Глава 1

Я сидел в ресторане «Закат», глядя на лодки, лениво скользящие по тихой глади залива Сабанг, когда за столик опустился Томбой. Попросив дочь Тины, хозяйки ресторана, принести «Сан-Мигель», он сообщил, что кое-кого нужно убрать. Было пять пополудни, в небе ни облачка, и настроение у меня было хорошее. Пока не появился Томбой.

Я сказал, что никого больше не убиваю, что тот случай остался в прошлом, о котором мне не хочется вспоминать, и он ответил, что все понимает, но нам снова нужны деньги.

— Так уж устроен мир, — добавил Томбой с той печальной миной, с какой владелец похоронного бюро выражает сочувствие родственникам своего клиента. Томбой Дарк — мой партнер по бизнесу и человек с готовыми клише на все случаи жизни, включая убийство.

В ресторане было пусто, что обычно для этого времени дня. Заведение располагалось в самом конце главной улицы небольшого городка, чуть в отдалении от других баров и пансионатов, и туристы заглядывали туда нечасто, так что, когда Томбой назначил место встречи, я сразу понял — что-то случилось. Обычно мы встречались там, чтобы поговорить без свидетелей.

— Кто объект? — спросил я.

Он ответил не сразу, а подождал, пока дочка Тины поставит пиво, а потом отойдет подальше.

— Какой-то парень. Билли Уоррен, — тихо сказал Томбой. — В четверг вылетает из Хитроу, в пятницу утром будет в Маниле.

— Сегодня среда.

— Знаю. — Он пригладил ладонью то немногое, что сохранилось на голове. — Но ты же сам знаешь, что говорят в таких случаях. Время никого не ждет.

— И что он натворил, этот Уоррен?

— Никто пока ничего не говорит. Все как воды в рот набрали. Парень подался в бега, и причина, похоже, серьезная. Как и в твоем случае. Разница в том, что кто-то хочет с ним рассчитаться. Скажем так, он совсем не белый и пушистый.

— Сколько предлагают за работу?

— Тридцать тысяч американских долларов. Куча денег.

Он был прав. Тридцать тысяч — это и впрямь куча денег. Особенно на Филиппинах. Наш совместный бизнес, небольшой отель, специализировавшийся на обслуживании дайверов, приносил примерно столько же за год, и перспективы не обещали улучшения из-за настойчивых попыток «Аль-Каиды» угробить как можно больше западных туристов в этой части света. Чистый доход после расчета с персоналом и властями и оплаты текущих расходов не превышал треть этой суммы. Рай — приятное место, но там трудно разбогатеть.

Я отхлебнул пива.

— Должно быть, он сильно кому-то насолил.

Томбой кивнул и, достав из кармана мятую пачку «Мальборо», закурил сигарету.

— Так и есть. Но это еще не все. Они хотят, чтобы он исчез. Бесследно.

— В Маниле это не так-то легко.

— Не в Маниле. По прибытии он отправится на такси в Батангас, а оттуда переправится в Пуэрто-Галера. — Пуэрто-Галера был ближайшим к нам крупным городом и главным портом острова Миндоро. — Ему оставили комнату в отеле «Калифорния» на Ист-Брукал-стрит. Номер уже оплачен. Парню сказали, что ты встретишь его там и передашь инструкции и кейс с баксами. От тебя требуется вытащить его из номера и предложить прокатиться. Назад он уже не вернется.

— Если я соглашусь.

— Верно, — с неохотой согласился Томбой, — если согласишься. Но ты не хуже меня знаешь, как сейчас обстоят дела. Нам нужны эти деньги. Позарез. Сам понимаешь, иначе я бы и просить не стал.

— Сколько мы здесь? Год? Чуть больше? И ты уже хочешь, чтобы я отправил кого-то в путешествие, из которого не возвращаются? А тебе не кажется, что это чересчур рискованно?

— Перестань. Тело никто не найдет. Мы сразу получим пятнадцать кусков авансом. Останется только предъявить фотографии в доказательство того, что дело сделано, и получить остальное. И все, ставим точку.

Ставим точку. Я слышал это и раньше. Причем не единожды.

— Последний вопрос: кто заказчик?

— Поуп. Тот же, что и в прошлый раз.

— И он, конечно, тоже действует по чьему-то заказу?

Томбой пожал плечами:

— Скорее всего.

Загадочный мистер Поуп… Старый знакомый Томбоя еще по уголовному миру Лондона, он вышел на связь примерно год назад и сразу сделал деловое предложение. Но прежде проследил весь путь Томбоя до самого Сабанга, что вряд ли было так уж просто. Деловое предложение состояло в том, чтобы ликвидировать некоего Ричарда Блэклипа, британского педофила, ускользнувшего из рук правосудия Соединенного Королевства и отправившегося в Манилу по фальшивому паспорту. Кто-то из знакомых Поупа — скорее всего одна из бывших жертв педофила, успевшая повзрослеть — не забыл давней обиды, и Поуп попросил Томбоя найти надежного человека для выполнения задания.

Большинство людей сочли бы такую просьбу странной, но Томбой Дарк всю свою жизнь был уголовником (хотя и не отличался склонностью к насилию) и провел немало лет, вращаясь в кругах, где с такими просьбами обращаются без стеснения.

И разумеется, Томбой ответил, что надежный человек у него есть.

Он присосался к бутылке, потом затянулся сигаретой и посмотрел мне в глаза.

— Знаю, ты не хочешь за это браться. Не хочешь мараться. Сказать по правде, я тоже не хочу. Но деньги стоящие, а этот парень, как я уже сказал, далеко не ангел. Сорвался из Лондона и спешит к нам сюда, на край света, не просто так, а чтобы получить кейс с деньгами и начать новую жизнь подальше от любопытных глаз. Как по-твоему, это очень похоже на человека с чистой совестью?

Смысл в его словах был, но если я чему и научился в жизни, так это не принимать все, что мне говорят, за чистую монету. Однажды я уже допустил такую ошибку, и она едва не стоила мне жизни. Все три года после отъезда из Англии я пытался покончить с прошлым и начать с чистого листа. Может, этот парень, Уоррен, хочет сделать то же самое. Но от прошлого не убежишь, как ни старайся, и ему тоже предстоит постичь эту истину.

Я смотрел на Томбоя, а Томбой смотрел на меня. Я думал о том, как обставить клиента. Получить деньги, предъявить фотографии, но никого не убивать. Томбой, наверное, думал только о деньгах. Так или иначе, я сказал ему то, что он хотел услышать:

— Ладно. Сделаю.

 

Глава 2

Томбой допил пиво и попросил дочь Тины принести еще бутылку. Он даже успел пофлиртовать с девушкой, пока та стояла у соседнего столика — с тряпкой в руке и улыбкой на лице, довольно широкой и дружелюбной, но не слишком глубокой и искренней.

Томбой сказал, что за ней, наверное, увиваются все местные парни и что она милашка. Девчонка и впрямь симпатичная, но ей вряд ли исполнилось шестнадцать, тогда как Томбою, если память мне не изменяет, перевалило за сорок, так что вся эта сцена выглядела немного безвкусной. Между шуточками и комплиментами Томбой то и дело подмигивал мне, показывая, что его заигрывания не стоит принимать всерьез, что это не более чем добродушное подшучивание, легкий треп, однако за его игрой проступало надрывное отчаяние. Может быть, он и сам верил, что всего лишь дурачится, но подобно всем мужчинам, чья привлекательность теряется в растущем животике, ему хотелось по-прежнему считать себя неотразимым, хотелось получать подтверждение, что он еще сохранил тот неуловимый шарм, на который клюют молоденькие девочки. Жаль, но от былой удали ничего не осталось. Мало того что по сравнению с добрыми старыми временами Томбой прибавил в весе на три стоуна, он еще и обзавелся красным носом, щеки его покрылись сеточкой лопнувших вен, а от роскошных блондинистых кудрей — гордости и радости молодых лет — остались жиденькие потускневшие пряди на макушке да жалкий хвостик на затылке.

Впрочем, это его не останавливало. Томбой поинтересовался у девушки, что ей больше всего нравится в мужчинах.

— Кроме того, что всем нравится, — со смешком добавил он.

Дочь Тины хихикнула.

— Не знаю. Что вы меня спрашиваете?

— Ты бы предложил что-нибудь на выбор, — сказал я ему. — Например, два варианта: А — пивной живот, Б — лондонский акцент. В этом роде. Тогда у тебя еще был бы какой-то шанс.

— Чувство юмора, — с довольным видом объявила дочка Тины. — Вот что мне нравится.

Томбой бросил в мою сторону сердитый взгляд. Наверное, он хотел что-то сказать, отпустить колкое замечание, но в последний момент удержался, вспомнив, должно быть, что только что попросил меня убить человека.

— У вас хорошее чувство юмора, Томбой, — сказала дочь Тины. Мне она ничего такого не сказала, но ведь мы и не знали друг друга так же хорошо.

Томбой улыбнулся.

— Спасибо, милая. — Но интерес уже погас, и продолжения не последовало. Мое непрошеное вмешательство испортило игру.

Допив торопливо вторую бутылку, он объявил, что должен идти. Дела. Надо позвонить в Лондон, объяснил Томбой. Сообщить Поупу, что человек есть и заказ будет выполнен.

Я еще посидел, потягивая пиво, поглядывая на лодки в заливе, но уже без недавнего удовольствия и с совсем другим настроением. Мне нравился Томбой, и я вовсе не хотел ломать ему кайф. Парень он видный и не вредный и меня, когда я три года назад объявился в его отеле, принял хорошо. Так что за мной был должок. Но убивать человека чуть ли не у себя на пороге… Не слишком ли большая плата за оказанную когда-то услугу?

В частности, поэтому я все еще не решил, что делать дальше. Вторая причина заключалась в том, что меня нельзя назвать хладнокровным убийцей. Да, я брался за эту работу. Пристрелил Блэклипа, а до него были другие, еще в Англии. Я обрывал жизнь тех, кто этого заслуживал: наркодилеров, растлителей детей, уголовников наихудшего образца. Их было не так уж много, и они никак не пересекались с моей работой в качестве детектива лондонской полиции, поэтому мне и в голову не приходило, что я делаю что-то нехорошее. Так или иначе, все изменилось три года назад, когда я прокололся: убил людей, на которых мне указали как на плохих парней, но которые вовсе ими не были. Именно это я имею в виду, когда говорю, что ничего нельзя принимать за чистую монету. Люди врут. Люди предают. Даже те, кому невозможно не верить. В результате той ошибки я ударился в бега, чувствуя на затылке горячее дыхание полиции, Интерпола и еще бог весть кого. Все они жаждали моей крови, но удача отвернулась от них. Я же после долгих скитаний оказался на Филиппинах, где стал деловым партнером человека, бывшего в лучшие времена, когда я еще стоял на стороне закона и звался сержантом уголовной полиции Деннисом Милном, моим лучшим информатором.

Тогда у Томбоя был отель и бар на Сикихоре, крошечном островке в южной части Филиппинского архипелага. Дела поначалу шли хорошо, но потом исламистские боевики Абу Сайяфа развернули в тех краях активную террористическую деятельность с похищениями людей и взрывами, и число туристов начало быстро сокращаться. Год назад Томбой и его жена-филиппинка Анжела продали бизнес с немалым убытком для себя, и мы перебрались к северу, в Пуэрто-Галера, на остров Миндоро, что в нескольких часах езды от Манилы, где и начали все с нуля. Дела здесь идут лучше, да и жить намного безопаснее. Если, конечно, вас не зовут Билли Уоррен.

Я расплатился, оставив дочери Тины пятьдесят песо чаевых, и, выйдя из ресторана, направился к узкой бетонной дорожке, служившей в Сабанге чем-то вроде променада. Двое ребятишек играли на земле с шелудивой собачонкой. На берегу рядом с вытащенными на песок лодками с десяток местных мужчин наблюдали петушиный бой. Повернув от берега, я зашагал по грязному переулку — мимо шатких палаток, где продавали мясо и рыбу; мимо обменивающихся пулеметными репликами женщин; мимо гогочущих школьников, возвращающихся домой в чистенькой форме; мимо рассчитанных на туристов дешевых сувенирных лавок и баров. Я проходил по мосткам из пары досок, переброшенных через загаженные отходами ручьи; нырял под развешенное на веревках белье; пересекал захламленные задние дворики; огибал шумные компании любителей перекинуться в картишки. Я то и дело кивал знакомым, некоторых из них знал по имени, вдыхал горячий, вонючий воздух и думал о том, как же мне здесь нравится. Нравится жара. Ритм этой жизни. Свобода.

Когда я, вынырнув в другом конце города, снова ступил на бегущую вдоль берега бетонную дорожку, солнце уже опускалось к горизонту во всем великолепии золотых и розовых красок.

Красота.

И я был бы доволен и счастлив, если бы не мысль о заморском беглеце — человеке, прибытие которого угрожало разрушить эту идиллию.

 

Глава 3

Через два дня после разговора с Томбоем в ресторане «Закат» я ехал по разбитой вдребезги дороге из Сабанга в Пуэрто-Галера с пистолетом в кармане и тяжелыми мыслями в голове.

Ист-Брукал-стрит — тихая и на удивление зеленая, усаженная манговыми деревьями улочка длиной пятьдесят ярдов, чуть в стороне от главного проспекта Пуэрто-Галера. Отель «Калифорния» находится на середине ее — скромное двухэтажное заведение с открытым рестораном на втором этаже, прекрасно вписывающимся в окружающий пейзаж. Хозяин его — ветеран вьетнамской войны, серьезный парень из разряда тех, с кем лучше не спорить — приятель Томбоя. Когда нужно, он готов закрыть глаза и не замечать, какого рода личности проходят через его владения. Номер с ванной за триста песо в сутки — лучшего места не найти. По крайней мере Билли Уоррену жаловаться не на что — его пребывание здесь было оплачено наличными из кармана Томбоя.

Пятница. Половина третьего. Жарко. На улице — никого. Возле отеля две машины и ни одной живой души. Я проехал мимо, остановился ярдах в десяти от входа, около собранных в кучу листов поржавевшего железа, между которыми устроилась лавчонка, предлагающая на продажу комнатные растения, и набрал номер мобильного.

Уоррен ответил после пятого гудка.

— Алло? — Голос спокойный, тон нейтральный, никаких признаков волнения.

— Меня зовут Мик Кейн, — начал я без предисловий. — Мне поручили доставить вам кое-что и передать кое-какие инструкции. Я возле отеля, в голубом «лендровере». Можете спуститься?

— Никогда не видел голубого «лендровера», — с готовностью сообщил он.

— У вас есть шанс. Можете даже прокатиться в нем, если пожелаете. В пятнадцати минутах отсюда есть гольф-клуб «Пондероса» с баром. В это время там тихо, так что мы могли бы поговорить.

— Значит, вы хотите меня прокатить? — недоверчиво и вместе с тем насмешливо спросил он, давая понять, что мои мотивы для него не секрет. — Надо же, какой сюрприз! Я тут совсем один, в паршивой стране, где, если верить Би-би-си, жизнь дешевле грязи, и вдруг появляется незнакомец, человек, которого я знать не знаю, но у которого для меня куча денег, и приглашает на экскурсию по местным достопримечательностям.

— Послушайте, мне все равно, как мы это сделаем. Мое дело — передать вам кейс и некоторые инструкции. Можете спуститься и забрать. Мне все равно, так что решайте сами. Я просто хотел выпить, вот и все.

— А кондиционер там есть? Если нет, я не поеду. В такую жару без кондиционера невозможно.

— Конечно, есть, — соврал я. — И еще прекрасный вид. Вам понравится.

— Посмотрим, — загадочно сказал он и повесил трубку.

Парень определенно много о себе воображал и давал мне понять — он не дурак. Что ж, я в свое время много таких встречал. Эти ребята уверены, что уж их-то не проведешь, уж они-то неприятности за милю чуют. Но слабое место есть у каждого. Надо только уметь его найти.

Прошло пять минут, и я уже собирался позвонить наглецу еще раз и выяснить, что за игру он, черт возьми, затеял, когда Уоррен вышел из отеля в белой хлопчатобумажной рубашке с короткими рукавами и джинсах и, не глядя по сторонам, направился прямиком к машине. Ясно — высмотрел меня из номера. Что ж, все правильно. Я на его месте поступил бы точно так же.

Он был среднего роста, лет сорока с небольшим, с короткими темными волосами и густыми усами, которые совершенно ему не шли. Плотного сложения, крепкий, подтянутый — наверняка регулярно посещает спортзал. Лицо невыразительное и ничем не примечательное, если не считать того, что оно принадлежало человеку, который знает все ходы и выходы.

Наблюдая за ним в зеркало заднего вида, я невольно улыбнулся. Вот оно, значит, что. Парень, которого я знал когда-то как Билли Уэста, сменил имя… точнее, фамилию. Мы не виделись лет, наверное, десять, но он почти не изменился с тех пор. Разве что усы отпустил. Вышел, так сказать, в новом издании. Усы, конечно, часть маскировки — не для красоты же он их отрастил. Предположить, что Билли Уэст по кличке Ловкач не в бегах, было невозможно. Парень полжизни только тем и занимался, что выворачивался из лап правосудия, и делал это не без успеха. Причем особенно часто с носом оставался именно я.

Впервые я столкнулся с ним в 1991-м в Лондоне, когда его взяли под наблюдение по подозрению в незаконном ввозе оружия. Билли Уэст служил в армии, побывал на Фолклендах и в Северной Ирландии, но в конце концов попал под трибунал, когда с приятелем-рядовым совершил вооруженное нападение на грузовик, перевозивший полковую кассу. Насколько мне известно, то был единственный случай, когда он получил по заслугам и провел какое-то время за решеткой. Наше наблюдение за ним продолжалось около месяца, и когда мы засекли его и вломились в помещение, которое Билли Уэст использовал в качестве склада, то обнаружили там три сотни новеньких автоматов «АК-47». Но на суде Билли заявил, что ничего не знал об оружии, и в качестве аргумента для защиты использовал тот факт, что ключи от склада были не только у него. Заявление подтвердилось, виноватыми оказались два двоюродных брата Уэста, время от времени работавших на него, а сам он выкрутился, потому как обвинению не удалось доказать, что оружие бесспорно принадлежало ему, тем более что и его отпечатков на автоматах не нашли. В результате Билли Уэста оправдали.

Через пару лет ситуация повторилась, когда я, действуя по наводке, нагрянул с ордером на обыск на одну квартиру в районе Кингс-кросс, где, по моим данным, хранилась крупная партия кокаина. Мерзавец, однако, укрепил не только входную дверь, но и дверь в ванную, причина чего вскрылась довольно быстро. Когда мы, немало повозившись с входной дверью, ввалились в квартиру, он успел укрыться в ванной, прихватив весь товар. Я никогда не забуду, с каким отчаянием и злостью мы ломали вторую дверь, торопясь добраться до него раньше, чем он успеет спустить героин в унитаз. Что еще хуже, мы слышали, как он избавляется от наркотика, преспокойно насвистывая какую-то бойкую мелодию и делая вид, что ничего особенного не происходит, а удары кувалдой по двери есть событие заурядное, на которое не стоит обращать внимания. Вышибить замок удалось только с пятой попытки, и наши старания были вознаграждены возможностью созерцать старину Билли сидящим на унитазе со спущенными штанами и газетой в руках. Он даже исхитрился громко пукнуть в подтверждение, так сказать, чистоты своих намерений, после чего приветствовал меня такими словами: «А, сержант Милн! Доброе утро. А я-то никак не пойму, что там за шум». В общем, наглец каких поискать.

От полукилограммового запаса кокаина осталось пять пластиковых мешочков, в каждом из которых сохранились, как показала экспертиза, следы наркотика. Того, что удалось наскрести, оказалось достаточно, чтобы оштрафовать проходимца на двести фунтов.

Через три недели человека, снабдившего нас информацией о кокаине, бывшего делового партнера Ловкача, Карла Нэша, обнаружили мертвым у себя дома в Ислингтоне. Сначала причиной смерти сочли передозировку героином, но дальнейшее расследование установило, что его задушили. Долго искать подозреваемого не пришлось — незадолго до этого партнеры серьезно поссорились в присутствии нескольких свидетелей, — но хотя Билли арестовали и подвергли допросу в связи с убийством, убедительных доказательств его вины собрать не удалось.

Думаю, именно тогда он понял, что заигрался, потому что вскоре тихонько сошел со сцены и растворился в безвестности. Больше я его не видел. До сего момента. Интересно, узнает он меня или нет? Как ни крути, мы провели немало времени в малоприятном обществе друг друга.

Подойдя к машине, он бросил взгляд на заднее сиденье, проверяя, не спрятался ли там кто-нибудь, готовый накинуть ему на шею удавку, и лишь потом открыл дверцу и опустился рядом со мной.

— Мик Кейн. — Я протянул руку.

Он пожал ее — не так крепко, как можно было ожидать — и посмотрел мне в глаза.

— Билли Уоррен. — Сначала ничего, и он уже начал отворачиваться, но потом вдруг обернулся.

— Что такое? — спросил я.

Его губы растянулись в знакомой, немного высокомерной усмешке.

— Черт, быть такого не может. Деннис Милн! Собственной персоной! Да ты изменился, не сразу и узнаешь. Пытаешься не отстать от времени, а, старичок?

Такая вот маскировка.

— Не представляться же мне настоящим именем. — Я пожал плечами — отрицать очевидное было бы глупо.

— Верно-верно. Я бы и не вышел. Кто знает, что ты мне приготовил — теплые объятия или пулю в лоб. — Билли с улыбкой покачал головой. — Черт возьми, мир все-таки тесен. И полон сюрпризов. Кто бы мог подумать, что полицейский, слуга закона, потративший столько сил, чтобы упрятать меня за решетку и обещавший… Как это ты тогда сказал, а, Деннис? Помнишь? Ты обозвал меня подлым ублюдком и предрек, что я еще свое получу. Кажется, так, да? Так вот кто бы мог представить, что этот самый полицейский окажется убийцей! — Билли ухмыльнулся, но уже в следующую секунду лицо его посерьезнело, а серые глаза холодно блеснули. — Ты ведь не собираешься стрелять в меня, а, Деннис? Ты ведь привез мне деньги, не так ли?

— В отличие от тебя, Ловкач, я убивал только тех, кто этого заслуживал, и никогда не стрелял в людей без причины.

— А как же те таможенники?

— Их я убил по ошибке. Но можешь не сомневаться, больше такое не повторится. И вот еще что. Теперь я живу здесь. Мне здесь нравится. И я не собираюсь возвращаться к старым играм, потому что не хочу осложнять себе жизнь. — Я повернул ключ, тронул педаль газа, и «лендровер» медленно отвалил от тротуара.

Билли продолжал наблюдать за мной, и я буквально ощущал его напряжение. Похоже, мои заявления его не убедили.

— Держу пари, ты и меня бы пристрелил, а? По-твоему, я тоже этого заслуживал?

— Не ошибаешься. Я считал так тогда и считаю до сих пор. С другой стороны, приехав сюда сегодня, я никак не ожидал увидеть тебя. Так что для меня наша встреча тоже сюрприз.

— Наверно. — Он достал из кармана пачку «Мальборо» и протянул мне: — Будешь?

— Нет. Бросил. Уже давно.

— Где кейс?

— В надежном месте. На Филиппинах кейс с деньгами на заднем сиденье не возят. Разве что хотят его потерять.

Билли кивнул, принимая объяснение, и мы свернули с тихой Ист-Брукал-стрит на шумную, пыльную, отравленную выхлопными газами Консепсьон-стрит, пролегавшую через центр Пуэрто-Галера. Движение здесь, как всегда, было насыщенное, и по изрытой выбоинами дороге катились самые экзотические транспортные средства: неуклюжие, кренящиеся на борт ярко раскрашенные и облепленные пассажирами автобусы; крохотные юркие мопеды с крытыми колясками, вмещавшими порой все три поколения одной семьи; разбитые американские «бьюики» и «форды»; новенькие пятисот- и тысячекубовые мотоциклы с гордо восседающими на них и наверняка незастрахованными европейцами и их местными подружками. И вся разношерстная механизированная толпа отчаянно гудела и ревела, словно каждый стремился заявить о себе как можно громче, доказывая этим законность своих притязаний на крутизну, но при этом весь поток двигался не быстрее спешащих по тротуару и задыхающихся от копоти пешеходов.

Ловкач прикурил от спички и опустил стекло, впустив в салон изрядную порцию горячей отравленной смеси. Выбросил спичку, тут же поднял стекло и торопливо затянулся.

— Господи… Здесь всегда так?

— Всегда как?

Он махнул рукой.

— Вот так. Ну, сам знаешь… жарко, шумно и грязно.

— Привыкнешь, — сказал я.

Только вот привыкнет ли? Или я не дам ему такой возможности? Билли Уэст не ошибался — я и впрямь считал, что он заслуживает смерти. Преступник, почти наверняка убийца, человек без малейших проблесков совести. Но все же если можно обойтись без убийства и при этом получить обещанные деньги, я предпочел бы такой вариант. И тогда никто, кроме нас двоих, меня и Билли, не узнает, что же случилось на самом деле.

— Ты давно здесь, Деннис? — спросил он, выпуская струйку дыма. — С тех пор как исчез?

— Почти.

— Знаешь, я даже не поверил, когда прочитал, что ты наделал. Это ж надо! Ты всегда казался мне одним из тех, кого называют хорошими парнями. Надо ж так обмануться! Ты, должно быть, отменный лжец.

Я понимал, что мерзавец пытается меня зацепить, а потому никак не отреагировал.

— В том, что касается лжи, Ловкач, мне до тебя далеко. Нечего даже сравнивать. Если ты и говорил правду, то, наверное, только когда называл свое имя. Да и его уже изменил. По крайней мере в части фамилии. Не боишься, что со временем вообще забудешь, кто ты такой?

— Я сторонник простоты, Деннис. Чем больше хитришь, тем легче запутаться. — Он говорил спокойно, но мне послышалась нотка раздражения. Мои вопросы задевали его за живое, и меня это устраивало как нельзя лучше. — И почему ты, черт возьми, называешь меня Ловкачом? Что за дела?

— А ты не помнишь? Так тебя называли в Управлении уголовного розыска. Билли Уэст, он же Ловкач. Ты же всегда ускользал у нас из рук. Как угорь.

Он фыркнул, громко и насмешливо.

— А как же ты? Ты не проныра? Не ловкач? Скольких ты убил, а? Шестерых? Семерых? И что? Сбежал на край света, живешь и в ус не дуешь. Загорел. Нет, приятель, ты такой же ловкач, как и я, так что не притворяйся, будто мы уж очень разные.

Некоторое время мы оба молчали. «Лендровер» медленно прополз до поворота к бухте и, лишь выбравшись наконец из Пуэрто-Галера, начал понемногу прибавлять скорость. Дорога здесь была относительно новая, лучшая в северной части острова, и вскоре я, обойдя несколько неспешно ползущих автобусов, набрал приличную скорость. Справа от нас, за рощицей кокосовых пальм, появилось море — сияющая голубая полоса, — но оно почти сразу исчезло за вытянувшимися вдоль дороги нескладными лачугами из дерева и жести. На Филиппинах бедность и даже откровенная нищета повсюду, стоит только сделать шаг в сторону от цивилизации.

— Ладно, — сказал я наконец. — Ты знаешь, почему я здесь. А как насчет тебя? От чего ты на этот раз убегаешь?

Он опустил стекло и выбросил окурок. Машин стало меньше, и воздух здесь был чище и свежее. С ответом Билли не спешил, и я уже подумал, что расстроил его своим вопросом, но тут он шумно вздохнул, покачал головой и с сожалением произнес:

— Впутался в одно дело, куда впутываться не следовало.

— Как всегда, верно?

— Обычно я в такого рода вещах неплохо разбираюсь, чувствую, куда лучше не соваться, но в тот раз облажался.

С первой частью этого заявления я бы, пожалуй, согласился.

— Что случилось?

Он повернулся и настороженно посмотрел на меня, решая, наверное, стоит ли откровенничать с человеком, который на протяжении нескольких лет пытался отправить его за решетку. Чутье призывало к сдержанности, но, с другой стороны, в чужих краях всегда хочется поговорить с кем-то, кого знаешь. Преступники обожают похваляться своими «подвигами» в компании собратьев по ремеслу, а поскольку я в глазах Ловкача был одного с ним поля ягода, он пришел к выводу, что опасаться нечего.

— Взялся поработать на одного парня. Выполнить заказ.

— Вот как?

— Да. Подвалил один знакомый, сказал, что нужно убрать кое-кого в Лондоне. Предложил десять тысяч, а я тогда сидел на мели. Заказ был срочный, так что браться не стоило — на подготовку времени совсем не оставалось. Ни понаблюдать за объектом, ни изучить его, ничего. Мне дали двадцать четыре часа, и ни минутой больше. Вот так. Я сказал, что за срочность хочу пятнадцать. Потолковали, сошлись на двенадцати.

Билли откинулся на спинку сиденья и побарабанил двумя пальцами по щеке. Такая у него привычка. Я вспомнил, что он и раньше так делал во время допросов, когда что-то обдумывал.

— Проблема была в том, — продолжил он, — что я абсолютно не представлял, как это сделать, и не успевал подготовить хотя бы какой-то план. Решил, что наведаюсь к нему, позвоню в дверь и, если откроет сам, застрелю на месте. Клиент сказал, что оружия у него нет, так что с этой стороны опасаться было нечего. На следующий вечер я подъехал к его дому. Сижу в машине, проверяю, все ли тихо, готовлюсь, и тут вдруг звонок на мобильный. Опять тот самый клиент. Сообщает, что объект дома, но вроде бы собирается в ночное кафе в Кларкенуэлле — встретиться с кем-то. И добавляет, что если они встретятся, то мне придется убирать двоих.

Билли вздохнул.

— И тут я допустил вторую ошибку. Вместо того чтобы сказать, что я уже на месте и готов пришить парня, решил схитрить и подзаработать. Чувствую по голосу, что клиент сильно озабочен, можно сказать, паникует, и говорю, что двойная работа дороже. Мол, так и так, двадцать тысяч. Ему это, конечно, не понравилось, но я объяснил, что риск повышается, а за риск надо платить, и он согласился. Только повесил трубку, как тот парень выходит из дома, и я вместо того, чтобы убить его на месте, только наблюдаю.

Слушая Ловкача, я не мог не удивляться его глупости. Особенно в свете заявления насчет простоты. Билли Уэст не был каким-то большим мастером уголовного мира, но всегда умело заметал следы, благодаря чему и выпутывался из сложных ситуаций. Тот факт, что желание положить в карман несколько лишних тысяч взяло верх над элементарной осторожностью и подвигло его на необоснованный риск, лишь подтверждал мое давнее подозрение: временный успех в состязании с силами закона и правопорядка не прошел даром — Ловкач вообразил, что ему все сойдет с рук.

— И что-то пошло не так?

— Вот именно. Не тогда, нет. Позже. Я разузнал, где это кафе, и отправился прямиком туда. Надел шлем. Вошел. Вижу — объект сидит за столиком с каким-то хмырем. Я к ним. В зале никого больше не было, и эти двое так разговорились, что на меня и внимания не обратили. Достал пушку и всадил в каждого по две пули. Потом для верности еще по пуле в голову. Свидетель был только один, бармен за стойкой, но он сразу смекнул, что к чему, и повел себя правильно — рот на замок и руки кверху. На все ушло секунд десять, не больше.

— И что дальше? Что пошло не так?

Билли пожал плечами и снова отбил на щеке барабанную дробь.

— В том-то и дело, что не знаю. Случилось это несколько недель назад, и газеты подняли шум, потому что один из убитых был полицейским. Я, понятно, этого не знал. Скажи мне кто-то, что парень — коп, я бы его и пальцем и не тронул.

— Рад слышать.

— Не в том дело, что я их уважаю, — просто с ними связываться опасно. Себе дороже выходит. Так или иначе, рассчитались со мной полностью, и все вроде бы затихло, пока пару дней назад не позвонил тот самый клиент. Сказал, что мне надо убираться из страны, и поживее. Я спросил, в чем дело, и он объяснил, что полиция вроде как вышла на меня. Как им удалось так близко подобраться, кто их навел — не знаю. Сматываться я, конечно, не собирался, но когда дело пахнет жареным, ничего другого не остается. Клиент сказал, что у него уже готов для меня фальшивый паспорт и билет на Филиппины и что там я получу десять кусков. В общем, убедил, и я решил принять предложение. Так вот все и получилось. Остальное тебе известно.

— И кто он, твой клиент?

Билли настороженно посмотрел на меня:

— А ты не знаешь?

— Я знаю только, что этим делом занимается некий Поуп. Он переслал деньги и поручил передать их тебе.

— Ладно, скажу. Он и есть тот парень, чей заказ я выполнял. Клиент. Лес Поуп.

Лес Поуп. Я подумал, что у этого Поупа, похоже, есть выходы на серьезные источники информации. Год назад именно он вывел меня на Ричарда Блэклипа. Теперь ему каким-то образом удалось получить сведения о ходе полицейского расследования по делу о двойном убийстве. Мало того, он даже успел принять меры и удалить из страны главного подозреваемого.

Вот тогда я и принял решение.

— Что ж, Ловкач, ты был откровенен со мной, и я буду откровенен с тобой.

— Зови меня Билли.

— Ладно, Билли. Так вот, у тебя большие неприятности.

— Что ты имеешь в виду?

— Поуп хочет тебя убрать и для этого нанял меня через одного общего знакомого. — Он дернулся, и я, чтобы предотвратить возможные действия, заговорил быстрее, глядя при этом прямо перед собой и продолжая вести машину. — Теперь слушай. У меня нет никакого желания тебя убивать. Повторяю, я в эти игры больше не играю. Если мы договоримся и сделаем все так, как надо, то ты останешься цел и невредим, а я получу обещанное.

— И как же ты собираешься это устроить? — спросил он, буравя меня взглядом.

— Поуп хочет, чтобы ты не просто отдал концы, но и вообще исчез с лица земли, а значит, нам нужно инсценировать твою смерть.

— Но он наверняка потребует подтверждений, что ты выполнил заказ.

— Конечно. Он преступник и, следовательно, не поверит на слово. Но обмануть его не так уж трудно. Ему нужны фотографии. Загляни в бардачок. Там бутылка со свежей кровью. Кровь от петуха, но на фотографии ее от человеческой не отличишь.

— Мило.

— Придется постараться, Билли, но оно того стоит. Еще там есть пузырек с черной краской, чтобы нарисовать входные пулевые отверстия у тебя на теле. Все, что от тебя требуется, — это лечь на землю и притвориться мертвым. Я сделаю остальное — нарисую дырки, оболью тебя петушиной кровью и отщелкаю пару снимков. Фотографии отошлют Поупу, он убедится, что работа выполнена, рассчитается, и я получу свои деньги. Делу конец. Ты отправишься куда-нибудь на юг и будешь жить там тихо и смирно, не высовываясь, потому что это в твоих же интересах — двойное убийство британская полиция тебе не простит. Думаю, еще и Интерпол подключат. Так что сиди и не рыпайся, а я обещаю даже имя твое забыть.

— А откуда мне знать, что ты меня не убьешь?

Катившийся впереди автобус остановился, чтобы подобрать пассажиров, и я сбросил газ.

— Ты не хуже меня знаешь, что в таком деле, как убийство, лучшее оружие — внезапность. Я только что рассказал, что меня наняли убить тебя. Подумай сам, стал бы я трепать языком, если бы действительно собирался это сделать?

Он ненадолго задумался, потом открыл бардачок, увидел бутылку из-под «колы» с петушиной кровью, пузырек с краской и, захлопнув крышку, закурил. Я тем временем обогнал отваливший от обочины автобус.

— Сволочь, — пробормотал Билли, затягиваясь. — Но я сам виноват. Знал же, что ему доверять нельзя. А как насчет десяти тысяч в кейсе?

— Умерь аппетит. Забудь про деньги. Скажи спасибо, что остался жив. Итак, ты согласен с моим планом? Возражений нет? Здесь по крайней мере все продумано, не то что у тебя.

— Значит, ты хочешь, чтобы я измазался кровью и повалялся в пыли, пока ты будешь изображать Дэвида Бейли?

— В общих чертах — да.

— Гм, похоже на то, что выбирать особенно не приходится, а?

— Похоже. Выбора у тебя действительно нет.

Громкий звук, обозначавший согласие, напоминал тот, что я услышал много лет назад, ворвавшись в ванную, где Ловкач избавился от пятисот граммов кокаина.

— Если я правильно понял, ты хотел сказать «да»?

— Ладно, — хмыкнул он. — Сделаем по-твоему.

 

Глава 4

Примерно в миле от курорта Уайт-Бич есть поворот налево, ведущий к единственному на Миндоро гольф-клубу — участку с девятью лунками, расположенному высоко на крутом склоне поросшей лесом горы, где налетающие на полянку порывы ветра практически лишают игрока возможности продемонстрировать классный удар, но куда за неимением лучшего неизменно стекаются приверженцы британских традиций. Мне гольф никогда не нравился, так что клюшку я в руки не брал, хотя, как говорят, с горы открывается роскошный вид на Пуэрто-Галера и лежащие дальше острова. Некоторые даже утверждают, что в ясный день оттуда можно увидеть находящуюся в восьмидесяти милях к северу Манилу, хотя сам я это утверждение не проверял и желания такого не испытывал.

Дорога, поначалу сравнительно ровная, что компенсировало крутизну подъема, быстро превратилась в пыльную, ухабистую, петляющую тропу, каких с избытком хватает в северной части Миндоро. Деньги на их ремонт выделяются регулярно, но каждый раз неизменно оседают в чьих-то карманах еще до того, как рабочие успевают положить хотя бы квадратный фут асфальта.

Ловкач, ударившись несколько раз головой о потолок, принялся ворчать и жаловаться на неудобства. Я спросил, откуда он знает Поупа. Он в ответ спросил, откуда его знаю я. Что и говорить, неприятная это привычка — отвечать вопросом на вопрос.

— Я его и не знаю. Приятель знает.

— Поуп — адвокат. Из тех, кого называют продажными. Несколько раз представлял мои интересы.

— И разумеется, помог сорваться с крючка.

Билли спокойно кивнул:

— Точно, помог. После этого мы уже контакт не теряли.

Я задумался. В то, что Поуп — адвокат, верилось с трудом. Скорее, если судить по связям и влиятельным друзьям, он крупная фигура из уголовного мира. С другой стороны, в следственную группу, занимающуюся делом о двойном убийстве, посторонних не включают. Полицейские и адвокаты-защитники относятся друг к другу с оправданной осторожностью, потому что вторые всегда пытаются посадить в лужу первых, а заодно и погреть руки за счет подзащитного.

— А когда Поуп попросил совершить убийство, тебя это не шокировало? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил он, потянувшись к карману за сигаретами. — Нисколько.

— Подожди, — сказал я. — Не прикуривай. Почти приехали Потерпи, а потом уже отметишь начало новой жизни.

Билли раздраженно фыркнул, но пачку оставил в кармане.

— Ты только не вздумай со мной играть, Деннис. Серьезно. Я тебе не какой-нибудь простофиля.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Из всех, кого я знаю, ты самый непростой и самый, позволю себе так выразиться, изворотливый. Успокойся, никаких фокусов не будет.

Дорога выровнялась, повернула и закончилась тупиком. До гольф-клуба оставалось еще около мили. Я отвел машину чуть в сторону, на травянистую полянку, чтобы «лендровер» не мешал проезду, хотя от избытка внимания «Пондероса» не страдал никогда, а по будним дням откровенно пустовал.

Я оставил машину на краю полянки, выключил двигатель и указал на уходящую в кусты тропинку:

— Пойдем туда.

— Зачем?

— Затем, что нам нужно тихое местечко, подальше от любопытных глаз. Ты можешь не поверить, но на этом острове таких укромных уголков не так уж много. Здесь, куда ни пойдешь, обязательно на кого-нибудь наткнешься.

— Имей в виду, я с тебя глаз не спущу, — хмуро предупредил Билли. От его недавнего благодушия не осталось и тени.

— Ты становишься параноиком. — Я медленно вытащил из-за пояса джинсов тупоносый револьвер тридцать восьмого калибра, показал его своему спутнику и опустил в кармашек на дверце. — Видишь? Никакого оружия у меня нет. — В подтверждение этих слов я похлопал себя по бокам и талии и даже наклонился вперед, чтобы он убедился в искренности моих намерений. Билли немного расслабился.

— Ладно, ладно. Пойдем. Закончим побыстрее с этим делом.

— Захвати бутылку и пузырек, хорошо?

Билли забрал из бардачка краску и кровь, я вытащил лежавший между сиденьями цифровой фотоаппарат, и мы вышли из машины. Здесь, на высоте примерно в тысячу футов над уровнем моря, дул легкий ветерок и в воздухе ощущалась приятная прохлада. Тишину нарушал только неумолчный стрекот спрятавшихся в кустах цикад.

Тропинка была слишком узкая для двоих, так что я пошел впереди. Кусты закончились, и перед нами открылось поле, ограниченное слева глубоким оврагом, за которым поднималась еще одна лесистая гора. Еще дальше, за горой, виднелись море и красно-белая телефонная мачта, стоявшая на холме, с которого открывался вид на Уайт-Бич. Никаких других признаков присутствия человека не было. Не считая мачты, пейзаж, наверное, ничуть не изменился за последнюю тысячу лет.

Дойдя до развилки, я повернул налево, в сторону оврага, и мы углубились в рощу из пальмовых и манговых деревьев.

— Куда ты меня ведешь? — раздался за спиной недовольный голос Ловкача.

— Я же сказал, в укромное местечко.

— Мне это не нравится.

Я повернулся к нему:

— Послушай, ты сам видишь, что оружия у меня нет. Что я могу сделать? Применить кун-фу и забить тебя насмерть? И если уж так беспокоишься, оглянись. — Я указал на аккуратные деревянные двухэтажные домики с остроконечными крышами, украсившие собой холм за дорогой, по которой мы приехали. — Видишь, цивилизация рядом.

— Кто же там живет? — поинтересовался Билли.

— Местное племя. Называют себя мангианами. Занимаются земледелием. Народ тихий, в чужие дела не лезут, но мне бы не хотелось, чтобы кто-то нас увидел.

С этими словами я зашагал дальше. Билли молча потянулся за мной. Впрочем, молчал он недолго.

— Слушай, я только что подумал… Ты не захватил запасной рубашки? Свою я ведь уже не надену.

— Знаю, тебе это не понравится, но запасной рубашки у меня с собой нет. Но ведь ты сюда не с одной прилетел. Вот закончим все, я отвезу тебя в отель, ты примешь теплый душ и снова почувствуешь себя человеком. — Я остановился у пальмы и обернулся. Домики почти скрылись из виду. — Здесь.

Билли огляделся.

— Ложись там. — Я кивнул в сторону заросшей высокой травой лужайки. — На спину. Ноги вместе, руки раскинь, голову набок. Ты же видел убитых в кино. Бутылку и пузырек поставь рядом.

— А змеи здесь, случайно, не водятся?

Пока он осматривался, я прислонился к пальме и, ощупав ствол с тыльной стороны, нашарил «браунинг» с глушителем, который накануне приклеил к коре скотчем. Сняв пистолет, я содрал пленку и сдвинул предохранитель. Жизнь учит предусмотрительности, и, планируя встречу с незнакомцем, нелишне продумать все варианты развития событий.

— Минутку, — сказал Билли, поворачиваясь ко мне. — Мы же не взяли ничего, чем можно нанести краску, и… — Он проглотил конец предложения, увидев направленный ему в грудь пистолет. Впрочем, шок прошел быстро. — Черт, поверить не могу! Попался на такой старой трюк. А ведь должен был знать, что от такого ублюдка, как ты, можно ожидать чего угодно. И тебе еще хватало наглости называть меня увертливым!

Его выдержке можно было позавидовать. Билли знал, что будет дальше, знал, что ему конец, но не умолял, не унижался. Я вдруг засомневался, что смогу спустить курок, но потом напомнил себе, почему это делаю.

— Ты знаешь, кого застрелил в Лондоне? Знаешь, как звали того полицейского?

— Только не говори…

— Он был моим другом.

— А, перестань, Деннис. Ты же сам понимаешь, бизнес есть бизнес. Ничего личного.

— На сей раз — личное. А теперь расскажи все, что ты знаешь об этом Поупе и остальных, и постарайся ничего не упустить, иначе первая пуля придется в коленную чашечку.

Он обреченно вздохнул, кивнул согласно и слегка отвернулся. В следующее мгновение бутылка и пузырек покатились по траве, а в руке блеснул метательный нож, который Билли выхватил из-под штанины с поразительной быстротой. Я выругался. Мне и в голову не пришло, что у него может быть оружие, а ведь Билли Уоррена не зря прозвали Ловкачом. Мерзавец не признавал поражения, что не могло не вызывать искреннего восхищения, к которому примешивалось не совсем приятное осознание того, что на самом деле мы не такие уж и разные.

Я спустил курок. Первая пуля попала в плечо, развернув Билли еще до того, как он успел бросить нож. Вторая прошла, кажется, мимо, а вот третья и четвертая ударили в верхнюю часть спины. Билли упал на колени, но так и не выпустил нож, и на мгновение я вновь поддался сомнениям. Только на мгновение, потому что уже через секунду еще две пули ударили ему в голову.

Обе попали под левый глаз, и тело дернулось, но какой-то миг, показавшийся мне ужасно долгим, сохраняло вертикальное положение и лишь затем медленно завалилось набок.

Я подождал еще немного, чтобы убедиться, что удача все же изменила Ловкачу, потом оглянулся, проверяя, не слышал ли кто стрельбу — видно никого не было, так что я решил, что и свидетелей нет, — и наконец подошел к телу. По щеке тоненькими, неровными струйками стекала на шею кровь, но глаза были закрыты, и выглядел он спокойным и миролюбивым, как и большинство покойников. Глядя на него, я напомнил себе, что Билли Уоррен убил по меньшей мере двоих (причем убил только ради денег и один из убитых был полицейским и моим другом) и что он, оказавшись на моем месте, не колебался бы ни секунды, прежде чем спустить курок. В общем, жалеть не о чем, убеждал я себя, но легче не становилось. А когда я достал фотоаппарат, чтобы сделать несколько снимков, стало еще хуже. В кармане у Билли нашлись мобильный, ключ от номера и фальшивый паспорт, которые перекочевали в мой карман. В заключение я натянул резиновые перчатки, вытер рукоятку «браунинга» и собрал стреляные гильзы. Потом взял Ловкача за плечи и потащил в кусты. К счастью, он оказался легче, чем казалось с виду, что было мне на руку, поскольку последний путь у Билли Уэста получился довольно долгий.

Протащив тело ярдов пятьдесят через густые кусты и между деревьями, я остановился у края оврага. Пот стекал ручьем, дыхание сбилось, зато передо мной был почти отвесный обрыв примерно в пять сотен футов глубиной, заканчивавшийся поросшей лесом долиной.

Я выбрал это место потому, что люди туда не спускались. Не исключено, конечно, что кто-то из местных держит там небольшой огородик, но такого рода риска на острове не избежать. Скорее всего, решил я, тело пролежит на дне оврага несколько месяцев и даже лет, прежде чем кто-то наткнется на останки. И даже в этом случае полиция вряд ли сумеет установить личность Билли Уэста, да и заниматься неопознанным трупом, пусть даже с пулями в голове, никто не станет. Власти решат, что скорее всего это кто-то из местных, жертва разборок с марксистскими повстанцами, которые до сих пор хозяйничали в горах за Пуэрто-Галера и время от времени совершали набеги на побережье.

Мне не очень нравилось то, что Билли Уэст не упокоился в земле со всеми положенными церемониями. Я не знал, есть ли у него семья или родственники, но, наверное, он любил кого-то, и мне была неприятна мысль, что близкие никогда не узнают, что случилось с Билли и где он преставился, но, с другой стороны, ничего иного мне не оставалось. Как постелешь, так и поспишь. Билли приготовил себе не слишком удобную постель, но в том, что она такая, виноват был только он сам.

Я столкнул его в овраг, отвернулся и вытер пот со лба. Мысли снова и снова возвращались к загадочному Лесу Поупу, заказавшему и оплатившему убийства Ричарда Блэклипа и Билли Уэста, а также по меньшей мере еще двух человек. Мучает ли его совесть? Тревожен ли его сон? Я сильно в этом сомневался. Скорее всего он, подобно Билли Уэсту, воспринимает убийство как бизнес.

Продолжая размышлять об этом, я вернулся к «лендроверу» и продолжил путь в гольф-клуб «Пондероса» — выпить и вспомнить человека, за смерть которого я только что отомстил.

 

Глава 5

Азиф Малик. На протяжении примерно года мы вместе служили в управлении уголовного розыска Ислингтона. Поначалу я был его боссом, потом, перед самым моим бесславным исчезновением, Азиф пошел на повышение, что вовсе не стало для меня сюрпризом. Азиф Малик всегда представлялся мне человеком, которому суждено далеко пойти, — трудолюбивый, упорный, умный и, самое главное, честный. Большинство полицейских люди вполне приличные и достойные, но некоторые — включая и меня — с годами все больше поддаются рже цинизма, поскольку уровень преступности неуклонно растет. Когда-то я верил в то, что делаю, верил, что могу как офицер полиции, действующий в установленных законом строгих рамках, изменить ситуацию и восстановить попранную справедливость. Но время и растущее осознание того, что я всего лишь накладываю пластырь на зияющую рану, развратили меня до такой степени, что ни о совести, ни о репутации говорить уже не приходится — первое потеряно, второе погублено.

Не исключено, что Малик тоже изменился. Ведь мы как-никак не виделись более трех лет. Но я сильно в этом сомневался. Он всегда отличался твердостью убеждений и четко отделял себя от тех, кого пытался поймать. Жизнь в представлении Малика была относительно проста. Есть добро и есть зло, и долг каждого благонамеренного гражданина отстаивать первое и вставать на пути второго. Прочитав тремя неделями ранее о его смерти, я неожиданно для себя самого сильно расстроился. Азиф Малик был хорошим парнем, а их в наше время осталось не так уж много.

После отъезда из Англии я внимательно следил за карьерой Малика как по газетам, так и в Сети. Карьера эта шла по восходящей: сержант в управлении уголовного розыска Ислингтона — инспектор в специальном подразделении по борьбе с организованной преступностью Скотланд-Ярда — старший инспектор в Центральном управлении уголовного розыска. Не скрою, мне было приятно видеть, что у него все хорошо. Прежде всего потому, что Малик всегда вызывал симпатию. Наверное, из-за того, что напоминал меня самого в молодости, в те далекие годы, когда ржавчина коррупции еще не проела душу. Но дело было не только в симпатии. Так получалось — уж не знаю почему, — что его успехи облегчали периодически накатывавшее чувство вины за гибель трех невинных человек — двух таможенников и бухгалтера, — события, после которого вся моя прежняя жизнь рассыпалась, а сам я подался в бега. В каком-то смысле Малик был продолжением моей хорошей стороны. Я гордился им, молодым полицейским, своим учеником, продолжателем правого дела. Если я смог помочь ему, направить на верный путь, то, может быть, и сам не так уж плох. Так я пытался рассуждать, когда совесть выпускала когти. И это помогало, потому что в моих рассуждениях, как и во многом другом, присутствовала доля истины. Азиф Малик многому у меня научился, причем по большей части хорошему. По крайней мере так было до тех пор, пока тайна моей другой, скрытой, жизни не вышла наружу и не стала всеобщим достоянием.

Билли Уэст даже не знал, кто такой Малик, когда оборвал его жизнь вместе с жизнью еще одного человека в том ночном кафе в Кларкенуэлле. Убийство было для него простой работой, способом легко и быстро срубить хорошие деньги. Остались вдова и двое мальчишек, которые вырастут без отца. Ловкачу, разумеется, не было до них никакого дела. Что ж, он получил сполна. Но как же Лес Поуп? Скорее всего ублюдок мирно спит в мягкой постели за шесть тысяч миль отсюда и даже не догадывается, что приобрел нового врага. У такого, как он, их, наверное, немало.

Я перекусил на открытой веранде клуба «Пондероса», откуда открывался вид на море и ближайшие острова, но не заметил ни одного знакомого лица. Пуэрто-Галера — скромный городок, и эмигранты стараются держаться вместе. Разумеется, когда тебя разыскивают по обвинению в убийстве, безопаснее сидеть тихонько и не высовываться, однако полная изоляция в таких условиях практически невозможна. Впрочем, пока проблем не возникало. Меня здесь знали как Мика, и никто еще не усомнился в правдивости легенды, согласно которой я уже много лет работал на Филиппинах в сфере туризма. Большинство экспатриантов жили здесь давно и в любом случае ничего обо мне не слышали, а те, кто прибыл в последние три года, вряд ли смогли бы меня узнать, если только не были знакомы со мной раньше, как Ловкач, или не искали специально. С тех пор как мои фотографии украшали все британские газеты, воды утекло немало, и внешность моя претерпела серьезные изменения. Мне сделали две пластические операции — одну в Давао сразу по прибытии, другую в Маниле год спустя, — подправив форму носа и подбородка и удалив темные круги под глазами. Долгое пребывание под солнцем тоже не прошло бесследно: кожа стала смуглой, волосы поредели и поседели. Я стал носить короткую бородку, которая очень подошла моему худощавому, вытянутому лицу и которой у меня никогда не было в бытность полицейским. И все же немного обеспокоило то, с какой легкостью, чуть ли не с первого взгляда узнал меня человек, с которым мы не виделись почти десять лет. Может быть, пришла пора еще раз лечь под нож?

Я заранее договорился с Томбоем, что возьму выходной, а поскольку возвращаться в отель не хотелось, то, расплатившись по счету и вернувшись в Пуэрто-Галера, повернул на юг, а не на север, к Сабангу, и направился по разбитой дороге в направлении Калапана.

И все это время я думал.

 

Глава б

День уже клонился к вечеру, когда я вернулся в «Лаагуна-дайв-лодж», место, которое теперь называл домом. Это небольшой отель с шестнадцатью скромными комнатами для гостей и маленьким двориком с крохотным бассейном. Ко всему этому прилагаются бар с рестораном под открытым небом и магазинчик для любителей подводного плавания. Купив заведение, мы потратили немало сил и средств на ремонт с полной перекраской и переоборудованием и даже закупили новую и весьма недешевую ротанговую мебель для жилых помещений и ресторана. Скажу без лишней скромности, получилось очень даже неплохо.

Моя комната находилась в задней части отеля, и окна выходили не на море, а на домик, в котором живет филиппинская семья, но поскольку сам я проводил в ней мало времени, то и вид особенного значения не имел. Я поздоровался с парой приезжих и направился прямиком к себе, а уже потом, приняв душ и переодевшись, пошел искать Томбоя.

Он сидел в подсобке нашего магазина, за столом, заваленным какими-то бумагами. Справа — початая бутылка «Сан-Мигеля», слева — мятая пачка «Мальборо». Все необходимое под рукой. Увидев меня, мой партнер улыбнулся.

— Ну, как дела? Я уже начал волноваться. Все в порядке?

Я переступил порог и закрыл за собой дверь — намек на то, что надо поговорить.

— Дело сделано.

Он облегченно перевел дыхание и кивнул:

— Вот и хорошо. У нас и своих забот хватает. Ты от всего избавился?

— Да.

Он снова кивнул.

— Там, где мы и планировали?

Теперь уже кивнул я.

— Хорошая работа, Мик. — Тон его напомнил того парня, на которого я работал в Лондоне. — Теперь нам надолго хватит, так что больше за такие заказы не беремся.

Мне так и хотелось сказать, что уж он-то определенно не перетрудился, но я слишком устал, и сил на спор просто не осталось.

— Когда получим деньги?

— Только после того, как он увидит фотографии. Ты не забыл их сделать?

Я снова кивнул, и Томбой, потянувшись за сигаретами, посмотрел на меня с выражением, которое при желании можно было принять за сочувственное.

— Ладно, забудь. Все кончилось.

— Нет, Томбой. — Я покачал головой. — Ничего не кончилось. Билли Уоррен оказался не тем, за кого себя выдавал. В свое время я знал его как Билли Уэста по кличке Ловкач. Думаю, ты тоже о нем слышал.

Томбой наморщил лоб, изображая напряжение мысли.

— Звучит знакомо, — сказал он после паузы, — но вспомнить не могу. Должно быть, этот Уэст появился уже после меня.

— Нет, Томбой, не после. До сегодняшнего дня я не видел его лет десять.

Мой партнер покачал головой:

— Нет. Звучит, как я уже сказал, знакомо, но вспомнить не могу. Честно.

«Интересно, — подумал я, — почему он врет? Томбой знал всех появлявшихся в наших краях бывших уголовников, большинство которых в свое время попало за решетку благодаря его информации. Что ж, не хочет говорить — не надо».

— Помимо прочего, этот Билли Уэст подрабатывал киллером. Последнее его дело, после которого Ловкачу и пришлось уехать из Англии, убийство Азифа Малика.

— Я читал. Так это он… тех двоих в кафе?

— Да.

— Черт, ну и совпадение… — Томбой покачал головой. Скорее всего он и впрямь не знал о причастности Ловкача к убийству Малика, потому что в противном случае просто-напросто не подпустил бы меня к нему на пушечный выстрел. — Мне очень жаль, Мик. А впрочем, нет, не жаль. По крайней мере ты смог с ним поквитаться.

— Кто такой Лес Поуп?

Томбой вздохнул и щелкнул зажигалкой.

— Так и думал, что спросишь. Но зачем тебе знать?

— Интересно. Судя по всему, он и заказал Малика.

Я думал, Томбой заупрямится и откажется говорить, но он, наверное, понял по моему выражению, что на сей раз ему не увильнуть от ответа.

— Адвокат.

Я невесело усмехнулся.

— Да, вот так сюрприз. — Оказывается, и Билли Уэст научился говорить правду. — Продолжай.

— У него адвокатская практика. Большие связи, в том числе и с плохими парнями, но ни в чем таком уличен не был. Начитан, образован, что тоже не лишнее.

— Ты его откуда знаешь?

— Защищал меня пару раз. Уже давно, еще до нашего с тобой знакомства. С тех пор и поддерживаем связь. Иногда я выполнял для него кое-какую работу.

Как и Ловкач.

— Какую работу?

— Всякую. Обеспечивал клиентам алиби. Вносил залог. Ничего серьезного. С другой стороны, я тебе так скажу: с таким, как Лес Поуп, лучше не связываться. Он знает людей, которые умеют при желании сильно испортить жизнь.

— И даже таких, которые готовы убивать за деньги?

— Думаю, да, хотя, признаться, когда он в прошлом году позвонил насчет того педофила в Маниле, для меня это стало полнейшей неожиданностью.

— Раньше он к тебе с подобными предложениями не обращался?

— Нет, конечно.

Я не знал, верить ему или нет. На протяжении последнего года Лес Поуп уже во второй раз обращался к Томбою с просьбой организовать убийство. Случайностью это быть не могло. Похоже, Поуп знал о своем бывшем клиенте нечто такое, что не позволяло последнему отказаться. Если так, то мое представление о Томбое как о человеке, имевшем в его бытность моим информатором лишь косвенное отношение к уголовному миру, оказалось далеким от реальности. И все же я до сих пор не хотел верить в то, что он играл тогда другую, более значительную роль. Почему? Да, наверное, потому, что мы питали друг к другу симпатию. Три года назад, когда я появился на Филиппинах, он мог получить кучу денег, сдав меня местным властям, но вместо этого помог с жильем и работой. Короче говоря, Томбой был другом. И все же сомнения терзали меня на протяжении всего вечера.

— Зачем тебе это все, Мик? — спросил Томбой, протягивая руку за бутылкой пива. — Какой толк ворошить прошлое? Мы здесь, за тысячи миль от Поупа и Лондона. Не тревожь лихо…

— Дело в том, — сказал я, тщательно подбирая слова, — что он ответственен за смерть человека, которого я любил и уважал. Если бы убили тебя, я задавал бы те же самые вопросы.

— Забудь, — прошипел Томбой, затягиваясь сигаретой. — И говори потише.

— Я закрыл дверь, так что нас никто не услышит. Давай поговорим.

— Послушай, я понимаю, почему ты спрашиваешь, но что сделано, то сделано. Сейчас уже ничего не поправишь. Как говорится, над пролитым молоком не плачут и все такое. Мне жаль, что с Маликом так вышло, но его уже не вернешь, а того, кто спустил курок, больше нет. Почему бы тебе не забыть обо всем, а?

— Забыть? Легко сказать.

Он отхлебнул пива, поставил бутылку и, поднявшись, наклонился ко мне.

— Какого хрена, Мик? Что ты собираешься делать? Думаешь наведаться в Лондон и пришить Поупа? А потом сесть на самолет и вернуться сюда как ни в чем не бывало? — Томбой развел руками, как бы говоря «ну что тут еще скажешь?». — Так не получится. Не забывай, в Лондоне ты беглый преступник. Тебя вполне могут взять еще до того, как ты успеешь найти его, а не то что пришить. А если попадешься, свободы уже не видать. Слишком много на тебе висит. Упрячут до конца жизни. Ты готов пойти на такой риск? Ради чего? Чтобы поквитаться с парнем, который имеет какое-то отношение к убийству твоего бывшего коллеги? Человека, с которым ты три года не виделся? Если все дело в этом, то, поверь мне, оно того не стоит. Честно.

Он был прав, и я это знал. И причину Томбой назвал правильно. Дело и впрямь слишком рискованное. В конце концов, у меня своя жизнь. Здесь, на Филиппинах. А если порой устаешь от жары и пальм на фоне моря, то это все-таки лучше унылой и холодной камеры в далекой Англии. К тому же, напомнил я себе, наверное, в тысячный раз, преступления совершаются ежедневно, и многие из тех, что чинят несправедливость в этом мире, никогда не предстанут перед судом. Взять хотя бы большинство политиков. Всех не убьешь. А раз так, то стоит ли ломать устоявшуюся жизнь, рисковать свободой, чтобы посчитаться с одним человеком, когда его место готовы занять другие? Зачем?

Затем, что Малик был моим другом.

Затем, что он был хорошим человеком.

Затем, что я не был таким, как он.

— Ладно, забыли. — Я махнул рукой. — Это так… разговоры.

— Понимаю, ты завелся. Я бы и сам завелся. До сих пор не могу поверить, как такое случилось. Мир тесен, мать его… — Томбой раздавил в пепельнице погасшую сигарету и принялся за бумаги. — Ключ от комнаты Уоррена у тебя? Пошлю Жубера, чтобы все там прибрал.

Я достал из кармана ключ и положил на стол. Не скрою, меня задело, что Томбой так быстро переключился на другие дела. Мне вдруг пришло в голову, что я так и не узнал по-настоящему своего бывшего осведомителя и нынешнего партнера. И это после стольких лет. Выходит, не старался узнать? От этой мысли стало совсем тошно.

— Вот что… — Томбой взял ключ и допил пиво. — Пойдем-ка выпьем.

Мы перешли из магазина в располагавшийся по соседству бар. Не раз и не два выпивка спасала меня от тяжких мыслей и гнетущей депрессии. «Может быть, — подумал я, — она и сейчас, пусть на время, поможет забыть злосчастного Ловкача Билли Уэста и тех, кого он убил в далекой и почти забытой стране».

 

Глава 7

Но иногда забыть бывает не так-то легко.

Летели дни, и жизнь шла своим чередом. В конце ноября на Миндоро начинается сухой сезон, жара спадает, и число постояльцев увеличивается, так что работы хватало. Обычно мы нанимали кого-то в помощь — убирать, готовить, — но вечерами я нередко становился за стойку бара, а днем сажал гостей в моторку, и мы выходили в море. Полуостров Сабанг богат уютными уголками, живописными бухточками, втиснутыми между скал, ради которых сюда и приезжают любители дайвинга. Я и сам, оказавшись на Филиппинах, неожиданно для себя увлекся подводным плаванием и даже, когда мы еще были на Сикихоре, прошел курсы и получил корочки инструктора — в отличие от Томбоя, который не умел даже плавать, а потому занимался магазином и вел бухгалтерию.

Неделя после смерти Ловкача выдалась насыщенная, и я каждый день выходил с дайверами в море, с удовольствием погружаясь в теплые, чистые воды и забывая — пусть на время — о том, что не отпускало с того самого момента, как я узнал о смерти Малика. Под водой все легко и просто. Самое главное — тихо. Никто не пристает, не надоедает, а вокруг потрясающие виды — пестрые рыбки у рифов, темные, молчаливые каньоны, любуясь которыми, отвлекаешься от проблем. Недостаток только один — время пребывания там ограничено запасом воздуха, и когда он кончается, приходится возвращаться к реальности. А возвращаясь к реальности, я снова и снова вспоминал Малика — живого, энергичного, открытого, разговорчивого, — вспоминал, что случилось с ним, и свою роль в этом.

Забыть, выбросить из головы не получалось, как я ни старался. Однажды, вскоре после смерти Ловкача, он приснился мне. Сон был почти точной копией реального события четырехлетней давности, когда мы с Маликом только-только начинали работать вместе. Тогда я еще не знал, что представляет собой новичок — худощавый, невысокого роста азиат, выпускник университета, успевший, несмотря на молодость, получить внеочередное повышение, и считал, что парня продвигают только ради соблюдения политкорректности — как-никак представитель нацменьшинства. Проверку рекруту я решил устроить во время первой же операции: задержания закоренелого грабителя Титуса Боуэра.

Боуэр жил в небольшом домике с крошечным садиком, примыкающем к соседнему переулку. Оперативную группу возглавлял я сам, и, кроме меня, в нее входили Малик и двое крепких парней в форме. Предполагая, что Боуэр попытается сбежать и воспользуется для этого именно садом, я собирался поставить там именно эту парочку, но в последний момент заменил ребят на одного Малика. Все удивились, но возражать никто не посмел. Малик тоже не стал жаловаться. Когда мы постучали в переднюю дверь, Боуэр выглянул в щелочку и, убедившись, что за ним пришли, рванул к спасительной задней двери, за которой его ждала засада.

Силы были явно не равны. Промчавшись вслед за хозяином через прихожую, я увидел, как подозреваемый выскочил из дома, налетел на Малика, опрокинул последнего на спину и, подобно великану из мультфильма, буквально втоптал офицера в землю, оставив на его щеке отпечаток кроссовки «Найк». Попытка несчастного объявить злодею, что он под арестом, успеха не имела. Здоровяк Боуэр сбегал от нас и раньше, и я, конечно, обошелся с новичком-напарником несправедливо, но тот случай запомнился мне потому, что Малик не сдался. Застигнутый врасплох и поверженный, он ухитрился схватить беглеца за лодыжку и не отпускал, хотя Боуэр и тащил его за собой по саду, отчаянно стараясь сбросить настырного слугу закона. В конце концов верзила потерял равновесие и упал, к радости всех присутствующих, но Малик разжал объятия, только когда мы надели на арестованного наручники. Помню, я еще подумал, что не многие полицейские способны на такую самоотверженность. Потом Малику пришлось отправиться в больницу, где ему наложили пару швов, и хотя я так и не извинился за то, что поставил его, так сказать, на линию огня — а он ни разу не высказал претензий, — мое отношение к нему изменилось к лучшему.

Во сне события того холодного зимнего утра четырехлетней давности повторились с абсолютной точностью, за исключением эпилога. Выйдя через заднюю дверь в сад и увидев Малика, держащего Боуэра за ногу, я выхватил пистолет и начал стрелять. Я выстрелил четыре или пять раз и убил грабителя на месте, но одна пуля отклонилась и попала моему другу в голову. Он даже не вскрикнул, а просто завалился набок и затих. Точь-в-точь как Билли Уэст. Потом все остановилось, и полицейские взяли меня за руки, словно собирались арестовать, а я только стоял и смотрел на то, что сделал. От продолжения меня спасло пробуждение.

Не знаю, как интерпретировал бы сон специалист, но мне смысл послания был абсолютно ясен. Я понял, что обречен на вечные мучения, если не сделаю что-то для Малика. Какие бы аргументы ни приводил Томбой — а их набиралось немало, — я просто не мог оставить все как есть.

Всю следующую неделю я регулярно проверял Интернет, надеясь наткнуться на сообщение о прорыве в расследовании дела Малика. Я просматривал попадавшиеся под руку газеты. Ничего. Никаких новостей. И чем дальше, тем больше я убеждался в том, что со смертью Билли Уэста оборвалась последняя ниточка, которая могла бы привести к убийцам моего друга. Я по-прежнему жил в тропическом раю, любуясь каждый день одним и тем же чудесным пейзажем, а в это время Малик гнил в могиле, Лес Поуп подсчитывал доходы, а тот, кто хотел уничтожить моего бывшего коллегу, расхаживал на свободе.

Я хотел выяснить, за что его убили. Что такое узнал или сделал Малик, что столкнуло его с кем-то из клиентов Поупа, с теми самыми людьми, которые заказали и Билли Уэста? Несомненно, это были люди влиятельные, имеющие доступ к источникам информации; люди, считавшие, что они могут делать все, что им только заблагорассудится.

Я хотел найти их.

Найти и убить.

Я понимал, чем чревато возвращение на родину, понимал, чем рискую, но знал — ничего невозможного нет. Прошло три года. Много воды утекло. Общество узнало других убийц. После двенадцатого сентября появились новые угрозы. В мультимедийном мире три года — это целая жизнь, и Деннис Милн, полицейский-киллер, уже стал частью далекого прошлого, воскрешать которое никто не горел желанием.

Итак, я принял решение.

В среду вечером, через двенадцать дней после смерти Билли Уэста, после получения второй половины суммы по контракту, я нашел Томбоя за столом в погруженном в темноту, опустевшем ресторане. Мой партнер смотрел в сторону моря. Перед ним стояла недопитая бутылка «Сан-Мигеля». Вечером Томбой работал в баре, а значит, не пил. Возле стойки полировал стаканы Жубер. Можно было бы выпить, но я не стал. Я подошел к Томбою, сел рядом и сказал, что собираюсь домой.

Он устало покачал головой и посмотрел на меня с горьким разочарованием. Глаза его погасли, на лице проступили морщинки, которых я раньше не видел, черты обострились — мой партнер как будто состарился вдруг лет на пять. Томбой попытался было пустить в ход старые аргументы, но сам же остановился, поняв, что все уже решено, и только махнул рукой и обозвал меня долбаным идиотом.

— Посмотри, что у тебя есть здесь! Оглянись!

Я оглянулся.

Ночь выдалась тихая и ясная. Над головами покачивались и шелестели под нежным ветерком листья кокосовых пальм. Разбросанные по роскошному черному куполу неба, сияли и перемигивались звезды, затмевая тусклые огоньки далекой Манилы. Море нежно и чуть слышно накатывало на берег; в такт волнам поскрипывали возвращающиеся домой лодки; со стороны деревни доносился отрывистый, но приглушенный расстоянием лай собаки и негромкие восклицания засидевшихся картежников. Это был рай, но в данный момент я не хотел рая. Я вдруг поймал себя на том, что устал от хорошей погоды. От полезной, здоровой пищи. Я хотел пережаренной рыбы с пересоленными чипсами.

— Я знаю, Томбой. Знаю, что у меня есть. Но и ты знаешь, в каком я положении и почему это делаю. Мне нужны деньги. Моя половина из тех, что мы получили по контракту. Когда закончу с делами в Лондоне…

— Если закончишь, — перебил меня Томбой. — Вот о чем надо думать. Ты ведь можешь и не вернуться. Я рассказывал тебе о Поупе. Его голыми руками не возьмешь. У него связи. Он знает отчаянных парней. Не связывайся с ним. Послушай меня, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Когда закончу в Лондоне и вернусь, то вложу все, что останется, в бизнес. Но я не знаю, сколько времени понадобится…

— Ты меня не слушаешь.

— Слушаю, но я все обдумал. И ты знаешь, какой я упрямый.

— Слишком упрямый.

— Может быть. Но другим мне не стать. Билет заказан на пятницу. Вылетаю из Манилы. Задерживаться не буду, вернусь при первой же возможности. Может быть, через несколько дней. Может быть, через несколько недель. Буду на связи.

Томбой шумно вздохнул и снова покачал головой.

— Будь осторожен. Знаю, ты считаешь себя крутым парнем. Во многих отношениях ты и впрямь крут, но всегда найдутся покруче. Не хотелось бы, чтобы ты встретился с такими.

Я кивнул:

— Спасибо за совет.

Он начал говорить еще что-то, но остановился и просто пожелал удачи.

Я ответил, что она мне не понадобится, но в душе понимал — без нее не обойтись.

 

Глава 8

Ветер хлестнул по лицу ледяной плетью, стоило мне выйти из здания аэровокзала в Хитроу — в легкой курточке и рубашке. Англия. Начало декабря. Пятница. Семь часов вечера. В нескольких ярдах от меня, за панелями, защищающими вход от буйства непогоды, с неба лил дождь. В полумраке медленно ползли машины.

Англия зимой. И о чем только я, черт возьми, думал, возвращаясь сюда?! Во время полета мне едва удавалось сдерживать волнение; перспектива встречи с родиной после долгой разлуки затмевала вполне законное сомнение — как-никак я возвращался отнюдь не ради приятных встреч с прошлым. Теперь, однако, градус энтузиазма быстро падал вместе с температурой остывающего тела. Я трясся от холода, чувствуя себя настоящим туристом — одиноким, неподготовленным и никому не нужным. Надо было как можно быстрее добраться до тепла. Диктор в аэровокзале объявил, что экспресс до Лондона временно не ходит из-за аварии в Хоунслоу — скорее всего какой-нибудь эгоист-придурок бросился под поезд, — поэтому я присоединился к очереди на такси, очереди, состоящей из таких же дрожащих, несчастных, промокших путешественников. В какой-то момент мной овладела паранойя — а вдруг я наткнусь на кого-то, кто меня помнит? — но ее тут же отодвинула уверенность в надежности маскировки. В конце концов, на контроле ни у кого вопросов не возникло. Я протянул свой паспорт на имя Маркуса Кейна, удостоился короткого взгляда, и на том испытание закончилось. Никто даже не посмотрел на меня еще раз. Я вернулся.

Моя очередь подошла через десять минут. Продрогший, я забрался на заднее сиденье черного такси и попросил водителя отвезти меня в Паддингтон. Не говоря ни слова, тот отвалил от тротуара и, втиснувшись в поток машин на выезде из Хитроу, повернул в сторону автострады М-4.

Движение на шоссе было не лучше погоды. Все три потока в направлении Лондона двигались со скоростью не больше десяти миль в час с бесконечными остановками, ожиданием, рывками, сердитыми гудками и под аккомпанемент ветра и дождя. То же самое, если не хуже, происходило и на встречных полосах — машин, спешащих покинуть столицу, было еще больше, чем торопящихся вернуться в нее. Я уже забыл, в какое столпотворение может превращаться юго-запад Англии. На Филиппинах, если не брать в расчет Манилу и южный Лусон, автомобилей немного, а дороги — там, где они есть — обычно пустынны. Здесь же создавалось впечатление, что все население пришло в движение, снялось с мест и вступило в схватку за самое дорогое из удобств — свободное место. Мы не проехали и двух миль, а я уже решил, что обязательно, как бы ни повернулись дела, вернусь на Филиппины. Да, вернуться стоило — хотя бы для того, чтобы еще раз увидеть то, чего мне недоставало, по чему я скучал. Но вернувшись, я быстро понял — без этого вполне можно обойтись.

Таксист попался типичный. Сломав ледок в наших поначалу холодных отношениях вопросом о том, откуда я прибыл, и выслушав ответ (я сообщил, что прилетел из Сингапура, сочтя это место достаточно скучным, чтобы не вызвать любопытства), он принял мою реплику за приглашение к разговору и тут же изложил свои взгляды на иммиграцию (чужих слишком много), налоги (чересчур высокие) и преступность (необузданная). Последнее пробудило во мне некоторый интерес — слышать мнение об уровне преступности в Соединенном Королевстве доводилось нечасто. Я, конечно, читал об отдельных случаях, но общая картина оставалась неопределенной. Таксист сказал, что положение хуже некуда, и связал это с приходом к власти лейбористов. Особенно его возмущал рост преступлений с применением насилия.

— Я тебе так скажу, приятель, в наше время в Нью-Йорке жить безопаснее, чем в Лондоне. Как минимум в два раза. Если давно здесь не был, мой тебе совет — будь настороже.

Я пообещал быть настороже и про себя улыбнулся. Не то чтобы я ему не поверил, но о заоблачном уровне преступности таксисты говорили всегда — и в семидесятые, и в восьмидесятые, и в девяностые. Такие же разговоры можно услышать и в Маниле. Может быть, преступники и впрямь обнаглели, но попробуйте вспомнить, когда они были другими.

В конце концов это черепашье путешествие сквозь непрекращающийся дождь измотало даже водителя, и он погрузился в молчание. Я же смотрел в темное окно, раздумывая над тем, как и с чего начать расследование. Не будучи больше полицейским, я был лишен официальных ресурсов и не мог рассчитывать на чью-либо помощь. С другой стороны, мое положение давало и некоторые немаловажные преимущества. Я знал, кого буду искать, и меня не сдерживали тесные рамки закона. Раньше меня постоянно угнетало осознание того, что преступники все чаще и чаще берут верх в схватке с законом. От нас требовалось не только найти их, но и собрать кучу доказательств для обоснования своей правоты, хотя вина наших противников была очевидна даже слепцам. В половине случаев, особенно если преступник действовал сознательно, получить все необходимые улики не представлялось возможным, и подозреваемый выходил на свободу. Наглядный пример — Билли Уэст.

Я нисколько не сомневался, что с полицейской точки зрения прижать Леса Поупа будет очень трудно, поскольку он в придачу ко всему прочему еще и юрист, знающий, как работает система. В моем случае, однако, ситуация выглядела иначе. Если Поуп откажется помогать, я мог бы, фигурально выражаясь, прищемить ему пальцы. И все же об осторожности забывать не следовало. Найти Поупа наверняка будет не трудно, гораздо важнее правильно повести игру. Я собирался выяснить, кто стоит за убийством Малика, но сделать это так, чтобы никого не спугнуть и не доставить ненужных неприятностей Томбою. И вот это будет уже потруднее. Впрочем, собираясь в Англию, я хорошо понимал, что меня там ждет.

Поездка до Паддингтона заняла час и обошлась мне почти в шестьдесят фунтов. За такие деньги я бы мог прокатиться из Манилы в Малайзию и вернуться обратно. Невольно задумаешься, чего стоят все хвастливые заявления насчет низкой инфляции и тому подобная чушь.

Я попросил высадить меня возле вокзала — на тот случай, если мое лицо появлялось на экране телевизора и запало таксисту в память — и подал ему три двадцатки, после чего встал у окна, ожидая сдачи. При таких расценках и с учетом продолжительности сомнительного удовольствия давать на чай значило бы проявлять неуважение к себе самому. Прохвост бросил на меня недовольный взгляд, словно говоря, что фунт с небольшим — это наименьшее, чем я мог бы выразить благодарность за его любезное согласие переместить меня из точки А в точку В. Видя, что он не собирается уступать, я пригрозил подать жалобу за плохое обслуживание. Только тогда наглец неохотно высыпал горстку мелочи мне на ладонь и, отвернувшись, пробурчал:

— Жмот.

Меня так и подмывало ответить — в конце концов, слишком многие позволяют себе безропотно сносить оскорбления, — но я сдержался, чтобы не привлекать ненужного внимания, что и было, наверное, лучшим из всех возможных вариантов. Отвернувшись, я направился в сторону Ланкастер-Гейт.

Когда-то, в конце восьмидесятых, когда я только-только снял форму, в этом районе жила одна моя знакомая. Звали ее Лиз, и она подрабатывала моделью. Красавица, девушка из совсем другого мира, но при этом милая особа. Мы познакомились после того, как ее ограбили и изнасиловали на моей территории, в Ислингтоне, куда Лиз приехала в гости к подруге. Не самые, разумеется, благоприятные обстоятельства для более близкого знакомства, но что-то произошло, как говорят, искра проскочила, поэтому потом я заглянул к ней еще пару раз — рассказать о ходе расследования, — и отношения вроде как завязались. Я бы не назвал это романом в полном смысле слова, потому что после случившегося Лиз боялась секса. Так что мы только обнимались да целовались, и до поры меня это устраивало. Есть немало способов куда с меньшей пользой потратить свободное время, чем в компании красивой женщины, в шикарной квартире, за бутылкой хорошего вина, но в конце концов — думаю, этого было не избежать — мне захотелось большего. Лиз ходила на прием к психиатру и говорила, что ей становится лучше, и однажды ночью мы даже попробовали сделать шаг вперед, но в решающий момент она расплакалась и оттолкнула меня. В общем, через пару дней после этого я сказал, что нам, пожалуй, лучше расстаться. Лиз просила не уходить, умоляла дать ей еще немного времени, но я был молод и самолюбив, а это опасное сочетание. Потом я еще раз пришел к ней, сказал, что следствие в отсутствие улик зашло в тупик. Лиз приняла известие стоически и сообщила, что собирается уехать из Лондона. Больше я ее не видел и вспомнил впервые за многие годы только сейчас. Что сталось с ней? Сумела ли она преодолеть прошлое, выйти замуж и обзавестись детьми, которых хотела еще тогда, или жизнь ее так и не вошла в нормальную колею? В душе я надеялся на первое, но здравый смысл склонялся ко второму варианту. Лиз была та еще девчонка, а я всегда оставался пессимистом.

Местом своего временного пребывания я выбрал Норфолк-сквер, тихий район со стареющими особняками в георгианском стиле, большая часть которых давно трансформировалась в отели разной степени качества, чему способствовала близость железнодорожного вокзала. Отказавшись от тех, что выглядели побогаче, я направился к одному из самых невзрачных.

Мужчина за стойкой — то ли турок, то ли араб — не проявил ко мне ни малейшего интереса, но потребовал двадцать пять фунтов за ночь. Я сказал, что хочу взять комнату на неделю, и спросил, какая мне положена скидка. Произведя на клочке бумаги сложные арифметические действия, он проворчал, что неделя обойдется мне в сто двадцать фунтов, и я тут же вручил ему всю сумму, не тратя времени на предварительное знакомство с апартаментами. Ничего хорошего ждать не приходилось, но я и не планировал проводить в номере сутки напролет. Сунув деньги в протянутую ладонь, я получил ключ, висевший до этого на крючке за спиной немногословного портье. На этом формальности и закончились. Я подумал, что большинство людей склонны к пустому словоизвержению, и мысленно воздал должное краткости.

Поднявшись с чемоданом на два пролета по узким, крутым ступенькам, я обнаружил маленькую, практически голую и не очень теплую комнатку. Стены, давным-давно выкрашенные белой краской, успели испачкаться и приобрести никотиновый оттенок. Назвать их ровными я бы не решился — кое-где валик прошелся по намертво приклеившимся клочкам старых обоев. В углах, под потолком, колыхалась древняя паутина. Снаружи доносился ритмичный стук поездов, подтягивающихся к Паддингтонскому вокзалу, и деревянные рамы дрожали в унисон. Наверное, такая дыра и не стоила двадцати фунтов за ночь, и хотя цены везде разные, я все же напомнил себе, что у нас, на Филиппинах, номер обходится в десятку. К тому же за эти деньги вы получаете завтрак и возможность пользоваться бассейном.

Впрочем, долго раздумывать о царящем в мире неравенстве я не стал — усталость и разница во времени давали о себе знать. Начав путешествие утром в Маниле, я пересек восемь часовых зон, и хотя здесь, в Лондоне, часы показывали половину девятого вечера, для меня уже наступило утро следующего дня.

Я бросил на кровать чемодан, включил радиатор, разобрал вещи и сел в ожидании, пока в номере потеплеет. Прислонившись к стене, попытался отвлечься от ощущения разочарования, впервые проявившегося еще в такси по пути из Хитроу. Долгие годы этот город был моим домом. Здесь я работал, жил и играл, здесь любил и убивал, здесь видел хорошее и еще чаще плохое; город всегда был частью меня, и я всегда ощущал себя его частью. Так было тогда, но не теперь. Сегодня я чувствовал себя чужаком. Все казалось незнакомым, и даже привычные виды не отзывались всплеском воспоминаний. Присутствовало лишь смутное, беспокойное ощущение, как будто время, прожитое здесь, было куском из другой, почти позабытой жизни.

Я решил принять душ, привести себя в порядок, а потом завалиться в постель и уже утром, выспавшись, на свежую голову, взяться за дела. Утром и город будет выглядеть иначе.

Я уже наполовину разделся и ждал, пока вода достигнет температуры, при которой она не ошпарит меня струей кипятка, но и не заморозит яйца, когда зазвонил мобильный.

Вернувшись в спальню, я достал купленный лишь накануне в Маниле телефон из кармана куртки. Номер его знал только один человек: Томбой Дарк. Однако входящего номера на экране не было — значит, не он.

Я нажал кнопку приема и поднес телефон к уху.

— Добрый вечер, мистер Кейн. — Голос принадлежал человеку, уверенному в себе, привыкшему командовать, а акцент определенно указывал на уроженца Лондона, точнее, северной его части.

— Извините, вы, кажется, ошиблись номером. Мистера Кейна здесь нет.

— Неужели? А я думаю, что это вы и есть. Я — Поуп. Полагаю, нам нужно встретиться. У меня такое чувство, что нам с вами есть о чем поговорить. Вы согласны?

— Давайте завтра утром. — Элемент внезапности был потерян, что не добавляло настроения. К тому же я слишком устал, чтобы встречаться с Поупом сейчас. Проболтаться мог только Томбой. Но почему? Он ведь не мог не понимать, что подвергает меня опасности.

— Я бы предпочел сегодня. Завтра вам будет некогда — нужно успеть на самолет.

— О каком самолете вы говорите?

— О том, на котором вы вернетесь туда, где вам и надлежит быть.

Поуп бросил наживку, но я не собирался ее заглатывать.

— Меня устраивает завтра. Хотите — соглашайтесь, не хотите — не надо.

— Что ж, согласен. В Ислингтоне есть кафе, возле Пентонуилл-роуд. Называется «Фонарь». Встретимся в десять утра. Я буду за угловым столиком, слева от входа, у окна.

— Как мне вас узнать?

— Узнаете, — сказал он и повесил трубку.

Некоторое время я стоял с телефоном в руке, обдумывая случившееся. Похоже, Томбой не назвал мое настоящее имя, но дал ли он Поупу мое описание? Как мог этот паршивец, человек, которого я знал много лет и которому — надо признаться — доверял, сломать мне всю игру! Может, испугался, что потеряет из-за меня доходный бизнес? Или я слишком циничен, а он просто беспокоится обо мне и принимает меры предосторожности? Пытается не допустить наихудшего варианта развития событий? Рассчитывает, что Поуп убедит меня вернуться в Манилу и тогда никто не пострадает?

Так или иначе, Томбой предал меня, а такое не прощается. Удивительно, как порой ведут себя люди, которых вроде бы неплохо знаешь, когда их чуть прижмет. Я набрал его номер, но на Филиппинах было слишком рано, и никто не ответил. Оставлять сообщение я не стал, но позвонил в отель — с тем расчетом, что трубку снимет дежурный. И снова ничего. Я дал отбой. Оставалось только надеяться, что дальше все сложится удачнее.

 

Глава 9

На следующее утро я первым делом отправился на Эджвер-роуд и купил плотный плащ с десятком карманов. Потом нашел магазин канцелярских товаров, где печатали визитные карточки, и заказал сотню (минимально возможное количество) на имя Маркуса Кейна, частного детектива. Старичок за прилавком сказал, что впервые в жизни видит частного детектива, и спросил, чем я занимаюсь.

Я ответил, что разыскиваю пропавших.

— Только что закончил одно дело на Багамах.

Он попросил рассказать подробнее и услышал стандартную, но полностью высосанную из пальца историю о неверной супруге и ее юном любовнике, сбежавших в поисках счастья на острова. Я сказал, что добился их ареста местными властями и что их ждет экстрадиция. Так им и надо, вынес приговор старичок и добавил, что карточки будут готовы к понедельнику.

К тому времени, когда я вышел из магазина, часы показывали четверть десятого, и мне пришлось поторопиться, чтобы успеть на рандеву. Полной уверенности в благополучном исходе свидания не было, и я подумывал о том, чтобы вообще не ходить в «Фонарь», но любопытство все же взяло верх. Мне хотелось посмотреть, что представляет собой Лес Поуп, и послушать, что он скажет.

Я проехал по кольцевой от Паддингтона до Кингс-кросс, обратив внимание, что вагоны идут полупустые, наверное, по случаю субботы, а потом прошелся пешком по Пентонуилл-роуд, с запада на восток, посматривая по сторонам, отмечая произошедшие за три года изменения. Порношопы в начале улицы закрылись, потемневшие от копоти здания прятались за строительными лесами, а на горизонте, за вокзалом и дальше, высились краны. Где-то писали, что городские власти собираются превратить Кингс-кросс в главный вокзал железнодорожной службы Евростар, соединяющей Лондон с континентальной Европой, и что сильные мира сего из кожи вон лезут, чтобы расчистить территорию и чтобы пассажиры, прибывающие из Парижа и Брюсселя, получили наилучшее представление о британской столице. До полного окончания было еще далеко, работы продолжались, но в целом место преобразилось и выглядело куда лучше, чем в те времена, когда я служил здесь полицейским.

Направляясь к месту встречи, я внимательно наблюдал за происходящим вокруг, но ничего подозрительного не заметил — все было тихо, как и всегда в этой части города. На Пентонуилл-роуд никогда ничего не происходит, и только неспешный поток машин тянется в направлении Сити. Здесь и нет ничего, кроме дюжины магазинчиков, старого паба, томящегося в ожидании ремонта, да нескольких случайно затесавшихся дорогих жилых комплексов. По пустым тротуарам гуляет ветер, и если бы между машинами вдруг прокатился шар перекати-поля, никто бы, наверное, не удивился. Меня это вполне устраивало — заметить «хвост» было бы нетрудно.

«Фонарь» представлял собой скромное, запущенное заведение с облезшей краской, расположенное в тихом переулке, в сотне ярдов от пересечения Пентонуилл-роуд и Ислингтон-стрит, неподалеку от дома, где я когда-то жил. Я прибыл за несколько минут до десяти и, пройдя мимо, заметил, что угловой столик, о котором говорил Поуп, еще не занят. Не останавливаясь, я прогулялся дальше, до Чэпл-Маркет.

Торговля на рынке шла полным ходом, народу прибывало, но и эта знакомая сцена отозвалась лишь наплывом неясных воспоминаний. День выдался сухой и холодный, небо закрывала сплошная пелена белых облаков, а гирлянды на киосках и возбужденные лица детей, тянущих к ним усталых родителей, безошибочно указывали на приближение Рождества. 6 декабря. Вдова и дети Азифа Малика оплакивали мужа и отца уже пять недель.

Я повернулся и зашагал к кафе, ястребом всматриваясь в редких прохожих. Два итальянца в белых футболках выгружали из фургона овощи и переносили их в ресторан. Кроме них, никого заслуживающего внимания я не заметил.

Угловой столик был занят. Рассмотреть сидевшего за ним мужчину я не успел и, открыв дверь, вошел в кафе. Небольшой зал вмещал не больше семи или восьми теснящихся друг к другу столиков. За одним, перед тарелками с сандвичами, сидели двое рабочих в белых касках и флуоресцентных куртках, а за угловым обосновался симпатичный мужчина в хорошо пошитом итальянском костюме, лет сорока с небольшим, подтянутый, с худощавым лицом и копной осветленных волос. Он приветливо улыбнулся мне, давая понять, что прекрасно знает, кто я такой. Улыбка его тоже была не лишена приятности. Томбой описал Поупа довольно схематично, и я ожидал увидеть грязноватого типа средних лет с кольцами на пальцах и неопрятными волосами. Имя Лес не из тех, что предполагают изысканность и утонченность его носителя. Тем не менее человек в углу являл собой нечто среднее между биржевым маклером и продавцом таймшеров. Определенно Том или Грэг.

Я подошел, и он поднялся.

— Мистер Кейн, спасибо, что отозвались на приглашение. Садитесь, пожалуйста. — Тот же властный голос, что разговаривал со мной по телефону накануне вечером.

Мы поздоровались. Его пожатие оказалось, пожалуй, излишне крепким. Поуп задержал мою руку на несколько секунд, и мне показалось, он хочет, чтобы я дрогнул, хотя на губах застыла приветливая улыбка. Я не дрогнул, и он отпустил.

Мы сели напротив друг друга. Перед ним стояли апельсиновый сок и черный кофе.

— Вы что-нибудь будете? Я заказал сандвич. Угощаю. Говорят, здесь у них хорошая ветчина и салат-чиабатта.

— Спасибо. Если подойдет официантка, я закажу кофе. Больше ничего не надо.

— Спасибо, что пришли. Прежде чем перейдем к делу, хотел бы сказать, что я доволен теми услугами, которые оказали мне вы с мистером Дарком. Откровенно говоря, будет жаль прерывать сотрудничество из-за вашего вмешательства в дела, вас не касающиеся. — Выражение его лица не изменилось, но тон стал другой. Поуп не разговаривал со мной, а указывал.

К столику подошла официантка. Молодая, худенькая, в коротеньком топе, нижний край которого заканчивался над пронзенным гвоздиком пупком. Температура за окном изо всех сил старалась удержаться на отметке чуть выше нуля, и при виде ее голого живота мне стало зябко. Я заказал фильтрованный кофе и минеральную воду — а почему бы и нет, если Поуп угощает?

— Ясно, — сказал я, когда она отошла. — Я понял, что вы хотите сказать. Дело только в том, что они меня касаются.

— Почему?

Значит, Томбой не сказал ему о моих отношениях с Маликом. Это уже хорошо.

— Боюсь, это мое дело.

Поуп задумчиво потер подбородок и с интересом посмотрел на меня.

— Вижу, вы человек упрямый. Полагаю, в том бизнесе, которым вы занимаетесь, от человека требуется сильная воля. Я бы мог разговаривать с вами языком угроз, но мне не нравится такая линия поведения. Это слишком примитивно. К тому же не уверен, что угрозы способны оказать нужный эффект на упрямца. Постараюсь воззвать к вашему здравому смыслу. Судя по вашему загару, вас не было в Англии несколько лет, и тамошний климат вам подходит. Здесь же ситуация иная. Вы суете нос в дела, которые совершенно вас не касаются, и если это будет продолжаться, кое-кто очень расстроится.

— Например?

— Например, люди, которых вам никогда не достать, которые настолько выше вас, что даже если они распорядятся убить вас, приказ проследует по меньшей мере через полдюжины посредников, прежде чем дойдет до того, кто спустит курок. Понимаете, о чем я говорю, мистер Кейн? Эти люди — неприкасаемые. Вы, даже при всем старании, не сможете доставить им неприятности. Поэтому, приехав сюда и задавая вопросы, вы не только рискуете собственной головой, но и напрасно тратите время. Дерьмовая комбинация, вам не кажется?

Я промолчал, потому что по крайней мере часть сказанного им была сущей правдой. Может быть, даже все.

— Знаю, вы проделали долгий путь, — продолжал Поуп вежливо и неторопливо, — и признаю, что поступаю невежливо, обращаясь к вам с просьбой вернуться туда, откуда вы прибыли, менее чем через сутки, поэтому собираюсь компенсировать ваши затраты. — Поуп опустил руку во внутренний карман и, достав билет на самолет, положил его на стол между нами. — Билет бизнес-класса до Манилы через Сингапур. Зарегистрируетесь на рейс завтра в одиннадцать утра. После того как вы зарегистрируетесь, вам позвонят, а потом встретят у выхода на посадку. Вам передадут две тысячи американских долларов в качестве компенсации расходов. Я прошу вас, мистер Кейн, быть на борту после взлета, потому что если вас там не будет, мы сразу же об этом узнаем.

Я снова промолчал. Принесли кофе. Я поблагодарил официантку улыбкой, которая осталась без ответа. Лондон порой может быть очень невежливым городом. С того момента, как я сошел вчера с борта самолета, дружелюбие продемонстрировал пока только один человек, Лес Поуп. Не хотелось бы заносить такой факт в путеводитель для туристов.

— Советую вам вернуться в отель и оставаться там все последующие двадцать четыре часа, занимаясь своими делами и не вмешиваясь в чужие. Будете вести себя хорошо, вас подбросят до аэропорта на машине.

— Полегче, Лесли.

— Просто будьте на борту этого гребаного самолета, мистер Кейн. — Под рассохшимся дружелюбием проступили его истинные намерения, в которых не было ничего симпатичного. Напротив меня сидел самоуверенный наглец, полагающий, что все карты у него в руке. В кино я сказал бы ему забрать гребаный билет и засунуть туда, где не светит солнце, потому что я, черт возьми, сделаю что хочу, даже если наступлю при этом на мозоль ему самому и его гребаным друзьям. Но мы были не в кино, и если жизнь научила меня чему-то, так это тому, что нельзя открывать противнику свои мысли.

Я взял билет, повертел в руках, опустил в карман и после долгой паузы, во время которой Поуп не спускал с меня оценивающего взгляда, сказал:

— Хорошо. Ваша взяла. Я буду на борту этого самолета. Но если кто-то из ваших людей попытается подстрелить меня, прежде чем я попаду в аэропорт, знайте — вернусь, и тогда уже никому не поздоровится.

Думаю, Поуп этого не ожидал, рассчитывая, что я начну юлить. Он посмотрел на меня пристально, отчего на лбу у него проступили глубокие морщины.

— Что ж, мистер Кейн, я рад, что вы выбрали верный вариант. И если вы сделаете мне это маленькое одолжение, с вами ничего не случится. Только не передумайте за оставшееся время. В противном случае ситуация может серьезно ухудшиться.

— Спасибо за кофе. — Поднимаясь, я слегка задел столик. Чашка накренилась, часть содержимого выплеснулась и тонкой струйкой устремилась к противоположному краю. Прежде чем Поуп успел среагировать, несколько капель упало ему на брюки.

Он резко отстранился, вскинул голову, и наши взгляды встретились. Глаза у него были пронзительно-голубые, и ненависть прямо-таки кипела в них. Видеть такую глубину чувств мне приходилось не так уж часто, и я сразу понял — быть беде.

— Извините. — Пока он вытирал пятна салфеткой, я повернулся и шагнул к двери.

К столику уже спешила с полотенцем хмурая официантка.

— Могли бы и убрать, — бросила она, протягивая мне тряпку.

Я улыбнулся и начал было объяснять, что мой приятель справится и сам, когда девушка вдруг прыгнула ко мне и в ее руке появился шприц. Целила она в бедро, одно из немногих мест, не защищенных моим новым плащом. Я машинально отступил в сторону и одновременно схватил ее за плечо.

Почувствовав укус иглы, я толкнул девушку на стол. Чашка снова подскочила, но теперь пролившийся кофе уже не представлял опасности для моего нового знакомого — Поуп успел подняться со стула.

Официантка попыталась провести вторую атаку, и мне пришлось остановить ее поспешным, но точным хуком справа, в результате чего она плюхнулась на пол с несколько озадаченным выражением лица. Поуп шарил рукой за поясом брюк, но выяснять, что именно он там искал, я уже не стал и поспешил к двери.

Один из двух сидевших за столиком рабочих бросился наперехват, размахивая обрезком трубы. Я швырнул в него стул, но он отбросил его ногой и постарался блокировать путь отхода. Мне все же удалось приоткрыть дверь и наполовину протиснуться в щель, когда кто-то треснул меня по голове. В глазах помутнело, но я удержался на ногах, понимая, что, если упаду здесь, мне конец. Надо было как-то выбираться наружу. Там свидетели. Там убивать не станут. На другой стороне улицы появилась молодая пара с детской коляской. Дверное стекло разлетелось от удара трубой, пальцы царапнули плащ, но было уже поздно — я вывалился за дверь, хватая ртом прохладный воздух свободы.

Выехавшая из-за угла серебристая машина резко остановилась между мной и парой с коляской. Сквозь застилавшую глаза мутную пелену я увидел выпрыгнувшего из нее мужчину, хотя описать его не смог бы даже при всем желании.

Я попытался что-то сказать, но тут меня ударили второй раз. Теперь уже не сбоку, а сзади. Ноги подкосились. Падая, я успел подумать, что дело плохо, потому что мозг как будто вырвали с корнем и он летал по тесному пространству черепа наподобие шарика в пинболе. Кто-то поднял меня на ноги. Похоже, добром не кончится, мелькнула последняя мысль, и в следующий момент я отрубился.

 

Глава 10

Было темно и шумно. Открыв глаза, я не сразу понял, в чем дело: то ли что-то со зрением, то ли просто место такое мрачное. В пользу второго варианта говорило и ощущение тесноты: я не мог вытянуть ноги, на спину что-то давило. Похоже, меня засунули в багажник машины, которая неслась сейчас по пересеченной местности, подпрыгивая на неровностях рельефа. Голова гудела и раскалывалась, за глазными яблоками засела жуткая боль.

Усилием воли я подавил поднявшуюся было панику и заставил себя оценить ситуацию. Задача не такая уж легкая, если лежишь скрючившись в багажнике, под замком, а сосредоточиться мешает клаустрофобия, но от богатства выбора я не страдал. До меня доносились приглушенные мужские голоса. Прислушавшись, я решил, что путешествую в компании двух спутников. Пошевелил руками. Связать их никто не удосужился. Скорее всего затащить меня в кафе не получилось, и они предпочли вариант с багажником. Если спешили, то, может быть, и не обыскали. И в таком случае у меня появлялся шанс.

Ощупав макушку, я обнаружил спекшуюся кровь и большую, набухающую шишку. Парень с обрезком трубы поработал на совесть, но до конца дело все же не довел. Я мог пошевелить руками и ногами, мог — правда, с трудом — повернуться, да и глаза мало-помалу привыкали к темноте. Больше всего меня порадовало отсутствие симптомов сотрясения мозга. Оставался главный вопрос: хватит ли оставшегося времени для восстановления навыков выживания, без которых выход из этой передряги представлялся проблематичным.

Вжавшись в стенку багажника, я просунул руку под плащ и ощупал внутренний карман. Билет на самолет был на месте, но сейчас меня интересовало другое. Под билетом, на самом дне кармана, лежал маленький баллончик с гелем. В Маниле такие баллончики продаются свободно как разрешенные средства защиты от уличных грабителей, настоящей чумы беднейших кварталов. Гель предпочтительнее газа, потому что бьет точнее и действует только на грабителя, но не на защищающегося и случайно оказавшихся рядом посторонних. Провезти баллончики можно вместе с багажом, поскольку при просветке они ничем не отличаются от безобидных дезодорантов и прочих туалетных спреев. Я привез с собой три баллончика, и два были сейчас при мне.

Машину сильно тряхнуло — по числу рытвин и ухабов дорога, похоже, могла соперничать с худшими филиппинскими трактами, — и боль в голове запульсировала быстрее и пронзительнее. Мы определенно снижали скорость, приближаясь, по-видимому, к конечному пункту следования. Вот только что меня там ждет? Либо отдубасят в качестве предупреждения, давая понять, что со мной не шутят; либо, получив приказ поставить точку, отправят в следующее путешествие, уже последнее.

Ловушку Поуп организовал ловко, тут ему надо отдать должное. Выманил из отеля, предложил вроде бы нейтральную территорию, изобразил из себя сторонника разумного подхода, а когда я расслабился, обдумывая поступившее предложение, нанес внезапный удар. Выбор в качестве главной ударной силы хрупкой девушки-официантки — при всей ее некомпетентности — еще одно свидетельство изобретательности. Уж ее-то я бы ни за что не заподозрил. И хотя план А провалился, у Поупа в запасе, несомненно, были альтернативные варианты В и С, один из которых и разворачивался сейчас. Мой противник — человек организованный, решительный и безжалостный.

Я выкатил из кармана баллончик с гелем и нащупал пальцем спусковую кнопку. Автомобиль подскочил еще раз, дернулся и остановился. Через пару секунд крышка подпрыгнула, и в глаза ударил дневной свет. Меня бесцеремонно схватили за шиворот и заставили подняться. Боль в голове усилилась, перед глазами поплыли круги, но я смог наконец распрямить спину.

Я различил белую строительную каску и смутно вспомнил рабочего, напавшего на меня у двери с обрезком трубы. Он зловеще ухмыльнулся, кривя помеченные шрамом губы, схватил за воротник, притянул к себе и начал что-то говорить. От него пахло яичницей и дешевым кофе, и я поморщился, одновременно поднимая руку и нажимая пальцем на кнопку. Предохранительная чека сломалась, и струйка белого геля ударила ему прямо в глаза. Ждать результата не пришлось, и эффект превзошел все мои ожидания. Парень отшатнулся, взвыл и вскинул руки, с опозданием защищая глаза, и пока он был занят собой, я вывалился из багажника, торопливо огляделся…

…и понял, что ошибся. Их было трое, и двое уже шли ко мне — один справа, второй слева. В том, что слева, я узнал рабочего из кафе, плотного здоровяка с вытянутой головой и небольшими усиками. Другие детали прошли мимо внимания, потому что больше, чем внешность противника, меня занимала бита в его руке. Крики третьего доносились из-за спины, но сам он оставался вне поля зрения.

В подобного рода ситуациях все решает время. Я прыснул гелем в Усача, но он успел повернуть голову, избежав прямого попадания. Тем не менее цель была поражена, и здоровяк, выругавшись, принялся отчаянно тереть глаз. Из строя я его вывел, но лишь временно.

Я повернулся к третьему и покачнулся — усилие потребовало слишком большого напряжения. Глаза застлала мутно-белая пелена, сквозь которую едва проступал размытый силуэт третьего. Он приближался. О том, чтобы прицелиться как следует, не могло быть и речи, и я торопливо вдавил кнопку. Мимо. Я снова нажал на черную пластмассовую клавишу, но ничего не случилось. Гель кончился. Как мне и говорили, за такие деньги много не купишь. Пара пшиков, и баллончик пуст.

Не можешь атаковать — отступай. Я повернулся и увидел перед собой биту третьего номера. Он держал ее двумя руками, как человек, хорошо представляющий, что с ней нужно делать. Первый же удар достиг цели — прежде чем я успел отскочить на безопасное расстояние, бита ударила меня под колени, отправив на землю. Еще падая лицом в грязь, я сунул руку в карман, а свалившись, перекатился на спину, чтобы оценить положение и свои шансы.

Они выглядели далеко не блестящими. Я был в лесу. По обе стороны от разбитого проселка высились густые мрачные сосны. Машина, на которой меня привезли — тот самый серебристый внедорожник, — стояла неподалеку. Из-за плотного слоя облаков доносился гул самолета, но самого его видно не было. И разумеется, никаких машин. Усач все еще тер правый глаз, но и не выпускал из руки биту. Номер третий, пониже и похудосочнее приятеля, мерзко ухмылялся и поигрывал своей дубинкой, Номер первый (я уже окрестил его Скарфейс — Лицо со шрамом) стоял на коленях в нескольких футах справа от меня, закрыв лицо руками.

— Сволочь, — прошипел он сквозь зубы. По моим прикидкам, в ближайшие пять минут ожидать его возвращения в игру не стоило, а за это время все должно было решиться: либо я сбегу, либо погружусь в вечное забвение. Причем чаша весов определенно склонялась ко второму варианту.

Я зажмурился, снова открыл глаза и сосредоточился на двух подступающих с разных сторон противниках. Пелена рассеялась, зрение прояснилось, но не слишком ли поздно?

— Как голова? — осведомился номер третий, чей акцент выдавал уроженца Глазго. — Должно быть, раскалывается, а?

— Через минуту будет еще хуже, — недовольно проворчал Усач, замахиваясь битой так, словно готовился отправить мяч за пределы стадиона. Агрессивности ему определенно добавил попавший в глаза гель — он все еще мигал и щурился.

Подойдя ближе, они остановились, и номер три сочувственно покачал головой.

— А ты крепкий парень. Крепче, чем мы думали. Но, боюсь, все-таки недостаточно крепкий. А теперь давай так — закрывай глазки, и мы сделаем все по-быстрому. — Он поднял биту. Его усатый приятель тоже. — А это, — он показал взглядом на баллончик у меня в руке, — тебе уже не поможет.

Слева, за деревьями, послышался шум. Что-то быстро приближалось. Потом до нас долетел мужской голос:

— Текс, вернись! Текс, ко мне!

Человек был еще далеко, а вот собака уже близко. Наверное, услышав посторонние звуки, она решила посмотреть, что тут происходит. В любом случае я был благодарен ей за выигранные секунды. К тому же мне всегда нравились собаки.

— Какого черта? — выругался шотландец, поворачиваясь к лесу.

Все еще лежа на спине, я вскинул руку со вторым баллончиком и, вжав кнопку, выстрелил гелем в лицо Усачу, представлявшему, на мой взгляд, наибольшую опасность. Он отпрыгнул на пару шагов, но сдавленные проклятия позволяли предположить, что на сей раз выстрел достиг цели. Я развернулся и брызнул гелем в шотландца, но тот успел отступить на безопасное расстояние. Геля хватило на короткий пшик, и теперь шутки кончились. Я едва успел вскинуть руки, блокируя удар сбоку. Бита скользнула по предплечью и сорвала кожу между шеей и подбородком. Я скрипнул зубами — больно, но зато ничего не сломано.

Шотландец снова замахнулся. Злости в его глазах не было, только решимость и сосредоточенность — похоже, он решил покончить со мной одним ударом. Я подумал, что, кажется, ошибся с выбором главного противника. И в этот момент из-за деревьев выкатился Текс и, помахивая хвостом, прыгнул на моего противника. Песик вряд ли спешил на помощь мне; скорее всего он счел происходящее игрой и просто хотел принять в ней участие.

Вышло, однако, по-другому. Шотландец запаниковал, пнул собачонку в бок и даже попытался достать ее битой. Это привело к тому, что Текс только разозлился, зарычал и оскалил зубы, показывая, что намерен рассчитаться с обидчиком по-своему. Шотландец, оказавшись между двумя огнями, попытался погасить оба и, разумеется, не преуспел ни с одним, ни с другим. Я схватил биту Усача, и шотландец, хотя и видел это, не успел помешать, потому что овчарка вцепилась зубами в его собственное оружие.

На Филиппинах я набрал неплохую физическую форму, но утренние приключения не прошли бесследно — голова болела, глаза резало, левая рука онемела от только что полученного удара, — так что когда я врезал шотландцу по лопаткам, эффект получился менее внушительный, чем тот, которого я достиг с помощью геля.

Он пошатнулся, на мгновение потеряв равновесие, но тут же перенес вес тела на другую ногу и еще раз пнул овчарку. На этот раз Текс не успел отпрыгнуть, и удар в горло опрокинул его на спину. Не обращая внимания на меня, шотландец снова поднял биту и с силой обрушил ее на голову несчастного животного. Пес тявкнул и затих, и я понял, что союзника у меня больше нет.

— Текс! Эй, какого черта? Что вы сделали с моей собакой?

Хозяин овчарки стоял на дороге ярдах в десяти от нас, с всклокоченными волосами и в мокрой одежде — очевидно, пытаясь найти Текса, он шел за ним напрямик, через кусты. На лице его застыло выражение изумления и ужаса, свойственное жертвам насильственного преступления. Это был крупный мужчина, обремененный парой стоунов лишнего веса и далеко не молодой. Все в нем указывало на типичного офисного служащего, и, следовательно, рассчитывать на его помощь не приходилось. Все, что он мог, это позвать на помощь, без чего я предпочел бы обойтись. Глаза за толстыми стеклами очков предательски поблескивали, и я подумал, что он может в любую секунду потерять последние остатки самообладания и расплакаться.

— Вали отсюда, старый хрен! — рыкнул шотландец, поворачиваясь ко мне с видом человека, настроенного завершить наконец начатое дело.

И в этот момент я, собрав остатки сил, огрел его битой по затылку. Удар получился не из тех, которыми гордятся всю оставшуюся жизнь, но шотландец упал на колени, схватившись одной рукой за ушибленное место. Тем не менее биту он не выронил.

Я уже собрался шмякнуть его еще разок, но тут краем глаза увидел поднимающегося с земли номера первого, парня со шрамом на губах. Это был плотный тип с физиономией уличного бойца, которая подошла бы для обложки книжонки об обычаях уголовного мира. Судя по насупленным бровям и выпяченному подбородку, жизнь не давала ему много поводов для радости.

Повернувшись ко мне, он сделал шаг вперед и произнес пару оскорбительных реплик в мой адрес, так что я запустил биту в него и угодил точно между глаз.

— Мать твою! — вскрикнул Скарфейс, подаваясь назад. Нога его угодила в ямку, и он пошатнулся, нелепо взмахнув руками, чтобы удержать равновесие.

В этот же момент хозяин Текса, выйдя из транса и выдав порцию крепких выражений, с воплем, как матерый бизон, устремился в атаку на шотландца и заключил его в прочные объятия.

— Нет, тебе это так не пройдет!

Краем глаза я увидел, что разъяренный гражданин вполне успешно справляется со своим более молодым и сильным противником, умело используя преимущество в весе. При этом он еще плакал — громко, надрывно, со всхлипами, — и в какой-то момент мне вдруг стало его жаль.

Впрочем, момент для выражения соболезнования был неподходящий. На победу в этом сражении рассчитывать не стоило, а значит, пришло время уходить. Крикнув хозяину овчарки, чтобы убирался, пока не очнулись другие, и добавив бессмертные строки: «Забудь о собаке. Спасайся сам!», я побежал к внедорожнику с надеждой на то, что моя недавняя атака из багажника застала врасплох водителя и он забыл вытащить ключ зажигания.

Расчет оказался верным.

Я запрыгнул на сиденье, включил мотор и первую передачу и дал газу, успев напоследок бросить взгляд в зеркало заднего вида. Хозяин Текса продолжал душить шотландца в своих медвежьих объятиях, но на помощь последнему уже спешил Скарфейс, вооруженный бейсбольной битой. Бедняга Текс между тем лежал неподвижно на том самом месте, где его настиг роковой удар.

Будь оно неладно. Это не моя проблема. Хозяин Текса может сам о себе позаботиться. Кто он мне? В конце концов, надо быть прагматичным: каждый спасается сам. Если расклад не в твою пользу — отступай.

И все же… Парень не сделал ничего плохого, и если оставить его здесь, одному Богу известно, что с ним сотворят эти мерзавцы. Я слишком долго был полицейским — почти двадцать лет! — и, даже с учетом того, что в последние годы не являл собой образец защитника закона, не мог спокойно смотреть на очевидную несправедливость в отношении совершенно безвинного человека. Кружилась голова, к горлу подступала тошнота, но… Я оглянулся, отыскивая свободное для разворота пространство.

Примерно в сотне ярдов между деревьями слева от дороги открылась полянка. Я переключился на вторую, выкрутил руль, сдал назад, едва не врезавшись в сосну с другой стороны проселка, и развернул машину в обратном направлении. Вся операция заняла не больше двадцати секунд.

Выскочив к месту схватки на третьей скорости, я увидел Скарфейса с занесенной над головой битой. Шотландец, желая освободиться от тисков хозяина овчарки, сидел на своем противнике, осыпая его градом ударов. Бедняга лежал на спине в нескольких дюймах от Текса, защищая руками лицо и не думая даже об активной обороне.

Услышав шум двигателя, Скарфейс поднял голову и растерянно заморгал. В его распоряжении еще оставалась пара секунд, но потратить их с толком — например, отпрыгнуть в сторону — он не сумел. Мне же удача улыбнулась в третий раз: сначала с гелем, потом с битой и вот теперь с машиной, которая в этой ситуации сыграла роль танка.

От лобового удара Скарфейс перелетел через капот и тяжело ударился о ветровое стекло. На секунду он как будто задержался в этом положении, но я ударил по тормозам, и тело слетело на землю, оставив на стекле грязно-кровавое пятно. Включать дворники я не стал, но открыл дверцу и дал задний ход.

Устав колотить беспомощную жертву, шотландец выпрямился, но подняться в полный рост не успел — дверца ударила в лицо, и он упал на спину, пронзительно-жалобно вскрикнув от боли. Я слегка повернул руль, чтобы не наехать на хозяина овчарки, и остановился.

Сцена была жуткая. У дороги, ярдах в десяти от Текса, лежал на боку Скарфейс. Усач все еще корчился от боли, отчаянно растирая глаза. Шотландец распластался на траве, раскинув руки; лицо его пересекала зияющая вертикальная рана. Он был в сознании, но опасности уже не представлял. И наконец, хозяин собаки — тоже с окровавленным лицом — сидел перед своим любимцем, в ужасе таращась на него через разбитые очки.

Как бы то ни было, я не мог его ждать. Да, бедняга пережил тяжелые минуты и пребывал не в лучшем состоянии, но его жизни ничто не угрожало. Когда-нибудь он еще расскажет о случившемся своим внукам. С дополнениями и исправлениями.

Ощутив подступившую вдруг тошноту, я с усилием сглотнул, сдерживая рвоту. Секунда-другая, и в глазах прояснилось, а тошнота прошла. Потом опустил голову, чтобы нечаянный союзник не смог дать мое более-менее приличное описание, вдавил педаль газа и, объехав мертвого Текса, рванул к дороге. Скарфейс такого уважения не заслужил, и я даже не поморщился, когда под колесом что-то хрустнуло. Теперь его физиономия еще больше подходила для рекламы фильма об уличных забияках.

Жестоко, наверное, но если зарабатываешь на жизнь тем, что проламываешь людям голову, не жди, что тебе будут выпадать одни только козырные карты.

 

Глава 11

Местом, куда они отвезли меня, был небольшой лес в стороне от шоссе, неподалеку от Хемел-Хемпстед, и чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что именно здесь меня планировали убить и закопать мой труп. Мнение это только окрепло после обнаружения в бардачке новенького заряженного револьвера сорок четвертого калибра. Все ясно: сначала избить до полусмерти, потом пристрелить. Так бы и случилось, если бы не чудесное явление Текса и его хозяина. Мне повезло, но факт оставался фактом: Лес Поуп так отчаянно желал избавиться от меня, что ради достижения успеха был готов пойти на крайние меры.

Путь в центральный Лондон занял целый час, и все это время покоя не давала одна мысль: вот сейчас кто-нибудь заметит измазанный кровью капот и вызовет полицию. Но похоже, кровь на капоте стала в Англии привычным делом, потому что никто никуда не позвонил. Я припарковал внедорожник в тихом переулке в Бейсуотере, положил в карман револьвер, протер носовым платком руль, дверные ручки и ключи, чтобы не оставлять отпечатков, несколько раз мысленно повторил номер машины и ее модель и поплелся в отель. Голова все еще гудела.

Часы показывали четверть второго, когда я ввалился в комнату и запер за собой дверь. Есть вещи, которые лучше делать раньше, чем позже. Я вошел в ванную и посмотрел на себя в засиженное мухами круглое зеркало над раковиной. Вид, что и говорить, жутковатый. На скуле, по которой прошлась бейсбольная бита шотландца, желтел синяк; второй красовался на шее, напоминая засос, оставленный разыгравшейся любовницей; царапины и ссадины не в счет. Глаза утратили здоровый блеск и были как будто подернуты мутноватой дымкой — такие часто бывают на нечетких фотографиях разыскиваемых преступников. Волосы растрепанные, слипшиеся на затылке от крови; на макушке — шишка от удара обрезком трубы. Впрочем, ничего приятного я не ожидал, а потому и не расстроился.

Не без труда оторвавшись от зеркала, я встал под душ. Вымыл волосы. Ощупал макушку. Шишка была большая; поменьше мяча для гольфа, но достаточно крупная, чтобы навести меня на мысль, что я, возможно, перебрал с оптимизмом, когда решил, что сотрясения нет. Зрение восстановилось почти полностью, а вот голова никак не проходила.

Я знал, что после душа должен лечь спать. Но если у меня сотрясение, то, уснув, я ведь могу и не проснуться? К тому же слишком много вопросов оставалось без ответа. Я еще не приступил к расследованию, а меня уже чуть не убили. Проще всего было бы плюнуть на все, махнуть рукой, сесть на самолет и вернуться домой, на Филиппины. Признаюсь, в тот момент этот вариант выглядел особенно заманчивым. Я не мазохист и не получаю удовольствия, когда незнакомые люди колотят меня бейсбольными битами и обрезками труб. У меня нет суицидальных наклонностей. Я расплатился с теми, кто поднял на меня руку, так что теперь они будут вспоминать меня с содроганием. Оставался, правда, Поуп, но иногда долг лучше простить. Хозяин Текса уже совершил ошибку, когда, поддавшись чувствам, пошел напропалую, и не окажись рядом меня, все могло бы закончиться для него совсем плохо. А кто, если что-то пойдет не так, поможет мне?

Но я упрям. Решил сделать что-то — сделаю. Конечно, иногда и меня посещают сомнения — как и каждого человека, — но я никогда не позволяю им становиться на пути действий. Хорошая это черта или плохая — не важно. Главное, что она у меня есть. Вот почему я не мог принять легкий вариант. Просто не мог. Не мог уехать, пока не свалю Леса Поупа и тех, кто стоит за ним. Просто придется быть осторожнее, вот и все.

Зазвонил мобильный на прикроватном столике. «Наверное, Томбой, — подумал я, беря телефон. — Беспокоится, как у меня дела». Но номера на дисплее снова не было.

Значит, Поуп.

— Мистер Кейн, — сказал он, как только я нажал кнопку. — Жаль, что так получилось, но я хотел удостовериться, что вы все правильно поняли. Лондон очень опасное место. Вам лучше уехать отсюда. — Он сказал это без всякой угрозы, скорее, даже с сочувствием, благожелательно, как друг, дающий добрый совет.

Голова вдруг заболела еще сильнее. В животе заурчало. Я почувствовал себя глубоко несчастным человеком.

— Собираюсь улететь завтра.

— Я лишь хотел убедиться, что вы поняли, насколько важно, чтобы вы были завтра в самолете. Мы настроены очень серьезно.

— Что вы серьезны, я понял, но у меня сложилось впечатление, что вы хотели забрать билет. — Про револьвер я решил не говорить.

— Это было предупреждение, Кейн. Если бы мы хотели вас убить, вы из кафе бы и шагу не сделали. Но в следующий раз я найду кого-нибудь получше сегодняшних идиотов. Я недооценил вас и переоценил их. Больше такая ошибка не повторится.

— Рад слышать. Я тоже ошибок не допущу.

— Надеюсь, это надо понимать так, что завтра вы будете на борту. Гарантирую, по пути с вами ничего не случится.

— Звучит обнадеживающе, но мне почему-то кажется, что вы не человек слова. У меня свои планы, мистер Поуп, и вы услышите о них, когда темной ночью я трону вас за плечо. Вот тогда, может быть, мы и потолкуем.

Смех на другом конце прозвучал пугающе искренне.

— Поуп? — хохотнул он. — Какой еще, на хрен, Поуп?

Незнакомец повесил трубку, а я еще долго стоял, глядя в стену и думая, что чертовски многого не понимаю.

 

Глава 12

Я проспал три часа, а когда проснулся, чувствовал себя так же дерьмово. Желудок угрожающе урчал. Поднявшись — с тяжелой головой, но зато живой, — я выпил стакан воды из-под крана, оделся и отправился на поиски чего-нибудь съестного. Уже стемнело и похолодало.

Неподалеку от отеля на глаза мне попался «Бургер кинг». В другое время я, может быть, и прошел бы мимо, но не сейчас. Парень за стойкой поразительно походил на филиппинца, но уточнять я не стал и заказал большой гамбургер с диет-колой.

Я поел наверху, где никого больше не было, и полностью уложился в две минуты. Не могу сказать, что еда была такая уж вкусная, но, как известно, голод — лучшая приправа. Потягивая за столиком колу, я достал из кармана мятую вырезку из газеты.

Автором статьи, опубликованной 3 ноября, то есть больше месяца назад, была некая Эмма Нилсон, репортер отдела журналистских расследований «Лондонского эха». Речь шла о том, что со времени двойного убийства в кафе «Кларкен-уэлл» бывшего офицера полиции Ислингтона ставшего инспектора Азифа Малика и жителя Ислингтона, неоднократно судимого Джейсона Хана минула неделя, а полиция, похоже, так и не сдвинулась с места в расследовании. Автор называла старшего инспектора Малика «одним из самых талантливых офицеров, представляющих национальные меньшинства», и, указывая на его быстрое продвижение вверх по служебной лестнице, не исключала возможности того, что однажды он мог бы занять должность начальника столичной полиции. Приведенные в статье факты соответствовали действительности, но последнее предположение Эммы Нилсон представлялось мне притянутым за уши. Азиф Малик был на редкость хорошим полицейским — никто с этим и не спорил, — но до высших чинов оставался еще очень и очень долгий путь.

Впрочем, журналистов редко интересуют только факты — им нужны захватывающие истории. Последние недели я внимательно следил за ходом расследования в Интернете и мог сделать вывод, что это дело привлекло особенное внимание Эммы Нилсон. Она посвятила ему не одну, а три статьи, и если первая сводилась лишь к рассказу о жизни и карьере Азифа Малика, то в двух последующих рассматривались возможные мотивы преступления. В общем и целом они сводились к его работе в ЦУ, где Малик занимался расследованием деятельности банды наркоторговцев, ввозившей в страну героин, и организованного сообщества педофилов. Впрочем, не забыта была и его предшествующая работа в спецотделе-7 Скотланд-Ярда, за время которой Малик нажил себе немало врагов среди криминальных элементов северного Лондона. Неудивительно, что список подозреваемых мог занять не одну страницу, но в последней из опубликованных статей мисс Нилсон сосредоточила внимание на одной конкретной шайке. Возложив на ее вожака ответственность за несколько убийств, она, однако, не назвала его имени, но зато выдвинула предположение, что он может получать помощь от кого-то из полицейских, входящих в состав следственной группы. «Что могло свести вместе Малика и Хана? Почему сто с лишним детективов до сих пор задаются этим вопросом и не могут дать ответ? Может быть, среди них есть такие, кто не хочет его искать?» — так заканчивалась последняя статья.

Намек на коррупцию в полицейской среде был более чем прозрачен. Разумеется, выступая с заявлениями подобного рода, отважная мисс Нилсон вряд ли могла рассчитывать на симпатию следователей, но, с другой стороны, от нее и не требовалось раздавать им комплименты. К тому же во времена, когда под маской служителя закона мог скрываться работающий за деньги киллер, подобные обвинения отнюдь не звучали нелепо и абсурдно. Что же касается меня, то я точно знал, что преступники имеют своего человека в полиции. Именно он уведомил своих сообщников, что Билли Уэст по кличке Ловкач попал под подозрение.

В общенациональных газетах много писали о Малике и Хане (хотя и не в столь полемическом тоне, как это делала мисс Нилсон), но время шло, старые истории вытеснялись новыми, и интерес к давнему делу постепенно таял, тем более в отсутствие какого-либо прогресса в ходе расследования. Статьи становились все короче; передовые, восхваляющие доблесть и жертвенность противостоящих беззаконию отдельных полицейских, исчезли; жизнь шла своим чередом.

Разумеется, полиция не опустила руки, но прошло пять недель, а никто так и не был арестован. После же исчезновения подозреваемого, которого так и не успели даже допросить (кстати, ни в одной из статей имя Билли Уэста не упоминалось), моральный дух следователей стремительно падал, а ресурсы слабели, поскольку следователей перебрасывали на новые, более легкие дела.

Но Эмма Нилсон не сдалась, и меня это вполне устраивало. Плюсом было и то, что она не работала на более крупные газеты. Я рассчитывал, что найти ее будет нетрудно и что мои мотивы не покажутся ей слишком подозрительными. У меня было перед ней немалое преимущество — я знал, кто выступал в роли организатора и чей палец спустил курок, — но мне требовалась дополнительная информация, и в этом смысле Эмма Нилсон представлялась идеальным источником. По крайней мере для начала.

Раньше я мог бы запросто позвонить в «Лондонское эхо» и поговорить со старым приятелем, Роем Шелли, но он уже не работал там, да и рассчитывать на прежние знакомства не приходилось. Утрата былых связей — большая потеря для того, кто скрывается от закона вдали от родины, хотя об этом часто забывают. Все прежние отношения вдруг обрываются — раз и навсегда. Родители мои умерли, с братом, который жил в Уилтшире, я не разговаривал с тех пор, как уехал из Англии. И похоже, уже никогда не поговорю. Мы не особенно близки, но все же мне его не хватало.

Я набрал номер «Эха» и, представившись инспектором из ЦУ, попросил пригласить к телефону Эмму Нилсон. Парень на другом конце провода сразу проникся ко мне должным уважением, но сообщил, что ее на месте нет и не будет, по всей видимости, до понедельника.

— Некоторым везет. А вас, значит, назначили крайним и посадили к телефону на всю субботу? Как же так?

— Кое-кто умеет нравиться начальству, — ответил он, давая понять, что не разделяет восхищения руководства своей коллегой. — Да и смотреть на нее приятнее, чем на меня.

— Ну, из-за этого беспокоиться не стоит. На моем фоне любая покажется красавицей.

Мы посмеялись, поболтали еще немного, а когда он проникся ко мне доверием, я попросил дать мне номер мобильного Эммы.

— Нам нужно срочно связаться с ней. Это касается того самого расследования, которому мисс Нилсон посвятила несколько статей. Я вхожу в состав следственной группы и хотел бы задать ей пару вопросов.

— Э… да, конечно. Минутку.

Я подождал, и он уже через несколько секунд продиктовал ее номер, а потом спросил, не грозят ли ей какие-то неприятности. Похоже, ему бы очень этого хотелось. Парень определенно не питал к коллеге теплых чувств, и я подумал, что, возможно, такая неприязнь объясняется завистью к красивой и успешной молодой женщине. Если она и впрямь хороша, что ж, тем приятнее будет познакомиться. Но скорее дело все-таки не в ее и его внешности, а в том, что она лучше справляется со своей работой.

Я развеял его надежды, сказав, что никакие неприятности мисс Нилсон не грозят, поблагодарил за помощь и сразу же набрал номер, который он мне дал.

Женский голос ответил после трех звонков.

— Эмма, — сказала она, слегка повысив голос, чтобы перекрыть уличный шум. Из зажиточной семьи, хорошее образование и родом откуда-то с северо-востока. Вероятнее всего, из тех областей, что побогаче, например, Йоркшира или Хамберсайда.

— Здравствуйте, Эмма. Вы меня не знаете. Я — Мик Кейн, частный детектив.

— Извините, я вас плохо слышу. Говорите, пожалуйста, погромче.

Я представился еще раз. Уличный шум с ее стороны немного стих.

— Вот, теперь лучше. Извините. Я на Риджент-стрит, делаю кое-какие покупки. Так чем могу вам помочь?

— Мой клиент, дядя старшего инспектора Азифа Малика, поручил изучить обстоятельства смерти его племянника и Джейсона Хана. Я знаю, что полиция все еще занимается расследованием, но мой клиент озабочен отсутствием прогресса. Вы, похоже, тоже интересовались данным случаем, вот я и подумал, что мы могли бы встретиться, возможно, на нейтральной территории, и обсудить некоторые детали. Мне бы очень хотелось выслушать ваше мнение.

— Откуда у вас мой номер, мистер Кейн? — твердо, но без враждебности в голосе спросила она.

— Я же частный детектив; мне положено добывать такого рода информацию.

— А почему бы вам не поговорить с полицией?

— Вы не хуже меня знаете, что такое разговаривать с полицией. Профессиональное соперничество. Конкурентам никогда ничего не рассказывают. Послушайте, я с удовольствием заплачу. Компенсирую ваши затраты.

Она ответила не сразу — наверное, обдумывала мое предложение.

— У меня вечером встреча с друзьями в Уэст-Энде, но до девяти я свободна. Мы могли бы встретиться в восемь?

— Конечно. Я согласен на любой вариант, который устраивает вас.

— На Уэллс-стрит есть бар, «Таверна Бена Крауча». Это чуть в стороне от Оксфорд-стрит, в конце Тоттнем-Корт-роуд. Встретимся там.

— Отлично.

— Как я вас узнаю?

— Мне сорок лет. У меня загар. И еще я выгляжу так, словно меня побили.

— О! А вас побили?

— Да. Потом расскажу.

— Вы меня заинтриговали. У меня, кстати, длинные вьющиеся волосы. Светло-рыжие. Мне тридцать один.

— Думаю, мы друг друга найдем. Спасибо за помощь. Пока.

Мы попрощались, и на том разговор закончился. Я посмотрел на часы. Без десяти пять. Куча времени.

 

Глава 13

Я прошел по Оксфорд-стрит до Марбл-Арч и завернул в первый же более или менее приличный магазин мужской одежды, где вдобавок к уже приобретенному плащу купил целый зимний гардероб, включая кожаную куртку, пару свитеров и черные ботинки «Кэт». Восторженный продавец-тинейджер не обратил внимания ни на украшавшие мою физиономию «боевые отличия», ни на нездешний загар, но зато беспрестанно уверял, что каждая вещь сидит просто идеально. Я не спорил. Сносить комплименты, даже если их раздают, руководствуясь прагматическими соображениями, дело нетрудное, да и пробыл я там минут двадцать, купив еще и швейцарский армейский нож. Таким штучкам применение всегда найдется — рано или поздно.

Потратив большую часть пятисот фунтов на вещи в общем-то одноразового пользования, я отправился в отель. Припозднившиеся покупатели спешили в магазины, в морозном воздухе ощущалось полузабытое предпраздничное настроение, вызывавшее смутную тоску по утраченному, по жизни в большом городе. Даже утренняя схватка откликнулась грустью по временам, когда я еще носил форму, стоял на страже закона и порядка и проводил дни и ночи в защите общественных интересов. Потом, конечно, пришло трезвое понимание реальности. И в этой реальности Лондон был мрачным, угрюмым, дурным городом — по крайней мере для тех, у кого нет денег, пентхаусов и модных вечеринок, — городом уличных грабителей, наркотиков и хиреющих муниципальных домишек; городом полицейских, которым недостает сил и мотивации для исполнения своих обязанностей; городом политиканов, заучивших цифры статистики, но игнорирующих тот факт, что проблемы множатся, как бактерии; городом, где те, кто встает и занимает место на линии огня — как Азиф Малик, — получают в конце концов свою пулю.

Но сегодня об этом можно было забыть. Сегодня на улицах главными были семейные пары с детьми, а из открытых витрин магазинов неслись рождественские песенки. Улыбающиеся папаши несли детишек в мешках, похожих на сумки кенгуру; мамаши, зачастую обвешанные пакетами и коробками, отгоняли не в меру возбужденных отпрысков с проезжей части, чуть ли не вытаскивая их из-под колес идущих нескончаемой вереницей красных автобусов. Рождество в чистом своем виде: праздник безудержного потребления и семейного единения. Наблюдая за всем этим с некоторой завистью, я вспомнил последнее, прошлогоднее Рождество. Мы тогда только-только купили «Лодж». Наш повар Тео заболел (пищевое отравление — для отеля то же самое, что похоронный звон), и мне пришлось крутиться в кухне, готовя угощение для гостей, которые в это самое время пили на веранде под шуточки и улыбочки развлекавшего их Томбоя. Правда, продержался он недолго и, дойдя до состояния невменяемости, удалился к себе, в дом на холме. В общем, не самое запоминающееся событие.

Свернув за угол, я оказался на Эджвер-роуд. На противоположной стороне улицы трое парнишек лет шестнадцати окружили какого-то мальчишку и, загнав его в проулок между рестораном и магазином, заставляли беднягу вывернуть карманы. Он уже отдал им мобильник и какие-то деньги и теперь отчаянно пытался поймать взгляд кого-нибудь из прохожих, но они шли мимо, то ли не замечая разворачивающейся в нескольких шагах от них сцены, то ли закрывая глаза на происходящее и надеясь, что если ничего не видеть, то с ними ничего и не случится. Увы, так не бывает. Позвольте преступнику безнаказанно совершить одно мелкое преступление, и он, осмелев и проникшись уверенностью в своих силах, на следующий день совершит второе, уже крупнее. Спешащие мимо униженного мальчишки покупатели напоминали миролюбивый народец из романа Герберта Уэллса «Машина времени» — кажется, их звали элоями, — смирившийся с тем, что некоторых из них убивают и съедают агрессивные и сильные морлоки, и принимающие такой порядок вещей как данность. Подобно элоям, эти не желающие ни во что вмешиваться покупатели однажды с ужасом обнаружат, что такая политика не спасет от неприятностей и не даст защиты от беды, которая рано или поздно приходит ко всем.

Я остановился на переходе, но уличные грабители работают быстро, и троица, завладев деньгами и мобильником, растворилась в темном переулке раньше, чем на светофоре загорелся зеленый. Мальчишка растерянно огляделся, как будто недоумевая, почему взрослые, внушающие ему правила поведения, такие лицемеры, а потом спохватился и побежал по улице.

Глядя ему вслед, я размышлял, что бы сделал, если бы он не скрылся. Утешил бедолагу? Дал денег на новый телефон? Посоветовал купить нож? Так или иначе, урок пойдет ему впрок. На улице ты один, сам по себе, а потому будь готов защищаться. Я сам проявил небрежность утром, и ошибка едва не стоила мне больше, чем унижение или утрата невинности. Впредь это не повторится. Оставалось только надеяться, что и парнишка не забудет случившегося.

Я свернул на Лондон-стрит и уже подходил к отелю, когда зазвонил сотовый. Поставив на тротуар пакеты, я достал телефон и взглянул на экран.

Номер Томбоя.

— Извини, что не позвонил раньше, — сказал он, тяжело дыша в трубку, как человек, который с трудом нашел свободную минутку в своем напряженном рабочем графике. — Занят был по уши. Пашу как вол. Все в порядке? — Нарочито умиротворяющий тон выдавал его с головой — Томбой уже знал, что не все в порядке. Интересно, разговаривал ли он с кем-нибудь после утреннего инцидента?

— Мы сколько с тобой знакомы?

— Значит, Поуп с тобой уже связался?

— Хороший вопрос. Жаль, ответить точно не могу. Я тут познакомился с парнем примерно того же возраста и телосложения, что и Лес Поуп, каким ты его описал. Но теперь у меня есть сильное подозрение, что он и Поуп разные люди. Опиши-ка мне его еще раз и поподробнее.

— Черт, столько времени прошло…

— Этот Поуп, какой он с виду? Приятной наружности…

— Хочешь сказать, что твой знакомый…

— Дело не в этом, — раздраженно бросил я, отступая в проулок, подальше от уличного шума, и злясь на себя за непростительную беспечность. Уж описание внешности можно было получить заранее, и это уберегло бы меня от многих неприятностей.

— Ну, приятным его никто не называл. Я по крайней мере не слышал. Одевался хорошо. Костюмы с Савил-роу и все такое.

— Лицо худощавое или полное?

— Скорее, полноватое. — «Своего» Поупа я бы полноватым не назвал. Скорее наоборот. — Особенно толстым он не был, но и худым тоже.

— В таком случае Поуп со мной не связывался. — Теперь я уже не сомневался, что мой новый знакомый — не Поуп. — Но со мной связывались его друзья, и разговоры их не интересовали. Почему ты так меня подвел? Ты же прекрасно понимал, что сажаешь меня в кучу дерьма.

Через тысячи миль до меня донесся тяжелый вздох. Линия была на удивление чистая. Казалось, Томбой говорит со мной не с Филиппин, а из соседней комнаты. Или у меня развивалась паранойя?

— Извини, старина. Извини. Мне очень жаль. — Теперь он уже взял на вооружение тон кающегося грешника. — Так что случилось?

— Если коротко, твои друзья хотели вывести меня за скобки. Причем очень откровенно. Если бы у них все получилось, я бы с тобой сейчас не разговаривал. И не только сейчас.

— Послушай, я не имею к этому никакого отношения. Прошу тебя, поверь. Пожалуйста…

— Так что ты сделал?

Томбой откашлялся и затянулся сигаретой. Прекрасная связь.

— Я позвонил Поупу. Вот и все. Хотел, чтобы он переговорил с тобой, рассказал, что знает… ну и… постарался урегулировать проблему без лишнего шума. Чтобы уговорил тебя вернуться. Только и всего. Я и сейчас считаю, что тебе нечего там делать.

— Боюсь, теперь уже немного поздно. Из-за тебя меня чуть не убили. И уж ты-то должен понимать, к чему приведет твоя откровенность.

— Повторяю, у меня и мыслей таких не было. Я думал, он просто поговорит с тобой, убедит…

— Где мне найти Поупа?

— Не знаю. Раньше он жил на Милл-Хилл, но это давно. Скорее всего уже переехал.

Прозвучало искренне.

— Но зачем, Томбой? Ты же не думал, что я поблагодарю тебя за подставу? Мне казалось, ты закончил с этими играми. Похоже, я ошибался.

— Да пошел ты, Мик! Я всего лишь пытался защитить нас обоих. У Поупа связи. У него есть люди для грязной работы. Я же предупреждал. Я все объяснил еще до того, как тебя потянуло на поиски приключений. Если бы я его не предупредил, тебя бы просто убили. А потом нашли бы и меня.

— Вот оно что. Понятно. Ты прикрывал свою задницу, верно?

— Послушай. У меня здесь приличный бизнес. Когда ты приехал, когда тебе не к кому было обратиться, ты пришел ко мне, так? Разве я отказался помочь? Дал от ворот поворот? Черта с два. Хотя и мог бы. Мог бы сдать тебя полиции и получить неплохие деньги. Но я же этого не сделал. Потому что ты мой приятель, потому что ты в свое время отнесся ко мне по-человечески. Так что не обвиняй меня в предательстве. Я всего лишь пытался обезопасить тебя от неприятностей.

— Не сработало.

— Жаль. Извини. Но я старался ради твоего же блага. Понял? И вот что я скажу тебе сейчас: убирайся, на хрен, оттуда. Садись на самолет и возвращайся. Пока еще не поздно. Иначе вляпаешься в настоящее дерьмо.

— Что ты имеешь в виду?

— Сделай, как я говорю, Мик. Не ради меня. Ради себя.

Он положил трубку, прежде чем я успел сказать что-то еще.

Я поежился. Мороз крепчал. Не знаю почему, но я чувствовал себя виноватым. За что я на него разозлился? Томбой изобразил оскорбленную невинность, разыграл привычную карту, пустив в ход незаурядное мастерство артиста. И был прав. Я сам впутался в опасную ситуацию, но теперь уже ничто не могло сбить меня с выбранного курса.

А ведь я еще и не взялся за дело по-настоящему.

 

Глава 14

«Таверной Бена Крауча» назывался большой паб с черным деревянным фасадом, расположившийся ярдах в пятидесяти к востоку от Оксфорд-стрит. Меню, написанное мелом на вынесенной за дверь доске, извещало, что здесь, помимо прочего, можно отведать «Монстрбургер», а прибитая к стене чуть повыше табличка гласила: «Приготовьтесь окунуться в призрачную атмосферу Бена Крауча». Кто такой Бен Крауч, не объяснялось. В общем, жуть.

Помещение внутри освещалось довольно скудно, и все, включая мебель, деревянный пол, балки, опоры и ступеньки, ведущие на открытый балкон, было выкрашено в тот же черный цвет, что и фасад. Бар у противоположной стены протянулся на всю длину паба, а на полках между бутылками с горячительными напитками красовались зловещего вида каменные горгульи. Этим призрачная атмосфера и исчерпывалась. Посетителей было много, но большую часть клиентуры составляли не легионы живых мертвецов, а шумные группки студентов с редкими вкраплениями персонажей, выглядевших так, словно они сбежали из «Рокки хоррор шоу». Наибольшей плотности толпа достигала у стойки — плохой знак для стареющего выпивохи, — а шум от разговоров и звона бокалов стоял такой, что в нем почти полностью терялась музыка — какая-то песенка из восьмидесятых, то ли «The Mission», то ли «The Jesus and Mary Chain».

Я остановился у входа, оглядывая зал и не представляя, как найти в этом бедламе незнакомую рыжеволосую девушку, когда кто-то постучал меня по плечу.

Я обернулся и увидел улыбающееся личико очень симпатичной молодой женщины с мягкими и тонкими, почти хрупкими, чертами и густыми светло-рыжими волосами, с элегантной небрежностью, которую можно встретить у рекламных красоток, падающими на плечи. Женщина была намного ниже меня, не больше пяти футов и трех дюймов, и одета в модную куртку из нубука и джинсы. На плече у нее висела изящная сумочка. С сигаретой в уголке рта, но без стакана в руке незнакомка выглядела бы на двадцать два-двадцать три года, если бы не удивительные, карие с зелеными крапинками, глаза, выдававшие определенную зрелость. Эта женщина, возможно, и хотела, чтобы вы воспринимали ее легко и не всерьез, но знала, что, поступив так, вы совершите ошибку. Впрочем, то же самое можно сказать о многих журналистах и о некоторых полицейских.

— Мистер Кейн? — осведомилась она.

Я протянул руку — она пожала ее.

— Как вы меня узнали? Я действительно так сильно выделяюсь?

Она широко улыбнулась, и на щеках у нее проступили милые ямочки.

— Хотите услышать правдивый ответ?

— Наверное, нет. — Я одарил ее печальной улыбкой, одной из тех, что в лучшие времена заставляли таять девичьи сердца.

— Дело не в этом, а в том, что вы и впрямь выглядите так, словно вас поколотили. Но вы не сказали, что будете в очках.

Про очки я и сам не знал еще час назад, но перед тем как выйти из отеля, решил воспользоваться ими для маскировки. С журналистами лучше держаться начеку.

— Начал носить только недавно и постоянно про них забываю, — ответил я. — В любом случае рад познакомиться. Ваши статьи показались мне очень интересными.

— Может, пойдем куда-нибудь еще? — спросила она, придвигаясь ближе, так близко, что я уловил тонкий аромат ее духов. — Здесь толком не поговоришь — себя не слышно. — Последнее было не совсем верно. Ее голос, негромкий, но чистый и сильный, голос человека, получившего образование в школах более высокого уровня, чем те, в которых учился я, звучал отчетливо на фоне неумолчного гула.

За столиком слева подвыпившие студенты исполняли диковатую версию какой-то регбийной речовки, вразнобой отбивая ритм ладонями по дереву. Получалось не очень.

Я кивнул:

— Конечно.

Мы вышли на вечернюю улицу и повернули к другому, менее шумному пабу на углу. Эмма быстро нашла свободное место в баре, и я спросил, что она будет.

— Бутылку «Бекса». Спасибо.

Я привлек внимание бармена и заказал ей «Бекс», а себе пинту «Прайда». Последний раз я пил английское горькое три года назад и не знал, что обнаружу в кружке — нектар или теплую мочу.

— Почему вы назначили встречу именно в том пабе? — спросил я, когда мы устроились за угловым столиком, в нескольких футах от ближайших соседей. — Проверяли меня? Хотели посмотреть, стоит ли со мной разговаривать?

— Я же совсем вас не знаю, — улыбнулась она. — А чего вы ждали?

Первый глоток — пробный. Впечатление не самое лучшее. Определенно не нектар.

— Вы и сейчас меня не знаете.

— Верно. Но я наблюдала за вами, когда вы вошли, и чутье подсказало, что вы тот, за кого себя выдаете. Обычно мне это удается без труда. Слишком часто встречаются люди, которые выдают себя за других. Если бы вы мне не понравились, я бы просто выскользнула незаметно, и только бы вы меня и видели.

— Справедливо, — сказал я. Знала бы она, с кем имеет дело.

— Где это вас так отделали? — спросила Эмма, меняя тему и доставая из сумочки блокнот и ручку. — Что успели выяснить?

— Прежде всего позвольте сказать следующее. Я хочу, чтобы вы помогли мне, и сам хочу помочь вам, но не могли бы вы в качестве одолжения воздержаться от публикации последующих статей до того, как мы получим результат?

— Почему?

— У меня такое чувство, что в последней статье вы подошли слишком близко… что в этом деле есть нечто большее, чем бросается в глаза. Нам нужно быть осторожными, вот и все.

Она кивнула:

— Хорошо, но если мне попадется сенсационный материал, я, может быть, передумаю. Не всю же жизнь сидеть в «Лондонском эхе».

— Понимаю, но если соберетесь что-то сделать, пожалуйста, предупредите меня, ладно? Чтобы я знал.

— Конечно. — Эмма достала из сумочки пачку «Мальборо» и дешевую пластмассовую зажигалку. — Курите? — Она протянула мне пачку. Одна сигарета была перевернута фильтром вниз.

Я сказал, что больше не курю, но не возражаю, если курят другие, а потом спросил, специально ли она положила сигарету табаком вверх.

— На удачу. — Эмма прикурила. — Я всегда так делаю.

— Моя первая подружка тоже. Если и брала у кого-то сигарету, то только перевернутую. Раньше многие верили в эту примету.

— И что? Сработало? Я имею в виду вашу девушку. Ей повезло?

— В колледже влюбилась в адвентиста-проповедника. Поменяла веру и сбежала с ним в Америку. Брат говорил, что у нее пятеро детей. Можно ли это квалифицировать как удачу? Не знаю.

— Пятеро детей? Определенно нет. По крайней мере не в моем понимании. Но все ведь определяется точкой зрения, не правда ли?

— Согласен.

Журналистка закурила, легко, не затягиваясь, выдыхая дым в сторону, а я воспользовался моментом, чтобы рассмотреть ее получше. Первым, что бросалось в глаза, было полное отсутствие макияжа. Впрочем, он ей и не требовался. У нее была нежная, бледная кожа, а горстка рассыпанных на переносице веснушек одного цвета с волосами добавляла привлекательности. Но все же в первую очередь обращали на себя внимание ее глаза — идеально круглой формы, необычного цвета, ясные и живые. Эмма Нилсон могла вскружить голову любому мужчине. Ее красота не была классической — некоторые черты, например, нос и скулы, выглядели немного грубоватыми на изящном личике, — но в ней ощущалась энергия, жизнь, чувственность, и я мог бы побиться об заклад, что ей ничего не стоит обвести вокруг пальца самого крутого парня.

— Вы еще не рассказали, где вам так досталось, — сказала Эмма, отпивая глоток пива.

— Знаю и обязательно расскажу, но прежде чем поделиться деталями случившегося со мной и той информацией, что мне удалось собрать, я хотел бы послушать вас.

— Вы давно занимаетесь этим делом?

— Не очень. Со вчерашнего дня.

— И уже ухитрились наступить кому-то на мозоль? Впечатляет. Это же надо так постараться.

Она определенно не верила мне и даже не старалась это скрыть. Впрочем, я на ее месте был бы настроен не менее скептически. И все же мне, наверное, следовало подготовиться к встрече получше.

— Буду с вами откровенен, мисс Нилсон…

— Эмма. Никто не называет меня «мисс Нилсон».

— Хорошо, Эмма. Так вот, у меня есть ниточка, но пройти по ней я не могу без вашей помощи. Тем не менее след очень хороший, это я вам обещаю.

— Что за ниточка?

— Имя. — Она вскинула брови, но ничего не сказала. — Имя человека, имеющего к этому непосредственное отношение. Вы его, возможно, не знаете. Но я бы предпочел сначала послушать вас. Может быть, вы знаете что-то такое, чего не знаю я.

— С чего начать?

— С общей ситуации. Насколько я смог понять, полиция считает, что смерть Малика связана с его работой либо в ЦУ, либо в спецотделе-7. Я прочитал ваши статьи и думаю, что вы разделяете эту точку зрения. А еще я думаю, что вы знаете человека, который был заинтересован в его смерти, но у которого есть весьма влиятельные друзья. Что скажете?

Секунду или две Эмма пристально смотрела на меня своими изумительными каре-зелеными глазами, словно взвешивая услышанное, потом едва заметно качнула головой.

— Азиф Малик нажил немало врагов среди видных фигур криминального мира, — заговорила Эмма, тщательно подбирая слова, — но общее мнение таково, что все эти фигуры уже отыграны и сейчас ничего не решают. Однако, как полагают мои источники, в северном Лондоне есть человек, расследованием деятельности которого и занимался Малик, когда его убили.

— Это его вы имели в виду в последней статье? Вы писали о нем, но не назвали его имени, так?

— Верно. Но вы же не думаете, что я назову имя человеку, которого вижу впервые в жизни и которого совсем не знаю?

— Понимаю. И все же на чем основаны ваши подозрения?

— Джейсон Хан, тот парень, с которым встречался Азиф Малик и которого застрелили вместе с ним, состоял в организации моего подозреваемого.

Я поднял брови. Новость интересная. В той информации, что мне удалось собрать в Интернете, эта связь не упоминалась.

— Насколько мне известно, Хан был обычным уголовником, уличным грабителем и большой роли не играл. Не думаю, что он располагал информацией, которая помогла бы свалить крупную криминальную организацию.

— Не могу сказать наверняка, но он знал что-то очень важное. — Эмма замолчала, вероятно, решая, стоит ли открывать все свои козыри незнакомому человеку. Я не торопил.

Эмма потушила сигарету, приложилась к бутылке, потом огляделась и, убедившись, что рядом никого нет, подалась ко мне через стол. На меня снова пахнуло ее духами.

— На то, что Хан знал нечто важное, указывает следующий факт: через четыре дня после того, как их с Маликом расстреляли в кафе, его подружка умерла при весьма подозрительных обстоятельствах.

— И что же это за обстоятельства?

— Причиной смерти назвали передозировку героином.

— Была наркоманкой?

— Да, была. А еще раньше, подростком, убежала из семьи и провела несколько лет в специализированном заведении. — Эмма покачала головой. — Я знаю, что вы думаете, мистер Кейн.

— Зовите меня Миком.

— Я допускаю, что она могла сознательно принять сверхдозу, когда услышала о смерти Джейсона, но кое-что не сходится. Все говорят, что она была очень сильной, волевой девушкой. Жизнь ее не баловала, досталось ей крепко, но в последнее время она прошла курс психотерапии, и, похоже, самое худшее осталось позади. По словам ее друзей, они с Джейсоном отказались от наркотиков. К тому же Хан никогда не увлекался героином.

— Почему же вы не рассказали обо всем этом в своих статьях? Почему не привлекли внимание к ее смерти?

— Я собиралась это сделать. Материал выйдет в следующем номере. Завтра.

Я уже во второй раз за вечер вскинул брови.

— Шуму будет много.

— Главное, чтобы полиция наконец зашевелилась. Мне и этого вполне достаточно. Сейчас, похоже, расследование идет ни шатко ни валко.

— Вам нужно быть осторожнее. Нисколько не сомневаюсь, что вы умеете о себе позаботиться, но имейте в виду, что в данном случае мы сталкиваемся с очень опасными людьми. — Я достал свой блокнот. — Кстати, как звали ту девушку, о которой вы упоминали, подружку Джейсона Хана?

— Энн Тейлор.

Мне пришлось сильно напрячься, чтобы сохранить равнодушное выражение лица. Перед глазами встала худенькая девушка с телом ребенка и большим самомнением. Однажды, когда она еще работала проституткой в районе Кингс-кросс, я спас ее от похищения. Мы с напарником расследовали тогда убийство одной из ее подруг, такой же беглянки, Мириам Фокс. То было перед самым моим бегством из Лондона. Я надеялся, что после того случая ее жизнь изменилась к лучшему. Энн Тейлор производила впечатление разумной, практичной и хорошо знакомой с законами улицы девушки, но даже все эти качества не смогли заменить удачу, которой ей больше всего и недоставало.

За короткий период нашего знакомства Энн вовсе не произвела на меня впечатления человека, склонного к самоубийству, и я бы согласился с Эммой в том, что она была крепкой и волевой девушкой, привыкшей жить в условиях, которые большинство людей сочли бы невыносимыми. По данным статистики, такие гораздо реже кончают самоубийством, чем выходцы из обеспеченных семей. С другой стороны, нельзя исключать и того, что произошедшее с ней было всего лишь несчастным случаем. С героином ошибиться легко, а передозировка нередко ведет к смертельному исходу.

Оставив пока в покое Энн Тейлор, я спросил у Эммы, знает ли она, чем занимался в вечер убийства сам Малик.

— В тот вечер они с женой смотрели телевизор. Позвонили в начале одиннадцатого. Трубку снял Малик и, поговорив две-три минуты, сказал, что ему надо выйти. Полиция установила, что звонок поступил с мобильного Джейсона Хана. Малик быстро оделся, вышел из дома и, судя по всему, сразу же направился в кафе, где его и застрелили. Вот и все. Его жена, Каз, легла спать и проснулась только утром, когда в дверь постучали полицейские.

— Он сказал ей, куда идет и с кем встречается?

Эмма покачала головой:

— Нет, не сказал. Да она и не спрашивала. Для него это было обычным делом. Если не ошибаюсь, Каз только спросила, так ли уж нужно идти куда-то на ночь глядя, и Малик ответил, что дело крайне важное. И еще он показался ей очень возбужденным. Вообще-то его считали человеком спокойным, сдержанным, но после звонка — Каз это особенно подчеркнула — он был просто сам не свой. Должно быть, речь действительно шла о чем-то важном.

Некоторое время мы оба молчали. Я думал, что Джейсона Хана скорее всего использовали в качестве приманки, чтобы выманить Малика из дома в такое место, где его мог убить Билли Уэст. Если так, то и самого Хана убрали, чтобы не проболтался. Может быть, он рассказал о встрече подружке, тем самым подписав и ей смертный приговор. Но все это были только предположения.

— Теперь ваша очередь, — сказала Эмма. — Рассказывайте, что знаете. Кто этот человек, с которым у вас возникли проблемы?

— Только дайте слово, что ничего не опубликуете без моего разрешения. Для начала нам нужно собрать против него улики.

— Я уже пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы соблюсти ваши пожелания.

— Этого недостаточно. Дайте слово.

— Приятно встретить человека, который еще верит в такие старомодные понятия. Хорошо, даю слово.

Я собрался с духом.

— Человека, о котором я говорю, зовут Лес Поуп.

Глаза у нее расширились от изумления. Эмма откинулась на спинку стула.

— Шутите!

Теперь уже настала моя очередь удивляться.

— Что вы имеете в виду?

— А вы разве не знаете?

— Очевидно, нет.

Эмма покачала головой, явно озадаченная моей неосведомленностью, указывавшей на нехватку детективных способностей.

— Лес Поуп — адвокат Джейсона Хана. Точнее, был им.

 

Глава 15

— Расскажите о Поупе, — потребовала Эмма, сделав еще глоток. — Прежде всего как вы вообще на него вышли, если не знали, что он адвокат Джейсона Хана?

Уж не сказал ли я лишнего? Обмануть человека, чья работа в том и состоит, чтобы вынюхивать ложь, дело рискованное. Тем более когда ты все еще числишься в розыске, а твой загар получен явно не в краях, где стоит зима. Эмма и без того поглядывала на меня со здоровым и вполне оправданным скептицизмом, хотя, похоже, и не узнавала. Ее глаза напоминали кошачьи — в них было что-то гипнотическое, — и в какой-то момент я пришел к выводу, что долго утаивать от нее свои маленькие секреты мне не удастся.

— Скажем так, за годы работы я наладил контакты со многими людьми, которые никогда не согласятся по доброй воле разговаривать с полицейскими, но которых можно соблазнить развязать язык обещанием денег. Насколько мне известно, мистер Поуп из их числа.

— И насколько хороша его информация?

— По-видимому, достаточно хороша, если из-за нее я попал в небольшой переплет. — После такого вступления я угостил Эмму заранее сочиненной еще в отеле историей о том, как, пытаясь навести справки о Поупе, я оказался в северном Лондоне, где ко мне подошли громилы, которые посоветовали не лезть в дела их босса и подкрепили предупреждение кулаками. Получилось, может, не очень оригинально, зато не слишком далеко от правды.

Тем не менее Эмма, похоже, поверила.

— А вы еще требуете, чтобы я вела себя осторожно, — сухо сказала она.

— Я говорю так, потому что имею за спиной горький опыт. Так что слушайте вдвойне внимательно.

Она улыбнулась — на щеках снова проступили очаровательные ямочки — и вытряхнула из пачки еще одну сигарету, одновременно взглянув на часы. Заметив этот жест, я ощутил непонятное разочарование — наверное, переоценил себя в качестве приятного собеседника.

Потом Эмма спросила, что мы будем делать дальше, и я ответил, что мне нужен адрес Поупа.

— Собираюсь нанести ему визит.

Произнесено это было таким тоном, чтобы она поняла — я намерен побеседовать с ним без лишней деликатности и не считаю вежливость и терпение обязательными атрибутами предстоящей беседы. Пусть знает, что имеет дело с человеком, который стоит на стороне хороших парней, но при этом не боится сыграть, если нужно, по-жесткому. Такой образ должен был прийтись Эмме по душе, потому что только с таким союзником она могла рассчитывать получить ответы на вопросы, которые поставила в своих статьях.

— И еще, — продолжал я, делая очередной подход к пиву, — мне бы хотелось, чтобы вы разузнали как можно больше о мистере Поупе. Пригодится любая информация. Кто его клиенты, какие у него связи, во что был замешан. То же в отношении Хана.

Эмма посмотрела на меня примерно так, как смотрела одна моя старая приятельница, когда думала, что я над ней издеваюсь.

— Вы ведь совсем немногого требуете, правда?

— Это поможет вам в вашем расследовании. — Я достал из кармана своей новой куртки листок и положил на стол перед ней. На листке было пять телефонных номеров, взятых из памяти мобильника Билли Уэста. Я не знал, будет ли от них какой-то толк, но попробовать стоило. — Можете попросить кого-нибудь проверить эти номера и узнать, на кого они зарегистрированы?

Она спросила, с чьего телефона я их взял, и я сказал, что с телефона Леса Поупа.

— Это последние из набранных и принятых.

— Как вы раздобыли его телефон?

Я ответил ей сухой, деловой улыбкой.

— Скажем так, похитил. Их у него несколько.

— Он знает о пропаже?

— Телефон уже у него.

— Посмотрю, что можно сделать, но ничего не обещаю.

— Если решите воспользоваться своими контактами в полиции, будьте очень осторожны. Ни в коем случае не упоминайте имени Поупа и не отдавайте все номера одному источнику.

Удивленное выражение в ее глазах сменилось недоверчивым.

— У вас весьма неординарные методы.

— В мире, где царит ортодоксальность, полезно отличаться от других. Лучше для бизнеса.

— Да уж. — Эмма снова посмотрела на часы. — Извините, мне пора. Но я обязательно сделаю все, что смогу. И еще мне нужен ваш номер.

Она записала мой номер, убрала все в сумочку, потушила сигарету, поднялась и протянула руку. Уже без улыбки.

— Приятно было познакомиться. Спасибо за пиво. Дайте знать, как пройдет ваша встреча с Поупом.

Я пообещал, сказал, что мне тоже было приятно познакомиться, и проводил Эмму взглядом. Жизнь несправедлива и даже жестока, и одна из самых больших несправедливостей заключается в том, что мужчина, старея, испытывает то же, что и раньше, — влечение к молодым, красивым женщинам, но при этом теряет привлекательность в их глазах. Выгляжу я еще неплохо, но постоянно думаю о том, что через десять лет мне будет уже пятьдесят. Кому я тогда буду нужен? Кто меня захочет? Я уже сейчас слишком стар для мисс Эммы Нилсон. Я понял это по тому, как она посмотрела на часы. Ей было интересно со мной, потому что она рассчитывала получить информацию, необходимую для ее статей, но на этом интерес и кончался. Узнав все, что было нужно, Эмма поспешила к друзьям. Может быть, у нее есть парень. И конечно, он моложе меня.

Я посидел еще немного, раздумывая, не заказать ли еще пива, но потом решил, что это место не для меня. Посетителей прибывало. В основном это были двадцатилетние парни, веселые, беззаботные, раскрасневшиеся от мороза. Их смех звучал уже из всех углов паба. Если уж пить в одиночку, то по крайней месте в таком месте, где будет комфортно.

Я допил пиво и вышел из паба.

 

Глава 16

Оксфорд-стрит уже украсили растянувшиеся через улицу многоцветные рождественские гирлянды. Магазины еще не закрылись и принимали самых закаленных покупателей, а по тротуарам разгуливали веселые и шумные компании подвыпившей молодежи, немалую часть которых составляли хихикающие девицы, чья одежда явно не соответствовала погоде. Никто не перехватывал мой взгляд, никто не заглядывал в лицо, как будто меня вообще не существовало. Учитывая ситуацию, такое невнимание должно было бы только радовать, но мне сделалось грустно. С самого начала я чувствовал себя чужаком, приезжим, сторонним наблюдателем.

Поскольку мой отель находился в другой стороне, я прошел по Оксфорд-стрит в направлении Оксфорд-серкус, где поймал такси, водитель которого, к счастью, оказался молчуном и подбросил меня до Паддингтона, не промолвив ни слова.

Выйдя из машины, я еще несколько минут шел пешком по удивительно тихой улочке, пока не наткнулся на приличный, отвечающий моему настроению паб. Из приоткрытого окна слышалась какая-то из вещей «Oasis», а к музыке добавлялся гул голосов и звон стаканов — фирменные звуки настоящей лондонской пивнушки, напомнившие о том, чего именно мне не хватало.

Я остановился у двери, вошел и с наслаждением вдохнул теплый, прокуренный воздух.

Заведение выглядело вполне прилично и, похоже, лишь недавно перенесло ремонт, после которого его украсили новые деревянные панели. Помещение было длинное и узкое, с барной стойкой, растянувшейся на три четверти длины. Свободное пространство занимали беспорядочно расставленные круглые столики, за которыми собралась в этот вечер разношерстная публика, исключительно белая и почти исключительно мужская, в возрасте от двадцати до семидесяти. Внимание большинства привлекала невысокая платформа в углу зала, которую я принял за сцену. Пара завсегдатаев оглянулась, когда я проходил мимо, но лица их не отразили ко мне ни малейшего интереса. Протиснувшись к бармену, здоровяку с низким лбом и выразительной нижней челюстью, напомнившему мне хорошо сложенного бесхвостого макака, я заказал вторую за вечер пинту «Прайда».

Беспокоиться о том, как бы произвести благоприятное впечатление на симпатичную спутницу, не приходилось, и я присосался к кружке по-настоящему, опустошив ее с первого подхода примерно на четверть. Вот теперь пиво и впрямь обрело забытый вкус нектара. Я сделал еще пару глотков и понял, что для полного удовольствия не хватает одного важного ингредиента. Гадать, какого именно, не пришлось — я это уже знал.

Чуть дальше к концу стойки сидел старикан в сером плаще и кепке, должно быть, уже разменявший восьмой десяток. Держа между узловатыми пальцами «Ламберт и Батлер», он несколько секунд рассматривал собственное отражение в зеркале на стене, потом смачно затянулся, постучал сигаретой о край пепельницы «Хайнекен», стряхивая пепел, и повторил процесс.

Я выкурил последнюю сигарету три года назад и в общем-то не страдал по этому поводу, но, с другой стороны, за все эти три года я ни разу не был в прокуренном лондонском пабе и ни разу не пил «Прайд». Должен признаться, делать одно, не делая другого, было трудно.

Я сделал еще глоток, пытаясь подавить проснувшееся желание. Интересно, чем сейчас занимается Эмма Нилсон? Удастся ли ей что-нибудь узнать? Попытка не удалась. Семя сомнения попало в почву и уже давало всходы. Да, три года я обходился без табака, но сейчас это не имело никакого значения. Курить хотелось отчаянно. Хуже того, подсознательно я уже принял положительное решение. В отличие от большинства пабов, здесь сигареты продавались открыто. Пачки выстроились четырьмя рядами на полке под бутылками — «Мальборо», «Мальборо-лайт», «Бенсон» и «Силк кат», — как разукрашенные шлюхи, соблазняющие счастливого в браке мужчину. Я смотрел на них и не мог отвести взгляда.

Расправившись с пинтой, я кивнул бармену и заказал еще одну вместе с пачкой «Бенсон и Хеджез» и коробком спичек. Перед тем как сорвать целлофановую упаковку, я секунду помедлил, словно мне предстояло принять некое жизненно важное, судьбоносное решение. Люди, начинающие курить снова, обычно оправдываются перед собой тем, что эта пачка будет последняя, что курить они станут только в компании, или чем-то еще, но я знал наверняка, что если закурю, то уже не остановлюсь и вернусь к прежней норме — тридцать штук в день. Проблема заключалась еще в том, что время для возвращения к старой привычке было выбрано не самое лучшее — в Англии за пачку приходится платить в двадцать пять раз больше, чем на Филиппинах.

Так или иначе, жребий был брошен, и свидетельством власти пагубного пристрастия стал тот факт, что, едва сделав первый глоток новой пинты, я сорвал упаковку, вытряхнул сигарету, чиркнул спичкой и сделал первую, нерешительную, пробную затяжку. Ни головокружения, ни тошноты не последовало — яд прокатился по горлу и вошел в мою кровь, вызвав приятное ощущение возвращения домой. Я затянулся поглубже и впервые за последние дни почувствовал себя своим в этом городе.

Жиденькие хлопки и несмелые приветственные выкрики заставили меня повернуться и посмотреть, чем вызвано оживление. Высокая и еще молодая леди с очень длинными ногами вошла в зал через дверь в конце паба и прошествовала к платформе. Грим на ней лежал слоем толщиной, наверное, с дюйм, а весь остальной наряд исчерпывался сверкающим золотистым бюстгальтером, стрингами и туфельками-лодочками того же цвета на высоченных каблуках. Весь ее вид и манера держаться говорили о том, что ее мнение о собственных достоинствах намного выше мнения присутствующих. Я бы не назвал ее несимпатичной — макияж надежно скрывал истинные черты, — но мне она показалась одной из тех женщин, что всегда лучше выглядят в пабе вечером, чем в постели на следующее утро.

Заиграла музыка; незнакомая певица завела песню, под звуки которой девушка поднялась на сцену, стерла с лица улыбку и послала соблазнительный поцелуй группе молодых людей за ближайшим столиком, которые отозвались одобрительными воплями. Надо признать, играла она неплохо, делая вид, что получает удовольствие от себя самой, что не так-то легко в подобного рода заведении. На Филиппинах часто видишь местных девушек в компании немолодых и плохо одетых европейцев и американцев. Как бы ни был уродлив спутник, они всегда улыбаются. Наверное, все дело в природной способности женщины втирать мужчинам очки.

Поприветствовав публику, стриптизерша приступила к танцу, состоявшему из медленных покачиваний, движений бедрами и потрясаний всем, чем только можно, проявляя при этом явное нежелание попадать в ритм музыке. Впрочем, и зрители особенной придирчивостью не отличались. Бюстгальтер полетел на пол, обнажив пару маленьких, но упругих и дерзко торчащих грудей, вид которых заметно оживил аудиторию. Кто-то из юнцов призвал ее сбрасывать остальное. Бармен нахмурился, отчего его сходство с обезьяной только усилилось, и озабоченно посмотрел в сторону столика, откуда, по его расчетам, и могла исходить угроза порядку. В целом атмосфера оставалась доброжелательно-радушная, но я прожил в этом городе достаточно долго, чтобы понимать — там, где выпивка, ситуация может измениться в любой момент.

Так и случилось.

Стриптизерша стащила трусики и, повернувшись к залу спиной, начала медленно-медленно наклоняться вперед, одновременно все выше и выше задирая задницу и выставляя на обозрение собравшимся скрытые прежде участки, выбритые столь тщательно, что они могли бы послужить рекламой бритв «Жиллетт». В тот момент, когда пальцы ее коснулись пола, а задница достигла зенита, кто-то из юнцов, продемонстрировав удивительное чувство момента, выразил свое презрительное отношение к этой демонстрации физической гибкости сухим и громким испусканием газов.

И тут все словно с цепи сорвались.

Несколько представителей более почтенной части публики вскочили на ноги с гневными упреками в адрес «сопляков» и «уродов», которых словно порывом ветра подняло со стульев. Кто-то кого-то толкнул, кто-то кому-то двинул, стороны обменялись громогласными угрозами, а один из юнцов даже нанес ловкий тычок, отправив оппонента в легкий нокдаун. Заскрипели стулья, с опрокинутого стола посыпалась со звоном посуда.

Но юнцы допустили ошибку. Повернувшись лицом к противнику, они оставили открытым тыл, чем не преминула воспользоваться стриптизерша, раздосадованная — что вполне понятно — реакцией на свое выступление. Ловким движением она скинула левую туфельку, развернула ее каблуком вперед и, позабыв о предписанной роли знойной обольстительницы и рассыпая проклятия, устремилась в отчаянную атаку. Не боюсь признаться, такого я еще не видел.

Ближайший из подвыпивших молодчиков получил по макушке, причем удар был нанесен с такой силой, что каблук — могу поклясться — пробил кость. Ей даже пришлось приложить немалое усилие, чтобы вытащить орудие из раны. Пострадавший вскрикнул от боли, за что тут же подвергся еще одному нападению; только на сей раз стриптизерша, очевидно, овладев навыком, потратила на всю операцию гораздо меньше времени. Жертва упала на колени, схватившись за голову, а один из оказавшихся поблизости завсегдатаев, улучив момент, мастерски врезал несчастному ногой по ребрам.

— Ублюдки гребаные! — возопила девица голосом столь высоким, что поднимись он еще на октаву, и вопль услышали бы только собаки.

«Сопляки» как по команде развернулись, но разъяренную танцовщицу это не смутило, и она с размаху полоснула каблуком еще одного, оставив на его щеке глубокую рваную рану. Невзирая на боль, тот рванулся к ней и попытался схватить за ноги, но стриптизерша отпрыгнула назад и, уподобившись каратистке, провела удар правой ногой и угодила обидчику каблуком между глаз. Впору было открывать счет.

— А она хороша, — заметил я, обращаясь к старичку, который тоже повернулся к залу и с живым интересом наблюдал за разворачивающимися событиями. — Ей бы в кино сниматься.

— Занимается дзюдо, — прохрипел он, кивая. — Ее здесь так и зовут, Джули-дзюдоистка. С такой лучше не связываться. Не баба — огонь!

— А ей самой не достанется? — спросил я, прикладываясь к кружке. В воздухе уже просвистела брошенная кем-то бутылка. Разминувшись с головой стриптизерши, она угодила в стену за сценой. Юнцы, сбившись в плотную массу, пошли на штурм.

— Не беспокойтесь, — ухмыльнулся мой сосед. — Эрни разберется.

— Он? — Я кивнул в сторону бармена, уже выходившего из-за стойки со сжатыми кулаками. Вид у него был не слишком доброжелательный.

Известив о своем приближении громогласным ревом — чем-то средним между мычанием буйвола и воплем осла, — Эрни предрешил исход сражения. Переполнявший молодчиков боевой дух моментально испарился, а наступление трансформировалось в постыдное бегство. К несчастью для них, было уже поздно. Для человека крупной комплекции Эрни оказался весьма проворен; к тому же ему никто не мешал — сражающиеся расступались перед барменом, как воды Красного моря перед Моисеем.

— Ладно, друг, хватит! — в отчаянии воззвал один из юнцов, но был бесцеремонно прерван сокрушительным хуком в челюсть. Тело его, описав в воздухе дугу, грохнулось на пол вне поля моего зрения. Кто-то пронзительно взвизгнул.

Эрни знал толк в драке, и поверженные свингами и апперкотами противники поползли к выходу, бросив на произвол судьбы своих менее расторопных или более упертых товарищей. Помахав кулаками, бармен позволил паре местных взять его за руки, а Джули-дзюдоистка, держа по туфле-стилету в каждой руке, прошлась голая по бару — сцена могла бы стать украшением какой-нибудь порнографической версии «Повелителя мух», — матерясь как сапожник и раздавая оплеухи тем из обидчиков, которые еще не успели достичь выхода.

Как и всегда в случаях с доброй заварушкой, порядок восстановился быстро; с момента оскорбительного залпа до финальной затрещины прошло не более минуты, и незнакомая певица даже не успела закончить свои меланхоличные стенания. Что-то по поводу «неверного беби». Я подумал, что с Джулией этот «беби» наверняка бы так не поступил.

К заключительным аккордам решительная стриптизерша сменила гнев на милость и довела до конца свое поучительное с анатомической точки зрения представление. Опрокинутый стол подняли, битое стекло убрали, а пострадавшие из местных отметили победу новыми тостами. Никто, похоже, не придавал случившемуся особенного значения, даже Эрни, на долю которого и выпала уборка помещения. Судя по всему, подобное рассматривалось здесь как часть приятного времяпрепровождения, чем-то таким, о чем можно будет вспомнить, когда в разговоре наступает неловкая пауза.

Добро пожаловать в Лондон! На родину Биг-Бена, английского парламента и традиционных кулачных боев.

Я допил пиво и посмотрел на часы. Сцена опустела, публика поутихла, в дымном воздухе плавали обрывки разговоров. Размышляя, стоит ли взять третью пинту, я достал из пачки две сигареты и закурил.

— Налить еще? — дружелюбно спросил Эрни, наклоняясь за пустой кружкой. Впервые за весь вечер я увидел приветливое лицо с некоторым даже намеком на улыбку. Выброс адреналина и выпуск агрессии определенно улучшили ему настроение. Мне уже встречались такие типы.

— Конечно, — ответил я, переворачивая вторую сигарету фильтром вниз и возвращая ее в пачку. Похоже, без удачи в этом городе долго не протянешь. — Почему бы и нет?

 

Глава 17

На следующее утро я проснулся с больной головой. Было ли это следствием полученных прошлым утром тумаков или поглощенных вечером на пустой желудок шести пинт пива, сказать трудно. В любом случае требовалось подкрепиться. Я полежал немного на кровати, размышляя о том, не прихватить ли еще полчасика сна, но крики носящихся по коридору детишек и стук дверей этажом ниже убедили меня подняться. Я опустил руку, пошарил по полу и поднял часы. Без пяти девять. Поздновато.

Я встал, принял душ, оделся и, обретя достойный вид, отправился на встречу с миром. День выдался холодный, ненастный, дождливый, что вовсе не исключение для этого времени года. Впрочем, разбаловавшись в тропиках, я вовсе не собирался задерживаться здесь надолго. Купив в газетном киоске «Санди таймс», «Индепендент» и «Ньюс оф зе уорлд», я укрылся в ближайшем итальянском кафе, где заказал салат с курицей, апельсиновый сок и кофе и устроился за столиком у окна.

Газеты не предлагали ничего интересного: новая вспышка насилия на Ближнем Востоке, очередные угрозы «Аль-Каиды» преподать урок Лондону и прочее в том же духе. «Санди таймс» поместила большую статью о пенсиях, суть которой сводилась к тому, что уходящим в отставку через двадцать лет получать будет нечего. Может быть, и так, но кому хочется думать об этом в выходной день за привычным завтраком с корнфлексом?

Единственное упоминание об интересовавших меня событиях минувшего дня обнаружилось в «Ньюс оф зе уорлд». В помещенной на пятой странице заметке под заголовком «Пес погибает, защищая хозяина», рассказывалось о том, как пятидесятичетырехлетний Ральф Хэтчер, прогуливаясь с немецкой овчаркой, наткнулся предположительно на группу наркоторговцев, выяснявших отношения в хертфордширском лесу. Подвергшаяся жестокому нападению пара оказала достойное сопротивление бандитам, но «доблестная овчарка по кличке Текс» пала в неравной схватке. Мистер Хэтчер получил «легкие повреждения лица», но был выпущен из больницы после оказания медицинской помощи. Газета опубликовала фотографию, с которой на читателей смотрел пес — Текс или нет, определить трудно — с высунутым языком. Снимок Хэтчера отсутствовал по понятным причинам.

Покончив с салатом, я закурил первую за утро сигарету и скурил ее полностью, до фильтра. Хорошо ли пошла? Определенно да. По крайней мере чувства вины я не испытал. Позвонить Эмме? Подумав, я отказался от этой мысли — во-первых, еще рано, а во-вторых, она вряд ли успела что-то узнать. Может, вообще спит, так что не стоит и беспокоить. Когда еще человеку отдохнуть, как не в воскресенье.

Я заказал еще кофе, закурил вторую сигарету и задумался.

Итак, что у нас есть?

Эмма Нилсон подобрала ключик к кому-то из следственной группы, и ее информация насчет неназванного гангстера скорее всего верна. Парень, похоже, обладает немалыми возможностями, имеет своего человека в полиции и без колебаний отправляет на тот свет неугодных. Установить его личность большого труда не составит, но что потом? У каждого большого игрока обязательно есть серьезная защита. Однажды мне довелось побывать в доме крупного воротилы преступного мира Лондона Стефана Хольтца, чтобы допросить по поводу покушения на его конкурента по бизнесу. Меня провели через двое железных ворот с пропущенной поверху колючей проволокой, через металлодетектор на входе, мимо десятка крепких парней в костюмах и полдюжины камер наблюдения и лишь затем допустили в кабинет, упрятанный где-то в глубине дома. И все равно меня не подпустили к нему ближе чем на десять футов, а за каждым моим движением бдительно следили четверо телохранителей. У людей такого калибра есть враги, и они далеко не глупы. Они не рискуют понапрасну. Сейчас против меня был именно такой человек, некто, кого я еще не знал, и мне нечего было противопоставить ему, кроме револьвера с шестью патронами в барабане. Честная схватка? Конечно, нет.

Вызов? Конечно, да.

 

Глава 18

Телефон зазвонил в половине третьего, когда я сидел в уютном французском ресторанчике на Гудж-стрит, где наслаждался рыбным супом с майонезом айоли. Возвращаться после завтрака в отель не хотелось, а поскольку дождь кончился, я прогулялся в сторону Темзы, воспользовавшись паузой, чтобы заново познакомиться с видами и звуками города, оставленного три года назад.

Я отставил бокал с вином и достал из кармана телефон. Наверное, блондин, тот самый парень, что пытался выдать себя за Леса Поупа, снова выходит на связь. Двадцать четыре часа он меня не тревожил, а теперь понял, что самолет я пропустил, и забеспокоился. Будет ругаться и грозить.

Однако взглянув на появившийся на дисплее номер, я понял, что это не он. Звонила Эмма, и звук ее голоса отозвался приятным волнением. С возрастом мужчины становятся сентиментальными.

— Как прошла вечеринка? — поинтересовался я.

Она фыркнула.

— Нормально. Ничего особенного. Потратила кучу денег и получила похмелье. И так чуть ли не каждое воскресенье.

— Сочувствую. Отдохните. Воскресенья для того и предназначены.

— Неужели вы подумали, что я еще валяюсь в постели?

— Нет, конечно, но…

— Вот именно. Я уже давно встала. И между прочим, занимаюсь работой. Делаю то, о чем вы просили. Вам ведь нужен домашний адрес Леса Поупа?

Пристыженный, я спросил, есть ли результаты.

Она продиктовала номер телефона и адрес в Хэмпстеде. Я записал.

— Переехал туда два года назад, — добавила Эмма. — Живет один. А вот номер мобильного узнать не удалось. Думаю, зарегистрирован на чужое имя. Но вы его, конечно, знаете — телефон же был у вас.

— Да, должен быть… где-то. Просто не могу найти. Но вы не беспокойтесь. Статья появится завтра?

— Да. На первой странице.

Эмма произнесла это с гордостью, и я с трудом удержался, чтобы не напомнить еще раз о необходимости соблюдать осторожность.

— Отлично. И еще раз спасибо за помощь.

— Я пока не успела навести о нем справки, но сделаю это обязательно. Кстати, как вы планируете его разговорить?

— У меня свои методы, — уклончиво ответил я. Действительно, как?

— Только не делайте ничего такого… Хватит с вас неприятностей.

— Спасибо за заботу. Вы удивительно внимательны.

Эмма рассмеялась. Легко, от души.

— У меня свой интерес — не хочу, чтобы что-то испортило впечатление от моей статьи.

— Притворюсь, что я этого не слышал. — Когда женщина смеется, это обычно хороший знак.

Мы попрощались, и я вернулся к рыбному супу, очень вкусному и ароматному, но не содержащему ни кусочка рыбы. И как это у них получается? Тем не менее я доел его и заказал кофе с яблочным пирогом.

Отправляться с визитом к неуловимому мистеру Поупу на пустой желудок неразумно — на угощение рассчитывать не приходилось.

 

Глава 19

Грантли-Корт — опрятный, чистенький район из больших сблокированных домов в псевдогеоргианском стиле, построенных на пологом склоне к западу от Норт-Энд-роуд. Застройка началась сравнительно недавно, лет пять назад, и проектировщики решили обойтись без заборов и высоких стен, закрывающих вид на здания и расчерченные по линейке зеленые лужайки. Деревьев на тротуарах тоже нет, отчего улица кажется голой. В таких условиях вести долговременное наблюдение за домом Леса Поупа, оставаясь при этом незамеченным, невозможно.

Свой визит я отложил до наступления сумерек, что в южной Англии в это время года случается примерно в четыре часа пополудни, и появился на месте в начале пятого, проделав долгий путь сначала на автобусе, потом пешком. Дом Поупа под номером 22 расположился на середине улицы, неподалеку от перекрестка. На дорожке стоял новенький серебристый «лексус», в окнах первого этажа горел свет, но дома ли хозяин — этого я не знал. Провода на кирпичных стенах второго этажа указывали на наличие сигнализации, над передней дверью мерцал голубой фонарь.

Однажды, еще в бытность моим информатором, где-то здесь, правда, не в таком шикарном доме, жил Томбой. Текущих цен на лондонскую недвижимость я не знал, но, учитывая положение участка — в тихом, центральном квартале, — стоимость его наверняка приближалась к миллиону. И это означало, что Поуп делает неплохие деньги на стороне — защищая мелких уголовников вроде Джейсона Хана, миллионов не заработаешь.

Я проскользнул под арку неосвещенного дома напротив и укрылся за припаркованной машиной. С дороги меня не видели, зато мне открывался неплохой вид на резиденцию под номером 22. Я достал телефон и набрал домашний номер Леса Поупа.

Прошло около минуты, но трубку так никто и не снял.

Следовательно, хозяина нет.

Ничего. Не сработал план А, перейдем к плану В. В памяти мобильника Билли Уэста осталось пять номеров, и логично предположить, что один из последних звонков он сделал Лесу Поупу, человеку, организовавшему его побег из Англии. Билли должен был позвонить ему хотя бы для того, чтобы сообщить о прибытии к месту назначения. Я набрал последний из пяти номеров.

Ожидание снова растянулось почти на минуту, но на этот раз трубку все же сняли. Ответил мужской голос. Спокойный голос с лондонским акцентом. Голос человека, которому не о чем волноваться. И он определенно не принадлежал парню со светлыми волосами, моему вчерашнему знакомому.

— А, неуловимый мистер Поуп, — сказал я, надеясь, что не ошибся. — Сегодня у вас и голос другой. — На другом конце едва слышно вздохнули, и я понял, что попал в точку. Самая лучшая тактика в такой ситуации — наступать и не отдавать инициативу. — Нам нужно встретиться, но теперь уже без фокусов. Я видел вашу фотографию и знаю, как вы выглядите, так что не присылайте двойника. И не трудитесь созваниваться с приятелями. В прошлый раз у них ничего не получилось. Хотите остаться целым и невредимым и выйти из этой ситуации без ущерба для здоровья, дайте мне нужную информацию. И не тяните. Встретимся через час. В пять пятнадцать. На Чаринг-кросс-роуд есть паб, называется «Кембридж армс». Неподалеку от театра «Палас». Приходите один.

— Я не в Лондоне, — торопливо сказал он. — И очень далеко от города.

— Тогда вам нужно сильно постараться и найти способ побыстрее вернуться. У вас в запасе один час, это не обсуждается. — Поуп попытался протестовать, но я оборвал его: — И не надейтесь, что вам удастся от меня избавиться. Если не придете, я сам приду к вам. Найти вас нетрудно, потому что мне известно, где вы живете. Грантли-Корт, 22, не так ли? Милый, кстати, домик. Все. Это ваш последний шанс. На вашем месте я бы им воспользовался. Понятно?

Долгая пауза закончилась вполне оправданным, но совершенно глупым вопросом:

— Откуда мне знать, что вы не попытаетесь меня убить?

— «Кембридж армс» находится чуть ли не в центре Уэст-Энда. Там всегда полным-полно людей. Я ничего не смогу сделать вам, но и вы ничего не сделаете мне. Так что поторапливайтесь. В противном случае я подожгу ваш дом, и это будет только начало.

Сыграв в меру способностей роль крутого парня, я дал отбой, оборвав Поупа на полуслове, и продолжил наблюдение за домом, на случай если хозяин все же затаился там.

Я оставался на месте еще минут пятнадцать, не спуская глаз с передней двери, до которой было не больше двадцати ярдов, и зная, что если Поуп там, то ему надо пошевеливаться, чтобы успеть на встречу к пабу. Никто не вышел. Ничего не случилось. За четверть часа мимо прошла только одна машина. Прошла, остановилась у соседнего дома и изрыгнула содержимое: семейную пару с двумя детишками и малышом. И улица снова притихла. Постепенно поднялся ветер, гоня по вечернему небу рваные облака. Температура упала, и я поймал себя на том, что начинаю зябнуть. Потом заморосил дождик.

Я вышел из укрытия и быстро перешел на другую сторону улицы. Восьмифутовый деревянный забор, примыкавший к соседнему, блокировал доступ к задним дворикам обоих участков. Смутить неопытного, случайного воришку он, наверное, мог, но не серьезно настроенного грабителя. Меня он не остановил. Я подпрыгнул, ухватился обеими руками за верх, подтянулся и без лишнего шума перевалился на другую сторону.

Маленький квадратный задний дворик Поупа был наполовину выложен каменными плитами. От соседнего дома его отделяла почти непроходимая живая изгородь.

Наполовину поднятые жалюзи позволили заглянуть в ближайшее окно, за которым обнаружилась просторная и на удивление аккуратная кухня, выполнявшая также функции столовой. На крючках висели сияющие сковородки, на полках толпились чистенькие кастрюльки. Все блестело и радовало глаз. Просто выставка кухонного оборудования. Для человека, оказавшегося в непростой ситуации, Поуп держался стойко и, похоже, не позволял расслабляться ни себе, ни другим. Комнату освещал невидимый слабый источник под потолком, но дверь была закрыта, и признаков жизни не наблюдалось.

Теперь самое трудное: забраться в дом. Раньше люди почти не уделяли внимания охране жилища, ограничиваясь надежными замками и прочными ставнями, что значительно облегчало воровской промысел, но в последние два десятилетия кражи со взломом приобрели характер эпидемии, заставив население прибегать к более надежным мерам. Двери и окна укреплялись. Сигнализация стала обычным делом. Домовладельцы не покидали свои владения, не удостоверившись, что все заперто и закрыто, а охранная система включена. Жизнь простых домушников, как и угонщиков автомобилей, изменилась в худшую сторону, и сменяющие друг друга правительства неизменно указывали на тот факт, что благодаря их усилиям и принимаемым мерам общая преступность имеет тенденцию к снижению (они никогда не упоминали о том, что число насильственных преступлений неуклонно возрастает и что отчаявшиеся воришки все чаще избирают в качестве цели не собственность, а самих граждан). Тем не менее всегда находится идиот, который не слушает ничьих советов и поступает по-своему, и мне, похоже, повезло наткнуться на него.

Задняя дверь была заперта, но ключ торчал в замочной скважине с другой стороны. Я достал из кармана блокнот, вырвал чистую страницу, опустился на колени и подсунул его в щель между дверью и полом. В купленном накануне на Оксфорд-стрит швейцарском армейском ноже нашлась, помимо прочего, маленькая отвертка. Оставалось только покрутить отверткой в замочной скважине, чтобы вытолкнуть из нее ключ. Вся операция заняла десять секунд, да и то лишь потому, что я подрастерял навыки. Ключ упал на бумагу, я наклонился и вытащил листок. Оставалось только войти.

Я осторожно закрыл за собой дверь и в несколько шагов пересек кухню. В доме было тихо. Лес Поуп — если только не спрятался под кровать в надежде, что все проблемы решатся сами собой и без его участия — определенно отсутствовал.

У двери я остановился и снова прислушался — тишину ничто не нарушало. Но так продолжалось лишь до того, как я открыл дверь. Стоило мне сделать это, как один из сенсоров движения сработал, и по дому разнесся пронзительный металлический звон. Не обращая внимания на шум, я прошел в холл и щелкнул выключателем. Я знал, что мне нужно, и не собирался терять время.

Зазвонил телефон. Звонили, конечно, из диспетчерской охранной фирмы, в ведении которой находилась сигнализация. Не получив ответа, они позвонят в полицию, но меня это не беспокоило. У блюстителей порядка другие приоритеты, и спешить на такого рода происшествие никто не станет по той простой причине, что охранные системы нередко срабатывают из-за небрежности домовладельцев. По собственному опыту я знал, что в запасе у меня не меньше двадцати минут. Скорее, опасаться следовало соседей. Я посмотрел на часы и дал себе две минуты.

Кабинет находился в передней части дома. Я прошел туда и, прежде чем включить свет, задернул шторы. Большой, ручной работы письменный стол стоял у стены. Над ним висели книжные полки, заставленные аккуратными рядами пухлых томов. Книжные стеллажи занимали большую часть другой стены, тогда как третью украшали многочисленные фотографии в рамках. И на столе, и на полках царил идеальный порядок.

Ящики стола были заперты. Я торопливо перебрал бумаги в двух корзинах, помеченных ярлычками «Входящие» и «Исходящие», но не нашел ничего такого, что заслуживало бы внимания. Время поджимало. Я повернулся и скользнул взглядом по фотографиям на противоположной стене. На большинстве из них присутствовал один и тот же мужчина, скорее всего сам Лес Поуп. Либо Томбой давно не видел своего бывшего защитника, либо, что представлялось более вероятным, сознательно пытался скрыть от меня что-то, поскольку Поуп оказался крайне непривлекательным субъектом. Центральное место в этой фотогалерее занимал цветной снимок размером двенадцать на восемь, на котором рядом с адвокатом стоял знаменитый экс-футболист, лицо которого было мне знакомо, но имя выпало из памяти. Поуп широко улыбался, а вот футболист выглядел слегка смущенным и косился на пухлую руку, лежавшую на его плече. Спортсмену оставалось только посочувствовать — Поупу было сорок с небольшим, но тянул он на все пятьдесят с лишним. Наметившуюся лысину прикрывал клинышек намасленных, черных, с проседью, волос — отчаянная попытка остановить неизбежное; черты лица казались раздутыми и нечеткими, словно слепленными небрежно и наспех; губы напоминали вареные сосиски, а такого огромного, вздернутого и свернутого в сторону носа мне еще не встречалось. Все это уродство отчасти компенсировали глаза — большие, голубые, улыбающиеся.

В общем, узнать его не составляло труда.

Понимая, что время на исходе, я повернулся к выходу, но неожиданно для себя остановился и обернулся.

Внимание привлекла фотография в верхнем ряду. Черно-белый снимок в рамке из темного дерева. Как я его заметил, сказать не могу, потому что он ничем не выделялся. Группа мужчин позировала на фоне гольф-клуба. Семь или восемь человек, выстроившись в ряд, улыбались в камеру. Я присмотрелся — ошибки быть не могло. Невозможно забыть лица тех, кого убил, и невозможно забыть лицо мужчины, попросившего предоставить девочку, чтобы он ее убил. Год назад, когда Лес Поуп договаривался об устранении в Маниле Ричарда Блэклипа, он утверждал, что представляет интересы женщины, пострадавшей в детстве от насильника. По крайней мере так мне сказал Томбой.

Но здесь Блэклип и Поуп стояли вместе, почти рядом.

Я снял фотографию со стены, вырвал снимок из рамки, сложил его вдвое и сунул в задний карман джинсов.

За окном мелькнула тень. Кто-то посветил фонариком. В дверь постучали.

Пора уходить.

Я быстро прошел через дом к задней двери, вышел, не потрудившись закрыть ее за собой, и направился прямиком к живой изгороди. Никто не окликнул меня, никто не попытался догнать, и я не оглядывался.

Через три минуты я пробрался сквозь живую изгородь, пересек соседний дворик, перелез через забор и оказался на другой улице.

Меня никто не преследовал.

— Время встречи меняется, — сказал я Лесу Поупу, когда он снял трубку. — Шесть тридцать. Там же.

— Послушайте, я могу предложить вариант получше, — быстро ответил он.

— Не сомневаюсь. Да вот только у меня нет настроения выслушивать ваши предложения. В половине седьмого возле «Кембридж армс». И вот что еще. Если вам позвонят насчет сработавшей сигнализации, не беспокойтесь. Ничего не пропало, все на месте. Как и было. Кстати, мне понравился порядок на вашем письменном столе.

— Что вы, черт возьми, себе позволяете? — воскликнул он голосом, исполненным праведного негодования.

— Ничего особенного.

— Я не поддамся на шантаж!

— Все, что мне от вас нужно, это получить информацию. Потом я вас отпущу. Итак, в шесть тридцать. И не пытайтесь устроить западню, иначе в следующий раз я навещу ваш дом, когда вы там будете, и уж тогда неприятностей не избежать.

Поуп начал что-то говорить, но я не собирался вступать с ним в дебаты и потому дал отбой. Звонок оказался кстати. Теперь я знал, что он в городе. Иначе бы постарался получить отсрочку.

Я взглянул на часы. Без четверти пять. Я вернулся на Норт-Энд-роуд и повернул к югу. Спешить некуда.

 

Глава 20

Через полтора часа я стоял у входа в испанский ресторанчик на ярко освещенной Чаринг-кросс-роуд, скрывая лицо под надвинутой на глаза черной бейсболкой с надписью «Я люблю Лондон». Шел дождь, и улица почти полностью опустела. Напротив, через дорогу, запоздавшие театралы искали убежища от непогоды в «Кембридж армс». Поуп еще не появился.

Я отступил под козырек ресторана и достал сигарету. Седьмая за день. Парочка в вечерних платьях, прячась под одним, слишком маленьким для двоих зонтиком, пробежала на другую сторону улицы между медленно ползущими автомобилями и повернула в сторону Сохо. Появившийся из-за угла автобус остановился на остановке и временно скрыл их из виду. Когда он отвалил, они уже исчезли.

По пути сюда меня не оставляла одна мысль. Какое отношение имел Ричард Блэклип, мерзкий педофил и ничего больше, к смерти Азифа Малика? Может быть, и никакого, но в таком случае что-то в моей схеме не складывалось. Блэклипа арестовали за надругательство над собственной дочерью — я прочел об этом в газетной вырезке, которую Поуп прислал Томбою, и из статей в Интернете. Но он был также знаком с Поупом и, судя по всему, доверял ему настолько, что даже сообщил о намерении податься в Манилу. Поуп же — по неведомым пока причинам — предпочел убрать беглеца, связавшись для этого с Томбоем.

Я неторопливо затянулся и тут же поежился — вода с козырька падала на бейсболку и скатывалась за воротник. Сменив дислокацию и убравшись с линии огня, я посмотрел влево, потом вправо и внезапно увидел Леса Поупа, проходившего мимо, не более чем в пяти ярдах от меня, в компании какого-то мужчины. Меня они не заметили, но, перейдя улицу, направились к пабу. В какой-то момент спутник Поупа повернул голову, и я увидел пересекавшую лицо длинную рану. Отметина не оставляла сомнений — это был шотландец, мой недавний знакомый, встреча с которым прошлым утром получилась такой запоминающейся. За ним еще числился должок. Как и за Поупом, нарушившим инструкции и явившимся на рандеву в компании телохранителя.

Я отступил в тень. Поуп с шотландцем проследовали в паб. За десять минут до назначенного времени.

Спешить было некуда; я спокойно докурил, потом неторопливо перешел дорогу и занял позицию в нескольких ярдах от передней двери. Номер Поупа уже впечатался в память, так что я достал телефон и набрал его, не выходя на свет.

— Да?

— Меняем место, мистер Поуп.

— Послушайте, что же это такое? Я только что…

— Паб «Три борзых», чуть дальше по той же стороне улицы. Совсем близко от «Кембридж армс», на Мур-стрит. Там безопаснее.

— Что вы хотите этим сказать? Почему безопаснее?

— За «Кембридж армс» ведется полицейское наблюдение. Полагаю, вы уже там. Выйдете, повернете направо, потом еще раз направо. Пройдете тридцать ярдов и увидите вывеску. Встречаемся через пять минут.

Я тут же дал отбой, досчитал до двадцати и подошел к двери «Кембридж армс». С другой стороны к пабу приближалась толпа студентов, но они были еще далеко и так резвились, что уже ничего не замечали.

Дверь открылась. Появившийся первым шотландец бросил взгляд через дорогу, в сторону испанского ресторана, где я стоял всего пару минут назад. Наверное, высматривал несуществующее полицейское наблюдение. Сделав шаг вперед, я ударил его по переносице рукояткой револьвера. Удар получился исключительно точным — что-то сухо хрустнуло. Секундная задержка, и из ноздрей хлынули два потока крови. Я стукнул его еще раз, теперь уже по затылку, и оттащил подальше от двери. Замычав от боли и схватившись за перебитый нос, шотландец неуклюже осел на тротуар.

Из паба вышел Поуп.

— О Боже… — прошептал он и попытался вернуться в паб.

Адвокаты, однако, не самые проворные и быстрые люди, и я успел схватить его за воротник и оттащить назад, прежде чем он развернулся на девяносто градусов. Кстати оказавшийся в руке револьвер ткнулся дулом в солидный животик.

— Будешь шуметь, прострелю кишки. Понял?

Поуп пробормотал что-то неразборчивое, но по тону и языку тела я понял, что предупреждение принято во внимание. Имея такую физиономию, на успех у женщин рассчитывать трудно; брюшко же указывало, что и боец из него никудышный. Типичный стряпчий. Умеет делать деньги. Больше не годен ни на что.

Я оттащил его от двери и притянул к себе. Потом бросил взгляд на шотландца. Тот сидел на тротуаре, закрывая окровавленное лицо окровавленными руками, и, похоже, никак не мог оправиться от удара по голове. Что ж, некоторые способны учиться только на собственном опыте.

— Эй, что это тут происходит? — резанул слух американский акцент.

К нам приближалась молодая пара, причем девушка вела себя гораздо увереннее своего спутника. Горячая и храбрая, она определенно не боялась вмешаться в любую конфликтную ситуацию, что само по себе достойно уважения и даже восхищения — но только не сегодня.

Я изобразил крайнюю степень огорчения.

— А, черт. Ну надо же! Извините, но не могли бы вы обойти нас сторонкой? Мы здесь снимаем. — Я кивком указал куда-то через дорогу, и она инстинктивно отступила, чтобы не мешать невидимому оператору. Поуп заволновался, и мне пришлось охладить его порыв тычком в бок.

— Ну и ну, а у вас реалистично получается. — Американка покачала головой и оглянулась, отыскивая взглядом скрытую камеру.

— Тот парень особенно хорош, — добавил молодой человек, указывая на шотландца.

— Прекрасный актер. — Я подтолкнул Поупа, и мы зашагали по улице. Проходя мимо студентов, остановившихся при виде сидящего на земле окровавленного шотландца, я опустил голову.

За спиной у нас американка спросила спутника, видит ли он кого-нибудь из съемочной группы, но прежде чем тот успел ответить, шотландец сердито проорал что-то насчет «гребаных камер». И тут мы свернули за угол.

— Куда вы меня ведете? — хмуро поинтересовался Поуп, безуспешно пытаясь придать голосу властный тон.

— Туда, где тихо и спокойно и где мы сможем поговорить без свидетелей. Не останавливайтесь. Сейчас я отпущу вас, но если попытаетесь удрать, пуля догонит, и тогда уже вам придется отвечать на мои вопросы с кровавой пеной на губах.

Я разжал пальцы и убрал револьвер. Мы шли по узким улочкам, ведущим в Сохо, порочное сердце Уэст-Энда. Баров и ресторанов здесь было больше, как и прохожих, но мы шли дальше, в район пип-шоу и секс-шопов. Подальше от ярких огней.

— Не понимаю, что вам от меня нужно, — снова завел свое Поуп.

Мне пришлось отступить в сторону, чтобы пропустить группку промокших, но хихикающих японских туристов, так что ответить сразу не получилось. На пару секунд нас разделили несколько ярдов и с полдюжины человек, и Поуп мог бы попытаться удрать, но не воспользовался моментом и даже замедлил шаг, дожидаясь, пока я поравняюсь с ним. По-видимому, угрозы возымели действие.

— Думаю, вы совершили ошибку, — продолжал он. — Я не имею к этому ни малейшего отношения.

— А вот я так не думаю. Кто поручил вам организовать убийство Билли Уэста?

— Уверяю вас, я здесь ни при чем. Я всего лишь сделал несколько звонков Томбою Дарку по поручению одного моего клиента.

— Его имя?

— Вы прекрасно понимаете, что я не могу вам этого сказать.

— Что ж, как хотите. — Я снова взял его за локоть и перевел через дорогу.

Поуп попытался протестовать, и я посоветовал ему заткнуться.

Мы свернули в узкий переулок, ведущий к Руперт-стрит, и мой спутник напрягся. Здесь было темно, и прохожих стало заметно меньше. Впереди показался один из самых печально знаменитых баров Сохо, заманивавший простодушных клиентов обещанием знакомства с хорошенькой полуголой девицей. Переступив порог и проведя с новой подругой какое-то время, простофиля понимал, что знакомство ограничивается разговорами и улыбками, а обязательная выпивка стоит ему половины недельной зарплаты. Красотка, дежурившая сейчас у дверей заведения, имела формы восточногерманской толкательницы ядра и соответствующее личико и вряд ли могла соблазнить даже подвинувшегося на сексе юнца-наркомана, проглотившего пару таблеток виагры, но свои обязанности исполняла исправно и даже подмигнула Поупу.

Чуть дальше, на той же стороне улицы, разместился порнокинотеатр, предлагающий фильмы категории «XXX», редкое удовольствие во времена повального увлечения DVD и Интернетом.

— Сюда. — Я остановил Поупа и развернул его к входу. — После вас.

Он нехотя вошел в полутемное, тесное фойе с сильным запахом сырости. Я протиснулся следом. В паре футов от двери, за многострадальной деревянной стойкой сидел невзрачный тип в затертом до дыр кардигане. Лицо его выражало такую усталость, словно он провел здесь лет сорок, с того самого дня, как заведение открылось в середине шестидесятых. Услышав стук двери, билетер тупо посмотрел на нас через стекла очков, слишком больших для сморщенной физиономии.

— Смелее, Лесли, — подтолкнул я своего спутника. — Заплати за двоих.

Поуп вздохнул, но возмущаться не стал.

Тип за стойкой сказал, что за двоих требуется двадцать четыре фунта, и Поуп еще раз вздохнул, теперь уже громче.

— Слишком уж дорого.

— А по-моему, цена вполне разумная, — не согласился я. — Доставай деньги.

Он покачал головой, однако вытащил из кармана модного костюма пухлый черный бумажник, отделил от стопки в полдюйма толщиной две новенькие, хрустящие двадцатки и неохотно протянул их через барьер. Рука его повисла над стойкой в ожидании сдачи, расставаться с которой у билетера тоже не было ни малейшего желания. Они вели себя как два старых скряги в комедийной постановке.

К этому времени Поуп успел так надоесть мне, что я, не дожидаясь, пока он пересчитает полученные монеты, толкнул его в спину, направляя к двери в зрительный зал.

С экрана нас приветствовала голая красотка, обслуживавшая одновременно троих мужчин. Действо сопровождалось сопением, стонами и приглушенными подвываниями. Зал был маленький, на пару сотен мест, а зрителей оказалось трое — все, судя по спинам и головам, мужчины средних лет, сидевшие на изрядном расстоянии друг от друга. Дверь хлопнула, но никто не обернулся.

Не обращая внимания на отвратительный запах и активные шевеления зрителей, я направил Поупа к заднему ряду и усадил в углу. Потом сел сам, достал револьвер и, сунув дуло в бок адвокату, вытащил швейцарский ножик. Не успел Поуп понять, в чем дело, как тонкое лезвие легонько ткнулось ему в пах.

Он судорожно вздохнул и опустил глаза. Я уколол его еще раз, уже побольнее.

— Господи! — зашипел он. — Пожалуйста, осторожнее с этим…

Я наклонился к его уху. От Поупа исходил неприятный, густой запах немытого тела, лишь слегка замаскированный дорогим одеколоном.

— А теперь слушайте меня очень внимательно, — прошептал я. — Я задам вам несколько вопросов, а вы ответите на них — честно, ничего не скрывая и без промедления. Солжете или сделаете хотя бы секундную паузу, начну резать.

— Пожалуйста, вы…

— Все понятно?

Он опять попытался протестовать, и мне пришлось нажать. Лезвие не прокололо кожу, но остановилось в миллиметре от этого. Поуп пискнул, но звук утонул в извергающихся из динамиков экстатических воплях.

— Да, да, понял! — Поуп отчаянно закивал.

— Кто клиент? Для кого вы наняли Билли Уэста? Кто заставил вас организовать его устранение?

— Николас Тиндалл. Ради Бога, не говорите ему, что это я вам сказал. Он меня живым закопает.

— Кто такой Николас Тиндалл?

— Гангстер. Настоящий головорез. Я работал на него. Давно…

— Зачем ему понадобилось привлекать вас, чтобы убить Малика и Хана?

— Мне об этом ничего не известно. Он…

Я поднес нож к его лицу и одним быстрым движением разрезал щеку. Рана была неглубокая и короткая, не больше дюйма. Поуп вскрикнул уже по-настоящему, но его опять заглушили вопли с экрана. Тонкая полоска на щеке быстро наполнялась кровью. Удовольствия мне это не доставляло, но я не собирался слушать всякую чушь. Да и угрозы эффективны только тогда, когда подкреплены действием. Я вернул нож в исходное положение. Поуп утерся и теперь растерянно и даже испуганно рассматривал перепачканные кровью руки. Он заметно побледнел.

— Почему Тиндалл использовал вас для организации убийства Малика и Хана? — повторил я, наклоняясь к нему.

— Потому что он не хотел, чтобы этим занимались его люди. Не хотел привлекать к себе внимания.

— Какое отношение имеет Николас Тиндалл к Ричарду Блэклипу?

Прикрыв рану ладонью, Поуп попытался изобразить недоумение и даже посмотрел на меня так, словно впервые услышал это имя.

— К кому?

— Не пудри мне мозги, — прорычал я и, вскинув руку, полоснул по пальцам лезвием.

Он взвизгнул и сунул пальцы в рот. Я убрал нож — один из зрителей обернулся и бросил на нас недовольный взгляд, но, наткнувшись на мой, не обещавший ничего хорошего, решил не вмешиваться и отвернулся.

— К нему. — Я достал из кармана джинсов сложенную пополам фотографию с улыбающимися любителями гольфа, сунул снимок Поупу под нос и ткнул пальцем в Блэклипа.

Поуп побледнел еще сильнее.

— Отвечай!

— Тут совсем другое дело. Блэклип не вернул мне деньги.

— Тогда откуда ты узнал, что он в Маниле? Ты даже знал, какой у него номер в отеле.

Поуп заколебался, и я уже собрался с силами, чтобы выдать еще одно предупреждение, когда случилось нечто странное.

На измазанном кровью лице появилась лукавая улыбка. Он повернулся и посмотрел на меня по-новому — уверенно и даже насмешливо.

— Больше я ничего вам не скажу, и вы…

В зале раздался звук, как будто кто-то открыл бутылку шампанского. Голова моего соседа дернулась. На лбу появилась черная отметина. Что-то темное брызнуло на стену. За первым хлопком последовали еще два, и Поуп медленно завалился набок. Кровь уже заливала лицо. По телу прошли судороги, ноги простучали по полу и замерли.

Шокированный случившимся, я потерял целую секунду, наблюдая за тем, как на глазах у меня умирает человек, но тут же опомнился и, свалившись с сиденья, перекатился и укрылся за трупом.

Убийцы и не прятались. Их было двое, оба во всем черном, с шапочками на головах и шарфами на лицах. Они стояли в проходе, футах в пятнадцати от меня, вооруженные пистолетами с глушителем, и смотрели в мою сторону.

Скрючившись в узком пространстве между рядами, я попытался отползти дальше, но путь блокировали ноги Поупа. Мало того, мне никак не удавалось вытащить револьвер. Один из киллеров выстрелил — вспышка пламени вырвалась из глушителя, — но пуля ударилась о сиденье и срикошетила в потолок. Вторая просвистела над головой и с глухим чмоком вошла в тело мертвеца. Киллеры повернулись и двинулись к выходу.

Я быстро сел, потянул за спусковой крючок и только тогда с опозданием понял, что держу револьвер в одной руке. Грохнул выстрел. Револьвер подпрыгнул. Боль от отдачи ударила в плечо, и рука как будто вспыхнула. Пуля вонзилась в противоположную стену над головами убегающих убийц, разметав во все стороны куски штукатурки и оставив огромную белую дыру. Кто-то из зрителей в панике вскрикнул.

Не обращая внимания на боль в руке, я поднялся и в этот самый момент увидел светлую прядь, выбившуюся из-под шапочки ближайшего к двери киллера.

Это был он. Тот самый человек, выдававший себя за Поупа. Тот, кого я называл Блондином. Прилип как чертополох!

Но как, черт возьми, он узнал, что мы здесь?!

Размышлять было некогда — первый убийца уже выскользнул из зала. Я поднял револьвер — теперь уже держа его в двух руках, — прицелился и спустил курок в тот самый миг, когда второй киллер достиг двери.

Волна сжатого воздуха оглушающе ударила по ушам. Револьвер дернулся, но я был готов и почти не ощутил отдачи. Киллер охнул, пошатнулся и схватился за левое плечо. Тем не менее он устоял на ногах и успел выскочить из зала прежде, чем я выстрелил во второй раз. Похоже, пуля его только зацепила.

Страсти на экране достигли кульминации, но наблюдать за финалом было некому — испуганные зрители благоразумно предпочли упасть на пол, не желая участвовать в чужих разборках.

Надвинув на глаза бейсболку, я протиснулся между сиденьями к проходу и побежал к двери.

* * *

В подобных ситуациях решения нужно принимать быстро. Продумать все невозможно, а время терять нельзя. Киллеры могли поджидать меня в фойе, но выяснять, есть засада или нет, я не мог — каждая секунда промедления увеличивала их шансы и уменьшала мои. Позволить им уйти означало потерять последний след, потому что мой главный источник информации лишился значительной части хранилища этой самой информации. Вот почему я распахнул дверь и ворвался в фойе, держа револьвер в вытянутых руках. Справа, за стойкой, незадачливый билетер в потертом кардигане и больших очках раскинулся на стуле с дыркой в голове. Кроме него, в фойе никого не было.

Я вылетел на улицу и едва не упал, поскользнувшись на мокром тротуаре, но зато успел заметить киллеров, уже сворачивающих на Руперт-стрит. В следующее мгновение они скрылись из виду, и я понесся следом, понимая, что если упущу их сейчас, то останусь ни с чем. Обогнув угол, я увидел обоих впереди, причем второй, раненый, начал отставать. Услышав, должно быть, мои шаги, он обернулся и вскинул руку с пистолетом.

За спиной у меня громко вскрикнула женщина, но стрелять ему пришлось на бегу, а это не самое удобное положение. Пуля прошла мимо. Тем не менее он выстрелил еще раз и снова промахнулся.

Удивительно, но страха не было. Я остановился, прицелился и спустил курок — в третий раз за минуту. В такой схватке, когда все решается в считанные секунды, времени едва хватает лишь на самые элементарные физические действия, необходимые, чтобы остаться в живых. В этих действиях, как выяснилось, я оказался немного эффективнее.

Киллер находился примерно в двух ярдах от перекрестка с Бруэр-стрит, когда пуля ударила его в грудь и отбросила в сторону.

Блондин, уже забежавший за угол, повернулся и послал в мою сторону одну за другой четыре пули. Стрелял он быстро и умело.

Где-то позади меня лопнуло стекло, кто-то пронзительно завизжал, и я бросился на тротуар, исхитрившись, падая, выстрелить от бедра. Пуля прошла футах в десяти над головой моего врага и угодила в кричащую неоновую вывеску, призывавшую покупать фильмы во «ВЗРОСЛОМ ВИДЕО ДЖО». Вывеска как будто взорвалась, выбросив фонтан искр, и свет погас. Блондин воспринял это как сигнал к отступлению и растворился в темноте. Преследовать его было бессмысленно, тем более что Бруэр-стрит уже опустела — прохожие толпились у дверей ночных заведений, укрываясь от развернувшегося на их глазах сражения.

Издалека донесся звук полицейских сирен. Понимая, что времени мало, я вскочил, бросился к тому месту, где остался первый киллер, и торопливо обыскал карманы кожаной куртки, держа в руке револьвер и стараясь не обращать внимания на тревожный стук сердца.

Ничего. Абсолютно ничего. Я оглянулся и увидел женщину-зазывалу из бара, стоявшую на тротуаре и смотревшую на меня во все глаза. С ней был верзила в темном костюме, похоже, любитель неприятностей, поэтому я опустил пониже козырек и направил на него револьвер. Любопытную парочку словно ветром сдуло.

Шарф, которым киллер прикрывал лицо, сполз и свисал с шеи. Рот его был открыт, а по щеке стекала тоненькая струйка крови. На вид лет тридцать, не больше. Одет просто — в черный свитер и черные же джинсы. Я похлопал по карманам. В правом — ключи и ничего больше. В левом… В левом что-то лежало. Вроде бы бумажник. Я сунул руку в карман. Точно, бумажник.

Сунув бумажник в карман вместе с револьвером, я поднялся и побежал по Руперт-стрит в направлении, противоположном тому, где исчез Блондин, в сторону Шафтсбери-авеню и Пиккадилли-серкус. Где люди, там безопасность.

Я думал, что драматический вечер наконец-то закончился, но, как вскоре выяснилось, до конца было еще далеко.

 

Глава 21

Через двадцать пять минут я позвонил Эмме Нилсон из переулка вблизи Кингс-роуд. За это время я проделал долгий путь через Уэст-Энд, удалившись, по моим подсчетам, на милю с лишним от места перестрелки. Меня не столько беспокоили полицейские — раскинуть сеть на весь огромный район они просто не могли, — сколько установленные повсюду камеры наружного наблюдения, позволявшие отследить весь мой маршрут. Таких камер в городе полным-полно, и я понимал, что бывшие коллеги по столичной полиции потратят десятки человеко-дней, просматривая записи, чтобы установить, куда я ушел и воспользовался ли машиной.

Только отойдя на изрядное расстояние, поплутав по переулкам и уверившись, что проследить мой путь логически невозможно, я наконец остановился и перевел дыхание. Лил дождь, и я почти не сомневался, что переулок, застроенный в шестидесятые муниципальными домами, пока еще недоступен зоркому оку Большого Брата. Наблюдать здесь было особенно не за чем, да и в любом случае тусклое уличное освещение не позволило бы ничего рассмотреть.

Эмма ответила после пятого гудка. Голос ее прозвучал на фоне телевизора. Показывали, кажется, «Антикварные гастроли».

— Алло?

— Эмма, это я, Мик. Мик Кейн, частный детектив. Мы встречались вчера.

— Как вы, Мик? Все в порядке?

— Да, все в порядке, но у меня неприятности.

— Что за неприятности?

— Это касается нашего мистера Поупа. Нам нужно срочно встретиться. Послушайте, я бы не стал просить, но… Я могу прийти к вам? У меня информация. Думаю, вам будет интересно.

Эмма замолчала надолго, хотя и минута покажется часом, когда стоишь холодной ночью на пустынной улице да еще под проливным дождем, и половина лондонских полицейских идет по твоему следу.

— Я ведь совсем вас не знаю, — неуверенно сказала наконец Эмма. — Вы можете быть кем угодно. Это может быть ловушка. Вы сами сказали, что мои статьи нравятся далеко не всем. А если вы один из них? Или работаете на них?

Что ж, ее можно было понять. Я бы и сам на месте Эммы воспринимал внезапно появившегося незнакомца с вполне обоснованным подозрением. Но, кроме нее, мне не на кого было положиться.

— Уверяю вас, меня не нужно опасаться.

— Но я же этого не знаю!

— Не знаете, но послушайте, что я вам скажу: Поуп мертв, и меня тоже пытались убить.

— Боже!

— Думаю, люди, убившие его, работают на человека, которого вы подозреваете в причастности к убийствам Малика и Хана. Его имя Тиндалл?

— Извините, но мне это не нужно. Я хоть и журналистка, но быть замешанной в убийствах не хочу. Думаю, вам лучше позвонить в полицию.

— Не могу.

— Почему?

— Просто поверьте на слово. Не могу. Извините за беспокойство. Мне пора.

— Подождите. Где вы?

Я назвал улицу и свое приблизительное местонахождение.

— Это рядом. Минутах в пяти от моего дома.

— Пешком или на машине? — Господи, только бы она не жила в Сохо!

— На машине. Я живу в Южном Кенсингтоне, возле станции метро «Глостер-роуд». — Эмма вздохнула, и я понял, что она раздумывает, какое принять решение. Много времени ей на это не понадобилось. — Оставайтесь там, где вы сейчас. Буду через несколько минут. Приеду на темно-синем «фольксвагене».

— Спасибо, — поблагодарил я, но Эмма уже положила трубку.

Я отступил под арку, опустил руку в карман и достал бумажник, который забрал у убитого киллера. На многое рассчитывать не приходилось — те двое, что заявились в кинотеатр убить Поупа, были профессионалами, а профессионалы не носят с собой ничего такого, что помогло бы установить их личность. Мало того что я оказался в тупике, так полиция еще и разыскивает меня по подозрению в новом убийстве. С другой стороны, во всем нужно искать позитивную сторону. Вознеся небесам молчаливую молитву, я открыл бумажник.

Платили парню хорошо — это было видно с первого взгляда. По меньшей мере пятьсот фунтов наличными, возможно, больше, но ничего другого. Из кармашка высовывалась дешевая, с загнутыми уголками визитная карточка. Я вытащил ее. Прочитать что-либо в тусклом свете фонаря было невозможно, так что я положил ее в карман. Еще одной добычей стала квитанция из химчистки. Последними в карман перекочевали деньги. Этот поступок я объяснил тем, что ему они больше ни к чему, а мне очень даже могут пригодиться.

Из-за угла выехала машина — кажется, «тойота», — и я отступил еще на шаг, спрятавшись за аркой. Автомобиль прокатился мимо, шурша шинами по мокрому асфальту. Выждав немного, я вышел из укрытия и направился к мусорному бункеру, стоявшему напротив дома, где, похоже, велись ремонтные работы. Горку хлама венчал поржавевший складной стульчик на колесиках. Подходящее место для чужого бумажника и бросающейся в глаза бейсболки с надписью «Я люблю Лондон». В наши дни преступникам приходится проявлять двойную осторожность. Я купил бейсболку днем возле набережной, заплатив наличными парню, который даже не поднял на меня глаза, так что опасаться его показаний не стоило, но полиция могла дать мое описание, включив в него эту самую бейсболку, так что оставлять ее было неразумно. Тем более что я собирался провести какое-то время у Эммы.

Через три минуты на улицу выехал синий «гольф».

Когда до машины оставалось около десяти ярдов, я вышел на проезжую часть и поднял руку. «Фольксваген» остановился. Я быстро подошел к машине, открыл дверцу и сел на переднее сиденье. В динамиках звучала музыка «Coldplay».

— Спасибо. — Я устало улыбнулся и нагнулся, чтобы меня не было видно снаружи.

— Господи, — пробормотала Эмма, глядя на меня широко открытыми глазами. — Что я делаю? Даже не верится. Что вы натворили? Нет-нет, не говорите. Не хочу знать.

Даже после кровавой драмы с моим участием, разыгравшейся всего лишь два часа назад, я не мог не заметить, насколько она хороша. На ней была та же замшевая куртка, что и накануне, но под курткой виднелась то ли розовая, то ли лиловая кофточка, которая, будь она на пару дюймов короче, показалась бы безвкусной. С собранными в хвостик волосами Эмма казалась еще моложе, еще беззащитнее, а проступавшее в тонких чертах беспокойное, тревожное выражение вызывало желание положить руку ей на плечо, сказать что-нибудь ободряющее, успокоить. Впрочем, момент для таких жестов был определенно не самый подходящий.

— Я все объясню, когда мы приедем.

— Не уверена, что хочу слушать ваши объяснения. Думаю, мне лучше вообще ничего не знать.

— Все не так плохо, как может показаться, — добавил я, понимая, что произнес едва ли не самую большую ложь за всю свою взрослую жизнь.

Эмма недоверчиво посмотрела на меня, потом покачала головой и сосредоточилась на дороге. Я же вжался в сиденье и открыл счет секундам до прибытия.

 

Глава 22

Через пять минут Эмма свернула на парковочную площадку и заглушила двигатель.

— Отсюда уже недалеко, надо только завернуть за угол, — объяснила она. — Но боюсь, вам придется пройти пешком.

Я открыл дверцу и вышел из машины, надев очки. Без бейсболки, в очках меня не узнал бы даже Блондин. Удивительно, как меняет внешность всего лишь пара деталей.

Мы были на типичной для Кенсингтона улице — широкой, важной, хорошо освещенной и содержащейся в безупречной чистоте. По обе стороны ее возвышались исполненные достоинства пятиэтажные особняки в георгианском стиле. Лондон для миллионеров и туристов.

— Вы ведь не живете в одном из этих? — спросил я, следуя за ней под дождем.

— Не совсем, — бросила она через плечо.

Я достал из кармана визитные карточки, которые вытащил из бумажника убитого киллера, быстро просмотрел их под светом уличного фонаря и удивленно поднял брови. Интересно. Не слишком много, но все же кое-что. Может быть, получится зацепиться.

Я убрал их в карман.

Прогулка заняла не более минуты. Эмма свернула в узкую улочку, застроенную одинаковыми, но раскрашенными в разные цвета аккуратными домиками, подошла ко второму на левой стороне (он был темно-красный) и открыла дверь. Я робко последовал за ней, чувствуя себя незваным гостем.

Сразу за входной дверью находилась гостиная, словно перенесенная сюда из студии «МТВ». Стены здесь были спокойного бледно-оранжевого цвета; мебель (софа, два кресла и скамеечка для ног) тоже оранжевая, но более яркого тона; ковер, а также обеденный стол и стулья в другом конце комнаты — матово-черные. На первый взгляд вроде бы ужасно, особенно если добавить ко всему этому жуткий беспорядок (книги и компакт-диски на полу, две полные окурков пепельницы, которые не были ни черными, ни оранжевыми), но общий эффект получался противоположный. Сам не знаю почему, но мне понравилось. Может быть, именно необычностью, броскостью, отрицанием привычного. Полированные деревянные ступеньки у дальней стены вели на второй уровень.

— Милый домик, — прокомментировал я, на что Эмма никак не отреагировала. Сняв куртку, она взяла стоявший на полу возле одного из кресел бокал с красным вином.

— Выпьете чего-нибудь?

— Не откажусь. — Я вдруг понял, что действительно давно хочу пить и во рту пересохло.

— В холодильнике есть пиво. — Эмма кивнула в сторону открытой двери, за которой, должно быть, находилась кухня. — Или налейте вина. Бокалы в верхнем шкафчике. — Она шагнула к телефону, сняла трубку и начала набирать номер.

Я прошел в кухню, так и не сняв ни куртку, ни перчатки — мне почему-то показалось, что ей не понравится, если я расположусь у нее как дома.

Кухня оказалась маленькой, зато современной, причем все оборудование выглядело совсем новым, будто его установили на прошлой неделе. Очевидно, зарплаты репортеров за то время, что меня не было в стране, сильно поднялись. Я налил стакан воды, выпил, потом повторил и, лишь утолив жажду, плеснул красного вина из стоявшей на стойке бутылки. Вино было австралийское, «Шираз», из Баросс-Вэлли. Я попробовал, оценил вкус и, немного расслабившись, вернулся в гостиную.

Эмма все еще стояла у кресла. Только теперь в руке у нее был не бокал вина, а пистолет, черный глазок которого смотрел на меня. Второй раз за два часа мне угрожали оружием. Жизнь в Лондоне определенно становилась столь же опасной, как и в Маниле.

Пистолет был мелкокалиберный, но держала его Эмма уверенно, как человек, знающий, как обращаться с оружием и когда его применять. Конечно, в мире есть пушки и пострашнее, например, мой 45-й, но с близкого расстояния даже этот малыш способен запросто свалить взрослого мужчину, особенно такого, которому за последние пару дней досталось так, как мне.

— Кто вы такой, черт возьми?! — спросила Эмма тоном, совершенно не вязавшимся со сложившимся у меня представлением о ней как о девушке хрупкой, ранимой и даже беззащитной. Тонкие черты напряглись и обострились; большие круглые глаза превратились в узкие щелочки.

Я ответил, что она уже знает, кто я такой. Мик Кейн. Частный детектив. Я даже попытался придать лицу выражение справедливого возмущения, но мои старания, похоже, не очень-то ее убедили.

— Как зовут дядю Азифа Малика? — Эмма смотрела на меня в упор и не позволяла себе даже секундного расслабления. — Того, который, как вы утверждаете, нанял вас для расследования его убийства?

— Его зовут Мохаммед, — спокойно ответил я. — И вообще-то он приходится Малику не дядей, а двоюродным братом или кем-то в этом роде.

Эмма покачала головой.

— Вы лжете. Я только что разговаривала с одним моим источником. В Юго-Восточной Англии нет частного детектива по имени Мик Кейн. Ну, придумаете что-нибудь получше?

Мне вдруг ужасно захотелось признаться, облегчить душу, рассказать ей все — кто я такой на самом деле и зачем вернулся в Лондон. И я почти сделал это. Почти.

В последний момент меня что-то удержало.

— Мое имя Мик Кейн, а ваш источник ошибается. — Я кивком указал на пистолет. — И разве оружие у нас не под запретом?

— Вы правы. У нас и в людей стрелять запрещено, но если вы попытаетесь провернуть какой-то фокус, выстрелю без колебаний. Уж лучше нарушить два запрета, чем один. И имейте в виду, я не блефую.

— Понимаю.

— Если еще сомневаетесь, если думаете, что это игрушка, присмотритесь получше. Это «кольт-даймондбэк». Отец подарил его мне на восемнадцатилетие.

— Какая досада! На мне только джинсы и джемпер.

— Обойдемся без шуточек. Будьте уверены, я умею им пользоваться. Росла на ферме и стрелять научилась раньше, чем считать до двадцати. Даже участвовала в соревнованиях по стрельбе, пока их здесь не запретили. Я и сейчас езжу во Францию специально, чтобы поупражняться в стрельбе по мишени. Так что не промахнусь. Понятно?

— Кажется, тут какое-то недоразумение. Я пришел к вам, потому что мне нужна ваша помощь. Только для этого. Никаких других мотивов у меня нет. Поверьте, вам не надо меня бояться.

— На кого вы работаете?

— Я ни на кого не работаю.

— Не верю. — Эмма хотела добавить что-то еще, но в этот момент погас свет. Везде.

Стало вдруг тихо. Шторы были задернуты, и в комнату просачивалось лишь слабое мерцание. Мы стояли футах в десяти друг от друга, но я едва видел ее в темноте.

— Оставайтесь на месте. Не шевелитесь. Я держу вас на мушке.

— Вижу. — Пистолет по-прежнему смотрел в мою сторону, но сама Эмма слегка повернулась к двери. — У вас часто отключают электричество?

— Нет. — Впервые с тех пор, как я вернулся в гостиную, в голосе ее прозвучала неуверенность. — Даже не помню, когда такое было в последний раз, а я живу здесь уже два года.

— В таком случае будем считать это весьма неприятным совпадением, если, конечно, вы верите в такие вещи.

Эмма осторожно шагнула к двери, стараясь при этом не выпускать меня из поля зрения.

— Если вы имеете к этому какое-то отношение…

— Подумайте сами, как я мог что-то сделать. Я же с вами.

— Почему вы шепчете?

— Слушаю.

— Думаете?..

Окно гостиной как будто взорвалось; стекло треснуло и раскололось.

Мы оба инстинктивно присели, Я выхватил револьвер и направил его в сторону окна.

Штора не шелохнулась. Я подождал несколько секунд, но больше никто не стрелял. Странно, что они не попытались убрать нас раньше, когда мы шли от машины к дому.

Мы молчали. Я слышал дыхание Эммы, немного учащенное из-за выброса адреналина. Тем не менее она держалась на удивление спокойно, что не могло не вызывать восхищения. Я бы поставил ей пятерку за выдержку. Большинство других на ее месте уже сидели бы, съежившись, в уголке и тряслись от страха.

Выждав еще секунд пять, я шепотом спросил, как она себя чувствует.

— Бывало и лучше, — ответила Эмма, как мне показалось, все еще не вполне уверенно.

Пригнувшись, я проскользнул к двери и только тогда выпрямился в полный рост.

— Куда вы? — тихонько спросила она.

— Думаю, это была не пуля. Звук другой. Собираюсь посмотреть.

— А если они еще там?

— Вряд ли. Слишком уж шумно получилось. А если бы они хотели нас убить, то сделали бы это раньше, когда мы шли к дому. — Тем не менее полной уверенности в собственной правоте у меня не было. Я остановился у двери и прислушался, но ничего не услышал. Сделав знак Эмме отойти в сторону, я осторожно повернул ручку, и дверь медленно приоткрылась.

Ничего. Только приглушенный шум проносящихся автомобилей.

Прижимаясь к стене и держа револьвер у бедра, я выглянул в щель.

Узкая мощеная улочка была тиха и пустынна. Ни малейших признаков жизни я не обнаружил. Виновники случившегося уже исчезли; свидетели, если таковые и были, вовсе не спешили себя обнаружить. Мое внимание привлек дом на противоположной стороне улицы, в окнах которого горел свет. Пройдя чуть дальше, я увидел, что электричество есть и у соседей Эммы. И что бы это могло означать? Пока я искал ответ, на глаза мне попался кирпич, лежавший в нескольких футах от стены вместе с осколками стекла. В середине окна зияла дыра в несколько дюймов, окруженная сеточкой трещин. Стекло было армированное, поэтому оно и не рассыпалось от удара.

Я поднял кирпич и увидел листок, который удерживала широкая резинка.

— Все в порядке? — спросила из темноты Эмма, когда я вернулся в дом и закрыл за собой дверь.

— Это был кирпич. Того, кто его бросил, уже и след простыл.

— Не очень-то тонкая работа.

— Не очень, — согласился я, засовывая револьвер за пояс и доставая из кармана коробок спичек, купленный накануне в баре.

Сообщение было написано крупными печатными буквами и состояло всего из двух слов.

ПОСМОТРИ НАВЕРХУ

Дыхание застряло где-то в горле, и живот как будто затянул тугой ремень.

— Что вы там рассматриваете? — спросила Эмма, подходя сзади. — Откуда листок? Он что, был привязан к кирпичу?

Я задул спичку, сложил бумажку, убрал ее в карман куртки и повернулся к ней. Она стояла в нескольких футах от меня, и ее лицо проступало в темноте нечетким бледным контуром. Пистолета я не видел — наверное, Эмма держала его в опущенной руке.

— Оставайтесь здесь, а мне надо подняться.

Она начала было возражать, но я прошел мимо и медленно, на ощупь, двинулся к лестнице, налетев по пути сначала на кресло, потом на софу. Не зная, что там, наверху, я не хотел, чтобы Эмма поднималась вместе со мной, но и ей вовсе не улыбалось оставаться одной в темной комнате — шорох шагов подтвердил, что она идет следом. Добравшись до лестницы и положив руку на поручень, я обернулся, и тут она еще раз спросила, что в записке.

Я ответил.

Эмма негромко, но от души выругалась, однако остаться внизу не пожелала.

— Я знаю, куда идти, и пойду первой, — прошептала она.

— Нет, — твердо возразил я, незаметно для нее вынимая револьвер. Ступеньки, слава Богу, не скрипели. Подъем занял несколько секунд, и я уже собирался поставить ногу на последнюю ступеньку, когда вдруг загорелся свет. Моргнув от неожиданности, я вскинул револьвер.

Но ничего не случилось. Никакой засады. Никто не воспользовался нашей секундной растерянностью, никто не выскочил из-за угла, никто не открыл по нам огонь. На этаже было тихо, и все выглядело как обычно, хотя я и не знал, что включает в себя понятие «обычно» в доме Эммы. По крайней мере порядка здесь было заметно больше, а какие-либо очевидные признаки вторжения отсутствовали. На стенах, выкрашенных в тот же, что и в гостиной, оранжевый цвет, висели абстрактные картины с изображением симметрично расположенных черно-белых фигур и дорогие с виду часы в серебристом корпусе удлиненной формы. С трех сторон на крохотную квадратную площадку смотрели три двери, все выкрашенные белой краской.

— Где ваша спальня?

— Справа. А что?

— Есть предположение.

Я быстро открыл правую дверь, хлопнул ладонью по выключателю, влетел, пригнувшись в комнату, и мгновенно повернулся слева направо на сто восемьдесят градусов, держа револьвер в вытянутых руках и палец на спусковом крючке. Письменный стол с компьютером, аккуратно застеленная широкая кровать с бесстрастно преклонившими голову на подушки чучелами, громадный шкаф, занимающий чуть ли не всю стену.

С первого раза это осталось незамеченным, но потом, когда я уже поворачивался справа налево, глаз зацепился за нечто на середине кровати.

Небольшая, около шести дюймов длиной резная африканская маска почти не выделялась на фоне темно-синего покрывала, но определенно выглядела чужой в этой комнате. Грубые, напоминающие солому волосы торчали во все стороны; из щек вылезали два больших куриных пера с бурыми пятнами, похожими на засохшую кровь. Такие же пятна были и на волосах.

Я опустил револьвер, и в этот момент в комнату вошла Эмма. Взгляд ее, проследив за моим, наткнулся на мерзкую физиономию; она вздрогнула, едва слышно охнула и инстинктивно вскинула руку, словно сдерживая рвущийся крик. Женщина всегда остается женщиной, даже с «кольтом» в руке.

— Боже, они побывали здесь. В моем доме…

Она шагнула к кровати, но я остановил ее.

— Ни к чему не прикасайтесь. Это улика, и вам не следует оставлять на ней свои отпечатки.

И только тут я вдруг понял то, что должен был понять еще несколько минут назад, когда увидел свет в окнах соседних домов.

Тот, кто отключил электричество, либо имел отличные связи в местной энергокомпании, либо сделал это самостоятельно и вручную.

Проникнув в дом.

— Где у вас распределительная коробка?

— Внизу. Там есть подсобка. Возле кухни…

Не теряя ни секунды, я выскочил из комнаты, скатился по ступенькам и, споткнувшись внизу, едва не врезался в стену, но удержался на ногах, взмахнув руками для равновесия и едва не выронив револьвер. Я спешил, рассчитывая отрезать путь к отступлению и одновременно надеясь, что ситуация разрешится сама собой и мне не придется второй раз за вечер применять оружие.

Разумеется, я опоздал.

Входная дверь была распахнута настежь. Незваный гость ушел. Надо отдать должное — он не только отключил свет, но и, отсидевшись в подсобке, включил его и лишь потом преспокойно покинул дом.

Я закрыл дверь и повернул защелку. О том, чтобы пуститься в погоню, не могло быть и речи. Потом отодвинул штору и осмотрел окно. Расходы Эмме предстояли немалые, поскольку менять нужно было целую раму, но, в общем, ущерб оказался не столь уж и велик. Армированное стекло вполне выдержало бы еще пару ударов кирпичом, так что срочного ремонта не требовалось.

Убедившись, что все более или менее в порядке, я отыскал мешок для мусора в одном из кухонных ящиков и поднялся наверх.

Эмма сидела в кресле у стола и смотрела на пустой монитор. «Кольт» она куда-то убрала, и лицо ее, усталое, с потухшими глазами, внезапно постарело и выглядело, пожалуй, даже больше чем на тридцать. Даже волосы утратили блеск. Страшноватая маска все еще лежала на кровати.

Я осторожно поднял ее и повертел в руках. Неприятная, что и говорить, вещица — с крохотными, глубоко вырезанными глазами, злобно глядящими из-под соломенных волос. Грубая, даже неряшливая работа. В целом заурядная, совершенно неоригинальная, традиционная африканская маска — найти такую можно в любом из сотни магазинчиков, разбросанных по всему Лондону. Я положил ее в мешок, связал ручки и поставил мешок к стене.

— Тот, кем вы сейчас занимаетесь, его ведь зовут Николас Тиндалл, не так ли?

Эмма повернулась, посмотрела на меня в упор и сказала вдруг нечто такое, что действительно повергло меня в шок.

— Теперь я знаю, кто вы.

Она произнесла это безо всякого страха или триумфа, устало и обыденно, как будто констатировала нечто очевидное. Наши взгляды встретились, и я понял, что врать и изворачиваться бессмысленно. Эмма знала. Я промолчал.

— Ваше лицо показалось мне знакомым уже при первой встрече, — продолжала она, переводя глаза на невидимую точку у меня за спиной, — но я никак не могла вспомнить, где же могла видеть его раньше. После того как вы солгали, представившись частным детективом, появились уже серьезные подозрения. Но только когда вы выхватили этот проклятый револьвер, я поняла, где и когда видела вашу фотографию. Три года назад о вас писали многие газеты. Деннис Милн, полицейский и наемный убийца. — Она сделала ударение на последних словах, и я прикусил губу. — Вас вспомнили и потом, когда писали об убийстве Малика. Упоминалось, что вы работали с ним когда-то. Так вы из-за него здесь?

Я кивнул:

— Да. Из-за него. Мы были друзьями. Не хочу, чтобы его убийцам это сошло с рук, чтобы они разгуливали на свободе.

— Но ведь вас разыскивают за убийство. Вы рискуете буквально всем. Зачем вам это нужно?

Я пожал плечами:

— Иногда мы все совершаем поступки, которых и сами не понимаем.

Эмма устало провела ладонью по лицу, и я вдруг увидел перед собой симпатичную, живую, энергичную девушку, вовлеченную против воли в крайне неприятную и даже опасную ситуацию. Захотелось подойти к ней, обнять, прижать к себе, погладить по головке и сказать, что все будет хорошо, что дела не так уж плохи. Соблазн увидеть ее прежней, веселой и жизнелюбивой, был настолько велик, что я уже сделал шаг к ней, когда Эмма задала вопрос, не просто остановивший меня, но и больно резанувший по сердцу.

— Вы обратились ко мне за помощью, но что помешает вам убить меня, когда все закончится и я стану вам не нужна? — тихо спросила Эмма.

Что и говорить, тяжелый удар. Больно сознавать, что даже по прошествии трех лет мир видит в тебе опасного преступника, парию, кровожадного зверя. Тем более что представление это не вполне справедливое и верное.

— Сердце у меня не каменное, — сказал я наконец. — Да, за мной много такого, чем не приходится гордиться. Я совершал поступки, о которых сожалею. Но я и пальцем не тронул никого, кто бы сам не напросился на неприятности. У меня нет ни малейшего желания причинять вам вред. Можете поверить. — Эмма промолчала. — Если хотите, позвоните в полицию, сообщите, что видели меня, но я прошу не делать этого. Я приехал сюда, чтобы выяснить, кто стоит за убийством Азифа Малика, и вы хотите того же, а значит, наши интересы совпадают.

— Я уже не знаю, чего хочу, — горько усмехнулась Эмма. — После всего этого… Я не акула пера, а самая обычная мелкотравчатая журналистка, работающая в заурядной, ни на что не претендующей газете. Почему они выбрали своей мишенью именно меня?

— Проблема в том, что вы не мелкотравчатая. Вы отлично справляетесь со своей работой. Вы раскопали информацию, серьезно затруднившую жизнь Николасу Тиндаллу и его подручным. Вот почему они пытаются вас запугать.

Эмма не стала отрицать, что имя человека, о котором шла речь в ее статьях, действительно Тиндалл, и таким образом подтвердила то, что я уже знал. Вместо этого она обвела комнату растерянным взглядом, словно та показалась ей незнакомой, и покачала головой:

— Не могу поверить. Еще вчера вечером моя жизнь шла как по маслу, а сегодня… Даже не знаю… Понимаете, мне трудно представить, что я сижу в одной комнате с человеком, разыскиваемым за убийство.

— Повторю то, что уже сказал. Со мной вы в полной безопасности.

Я вдруг поймал себя на мысли, что вопрос, возможно, следовало бы сформулировать иначе: а в безопасности ли я с ней, амбициозной журналисткой, автором острых статей, популярность которой подскочит до небес, если она сдаст меня полиции? После такого успеха никто уже не назовет ее мелкотравчатой. Проблема заключалась в том, что мне ничего не оставалось, как только довериться ей.

— Что случилось с Поупом? — спросила Эмма.

Я изложил короткую версию произошедшего в кинотеатре и последующей перестрелки на улице, но не стал упоминать о Ричарде Блэклипе. Зачем ей знать, что я продолжил карьеру киллера и после бегства из Англии и где именно укрывался все эти годы.

— Так вы убили кого-то еще до того, как я вас забрала?

Видеть ее потрясение было выше моих сил, и я отвел глаза.

— Самооборона. Что еще мне оставалось?

— Но ведь полиция уже разыскивает вас! Они просмотрят записи с камер наблюдения!

— Меня трудно узнать. В камеры не смотрел. Отпечатков не оставлял. Не думаю, что у них есть хоть какие-то улики.

— А вы, вижу, настоящий профессионал, — съязвила Эмма.

— Может быть.

Она вздохнула:

— Невероятно. Мне нужно закурить.

— У меня есть. Пожалуйста. — Я достал из кармана пачку «Бенсон и Хеджез».

— Вы же вроде бы не курили.

— Это было вчера. Сегодня мне по вкусу рисковая жизнь.

Эмма оценила мою попытку пошутить попыткой улыбнуться. Получилось не очень убедительно, но напряжение в комнате все же ослабло. Я чувствовал себя виноватым в том, что доставляю ей неприятности, причиняю боль, хотя кто-то, настроенный менее снисходительно и благосклонно, мог бы возразить, что немалую долю этих неприятностей Эмма навлекла на себя сама.

Я шагнул к ней и протянул пачку.

— Перевернутая, — сказала Эмма, заметив сигарету, которую я нарочно положил вниз фильтром в пабе накануне вечером. — Непохоже, что она принесла вам так уж много удачи.

— Принесла или не принесла, пока не знаю, — ответил я, выуживая из кармана две визитные карточки, изъятые из бумажника убитого напарника Блондина. Одна была из ресторана где-то в Сити, другая представляла больший интерес. Я передал ее Эмме.

— Что это?

— Визитная карточка какого-то парня по имени Тео Моррис из компании «Тадеуш холдингс».

— Это я вижу, но что из того?

Я рассказал, откуда взялись карточки, и Эмма посмотрела на меня как на какого-нибудь мерзавца, промышляющего разграблением могил, что было в общем-то недалеко от истины.

— Здесь, на фотографии… Это не тот, которого вы… — Она не договорила.

Я покачал головой:

— Нет, не он. Эта карточка лежала за другой. Думаю, он оставил ее случайно. Киллеры никогда не носят при себе никаких удостоверений личности. На обороте телефонный номер. Хорошо бы его отследить.

Эмма открыла рот, но я не дал ей произнести ни слова.

— Мне понятно ваше положение. После того, что сегодня случилось здесь, настоятельно рекомендую воздержаться от публикации дальнейших статей, имеющих отношение к убийству Малика. По крайней мере до тех пор, пока ситуация не прояснится. Но вы все равно можете помочь мне, не подвергая себя опасности, если расскажете все, что знаете. Николас Тиндалл вас не тронет — это я обещаю. Ему нужно только одно: чтобы вы оставили его в покое. Уйдите в тень, отсидитесь, а я займусь черновой работой. Полиция в своем расследовании далеко не продвинулась, и чем больше проходит времени, тем меньше у них шансов раскрыть убийство. А вот я смогу, причем не ставя вас под удар. Я хороший детектив, навыков не растерял и к тому же приехал издалека и у меня сильная мотивация. Запугать меня трудно. С другой стороны, если вы меня сдадите, мы лишимся реальной возможности восстановить справедливость и наказать нескольких очень плохих парней.

Я говорил убедительно, искренне, и даже если кое-что из сказанного было преувеличением, суть от этого не менялась.

Повертев задумчиво карточку, Эмма наконец посмотрела и на меня:

— Что вы хотите от меня узнать?

— Прежде всего, — я указал на загадочную карточку, — нужно выяснить, что представляет собой «Тадеуш холдингс» и кто такой Тео Моррис.

 

Глава 23

Эмма включила компьютер, и пока он загружался, я принес стул и сел рядом. В оконное стекло с монотонным равнодушием стучал дождь.

Эмма вбила в строку поиска название фирмы — «Тадеуш холдингс», и на экране появилась первая страница ссылок со списком из двенадцати совпадений. Верхнюю позицию занимал веб-сайт компании. Эмма кликнула по нему, и перед нами развернулась карта сайта с логотипом фирмы — готическими буквами «ТХ» в правом верхнем углу монитора. Уныло-желтый кружок в центре экрана соединялся голубыми стрелками с желтыми кружками поменьше. Поместившиеся в большом круге два предложения давали такую характеристику компании: «Помогает клиентам выстраивать единую и эффективную политику обеспечения корпоративной безопасности. Имеет отделения в двадцати девяти странах по всему миру». Другими словами, обычная чушь. Интересно, авторы этих глупостей действительно считают, что выдают нечто полезное, или прекрасно сознают, что нагружают людей кучей дерьма.

Кружочки поменьше символизировали вспомогательные подразделения «Тадеуш холдингс»: операционную компанию; фирму по разработке и поставке программного обеспечения, специализирующуюся на создании брандмауэров; и еще три или четыре организации со словом «секьюрити» в названии — «Тадеуш секьюрити солюшнс», «Уиннерс секьюрити», «Таймлайн секьюрити Лтд.» и «Тадеуш секьюрити продактс Лтд.».

Пощелкав по очереди по всем дочерним фирмам, Эмма получила краткое описание каждой. Чем занимаются те, что связаны с программным обеспечением и обработкой информации, было в общем-то понятно, но мое внимание привлекли компании, специализирующиеся на обеспечении безопасности. Все они поставляли телохранителей и обеспечивали защиту бизнеса в странах, традиционно считающихся опасными. Главные интересы «Тадеуш холдингс» лежали в сфере производства и продажи высокотехнологичного оборудования для электронного наблюдения, покупателями которого были самые разнообразные правительственные учреждения, фирмы и даже частные лица.

— А вот это интересно, — сказал я, склоняясь над плечом Эммы и указывая на фотографию одного из продуктов компании.

Это было персональное следящее устройство размером с микрочип, не более сантиметра в длину, позволявшее наблюдать за перемещениями «объекта». В пояснении говорилось, что это последняя разработка, созданная специально для родителей, желающих не упускать из виду своих детей.

— И что тут интересного? — спросила Эмма.

— Я никак не мог понять, как киллеры узнали, что мы с Поупом в кинотеатре. Пока мы шли через Сохо, за нами никто не следил. По крайней мере я «хвоста» не обнаружил. Теперь все ясно.

— Но если у Поупа был такой «маячок», то он знал, что за ним придут, и ожидал их.

Я кивнул:

— Знал.

— Почему вы так думаете?

— Перед тем как они появились, я как раз задал ему вопрос, и он вдруг улыбнулся как-то странно. Меня это тогда удивило. Должно быть, Поуп увидел, как они входят в зал, потому что до этого чертовски нервничал.

— Он решил, что им приказано убрать вас?

Я снова кивнул. Эмма уже оправилась от недавнего страха, глаза ее блестели, щеки слегка порозовели. Мне это состояние было знакомо. Азарт охотника, горячка преследования. Подобное бывало и со мной, когда я занимался особенно интересным расследованием. Случается такое нечасто, но когда случается, симптомы очевидны.

— Но какое отношение эти люди имеют к Малику или Хану? — продолжала Эмма. — Или, если уж на то пошло, Николасу Тиндаллу?

— Понятия не имею. — Я еще раз взглянул на карточку, словно надеясь найти на ней что-то новое. — Давайте посмотрим, что нам даст имя Тео Моррис. Интересно, чем он у них занимается?

Она вбила имя в поисковую строку веб-сайта и тут же получила ответ. Еще один щелчок мышкой — и на экране появилась фотография средних лет мужчины с суровым, неулыбчивым лицом, темными вьющимися волосами и густыми усами. Рядом с фотографией появились имя и должность. В компании «Тадеуш холдингс» Тео Моррис занимал пост главы оперативного отдела. Из краткой биографии следовало, что в фирму он пришел в 1983-м, женат, имеет двух детей и осуществляет общее руководство британскими офисами «Тадеуш холдингс».

Мы переглянулись и пожали плечами. Ничего особенного эта информация нам не давала. Можно было бы позвонить по телефону на обратной стороне карточки, но я решил не спешить. Скорее всего попаду на Морриса, но к разговору с ним мы пока не готовы.

— Давайте откроем историю компании. Может быть, там отыщется что-нибудь интересное.

Эмма вернулась на главную страницу и кликнула по значку в левой части экрана. Через секунду на мониторе появилась фотография улыбающегося мордастого бизнесмена лет пятидесяти с небольшим. Если верить подписи, это был Эрик Тадеуш, основатель компании и исполнительный директор «Тадеуш холдингс». Далее следовала посвященная истории фирмы статья.

Компания была основана в 1978 году Тадеушем, инженером-электронщиком, начавшим бизнес с разработки устройств электронной защиты. Бизнес быстро пошел в гору благодаря высокому качеству и уникальным характеристикам предлагаемой продукции, а также управленческим талантам Тадеуша. Теперь фирма занимала одно из первых мест на рынке подобного рода оборудования и предлагала целый пакет охранных услуг.

Эмма продолжала поиски, листая страницы сайта, а я встал со стула и, отступив на шаг, закурил десятую за день сигарету. Ничего интересного так и не попалось. Составители сайта расхваливали компанию как только могли. По их словам, «Тадеуш холдингс» — это динамично развивающаяся, уважаемая, пользующаяся доверием клиентов и сознающая свою ответственность за состояние окружающей среды организация, заботящаяся о сотрудниках, уважающая их права и интересы. Все очень и очень мило, прекрасно и замечательно. Все честно и открыто. Только вот как случилось, что карточка главы оперативного отдела попала в бумажник человека, пытавшегося убить меня всего лишь два часа назад?

Эмма покинула сайт компании и прошлась по нескольким ссылкам, появившимся на экране в самом начале, но, так и не обнаружив ничего стоящего, оставила попытки и вышла из Интернета.

— Если Моррис как-то замешан во все это, здесь мы все равно ничего не найдем, — вздохнула она, поворачиваясь ко мне. Блеск возбуждения в ее глазах померк, как только стало ясно, что легких ответов в этом деле нет.

Я ее понимал, потому что и сам ощущал усталость и разочарование. Следы быстро остывали, приведя нас, как и всех остальных, кто пытался распутать убийство Малика и Хана, в тупик.

— Выяснили что-нибудь по Поупу и Хану? — с надеждой спросил я.

Эмма покачала головой и закурила.

— Ничего такого, чего бы я не знала раньше. По тем телефонным номерам, что вы мне дали, пока тоже информации нет, но, надеюсь, подвижки будут в ближайшие день-два. Только звонить по ним я не буду. После всего этого… — Она выразительно взглянула на пакет с африканской маской. — Поговорила с двумя знакомыми Джейсона Хана, но и у них ничего нового нет. Судя по всему, он входил в организацию Тиндалла, но, конечно, дальше первого уровня его не пускали.

— И тем не менее ему удалось одним только телефонным звонком выманить из дома опытного полицейского. Малик был человек осторожный и не просто так отправился на встречу в явно небезопасное место, в позднее время и без прикрытия. — Я снова опустился на стул. — Мы что-то упускаем. Какое-то обстоятельство… Что вам известно о Хане?

Эмма едва заметно подалась назад, увеличивая дистанцию между нами.

— Хан знал Малика еще раньше. Насколько мне известно, Малик арестовывал его несколько раз, когда служил в Ислингтоне.

— Вот как? Интересно. Почему же я его не помню? Джейсон Хан…

— Может быть, все дело в том, что это не настоящее его имя. Он сменил его, когда принял ислам. Один мой источник сказал, что он сделал это для того, чтобы не получить тюремный срок за нападение на какую-то старушку. Очевидно, судья решил, что такая устремленность к религии доказывает его желание встать на путь исправления. Похоже, исправления не получилось.

— Обычно так и бывает. А как его звали раньше?

— Джейсон Делли.

Я то ли усмехнулся, то ли фыркнул пренебрежительно и покачал головой от удивления.

— Так вы его помните?

— Да уж, помню. Причем очень хорошо. Семейка — все поголовно бандиты. Его мамаша однажды огрела меня замороженным окороком, когда я попытался арестовать ее за кражу в магазине. Чуть руку не сломала.

Эмма улыбнулась.

— Неужели?

Я кивнул:

— Правда. Джейсон Делли был тот еще мерзавец. Пожалуй, худший из всех. Помню, в первый раз я арестовал его за нападение на учительницу. Ему было тогда лет пятнадцать, она — на шестом месяце беременности. Сломал ей челюсть и два пальца, свалил на землю и пинал ногами. Когда мы сказали, что женщина может потерять ребенка, только ухмыльнулся. Приличный человек с таким дерьмом и минуты в одной комнате не выдержит. Если Малик согласился с ним встретиться, значит, информация была чрезвычайно важная.

— Господи, какой ублюдок! И что, та учительница потеряла ребенка?

— К счастью, все обошлось. Но в школу она уже не вернулась.

— Знаете, чем больше я узнаю об этом деле, тем больше жалею, что вообще взялась за него. — Эмма поднялась и, повернувшись ко мне спиной, потянулась. — Понимаете, я никогда не сталкивалась ни с чем подобным, не встречала таких людей. И у меня нет ни малейшего желания ни узнать эту жизнь лучше, ни знакомиться с теми, кто так живет.

Прозвучавшая в ее голосе грусть натолкнула меня на мысль, что Эмма Нилсон выросла в привилегированных условиях и большую часть жизни была защищена от той реальности, с которой мы сталкиваемся ежедневно и которая предстала теперь перед ней во всей своей неприглядности. Интересно, чем она занималась, работая репортером в почти провинциальной газете? И зачем молодой, образованной, воспитанной женщине держать в доме оружие?

— Что собираетесь делать? — спросила она, заметив, что я наблюдаю за ней.

Хороший вопрос.

— Думаю нанести визит Джеми Делли, младшему брату Джейсона. Может быть, он знает, чем занимался Джейсон в последние недели перед смертью.

— А это не опасно?

— Джеми меня не узнает. В последний раз я видел его несколько лет назад, когда он был еще мальчишкой. Не хотелось бы вас утруждать, но не могли бы вы узнать его адрес? А я потом расскажу, что удалось выяснить.

Эмма посмотрела на меня как-то странно, пристально и с любопытством, как на редкое насекомое под микроскопом.

— Как вы можете оставаться таким спокойным, таким уверенным! Вы застрелили человека, двое умерли у вас на глазах, и вас самого едва не убили! И все равно вы уже обдумываете следующий шаг. А я собираюсь вам помочь, хотя внутренний голос советует держаться от вас подальше или вообще уехать куда-нибудь из Лондона.

— Дело в том, что мы оба хотим одного и того же — раскрыть двойное убийство и добраться до тех, кто пытается запугать нас. Я не сделал вам ничего плохого — они сделали.

Эмма смахнула упавшую на глаза прядку.

— Я попытаюсь вам помочь, но ничего не обещаю. И я не выдам вас полиции. Но запомните одно: у меня нет желания рисковать карьерой или жизнью ради того, чтобы помочь вам. Если начнут спрашивать, врать не стану. Понимаете?

Я кивнул.

Она ничего больше не сказала и осталась стоять, что я принял за недвусмысленный намек — пора уходить.

Дождь все так же стучал в оконное стекло. Хотя нет, теперь он стучал сильнее, требовательнее.

— Спасибо за помощь.

Эмма удивила меня, предложив подбросить на машине.

— Нет-нет, не нужно. Вы и так уже много для меня сделали.

— Не идти же пешком в такую погоду. Вам далеко?

— Не очень. К Паддингтону.

— И все-таки далеко. Идемте, я вас подвезу. — Перспектива ночной прогулки не внушала ей радости, но Эмма вела себя так, словно исполняла некую обязанность. Должно быть, все дело в воспитании.

— А возвращаться одной будет не страшно?

Она покачала головой:

— Вы же сами сказали, что они хотели меня напугать. Им это удалось, так что в ближайшее время мне ничто не угрожает. Идемте.

Что ж, как говорила моя мать, дареному коню в зубы не смотрят. Выходя из комнаты, я жалел только о том, что она не попросила меня остаться.

* * *

По пути в отель мы еще немного поговорили о нашем деле. Эмма заметно успокоилась, хотя о неприятных событиях вечера старалась не вспоминать. Может быть, ее и потрясла открывшаяся вдруг темная сторона жизни, но она была девушкой с характером, и случившееся не выбило ее из колеи. Не знаю почему, но я верил ей. Верил, что она сдержит слово и не выдаст меня полиции. Я циник — но не по рождению, таким меня сделала жизнь — и склонен видеть в людях худшее. Наверное, поэтому не женился и не обзавелся детьми, а потом пошел в обход того самого закона, который должен был защищать, и закончил тем, что стал отстреливать негодяев за деньги. Но даже принимая все это во внимание, я не беспокоился из-за того, что Эмма знает, кто я такой. По правде сказать, она мне нравилась. А раз так, то и думать приходилось не столько о своей безопасности, сколько о том, чтобы не подставить ее.

Я попросил остановиться напротив Гайд-парка, на Бейсуотер-роуд. Эмма хотела доставить меня к отелю, но осторожность есть осторожность, и раскрываться полностью я не собирался даже перед ней.

— Все в порядке, здесь уже близко. — Я вышел из машины, поблагодарил ее еще раз и сказал, что позвоню завтра.

Проводив Эмму взглядом — она отъехала в направлении Марбл-Арч, — я повернулся и зашагал под дождем к отелю. Мысли, однако, снова и снова возвращались к событиям уходящего дня. Что-то не давало покоя. Что-то, проскочившее мимо внимания. Что-то, чему я не придал значения. Что? Я искал ответ, не замечая, что уже промок до нитки.

И только на лестнице, поднимаясь в номер, я понял, в чем дело.

Там, в кинотеатре, когда я допрашивал Поупа, когда его мерзкая физиономия расплылась в самодовольной ухмылке перед тем, как пуля попала ему в лоб, те двое, Блондин с напарником, имели прекрасную возможность расстрелять меня. Цель была как на ладони. И стреляли они отлично — все их пули нашли Поупа. Точно так же они могли найти и другую цель. И тем не менее киллеры не стали меня убивать. Только когда я бросился вдогонку за ними, когда им не оставалось ничего другого, они открыли огонь по мне.

В суматохе последовавших событий этот факт ускользнул от меня. И вернулся только теперь.

Что бы это могло значить?

Что вообще происходит?

Я зевнул, ввалился в комнату и запер дверь.

Нет ничего такого, что не могло бы подождать до завтра.

 

Глава 24

Джеми Делли, младший брат Джейсона Хана, не знал своего отца. Думаю, не знала его и мать Джеми. В первый раз мальчишку задержали, когда ему едва исполнилось восемь, после смелой попытки поджечь начальную школу. Поскольку в Соединенном Королевстве уголовная ответственность наступает с десяти лет, Джеми отпустили с предупреждением, что в таком возрасте равнозначно поощрению. В следующие шесть лет его задерживали неоднократно, причем по самым разным поводам — от малозначительных, как, например, кража и хранение наркотиков, до таких потенциально серьезных, как ограбление с угрозой применения оружия и кража при отягчающих обстоятельствах. К моменту моего расставания с полицией ему стукнуло четырнадцать, и к этому времени мы не встречались почти год. Теперь Делли исполнилось семнадцать, и он, разумеется, продолжал портить себе жизнь. И все же хотя он и был мерзавцем под стать трем своим братьям, я надеялся, что разговор получится. Во-первых, Джеми был самым младшим из троицы, во-вторых, ему явно недоставало не только ума, но даже и звериной хитрости старших — Джейсона, Брайана и Кайла. Я не сомневался, что смогу его расколоть… если ему что-то известно, как не сомневался и в том, что он меня не узнает. И все же очки не помешают.

В понедельник утром дождь прекратился, выглянуло солнце. Голова еще болела, но уже не так сильно, как накануне, а шишка, оставшаяся после субботней стычки в кафе, заметно уменьшилась. Я встал в восемь, оделся и отправился позавтракать в итальянский ресторанчик за углом. Первый сюрприз преподнесла газета, уделившая воскресной перестрелке в Сохо незаслуженно малое внимание и поместившая короткое сообщение о ней в левый нижний угол первой страницы. По-настоящему важными новостями редактор посчитал очередной теракт в Иерусалиме, совершенный палестинским смертником, и что-то насчет генетически модифицированных продуктов. Более полный отчет обнаружился только на третьей странице, но и он не отличался информативностью: фотография места, где я подстрелил киллера, с желтой оградительной лентой и застывшим на заднем плане полицейским в форме; несколько предложений, рассказывающих о перестрелке в кинотеатре для взрослых и на улице, в результате чего убиты два человека, ни один из которых еще не опознан полицией.

Вот и все. Двадцать лет назад такого рода происшествие попало бы на первые полосы всех газет. Теперь его сочли обычной перестрелкой. Для страны с едва ли не самыми строгими законами в отношении огнестрельного оружия число преступлений с применением этого самого оружия весьма значительно, и, что самое удивительное, полиция при этом остается безоружной.

Я уже позавтракал и направлялся за визитными карточками, когда позвонила Эмма. Разговор получился короткий, но по крайней мере без неловкости с обеих сторон. Она не передумала и была готова к дальнейшему сотрудничеству. Эмма сообщила последний адрес Джеми Делли, в Ислингтоне, восточнее Эссекс-роуд. Мне доводилось бывать там когда-то по полицейским делам, и я пообещал сообщить о результатах нашего с ним разговора.

— Будьте осторожны, Деннис. — Меня тронуло такое обращение — я уже забыл, когда слышал свое имя в последний раз.

— Не беспокойтесь, у меня талант выходить сухим из воды. Что у вас? Надеюсь, неприятных посланий больше не было?

— Нет, все в порядке. Окно обещали заменить после полудня.

— Что ж, и вы не забывайте об осторожности. Поговорим позже.

Я положил телефон в карман и посмотрел на часы. Девять тридцать пять. Такой лентяй, как Джеми, вряд ли вылезет из постели раньше десяти, так что время для визита самое подходящее.

Район, где жил Джеми, состоял из пятиэтажных кирпичных домов, образующих квадрат и соединенных друг с другом крытыми переходами, построенными на уровне третьего этажа и придававшими всему комплексу сходство с гигантским пазлом. Как и в большинстве муниципальных микрорайонов Лондона, план на входе позволял посетителю кое-как сориентироваться в этом лабиринте. Джеми жил в блоке Д, находившемся, если верить плану, по левую сторону.

Шагая по вырубленному в блоке туннелю длиной в двадцать ярдов, я не в первый уже раз задавался вопросом: чем, черт возьми, думали проектировщики, разрабатывая свои планы? Настоящий рай для уголовников. Местная молодежь могла без особых трудов защищать его от полиции во время уличных беспорядков, а многочисленные коридорчики и переходы идеально подходили для устройства засад и позволяли легко ускользнуть даже самым нерасторопным бандитам.

Однажды ночью, в октябре 1983 года, когда я еще носил форму, меня, как и еще несколько сотен полицейских, отправили в похожий микрорайон в Тотнеме на подавление кровавого бунта. В ходе операции нас забрасывали бутылками с бензином, в нас метали тротуарную плитку, по нам стреляли. Толпа, защищавшая свою крепость, делала это с поразительной эффективностью — именно благодаря такой вот планировке комплекса. Многие в столичной полиции до сих пор помнят его название — Броудуотер-Фарм. К концу ночи две сотни моих коллег получили ранения, а один, Кит Блейклок, погиб от множественных колотых ран, нанесенных бунтовщиками, вооруженными похожими на мачете ножами. При другой, более открытой планировке мы справились бы с задачей гораздо быстрее и с меньшими потерями.

Утром это уютное местечко радовало тишиной и покоем: пара молодых мамаш прогуливалась с колясками да хлипкий пенсионер в халате потягивался на балконе. И больше никого.

Отыскав блок Д, я поднялся по лестнице на четвертый этаж. Делли жил в номере 42. Шторы были сдвинуты, на балконе никого. Подойдя к двери, я услышал музыку и ничего больше. На стук никто не ответил. Пришлось постучать сильнее.

И снова ничего.

Я проделал немалый путь и отнюдь не горел желанием возвращаться в отель с пустыми руками, не повидав Джеми. Учитывая, что поблизости никого не было, я решил перейти к радикальным мерам и, отступив на шаг, врезал ногой по двери, чуть ниже замка. Она содрогнулась, но устояла. Второй удар в то же место дал желаемый результат — дверь треснула и распахнулась.

Я переступил порог и закрыл дверь за собой. В комнате стояла жуткая вонь. Пахло жиром, потом, гнилью и дымом. Провести здесь ночь можно было разве что в противогазе.

— Ты еще кто такой?

Вопрос задал плотный, с квадратным подбородком крепыш лет тридцати в черной кожаной куртке и с залитым, по-видимому, свинцом резиновым шлангом в руке. Он стоял у другой двери и, увидев меня, сделал пару шагов навстречу, угрожающе помахивая дубинкой.

— Человек с пушкой, — ответил я, доставая из-за ремня 45-й и направляя его в грудь громиле. — Брось эту хреновину. Ну!

Он замер, похлопал глазами, оценивая ситуацию, потом нехотя бросил шланг на пол. Я подошел вплотную, взвел курок и ткнул дулом ему в живот.

— Думаю, приятель, ты плохо понимаешь, с кем связался, — прохрипел он.

— Вот ты меня и просветишь. На Джеми Делли ты никак не похож, а я пришел повидаться с ним.

Он посмотрел на револьвер, потом на меня и, похоже, сделал правильный вывод. Впрочем, тон его от этого вовсе не стал мягче.

— Мой тебе совет — поворачивайся и шлепай откуда пришел. Меня сюда прислал парень, у которого столько бабок, что тебе и не снилось. И он сильно не любит, когда посторонние суют свой длинный нос в его бизнес. Понимаешь, о чем речь?

Я отступил на шаг и приставил дуло к его переносице.

— Хватит. Где Делли?

Из-за двери, перекрывая музыку, донесся еще один голос:

— Что там такое, Джерри? С кем ты треплешься?

— Не отвечай, — предупредил я крепыша, не опуская револьвер. — Иди туда.

Он снова завел старую пластинку насчет того, что мне лучше уносить ноги. Пришлось предупредить, что если не сдвинется с места на счет три, то останется здесь надолго. Верзила попытался уничтожить меня взглядом, но когда из этого ничего не вышло, повернулся и медленно направился в указанном направлении.

Я подтолкнул его в спину, и мы вышли в тесный коридорчик. Второй голос опять осведомился, что, черт возьми, делает Джерри. Доносился он из-за двери справа. Дверь была приоткрыта, и я втолкнул Джерри в комнату. Сцена, представшая перед моими глазами, никак не подходила для утреннего просмотра. Над ванной привязанный за одну руку к крючку для душа висел тощий, всклокоченный юнец, в котором я узнал Джеми Делли. Из одежды на нем были рваные трусы оригинально белого, а теперь грязно-серого цвета. Парнишка смотрел на меня выпученными глазами, полными страха и боли. Тонкие ручейки крови стекали из носа на грудь, но мое внимание привлекли не они, а левое ухо несчастного ублюдка, верхняя треть которого отсутствовала — похоже, ее только что срезали. Оставшиеся две трети и шея под ухом представляли собой кровавое месиво. Рядом с Джеми стоял второй гость — белый мужчина с сияющей лысиной, темной козлиной бородкой и растянутым в мерзкой ухмылке и напоминающим рваную рану ртом. В руке он держал окровавленный секатор и, похоже, готовился ампутировать мизинец на свободной руке парнишки.

Увидев постороннего, лысый стер усмешку и уставился на меня с выражением крайнего недовольства.

— Привет, — сказал я, направляя на него револьвер. — Не помешал?

— Это еще что за хрен? — поинтересовался он.

— Что с вами такое, парни? Так встречать гостя… Вас что, хорошим манерам не обучали? Я ангел-хранитель этого юноши. Рекомендую убраться поскорее, пока еще ноги ходят.

— Слышь, Том, он не шутит. — Джерри выразительно взглянул на мой 45-й.

— Хрен ему! — рявкнул Том и повернулся ко мне: — Тебе здесь не светит, приятель. Так что не размахивай железякой.

Я рассмеялся.

— Боюсь, тебя ждет большой сюрприз. Но не волнуйся, убивать тебя я не стану. Всего лишь прострелю коленную чашечку. — Я опустил дуло револьвера. — Итак, считаю до трех. После этого, если не исчезнешь, будешь до конца жизни зваться Хромоножкой.

— Да ты не понимаешь, с кем связался…

— Хватит, это я уже слышал. Парень с бабками меня не интересует. Пока. Раз…

Они переглянулись, и Том медленно опустил секатор, ухитрившись при этом срезать кусочек кожи. Джеми охнул, но промолчал.

Я посторонился, выпуская обоих из ванной, и они повернули к двери.

— Ты об этом еще пожалеешь, — пообещал Том, проходя в гостиную.

— Жизнь слишком коротка, чтобы о чем-то жалеть.

— Твоя — точно. Можешь уже считать себя покойником.

— Прибереги угрозы для кого-нибудь другого, плешивый, к пошевеливайся! — ответил я, чувствуя, что начинаю получать удовольствие от этой маленькой стычки. Детективная работа куда приятнее, когда не нужно играть по правилам.

Том еще раз обжег меня взглядом, но перечить не решился и, открыв дверь, вышел в коридор. Джерри попытался скопировать манеру приятеля, но у него получилось куда менее убедительно. Они прошли по балкону и спустились по лестнице. Том уже достал мобильник и набирал номер, очевидно, собираясь вызвать подкрепление с огневой поддержкой.

Времени оставалось мало.

 

Глава 25

Я захлопнул дверь, повесил цепочку и, убрав за пояс револьвер, вернулся в ванную, где бедолага Джеми безуспешно пытался освободиться от веревки, которой его привязали к крючку душа. Кровь из уха все еще стекала на левое плечо. Картина не для эстетов.

Когда я вошел, он обернулся. Узнал? Вроде бы нет.

— Можешь снять меня отсюда? — Мы не виделись давно, но голос его почти не изменился и остался таким же визгливо-противным, как и в тринадцать лет. — Пожалуйста.

— Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Ответишь быстро и правдиво — перережу веревку.

— Да перестань, брат, ты же не можешь…

— Чего они хотели?

Он посмотрел на меня умоляюще, но его примитивные приемы не срабатывали. Я повторил вопрос.

— Не знаю, — промямлил Джеми. — Постучали в дверь. Я открыл, и тот тип сразу огрел меня дубинкой. Бац! Я и отрубился. Потом эти гады затащили меня сюда и подвесили. Спросил, что им надо, — молчат. Ни слова не сказали. А потом тот хрен, с бородкой, достал ту хреновину и отрезал мне кусок уха. Ты не видел, куда он его засунул? Ну, то, что отрезал? — Он пошарил взглядом по крытому линолеумом замызганному полу, надеясь отыскать недостающую часть органа.

— Поищем вместе, но только не сейчас. — Времени было мало, и я не собирался тратить его на пустую болтовню. — Что потом? О чем спрашивали? Не просто же так они тебя резали?!

— Хотели узнать о брате.

Наконец-то хоть что-то.

— О котором? О Джейсоне? О том, которого убили?

Парнишка закивал:

— Точно. О нем. Спрашивали, зачем он встречался с тем копом.

— И что ты им сказал?

— Да ничего я не сказал! — Джеми сорвался на крик, теряя терпение. — Мы с ним перед тем недели две не виделись. Я им так и объяснил, так они ж все равно не поверили. Начали обрабатывать мне пальцы. А потом ты нарисовался.

Странно.

— Получается, ты их не знаешь? Когда я пришел, они сказали, что работают на какого-то крутого парня, с которым лучше не связываться. Как по-твоему, кто бы это мог быть? На кого эти двое могут работать?

Джеми потер свободной рукой пострадавшее ухо, поглядывая на меня исподлобья, и скорчил гримасу, придавшую ему сходство с крысой. Я подумал, что он всегда походил на крысу. Хитрую, злобную, жадную тварь. Предыдущие гости обошлись с ним сурово, но иного этот гаденыш и не заслуживал.

— Слышь, мужик, ты бы обрезал веревку, а?

— Нет. Я задал вопрос, но ответа пока не получил.

— А с какого такого перепугу я должен тебе отвечать? — пробурчал неблагодарный подонок, уже позабыв, что именно мое вмешательство уберегло его от дальнейшего членовредительства.

Я опустил дуло ему в пах.

— Не ответишь, отстрелю яйца к чертовой матери. Теперь понял?

Джеми театрально вздохнул, и я подумал, что он не воспринял мою угрозу всерьез. Струйка крови успела проделать путь от уха до грудной клетки — время уходило.

— Слышал про Николаса Тиндалла?

Я сказал, что о нем только и слышу.

— Братишка работал на него раньше. Выполнял кое-какие поручения. Так, по мелочам. Я видел его как-то с одним из этих типов. Скорее всего Тиндалл их и прислал.

Если так, то получалось, Тиндалл не знал, по какому поводу встречались Хан и Малик. Следовательно, за подставой стоял не он. Не в первый уже раз за последние дни я почувствовал, что меня толкают в тупик.

Часы подсказали, что прошло уже три минуты, а задерживаться долго в мои планы не входило. Значит, пора менять тон и разговаривать по-другому. Джеми уже повернулся ко мне спиной и снова стал дергать веревку.

— Кто мог желать смерти твоему брату?

— Не знаю, чувак. Говорю тебе, я его почти не видел. Жил он далеко отсюда, на Каледониан-роуд, со своей девчонкой.

— И ее тоже нет…

— Давай, друг, режь веревку. Ну пожалуйста. Это ухо меня уже достало.

— Назови имя.

— Что?

— Имя. Того, кто знал твоего брата и его подружку. Того, с кем я могу поговорить. И тогда я тебя освобожу.

— Я уже все тебе сказал, приятель. Ничего не видел. Ничего не слышал. Дружков его не знаю.

— Имя.

Джеми резко дернул рукой, надеясь то ли выдернуть из петли кисть, то ли сорвать крючок, но ничего не получилось, и он выругался от отчаяния. Я же стоял, смотрел на него и считал секунды, понимая, что люди Тиндалла вот-вот вернутся и что если мне не удастся вытряхнуть из Делли хоть что-то, то мой визит сюда будет пустой тратой времени.

— Одно время я продавал травку знакомой Энни. Энни была девчонкой Джейсона. А знакомую звали вроде бы Андреа. Или что-то в этом роде. Фамилию не помню, но начиналась с Б.

— Как ее найти?

— Откуда мне, на хрен, знать, как ее найти?! Я ее чуть ли не полгода не видел.

Четыре минуты. Мое терпение было на исходе. Я шагнул к ванне, схватил его за волосы и с силой ткнул физиономией в заросшую грибком стену, одновременно приставив дуло к окровавленной щеке.

— Советую пошевелить мозгами, — прошипел я ему в ухо. — И поживее. А иначе обрезанное ухо будет меньшей из твоих проблем. Понял?

Теперь до него, похоже, дошло.

— Ладно, ладно, остынь, приятель, — заторопился он, выплевывая слова. — В той комнате, в столе, старая адресная книжка. Под теликом. Полистай, адресок там должен быть. У меня там все контакты.

Я убрал револьвер, дав ему свободно повисеть на веревке, и, отсчитывая секунды, вышел в гостиную. В ящике тумбочки под телевизором валялись несколько DVD-дисков, пакетик с травкой и прочий хлам. Под ними обнаружилась затрепанная адресная книжка. Найдя страницу под буквой Б, я с удовлетворением отметил, что школьные годы не прошли для Джеми уж совсем бесследно — по крайней мере писать его научили. Имя Андреа Блум, адрес в Хэкни и номер мобильного были вписаны неразборчивым детским почерком. Поскольку других Андреа на странице не было, я решил, что это она, и, положив книжку в карман, вернулся в ванную.

Силы оставили Джеми, и он безвольно висел на веревке, обреченно опустив голову. Я почти пожалел его.

Он посмотрел на меня, и в его хитрых крысиных глазках мелькнуло что-то похожее на узнавание. Пора уходить.

Набрав воздуху, чтобы не чувствовать исходящего от него омерзительного запаха, я достал швейцарский нож и начал резать веревку.

— Твой брат хорошо знал Азифа Малика?

Ответ, что неудивительно, был отрицательный.

— Но я знаю, что когда Джейсон решил закосить под мусульманина, он с этим Маликом точно разговаривал. Вроде как советовался. — Последние волокна лопнули сами, и Джеми мешком рухнул в грязную ванну. Он осторожно пощупал ухо, потом поднял голову и посмотрел на меня: — А ты кто, чувак?

Не узнал, решил я.

— Твой спаситель. Благодаря мне ты остался с пальцами. Не забывай.

Подумав, что ему неплохо бы освежиться, я повернул кран и вышел из ванной. За спиной у меня ударила холодная струя. Джеми взвизгнул.

Уже на балконе я снова посмотрел на часы. С того момента как Том и Джерри убрались восвояси, прошло шесть минут. Том и Джерри. Я усмехнулся. В том, что эти два клоуна скоро вернутся с дружками, сомневаться не приходилось, и мне вовсе не хотелось присутствовать при этом торжественном событии.

Мучить Джеми они больше не станут — парни уже поняли, что он ничего не знает о смерти брата, и, следовательно, тратить на него время и силы не станут. Большинство серьезных преступников вполне довольствуются угрозами для достижения результата, и Николас Тиндалл в этом отношении вряд ли являлся исключением. В чем я, однако, не сомневался, так это в том, что Джеми расскажет им то же самое, что рассказал мне, и они постараются как можно быстрее отыскать Андреа Блум. А значит, мне нужно попасть к ней раньше. Не исключено, что и она не знает ничего, что могло бы пригодиться, но в данный момент я не мог пренебрегать никакими ниточками, сколь бы тонкими они ни казались.

Повернувшись к лестнице, я заметил выходящих из туннеля хорошо одетых мужчину и женщину. Женщина была молодая и симпатичная, лет двадцати семи, с собранными в аккуратный пучок каштановыми волосами; мужчина же — примерно моего возраста и роста — нес на себе несколько лишних фунтов, сосредоточившихся главным образом в районе талии. Мне не нужно было долго смотреть, чтобы понять — эти двое из полиции. Словно в подтверждение моей догадки они повернули к блоку Д. Похоже, день для Джеми выдался богатым на посетителей.

Я быстро прошел к лестнице в дальнем конце балкона, сбежал по ступенькам и не оглядываясь побежал к выходу. Замусоренная дорожка выходила на весьма непрезентабельный участок Риджентс-ченнел. По обе стороны от черной воды тянулись обветшалые, давно заброшенные приземистые склады с выбитыми окнами, печальные напоминания о тех временах, когда здесь кипела жизнь. Я шел до тех пор, пока не заметил чудом уцелевшую скамейку — прочие были вырваны из земли и брошены в канал — и позволил себе минутную передышку. Дыхание постепенно восстановилось. Я вынул адресную книжку, открыл страницу на букву Б и набрал номер. Мне ответили, что абонент не обслуживается.

Улицу, на которой жила Андреа, я знал — до нее было около мили. И время снова играло не на моей стороне.

Я поднялся и пошел.

 

Глава 26

Андреа Блум жила в Хэкни, неподалеку от Кингсленд-роуд. Для ворон, перелетающих от бистро к ресторану где-нибудь к югу от Ислингтона, это всего лишь несколько сотен ярдов, но на Кингсленд-роуд нет ни бистро, ни ресторанов, и воронам здесь делать нечего. Место это одно из тех, куда попадаешь, если свернешь не в тот переулок — длинная, прямая, пустынная улица, застроенная муниципальными домами и напоминающими крепость магазинами, продающими недорогие товары; улица, по которой носятся на горных велосипедах лихие подростки в куртках с капюшонами; улица, на которой всегда нужно ждать неприятностей. За то время, что меня не было, она почти не изменилась, и даже в одиннадцать утра на ней не чувствуешь себя в безопасности. Тем не менее я прошел ее почти всю, с юга на север, и никто меня не тронул, никто даже не бросил в мою сторону косого взгляда — то ли потому, что я не выглядел легкой добычей для любителей поживиться за чужой счет, то ли потому, что уличные грабители еще не вышли на промысел.

Микрорайон, где проживала Андреа, был потише, поспокойнее и поприличнее. Составляли его по большей части трехэтажные здания, большинству которых не помешало бы подновить экстерьер. Дом Андреа относился к числу самых обшарпанных.

После нескольких звонков дверь открыл белый парень, натуральный блондин лет двадцати с дредами. Вымахав на шесть футов и шесть дюймов, он остался сух и тонок как тростинка. В носу большое кольцо, другое кольцо, поменьше, украшало правую бровь. Обосновавшееся на лице недоверчивое выражение удерживалось с трудом, и я сразу понял, что человек он доброжелательный к тем, кого знает, но, наверное, излишне откровенный. На нем была бледно-зеленая футболка с портретом Че Гевары, штаны того же цвета и никакой обуви. Я мог бы предложить пари, что парень вегетарианец, что у него хорошее образование и что семья его стоит ступенькой выше большинства здешних обитателей.

— Да?

— Мне нужна Андреа Блум.

Он смерил меня настороженным взглядом, как покупатель, рассматривающий подозрительно дешевую фирменную рубашку в базарном киоске. Хотя времени минуло и немало, во мне, должно быть, осталось что-то от полицейского, а служители закона в этих краях большой популярностью не пользовались никогда.

— Не знаю такой.

Что он врет, видно было сразу.

— Знаете. Она здесь?

— Вы кто?

Я уже начал уставать от этого вопроса.

— У меня к ней личное дело. Она здесь?

— На работе.

— Где она работает?

— Я вам не скажу, — бросил он.

— Что ж, как хотите. Я войду и подожду.

Отодвинув его плечом, я прошел в коридор. На полу лежал протертый до дыр ковер, но по сравнению с квартиркой Делли эта выглядела образцовой. Слева от прихожей находилась небольшая гостиная с дешевым телевизором в углу и множеством разноцветных бобовых пуфиков на полу. Я устроился в единственном кресле.

Парень ввалился вслед за мной.

— Не знаю, кто вы такой, но вам здесь делать нечего. Вы не имеете никакого права…

— Скажите, где найти Андреа, и я тут же уйду.

— Я должен знать, зачем вы хотите ее увидеть. Андреа — моя девушка.

Последнее было произнесено с оттенком гордости, и мне вдруг стало его немножко жаль.

— Хочу поговорить о ее отношениях с Джейсоном Ханом и Энн Тейлор.

И тут что-то случилось. Парень напрягся, лицо его потемнело, а в глазах мелькнул страх. Имена определенно были ему знакомы.

— Андреа их едва знала, — быстро заговорил он. — Не думаю, что она может вам что-то рассказать. Если оставите карточку, я могу…

— Послушайте. Я не сделаю ей ничего плохого. Обещаю вам. Я — частный детектив. Давайте не будем осложнять ситуацию. Скажите, где ее найти, и мы все избежим больших неприятностей.

— Подождите минутку. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Я поднялся, чтобы последовать за ним, но при этом не напугать еще больше. Реакция на упоминание Джейсона Хана и Энн Тейлор показалась мне весьма интересной.

Но не успел я сделать и двух шагов, как парнишка вдруг вернулся. Только теперь он вооружился блестящим кухонным ножом с восьмидюймовым лезвием, которым и размахивал довольно угрожающе. Судя по напрягшемуся лицу, ситуация нравилась ему еще меньше, чем мне, а учитывая, что нас разделяло не больше трех футов, меры требовались неотложные.

— Опустите эту штуковину. — Я отступил на шаг. Вытаскивать револьвер не хотелось — никакого толкового разговора тогда бы не получилось. — Пустите ее в ход и загремите в тюрьму. Очень надолго.

Мое миролюбие только внушило парню ложную уверенность. Он сделал еще шаг вперед.

— Убирайтесь отсюда. Андреа нечего вам сказать, да она и не захочет с вами разговаривать.

— А вот это уже ей решать.

Еще шаг. Он замахнулся.

— Вон!

Я пожал плечами:

— Ладно, будь по-вашему.

Я шагнул к выходу, и парень посторонился, давая мне пройти. Поравнявшись с ним, я резко выбросил руку, схватил его за запястье, повернул и ударил его кулаком по вывернутому предплечью. Парень вскрикнул от боли и разжал пальцы. Нож полетел на пол. Я отбросил оружие ногой, завел руку ему за спину и заставил опуститься на колени.

Он еще пытался сопротивляться, поэтому я потянул его правую руку вверх, и юнец быстро сдался. Я наклонился и прошептал ему в ухо:

— Повторяю: я частный детектив. Я не желаю вашей девушке плохого, но мне необходимо поговорить с ней. Это очень важно. Убиты два человека, и она может обладать информацией, которая поможет семье одного из убитых. Пожалуйста. Скажите, где мне найти ее.

— Откуда мне знать, что вы не желаете ей зла?

— А зачем мне это? — удивился я.

На это он не ответил, зато попросил отпустить руку.

— Вы скажете, где я могу ее найти?

— Я пойду с вами. Если хотите с ней поговорить, вам придется сделать это в моем присутствии.

— Согласен. — Я разжал пальцы и позволил ему подняться.

— Мне надо позвонить ей. — Он направился в прихожую, но я придержал его, схватив за шиворот.

— Воспользуйтесь моим. — Я протянул ему свой мобильник и поднял нож. — И пожалуйста, без фокусов. Если она исчезнет, я вернусь.

Парень растерянно кивнул, но мой телефон не взял, а достал из кармана свой и набрал номер. Андреа ответила, и они коротко поговорили, причем парнишка отошел в угол гостиной, к телевизору, и повернулся ко мне спиной. Не знаю, о чем шла речь, но он, похоже, внял моему предупреждению и пытался убедить ее согласиться на встречу.

Закончив разговор, мой новый союзник сунул телефон в карман штанов и сказал, что Андреа будет ждать нас через двадцать минут в одном известном им обоим кафе.

— Но только вы зря тратите время. Она ничего не знает.

— Посмотрим, — отозвался я, не обращая внимания на его враждебный тон.

За двадцать лет в лондонской полиции и не к такому привыкнешь.

Кафе называлось «Лес» и находилось в десяти минутах ходьбы от дома Андреа. Путь туда мы проделали молча. Я, правда, представился, вручив ему одну из своих новеньких визиток, а он пробубнил свое имя — Грант. По-моему, на Гранта парень не тянул. Может быть, на Найджела или Тима. Впрочем, это мнение я оставил при себе.

Часы показывали уже тридцать пять минут двенадцатого, когда мы вошли в кафе. Посетителей было немного, человек двенадцать, преимущественно молодежь, может быть, студенты. Свободное пространство на одной из стен занимала немудреная, но красочная фреска, изображающая лесной пейзаж, а из динамиков, расположенных под потолком во всех уголках зала, лилась музыка, которую называют звуками дождевого леса. Меню за спиной стоящей за высоким прилавком толстушки предлагало «Здоровый вегетарианский обед», хотя сама она явно предпочитала заправляться в «Бургер кинг».

— Здесь мы разговаривать не будем, — сказал я. — Давайте подождем ее на улице.

— А что вам здесь не нравится? — спросил он, но я уже шел к двери.

— Ужасное место. И слишком много народу. Пойдемте в какой-нибудь паб.

Грант пробормотал что-то под нос, но спорить не стал. Мы постояли несколько минут на холодном ветру, потом он вдруг улыбнулся, и я увидел идущую к нам симпатичную чернокожую девушку лет восемнадцати с заплетенными в косички волосами. На ней было сиреневое кожаное пальто и украшенные вышивкой расклешенные джинсы, и держалась она настороженно, словно ожидала, что ее могут в любую минуту арестовать.

Встав между нами, Грант объяснил, кто я такой и почему мы ждем ее на улице.

— Предпочел бы поговорить в более укромном месте, — сказал я, протягивая руку. — Меня зовут Мик Кейн. Спасибо, что согласились встретиться.

— Не знаю, сказал ли вам Грант, — ответила она, нехотя пожимая мне руку и глядя на меня огромными и очень красивыми карими глазами, — но я действительно не знаю ничего такого, что могло бы вам помочь.

— Я ему говорил, — вставил Грант.

— Что ж, если я угощу вас пивом и задам несколько вопросов, то по крайней мере буду знать, что честно сделал свою работу.

— Хорошо, — неохотно согласилась Андреа, — но у меня мало времени.

Я сказал, что это не важно, и предложил пройти в бар напротив.

Возражений не последовало, поэтому я шагнул с тротуара, и они, поколебавшись, последовали за мной.

 

Глава 27

Через пять минут мы уже сидели за угловым столиком в баре через дорогу. Других посетителей не было. Я заказал двойной апельсиновый сок, Грант взял пинту «Стеллы», Андреа удовольствовалась минеральной водой.

— Как вы меня нашли? — поинтересовалась она.

— Приятель Джейсона сказал, что вы знали его подружку Энн.

Девушка кивнула и, помолчав, спросила, что бы я хотел узнать. Ее голос зрелой женщины плохо вязался с внешностью школьницы.

— Меня устроит любая информация, которая помогла бы ответить на вопрос, за что убили Джейсона Хана.

— Вряд ли я смогу вам помочь. Я знала Джейсона, но не очень хорошо. А вот Энн гораздо лучше. Но зачем вам это? Делом ведь занимается полиция, не так ли?

— Занимается, но мой клиент полагает, что расследование стоит на месте.

— А этот ваш клиент, кто он?

Я улыбнулся. Девчонка определенно не дура. Мое объяснение, что клиент — дядя Азифа Малика, ее, похоже, устроило. Андреа пожала плечами и, покачав головой, заявила, что не знает, зачем кому-то понадобилось убивать Джейсона.

— Мне вообще непонятно, как он мог ввязаться в нечто настолько серьезное или опасное, что кому-то понадобилось его убирать. Джейсон не представлял собой ничего особенного. Приторговывал наркотиками, воровал. Считал себя крутым парнем, но, на мой взгляд, был типичным неудачником. — Она снова пожала плечами, как бы говоря, что больше и добавить нечего.

Я решил попробовать другой подход и спросил, как она познакомилась с Энн.

Андреа заметно расслабилась. Грант тоже.

— Мы познакомились пару лет назад. — Она сняла и стала протирать очки. — До этого я долго жила у приемных родителей, но потом моя приемная мама заболела раком и не могла больше заботиться о нас с братом. Нас взяли в приют в Камдене, и там я встретила Энн. Мы с ней подружились, и она познакомила меня с тамошними порядками и вроде как взяла под свою опеку. Энн мне нравилась, потому что была независимая и никому в обиду себя не давала. Ее считали резкой и даже грубой, но я знала, что она добрая и справедливая. Понимаете?

Я кивнул, потому что ее мнение совпадало с моим, но говорить ничего не стал, чтобы не перебивать.

— Я провела в том приюте, он назвался Коулман-Хаус, около шести месяцев, а потом вернулась уже в другую семью. Но связь с Энн продолжала поддерживать. Моя новая семья жила в Барнете, это недалеко от Камдена, так что мы иногда встречались. Гуляли, выпивали, немножко покуривали, болтали обо всем. Но потом, честно говоря, я стала уставать от всего этого. Не хотелось прожигать жизнь впустую, хотелось что-то сделать, жить как-то по-другому, найти работу, пойти учиться в колледж. Я познакомилась с Грантом… — В этом месте она взяла парня за руку, и на его лице появилось такое грустно-мечтательное выражение, которое можно увидеть в дешевых романтических фильмах. Не знаю почему, но я проникся к парнишке симпатией. Когда видишь юных влюбленных, на душе становится как-то светлее. — В общем, на какое-то время мы с Энн разошлись, но в последнее время снова сблизились. Мне показалось, что она повзрослела, начала задумываться о своей жизни, искать возможность изменить ее. — Андреа вздохнула. — Но было уже поздно. Для таких, как Энн, все случается слишком поздно. Многие из наших знакомых уже махнули на нее рукой, и некоторые даже считали, что она сама во всем виновата, что получила по заслугам. Характер у нее и впрямь был не сахар. Вспыхивала как спичка. И еще она никогда никого не слушала и всегда поступала по-своему. Но я вам так скажу: Энн была хорошим человеком. И для меня она очень много значила.

Упоминание Коулман-Хауса пробудило и во мне кое-какие воспоминания. О последних днях в Лондоне, закончившихся кровью и убийством. О коротком романе, который мог бы перерасти в длительные отношения, но завершился, так толком и не начавшись. О женщине, которую звали Карла Грэхем и которая одно время управляла тамошним приютом. Я подумал, что, может быть, даже любил ее, но заставил себя отогнать вставший перед глазами образ, напоминающий о событиях, которые не хотелось вспоминать.

Я положил перед собой блокнот и записал кое-какие детали из показаний Андреа, потом поднял голову, посмотрел ей в глаза и спросил, покончила ли Энн с собой.

— Полиция ведь придерживается такой версии, верно? — ответила она, отводя взгляд и делая вид, что ее это не интересует.

— Да, — добавил Грант. — И уж они-то знают лучше.

— Возможно, — сказал я. — Но что вы думаете?

— Думаю, так оно и было, — кивнул Грант и, словно для того, чтобы убедить меня в том, во что не верил сам, продолжал: — Последние месяцы получились для нее особенно тяжелыми, а потом еще и Джейсона застрелили. Слишком много всего свалилось, вот она и не выдержала.

Андреа вздохнула:

— Грант, наверное, прав. Скорее всего так и случилось.

— Вы давали показания в полиции?

Они ответили не сразу. Грант отвел глаза. И все же Андреа не выдержала молчания.

— Нас никто и не спрашивал. Наше мнение никого не интересовало. Их вообще не интересовало, что случилось. А сама я с ними не связывалась. У меня о полиции не очень хорошее мнение, так что я стараюсь держаться от них подальше.

— За время расследования, — сказал я, — у меня сложилось впечатление, что Энн Тейлор была девушкой с сильным характером. Она провела много лет в приюте. Согласно данным статистики, те, кто прошел такую суровую школу, менее склонны к самоубийству и легче переносят жизненные трудности, чем те, кто воспитывался в тепличных условиях. Они более привычны к ударам судьбы, их тяжелее сломать, потому что они уже прошли через многое и выстояли. Вы согласны с такой оценкой?

Андреа неуверенно кивнула:

— Отчасти. Да, Энн была не из слабых, но и она чувствовала боль так же, как все остальные. Неуязвимых не бывает.

И это я тоже знал.

— Когда вы в последний раз видели Энн живой?

Андреа задержалась с ответом, и я заметил, что Грант пытается поймать ее взгляд.

— Кажется, примерно за неделю до ее смерти. Что-то вроде этого.

— То есть до убийства Джейсона?

Она кивнула.

— А вы не ходили к ней потом? На похороны? Или просто выразить соболезнования?

Девушка покачала головой:

— Нет.

Я не поверил ей. Андреа определенно лгала. И Грант тоже. Но почему?

— Странно. Она же была вашей подругой. Опекала вас в приюте, когда вы попали туда в первый раз. Защищала. Помогала, когда вам требовалась помощь.

Услышав в моих словах упрек, Грант решительно вступился за свою девушку.

— Мне не нравится ваш тон. И что это за вопросы такие? Мы пошли вам навстречу, согласились поговорить, хотя и не обязаны. Все, хватит. Идем, Андреа. — Он стал подниматься, и она с секундной задержкой последовала его примеру.

— Если вы сейчас уйдете, я пойду в полицию и назову ваши имена. Я также передам им улики, указывающие на то, что Энн, возможно, и не покончила с собой. Вас обязательно найдут, и тогда уж вам придется говорить. И если попытаетесь что-то скрыть, они выяснят это и заставят выложить все.

Парочка остановилась.

— Если же вы поговорите со мной, я сделаю все возможное, чтобы защитить вас как свидетелей. О нашем разговоре никто не узнает, и вас уже никто не побеспокоит.

Грант сел. Андреа вздохнула и переменила позу. Некоторое время все молчали, чувствуя себя довольно неловко.

Я уже собирался повторить последний вопрос — думает ли Андреа, что ее подруга покончила с собой, — когда вспомнил кое-что из первого разговора с Эммой Нилсон.

— Мне известно, что Энн в последнее время посещала психиатра. Можете рассказать об этом?

Они переглянулись. Оба занервничали, и это было видно невооруженным глазом.

— А что вам известно? — спросил после небольшой паузы Грант.

— Мне известно немногое, но выяснить остальное не составляет труда. Вы можете помочь мне сэкономить время.

Теперь заговорила Андреа:

— Энн обратилась к психиатру примерно год назад. Не по собственному желанию. Ее арестовали за нанесение тяжких телесных повреждений, и обязательное посещение психиатра было одним из условий освобождения под залог.

— Тяжкие телесные повреждения? Серьезная статья. Что она натворила?

— Энн работала тогда на улице. Проституткой. Снимала комнатушку и приводила туда клиентов. С одним вышел неприятный случай. Он попытался заставить ее сделать что-то такое, чего она не хотела. Энн схватила нож и полоснула его по лицу. Потом вытолкала из комнаты и ударила еще пару раз в спину и шею. Ему наложили восемьдесят швов.

Последние слова Андреа произнесла с нескрываемой гордостью. Ясно было одно: сколько бы швов ни наложили любителю покуражиться, он свое заслужил, и Андреа была на стороне подруги. Меня удивило, что привлекательная, хорошо одетая, умная девушка так легко готова оправдать и одобрить жестокость. Скорее всего жизнь и ей успела преподать несколько суровых уроков.

— И что сказал психиатр?

— Нашел, что она страдает от шизофрении. Он даже вроде бы хотел, чтобы ее подвергли принудительному лечению, но суд ограничился обязательным психотерапевтическим курсом.

— Помогло?

И снова пауза.

— Да. Помогло. Присяжные признали ее невиновной ввиду ограниченной вменяемости.

— И что дальше? Или на этом все закончилось? Ее отпустили?

— Да, на этом все закончилось. — Андреа опустила глаза. — Ее освободили.

— Та шизофрения, от которой страдала Энн… Психиатр сказал, что спровоцировало болезнь? — На этот раз пауза затянулась еще больше. — Вы же понимаете, что я могу это выяснить, но хочу услышать от вас.

Сидевший напротив меня Грант неожиданно подался вперед.

— Доктор, что нашел у Энн шизофрению, сказал, что болезнь связана с ее прошлым. Когда она была еще ребенком, над ней надругался отец. С того и началось…

Он откинулся на спинку стула, приложился к бокалу, а потом достал из кармана металлическую табакерку и, скрутив сигаретку, щелкнул дешевой пластмассовой зажигалкой. Руки у него дрожали. Грант глубоко затянулся и выдохнул густую струю дыма в направлении пустого стула слева от меня. Воспользовавшись моментом, я достал свою пачку и предложил Андреа. Она покачала головой и сказала, что бросила.

— А почему вас интересуют ее психологические проблемы?

Я мог бы сказать, что мой интерес к этим проблемам вызван их с Грантом нежеланием говорить о них, но воздержался от ответа и задал вопрос:

— Скажите, кто-нибудь пытался проверить ее утверждения насчет отца? Если судья поверил заявлению психиатра, если принял во внимание, что Энн страдает шизофренией, если согласился с причиной, вызвавшей столь тяжелые последствия, то полиция должна была провести расследование в отношении ее отца.

— Расследование провели, — сказал Грант, попыхивая самокруткой. — И ее отца арестовали. Но до суда дело так и не дошло. Его отпустили под залог, и он сделал ноги.

По спине побежали мурашки.

Год назад. Душный номер в отеле Манилы. Мужчина, желавший убить девочку.

— Но скрыться ему не удалось, — с едва сдерживаемой яростью добавила Андреа. — Он свое получил.

Я повернулся к ней и наткнулся на ее взгляд, не настороженный и уклончивый, а прямой, откровенный и жестокий.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я, хотя и без того знал, что именно имеет в виду Андреа.

— Освободившись под залог, он сбежал из страны, и некоторое время о нем ничего не было слышно. А потом мы узнали, что его нашли мертвым в номере отеля где-то в Азии. Кто-то прикончил этого ублюдка, чем оказал миру большую услугу.

— Да, я тоже, кажется, читал об этом случае. Только не помню, чтобы в сообщении упоминалась Энн Тейлор.

— Энн Тейлор и не упоминалась, — сказала Андреа. — Дело в том, что Энн, когда сбежала из дому, поменяла имя и фамилию. Раньше ее звали Соня Блэклип.

 

Глава 28

Словно почувствовав, что сказала слишком много, Андреа замкнулась и умолкла. Сказала она и впрямь немало, и теперь картина предстала передо мной под несколько другим углом. Грант тоже притих, и хотя я продержал их еще минут десять, ничего интересного они больше не сообщили.

Прежде чем уйти, Андреа попросила, чтобы я оставил их в покое. Я пообещал. Они ушли вместе, придавленные, грустные, понурые, испуганные теми последствиями, которые могло повлечь мое неожиданное вторжение в их тихую жизнь. Мне было жаль эту пару. И еще я сильно сомневался, что сумею сдержать данное слово. Они знали больше, чем рассказали. Скорее всего Энн Тейлор поведала подруге нечто важное, нечто такое, чем Андреа поделилась с Грантом и о чем эти двое после смерти Энн поклялись молчать.

Отец Энн, Ричард Блэклип, был на фотографии вместе с Лесом Поупом. Поуп организовал убийство Малика и Джейсона Хана, Хан был парнем дочери Блэклипа. Связи, связи. Но куда и к кому они все ведут?

* * *

Четверть часа спустя я шел по Эссекс-роуд, еще не зная, куда иду, и говорил по телефону с Эммой Нилсон. Она так и не нашла ничего интересного о Тадеуше и его возможных связях с Маликом, Поупом или Николасом Тиндаллом и до сих пор не получила ответа от своего знакомого по поводу телефонных номеров из мобильника Билли Уэста. Мою просьбу узнать что-нибудь о болезни Энн Тейлор или хотя бы имя ее психиатра Эмма восприняла без особого удовольствия.

— Деннис, у меня куча дел. В три часа редакционная летучка, а в половине шестого мне нужно быть дома, потому что придут менять окно. Я уже потратила на это расследование уйму времени.

— Пожалуйста, это важно.

— Почему? Это имеет какое-то отношение к делу?

— Я не могу сейчас объяснять. Пожалуйста, поверьте мне, ладно? Еще раз. Поверьте, я бы не просил, если бы не думал, что это важно.

Она громко вздохнула, но пообещала сделать все, что сможет, а я сказал, что перезвоню попозже.

Закончив разговор, я вдруг понял, что стою перед баром «Полумесяц». Бар находился в полумиле от полицейского участка, где прошла немалая часть моей прежней жизни, и всего в нескольких сотнях ярдов от Ислингтон-Грин и ярких огней Аппер-стрит. Я заглянул в окно. У стойки курили и смеялись двое мужчин, незнакомый бармен полировал бокалы. Когда-то я знал хозяина заведения и частенько заглядывал сюда после утренней смены — пропустить пару пинт пива, потрепаться о пустяках в приятной, радушной обстановке. Здесь ли он еще? Может, зайти? В какой-то момент желание почти перевесило здравый смысл — уж больно захотелось тепла и общения.

Но осторожность все-таки победила. Рядом участок. Слишком рискованно. Нечего даже и думать. Мысленно я отругал себя за глупые мысли. Сюда мне вход заказан. Навсегда. Прошлое не вернешь. Для меня оно закрытая книга.

И все же, как себя ни убеждай, прошлое не отпускает. Даже то, что хотелось бы забыть. За три дня, что прошли после возвращения в город, зияющая бездна, измерявшаяся днями, месяцами и годами, сократилась до тоненькой, едва заметной трещинки. Каждый шаг, каждый узнаваемый запах, каждая знакомая улица настойчиво тянули меня назад, через время, а после того как Андреа упомянула Коулман-Хаус, призраки тех последних горьких дней снова выходили из тени и взывали ко мне: погибшие невинно, получившие по заслугам и, конечно, прекрасная и таинственная Карла Грэхем, женщина, на несколько мгновений ставшая мне ближе, чем все остальные.

Я еще долго, слишком долго стоял в тусклом свете зимнего солнца, пока холодный ветер не пробрался под куртку и не тронул меня стылыми пальцами. Только тогда я повернулся и зашагал прочь, спеша удалиться от того, что напоминало давние времена. Но чем дальше я уходил, тем явственнее ощущал дыхание призраков, не желающих, как всегда, выпускать жертву из своих цепких объятий.

 

Глава 29

— Соня Блэклип, — сказала Эмма, еще не зная, что это имя уже знакомо мне.

Она сидела, подобрав под себя ноги, на оранжевой софе, в простенькой белой футболке и джинсах, и ее только что вымытые волосы падали вольными прядями на плечи. Время от времени Эмма прикладывалась к бутылке пива, которое я принес с собой. Выглядела она, учитывая недавние события, на удивление свежей, бодрой и домашней. Я сидел в кресле напротив, слушая ее, попивая пиво и потягивая сигарету. Часы показывали начало восьмого, и я тоже позволил себе расслабиться.

— Настоящее имя Энн Тейлор, — вставил я.

— Верно, — подтвердила Эмма, после чего подробно изложила все, что разузнала об Энн, дополнив то, что уже рассказали раньше Андреа и Грант. — Тот курс психотерапии, пройти который обязали Энн, начался в октябре прошлого года. Работала с ней женщина по имени… — Эмма заглянула в блокнот, — Мэдлин Чини, насколько мне удалось выяснить, большой специалист в своей области. Несколько лет изучала проблему возвращения и реконструкции памяти. Проведя ряд сеансов, она узнала от Энн некоторые детали ее прошлого, о которых девушка прежде никому не говорила. История, что и говорить, печальная. Полный отчет закрыт для публичного доступа, но доктор Чини представила суду письменные показания, из которых следует, что Энн на протяжении ряда лет подвергалась сексуальному насилию со стороны отца. Началось это после смерти матери, когда девочке было четыре года, и продолжалось до достижения ею одиннадцати лет, когда она сбежала из дому и оказалась в Лондоне. — Эмма посмотрела на меня. — Должна признаться, читать такое страшно. Из показаний следует, что насиловал ее не только отец, но и его друзья, и что жертвами той же группы были другие девочки. Полиции, однако, установить насильников не удалось, так что обвинения были предъявлены только одному человеку, отцу Энн, Ричарду. Блэклипу удалось выйти под залог и бежать из Англии, но впоследствии его нашли убитым в номере отеля в Маниле. Суд так и не состоялся.

— Мне нужно поговорить с доктором Чини. Где она работает? Вы знаете?

— Вы такой скромный, Деннис, многого не просите, правда? — съязвила Эмма и помахала блокнотом. — У меня есть номер ее телефона и адрес. Но мне бы хотелось знать, какое отношение это все имеет к убийству Малика и Хана.

Я отхлебнул пива. Эта девушка определенно нравилась мне все больше. Я рассказал ей о визите к Джеми Делли, упомянув и обстоятельства, предшествовавшие нашей беседе, а также передал разговор с Андреа и Грантом.

На Эмму, похоже, произвело впечатление не то, каким пыткам подвергся Джеми, а то, что мучили его люди Тиндалла.

— Тогда получается, что сам Тиндалл к убийству Малика и Хана не причастен, верно? Иначе бы он знал, ради чего они встречались. Правильно?

— Похоже, что так.

— А если так, то кто тогда прислал мне ту проклятую куклу?

— Этого я тоже не знаю.

— И все-таки вы что-то недоговариваете, — твердо заявила она. — Ничто из сказанного вами не указывает на то, что психическое состояние Энн Тейлор в какой-то степени связано со всем этим. Итак?

— По-моему, Андреа и Грант знают больше, чем говорят. Уж очень они старались увильнуть от темы ее болезни и лечения.

Эмма покачала головой:

— Нет, тут что-то еще. И я хочу услышать все.

Вопрос был поставлен, и уклониться от ответа я не мог. Мы достигли кульминационной точки наших отношений. Я всегда старался получить и переработать как можно больше информации, отдав при этом своим источникам как можно меньше. Что толку от того, что ты раскроешь другим свои секреты и станешь в результате более уязвимым? Но теперь я чувствовал, что должен выложить все как на духу. Если дам ей основания для подозрений, наше сотрудничество обречено.

— Я получила список людей, чьи номера телефонов вы дали мне в субботу, — продолжала Эмма. — Номера якобы из телефона Леса Поупа. Один из них и принадлежит самому Поупу. Получается, он звонил сам себе? Думаю, вы просто обманули меня, и те номера из какого-то другого телефона. Логично, не так ли?

В тот вечер, когда мы впервые встретились в «Таверне Бена Крауча», я отметил, что в манерах и наружности Эммы есть нечто такое, из-за чего люди склонны недооценивать ее. Похоже, это наблюдение не уберегло от той же ошибки меня самого. И наверное, я был не первый.

— Хорошо, я расскажу вам все, что знаю. Расскажу, откуда это знаю. Но будьте готовы — вам многое не понравится.

Она невесело рассмеялась.

— Вы же сами признались, что убивали людей за деньги. Так что не волнуйтесь — я готова ко всему.

И тогда я рассказал ей все. О Ричарде Блэклипе. О Билле Уэсте. Обо всем. Умолчал только о том, где убил этих двоих и где провел последние три года. Впрочем, зная, где нашли труп Блэклипа, вычислить остальное было нетрудно.

Когда я закончил, Эмма заговорила не сразу. С минуту она сидела молча и просто смотрела на меня, ничем не выдавая свои мысли и чувства. Я закурил, решив, что оправдываться, приводить какие-то доводы в свою пользу нет смысла. Эмма и без того знала, что один из убитых — насильник, надругавшийся даже над собственной дочерью, а второй — наемник, застреливший Азифа Малика и Джейсона Хана. Это уже говорило само за себя.

— Почему вы ничего не сказали мне раньше? — спросила она наконец.

— Знать это вам было не обязательно. А расположить вас к себе такими признаниями я не надеялся.

Эмма начала говорить что-то, но я остановил ее жестом. Снаружи донеслись какие-то звуки.

Мы оба прислушались.

Ничего. Только приглушенные голоса из телевизора.

Мы посмотрели друг на друга и тут же вздрогнули от громкого стука в дверь.

— Эмма, вы дома? — Стук повторился. Голос, властный и громкий от природы, принадлежал мужчине. — Это старший инспектор Баррон. Со мной сержант Бойд. Мы бы хотели поговорить, если вы не против.

Эмма растерянно повернулась ко мне, взглядом спрашивая, что делать. Я кивнул, поднялся, захватил пепельницу и бутылку с пивом и направился к лестнице.

— Сейчас. Минутку. — Голос Эммы догнал меня на третьей ступеньке.

К тому моменту, когда она открыла дверь, я был уже на площадке, где и остановился. Интересно, что скажут старший инспектор Баррон и его коллега? Впрочем, еще больше меня волновало, не воспользуется ли Эмма случаем, чтобы сделаться на несколько дней общенациональной знаменитостью. Для этого ей нужно было всего лишь сказать, что в ее доме скрывается находящийся в розыске преступник. Еще утром я доверял ей на все сто процентов, но после очередных признаний в том, что к моему и без того немалому списку жертв прибавились еще две, такой уверенности уже не было. Вдобавок ей и самой грозили серьезные неприятности, если бы полицейские обнаружили меня под ее крышей.

— Чем могу помочь? — спросила Эмма, закрыв за гостями дверь и предложив им сесть.

— Прошлым вечером вы наводили справки о некоем джентльмене по имени Джеми Делли, — сказал Баррон. — Вы позвонили одному из моих коллег, Джону Галлану, и спросили адрес Делли. Было такое?

Должно быть, Эмма ответила утвердительно, потому что Баррон спросил, зачем ей понадобилась эта информация.

— Хотела поговорить с ним о его брате, Джейсоне. Наша газета ведет собственное расследование.

Напарницей Баррона оказалась женщина, но говорила она так тихо, что до меня долетели только отдельные слова. Похоже, Бойд спросила о статьях и сделала это, судя по тону, в довольно резкой форме.

Баррон тут же вмешался и сообщил Эмме, что около полудня полицейские побывали на квартире Делли.

— После убийства Хана и Малика мы стараемся держать его под наблюдением, а сегодня утром в полицию позвонил один из соседей Джеми и сообщил, что из его квартиры доносится шум. Мы с детективом Бойд прибыли первыми и успели заметить высокого, подтянутого, лет сорока мужчину с бородкой, спешно покидавшего дом, в котором живет Делли. К сожалению, он исчез раньше, чем мы успели его задержать. Самого мистера Делли мы нашли в ванной комнате, полуголого и со следами пыток. Позже его доставили в больницу.

Бойд спросила, знает ли Эмма кого-нибудь, кто подходил бы под приведенное выше описание и мог бы иметь отношение к делу.

Она ответила, что никого не знает, и удостоилась моей молчаливой благодарности. «Интересно, — подумал я, — сколько им потребуется времени, чтобы связать описание с человеком, устроившим перестрелку в Сохо. Может быть, еще день-два. Им предстояло просмотреть множество записей с камер уличного наблюдения, и к тому же я носил разную одежду». И все же причины для беспокойства были.

— Что, по-вашему, мог бы рассказать вам Джеми Делли о своем брате? — спросила Бойд. Теперь ее голос прозвучал громче и отчетливее.

Эмма ответила, что это ее дело, на что Бойд возразила, что с учетом всех обстоятельств это также и дело полиции.

— Меня интересует мотив убийств, — объяснила Эмма. — Случай особенный, но расследование, на мой взгляд, продвигается недостаточно быстро. Я думала, что Джеми, может быть, прольет свет на смерть брата. Собиралась зайти к нему завтра.

— Что ж, с нами он разговаривать не желает, — заметил Баррон, — поэтому если вдруг вы получите какую-то информацию, пожалуйста, дайте нам знать.

Эмма пообещала.

Разговор продолжался. Баррон и Бойд пытались расколоть Эмму, потом Баррон предупредил, что ей нужно быть настороже, что ее статьи могут вызвать нежелательную реакцию, что она может стать мишенью для преступников, и вот тогда-то Эмма рассказала о подброшенной кукле и разбитом стекле. Баррон пожурил ее за то, что не сообщила об инциденте в полицию, и попросил показать куклу. Тон его был серьезен и строг, но говорил он искренне, и я решил, что инспектор беспокоится прежде всего о ее безопасности. А вот о Бойд я сказать того же не мог. Ее поведение было откровенно враждебным, что меня, впрочем, не удивило. Скорее всего она просто завидовала красивой и успешной молодой женщине, к тому же полицейские вообще не отличаются симпатиями к журналистам, сующим, по их мнению, нос не в свои дела и позволяющим критические замечания.

— Если хотите, мы можем предложить вам полицейскую защиту, — сказал Баррон, пообещав отнести куклу в лабораторию для дальнейшего изучения.

От защиты Эмма отказалась.

Потом Бойд спросила, может ли она воспользоваться ванной. Эмма объяснила, что ванная на втором этаже, и я услышал, как детектив идет к лестнице.

Пока она поднималась, я отступил в спальню Эммы и, зайдя за кровать, опустился на четвереньки, чувствуя себя напроказившим мальчишкой.

Бойд поднялась наверх, но не пошла в ванную, а остановилась, постояла секунду-другую, и я услышал, как повернулась ручка и дверь спальни открылась. Приглушенные ковром шаги пересекли комнату, и мне стало не по себе: что делать, если она обнаружит меня, человека, которого видела утром у дома Делли, распластавшимся на полу за кроватью? Я моментально вспотел.

Еще несколько шагов… Теперь Бойд была почти рядом. Я стиснул зубы и затаил дыхание, с трудом подавляя желание вытащить револьвер.

Она остановилась в трех футах от изголовья кровати, оглядела письменный стол и выдвинула ящик. Я не видел ее рук, но не сомневался, что Бойд надела перчатки. Стоило ей повернуться и опустить глаза, и жизнь четырех человек в этом доме изменилась бы раз и навсегда. Всего лишь поворот головы, и такие трагические последствия.

Пронесло. Так ни к чему и не прикоснувшись, Бойд задвинула ящик, повернулась и быстро вышла из комнаты. Через несколько секунд в туалете спустили воду, а потом ее каблучки простучали по ступенькам. Я наконец-то вздохнул полной грудью.

Задерживаться гости не стали и вскоре ушли. Что еще они говорили, слышно не было, но потом дверь открылась и закрылась. Я выждал еще немного, поднялся и выбрался из укрытия.

Эмма внизу нервно курила.

— Надо было выгнать вас к чертям! — зло бросила она. — Что, если они поговорят с соседями? Что, если кто-то видел, как вы сюда входили?

— Думаю, меня никто не видел, и в следующий раз буду осторожнее, — пообещал я и переменил тему. — А вы знаете, что детектив Бойд, прежде чем зайти в ванную, побывала в вашей спальне и заглянула в ящик стола?

Эмма нахмурилась:

— Вот как? И что, по-вашему, она там искала?

— Не знаю. Может быть, какие-то материалы по вашему расследованию.

— Это ведь незаконно?

— Незаконно. Если бы она что-то и нашла, то суд такие улики во внимание бы не принял. Но для полиции это обычная практика, такое случается сплошь и рядом. Им нужны результаты, и порой они идут на все, чтобы заполучить хоть что-то. И все-таки странно. Насколько я понимаю, большинство ваших источников по этому делу полицейские?

Эмма сдержанно кивнула.

— С Барроном вы тоже контактировали?

— Да, он помогал мне.

— Имя незнакомое. Откуда он?

— Вообще-то Баррон в отставке, но его попросили вернуться для расследования этого дела, потому что в столичной полиции нехватка детективов. Слишком много работы в последнее время.

— А второй? Тот, кому вы звонили насчет адреса Делли?

— Джон Галлан. Инспектор в Ислингтоне. Приятный человек, всегда готов помочь, но при этом запросто меня арестует, если узнает, что я вас прячу.

Пожалуй, только тогда я в полной мере осознал, какой опасности подвергаю Эмму, используя ее в качестве неофициального помощника. Пора бы остановиться.

— Послушайте, я понимаю, что создаю вам лишние проблемы, втягивая в это дело. Думаю, нужно ставить точку. Спасибо за помощь. Если я что-то узнаю, обязательно дам вам знать. У меня последняя просьба: пожалуйста, не говорите никому, что я вернулся.

— Но ведь вам, Деннис, оставаться здесь тоже небезопасно. Послушайте добрый совет — пока еще есть такая возможность, возвращайтесь туда, откуда приехали.

Примерно то же самое сказал мне двумя днями раньше Блондин. Он, как и Эмма, по-своему был прав. Но я уже чувствовал, что приближаюсь к разгадке, и не собирался отступать. Последние три года жизнь была легкой, но от нее оставалось ощущение неудовлетворенности, пустоты. Мне всегда нравилась детективная работа, нравилось идти по следу, быть охотником. На протяжении двадцати лет, вплоть до позорного бегства из Англии, я каждый день преследовал преступников, иногда за мелкие нарушения, иногда за убийство, и неизменно получал удовольствие от самого процесса. Погоня, сбор улик, медленное, слой за слоем, снятие жира — чтобы обнажить скрытые под ними кости тайны, ту единственную ошибку, из-за которой добыча и попадала в силок. Тот факт, что преступник получал обычно меньший, чем заслуживал, срок, огорчал, но отнюдь не отвращал от дальнейших попыток. К тому же сейчас, когда меня не сдерживали никакие установленные законом рамки, злодей не мог отделаться легким испугом. Дополнительным стимулом было и то, что в этом деле я столкнулся с настоящей загадкой, головоломкой, совершенно не похожей на большинство жалких, приземленных трагедий, составляющих подавляющую часть всех происходящих в мире преступлений. Здесь, даже после серии убийств и покушений на убийство, мотив все еще оставался неясен. Я знал только, что когда обнаружу его, все прочее, наносное, отпадет само собой, и передо мной предстанет решение в чистом виде. Когда ты полицейский, пусть и бывший, когда за спиной у тебя двадцать лет работы, ты не откажешься от брошенного судьбой вызова. Ты обрадуешься ему. Даже если ставки столь высоки.

Я прошел к креслу и взял свою куртку.

— Если бы вы подсказали, как найти ту женщину, психотерапевта, которая лечила Энн, я был бы вам крайне признателен.

Эмма вздохнула:

— Ладно уж, садитесь.

— Но мне…

— Знаю, вам нужно уходить, но я вложила в это дело слишком много сил и времени. У меня сложилось впечатление, что в полиции просто не хотят доводить расследование до конца, а поэтому я дала себе слово, что сделаю это сама. Сейчас мои подозрения лишь окрепли. Вы действительно считаете, что отец Энн имеет ко всему этому какое-то отношение?

Она вернулась на софу, а я опустился в кресло.

— Давайте подумаем вместе, посмотрим, что у нас есть. Год назад Лес Поуп заказал и организовал убийство Ричарда Блэклипа. Произошло это вскоре после того, как Блэклипа обвинили в сексуальном насилии в отношении собственной дочери, Энн, имевшем место несколькими годами раньше. Энн была подружкой Джейсона Хана. Джейсона Хана застрелили более пяти недель назад вместе с Азифом Маликом после того, как Джейсон позвонил Малику и назначил ему встречу в кафе. Логично предположить, что речь шла о передаче некоей важной информации. Что это за информация, мы пока не знаем. Возможно, она имеет отношение к «Тадеуш холдингс», или к Николасу Тиндаллу, или к самой Энн. В любом случае сведения очень серьезные, и Энн об этом знала, потому что ее убили несколько дней спустя. Не исключено, что информация касалась каких-то фактов, вскрывшихся во время психотерапевтического лечения. Но если так, то почему Энн прожила так долго после смерти отца и ее не попытались устранить раньше? Почему, если она представляла для кого-то угрозу, ее не убрали сразу после ареста Блэклипа?

— Потому-то я и не могу понять, какое отношение имеют материалы доктора Чини ко всему случившемуся.

— Может быть, и не имеют, но я не верю в случайные совпадения, а потому все, что касается Блэклипа, необходимо проверить. Для этого мне придется навестить доктора Чини. Возможно, она расскажет что-то интересное.

— Мне это не очень нравится.

— Вам не нужно ничего делать. Баррон прав — риск слишком велик. Кто знает, какие меры они предпримут, если увидят, что вы продолжаете копать. Этим займусь я. Вам же на время лучше отойти на задний план.

На этот раз Эмма не стала спорить. Она удивила меня другим — спросила, не проголодался ли я.

— Собираюсь приготовить спагетти с томатным соусом. Можете остаться, если хотите.

Если жизнь и научила меня чему-то, так это не отказываться от приглашения, если оно исходит от красивой женщины. Чтобы не жалеть потом.

И все же, если бы я тогда отказался от ужина и ушел, все могло бы обернуться совсем по-другому.

 

Глава 30

Пока Эмма готовила спагетти, я открыл еще бутылочку пива и добавил звука в телевизоре. По 4-му каналу шли новости: сообщение о росте страдающих от ожирения школьников дополнили показом неуклюжих детишек в спортзале. Потом на экране появился новый лорд-главный судья, сделавший, как объявил ведущий, предложение зарезервировать тюрьмы только для самых отъявленных преступников. По его мнению, содержание за решеткой грабителей, воров и лиц, впервые нарушивших закон, не дает положительного результата, поскольку делает их только хуже.

Ради интервью новый лорд-главный судья Парнэм-Джоунс отказался от традиционного парика и мантии и появился перед зрителями в черном костюме с небесно-голубым галстуком и таким же платочком в кармашке. Он сидел в кресле рядом с растопленным камином в своем загородном доме. Лет шестидесяти с небольшим, седовласый, с манерами и осанкой аристократа, получившего образование в привилегированной частной школе, он производил впечатление человека, не привыкшего к критике. Я мог бы поставить все свои деньги, припрятанные в номере отеля, что лорду никогда в жизни не доводилось оказываться на месте потерпевшего. А политики и политологи еще удивляются, почему британская общественность утратила веру в правоохранительную систему.

Свою точку зрения Парнэм-Джоунс отстаивал спокойным, размеренным тоном, за которым ощущались стальная уверенность в собственной правоте и неприятие любого несогласия, и не упускал возможности обратиться напрямую к камере. Тюрьма, объяснял лорд, есть университет преступности. Отправьте туда тех, кто нарушил закон в первый и даже во второй раз, и они не только не перевоспитаются, но перейдут к правонарушениям куда более серьезным. Намного гуманнее и эффективнее избавить тюрьмы от ужасной перегруженности и выносить оступившимся наказания, не связанные с лишением свободы.

Надо отдать должное, судья защищал свое мнение весьма умело, аргументированно, с той точностью и лаконичностью, что так нравятся тележурналистам, но при этом меня не оставляло сомнение в его компетентности и знании реальной жизни. На мой взгляд, наказание преступника через меры общественного воздействия, на чем настаивал лорд, воспринимается ими как своего рода шутка. Общественные работы — покраска домов, где живут старики, очистка стен от граффити, программы по избавлению от наркотической зависимости — организуются из рук вон плохо, должным образом не контролируются и вообще не несут в себе элемента наказания. Я не уверен на все сто процентов, что тюрьма надежнее отвращает людей от преступления (в конце концов, правонарушители отлично сознают, что поступают нехорошо, но не слишком об этом беспокоятся, а потому попытки их исправления представляются мне пустой тратой времени), но когда парень сидит за решеткой, он по крайней мере не занимается воровством, грабежами или чем-то еще. В этом смысле, что бы ни говорили либералы, тюрьма свое дело делает.

Эмма принесла спагетти и тарелку с чесночным хлебом, и мы поели перед телевизором.

У каждого из нас или, может быть, только у меня, возникает порой ощущение, что дела понемногу налаживаются и худшее уже позади. Обычно — я говорю на основании собственного опыта — за этим следует что-нибудь весьма и весьма неприятное. И все же, сидя на софе рядом с Эммой, поглощая ее спагетти (очень, кстати, вкусные), потягивая неспешно пиво, я как-то позабыл обо всех своих проблемах.

Мы поели, убрали со стола, и Эмма поставила диск с лучшими хитами Вэна Моррисона. Я спросил, как случилось, что она занялась журналистикой.

Она улыбнулась.

— Мне всегда нравились хорошие истории, да и по английскому в школе у меня были только высшие баллы. Потом, уже в колледже, перед экзаменами, у нас организовали ярмарку профессий, куда приехали представители разных предприятий. В столовой поставили столы, и мы могли подходить к ним и задавать всякие вопросы. Парень, которого прислала местная газета, был всего на два года старше меня и довольно симпатичный, так что мы сначала поболтали, потом погуляли, и он устроил меня в газету. Вообще-то предполагалось, что я поступлю в университет, но вместо этого я вышла замуж. Зачем, одному Богу известно. Наверное, сыграло свою роль то, что отец был категорически против. У него было собственное представление о моей будущей карьере. Хотел, чтобы дочь сделалась юристом, как он сам.

— И где сейчас ваш муж?

— Мы оба были молодые, и брак скоро распался. Но к тому времени я уже почувствовала вкус этой работы. После развода сразу же переехала в Лондон и с тех пор живу здесь. Газета небольшая, заработок не очень высокий, но зато я ни от кого не завишу.

Я хотел спросить, почему она не перешла в газету покрупнее — таланта ей, на мой взгляд, вполне хватало, — но воздержался из опасения затронуть больную тему и перевел разговор на другое.

— А этот дом? Он ваш?

Эмма довольно улыбнулась.

— Мой. Правда, и родители немного помогли.

Типичный случай. Бедный юрист — это полный абсурд, таковых просто не бывает.

— Да, при нынешних ценах на жилье без помощи не обойтись, — поддакнул я.

Эмма поинтересовалась, каким ветром меня занесло в полицию. Врать не хотелось, и я ответил честно: когда-то считал эту работу полезной для общества, даже престижной, верил, что смогу изменить что-то к лучшему.

— А стали наемным убийцей?

Приятного мало, когда тебя называют таким словом. К тому же я себя киллером не считал.

— Это допрос?

Она покачала головой:

— Нет, мне просто хотелось бы знать, как такое случается.

Я долго обдумывал ответ. Достал сигарету. Закурил. Вспомнил Малика. Представил его там, на небесах, в раю, или что там у мусульман. Представил, как он смотрит на меня, заинтересованно и неодобрительно, и тоже ждет ответа. Я знал, что никакие мои слова, никакие объяснения никогда не принесут мне его прощения.

— Я оказался недостаточно силен или недостаточно благоразумен, чтобы отказаться. — Ответив таким образом, я решил, что Малик меня бы понял. Пусть даже только наполовину.

Однако Эмму такое объяснение не убедило.

— Но почему вы согласились убивать людей за деньги?

Я вздохнул:

— Тогда мне казалось, что я оказываю миру большую услугу, убивая тех, кто это заслужил.

— Но нельзя быть одновременно судьей, жюри и палачом, — возразила Эмма тоном праведника, чье представление о добре и зле основывается на десятке прочитанных книжек. — Вы не имеете права определять, кто заслуживает смерти, а кто нет. Такого права ни у кого нет. И вы все равно продолжаете это делать. Всего лишь несколько недель назад застрелили подозреваемого в убийстве Малика и Хана.

— Ловкача Билли? Он ничего другого и не заслужил. Не был бы убийцей, остался бы жив.

Она замолчала, как будто не зная, что еще сказать, какие аргументы привести. Спорить со мной о том, насколько этично или неэтично убивать людей, трудно. Сегодня мне может нравиться одна точка зрения, завтра — другая. Я просто делаю то, что делаю, руководствуясь чутьем или инстинктом. Это не может служить оправданием, но у меня хотя бы есть такой вот резон — у некоторых нет вообще ничего.

Эмма наклонилась вперед и пристально посмотрела на меня. Мало кому нравится, когда на него так смотрят, но я, сам не знаю почему, никакого неудобства не испытал. Мне даже было приятно чувствовать себя объектом ее внимания.

— Вы что же, в самом деле считаете себя, как говорят, хорошим парнем? — негромко спросила она. — Неужели вас нисколько не беспокоит, что вы ничем не лучше тех, кого убиваете?

Она была прекрасна: идеально округленные черты бледного лица в обрамлении золотисто-каштановых волос и большие улыбающиеся гипнотические глаза, которые, казалось, затягивают тебя в себя. Я знал — любой мой ответ разочарует и огорчит ее.

В конце концов я остановился на том варианте, который представлялся мне честным.

— Нет.

В ту ночь мы спали вместе.

Так уж случилось. Мы немного выпили, посмотрели телевизор, переключились с трудных тем на более легкие (хотя Эмма и пыталась вернуться к первым), и чем дальше, тем явственнее я ощущал, как меняется атмосфера. Эмма нравилась мне всегда, с первой встречи, но теперь тепло шло и с ее стороны, как будто она наконец приняла меня таким как есть и избавилась от тревоги, озлобленности и скованности. А может, все дело было в выпивке.

Я не записной соблазнитель и, как большинство мужчин, с годами получаю меньше практики, чем хотелось бы, но после пива мы перешли на красное вино, и где-то на половине бутылки она поднялась и вышла за чем-то в кухню, а я последовал за ней. Почувствовав мое присутствие, Эмма обернулась, и я обнял ее и поцеловал. В первый момент она не отреагировала, и я уже подумал, что, может быть, переоценил свое обаяние, но тут она ответила, горячо, со страстью, и через несколько минут мы, проделав нелегкий путь по лестнице, путаясь в одежде и спотыкаясь, упали на кровать в спальне. Мелькнувшая в какой-то миг мысль — что ты, черт возьми, делаешь! — улетела, как только мои губы коснулись ее шеи, и Эмма прыснула, будто от щекотки. А потом я вообще перестал о чем-то думать.

Мы лежали голые на кровати и курили, и я ощущал какую-то странную отстраненность, словно меня здесь не было, и то, что случилось, случилось не со мной. Я слушал звуки ночи — шум проносящихся вдалеке автомобилей, редкие крики подвыпивших гуляк — и пытался расслабиться и насладиться моментом. Я гладил ее по животу, плоскому и бледному в призрачном свете уличных фонарей, но голоса во мне — назовите это инстинктами или предчувствием — не умолкали, уводили в темные лабиринты прошлого и предрекали путаный и короткий путь в моем краткосрочном будущем.

И то, что они говорили, раздражало и злило, потому что я знал — эти голоса не ошибаются.

И меня ждет скорое падение.

 

Глава 31

Будильник разбудил в семь утра. Я хорошо выспался, хотя не отказался бы и еще от пары лишних часиков. Но мне ли жаловаться? Постель Эммы оказалась куда как удобнее койки в отеле, а к ней прилагался еще и бонус — сама хозяйка. Пока Эмма принимала душ, я лежал с полузакрытыми глазами, но когда она вернулась, понял — пора уходить.

— Мне нужно быть в офисе в девять, но ты можешь позвонить на мобильный. Не подумай, что выгоняю, но сам понимаешь…

Я сказал, что все понимаю, поднялся и собрал одежду.

— Оставляю с миром. Позвоню позже, когда что-нибудь узнаю, хорошо?

Эмма улыбнулась, но улыбка получилась вымученной. Я хотел сказать, чтобы она не беспокоилась, что ее вины нет. Такой девушке — милой, благовоспитанной, с приличной работой, — наверное, нелегко свыкнуться с мыслью, что она провела ночь с наемным убийцей. Тем более с человеком, которого разыскивает полиция и который скрывается в ее доме. Она продиктовала номер телефона психотерапевта Энн, доктора Чини, и я записал его, изо всех сил стараясь не смотреть на нее, пока она одевалась.

У двери возникла неловкая пауза, каждый не знал, что делать и что сказать, потом я наклонился, поцеловал ее нежно в щеку, а она поцеловала меня в ответ. Получилось не так уж и плохо.

— Пока, — сказал я и вышел не оглядываясь, чувствуя себя ребенком, заигравшимся во дворе дотемна без разрешения родителей.

Поймать доктора Мэдлин Чини оказалось не очень-то легко. Я позвонил ей в начале десятого из итальянского кафе неподалеку от моего отеля и попал на секретаршу. Доктор Чини занята, ответили мне сухим профессиональным тоном, каким врачи нередко разговаривают с пациентами. Попасть к ней на прием можно по предварительной записи.

Решив сыграть в открытую (насколько это позволяли обстоятельства), я объяснил, что являюсь частным детективом и что мое расследование имеет отношение к одной из бывших пациенток доктора Чини, ныне покойной Энн Тейлор. Дело срочное, а потому мне хотелось бы встретиться с доктором как можно скорее. Секретарша, в голосе которой зазвучали человеческие нотки, сказала, что передаст доктору Чини мою просьбу. Я поблагодарил ее, оставил номер мобильного и дал отбой.

Как я и ожидал, секретарша восприняла звонок детектива очень серьезно, и ее босс позвонила мне уже через полчаса, когда я вернулся в отель.

— Доброе утро, это доктор Мэдлин Чини, — немного настороженно сказала она. Голос принадлежал образованной женщине из среднего класса, пожалуй, лет сорока с небольшим. — Вы звонили мне. Секретарша сказала, что дело срочное.

Я представился Миком Кейном и подтвердил, что дело и впрямь срочное.

— Это касается Энн Тейлор.

— Энн? — переспросила она после недолгой паузы. — Похоже, после смерти ее вспоминают чаще, чем при жизни. Со мной на этой неделе уже разговаривал человек из службы коронера. Какое отношение, мистер Кейн, имеет Энн к вашему расследованию?

Я повторил то, что уже говорил Эмме: что работаю по поручению дяди Азифа Малика и что имя Энн Тейлор всплыло в ходе расследования. Она не удивилась и не стала задавать уточняющих вопросов, из чего я сделал вывод, что о Малике ей слышать уже приходилось.

— Я сегодня очень занята…

— Может быть, сумеете выкроить немного времени? Я бы не просил, но это действительно очень важно.

— Но почему? Разве что-то случилось?

— Пока не уверен, — ответил я, надеясь, что немного таинственности делу не повредит и только подогреет ее интерес. — Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону.

Доктор Чини задумалась ненадолго, потом заявила, что может уделить мне полчаса в три пополудни.

— Но мне хотелось бы убедиться в том, что вы тот, кем представляетесь.

Я предвидел такой вариант, поэтому сказал, что работаю с Эммой Нилсон, журналисткой, впервые привлекшей внимание общественности к тому факту, что смерть Энн может быть не случайной.

— У меня есть основания согласиться с ее теорией, — добавил я и назвал ей номер Эммы. — Можете также связаться с моим клиентом, Мохаммедом Мела, хотя до него дозвониться бывает трудно. — Номер Мохаммеда я взял из головы в надежде, что она позвонит вначале Эмме.

Далее доктор Чини скороговоркой объяснила, как добраться до Олдермастона, что в полутора часах езды от Лондона, в Беркшире, и повторила, что ждет меня в три. На том разговор и закончился.

Мне был нужен транспорт. Заглянув в ближайший книжный магазин, я посмотрел карту автомобильных дорог и обнаружил Олдермастон в стороне от популярных трасс. Это означало, что понадобится машина.

Жизнь под чужим именем требует полной экипировки. Кроме паспорта, требуются водительские права, свидетельство о рождении и даже подлинные кредитные карточки. В общем, хлопот много, но оно того стоит, и за труды воздается сторицей. У меня было все, что надо, причем большую часть документов я приготовил еще до бегства из Англии (наверное, понимая в глубине души, что двойная жизнь рано или поздно не оставит иного выбора), а те, которых недоставало, изготовили «специалисты» уже на Филиппинах. Так что прибыв чуть позднее в бюро проката «Хёрц» на Марбл-Арч, я точно знал, что проблем не возникнет.

Так и получилось. Спустя пятнадцать минут я уже катил в серебристом «форде» по направлению к автостраде, надеясь, что поездка не окажется напрасной.

 

Глава 32

Олдермастон был одним из тех типичных английских городков, что можно увидеть во всех путеводителях. Расположенный на краю известковых холмов Беркшира и окруженный зелеными полями и чудными дубовыми и буковыми рощицами, он представляет собой почти игрушечный набор домиков и перестроенных амбаров под черепичными крышами, уютно устроившихся по обе стороны от дороги, более подходящей для лошадиных повозок, чем для проносящихся туда и сюда автомобилей. По слухам, где-то здесь находится и склад с ядерными боеприпасами, но я никаких признаков секретного объекта не обнаружил, зато сам городок даже в этот серый, нахмуренный день казался мирным, сонным оазисом после шумной суеты Лондона.

Я проехал по как бы главной улице — узкой дороге с домами из красного кирпича, некоторые из которых насчитывали сотни лет и вмещали в себя с десяток магазинчиков и агентств по торговле недвижимостью. На углу, где дорога расходилась в обе стороны, пристроился паб в елизаветинском стиле, обещавший качественную еду и напитки. Время позволяло, и я зашел угоститься пинтой пива и съесть стейк и мясную запеканку. То и другое действительно отвечало самым высоким требованиям, но отличалось и непомерно высокой ценой. Сделав заказ, я спросил у бармена — толстомордого парня с сизым носом, — как попасть к доктору Чини. Он, очевидно, слышал о специфике ее работы, потому что, ответив на вопрос, в дальнейшем меня избегал. Наверное, ему не очень понравилось, что его высококачественную пищу поглощает псих.

* * *

Офис доктора Чини находился в большом, современной постройки здании, расположенном в нескольких сотнях ярдов от развилки. Бельмом на глазу я бы его не назвал, но в общий вид оно все же вписывалось плохо. Новенькая асфальтированная площадка перед ним могла бы вместить с дюжину машин. Сегодня их было всего две — «рейнджровер» и «фиат-пинто». Я припарковался рядом с «рейнджровером» и вышел. Часы показывали без десяти три.

Дверей было две, и табличка на той, что побольше, указывала посетителям воспользоваться другой. Я нажал кнопку звонка, и меня впустили без лишних вопросов. Маленький, обшитый деревянными панелями холл отдаленно напоминал скандинавскую сауну. Меня встретила молодая симпатичная женщина в белом халате и с доброжелательной улыбкой.

Я тоже улыбнулся, назвал себя и объяснил, какое у меня дело.

— Садитесь, пожалуйста, мистер Кейн. Я сообщу доктору Чини, что вы здесь.

Она поднялась и исчезла за дверью, предоставив мне возможность изучить висящие в рамочках на стене сертификаты и грамоты, выданные разными психиатрическими обществами и подтверждающими высокие достижения доктора Чини в своей области. Конечно, в наше время любой идиот может купить такие штуки через Интернет, а потому никакой гарантии подлинности быть не могло, но в случае с доктором Чини их достоинство сомнений не вызывало.

Секретарша вернулась через несколько секунд и сказала, что доктор может принять меня прямо сейчас. Приглашение, пусть даже и любезное, немедленно отозвалось жутковатыми воспоминаниями о давних, еще времен моей юности посещениях представителей этой профессии, и я порадовался в душе, что со мной все в порядке. По крайней мере в том смысле, в котором это касается доктора Чини. Секретарша спросила, не желаю ли я кофе, и я, поблагодарив ее, попросил чашечку — с молоком и одним кусочком сахара. Все очень и очень цивилизованно.

Просторный кабинет был декорирован примерно в том же стиле, что и приемная, но на более высоком уровне и дополнен несколькими креслами и столами. Бросалось в глаза отсутствие старой классической кушетки. Суховатая, смуглая женщина с немолодым лицом и карими глазами появилась передо мной словно ниоткуда и протянула руку. Рукопожатие твердое и уверенное. Взгляд за стеклами модных очков в черной оправе внимателен и цепок, но улыбка дышала теплом.

Мы обменялись подходящими случаю любезностями, после чего она указала на кресло перед столом, стоявшим в дальнем углу комнаты.

— Чем могу помочь вам, мистер Кейн? — спросила хозяйка этих владений, садясь напротив.

Спину она держала прямо, руки сложила на коленях, так что нас разделила голая, идеально чистая поверхность стола. Ни ее поза, ни наше расположение относительно друг друга не располагало к приятному общению, и я подумал, что на пациентов такой прием вряд ли производит расслабляющий эффект. Скорее всего она применила его исключительно для меня.

Я коротко изложил факты, умолчав, разумеется, о тех, что не касались моей собеседницы.

— Убиты три человека: мистер Хан, мистер Малик и мисс Тейлор. Все они были связаны друг с другом. Вы, конечно, знаете, что полиция проводит крупномасштабное расследование, но дядя мистера Малика не вполне доволен достигнутым прогрессом и хотел бы получить независимое мнение.

— И вы полагаете, что усилия одного частного детектива могут дать лучшие результаты, чем старания всей столичной полиции?

— На данный момент столичная полиция продвинулась не слишком далеко. Расследование продолжается, идет уже шестая неделя, но до сих пор никто не арестован. Я уж не говорю о предъявлении обвинений. Мало того, до тех пор пока мисс Эмма Нилсон не подняла эту тему, смерть Энн Тейлор даже не считалась частью расследования. Насколько мне известно, полиция и сейчас не принимает ее во внимание. Я вовсе не хочу сказать, что работаю лучше занимающихся этим делом детективов, но надеюсь, что смогу рассмотреть его под другим углом и найти иные подходы.

Она задумчиво кивнула, как бы принимая мой ответ, но в то же время продолжала смотреть на меня оценивающе.

— Вы, разумеется, понимаете, что информация, полученная врачом от пациента в ходе сеанса, строго конфиденциальна. Поэтому я могу лишь повторить то, что Энн хотела высказать открыто. На большее у меня нет права.

Доктор Чини замолчала — в комнату вошла секретарша с кофе, — и я сказал, что меня это вполне устраивает.

— Что именно вам известно? — спросила она.

— Немногое. Ее направил к вам другой врач, предположивший, что девушка страдает от некоего психического расстройства, ставшего, возможно, причиной ее агрессивного поведения. Вам удалось восстановить некоторые забытые ею аспекты прошлого, следствием чего стали арест ее отца и выдвижение против него обвинений в насилии по отношению к несовершеннолетней. Какие-либо детали, в чем именно проявилось это насилие, мне неизвестно. Могу лишь предполагать, что все было очень серьезно.

Доктор Чини горько улыбнулась.

— Позвольте объяснить вам кое-что, мистер Кейн. Я не очень-то верю в то, что многие в наши дни называют синдромом подавленной памяти. — Должно быть, на моем лице отразилось некоторая растерянность, потому что она продолжила: — О подавленной памяти говорят в тех случаях, когда перенесенная пациентом травма настолько тяжела и мучительна, что мозг может справиться с ее последствиями только одним способом — стереть болезненные воспоминания. В результате человек забывает, что с ним произошло, и живет дальше. Некоторые психиатры полагают, что воспоминания эти можно вернуть посредством определенных методик, в частности, с помощью гипнотерапии. Вопрос чрезвычайно сложный и вызывает немало противоречивых мнений, поскольку позволяет выдвигать уголовные обвинения при отсутствии подкрепляющих доказательств. Жертвами могут стать совершенно невинные люди, никогда в жизни не совершавшие того, что им приписывают. Впрочем, к ситуации с Энн это не относится. Видите ли, я бы не стала утверждать, что у нее была полностью подавленная память. По-моему, Энн хорошо понимала, что с ней случилось, но создала вокруг этих воспоминаний, образно говоря, жесткий защитный слой. Однако когда я вскрыла этот слой, ее заявления были восприняты полицией без должной серьезности именно ввиду противоречивости самой проблемы подавленной памяти. Хотя жюри присяжных и признало ее невиновной по причине ограниченной вменяемости, полиция заняла более циничную позицию, и последовавшее за этим расследование проводилось совершенно неудовлетворительно.

— Но они же арестовали ее отца, Ричарда Блэклипа.

— Да, арестовали. А что еще им оставалось? Но его преступление, его насилие в отношении дочери было, что называется, лишь верхушкой айсберга.

— Вот как? И что же утверждала Энн?

— Она утверждала, что впервые узнала о сексе от отца в возрасте четырех лет, вскоре после смерти матери. Что поначалу он ограничивался тем, что трогал ее в интимных местах. Что по мере того, как она взрослела, его домогательства становились все серьезнее. Вагинальный секс. Анальный секс. Оральный секс. На протяжении нескольких лет она спала с ним в одной постели, считая все происходящее нормальным и естественным, хотя Блэклип постоянно предупреждал ее никому ничего не рассказывать. Она и не рассказывала. В школе Энн училась посредственно, но не настолько плохо, чтобы на нее обратили внимание. Причин для беспокойства не было, хотя уровень посещаемости заметно падал.

По словам Энн, их с отцом отношения начали меняться, когда ей было примерно девять лет. Он стал привлекать посторонних мужчин, которых называл ее дядями, хотя раньше она никогда их не видела. Он водил ее в разные дома, на так называемые «вечеринки», где его друзья — те самые «дяди» — вступали с ней в сексуальные отношения. Это был уже групповой секс. Сколько их было, Энн точно не помнила, примерно от пяти до восьми, и большинство из них скрывали лицо под маской. Ее описания этих «вечеринок», того, как они организовывались, звучали вполне достоверно.

— Но, учитывая все обстоятельства, не думаете ли вы, что Энн могла это придумать?

Доктор Чини решительно покачала головой.

— Мое мнение, мнение профессионала, таково: она говорила правду. Именно это я и сказала следователям более года назад. Энн Тейлор ничего не выдумывала. В ходе дальнейшего расследования полиция установила, что много лет назад ее отца уже признавали виновным в сексуальном насилии над детьми, но тогда он носил другое имя.

— Боже… — прошептал я. — Бедняжка.

Неудивительно, что жизнь Энн Тейлор получилась такой пустой, бесцельной и короткой. Да и могла ли она быть другой при таком отце, как Блэклип? Могла ли стать уравновешенной и счастливой молодой женщиной? Конечно, нет. Блэклип убил дочь так же верно, как если бы дал ей в руки шприц с наркотиком и сам нажал на поршень. Если я и нуждался в оправдании того, что сделал с ним в Маниле, то теперь такой необходимости не было.

— Да, бедняжка, — повторила задумчиво доктор Чини. — Ее жизнь была одной непрерывной трагедией, усугубленной еще и тем, что виновные в преступлениях против нее так и не были установлены, а ее отец умер при загадочных обстоятельствах. Вы наверняка об этом слышали.

— Да, слышал. Я бы сказал, туда ему и дорога, и даже не вспомнил бы о нем, если бы не вопросы, на которые он мог бы сейчас дать ответ. Например, кто еще участвовал в тех оргиях.

— Если я правильно вас поняла, вы полагаете, что смерть Энн и гибель тех двух мужчин, ее приятеля и полицейского, связаны каким-то образом с ее прошлым, не так ли?

— Мне бы не хотелось забегать вперед и делать преждевременные выводы, — осторожно ответил я. — На данном этапе это лишь одно из направлений расследования. Разумеется, каждая версия заслуживает внимания. Скажите, доктор, заявления Энн исчерпывались тем, о чем вы рассказали, или было что-то еще?

Секунду или две доктор Чини молча буравила меня своим твердым взглядом.

— Если было что-то еще, мне необходимо знать.

В комнате стало вдруг очень тихо. Хотелось курить, но просить разрешения я не стал — хозяйка этого кабинета не курила и курить не могла. Иногда такие вещи просто знаешь.

— Понимаете, на каком-то этапе лечения я почувствовала, что Энн говорит не всю правду. Но я и предположить не могла, что именно она скрывает. Рассказанное ранее было ужасно, но оно как-то не совсем совмещалось с сидевшей передо мной девушкой. С самого начала я видела у нее глубоко укоренившиеся эмоциональные проблемы, склонность к насилию по отношению к тем, кого она считала своими обидчиками, и в ходе наших сеансов становилось все более и более очевидно, что именно насилием отравлено ее прошлое, и она пережила нечто такое, что нельзя объяснить уже известными фактами. Именно это нечто сыграло роль катализатора в решении уйти из дому и от отца, поскольку ко всему прочему она успела привыкнуть и воспринимала как нормальное. Постепенно я убедилась, что в ее прошлом было что-то еще, что-то такое, что она отчаянно пыталась забыть, подавить, потому что жить с ним было невозможно. Мы провели ряд сеансов, и в конце концов, понемногу и осторожно, я вытащила из нее правду.

Комнату снова заполнило молчание. На этот раз я не стал ее подталкивать. Я ждал, зная, что она расскажет.

Доктор Чини откашлялась.

— Я расскажу вам. Расскажу, потому что Энн рассказала об этом полиции, и потому что, как мне кажется, она сама хотела бы, чтобы за это кто-то ответил. Но только поэтому. Так вот, по словам Энн, она ушла из дому, потому что на ее глазах произошло убийство.

Я напрягся. Во рту вдруг пересохло.

— Кого…

— Девочку.

Я шумно выдохнул. Снова вспомнился Блэклип в душном номере манильского отеля. И его пожелание — убить девочку.

— Как это случилось?

— Те «вечеринки», на которые отец заставлял ходить Энн, становились со временем все развязнее и гаже. Участники их вели себя все грубее и требовали все большего. Среди них появился новичок, мужчина, постоянно носивший черную кожаную маску. Остальные относились к нему с видимым почтением. Из всех он был самым жестоким, самим несдержанным и грубым. Тогда же появились и две новых девочки. Энн не знала их, но запомнила, что одной было лет двенадцать или тринадцать, а другой поменьше.

Доктор Чини остановилась на секунду, чтобы перевести дыхание.

— Энн рассказала, что на следующей вечеринке присутствовало пятеро мужчин, включая ее отца. Была там и еще одна девочка, примерно одного с ней возраста. Ее Энн тоже не узнала. Девочка все время плакала и просила мучителей отпустить ее, но этим только распаляла их еще сильнее. Они уже не контролировали себя и, насилуя несчастную, били ее, а человек в черной маске даже приставил ей к горлу нож, когда она отказалась удовлетворять его прихоти. — Голос доктора Чини, остававшийся до этого момента ровным и бесстрастным, дрогнул. — Энн запомнила, что девочка стала задыхаться, а человек в маске стал резать ей лицо. Потом кто-то вывел Энн из комнаты, отвел в другую и запер там на ключ. Она просидела в темноте какое-то время — ей показалось, что несколько часов — и постоянно слышала приглушенные крики и плач другой девочки. Потом они прекратились.

Через некоторое время за ней пришел отец, уже полностью одетый. По словам Энн, он выглядел уставшим, и на шее у него были кровавые пятна. Он приказал ей забыть все, что она видела, и повел к выходу. Когда они шли мимо комнаты, где проходила так называемая вечеринка, дверь открылась, и Энн увидела двух мужчин на диване, голых и без масок. Они тут же отвернулись, так что рассмотреть их лица Энн не успела, но ее внимание привлекло то, что лежало на полу. Это был большой, перевязанный у горловины мешок, в котором лежало что-то похожее на тело. На мешковине в нескольких местах проступали темные пятна. Другой девочки в комнате не было. Дверь быстро закрыли, и отец потащил Энн к выходу. По ее словам, он очень разволновался и несколько раз повторил, что она должна молчать и никому ничего не рассказывать, иначе человек в черной маске придет за ней. Энн было в ту пору одиннадцать лет, и она поверила ему.

— А вы ей поверили? Я не говорю, что Энн все придумала, но если она хотела отомстить отцу, то вполне могла сочинить кое-какие детали. Вы со мной согласны?

— Я так не думаю. Она вовсе не стремилась отомстить ему, отправить в тюрьму. Энн хотела одного — чтобы ее оставили в покое. Хотела все забыть. Тем не менее я посоветовала обратиться в полицию, ведь Ричард Блэклип представлял угрозу для общества. Я также понимала, что суд отнесется к ней снисходительнее, если она расскажет обо всем, даст показания против отца и будет сотрудничать с полицией. Это было в ее интересах.

— Насколько я понимаю, полиция так и не проверила ее рассказ об убийстве?

— Нет. По крайней мере тогда они интереса не проявили. Пообещали провести расследование, однако так ничего и не сделали. В какой-то степени их понять можно — тела нет, время и место преступления неизвестны, другие свидетели отсутствуют. Блэклипа, очевидно, допросили, но он все отрицал и даже пытался выставить себя нежным и заботливым родителем. При обыске в его доме нашли фотографии, включая детские, и другие материалы порнографического содержания, а затем выяснилось, что он уже имеет судимости за подобные преступления. Теперь, конечно, допросить его уже невозможно.

— Энн дала описание той девочки?

Доктор Чини качнула головой.

— Нет. Вспомнила лишь, что та была примерно ее возраста, и у нее были короткие каштановые волосы.

Я записал это в блокнот.

— Полиция с вами давно не связывалась?

Прежде чем ответить, она допила кофе. Я к своему так и не прикоснулся.

— Несколько недель назад приезжал один полицейский. Это было вскоре после того случая, который вы расследуете.

Меня удивило, что она не упомянула об этом раньше.

— Вот как? Насчет Энн? И что же его интересовало?

— Примерно то же, что и вас. Хотел знать, что рассказала мне Энн. Я объяснила, что в свое время дала показания полиции, но они ничего не предприняли. Он извинился и сказал, что работает в другом отделе и занимается другим расследованием.

— То есть расследованием убийства Азифа Малика и Джейсона Хана?

— Верно. Сказал, что не работал по проверке заявлений Энн Тейлор. Я рассказала все, что могла.

— Как его звали?

— Саймон Баррон, если я правильно запомнила. Старший инспектор Саймон Баррон.

— Да, есть такой.

— Вы с ним уже встречались?

Можно и так сказать.

— Да, встречался.

— Странно, что он ничего не сказал вам о нашем разговоре.

«Странно, что он вообще никому не сообщил об этой встрече, — подумал я. — Если Баррон проявил такой интерес к тому, что случилось с Энн Тейлор, то почему у полиции ее смерть не вызвала никаких подозрений? Может быть, он не поделился с коллегами полученной от доктора Чини информацией? Но почему? Пожалуй, это могла бы выяснить Эмма».

И все же я был доволен визитом в Олдермастон. Все указывало на то, что я на верном пути. След проступил отчетливее. Верить рассказу Энн Тейлор на все сто процентов, может, и не стоило (в конце концов, она была тогда одиннадцатилетней девочкой, а дети легко поддаются впечатлениям), но что-то определенно случилось. И кому-то очень сильно хотелось, чтобы это не вышло наружу. Похоже, этот кто-то не испытывал недостатка в деньгах.

За годы службы в полиции я понял: нельзя получить ответ, задав несколько вопросов, какими бы важными они ни казались. Ответ находит тот, кто задает много мелких, вроде бы незначительных вопросов.

— Насколько давно, по-вашему, произошло убийство той девочки?

— Когда Энн пришла ко мне в прошлом году, ей едва исполнилось семнадцать. К тому времени она провела в приюте примерно шесть лет, так что убийство случилось около семи лет назад. Точнее сказать не могу, потому что она ушла из дому не сразу после того ужасного происшествия. Думаю, она была слишком шокирована и, вероятно, напугана. Прошли недели, возможно, даже месяцы, прежде чем Энн набралась смелости и сбежала от отца. По ее словам, «вечеринок» больше не было.

— Сомневаюсь, что за такой сравнительно небольшой период в стране пропало много детей ее возраста. Вы сами не пытались проверить утверждения Энн?

Лицо ее напряглось, кожа заметно натянулась, и я подумал, что доктор тоже прошла через пластическую операцию, только ее хирург был не так хорош, как мой.

— Нет. Полагала, что этим займется полиция. Но я пыталась вспомнить, писали ли семь лет назад о случаях исчезновения детей. Не вспомнила. Старший инспектор Баррон сказал, что сам наведет справки.

Я убрал в карман блокнот и залпом выпил почти остывший кофе.

— Спасибо, доктор Чини. За помощь и за потраченное время. Очень вам признателен.

— Но будет ли от этого какая-то польза? Ведь при отсутствии реальных улик доказать ничего невозможно, не так ли?

Я поднялся.

— Если то, что случилось с Энн, правда, то и улики должны быть. Если я что-то найду, обязательно дам вам знать.

Она тоже встала.

— То же самое сказал мне и старший инспектор Баррон, но больше я не слышала от него ни слова.

— Наверное, он ничего не нашел. — Мы обменялись рукопожатием. — Или ему просто не хватило времени довести дело до конца.

— А вам хватит?

Я кивнул.

— Если решение моего дела там, я дойду до конца.

Это были не пустые слова. Слишком долгий путь я прошел, чтобы поворачивать обратно.

Только не теперь.

 

Глава 33

Так что же, все из-за этого? Из-за убийства ребенка? Поэтому убито столько народу? Не знаю почему, но мне в такое не верилось. Педофилы — люди скрытные; они легко организуются и определенно виновны в нескольких шокирующих преступлениях. Но продемонстрировать такую жестокость (причем не в отношении беззащитных детей, а взрослых мужчин): нанять киллеров, чтобы убрать врагов, а потом убрать и самих киллеров… Нет, здесь что-то было не так.

Но теперь я по крайней мере мог за что-то зацепиться. Если какая-то девочка в возрасте от восьми до тринадцати лет действительно исчезла в Южной Англии в те, скажем, шесть месяцев, что предшествовали появлению Энн в приюте, установить это нетрудно. Доктор Чини сказала, что ничего такого припомнить не смогла, но она, по ее собственному признанию, не очень и старалась. А полиция? Проверяли ли они эту информацию? Старший инспектор Баррон приезжал к доктору Чини, однако дальше дело почему-то не пошло, потому что никакого расследования не было. Иногда остается только удивляться тому, как следователи пропускают факты, не вписывающиеся в заранее выстроенную теорию. На первый взгляд, убийство Азифа Малика и Джейсона Хана действительно не имело никакого отношения к показаниям Энн Тейлор о возможном убийстве неизвестной девочки. Для того чтобы увидеть связь между этими событиями, нужно смотреть на них под определенным углом.

Но доктор Чини права — без улик доказать что-либо практически невозможно. Будь у меня возможность выследить каждого, я бы сам, без суда и следствия, разобрался со всеми, но я работал в одиночку и мог в любой момент выбыть из игры очень надолго, если не навсегда. Требовалось что-то значимое, что-то осязаемое и конкретное, чтобы направить внимание полиции в нужном направлении. И рассчитывать оставалось только на Андреа Блум и ее приятеля Гранта, которым Энн — я в этом не сомневался — незадолго до смерти рассказала нечто важное. Нечто такое, о чем они боялись говорить.

Сырое покрывало сумерек опустилось на поля; начался дождь. Я торопливо вернулся к машине, сел за руль и пустился в обратный путь.

Я знал, что буду делать, и только одна мысль не давала покоя.

Знает ли Томбой Дарк больше, чем говорит?

* * *

Я вернулся в Уэст-Энд около половины шестого, испытав на себе все «прелести» путешествия по автостраде, и первым делом вернул машину в бюро проката, а уже затем позвонил Эмме, чтобы поделиться с ней свежей информацией.

Едва она ответила, как я понял — что-то случилось.

— О, Деннис, слава Богу, ты позвонил. — В голосе ее звучало отчаяние; похоже, она недавно плакала.

— Эмма, в чем дело? Рассказывай.

— Ко мне приходили сегодня. Двое. Люди Тиндалла.

В горле пересохло. Я вдруг услышал, как стучит мое собственное сердце.

— Господи… Как это произошло? Когда?

— Утром, когда я собиралась на работу. Подошла к машине и только собиралась сесть, как они вдруг появились, словно ниоткуда, двое мужчин в черных кожаных куртках. Взяли под руки, отвели в сторону и… — Эмма остановилась и вроде бы всхлипнула, но через пару секунд взяла себя в руки и продолжила: — Один из них приставил нож мне к горлу.

— Что они тебе сделали?

— Ничего.

Я мысленно воздал хвалу небесам.

— Он только прижал лезвие к шее, но не порезал. И еще все время ухмылялся. Другой заломил руки за спину. И все это открыто, не скрываясь. Потом тот, что с ножом, сказал, что это последнее предупреждение. Что они убьют меня, если в газете появится хотя бы еще одна статья насчет убийства Малика и Хана.

— Они сказали, кто их послал? Назвали Тиндалла?

— Нет. Но я и так знаю, что это его люди.

Спорить я не стал. Действительно, кто еще, кроме Тиндалла, мог угрожать ей таким вот образом?

— Ты в порядке? Где ты сейчас?

— В порядке. Я дома.

— Тебе нельзя оставаться одной. Я приеду через двадцать минут.

— Нет, Деннис, не надо. Пожалуйста, не приезжай.

— Почему?

— Я… я позвонила Саймону… Старшему инспектору Баррону. Рассказала, что случилось, и он организовал охрану. Сейчас перед домом стоит патрульная машина с двумя полицейскими. Они останутся здесь до утра. А завтра я уеду. Уеду из города на несколько дней. Поживу у родителей на ферме, пока здесь все утихнет. Понимаешь?

Что я мог сказать? Всю дорогу из Олдермастона я, как последний влюбленный идиот, мечтал о том, как приду к ней вечерком, как мы устроимся в гостиной с бутылочкой вина, поговорим о нашем деле, а потом переберемся в спальню и устроим повторение пройденного. И вот все планы полетели к чертям. Но конечно, я ничего не сказал, потому что Эмма права. Ей лучше на время залечь на дно.

— Разумеется, понимаю. Надеюсь, я еще буду здесь, когда ты вернешься.

— Ты так думаешь? Удалось что-нибудь узнать?

Я коротко рассказал о встрече с доктором Чини и передал наш разговор, добавив, что старший инспектор Баррон уже навещал ее раньше.

— Он не говорил тебе, что ездил туда?

— Нет, — удивленно ответила Эмма. — Ни слова. Я и не знала, что Баррон идет по этой ниточке.

— Доктор Чини сказала, что больше он с ней не связывался.

— И что ты теперь собираешься делать?

Я сказал, что хочу проверить показания Энн Тейлор и выяснить, зарегистрированы ли за указанный ею период случаи исчезновения детей.

— И думаю еще разок потолковать с Андреа Блум, подругой Энн. Она определенно что-то знает. Уверен.

— Подозреваешь, что она не все рассказала вчера? У тебя есть какие-то основания?

— Я долгое время был полицейским. Я просто чувствую, говорят люди все или что-то скрывают. Так вот, Андреа что-то скрывает. И ее дружок тоже. Если они и впрямь знают что-то важное, постараюсь убедить их пойти в полицию и сделать заявление. Может быть, это заставит их более внимательно отнестись к показаниям Энн. Лучшего варианта у меня на данный момент нет. Только, пожалуйста, не говори об этом Баррону, хорошо?

— Но почему? — удивилась Эмма.

— Пока лучше не распространяться. Если узнаю что-то новое, тогда и расскажешь.

— Ладно. Только будь осторожнее, Деннис. Ты слишком рискуешь. И еще… Если полиция займется расследованием смерти Энн, что ты будешь делать?

«Кое-какие ниточки еще останутся, — подумала. — Может быть, нанесу визит Тео Моррису из „Тадеуш холдингс“ или познакомлюсь поближе с загадочным Николасом Тиндаллом. Но моя главная роль будет сыграна и тогда…»

— Скорее всего вернусь домой.

— Надеюсь, мы еще увидимся.

— Я тоже.

— А если не доведется… Знаешь, не скажу, что мне было с тобой так уж весело, но я рада, что мы познакомились. Береги себя, Деннис. Пожалуйста.

— Ты тоже себя береги. И постарайся не выходить из дома. Мне бы очень не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось.

— Я все поняла, Деннис. Мне вполне хватило одного урока. Прощай. И удачи тебе.

— Прощай, Эмма.

Она положила трубку, я еще стоял с телефоном в руке, размышляя о том, как быстро все заканчивается и как коротки мои романы. Два года назад, еще на Сикихоре, я познакомился с одной австралийкой, женщиной лет тридцати с небольшим, которая возвращалась домой после кругосветного путешествия, занявшего у нее целых шесть лет. Она остановилась у нас на несколько дней. На Филиппинах не часто встречаешь белых женщин. К тому же наш остров лежит в стороне от популярных маршрутов и имеет довольно сомнительную репутацию, так что женщины, путешествующие в одиночку, обычно обходят его стороной. Неудивительно, что Кристина была для нас глотком свежего воздуха. В первый же вечер мы разговорились с ней в баре, а на следующий день отправились понырять. К сексу она относилась легко, что всегда восхищало меня в женщинах, а поскольку в лодке нас было только двое, то закончилось все прямо там, на мешках со снаряжением. Следующую неделю мы почти не расставались — я показывал Кристине лучшие места, а она рассказывала о своем путешествии по свету. Было хорошо. Даже больше, чем просто хорошо. Я уже забыл, что в жизни случаются такие вот праздники, и даже начал подумывать, а не отправиться ли мне за ней в Австралию.

Легче всего обманывать себя самого. Для Кристины случившееся было всего лишь ничего не значащим увлечением. Пролетели семь дней, и она поцеловала меня в губы, сказала, чтобы я берег себя, и ушла из моей жизни навсегда. Еще одна запись в книге прощаний.

Я понимал, что мы с Эммой больше не увидимся и что так лучше для нас обоих. Она слишком молода, слишком красива и, откровенно говоря, слишком хороша для меня, а поскольку из наших отношений все равно ничего бы не выросло, то уж лучше расстаться сейчас, пока дело не зашло слишком далеко.

Я вернулся в отель и принял душ. Вода была чуть теплая, так что меня хватило на пару минут. Дрожа от холода, я оделся и прилег на кровать, чтобы обдумать следующий шаг. Можно было бы, конечно, выйти, прогуляться до бара Эрни, посидеть в тепле, пропустить пару стаканчиков, но я знал, что утром должен быть свеж как огурчик.

Часы показывали двадцать минут восьмого. Я взял мобильник, чтобы позвонить Андреа Блум, и только тогда понял, что у меня нет ее номера. Тянуться в Хэкни поздно вечером — удовольствие небольшое, но альтернатива — лежать на кровати в этом паршивом номере и считать трещины на потолке — выглядела еще хуже, так что я заставил себя подняться. Надо перекусить и двигать дальше.

 

Глава 34

Было начало десятого, когда я повернул на улицу, где жила Андреа, проделав пешком весь путь от станции подземки «Энджел». Вечер выдался холодный, порывистый ветер гонял по тротуару бумажки и прочий мусор, вынуждая обитателей квартала прятаться за закрытыми дверьми. Спасали серая шапочка, купленная накануне вместо примелькавшейся бейсболки с гордым слоганом «Я люблю Лондон», и шарф, закрывавший лицо так, что видны были только глаза.

Свет горел в гостиной и в нескольких окнах третьего этажа; на втором этаже и в коридоре признаков жизни не наблюдалось. Андреа упоминала, что живет здесь с бойфрендом и делит дом с еще одной парой и парнем-одиночкой. Столько народу и такая тишина?

Я подошел к двери, надеясь, что не потратил время впустую, и сразу увидел, что она слегка приоткрыта.

Я остановился и прислушался. В гостиной работал телевизор. Шла какая-то викторина с участием большой и шумной аудитории, и ничего больше слышно не было. Я еще немного приоткрыл дверь. Постучать или не стоит? Да и есть ли там кто? В таком районе, как Хэкни, люди просто двери открытыми не оставляют. Да и не только в Хэкни, а в других местах тоже. Тем более в такую холодную погоду да еще поздно вечером.

Я толкнул дверь и, переступив порог, осторожно закрыл ее за собой.

Что дальше? Позвать кого-нибудь? Нет.

Где-то наверху скрипнуло. Загудели батареи. Ну и что? Дом старый, построен, наверное, в 20-х. В старых домах всегда что-то скрипит, так что беспокоиться не о чем. Я снова прислушался, но ничего не услышал.

Револьвер я захватил с собой, но вытаскивать его не спешил — лишние осложнения ни к чему.

Повернув налево, я открыл дверь в гостиную, туда, где работал телевизор. Ведущий викторины, Крис Тарант, спрашивал участника, какой город является столицей Руанды. Пока я осматривался, он предложил на выбор четыре варианта. Никого из жильцов викторина, похоже, не интересовала, потому что в гостиной было пусто. Возле диванчика стояли две открытые банки пива. Накануне я их не заметил, а поскольку в комнате было относительно прибрано, оставалось только предположить, что банки появились здесь недавно. Но что из этого следовало?

Я вышел из комнаты в тот момент, когда участник выиграл восемь тысяч, дав правильный ответ (вариант В — Кигали), и стал тихонько подниматься по лестнице. Две ступеньки громко скрипнули под ногой, но меня это не остановило. Первая дверь наверху была открыта — за ней находился пустой и темный туалет. И по-прежнему никого.

Ступеньки слева вели на следующий этаж. В полной темноте я поднялся на узкую площадку. Дверь справа была закрыта.

— Кто там? — Голос доносился сверху, со следующей площадки, и я сразу же узнал Андреа. — Это ты, Джефф?

— Нет, Андреа, это Мик Кейн. Дверь внизу была открыта, и я вошел. Мне нужно поговорить с вами.

— Что происходит? — недовольно спросила она, оставаясь вне поля видимости. — Почему здесь так тихо?

Врать не пришлось.

— Не знаю. В гостиной внизу никого нет. Я никого не встретил. Похоже, вы здесь одна.

— Не одна. Здесь должны быть Мазз и Стар. По крайней мере только что были. Я слышала их минут пять назад.

— Может, вышли за сигаретами или куда-то еще. Андреа, я ненадолго, только задам несколько вопросов.

— Я не желаю с вами больше разговаривать, и мне не нравится, как вы вошли к нам. Вас сюда не приглашали. И… вы меня пугаете.

— Извините, что так получилось, но вы не дали мне номер своего телефона. Я побывал вчера у психиатра, той женщины, что лечила Энн Тейлор, доктора Мэдлин Чини. Это очень важно. Обещаю, разговор займет лишь несколько минут..

Краем глаза я заметил что-то, какое-то движение у ног, едва различимое в темноте.

— Я не буду с вами разговаривать. Вернусь в комнату и закроюсь, а если вы не уйдете, позвоню в полицию.

Я посмотрел вниз. Из-под двери справа появилась темная полоска. Постепенно расширяясь, она поползла к тонкому, истертому ковру и, достигнув его, образовала небольшую лужицу.

Кровь.

Я повернулся к невидимой Андреа.

— Слушайте меня. Вам нужно немедленно спуститься. Сейчас же!

Судя по шагам, она отступила от площадки к своей комнате, думая, что за дверью будет в безопасности.

— Уходите! — крикнула Андреа. — Я же сказала, что вызову полицию.

— Здесь что-то не так! Поверьте же мне! — В доме кто-то был. Кто-то посторонний. Чужой. Я толкнул дверь, но она уперлась во что-то. Я толкнул посильнее, и препятствие, не дававшее двери открыться, медленно сдвинулось. — Пожалуйста, Андреа, спуститесь ко мне! Быстрее!

Я протянул руку, щелкнул выключателем…

…и увидел труп.

Это был молодой человек лет двадцати с торчащими во все стороны крашеными черными волосами. Он лежал в позе спящего, с поджатыми ногами, и кровь вытекала из двух ран — на лице и горле.

Сверху донесся приглушенный звук быстрых шагов. Хлопнула дверь.

Войдя в комнату, я увидел полуобнаженное тело хрупкой девушки примерно того же, что и парень, возраста. Она лежала на низкой кровати, прикрывая одной рукой груди и живот и глядя в потолок неподвижными, остекленевшими глазами. Горло у нее было перерезано, на простыне уже засыхала кровь.

Вытащив из-за пояса револьвер, я вышел из комнаты в темноту.

Дом снова притих, и только внизу невнятно бормотал телевизор.

— Андреа? Вы меня слышите? Если слышите, спуститесь сейчас же вниз, ко мне, Или же вызовите полицию.

Никто не ответил. Меня окружала полная тишина.

Я бы мог уйти. Повернуться, спуститься вниз и выйти за дверь. А потом, отойдя на безопасное расстояние, набрать девять-один-один.

Я бы мог уйти и хотел уйти. Но не ушел. Вместо этого я прокрался в конец коридора и стал подниматься по лестнице, ведущей к комнате Андреа.

Скрипнула ступенька. Вверху меня поджидал мрак. Шаг. Еще шаг…

Я остановился на тесной, глухой площадке. Слева были две двери, обе закрытые, справа — одна, тоже закрытая.

— Андреа? Вы здесь?

Тишина. Ни вздоха. Ни движения воздуха. Я слышал только, как стучит в груди сердце.

Попытка нащупать выключатель на стене закончилась ничем. Я шагнул вперед и, резко распахнув дверь, вперил взгляд в темноту. Передо мной был выложенный кафелем пол ванной, завешенный шторой душ справа, туалет и еще дальше — умывальник. Через небольшое квадратное оконце просачивался жидкий свет уличного фонаря.

Я резко, одним движением откинул штору.

Никого.

Ни в душе. Ни в ванной вообще.

Отступив на площадку, я услышал что-то похожее на всхлип. Звук шел из комнаты слева. Но которой из двух? А если ловушка? На всякий случай я отступил еще на шаг и повернулся к обеим.

Я застыл на месте. Замер. Затаил дыхание. Я ждал. Прислушивался.

Ближайшая ко мне дверь дрогнула и медленно-медленно открылась. Я держал револьвер двумя руками, прямо перед собой и ждал так долго, что они уже начали дрожать.

И тут из комнаты появилась наконец Андреа. Она смотрела на меня широко открытыми, полными страха — нет, ужаса — глазами.

Она умирала…

Сердце еще билось, и кровь выплескивалась из черной зияющей раны на шее короткими, слабеющими пульсами. Кровавый след исчезал в темноте, а на ковре передо мной появлялись новые пятна.

Ошеломленный увиденным, я не успел пошевелиться, как Андреа вдруг начала падать. Я попытался уклониться, но она рухнула на меня, открывая и закрывая рот, с жутким хрипом и клекотом, и мы упали на перила, соединившись в кровавом объятии. Я оттолкнул ее в сторону и в то же мгновение увидел убийцу — он приближался ко мне с занесенной над головой железякой, похожий на персонаж из фильма о химической войне — в прозрачном водонепроницаемом плаще и маске. Андреа пошатнулась и упала, все еще пытаясь ухватиться за меня одной рукой — другой она старалась остановить поток крови.

Я вскинул револьвер, но не успел выстрелить — удар настиг меня на долю секунды раньше и пришелся по голове. Пальцы разжались, оружие выпало, а я вцепился в перила, чтобы не упасть. Он врезал мне еще раз, сбоку по лицу, и я свалился на Андреа, но тут же скатился с нее и сжался в комок. Он пнул ногой в живот, потом в лицо. Я слышал, как противник сопит от напряжения, как шуршит его плащ.

А потом он сделал нечто странное — остановился и бросил на ковер в футе от меня раскрытую бритву, которую держал в левой руке. С бритвы капала кровь.

Я попытался удержать ускользающее сознание. В паре футов от меня лежала, распростершись на полу, Андреа. Кровь все еще выливалась из нее на промокший уже ковер, унося последние силы, но темные, прекрасные глаза смотрели умоляюще, словно выпрашивая последний шанс.

— Какого черта! Что здесь происходит?

Я узнал голос. Грант, приятель Андреа. Он поднимался по лестнице.

Киллер замер на мгновение, потом снова ударил меня, но на этот раз я успел приготовиться — ухватил его за ногу и что было сил рванул на себя. Он завалился на стену, вырвался из моих слабеющих объятий и помчался вниз по лестнице, успев отмахнуться железкой. Я прикрылся рукой. Перед глазами поплыли круги. Голова раскалывалась от боли — второй раз за несколько дней. Хотелось лечь и уснуть. Убийца, пробежав мимо, столкнулся с Грантом. Парень вскрикнул и умолк, а я понял, что если поддамся искушению и закрою глаза, то попаду в тюрьму не только за убийства, совершенные три года назад, но и за те, что произошли здесь. Именно для этого меня и оставили с окровавленной бритвой и целой кучей трупов.

Ухватившись за перила, я кое-как подтянулся, встал сначала на колени, потом на ноги. Андреа уже перестала дышать, и глаза ее закрылись. Возможно, она еще не умерла, но и живой ее назвать можно было разве что в техническом смысле. Даже в темноте я видел кровь повсюду и уже ощущал характерный кисловатый запах приближающейся смерти. Надежды не оставалось. Помочь ей не мог уже никто.

Впрочем, времени на то, чтобы размышлять о несправедливости судьбы, не было. Передо мной стояла другая задача — убраться отсюда как можно скорее. Я поискал взглядом оружие и, заметив его в углу площадки, шагнул туда и наклонился. Мир как будто совершил кувырок, и меня от падения спасла только стена. Изнутри поднималась противная тошнота, но ее требовалось остановить — рвота оставляет ДНК, а такой роскоши я не мог себе позволить.

Я тяжело, с усилием сглотнул и стал на ощупь спускаться по лестнице. Тьма обступала меня, как темная то накатывающая, то отступающая вода. У второго пролета я задержался и даже поднял револьвер на случай, если киллер подготовил внизу засаду.

Грант лежал на ступеньках головой вниз, зацепившись одной ногой за перила и согнув вторую под неестественным углом. Лицо его превратилось в кровавую маску, волосы слиплись, стена над головой была в брызгах крови.

На его месте мог бы быть я, но киллер оставил меня в живых. Чтобы полиции не пришлось искать настоящего преступника. Чтобы повесить все на меня. А значит…

Да Бог его знает, что это значит. Я снова сглотнул, подавляя мучительный позыв к рвоте, и попытался перешагнуть через тело Гранта. Мне даже почти удалось это сделать, но в последний момент нога зацепилась за что-то, и я полетел вниз, через четыре оставшихся ступеньки.

Голова гудела, словно кто-то обрабатывал ее отбойным молотком, но я все же заставил себя подняться и побрел в направлении двери. Она появилась как-то вдруг и неожиданно шагнула мне навстречу. Я врезался в нее сильнее, чем хотелось бы, и, нащупав ручку, потянул на себя.

В лицо ударил колючий зимний ветер. В глазах прояснилось. Преодолев ступеньки, я свернул налево и пошел по улице, стараясь держаться по возможности прямо и переставлять ноги по возможности быстро, чтобы уйти подальше от места преступления. Четыре человека убиты только для того, чтобы один рот остался на замке. Похоже, я подошел близко. Почти вплотную.

Свернув на главную улицу, я подвернул ногу и упал на колено, а когда попытался подняться, мир завертелся с бешеной скоростью, и меня вывернуло наизнанку.

Потом рядом остановилась какая-то машина. Меня подняли на ноги и запихнули в салон, на заднее сиденье. Я понял лишь, что их двое и что они сели впереди.

После этого меня поглотила тьма.

 

Глава 35

Я лежал на узкой односпальной кровати в темной комнате. На чистом, судя по запаху, белье. Под легким покрывалом. Куртку и ботинки с меня сняли. Попытка подняться потребовала непосильного напряжения и отозвалась таким головокружением, что я счел за лучшее снова откинуться на подушку. Отдышавшись, я ощупал голову и огляделся. Голову мне перевязали, причем весьма умело, профессионально, но комната не походила на больничную палату — в ней не было ни мониторов около кровати, ни шнуров и проводов, ни капельниц, ни попискивающих приборов. Только два стула — пластмассовый, на спинке которого висела моя куртка, и деревянный у двери. Часы показывали десять минут четвертого. Ночи. Шторы не были задернуты, и за окном было темно.

Где я? Кто те люди, что подобрали меня на улице? Видели ли они у меня револьвер? Сообщили ли полиции?

Я долго лежал, глядя в потолок, пытаясь собрать воедино разбредающиеся мысли. Кто знал, что я собираюсь к Андреа Блум? Эмма. И еще Джеми Делли. Может быть, Эмма случайно проговорилась Баррону. Нельзя исключать и того, что ее телефон прослушивался. Тео Моррис из «Тадеуш холдингс»? Николас Тиндалл? Список подозреваемых все еще был велик, но он сокращался. К сожалению, мои возможности тоже не увеличивались.

Ухо уловило движение по другую сторону двери. Она открылась, и в комнату вошел темнокожий мужчина лет шестидесяти. Лицо у него было доброе, и я мгновенно понял, что его опасаться не следует.

Увидев, что я не сплю, он улыбнулся.

— У меня для вас кое-что есть.

Мягкий, негромкий голос снял последние сомнения относительно его намерений. Акцент выдавал в чернокожем уроженца Западной Африки. В восьмидесятые мне довелось работать с парнем из Нигерии, у которого был похожий.

Когда он подошел ближе, я увидел у него в руке небольшую, в форме рога и на вид очень старую фляжку, вырезанную из какого-то дерева. Крышка на ней была металлическая. С неожиданной для почтенного возраста силой старик помог мне приподняться и подтянул подушку.

— Выпейте это, — прошептал он и, сняв крышку, поднес фляжку к губам.

Я уже давно хотел пить, а потому дважды просить себя не заставил. Вкус оказался незнакомым, но не неприятным. Слегка солоноватый напиток напоминал слабый боврил и оставлял во рту сладковатое послевкусие. Я проглотил все, до последней капли, и старик забрал фляжку.

Несколько секунд он молча смотрел на меня, потом спросил:

— Теперь чувствуете себя лучше?

Я сел на кровати.

— Знаете, я действительно чувствую себя лучше. — Голова уже не болела так сильно, шум в ушах снизился до приемлемого уровня, вернулась концентрация. — Что это такое?

— Лекарство.

— Намного эффективнее парацетамола. Вам бы стоило предложить его фармацевтическим компаниям.

Он снова улыбнулся.

— Можете подняться? Здесь человек, который хотел бы с вами поговорить. В другой комнате.

— Кто? — Я слез с кровати и потянулся за ботинками. Старик не ответил на вопрос и, открыв дверь, подождал, пока я обуюсь.

— Куртку и оружие можете оставить здесь, — сказал он, жестом предлагая следовать за ним.

Заинтригованный, я поднялся и вышел за ним из комнаты. Лекарство — или что там еще — не только сняло боль, но и помогло избавиться от головокружения.

За дверью оказался длинный коридор, выстеленный дорогим паркетом, с дверьми с левой стороны. Вытянутое в ширину окно справа предлагало полюбоваться темно-синим ночным небом и редкими огоньками спящего города. Вблизи проступали очертания двух высоких зданий, окруженных строениями пониже. Мы были, похоже, примерно на уровне шестого этажа. Попытка сориентироваться успеха не имела — вид был совершенно незнакомый. Я мог лишь сказать, что мы находимся где-то в Лондоне.

Пройдя немного по коридору, мы остановились у одной из дверей, и мой новый друг негромко постучал три раза. Дверь открылась, и нас встретил высокий темнокожий мужчина с угрюмым лицом и в темных — хотя комната у него за спиной была едва освещена — очках. Он отступил в сторону, и мы вошли. Я уже понял, с кем встречусь, но так и не решил, как реагировать на новое знакомство — радоваться встрече или дрожать от страха. Скорее второе, но при отсутствии иных вариантов не оставалось ничего, как только подчиниться.

Комната была большая, с окнами на три стороны, наглухо завешенными тяжелыми черными портьерами. Свечи, расставленные по периметру в самых разных форм и размеров подсвечниках, наполняли помещение колышущимся неровным светом, и тени прыгали по стенам, с которых на нас злобно смотрели жутковатые ритуальные маски и головы экзотических животных. В дальнем конце комнаты, в низком, похожем на трон, плетеном кресле с высокой спинкой, сидел хорошо сложенный, приятной наружности чернокожий мужчина лет тридцати двух. Он пил что-то напоминающее кофе и курил сигарету. По обе стороны от него расположились, как телохранители, две куклы, схожие с той, что я видел на кровати в спальне Эммы, но гораздо большего размера. Именно они и подсказали, с кем я имею дело.

Мужчина в кресле любезно улыбнулся и жестом указал на низкую софу рядом с ним. Меж тем мой провожатый вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, тогда как здоровяк в очках незаметно растворился в полутьме где-то справа от меня.

Я подошел к софе и медленно опустился. Человек в кресле дал мне время устроиться поудобнее и лишь затем заговорил.

— Полагаю, вы уже знаете, кто я, — сказал он приятным звучным голосом коренного лондонца.

— Догадываюсь. — Я потянулся за сигаретами к карману рубашки, но их там не оказалось.

— Пожалуйста, угощайтесь. — Николас Тиндалл достал пачку «Мальборо» из кармана черной шелковой рубашки, протянул мне и щелкнул зажигалкой. — Вы, наверное, хотите знать, почему вас доставили сюда.

Я утвердительно кивнул.

— Когда мои люди подобрали вас на улице, вы были не в лучшем состоянии. Оставлять беспомощного человека у дороги посреди ночи слишком рискованно.

Он с удовольствием затянулся, продолжая с интересом наблюдать за мной. Обаяния Тиндаллу было не занимать. Впрочем, исходило от него не только обаяние, но и угроза. Находясь рядом с ним, я инстинктивно ощущал, что перечить ему не стоит и что каждого, кто станет у него на пути, ждут большие неприятности. Впрочем, то же самое ощущал бы, наверное, каждый, окажись он на моем месте, в комнате, освещенной свечами и украшенной игрушками в духе вуду.

— Если я правильно понял, — продолжал Тиндалл, — в доме, где вы побывали, осталось несколько трупов. Людям — совершенно невинным, если не ошибаюсь — перереза́ли горло, разбивали головы.

Сердце заколотилось. Я обругал себя за то, что оставил револьвер в другой комнате.

— Вас могли увидеть полицейские. Вас могли связать с тем домом. Возможно, всплыло бы что-то еще. Кто знает…

Глаза наши встретились, и я выдержал его взгляд, в котором словно скрывалось нечто такое, чего лучше не знать, некие мрачные тайны, готовые открыться тому, кто наберется смелости раскрыть их. За спиной моего собеседника висел гобелен с изображением человека с серпом в одной руке и мешком — похоже, с костями — в другой.

— Что вы хотите от меня? — спросил я наконец, не зная, хочу ли получить ответ.

— Последние несколько дней вы задавали вопросы. Вопросы, касающиеся убийства Азифа Малика и Джейсона Хана. Вчера, придя к брату Хана, Джеми, вы даже угрожали двум моим людям оружием.

— Не угрожал. Я лишь попросил их уйти.

Он улыбнулся.

— Не важно. Они проявили неосторожность и поплатились за это. Надеюсь, урок пойдет им на пользу. Дело в том, мистер Кейн… Вас ведь так зовут, не правда ли? — В глазах его запрыгали веселые искорки, но я не клюнул на наживку. — Так вот, мистер Кейн, смерть мистера Малика и мистера Хана доставила мне много неприятностей. Многие люди — в том числе ваша знакомая мисс Нилсон из «Лондонского эха», — похоже, думают, что я имею к этому какое-то отношение. Поскольку вы выступаете в неофициальном качестве и работаете, как мне представляется, эффективнее полиции, у вас должно быть собственное представление о том, кто несет за него ответственность. Думаете, их убили по моему приказу?

— Нет, не думаю.

Тиндалл глубоко вздохнул и как будто стал вдруг больше, а лицо его приобрело серьезное выражение.

— Хорошо. Тем самым вы ответили на ваш собственный вопрос. Вас доставили сюда только потому, что я никоим образом не причастен к тому, что произошло. Джейсон Хан выполнял кое-какую работу на людей, которые знали других людей, которые работали на меня, но я не знал его лично и, следовательно, не был заинтересован в его смерти. Что касается Малика, то он не представлял для меня опасности. В прошлом Малик действительно расследовал некоторые мои дела, но это прекратилось после его перехода на работу в ЦУ несколько месяцев назад. Зачем мне убивать полицейского, тем более столь заметную фигуру, как Малик? Это поставило бы меня в неловкое положение и создало ненужное напряжение, в чем я абсолютно не заинтересован. Я не намерен становиться врагом закона, мистер Кейн, но, похоже, так случилось, и сейчас полиция занимается исключительно мной и моими партнерами, что никак меня не устраивает. Проблема в том, что такое положение на руку истинным преступникам. Если же они будут обнаружены, давление на меня ослабнет. Вы согласны со мной?

— Думаю, так и случится. — Докурив сигарету, я потушил ее в пепельнице, отлитой в форме раскрытой ладони.

— Вот почему я хочу предложить вам поработать на меня.

В первый момент я растерялся, но, подумав, решил, что предложение выглядит вполне логичным.

— Насколько близко вы подошли к установлению истинных преступников?

— Довольно близко. — Я думал о той ниточке, что получил от доктора Чини. — Есть след, который может подвести меня еще ближе. Собираюсь проверить его завтра.

— У вас при себе оружие, крупнокалиберный револьвер, но в нем только два патрона. Еще есть?

Я сказал, что нет.

— У вас серьезные противники. Я могу снабдить вас другим оружием, боеприпасами и бронежилетом. Не стоит пренебрегать вещами, которые помогают выжить.

— Мне не помешала бы машина. На несколько ближайших дней.

Тиндалл кивнул:

— Это можно устроить. Я также заплачу вам пять тысяч наличными. Еще столько вы получите, если разоблачите виновных в убийстве Малика и Хана и соберете улики, которые помогут избавить меня от внимания полиции. Вас утраивают такие условия?

Я мог бы сказать, что ни на кого не работаю, что у меня своя игра, но в любой ситуации главное — оставаться реалистом. Тиндалл из тех людей, которых лучше иметь на своей стороне, да и мое расследование не пострадало бы от его денег. По крайней мере в качестве клиента он мог оказать мне немалую поддержку.

— Да, устраивают. Я возьмусь за это дело, но хочу, чтобы вы оставили в покое Эмму Нилсон. Никаких угроз, никаких писем в почтовом ящике, никаких кукол-страшилок.

— Не люблю расстраивать женщин, — сказал Тиндалл, и мне показалось, что он не шутит, — но эта молодая особа серьезно отравляет мне жизнь. Обещаю оставить мисс Нилсон в покое, если вы убедите ее отказаться от дальнейшей публикации порочащих меня статей.

— Даю слово. Она уже завтра уедет из города и вернется только через несколько дней. К тому времени все закончится.

— Вы так думаете?

— Уверен.

Тиндалл устроился в кресле поудобнее.

— Я слышал, у вас есть проблемы с людьми, не заинтересованными в успехе вашего предприятия.

— Можно и так сказать.

— Возможно, теперь этих проблем станет немного меньше.

Я удивленно вскинул брови.

— Что вы имеете в виду?

Он улыбнулся, но не добродушно, а хищно, и, наклонившись, достал что-то из-под стула. Это была прозрачная маска, которую я видел на лице киллера в доме Андреа Блум, маска с коротким черным раструбом для дыхания. Я не сразу понял, что она все еще надета на голову убийцы — из-под пластика торчала белая шейная кость.

Держа голову за эту кость одной рукой, Тиндалл другой стащил маску, и на меня потухшими пустыми глазами уставился Блондин. Мой старый знакомый. Даже не верилось, что прошло всего четыре дня. Рот его был приоткрыт, нижняя часть лица забрызгана кровью. Тиндалл взял голову за волосы.

— Когда кто-то пытается меня отыметь, я имею его. Вы ведь меня понимаете, мистер Кейн?

Я посмотрел на голову, потом на него и опять на голову.

— Думаю, картина становится яснее.

— Хорошо. — Тиндалл вернул голову под кресло. — Прежде чем умереть, этот пес рассказал, что получил приказ навестить тот дом от человека по имени Тео Моррис, которому он, вероятно, и служил. Это имя говорит вам что-нибудь?

— Да. Тео Моррис работает на компанию «Тадеуш холдингс». — Я посмотрел туда, где лежала голова. — Он сказал, почему не попытался убить меня?

Теперь уже Тиндалл удивленно посмотрел на меня:

— А разве он не пытался вас убить?

Я покачал головой:

— Нет. Он изрядно меня отделал, но убивать не стал, а бросил на лестнице рядом с окровавленной бритвой. Думаю, хотел, чтобы полиция нашла меня на месте преступления и сделала неправильный вывод.

Тиндалл пожал плечами:

— Об этом я ничего не знаю.

— Я выясню сам. В ближайшие пару дней нанесу визит Тео Моррису. Было бы хорошо, если бы мне никто не помешал. — И снова наши взгляды встретились. — Другими словами, мне не нужна никакая помощь.

— Хорошо. Но я хочу, чтобы вы каждый день сообщали, как идут дела. Назовите мне номер вашего мобильного.

Я назвал.

Он кивнул, но записывать не стал.

— Перед уходом вам дадут зашифрованный электронный адрес. Отчеты направляйте по этому адресу. При необходимости мы всегда вас найдем. А теперь скажите, как вы себя чувствуете?

— Хорошо. — Я дотронулся до головы. — На удивление хорошо. Что за лекарство дал мне ваш друг?

Тиндалл негромко рассмеялся.

— Вы когда-нибудь слышали о мути, мистер Кейн? Это африканский метод исцеления, и те, кто придерживается его, считают, что если у умершего забрать определенные части тела и органы, то на их основе можно приготовить сильнодействующие средства. Говорят, такие снадобья придают принимающему их невероятную силу. Особенно если части тела взяты у поверженного врага. — Улыбка его стала еще шире, и я отвернулся, пытаясь убедить себя, что Тиндалл просто шутит. — Клод, проводи, пожалуйста, мистера Кейна. И позаботься, чтобы его обеспечили машиной. Такой, которую нельзя отследить.

Мой радушный наниматель поднялся. Я тоже.

— Прошу извинить, я немного устал. Приятно было познакомиться.

Он протянул руку — ту самую, которой держал за шею голову Блондина, — и я без особой охоты пожал ее. Да и то лишь потому, что сам был в перчатках.

— К сожалению, не могу сказать того же. — Я повернулся и вышел из комнаты вслед за громилой в темных очках.

* * *

Меня провели по тому же коридору, мимо комнаты, в которой я лежал. За углом находился лифт. Появившийся вдруг любезный старик, угостивший меня целительным зельем, с привычной улыбкой завязал мне глаза шелковой лентой. Мы вошли в кабину и спустились вниз, где я еще несколько минут провел в полном молчании. Потом мы миновали дверь и оказались на улице. Подъехала машина. Меня усадили на переднее пассажирское сиденье и попросили не снимать повязку, пока не скажут. Машина тронулась.

Разрешение последовало минут через десять. Я стащил ленту и открыл глаза. За рулем сидел молодой белый парень, которого я никогда прежде не видел. Мы ехали по Юстон-роуд мимо станции «Сент-Панкрас».

— Куда подбросить? — спросил он.

Я попросил отвезти меня к Паддингтону. Дальше ехали молча. Через четверть часа машина остановилась напротив вокзала.

— Она вся ваша, — сказал шофер и вышел, оставив двигатель включенным. — В багажнике чемодан со всем тем, что вам обещали. — Он захлопнул дверцу и зашагал к другой машине, следовавшей все это время за нами.

Я перебрался за руль и подождал, пока они отъедут и исчезнут из виду. В какой-то момент мне вдруг очень захотелось, чтобы вся эта ужасная и странная ночь была всего лишь сном.

 

Глава 36

Я думал, что после бурной ночи просплю до полудня, но уже в начале десятого открыл глаза с неприятным ощущением во рту, как будто последним, чем меня угостили накануне, была чашка чьей-то крови. Привкус по крайней мере остался именно такой. Что еще хуже, содержимое этой чашки определенно пошло на пользу, а не во вред. В голове прояснилось, а когда я размотал бинты в ванной перед зеркалом, синяки и ссадины выглядели почти зажившими. Почему-то вспомнился Блондин. Интересно, долго ли они его пытали, прежде чем отрубить голову? И изъяли ли у бедняги какие-то органы для использования в некоем весьма специфичном ритуале? Поймав себя на том, что начинаю проникаться жалостью к мерзавцу, убившему накануне вечером четырех человек и едва не прикончившему меня самого, я отогнал неуместные мысли.

Мир — место мрачное и жестокое, и зверья в нем предостаточно. В последние дни мне повстречалось непропорционально много всякой дряни, но вряд ли кто-то из них мог сравниться в жестокости с человеком, ставшим теперь моим партнером. Зато я был практически уверен, что моего друга убил не он. Это сделал кто-то другой, и я знал, что приближаюсь к тому моменту, когда выясню, кто именно.

До сих пор мне чертовски везло. Когда я ночью вернулся в отель, портье посмотрел на мои повязки довольно-таки странно. Не исключено, что меня видели и возле дома Андреа Блум. Полиция вот-вот получит записи с камер наблюдения в Сохо, и тогда они могут получить мое описание. Куда ни посмотри — отовсюду грозила опасность. Удача — ненадежная спутница, и мне стоит поторопиться, чтобы разыскать убийц Малика, прежде чем она помашет ручкой.

Я отправился позавтракать в итальянский ресторанчик. Там меня уже узнавали, и женщина за стойкой приветливо улыбнулась и поздоровалась, что было, не стану скрывать, приятно. Отдав предпочтение более традиционному меню, я заказал полный английский завтрак — ветчина, яичница, сардельки, помидоры и чипсы — и развернул утреннюю газету.

О кровавой резне в Хэкни не упоминалось вообще. К концу завтрака воображаемый привкус во рту исчез, сил прибавилось и настроение заметно поднялось. Я заплатил по счету, пожелал женщине за прилавком хорошего дня и, выйдя на улицу, позвонил Эмме.

Она ответила после третьего гудка.

— Как самочувствие?

— Лучше, чем прошлым вечером. Собираю вещи. Уеду, как только закончу. Не хочу задерживаться. Как у тебя с той девушкой? Узнал что-нибудь?

— Получилось не очень хорошо. Меня опередили.

— Она?..

Я тяжело вздохнул.

— Да. — Добавлять, что другие жильцы тоже убиты, я не стал. — Ты, случайно, не упомянула о ней в разговоре с Барроном?

— Нет, конечно. Ты же меня предупредил, чтобы…

— Странно как-то. Откуда они могли узнать о ней?

— Подожди-ка. Уж не меня ли ты хочешь обвинить, а? Думаешь, я имею к этому какое-то отношение?

— Разумеется, нет, но кое-что меня сильно беспокоит. Такое впечатление, что наши враги прекрасно обо всем осведомлены. Если так, то у них отличные источники информации. Не исключено, что твой телефон прослушивается. Может, они и сейчас нас слушают.

— Черт! Послушай, Деннис, здесь становится слишком жарко. Я сейчас повешу трубку и сразу же уеду. Советую и тебе сделать то же самое.

— Обо мне не беспокойся — думай о себе. Как ты доберешься до фермы?

— На машине. Это гораздо легче, чем на поезде, а когда я выберусь из Лондона, то и быстрее. Честно говоря, я даже рада, что могу уехать. Проживу как-нибудь и без всех этих историй с убийствами. Я уже жалею, что вообще взялась за те статьи. А если нас кто-то слушает, то скажу так: все, никаких историй. Точка.

— Сейчас для тебя самое главное — отсидеться где-нибудь в тихом месте. Думаю, скоро все закончится.

Я хотел добавить, что те, кому она наступила на мозоль, обещали больше ее не трогать, но в конце концов промолчал. Эмме пока лучше ничего не знать. Может быть, так лучше и для меня. Что было, то было, но надо понимать, что все прошло. На другом конце возникла пауза — похоже, Эмма не знала, что еще сказать. Снова вспомнилась та австралийка, Кристина. У нее, когда мы расставались в порту Ларена на Сикихоре, возникла та же проблема. Да и что тут скажешь?

— Береги себя.

— И ты тоже, — отозвалась Эмма.

Даже сейчас, по прошествии нескольких месяцев, я все еще жалею, что те слова не стали последними между нами.

 

Глава 37

Семь лет назад во время садомазохистской оргии от рук разбушевавшихся насильников погибла девочка. В тот вечер, по словам доктора Чини, их было пятеро. Один — Ричард Блэклип. Второй — возможно, Поуп. Ничего больше я не знал, но знал, что если все случилось именно так, как рассказала Энн Тейлор — а оснований не верить ей у меня не было, — то кто-то, несомненно, заявил об исчезновении ребенка. Оставалось только выяснить кто.

Не в первый уже раз за последние двадцать четыре часа мне пришлось вернуться на семь лет назад. У меня хорошая память на всякие гнусности. Например, я помню, как за один уик-энд в двух разных происшествиях погибли сразу трое детей. Случилось это летом 1994 года. Помню, как проснулся солнечным утром в понедельник и услышал эту новость по радио. Погибли трое детей. Тогда я подумал, что мир и впрямь слетел с катушек, и все мои старания как полицейского ничего не стоят, если есть люди, способные на такую мерзость.

И все же такое случается относительно редко, и как я ни пытался что-то вспомнить, ни одного похожего случая, относящегося к тому периоду, на память не приходило. Тем более случая, оставшегося нераскрытым. Не исключено, конечно, что один из педофилов пожертвовал собственной дочерью. Большинству людей такое предположение покажется невероятным, но — хотите верьте, хотите нет — в мире есть уроды, которым не жаль даже своих детей. Обычно их ловят. Если кто-то убивает сына или дочь и не сообщает об исчезновении, всегда найдутся те, кто заметит отсутствие ребенка. А раз так, то факт пропажи девочки должен быть где-то зафиксирован. Нужно только поискать как следует, и что-нибудь обязательно отыщется.

Первым делом я зашел в интернет-кафе на Эджвер-роуд. Взял чашку кофе, сел к компьютеру, зашел в Сеть и вышел на сайт «Пропавших без вести». «Пропавшие без вести» — официально зарегистрированная благотворительная организация, занимающаяся поисками пропавших людей, число которых в Соединенном Королевстве ежегодно составляет несколько тысяч. В их списке сотня тысяч детей в возрасте до восемнадцати лет. Большинство из них, к счастью, пропадают на день-два, а потом благополучно возвращаются домой, но, как рассказала мне несколько лет назад представительница этой организации, даже если 99,9 процента детей отыскиваются, остается еще добрая сотня таких, которые исчезают бесследно. Думать об этом как-то не хочется.

Я нашел номер справочной, вышел из Сети и позвонил.

Поднявшая трубку женщина была, похоже, занята (оно и понятно, если учесть, что каждый год исчезает сотня тысяч человек), но весьма любезна и в помощи не отказала. Я объяснил, что являюсь частным детективом и работаю на адвокатскую фирму, представляющую интересы молодого человека, обвиняемого в убийстве. В качестве одного из аргументов защита использовала тот факт, что в детском возрасте обвиняемый подвергся сексуальному насилию и, по его утверждениям, стал свидетелем убийства девочки.

Женщина — судя по голосу, лет шестидесяти и, вероятно, волонтер — охнула, и мне стало стыдно.

— Сказать по правде, мэм, история представляется мне маловероятной, но мы обязаны рассмотреть его заявление.

— Да-да, понимаю, — неуверенно сказала она.

— Хотелось бы узнать, можно ли как-то проверить эту информацию, — добавил я и назвал приблизительное время, когда это могло случиться. — Вы ведь храните записи о пропавших детях?

— Да, такие записи у нас есть, — осторожно ответила она. — У нас база данных, и мы не убираем имена даже в тех случаях, когда человека находят, но такого рода сведения не предназначены для свободного доступа. К сожалению, я не могу дать вам никакой информации. Но мы можем провести поиск по базе данных, если получим официальный запрос из полиции. Вы можете обратиться к ним? Уверена, они не откажут, потому что сами в этом заинтересованы.

В том-то и проблема, что не мог.

Нажимать и требовать не имело смысла, поэтому я поблагодарил ее и попрощался. Огорчительно, конечно, но ничего не поделаешь. Будь работа детектива столь легка, такое понятие, как «нераскрытое дело», исчезло бы полностью.

Я допил кофе, вышел на улицу и отправился за предоставленной Тиндаллом машиной. Это была полноприводная черная «киа». Стояла она там же, где я и оставил ее ночью, возле Гайд-парка, и на ветровом стекле уже красовался штрафной талон. Кого не упрекнешь в неэффективности, так это лондонскую службу парковки. Впрочем, меня такие мелочи не беспокоили — платить все равно придется Тиндаллу. Я взял талон, бросил на сиденье и выехал на Парк-лейн.

Следующим пунктом назначения был филиал Британской библиотеки, место, где хранятся перенесенные на микрофишу архивы нескольких важнейших газет с публикациями за последние двести лет. Располагается филиал в обшарпанном здании послевоенной постройки в Колиндейле. Само здание оказалось еще уродливее и меньше, чем можно было ожидать, и походило скорее на фабрику или школу, чем на библиотеку. Найти его нетрудно, поскольку оно стоит практически напротив станции метро «Колиндейл».

Предъявив на входе фальшивый паспорт, я получил у дежурного разовый однодневный пропуск, Объявление на стене гласило, что пальто и сумки следует оставлять в раздевалке — в интересах безопасности, — но снять куртку меня, к счастью, не попросили. За поясом джинсов торчал револьвер, и даже если бы дежурный не заметил оружие, оно могло привлечь внимание кого-то из посетителей. Так или иначе, дежурный пропустил меня с добродушной улыбкой, сообщив, что архивные копии «Таймс» хранятся этажом выше.

Работа предстояла нелегкая. Судя по имеющимся данным, Энн Тейлор поступила в приют Коулман-Хаус 6 июня 1998 года, а убийство, как она сказала доктору Чини, произошло несколькими неделями раньше. Я решил начать поиск в «Таймс» с 1 января, обращая внимание на все сообщения об исчезновении или смерти детей при невыясненных обстоятельствах. Поскольку каждый такой случай по вполне понятным причинам попадает в разряд первостатейных новостей, я ограничился просмотром первых пяти страниц. Подход, может быть, и не совсем научный, но когда работаешь один, а время поджимает, приходится чем-то жертвовать.

Аппараты для чтения находились в затемненной задней комнате. Найдя свободный, я потратил минут десять, пытаясь зарядить катушку с выпусками «Таймс» от 1 до 10 января, но положительного результата так и не добился, пока на помощь не пришла миловидная девушка-испанка, сжалившаяся надо мной и показавшая, как что делать.

Как обычно, год начался с плохих новостей: беспорядки в Северной Ирландии, кровопролития в Алжире, бандитские разборки — целая вереница трагедий. Дальше — не лучше, но разве когда-то было по-другому?

Заметка о суде над подростком-головорезом, вонзившим нож в затылок двадцативосьмилетней работницы социальной службы в вагоне пригородного поезда. Из объяснений убийцы следовало, что другой цели он просто не нашел. Суд над Виктором Фаррантом, насильником, выпущенным досрочно и зарезавшим свою новую подружку и избившим до полусмерти другую женщину. Подружка была матерью-одиночкой с двумя детьми, которые — после того как Фаррант снова отправился за решетку — на вполне законном основании вопрошали, чем таким этот человек вообще заслужил право на свободу. Ответить на их вопрос мог бы, пожалуй, новый лорд-главный судья Парнэм-Джоунс.

Читая сообщения о жестоких преступлениях в Британии, совершаемых людьми, единственным мотивом которых является, похоже, удовлетворение собственных садистских наклонностей, я невольно проводил параллель с Филиппинами. Там людей тоже убивают. Убивают много, больше, чем в Англии, что наглядно демонстрирует, например, статистика по Маниле, но в большинстве своем эти убийства есть следствие идеологии или бедности. Ради удовольствия убивают очень немногие. Здесь же, в условиях свободы и достатка, такие преступления совсем не редкость. Задумаешься и приходишь к неутешительному выводу: в том, что касается насилия и жестокости, большого прогресса человечество так и не добилось.

Впрочем, глобальные вопросы меня сейчас не занимали.

Я листал страницы. Читал. Искал.

Время летело быстро. На каждый номер уходило около трех минут, следовательно, на один месяц требовалось более полутора часов. К половине четвертого я добрался до марта. Заболели глаза. Я подумал, что, может быть, стоит сделать перерыв, передохнуть и позвонить Эмме, узнать, как дела, но отказался от этой мысли, чтобы не терять темп. Еще один месяц, и хватит.

1 марта — ничего. 2 марта — ничего. 3 марта… Глаз зацепился за что-то. Заметка на самом дне первой страницы. Я пробежал ее глазами. Перечитал.

Мужчина арестован после исчезновения дочери

Тридцатишестилетний мужчина арестован полицией после того, как соседи заявили об исчезновении его дочери. Джон Мартин Робс, житель Стэнмора, доставлен в полицию для допроса в связи с исчезновением его двенадцатилетней дочери, Хейди, которую не видели уже несколько дней. Мать Хейди с семьей не живет, и полиция пытается сейчас установить ее местонахождение. Как утверждают соседи, Робс и его дочь часто и горячо спорили, девочка не отличалась примерным поведением. Представитель школы заявил, что все надеются на ее скорое возвращение и молятся за нее, но при этом отметил, что Хейди убегала и раньше.

Фотографий не было.

Я достал блокнот и записал некоторые детали. Потом просмотрел номер за 4 марта, весь, от начала до конца, но не нашел ни дальнейших сообщений о судьбе девочки, ни упоминаний о Джоне Робсе. Исчезновения детей из неблагополучных семей редко получают широкую огласку, особенно если за детьми и раньше числилось всякое. Симпатичная девчушка, дочь приличных родителей, если ей не больше десяти и она живет в одном из ближайших к Лондону графств, привлечет к себе внимание половины всех газет, радио и телевидения, тогда как крепкая, закаленная жизнью девчонка лет двенадцати, выросшая в муниципальном квартале, такого интереса не вызовет, а значит, ее история продаваться будет намного хуже — в конце концов все сводится к этому.

Но была ли Хейди Робс той девочкой, которую я искал? Я прокрутил номер за 5 марта, не нашел ничего, просмотрел следующий. Короткая заметка отыскалась в правой колонке на второй странице, между сообщениями о забастовке рабочих в аэропорту Хитроу и англо-американскими бомбежками военных объектов в Ираке. В заметке говорилось, что, хотя тело девочки и не найдено, Джону Мартину Робсу предъявлено обвинение в убийстве дочери, в связи с чем ему надлежит явиться утром в суд. И снова никаких фотографий — ни жертвы, ни обвиняемого. Больше всего меня заинтересовало отсутствие тела. Именно труп в большинстве случаев дает полиции улики, подкрепляющие предъявленные обвинения. Без улик убедить присяжных и добиться для обвиняемого реального приговора невероятно трудно. Похоже, у полицейских было на Робса что-то еще, но что? Обычно между арестом и судом проходит как минимум шесть месяцев — иногда этот срок растягивается до года, — и для меня это означало еще несколько часов работы в архиве. Впрочем, был и другой, более быстрый способ. Я решил воспользоваться Интернетом.

У противоположной стены стояло несколько столиков с компьютерами, имевшими выход в Сеть, и один из них был свободен. Я щелкнул мышью, и на экране возникли строка поиска и предложение ввести ключевое слово. Часы показывали без пяти четыре. Я вбил два слова — «Джон Робс».

Через пару секунд страницу заполнил список упоминаний в хронологическом порядке. Верхние места занимали заметки из тех самых мартовских номеров «Таймс». Следующее появилось только 26 октября — несколько строчек о первом дне судебного заседания по делу Джона Робса, обвиняемого в убийстве собственной дочери. В номере газеты от 28 октября приводились подробности свидетельства обвиняемого, со слезами на глазах утверждавшего, что ему ничего не известно о смерти дочери, но так и не сумевшего объяснить, как в доме появились нож со следами ее крови и окровавленная одежда девочки. Однако процесс, по-видимому, не возбудил большого интереса ни у средств массовой информации, ни у широкой публики, поскольку статья была короткая, а фамилия Робса исчезла со страниц «Таймс» до 3 ноября, когда газета известила читателей, что подсудимый признан виновным в убийстве и приговорен к пожизненному заключению.

На сей раз в номере были фотографии — и отца, и дочери. На него я едва взглянул — тридцатишестилетний моложавый мужчина с вытянутым лицом и русыми волосами, разделенными косым пробором. На снимке Робс широко улыбался. Как часто бывает в таких случаях, на убийцу он не походил. А вот Хейди обманула мои ожидания — на вид меньше двенадцати, прямые светлые волосы и круглое в отличие от отцовского лицо. Улыбалась она так же широко, как и человек, которого сочли ее убийцей, и на щеках у нее проступали милые ямочки. Глядя на нее, было трудно представить, что у этой девчушки могут быть проблемы с поведением.

Я долго смотрел на снимок, размышляя о том, что описание доктора Чини, хотя и весьма схематичное, соответствовало образу этого улыбающегося с газетной страницы ребенка. На мою долю выпало не так уж много трагедий, и за время службы я научился отстраняться от страданий других, в частности, тех двоих, причиной смерти которых сам и был. И все же последние события задели меня гораздо сильнее, чем мне бы того хотелось. Я просто не мог воспринять гибель Энн Тейлор и Андреа Блум, двух девушек, изо всех сил старавшихся найти свое место в жизни, и убийство Азифа Малика как что-то постороннее, не касающееся меня лично. Сидя в полной тишине в затемненной, глухой комнате, глядя на фотографию девочки, беспомощной и одинокой, умершей семь лет назад и почти всеми забытой, я впервые за много лет почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Убрав с экрана снимки, я продолжал читать. Суд продолжался неделю, и Джона Робса признали виновным. Тело так и не нашли, но предъявленные обвинением вещественные доказательства, к которым прибавилась обнаруженная в ходе дальнейших поисков садовая перчатка с пятнами крови — два свидетеля подтвердили, что она принадлежала обвиняемому, — склонили чашу весов не в пользу отца Хейди.

Сам Робс признал, что поругался с дочерью накануне ее исчезновения, как он утверждал — побега из дома, и даже ударил дочь, но категорически отрицал какую-либо причастность к убийству. Присяжные, однако, не поверили отцу и после продолжавшегося четырнадцать часов совещания вынесли однозначный вердикт — виновен. В момент объявления приговора Джон Робс расплакался и лишь через несколько минут сумел взять себя в руки. Судья, огласив свое решение, охарактеризовал преступление как «уму непостижимое и дикое» и особенно подчеркнул тот факт, что Робс «не осознал тяжести содеянного, не назвал никаких причин совершенного и не рассказал, где спрятал тело».

Я уже дочитывал статью, когда что-то привлекло внимание. Что-то в самом низу страницы.

— Господи… — прошептал я вслух, чем заслужил укоряющие взгляды соседей.

Шок был настолько сильным, что я секунд десять сидел в оцепенении. Не раз и не два мне угрожали оружием, в меня стреляли, и смерть казалась неизбежной, но то, что я видел сейчас, буквально приковало меня к стулу.

Потому что теперь я понял, что случилось.

Я вскочил, повернулся и быстро вышел из комнаты. Теперь я точно знал, что рассказ Энн Тейлор был правдой, что из-за этой правды ее убили и что двенадцатилетняя Хейди Робс стала жертвой педофилов. И еще я знал, что Эмме нужно как можно скорее добраться до родительской фермы, потому что в противном случае жизнь ее будет в смертельной опасности.

Опасность угрожала ей потому, что она, сама того не сознавая, подошла слишком близко к человеку, который — у меня не оставалось на этот счет ни малейших сомнений — был участником той мерзкой оргии семилетней давности. Этот человек постоянно появлялся там, где появлялся и я. И этот же человек выступал на созванной после объявления приговора Робсу пресс-конференции, где говорил, каким сложным и тяжелым было дело для всех, кто его расследовал, и что справедливость все-таки восторжествовала. Да и каких еще слов можно было ждать от человека, возглавлявшего то самое полицейское расследование!

От старшего инспектора Саймона Баррона.

 

Глава 38

Теперь все становилось понятным. С самого начала у них был свой человек. Человек, занимавший довольно высокую должность старшего инспектора уголовной полиции. Человек, имевший доступ к самой конфиденциальной информации, включая имя главного подозреваемого — Билли Уэста. Ему ничего не стоило, не привлекая к себе внимания, передать эту информацию своим сообщникам. Именно Баррон расспрашивал доктора Чини об Энн Тейлор, не сообщив о визите в Олдермастон никому из коллег. И по всей вероятности, именно он потчевал Эмму Нилсон небылицами о причастности Николаса Тиндалла к убийству Малика и Хана, отвлекая ее внимание от истинных преступников.

На улице уже стемнело, и машин стало больше. Я достал из кармана телефон, включил его и торопливо набрал номер. Руки тряслись, и палец нажимал не те кнопки. Я ругал Эмму за то, что она ввязалась в это дело, и проклинал себя за то, что не остановил ее раньше.

Телефон зазвонил — пришло сообщение. Я нажал кнопку возвратного вызова.

Эмма. Она заговорила быстро и взволнованно. Слышимость была плохая, и ее голос едва пробивался через помехи.

— Извини, Деннис, но мне придется вернуться. Работа не отпускает. Я сейчас на автостраде, где-то возле Суиндона. Только что позвонил Саймон Баррон. У него что-то есть. Похоже, у тех, кого мы ищем, свой человек в следственной группе. Предложил встретиться возле Уэмбли. Говорит, что хочет познакомить меня кое с кем. — Она назвала адрес офисного здания, добавив, что это промышленная зона в районе нового стадиона. — У меня сложилось впечатление, что ему и о тебе что-то известно. Кто ты на самом деле, Баррон, конечно, не знает, но упомянул о том, что расследование ведет кто-то еще и что этот человек уже разговаривал с Джеми Делли и доктором Чини. И еще он знает, что ты помогаешь мне. Сказал, что тебе бы тоже следовало там быть. В общем, я направляюсь туда. Сейчас… — она, наверное, посмотрела на часы, — без пяти час. Я приеду примерно через полтора часа. Надеюсь, встретимся. Позвони мне. Думаю, информация действительно важная. Поговорим потом. Пока.

Мир как будто растворился, и проезжающие мимо машины превратились в размытые силуэты. Я понял, что опоздал. Более того, я помог Эмме Нилсон сделать шаг к могиле. Мои часы показывали пять минут пятого. Даже если ей мешали пробки, даже если вместо полутора часов дорога отняла у нее вдвое больше времени, она все равно уже была там. И может быть, уже убита.

Сообщение закончилось. Я нажал «5» — перезвонить.

И услышал гудки. Ее мобильный звонил долго. Потом переключился на голосовую почту.

— Не ходи на встречу с Саймоном Барроном! — прокричал я на бегу, даже не стараясь скрыть панику. — Это он! Он — их информатор! Держись от него подальше! Баррон опасен! Он убьет тебя! Я не шучу. Как только прочтешь это сообщение, сразу же перезвони мне. Немедленно!

Я еще раз прослушал сообщение. Записал в блокнот адрес офисного здания. Прикинул, где нахожусь. Если поспешить и если по пути ничто не помешает, к Уэмбли можно попасть через полчаса.

По Колиндейл-роуд пронесся порыв студеного ветра. Я поднял воротник и снова побежал, лавируя между безликими прохожими и стараясь не думать о том, что обнаружу, когда наконец остановлюсь.

 

Глава 39

К тому моменту, когда я свернул за угол и въехал на территорию промышленной зоны Уэмбли-парк, начался дождь. Дорога шла под уклон, а впереди маячил громадный комплекс строящегося нового стадиона, к которому уже ходили городские автобусы. По обе стороны от дороги, отступив за тротуар, высились огромные, похожие одно на другое здания административных корпусов и складов, мерцали приглушенным светом неоновые вывески и уличные фонари. Многочисленные, едва ли не через каждые пятьдесят ярдов ответвления терялись в кварталах, застроенных такими однообразными образчиками современной архитектуры.

Потные пальцы прилипли к рулю, глаза болели от напряжения. Дождь все шел, и я едва различал надписи на дорожных указателях. Громадина нового стадиона с его гигантской аркой неумолимо приближалась, а поскольку он находился на границе промышленной зоны, вероятность того, что я пропустил нужный поворот и потерял несколько драгоценных минут, возрастала. Сердце колотилось в груди, и каждый его удар уменьшал мои шансы. Я отчетливо сознавал, что Эмма уже в руках Баррона и что привела ее туда моя глупость, моя самоуверенность. Еще одна жертва в этой гребаной цепи смертей, оборвать которую я не смог. Я сосчитал до десяти, приказывая себе не впадать в панику, не суетиться, сохранять спокойствие и отстраненность, не думать о ней, выбросить ее из головы.

Еще один поворот вправо. Я сбросил газ, всматриваясь в надпись на указателе. Позади кто-то нетерпеливо просигналил. К черту! Я еще сбросил скорость и почти уткнулся носом в лобовое стекло, стараясь разобрать буквы сквозь пелену дождя.

Есть.

Я не стал показывать поворот, а просто перескочил в правый ряд и остановился, выжидая, пока в потоке встречного движения возникнет малейшая брешь. За спиной у меня снова посигналили. Я даже не обернулся. Теперь сигналили уже двое. Хотелось выхватить револьвер, выскочить из машины и дать по фарам, но я заставил себя отключиться от всего происходящего и сосредоточиться на одной задаче. Получилось не очень — пальцы отбивали нервную дрожь на липком от пота руле.

Зазор между двумя автомобилями возник неожиданно и вряд ли превышал десяток ярдов, но я отреагировал мгновенно и бросился в брешь без раздумий.

Теперь оставалось лишь найти офисы компании «Тембра софт». Переулок протянулся ярдов на сто и заканчивался тупиком — дорога упиралась в неказистое четырехэтажное бетонное здание в стиле шестидесятых, почти терявшееся в сумерках. Лишь в двух окнах третьего этажа еще горел свет. От соседей оно отделялось бетонной стеной с черной металлической решеткой, увенчанной подобием шипов. У входа на парковочную площадку красовался высоченный бетонный столб с табличкой. Подсветки не было, но, подъехав ближе, я разобрал надпись — «Тембра софт». То, что и надо. Калитка была открыта, но стоянка пустовала. Судя по тому состоянию, в котором пребывал фасад здания, «Тембра» то ли перебралась в другое место, то ли тихо скончалась по меньшей мере несколько месяцев назад.

Я остановился ярдах в двадцати от главного входа. Принимать решение нужно было быстро, но и об осторожности забывать не следовало. Баррон, конечно, ждал меня. Он знал, что я приеду за Эммой, потому что постоянно опережал меня на один шаг, используя Блондина для устранения всех потенциальных свидетелей, обладавших информацией, которая помогла бы найти заказчиков убийства Малика и Хана. Я уже не сомневался в том, что Баррон и сам был одним из той пятерки педофилов, участником семилетней давности оргии, когда погибла Хейди Робс. Трудно поверить, что он стал бы так усердно оберегать мерзкую тайну, если бы не был кровно заинтересован в ее сохранении. И вот теперь Баррон, что называется, рубил концы. Их оставалось немного. Он прикончит Эмму, а потом разделается и со мной. Возможно, Баррон уже знает, кто я такой, и именно поэтому приказал Блондину оставить меня в живых, когда я появился в доме Андреа Блум. Оставить рядом с трупами и орудием убийства. Вот он, Деннис Милн. Смотрите, убийца вернулся.

Я вышел из машины и осторожно закрыл дверцу. Со стороны главной дороги доносился шум проносящихся машин, но здесь было тихо. Здания по обе стороны от «Тембра софт» выглядели опустевшими.

Я посмотрел на два освещенных окна на третьем этаже. Скорее всего Баррон там, а значит, там и Эмма. Место, несомненно, выбрано с расчетом — в пустынном переулке, подальше от возможных свидетелей. Место, где Баррон планировал все закончить. Есть ли с ним кто-то еще? Вряд ли. Ему нужно поставить в деле точку, оборвать все связи с преступлениями прошлого, а в таких случаях предпочтительнее действовать в одиночку, чтобы не пришлось потом затыкать еще кому-то рот. Следовательно, он поджидает меня либо у главного входа, либо, что вероятнее, на третьем этаже. Баррон знает, что я в любом случае войду в здание, чтобы найти Эмму, и, несомненно, держит под наблюдением все подходы, а делать это легче всего сверху.

Время поджимало, но осторожность подсказывала, что прямой путь не есть самый безопасный. Я прошел через пустую соседнюю парковку, свернул на дорожку, разделявшую два здания, обошел корпус «Тембры» с тыла и прошмыгнул к бетонной стене. Подпрыгнуть, ухватиться за решетку и подтянуться — это было нетрудно. Главную опасность представляли металлические шипы, расположенные так близко друг к другу, что свободного пространства между ними почти не оставалось. Перенося ногу, я почувствовал, как джинсы скользнули по острому наконечнику. Одно неосторожное движение вполне могло оставить меня кастратом. Я перенес другую ногу и соскользнул вниз по стене.

Приземление прошло удачно, хотя и немного болезненно. Я огляделся и понял, что попал на автомобильную стоянку «Тембры». Но машин не было и здесь. Где же оставила свою Эмма?

И в этот момент зазвонил мобильный.

На мне была черная кожаная куртка, и на поиски телефона ушло несколько показавшихся вечностью секунд. В конце концов он все же нашелся, и я торопливо нажал кнопку.

— Да?

— Деннис? Пожалуйста… — испуганно прошептала она.

— Эмма! Где ты, черт возьми? С тобой все в порядке?

— Я в том месте, где должна была встретить Саймона. — Голос ее дрогнул. — У меня… проблемы…

До меня донесся какой-то посторонний звук. Шаги. Эмма испуганно вскрикнула.

— Я приду за тобой. Не беспокойся. Я…

Она уже отключилась. Я подержал телефон возле уха, но никто не перезвонил.

Что ж, по крайней мере Эмма еще жива. И Баррон теряет терпение. Звонок она, конечно, сделала по его приказу. Баррон хотел убедиться, что я взял наживку. Он контролировал ситуацию, но у меня появился шанс. Они не знают, где я. Баррон, наверное, считает, что я еще в пути. Иначе бы он не стал вынуждать Эмму звонить.

С тыльной стороны здание выглядело еще хуже. Окна первого этажа были зарешечены, но стекла выбиты, а проемы украшали напоминающие руны знаки — метки какой-нибудь местной шайки. Двойная дверь из дымчатого стекла успела покрыться грязью и царапинами. Она тоже была закрыта.

Я прошел вдоль стены в надежде отыскать еще какой-то вход. Под ногами неестественно громко скрипели кусочки разбитого асфальта. На окнах второго этажа решеток не было, а в одном от стекла остался только зазубренный нижний край. Рядом с ним проходила водосточная труба, и я уже подумал, что смогу вскарабкаться по ней, но, едва дотронувшись до нее, понял — моего веса она не выдержит.

Оставался только главный вход. Я посмотрел на часы — без пяти пять. Дождь не прекращался. Я представил, что это здание — пустая, заброшенная бетонная коробка в унылой промышленной зоне огромного холодного и равнодушного города — станет нашим с Эммой местом последнего упокоения, и поежился от страха.

Но страх — это хорошо. Он обостряет чувства и помогает выживать в самых безнадежных ситуациях.

Я двинулся дальше. Медленно и осторожно. В обход здания. Время вдруг снова встало на мою сторону.

Дойдя до угла, я остановился. Выглянул. Главная дверь была закрыта, но в отличие от боковой, похоже, не заперта. За дверью — тьма и ни малейшего движения. Я отступил за угол, наклонился, поднял с земли камешек и бросил в дверь. Он ударился и отскочил.

Прошло пять секунд. Ничего.

За дверью меня вполне могла поджидать западня, но ничего другого в этой ситуации не оставалось. Я достал из-за пояса револьвер, вышел из-за угла, пробежал к двери и повернул ручку. Дверь открылась со скрипом, прозвучавшим в ушах неестественно громко, и я сделал шаг внутрь, ожидая услышать щелчок взведенного курка, за которым неизбежно последовал бы грохот выстрела. Но в коридорчике было пусто. С полдюжины покрытых линолеумом ступенек вели к следующей двери. Я подкрался ближе и прислушался.

Ничего. Ни звука.

Ступеньки шли выше, ко второму этажу и, вероятно, до самого верха. Было тихо и темно, и ориентироваться помогал только слабый свет уличных фонарей. Где-то далеко завыла сирена. Я подождал немного и, убедившись, что она никого не спугнула, стал подниматься по лестнице, держа перед собой револьвер.

Вой сирены растворился в сумраке вечера, и тишина стала громче.

Я добрался до второго этажа. По голым шероховатым стенам скользили неясные тени.

Выше. Еще выше. Я поднимался, вслушиваясь в тишину, с трудом удерживаясь от того, чтобы сорваться, взлететь на третий этаж и раньше времени выдать свое присутствие.

Есть в моей натуре что-то такое — может быть, своего рода природная жестокость, бесчувственность, — что позволяет мне отстраниться от всего лишнего, не воспринимать чужие страдания и боль. Без этого качества не обойтись ни полицейскому в Лондоне, ни предпринимателю на Филиппинах. Ни, если уж на то пошло, киллеру, убивающему людей за деньги. Сейчас оно помогало не думать об Эмме и сосредоточиться полностью на приближающейся схватке с Саймоном Барроном.

Вдалеке снова завыла сирена. Секунду спустя к ней прибавилась вторая. Мои бывшие коллеги спешили к месту еще одного кровавого преступления. Этот вой напомнил мне о доме. О прежней жизни здесь, в огромном жестоком городе. Здесь всегда что-то происходит. Вечный конфликт между имущими и неимущими, теми, кто оберегает свое положение, и теми, кто только и думает, как бы занять место первых. А между ними — полицейские, защищающие одних от других. Люди вроде Азифа Малика, заплатившего наивысшую цену за свою неблагодарную работу, а иногда и вроде меня, те, кого перетянула одна из сторон.

Добравшись до третьего этажа, я вышел на площадку с большим окном, из которого открывался вид на промышленную зону. На стене, покосившись, висела картина — что-то настолько абстрактное, что и не разобрать в полутьме. Один коридор уходил вправо, другой — влево. Освещенные окна были в той части, что справа. Коридор длинный, ярдов пятьдесят, с дверьми по обе стороны и глухой стеной в конце. Все двери распахнуты. Свет горел за второй и третьей с левой стороны.

Я оглянулся. Точно такой же коридор уходил в противоположную сторону, но там все двери, за исключением одной, были закрыты. Баррон приготовил мне ловушку, но другого я и не ожидал.

Звук сирен нарастал, приближаясь. Выждав несколько секунд, я медленно двинулся к освещенным дверям.

За первой находилась темная и совершенно пустая комната, из которой давно вынесли всю мебель и оборудование. Я пошел дальше, понимая, что Баррон уже услышал мои шаги — пройти бесшумно по линолеуму невозможно, даже если крадешься на цыпочках.

Вот и вторые двери. За теми, что справа, — темно. За теми, что слева, — свет. Я сделал еще шаг… заглянул… И сразу же увидел выступающую из-за двери ногу.

К двум сиренам присоединилась третья, и они приближались к промышленной зоне.

Западня.

Я врезал ногой по двери, прыгнул вперед, в ярко освещенный офис, вскинул револьвер и…

…застонал.

Потому что опоздал. Меня опередили. Как всегда. И, как всегда, я угодил в ловушку, приготовленную ловко и со знанием дела.

 

Глава 40

Секунду-другую я просто тупо смотрел на тело, не в силах сдвинуться с места, ошеломленный, не чувствуя ничего, кроме сожаления. Еще одна невинная жертва. Еще одна загубленная жизнь.

Но времени на сожаления не оставалось, и я заставил себя подойти поближе.

Старший инспектор Саймон Баррон сидел у стены, слегка накренившись в сторону. Глаза его были закрыты, белая рубашка и голубой галстук пропитались кровью. Колотые раны на груди и животе указывали на то, что нападавший, по-видимому, застал его врасплох и, воспользовавшись замешательством, успел нанести несколько быстрых ударов. Входные отверстия были видны отчетливо — вытекавшая из них кровь успела свернуться. На полу между ногами застыла темная лужица, в которой испачкались края темно-зеленого плаща. Лицо было бледное, почти белое — с момента смерти прошло некоторое время, по меньшей мере час или два.

Завывания сирен слышались уже близко, за окном, на темном небе мелькали белые и голубые вспышки мигалок. Машины были еще на главной дороге, но до поворота оставалась сотня-другая ярдов, и пока я смотрел, одна из них уже влетела в переулок.

Сомнений не оставалось — это за мной.

Я повернулся и рванул так, как не бегал еще никогда в жизни — промчался по коридору, пролетел, прыгая через три-четыре ступеньки, первый пролет, врезался в стену и помчался дальше. Я выскочил на второй этаж, когда услышал скрежет тормозов, визг шин и крики полицейских. Они брали здание в кольцо, и мне нужно было во что бы то ни стало вырваться из окружения, опередить их.

Я повернул влево и понесся по коридору, пытаясь вспомнить, где видел разбитое окно. Память не подвела — оно оказалось в угловом офисе, дверь в который, по счастью, была открыта. Я ударил ногой по торчащим кускам стекла, влез на подоконник, порезав при этом ногу, примерился, прыгнул на водосточную трубу и скользнул по ней вниз. Труба заскрипела, подалась, но удержалась. До земли оставалось еще футов шесть, и я разжал руки. Падение получилось жесткое, вдобавок меня ударил по голове кусок жести, но все это были мелочи. Я повернулся и побежал.

— Стоять! Полиция! — крикнул кто-то за спиной, но я даже не оглянулся. Промчался через пустую парковочную площадку, перелетел с ходу через стену и понесся дальше — напрямик, без фокусов, наудачу.

Расчет оправдался, и удача осталась со мной даже тогда, когда я, падая, болезненно приземлился на руки, а потом перекатился через лужу, и 45-й выпал из-за пояса, но, к счастью, не выстрелил.

Двор, в который меня занесло, был забит контейнерами с каким-то оборудованием, ящиками и прицепами. Меня никто не преследовал, и место вполне позволяло спрятаться и передохнуть, но адреналин и понимание ситуации гнали дальше. Кто-то из полицейских крикнул, что я за стеной. Голос прозвучал ясно и громко, что только добавило мне сил.

Я пересек двор секунд за тридцать, отыскал дыру в заборе и, прошмыгнув в нее, оказался у дороги. Еще ярдов сто бегом. На другую сторону. Поворот. За угол. Я перешел на шаг. Прохожих было немного, но машин хватало, так что погони можно было уже не опасаться.

Я понимал, что пора ставить точку. На всем этом деле. Купить билет и вернуться на Филиппины. Теперь я по крайней мере знал, что причина смерти Малика связана как-то с семилетней давности убийством и что четверо из пятерых, имевших отношение к тому преступлению — Поуп, Блэклип, Билли Уэст и Блондин, — уже понесли наказание. Вопросы, конечно, еще оставались — например, что такое узнал Джейсон Хан через несколько месяцев после сеансов Энн у доктора Чини, что побудило его срочно позвонить Малику, — но по крайней мере никто не мог сказать, что я остался сидеть сложа руки после смерти друга. Свой долг памяти я исполнил, даже если его семья никогда не узнает о моей роли в восстановлении справедливости.

Я должен был поставить точку и вернуться на Филиппины, но, конечно, поступил иначе. Оставался еще один человек, мужчина, носивший черную кожаную маску, педофил, замучивший до смерти ни в чем не повинную двенадцатилетнюю девочку и, возможно, до сих пор разгуливавший на свободе. Я хотел найти его и тех, кто ему помогал.

И на сей раз я точно знал, где искать.

 

Глава 41

Я поджидал его в мутном красноватом свете подземной парковки. Я знал, что он придет. Его автомобиль, «ягуар», идеальная машина для человека солидного возраста и положения, стояла на отведенном ей месте. В тот вечер он заработался допоздна. Часы показывали половину седьмого, и я уже почти полчаса скрывался в темном уголке возле входа. Мимо то и дело проходили мужчины и женщины в деловых костюмах, но их появлению предшествовал либо звонок опускающегося лифта, либо стук каблуков по каменным ступенькам лестницы. В последние четверть часа людей стало меньше, да и машин в просторном, напоминающем огромную пещеру гараже осталось не больше полутора-двух десятков.

Больше всего донимала нога. Прежде чем прийти сюда, я заглянул в аптеку, где купил все необходимое, а потом, уже вернувшись в номер, наспех замотал глубокую царапину бинтом. Возвращаться в отель я не собирался и перед уходом тщательно убрал все следы своего пребывания. Рана тупо ныла, но к боли привыкаешь, как и ко всему остальному, а на мою долю в последние пять дней ушибов и царапин выпало больше, чем за предыдущие десять лет. Такова цена за работу в одиночку.

Я как раз пытался размяться и заодно немного согреться, когда лифт звякнул в очередной раз. Пару секунд спустя появился невысокий мужчина с кейсом в руке и густыми черными волосами и усами. Не глядя по сторонам, он уверенно повернул к «ягуару». Не замечая меня, отключил сигнализацию, открыл багажник, поставил кейс и, обойдя машину спереди, сел за руль.

К этому моменту я уже достал из кармана короткоствольную «беретту», которой меня снабдил Тиндалл, навернул глушитель и выступил из тени. Двигатель глухо заурчал, словно намекая на скрытую в нем мощь.

Владелец «ягуара» заметил меня, только когда я открыл дверь с другой стороны и опустился на соседнее сиденье. Лицо его выразило шок, с губ сорвались слова протеста, но я сразу показал, что не потерплю возражений — улыбнулся, ткнул в щеку глушителем и слегка нажал, чтобы его голова ударилась о стекло. В результате он оказался в положении далеко не комфортном.

— Бумажник в кармане пиджака. Возьмите его, пожалуйста.

— Спасибо, Тео, но у меня есть идея получше. Я задам вопрос, и ты дашь на него правдивый ответ. В противном случае выстрелю тебе в лицо, потом положу на заднее сиденье, где ты истечешь кровью раньше, чем я выведу отсюда твою крутую тачку.

Я ожидал протестов, угроз и громких заявлений, но их не последовало — Тео Моррис промолчал и только тихонько всхлипнул. Шок прошел, и он, наверное, уже понял, что я и есть тот самый человек, которого его подручные пытались либо убить, либо подставить все последние дни, а потому изображать невинного страдальца бессмысленно. И еще мне показалось, что ему даже хочется поскорее все закончить. Было что-то у него в глазах. Осознание вины? Признание поражения? Возможно, и то и другое. Тео Моррис не был безжалостным, черствым профессионалом. Может быть, у него неплохо получалось раздавать приказания из уютного офиса, но пачкать руки ему не приходилось. Не знаю почему, но от этого он казался мне еще противнее.

— Какой вопрос? — спросил Моррис после долгой паузы.

— Думаю, ты и сам догадываешься, но все же скажу. Посылая в воскресенье тех двоих убить Леса Поупа и направляя одного из них вчера в дом Андреа Блум с тем же заданием, от чьего имени ты отдавал приказ?

— Господи…

— Он тебе теперь не поможет. Так что спасайся сам.

— Клянусь, я не знал, что все так закончится. И не просил устраивать побоище в Хэкни. Краун всего лишь должен был заткнуть девчонке рот. Откуда мне было знать, что он чертов психопат?

— Краун? Блондин? Тот, которого ты отправил на встречу со мной в субботу с билетом до Манилы? — Моррис попытался кивнуть, но получилось плохо — мешал глушитель. — Так вот, Краун мертв, и ты составишь ему компанию, если не ответишь на вопрос.

Он снова замолчал. Пришлось надавить. Щека покраснела, и Тео замычал от боли.

— Мне приказал босс. Исполнительный директор фирмы, Эрик Тадеуш. Он приказал все организовать. Я бы не стал, но…

— Но тебе хорошо заплатили.

— Повторяю, я и предположить не мог, что все закончится… такой грязью.

Тео Моррис был одним из тех, к кому подходит определение «плюгавенький» — маленький, хлипкий, с круглым животиком, — но я нисколько не сомневался, что у себя в офисе он представал уверенным в себе, важным и чванливым. Этот человечишка прожил жизнь, сознавая, что принадлежит к верхушке некоего закрытого мирка, что он — большая рыба в корпоративном пруду. И только сейчас, скрючившись на сиденье своей роскошной машины, униженный и беззащитный, Тео открыл для себя ту истину, что подлинная сила не в том, каким влиянием он пользуется среди себе подобных, а в дуле револьвера, глядящего, к сожалению, в его, Тео, сторону.

— Где сегодня Эрик Тадеуш?

— Не знаю.

— Знаешь. Не лги. И имей в виду, что бы он тебе ни обещал, теперь ты это все равно не получишь, так что и защищать его смысла нет. Ему конец, а ты останешься со мной, пока я не узнаю, где он.

— В загородном доме. В Бедфордшире. Останется там до завтра. Потом собирается улететь на пару недель на Багамы. У него там тоже дом.

Я подержал пистолет в прежнем положении еще пару секунд и, решив, что он не врет, убрал и положил на колени, но так, чтобы дуло смотрело в его сторону.

— Хорошо. А теперь выключи телефон. — Он выключил. — И поехали. В Бедфордшир.

Моррис посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— У него же там охрана.

— Не сомневаюсь. Трогай.

Наверное, Тео понимал, что спорить или умолять сохранить ему жизнь бесполезно, а потому дал задний ход, развернулся и поехал к выходу, еще раз повторив, что он не хотел, чтобы все так закончилось.

Мне это было неинтересно, и я сказал, чтобы он заткнулся.

Ехали долго, молча и без приключений. Моррис лишь однажды попытался завести разговор, но едва успел произнести несколько слов — я оборвал его и включил погромче радио. Выслушивать его болтовню, объяснения и жалобы не было ни малейшего желания.

Стараясь ни о чем не думать, я гнал сомнения и страхи. Меня предали да еще и заманили в ловушку в стране, где я уже три года, как числюсь в списке разыскиваемых преступников. Арест грозил тюрьмой и таким сроком, при котором на свободу выходят, только чтобы умереть. И даже в случае удачи я вряд ли могу вернуться туда, откуда уехал, и вести бизнес с человеком, к которому у меня имелись свои вопросы. Томбой Дарк, как оказалось, связан с людьми, творившими жуткие злодеяния, и после всего случившегося отношения между нами уже никогда не станут прежними. Впрочем, размышлять об этом не хотелось.

Мы слушали радиостанцию «Мэджик», которая специализируется на легких мелодиях. Сначала они сыграли Дона Хенли, потом пару вещиц Элвиса Пресли. Мы не подпевали, хотя Тео немного успокоился и уже увереннее держал руль. Я заметил, что он потеет, но это и понятно, учитывая обстоятельства.

В восемь начался выпуск новостей. «Мэджик» — лондонская станция, а потому на первое место вышло сообщение о кровавой расправе в доме Андреа Блум. Услышав о гибели двух мужчин и двух женщин, которых зарезали и забили до смерти, Тео громко вздохнул и неодобрительно покачал головой. Ведущая назвала произошедшее «еще одной ужасной повестью из жизни жестокого города» и добавила, что личности жертв пока не установлены окончательно и полиция не пришла к однозначному мнению относительно мотива преступления. Обычно это означает, что у них просто ничего нет. О смерти Баррона в районе Уэмбли пока не сообщали.

Я закурил и откинулся на спинку сиденья, не спуская при этом глаз с Тео.

Примерно через час после новостей мы свернули с шоссе и еще через десять минут проехали через тихую и приятную на вид деревушку с несколькими домиками и церквушкой. Дорога пошла в гору; по обе стороны от нее появились особняки, в большинстве своем скрытые внушительными воротами Здесь проводили время богачи, имевшие возможность взирать на деревушку и ее обитателей сверху вниз.

— Далеко еще?

— Почти приехали.

— Покажешь дом, но не останавливайся и проезжай мимо.

Дорога стала выравниваться.

— Вот он, — сказал через полминуты Тео, указав на побеленную каменную стену футов в десять высотой.

Мы миновали кованые ворота, и я успел увидеть стоящий в конце длинной подъездной дорожки дом — огромный, в елизаветинском стиле особняк с решетчатыми эркерами и высокими деревянными балками.

Слева промелькнули еще несколько домов, потом потянулась пустошь, а еще дальше — лес, к которому вела узкая дорога.

— Сверни туда, — приказал я.

Тео повиновался, но лицо скривилось, а глаза панически забегали. Его путешествие подошло к концу; мы достигли пункта, где ему предстояло узнать, останется он жив или умрет.

Мы проехали ярдов двадцать, и я приказал остановиться.

— Я никому ничего не скажу, — пролепетал он. — Вы же знаете, что я ничего никому не скажу. Полиция нужна мне еще меньше, чем вам.

— Какая здесь охрана?

— Я был у него всего пару раз и видел только одного охранника, дежурившего по ночам. И еще камеры наблюдения.

«Возможно, — подумал я, — сегодня охрана понадежнее. Тадеуш вполне мог укрепить ее на всякий случай, пока не убедится, что с моей стороны ему ничто не угрожает».

— Хорошо. Заглуши мотор.

— Вы могли бы меня отпустить. Обещаю, что никому…

Я ткнул пистолетом в ребра, и Моррис повернул ключ.

— Выходи. — Мы оба вышли из машины. — Открой багажник.

Он нехотя подчинился.

— Залезай.

Моррис задрожал.

— Не убивайте меня. Пожалуйста.

— Ты заслужил смерть, Тео. Ты — дрянь, подонок, заставляющий других делать грязную работу, но я тебя не убью. Разве что ты не влезешь в багажник через пять секунд.

Он умоляюще посмотрел на меня, потом, видимо, решил, что ничего не потеряет, воззвав к моему милосердию. Сообщил, что у него жена и дети. Попросил пощадить его хотя бы ради них. Признался, что не заслуживает прощения, что если бы время повернулось вспять… Впечатление было такое, что раньше Моррис никого и ни о чем не просил. Его жена и дети были скорее всего ничем не лучше своего мужа и папаши, но добавлять еще одно имя к списку жертв разыгравшейся здесь кровавой трагедии не хотелось, а поэтому когда он наклонился, я ударил его по затылку рукояткой пистолета и запихнул уже бесчувственного в тесный багажник.

Я захлопнул крышку, вынул ключи из зажигания и закрыл все дверцы. Тео Морриса ждала не самая приятная ночь, но, по его собственному признанию, большего он и не заслуживал.

 

Глава 42

Оставив машину в лесу, я двинулся в направлении деревни. По зыбкому небу скользили с запада на восток мглистые облака, за которыми то и дело скрывалась полнеющая луна. Ветер, куда более холодный и злой, чем в Лондоне, хлестал по плечам и норовил продуть насквозь. Я поднял воротник, но попытка защититься оказалась тщетной.

Соседний с особняком Тадеуша дом представлял собой одноэтажное строение в стиле ранчо, дополненное огромным, прикрепленным к искусственной скале на дорожке колесом от фургона. Рядом стояли четыре автомобиля, в окнах горел свет, но хозяева в отличие от мистера Тадеуша, похоже, не воспринимали проблему безопасности всерьез, потому что ворота были распахнуты настежь.

Я прошел через них и свернул на дорожку, держась поближе к стене, разделявшей два участка. Из окон доносился звон стаканов и пронзительный смех немолодой женщины, успевшей, как мне показалось, пропустить лишнего. Наверное, люди устроили вечеринку, и в какой-то момент я даже позавидовал им — если этих счастливчиков что-то и беспокоило, то разве что утреннее похмелье.

Примерно на середине дорожки к стене примыкал новенький сарай. Стараясь не шуметь, я забрался на него и попытался разглядеть что-нибудь сквозь густую листву. Ничего не увидев и не услышав, вскарабкался на стену, сполз на землю уже по другую сторону стены и раздвинул ветки.

До угла дома Тадеуша было около двадцати ярдов. Между мной и особняком расстилалась аккуратно подстриженная сказочно зеленая лужайка. У ворот обнаружилась одноэтажная сторожка, которую я не заметил с дороги. В окне горел свет, и я даже рассмотрел профиль сидящего человека. На столе перед ним светились экраны мониторов, но охранника они, похоже, не слишком интересовали. Судя по наклону головы, он читал книжку. Выяснить, есть ли в доме второй охранник, можно было только одним способом — ожиданием.

Ничего другого не оставалось.

Прошло пять минут. Потом десять. Я уже склонялся к тому, что Тео Моррис прав и что Тадеуш, очевидно, списав меня со счета, не стал принимать дополнительные меры предосторожности, как вдруг из-за угла появился второй охранник — в форме, с фуражкой на голове, сигаретой в зубах и немецкой овчаркой на поводке. Большим сюрпризом для меня это не стало. Охранникам нужно как-то отпугивать незваных гостей, а поскольку собственного оружия они, кажется, не имели, единственным доступным средством устрашения была собака. Таковы причуды британского законодательства. Человек может нанять охрану для защиты своей жизни и собственности, но ее возможности в области применения силы настолько ограничены, что в большинстве случаев эта мера не дает желаемого эффекта. Если бы, например, овчарка покусала меня, я мог бы с полным правом подать на ее хозяина в суд. Впрочем, понаблюдав за этим четвероногим другом, я пришел к выводу, что проблем он не доставит. Пес был явно перекормлен и, похоже, готовился уйти в отставку по причине преклонных лет. Охраннику, который и сам напоминал пенсионера, приходилось едва ли не тащить его за собой на поводке. В какой-то момент парочка остановилась, и я подумал, что пес уловил мой запах, но он лишь задрал заднюю лапу, чтобы сделать свое собачье дело. Охранник мирно затянулся и прокашлялся. Отступив к стене, я натянул на лицо шарф, оставив открытыми только глаза, и приготовился действовать. Стража продолжила путь. На поясе охранника громко звякали ключи. Искусство скрытного подхода явно не входило в его репертуар.

Когда они поравнялись со мной, нас разделяло не более десяти футов. Овчарка так ничего и не учуяла, но оживилась при виде сторожки — возможно, близилось время ужина.

Я осторожно вышел из-за зеленой изгороди, в четыре быстрых шага преодолел разделявшее нас расстояние и одной рукой обхватил охранника сзади, зажав рот. Дуло пистолета врезалось ему в щеку. Пес повернулся и сердито зарычал. Похоже, этот зверь показывал, что готов отработать свой кусок мяса. Требовались быстрые действия.

— Успокой его, или он сдохнет, — негромко сказал я. — И не дергайся. Никаких лишних движений. Ну! — Я убрал правую руку, но оставил на месте пистолет.

— Все в порядке, Принц, — нервно прошептал охранник, наклоняясь к собаке. — Успокойся. — Он повернул голову. — Мне неприятности ни к чему, мистер. Сопротивляться не буду.

— Сделаешь все, как я скажу, и никто не пострадает. Ты меня не интересуешь. — Я опустил пистолет. — Сейчас мы пойдем к сторожке. Войдешь, как обычно. Остальное не твое дело. И пожалуйста, не строй из себя героя, потому что тогда мне придется тебя убить. Это я гарантирую.

Когда угрожаешь кому-то оружием, говорить лучше всего спокойно — это самый надежный способ убеждения. Начнешь паниковать и нервничать, и твой противник подумает, что ты не уверен в себе, что у него еще есть шанс взять контроль над ситуацией, и может попытаться выкинуть какой-нибудь фокус. Это особенно верно в отношении ветеранов — свою работу они делают кое-как, но у них есть гордость, и они не любят оставаться в дураках.

Я подтолкнул его в спину, и он зашагал к сторожке. Пес еще ворчал, но последовал за хозяином. Что делать с Принцем, я еще не решил. Убивать собаку мне не хотелось (особенно после того, как на моих глазах погиб Текс), но и оставить его на свободе я не мог.

— Сколько человек в доме? Отвечай негромко.

— Не знаю. Я здесь в первый раз. Вызвали вечером.

— Но тебя кто-то встретил?

— Да, хозяин этого особняка. Больше я никого не видел.

— Ладно. А теперь помолчи.

Мы подошли к сторожке. Он открыл дверь и вошел. Принц протиснулся за ним.

— Все в порядке, Билл? — спросил тот, что читал книгу. — Что-то случилось?

Я понял, что пора вмешаться, и, переступив порог, направил на него пистолет.

Парень за столом повернулся, увидел меня и оружие, и на лице его появилось тревожно-испуганное выражение. Он молниеносно поднял руки и застыл, как мальчишка по команде «Замри!». Книга упала на пол. Охранник попытался что-то сказать, но я остановил его коротким «Молчи!» и, повернувшись к Биллу, приказал привязать овчарку.

Билл не стал спорить. Не стал задавать ненужных вопросов типа «Что ты, черт возьми, делаешь?» или качать укоризненно головой, мол, ты совершаешь большую ошибку. Он просто привязал конец поводка к крючку на стене, что было вполне разумно и гуманно в отношении собаки: Принц мог двигаться, но не мог напасть на меня.

— Теперь намордник.

Намордник нашелся на столе, за чайником и двумя кружками, и Билл занялся делом.

Я повернулся к лысому:

— Выйди из-за стола и стань лицом к стене.

Он медлил, глядя на меня так, словно знал, что пришел его последний час, и мне пришлось повторить приказ и еще добавить, что с ним ничего не случится, если он сам не будет нарываться на неприятности. Я подкрепил слова соответствующим жестом, и охранник наконец отошел к стене, хотя мои обещания, похоже, убедили его не до конца.

Краем глаза я заметил, как Билл тянется к крюку. Он явно что-то задумал, и для меня это стало настоящим откровением. Я обернулся, и его рука замерла в шести дюймах от цели. Билл попытался сделать невинное лицо, но фокус не сработал. Я уже начал говорить, что не стоит испытывать мое терпение, но не успел произнести и двух слов, как его приятель с поразительным проворством сорвался с места, врезался в меня головой и, подгоняемый адреналином, попытался вырвать пистолет.

— Помоги, Билл, — прохрипел он.

Билл снова потянулся к крючку с явным намерением спустить на меня Принца.

Уже заваливаясь на дверь, я инстинктивно вскинул руку и потянул за спусковой крючок. Вышло это случайно или нет, не знаю, но в результате случилось то, что случилось. Пистолет пшикнул, и пуля попала Биллу в голову. По крайней мере так мне показалось в первое мгновение. Противник вскрикнул, отшатнулся, споткнулся об овчарку и шлепнулся на задницу, схватившись обеими руками за голову.

— Я ранен! — взвыл он. Между пальцами и впрямь сочилась кровь. Принц со злобным рычанием прыгнул на него. — Помогите!

Коллега Билла обернулся, и я, воспользовавшись замешательством, вырвал руку из его цепких пальцев и для убедительности ввинтил ему в щеку глушитель.

— Боже, — прошептал он. Я врезал ему коленом, оттолкнул к столу и повернулся к Биллу. Он все еще скулил, тогда как Принц с внушающим опасение энтузиазмом слизывал с его пальцев кровь.

— Ты меня подстрелил, — прохрипел Билл голосом человека, жить которому осталось несколько секунд.

— И попал в ухо, — ответил я. — Да и то случайно. Хочешь кого-то винить, вини своего дружка. А теперь поднимись и надень на пса намордник. Большего от тебя не требовалось.

Он остался на месте, и только после того, как я пообещал отстрелить второе ухо, поднялся и довел дело до конца. Кровь продолжала течь, но ухо практически не пострадало. По крайней мере ему повезло в этом отношении больше, чем Джеми Делли.

Я приказал лысому выдвинуть ящики стола и обнаружил во втором пару пластмассовых наручников. Потом посадил обоих в угол, рядом с овчаркой, приковал друг к другу наручниками и забрал ключ. Они клятвенно заверяли меня, что будут сидеть тихо и смирно, но верить им на слово не было никаких оснований. После недолгих поисков я обнаружил в другом ящике моток веревки и ножницы и связал приятелей спиной к спине, завершив операцию двойным рифовым узлом. Чтобы распутать его, не обязательно быть Гудини, но на это требовалось какое-то время, и я не собирался задерживаться в доме надолго.

— Нужно вызывать «скорую», — сказал Билл, когда я выпрямился. — У меня большая кровопотеря. Мне что-то нехорошо.

Никакой большой кровопотери не было. Пуля лишь задела мочку уха, но мне стало жаль этих бедолаг. Я нашел чистое полотенце, смочил в раковине и обвязал Биллу голову. Потом пошарил у него в карманах, вынул связку ключей и спросил, какой открывает входную дверь.

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Хозяин не сказал. И это чертово полотенце слишком холодное. Вода протекает мне за шиворот.

Я выпрямился.

— Напомни, чтобы я не обращался в вашу фирму.

Он попытался еще что-то сказать, но я уже не слушал.

— Будете сидеть тихо, вызову «скорую» как только закончу. Поднимете шум — останетесь так на всю ночь.

Выйдя из сторожки, я запер дверь на ключ и осторожно, держась поближе к кустам, направился к дому.

 

Глава 43

С тыла к особняку подступала вторая лужайка, размером не уступавшая первой да еще с бассейном в дальнем конце. За окнами горел свет, но шторы были сдвинуты, и заглянуть внутрь не удалось. Я остановился у одного из окон, прислушался и разобрал приглушенные голоса. Значит, они здесь. Я посмотрел на часы — девять двадцать пять.

Сбоку к особняку примыкала большая оранжерея с высокими окнами, но все были закрыты. Я прошел к двери и достал из кармана ключи. Четвертый вошел в замочную скважину как по маслу, легко повернулся и открыл замок. Переступив порог, я осторожно прикрыл за собой дверь и достал из кармана «беретту» и глушитель. Света из других комнат вполне хватало, чтобы сориентироваться и не наткнуться на что-нибудь. По обе стороны от прохода расположились две длинные софы, на кофейном столике красного дерева лежали несколько журналов. Я заметил «Кантри лайф» и «Гуд хаускипинг», а также папку с финансовой отчетностью «Тадеуш холдингс». Ничего особенного. Как и многие другие педофилы, Эрик Тадеуш наверняка был хорошим актером.

Дверь, соединяющая оранжерею с остальным домом, была открыта, и я вышел в обитый деревянными панелями холл, украшенный красочными акварелями с сельскими пейзажами, Голоса, звучавшие теперь громче и яснее, доносились из глубины особняка, и я, не желая поднимать шум раньше времени, осторожно продвинулся по натертым до блеска половицам к следующей двери.

Она вела в светлую кухню с черными гранитными столешницами, соседствовавшую то ли с гостиной, то ли со столовой, где звенели бокалы и разговаривали люди, которых я пришел убить.

— Открою еще бутылку, — сказал мужчина. Секундой позже по полу скрипнули ножки стула — он поднялся из-за стола.

Я не стал прятаться.

Эрик Тадеуш, мужчина более крупный, чем мне представлялось, в плотных брюках из твида и хлопчатобумажной рубашке, вошел в кухню с пустой бутылкой из-под вина. На ногах у него были потертые кожаные тапочки. Увидев меня, он остановился от неожиданности и открыл рот, но тут я выстрелил ему в левую ногу, взяв на шесть дюймов выше колена. Нога подломилась, бутылка выскользнула из пальцев и разбилась вдребезги о терракотовую плитку, а сам Тадеуш неловко завалился набок, ударившись головой о дверной косяк. Я переступил через него и прошел в роскошно обставленную столовую, оставив хозяина особняка стонать от боли и зажимать кровоточащую рану.

— Привет, Эмма. — Я поднял пистолет так, чтобы дуло смотрело ей в лоб.

Она сидела на дальней стороне стола, держа в руке бокал с остатками белого вина. Огненно-золотистые волосы были собраны в хвостик, тонкое лицо под ними в одно мгновение превратилось в маску ужаса.

— Деннис, пожалуйста, я все объясню. — Она поставила бокал на стол, и из глаз брызнули слезы. — Он заставил меня приехать сюда. Он…

— Конечно, он, кто же еще. Тебе, похоже, пришлось многое вынести. — Не опуская пистолет, я подошел к столу. — Ты хотя бы представляешь, что сделал этот человек? Представляешь, на какие страдания обрекал других?

— Ты не понимаешь… — Эмма умоляюще смотрела на меня сквозь слезы.

Надо признать, актриса из нее вышла бы отменная. В какой-то момент я и сам засомневался насчет ее роли во всем этом. Хотя и знал — душа ее черна как грех.

— Слава Богу, ты здесь, — продолжала она. — Мои родители у него в заложниках. Уже несколько дней. Он пригрозил, что убьет их, если я не сделаю все так, как ему нужно.

Эмма поднялась. На ней было белое платье без рукавов, в котором она казалась еще моложе.

— Стой, где стоишь.

Ее сотрясали рыдания. Слезы катились по бледным щекам.

— Но, Деннис, они в подвале. Он держит их под замком. Мне нужно спуститься… проверить, как они там. Пожалуйста, Деннис, поверь мне! Я могу это доказать. — Она пошла ко мне, и я предупредил ее еще раз. Но она не останавливалась, зная, что у меня не хватит сил выстрелить. Должно быть, читала в моих глазах что-то такое. В кухне громко стонал и призывал на помощь Тадеуш.

— Хватит, Эмма, остановись. Я не шучу.

Она остановилась. Нас разделяло пять футов, и ее лицо, вся ее поза выражали такую невинность, такую ранимость, такую беззащитность, что у меня дрожали колени. Она была прекрасна в эти мгновения, и ее огромные карие глаза смотрели на меня умоляюще, скорбно, с рвущей душу грустью. И чем дольше она смотрела на меня, тем сильнее мне хотелось поверить ей. Я терял уверенность, и мы оба это понимали.

За спиной послышался какой-то звук, и в следующую секунду кто-то обхватил меня за пояс и выбил из руки пистолет, который отлетел к ногам Эммы. От сильного толчка я ударился головой о стену и задел плечом картину.

Все случилось так быстро, что прежде чем я успел что-то сделать, меня уже поставили на колени, а руку завели за спину. Оглянувшись через плечо, я увидел молодого, плотно сложенного парня в той же форме, что Билл и его приятель. К сожалению, на этом сходство между ними кончалось. Резкий, с короткой стрижкой и обветренным суровым лицом, парень определенно успел пройти армейскую школу, а точнее, судя по быстроте и эффективности действий, морскую пехоту или десант. Я понял, что крепко влип.

Эмма расплылась в счастливой улыбке.

— Как хорошо, что вы успели. Этот человек собирался меня убить.

— Не слушай ее, — прошипел я, но он лишь добавил давления на руку, и я, скрипнув зубами от боли, замолчал.

— Вы, если я правильно понял, говорили о каких-то людях в подвале? — спросил охранник. — Там действительно кто-то есть?

Эмма снова расплакалась, потом наклонилась и подняла мой пистолет.

— Да, мои родители… Их держат там… в заложниках…

Она снова всхлипнула и, резко повернувшись, направила пистолет уже на своего спасителя. Рыдания мгновенно прекратились.

— Но вам не стоит забивать голову такими мелочами.

Я попытался вмешаться, но Эмма не дала мне такого шанса и преспокойно, даже не переставая улыбаться, спустила курок.

Пальцы, сжимавшие мою руку, разжались; охранник пошатнулся и рухнул на пол — с кровавой раной на месте правого глаза. Тело забилось в конвульсиях и затихло. Стреляла Эмма отлично.

— А ты, Деннис, упрямый парень. — Теперь она смотрела на меня по-другому — с холодной, злобной ненавистью, какой я еще не видел в ее глазах. — Пройти столько препятствий. Откровенно говоря, мы думали, что тебя уже взяли и предъявляют обвинения в убийстве. Да, такой поворот следовало предвидеть. Мы тебя недооценили.

— Кто вы? — прошептал я, не зная, что еще сказать.

— Мы? Ну во-первых, конечно, я, Эмма Нилсон, женщина, с которой ты переспал. И он… — она кивнула в сторону кухни, откуда доносились стоны Эрика Тадеуша, — мой отец.

Она взяла со стола бокал и отпила вина, явно наслаждаясь моей реакцией и своей победой и не обращая никакого внимания на мертвого охранника, лежащего на полу всего в нескольких футах от нее. Почему я был так слеп? Почему не разглядел за маской притворства ее истинную суть? Куда только подевалось чутье, которым я так гордился?

— Ты, наверное, думал, что его интересовали только дети? — продолжала Эмма. — Да, конечно, детишек он предпочитал всему остальному. Но, должна сказать, когда-то он был женат. На моей матери. Только вот она погибла в автомобильной аварии. Говорили, что это был несчастный случай, но я так не думаю. Полагаю, без его участия не обошлось. — Держа меня на мушке, она прошла мимо тела и, подойдя к двери, заглянула в кухню. — Так, папочка? Ты убил мамочку, чтобы заполучить меня, верно? Потому что ты — мерзкий, гадкий извращенец. — В голосе ее вместе с понятной горечью прозвучало что-то еще, может быть, торжество победителя, утвердившего наконец свою власть.

— Помоги мне, милая, — простонал Тадеуш. — Пожалуйста, вызови «скорую».

Будто не слыша его, Эмма повернулась ко мне. Милой и приятной ее сейчас не назвал бы, пожалуй, никто. Я видел злобное, порочное лицо.

— Знаешь, он начал трахать меня, когда мне едва исполнилось восемь лет. Восемь! Вот так-то. И каждый раз после этого делал мне какой-нибудь дорогой подарок. Украшение или редкую старинную куклу. Однажды, когда я вела себя особенно хорошо, даже купил миниатюрный «астон-мартин», чтобы я разъезжала на нем по саду. Не веришь? Скажешь, так не бывает?

Я промолчал. Честно говоря, я и не знал, что тут можно сказать.

— А потом, когда мне было уже шестнадцать и когда все эти подарки просто девать было некуда, все закончилось. Раз — и нет. Как отрезало. Я стала слишком стара для него. Подарки, конечно, продолжал дарить и вообще заботился, чтобы у его любимой доченьки было все, чего душе угодно, но секс прекратился. Я стала, как говорится, «порченым товаром». И, что самое обидное, никаких объяснений. Ни слова. Как будто ничего и не случилось. Дрянь. — Она произнесла последнее слово с такой ненавистью, будто обращалась ко всем мужчинам.

— Эмма, пожалуйста, — снова подал голос Тадеуш, — прикончи его и вызови «скорую».

Она пропустила его призыв мимо ушей.

— Чего мой папочка не понимает, так это того, что теперь он — порченый товар. Мне наплевать на него. — Здесь ее голос, однако, дрогнул, и я подумал, что, может быть, он еще значит для нее гораздо больше, чем она готова признать. — Если я с ним и разговариваю, то только потому, что у него есть то, что мне нужно. Компания. Так что ты появился как нельзя кстати. Подумай сам. Деннис Милн — беглый преступник, безжалостный убийца — врывается в загородный дом главы фирмы, убивает Эрика Тадеуша и охранника, но погибает от руки дочери хозяина, получив пулю из собственного пистолета.

— Тебе никто не поверит, — сказал я, понимая, что ее версия прозвучит вполне убедительно для полиции.

— Поверят, можешь не сомневаться. Твою ДНК обнаружат на месте убийства Саймона Баррона, на его одежде. И еще волосы. Я срезала прядку в ту ночь, когда ты спал. Их найдут, если уже не нашли, в доме, где прошлым вечером убиты четыре человека. Я дам показания, что Баррон получил доказательства твоей причастности к убийству Малика и Хана. Ты расправился с Барроном и пытался добраться до меня.

Я с усилием сглотнул. Да, Эмма прекрасно все разыграла.

— А мотив?

— Мотив? Да кто же скажет, что творится в больном мозгу маньяка? — Она пренебрежительно пожала плечами.

Наблюдая за ней, я пришел к выводу, что Эмма говорит правду, что все так и есть — и с ДНК, и с волосами. С самого начала она казалась мне немного неестественной, чересчур увлеченной, чересчур рисковой. Были и кое-какие нестыковки — слишком много денег, невнятная семейная история, упорные попытки направить мое внимание на Николаса Тиндалла, — но я не хотел их замечать, не хотел подозревать создание столь милое и приятное. Женщину, с которой спал. Вспомнился приют и Карла Грэхем. Я и раньше допускал эту ошибку.

— Так это ты убила Саймона Баррона?

— Слишком уж близко он подобрался, — равнодушно ответила Эмма, пожимая плечами. Похоже, она потеряла интерес к теме. Разговор подошел к концу.

Но я еще попытался выиграть время.

— Не понимаю. Если ты такая богатая наследница, зачем работать репортером в какой-то мелкой газете?

— После убийства Малика и Хана полиция бросила большие силы на расследование, и нам нужен был человек, который имел бы доступ к информации, а я всегда хорошо писала. Устроиться оказалось совсем не трудно — дали кому надо в лапу, и я получила работу в «Эхе». С деньгами все можно устроить.

Мне вспомнился первый звонок в редакцию.

— Теперь понятно, почему парень, с которым я разговаривал по телефону, так тебя невзлюбил.

Она презрительно фыркнула:

— Какое мне до него дело? Неужели ты думаешь, что я обращаю внимание на такие мелочи? Я же вас всех обыграла! Всех выставила дурачками! Даже Тиндалл с его жалкими угрозами и идиотскими куклами меня не испугал. Знаешь, меня это заводило. И стараться особенно не приходилось — пококетничай, постреляй глазками, поулыбайся, и любой полицейский твой. Они просто не могли устоять перед моими чарами. Даже ты на них поддался, Деннис. Безжалостный киллер.

Я ухмыльнулся, и ей это, похоже, не понравилось.

— Безжалостный? Ну, до тебя мне далеко.

— Ты прав. — Эмма подняла пистолет. — Тебе до меня далеко.

Мне стоило больших усилий остаться на месте и не поддаться панике.

— И все же с чего все началось? Да, были сеансы. Да, Энн рассказала что-то доктору Чини. Но что такое узнал Хан? Почему их пришлось убить? Его и Энн? Причем вскоре после разоблачения Блэклипа?

Эмма покачала головой:

— Извини, Деннис, но этот номер не пройдет. Я же вижу тебя насквозь. Ты просто пытаешься выиграть время, а у меня его нет. Утешься вот чем: для старичка ты очень хорош в постели. Переспать с киллером — это было забавно.

И она выстрелила: посланные точно в грудь, три пули ударили меня, как свинцовые кулаки.

Я охнул, сложился от боли пополам и свалился на пол.

— Теперь твоя очередь, папочка, — негромко и мягко сказала Эмма и, отвернувшись от меня, шагнула к двери в кухню и подняла пистолет.

— Нет, Эмма, нет! — взмолился Эрик Тадеуш. — Что ты делаешь! Я же люблю тебя!

Наблюдая за ней из-под полуопущенных век, я заметил, как в лице что-то дрогнуло, по нему словно пробежала рябь сомнения, приглушившая холодный убийственный блеск. Было и что-то еще; может быть, любовь, может быть, ненависть. Тогда я не понял, но теперь уверен — и то и другое.

Пистолет дрогнул, рука немного опустилась — Эмма заколебалась.

И не заметила, как я сел — голова еще кружилась, хотя основную силу трех пуль поглотил бронежилет, который дал мне Николас Тиндалл, — вытащил из-за пояса револьвер и, сжав рукоятку обеими руками, направил его в сторону Эммы.

— Еще одно препятствие, Эмма, — сказал я, когда она повернулась.

В глазах ее мелькнула тревога, рот приоткрылся, но произнести что-либо она уже не успела.

Я спустил курок в тот самый момент, когда Эмма вскинула руку. Я спустил курок, осознав наконец, что она это заслужила.

Пуля угодила в грудь, и на белом платье мгновенно расцвел красный цветок. Эмму просто снесло с ног и швырнуло на стену. Ее пистолет тоже выстрелил, пуля срикошетила от пола и ушла в потолок, и тогда я пальнул еще раз, в лицо. Фонтан из крови, комочков мозга и осколков костей ударил в стену, тело же сползло на пол, а на лицо упала свалившаяся красная штора.

Вскрикнул Тадеуш — от боли, горя или, может быть, облегчения, — но слабо, едва слышно.

У меня еще оставались к нему вопросы.

Держась за стену, я поднялся, сделал пару глубоких вдохов и подошел к нему. Он полулежал, прислоняясь спиной к дверному косяку, в той же позе, в которой я его оставил, — зажимая обеими руками рану. Кровь уже испачкала терракотовые плитки и растекалась по полу. Тадеуш заметно побледнел.

— Ты убил ее, — прошептал он. — Мою девочку.

— Она не была чьей-то девочкой. Ты об этом позаботился. Твоя дочь выросла чудовищем. Об этом тоже ты позаботился. Знаешь, мне почти жаль, что Эмма не убила тебя.

— Она бы не убила, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Неужели ты так и не понял? Она любила меня. Моя девочка… Моя малышка… А ты ее убил. Теперь можешь убить и меня. Все кончено.

— Кончено, но не совсем. У меня к тебе несколько вопросов. Ответишь, умрешь легко и быстро. Не ответишь, будешь подыхать медленно и мучительно.

— Пошел ты, Милн. — Он плюнул, но сил уже не осталось, и густые белые капельки слюны упали на мои джинсы. — Я не собираюсь облегчать тебе жизнь. Наши тайны умрут с нами, и ни ты, ни другие ублюдки ничего не смогут с этим поделать. Тебе нечем мне пригрозить. Все, что ты можешь, — это убить меня, но я уже готов к смерти. Для смерти день не выбирают, для смерти любой день хорош. — Тадеуш раскинул руки, как бы приглашая меня сделать последний выстрел. — Давай начинай.

И я начал.

Я делал с ним такое, чего стыжусь и сейчас, потому что, когда делаешь такое, сам погружаешься в грязь, сам опускаешься до уровня того мерзавца, с которым это делаешь. Я не обращал внимания на его мольбы и крики. Не замечал хлещущей на мою одежду крови. Загонял внутрь отвращение, нараставшее во мне по мере того, как я усиливал давление. Я отгородился от всего, кроме того, что считал своей задачей: заставить его заговорить, развязать ему язык. Я делал это сознательно, понимая, что призраки моего прошлого и призраки его прошлого никогда не забудут и не простят, если я этого не сделаю.

И Тадеуш заговорил. В конце концов он рассказал все, а когда закончил, я взял пистолет, который получил от Николаса Тиндалла, и выстрелил ему в голову — прекратив и его, и свои страдания. Думаю, он даже был рад. Не потому, что мучился от боли — хотя отчасти и поэтому, — а по причинам другим, менее очевидным. Где-то в глубине его черной души еще оставался живой, неиспорченный уголок, задавленный чувством вины — и в особенности тем, что он сделал с Эммой. Наверное, он любил ее, а она любила его. Это была порочная, извращенная любовь, но все равно любовь, и он знал, что предал эту любовь, когда надругался над ней много лет назад.

Понимая это, я не испытывал к нему жалости. Эрик Тадеуш убил Хейди Робс и тем самым обрек ее отца на жизнь за решеткой за преступление, которого не совершал. Сомневаюсь, что в мире нашелся бы кто-то, кто посочувствовал бы ему. Эрик Тадеуш был подонком и заслужил все, что получил. Но Эмма? О ней я старался не думать.

А потому повернулся и вышел, оставив их вместе.

 

Глава 44

Эрик Тадеуш рассказал, что Джейсон Хан — а вместе с ним и Азиф Малик — погиб из-за одной телевизионной программы.

С нее, по сути дела, все и началось. Джейсон знал, что в детстве его девушка, Энн Тейлор, пострадала от рук своего отца и его так называемых друзей. Суд над ней состоялся еще до их знакомства, но потом, когда они уже стали любовниками и жили вместе, она поведала ему обо всем, что случилось, в том числе и о том, что семь лет назад едва ли не на ее глазах убили незнакомую девочку.

Тадеуш подтвердил, что жертвой была именно Хейди Робс, что убили ее во время сексуальных забав, переросших в разнузданную оргию, участники которой потеряли всякий контроль над собой. Обычно, уверял он, вечеринки никогда не заходили настолько далеко. Мне в это как-то не верилось.

Тадеуш называл свой кружок педофилов «Охотниками», и в голосе его, когда он упомянул это название, прозвучал отголосок извращенной гордости. Одним из «Охотников», участвовавших в той оргии, был Лес Поуп. Ему и поручили избавиться от тела девочки и сделать так, чтобы подозрение пало на ее отца, Джона Робса. По словам Тадеуша, для грязной работы Поуп воспользовался услугами одного из своих бывших клиентов. Судя по тому, какой оборот приняло дело, тот справился с задачей на «отлично».

Им удалось уйти от ответственности, даже когда спустя несколько лет Энн Тейлор выступила со своими показаниями, в результате чего был арестован второй участник той оргии, Ричард Блэклип. Блэклипа освободили под залог, снабдили фальшивым паспортом и билетом до Манилы, а потом Поуп позвонил Томбою и приказал организовать его убийство. Суд над Блэклипом, на котором могла выйти наружу правда об убийстве Хейди Робс, так и не состоялся.

Им казалось, что разоблачения можно не бояться, что все концы спрятаны в воду, но два месяца назад ситуация снова изменилась. Из-за телепередачи.

Не думаю, что Джейсон Хан или Энн Тейлор такие уж поклонники «Вечерних новостей», программы Би-би-си, посвященной текущим событиям и идущей по Второму каналу. Однако так случилось — назовите это, если хотите, судьбой, — что в тот вечер они оба сидели перед телевизором, когда ведущий представил приглашенного для интервью недавно назначенного лорда-главного судью Тристрама Парнэм-Джоунса.

Мне и сейчас трудно представить, какой была реакция Энн Тейлор. Она ни разу не видела лицо человека, носившего черную кожаную маску — самого злобного и жестокого из «друзей» ее отца, — но хорошо помнила его голос. Ровный, сдержанный голос человека, насиловавшего ее, а потом приставившего нож к горлу плачущей, умоляющей о пощаде Хейди Робс. И вот теперь этот самый человек — много лет преследовавший ее в снах — говорил с экрана телевизора. Она узнала его безошибочно.

Но что могла сделать Энн Тейлор? Полиция не нашла никаких доказательств, которые подкрепляли бы ее показания относительно убийства, и обвинения так и не были никому предъявлены. Кто бы поверил ей сейчас, если бы она назвала одного из высших судебных чиновников насильником и убийцей на основании лишь того, что ей знаком его голос? Энн Тейлор сочли бы сумасшедшей, тем более что однажды она уже проходила психиатрическое обследование. Скорее всего ее отправили бы в соответствующее лечебное заведение. Она предпочла промолчать, и я понимал ее опасения.

Не таков был Джейсон. Несмотря на свое скороспелое обращение в ислам, он остался тем, кем был, — уличным хулиганом и жуликом. Джейсон быстро смекнул, что дело пахнет большим скандалом, а значит, есть шанс срубить хорошие деньги. Проблема заключалась в том, как воспользоваться потенциально взрывной информацией. После недолгих раздумий он обратился к своему адвокату и попросил помощи в организации прибыльного для обоих шантажа.

Разумеется, Джейсону и в голову не приходило, что Поуп взялся представлять его интересы в юридических делах только для того, чтобы быть поближе к Энн Тейлор и получать информацию о ее намерениях из первых рук. Похоже, «Охотники», охраняя свою тайну, вели себя очень осторожно и действовали весьма эффективно. Некоторое время Поуп водил Джейсона за нос, одновременно планируя его убийство, но потом до него дошло, что подопечный, кажется, что-то заподозрил и договорился о срочной встрече с полицейским, тоже мусульманином, Азифом Маликом. Весьма вероятно (хотя никто не знает наверняка), что Хан собирался все рассказать детективу.

Его телефон, однако, прослушивали по приказу Тадеуша, и «Охотники» знали все уже через считанные минуты. Поуп предпринял срочные меры и связался с Билли Уэстом. Ловкач мог бы убить одного Хана, когда тот выходил из дома, и тем самым спасти жизнь Малику, но пожадничал и застрелил обоих.

Пять человек участвовали в вечеринке, закончившейся смертью Хейди Робс. Пять «Охотников» — Эрик Тадеуш, Лес Поуп, Ричард Блэклип, некий Уайс, умерший три года назад от рака, и Тристрам Парнэм-Джоунс.

Теперь в живых остался один. Парнэм-Джоунс.

 

Глава 45

Я покинул дом тем же путем, каким пришел, через оранжерею, и сразу направился к «ягуару», набрав по пути телефон службы спасения и вызвав, как и обещал Биллу, «скорую».

Никаких звуков из багажника не доносилось, так что я сел за руль, вставил ключ, повернул его и поехал, сам еще не зная куда.

Непонятной оставалась роль во всем этом Саймона Баррона. Как удалось ему так близко подобраться к Эмме и Тадеушу, когда все его коллеги были убеждены, что за убийствами стоит Николас Тиндалл? Правды уже не узнать, но кое-какие предположения у меня были. Вероятно, Баррон еще несколько лет назад пришел к выводу, что совершил ужасную ошибку, обвинив Джона Робса в убийстве собственной дочери. Продолжив расследование в одиночку, он на каком-то этапе наткнулся на имя Ричарда Блэклипа и обнаружил, что тот является членом хорошо организованной группы педофилов. Конкретных доказательств Баррон скорее всего не нашел, но, по-видимому, уверился в том, что именно они, а не Джон Робс, убили Хейди. Наверное, ему стало совсем невмоготу, когда Джон Робс покончил с собой в тюрьме. Невозможность поделиться с кем-то своими подозрениями из-за страха подмочить репутацию и тяжелый гнет вины, вероятно, и подтолкнули Баррона к досрочной отставке.

Но полицейский всегда остается полицейским, и когда столичная полиция обратилась к отставникам за помощью в связи с ростом убийств, он откликнулся на призыв. Не думаю, что Баррон с самого начала знал о связи дела Хана и Малика с тем, другим, оставшимся занозой в его душе, но установив подлинную личность Энн Тейлор, он без труда вычислил и остальное. Проблема заключалась в том, что никого в полиции не интересовала ни смерть Энн, ни возможность связи ее давних показаний с последними событиями. И тогда, чтобы открыто высказать свои подозрения, он обратился к репортеру «Эха», Эмме Нилсон. Разумеется, Баррон не догадывался о ее роли в случившемся и надеялся с ее помощью, посредством ее статей заставить полицию переориентировать расследование. Вряд ли Эмме так уж хотелось привлекать внимание к смерти Энн Тейлор, которую все считали самоубийством, но и отказать Баррону она не могла, потому что в ее интересах было держать его рядом и получать от него нужную информацию.

А потом Баррон нашел что-то такое, что моментально превратило его в опасного противника. Возможно, он узнал чье-то имя. Возможно, он поделился своим успехом с Эммой и тем самым подписал себе приговор. Она заманила его в уединенное место, пообещав скорее всего передать некую важную информацию, и там убила, обставив все так, чтобы повесить убийство на меня. Ловко, ничего не скажешь. Чего-чего, а хитрости, дерзости и ума ей было не занимать.

Вроде бы все ясно, но что-то не давало покоя. Что-то не выходило из головы, заставляя мысли возвращаться к одному и тому же. Совпадения во времени. Хейди Робс похитили и убили семь лет назад. По словам Тадеуша, один из подручных Поупа избавился от тела и подбросил улики против отца девочки Джона Робса. Томбой Дарк уехал из Лондона семь лет назад, накопив денег (по его утверждению, на поприще информатора) для открытия бизнеса на Филиппинах. Одним из преступных промыслов Томбоя в его бытность в Англии были кражи со взломом. Совпадение? Скажу вам как полицейский — совпадений не бывает.

Около одиннадцати я свернул с магистрали, не доезжая Лидса, и остановился на первой попавшейся пустующей придорожной стоянке. Я вышел и, не обращая внимания на стук в багажнике, набрал номер нашего отеля на Миндоро. Там было начало восьмого утра.

Трубку сняла Лиза, дежурившая у нас по ночам.

— Мистер Мик! — обрадовалась она, и мне стало приятно. — Как вы?

Я сказал, что у меня все хорошо, а она спросила, когда меня ждать назад. Ответ был «никогда», но говорить ей это я не стал и отделался туманным «скоро».

— Хозяин близко?

— Да, где-то здесь. Сейчас позову. До свидания, мистер Мик, и всего хорошего. Мы все вас ждем.

Не прошло и минуты, как трубку взял Томбой.

— Как дела?

— Прогуляйся, — сказал я. — Отойди подальше, чтобы никто не слышал.

Он снова спросил, как дела, и мне показалось, что Томбой нервничает. И не без причины.

— Холодно. А как у вас?

— Тепло, — ответил он. Разговор не ладился, но другого я и не ожидал. Немного погодя Томбой снова подал голос. — Можешь говорить, здесь никто не услышит. Я в магазине.

— Хорошо. — Я вздохнул, от души сожалея, что дело дошло до этого. Мы были приятелями. Партнерами. Всего неделю назад. Но с тех пор многое изменилось. Весь мир стал другим. — Я все знаю, Томбой.

— Что ты имеешь в виду? — У него даже голос изменился.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Мне все известно. Я знаю о девочке, которую Поуп и его дружки убили семь лет назад. Знаю, что тебя попросили избавиться от тела.

— О чем ты говоришь?

— Ее, кстати, звали Хейди. Хейди Робс. Ей было двенадцать лет. Ее отец, тот, в дом которого ты подбросил улики, умер. Его признали виновным в ее убийстве, хотя тело так и не нашли. Два года назад Робс покончил с собой в тюрьме. Сначала потерял жену, потом единственного ребенка, Удивительно еще, что парень продержался так долго.

Молчание на другом конце говорило само за себя. Сказать Томбою было нечего — мы оба знали, что это все правда.

— Назад их уже не вернешь, и вину за то, что сделал из жадности, не смоешь, но помочь восстановить справедливость ты еще можешь. И может быть, тогда и тебе станет легче. Один из тех педофилов, единственный, кто пока избежал наказания, пошел вверх и занимает теперь здесь, в Англии, должность лорда-главного судьи. Это он насиловал ту девочку, и я уверен, что его ДНК осталась на ней. Семь лет назад о таких вещах еще не думали. Так вот, я хочу, чтобы ты сказал, где спрятал тело.

Томбой откашлялся.

— Не знаю, что и сказать, — прохрипел он голосом человека, поставившего все свои сбережения на фаворита, свалившегося за сотню ярдов до финиша.

— Я все тебе объяснил. Мне нужно знать место. Про тебя никто ничего не узнает, обещаю.

— Мик… Деннис… Послушай, я… — Он снова прочистил горло. — Поуп шантажировал меня, понимаешь? Мне пришлось. Иначе бы я никогда… ты же меня знаешь… Поуп как-то разузнал, что я сдал полиции Билли Уэста, и грозился рассказать ему. Поверь, если бы не это…

— Где ты ее закопал?

И Томбой рассказал, что отвез тело в Дорсет, в лес, неподалеку от прибрежного городка Суонидж.

— Посреди леса есть озерцо. Она там, в деревянном ящике с цепями.

Я заставил его подробно описать, как туда добраться, и, пока он рассказывал, записал все в блокнот, плечом прижимая трубку к уху. К концу рассказа Томбой плакал.

— Мне так жаль, Деннис. Я бы ни за что не сделал ничего такого, но он заставил… У него много чего на меня было. Он мог бы меня заказать. Я согласился, потому что другого шанса сбежать оттуда у меня не было.

Мне бы и хотелось успокоить его, сказать, что я все понимаю, да только язык не поворачивался.

— Считай, тебе крупно повезло, что ты сейчас за шесть тысяч миль отсюда.

— Вот, значит, как?

— Да, так. Надейся, что я никогда не вернусь и не стану тебя искать.

Я дал отбой и еще несколько минут стоял там, в стороне от дороги, глядя на голые кривоватые деревца, похожие на тянущиеся в ночное небо руки с растопыренными, ломаными пальцами. Правильно ли я сделал, вернувшись сюда и разворошив прошлое? Было бы куда лучше и легче, если бы я так никогда и не услышал о смерти Малика, не застрелил бы Билли Уэста, не узнал бы о его роли во всей этой кровавой цепи событий. Я бы жил спокойно и безмятежно в раю, вместе со своим старым приятелем Томбоем, не догадываясь о том, что он сделал в далеком прошлом. Катал бы на лодке туристов, выпивал, и дни тянулись бы неспешной, однообразной чередой.

Но в жизни так не бывает, и мир устроен иначе. Жизнь сурова и несправедлива. И если неведение есть блаженство, то знание есть необходимость. По земле ходят страшные люди, и, может быть, они еще придут за мной или за вами. Не будешь бдительным, не пожелаешь пачкаться, не обезвредишь их, и однажды они придут, схватят тебя за горло, и тогда будет уже поздно.

Говорят, один человек не может быть судьей, присяжными и палачом. Некоторые даже говорили это мне. То же самое, подозреваю, мог бы изречь и сам Парнэм-Джоунс. Я во многом с этим согласен, но бывают случаи, когда к правосудию и справедливости ведет только короткий, прямой путь, и тебе ничего не остается, как пойти напрямик, потому что о другом варианте — отпустить человека, совершившего такое, что и представить тошно — даже думать невыносимо.

Я возвращался к машине, когда зазвонил телефон. Номер был незнакомый, поэтому я нажал кнопку приема и не стал ничего говорить.

— Звоню, чтобы узнать, как у вас дела, — сказал Николас Тиндалл. Удивительно, но после всего случившегося за последние сутки его голос был все равно что дуновение свежего ветерка.

— Все кончено, — устало сказал я.

— И люди, пытавшиеся расстроить мой бизнес?..

— Все мертвы. Включая журналистку.

— Мисс Нилсон? Знаете, у меня с самого начала было такое чувство…

— Да, она участвовала в этом.

— Вы огорчены, что ее не стало?

— Я огорчен другим — тем, что она была такой. Хитрой и злобной.

— Мы все такие, какие есть, друг мой.

Тиндалл был, конечно, прав, но я не мог не думать, какой могла бы стать Эмма, не будь ее отцом Эрик Тадеуш. И, что самое печальное, нам никогда не узнать, что было бы, если бы…

— Я должен вам что-нибудь? — спросил он.

— Нет, мы квиты. Вас еще, может быть, подергают, но скоро все прекратится. Обещаю.

— Это мне и хотелось услышать. Благодарю за хорошую работу. Может быть, еще встретимся. Всегда рад воспользоваться услугами такого человека, как вы.

— Нет, спасибо. Поставим точку. Больше мы не встретимся.

— Как хотите.

Я ответил, что хочу именно так, и дал отбой. Потом выключил телефон и забросил его в лес. Остальные проблемы пусть решают другие.

Я ехал на север, пока не добрался до йоркширских болот. Там, среди холодных серых холмов, где не видно ни деревца, ни жилища, я открыл багажник и сказал Тео Моррису, что он может уходить.

— Куда?

— Куда угодно. Но уходи прямо сейчас, пока я не передумал.

Предупреждение сработало. Моррис живенько выскочил из багажника и без оглядки припустил в сторону долины. Наверное, он замерз, устал и не знал, куда попал, но, думаю, у него гора свалилась с плеч.

Я сел в машину и поехал дальше.