Глава 36

Я думал, что после бурной ночи просплю до полудня, но уже в начале десятого открыл глаза с неприятным ощущением во рту, как будто последним, чем меня угостили накануне, была чашка чьей-то крови. Привкус по крайней мере остался именно такой. Что еще хуже, содержимое этой чашки определенно пошло на пользу, а не во вред. В голове прояснилось, а когда я размотал бинты в ванной перед зеркалом, синяки и ссадины выглядели почти зажившими. Почему-то вспомнился Блондин. Интересно, долго ли они его пытали, прежде чем отрубить голову? И изъяли ли у бедняги какие-то органы для использования в некоем весьма специфичном ритуале? Поймав себя на том, что начинаю проникаться жалостью к мерзавцу, убившему накануне вечером четырех человек и едва не прикончившему меня самого, я отогнал неуместные мысли.

Мир — место мрачное и жестокое, и зверья в нем предостаточно. В последние дни мне повстречалось непропорционально много всякой дряни, но вряд ли кто-то из них мог сравниться в жестокости с человеком, ставшим теперь моим партнером. Зато я был практически уверен, что моего друга убил не он. Это сделал кто-то другой, и я знал, что приближаюсь к тому моменту, когда выясню, кто именно.

До сих пор мне чертовски везло. Когда я ночью вернулся в отель, портье посмотрел на мои повязки довольно-таки странно. Не исключено, что меня видели и возле дома Андреа Блум. Полиция вот-вот получит записи с камер наблюдения в Сохо, и тогда они могут получить мое описание. Куда ни посмотри — отовсюду грозила опасность. Удача — ненадежная спутница, и мне стоит поторопиться, чтобы разыскать убийц Малика, прежде чем она помашет ручкой.

Я отправился позавтракать в итальянский ресторанчик. Там меня уже узнавали, и женщина за стойкой приветливо улыбнулась и поздоровалась, что было, не стану скрывать, приятно. Отдав предпочтение более традиционному меню, я заказал полный английский завтрак — ветчина, яичница, сардельки, помидоры и чипсы — и развернул утреннюю газету.

О кровавой резне в Хэкни не упоминалось вообще. К концу завтрака воображаемый привкус во рту исчез, сил прибавилось и настроение заметно поднялось. Я заплатил по счету, пожелал женщине за прилавком хорошего дня и, выйдя на улицу, позвонил Эмме.

Она ответила после третьего гудка.

— Как самочувствие?

— Лучше, чем прошлым вечером. Собираю вещи. Уеду, как только закончу. Не хочу задерживаться. Как у тебя с той девушкой? Узнал что-нибудь?

— Получилось не очень хорошо. Меня опередили.

— Она?..

Я тяжело вздохнул.

— Да. — Добавлять, что другие жильцы тоже убиты, я не стал. — Ты, случайно, не упомянула о ней в разговоре с Барроном?

— Нет, конечно. Ты же меня предупредил, чтобы…

— Странно как-то. Откуда они могли узнать о ней?

— Подожди-ка. Уж не меня ли ты хочешь обвинить, а? Думаешь, я имею к этому какое-то отношение?

— Разумеется, нет, но кое-что меня сильно беспокоит. Такое впечатление, что наши враги прекрасно обо всем осведомлены. Если так, то у них отличные источники информации. Не исключено, что твой телефон прослушивается. Может, они и сейчас нас слушают.

— Черт! Послушай, Деннис, здесь становится слишком жарко. Я сейчас повешу трубку и сразу же уеду. Советую и тебе сделать то же самое.

— Обо мне не беспокойся — думай о себе. Как ты доберешься до фермы?

— На машине. Это гораздо легче, чем на поезде, а когда я выберусь из Лондона, то и быстрее. Честно говоря, я даже рада, что могу уехать. Проживу как-нибудь и без всех этих историй с убийствами. Я уже жалею, что вообще взялась за те статьи. А если нас кто-то слушает, то скажу так: все, никаких историй. Точка.

— Сейчас для тебя самое главное — отсидеться где-нибудь в тихом месте. Думаю, скоро все закончится.

Я хотел добавить, что те, кому она наступила на мозоль, обещали больше ее не трогать, но в конце концов промолчал. Эмме пока лучше ничего не знать. Может быть, так лучше и для меня. Что было, то было, но надо понимать, что все прошло. На другом конце возникла пауза — похоже, Эмма не знала, что еще сказать. Снова вспомнилась та австралийка, Кристина. У нее, когда мы расставались в порту Ларена на Сикихоре, возникла та же проблема. Да и что тут скажешь?

— Береги себя.

— И ты тоже, — отозвалась Эмма.

Даже сейчас, по прошествии нескольких месяцев, я все еще жалею, что те слова не стали последними между нами.

 

Глава 37

Семь лет назад во время садомазохистской оргии от рук разбушевавшихся насильников погибла девочка. В тот вечер, по словам доктора Чини, их было пятеро. Один — Ричард Блэклип. Второй — возможно, Поуп. Ничего больше я не знал, но знал, что если все случилось именно так, как рассказала Энн Тейлор — а оснований не верить ей у меня не было, — то кто-то, несомненно, заявил об исчезновении ребенка. Оставалось только выяснить кто.

Не в первый уже раз за последние двадцать четыре часа мне пришлось вернуться на семь лет назад. У меня хорошая память на всякие гнусности. Например, я помню, как за один уик-энд в двух разных происшествиях погибли сразу трое детей. Случилось это летом 1994 года. Помню, как проснулся солнечным утром в понедельник и услышал эту новость по радио. Погибли трое детей. Тогда я подумал, что мир и впрямь слетел с катушек, и все мои старания как полицейского ничего не стоят, если есть люди, способные на такую мерзость.

И все же такое случается относительно редко, и как я ни пытался что-то вспомнить, ни одного похожего случая, относящегося к тому периоду, на память не приходило. Тем более случая, оставшегося нераскрытым. Не исключено, конечно, что один из педофилов пожертвовал собственной дочерью. Большинству людей такое предположение покажется невероятным, но — хотите верьте, хотите нет — в мире есть уроды, которым не жаль даже своих детей. Обычно их ловят. Если кто-то убивает сына или дочь и не сообщает об исчезновении, всегда найдутся те, кто заметит отсутствие ребенка. А раз так, то факт пропажи девочки должен быть где-то зафиксирован. Нужно только поискать как следует, и что-нибудь обязательно отыщется.

Первым делом я зашел в интернет-кафе на Эджвер-роуд. Взял чашку кофе, сел к компьютеру, зашел в Сеть и вышел на сайт «Пропавших без вести». «Пропавшие без вести» — официально зарегистрированная благотворительная организация, занимающаяся поисками пропавших людей, число которых в Соединенном Королевстве ежегодно составляет несколько тысяч. В их списке сотня тысяч детей в возрасте до восемнадцати лет. Большинство из них, к счастью, пропадают на день-два, а потом благополучно возвращаются домой, но, как рассказала мне несколько лет назад представительница этой организации, даже если 99,9 процента детей отыскиваются, остается еще добрая сотня таких, которые исчезают бесследно. Думать об этом как-то не хочется.

Я нашел номер справочной, вышел из Сети и позвонил.

Поднявшая трубку женщина была, похоже, занята (оно и понятно, если учесть, что каждый год исчезает сотня тысяч человек), но весьма любезна и в помощи не отказала. Я объяснил, что являюсь частным детективом и работаю на адвокатскую фирму, представляющую интересы молодого человека, обвиняемого в убийстве. В качестве одного из аргументов защита использовала тот факт, что в детском возрасте обвиняемый подвергся сексуальному насилию и, по его утверждениям, стал свидетелем убийства девочки.

Женщина — судя по голосу, лет шестидесяти и, вероятно, волонтер — охнула, и мне стало стыдно.

— Сказать по правде, мэм, история представляется мне маловероятной, но мы обязаны рассмотреть его заявление.

— Да-да, понимаю, — неуверенно сказала она.

— Хотелось бы узнать, можно ли как-то проверить эту информацию, — добавил я и назвал приблизительное время, когда это могло случиться. — Вы ведь храните записи о пропавших детях?

— Да, такие записи у нас есть, — осторожно ответила она. — У нас база данных, и мы не убираем имена даже в тех случаях, когда человека находят, но такого рода сведения не предназначены для свободного доступа. К сожалению, я не могу дать вам никакой информации. Но мы можем провести поиск по базе данных, если получим официальный запрос из полиции. Вы можете обратиться к ним? Уверена, они не откажут, потому что сами в этом заинтересованы.

В том-то и проблема, что не мог.

Нажимать и требовать не имело смысла, поэтому я поблагодарил ее и попрощался. Огорчительно, конечно, но ничего не поделаешь. Будь работа детектива столь легка, такое понятие, как «нераскрытое дело», исчезло бы полностью.

Я допил кофе, вышел на улицу и отправился за предоставленной Тиндаллом машиной. Это была полноприводная черная «киа». Стояла она там же, где я и оставил ее ночью, возле Гайд-парка, и на ветровом стекле уже красовался штрафной талон. Кого не упрекнешь в неэффективности, так это лондонскую службу парковки. Впрочем, меня такие мелочи не беспокоили — платить все равно придется Тиндаллу. Я взял талон, бросил на сиденье и выехал на Парк-лейн.

Следующим пунктом назначения был филиал Британской библиотеки, место, где хранятся перенесенные на микрофишу архивы нескольких важнейших газет с публикациями за последние двести лет. Располагается филиал в обшарпанном здании послевоенной постройки в Колиндейле. Само здание оказалось еще уродливее и меньше, чем можно было ожидать, и походило скорее на фабрику или школу, чем на библиотеку. Найти его нетрудно, поскольку оно стоит практически напротив станции метро «Колиндейл».

Предъявив на входе фальшивый паспорт, я получил у дежурного разовый однодневный пропуск, Объявление на стене гласило, что пальто и сумки следует оставлять в раздевалке — в интересах безопасности, — но снять куртку меня, к счастью, не попросили. За поясом джинсов торчал револьвер, и даже если бы дежурный не заметил оружие, оно могло привлечь внимание кого-то из посетителей. Так или иначе, дежурный пропустил меня с добродушной улыбкой, сообщив, что архивные копии «Таймс» хранятся этажом выше.

Работа предстояла нелегкая. Судя по имеющимся данным, Энн Тейлор поступила в приют Коулман-Хаус 6 июня 1998 года, а убийство, как она сказала доктору Чини, произошло несколькими неделями раньше. Я решил начать поиск в «Таймс» с 1 января, обращая внимание на все сообщения об исчезновении или смерти детей при невыясненных обстоятельствах. Поскольку каждый такой случай по вполне понятным причинам попадает в разряд первостатейных новостей, я ограничился просмотром первых пяти страниц. Подход, может быть, и не совсем научный, но когда работаешь один, а время поджимает, приходится чем-то жертвовать.

Аппараты для чтения находились в затемненной задней комнате. Найдя свободный, я потратил минут десять, пытаясь зарядить катушку с выпусками «Таймс» от 1 до 10 января, но положительного результата так и не добился, пока на помощь не пришла миловидная девушка-испанка, сжалившаяся надо мной и показавшая, как что делать.

Как обычно, год начался с плохих новостей: беспорядки в Северной Ирландии, кровопролития в Алжире, бандитские разборки — целая вереница трагедий. Дальше — не лучше, но разве когда-то было по-другому?

Заметка о суде над подростком-головорезом, вонзившим нож в затылок двадцативосьмилетней работницы социальной службы в вагоне пригородного поезда. Из объяснений убийцы следовало, что другой цели он просто не нашел. Суд над Виктором Фаррантом, насильником, выпущенным досрочно и зарезавшим свою новую подружку и избившим до полусмерти другую женщину. Подружка была матерью-одиночкой с двумя детьми, которые — после того как Фаррант снова отправился за решетку — на вполне законном основании вопрошали, чем таким этот человек вообще заслужил право на свободу. Ответить на их вопрос мог бы, пожалуй, новый лорд-главный судья Парнэм-Джоунс.

Читая сообщения о жестоких преступлениях в Британии, совершаемых людьми, единственным мотивом которых является, похоже, удовлетворение собственных садистских наклонностей, я невольно проводил параллель с Филиппинами. Там людей тоже убивают. Убивают много, больше, чем в Англии, что наглядно демонстрирует, например, статистика по Маниле, но в большинстве своем эти убийства есть следствие идеологии или бедности. Ради удовольствия убивают очень немногие. Здесь же, в условиях свободы и достатка, такие преступления совсем не редкость. Задумаешься и приходишь к неутешительному выводу: в том, что касается насилия и жестокости, большого прогресса человечество так и не добилось.

Впрочем, глобальные вопросы меня сейчас не занимали.

Я листал страницы. Читал. Искал.

Время летело быстро. На каждый номер уходило около трех минут, следовательно, на один месяц требовалось более полутора часов. К половине четвертого я добрался до марта. Заболели глаза. Я подумал, что, может быть, стоит сделать перерыв, передохнуть и позвонить Эмме, узнать, как дела, но отказался от этой мысли, чтобы не терять темп. Еще один месяц, и хватит.

1 марта — ничего. 2 марта — ничего. 3 марта… Глаз зацепился за что-то. Заметка на самом дне первой страницы. Я пробежал ее глазами. Перечитал.

Мужчина арестован после исчезновения дочери

Тридцатишестилетний мужчина арестован полицией после того, как соседи заявили об исчезновении его дочери. Джон Мартин Робс, житель Стэнмора, доставлен в полицию для допроса в связи с исчезновением его двенадцатилетней дочери, Хейди, которую не видели уже несколько дней. Мать Хейди с семьей не живет, и полиция пытается сейчас установить ее местонахождение. Как утверждают соседи, Робс и его дочь часто и горячо спорили, девочка не отличалась примерным поведением. Представитель школы заявил, что все надеются на ее скорое возвращение и молятся за нее, но при этом отметил, что Хейди убегала и раньше.

Фотографий не было.

Я достал блокнот и записал некоторые детали. Потом просмотрел номер за 4 марта, весь, от начала до конца, но не нашел ни дальнейших сообщений о судьбе девочки, ни упоминаний о Джоне Робсе. Исчезновения детей из неблагополучных семей редко получают широкую огласку, особенно если за детьми и раньше числилось всякое. Симпатичная девчушка, дочь приличных родителей, если ей не больше десяти и она живет в одном из ближайших к Лондону графств, привлечет к себе внимание половины всех газет, радио и телевидения, тогда как крепкая, закаленная жизнью девчонка лет двенадцати, выросшая в муниципальном квартале, такого интереса не вызовет, а значит, ее история продаваться будет намного хуже — в конце концов все сводится к этому.

Но была ли Хейди Робс той девочкой, которую я искал? Я прокрутил номер за 5 марта, не нашел ничего, просмотрел следующий. Короткая заметка отыскалась в правой колонке на второй странице, между сообщениями о забастовке рабочих в аэропорту Хитроу и англо-американскими бомбежками военных объектов в Ираке. В заметке говорилось, что, хотя тело девочки и не найдено, Джону Мартину Робсу предъявлено обвинение в убийстве дочери, в связи с чем ему надлежит явиться утром в суд. И снова никаких фотографий — ни жертвы, ни обвиняемого. Больше всего меня заинтересовало отсутствие тела. Именно труп в большинстве случаев дает полиции улики, подкрепляющие предъявленные обвинения. Без улик убедить присяжных и добиться для обвиняемого реального приговора невероятно трудно. Похоже, у полицейских было на Робса что-то еще, но что? Обычно между арестом и судом проходит как минимум шесть месяцев — иногда этот срок растягивается до года, — и для меня это означало еще несколько часов работы в архиве. Впрочем, был и другой, более быстрый способ. Я решил воспользоваться Интернетом.

У противоположной стены стояло несколько столиков с компьютерами, имевшими выход в Сеть, и один из них был свободен. Я щелкнул мышью, и на экране возникли строка поиска и предложение ввести ключевое слово. Часы показывали без пяти четыре. Я вбил два слова — «Джон Робс».

Через пару секунд страницу заполнил список упоминаний в хронологическом порядке. Верхние места занимали заметки из тех самых мартовских номеров «Таймс». Следующее появилось только 26 октября — несколько строчек о первом дне судебного заседания по делу Джона Робса, обвиняемого в убийстве собственной дочери. В номере газеты от 28 октября приводились подробности свидетельства обвиняемого, со слезами на глазах утверждавшего, что ему ничего не известно о смерти дочери, но так и не сумевшего объяснить, как в доме появились нож со следами ее крови и окровавленная одежда девочки. Однако процесс, по-видимому, не возбудил большого интереса ни у средств массовой информации, ни у широкой публики, поскольку статья была короткая, а фамилия Робса исчезла со страниц «Таймс» до 3 ноября, когда газета известила читателей, что подсудимый признан виновным в убийстве и приговорен к пожизненному заключению.

На сей раз в номере были фотографии — и отца, и дочери. На него я едва взглянул — тридцатишестилетний моложавый мужчина с вытянутым лицом и русыми волосами, разделенными косым пробором. На снимке Робс широко улыбался. Как часто бывает в таких случаях, на убийцу он не походил. А вот Хейди обманула мои ожидания — на вид меньше двенадцати, прямые светлые волосы и круглое в отличие от отцовского лицо. Улыбалась она так же широко, как и человек, которого сочли ее убийцей, и на щеках у нее проступали милые ямочки. Глядя на нее, было трудно представить, что у этой девчушки могут быть проблемы с поведением.

Я долго смотрел на снимок, размышляя о том, что описание доктора Чини, хотя и весьма схематичное, соответствовало образу этого улыбающегося с газетной страницы ребенка. На мою долю выпало не так уж много трагедий, и за время службы я научился отстраняться от страданий других, в частности, тех двоих, причиной смерти которых сам и был. И все же последние события задели меня гораздо сильнее, чем мне бы того хотелось. Я просто не мог воспринять гибель Энн Тейлор и Андреа Блум, двух девушек, изо всех сил старавшихся найти свое место в жизни, и убийство Азифа Малика как что-то постороннее, не касающееся меня лично. Сидя в полной тишине в затемненной, глухой комнате, глядя на фотографию девочки, беспомощной и одинокой, умершей семь лет назад и почти всеми забытой, я впервые за много лет почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Убрав с экрана снимки, я продолжал читать. Суд продолжался неделю, и Джона Робса признали виновным. Тело так и не нашли, но предъявленные обвинением вещественные доказательства, к которым прибавилась обнаруженная в ходе дальнейших поисков садовая перчатка с пятнами крови — два свидетеля подтвердили, что она принадлежала обвиняемому, — склонили чашу весов не в пользу отца Хейди.

Сам Робс признал, что поругался с дочерью накануне ее исчезновения, как он утверждал — побега из дома, и даже ударил дочь, но категорически отрицал какую-либо причастность к убийству. Присяжные, однако, не поверили отцу и после продолжавшегося четырнадцать часов совещания вынесли однозначный вердикт — виновен. В момент объявления приговора Джон Робс расплакался и лишь через несколько минут сумел взять себя в руки. Судья, огласив свое решение, охарактеризовал преступление как «уму непостижимое и дикое» и особенно подчеркнул тот факт, что Робс «не осознал тяжести содеянного, не назвал никаких причин совершенного и не рассказал, где спрятал тело».

Я уже дочитывал статью, когда что-то привлекло внимание. Что-то в самом низу страницы.

— Господи… — прошептал я вслух, чем заслужил укоряющие взгляды соседей.

Шок был настолько сильным, что я секунд десять сидел в оцепенении. Не раз и не два мне угрожали оружием, в меня стреляли, и смерть казалась неизбежной, но то, что я видел сейчас, буквально приковало меня к стулу.

Потому что теперь я понял, что случилось.

Я вскочил, повернулся и быстро вышел из комнаты. Теперь я точно знал, что рассказ Энн Тейлор был правдой, что из-за этой правды ее убили и что двенадцатилетняя Хейди Робс стала жертвой педофилов. И еще я знал, что Эмме нужно как можно скорее добраться до родительской фермы, потому что в противном случае жизнь ее будет в смертельной опасности.

Опасность угрожала ей потому, что она, сама того не сознавая, подошла слишком близко к человеку, который — у меня не оставалось на этот счет ни малейших сомнений — был участником той мерзкой оргии семилетней давности. Этот человек постоянно появлялся там, где появлялся и я. И этот же человек выступал на созванной после объявления приговора Робсу пресс-конференции, где говорил, каким сложным и тяжелым было дело для всех, кто его расследовал, и что справедливость все-таки восторжествовала. Да и каких еще слов можно было ждать от человека, возглавлявшего то самое полицейское расследование!

От старшего инспектора Саймона Баррона.

 

Глава 38

Теперь все становилось понятным. С самого начала у них был свой человек. Человек, занимавший довольно высокую должность старшего инспектора уголовной полиции. Человек, имевший доступ к самой конфиденциальной информации, включая имя главного подозреваемого — Билли Уэста. Ему ничего не стоило, не привлекая к себе внимания, передать эту информацию своим сообщникам. Именно Баррон расспрашивал доктора Чини об Энн Тейлор, не сообщив о визите в Олдермастон никому из коллег. И по всей вероятности, именно он потчевал Эмму Нилсон небылицами о причастности Николаса Тиндалла к убийству Малика и Хана, отвлекая ее внимание от истинных преступников.

На улице уже стемнело, и машин стало больше. Я достал из кармана телефон, включил его и торопливо набрал номер. Руки тряслись, и палец нажимал не те кнопки. Я ругал Эмму за то, что она ввязалась в это дело, и проклинал себя за то, что не остановил ее раньше.

Телефон зазвонил — пришло сообщение. Я нажал кнопку возвратного вызова.

Эмма. Она заговорила быстро и взволнованно. Слышимость была плохая, и ее голос едва пробивался через помехи.

— Извини, Деннис, но мне придется вернуться. Работа не отпускает. Я сейчас на автостраде, где-то возле Суиндона. Только что позвонил Саймон Баррон. У него что-то есть. Похоже, у тех, кого мы ищем, свой человек в следственной группе. Предложил встретиться возле Уэмбли. Говорит, что хочет познакомить меня кое с кем. — Она назвала адрес офисного здания, добавив, что это промышленная зона в районе нового стадиона. — У меня сложилось впечатление, что ему и о тебе что-то известно. Кто ты на самом деле, Баррон, конечно, не знает, но упомянул о том, что расследование ведет кто-то еще и что этот человек уже разговаривал с Джеми Делли и доктором Чини. И еще он знает, что ты помогаешь мне. Сказал, что тебе бы тоже следовало там быть. В общем, я направляюсь туда. Сейчас… — она, наверное, посмотрела на часы, — без пяти час. Я приеду примерно через полтора часа. Надеюсь, встретимся. Позвони мне. Думаю, информация действительно важная. Поговорим потом. Пока.

Мир как будто растворился, и проезжающие мимо машины превратились в размытые силуэты. Я понял, что опоздал. Более того, я помог Эмме Нилсон сделать шаг к могиле. Мои часы показывали пять минут пятого. Даже если ей мешали пробки, даже если вместо полутора часов дорога отняла у нее вдвое больше времени, она все равно уже была там. И может быть, уже убита.

Сообщение закончилось. Я нажал «5» — перезвонить.

И услышал гудки. Ее мобильный звонил долго. Потом переключился на голосовую почту.

— Не ходи на встречу с Саймоном Барроном! — прокричал я на бегу, даже не стараясь скрыть панику. — Это он! Он — их информатор! Держись от него подальше! Баррон опасен! Он убьет тебя! Я не шучу. Как только прочтешь это сообщение, сразу же перезвони мне. Немедленно!

Я еще раз прослушал сообщение. Записал в блокнот адрес офисного здания. Прикинул, где нахожусь. Если поспешить и если по пути ничто не помешает, к Уэмбли можно попасть через полчаса.

По Колиндейл-роуд пронесся порыв студеного ветра. Я поднял воротник и снова побежал, лавируя между безликими прохожими и стараясь не думать о том, что обнаружу, когда наконец остановлюсь.

 

Глава 39

К тому моменту, когда я свернул за угол и въехал на территорию промышленной зоны Уэмбли-парк, начался дождь. Дорога шла под уклон, а впереди маячил громадный комплекс строящегося нового стадиона, к которому уже ходили городские автобусы. По обе стороны от дороги, отступив за тротуар, высились огромные, похожие одно на другое здания административных корпусов и складов, мерцали приглушенным светом неоновые вывески и уличные фонари. Многочисленные, едва ли не через каждые пятьдесят ярдов ответвления терялись в кварталах, застроенных такими однообразными образчиками современной архитектуры.

Потные пальцы прилипли к рулю, глаза болели от напряжения. Дождь все шел, и я едва различал надписи на дорожных указателях. Громадина нового стадиона с его гигантской аркой неумолимо приближалась, а поскольку он находился на границе промышленной зоны, вероятность того, что я пропустил нужный поворот и потерял несколько драгоценных минут, возрастала. Сердце колотилось в груди, и каждый его удар уменьшал мои шансы. Я отчетливо сознавал, что Эмма уже в руках Баррона и что привела ее туда моя глупость, моя самоуверенность. Еще одна жертва в этой гребаной цепи смертей, оборвать которую я не смог. Я сосчитал до десяти, приказывая себе не впадать в панику, не суетиться, сохранять спокойствие и отстраненность, не думать о ней, выбросить ее из головы.

Еще один поворот вправо. Я сбросил газ, всматриваясь в надпись на указателе. Позади кто-то нетерпеливо просигналил. К черту! Я еще сбросил скорость и почти уткнулся носом в лобовое стекло, стараясь разобрать буквы сквозь пелену дождя.

Есть.

Я не стал показывать поворот, а просто перескочил в правый ряд и остановился, выжидая, пока в потоке встречного движения возникнет малейшая брешь. За спиной у меня снова посигналили. Я даже не обернулся. Теперь сигналили уже двое. Хотелось выхватить револьвер, выскочить из машины и дать по фарам, но я заставил себя отключиться от всего происходящего и сосредоточиться на одной задаче. Получилось не очень — пальцы отбивали нервную дрожь на липком от пота руле.

Зазор между двумя автомобилями возник неожиданно и вряд ли превышал десяток ярдов, но я отреагировал мгновенно и бросился в брешь без раздумий.

Теперь оставалось лишь найти офисы компании «Тембра софт». Переулок протянулся ярдов на сто и заканчивался тупиком — дорога упиралась в неказистое четырехэтажное бетонное здание в стиле шестидесятых, почти терявшееся в сумерках. Лишь в двух окнах третьего этажа еще горел свет. От соседей оно отделялось бетонной стеной с черной металлической решеткой, увенчанной подобием шипов. У входа на парковочную площадку красовался высоченный бетонный столб с табличкой. Подсветки не было, но, подъехав ближе, я разобрал надпись — «Тембра софт». То, что и надо. Калитка была открыта, но стоянка пустовала. Судя по тому состоянию, в котором пребывал фасад здания, «Тембра» то ли перебралась в другое место, то ли тихо скончалась по меньшей мере несколько месяцев назад.

Я остановился ярдах в двадцати от главного входа. Принимать решение нужно было быстро, но и об осторожности забывать не следовало. Баррон, конечно, ждал меня. Он знал, что я приеду за Эммой, потому что постоянно опережал меня на один шаг, используя Блондина для устранения всех потенциальных свидетелей, обладавших информацией, которая помогла бы найти заказчиков убийства Малика и Хана. Я уже не сомневался в том, что Баррон и сам был одним из той пятерки педофилов, участником семилетней давности оргии, когда погибла Хейди Робс. Трудно поверить, что он стал бы так усердно оберегать мерзкую тайну, если бы не был кровно заинтересован в ее сохранении. И вот теперь Баррон, что называется, рубил концы. Их оставалось немного. Он прикончит Эмму, а потом разделается и со мной. Возможно, Баррон уже знает, кто я такой, и именно поэтому приказал Блондину оставить меня в живых, когда я появился в доме Андреа Блум. Оставить рядом с трупами и орудием убийства. Вот он, Деннис Милн. Смотрите, убийца вернулся.

Я вышел из машины и осторожно закрыл дверцу. Со стороны главной дороги доносился шум проносящихся машин, но здесь было тихо. Здания по обе стороны от «Тембра софт» выглядели опустевшими.

Я посмотрел на два освещенных окна на третьем этаже. Скорее всего Баррон там, а значит, там и Эмма. Место, несомненно, выбрано с расчетом — в пустынном переулке, подальше от возможных свидетелей. Место, где Баррон планировал все закончить. Есть ли с ним кто-то еще? Вряд ли. Ему нужно поставить в деле точку, оборвать все связи с преступлениями прошлого, а в таких случаях предпочтительнее действовать в одиночку, чтобы не пришлось потом затыкать еще кому-то рот. Следовательно, он поджидает меня либо у главного входа, либо, что вероятнее, на третьем этаже. Баррон знает, что я в любом случае войду в здание, чтобы найти Эмму, и, несомненно, держит под наблюдением все подходы, а делать это легче всего сверху.

Время поджимало, но осторожность подсказывала, что прямой путь не есть самый безопасный. Я прошел через пустую соседнюю парковку, свернул на дорожку, разделявшую два здания, обошел корпус «Тембры» с тыла и прошмыгнул к бетонной стене. Подпрыгнуть, ухватиться за решетку и подтянуться — это было нетрудно. Главную опасность представляли металлические шипы, расположенные так близко друг к другу, что свободного пространства между ними почти не оставалось. Перенося ногу, я почувствовал, как джинсы скользнули по острому наконечнику. Одно неосторожное движение вполне могло оставить меня кастратом. Я перенес другую ногу и соскользнул вниз по стене.

Приземление прошло удачно, хотя и немного болезненно. Я огляделся и понял, что попал на автомобильную стоянку «Тембры». Но машин не было и здесь. Где же оставила свою Эмма?

И в этот момент зазвонил мобильный.

На мне была черная кожаная куртка, и на поиски телефона ушло несколько показавшихся вечностью секунд. В конце концов он все же нашелся, и я торопливо нажал кнопку.

— Да?

— Деннис? Пожалуйста… — испуганно прошептала она.

— Эмма! Где ты, черт возьми? С тобой все в порядке?

— Я в том месте, где должна была встретить Саймона. — Голос ее дрогнул. — У меня… проблемы…

До меня донесся какой-то посторонний звук. Шаги. Эмма испуганно вскрикнула.

— Я приду за тобой. Не беспокойся. Я…

Она уже отключилась. Я подержал телефон возле уха, но никто не перезвонил.

Что ж, по крайней мере Эмма еще жива. И Баррон теряет терпение. Звонок она, конечно, сделала по его приказу. Баррон хотел убедиться, что я взял наживку. Он контролировал ситуацию, но у меня появился шанс. Они не знают, где я. Баррон, наверное, считает, что я еще в пути. Иначе бы он не стал вынуждать Эмму звонить.

С тыльной стороны здание выглядело еще хуже. Окна первого этажа были зарешечены, но стекла выбиты, а проемы украшали напоминающие руны знаки — метки какой-нибудь местной шайки. Двойная дверь из дымчатого стекла успела покрыться грязью и царапинами. Она тоже была закрыта.

Я прошел вдоль стены в надежде отыскать еще какой-то вход. Под ногами неестественно громко скрипели кусочки разбитого асфальта. На окнах второго этажа решеток не было, а в одном от стекла остался только зазубренный нижний край. Рядом с ним проходила водосточная труба, и я уже подумал, что смогу вскарабкаться по ней, но, едва дотронувшись до нее, понял — моего веса она не выдержит.

Оставался только главный вход. Я посмотрел на часы — без пяти пять. Дождь не прекращался. Я представил, что это здание — пустая, заброшенная бетонная коробка в унылой промышленной зоне огромного холодного и равнодушного города — станет нашим с Эммой местом последнего упокоения, и поежился от страха.

Но страх — это хорошо. Он обостряет чувства и помогает выживать в самых безнадежных ситуациях.

Я двинулся дальше. Медленно и осторожно. В обход здания. Время вдруг снова встало на мою сторону.

Дойдя до угла, я остановился. Выглянул. Главная дверь была закрыта, но в отличие от боковой, похоже, не заперта. За дверью — тьма и ни малейшего движения. Я отступил за угол, наклонился, поднял с земли камешек и бросил в дверь. Он ударился и отскочил.

Прошло пять секунд. Ничего.

За дверью меня вполне могла поджидать западня, но ничего другого в этой ситуации не оставалось. Я достал из-за пояса револьвер, вышел из-за угла, пробежал к двери и повернул ручку. Дверь открылась со скрипом, прозвучавшим в ушах неестественно громко, и я сделал шаг внутрь, ожидая услышать щелчок взведенного курка, за которым неизбежно последовал бы грохот выстрела. Но в коридорчике было пусто. С полдюжины покрытых линолеумом ступенек вели к следующей двери. Я подкрался ближе и прислушался.

Ничего. Ни звука.

Ступеньки шли выше, ко второму этажу и, вероятно, до самого верха. Было тихо и темно, и ориентироваться помогал только слабый свет уличных фонарей. Где-то далеко завыла сирена. Я подождал немного и, убедившись, что она никого не спугнула, стал подниматься по лестнице, держа перед собой револьвер.

Вой сирены растворился в сумраке вечера, и тишина стала громче.

Я добрался до второго этажа. По голым шероховатым стенам скользили неясные тени.

Выше. Еще выше. Я поднимался, вслушиваясь в тишину, с трудом удерживаясь от того, чтобы сорваться, взлететь на третий этаж и раньше времени выдать свое присутствие.

Есть в моей натуре что-то такое — может быть, своего рода природная жестокость, бесчувственность, — что позволяет мне отстраниться от всего лишнего, не воспринимать чужие страдания и боль. Без этого качества не обойтись ни полицейскому в Лондоне, ни предпринимателю на Филиппинах. Ни, если уж на то пошло, киллеру, убивающему людей за деньги. Сейчас оно помогало не думать об Эмме и сосредоточиться полностью на приближающейся схватке с Саймоном Барроном.

Вдалеке снова завыла сирена. Секунду спустя к ней прибавилась вторая. Мои бывшие коллеги спешили к месту еще одного кровавого преступления. Этот вой напомнил мне о доме. О прежней жизни здесь, в огромном жестоком городе. Здесь всегда что-то происходит. Вечный конфликт между имущими и неимущими, теми, кто оберегает свое положение, и теми, кто только и думает, как бы занять место первых. А между ними — полицейские, защищающие одних от других. Люди вроде Азифа Малика, заплатившего наивысшую цену за свою неблагодарную работу, а иногда и вроде меня, те, кого перетянула одна из сторон.

Добравшись до третьего этажа, я вышел на площадку с большим окном, из которого открывался вид на промышленную зону. На стене, покосившись, висела картина — что-то настолько абстрактное, что и не разобрать в полутьме. Один коридор уходил вправо, другой — влево. Освещенные окна были в той части, что справа. Коридор длинный, ярдов пятьдесят, с дверьми по обе стороны и глухой стеной в конце. Все двери распахнуты. Свет горел за второй и третьей с левой стороны.

Я оглянулся. Точно такой же коридор уходил в противоположную сторону, но там все двери, за исключением одной, были закрыты. Баррон приготовил мне ловушку, но другого я и не ожидал.

Звук сирен нарастал, приближаясь. Выждав несколько секунд, я медленно двинулся к освещенным дверям.

За первой находилась темная и совершенно пустая комната, из которой давно вынесли всю мебель и оборудование. Я пошел дальше, понимая, что Баррон уже услышал мои шаги — пройти бесшумно по линолеуму невозможно, даже если крадешься на цыпочках.

Вот и вторые двери. За теми, что справа, — темно. За теми, что слева, — свет. Я сделал еще шаг… заглянул… И сразу же увидел выступающую из-за двери ногу.

К двум сиренам присоединилась третья, и они приближались к промышленной зоне.

Западня.

Я врезал ногой по двери, прыгнул вперед, в ярко освещенный офис, вскинул револьвер и…

…застонал.

Потому что опоздал. Меня опередили. Как всегда. И, как всегда, я угодил в ловушку, приготовленную ловко и со знанием дела.

 

Глава 40

Секунду-другую я просто тупо смотрел на тело, не в силах сдвинуться с места, ошеломленный, не чувствуя ничего, кроме сожаления. Еще одна невинная жертва. Еще одна загубленная жизнь.

Но времени на сожаления не оставалось, и я заставил себя подойти поближе.

Старший инспектор Саймон Баррон сидел у стены, слегка накренившись в сторону. Глаза его были закрыты, белая рубашка и голубой галстук пропитались кровью. Колотые раны на груди и животе указывали на то, что нападавший, по-видимому, застал его врасплох и, воспользовавшись замешательством, успел нанести несколько быстрых ударов. Входные отверстия были видны отчетливо — вытекавшая из них кровь успела свернуться. На полу между ногами застыла темная лужица, в которой испачкались края темно-зеленого плаща. Лицо было бледное, почти белое — с момента смерти прошло некоторое время, по меньшей мере час или два.

Завывания сирен слышались уже близко, за окном, на темном небе мелькали белые и голубые вспышки мигалок. Машины были еще на главной дороге, но до поворота оставалась сотня-другая ярдов, и пока я смотрел, одна из них уже влетела в переулок.

Сомнений не оставалось — это за мной.

Я повернулся и рванул так, как не бегал еще никогда в жизни — промчался по коридору, пролетел, прыгая через три-четыре ступеньки, первый пролет, врезался в стену и помчался дальше. Я выскочил на второй этаж, когда услышал скрежет тормозов, визг шин и крики полицейских. Они брали здание в кольцо, и мне нужно было во что бы то ни стало вырваться из окружения, опередить их.

Я повернул влево и понесся по коридору, пытаясь вспомнить, где видел разбитое окно. Память не подвела — оно оказалось в угловом офисе, дверь в который, по счастью, была открыта. Я ударил ногой по торчащим кускам стекла, влез на подоконник, порезав при этом ногу, примерился, прыгнул на водосточную трубу и скользнул по ней вниз. Труба заскрипела, подалась, но удержалась. До земли оставалось еще футов шесть, и я разжал руки. Падение получилось жесткое, вдобавок меня ударил по голове кусок жести, но все это были мелочи. Я повернулся и побежал.

— Стоять! Полиция! — крикнул кто-то за спиной, но я даже не оглянулся. Промчался через пустую парковочную площадку, перелетел с ходу через стену и понесся дальше — напрямик, без фокусов, наудачу.

Расчет оправдался, и удача осталась со мной даже тогда, когда я, падая, болезненно приземлился на руки, а потом перекатился через лужу, и 45-й выпал из-за пояса, но, к счастью, не выстрелил.

Двор, в который меня занесло, был забит контейнерами с каким-то оборудованием, ящиками и прицепами. Меня никто не преследовал, и место вполне позволяло спрятаться и передохнуть, но адреналин и понимание ситуации гнали дальше. Кто-то из полицейских крикнул, что я за стеной. Голос прозвучал ясно и громко, что только добавило мне сил.

Я пересек двор секунд за тридцать, отыскал дыру в заборе и, прошмыгнув в нее, оказался у дороги. Еще ярдов сто бегом. На другую сторону. Поворот. За угол. Я перешел на шаг. Прохожих было немного, но машин хватало, так что погони можно было уже не опасаться.

Я понимал, что пора ставить точку. На всем этом деле. Купить билет и вернуться на Филиппины. Теперь я по крайней мере знал, что причина смерти Малика связана как-то с семилетней давности убийством и что четверо из пятерых, имевших отношение к тому преступлению — Поуп, Блэклип, Билли Уэст и Блондин, — уже понесли наказание. Вопросы, конечно, еще оставались — например, что такое узнал Джейсон Хан через несколько месяцев после сеансов Энн у доктора Чини, что побудило его срочно позвонить Малику, — но по крайней мере никто не мог сказать, что я остался сидеть сложа руки после смерти друга. Свой долг памяти я исполнил, даже если его семья никогда не узнает о моей роли в восстановлении справедливости.

Я должен был поставить точку и вернуться на Филиппины, но, конечно, поступил иначе. Оставался еще один человек, мужчина, носивший черную кожаную маску, педофил, замучивший до смерти ни в чем не повинную двенадцатилетнюю девочку и, возможно, до сих пор разгуливавший на свободе. Я хотел найти его и тех, кто ему помогал.

И на сей раз я точно знал, где искать.

 

Глава 41

Я поджидал его в мутном красноватом свете подземной парковки. Я знал, что он придет. Его автомобиль, «ягуар», идеальная машина для человека солидного возраста и положения, стояла на отведенном ей месте. В тот вечер он заработался допоздна. Часы показывали половину седьмого, и я уже почти полчаса скрывался в темном уголке возле входа. Мимо то и дело проходили мужчины и женщины в деловых костюмах, но их появлению предшествовал либо звонок опускающегося лифта, либо стук каблуков по каменным ступенькам лестницы. В последние четверть часа людей стало меньше, да и машин в просторном, напоминающем огромную пещеру гараже осталось не больше полутора-двух десятков.

Больше всего донимала нога. Прежде чем прийти сюда, я заглянул в аптеку, где купил все необходимое, а потом, уже вернувшись в номер, наспех замотал глубокую царапину бинтом. Возвращаться в отель я не собирался и перед уходом тщательно убрал все следы своего пребывания. Рана тупо ныла, но к боли привыкаешь, как и ко всему остальному, а на мою долю в последние пять дней ушибов и царапин выпало больше, чем за предыдущие десять лет. Такова цена за работу в одиночку.

Я как раз пытался размяться и заодно немного согреться, когда лифт звякнул в очередной раз. Пару секунд спустя появился невысокий мужчина с кейсом в руке и густыми черными волосами и усами. Не глядя по сторонам, он уверенно повернул к «ягуару». Не замечая меня, отключил сигнализацию, открыл багажник, поставил кейс и, обойдя машину спереди, сел за руль.

К этому моменту я уже достал из кармана короткоствольную «беретту», которой меня снабдил Тиндалл, навернул глушитель и выступил из тени. Двигатель глухо заурчал, словно намекая на скрытую в нем мощь.

Владелец «ягуара» заметил меня, только когда я открыл дверь с другой стороны и опустился на соседнее сиденье. Лицо его выразило шок, с губ сорвались слова протеста, но я сразу показал, что не потерплю возражений — улыбнулся, ткнул в щеку глушителем и слегка нажал, чтобы его голова ударилась о стекло. В результате он оказался в положении далеко не комфортном.

— Бумажник в кармане пиджака. Возьмите его, пожалуйста.

— Спасибо, Тео, но у меня есть идея получше. Я задам вопрос, и ты дашь на него правдивый ответ. В противном случае выстрелю тебе в лицо, потом положу на заднее сиденье, где ты истечешь кровью раньше, чем я выведу отсюда твою крутую тачку.

Я ожидал протестов, угроз и громких заявлений, но их не последовало — Тео Моррис промолчал и только тихонько всхлипнул. Шок прошел, и он, наверное, уже понял, что я и есть тот самый человек, которого его подручные пытались либо убить, либо подставить все последние дни, а потому изображать невинного страдальца бессмысленно. И еще мне показалось, что ему даже хочется поскорее все закончить. Было что-то у него в глазах. Осознание вины? Признание поражения? Возможно, и то и другое. Тео Моррис не был безжалостным, черствым профессионалом. Может быть, у него неплохо получалось раздавать приказания из уютного офиса, но пачкать руки ему не приходилось. Не знаю почему, но от этого он казался мне еще противнее.

— Какой вопрос? — спросил Моррис после долгой паузы.

— Думаю, ты и сам догадываешься, но все же скажу. Посылая в воскресенье тех двоих убить Леса Поупа и направляя одного из них вчера в дом Андреа Блум с тем же заданием, от чьего имени ты отдавал приказ?

— Господи…

— Он тебе теперь не поможет. Так что спасайся сам.

— Клянусь, я не знал, что все так закончится. И не просил устраивать побоище в Хэкни. Краун всего лишь должен был заткнуть девчонке рот. Откуда мне было знать, что он чертов психопат?

— Краун? Блондин? Тот, которого ты отправил на встречу со мной в субботу с билетом до Манилы? — Моррис попытался кивнуть, но получилось плохо — мешал глушитель. — Так вот, Краун мертв, и ты составишь ему компанию, если не ответишь на вопрос.

Он снова замолчал. Пришлось надавить. Щека покраснела, и Тео замычал от боли.

— Мне приказал босс. Исполнительный директор фирмы, Эрик Тадеуш. Он приказал все организовать. Я бы не стал, но…

— Но тебе хорошо заплатили.

— Повторяю, я и предположить не мог, что все закончится… такой грязью.

Тео Моррис был одним из тех, к кому подходит определение «плюгавенький» — маленький, хлипкий, с круглым животиком, — но я нисколько не сомневался, что у себя в офисе он представал уверенным в себе, важным и чванливым. Этот человечишка прожил жизнь, сознавая, что принадлежит к верхушке некоего закрытого мирка, что он — большая рыба в корпоративном пруду. И только сейчас, скрючившись на сиденье своей роскошной машины, униженный и беззащитный, Тео открыл для себя ту истину, что подлинная сила не в том, каким влиянием он пользуется среди себе подобных, а в дуле револьвера, глядящего, к сожалению, в его, Тео, сторону.

— Где сегодня Эрик Тадеуш?

— Не знаю.

— Знаешь. Не лги. И имей в виду, что бы он тебе ни обещал, теперь ты это все равно не получишь, так что и защищать его смысла нет. Ему конец, а ты останешься со мной, пока я не узнаю, где он.

— В загородном доме. В Бедфордшире. Останется там до завтра. Потом собирается улететь на пару недель на Багамы. У него там тоже дом.

Я подержал пистолет в прежнем положении еще пару секунд и, решив, что он не врет, убрал и положил на колени, но так, чтобы дуло смотрело в его сторону.

— Хорошо. А теперь выключи телефон. — Он выключил. — И поехали. В Бедфордшир.

Моррис посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— У него же там охрана.

— Не сомневаюсь. Трогай.

Наверное, Тео понимал, что спорить или умолять сохранить ему жизнь бесполезно, а потому дал задний ход, развернулся и поехал к выходу, еще раз повторив, что он не хотел, чтобы все так закончилось.

Мне это было неинтересно, и я сказал, чтобы он заткнулся.

Ехали долго, молча и без приключений. Моррис лишь однажды попытался завести разговор, но едва успел произнести несколько слов — я оборвал его и включил погромче радио. Выслушивать его болтовню, объяснения и жалобы не было ни малейшего желания.

Стараясь ни о чем не думать, я гнал сомнения и страхи. Меня предали да еще и заманили в ловушку в стране, где я уже три года, как числюсь в списке разыскиваемых преступников. Арест грозил тюрьмой и таким сроком, при котором на свободу выходят, только чтобы умереть. И даже в случае удачи я вряд ли могу вернуться туда, откуда уехал, и вести бизнес с человеком, к которому у меня имелись свои вопросы. Томбой Дарк, как оказалось, связан с людьми, творившими жуткие злодеяния, и после всего случившегося отношения между нами уже никогда не станут прежними. Впрочем, размышлять об этом не хотелось.

Мы слушали радиостанцию «Мэджик», которая специализируется на легких мелодиях. Сначала они сыграли Дона Хенли, потом пару вещиц Элвиса Пресли. Мы не подпевали, хотя Тео немного успокоился и уже увереннее держал руль. Я заметил, что он потеет, но это и понятно, учитывая обстоятельства.

В восемь начался выпуск новостей. «Мэджик» — лондонская станция, а потому на первое место вышло сообщение о кровавой расправе в доме Андреа Блум. Услышав о гибели двух мужчин и двух женщин, которых зарезали и забили до смерти, Тео громко вздохнул и неодобрительно покачал головой. Ведущая назвала произошедшее «еще одной ужасной повестью из жизни жестокого города» и добавила, что личности жертв пока не установлены окончательно и полиция не пришла к однозначному мнению относительно мотива преступления. Обычно это означает, что у них просто ничего нет. О смерти Баррона в районе Уэмбли пока не сообщали.

Я закурил и откинулся на спинку сиденья, не спуская при этом глаз с Тео.

Примерно через час после новостей мы свернули с шоссе и еще через десять минут проехали через тихую и приятную на вид деревушку с несколькими домиками и церквушкой. Дорога пошла в гору; по обе стороны от нее появились особняки, в большинстве своем скрытые внушительными воротами Здесь проводили время богачи, имевшие возможность взирать на деревушку и ее обитателей сверху вниз.

— Далеко еще?

— Почти приехали.

— Покажешь дом, но не останавливайся и проезжай мимо.

Дорога стала выравниваться.

— Вот он, — сказал через полминуты Тео, указав на побеленную каменную стену футов в десять высотой.

Мы миновали кованые ворота, и я успел увидеть стоящий в конце длинной подъездной дорожки дом — огромный, в елизаветинском стиле особняк с решетчатыми эркерами и высокими деревянными балками.

Слева промелькнули еще несколько домов, потом потянулась пустошь, а еще дальше — лес, к которому вела узкая дорога.

— Сверни туда, — приказал я.

Тео повиновался, но лицо скривилось, а глаза панически забегали. Его путешествие подошло к концу; мы достигли пункта, где ему предстояло узнать, останется он жив или умрет.

Мы проехали ярдов двадцать, и я приказал остановиться.

— Я никому ничего не скажу, — пролепетал он. — Вы же знаете, что я ничего никому не скажу. Полиция нужна мне еще меньше, чем вам.

— Какая здесь охрана?

— Я был у него всего пару раз и видел только одного охранника, дежурившего по ночам. И еще камеры наблюдения.

«Возможно, — подумал я, — сегодня охрана понадежнее. Тадеуш вполне мог укрепить ее на всякий случай, пока не убедится, что с моей стороны ему ничто не угрожает».

— Хорошо. Заглуши мотор.

— Вы могли бы меня отпустить. Обещаю, что никому…

Я ткнул пистолетом в ребра, и Моррис повернул ключ.

— Выходи. — Мы оба вышли из машины. — Открой багажник.

Он нехотя подчинился.

— Залезай.

Моррис задрожал.

— Не убивайте меня. Пожалуйста.

— Ты заслужил смерть, Тео. Ты — дрянь, подонок, заставляющий других делать грязную работу, но я тебя не убью. Разве что ты не влезешь в багажник через пять секунд.

Он умоляюще посмотрел на меня, потом, видимо, решил, что ничего не потеряет, воззвав к моему милосердию. Сообщил, что у него жена и дети. Попросил пощадить его хотя бы ради них. Признался, что не заслуживает прощения, что если бы время повернулось вспять… Впечатление было такое, что раньше Моррис никого и ни о чем не просил. Его жена и дети были скорее всего ничем не лучше своего мужа и папаши, но добавлять еще одно имя к списку жертв разыгравшейся здесь кровавой трагедии не хотелось, а поэтому когда он наклонился, я ударил его по затылку рукояткой пистолета и запихнул уже бесчувственного в тесный багажник.

Я захлопнул крышку, вынул ключи из зажигания и закрыл все дверцы. Тео Морриса ждала не самая приятная ночь, но, по его собственному признанию, большего он и не заслуживал.

 

Глава 42

Оставив машину в лесу, я двинулся в направлении деревни. По зыбкому небу скользили с запада на восток мглистые облака, за которыми то и дело скрывалась полнеющая луна. Ветер, куда более холодный и злой, чем в Лондоне, хлестал по плечам и норовил продуть насквозь. Я поднял воротник, но попытка защититься оказалась тщетной.

Соседний с особняком Тадеуша дом представлял собой одноэтажное строение в стиле ранчо, дополненное огромным, прикрепленным к искусственной скале на дорожке колесом от фургона. Рядом стояли четыре автомобиля, в окнах горел свет, но хозяева в отличие от мистера Тадеуша, похоже, не воспринимали проблему безопасности всерьез, потому что ворота были распахнуты настежь.

Я прошел через них и свернул на дорожку, держась поближе к стене, разделявшей два участка. Из окон доносился звон стаканов и пронзительный смех немолодой женщины, успевшей, как мне показалось, пропустить лишнего. Наверное, люди устроили вечеринку, и в какой-то момент я даже позавидовал им — если этих счастливчиков что-то и беспокоило, то разве что утреннее похмелье.

Примерно на середине дорожки к стене примыкал новенький сарай. Стараясь не шуметь, я забрался на него и попытался разглядеть что-нибудь сквозь густую листву. Ничего не увидев и не услышав, вскарабкался на стену, сполз на землю уже по другую сторону стены и раздвинул ветки.

До угла дома Тадеуша было около двадцати ярдов. Между мной и особняком расстилалась аккуратно подстриженная сказочно зеленая лужайка. У ворот обнаружилась одноэтажная сторожка, которую я не заметил с дороги. В окне горел свет, и я даже рассмотрел профиль сидящего человека. На столе перед ним светились экраны мониторов, но охранника они, похоже, не слишком интересовали. Судя по наклону головы, он читал книжку. Выяснить, есть ли в доме второй охранник, можно было только одним способом — ожиданием.

Ничего другого не оставалось.

Прошло пять минут. Потом десять. Я уже склонялся к тому, что Тео Моррис прав и что Тадеуш, очевидно, списав меня со счета, не стал принимать дополнительные меры предосторожности, как вдруг из-за угла появился второй охранник — в форме, с фуражкой на голове, сигаретой в зубах и немецкой овчаркой на поводке. Большим сюрпризом для меня это не стало. Охранникам нужно как-то отпугивать незваных гостей, а поскольку собственного оружия они, кажется, не имели, единственным доступным средством устрашения была собака. Таковы причуды британского законодательства. Человек может нанять охрану для защиты своей жизни и собственности, но ее возможности в области применения силы настолько ограничены, что в большинстве случаев эта мера не дает желаемого эффекта. Если бы, например, овчарка покусала меня, я мог бы с полным правом подать на ее хозяина в суд. Впрочем, понаблюдав за этим четвероногим другом, я пришел к выводу, что проблем он не доставит. Пес был явно перекормлен и, похоже, готовился уйти в отставку по причине преклонных лет. Охраннику, который и сам напоминал пенсионера, приходилось едва ли не тащить его за собой на поводке. В какой-то момент парочка остановилась, и я подумал, что пес уловил мой запах, но он лишь задрал заднюю лапу, чтобы сделать свое собачье дело. Охранник мирно затянулся и прокашлялся. Отступив к стене, я натянул на лицо шарф, оставив открытыми только глаза, и приготовился действовать. Стража продолжила путь. На поясе охранника громко звякали ключи. Искусство скрытного подхода явно не входило в его репертуар.

Когда они поравнялись со мной, нас разделяло не более десяти футов. Овчарка так ничего и не учуяла, но оживилась при виде сторожки — возможно, близилось время ужина.

Я осторожно вышел из-за зеленой изгороди, в четыре быстрых шага преодолел разделявшее нас расстояние и одной рукой обхватил охранника сзади, зажав рот. Дуло пистолета врезалось ему в щеку. Пес повернулся и сердито зарычал. Похоже, этот зверь показывал, что готов отработать свой кусок мяса. Требовались быстрые действия.

— Успокой его, или он сдохнет, — негромко сказал я. — И не дергайся. Никаких лишних движений. Ну! — Я убрал правую руку, но оставил на месте пистолет.

— Все в порядке, Принц, — нервно прошептал охранник, наклоняясь к собаке. — Успокойся. — Он повернул голову. — Мне неприятности ни к чему, мистер. Сопротивляться не буду.

— Сделаешь все, как я скажу, и никто не пострадает. Ты меня не интересуешь. — Я опустил пистолет. — Сейчас мы пойдем к сторожке. Войдешь, как обычно. Остальное не твое дело. И пожалуйста, не строй из себя героя, потому что тогда мне придется тебя убить. Это я гарантирую.

Когда угрожаешь кому-то оружием, говорить лучше всего спокойно — это самый надежный способ убеждения. Начнешь паниковать и нервничать, и твой противник подумает, что ты не уверен в себе, что у него еще есть шанс взять контроль над ситуацией, и может попытаться выкинуть какой-нибудь фокус. Это особенно верно в отношении ветеранов — свою работу они делают кое-как, но у них есть гордость, и они не любят оставаться в дураках.

Я подтолкнул его в спину, и он зашагал к сторожке. Пес еще ворчал, но последовал за хозяином. Что делать с Принцем, я еще не решил. Убивать собаку мне не хотелось (особенно после того, как на моих глазах погиб Текс), но и оставить его на свободе я не мог.

— Сколько человек в доме? Отвечай негромко.

— Не знаю. Я здесь в первый раз. Вызвали вечером.

— Но тебя кто-то встретил?

— Да, хозяин этого особняка. Больше я никого не видел.

— Ладно. А теперь помолчи.

Мы подошли к сторожке. Он открыл дверь и вошел. Принц протиснулся за ним.

— Все в порядке, Билл? — спросил тот, что читал книгу. — Что-то случилось?

Я понял, что пора вмешаться, и, переступив порог, направил на него пистолет.

Парень за столом повернулся, увидел меня и оружие, и на лице его появилось тревожно-испуганное выражение. Он молниеносно поднял руки и застыл, как мальчишка по команде «Замри!». Книга упала на пол. Охранник попытался что-то сказать, но я остановил его коротким «Молчи!» и, повернувшись к Биллу, приказал привязать овчарку.

Билл не стал спорить. Не стал задавать ненужных вопросов типа «Что ты, черт возьми, делаешь?» или качать укоризненно головой, мол, ты совершаешь большую ошибку. Он просто привязал конец поводка к крючку на стене, что было вполне разумно и гуманно в отношении собаки: Принц мог двигаться, но не мог напасть на меня.

— Теперь намордник.

Намордник нашелся на столе, за чайником и двумя кружками, и Билл занялся делом.

Я повернулся к лысому:

— Выйди из-за стола и стань лицом к стене.

Он медлил, глядя на меня так, словно знал, что пришел его последний час, и мне пришлось повторить приказ и еще добавить, что с ним ничего не случится, если он сам не будет нарываться на неприятности. Я подкрепил слова соответствующим жестом, и охранник наконец отошел к стене, хотя мои обещания, похоже, убедили его не до конца.

Краем глаза я заметил, как Билл тянется к крюку. Он явно что-то задумал, и для меня это стало настоящим откровением. Я обернулся, и его рука замерла в шести дюймах от цели. Билл попытался сделать невинное лицо, но фокус не сработал. Я уже начал говорить, что не стоит испытывать мое терпение, но не успел произнести и двух слов, как его приятель с поразительным проворством сорвался с места, врезался в меня головой и, подгоняемый адреналином, попытался вырвать пистолет.

— Помоги, Билл, — прохрипел он.

Билл снова потянулся к крючку с явным намерением спустить на меня Принца.

Уже заваливаясь на дверь, я инстинктивно вскинул руку и потянул за спусковой крючок. Вышло это случайно или нет, не знаю, но в результате случилось то, что случилось. Пистолет пшикнул, и пуля попала Биллу в голову. По крайней мере так мне показалось в первое мгновение. Противник вскрикнул, отшатнулся, споткнулся об овчарку и шлепнулся на задницу, схватившись обеими руками за голову.

— Я ранен! — взвыл он. Между пальцами и впрямь сочилась кровь. Принц со злобным рычанием прыгнул на него. — Помогите!

Коллега Билла обернулся, и я, воспользовавшись замешательством, вырвал руку из его цепких пальцев и для убедительности ввинтил ему в щеку глушитель.

— Боже, — прошептал он. Я врезал ему коленом, оттолкнул к столу и повернулся к Биллу. Он все еще скулил, тогда как Принц с внушающим опасение энтузиазмом слизывал с его пальцев кровь.

— Ты меня подстрелил, — прохрипел Билл голосом человека, жить которому осталось несколько секунд.

— И попал в ухо, — ответил я. — Да и то случайно. Хочешь кого-то винить, вини своего дружка. А теперь поднимись и надень на пса намордник. Большего от тебя не требовалось.

Он остался на месте, и только после того, как я пообещал отстрелить второе ухо, поднялся и довел дело до конца. Кровь продолжала течь, но ухо практически не пострадало. По крайней мере ему повезло в этом отношении больше, чем Джеми Делли.

Я приказал лысому выдвинуть ящики стола и обнаружил во втором пару пластмассовых наручников. Потом посадил обоих в угол, рядом с овчаркой, приковал друг к другу наручниками и забрал ключ. Они клятвенно заверяли меня, что будут сидеть тихо и смирно, но верить им на слово не было никаких оснований. После недолгих поисков я обнаружил в другом ящике моток веревки и ножницы и связал приятелей спиной к спине, завершив операцию двойным рифовым узлом. Чтобы распутать его, не обязательно быть Гудини, но на это требовалось какое-то время, и я не собирался задерживаться в доме надолго.

— Нужно вызывать «скорую», — сказал Билл, когда я выпрямился. — У меня большая кровопотеря. Мне что-то нехорошо.

Никакой большой кровопотери не было. Пуля лишь задела мочку уха, но мне стало жаль этих бедолаг. Я нашел чистое полотенце, смочил в раковине и обвязал Биллу голову. Потом пошарил у него в карманах, вынул связку ключей и спросил, какой открывает входную дверь.

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Хозяин не сказал. И это чертово полотенце слишком холодное. Вода протекает мне за шиворот.

Я выпрямился.

— Напомни, чтобы я не обращался в вашу фирму.

Он попытался еще что-то сказать, но я уже не слушал.

— Будете сидеть тихо, вызову «скорую» как только закончу. Поднимете шум — останетесь так на всю ночь.

Выйдя из сторожки, я запер дверь на ключ и осторожно, держась поближе к кустам, направился к дому.

 

Глава 43

С тыла к особняку подступала вторая лужайка, размером не уступавшая первой да еще с бассейном в дальнем конце. За окнами горел свет, но шторы были сдвинуты, и заглянуть внутрь не удалось. Я остановился у одного из окон, прислушался и разобрал приглушенные голоса. Значит, они здесь. Я посмотрел на часы — девять двадцать пять.

Сбоку к особняку примыкала большая оранжерея с высокими окнами, но все были закрыты. Я прошел к двери и достал из кармана ключи. Четвертый вошел в замочную скважину как по маслу, легко повернулся и открыл замок. Переступив порог, я осторожно прикрыл за собой дверь и достал из кармана «беретту» и глушитель. Света из других комнат вполне хватало, чтобы сориентироваться и не наткнуться на что-нибудь. По обе стороны от прохода расположились две длинные софы, на кофейном столике красного дерева лежали несколько журналов. Я заметил «Кантри лайф» и «Гуд хаускипинг», а также папку с финансовой отчетностью «Тадеуш холдингс». Ничего особенного. Как и многие другие педофилы, Эрик Тадеуш наверняка был хорошим актером.

Дверь, соединяющая оранжерею с остальным домом, была открыта, и я вышел в обитый деревянными панелями холл, украшенный красочными акварелями с сельскими пейзажами, Голоса, звучавшие теперь громче и яснее, доносились из глубины особняка, и я, не желая поднимать шум раньше времени, осторожно продвинулся по натертым до блеска половицам к следующей двери.

Она вела в светлую кухню с черными гранитными столешницами, соседствовавшую то ли с гостиной, то ли со столовой, где звенели бокалы и разговаривали люди, которых я пришел убить.

— Открою еще бутылку, — сказал мужчина. Секундой позже по полу скрипнули ножки стула — он поднялся из-за стола.

Я не стал прятаться.

Эрик Тадеуш, мужчина более крупный, чем мне представлялось, в плотных брюках из твида и хлопчатобумажной рубашке, вошел в кухню с пустой бутылкой из-под вина. На ногах у него были потертые кожаные тапочки. Увидев меня, он остановился от неожиданности и открыл рот, но тут я выстрелил ему в левую ногу, взяв на шесть дюймов выше колена. Нога подломилась, бутылка выскользнула из пальцев и разбилась вдребезги о терракотовую плитку, а сам Тадеуш неловко завалился набок, ударившись головой о дверной косяк. Я переступил через него и прошел в роскошно обставленную столовую, оставив хозяина особняка стонать от боли и зажимать кровоточащую рану.

— Привет, Эмма. — Я поднял пистолет так, чтобы дуло смотрело ей в лоб.

Она сидела на дальней стороне стола, держа в руке бокал с остатками белого вина. Огненно-золотистые волосы были собраны в хвостик, тонкое лицо под ними в одно мгновение превратилось в маску ужаса.

— Деннис, пожалуйста, я все объясню. — Она поставила бокал на стол, и из глаз брызнули слезы. — Он заставил меня приехать сюда. Он…

— Конечно, он, кто же еще. Тебе, похоже, пришлось многое вынести. — Не опуская пистолет, я подошел к столу. — Ты хотя бы представляешь, что сделал этот человек? Представляешь, на какие страдания обрекал других?

— Ты не понимаешь… — Эмма умоляюще смотрела на меня сквозь слезы.

Надо признать, актриса из нее вышла бы отменная. В какой-то момент я и сам засомневался насчет ее роли во всем этом. Хотя и знал — душа ее черна как грех.

— Слава Богу, ты здесь, — продолжала она. — Мои родители у него в заложниках. Уже несколько дней. Он пригрозил, что убьет их, если я не сделаю все так, как ему нужно.

Эмма поднялась. На ней было белое платье без рукавов, в котором она казалась еще моложе.

— Стой, где стоишь.

Ее сотрясали рыдания. Слезы катились по бледным щекам.

— Но, Деннис, они в подвале. Он держит их под замком. Мне нужно спуститься… проверить, как они там. Пожалуйста, Деннис, поверь мне! Я могу это доказать. — Она пошла ко мне, и я предупредил ее еще раз. Но она не останавливалась, зная, что у меня не хватит сил выстрелить. Должно быть, читала в моих глазах что-то такое. В кухне громко стонал и призывал на помощь Тадеуш.

— Хватит, Эмма, остановись. Я не шучу.

Она остановилась. Нас разделяло пять футов, и ее лицо, вся ее поза выражали такую невинность, такую ранимость, такую беззащитность, что у меня дрожали колени. Она была прекрасна в эти мгновения, и ее огромные карие глаза смотрели на меня умоляюще, скорбно, с рвущей душу грустью. И чем дольше она смотрела на меня, тем сильнее мне хотелось поверить ей. Я терял уверенность, и мы оба это понимали.

За спиной послышался какой-то звук, и в следующую секунду кто-то обхватил меня за пояс и выбил из руки пистолет, который отлетел к ногам Эммы. От сильного толчка я ударился головой о стену и задел плечом картину.

Все случилось так быстро, что прежде чем я успел что-то сделать, меня уже поставили на колени, а руку завели за спину. Оглянувшись через плечо, я увидел молодого, плотно сложенного парня в той же форме, что Билл и его приятель. К сожалению, на этом сходство между ними кончалось. Резкий, с короткой стрижкой и обветренным суровым лицом, парень определенно успел пройти армейскую школу, а точнее, судя по быстроте и эффективности действий, морскую пехоту или десант. Я понял, что крепко влип.

Эмма расплылась в счастливой улыбке.

— Как хорошо, что вы успели. Этот человек собирался меня убить.

— Не слушай ее, — прошипел я, но он лишь добавил давления на руку, и я, скрипнув зубами от боли, замолчал.

— Вы, если я правильно понял, говорили о каких-то людях в подвале? — спросил охранник. — Там действительно кто-то есть?

Эмма снова расплакалась, потом наклонилась и подняла мой пистолет.

— Да, мои родители… Их держат там… в заложниках…

Она снова всхлипнула и, резко повернувшись, направила пистолет уже на своего спасителя. Рыдания мгновенно прекратились.

— Но вам не стоит забивать голову такими мелочами.

Я попытался вмешаться, но Эмма не дала мне такого шанса и преспокойно, даже не переставая улыбаться, спустила курок.

Пальцы, сжимавшие мою руку, разжались; охранник пошатнулся и рухнул на пол — с кровавой раной на месте правого глаза. Тело забилось в конвульсиях и затихло. Стреляла Эмма отлично.

— А ты, Деннис, упрямый парень. — Теперь она смотрела на меня по-другому — с холодной, злобной ненавистью, какой я еще не видел в ее глазах. — Пройти столько препятствий. Откровенно говоря, мы думали, что тебя уже взяли и предъявляют обвинения в убийстве. Да, такой поворот следовало предвидеть. Мы тебя недооценили.

— Кто вы? — прошептал я, не зная, что еще сказать.

— Мы? Ну во-первых, конечно, я, Эмма Нилсон, женщина, с которой ты переспал. И он… — она кивнула в сторону кухни, откуда доносились стоны Эрика Тадеуша, — мой отец.

Она взяла со стола бокал и отпила вина, явно наслаждаясь моей реакцией и своей победой и не обращая никакого внимания на мертвого охранника, лежащего на полу всего в нескольких футах от нее. Почему я был так слеп? Почему не разглядел за маской притворства ее истинную суть? Куда только подевалось чутье, которым я так гордился?

— Ты, наверное, думал, что его интересовали только дети? — продолжала Эмма. — Да, конечно, детишек он предпочитал всему остальному. Но, должна сказать, когда-то он был женат. На моей матери. Только вот она погибла в автомобильной аварии. Говорили, что это был несчастный случай, но я так не думаю. Полагаю, без его участия не обошлось. — Держа меня на мушке, она прошла мимо тела и, подойдя к двери, заглянула в кухню. — Так, папочка? Ты убил мамочку, чтобы заполучить меня, верно? Потому что ты — мерзкий, гадкий извращенец. — В голосе ее вместе с понятной горечью прозвучало что-то еще, может быть, торжество победителя, утвердившего наконец свою власть.

— Помоги мне, милая, — простонал Тадеуш. — Пожалуйста, вызови «скорую».

Будто не слыша его, Эмма повернулась ко мне. Милой и приятной ее сейчас не назвал бы, пожалуй, никто. Я видел злобное, порочное лицо.

— Знаешь, он начал трахать меня, когда мне едва исполнилось восемь лет. Восемь! Вот так-то. И каждый раз после этого делал мне какой-нибудь дорогой подарок. Украшение или редкую старинную куклу. Однажды, когда я вела себя особенно хорошо, даже купил миниатюрный «астон-мартин», чтобы я разъезжала на нем по саду. Не веришь? Скажешь, так не бывает?

Я промолчал. Честно говоря, я и не знал, что тут можно сказать.

— А потом, когда мне было уже шестнадцать и когда все эти подарки просто девать было некуда, все закончилось. Раз — и нет. Как отрезало. Я стала слишком стара для него. Подарки, конечно, продолжал дарить и вообще заботился, чтобы у его любимой доченьки было все, чего душе угодно, но секс прекратился. Я стала, как говорится, «порченым товаром». И, что самое обидное, никаких объяснений. Ни слова. Как будто ничего и не случилось. Дрянь. — Она произнесла последнее слово с такой ненавистью, будто обращалась ко всем мужчинам.

— Эмма, пожалуйста, — снова подал голос Тадеуш, — прикончи его и вызови «скорую».

Она пропустила его призыв мимо ушей.

— Чего мой папочка не понимает, так это того, что теперь он — порченый товар. Мне наплевать на него. — Здесь ее голос, однако, дрогнул, и я подумал, что, может быть, он еще значит для нее гораздо больше, чем она готова признать. — Если я с ним и разговариваю, то только потому, что у него есть то, что мне нужно. Компания. Так что ты появился как нельзя кстати. Подумай сам. Деннис Милн — беглый преступник, безжалостный убийца — врывается в загородный дом главы фирмы, убивает Эрика Тадеуша и охранника, но погибает от руки дочери хозяина, получив пулю из собственного пистолета.

— Тебе никто не поверит, — сказал я, понимая, что ее версия прозвучит вполне убедительно для полиции.

— Поверят, можешь не сомневаться. Твою ДНК обнаружат на месте убийства Саймона Баррона, на его одежде. И еще волосы. Я срезала прядку в ту ночь, когда ты спал. Их найдут, если уже не нашли, в доме, где прошлым вечером убиты четыре человека. Я дам показания, что Баррон получил доказательства твоей причастности к убийству Малика и Хана. Ты расправился с Барроном и пытался добраться до меня.

Я с усилием сглотнул. Да, Эмма прекрасно все разыграла.

— А мотив?

— Мотив? Да кто же скажет, что творится в больном мозгу маньяка? — Она пренебрежительно пожала плечами.

Наблюдая за ней, я пришел к выводу, что Эмма говорит правду, что все так и есть — и с ДНК, и с волосами. С самого начала она казалась мне немного неестественной, чересчур увлеченной, чересчур рисковой. Были и кое-какие нестыковки — слишком много денег, невнятная семейная история, упорные попытки направить мое внимание на Николаса Тиндалла, — но я не хотел их замечать, не хотел подозревать создание столь милое и приятное. Женщину, с которой спал. Вспомнился приют и Карла Грэхем. Я и раньше допускал эту ошибку.

— Так это ты убила Саймона Баррона?

— Слишком уж близко он подобрался, — равнодушно ответила Эмма, пожимая плечами. Похоже, она потеряла интерес к теме. Разговор подошел к концу.

Но я еще попытался выиграть время.

— Не понимаю. Если ты такая богатая наследница, зачем работать репортером в какой-то мелкой газете?

— После убийства Малика и Хана полиция бросила большие силы на расследование, и нам нужен был человек, который имел бы доступ к информации, а я всегда хорошо писала. Устроиться оказалось совсем не трудно — дали кому надо в лапу, и я получила работу в «Эхе». С деньгами все можно устроить.

Мне вспомнился первый звонок в редакцию.

— Теперь понятно, почему парень, с которым я разговаривал по телефону, так тебя невзлюбил.

Она презрительно фыркнула:

— Какое мне до него дело? Неужели ты думаешь, что я обращаю внимание на такие мелочи? Я же вас всех обыграла! Всех выставила дурачками! Даже Тиндалл с его жалкими угрозами и идиотскими куклами меня не испугал. Знаешь, меня это заводило. И стараться особенно не приходилось — пококетничай, постреляй глазками, поулыбайся, и любой полицейский твой. Они просто не могли устоять перед моими чарами. Даже ты на них поддался, Деннис. Безжалостный киллер.

Я ухмыльнулся, и ей это, похоже, не понравилось.

— Безжалостный? Ну, до тебя мне далеко.

— Ты прав. — Эмма подняла пистолет. — Тебе до меня далеко.

Мне стоило больших усилий остаться на месте и не поддаться панике.

— И все же с чего все началось? Да, были сеансы. Да, Энн рассказала что-то доктору Чини. Но что такое узнал Хан? Почему их пришлось убить? Его и Энн? Причем вскоре после разоблачения Блэклипа?

Эмма покачала головой:

— Извини, Деннис, но этот номер не пройдет. Я же вижу тебя насквозь. Ты просто пытаешься выиграть время, а у меня его нет. Утешься вот чем: для старичка ты очень хорош в постели. Переспать с киллером — это было забавно.

И она выстрелила: посланные точно в грудь, три пули ударили меня, как свинцовые кулаки.

Я охнул, сложился от боли пополам и свалился на пол.

— Теперь твоя очередь, папочка, — негромко и мягко сказала Эмма и, отвернувшись от меня, шагнула к двери в кухню и подняла пистолет.

— Нет, Эмма, нет! — взмолился Эрик Тадеуш. — Что ты делаешь! Я же люблю тебя!

Наблюдая за ней из-под полуопущенных век, я заметил, как в лице что-то дрогнуло, по нему словно пробежала рябь сомнения, приглушившая холодный убийственный блеск. Было и что-то еще; может быть, любовь, может быть, ненависть. Тогда я не понял, но теперь уверен — и то и другое.

Пистолет дрогнул, рука немного опустилась — Эмма заколебалась.

И не заметила, как я сел — голова еще кружилась, хотя основную силу трех пуль поглотил бронежилет, который дал мне Николас Тиндалл, — вытащил из-за пояса револьвер и, сжав рукоятку обеими руками, направил его в сторону Эммы.

— Еще одно препятствие, Эмма, — сказал я, когда она повернулась.

В глазах ее мелькнула тревога, рот приоткрылся, но произнести что-либо она уже не успела.

Я спустил курок в тот самый момент, когда Эмма вскинула руку. Я спустил курок, осознав наконец, что она это заслужила.

Пуля угодила в грудь, и на белом платье мгновенно расцвел красный цветок. Эмму просто снесло с ног и швырнуло на стену. Ее пистолет тоже выстрелил, пуля срикошетила от пола и ушла в потолок, и тогда я пальнул еще раз, в лицо. Фонтан из крови, комочков мозга и осколков костей ударил в стену, тело же сползло на пол, а на лицо упала свалившаяся красная штора.

Вскрикнул Тадеуш — от боли, горя или, может быть, облегчения, — но слабо, едва слышно.

У меня еще оставались к нему вопросы.

Держась за стену, я поднялся, сделал пару глубоких вдохов и подошел к нему. Он полулежал, прислоняясь спиной к дверному косяку, в той же позе, в которой я его оставил, — зажимая обеими руками рану. Кровь уже испачкала терракотовые плитки и растекалась по полу. Тадеуш заметно побледнел.

— Ты убил ее, — прошептал он. — Мою девочку.

— Она не была чьей-то девочкой. Ты об этом позаботился. Твоя дочь выросла чудовищем. Об этом тоже ты позаботился. Знаешь, мне почти жаль, что Эмма не убила тебя.

— Она бы не убила, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Неужели ты так и не понял? Она любила меня. Моя девочка… Моя малышка… А ты ее убил. Теперь можешь убить и меня. Все кончено.

— Кончено, но не совсем. У меня к тебе несколько вопросов. Ответишь, умрешь легко и быстро. Не ответишь, будешь подыхать медленно и мучительно.

— Пошел ты, Милн. — Он плюнул, но сил уже не осталось, и густые белые капельки слюны упали на мои джинсы. — Я не собираюсь облегчать тебе жизнь. Наши тайны умрут с нами, и ни ты, ни другие ублюдки ничего не смогут с этим поделать. Тебе нечем мне пригрозить. Все, что ты можешь, — это убить меня, но я уже готов к смерти. Для смерти день не выбирают, для смерти любой день хорош. — Тадеуш раскинул руки, как бы приглашая меня сделать последний выстрел. — Давай начинай.

И я начал.

Я делал с ним такое, чего стыжусь и сейчас, потому что, когда делаешь такое, сам погружаешься в грязь, сам опускаешься до уровня того мерзавца, с которым это делаешь. Я не обращал внимания на его мольбы и крики. Не замечал хлещущей на мою одежду крови. Загонял внутрь отвращение, нараставшее во мне по мере того, как я усиливал давление. Я отгородился от всего, кроме того, что считал своей задачей: заставить его заговорить, развязать ему язык. Я делал это сознательно, понимая, что призраки моего прошлого и призраки его прошлого никогда не забудут и не простят, если я этого не сделаю.

И Тадеуш заговорил. В конце концов он рассказал все, а когда закончил, я взял пистолет, который получил от Николаса Тиндалла, и выстрелил ему в голову — прекратив и его, и свои страдания. Думаю, он даже был рад. Не потому, что мучился от боли — хотя отчасти и поэтому, — а по причинам другим, менее очевидным. Где-то в глубине его черной души еще оставался живой, неиспорченный уголок, задавленный чувством вины — и в особенности тем, что он сделал с Эммой. Наверное, он любил ее, а она любила его. Это была порочная, извращенная любовь, но все равно любовь, и он знал, что предал эту любовь, когда надругался над ней много лет назад.

Понимая это, я не испытывал к нему жалости. Эрик Тадеуш убил Хейди Робс и тем самым обрек ее отца на жизнь за решеткой за преступление, которого не совершал. Сомневаюсь, что в мире нашелся бы кто-то, кто посочувствовал бы ему. Эрик Тадеуш был подонком и заслужил все, что получил. Но Эмма? О ней я старался не думать.

А потому повернулся и вышел, оставив их вместе.

 

Глава 44

Эрик Тадеуш рассказал, что Джейсон Хан — а вместе с ним и Азиф Малик — погиб из-за одной телевизионной программы.

С нее, по сути дела, все и началось. Джейсон знал, что в детстве его девушка, Энн Тейлор, пострадала от рук своего отца и его так называемых друзей. Суд над ней состоялся еще до их знакомства, но потом, когда они уже стали любовниками и жили вместе, она поведала ему обо всем, что случилось, в том числе и о том, что семь лет назад едва ли не на ее глазах убили незнакомую девочку.

Тадеуш подтвердил, что жертвой была именно Хейди Робс, что убили ее во время сексуальных забав, переросших в разнузданную оргию, участники которой потеряли всякий контроль над собой. Обычно, уверял он, вечеринки никогда не заходили настолько далеко. Мне в это как-то не верилось.

Тадеуш называл свой кружок педофилов «Охотниками», и в голосе его, когда он упомянул это название, прозвучал отголосок извращенной гордости. Одним из «Охотников», участвовавших в той оргии, был Лес Поуп. Ему и поручили избавиться от тела девочки и сделать так, чтобы подозрение пало на ее отца, Джона Робса. По словам Тадеуша, для грязной работы Поуп воспользовался услугами одного из своих бывших клиентов. Судя по тому, какой оборот приняло дело, тот справился с задачей на «отлично».

Им удалось уйти от ответственности, даже когда спустя несколько лет Энн Тейлор выступила со своими показаниями, в результате чего был арестован второй участник той оргии, Ричард Блэклип. Блэклипа освободили под залог, снабдили фальшивым паспортом и билетом до Манилы, а потом Поуп позвонил Томбою и приказал организовать его убийство. Суд над Блэклипом, на котором могла выйти наружу правда об убийстве Хейди Робс, так и не состоялся.

Им казалось, что разоблачения можно не бояться, что все концы спрятаны в воду, но два месяца назад ситуация снова изменилась. Из-за телепередачи.

Не думаю, что Джейсон Хан или Энн Тейлор такие уж поклонники «Вечерних новостей», программы Би-би-си, посвященной текущим событиям и идущей по Второму каналу. Однако так случилось — назовите это, если хотите, судьбой, — что в тот вечер они оба сидели перед телевизором, когда ведущий представил приглашенного для интервью недавно назначенного лорда-главного судью Тристрама Парнэм-Джоунса.

Мне и сейчас трудно представить, какой была реакция Энн Тейлор. Она ни разу не видела лицо человека, носившего черную кожаную маску — самого злобного и жестокого из «друзей» ее отца, — но хорошо помнила его голос. Ровный, сдержанный голос человека, насиловавшего ее, а потом приставившего нож к горлу плачущей, умоляющей о пощаде Хейди Робс. И вот теперь этот самый человек — много лет преследовавший ее в снах — говорил с экрана телевизора. Она узнала его безошибочно.

Но что могла сделать Энн Тейлор? Полиция не нашла никаких доказательств, которые подкрепляли бы ее показания относительно убийства, и обвинения так и не были никому предъявлены. Кто бы поверил ей сейчас, если бы она назвала одного из высших судебных чиновников насильником и убийцей на основании лишь того, что ей знаком его голос? Энн Тейлор сочли бы сумасшедшей, тем более что однажды она уже проходила психиатрическое обследование. Скорее всего ее отправили бы в соответствующее лечебное заведение. Она предпочла промолчать, и я понимал ее опасения.

Не таков был Джейсон. Несмотря на свое скороспелое обращение в ислам, он остался тем, кем был, — уличным хулиганом и жуликом. Джейсон быстро смекнул, что дело пахнет большим скандалом, а значит, есть шанс срубить хорошие деньги. Проблема заключалась в том, как воспользоваться потенциально взрывной информацией. После недолгих раздумий он обратился к своему адвокату и попросил помощи в организации прибыльного для обоих шантажа.

Разумеется, Джейсону и в голову не приходило, что Поуп взялся представлять его интересы в юридических делах только для того, чтобы быть поближе к Энн Тейлор и получать информацию о ее намерениях из первых рук. Похоже, «Охотники», охраняя свою тайну, вели себя очень осторожно и действовали весьма эффективно. Некоторое время Поуп водил Джейсона за нос, одновременно планируя его убийство, но потом до него дошло, что подопечный, кажется, что-то заподозрил и договорился о срочной встрече с полицейским, тоже мусульманином, Азифом Маликом. Весьма вероятно (хотя никто не знает наверняка), что Хан собирался все рассказать детективу.

Его телефон, однако, прослушивали по приказу Тадеуша, и «Охотники» знали все уже через считанные минуты. Поуп предпринял срочные меры и связался с Билли Уэстом. Ловкач мог бы убить одного Хана, когда тот выходил из дома, и тем самым спасти жизнь Малику, но пожадничал и застрелил обоих.

Пять человек участвовали в вечеринке, закончившейся смертью Хейди Робс. Пять «Охотников» — Эрик Тадеуш, Лес Поуп, Ричард Блэклип, некий Уайс, умерший три года назад от рака, и Тристрам Парнэм-Джоунс.

Теперь в живых остался один. Парнэм-Джоунс.

 

Глава 45

Я покинул дом тем же путем, каким пришел, через оранжерею, и сразу направился к «ягуару», набрав по пути телефон службы спасения и вызвав, как и обещал Биллу, «скорую».

Никаких звуков из багажника не доносилось, так что я сел за руль, вставил ключ, повернул его и поехал, сам еще не зная куда.

Непонятной оставалась роль во всем этом Саймона Баррона. Как удалось ему так близко подобраться к Эмме и Тадеушу, когда все его коллеги были убеждены, что за убийствами стоит Николас Тиндалл? Правды уже не узнать, но кое-какие предположения у меня были. Вероятно, Баррон еще несколько лет назад пришел к выводу, что совершил ужасную ошибку, обвинив Джона Робса в убийстве собственной дочери. Продолжив расследование в одиночку, он на каком-то этапе наткнулся на имя Ричарда Блэклипа и обнаружил, что тот является членом хорошо организованной группы педофилов. Конкретных доказательств Баррон скорее всего не нашел, но, по-видимому, уверился в том, что именно они, а не Джон Робс, убили Хейди. Наверное, ему стало совсем невмоготу, когда Джон Робс покончил с собой в тюрьме. Невозможность поделиться с кем-то своими подозрениями из-за страха подмочить репутацию и тяжелый гнет вины, вероятно, и подтолкнули Баррона к досрочной отставке.

Но полицейский всегда остается полицейским, и когда столичная полиция обратилась к отставникам за помощью в связи с ростом убийств, он откликнулся на призыв. Не думаю, что Баррон с самого начала знал о связи дела Хана и Малика с тем, другим, оставшимся занозой в его душе, но установив подлинную личность Энн Тейлор, он без труда вычислил и остальное. Проблема заключалась в том, что никого в полиции не интересовала ни смерть Энн, ни возможность связи ее давних показаний с последними событиями. И тогда, чтобы открыто высказать свои подозрения, он обратился к репортеру «Эха», Эмме Нилсон. Разумеется, Баррон не догадывался о ее роли в случившемся и надеялся с ее помощью, посредством ее статей заставить полицию переориентировать расследование. Вряд ли Эмме так уж хотелось привлекать внимание к смерти Энн Тейлор, которую все считали самоубийством, но и отказать Баррону она не могла, потому что в ее интересах было держать его рядом и получать от него нужную информацию.

А потом Баррон нашел что-то такое, что моментально превратило его в опасного противника. Возможно, он узнал чье-то имя. Возможно, он поделился своим успехом с Эммой и тем самым подписал себе приговор. Она заманила его в уединенное место, пообещав скорее всего передать некую важную информацию, и там убила, обставив все так, чтобы повесить убийство на меня. Ловко, ничего не скажешь. Чего-чего, а хитрости, дерзости и ума ей было не занимать.

Вроде бы все ясно, но что-то не давало покоя. Что-то не выходило из головы, заставляя мысли возвращаться к одному и тому же. Совпадения во времени. Хейди Робс похитили и убили семь лет назад. По словам Тадеуша, один из подручных Поупа избавился от тела и подбросил улики против отца девочки Джона Робса. Томбой Дарк уехал из Лондона семь лет назад, накопив денег (по его утверждению, на поприще информатора) для открытия бизнеса на Филиппинах. Одним из преступных промыслов Томбоя в его бытность в Англии были кражи со взломом. Совпадение? Скажу вам как полицейский — совпадений не бывает.

Около одиннадцати я свернул с магистрали, не доезжая Лидса, и остановился на первой попавшейся пустующей придорожной стоянке. Я вышел и, не обращая внимания на стук в багажнике, набрал номер нашего отеля на Миндоро. Там было начало восьмого утра.

Трубку сняла Лиза, дежурившая у нас по ночам.

— Мистер Мик! — обрадовалась она, и мне стало приятно. — Как вы?

Я сказал, что у меня все хорошо, а она спросила, когда меня ждать назад. Ответ был «никогда», но говорить ей это я не стал и отделался туманным «скоро».

— Хозяин близко?

— Да, где-то здесь. Сейчас позову. До свидания, мистер Мик, и всего хорошего. Мы все вас ждем.

Не прошло и минуты, как трубку взял Томбой.

— Как дела?

— Прогуляйся, — сказал я. — Отойди подальше, чтобы никто не слышал.

Он снова спросил, как дела, и мне показалось, что Томбой нервничает. И не без причины.

— Холодно. А как у вас?

— Тепло, — ответил он. Разговор не ладился, но другого я и не ожидал. Немного погодя Томбой снова подал голос. — Можешь говорить, здесь никто не услышит. Я в магазине.

— Хорошо. — Я вздохнул, от души сожалея, что дело дошло до этого. Мы были приятелями. Партнерами. Всего неделю назад. Но с тех пор многое изменилось. Весь мир стал другим. — Я все знаю, Томбой.

— Что ты имеешь в виду? — У него даже голос изменился.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Мне все известно. Я знаю о девочке, которую Поуп и его дружки убили семь лет назад. Знаю, что тебя попросили избавиться от тела.

— О чем ты говоришь?

— Ее, кстати, звали Хейди. Хейди Робс. Ей было двенадцать лет. Ее отец, тот, в дом которого ты подбросил улики, умер. Его признали виновным в ее убийстве, хотя тело так и не нашли. Два года назад Робс покончил с собой в тюрьме. Сначала потерял жену, потом единственного ребенка, Удивительно еще, что парень продержался так долго.

Молчание на другом конце говорило само за себя. Сказать Томбою было нечего — мы оба знали, что это все правда.

— Назад их уже не вернешь, и вину за то, что сделал из жадности, не смоешь, но помочь восстановить справедливость ты еще можешь. И может быть, тогда и тебе станет легче. Один из тех педофилов, единственный, кто пока избежал наказания, пошел вверх и занимает теперь здесь, в Англии, должность лорда-главного судьи. Это он насиловал ту девочку, и я уверен, что его ДНК осталась на ней. Семь лет назад о таких вещах еще не думали. Так вот, я хочу, чтобы ты сказал, где спрятал тело.

Томбой откашлялся.

— Не знаю, что и сказать, — прохрипел он голосом человека, поставившего все свои сбережения на фаворита, свалившегося за сотню ярдов до финиша.

— Я все тебе объяснил. Мне нужно знать место. Про тебя никто ничего не узнает, обещаю.

— Мик… Деннис… Послушай, я… — Он снова прочистил горло. — Поуп шантажировал меня, понимаешь? Мне пришлось. Иначе бы я никогда… ты же меня знаешь… Поуп как-то разузнал, что я сдал полиции Билли Уэста, и грозился рассказать ему. Поверь, если бы не это…

— Где ты ее закопал?

И Томбой рассказал, что отвез тело в Дорсет, в лес, неподалеку от прибрежного городка Суонидж.

— Посреди леса есть озерцо. Она там, в деревянном ящике с цепями.

Я заставил его подробно описать, как туда добраться, и, пока он рассказывал, записал все в блокнот, плечом прижимая трубку к уху. К концу рассказа Томбой плакал.

— Мне так жаль, Деннис. Я бы ни за что не сделал ничего такого, но он заставил… У него много чего на меня было. Он мог бы меня заказать. Я согласился, потому что другого шанса сбежать оттуда у меня не было.

Мне бы и хотелось успокоить его, сказать, что я все понимаю, да только язык не поворачивался.

— Считай, тебе крупно повезло, что ты сейчас за шесть тысяч миль отсюда.

— Вот, значит, как?

— Да, так. Надейся, что я никогда не вернусь и не стану тебя искать.

Я дал отбой и еще несколько минут стоял там, в стороне от дороги, глядя на голые кривоватые деревца, похожие на тянущиеся в ночное небо руки с растопыренными, ломаными пальцами. Правильно ли я сделал, вернувшись сюда и разворошив прошлое? Было бы куда лучше и легче, если бы я так никогда и не услышал о смерти Малика, не застрелил бы Билли Уэста, не узнал бы о его роли во всей этой кровавой цепи событий. Я бы жил спокойно и безмятежно в раю, вместе со своим старым приятелем Томбоем, не догадываясь о том, что он сделал в далеком прошлом. Катал бы на лодке туристов, выпивал, и дни тянулись бы неспешной, однообразной чередой.

Но в жизни так не бывает, и мир устроен иначе. Жизнь сурова и несправедлива. И если неведение есть блаженство, то знание есть необходимость. По земле ходят страшные люди, и, может быть, они еще придут за мной или за вами. Не будешь бдительным, не пожелаешь пачкаться, не обезвредишь их, и однажды они придут, схватят тебя за горло, и тогда будет уже поздно.

Говорят, один человек не может быть судьей, присяжными и палачом. Некоторые даже говорили это мне. То же самое, подозреваю, мог бы изречь и сам Парнэм-Джоунс. Я во многом с этим согласен, но бывают случаи, когда к правосудию и справедливости ведет только короткий, прямой путь, и тебе ничего не остается, как пойти напрямик, потому что о другом варианте — отпустить человека, совершившего такое, что и представить тошно — даже думать невыносимо.

Я возвращался к машине, когда зазвонил телефон. Номер был незнакомый, поэтому я нажал кнопку приема и не стал ничего говорить.

— Звоню, чтобы узнать, как у вас дела, — сказал Николас Тиндалл. Удивительно, но после всего случившегося за последние сутки его голос был все равно что дуновение свежего ветерка.

— Все кончено, — устало сказал я.

— И люди, пытавшиеся расстроить мой бизнес?..

— Все мертвы. Включая журналистку.

— Мисс Нилсон? Знаете, у меня с самого начала было такое чувство…

— Да, она участвовала в этом.

— Вы огорчены, что ее не стало?

— Я огорчен другим — тем, что она была такой. Хитрой и злобной.

— Мы все такие, какие есть, друг мой.

Тиндалл был, конечно, прав, но я не мог не думать, какой могла бы стать Эмма, не будь ее отцом Эрик Тадеуш. И, что самое печальное, нам никогда не узнать, что было бы, если бы…

— Я должен вам что-нибудь? — спросил он.

— Нет, мы квиты. Вас еще, может быть, подергают, но скоро все прекратится. Обещаю.

— Это мне и хотелось услышать. Благодарю за хорошую работу. Может быть, еще встретимся. Всегда рад воспользоваться услугами такого человека, как вы.

— Нет, спасибо. Поставим точку. Больше мы не встретимся.

— Как хотите.

Я ответил, что хочу именно так, и дал отбой. Потом выключил телефон и забросил его в лес. Остальные проблемы пусть решают другие.

Я ехал на север, пока не добрался до йоркширских болот. Там, среди холодных серых холмов, где не видно ни деревца, ни жилища, я открыл багажник и сказал Тео Моррису, что он может уходить.

— Куда?

— Куда угодно. Но уходи прямо сейчас, пока я не передумал.

Предупреждение сработало. Моррис живенько выскочил из багажника и без оглядки припустил в сторону долины. Наверное, он замерз, устал и не знал, куда попал, но, думаю, у него гора свалилась с плеч.

Я сел в машину и поехал дальше.