Прескотт Трефаро был, должно быть, самым упрямым мужчиной, которого когда-либо знала Люсинда. Он прекрасно понимал, почему она не могла выйти за него замуж, так как она объяснила ему это уже тысячу раз, но просто не хотел принять и смириться с ее отказом.

Молча стоя рядом с ним, она сохраняла спокойствие, когда он объявил родственникам со стороны своей матери, что в соответствии с некоторыми обстоятельствами, которые только сейчас стали известны, он уже больше не десятый граф Сент Кеверна, и что им теперь является его бывший камердинер, Эдвард Гайлс Харгривс Трефаро, и что он собирается передать титул и управление имением своему новоиспеченному кузену при первой же возможности. Но когда он взял ее руку в свою и сообщил всем, что они скоро поженятся, Люсинда внезапно почувствовала себя ужасно неловко, потому что глаза всех присутствующих в комнате в упор уставились на нее. А незамужние кузины Прескотта, столпившиеся в узкий кружок в углу, метали прямо-таки ядовитые стрелы в ее сторону.

Она хорошо представляла, что эти самодовольные, тщеславные люди, рассматривающие ее с неодобрительным, брезгливым выражением лиц, думали, глядя на запачканное в подземелье платье, растрепанные ветром волосы, свисающие мокрыми сосульками на лицо и на плечи, и на яркий румянец смущения, заливающий ее лицо. Они, вероятнее всего, думали, что бедная родственница Прескотта смогла заманить его в свои сети только самым древним способом, известным женскому роду с сотворения мира. Но они ошибались. Она никогда не расставляла сети для того, чтобы таким образом поймать в них Прескотта или любого другого мужчину. И она вовсе ничего не делала для того, чтобы влюбиться в Прескотта или чтобы он влюбился в нее, хотя совершенно очевидно, что с ним это случилось.

«Господи всевышний, когда же, наконец, кончится этот кошмар?» — думала она расстроенно. Когда они все уйдут, включая Прескотта, и оставят ее жить своей скучной, однообразной, но в то же время спокойной жизнью? Было похоже на то, что никогда.

— Это невероятно, Ваша светлость, — сказал судья Ченоуэф, сделав шаг вперед. — Так получается, что вы не настоящий граф?

— Да, — ответил Прескотт с довольной улыбкой на губах. — Я не граф Сент Кеверна, если документы Эда подлинны.

Харгривс, осторожно поддерживая свою перебинтованную руку, прижал ее к телу, поудобнее устроился в кресле и поднял вверх дневник своей бабушки.

— Это подлинно, уверяю вас.

— Надеюсь, вы понимаете, что мы должны сами убедиться в этом, — сказал судья.

— Конечно, — согласился Харгривс.

— И чем скорее, тем лучше, — добавил Прескотт.

Судья кивнул.

— Тогда мы завтра утром первым же делом этим и займемся.

— Вот и отлично, — сказал Прескотт. — А сейчас я хочу, чтобы все ели, пили и веселились до упаду, так как похоже, что это последний раз вы посещаете Рейвенс Лэйер. Я не думаю, что Эд захочет, чтобы мои родственники заехали погостить у него. А ты, — сказал он, повернувшись к Харгривсу, — лучше иди спать и хорошенько позаботься о своей раненой руке. Я никак не могу допустить, чтобы ты заболел и умер. Особенно сейчас, когда я так близок к своему возвращению домой.

Харгривс покачал головой:

— Я должен признаться, что очень озадачен.

— Чем?

— Вашим отношением, конечно. Любой другой человек на вашем месте стал бы протестовать или, по крайней мере, объявил бы меня лжецом и самозванцем и выгнал из замка взашей. А вы, похоже, довольны тем, что случилось.

— Это так. Скажу тебе, Эд, я сейчас на седьмом небе от счастья. И к тому же я ни при каких обстоятельствах не выгнал бы тебя на улицу. Черт возьми, ведь ты же ранен!

— Да, я знаю, — не отводя глаз от Прескотта, он потрогал свою перебинтованную руку, недвусмысленно намекая ему, как он получил эту рану. — Но ведь я претендую на ваш титул и имение, и это дает очень веское основание выгнать меня, как своего противника, из вашего дома.

— Это не мой дом. И он никогда им не был. А что касается титула, то я с самого начала не хотел носить эту чертову обузу.

— Не хотели?

— Черт, конечно нет. Я не граф. Я погонщик крупного рогатого скота из…

— Техаса, да, я знаю.

— Я родился и вырос там и горжусь этим. И при первой же возможности я уезжаю домой, — Прескотт крепче сжал руку Люсинды в своей ладони и поднес ее к груди. — И забираю с собой всех моих девочек, как только судья оформит и подпишет бумаги на их удочерение и свидетельство о нашем с Люсиндой браке.

— Это будет моим вторым делом завтрашним утром, — отозвался судья Ченоуэф.

— И к тому же вам надо заняться делом об убийстве мною Эмерсона? — спросил Прескотт.

— Что вы имеете ввиду?

— Ведь мне придется предстать перед судом или что-то в этом роде?

— Вы уверены, что застрелили его?

— Так же уверен, как в самом себе.

— На улице было довольно темно, несмотря на полнолуние, — сказала Люсинда.

— Да, — согласился судья Ченоуэф, — знаете ли, ночью в темноте можно легко ошибиться.

— Я убил этого человека, — настаивал Прескотт, — я хотел выстрелить мимо, но попал ему в спину.

— И все же, — сказал судья, — если прибой унес его тело в море, как вы говорили, у нас нет никаких доказательств того, что ваша пуля действительно настигла его.

— Нет доказательств?

— Да, нет доказательств. Мы должны иметь тело убитого, чтобы установить, что было совершено преступление.

— Но я даю вам слово, что застрелил его.

— Простите, милорд, но в данном случае вашего честного слова будет недостаточно. Однако, чтобы успокоить вашу совесть, мы попросим шерифа Пенхалигана заняться этим делом завтра утром.

— Хорошо. А если вам не удастся найти тело Эмерсона?

— О, это довольно просто, — сказал судья. — Без тела не может быть обвинений. Без обвинений нет и малейшей надежды на суд и, естественно, наказания.

— И я смогу отправиться домой, как только Эд докажет, что его притязание на титул и имение законно?

— Да, я бы так сказал.

Прескотт с облегчением вздохнул, узнав, что ему не придется оставаться в Англии дольше, чем это необходимо, и обратился к Харгривсу.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Конечно, кузен.

— Наедине, если ты не возражаешь.

— Конечно, — Харгривс сделал попытку встать, но тут же опять опустился в кресло. — Я боюсь, мне придется попросить вас оказать мне помощь. Похоже на то, что я очень ослаб из-за этого ранения.

Прескотт помог своему бывшему камердинеру встать на ноги и повел его из гостиной, чувствуя на спине пристальные взгляды родственников своей матери.

— Шумная толпа, не так ли?

— Кто, ваши родственники?

— Да. После того, как я ранил тебя, и вообще после всего, что произошло, мне кажется, что тебе не очень хочется думать о том, что мы с тобой кузены, но, по крайней мере, будь благодарен судьбе, что ни один из них не приходится тебе родней. Черт побери, иногда мне очень хочется, чтобы и я был им чужим, но тут уж ничего не поделаешь. Никто из нас не может выбирать себе семью. А эта толпа… Словом, мне кажется, что все может закончиться тем, что они попытаются увязаться за мной в Техас.

— О, я сильно в этом сомневаюсь, кузен. Они не похожи на людей, которые интересуются посещением мест более экзотических, чем их деревенская Англия.

— Надеюсь, что ты прав.

Когда они отошли на порядочное расстояние от гостиной так, чтобы никто не мог их подслушать, Прескотт произнес:

— Мне надо тебе кое-что сказать.

— О?

— Да. Раз ты довольно скоро станешь новым графом в этих краях… Хотя это мы нашли их, но по праву они принадлежат тебе.

— Что принадлежит мне, ваши долги?

Прескотт усмехнулся.

— Нет, не долги.

— Вы в этом уверены? Я бы не удивился, если бы узнал, что это маленькое торжество для вашей семейки, которое вы устроили сегодня вечером, стоило целое состояние. Особенно вся эта пиротехника.

— Положись на меня, за все это уже уплачено. Мне кажется, что после сегодняшней ночи тебе больше не придется беспокоиться о деньгах, — Прескотт покачал головой, все еще не веря в то, что удача, наконец, улыбнулась ему. — И мне тоже.

— О чем вы говорите?

— Видишь ли, мы, то есть я и Люсинда, нашли;! спрятанные сокровища, когда гнались за Эмерсоном.

Хартривс остановился, как вкопанный.

— Спрятанные сокровища?

— Да.

— Вы опять сегодня выпили солодового виски?

— Нет, сейчас я трезв, как судья. Это действительно спрятанные сокровища, Эд. В общем-то теперь они уже не спрятанные, но они были замурованы в стене. Множество золотых монет, драгоценных камней и серебряных вещиц в небольших шкатулках.

— Вы нашли их здесь, в Рейвенс Лэйере?

Прескотт кивнул.

— Где?

— В тайнике в одном из тоннелей.

— Боже мой!

— Люсинда думает, что эти сокровища, возможно, принадлежали последнему барону, который жил здесь.

— Я не знаю ни о каком бароне. Мы, Трефаро, всегда были графами.

— Сначала нет. По словам Люсинды мы были баронами задолго до того, как первый Трефаро стал графом. И некоторые из этих баронов были большими плутами. Подлые, безжалостные негодяи, они захватывали и грабили корабли. Конечно, Люсинда сможет больше рассказать тебе о них, если ты заинтересуешься, но все это сводится к тому, что последний из них оставил здесь драгоценные маленькие безделушки, и сегодня ночью мы с ней нашли их. Вот почему я сейчас это все тебе рассказываю. Все здесь в скором времени перейдет в твое владение, и я в общем-то надеюсь, что в тебе найдется хоть капля христианского милосердия, и ты разделишь сокровища с теми, кто их нашел. Я точно не знаю, насколько они ценны, и имеют ли они какую-то ценность вообще, но мне кажется, что они должны хоть чего-нибудь стоить.

Как будто лишившись дара речи Харгривс удивленно смотрел на Прескотта. Он не мог поверить, что его кузен мог так откровенно поведать ему подобную сказку, какой бы неправдоподобной она ни казалась на первый взгляд, когда он мог просто промолчать и утаить от него эту историю, не говоря уже о сокровищах.

— Я был здесь только несколько месяцев, — продолжал Прескотт, — но я могу сказать тебе, что управлять этим имением — это довольно дорогое удовольствие. Крыше требуется починка, в стенах одна труха, в подвале крысы, и к зиме надо заклеить более дюжины окон в… И это только немногое из того, что нужно сделать здесь, в замке, не говоря уже о том, какие работы надо провести по починке домов фермеров-арендаторов. Мне кажется, что половина того, что мы сегодня нашли, поможет тебе покрыть некоторые расходы, но не все. Тебе понадобится найти еще десять спрятанных кладов в два раза больше этого, чтобы сделать это имение таким, каким оно когда-то было.

— Я не знаю, что сказать, Прескотт…

— Скажи только одну вещь, Эд, что ты отдашь половину этих сокровищ нам с Люсиндой? Нам так же нужны деньги в Техасе, как они нужны тебе здесь. О, и еще одно…

— Что же это, кузен?

Прескотт посмотрел ему прямо в глаза.

— Пообещай мне, что ты найдешь себе женщину, женишься на ней и обзаведешься детьми. И обязательно сыновьями!

— Прошу прощения?

— Ты слышал, что я сказал? Женись и обзаведись семьей. Я не хочу, чтобы случилось так, что мне опять придется приехать сюда через двадцать или тридцать лет или сколько тебе еще заблагорассудится прожить и получить этот чертов титул опять. С меня и одного раза предостаточно, спасибо.

Харгривс опустил голову, чтобы скрыть улыбку.

— Я не думаю, что вам следует беспокоиться о том, что вы унаследуете его второй раз.

— Ты собираешься жить вечно?

— Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что мне не нужно обзаводиться женой. Видите ли, она у меня уже есть.

— Ты женат?

— Вот именно.

Прескотт схватил своего бывшего камердинера за руку и сердечно пожал ее.

— Это просто замечательно. Чертовски замечательно, Эд, поздравляю.

— Спасибо. Однако, я должен сказать, что вы опоздали со своими поздравлениями.

— Опоздал?

— Да. Собственно говоря, почти на восемнадцать лет. Столько времени я уже женат на Маргарите.

— Так значит восемнадцать лет? Это уже что-то.

— По некоторым стандартам, я думаю, это может считаться определенным рубежом в жизни.

Прескотт услышал какую-то подчеркнутую нотку грусти в голосе Харгривса и понял, что его семейная жизнь была, должно быть, очень счастливой.

— Так почему ты не привез ее с собой сюда, в Рейвенс Лэйер?

— Э-э, здесь было только одно вакантное место камердинера. Обычно мы работаем вместе, я и Маргарита, но так как в Рейвенс Лэйере не было графини, то никто не нуждался в ее услугах, как служанки госпожи. К тому же для меня это было слишком обременительно, если бы она приехала сюда вместе ср мной. Мне нужно было быть самому себе господином, чтобы спокойно заниматься поисками дневников моей бабушки. Теперь, когда я нашел их, я обязательно вызову ее при первой же возможности.

— Конечно. Я сгораю от нетерпения увидеть ее.

— Она. тоже будет очень удивлена, когда увидит вас.

Они повернулись и направились к гостиной, но у Прескотта возник еще вопрос.

— И еще один момент.

— Что еще?

— Конечно, это вовсе не мое дело, но понимаешь, мне страшно интересно, как у вас с Маргаритой насчет детей?

— Насчет детей?

— Да, у вас есть дети?

— Спи спокойно, кузен, наша линия Трефаро будет защищена в будущем на долгие-долгие годы. У меня есть три сына, к которым перейдет титул после моей смерти.

— Три?

— Да.

— И я надеюсь, все здоровые, счастливые и, э-э, нормальные.

— Бесспорно. Все трое чистокровные англичане, у которых головы только и забиты мыслями о прекрасном поле. Уж в этом я уверен на все сто. В настоящее время все они учатся в пансионате. Старший должен поступить в Кембридж в следующем году.

— В Кембридж, надо же. Должно быть, смышленый парень.

— Вы правы. Он умен. Так же, как и его младшие братья. Они поднимут наш титул, не говоря уже о нашем фамильном имени, на новые высоты. Политика, юриспруденция, может быть, даже медицина, если мой младший сын станет врачом, как он мечтает.

— Я не могу выразить, как я счастлив слышать от тебя все это.

— Да, кузен, я вижу, что вы просто ошеломлены. При других обстоятельствах я, пожалуй, чувствовал бы себя неловко из-за того, что так внезапно положил конец вашей короткой династической власти, но сейчас этого чувства у меня нет.

— И у меня тоже. Этому моему графству вообще никогда не следовало бы начинаться.

— Так вы в скором времени уедете из Англии?

— Как только ты возложишь на себя этот титул, а я смогу выполнить все необходимые формальности. Конечно, на это может понадобиться некоторое время. Перво-наперво мне надо удочерить этих трех маленьких девочек, оформить все по закону, потом жениться на Люсинде, если мне удастся уговорить ее…

— Это нетрудно для такого решительного мужчины, как вы. Наша кузина любит вас, да вы это и сами прекрасно знаете.

— Да, и я тоже люблю ее. Я и не предполагал, что так смогу полюбить женщину. Но у нее в голове засела глупая мысль, что если она не знает имени своего отца, то недостойна меня. Разве это не самая большая глупость, которую ты когда-нибудь слышал? Я имею в виду, что она не виновата, что была рождена вне закона! Она не может быть в ответе за то, что сделали ее мать и отец.

— Она гордая молодая женщина, которая знает свое место, кузен.

— Это просто чепуха, Эд. Ее место рядом со мной.

— Но не в этом обществе.

— Если все будет по-моему, мы не задержимся в этом обществе слишком долго.

— Я понимаю. Но вам нужно убеждать не меня. Вам надо попытаться посмотреть на все это с ее точки зрения. Она не знает другой жизни, кроме как в Англии. Она считает, что, если выйдет за вас замуж, это принесет вам только позор и презрение. Поймите, что она думает о вас, о вашем благополучии и положении в обществе, а не о своем собственном спокойствии.

— Черт побери мое благополучие и положение в обществе! Ее упрямая гордость просто ставит меня в тупик, я не знаю, с какой стороны обойти ее, как заставить ее прислушаться к голосу разума.

Харгривс положил руку Прескотту на плечо.

— Мне кажется, что если вы приложите к этому все свои способности, то со временем сможете убедить ее посмотреть на все с вашей точки зрения.

— Ты так думаешь?

— Я верю в вас, как в самого себя, кузен.

— Я надеюсь, что ты прав, Эд. Я очень надеюсь, что ты прав.

Но в глубине души у Прескотта таились серьезные сомнения.