32

Устроив свою бесформенную, как у слизня, тушу в специальном, особо прочном кресле перед ультрасовременным компьютером, двадцатидевятилетний хакер Дориэл Грэм вышел на охоту в киберпространстве. Охотился он на информацию, которую заказал клиент — не кто иной, как Ленч, однако Дориэл ничего о нем не знал и вживую его ни разу не видел. Грэм был для Ленча всего лишь телефонным номером, по которому можно позвонить в любое время суток. Ленч, в свою очередь, проходил у Грэма под кодовым именем «Лима-2». «Лима-2» регулярно прибегал к его услугам и исправно за них платил.

Грэм не знал иной реальности, кроме виртуального мира Интернета. По сути, он был наемником и использовал свои хакерские способности, чтобы за деньги выслеживать людей. Важнейшая информация о каждом гражданине Великобритании, достигшем совершеннолетия, хранится в десятках, а то и сотнях баз данных. Даже люди, которые отказываются участвовать в телефонных опросах, избегают сообщать какие бы то ни было сведения о себе и стараются не оформлять документов на свое имя, — даже они повсюду оставляют электронные «отпечатки». Если вы расплачиваетесь кредитной или дебетовой пластиковой картой, то в базе данных учреждения обязательно остается запись: где и когда вы совершили покупку и какую именно. Если вы пользуетесь мобильным телефоном и разыскивающим вас людям известен его номер, то вас найдут через другую базу данных. Лишь самые серьезные и методичные преступники, которые знают толк в подобных тонкостях, платят за все наличными и никогда не используют свое настоящее имя. Выследить их тяжелее — и все же реально, достаточно лишь обратиться к данным их родственников и друзей, которые обычно не столь осторожны.

В общем, если знаешь, где искать, то можно найти кого угодно, а Дориэл Грэм знал, и еще как. Сегодня ему назвали два имени — Томас и Кэтрин Мерон. Ему поручили выяснить, где живут их близкие родственники, начиная с тех, до которых легче всего добраться из Лондона. «Лима-2» подчеркнул, что дело крайне срочное, и на все про все дал хакеру только два часа. Обычно Грэм таким клиентам сразу отказывал — в конце концов, спрос на его услуги был более чем высок, и перенапрягаться без особой на то нужды он не желал. Однако «Лима-2» пообещал ему небывало высокий гонорар в три тысячи фунтов, и Грэм знал, что это не пустые слова.

Откусив порядочный кусок от большого «сникерса», Дориэл принялся за дело. Элементарного поиска в «Гугле» хватило, чтобы установить, что Томас Мерон вот уже восемь лет работает на компанию «Эзирайт софтвэр сервис» в Хэрроу. На следующем шаге хакеру нужно было взломать кадровую базу данных «Эзирайт». Дориэл предполагал, что придется попотеть, так как компания специализировалась на компьютерных технологиях, однако его догадка не подтвердилась. Защита их сервера изобиловала дырами, и всего через одиннадцать минут хакер уже просматривал досье объекта. Так стали известны имена родителей Мерона и его младшего брата. Затем Дориэл обратился к общедоступному списку избирателей и выяснил, что старики сейчас жили в Сидмуте, графство Девон, а брат Мерона перебрался на восток графства Кент.

С Кэтрин Мерон пришлось повозиться. Место ее работы он определил довольно быстро, однако университетская база данных оказалась на удивление хорошо защищена, и ему удалось взломать ее лишь спустя двадцать семь минут. У Кэтрин Мерон была старшая сестра, которой не нашлось ни в «Гугле», ни в избирательных списках, и тогда Дориэл вспомнил о более простом методе и зашел на «Френдз риюнайтид». Подобно миллионам других людей, эта женщина воспользовалась возможностью разыскать школьных друзей и зарегистрировалась на сайте, очень кстати указав, что ныне проживает в Сиднее, столице Австралии, с любимым мужем Джоном и двумя «крошками» — далматинцами по кличке Гарри и Спайк.

Таким образом, Дориэл выяснил все, что хотел, и спустя всего один час двадцать две минуты после получения инструкций от «Лимы-2» перезвонил клиенту. Его нисколько не волновало, зачем кому-то понадобились эти сведения. Дориэл был человеком малообщительным, а если уж совсем честно — его такие вещи просто не волновали. Отчасти поэтому клиенты ему и доверяли.

— Ты выяснил, что мне нужно? — спросил голос в телефоне.

— Да, — сказал Дориэл, устраиваясь поудобнее в кресле и одновременно вводя пароль к любимому порносайту. — Я проверил всех их родственников. Ближе прочих живет мать Кэтрин Мерон, некая Айрин Тайлер. Вы готовы записывать? Диктую адрес…

 

33

Инспектор Майк Болт жил в самом сердце Лондона. Район Кларкенуэлл, образованный тихими улочками, расположен едва ли не в геометрическом центре столицы. Когда-то Кларкенуэлл изобиловал пивоварнями и типографиями, однако в последние годы джентрификация полностью изменила его облик: здесь стали селиться молодые обеспеченные люди, переделывая в современные квартиры товарные склады и чердачные помещения.

Квартира-студия Болта была устроена на третьем этаже одного из бывших складов, близ ювелирного района Хэттон-Гарден и станции «Фаррингдон». Инспектор уже около двух лет снимал ее у украинского бизнесмена по имени Иван Станевич. Большая и вместительная квартира с деревянными полированными полами и спальным полуэтажом свободной планировки соответствовала высочайшим стандартам. Из окон в восточной стене открывался вид на яркие огни ночного Лондона; высотки жилого комплекса «Барбикан» возвышались над прочими зданиями, как мясистые пальцы. Станевич, крупный жилищный инвестор, мог был легко получать за эту квартиру пятьсот фунтов в неделю, однако брал с Болта всего сто пятьдесят. А все потому, что однажды инспектор очень ему помог. Более чем помог.

Два с половиной года назад, вскоре после того как Болта перевели в Национальное управление по борьбе с преступностью, двенадцатилетнюю дочь Станевича похитили прямо перед школой в Челси. Это было дело рук его конкурентов, которые сразу дали понять бизнесмену, что дочь задушат, если он не согласится передать им право собственности на долю в гостиничном комплексе на юге Франции. По настоянию жены Станевич неохотно обратился в полицию, и дело поручили группе Национального управления под началом Болта.

Похитители назначили бизнесмену встречу в кафе в Тоттенхэме, во время которой тот подписал все требуемые бумаги. К несчастью, похитители решили взять в заложники и самого Станевича, чтобы им уже ничто не мешало перепродать полученную долю третьей стороне. За встречей вела наблюдение группа Болта. Инспектор предпочел не вмешиваться и позволить похитителям увезти Станевича, а потом, следуя за ними на безопасном расстоянии, выследить их.

Объекты прекрасно владели техникой ухода от слежки и во время сорокапятиминутного турне по центру города не раз давали задний ход, делали развороты в запрещенных местах, умудрялись разгоняться до семидесяти миль в час на тесных улочках Айлингтона (такое Болт видел в первый и единственный раз в своей жизни), даже ехали по улице с односторонним движением против потока — лишь бы уйти от хвоста. И это им чуть не удалось, однако Болт, задействовав все возможные ресурсы, при помощи камер видеонаблюдения проследил их путь до квартиры в цокольном этаже одного здания в Фулхэме.

Болт бросил в Фулхэм весь состав группы, а на случай если придется брать квартиру штурмом, вызвал вооруженный отряд элитного подразделения SO19.

И вот перед ним встала дилемма: избрать выжидательную тактику — или действовать жестко и быстро? Болт знал, что преступники могут расправиться с заложниками, даже если штурма не будет. Русская мафия не знает жалости.

В конечном итоге Болт выбрал третий путь, не похожий на два других. Он связался с «Бритиш телеком», узнал номер установленного в квартире стационарного телефона и, приказав отряду SO19 быть наготове, позвонил похитителям. Он предположил, что из любопытства кто-нибудь из них ответит на звонок, и не прогадал. Трубку поднял главарь банды, и Болт — в нарушение всех мыслимых должностных инструкций — сказал ему, что подписанные документы никогда не доберутся до злополучного отеля, что перепродать их будет невозможно, что банде теперь не уйти от ответа, потому что в Великобритании с похитителями никаких переговоров быть не может и что если хотя бы один из заложников умрет, то похитители навсегда засядут за решетку. Если же они отпустят отца с дочерью целыми и невредимыми, то не исключено, что судья отнесется к их делу снисходительно.

Он сильно рисковал. Всполошившиеся преступники могли решить, что, раз они окружены, терять им уже нечего, — и в результате расправиться с заложниками и вступить в перестрелку с полицией. Болт хотя и не считал себя азартным человеком, однако умел проявить решительность и не боялся ответственности за свои поступки. План сработал: преступники перепугались до смерти. После продолжительных телефонных переговоров, во время которых Болт не уставал повторять похитителям, что они окружены и надеяться им абсолютно не на что, они сдались и отпустили обоих заложников живыми и здоровыми.

Станевич считал, что именно Болту они с дочерью обязаны жизнью, никогда не забывал об этом и поддерживал с инспектором связь. Узнав, что тот подыскивает себе жилье, бизнесмен предложил ему в аренду одну из своих квартир — совершенно бесплатно и на сколь угодно долгий срок. По идее Болту полагалось отказаться, потому что подобные вещи противоречат уставу полиции и караются увольнением. Однако жизнь настолько ему осточертела, что какие-то там официальные правила теперь мало его волновали; кроме того, Болту было негде жить, и в итоге он предложение принял, с оговоркой: за квартиру он платить все-таки будет, пускай небольшую сумму. Станевича пришлось долго уговаривать, но Болт не любил чувствовать себя в долгу; в конце концов они сошлись на ста пятидесяти фунтах. Вскоре после этого Болт переехал.

Когда он, с пакетом тайской еды под мышкой, поднялся на третий этаж и наконец-то очутился дома, была уже полночь. Часто — особенно после бурного рабочего дня — тишина, которой встречала Болта темная квартира, вгоняла его в уныние. Сегодня выдалась как раз одна из таких ночей. Включив свет в прихожей, он подумал о Тине Бойд, об одиночестве в ее темных глазах. Может, то же чувство читалось и в его собственном взгляде?

Он положил пакет на металлический кухонный стол, достал из холодильника банку пива и сделал большой освежающий глоток. Пройдя на середину комнаты, застыл перед окном, с удовольствием глядя из полумрака на оранжевое зарево городской иллюминации и вслушиваясь в доносившийся с улицы шум. И тоска стала отступать. Болт жил в Лондоне без малого двадцать лет, но и по сей день при мысли, что он стоит в сердце одного из самых старых и кипучих городов мира, его охватывал благоговейный восторг. Многие не любили Лондон, и Болт был первым кто готов признать, что у города есть темные стороны, — к примеру, чудовищный уровень преступности. И все же инспектор не мыслил своей жизни ни в каком другом месте. Этот город давал ему чувство надежности и общности с людьми; город был его опорой.

Болт успел уже привыкнуть к одиночеству. Хотя оно обрушилось на него нежданно и жестоко, он считал, что новый уклад жизни вполне ему подходит. Никому не надо отчитываться, куда ты уходишь и когда вернешься; можно есть то, что нравится, и сколько угодно шуметь ночью. Помогало и удачное географическое положение квартиры: оно предоставляло массу возможностей разогнать тоску, которая накатывала на Болта всякий раз, едва он возвращался мыслями к той роковой ночи. По крайней мере сейчас он ничего менять не хотел.

Или просто убеждал себя в этом.

Он накладывал себе еду — заправленного тамариндовым соусом морского окуня под гарниром из риса, обжаренного на кокосовом молоке, — и собирался сделать очередной могучий глоток из банки с пивом, когда зазвонил сотовый.

Это был Тернер. Он сообщил, что ходил в кино на новый фильм с Томом Крузом и только что вернулся.

— Дурацкий был фильм. Я с девушкой ходил, так она после сеанса сказала, что устала и хочет домой. Думаю, желание продолжать отношения у нее отпало начисто.

Болт прислонился к кухонному стулу и сделал еще глоток.

— Ах, друг мой, нет справедливости в этом мире.

— Верно, черт возьми. А жизнь слишком коротка, чтобы тратить вечера впустую. Я, пожалуй, подам в суд.

— На кого? На девушку или на кинокомпанию?

— На обоих.

Болт рассмеялся. Тернер ему нравился. Тип он был весьма своеобразный, и его новая девушка, похоже, этого своеобразия не оценила. Он рано начал лысеть; вытянутое лицо всегда имело виноватое выражение, и улыбка на нем появлялась редко, поскольку Тернер предпочитал улыбкам суховатые остроты, которые произносил все с тем же невозмутимым видом. С чего он решил стать копом, оставалось только гадать. К большинству людей Тернер относился с отстраненным пренебрежением, близким к неприязни, зато отличался прекрасной интуицией и знал толк в компьютерах. Кроме того, он был достаточно предан делу, чтобы в законный выходной перезвонить боссу, даже если времени уже полночь.

— Ты, видимо, получил мое сообщение. Просмотрел ноутбук Парнэм-Джонса?

— Не было никакого ноутбука.

— А он вообще пользовался ноутбуком?

— Не знаю. Я подумал, что не было. Да это легко выяснить.

— Надо будет завтра позвонить его горничной.

— А вот настольный компьютер у него был. Я днем уже бегло просматривал его жесткий диск, но, получив ваше сообщение, изучил повнимательнее.

— Нашлось что-нибудь интересное?

— Да, — сказал Тернер после паузы, — нашлось.

Болт внутренне напрягся.

— Что?

— Электронное письмо. Оно хранилось под паролем в личной папке Парнэм-Джонса, и мне это показалось подозрительным. Пароль я взломал без особых проблем — такая защита рассчитана не на профессионалов. Буквально минуту назад закончил читать. Это письмо шантажиста.

— Оно сейчас перед тобой? Прочитай, пожалуйста.

— Там коротко и по делу: «Уважаемый лорд главный судья! Нам известно все. Все подробности. 1998 год. Девочка. Ее отец ведь тоже умер, верно? Повесился в тюрьме. Если не хотите до конца дней гнить за решеткой, вам придется выполнить наши требования. В противном случае история получит огласку. Скоро мы с вами свяжемся». — Тернер снова сделал паузу. Болт молчал. — Что все это значит, понятия не имею. Больше я на компьютере ничего подозрительного не нашел. Других писем от шантажиста нет.

— Ты проверил журнал браузера?

— Бегло. Судья, похоже, не особенно часто пользовался Интернетом. Сайты самые обычные: интернет-магазины, страница Би-би-си и тому подобное. И его явно интересовало, что пишут о нем в прессе. А вы ожидали чего-то другого?

— Нет, — солгал Болт. — Так, уточняю.

Ему все не давал покоя пропавший ноутбук. Если у Парнэм-Джонса были какие-то гнусные увлечения, то он мог завести для них отдельный компьютер. Возможно, его украли убийцы — как и в случае с Джоном Гэлланом.

— Я только что отправил копию письма на ваш адрес, — сказал Тернер.

— Отправитель, конечно, неизвестен?

— Письмо отправлено с бесплатного почтового сервера, ящик уже заблокирован. Если шантажист знал, что делает, то посылал письмо из интернет-кафе, и выследить его будет крайне сложно.

— Ну, а дата отправления известна?

— Да, оно датировано одиннадцатым мая. То есть его отправили десять дней назад.

Выходит, совсем недавно… Связь со смертью Парнэм-Джонса очень вероятна.

— Полагаю, это кое-что меняет? — риторически поинтересовался Тернер.

— Определенно.

— У вас есть какие-нибудь догадки насчет этой мертвой девочки и ее отца?

— Пока не знаю, — снова солгал Болт. Затем попросил Тернера продолжить анализ компьютера — не найдется ли чего-нибудь связанного с анонимным письмом, — поблагодарил его и дал отбой.

Он рассеянно посмотрел на свою еду; пахло очень вкусно, однако новая информация заставила его задуматься. Теперь Болт уже не сомневался, что лорд главный судья был убит. И почти наверняка это сделал тот же самый человек — либо люди, — что несколькими месяцами раньше устранил Джона Гэллана. Между двумя делами прослеживалась явная связь. Очевидно, Гэллана убрали, чтобы положить конец его расследованию, которое могло вывести прямиком на Парнэм-Джонса. Тут напрашивался вопрос: зачем понадобилось убивать самого Парнэм-Джонса? Может быть, чтобы заставить его замолчать и не допустить огласки потенциально взрывоопасных сведений? В таком случае можно предположить, что судью убрал либо кто-то из его дружков-педофилов, либо люди из правящих кругов — чтобы зарубить на корню назревающий скандал, чреватый отставкой всего правительства.

Такая версия порождала еще один вопрос. Человек, у которого был очевидный мотив убить Парнэм-Джонса (не допустить скандала), не стал бы его шантажировать. Скорее наоборот, он бы в лепешку расшибся, лишь бы судья со страху не наделал глупостей.

Но кто же тогда, черт возьми, отправил это письмо?

 

34

Три часа ночи. Пустынная улица.

Из кустов перед домом Айрин Тайлер осторожно выбрался черный кот, с презрением посмотрел на человека в маске, неясно вырисовывавшегося в темноте, шмыгнул по тропинке перед ним и исчез. Ленч подзабыл, считалось ли это хорошей приметой или плохой — да и вообще наплевать. Суеверий за ним не водилось, и он поражался жуткой наивности тех, кого волнуют подобные вещи. Судьбу человека определяют его поступки, и только они. Ленч не верил в предопределение. Нет никакой загробной жизни, никаких духов. Если бы все это существовало на самом деле, то Ленча преследовали бы призраки убитых им людей, всех сорока трех, а между тем он спокойно спал по ночам и в темноте чувствовал себя как дома.

Он достал из кармана связку отмычек и принялся за замок на входной двери. Через минуту настала очередь автоматического «американского» замка. С ним Ленч справился за несколько секунд и медленно приотворил дверь. Она оказалась закрыта на цепочку; он достал из кармана специальные кусачки и перекусил ее пополам. Айрин Тайлер позаботилась о безопасности своего дома, но это ничего не меняло. Если взломщик не лох, то он проникнет в любой дом — а у Ленча был богатый опыт. Увидев, что прихожая на сигнализации, Ленч убрал кусачки и достал лазерную указку. Часто, включая на ночь сигнализацию, хозяева домов и квартир активируют сенсоры только на полу. Скорее всего Айрин Тайлер — удовлетворившись тем, что закрыла дверь на два замка и цепочку, — так и поступила. Очень осторожно проникнув в переднюю, Ленч заметил на стене справа от себя мигающий огонек детектора движения. Последовала небольшая манипуляция с указкой — и лазерный луч попал точно в глазок детектора, ослепив его.

Прикрыв дверь ногой, Ленч бочком двинулся по прихожей и добрался до лестницы.

Он наткнулся на спальню Айрин Тайлер с первой попытки. В просторной комнате было тепло; на спящую хозяйку падал таинственный голубовато-белый свет от фонаря за окном. Она лежала на левом боку, до подбородка натянув одеяло, и тихонько похрапывала. Длинные седые волосы разметались по подушке. Ленч прикрыл дверь и бесшумно, словно призрак, прокрался к двуспальной кровати, еле слышно ступая тяжелыми ботинками. В воздухе чувствовался легкий аромат духов. На вид женщине было лет шестьдесят пять, и хотя ее лицо покрывали морщины, а кожа на подбородке чуть-чуть обвисла, она все еще оставалась довольно привлекательной.

Ленч нагнулся, вплотную приблизив лицо к лицу спящей; он чувствовал ее глубокое дыхание. Из его рта, словно гибкий угорь, выскользнул язык и медленно двинулся вдоль ее орлиного носа, почти касаясь кожи. Но только почти. Ему так хотелось лизнуть ее, почувствовать тепло ее кожи… В анархическом беспределе Боснии он нередко поступал так с женщинами: этот интимный жест, по мнению Ленча, сближал его с жертвами, отчего с их убийством его сила возрастала.

Однако сегодня осторожность была прежде всего; ни в коем случае нельзя оставлять следы ДНК. Поэтому Ленч лишь откинул с ее уха седую прядь и дотронулся пальцем (разумеется, он не забыл о перчатках) до мочки. Айрин вздрогнула, но не проснулась, и тогда он резко засунул ей палец в ухо. Это сработало. Ее глаза мгновенно распахнулись, она попыталась сесть. Он толкнул ее обратно на кровать и зажал рукой рот. Другой рукой достал длинный стилет и нежно провел им по ее горлу.

— Сигнализация включена? Если да, кивни головой. Если нет, качни.

Она издала сдавленный звук и кивнула.

— Когда я уберу руку, ты скажешь код. Будешь молчать или попытаешься меня обмануть — вырежу тебе глаз.

Он говорил спокойным, едва ли не ободряющим тоном; относительно высокий голос с легким акцентом совершенно не соответствовал его чудовищным размерам, и от этого страшные слова делались только убедительнее. Острое лезвие заскользило по коже и остановилось на складке под левым глазом женщины. Поводов сомневаться в серьезности его намерений не было, и Айрин снова кивнула, показывая, что все поняла. Ленч убрал ладонь с ее рта, однако стилет оставил на месте. Женщина зажмурилась.

— Пять, два, восемь, один.

— Отлично. Переворачивайся на живот.

— Берите что угодно, только, ради Бога, не трогайте детей!

Так они все-таки были здесь. Вот и прекрасно.

— Мне нет до них дела, — соврал Ленч, чтобы она вернее его послушалась. — А сейчас делай, что говорят.

Она перекатилась на живот, и он вытащил из куртки две пары одноразовых пластиковых наручников и связал ей сначала запястья, а затем лодыжки. Она не сопротивлялась, без конца повторяя, чтобы брал что угодно, только не трогал ее внуков.

— Открой рот пошире, — велел он и, когда она повиновалась, засунул туда мячик для гольфа, закрепив его малярным скотчем.

Полностью обездвижив женщину, Ленч вышел из комнаты и спустился по лестнице. В этот раз он позволил детектору движения его засечь. По всему дому сработала сигнализация. Он нашел клавиатуру и ввел код, отключив систему.

Теперь можно было двигаться дальше. Только сперва надо позвонить.

— Подгони фургон к дому и жди. Двигатель не глуши.

Он вновь поднялся на второй этаж. Люди, которых Ленч сегодня задействовал, заслуживали доверия, им уже приходилось убивать. Однако он понимал, что в случае с детьми они станут колебаться, и считал это слабостью. Не существует границ, которые нельзя переступить, — еще один урок, который наемник усвоил за четыре года, проведенные на полях сражений бывшей Югославии. Он воевал на той стороне, где ему предлагали больше денег; в стариках, в детях, во всех людях он видел лишь потенциальную добычу. Все они не более чем мешки с мясом. Однако не каждому дано это понять, поэтому ему пришлось вдвое повысить своим собственным наемникам плату за ночную работенку.

Малыши Меронов крепко спали в двухъярусной кроватке в одной из спален. С обоев смотрели диснеевские персонажи, повсюду валялись мягкие игрушки. Даже такому человеку, как Ленч, сразу становилось ясно, что Айрин Тайлер в детях души не чаяла. Прокравшись в темноте, он взял мальчика с верхней кроватки. Тот чуть шевельнулся, и Ленч тихонько пронес его через весь дом. Он слышал, что Айрин Тайлер за дверью пытается освободиться, но не придал этому значения: она была совершенно беспомощна.

Подходя к входной двери, Ленч услышал звук подъезжающего фургона. Он открыл дверь ногой и быстро двинулся по дорожке со спящим ребенком на руках. В фургоне его ждало двое. Пассажир вылез и открыл задние двери «бедфорда». Сейчас он был не в маске, а в бейсболке с низко опущенным козырьком, чтобы его в случае чего не опознали. В задней части кузова лежали два матраса. Ленч положил мальчика на один из них и торопливо зашагал обратно к дому, озираясь по сторонам, — не зажегся ли свет в соседних домах? Не горело ни огонька.

Когда Ленч снова приблизился к детской кроватке, девочка беспокойно заворочалась. При необходимости можно было бы заклеить девчонке рот и связать ее, но все же лучше обойтись без этого, чтобы не возникли проблемы с сообщниками. Он взял ее на руки и вышел; она так и не проснулась.

Когда оба ребенка были в кузове, человек в бейсболке закрыл двери фургона.

— Не нравится мне это, — прошептал он.

— С ними все будет нормально, — сказал Ленч. — Не вздумай облажаться. Тебе есть что терять.

Ленч располагал уликами, которых хватило бы, чтобы засадить обоих подельников за решетку до конца жизни.

Человек в бейсболке что-то проворчал и забрался в кабину. Через секунду фургон набрал ход и скрылся из виду.

Окна соседних домов по-прежнему оставались темными, шторы — задернутыми. Ленч отошел от освещенной площадки под фонарем и медленно двинулся к дому, ощущая знакомую дрожь возбуждения, — словно чьи-то прохладные пальцы нежно ласкали его в паху.

Убивать Айрин Тайлер особых причин у него не было. Его лица она не видела и описать бы не смогла при всем желании. Да, она слышала его голос, но что с того? Он мог спокойно оставить ее прямо так — связанной, как цыпленок, неспособной даже позвать на помощь.

Однако уйти просто так значило бы упустить великолепную возможность. Не часто он себя баловал в последнее время. И кроме того, он хорошо помнил слова, которые сказал его командир много лет назад в сожженной мусульманской деревушке, бросив небрежный взгляд на груду холодеющих трупов — бывшую семью из десяти человек: «Мертвец не покажет на тебя пальцем».

 

35

Я спал смутным сном без сновидений. Неясно помню, что ненадолго просыпался среди ночи из-за боли в плече, однако в тот день я слишком устал, чтобы боль или любая другая из моих бесчисленных проблем по-настоящему тревожила, и через мгновение я снова забылся.

Когда я проснулся окончательно, болело уже лицо — точнее, рана от ножа. Ножа, на котором обнаружились отпечатки пальцев моей жены… Кэйти свернулась клубочком на пассажирском сиденье, привалившись головой к окну. Она перетянула на себя почти весь плед — давняя привычка — и устроилась с относительным уютом. Я подумал, можно ли это назвать сном невинности.

Часы показывали двадцать минут шестого, снаружи уже рассвело. Хотелось пить и есть: со вчерашнего обеда у меня крошки во рту не было… казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Я потянулся за одеждой, оставленной на ночь на заднем сиденье «лендровера». Ни рубашка, ни джинсы не высохли, оставшись неприятно влажными и липкими на ощупь.

Я открыл дверцу, ступил на бетонный пол амбара и стал разминать ноги. Почему Кэйти не хотела обращаться в полицию? Неужели она и вправду замешана в убийстве Ванессы? Вроде бы возможности у нее не было… и все же мои мысли неизменно возвращались к самому главному и непостижимому вопросу: откуда на ноже отпечатки ее пальцев? Этот вопрос ей обязательно зададут в полиции, а отвечать на него она явно не желает. Почему? Ведь в конце концов придется все им выложить, зачем же медлить? Я решил сдаться копам, даже если Кэйти будет против. Хоть какая-то защита для меня и детей…

Дети. В круговороте событий предыдущего дня я совсем забыл о них и сейчас вдруг понял, как сильно по ним скучаю. Нет, пора покончить со всем этим безумием…

Открылась пассажирская дверца, и из «лендровера» вылезла Кэйти с заспанным лицом.

— Доброе утро, — сказала она, сделав несколько неуверенных шагов в мою сторону.

— Привет.

— Слушай…

— Нам нужно обратиться в полицию, — сказал я.

Она будто задумалась.

— Я пойду в любом случае, и без тебя.

Она медленно кивнула:

— Пойдем вместе.

Даже после всего, через что ей пришлось пройти, даже после ночи в машине она выглядела потрясающе, и я так захотел ее, что в горле мгновенно пересохло. Я бы заплакал, если б умел, — но почему-то мне вообще не плачется из-за семейных неурядиц. Слезы наворачиваются на моих глазах крайне редко — когда я не в силах что-то изменить. Например, я плакал, когда пятнадцать лет назад умерла моя бабушка и еще когда сборная Англии потерпела поражение в очень важном матче. Да и то мне нужно много выпить, чтобы расчувствоваться. Глядя сейчас в глаза Кэйти, я задал себе вопрос: когда же наш брак начал распадаться? Наверное, когда она перестала видеть во мне любовника. И если честно, случилось это задолго до ее встречи с Джеком Келли.

— Как будем добираться до полицейского участка? — спросила она.

— Ключи от «хендая» ты, надеюсь, не потеряла?

— Нет, они в пиджаке. Ты хочешь вернуться к дому и увести машину? Но там наверняка полиция… Прошлой ночью было много стрельбы, да еще пожар…

— Вот и прекрасно. Если они там, то проблема решена, верно?

Она неуверенно кивнула.

Мы двинулись тем же путем, что пришли сюда, и через пятнадцать минут достигли коттеджа. А увидев его, потрясенно застыли: от второго этажа не осталось и следа, частично сохранились лишь наружные стены, сплошь покрытые сажей. Над пожарищем поднимались тонкие струйки дыма, повсюду желтела полицейская лента.

Пробравшись подлеском, мы подошли поближе. На подъездной дорожке стояла полицейская машина, ее владельца видно не было. «Хендай-купе» стоял на прежнем месте. Темно-красный корпус машины где почернел, где потускнел от дыма, но в остальном она выглядела целой и невредимой.

— Давай ключи, — сказал я и протянул руку.

— Нет уж, — отрезала Кэйти. — Поведу я. Пошли.

Я не успел возразить, как она затрусила по подъездной дорожке. Под ее каблуками хрустел гравий. Поскольку выбора не было, я поторопился за ней. А догнав, с удивлением обнаружил на ее лице широкую улыбку.

Слева раздался крик. Из-за угла бывшего коттеджа, ярдах в десяти от нас, вынырнул полисмен в форме — толстяк с румяным круглым лицом. Глядя на него, не верилось, что на юге Англии когда-нибудь покончат с преступностью. Наверное, мы помешали ему отлить.

Кэйти на бегу сняла машину с сигнализации и подбежала к водительской двери.

— Эй, ни с места! — завопил коп, грузно топая к нам.

Я остановился в отличие от Кэйти, которая нырнула в машину и завела двигатель.

— Кэйти, ради всего святого, что ты делаешь? Это же полиция!

— Спасибо, сэр. Оставайтесь на месте, — выдавил запыхавшийся коп, подбежав к машине.

«Хендай» взревел и рванул задним ходом по дорожке, из-под колес брызнул мелкий гравий. Коп бросился вдогонку.

И тут я принял спонтанное решение. Я не знал и половины правды, а вот Кэйти наверняка все известно; если она уйдет, то я скорее всего так и останусь в неведении. Я кинулся за машиной.

Коп развернулся и расставил руки, как блокирующий защитник в баскетболе. Выглядел он, прямо скажем, нелепо. С трудом подавив желание расхохотаться, я вильнул в сторону, а когда коп все-таки вцепился мне в рубашку, без труда вырвался и побежал дальше. Таких забегов я не устраивал, пожалуй, со школы — если не считать вчерашнего подвига с полицейским участком.

«Хендай» продолжал быстро двигаться задним ходом, но Кэйти делала знаки, чтобы я не останавливался. Через десять ярдов она сбавила скорость и распахнула дверцу с пассажирской стороны. Сзади слышался топот копа; ему уже явно было меня не догнать. «Хендай» катил теперь со скоростью человеческого шага. Когда я наконец схватился за дверцу и влез в салон, Кэйти резко нажала на газ и под визг шин в один прием развернула автомобиль. Оглянувшись, я увидел, что коп беспомощно стоит посреди подъездной дорожки и что-то орет в рацию. Кэйти включила первую передачу и с безумным смехом вдавила педаль газа.

Вам, наверное, знакомо то особенное чувство, которое бывает, когда просыпаешься рано утром, в темноте — и никак не понять, спишь ты или уже проснулся. Вот это чувство и накатило на меня. Моя жена, почтенный университетский преподаватель и мать двоих детей, ведет себя как законченный псих; если я ей потакаю, выходит, с ума схожу и я.

— Кэйти, ты что творишь? Мы же собирались сдаться, а не устраивать побегушки в стиле Тельмы и Луизы!

Она широко улыбнулась:

— Том, неужели тебя никогда не тянуло рискнуть чем-нибудь? Видимо, нет. Ты же у нас осторожный.

— Да, от полисменов я не убегаю, особенно когда мне нужна их защита. Не забывай, что твоего любовника и подружку с работы вчера убили.

Ее улыбка тут же погасла, хотя выражение лица оставалось жестким и уверенным. Она совсем не походила на Кэйти, которую я знал. А может, это и была настоящая Кэйти.

— Я сдамся полиции на собственных условиях, — проговорила она. — Хочу войти в участок в окружении свидетелей, чтобы потом чувствовать себя в безопасности. Я не намерена доверяться первому попавшемуся жирдяю, понимаешь?

— Нет, — ответил я, — не понимаю.

Прежде чем кто-то из нас снова заговорил, зазвонил мой мобильник, а через пару секунд и телефон Кэйти. Мы наконец-то въехали в зону приема. Я открыл свою «раскладушку» и увидел, что меня дожидается одно видеосообщение и одно голосовое, номер отправителя у обоих скрыт. На дисплее возник вопрос — желаю ли я проиграть сообщения? Наверняка какой-то спам.

Я нажал «проиграть».

Через секунду на дисплее мобильника возникли мои дети. Лица у них были испуганные и растерянные; Клои, похоже, плакала. Они сидели на большой кровати в незнакомой мне комнате с голыми оранжевыми стенами. Дети оставались в объективе около пяти секунд; они не двигались и ничего не говорили. Затем камера сдвинулась влево и показала человека, с ног до головы одетого в черное. Его лицо скрывала маска, что меня совсем не удивило. Смысл послания был ясен: мои дети в руках преступников.

Видео закончилось, и я обмяк на сиденье. Тоска, бессилие и ужас хлынули в мою душу черным потоком, разрывая меня изнутри. Только не дети. Господи, что угодно, только не дети. Только не мои милые крошки, дороже которых у меня нет никого на всем белом свете… Для любого родителя нет ничего невыносимее, чем знать, что его ребенок в смертельной опасности, и быть бессильным. От собственной беспомощности хочется выть; всякая способность к сопротивлению улетучивается. Ты согласишься на все, будешь ползать перед похитителями на коленях… На это, конечно, они и делали ставку.

Кэйти остановила машину на обочине. Просмотрев видео, она испустила стон.

Я даже не взглянул в ее сторону. Никаких сил во мне не осталось, и теперь я действительно заплакал. И стал молиться. Я молился, чтобы дети не пострадали, обещая Богу, в которого не верил уже тридцать лет, что сделаю что угодно, лишь бы они остались со мной. Я буду ходить в церковь, раздам все деньги бедным, отправлюсь в Африку помогать голодающим… что угодно, лишь бы они уцелели.

— О Господи, — произнесла Кэйти. — О Господи. Только не мои крошки.

Я вытер слезы и попытался взять себя в руки. Пока по крайней мере с Максом и Клои ничего не сделали. Но в этот раз их похитители обязательно должны получить то, что хотят. Больше никаких глупостей.

Я вспомнил о голосовом сообщении и поспешил его запустить. В трубке зазвучал незнакомый мужской голос:

— Теперь вы знаете, кто в наших руках. — Таким тоном продавец расхваливает свой товар. Голос был самый что ни на есть обычный, разве что немного высокий. — Если хотите снова их увидеть, позвоните по этому номеру.

Он продиктовал телефон, и запись оборвалась. На дисплее высветилось время отправки сообщения — 5:53. Чуть больше часа назад… Порывшись в бардачке, я нашел ручку, но бумаги там не оказалось, поэтому я прослушал сообщение еще раз и записал номер на техпаспорте «хендая».

— Они ждут нашего звонка, — произнес я, уставившись на пустынную дорогу перед машиной.

— Звони.

Кэйти тихонько плакала.

— Чего бы они ни попросили, чего бы им ни было нужно — дай им это, ладно? — Я по-прежнему не глядел в ее сторону.

— Конечно…

— Мне не надо твоих «конечно»! Скажи «да»!

— Да, да, да! Ты только позвони им… Пожалуйста!

У меня чуть не вырвалось, что это она во всем виновата, но я пересилил себя, сделал глубокий вздох и набрал записанный номер. С пятого гудка трубку взяли.

— Рад, что вы наконец позвонили, — сказал все тот же мужской голос. — Давайте поскорее заканчивать.

— С детьми все хорошо?

— Нормально. — Откуда мне знать, правда это или нет? — Теперь слушай меня. Где вы сейчас находитесь?

— Примерно в миле от коттеджа, в Болдервуде. Сидим в машине.

— Чья машина?

— Моей жены. Мы возвращались за ней к коттеджу.

— Вас там видели?

— Нет.

— Отлично. Слушай мои инструкции. Если вы их в точности исполните, то получите детей назад живыми и здоровыми. Как только мы закончим разговор, ты должен стереть полученное видеосообщение и сразу же отключить телефон. Твоя жена должна сделать то же самое. Потом выбросьте телефоны. Их ни в коем случае не должны найти. И не вздумайте нас обмануть. Человек, который узнал адрес твоей тещи, будет периодически звонить по вашим номерам. У него есть доступ к специальной технологии, которая позволяет определить, передает телефон сигнал или нет. Если выяснится, что вы схитрили, один из ваших детей расстанется с ухом.

— Пожалуйста, не трогайте Макса и Клои! — взмолился я. Я не хотел, чтобы в глазах похитителя они оставались безымянными. — Мы сделаем все как надо! И чего бы вы ни хотели от нас, вы это получите.

Краем глаза я увидел, как Кэйти в молчаливом согласии кивает головой. По ее щекам текли слезы.

— Если сделаете, как сказано, ничего с ними не случится. У тебя есть ручка и бумага?

— Секунду. — Свободной рукой я подхватил ручку и техпаспорт. С напускным спокойствием я сказал в трубку, что готов, хотя руки у меня тряслись.

— Как только избавитесь от телефонов, езжайте по шоссе М3 до Бэсингстока, потом поворачивайте на А33 в направлении Ридинга. Проехав Ридинг, езжайте в Хенли-на-Темзе, оттуда выбирайтесь на дорогу в Марлоу. Через три мили поворот к деревне, которая называется Хэмблден. Все записал?

— Да, да, записал!

— Припаркуйтесь на деревенской площади. Там увидите телефонную будку. Через час с небольшим, ровно в восемь пятнадцать, раздастся звонок. Советую поторопиться; если трубку никто не поднимет, то один из детей поплатится за ваше промедление.

— Мы обязательно успеем! Пожалуйста, не трогайте их! Мы успеем!

— Там получите дальнейшие инструкции, — продолжал незнакомец. — Сегодня воскресенье, дороги с утра будут не загружены, так что времени вам должно хватить. Если все пойдет по плану, вернете детей еще до полудня. Но зарубите себе на носу: если хоть на миллиметр отклонитесь от наших инструкций, попадетесь полиции или кому-нибудь проболтаетесь — ваши дети умрут в страшных муках. И вы им ничем не поможете.

Каждое его слово было словно удар кулаком; я становился слабее и все глубже погружался во мрак, выхода из которого не видел.

— Ясно, — хрипло произнес я.

— А что с моей мамой? — Голос Кэйти доносился словно издалека. — Спроси, с моей мамой все в порядке?

— Можешь даже не спрашивать, — откликнулся незнакомец, услышав ее вопрос.

Я понял, что Айрин мертва, но сразу выбросил это из головы. Слишком о многом надо было подумать.

— Итак, езжайте в Хэмблден. Буду ждать вас с нетерпением.

С этими словами он повесил трубку.

Кэйти схватила меня за руку и близко-близко придвинулась. Я никогда прежде не видел такого страдания в ее темных глазах.

— Что он сказал?

— С детьми все хорошо. Насчет твоей мамы неизвестно.

— О Господи, они убили ее! Убили, да?

— Не знаю. Давай свой телефон. Он хочет, чтобы мы их отключили и выкинули. Так копы не смогут нас найти. И сразу поедем в деревню Хэмблден, это недалеко от Хенли.

Кэйти достала из кармана телефон и отдала мне.

— Они же нас убьют, понимаешь? После всего этого они ни за что нас не отпустят.

— Выбора нет, Кэйти, — сказал я, и наши взгляды скрестились. — Нас взяли за жабры.

Я выбрался из машины и двинулся к лесу у дороги. Отключив свой телефон, я выбросил его в заросли папоротника. Потом отключил и мобильник Кэйти… однако выбрасывать не стал. Кэйти была права. Когда наш мучитель, кто бы он ни был — вероятно, человек, которого Дэниелс называл Ленчем, — получит от нас нужные сведения, мы сразу станем для него балластом. Но куда больше меня тревожило, что он мог избавиться и от Макса с Клои. Вся наша семья исчезнет с лица земли — словно нас и не было никогда. Да, я не знал, к кому обращаться за помощью; зато не возникало сомнений в другом: выбросив телефон Кэйти, я разделаюсь с последней нашей надеждой на спасение.

Я положил телефон в карман и вернулся к машине.

— Давай на север, к автостраде.

Кэйти без единого слова тронула «хендай» с места.

Было десять минут седьмого.

 

36

Болт проснулся от пронзительных трелей сотового телефона, который вибрировал, будто взбесившаяся секс-игрушка, на тумбочке возле кровати. Инспектор протяжно зевнул, дотянулся до телефона и нажал клавишу приема. Он даже глаз не успел открыть, как на него обрушился поток гневных обвинений; голоса он поначалу не узнал.

— Черт побери, инспектор Болт, я требую от вас извинений! Вы что о себе возомнили? Если мы из пригорода, то еще не значит, что мы ни на что не годимся и с нами не обязательно считаться! Полагаете, вы вправе вмешиваться в наше расследование и даже не утруждать себя сообщением о новых находках?!

Болт приоткрыл левый глаз и увидел, что времени семнадцать минут восьмого. Тут он понял, что разговаривает с человеком, который руководил расследованием по делу об убийстве Джека Келли.

— А, главный инспектор Лэмбден!.. Рано же вы встаете, сэр.

— Не валяйте дурака. Я только что разговаривал с соседом Келли, Бернардом Крэббом. И он сказал, что вчера вы с напарником заезжали к нему и показывали фотографии Тома и Кэйти Меронов.

Окончательно проснувшись, Болт принял сидячее положение.

— Откуда вы о них знаете?

— Да уж не от вас, конечно! Но вышли на них, подозреваю, тем же путем, что и вы. Мы проверили звонки мистера Келли и обнаружили, что последний он сделал на домашний номер Меронов. Держу пари, вы думали, что у нас на это ума не хватит. Я прав?

— Слушайте, я ничего не пытаюсь от вас скрыть…

— Еще мы выяснили, что вчера миссис Мерон была объявлена в розыск в связи с убийством некой Ванессы Блейк, — продолжил Лэмбден, по-прежнему взбешенный. — Как видите, не такие уж мы кретины.

Болт протер глаза.

— Я ничего подобного не говорил.

— За вас говорят ваши поступки.

— Дайте мне немного времени, и я расскажу все, что выяснил.

— Отлично. Выкладывайте.

— Во-первых, я хотел бы извиниться. Вчера события развивались так стремительно, что я сам за собой не поспевал. Я как раз собирался позвонить вам утром и поделиться новостями.

— Хорошо, извинения приняты, — откликнулся Лэмбден как ни в чем не бывало. — Так чем же вы мне поможете в поиске убийц Келли?

Болт понимал, что придется сообщить Лэмбдену что-нибудь стоящее, иначе он не позволит Национальному управлению остаться в игре. Поэтому, выбравшись из постели и направившись в ванную, он рассказал инспектору, что самоубийство Парнэм-Джонса больше смахивает на убийство и что незадолго до смерти покойному писал шантажист. Болт не упомянул об обвинениях в педофилии, поскольку пока ничем не мог их подкрепить.

— Не знаю, как связаны со смертью Парнэм-Джонса Джек Келли и чета Меронов, однако совпадение по времени слишком очевидно, — констатировал он.

— За Меронами кто-то охотится, — сказал Лэмбден. — Сегодня утром мне доложили, что коттедж в Нью-Форесте, который частично находился в их собственности, ночью сгорел дотла. Несколько свидетелей заявляют, что слышали стрельбу. Утром туда выехали эксперты местной полиции, сейчас они ищут улики и тела.

— Если Мероны погибли, то у нас большие проблемы. Похоже, кроме них, больше некому пролить свет на обстоятельства смерти Джека Келли и Ванессы Блейк. Вы пробовали отследить их по сигналу мобильных телефонов?

— Я звоню в том числе и по этому поводу, — ответил Лэмбден. — Вы же знаете, как сложно выбить разрешение на такую слежку. Вам как офицеру Национального управления этого добиться легче. Не поможете?

Болт налил себе стакан воды.

— Хорошо, договорились. И теперь я постоянно буду держать вас в курсе.

— Спасибо.

— Надеюсь, никаких обид?

— Никаких, — добродушно откликнулся инспектор, и Болт почувствовал себя виноватым. Возможно, он слишком жестко судил о нем вчера.

Продиктовав номер телефона Кэйти Мерон, Лэмбден попрощался и повесил трубку.

Если у Тома или Кэйти есть с собой включенные мобильники, то оператор сотовой связи легко отследит их местоположение по сигналу — а Джин Райли, с ее-то связями, добьется этого в считанные минуты. Но в полицейской системе Великобритании нет недостатка во всевозможных административных барьерах, поэтому необходимо подняться по иерархической цепочке до самого верха и просить допуска у директора Национального управления, старшего суперинтенданта Стива Эванса.

Болт позвонил ему не откладывая.

Эванс, славившийся тем, что вставал всегда очень рано (привычка, приобретенная в годы службы в вооруженных силах), ответил после второго гудка, словно ждал звонка. Болт сразу перешел к делу — попросил разрешения на отслеживание мобильных телефонов Тома и Кэйти Меронов.

Эванс терпеливо выслушал его, и когда Болт закончил, тоже не стал ходить вокруг да около:

— Даю вам устный допуск на отслеживание телефона Кэйти Мерон, но не Тома. В его случае такие меры необоснованны.

Спорить Болт не стал — смысла не было, Эванс и так шел на риск — и поблагодарил начальника за поддержку.

— Держите меня в курсе дела, — сказал Эванс. — Бумажки оформим позже.

Затем Болт позвонил Джин Райли — очевидно, разбудив ее. Она еле ворочала языком и с трудом связывала слова в предложения.

— Друг, сейчас двадцать минут восьмого. Что ж ты делаешь? Я легла всего три часа назад…

В двадцать четыре года Джин оставалась матерой тусовщицей и свободное время использовала на всю катушку. Она была полной противоположностью Мэтту Тернеру — видно, именно поэтому они так хорошо уживались.

— Дело срочное, Джин, — сказал Болт без тени сочувствия и быстро изложил, что от нее требуется, не обращая внимания на похмельные стоны девушки и приступы хриплого кашля, которые время от времени сотрясали трубку.

— Чтоб мне провалиться, да это дело уже живет собственной жизнью! — сказала она. — Вы хотя бы приблизительно поняли, что происходит?

— Догадок много, но, насколько они близки к истине, я не знаю. Перезвони мне сразу, как отследишь телефон Кэйти Мерон.

Набросив халат и сварив себе крепкого кофе, Болт позвонил Мо и сообщил ему все новости — от анонимного письма, которое Тернер обнаружил на «винчестере» Парнэм-Джонса, до пожара в загородном доме Меронов. В доме Ханов полным ходом шел завтрак. Инспектор слышал, как на заднем плане резвятся детишки, а Сэйра без особого успеха пытается их угомонить. Эта суматоха резко контрастировала с тишиной в квартире Болта.

— Так, значит, кто-то еще знал о маленьком хобби нашего судьи?

— Похоже. Тернер попытается отследить отправителя письма. А тебе я позвонил, просто чтобы ты был в курсе. Сегодня от тебя ничего не требую. Проведи выходной с семьей.

— Спасибо большое, — сказал Мо и попросил его подождать минутку. Болт услышал, как он закрывает дверь, и звуки на заднем плане стихли. — Слушайте, босс, — сказал Мо шепотом, — не хочу чего-то пропустить, дело ведь серьезное. Если я вам понадоблюсь, сообщите, ладно? Мы сегодня ничего особенного не планировали.

— Ладно, учту. Если всплывет что-то важное, позвоню. А сейчас отдыхай, хорошо?

— Как вы думаете, Мероны погибли?

— Не исключено, — кивнул Болт, — потому что они стали обладателями какой-то опасной тайны. Но если они мертвы, то их секрет умер вместе с ними, и у меня есть неприятное чувство, что тогда мы вернемся к самому началу.

Мужчины помолчали.

— В общем, — произнес Мо, — вы знаете, где меня найти.

 

37

— Пора тебе кое-что объяснить, — сказал я наконец.

Мы ехали на восток по направлению к Саутгемптону и автостраде М3. Двадцать минут пути прошли в тяжелом, тревожном молчании.

Кэйти вздохнула и заерзала в кресле, избегая моего взгляда. Наверное, теперь она не будет смотреть мне в глаза до конца жизни — сколько бы там ей ни осталось прожить.

— Вчера Джек дал мне ключ от камеры хранения на вокзале Кингс-Кросс.

— А что в камере?

— Джек не сказал. Сказал только, что в случае непредвиденных обстоятельств я должна пойти туда, извлечь содержимое и передать в прессу. Сам он этого сделать не может, чтобы не нарушить адвокатскую этику.

— С каких это пор он стал беспокоиться об этике? Спать с женой друга тоже безнравственно, но он что-то не особо переживал…

— Я только повторяю его слова.

— Так вот что им надо, значит… Содержимое той камеры.

— Видимо, так.

— И ты не спросила у него, что там?

— Спросила. Он ответил, что этот предмет принадлежит его клиенту. Можешь не спрашивать, я не знаю, кто его клиент.

Я недоверчиво покачал головой:

— И ты взяла ключ?.. Зачем ты ввязалась? При чем вообще здесь ты?

— Слушай, Том, я признаю, что допустила ошибку. Признаю!

— «Допустила ошибку», черт побери!.. Ничего себе ошибка! По крайней мере три человека из моего окружения убиты, какой-то сраный садист похитил наших детей — и все потому, что ты завела интрижку с подлым предателем!

— Том, хватит! Не надо мне все время напоминать!

Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

— Так ты действительно не знаешь, что спрятано в той камере хранения?

Кэйти и сама успокоилась, ее голос смягчился.

— Не знаю и знать не хочу. Что бы там ни было, оно очень сильно им нужно.

— А почему ты не сказала мне раньше?

— Когда, скажи на милость? Когда Джека убили, я не знала, что делать. Запаниковала, спряталась в коттедже. Пыталась что-нибудь придумать. А потом появились ты и тот человек, который выдавал себя за полицейского.

— Дэниелс… — Со всей этой кутерьмой я что-то позабыл о нем. Вчера ночью он спас нам жизнь. Интересно, спасся ли он сам?

— Да. Узнав его голос, я перепугалась. Я думала, что ему нужна та вещь из камеры и как только он ее получит, то избавится от нас.

Ее рассказ казался правдоподобным. В камере на вокзале хранится что-то сенсационное. Но зачем Джек отдал ключ Кэйти? Болтовня насчет профессиональной этики — всего лишь предлог. Он дал ей ключ не просто так. У меня появилось чувство, что она чего-то недоговаривает.

Я еще раз спросил, откуда на ноже отпечатки ее пальцев.

— Даже не представляю. Поверь, я не имею отношения к смерти Ванессы, — сказала Кэйти. — На тебя ведь напал ее убийца, в конце концов! Почему ты до сих пор мне не веришь?

— Я уже не знаю, чему верить, — ответил я, не погрешив против истины.

Мы снова погрузились в напряженное молчание, целиком сосредоточившись на самом главном — благополучии наших детей.

 

38

Болт выпил две чашки кофе, доел остатки вчерашнего ужина, закусил бананом, принял душ и уже одевался, когда вновь раздался звонок.

— У меня для вас две новости, хорошая и плохая.

Сейчас голос Джин Райли звучал гораздо бодрее.

— Начинай с плохой.

— Телефон Кэйти Мерон отследить не удалось. Он отключен.

— А хорошая?

— Есть вероятность, что оба супруга живы. По крайней мере жив Том Мерон. Я проверила список его звонков. Последний вызов с его мобильного был сделан сегодня утром, в семь часов восемь минут. Разговор продолжался девяносто восемь секунд. Звонок сделан из Болдервуда, на номер одноразового нерегистрируемого мобильника.

Болт посмотрел на часы. Восемь ноль пять. Меньше часа назад…

— А его ты можешь отследить?

— Требуется разрешение самого большого босса.

Болт догадывался, что Эванс вряд ли одобрит этот трюк, если не разрешил отследить даже телефон Мерона. Кроме того, если номер принадлежал людям, преследовавшим Меронов, то они скорее всего уже отключили телефон. Впрочем, сам факт звонка уже внушал определенный оптимизм.

— Попрошу тебя об услуге, Джин.

— Еще об одной?

— В последний раз, честное слово. Договорись, чтобы тебя немедленно поставили в известность, если проявится телефон Кэйти Мерон, и будь готова немедленно со мной связаться. А если уговоришь своего знакомого, чтобы он поглядывал и за телефоном Тома Мерона, то еще лучше.

— Это уже две услуги.

— Ну, последние две. Постарайся, ладно? В следующий раз, как пойдем куда-нибудь, с меня выпивка.

— Знаете, — сказала Джин, — я бы выпивке предпочла узнать, какое отношение Мероны имеют к самоубийству лорда главного судьи.

Мы все бы предпочли, подумал Болт, нажимая клавишу отбоя.

 

39

Деревня Хэмблден, примостившаяся на краю Чилтернских холмов, имеет классический для английской деревни вид и потому не раз использовалась в качестве декорации для фильмов и телепрограмм. Я и сам видел некоторые из них. В центре деревни располагается небольшая симпатичная площадь с церковью четырнадцатого века, магазинчиком и лавкой мясника; на углу паб под вывеской «Охотник и олень». Все здесь дышит стариной, каждый дом по-своему затейлив и красив, несколько даже крыты соломой.

В восемь часов тринадцать минут мы остановились на краю дороги, прямо напротив телефонной будки. Я вышел из машины, даже не взглянув на жену, и вошел в будку. Воздух внутри был слегка спертый — но зато не воняло мочой, как во всех телефонных будках Лондона. Вероятно, здесь им предпочитали туалеты.

Холодея всем телом, я застыл перед телефоном и следил за секундной стрелкой на своих часах. Она сделала полный круг и пошла дальше. Восемь четырнадцать. Осталась минута. Я благодарил Бога, что Кэйти оказалась таким лихим водителем, — и все же не мог избавиться от мысли, что мы опоздали. Мои дети, мои драгоценные крошки могли быть уже мертвы. Для меня они всё, для похитителей — всего лишь временное неудобство и инструмент ведения переговоров. А все потому, что друг и жена меня предали. Мне наплевать, что там спрятано в камере хранения на вокзале Кингс-Кросс. Мне оно не нужно. Все, чего я хочу, — это вернуться в прошлое, когда наш с Кэйти брак был крепким, а мир вокруг нас не сходил с ума; когда мои дети счастливо смеялись. Но секундная стрелка неумолимо двигалась по кругу, я понял: что бы ни произошло сейчас, прошлого уже не вернуть, а наше будущее может оказаться очень непродолжительным и страшным.

Телефон издал пронзительную трель, испугав меня. Я украдкой взглянул на Кэйти. Она пристально смотрела на меня сквозь ветровое стекло, на ее лице застыла маска страдания. За последний час она постарела на десять лет. Я поднял трубку. В горле пересохло, и, когда я заговорил, мой голос был хриплым.

— Том Мерон слушает.

— Молодцы, уложились, — сказал тот же человек, с которым я говорил раньше. — Надеюсь, вы выполнили все мои инструкции?

— Да.

— Вы отключили телефоны? Выбросили их?

— Да. Я не хочу ставить жизнь моих детей под угрозу.

— Очень мудро с вашей стороны. Слушайте дальнейшие инструкции. Сейчас вы пройдете через площадь на север, в направлении паба «Охотник и олень», и повернете от него налево. Потом идите вверх по холму, и в конце концов вас кое-кто встретит. Лицо этого человека вы не увидите. Пойдете за ним. Если кто-то пришел с вами, то мы об этом узнаем и в наказание убьем одного из ваших детей.

Я сильно вздрогнул, потому что он явно не шутил. От накатившего страха мне стало дурно.

— Обещаю, ничего такого не будет!

Но он уже повесил трубку.

Я вышел из будки и сделал Кэйти знак, чтобы она припарковалась как следует. Найдя подходящее место возле стены деревенского кладбища, она вылезла из машины и двинулась ко мне нетвердой походкой. Она, казалось, вот-вот упадет, а ее лицо приобрело пепельно-серый оттенок… и все же мне не было жаль ее. Это она втянула нас в это.

— Туда, — сказал я и показал на холм за пабом. — Нам надо поторопиться.

Мы в молчании двинулись по площади. В двери одного из домов показался седой старик лет семидесяти, одетый в твидовый пиджак и галстук. Он улыбнулся и помахал нам рукой. Я машинально помахал в ответ и выжал из себя хилую улыбку, чувствуя жгучую зависть ко всем, у кого в этот день был повод улыбаться.

Когда мы прошли мимо паба, дорога стала круче, по бокам появились деревья. Вскоре стоящие впритык друг к другу коттеджи сменились холмом, поросшим дубами да буками, и лишь изредка среди гущи деревьев попадались отдельные дома. Тишину нарушали лишь пронзительные крики фазанов да приглушенный рев самолетов из-за за плотной белой завесы над нашими головами. И вдруг из какого-то сада донесся смех маленьких детей. У меня внутри так все сжалось, что я едва не задохнулся. Ноги стали ватными, но я заставил себя идти дальше, чтобы не слышать больше этих звуков и не думать о том, о чем они мне напоминали. Кэйти не отставала, ее лицо исказило застывшее выражение глубокой, животной боли. Я знал, что ее сердце страдает так же, как и мое.

Дорога постепенно стала такой крутой, что нам приходилось уже едва ли не карабкаться. Я осторожно засунул руку в карман куртки и нашарил телефон Кэйти. Кругом стояла тишина, дома совсем исчезли, дорога превратилась в неровную грунтовку посреди леса. Я огляделся по сторонам. Если кто-то и наблюдал за нами, он очень хорошо спрятался. Мобильник Кэйти был снабжен, как и мой, откидной крышкой. Я открыл его прямо в кармане, нащупал клавишу включения (по крайней мере я надеялся, что это она) и нажал на нее большим пальцем. Через пару секунд мобильник издал еле слышное «бип».

Наконец мы достигли вершины холма, и дорога стала ровнее. Мы шли уже, наверное, минуты четыре. Деревья по бокам остались, но сейчас они стояли не так плотно, и укрыться за ними было бы трудно. Вдали виднелись поля и фермы — и ни души.

Я нащупал пальцем клавишу «2». У Кэйти была плохая память на числа, поэтому она установила очень простой пин-код: 2222. Нужно лишь четыре раза нажать на клавишу — и телефон начнет передавать сигнал… Я где-то читал, что телефонной компании этого достаточно, чтобы установить местоположение телефона с точностью до нескольких футов. Я шел на страшный риск; внутренний голос твердил мне, что я подпишу своим детям смертный приговор, включив телефон. Однако еще глубже, в подсознании, засела мысль, что если я не оставлю хотя бы этой ничтожной зацепки, то придет конец всем нам — всей семье… Но если нас станут обыскивать, то телефон обязательно найдут, и тогда уже будет не отвертеться. Поэтому надо было поскорее выбросить его, но по возможности поближе к нашему месту назначения. Однако с каждым шагом риск возрастал; даже сейчас за каждым моим движением могли наблюдать в бинокль.

Я четыре раза нажал нужную клавишу, захлопнул телефон и сжал его в ладони. Потом, поравнявшись с лужей жирной грязи у обочины, тихонько достал руку из кармана, дал мобильнику выскользнуть и тут же подошел поближе к Кэйти. Я положил ей руку на плечо и громко сказал, что все у нас будет хорошо.

— Ни хрена не будет, — ответила она, не потрудившись даже посмотреть в мою сторону. Зато она не услышала, как телефон упал в грязь…

Я тут же пожалел о том, что сделал, но возвращаться было уже поздно. Жребий брошен. Иногда решение, принятое в долю секунды, способно изменить целую жизнь, и хочешь не хочешь, а их приходится принимать. Я старался даже не сбиваться с шага, чтобы не дать возможному наблюдателю ни малейшего повода насторожиться. Больше я с Кэйти не заговаривал, она со мной тоже.

Лес закончился и перешел в поля. Дорога разрезала их прямой линией и чуть дальше уходила под уклон. Ярдах в ста от нее виднелся одинокий дом.

— Стоять, — сказал незнакомый голос в нескольких футах справа от меня.

Я остановился, и из-за зарослей остролиста, за которыми виднелась обшитая досками одноэтажная постройка, появился тощий тип в маске Гомера Симпсона. В руке он держал пистолет с длинным, похожим на сигару глушителем, в сравнении с которым его безволосое костлявое запястье казалось совсем крошечным. На типе были джинсы и черная балахонка с надписью «ТУСОВКА» затейливым шрифтом на груди; капюшон он накинул на голову. Даже не видя его лица, я определил, что он молод, не старше двадцати трех лет. В его поведении чувствовалась какая-то неуклюжая скованность — видимо, он не был уверен в себе на сто процентов.

Он помахал нам пистолетом. Когда мы подошли, он толкнул нас за кусты, чтобы мы не оставались на дороге.

— Выверните карманы, — потребовал он, размахивая пистолетом.

Так мы и сделали. Там ничего особенного не оказалось: у меня нашлась ручка, немного мелочи и бумажник для кредитных карт, у Кэйти вообще ничего. Она обычно носила вещи в дамской сумочке, а та наверняка осталась вчера в коттедже — и, соответственно, превратилась в пепел.

— Брось все на землю.

Я разжал ладони и поднял руки. Он прохлопал — довольно непрофессионально — меня по бокам, потом принялся за Кэйти. Она прожгла его взглядом и плотно сдвинула ноги. Ее он обыскал гораздо тщательнее.

Закончив, он велел мне подобрать барахло с земли.

— Хорошо, теперь давайте заходите, — сказал он и подтолкнул сначала Кэйти, а потом и меня в сторону постройки. Без тыканья мне дулом в спину не обошлось; видно, он наслаждался властью, которую временно имел над нами. Я с тоской подумал, до чего же много на свете людей, не знающих иного удовольствия, кроме как причинять боль другим.

Постройка представляла собой бывший амбар, который переоборудовали — очевидно, за приличные деньги и совсем недавно — в бревенчатый домик самого современного вида. Шторы за большими пластиковыми окнами были задернуты. Мы прошли по мощеной дорожке к дому, и когда до входной двери оставалось несколько шагов, она резко распахнулась. В проеме возвышался здоровенный детина в маске — тот самый, что предыдущей ночью появился в спальне коттеджа с помповым ружьем в руках, но сейчас не вооруженный. Этого человека Дэниелс называл Ленчем. На нем была все та же черная одежда, только сейчас на ней виднелись пятна засохшей грязи. Могучим телосложением и длинными обезьяньими руками, на которых пушечными ядрами выпирали мускулы, он напоминал палача, какими их рисуют в книгах о Средневековье. От него исходила холодная уверенность, которая естественным образом подавляла волю других мужчин, оказавшихся перед ним. Подобных ему людей я встречал в деловой среде, хотя он заметно превосходил их размерами. Все они без исключения преуспевали и все — тоже без исключения — были психопатами.

— Заходите в дом, — сказал он самым обычным, чуть женоподобным голосом. От этого ощущение исходившей от него угрозы нисколько не ослабло.

Я вошел первым и по его приказу проследовал в просторную современную кухню, обшитую сосновыми досками. В центре стоял дубовый стол на восьмерых, вдоль стен выстроились кастрюли и сковородки всех форм и размеров. В комнате царили безупречная чистота и порядок. Я прошел в дальний конец кухни и уставился на поле за окном. Вскоре ко мне присоединилась и Кэйти. Ленч сел во главе стола, лицом к нам. Бандит помоложе, который нас обыскивал, встал у двери, опустив пистолет. Лицо Гомера Симпсона улыбалось нам туповатой улыбкой.

— Вы знаете, что мне нужно, — начал Ленч без всяких предисловий, — и один из вас знает, где это найти. Наш общий друг, Джек, сказал, что это ты, Том. Но что-то мне подсказывает, что он пытался кой-кого выгородить.

Лицо за маской расплылось в улыбке, и Ленч перевел взгляд на Кэйти. Она выдержала этот взгляд; страх, написанный на ее лице, уже уступал место беззвучной ярости. Она вся сжалась, и на миг я подумал, что Кэйти сейчас сделает какую-нибудь глупость, например набросится на Ленча. Но она оставалась на своем месте и не произносила ни слова.

— Я вчера весь день над этим размышлял. Поняв, что мы его все равно убьем, Джек начал думать, как бы защитить женщину, которую он трахал. В итоге он назвал нам имя ее мужа. Вот как тебя втянули во все это, Том. Тебе крупно не повезло, очень крупно. — Он подался вперед и оперся локтями на стол, переводя взгляд с меня на Кэйти. — Ну а сейчас настал момент истины. Нам убить ребенка — или вы скажете мне, где оно?

Я взглянул на Кэйти, но она продолжала буравить Ленча взглядом.

— Это ты убил Ванессу? — сказала она.

— Ты о женщине в университете? Боюсь, ее просто не за ту приняли, и убил ее не я. Скажем так, это было поручено одному из моих коллег. Разыскивая тебя, он наткнулся на нее. Кто ты и где работаешь, мы выяснили довольно быстро. Но мне незачем это с вами обсуждать. Вы знаете, чего я хочу. Так вы скажете мне наконец, где оно?

Лицо Кэйти вспыхнуло ненавистью, и у меня снова появилось чувство, что еще чуть-чуть, и она сделает глупость. Я придвинулся к ней и положил руку на плечо.

— Не забывайте, миссис Мерон, от ваших слов зависит жизнь ваших детей.

Она еще несколько мгновений с ненавистью глядела на него, но в конце концов нагнулась, задрала штанину джинсов, расстегнула молнию на сапоге и достала из носка маленький ключик. Она положила его на стол и толкнула к Ленчу.

— Джек дал мне его вчера, перед тем как вы его убили. Он открывает камеру хранения на вокзале Кингс-Кросс. Не знаю, что вам нужно, но оно должно быть там.

— Номер триста двадцать восемь, — тихо проговорил Ленч, изучив ключик.

Потом он достал из куртки мобильник и набрал номер. Когда человек на другом конце ответил, Ленч отвернулся и, понизив голос, передал ему какие-то инструкции и через несколько секунд убрал телефон обратно в карман.

— Наш человек будет на вокзале примерно через сорок минут. Как только он подтвердит, что в камере именно то, что нам надо, мы отпустим вас и ваших детей. Но если вы в чем-то были с нами не совсем честны, — казалось, он смотрел мне в душу, — тогда все вы умрете.

Я подумал о телефоне, который лежал в грязи в пятидесяти ярдах отсюда. Спасет он нас — или обречет на смерть?

 

40

Джин Райли перезвонила Болту через двадцать минут. В это время он мерил шагами пространство перед кухней, вполглаза смотря «Скай ньюс», слишком взволнованный, чтобы чем-то себя занять. Репортеры разбирали по косточкам вчерашний матч английской сборной. Как повелось, Англия продула заведомо слабому противнику, и матч завершился счетом два-ноль. Вчера Болту не удалось увидеть второй гол (которым окончилась борьба у ворот, последовавшая за непростительным промахом одного из защитников), и «Скай» помог ему наверстать упущенное. «Защита на уровне школьной команды» — журналист использовал избитую фразу, но Болту она показалась весьма уместной.

Пока в новостях не было ни единого упоминания об убийствах — ни о Джеке Келли, ни об университетской коллеге Кэйти Мерон. Очевидно, в прессе никто не догадался связать между собой смерти Джека и Парнэм-Джонса, а что до второго убийства, то в Лондоне каждый день кто-нибудь гибнет от ножевых ран. Хорошо еще, если скажут в местных новостях…

Болт ответил на первом же звонке.

— Телефон Кэйти Мерон начал передавать сигнал, — сообщила Джин. — Сигнал идет из местечка под названием Хэмблден, это в семи-восьми милях от автострады М40 в Бэкингемшире.

— Знаю это место.

Болту довелось однажды побывать там вместе с женой, во время одной из их совместных вылазок за город. Хэмблден запомнился ему как очень симпатичная деревенька, в окрестностях которой можно славно погулять.

— С какой точностью известно его местоположение?

— Он на вершине холма Рэйнджерс-Хилл, который примыкает к деревне с севера. Без карты вы его не найдете. Вы поедете туда?

Разве мог он ответить «нет»?

— Да, съезжу, наверное, гляну, что там такое. Я сообщу Большому Боссу, куда направляюсь. Если выясню, где Кэйти Мерон, вызову подкрепление. Держи меня в курсе дела.

Располагая только данными о местоположении телефона Кэйти Мерон, привлекать к заданию кого-то еще не имело смысла. Кроме того, Болт не хотел, чтобы там все заполонила местная полиция, потому что такая суматоха может поставить жизнь супругов Мерон под угрозу.

Договорив с Джин, он позвонил суперинтенданту Эвансу, но у того было занято, поэтому он оставил ему голосовое сообщение со всеми необходимыми подробностями. После этого Болт связался с Китом Лэмбденом и сообщил ему новости.

— Мы установили, что Кэйти Мерон ездит на темно-красном «хендае», — сказал Лэмбден. — А час назад в управление полиции позвонил очевидец и сказал, что вчера днем, примерно в половине второго, видел эту машину припаркованной ярдах в двадцати от дома Келли. Причем стояла она за деревьями, с дороги трудно было ее увидеть.

— А соседи, Крэббы, незадолго перед этим видели, как она проезжает мимо. Странно. Они сказали, что несколько раз замечали Джека Келли с женщиной, которую признали по фотографии как Кэйти Мерон. Я подумал, что Кэйти и Джек были любовниками.

— Очень даже вероятно.

— Но почему тогда она не оставила машину на подъездной дорожке? Там хватило бы места по крайней мере для трех автомобилей, а у самого Келли был всего один. Зачем парковать машину в стороне, в двадцати ярдах от дома?

— Может, там стояла чья-то другая машина.

— Или, — сказал Болт, — Кэйти хотела остаться незамеченной.

 

41

Ожидание казалось бесконечным, минуты медленно тащились одна за другой. Мы с Кэйти даже старались не смотреть друг на друга и в основном просто стояли на месте, не зная куда девать себя от беспомощности. Время от времени кто-нибудь из нас начинал ходить взад-вперед или садился на стул, старательно избегая насмешливого взгляда Ленча.

Ленч тоже ничего не говорил. Он неподвижно сидел на своем стуле и ждал — со спокойным терпением кошки, притаившейся у норки мыши. Просить его о пощаде не имело смысла; думаю, и Кэйти это понимала. Этот человек прекрасно уживался с собственной жестокостью. Для него наша жизнь ничего не значила; мы были не более чем куклы из картона… как и наши дети. Он убил бы всех нас и глазом не моргнув. С нами, по его мнению, даже и разговаривать незачем — кроме как с целью выудить нужную информацию… Вряд ли во всем мире нашелся бы и десяток людей со столь же холодным сердцем, как у него. Я проклинал свою злую судьбу, из-за которой наши пути пересеклись.

Через некоторое время он встал — ножки стула неприятно царапнули по плиточному полу — и вышел из комнаты. Парень в маске Гомера Симпсона остался. Он тоже молчал.

Я подошел к окну и снова выглянул наружу. Красивый пейзаж, всюду зелень… В обычной обстановке я бы оценил этот вид по достоинству. Но сегодня мне хотелось видеть перед собой что-нибудь уродливое, в тон моим чувствам. Например, свалку металлолома или шлаковый отвал. Городскую помойку. Интересно, услышан ли мой сигнал помощи, спешат ли к нам спасители?

«Очнись, — сказал я себе. — Никто не придет. Ты теперь сам по себе. Ты всегда был сам по себе».

Я снова посмотрел на часы. Десять минут десятого. Сорок минут уже прошло. Человек, которого послал Ленч, уже должен быть на вокзале Кингс-Кросс, и вот-вот для нас настанет момент истины. Иначе говоря, мы все умрем. Однако мои мысли занимало даже не это — что-то другое не давало мне покоя. Что-то в словах Кэйти было неправдой. Я еще раз перебрал в уме подробности нашего недавнего разговора в машине. Она признала, что Джек дал ей ключ от камеры хранения, в которой лежал предмет, принадлежавший его клиенту. То же она сказала и Ленчу, в том числе и про вокзал…

Нет, дело было в чем-то другом.

Я посмотрел на нее. Кэйти сидела, склонив голову и опустив глаза, обе ладони на столе. Большой палец левой руки двигался, как стеклоочиститель в машине, — единственный признак внутреннего напряжения, которое ее снедало. В отличие от меня она вообще редко суетилась: даже если внутри Кэйти вся кипела, это не выражалось ни в словах, ни в движениях. Эта ее черта всегда меня нервировала.

Отпечатки ее пальцев нашли на ноже, которым убили Ванессу, но Кэйти тут была ни при чем: я своими глазами видел убийцу, да и Ленч не отрицал, что это сделал один из его людей. Следовательно, это не она. И однако на ноже ее отпечатки…

И тут меня осенило. Вчера вечером она даже не поинтересовалась, откуда у меня рана на лице. Дэниелс тоже ничего не сказал. Она никак не могла знать, что на меня напал убийца Ванессы. Тем не менее когда мы разговаривали сегодня утром, она упомянула о том нападении и даже назвала убийцу «он».

Откуда, черт побери, она могла знать?

Я ломал голову, пытаясь вспомнить, не проговорился ли я сам. Но когда? Мы и разговаривали-то пару раз… Нет, я был почти уверен, что ничего ей не говорил. А это могло означать только одно.

Вчера днем Кэйти побывала в библиотеке.

 

42

Из Кларкенуэлла Болт доехал до улицы Эйнджел-Гейт и там повернул на запад, на Пентонвилл-роуд, которая плавно перетекла в Юстон-роуд, далее в Мэрилибоун-роуд и, наконец, в магистраль А40. Обычно этот участок дороги забит до отказа, однако в то воскресное утро машин было мало, и Болт добрался до автострады М40 всего за двадцать минут.

Еще через пятнадцать минут — стрелка спидометра редко падала ниже ста миль в час — он проехал перекресток в Хай-Викоме и двинулся по автостраде А404 в сторону Марлоу. За время путешествия телефон ни разу не зазвонил, что показалось Болту добрым знаком: вероятно, ситуация не изменилась. Либо Джин снова улеглась спать, либо телефон Кэйти Мерон все еще передавал сигнал с вершины холма Рэйнджерс-Хилл.

Он продолжал ехать, нарушая скоростной режим, и уже в десять минут девятого, всего через сорок минут пути, свернул наконец на проселочную дорогу, которая примерно через милю вывела его на деревню Хэмблден.

В год смерти Микаэлы, летом, они провели здесь день. Погода тогда стояла приятная, солнечная, на лугу за деревней шла игра в крикет. Они взяли в пабе еды и уселись за столиком на открытом воздухе, греясь на солнышке и чувствуя себя в гармонии со всем миром. Эти ощущения настолько контрастировали с шумом и хаосом большого города, что на миг Болт замечтался — как хорошо было бы жить здесь, вдали от суеты… Микаэла, похоже, задумалась о том же.

— Если у нас будут дети, то я хотела бы, чтобы они выросли в таком месте, — сказала она, потягивая вино и смотря куда-то вдаль, на зеленые холмистые поля. Ее светлые волосы казались почти белыми в ярких лучах солнца. — Мы бы могли купить немного земли и завести кур.

О том, что Микаэла хочет детей, он узнал несколько месяцев назад, и теперь они все чаще затрагивали эту тему в разговорах. Однако сам он еще не определился. Он любил ее, в этом не было и тени сомнения, но дети… Они бы очень сильно его связали — и, помня о характере своей работы, он очень сомневался, что готов к этому… что они оба готовы.

— Давай не будем торопиться, отложим это на год или два. Спешить нам некуда, — говорил он ей, пытаясь оттянуть ту неизбежную минуту, когда придется выбирать между созданием семьи и потерей любимой.

Проехав по старому каменному мосту, за которым начиналась деревенская площадь, Болт тут же заметил темно-красный «хендай» и взглянул на его номерной знак. Да, это был автомобиль Кэйти Мерон. Однако сам Болт не стал останавливаться и покатил дальше, оставив по правую руку мясницкую лавку и паб. В конце концов он оказался на окраине деревни, от которой дорога уходила вверх по склону. По карте в системе спутниковой навигации выходило, что это подножие холма Рэйнджерс-Хилл. Дальше Болт не поехал — вместо этого он свернул направо, на деревенскую автостоянку, где о чем-то оживленно болтали несколько туристов средних лет в шортах и походных ботинках. Остаток пути Болт решил пройти пешком: так он будет менее заметен.

Он вышел из машины, поставил телефон на виброрежим и зашагал к холму, гадая, что ждет его впереди.

 

43

Сердце громко колотилось у меня в груди; услышав это быстрое «тук-тук, тук-тук», всякий уважающий себя врач немедленно прописал бы мне бета-адреноблокаторы. Каждая минута словно растягивалась в целую жизнь — жизнь, полную страха, смятения и чувства измены. Мои дети были в страшной опасности; моя жена много лет лгала мне, и с каждым новым слоем, что я сдирал с этой лжи, она становилась все огромнее и беспросветнее. Как мог я не замечать этого? Кэйти была… когда-то была хорошим человеком и заботливой матерью, она ко всем относилась приветливо и, казалось, всем нравилась. Ее любили больше, чем меня. Но под этой оболочкой скрывался совсем другой человек… Сейчас я уже твердо был уверен, что она вчера наведывалась в библиотеку. Ее отпечатки пальцев остались на филейном ноже — что ж, это могло объяснять и наличие моих перчаток на месте преступления. Я снова стал вглядываться в ее лицо, но она этого не заметила и осталась в прежней позе, уставившись на свои руки.

Я посмотрел на часы. Девять двадцать. Очень скоро все так или иначе закончится. И если они отпустят моих детей, мне этого будет вполне достаточно… Странно и жутко, но если бы в ту минуту к моей голове приставили дуло, то я воспринял бы это как долгожданное облегчение. По крайней мере не будет больше никаких мрачных открытий, никаких новых подробностей того, как без моего участия ломали мою жизнь. Лишь бы знать точно, что дети живы и здоровы…

Дверь отворилась, и вошел Ленч. Выражение лица за маской было трудно определить, но что-то говорило мне, что он недоволен. Он встал у противоположного конца стола и уставился на Кэйти.

— Ты сказала, что ничего не знаешь о той вещи в камере хранения, — хмуро произнес он.

— Сказала потому, что не знала, — ответила она, подняв взгляд. В ее голосе звучало праведное негодование.

Однако это не сработало.

— Наш человек только что забрал эту вещь, — сказал Ленч, не пытаясь скрыть раздражения. — Это то, что нам нужно, но мы думаем, что это не все. А еще мы думаем, что ты знаешь, где это найти.

— Я не знаю, о чем ты.

— Думаю, вы мне врете, миссис Мерон.

В его голосе появилось что-то пугающее. Еле заметная нотка возбуждения, словно он даже рад был ее дерзости — как предлогу причинить ей боль. Он обогнул стол и стал медленно приближаться к ней.

От Кэйти его возбуждение тоже не укрылось, и когда она вновь заговорила, дерзости в ней заметно поубавилось.

— Честное слово, я говорю правду! Я только берегла у себя ключ, который мне дал Джек Келли!

— Слушай, Кэйти, если знаешь еще что-то, то скажи ему, ладно? — Я вдруг всей душой захотел защитить, уберечь ее, хотя Бог знает почему — после всего-то, что она натворила…

Ленч остановился в паре шагов от нее.

— Я хочу знать, существуют ли копии.

— Копии чего? Я не знаю, о чем ты! Честное слово!

— Ради Бога, скажи ему! Он же все равно тебя заставит! — Я крепко сжал ей плечо. — Прошу тебя!

Ленч повернул ко мне голову, потом оглянулся на Гомера Симпсона.

— Выведи его, — сказал, пренебрежительно махнув на меня рукой.

Гомер отделился от стены и подошел ко мне. Я с мольбой посмотрел на Кэйти, но она вновь не ответила на мой взгляд. Гомер грубо схватил меня за руку и ткнул мне глушителем между лопаток, подталкивая к выходу.

— Кэйти, ради Бога! Ведь у него наши дети! Скажи ему, что он просит! Да что с тобой такое, черт побери?

Что-то глубоко внутри меня кипело и бурлило. Это была ярость. Всепоглощающая ненависть — против Ленча, против Кэйти, против парня в сраной мультяшной маске, который вздумал мной командовать. Против всего долбаного мира. Когда Гомер снова меня толкнул, я пихнул его в ответ, не побоясь пистолета.

— Не делай глупостей, Мерон! — рявкнул Ленч. — Как ты правильно заметил, твои выкормыши в наших руках. И если понадобится, мы их на куски порежем. — Потом он обратился к Гомеру: — Уведи его из комнаты. Если поднимет бучу, пристрели. Он нам больше не нужен.

Ярость во мне разгоралась все жарче. Когда Гомер наполовину повел, наполовину потащил меня из комнаты, я крикнул Ленчу:

— Если что-то случится с моими детьми, то полиция тебя из-под земли достанет! Неужели ты не понимаешь? В нашей стране с убийцами детей не сюсюкаются.

Ленч лишь повернулся ко мне спиной, словно меня здесь уже не было, и протянул к Кэйти лапищу в перчатке. Ее темные глаза заблестели от страха.

Гомер открыл кухонную дверь и вытолкнул меня в коридор.

— Так тебе нравится работать на тех, кто убивает детей? — бросил я через плечо, когда он грубо впихнул меня в гостиную. Окна в ней, как и на кухне, выходили на обе стороны дома, и здесь тоже царила безупречная чистота. Хотя в комнате стояла дорогая кожаная мебель, а на стене висел плазменный телевизор, уюта в ней не чувствовалось.

— А мне плевать, — небрежно откликнулся Гомер и ногой закрыл за собой дверь. И я понял, что он говорит правду. Мои дети для него ничто — как и мои страдания или страдания Кэйти.

Очевидно, я слишком долго смотрел на мир сквозь розовые очки. Я всегда верил, что люди в основе своей добры. Теперь мне стало ясно, что на свете хватает и злобных ублюдков, начисто лишенных положительных качеств. Они живут, не считаясь ни с какими законами, и плевать хотели на других.

Моя ярость вырвалась наружу; я стал действовать безотчетно, вырвавшись из рабства сознательных мыслей и страха, который всегда им сопутствует. Когда Гомер толкнул меня на приземистый черный диван (чтобы купить такой, мне пришлось бы пахать несколько месяцев), я внезапно развернулся, отвел пистолет в сторону и, прежде чем он успел среагировать, боднул его в переносицу. Раздался хруст, который показался мне громче выстрела; из ноздрей бандита хлынула кровь, глаза расширились и потеряли фокус. Он пошатнулся, словно пьяный, стукнулся головой о стену и осел на пол. Пистолета, однако, он не выпустил, поэтому я схватил его за запястье и задрал дуло к потолку, затем сорвал маску с его лица и три раза подряд быстро ударил головой в то же место, куда бил в первый раз. Одновременно я врезал ему кулаком в живот, потом по яйцам. Он застонал, запястье его расслабилось, и мне наконец удалось выхватить пистолет.

Под маской скрывалось бледное рябое лицо некрасивого парня лет двадцати двух, теперь хорошо разукрашенное. Он почти уже потерял сознание. Я с размаху ударил ему по лицу ногой. Снова раздался хруст, и тело парня сползло на толстый ковер.

Я проделал все это практически бесшумно. От комнаты, где Ленч остался наедине с моей женой, меня отделяло лишь несколько ярдов и две стены.

Я посмотрел на пистолет в своей руке — дуло подрагивало. Затем перевел взгляд на Гомера Симпсона. Этот точно на какое-то время вне игры.

И я тогда задал себе простой вопрос: что теперь делать, черт побери?

А потом раздался выстрел, где-то рядом разбилось стекло, и отвечать на вопрос не понадобилось.

 

44

Добравшись до вершины холма, Болт остановился и напряг слух, но не услышал ничего, кроме обычных лесных звуков — шуршания листьев, пения птиц, причудливых криков фазанов. Он знал, что не ошибся: это вершина холма Рэйнджерс-Хилл, и телефон Кэйти Мерон должен находиться где-то рядом. Однако самой Кэйти что-то не было видно. Разглядев за деревьями, ярдах в тридцати, какую-то постройку, он сошел с дороги и направился в ее сторону, осторожно двигаясь от дерева к дереву.

Достигнув края посадки, он очутился перед свежеподстриженной лужайкой позади бревенчатого домика в норвежском стиле. Ни людей, ни других построек. Болт посмотрел на часы. Двадцать минут десятого. Телефон по-прежнему передает сигнал откуда-то поблизости, хотя это не обязательно означает, что его хозяйка здесь, ведь она могла его просто выкинуть. Однако Болт не мог отделаться от ощущения, что даже если это и так, то выкинула она его не без причины — она хотела оставить подсказку. А значит, нужно проверить дом…

Пригнувшись, он начал осторожно продвигаться к ближайшему окну, используя в качестве укрытия сначала заросли пампасной травы, а потом скамейку на двоих. Он подумал, что будет выглядеть полнейшим идиотом, если хозяева дома его заметят. Но когда до окна остался всего ярд, смущение Бота тут же улетучилось, и он застыл на месте. В окне виднелся человек в черной маске, в вытянутой руке он держал пистолет. Он, очевидно, с кем-то разговаривал. Дуло пистолета под небольшим углом смотрело вниз, поза человека выражала полнейшее спокойствие.

Болта охватила радость. Чутье не подвело его! Он полез в карман за телефоном, чтобы вызвать подкрепление, но не успел пригнуться, как вдруг, по иронии судьбы, человек в доме случайно посмотрел в его сторону. Их глаза встретились, и даже двойное стекло не утаило от Болта, что этот взгляд принадлежал убийце. Зная, что уже выдал себя, Болт нырнул в сторону; в ту же секунду раздался выстрел и разбилось стекло. У инспектора над головой со свистом пронеслась пуля. Перекатившись в траве, он вскочил на ноги и кинулся к деревьям. Раздался второй выстрел; пуля пронеслась так близко, что Болт почувствовал дуновение ветра. Он боком прыгнул на скамейку, перемахнул через нее и упал на живот в полуярде от деревьев.

Потом бесконечно долгую секунду он ждал третьего выстрела, и тот действительно прозвучал, но как-то приглушенно — стреляли явно в самом доме. Тогда Болт перевернулся на спину, достал телефон и набрал 999.

 

45

Иногда жизнь ставит тебя перед выбором, которого никому не пожелаешь… Если я вломлюсь в кухню с пистолетом в руке, то меня могут убить; тогда и Кэйти придется худо. Если мне повезет и я уложу Ленча, то поставлю под угрозу жизнь детей. Если останусь здесь, то рискую всем сразу… Впрочем, ни о каком выборе речь не шла: все эти мысли в долю секунды промелькнули у меня в голове — и прежде чем они парализовали меня бездействием, я принял решение. Я выбежал из гостиной и бросился к двери кухни, совершенно не представляя, что там меня ждет.

С неразборчивым боевым кличем, дико размахивая пистолетом, я ворвался в комнату, и в то же мгновение раздался второй выстрел — Ленч выпустил пулю в окно. Он стоял спиной ко мне, Кэйти же сидела на прежнем месте, стараясь отодвинуться подальше от киллера; ее лицо превратилось в застывшую маску смятения и страха. Увидев мой пистолет, она закричала:

— Не стреляй! Он нам нужен!

Пока я в замешательстве соображал, Ленч молниеносно развернулся, выбросил, словно щупальце, руку и сгреб Кэйти за плечо; тут же взяв ее в железную хватку, он наставил на меня пистолет.

Мир замер, словно в замедленной съемке, когда я увидел дуло, направленное мне в грудь. Нахлынули усталость и бессилие — как же далеко мне было до полунебрежной кошачьей грации Ленча! Если сейчас я выстрелю, то наверняка погибнут мои дети; вероятно, жена тоже. Если не выстрелю, то умру я сам. Не знаю, вышло это у меня спонтанно или нет (мне хочется думать, что да), но я все-таки нажал на спусковой крючок — три раза подряд, целясь поверх Кэйти в плечи и голову киллера. Удивительно, насколько слабой оказалась отдача. Вылетая из ствола, пули злобно зашипели — словно воздух, выходящий из воздушного шарика. В тот же момент комнату сотряс третий выстрел Ленча.

Невероятно, но первым выстрелил все-таки я, и по какой-то удивительной причуде судьбы одна из пуль угодила в цель. Ленча развернуло вокруг оси, его ботинки с неприятным звуком проехались по плитке, и он потерял равновесие. Сам он промазал — пуля лишь разбила тарелку на стене. Заложницу, не перестававшую кричать, он выпустил, и Кэйти тут же пригнулась, потому что я выстрелил в четвертый раз; пуля ударила в окно, и оно мгновенно покрылось паутиной трещин. Ленч поскользнулся и повалился на бок, хотя дуло его пистолета по-прежнему смотрело в мою сторону. Он снова выстрелил, и мне пришлось нырнуть за кухонную тумбу.

Нами теперь руководила интуиция. Я понятия не имел, сколько еще патронов осталось в магазине, но понимал, что в таком ограниченном пространстве надо стрелять не переставая. Мысль о том, что я пытаюсь лишить жизни такого же, как я, живого человека, меня уже не беспокоила. Да и в любом случае я не убить Ленча хотел — лишь поставить в безвыходное положение, чтобы он вынужден был сказать, где мои дети.

Пространство под столом хорошо просматривалось, и я увидел, что Ленч перевалился на спину, лицом ко мне; в его руке серебром блеснул пистолет. Искать взглядом Кэйти я не стал; помню лишь, что краем глаза уловил медленное движение сбоку. Хорошенько прицелившись, я нажал на спусковой крючок.

Пуля ударила Ленчу в ботинок, проделав в подошве дырку размером с пенни, которая тут же задымилась. Он вскрикнул от боли и выстрелил в ответ; у меня над головой что-то оглушительно взорвалось, брызнули щепки. В ушах звенело. Я сжался в клубок, чтобы в меня труднее было попасть, и выпустил еще две пули. Однако Ленч уже начал двигаться: он откатился в сторону, нетвердо встал на ноги и, прихрамывая, направился к двери. Я принялся палить по его ногам; пули попадали в буфет, в круглое оконце стиральной машины, в дверцу холодильника — куда угодно, только не в цель. Наконец он обогнул стол, и теперь нас разделяло всего несколько шагов. По-прежнему держа пистолет на удивление твердо, он перегнулся через стол. Дуло смотрело прямо на мою голову, и я понял, что сейчас мне крышка. Впервые за последние минуты меня охватил дикий страх.

Кэйти пронзительно закричала — правда, не так высоко, как Ленч, когда я ранил его в стопу. Я в ужасе вскинул пистолет, уже ни на что не надеясь.

— Полиция! Бросьте оружие! — раздался крик из-за двери.

На долю секунды Ленч в нерешительности застыл, повернув голову в направлении крика, и в результате его пуля ушла мимо; он пошатнулся и упал на колено. Тут мои нервы не выдержали: я вдруг четко осознал, что я, скромный клерк, осмелился вступить в перестрелку с человеком куда безжалостнее и сильнее меня. Это было уже слишком. Я залез под стол и, раздвигая тяжелые деревянные стулья, пополз в сторону Кэйти, весь в предчувствии кошмарной боли, с которой следующая пуля Ленча вопьется мне между лопатками.

— Выходите с поднятыми руками! Вы окружены!

Ленч все не стрелял. Я подполз к Кэйти и закрыл ее своим телом, отчаянно сжав в объятиях.

А через мгновение окно кухни разлетелось вдребезги.

 

46

Крик «Вооруженная полиция!» вызвал у Ленча кратковременный приступ паники. Даже неожиданно яростное сопротивление со стороны Мерона, из-за которого Ленч впервые в жизни оказался ранен (дурацкая ситуация), лишь на время выбило его из колеи. В конце концов, ранения — одно в руку с выкидным ножом, другое в стопу — можно обработать и залечить. Хоть Мерон и дрался с таким ожесточением, стрелок из него никакой, и его попадания объясняются скорее везением, чем точностью. Следовательно, исход схватки очевиден: Ленч прикончит сначала его, потом бабу. Та уже выложила все, что требовалось, и теперь оба они для него бесполезны. Жена Мерона знала, что, как только ей нечего будет скрывать, ей конец; вот почему она так долго запиралась. Ленч даже восхищался ее мужеством. Впрочем, это в любом случае ей не помогло бы. План был таков: разделаться сначала с ними, потом с Грелье — человеком в маске Гомера Симпсона, которого Ленч привез сюда специально, чтобы свалить на него убийство Меронов. Грелье появился в их банде совсем недавно — мелкий бандит без особых амбиций, зато со склонностью к насилию, его можно без проблем пустить в расход. К сожалению, этим утром Грелье продемонстрировал свою бесполезность во всей красе, позволив перепуганному клерку перебороть и обезоружить себя.

Однако Ленч еще смог бы все уладить… но тут раздались крики копов, и он посмотрел в глаза единственному своему настоящему страху — загреметь в тюрьму пожизненно. Он готовил себя к этому неминуемому дню и потому автоматически перешел к отработанным действиям. Сперва бросил на пол пистолет. Потом расстегнул браслет, к которому крепился нож, и тот тоже упал на пол. Ленч регулярно чистил и стерилизовал нож — последний раз всего несколько часов назад, так что никакие анализы не выявят на нем следов крови или плоти жертв; улики из него не получится. Далее перчатки: на них могут оставаться следы пороха, однако он будет отрицать, что они принадлежат ему. Итак, теперь на нем никаких улик — и это серьезный аргумент против показаний, которые дадут полиции Мероны. А так у копов ничего на него нет. Через несколько часов в полицейский участок заявится батарея адвокатов, нанятых его хозяином; они узнают, на каких основаниях задержан Ленч, и вынудят копов отпустить его.

Но, едва поднявшись на ноги, он вспомнил, что кое-что упустил из виду. Грелье, возможно, жив — а значит, его допросят. Телефон, на который звонил Том Мерон, по-прежнему в доме… Обстоятельства сложились неудачно: этих улик вполне хватит для обоснованного обвинения. Даже если людям его хозяина удастся подкупить присяжных, как не раз уже бывало, никаких гарантий это не даст. Лучше плюнуть на улики и попытаться бежать. Другого выхода нет.

— Выходите с поднятыми руками! Вы окружены!

Пошатываясь, он двинулся к окну, подхватил по пути стул и запустил им в окно в задней части кухни — с такой силой, что тот прошел насквозь. Ленч тут же догадался, что либо копов позади дома нет, либо они безоружны, потому что они никак себя не проявили. Даже не оборачиваясь, он забрался на разделочный стол, выглянул в сад — там никого не было — и нырнул в проделанную дыру головой вниз.

Он тут же вскочил на ноги и, прихрамывая, пустился в сторону поля. Никто не пытался его остановить, ниоткуда не доносилось никаких криков, и он продолжал двигаться, невзирая на боль.

Уже чувствуя запах свободы.

 

47

Едва услышав стрельбу, Болт бросился к дому, прижав к уху телефон. Когда наконец отозвался диспетчер, он назвал свое имя и звание и скороговоркой сказал, что к дому на вершине холма Рэйнджерс-Хилл в Хэмблдене необходимо срочно выслать отряд вооруженной полиции и карету «скорой помощи».

— Точного адреса не знаю, однако отчетливо слышал выстрелы. Не исключается похищение. Повторяю: была стрельба. Срочно высылайте отряд быстрого реагирования.

Договорив, Болт убрал телефон в карман, чтобы больше не отвлекаться. Один и безоружный, он рискует жизнью, но по-другому нельзя: в доме могут быть беззащитные люди.

Он подбежал ко входной двери. Закрыто. Единственный выход — в блефе. В таких ситуациях никогда не находится времени, чтобы все продумать. А если бы находилось, то в большинстве случаев он вряд ли осмелился бы пойти без оружия против мерзавцев, с которыми сталкивала его работа.

В доме раздался еще один громкий выстрел и одновременно — несколько тихих; Болт догадался, что стреляют из пистолета с глушителем. Слышно было, как пули бьют по дереву и металлу.

— Полиция! Бросьте оружие! — прокричал он, стараясь вложить в голос как можно больше властности.

Стрельба мгновенно прекратилась. Болт выждал две секунды, на случай если они передумают и начнут палить уже в него, потом огляделся. Да, снаружи никого.

— Выходите с поднятыми руками! Вы окружены!

Болт понятия не имел, что будет делать, если преступники и вправду выйдут с поднятыми руками. Он даже не знал, кто они такие. Однако он не сомневался: если ему удалось их убедить и они действительно выйдут без оружия и задрав руки к небу, то он уж как-нибудь с ними справится до прибытия кавалерии.

Он встал в стороне от двери, приготовившись хорошенько врезать первому, кто покажется из дома, — вдруг тот сообразит, что Болт без подкрепления. Однако через секунду раздался звук бьющегося стекла; еще через некоторое время Болт услышал мужской голос. Мужчина крикнул, что он безоружен, а преступник убегает. Это могла быть западня, однако Болту интонация этого человека не показалась фальшивой. Он открыл дверь и вбежал в дом, сразу направившись туда, откуда доносились выстрелы.

На полу кухни скрючились — в довольно неестественной и неудобной позе, сплетя руки, — мужчина и женщина. Они во все глаза смотрели на Болта, и хотя изможденными грязными лицами они больше походили на огородные пугала, он тут же узнал Кэйти и Тома Меронов. Кажется, они были не ранены; рядом с Томом валялся пистолет вроде «браунинга» с четырехдюймовым глушителем. У Болта под ногами лежали серебристый «вальтер» ППК, из дула которого поднималась тонкая струйка дыма, а также перчатки и нож.

— Он уходит! — заорал Мерон, вырываясь из объятий жены. Его глаза расширились от ужаса. — У него наши дети! Сделайте что-нибудь!

Болт взглянул на окно, из которого несколько минут назад стрелял человек в маске. В стекле красовалась огромная дыра — через нее без труда пролез бы взрослый мужчина. Подбежав к окну, инспектор увидел, что стрелок — явно раненный — ковыляет, торопливо прихрамывая, к низкой изгороди в конце сада, за которой виднелось вспаханное поле, а еще дальше — лес. Несмотря на рану, двигался преступник быстро. Учитывая, что подкрепление прибудет самое малое минут через пять (вероятнее — через десять), он вполне может уйти…

— Где остальные? — спросил Том Мерон, встав рядом с Болтом и проследив за его взглядом.

— Я блефовал, — ответил Болт. — Больше никого нет.

— Остановите его! — закричала Кэйти Мерон, поднимаясь на ноги. — Если он сбежит, то наши дети умрут! Он нас шантажировал!

— Я за ним, — сказал Мерон и повернулся было, но Болт взял его за плечо.

— Оставайтесь здесь. Пойду я, — сказал он. — Я обязательно его догоню.

Он поспешно натянул перчатки, оставленные преступником, и рассовал «вальтер» с «браунингом» по карманам замшевого пиджака — на случай если Меронам вздумается выкинуть какую-нибудь глупость. Потом Болт выбежал на улицу, обогнул дом и кинулся вдогонку за человеком в черном.

Тот уже залез на изгородь и безуспешно пытался перекинуть через нее раненую ногу. Их разделяло примерно двадцать пять ярдов. Болт бросил курить пять лет назад и два, а то и три раза в неделю ходил в тренажерный зал, а в школе занимал первые места по спринту. Он не сомневался, что догонит преступника, однако слышал сзади тяжелое дыхание и топот ног — за ним бежал Том Мерон. Может быть, и Кэйти тоже. Если не соблюдать осторожность, они ему испортят весь арест.

Преступнику наконец удалось перекинуть ногу через изгородь; он медленно опустился на землю и, пошатываясь, двинулся дальше. Он не мог не заметить погони, но все равно пытался уйти — хотя должен был понимать, что шансов у него никаких.

Болт побежал еще быстрее; подлетев к изгороди, он перемахнул через нее с легкостью, которая впечатлила даже его самого, и рванул к преступнику, до которого оставалось всего несколько футов. Хотя Болт и сам был не карлик, этот мужчина превосходил его в весе фунтов на тридцать, причем за счет одних мышц.

Человек в черном начал было разворачиваться, но тут его раненая нога подвернулась, и он упал на колено здоровой. Болт за десять лет в «Летучем отряде» достаточно набегался за вооруженными грабителями и привык к тяжелым арестам, поэтому прямо на бегу подпрыгнул и с лету ударил преступника ногой в лицо, и того отшвырнуло на землю. Болт тут же перевернул верзилу на живот, уперся ему коленом в почки и заломил его мускулистую руку за спину, почти не встретив сопротивления.

Наклонившись к его уху, Болт процедил:

— Вот ты и попался, сынок.

— Ага, — ответил тот с нарочитой небрежностью, хоть и мучился от боли. — Как скажешь.

— Ты арестован по подозрению в похищении детей и попытке убийства, — продолжил Болт стандартной полицейской формулой.

Том Мерон между тем перебрался через изгородь и быстро приближался к ним.

— Назад! — крикнул Болт.

За мужем, немного отставая от него, бежала Кэйти. Казалось, она вот-вот свалится на землю от усталости.

Мерон проигнорировал приказ.

— Где мои дети?! — заорал он, встав на колени перед лежащим человеком и пытаясь сдернуть с него маску. — Урод, где мои дети?! Скажи, или я прикончу тебя!

— Будьте добры, уберите его от меня, — спокойно сказал преступник.

— Мистер Мерон, оставьте его в покое. Позвольте, я сам с ним разберусь.

В каждой черточке лица Мерона чувствовалась глубокая боль. От него электрическими разрядами исходил чистый животный страх, даже волосы стояли дыбом. Болт знал, что на него сейчас не подействуют никакие доводы — да и кто бы стал его винить?

— Его зовут Ленч, он украл моих детей! Нужно их найти! Ну пожалуйста! — С этими словами Мерону удалось наконец сорвать маску с преступника, и он вцепился ему в лицо. — Урод, где мои дети?! Где?! Говори!

Ленч без особого успеха попытался освободиться. Мерон царапал в кровь его бледное рябое лицо, но Болт не стал пока его останавливать.

— Я понятия не имею, о чем это он, — сказал Ленч, стараясь повернуть голову к Болту.

В его мертвенно-зеленых, как оникс, глазах не читалось никаких эмоций. Болту приходилось уже видеть подобные глаза — в десятках камер и комнат для допросов. Это был взгляд убийцы.

— Не забывай, я нахожусь под твоей ответственностью. Если не остановишь его, я обращусь в Независимую комиссию.

Болт отнюдь не горел желанием помогать этому высокомерному ублюдку, который явно знал британские законы со всеми их ограничениями как свои пять пальцев. Но тут подбежала Кэйти Мерон и пнула Ленча под ребра, визжа, что убьет его, если он не заговорит, и инспектор понял, что ситуация начинает выходить из-под контроля.

Он принял решение.

— Том, немедленно уведи Кэйти, — приказал он. Их глаза встретились, и от мужчины к мужчине перешло беззвучное сообщение: так или иначе, но он выяснит то, что им нужно знать. — Уведи ее обратно в дом. Быстро.

— Я знать не знаю их детей! — сказал Ленч.

— Помогите мне, прошу вас! — взмолился Том Мерон.

Болт кивнул. Мерон поднялся с земли и обхватил Кэйти руками, прежде чем та успела нанести еще один удар.

— Какого черта ты делаешь? — закричала она, когда муж потащил ее прочь. — Ведь он один знает! Его нельзя отпускать!

Мерон что-то прошептал ей на ухо, и она перестала сопротивляться. Болт смотрел, как они перелезают через забор.

Ожил телефон, но инспектор никак не прореагировал, и включилась голосовая почта. Сирен пока не было слышно. Прошло чуть больше трех минут с его первого звонка. А если он не станет отвечать на звонки, то еще скорее.

— Ленч, где дети? — спокойно спросил он, еще сильнее заламывая преступнику руку. Тот застонал от боли и попытался вырваться — опять безуспешно.

— Меня с кем-то спутали. Я не знаю, что они такое несут. Отпусти мою руку. Это уже нападение на задержанного.

— Если с детьми что-нибудь случится, то ты не выйдешь из тюрьмы. Понимаешь? До конца жизни будешь пялиться на мир сквозь решетку, и вид за окном никогда не изменится.

Болт продолжал давить на руку, задирая ее под все более опасным углом. Еще чуть-чуть, и сломается.

— Вот теперь я точно привлеку тебя за нападение, — стиснув зубы, прошипел Ленч. — У меня не адвокаты, а ротвейлеры. Они тебе очко порвут. У тебя ведь нет на меня ничего.

Где-то далеко, в долине, послышались звуки сирен. Скоро будут здесь. От силы минуты через две-три.

— Где дети? Говори, а то сломаю руку.

— Сломаешь — можешь попрощаться с пенсией. Тут уж ты не отвертишься.

Несмотря на боль, Ленч даже усмехнулся. Он отлично понимал, что Болт ничего ему не сделает… и что до встречи с адвокатами осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

Инспектор навидался подонков на своем веку, закоренелых преступников, настоящих профессионалов. Они довольно умны, обладают крысиной смекалкой и досконально знают слабые места системы. Знают, что самая страшная ошибка — это признать свою вину. Знают, что при желании ловкий адвокат камня на камне не оставит даже от бесспорных доказательств. Знают, сколько процессов окончилось ничем по чисто формальным причинам, потому что судьи следуют лишь букве закона, даже когда это противоречит здравому смыслу. Они знают, что судей можно подкупить или запугать — если тот, кто дает взятки и запугивает, проявит упорство. Знают, наконец, что весы правосудия вернее склонятся к ним. Не глупо ли тогда в чем-то сознаваться?

Болт отпустил руку Ленча и встал. Арестованный перевернулся на спину, и инспектор увидел его лицо — маленькое, круглое, с нездоровыми мелкими чертами, выдающими жестокость. Морщинистая мертвенно-серая кожа, вся в следах от прыщей, туго обтягивала выступающие скулы неправильной формы, между которыми засели узкие прорези глаз. Ленч потер руку, и его бледные губы растянулись в хитрую улыбку.

— Ты еще пожалеешь, — сказал он, чувствуя себя увереннее. — Может, когда все это закончится, я наведаюсь к тебе и поколдую над твоими детьми.

— У меня нет детей.

— Ладно, придумаем что-нибудь другое. — Ленч приподнялся, по-прежнему потирая руку, и взглянул на раненую ногу. — Вызови мне «скорую».

Болт давно привык терпеть оскорбления от арестованных — как приходится привыкать любому копу. Поддаваться на них, особенно в эпоху, когда на каждом углу торчит по видеокамере, — значит губить себя. В большинстве своем эти угрозы — не более чем пустой треп, и от них можно отмахнуться, ведь всякий такой клиент наверняка сядет за решетку. Однако с Ленчем все было иначе. Ублюдок знал, что перевес на его стороне и что если он хоть словом обмолвится о детях, то фактически признает свою вину. Болт размышлял, какая судьба ждет детей Меронов. Они в руках у людей, не знающих жалости. Возможно, похитителям будет легче разделаться с детьми, чем отпустить их, — убить и избавиться от тел.

Болт представил перед собой Микаэлу. Что она бы ему посоветовала?

— Надеюсь, это «скорая» там воет. Ногу надо бы подлатать.

Болт обернулся. Меронов уже не было видно. Видимо, они вернулись в дом и ждут. Ждут, что он выбьет из Ленча нужную информацию, верят в него. Судя по звуку, машины с сиренами уже заезжают в деревню. Время на исходе.

Снова зазвонил телефон.

Детишкам грозила смерть. Может быть, они уже мертвы. А может, их и отпустили. Болту просто неоткуда было знать. А единственный человек, располагавший этой информацией, сидел перед ним с наглой улыбкой на лице.

Болт вынул из кармана пистолет с глушителем и снял его с предохранителя, потом направил дуло на живот Ленча.

На лице Ленча промелькнуло сомнение, но оно исчезло так быстро, что Болту могло и показаться.

— Скажи, где дети, не то я выстрелю.

Рука Болта твердо сжимала пистолет, лицо оставалось бесстрастным, однако в душе бурлил водоворот противоречивых эмоций и желаний. Он понимал: то, что он намерен сделать, поставит под сомнение его карьеру — и даже свободу. Он угрожает задержанному расправой. Ничего подобного Болту раньше делать не приходилось. Во время службы в «Летучем отряде» он убил человека — но тот напал из засады, сопротивлялся аресту и целил в голову из автоматического «ремингтона» с обрезанным стволом. Иными словами, тогда убийство было оправдано. Сейчас же… сейчас все иначе.

И однако его рука не дрожала.

Ленч вздохнул, словно учитель, которого утомил не в меру озорной ученик:

— Так-так-так, к избиению прибавляется еще и угроза расправы. Теперь ты точно влип.

Болт нажал на спусковой крючок и прострелил Ленчу живот. Преступник дернулся верхней частью туловища, но остался в сидячем положении. Его глаза широко распахнулись, он судорожно выдохнул и схватился за рану, пытаясь хоть как-то унять боль, затем повалился на бок и громко застонал.

Болт схватил его за шею и перевернул лицом к себе.

— Скажи мне, где они, а то отстрелю тебе яйца.

— Да пошел ты, — прошипел Ленч. Из уголка его рта струйкой потекла кровь.

Болт приставил пистолет к паху Ленча.

— Даю тебе последний шанс. Будешь пищать, как двухлетка, до конца жизни. — Он сильнее вдавил пистолет. — Я и так уже в дерьме. Почему бы и тебя с собой не захватить?

Их глаза встретились, и Ленч понял, что Болт не шутит.

— Лаймстоун-стрит, дом двадцать четыре… это в Хендоне. Цокольная квартира… Они там.

Кровь снова выплеснулась из его рта и потекла по подбородку. Ленч закашлялся и пробормотал что-то насчет «скорой», но Болт слов не разобрал.

Инспектор выпрямился. Машины уже поднимались на холм — в какой-то сотне ярдов от них. Выли целых четыре сирены… вполне достаточно, чтобы разогнать всех любопытных в радиусе нескольких миль.

— Полиция! — внезапно заорал он. — Брось оружие!

Ленч перевалился на спину и в упор посмотрел на Болта, с удивительным спокойствием на лице. Он понимал, что сейчас произойдет. Для него все кончено — и пожалуй, это даже к лучшему.

— Полиция! — снова закричал Болт и выстрелил Ленчу в левый глаз. На траву хлынула кровь, и тело задергалось в конвульсиях.

Болт тут же извлек из куртки «вальтер» и бросил его на землю рядом с Ленчем, поближе к непострадавшей руке. Потом достал из кармана мобильник и нажал клавишу быстрого набора. Лишь бы Мо поднял трубку…

Мо ответил после третьего гудка. На заднем плане по-прежнему шумели дети.

— Слушаю, босс. Какие новости?

Болт быстро заговорил:

— Срочно звони в Службу спасения и скажи, что ты только что видел, как двух маленьких детей затащили в дом по адресу Хендон, Лаймстоун-стрит, двадцать четыре. Не представляйся. Ты уверен, что их держат там силой. Запомнил?

— Конечно. А мне самому ехать?

— Да, езжай и все разведай, только постарайся не светиться. — Машины тем временем остановились на подъездной дорожке. — И еще: этого разговора не было. Ясно?

— Да, босс, как скажете. — Мо повесил трубку.

Болт с шумом выдохнул. Разумеется, Мо сделает все как надо… но теперь их отношения навсегда изменились.

Его пошатывало. Он сам не верил в то, что сделал, мысль об этом вызывала тошноту. И все-таки надо взять себя в руки: если он утратит самообладание, то ни за что не выберется из этой ямы…

Болт перелез через забор и потихоньку зашагал к саду — навстречу двум полисменам в черной форме, которые осторожно приближались к нему с винтовками в руках.

 

48

Мы с Кэйти ждали перед домом. Сжав ее в объятиях, я шептал, что спасший нас коп обязательно выяснит, где дети, и молился про себя, чтобы это оказалось правдой.

На подъездную дорожку под вой сирен завернули две полицейские машины, а за ними — «скорая помощь». Раздался визг тормозов, и из первой машины выпрыгнули трое малых с винтовками. Чем-то эти ребята напоминали копов из «Робота-полицейского».

— Нам поступил срочный звонок! — крикнул один из них, круглоголовый мужчина лет тридцати с небольшим. — Прошу вас, положите руки на голову и отойдите друг от друга.

— Мы тут ни при чем! — возмутилась Кэйти. По ее грязному лицу текли слезы. — Они в поле!

— Пожалуйста, сделайте, как мы просим, мадам, — потребовал коп, оставаясь футах в двадцати от нас. Винтовку он на нас не направлял, однако держал ее наготове. Из другой машины выбрались еще двое полицейских, безоружных. Санитары «скорой» оставались в машине. Где-то невдалеке выла еще одна сирена.

Мы сделали, как было велено. Вот забавно, уже в четвертый раз за сутки меня держали под прицелом.

— А теперь, пожалуйста, встаньте на колени.

Кэйти громко выругалась. С полицией она всегда вела себя как бунтарь — она ведь преподаватель в колледже и все такое. Но эти ребята, похоже, были не в настроении для споров, да и у меня напрочь пропала охота с кем-то препираться. Я опустился на колени, и через мгновение Кэйти последовала моему примеру.

— Кто-нибудь ранен? — спросил коп.

— Мы нет, — ответил я, — но детектив, который спас нас, погнался за человеком, который нас тут удерживал.

— Он забрал наших детей, — подхватила Кэйти. — Человек, который нас тут держал, забрал наших детей. Только не убейте его!

— Он вооружен?

— Да, — ответили мы в один голос, и я добавил:

— В коттедже лежит еще один, но он безоружен. И ранен.

— В него стреляли?

— Нет.

— Нам сообщили, что здесь была перестрелка. Кто еще в ней участвовал?

Я вкратце рассказал ему, что произошло. Он уставился на меня озадаченным взглядом, словно не мог представить парня вроде меня с оружием в руках. Что ж, понимаю.

— Хорошо, сейчас мы все проверим, — кивнул коп. Потом он быстро что-то сказал своим напарникам, и они бросились за угол дома.

На дороге остановился полицейский «рейнджровер», и из него появилась еще одна троица с винтовками. Они подбежали к круглоголовому, переговорили с ним, затем двое отделились от остальных и подошли ко мне. Меня подняли на ноги, после чего быстро обыскали.

— Чист! — крикнул один из них, и мне сказали, что я могу идти, хотя куда, я так и не понял.

Я отошел в сторонку и подождал, пока невооруженная женщина-коп, невесть откуда появившаяся, обыскивала мою жену. Кэйти тоже оказалась «чиста», и тогда нас обоих отвели к карете «скорой». Санитары спросили, не ранены ли мы.

— Нет. Мы просто боимся за наших детей, — ответил я, поглядывая через плечо.

— Я уверен, с ними все будет хорошо, — сказал старший из санитаров.

— Да откуда вам знать, черт побери? — зарычала Кэйти.

Молодой санитар, коренастый малый лет двадцати с небольшим, заверил ее, что полиция делает все возможное. Его приятный голос с южноафриканским акцентом подействовал на Кэйти успокаивающе. Не переставая говорить, он усадил ее на подножку с водительской стороны и стал осматривать. Я надеялся, что он прав. Когда тот детектив приказал мне увести Кэйти в дом, в его худом лице и небесно-голубых глазах я увидел нечто, с чем не часто сталкивался в жизни, — силу духа. Не сказав ни слова, этот человек дал мне понять, что справится со всем, что найдет способ разговорить бездушного убийцу. И я понял, что не нужно в нем сомневаться.

Но удалось ли выполнить свое обещание?

Второй санитар положил мне руку на плечо и протянул бутылку воды. Кивком поблагодарив его, я стал жадно пить, по-прежнему поглядывая на дом.

А потом из-за угла показался детектив. Он на несколько дюймов возвышался над ведущими его копами. Один из них держал в руке пистолет с глушителем. Детектив встретился со мной взглядом; лицо его было мрачно.

— Он сказал, где мои дети? — спросил я, сбросив руку санитара.

Коп с винтовкой предупреждающе выставил руку, и я встал прямо перед ним.

Детектив остановился в паре шагов от меня.

— Он был вооружен. Мне пришлось стрелять.

— Вы убили его? — не в силах поверить сказанному, спросил я.

— Да, — кивнул он. — Мне очень жаль.

Прежде чем копы успели среагировать, я метнулся к детективу, схватил его за воротник и притянул к себе.

— Сволочь! — заорал я, но все-таки поднес ухо к его рту.

И он сказал три слова, от которых меня охватила радость: «Я все уладил». А потом что-то вроде: «Кой-кого за ними отправил».

Один из копов сгреб меня в охапку и оттолкнул. Тут подбежала Кэйти:

— Что случилось? Господи! Что случилось?

Я поскорее увел ее в сторонку.

— Притворись расстроенной, — прошептал я, и она, кажется, сразу смекнула, что к чему. — Он говорит, что все уладил. Ленч сказал ему, где дети. За ними уже едут.

А потом я притянул ее к себе и прошептал, что Ленч мертв.

— Хорошо, — произнесла она, а потом повалилась на колени и зарыдала. Прямо скажем, таких актерских способностей я от нее не ожидал.

Через пару секунд подбежал южноафриканец и принялся ее успокаивать. Вместе с женщиной-копом они помогли ей подняться на ноги.

Я обернулся и увидел, как нашего спасителя сажают в машину. Какой-то тип в плаще, тоже невесть откуда взявшийся, убрал его пистолет в пакет для улик. Я вспомнил про бутылку с водой и сделал еще один большой глоток, надеясь, что с детективом все будет хорошо.

Но если бы на него сейчас принимались ставки, я бы деньгами не рискнул.

 

49

Мо Хан выехал на Лаймстоун-стрит ближе к десяти — всего через двадцать пять минут после звонка Болта. Видимо, эта тихая улочка, застроенная двухквартирными домами послевоенных лет, знавала и лучшие дни. Посреди проезжей части Мо увидел небольшое скопление полицейских машин и карет «скорой помощи». Мимо них было не проехать.

Молодой полисмен в форме отделился от кучки копов, столпившихся у одной из карет «скорой», и встал посреди дороги, предупредительно подняв руку. Мо остановился прямо перед ним и опустил окно. Полисмен подошел с водительской стороны, и Мо наградил его обезоруживающей улыбкой.

— Прошу прощения, офицер, я здесь живу… Что-то случилось?

Раздражения полисмена как не бывало. Изумительно, подумал Мо, какие чудеса творит с людьми элементарная вежливость.

— Сэр, прошу прощения, но проезд пока запрещен. В данный момент проходит полицейская операция.

Мо изобразил удивление:

— Надеюсь, ничего серьезного? Странно, у нас ведь всегда было тихо… Офицер, у меня есть дети. Это их никак не затронет?

— Сэр, поверьте мне, причин для беспокойства нет.

— Неужто дело в наркотиках? В наркотиках?

Полисмен наклонился к нему с заговорщицким видом — между нами, мол.

— Сказать по правде, все гораздо проще. Кто-то оставил без присмотра двоих детишек, вон в том доме.

— Боже мой, какое безобразие! Чудовищная безответственность!

— К нам поступил анонимный звонок. Звонивший якобы видел, как их силой затащили в дом. Поэтому мы и приехали такой большой группой.

— А детишки, они как? Не пострадали?

— Нисколько. Немного расстроены, само собой, но телесных повреждений никаких. Сейчас они в машине «скорой помощи». В доме с ними никого не было. Видно, какой-то сердобольный сосед позвонил, а насчет похищения придумал, чтобы мы побыстрей приехали.

Полисмен пожал плечами, как бы показывая, что его лично такое объяснение вполне устраивает.

— Ну, главное, что с ними все хорошо, — протянул Мо. — Спасибо, офицер.

Попрощавшись, он включил заднюю передачу и выехал из улицы.

Выполнив поручение босса, Мо гадал теперь, как тот вообще вышел на похищенных детей. Скорее всего это были дети Меронов, но, учитывая, какие неожиданные повороты делало это расследование, он не удивился бы, окажись они незаконными детьми лорда главного судьи Парнэм-Джонса от связи с женой премьер-министра.

Мо знал Майка Болта два года, во всем доверял инспектору и был ему беззаветно предан. И все же его грызло беспокойство. Почему босс сам не связался с властями и настоял на анонимности звонка? Причина могла быть лишь одна: Болт не хотел, чтобы стало известно, что информация поступила от него. А значит, он добыл ее незаконным способом.

Мо был не настолько наивен, чтобы полагать, что в погоне за результатами не приходится иногда нарушать кое-какие правила, срезать углы. Еще как приходится, в том числе и ему лично. Да и боссу, который во время работы в «Летучем отряде» имел дело с редкостными подонками, тоже. Однако что-то в его голосе — тихое отчаяние, которое проглядывало сквозь суховатые приказы, — подсказывало Мо, что на этот раз все по-другому. В этот раз углы срезаны очень круто. Мо решил пока не торопиться с суждениями и все же не мог отделаться от этих мыслей.

По пути он попробовал позвонить боссу на мобильный, надеясь услышать какие-то объяснения. Увы, телефон был отключен, и сообщения Болт не оставил.

Кто-то однажды сказал Мо, что в первую очередь человек должен быть верен семье, во вторую — друзьям. Начальство, государство, закон — все это в самом конце списка. Однако волновало Мо Хана вовсе не это. Майк Болт был его другом, но если придется лгать, чтобы прикрыть его, то не поставит ли он под угрозу свою карьеру, а тем самым и благополучие своей семьи?

Как же он надеялся, что этот выбор его минует…

 

50

Следующий час смазался у меня в сознании. Сначала приехал седовласый врач, постоянно что-то бормотавший себе под нос. После беглого осмотра он объявил, что мы совершенно здоровы (хороши же у нас врачи!), и исчез за домом — взглянуть на тело Ленча.

Затем потрепанного вида детектив в плаще арестовал Кэйти по подозрению в убийстве Ванессы Блейк. Сперва она протестовала, но в конце концов позволила себя увести, даже не взглянув в мою сторону. Ее посадили в полицейский «форд» и увезли, а я поехал с двумя полисменами в другой машине, на заднем сиденье. Мне сказали, что в полицейском участке Ридинга нас допросят по отдельности. Полицию Ридинга интересует произошедшее сегодня утром; копы из Саутгемптона хотели бы перекинуться со мной парой слов о вчерашних событиях в коттедже. Под завалами было найдено тело мужчины, и у следователей возникло понятное желание узнать, как оно там очутилось. Я спросил про Дэниелса, но эти двое ничего о нем не слышали. Очевидно, ему удалось спастись. Я даже надеялся на это. Конечно, с ним не все было гладко, однако он спас мне жизнь — по крайней мере раз, а может, и два.

Когда до участка оставалось минут пять езды и я все еще не мог устаканить в своей голове, что недавно вырубил отъявленного бандюгана, а потом живым вышел из перестрелки с профессиональным киллером, ожила полицейская рация. Голос спросил водителя, с ними ли я. Когда тот ответил утвердительно, голос сказал, что Макс и Клои найдены живыми и невредимыми в каком-то доме в Хендоне и сейчас находятся в больнице, исключительно из предосторожности.

Во второй раз за день я заплакал — и нисколько этого не стыдился. Слишком велико было облегчение.

— Ничего, ничего… — Коп, сидевший в пассажирском кресле, положил мне руку на плечо. — Поплачьте, станет легче.

И я плакал.

 

51

В участке мне дали чашку крепкого черного кофе и сообщили, что тело Айрин Тайлер, моей грозной и теперь уже бывшей тещи, обнаружено в спальне ее дома. Дома, в котором выросла Кэйти… Как я уже сказал, мы с Айрин никогда особенно не ладили, и все же эта новость стала для меня ударом. И удар оказался больнее, чем можно подумать. Столько уже трагедий случилось за эти сутки, и вот еще одна… Как именно она умерла, мне не сказали, только добавили, что обстоятельства кажутся подозрительными.

Когда я допил кофе, меня отвели в комнату для допросов. Там ждали двое следователей — молодой мужчина и женщина за сорок со строгой прической, которая ей не шла. Они попросили рассказать обо всем, что случилось со мной с того момента, как я вышел из полицейского участка вчера вечером. Меня заверили, что, как только мы закончим, меня отвезут в Лондон и я наконец увижу детей.

— А как же моя жена? — спросил я, но мне не ответили. Я решил не настаивать и рассказал все как было. Время от времени они прерывали меня, чтобы что-нибудь уточнить или прояснить, но в основном говорил я. Мою версию событий они приняли без особого недоверия, даже когда я сказал, что, обороняясь, стрелял в Ленча и ранил его в ногу. Я думал, они начнут задавать вопросы о моем спасителе и о том, как вышло, что он убил Ленча, однако они обошли эту тему стороной. Тогда я начал сам — сказал, что детектив погнался за Ленчем и что преступник был вооружен; я подчеркнул, что дальнейшего мы с Кэйти не видели. Я надеялся, что этим хоть как-то помогу ему.

Что же до роли Кэйти во всей истории, то я тоже рассказал всю правду — других вариантов, собственно, и не было. Я сказал, что она изменяла мне с Джеком Келли и что он дал ей ключ от камеры хранения, в которой находился некий предмет, принадлежавший одному из его клиентов. Эта штука понадобилась тем бандитам, и они сначала пытали, а потом и убили Джека, но так и не узнали, где она спрятана. А потом стали искать нас с Кэйти — и в конце концов нашли.

— А вы не знаете, что было в той камере хранения? — спросила женщина.

— С этой штуки можно сделать копию, — ответил я, припомнив слова Ленча.

— А как вы считаете, вашей жене это известно? — продолжила она.

— Не думаю, — сказал я, хотя не очень-то был в этом уверен.

— А клиент? У вас есть какие-нибудь догадки, кто он — или она?

Я покачал головой.

— Я знаю только три имени: Дэниелс — коп под прикрытием, Мантани — один из тех, кто меня похитил, и Ленч. Это он был убит сегодня утром.

— А откуда вы знаете, что его убили? — спросил молодой следователь. Его лоб казался непомерно высоким из-за больших залысин. Чувствовалось, что в роли провинциального копа он задерживаться не намерен и явно метит высоко. Он немного напоминал моего босса, Уэсли О’Ши. Такой же самодовольный, ограниченный карьерист. Если бы он служил в армии, то, без всякого сомнения, его бы пристрелили собственные солдаты.

— Мне сказал детектив, который спас нас. Прямо там, возле дома.

Следователи переглянулись, потом снова уставились на меня. Я посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Я тут уже сорок пять минут. Внезапно на меня навалилась усталость.

— Я сказал вам все, что знаю, — пожаловался я. — Я очень хочу увидеть своих детей.

Женщина кивнула:

— Хорошо. Допрос приостановлен в одиннадцать часов одиннадцать минут.

— Да, — сказал я, — прежде чем вы выключите магнитофон, я хотел бы заявить, что моя жена невиновна в смерти Ванессы Блейк. Ее убил человек, напавший на меня в библиотеке, как раз с орудием убийства.

— Мы передадим ваши слова следственной группе по ее делу, — благожелательно сказала женщина и протянула мне руку: — Большое спасибо за сотрудничество.

Я кивнул и ответил на рукопожатие. Следователь помоложе решил обойтись без вежливостей, он явно не верил ни единому моему слову. Ну и хрен с тобой, пижон, верь во что хочешь. После того что я пережил за последние сутки, нелепо пугаться какого-то молокососа, который только-только вышел из полицейской академии, но уже успел обзавестись модным костюмчиком и нахальной мордой.

Я вышел в вестибюль и уселся в одно из пустых кресел, дожидаясь человека, который отвезет меня в город. Кругом было тихо — потому, очевидно, что пик преступной активности редко приходится на воскресное утро. Только какой-то паренек в балахонке прохаживался туда-сюда, явно дожидаясь инспектора по делам несовершеннолетних.

Я вдруг вспомнил о возобновившейся вчера привычке, и тут же ужасно захотелось курить. Хотя будь у меня сигарета, лучше бы не стало. В этой части участка курение запрещалось, что показалось мне чуточку несправедливым. По сути, самое малое, что можно сделать для задержанного, — это дать ему сигаретку и тем хоть как-то облегчить его положение.

— Как поживаете, мистер Мерон? — прервал мои мысли чей-то голос.

Я поднял взгляд и увидел главного инспектора уголовной полиции Рори Кэплина. Семнадцать часов назад — что равнялось целой жизни — он с напарником допрашивал меня по поводу убийства Ванессы Блейк. Его рыжевато-седые волосы топорщились пуще прежнего. Одет он был просто, в джинсы и черную кожаную куртку, слишком короткую, чтобы быть стильной.

— Я подвезу вас до больницы, где сейчас ваши дети, — сказал он с сочувственной улыбкой, каких я за утро навидался в избытке. Впрочем, в его случае она походила на искреннюю.

Я зевнул.

— Вот уж не думал, что с вашим званием вы занимаетесь такими мелочами.

— Мои коллеги сейчас допрашивают вашу жену, и вполне справляются без меня. Я еще вернусь в участок, а вас подбросить как раз по пути. — В руке он держал ключи от машины. — Идемте скорей. Сегодня у меня много дел.

— Вы уже нашли того, кто напал на меня в библиотеке? — спросил я его, когда мы вышли на улицу.

— Пока нет. Мы опросили уже довольно много людей, но никто из них его не видел, — ответил он, не особенно пытаясь скрыть свой скептицизм.

— Мистер Кэплин, я ничего не выдумываю. На меня действительно напали. Он держал в руках орудие убийства — ну, тот нож, который вы мне вчера показывали.

— Да-да, который с отпечатками пальцев вашей жены, знаю. Но ответ остается прежним: мы его еще не нашли.

Мы подошли к машине Кэплина — зеленовато-золотистой «тойоте-седан», доверху заляпанной грязью. Он открыл, и мы сели в салон. Внутри пахло освежителем воздуха и табачным дымом.

— Вам удалось найти еще какие-нибудь зацепки? — спросил я.

Он завел машину, тронулся и только потом ответил:

— Да.

Пауза.

— Можно поподробней? — сказал я наконец.

— У Ванессы Блейк был роман с неким лицом, состоящим в браке. В ее доме мы обнаружили документы, неопровержимо указывающие на то, что она и это лицо собирались в ближайшем будущем поселиться вместе.

— Вы его уже допросили? — поинтересовался я, когда мы выехали на дорогу.

— Допрашивают в эти минуты, — ответил он с явным сочувствием. — Мне бы очень не хотелось этого говорить, мистер Мерон, но так называемое «лицо» — ваша жена.

 

52

За годы службы Майку Болту довелось работать с десятками, даже сотнями подозреваемых, и все приемы допроса он знал вдоль и поперек — как, вероятно, и человек, которого он убил час назад. Вся штука в том, чтобы самому верить в то, что говоришь. И если без конца прокручивать в голове свою версию событий, то поверишь еще как, даже если это ложь. А сейчас Болт определенно лгал.

Его привезли для допроса в полицейский участок Ридинга. Хотя его и не арестовали в полном смысле слова, он прекрасно понимал, что этого не избежать. Следователи по многу раз задавали одни и те же вопросы, стараясь отнестись к Болту по-товарищески и вместе с тем пытаясь, как и положено хорошим копам, найти неувязки в его версии. Однако Болт вцепился в нее как клещ. Он увидел, как вооруженный человек в маске выпрыгнул из окна кухни и через сад бросился к полю. Зная, что подозреваемый применит оружие не колеблясь, он, Болт, поднял «браунинг» с глушителем (который Том Мерон, по его собственным словам, использовал в перестрелке с подозреваемым) и кинулся в погоню. Так как подозреваемый уже был ранен, двигался он не быстро, и совсем скоро Болт оказался буквально в нескольких ярдах от него. Это происходило в поле, и инспектор уже дважды выкрикнул требование бросить оружие. Подозреваемый резко обернулся, и Болту показалось, что сейчас он откроет огонь. Поэтому он прямо на бегу сделал выстрел, и пуля угодила подозреваемому в живот. Однако подозреваемый по-прежнему оставался на ногах и направлял пистолет на Болта. Тогда инспектор резко остановился, прицелился и снова выстрелил, на этот раз попав подозреваемому в голову. Тот упал на землю. Услышав, что прибыло подкрепление, Болт поспешил к дому, чтобы позвать санитаров «скорой помощи».

Эта версия звучала весьма правдоподобно, и Болт каждый раз пересказывал ее без ошибок, так что оснований для ареста у них не находилось. В то же время ситуация обрисовывалась нестандартная, а в британской полиции такие не любят. Болта известили, что дело автоматически переходит в ведомство Независимой комиссии по жалобам на действия полиции. Ему сейчас запрещено выезжать из страны, так как в любое время могут потребоваться его показания. Болт сказал, что все понимает. Его попросили пока оставаться в комнате: только что прибыл его начальник из Национального управления, суперинтендант Стив Эванс, и через несколько минут он подойдет. Болту предложили чашку кофе — уже третью, он согласился и принялся ждать.

Его угнетала не столько вынужденная ложь, сколько сам факт убийства и собственное хладнокровие. Болт был глубоко потрясен; как бы ни заслуживал человек смерти, убить его — значит обречь себя на бесконечные угрызения совести, потому что это страшно. Ведь ты уничтожил чью-то личность, стер все ее мечты, эмоции и воспоминания. Что-то в этой мысли внушало благоговейный трепет, а для Болта в особенности, поскольку это противоречило самой сущности его профессии — служителя закона. Но что сделано, то сделано, и он надеялся, что итогом стало спасение жизни двух невинных существ.

Ему никто не сказал, освободили детей или нет, и он не спрашивал — согласно его версии, никаких разговоров с бандитом не было. Однако чутье подсказывало, что с ними все хорошо. Ни один преступник не пойдет на убийство ребенка, если нет на то абсолютной необходимости, ведь последствия будут катастрофическими. Но сегодня Болт предпочел не рисковать.

Инспектор снова сказал себе, что поступил правильно. Он все время повторял это про себя; уставившись в чашку с кофе, повторял до бесконечности: «Ты поступил правильно, он заслужил, ты поступил правильно».

В дверь постучали, и вошел суперинтендант Эванс — невысокий плотный мужчина лет пятидесяти с ухоженными усами. Даже сегодня, в выходной, он щеголял в аккуратно выглаженных костюме, рубашке и галстуке. Если бы его имя или фамилия начинались на «М», то пришлось бы ему до конца жизни мириться с прозвищем «Модник», но поскольку «Модник Стив» как-то не звучит, все называли его просто — интендантом Эвансом. Болт, пару раз уже с ним встречавшийся, был глубоко убежден, что Эванс в отличие от многих других старших офицеров искренне печется об интересах подчиненных и готов их отстаивать. И это в нынешних обстоятельствах весьма кстати.

Болт поднялся, и они пожали друг другу руки. Хватка у Эванса была крепкая, едва ли не болезненная, а ладонь сухая.

— Здравствуйте, Майк, — сказал он, глядя Болту в глаза. — Вы как, держитесь?

— Да вроде того. Не очень-то весело оказаться по ту сторону стола для допросов.

Эванс обогнул стол и сел напротив. Болт снова глотнул из чашки. Кофе успел остыть и уже не бодрил.

— Всегда нелегко нажать на спусковой крючок, — сказал Эванс. — Очень немногим из нас приходится делать такой выбор. И совсем немногим — дважды.

Болт промолчал. Собственно, говорить ему было нечего. Он знал, что в молодости Эванс служил на Фолклендских островах и участвовал в битве у Гус-Грин, то есть знал об этом выборе не понаслышке. По крайней мере его слова не были обычной чушью в духе «я понимаю ваши чувства», которую часто приходится слышать от начальства.

— Так как уже второй раз за время службы в полиции вы открыли огонь на поражение, — продолжал Эванс, — и так как вы использовали не табельное оружие, ваши действия будут рассмотрены с особой тщательностью. Комиссия по жалобам будет проверять ваши показания снова и снова.

— Я готов, сэр, — сказал Болт. — Я не нарушал закона.

— Я и не говорю, что нарушали, Майк. Напротив, я даже уверен, что не нарушали. Вы в полиции уже семнадцать лет, у вас безупречный послужной список, и вы очень ценный член нашей команды. Однако так думают не все. В данный момент, учитывая обстоятельства, у меня не остается другого выбора, кроме как временно отстранить вас от должности — с полным сохранением заработной платы.

Болт сердито замотал головой:

— Сэр, прошу вас, не делайте этого. Вы же знаете, сколько времени уходит на такие расследования. Я могу просидеть без работы несколько месяцев! Или даже лет.

— Как только дым рассеется, мы подадим прошение, чтобы вернуть вас на службу, однако сейчас от нас ожидают решительных действий.

— Тот человек был вооружен. Он наставил на меня пистолет. Что еще мне оставалось делать, спрашивается? Стоять на месте и прикинуться мишенью, чтобы потом все восхищались и говорили, какой же я герой, с каким мужеством себя вел? Мол, отличный парень, да вот незадача — сдох.

— Слушайте, — сказал Эванс, подавшись вперед и повысив голос, — Майк, я на вашей стороне. Я верю и сочувствую вам. Я не сомневаюсь, что мерзавец получил по заслугам. Однако это мое личное мнение, а не официальная позиция, а моя работа — так уж сложилось — заключается как раз в том, чтобы придерживаться официальной позиции. — Он откинулся на спинку стула и вздохнул: — Я буду делать все от меня зависящее, чтобы вы вернулись к работе через несколько недель, так что наберитесь терпения. Вы пока отдохните. Да, и не забывайте, что на каждой встрече с комиссией должен присутствовать представитель полиции. Идите им навстречу, но не делайте их работу чересчур легкой.

Эти слова удивили Болта. И не потому, что Эванс сам себе кое в чем противоречил. Удивляло, что он выложил все как на духу — у старших офицеров это не в моде. Большинство из них верят в одно, а разглагольствуют совсем о другом. И еще Болта обрадовало, что Эванс явно на его стороне.

— Ну хорошо, — сказал он, — я отдохну. Только не хотелось бы, чтобы отпуск затянулся. Работы у нас непочатый край.

Эванс кивнул.

— Да, вот что еще. Из-за чрезвычайно запутанного характера вашего дела оно целиком отходит к Национальному управлению. Теперь мы отвечаем за расследование убийств Джека Келли и Ванессы Блейк, а также всех связанных с ними дел, включая самоубийство лорда главного судьи.

— И я останусь в стороне?

— Как только мне удастся вас восстановить, вы сразу включитесь в работу.

— Но я знаю об этих событиях очень много! Возможно, больше всех остальных. Без меня вам не управиться.

— Ничего поделать не могу.

Болт понял, что спорить смысла нет.

— Что ж, значит, так, — сказал он и взял свой кофе.

Зазвонил мобильник Эванса.

— Прошу прощения.

Разговор продолжался около минуты. Лицо Эванса становилось все более обеспокоенным, лоб прорезали морщины.

— Вы уверены? — спросил он. Получив ответ, вздохнул, пробормотал какое-то ругательство и дал отбой.

— Что такое? — спросил заинтригованный Болт.

Эванс поднялся с места. Он выглядел взволнованным и чуточку сбитым с толку.

— У нас возникла проблема. И возможно, очень серьезная.

 

53

Еще одна шокирующая истина о Кэйти, теперь лишь одна из многих. Это стало для меня последней каплей. «Что дальше? — думал я. — Может, она последние десять лет потихоньку отправляла деньги Аль-Каиде? Укрывала нацистских преступников?» Я был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова, а такое в моей жизни случалось всего раз или два.

— Мне очень жаль, — повторил Кэплин. Мы ехали по пустынным улицам Ридинга в направлении автострады М4. — Наверное, рано или поздно вы бы и сами узнали. А сейчас вы еще не оправились от всего прочего.

Я тупо пялился в окно на унылые фабричные постройки. Вид вполне соответствовал моему настроению.

— Вы сказали, что нашли в доме Ванессы какие-то документы.

— Верно.

— Какие именно?

— К примеру, совместное заявление на ипотеку, подписанное на имя их обеих. Подписи подлинные, мы проверяли. Ну и некоторые другие. Например, их фотографии. Несколько карточек оказались… Э-э… — Для пущего эффекта он сделал паузу и прокашлялся. — Интимного характера.

— Хватит. Понятно.

На самом деле я был далек от понимания. Это вообще не укладывалось у меня в голове. Я думал, что Кэйти крутила любовь с Джеком Келли. Она сама мне в этом призналась вчера ночью. И они были настолько близки, что он доверил ей на хранение тот роковой ключ. Она даже плакала по Джеку. А впрочем… Может, не по нему она горевала, а по Ванессе? Может, она и не встречалась с Джеком вовсе? Я знал об этом только с ее слов, а она могла и солгать. Чему же верить?

Я не сомневался лишь в одном: я хочу наконец увидеть своих детей, расцеловать их обоих, а потом лечь спать часов на двенадцать. И когда я проснусь, тогда, может быть — может быть! — мне станет легче.

В воображении мелькнул непрошеный образ — Кэйти и Ванесса в постели. Мелькнул, передумал уходить и застыл намертво. Конечно, Ванесса была не в моем вкусе. Я знал, что она меня терпеть не может, да и вообще к любому мужчине не прикоснулась бы ни за какие коврижки, и это решало дело. Однако, по справедливости, она была довольно привлекательной; непрошено явилась эта картинка или нет, я никак не мог выкинуть из головы образ двух обнаженных женщин.

От собственных мыслей мне стало противно. Мотнув головой, чтобы отогнать их, я взглянул на Кэплина. То-то он с напарниками посмеялся, наверное, над «внеклассными занятиями» моей жены. Я пришел в смущение — нам вместе ехать до самого Лондона…

— Найдется сигаретка?

— Я думал, вы не курите, — ответил он, доставая из нагрудного кармана мятую пачку «Ротманс» и зажигалку. Протянув мне их, он попросил, чтобы я прикурил и для него.

Так я и сделал. Кэплин засунул сигарету в рот и сделал глубокую, долгую затяжку — аж щеки втянулись. И тут съехал рукав его куртки, открыв моему взгляду обмотанный вокруг запястья толстый белый бинт, местами пожелтевший и в пятнышках крови.

Вчера этого бинта не было.

Кэплин вынул сигарету изо рта, поморщился и как бы ненароком положил руку на колено. Рукав вернулся на место. Я таращился на него несколько секунд, потом отвернулся. Внутри у меня все сжалось в комок, в крови забурлил адреналин.

Мы остановились у светофора. Перед нами стояло еще две машины. Кэплин снова затянулся и положил руку на рулевое колесо. Рукав снова съехал.

С одного края бинт потемнел.

Кап.

Идеально круглая капля крови отделилась от бинта и шлепнулась Кэплину на джинсы. Он перевел на нее взгляд. Я тоже. Потом мы подняли глаза друг на друга. И я понял, что сижу рядом с человеком, которого Кэйти вчера полоснула ножом у двери студии.

В мгновение ока все прояснилось. Теперь я знал, кто убил Ванессу Блейк, кто напал на меня в библиотеке и, возможно, участвовал в похищении моих детей.

Откровение пришло слишком поздно — по лицу Кэплина я понял: он знает, что мне все теперь известно.

Кап. Еще одна капля крови упала на джинсы. Мы как завороженные смотрели на нее сквозь сигаретный дым. На светофоре зажегся зеленый, и первая машина тронулась с места.

Я метнулся к двери, выронив сигарету — но выскочить не успел, потому что он включил центральный замок, и от ручки уже не было толку. Тронулась вторая машина. Я обернулся к Кэплину и увидел, что он, сунув сигарету в рот, запустил раненую руку во внутренний карман. Мой богатый опыт подсказал, что у него там. А еще он подсказал, как нужно действовать. И когда Кэплин вынул пистолет, я врезал ему кулаком по лицу, а другой рукой изо всех сил сжал его запястье.

Он вскрикнул от боли. Раздался оглушительный выстрел; пуля пробила ветровое стекло. Кэплин попытался ударить свободной рукой, однако я увернулся и наградил его апперкотом в челюсть. Он громко выругался, и я нанес третий удар, чтобы не дать ему опомниться. Меня охватил чудовищный восторг, я хотел сделать отбивную из этого мерзавца, который сутки назад имел наглость меня допрашивать да еще изображал «хорошего» копа — прекрасно зная, что я невиновен. Я представил, как он забирает детей из дома Айрин, и это меня окончательно взбесило. Я рванул его за волосы и попытался ударить головой о стекло, но, похоже, слишком увлекся — он внезапно пригнулся и вскинул пистолет, застав меня врасплох.

Снова прогремел выстрел. Пуля пронеслась в сантиметре от моего лица и разбила стекло; мне обожгло щеку, в ушах зазвенело. Воспользовавшись моим замешательством, Кэплин врезал мне кулаком, и я треснулся головой о разбитое окно. Он легко вырвал руку из моих ослабевших пальцев.

Водитель стоявшей за нами машины — отчаянный, видно, был человек — принялся недовольно сигналить. Проморгавшись, я увидел, что дуло пистолета направлено на мою грудь. Как ни странно, страха во мне уже не осталось. Если настало время умереть, что ж — я умру.

— Какой же ты придурок, — с презрением бросил Кэплин. — Неужели так трудно было остановиться?

— Ты врал насчет них? — спросил я. — Насчет Кэйти и Ванессы?

Малый за нами, то ли очень близорукий, то ли просто безмозглый, снова надавил на клаксон.

Судя по взгляду Кэплина, он решил, что я совсем чокнулся — кто задает такие вопросы на грани жизни и смерти?

— Нет, не врал.

И тут он удивил меня — извинившись:

— Имей в виду, я совсем не хотел впутывать твоих детей. Я никогда не обижу ребенка.

Я не знал, что ответить, и смотрел на пистолет, по-прежнему нацеленный мне в грудь. Наконец я сказал единственное, что пришло в голову:

— Не стреляй!

— А я и не собираюсь, — сказал Кэплин, а потом прибавил, будто обращаясь к самому себе: — Господи, и какой черт меня дернул тебя подвозить?

После этого он сунул ствол себе в рот и нажал на спусковой крючок.

 

54

— Так куда вас? — спросил он.

Немного подумав, я сказал:

— Домой.

Правда, я был не совсем уверен, что еще осталось в мире такое место. Я спросил, знает ли он дорогу.

Болт кивнул и открыл водительскую дверь.

— Мне пришлось туда наведаться.

— А не опасно? Вчера там хозяйничал человек Ленча, я сам его видел.

— Не волнуйтесь, — ответил инспектор, залезая в машину. — За домом наблюдает полиция.

Я забрался с другой стороны, и он завел двигатель. Часы на приборной панели показывали четырнадцать тридцать пять. Дождавшись, когда я пристегну ремень, Болт тронул машину с места, вырулил с автостоянки, и мы поехали через деревню Хэмблден. Людей на улицах заметно прибавилось — нам то и дело попадались небольшие группки перед домами. Возле паба с кем-то разговаривали два полисмена в форме. Этим утром здесь произошло много событий. Странно думать, что в таком живописном местечке возможна пальба. Но чего только не бывает в наши дни…

Я спросил, можно ли закурить. Когда после происшествия с Кэплином меня привезли обратно в участок, один добрый детектив подарил мне пачку «Бенсон энд Хеджес», и я обнаружил, что она уже подходит к концу. Дурной знак.

Болт посмотрел на меня с легким неодобрением:

— Наверное, после всего, через что вы прошли, я не вправе вам отказывать. Только откройте окно, договорились?

Я открыл окно, зажег сигарету от прикуривателя и сделал глубокую затяжку. Вкус был приятный. Руки у меня до сих пор немного дрожали. Долгие выдались сутки!.. Час назад копы освободили Кэйти под залог, не предъявив ей никаких обвинений, и она поехала в Лондон, а мне велела возвращаться домой. Она выглядела очень бледной и измученной, горе от потери близких людей глубоко врезалось в ее лицо — и все же оно оставалось на удивление ясным и спокойным. Больше Кэйти не сказала мне ни слова — лишь легонько кивнула, заметив на мне новые синяки, а потом отвернулась и ушла. За ней ушел ее адвокат.

Мне пришлось на время остаться в участке, чтобы ответить на вопросы, касающиеся смерти инспектора Кэплина. Копы были потрясены, узнав, что к кровавым событиям последних суток мог приложить руку их товарищ. Еще больший шок вызвало мое предположение, что напарник Кэплина, детектив Бен Салливан, тоже преступник. Во время схватки с Кэплином мне пришло в голову, что по росту и телосложению Салливан вполне походил на человека, который напал на меня в библиотеке, а вечером заявился в наш загородный дом вместе с Ленчем, Мантани и Кэплином. Мне так и не сказали, задержат ли его (или хотя бы допросят), и я поинтересовался у Болта.

— Мне откуда знать? — откликнулся он. — Я временно отстранен от службы.

— Очень жаль, — ответил я. И не соврал. Я был в неоплатном долгу перед Болтом, и при исполнении он или нет, вторую попытку доставить меня в Лондон я доверил только ему. В полиции Ридинга этому решению не особенно обрадовались, но я настоял на своем, и нас отвезли к его машине, которая так и оставалась в Хэмблдене.

Я сделал еще одну затяжку. Хотелось разговаривать.

— Знаете, я в полной растерянности. Не представляю, что теперь мы с Кэйти будем делать.

— Может, еще не поздно все исправить?

— Сомневаюсь. После всего этого… Я уже не уверен, что вообще ее знаю, — вздохнул я, пытаясь озвучить бурлившие во мне эмоции. — Странное у меня чувство… Какая-то пустота. Словно моя жизнь — все, что я знал, любил, абсолютно все — завершилась.

— Да, тяжелый удар. Но вы обязательно справитесь.

— Вам легко говорить, мистер Болт.

— Слушайте, вы не преступник, и я вас не арестовывал. Зовите меня Майком.

— Майк так Майк. Как ни говори, я в полной жопе, и вряд ли кто-то сможет понять, что это такое. Даже вы.

Несколько минут Болт молчал. Мы выехали на автостраду, направившись на север в направлении Хай-Викома и автострады М40. Движение стало оживленнее, на дороге было полным-полно чайников, которые выбрались полюбоваться буйной растительностью юга Англии, пользуясь временной победой солнца в борьбе с тучами.

Когда инспектор наконец заговорил, в его словах сквозила печаль, которой я от такого человека не ожидал.

— Странность человеческой жизни в том, что она годами может протекать ровно и плавно, так ровно, что порой кажется, будто так оно и должно быть всегда. Несчастья случаются далеко от тебя и с людьми, которых ты не знаешь. А потом бац — и вся твоя жизнь вдруг переворачивается с ног на голову. Так случилось с вами, Том, а три года назад и со мной. Поэтому, поверьте мне, я знаю, что вы сейчас переживаете.

Мы погрузились в неловкое молчание. В конце концов во мне взыграло любопытство, и я спросил, что же с ним произошло.

— Моя жена погибла в автокатастрофе, — ответил он, не глядя на меня.

— Мне очень жаль. Я не знал…

— Я говорю вам это только для того, чтобы вы поняли: в конечном счете жизнь обязательно возвращается на круги своя. Уходит много времени, и на этом трудном пути вы будете одиноки — однако в конце концов вы поймете, как вернуть жизнь в нормальное русло.

— Мне очень жаль, — повторил я.

— Мне тоже. За рулем сидел я.

Это потрясло меня.

— Господи, как же вам было тяжело!

— Было. Прошло уже три года, а я до сих пор не могу восстановить саму катастрофу или хотя бы ее причины. Мы находились в гостях у друзей, и я смутно помню первые полчаса, а потом идет пробел — до тех пор, пока я не просыпаюсь уже в больнице, через двенадцать часов. Я получил повреждения брюшной полости и внутреннее кровотечение, а моя жена… с ней все оказалось намного, намного хуже. Через три дня ее родители дали согласие отключить ее от системы жизнеобеспечения. Сам я был в слишком плохом состоянии, чтобы что-либо решать. Я даже не мог встать с кровати и увидеться с ней. Мы состояли в браке четыре года, и она была на втором месяце беременности.

— О Господи, Майк… Не знаю, что и сказать.

Он вздохнул, его лицо посуровело.

— За последние сутки вы прошли через ад. Большинство людей с этим никогда не столкнутся. Вам очень повезло, что вы остались живы. Как и мне. Когда меня достали из-под обломков машины, моя жизнь висела на волоске. Впрочем, в больнице я и не думал ни о каком везении. Услышав о Микаэле, я пожалел, что выжил. Я хотел умереть. Я провел шесть недель в больнице — все лежал и лежал, а мои раны потихоньку заживали. И это время было худшим в моей жизни. Следующие шесть месяцев, когда я сидел дома на больничном и каждая вещь в квартире напоминала о прошлом, оказались не особенно лучше. В конец концов я вернулся на службу, поменял квартиру… В общем, двинулся дальше. Даже сейчас не проходит дня, чтобы я не думал о Микаэле: а как бы все сложилось, останься мы в тот вечер ночевать у друзей? Семья, дети, дом в пригороде… Но жизнь продолжается. И хочешь не хочешь, а приходится с этим мириться.

— Так вот откуда ваши шрамы? Вы получили их в той катастрофе?

Он кивнул, дотронувшись пальцем до S-образного розового шрама чуть выше линии подбородка.

— Постоянное напоминание. На случай если слишком задеру нос.

Я в последний раз затянулся и выкинул сигарету в открытое окно.

— Наверное, я сменю работу. Меня уже от нее тошнит. Не хочу больше быть агентом по продажам.

Я подумал о елейной ухмылочке Уэсли и его идиотских тирадах, призванных повысить нашу мотивацию. И тут же вспомнил, что сегодня стрелял в человека, — а значит, никакой Уэсли мне уже не страшен. Я представил, как на следующей неделе встану посреди совещания по сбыту и, вместо того чтобы пройтись по списку откровенно надуманных проектов (в надежде умаслить Уэсли), нагло заявлю, что не сделал ровным счетом ничего и что, более того, совершенно удовлетворен таким состоянием вещей. А потом сяду на свое место с широкой улыбкой на лице. Я представил, какой дурацкий вид будет у босса, когда до него дойдет, что поставлен под сомнение его высший авторитет в компании «Эзирайт софтвэр сервис» — вице-президента по сбыту. И что не такой уж он обаятельный, всеми любимый и неуязвимый начальник, каким себя возомнил.

— А вам нравится быть копом? — спросил я Болта.

Он несколько секунд раздумывал над этим.

— Нравится, когда я добиваюсь результатов, потому что тогда мир меняется к лучшему. И не нравится, когда я не могу понять, что происходит. Когда остается слишком много пробелов и я не знаю, чем их заполнить. Точно как в этом деле. Кстати, а почему бы вам сейчас не просветить меня?

— Вы же все равно отстранены, чем это поможет?

— Ну пожалуйста, исполните мой каприз! Нам ехать еще сорок пять минут.

Мне очень не хотелось заново все пересказывать — особенно отдельные подробности. Однако Болт показался мне человеком, который без боя на отрицательный ответ не согласится и может даже принять мою несловоохотливость за косвенное признание вины. Поэтому я изложил ему все в хронологическом порядке. Время от времени он прерывал меня проницательными вопросами.

Когда я закончил, Болт спросил, почему Джек Келли позвонил именно мне — ведь мы не общались четыре года, а у него еще и завязался роман с моей женой.

— Он попросил меня о помощи.

— Но чем вы могли ему помочь?.. Не подумайте, я не хочу вас унизить. Я просто не пойму, как вы, находясь в десяти милях от него, могли ему помочь. На его месте я звонил бы в Службу спасения.

Я пожал плечами:

— Кто знает, что творится у человека в голове, когда он попадает в такую ситуацию?

— Кому и знать, как не вам? За последние сутки с вами чего только не случилось! Но, по вашим словам, вы бы не стали молчать под пытками и сразу бы выложили мучителям все, что им нужно, если бы знали, о чем речь. А вот Джек, похоже, не раскололся.

— Конечно, ведь Кэйти его освободила, а потом он бросился бежать.

— Но перед этим его пытали!.. Хотя он сказал им, где вы живете.

Я медленно кивнул:

— Точно.

— Но почему? Если вы говорите правду…

— Я не лгу.

— Если ключ, за которым охотились эти люди, был у вашей жены, почему Келли просто не признался, что она в его доме? При чем тут ваш адрес?

Я и сам сегодня размышлял над этим.

— По-моему, он хотел защитить ее. Сбить их на время со следа. Возможно, он рассуждал так: если я узнаю, что Кэйти в опасности, то приеду и выручу ее.

— Возможно, — кивнул Болт, хотя по его тону было ясно, что я его не убедил.

Я снова подумал о последних словах Джека. Может, он выкрикнул мой адрес, чтобы предупредить меня — чтобы я понял, что сейчас за мной приедут, и попытался спастись? Может, он вспомнил перед смертью, что был когда-то моим лучшим другом?

Интересно, что думает сам Болт? У него явно были какие-то сомнения насчет мотивов Джека.

— Но сыщик-то у нас вы, — сказал я. — Так что же вы думаете по этому поводу?

— Думаю, — откликнулся он, посмотрев на меня краем глаза, — что ваша жена что-то скрывает.

Я невесело усмехнулся:

— Думаю, она много еще чего скрывает.

 

55

В этот вечер Болт приготовил себе особенное блюдо — макароны под особым соусом. Для соуса потребовались помидоры, испанская ветчина из магазина деликатесов, свежий чеснок, весенний лук, перец чили, сыр «Пармезан» и пара часов времени. Завершила картину бутылка австралийского шардоннэ. Болт пытался забыть, что сегодня утром убил человека. Макароны получились просто объедение, и вино пошло хорошо… Чем бы заняться во время вынужденного отпуска? Вылазку в Дорсетшир он уже прозевал; несколько дней рыбалки на лосося в западной Ирландии могли бы послужить очень неплохой компенсацией. Отдохнуть нужно обязательно. Жил он один, квартира обходилась ему необычайно дешево, так что кой-какие деньги у него водились. Конечно, его в любое время могут вызвать в комиссию по жалобам, но это вовсе не значит, что он должен просиживать задницу дома в ожидании звонка. При их темпах, они созреют только к августу, вот тогда его начнут бомбардировать вопросами и буравить суровыми взглядами. А до тех пор можно заняться чем-нибудь полезным.

Но как Болт сказал Мерону, он не любил пробелов, и некоторые детали дела по-прежнему не давали ему покоя. И его раздражало, что отныне лишен доступа к информации различных следственных групп. Его оставили за бортом, теперь найти разгадку последним событиям — что находилось в той камере хранения, кому так сильно понадобилось ее содержимое и зачем — было практически невозможно.

Допив вино, Болт снова вернулся мыслями к Микаэле. Он сам от себя не ожидал, что расскажет Мерону так много. Болт вообще ни с кем не разговаривал о событиях той ночи, вопреки советам психологов предпочитая размышлять надо всем в одиночестве. Но ему стало жаль Мерона: тот сидел в пассажирском кресле с таким потерянным видом, явно не в силах переварить разрушительные перемены в своей жизни. Среди этих перемен была и утрата. Хотя и ему Болт сказал не все. Некоторые тайны он собирался унести с собой в могилу. Он не сказал, что не хотел ребенка, которого носила под сердцем Микаэла, потому что по-прежнему чувствовал себя неготовым к отцовству; что был невнимателен к ней в недели, предшествовавшие трагедии, хотя и согласился наконец создать семью; что он иногда позволял себе садиться за руль слегка нетрезвым, а то и превысив допустимую дозу алкоголя; что до сих пор не мог вспомнить, был он или не был пьян в ту роковую ночь. И что супружеская пара, у которой они были в гостях тем вечером — Крис и Шэрон, друзья Микаэлы, — стала избегать его после катастрофы; он так и не узнал, винят ли они его в случившемся или нет. Он никому не рассказывал обо всем этом — и о чувстве вины, которое его терзало. И не расскажет никогда.

А это чувство снова подкрадывалось к Болту — вот-вот набросит свинцовый плащ тоски, утянет в омут депрессии… Чтобы разогнать меланхолию, он встал перед окном, глядя на яркие огни улицы. Для воскресного вечера людей на тротуарах было необычно мало. У паба «Перья», в котором он любил иногда выпить, остановился автобус, и сошли две молодые парочки; Болт даже отсюда слышал их смех. Они направились в тайский ресторанчик. Одна из девушек положила голову на плечо парня и что-то прошептала ему на ухо. Они поцеловались, и Болт отвел взгляд, почувствовав себя неловко.

Он снова наполнил свой бокал и стал потихоньку потягивать вино, раздумывая, не спуститься ли в паб и пропустить там пару кружек пива. Хозяин находился с ним в добрых отношениях и охотно болтал, если не случался наплыв посетителей. Такая компания Болта вполне устроит и поможет развеяться…

Зазвонил мобильник.

Это был Мо.

— Привет, босс, как вы там?

В голосе чувствовалась настороженность, да и звучал он не так бодро, как обычно.

— А, Мо, как дела?

— Со мной все нормально. Был немного занят, раньше позвонить не мог. А вы-то как? Я слышал, что случилось сегодня утром.

— У него был пистолет, — торопливо сказал Болт. Кажется, слишком торопливо. — А возможность сдаться он не использовал.

— Эванс надеется, что скоро вы вернетесь на службу.

— Не он один. Не больно мне нравится бить баклуши. Ты позвонил в полицию, как я просил?

— Разумеется.

Болт догадывался, что другу не терпится спросить его, как он добыл эти сведения.

— Про детей мне сказал тип, которого я застрелил. Он направил на меня пистолет, и я выстрелил ему в живот. Когда он свалился, я спросил, где дети. Он сказал, а потом снова потянулся за оружием. Тогда я сделал второй выстрел.

— А почему вы сами не позвонили в полицию? И зачем понадобилась анонимность?

— Не было времени, да и не хотел я, чтобы потом начались вопросы — откуда, мол, у меня такая информация. Раненых подозреваемых у нас допрашивать не принято.

В трубке повисло тягостное молчание. Похоже, Мо не так-то легко было ему поверить.

— Убитого опознали по отпечаткам пальцев. Дэвид Харрисон, бывший солдат, участвовал в югославском конфликте. Считалось, что он погиб десять лет назад в Боснии. Старая судимость за изнасилование, а ООН в 1995 году объявило его в розыск как военного преступника. По-видимому, он участвовал в массовых убийствах гражданских лиц. Мерон сказал, что члены банды называли его Ленчем, но в полицейских архивах это имя не встречается.

— Известно, на кого он работал?

— По некоторым сведениям, на одного лондонского бизнесмена по имени Пол Уайз.

— Я где-то слышал это имя…

— Вероятно, оно попалось вам в «Санди таймс», в списке самых богатых людей Великобритании. Уайз очень состоятелен и в бизнесе предпочитает агрессивные методы. Кроме того, в сгоревшем доме Меронов было обнаружено тело еще одного человека, его опознали по ДНК как Питера Мантани. Матерый рецидивист, неоднократно сидел. Его имя упоминается в платежной ведомости компании, косвенным образом связанной с Полом Уайзом. В общем, накопали мы не так много, в суд с этим вообще лучше не соваться, но хоть что-то…

Что ж, вполне логично. Теперь понятно, отчего Ленч вел себя так самонадеянно: он работал на очень влиятельного человека. Болт вспомнил, что пару лет назад действительно читал в «Санди» статью о Поле Уайзе. Там подробно рассказывалось, как Уайз, начав с нуля, постепенно сделался одним из богатейших бизнесменов страны. Автор статьи обронил туманный намек, что не все так чисто с богатством Уайза, но Болт тогда на это не обратил внимания. Мало ли на свете людей, которые нажили состояние нечестным путем.

— Мерон упомянул, что его спас коп из Национального управления. Он якобы внедрился в банду Ленча и работал под кодовым именем «Дэниелс», — сказал Болт. — Последний раз Мерон его видел в том коттедже в Нью-Форесте. У Дэниелса завязалась перестрелка с Ленчем и его дружками.

— Против Уайза Национальное управление никаких секретных операций не вело, — ответил Мо. — Кто бы ни был этот Дэниелс, он не из наших.

— Странно.

— Еще я хотел сказать вам, что Кэйти Мерон наконец дала полные показания.

У Болта словно сквозняк пробежал по позвоночнику. К чему это Мо клонит?

— Можно услышать подробности?

— Она подтвердила, что человек, которого вы застрелили, похитил ее детей. По ее словам, он был вооружен и угрожал убить детей, а также саму Кэйти и ее мужа, если она не скажет, где ключ от камеры хранения. — Болт едва сдержал вздох облегчения. Значит, Кэйти тоже его не заложила! — Еще она сказала, что в камере хранились аудиокассета и ноутбук. Оба предмета принадлежали Келли.

— Неужели? Так она все-таки знала, что там?

— Знала, но помалкивала. Если б ее врагам стало известно, что она или Том об этом знают, то их обоих наверняка бы убили.

— А в чем заключалась важность кассеты и ноутбука, если не секрет?

— По словам Кэйти, на записи в аудиокассете Парнэм-Джонс косвенно признается в своей причастности к шайке педофилов. Той самой, на которую вышел Гэллан. Там назывались и другие имена… Все эти люди уже мертвы, за исключением одного.

— И кто жив?

— Пол Уайз.

— Так он тоже один из них! Неудивительно, что он так хотел заполучить эту пленку.

— Похоже на то, — согласился Мо. — Кэйти, однако, заявила, что о записи знала только со слов Келли, а сама ее не слышала. По всей видимости, прочие доказательства вины судьи и Уайза хранились в ноутбуке. Келли собирал их несколько месяцев.

— Келли был адвокатом Парнэм-Джонса. Зачем ему собирать улики против своего лучшего клиента?

Мо вздохнул.

— Скорее всего Джек Келли принадлежал к редкой породе: он был адвокатом с совестью. Когда Джон Гэллан в январе передал материалы начальству, Скотленд-Ярд начал официальное расследование, которое непосредственно затронуло Парнэм-Джонса. Тот, естественно, обратился к своему адвокату. Через несколько недель расследование было прекращено за недостатком улик, но Кэйти Мерон утверждает, что Келли не сомневался в виновности клиента. Его очень тревожило, что он фактически помогает педофилу избежать тюрьмы. В конце концов Келли стал записывать на пленку свои разговоры с Парнэм-Джонсом. Как-то раз лорд главный судья проговорился: из его слов прямо следовало, что он действительно причастен к некоторым из приписываемых ему преступлений. Поскольку Келли был связан клиентской тайной, он не мог использовать эту информацию в открытую. Но это так его мучило, что он рассказал все Кэйти Мерон, с которой состоял в любовной связи. Она хотела, чтобы он тем или иным способом предал эти сведения огласке, однако Джек в конце концов решил промолчать, и через несколько недель их роман сошел на нет.

У Кэйти завязался другой роман, на сей раз с коллегой по работе, Ванессой Блейк. Вот тут-то и началась катавасия. Кэйти рассказала любовнице о Парнэм-Джонсе, а поскольку Ванесса была в некотором роде политическим активистом, она загорелась идеей вывести всю эту грязь на белый свет. Очевидно, она сообщила какому-то журналисту о существовании пленки с компроматом на высокопоставленное лицо. Хотя никаких имен она ему не назвала, журналист начал собственное расследование. Кэйти говорит, что не позволила Ванессе зайти дальше, однако она полагает, что о пленке пошли слухи и в конце концов о ней узнали некоторые заинтересованные люди, включая и Уайза.

— Ты думаешь, Уайз как-то замешан в смерти Парнэм-Джонса? — спросил Болт.

— По-моему, это очень даже вероятно. Можно с уверенностью предположить, что именно его люди избавились от Джона Гэллана. А раз так, они вполне могли решить, что оставлять лорда главного судью в живых слишком опасно. Впрочем, это лишь догадки. Зато точно известно, что Джек Келли, едва узнав о смерти Парнэм-Джонса, тут же позвонил Кэйти. Это случилось вчера утром. По ее словам, он был очень встревожен. Он считал, что о самоубийстве тут не может быть и речи, и опасался за собственную жизнь, из-за пленки. Боялся он и за Кэйти. Она тогда подумала, что Джек просто впал в паранойю, однако согласилась с ним, что пришло время обнародовать компромат. Поскольку Джек был адвокатом Парнэм-Джонса, сам он этого сделать не мог. Поместив кассету и ноутбук в камеру хранения, он попросил Кэйти подъехать к нему за ключом, причем велел припарковать машину где-нибудь в стороне. Паранойя паранойей, но его осторожность и спасла жизнь Кэйти. Когда она была уже у Джека дома, заявился Ленч со своими головорезами. Кэйти удалось спрятаться, а Келли, как мы знаем, поймали в лесу и убили. Судя по всему, перед смертью он назвал имя Тома и домашний адрес Меронов.

— До сих пор не понимаю, зачем ему понадобилось впутывать Тома? Бедняга тут вообще ни при чем.

Мо поразмышлял.

— Возможно, Келли смекнул, что надо сказать им хоть что-то — вдруг тогда они его не убьют? Он не хотел закладывать Кэйти, но под таким давлением не смог придумать ничего оригинального, так что он мог назвать имя друга и случайно. Как ни крути, теперь он мертв, и точных его мотивов мы уже никогда не узнаем.

— А Ванесса Блейк? Ее тоже устранили, чтобы не проговорилась?

— По словам Кэйти, Ленч сказал ей, что Ванессу убили по ошибке. Очевидно, убийца пришел в университет за ней самой и наткнулся на Ванессу. Выясняется, что нож, которым убили Ванессу, Ванессе и принадлежал. Как и у Келли, после смерти Парнэм-Джонса у нее тоже началась паранойя — ведь утечка информации произошла из-за нее, — и она стала носить с собой нож. Вот почему на нем нашли отпечатки пальцев Кэйти. Она часто пользовалась им на кухне, когда бывала у Ванессы.

Теперь вздохнул уже Болт:

— Сколько трупов… Уайза допросили?

— А на каких основаниях? У нас ни ноутбука, ни пленки. Камеру хранения проверили, она пуста.

— Черт. Так ему все сойдет с рук?

— Против него доказательств нет. Так, догадки да слухи. Не особенно разгуляешься.

Болт умолк. Рассказу Кэйти Мерон он верил. Все сходилось. Хотя ему самому от этого было ни холодно ни жарко — ведь он по-прежнему отстранен. Интересно, если бы он не застрелил того человека — Дэвида Харрисона, Ленча, как его ни назови, — дал бы тот показания, которые позволили бы завести дело против Уайза? Вряд ли. Подобные люди на допросах не ломаются и за собственную шкуру не дрожат. Да и что толку сейчас об этом думать? Ленч умер, и никакие размышления ни к чему не приведут.

— Можно задать вам вопрос, босс?

Болт знал, о чем спросит его друг.

— Конечно, давай.

— У вас не было другого выхода?

— О чем ты?

— Это ведь Ленч вынудил вас стрелять? Если бы не вы его, то он бы вас убил. Ведь так все было?

Они всегда доверяли друг другу. До событий сегодняшнего утра.

— Я и не стал бы спрашивать, но… Мне просто нужно знать.

— По-другому было никак, Мо. Честное слово. — Ложь сорвалась с языка легко. — Ленч потянулся за оружием, и я спустил курок. Видно, сильно ему не хотелось за решетку.

Мо с облегчением вздохнул:

— Босс, я в вас не сомневаюсь, но все это так… — Он подыскивал нужное слово. — Все это так странно, правда? Как-то сбивает с толку.

— Такой уж выдался уик-энд. Ладно, Мо, иди-ка к своим. Не бери в голову.

— Вы тоже, босс.

— Обо мне не беспокойся, со мной все будет хорошо.

Он и вправду так думал. Он, Майк Болт, переживет что угодно. Автокатастрофа, в которой погибла жена, изуродовала его тело и душу, но он боем пробил себе дорогу обратно к нормальной жизни — и вышел из сражения сильнее, чем прежде. Теперь его судьба вновь сделала крутой поворот. Он хладнокровно убил человека и знал, чем себя оправдать, но этот факт не изменил траекторию полета пули. Человек все равно умер. Безоружный. Как большинство людей, Болт и прежде не мог похвастаться, что его руки чисты. Но так, как сегодня, он никогда их не марал. Что ж, придется привыкнуть.

Он положил телефон на кофейный столик, взял свой бокал и включил телевизор. На сегодняшний день размышлений достаточно.

 

56

Минута, когда я снова увидел Макса и Клои, стала одной из лучших в моей жизни. Едва я появился в дверях, они с радостным смехом бросились ко мне, и я крепко-крепко сжал их в объятиях. На какое-то время все прочее потеряло значение. Кровавые события последних суток потускнели в сознании; стало вдруг не важно, что мой брак почти распался. Я наконец-то был дома.

Когда Клои наконец отстранилась, она осторожно дотронулась до повязки на моем лице и спросила, где я поранился. Я сказал, что неудачно упал и напоролся на гвоздь.

— Ах, — сказала она и нежно поцеловала меня в щеку, — бедный папочка. А ты знаешь, что с нами случилось? — спросила она, широко раскрыв глаза.

— Нет, — ответил я, изображая удивление. — Что же?

— Пришел дядя в черной одежде и украл нас у бабушки! — взволнованно объявила она.

Я вздрогнул. Они ведь еще не знали о смерти Айрин. Я надеялся, что пока и не нужно им говорить.

— Да, я слышал об этом.

— Я плакала. Но только чуточку.

— А я нет! — подхватил Макс. — Я сказал ему, что он плохой!

— Ну, сейчас уже можно не бояться, — заверил я их. — Плохой дядя в тюрьме.

И тут же вспомнил, что из четверки, напавшей на нас в коттедже, один мог все еще оставаться на свободе. С Ленчем, Мантани и Кэплином все ясно. Но был ли детектив-констебль Салливан четвертым, и если да, то что с ним сейчас?

Впрочем, пока можно об этом не думать…

В больнице детский психолог сказал, что Макс и Клои получили лишь незначительные психические травмы. Во-первых, помог их юный возраст, во-вторых — то, что они все время оставались вместе и пробыли у бандитов относительно недолго. Если бы не это, все могло бы обернуться гораздо хуже… И точно, они совсем не изменились: вечером мы пошли в сад играть в догонялки, и они убегали от меня с веселыми криками, как и всегда. Психолог посоветовал, чтобы мы не запрещали им говорить о случившемся, но, кажется, им самим это было не особенно интересно. Я сам, разумеется, молчал — надеясь, что все теперь осталось в прошлом.

Кэйти в играх не участвовала, ей явно стоило больших усилий не сломаться. Ее враз лишили троих дорогих ей людей — убили одного за другим, с отвратительной быстротой. Теперь у нее осталась только семья… но я не знал, считает ли она меня по-прежнему ее частью.

Уложив детей в кроватки и прочитав им сказку на ночь, я спустился на первый этаж и пошел на кухню. Кэйти уже открыла бутылку красного вина и приготовила бокалы для нас обоих. Слез на ее глазах я не увидел, но в ее взгляде чувствовалось напряжение. И я снова подумал, какая же она красивая, даже после всех этих испытаний.

— Думаю, пора сказать тебе правду, — сказала она и протянула мне бокал.

Я сделал большой глоток — рассудив, что заслужил его.

— Скажешь, когда будешь готова, — проговорил я и посмотрел на нее поверх бокала, пытаясь понять, можно ли еще что-то исправить. Но плавный абрис ее оливкового лица оставался непроницаем.

— Я уже готова. Ты голоден?

Я покачал головой.

— Да вроде должен быть, но мой аппетит, кажется, ушел в самоволку.

— У меня тоже. Только пустота осталась… Идем.

Она взяла меня за руку — прикосновение приятно взволновало — и повела в гостиную. Мы сели на диван, и она, не выпуская моей ладони, все рассказала. Как она была несчастлива в браке и начала встречаться сначала с Джеком, а потом и с Ванессой. Как узнала от Джека о преступлениях, которые приписывались самому крупному его клиенту, лорду главному судье Тристраму Парнэм-Джонсу (недаром мне этот тип никогда не нравился), и о существовании пленки с компроматом на него. Наконец, как Ленч, Мантани и их хозяева стали охотиться за нами, пытаясь любыми путями заполучить эту пленку, прежде чем о ней узнает вся страна.

— Прости, что втянула тебя в это, — сказала она, закончив свой рассказ.

— Кэплин сегодня утром сказал, что во время обыска в доме Ванессы они обнаружили заявление на ипотеку, подписанное на ваши с ней имена.

Конечно, о пресловутых «интимных» фотографиях я и не заикнулся.

На лице Кэйти появилась печальная улыбка.

— Нет, это было не заявление на ипотеку. Просто запрос. — Она разъяснила мне разницу. — Ванесса хотела, чтобы наши отношения стали серьезнее, перешли на новый уровень. Мне Ванесса лишь временно вскружила голову, но вот она меня, видимо, и вправду очень сильно любила. К тому же она была одинока, а значит, теряла меньше, чем я.

У меня закопошились далеко не лестные мысли относительно Ванессы, но я тут же вспомнил, что она умерла. Клин уже вышибли клином.

— Я понимала, что нельзя пускать все на самотек, — продолжала Кэйти, — но мне было так сложно… столько всего навалилось. И я просто поплыла по течению. — Она посмотрела на меня. Ее чудесные глаза с поволокой были в этот миг особенно прекрасны. — Том, я очень не хотела, чтобы ты узнал об этой связи. Я пыталась скрыть это до самого конца, особенно когда ты узнал про Джека…

Она легонько сжала мою руку. Как же это было приятно… Может, в отношениях с женщинами я слишком наивен, но в ту минуту мне показалось, что я ей все-таки не безразличен.

Когда Кэйти закончила, я покачал головой, чувствуя какую-то усталую печаль. Сейчас я думал о Джеке. Джек, мой старый друг… Друг, предавший меня.

— Вы с ним обо мне говорили? — спросил я.

— Он всегда говорил, что чувствует себя виноватым перед тобой.

Почему-то я в этом сомневался. Людям вроде Джека Келли чувство вины в принципе не знакомо. Что бы он ни делал, он всегда доверял лишь своему природному чутью, часто не задумываясь ни о последствиях, ни о благе других людей. Чутье подсказывало ему, что он Джек Всемогущий. Вот почему он мог съехать на велике с почти отвесного склона. Вот почему, когда нам было по девять лет и в городском парке к нам пристали три мальчика постарше, требуя денег, он не раздумывая бросился в драку. Чутье никогда его не подводило… Те ребята, конечно, хорошенько нас поколотили (особенно Джека, потому что он больше махал кулаками), но зато так и не забрали наших денег.

Но в конце концов удача изменила ему — и как раз тогда, когда он больше всего в ней нуждался. Мои мысли снова вернулись к тому дню, когда нас избили в парке. Пускай на нас живого места не осталось, но домой мы возвращались в обнимку, чувствуя себя единым ликующим целым, и я думал, какое же это счастье, что у меня есть такой друг. Даже после всех подлостей, что он мне сделал, я чуточку горевал по нему… Все-таки в глубине души он был хорошим человеком. Узнав о чудовищных преступлениях своего главного клиента, он мог бы держать рот на замке, чтобы и дальше получать свои денежки, но поступил честно, и эта честность стоила ему жизни. И оттого его предательство казалось мне теперь особенно гнусным. Когда дело коснулось меня, он легко пошел против совести, словно я ничего для него не значил. Как же мне было обидно…

— Я и вправду стал таким невыносимым в последние годы? — спросил я.

Кэйти вздохнула и смахнула со лба прядь темных волос.

— Не в одном тебе дело. Мы оба виноваты. Мы отдалились друг от друга. Да мы почти уже не разговариваем, разве что когда ругаемся…

Мне думалось, что не так все плохо, хотя это скорее объяснялось нежеланием посмотреть правде в глаза, чем моей мудростью. Действительно, за последнее время между нами произошло несколько крупных ссор.

— Думаю, — продолжала она, — рано или поздно что-нибудь обязательно случилось бы, но я не хотела, чтобы все обернулось настолько плохо. Том, я просто не могу выразить, как мне жаль. Если б только я могла повернуть время вспять…

— Может, не поздно еще все исправить?

Хороший вопрос… Вдруг все остальное стало не важно. Как же я хотел вернуться в те дни, когда мы любили друг друга! Она нужна мне. Мне нужна наша семья. Без них я ничто.

— Не знаю, — проговорила она.

Я надеялся не на такой ответ.

— Что ж, а я хотел бы попробовать, — сказал я и потянулся к ней губами, как мальчишка на первом свидании. Но она слегка склонила голову, и я лишь чмокнул ее в щечку. На душе у меня стало тяжело. Она снова сжала мою ладонь.

И тут зазвонил телефон — впервые после рокового разговора с Джеком. Казалось, тот звонок раздался в моем доме целую жизнь назад… Я встал с дивана, чувствуя необъяснимую нервозность. Вроде бы все закончилось и волноваться уже не о чем, но… наученный горьким опытом, я знал, что жизнь непредсказуема. Она может подкинуть немало сюрпризов, и приятных среди них наперечет.

— Алло, — сказал я с дрожью в голосе.

— Как дела, Том? — раздался громкий уверенный голос со странной смесью британского и американского акцентов — словно его обладатель жил где-то посреди Атлантического океана. Уэсли О’Ши всегда хотел быть американцем и, подозреваю, всю жизнь стыдился, что на самом-то деле родился в Лимингтоне. — Как ты там, дружище? Только что услышал, что с тобой стряслось. Мне сейчас звонили копы, ну и у меня просто нет слов.

Затем Уэсли наглядно продемонстрировал, насколько же ему не хватало слов, начав засыпать меня вопросами. Так как я отвечал очень коротко и уклончиво, он перехватил инициативу и пустился в рассказ о похожем случае, который якобы произошел в начале девяностых с его кузеном из Нью-Джерси. Когда он дошел до атаки спецназа, я не выдержал:

— Уэсли, огромнющее тебе спасибо, что позвонил, но ты уж извини, я сегодня страшно устал. Давай отложим разговор на потом, хорошо?

Я повернулся к Кэйти и покрутил пальцем у виска. Она улыбнулась.

— Конечно, Том, я все понимаю. Завтра можешь взять выходной. Ну и во вторник, если нужно. «Эзирайт софтвэр» хочет, чтобы к работе ты вернулся здоровым и бодрым.

— Как мило с твоей стороны, Уэсли.

— Не забывай, мы же с тобой друзья! Зови меня Уэсом!

— Как мило, Уэс, премного благодарен.

— И еще, Том… — произнес он без обычной твердости в голосе.

— Да, Уэс?

— Э… это ведь правда, да? Ну, что ты ранил какого-то типа из пистолета?

— Дважды, — сказал я и повесил трубку.

Я взглянул на Кэйти, понял вдруг, что так или иначе все у нас будет хорошо, — и в первый раз за долгое время от души расхохотался.

 

57

Выбравшись из машины, детектив-констебль Салливан бросил нервный взгляд по сторонам и кинулся к лестнице, за которой его ждала безопасность. Он открыл дверь подъезда, вошел и дождался, пока автоматический замок щелкнет. У него были неприятности, и очень серьезные. Он не сомневался, что после смерти Кэплина его сразу начнут разыскивать; его могли даже обвинить в убийстве Ванессы Блейк. Он знал, что все улики против него вилами на воде писаны, но к допросу лучше подготовиться, продумав хорошенько все ответы, а значит, придется на время покинуть страну.

Какая-то часть его понимала, что он поступает глупо, что этим поступком он лишь скомпрометирует себя. Но сейчас он бы точно сломался под допросом. Вчера он в первый раз убил человека — за деньги зарезал женщину. За работу ему обещали двадцать тысяч фунтов, и половину он уже получил. Это были большие деньги. Но второй половины ему не видать как собственных ушей, потому что заказали ему вовсе не Ванессу Блейк. Он ошибся. Ему приказали ехать в университет и задержать женщину по имени Кэйти Мерон — у нее мог быть ключ от камеры хранения. Если она будет там, то он должен забрать у нее ключ, узнать местонахождение камеры, а потом убить ее; если ключа у нее не будет, то он выяснит, где его искать, а потом опять-таки избавится от нее. Он подкинет на место преступления перчатки ее мужа, чтобы потом можно было на него свалить это убийство.

Но все пошло насмарку, потому что в университете он наткнулся на Ванессу Блейк, у них завязалась драка, и в результате он убил женщину ее собственным кухонным ножом.

А сейчас еще начались угрызения совести. Салливан жалел, что вообще ввязался во все это, и винил своего бывшего напарника и наставника, Рори Кэплина — тот соблазнил его обещанием большого заработка «на стороне». Винил он и свою девушку, Джанет, за то что она хотела жить не по средствам. Если бы она бесконечно не требовала от него дорогих шмоток, мебели, туристических поездок в экзотические страны, он как-нибудь прожил бы и на зарплату. В общем, по старой привычке Бен Салливан винил всех, кроме самого себя. Эта его черта отнюдь не располагала к нему людей.

Он зажег свет в коридоре и прошел мимо лестницы к квартире номер один, где и обитала Джанет. Жили они не вместе — Салливан ценил свою независимость, — но за квартиру платил он. Платил уже несколько месяцев, потому что ее выкинули с работы. «Вот тупая корова, — с раздражением думал он. — Как вообще можно потерять должность портье? Что ж в этой работе такого трудного? Только и нужно делать, что отвечать на звонки». А обходилась квартира недешево — семьсот пятьдесят фунтов в месяц, при этом в ней была лишь одна спальня, и располагался дом не в самом престижном районе Хендона. В Лондоне цены на жилье просто грабительские. Ну и как тут отказаться от работенки поприбыльнее?

Джанет сегодня уехала на встречу в друзьями в Уэст-Энд, и это его вполне устраивало. Те десять штук он уложил в спортивную сумку и спрятал в платяном шкафу под стопкой одеял. Там же находились еще четыре тысячи наличными, которые его неофициальные работодатели заплатили за задания помельче. Этого вполне хватит, чтобы уехать из страны в какое-нибудь теплое местечко и там обдумать дальнейшие шаги. А вот Джанет в конце месяца ожидает большой сюрприз. Баста, не будет он больше платить за ее квартиру. Ну ее в задницу. Пускай поищет себе новую работенку. «Вот тебе мое „прощай“, дорогуша», — подумал он.

Но едва он закрыл за собой дверь и зажег в квартире свет, как сразу понял, что кое в чем просчитался. На ковре в гостиной толстым слоем лежал черный непромокаемый брезент. Брезент вообще был повсюду — на двери, на примыкающей к ней части стены, даже на диване в центре комнаты. А возле дивана стоял лицом к Салливану мужчина. Их глаза встретились. По губам мужчины скользнула тонкая улыбка, в которой не чувствовалось и намека на юмор, и он направил на Салливана пистолет с прикрученным к стволу глушителем. Их разделяло всего несколько шагов.

— Ты, — сказал Салливан. Хотя убийца поменял цвет волос и нацепил очки в роговой оправе, детектив сразу его узнал.

— А кто же еще, — ответил убийца и прострелил Салливану ногу чуть выше коленной чашки. Глушитель подавил звук почти полностью.

Салливан повалился спиной на дверь; схватившись за раненую ногу, он сполз в сидячее положение.

— Ты знаешь, что мне нужно, — спокойно сказал убийца. — Два предмета: пленка и ноутбук. Где они?

— Не знаю, о чем ты, — процедил Салливан сквозь зубы.

— Еще как знаешь, — ответил убийца и прострелил ему вторую ногу. Салливан чуть не задохнулся от боли.

— В моей машине… Хотел сейчас их принести.

— Не сомневаюсь, — сказал убийца и в третий раз спустил курок, послав пулю Салливану в лоб. Мертвый полицейский тяжело повалился вперед, на брезент хлынула кровь.

Человек, которого Том Мерон знал под именем Дэниелса, отвинтил глушитель и убрал его вместе с пистолетом в карман куртки. Он знал цену предметам, которые Салливан достал из камеры хранения на вокзале Кингс-Кросс; знал, что они содержали компромат на мультимиллионера Пола Уайза, нанимателя копа. Вот почему он с самого начала хотел заполучить их. Вот почему рисковал жизнью, чтобы их достать. Они принесут ему крупнейший гонорар в его карьере.

Когда Ленч и его сообщники взяли их в осаду в коттедже Меронов, он был на волоске от гибели. Ленч оказался достойным, живучим противником, и та его пуля чуть не доконала Дэниелса. Но сейчас все члены его банды мертвы, и Пола Уайза уже некому защищать.

А значит, с него можно содрать порядочный куш.

Завернув труп Салливана в брезент, Дэниелс завязал сверток с обоих концов, дотащил его до машины копа и положил в багажник. Один его знакомый в Эссексе избавлялся от тел (а также машин), не задавая лишних вопросов. Дэниелс заблаговременно позвонил ему и предупредил о новом заказе.

Ноутбук и кассета обнаружились под пассажирским сиденьем. Он завел двигатель и вставил кассету в магнитолу. Через пять минут — в двух милях от квартиры Салливана — Дэниелс уже точно знал, что достиг желанной цели. Он остановился на обочине и набрал на мобильнике нужный номер.

Если Пол Уайз думал, что с его проблемами покончено, то он жестоко ошибался.

Они только начинались.