, и безотчетно закрыл глаза. Секунду спустя мне на голову и верхнюю часть туловища накинули одеяло.

— Если ответишь на наши вопросы, то через пару часов будешь свободен.

По идее эти слова должны были меня успокоить. Но поскольку я не имел представления, чего от меня хотят, эффект получился обратный.

 

14

Услышав, что Мерона выпустили, Болт чертыхнулся.

— Я думал, он задержан по подозрению в убийстве!

Мо пожал плечами:

— Они говорят, что для ареста недостаточно улик.

— Когда его выпустили?

Мо повторил вопрос в трубку.

— Буквально пару минут назад!

— Пусть догонят. Пусть снова арестуют, если можно. Он нам нужен.

Мо спокойно передал эти слова диспетчеру, но когда тот ответил, тоже выругался.

— Точно? Нельзя за ним отправить?.. Да, я знаю, что у вас не хватает людей. А у кого хватает?

Он скорчил гримасу и сделал пальцем жест, характеризовавший его собеседника не с лучшей стороны.

— Да, если вам не трудно… Да, да… Спасибо.

Мо дал отбой и убрал телефон в карман джинсов.

— Ушел?

— Ушел, — вздохнул Мо. — За ним отправили пару копов, но он драпанул. А теперь они говорят, что у них сегодня мало людей и ловить его некому.

Детективы по-прежнему стояли на подъездной дорожке перед домом Меронов. Болт обратился к Кумзу и Леверетт:

— Если мистер Мерон здесь появится, будьте так добры, сообщите мне по этому номеру.

Он дал полисменам свои визитные карточки.

— У вас есть его фотография?

— Есть у соседей в доме через дорогу, — сказала Леверетт.

— Что ж, надеюсь, они не будут против, если мы ее позаимствуем.

Двое сыновей Хендерсонов носились по дому как бешеные и ни в какую не хотели ложиться спать. И Мартин, и Сьюзетт в один голос отзывались о Меронах как о самой обычной и вполне приятной паре — их и в страшном сне нельзя представить в роли преступников. Мартин отыскал фотографию, на которой Том и Кэйти были запечатлены во время прошлогодней вечеринки-барбекю, устроенной в честь дня рождения сынишки.

Изображение вполне соответствовало описанию. Мероны и впрямь выглядели обычнее некуда — разве что оба были довольно фотогеничны. Обоим за тридцать. Он одной рукой приобнял жену за талию, в другой держит банку «Фостерса»; у нее бокал красного вина. Улыбаются в объектив на фоне оранжево-желтого надувного замка. Казалось, такие люди просто не способны на убийство, однако Болт знал, что благообразной внешности доверять не стоит. Как-то, когда он был еще молодым констеблем, ему довелось арестовывать одну милейшую старушку семидесяти двух лет. Та каждое воскресенье ходила в церковь и среди соседских детей, которых частенько угощала конфетами, была известна как Бабуля. Помнится, седовласая леди даже предложила ему чашку чаю, когда он с напарниками явился, чтобы арестовать ее — за то, что она воткнула мужу в голову мясницкий нож и чуть не угробила старика. Позже выяснилось, что даже в этом почтенном возрасте у нее сохранялось небывало сильное половое влечение. Муж не мог ее удовлетворить; в результате она потеряла над собой контроль, что на допросе объяснила вызванным недостатком оргазмов нервным напряжением.

Всякие люди бывают, подумал Болт.

Когда детективы собрались уходить, Мартин Хендерсон пошел их провожать.

— Понимаете, вдруг я ошибаюсь… — тихо произнес он. — Не хотел бы, чтобы вы чего подумали…

— Продолжайте, — сказал Болт.

Хендерсон вздохнул.

— В последнее время с Томом и Кэйти творится что-то странное. Недавно он уехал на ночь глядя и вернулся только под утро. А она стала бывать дома меньше, чем обычно. — Он помедлил. — А еще у них начались скандалы — кричат, дерутся, ну и прочее. Раньше я такого не замечал. Как-то Том даже ходил с синяком под глазом.

— И давно это началось?

— Довольно давно. Несколько месяцев назад. — Хендерсон хотел еще что-то добавить, но услышал, что жена, которой удалось наконец угомонить детей, спускается по лестнице. — В общем, вы не подумайте…

Он не договорил, распрощался с детективами и закрыл дверь.

Подойдя к машине, Болт взглянул на часы. Двадцать минут девятого. На западе разрасталась сплошная гряда черных туч, и откуда-то издалека доносились глухие раскаты грома.

 

15

Мы, видимо, плутали по каким-то мелким улочкам, потому что водитель ехал с невысокой скоростью — не больше тридцати миль в час — и часто делал повороты. Все это время я оставался в прежней неудобной позе, не смея даже пошевелиться. Робкая попытка узнать, куда меня везут и что с женой, не удалась.

— Закрой рот. Поговорим еще, — зловеще пообещал первый бандит.

Во рту и горле страшно пересохло. С трех часов дня я выпил единственный стакан воды — во время допроса. За сегодняшний день я успел пострадать от ножа, попасть под машину, схлопотать обвинение в убийстве, убежать от копов, а вдобавок меня еще и похитили. Нагулял себе жажду, ничего не скажешь.

Примерно через полчаса машина притормозила и остановилась. Удивительно, но я не так уж сильно был испуган. По крайней мере эти люди не прикончили меня на месте — значит, хотели просто поговорить со мной. Раз так, у меня будет возможность представить дело с моей точки зрения и попытаться убедить их, что я тут совершенно ни при чем. Главное — не увидеть чего лишнего (их лиц, например). Тогда я в относительной безопасности.

Впрочем, теория — она и есть теория.

Водитель заглушил двигатель, и внезапно стало тихо. Эти двое чем-то зашуршали, потом у меня с головы стянули одеяло и сказали, что можно открывать глаза. Я распрямился и даже в полумраке салона разглядел, что они надели черные маски. В руке первого по-прежнему был пистолет, нацеленный мне в живот. Снаружи уже стемнело, начался дождь.

Они вышли из машины. Человек с пистолетом наклонился и жестом велел следовать за ним. Я откинул одеяло, пролез по сиденью и выбрался наружу. Струи дождя приятно освежали лицо.

Мы стояли в огороженном дворе позади какой-то двухэтажной постройки, которая, судя по обилию копоти на стенах и отсутствию окон, имела промышленное назначение. Двор окружала стена; места здесь хватило бы максимум на три машины. Металлическая лестница в один пролет вела к стальной двери; другого входа я не увидел. В воздухе стоял застарелый запах жареной пищи, вдоль стены выстроились в ряд переполненные мусорные баки.

Водитель стал подниматься по ступенькам. Второй недвусмысленно ткнул мне в бок пистолетом — иди, мол. Я повиновался. Водитель отпер дверь, вошел и зажег в помещении свет. Меня повели по узкому коридору. Запах жареного здесь был еще сильнее. Справа у двери лежал черный мешок для мусора, доверху забитый бумагой и разными обертками. На следующей двери висел знак мужского туалета, а снизу виднелись вмятины, словно кто-то пытался ее вышибить. Стояла полная тишина, и, если не считать запаха, место имело запущенный, покинутый вид.

Мы остановились перед дверью в конце коридора. Водитель принялся искать ключ. Когда он вставил его в замочную скважину, я решился наконец заговорить:

— Я ничего не знаю и не понимаю, почему все за мной гоняются. Клянусь вам!

Водитель открыл дверь, и из комнаты вырвалась волна затхлого теплого воздуха. Потом он обернулся — и одним стремительным, едва заметным движением сграбастал мою рубашку и дважды врезал мне кулаком по лицу. Боль от этих двух ударов превосходила все, что мне пришлось сегодня испытать, главным образом из-за ее неожиданности. Я зашатался, ноги подкосились, однако он твердой рукой удержал меня в стоячем положении, сгреб и втолкнул в душную тьму помещения.

Я сильно ударился лопаткой и несколько раз перекатился по холодному бетонному полу. Надо мной вспыхнули лампы дневного света. Это была большая комната без окон. Вдоль стен тянулись высокие складские стеллажи, достававшие до самого потолка. Почти все пустовали, только на одном стояло несколько пятилитровых бочек с растительным маслом и пара мешков риса. Один из мешков прохудился, и большая часть содержимого высыпалась на грязный пол.

Бандиты зашли в комнату: водитель спокойной уверенной походкой, за ним следом, чуть медленнее, парень с пушкой. Я попытался встать. Водитель пнул меня ногой по лицу, и я снова оказался на полу. Из носа потекла кровь, зрение на несколько секунд помутилось. Но я успел среагировать и свернулся в клубок, когда он опять пнул меня. Удар вместо лица пришелся на предплечье.

Больше всего пугало, что избиение происходило в полной тишине — словно на меня не стоило и слов тратить… Они пытались меня сломить, подавить само желание к сопротивлению. Я еще плотнее сжался в клубок и крепко зажмурил глаза. Удары сыпались без конца.

Меня внезапно поставили на ноги и куда-то потащили — как оказалось, к деревянному стулу с привинченными к полу ножками и высокой прямой спинкой. С него свисали круглые железные оковы для рук и ног. Я принялся вырываться и заработал точный удар по почкам, нанесенный как бы между делом. Водитель усадил меня на стул и прижал мою голову к спинке, больно сжимая мне лицо своей лапищей. Другой рукой он, по-прежнему молча, защелкнул наручники на моих запястьях.

Потом отступил на шаг и ударил плашмя ладонью меня по лицу, угодив точно по свежим швам. Рана снова открылась, во все стороны брызнула кровь.

— Ну, сука, где оно? — спросил он.

— Да о чем вы?

— Ты мне тут дурака не валяй. Ты знаешь, о чем я.

— Нет! Честно! Я не знаю, чего вам надо!

Он повернулся к напарнику, который стоял чуть позади и спокойно наблюдал за происходящим.

— Отстрели этому уроду коленную чашечку, — сказал он и отошел в сторону.

Второй подошел поближе, поднял пистолет и нацелился на мое колено. Я стал яростно извиваться, чуть не плача от собственной беспомощности. По телу обжигающими волнами расходился страх. Ствол приблизился и остановился в каком-то футе от меня. Я слышал дыхание человека в маске. Его серые глаза ничего не выражали. В них не было никакого сочувствия. Я отвернулся, чтобы не видеть этого взгляда.

— Твой последний шанс… Где оно? — повторил водитель. — Если не скажешь, мой друг сейчас выстрелит.

— Он прав, так я и сделаю, — откликнулся тот. — И не думай, что из-за этого я буду плохо спать по ночам.

— Пожалуйста, не надо! Вы делаете ошибку!

— Считаю до пяти, — сказал водитель. — Раз. Два.

Что бы вы сделали на моем месте? Вас вот-вот страшно искалечат, а потом скорее всего убьют и избавятся от тела. Вы больше никогда не увидите жену и детей. Вам хочется пить и есть, вам больно. Но самое неприятное — вы совершенно сбиты с толку, потому что они просят того, чего вы при всем желании не можете дать.

— Три. Четыре.

Я вертелся, извивался, пытался скинуть наручники и отодвинуться как можно дальше от ствола. Сейчас мою ногу продырявит пуля, принесет с собой чудовищную боль и увечье на всю жизнь… хотя долго ли мне оставалось жить? Я стиснул зубы.

— Пять.

— Нет! — закричал я. Слова эхом отдавались в пустой комнате. — Не надо!

— Ты будешь говорить? — все тем же ровным голосом спросил водитель.

Я уставился на него умоляющим взглядом. По лицу стекала кровь, не хватало воздуха. Наконец я с трудом заговорил:

— Если вы хотя бы скажете мне, о чем речь, то, может быть, я смогу вам помочь!

Водитель покачал головой:

— Ты пудришь нам мозги. — И бросил напарнику: — Стреляй.

Палец на спусковом крючке напрягся, и я снова посмотрел в серые глаза бандита. Я мотал головой, беззвучно умоляя его не спускать курок. Он встретил мой взгляд. Неужели мне показалось, что в этих глазах мелькнуло сомнение?

Ожил чей-то мобильник. Мелодия была не та, что в библиотеке. «Подозрения» Элвиса Пресли. Что ж, она как нельзя лучше подходила к ситуации.

Водитель достал телефон из кармана куртки и сделал напарнику знак пока не стрелять, потом отвернулся и прижал мобильник к уху. Слов я не разобрал, но говорил он почтительным тоном. Очевидно, звонил их босс.

Другой тем временем отступил на пару шагов и опустил пистолет к бедру, отведя взгляд. Мое сердце бешено колотилось. Жажда стала невыносимой; мне было трудно говорить. В это нелегко поверить, но в ту минуту она была даже сильнее страха. Я бы все отдал — все! — за стакан воды.

Водитель отключил телефон и убрал его на место.

— Через пять минут будет Ленч, — сказал он с нервозным благоговением в голосе. — Велел не кончать этого типа до его приезда.

Он подошел ко мне и замахнулся. Я дернулся, но он остановил кулак в нескольких дюймах от моего носа, наслаждаясь моей реакцией, и легонько потрепал меня по щеке. Лицо водителя было так близко к моему, что я чувствовал кисловатый запах его дыхания. Он улыбнулся, обнажив кривые желтые зубы.

— Вот теперь ты заговоришь, дружок. Когда Ленч приедет, ты и заговоришь, и завоешь. На задних лапках будешь стоять. Да ты скорее продашь своих детей педофилам, чем посмеешь что-нибудь от него скрыть.

— Я ничего не могу вам сказать, — устало повторил я, — потому что ничего не знаю.

Впрочем, слова ничего не изменят. Меня будут пытать, и в конце концов они либо добьются желаемого… либо пытать будет уже некого. И самое ужасное заключалось в том, что меня наверняка ждал второй исход.

 

16

Он был известен под именем Ленч, и такое положение дел его вполне устраивало. О его прошлом тоже никто не знал — и узнать не пытался. Люди боялись его, а Ленч упивался этим страхом и ощущением власти, потому что считал себя прирожденным хищником в мире, кишащем всевозможной добычей.

Дело было не только в его могучем телосложении, хотя и оно играло свою роль. Благодаря ожесточенным тренировкам могучее тело бугрилось мышцами, а округлые плечи и громадные руки со вздутыми венами придавали ему вид тупой обезьяны. Однако живой и беспощадный ум, сверкавший в глазах, компенсировал этот недостаток внешности. Когда его жесткий взгляд пронзал человека, жертве казалось, что он смотрит ей прямо в душу, потроша и пожирая все сокровенные тайны. Кто-то метко назвал эти глаза «змеиными» (разумеется, не в присутствии Ленча). И действительно, они были очень темными и узкими, а свисающая кожа век напоминала клобук кобры.

Ленч облизнул губы длинным мясистым языком, достав кончиком до носа. На коже остался прохладный след слюны. Машина мчалась по темным вечерним улицам к месту назначения. По пути он не замечал ни людей в автомобилях, ни толп на тротуарах. Они просто не существовали для него. Глядя на них, он различал лишь неясные пятна в водянистом свете уличных фонарей, размытые дождем. Только те, на кого он устраивал охоту, обладали плотью и кровью.

И сегодня он как раз намеревался поохотиться.

За тридцать восемь лет, что Ленч ходил по земле, ему не раз доводилось убивать. Пытки и убийства были для него не более чем забавой, способом развлечься и получить удовольствие. Он знал, что в этом отношении очень отличается от остальных людей, однако редко задумывался о причинах своих странных желаний. А зачем об этом думать? Он был тем, чем был, и измениться не мог. Зато чувствовал, как колоссально ему повезло — ведь он не только занимался любимым делом, но и получал за это неплохие деньги. Его хозяин — единственный человек, которому он чувствовал себя чем-то обязанным, — прежде всего ценил надежность. Ленч творчески подходил к работе и, что важнее, никогда не делал ошибок. Если нужно было кого-то убрать, то наниматель обращался к Ленчу, передавал ему простейшие инструкции — и этим его участие ограничивалось. Наемник сам выполнял необходимые приготовления и неизменно доводил дело до конца — либо в одиночку, либо с помощью собственных наемников. Хотя лично он предпочитал продлевать страдания жертв, так как наивысшее наслаждение ему доставляло именно зрелище чужой смерти, меру Ленч знал. Золотое правило успешного убийства — используй по максимуму те карты, что оказались у тебя на руках.

От тротуара внезапно отъехал старенький «форд-эскорт», но сигнала водитель не подал, вынудив Ленча резко затормозить. В салоне «форда» гулко бухали басы — играло очередное убожество в стиле хип-хоп. На заднем сиденье подростки в капюшонах передавали друг другу косячки. Вот козлы, подумал Ленч и представил, как перерезает водителю горло и подвешивает его на крюк истекать кровью. Впрочем, в реальности он и не думал этого делать, потому что не любил неоправданного риска. Подобно многим психопатам, Ленч был в глубине души прагматиком. Когда-то он отсидел срок в тюрьме, и повторять этот опыт не хотелось.

К тому же сегодня его ждала рыбка повкуснее. У хозяина возникли серьезные трудности, которые требовали быстрого и эффективного решения, — все и так уже начинало усложняться. Келли пришлось убить раньше времени и не маскируясь, а новый объект, человек по фамилии Мерон, едва не ускользнул от них, чего ни в коем случае нельзя было допускать… по крайней мере до тех пор, пока они не вытянут из него нужные сведения.

Он позвонил Мантани, который сейчас с напарником охранял Мерона, распорядился пока не трогать пленника и дал отбой. Мантани был надежным исполнителем, но, как и сам Ленч, обожал причинять людям боль и порой заходил слишком далеко. Однако Мерон нужен им живым и в ясном сознании: если он действительно что-то скрывает, то необходимо вытащить из него эту информацию любой ценой. В багажнике «лексуса», за рулем которого сидел Ленч, хранилось немало инструментов, предназначенных как раз для этой цели: к примеру, электрошоковый пояс с дистанционным управлением, через который можно в течение восьми секунд пропускать разряд тока в 50 000 вольт; электрошоковая дубинка мощностью поменьше — если постараться, ее можно засунуть жертве в анус; стоматологическая дрель для зубов; наконец, набор из шести острых как бритва скальпелей, которыми можно колоть сверхчувствительные нервы под глазами и за ушами — пожалуй, любимый инструмент Ленча.

Он был настоящим мастером пытки и имел за плечами богатый опыт. Никому, попав к нему в руки, не удавалось продержаться дольше нескольких минут. Таким рекордом можно гордиться. Вместе с тем у него под пыткой еще никто не умер, разве что в паре случаев пришлось добить жертву. Такая судьба ожидает и Мерона, как только он станет для них бесполезен.

Дождь усилился. Ленч свернул с магистрали на улочку, где поджидали его люди, и взглянул на часы. Восемь сорок. Оставалось три минуты езды.

При хорошем раскладе они уложатся за час.

 

17

— Если ты что-то скрываешь, то лучше признавайся, — посоветовал человек с пистолетом, словно хотел по-дружески меня вразумить.

Голова разламывалась, говорить было трудно, но я все-таки проговорил — наверное, в сотый раз, — что ничего от них не скрываю.

Он медленно кивнул:

— Хорошо, я тебе верю.

— Будет играть в молчанку, получит по полной, — сказал водитель. — Уж Ленч сумеет его разговорить.

Эта перспектива, похоже, приводила мерзавца в восторг. И с чего он на меня взъелся?

Когда в мире происходило что-нибудь плохое и казалось, что зло торжествует над добром, моя мама всегда говорила: «Нет на свете человека несчастней, чем тот, кому безразличны страдания других людей». Сейчас, сидя на хлипком стуле, я подумал, что в этих словах есть доля истины. Мне было почти жаль подонка-водителя, потому что он не знал большей радости в жизни, чем избивать и до смерти запугивать людей, которые не сделали ему ничего дурного. Но только почти. Мне хотелось бросить ему в лицо какую-нибудь дерзость, чтобы показать, что я его не боюсь. Загвоздка была в том, что на самом деле я боялся. Да что там, я не помнил себя от ужаса.

— Слушай, Мантани, мне нужно сказать тебе кое-что, — заговорил человек с пистолетом.

Лицо водителя перекосило от ярости, что не скрыла даже маска.

— Какого черта ты называешь меня по имени?

— Да какая разница? Ему все равно крышка. Он явно ничего не знает, но слишком много видел и слышал, так что Ленч его уже не отпустит. — Первый бандит сделал шаг к двери. — Пойдем.

Мантани покачал головой, что-то пробормотал себе под нос и все-таки повернулся:

— Не дай Бог это какая-нибудь фигня…

— Да нет, — ответил другой, затем ухватил пистолет за ствол и обрушил рукоятку на затылок напарника.

Звук удара в тишине прозвучал неожиданно громко. Мантани ошеломленно повалился на колени. Другой стремительно и плавно, с грацией танцора, дал ему по почкам. Мантани вскрикнул от боли и упал на бок в той же позе зародыша, что и я несколько минут назад. Человек с пистолетом внимательно посмотрел на него, затем врезал по затылку ногой — с такой силой, что того откинуло в сторону. Наконец Мантани перестал шевелиться. Первый бандит засунул пистолет в джинсы, присел и стал обшаривать карманы напарника. Отыскав связку ключей, он вскочил на ноги и подошел ко мне.

Я испуганно съежился. Этот человек был опасен. Я ничего не смыслю в боевых искусствах, но быстрота и профессионализм, с какими он обезвредил своего бывшего напарника, произвели на меня впечатление. Человек, способный на такое, способен и на множество других неприятных вещей.

Впрочем, сразу стало ясно, что увечить он меня не собирался. По крайней мере пока.

— Не двигайтесь, сейчас я вас освобожу. — Бандит нашел нужный ключ и отстегнул мне наручник на правом запястье. — Времени у нас очень мало. Скоро приедет Ленч.

— У вас есть вода? Я хочу пить!

— Я дам вам воды в машине. Прекратите ерзать.

— Кто такой Ленч? — с трудом проговорил я.

— Человек, с которым лучше не встречаться, — ответил он и освободил мое левое запястье, после чего взялся за нижние оковы. Наконец он поднял меня на ноги.

Я пошатывался и чувствовал страшную слабость, однако мой спаситель не дал мне времени прийти в себя и нетерпеливо подтолкнул к двери.

— Если Ленч нас тут застанет, нам обоим конец, — пояснил он, и меня удивила тревога, сквозившая в его уверенном голосе.

Мантани громко застонал. Я бы дал мерзавцу хорошего пинка, будь у меня хоть какие-то силы, но мне их едва хватало, чтобы оставаться в вертикальном положении и передвигать ноги. Да и в любом случае мой нежданный спаситель и так уже поработал на славу.

Мы быстро прошли по коридору к выходу. Лил сильный дождь. Я на ходу слизывал капли, попадавшие на лицо. Металлическая лестница была очень скользкой, и, когда мы спускались, я шлепнулся на задницу и съехал на три ступеньки вниз, почти как Макс у нас дома. Человек с пистолетом поднял меня за шиворот и остаток пути придерживал.

Он снял с сигнализации черный внедорожник «ниссан», на котором мы сюда приехали, потом замер и прислушался. По дороге в нашем направлении ехала машина — кажется, единственная. И она была совсем близко.

Ленч.

— Быстро в машину! — крикнул мой спутник и бросился к водительской дверце.

Я не заставил себя упрашивать и обежал машину, от души надеясь, что он не соврал насчет воды в салоне. Едва я открыл дверь и поставил ногу в салон, как водитель резко дал задний ход и внедорожник вылетел со двора. Ухватившись за приборный щиток, я успел влезть и захлопнуть дверь, прежде чем она ударилась о стену на выезде. В следующую секунду мы оказались посреди длинной и плохо освещенной улицы, которая состояла из товарных складов, авторемонтных мастерских и недостроенных железобетонных зданий, зловеще маячивших за заборами с колючей проволокой и табличками «Посторонним вход воспрещен». Водитель не стал терять времени и в три приема развернул автомобиль.

Сзади быстро приближались огни фар — до них оставалось не больше пятидесяти ярдов. Мой спаситель выругался, включил первую передачу, и машина сорвалась с места. Пронзительно завизжали шины.

Он свернул на первом же повороте, так лихо выкрутив баранку, что я сжался. Зад внедорожника занесло на мокром дорожном покрытии, колесо с водительской стороны ударилось о бордюр, и я подпрыгнул на сиденье. Водитель тут же включил вторую передачу и втопил педаль газа. В тот же миг сзади возникла, ослепив меня фарами, другая машина. От нас ее отделяло каких-то десять ярдов.

Внедорожник рванул вперед, набирая скорость. Двигатель протестующе взревел: стрелка тахометра уже перевалила за четыре тысячи оборотов и продолжала ползти вверх, но упала, когда водитель переключился на третью скорость.

Преследователь нагонял. Фары казались уже не такими яркими, потому что автомобиль почти прижался к нашему бамперу.

— Сейчас он нас протаранит! — заорал я.

Впереди дорога делала большой изгиб влево. Тридцать ярдов… двадцать… Двигатель взвыл, стрелка тахометра снова взвилась вверх, а водитель продолжал вдавливать педаль газа в пол. Впереди, как океанский вал, возникла бетонная стена; если в нас и не врежется преследователь, то все равно мы о нее разобьемся… Я стиснул зубы и спрятал лицо в ладонях, молясь, чтобы машина была оснащена подушками безопасности.

Внезапно меня бросило вперед, и, если бы не ремень, я расшиб бы себе грудь о щиток: водитель до упора нажал на педаль тормоза. Снова завизжали покрышки, автомобиль занесло, и моему спутнику пришлось бешено выкручивать руль, чтобы нас не развернуло. И только я вернулся в нормальное положение, стараясь не замечать жгучей боли в груди, как преследовавшая нас машина впечаталась в зад внедорожника. Грохот бьющегося стекла, скрежет металла — и меня опять бросило вперед. На этот раз я все-таки боднул, словно пьяный, лобовое стекло. Когда я откинулся на сиденье и открыл глаза, на нас надвигалась бетонная стена. Пять ярдов. Четыре. Три. Два… Машину продолжало заносить, и в считанные секунды мы должны были врезаться в стену боком. Я напрягся в ожидании удара и не мечтая уже, что этот кошмар когда-нибудь закончится.

И тут мы остановились, всего в футе от стены. Стало тихо. Второй автомобиль застыл ярдах в десяти от нас; его тоже немного развернуло. Открылась дверца, и из машины выбрался здоровенный верзила в черном. В темноте разглядеть его как следует было трудно, да я особенно и не пытался… потому что все мое внимание занимал пистолет в его руке, дуло которого смотрело как раз на меня.

Я открыл рот, но не успел сказать и слова, как наш внедорожник снова рванул вперед, быстро оставляя за собой злополучный изгиб дороги. Казалось, я попал в гоночный симулятор. Водитель бойко переключал передачи, пока не дошел до четвертой. Спидометр показывал уже пятьдесят миль в час.

Когда дорога стала прямее, я оглянулся. За нами никто не ехал. Я хотел вздохнуть с облегчением, когда водитель еще раз ударил по тормозам и свернул направо на повороте, которого я сперва не заметил. Мы с ревом пронеслись по улице и, достигнув Т-образного перекрестка, вновь свернули направо. Хотя погони по-прежнему не было видно, машина все набирала скорость, и мы делали уже шестьдесят миль в час, когда добрались до следующей развилки и проскочили ее на красный свет. Только тогда водитель позволил себе притормозить, и вскоре мы влились в вечерний поток автомобилей, ползущих по какой-то городской магистрали.

— Спасибо, Шумахер, — сказал я, отдышавшись. — Ну и где обещанная вода?

— Посмотрите в бардачке. Кстати, а вам не хочется меня поблагодарить? Я ведь только что спас вашу шкуру как-никак.

Мне удалось отыскать начатую бутылку минералки, и я заговорил не раньше чем осушил ее до дна.

— Спасибо, — наконец сказал я, а потом задал вопрос, который все больше не давал мне покоя: — А кто вы, собственно, такой?

Когда мы остановились перед светофором, он уставился на меня холодным взглядом сквозь прорези в маске и ответил:

— Я офицер полиции.

 

18

Несколько долгих секунд Ленч стоял под проливным дождем, отрешенно уставившись в направлении, в котором скрылся внедорожник, и размышляя, как же скверно все обернулось. Наконец он опустил пистолет, сел в «лексус» и повернул ключ зажигания. Двигатель завелся, но при этом жалобно заскулил, а под капотом что-то застучало. Ленч разозлился. Он любил свою машину за мягкость хода и комфорт; кроме того, она как раз подходила для человека его размеров. А теперь ее нужно отдавать в ремонт! Или даже на свалку. Кто-то за это поплатится. Только сначала нужно выяснить, что вообще происходит и почему автомобиль, которым пользовались его люди, скрылся с места событий.

Он двинулся к складу, на котором держали Тома Мерона, с каждой минутой злясь все сильнее. Двигатель бессовестно хрипел и кашлял.

Ленч припарковался во дворе и вылез из машины. Увидев, что дверь в здание открыта, он достал пистолет — короткоствольный «хеклер и кох» с мощными патронами сорок пятого калибра, который легко умещался в кармане. Впрочем, огнестрельное оружие Ленч применял в крайних случаях и предпочитал ему выкидной нож, который крепился с внутренней стороны руки и приводился в действие простым движением запястья.

Впервые он использовал нож в схватке на корабле посреди Ирландского моря. Сначала все шло по плану. Им осталось только навесить на объект груз потяжелее, чтобы пошел ко дну как топор, и выкинуть ублюдка за борт. Однако объект предпринял последнюю отчаянную попытку спастись и кинулся душить Ленча — и, как ни удивительно, едва не задушил. Молодой эколог имел связи в политических и юридических кругах, а его приятная внешность помогала привлекать нежелательное внимание к некоторым проблемам. Одна из принадлежавших хозяину Ленча компаний планировала строительство отеля и пристани для яхт на диком побережье к югу от Дублина. Эколог хотел этому помешать, и Ленч получил соответствующее распоряжение. Объект был силен, здоров и почти профессионально играл в регби, и все же Ленча застала врасплох свирепость, с которой тот вцепился ему в горло. Ведь парень не мог не понимать, что исход схватки предрешен: один против четверых, со связанными ногами, он не имел ни малейшего шанса. Наверное, просто хотел разыграть голливудский сценарий и «забрать с собой» одного из врагов.

Разумеется, ничего у героя не вышло. Когда хватка на горле усилилась и стало тяжело дышать, Ленч лишь улыбнулся молодому человеку, приставил, словно из нежности, ладонь к его уху — там, где подрагивали золотые завитки волос — и резко крутанул запястьем. Лезвие мгновенно вонзилось в мягкую плоть за мочкой, поразив мозг. Глаза парня широко распахнулись, он разжал пальцы и повалился на грязную палубу. Лезвие вышло из головы со странным чавкающим звуком. Жаль, что он не отправился исследовать холодные глубины моря живым, как было задумано. Хозяин выразил пожелание, чтобы перед смертью этот пижон узнал, за что его кончают; увы, все сложилось иначе. Однако Ленч по достоинству оценил свое хитроумное оружие и с тех пор при всякой возможности брал его с собой.

Ленч прокрался по лестнице ко входу. Изнутри не доносилось ни звука. Дверь в подсобку была полуотворена, внутри горел свет. Прятаться было негде, и Ленч решил, что вероятность засады невелика.

Он остановился перед дверью и увидел, что один из его людей лежит на полу, чуть шевелясь и постанывая. Судя по плотному телосложению — Мантани.

Впервые за очень долгое время Ленч почувствовал что-то отдаленно похожее на страх. Не то чтобы он испугался по-настоящему, скорее, речь шла о смеси досады и беспокойства. Он подвел единственного человека, которого боялся подводить.

Потом его охватила ярость — бешеная холодная ярость, от которой окаменело лицо и сузились в щелочки глаза. Но эта ярость была целиком в его власти. Он знал, как и куда направить энергию, которую она ему давала…

Ленч распахнул дверь ногой и ворвался внутрь. Стрельнув глазами по сторонам, он подтвердил свою догадку: никто его здесь не поджидал. Раненый попытался сесть, и стоны стали громче. Ленч подозревал, что этой комедией Мантани надеется выгородить себя — если босс увидит, как ему досталось, то, может быть, не накажет его. Конечно, этот номер не пройдет, но каких только глупостей не делают люди с перепугу.

Ленч взял Мантани за подбородок, рывком поставил на ноги и крепко сжал ему горло — рукой с выкидным ножом. Карие глаза за маской расширились от ужаса. Еще бы не расширились — его босс не из тех, кого можно безнаказанно подвести.

— Что произошло? — спросил Ленч высоким голосом, который совершенно не соответствовал его размерам и могучей мускулатуре.

— Это Дэниелс, — прохрипел Мантани. — Оглушил меня пистолетом и увел Мерона… как только мы с вами договорили. Я не хотел.

Будь Ленч импульсивным человеком, он бы тут же выпустил лезвие и покончил с Мантани на месте. Тот, видимо, этого и боялся, потому что был в тот день на корабле и видел нож в деле. Однако Ленч не поддавался минутным порывам. Мантани допустил ошибку, но чем лучше он сам? Как мог он связаться с Дэниелсом? Для обычного наемника-головореза тот был слишком умен — и ничего удивительного, что в итоге он предал их. На Ленча работало не так-то много людей, которым он мог без колебаний доверять устранение объектов. Требуются особые качества, чтобы убивать и не раскаиваться в содеянном — и в то же время понимать приказы и уметь их исполнять. Мантани принадлежал к этой редкой породе. Избавляться от него было бы нецелесообразно.

— Ты облажался, — тихо сказал Ленч, сжав горло наемника еще сильнее. Дыхание Мантани превратилось в хрип.

— Пожалуйста, сэр… задыхаюсь…

— Я хорошо тебе плачу, Мантани. Гораздо больше, чем заслуживает бывший уголовник без надежд на будущее. А в обмен требую надежности. Сегодня ты меня подвел. Еще одна ошибка — и я так тебя обработаю, что кровью будешь плакать. Понял?

Мантани изобразил кивок. Ленч отпустил его, и наемник тяжело повалился на пол. Он лежал, не меняя позы, и потирал горло.

— Спускайся к моей машине и жди внизу, — распорядился Ленч. — Мне нужно сделать звонок.

Мантани вышел. Когда его шаги стихли на лестнице, Ленч достал телефон и набрал номер человека, разговор с которым ничего хорошего не сулил.

Через минуту трубку сняли. На заднем плане кто-то оживленно щебетал, раздавался женский смех — видимо, жена хозяина. Снова напилась.

Стараясь перекрыть шум, хозяин промолвил одно-единственное слово:

— Нашел?

— Возникла проблема.

— Подожди, я выйду наружу.

С полминуты из трубки не доносилось ни слова, потом послышался звук открывающихся и закрывающихся дверей. Наконец шум утих.

— Насколько серьезная? — спросил хозяин.

— Решаемая. Мы упустили объект номер один.

Было условлено, что по телефону Ленч имен не называет.

— Точно решаемая?

— Он взял одну из машин, — ответил Ленч, умолчав, что один из его людей оказался предателем, — но мы его найдем.

— Каким образом?

— На машине установлен маячок. Если повезет, он может даже вывести нас к объекту номер два.

— Я не хочу зависеть от везения, — сказал хозяин с ноткой недовольства в голосе.

Сколько Ленч себя помнил, хозяин в разговоре с ним всегда был подчеркнуто любезен. Его хорошее расположение граничило с нежностью, словно он считал наемника своим сыном (в действительности детей он не имел), и во многом беззаветная преданность Ленча объяснялась именно этой причиной. Отчасти поэтому внезапный упрек заставил его вздрогнуть.

— Не беспокойтесь. Даю слово, мы найдем его.

— Когда найдешь, найди способ его разговорить. Нужно покончить со всем как можно быстрее.

— Заговорит, еще как заговорит! — откликнулся Ленч, разглядывая собственную лапищу в перчатке и представляя, как он один за другим ломает жертве пальцы. — Сначала закричит, а потом и заговорит.

 

19

Внедорожник катил по тихой улочке, состоявшей из домов ленточной застройки. За ними возвышались монолиты муниципальных многоэтажек.

— Между прочим, — сказал я своему спасителю, — вы до сих пор в маске.

— Вот черт, точно.

Быстрым движением он стянул ее с головы и кинул между сиденьями. Это был темноволосый мужчина лет тридцати, поджарый и жилистый. Мне почему-то подумалось, что он прежде служил в вооруженных силах.

— Итак, — сказал я, уставившись на него, — если вы из полиции, то с какой радости чуть не подстрелили меня?

— Я бы не выстрелил. Я ни за что не причинил бы вам вреда, потому что должен защищать вас.

Перед очередным поворотом он взглянул в зеркало заднего вида — вероятно, все еще опасался погони.

Я спросил, как его зовут.

— Дэниелс. Я под прикрытием, работал на человека, который чуть до вас не добрался. Все зовут его Ленч. Фамилии его я не знаю, зато знаю наверняка, что он хладнокровный убийца. Вот почему я вас спас.

— А ведь вы ударили меня в живот! — сердито сказал я, припомнив, как очутился в этом внедорожнике в первый раз.

— Такова была моя роль. По легенде, раньше я промышлял вооруженными ограблениями и якобы даже прострелил колено одному члену моей банды, поэтому проявить слабость я не мог.

— А мне было больно.

— Извините, — произнес он не очень искренне. Дэниелс вообще сохранял крайне невозмутимый вид, словно похищения и пытки были для него в порядке вещей. Впрочем, для копа под прикрытием так и есть.

Я до сих пор не вполне доверял ему. Да, он мог быть копом… а мог и не быть. Сегодняшний день показал, что подонков вокруг пруд пруди.

— Знаете, на внедрение в банду у меня ушло много месяцев, — сказал он, не отрывая взгляда от дороги. — А теперь я раскрыт. Начальству не понравится.

Его тон намекал, что вина лежит на мне.

— Вы уж простите, что не разделяю вашего горя, — съязвил я. — Шесть часов назад я жил самой обычной жизнью, а сейчас на меня идет охота, и я понятия не имею, чем заслужил такую честь. Я этих людей даже не знаю. И моя жена пропала.

— Добро пожаловать в жестокую реальность, мистер Мерон.

— Откуда вам известно мое имя?

Он сухо усмехнулся:

— Вам еще много чего предстоит узнать.

Что правда, то правда, хотя я сомневался, что Дэниелс намерен восполнить пробелы в моих знаниях.

Мы вновь свернули, и слева потянулся пустырь. Мне стало не по себе.

— Куда мы едем?

— Ну, — ответил он, доставая из кармана пачку «Мальборо лайтс», — вы сказали, что не знаете, чего нам надо, и я вам верю. — Он сунул сигарету в рот и нажал на прикуриватель.

— Я не лгал. Можно и мне сигаретку?

Он протянул мне пачку.

— Сделайте милость, просветите, что представляет собой это ваше «оно»?

Прикуриватель щелкнул, Дэниелс поднес его к сигарете, затем передал мне.

Первая затяжка за десять лет. Голова немного закружилась. Я повторил свой вопрос.

— Понимаете, в чем проблема — я сам не знаю, что это такое. И Мантани тоже. Наша задача была отвезти вас на тот склад и охранять до приезда Ленча. Вот он наверняка знает.

Я в растерянности покачал головой и снова затянулся. Вкус табака казался странным.

— Так что же нам теперь делать, черт возьми?

— А то, — спокойно ответил Дэниелс. — Нужно отыскать вашу жену. Поверьте моему слову — если вы не знаете, что это за «оно» и где его найти, то знает она.

 

20

Болт и Мо добрались до паба без пяти девять. Он располагался на углу одной из жилых улочек, отходивших от главной артерии Хайгейта. Это было небольшое старомодное заведение из тех, что в наши дни постепенно исчезают, уступая место всепожирающим крупным сетям пабов с их раскрученными брэндами и огромными, словно авиационные ангары, барами. От интерьера остались рожки да ножки: на потертом темно-красном ковре чернели пятна от сигарет, стены и потолок от табачного дыма превратились из кремовых в коричневые. Столы разместились буквой «П» вокруг небольшой стойки в центре, уставленной рядами пивных бутылок. За ней распоряжался дряхлый и худой как палка бармен с вощеными усами и кожей того же цвета, что и стены. Даже сегодня, субботним вечером, здесь было тихо. Несколько мужчин в летах, очевидно, знакомых друг с другом, сидели на барных стульчиках и болтали с барменом. Примерно треть столов занимали пары и группы того же возраста.

Чуть в стороне, но все же на виду сидела в пустой кабинке женщина, ради которой детективы и приехали. Увидев их, она приветственно кивнула. Болт взял себе апельсиновый сок и лимонад (хотя предпочел бы что-нибудь покрепче), Мо — пива, потому что официально его рабочий день уже закончился.

Тина Бойд была привлекательной женщиной не старше тридцати, однако на ее внешность наложили отпечаток трагические события последних месяцев. Ничто уже не напоминало о короткой дерзкой стрижке девушки из «Полис ревю»: волосы безжизненно свисали, а кожа под глазами опухла и пошла морщинами. Когда Тина встала, чтобы пожать им руки, бросилась в глаза странная сутулость, словно она только что пожала плечами да так и застыла в этой позе. Все в ней говорило о недавно перенесенном ударе. Одета она была скромно: в простую белую блузку, темно-синий кардиган и джинсы; никаких украшений, никакой косметики.

Болт и Мо представились и сели рядом. Мо достал сигареты и, увидев на столе перед Тиной открытую пачку, предложил ей зажигалку.

Когда Тина прикурила, Болт подался вперед и перешел прямо к делу:

— Итак, что вы хотели нам рассказать?

Тина подняла полупустой бокал вина и сделала изрядный глоток. Болт заметил, что ее ногти обкусаны чуть ли не до мяса, и подумал об идеальном маникюре «девушки с обложки».

— Как продвигается ваше дело? — спросила она с ответной прямотой. — Версия о самоубийстве подтвердилась?

— На данный момент официальная версия именно такова, но, как я уже говорил, мы сегодня выезжали на место убийства человека, который был приближен к покойному, а это, похоже, меняет ситуацию.

— Ваши сомнения оправданны, — сказала она.

— Вы знали жертву? — вклинился в разговор Мо. — Лорда главного судью?

Тина покачала головой:

— Нет, не знала. Зато имею сведения о нем, которых ни у кого больше нет. — Она глубоко затянулась. — Давайте я начну с самого начала. Вы в курсе, что случилось с моим бывшим парнем, Джоном Гэлланом?

Они кивнули, и Мо выразил ей искренние соболезнования.

— В прошлом году, после Рождества, Джон стал вести себя странно. Что-то явно не давало ему покоя. Наши отношения к тому времени уже были довольно серьезными, и я начала его расспрашивать, но он ответил, что все в порядке. Раньше у нас не было секретов друг от друга — или по крайней мере мне так казалось. Проходила неделя за неделей, и у меня становилось все тревожней на душе. Он по-прежнему вел себя странно, а я не могла понять причины. Я дошла до того, что залезла в квартиру Джона и перерыла его вещи. — Она бросила на детективов смущенный взгляд. — Я вообще-то не параноик. Однако тогда, если честно, я подумала, что у него появилась другая.

В общем, как-то вечером, ближе к концу января, мы пошли ужинать в ресторанчик. Посреди ужина ему позвонили на мобильник. Джон извинился и вышел из-за стола, а вернулся очень взволнованным. И тут я решила, что с меня хватит. Я была уверена, что дело в другой женщине, и прямо сказала ему об этом. Его реакция меня удивила. Он очень тихо и очень серьезно объяснил мне, что несколько недель назад получил из анонимного источника секретную информацию об одном преступлении. Без разрешения сверху он даже говорить о ней не имел права; пока высшие чины Скотленд-Ярда рассматривали эти сведения, ему пришлось много с ними спорить. А в тот вечер один из старших офицеров позвонил Джону и сказал, что по итогам проведенного расследования было решено делу хода не давать. Вот почему Джон был так взволнован. Более того, ему приказали сведения не разглашать — дескать, это будет считаться нарушением Закона о неразглашении государственной тайны. Естественно, Джон расстроился. И извинился, что не рассказал мне обо всем раньше. Так похоже на него… Я несправедливо обвинила его в неверности, а извинялся в итоге он…

Она снова затянулась и выпустила дым в сторону картины на стене, на которой были изображены собаки, играющие в бильярд. Тина ворошила неостывшие еще угли своего прошлого, и в ее взгляде таилась глубокая тоска. Болт всем сердцем сочувствовал ей. На мгновение ему показалось, что она вот-вот не выдержит и расплачется.

— Он и теперь не хотел рассказывать мне, в чем дело. Не потому, что боялся наказания — такие вещи мало его тревожили, — а из-за своей проклятой честности. Раз ему велели молчать, он будет молчать. Хотя настроение у него явно испортилось, мы все равно поехали к нему и открыли бутылку вина. А когда допили ее, он уже готов был говорить.

Тина в последний раз затянулась и затушила сигарету в пепельнице.

— И то, что он рассказал… если честно, я с трудом смогла поверить. — Ее темные усталые глаза впервые за вечер встретились с глазами мужчин. Боль в ее взгляде казалась осязаемой. — Иногда я думаю, что лучше бы он ничего не рассказывал…

За столом на несколько секунд воцарилось молчание. От барной стойки, будто издалека, донесся скрипучий смех. Болт догадывался, что сейчас услышит важную для их расследования информацию, но она будет очень неприятной.

— Джон сказал, что один человек — наверное, кто-то из его знакомых, он так и не раскрыл свой источник — передал ему досье на шайку педофилов, которая в конце девяностых совершила несколько преступлений на юго-востоке Англии. В эту группу входило несколько людей из высших эшелонов власти. В досье указывалось, что в 1998 году они убили маленькую девочку и сбросили тело в озеро. Кроме того, высказывалось предположение, что ряд убийств, потрясших Лондон в конце прошлого года, также был делом рук их людей — то есть попыткой замести следы. В частности, погиб от ножевых ранений мой тогдашний напарник, главный инспектор уголовной полиции Саймон Бэррон.

Вот почему Тину прозвали Черной Вдовой: слишком часто рядом с ней умирали люди.

— Вы с Бэрроном вместе работали над тем делом, верно? Вы тоже вышли на этих педофилов? — спросил Болт.

— Нет. Убийство инспектора Бэррона было и остается официально нераскрытым. Мы не знали о существовании шайки. В досье Джона назывались имена, причем многие из этих людей умерли в прошлом году при странных обстоятельствах. В списке был и ваш самоубийца, Тристрам Парнэм-Джонс.

Потрясенный Болт переглянулся с Мо.

— Мы говорим об одном и том же человеке? О Парнэм-Джонсе, покойном лорде главном судье? — Болт знал, что ошибки тут нет, и все же не мог не задать этого вопроса, настолько шокировали его слова Тины.

— Да, — сухо ответила она, словно собеседники ставили под сомнение ее умственные способности. — О том самом, что покончил с собой. По всей видимости, он был замешан в убийстве 1998 года.

— В досье были прямые доказательства вины Парнэм-Джонса? — спросил Мо.

— Там точно указывалось имя девочки и место, где преступники избавились от тела. Она действительно числилась в пропавших без вести. Но тот офицер сказал, что поиски в озере не дали результатов.

Болт подался вперед.

— Значит, существует возможность, — поймите, я не утверждаю, что это так, — что досье было всего лишь тщательно сфабрикованной фальшивкой?

— Я тогда тоже усомнилась, уж слишком невероятными казались обвинения. Джон сказал, что в Скотленд-Ярде рассмотрели эту информацию и даже предприняли кое-какие шаги — например, осмотрели озеро, но дальше этого они не пошли. Скорее всего тоже сочли досье подделкой и решили не тратить сил на поиск доказательств. Однако Джон верил в подлинность досье, а он дураком не был, поверьте мне.

— Да, я кое-что слышал о нем, — заметил Болт.

Тина вымученно улыбнулась.

— Сами вы видели досье? — спросил Мо.

Она покачала головой:

— Он не стал мне показывать. Сказал, что тут уже ничего не поделаешь, так что и смысла нет с ним возиться. Думаю, его задело, что в Скотленд-Ярде решили отказаться от расследования. Наверное, он подумал, что там намеренно покрывают Парнэм-Джонса, ведь тот был большим человеком.

Болт с шумом выдохнул.

— Верно, большим. Джон продолжил расследование самостоятельно?

— Не уверена. Конечно, он постоянно размышлял над этим и вряд ли дал бы делу закончиться ничем. Но что он сделал в реальности, да и сделал ли, я не знаю. Главное, это плохо сказалось на наших отношениях. В феврале мы стали видеться гораздо реже, чем раньше. Меня отталкивала мысль, что один из главных судей нашей страны может быть замешан в убийстве ребенка — или моего товарища по работе. И мне не хотелось, чтобы мой любимый забивал себе этим голову. Я реалист по натуре и знаю, что в моей власти, а что нет. Мне не нравится, когда преступникам удается уйти от ответа. С другой стороны, я не люблю, когда серьезные обвинения строятся на шатких доказательствах. А в том случае доказательств, считай, и не было. — Она помедлила. — Сейчас я понимаю, что должна была что-то предпринять.

— Но что вы могли сделать? — спросил Болт, чувствуя необходимость ее утешить.

— Знаю только одно: через месяц после того разговора в ресторане Джон умер.

— Покончил с собой?

— Так гласило официальное заключение.

— Вы не верите?

— Майк, Джон никогда не пошел бы на самоубийство. У него была дочь-подросток, в которой он души не чаял, и огромное чувство ответственности. Разве он оставил бы Рейчел? Кроме того, он иной по натуре. Вы сейчас скажете, что близкие самоубийц всегда так говорят. Но я проработала в полиции довольно долго и знаю, какие люди обычно накладывают на себя руки. Я бы заметила какие-нибудь признаки.

— Однако Джон постоянно над чем-то размышлял, — вставил Мо. — Можно ли допустить, что вы… — Он помедлил: когда этого требовала ситуация, Мо становился настоящим дипломатом. — Что вы видели симптомы, но не придали им значения?

— Он не вел себя как самоубийца. Джон был одержим этим делом и переживал, что ему связали руки. Убивать себя из-за этого он не стал бы. Точка.

Тина сделала еще глоток. Болт заметил, что ее руки дрожат.

Его осенила мысль.

— Что послужило непосредственной причиной смерти?

— Передозировка снотворного. Тоже очень странно, потому что снотворного он не принимал в принципе.

Мо и Болт переглянулись. От Тины это не ускользнуло, и она спросила, как умер Парнэм-Джонс.

— Между нами, наглотался снотворных таблеток. Дилантина.

Она глубоко вздохнула:

— Один в один.

— То есть Джон тоже умер от передозировки дилантина?

— Да. Именно так.

Болту пришла в голову еще одна мысль.

— А Джон оставил предсмертную записку?

Впервые за вечер на ее лице промелькнуло сомнение.

— Короткую, всего две строчки.

— Напечатанную или написанную от руки?

— Напечатанную.

— Он ее подписал?

Тина кивнула.

Поскольку предсмертное послание Парнэм-Джонса осталось без подписи, возбуждение Болта пошло на убыль.

— Подпись была подделана?

— Нет, — нехотя признала Тина, — я сама ее видела. Почерк вроде бы его. Но вот текст записки… — Она подыскивала нужную фразу. — Слова не его. Джон ни за что бы не написал: «Простите, жизнь стала для меня невыносимой». Его записка была бы длиннее. Он бы объяснил, почему пошел на это, и отдал бы какие-нибудь распоряжения насчет Рейчел или даже оставил бы ей отдельную записку. — Тина осеклась и пристально взглянула на детективов. — Что такое? Почему вы так странно на меня смотрите?

Возбуждение охватило Болта с новой силой.

— Вы помните точные слова записки? — спросил он с преувеличенным спокойствием.

Тина зажгла еще одну сигарету и перевела взгляд на стол, собираясь с мыслями.

— Я столько раз ее перечитывала, — проронила она наконец. — Да, я все помню. Как я уже сказала, она была совсем короткой. «Всем, кому я дорог. Простите, жизнь стала для меня невыносимой. У человеческих сил есть предел. С любовью…» И поставил официальную подпись, что опять-таки не в его духе. Он всегда подписывался просто: «Джон».

Болт и Мо дружно охнули. Формулировка до последнего слова совпадала с тем, что напечатал перед смертью на листе гербовой бумаги Парнэм-Джонс.

 

21

Я пристально глядел на Дэниелса, пытаясь понять, что им движет. Мы стояли на светофоре, лил сильный дождь.

— А с чего вы решили, что я помогу вам искать мою жену?

— А с того, — сказал он, повернувшись в мою сторону и буравя меня не менее пристальным взглядом, — что сейчас я единственный, кто верит в вашу непричастность. Весь мир против вас. Вы должны с благодарностью принимать любую помощь, и я готов ее оказать.

Я вздохнул и сделал глубокую затяжку. Зажегся зеленый свет, и мы тронулись с места. Вкус табака казался уже не таким противным, но я все равно не понимал, зачем подростком скуривал двадцать пять сигарет за день. За окном проплывали мокрые ночные улицы неизвестного мне района Лондона; мы словно ехали сквозь сюрреалистический кошмар.

— Кто такой Ленч? И с чего он взял, что занюханный клерк вроде меня может прятать нужную ему вещь?

— Ленч — наемный убийца. Мы точно установили его причастность к четырем убийствам и двум исчезновениям. А всего он мог приложить руку к смерти не менее двадцати человек.

— Господи… Почему же он до сих пор разгуливает на свободе?

Губы Дэниелса растянулись в тонкую, как ниточка, улыбку.

— До сих пор верите во всемогущество полиции? Как трогательно!

— А вы разве нет? Обалдеть!

Похоже, настал Судный день для всех моих предрассудков.

— Да, у нас есть сведения, — продолжал он, пропустив мимо ушей колкость, — но проблема в том, что Ленч осторожен. Он не оставляет следов, а иногда даже и трупов и работает только с теми людьми, в которых совершенно уверен. Они сами так глубоко в этом завязли, что никогда не выступят в суде против него. Если честно, нам даже его настоящее имя неизвестно. Вот почему понадобилось внедрить в банду человека, чтобы тот нашел улики против Ленча изнутри.

— Вы сказали, что он наемный убийца. На кого он работает?

— На очень богатого бизнесмена с разносторонними интересами, имя которого я вам назвать не могу, потому что вы наверняка о нем слышали. Сейчас он почти полностью перешел на легальный бизнес, хотя начинал с контрабанды кокаина и героина. Чем спустить барыши в унитаз, как большинство ему подобных, он предпочел вложить их в недвижимость. Потом осталось только расширить бизнес до строительства и смежных отраслей — теперь он не просто скупал недвижимость, а строил новую. И чрезвычайно преуспел, во многом благодаря тому, что перенес на жилищный бизнес проверенные методы наркоторговли. Когда кто-то встает у него на пути, он либо дает взятку, либо, если номер не проходит, поручает Ленчу разом избавиться и от человека, и от проблемы. Мы наблюдаем за ним уже много лет, но от криминала как такового он держится в стороне, поэтому мы решили, что единственный способ его подловить — собрать улики против Ленча, припереть того к стенке, а потом уж заставить его дать показания против нашего главного подозреваемого. И вот внезапно наш план провалился.

Это все было интересно, но мое положение яснее не стало.

— Ну а что вам сообщили обо мне? Как получилось, что и я стал объектом?

— Около полугода я проработал, так сказать, на периферии банды Ленча, выполняя всякие мелкие задания — тряс должников, запугивал несговорчивых. В ядро организации мне проникнуть не удавалось. Более-менее полной информацией располагает в банде лишь горстка избранных, трое или четверо. Мантани один из них, и работал я в основном на него. Последнее время мне стали доверять больше — пару раз я виделся с Ленчем и вроде бы ему понравился, — но все еще считали чужаком. По крайней мере до сегодняшнего утра. Сначала Ленч ни с того ни с сего вызывает нас с Мантани к себе. Ясно, что назревает что-то важное. Он говорит, что возникла чрезвычайная ситуация; нам надо оставаться на месте и ждать новых приказов. Мы ни при каких условиях не должны отлучаться от телефона — даже в туалет. Потом он отводит Мантани в сторонку и говорит ему что-то, не предназначенное для моих ушей; позже тот пробалтывается мне, что приказы идут от босса Ленча. Это у босса проблемы: ему до зарезу понадобился какой-то предмет. Что именно, никто из нас не знает. Известно лишь, что кто-то хорошо эту вещь спрятал и ее нужно отыскать любой ценой.

— Поэтому на меня устроили охоту? Они думают, что эта вещь у меня?

— Приказ мы получили в шесть вечера. Мы должны были выследить вас и доставить в безопасное место для допроса. Выходит, Ленч и его босс действительно уверены, что нужный им предмет у вас. Видимо, Мантани решил выбить информацию до приезда Ленча, надеясь на его похвалу.

Я вспомнил, как допрашивал меня Мантани — ни разу не упомянув, чего же ему от меня нужно, — и решил, что рассказ Дэниелса заслуживает доверия. Однако тогда меня ожидал весьма невеселый вывод. Да, я не знал, где находится эта штука, — но ведь получалось, что знала Кэйти!

— Нам дали совершенно конкретные инструкции, — продолжал Дэниелс. — Объект — это вы, Том Мерон, проживаете по адресу Сент-Мэри-Клоуз, дом два. Верно?

Я медленно кивнул:

— Да.

Я подумал о человеке, которого видел внутри дома, и звонке, который раздался в три часа одну минуту. Я спросил Дэниелса, известно ли ему что-нибудь о смерти Джека.

— Ничего, — пожал он плечами, — первый раз об этом слышу.

Я устало вздохнул:

— Итак, Ленч будет преследовать меня, пока не найдет?

— Вас и вашу жену.

— Как вы думаете, он до нее еще не добрался?

— Очень сомневаюсь, мы бы знали. Мы должны его опередить.

— А потом?

— Потом я передам вас под защиту полиции.

— И меня вновь станут допрашивать насчет убийства в университете. Сегодня там зарезали ножом женщину по имени Ванесса Блейк. Об этом вы тоже ничего не слышали?

— Я уже сказал вам все, что знаю. Вы же к этому не причастны, так?

— Конечно, нет, мать вашу! Я же сказал, я обычный менеджер!

— Тогда вам не о чем беспокоиться.

— Меня отпустили под залог, но, кажется, по ошибке, потому что, едва я вышел из участка, за мной погнались копы. А через несколько минут меня поймали вы.

— Где сейчас ваша жена, Том?

По моей спине пробежал холодок. Что-то не сходилось.

— Если вы не знали, что я арестован, то как нашли меня?

Дэниелс и бровью не повел.

— Примерно в половину седьмого Мантани позвонили. Нам приказали поджидать вас где-нибудь поблизости от участка.

— Господи, неужели у них в полиции свой человек?!

— Северный Лондон — излюбленная территория нашего главного объекта. Он вырос на этих улицах и ведет на них дела уже почти двадцать пять лет. За это время он наладил отношения со многими полезными людьми, в том числе и с полицейскими. Попросту говоря, в той части города вы будете в постоянной опасности. Нужно отвезти вас с Кэйти в безопасное место, а потом уж мои люди о вас позаботятся.

— Что это за «ваши люди»?

— Национальное управление по борьбе с преступностью. Если точнее, группа специалистов по работе под прикрытием, известная как «Хранители». Вы не найдете о нас никаких сведений в Интернете. Мы работаем в условиях строжайшей секретности.

— Надо же, какие джеймсы бонды!.. Думаете, я сразу купился и стал вам доверять — только потому, что вы якобы состоите в группе, о существовании которой никто не знает?

Он пронзил меня тяжелым взглядом:

— Хотите, чтобы я отпустил вас, Том? Высадил прямо тут и распрощался? Хорошо, так и поступим. Только позвольте мне еще раз повторить — а то вы, очевидно, туговаты на ухо, — против тех, кто жаждет вашей крови, человек вроде вас не продержится и пяти минут.

Дэниелс свернул на обочину. Дождь все лил, даже усилился. Мы стояли на очередной жилой улице, на сей раз образованной современными малоэтажками, по эстетической ценности эквивалентными поделкам из конструктора «Лего», — казалось, из конструктора они и сделаны. Улица была пустынна.

— Я хочу одного, — отчеканил я. — Доказательств, что вы действительно тот, за кого себя выдаете.

К моему удивлению, он улыбнулся:

— А я все думал, когда же вы попросите… — Дэниелс заглушил двигатель и вылез из машины. — Меня не будет пару минут. Хотите бежать — пожалуйста, вот ваш шанс. Ближайшая станция метро в конце улицы, от светофора направо. Но не забывайте, что тогда вы останетесь один.

Он исчез в подъезде ближайшего дома, оставив меня в темноте — слушать, как барабанят по крыше капли, и думать о том, что он совершенно прав. В одиночку я обречен. Люди, с которыми столкнула меня судьба, убивали уже не раз, и никого из них не поймали. Они даже не привлекли внимание прессы. День выдался богатым на неприятные открытия, и мое неверие не делало их менее реальными. Люди, устроившие на меня охоту, творили зло безнаказанно, имели в своем распоряжении наемных убийц и продажных полицейских. Как заметил Дэниелс, сейчас мне крайне не хватало друзей, и прежде всего по этой причине я не выбрался из машины и не ушел прочь. Другая причина заключалась в том, что мне, в конце концов, некуда было идти, и это пугало даже больше, чем мысль о преследователях.

После того как меня выпустили из полиции, я так и не позвонил Кэйти, а ведь прошло уже около часа!.. Увы, включилась голосовая почта, и я в раздражении нажал клавишу отбоя. Позвонить теще, узнать, как там дети? Нет, зачем пугать ее понапрасну; дети наверняка будут с ней в безопасности. Никто не знает, где они сейчас, и найти их сложно, так как у нас с Айрин разные фамилии.

Я увидел, что Дэниелс быстро приближается к машине, разговаривая по телефону. Он смотрел прямо на меня, и его худощавое лицо светилось торжеством. Мне подумалось: правильное ли решение я принял, встав на его сторону?

Он сел в машину, включил в салоне свет и помахал перед моим носом удостоверением. На фотографии был определенно он: пристальный, едва ли не нахальный взгляд направлен в объектив, голова слегка наклонена. Как следовало из документа, он действительно служил в Национальном управлении по борьбе с преступностью. Дэниелс прикрыл указательным пальцем строчку с именем, и скорее всего не случайно. Я не стал настаивать, чтобы он убрал палец, но тщательно изучил удостоверение и в конце концов пришел к выводу: либо оно настоящее, либо это изумительно выполненная подделка.

— Довольны? — Дэниелс засунул удостоверение во внутренний карман кожаной куртки и потянулся за сигаретами.

— Да, похоже на настоящее.

— Потому что оно и есть настоящее.

— С кем вы сейчас разговаривали?

— С моим боссом. Я оставил ему сообщение. А сейчас скажите мне: где может быть ваша жена?

Вот он, момент истины. Тридцать пять лет моя жизнь текла относительно плавно, пока сегодня вдруг резко не сошла с рельсов. Отныне ее направление будут определять мои поступки.

— Она может быть только в одном месте, — ответил я наконец. — Если у нее возникли проблемы, а так оно, наверное, и есть, то она будет там.

 

22

Болт и Мо провели с Тиной еще двадцать минут. Они не сказали ей о полном совпадении предсмертных записок, хотя девушка, несомненно, догадалась, что подала им важную зацепку. Они вообще утаили от нее очень многое, а если она задавала вопросы, ссылались на секретность расследования. Детективы внимательно выслушали Тину, когда она продолжила свой рассказ, но больше ничего нового для себя не узнали. После смерти Гэллана ей не удалось найти в его вещах ничего, что подтверждало бы обвинения из досье.

— Единственное, — сказала Тина, — я так и не нашла его ноутбука. Я спрашивала у Карен, его бывшей жены, и у Рейчел, но обе они его не брали.

Болт спросил, могли ли его украсть. Она ответила, что Джон всегда делал с бумажных документов электронные копии, сохранял их на ноутбуке, а оригиналы уничтожал, так что — да, если его убили, то компьютер украден.

— Иными словами, тот, кто это сделал, унес все улики с собой.

С историей Тины не все было гладко. Какие бы догадки ни строил Джон Гэллан, он, по-видимому, не располагал серьезными уликами, обличавшими лорда Парнэм-Джонса. Зачем же тогда понадобилось его убивать, рискуя создать себе кучу новых проблем? Если только он не заполучил другие, более конкретные доказательства…

— После самоубийства Джона полиция проявляла интерес к расследованию, которое он вел? — спросил Болт.

— Меня допрашивали следователи по его делу и главный инспектор местной уголовной полиции. Я рассказала им все, что знала, но, если честно, у них наверняка сложилось впечатление, что я тронулась умом со всеми этими теориями заговоров. Они так странно на меня смотрели… Словно я и вправду была Черной Вдовой. Я также попыталась выйти на людей в Скотленд-Ярде, к которым обращался Джон, но их имен я не знала, и к кому бы я ни обращалась, все изображали неведение. Потом на мои звонки просто перестали отвечать. Я стала для них неудобной.

Она прикурила третью сигарету; в ее лице читалось глубокое одиночество.

— Обложка «Полис ревю» осталась в прошлом. Я утратила все свои иллюзии и решила уйти из полиции. А в прошлом месяце следствие установило, что Джон покончил с собой, и это стало последней каплей. Меня даже не вызвали давать показания, словно дело было ясное как день. Трагическая смерть, скорбим и помним…

Последние слова она произнесла саркастическим тоном, и Болт вдруг со всей силой осознал, как пагубно сказались на Тине Бойд события последних месяцев. Он искренне сочувствовал ей, потому что и сам знал, каково это, когда построенный тобой мир в одно мгновение рушится. Из тебя словно высасывают, разом и до последней капли, всю волю, всю радость. Исчезает само желание жить, просыпаться по утрам и заниматься привычными делами, и приходится бороться, чтобы вернуть хотя бы часть утраченного, потому что иначе… О том, что случится, лучше и не думать.

Мо — возможно, почувствовав, что Болт хочет поговорить с Тиной о чем-то личном, — извинился и вышел в туалет. Болт наклонился к собеседнице.

— Я очень вам благодарен за то, что вы нашли в себе силы обо всем нам рассказать, — сказал он, положив свою ладонь на ее; жест получился неожиданно интимным. — Я знаю, каково потерять близкого человека.

Тина посмотрела на его ладонь, потом в глаза. Почувствовав себя неловко и немножко глупо, он убрал руку.

— Как вас, наверное, раздражало такое отношение полиции. Я понимаю…

— Дело не только в этом. Слишком много всего на меня навалилось. Умер Саймон Бэррон; в прошлом году меня взяли в заложники и держали под дулом пистолета. Все дошло до точки, продолжать после которой не имело смысла.

— Чем вы занимаетесь сейчас?

Она невесело улыбнулась:

— Ничем в особенности. Трачу накопленные деньги и пытаюсь решить, чем заниматься остаток жизни.

— После того что случилось со мной, я все думал: а не уехать ли? И ведь едва не уехал. Я хотел отправиться в кругосветное путешествие, надеясь, что пляжи с пальмами и красивые пейзажи помогут все забыть. Однако в конце концов остался здесь. Потому что понял, что когда-нибудь придется вернуться и снова взглянуть в глаза своему прошлому. — Болт заметил, что Мо вышел из туалета. — Мне говорили, что вы были очень хорошим копом, Тина. И что бы вы сейчас ни чувствовали, полиции нужны такие люди, как вы.

— Наверное, то же самое они сказали Саймону Бэррону, когда он собрался на пенсию. Ничего хорошего ему это не принесло.

Болта не задела холодная прямота в ее голосе; собственно, иной реакции он и не ожидал.

Когда Мо вернулся, Болт встал из-за стола и протянул ей руку:

— Ну что ж, Тина, нам пора ехать. Спасибо за информацию.

Она тоже встала и сухо и твердо пожала ему руку. Может, она и казалась сломленной, но теперь Болту стало ясно, что ставить крест на этой женщине еще рано.

— Вы же понимаете, что никто из них на самом деле не накладывал на себя руки? — спросила она.

— Да, это кажется довольно сомнительным, — осторожно ответил Болт.

Она посмотрела ему прямо в глаза; на ее лице была написана удивительная решимость.

— Тогда найдите тех, кто убил Джона. Прошу вас.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал он и отвернулся.

 

23

Проходя по улице мимо окна, они увидели сквозь сигаретный дым, что Тина направилась к стойке. Мужчины, сидевшие на стульях перед стойкой, слегка расступились, пропуская ее, и оценивающе рассматривали девушку. Тина будто не замечала этих взглядов. Болт поймал себя на том, что хочет, чтобы она шла домой и попыталась пересмотреть свою жизнь без помощи алкоголя.

— Босс, ее рассказ — чистый динамит, — сказал Мо, когда они возвращались по тихой мокрой улочке к машине. — Как вы думаете, дело и вправду в том досье?

— Я думаю, что Парнэм-Джонса убили — если только он не умел читать мысли на расстоянии. А если убили его, то убили и Джона Гэллана. Другого объяснения факту, что их предсмертные записки полностью совпадают, я не нахожу.

— Они все-таки неидентичны. Наш клиент, если помните, свою не подписал.

— Все равно совпадение слишком серьезное.

Мо устало покачал головой:

— Прямо не верится, что человек вроде лорда главного судьи может быть замешан в таком дерьме. Как-то начинаешь терять веру в саму систему. — Он попытался закурить, но дождь лил слишком сильно, и пачку пришлось засунуть обратно в карман. — Ну, а адвокат, Келли, и этот таинственный Мерон? Какое отношение они имеют к нашему делу?

— Если честно, я понятия не имею, — сказал Болт, ссутулившийся под дождем. У него не выходила из головы Тина с ее горем. — Ничего, выясним.

Добравшись наконец до машины, они поспешно залезли внутрь, и Мо завел мотор. Болт вернул к жизни телефон, отключенный перед встречей, и позвонил детективу-констеблю Мэтту Тернеру — члену группы, который забрал домашний компьютер Парнэм-Джонса для анализа. Тернер не отвечал, и Болт оставил ему сообщение с просьбой проверить жесткий диск компьютера, обращая особое внимание на зашифрованные и другие подозрительные файлы, и перезвонить как можно быстрее.

— Куда сейчас, босс?

Болта тянуло домой. Немного отдыха пойдет только на пользу: он осмыслит события дня, попытается отыскать скрытые связи между ними и определить дальнейший ход расследования. Это дело было явно из тех, что требуют осмысления — желательно в компании с холодным пивом и тайской едой, в тепле и уюте квартиры…

Он сказал Мо, что нужно заехать еще в одно место.

 

24

Коттедж в Нью-Форесте стал для нас одной из тех покупок, которые делаются во внезапном порыве и без мыслей о последствиях. Обычно я не бросаюсь деньгами, но в тот раз мы с Кэйти поддались очарованию мечты.

Одна семья из нашего района пригласила нас на ужин, и там мы познакомились с другой парой, Уорреном и Мидж. Имена, если честно, дурацкие, а люди приятные. После обильных возлияний и долгих разговоров на самую скучную и банальную из тем, то есть о работе, Мидж — обладательница копны темно-рыжих волос, множества побрякушек и огромного бюста, совершенно не похожая на бухгалтера из Сити, которым она, собственно, и являлась, — объявила, что они с Уорреном покупают долю в загородном летнем доме. И не в каком-нибудь, а в очаровательном фермерском домике середины девятнадцатого века, расположенном посреди заповедного леса всего часах в двух езды от Лондона и меньше чем в десяти милях от первобытного побережья Дорсетшира.

— Настоящий рай земной! — воскликнул Уоррен, словно цитируя рекламную брошюру (да так оно, наверное, и было). — Убежище от суеты современного мира. Дети будут в восторге!

Энтузиазм этой парочки оказался заразным. Максу с Клои было тогда один и три годика соответственно, и дорогие туристические поездки во многом потеряли для нас привлекательность, в то время как иметь место для отдыха всего в двух часах езды от дома казалось действительно удобным. Плюс мы выпили лишнего, конечно. И надо же, какая счастливая случайность: Уоррен с Мидж как раз подыскивают семейную пару для выкупа последней, четвертой доли — всего-то пятьдесят пять тысяч фунтов, причем на пике бума недвижимости! За эти деньги мы получали право единолично распоряжаться домом четверть года, или неделю в месяц, а также каждое второе Рождество и Новый год. Уоррен очень кстати захватил с собой описание коттеджа; тот и впрямь выглядел пределом всяких мечтаний. К дому прилагался земельный надел в пол-акра, включая лес. Ближайшее жилье не ближе чем в двухстах ярдах. Цена казалась весьма разумной, хотя таких денег у нас и не было. Через месяц, продав кое-что из имущества, мы набрали нужную сумму и стали гордыми владельцами двадцати пяти процентов коттеджа «Сэндфилд» — вместе с Уорреном и Мидж, братом Уоррена и его семьей, а также с одной коллегой Мидж из Сити и ее сожителем.

Это случилось два с половиной года назад и теперь, по зрелом размышлении, казалось неоправданной тратой средств. Да, дом нам нравился, но выбирались мы туда гораздо реже, чем первоначально рассчитывали. В прошлом году мы пробыли там в общей сложности не больше недели — как и для многих других вещей, просто не находили времени. Вероятно, поэтому мне с таким запозданием пришло в голову, что Кэйти могла скрываться там. Собственно, я представления не имел, куда еще она могла бежать — при условии, разумеется, что она бежала куда-то, а не угодила преступникам в лапы. Кэйти и в самом деле считала коттедж убежищем от «крысиных бегов», и когда я однажды предложил продать нашу долю и вложить деньги куда-нибудь еще, она была против. «Время от времени мне нужно побыть в уединении», — сказала она мне тогда. Я подозревал, что теперь — если за ней гонятся — она нуждается в уединении как никогда; к тому же в эти выходные была как раз наша очередь пользоваться домом. Я подумал, не позвонить ли на номер коттеджа; однако у меня накопилось слишком много вопросов — и почему-то росла уверенность, что Кэйти не захочет на них отвечать.

Поначалу я принялся расспрашивать Дэниелса об этой его секретной операции, рассчитывая узнать побольше о человеке по прозвищу Ленч, но он отвечал неопределенно и вообще не выказывал желания со мной разговаривать. Мы выехали из Лондона по автостраде М4, потом двинулись по М25 и дальше на юго-запад по М3. Машин на трассе было мало, и Дэниелс ехал быстро: стрелка спидометра то и дело касалась отметки сто миль в час, несмотря на то, что за окном по-прежнему стояла сырость и с черного ночного неба продолжал низвергаться дождь. Когда мы ехали по М4, я снова попросил у Дэниелса закурить, и он протянул мне пачку. Чем дальше, тем больше я «угощался», и в результате ему пришлось остановиться на заправке, чтобы купить мне сигарет, а также воды и шоколада. Я предложил ему пару фунтов в уплату, надеясь на отказ, но Дэниелс заявил, что пятерка больше соответствует истине, и принял ее, даже не поблагодарив; мне это показалось хамством.

— Без умения жертвовать далеко не уедешь, — заметил он, увидев выражение моего лица.

Дэниелс, надо признаться, был странный тип: с одной стороны — сама невозмутимость и собранность, говорил он хоть мало, но неторопливо и спокойно, как человек, который всегда владеет ситуацией. Время от времени он выдавал какой-нибудь бесцветный афоризм вроде той фразочки об «умении жертвовать». Очевидно, Дэниелс воображал себя этаким мистическим воином, который вершит праведный суд, сдабривая все мудрыми наставлениями. И вместе с тем в нем чувствовалось скрытое напряжение, будто он вел жестокий непрекращающийся бой с какими-то тайнами в глубине своей души. Глядя на него — губы плотно сжаты, зубы стиснуты, бледные глаза сосредоточены на дороге, — я думал, что в этой голове могло твориться что угодно.

Я ему не доверял. Он был слишком сложным, а я по опыту знал, что у сложных людей всегда есть камешек за пазухой.

Когда мы отъехали от заправочной станции, я спросил его, почему он позволил Мантани меня избивать и зачем вообще разыграл спектакль с пистолетом.

— Вы же не могли не понимать, как меня пугаете, — добавил я перед очередной атакой на батончик «Марс».

— Я думал, — ответил Дэниелс.

— Надо же, как интересно! — съязвил я. — И о чем же, если не секрет?

— Знаете, в чем ваша проблема, Мерон? Вы не отличаете сарказма от юмора. Поэтому лучше не тратьте усилий — я не в том настроении. Да, я не бросился сразу вас спасать, потому что думал. Думал, черт возьми, что мне теперь делать и как. Я полгода пытался внедриться в эту организацию, но до сих пор не собрал никаких улик. Я знал что если помогу вам, шесть месяцев кропотливой работы пойдут псу под хвост. Но вам угрожала опасность, и мне пришлось действовать. А сейчас извольте быть мне благодарным, ясно? Попади вы в руки к Ленчу, от вас уже мокрого места не осталось бы.

Он выпалил эту тираду, ни на секунду не отрывая глаз от дороги.

— Да ладно, ладно, я все понял.

— Нет, — возразил он, качая головой. — Вряд ли. Вы и понятия не имеете, каково это — каждый божий день играть чью-то роль и знать, что если тебя раскроют, ты труп. Вот в чем беда добропорядочных граждан. Вы живете себе своей миленькой, никчемной жизнью и в упор не замечаете каждодневного дерьма: насилия, убийств, подсевших на наркоту детишек, которые ради дозы пойдут на все… Мы вас оберегаем, мы выполняем самую грязную работу, избавляемся от проблем, которые у вас прямо под носом, только вы упорно не желаете их замечать, и мы заметаем их под коврик — не дай Бог, разволнуетесь! Вы даже не подозреваете, до чего же вам, мать вашу, повезло.

Меня удивило, что Дэниелс так разгорячился. Говоря это, он словно выпускал пар — и расслаблялся на глазах.

— Поздравляю, Мерон. Сегодня вы вступили в другой мир, а значит, стали мудрее.

Я промолчал. Наверное, он был прав, но нужды что-то говорить я не видел.

Я снова закурил. Надо же, десять лет прожил без табака, а теперь привычка возвращается. Когда все это кончится — сам не зная почему, я стал с бо льшим оптимизмом смотреть на будущее, может, из-за того, что сидящий рядом человек не пытался убить меня, — я поцелую Кэйти, обниму детей, открою бутылку хорошего вина и торжественно поклянусь, что больше в жизни не притронусь к сигаретам.

Ну а пока мелочи вроде здоровья на долгие годы мало меня занимали. Для начала неплохо было бы прожить хоть этот день.

 

25

Через сорок минут мы свернули с автомагистрали А31 к западу от Саутгемптона и въехали в национальный парк «Нью-Форест». Коттедж «Сэндфилд» стоял в стороне от дороги, в тихом леске близ деревни Болдервуд. К нему вела колдобистая дорога, которую практически невозможно было разглядеть за плотной стеной сосен, если не искать специально. По моей подсказке Дэниелс в нужном месте сбавил скорость, повернул, и мы покатили к дому. Сквозь деревья пробивался огонек.

В доме кто-то был!

Дорога уперлась в парковочную площадку и газон перед домом. Возле изгороди, отделявшей задний двор, стоял новенький «хендай-купе» — отрада и гордость Кэйти. Других машин не было, и у меня вырвался вздох облегчения.

— Это автомобиль вашей жены? — спросил Дэниелс, припарковавшись возле «хендая».

Я кивнул.

— Тогда, видимо, с ней все в порядке, — сказал он и заглушил мотор.

Я посмотрел на дом. Свет горел только в спальне на втором этаже. Первый тонул в темноте, шторы были не задернуты. Кэйти ничем не показывала, что услышала нас, и я потихоньку стал нервничать.

— Можно, я зайду первым? Не хочу пугать ее понапрасну.

— Конечно, — кивнул Дэниелс.

Я вылез из машины, нашарил в кармане нужный ключ и затрусил под моросящим дождем к входной двери, хрустя гравием.

Проходя мимо эркерного окна гостиной, я заглянул внутрь. Диванные подушки не на месте, на кофейном столике чашка и пустой стакан… Кто-то определенно здесь побывал, причем не так давно.

У входной двери я наклонился и посмотрел в щель для писем. В доме стояла мертвая тишина, и единственным звуком оставался беспрерывный шорох дождя. Я хотел позвать Кэйти, но что-то меня удержало; я вставил ключ в замок и осторожно провернул его. Раздался щелчок, дверь с легким скрипом отворилась. Не открывая ее полностью, я проскользнул в прихожую. Слева на полу аккуратно выстроились пары походных ботинок, туфель Кэйти я среди них не увидел. Вешалка для пальто тоже пустовала.

Но ведь машина здесь. Значит, где-то здесь и ее хозяйка.

Я прошел дальше. Справа от меня была гостиная, а прямо по коридору — дверь в новую кухню-столовую, пристроенную к основному зданию прежними владельцами. Слева от двери располагалась лестница, ведущая на второй этаж, к спальням. Я медленно двинулся к ней, стараясь уловить признаки человеческого присутствия.

— Кэйти?

Мой шепот прозвучал неестественно громко в мертвом сумраке старого дома с низкими потолками, обшитыми деревом, и половицами, которые скрипели и вздыхали в такт порывам ветрам и моим тяжелым шагам.

Слева раздался крик — высокий, пронзительный визг, — и из-за перил вынырнула фигура с ножом, зловеще поблескивавшим в темноте.

Я вскинул руки, защищаясь; нападавший преодолел две последние ступеньки и прыгнул, отбросив меня своим весом на стоявший рядом стул. Стул отлетел в сторону, и я со всего размаху упал на спину. Одной рукой я перехватил руку с ножом, другой крепко сдавил горло противника, и сдавил бы еще крепче, если бы вдруг не понял, что смотрю в перекошенное от ярости лицо жены.

— Кэйти, да это же я!.. Ради Бога, что ты творишь?

Она извивалась, как рыба на крючке, часто и сердито дыша. Свободной рукой она дала мне пощечину, по-прежнему целя ножом в голову, и так сильно вцепилась в рукоятку, что костяшки пальцев побелели. Внезапно ее взгляд смягчился, рука расслабилась, и нож со стуком упал на сосновый пол, едва не поранив мне плечо. Наконец в ее глазах появилось узнавание. Я отпустил Кэйти, но вместо того чтобы броситься мне в объятия в знак воссоединения семьи, она слезла с меня и села рядом на полу, спрятав лицо в ладонях. Она была в той же одежде, в которой вышла сегодня из дома: джинсы, замшевый пиджак, полусапожки.

— О Господи. Я больше не вынесу…

— Все хорошо, — сказал я, затем поднялся с пола, нежно приобнял ее и прижал к себе. Мы снова были вместе, и никаких преступлений мы не совершали. Вместе мы выберемся из этой переделки.

Краем глаза я заметил, что Дэниелс переступил через порог и неуклюже топчется в прихожей.

Кэйти несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться. Она явно была расстроена, хотя глаза оставались сухими, и такую жесткость в ее взгляде я видел не часто, лишь когда она на меня сердилась. Ничего даже отдаленно похожего на облегчение я в ее глазах не заметил.

— Со мной все нормально, — отстраненно сказала она. — Ты сам как?

— Ничего, — соврал я. — Весь день пытался до тебя дозвониться.

— Мобильник здесь не берет, забыл? Дети в безопасности?

— Да. Они у твоей мамы.

Я гадал, что же ей известно. Она не могла знать о звонке Джека и его смерти, но наверняка что-то расскажет о смерти Ванессы, потому что они обе были сегодня в университете. Впрочем, ей предстояло ответить и на другие вопросы.

Пока я соображал, с чего начать, она кивнула в сторону двери:

— Кто это с тобой?

— Дэниелс. Он мне очень помог. Дэниелс, это моя жена Кэйти.

Кэйти кивнула, и тогда он, войдя в гостиную, щелкнул выключателем. Комнату сразу залил свет. Дэниелс подошел к Кэйти и протянул ей руку.

— Рад познакомиться, — сказал он со сдавленной улыбкой.

И тут Кэйти дернулась, мгновенно поменявшись в лице. Теперь оно выражало лишь одну эмоцию.

Страх.

 

26

Когда Болт и Мо подъехали к дому Джека Келли, было уже десять минут одиннадцатого. На обочине все еще стояло несколько полицейских машин, а из-за деревьев на холме пробивался свет прожекторов: криминалисты до сих пор возились на месте преступления. Работать в подобных условиях и врагу не пожелаешь, но не останавливать же из-за дождя охоту за уликами. «Уж лучше пусть они, чем я», — подумал Болт, выбираясь из машины. Улица пустовала, и хорошо — в его планы не входило объяснять причины своего возвращения Лэмбдену, который, несомненно, разозлился бы и постарался усложнить им работу.

Детективы быстро зашагали под проливным дождем к соседнему дому — тому, возле которого днем стояла пожилая пара. Он был больше дома адвоката — двухэтажное здание с выбеленными стенами, этакая средиземноморская вилла со ставнями на окнах и прожилками плюща на пологой крыше. Вдоль фасада шла крытая веранда, уставленная горшками с цветами, над входной дверью висели две лампы в форме шаров. Болт не отказался бы жить в таком доме, хотя предпочел бы, чтобы он находился где-нибудь в Италии, Греции или какой-нибудь другой стране.

Они вбежали на веранду, уклоняясь от потоков воды, падавших с крыши на внутренний дворик, и приготовили удостоверения. Болт позвонил в дверь. Через некоторое время послышались шаги, и дверь приоткрылась. В проеме возник седовласый мужчина лет семидесяти, которого они уже видели.

— Чем могу помочь?

Болт представился и сказал, что они работают по делу, связанному с сегодняшним убийством.

— Мы знаем, что уже очень поздно, и я прошу нас извинить, но не могли бы мы на минутку войти?

Мужчина медленно кивнул. Стоявшая позади него жена спросила, кто там.

— Полиция, — ответил он, снял цепочку и отступил в сторону, пропуская детективов.

Они прошли за ним по коридору в большую удобную гостиную, все стены которой занимали безделушки из сувенирных лавок и прочие туристские трофеи: фарфоровые блюда с картами греческих островов, бутылки вина в плетеных корзинах, картины со средиземноморскими пейзажами, даже парочка игрушечных осликов. Все это вместе могло бы производить впечатление безвкусицы, но почему-то не производило.

Хозяин назвался Бернардом Крэббом, жену — низенькую, кругленькую женщину того же возраста, которая крутилась вокруг них, как нерешительная наседка вокруг цыплят, — он представил как Дебби.

— Позвольте задать вам несколько вопросов о Джеке Келли, — обратился к ним Болт.

— Пожалуйста, — ответил мистер Крэбб. — Присядете?

— Нет-нет, мы ненадолго. Вы уже, наверно, собирались спать.

— Да как тут уляжешься, когда вокруг такое творится?

— Джек был очень хорошим соседом, — сказала миссис Крэбб. — Он кормил Монти и Горация, наших котов, когда мы бывали в отъезде. Ужасная трагедия! Совсем еще молодой!..

Болт и Мо что-то сочувственно промычали.

— Вы знали, что Джек был адвокатом лорда главного судьи? — оживленно спросил мистер Крэбб.

— Да, знали, — ответил Мо, с неподдельным интересом глазевший на кружевную салфеточку, которая удостоилась чести быть возложенной на телевизор, и статуэтку с танцорами фламенко на ней.

— Мы видели, как судья приезжал к Джеку, — сказал мистер Крэбб. — И не так уж давно, кстати. Недели две или три назад. Я спросил Джека об этом, и он ответил, что ведет личные дела его светлости.

— С ним тоже произошла трагедия, — добавила миссис Крэбб, которая все не могла успокоиться. — Мне всегда казалось, что он очень гуманный судья и не идет на поводу у популистов. Ведь должен кто-нибудь обуздать бульварные газетенки!

Интересно, подумал Болт, сказала бы она то же самое, если бы услышала то, что сегодня услышал о судье он.

— Хотелось бы выяснить, — начал он, — видели ли вы когда-нибудь в обществе Джека этих людей.

Он протянул супругам фотографию Тома и Кэйти Меронов.

— Постойте, сейчас надену очки. — Миссис Крэбб суматошно заметалась. — Бернард, ты не видел мои очки?

Мистер Крэбб ответил, что не видел. Его собственные болтались у него на шее. Он надел их и стал внимательно изучать фотографию.

— Этот мужчина вам знаком? — спросил Болт.

— Нет, — ответил мистер Крэбб, — зато знаю эту женщину. Мы несколько раз видели ее у Джека. Правда, мы не знаем, кто она такая. Детективы, которые говорили с нами до вас, собирались ее разыскивать.

— Это она? — спросила миссис Крэбб, так и не нашедшая очков, выглядывая из-за плеча мужа.

— Да. — Мистер Крэбб постучал толстым указательным пальцем по изображению Кэйти Мерон. — Она сегодня была у Джека.

Детективы переглянулись. Заговорил Болт:

— В какое время дня?

— Она приезжала прямо перед тем, как все это произошло. Я как раз находился в саду перед домом. Примерно в половине первого, после ленча.

Итак, Кэйти Мерон была одной из последних, кто видел Джека Келли живым, подумал Болт. А значит, она могла видеть и его убийц.

Или, что хуже, быть одной из них.

 

27

Кэйти вскочила на ноги и стала пятиться от Дэниелса. Тот с удивлением посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.

— Что такое, Кэйти?! — спросил я, уставившись на жену.

Ее взгляд метнулся к ножу, лежавшему на полу; быстрым движением она подобрала его и направила на Дэниелса. Ее рука слегка дрожала, в глазах сквозила угрюмая решимость, которая совсем мне не нравилась.

— Ты ведь был там, да? — прошипела она Дэниелсу.

— Где? — ошеломленно переспросил он.

— В доме Джека. Сегодня днем. Ты был с ними?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Еще как понимаешь!

— Вы меня, очевидно, с кем-то путаете.

— Не надо! Не такая я дура.

— Кэйти, в чем дело? Откуда ты знаешь, что он был сегодня в доме Джека Келли?

— Откуда я знаю? — повторила Кэйти, обращаясь скорее не ко мне, а к Дэниелсу; лезвие ножа застыло в каких-то трех футах от его горла. — Да, я не видела тебя, потому что тогда вы бы и меня убили, верно? Я тебя слышала! Я вас всех слышала, и я узнала твой голос.

Ее губы скривились в нехорошей улыбке. В тот момент ничто в ней не напоминало мою жену. Даже теперь до меня не доходило, о чем это она, — но меня можно понять, учитывая, сколько потрясений мне пришлось испытать за день.

— Что ты делала у Джека, Кэйти? Мы с ним не виделись четыре года!

— Спокойно, спокойно, — сказал Дэниелс, пятясь и поднимая руки. — Думаю, мы не с того начали.

Его рука молниеносно нырнула в карман кожаной куртки, и через мгновение Дэниелс уже направлял на Кэйти пистолет.

— Дэниелс, не стреляйте! Ради всего святого!

Он пропустил мои слова мимо ушей и снял оружие с предохранителя.

— Итак, давайте начнем заново. Бросьте нож, миссис Мерон.

Кэйти и не подумала его слушаться.

— Ты убил Джека, урод. И теперь поплатишься.

Тут я наконец осознал неизбежное — возможно, с небольшим запозданием. Пускай я сам и не видел Джека несколько лет, однако стало ясно, что Кэйти поддерживала дружбу за нас обоих. Наверное, в глубине души я давно догадывался, что она мне изменяет. Она стала чаще задерживаться на работе, по выходным уезжала на какие-то мифические конференции… Изменилось и ее поведение. Она снова стала пользоваться духами, покупать дорогое нижнее белье. Но когда признаки налицо, признать очевидное не хватает духу. Придумываешь какие-то причины, пытаешься объяснить все рационально. Вот почему сейчас, услышав признание из ее уст, я словно получил удар по почкам.

Джек. У меня закружилась голова. Вот подонок.

— Это не то, что вы думаете, миссис Мерон. Пожалуйста, положите нож, и поговорим.

— Ты что такое несешь? Не то, что я думаю? Да я слышала, как вы пытали его на кровати!

— Я к нему не прикасался. Да, я был там, но к нему и пальцем не притронулся.

— Так это все было враньем! — воскликнул я.

Я обращался к Дэниелсу, а ответила мне Кэйти — не отрывая от него взгляда:

— Прости, Том. Я не хотела, чтобы ты вот так об этом узнал.

— Почему? — спросил я уже Кэйти, хотя ответов на этот вопрос наверняка хватало с избытком.

— Поговорим позже.

— Положите нож, миссис Мерон.

Кэйти еле заметно покачала головой:

— Нет.

Дэниелс стремительно бросился вперед, схватил за руку и выкрутил ей запястье, дулом пистолета ударил ее по предплечью. Кэйти вскрикнула от боли и выронила нож. Оттолкнув ее, он поднял нож и зашвырнул его в угол комнаты. Все произошло так быстро, что я не успел среагировать.

Секунду казалось, что Кэйти вот-вот расплачется, но она быстро взяла себя в руки. Я обнял ее за плечи, все еще чувствуя пустоту внутри, потому что знал: она уже не любит меня так, как я ее. Кэйти положила голову мне на грудь.

Я впился взглядом в Дэниелса:

— Так, значит, вы все-таки побывали у Джека дома?

Он кивнул:

— Да, побывал. Но не сказал вам, потому что тогда вы ни за что бы не стали мне доверять.

Я посмотрел на пистолет, по-прежнему направленный на нас.

— Так вы не коп?

— Коп.

Кэйти вырвалась из моих объятий.

— Не может быть! Копы так не поступают!

— Я работаю под прикрытием, — пояснил он.

И вкратце пересказал ей все, что говорил до этого мне. Кэйти слушала его не перебивая.

— Сегодня после обеда нам позвонил Ленч. Мы с Мантани должны были ехать с ним в дом Джека Келли, прихватив костюмы и перчатки. По пути Ленч сказал нам, что Келли обладает какими-то сведениями, которые нужно из него вытащить. Когда мы приехали, Мантани спросил, что делать с Джеком, когда мы добьемся своего, и Ленч ответил: убить и обставить все как самоубийство. Судя по всему, это коронный метод Ленча.

В общем, мы с Мантани позвонили в дверь, а Ленч спрятался за углом. В костюмах мы выглядели вполне прилично, и Келли ничего не заподозрил. Когда он открыл, Мантани брызнул ему в лицо из газового баллончика. Мы затащили Келли наверх и привязали к кровати. Он был очень напуган, кашлял, задыхался и говорил нам, чтобы брали все, только его не трогали. Ленч засунул ему в рот мячик для гольфа, потом уселся ему на ноги и поднес зажигалку к яйцам.

Потом он достал мячик и спросил: «Где оно? Мы знаем, что оно у тебя». Келли все кричал, что понятия не имеет, о чем это мы, и Ленч снова стал его поджаривать, а затем спросил, кому он уже успел настучать.

Ленч снова засунул ему мячик в рот и дал пять минут на раздумья — мол, уж потом мы возьмемся за него по-настоящему. Он пошел вниз, я с ним. Наверху остался один Мантани. Мы спустились на кухню, Ленч поставил чайник на плиту, подошел ко мне и посмотрел в глаза. Он сказал, что если я хочу доказать свою преданность, то должен взять чайник и вылить кипяток на Келли, даже на лицо. И тогда мы снова зададим наш вопрос. Еще Ленч сказал, что запишет на видео, как я это делаю, чтобы я потом не мог проболтаться.

Я понял, что нужно срочно делать ноги, но прежде чем успел что-либо предпринять, сверху донесся крик. Этот идиот Мантани отлучился в туалет и оставил Келли одного, а тот как-то сумел освободиться. Потом он сбежал по лестнице и выскочил через заднюю дверь, а Мантани бросился за ним по пятам. Ленч заорал, чтобы я бежал заводить машину — нам придется быстро сматываться. И сам кинулся за ними.

— Я ничего такого не слышала, — сказала Кэйти.

— Так ты в самом деле была там? — тихо и покорно спросил я.

Она повернулась ко мне и легонько кивнула. Какая же она красивая: на оливковой коже ни слезинки, глаза лучатся умом и теплом. И от этого было вдвойне труднее поверить в ее предательство. Как она, такой хороший человек и фантастическая мать, могла так поступить?

— Слушай, Том, я…

Она осеклась. Я знал, что Кэйти жалко меня, но в ней не чувствовалось раскаяния, желания все исправить. Она страдала не из-за меня.

— И сколько это продолжалось?

Она вздохнула:

— Поговорим позднее, ладно? Сейчас я хочу выяснить, кто такой этот человек, потому что он меня до сих пор не убедил.

— Я говорю правду, — спокойно произнес Дэниелс. — Ленч и Мантани рванули за Келли, а мне пришлось вернуться в машину, потому что мы оставили ее довольно далеко от дома Келли, чтобы не бросалась в глаза. Через пять минут они вернулись и сообщили, что Келли мертв. Но перед смертью он сказал им, что нужной нам вещи у него больше нет. Он, дескать, отдал ее Тому Мерону.

Я покачал головой:

— Мы с ним не виделись четыре года.

— Ну, мне они сказали так, — пожал плечами Дэниелс. — Еще они сказали, что Келли звонил вам домой. Потом Ленч переговорил с кем-то по телефону — у него везде есть связи — и уже через несколько минут выяснил, как зовут вашу жену и где вы оба работаете. Он распорядился, чтобы к вам домой выехали люди и задержали вас до его приезда. Велел нам высадить его и избавиться от машины. Мы должны были оставаться вместе и ждать приказаний. Остальное вы знаете.

— Что за чушь, — пробормотал я, совершенно сбитый с толку. — Джек никогда мне ничего не давал.

— Надо же, как повезло! Значит, ручек мы в крови Джека не запачкали? — сказала Кэйти голосом, полным яда. — Ты видел, что они с ним сделали? Я видела. Я пошла искать его в лес и в конце концов нашла. Его вздернули на дереве, как собаку. Никто не заслуживает такой смерти!

Дэниелс пропустил тираду мимо ушей.

— А где вы были все это время? В спальне, вероятно, в одном из шкафов?

Она вздохнула.

— Когда в дверь позвонили, Джек спустился на первый этаж, и оттуда донеслись крики. Я испугалась и спряталась, как могла, — в платяном шкафу. Прижалась к самой стенке, за костюмами, и сидела тише мыши. Затем вломился ты со своими друзьями, вы втащили в комнату Джека, привязали его к кровати, а потом… потом я услышала, как вы его пытаете… — Ее голос надломился.

Дэниелс молчал.

— Когда вы спустились на первый этаж и тот другой человек тоже вышел, я поняла, что у меня появился шанс помочь Джеку. Я вылезла из шкафа и увидела, что Джек на кровати. Джинсы между ног были все черные. Он жутко мучился, но оставался в сознании. Он сделал знак, чтобы я залезла обратно в шкаф, — не хотел, чтобы я попалась, потому что знал, что тогда вы меня убьете. Но я не могла его оставить в таком беспомощном состоянии. Мне удалось освободить одну его руку, другую он отвязал сам. Мы услышали, как открывается дверь туалета, и тогда Джек оттолкнул меня и кинулся прочь. С лестницы донесся какой-то шум, и он сбежал вниз. Мы даже не успели попрощаться.

Кэйти несколько раз глубоко вдохнула и пронзила Дэниелса взглядом.

— И никто не кричал, что надо заводить машину.

— Тем не менее я говорю правду, — передернул плечами Дэниелс.

Она покачала головой:

— Ты был с ними. Я знаю.

— Кэйти, сегодня Дэниелс меня спас, — сказал я. — Я думаю, что он тот, за кого себя выдает, — коп под прикрытием.

— Том, тебя там не было. Он участвовал в этом, коп он или нет.

— Джек позвонил мне, когда убегал от них, сказал, что я должен ему помочь. А его последними словами были две строчки нашего адреса. Почему?

Дэниелс посмотрел на Кэйти:

— Может, Келли передал то, за чем гоняется Ленч, вам — но не выдал вас даже под пыткой?

Она покачала головой:

— Ничего мне Джек не давал.

— Вы уверены?

Она прожгла его взглядом.

— Я не обязана тебе отвечать, кто бы ты ни был. Даже если у тебя пистолет в руке!.. Том, думаю, нам нужно вызвать полицию. Пора с этим покончить.

— Не советую, миссис Мерон. — Дэниелс снова поднял пистолет, и его палец на спусковом крючке напрягся.

— Ванессу тоже убили, — вырвалось у меня. — Сегодня днем в университете.

Глаза Кэйти расширились.

— О Господи! Только не это!

— Извини, но я должен спросить: ты знала?

Она покачала головой:

— Конечно же, нет! Ради всего святого, что с ней сделали?

— В полиции мне точно не сказали, но скорее всего ее зарезали ножом.

— Это все ты? — обрушилась она на Дэниелса.

Теперь настала его очередь качать головой.

— Понятия не имею, зачем потребовалось ее убивать. Может, вам известна причина?

— Нет. Мать вашу, да она была обычным преподавателем! — Кэйти потерла лицо ладонью. — О Господи, бедная Ванесса…

— Тебе нужно знать еще кое-что, — сказал я.

Она бросила на меня быстрый взгляд:

— Что?

— На ноже, которым ее убили, найдены твои отпечатки пальцев.

— Нет, — откликнулась она, — не может быть. Это какая-то ошибка.

Я наблюдал за ее реакцией. Как же неприятно, когда не можешь доверять собственной жене.

— До сих пор ума не приложу, зачем Джек позвонил мне. И какой помощи от меня хотел, — прибавил я.

— Я тоже не понимаю, — ответила Кэйти, но в ее взгляде промелькнула неуверенность. Она явно врала.

Дэниелс, по-видимому, был того же мнения.

— Вы чего-то недоговариваете, миссис Мерон. В наших общих интересах, чтобы вы перестали скрытничать.

— И кому я должна все рассказать? Тебе, что ли? Проходимцу, который убил дорогого мне человека, а теперь размахивает оружием? Нет, я звоню в полицию. И разговаривать буду только с копами.

На столике в дальнем углу комнаты стоял телефонный аппарат, и Кэйти направилась к нему.

— Не надо, миссис Мерон! — рявкнул Дэниелс и нацелил пистолет в голову Кэйти. В его голосе звенело напряжение.

Я заступил ему дорогу:

— Дэниелс, да что вы такое делаете! Ради Бога, уберите пистолет!

— Заткнись, — процедил он и оттолкнул меня, затем снова обратился к Кэйти: — У них есть свои люди даже в полиции, миссис Мерон. Если попадется не тот коп, вам не жить. Не надо этого делать.

— А то что? Застрелишь меня?

Измученное лицо Дэниелса выдавало страшную внутреннюю борьбу.

— Да, если придется.

— Сейчас я позвоню по телефону девять девять девять, и сюда приедет полиция. Если ты и вправду коп, то возражать не должен, я права?

Они уставились друг на друга. Кэйти не убирала руки с трубки, на ее лице читалась угрюмая решимость… как и на лице Дэниелса. Казалось, что, несмотря на преимущество, которое давал пистолет, ему было сейчас тяжелее всех. Я знал, он не хочет стрелять в нее, но как он поступит на самом деле?

— Не надо, миссис Мерон. Если вы скажете, где оно, так будет лучше для всех нас.

Тут до меня дошло нечто столь очевидное, что я поразился, почему не подумал об этом с самого начала.

— Да ведь ты прекрасно знаешь, о чем речь! — сказал я Дэниелсу. — Ты знаешь, за чем гоняются Ленч и его босс, и сам хочешь это заграбастать!

Мысли у меня в голове заметались. Наброситься на него? Попытаться вырвать пистолет? Но должен ли я теперь помогать Кэйти? В ногах у меня началась дрожь, я все больше нервничал. В комнате стояла плотная тишина; место, где мы провели столько приятных вечеров, теперь казалось чужим и незнакомым.

— Прошу вас, миссис Мерон! Давайте спокойно поговорим.

Я прыгнул на Дэниелса, перехватил его запястье и оттолкнул руку с пистолетом от Кэйти. Свободной рукой я попытался вцепиться ему в горло, однако он ловко отскочил, и я потерял равновесие. На затылок мне обрушился кулак, я здорово приложился черепом о перила, и Дэниелс легко высвободил руку.

— Иди к черту, Мерон, — прошипел он.

Голова раскалывалась от боли, но я все-таки развернулся, чтобы видеть, что происходит. Дэниелс не отрывал взгляда от Кэйти, по-прежнему держа ее под прицелом. Лицо у моей жены стало белым, как мел.

— Ну! Клади трубку! — заорал Дэниелс.

— Ради Бога, не стреляй! — сказал я.

— А уже не надо стрелять, — произнесла Кэйти. — Телефон все равно молчит.

Наступила тишина, которую нарушал только дождь, стучавший по бетону за окном.

Наконец Дэниелс заговорил, и в его словах прозвучала мрачная обреченность:

— Они здесь.

 

28

Дэниелс, пригнувшись, подобрался к выключателю в прихожей, потушил свет и шепотом сказал:

— Всем лечь.

В полумраке комнаты он прокрался к эркерному окну, выходившему на подъездную дорожку, присел, медленно поднял голову и выглянул наружу.

Мы сделали, как было велено. Я укрылся за диваном, Кэйти проскользнула вдоль стены и встала на четвереньки. На миг наши взгляды встретились, и в ее глазах я увидел лишь испуг — по-прежнему никакого раскаяния. Она тут же отвернулась.

— Видно кого-нибудь? — спросил я громким шепотом.

— Пока ничего, но они где-то тут.

— Как нас нашли?

— Не важно. Сейчас нужно решить, как будем отсюда линять. Что позади дома?

— За садом лес, — сказал я, — но по всему периметру посажены кусты можжевельника вместо забора. Через кусты не продраться.

— То есть сзади никак не выбраться?

— Можно через окно студии, — подключилась Кэйти. — Это отдельная постройка в глубине сада. Если выбраться через заднее окно, то попадем прямо в лес.

Дэниелс медленно водил головой, вглядываясь в темноту. Внезапно он застыл и уставился налево, в сторону машины Кэйти.

— Там кто-то есть? — спросила она с дрожью в голосе.

Дождь за окном лил не переставая.

— Не уверен, — прошептал Дэниелс, не меняя положения головы. — По-моему, да.

Мне захотелось на крайний случай иметь при себе какое-нибудь оружие. На кухне подруга Мидж, заядлый кулинар, держала набор японских ножей, и я решил, что они подойдут. Мне и думать не хотелось, что я смогу вонзить нож в живого человека, но меня уже тошнило от собственной беспомощности. На корточках я стал пробираться на кухню.

Деревянная подставка треугольной формы, в которую были воткнуты по рукоятку шесть ножей, стояла возле плиты на выложенном кафелем кухонном столе. Потянувшись, я достал длинный нож с широким лезвием — острым как бритва. Мне доводилось резать им мясо и овощи, и я знал, что на него можно положиться. Я представил, с какой легкостью нож войдет в тело садиста Мантани, и удивился, насколько сладкой мне показалась эта мысль. Хотя я по натуре человек не жестокий, если кто-то причиняет мне зло, я начинаю думать о мести. А Мантани ее, несомненно, заслуживал. Как и мой давний друг Джек Келли — но до него уже не добраться.

Я зажал нож в левой руке и встал, разглядывая свое размытое отражение в кухонном окне. Струйки дождя текли по стеклу, рисуя хаотичные узоры. Тело ныло… а ведь Кэйти даже не справилась насчет моих ран. Мои проблемы ее не заботили — и, очевидно, уже очень давно, просто я был таким дураком, что ничего не замечал.

Внезапно за стеклом, словно привидение, возникло лицо в черной маске, а следом — рука в перчатке, сжимавшая пистолет с длинным дулом. Прежде чем я успел среагировать, раздался выстрел, и за мной что-то разлетелось вдребезги. Посреди стекла, покрывшегося паутиной трещин, теперь черным глазом зияла дыра. Подонок пытался меня убить!

Дуло вспыхнуло огнем, и помещение вновь наполнил грохот. На этот раз окно разлетелось вдребезги, осыпав комнату дождем острых осколков.

Только тогда я вышел из ступора и бросился на пол, радуясь, что пули меня не задели, хотя стрелявший стоял в нескольких шагах. А через мгновение я понял почему. Когда я подползал к двери, преодолевая боль, причиняемую битым стеклом, в кухню что-то кинули, раздался громкий хлопок, и комната наполнилась светом и жаром. Обернувшись, я увидел, что почти все шкафы и столы объяты пламенем и яростные языки уже лижут потолок. Человек в маске не пытался меня убить; он хотел выкурить нас из дома.

Густой, едкий дым навалился волной; под его прикрытием я вскочил и бросился в гостиную. В то же мгновение пуля разнесла переднее окно коттеджа. Дэниелс уже был на ногах, подальше от окна, и смертоносный душ осколков его не задел. Он беспокойно водил стволом из стороны в сторону, но не видел цели. Кэйти примерзла к месту, словно олень, внезапно попавший в свет фар на ночной дороге.

— Они кидают бутылки с зажигательной смесью! — заорал я. — Кухня горит!

Через долю секунды, прежде чем мне успели ответить, раздался оглушительный выстрел из дробовика, и во входной двери чуть пониже ручки появилась огромная дыра. Дэниелс встал на колено и выпустил в дыру три пули. Выстрелы отдавались оглушительным грохотом.

Снова ожил дробовик, и дыра расширилась. Вскрикнув от боли, Дэниелс схватился за плечо и заорал, чтобы мы бежали наверх. Я потащил Кэйти к лестнице.

Внезапно распахнулась, сильно стукнувшись о полку для обуви, передняя дверь. Мы видели струи дождя, падающие откуда-то из темноты на подъездную дорожку. Из кухни клубами валил черный удушающий дым. Дэниелс выставил пистолет перед собой и выжидал, по-прежнему стоя на колене.

В проеме на миг показалась рука, и в дом залетела бутылка с горящей тряпицей в горлышке. Дэниелс успел спустить курок в четвертый раз, но бутылка уже подкатилась к его ногам. Он тут же вскочил, наугад выстрелил в проем и кинулся к лестнице.

— Наверх, мать вашу!

Я подтолкнул Кэйти, и она на четвереньках полезла наверх, мы с Дэниелсом — следом. Секунду все было тихо, потом тряпица догорела, и бутылка взорвалась. Метнувшееся по полу пламя моментально охватило диван.

— Там есть окно в сад? — прокричал Дэниелс, стараясь перекрыть треск пожара.

— В хозяйской спальне есть, — крикнул я. Дым становился все гуще, и от спешки я то и дело спотыкался. — Выходит как раз на крышу пристройки, можно через нее.

— Давай туда!

Достигнув второго этажа, Кэйти свернула направо. В коридорчике горел свет, и мои глаза, привыкшие к темноте, невольно сощурились. Кэйти кинулась к спальне и распахнула дверь, я не отставал, и поэтому, когда она вбежала в комнату и внезапно вскрикнула, оказался там же через пару мгновений. Не то чтобы от этого стало кому-то лучше.

Посреди комнаты человек в маске и во всем черном — возможно, тот же самый, что бросил первую бутылку, — одной рукой держал за шею Кэйти, а другой — обрез, дуло которого приставил к щеке заложнице. Оба смотрели на меня. Лицо Кэйти выражало лишь безграничный ужас.

Человек с обрезом, едва различимый в полумраке, стал медленно пятиться, не отпуская Кэйти, так что ей пришлось выгнуться под неестественным углом. Под открытым окном за ними находилась крыша кухни — очевидно, с нее бандит и проник в дом. На краю крыши я разглядел еще одного человека в черном. Он тоже подбирался к нам, но поскользнулся на мокрой черепице и упал.

За мной появился Дэниелс, и я безотчетно отступил в сторону. Он выругался и вскинул пистолет.

— Не дергайся, Дэниелс, — сказал бандит, и я сразу узнал голос ублюдка Мантани. — Брось пушку, или я вышибу ей мозги.

— Отпусти ее, Мантани, — спокойно ответил Дэниелс. Разумеется, он мог позволить себе быть спокойным, ведь это не его жену держали в заложниках. — Если не отпустишь, я убью тебя. Ты же знаешь, я не шучу.

Мантани продолжал пятиться, до окна оставалось совсем чуть-чуть. Человек на крыше уже встал и медленно приближался.

— Не будешь нам мешать, мы тебя отпустим, — сказал Мантани Дэниелсу. — Хотя после сегодняшнего за тобой должок… Нам нужны только Мерон и его бабенка.

Дэниелс сделал шаг вперед, потом еще один. Черный, удушающий дым стал заполнять комнату, треск пламени с нижнего этажа усилился.

— Сдвинься на дюйм, и она труп. — Мантани сильнее вдавил дуло дробовика ей в щеку, лицо за маской скривилось в звериный оскал. — Я убью ее, сука, знаешь, что убью.

Дэниелс сделал еще шаг.

— Что ты делаешь, Дэниелс? — Таким высоким голосом я в жизни не кричал. — Он же ее убьет!

— Нет, не убьет. Не убьешь ведь, Мантани? Потому что если убьешь, то и я тебя убью, а тебе неохота умирать.

Я и сам приблизился на шаг, мучительно пытаясь сообразить, что делать, и по-прежнему сжимая в руке нож.

— Не рискуй, Дэниелс! Это же моя жена!

— Дэниелс, я пришибу ее, ей-богу пришибу! Мне на нее насрать!

Второй бандит между тем добрался до окна, но, увидев пистолет в руке Дэниелса, сразу исчез. Мантани остановился, прислонившись спиной к подоконнику.

Кэйти не издавала ни звука. Ее челюсть тряслась, глаза округлились от страха. За годы совместной жизни я видел ее нервной, обеспокоенной, какой угодно — но никогда в таком ужасе.

Дым делался все гуще, с лестницы доносились шаги… мы угодили в западню. У меня началась дрожь в ногах. Я вспомнил о детях. Вспомнил день, когда родилась Клои, мой первенец; вспомнил, каким радостным было тогда лицо Кэйти. Вспомнил, как мы держали дочурку на руках после первого взвешивания. Счастливая молодая семья… И вот как все должно закончиться — в горящем, задымленном коттедже, с горечью измены на губах, по причине, которой мне уже не узнать никогда.

— Даю тебе последний шанс, Мантани. Убери оружие. Немедленно.

Дэниелс приблизился еще на шаг. От бывшего напарника его отделяло не больше шести футов. Хотя в голосе и чувствовалось напряжение, он оставался спокоен. Мантани чуть откинулся назад, словно пытаясь увеличить расстояние между собой и противником. Это выдавало его слабость, хотя обрез он держал по-прежнему крепко.

— Иди к черту, Дэниелс. Сам брось пушку. Вы окружены.

Выстрел оглушил меня и заставил подпрыгнуть.

Голову Мантани отбросило к окну, и стекло обильно забрызгала кровь. Дробовик дернулся и разрядился в потолок. Когда тело Мантани обмякло и повалилось на бок, Кэйти бросилась к Дэниелсу. Человек снаружи вскочил на ноги. В руке у него был пистолет, но вместо того чтобы им воспользоваться, он побежал по крыше, снова поскользнулся и исчез из виду. Дэниелс оттолкнул Кэйти и выпустил ему вслед еще одну пулю. Скорее всего она не достигла цели, потому что я услышал, как хрустнул водосточный желоб — видимо, бандит зацепил его, когда спрыгивал на землю.

— Живо отсюда! — заорал Дэниелс, обернувшись ко мне.

Я не заставил себя упрашивать и устремился к окну, через которое уже лезла Кэйти.

— Кто-то поднимается по лестнице, — бросил я Дэниелсу на бегу, закашлявшись от дыма, постепенно заполняющего комнату.

В этот момент в дверном проеме возник еще один человек в черном, с помповым ружьем в руках. Но он отличался от других. Во-первых, он был крупнее их — гораздо, гораздо крупнее, и даже густая пелена черного дыма не могла скрыть исходящее от него мрачное, невозмутимое спокойствие, словно вокруг не творилось ничего из ряда вон выходящего. Я мгновенно понял, что это и есть Ленч и что, если он нас зацапает, нам конец.

Дэниелс отпихнул меня, выстрелил и сгреб труп Мантани. Ленч в ответ пальнул из дробовика, разбив еще одно стекло, и скрылся за дверью. Дэниелс дернулся, но его не задело. Он потянул на себя труп и присел, используя его и одну из кроватей как прикрытие, и снова крикнул, чтобы я спасался.

Я одним прыжком перемахнул через подоконник, все еще крепко сжимая в руке нож. И тут Ленч снова выстрелил. Я шлепнулся животом на крышу и заскользил вниз по черепице, к водосточному желобу, отчаянно пытаясь зацепиться за что-нибудь свободной рукой. Кухня была прямо подо мной, чувствовался идущий оттуда жар; крыша могла вот-вот обрушиться, и если я останусь на ней, то полечу в самое пекло.

Кэйти оседлала конек крыши у самого фронтона, держась за кирпичный выступ, в нескольких футах надо мной. Ее взгляд был направлен направо и вниз — человек, свалившийся с крыши, уже вставал на ноги. Из-за угла показался еще один, четвертый, бандит, тоже вооруженный, и сразу стал в нас целиться. Из дома вновь раздались выстрелы — сначала дробовик, потом пистолет Дэниелса.

— Сюда! — крикнула Кэйти и, прежде чем я успел ответить, начала съезжать на заднице с противоположного ската. Я последовал ее примеру, швырнув нож на землю, чтобы не мешался, потом свесился с желоба и спрыгнул на землю. В пятнадцати ярдах впереди, в конце лужайки, стояла одноэтажная деревянная студия, где Мидж любила рисовать. А за ней нас ждала свобода.

— Бежим! — крикнул я, одновременно нашаривая в кармане ключи. Те, что от коттеджа, я носил в основной связке, а вот ключ от студии… Несколько месяцев назад я снимал его, чтобы сделать дубликат, но вернул ли потом на место? От души надеясь, что ответ будет положительный, я подхватил с земли нож, и мы со всех ног бросились к студии. Преследователи наседали нам на пятки.

Когда мы добежали до двери студии, меня уже охватила паника. Я точно помнил, что тот ключ был меньше других — тоненький такой, с круглой головкой. Я, как мог быстро, ощупывал в темноте связку, молясь, чтобы мне повезло. Господи, помоги… Пожалуйста!

Перестрелка в спальне стихла, слышался только непрекращающийся шум дождя и рев огня. Мирный домик, в котором мы искали убежища от суеты современного мира, становился добычей прожорливого пламени.

Кэйти оглянулась:

— Быстрее!

Наконец мои пальцы нащупали круглую металлическую головку. Вот он! Я стал искать замочную скважину. Судя по топоту, бандиты быстро приближались; раздался крик с требованием поднять руки.

Наконец ключ вошел в замок. Провернув его всего один раз, я открыл дверь, втолкнул Кэйти внутрь и бросился за ней в темноту студии. И не думая включать свет, захлопнул дверь и стал на ощупь искать задвижку.

В студии стоял еле уловимый запах лака и благовоний. Мидж, работая здесь, частенько курила травку. Я сделал такой вывод не только потому, что ее на редкость бездарные абстрактные полотна могли быть порождением только одуревшего от наркоты мозга; скорее, меня убедили припрятанные по углам косячки, которые я время от времени тут находил.

Кто-то с размаху ударился в дверь, и от мощнейшего толчка нож выпал у меня из рук. В образовавшейся щели показалась рука в перчатке.

— Сделай что-нибудь! — истошно завизжала Кэйти.

Я всем весом навалился на дверь, пытаясь вернуть ее на место.

— Черт, нож упал!

Кэйти нашла выключатель и зажгла свет. Мои ноги начали отъезжать назад по голому паркету; еще пара секунд — и преследователи ворвутся в студию. Я наконец увидел нож — он лежал в полутора ярдах от меня. Не дотянуться.

Кэйти быстро подхватила нож и через мгновение уже была рядом. Она схватила бандита за запястье и глубоко полоснула ножом по его предплечью. На коже заалела тонкая полоска, и на паркет закапала кровь. Человек за дверью взвыл от боли, выругался и отдернул руку. Кэйти захлопнула дверь, я закрыл задвижку.

Раздался выстрел, и от двери во все стороны полетели щепки; пуля прошла ровно между нашими головами. Меня что-то ужалило в лицо, и я инстинктивно отдернул голову.

— Вот черт! — выругалась Кэйти, отпрыгивая назад.

Я схватил ее за руку и потащил через комнату. Все стены были увешаны абстрактными картинами, представлявшими собой большие разноцветные кляксы без претензии на смысл. В центре комнаты стояли мольберт и стульчик. На мольберте красовался незаконченный этюд — сине-зеленая мешанина, которая сделала бы честь шимпанзе, кривому на один глаз.

Вторая пуля прошла сквозь мольберт. Мы с Кэйти продолжали молча двигаться, пока не оказались у заднего окна, выходившего на лес. Я дернул ручку. Заперто. Заперто, черт возьми, а уж этого ключа у меня точно нет!

Менее чем в пятнадцати футах за моей спиной бандиты продолжали вышибать дверь, и не безуспешно. Мы были в ловушке, и у меня оставались считанные секунды, чтобы принять решение.

— Да разбивай же его, мать твою! — завопила Кэйти, озираясь в поисках подходящего предмета. Она схватила с полки фарфоровый горшок и со всего маху швырнула об стекло, но то выдержало. Окно поставили совсем недавно, и скорее всего на него пошло стекло повышенной прочности.

Раздался третий выстрел, и одна из петель сорвалась с косяка. Я развернулся, схватил стульчик рядом с мольбертом и что есть силы врезал по окну. В центре стекла появилась тонкая трещина. Я отступил и снова ударил, вложив еще больше силы. Трещина выросла. От натуги я уже задыхался. Перед тем как ударить в третий раз, я обернулся: дверь висела на единственной петле, которая тоже доживала последние мгновения. Сквозь щель были видны оба бандита, один из них уже пытался просунуть внутрь пистолет.

Я напряг силы до предела и в третий раз двинул стульчиком по стеклу. Стекло разбилось, и осколки с дребезгом вывалились наружу; только один большой по-прежнему торчал в раме острым концом вверх. Я ударил его стульчиком и почти весь сбил.

За нами раздался грохот — упала дверь, и преследователи ворвались в студию. В освещенной комнате мы с Кэйти представляли собой идеальные мишени. Но теперь нас уже ничто не могло остановить.

Отбросив стул, я подхватил Кэйти на руки (порадовавшись, что она такая стройная) и, прежде чем она успела возразить, перекинул ее через подоконник. Потом отступил на три шага и, не обращая внимания на топот сзади и странно приглушенные крики с требованием поднять руки вверх, разбежался и прыгнул вниз головой. Оставшийся в раме осколок порвал мне рубашку и задел кожу, вызвав обжигающую боль.

Я приземлился на руки — к счастью, не посреди стекла — и покатился кубарем, ударив ногами Кэйти, которая только-только поднялась. Я тут же вскочил, схватил ее за руку, и мы бросились бежать сквозь сырой подлесок. С каждым глотком свежего воздуха во мне росло облегчение. Кэйти споткнулась, я потянул ее дальше. Мы продрались сквозь заросли ежевики, перепрыгнули через поваленное дерево — и бежали все быстрее, потому что знали: мы вырвались, обставили этих сволочей. Ничего важнее для нас не было.

Крики преследователей потерялись в дожде.

 

29

Ленч отпрыгнул на лестничную площадку и укрылся за дверью спальни. Последним выстрелом Дэниелс едва его не зацепил. Ленч понимал, что подстроенная им западня полностью провалилась. Зная, что Дэниелс вооружен и нападение в лоб могло стоить ему людей, Ленч велел Мантани через крышу пристройки проникнуть в дом. Тогда, бросая бутылки с зажигательной смесью, они либо выкурят всех троих на открытое пространство, либо загонят их на второй этаж, где Мантани, поджидающий в засаде, сразу же прикончит Дэниелса, после чего Меронам останется только сдаться.

Ленч предполагал, что Дэниелс пойдет впереди Меронов и первым окажется наверху, тогда Мантани не составит труда его завалить. Но вышло по-другому, и теперь Мантани убит, а исправлять все приходится самому Ленчу. Стоя за дверью спальни, он думал, что лучше бы они закидали дом бутылками с зажигательной смесью, а потом дождались, пока огонь и дым не выгонят троицу наружу. Много лет назад, в горячих точках Хорватии и Боснии, его учили из множества планов выбирать самый простой. Будешь мудрить — потеряешь время. Люди, в особенности гражданские, в большинстве своем трусливые существа, которые, чуть что, ударяются в панику. Внезапность нападения и численный перевес — вот и все, что нужно, чтобы сломить сопротивление. Сегодня он не последовал этому совету, попытался сумничать, и вот результат. Впрочем, не все еще потеряно… надо только двигаться побыстрее.

Он нырнул в комнату. Мерон в это время выбирался на крышу через открытую крайнюю створку окна, а Дэниелс присел ближе к средней секции, стекло в которой было разбито и вымазано кровью. В одной руке он зажал пистолет, другой придерживал под мышки Мантани, используя его вместо щита.

Ленч разрядил дробовик прямо на лету. Дэниелс три раза пальнул в ответ, пули просвистели в воздухе, как удары кнута, но ни одна не попала в цель. Ленч упал на бок, и дробовик снова выстрелил, на этот раз случайно, изуродовав потолок плотным кольцом дырок с пенни величиной; посыпались пыль и штукатурка. Дэниелс нажал на спусковой крючок еще два раза. Пули ударили в стену чуть повыше Ленча. Потом стало тихо. Противники не видели друг друга, однако по характерному звуку Ленч понял, что Дэниелс двигается вдоль подоконника к открытой створке. Тоже хочет удрать.

Он сделал уже тринадцать выстрелов из своего «глока». Ленч сам выдавал ему оружие и знал, что в магазине пистолета пятнадцать патронов и еще один — в стволе. Стало быть, у Дэниелса пуль на три выстрела. У самого Ленча осталось только два патрона, а запасных он не захватил. Еще один урок, усвоенный в Югославии и ныне забытый: всегда будь готов к наихудшему развитию событий.

Но какими бы недостатками ни обладал Ленч, страха смерти среди них не было. С неожиданной для человека таких размеров ловкостью он вскочил на ноги, мгновенно и точно определил положение Дэниелса и без колебаний открыл огонь.

Удар принял на себя мертвец: голова в маске взорвалась облаком крови и осколков костей, и большая часть ее содержимого оказалась на Дэниелсе. Тот откинул тело Мантани и дважды нажал на спусковой крючок, стреляя наобум. Обе пули не попали в цель, и тогда Ленч в последний раз разрядил дробовик.

Выстрел ударил Дэниелсу в грудь, и его отбросило на битое стекло. Пистолет вылетел из руки копа, изуродованный труп Мантани с глухим стуком повалился на пол. Через мгновение Дэниелс издал сдавленный вскрик, и Ленча наполнило приятное, спокойное тепло, которое он всегда ощущал, видя чужую агонию. Дэниелс еле стоял на ногах, однако Ленчу хотелось, чтобы подонок не терял сознания в последние секунды перед смертью — тогда Ленч сжал бы его в руках и глядел бы, как уходит жизнь. Он откинул дробовик и с диким воплем прыгнул через кровать.

Как ни странно, в Дэниелсе оставалось еще достаточно сил, чтобы сместиться в сторону. Ленч ухватил его за руку и притянул к себе, намереваясь сдавить в медвежьих объятиях. Дэниелс стал отбиваться — словно ниоткуда появившийся кулак врезался Ленчу в щеку.

Не прекращая бороться, Ленч попытался подвести руку с выкидным ножом к животу противника, к области аппендикса, но, притронувшись к его груди, почувствовал что-то твердое. Бронежилет! Неудивительно, что подонок до сих пор жив. Ленч сместил нож так, чтобы вогнать его Дэниелсу под мышку, однако тот вдруг оттолкнулся от окна, боднул киллера головой и перехватил руку с ножом.

Ленч нанес ему два быстрых удара в лицо и крутанул запястьем; мгновенно выскочило лезвие, разрезало большой палец Дэниелса и едва не вонзилось ему в шею. Коп в потрясении отшатнулся, но запястье Ленча не выпустил. Киллер решил, что хватит играться с жертвой: пора кончать, и немедленно. Всю комнату уже заполнил дым, снаружи доносились крики его людей, преследовавших Меронов, — нужно срочно брать ситуацию под контроль.

Дэниелс перехватил и другую его руку, чтобы не допустить новых ударов, и тогда Ленч сильно толкнул копа, заставив его выгнуться над подоконником. Навалившись всем весом и используя преимущество своей позиции, Ленч попытался вонзить нож в горло противнику. Дэниелс прогнулся еще больше и уже едва не вываливался из окна, но лезвие ножа неумолимо приближалось к цели. По лицу копа текла кровь, его глаза расширились от страшного перенапряжения. Рука, которой он сдерживал нож, сильно дрожала: именно в нее чуть раньше попала дробь. В любой момент она могла отказать, и тогда его ждала смерть. Острие отделяло от кадыка Дэниелса уже каких-то три дюйма, и Ленч улыбнулся.

— Кое-кому пора умереть, — нежно прошептал он. — Пора пролить немного крови.

Его распирало от злорадства.

И тут Дэниелс вогнал колено ему в пах. Тело Ленча сразу обмякло, и не успел он прийти в себя, как Дэниелс припечатал его руку к оконному переплету, распрямился и боднул головой под запрокинутый подбородок. Ленч потерял равновесие, и Дэниелс оттолкнул его, затем развернулся и полез в окно.

Ленч не мог допустить, чтобы добыча ушла. Вскарабкавшись на карниз, он прыгнул копу на спину. Раздался громкий треск, крыша, и без того дышавшая на ладан, прогнулась под их весом, однако Ленч не обратил на это внимания; он схватил Дэниелса за волосы и потянул голову на себя, изготовившись перерезать ему глотку. Снова послышался треск.

Но Дэниелс оказался серьезным противником: словно не замечая боли, он быстро перекатился на бок, брыкнулся по-ослиному и выбил Ленча из равновесия, после чего они оба скатились с крыши и рухнули вниз. Ленч, оглушенный падением, резко выдохнул и сделал выпад ножом; лезвие едва не задело щеку Дэниелса. Однако тому почти уже удалось вырваться; уклонившись от второго удара, он проворно встал на ноги и бросился бежать к кустам можжевельника. Потом ему пришлось резко сменить направление — из летнего домика в конце сада показались люди Ленча. Он кинулся к деревянному забору, отделявшему сад от площадки перед коттеджем, подтянулся и перевалил на ту сторону.

Ленч сообразил, что могут ускользнуть не только Мероны, но и этот засранец Дэниелс. А ведь он под его личной ответственностью… Этого нельзя допустить. Провал исключен.

Один из людей в масках показал жестом, что объектам удалось уйти. Выругавшись, Ленч вернул нож в исходное положение и забрал у одного из них пистолет.

— Куда они побежали?

— В лес, — ответил тот, у кого он взял пистолет, стараясь скрыть дрожь в голосе. Как и все без исключения, он боялся Ленча, но знал, что тот удержится от поспешных действий, потому что они оба ему еще понадобятся. — Их не догнать. Они уже оторвались ярдов на пятьдесят, если не больше.

Приказав ждать, Ленч подбежал к забору, подтянулся и оседлал его. Дэниелс, пошатываясь, бежал через подъездную дорожку с ключами в руках, от внедорожника его отделяло всего десять ярдов. Ленч тщательно прицелился, прищурив глаз. Для пистолетов характерна низкая точность при стрельбе на расстоянии, однако Ленч был первоклассным стрелком. Он научился обращаться с пистолетами в Хорватии в 1991 году и с тех пор регулярно практиковался, часто наведываясь на полигон в Нормандии, где старался выжать максимум из имевшихся у него профессиональных образцов огнестрельного оружия. Среди них был и «Глок-17», который он сейчас держал в руке, — несколько месяцев назад пистолет незаконно ввезли в Великобританию с грузом компьютерных чипов.

Дэниелс, похоже, и не догадывался, что находится под прицелом. Расстояние между ним и «лексусом» сократилось до восьми ярдов, потом до семи… И тогда Ленч нажал на спусковой крючок. Секунду спустя Дэниелс покачнулся и упал ничком на гравий, широко раскинув руки.

Ленч позволил себе торжествующую ухмылку. Еще одно пополнение списка его жертв. Он помнил каждого убитого им человека, мог вызвать в памяти образ любого из них, а также обстоятельства, при которых они умерли. Иногда, если ситуация позволяла, он брал себе на память какой-нибудь трофей. Ленч до сих пор хранил в тумбочке у кровати локон густых, черных как смоль волос, продетый сквозь золотое обручальное кольцо. Эта реликвия постоянно напоминала ему о незабываемом удовольствии, связанном с потрясающе красивой девчоночкой-мусульманкой, молодой невестой, которой едва исполнилось восемнадцать и у которой были самые голубые глаза, какие он видел в своей жизни. Это случилось в деревушке возле города Баник, недалеко от границы с Боснией. Он ворвался в ее дом и оборвал ее существование в кровавом карнавале сексуального экстаза, который вряд ли продлился больше пары часов, хотя ему показался целой упоительно прожитой жизнью.

Дэниелс лежал не шевелясь. Готов. Больше он им не навредит. Однако главная проблема никуда не делась, и люди, которые могли нанести реальный ущерб — Том и Кэйти Мерон, — снова умудрились ускользнуть.

Ленч обратил взгляд к свинцовому небу, пробуя носом сырой ночной воздух. Издали доносился вой сирен. Огонь между тем охватил уже весь дом, пламя лизало кладку, и жар от него распространялся приятными волнами. Огня и оружейных выстрелов было более чем достаточно, чтобы привлечь внимание всех соседей.

Ленч спрыгнул с забора и рысцой побежал к своим помощникам. Теперь уже не оставалось сомнений, что Меронам удалось уйти.

Пора было повышать ставки. Иными словами, звонить Дориэлу Грэму.

 

30

У Майка Болта была теория относительно следовательской работы, и заключалась она в том, что не для всякого факта находится объяснение. Детектив может в общих чертах представить мотивы, из которых исходил преступник, но крайне, крайне редко способен восстановить полную картину происшедшего. Иногда случаются вещи, противоречащие всякой логике. Например, когда в библиотеке некоего университета находят убитую женщину, причем на орудии убийства остаются отпечатки пальцев ее коллеги, которая за несколько часов до этого была в десяти милях от места преступления, в доме некого мужчины, также убитого, но при совершенно других обстоятельствах и наверняка другими людьми. Возможно, между двумя преступлениями существует связь, а возможно, и нет. Верный способ раскрыть такое дело — не ломать голову, выдумывая всяческие теории, а искать очевидцев, которые заполнят все пробелы. Вот почему важно было найти Меронов.

Ближе к одиннадцати часам вечера детективы подъехали к штаб-квартире и распрощались. Прежде чем идти к своей машине, Болт сказал Мо:

— Прости, что испортил тебе вечер.

Тот улыбнулся:

— Вы тут ни при чем. Если бы все эти люди не умирали при таинственных обстоятельствах, оставляя за собой всякие темные секреты, я бы сейчас сидел у себя дома с банкой пива в руке и смотрел бы «Матч дня».

— Теперь езжай домой, отдохни.

— Договорились. Вы как, объявите Меронов в розыск?

— Да, сейчас.

Болт захлопнул дверцу и проводил машину Мо взглядом. Дождь прекратился, облака на светло-оранжевом небе рассеивались. Он был измотан донельзя. Таких дел ему еще не доводилось расследовать: каждую секунду всплывают новые, противоречащие предыдущим факты, и события развиваются с головокружительной быстротой. Болт привык к делам иного рода — тем, которые растягивались на месяцы, пока он медленно и терпеливо собирал улики против осторожных неуловимых преступников. Сегодня же он столкнулся с серией внезапных жестоких преступлений, в которых могли быть замешаны люди, поставленные у кормила власти.

Болт гадал, находился ли в центре этих событий человек, так называемое самоубийство которого они сейчас расследовали. С уверенностью можно было сказать одно: если Парнэм-Джонс действительно входил в шайку педофилов, то где-то существует доказательство его причастности.

Подойдя к «форду», он еще раз позвонил Мэтту Тернеру. Снова включился автоответчик, и Болт повторно оставил сообщение с просьбой перезвонить ему в любое время.

Потом залез в автомобиль и завел мотор, чувствуя лишь пустоту. Пустоту и усталость.

Он включил первую передачу и тронулся.

 

31

От нашего коттеджа тянулась полоса сплошного леса, которая через милю с лишним упиралась в сельскохозяйственные угодья. Казалось, мы уже многие часы бежим по подлеску под проливным дождем, вконец измотанные и потрясенные событиями этого проклятого дня. Колючие кустарники цеплялись за одежду и царапали кожу, но мы ни на минуту не останавливались, зная, что иначе нам не выжить.

Наконец мы добрались до опушки и рухнули на колени, оставаясь в темноте, под укрытием деревьев. Вдоль опушки бежала узкая грунтовая дорога, едва ли не тропинка, за ней на пологом склоне раскинулось огромное пшеничное поле, примерно в четверть мили шириной, за которым опять начинался лес. Когда-то мы гуляли здесь вместе с детьми, и я припомнил, что на другой стороне поля стоят несколько амбаров, которых с дороги не видно. Мы ничего не слышали, кроме собственного тяжелого дыхания, нескончаемого шума дождя и приглушенного воя сирен где-то вдали.

Через несколько секунд Кэйти поднялась и перевела на меня взгляд. Сам я чувствовал себя слишком плохо, чтобы сразу встать с коленей, и никак не мог отдышаться.

На ее лице появилось нечто похожее на жалость, и это меня обеспокоило.

— О Господи… Том, прости, что я втянула тебя… — Я ничего не ответил, но мой взгляд, видимо, оказался красноречивее. — Откуда мне было знать, что они придут за Джеком? Я просто приехала к нему, чтобы…

Она умолкла.

Я представил Кэйти с Джеком на его огромной кровати. Джек сверху. Трахает мою жену. В последнее время я и Кэйти занимались любовью редко, от случая к случаю. Да если честно, не только в последнее время, а уже довольно долго. Теперь причина ясна. Измена Кэйти давила на меня камнем.

— Когда вы с ним начали встречаться? — спросил я, все еще оставаясь на коленях. Эта поза вполне соответствовала унижению, которое я сейчас испытывал.

— Довольно давно. Почти два года назад.

Я был потрясен. Конечно, что-то такое я подозревал, но чтобы два года?..

По лбу у меня стекал дождь, и я в раздражении вытер лицо.

— С моим лучшим другом…

— Так вышло. Просто вышло, и все.

— И как же?

— Однажды я с университетскими поехала в Хэрроу отдохнуть. Вот и встретила его в одном пабе.

— Обалдеть.

— Том, давай только без сарказма, ладно? Не время сейчас. Ты и сам у нас не святой, забыл?

Что верно, то верно. Пять лет назад у меня завязалась интрижка с одной девицей с нашей фирмы. Бев была на семь лет младше меня. Все началось случайно — мы просто выпили лишнего на корпоративном мероприятии. Ну, знаете, их практикуют в наши дни многие компании: сотрудников всей оравой обучают ориентированию на местности, навыкам скалолазания и прочим вещам, которые им не понадобятся в повседневной жизни, и якобы это укрепляет командный дух. Пару раз мы с Бев побезобразничали прямо в офисе после работы и провели ночь в одном брайтонском отеле, однако мы не были по-настоящему увлечены друг другом. Кроме того, меня одолевали угрызения совести, и, когда Бев порвала со мной — бесцеремонно заявив, что ей со мной скучно, и даже не обмолвившись насчет «давай останемся друзьями», — я почувствовал огромное облегчение. Во всяком случае, пока кто-то (кто, мне так и не удалось выяснить) не донес на меня Кэйти. Она несколько недель со мной не разговаривала, но в конце концов простила, хотя сейчас я подумал, а не послужило ли это катализатором всех последующих событий.

— Хорошо, хорошо, — сказал я, — не отрицаю. И вы сразу же начали встречаться?

Она пронзила меня убийственным взглядом:

— Ты так плохо обо мне думаешь? Конечно, не сразу. Мы поболтали о том о сем, он угостил меня выпивкой, мы распрощались, и я еще долго его не видела. Может, несколько месяцев. А однажды я случайно встретила его на улице, когда была в городе без детей, и он пригласил меня на чашечку кофе. Мы хорошо провели время и договорились пообедать вместе через пару недель, затем сходили еще в пару мест.

— У меня за спиной.

— Точно, Том, у тебя за спиной. У нас с тобой тогда не ладилось. Да у нас уже очень давно ничего не ладится, неужели ты не заметил?

Я промолчал. Разумеется, наши отношения теперь не столь безоблачны, как до рождения детей, но мне это казалось вполне естественным. Ведь дети неизбежно что-то меняют. Наверное, я ошибался. Похоже, я много насчет чего ошибался… или вообще тешил себя иллюзиями.

— Мне было хорошо с Джеком, Том. Вот и все, что могу сказать. Сначала мы испытывали друг к другу платонические чувства, потом это переросло в нечто большее.

Вполне в духе Джека Келли. Он умел проявить настойчивость — и неизменно добивался успеха не только с женщинами, но и вообще во всем. Мне даже представился ход его мыслей: «Тише едешь — дальше будешь. Будь терпелив, и в конце концов она уступит. Они все уступают. Делай ей комплименты. Говори, как хорошо она выглядит. Говори, что муж ее недооценивает». Таким манером он затащил в постель десятки девушек. Когда-то меня его искусность даже восхищала, однако сейчас я понял, что он был не более чем эгоистичным подонком. Жаль, что я все узнал лишь после его смерти и нельзя высказать ему в лицо, какой же он говнюк. Мне и сейчас с трудом верилось, что он пошел на такое предательство: наплевал на годы дружбы, словно они ничего не стоили.

— Мне очень жаль, — сказала Кэйти. — Очень.

Кажется, она говорила искренне. Я вздохнул.

— Ты планировала рассказать мне?

— Мы это с ним обсуждали, но все не могли выбрать подходящий момент. И я не хотела, чтобы пострадали дети. Просто… не знаю… это были как бы отдельные отношения, не имеющие ничего общего с тобой, с нашей семьей. Они существовали параллельно.

— Причем существовали долго.

— Да, — ответила она, — долго.

Тут мы услышали шуршание шин по грязи — по дороге медленно приближалась машина с включенными фарами. Мы инстинктивно пригнулись и сидели тихо, как мышки, пока она не проехала. Рассмотреть ее хорошенько не удалось — густые заросли остролиста мешали обзору, да я особо и не пытался, опасаясь, как бы люди в машине ненароком меня не заметили. Это вовсе не обязательно бандиты, но сегодняшний день, полный неприятностей, научил меня, что осторожность прежде всего.

— И что будем делать? — шепотом спросила Кэйти, когда габаритные огни автомобиля скрылись вдали.

— Нужно укрыться от дождя, потом позвонить в полицию. Тебе им многое придется объяснить. — Я встал и вытащил из кармана телефон, но сигнала по-прежнему не было. — И еще…

— Что?

— Копы нашли на месте преступления пару моих перчаток. На них пятна крови. Кажется, кто-то пытается меня подставить.

Кэйти поразилась:

— Да как они могли туда попасть?

— Понятия не имею. К счастью, полиция пока не установила, что они мои, но это наверняка не так уж сложно сделать. А я не хочу на двадцать лет загреметь в тюрьму за преступление, которого не совершал. — Я помедлил. — Так что знаешь, если…

— Я не имею никакого отношения к убийству Ванессы, Том. Честное слово! И откуда на том ноже мои отпечатки, тоже не знаю. Ты мне веришь?

По ее голосу чувствовалось, что доверие ей необходимо.

— С чего тогда Джек позвонил мне? И что ты на самом деле знаешь обо всем этом? — Я невольно повысил голос. Мы вот-вот начнем ссориться, что при наших обстоятельствах по меньшей мере глупо.

— Я ни к чему этому отношения не имею, — твердо сказала Кэйти, — и не хочу, чтобы на меня повесили убийство Ванессы.

— Так или иначе придется рассказать все копам. Говоря начистоту, у кого еще нам искать защиты?

Уже успокаиваясь, я подошел к Кэйти, обнял ее за плечи и спрятал лицо в изгибе ее шеи. От влажной кожи Кэйти не исходило обычного аромата. Я нежно поцеловал ее.

— Все будет хорошо, не волнуйся, — уверенно сказал я. — Теперь давай укроемся от дождя, а потом уж будем решать, что делать дальше.

Мы кое-как продрались сквозь кусты на опушке, пересекли дорогу и перелезли через изгородь, окружавшую поле. Свежевспаханная земля превратилась в сплошную грязь, и двигались мы медленно. Поодаль виднелись два амбара. На бетонной площадке перед одним из них стоял трактор; других признаков человеческого присутствия не было. Оглянувшись, я увидел над соснами зарево — наш коттедж еще пылал — и подумал об Уоррене и Мидж, о том, как вытянутся у них лица, когда они узнают о случившемся. Конечно, после покупки дома мое отношение к ним изменилось в худшую сторону — как ни крути, а эти двое воспользовались нами и нашими деньгами. И все же я не мог не жалеть их, уж слишком полюбилось им это место.

Когда мы добежали наконец до ближайшего амбара, я снова успел запыхаться. Огромные ворота амбара были, к моей радости, незапертыми. Поднатужившись, я отворил одну из створок. Внутри пахло сухим сеном и моторным маслом, но в сравнении с другими местами, где мне в тот день довелось побывать, амбар казался желанным прибежищем. Я нащупал на стене выключатель и зажег свет. Помещение походило на пещеру; вдоль стен тянулись высоченные стеллажи; места между ними вполне хватило бы и для трактора. В дальнем конце амбара стоял одинокий «лендровер», и я направился к нему, стягивая на ходу мокрый пиджак. Кэйти последовала за мной.

Я снова взглянул на дисплей мобильника. Сигнал так и не появился, что начинало меня бесить: наверное, кроме этого, во всей Англии не осталось районов, где нет сотовой связи. Когда-то — в те немногие дни, что мы здесь провели, — это казалось даже благом. Мы никому не давали домашний номер коттеджа, поэтому начальство (как мое, так и Кэйти) при всем желании не могло с нами связаться и помешать нашему отдыху. Теперь, когда мы застряли в глуши и нас разыскивали враги, это обернулось серьезной проблемой.

Я не смел надеяться, что в «лендровере» найдутся ключи зажигания. Их там и вправду не было, зато на пассажирском кресле висел толстый свитер. Я забрался в машину и протянул свитер Кэйти. Скинув с себя промокшие пиджак и блузку, она приняла свитер с тихим «спасибо».

— Твой телефон ловит? — спросил я.

Она покачала головой и расстегнула бюстгальтер, обнажив дерзкие грудки с вишнево-красными сосками. Я с грустью разглядывал ее стройное тело с ровным светло-золотистым загаром, но через миг она уже надела свитер и забралась в салон «лендровера».

— Господи, как я устала! — проговорила Кэйти, закрыв глаза.

— Нам нельзя здесь оставаться, — сказал я.

— Мне нужно подумать, — промолвила она глухим от усталости голосом.

Мне тоже нужно было подумать — и совсем не хотелось. Слишком много пробелов оставалось в истории Кэйти, и она явно что-то от меня утаивала… В задней части машины я обнаружил клетчатый плед из собачьей шерсти и мысленно поблагодарил владельца за похвальную предусмотрительность. Пока я снимал одежду и устраивался на своем сиденье, натянув плед по самый подбородок, Кэйти успела задремать и дышала во сне открытым ртом. Я попытался прижаться к ней, но она, очевидно, еще не совсем заснула, потому что отодвинулась от меня.

Через мгновение я услышал, как она тихонько плачет, и сердце у меня упало. Нашему браку пришел конец. Последние годы женщина, которую я всей душой любил, жила одной лишь ложью.

Но вот в чем вопрос: узнаю ли я когда-нибудь всю глубину этой лжи?