28

На следующее утро Джоунс забрал Мэгги, и они вдвоем отправились в Данглоу. Мэгги настояла, что она одна пойдет по магазинам, она опасалась, что Дик будет настаивать, чтобы она выбрала себе торжественный свадебный наряд, но сама она хотела что-нибудь попроще.

Джоунс посмеялся над желанием Мэгги, но спорить не стал. Он решил, пока Мэгги будет заниматься покупками, сделать кое-какие дела, которые у него были в городе. Джоунс подвез Мэгги к большому магазину, где она предполагала найти все, что ей было нужно, и оставил ее там.

Когда Мэгги вошла в магазин, ей стало смешно, едва только она представила, как будет выглядеть в секции «Платья для невест». Она подошла к таблице, где были перечислены названия отделов, и среди длинного перечня обнаружила отдел, где продавали одежду для женщин среднего возраста. Мэгги еще раз уточнила у продавщицы, в какой стороне этот отдел находится, и неожиданно спросила:

— А для невест?

Улыбающееся минуту назад лицо продавщицы вытянулось и застыло. Мэгги рассмеялась и сказала, что ей нужен все-таки отдел для среднего возраста.

— Конечно-конечно, это немного вперед и направо.

Одежда для женщин среднего возраста не произвела на Мэгги никакого впечатления. Ткани были блеклыми, цвета пасмурными, да и фасоны больше напоминали мешки.

— Что бы вы хотели?

— Я ищу что-нибудь подходящее, чтобы пойти на свадьбу дочери. Торжество будет проходить днем, совсем немноголюдное, и мне не хочется очень торжественного платья, но оно должно быть элегантным.

Молодая миловидная продавщица критически осмотрела фигуру женщины, кивнула ей, приглашая пройти за собой. Они вместе перебрали много платьев, но все безуспешно. Черное не подходило, белое не годилось, красное не устраивало, и Мэгги совсем устала, пока примеряла все, что ей приносила услужливая девушка.

— А что, если платье с жакетом. У нас есть, и вероятно, на Вас будет хорошо сидеть. Достаточно широкое, серого цвета.

Серое? На свадьбу? Да Мэгги и не нужен был еще один жакет.

Но вынесли чудесное мягкое серое, как туман, платье с длинным рукавом, почти прямое, с пуговицами спереди до самого низа, с воротником, без пояса, с двумя большими карманами с обеих сторон подола. Пуговицы были обтянуты той же серой тканью, платье выглядело очень простым, выполнено в строгих линиях, без причуд, с тоненькой золотой цепочкой сзади. Платье казалось чудным… особенно если представить его с жемчугом и черными туфлями… и..

— Сколько стоит?

— Сто сорок пять.

«Ах! Но, в конце концов, это моя свадьба, и потом я всегда смогу надеть это платье».

— Я возьму его.

— Хорошо. Оно прекрасно сидит на Вас. Вашему мужу понравится.

Потом Мэгги зашла еще в несколько отделов и накупила массу разных вещей для себя и Дика Джоунса. Она никогда раньше не представляла себе, насколько это приятно покупать разные мелочи для любимого мужчины. Когда же наконец Мэгги вышла из магазина, она была вся увешана свертками и коробками.

Джоунс уже ждал ее, он сидел в припаркованном к тротуару автомобиле и, увидев Мэгги, с легкой улыбкой поспешил ей навстречу.

— Там еще что-нибудь осталось в магазине, Мэг? Много осталось. Удивительно. У меня такое впечатление, что мы все увозим с собой. Давай складывай все сюда на заднее сиденье, а мы с тобой поедем пообедать. Ты была когда-нибудь в ресторане?

Мэгги растерялась.

— Не помню. По-моему, нет.

— В таком случае мы с тобой наверстаем упущенное.

Ресторан, куда Дик Джоунс привез Мэгги, был типичным для небольших австралийских городков заведением средней руки с незатейливым интерьером и не столь уж великолепной кухней, но Мэгги он показался верхом роскоши. По пути сюда она все старалась вспомнить доводилось ли ей и в самом деле когда-либо бывать в ресторанах, и не вспомнила. Люк О'Нил, бывало, водил ее в какие-то забегаловки, где можно было подешевле перекусить, но оттуда ей всегда хотелось побыстрее сбежать. Вот, пожалуй, и все, что она могла вспомнить. Странно, что безобидный вопрос Дика вызвал у нее столько отрицательных эмоций, и все они как всегда, связаны с Люком. Наверное, это все потому, что они в Данглоу. Здесь в грязной нищей гостинице Люк впервые заявил о своих правах мужа. Сегодня они с Диком проезжали мимо этого здания, и Мэгги почувствовала, как у нее внутри все содрогнулось от отвращения. Хорошо, что Дик смотрел вперед и ничего не заметил.

Ресторан располагался в одном из старинных зданий в центре Данглоу. Они вошли в помещение с низкими потолками и забранными узорчатыми решетками окнами. Небольшие столики были покрыты белоснежными, хрустящими от крахмала скатертями. Над ними возвышались резные спинки тяжелых деревянных стульев. В этот послеобеденный час в ресторане было совсем немного народа. Откуда-то из изолированного ящика, стоявшего в Дальнем углу, доносилась негромкая и очень приятная музыка.

Дика Джоунса, очевидно, тут знали, потому что, завидев его еще в проеме двери, метрдотель, приветливо улыбаясь поспешил им навстречу.

— Здравствуйте, мистер Джоунс, давненько вы у нас не бывали.

— Здравствуй, Энди. Дела. Я и в Данглоу теперь редко бываю.

Метрдотель, ловко передвигаясь между столиками, проводил Джоунса с Мэгги к стоявшему чуть поодаль от остальных столику и, выдвинув стул, помог Мэгги сесть.

— Пожайлуйста, мадам. Сейчас вас обслужат.

Подошел любезный официант и тоже поклонился Джоунсу, как хорошо знакомому человеку.

— Привет, Боб. Все самое лучшее на твой вкус, — распорядился Джоунс, здороваясь с ним. Официант с пониманием кивнул и отправился исполнять заказ, а Мэгги с притворным ужасом посмотрела на Джоунса.

— Неужели я связываю свою жизнь с отпетым гулякой? Мистер Джоунс здесь как у себя дома. Или мне это только показалось?

— Нет, дорогая. Я и в самом деле здесь частенько обедал раньше. Это плохо?

— Я не знаю, — призналась Мэгги. — У меня почему-то было предубеждение насчет ресторанов. А здесь мне нравится, очень уютно. — Она обвела взглядом зал, в котором было много зелени. Рядом с их столиком тоже стояла в большой кадке пальма с широкими темно-зелеными листьями. Теперь, когда они уже сидели за столиком, она обратила внимание, что стены ресторана увешаны очень красивыми акварелями с австралийскими пейзажами и изображениями животных и зверей: величественных страусов, озабоченных кенгуру с настороженно заостренными ушками, добродушных медвежат.

Пока Мэгги разглядывала зал, официант принес на огромном подносе множество самых разнообразных закусок: салаты, зелень, заливное из рыбы и мяса. На столе появилась бутылка вина. Все это было расставлено очень быстро и ловко, и официант, пожелав гостям приятного аппетита, удалился.

— За тебя, Мэгги! — Дик Джоунс поднял хрустальный фужер и притронулся им к фужеру Мэгги. Тонкий чудесный звон пронесся над столиком, и Мэгги показалось, что он возник от соприкосновения их рук. Дик отпил вина, не сводя с Мэгги своего взгляда, и она, так же глядя ему в глаза, отпила вино из своего фужера. У нее чуть-чуть закружилась голова и на душе стало совсем легко и свободно. Теперь уже никакие бури не заденут ее, будущее так прекрасно, пока рядом с ней этот сильный надежный мужчина, ее любимый, ее муж.

Звучала легкая мелодичная музыка, ее звуки сплетались с негромкими разговорами и легким хрустальным звоном. Мэгги и Дик весело расправлялись с закуской, потом приступили к нежнейшей телятине под белым соусом с грибами, запивая это изумительное блюдо легким белым вином. И Мэгги казалось, что это только начало той прекрасной жизни, в которую они с Диком Джоунсом входят рука об руку.

Небольшим диссонансом, напомнившим ей о прошлом, стало только появление в зале как будто обожженных солнцем мужчин, огромных, шумных, с грубыми резкими голосами. Они вошли целой компанией, оглядывая сидящих за столиками пренебрежительными взглядами. Мэгги сразу же узнала этих людей. Нет, конечно, не конкретно этих, но поняла, кто они. Ей уже доводилось видеть таких опустошенных и изможденных сразу после работы и вызывающе веселых и дерзких, едва только им удавалось попасть в город.

— Рубщики сахарного тростника, — кивнул в их сторону Дик Джоунс, заметив напряженный взгляд Мэгги, которым она на них смотрела. — У них нелегкая работа.

— Я знаю, — коротко ответила Мэгги, и Дик не стал продолжать этого разговора, понимая, как тяжело женщине снова встречаться со своим прошлым. К тому же метрдотель сумел очень деликатно утихомирить шумных гостей. Он увел их в конец зала, где было поменьше народа, тут же им был накрыт стол, и мужчины занялись едой. Метрдотель в этом ресторане был опытный, он хорошо изучил всех своих клиентов и знал, как обеспечить комфорт каждому их них. Эти рубщики тростника только на первый взгляд кажутся такими уж крепкими и здоровыми парнями. Они, конечно, крепкие и здоровые, иначе бы не могли заниматься такой тяжелой работой. Но она их так выматывает, что на отдыхе им достаточно пропустить стаканчик и поесть повкуснее и посытнее, как от всего их запала и дерзости не останется и следа. Вот и эти их гости минут десять пошумят, покуражатся, а потом на сытый желудок им и со стула встать будет лень. Так что ничего страшного. Льется тихая музыка, люди веселятся, разговаривают, отдыхают.

Время близилось к вечеру. В массивных бронзовых подсвечниках на стенах и на столах зажглись электрические лампочки в виде свечей. Стало еще уютнее и приятнее. Но пора было уже домой, и на выходе Мэгги с сожалением еще раз оглядела это милое заведение.

— Тебе здесь понравилось?

— Очень.

— В таком случае обещаю возить тебя сюда не реже двух раз в месяц, — торжественно поклялся Дик.

— Два раза — это, наверное, многовато, но хотя бы еще разок побывать здесь я бы не отказалась, — вздохнула Мэгги.

Сев в машину, она опустила стекло со своей стороны, высунула наружу голову, запрокинув кверху лицо, и почувствовала, как мелкие освежающие капли потекли по вискам, вдоль носа и щек, Мэгги ловила их языком. Она взглянула на Дика, он прикуривал сигарету. Она была уверена, что этот мужчина подарен ей судьбой за все ее страдания. И в то же время она знала, что он принесет ей много хлопот, она кляла себя, и его, и судьбу, ибо знала, что ей предстоит заплатить за этот подарок дорогой ценой…

Она вздохнула полной грудью и сказала:

— Ужасно люблю дождь.

И широко улыбнулась.

 

29

Людвиг уже выписался из клиники, он вполне поправился, и Энн повеселела. Одно время она совсем пала духом, ей казалось, что Людвиг очень серьезно болен, и врачи скрывают от нее, что с ним на самом деле. Энн ловила себя на том, что не верит ни одному их слову, и подозрительно вглядывалась в их лица, стараясь по глазам догадаться, скрывают ли они от нее что-нибудь или и в самом деле с Людвигом все в порядке.

Энн уже давно приготовилась к тому, что если с Людвигом что-то случится, она не переживет этого. Вся ее жизнь была сосредоточена на Людвиге. Он был ее другом, возлюбленным, мужем и ребенком. Он был для нее всем в жизни. И если его не станет, ее жизнь тоже окончится, потеряет смысл. Только теперь Энн по-настоящему поняла всю ту боль, какую испытывала Мэгги, когда вместе с потерей своих самых близких и любимых людей утратила смысл, ради чего стоит жить. Конечно, Мэгги другое дело. Она здоровая красивая женщина. А в последнее время выглядит так, как будто к ней вернулась молодость. Прекрасно, что они встретились с Диком Джоунсом, они оба заслуживают счастья.

Энн не могла поверить, когда ей сказали, что Людвиг здоров и они могут ехать домой. А Химмельхохе их с Людвигом ждала еще одна радость. Мэгги с Диком Джоунсом объявили им, что решили пожениться. Наконец-то свершилось то, чего Энн так долго добивалась. На следующий же день после вечернего чаепития в доме Мюллеров Мэгги с Диком отправились в Данглоу, а Энн принялась составлять список гостей, которые, как она предполагала, должны быть на свадьбе.

Мэгги приехала вечером уставшая от впечатлений и очень умиротворенная. Пока Джоунс разгружал автомобиль, внося в холл все новые и новые свертки и коробки, Мэгги вошла в гостиную и обняла Энн.

— Хорошо провели время? — спросила Энн, с притворным ужасом наблюдая, как посреди холла образуется целая гора из разноцветных свертков. — О, я вижу, что вы там время даром не потеряли. Сейчас я скажу, чтобы подавали ужин.

— Нет-нет, ради всех святых, никакого ужина, — взмолилась Мэгги и торжественно заявила. — Мы были в ресторане. Это прозвучало так, как будто они с Диком по меньшей мере обедали вместе с премьер-министром. Энн засмеялась:

— Вам можно только позавидовать. В таком случае, будем опять пить чай.

— Чуть попозже, Энн. Я хочу привести себя в порядок.

— Но вы-то не уходите, мистер Джоунс? Пожалуйста, посидите со мной, пока Мэгги занята. Людвиг тоже скоро спустится. Да, кстати, Мэгги, — крикнула Энн вслед подруге, — а ты не хочешь показать нам свое свадебное платье? Мне не терпится взглянуть на него.

— Нет, Энн, не сердись, потом, — Мэгги решила, что до самой свадьбы никто не должен видеть ее наряд, даже Энн. Пусть это будет сюрпризом для них. Мэгги открыла коробку, вытащила платье и, любовно еще раз осмотрев его, повесила на плечиках в шкаф.

Потом она разделась и встала под душ, ощущая как теплые струйки воды приятно освежают тело, снимая усталость и возбуждение. Она с удовольствием думала о том, что внизу, в гостиной, ее ждет Дик, представляла себе, как она войдет и он встретит ее своим теплым ласкающим взглядом. Всю жизнь ей не хватало такого взгляда, ощущения того, что любимый мужчина ждет ее в их доме." Всю жизнь, за редким исключением, когда рядом был Ральф. Только он один смотрел на нее таким взглядом, но Ральф никогда не принадлежал ей полностью. Даже в самые упоительные минуты близости она не забывала о том, что наступит утро, и он снова станет чужим и далеким. А Дик всегда остается с ней, никогда никто их не разлучит. Мэгги повернула кран, насухо растерлась пушистым полотенцем и быстро натянула на себя мягкое трикотажное платье. Темно-зеленое платье красиво облегало ее все еще стройную фигуру и оттеняло каштановые с проседью волосы. Мэгги хотелось быть красивой, хотелось всегда нравиться Дику, всю жизнь быть для него самой желанной женщиной. Оглядев себя в зеркало, она осталась довольна своим видом и пошла вниз, где ее ждал Дик Джоунс.

— Вот посмотри, я тут набросала список гостей, мы с Диком решили, что ты должна утвердить его, — сказала Энн, когда Мэгги, насладившись любящим взглядом Джоунса, уселась рядом с ними за низким столиком, где уже был накрыт вечерний чай.

Список оказался очень внушительным, на двух страницах, и Мэгги с ужасом обнаружила в нем имена и фамилии людей, о существовании которых она уже и думать забыла.

— Дай мне, пожалуйста, ручку, Энн. Я тут должна хорошенько поработать.

Мэгги взяла протянутую Энн ручку и решительно вычеркнула добрую половину списка. Энн с ужасом следила за ее рукой и, когда увидела, как Мэгги расправилась с ее трудом, только вздохнула. Джоунс, глядя на них, от души веселился.

— Что ты делаешь, Мэгги? Ведь мы не можем превратить такое событие в простую семейную вечеринку, — возмутилась наконец Энн.

— Никаких Ричардсонов, никаких Кларков, Тайводсонов и прочих, — приговаривала Мэгги, продолжая чертить жирные линии и не слушая восклицаний подруги. — Я не хочу устраивать по этому поводу никаких особых торжеств.

— Мистер Джоунс, ну хотя бы вы остановите ее! — взмолилась Энн. — На что же это похоже?

Но Дик Джоунс уже поднялся из-за стола и со смехом начал прощаться.

— Нет уж, милые дамы. В этом деле я вам не помощник. Думаю, Мэгги сама знает, как лучше сделать. Как она решит, так и будет. Я полностью доверяю ей все эти вопросы. Мне пора.

Он поцеловал руку Энн, потом склонился к Мэгги и прижался губами к ее руке. Мэгги очень хотелось обнять его голову, поцеловать его, но она постеснялась Энн и только молча и выразительно смотрела в его глаза.

Дик поклонился женщинам и вышел.

— Дай Бог вам счастья, Мэгги. Вы очень хорошая пара, — тихо сказала Энн, провожая его взглядом. — Покажи, ты хотя бы нас с Людвигом оставила в списке?

— Не сердись, Энн, — виновато, но тем не менее твердо проговорила Мэгги, — я хочу, чтобы были только самые близкие нам люди. Мы ведь уже не молодые и незачем выставлять свои чувства на всеобщее обсуждение.

— Может быть, ты и права. Я так рада за вас, что, мне казалось, все должны разделять мою радость. Но… скорее всего, ты права.

Они еще какое-то время обсуждали, кого пригласить и как все устроить и в результате в списке оказались и в самом деле одни только близкие. Решили, что должны приехать только мать, если сможет, и братья из Дрохеды, да еще Этель с Бобом из Матлока. Конечно, Мэгги хотелось бы видеть в этот день Джастину и сына Дика Джоунса. Но Джастине она сообщать о таких изменениях в своей жизни не решалась. Боялась ее осуждения, ее презрительного взгляда. Лучше уж пусть она узнает, когда все будет позади. А сын Дика? Дик сам решит, как поступить с ним. Если он его захочет пригласить и сын приедет, Мэгги будет только рада. Когда Людвиг наконец оторвался от своих дел и спустился вниз, с гостями все уже было решено, и женщины взволнованно обсуждали меню предстоящего свадебного обеда. Людвиг поинтересовался, много ли гостей съедутся на свадьбу и, когда ему сообщили, что будут только самые близкие, согласился с таким решением. Он еще накануне, когда Энн старательно корпела над списком, высказал ей свои сомнения. Людвиг был уверен, что Мэгги не захочет устраивать пышные торжества. Вот только насчет Джастины Людвиг неодобрительно покачал головой.

— Напрасно ты так с дочерью, Мэг. Она уже взрослая, наверное, уже успела многое пережить. И я думаю, что она осудит тебя. Подумай еще, время пока есть. Сообщить ей все-таки надо, а там она уж сама решит, приезжать или не приезжать. А кто же со стороны Джоунса будет?

— Наверное, сын, но я не уверена. Дик собирается пригласить его, но он тоже не знает, захочет ли Том приехать или не захочет, — сказала Мэгги.

— Это уж их дело, — заключил Людвиг. Главное пригласить. Хотя я знаю Тома, он разумный парень и, я думаю, не станет делать из этого проблему.

— Да, — подхватила Энн, — я тоже видела мальчика, он очень похож на отца. Такой же красивый и спокойный. Ведь правда, Людвиг, Мэгги очень повезло с Диком Джоунсом. Хорошо, что она его встретила. Мне так кажется, что с ним будет легко в жизни. Он такой надежный.

Людвиг с улыбкой посмотрел на жену, потом перевел взгляд на Мэгги. Удивительно, как судьба сводит людей. Вот ведь и Мэгги появилась когда-то в их доме совершенно случайно, а стала для них родным человеком.

— Конечно, ты, как всегда, права, милая, — Людвиг ласково посмотрел на жену. — Но, мне так кажется, что больше повезло все-таки Дику Джоунсу, что он встретил нашу милую Мэгги. Он должен всю оставшуюся жизнь благодарить судьбу, она преподнесла ему такой замечательный подарок. Впрочем, как в свое время и мне тоже. — Он подошел к жене и с чувством поцеловал ей руку.

Мэгги с улыбкой наблюдала за этой удивительной парой. Энн можно только позавидовать. Какое счастье всю жизнь прожить рядом с любимым человеком, для которого во всем мире существует только одна женщина.

Вечером лежа в постели, она не могла заснуть. Перед глазами стояли события последних вечеров, она вспоминала каждое сказанное Диком слово, выражение его лица. Он сказал: «Все будет». Будет ли? Сможет ли она содрогаться, трепетать и застывать в экстазе, как он. Не имеет значения. Сам Дик — вот что главное. Она обнимает его, приносит ему радость и знает, что такое любовь, знает, что самый дорогой в мире человек хочет, чтобы она была с ним… И, наконец, она погрузилась в легкий глубокий сон.

 

30

Дженнифер встретила Джастину известием, которое ее обеспокоило и озадачило в одно и тоже время.

— Звонил папа, — сообщила Дочь, — он сказал, чтобы я предупредила тебя. Он скоро будет в Нью-Йорке и заедет к нам, чтобы забрать меня к себе.

Джастина испуганно посмотрела на дочь, не шутит ли она. Может быть, Дженнифер обиделась, что ее оставили одну с няней, и теперь решила таким образом отомстить матери. Но девочка была серьезна, она и сама еще не могла понять, хорошо это или плохо, что она поедет к отцу и будет там жить без матери. Ей казалось, что это скорее плохо, поэтому она не испытывала особого восторга от предложения отца.

— Что, он так и сказал, что заберет тебя к себе? — допытывалась Джастина у дочери. «Господи, конечно, Лион сделает это. Он вообще считает, что я не гожусь в матери. Да еще и время выбрал такое неудачное для звонка, когда меня не было дома. Дженнифер уж точно ему сказала, что я уехала в Сан-Франциско. Может быть, даже сообщила, что я там не одна, а со Стэном. Что же делать?»

— Вспомни еще, как он это говорил. Он сказал, что заберет тебя насовсем или на время? — Джастина чуть не плакала, сознавая, что если Лион захочет отнять у нее дочь, он это сделает, и она ничем не сможет помешать ему.

— Да нет, — сказала девочка, и эти ее слова пробудили в Джастине проблеск надежды. — Папа сказал, что хочет, чтобы я побыла у него, а потом мы вместе с ним куда-то поедем отдыхать.

— Что же ты мне сразу не сказала? — Набросилась Джастина на девочку, теребя и осыпая поцелуями. — Ведь это же совсем другое дело. Ты побудешь с папой, а потом вернешься домой.

Казалось, что Дженнифер такая идея вполне устраивала, она сразу повеселела и пристала к матери с вопросами:

— А он сам привезет меня или ты приедешь за мной? А где мы с ним будем отдыхать? Долго мы с ним будем отдыхать? А папа научит меня кататься на лошади?

Джастина засмеялась, глядя на взволнованное личико своей маленькой дочери. Она никогда особенно не задумывалась, любит ли она свою дочь. Это казалось само собой разумеющимся, ведь это ее ребенок. И только сейчас осознала, насколько привязана она к этому маленькому существу, насколько Дженнифер дорога ей. Джастина решила, что если Лион намерен совсем забрать у нее дочь, она будет с ним бороться. Пока не знала как. Но это неважно. Она найдет способ заставить Лиона отказаться от этой мысли.

— Странные ты мне задаешь вопросы, малышка. Ведь это ты с ним разговаривала по телефону, а не я. Вот и задала бы папе все эти вопросы.

— Но я его мало знаю, — резонно ответила девочка. — Лучше ты мне скажи.

— Хорошо, не волнуйся, я позвоню папе, и мы обговорим с ним все. Я тоже хочу знать, надолго ли ты оставишь меня одну.

— А ты как хочешь? — Дженнифер с интересом посмотрела на мать такими же, как у нее, серебристо-серыми глазами. Только у Дженнифер они были теплыми, и взгляд не был таким отстраненным, как у маленькой Джастины.

— А ты не можешь сама догадаться? — вопросом на вопрос ответила Джастина. Они, обнявшись, сидели на пушистом ковре в комнате Дженнифер. Комната была очень светлая и нарядная. Легкий ветерок, залетающий в открытое окно, чуть-чуть шевелил легкие прозрачные занавеси. Из окна был виден бассейн в их саду, маленький столик и стоящие вразброс вокруг него четыре легких кресла. Джастина была рада, что вернулась домой. Стэн — это какое-то умопомрачение. Не стоит о нем думать. Джастина на минуту унеслась мыслями в Сан-Франциско и не заметила, что Дженнифер подняла головку и заглядывает ей в глаза.

— Я догадываюсь, что ты будешь скучать без меня. Поэтому я скажу папе, что смогу с ним отдыхать очень недолго, — глубокомысленно заключила Дженнифер, все так же заглядывая матери в глаза, пытаясь определить, как же она отреагирует на ее слова.

— Ты моя умница, — Джастина прижала к себе дочку. — Ты догадалась совершенно правильно. Я буду безумно скучать по тебе и ждать, когда же ты наотдыхаешься и вернешься ко мне.

Девочка удовлетворенно кивнула и примолкла, словно что-то обдумывала. Так и есть, потому что после непродолжительного молчания, девочка неожиданно заявила:

— Тогда я, пожалуй, совсем не поеду. Ведь я тоже буду по тебе скучать, а может быть, даже и плакать. Лучше уж я останусь дома.

Джастине стало ужасно приятно, что из двух родителей девочка выбрала ее. Хотя это еще ничего не значит, ведь она и в самом деле плохо знает отца, и виновата в этом она, Джастина. Лион был привязан к своей работе в Бонне, а она не хотела там жить. Вот и получилось, что девочка росла практически без отца, как и сама Джастина. Хорошего в этом мало. Хотя Джастина никогда не думала о своем отце и не хотела с ним знакомиться. Очевидно, и он тоже особенно не тосковал по семье, иначе бы не испарился, как утренний туман. Мать, бедняжка, считала, что дочери его не хватает. Может быть, поэтому и относилась к ней так настороженно. Но Джастина ни в чем не винит ее, очевидно, у нее были причины расстаться с господином О'Нилом. Но Лион не заслуживает того, чтобы его разлучали с дочерью. Если он не будет настаивать на том, чтобы Дженнифер жила постоянно с ним, Джастина не будет возражать, чтобы дочь проводила с ним месяц-другой в году. Это и девочке пойдет на пользу. Она должна знать, что у нее есть любящие мать и отец. А то, что они не живут вместе, больших проблем нет, сейчас так живут многие семьи. Джастина стряхнула с себя оцепенение, когда почувствовала, что Дженнифер теребит ее за платье.

— Мама, пойдем купаться в бассейн. Я вся измучилась от жары.

— Пойдем. Мне тоже хочется поплавать.

Мать с дочерью вскочили на ноги, большая женщина и маленькая, и, взявшись за руки, побежали вниз по лестнице.

— Подожди меня здесь, — крикнула Джастина, — когда Дженнифер с радостным визгом выбежала на залитую солнцем веранду. — Я переоденусь и возьму полотенца.

— Захвати колу, — потребовала девочка, — мы сначала искупаемся, потом будем пить колу.

— Хорошо, хорошо, — засмеялась Джастина. — Ты с утра сколько бутылок колы опорожнила?

— Я не считала, — девочка была очень довольна, что мама дома и они могут сколько угодно купаться и пить колу. Строгая няня ограничивала ей эти удовольствия.

Накупавшись, Дженнифер забралась в одно из кресел и, подражая матери, стала тянуть через соломинку колу с кусочками льда. Они так забавно плавали в бокале, как маленькие айсберги, которые она видела в кино, и отскакивали, ударяясь о стенки.

Джастина с удовольствием смотрела на симпатичную мордашку дочери и смеялась, наблюдая, как Дженнифер пытается соломинкой вытащить льдинку из бокала. И все-таки она чувствовала, что какая-то мысль засела у нее в голове и не дает покоя. Что-то связанное с матерью. Ах, да, причина, которая заставила ее расстаться с мужем. Может быть, О'Нил изменял ей? Нет, не похоже, по каким-то неясным замечаниям Энн и бабушки, которыми они обменивались, когда матери не было рядом, Джастина догадывалась, что дело не в этом. Энн однажды как-то вскользь заметила, что Люк О'Нил был просто одержим идеей разбогатеть, вот только путь к этому он выбрал не совсем простой. «Прямо скажем, странный», — сказала тогда Энн. Конечно, они даже не подозревали, что Джастина могла их услышать, когда оставались вдвоем в гостиной или на веранде. Но до девочки иногда долетали обрывки их разговоров, и она всегда при этом настораживалась и прислушивалась. Вот тогда ока и услышала про «странный путь», который ее отец выбрал для того, чтобы разбогатеть. Энн сказала, что Люк О'Нил работал как одержимый на рубке тростника и непонятно было, что ему больше нравится: сами ли деньги, которые платили за такую каторжную работу, или сама эта изнуряющая работа, когда не надо ни о чем думать и ни о ком заботиться.

Джастина нахмурила лоб. Да, вот эта самая мысль. Однажды она услышала, как миссис Смит, их экономка, любуясь Дэном, воскликнула:

— Какой же он славный, наш мальчик, и такой красивый, вылитый отец! — а бабушка почему-то отнеслась к этому очень неодобрительно и сухо сказала:

— Да, вы правы, он очень похож на мистера О'Нила, — но при этом нахмурилась и перевела разговор на другую тему. Наверное, Энн тоже заметила, потому что она как-то странно взглянула на бабушку и сразу же отвела глаза.

Джастина и сама не раз задумывалась, почему они с Дэном совершенно не похожи друг на друга, ни малейшего сходства. Если Дэн похож на отца, то Джастина вообще не походила ни на кого из них: ни на мать, ни на отца. Джастина поняла, что загадка кроется где-то здесь.

И неожиданно в ее памяти возник образ кардинала Ральфа де Брикассара. Несмотря на жару, Джастина почувствовала, что ее тело покрывается мурашками. Она увидела их рядом, кардинала и своего брата. Ей никогда не нравился Ральф де Брикассар, хотя все считали его непревзойденным красавцем. Но сейчас Джастина убрала с его лица морщины, распрямила фигуру и… увидела вместо кардинала своего брата. Дэн как две капли воды походил на его преосвященство. «Вот так фантазия у вас, миссис Хартгейм!» Но Джастина теперь все поняла и ей показалось странным, что она до сих пор об этом не догадывалась. Если это так, и Дэн — сын кардинала, тогда все становится на свои места: и непонятная привязанность кардинала к их семье, которая, как она слышала, длилась многие десятилетия. Энн вспоминала, как кардинал, тогда, очевидно, он еще не был кардиналом, но все равно, так вот Ральф де Брикассар кормил ее с ложечки или из бутылочки, когда она была малюткой, да еще чуть ли и роды у матери не принимал… Так, значит, Ральф де Брикассар…

— Мама, ну мамочка, ты что, уснула? Тогда проснись, мамочка! Пойдем еще поплаваем.

— Да, да, малышка. Прости, я просто задумалась.

— О чем ты думаешь, мамочка? Не расстраивайся, я долго не буду отдыхать с папой, — по-своему рассудила Дженнифер. — А теперь пойдем поплаваем, я уже выпила всю колу.

— Я вижу. А может быть, сделаем так, ты иди поплавай, а я здесь позагораю на солнышке.

— Ну хорошо, — согласилась Дженнифер, — только ты больше не засыпай с открытыми глазами. Я скоро вернусь к тебе. — Дженнифер подбежала к матери, прижалась губками к ее щеке и устремилась к бассейну. Джастина была рада, что дочь не потащила ее с собой, ей не терпелось додумать свою мысль, покопаться в прошлом и соединить в одно целое все отрывочные наблюдения, которые ей услужливо подсказывала память. Неожиданно она вспомнила, как люди говорили, что Люк О'Нил был очень похож на Ральфа де Брикассара. В таком случае ее подозрения не имеют никаких оснований, и просто нелепы. Но Джастина уже не могла освободиться от этих мыслей; даже если поразительное внешнее сходство Дэна с кардиналом можно как-то объяснить, но они ведь были похожи и характером, теперь-то Джастина могла это сказать определенно, они и думали одинаково, не напрасно Дэн тоже захотел стать священником. «О Боже, вот так открытие! Мама потрясающая женщина. Как же я раньше ее не понимала? Сколько же ей пришлось пережить, ведь католические священники не могут жениться и связь с женщиной для них большой грех. Кардинал ради мамы пошел на этот грех. Но ведь и мама, очевидно, из-за него рассталась с моим отцом. А что если он знал о кардинале и сам ушел от мамы?» Новая догадка никак не взволновала Джастину. Она не знала своего отца, но почему-то всю жизнь считала его полным ничтожеством. Может быть, к этому примешивалась застарелая детская обида. «Ну хорошо, если он даже знал, что Дэн не его сын, с дочерью-то он мог встретиться». А может быть, это и к лучшему, что он не захотел с ней встречаться, что бы это изменило. Скорее всего, она разочаровалась бы в нем еще больше. Она не питала особой приязни к кардиналу де Брикассару, но надо отдать ему должное, мало какой мужчина мог выиграть соперничество с ним, тем более рубщик тростника. И дело не только в его внешности, очевидно, он мог глубоко чувствовать и был необыкновенно умен и воспитан.

— Мама просто потрясающая женщина, никогда бы не подумала, что у нее такой бурный темперамент, — прошептала Джастина и посмотрела на Дженнифер. Девочка, оседлав огромного надувного утенка, с упоением барахталась в теплой прозрачной воде. «Интересно, как будет Дженнифер объяснять для себя наш развод с Лионом, когда вырастет?» Эта мысль показалась ей любопытной, но думать об этом не хотелось. Все будет зависеть от того, какой Дженнифер будет сама, когда станет взрослой. Если она станет респектабельной дамой, то, конечно, может и осудить свою мать. Как же? Она оставила такого великолепного мужчину, выдающегося политика, один взгляд которого приводит в трепет всех женщин. Когда Дженнифер подрастет, она в этом скоро убедится. Ну а если дочь характером повторит ее, Джастину, тогда она поймет свою мать. Ну об этом, действительно, лучше не задумываться. Будущее покажет.

— Мадам, вас спрашивает какой-то мужчина, — прервала мысли Джастины Марта, которая служила в их доме еще в Бонне, а с рождением Дженнифер стала ее няней. Одинокая женщина так привязалась к девочке, что, когда Джастина с дочкой переехали в Рим, а потом и в Лос-Анджелес, она не осталась в Бонне, а поехала вместе с ними. Заодно она выполняла в доме функции экономки и кухарки, а вообще-то жила с ними одной жизнью.

— Что за мужчина? — Джастина нехотя поднялась с кресла, набросила на плечи легкий длинный халат и неторопливо направилась в дом.

— Присмотрите, пожалуйста, за Дженни, Марта, — попросила она няню и через большую, заставленную цветами веранду прошла в холл, где увидела… Стэна.

— Привет, Джас, — обрадовался Стэн. — ты прекрасно выглядишь. Чего это тебе вдруг взбрело в голову уехать из Сан-Франциско?

Стэн был неожиданно аккуратно одет, в легком светлом костюме, длинные волосы расчесаны. Он шагнул навстречу Джастине и обхватил руками ее плечи.

— Боже, как я соскучился по тебе, Джас. Я просто был вне себя, когда не обнаружил тебя в отеле. Подумал, что у тебя что-то случилось дома. Я так люблю тебя, Джас! — Он хотел поцеловать Джастину, но она уклонилась и высвободилась из его рук.

— Ты что, сердишься на меня, малышка? — удивлялся Стэн. — Ну мы так не договаривались. К чему эти сцены? Не сердись, милая. Вспомни, как нам хорошо было вместе, и обещаю тебе, нам будет еще лучше. Ну же, не дуйся, тебе это совершенно не идет…

Джастина молча смотрела на этого странного парня, пытаясь понять, то ли он ее разыгрывает, притворяясь, что ровным счетом ничего не произошло, то ли он в самом деле так считает. Против своей воли и своего желания Она чувствовала, что ждала его все это утро и весь день и что очень рада ему. Наверное, Стэн по ее глазам определил, что наполовину прощен, и его глаза радостно засияли.

— Стэн! — в холл ворвалась Дженнифер и с разбегу прыгнула ему на руки. Стэн подхватил девочку и закружился с ней в каком-то диком танце, притопывая и подбрасывая вверх визжащую от восторга девочку.

— Перестаньте! — прикрикнула на них Джастина, — Дженни, пойдем я тебя переодену, ты совсем мокрая.

Стэн опустил девочку на пол, и она, уцепившись за его руку, попросила:

— Мы только на минуточку, а ты не уходи, пожалуйста.

— Обещаю, я обязательно вас дождусь. Подожди-ка, — остановил он Дженнифер, когда они с Джастиной уже стали подниматься по лестнице. Он наклонился к девочке и что-то сказал ей на ухо.

— Хорошо, Стэн. Я тоже тебе обещаю, — заговорщицки взглянула на него Дженнифер. — Мы скоро.

— О чем вы шептались? — спросила Джастина девочку, когда они уже поднялись на второй этаж и прошли в комнату Дженнифер. — Я должна сделать тебе замечание, Дженни, ты очень вольно ведешь себя с эти человеком. Даже с хорошо знакомыми людьми так нельзя вести себя, а его ты едва знаешь.

— Ну, мамочка, как же едва? — возразила Дженнифер. — Ты разве забыла, что мы уже гуляли вместе и нам было очень весело. Он такой забавный, и мы с тобой ему нравимся. Я это чувствую, — заявила девочка, чем привела Джастину в полное замешательство.

— Ты так считаешь? — Джастина не нашлась даже, что сказать своей поразительно сообразительной дочери. «Напрасно я волновалась, респектабельной женщиной она уж точно не будет. Моя кровь, — мелькнуло у нее в голове. — Хотя в ее годы, помнится, я была более сдержанной».

— Мамочка, — как бы между прочим сказала Дженнифер, когда Джастина помогла ей надеть платье и теперь расчесывала девочке волосы. — Ты прости, пожалуйста, Стэна, он очень хороший.

— А почему ты решила, что мы в ссоре и я должна за что-то прощать, — удивилась Джастина. — А, так вот о чем вы шептались в холле, — догадалась она. — Он что, определил тебя в качестве адвоката?

— Я не знаю, что это такое, мамочка, просто Стэн попросил сказать тебе, что он хороший, — искренне ответила девочка. — Но я тебе говорю не потому, что он попросил, я тоже так думаю. Завяжи мне, пожалуйста, голубой бант, он мне идет больше других.

— Хорошо, — вздохнула Джастина, — только обещай мне, что ты будешь вести себя скромнее.

— Обещаю, мамочка, но поиграть мне со Стэном можно?

Джастина оглядела дочь, повернула ее за плечи и подтолкнула к двери.

— Беги вниз, я сейчас переоденусь сама и спущусь.

Джастина прошла в свою комнату, открыла шкаф и задумалась, что же надеть. Ей тоже хотелось, как и дочери, выглядеть сегодня красивой и привлекательной. Она уже начала думать, что, может быть, у Стэна были какие-то причины, почему он исчез. Может быть, заболел и не хотел ее утруждать. Может быть… Джастина пыталась придумать причины, которые могли бы оправдать Стэна, хотя и понимала, что никаких причин не было. Очевидно, он именно это имел в виду, когда сказал однажды, что любовь к нему принесет ей немало страданий. Скорее всего, это самое меньшее, что Она может еще испытать от него. Ну да ладно. Там посмотрим.

Джастина выбрала легкую белую рубашку, белые брюки и, быстро натянув все это на себя, подошла к зеркалу. Оттуда на нее глянула высокая рыжеволосая женщина, на загорелом лице странно выделялись серые с серебристым отливом глаза. Она тряхнула головой, и копна волос рассыпалась по плечам. Джастина осталась довольна своим отражением.

Когда она еще спускалась по лестнице, услышала в гостиной какой-то непонятный шум. Мужской голос ржал по-лошадиному и детский, захлебывающийся от восторженного визга. Джастина пожала плечами и заглянула в дверь. В гостиной царило необыкновенное веселье. Стэн, выбрасывая вперед то одну, то другую свои длинные ноги галопом скакал по комнате и время от времени издавал громкое ржание, у него на плечах сидела совершенно счастливая Дженнифер, изображая наездницу, она восторженно визжала, уцепившись руками в его взлохмаченные волосы. Но что больше всего поразило Джастину, так это реакция Марты. Обычно серьезная и по-немецки сдержанная и педантичная, она стояла у окна и заливисто хохотала, наблюдая весь этот содом.

Стэн первый увидел Джастину и остановился как вкопанный. По его лицу Джастина поняла, что своим видом поразила его в самое сердце. Он ловко поднял Дженнифер, опустил ее на пол и, с восторгом глядя на Джастину, подбежал к ней.

— Вы великолепны, мадам!

— Пошел ты к черту! — сквозь зубы тихонько, чтобы не услышала Дженнифер с Мартой, процедила Джастина. Подбежавшая Дженнифер схватила ее за руку и, не в силах устоять на месте, возбужденно закричала:

— Мамочка, Стэн учил меня кататься на лошадке!

— Куда мы отправимся, девочки? — Стэн, не обращая внимания на протесты Джастины, закружил их с Дженнифер, и не успела Джастина опомниться, как они уже оказались на ступеньках подъезда, а потом и в машине, куда их ловко затолкал Стэн. Ну разве можно сердиться на этого человека? Джастина хотела тут же спросить Стэна, где он был, но передумала. Может быть, потом, если он сам не скажет. Первым делом Стэн повез их на Сансет, где было лучшее в городе мороженое. Потом они поехали в парк, где катались на каруселях, опять ели мороженое и клубнику. Стэн развлекал «своих девочек» и сам развлекался от души. Он бегал вокруг них, как большая восторженная собака, угадывал их малейшие желания и веселил, как мог.

— Интересуется ли кто-нибудь китайской кухней? — спросил Стэн, когда они, утомившись от развлечений, сидели в парке на скамейке.

— Да-да, интересуемся, — Дженнифер все никак не могла угомониться, и Джастина легонько похлопала ее по спине, напоминая об обещании быть посдержаннее. Но тем не менее вопрос с китайской кухней был решен положительно.

Дженнифер была вне себя от вида Китайского квартала, когда они приехали туда. Большинство зданий было построено в стиле пагод, вдоль улиц тянулись ряды лавок, наполненных различными, волнующими воображение безделушками. Повсюду висел запах фимиама, а над каждой дверью звенел крохотный мелодичный колокольчик.

— Ты любишь китайскую кухню, Джас?

— Да, мне нравится. — Казалось забавным, что Стэн этого не знает. У Джастины сложилось впечатление, что он знает все. У нее было такое чувство, что они вместе уже много лет.

Заказали цыпленка «Фо Йонг», сладко-кислую свинину, креветки в тесте, сотэ из акулы, жареный рис, сладости и чай. К концу обеда у Джастины было чувство, что она сию минуту разорвется. Со Стэном происходило, вероятно, то же самое, а Дженнифер заснула прямо за столом.

— Не одни мы здесь такие, — сказал Стэн. Джастина усмехнулась и оглянулась вокруг. — Мне кажется я похож на один из этих шариков, поданных нам на десерт.

— И я такая же. Нам надо домой. — В глазах Стэна появился вопросительный огонек при этих словах, но он ничего не сказал. Промолчала и Джастина.

Они поднялись из-за стола, Стэн взял на руки Дженнифер и понес ее к машине. Джастина шла рядом. Когда они уже ехали по дороге домой, Джастина сказала Стэну:

— Ты так хорошо общаешься с детьми, Стэн. Это заставляет меня задуматься, нет ли у тебя своих собственных детей.

— Неудачный вопрос, Джас. Нет, у меня нет собственных детей. Мои собственные утомили бы меня до смерти.

Джастина удивилась:

— Но почему же? У меня не сложилось такого впечатления, когда я наблюдала вас с Дженнифер.

— Я не хочу ответственности, — заявил Стэн небрежно. — У меня к этому аллергия.

Не доезжая до дома Джастины, Стэн свернул к океану и припарковался у яхт-клуба.

— Давай выйдем. Дженнифер не проснется. Мы можем посидеть здесь немного. — Они вышли в прохладу ночи, и перед ними раскинулась безбрежная масса воды. Вода тихонько плескалась об узкую полоску пляжа, навевая удивительное умиротворение. Для Джастины, пожалуй, даже за все последние годы это был самый тихий, самый спокойный момент. Стэн взял ее за руку, и они присели на какую-то перевернутую лодку, молча слушая тихие, успокаивающие звуки волн.

— Ты мог бы оставить мне свой телефон, чтобы я могла узнать, не случилось ли с тобой что-то, когда ты опять исчезнешь, — сказала Джастина то, что мучило ее весь день и вечер.

Стэн ответил не сразу, и лишь несколько минут спустя Джастина услышала его голос:

— Ничего со мной не случится, Джас. Я буду и потом исчезать, ты должна к этому привыкнуть.

Вот это сюрприз! Она должна привыкать к выходкам этого мальчишки. Неужели он считает, что она станет гоняться за ним?

— Я поняла это так, что не хочешь давать мне свой телефон? — резко спросила Джастина.

— Ты правильно поняла, Джас. Извини, но ты не можешь звонить мне, — спокойно ответил Стэн, и, не дождавшись ее реакции, он добавил доверительно. — У меня в доме живет одна девушка, но ты не должна волноваться, это просто одна девчонка-хиппи, я ее подобрал недавно.

— Что?!

— У нее не было денег, она совсем молоденькая, и я подумал, что должен помочь ей.

Джастина вскочила, порываясь убежать, но Стэн удержал ее за руку и усадил обратно.

— Неужели это так важно для тебя, Джас? Не обращай внимания. Она для меня ничего не значит. Существовала только одна женщина, которая что-то значила для меня. Но ее больше нет, поэтому ты единственная хозяйка моего сердца.

— И кто же она? — Не выдержала Джастина. Она не собиралась вообще больше не иметь со Стэном никаких дел и спросила просто так, ради любопытства.

— Одна евро-азиатская девушка, с которой я жил давно-давно. Ее зовут Кристина Пак. Но сейчас она далеко отсюда, в Гонконге. — Стэн говорил очень спокойно, как будто в его словах ничего особенного не содержалось, и по его тону Джастина чувствовала, что он и в самом деле недоумевает не столько из-за того, что она вообще завела этот глупый разговор, сколько от того, что она придает этому такое значение.

— Не бери в голову, Джас, — Стэн повернулся к ней, прижал к себе ее сопротивляющееся тело и впился своими горячими сильными губами в ее губы. Джастина задохнулась, сама не понимая, от чего больше, то ли от его долгого страстного поцелуя, который, как она того не хотела, вызвал в ней ответное желание, то ли от ярости, переполнявшей все ее существо. Она еще пыталась сопротивляться, вырывалась из его рук, но постепенно сдалась и сама прильнула к нему, ощущая невыразимую сладость от его близости. Наконец Стэн оторвался от нее и прошептал:

— Я рад, что ты перестала сердиться. Я вернулся и люблю тебя. — Стэн поцеловал Джастину в шею и положил пальцы на ее губы, чтобы она больше ничего не говорила. И Джастина поняла, что они опять обречены на бессонную ночь.

Дома Джастина вспомнила, что собиралась позвонить Лиону, узнать, когда он приедет за Дженнифер, и попытаться прояснить его планы относительно будущего девочки. Как ни хотелось ей сразу же отправиться со Стэном и забыть обо всех этих проблемах, она все-таки заставила себя спуститься вниз, подальше от спальни, чтобы Стэн не слышал ее разговора с Лионом. В Европе было раннее утро, и Джастина набрала домашний телефон Лиона в надежде застать его дома, если он никуда не уехал из страны.

Прозвучало всего лишь два-три длинных гудка, и неожиданно совсем рядом раздался голос Лиона, как будто он находился не за тысячи километров, а совсем рядом, в соседнем доме.

— Я вас слушаю.

— Это я, Лион.

— Здравствуй, Джастина. Что-то случилось с Дженнифер, почему ты звонишь так поздно? — Его голос казался встревоженным.

— Нет, с ней все в порядке. И звоню я не поздно, наверное, слишком рано.

— Я говорю о вашем времени.

— Ах да. Но я хотела узнать… Ты звонил, сказал, что приедешь… Я хотела узнать, когда.

Джастина не узнавала своего голоса, в нем появились какие-то просительные нотки, как будто она уже готовилась к тому, чтобы просить, умолять его не забирать от нее Дженнифер насовсем. Голос Лиона, как всегда, был уверенным может быть, только капельку отчужденным. Джастина взяла себя в руки и спросила напрямую:

— Дженнифер сказала мне, что ты собираешься ее забрать на месяц. Это правда? — Джастина специально подчеркнула «на месяц», чтобы дать понять Лиону, что она не собирается отдавать ее насовсем. На том конце провода повисло молчание, и Джастина, истолковав его по-своему, торопливо сказала:

— Я не возражаю, Лион. Но я хотела бы узнать, когда ты за ней приедешь.

Голос Лиона оставался все таким же спокойным, но в нем чувствовалось небольшое напряжение, когда он снова заговорил.

— А ты считаешь, что можешь возражать или не возражать? Меня, собственно, совершенно не интересует твое мнение на этот счет. И Дженнифер я сказал, чтобы она только предупредила тебя о том, что я ее забираю, не больше. Я буду в Нью-Йорке через месяц. Оттуда позвоню. Если ты куда-то уедешь, приготовь ее к отъезду.

— Хорошо, Лион, — решила не спорить с ним Джастина. — Мы с тобой должны договориться, как и когда я могу снова забрать ее.

— Думаю, месяца через два после того, как мы уедем. Но там будет видно. Это все?

Они решили вопрос о дочери, и Лион давал ей понять, что разговор окончен. Он не спросил ничего о самой Джастине, как она живет, снимается ли еще. Очевидно она его больше не интересовала. «Ну и черт с ним!» — подумала Джастина. Он ее тоже не интересует. Она с ним будет поддерживать отношения и терпеть ледяной уверенный тон только из-за дочери. Ни к чему обострять отношения, бороться с ним бесполезно.

— Все, Лион. Спасибо за дружескую беседу, — все-таки не удержалась, чтобы не съязвить, Джастина и повесила трубку. Она еще какое-то время посидела в гостиной, чтобы придти в себя от разговора с Лионом. Его голос, как ни странно, напомнил ей не их последние, не очень-то приятные годы, а начало их отношений. Рим, дворец кардинала в Ватикане, и снова в памяти всплыли лица Дэна и Ральфа де Брикассара. Джастина подумала, что теперь она уже не сможет вспоминать их отдельно друг от друга.

В дверь комнаты просунулась взлохмаченная голова Стэна.

— Ты всю ночь собираешься сидеть здесь? — поинтересовался он, с сочувствием глядя на нее. — Что тебе наговорил этот серый волк? Я убью его, если он обидел тебя. — Стэн уже стоял рядом с ней и поднимал ее из кресла, в которое она как будто вросла. — Он что, действительно обидел тебя?

— Да нет, — успокоила его Джастина. — Тяжело заглядывать в прошлое.

— Вот и я тебе о том же говорю, — обрадовался Стэн, — никогда не надо допускать, чтобы прошлое тянуло за хвост.

— Пойдем, милая, я утешу тебя. — Он поднял ее и на руках понес вверх по лестнице.

 

31

Весть о том, что Мэгги выходит замуж за Дика Джоунса вызвала у немногочисленных приглашенных одинаковое чувство — удовлетворение от того, что наконец-то окончилось одиночество этой славной женщины. Еще не видя Дика Джоунса и не имея о нем никакого представления, никто, однако, не сомневался, что это достойный человек, иначе бы Мэгги после стольких лет затворничества не выбрала его себе в мужья.

Братья все-таки немного посокрушались, что Мэгги не привезла Дика в Дрохеду. Лучше бы устроить свадьбу дома. Пусть Мэгги и не хочет устраивать по этому поводу какие-то особые торжества, так ведь никого постороннего и не будет, все свои. Но что поделаешь, если уж она решила все устроить в Химмельхохе, ничего тут не попишешь. Надо всем собираться и ехать. Они не могут оставить свою единственную сестру без семейной поддержки в такой день.

Фиона тоже хотела поехать, несмотря на отговоры сыновей. Она тоже хотела в такой важный момент в жизни ее дочери, быть рядом с ней и уверяла сыновей, что она полна сил и выдержит дорогу. Фиона даже позвонила Мэгги и сказала ей, что приедет. Мэгги не поверила своим ушам, она закричала в ответ, что это будет для нее лучшим подарком. Мэгги и в самом деле только сейчас поняла, как она соскучилась по матери и как любит ее. Но оказалось, что Фиона все-таки переоценила свои силы, перед самым отъездом у нее подскочило давление, да так, что она и головы не могла поднять. Сыновья перепугались до смерти. Они безумно боялись любого, даже легкого, недомогания матери, не представляя, как они будут жить, если с ней что-то случится. Боб, теперь он был за хозяина Дрохеды, строго-настрого запретил ей даже думать о поездке.

— Мы привезем Мэгги с ее мужем к нам, в Дрохеду. Судя по всему, он человек стоящий и здесь ему тоже найдется дело. — Боб не сомневался, что стоит их зятю увидеть Дрохеду, он уже не сможет уехать отсюда. А матери беспокоиться не стоит, она скоро увидит Мэгги и Дика Джоунса, не останутся же они навечно в Химмельхохе. Фиону окружили заботой, приставили к ней миссис Смит и попросили ее не спускать с матери глаз.

— Передайте Мэгги, что я велела ей ехать домой сразу после свадьбы. Хватит ей скитаться по чужим домам. Ее дом здесь. Так и передайте, — наказывала она своим седым сыновьям, когда они, скованные, в непривычных для них выходных костюмах, собирались в аэропорт. С собой взяли и Фрэнка, хотя он с большим бы желанием остался с матерью. Он казался уже совсем старым человеком и выглядел даже старше своей матери. Весь сморщенный, сгорбленный, с потухшими глазами. Он ничего не помнил, а может быть, не хотел помнить ничего, что было с ним в прошлом. И даже детская привязанность сестры сейчас не вызывала в нем никаких эмоций. Братья сказали ему, что надо поехать к Мэгги на свадьбу, и он, не споря и никак не проявляя своих чувств, собрался и теперь стоял рядом с ними в гостиной вокруг кресла матери. Они стояли, почтительно наклонив к ней седые головы и терпеливо слушали последние наставления.

— А ты, Джимс, побереги свои шутки и не зубоскаль, когда будешь разговаривать с мистером Джоунсом. Он тебя не знает и может обидеться, неправильно их истолковать, — внушала она своему седовласому сыну.

— Хорошо, мама. Я не буду, обещаю тебе, — лукаво улыбаясь, уверял Фиону Джимс. Все заулыбались, один только Фрэнк, казалось, даже не понял, о чем шла речь, и стоял совершенно безучастно.

Наконец все наставления были получены, вещи собраны, у подъезда их ждал вместительный автомобиль. Братья по очереди приложились к щеке матери и гуськом пошли к выходу. Фиона с затаенной печалью смотрела им вслед, пока за последним из сыновей, благодушным Пэтси, не закрылась дверь. «Слава Богу, что хоть Мэгги, наконец-то нашла себе пару. Остальные дети так и останутся одинокими. Теперь уж в этом нет никаких сомнений. А жаль. Дрохеда без детских голосов мертвеет. Здесь становится глухо, как в склепе. Все стареет вместе с людьми. Вот если бы Джастина родила хотя бы еще одного ребенка да привезла их с Дженнифер сюда…» Мысли Фионы все чаще и чаще возвращались к одному, что ее особенно мучило в последнее время: у Дрохеды нет наследников. Наступит день, когда умрет последний из Клири. И что тогда будет с Дрохедой?

В аэропорту Данглоу братьев встречал сам Дик Джоунс. Он увидел их издалека и узнал сразу же. Вроде они ничем и не напоминали Мэгги; все невысокие, но крепкие, годы, правда, немного согнули их спины, но все равно выглядели они очень неплохо. Дочерна прокаленные солнцем лица, немного неуклюжая походка выдавала в них людей, которые больше привыкли сидеть в седле, чем ходить по земле. Все шестеро братьев Клири подошли к багажному отделению и остановились в некоторой растерянности, на их лицах как будто читалось: «Вот сейчас подвезут наши вещи, возьмем, а дальше что? Где он, этот Химмельхох?» Непривычная влажная жара покрыла их лица испариной, они сняли шляпы и то и дело вытирали слипшиеся от пота волосы большими платками. И тут Джоунс подошел к ним.

— Здравствуйте. Думаю, я не ошибаюсь. Вы Клири из Дрохеды?

Братья Клири все разом обернулись, и на их лицах появилось облегчение.

— Да, вы не ошиблись, мистер…, — ответил за всех Джимс. — А вы?

— Дик Джоунс. — Джоунс протянул руку и обменялся со всеми мужчинами Клири крепким рукопожатием. Он заметил, что братья Мэгги с интересом рассматривают его, хотя стараются, чтобы это было не так уж заметно. Потом их лица осветились улыбками, и Дик понял, что выдержал первое испытание. Во всяком случае, внешне они понравились друг другу.

А тут как раз на транспортере появились их вещи. Можно было ехать в Химмельхох.

— Ну и жарища тут у вас, — воскликнул Джимс, когда они уже ехали в машине и легкий ветерок немного освежил их покрытые испариной лица.

— Я давно здесь живу и привык, хотя, конечно, приезжим здесь приходится нелегко, — сказал Джоунс. — Местные жители тоже не в восторге от здешнего климата, но зато это позволяет нам экономить на одежде. Видите, как все одеты? Можно сказать, что совсем никак, — засмеялся Дик, а следом за ним рассмеялись и братья. Хороший парень, этот Дик Джоунс! Совсем простой, познакомились всего лишь час назад, а кажется, что знакомы всю жизнь. Молодец, Мэгги, сестренка, стоящего парня отхватила. Недаром столько лет и смотреть ни на кого не хотела. Так или примерно так подумали все братья Клири, пока их автомобиль пробирался по многолюдным улицам Данглоу. Аэропорт был в нескольких километрах восточнее города, а Химмельхох расположен от него на западе, так что пришлось ехать через весь город. Но это даже ничего, столько любопытного они здесь увидели, все совсем не похожее на то, к чему Клири привыкли у себя. Давнишняя поездка в Рим, конечно, на многое открыла им глаза, они там тоже насмотрелись разных чудес, но и здесь было не меньше любопытного. Взять хотя бы джунгли, зелень какая-то сочная, прямо мясистая, даже прикасаться к ней не хочется. Так и кажется, что это живая плоть, и эта изнуряющая липкая жара. Нет уж, что Рим, что Данглоу, конечно, неплохие места, а все-таки лучше Дрохеды ничего нет на свете.

— Конечно, привыкнуть можно ко всему, но когда вы с Мэгги приедете в Дрохеду, вот там и поймешь, что такое настоящая жизнь, — пообещал Дику молчаливый до того Боб. Дик засмеялся.

— Мэгги мне то же самое говорит. Надо поехать посмотреть, что же это за Дрохеда. А то умру и не увижу самого прекрасного места на земле.

Все опять дружно расхохотались его шутке и, пока ехали до Химмельхоха, подружились и успели перейти на «ты». Какие могут быть церемонии между своими, ведь все равно не сегодня, так завтра этот парень будет их зятем, считай, что он уже и стал им.

Мэгги еще издалека увидела автомобиль, в котором Дик утром поехал встречать ее братьев. Он свернул с дороги, ведущей из Данглоу и начал подниматься в гору, к Химмельхоху. Мэгги знала, что они приедут не раньше, чем к полудню, но время тянулось так томительно долго, и она то и дело выбегала на веранду посмотреть, не едут ли уже. Последний час она уже и вовсе не уходила с веранды, так и сидела здесь, не сводя глаз с дороги. «Нет, мама права, надо возвращаться в Дрохеду и жить со своими. Дик не будет против. Постараюсь убедить его. А потом и Энн с Людвигом приедут к нам. Найдем для Химмельхоха хорошего управляющего, а сами будем время от времени приезжать сюда». И вот наконец едут. Сначала лиц было не разглядеть, но вот автомобиль приблизился, и Мэгги уже видела всех своих братьев, каждого по отдельности. Совсем седые, ее братья, лица еще больше покрылись морщинами. Боб впереди рядом с Диком. Джек, Хьюги, Джимс, Пэтси. И Фрэнк! Даже он приехал. Вот она ее семья, надежная опора. В последнее время она как-то не очень часто о них думала. Наверное, потому, что знала — они у нее есть, и она всегда может на них рассчитывать.

Пока автомобиль все ближе и ближе подъезжал к дому, Мэгги во все глаза смотрела на своих братьев, а они смотрели на нее. Сначала их лица показались ей немного растерянными, и Мэгги засмеялась, наверное, братья не признали ее сразу, потом на них появились довольные улыбки.

— Смотрите-ка, наша Мэгги опять стала настоящей красавицей, — сказал Хьюги.

— Да уж, сразу и не узнаешь, — подтвердил Джек.

Автомобиль остановился, и, пока братья открывали дверцы и вылезали, разминая ноги, Мэгги птицей слетела по ступенькам и бросилась к ним, обнимая их всех вместе и по очереди. Она и плакала, и смеялась; не ожидавшие такого бурного чувства, да и не привыкшие проявлять его открыто, братья смущенно топтались вокруг Мэгги, неуклюже обнимали ее, все еще не веря, что наконец-то видят свою Мэгги.

На веранду вышел Людвиг встретить гостей, за ним, опираясь на костыли, появилась Энн.

— Мэгги, что же ты держишь людей на улице. Приглашай гостей в дом.

— И в самом деле, вы устали с дороги. Пойдемте. Мэгги взяла Боба под руку, и они пошли впереди всех вверх по ступенькам.

В большой гостиной был уже накрыт стол, но сначала всех развели по комнатам, внесли вещи. Потом уже за столом Мэгги попросила братьев подробнее рассказать о матери. Но все подробности свелись к тому, что Боб коротко сказал:

— Держится пока. Велела передать, чтобы вы с Диком ехали в Дрохеду вместе с нами.

«Вы с Диком», не с мистером Джоунсом, а с «Диком», прозвучало в устах Боба как-то очень тепло и по-свойски. Значит, все в порядке, Дик пришелся им по душе. Мэгги, конечно, не сомневалась в этом, но все равно ей было очень приятно.

Назавтра прилетали Этель и Боб Уолтеры, и Дик немного погодя попрощался и ушел. Надо было заняться делами, утром опять ехать в аэропорт. Уолтерам Дик тоже понравился. У него с Бобом было много общего, даже во внешнем облике были роднившие их черты: загорелые, словно выточенные из камня Лица, спокойный взгляд умных, много повидавших глаз, крепкие, широкоплечие фигуры. Так что эти два настрадавшиеся человека сразу прониклись симпатией друг к другу. А об Этель нечего было и говорить, едва только машина подъехала к Химмельхоху и подруги обнялись, Этель шепнула Мэгги:

— До чего же хорош, твой Дик! Он очень похож на Боба, ты с ним будешь счастлива.

— Надеюсь, — радостно засмеялась Мэгги.

Вечером, когда все собрались в гостиной, братья Клири уже не были так отрицательно настроены против Химмельхоха. Они с утра пораньше подобрали себе лошадей и поехали осматривать ферму. В сахарном тростнике Клири ничего не понимали, но все равно им было интересно, что за культура, как растет и как с ней работать. А вот уж ферма! Тут они были большие специалисты, все осмотрели, оценили выгоны, проверили, какие травы там растут, и вполне одобрили деятельность хозяина. Особенно когда Людвиг сказал им, что многое перенял у них и ферму завел только потому, что ему понравилась Дрохеда. Весь вечер разговор так и крутился вокруг фермы, завода, где перерабатывают сахарный тростник. Женщинам это было не так уж интересно, Этель не терпелось выспросить у Мэгги, когда назначено бракосочетание, хотелось посмотреть платье, в котором Мэгги собирается идти под венец, им было о чем поговорить, и они втроем: Энн, Мэгги и Этель — уединились в комнате Мэгги.

Свадьба должна была состояться через два дня, и Мэгги очень волновалась. Теперь, когда уже все было решено, ее вдруг начали одолевать страхи перед будущим. Как они будут жить с Диком? Удастся ли ей наладить свою семейную жизнь? Она привыкла жить одна, а когда была замужем за Люком, так ведь у них и не было семьи, поэтому у нее и опыта никакого не накопилось.

— Дело нехитрое, — утешала ее Этель, — главное, чтобы вам было приятно друг с другом, а наладить быт не так уж сложно. Это у каждой женщины в крови, было бы желание. Главное, чтобы муж был ухожен, накормлен, в доме чистота и порядок. Тогда и ему будет приятно работать для семьи. И домой он будет всегда стремиться с радостью, зная, что его ждут.

Женщины вразумляли Мэгги, как будто ей всего-навсего восемнадцать, но, наверное, в этом деле возраст не играет роли. Особенно если впервые выходишь замуж за любимого и хочешь, чтобы он не разочаровался в тебе.

— Странно, что от Джастины ничего нет, — недоумевала Энн.

— Я же тебе говорила, что она не примет этого, — тяжело вздохнула Мэгги. — Боюсь, что она вообще перестанет знаться со мной.

— Не волнуйся, такого не может быть, — не выдержала Этель. — Я бы поняла, если бы она была ребенком: ревность там, обида и прочее… Но ведь твоя дочь — взрослая женщина. Думаю, она тоже не живет монахиней. Неужели ты считаешь, что женщина не поймет в этом отношении другую женщину, пусть даже это дочь с матерью.

— Не знаю. — Мэгги действительно не знала, что и подумать. О том, что не дошла телеграмма, не может быть и речи. Лучше бы, конечно, сказать ей обо всем по телефону, но Мэгги побоялась, что Джастина может заговорить с ней резко и она совсем растеряется. Пусть уж лучше так, хотя бы глаз дочери не видеть.

— А сын Дика? Он приедет? — поинтересовалась Этель.

— Да, — упоминание о Томе вызвало на лице Мэгги улыбку. — Дик сказал, что он приедет прямо в церковь, а потом уж со всеми вместе сюда.

— Как он относится к этому?

— Дик сказал, что с пониманием. Во всяком случае, как говорит Дик, мальчик сказал, что он рад за отца и что ему давно уже было пора подумать об этом. — Мэгги было приятно, что хотя бы с одной стороны, у одного из детей они нашли поддержку, и она с удовольствием рассказала все, что узнала от Джоунса.

— А сам-то он не собирается жениться? Сколько ему? — выспрашивала Этель.

— Пока нет, Дик сказал бы. Хотя уже пора, конечно, ему далеко за тридцать. Мужчины не особенно спешат жениться, все тянут, а потом бывает уже поздно. Возьми моих братьев, сколько невест у нас в округе, да и сами они не из последних женихов, а так вот жизнь проходит, и я не думаю, что хоть один из них когда-нибудь женится. Дрохеда для них единственная одна на всех невеста и, кажется, такая жизнь их вполне устраивает.

— А может быть, нам Джастину выдать замуж за Тома Джоунса, сына Дика, — загорелась Этель, ее деятельный характер ни на минуту не давал ей успокоиться.

Однако подобное предложение вызвало у Мэгги и Энн одинаковую реакцию, они просто расхохотались, только представив себе, как их своенравная взбалмошная Джастина выходит замуж за мягкого нерешительного Тома Джоунса. В конце концов Этель тоже присоединилась к общему веселью, которое вызвала ее, как ей казалось, очень неплохая идея.

— Я не настаиваю, конечно. Вам решать, но вы напрасно так к этому относитесь, — заключила она, вызвав новый взрыв хохота. — Если ты когда-нибудь познакомишься с ними обоими и увидишь их рядом, поймешь сама, почему мы смеемся, — сказала Мэгги своей решительной подруге.

На следующее утро почтальон привез большую коробку для миссис Мэгги О'Нил, присланную из Сан-Франциско. Мэгги открыла ее и вытащила большой легкий сверток, в котором оказалось удивительной красоты норковое манто.

— Боже мой! — Только и сказала она. — Это от Джастины.

— Надень. Хоть мы рассмотрим поближе эту красоту. Мне только издалека доводилось видеть такие манто, когда я ездила в Америку. Их там носят только очень богатые женщины. Ну надевай же скорее, мне не терпится посмотреть на тебя, — завертела подругу Этель, но Мэгги растерянно держала подарок в руках.

— Зачем мне это манто? Джастина сумасшедшая. Куда же мне его надевать?

— Это неважно, — заявила Этель, — главное, Джастина помнит тебя и хотела порадовать. Пусть висит пока, а может быть, вы с Диком поедете путешествовать, тогда и пригодится.

Мэгги набросила манто на плечи, и женщины ахнули, она словно преобразилась. Мягкий блеск серебристой норки высветил ее серые глаза, и они тоже как будто заискрились. Она провела ладонью по шелковистому меху и опустила руку в прорезной карман.

— Ой, здесь, по-моему, записка.

Дорогая мамочка, это тебе от меня подарок. Я часто тебя огорчала и очень сожалею об этом. Хочу, чтобы ты немного порадовалась. Обо мне не беспокойся, я счастлива. Целую.

Твоя дочь.

Мэгги смотрела на размашистый почерк Джастины пытаясь понять, знала ли уже Джастина, когда посылала подарок, о свадьбе или еще нет.

— Что она пишет? — спросила Энн, ей тоже было интересно узнать, свадебный ли это подарок или Джастина просто решила сделать матери приятное.

— Вот почитай, — протянула ей Мэгги записку.

Энн прочитала и тоже задумалась.

— Здесь нет даты, — наконец сказала она.

— Давайте посмотрим на коробке, — разрешила Этель все их проблемы. — Отправлено месяц назад. А когда вы послали телеграмму?

— Около трех недель назад, — припомнила Энн.

— Значит, это не к свадьбе. Она тогда еще не знала ни о чем. Теперь будем ждать очередной подарок, уже свадебный. Я должна тебе сказать, Мэгги, что бы ты там ни думала, твоя дочь любит тебя. Просто так такие подарки не посылают. — Этель заставила Мэгги пройтись по гостиной, и они все втроем так были увлечены необыкновенным подарком, что и не заметили, как к дому подъехало такси и из него вышли Джастина с маленькой Дженнифер. Джастина попросила шофера поднять их вещи на веранду, а сама с дочкой направилась к открытой входной двери.

Мэгги все еще ходила в манто по гостиной, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, и при очередном повороте, обернувшись к двери, увидела в дверном проеме смеющееся лицо дочери и удивленное внучки. В первую минуту она даже не поняла, что все, что она видит, происходит в реальности.

— Что случилось, Мэгги? — спросила Энн и тоже обернулась к двери.

— Девочки наши приехали! — воскликнула она и, подхватив костыли, поспешила им навстречу. Только тогда Мэгги опомнилась и, опережая Энн, бросилась обнимать внучку, потом дочь, опять внучку.

Потом Дженнифер оказалась в объятиях Энн. Она в недоумении переводила взгляд с одной женщины на другую и никак не могла понять, которая же из них ее родная бабушка. По дороге сюда мама говорила ей, что здесь ее ждет бабушка Мэгги. Это ее родная бабушка, и есть еще бабушка Энн, которая не совсем родная, но тоже их очень любит.

Понятие «родная» и «не совсем родная» мало что значили для девочки, она привыкла ко всем относиться одинаково. Для нее «родная» только мама. А теперь вот, оказывается, еще и бабушка Мэгги. В конце концов Дженнифер перестала ломать голову над этим вопросом и терпеливо сносила все поцелуи, объятия, которыми бабушки ее едва не замучили.

— Мама, — засмеялась Джастина, — ты еще не испарилась в своем манто?

— Ах да! Я и забыла, что оно все еще на мне, хотя действительно жарковато. Спасибо, Джас. Что это тебе пришло в голову прислать мне такой роскошный подарок?

— Увидела красивое манто и прислала. Только и всего. Ты у меня должна быть неотразимой женщиной. Особенно сейчас.

Мэгги внимательно взглянула в глаза дочери, стараясь прочитать по ним, как Джастина относится к ее внезапному замужеству, и увидела в них теплоту, ласку, любовь. То, чего никогда раньше не видела в глазах дочери. Джастина поняла состояние матери, она подошла к ней и прижалась щекой к ее лицу.

— Мамочка, я рада за тебя. Все хорошо. Ни о чем не волнуйся.

Как будто гора свалилась с души Мэгги при этих словах Джастины. Она благодарно улыбнулась дочери и прижалась к ней, как будто заново ее обретая.

— Леди! Вспомните наконец о несчастной отверженной! — раздался веселый голос Этель, и все снова засмеялись, заахали, наперебой представляя друг другу Этель Джастине, Джастину Этель.

— А кто же меня представит? — напомнила о себе Дженнифер, чем вызвала новое веселое оживление.

К обеду в Химмельхох собрались все мужчины, и, конечно, Джастина с дочкой снова оказались в центре внимания. Дженнифер была в восторге от того, что у нее оказалось сразу столько дедушек. Она переходила с рук на руки, и обычно сдержанные лица братьев Клири просто светились от обожания, когда они брали на колени свою малышку. Даже Фрэнк оттаял и даже улыбался, глядя на девочку. Она же из всех дедушек выбрала немногословного Пэтси и, уютно устроившись у него на коленях, принялась рассказывать, как они с мамой летели на самолете из самой Америки.

Мэгги познакомила Джастину с Диком Джоунсом, и они так и сидели за столом, Мэгги с Джастиной по обе стороны от Дика Джоунса. Дик шутил с Джастиной, неожиданно он показал себя знатоком кино, чем вызвал ее новый интерес к себе. Уже после обеда они долго о чем-то разговаривали вдвоем, и Мэгги совершенно упокоилась.

 

32

Вот и наступил день венчания. С утра весь Химмельхох был перевернут с ног на голову. Братья Клири надели свои праздничные костюмы и теперь не знали, что и делать. Они то и дело выходили на веранду, с тоской поглядывая на конюшни, откуда доносилось нетерпеливое ржание застоявшихся лошадей. К крыльцу подъехал празднично одетый Пит, он тоже был приглашен на торжественную церемонию. Пит за руку поздоровался с братьями Клири, они за эти дни уже успели подружиться, и остался с ними на веранде. Вышел Боб Уолтер, потом появился Людвиг. Задерживались только женщины, они все еще занимались туалетом невесты, и даже Дженнифер, не понимая толком, что происходит, крутилась тут же, больше мешая, чем помогая причесывать бабушку, но на нее никто не сердился, все были радостно взволнованы, и беготня Дженнифер даже снимала некоторое эмоциональное напряжение.

К подъезду подали несколько автомобилей, подъехал Дик Джоунс в новом сером с голубым костюме. Он выглядел очень эффектно, и даже мужчины сделали ему комплимент.

— Жених у нас что надо! — одобрительно сказал Джимс.

— Ну я же ни на ком попало женюсь, а на вашей сестре. Так что должен быть «что надо» рядом со своей невестой, — отшутился Дик.

Наконец на веранде появилась Мэгги за руку с Дженнифер. Рядом с ними шла Джастина, скромно и элегантно одетая в бежевое шелковое трикотажное платье, которое спадало по ее фигуре мягкими складками. За ними шли Этель с Энн Мюллер, тоже нарядно одетые.

Все мужчины повернулись к ним, изумленно разглядывая своих женщин, как будто видели их впервые. На Мэгги было то самое платье, которое она купила в Данглоу, мягкого серого цвета с маленькими черными пуговицами. Шею обвивала нитка крупного жемчуга. На ногах изящные черные туфельки. Она производила впечатление необыкновенно элегантной женщины.

— Ну как? — спросила она Дика.

Он ничего не ответил. Обомлев, не находя слов, он стоял в дверях и, не отрывая глаз, смотрел на Мэгги. Серебристо-серое платье красиво оттеняло ее пышные волосы. Продолговатое, смуглое, без румян лицо, обрамленное пышными кудрями с воткнутой в них белой лилией, мерцало темной матовой бледностью, из-под складок юбки выглядывали маленькие изящные ножки в лаковых туфельках.

— Как тебе нравится мой наряд? — еще раз спросила она.

Дик по-прежнему молчал. Он стоял и смотрел на нее, забыв обо всем. Эта женщина перевернула его жизнь. Блаженством было чувствовать на себе взгляд больших, отливающих металлическим блеском глаз и видеть это родное лицо. Новая жизнь переполняла его. Но он знал: за то, что хорошо — платят, и чем оно лучше, тем дороже. И он готов был на это.

— Ты слышишь меня, Всевышний? Назови свою цену…

Мэгги смотрела на Дика Джоунса, и он, не спуская с нее внимательного теплого взгляда, пошел навстречу своей избраннице. Джоунс взял Мэгги за руку, за другую его руку тут же уцепилась Дженнифер, и они пошли к первой машине.

Он шел очень быстро, но Мэгги шла рядом, и ее лицо было удивительно красивым от любви к нему…

Вместе с ними села и Джастина. Остальные расселись в трех других машинах, и кавалькада черных автомобилей двинулась по дороге в Данглоу.

Церковь, которую Дик Джоунс выбрал для венчания, находилась у самого въезда в город. Это был тихий скромный храм, и, когда новобрачные вместе со своими близкими подъехали к его ограде, они были одни здесь в это раннее утро. Только между покрытыми зеленым мхом могил бродил какой-то мужчина. Увидев подъехавших, он еще какое-то время постоял возле одного из памятников, а потом скрылся за углом церкви. Никто особенно не обратил на него внимания, мужчина был им незнаком, очевидно, пришел сюда навестить могилу родных.

Дик Джоунс пристально смотрел на Мэгги, он был удивлен, что она так волновалась. Ее губы и щеки побледнели, в глазах появился страх. Джоунс бережно прижал к себе руку Мэгги.

— Что с тобой, любимая? Тебе нехорошо?

— Нет, все в порядке, я почему-то очень волнуюсь.

— Потерпи, скоро все будет позади.

— Ты видел мужчину возле церкви, — тихо спросила Мэгги. — Это не Том?

— Нет, это не он. Почему-то он задерживается, обещал обязательно быть.

Сразу же после его слов у ограды затормозила еще одна машина, и из нее выскочил высокий мужчина, очень похожий на Дика Джоунса. Такие же изумрудные на мужественном загорелом лице глаза, твердые, красиво очерченные губы, темные волосы. Все обернулись и с интересом смотрели на вновь приехавшего. А он, спокойно улыбаясь, поздоровался со всеми и направился к Дику Джоунсу и Мэгги.

— Прости, отец. Немного не рассчитал. — И, обернувшись к Мэгги, склонился к ее руке. — Рад познакомиться с вами. Спасибо вам за отца.

— Я сожалею только о том, что нам не довелось узнать друг друга раньше, — сказала ему Мэгги, счастливая от того, что ее надежды оправдались и Том Джоунс оказался точно таким, каким она и ожидала его увидеть.

— Теперь все в сборе, — сказал Дик Джоунс, довольный, что его сын оказался на высоте и произвел хорошее впечатление на близких Мэгги людей. Это было видно по приветливым улыбкам и крепким рукопожатиям, которыми они сейчас обменивались с его сыном. Всем женщинам и даже Дженнифер Том поцеловал руки, после чего остался рядом с Джастиной, интуитивно почувствовав в ней такую же родственную причастность к этому семейному событию.

— Вы Джастина? — спросил он, с улыбкой разглядывая ее, и после кивка тихо сказал:

— Через несколько минут мы с вами станем сводными братом и сестрой. Мне очень нравится такая перспектива.

— А я просто без ума от счастья, — съязвила Джастина, но по ее глазам и улыбке, с которой она глянула на него, было заметно, что ее тоже вполне устраивает такое приятное родство.

Дик Джоунс взял Мэгги под руку и повел ее по дорожке к церковным дверям. Остальные гости разделились по парам, дорожка была неширокой, пошли следом за ними. Джастина шла рядом с Томом, между ними чинно шагала Дженнифер с огромным голубым бантом в кудрявых волосах. Девочке очень понравилось, что этот красивый дядя поцеловал ей руку, как взрослой, и теперь она доверчиво вложила свою ладошку в его сильную руку, другую отдав матери.

Священник в своем белом облачении уже ждал их возле низкого алтаря, рядом с ним стоял причетник. Дик с Мэгги прошли вперед, остальные расположились полукругом позади них.

— Мамочка, что здесь сейчас будет? — немного притихшая от торжественности обстановки прошептала Дженнифер, подергав мать за руку.

— Стой спокойно, сейчас увидишь, — сказала ей Джастина и, обернувшись, увидела, как в церковь заходит двое мужчин. «Кому-то еще интересно смотреть на чужое венчание», — подумала она, заметив, что один из мужчин отошел в тень, отбрасываемую колонной, а другой остался у входа, прислонившись к стене.

Служба началась. Священник проникновенным голосом стал рассказывать женщине и мужчине, которые решили связать себя узами брака, какую великую ответственность друг перед другом они принимают на себя и что они должны теперь до самой смерти заботиться друг о друге и не нарушать данную друг другу клятву.

Потом священник подошел к Дику и Мэгги и продолжил:

— Я прошу и требую от вас обоих, если кому-либо из вас известны препятствия, из-за которых вы не можете сочетаться законным браком, то чтобы вы признались нам, ибо нельзя сомневаться в том, что все, кто соединяется иначе, чем это дозволяет слово божье, Богом не соединены и брак их не считается законным.

Священник замолчал, как того требовали правила, и все тоже молчали. Препятствий не было. Через минуту, не отрывая глаз от книги, которую он держал в руках, хотел продолжать дальше, он уже протянул руку к Дику Джоунсу и задал вопрос:

— Хочешь ли ты взять эту женщину себе в жены?

— Да, — твердо ответил Джоунс, когда за спинами присутствующих на церемонии раздался грубый мужской голос, заставивший всех вздрогнуть:

— Брак не может состояться, я заявляю, что препятствие существует.

Это заявление вызвало такое же впечатление, как будто в этой небольшой церкви взорвалась бомба.

Джастина резко обернулась (голос раздался прямо из-за ее спины) и увидела, что эти слова произнес один из мужчин, которые несколько минут назад вошли в церковь, тот самый, который оставался у входа, теперь он приблизился и стоял позади нее. Это был здоровый кряжистый мужчина с близко посаженными небольшими глазами, с сильными залысинами на голове. Он стоял, небрежно отставив одну ногу, и насмешливо смотрел на растерянные лица обернувшихся к нему людей. Никто никогда не видел этого человека, и непонятно было, почему он явился сюда с такими злыми намерениями.

Дик Джоунс страшно побледнел, над верхней губой у него выступили капельки пота. Он сильно сжал руку Мэгги, боясь взглянуть на нее. А она стояла совершенно мертвая и, казалось, уже ничего не чувствовала, с похолодевшими руками и сердцем. Ее как будто придавила неотвратимость того, что сейчас здесь происходило. Джоунс прижал ее руку к себе и, когда повернулся к ней, с ужасом увидел спокойное лицо Мэгги и пустые безжизненные глаза.

— Я прошу вас продолжать, — обратился Джоунс к священнику. — Произошло какое-то недоразумение.

— Я не могу продолжать, раз такое заявление сделано. Я должен выяснить, действительно ли такое препятствие существует, — возразил священник.

— Бракосочетание должно быть прервано, — снова громко заявил тот же голос. У меня есть доказательства, что для этого брака существует непреодолимое препятствие.

— Пройдите сюда, — пригласил мужчину священник, — и объясните, каков же характер этого препятствия? Может быть, его можно устранить?

— Едва ли, — последовал ответ. — Я отвечаю за свои слова. Если я назвал его непреодолимым, значит, я имею в виду, что оно неустранимо.

Мужчина прошел между расступившимися людьми и насмешливо посмотрел на Мэгги.

— Я заявляю совершенно точно, что названное мною препятствие состоит в том, что миссис О'Нил уже состоит в законном браке, и ее муж жив.

Братья Клири все, как один, повернулись и стали оглядывать церковь, но Люка О'Нила не увидели. Тогда они впились глазами в незнакомца.

Дик Джоунс обнял Мэгги и привлек к себе. Но она уже пришла в себя, услышав про заявившего на нее права Люка О'Нила.

— И вы что же, его поверенный? — холодно спросила она этого самоуверенного типа, который, немного растерявшись под ее холодным взглядом, тем не менее старался держаться уверенно.

— Называйте меня как хотите, а только я не вру. Люк О'Нил ваш законный муж, и он жив, — сказал он развязно.

— И вы можете предъявить нам доказательства? — спросил священник.

— Конечно. Он здесь и сам может подтвердить все, что я сказал.

В эту минуту в углу церкви послышался шорох и из-за колонны вышел тот, другой мужчина, которого Джастина уже видела чуть раньше. Он прошел вперед и, когда очутился на свету, по церкви пронесся гул приглушенных голосов.

Все закружилось у Мэгги перед глазами. Изнутри поднималась странная слабость, как будто голова поплыла куда-то, а тело оставалось на месте. Она почувствовала, как спазм сдавил ей горло и сразу же вспомнились слова матери: «Настоящая леди никогда не показывает в обществе своих слез». Невероятным усилием воли она заставила себя не рухнуть тут же в беспамятстве на ледяной каменный пол церкви.

Боб Клири приблизился к этому человеку, сжав кулаки, и с презрением бросил ему в лицо:

— Мерзавец! Дрянь! Ублюдок!

Все, кто в этот момент находился в церкви, отреагировал на его появление здесь одинаково. Энн и Людвиг Мюллеры, все братья Клири, Этель и Боб Уолтеры, Том и Джоунс и даже Джастина смотрели на этого рано состарившегося, сгорбленного человека с презрением, в котором не было ни капли жалости. Он казался им чудовищем, гремучей змеей, которая жалит исподтишка и которую хочется раздавить, если бы не было противно к ней прикасаться.

Было заметно, что он совершенно больной, тяжелая изнурительная работа превратила этого когда-то крепкого и сильного мужчину в совершеннейшую развалину. Яркие синие глаза поблекли, впалая грудь то и дело сотрясалась от глухого кашля.

Джастина с презрительным интересом рассматривала своего отца. Он тоже поднял голову и, осмотрев всех присутствующих, задержал взгляд на ней, потом перевел его на Дженнифер и с минуту пристально ее разглядывал. В его потухших глазах мелькнул даже какой-то интерес. Джастина взяла девочку за плечи и прижала к себе, а Том Джоунс сделал шаг вперед и загородил их от нечистого взгляда пришельца. Тот недобро усмехнулся и перевел глаза на Мэгги.

Священник переводил взгляд с невесты на человека, который назвал себя ее мужем.

— Вы утверждаете, что эта женщина ваша жена и именно с ней вы состоите в законном браке, освященном церковью? — спросил он мужчину.

— Да, я Люк О'Нил, и эта женщина, Мэгги О'Нил — моя законная жена, — хрипло проговорил мужчина.

— А вы, миссис О'Нил, признаете вы, что находящийся здесь мистер Люк О'Нил является вашим законным мужем? — повернулся священник к Мэгги.

Она не слышала ни слов, произносимых здесь, ни вопроса, который ей задавали, она только все время невероятным усилием воли пыталась сбросить с себя кого-то ужасного, приблизившегося к ней. Он как будто опирался о ее плечи холодными как лед руками и вдруг вскочил прямо в ее сердце.

Мэгги не успела ответить, когда раздался холодный, полный презрения голос Энн Мюллер:

— Может ли называться мужем человек, который больше тридцати лет не хотел знать, где находится его жена и как она живет? И не только жена, но и дочь, которая сейчас присутствует здесь и тоже может подтвердить мои слова.

— Может ли дочь миссис О'Нил и мистера О'Нил подтвердить то, что сейчас было заявлено? — спросил вконец растерявшийся священник. Все взгляды устремились на Джастину. Она вышла вперед, оставив Дженнифер на попечение Тома, и твердо сказала, пристально глядя на Люка О'Нила:

— Да, я подтверждаю, что не знаю этого человека и никогда не видела своего отца. Может быть, этот человек и в самом деле мистер Люк О'Нил, но я его не знаю.

«Как же я плохо знала тебя, моя девочка», — подумала Мэгги, глядя на свою дочь.

— И тем не менее этот человек является законным мужем миссис О'Нил, а двоемужество в нашей стране запрещено законом, — подал голос первый мужчина, который все так же насмешливо посматривал на окружающих, его, по-видимому, ужасно забавляло все, что здесь происходило. Настоящий спектакль.

— А разве закон не предусматривает наказания за отказ от исполнения своего супружеского и отцовского долга? — возмущенно спросила Этель Уолтер.

— Она сама не захотела жить со мной, — с трудом выдавил Люк О'Нил.

— На это были причины, и я могу подтвердить, что это причины важные. — Это уже заговорил Людвиг Мюллер. — Мистер О'Нил оставил свою жену без средств к существованию. Я это хорошо знаю, поскольку она жила в нашем доме. Он увез ее из богатой семьи и устроил к нам прислугой. Мы только со временем узнали об этом. За все годы, что миссис О'Нил прожила у нас, он появился раз или два. Так что общей семьи у них не было и, когда родилась дочка, он не приехал, хотя и знал, что его жена рожает. Не появился он и после родов. Я утверждаю, что свою дочь он видел один-единственный раз еще в младенческом возрасте и то мимоходом. А теперь решайте, господин священник, как этот человек приходится миссис О'Нил, муж он ей или не муж.

Священник не знал, как ему поступить и что делать дальше. Он все уже давно понял и не испытывал к этому изможденному болезнью человеку никакого сострадания, хотя и знал, что это большой грех. Было очевидно, что этот человек после долгих лет бродяжничества, когда такая вот свободная и вольная жизнь вконец надорвала его силы, решил вернуться к жене, чтобы она ухаживала за ним, больным и беспомощным. Старый священник много видел на своем веку и перестал удивляться глубине человеческого падения. Но этот случай превосходил все остальные. Ему было жалко женщину, которая столько лет жила в одиночестве и вот спустя годы захотела обрести семейный очаг, когда явилась эта тень из прошлого. Но священник понимал и другое, он не может нарушить закон, а по закону этот человек является мужем и, пока он не умрет, им и останется.

— Я сожалею, — тихо сказал старый священник, — но я должен прекратить обряд бракосочетания, этот человек, к моему большому огорчению, остается вашим законным мужем, миссис О'Нил — Он повернулся и, сгорбившись, вышел в боковую дверь.

Какое-то время все стояли молча, не глядя друг на друга. Потом, так же молча, пошли к выходу, далеко обходя Люка О'Нила, как будто он был прокаженным. Он исподлобья наблюдал за Мэгги, не обращая никакого внимания на Дика Джоунса, который продолжал обнимать Мэгги за талию и, бережно поддерживая, вел ее к выходу.

Они были уже в дверях, когда позади раздался хриплый голос Люка.

— Мэг, может быть, ты хотя бы поговоришь со мной? Куда же мне теперь деваться?

Мэгги, не оборачиваясь и ничего не отвечая, вышла во двор церкви.

— Дочка! — прохрипел Люк. — Ты должна позаботиться обо мне, я ведь тебе отец!

Джастина была уже тоже на выходе, когда услышала это заявление. Она резко обернулась, тряхнув своими огненными кудрями, как будто пламя вспыхнуло над ее головой, и резко бросила в лицо своему воскресшему из небытия отцу:

— Вы сначала постарайтесь вспомнить, как меня зовут, думаю, что вам это не удастся, а потом уже называйте меня дочерью!

 

33

Всю обратную дорогу до Химмельхоха Мэгги молчала. Джоунс держал ее за руку, не решаясь нарушить ее тягостных раздумий. Ему хотелось утешить ее, сказать своей любимой женщине, что еще не все потеряно, несмотря ни на что, он будет рядом с ней. Но они были не одни в машине, и Джоунс решил сказать об этом Мэгги потом.

Молчала и Джастина. Она просто кипела от злости. Конечно, ей иногда хотелось увидеть отца. Как она ни пыталась убедить себя, что он не заслуживает даже того, чтобы она думала о нем, все-таки в глубине души таилось желание повидаться с ним. И вот это произошло.

Теперь уж у Джастины не оставалось никаких иллюзий насчет своего отца. И она в который уже раз за последнее время вспомнила Ральфа де Брикассара и окончательно оправдала мать. Их не только невозможно было сравнивать, но даже поставить близко нельзя было. Неужели кто-то находил в Люке О'Ниле и Ральфе де Брикассаре какое-то сходство? Джастина помнила кардинала уже в преклонном возрасте, уже тогда он был гораздо старше, чем сейчас Люк О'Нил. Ну и что же? Какое может быть сравнение и сходство между полным достоинства, с прекрасным лицом и мудрыми внимательными глазами пожилым кардиналом де Брикассаром и этим жалким и злобным стариком О'Нилом?

Мэгги тоже думала о Ральфе, только ее мысли шли в другом направлении. «Бог продолжает наказывать меня за Ральфа, вот и объяснение тому, что случилось. Как же я была самонадеянна, когда решила, что безнаказанно украла у него Ральфа. До конца жизни теперь я должна буду нести свой крест. Бог не простит меня, и нечего пытаться изменить судьбу. Я приношу людям, с которыми схожусь, одни только несчастья. Вот и Дику тоже. Поэтому я должна оставаться одна и безропотно терпеть кару. Люк тут ни при чем, его прислал Бог, чтобы показать мне свое всесилие. Что я перед ним? И разве я могу преодолеть то, что он мне давно уже уготовил? И нечего пытаться. Я скажу об этом Дику, и мы расстанемся, мы должны расстаться…»

Обреченность. Вот что сейчас испытывала Мэгги. Обреченность и полную опустошенность. Хотя внешне она как будто оставалась спокойной, только взгляд стал совершенно отрешенным и между бровями прорезалась глубокая морщина.

Даже Дженнифер притихла, девочка сидела, прижавшись к матери, время от времени поглядывая на ее сосредоточенное лицо. Она не знала, кто этот старик, который так странно смотрел на нее и ее маму, но поняла, что из-за него не состоится праздник, ради которого они с мамой сюда приехали.

В машине, где ехали братья Клири разгорелись страсти. Джек предлагал сразу же, как они только вышли из церкви, отправить Мэгги и всех остальных домой, а самим остаться поговорить с Люком О'Нилом. Остальные братья поддержали его, особенно Джимси и Пэтси, у которых просто кулаки чесались и им не терпелось посчитаться с этим негодяем. Они уже было отошли в сторону, чтобы встретить Люка на выходе, но им помешала Джастина.

— Я прошу вас не трогать это дерьмо, — сказала она, не особенно заботясь о том, какое впечатление на дядюшек произведет ее выражение. — Если вы с ним что-нибудь сделаете, мама еще больше будет переживать. Мы этого просто так не оставим, но все надо как следует продумать. Пойдемте, пойдемте. Я вас не оставлю здесь. — И Клири подчинились своей племяннице. Наверное, она права, ничего нельзя делать на горячую голову. Никуда он от них не денется, они все равно его разыщут.

А когда ехали в машине Пэтси ворчал:

— Надо было сразу разобраться с ним. Теперь-то его и разыскать не получится. Он свое дело сделал и опять исчезнет.

— Никуда он не денется, — сказал внушительно Боб. — Я уж этого дела так не оставлю. Тридцать лет и знать ничего не хотел о нашей Мэгги, а как приспичило, явился.

— Сдается мне, что ему кто-то сообщил, что она замуж выходит. Так бы он и вообще не объявился. Пакость хотел сделать, вот и сделал, — это уже подал голос Хьюги.

— Выходит у него здесь есть кто-то, кто следит за ней, — задумчиво проговорил Джимси. — Ну попадется он мне!

— Мэг говорила про какого-то Арни или Арне, дружок у него был, вместе работали, — подал голос Фрэнк, и все братья с удивлением воззрились на него. Фрэнк все время молчал, и кое-кому показалось, что его никак не тронуло то, что произошло с Мэгги. Но Фрэнк как будто пробудился от глубокого затяжного сна, а за последний час он резко изменился. Под коричневой кожей вздулись желваки, глаза недобро блестели, и губы были решительно сжаты в тоненькую полоску. Боб положил руку ему на колено.

— Мы свою Мэг в обиду не дадим. Но надо все решить спокойно, если, конечно, получится. Пусть он дает ей развод, и дело с концом. А уж если он упрется, тогда мы скажем ему…

— Так он тебя и послушал, — раздался насмешливый голос Джимси. — Нечего с ним говорить, заставим подписать заявление на развод и все.

Так до самого дома они и не решили, что будут делать с Люком О'Нилом. А тут и Химмельхох показался, видно было, как из первой машины вышли Мэгги с Диком и пошли в дом. Джастина с дочкой остались ждать остальных на веранде.

Одна за другой машины подъезжали к дому, из них выходили люди совсем не с праздничным настроением.

Собравшиеся поодаль работники фермы, которые хотели было поздравить новобрачных, поняли, что что-то произошло, и потихоньку разошлись.

Приехавшие собрались на веранде и топтались в нерешительности, входить в дом никто не хотел. Пускай Дик с Мэгги сами пока обсудят все, а уж потом и остальные скажут свое слово. Вошли только Этель с Людвигом и малышка Дженнифер. Через минуту на веранде снова появился Людвиг.

— Входите все. Мэгги с Диком закрылись в библиотеке. Так что никто никому не помешает.

Гости разошлись по комнатам, договорившись через час встретиться в гостиной.

 

34

В это время у Мэгги с Диком проходил тяжелый разговор. Дик был просто ошарашен заявлением Мэгги, когда она сказала ему, что подавать на развод не будет и им с Диком придется расстаться.

Джоунс подумал, что ослышался, и переспросил изумленно:

— Мы должны расстаться? Я правильно тебя понял, Мэг?

— Да, Дик. К сожалению, это так.

— Ты говорила, что любишь меня, Мэг…

— Я и теперь тебя люблю и буду любить до конца дней своих, — спокойно ответила Мэгги. — Но судьбы не обойдешь!

— Тогда в чем же дело? Ты хочешь вернуться к нелюбимому мужу?

— Я этого не сказала, Дик. Такого никогда не будет, я никогда не вернусь к Люку О'Нилу.

Дику показалось, что у Мэгги начался бред. Он подошел к ней и опустился на колени перед креслом, в котором Мэгги сидела.

— Объясни мне как-нибудь попроще, в чем дело, Мэг, — попросил он, устало потирая лоб ладонью. — Я, наверное, здорово поглупел сегодня и никак не могу понять тебя. Он не знал, ответила ли она ему в конце концов или нет. Не знал и не слышал ничего. Он сказал и смотрел на нее, на женщину своей жизни, свою судьбу и вспоминал их первую встречу…

Мэгги откинула голову на спинку кресла и несколько минут молчала. Ну как она могла ему объяснить, что ему не стоит связывать с ней свою жизнь. Дик ни за что не поверит, что она сделает его несчастным. Сегодня это уже началось. Даже если она разведется с Люком, несчастья не прекратятся. Бог никогда не простит ей Ральфа, до этого ей казалось, что своими страданиями она искупит грех, но это не так. Сегодня она в этом убедилась. Hо чтобы Дик это понял, ему надо рассказать о Ральфе. Только этого никогда не случится. Что бы ни произошло с ней, она никогда не будет упоминать имени Ральфа всуе. Если она полюбила Дика Джоунса, это еще не значит, что Ральф де Брикассар навсегда ушел из ее сердца. Никто и никогда не заменит ей Ральфа. Дик это совсем другое.

— Прости, милый, и не сердись на меня, — наконец заговорила Мэгги, она опустила руку на голову Дика и погладила его жесткие волосы. — Я не могу ничего объяснить тебе, могу сказать единственное — надо мной висит рок. И не думай, что я сошла с ума или пытаюсь заморочить тебе голову.

— Ты вернул мне жизнь, Дик, — сказала Мэгги, глядя в его глаза. — Ты вернул мне жизнь. Я была мертва, как камень. Ты пришел — и я снова ожила. Когда я потеряла Ральфа и Дэна, жизнь стала бесцельной. Я целыми днями ни с кем не разговаривала и бродила по ночам, и кругом были люди, и они чем-то занимались и куда-то шли, и у них был свой дом. Только у меня ничего. А потом пришел ты, человек, который захотел быть со мной, только со мной, безраздельно и навсегда, просто, ничего не усложняя. Я смеялась, отказывалась, играла, все это казалось мне неопасным, легким, я думала, в любую минуту можно отмахнуться от всего; и вдруг это стало значительным, неодолимым, вдруг что-то заговорило и во мне; я сопротивлялась, но бесполезно, чувствовала, что делаю не то, чувствовала, что хочу этого не всем существом, а только какой-то частицей, но что-то меня толкало, словно начался медленный оползень, — сперва ты смеешься, но вдруг земля уходит из-под ног, все рушится, нет больше сил сопротивляться… Я поняла, что принадлежу тебе.

На глазах женщины появились слезы, она опять замолчала, спазм перехватил ее горло, но через минуту она справилась со своим волнением и продолжала слегка прерывающимся голосом:

— Я уеду в Дрохеду и буду жить там со своей семьей. Мне нельзя выходить замуж.

— А обо мне ты подумала, Мэг? — спросил Дик. — Я ведь тебе поверил, как никакой другой женщине. Ты знаешь, как я относился к женщинам, на какое-то время ты заставила меня изменить свое отношение к ним. Но, видно, я и в тебе ошибся, Мэг. — Его голос стал жестким, как волосы под рукой Мэгги. Джоунс подумал, что хотя бы этим он может привести ее в чувство. Дик до сих пор был убежден, что Мэгги не может оправиться от потрясения, может быть, даже случившееся повлияло на ее психику. Надо дать ей время прийти в себя.

— Прости меня, Мэг, за резкость. То, что ты говоришь — бред, нелепость, я не сдержался, прости. — Джоунс взял обе руки Мэгги в свои и стал целовать ее ладони. Мэгги вздохнула, сползла с кресла и, опустившись на колени напротив Джоунса, обеими руками обхватила его за шею. Мэгги не умела плакать, даже в самые тяжелые минуты у нее только сердце каменело, а слез не было. Но сейчас она горько заплакала, прижимаясь мокрой щекой к лицу Джоунса.

— Милый мой, я знаю, ты никогда не поймешь меня, и я не могу тебе объяснить всего, что было в моей жизни. И все-таки я решила твердо, мы с тобой должны расстаться. Я останусь одна. А теперь иди, Дик. Мне очень тяжело. Иди.

— Одумайся, Мэг. Если я уйду, то не вернусь больше. Я не привык, чтобы меня гнали. В моей жизни было достаточно унижений и боли. Неужели, Мэг, ты решила, что я сделан из камня?

Он был слишком возбужден, чтобы понимать ее, да и не хотел понимать. Он молчал. Она довольно долго просидела не шевелясь, потом нежно погладила его по лбу. Он отвел голову. Она посидела еще немного и встала.

— Прости, Дик. Я не желала тебе зла. Мне так же тяжело, как и тебе. А может быть, и больше. Но мне нечего сказать тебе больше. Иди. Все.

— Мэг! Я хочу остаться у тебя. Позволь мне остаться. Только на одну ночь.

Она покачала головой:

— Я не хочу, чтобы ты оставался.

— Почему не хочешь?

Стоит ли пытаться объяснить ему, да и можно ли объяснить?

— Тебе здесь больше нет места, — ответила Мэгги.

— Мое место здесь!

— Нет.

— Почему?

Мэгги молчала. Дик взглянул на нее и увидел в ее лице что-то застывшее и безумное, чего никогда раньше не было в этом лице. И вдруг ему стало ясно еще одно — и это было очень страшно: расстояние между креслами, в которых они сидели, было невелико, так, какой-нибудь метр, но это небольшое расстояние между креслом его и Мэгги было огромно, как мир.

— Ты больше не хочешь меня?

— Нет, — ответила она и, сама того не желая, добавила, — это не совсем так. То, что связывало нас, теперь разрушено. Мы рассыпались, как стеклянные бусы с разорвавшейся нитки.

Она встала, хотела сказать какую-то резкость, но тут увидела его тяжелое лицо: глаза горели на нем черными углями, белки почти не были видны. Она сдержалась.

Джоунс взял Мэгги за плечи, резко встряхнул ее.

— Мэг, Мэг! — повторял он, желая покончить с этим кошмаром. — Мэг!

Мэгги медленно высвободила плечо и подняла голову. Глаза у нее блестели, но Бог их знает, отчего они блестели, а рот был плотно сжат, и это, видимо, стоило ей немалых усилий.

— Что значит «все», что ты хочешь этим сказать? — резко спросил Дик.

— Все — значит все.

— Зачем?

Мэгги набрала в себя побольше воздуха и посмотрела в окно.

— Потому что я не хочу, — сказала она.

— Вот оно что, — сказал Дик, — стало быть, ветер переменился.

— Да, — мягко ответила Мэгги. — В какой-то степени переменился.

— А теперь позволь задать тебе еще один вопрос, — сказал Дик. Ты хотела бы что бы все было по-прежнему, ты хотела бы остаться со мной?

Мэгги задумчиво смотрела в сторону.

— Мэг… — шепнул он. Она сидела отвернувшись и смотрела в окно. Он смотрел на нее, и беспорядочные воспоминания лезли в голову: первая их встреча, поездка в хижину, и еще как она лежала рядом с ним поздним вечером под лучами закатного солнца всего каких-нибудь несколько недель назад. Держа в руках ее такие родные маленькие детские пальчики, он вдруг почувствовал, что если сейчас, сию минуту заставит ее дернуться, все будет по-другому.

— Мэг… — шепнул он.

Но она не повернула головы.

— Иди, Дик, — сказала она, продолжая смотреть в оконное стекло, за которым сгущались сумерки.

Джоунс медленно поднялся, постоял, не глядя на Мэгги. Может быть, надеясь, что она сейчас кинется к нему и скажет, что она шутит и в том, что сегодня произошло, нет никаких проблем: она разводится с Люком О'Нилом и у них все будет в порядке. Но Мэгги так и осталась сидеть на ковре, она не пошевелилась и ничего не сказала.

Джоунс повернулся и вышел из комнаты… Дойдя до входной двери, он остановился и прислушался. Все было тихо. Никто не пытался его догнать.

— Ну вот и все, — подумала Мэгги. — Счастье не для меня. По-видимому, я не такая, как все нормальные люди, во мне просто есть какой-то изъян.

Она попыталась представить себе свою несостоявшуюся жизнь с Диком, словно смотрела пьесу в театре: как бы они приехали в Дрохеду, как заскрипели бы на повороте шины автомобиля. Мэгги попыталась представить, как они бы пили игристое вино, которое ударяет в голову, как плавали бы в чернично-синем море. Говорили бы о детях и ложились бы спать на большую белую софу, сделанную для них…

Но что-то разлаживалось в этом пейзаже, море стало серое, взбаламученное, словно иссеченное галькой… воздух безостановочно сотрясался от ударов метронома, стук его лез в уши, завладевал всем телом, и, повинуясь его ритму, сердце колотилось как бешеное.

А ведь она знала, что любовь к нему принесет ей несчастье. Она сознательно шла на любовь и на смертельную опасность.

Мэгги судорожно вздохнула, прогоняя вмиг нахлынувшие слезы и три раза повторила про себя: «Он больше никогда не будет обнимать меня. А потом? А потом… ничего. Такое долгое потом…»

 

35

Все уже собрались в гостиной и сидели, тихо переговариваясь между собой. Стук захлопнувшейся двери заставил их вздрогнуть. В гостиной появился Джоунс, бледный с обострившимися скулами. В его глазах обида перемешалась с недоумением.

— Ну что вы решили? — вскочила ему навстречу Джастина.

— Спросите у матери, — коротко ответил Джоунс. — У нее бредовая идея пожизненного покаяния.

Том Джоунс, заметив странное состояние отца, встал с кресла и подошел к нему. Дик взял сына за руку, как будто в поиске опоры и тихо сказал:

— Пойдем отсюда, сын.

— Дик, может быть, вы объясните нам, что там у вас произошло? — воскликнула Энн Мюллер, но Джоунс, не останавливаясь, махнул рукой, и они с Томом исчезли за дверью.

Мэгги вышла из библиотеки внешне спокойная, но чувствовалось, что она до предела напряжена и может взорваться при любом неосторожном слове.

— Не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста, — попросила она близких. — Мы едем домой, в Дрохеду.

— Когда? — насторожилась Этель.

— Как можно быстрее, — ответила Мэгги, — думаю, так будет лучше. Я пойду укладывать вещи. Обедайте без меня.

Через некоторое время Джастина поднялась к матери и тихонько постучала в дверь.

— Кто это? — послышался голос Мэгги.

— Мама, это я. Позволь мне войти к тебе.

— Входи.

Джастина увидела мать, сидящей в кресле, ее руки безжизненно лежали на коленях. Мэгги уже сняла свое нарядное платье, и оно валялось на постели. Сама Мэгги одела уже свое обычное старое платье. Джастина подошла к матери, опустилась перед креслом и, обхватив мать руками, на какое-то время застыла неподвижно, уткнувшись лицом в ее колени.

— Мама, — прошептала она, — скажи мне, что же ты все-таки решила?

— Я же сказала, ехать в Дрохеду.

— Я не о том. Что у вас произошло с Джоунсом? На нем лица не было, когда он вышел от тебя. Неужели ты предпочла ему О'Нила? Если ты хочешь знать мое мнение, то я тебя в этом не поддерживаю.

Джастина поднялась и села в кресло напротив Мэгги. Мать молчала, и Джастина продолжила мягко, но настойчиво:

— Как можно терять такого человека ради какого-то проходимца!

— Джастина, не надо так о своем отце.

— Я не знаю никакого отца и знать его не хочу. Называй меня как хочешь, черствой, бессердечной, но я не могу считать своим отцом незнакомого человека. Он не вызывает у меня даже любопытства, вообще никаких чувств. Как только у него хватило наглости явиться сюда! Осчастливил! Я все-таки не понимаю тебя, ты что, собираешься вернуться к нему?

— Я не для того уехала от него много лет назад, чтобы сейчас возвращаться, — наконец откликнулась Мэгги.

— Тогда в чем дело? — настаивала Джастина. — Почему ты отказала Джоунсу? Ведь я правильно поняла, ты ему отказала?

— Да, ты поняла правильно. Но я отказала мистеру Джоунсу не потому, что решила вернуться к твоему отцу.

— Не называй его моим отцом! — решительно запротестовала Джастина, и Мэгги кивнула соглашаясь:

— Ну хорошо, к О'Нилу. Я должна жить одна.

— Почему? Ну почему, мама? Ведь я же вижу, что мистер Джоунс любит тебя и ты его любишь. Для чего же в таком случае нужна эта жертвенность?

Джастина взъерошила руками свои рыжие кудри и, не в состоянии усидеть на одном месте, вскочила с кресла. Она принялась ходить по комнате, потом приблизилась к матери и остановилась, глядя на нее сверху.

Мэгги, не поднимая головы, тихо ответила:

— Я не могу объяснить это тебе, Джас, а без этого ты не поймешь. Но поверь мне, так надо. Это не прихоть и не каприз, я вынуждена была сделать именно так.

— Я так понимаю, что я тебе самый близкий на свете человек. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы это было именно так. И еще мне бы хотелось, чтобы ты все-таки объяснила мне причины, которые вынудили тебя лишить себя счастья и, может быть, даже облегчила свою душу. Ведь я же взрослая женщина, мама, и многое Могу понять. — Джастина опять села в кресло и в упор посмотрела на мать. — Расскажи мне, мама.

— Видишь ли, Джас, в жизни каждой женщины бывают ситуации, о которых не говорят вслух. У меня они тоже были, я не хочу от тебя этого скрывать, но… когда-то наступает возмездие. Я его получила сполна, и некому быть причиной страдания того человека, который мог быть со мной рядом. Поэтому я решила остаться одна. Так будет лучше для всех.

— Ты говоришь туманно, мама. Но я тоже хочу тебе сказать, и, надеюсь, что ты поймешь меня. Я догадываюсь, о каких обстоятельствах ты говоришь, и хочу, чтобы ты знала, я тебя не только не осуждаю за них, но полностью поддерживаю. А насчет возмездия… может быть, ты и права, что оно есть. Может быть, оно действительно явилось тебе в образе О'Нила… Но ведь это еще не значит, что из-за этого надо ломать всю свою жизнь, отказываться от будущего.

— Это не впервые, Джас, — печально сказала Мэгги.

Джастина с минуту поколебалась, потом наклонилась к матери и взяла ее руки в свои. Мэгги улыбнулась дочери, они еще никогда не были так близки с дочерью. Джастина — совсем взрослая женщина, так приятно чувствовать, что твоя дочь опекает тебя и старается переложить на себя твои проблемы.

— Я знаю, мама, — сказала Джастина.

— О чем ты? — вздрогнула Мэгги, с испугом глядя на дочь.

— Не пугайся, я никогда не буду осуждать тебя. Я тебя понимаю. Если хочешь знать, со мной сейчас происходит то же самое.

— О Джас! Это трагедия! Я прошу тебя, если еще не поздно… о чем это я? Даже если поздно, Джас, прошу тебя, расстанься с этим человеком и вернись к Лиону. Ну не возвращайся, живи одна, у тебя есть Дженнифер, как когда-то у меня была ты… Не испытывай судьбу, девочка. Посмотри на меня, пусть моя судьба будет тебе уроком.

Джастина засмеялась и нежно поцеловала мать в щеку.

— Ты у меня потрясающая Женщина, мама. Мне кажется, если бы ты начала жизнь сначала, уже зная, чем тебе грозит твоя любовь к… — она замолчала, не решаясь назвать имя. Не сделает ли она ей еще больнее? Но после слов матери о возмездии она догадалась, что имел в виду Дик Джоунс, когда сказал о бредовой идее. Конечно же, она вбила себе в голову, что над ней висит злой рок или ее преследует Божье наказание за любовь к…

Джастина только на секунду запнулась перед тем, как назвать роковое имя, и Мэгги это заметила. Она вся похолодела, и ее ладони в руках дочери стали влажными.

— …к Ральфу де Брикассару, мама…

Мэгги откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Все. Даже этой тайны у нее больше нет. Как сквозь туман до ее слуха долетел мягкий голос Джастины.

— Прости меня, милая моя, родная мама. Я тебе причинила еще одну боль, но я сделала это намеренно, иначе ты никогда не избавишься от своих страданий, от ощущения своей вины…

— Нет, Джас, — сказала Мэгги, поднимая голову и в упор глядя на дочь, — ты права, страдания были, но только не вина. Я ни перед кем не чувствовала свою вину за свою любовь к… Ральфу. Разве что перед Богом… но наказания за нее очень жестоки…

— Наказание было одно, мама, и, действительно, жестокое… Дэн… А то, что произошло сегодня, прости, мама, но это просто недоразумение. Давно пора оформить развод с О'Нилом, и никаких проблем. Как мы это сделали с Лионом, зато я теперь свободна и могу делать что угодно.

— Ну думаю, не совсем уж что угодно. У тебя Дженнифер, — мягко остановила ее Мэгги. Она испытала сейчас какое-то странное ощущение легкости, освобождение от многолетнего груза. Когда Мэгги говорила, что никогда не испытала вины ни перед кем, она говорила неправду. Вина была… перед ней, дочерью. Поэтому она в первую минуту так испугалась, когда поняла, что Джастина знает ее тайну. Но сейчас наступило облегчение. Дочь знает и не осуждает ее. Мэгги даже повеселела и сегодняшний случай в церкви не казался сейчас ей таким уж ужасным и роковым. А Джастина продолжала:

— Не волнуйся. «Что угодно» — это я так, абстрактно. Мне было неприятно, не скрою, когда адвокат Лиона сообщил мне о том, что он хочет развестись со мной. Но сейчас я ощутила преимущество свободной женщины. Я полюбила другого человека, и меня не мучают угрызения совести.

— Кто он, этот человек? — спросила Мэгги, ощущая удивительное чувство близости и доверительности, с которыми она могла теперь говорить со своей дочерью. — Может быть, тебе не стоит сразу выходить за него замуж. Узнай сначала его получше.

Джастина засмеялась.

— Он очень необычный человек, мама. Он заставляет меня думать о нем постоянно и даже волноваться, чего никогда со мной не бывало. А что касается замужества… Стэн не из тех мужчин, которые женятся… И потом он намного моложе меня…

— Ох, Джас, — вздохнула Мэгги. — Ну почему мы с тобой такие несчастные?

Джастина с удивлением взглянула на мать и решительно запротестовала:

— Я вовсе не считаю себя несчастной, как и тебя. Ну посуди сама, ты любила такого человека, как кардинал де Брикассар. Хотя я и не питала к нему особой приязни, думаю, что еще в детстве я чувствовала что-то необычное в ваших отношениях, может быть, даже ревновала, не знаю. Но это была личность, замечательная личность. И он любил тебя. У вас был ребенок… — Мэгги вздрогнула… — мама, я тебе уже сказала, что нисколько не осуждаю тебя. Ведь это так замечательно, иметь ребенка от любимого человека… Настоящее несчастье — это смерть Дана, все остальное не несчастье. И то, что у тебя есть Дик Джоунс — это просто прекрасно.

— Думаю, что уже нет… — задумчиво проговорила Мэгги.

— Конечно, ты его сегодня сильно обидела, но еще не все потеряно. Сейчас уже поздно, а завтра ты с ним встретишься и все уладишь. Договорились? — Джастина, как всегда, была решительной, и все вопросы, которые для Мэгги казались неразрешимыми, для нее не составляли проблем.

Наступил вечер, на потемневшем небе мерцающей россыпью высыпали звезды. А мать с Дочерью все еще боялись расставаться, нарушить свое уединение, радуясь обретенной душевной близости. Джастина видела посветлевшее лицо матери, и ей было очень приятно думать, что именно она сумела помочь ей в трудную минуту. Неожиданно Мэгги подумала, что, наверное, Дженнифер переживает отсутствие матери и не решается подняться сюда.

— Боже мой, мы с тобой сидим здесь, а бедная девочка там без тебя, — всполошилась она.

— Не волнуйся, — успокоила ее Джастина, — она уже спит. Я сказала Энн, чтобы она позаботилась о ней. Там у нее столько дедушек, что она и думать забыла о матери. А впрочем, нам с тобой пора и пообедать, тебе не кажется?

— Кажется, — призналась Мэгги. Она и в самом деле почувствовала голод.

— Ты ничего?.. Сможешь спуститься вниз? — заботливо спросила Джастина. — Или тебе сюда подать?

— Нет-нет, я хочу выйти к своим. Они, наверное, все переволновались из-за меня. Спасибо тебе, Джас, без тебя я бы так скоро не пришла в себя, а может быть, и никогда бы не пришла.

— Ну что ты, мама, ты у меня единственный близкий человек, кроме, конечно, Дженни. Но это другое. Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты продолжала оставаться женщиной, а не замыкалась бы в своих страданиях и не отгораживалась от всего мира. Вы с мистером Джоунсом приедете еще ко мне в Лос-Анджелес, посмотрите, как я живу. Пойдем вниз.

— Ты только пока никому не говори насчет… Дика, — попросила Мэгги. — Мы завтра с ним встретимся, и тогда уж будет видно, что дальше.

— Хорошо, — кивнула Джастина. И они, обнявшись, пошли вниз.

В гостиной горела одна только настольная лампа, было сумрачно и тихо, хотя в ней было много людей. Все уже все обсудили и теперь сидели молча, каждый по-своему переживая то, что произошло с ними сегодня. Отсутствовал только Людвиг Мюллер, он задержался с работниками, очевидно, обсуждал с ними дела на завтра.

Когда Мэгги с Джастиной появились в гостиной, братья Клири встали и выжидательно уставились на сестру. Уже одно то, что она не прогнала Джастину и они так долго разговаривали там наедине, вселяло в них какую-то надежду, что все обойдется и Мэгги хватит здравого смысла отнестись к случившемуся спокойнее. Мэгги понимала, в каком состоянии находятся ее близкие, и улыбнулась им, стараясь снять напряжение. Увидев улыбающуюся подругу, Этель поднялась и включила свет. Хрустальная люстра засверкала радостными огоньками, и в комнате сразу стало веселее.

— Ну вот, Мэг, а мы тут ждем тебя все, — неловко придвинувшись к ней поближе, сказал Боб.

— Давайте мы сегодня не будем больше ничего обсуждать, — предложила Джастина, не выпуская руку матери. — Очень хочется есть.

— Вот и прекрасно, — отозвалась Энн из своего кресла. Ужин уже давно готов, и мы тоже все проголодались. Людвига ждать не будем, он теперь до ночи не придет.

Сразу все задвигались, зашумели. Скоро накрыта стол, и гости с удовольствием принялись за еду. Сегодня так толком никто и не поел, к обеду едва притронулись, кусок не лез в горло. Но сейчас вроде как все налаживалось, Мэгги повеселела, значит, они с Джастиной до чего-то договорились. Чтобы не спугнуть установившийся покой, о происшедшем никто и словом не обмолвился. Этель с Бобом принялись рассказывать о красотах своего острова и приглашали всех к себе в гости.

— Мэг, скажи им, что лучшего места для отдыха не найти, — обернулась к ней Этель. — Приезжайте все, убедитесь сами.

— Я подтверждаю: лучше Матлока ничего нет, разве только Дрохеда и Химмельхох, — засмеялась Мэгги.

— Но это не считается, — весело возразил Боб Уолтер. — В Дрохеде мы не были, верим вам на слово, а Химмельхох, конечно, хорош… для жизни и для работы, но не для отдыха. Приезжайте, — обратился Боб к братьям Клири. — Отдыхайте на славу.

Братья заулыбались, переглядываясь. Им было даже странно представить, что они будут где-нибудь отдыхать, кроме Дрохеды. Они и отдыхать-то не умели как следует. От чего отдыхать-то? Своей работой они занимались с удовольствием и не чувствовали от нее никакой усталости. А если и уставали, так что же, ведь это приятная усталость.

— Лучше вы к нам приезжайте в Дрохеду, — пригласил Уолтеров Джимси.

— Приедем, только после вашего посещения Матлока, — отпарировал Боб Уолтер, и все засмеялись, украдкой поглядывая на Мэгги. Но, казалось, она уже забыла о своих несчастьях и сейчас веселилась вместе со всеми. Ей в самом деле уже не казался сегодняшний день таким уж ужасным. Если хорошенько разобраться, так она сама во всем и виновата, надо было давно уже оформить развод, Джастина права, и никакого рока в этом нет, есть только глупость. Дик тоже хорош, завтра она ему скажет об этом. Умный человек, а, не настоял, чтобы она все сделала, как надо. Хотя как можно было подумать, что Люк явится именно сегодня. Тридцать с липшим лет ни слуху, ни духу и надо же было, чтобы он именно сегодня появился в церкви. «Но спокойно, Мэг», — остановила она себя, зная, что тотчас же начнет думать о своем грехе и о Божьем наказании. — «Спокойно, тут нет никакой мистики. Просто у Люка кто-то остался в Данглоу, они и сообщили ему о нашей с Диком свадьбе. Вот и вся загадка».

После ужина мужчины вышли прогуляться, может быть, и Людвига встретят. Женщины остались в гостиной одни. Этель с Энн Мюллер ни о чем не спрашивали Мэгги, но по их выжидательным взглядам было видно, что они сгорали от нетерпения узнать, что же все-таки решила делать Мэгги и отчего она так спокойна и весела.

— Пойдемте спать, — предложила Мэгги, — сегодня у нас был напряженный день. Не сердитесь на меня, я все вам расскажу завтра.

Женщины разошлись по своим комнатам, одна Энн, как всегда, осталась у низенького столика с книгой в руках в ожидании Людвига. Вернувшись, мужчины и тоже пошли отдыхать. Людвиг, как Энн и предполагала, пришел поздно и, снимая сапоги, сказал, тяжело вздохнув:

— Придется искать нового управляющего.

— Почему? — Встрепенулась Энн, подозревая недоброе.

— Джоунс взял расчет, — мрачно ответил Людвиг.

Как же так, Людвиг. Надо было бы уговорить его остаться. Мне кажется, Мэгги уже не настроена так категорично, как днем. Думаю, что у них может все уладиться, — Энн чуть не плакала, с укоризной глядя на мужа, как будто он сам предложил расчет Джоунсу.

— Я пытался уговаривать его. Но он и слушать ничего не захотел. Даже не сказал, куда собирается поехать, — оправдывался Людвиг. — Я тоже так думаю, что ничего страшного не произошло. Люк О'Нил ничего не сможет сделать, если Мэгги захочет с ним развестись. У нее для этого есть все основания, они же с О'Нилом практически и не жили вместе. Думаю, что она сгоряча что-то наговорила Джоунсу, поэтому он и уезжает.

— Надо его остановить! — воскликнула Энн. — Людвиг, дорогой, пойди скажи ему, чтобы он не спешил. Мне кажется, я просто чувствую, что все может измениться. Людвиг, прошу тебя!

— К сожалению, это уже невозможно, — вздохнул Людвиг. — Когда он разыскал меня на ферме, в его машине уже были сложены вещи, и после разговора со мной он тут же уехал по дороге в Данглоу. Мы договорились, что я переведу ему деньги на его счет, хотя я и просил его задержаться. Джоунс рекомендовал вместо себя Пита. Говорит, что он хорошо знает хозяйство и справится не хуже его. Может быть, это и так, но Джоунса мне жаль. Он был стоящим парнем.

— Ох Людвиг! Чувствую я, для Мэгги это будет страшным ударом. Что же нам делать? — Энн никак не могла успокоиться и даже заплакала от бессилия. Людвиг с виноватым видом подошел к жене и погладил ее по голове.

— Успокойся, Энн. Может быть, еще не все потеряно. Завтра я попрошу Пита съездить в Данглоу, он его там поищет. Можно и к сыну его съездить, уж к нему-то Джоунс, наверное, заедет и скажет, куда он отправляется. Вот видишь, его еще можно разыскать и вернуть. Успокойся, пойдем, накормишь меня.

Людвиг бережно приподнял свою жену из креста, подал ей костыли и, обняв за талию, повел ее на кухню.

— Только ты, пожалуйста, не откладывай, Людвиг. Прямо с утра и отправляй Пита, — говорила Энн мужу. — И скажи ему, чтобы он без Джоунса не возвращался.

— Хорошо-хорошо, милая. Я так и сделаю. Только ты не волнуйся, пожалуйста.

Дик Джоунс стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль. Река казалась холодной, деревья дрожали на ветру, а небо было таким серым, словно оно и не знало другого цвета. Мир стал беспощаден к нему, Дик разом утратил вкус к жизни. Чувство страшного одиночества, страшной отчужденности охватило его. Они с Мэгги были связаны — она и он — самой тесной связью, какой могут быть связаны два человека, но какими же они остались чужими! Как мало знала она его и как мало знал ее он! Остается жить одними воспоминаниями. Тогда он закричал. Заметался…

Подошел к зеркалу. Это было красивое большое овальное зеркало в роскошной резной позолоченной раме. Он посмотрел на свое изображение в зеркале: щеки ввалились, волосы спутаны, враз почерневшие глаза глубоко засели в своих впадинах. Это было лицо пойманного в капкан зверя.

Он сел в кресло, отвернувшись от зеркала, и закрыл глаза. Так он тупо просидел час, показавшийся ему вечностью. Он не чувствовал ни грусти, ни сожаления. В памяти всплывали лица. Лица и годы. И наконец — это последнее, такое близкое и теперь уже такое далекое лицо. «Я потерял ее, — подумал Дик. — Потерял навсегда, безвозвратно. Нельзя уже более надеяться, что она еще может опомниться и вернуться».

Дик посмотрел в окно. Поблескивающая река, мельница и плоский контур равнины, над которой вздымался небосвод, подобный внутренней стороне гигантской раковины, где в нежном молочном перламутре мерцала жемчужина луны.

Он открыл окно, вдохнул сырой и теплый ветер. «Что со мной творится? — подумал он. — Почему я стою здесь и ловлю руками воздух, словно этот воздух — прядь ее волос? Слишком поздно. Ничего нельзя вернуть. Ничто не возвращается. Так же, как не возвращается прожитое мгновение».

Время перестало для него существовать. Он глядел в темноту… Что-то нарушилось. Магический круг разомкнулся, остались лишь сетования, а надежда разбита вдребезги. Его взгляд скользнул по фасадам домов. Несколько освещенных окон. За одним из них сидит женщина, ее взгляд неподвижен. Дик схватил со стола фотографию Мэгги, разорвал и выбросил. Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман. Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.

Когда время приблизилось к вечеру, он стал с безумным волнением ждать, придет ли Мэгги. Он твердил себе, что она наверняка придет, и сам этому не верил. Время шло. Она не появлялась. Бессмысленная жажда мести вспыхнула в нем. Ему хотелось душить, топтать, бить ее, волочить по полу, уничтожить… И в то же время все в нем было пусто. Раньше жизнь его была полна через край, ни о чем другом, кроме Мэгги, он не мог думать. Дни для него летели, как часы. Едва у него выдавалась минута, когда он хотел заняться чем-нибудь серьезным, как мысли его уносились прочь; проходило четверть часа, и он, очнувшись, чувствовал, как сердце его замирает, охваченное жадным стремлением, в голове стоит туман, и весь он поглощен только одним: «Любит ли она меня?»

По улице бродила ночь; жирная, властная ночь, которая обрушивается на спину запоздалого прохожего, вонзает свой хищный клюв ему в затылок.

Дику впервые стало скучно. Скука просачивалась сквозь щели брусчатки, прорастала, как сорная трава, на утрамбованной земле тротуара; выстраивалась вереницей на крыше. Скука — это недавний дождь, застывший лужами в выбоинах дороги; это заляпанные грязью стены. Это сохнувшее на улице белье, секомое ветром. Скука — это взгляд, приподнимающий тяжелые веки гардин и тотчас прячущийся во мрак, едва случайно столкнувшись с чьим-то взглядом.

Ничто не соблазняло Дика Джоунса: никакие развлечения, ни женщины, ни яства и напитки, ни работа. Он со всем покончил счеты. Его тяжелое, волевое лицо превратилось в маску беспредельной скорби; ни один человек не выстрадал столько и не страдал так, как он. И только одно оставалось как прежде: он еще любил ее, никогда не переставал любить и будет любить только ее до самой смерти. Но Мэгги больше не вернется. Он это знал. А раз нет ее — нет и его. Он плакал над ней и над собой; и из глаз его катились жалкие, недостойные слезы, ничего не смывая: ни любви, ни ненависти…

 

36

На следующее утро пошел дождь. Небо затянулось серыми тучами, и не было ни единого просвета, в которые могли бы проникнуть солнечные лучи. Однако Мэгги как будто не замечала непогоды, она проснулась в радостном оживлении, предвкушая встречу с Диком Джоунсом. Еще лежа в постели, она попыталась представить себе их встречу и что она ему скажет. Ей было радостно оттого, что Джастина помогла ей найти выход. Дик должен понять ее, она попросит у него прощения за то, что так легко отказалась от него. Хотя ей было, конечно, не легко, и он это видел. Она испугалась и внушила себе, что ее действительно преследует рок, но теперь ей кажется все это нелепым. Да, а как же она увидит его, ведь он, конечно же, в дом больше не войдет? А что если?! Мэгги обрадовалась своей мысли. Конечно же, она возьмет Койота и поедет в их лесную хижину. Может быть, она его там и застанет, вряд ли он работает сегодня. А если да же он и выехал на выгоны, она его подождет. Предупредит своих, чтобы не волновались, и уедет к Дику. Зато у них будет возможность обо всем поговорить без свидетелей. Там их дом, Джоунсу очень нравилось, когда она туда приезжала и хозяйничала.

Мэгги вскочила с постели, приняла душ и принялась одеваться. Натянула брюки, сапоги, надела свою любимую хлопчатобумажную рубашку, в которой была, когда впервые познакомилась с Джоунсом. Прихватила куртку, решив, что непромокаемый плащ возьмет у Людвига, и быстро спустилась вниз.

Было еще совсем рано и в гостиной завтракали только ее братья. Правда, Людвиг уехал куда-то еще раньше, как сказал ей Пэтси:

— Он очень спешил, наверное, какие-то важные дела.

Энн была в кухне, и, когда Мэгги вошла туда, она обратила внимание, что лицо у подруги очень расстроенное.

— Что-нибудь произошло, Энн? — спросила Мэгги.

— Нет, все в порядке. С чего ты взяла? — уклонилась Энн от ответа, и Мэгги не стала настаивать, ее переполняло предвкушение встречи с Диком, поэтому она не придала особого значения настроению Энн.

— Я после завтрака хочу проехаться на Койоте, — сообщила она Энн, та подняла на нее удивленные глаза, но ничего не сказала, про себя же подумала: «Может быть, это и к лучшему, пока она катается, Пит привезет Джоунса».

— Осторожнее только, дождь, — предупредила она Мэгги, но та весело отмахнулась.

— Не страшно. Ты дашь мне плащ?

— Конечно, сейчас посмотрю, где он.

Мэгги вернулась в гостиную, и Боб спросил ее:

— Мэг, ты что-то говорила насчет отъезда. Когда мы поедем? Наверное, пора уже, да и в Дрохеде дела не ждут.

— Сегодня решим. Хорошо, Боб? Потерпите еще немного. Я, конечно, понимаю, что доставила вам много хлопот, но еще немножечко, — Мэгги трогательно заглядывала Бобу в глаза, и он сдался.

— Да ладно уж, Мэг. Чего там.

И все братья заулыбались, видя, что их Мэгги опять, как и вчера вечером, в веселом расположении духа.

— Подождем, Мэг. Ты решай, как тебе будет лучше, — заверил ее и Пэтси.

Мэгги наскоро выпила чашку кофе, съела сэндвич и, перецеловав своих братьев, побежала под нудным моросящим дождем на конюшню.

Несмотря на ранний час, возле конюшни никого не было. Очевидно, все уже успели получить задание и уехать. Мэгги облегченно вздохнула. Сегодня ей совсем не хотелось встречаться со своими приятелями. Они, конечно, уже знают обо всем, и ей не хотелось своим появлением ставить всех в неловкое положение, когда надо прятать глаза и неловко шутить, стараясь показать, что ничего особенного не произошло. Мэгги проскользнула в теплый полумрак конюшни и направилась к стойлу Койота. Женщина не сомневалась, что конь на месте. С тех пор, как Джоунс отдал его Мэгги, на Койота больше никто не претендовал. И действительно Койот еще издалека почувствовал приближение Мэгги и призывно даже не заржал, а как-то заурчал от удовольствия. Он уже давно не видел своей хозяйки и застоялся без дела. Правда, его выводили погулять, растирали и хорошо за ним ухаживали, но разве можно сравнивать это со стремительным бегом, когда все мышцы как будто пружинят от заложенной в них силы и мощи, которая наконец-то получает возможность вырваться наружу.

Мэгги открыла дверцу и потрепала своего любимца по холке. Лошадиная морда уткнулась ей в плечо, Мэгги легонько подтолкнула Койота, и он послушно пошел за ней к выходу. Она не забыла прихватить из дома лакомство и протянула ему на ладони кусочки сахара. Койот осторожно коснулся ее ладони мягкими губами и мотнул головой, как будто выражая благодарность своей хозяйке.

Через несколько минут Мэгги уже ехала верхом на Койоте по знакомой дороге. Она старалась сдерживать бег коня. Дождь шел уже несколько часов, и тропинки были совсем скользкие. Мэгги надвинула капюшон по самые брови и из-под образовавшегося козырька видела перед собой тонкую белесую пелену дождя. Но это ее не тревожило, дорогу она знала хорошо, а Койот сильный и опытный конь — не подведет. Сейчас Мэгги представляла себе встречу с Джоунсом и старалась угадать, как он поведет себя в первую минуту. Скорее всего, будет холоден и неприступен, но она сможет растопить его лед. Женщина улыбнулась. А может быть, он, настрадавшись за эту ночь, обрадуется ее появлению, и уже не надо будет многое объяснять.

Мэгги ушла в свои мысли и даже перестала управлять ходом лошади, но Койот как будто уже сам понял, куда ее надо доставить, и шел, самостоятельно выбирая нужное направление. Наконец в просветах между огромными деревьями показался знакомый домик. Внешне он никак не изменился. Все те же занавеси на окнах, они сейчас были задернуты, ухоженный вид жилого дома, но у Мэгги почему-то появилось пока еще неясное ощущение, что в доме давно уже никого нет. Она продолжала сидеть на лошади, стараясь унять внутреннюю дрожь, и Койот тихонько заржал, напоминая хозяйке, что он доставил ее туда, куда она хотела попасть. Тогда Мэгги поспешно спрыгнула на землю и, не привязывая Койота, побежала к двери. Дверь была заперта, но это еще ничего не значило. По-видимому, Джоунс все-таки нашел в себе силы и поехал на работу. Мэгги пошарила в углублении над дверью, где они с Диком договорились держать ключи на тот случай, если она приедет сюда раньше его, но и там было пусто. Ключей не было. Мэгги старалась себя успокоить тем, что Джоунс, конечно же, не подумал о том, что она может сегодня приехать сюда, и увез ключи с собой. Но ощущение покинутости нарастало. Теперь уже дом не казался ей жилым. Она обошла вокруг, заглянула во все окна, может, удастся что-нибудь увидеть сквозь занавески, но внутри было темно и безжизненно.

Она решила подождать Джоунса под навесом на крыльце, хотя и понимала теперь, что это бесполезно. Мэгги отвела Койота под раскидистый шатер пальмового дерева, куда не попадали струи дождя, а сама вернулась на крыльцо. Так она просидела очень долго, часов у нее с собой не было, поэтому она не знала, сколько времени провела здесь. Минуты тянулись бесконечно долго, а из-за дождя и по солнцу не определишь, который час.

Неожиданно она вспомнила расстроенное лицо Энн сегодня утром, и ей пришло в голову, что это могло быть как-то связано с Джоунсом. Почему же она в таком случае ничего не сказала ей? Потом Мэгги подумала, что сама наворотила столько загадок своим не поддающимся никакой логике поведением, что близкие, очевидно, просто боялись заговаривать с ней о чем-либо, что хоть как-то касалось Джоунса или О'Нила.

Мэгги решила возвращаться домой, убедившись, что здесь она Джоунса не дождется. Наверное, в Химмельхохе уже давно знают, где он и что с ним произошло. А может быть, и ничего особенного, хотя Мэгги уже не была в этом уверена.

Койот радостно вскинул голову, увидев, что его хозяйка поднялась и идет к нему.

— Поедем домой, Койот, никто сюда к нам не спешит, — она ласково похлопала по конской шее и ловко взобралась в седло. Она бросила последний взгляд на хижину и вдруг увидела маленький, белый листочек бумаги, приколотый высоко под крышей (как же она не заметила его раньше!). Торопливо спрыгнув с лошади, Мэгги схватила этот крохотный клочок бумаги и развернула его. На что же она надеялась? Что внезапно оглушило ее в эту минуту слабости, что так болезненно врезалось скальпелем туда, где, как ей казалось, все уже успокоилось и зажило? Неужели, обманывая себя, она еще чего-то ждала? Неужели надежда все еще была жива, теперь уже став личинкой, куколкой или впав в зимнюю спячку. Она еще раз торопливо пробежала записку глазами:

Я люблю тебя и буду любить, пока не перестану дышать!

Дик.

 

37

По дороге домой Мэгги не хотелось думать ни о чем плохом, что она скоро может узнать, и постаралась вызвать в себе образ Дрохеды, представляя, что она когда-то вот так же ездила по ее необозримым просторам. Воспоминания о родном доме, о матери настроили женщину на благодушный лад, а струйки дождя, стекавшие по ее плащу и обильно смачивающие лошадиную гриву, напомнили ей юность в пору сезона дождей в Дрохеде, когда еще были живы отец и Стюарт.

Койот радостно заржал, он почувствовал приближение дома и сухой теплой конюшни. Мэгги осмотрелась кругом, но, как и утром, во дворе никого не было. Конь ускорил шаг, и через минуту они уже были у дверей конюшни. Оттуда навстречу Мэгги вышел один из работников, принял у нее Койота и сказал, чтобы она шла домой, а он сам сделает все, что надо.

Мэгги повесила плащ, с которого еще стекали потоки воды, на вешалку у входа и вошла в холл. Дверь в гостиную была открыта, и там услышали стук входной двери. Тут же в дверях появилась Джастина и с плохо скрываемой тревогой взглянула на мать.

— Ты где была так долго?

— Да так, ездила покататься, — улыбнулась Мэгги, стараясь улыбкой успокоить дочь.

— Нашла время! — возмутилась Джастина, но уже с явным облегчением. — Пойдем, я помогу тебе переодеться.

— Ты не волнуйся, я сама, я скоро, — сказала Мэгги, но Джастина все равно пошла следом за ней по лестнице, и Мэгги догадалась, что Джастина хочет что-то сказать ей.

— Что? Джоунс уехал? — спросила она ее прямо, как только они вошли в комнату.

— Ты уже знаешь об этом? — вопросом на вопрос ответила дочь. — Мистер Людвиг сказал, что он уехал еще вчера в ночь. Сегодня утром он посылал в Данглоу Пита, чтобы он разыскал его, но его нигде нет. Знакомые сказали, что он ни к кому не заехал, Пит объехал все гостиницы, но его и там не было. Значит, он уехал куда-то дальше. Том тоже не знает, где отец. Правда, он ему еще вчера днем сказал, что собирается уехать, и обещал сообщить позже, где он остановится. Только Том не подозревал, что это случится так скоро. — Джастина всегда отличалась прямым характером. Она сама предпочитала знать всю правду и не хотела, чтобы и мать сейчас мучилась догадками. Лучше уж пережить сразу, чем обольщать себя пустыми надеждами. Но, как это ни странно, Мэгги восприняла сообщение дочери почти что спокойно. Ее лицо только на миг омрачилось, но скоро приняло свое обычное выражение. Случилось то, о чем она уже давно догадывалась. Но, очевидно, сказалось влияние Джастины и их вчерашний разговор, потому что она ни сейчас, ни раньше, когда ждала Джоунса у покинутой лесной хижины, не стала предаваться мистике, объясняя все случившееся Божьим наказанием. Джоунс поступил так, как и должен был поступить мужчина с его характером. Он не захотел навязывать ей свое внимание и уехал. Уж чего-чего, а достоинства у него хватало. Так что Мэгги некого было винить, и Бог тут ни при чем. Если бы она вчера не впала в свое обычное состояние, ничего бы и не случилось.

Джастина, стоя у окна, наблюдала за матерью и с удивлением заметила, что мать как будто бы и не особенно расстроило исчезновение Джоунса.

— Что будем делать, ма?

— Ждать, чего же еще? — спокойно ответила Мэгги.

— Может быть, попытаемся поискать. — Предложила Джастина.

— Это бесполезно. Ты будешь опять сердиться на меня, но я все-таки считаю, если нам с Джоунсом суждено быть вместе, то он рано или поздно появится, а если нет, ищи не ищи, все будет без толку.

Мэгги разговаривала с дочерью и в то же время как будто рассуждала сама с собой. Она двигалась по комнате, снимая с себя одежду, в которой ездила утром.

— Не уходи, я быстренько приму душ, — попросила она Джастину, и дочь послушно устроилась в кресле, пока мать, порозовевшая и посвежевшая после купания, не появилась опять в комнате.

— Я должна тебе сказать еще одну вещь, — сказала Мэгги дочери, стоя перед зеркалом и расчесывая волосы. — Женщине не так уж важно, замужем она или не замужем. Главное для нее быть кому-то необходимой, знать, что в ней нуждаются, думают о ней. И не какие-то там абстрактные люди или вообще люди, а самые близкие люди, которые дороги и необходимы ей.

В этом смысле для меня был очень важен наш с тобой вчерашний разговор и вообще то, что ты приехала сюда. Теперь у меня есть ты и Дженнифер, и одиночество меня уже не страшит так, как раньше…

— Я всегда у тебя была, — заявила Джастина, с новым чувством глядя на мать.

— Была, но не так, как сейчас, — сказала Мэгги и продолжила свои размышления вслух:

— Когда мне Энн и твоя бабушка говорили о том же, я им верила, но от этого мне не становилось легче. Бабушка потеряла мужа, но у нее остались дети, которые до сих пор с ней и трепещут при одной только мысли, что с ней что-то случится. Она им нужна, без нее их жизнь обеднеет, им будет плохо. Она это чувствует, нет, даже знает, и ощущение своей необходимости детям придает ей силы, а ее жизни смысл. Об Энн и говорить нечего. Они вдвоем с Людвигом и, случись что-то страшное с кем-то из них, другой уже долго не проживет. Так часто бывает с людьми, которые всю жизнь прожили в любви и согласии. Они и уходят следом друг за другом.

Я не корю себя за то, как прожила жизнь. Ты была права. Если бы можно было начать все сначала, я бы жила так же, за некоторым исключением… постаралась бы уберечь… Дэна, — голос Мэгги дрогнул, но она тут же справилась с собой и продолжила, — за Люка я вышла замуж не потому, что полюбила его, я уже тогда любила и не его. Просто я очень хотела иметь детей. Сам он мне был не нужен. Хотя, поведи он себя по-другому, кто знает, как бы все сложилось. Но он не захотел, скорее, просто не умел быть другим. А Джоунс? Что ж, я буду его ждать, может быть, он когда-нибудь и вернется. Как найти Дрохеду, он знает. Лишь бы это не случилось лет через тридцать, как с Люком, а то, боюсь, я его уже и не узнаю, — засмеялась Мэгги, довольная своей шуткой. Джастина тоже засмеялась и сказала матери:

— Я тоже рада, что приехала сюда, иначе бы мы еще долго не нашли друг друга. А сейчас соберись с духом, у меня для тебя еще одна новость.

Мэгги испуганно обернулась к дочери.

— Что еще?

— Мам, внизу, сидит мистер О'Нил. Он хочет поговорить с тобой.

Мэгги охнула и с платьем в руках, которое она уже собиралась натянуть на себя, опустилась на постель.

— Чего ему от меня надо? Я не хочу его видеть, — разозлилась она.

— Я ему так и сказала еще утром, когда он явился. Но он оказался очень упрямым. Я его едва спасла от дядюшек, они намеревались поговорить с ним сами, но я так думаю, после этого разговора его бы пришлось отправлять в больницу, если не на кладбище. — Джастина опять засмеялась, вспоминая утренний инцидент, когда ее седовласые дядюшки, сжимая кулаки, наступали на съежившегося О'Нила. — Поэтому я сказала дядюшкам, что буду присутствовать при их разговоре, и они вынуждены были сдерживаться. В общем, мы ему все сказали, и я потребовала у него развод для тебя. По-моему, он так напуган, что не станет возражать. Только мне не удалось его спровадить до твоего приезда. Здесь уж он заупрямился и ни с места. Ну я решила, что у тебя достанет сил поговорить с ним.

— Достанет-достанет! — с угрозой сказала Мэгги, чем вызвала у дочери смех.

Джастина подошла к матери и отняла у нее платье, которое Мэгги собиралась надеть.

— Не это. Ты его должна убить своим видом, пусть до конца жизни кусает локти, что не смог удержать такую женщину, — заявила дочь, вытряхивая из гардероба платья Мэгги.

— Может быть, что-то из моего наденешь. А кстати, вот это серое, ты в нем потрясающе выглядишь.

Джастина помогла матери одеться, разыскала туфли, по-новому уложила ей волосы и, отступив в сторону, с удовлетворением оглядела ее.

— Ты потрясающая женщина, ма! Вот так и держись. — И уже на лестнице, когда они вместе спускались в гостиную, дочь продолжала давать матери последние наставления.

— По-моему, он хочет разжалобить тебя или подкупить. Во всяком случае, заявляет, что у него полно денег и он уже купил или присмотрел дом, где собирается жить вместе с тобой. Но ты держись, не поддавайся. Я уже поняла, что вы совершенно разные люди. Он тебе не пара…

Мэгги засмеялась.

— Я это поняла еще раньше тебя.

— Тогда и нечего было выходить за него замуж, — заявила Джастина.

— Как бы в таком случае появилась ты? — поддразнила свою решительную дочь Мэгги.

— Ну я-то появилась бы у тебя в любом случае, — не растерялась дочь. Не могла мне подобрать отца поприличнее!

— Прости меня, — пошутила Мэгги, а потом, уже на пороге, попросила тихонько: — Не оставляй меня с ним одну.

— Могла и не говорить об этом, — дернула Джастина плечом. — Я не собираюсь оставлять тебя, иначе ты можешь наделать глупостей, как вчера с мистером Джоунсом. Согласись, если бы я была вчера при вашем разговоре, такого бы не случилось, что он взял и уехал?

— Вынуждена с тобой согласиться, — засмеялась Мэгги, просовывая руку под локоть дочери.

Так они вдвоем, оживленные и красивые, и появились в гостиной, где в углу в полном одиночестве сидел Люк О'Нил. Он напряженно смотрел на дверь и при появлении женщин поспешно вскочил, сделав шаг им навстречу.

Джастина оказалась права. Очевидно, облик Мэгги, ее красота и элегантность настолько поразили его, что он на время потерял всю свою решительность. Люк, не отрываясь, смотрел на Мэгги и судорожно двигал кадыком, пытаясь освободиться от сковавшего дыхание спазма. Мэгги, заметив его состояние, улыбнулась и первая сказала:

— Ну здравствуй, Люк. Вот я и пришла, что ты хотел сказать мне?

Люк О'Нил еще какое-то время не мог сказать слова, но потом все-таки сумел справиться с собой и выдавил:

— Я рад видеть тебя, Мэгги. Ты нисколько не меняешься. Правда, стала еще красивее. Я так думаю, жизнь не особо била тебя.

— Так ведь ты не обременял меня своим присутствием, поэтому я так хорошо и сохранилась, — весело ответила ему Мэгги.

— Ты стала злой, Мэг, но я все равно рад тебя видеть такой красивой. — Люк сделал еще один шаг и протянул Мэгги руку, но она не подала ему своей руки, и он, постояв еще какое-то время с протянутой рукой, суетливо сунул ее в карман.

— Я никогда, как ты понимаешь, не была доброй к тебе, Люк, — спокойно ответила Мэгги, оглядывая его с ног до головы, чем привела его к еще большему замешательству, но ее слова, казалось, придали ему решимости.

— Вот-вот, поэтому, я так думаю, у нас с тобой и не вышло ничего, — обрадовался он и многозначительно глянул в сторону Джастины, но, не встретив в ее глазах сочувствия, отвел глаза.

— Садись, Люк, — предложила ему Мэгги, — давай поговорим. Ведь ты же настаивал на встрече со мной не для того, чтобы узнать, как я прожила свою жизнь? Что ты хочешь сказать мне?

Мэгги села рядом с дочерью на диване, а Люку показала на кресло, в котором он сидел до их прихода. Люк уселся в кресло и молчал, переводя взгляд с Мэгги на Джастину и обратно. Джастина не походила ни на Мэгги, ни на него. Но что-то в них обеих было такое, что с первого взгляда не возникало никаких сомнений — это мать и дочь. В дочери не было ни единой его черточки, ни в облике, ни в характере. Мэгги и в этом постаралась обойти его.

— Мы слушаем тебя, Люк. Чего же ты молчишь? — подстегнул его насмешливый голос Мэгги.

— Я хочу сказать тебе, Мэг, и тебе, Джастина, что я думал о вас все это время и никогда не забывал…

Он замолчал, ожидая какой-нибудь реакции с их стороны, но обе женщины отнеслись к его словам совершенно безучастно, словно то, что он говорил, не имело к ним никакого отношения. Люк нахмурился, но, очевидно, в его планы не входило нарушать едва установившийся контакт, и он, подавив раздражение, продолжал:

— Я правду говорю, Мэг, хоть ты мне и не веришь. Я же говорил, что должен побольше зарабатывать, чтобы мы потом с тобой могли жить безбедно. Я ведь старался, потому что не хотел жить на твои деньги…

Мэгги хмыкнула, но Люк как будто не заметил этого.

— …Так вот, теперь у меня есть деньги, я уже и дом присмотрел с большим участком в Западном Квинсленде…. но если ты хочешь, — заторопился он, — то и в другом любом месте можно купить, хотя бы и здесь где-нибудь…

— Люк, — прервала его Мэгги, — зачем ты нам все это рассказываешь?

— Ну как же, Мэг, — смешался Люк, — ведь ты так мечтала о собственном доме…

Мэгги не выдержала и расхохоталась, глядя на нее, засмеялась и Джастина. Люк, не понимая, чем он вызвал такое веселье, тоже заулыбался, истолковав их смех как знак примирения. — Ты напрасно смеешься, Мэг. Я своему слову хозяин. Сказал тебе, что у тебя будет дом, и он будет. — Люк взбодрился, в его облике появилось даже что-то, похожее на удальство. Он небрежно откинулся на спинку кресла, и Мэгги наконец-то узнала в этом сморщенном человеке прежнего Люка О'Нила. Это узнавание еще больше всколыхнуло в ней прежнюю неприязнь к нему.

— А ты помнишь, сколько лет прошло с тех пор? — жестко спросила она.

— Ну да, — опять смешался Люк, — но я же сказал тебе…

— Меня не интересует то, что ты сказал, — отрезала Мэгги. — Неужели ты серьезно полагаешь, что когда-то я ушла от тебя, чтобы сейчас вернуться? Уходи отсюда, Люк…

— Пусть сначала подпишет согласие на развод, — напомнила матери Джастина. Люк повернулся к дочери, и в его глазах появилась растерянность.

— Да, Люк, — неожиданно вспомнила Мэгги, — скажи, пожалуйста, как ты узнал о моей свадьбе? Ты ведь не случайно появился в церкви?

— А как ты думаешь, Мэг? Конечно, я время от времени узнавал, как ты живешь… Так ведь… пока ты была одна, я спокойно работал, а как только ты это надумала… я же не хочу терять тебя, Мэг…

— Ты меня уже давно потерял, Люк, — печально сказала ему Мэгги, — еще с того самого момента, когда увез из Дрохеды. А сейчас, Люк, Джастина права, нам остается только оформить все это официально. Я надеюсь, ты не будешь возражать.

— Конечно, Мэг, я не злодей, и, если ты так уж хочешь, я подпишу тебе согласие на развод. Но, может быть, нам все-таки попробовать пожить вместе. Мы ведь уж оба не молодые, хоть ты и выглядишь как молоденькая. Я ведь даже тебе скажу, Мэг, Джас уже взрослая, она поймет, у меня за все это время и женщины-то…

— Не надо, Люк, — оборвала его признания Мэгги, — меня это совершенно не интересует. Джас, возьми у Энн бумагу и ручку. Я не хочу откладывать этого дела. Подпиши, что я прошу, Люк, и расстанемся по-хорошему.

 

38

Возвратившись домой, Мэгги спрятала записку и фотографию Дика Джоунса в ящик, чтобы не видеть ее. Когда фотография попадалась ей на глаза, ей хотелось ее разорвать. Ей почти удалось заставить себя не думать о нем. В этом ей помогло виски. Окруженная пеленой тумана, она была почти спокойна.

Ей казалось, что почти все книги, которые она брала с полок, рассказы в журналах и газетах повествовали о женах, потерявших любовь своих мужей или оставленных ими. Но ей было легче читать эти истории, чем рассказы о хороших, удачных браках и счастливой семейной жизни.

В ней росло чувство страха. Она боялась, что Дик уже никогда не вернется. Теперь требовалась все большая порция, чтобы держать ее в приятном забытьи. Если она выпивала слишком мало, то впадала в глубокую меланхолию. Обычно виски действовало на нее успокаивающе, но иногда наступали неожиданные и необъяснимые моменты, когда туман, окружавший ее, предательски исчезал и когда ее терзала тоска, растерянность и сознание бессмысленности всей жизни. Ощущение странности, чуждости — вот что страшило ее больше всего. Это чудовище поджидало ее за каждым углом. Она словно внезапно пробуждалась, но пробуждалась во сне. Иногда все кругом было плохое, будто декорации, плохие декорации. Иногда все вокруг куда-то отступало, так что начинала кружиться голова, вещи надвигались на нее, толкали, корчась в гримасе. Жизнь выплюнула ее, точно косточку…

Однажды ей приснился страшный сон: она бродила по лесу и вдруг упала. Ей страстно, до судороги в ногах, захотелось вскочить и бежать, бежать изо всех сил, без оглядки. Но она неподвижно лежала в чащобе, среди голубых цветов перелеска. Она чувствовала, как из всех пор у нее струится пот, словно из тела хлынул дождь. Она попыталась подняться еще раз, но колени ее опять подогнулись, будто размягчились суставы, — земля ушла из-под ног. Что это — трясина? Она потрогала почву, она была тверда. Просто ноги были ватными. Но вдруг сон резко изменился: она тонула, ее засасывало все глубже; беззащитная, беспомощная, задыхаясь, она раздирала погружающуюся в трясину грудь, она стонала…

Она стонала? Где она находится? Мэгги ощутила на шее свои руки. Они были мокрыми, шея была мокрой. Грудь была мокрой. Лицо было мокрым. Она открыла глаза, все еще не понимая, где она, — в трясине еловой чащобы или где-то еще.

«Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества, которое противостоит ей», — подумала она. — А если станет совсем невмоготу — можно покончить с собой. Хорошо осознавать это, но еще лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно. А наступит конец — что ж, пусть! Одного человека она любила и потеряла. Другого — прогнала. Оба освободили ее. Один из плена чувств, научив ее любить, другой — погасил память о прошлом. Не осталось ничего незавершенного. Она не так уж и плохо прожила свою жизнь. Но сейчас у нее больше не было ни желаний, ни ненависти, ни жалоб.

Мысль о смерти снова пришла к ней и уже больше не покидала ее, наполняя ее чувством какой-то дремотной радости. Как это хорошо, хорошо и спокойно — быть мертвой.

Не помнила она и того ужасного мгновения, когда она впервые подумала о самоубийстве. Она с наслаждением тешилась мыслью о спокойном, сонном убежище. Загробная жизнь не мучила ее, ведь там она будет с Ральфом и Дэном, двумя любимыми мужчинами в ее жизни. Они давно ждут ее. Она долго разглядывала голубые вены на своем тонком запястье — стоит только перерезать их бритвой и все кончится. Но это больно, ужасно больно, и потом еще польется кровь. Яд — что-нибудь безвкусное, быстро и безболезненно действующее — вот что ей нужно.

Она поехала в город и в первой же аптеке попросила ножницы, пудру и коробку веронала. Ножницы и пудру она купила для отвода глаз. Аптекарь не проявил ни малейшего интереса.

— У нас он только в такой упаковке, — сказал он и завернул для нее маленькую стеклянную трубочку с двенадцатью таблетками.

Она направилась в другую аптеку и купила тальк, губку и трубочку веронала. Здесь продавец также не проявил никакого интереса.

«Этого достаточно, чтобы прикончить быка», — подумала она и поехала обратно.

Дома она положила маленькие стеклянные трубочки в ящик письменного стола и долго смотрела на них с мечтательной нежностью.

— Ну теперь все в порядке, — сказала она, и, тихонько напевая, стала ждать наступления ночи.

Она смутно помнила, как прошел остаток вечера. В спальне она разделась с лихорадочной быстротой, достала из ящичка две стеклянные трубочки и высыпала их содержимое на ладонь. Гнетущая тоска исчезла, и она испытывала нетерпеливое возбуждение, словно ей вот-вот преподнесут долгожданный подарок.

Глотать таблетки было неприятно: сухие и шершавые, они упрямо застревали в горле. Потребовалось много времени, чтобы проглотить все двадцать пять.

Она стояла, рассматривая свое отражение с равнодушным любопытством стороннего наблюдателя, словно в зеркале был кто-то другой.

Она не знала, как быстро подействует веронал. Проглотив последнюю таблетку, она продолжала стоять в нерешительности, раздумывая все с тем же вежливым холодным любопытством, не поразит ли ее смерть тут же, немедленно. Она чувствовала себя совсем как обычно, если не считать слабой тошноты, вызванной усилиями проглотить таблетки; ее лицо в зеркале совершенно не изменилось. Значит, действие не будет быстрым, может быть, понадобится час или два.

— О Господи, господи, сделай это быстрее, — застонала она, и слезы жалости к себе потекли по ее щекам. Потом сознание ее помутилось и она увидела себя идущей по красивому полю цветов, а навстречу ей шли улыбающиеся Ральф де Брикассар и Дэн. Она протянула было к ним руки, но вдруг кто-то обхватил ее за талию и поднял на руки. Она почувствовала сильные мужские руки и обвила своими тонкими руками его крепкую шею.

— Дик, Дик, я люблю тебя, наконец ты вернулся! — закричала она изо всех сил, затем наступила темнота и все исчезло…

Доктор с шумом открыл дверь спальни и вышел.

— Укройте ее хорошенько, — сказал он Энн и Людвигу, — попоите крепким чаем и через пару дней она будет в порядке.

Энн со слезами на глазах смотрела на неподвижно лежащую на кровати Мэгги.

«Милая моя, девочка, — думала она. — Когда же закончатся твои страдания…»