Глава 1

Эдди Элкинс легкой походкой шел по бульвару Фантазий. Костюм белого кролика демонстрировал чудеса вентиляции, и Эдди, находившийся внутри костюма, наслаждался свежим ветерком.

Нечего и говорить, что стоял апрель, самый приятный месяц в Калифорнии. В июле и августе в кроличьем костюме будет невыносимо жарко, но Эдди не пугали подобные перспективы. Оно того стоило.

Шесть недель назад Эдди, прибегнув к обману, подлогу и взятке, получил лучшую в мире работу. Он стал Кроликом Трынтравой, самым знаменитым мультяшным персонажем из всех, кого за свою долгую жизнь породил Дин Ламаар. Иными словами, суперзвездой парка развлечений «Фэмилиленд», созданного Ламааром.

Эдди фланировал по безразмерному тематическому парку, приветливо махая лапой попадавшимся по пути малышам. Время от времени какой-нибудь отвязный подросток делал в его адрес неприличный жест, но большинство детей любили Кролика.

А он любил детей. То есть до такой степени любил, что, в соответствии с законом Меган, был обязан отметиться в полиции Лос-Анджелеса, дабы последняя могла уведомлять добропорядочных налогоплательщиков о перемещениях Эдди в пространстве.

Однако Эдди не отметился. Прежде отмечался, а тут не стал. В Бостоне он подчинился правилам, и что? Ирландский недоносок, живший напротив, заблокировал его машину, располосовал шины да вдобавок положил собачьего дерьма в почтовый ящик Эдди. Эдди пытался объяснить ирландцу, что маньяки-психопаты и законопослушные ребята вроде Эдди, которые и мухи не обидят, – это две большие разницы, но кто его слушал?

А потом Эдди совершил непростительную ошибку – сказал «привет» десятилетнему сыну соседа. В ту же ночь окно его спальни прошили две пули.

Эдди переехал в Род-Айленд и отметился в полицейском участке славного города Вунсокета. В Род-Айленде было полегче – никто не хотел убивать Эдди; правда, никто не хотел и принимать его на работу. По крайней мере на ту работу, на которую Эдди претендовал. В конце концов его взяли продавцом в магазин, торгующий снаряжением для пейнтбола, и у Эдди появилась масса времени, которое он проводил в размышлениях о превратностях судьбы.

Эдвард Уоррен Эллисон родился в Трентоне, штат Нью-Джерси, окончил университет Рутгерса по специальности «английская литература», никогда не увлекался ни спортом, ни женщинами (хотя с четырьмя все же переспал). Говорили, что он похож на Бадди Холли или по крайней мере что Бадди выглядел бы как Эдди к тридцати шести годам, если бы не авиакатастрофа. Эдди специально, для усиления эффекта, носил очки в черной роговой оправе.

Он честно пытался изменить свое отношение к детям, особенно после первого приговора. Ему попался толковый психотерапевт, однако остановиться было не так просто, как выходило со слов врачей. Эдди вовсе не хотел причинять детям боль – ну так от ласки и не больно. Промаявшись в Род-Айленде три месяца, он решил, что в большом городе легче будет найти хорошую работу. Особенно если не отмечаться в полицейском участке.

Эдди перебрался в Лос-Анджелес. Получить новую фамилию и новое удостоверение личности оказалось проще, чем он предполагал. Эдди не один был такой умный – в Сети уже имелось целое Сообщество Завязавших. Ближайшим другом Эдди стал некто ВэндиЗЗЗ, которому Эдди чуть не каждый день слал электронные письма.

Вэнди был разведен и имел двоих детей. Вот уже двенадцать лет он занимал должность директора школы в Теннесси. «И я так же мыкался, пока не сделал новое удостоверение личности», – не уставал Вэнди твердить своему другу по переписке.

Так Эдди Эллисон превратился в Эдди Элкинса. Он подыскал себе чистенькую квартирку и стал позиционировать себя в точном соответствии с инструкциями Сообщества Завязавших. Усилия были вознаграждены коренным переломом – новые друзья рассказали Эдди о Калео.

Энтони Калео был законченным, и при этом незаменимым подлецом. Работал он не кем-нибудь, а менеджером по персоналу в «Фэмилиленде». В обязанности Калео входило проверять информацию о соискателях. Не то чтобы Калео беспокоила судьба Завязавших, скорее его беспокоила собственная обеспеченная старость. Эдди участие Калео обошлось в шесть тысяч баксов.

За эту скромную сумму Калео снял подозрения с фальшивого резюме Эдди и подготовил последнего к похожему на допрос собеседованию с Марджори Макбрайд. Так Эдди получил работу своей мечты.

В первый же день Эдди зашел в костюмерную. Мелкая болтливая мексиканка по имени Прови (если верить бейджику) помогла Эдди напялить белый и пушистый костюм Трынтравы, предусматривавший в том числе широченные штаны, сшитые в доходчивой красно-бело-синей гамме. Прови щебетала о своем о девичьем, но Элкинс ее почти не слышал – он ликовал.

Подумать только, теперь Эдди – Кролик Трынтрава! Фигура более узнаваемая, чем президент Соединенных Штатов. А то и сам папа римский. Дети будут в прямом смысле на нем виснуть. За такое большинство знакомых Эдди не пожалели бы левого яичка.

– Элкинс?

Эдди открыл глаза. Прови частым гребнем расчесывала белые и пушистые кроличьи лапы. Голос же принадлежал типу росточком с Дэнни де Вито и с мускулатурой Арнольда Шварценеггера. Помятое лицо и коротко стриженные седые волосы намекали на полтинник с хвостиком, в то время как тело, облаченное в черное трико и черный плащ, выдавало чемпиона колледжа по реслингу.

– Я – Данте, твой инструктор, – произнес коротышка. – Давай-ка посмотрим, какой из тебя Трынтрава. Погоди, голову пока не надевай. Пройдись.

Прови нанесла последний штрих гребнем и посторонилась. Элкинс сделал глубокий вдох, бодро тронулся с места – и зацепился мысом одной огромной лапы за пятку другой лапы. Тотчас напомнила о себе сила тяготения, и Элкинс плюхнулся пятой точкой на хлопчатобумажный хвост, а хвостом – на прорезиненный коврик. Прови разразилась писклявым «ай-ай-ай».

– Вот почему я велел тебе не надевать голову сразу, – объяснял Данте, помогая Элкинсу подняться. – Этак на вас голов не напасешься.

– Моя собственная голова, выходит, никого не волнует? Могли бы и предупредить.

– А смысл? Чем больней упадешь, тем быстрей научишься, – возразил Данте. – Ты какой размер обуви носишь?

– Десять с половиной.

– Теперь тебе придется носить кроличьи лапы двадцать четвертого размера и восемнадцать фунтов меха в придачу. Давай тренируйся. – И Данте отошел к стене.

Элкинс доковылял до инструктора и обратно, изловчившись не упасть.

– Ну как?

– Впечатляет, сказал бы я, будь у тебя мышечная дистрофия в последней стадии, – ответил Данте. – Да успокойся: все неплохо, только живости не хватает. Ты должен прыгать, а не ковылять. – И Данте запрыгал по комнате. – Не волнуйся.

К концу смены ты у меня будешь пируэты выделывать не хуже Нуриева.

По прошествии десяти часов Данте сказал:

– Завтра я научу тебя ориентироваться в парке. Затем мы перейдем к Правилам обращения с детьми. Тут ошибок не прощают. Детей нельзя пугать, нельзя ронять, а главное, нельзя трогать в неположенных местах.

Они тренировались на куклах. Эдди ничего не стоило не трогать кукол в неположенных местах. В последний день занятий Данте представил ученика приземистой круглолицей женщине с копной грязно-желтых волос, дюжиной крохотных золотых сережек по обеим сторонам головы и глазами, не оставлявшими сомнений в том, что пространство между двумя шеренгами сережек девственно-чисто.

– Познакомься: Норин Стубьяк, – сказал Данте. – Она будет твоим наблюдателем.

Калео об этом предупреждал, но Эдди изобразил счастливое неведение:

– Кем-кем она будет?

– Каждому персонажу полагается личный наблюдатель. На всякий случай. Например, на тебя может напасть группа подростков. А Норин будет тут как тут.

Эдди изобразил улыбку.

– Значит, вы мой телохранитель. А пушка у вас есть? Норин произвела носом всхрюк, который Эдди идентифицировал как смешок.

– Свои идейки, Элкинс, прибереги для кого другого, – вмешался Данте. – У Норин имеется рация. Если на тебя нападут, она немедленно свяжется с охраной.

Эдди догадался: Норин приставлена шпионить. Перспектива всю дорогу находиться под присмотром Эдди не приколола, однако очень скоро он понял, что Норин – персона в высшей степени инертная, дважды разведенная и залежавшаяся на складе законченных лузеров. Мечта, а не наблюдатель. Стубьяк, решил Эдди, в переводе с польского означает «бестолочь». Впрочем, одно качество Норин с лихвой компенсировало все ее недостатки – отвлечь девушку было как делать нечего.

Эдди стал каждые несколько дней покупать своему наблюдателю небольшие подарки: то диск, то набор заколок для потравленных перекисью волос, то флакон ее любимой туалетной воды «О де Уолл-март». Порой Эдди казалось, что Норин догадывается о причинах его щедрости, а иногда он думал, что такие умственные потуги ей не по силам. Как бы то ни было, Норин молчала.

Несколько недель, прошедших со дня вступления Эдди в должность, были самыми счастливыми в его жизни. Четырежды в день, наряженный Кроликом Трынтравой, он появлялся на проспекте Роликовых Коньков и направлялся к Городу Непосед. Именно там играли малыши. В тот день Эдди заметил прелестного китайчонка лет шести, ну, может, семи. Самый возраст. Мальчик был немного смущен, однако вовсе не испуган.

Эдди помахал китайчонку. Китайчонок помахал в ответ. Эдди изобразил несколько неуклюжих кроличьих па. Китайчонок улыбнулся. Эдди прошелся, нарочно заплетая огромные кроличьи лапы. Китайчонок засмеялся.

Эдди протянул руки в белых пушистых рукавицах, и мамочка сама толкнула сыночка в объятия Трынтравы. Эдди просунул левую лапу между ног китайчонка, а правую положил ему на затылок. Розовым кроличьим носом он коснулся крохотного вздернутого носика и был вознагражден еще одним заливистым смешком мальчика и счастливым возгласом мамочки.

Папочка тем временем потянулся за фотоаппаратом.

– Не могли бы вы чуть отступить, чтобы в кадр поместился и памятник? – произнес папочка на неожиданно чистом английском.

Нежа в кулаке крохотные гениталии, Эдди пошел к тридцатифутовому бронзовому Дину Ламаару, при определенном освещении действительно проявлявшему некоторое сходство с покойным. Папочка сделал снимок. Затем еще один. «Вот и на моей улице праздник», – думал Эдди, пристраивая левую лапу так, чтобы большой палец оказался между половинок сливочно-карамельной попки.

«Работать Кроликом, – развивал мысль Эдди, – в сто раз лучше, чем крутить баранку школьного автобуса. И зарплата – мама не горюй, и весь пакет льгот, да еще родители сами вручают тебе своих отпрысков, чтобы ты щупал у них промежности».

Жить Эдди оставалось меньше часа.

Следующие двадцать минут Эдди провел в Городе Непосед, затем они с Норин направились к туннелю, который вел в Кроличью Нору – подземное Зазеркалье, скрытое от глаз посетителей «Фэмилиленда». На поверхности земли находился мир сказок; под землей была суровая действительность, воплощенная в сотнях миль электрокабеля, водопроводных и канализационных трубах и, конечно, бессчетном количестве раздевалок, кафешек, туалетов, душевых и прочих помещений для шести тысяч двухсот работников, благодаря которым сказки оживали.

До конца рабочего дня оставалось еще полчаса, а Эдди хотелось курить. Не успели они с Норин войти в туннель, как он стащил кроличью голову.

– Мне нужно кое-что сделать, прежде чем переодеваться, – сказал Эдди. – До завтра, Норин.

– Спокойной ночи, – как всегда невпопад отвечала Норин. – Еще раз спасибо за диск.

Эдди всего за два доллара отрыл на блошином рынке старый фильм с участием Брэда Питта.

– Не стоит благодарностей, – скромно улыбнулся Эдди. – Я же знаю, как он тебе нравится.

Вся территория Кроличьей Норы считалась зоной, свободной от табачного дыма, но Эдди знал местечко, где можно было покурить без страха зафиксироваться камерами видеонаблюдения. Он сделал несколько поворотов в соответствии с коленцами водопроводных труб и с наслаждением уселся на прохладный пол, выложенный керамической плиткой. Монструозная кроличья голова расположилась поодаль. Эдди достал «Мальборо» и зажигалку, глубоко затянулся, откинулся на толстенную трубу и медленно, с наслаждением выпустил кольцо дыма.

Последнее свое кольцо дыма.

Удавка взялась бог знает откуда и врезалась ему в шею. Эдди попытался крикнуть, но из легких ничего не вырвалось. Эдди попытался вдохнуть, но в легкие ничего не ворвалось.

Тридцать семь секунд спустя Эдди Элкинс, он же Эдвард Эллисон, насильник, совратитель малолетних, судимый педофил, поимел последнее в своей жизни – мысль.

«Боже, я был так счастлив! Почему именно сейчас?»

У него хватило ума не подумать: «Почему именно я?»

 

Глава 2

Периодически я жалею, что больше не курю. Бывают ситуации, с которыми легче справляться, вдыхая смертоносные токсины. К таким ситуациям, например, относится вскрытие ежемесячного письма Джоанн. На беду, я бросил курить семь лет назад, поэтому пришлось прибегнуть к другому способу самоистязания, тоже проверенному. К утренней зарядке.

Я сорок пять минут крутил колеса Велотренажера, вымучил сто четырнадцать приседаний и забрался под душ, где стал играть горячим краном, варьируя температуру воды от невыносимой до адской. Я задействовал холодный кран за секунду до того, как кожа на спине пошла пузырями.

Кофе кончился, однако со вчерашнего дня на барной стойке осталось полкофейника «Хуана Вальдеса» мельчайшего помола и деликатной обжарки. Я налил чашку и залпом выпил. Вкус больше походил на мочу Хуанова мула, но в семь утра я и не такое способен потребить, лишь бы кофеин был.

Затем я налил целую пиалу молока и насыпал туда овсяных колечек «Чериос». Андре услышал, как я жую, и не преминул явиться, предвосхитив мое первое глотательное движение.

– Очередь, – объяснил я. – Твой номер – два. За мной будешь.

Андре не силен в математике, однако суть уловил и развалился на полу, терпеливо ожидая, когда выкликнут его номер.

Я прислонил конверт к коробке с колечками. Девчачьим почерком Джоанн на нем было выведено мое имя. Плюс номер шесть. Только Джоанн не написала его по-человечески, цифрой – на конверте стояли шесть неровных черточек, будто она делала зарубки.

Не сводя глаз с конверта, я ел колечки. Андре, в свою очередь, не сводил глаз с моей ложки, оставаясь на расстоянии почтительных двух футов.

– Объясни мне, – обратился я к Андре, – почему во всех рекламах «Чериос» фигурируют исключительно счастливые мамочки со стоячими сиськами, папочки, на днях получившие повышение в своих гребаных офисах, и тинейджеры без признаков злоупотребления наркотическими веществами? Почему бы хоть разок не снять реальную, а не мифическую семью, ну вот вроде нас с тобой? Почему бы не задействовать вдовца не первой молодости и его пса, подсевшего на «Чериос»?

Андре изменил позу – теперь он лизал свои причиндалы.

– Если ты будешь позволять себе подобные выходки за столом, – назидательно произнес я, – мы с тобой точно никогда не попадем на телевидение.

Я всегда лью молоко щедрой рукой – пришлось прихватить еще пригоршню колечек, чтобы восстановить в пиале молочно-овсяный баланс. Все еще не набравшись духу разорвать конверт, я принялся изучать коробку, и мне открылось, что колечки «Чериос» могут снизить уровень холестерина, если в борьбе за здоровое сердце я включу их в свой ежедневный рацион. Еще я решил не заказывать по почте фирменную футболку «Чериос» всего за четыре доллара девяносто девять центов и задумался о том, что заставило руководство компании поместить на коробке пометку «Не более четырех футболок на одну семью». Неужто есть семьи, нуждающиеся более чем в четырех футболках? А если есть, почему «Дженерал миллз» ограничивает их в правах?

Я оставил молока на дюйм и с две дюжины колечек, плававших на поверхности, и подсунул пиалу Андре под нос. Он тотчас забыл об удовольствиях сексуального характера и с головой ушел в борьбу за здоровое сердце.

Я подождал, пока Андре доест, и убрал пиалу с пола – иначе Розе, моей домработнице, пришлось бы идти в церковь и вымаливать для меня прощения за то, что я кормлю собаку из дорогой посуды моей бедной покойной жены.

Покончив с завтраком, Андре вновь занялся своими причиндалами, а я поставил пиалу в раковину, пошел в спальню и почти упал в большое кресло. Чтобы открыть конверт, я воспользовался ножом для торта, составлявшим предмет особой гордости Джоанн. Dios mio; молись за меня, Роза.

Мой дорогой Майк!

Наверно, мои письма сводят тебя сума. Полная чушь, верно? Я никогда прежде не умирала; теперь с каждым днем мне все понятнее становится, каково это. Так тебе и надо: нечего было жениться на старшей дочери в семье, родившейся под знаком Близнецов и страдающей перфекционизмом.

Если предположить, что ты следуешь моим наставлениям и читаешь письма по известным тебе числам (если нет, я буду преследовать тебя в кошмарах), сейчас идет шестой месяц. Надеюсь, Роза не уволилась – иначе на сегодняшний день в доме скопилось уже 180 пар грязных носков, а в спальне на полу высится куча грязного белья.

Первые пять писем я написала между курсами химиотерапии. Сегодня, написав очередной абзац, я еле успеваю склониться над тазиком – меня рвет. Так что будь снисходителен.

Мне тебя жалко. Самое тяжелое в выпавшем мне испытании не тот факт, что я умираю (хотя, поверь, одна эта мысль отнимает силы). Нет, самое тяжелое – представлять, как ты будешь без меня.

Как ты будешь просыпаться без меня – такой лохматый, такой помятый и такой возбужденный? Как без меня воскресными вечерами ты будешь резать пиццу с колбасой и ананасами и откупоривать очередную бутылку красной испанской кислятины? Как я буду без тебя? Как ты будешь жить – без меня?

Не знаю, сколько еще писем мне осталось. Завтра напишу № 7. Просто чтобы подогреть твое любопытство: обещаю, в нем я открою тебе мой самый-самый большой секрет. И смотри не жульничай: письмо можно будет прочитать только в следующем месяце.

Майкл, возлюбленный мой, я знаю: получать письма от обожаемой покойной жены – все равно что получать открытки из отдела костюмов для Хэллоуина. Но я не в силах не писать. Я уже смирилась с мыслью, что не сумею удержаться за свою собственную жизнь. Однако я не могу не цепляться за твою жизнь, хотя бы за часть ее.

Я буду любить тебя вечно. Передай от меня Большому Джиму и Андре по крепкому мокрому поцелую. У тебя получится.

Джоанн.

Я закрыл глаза и подождал, пока влага впитается обратно. Затем прочитал письмо еще раз. Я собирался прочитать его по третьему разу, когда маленький бесплотный, но голосистый зануда, что, не заботясь об арендной плате, живет у меня в голове, велел мне засунуть чертово письмо сам знаю куда.

Не тратя силы на пререкания с внутренним голосом, я извлек из провисшего зеленого кресла свою особу, причем продемонстрировал такую грацию, какую только возможно продемонстрировать, извлекая сто восемьдесят фунтов из чего бы то ни было.

Я подошел к туалетному столику Джоанн и взял серебряную рамку сразу для двух фотографий, которую Джоанн подарила мне на нашу первую годовщину. Слева красовалась наша свадебная фотография с надписью от руки: «Моему обожаемому Майку. Для нас все только начинается. С любовью, Джоанн».

Справа находилась та же фотография, только отредактированная. С помощью фотошопа Джоанн состарила счастливых новобрачных на пятьдесят лет. У меня волосы были седые и заметно поредевшие; впрочем, спасибо Джоанн и на том, что они вообще были. Я стал фунтов на тридцать увесистее, а лицо мое избороздили не морщины, а настоящие расщелины.

С собой Джоанн обошлась еще более жестоко. Убрала талию, посеребрила прекрасные соломенные волосы и не пожалела морщин и пигментных пятен для своей восхитительной кожи. Только глаза она не изменила. Да, во внешних уголках Джоанн нарисовала гусиные лапки, но оттенок глаз остался прежний. Я называл его Синий Янс. Мой отец по выходным водит тренировочный самолет, а на жаргоне пилотов ЯНС – аббревиатура определения летной погоды: «ясно, неограниченная видимость». Для меня это самый синий оттенок синего, синее не бывает.

– Знаешь, даже обидно. Ты считаешь, что я не умею обходиться без Розы. Что я прямо-таки зарасту в грязи, если она перестанет ходить за мной по пятам, – произнес я, обращаясь клевой фотографии. – К твоему сведению, недавно меня официально чествовали за Отличное Ведение Домашнего Хозяйства. Между прочим, мужчин, которые постигли искусство собирать свои грязные носки и трусы в одном месте, на нашей планете по пальцам можно пересчитать. А ты думала, я без тебя жить не смогу.

В спальню вбежал Андре. Для справки: Андре – чистокровный черный французский пудель шести лет от роду. Признайтесь, вы иначе представляли себе четвероногого друга настоящего копа. Впрочем, у Андре интуиция Шерлока Холмса, а навыки общения лучше, чем у целого выводка пресловутых Лэсси.

Андре поднял крупную курчавую голову и окинул меня одним из самых своих серьезных взглядов, уместных только в сугубо мужской компании. Я без труда уловил посыл: «Ломакс, я слышал, как ты разговариваешь, а теперь вижу, что разговариваешь ты с фотографией покойной жены. Старина, твое поведение начинает меня тревожить».

Я уже хотел поставить фотографию на место, но поспешно прижался к ней губами. Я положил, а не поставил рамку и приник щекой к удачно оказавшему рядом зеркалу. Андре, осознав, что стал свидетелем глубоко интимной слабости, а также что ему ничего не обломится, поплелся обратно в гостиную.

Зазвонил телефон. Это был мой напарник, Терри Биггз.

– Привет, Майк. У нас живчик.

Живчиками Терри называет жертв киллеров. Глупая шутка, вдобавок повторенная уже далеко не дважды.

– А теперь спроси, мужчина это или женщина, – продолжал Терри.

Терри у нас несостоявшийся комик, только он никогда не уверен, той ли репликой собирается уложить зал, вот и просит друзей подыграть. У меня настроение было из тех, когда проще согласиться, чем объяснить, почему отказываешься.

– О'кей, Терри. И кто же – мужчина или женщина?

– Кролик. – Терри явно ожидал реакции более бурной, чем мне удалось вымучить. – В смысле чувак в костюме Кролика Трынтравы. Его убили в «Фэмилиленде».

– В «Фэмилиленде» Ламаара? – переспросил я. – Неужто на земле не осталось ни одного благословенного уголка?

– Похоже, отморозки расширяют поле деятельности. А значит, мы с тобой без работы не останемся. Заеду через пятнадцать минут. Будь готов.

Я повесил трубку, в левой руке все еще держа письмо. На туалетном столике стояла деревянная шкатулка – я нашел ее, всю в фольге и бантиках, в ящике комода, под своими сорочками, через несколько дней после похорон.

На медной табличке было выгравировано «Майк и Джоанна… пока смерть не разлучит нас». В шкатулке хранились письма. Я положил № 6 обратно. Нераспечатанных оставалось три.

Я взял пистолет и полицейский жетон и снова обратился к фотографии:

– Джоанн, тебя очень тяжело читать. Не удивляйся, если вечером, придя с работы, я спущу все твои письма в унитаз.

«Не будь идиотом», – пропищал зануда, за сорок два года не оплативший ни единого дня пребывания в моей голове.

 

Глава 3

Оглушительно сигналя, мой напарник остановил у ворот серебристый «лексус» модели ES 250, 2002 года выпуска.

– Дети, собирайтесь! – заорал Терри. – Мы едем в «Фэмилиленд»! Ураааааа!

Знакомьтесь: детектив Терри Биггз и его убойный юмор.

Я забрался в «лексус ES 250». Я люблю напоминать Терри, что «лексус» на самом деле – «тойота-камри» с панелью приборов из ценных пород дерева и еще парой примочек, призванных взвинтить цену.

– Доброе утро, детектив, – поздоровался я. – Вы, наверное, ищете парня, прилепившего логотип «лексус» на капот вашей «тойоты»?

– Хорошо же ты разговариваешь с человеком, который привез тебе завтрак. – На подставке для стаканов обнаружился большой старбаковский кофе, а на полу – пакет с пончиками. – Сегодня восемнадцатое, – произнес Терри, нажимая на газ.

– Я успел заметить, – отвечал я, прихлебывая кофе и изо всех сил стараясь не реагировать на запахи жаренных в масле пончиков и сахарной глазури. – Под статью о восемнадцатом числе сегодняшние газеты отвели целую полосу, причем первую.

Кроме Терри, только два человека знали о письмах Джоанн.

– Я помню, Майк. Сегодня опять получил письмо?

– А как же. Она отлично проводит время и не собирается возвращаться.

Терри был рядом, когда Джоанн умирала. Не вмешивался. Не лез с дурацкими советами. Просто был рядом. Просто держал наготове спасательный круг. Терри знает, когда лучше помолчать, – а тогда как раз и следовало помолчать.

Чертова система кондиционирования, думал я, открывая пакет и приступая к пончикам. Мы ехали на юг.

Терри Биггз – лучший напарник из всех встречавшихся мне на жизненном пути. Начать с того, что Терри родом не из Лос-Анджелеса. Он из Бронкса, и это не лечится. Терри с детства мечтал стать полицейским. Однако в конце семидесятых, когда он дозрел, Нью-Йорк находился в финансовой заднице, и департамент полиции приостановил наем новых сотрудников. Наш славный город, напротив, располагал деньгами, преступниками и вакансиями. Терри поменял Восточное побережье на Западное – какая разница, там и там океан – и стал работать в полиции Лос-Анджелеса.

Терри высокий, темноволосый и страшный, как моя жизнь. Не поймите меня неправильно. Я люблю Терри. Вот уже семь лет мы с ним друзья и напарники. Но он первый подписался бы под моим определением. Росту в Терри шесть футов три дюйма, волосы у него вечно сальные, лицом же он типичный мул, разве что у мула вряд ли в отрочестве были прыщи. У Терри они были и оставили глубокие оспины. Я же говорю, он страшный.

Страшный, пока рот не раскроет. Голос у Терри мягкий, теплый, обволакивающий. Терри сыплет остротами, Терри втирается в доверие, Терри заглядывает в душу, и вот вы уже, сами того не сознавая, думаете: «Что за славный парень!» Женщины возводят выдающуюся некрасивость Терри в некий бренд. У детектива Биггза не возникает проблем, когда надо подцепить девчонку.

Проблемы появляются, когда надо ее удержать. Три брака Терри успешно и скоропостижно распались. Зато четвертый… Четвертую жену Терри зовут Мэрилин. Она тоже работает в полиции Лос-Анджелеса, на «скорой помощи». На работе они и познакомились.

Лет десять назад Терри поставил машину на бульваре Робертсона, и не успел он захлопнуть за собой дверцу, как появились двое парней с пушками и с мешком, в котором, как позднее выяснилось, были восемнадцать штук баксов и льготные талоны.

Терри выхватывает свою пушку и вопит, как его учили: «Полиция Лос-Анджелеса! Бросайте оружие, руки за голову, бла-бла-бла». А Терри не на дежурстве, в клетчатых шортах и футболке из тех, что являются неотъемлемой частью субкультуры янки. Униформа, да, но однозначно не соответствующая случаю. Парни с мешком прыгают в машину и направляют ее на Терри.

Терри спасается бегством, однако крыло машины ломает его лодыжку. Терри, однако, умудряется увернуться от трех пуль, да еще прострелить грабителям две шины. Машина врезается в железный столбик, к каким обычно пригоняют тележки из супермаркетов. Водилу душит подушка безопасности. Один из грабителей спускает курок и простреливает себе ляжку. Прежде чем второй грабитель соображает, где в этой чертовой угнанной машине дверная ручка, за окном появляется Терри. Припадая на сломанную ногу, он поет свою любимую песню «Вы имеете право хранить молчание».

На следующий день первые полосы газет запестрели заголовками «Битый полицейский задержал двух небитых».

Однако история имела продолжение. Куда более важное, чем мешок с баксами.

Итак. Через несколько минут после захвата бандитов на месте преступления собирается не меньше дюжины патрульных машин и одна «скорая помощь». Копы орут: «Полицейский ранен! Полицейский ранен!» – и «скорая» благополучно проезжает мимо истекающего кровью отморозка, чтобы заняться парнем в клетчатых шортах, к губе которого прилип вечный «кэмел».

«Скорая» с визгом тормозит, дверь распахивается, и из кабины водителя вырывается Мэрилин Кавано. У Мэрилин зеленые глаза, волнистые рыжие волосы и широкая улыбка, какие бывают только у ирландок. Пока вдохновляет, верно? Одно маленькое «но»: Мэрилин, как деликатно пишут в брачных объявлениях, «крупная». Говоря нормальным языком, Мэрилин слонообразна. Однако она еще и первоклассный медик, а до сих пор, кажется, еще никого не смущали габариты ангелов милосердия. Не смутили они и Терри.

Несмотря на толщину, Мэрилин передвигается с быстротой молнии. Крекс, фекс, пекс – и она приводит Терри в чувство и накладывает ему на ногу шину. Затем с помощью своей напарницы, Марти Делейни, грузит Терри на каталку и запихивает его в «скорую». Марти усаживается рядом с пострадавшим. Мэрилин закрывает двери, прыгает в кабину и врубает сирену. Терри, который всю дорогу держался на чистом адреналине, знает, что теперь ему светит доза патентованного анаболика, ящик пива и как минимум двухнедельный бюллетень. Он закрывает глаза и возносит хвалу Господу за очередную выполненную миссию. Мэрилин, ощущающая всю тяжесть ответственности за раненого полицейского, гонит в больницу.

И тут мы имеем разлад между словами «скорая» и «помощь». Задние двери распахиваются, каталка вместе с Терри катапультирует прямо на проезжую часть, пролетает футов тридцать и врезается в мини-вэн, который пытается припарковать блондинка. Копы, все еще находящиеся на месте происшествия, бегут к Терри. У него теперь, в нагрузку к перелому ноги, сотрясение мозга. Убедившись, что последнее совместимо с жизнью, копы начинают ржать. Но больше всех веселится съемочная группа канала новостей – они снимали отъезжающую «скорую», когда двери отворились. Ролик не сходил с экранов три вечера подряд.

Примерно через минуту вконец опозоренная Мэрилин добирается до своего дважды пострадавшего полицейского. Вот так они и познакомились.

Потом Мэрилин каждый день приходила к Терри, сначала в больницу, потом домой, и из кожи вон лезла, чтоб ему угодить. В один прекрасный вечер она решила, что для полного счастья Терри не хватает только хорошего перепиха. Мэрилин не ханжа. И то сказать: нечасто славной ирландской девушке выпадает возможность переспать с мужчиной и облегчить бремя католического греха.

Как говорится, попробовав раз, ем и сейчас: несмотря на то что у Мэрилин были две дочки-близняшки семи лет и еще одна, пяти лет, Терри согласился на весь комплект. Вот так парень из Бронкса остался жить в Шерман-Окс с женой и тремя избалованными девчонками.

На автостраде мы застряли в пробке.

– Нет смысла включать мигалку, – заметил Терри. – Чего доброго, станем причиной ДТП. И вообще парень уже покойник – куда торопиться? В «Фэмилиленде» бывать доводилось?

– Сто раз. Ты же знал Джоанн – в душе она была сущий ребенок.

Я сказал не все: Джоанн ужасно хотела ребенка. Мы оба хотели. Наше желание обошлось нам в три года анализов и несколько тысяч долларов. Именно в Центре планирования семьи у Джоанн и обнаружили рак яичников. «Поздравляем, миссис Ломакс. Вам не светит румяный малыш, вам светит гробовая доска».

– Всегда считал, что Ламаар стащил идейку у Диснея, – продолжал Терри. – Однако это все равно что называть пепси плагиатом колы. Может, для непосвященных так оно и есть, а для нас, простых американских парней, – две большие разницы.

Терри прав. Дин Ламаар, подобно Диснею, начинал директором студии мультфильмов. Кролик Трынтрава, Восторженный Щенок и Лось Макскряг при поддержке целого пантеона прочих мутантов завоевали сердца обывателей, превратив крохотную студию в монстра индустрии развлечений.

Сегодня «Ламаар энтерпрайзис» штампует фильмы и телешоу, выпускает музыкальные диски и игрушки, управляет отелями и огромными лайнерами, продает права на использование мультяшных персонажей и акции на Нью-Йоркской фондовой бирже. «Фэмилиленд» – всего лишь небольшой кусочек корпоративного пирога.

Терри раскрыл мне главный секрет из золотого справочника юного завсегдатая, проверенный им во время последних двух посещений «Фэмилиленда» с Мэрилин и девочками. Он не отстал, пока не удостоверился, что я усвоил пошаговый метод проникновения на аттракцион без очереди. По-видимому, способность Терри получать вип-обслуживание, в том числе в парках развлечений, заставила четырех женщин обожать его еще больше, если, конечно, такое возможно.

Нам не хотелось говорить о преступлении по дороге к его месту, и Терри принялся рассказывать о грядущих поисках университета для близняшек, уже старшеклассниц. Он ни разу не упомянул о цене вопроса, что вполне в его духе. Терри прямо-таки распирало от гордости за дочек. Мы обсуждали преимущества ранней подачи заявления о поступлении, когда машина подпрыгнула, съехав с основного шоссе. Стрелка показывала правый поворот. Терри повернул налево.

– Нас просили не въезжать в главные ворота, – объяснил он. – Мы поедем прямо к зданию администрации, на бульвар Мягкой Посадки. Руководство не хочет давать делу огласку, так что постарайся не походить на копа.

Вот за что я люблю Терри. Время от времени он дает конкретные инструкции к действию. Остается только их взять.

– О'кей. В таком разе оставлю пончики в машине.

Терри хихикнул, что для него уже безумная выходка. Я, в свою очередь, наклоном головы поблагодарил за указания, не оставляющие места сомнениям. Как видите, у нас довольно веселая работа.

 

Глава 4

До 1970 года, когда появился Дин Ламаар со своим безбашенным кроликом и безразмерной чековой книжкой, калифорнийский занюханный городишко Коста-Луна именно им и был. Занюханным городишкой. Однако Ламаар, в один присест заглотив большую половину Коста-Луны, возжелал гарантий, что его инвестиции будет защищать настоящая полиция, а не кучка болванов с томагавками.

Все сходились на том, что местная полиция отлично справляется с пьяницами и дебоширами. Однако страдавший паранойей Ламаар в ночных кошмарах видел, как отморозки устраивают гонки на его лошадках, верблюжатах и паровозиках. «Семейным ценностям – надлежащую охрану», – провозгласил Ламаар, имея в виду отнюдь не полицию Лос-Анджелеса.

Состоялось несколько деловых встреч. Нужные спицы подмазали, нужные спины почесали, и закон наконец был переписан. По слухам, юристы накатали целых сто пятьдесят страниц. Вот краткое содержание. «Фэмилиленд» не является подведомственным объектом полиции Лос-Анджелеса – до тех пор пока не вляпается в дерьмо. Перечисление факторов, подпадающих под определение «дерьмо», и заняло сто сорок девять страниц из ста пятидесяти.

За все эти годы нам довелось иметь дело с парой изнасилований и тройкой жалоб из категории «Этого урода не стояло в нашей очереди». Нынешнее убийство было первым в маленьком королевстве всеобщего счастья.

Мы припарковались у здания администрации с подкупающим названием «Утенок Декстер». Радикальное отличие от Утенка Дональда или Утенка Даффи. Надеюсь, убийца, подобно создателю «Утенка Декстера», не любит оригинальничать.

У главного входа в художественном беспорядке уже стояло несколько полицейских автомобилей, а также автобус экспресс-почты и автомобиль судмедэксперта. У большинства автомобилей горели фары – вероятно, в знак решимости пролить свет на это дело.

Местный коп с красным лицом и пивным животом (последний составил бы предмет гордости любого мужчины) засек «лексус-камри» еще за двадцать футов.

– В одиннадцать часов этому дирижаблю потребуется дозаправка. Заметь, он признает только «Будвайзер», от остального пива у него глохнет мотор, – сообщил мне Биггз.

Дирижаблю на вид казалось около пятидесяти. На нем была потертая шляпа в стиле детектива Коломбо и мешковатые штаны, удачно скрадывавшие габариты. В знак того, что он нас засек, дирижабль поднял палец, однако вынужден был немедленно отвлечься на более важное дело. Он извлек из заднего кармана жеваный красный платок и дал три длинных гудка. Лишь выполнив миссию, дирижабль поспешил к нам с Терри.

– Доброе утро, коллеги, – произнес он на порядок приветливее, чем я ожидал. – Давайте знакомиться.

Я настроился, что из недр дирижабля вырвется утробный бас, но испытал разочарование: коп говорил фальцетом, точнее, фальсефом, и «знакомиться» в его устах звучало как «фнакомифься». То был не свистящий «с», позволяющий без труда выделить голубого в переполненном пабе, – то было пришепетывание, столь милое сердцу родителей, пока дитя еще не ходит в школу, и не теряющее обаяния с возрастом, что радует, поскольку логопеды тут бессильны. Теперь понятно, почему дирижабль пошел работать в полицию. В реакционно настроенном городишке вроде Коста-Луны жирному шепелявому парню без пушки пришлось бы туго.

– Доброе утро, шериф Дэвис, – произнес я, прочитав фамилию на черно-желтой нашивке.

– Не Дэвис, а Дэйвс. – Прозвучало это как «Дэйфсф». – Марлон Дэйвс. – Дэйв плюс буква «фсф». Шериф подмигнул. – Добро пожаловать в «Фэмилиленд» – самый крупный в мире остров невезения.

– Так уж и самый? – усомнился Терри.

– У бедолаги было целых две кроличьих лапы, но и на них он не смог убежать.

Последовала пауза, которую нарушил Сугубо Шерифский Смех.

– Слава Богу, Дин Ламаар до этого не дожил, – продолжал Дэйвс. – Он бы не снес удара. Как подумаю, что кто-то поднял руку на символ «Фэмилиленда»…

Я слишком привык к циничным лос-анджелесским копам: мне понадобилась целая минута, чтобы осознать глубину скорби шерифа Дэйвса. Мы с Терри дружно закивали: да, мол, Господь в Своем милосердии прибрал мистера Ламаара как раз вовремя.

– А я ведь был лично знаком с мистером Ламааром, – продолжал Дэйвс. – Мы встречались целых четыре раза. У нас, знаете ли, каждый месяц бывали занятия с сотрудниками охраны парка. И старик обычно заходил на минутку, поздороваться. Справлялся о здоровье жены, давал бесплатные билеты для детей… Ну, в таком духе. – Дэйвс помолчал, ожидая должной реакции.

Хотите понравиться полицейскому – выказывайте ему всяческое уважение (согласен: мы, копы, устроены примитивно). Представьте: вас останавливают за превышение скорости. Вы стараетесь пройти на голубом глазу, без штрафа. Если вы начнете ворчать, придумывать отговорки и рассказывать полицейскому, какая вы важная персона, результат вас разочарует. А вот если вы станете извиняться, изображать глубокое раскаяние и жестокие угрызения совести, обещать, что подобное больше никогда-никогда не повторится, ваши шансы отделаться легким испугом возрастут до пятидесяти процентов.

Мы с Терри скинулись на два многозначительных кивка и округлили глаза, изображая белую зависть к шерифу Дэйвсу, столь коротко знакомому с самим Дином Ламааром.

– Происходит ли в компании нечто, о чем мы должны узнать прежде, чем приступим к расследованию? – спросил Терри. – Не было ли в последнее время проблем, которые могли явиться причиной убийства сотрудника в костюме главного персонажа?

– С чего вы взяли, что у кого-то зуб на «Фэмилиленд»? – прошепелявил Дэйвс. – Может, у парня в кроличьей шкуре были враги. Может, он денег кому задолжал или чью-нибудь подружку трахнул.

– Не исключено, – произнес Терри. – Однако, насколько я понял, вам известно о компании гораздо больше, чем о похождениях похотливого Кролика.

– Конечно, я кое-что знаю о компании. У меня и акции имеются. Правда, одно время они падали в цене – пока «Накамичи» не выкупила парк и не назначила управляющим Айка Роуза. Вот у кого котелок варит! Котировки сразу подскочили. Дин Ламаар умер года три назад – неудивительно, что в «Фэмилиленде» уже не так уютно, как прежде. С другой стороны, это ведь бизнес, а не дом любимой бабушки. Мое мнение – в компании нет и быть не может проблем, которые влекли бы за собой убийство. Если бы следствие поручили мне, я бы первым делом выяснил, с кем спал наш Кролик. Конечно, я простой парень, можно сказать, деревенщина – не мне советы давать. У вас опыт, и все такое.

– Марлон… – Назвав шерифа по имени, Терри подчеркнул свое дружеское к нему расположение. – Если бы все простые парни проявляли такую смекалку, мы, опытные детективы, остались бы без работы.

Толстяк расплылся в улыбке и надулся, как объевшийся воробей, только что не зачирикал. Учитесь у Терри втираться в доверие.

– Кстати, где убитый? – спросил Терри.

– Под парком целая система туннелей под названием Кроличья Нора. Зона только для сотрудников. Там труп и лежит.

– Мы вам бесконечно признательны, шериф, – с чувством произнес Терри.

– Погодите, – вспомнил Дэйвс. – В «Утенке» вас ждет одна женщина. Ее зовут Эми, и у нее большие сиськи. Она только что приехала из Бербанка – там у них руководство заседает. Велела мне никого не подпускать к месту происшествия. «Ламаар энтерпрайзис» публичности не любит, а Эми отвечает за корпоративную сегрегацию. Она из кожи вон вылезет, лишь бы заставить вас, ребята, вести расследование втихую. Думаю, вам эта информация не повредит.

Марлон явно кокетничал, называя себя деревенщиной. Его версия о сексуальных связях Кролика выдавала огромный опыт и острый ум. Мы поблагодарили Марлона за наводку и направились к «Утенку Декстеру», где нас ждала «сенфсина с больфыми фифьками».

 

Глава 5

«Утенок Декстер» отвечает вашим самым смелым представлениям об административных зданиях южной Калифорнии – оно приземистое, устойчивое к землетрясениям. Архитектор не проявил ни собственной индивидуальности, ни познаний в утиной анатомии. На мой взгляд, следовало покрыть крышу черепицей в форме перьев или хотя бы скруглить очертания параллелепипеда, чтобы он больше походил на утку.

Мы миновали стеклянные двери, затем еще одни. Секретарша сидела за стойкой точно посередине, в двадцати футах от дверей. На тот факт, что данное здание несколько отличается от офиса обычной страховой компании, тонко намекали мультяшные персонажи в кислотных тонах, скалившиеся со стен.

Не успели мы приблизиться к стойке ресепшена, как по мраморному полу послышалось частое цоканье каблучков – к нам спешила брюнетка лет тридцати пяти, невыносимо сексапильная и без обручального кольца. На шее у нее была цепочка, на цепочке – удостоверение личности с фотографией, которое удачно улеглось на левой груди (полноценного четвертого размера, как я определил навскидку). На удостоверении значилось просто «Эми», однако я пялился достаточно долго – за это время можно было Декларацию независимости прочитать.

Мы с Биггзом предъявили свои удостоверения личности.

– Рада познакомиться. Меня зовут Эми Чивер, я руковожу Отделом корпоративных связей.

Терри эффектным жестом извлек записную книжку и не моргнув глазом попросил:

– Мэм, будьте любезны, продиктуйте свою фамилию по буквам.

– Чивер, – произнесла Эми. – Пишется так же, как фамилия известного писателя Джона Чивера.

– Большое спасибо, мэм, – с невинным видом отвечал Терри. – А как пишется Джон Чивер?

Карие глаза Эми сузились, однако она, не повышая голоса, по буквам продиктовала свою фамилию, выдержала паузу и добавила:

– А «Эми» пишется следующим образом: «Э» – «эм» – «и».

Мы поняли, что девушка не потерпит фамильярности. Даже от копов из большого города.

Впрочем, Дэйвс нас предупреждал: Эми – враг. Наша работа заключается в том, чтобы собрать как можно больше сведений; ее работа – чтобы скрыть как можно больше сведений. Терри выбрал себе роль злого полицейского.

– Сколько времени вы работаете в «Фэмилиленде»? – спросил он. Ответ был ему известен.

– Я здесь не работаю, – холодно произнесла Эми. – Повторяю: руковожу Отделом корпоративных связей, штаб-квартира которого находится в Бербанке. В числе прочего я уполномочена давать интервью о событиях, происходящих в «Фэмилиленде». Узнав о трагедии, я сразу же приехала.

– Большое спасибо, только мы не журналисты, – осадил Терри.

Эми вручила мне папку настолько официального вида, что ей не хватало лишь белого воротничка.

– Вот личное дело убитого вчера Эдди Элкинса. Он проработал у нас всего несколько месяцев. Из родных у него сестра в Балтиморе. Телефон прилагается.

– Воспользуемся, – произнес Злой Полицейский. – А вы не пытались связаться с этой сестрой?

– Пыталась несколько раз. Никто не берет трубку. И автоответчика нет.

– Ничего. Мы сами ей позвоним.

Эми сделала глубокий вдох и медленный выдох. Мне кое-что известно о языке тела, и я сразу просек, что она хочет сказать нечто заведомо для нас неприятное.

– Очень важно не допустить, чтобы в прессе раздули подробности убийства, – собралась с духом Эми. – В идеале журналисты вообще не должны о нем узнать.

Шериф Дэйвс, большое вам человеческое спасибо. Под полноценным четвертым размером ровно бьется корпоративное сердце, а в присутствии представителей прессы оно бьется еще ровнее.

– За журналистов мы не отвечаем, – сказал я, изобразив улыбку Доброго Полицейского.

– Да, разумеется, – кивнула Эми. – Это моя работа. Я закончила бизнес-школу. Меня научили держать под контролем самые серьезные ситуации.

– А вас, случайно, не научили держать под контролем убийц, чтобы самые серьезные ситуации не превращались в безвыходные? – Не стоит и говорить, что реплика принадлежала Биггзу. Его забавлял обмен любезностями.

– Послушайте, – начала Эми, причем в голосе ее не слышалось ни намека на уважение к копам. – Половина наших потребителей – дети до двенадцати лет. Если бы мистер Элкинс был учителем начальных классов и его убили в гей-клубе – о, тогда, я уверена, полиция сделала бы все возможное, чтобы защитить детей от душераздирающих подробностей. Я прошу лишь об одном: отнеситесь к делу Элкинса с не меньшей степенью ответственности. Наша главная задача – забота о детях.

Мы с Терри закивали в знак того, что прониклись, однако большего Эми от нас ждать не приходилось.

– Благодарю за понимание, – процедила она.

Интересно, как Эми представит этот разговор своему боссу? «Сэр, я встречалась с детективами из полиции Лос-Анджелеса. Они клятвенно обещали не предавать дело огласке». Так, что ли?

– Мы бы хотели осмотреть тело, если, конечно, это вас не затруднит, мэм, – произнес Терри.

– Ваши судмедэксперты уже на месте преступления. Пойдемте.

Наши судмедэксперты? На месте преступления? Народ пополняет словарный запас профессиональным жаргоном полицейских. Как тут не порадоваться?

Эми повернулась на сто восемьдесят градусов и пошла к лифту. Терри посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на меня: дескать, зацени задницу.

Я в ответ красноречиво выпучил глаза. Мы намеренно отставали от Эми на несколько шагов. У меня сложилось устойчивое впечатление, что Эми заводит тот факт, что нас с Терри заводит ее задница.

Неплохое начало, думал я.

 

Глава 6

Мы с Терри вошли в лифт первыми, Эми – следом, остановившись ближе к дверям. Я потянул носом. Идентификация духов не входит в обязанности офицера полиции. Она вообще не входит ни в чьи обязанности. Эми пахла бесподобно. Карьеристкам так пахнуть не положено, по крайней мере в рабочее время.

Кнопки в лифте заменяла панель с десятком замков – каждый соответствовал определенному этажу. Я рот разинул, когда Эми достала хромированный ключик и вставила в скважину минус четвертого этажа. Подсветка из красной стала зеленой. Прежде чем двери закрылись, в лифт заскочил еще один пассажир. Оказавшийся моим внутренним голосом.

«И что мы имеем? – завелся маленький зануда. – А имеем мы детектива Ломакса, у которого звездная болезнь началась еще до того, как он с блеском раскрыл дело об убийстве Кролика. Быстро же, однако, некоторые забывают о письме жены, всего полгода как лежащей в сырой земле».

Я уже смирилась с мыслью, что не сумею удержаться за свою собственную жизнь. Но я не могу не цепляться за твою жизнь, хотя бы за часть ее.

Я поблагодарил внутренний голос и перевел взгляд с аппетитной задницы Эми на собственные мокасины. Я также начал дышать ртом, но аромат Эми заполнил весь лифт. Я бросил последний взгляд на задницу, надеясь различить под юбкой очертания трусиков. Надежды не оправдались. Гражданское населения понятия не имеет, что происходит в голове копа, который просто выполняет свою работу.

Мы приехали на минус четвертый этаж. Иными словами, уровень D. Двери открылись, и нашим глазам в первый раз предстала Кроличья Нора. Впрочем, Норой сотрудники «Фэмилиленда» назвали помещение явно в приступе самоуничижения. Нора была просторная, с отличной вентиляцией и ярким освещением и больше напоминала терминал «Американ эйрлайнз».

Мы забрались в вагонетку и покатили по коридору, по ширине немногим уступавшему автостраде. Эми была нашим шофером и экскурсоводом в одном лице.

– Справа находится кафе для сотрудников. В день там подают двенадцать тысяч обедов. Мы приближаемся к прачечной. Как вы думаете, какое количество одежды в сутки проходит через нашу прачечную?

– Мэм, мы же копы, – паясничал Терри. – Без подсказки нам ни за что не догадаться.

– Пятьдесят две тонны, – изрекла Эми с гордостью, неуместной, на мой взгляд, когда речь идет о грязном белье. – Пятьдесят две тонны. Хотите – верьте, хотите – нет.

Пришлось отдать Эми должное. Ничто в ее поведении не выдавало наличия в компании чрезвычайной ситуации. Эми скрупулезно следовала пунктам в повестке дня. Так, что у нас там? Пятиминутка для менеджеров высшего звена, потом составить пресс-релиз, заскочить в «Фэмилиленд», показать копам труп сотрудника и с чистой совестью идти на обед. Великолепный образчик руководителя Отдела корпоративной сегрегации. Внешне Эми была собранна и спокойна, однако я бы голову дал на отсечение, что она просто затолкала свой страх поглубже и придавила его коленкой.

Тележка остановилась, чтобы пропустить зебру, фланировавшую через дорогу. Не человека в костюме зебры, а настоящую зебру, какие водятся в саванне. Погонщик, или как там называются парни, что водят экзотических животных по туннелям, приветливо нам помахал.

– Привет, Гарольд, – поздоровалась Эми, на секунду вызвав мое восхищение своей демократичностью и отменной памятью; в следующую секунду я разглядел на груди Гарольда бейджик. Настоящего копа не проведешь.

Тележка снова тронулась. Я сказал Терри правду – я действительно одно время часто ходил в «Фэмилиленд». Однако сегодня все было не в пример круче. Я словно оказался за кулисами цирка. Впрочем, даже цирк не шел ни в какое сравнение с нашей поездкой. По дороге не попалось ни одного нормального человека, только костюмированные. Мы проехали мимо трех девушек, очевидно, вырвавшихся дозаправиться кофеином. Одна из них очень напоминала Долли Медисон – ей приходилось стоять на расстоянии пяти футов от подруг, чтобы не помять длинное платье. Вторая была наряжена тигром – тигриная голова временно лежала поодаль. Третья девушка изображала марсианку, употребляющую колу.

– Как по-твоему, мог убийца в целях конспирации тоже напялить костюм? – озвучил Терри мои соображения.

– Я как раз об этом думал.

– В таком случае костюм должен быть максимально антропоморфный, – развивал мысль Терри. – Представь, до чего неудобно наносить смертельный удар, вырядившись шестифутовой уткой.

Вагонетка катила дальше. Я откинулся на спинку сиденья, чтобы удобнее было смотреть шоу. В голове не укладывалось, что подобное место может служить дойной коровой. Или декорацией к сцене убийства. Мне открывалась «кухня» одного из крупнейших и успешнейших объектов индустрии развлечений, подводная часть айсберга, спрятанная от публики столь надежно, что большинство о ее существовании даже не догадываются. Мысли мои невольно перекинулись на Джоанн: как бы она была рада тоже прокатиться в вагонетке и узнать все секреты подземной страны всеобщего счастья.

По пути нам попалось несколько сотен человек, и ни одного – в статичной позе. Все куда-то спешили, будто в аэропорту. Правда, обычно в аэропорту народ одет построже – ни тебе блесток, ни мишуры. Хорошо, будто в аэропорту Сан-Франциско.

С автострады мы свернули в узкий коридор, футов через пятьдесят пять заканчивавшийся тупиком. В дальнем конце тупика, в пространстве, обозначенном желтой лентой, кучковалось несколько человек. Эми остановила вагонетку, Терри соскочил на плиточный пол и с криком «Это что за фигня?» схватился за желтую ленту.

На ней должно было быть написано: «Место преступления. Проход воспрещен». Вместо этого лента жизнерадостно возвещала: «Здесь проводятся реконструкционные работы. Приносим извинения за доставленные неудобства».

– Вы что, вызвали нас доставленные неудобства расследовать?! – Терри рвал и метал.

– Нельзя придавать дело огласке, – цедила Эми. – Нельзя допустить, чтобы сотрудники толпами ходили поглазеть на ленту с надписью «Здесь произошло убийство».

– Ах вам нельзя придавать дело огласке? – бушевал Терри. – А вам известно, что убирать ленты, развешанные полицией, противозаконно?

– Мы ее не убирали. Мы просто натянули поверх свою ленту и немного увеличили площадь. Посторонним совсем не обязательно знать, что здесь убили человека.

– А вот полиция Лос-Анджелеса считает, что в таком деле посторонних не бывает, – пробормотал Терри достаточно громко, чтобы его услышали все желающие посторонние. – Поскольку каждый, как вы выражаетесь, посторонний может оказаться свидетелем. Эта мысль вас не посещала?

– Джентльмены, могу я быть вам полезным? – раздался вдруг чей-то голос.

Люди за пределами желтой ленты еще несколько минут назад прекратили работу и стали смотреть в нашу сторону, однако постепенно потеряли к нам интерес и вновь занялись своими делами. Все, кроме парня, который предлагал помощь. Теперь он спешил к вагонетке.

Это был светлокожий афроамериканец, крупный и мускулистый, с бритой лоснящейся головой. Приближаясь, он сверлил глазами меня и Терри. Мало сказать сверлил – он из нас бефстроганов делал. Остановившись наконец в футе от вагонетки, он пригвоздил меня взглядом к сиденью.

И лицо, и повадки, и речь – все выдавало в нем полицейского. Все, кроме одежды хорошо зарабатывающего менеджера высшего звена. И заметьте, несмотря на взаимоисключаемость этих понятий, я не ошибся ни в одном, ни в другом.

– Позвольте представиться. Брайан Карри, начальник охраны «Фэмилиленда».

 

Глава 7

Знакомство копов на месте преступления, как правило, не предполагает сердечных рукопожатий, однако Карри протянул руку и я не стал уклоняться. Терри, околачивавшийся футах в шести от нас, предусмотрительно скрестил руки на груди и отделался легким кивком.

– Как я рад, что вы приехали, – произнес Карри, чем немало меня удивил. Сотрудники частной охраны обычно не радуются, когда на их поле начинают играть настоящие полицейские. – Ну и денек сегодня!.. Я к вашим услугам. Сделаю все, что в моих силах, лишь бы вы поскорее… – Он многозначительно кашлянул. – И, если уж на то пошло, без шума раскрыли это дело.

Карри повернулся к Терри и снова протянул ему руку – на сей раз с визитной карточкой.

– Если для вас это принципиально, я распоряжусь убрать наше… м-м-м… наше досадное недоразумение – мы повесили свою ленту исключительно чтобы не притягивать сюда зевак. С другой стороны…

Терри взял визитку.

– Ладно, пусть пока висит.

– Ребята… Ломакс… Биггз… идите сюда.

Голос прозвучал по ту сторону желтой ленты и был сразу опознан: так в полиции Лос-Анджелеса гнусавит только Джессика Китинг, ее ни с кем не спутаешь. Джессика родом из Чикаго, где детей, видимо, специально учат каждый звук предварительно пропускать через носовые пазухи. Мою фамилию, состоящую сплошь из сонорных, Джессика коверкает с наслаждением, однако я все равно несказанно ей обрадовался. Да, в полиции Лос-Анджелеса немало законченных карьеристов, готовых удавиться за лишнюю улику. Джессика Китинг не из их числа.

Внешность Джессики складывается из целого ряда визуальных противоречий. У нее рост Джанет Рено и белокурые локоны Ширли Темпл. В ее лице прослеживаются дивные черты Одри Хепберн. У нее сливочно-белая кожа, никогда не знавшая калифорнийского загара. Ее изящная головка, как цветок, покачивается на стройной шее. А далеко внизу болтаются огромные клоунские ступни.

Как все уроженцы Среднего Запада, Джессика дружелюбна – она либо улыбается в семьдесят семь зубов, либо утробно гогочет. Убийства наводят уныние, однако Джессика не теряет бодрости духа и вселяет ее в кого ни попадя. Я называю Джессику мечтой логопеда. Плачущей я видел ее всего раз – в школьном спортзале, в Ван-Нуйсе. У каждого копа случается нервный срыв. Джессика не выдержала вида четверых убитых подростков и учителя физкультуры, размазанного по крашеному деревянному полу.

Мы с Терри хором гаркнули: «Привет, Джесс», – и прошли мимо, имея на хвосте Карри и Эми. Джесс, встав на одно колено, обследовала «живчика», который до сих пор находился внутри огромного кроличьего костюма. На полу валялась кроличья голова сорок второго размера, початая пачка «Мальборо лайте» и красная зажигалка «Бик» из прозрачного пластика.

Джессика не пересекалась с нами всего около недели, так что новостей у нее накопилось не густо.

– Дело Марлара уже близко к закрытию, – только и смогла сообщить Джесс.

– Без тебя, Китинг, мы бы не справились, – сказал я. Не преувеличил и не польстил. Именно Джессика определила, что орудием убийства явилась кость из сыромятной кожи, твердая как камень; об эту кость точила зубы собака жертвы – крупный золотистый ретривер по кличке Руди. Как выяснилось, костью по голове жертву шарахнул не ретривер, а муж. Джессика подтолкнула нас к разгадке, обнаружив в волосах жертвы всего одну собачью шерстину, всю в собачьей слюне.

– Что мы имеем? – спросил я, мысленно возвращаясь к делу об убийстве Кролика.

Джесс хитро улыбнулась и тотчас приняла менторский вид, будто собиралась прямо здесь обучить нас одному из жизненно важных навыков – например фаршированию индейки.

– Причина смерти – удушение. «Фэмилиленд» является зоной, свободной от табачного дыма. Похоже, убитый зашел в этот тупик, чтобы спокойно покурить. Убийца подкрался сзади и накинул жертве на шею прыгалки.

– Ты уверена, что убийца подошел именно сзади? – спросил Биггз.

– Не на сто процентов. Но если бы он напал спереди, обнаружились бы следы борьбы. Я думаю, убийца прятался за трубами, а когда Элкинс сел и закурил, напал сзади. Элкинс так и не понял, что это было. Сознание он потерял секунд через тридцать после того, как убийца начал его душить, а смерть наступила примерно через минуту. Сантехник обнаружил тело сегодня утром. По моим подсчетам, время смерти – с трех до пяти дня. Вчерашнего дня, разумеется.

– Тут чертова куча народу толчется, – возразил Терри. – Неужели никто столько времени не замечал трупа?

– Это тупик, один из канализационных узлов. Здесь нет видеокамер. Неудивительно, что сюда никто не заходит.

Эми ловила каждое слово. Услышав «сюда никто не заходит», она оживилась, как коршун при виде цыпленка.

– Значит, и свидетелей быть не должно, – изрекла она, окинув Терри самодовольным взглядом.

Терри взгляд проигнорировал.

– Вот кстати, Брайан, – обратился он к Карри, – похоже, в вашей работе открылось досадное упущение. Вам следует чаще проводить лекции для сотрудников. А то у них ни малейшего понятия о том, чем чревато чинить препятствия на пути правосудия. – Терри снова обернулся к Джессике: – Ты уверена, что орудие убийства – именно прыгалки?

– Еще бы. Назовем их «вещдок номер один». – Медицинским шпателем Джессика подцепила детские прыгалки – на них запеклась кровь. Приглядевшись, я заметил частички кожи, еще вчера обретавшейся на шее Эдди Элкинса. Ручки прыгалок были в виде мультяшных персонажей: не то песчанок, не то хомяков – короче, грызунов-вредителей, которых почему-то очень любят маленькие дети.

– Крыса, – опознал зверюгу Брайан. – Такие прыгалки продают на территории нашего парка.

– Нам потребуются видеозаписи из всех ваших киосков, – сказал я, – а заодно фамилии всех покупателей, которые в последние тридцать дней расплачивались за прыгалки кредитками. Джессика, еще что-нибудь обнаружила?

– Убийца отрезал от кроличьей головы одно ухо – видимо, забрал в качестве сувенира. И вот что мы нашли у жертвы в правой лапе…

Двумя пальцами, несмотря на то что на руках у нее были перчатки, Джессика держала книжечку размером примерно два на полтора дюйма и страниц в сорок – пятьдесят.

– Это флипбук. Сейчас такие уже не выпускают. Картинка на каждой следующей странице чуть-чуть отличается от предыдущей. Если быстро листать, возникает эффект движения, как в рисованных мультиках. Взгляни.

На обложке красовался кулак. Придерживая страницы большим пальцем, Джессика начала быстро листать. Вскоре из кулака выскочил средний палец.

– Нет, такое в наших киосках определенно не продается, – произнес Карри.

Биггз принялся писать в блокноте. Предполагается, что следователи по особо опасным преступлениям пишут исключительно на планшетах. По крайней мере планшеты постоянно мелькают в детективных сериалах. Так что на жалкий блокнотик Терри никто не обратил внимания. Но я-то знал: Терри и не думает доверять бумаге показания или там свои ценные соображения – он ведет со мной бесшумный разговор. Я скосил глаза влево и прочел: «P.S.». В качестве ответа я пожал плечами. Терри закрыл блокнот. Он не собирался обсуждать свою версию при посторонних.

– Брайан, – сказал я, – нам нужно поговорить с ближайшими коллегами Элкинса.

– Легко, – ответил Карри. – Каждому персонажу полагается наблюдатель. Специальный человек, который ходит за персонажем на приличном расстоянии на всякий пожарный случай. Я уже подсуетился. У Элкинса наблюдателем была Норин Стубьяк. Хотите, я ее к вам пришлю? Вдобавок во время Завтраков с Любимыми Героями персонажи работают в командах – наверняка найдется еще с полдюжины человек, близко знавших Элкинса. Плюс те, кто делил с ним гримерку. Я составлю для вас список.

– А вот этого не надо, – встряла Эми.

– Чего этого? – Я понял, что трансформация из доброго копа в злого долгой не будет.

– Понимаю, мои слова могут прозвучать жестоко, – начала Эми, – но нам повезло, что мистера Элкинса убили именно в тупике, вдали от посторонних глаз. Сантехник, который обнаружил тело, согласился хранить молчание. Еще четырнадцать человек успели набежать на место преступления, прежде чем нам удалось закрыть территорию для посторонних. Эти четырнадцать также обещали ни с кем не обсуждать произошедшее.

– Какие у вас тут все послушные; где вы только их берете? – съязвил я.

– Закон не запрещает поощрять сотрудников за соблюдение ими корпоративной тайны. Зачем предавать происшествие огласке, опрашивая всех и каждого? Я думала, мы стараемся не довести дело до таблоидов.

– Это вы стараетесь не довести дело до таблоидов, – отрезал я. – А мы стараемся дело раскрыть. Что подразумевает опрос всех контактировавших с Элкинсом по работе.

Брайан с глубокомысленным видом покачал головой:

– Убийство ведь преднамеренное, не правда ли? Некто имел на Элкинса зуб. Некто выследил Элкинса и задушил. Может, даже сотрудник парка.

– По-моему, убийство было тщательно спланировано, – начал Терри. – Во-первых, место выбрано идеально. Никаких свидетелей. Во-вторых, бумажник с деньгами у жертвы не похищен. В-третьих, убийца оставил книжку с картинками. Мы имеем дело с убийством, совершенным из мести. Элкинс здорово кому-то досадил.

– Убийство, совершенное из мести… – мечтательно произнесла Эми. – Вероятно, следует допросить людей, с которыми Элкинс общался в нерабочее время. Может, у него была подружка, а у подружки – ревнивый муж.

– Какая подружка, Эми? Какой муж? – вмешался Карри. – С каких это пор ревнивые мужья оставляют такие вот книжки? Нет; боюсь, убийце, кем бы он ни был, досадил далеко не Элкинс, а досадил ему «Ламаар», – вот и придушил Кролика Трынтраву. И самое скверное здесь – флипбук. Наверняка этот жест адресован нашей компании.

– А что он означает? – Эми поджала губы и округлила глаза – глубоко запрятанный протестантизм проявляется у таких дамочек на рефлекторном уровне.

– Идите на… угадайте с трех раз, куда именно. Что еще он может означать? – Для большей наглядности Карри оттопырил собственный средний палец, и протестантизм проявился у Эми еще ярче, в виде красных пятен на щеках. – Наверняка мы имеем дело с маньяком, который в эту самую минуту разгуливает по парку и замышляет убийства наших персонажей.

Эми одарила Брайана мрачным взглядом. Ей хотелось, чтобы мы занялись версией рогоносца, а не прочесывали «Фэмилиленд» в поисках маньяка.

– Предположим, Брайан прав, – сказал я. – Кто, по-вашему, столь сильно обижен на компанию, что готов убить первого попавшегося сотрудника?

– Кролик – это вам не первый попавшийся, – не стерпела Эми. – Кролик – символ компании! Он живой, потому что Ламаар вдохнул в него душу. Боже, что я говорю? Ладно, раз уж Брайан открыл эту банку с червями, продолжу: у нас работают шесть тысяч человек, и кто-то из них вполне мог до умопомрачения разозлиться на компанию и убить в гневе сослуживца.

– Я бы сказал, умопомрачение постигло каждого третьего нашего работника, – согласился Брайан. – Мне порой кажется, что я на маскараде в дурдоме.

– Брайан! – Эми простерла к нему руки, будто собираясь задушить, но передумала и обратилась к нам с Терри: – Эти комментарии не предназначены для записи на бумаге, равно как и на аудиодиске.

Мысль о том, что наступает сезон охоты на уток, явно выбила Брайана Карри из колеи.

– Извини, Эмми, я сегодня сам не свой. А вдруг и правда убийцу не интересовало содержимое костюма Кролика? Вдруг за убийством Кролика последует целый ряд этих, как их…

– Террористических актов против персонажей? – подсказал Терри.

Эми снова покраснела, однако Терри не дал ей и рта раскрыть.

– Сколько человек имеют доступ в Кроличью Нору?

– Около шести тысяч, – ответил Брайан. – Все наши сотрудники носят костюмы сказочных персонажей, в том числе и те, кто не участвует в непосредственном развлечении посетителей. Мы даже не называем их сотрудниками. Для официантов, кассиров, операторов аттракционов, уборщиков разработаны соответствующие роду занятий костюмы. Все эти люди переодеваются именно в Кроличьей Норе. К тому же для них тут кафе, репетиционные залы и, конечно, туалеты. Сотрудникам запрещено пользоваться туалетами для посетителей парка.

– Почему? – удивился я.

– Потому что Восторженный Щенок, который мочится рядом с вашим сыном, разрушает у последнего ощущение сказочной атмосферы.

– У вас есть система, не допускающая в Кроличью Нору посторонних? – спросил Терри.

Казалось бы, простой вопрос, требующий однозначного ответа. Есть или нет? Однако Карри потребовалось провести в позе Наполеона целых пять секунд, чтобы облечь свою мысль в слова. Подобные задержки у нас с Терри фигурируют под названием «процесс подвешивания языка».

– Представьте, что парк – это огромный корабль. – Карри начал издалека. При изложении полуправды метафоры просто незаменимы. Затуманивают все, что можно, да еще позволяют блеснуть интеллектом. – На корабле постороннему ни за что не попасть ни в машинное отделение, ни в рубку, ни на капитанский мостик. – Карри помолчал, то ли желая убедиться, что нам понятен его тезис, то ли выигрывая время для формулирования следующей труднодоступной мысли. – Однако поставить охрану в каждом коридоре и у каждой каюты невозможно. То же самое у нас. В «Фэмилиленде» столько коридоров и дверей, которые ведут в служебные помещения, что мы просто не в состоянии их контролировать.

– Выходит, каждый, кто купил входной билет, может забрести в Кроличью Нору? – уточнил Терри.

– Все не так просто. – Карри продолжал защищать родную плавучую базу. – Более-менее важные входы в Кроличью Нору оборудованы камерами слежения, которые транслируют изображение на мониторы. Наши охранники – настоящие профессионалы. Они без труда отличат члена труппы от любопытного посетителя.

– Но ведь убийцей может быть и сотрудник, – не отставал Терри. – И вообще любой, кто напялит костюм Утенка Дональда.

– Не Дональда, а Декстера, – поправила Эми.

Терри всю душу вложил в свою фирменную ухмылку под названием «не держите меня за идиота». Карри кивнул:

– Действительно, система слежения была рассчитана на любопытных посетителей, а не на маньяков-убийц. Однако после одиннадцатого сентября мы снабдили каждого члена труппы – так мы называем своих сотрудников – магнитной картой. Убийце, чтобы проникнуть в парк, пришлось бы ее украсть.

– А насколько трудно злоумышленнику, который не является сотрудником парка, украсть магнитную карту?

– Видите ли, у нас парк развлечений, а не Форт-Нокс. Всякий, кто задался целью проникнуть сюда, при определенном старании это сделает. Но теперь мы усовершенствуем систему, даже не сомневайтесь.

Зазвонил мой мобильник, чем немало меня удивил.

– Надо же, у вас тут и мобильники ловят!

– У нас мобильная связь лучше, чем в «Спаго», – приосанился Карри. – Многие члены труппы – актеры, активно делающие карьеру. Если выйдет из строя система кондиционирования, они будут доставать нас жалобами, а вот если перестанут ловить мобильники, они просто поувольняются.

Я нажал «ОК.». Звонил Большой Джим, мой отец.

– Привет, Майк, – загрохотало в трубке. – Как поживает мой мальчик?

Я живо вообразил, как раздувается, словно кузнечные мехи, его грудная клетка объемом пятьдесят шесть дюймов, а глаза цвета кобальта начинают поблескивать, – такое обычно происходит с Большим Джимом, когда он называет меня своим мальчиком.

– Хорошо поживает, Джим. – Я не называю его папой, если стараюсь впечатлить окружающих во время расследования убийства. – Извини, я сейчас занят.

– Тогда в двух словах. Энджел спрашивает, что ты хочешь на ужин – курицу или рыбу.

– А что у нас намечается – семейное торжество или смотрины? – Я отошел на несколько шагов, а то некоторые уже успели навострить уши. – Передай Энджел, я съем все, что она приготовит.

– Отлично, – отвечал Большой Джим. – Значит, в полвосьмого ровно.

– Ясно. Это у тебя такой окольный путь узнавать, не забыл ли я про ужин и приду ли я вообще. Меню – просто предлог.

– Ты напал на неверный след, – заявил Большой Джим, окончательно убедив меня в правильности моей версии. – Хреновый из тебя детектив, сынок. До вечера.

И он повесил трубку, чтобы не дать мне возможности отмазаться от ужина.

Излишняя предусмотрительность. Мне просто необходимо было повидаться с отцом, и как можно скорее. Он в свое время работал на «Ламаар студиоз» водителем грузовика.

 

Глава 8

Я закрыл крышку мобильника и поманил Терри. Мне хотелось продолжить обсуждение его П.С.-теории.

П.С. вовсе не постскриптум, как вы могли подумать. П.С. расшифровывается «Продолжение следует». Эти слова появляются на экране в конце очередной серии фильма. Терри же использует их – точнее, аббревиатуру, – когда подозревает, что имеет дело с серийным убийцей и самое интересное еще впереди, однако остальным знать о его, Терри, версии совсем не обязательно.

– Итак, у нас один труп плюс модус операнди, каких нам раньше не попадалось, – начал я. – По-твоему, мы имеем дело с серийным убийцей?

– Я бы не стал отметать эту версию. Взять хотя бы флип-бук. Допустим, тебе досадил Элкинс. И в чем проблема? Просто замочи его, и дело с концом. А ведь убийца не поленился нарисовать аж пятьдесят картинок и сшить их в книжку. Спрашивается, зачем? Не многовато ли усердия для подарка совершенно посторонним детективам? Нет, он явно хотел, чтобы мы и впредь легко распознавали его почерк.

Терри открыл личное дело Элкинса.

– Убитый проживал в Западном Голливуде. Насколько я знаю, там полицейских надушу населения не больше, чем везде. Почему бы не пришить Элкинса где-нибудь поближе к дому? Зачем воровать магнитную карту, добывать мультяшный костюм, пробираться мимо охраны? Даже если охрана чисто символическая, видеокамерами по крайней мере она обеспечена. Нет, здесь попахивает ненавистью не к Элкинсу лично, а к «Ламаар энтерпрайзис».

– Думаешь, Элкинс погиб только потому, что оказался в неудачном месте и в неудачном прикиде?

– Мне эта версия нравится больше, чем версия о рогатом муже, которую отстаивает Эми, – рассмеялся Терри. – Черт возьми, да разозлись я до такой степени, чтобы удавить типа, трахающего мою жену, я бы тоже кое-что отрезал на память. Только не кроличье ухо. А Карри-то не дурак, хорошую идейку подкинул. Слишком просто все было бы, если бы убийца просто сводил с Элкинсом личные счеты. Пожалуй, «Ламаар» действительно кому-то что кость в горле.

– Не стану возражать. Хотя знаешь, раз уж мы все равно здесь, давай выясним, не имел ли кто зуб на Элкинса.

Легко сказать «выясним». Битых три часа мы опрашивали всех, кто, предположительно, общался с Элкинсом, и выяснили одно: никто с ним толком не общался. Из уважения к корпоративной паранойе, которой страдала Эми, мы сообщали сотрудникам парка лишь о факте убийства, не уточняя, что Элкинс погиб при исполнении, в униформе.

Больше всего толку оказалось от Норин Стубьяк, наблюдателе Элкинса. Карри поведал нам, что в обязанности наблюдателей входит повсюду следовать за персонажами.

– На всякий случай, – сказал Карри, но не объяснил, на какой именно. – Наблюдатели не уполномочены ни на какие действия, кроме одного – вызвать охрану, если персонаж нуждается в помощи. Пару месяцев назад мне пришлось уволить наблюдателя, который обработал из перцового баллончика группу подростков, напавших на Инспектора Пудинга.

– Я бы на вашем месте снабдил Инспектора Пудинга хорошей пушкой. Пусть бы научил маленьких ублюдков уважать полицейских, хотя бы и мультяшных, – съязвил Терри.

– Не искушайте меня, – рассмеялся Карри. – Хочу предупредить: наблюдатели – это вам не профессиональные телохранители. Задача наблюдателя – вовремя прокукарекать, а платят им ровно столько, чтоб не склеить ласты. Не возлагайте на Норин особых надежд.

Карри проявил нездешний такт. Ай-кью у Норин оказался как у гаечного ключа, личных же качеств не обнаружилось вовсе. Услышав «Эдди Элкинс убит», она с минуту изображала напряженную работу мысли, а затем спросила: «Так он, типа, умер?» Терри объяснил ей, что означает слово «убит», и в дальнейшем старался использовать только односложные слова. Минут через пять он вытянул из Норин все, что мог, – то есть практически ничего.

– Эдди был хороший человек. Он меня уважал. Мне будет его не хватать, – молвила Норин и ушла, всхлипывая.

Во время ее опроса Терри не написал ни слова. Когда мы остались одни, он вырвал из блокнота чистый лист и вручил его мне со словами:

– Вот, подшей в дело под грифом «Никаких зацепок». Кроме Норин, никто не проникся безвременной кончиной Элкинса. «Он вроде был неплохой парень, но себе на уме. И держался особняком», – почти слово в слово повторяли опрашиваемые.

В полдень Карри пригласил нас преломить хлеб в обеденном зале для менеджеров высшего звена. Мы с Терри хотели обсудить первые впечатления в обстановке более интимной и менее управляемой, чтобы не пришлось прибегать к кодированию. Эми и Карри оставили нам свои домашние и мобильные телефоны, биперы, пейджеры, девичьи фамилии матерей и взяли с нас обещание держать их в курсе. Мы вышли из здания, имея личное дело Элкинса на руках и полный вакуум в головах.

 

Глава 9

Шериф Дэйвс все еще нес службу на стоянке.

– Шериф, – начал я, – неужели у вас нет заместителей?

– По моему скромному мнению, – отвечал Дэйвс, – «Ламаар энтерпрайзис» является самым крупным налогоплательщиком в округе. В компании произошло убийство. Пусть я мало что могу сделать, однако с моей стороны куда умнее околачиваться поближе к администрации, чем ловить скейтбордистов на проезжей части.

– Мы очень рады, шериф, что вас застали, – улыбнулся я. – По работе вам приходилось иметь дело с сотрудниками охраны «Фэмилиленда». Каково ваше мнение о Брайане Карри?

– Далеко не глуп. Печется об имидже компании, но без фанатизма. Человек слова. Насколько мне известно, начальству задницу никогда не лизал. Только дело об убийстве ему ни за что не раскрыть. Вот предшественник Карри – тот был настоящий профи.

– Какой еще предшественник? – спросил я.

– Полицейский из Техаса. Кажется, из Далласа, а может, из Хьюстона, точно не помню. У него еще имя было двойное, типа Билли-Боб, только более странное, если не сказать дурацкое, – Бен-Дон. Бен-Дон Марвин. Полгода назад он занимал должность начальника охраны, а потом его уволили и взяли Брайана Карри.

– А за что его уволили? – вступил в разговор Терри.

– Марвин открыл сайт по продаже краденых вещей. Не то чтобы вещи были дорогие – так, всякий хлам, – но коллекционеры за этот хлам неплохие бабки выкладывали.

– Хлам, говорите? Какого рода хлам?

– Главным образом костюмы персонажей.

Время от времени я изображаю тупого полицейского – исключительно с целью вытянуть побольше информации. В данном случае мне не пришлось притворяться.

– Что-то я не догоняю. Начальник охраны срубает в год где-то сто двадцать пять кусков, еще имеет акции да всякие-разные бонусы – и ворует костюмы Кроликов?

Дэйвс покачал головой:

– Люди платят хорошие деньги за свитера, бейсболки и прочее барахло с физиями мультяшных героев. Вообразите, сколько такой вот фанат выложит за настоящий костюм Кролика Трынтравы. Несколько тысяч. Я не шучу – несколько тысяч американских долларов.

– Офигеть, – присвистнул Терри.

– И потом, он продавал не только костюмы, а вообще все, что хоть как-то связано с героями Ламаара. К примеру, устраивают герои парад, идут себе, флажками размахивают, а на следующий день флажков этих как не бывало. Случалось, даже детали декораций пропадали. Да что там детали – Бен-Дон только что коробки из-под грима не толкал.

– И на чем же этот Бен-Дон попался? – спросил я.

– Нельзя сказать, что он попался. Дело было так. В один прекрасный день кто-то из начальства заходит на сайт «И-бай» и обнаруживает, что женщина аж из Канзаса продает пару ботинок, которые заявлены как принадлежавшие некоему персонажу. Наш топ-менеджер принимает участие в торгах и покупает ботинки. Сделка, выходит, состоялась. И вот тут-то начинается самое интересное. В компании проверяют учетные книги и соображают, что реквизит как-то слишком быстро изнашивается, а главное, износившись, исчезает. Целиком на Марвина они не могли это повесить, но сообразили, что без него не обошлось. Вот его и попросили.

– А вы-то сами как считаете – замешан Марвин или нет? – спросил я.

– Конечно, замешан, – не колеблясь, ответил Дэйвс. – У Бен-Дона котелок варит. И дело он организовал лучше не придумаешь. Вдобавок никому не навредил.

– Большое спасибо, Марлон, вы нам очень помогли. – Я собрался откланяться.

– Последний вопрос, и мы уходим, – перебил Терри. – Марлон, высчитаете, что убийца лично знал Элкинса. Возможно ли, что Бен-Дон затаил обиду на компанию и решил свести с ней счеты посредством убийства Кролика?

И снова Дэйвс ответил не колеблясь:

– Исключено. Продавать втихаря ворованные костюмы хоть и незаконно, но безобидно. Марвин получил навар, был заподозрен и без шума уволен. Дела против него не завели. Какой смысл после драки махать кулаками и совершать убийство?

– Вы подозреваете кого-то другого?

– Нет. Большинство людей обожает продукцию «Ламаар». Если у кого и есть зуб на компанию, зачем душить Кролика? Попомните мое слово: с Элкинсом свели личные счеты. Выясните, кого этот Кролик трахал и кому вообще успел нагадить.

 

Глава 10

Через пять минут мы уже катили по автостраде на скорости восемьдесят километров в час.

– Славно поработали, напарничек, – произнес Терри. – Шериф посоветовал нам отслеживать кроличье дерьмо. Эми Чивер умоляет не допускать утечки информации в прессу – ее волнует психическое здоровье детишек. Во всяком случае, под этим определением фигурирует ее собственная задница. Каковая задница, по моим наблюдениям, вызвала твой живейший интерес. Или я не прав?

– Во-первых, я не собираюсь заводить роман с руководителем Отдела корпоративной сегрегации. А во-вторых, мы же договорились: ты не лезешь в мою личную жизнь.

– Я не лезу в твою личную жизнь, а пытаюсь помочь тебе эту самую жизнь активизировать.

– Я сегодня ужинаю у отца. Если жаждешь мне помочь, выдай хохму про водителя грузовика.

– Пожалуйста. Как определить, что водитель грузовика мертв?

– По выпавшему из его кулака пончику. Я имел в виду свежую хохму.

– Ладно, есть у меня одна хохма, про толстяков.

– Большой Джим не считает себя толстяком. Он считает себя крупным. А еще он до пенсии водил грузовик. Вот почему мне нужна хохма про водителя грузовика.

– Жаль, что он не проктолог. Я знаю отличнейшую хохму про проктолога.

– В детстве я мечтал, чтобы мой отец был космонавтом или на худой конец нападающим. Но даже в самых смелых своих мечтах я не возносился до статуса «сына проктолога».

Терри размышлял несколько секунд.

– Хорошо, будет тебе хохма. Итак: почему водители грузовиков не занимаются анальным сексом?

– Сдаюсь.

– Потому что им влом оторвать от сиденья свои жирные задницы и немного наклониться.

Я рассмеялся:

– Неплохо. Однако в твоей хохме присутствует слово «жирные». Вдобавок присутствуют отсылки к анусу, а значит, проктологические обертона. Выходит, вы отлыниваете от работы, детектив Биггз. Кстати, о работе…

– Хочешь услышать мое мнение? Личные счеты с Элкинсом тут ни при чем. Не удивлюсь, если еще одному мультяшке помогут отойти в лучший мир. И Карри не удивится. Черт меня побери, если он не усилит теперь охрану и не бросит все силы на отслеживание персонажей. Он больше не доверит это дело идиотам вроде Норин Стубьяк.

Я знаю своего напарника. Каждый день Терри видит, как над невинной жертвой смыкается молния полиэтиленового мешка, и с помощью юмора хочет защититься от вечной несправедливости. Однако возможности юмора тоже ограничены. Сейчас Терри играл желваками, взглядом сверля лобовое стекло. Пальцы его так крепко вцепились в руль, что даже побелели.

– Черт, – пробормотал Терри, – что за нелепая смерть!.. Напялить костюм гребаного Утенка Дональда!..

Он имел в виду гребаного Утенка Декстера, но я не педант.

 

Глава 11

По дороге в отделение нам пришлось сделать еще одну остановку. Мы до сих пор не разобрались с убийством, произошедшим неделю назад, поэтому повернули к аэропорту Лос-Анджелеса. Надо было допросить одного стюарда.

Киро Хакаи имел телосложение японского жокея. Рядом с субтильными мужчинами я всегда чувствую себя не в своей тарелке, Хакаи же, ко всем своим прелестям, регулярно брил голову, с бровями включительно; от его лысых надбровных дуг меня то и дело передергивало. Вдобавок он был вызывающе женоподобен.

Мы с Терри располагали доказательствами, что в прошлый четверг Хакаи был в баре для геев под названием «Отдать концы». Мы также имели основания полагать, что Хакаи находился в кабинке мужского туалета в тот самый момент, когда Алан К. Трахтенберг, стоматолог из Шерман-Окс, получил удар между третьим и четвертым ребрами шестидюймовым топориком для льда.

К несчастью, Хакаи отрицал собственное нахождение в указанном баре и клялся, что провел злополучный вечер в кино с другом. А друг наверняка будет выгораживать Хакаи. Друзья всегда так поступают.

Когда мы предъявили Хакаи его фотографию, черно-белую и нечеткую, зато с деталями обстановки бара и с датой и временем, автоматически проставленными фотоаппаратом, мистер Хакаи, признав определенное внешнее сходство, напомнил нам, что все японцы похожи, особенно при вечернем освещении. Особенно те, что сбривают брови, подумал я.

Я всегда чувствую, когда пора признать себя побежденным, однако Терри сдаваться не желал:

– А какой фильм вы и ваш дружок смотрели в тот вечер?

– «Перл-Харбор», – не моргнув глазом, ответил Хакаи. Не прошло и часа, как бритый ублюдок уже летел в Токио.

Мы успели поинтересоваться у вдовы Трахтенберга, что ее муж делал в баре для геев. Она клялась и божилась, что муж ее любил женщин еще больше, чем Уоррен Битти. У гетеросексуала не так много причин оказаться в стане врага, поэтому следующий мой вопрос возник сам собой: употреблял ли наш стоматолог рекреационные наркотики? На сей раз вдова не стала клясться. Она стала плакать.

Дружок субтильного японца, вероятно, полагал, что введет нас в заблуждение своими запирательствами. Однако его нежелание говорить говорило о многом. Невиновные свидетели, как правило, отличаются словоохотливостью, особенно когда речь идет об убийстве на почве ревности. И прячутся в панцирь, когда дело касается наркотиков. Особенно если опасаются, как бы эти наркотики не инкриминировали им самим.

Версия о несостоявшейся продаже наркотиков показалась мне достойной дальнейшей проработки. Я позвонил старому приятелю из департамента по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, Ирву Зифферу по кличке Нос. Зифф поймал больше наркокурьеров, чем все таможенники Амстердама, вместе взятые. Ему доводилось бывать в баре «Отдать концы», и он сразу поинтересовался, не в прошлый ли четверг произошло убийство. О-ля-ля! Я спросил, откуда он знает.

Выяснилось, что Зифф составил особый график и может с минимальной погрешностью вычислить, когда на той или иной улице появятся продавцы. В прошлый четверг предложение превышало спрос, причем всему предшествовал десятидневный дефицит. После задержек с поставками продавцы страдают паранойей, вдобавок было полнолуние.

– В условиях нестабильной экономической обстановки, – изрек Зифф, – каждый наркодилер должен быть готов к тому, что его натянут.

Философ, что и говорить.

Зифф также знал имена всех наркодилеров, работавших в окрестностях нашего бара; было ясно, что нашему убойному отделу не повредит время от времени пользоваться наводками Зиффова департамента. Уверовав в чудесную силу междепартаментского взаимодействия, мы подкинули эту мысль коллеге, и Зифф сказал «всегда пожалуйста». Я прямо почувствовал, как приблизился к поимке мерзавца, который осиротил троих детишек, а несколько сотен налогоплательщиков оставил без квалифицированной стоматологической помощи.

 

Глава 12

В участок мы вернулись только без пятнадцати пять. Я плюхнулся на свой виниловый стул цвета консервированного горошка, оттолкнулся и подъехал к стойке из ламината под сосну, по которой частенько скользили бычки и горячие кофейные чашки и которую в нашем отделе принято называть столом детектива Ломакса.

Справа наблюдалась аккуратная стопочка из девяти записок. Четыре были от моего босса, лейтенанта Брэндана Килкуллена, краснолицего ирландца, истово верящего в милосердного Господа и в Билла У. Последний двадцать три года назад указал ему двенадцатишаговый путь к трезвости, таким образом заставив лейтенанта Килкуллена поверить в первого.

Когда я постучался, Килкуллен говорил по телефону, но жестом пригласил меня войти. Кабинет лейтенанта больше походит на фотогалерею, так что посетителям всегда есть чем заняться в ожидании конца телефонных переговоров. Письменный стол полностью отведен под семейные фото, причем с каждым годом их прибывает. Брэндан Килкуллен – добрый католик, плодится и размножается в соответствии со Словом Божиим.

Стены условно поделены на три секции. Слева зафиксированы ключевые моменты в карьере Килкуллена, к каковым относятся повышения в звании, церемонии награждения и прочие мероприятия, требующие парадной формы. Период с момента выпуска из полицейской академии и до получения лейтенантской «шпалы» растянулся на восемнадцать лет и три размера одежды.

Средняя секция отведена под добрую дюжину фотографий, на которых Килкуллен запечатлен с влиятельными персонами. Пока лидирует фото под условным (моим) названием «Братание Килкуллена с Джеком Николсоном». Фотоаппарат зафиксировал односторонние объятия во время игры «Лос-Анджелес лейкерс» и сохранил для истории крепкую дружбу двух выдающихся личностей, каковой дружбы, насколько мне известно, между ними никогда не было. Сомневаюсь, чтобы Килкуллен хоть раз встречался с Николсоном до или после исторического щелчка. Еще одна фотография, в соответствии с рейтингом Ломакса, самая трогательная, на восемнадцати дюймах глянцевой бумаги изображает Килкуллена с Уолтером Мондейлом.

Правая секция посвящена теме «Килкуллен в боулинге». Наш начальник – член лиги боулеров-профессионалов. Многочисленные фото запечатлели победоносного Килкуллена с трофеями и друзьями, причем ни один из последних не является Джеком Николсоном.

Минуты через полторы разговор завершился.

– Я тоже тебя люблю, Горошинка. – Килкуллен повесил трубку и улыбнулся. – С мэром разговаривал.

– Рад, что у вас с мэром Горошинкой такие теплые отношения. – Я положил на стол лейтенанта четыре его записки. – Итак, что я могу для вас сделать?

– Поймай убийцу Кролика, и не просто поймай, а поймай быстро. До нас докапывается куча важного народу.

– Что, и настоящий мэр уже звонил?

– Нет. Зато звонил настоящий губернатор.

Килкуллен не улыбался. Килкуллен и не думал меня разыгрывать.

– Не знаете, он уже связался с Обществом защиты животных?

– Не знаю. Зато подозреваю, что он связался с парой-тройкой газетных магнатов. Можешь не искать в завтрашней «Таймс» кроличье дерьмо – ни на первой полосе, ни на сорок первой.

Никакой прессы. Похоже, Эми Чивер времени даром не теряла.

– Я готов раскидать твои более мелкие дела по остальным ребятам.

Я обрадовал Килкуллена сообщением, что для расследования дела об убийстве Трахтенберга мы подсуетились завербовать Зиффа. И тут постучал Терри.

– Джентльмены, отгадайте загадку: белое, пушистое и любит щупать маленьких мальчиков… Ну, сдаетесь? Это Кролик Трынтрава, он же Эдди Элкинс, он же Эдвард Эллисон, судимый за преступления, совершенные на сексуальной почве.

И Терри положил Килкуллену на стол распечатку.

– Мы вычислили его по пальчикам. Это грязный извращенец.

Килкуллен аж подскочил:

– Боже правый, как, Христа ради, скажите мне, как гнусный педофил умудрился получить такую работу? Он же с утра до ночи щупал детишек!

– Ну, видимо, очень, очень, очень хорошо показал себя во время собеседования, – предположил Терри.

Килкуллен, отец шестерых детей, саркастическое предположение проигнорировал.

– Что у вас есть на настоящий момент?

– На настоящий момент у нас есть труп, – отвечал я. – Орудие убийства и визитная карточка извращенца. Терри считает, что мы имеем дело с серийным убийцей и Кролик – только начало.

– Иисус Пресвятая Дева и святой Иосиф, этого-то они и боятся! Они готовы в штаны наделать при мысли, что маньяк станет каждый день мочить мультяшек. Биггз, я тут как раз начал говорить твоему напарнику… Так вот, ребята, за это дело отвечаете вы. И если вам есть чем еще заняться, типа поесть, поспать или подтереть задницу, помните – оно подождет до поимки маньяка.

«В штаны наделать» и «подтереть задницу». Как правило, Килкуллен в своих тирадах трижды прибегает к копрологическим метафорам.

– Да, сэр! – Биггз высказался за себя и за меня.

– Хорошо. А не то наш губернатор, мать его так, мне задницу надерет. – Килкуллен успешно укомплектовал ректальную триаду.

– Теперь, когда известно, что Элкинс был извращенцем, – начал я, – хочу обратиться к нашей первоначальной версии. Убийство Кролика с равной долей вероятности может быть как местью лично Элкинсу, так и первым шагом против «Ламаар энтерпрайзис». Не исключено, что Элкинса убил отец одного из изнасилованных детей.

– Согласен, – кивнул Килкуллен. – Если бы какой-нибудь ублюдок пристал к моему ребенку, я бы отрезал его грязный член и засунул ему… – Телефонный звонок прервал еще одно увлекательное путешествие в мир прикладной проктологии. Килкуллен метнулся к телефону. – Секунду, – попросил он в трубку и прикрыл ее ладонью. Затем перевел на нас с Терри взгляд, укомплектованный всеми тяготами, выпавшими на долю ирландского народа. – Раскройте убийство, – прошипел Килкуллен. – Быстро!

Мы не стали задерживаться в кабинете, чтобы узнать, кто ждет на другом конце телефонного провода – губернатор, Горошинка или король Сиама, – а прошли к кофе-машине. Было уже шесть вечера, и автомат радостно выплеснул нам по полчашки кофейной гущи. Терри к своей доле добавил полчашки сахарного песку.

– Я по-прежнему думаю, что мы имеем дело с серийным убийцей. Хотя не помешает составить список всех жертв Элкинса и проверить, не было ли кого из них вчера в окрестностях «Фэмилиленда».

– Может, проверить заодно и тех, кого не было в «Фэмилиленде»? – предложил я. – Помнишь случай в Джерси? Парень через двадцать лет нашел священника, который его домогался, когда он еще служкой был.

– Когда сообщим Эми и Брайану, что Элкинс оказался волком в кроличьей шкуре?

– Давай подождем до завтра. Сначала надо обыскать Элкинсову квартиру. Кстати, где Мюллер? Он нам понадобится.

Мюллер работал системным администратором, в компах сек как бог. Когда делаешь обыск в логове педофила, первым делом проверь, на какие сайты он чаще всего заходит.

– Мюллер уже свалил. В пять, я сам видел, – ответил Терри.

– Отлично. А то меня бы совесть заела, если бы мы сегодня же не заглянули к Элкинсу. А теперь я вовремя успею к Большому Джиму на ужин.

– Кстати, Майк, как на детской площадке отличить сына водителя грузовика от других детей?

Я глотнул кофейной жижи и пожал плечами.

– Сын водителя грузовика всегда наблюдает за другими детьми из песочницы.

Остатки жижи я вылил в раковину.

– Говорю вам, детектив Биггз: вы отлыниваете от работы.

 

Глава 13

Терри подбросил меня домой, и мы разработали план на завтра: отловить Мюллера, обыскать логово Элкинса, встретиться с Эми и Брайаном и составить список имеющих зуб на «Ламаар энтерпрайзис».

Терри пожелал мне спокойной ночи и поехал домой. Наверно, он и думать забыл обо мне и тем более об Элкинсе, а полностью отдался мыслям о Мэрилин и девочках еще раньше, чем его машина скрылась из виду.

Я живу в славненьком домике на Сельме, у самого Лорел-Каньон. Домик арендованный. Больше походит на белую солонку с голубыми жалюзи. Такой чаще встретишь в Новой Англии, чем в Лос-Анджелесе. Это Джоанн его присмотрела. Мы собирались прожить тут несколько лет, завести ребенка, а затем купить настоящий дом. «Мы с тобой все распланировали, да, Джоанн?»

Пятнадцати минут мне хватило на душ, переодевание, просмотр электронки и проверку автоответчика. На четырнадцать минут из этих пятнадцати Андре отлучился во двор по вопросам, связанным с деятельностью Лиги пуделей. Воссоединившись наконец на кухне, мы с ним открыли пару жестянок – «Бад лайт» для меня, «Альпо» для него. Целых пять минут, пока холодное пиво и говядина в соусе нейтрализовывали скверные привкусы прошедшего дня, мы с Андре наслаждались молчаливым взаимопониманием, доступным лишь самцам.

На автоответчике обнаружилось сообщение: Большой Джим предупреждал, что на ужин приглашен его новый друг пилот, и чтобы я прихватил бутылку хорошего вина. Джим по выходным водит тренировочный самолет; у него привычка заводить дружбу с каждым пилотом-совместителем.

В холодильнике ждал своего часа белый совиньон. Я прикинул, что продукт со словом «гуд» на этикетке по определению не может быть некачественным, упаковал бутылку, включил для Андре «Планету животных» и велел ему ложиться спать без меня.

Большой Джим живет в Риверсайде, менее чем в часе езды. Это достаточно близко, чтобы каждый день курсировать из дома в студию и обратно, но достаточно далеко от центра, чтобы оттяпать участок в четыре акра.

Атакой участок Большому Джиму просто необходим, потому что он является владельцем пятидесяти легковых и грузовых автомобилей, которые сдает в аренду съемочным группам. Джим у нас – типичный член профсоюза водителей грузовиков; лучшие годы он отдал теле- и киностудиям в качестве бригадира дальнобойщиков. Джиму случалось водить буквально все, что движется, начиная с трейлеров, груженных съемочным оборудованием, и заканчивая длинными лимузинами для транспортировки звезд первой величины. Джим пригонит и отгонит любую штуковину, оснащенную колесами и мотором. Конечно, при условии, что сумеет втиснуться в кабину – он носит рубашки шестидесятого размера.

Большой Джим сложен как шкаф. Рост его шесть футов четыре дюйма, вес – триста фунтов; многие из последних являются прямым следствием избытка свободного времени, проведенного в непосредственной близости от автомобилей, принадлежащих фирмам из категории «Обеды в офис», однако в основном Большой Джим состоит из мускулов. Выражусь метафорически: если он появится в кафе для байкеров в серебристых туфельках и декольтированном платье, никто не станет показывать на него пальцем.

Снаружи Большой Джим выглядит как чемпион по реслингу. Внутри Джим – триста фунтов пастилы. Он без стеснения восхищается Опрой. Он ее обожает. Записывает каждое шоу. Когда Опра летала в зараженную СПИДом Африку, чтобы устроить настоящее Рождество для пятидесяти тысяч детишек, Джим упросил меня посмотреть запись вместе с ним и во время передачи не прятал слез. Вот он какой. Всю свою сознательную жизнь я выслушиваю жалобы взрослых парней на отцов, которые вечно пропадали на работе, не обнимали и не целовали своих мальчиков, не говорили «Я люблю тебя, сынок». Мне не на что посетовать в ответ. Судьба была ко мне щедра. Джим Ломакс – самый любящий, самый заботливый, самый нежный отец, какого только можно себе вообразить. И если я так и не научился быть счастливым, Большой Джим тут ни при чем.

Мама не уступала отцу в заботливости, а как личность была много ярче. Большой Джим впервые увидел Тесс Делеханти, когда она упала с лошади. Ей пришлось упасть еще три раза, прежде чем режиссер удовлетворился результатами. Моя мать в свое время была одной из ведущих женщин-каскадеров; она снялась в более чем двухстах фильмах, причем в пяти из них – вместе с Джоном Уэйном. Мы с Джоанн частенько пересматривали на видео старые фильмы, и всякий раз, когда женщина в кадре падала с лестницы, прыгала с моста или попадала под грузовик, я с улыбкой и гордостью говорил: «Это моя мама».

Джим и Тесс обручились через два месяца после знакомства. Через неделю они разорвали помолвку, и следующие три года еще несколько раз обручались и навсегда расставались. Они подходили друг другу словно две половинки яблока, и я никак не мог взять в толк, почему период ухаживания был у них таким бурным. Семейная легенда гласит, что мама не решалась бросить своего прежнего парня. Представляю, как это бесило Большого Джима. Когда в конце концов они поженились, мама была на четвертом месяце беременности. Мной.

После моего рождения Тесс ушла со своей высокооплачиваемой и рискованной работы. Она стала помогать Джиму с грузовиком и время от времени снималась в эпизодах. Однако она и не думала терять квалификацию каскадерши: когда я достиг возраста, в котором нормальные дети учат алфавит, Тесс стала учить меня, как падать с крыльца, вдребезги разбивать велосипед и делать кувырок в группировке. Я не сомневался, что у меня самая классная мама в городе. Напротив, для моего младшего брата Фрэнки родители – водитель грузовика и безбашенная каскадерша – были неиссякаемым источником комплексов. Он бы предпочел что-нибудь сугубо среднестатистическое, вроде Оззи и Харриет. Мама и папа с ними и рядом не лежали.

В общей сложности у мамы было семнадцать переломов и три сотрясения мозга; она лишилась четырех зубов и проколола легкое. Все свои травмы она воспринимала спокойно. Ни одной из них не удалось разбудить в маме инстинкт самосохранения – мама полагалась на собственный Богом данный талант, бдительность постановщика трюков и время от времени перепадавшую подушку безопасности. Пять лет назад она умерла от инфаркта. Совершенно так же, как сама себе предсказывала, – тихо, во сне.

Большой Джим, разумеется, был совершенно раздавлен. Пережив смерть близкого человека, некоторые начинают пить. Некоторые – есть. А Большой Джим, едва ли не самый общительный человек на Земле, самоизолировался от мира. Хлопоты по аренде автомобилей он переложил на Чико, одного из своих водителей, а «Ламаар студиоз» в письменной форме попросил к нему не обращаться. Через четыре месяца Джим стал надолго уезжать из дома на грузовике и по нескольку суток не видел ни одной живой души.

Боже, спасибо тебе за то, что ты создал Опру Уинфри. Ее шоу, посвященное теме вдовства, вышло как раз вовремя. Психотерапевт, специализирующийся на горе, советовал вдовцам и вдовам поехать туда, где они с покойным супругом провели самые счастливые дни. Опра показала, как с помощью ауто-тренингов можно смириться с потерей.

Если бы советы давал я, Большой Джим отмахнулся бы от меня как от назойливой мухи. Но советы давала Опра, и он отправился туда, где они с мамой были особенно счастливы.

А именно в частный отель «Хиллвью». Там мама и папа провели медовый месяц, а затем проводили чуть ли не каждый отпуск. В «Хиллвью» время поистине застыло – если, конечно, не считать появления в номерах цветного телевизора и системы кондиционирования, а также ежегодного повышения цен. Викторианский розарий выглядит точно так же, как в тот день, когда Джим и Тесс увидели его впервые. Выйти на террасу, где накрыт завтрак, по старой доброй деревенской традиции тянущий на две тысячи калорий, – все равно что шагнуть в девятнадцатый век.

Большой Джим в подробностях рассказал мне о своей поездке и в каждую годовщину маминой смерти слово в слово повторяет рассказ. Когда он приблизился к главным воротам, сердце его так сильно сжалось, что он не сомневался: сейчас его отправят прямиком в реанимацию. Владельцы отеля, Виктор и Джерри Гомперты, так же как и в предыдущие разы, начиная с медового месяца, подали Большому Джиму целый чайник чаю, целую корзину ячменных лепешек, джем семи сортов и варенец в миске несусветных размеров. Ему отвели лучший номер и выразили самые искренние соболезнования. Большой Джим опустился на белоснежную двуспальную кровать, уставился в окно – и усомнился в квалификации психотерапевта, специализирующегося на горе. Просидев так некоторое время, Большой Джим разделся и зашел в ванную, всю выложенную керамической плиткой, и стал под душ в двухместной душевой кабине.

Ни один рассказ Большого Джима о поездке в «Хиллвью» не обходится без фразы: «Сынок, нет ничего печальнее, чем двуспальная кровать и двухместная душевая кабина в номере на двоих, если одного из этих двоих забрала смерть».

Хоть меня в «Хиллвью» и не было, я наслушался подробностей и без труда могу представить, что произошло потом. Потом крупный пожилой мужчина сполз по стенке и просидел на полу минут двадцать. Горячая вода лилась ему на темя, слезы лились из его глаз – он оплакивал утраченную навеки часть себя самого и бормотал: «Опра, как ты ошибалась».

В тот же вечер, позднее, когда Большой Джим сидел на террасе, перед ним явилась Энджел и выразила свои соболезнования. Энджел Круз моложе Джима лет на двадцать, у нее огромные темно-карие глаза, кожа цвета карамели и блестящие черные волосы, какими Господь столь часто благословляет мексиканок. Невозможно представить себе «Хиллвью» без Энджел. Днем она официантка, вечером подает эспрессо и алкоголь гостям, засидевшимся в ресторане с обеда. Моих родителей Энджел всегда окружала особой заботой, вызывая мамино восхищение.

– Заметь, Джим, Энджел – девушка твоей мечты, – говаривала мама. – Во-первых, красавица, во-вторых, вся такая экзотическая, в-третьих, буквально смотрит тебе в рот. Когда в следующий раз поедем в «Хиллвью», заберем ее с собой.

– Мне не нужна экзотическая девушка мечты, – обыкновенно отвечал Джим. – Мне нужна сварливая старуха, которая может запросто спрыгнуть с горящего чердака, но полностью зависящая от меня, когда нужно разжечь мангал.

– Сварливые старухи имеют тенденцию отдавать Богу душу, – не отставала мама. – Когда очередь дойдет до меня, послушайся моего совета, забери Энджел.

Подобные шутки вошли у родителей в привычку, однако в тот вечер Джиму показалось, что мама говорила серьезно. Он предложил Энджел должность экономки. К великому его удивлению, Энджел вежливо отказалась.

На следующее утро Большой Джим позвонил мне. Голос у него был как у обиженного ребенка.

– Вообрази, я предлагаю жалованье больше, чем она имеет в отеле, плюс отдельную комнату и питание, а она говорит «gracias» и качает головой.

– Так найми кого другого, – отвечал я. – В Лос-Анджелесе экономок как собак нерезаных. Хоть одна, да согласится.

– Ну уж нет. Твоя мать советовала взять Энджел. На следующей же неделе поеду в «Хиллвью» и снова предложу ей работу.

Энджел снова сказала «нет». Теперь Джим оскорбился. В Лос-Анджелесе, налегая на жареную курицу и пиво, он принялся плакаться нам с Джоанн:

– Я предложил ей дополнительную сотню баксов в неделю, плюс автомобиль в полное распоряжение, плюс телевизор в комнату, плюс видак, плюс все, что душе угодно, а она опять нос воротит. С меня довольно.

– Попробуйте в последний раз, – сказала Джоанн. – Предложите ей ужин в ресторане.

Джим и Энджел стали встречаться. Через шесть месяцев он спросил, не хочет ли она уволиться из «Хиллвью» и переехать к нему. Насовсем. На этот раз Энджел сказала «да».

 

Глава 14

Было ровно восемь, когда я вломился на ранчо Ломаксов. Опоздал всего на полчаса. Для копа совсем неплохо. Розы, посаженные Энджел, едва начали распускаться, а фонарики в мексиканском стиле уже возвещали их скорое пышное цветение.

Сам дом появился в конце тридцатых в виде дополнения к комплексу беспорядочно разбросанных одноэтажных построек, представлявших собой типичную калифорнийскую усадьбу. Джим не устает повторять, что во времена его детства дом считался образчиком вкуса для не испорченных изысками соседей. С каждым годом в доме прибавлялось полезной площади, однако прибавлялось и архитектурной какофонии. Традиционную белую штукатурку фасада разнообразили красный кирпич и песчаник, доски клинообразного сечения и дубовые балки. В качестве последнего оскорбления мои родители, отличавшиеся практичностью в гораздо большей степени, чем любовью к прекрасному, покрыли террасу и оба крыла вульгарнейшим виниловым сайдингом, заказанным по каталогу. Сейчас на ранчо имеется еще четыре постройки, примечательные лишь тем, что сделаны они с достойной лучшего применения основательностью; единственное их назначение – защищать от атмосферных явлений газонокосилку, грабли, метлу и шланг. Ранчо не Букингемский дворец, но всякий раз, когда на горизонте появляется этот кубический кошмар, у меня наворачиваются слезы умиления.

У крыльца стояла неизвестная машина – черный джип «Чероки». Я предположил, что джип принадлежит пилоту, который с нетерпением ждет обещанного вина. По части пилотов судьба ко мне щедра – стараниями Джима я регулярно с ними общаюсь. Каждый новый приятель отца харизматичнее предыдущего и дольше предыдущего способен потчевать всех, кто не сумел скрыться, леденящими кровь подробностями вылетов, которые он совершал во славу родины. «Ну вот и настроился», – одобрительно пропищал внутренний голос.

Дверь открыла Энджел.

– Ма-а-айк, – по обыкновению, пропела она мое имя. Глаза Энджел лучились, точно уже один мой звонок доставил ей ни с чем не сравнимое удовольствие. – Ма-а-айк, ты отлично выглядишь!

– А ты выглядишь как мексиканская суперзвезда, готовая к крупному плану, – и прическа шикарная, и к макияжу не придерешься. – Энджел обняла меня крепко, как любящая мачеха. – И парфюм у тебя – прелесть. Надеюсь, отец сознает, как ему повезло.

– Я ему об этом по десять раз на день говорю, но если ты повторишь в одиннадцатый, вреда не будет.

Из-за Энджел выглянул Скунсик, терпеливо дожидавшийся, когда я его замечу. Скунс – на редкость фотогеничный лохматый пес. В шерсти его насчитывается не менее сорока оттенков серого плюс ярко-белый и радикальный черный. В мире, где тон задают избалованные и нервные собаки, Скунсик представляет собой приятное исключение. Он добрый, общительный и чистоплотный – вот почему ему позволено жить в доме. Остальные три пса вынуждены довольствоваться конурой на заднем дворе.

Я наклонился к Скунсику, чтобы поздороваться, и он тотчас с энтузиазмом завозил по полу лохматым хвостом и склонил голову набок. Выражение его морды изменилось – Скунсик наверняка хотел спросить меня о Джоанн. Последний раз они виделись около года назад, перед тем как Джоанн положили в больницу. Неудивительно, что он беспокоится. Да, таков Скунсик – родословной нет, зато чуткость гипертрофированная.

Я отдал Энджел совиньон и прошел за ней в гостиную. Большой Джим успел выбраться из огромного кожаного кресла, оборудованного пультом для телевизора, и буквально ринулся ко мне, чтобы сжать в отеческих объятиях.

– Как я рад, детектив Ломакс, что вы сумели выкроить для нас часочек! – загудел он, едва выпустив меня из лап. – Вот, познакомься с моей коллегой, Дайаной Трантанеллой. Дайана у нас раритет – до сих пор летает на моноплане. На «Сессне-172». Я все пытаюсь уломать ее переквалифицироваться на настоящий самолет.

Только теперь я заметил женщину на краешке дивана. Она поднялась, и я изумился собственной невнимательности. Похоже, сегодня обойдется без рассказов о бомбардировках. Дайана выглядела как чирлидер двадцать лет спустя. Волосы у нее были сугубо калифорнийского цвета, а именно неоднозначно белокурые – никак не определишь, свои они такие или крашеные, но всякий раз западаешь. Летнее платье, совсем простое, радовало лососевым оттенком, который особенно идет блондинкам. Мама назвала бы фигуру Дайаны прелестной, разумея под этим определением, что девушке никогда не попасть на разворот «Плейбоя», однако каждый мужчина, который проведет с нею ночь, возблагодарит Всевышнего за щедрость.

Дайана протянула мне правую руку, украшенную только часами с изображением Кролика Трынтравы. Тесен мир. Надо будет рассказать Терри. На левой руке у Дайаны не обнаружилось колец (особое внимание я уделил безымянному пальцу).

– Большой Джим много о вас рассказывал, – произнесла Дайана, пожимая мою руку. – Очень приятно наконец с вами познакомиться.

Я мысленно сделал еще несколько важных пометок. Рост пять футов шесть дюймов. Ярко-синие глаза. Грудной голос. Обворожительная улыбка. Влип по-крупному.

Ну конечно – Большой Джим все подстроил! Специально по телефону сказал «пилот», чтоб вернее заманить. На первый взгляд я должен испытывать благодарность, ибо Дайана тянет на девять с половиной по десятибалльной шкале, однако это не снимает с Джима обвинения в устроении засады, успешно замаскированной под семейный ужин. Да, знаю: иным на долю выпадают куда более тяжкие испытания, тем не менее я не был готов провести вечер с женщиной, да еще под присмотром папочки. Во всяком случае, я не был готов провести таким образом сегодняшний вечер.

Я кисло пожал Дайане руку, вернув не более пяти процентов энтузиазма, полученного от нее. Затем буркнул, что принес вино и что мне нужно отлучиться… хм… вымыть руки.

Природа одарила Дайану не только привлекательностью, но и чуткостью локатора последнего поколения. Она тотчас засекла мое «не вдохновляет» и кардинально поменяла линию поведения – с «очень приятно с вами познакомиться» на «Энджел, не перепишешь ли для меня рецепт этого соуса?». Мы с Джимом пили в гостиной пиво и вяло поглядывали в телевизор, где «Доджерс» еще более вяло подставляли свои задницы под удары «Метс».

За ужином обстановка несколько потеплела. Четыре человека за одним столом склонны вести разговоры. Мы тоже попытались. Джим спросил, что нового у меня на работе. Из уважения к Эми Чивер и губернатору Калифорнии я счел за лучшее не распространяться об убийстве Кролика в присутствии Дайаны. Поэтому я рассказал о стоматологе, зарезанном в баре «Отдать концы».

Дайана в прямом смысле уронила вилку.

– Господи! Неужели Алан Трахтенберг убит?

– Вы его знали? – подпрыгнул я.

– Его – почти нет. А вот с его женой, Джен, мы вместе работаем. Медсестрами. Джен – в родильном отделении, я – в педиатрическом. Вы уже поймали убийцу?

– Нет. Но все говорит о том, что убийство было связано с наркотиками.

– Что ж, меня это не удивляет. Алан действительно употреблял. Джен часто мне плакалась. Наверняка она и вам все рассказала.

– Вообще-то нет, мы и без нее докопались.

– Энджел, курица – объеденье! – воскликнула Дайана. – А скажи, как у тебя рис получается таким рассыпчатым?

Нам с Трахтенбергом удалось приоткрыть дверь. Дайана с курицей и рисом эту дверь захлопнула.

– Спасибо, Дайана, – зарделась Энджел. – Рис самый обычный.

– У меня он почему-то всегда превращается в липкий ком, – скокетничала Дайана.

Я украдкой взглянул на Джима. «Женщины обсуждают секреты варки риса. Что, папа, теперь ты доволен?» Я предпринял вторую попытку:

– Скажите, Дайана, а вы давно водите самолет?

– Полтора года. Решила научиться после гибели мужа. Полеты дали мне возможность отвлечься, что очень полезно, когда пытаешься справиться с горем. – Она улыбнулась. – Вдобавок в самолете я на четыре тысячи футов ближе к Богу. – Улыбка плавно трансформировалась в выражение сочувствия. – Я знаю, вы недавно потеряли жену. Примите мои соболезнования.

– Благодарю. А вы примите мои.

«Джим, теперь понятно, чем ты руководствовался. Вдовец знакомится с вдовой. Как трогательно! Ну конечно, водитель грузовика – это не профессия, а состояние души».

– А вам, Майк, никогда не хотелось водить самолет? – улыбнулась Дайана.

– Лет десять назад мы с Фрэнки, моим братом, ходили на занятия. Но нас как-то не зацепило.

– Кстати, о Фрэнки, – встрял убежденный водитель грузовика. – Он давно тебе звонил?

– Неделю назад. Ты же знаешь Фрэнки – недолюбливает телефоны.

– Когда надо поставить на баскетбольную команду, телефон его вполне устраивает, – возразил Джим. Он пожалел о своих словах прежде, чем договорил, и предпринял неуклюжую попытку исправиться. – Фрэнки – славный мальчик, – сообщил он Дайане. – Держит спортклуб в Беверли-Хиллз. Если он с тобой свяжется, – фраза относилась уже ко мне, – попроси его позвонить своему престарелому отцу.

С курицей было покончено, и мы принялись рассыпаться в комплиментах кулинарному таланту Энджел. Я помог ей убрать со стола.

– На десерт ягодный пирог, – сообщила она.

– Как-нибудь в другой раз, – сказала Дайана. – Мне пора домой – завтра рано утром на дежурство.

Пока Дайана набрасывала на плечи белый вязаный кардиган и искала на полке сумочку, мы громко выражали свои сожаления.

– Спасибо за чудесный вечер, – произнесла Дайана. – Майк, вино было превосходное.

Я улыбнулся с видом знатока.

– Майк, – вмешался Большой Джим, – будь добр, проверь, включились ли автоматические прожекторы. Ну те, что у гаража для грузовиков. А то они в последнее время выключаются, когда хотят. И, раз уж ты все равно идешь на улицу, проводи Дайану к машине.

– Полиция Лос-Анджелеса на страже вашей безопасности! – выкрикнула Дайана, вспомнив, очевидно, чирлидерскую юность. – Я польщена.

Она расцеловалась на прощание с Большим Джимом и Энджел. Я подозвал Скунсика, и мы втроем направились к джипу «Чероки». Ночь была звездная. Луна пару дней как пошла на спад, и в бело-синем сиянии Дайана Трантанелла казалась невыносимо соблазнительной. При других обстоятельствах я бы не терял времени даром. А тут всего лишь взял ее за руку.

– Извините, – промямлил я. – Обычно я не такой зануда. Мне правда очень неудобно.

– И вы меня извините. Я совсем не хотела навязываться, – смутилась Дайана, но руку мою, однако же, сжала. Легонько, но сжала. – Я даже не знала, что вы придете. Большой Джим обрадовал меня, когда отступать было уже некуда.

– Нет ничего хуже родителей, которые желают вам добра.

– Собственно, чего было и ожидать от типа, который водит тренировочный самолет? – Дайана улыбнулась. В лунном свете ее рот буквально напрашивался на поцелуй. Однако я, раз взяв на себя роль пентюха, решил играть ее до конца. Я знаю правила. Сегодня я не заслужил поцелуя.

И тогда Дайана сама меня поцеловала. Она подалась вперед и слегка прикоснулась губами к моей щеке, будто клюнула. Это был всего лишь дружеский поцелуй, призванный уверить меня, что мои извинения приняты, но губы Дайаны оказались такими мягкими и горячими, что в голове у меня зазвенело, а внизу живота завозилось.

– Спокойной ночи, Майк, – шепнула Дайана, забралась в джип и укатила.

Скунсик сидел у моих ног, и я наклонился, чтобы почесать ему за ушами.

– Как она тебе, малыш? По-моему, интересная женщина.

Скунсик не ответил. Он только развалился на асфальте, чтобы я почесал ему заодно и брюхо. «Что б ты понимал, псина неразумная», – подумал я.

 

Глава 15

Когда я вернулся в дом, Большой Джим успел управиться со своим куском пирога и приняться за Дайанин.

Я уселся за стол, взял ложечку и стал постукивать ею по своему куску.

– Прожекторы, похоже, сами себя наладили, – процедил я, сверля Большого Джима взглядом.

– Что ж тут удивительного? Они еще ни разу не давали сбоя, – ответил Джим и запихал в рот остатки пирога. – Я ведь не прожекторы проверять тебя отправил. Надеюсь, ты извинился перед Дайаной за свое идиотское поведение?

– За мое идиотское поведение? А может, за твое? О чем ты только думал! Я что, без твоей помощи уже и свидание не способен назначить?

– Сегодня ровно полгода, верно? Видит Бог, я любил Джоанн как родную дочь, но пора тебе начинать новую жизнь.

– Кто бы говорил! Когда мама умерла, ты полгода вообще из дому не выходил.

– Что ты сравниваешь! Мы с твоей матерью были женаты почти сорок лет. Ясное дело, мне понадобилось больше времени. – Большой Джим покосился на мой пирог. – Ты есть-то собираешься?

Я пододвинул ему тарелку.

– Итак, – заговорил он уже совсем другим тоном, проламывая ложкой сахарную глазурь, – теперь, когда лед тронулся, скажи-ка мне: ты намерен позвонить Дайане?

– Не дождешься, – заявил я.

– Не глупи, Майк. У меня есть все ее телефоны – рабочий, домашний, мобильный. В субботу вечером она совершенно свободна, я выяснил.

– Ты что же, прямо в лоб ее и спросил? У меня просто слов нет. – Я честно попытался досчитать до десяти, но на цифре «три» принялся бешено стучать пальцами по столу, словно по клавиатуре, и диктовать сам себе: – «Дорогая редакция, я вдовец сорока двух лет. Моя жена умерла всего полгода назад, и я пока не готов начинать новые отношения. Проблема в том, что мой отец очень любит совать нос не в свое дело. Он додумался пригласить на ужин недавно овдовевшую женщину в идиотской надежде, что мы с ней друг другу понравимся и, даст Бог, начнем встречаться. Я люблю отца, я не хочу его обижать, но как мне объяснить этому жирному любопытному болвану, что со своей личной жизнью я разберусь сам?» Подпись: «Взбешенный офицер полиции Лос-Анджелеса».

Джим поставил тарелки из-под десерта одна в одну, соорудив таким образом собственное представление о компьютере, и тоже стал печатать. В жизни Джим долбит по клавиатуре двумя пальцами, по полчаса отыскивая знакомые буквы, а тут он с грацией пианиста-виртуоза приподнял обе кисти и заиграл на воображаемых клавишах всеми десятью пальцами.

– «Уважаемый Взбешенный офицер полиции! Во-первых, у вашего отца в одном полушарии пятой точки наверняка мозгов больше, чем у вас в обоих полушариях головного мозга. Неужели вы думаете, что отец желает вам плохого? Нет, он заботится о вашем благополучии. Не будьте неблагодарным чурбаном. Сделайте, как он говорит. Ваш отец еще никогда не ошибался. И впредь не ошибется. Мы всей редакцией желаем вам счастья в личной жизни».

Я бросился на кухню. Энджел варила кофе.

– Что это вы раскричались? – спросила она, ставя на серебряный поднос сахарницу и сливочник.

– Извини. Просто твой муж довел меня до белого каления.

– В моей семье крик – еще один способ сказать «я тебя люблю». Я сварила кофе по-ирландски. Сейчас вам обоим полегчает.

– Я за рулем. Кофе выпью, но без ирландских прибамбасов.

Я помог Энджел доставить поднос в столовую. Большой Джим успел уговорить и мою порцию десерта, для него уже третью.

– Представляешь, Энджел, – воззвал он к супруге, – Майк не хочет пригласить Дайану на свидание.

Энджел поставила перед мужем чашку ароматного дымящегося черного кофе и плеснула туда добрую порцию «Бушмиллз».

– Может, Майку лучше предложить Дайане переехать к нему в качестве экономки? В твоем случае эффект налицо.

Джим побагровел. Я расхохотался. Для меня чуть ли не самое большое удовольствие – увидеть, как папочку ставят на место, а Энджел в этом деле уже почти сравнялась с мамой.

Наконец Большой Джим сдался.

– А ну вас обоих, – буркнул он, и тотчас триста фунтов живого веса затряслись от хохота. – Нам тут только одного не хватает – задушенной мексиканки, у которой был слишком длинный язык.

Энджел налила и мне кофе, однако запах его вдохновлял вдвое меньше, чем исходивший из чашки Джима. Поэтому я сложил два пальца вместе и взмолился: «Un poquito, por favor». Энджел плеснула в мою чашку божественного золотистого напитка, и я сделал глубокий вдох. Умопомрачительная дымящаяся смесь зерен французской обжарки и ирландского виски заполнила ноздри и проникла в мозг. Еще даже не пригубив кофе, я почувствовал успокаивающее жужжание в ушах. И сделал второй вдох.

Энджел уселась за стол и разделила с Джимом свою порцию пирога. Большой Джим давным-давно обратил ее в оприанство, и она принялась пересказывать сегодняшнее шоу. Передача была посвящена искусству стареть с достоинством.

– Многие стареющие женщины, – начала Энджел, – только и думают, что о морщинах, об обвислой груди да о климаксе. А ведь с годами у нас прибавляется мудрости, жизненного опыта, и мы наконец начинаем жить в согласии со своим духовным миром. Старение может быть приятным. – Она внезапно замолчала. – Извини, Майк. Тебе, наверно, неинтересно.

Видимо, Энджел вспомнила о Джоанн, которой не грозят ни морщины, ни климакс, ни маленькие радости достойного старения.

– Все нормально, Энджел, продолжай, – ободрил я.

Глаза Энджел наполнились слезами, и одна слеза скатилась по щеке, оставив заметный след на безупречном макияже.

– Мне пора спать, – произнесла Энджел, промокнув лицо салфеткой, и поднялась. – Вы, мои любимые мачо, можете кричать друг на друга хоть до утра.

Я тоже поднялся, и Энджел обняла меня. Это было не дежурное объятие на сон грядущий, а объятие нежное, полное сочувствия, из тех, что приберегаются для близких, понесших невосполнимую утрату.

– Я тоже по ней скучаю, – шепнула Энджел.

Затем она обняла Большого Джима за шею и страстно поцеловала. Он прямо растаял. Интересно, замечала ли мама что-нибудь между Джимом и Энджел? Шутила ли она, говоря: «Надо забрать ее с собой», – или у нее были предчувствия?

Энджел вышла из гостиной. Скунсик улегся у ног Большого Джима. Я прислушался – и понял, что Скунсик уже в объятиях собачьего Морфея.

– Может, прикроем тему Дайаны? – предложил я. – Мне нужна твоя помощь… Речь идет об убийстве.

– Я весь внимание, – подался вперед Большой Джим.

Я рассказал ему об убийстве Элкинса. О прыгалках, о флипбуке, об отрезанном кроличьем ухе – словом, обо всем. Джим не перебивал и не переспрашивал до тех пор, пока не узнал, что Кролик Трынтрава оказался педофилом с судимостью.

– Когда найдете убийцу, – изрек Большой Джим, – дайте ему медаль. Чем я могу помочь?

– Видишь ли, в соответствии со всеми знаниями, полученными в полицейской академии, мне следует разрабатывать версию с педофилом. Я должен искать человека, который убил Элкинса из мести.

– Допустим. А что тебе подсказывает интуиция?

– А интуиция мне подсказывает, что в королевстве Ламаара что-то прогнило. Терри эта мысль еще раньше пришла в голову, – помедлив, добавил я, справедливости ради. – Терри говорит: если хочешь отомстить педофилу, который надругался над твоим ребенком, почему бы не прикончить его поближе к дому? В то время как преступник, кем бы он ни был, не поленился проникнуть в парк под носом у охраны и совершить убийство на территории «Ламаар энтерпрайзис», причем Элкинс был в костюме культового персонажа компании.

– Похоже, Терри прав. Убийца явно имеет зуб на компанию.

– И я о том же. Но если мы с Терри правы, значит, Кролик – только начало. Нас ждет жертва номер два, жертва номер три, жертва номер четыре… Я с такими делами уже сталкивался. Этому конца не будет.

– Ты заметил, что ты только что сделал? – спросил Большой Джим.

– Нет. А что я такого сделал?

– Ты пересчитал жертв на пальцах.

– Ну и что?

– Покажи мне еще раз жертву номер четыре.

Я разогнул четыре пальца.

– А теперь – жертву номер один.

Я поднял указательный палец.

– Покажи мне жертву номер один, но другим пальцем.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы уловить мысль Большого Джима. Лишь затем я медленно согнул указательный палец и разогнул другой палец. Средний.

– Вот черт! Этот палец нарисован в гребаном флипбуке. Выходит, он значит совсем не то, что мы подумали.

– Ну почему же? У него двойное значение – то, что вы подумали, и жертва номер один.

– Джим Ломакс, ты настоящий гений.

– Видимо, три года, что я проработал со съемочной группой сериала «Она написала убийство», не прошли бесследно.

– Значит, кто-то вздумал по одному перебить всех персонажей Ламаара…

– И я так думаю.

– Чтобы раскрыть это дело, нам с Терри придется побольше узнать о «Ламаар энтерпрайзис».

– О компании написана пара стоящих книжек. Прочти их, и поймешь, кто убил Кролика. – Джим отхлебнул кофе. – Или просто попроси о помощи своего любящего папу.

– Я уже просил тебя о помощи. Мне что, на колени встать?

– Ну зачем так жестоко. – Джим осклабился, и я внезапно понял, что он сейчас скажет. – Просто пригласи Дайану на свидание.

– Ты сознаешь, что шантажируешь офицера полиции при исполнении?

– Пожалуйста, можешь меня арестовать.

Если я что и усвоил со времен отрочества, так это следующее: водители всегда в курсе студийных сплетен. Они приезжают на студию первыми и уезжают последними. День длинный, но основная работа приходится на утро и вечер, а в остальное время водилы просиживают штаны поближе к столовой и перемывают кости всем – от режиссера до осветителя. Для последних они вроде мебели: при них не стесняются ни в поступках, ни в выражениях. Большой Джим поймал меня на крючок. Легко и красиво поймал.

– Дай мне Дайанин телефон, – сдался я. – Так и быть, свожу ее куда-нибудь.

Джим протянул аккуратно сложенный лист бумаги, который уже давно держал наготове.

Я отхлебнул кофе. Он был сладкий и крепкий. Я сделал еще два маленьких глотка и опрокинул в рот все, что осталось. Я люблю спиртное, но манерой пития больше похожу на учительницу начальных классов, чем на полицейского из убойного отдела. Знаю кучу копов, которые просто не умеют пить по глотку – только опрокидывают. Едва заканчивается рабочий день, как они заваливают в бар, где бармен лоялен к копам, и алкоголем изгоняют демонов. Некоторые копы, особо чувствительные, и конца смены не дожидаются.

Лейтенант Килкуллен, который взял шефство над шестью анонимными алкоголиками из нашего отдела, не устает бдительно высматривать седьмого. Всякий коп, опоздавший в понедельник на работу, немедленно попадает в список подозреваемых. Стоит опоздать два раза за месяц, и Килкуллен устроит допрос с пристрастием, в ходе которого несчастный признается не только в злоупотреблении спиртным, но и в убийстве школьницы Лоры Палмер.

Мне везет. Я умею вовремя остановиться. А некоторые не умеют – им стоит только начать. Я всегда останавливаюсь, едва зашумит в голове, чем вызываю недовольство приятелей. С момента окончания колледжа я напивался всего дважды. Первый раз – когда умерла мама, второй – ровно полгода назад.

Обычно я называю себя любителем пива, но на самом деле до неприличия неразборчив в алкогольных пристрастиях. Джоанн посвятила меня в прелести красного вина, сам я не прочь тяпнуть хорошего коньячку, особенно если угощают, и хотя никогда не закажу в пабе кофе по-ирландски, если у моего спутника ирландские корни, я считаю, что нет напитка, лучше объединяющего отца с сыном.

Теперь мы были готовы объединиться на почве убийства. Но прежде я хотел прояснить правила.

– Ты, папа, настоящий кладезь корпоративных сплетен. Не сомневаюсь, что ты поможешь мне в расследовании.

– Только? – перебил Джим. – Ты ведь хотел сказать «только», разве нет?

– Только сейчас уже поздно. К полуночи мне нужно быть дома.

– А ты думал, я буду тебе до утра информацию выдавать?

– Мне просто нужны данные. Никаких пикантных подробностей.

– Ну-ну. – Джим изобразил обиду. Тоже мне, раненый циклоп.

– Папа, я тебя прошу. Ты можешь хоть один раз просто изложить суть дела?

– Уговорил. Бьюсь об заклад, за убийством Кролика стоит Дэнни Иг.

Я открыл блокнот и приготовился писать.

– Вот не ожидал, что ты сразу выдашь имя. Что за птица этот Дэнни Иг?

– Долгая история… – В глазах Джима сверкнул победный огонек. – Не желаешь ли послушать?

 

Глава 16

Образчик бело-розового полиэстра, отрезанный от кроличьей головы, лежал посреди черного лакированного письменного стола.

Курьер доставил его всего несколько часов назад. В настоящий момент чернявый парень, отправивший ухо, вел счет американским долларам на холмах родной Сицилии.

«Я о нем больше никогда не услышу», – сказал себе новый счастливый владелец кроличьего левого уха, взяв последнее и рассматривая его на просвет.

Он сидел в потертом кожаном кресле, кутаясь в линялый махровый халат, и совсем не походил на убийцу. Да и планировать убийства ему никогда прежде не доводилось. Однако к осуществлению убийства Эдди Элкинса он подошел с той же тщательностью и скрупулезностью, с какой привык подходить к написанию сценариев.

За свою долгую жизнь этот человек придумал несколько сотен историй, по которым снимали художественные фильмы и телешоу. Диалоги ему не давались, проработка характеров – тоже, зато, когда дело доходило до сюжета, ему равных не было. В определенных кругах его и называли не иначе как мистер Сюжет.

Он положил ухо на стол, взял новенький желтый карандаш и принялся его глодать. Вот уже пятнадцать лет он печатал сценарии на компьютере, однако до сих пор не мог сосредоточиться, не сунув в рот карандаша.

С самого начала мистер Сюжет не сомневался, что без профессионала не обойтись. «Придется прибегнуть к услугам настоящего киллера, – сказал он сообщникам, когда детали плана еще только проклевывались. – Ведь никто из нас не способен на мокрое дело».

«Я точно не способен – у меня простата удалена», – усмехнулся один из сообщников.

Они посмеялись – весело, добродушно. С тех пор прошло два года. Медленно, но верно вызревал план. Они предприняли поездку в Европу. Понадобился месяц, чтобы нанять человека, который только что убил Элкинса. Поездку назвали заслуженным отдыхом. Они ходили по музеям, обедали в ресторанах, останавливались в четырехзвездочных отелях и устраивали «деловые встречи плаща и кинжала с жертвами простатита».

На самом деле ни с плащами, ни с кинжалами дела иметь не приходилось. Поиски кандидатов оказались достаточно простыми – стоило лишь задать правильные вопросы в правильных кварталах.

Первого кандидата нашли в Палермо. «И когда только мы начали мыслить стереотипами? – усмехнулся один из сообщников. – Нанять сицилийца! Интересно, до чего мы так докатимся?»

Однако все сошлись во мнении, что сицилиец – идеальная кандидатура. Прошло два года, и вот Элкинс мертв, а мистер Сюжет, забившись в нору, как зверь, в одиночестве пьет за победу и недоумевает, почему победа есть, а ликования нет.

«Все дело в страхе». Это страх ворочается внизу живота. Замышлять и выполнять – две большие разницы. Поначалу замысел убийства представлялся увлекательным приключением. Разработка деталей приятно щекотала нервы. Поездка в Европу на поиски киллеров оказалась упоительнее секса. Но теперь план реализован, а значит, существует вероятность ареста. Продумано все блестяще – комар носа не подточит. Мистер Сюжет знал: он слишком умен, чтобы попасться. Однако он был паникером по природе.

Мистер Сюжет глубоко вздохнул и взглянул в нижний правый угол монитора. Понедельник, 18 апреля, 23.09. Он провел за компьютером более трех часов, разыскивая информацию об убийстве.

Не выпуская изо рта карандаша, он зашел в «Гугл», в пятидесятый раз за вечер набрал «Убийство в „Фэмилиленде“» и нажал «Поиск». И, как в предыдущие сорок девять раз, «Гугл» выдал тысячи ссылок на «Фэмилиленд», но ни слова о человеке, двадцать четыре часа назад задушенном в Кроличьей Норе.

«Знаю я, как Айк Роуз и иже с ним конспирируются, – говорил мистер Сюжет в самом начале. – Убивайте Кроликов сколько влезет – в прессе ни строчки не появится, по телевизору ни слова не скажут. Руководство не даст выносить сор из норы».

Он пошарил на сайте «Лос-Анджелес таймс», зашел на сайт Си-эн-эн. Пусто. Ни словечка. Что и требовалось доказать. «Ламаар энтерпрайзис» не желает афишировать смерть Эдди Элкинса.

Мистер Сюжет вытащил изо рта изгрызенный карандаш, выплюнул под ноги желтые стружки и налил на два дюйма «Гранд-Марнье». «За тебя, Трынтрава», – проговорил он, залпом выпив половину янтарной жидкости.

Потом откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Нет причин психовать. События развиваются согласно сценарию.

 

Глава 17

Большой Джим уселся в свое навороченное кресло.

– Киноиндустрия замешана на власти, – изрек профессор Ломакс, свысока взглянув на пленника. Я положил блокнот на стол и в знак полной капитуляции повесил голову. – Вся фишка в том, что у людей, облеченных властью, по семь пятниц на неделе. Пара-тройка удачных фильмов – и вот выскочка, который их состряпал, свободен как ветер. А на его место уже сманили нового мессию – обычно с конкурирующей студии. К Ламаару это не относится. С того дня, как занялся киношным бизнесом, и до самой смерти он был на студии – и не только – царь и бог. Руководил по принципу «Я начальник – ты дурак».

Заметь, ни мистера Парамаунта, ни мистера Коламбия Пикчерз нет в природе. Зато есть мистеры Уорнер Бразерз, мистер Дисней и мистер Ламаар. Сам понимаешь, до какой степени повышена самооценка у тех, чья фамилия красуется на главных воротах. Вот ты думаешь, я самодур. А теперь представь, что у меня еще и реальная власть.

– Я трепещу от одной мысли.

– Дина Ламаара угораздило родиться в Библейском поясе, да еще в семье проповедника старой закалки – иными словами, отмороженного на всю голову. Вдобавок инвалида Первой мировой – ему ногу оторвало. Вдобавок пьяницы. Стуча своей деревяшкой, старый хрен поднимался на кафедру и вещал о грехе винопития, а вернувшись домой, сам напивался до белых чертиков и принимался выколачивать дурь из родного сына.

– Стоп! Стоп! – выкрикнул я, да так громко, что Скунсик даже открыл глаза в недоумении. – Меня не интересует судьба покойного Ламаара. Меня интересует, с чего ты взял, будто Элкинса убил Дэнни Иг, а также где найти этого Дэнни Ига.

– Видишь ли, Майк, ты просто не способен оценить меня как источник сведений. В семидесятых я был личным шофером Ламаара. По большей части Ламаар вел себя спокойно, из вежливости спрашивал, как жена, как детишки. Но однажды он слегка перебрал – и тогда-то вывернул душу. Даже показал мне шрамы на руках – представь, отец сунул руки сына в огонь, когда застукал его за рисованием мультяшек.

– Папа, ты зря ждешь от меня сочувствия. Я знать ничего не желаю ни о трудном детстве Ламаара, ни о его отце-садисте.

– Ладно, уговорил. Сейчас перейду к делу. Напоследок пикантная деталь, а именно: в один прекрасный день проповедника понесло на крышу – вздумал укрепить расшатавшуюся черепицу. Разумеется, пьяный, и, если помнишь, у него вместо ноги деревяшка. Ничего удивительного, что старый вещун потерял равновесие и рухнул, причем на грабли. Он истек кровью за считанные минуты. Как по-твоему, сынок, это божественная справедливость?

– Господь явно имеет привычку карать отцов за жестокое обращение с сыновьями. Давай уже, переходи к своей пикантной детали.

– Господь, чтоб ты знал, не карает отцов, которые знакомят своих неблагодарных сыновей с очаровательными, умными и серьезно настроенными женщинами.

– Давай договоримся: если ты закруглишься с Ламааром-старшим и перейдешь к Дэнни Игу, я женюсь на Дайане и подарю тебе двенадцать внуков.

Большой Джим отхлебнул кофе.

– Все началось сразу после того, как японцы принялись бомбить Перл-Харбор. Ламаар завербовался в действующую армию, а поскольку он был мультипликатором, его определили в подразделение, которое выпускало учебные военные фильмы, и он подружился с четырьмя такими же юнцами солдатами. Сами себя они называли «Корпорацией „Мультипликация“». Работали все вместе, как одна команда, добирали знания за счет вооруженных сил.

– Постой, угадаю: один из них и был Дэнни Иг.

– Не угадал: один из них был Ларе Иг, отец Дэнни Ига. Дэнни родился уже после войны.

Я закрыл глаза ладонями – в рассказе Большого Джима Дэнни еще даже не в проекте. Я убрал ладони в знак того, что готов слушать дальше.

– Ларе был великолепный художник-мультипликатор. На порядок выше Ламаара. Когда война закончилась, остальные трое ребят пошли каждый своим путем, однако Ламаар с Лар-сом оправились в Голливуд и устроились работать на третьесортную киностудию. Через год Ламаара достало пахать на чужого дядю, и он, не имея ни кола ни двора, открыл свою собственную студию. Ларе же к тому времени обзавелся женой и ребенком – он не мог позволить себе бросить стабильную работу и перебиваться с хлеба на воду. Вот почему он отказался, когда Ламаар предложил ему партнерство.

– Скверное начало, – вставил я.

– Какое-то время Ламаар бился как рыба об лед. Но дождался своего часа – ему позвонили из «Радио пикчерз» и заказали целых шесть мультфильмов о придуманном им Кролике Трынтраве. Он снял один мультик, но, хотя сборы были неплохие, сенсации не получилось. Вдобавок Ламаар по природе перфекционист: он потратил больше, чем выделила «Радио пикчерз», и оказался в полной финансовой дыре. Ему нужна была помощь, поэтому он использовал часть задатка, чтобы заманить своего старого приятеля Ларса Ига. Ламаар знал, что Иг – гений, не то что он, просто одаренный мультипликатор.

Через несколько месяцев все изменилось кардинальным образом. Иг будто заново родил пресловутого Кролика – у ушастого появилась харизма. Иг вдохнул в него жизнь. Он не стал придумывать Кролику подружку, как у Микки-Мауса, а снабдил его законной супругой и многочисленными детишками – в конце концов, Кролик должен плодиться, как кролик. Семейство Трынтрава живет не в норе, как Кролик Багз, а в пригороде, со всеми вытекающими, а именно: Кролики по фамилии Трынтрава стали символом среднего класса послевоенной Америки. Идея блестящая. Иг, что называется, попал в струю, потому что на дворе пятидесятый год и на сцену выходит телевидение. Спрос на мультфильмы превышает предложение.

Студия Ламаара растет не по дням, а по часам. Теперь там посменно работают несколько сот человек, и Ламаар прикидывает, что ему нужна команда управляющих. Беда в том, что Ламаар никому не доверяет. Поэтому он обращается к своим фронтовым товарищам, и не проходит и десяти лет, как «Ламаар студиоз», прежде умещавшаяся на кухонном столе, превращается в гиганта индустрии развлечений. Компания и художественные фильмы выпускает, и телепрограммы, и музыкальные шоу, и лицензии выдает. И, поскольку у Диснея уже имеется парк развлечений, Ламаар тоже строит парк – «Фэмилиленд».

Популярность растет, денежки текут рекой. Дин Ламаар становится одной из самых влиятельных персон в Голливуде, фронтовые товарищи смотрят ему в рот. Он продвинулся именно с их помощью, однако они умеют только поддакивать. «Да, Дини, конечно, Дини, как скажешь, Дини». Я сам слышал – я их часто возил. Но в один прекрасный день Ларе Иг сказал: «Нет, Дин».

А дело было вот в чем. Дин вздумал снять мультфильм о Гражданской войне. Остальные назвали идею гениальной и принялись лизать Ламаарову задницу, а Ларе заявил, что идея плохая. Ему уже случалось спорить с боссом, но теперь Ламаар – законченный параноик, и в заявлении Ларса ему мерещится угроза собственной власти. И он решает, что Иг должен уйти.

– Я начальник – ты дурак, – произнес я лишь для того, чтобы Джим не сомневался: я слежу за ходом его мыслей.

– Именно. Ламаар предложил Игу двести пятьдесят штук наличными. Иг знал, что он тут лишний, и согласился взять деньги. Однако прежде ему пришлось официально отказаться от авторских прав на все, что он сделал, пока работал в «Ламаар студиоз». Представляешь, сколько бы Иг имел сегодня, если бы его не ободрали как липку? Более миллиарда, вот сколько. Ларс-то помер, но у него остался сын, и этот сын чуть не всю сознательную жизнь отстаивал свои права на Ламааровы денежки. Правда, до сих пор не отстоял ни цента.

– Так ты думаешь, Дэнни Иг замочил парня в кроличьем костюме, чтобы поквитаться с «Ламаар студиоз»?

– В двух словах. – Большой Джим сделал паузу, и мы оба расхохотались. – Да, я так думаю. Если я ошибаюсь и Элкинса убили родители изнасилованного ребенка, ты очень скоро это поймешь. Но если я таки разгадал значение флипбука и если Ламааровы персонажи станут умирать как мухи, знай: это хорошо спланированная месть. Конечно, в каждой крупной компании найдется сотня-другая недовольных сотрудников, но только один человек на свете ненавидит Ламаара настолько сильно, чтобы мстить ему таким образом, и человек этот – Дэнни Иг, сын Ларса Ига.

– Если все, что ты мне рассказал, не тайна за семью печатями, Дэнни должен отдавать себе отчет в том, что в списке подозреваемых он первый.

– Не волнуйся, уж он позаботится о железном алиби. Может, на время убийств свалит за океан.

– Выходит, он нанял киллера.

– Знаешь, ничего удивительного, что человек, которого накололи на миллиард баксов, совершает не совсем логичные поступки. Кстати, Ламаар все-таки выпустил мультфильм про Гражданскую войну. Под названием «Наша сила – в единстве». Критики сделали вид, что никакого мультфильма не было. А кассирам и вид делать не пришлось. Это был единственный провал Дина Ламаара.

– Огромное спасибо, папа. Тебе бы самому сценарии писать. Я твой должник. Извини, что назвал тебя старым индюком.

– Разве ты назвал меня индюком?

– Ну, не назвал, так подумал.

Большой Джим поднял свою большую ладонь и медленно отогнул средний палец. Точь-в-точь как во флипбуке.

– Мой жест не означает «номер один», – пояснил он. Нет и не может быть более нежной любви, чем любовь отца к сыну и сына к отцу.

 

Глава 18

Мы поговорили еще минут десять. Я собирался пожелать Джиму спокойной ночи, как вдруг Скунсик подскочил и залаял.

– Гости? – предположил Большой Джим, бросив на меня недоумевающий взгляд.

Зазвенел звонок. Скунсик бросился бежать к входной двери. Я не отставал. Я отодвинул щеколду и распахнул дверь. На пороге стоял мой младший брат Фрэнки. Выглядел он так, словно его переехал поезд.

Фрэнки явно не брился и не причесывался уже несколько дней. Одежда его была в таком состоянии, будто он в ней спал. Однако расширенные зрачки говорили о том, что Фрэнки не спал вовсе; в глазах полопались сосудики, веки воспалились. В руках он держал черную суконную сумку, которую, едва переступив порог, уронил на пол. Я знаю, мой брат не употребляет наркотики, однако вид у него сейчас был как у кандидата в наркодиспансер.

– Майк? – Фрэнки опешил, будто в доме отца встретил совершенно незнакомого человека. В его голосе отчетливо слышался страх. – Вот не думал… Не знал, что ты здесь.

– Да, на твое счастье, я здесь.

Вонял он еще хуже, чем выглядел. Букет из перегара, пота и засохшей блевотины составлял ядро, а ни с чем не сравнимое амбре, которое вырабатывают гормоны страха, пошло на шлейф.

У меня за спиной вырос Джим. Фрэнки попытался обнять необъятное. Фрэнки ниже меня на целых четыре дюйма, и вообще он у нас субтильный, в мамину родню. Большой Джим сгреб его, точно тряпичную куклу, и прижал к своему большому сердцу.

Фрэнки уткнулся лицом в могучую отцовскую грудь, пытаясь втиснуться поглубже, ввернуться точно шуруп, припасть к родному колодцу и испить утешения. Позвоночник его, как у собаки Павлова, откликнулся на повторное, еще более крепкое объятие любящего отца. Я стал свидетелем пресловутого физического контакта между родителем и чадом, невербальное значение которого выражается на вербальном уровне следующим образом: «Покаты со мной, малыш, ты в безопасности». И когда Фрэнки уловил позывные Джима, мужество его расползлось по швам и субтильное тело сотрясли рыдания.

– Папа! – всхлипывал Фрэнки. – Папа, я по уши в дерьме!

Не выпуская младшенького из объятий, Джим повернулся ко мне – и стал вторым человеком за день, питающимся общаться со мной при помощи кода. Он заговорил шепотом, чтобы не потревожить малыша, забравшегося в кокон родительской любви. Сквозь подвывания Фрэнки я не различал слов – пришлось читать по губам. А губы говорили: «Эр-эн».

Эти две буквы мы благодаря маме усвоили раньше остальных. Маму, в свою очередь, научил им дедушка, ее отец. Одному Богу известно, сколько поколений до рождения дедушки пользовались кодом РН.

Нужда в коде появляется во время семейных катаклизмов. Код призван объединить всех членов семьи и означает: «Забудь про все свои неотложные дела, ибо не может быть ничего неотложнее возникшей у нас проблемы. Твоему родственнику необходима помощь». РН вовсе не эквивалент 911; РН, если так можно выразиться, антагонистичен 911. «Не звони никому, – зашифровано в нем, – проблема сугубо семейная, и решить ее под силу только родным. Всякий посторонний – враг».

– Сынок, – прошептал папа Фрэнки в ухо, – ты убил человека?

Фрэнки проглотил последний всхлип и отрицательно покачал головой.

– Уже хорошо, – похвалил Джим. – Потому что все остальное можно уладить. Вдобавок теперь твой брат не будет считаться соучастником. Вопрос второй: ты проигрался в дым?

– Нет, – выдохнул Фрэнки. – То есть отчасти. Это долгая история.

В одних семьях из поколения в поколение свирепствует диабет, в других – гемофилия, мы же, Ломаксы, страдаем словесным недержанием. Самые долгие истории исторгаются почему-то из нас. И это неизлечимо.

– Ты совершил кражу? – продолжал Большой Джим. Вообще-то Фрэнки не вор, однако крупным проигрышам случалось толкать его на поступки столь же необдуманные, сколь и противозаконные.

– Нет. То есть да. Не знаю.

Будь Фрэнки подозреваемым в убийстве, я, как опытный коп, тут бы его и прищучил. Нервное и физическое истощение в нашей работе незаменимы. Но Фрэнки – мой брат.

– Папа, – сказал я, – малышу нужно хорошенько выспаться. – И, обращаясь к малышу, добавил: – Фрэнки, скажи мне, ты употреблял наркотики или алкоголь? Только честно.

– Да. И то и другое. Понемножку.

– Папа, его надо вымыть и уложить баиньки.

– Последний вопрос. Тебя трясет от страха. Кого ты боишься?

Фрэнки повис на Джиме. То был не страх. То была паника. Фрэнки открыл рот, однако не сумел издать ни единого звука, свойственного представителям вида Homo sapience. Он только скулил, как щенок. Наконец Фрэнки удалось промямлить нечто членораздельное:

– Меня заказали.

– Не бойся, здесь тебя никто не найдет, – заворковал Джим. – А если и найдет, мы с Майком его, мерзавца, голыми руками придушим.

– А если ты попытаешься сбежать, – продолжил я мысль Джима, – мы придушим тебя.

Фрэнки затрясся. Отчасти от смеха, отчасти от рыданий. Однако Фрэнки знал: теперь он спасен. С ним отец и старший брат. Которые любят его, несмотря ни на что. Которые поддержат его не задумываясь. Которые ни в чем его не обвинят. Которые защитят его ото всех обидчиков, настоящих и будущих.

Патриарх клана Ломаксов издал указ.

Фрэнки попал в беду. РН: «рога наружу».

 

Глава 19

– Итак, сынок, кто тебя заказал? – спрашивал Джим, стягивая с Фрэнки одежду и запихивая его под душ.

Фрэнки молчал. Мы намылили его любимым мылом Энджел, с ароматом гардении, и это подействовало – Фрэнки не столько запачкался, сколько провонял. Я работал мочалкой на участке от ушей до пупка, Джиму досталась нижняя часть.

Фрэнки не выдержал:

– Папа, какого черта ты там шурудишь? Вроде за тобой таких наклонностей раньше не водилось.

– За мной-то не водилось, а вот за твоими будущими сокамерниками наверняка водятся, – буркнул Джим.

Вряд ли Фрэнки расслышал. Все его силы уходили на то, чтобы не рухнуть.

Мы завершили мытье контрастным душем, и заряда бодрости Фрэнки хватило на целых два шоколадных батончика и стакан молока. Джим сдобрил молоко порцией транквилизатора.

– Гарантия крепкого сна, – пояснил он.

– Я, конечно, не врач, – возразил я, – но, по-моему, Фрэнки в снотворном не нуждается.

– А это для меня, – сказал Джим. – Я буду спать куда крепче, зная, что он в полной отключке.

Мы уложили братца на кровать, где он спал еще ребенком, и со всех сторон подоткнули одеяло. Кровать удачно располагалась всего в двенадцати футах от спальни Большого Джима, готового порвать как грелку всякого, кто покусится на кровиночку. У Джима была впечатляющая коллекция огнестрельного оружия, в том числе «беретта», «маузер» и «глок». А также две несущие смерть лапищи. Конечно, Фрэнки свалился как снег на голову, но мы устроили ему достойную встречу. Выставили рога наружу.

Джим вывалил содержимое суконной сумки на пол в прихожей, а я скрылся в гостиной, не желая знать, имеются ли в сумке наркотики, пушки и отрезанные конечности. Вдруг придется давать показания?

Через пять минут Джим заорал:

– Вот блин!

Я дернулся было в прихожую, но взял себя в руки. Вскоре послышался вопль:

– Да у него тут труп!

Сугубо ломаксовский юмор. Уместен в любой ситуации. Через полминуты Джим провозгласил на весь квартал:

– Готово. Теперь можно смело вызывать полицию.

Я застыл на пороге гостиной. По прихожей в приятном беспорядке были разбросаны трусы, носки, рубашки и футболки, пахнущие не одеколоном и потом, а землей и плесенью. Суконная сумка почти истлела изнутри. Среди вещей завалялся замызганный набор туалетных принадлежностей, очень напоминавший тот, что я пару месяцев назад видел у бомжа, который наводил марафет в сортире на автостанции.

Ни салфеток с логотипом казино, ни фишек в сумке не обнаружилось. Зато обнаружилось несколько номеров «Уолл-стрит джорнал», причем самые свежие датировались позавчерашним числом. Фрэнки направил свое пагубное пристрастие к азартным играм в мирное русло – стал играть на бирже. Как говорится, что пнем об сову, что совой об пень…

– Кто бы за Фрэнки ни охотился, содержимое сумки здесь ни при чем, – заметил я. – Если, конечно, ты ничего от меня не припрятал.

– Даже если бы что и припрятал, я бы все равно не раскололся, потому что тогда одновременно подгадил бы обоим своим сыновьям, – отвечал Большой Джим. – Но я криминала не обнаружил.

Мы пошли на кухню. Джим налил полный термос кофе.

– Возьми с собой, – сказал он. – По статистике, девять из десяти водителей грузовиков настоятельно рекомендуют этот напиток тем, кто в пути.

– Нет, ты бесподобен. Мне сорок два, Фрэнки тридцать два, а ты до сих пор над нами квохчешь.

– Фрэнки я подсыпал транквилизатора в молоко, а тебя активно накачиваю кофеином. По-твоему, квохчут именно так? – Джим и себе налил кофе. – Странно, правда? – Он подул на кофе и отхлебнул, не дожидаясь, пока остынет. – Я хочу помочь одному сыну поймать убийцу, а второму – не попасться убийце.

Я глубоко вдохнул и с шумом выпустил воздух. Вообще-то это называется вздохом, но мне не нравится позиционировать себя как мужчину, который вздыхает.

– Когда мы с Джоанн пытались завести ребенка, то обожали строить далеко идущие планы о его будущем. Пока однажды не задались вопросом: сколько же ему будет лет, когда он перестанет в нас нуждаться?

– Никогда не перестанет. Мой отец двадцать лет как умер, а мне все хочется спросить у него совета.

– Я тебе не говорил, что Джоанн хотела назвать нашего сына Брэнданом? Ей казалось, что Брэд Ломакс звучит как имя кинозвезды. А по-моему, скорее как имя звезды мужского стриптиза. Время шло, ребенок все не получался, и Джоанн, питая надежду, а потому не желая прибегать пока к черному юмору, стала называть его своей навязчивой идеей.

Джим тоже с шумом выпустил воздух из легких.

– Ты прочитал очередное письмо, да? Сегодня ведь восемнадцатое число.

– Да. Письмо номер шесть. Спецдоставка. Прямо из Рая. Джоанн пишет, что любит меня, и просит передать тебе и Андре по крепкому мокрому поцелую.

Мы оба изрядно отсырели, пока мыли Фрэнки. Джиму пришлось даже выкрутить рубашку.

– Я и так уже мокрый, – произнес он, отхлебнув кофе.

– А еще Джоанн написала: «Проследи, чтобы твой отец не злоупотреблял кофе».

– Да я всего полчашки. Мне сегодня надо спать вполглаза – мало ли что?

Мы пожелали друг другу спокойной ночи и расстались под взаимные напоминания быть на связи. Джим обещал позвонить, как только (читай: если) Фрэнки сообщит что-нибудь вразумительное.

Я захлопнул за собой дверцу «акуры», устроил термос на сиденье и стал набирать номер на мобильнике, прежде чем ранчо скрылось за поворотом.

У меня было назначено свидание с проституткой. Я и так уже опоздал на целый час.

 

Глава 20

Корал К. Джоунз – красивая женщина цвета шоколада, тридцати пяти лет и с большой задницей. Корал – продукт улиц Лос-Анджелеса; именно здесь она научилась своему ремеслу. У меня в Отделе нравов есть приятели – так вот Корал с ними уже лет десять сотрудничает. Несмотря на то что репутация у нее очень и очень подмоченная, в полиции Лос-Анджелеса уверяют, что девушка отлично работает, и притом на редкость сговорчива, если речь идет о нашем брате копе. Однако когда ставки повышаются, Корал начинает выпендриваться.

С Корал я познакомился два года назад, уже в должности детектива из убойного отдела. Тогда ее восемнадцатилетний брат Тайрелл солировал в деле о камере видеонаблюдения. Началось все с банальнейшего ночного нападения на универсам крупной сети, а закончилось смертью кассира, незадачливого пакистанца по имени Hyp. Недавний иммигрант, Hyp слыхом не слыхивал о «правиле номер сто один», каковое гласит: «Отдай им чертовы деньги, идиот!»

Казалось, дело раскроют в два счета. Несмотря на то что в нашем распоряжении была мутная черно-белая пленка, мы ясно прочли имя «Тай», вышитое на куртке нападавшего. Всего за несколько часов мы вычислили Тайрелла Джоунза и предъявили ему обвинение в убийстве.

Корал К. клялась, что брат ту ночь провел дома, с ней – она как раз не работала. Очень многие готовы поклясться в чем угодно, лишь бы защитить близкого человека, Корал же сама растила брата, то есть была ему не столько сестрой, сколько матерью. Клясться готовы многие; не многие клянутся на Библии, как Корал. Однако пленка зафиксировала, как парень в куртке с вышивкой «Тай» нажимал на спусковой крючок.

Тайрелл тоже клялся, что это был не он, и в свое оправдание твердил одно: «Куртку спер какой-то урод, чтоб мне подставу устроить. Вы что, за дебила меня держите? По-вашему, я пошел бы на дело в меченой куртке?»

Мы, разумеется, в ответ только ржали. Нам и не таких дебилов доводилось видеть.

Районный прокурор был уверен, что присяжные вынесут приговор максимум за пятнадцать минут и еще успеют напиться халявного кофе. Может, так бы все и вышло.

Если бы не Корал К. Она-то знала, что брат невиновен, и знала, с какого конца взяться за дело. Корал позвонила лейтенанту из департамента по борьбе с незаконным оборотом наркотиков – этот лейтенант ходил у нее в должниках за сугубо секретную информацию, благодаря которой его фото поместили на первых полосах газет. Лейтенант позвонил Килкуллену, а уж Килкуллен – мне, с просьбой потратить день-другой и выяснить, есть ли в запирательствах Тайрелла хоть толика правды.

Я взялся за дело с усердием, какого Корал никогда бы от меня не дождаться, не будь она в деловых отношениях с упомянутым лейтенантом. И что вы думаете? Выяснилось, что на видео действительно был запечатлен не Тайрелл, а отморозок по имени Уилли Уошберн, того же роста и оттенка кожи, намеревавшийся не только подставить Тайрелла, но и переспать с его подружкой.

Уошберн действительно украл куртку, освоил повадки и походку Тайрелла и, надвинув кепку на глаза, отправился грабить универсам. Когда ограбление обернулось мокрухой и взяли Тайрелла, Уошберн почувствовал себя так, будто Бога за бороду поймал. Недели две-три он развлекался с подружкой Тайрелла. И все бы сошло ему с рук, если б не его ноги. Точнее, ботинки.

Камера поймала ноги киллера на долю секунды, когда он выбегал из универсама, и я остолбенел, сообразив, что никогда прежде не видел подобных ботинок. То, что в первый момент я принял за двойную эмблему компании «Найк», вышитую на коже, под другим углом зрения оказалось двумя буквами У. Не составило труда догадаться, что УУ – инициалы Уилли Уошберна, одного из дебилов, которые ходят на дело в меченых ботинках. Сейчас Уошберн мотает заслуженные двадцать лет в Сан-Квентине. Что касается Тайрелла, он вот уже второй год находится в другом государственном учреждении. А именно в Калифорнийском университете.

Корал пришла ко мне в тот день, когда ее брат освободил нары для Уошберна.

– Если б не вы, – начала она на книжном английском, несвойственном ночным бабочкам, – я была бы очередной черной шлюхой, тщетно взывающей к правосудию, а мой братишка гнил бы в тюрьме. – А затем Корал произнесла пять волшебных слов: – Я у вас в долгу.

Копы и шлюхи живут в симбиозе. Порой девушка влипает в историю и остро нуждается в снисхождении, а иной раз копу просто необходимо прочистить каналы. Симбиоз этот прошел проверку временем и дослужился до почетного звания традиции.

Я тогда сказал Корал:

– Спасибо, не надо. Я счастлив в браке.

Она же уперла руки в выдающиеся свои бока и излила на меня весь запас непосредственности, которому ее научила уличная жизнь:

– Послушай, белый красавчик, я не собираюсь за тебя замуж. Я просто хотела как следует тебя отблагодарить. Сначала я думала послать тебе по почте подарочный сертификат «Холл-марка», а потом решила: нет уж, он подотрется этим сертификатом и через две минуты обо мне и не вспомнит. А вот если я ему отсосу, он меня век не забудет.

– Мисс Джоунз, – отвечал я возможно вежливее, – я и так всегда буду вас помнить. Поверьте, не каждый день благодарные граждане выражают свои чувства подобным образом. Что же касается вызволения вашего брата от тюрьмы, я ошибался, как и все остальные, когда в первый раз смотрел запись. Тайрелла спас не я, а вы. Я же очень рад, что смог вам посодействовать.

Выражение шоколадного лица тотчас смягчилось. Если только что посредством языка жестов Корал предлагала мне бессрочный подарочный сертификат на собственное тело, то теперь это самое тело выражало бессрочную и беспорочную благодарность любящей сестры. Глаза ее наполнились слезами. Негритянский жаргон испарился.

– Передайте вашей жене, что она счастливая женщина. Скажите, так Корал считает. Благослови вас Господь. – Она взяла меня за руку и одарила нежнейшим сестринским поцелуем в щеку. И покинула полицейский участок с гордо поднятой головой. Ни дать ни взять леди. До мозга костей.

С тех пор я ее не видел. С тех пор и до дня смерти Джоанн. Я напился, откопал телефон Корал и позвонил ей. Сказал, что готов воспользоваться ее предложением. Мне хотелось провести ночь с ней. Но прежде она должна была принять мои правила.

Я никогда не изменял Джоанн, даже в последний год, не оставивший от нашей интимной жизни ничего, кроме мучительно сладких воспоминаний. Теперь, когда Джоанн умерла, мне захотелось забыть, кто я такой, с помощью женского тела. Мне хотелось секса, а не благотворительности. Мне не нужна была плата за работу двухлетней давности. Я хотел заключить деловое соглашение: чтобы Корал затрахала меня до беспамятства и потребовала за это соответствующую плату. Полную, безо всяких полицейских скидок.

Корал спорила до хрипоты, однако не могла не признать, что я действительно хочу того, о чем прошу.

– Я поганый легавый, мне плевать на закон, – твердил я, пьяный, упрямый и раздавленный. – Либо соглашайся, либо катись к такой-то матери.

Она согласилась. Через месяц, прочитав первое письмо Джоанн, я снова позвонил Корал. И переспал с ней на уже оговоренных условиях. С тех пор по восемнадцатым числам мы проводили ночь вместе. О нашей договоренности не знал никто. Ни Терри, ни даже папа. Я молчал не потому, что боялся их осуждения – они бы не стали осуждать. Просто я и так уже чувствовал себя последней скотиной, а это чувство ни с кем делить не хочется.

Я планировал встретиться с Корал в полночь, но многоречивый папа и пустоголовый брат планы мои скомкали. Я позвонил Корал на сотовый, намереваясь предупредить, что задержусь.

Корал ответила после первого же гудка.

– Привет.

– Привет, – сказал я. По сотовому я никогда не называю имен.

– Опаздываешь, милашка. Начинать без тебя? – Послышался сексуальный смешок.

– Придется отменить встречу. – Слова принадлежали внутреннему голосу, однако вырвались почему-то из моего рта и, благодаря чуду беспроводной связи, попали прямиком Корал в ухо.

– Ты отменяешь свидание? – В голосе слышалось удивление. Впрочем, до моего удивления оно не дотягивало. – У тебя ночное дежурство?

– Нет, – поспешно ответил я и, помявшись, пояснил: – Семейные проблемы.

– А, понятно: ты завел подружку.

– Ничего подобного.

– Значит, в процессе, – не унималась Корал.

Я промолчал, не зная, что ответить не только Корал, но и себе самому.

– Милый, меня твои подружки не смущают.

– Как дела у нашего студента? – Я решил сменить тему.

– Закончил семестр с двумя пятерками и двумя четверками. А еще он ведет колонку спортивных новостей в университетской газете. Мне, что ли, в студентки податься? Напишешь характеристику?

– Детка, я напишу такую характеристику, что у приемной комиссии очки запотеют и тебе назначат стипендию на все четыре года.

– Ты уверен, что хочешь отменить наше свидание? По-моему, у тебя хмель из мозгов еще не выветрился.

– Выветрился, можешь не сомневаться.

Я нажал «отбой» и всю дорогу старался не думать о прошедшем дне.

Но внутренний голос не дремал, то и дело встревая в мои мысли с дурацким напоминанием: «Ты обещал Большому Джиму позвонить Дайане».

 

Глава 21

От ранчо Ломаксов я гнал как подорванный, мне буквально трех минут не хватило до мною же установленного рекорда. Вот еще за что я люблю свою работу – за возможность ездить на любой скорости, не рискуя лишиться прав. Я свернул к дому и по привычке глянул на панель приборов, на часы.

Игру эту придумала Джоанн и назвала ее панельно-приборным покером. Правила предельно просты: куда бы ты ни приехал, посмотри на часы и прикинь, какая у тебя на сегодня покерная комбинация. Какая бы она ни была, ты не считаешься ни победителем, ни проигравшим, однако, если выпадает что-нибудь не ниже стрита, радуйся: судьба сегодня к тебе благосклонна. Время прибытия нельзя подтасовывать. Иначе вся прелесть пропадает.

Я подъехал к дому в тридцать четыре минуты первого. Зеленые, как зрачки оборотня, стрелки и цифры, по безнадежному заблуждению дизайнеров «акуры» лучше всего выражающие концепцию производителя, показывали благоприятный расклад: 1, 2, 3, 4. Согласно правилам, разработанным Джоанн, чем лучше покерная комбинация, тем больше выигрыш, так что я ни минуты не сомневался – будет мне сегодня счастье. Например, в лице убийцы Элкинса, прикованного к моему кухонному столу и корпящего над возможно более подробным чистосердечным признанием.

Джоанн не страдала мистицизмом; ее поведение не побуждало окружающих крутить пальцем у виска, ибо она, как все, отклонялась от курса, начертанного логикой и рассудком, только в крайних случаях. Подобно миллионам вполне нормальных людей Джоанн верила в некие силы, управляющие миром, но не ощутимые ни одним из органов чувств. Она ежедневно читала гороскоп на себя и на меня, чуть что стучала по дереву и постоянно ждала от Господа знаков. Таким образом, панельно-приборный покер постепенно перерос свое первоначальное значение. Для Джоанн он стал одним из многих способов узнать Божью волю, этакой божественной почтой.

Джоанн, как никто, нуждалась в Божьих знаках. Она страстно мечтала о ребенке. Каждый месяц, когда неоплодотворенные яйцеклетки исторгались из нее с кровью и слезами, Джоанн молитвой благодарила Господа за Его милости и просила у Него дитя. Иногда, проснувшись ночью, я видел ее коленопреклоненной у кровати: ангельское, почти детское, личико, сложенные в молитве ручки, беззвучно шепчущие губки католички перед первым причастием. Порой Джоанн выскакивала из ванной, держа тест-полоску с однозначно отрицательным результатом, подбрасывала ее к потолку и кричала: «Спасибо Тебе, Господи, да только, черт возьми, я не об этом знаке просила!»

В конце концов мы обратились к одному из помощников Господа на Земле, а именно к Кристиану Краусу, специалисту по бесплодию. Пациенты его обожали, и причина этого обожания открылась нам, едва мы его увидели. Доктору Краусу было около шестидесяти, его голова серебрилась благородной сединой, лицо сияло загаром, а голубые глаза излучали сострадание, понимание и, что особенно важно, надежду.

Однако я, будучи опытным детективом, разглядел и то, что находилось за великолепным фасадом. От доктора Крауса просто разило деньгами. Один его костюм стоил больше, чем моя машина, а его машина – «феррари» – стоила больше, чем наш дом. Редкие книги, от которых ломились полки в приемной, по словам Джоанн, тянули штук на двести. Это не считая книг, что находились в кабинете. Ни в дом на Хэнкок-парк, ни на виллу в Малибу доктор Краус нас не пригласил.

Секретарша вручила нам счет, способный убить грамотную лошадь, за нашу «предварительную консультацию» («предварительная консультация» является эвфемизмом «баснословно дорогого первого посещения»). По дороге домой я мягко спросил Джоанн, действительно ли нам нужен этот врач. «Нет, – отвечала она. – Я знаю другого врача, у него кабинет на бульваре Ла Синега. Поедем завтра к нему? На автобусе?» И мы закрыли тему.

На одной стене в приемной Крауса не было ни баснословно дорогих живописных полотен, ни баснословно дорогих редких книг. Эту стену украшали фотографии баснословно дорогих младенцев. На посетителя смотрели девочки и мальчики, пухленькие и не очень, двойняшки и тройняшки, беленькие, черненькие и желтенькие. Одних запечатлели в компании игрушечных медведей, других – в компании живых щенков, третьих – в компании легко узнаваемых по обложкам «Пипл мэгэзин» родителей. По центру сияла надпись «Чудеса Кристиана».

Стена имела сакральное значение. В какое бы кресло ни уселись потенциальные пациенты, взгляды их неизбежно упирались в эту стену. Минут через двадцать ожидания стена заводила с несчастными разговор: «Вот для чего вы здесь, ребята. Видите, как все просто? Такие чудеса мы творим каждый день». Впрочем, мне лично стена сказала нечто другое: «Видал „Ролекс“ Крауса и туфли из страусовой кожи? А сколько всего укрылось от твоего взгляда! Эта стена для тебя, парень. Спасибо за пожертвование».

После шести визитов к Краусу, включавших проверку проходимости маточных труб, зондирование матки, спермограмму и иные процедуры, в ходе которых мы испытали всю гамму чувств, от унижения до неприличного в своей смехотворности облегчения, добрый доктор Кристиан вынес вердикт:

– Видите ли, вы входите в очень небольшую категорию пар, выводов о бесплодии либо фертильности которых на основании тестов, – он прочистил свое медоточивое горло, – сделать нельзя.

Сукин сын не смог найти ни единого изъяна ни у меня, ни у Джоанн. Он утешил нас заверением, что ужасно, ужасно сожалеет о том, что подверг нас проверкам и не сумел поставить внятного диагноза. Впрочем, сколь бы глубоки ни были сожаления доктора Крауса, они не помешали ему обналичить наши чеки. Доктор Краус посоветовал нам не сдаваться. «Пытайтесь достичь беременности еще полгода, а если не получится, мы попробуем оплодотворение в пробирке», – посоветовал он. Под словом «мы» Краус имел в виду меня, Джоанн и нашу чековую книжку.

Однажды вечером – помянутые доктором Краусом полгода были в разгаре – я вернулся домой около девяти. Я отбарабанил четвертое подряд шестнадцатичасовое дежурство и устал, как коп. Одежду я свалил на пол в кучу, а себя самого – в другую кучу, на кровать. Потом у меня все как в тумане, приходится верить на слово Джоанн.

Она вернулась часа через два после моей успешной стыковки с подушкой. С родительского собрания – Джоанн преподавала в третьем классе и обожала свою работу. Она нежно выводила меня из фазы быстрого сна до тех пор, пока не уверилась, что способность к аудированию вот-вот ко мне вернется. Я, разумеется, ни черта не слышал.

– Ну и вечерок у меня выдался, – начала Джоанн. – Родители Сьюзи Дайлалло пришли прямо с коктейля, оба изрядно подшофе. Отец Дорин Риггинс так воодушевился, когда я похвалила Дорин за успехи в математике, что поднял руки – видимо, хотел «ура» прокричать – и опрокинул мою колу прямо на оставшиеся пять отчетов. – Не дождавшись обычного сочувственного «угу», Джоанн проговорила мне в самое ухо: – Майк, ты вообще слушаешь?

С технической точки зрения я слушал, однако на той стадии усталости был не способен отличать человеческую речь от прочих шумов. Нежные тычки плавно перешли в агрессивные пинки, а там уж недалеко было до настоящих тумаков. Эти последние подействовали – мои мозги вяло зашевелились, и я даже умудрился промямлить: «Сссслушаю».

– Я устала посещать родительские собрания в качестве учительницы, – пожаловалась Джоанн. – Я хочу на них присутствовать в качестве матери. Всю дорогу домой я молилась, и знаешь что? Я въехала в ворота ровно в одиннадцать минут двенадцатого! Представляешь? Сразу четыре туза на приборной панели! Лучшей комбинации и не придумаешь, а значит, Господь приготовил мне сюрприз.

– Наверное, ты выиграешь в лотерею, – не открывая глаз, пробурчал я.

– У меня овуляция, и я подумала, не устроит ли мне один парень, высокий и красивый, сеанс большой и страстной любви…

– Завтра, – зевнул я. – Утром.

– Знаешь, выигрыши в панельно-приборный покер назавтра недействительны, – объяснила Джоанн.

Объяснения ее пропали втуне.

– Потом. Пенис крепко спит.

– Ничего, у меня в запасе несколько штучек, от которых он мигом проснется.

И он действительно проснулся. На следующий день Джоанн сообщила, что я несколько раз отключался в самый ответственный момент. Я сконфуженно бормотал «Такое больше не повторится».

– Не извиняйся, – смеялась Джоанн. – Все было так необычно. Совершенно новые впечатления. И главное, ты не пыхтел. Только храпел.

Я до сих пор верю, что Господь общается с нами посредством приборной панели, однако в ту ночь четыре туза, по-видимому, действительно означали выигрыш в лотерею.

Я припарковался, выключил зажигание, и зеленоватый стрит растворился в ночи. По дороге к крыльцу я застукал себя за пением «Эй, старушка Миссисипи». С детства люблю эту песню и всякий раз, когда моя задница в опасности, вдохновенно вывожу «Всему конец приходит», наивно полагая, что пою негритянский религиозный гимн. Ситуация прояснилась на третьем свидании с Джоанн. Мы были у нее дома, в кухне, под разговоры о том о сем готовили спагетти, когда из стерео вдруг донеслось «Эй, старушка Миссисипи». Будь я в тот момент с любой другой женщиной, я бы просто тупо сидел и слушал, но присутствие Джоанн меня раскрепостило – я схватил шумовку, вообразил, что это микрофон, и вложил в пение все свои способности, заведомо ограниченные расой и социальным происхождением.

– А вот теперь детектив Ломакс открылся мне с совершенно неожиданной стороны. – Джоанн, смеясь под собственные аплодисменты, поцеловала меня в щеку. – Оказывается, детектив Ломакс любит музыку из телешоу.

Вот так запросто, будто мы сто лет женаты и чмокаем друг друга по поводу и без, Джоанн поцеловала меня впервые. Моя виртуальная апробационная карточка обогатилась виртуальной же галочкой, и я стал гадать, приведет ли означенный чмок к страстным поцелуям в спальне, каковые были моей программой-минимум с первого дня. Несколько секунд мне понадобилось на то, чтобы спуститься с небес и вспомнить: за поцелуем следовал некий комментарий.

– Ты сказала «телешоу»?

– Ну да. Это песня из шоу «Плавучий театр». Стихи Оскара Хаммерштейна, музыка Джерома Керна. Если ты будешь хорошим мальчиком и доешь спагетти до конца, я куплю тебе диск.

В глазах моих зиял культурный вакуум.

– Так это песня из шоу?

– Не волнуйся, – успокоила Джоанн. – Если ты хорошо исполняешь песни из шоу, это еще не значит, что ты голубой.

Она выключила газ под кастрюлей, отняла шумовку и поцеловала меня по-настоящему. А через несколько минут предоставила мне возможность доказать, до какой степени гетеросексуальным я бываю при благоприятных обстоятельствах.

Теперь мне некому доказывать традиционность собственной ориентации, и я могу петь что угодно. Правда, непросто смириться с фактом, что мой отец, дуэтом с телевизором распевающий «О'кей оби», умудрился проморгать такого гения, как Хаммерштейн, и в то же время восхищается строками типа: «С лучшим другом моим убежала жена. Как я буду скучать по тебе, старина».

Я отпер входную дверь. На диване валялся Андре. Он вытянул лапы, выгнул спину – видимо, собирался проснуться.

– Давай-давай, – подбодрил я. – Мне еще нужно позвонить.

Андре уловил первую половину выражения «давай-давай» и снова отключился.

Звонить Терри домой было уже поздно, но я знал: он проверит автоответчик прежде, чем опрокинет первую чашку кофе. Поэтому я наговорил ему сообщение, содержащее ключевые моменты разговора с Большим Джимом – начиная с мнения последнего о смысле среднего пальца во флипбуке и заканчивая мотивами Дэнни Ига, тянущими на миллиард баксов.

– Да, вот еще что, – произнес я, повесив трубку, – какой-то отморозок заказал моего брата Фрэнки. Но это моя и только моя проблема.

Я открыл холодильник и глотнул апельсинового сока прямо из пакета. Толика глюкозы гарантирует мне бодрствование минут на десять, зато потом я отъеду быстрее, чем австрийская команда бобслеистов. Нужно продержаться ровно столько, чтобы успеть перечитать письмо Джоанн.

Я открыл дверь и, прежде чем выпустить Андре во двор, велел: «Не бавься!» Андре знает эту команду. В более полной версии она звучит примерно так: «Не вздумай вынюхивать белок и вообще не давай воли инстинктам. Сделал дело – и домой».

Я разделся до трусов, приставил электрическую «Орал-Би» к зубам на двенадцать секунд вместо настоятельно рекомендованных ста двадцати и занялся своими делами. Андре ждал под дверью. Я впустил его, закрылся, выключил телевизор, взял из деревянной шкатулки Письмо Номер Один и забрался под одеяло.

 

Глава 22

Это первое письмо занимает семнадцать страниц. Настоящая эпическая поэма. Оно намного длиннее последующих. Заряда глюкозы хватит в лучшем случае на пару страниц. Но я жаждал снова ощутить связь с Джоанн. Пожалуй, отчасти и потому, что сегодня я встретил – о'кей, назову вещи своими именами – и мысленно раздел даже не одну, а двух женщин: Эми Чивер и Дайану…

Господи, забыл фамилию Дайаны! Неудивительно – нам, копам, приходится обрабатывать тысячи мегабайт информации. Впрочем, на кой черт мне ее фамилия? Она же не подозреваемая в убийстве, мне не отчет о ней писать на имя Килкуллена…

«Итак, Ломакс, кого вы подозреваете в убийстве?»

«Дайану, сэр».

«Что, просто Дайану?»

«Черт меня дери, если я помню ее фамилию; помню только, что она носит стильные часы с Кроликом Трынтравой».

«Вы уволены, Ломакс».

«Спасибо, сэр. Могу я теперь спокойно прочитать письмо моей покойной жены, сэр?»

Я вытащил из конверта школьную тетрадку.

Мой дорогой Майк!

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Хорошее начало, не находишь? Несколько недель я пыталась написать это письмо, но каждый раз выходило либо тоскливо, либо с надрывом, либо вовсе глупо. Ты не поверишь: первые десять черновиков начинались словами «Когда ты прочтешь эти строки, меня уже не будет в живых». Логичнее было бы написать: «Когда я закончу это письмо, я умру». Я порвала столько черновиков, что начинаю каяться в гибели огромного количества деревьев.

К черту деревья! К черту стиль! Клянусь, больше не стану переписывать.

Я решила писать тебе, когда проходила сеансы химиотерапии. Много месяцев меня накачивали специальным ядом, пока я не ослабела и не облысела и вообще не стала чучелом, недостойным быть твоей женой. Врачи говорят, что это единственный способ уничтожить еще более страшный яд, разрушающий меня изнутри. Но в тот день, лежа на столе, я поняла: химиотерапия не поможет. Победу одержит рак.

Не пытайся возражать – раз ты читаешь это письмо, значит, я действительно умерла и соответственно выиграла спор.

Помнишь, как ты отреагировал, когда я рассказала тебе про опухоль? Твои первые слова были: «Ты справишься, малышка». Что ж, если я действительно справлюсь, я зацелую тебя до потери пульса и сожгу это письмо. Однако моя мама не справилась, не справилась и тетя Лил; после стольких месяцев в больнице, после облучения и химиотерапии я склонна считать стакан наполовину пустым.

У женщин страхи совсем не те, что у мужчин. Мои же страхи здорово отличаются от страхов, свойственных большинству здравомыслящих женщин. Не смейся, пожалуйста, ибо сейчас я больше всего боюсь одного (если, конечно, не считать дня, когда меня положат в ящик, ящик опустят в яму, а яму засыплют грязью): я боюсь, что, когда меня не станет, ты обо мне забудешь.

Знаю, знаю – звучит глупо. Более того: слышу, как ты вскидываешься: «Джоанн, ты сума сошла! Разве я могу тебя забыть?»

Когда умерла моя мама, мне было четырнадцать; хотя я знала маму целых четырнадцать лет, сейчас я с трудом припоминаю ее лицо и жесты. Ты же знал меня всего семь лет. Конечно, у тебя останутся мои фотографии да еще кошмарное видео со всех Хэллоуинов, которые мы отмечали у Большого Джима, но мне хочется, чтобы у тебя было кое-что еще. Мое сердце. Моя душа. Моя суть.

Если я просто сейчас напишу то, что чувствую, если выплесну на тебя свою тоску, ты не сможешь забыть меня, даже если захочешь. Поэтому я буду писать тебе письма, пока в силах оформлять мысли в слова. Это – первое. Вскрывай по одному в месяц. Не вздумай прочитать все сразу – я хочу растянуть твои воспоминания во времени. Я хочу, чтобы ты по-прежнему ждал встреч со мной, весточек от меня – словом, хочу еще побыть в твоих мыслях и в твоем сердце.

Внутренний голос говорит, что с моей стороны так мучить тебя эгоистично, некрасиво и вообще на меня не похоже. Но второй внутренний голос (тот, что уверен: девушке не зазорно жалеть саму себя), второй внутренний голос возражает: «Не волнуйся о Майке. Он справится с горем, хотя бы и протяженным во времени. Он крутой коп. Он никогда не унывает, он гнется, но не ломается. Вот он какой. Пиши, раз тебе от этого легче, и не заморачивайся».

Я только что перестала писать, нажала «Печатать» и прочла написанное. Что за чушь! Хочется порвать листок – еще сильнее хочется, чем оторвать от руки капельницу. Вот так со мной всегда – именно на этой стадии я рвала предыдущие письма. Но я знаю: если поддамся своим чувствам, то вернусь к отметке «ноль». День же, когда я не смогу больше писать, недалек, и что у меня (у тебя) тогда останется? Ни-че-го. Прошлой ночью я задавалась вопросом, не возненавидишь ли ты меня за такие письма. И пришла к выводу, что тебе будет приятнее делить со мной мои мрачные мысли и боль, чем делить со мной пустоту. Надеюсь, я не ошибаюсь.

С чего же начать? Во-первых – и в-главных, – прости меня за то, что я не родила тебе ребенка. Знаю, ты другие слова хочешь услышать, так что не стану развивать эту тему. Впрочем, есть у меня одна мысль, почти позитивная: возможно, Господь не желал, чтобы у нас с тобой был ребенок. Конечно, у тебя не останется осязаемой, одушевленной частички твоей Джоанн, которая (частичка) будет любить тебя больше всех на свете. С другой стороны, в мире будет меньше одним несчастным ребенком, рано оставшимся без матери. Если бы родился маленький Брэд, его навязчивой идеей стала бы безвременно почившая мама… Боже, до какой слюнявой чепухи я опустилась! Можешь порвать эту страницу, разрешаю.

А помнишь, как мы познакомились? Я тогда, наверное, страниц сто дневника исписала. Я писала о невероятном происшествии в кафе. Я писала о бедном мистере Флоресе, потому что знала: больше никто ни словом не упомянет об очередном наркомане, убитом во время очередного ограбления. А еще я писала о доблестном полицейском из убойного отдела, который сначала взял у меня показания, а потом купил мне кофе, потому что мой кофе во время перестрелки разлился мне на юбку.

Тот дневник я сожгла несколько недель назад. Да, я бы хотела, чтобы ты прочел некоторые выдержки из него, но только некоторые. Потому что почти все записи исходили глухим отчаянием. Бесплодие сделалось моей навязчивой идеей, и слишком часто я прибегала к дневнику, пытаясь облегчить душевную боль. Не желаю, чтобы после моей смерти ты принял на себя все мои страхи и весь мой гнев. Однако страничку, где зафиксирован наш с тобой первый разговор, я сохранила. Вот он, разговор. Слово в слово.

В письмо была вклеена рукописная страничка из дневника Джоанн. Синие чернила. Бумага цвета слоновой кости. Знакомый почерк. Я знал: если начну читать вслух, расплачусь. Я начал читать. Вслух.

– И тогда он сказал:

– Позвольте купить вам кофе.

А я сказала:

– Учитывая, что произошло, мне должны предложить вторую чашку кофе бесплатно.

А он сказал:

– Вообще-то я имел в виду в другой раз. Если же кофе с вас достаточно, после сегодняшнего-то, могу предложить коктейль.

У меня душа запела, но я хотела произвести впечатление девушки, не страдающей от недостатка кавалеров, и сказала:

– Вы меня приглашаете? А разве при исполнении это не запрещено?

А он сказал:

– Запрещено только то, что вы запрещаете.

А я сказала:

– Я никогда не ходила на свидание с полицейским.

А он напрягся, но сказал:

– С кем же вы обычно ходите на свидания?

А я сказала:

– По большей части с придурками.

И тогда он улыбнулся от уха до уха и сказал:

– Ладно, стану придурком, если это поможет мне попасть в ваш список.

К меня сердце чуть не выскакивало, но, конечно, не из-за стрельбы.

– В этом нет необходимости. Я уже давно подумывала о расширении контингента.

В пятницу мы вместе ужинаем. На третьем свидании мы займемся сексом, а потом поженимся. Благодарю Тебя, Боже. Когда я подъехала к кафе, часы на панели приборов показывали без четырех пять. Я сразу поняла: случится что-то хорошее, но Ты, Господи, доложу я Тебе, заставил меня поволноваться, в мудрости своей обеспечив перестрелку.

Я ничего не видел из-за слез. Дальше мне сегодня не прочитать. Я уронил письмо и выключил ночник, лег на живот и вытянул ногу на территорию Джоанн. Простыня была хрустящая и холодная. Правая сторона кровати пустовала, но я чувствовал присутствие Джоанн. Я уткнулся лицом в прохладное местечко на подушке и прошептал:

– Спокойной ночи, родная. Я люблю тебя.

И в который раз в ушах зазвучала наша с Джоанн песня:

В этот момент внутренний голос шепнул: «Трантанелла. Дайанина фамилия – Трантанелла».

У меня было чувство, знакомое каждому, кто целый день тщился вспомнить элементарное слово. Улыбка, кривая, нехорошая улыбка, ткнулась в мою сырую подушку. Точно так же я усмехаюсь, если знаю ответ в шоу «Кто хочет стать миллионером?».

Я начал было благодарить внутренний голос за подсказку, и тут до меня дошло. Голос-то был не тот, что обычно, – не писклявый, не занудный, не уверенный в собственной непогрешимости. Нет, он был подозрительно вежливый, подозрительно бескорыстный. Совсем, совсем другой голос. Нежный. Теплый. Любящий.

Джоанн прислала весточку.

 

Глава 23

На следующее утро я ждал Терри и Мюллера, опершись пятой точкой о крыло своей «акуры» и прихлебывая вчерашний кофе из термоса Джима. С одной стороны на термосе красовался логотип профсоюза водителей грузовиков, с другой – переводная картинка с изображением фуры, однако я пребывал в счастливой уверенности, что мой серый костюм и черные классические туфли никому не позволят принять меня за дальнобойщика.

Мюллер, несмотря на то что родился и вырос в крупном городе Портленде, штат Орегон, на вид – типичный паренек с фермы, а точнее, из рекламы деревенского молока. Голубые глаза, соломенные, что по цвету, что по фактуре, волосы – так и видишь Мюллера на фоне тучного стада, в то время как на самом деле фоном ему служат серые стены полицейского участка. Росту в Мюллере шесть футов, как во взрослом мужчине, но лицо у него безволосое, словно младенческая попка. Ему тридцать, однако он легко сойдет за семнадцатилетнего – вот почему, хотя Мюллер числится в отделе по раскрытию преступлений, связанных с компьютерными технологиями, его нередко привлекают для работы под прикрытием в старших классах лос-анджелесских школ.

В Мюллере удачно сочетаются Билл Гейтс, Телониус Монк и Гомер Симпсон. Гейтс заметен сразу – в полиции Лос-Анджелеса никто лучше Мюллера не сечет в компах – по крайней мере никто из парней, с которыми мне доводилось работать. Также Мюллер является одним из немногих индивидуумов, использующих по максимуму оба полушария головного мозга, – вот почему вечерами и по выходным он меняет клавиатуру на клавиши и наяривает джаз. Отлично наяривает; полиции Лос-Анджелеса повезло, что Мюллер, в отличие от Телониуса, не чернокожий. Все дело Мюллеру портят очки в роговой оправе, бело-розовое, как свадебный торт, лицо и нездоровая склонность к подробностям – иначе в мире джаза он давно бы стал своим. Конечно, я не истина в последней инстанции, но, по-моему, если бы Мюллер вызывал ассоциации с шоколадом, а не с низкокалорийным сыром, он давно бы уже сменил полицейский участок на ночной клуб.

Рассмотрим теперь личность Гомера Симпсона как доминанту в сложносочиненном характере Мюллера. Во-первых, у Мюллера черный пояс по компьютерным играм про Симпсонов. Во-вторых, его мейлы пестрят гомеризмами, из которых лично мне больше всего нравится следующий: «Алкоголь – причина всех мировых проблем. И он же – способ их решения». Спросите Мюллера, почему он ассоциирует себя с лузером Гомером Симпсоном, и Мюллер ответит: «Не всем же равняться на Супермена».

Я сделал последний глоток как раз вовремя – на бледно-голубом семиместном «додже» подкатили Терри с Мюллером.

На Терри была черно-коричневая спортивная куртка в гусиную лапку – он купил ее с полгода назад и носил не снимая. На шее красовался галстук цвета бордо, на котором в дурной бесконечности множились китайские фонарики, – видимо, одна из дочек Терри напутствовала отца словами «Папочка, этот галстук отлично сочетается с твоей курткой». Мюллер, напротив, предпочитает эклектику. Он был неоднократно замечен в секонд-хенде за поисками «одежды, несущей в себе энергетику прежних владельцев». Сегодня Мюллер вырядился в синий пиджак в елочку с замшевыми заплатами на локтях – первые пятьдесят лет своей жизни пиджак явно принадлежал оксфордскому профессору. Рубашка на Мюллере была кремового оттенка, с белоснежной вышивкой в районе пуговиц – меня сразу обдало энергетикой мексиканского брадобрея. Ансамбль завершали черные джинсы и новехонькие туфли.

– Здорово, старина! – гаркнул Мюллер. Подобно большинству своих ровесников Мюллер может похвастаться словарным запасом, берущим начало в восьмидесятых. – Извини, опоздал – Аннетта меня с утра просто затрахала. Вот ты, Майк, вроде коп с мозгами – скажи, сколько еще собак она должна притащить в дом, чтобы я получил право ее пристрелить?

Они познакомились еще в старших классах – Аннетта приехала в Портленд из Дании по обмену. Аннетта – хорошенькая блондинка, полностью соответствующая обывательскому представлению о скандинавках, и при этом очень душевный человек. У нее слабость к бездомным животным – сегодня, по-видимому, именно эта слабость придала пикантности семейным отношениям.

– Хороший вопрос, – ответил я. – На экзамене при выпуске из академии такого точно не было. Аннетта вольна приводить в дом столько бродячих собак, сколько ей вздумается. А вот если она притащит второго пианиста, тогда дело другое. В пианиста смело можешь стрелять. Ну а у вас как дела, мистер Биггз? Не знаете ли, когда будет готов отчет следователя?

– Он и так света белого не видит, – произнес Терри. – Наверное, к концу апреля, самое позднее в первых числах мая сдаст. Но знаешь, что я подумал, когда прослушал автоответчик? Я подумал, к черту следователя. Твой отец – просто гений сыска. Это же надо, как у нас с ним мысли сходятся! Подкатимся сегодня к Карри и расколем его на данные об этом, как его, Иге. Только для начала прольем на нашу жертву еще немножко грязи. Поехали.

Квартира Элкинса оказалась в районе, где все дома были в испанском стиле. В глаза бросились кованые железные ворота и большущий бассейн во дворе.

– Чтоб я так жил! – присвистнул Мюллер. – Я-то думал, у пидора должно быть настоящее логово, а у него вон как все цивильно.

– Видимо, так детишки лучше клюют. Вспомни, как Гензель и Гретель повелись на пряничный домик, – объяснил Терри.

Хозяйка квартиры, Элен Шотуэлл, пятидесятилетняя рыжая мымра, во время оно накачала бюст силиконом. Узнав, что жилец из шестнадцатой квартиры пал жертвой убийцы, она первым делом спросила, когда снова сможет сдать жилплощадь.

И побожилась, что понятия не имела о пристрастиях Элкинса.

– Он прожил здесь всего восемь месяцев. Платил вовремя, ни с кем не общался… – таков был вклад мисс Шотуэлл в расследование.

Когда Терри показал ей соответствующие документы, она впустила нас в квартиру, попросив закрыть за собой дверь, когда будем уходить. И исчезла. Видимо, содержательницы пансионов и прочие домоправительницы снабжают полицейских информацией о самых темных тайнах своих многочисленных жильцов только в фильмах.

Не то чтобы квартира Элкинса оказалась пряничным домиком, но вид у нее был вполне праздничный – любому малышу понравился бы и пол, выложенный красной плиткой, и веселенькие тканые коврики, вызывающие ассоциации с мексиканским рестораном. Прямо у входной двери имелся кованый стол со стеклянной столешницей. Под столом, склонив головку набок и глядя вверх проницательными черными глазками, сидел щенок коккер-спаниеля. Я сразу понял, что это просто статуэтка. Нормальные люди их коллекционируют. Извращенцы используют в качестве наживки.

– Добро пожаловать на ранчо педераста, – провозгласил Терри.

В гостиной на целую стену простиралась плазменная панель. Под ней находились прибамбасы для домашнего кинотеатра – колонки, видеоплейер, видеоигры и приставки в количестве, достаточном, чтобы занять ребенка на целый день. Несколько полок буквально ломились от дисков с фильмами и мультфильмами.

– Круто, – заметил Мюллер. – И почему это меня ни разу ни один педофил не позвал в гости?

Мы прочесали гостиную и кухню. Если б я не читал дело Элкинса, я бы решил, что жилец – обычный парень с безлимитным кредитом в «Сёркуит сити». Впрочем, обычным Элкинс казался до поры до времени. Спальня его была настоящим адским логовом закоренелого извращенца. Три ящика комода и целая секция в шкафу ломились от детских порнографических фотографий, а также видео и журналов соответствующей тематики.

Терри взялся листать один журнал, но уже через несколько страниц воскликнул: «Пидор поганый!» – отбросил его, как рубашку зачумленного, и даже вытер руки о брюки.

Мюллер тем временем включил компьютер и принялся играть музыкальными пальцами по клавиатуре, словно по клавишам пианино. Мне вспомнилась вчерашняя бурная переписка с «дорогой редакцией», имевшая место в доме Большого Джима, и в голове забурлили мысли о неразумном Фрэнки.

Мы с Терри занимались проверкой материальных следов пребывания Элкинса на многогрешной Земле, когда Мюллер наконец встал и потянулся, разбросав длинные свои руки и запрокинув голову, так что на шее выступил мальчишеский тощий кадык.

– Сомневаться не приходится. Ваш Кролик отметился на всех сайтах – как педофильских, так и антипедофильских. Хорошо бы взломать почту и посмотреть, в каких чатах он обычно торчит. Давайте заберем его комп.

Следующий час мы провели за описью содержимого комода и шкафа. Затем Мюллер упаковал в коробку компьютер Элкинса, не забыв прихватить три игрушки. Я не выдержал и спросил, почему он выбрал именно эти.

– Как бы тебе подоходчивее объяснить… – с умным видом начал Мюллер. – Видишь ли, Майк, многолетний опыт работы подсказывает мне, что «Бог войны», «Душа третьего калибра» и «Суперугон в Сан-Франциско» дадут мне, как специалисту, наиболее исчерпывающее представление о личности Элкинса.

– А мне многолетний опыт общения с тобой подсказывает, что из всех игрушек на свете у тебя дома нет только этих трех.

– Тьфу, – сплюнул Гомер Симпсон и вытер лоб тыльной стороной ладони.

 

Глава 24

Уже сидя в мини-вэне, мы решали, заехать ли в «Мелз дайнер» или отклониться от маршрута и завернуть в «Фармерз маркет». Тут мой мобильник издал писк, уведомляя о пропущенном звонке.

Сообщения не оставили, но определитель номера высветил телефон больницы. Я перезвонил и спросил Джен Трахтенберг. Со мной согласился пообщаться ее автоответчик.

– Миссис Трахтенберг, это детектив Ломакс, – начал я. – Извините, что не ответил на ваш звонок. Если вы интересовались новой информацией по делу вашего мужа, могу сообщить только, что на расследование брошены дополнительные людские ресурсы. На днях я вам позвоню. Спасибо.

– Я проверил автоответчик, – сообщил Терри. – Нас домогался Килкуллен.

– Что-то у тебя голос подозрительно ровный. Ну-ка честно: Килкуллен точит наваху или просто рвет и мечет?

– Все гораздо хуже. Он сказал лишь одно: «Приезжайте, как только сможете».

– Насколько я понимаю, с «Фармерз маркет» мы обломались, – подытожил Мюллер.

– Ну, если хочешь лицезреть наши яйца на флагштоке полицейского участка, тогда пожалуйста, давай перекусим, – подбодрил Терри.

В участке мы были без пятнадцати одиннадцать. Терри прихватил личное дело Элкинса, и мы в темпе вальса рванули к кабинету начальника.

– Ой, что-то вы раненько подвалили, ребята. – Махровый ирландский акцент Килкуллена означал, что он вздумал сначала поиграть с мышатами, а уж потом перейти непосредственно к делу. «Перейти к делу» на жаргоне выпускников полицейской академии эквивалентно «раздавить яйца в кулаке». – Я, чтоб вы знали, попал сегодня под перекрестный огонь, – продолжал босс, постукивая костяшками пальцев по коробке из-под найковских кроссовок, стоявшей на столе. Килкуллен снял крышку. В коробке на первый взгляд был дробленый черный гранит. Были там каменюки с летальным исходом, величиной с кулак, были и помельче, основную же массу составляла гранитная крошка. Килкуллен вручил коробку почему-то мне. Весила она фунтов пятнадцать. Я поспешил передать эстафету Терри.

– Что это, лейтенант? – не выдержал Терри.

– А это, – с нескрываемым отвращением процедил Килкуллен, – останки моего шара для боулинга. Вчера вечером он совершил вопиющее преступление. Приговор был вынесен сегодня в семь утра в душевой кабине и приведен в исполнение в восемь утра. Знаете смазливого сержанта, ответственного за стрельбы? Он тоже играет в боулинг. Правда, наши копы должны стрелять по картонным мишеням, но сержант оказался сговорчивым малым.

Сукин сын расстрелял собственный шар для боулинга!..

– Итак, я лично сегодня уже свершил правосудие. А вы чем похвастаетесь?

– По дороге в участок Нам попалась старушка, которая переходила улицу в неположенном месте. Мы сделали ей строгое внушение. На первый раз решили не расстреливать. Вряд ли ее проступок эквивалентен преступлению вашего шара, – отрапортовал Терри.

– Что, никто не может догадаться дверь закрыть? – рявкнул Килкуллен, забыв про ирландский акцент. – Хватит дурака валять. Скажите, Христа ради, что у нас с делом «Ламаар»?

Я изложил все события, произошедшие со вчерашнего вечера, упирая на предположение относительно истинного смысла флипбука.

– Согласен, – произнес босс, внимательно выслушав. – Идите и по одному, и по другому следу. Во-первых, проверьте версию с местью педофилу. Всесторонне проверьте, а то знаю я вас. Сьютула и Лэнджер помогут вам выйти на друзей и родственников жертв Элкинса, достаточно разъяренных… Что ты ржешь, Биггз, не жертв разъяренных, а друзей и родственников, неужели не понятно? Продолжаю. Достаточно разъяренных, чтобы замочить Элкинса. Далее. Езжайте в «Фэмилиленд» и поговорите с начальником охраны. Если мы действительно имеем дело с серийным убийцей, который охотится на мультяшек, «Ламаар» захлебнется в дерьме. Наше дело предупредить. Плюс вам не повредит еще раз осмотреть место преступления.

– Отличная мысль, босс, – гаркнул Терри.

– И нечего мне льстить, – устало отвечал Килкуллен. – Мысль не моя, а ваша.

– Она действительно заходила в наши черепушки. Но как-то прошла боком, – не унимался Терри.

– Вы пока ни словом не упомянули о мафии. Эта мысль тоже прошла боком? А вот нашего губернатора она посетила, а ведь ему за разработку версий не платят.

Килкуллен нас сцапал. Мы лоханулись по-крупному, и расправа не заставит себя ждать.

– Что и требовалось доказать! Вы ни хрена не знаете о связи с мафией!

– Нет, сэр, – подтвердил Терри. – Наверно, губернатор с ней чаще связывается, сэр.

– Наверно, губернатор чаще читает газеты. Вам вот известно, что «Ламаар» затеяла в Вегасе строительство нового развлекательного комплекса совместно с отелем «Камелот»? Уж про «Камелот»-то вы слыхали? Его открыл Энрико Леоне – давно, еще когда вся его команда обосновалась в Неваде. Семейство Леоне до сих пор владеет «Камелотом». Сейчас – в лице внучки Леоне.

– Ее зовут Арабелла, – вставил я.

– Значит, вы в курсе. Что ж, стало быть, не все потеряно.

– Послушайте, лейтенант, – произнес Терри, – мы расследуем дело о Кролике с первого дня. Покойник – педофил, притом судимый, вот мы и прорабатываем эту версию. Не исключена месть компании – мы и эту версию прорабатываем. Ни один из опрошенных даже не намекнул на участие мафии, да и само дело мафией не пахнет. Впрочем, раз вы считаете, что в Сакраменто раскроют убийство раньше нас, пожалуйста. – И Терри швырнул папку Килкуллену на стол. – Пускай подавятся…

– Тише, тише, здесь тебе не Бронкс. Ишь какие мы обидчивые! Губернатор надрал мою задницу, я надрал ваши. Это называется иерархическим геморроем. – Килкуллен всучил Терри дело Элкинса обратно. – Сколько вы уже у меня под началом?

– Три с половиной незабываемых года, – отвечал Терри, взяв папку.

– Хоть раз я на вас давил? – продолжал Килкуллен. Терри только хмыкнул.

– Ну, может, пару раз я ненавязчиво и подталкивал вас к правильному решению, но лишь потому, что я вам как отец родной. А вот теперь, когда убит педофил в кроличьей шкуре, я намерен на вас давить. Надеюсь, ясно? Раньше вы сами устанавливали себе режим работы, теперь этим займусь я. Губернатор позвонит в пять, чтобы узнать, как продвигается дело. «Продвигается» – ключевое слово. – Красное сугубо по-ирландски лицо побагровело тоже сугубо по-ирландски. – Известно вам, что это означает, когда губернатор говорит «дело продвигается»?

Риторический вопрос. «Терри, не отвечай», – попросил я, задействовав все свои способности к телепатии. Терри внял.

– А означает это арест подозреваемого, – пояснил Килкуллен, выдержав паузу. – Чинуши в Сакраменто думают своими дерьмовыми извилинами, что у нас тут телешоу и мы арестуем сукина сына сразу после рекламы. Не переключайтесь – мы покажем вам анонс следующей программы!

Килкуллен открыл коробку и зачерпнул полную пригоршню полиуретановых останков.

– Дело громкое. Элкинс – заурядный мешок с дерьмом, но его угораздило отбросить коньки в шкуре знаменитого кролика в знаменитом парке развлечений, да еще и в год выборов, будь он неладен. Не подведите, ребята. Мой психотерапевт говорит, что я плохо переношу неудачи.

Килкуллен медленно пропустил сквозь пальцы полиуретановые камушки и закрыл картонный гроб.

– Звоните, как только узнаете хоть что-нибудь, что не даст губернатору продвинуться по моей прямой кишке. Мне дорог каждый дюйм. Ступайте.

Мы повернули к выходу. Вдруг Терри остановился.

– Один вопрос, сэр. По поводу иерархического геморроя. Вам геморрой устраивает губернатор, мне – вы, а я кому должен устроить геморрой?

– У тебя есть собака? – спросил Килкуллен.

– Нет.

– Тогда купи шар для боулинга.

 

Глава 25

Я позвонил Брайану Карри и сказал, что мы хотим побеседовать с ним и с Эми.

– Эми сейчас у себя на работе, в Бербанке, – отвечал Карри. – Давайте встретимся там через час.

– Извините, но Эми обещала встретиться с нами в Коста-Луне, – пояснил я. – Мы бы хотели еще разок пройтись по парку. Впрочем, если она слишком занята…

– Детектив, Эми не такой человек. Даже если бы ей делали пересадку сердца, она бы спрыгнула с операционного стола и рванула на работу. Ставлю десять баксов, что она приедет раньше вас.

– Вообще-то у нас мигалка. И сирена.

– Двадцать баксов.

– Вам известно, что в полиции Лос-Анджелеса не одобряют копов, которые делают ставки на время собственного прибытия?

– Я просто пытался говорить метафорично, – сконфузился Брайан. – Попробую еще раз. Эми – настоящий бультерьер, остановить ее невозможно.

– В таком случае жаль, что не ей поручено дело о Кролике. До встречи.

Затем мы с Терри принялись поторапливать детективов Сьютулу и Лэнджера, в участке известных как Молчун и Болтун. Сьютула обычно говорит за двоих, Лэнджер до обидного лаконичен.

– Замочить Элкинса мечтает куча народу, – сказал Терри. – Попытайтесь сузить круг подозреваемых.

Сьютула задавал вопросы и не скупился на комментарии, чтобы у нас не осталось сомнений – они с Лэнджером все поняли. Лэнджер, по обыкновению, кивал.

Мы также попросили Мюллера выяснить, нет ли у «Ламаар энтерпрайзис» связей с мафией.

– Вот интересно, на фига казино «Камелот» совокупляться с «Ламаар»? – завелся Мюллер. – Они что, хотят, чтобы посетители играли в рулетку всей семьей? Я там был пару месяцев назад. Они убирают «русские горки» и устанавливают дополнительные шесты для стриптизерш. Реальные-то бабки где делаются? В ночных клубах, в ресторанах, где цены зашкаливают, да за техасским холдемом. Для чего им связываться с мультяшками?

– Короче, – перебил Терри. – Тебе платят не за то, чтоб ты выяснял, выгодная сделка или невыгодная. Твоя задача – выяснить, имеет ли мафия хоть какое-то отношение к убийству. Усек?

– Усек одно: тебе только что надрали задницу и по старшинству моя очередь снимать штаны, – рассмеялся Мюллер.

– Ты прав, – кивнул Терри. – Таков уж иерархический геморрой. Если хочешь подхватить эстафету, иди домой и задай жару собакам.

– А вот это с моим удовольствием. Наверняка к вечеру Аннетта притащит еще пару-тройку, так что мне будет на ком оттянуться.

До «Фэмилиленда» нам с Терри оставалось не больше двадцати миль, когда у меня зазвонил мобильник. Это был Большой Джим.

– Как связь-то плавает, – пожаловался он столь членораздельно, будто стоял у самого моего уха. – Перезвони с городского.

– Одно из двух: либо ты параноик, либо наш малыш сотворил нечто такое, о чем нельзя рассказывать по мобильнику.

– Угадал, причем два раза. Так ты перезвонишь или как?

– А подождать нельзя? Я еду к месту убийства.

– Что бы ты предпочел: раскрыть убийство или предотвратить убийство?

– Дай мне несколько минут, чтобы отыскать обычный телефон. – И я нажал «отбой».

– Что случилось? – озаботился Терри.

– Семейные дела. Придется перезвонить отцу по телефону, который внушает больше доверия.

Терри газанул, проскочил в левый ряд и обогнал всех кого мог; вслед ему сигналили. Три минуты спустя он припарковался у одинокой телефонной будки с таким видом, будто финишировал в «Формуле-1».

– Обожаю такие трюки, – сказал Терри. – Вот тебе телефон. Я пойду отолью.

Я набрал номер Большого Джима.

– Благодарим вас за пользование «Голден стейт коммьюникейшнз», – завелся металлический голос, едва я вставил в щель телефонную карту.

Вот блин, угораздило нарваться на рекламу! Сейчас начнет впаривать что ни попадя. Интересно, сколько барахла можно разрекламировать за одну минуту? Конечно, стоило повесить трубку и заново набрать номер, и мне не пришлось бы проводить подобную статистику. Но я заленился – еще бы, целых тридцать два раза жать на кнопки – и потому терпел. Кстати, не повредит иметь про запас лишнюю причину для раздражения на младшего брата.

Джим схватил трубку после первого же гудка.

– Спасибо, что перезвонил.

– Говори быстрее – я из автомата.

– Буду краток. Как ты знаешь, твой младший брат пытался держать под контролем свое нездоровое пристрастие к азартным играм. С этой целью он стал посещать собрания, на которых специалисты делятся опытом, как с помощью двенадцатишагового метода сколотить целое состояние…

– Да-да, – перебил я. – Ближе к делу.

– Он увлекся игрой на бирже.

– Я заметил – в сумке вместо бюллетеней скачек были номера «Уолл-стрит джорнал» в ассортименте. Увлечение дорогое, но хоть законное.

– Законное, если не использовать че-дэ.

Очередная аббревиатура. Ладно, эту по крайней мере всякий вмиг разгадает. Чужие деньги.

– Разве прежде чем использовать че-дэ, человек не должен заручиться соответствующей доверенностью?

– В идеале должен.

Раздался грохот – это Терри колотил ногой в дверь телефонной будки. В руках он держал две банки пепси. Одну откупорил, сунул ее в будку и отошел. Я глотнул. Во рту стало холодно и сладко – в самый раз для такого разговора.

– Сейчас я сделаю очень смелое предположение, – сказал я в трубку. – Фрэнки инвестировал чужие деньги без ведома владельца.

– Не имею полномочий подтвердить твое предположение, – отвечал Большой Джим.

– И не надо. Я же детектив. И я догадываюсь, что, если бы Фрэнки наварил для своего клиента прибыли, он бы вчера вечером источал респектабельность, а не то, что источал.

– На подтверждение этого предположения я также не имею полномочий, – не сдавался Большой Джим.

– Кроме того, зная Фрэнки, сделаю третье предположение. Потеряв че-дэ, он вздумал вернуть их за один вечер. Поэтому не стал считать шаги, а попросту скатился сразу на двенадцатую ступень – иными словами, отправился в Вегас, а домой вернулся уже не по шею, а по уши в дерьме. И не вздумай опять произнести слово «подтверждение». Говори как нормальный водитель грузовика.

– О'кей. Согласен, вчера вечером он был по уши в дерьме.

– Идиот, – добавил я.

– А вот это заключение я подтверждаю.

– Слушай, хватит уже в остроумии изощряться. Деньги капают, – сказал я, сделав три больших глотка пепси. – Впрочем, каковы бы ни были мои человеческие чувства, как полицейский я должен задать один вопрос. Фрэнки действительно заказали?

– Видишь ли, мальчик всегда был склонен драматизировать. Хотя на сей раз, по-моему, он не шутит.

– Кто его заказал?

– Не говорит.

– Почему? Мы с тобой могли бы помочь. Давай я применю к нему спецметоды – глядишь, и расколется. – Я допил пепси.

– Нет, пока не надо, – поспешно отвечал Джим. – Прокрути пленку назад – и увидишь, что я тебе ничего существенного не сказал, кроме того, что наш общий друг играет на бирже и является законченным придурком. Все остальное – исключительно твои домыслы.

– Выходит, если мне придется присягать в том, что я ничего толком не знаю, я не стану клятвопреступником.

– Не дай Господь, – подхватил Джим.

– Пап, мне пора закругляться. Мы с Терри вышли на след дохлого Кролика. Да, еще раз спасибо за вчерашний вечер. Ты мне очень помог.

– Всегда пожалуйста, сынок. Кстати, о помощи. У вас там, случайно, не предусмотрено вознаграждение за подробную информацию?

– Для кровных родственников детективов точно не предусмотрено. А почему ты спрашиваешь? Вчера ты вроде бесплатно распинался.

– У меня возникли непредвиденные расходы.

– На какую сумму?

– На сумму большую, чем та, какой я располагаю. На сумму, большую, чем та, какую я в прошлом году выложил, чтоб спасти его задницу, и в десять раз превышающую ту, что я выложил в позапрошлом году за то же самое. Твой брат становится дорогим удовольствием.

– У меня сейчас нет времени. Я заскочу вечером.

– Не надо, – отрезал Джим.

– Это еще почему?

– Потому что я до сих пор греюсь в лучах твоего вчерашнего присутствия.

– Не пори чушь.

– Я не хочу, чтоб ты приезжал. У тебя хватает дел с расследованием.

– Папа, к черту расследование. Я приеду.

– Джеймс Майкл Ломакс-младший. – Большой Джим возвысил голос, произнося мое полное имя – которое я, к слову, старался не афишировать. Большинство мальчишек гордятся тем, что их назвали в честь отцов. В детстве у меня была куча приятелей, носивших титул «младший». Но, знаете ли, если вашего отца зовут Большой Джим, вас не станут называть Джимом-младшим. Нет, вы пребудете Маленьким Джимом и ныне, и присно, и во веки веков. Вот эта-то перспектива меня несказанно угнетала. Поэтому, когда мне исполнилось восемь, я заявил, что далее намерен называться своим вторым именем, и действительно, с того дня я откликаюсь только на «Майк».

Ну и рассвирепел же тогда Большой Джим! Он не вышел к праздничному ужину и следующие несколько месяцев едва меня замечал. Потом, конечно, смирился. В одно прекрасное утро, выйдя к завтраку, Большой Джим поздоровался со мной словами «Привет, Майк». С тех пор я Майк Ломакс. Использовать мое первое имя было дозволено только маме, но она приберегала свое право для особых, крайне редких случаев, чтобы показать из ряда вон выходящее недовольство мною. Большой Джим назвал меня так впервые. Поэтому я ответил соответствующим образом:

– Да, мамочка.

– Говорю тебе, не вздумай приезжать! Потому что если ты увидишь, что я сделал с твоим распрекрасным братиком, тебе придется арестовать меня за жестокое обращение с ребенком.

– Ладно, уговорил, – сказал я, с досады смяв в кулаке банку из-под пепси.

– Я знал, что ты меня поймешь. Счастливо, сынок.

Я повесил трубку, швырнул мятую банку в урну, промазал и пошел к машине. Терри читал книгу, прислонившись к запаске.

– Извини, – сказал я. – С тех пор как умерла мама, папе туго приходится с малышом Фрэнки.

Терри кивнул, а когда открыл рот, в его голосе слышалась мудрость всех патриархов, вместе взятых.

– Пожалуй, следовало пару раз сводить малыша Фрэнки в «Фэмилиленд».

 

Глава 26

Хорошо, что я не стал спорить – проиграл бы двадцать баксов. Эми уже поджидала нас в кабинете Карри на втором этаже здания, которое Терри теперь называл не иначе как «Гребаный Утенок». Мебель у Карри выполняла сугубо практические функции, сам кабинет производил впечатление полупустого ангара – короче, ничто не намекало на непосредственную близость к Голливуду.

На столе стояла серебряная рамка-диптих для фото. Из левой части улыбалась пожилая пара – без сомнения, родители Карри. Мама правой рукой опиралась на трость, а левой держала за руку мужа, точную копию хозяина кабинета. С другой стороны было запечатлено счастливое семейство на горнолыжном курорте – сам Карри, его прехорошенькая жена и двое малышей.

– Этой фотке немало лет, – объяснил Карри, перехватив мой взгляд. – Дети уже большие – одному десять, другому двенадцать.

Третий дорогой сердцу Карри объект, не первой молодости футбольный мяч с выцветшими автографами, красовался на книжной полке в компании со степлером, видеокассетами, которые учли всех, кто вошел в «Фэмилиленд» и кто оттуда вышел, и прочими необходимыми в работе предметами. В целом кабинет Карри являлся антиподом Килкулленова, оформлявшегося под девизом «Слава мне». Одно из двух: либо Карри – очень скрытный тип, либо он, в гипертрофированной природной скромности, полагает, что ошарашивать посетителей многочисленными яркими эпизодами из собственной биографии невежливо.

– Надеюсь, ваш визит означает, что у вас хорошие новости, – произнес Карри, достав из небольшого черного холодильника четыре бутылки перье и передавая их по кругу.

– К сожалению, нет, – ответил я. – Эдди Элкинс оказался педофилом, притом судимым. У него «послужной список» чуть не в милю длиной – еще бы, за двадцать-то лет практики.

Эми поперхнулась минералкой.

– Боже правый! Мы взяли на работу педофила! – Она грохнула бутылку на стол. Минералка вырвалась из горлышка, как из гейзера, однако стекло не треснуло, словно французы разрабатывали упаковку с расчетом на нацию горячих сокрушителей бутылок. – Кто еще об этом знает?

– Полицейские, которым поручено дело, и вы двое.

– Брайан, как такое могло случиться? – Бультерьер набросился на начальника охраны.

– Мне откуда знать? Лучше Стива спроси – посмотрим, как он выкрутится. – Специально для нас Карри пояснил: – Стив Дариен у нас главный менеджер по персоналу. У него в отделе всех проверяют чуть не до седьмого колена – мышь не проскочит. Не представляю, как умудрился проскочить Кролик.

– В твоих интересах выяснить, – прошипела Эми. – Потому что именно с этого вопроса Айк Роуз начнет с тобой задушевную беседу. А потом он наверняка захочет узнать, сколько еще извращенцев мы взяли на работу и сколько их разгуливает по парку и щупает детишек.

Карри выбрал верный способ защиты – проигнорировал тираду Эми.

– Послушайте, ребята, если Элкинс – педофил, может, ему отомстили родственники жертвы?

– Мы прорабатываем эту версию, – отвечал Терри. – Но есть и другая: возможно, настоящая цель убийцы – «Ламаар энтерпрайзис». Мы почти уверены, что пресловутый палец во флипбуке означает вовсе не «идите на…». Он означает «Это номер один. Готовьтесь к новым жертвам». Вам следует усилить охрану и предупредить работников, чтоб были начеку…

– Ни о каком «начеку» мы никого предупреждать не станем, – подскочила с дивана Эми. – Это верный способ устроить панику. Скажите будущим актерам, которые у нас практикуются, что их выслеживает маньяк с прыгалками, и они разбегутся прежде, чем я произнесу «Кролик Трынтрава».

– Эми, это же ваша обязанность. – Терри попытался воззвать к здравому смыслу.

– Это моя обязанность, детектив, – произнес Брайан, на всякий случай поймав взгляд Эми. – Я усилю охрану, но сделаю это без шума. Я не стану стягивать сюда федеральные войска – за комаром не с топором, верно? Что-нибудь еще?

– Да, – кивнул Терри. – Мы слышали, ваше руководство затеяло в Лас-Вегасе совместный бизнес с семейством Леоне. Объясните, как компания, которая желает защитить детей от подробностей убийства Эдди Элкинса, строит общие планы с четвертым по счету поколением махровых мафиози?

Если Терри рассчитывал во второй раз довести Эми до белого каления, он промазал, причем конкретно. Эми только махнула рукой и вновь уселась на диван.

– Ах, детектив, не будьте таким наивным. «Кока-коле», значит, можно, «Макдоналдсу» можно, «Американ эйрлайнз» и остальным четыремстам девяноста семи компаниям из списка «Форчун» – сколько угодно, а «Ламаар энтерпрайзис» нельзя? По-вашему, владельцы казино – сплошь мафиози, а кто тогда владельцы нефтяных компаний, фармацевтических концернов или те же производители сигарет? Ангелы с крыльями? Лас-Вегас – великолепная возможность повысить прибыль. Мы просто обязаны с ними сотрудничать – ради наших акционеров.

– Прекрасная формулировка, мисс Чивер. Похоже, вам уже приходилось произносить эту речь, – съязвил Терри.

– Мне часто задают один и тот же дурацкий вопрос.

– Что ж, может, я и дурак, зато знаю, в чем разница между служащими «Энрон» и потомственными мафиози. А разница в том, что компании, упомянутые в «Форчун», имеют тенденцию разрешать конфликты посредством судебных процессов, а вовсе не путем физической расправы.

Эми снова боевито подскочила.

– К вашему сведению, детектив, ни с руководством «Камелота», ни с его владельцами у нас не только конфликтов – разногласий не возникало. А если бы и возникли, не сомневайтесь – ни генеральный менеджер, ни финансовый директор не пошли бы шарить по туннелю, вооружившись прыгалками. Так что здесь вам ловить нечего. Если у вас есть еще вопросы по существу, задавайте, если же нет – обижайтесь на себя.

– Мы хотели бы еще раз пройтись по парку, – процедил Терри. – Нам нужен доступ во все зоны.

– Это в какие во все? – напряглась Эми. – Что конкретно вы хотите увидеть?

Я думал, Терри сейчас сорвется и рявкнет: «Не твое собачье дело, шестерка сиськастая!» – однако его опередил Брайан.

– Эми, – назидательно начал он, – мистер Ломакс и мистер Биггз расследуют убийство, и мы, нравится нам это или нет, должны оказывать им всяческое содействие, иначе наше поведение будет расценено как воспрепятствование свершению правосудия. Джентльмены, я буду рад, – он сменил назидательный тон на подобострастный, – обеспечить вам доступ куда угодно, но только в сопровождении моих людей.

– Не вопрос, – ответил Терри.

– Я буду вас сопровождать, – вызвалась Эми.

– С вашей стороны это очень великодушно, – ласково улыбнулся Терри, – тем более, мисс Чивер, при вашей загруженности. Мы не посмеем отрывать вас от более важных дел.

– Наш главный управляющий Айк Роуз вчера вечером позвонил мне из Сингапура. С настоящего момента и до того, как мы… как вы найдете убийцу, у меня нет более важного дела, чем сопровождать вас. Сейчас это моя основная обязанность.

– Наконец-то у нас появилось нечто общее, – съязвил Терри.

– Один вопрос, – спохватился Карри. – Вам удалось связаться с сестрой Элкинса?

– Мы проверили номер в Балтиморе, – сказал я. – Это оказался телефон-автомат в аэропорту.

– Вы хотите сказать, что жертва не имела родных?

– Именно. Жертва имела главным образом жертвы. Карри достал телефон и набрал четырехзначный номер.

– Лили, – сказал он в трубку, – передайте Дариену, что он мне срочно нужен. Срочно, я говорю. Сию минуту. Что? Собрание? Так вызовите его. Скажите, Бадди Лонго на проводе. Бадди Лонго, – пояснил Карри, обращаясь к нам, – на языке старших менеджеров компании означает «серьезная проблема». Что-то вроде «полундра!» на корабле. – Он снова приложился к трубке. – Стив, сколько тебе надо времени, чтобы распустить собрание? Минута? Отлично. Значит, буду через минуту. Итак, джентльмены, Эми сейчас устроит для вас вип-тур.

– Желательно пеший, – отозвалась Эми. – Так мы вызовем меньше подозрений.

– Отличная мысль, – одобрил Терри. – Разумеется, двое парней в пиджаках, при галстуках и при пистолетах запросто смешаются с толпой.

Нет лучше места для расследования убийства, чем «Фэмилиленд». Солнце сияет, из невидимых громкоговорителей льется жизнеутверждающая музыка, воздух напоен запахами сладкой ваты и прочих крахмально-химических деликатесов, которыми любят травиться представители среднего класса.

Помню, как мы с Джоанн в первый раз вместе пришли в «Фэмилиленд».

– А здесь мне больше нравится, чем в Диснейленде, – сказала Джоанн. – Даже не знаю почему. Вроде и здесь и там всякие аттракционы и мультяшки разгуливают, но в «Фэмилиленде» есть нечто необъяснимо прекрасное.

– Да, здесь очереди покороче, – не удержался я. – Просто Диснейленд больше раскручен.

– Может, все дело в цветовой гамме? – мечтательно предположила Джоанн. – У «Ламаар» преобладают пастельные тона.

К окончательному выводу она так и не пришла.

– «Фэмилиленд» чем-то отличается от Диснейленда, – поведал я Эми по дороге к месту преступления. – Вот только не пойму чем.

– Я очень рада, что вы заметили, – оживилась Эми. – Это не каждому дано. А разница в самой цели создания парка. Видите ли, в Диснейленд люди сбегают от действительности – иными словами, Диснейленд – место, где можно на время спрятаться. Дин Ламаар, напротив, хотел создать парк, в который люди бы возвращались как в родной дом, парк, в котором словно попадаешь в объятия любящей семьи. Намеки на этот посыл буквально в каждом аттракционе, в каждом мультяшке, в каждом ресторанчике. Другое дело, что они, намеки, очень тонкие.

– Например, посыл проявляется в пастельных, а не в кислотных тонах, – продолжал я.

– Вы очень восприимчивый человек, – приятно удивилась Эми. – Теперь я понимаю, почему вы выбрали профессию детектива.

Наша прогулка началась от главного входа по бульвару Фантазий. Тут и там виднелись магазинчики сувениров – как ни странно, покупателей было негусто.

– В первой половине дня наши посетители почти не делают покупок, – пояснила Эми. – Однако все устроено так, что из парка невозможно выйти, не пройдя мимо магазинов. Попробуйте не заглянуть хотя бы в один из них, когда ваш малыш виснет на вас и скулит: «Мамочка, купи!»

На площади Дружбы какой-то толстяк попросил Эми сфотографировать его с женой.

– Вон там, у памятника, если вас не затруднит, мэм.

В одной руке у толстяка был хот-дог, в другой – литровый стакан, на дне которого еще плескалось что-то безалкогольное. Толстяк запихал в свой безразмерный рот весь хот-дог целиком, чтобы вытащить «мыльницу».

Оглушительно чавкая и слизывая с подбородка горчицу, толстяк указал Эми на бронзовое изваяние Дина Ламаара в обнимку с Кроликом Трынтравой. На подножии было выгравировано: «Дин Ламаар, 15 октября 1924 г. – 21 мая 2002 г. Он живет в сердцах детей всего мира».

Эми щелкнула слонообразных супругов, и мы приблизились к Пещере. Пещера представляла собой огромную… хм… пещеру. Снаружи она выглядела как пещера, а внутри – как пещера, залитая неоновым светом, способным всякого по уши погрузить в виртуальную реальность и до потери пульса задолбать хип-хопом.

– Нашим персонажам не нравится это место, – пояснила Эми. – Здесь развлекаются в основном подростки, которые уже вышли из того возраста, когда мультяшки представляются белыми и пушистыми. Подростки нередко даже нападают на персонажей.

Мы сели на Веселый Трамвайчик и через десять минут оказались у ворот Города Непосед.

– Здесь играют малыши, – сказала Эми.

Шумовой фон состоял из радостного визга детишек от четырех до шести лет. Попадались и совсем крохи. Некое существо, не то лягушка, не то зеленая ящерица, с малышом на руках позировало перед фотоаппаратом, который держал счастливый отец.

– Бьюсь об заклад, это было любимое место покойного, – произнес Терри.

– Всякий, кто знал о наклонностях Элкинса, мог его тут выследить, – поддержал я. – Сколько всего в парке камер видеонаблюдения?

– Почти тысяча, причем наши страховщики утверждают, что этого мало, – отвечала Эми. – Хорошая новость: все, что происходит в парке, фиксируется камерами и затем переписывается на ди-ви-ди. Плохая новость: одному человеку понадобится около двух лет, чтобы просмотреть записи, сделанные за один день.

– Ничего, мы задействуем не одного человека, а гораздо больше, и они не станут отвлекаться на посторонних мультяшек. Нужно просмотреть записи, касающиеся последней прогулки Элкинса, – сказал я. – Особенно тщательно – те, что были сделаны здесь, в Городе Непосед.

– Я поговорю с Брайаном. Вы получите все необходимое. – Эми покачала головой. – Как подумаю, что выродок вроде Элкинса… – Она прикусила губу. – Извините, джентльмены, мне нужно попудрить носик.

Мы обошли Город Непосед без Эми и зарулили в туалет. С полдюжины парней невидящими глазами смотрели в стену, полностью сосредоточившись на деле.

Куда бы вы ни зарулили во время прогулки по «Фэмилиленду», вас всюду приветствует вежливый голос, например: «Добро пожаловать в Мир Фантазий; Добро пожаловать в Счастливую Деревню». Затем вам приходится выслушать, что можно делать на упомянутой территории, а чего нельзя. Почему-то предполагается, что посетитель должен сразу проникнуться атмосферой дружелюбия.

Мы с Терри заняли места у писсуаров. Откашлявшись, Терри своим великолепно поставленным механическим голосом произнес:

– Добро пожаловать в Мир Облегчения! Пожалуйста, расстегните ширинку и достаньте член. Если у вас возникнут проблемы, не стесняйтесь обращаться к туалетному работнику. Благодарим за пользование писсуаром. Не забудьте смыть. Желаем вам хорошо развлечься.

Я хохотнул, однако Терри явно ожидал более бурной реакции. Что поделать – я старался не намочить туфли.

К сожалению, больше в тот день в «Фэмилиленде» с нами ничего интересного не произошло.

Мы опять побывали в Кроличьей Норе, на сей раз проникнув туда через вход номер 17, то есть проделав последний путь Элкинса. Этот вход отличался от других размерами – его рассчитывали на выезд запряженных шестерками карет.

Вход номер 17 охранялся седовласым смотрителем. Старикан кивнул группке служащих парка, а по знаку Эми пропустил и нас.

– Если Брайан полагает, что это и есть усиленная охрана, я вам не завидую, – произнес Терри.

Мы, подобно Эдди, сделали несколько поворотов в соответствии с коленцами водопроводных труб – и прониклись атмосферой необратимости, представив, как вот именно здесь Эдди закурил свою последнюю сигарету и погиб, втайне от недремлющих камер видеонаблюдения. Что ж, кроличья жизнь полна неожиданностей.

Вернувшись откуда начали, то есть в кабинет Карри, мы узнали, что менеджеры по персоналу действительно проверяют биографии соискателей, однако странным образом проворонили тот факт, что сквозь биографию Элкинса красной нитью проходит нездоровое отношение к детям.

– Они взялись проверять по новой, – сказал Карри. – Я тоже. Назревает конфликт интересов. В смысле, Дариену интересно спасти свою задницу, а мне – свою.

Через четыре часа мы с Терри покинули «Фэмилиленд» с тем же, с чем и пришли, – с пустыми руками.

 

Глава 27

В участок мы вернулись только в седьмом часу. Килкуллен успел уйти домой, зато Мюллер был на месте.

– Эй, вы, босс оставил вам по сообщению! – окликнул он.

На наших с Терри столах красовалось по неслабому осколку шара для боулинга. Осколки, помимо психотропной, выполняли еще и практическую функцию – прижимали записки, накорябанные до боли знакомым почерком. «Ломакс, проследи, чтобы Биггз не филонил. Не то и твоей заднице не поздоровится. Килкуллен».

– Дай угадаю, что в твоей, – предложил я Терри. – Итак, записка от босса, и сказано в ней следующее: «Биггз, проследи, чтобы Ломакс не филонил. Не то и твоей заднице не поздоровится».

Терри нахмурился:

– Хороший босс всегда придумает новый способ мотивирования. Теперь я просто рвусь в бой.

– Вот что Сьютула и Лэнджер выудили из базы данных. – Мюллер бросил мне на стол коричневую картонную папку. – Полное собрание извращений Элкинса. На его счету двадцать четыре жертвы. По крайней мере о стольких известно. Конечно, родители несчастных детей и без того уже прошли все круги ада, а теперь, как ни прискорбно, попали еще и в список подозреваемых. Через несколько дней я смогу на них выйти.

– А версию губернатора о связи «Ламаар энтерпрайзис» с мафией ребята не проверили? – спросил Терри.

– С какой еще мафией? Мафия – миф, который сочинили американские итальянофобы, – с апломбом заявил Мюллер, плюхнув мне на стол еще одну пухлую папку. – Впрочем, если вы верите газетам, можете считать, что мафия живехонька и, более того, процветает в Вегасе под чутким руководством Мейера Лански. Слыхали про такого?

– Еврей, который во времена Моисея был крестным отцом? – уточнил Терри.

– Точно. Он водил дружбу с Багси Сигелом. Эта пара еще в сороковые провидела светлое будущее Вегаса. Их прикрывали криминальные синдикаты Нью-Йорка, Нью-Джерси и Филадельфии, но потом Багси заподозрили в воровстве и убрали.

– Знаю, – отвечал Терри. – Не один ты фильмы с Уорреном Битти смотришь.

– В группировку входил некто Энрико Леоне. В пятьдесят пятом он переехал в Вегас и открыл казино «Камелот». С тех пор им и владеет и управляет семейство Леоне, в настоящий момент – Арабелла Леоне, внучка Энрико. Все законно. В смысле законно с поправкой на Вегас. Арабелла-то и решила создать совместное предприятие с «Ламаар энтерпрайзис».

– На брак по любви не тянет, – заметил я.

– Для казино это очень выгодно. «Ламаар» располагает разнокалиберными звездами, которые и будут привлекать клиентов. Ловля на живца. Плюс у «Ламаар» репутация белой и пушистой, что наследнице Энрико Леоне тоже на руку.

– Только не надо про белых и пушистых. А для чего, собственно, «Ламаар» вздумала отдаться Леоне, которые недалеко ушли от Багси Сигела и Мейера Лэнски?

– Для чего, для чего! Для денег, конечно! С тех пор как «Ламаар энтерпрайзис» купили японцы, дела там обстоят не лучшим образом. Если верить «Уолл-стрит джорнал», сделка с Вегасом через пять лет будет приносить «Ламаар» одиннадцать процентов прибыли вместо нынешних девяти процентов убытка. Ножницы получаются в двадцать процентов, а это вам не кот начхал. За такие деньги не только мафиози – прокаженному отдашься. Есть и еще одна причина. В «Форбс» прочитал. «Ламаар» начинала с производства мультфильмов. Конечно, они и нормальное взрослое кино снимают, особенно с тех пор, как Айк Роуз стал главным управляющим. Но «Ламаар» по-прежнему ассоциируется с мультиками, и это его угнетает – ведь где мультики, там, значит, серьезного бизнеса не жди. Вегас же привлекает молодых и крутых. У молодых и крутых денег полно, а тратить их на майки с Микки-Маусом они считают ниже своего достоинства. Вот «Ламаар энтерпрайзис» и захотелось поиметь этот кусок рыночного пирога. Сделка двояковыгодная, особенно для «Камелота».

– Так ты думаешь, мафия все-таки замешана в убийстве? – спросил Терри.

– Нет. В этой сделке не может быть проигравших. Какой сторонам смысл портить дело убийством? В любом случае им не понравится информация о наклонностях Элкинса.

– Ты молоток, Мюллер, – похвалил я.

– Еще какой, – подхватил Терри. – Спасибо за краткое изложение. Теперь нам не придется над папками штаны просиживать.

– Вообще-то я и не рассчитывал, что вы их хотя бы откроете. В смысле папки. Но я подумал, вам не помешает плюхнуть Килкуллену на стол что-нибудь увесистое. Наш ответ, так сказать.

– Пожалуй, теперь любители частного сыска в Сакраменто на пару дней отстанут от наших задниц и дадут спокойно раскрыть дело, – кивнул Терри. – Мы твои должники.

– Пустяки, я отлично поразвлекся. И не только подробностями из жизни педофилов, – отвечал Мюллер. – Вот, например, как вам такой пассаж… Слышали об Оскаре Гудмене?

– Нет.

– Оскар Гудмен – адвокат, специализируется на боссах мафии. Защищал и самого Мейера Лэнски. Ладно, фиг с ним, с Мейером. Угадайте, где сейчас Оскар Гудмен?

– На кладбище, – предположил я.

– Нет, потому что не власти его прищучили, – возразил Терри. – Думаю, Гудмен слишком много знал, мафия занервничала, и теперь он прохлаждается на дне какого-нибудь озера в цементных ботинках двенадцатого размера.

– Не угадали, – обрадовался Мюллер. – Оскар Гудмен, успешно защищавший самых опасных представителей итальянской диаспоры, сейчас мэр Лас-Вегаса. Ребята, мы с вами трудимся на благо великой страны!.. До завтра.

Мюллер ушел домой, а мы с Терри положили Килкуллену на стол папку с материалами о Лас-Вегасе, снабдив ее своими соображениями, почему проработка версии о мафии в данном деле является тупиковым путем. Мы уже собирались провести следующий час за увлекательнейшим занятием – изучением многочисленных дел Элкинса, когда у меня зазвонил мобильник. Определитель высветил номер больницы. Не хотелось мне отвечать, однако пришлось.

– Здравствуйте, детектив Ломакс. Это Джен Трахтенберг. Я звоню, чтобы поблагодарить вас за ответ на мой звонок. Правда, я вам утром не звонила.

Ну и денек выдался. Я не придумал ничего лучшего, чем задать идиотский вопрос:

– Как не звонили? Кто же тогда звонил?

– Я всю неделю на транквилизаторах, – отвечала Джен, но не в беспамятстве. Я помню, кому я звонила, а кому не звонила. Сегодня утром я отвозила дочек в школу, а потом поехала в Тарзану за мамой. Мама поживет у нас, поможет мне с девочками. Буду пока брать ночные дежурства. Так проще, все равно у меня бессонница. – Джен испустила глубокий вздох. – Сегодня я первый день на работе со смерти Алана, и была очень рада узнать, что для расследования убийства моего мужа вы задействовали дополнительные людские ресурсы.

– Джен, слово даю: мы найдем убийцу. Не теряйте веры только потому, что я не могу сообразить, кто мне звонил из больницы.

– Я, кажется, знаю кто, – сказала Джен. – Дайана Трантанелла. Она и мне звонила. Сказала, что вчера познакомилась с вами в неофициальной обстановке.

– Так и есть. Мир тесен.

– Куда уж теснее. Две вдовы, которые вместе работают, звонят одному и тому же детективу. Дайана очень милая, вы с ней наверняка будете прекрасной парой.

Я хотел было объяснить, что нам с Дайаной до состояния пары еще как до неба, однако меня остановило одно обстоятельство: в голосе Джен слышался смех. Впервые со дня нашего знакомства при печальных обстоятельствах. Я решил не разочаровывать ее.

– Спасибо, Джен.

– Мне пора работать. Держите меня в курсе.

– Джен, все, что происходит между мной и Дайаной, касается только нас двоих.

– Я имела в виду расследование обстоятельств убийства моего мужа.

– Ах это… Да, конечно.

Джен рассмеялась по-настоящему.

– Детектив, я не настолько любопытна. Вдобавок все, что происходит между вами и Дайаной, тотчас становится темой дня у нас в сестринской.

– В таком случае держите меня в курсе, – попросил я.

Она снова засмеялась, и у меня сразу полегчало на сердце. Меня не смутил даже факт, что смеются надо мной. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я нажал «отбой». Биггз хихикал, скрючившись за столом.

– Ну и чего ты веселишься?

– Видишь ли, чтобы понять суть дела, мне достаточно было слышать только твои реплики. По-моему, на большее я сегодня как детектив уже не способен. Давай пошлем Элкинса куда подальше и завалимся в паб!

– Давай, – сразу согласился я. – Хуже не будет.

Я подбросил свой осколок шара для боулинга и поймал его.

Через полминуты мы были на улице.

 

Глава 28

На следующее утро, ровно в пять пятнадцать, двадцать третья из ста самых влиятельных персон Голливуда отъехала от собственного дома и вырулила на Амальфи-драйв, что в районе Пасифик-Палисейдз.

Конечно, персона могла вызвать одного из водителей, работающих в «Ламаар студиоз». Если уж на то пошло, персона могла попросить подбросить ее на работу даже и любого из вице-президентов «Ламаар студиоз». Потому что персона звалась Ронни Лукас. Но Ронни Лукас предпочитал сам водить свой трехлетний «лендкрузер».

Сегодня, как обычно по средам, Ронни направлялся в приют для бездомных при Объединенной методистской церкви, что на пересечении бульвара Пико с Четвертой улицей в Санта-Монике.

Ронни Лукас являлся феноменом индустрии развлечений. Когда журналисты спросили его, каково после восемьдесят седьмого места в рейтинге ста самых влиятельных персон Голливуда, проводимом «Энтертейнмент уикли», оказаться сразу на двадцать третьем, Ронни ответил:

– Видимо, это закон обратной перспективы. В прошлом году у нас с Кэти был только один сын, Джереми, и в рейтинге трех самых влиятельных персон в доме я занимал почетное третье место. А теперь у нас родились близнецы, да еще мы завели спрингер-спаниеля, и я скатился с третьего места на шестое.

Десять лет назад Ронни был пустым местом, а точнее – молодым актером из Мунстера, что в штате Индиана, подрабатывавшим официантом и бегавшим по прослушиваниям. А потом умер Джо Диггз, чернокожий комик, игравший сварливого старого метеоролога в запредельно успешной комедии положений под названием «Эфир навыворот». Продюсеры не хотели заменять одного чернокожего старикана на другого. У них имелись свои причины: «Второго Диггза не будет, а сравнения в его пользу нам не нужны. У нас уже играл самый смешной чернокожий, и мы не возьмем в сериал его бледную тень».

Так появился новый персонаж, Сонни Дей, белый парень двадцати с хвостиком, патологически неспособный предсказывать погоду, но при этом настолько обаятельный, что фиктивные телерейтинги стали просто зашкаливать.

Ронни вписался. Не каждому, будь он хоть трижды голубоглазым и белокурым, удается сродниться с аудиторией как с собственными соседями. «Эфир навыворот» попал в десятку самых популярных сериалов.

Ронни Лукас совершил стремительный взлет – от реплики «Добрый вечер, сегодня я обслуживаю ваш столик» до обложки «ТВ-гида». Слава – она что кокаин: Ронни мигом подсел. Он любил вечеринки и поклонников, он даже папарацци любил. Однако за дело взялась Кэти, возлюбленная Ронни еще со старших классов, – на тот момент они были женаты три года. Однажды ночью, вскоре после того как Ронни объявили «Ароматом месяца», он завалил домой, благоухая перегаром, сортиром и женским парфюмом, и обнаружил на подушке записку следующего содержания: «Я возвращаюсь в Индиану. Я люблю тебя, но не хочу жить с главным мудилой Голливуда».

На следующий день Ронни стоял под дверью у тещи и тестя в Мунстере. Он позвонил, Кэти открыла, он рухнул на одно колено и сказал:

– Прости меня. Клянусь, я стану главным антимудилой Голливуда, только поедем домой.

Кэти согласилась, и Ронни сдержал клятву. Он сменил амплуа – стал честным парнем, который любит жену и детей и ответственно относится к работе. Папарацци потеряли к нему интерес. И хотя Ронни всячески отрицал собственную влиятельность, он не мог отрицать собственной популярности. Три года он не расставался с призом зрительских симпатий.

Ронни сменил телевидение на большое кино; правда, ни один фильм с его участием не номинировался на «Оскар», зато все они получали похвальные отзывы и делали феноменальные кассовые сборы. Любая студия готова была продать все свои души оптом (конечно, если предположить, что удалось бы найти хоть одну), лишь бы сманить Ронни Лукаса. Ронни, однако, оставался верен компании, благодаря которой совершил свой первый рывок, а именно «Ламаар студиоз».

Кинозвезда и лицо компании, недавно он подписал контракт на пять лет и пять полнометражных фильмов. «Ламаар» любила Ронни, и Ронни отвечал взаимностью.

Сверяя свою нравственность по Кэти, Ронни оставался невинным, совсем как мальчик, что десять лет назад уехал из Индианы, имея в кармане джинсов двести шесть долларов.

В то утро он должен был раздавать бездомным бесплатные завтраки. В шесть часов Ронни уже ловко раскладывал еду по ярким одноразовым тарелкам, успевая шутить с завсегдатаями. Последних халява привлекала куда больше, чем ее звездный подавальщик; впрочем, контингент отлично знал, кто такой Ронни, и уважал установленные им рамки: никаких автографов, никаких фотографий. Ронни не хотелось выделяться среди остальных волонтеров.

– Buenos dias, Мэнни, – приветствовал он смуглого мексиканца, брюхо которого объемом в сорок восемь дюймов не вписывалось в рамки штанов сорок второго размера. – Сото esta usted?

– Yo tengo una hambre canino! – гаркнул Мэнни. Ронни постоянно задавал ему один и тот же вопрос. – Я голодный, как койот.

Ронни наложил целую тарелку омлета.

– Немножко холестерина тебе не повредит, Мэнни.

– Amigo, я читал в одном «падлоиде», что за следующий фильм ты срубишь пятнадцать лимонов.

– Я «падлоидов» не читаю.

– Поверь на слово. Es verdad. Так вот, я подумал, может, ты выделишь мне четыре, от силы пять лимонов? Тогда бы я купил хорошенький домик к тебе поближе. Соседями были бы.

– Идея неплохая, но требует проработки. Пусть твои люди свяжутся с моими.

– Люди? – покачал головой Мэнни. – С людями-то вся и закавыка. У них телефона нету. – Мэнни и Ронни рассмеялись одновременно, словно закадычные друзья. Один живет в доме за десять миллионов долларов, другой – в коробке из-под холодильника, а так никакой разницы.

Следующей подошла негритянка в линялых «левисах» и желтой футболке. Беатрис Темплтон было тридцать шесть лет, двадцать из которых она провела на улицах Лос-Анджелеса. Левой рукой Беатрис протянула миску, правую держала у рта.

– Готовься морально, – произнесла она.

– Всегда готов. – Ронни приложил руку к сердцу. – Не томи.

– Встречайте: зубы! – воскликнула Беатрис и быстро убрала руку, открыв два ряда ослепительных патентованных зубов. Несколько человек отвлеклись от тарелок, но в следующую секунду уже снова активно заработали пластиковыми вилками. В этом помещение вечно кто-нибудь да кричит. Поесть спокойно не дают. – Ронни, я наконец-то вставила зубы!

– Беатрис, ты настоящая красавица. – И Ронни одарил негритянку взглядом столь нежным, что миллионы женщин, окажись они поблизости, с досады порвали бы ее в клочья.

По видавшему виды темному лицу заструились слезы.

– Ронни, я чувствую себя красавицей. Благослови тебя Господь. Ты мой Белый Рыцарь. Мне никогда тебя не отблагодарить.

– Ну что ты, Беатрис, какая благодарность. Мой друг Сэнди – стоматолог. Он обожает вставлять зубы.

– Да, он делал зубы Хэлли Бери, Джей Ло, Джанет Джексон, а теперь к звездному списку может добавить Беатрис Темплтон.

– Спорим, Сэнди уже на весь город о тебе растрезвонил. Тщеславие его погубит. – Ронни счистил в миску добрую порцию омлета.

– Думаешь? – спросила Беатрис, по-голливудски отклячив бедро и сверкая зубами.

– Уверен. Какой интерес трудиться над улыбкой звезды? Разница будет почти незаметна. А вот попробуй-ка из девушки вроде тебя сделай красотку.

Беатрис взвизгнула:

– У него получилось!.. Я люблю тебя, Ронни.

Следующим в очереди стоял весьма странный тип. Высокий, белый, лет сорока; впечатление, будто из Мексики пешком шел, причем без бритвы и шампуня. На типе были грязные хлопчатобумажные штаны, клетчатая рубашка и плащ – мешковатый, просторный, в стиле детектива Коломбо. Ронни прежде не видел этого бродягу.

– Привет, – улыбнулся он. – Меня зовут Ронни. Добро пожаловать в бесплатную столовую.

– Марк, – представился бродяга, не отрывая взгляда от собственных кроссовок.

Как и положено актеру, Ронни изучал манеру говорить и язык жестов. Он всегда удивлялся своему агенту, Сиду Реснику: ростом Сид был пять футов два дюйма, однако в любое помещение входил, расправив плечи и откинув голову. Будучи коротышкой, Сид не ощущал себя коротышкой и не вел себя как коротышка.

Поведение Марка, напротив, ничем не отличалось от поведения большинства долговязых парней, попавших в помещение с низким потолком. Марк втянул голову в плечи, словно желая не слишком бросаться в глаза.

– Ты тут первый раз? – спросил Ронни.

– Да, – буркнул долговязый, по-прежнему не глядя Ронни в глаза, и поспешно добавил, словно ему не терпелось скорее закончить разговор: – Можно мне омлета?

Однако Ронни уже вошел в роль защитника обиженных судьбой. Человек нуждается в помощи, а Ронни никогда не отворачивался от новичков.

– Откуда ты родом, Марк?

– Из Мунстера.

– Это который в Индиане? Не может быть! Я сам родился и вырос в Мунстере. Мои родители до сих пор там живут. У них дом в Холмане.

– Знаю. Я вел в старших классах физкультуру. Уже после того, как вы уехали в Лос-Анджелес. В городе только и разговоров было, что о вас. Вы как раз снимались в программе «Эфир навыворот», когда я пришел работать в школу.

– Мы с женой в июне поедем в Мунстер на вечер встречи выпускников.

– Вы-то поедете, – пробормотал Марк. – А вот мне туда путь заказан. Не желают они иметь дела слипами, осужденными за хранение кокаина.

– Печально, – произнес Ронни, и половник в его руке дрогнул. – Впрочем, не важно, что ты совершил в прошлом. Главное, что сейчас ты на правильном пути. У нас тут хватает парней с судимостями. Они собираются ежедневно в полдень. Я с удовольствием тебя с ними познакомлю.

– Не хочу быть обузой…

– Какая обуза! Мы здесь для того, чтобы помогать оступившимся. Я полностью к твоим услугам.

– Тогда положите мне еще пару сосисок.

Ронни выполнил просьбу.

– Приятно было поговорить с земляком. Правда, доложу я тебе, акцент-то у тебя какой-то не такой. Откуда ты родом, только честно?

– Из Восточной Европы. Из-за наркоты нигде надолго не задерживаюсь… – Марк снова уставился на свои видавшие виды кроссовки. – Рад был познакомиться. Физкультпривет.

– Физкультпривет, – отвечал Ронни, копируя интонацию. Он смотрел в сутулую спину Марка и думал: «Славный парень. Интересно, встретимся ли мы еще?»

Они встретились. Через сорок минут Марк нагнал Ронни на стоянке и попросил уделить ему несколько минут.

– Как знать, может, вам удастся наставить меня на путь истинный, – усмехнулся он.

«Проняло!» – мысленно восторжествовал Ронни, и они пошли к пальмовой роще, чтобы поговорить без свидетелей.

Вдали от любопытных глаз, досужих ушей и болтливых языков человек, назвавшийся Марком из Мунстера, что в Индиане, выхватил из-под своего замызганного плаща бейсбольную биту и ударил Ронни по голове.

– Спасибо за прекрасный завтрак, – произнес он, располагая забрызганную мозгами биту рядом с тем бесформенным, окровавленным, жутким, что еще несколько секунд назад было двадцать третьей из ста самых влиятельных персон Голливуда.

 

Глава 29

Андре меня полностью игнорировал. Я пытался озадачить его кучерявые мозги, вопрошая, позвонить сегодня Дайане или нет. Мнение Терри я уже выслушал. «Звони ей каждые пять минут», – выдал он после третьей кружки пива.

Однако Андре был слишком занят – гонял по полу пиалу, из которой я имею обыкновение есть «Чериос». В конце концов ему удалось зажать пиалу в углу и в несколько взмахов языка слизнуть со стенок прилипшие овсяные колечки.

– Молчишь? Ладно, и без твоих советов обойдусь. Так вот знай: я позвоню ей сегодня вечером.

Мои слова потонули в шлепанье розового языка – Андре запивал завтрак.

Через тридцать секунд Дайана позвонила сама.

– Привет, это Дайана Трантанелла, – весело донеслось из трубки.

– Какое совпадение! Мы только что о вас разговаривали.

– Правда? А с кем?

– С Андре. Это мой пудель. Глупо, да?

– Нормально. У меня есть кошка, Бланш. Правда, в разговорах с ней я пока не упоминала вашего имени, но, кажется, это дело времени. Я вчера звонила вам на сотовый, а сообщения не оставила, потому что не хотела казаться слишком официальной. Потом я не решилась позвонить вам в участок, чтобы не отвлекать от расследования дела об убийстве. А теперь вот звоню домой. Просто склонность просчитывать ходы наперед – мой фирменный способ обольщения.

– Я так и подумал. Знаете, я тоже все не решался вам позвонить. Чем обязан?

– Я вам говорила, что работаю медсестрой. Но не уточнила, в каком отделении. Уточняю: в детской онкологии. Мои пациенты – смертельно больные дети. Некоторые, правда, находятся в стадии ремиссии, однако большинству повезло гораздо меньше.

– У вас нелегкая работа.

– Зато лучшая в мире. Я обожаю выходить на дежурство, хотя после дежурства порой реву ночи напролет. – Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. – Наша программа называется «У меня есть мечта». Дети рассказывают, чем они хотят заняться или с кем хотят познакомиться, и, если это в человеческих силах, мы исполняем их желания. Очень многие мечтают о встрече со знаменитыми баскетболистами или звездами кино или попасть в ложу, когда играют «Додж». Одна девочка хотела встретиться с сенатором Дайаной Фейнстейн, и нам удалось это устроить.

– Насколько я понимаю, кто-то из детей мечтает встретиться с одним из моих знакомых.

– В общем, да. А точнее, с вами.

– Со мной? Вы шутите? Вы уверены, что прозвучало имя Майк Ломакс? А то детишки меня вечно с Эдди Мерфи путают.

Дайана рассмеялась.

– Этого мальчика зовут Хьюго Корднер. Ему четырнадцать лет. Он обожает читать. Любимые герои – детективы, которые расследуют убийства, начиная с Шерлока Холмса и заканчивая персонажами Алекса Кросса. Но они – выдуманные, а Хьюго мечтает познакомиться с настоящим, живым детективом.

– И вы случайно проболтались, что у вас на примете имеется настоящий живой детектив?

– Конечно, нет. Я бы так никогда не поступила – ни с Хьюго, ни с вами. Не хочу на вас давить и уж тем более не хочу разочаровывать мальчика – вдруг вы скажете «нет»?

– Я скажу «да», – выпалил я не раздумывая. – Хотя пока мне не приходилось быть чьей бы то ни было мечтой, постараюсь не разочаровать вашего Хьюго.

– Большое спасибо.

– Знаете, я, пожалуй, задолжал вам ужин взамен того, что успешно испортил в доме Большого Джима.

– Вы ничего мне не задолжали и ничего не портили, но я буду очень рада.

– Вам удобно в пятницу вечером?

– Удобней не бывает. Давайте вы заедете в больницу в шесть, поговорите с Хьюго, а потом мы перейдем непосредственно к ужину.

То-то Большой Джим обрадуется…

Телефон снова зазвонил. Уже с утра запарка. Я сгреб трубку.

– Что на тебе надето? – Терри, кто же еще.

– Что всегда. Синий пуловер, серые брюки и кружевные трусики. А тебе зачем?

– Затем, что сегодня у тебя появился шанс попасть на первую полосу всех газет в Штатах.

– Сомневаюсь. Сейчас многие копы носят дамское белье. Этим уже давно никого не удивишь.

– У нас очередной живчик. Второе убийство в деле о Кролике. На сей раз не фунт изюму, а сам Ронни Лукас.

– Да ты что! Парень из «Эфир навыворот»? Актер Ронни Лукас?

– В настоящий момент он играет покойника на автостоянке у методистской церкви, на пересечении бульвара Пико с Четвертой улицей.

– Это не наш участок. А кто тебе сообщил?

– Джессика Китинг. Она уже на месте преступления. И послала за нами. В ее белокурую головку даже подозрение не закралось, что убийство Ронни связано с убийством Кролика.

– Еду. Назови точный адрес.

– Я же назвал: пересечение Четвертой и Пико. Ориентируйся на желтую ленту и две-три сотни папарацци.

Да, Терри циничен, но он знает, чего ожидать. Убийство знаменитости словно магнит притягивает всех, кто способен держать фотоаппарат. На эту тему даже шутка есть: когда убивают голливудскую звезду, брокеры советуют клиентам покупать акции «Кодака».

– Я там буду через десять минут и сразу же начну отстреливать папарацци, – пообещал Терри. – Каково ожидаемое время твоего прибытия?

– Половина одиннадцатого, – отвечал я. – Пока не стреляй. Я потрясно выгляжу. Должен же хоть кто-нибудь меня щелкнуть.

 

Глава 30

Четырнадцать минут спустя я на своей «акуре» пробрался сквозь лабиринт из полицейских фургонов и съемочного оборудования и успешно встал на тротуаре в квартале от методистской церкви.

На стоянке машин осталось негусто, зато плюнуть было некуда из-за бомжей. Знаю, знаю, политкорректность предписывает называть таких граждан бездомными, но я-то понятия не имею, есть у них дома или нет. Большинство бомжей щеголяли обносками от «Армии спасения», человек двенадцать сжимали в объятиях пластиковые пакеты с мусором, а один, неопределенного возраста и расы, с жидкими сосульками волос, вцепился в тележку из супермаркета, словно в последнюю спасательную шлюпку на «Титанике». Можете считать меня жестоким, но бомжи – они и есть бомжи.

Я услышал Терри прежде, чем увидел. Он отдавал распоряжения трем копам в форме – видимо, только что их припахал.

– Никого не отпускайте, – срывался на лай Терри. – Мне нужны их имена, адреса, ну, типа, «под мостом» или «в подвале», с подробностями, под каким мостом и в каком подвале. И вообще они все свидетели. – На Терри навели сразу несколько фотоаппаратов. Щелкнули затворы, и он взорвался: – Уберите журналюг, не то я их объективы засуну им сами знают куда! – Последний пассаж, в котором Терри продемонстрировал недюжинные актерские способности, вызвал целую автоматную очередь поспешных щелчков.

Терри Биггз, завтрашняя звезда «падлоидов», не внял своим же собственным советам и вырядился в пиджак того оттенка коричневого, который непременно вызвал бы у Килкуллена копрологические ассоциации. Вместо приветствия он только махнул мне и продолжил инструктировать копов.

Всесторонне изучив обстановку, я насчитал девять человек фотокоров, тычущих микрофоны в зубы каждому бомжаре, бродяге, тунеядцу и вообще асоциальному элементу, желавшему пообщаться.

Что интересно, в отличие от большинства жителей Лос-Анджелеса, бомжей не привлекали пятнадцать минут славы. Их привлекали наличные. Я заметил, как члены съемочных групп роются в бумажниках, а бомжи ловко распихивают «зелень» по прорехам. Благослови, Боже, экономику США.

Пока мой напарник сдерживал натиск по периметру площадки, я тяготел к антропоморфным изображениям, выполненным в технике «асфальт, мел». Над телом склонилась Джессика Китинг. Лицо ее выражало не бесстрастность профессионала, как два дня назад в «Фэмилиленде», – о нет, Джессика едва сдерживала слезы. Я опустился рядом с ней на колени.

– Тебе его жалко, да?

Джессика вздохнула:

– Знаю, на нашей работе нельзя раскисать, но ничего не могу поделать. Хороший парень, любящий жену и детей, начинает день как надежный, энергичный участник акции волонтеров, а заканчивает еще до обеда, под бейсбольной битой неизвестного отморозка.

– Джесс, ты послала за нами. По-твоему, этот случай связан с убийством Кролика?

Джессика протянула мне флипбук. На обложке красовался уже знакомый сжатый кулак. Джессика стала быстро листать, и прямо на меня выскочили два пальца, сильно смахивающие на жест, которым матерые уголовники берут на испуг неопытных.

– Догадываешься, что это значит? – полуутвердительно спросила Джессика.

– Жертва номер два.

На земле валялась бейсбольная бита, вся в крови, светлых волосах и слизистых серых комочках.

– А это орудие убийства, – полувопросительно произнес я.

– Причем заботливо положенное поближе к трупу, – подтвердила Джессика. – Чтобы даже самый тупой коп сообразил, что к чему.

Я пригляделся к бите, но в руки ее не взял.

– Не слишком похожа на игрушку из сувенирного киоска Ламаара. Самая обычная бита.

– А вот так у нас отфильтровывают тупых копов от сообразительных, – сказала Джессика, вставая с колен. Я тоже поднялся, мысленно ее поблагодарив. В моем возрасте не рекомендуется подолгу стоять на коленях над трупами. Я выгнул затекшую спину, полагая, что именно так выгибаются кошки, и мои мысли тотчас свернули на левую дорожку и сосредоточились на Дайане Трантанелле, обожательнице кошек.

Джесс не стала ни выгибаться, ни отвлекаться.

– Ронни Лукас снимался в фильме под названием «Бита, которая бьет без промаха» на «Ламаар студиоз», – произнесла она. – Фильм о мальчике, который хуже всех игроков в бейсбольной команде. Тренер в исполнении Ронни дарит мазиле особую биту, которая якобы принадлежала Марку Макгвайру и с которой невозможно пропустить подачу. Мальчик начинает верить в свои силы и играть лучше всех.

– Не знал, что ты смотришь такую туфту, – удивился я. – У тебя же вроде нет детей.

– Зато есть племянники, Гейб и Лиана. Сестра разрешает с ними играть в обмен на клятву не использовать словосочетаний с предлогом «на» и местоимением «твою». Так вот о чем я. В конце фильма, как водится, происходит очень важный матч, и бита ломается. Главный герой падает духом и пропускает девять подач. Ронни, в смысле тренер, объявляет тайм-аут и говорит нечто вроде: «Это не у биты такой талант. Это ты молодец, сынок». Тот развешивает уши, начинает принимать подачи как подорванный, ну и наши выигрывают.

– Прямо слоненок Дамбо со своим перышком, – обобщил я. – Тот же посыл. Ему не требовалось перо, чтобы летать, он летал сам по себе.

– А ты откуда знаешь? У тебя ведь тоже нет детей.

– Зато я сам был ребенком. Слоненок Дамбо – классика жанра. Мультику уже полтинник.

– Фиг с ним, с мультиком. На этой бите – логотип фильма и автограф Ронни Лукаса.

– Наши люди проверяют чеки из сувенирных магазинов, – сказал я. – Если убийца купил биту вместе с прыгалками…

– И не надейся. Только между нами. – Джессика понизила голос: – Учитывая, под каким углом затянулись прыгалки, я сделала вывод: Элкинса убил человек примерно пяти футов восьми дюймов ростом. В то время как удары битой нанесены под углом, позволяющим утверждать, что рост убийцы Лукаса – примерно шесть футов четыре дюйма. Когда проведу экспертизу в лабораторных условиях, скажу точнее.

– Да, но ведь флипбуки… – Я осекся.

– Действительно, по флипбукам можно сделать вывод, что убийца один. Однако с фактами не поспоришь – пять футов восемь дюймов и шесть футов четыре дюйма говорят о двух совершенно разных убийцах. Правда, есть еще одна версия: убийца-коротышка, когда шел на второе дело, напялил штиблеты на платформе высотой восемь дюймов.

К нам с мобильником возле уха шел Терри. Едва приблизившись, он нажал «отбой».

– Чертов сетевой маркетинг, – буркнул Терри. – Эти уроды будто чувствуют, когда расследование в разгаре, и тут же начинают названивать. Что-то у вас с Джессикой вид больно мрачный. Плохие новости?

Я рассказал Терри о втором флипбуке. Терри не удивился – ведь это он выдвинул версию о серийном убийце. Затем Джессика добила его своим предположением относительно двоих убийц разного роста.

– Только этого не хватало, – пробормотал Терри. – Теперь мы в полнейшей заднице.

– Все же не в такой, как Ронни Лукас, – заметила Джессика.

– С кем ты разговаривал? – спросил я.

– С главным подозреваемым, – съязвил Терри. – Сначала позвонила Эми Чивер. Они с Карри уже едут. Эми спрашивала, что можно сделать, чтобы информация об убийстве не просочилась в газеты. Я предложил аннулировать Первую поправку. Затем позвонил Килкуллен. Губернатор хочет знать, сколько еще времени нам надо, чтобы выяснить, кто мочит самых ценных сотрудников одного из самых ценных налогоплательщиков в штате. Конец цитаты.

Я поежился. Я понятия не имел, что сказать губернатору. Я понятия не имел, что сказать Килкуллену. И я понятия не имел, что сказать Хьюго Корднеру, четырнадцатилетнему мальчику, мечтающему познакомиться с настоящим живым детективом из убойного отдела полиции Лос-Анджелеса.

 

Глава 31

На опрос восьмидесяти трех лиц без определенного места жительства у нас ушло три часа. Если не считать нескольких человек, оставивших сомнительные адреса типа «скамейка на бульваре Сепульведа» или «мусорные баки на бульваре Робертсона», все они действительно оказались без определенного места жительства, в чем я теперь мог присягнуть. У большинства не было не только домов, но и зубов, а порой и мозгов. И все без исключения не имели ни цента. Зато имели гепатит С, гепатит В или ВИЧ и, за редким исключением, твердую веру в светлое будущее.

В целом лица без определенного места жительства как категория граждан были куда более оптимистически настроены, чем восемьдесят три благополучных жителя Лос-Анджелеса, выбранных наугад из толпы, прохлаждающейся в торговом центре. Одно лицо без определенного места жительства было настроено настолько оптимистически, что приобрело сотовый телефон. Не имея крыши над головой, оно позаботилось о том, чтобы продюсер или режиссер без труда могли с ним связаться, если вдруг нарисуется эпизодическая роль. Шоу-бизнес диктует свои правила. Поживите в Лос-Анджелесе с мое, и вы возненавидите эту фразу.

Впрочем, смерть Ронни Лукаса оптимизма бомжам – простите, лицам без определенного места жительства – поубавила. В большинстве своем они любили Ронни; правда, несколько человек признались, что покойный работал в бесплатной столовой исключительно ради пиара собственной персоны.

– Он был совсем как мы, – подытожил чернокожий парень, назвавшийся Джонни Б. Гудом. – Ну разве что молодой, смазливый, богатый и везучий. Вот и вся разница.

Я так и не понял, принадлежал ли мистер Гуд к категории любивших Ронни или наоборот.

Не меньше десяти человек поведали о новеньком, который и увел Ронни туда, где позднее обнаружили труп. Все в один голос говорили, что новенький был высокого роста. Я втайне радовался. Мне хотелось позвонить Джессике, но я знал: Джессика не любит, когда в ее исследования вмешиваются свидетели. Она сама найдет доказательства – на теле ли, на месте ли преступления. Дайте только срок.

Несколько бездомных утверждали, что новенький назвался Марком. Одно существо женского пола настаивало на имени Клавдий Максимус. Поскольку орудием убийства являлась бита якобы Марка Макгвайра, я сделал выводы о черном юморе убийцы.

Через несколько часов наш художник нарисовал портрет подозреваемого – белого оборванца средних лет со всклокоченной бородой и нечесаными бурыми патлами.

– В гробу я видал таких подозреваемых, – сказал Терри, помахивая эскизом у меня перед носом. – С тем же успехом можно развесить на каждом углу фото Дастина Хоффмана в роли Риццо. Спорим, наш отморозок успел помыться, побриться, сделать маникюр и напялить роскошный прикид.

– Да, но он по-прежнему высокого роста, – возразил я.

– Усама Бен Ладен тоже был высокого роста, и его даже на видео снимали, – съязвил Терри. – Прямо вижу, как Килкуллен звонит губернатору: «Сэр, мы существенно сузили круг подозреваемых. Мы думаем, убийца – высокий белый мужчина. Учитывая, что в Калифорнии хоть пруд пруди низкорослых латиносов, мы весьма продвинулись в расследовании, правда, сэр?»

Общение с восьмьюдесятью тремя бомжами оказалось цветочками. Ягодки пошли, когда до нас добралась Эми Чивер. Если убийство Элкинса выбило ее из колеи, то после убийства Ронни Лукаса она просто сбилась с ног. Фильмы с участием Ронни приносили «Ламаар студиоз» львиную долю прибыли, фотографии с места преступления красовались на первых полосах буквально всех газет. Королева корпоративной сегрегации не знала, за что хвататься.

И это было нам на руку, потому что у Эми почти не осталось времени на вмешательство в расследование. С Брайаном Карри дела обстояли проще. Мы его озадачили.

– Брайан, нам нужен список всех, абсолютно всех лиц, которые имели достаточно крупный зуб на «Ламаар энтерпрайзис», – сказал я.

– Не представляю, кто бы это мог быть, – отвечал Карри.

– Например, Дэнни Иг? – предположил я. – Или Бен-Дон Марвин?

Карри подскочил и выпучил глаза.

– Вы хорошо поработали, ребята. О'кей, у Дэнни действительно крупный зуб на «Ламаар», но его интересуют исключительно деньги. Марвин же обычный мошенник – такие рук не марают. А тут речь о двойном убийстве.

– Брайан, ваша работа заключается в том, чтобы перечислять подозреваемых, а не сужать их круг, – напомнил я.

– Вы правы. Что конкретно я могу сделать?

– Просмотрите базу данных за последние пять лет. Ищите уволенных со скандалом и вообще всех уволенных не по собственному желанию.

– Еще надо составить список недовольных клиентов, конкурирующих киностудий и всех, кто потерял деньги, когда лет тридцать назад Ламаар стал скупать по дешевке землю под парк, – добавил Карри.

– Ну наконец-то мы поняли друг друга. Нам нужны адреса, последние из известных, телефоны, родственники – в общем, все, что способен выдать ваш комп. А Дэнни Иг должен возглавлять список.

– Пожалуй, список возглавит Бен-Дон Марвин, – возразил Карри.

– Вы же сказали, он не станет рук марать.

– Верно. Но не забывайте – я занял его место. Если я ошибаюсь и Марвин ни при чем, на очереди моя задница. – И Карри выдавил улыбку.

 

Глава 32

В участке нас поджидал Мюллер.

– Ребята, отличные новости! Я взломал пароль Элкинса и влез в чат, как будто я – это он. Целый час там просидел, и теперь у меня список подозреваемых. А еще я разузнал, как Элкинсу удалось получить работу в «Фэмилиленде».

Мюллер сиял как именинник – неудивительно, он ведь отстал от жизни на целое убийство. Увы, слежка за гомофобами дело раскрыть не поможет.

– А у меня новости плохие, – сказал я. – Наклонности Элкинса тут совершенно ни при чем.

И мы с Терри поведали Мюллеру об убийстве Лукаса.

– Вот черт, – огорчился Мюллер. – Все мои старания коту под хвост.

– Ты проделал огромную работу, – попытался я его утешить.

– Спасибо. Не стесняйтесь выражать восхищение. – Мюллер указал на бутылку из-под бренди на своем столе, которую он принес несколько месяцев назад. В ней тогда находилась однодолларовая купюра, а на стекле красовалась надпись: «Фонд помощи хакерам». С тех пор ребята регулярно делали взносы. В бутылке виднелись: упаковка презервативов, мазь от геморроя, тампакс, прозрачный пакетик с белым порошком – по всей вероятности, заменителем сахара. Одно слово – копы. Все бы им хиханьки да хаханьки.

– Говоришь, выяснил, как Элкинс устроился в «Фэмилиленд»? – переспросил Терри.

– А приз мне полагается? – Мюллер – это вам не какой-нибудь мордастый коп с одной извилиной. Мюллер – натура ранимая; он без устали борется со злом и страдает почти физически, если истина, правосудие и американский образ жизни вдруг почему-то не торжествуют немедленную победу.

– Обожаю, когда ты дуешься, – сказал Терри. – Не заставляй меня умолять.

– Хорошо, хорошо, – согласился Мюллер. – Я чатился с извращенцем по кличке Шарманщик. Зацените, кстати, кликуху. А еще говорят, педофилы несентиментальны. Так вот, в ламааровском отделе кадров предусмотрена должность проверяющего достоверность резюме. И у этого самого проверяющего налажена продажа грифа «Все в ажуре». Шарманщик и сам хотел прикупить, да продавец внезапно испарился.

– И кто же этот предприимчивый кадровик? – спросил Терри.

– У Шарманщика оказался только его сотовый, но я легко вычислил и по сотовому. Зовут его Энтони Калео, он же Тони Калес, он же Антон Калелло. Обычный мелкий жулик. Работал в «Уэллс Фарго», попался на том, что за вознаграждение высоко оценивал кредитоспособность полубанкротов. В конце концов обвинения были сняты и срок ему мотать не пришлось.

– Что ж, Мюллер, убийство мы, конечно, с такими фактами не раскроем, зато вас с Аннеттой Брайан Карри наверняка проведет в «Фэмилилецд» бесплатно – только заложи Калео, – сказал Терри. – Не мог бы ты еще кое-что для нас сделать? Нам скоро пришлют записи видеонаблюдения на дисках. Ты их не отфильтруешь? Нас интересует только Кролик.

– Конечно.

– Дисков будет около тысячи штук. Как думаешь, сколько времени тебе понадобится?

– Около тысячи? – опешил Мюллер. – Месяца три. Если повезет, два.

– А если работать в обеденный перерыв? – с серьезным видом спросил Терри.

У меня зазвонил телефон, чему я несказанно обрадовался.

– Детектив Ломакс слушает.

– Здравствуйте. С вами говорит Айк Роуз, председатель совета директоров компании «Ламаар энтерпрайзис». – Голос звучал громко, уверенно, без намека на какой бы то ни было акцент.

– Очень жаль, что мы с вами знакомимся при столь печальных обстоятельствах. Чем могу помочь, мистер Роуз?

– Этот вопрос должен был задать я. Чем я могу вам помочь? – произнес Роуз. – Мне нужно, чтобы человек, ответственный за два убийства, понес наказание. Я к вашим услугам. Деньги, транспорт, информация – только дайте знать.

«Оттащите губернатора от наших многострадальных задниц», – подумал я, но сказал совсем другое:

– Сэр, мы вам чрезвычайно признательны.

– Я сейчас возвращаюсь из Сингапура, – продолжал Роуз. – Не могли бы мы сегодня встретиться, скажем, в восемь вечера? Я живу в Бель-Эйр. Мне очень неудобно назначать вам встречу в ваше свободное время, но, как назло, сегодня в одиннадцать вечера я должен лететь в Нью-Йорк.

– Что вы, какое неудобство. Мы с напарником будем вовремя, однако, поскольку я не могу узнать вас по голосу, я вынужден попросить вас позвонить начальнику вашей охраны, с тем чтобы он позвонил мне и повторил приглашение, а также оставил точный адрес.

– Хорошо, – сказал Роуз. – До вечера. Спасибо.

Не прошло и минуты, как позвонил Карри и официально подтвердил приглашение.

– Роуз хочет, чтобы я вас сопровождал, – добавил Карри.

– Не вопрос. Я рад, что и вы там будете.

– Не только я. Еще и Эми.

– Тем более, Брайан, я рад, что вы там будете. Кстати, у вас в отделе кадров работает некто Энтони Калео.

– Калео? Насколько я помню, менеджера, который проверял достоверность резюме Элкинса, зовут Антонио Каллело.

– По-моему, мы говорим об одном и том же человеке. Не важно, как его зовут, важно, что за вознаграждение он посмотрит сквозь пальцы на любой нелицеприятный факт из прошлого соискателя. Заметьте, Брайан, он давно это практикует. Я бы на вашем месте принял меры.

– Каллело уехал, – отвечал Карри. – У него в Италии умер отец, и он улетел на похороны.

– Брайан, если мой внутренний голос не врет, Калео не вернется, чтобы навести порядок у себя на столе. Когда он свалил?

– В понедельник днем. Как раз когда нашли труп Элкинса.

– Сейчас задам дурацкий вопрос. Итак: если вы собирались скрывать смерть Элкинса от сотрудников, каким образом Калео удалось так быстро обо всем узнать?

– Он ведь менеджер по персоналу. Именно менеджеры по персоналу ответственны за корпоративные тайны.

Я едва не расхохотался, но вовремя спохватился: Брайану сейчас явно не до смеха.

– Послушайте, полиция Лос-Анджелеса не располагает достаточными людскими ресурсами, чтобы выслеживать Калео. Он обычный мелкий мошенник. Мы же должны все силы бросить на поимку серийного убийцы.

– Согласен, – отвечал Карри. – Мистер Роуз, если захочет, может и частного детектива нанять. В настоящий момент наша задача – проверить всех сотрудников, которым Каллело дал зеленый свет, и, конечно, предоставить вам список недовольных. Мы тут с Дариеном и еще кое с кем уже поработали. Составили список лиц, которым очень хотелось бы отомстить компании. Пока у нас только пятьдесят семь кандидатур.

– Пятьдесят семь?! Да, да, я сам просил не сужать круг подозреваемых, и вот мне расплата. Брайан, я вас умоляю. У вас ведь задатки настоящего детектива, – сказал я самым своим правдивым тоном. Без мотивации и болячка не вскочит. – Пожалуйста, еще раз посмотрите на эти пятьдесят семь фамилий и галочкой отметьте пять, которые вам больше по вкусу.

– А можно, я обведу их в кружочек?

– Брайан, – процедил я, изо всех сил стараясь не сорваться, – мне параллельно, в кружочек вы их обведете, в квадратик или звездочки над ними нарисуете. Просто расставьте приоритеты, будь они неладны.

– А я уже расставил. На шести фамилиях. В кружочек обвел. Включайте факс. Я сейчас вышлю список. – И Карри повесил трубку.

Шесть фамилий. Что ж, пожалуй, из Брайана Карри получился бы не самый плохой коп.

 

Глава 33

Парень за рулем «кадиллака» смахивал на бостонского ирландца, сильно раздавшегося от хорошей жизни. Красная сетка капилляров на носу говорила о том, что немаловажную роль в этой жизни играл алкоголь. Ирландец задал приемнику команду «Поиск», и волна менялась каждые пять секунд.

– Слышишь? – обратился ирландец к пассажиру. Несмотря на то что он полвека прожил в Лос-Анджелесе, махровый ирландский акцент никуда не делся. – По всем каналам только и говорят, что о Лукасе. Вышло по слову твоему, друг мой. С точностью до запятой.

Тучный, словно хорошо накачанный огромный мяч, пассажир не сдержал довольной улыбки. Формулировка «по слову твоему» являлась высшей похвалой автору – после «Золотого глобуса» и «Оскара».

«По слову твоему» значит, что произведение вышло на экран в первозданном виде. В мире кино, где у каждого режиссера, звезды и владельца студии, похоже, только одна цель в жизни – переписать написанное сценаристом, такое действительно редкость.

Толстяк с трудом повернул голову к собеседнику.

– Спасибо, конечно, только тут не обязательно быть пророком. Ясно же: хочешь поставить прессу на уши – убей кинозвезду международного масштаба. – Он со скрипом подался вперед и выключил радио. Потом запихнул в рот две таблетки и принялся ими хрустеть.

Ирландец поморщился.

– Долго ты еще будешь грызть эту дрянь?

– Врач говорит, что мне необходим кальций.

– А я говорю, что у тебя внутри полно дерьма. Небось в штаны наделал со страху?

Сценарист чувствовал, как его желудочный сок доедает остатки слизистой.

– Ну есть маленько. А что тут странного?

– Моя жена плакала, когда услышала об убийстве Ронни Лукаса. Она была от него без ума. А что мне ей ответить? Все без ума от Ронни. Именно поэтому наш выбор на него и пал?

– Твой выбор, – уточнил ирландец. – По заслугам и честь.

– Вот только не надо делать из меня мозговой центр. Я всего лишь принял общее мнение. Идея-то была не моя.

– Расслабься, Христа ради. Все прошло как по маслу. И дальше так будет. Спокойствие, только спокойствие.

– Тебе легко рассуждать. Ты-то ничего не потеряешь, если нас…

– Возьмут? – Ирландец расхохотался. – Мне повезло, что у меня рак.

– Прости. Я не то хотел сказать. Я только имел в виду…

– Ты жалеешь, что впутался?

«Чертов старый хрен прав: я действительно жалею, что впутался». Однако сценарист не решился сказать это вслух. Они знали друг друга не один десяток лет – коротышка баптист из Техаса и здоровенный ирландец из Бостона. Они вместе напивались, вместе наживали капитал, вместе старились. Но сейчас еще не время раскрывать старому другу всю правду. Мысленно он уже завершил очередной сценарий. Если остальные догадаются о его раскаянии, то сочтут сценариста слабым звеном и потенциальным предателем и наймут киллера уже для него.

– Я ни секунды не сомневаюсь в успехе нашего предприятия, – произнес сценарист. – Просто вспомнил, что во всякой войне бывают потери. Ладно, давай сменим пластинку. – Сценарист ткнул толстым пальцем в кнопку на панели приборов, и до конца поездки они слушали Синатру.

 

Глава 34

В восьмидесяти милях от Лос-Анджелеса, у самого национального заповедника Лос-Падрес, находится Оджай-Валли, а уж от нее до Тихого океана всего несколько минут. Городок Оджай, окруженный апельсиновыми рощами и прочими живописными достопримечательностями, славится великолепным климатом, чистым воздухом и доброжелательностью населения. Причем, несмотря на бесспорные бонусы, большинство домов в Оджае стоимостью не дотягивают и до полумиллиона долларов, что по южнокалифорнийским меркам не деньги.

«Кадиллак» въехал в ворота одной из самых внушительных резиденций с шестью спальнями, и взорам водителя и пассажира открылась настоящая жемчужина архитектурного искусства, оправленная в камень и окруженная кедрами. Солнце стремительно садилось. В небе зависли багряно-розовые облачка.

– Апрель почти кончился, а в горах до сих пор можно кататься на лыжах, – заметил ирландец, указав на зазубренные вершины в отдалении.

Таблетки и Синатра благотворно подействовали на сценариста. С его распухшего лица почти исчезло затравленное выражение.

– Вот интересно, когда в последний раз ты поднимал по горному склону свою жирную ирландскую задницу? – произнес он, нажимая на дверной звонок.

Дверь открыл дворецкий.

– А скажи мне, Фредди, это не печенкой ли с луком пахнет? – осведомился ирландец.

– Именно, сэр, – отвечал Фредди. – Может, мне удастся сначала раскачать вас на коктейль, сэр?

– Сначала печенка с луком, а потом раскачивай меня на что хочешь. Ненавижу ездить на машине, но благодаря тебе, Фредди, оно всегда того стоит.

– Рад быть полезным, сэр, – поклонился Фредди.

Гости проследовали в гостиную, к бару.

– Добрый вечер, ребята, – приветствовал их высокий, худой как щепка старик. – Как прошла встреча с Феллини?

Они с самого начала договорились каждому из киллеров дать кличку. Сицилийца, который убил Элкинса, окрестили Брутом. Долговязого албанца, разделавшегося с Ронни, – Мальчиком с пальчик. Третьего киллера – Феллини.

– Феллини вчера заселился в отель в «Фэмилиленде» и уже начал выслеживать жертву, – отвечал ирландец, наливая водки в высокий стакан.

Сценарист положил на стол нож для вскрытия писем.

– А вот и орудие будущего убийства.

Хозяин дома взял нож и провел пальцем по стальному лезвию.

– Не туповат ли ножичек?

– В сувенирном киоске острее не нашлось, – объяснил ирландец. – Не сомневайся: настоящий нож достаточно острый, чтобы разрезать вдоль волосок с причинного места. Я лично отдал его Феллини – вместе с флипбуком и письмом.

– Великолепно. А жертву вы обсудили?

– Феллини получил четкие указания, – произнес сценарист, наливая себе имбирного эля в надежде успокоить желудок. – Жертвой должна стать женщина. И не простая, а с детьми. Как задумано.

Женщина с детьми. Этой своей находкой сценарист особенно гордился.

– Айк Роуз и остальные теперь ожидают убийства очередной своей звезды, – объяснил он друзьям, когда план был еще в процессе. – Если следующей жертвой станет обычная посетительница парка, у них ум за разум зайдет, а тот факт, что посетительница еще и мать, вызовет повальную корпоративную истерию.

– И кто же эта счастливица, что падет во имя идеи? – спросил хозяин дома.

– Решать Феллини. В идеале надо выбрать мать с ребенком. Семейная пара с детьми нежелательна – муж поднимет шум, придется его успокаивать; нам же выгоднее, если Роузу удастся замять дело. С другой стороны, в «Фэмилиленде» нелегко найти, а тем более убить мать-одиночку.

– Дело назначено на воскресенье, как и планировалось?

– Да. Пройдет ровно неделя с убийства Элкинса, и вот тут-то, – ирландец снова наполнил стакан, – мы им и вправду всю малину испортим.

– Ты, как всегда, блещешь красноречием, – произнес хозяин дома. – Однако мне больше по душе фраза, которую я в молодости часто слышал в театре. – Он взял нож для писем и шутя направил лезвие на своих друзей. – Занавес. Конец первого акта.

– По слову твоему, – сказал ирландец, подмигнув сценаристу.

 

Глава 35

Некоторые слои населения меряют достоинство мужчины по его, хм, достоинству. Другие, более просвещенные, полагают, что дело в габаритах души. Однако в Лос-Анджелесе, как и во многих местах, где кучкуются богатые и поверхностные граждане, достоинство мужчины прямо пропорционально размерам его дома.

Если вы живете в нашем славном городе, вы не могли не слышать о доме Айка и Кэролин Роуз. Но, как в случае с большим достоинством, одно дело слышать, и совсем другое – видеть и ощущать.

Лично меня большие дорогие дома вообще не впечатляют. Они все равно что большие дорогие автомобили. У вас такой есть? Мои поздравления. Я прекрасно езжу на «акуре», и запчасти для нее куда дешевле. Однако не могу не признать: будь я натурой чувствительной настолько, чтобы впадать в депрессию при виде роскошного особняка, особняк Роузов на Маплтон-драйв точно довел бы меня до петли.

С чего же начать? Пожалуй, с ворот. Два розовых купидона тончайшей ковки парят на высоте почти тридцати футов, поскольку венчают пару колонн из мрамора нежнейшего розового оттенка; такое впечатление, что вышли эти колонны не из недр апеннинской каменоломни, а из-под кисти знаменитого фламандца – большого любителя указанного колера.

Мы с Терри, каждый на своей машине, прибыли на место без пяти восемь. Путем несложных арифметических действий я выяснил, что пошел тринадцатый час нашего дежурства и еще далеко не вечер. У каждого серийного убийцы крышу бы снесло, узнай он, что заодно сокращает жизненный цикл полицейских из убойного отдела.

Мы по очереди представились привратнику, незримому, но оснащенному энным количеством видеокамер; одна из них не преминула наехать на наши удостоверения личности. Ворота по мановению всесильного распахнулись, и мы попали во внутренний двор, загроможденный целой ротой статуй обоего пола и сплошь ню. Взорам нашим также предстал пафосный фонтан, который, по моему скромному мнению, куда уместнее был бы на одной из площадей Флоренции.

Не обнаружив таблички «Парковка для бедных», я решил держаться двух автомобилей – черного «линкольна-навигатора», принадлежавшего, очевидно, Карри, и ярко-красной «мазды» с открытым верхом, показавшейся мне подходящим средством передвижения для Эми. Терри припарковался поближе ко мне.

Мы поднялись по широким мраморным ступеням и остановились перед двойными дверьми всего каких-то пятнадцати футов высотой. Придверный коврик, по площади превышавший мою гостиную, ободрил нас надписью «Добро пожаловать в „Шпалерную Розу“!». Ясно, простой порядковый номер не для такой усадьбы. Ей полагается настоящее имя.

Одна из дверей открылась прежде, чем мы успели позвонить. На пороге стоял азиат во фраке.

– Добрый вечер, джентльмены, – поклонился он. – Меня зовут Герберт Лю. Мистер Роуз ждет вас.

Я быстро огляделся. Холл, или вестибюль, или как там у них принято называть пространство непосредственно за входной дверью, навскидку был немногим меньше стадиона. Над нами, футах в пятидесяти – шестидесяти, сиял витражный потолок; к сожалению, на улице уже стемнело и я не смог оценить его по достоинству. С потолка свешивалась люстра, более уместная в оперном театре – самые длинные из бронзовых и хрустальных прибамбасов позвякивали в двадцати футах над нашими головами.

Перед нами была лестница. Не тривиальная спиральная мраморная лестница – из тех, что считает своим долгом возвести каждая свежераскрученная голливудская звезда, – но сияющая, зовущая лестница из полированного красного дерева, которая начиналась в центре холла и разветвлялась вправо и влево словно макет «игрека» в миллион долларов.

– Два слова, – прошептал Терри. – Офигеть!

Терри вырос в крохотной квартирке в Бронксе – неудивительно, что его нервной системе не под силу такие встряски. Ладошки у Терри потеют, сердчишко чуть не выпрыгивает, навыки устного счета испаряются из памяти.

– Это одно слово, Терри. – Я попытался оказать первую помощь. – Дыши глубже. Приступ сейчас пройдет.

У мистера Лю не было времени на эмоции копов.

– Мистер Роуз и остальные джентльмены ожидают вас в Главной библиотеке, – произнес он.

В какой-какой библиотеке? Это что же, по дому еще несколько библиотек разбросано – точнее, по сравнению с Главной, библиотечек? Интересно, как занятой человек находит время на чтение?

Мы последовали за мистером Лю, настолько жилистым и пружинистым, что даже фрак на нем смотрелся словно кимоно с черным поясом. Наверно, работает над своим телом в одном из тренажерных зальчиков, отведенных для персонала. Мистеру Лю, казалось, лет пятьдесят, пожалуй, даже шестьдесят, однако по его манере держаться я понял: сколько бы ему ни было, он защитит крепость Роузов от любого вторжения. Я поискал глазами красноречивую выпуклость в районе бедра – если кобура и имелась, то была искусно замаскирована. В конце концов я решил, что руки мистера Лю столь же смертоносны, сколь и любая пушка, и при этом с ними не в пример проще пройти таможенный контроль. Должность дворецкого явно служила мистеру Лю прикрытием для деятельности телохранителя.

Мы двигались на приличной скорости, и я лишь мельком видел картины, скульптуры, хрусталь и антикварную мебель, какие мне почему-то не попадались, когда я подбирал в ИКЕА обстановку для усадьбы Ломаксов.

Стеллажи в Главной библиотеке проседали под томами в кожаных переплетах, пол – под строгой дубовой мебелью, а потолок – под лепниной. Однако я к тому моменту уже устал отслеживать декор и фиксировать пафос и с нежностью думал о своем непретенциозном домике. Терри, напротив, продолжал пускать слюни.

Наши новые лучшие друзья, Эми и Карри, беседовали с симпатичным брюнетом лет сорока пяти, очень смахивавшим на Айка Роуза, виденного мною на обложке «Форчун». Правда, тому, с обложки, было не более сорока четырех.

– Здравствуйте, господа, – произнес он, поднимаясь нам навстречу и пожимая руку сначала Терри, затем мне. – Меня зовут Айк Роуз. Добро пожаловать в мой дом. – Голос у него оказался сильный, звучный и не терпящий возражений. Голос полузащитника в теле жокея.

При приветствии я тактично не подал виду, что в жизни мистер Роуз гораздо ниже ростом, чем на фотографиях, и про себя порадовался тому факту, что он живет там, где живет, я также живу там, где живу, и каждый из нас с нежностью называет свое жилище домом. Правда, в случае мистера Роуза правильнее было бы сказать: «Добро пожаловать в мой особняк за сто лимонов», – а в моем случае: «Добро пожаловать ко мне в нору».

– Я попросил моего секретаря Ричарда вести нечто вроде протокола нашей беседы. Надеюсь, вы не возражаете?

Ричард сидел в кресле с планшетом на коленях. На вид одних лет с Роузом, он демонстрировал кашемировый пуловер оттенка сливочного масла и кремовые брюки в стиле casual (раз в десять дороже моих штанов), а также тысячедолларовые кожаные туфли и наручные часы «Патек Филипп», по стоимости сопоставимые с моей годовой зарплатой. Видали мы таких секретарей. Скорее всего Ричард – адвокат Роуза, номинально не принимающий участия в совещании, дабы не засветиться в официальных полицейских отчетах. Ричард не потрудился оторвать задницу от кресла, чтобы пожать нам руки.

Роуз предложил выпить, мы вежливо отказались. Затем он произнес: «Садитесь, господа», – и мы несколько растерялись среди многочисленных диванчиков, кушеток, козеток и пуфов, там и сям расставленных по библиотеке. Наконец мы уселись. Прелюдия кончилась.

 

Глава 36

– О сути происходящего, – произнес Роуз, – мне известно от Брайана и Эми. От вас я желал бы узнать, каковы наши перспективы.

– Сэр, – начал я, – не сомневаюсь, что отдельные политические деятели рассматривают вашу компанию как эффективного налогоплательщика, а вас лично – как субъекта финансирования предвыборной кампании. Не сомневаюсь также, что такие политические деятели ожидали бы от меня политически корректной десятиминутной речи о том, как мы делаем все возможное, дабы отдать в руки правосудия лицо или лиц, ответственных за два отвратительнейших преступления… и так далее в том же духе. Но поскольку вы человек занятой, позвольте только заверить вас, что данному делу действительно придают особое значение и мы действительно делаем что можем. Таким образом, я сэкономлю вам девять минут пятьдесят секунд, а заодно избавлю от политкорректной бодяги. Роуз улыбнулся:

– Благодарю вас. Если политики спросят, что вы делали в моем доме, я дам им полный отчет о вашей десятиминутной, согласно регламенту, в высшей степени политкорректной речи. Итак, я вас внимательно спрашиваю.

– Когда стало известно об извращенных склонностях Элкинса, мы сочли убийство результатом мести родителей одной из его жертв. Однако после убийства Ронни Лукаса и появления в материалах следствия второго флипбука мы сосредоточили внимание на лицах, предположительно желавших отомстить вашей компании.

– Вы уже говорили с Дэнни Игом? – спросил Роуз.

– Нет, но он первый в списке подозреваемых, который всего несколько часов назад предоставил нам Брайан. – Я решил не сообщать Роузу, что мой собственный отец заподозрил Ига, еще когда живехонький Ронни Лукас ужинал в семейном кругу и занимался сексом с любимой женой.

– Лично мне не верится, чтобы кто бы то ни было вздумал поквитаться с компанией таким чудовищным способом, – произнес Роуз. – Однако, похоже, на нас действительно начали охоту. Полагаю, это мог сделать и Дэнни Иг. Когда вы намерены допросить его?

– Он живет на севере штата Нью-Йорк. Сегодня я говорил с помощником шерифа округа Ольстер. Мне обещали отправить к Игу сотрудника со списком вопросов.

Лицо у Роуза стало каменным, а голос сорвался на визг.

– Какой еще шериф? А сами вы не хотите к Игу слетать?

Учитывая, сколько фильмов про копов снял Роуз, он мог бы и получше разбираться в нюансах нашей работы.

– Сэр, – произнес я, – живи мы поближе к штату Нью-Йорк, мы бы лично побеседовали с Игом. Но мы не можем тратить деньги налогоплательщиков на перелеты, пока как минимум не убедимся, что у него нет алиби.

– Забудьте про деньги налогоплательщиков, воспользуйтесь одним из наших корпоративных самолетов! – воскликнул Роуз. – Вас в любое время ждут места в первом классе. Совершенно бесплатно.

Не каждый день делают такие предложения, подумал я. Ведомство окружного прокурора объявит о конфликте интересов, и, глядишь, в наше распоряжение предоставят ракетно-зенитный комплекс. Лучше прояснить вопрос с Килкулленом, для которого главное – результат. Вслух я сказал:

– Спасибо, мы очень тронуты. Однако сейчас нам нужно побеседовать с лицами, попавшими в список подозреваемых, чтобы как можно скорее сузить круг – в идеале до одного человека.

– А если Иг нанял убийцу? – вмешалась Эми. – Проверьте его банковские счета. Может, удастся обнаружить подозрительные расходы.

Мне не хотелось связываться с чужими банковскими счетами – ясно было, что занятие это бесполезное само по себе. И кто вообще в здравом уме расплатится с киллером чеком из собственной чековой книжки?

– Хорошо, проверим. Мистер Роуз, позвольте задать вам один вопрос. Вы занятой человек, руководитель крупной компании. Ясно же, вы пригласили нас не затем, чтобы получить отчет о ходе расследования. Ваши люди и так день и ночь держат вас в курсе. В таком случае зачем… зачем мы здесь?

– Нет, он еще спрашивает! – Эми подпрыгнула как мячик. Точнее, как два мячика. – Да вы знаете, кто такой мистер Роуз? Вы здесь, потому что он так сказал!

– Эми… – произнес Роуз. Только «Эми», больше ни слова. Оставшуюся часть посыла Роуз выразил взглядом, переведя его на роскошный кожаный диван. Эми тотчас села. Андре вот никогда так быстро не выполняет команду «сидеть!», а ведь Эми – чтоб мне провалиться, если я не прав, – поддается дрессировке куда труднее.

– Детектив Ломакс, вы задали хороший вопрос, – продолжал Роуз. – У меня было три причины пригласить вас и детектива Биггза. Во-первых, джентльмены, я хотел с вами познакомиться. Я читал ваши личные дела, или как там у вас, полицейских, принято называть резюме, но мне не терпелось встретиться с вами вживую. Уверен, вам известно: у меня достаточно полномочий на то, чтобы отстранить вас от следствия, если вы мне не понравитесь.

– Знай мы, что идем на собеседование, оделись бы поприличней. Если абстрагироваться от оттенка пиджака моего напарника, каковы наши шансы?

Роуз рассмеялся, остальные тоже. Кроме Ричарда. Ричард играл роль секретаря, а секретари, насколько мне известно, не уполномочены демонстрировать чувство юмора.

– Вы правильно выбрали работу, – сказал Роуз. – Пока все неплохо.

Сколько можно юлить? В ответ на дежурную похвалу я вымучил вежливый кивок.

– Во-вторых, – продолжал Роуз, – я хотел повторить сказанное по телефону, а именно: мы сделаем все, что в наших силах, дабы помочь следствию. Возможности, какими располагает наша компания, ни одному полицейскому департаменту и не снились. У нас более шести тысяч сотрудников по всему миру. Я лично знаком с управляющими крупнейшими корпорациями, звездами мировой величины, президентами, премьер-министрами, принцами – не знаю, правда, каким образом эти люди могут быть вам полезны, но они сделают все, что в их силах. Вдобавок у нас глубокие карманы, а означает это следующее: если вам нужен самолет, берите любой из двенадцати, на выбор; если вам нужен спутник для слежки, пожалуйста – наш спутник в вашем распоряжении. Мы готовы сделать все возможное и невозможное, лишь бы вы не дали убийце продвинуться дальше вот этого. – И Роуз поднял два пальца, точь-в-точь как во флипбуке.

Интересно, куда он клонит? Он ведь уже сказал по телефону, что его империя в нашем распоряжении. Зачем повторять при личной встрече?

– Папочка!

Все взгляды обратились к дверному проему. Там стояла премиленькая девчушка лет восьми-девяти, темноглазая, темноволосая и кудрявая, в розовой шелковой ночной сорочке, на которой в технике батик и чуть ли не в натуральную величину был запечатлен Кролик Трынтрава.

В секунду Роуз из серьезного босса преобразился в нежного отца. От уха до уха у него растянулась улыбка, он простер к девочке руки и промурлыкал:

– Девочка Ханна слаще банана!

Ханна с разбегу прыгнула в отцовские объятия. Роуз откинулся на спинку дивана и крепко обнял дочь.

– Ты насовсем приехал? – спросила Ханна, повиснув у отца на шее.

– Нет, солнышко, сегодня я должен лететь в Нью-Йорк. Я заглянул домой, только чтобы подоткнуть одеялко моей малышке.

– Не обманывай. – Ханна погрозила пальчиком так, словно наглядным пособием ей служили все фильмы с участием Ширли Темпл, вместе взятые. – Ты же не у меня в спальне. У тебя деловая встреча.

– От тебя ничего не скроешь. – Роуз встал с дивана, приподнял девочку под мышки и представил: – Моя дочь Ханна. Ханна, ты ведь помнишь мистера Карри и мисс Чивер – ты их видела у папочки на работе. А это мистер Ломакс и мистер Биггз. Они вместе с папочкой работают над очень важным проектом.

– Как скучно! – Ханна выскользнула из отцовских объятий и, оказавшись на полу, обратилась к нам с Терри: – Пожалуйста, заканчивайте поскорей, чтобы папа смог подоткнуть мне одеялко.

– Будет сделано, мэм, – отрапортовал Терри. – Вы же здесь босс.

– Я не босс, – хихикнула девочка. – Я боссова дочка. – Она подбоченилась, снова точь-в-точь как Ширли Темпл, и помахала секретарю: – Привет, дядя Ричард.

Нужно отдать Ричарду должное – он ни на секунду не вышел из роли, только помахал в ответ и сказал: «Привет, Ханна», – словно был просто счастливым секретарем, которого боссова дочка зовет дядей.

Ханна на цыпочках пробежала к дверям, на ходу пропев:

– Всем спокойной ночи. А ты, папочка, поторопись.

Роуз сиял как софит.

– Вы правы, детектив Биггз, Ханна и есть босс. На чем я остановился?

– На третьей причине нашего здесь пребывания, – напомнил Терри.

Роуз украдкой взглянул на Ричарда. С тем же успехом он мог просигналить красным флажком. Я же коп. В полицейской академии у меня по Взглядам Украдкой всегда были пятерки.

– Ужасно, что негодяй вроде Элкинса попал к нам на работу. Заявляю со всей ответственностью: такое больше не повторится. Еще ужаснее гибель Ронни Лукаса, замечательного человека и талантливого актера. Я разделяю скорбь его родных. Однако сейчас главная моя задача как руководителя – защитить компанию.

Эми, известная любительница лизать задницы, подобострастно кивнула. Слава Богу, у нее хватило ума не раскрыть рта.

– Нас всех беспокоит судьба невинных людей – потенциальных жертв киллера, – произнес я.

– Согласен: мы должны защитить своих сотрудников, хотя компания сейчас важнее. Речь идет об имидже, а имидж «Ламаар энтерпрайзис» должен остаться безупречным. Я думал было назначить вознаграждение за поимку убийцы Лукаса, но такое объявление в глазах общественности свяжет «Ламаар» с Ронни; нам же не следует подавать убийства в контексте компании.

– Хорошо, что вы не предложили вознаграждение, – одобрил Терри. – Иначе мы имели бы дело с ложными обвинениями. Однако теперь, когда мы знаем, что убийства Элкинса и Лукаса связаны, вам следует предупредить сотрудников о том…

– Наши сотрудники, – перебил Роуз, – и наши клиенты – это совершенно разные категории. Сотрудники на нас работают. Не важно, что конкретно они делают, – им платят за поддержание имиджа компании. Они приносят людям музыку, смех и радость. Они по определению не могут быть удушены в туннеле: это отрицательно скажется на продажах билетов и крайне отрицательно – на нашем имидже. Я хочу, чтобы в прессу не просочилось ни звука об убийстве Элкинса. Миру совершенно не обязательно знать, что в шкуре Кролика Трынтравы скрывался педофил. Убийство Лукаса, напротив, стало главной темой новостей. Но Лукас не символ «Ламаар энтерпрайзис», по крайней мере до Кролика ему в этом смысле далеко, вот я и попросил Эми проследить, чтобы в прессе Лукаса не ассоциировали с нашей компанией.

– Какова же наша задача? – спросил я. Ответ был мне известен, просто я хотел, чтобы Роуз сам его озвучил, причем в присутствии своего адвоката.

– Ваша задача очень проста. Поскольку вам теперь известна наша цель, вы поможете нам ее достичь. Молчите об убийстве Элкинса. Если молчать будет нельзя, не делайте публичных заявлений и не упоминайте о связи этих двух убийств. Не говорите о Ронни Лукасе как об актере, имевшем контракты с «Ламаар энтерпрайзис». Лукас – голливудская звезда, его убил сумасшедший фанат. Просто делайте все возможное, чтобы наша компания не оказалась у журналюг под прицелом.

– Даже если она уже под прицелом у недоброжелателя? – раздраженно спросил Терри.

– А вот это пока не доказано. – Роуз едва не заморозил нас взглядом. Полно, он ли пять минут назад нежно обнимал единственное дитя?

Терри чуть не трясся от ярости.

– Майк, – произнес он, – на два слова.

И, не удостоив компанию извинениями, проследовал в противоположный конец комнаты. Я поплелся за ним.

Когда мы оказались вне зоны слышимости (благослови Бог просторные библиотеки), Терри зашипел:

– Наполеон недоделанный! Наглый, как танк. Играйте, понимаешь, по его правилам, не то он позвонит губернатору.

– Вряд ли звонить будет именно Роуз.

– Верно. Для этого есть секретарь.

– Не знаю, как его фамилия, – прошептал я, – но получает дядя Ричард не меньше шестисот баксов в час.

– Фамилия его Вилланте, – отвечал Терри. – Из компании «Вилланте, Коулмен и Как-бишь-его», и получает он не шестьсот, а тысячу баксов в час. Чертовски умен. Правда, иногда недооценивает своих оппонентов.

– С каких это пор мы ходим у него в оппонентах?

– С тех самых, как ему и компании вздумалось замалчивать убийства. Будто у нас без того работы мало. Что нам делать, а, Майк?

– Давай их пристрелим.

– Такая мысль мне в голову приходила. Но требуется разумное решение, поэтому я тебя сюда и позвал.

– Ты все еще хочешь расследовать это дело?

– Сейчас больше, чем когда бы то ни было.

– Отлично. Стань на задние лапки и скажи Роузу, что мы с ним заодно, иначе, прежде чем доберешься завтра до участка, услышишь звонок губернатора. И он пригласит тебя в Сакраменто и предложит должность главного туалетного работника.

– Зато совесть моя будет чиста, – произнес Терри уже не так уверенно.

– Великолепные перспективы – чистый сортир, чистая совесть и две дочери в колледже.

– На задних лапках ходить будем в паре, – сказал Терри, и мы пошли демонстрировать свои навыки.

– Сэр, – начал я, глядя Роузу прямо в глаза. – Мы понимаем ваше желание не предавать дело огласке. Лукаса убили рядом с бесплатной столовой, и нам нет резона упоминать в связи с убийством вашу компанию. Пока. – Я говорил именно то, что хотел слышать Роуз – кроме последнего слова. – С другой стороны, убийство Элкинса и «Фэмилиленд» связаны теснее некуда. Мы обещаем делать все возможное, чтобы об этом никто не узнал. Однако не стоит недооценивать прессу. Журналистам удавалось выведывать и не такие тайны.

– В сложившихся обстоятельствах, – отвечал Роуз, – мне остается только надеяться. Спасибо за сотрудничество, джентльмены.

– Сэр, можем ли мы попросить вас об одной услуге? – произнес я.

– Оттащить губернатора от ваших многострадальных задниц? – Роуз улыбнулся таинственной улыбкой, что так хорошо удаются сильным мира сего.

– Вообще-то я хотел выразиться помягче, но в принципе именно в этом состоит наша просьба. Иначе наш босс впадает в ярость, а поскольку у него нет собаки, которую можно пнуть…

– Понимаю, и просьбу вашу выполню, – кивнул Роуз. Желая убедиться, что мы помним, у кого на руках козыри, он добавил: – Пока можете не волноваться. – Роуз повернулся к своему квазисекретарю: – Ричард, напомните мне позвонить губернатору по дороге в аэропорт.

– Да, мистер Роуз, – ответствовал Ричард, делая пометку в блокноте.

Поскольку дядю Ричарда втянули-таки в разговор, я решил, что самое время заняться его персоной.

– Мы не хотим, чтобы из-за нас мистер Роуз опоздал на самолет, – сказал я, будто самолет мог в принципе улететь без Айка Роуза. – Ричард, который час?

Ричард взглянул на свои наручные часы.

– Восемь… – начал он и осекся. Он смотрел на платиновый циферблат, инкрустированный бриллиантами, стоимостью пятьдесят тысяч долларов. На циферблат «Патек Филипп». Он это знал. Я это знал. А теперь он знал, что я знаю.

В жалкой попытке сгладить приступ косноязычия Ричард прищурился на часы, словно близорукий.

– Восемь тридцать семь, – сообщил он, когда зрение восстановилось.

Роуз не видел, как я подловил Ричарда, я же не сомневался: Ричард не станет об этом распространяться. Обожаю опускать адвокатов, которые воображают, будто они умнее копов.

– Последний вопрос. У вас совместный бизнес с отелем «Камелот». Вы уверены, что в «Камелоте» никто не точит на вас зуб? Ведь известно, что ребята из Вегаса не всегда решают разногласия путем переговоров.

Роуз рассмеялся:

– Браво, джентльмены, так держать! Игорный бизнес – тоже бизнес. Крупные игроки суровы, проницательны, часто безжалостны. Но неужели вы думаете, что парни вроде Мерва Гриффина, Стива Уинна или Дональда Трампа действуют как разбойники с большой дороги?

– Сейчас, пожалуй, нет, сэр. Хотя семейство Леоне не гнушалось такими Методами, когда прокладывало себе дорожку наверх.

– Странная у вас логика, детектив Ломакс, – начал раздражаться Роуз. – По-вашему выходит, если дед ваш был вор, то и вы вор. Арабелла Леоне – настоящий профессионал. Не теряйте времени и сил на проработку версии насчет мафиозных разборок. Сосредоточьтесь на лицах, которые затаили злобу на нашу компанию. Брайан, дайте джентльменам папки.

Карри вручил мне толстый серый конверт с логотипом «Ламаар энтерпрайзис» в уголке.

– Вот тут информация обо всех подозреваемых. Брайан, конечно, неплохой коп, однако при ближайшем рассмотрении на личных делах ненадежных лиц обнаружились «пальчики» главного управляющего.

– Спасибо, – сказал я.

– К вашим услугам, – слегка кивнул Роуз. – Связь держите через Эми и Брайана. Звоните им в любое время. От лица всей компании и скорбящих родственников Ронни Лукаса выражаю вам благодарность за то, что приняли мое приглашение.

Роуз буквально исходил искренностью. Мне вспомнилась любимая шутка Большого Джима. Вопрос: «Как в Голливуде посылают на…?» Ответ: «Можете на меня положиться».

Роуз пожал руку мне, затем Терри. Ровно через секунду после того, как он отпустил руку Терри, ни больше ни меньше, дверь распахнулась и явился мистер Лю, готовый препроводить нас к выходу. Некоторые дома оснащены кнопкой бесшумного вызова полицейских; дом Роуза, несомненно, был оснащен кнопкой бесшумного их выпроваживания.

Эми и Брайану тоже дали понять, что они свободны. Вчетвером мы проследовали за мистером Лю. Я замедлил шаг, чтобы вместе с Терри несколько дистанцироваться от Эми и Брайана, и остановился – якобы получше рассмотреть абстрактную композицию на стене.

– Восхитительно, не правда ли, Терри? – спросил я специально громко. И добавил значительно тише: – Разделяй и властвуй.

– Бесподобно, – подхватил Терри в полный голос. И добавил шепотом: – Бери девушку. Мэрилин будет куда спокойнее, если я возьму Карри.

Мистер Лю моментально заметил, что двое отделились, и остановился, взяв нас на мушку своего профессионального взгляда. Несколько секунд мы прикидывались любителями абстракционизма, затем воссоединились с Эми и Карри.

– Настоящий шедевр, – сообщил я мистеру Лю.

– Благодарю вас, – ответил он с такой интонацией, словно сам его и написал.

На самом деле над картиной, по всей видимости, трудился шимпанзе. Зато небось стоит не один миллион. Эффект голого короля.

 

Глава 37

Насчет машин я ошибся.

– Вот не ожидал, что вы ездите на спортивной машине, – сказал я Брайану, увидев, как он открывает миниатюрную красную «мазду».

– Люблю, когда в волосах играет ветер, – ответил Брайан, похлопывая себя по бритой голове. – А вообще-то, детектив, вы не ошиблись. Машина зарегистрирована на Шэрон Самаро, а в ней и пяти футов не будет вместе с каблуками, да и вес бараний. Шэрон – моя секретарша. Сам-то я езжу на «лендкрузере». «Лендкрузер» крут, но лишь до первого прокола шины. Если вас постигнет участь сия, вы добрых полчаса будете разбираться, как отцепить запаску, которую какой-то урод приторочил в районе брюха, да еще минут двадцать менять колесо.

– А вам, Брайан, конечно же, не хотелось опаздывать к боссу на тематический вечер, так что в это самое время бедняжка Шэрон меняет колесо на «лендкрузере».

– Не такая уж она и бедняжка, – улыбнулся Карри. – Она располагает моей кредиткой, моей бесконечной признательностью и моим «лендкрузером», а он, доложу я вам, и на трех колесах ездит лучше, чем этот пафосный спичечный коробок.

Терри уловил последнюю фразу.

– У меня есть ложка для обуви. Одолжить? – спросил он, наблюдая, как Карри сгруппировался и нацелился впихнуться на переднее сиденье, рассчитанное на крошку Шэрон.

– Спасибо, как-нибудь сам. Я начинал как клоун в цирке, потом уже стал начальником охраны.

Одним точным движением Карри уселся уютно, хотя и плотно. Я захлопал в ладоши.

– Копперфильд отдыхает. Смотрите-ка, у вас еще хватит места для пары пива! – удивился Терри.

– За ваш счет – с удовольствием, – отвечал Карри, похоже, и сам не ожидавший от себя подобной ловкости. – Только я больше одной банки не пью.

– Ладно, ребята, на сем я вас и оставлю. До завтра, – попрощался я и поспешил к «линкольну».

Эми успела развернуться и намеревалась выехать за ворота. Я знаком попросил ее опустить окно.

– Эми, я должен перед вами извиниться.

– Передо мной должны извиниться не меньше дюжины мужчин, но признали это вы первый. – Она рассмеялась. Смех оказался искренним, немножко девчачьим и пока единственным проявлением некорпоративных эмоций с ее стороны. – Шутка. Так за что вы хотели извиниться?

– Когда я увидел на парковке «линкольн» и «мазду», я решил, что «мазда» принадлежит вам.

– Серьезный промах. Даже не знаю, чем его можно искупить.

– Давайте я угощу вас бокалом вина.

– Вы это предлагаете как полицейский или как мужчина?

– Как полицейский.

– Я думала, полицейские на дежурстве не употребляют.

– Вот и еще один голливудский миф развенчан.

– Впрочем, если у вас чисто деловой подход, я не могу отказаться. – Эми пожала плечами почти искренне, и я принялся воображать ее реакцию, предложи я бокал вина как мужчина.

– Вы знаете, где здесь можно выпить?

– У меня квартира в Вествуде. Вы не против проехаться в сторону Вествуда?

– Не против.

– Тогда за мной. – Стекло заскользило вверх, Эми потянула рычаг коробки передач, и огромный черный «линкольн» вырулил на улицу, не дожидаясь, пока я хотя бы сяду за руль. Готов поспорить, Эми злорадствовала, глядя в зеркало заднего вида на меня, бегущего к «акуре» в надежде не отстать окончательно и безнадежно.

 

Глава 38

– Плесните-ка и мне виски, – обратился Айк Роуз к Вилланте, который бросил в тумблер с квадратным дном несколько кубиков льда.

Вилланте одарил Роуза мрачным взглядом.

– Я вам что, секретарь, что ли?

– Рассекреченный секретарь, по милости моей Ханны. Верно, дядя Ричард? – рассмеялся Роуз.

Вилланте потянулся к хрустальному декантеру и переменил тему:

– Когда вы летите в Нью-Йорк?

– Забудьте про Нью-Йорк. Я лечу в Вегас.

– И что вы там будете делать? – Вилланте протянул Роузу виски. – Общаться с крестной мамочкой?

– Зря вы ее так называете – и у стен есть уши. А вы на то и адвокат, чтобы уметь извернуться даже в пределах сосисочной оболочки. – Айк сделал глоток, откинулся в кресле, закрыл глаза и стал ждать, когда виски займется его истрепанными нервами.

Перед мысленным взором Айка возникла Арабелла Леоне – никакая не крестная мамочка, а холеная стерва с мозгами.

Арабелла позвонила Айку четыре года назад. Просто позвонила, безо всяких предупреждений, сама, а не через секретаршу. Арабелла набрала номер «Ламаар энтерпрайзис» и попала на цербера Роуза, Мэг Дерхам. Мэг узнала фамилию и переключила Арабеллу на Айка, который не смог отвертеться от разговора.

– Мистер Роуз, с вами говорит Арабелла Леоне, – раздалось в трубке. – Я являюсь вашим акционером.

– И сколько же у вас акций? – спросил Айк.

– Одна, – отвечала Арабелла. – Я бы купила еще, но уж очень неприглядная у вас сейчас финансовая картина. Кстати, почему бы нам не объединиться и не поднять наконец стоимость ваших акций на ту высоту, которой они заслуживают?

– Мисс Леоне, вы меня заинтриговали, – произнес Айк. – Мои люди из отдела развития бизнеса вам перезвонят.

– Айк, – перебила Арабелла, – я ведь могу называть вас по имени? Так вот, – продолжала она, не дожидаясь разрешения, – у вас, Айк, репутация чрезвычайно умного человека, поэтому повторять я не буду. Я не желаю разговаривать с вашими людьми из отдела развития бизнеса. Я и без них знаю, что такое бизнес и с чем его едят. Мне нужен партнер уровня «Диснея», «Тайм Уорнер» или «Ламаар энтерпрайзис». Вам я позвонила первому. Вам, а не вашим лизоблюдам. Когда захотите услышать мое мнение, позвоните. Мой телефон есть в «Желтых страницах», в разделе «Невероятно успешные управляющие».

И она повесила трубку.

Роуз позвонил Арабелле на следующий же день. Неделю спустя они встретились в Вегасе. Прямо из аэропорта Роуза привезли в «Камелот», и личный лифт Арабеллы доставил его в пентхаус. Айк воображал, что Арабелла встретит его в белом костюме, отделанном леопардовым мехом, и в золоте – иными словами, в парадной одежде Принцессы Мафии. Однако телохранитель препроводил Айка в просторный кабинет без окон, обставленный в стиле обычного номера отеля средней руки и на соответствующую сумму. Арабелле Леоне не было нужды пускать пыль в глаза, чтобы заключить договор, – оказалось достаточным лишь встать при появлении Роуза.

У Арабеллы была сияющая кожа оливкового оттенка, черные глаза, способные сразить кого угодно, и великолепная фигура. Ростом Арабелла оказалась выше Айка на целых шесть дюймов. Айк сразу понял: перед ним королева, властная, могущественная, опасная и притягательная.

– Спасибо, что приехали, – сказала она, пожимая Айку руку. – Присаживайтесь.

В комнате было четыре совершенно непритязательных кресла, между которыми имелся столик из искусственного мрамора. Айк уселся. Арабелла расположилась напротив.

– У Вегаса поехала крыша, – сообщила Арабелла. – Кому-то не дает покоя блестящая идея: «Камелот» якобы должен стать местом семейного отдыха, чтобы увеличить число клиентов. Казино тратят миллионы на строительство тематических парков, зоопарков и салонов видеоигр. По-моему, подобными методами можно привлечь только такую экзотику, как многодетный средний класс. Безбашенные дети станут гонять на велосипедах по пляжам, тратить по полтиннику на одноруких бандитов, ложиться спать в десять вечера и распугивать клиентов, которые не отходят от рулетки до трех ночи и не успокаиваются, пока не просадят штуку-другую баксов.

– Похоже, у вас проблемы, – заметил Айк.

– Не у меня. У других казино. Я намерена вложить сто миллионов, чтобы получить еще тысячу номеров, несколько ресторанов, кинотеатров, спа с новейшим оборудованием и целую сеть ночных клубов. У меня есть земля, есть финансовая поддержка, на моей стороне все политики Невады. Нет только креативного партнера, который разработал бы концепцию ночных клубов и ресторанов, придумал новые шоу и привлек звезд первой величины. Я хочу, чтобы «Эм-Джи-Эм Гранд» по сравнению с обновленным «Камелотом» казался незначительным, как пенис в три дюйма длиной. Вам это интересно?

Айк рассмеялся.

– Так вы хотите, чтобы «Ламаар» занялась переделкой казино?

– Я не имела в виду «Ламаар студиоз», которая поставила на поток производство мультфильмов. Мне нужна «Ламаар», которую создаете вы. В последние полгода вы заключили контракты со звездами рэпа, рок-группами и промоутерами хип-хопа; вы расторгли контракты с неудобоваримыми сценаристами, а заодно и с режиссерами, которые за всю жизнь не сняли ни единого фильма из категории «не рекомендуется детям до 13»; наконец, вы приобрели компанию, которая выпускает леденящие кровь видеоигры. Вы держите нос по ветру. Вы понимаете: ваш бизнес не выживет, если будет заниматься исключительно семейными развлечениями. Вы поменяли целевую аудиторию – теперь на мушке молодые люди, которые задают тенденции и не жалеют денег на себя любимых. Мне тоже нужны такие клиенты. Так давайте работать вместе. К дьяволу собрания акционеров, к дьяволу юристов; достаточно, если мы скрепим устное соглашение рукопожатием. Итак, Айк, хотите?

Черт возьми, Арабелла была великолепна. Конечно, он хотел. Он хотел эту сделку. Он хотел Арабеллу Леоне. И он пожал ей руку.

Следующие четыре года они разрабатывали концепцию своего совместного предприятия. До торжественного открытия обновленного «Камелота» оставалось всего три недели. Посреди пустыни Невада вырастет целый город развлечений, рассчитанных на молодых, сексуальных и продвинутых, а вместе с городом вырастет и стоимость акций компании «Ламаар энтерпрайзис», и прибыль, и рейтинг.

– Еще по маленькой на дорожку, – произнес Вилланте.

Айк открыл глаза и выпрямился в кресле.

– О чем вы намерены говорить с Арабеллой? – продолжал Вилланте.

– Расскажу ей про убийства. Если кто-то задумал разрушить наш союз, Арабелла должна об этом знать.

– Зачем?

– Затем, что, по-моему, полиция, по своему обыкновению, напала на ложный след. Копы ищут лиц, жаждущих навредить нашей компании. Я же думаю, искать следует недругов Арабеллы Леоне.

 

Глава 39

Внутренний голос разошелся не на шутку. «У Эми квартира в Вествуде. Она спросила: „Вы не против проехаться в сторону Вествуда?“ Как по-твоему, что она имела в виду?»

Через двадцать минут после того, как маленький писклявый зануда наконец заткнулся, я проехал за Эми в гараж отеля «Вествуд-Виллидж». Нас приветствовал молодой латинос с кудрявой иссиня-черной шевелюрой и полным ртом зубов, как белоснежных, так и золотых.

– Вы здесь уже бывали? – спросила Эми по дороге в бар.

– Да, пять лет назад. Тогда отель назывался «Маркиз». Мы с Терри искали здесь одного бармена, подозреваемого в убийстве. Правда, мы его не нашли, но я прекрасно помню бар – сплошь дубовые панели и кожаные кресла. От них буквально веяло стариной. Именно так я всегда представлял себе английские мужские клубы.

– Значит, вам тут нравилось? Тогда примите мои соболезнования, – произнесла Эми, первой входя в бар.

Новое руководство полностью уничтожило атмосферу английского мужского клуба. Дубовые панели заменили нержавейкой и стеклом, глухие плюшевые драпировки и кожаную обивку – рулонными оранжевыми жалюзи и адаптированными под местные задницы татами, которые в нашем славном городе считаются высшим шиком.

Официант по имени Рэнди, блондинистый гей слегка за тридцать, начинающий лысеть, в соблазнительно прозрачной белой рубашке, принес нам полную пиалу орешков и напитки.

– А теперь я вас оставлю. Посекретничайте, – произнес он, осклабившись.

Эми сразу перешла к делу:

– Итак, детектив, что вы обо всем об этом думаете?

– Похоже, нам с вами предстоит работать вместе. Ваш босс велел вам помогать полиции. Правда, опомнившись, он попросил вас делать все возможное, лишь бы информация не просочилась в прессу и не испортила компании вывеску.

– Он мог бы и не просить. Для меня это и так задача первостепенной важности.

– Эми, я понимаю ваше искреннее желание угодить боссу, однако меня беспокоит ваше нежелание перейти черту.

– О какой черте вы говорите? – Эми сделала маленький глоток вина, оставив на ободке бокала ярко-красный полукруг.

– Я, конечно, не силен в тонкостях корпоративных связей, тем не менее мне известно, что менеджерам вроде вас приходится… хм… замалчивать некоторые факты, дабы компания не теряла престиж. Возможно, такое поведение оправданно, если речь идет о бизнесе, но мы-то имеем дело с убийствами.

– Следить за имиджем компании – моя основная обязанность, – напряглась Эми. – И я никакие факты не замалчиваю. Я просто выборочно их подаю. Вы же не думаете, будто Айк Роуз велел мне лгать полицейским, которые расследуют убийства?

– Эми, Айк Роуз только что пытался выдать адвоката с широчайшими полномочиями за своего секретаря. По-моему, это самая настоящая ложь.

– Это не ложь, а обыкновенная глупость, – нахмурилась Эми. – Причем глупость не Роуза, а Ричарда. Я ему говорила, что номер не пройдет. В смысле, я говорила, что копы не такие уж дураки.

– Буду расценивать ваши слова как комплимент. Но позвольте продолжить мысль: вас не напрягает тот факт, что ваши люди нам лгут; вы напрягаетесь лишь в тех случаях, когда они лгут неумело. Можете называть это выборочной подачей фактов, однако имейте в виду: некоторые судьи предпочитают термин «препятствование осуществлению правосудия». Причем препятствование это является преступлением независимо от того, намеренное оно или ненамеренное.

– Я между молотом и наковальней, – произнесла Эми.

– Хотите об этом поговорить?

– А вы будете за психотерапевта?

– Нет, я буду за копа из убойного отдела, который готов помочь вам контролировать наносимый компании ущерб, если вы согласитесь на сотрудничество.

– До «Ламаар энтерпрайзис» я успела поработать всего в двух компаниях. Сразу после колледжа устроилась в «Джейджер энд Дэннис», нью-йоркскую пиар-компанию. Потом пять лет работала в Хьюстоне, в «Шелл». В нефтяном бизнесе вообще все засекречено, ведь нефтяные магнаты почти сплошь связаны с политикой. А потом меня взяли в «Ламаар». Я надеялась, мне больше не придется юлить. Но вышло совсем наоборот. Для Айка Роуза главное, чтобы все было шито-крыто.

– Даже когда гибнут люди?

– Особенно когда гибнут люди. Можете вы на минуту перестать вести мысленный протокол?

– Не могу, я же коп. Слышали когда-нибудь фразу «Все ваши слова могут быть и будут использованы против вас»?

Эми допила вино почти залпом и махнула Рэнди, чтобы он повторил. Я тоже осушил стакан.

– Ладно, расскажу, – произнесла Эми. – Примерно полгода назад четверо студентов решили проверить на выносливость Кошек на Орбите.

– Как это?

– Ну, подростки так веселятся: катаются на одном и том же аттракционе и считают, сколько за день можно нарезать кругов.

– Наверно, все дело в длиннющих очередях, – предположил я. – Стоишь в очереди целый час, добираешься до вожделенного аттракциона, минуты три-четыре ловишь кайф – и на этом все. В смысле все сначала – очередь, билет, посадка…

– Не совсем. Обычно ребят, которые решили провести тест на выносливость на том или ином аттракционе, пропускают без очереди. Видите ли, речь идет о том, чтобы побить уже установленный рекорд. Для Кошек на Орбите рекорд – сорок три рейса за день.

Мы с Терри катались на этом аттракционе. Залезаешь в обтекаемый хромированный болид и несешься по рельсам в пещеру. Там темень хоть глаз выколи, только время от времени прибор выпускает световую очередь. Катишь то вверх, то вниз и наслаждаешься пиротехническими спецэффектами.

– Так вот, – продолжала Эми, – автомобильчики в этом аттракционе похожи на четырехместные сани для бобслея. Две пары пассажиров друг напротив друга, а между ними барьер. Подростки каждый раз садились на разные места, а на двенадцатой поездке их посетила блестящая мысль – они решили поменяться местами прямо во время движения. Перелезали через барьер, представляете?

– Я думал, автомобильчики устроены таким образом, чтобы пассажиры не могли хулиганить.

– Знаете, «Титаник» тоже был устроен в расчете на долгое плавание. Парки развлечений, такие как Диснейуорлд, Юниверсал, Сикс флэгз и «Фэмилиленд», из кожи вон лезут, чтобы защитить посетителей. Однако защитить их от их же собственного идиотизма мы не в силах. По понятным причинам мы не продаем в парке спиртные напитки, однако эти ребята успели набраться заранее, причем основательно. Им море было по колено. И вот на крутом вираже, на скорости сорок пять миль в час, Джастин Эриксон, девятнадцатилетний второкурсник Южнокалифорнийского университета, выпал из автомобиля при попытке пересесть. Он пролетел шестьдесят футов. Смерть наступила мгновенно, от удара о землю.

– Когда, говорите, это случилось?

– С полгода назад.

– Что-то я ни о чем подобном в газетах не читал. Даже не слышал ничего, а ведь мы, копы, слышим куда больше простых граждан.

– Для того я и работаю в Отделе корпоративных связей, чтобы в газетах не появлялись заголовки типа «Смертоносная орбита „Ламаар“: студент на полной скорости выпал из болида».

Явился Рэнди с новой порцией спиртного.

– Все в порядке? – поинтересовался он.

Эми кивнула. Прежде чем продолжить рассказ, она дождалась ухода Рэнди.

– Бадди Лонго позвонил через три минуты после падения юноши.

– Брайан упоминал об этом коде. Сказал, «Бадди Лонго» в «Фэмилиленде» звучит примерно как «полундра!» на корабле.

– Брайан весьма остроумен; впрочем, посыл, который мы кодируем, не столь однозначен. Скорее он сравним с фразой «Хьюстон, у нас проблема» из «Аполлона-тринадцать». После такого сигнала вся организация переходит на режим чрезвычайной ситуации. «Бадди Лонго» – изобретение Айка Роуза; он ввел этот код, когда стал главным управляющим. Что бы ни случилось в парке – сердечный приступ, серьезная поломка или падение пассажира с аттракциона, – тотчас срабатывает система оповещения. В нашем случае это звучало следующим образом: «Бадди Лонго, пожалуйста, свяжитесь с Кошками на Орбите». Хотя в кодовой фразе отсутствуют слова вроде «гибель», «авария», «срочно», наши сотрудники знают: «Бадди Лонго» идет в ход только в случаях серьезной опасности и угрозы жизни. Для менее серьезных инцидентов есть другой код – «Тайрон Шорт».

Эми сделала глоток вина.

– На место происшествия немедленно прибыла специальная команда. Через несколько минут аттракцион закрыли – якобы на ремонт, а всем, кто стоял в очереди, выдали сертификаты для сувенирных киосков на сумму двадцать пять долларов. Очень помогает, когда надо избежать народных волнений. Одновременно вызвали полицию, следователя и Комитет по технике безопасности в парках развлечений. Всех их провели на место происшествия. Заметьте, никаких журналистов. А вот сейчас начнется самое интересное. Не прошло и суток, как виновником несчастного случая был назван сам погибший. Команда адвокатов посетила родителей жертвы и трех выживших юношей. Каждый из них получил по двести тысяч Долларов, а Эриксоны – полтора миллиона, за молчание. И что, вы думаете, сделали пострадавшие? Попытались взять свое обещание обратно и свалить вину за гибель сына на компанию! Что оказалось непросто, учитывая количество промилле в крови Джастина Эриксона. Айк Роуз усиленно тянул резину, стараясь избежать огласки. Я ему помогала. Иными словами, я отдаю себе отчет в своих действиях. Я Действительно вылезу из кожи, лишь бы помочь компании, но мешать следствию я не стану.

Эми осушила второй бокал.

– Повторим?

– Знаете, Эми, я к спиртному равнодушен. Двух стаканов пива мне выше головы.

– Не хотите ли продолжить у меня дома? Найдется и кое-что погорячее пива.

Внутренний голос заорал, как спортивный комментатор в ответ на долгожданную шайбу: «Вот оно! Наконец-то! Пиво и секс с грудастой красоткой! Неужто свершится?» «Не дождешься!» – подумал я. Вслух же сказал:

– Предложение очень заманчивое, однако я вынужден отказаться.

– У вас свидание? – спросила Эми, перестав делать вид, что речь идет об угощении.

– Нет, я недавно овдовел. Но дело не в этом. Мы с вами вместе работаем.

– Ломакс, мы же не где-нибудь работаем, а в Голливуде. Здесь принято спать с коллегами. – Эми подалась вперед и накрыла мою ладонь своей. – Принято, понимаете? Когда вы предложили выпить «как полицейский», я не очень-то поверила. Я решила, что вы на меня запали. Пока мы сюда ехали, я из-за эротических фантазий едва успевала уворачиваться от фонарных столбов. Мне представлялись мы с вами, оба обнаженные… впрочем, на вас была кобура. Будто мы только что раскурили косячок, на стерео стонет саксофон, под нами простыни от Калвина Клайна, и от ваших телодвижений у меня сносит крышу. Кстати, простыни от Калвина Клайна – не фантазия: я действительно их недавно купила.

Эми ждала ответа. И дождалась. У меня произошла сильнейшая эрекция, а пульс удвоился.

– Я все понимаю, – произнесла Эми. – Примите мои соболезнования. И простите, если шокировала вас. – Она рассмеялась. – Видели бы вы сейчас свое лицо.

– Просто я довольно долго не интересовался данным сегментом рынка. Наверное, забыл, что и женщины бывают агрессивными.

– Не женщины вообще, а я. Если мне кто-то нравится, я не тяну резину. А на случай отказа предварительно выпиваю пару бокалов вина.

– Эми, я польщен. Просто в настоящий момент я для серьезных отношений не гожусь.

– Вот это как раз не проблема. В настоящий момент меня больше всего волнует карьера. Всю свою добычу я отпускаю. Почти сразу.

Она резко поднялась.

– Допивайте пиво, а как допьете, выждите еще пять минут. Не хочу, чтобы нас видели вместе на парковке.

Я кивнул, мысленно выражая благодарность Эми за то, что мне не надо подниматься. Она послала воздушный поцелуй, повернулась и пошла к выходу.

Я давился пивом и смотрел ей вслед. Внутренний голос предусмотрительно помалкивал.

 

Глава 40

Мне снилась Эми. Мы с ней жили в огромном доме. Не знаю, были ли мы женаты, но однозначно были счастливы. Мы пили в библиотеке коктейли, и вдруг раздался звонок в дверь. На пороге стояла Джоанн. Она все еще любила меня и хотела вернуть. Эми со смехом сказала: «Ты с ним жила, ты его бросила, теперь он мой».

Джоанн опустилась на холодный мраморный пол. На ней ничего не было, кроме белой кружевной ночной сорочки. Губы у Джоанн посинели от холода. Задрожав, она обхватила колени и стала раскачиваться взад и вперед и всхлипывать. Я обнял Джоанн, и она зашептала мне на ухо: «Я тебя не брошу, я тебя не брошу». Ее прервал мерзкий писк – это Эми включила сигнализацию против взломщиков и вызвала полицию. Я умолял Джоанн уйти, прежде чем явятся копы, Джоанн отказывалась.

Мерзкий писк все усиливался и наконец стал частью реальности. Принадлежал он моему будильнику. Я изо всех сил старался не просыпаться. Хотелось еще хоть минутку побыть с Джоанн. Мне хотелось не выпускать ее из объятий и без конца говорить, как я люблю ее, однако сознание постепенно взяло верх и сон улетучился. Я пялился в потолок, стараясь представить Джоанн так же живо, как видел ее во сне. Моих усилий хватило лишь на двухмерное изображение. Ощущение было, словно я потерял Джоанн во второй раз.

Я встал, помочился, открыл заднюю дверь для Андре и главную – для «Лос-Анджелес таймс». Затем взобрался на велотренажер и стал читать, крутя педали. Чуть ли не всю первую полосу занимала фотография Ронни Лукаса с подписью: «Самый обаятельный синоптик Америки жестоко убит в церковном дворе». На других страницах также обнаружились фотографии Ронни и целых восемь статей о его смерти, как всегда в таких случаях, не обошедшихся без упоминаний о Сэле Минео, Ребекке Шеффер и других голливудских звездах, убитых во цвете лет.

Статьи освещали тему лишь в общих чертах. Ни об убийстве Элкинса, ни о «Ламаар энтерпрайзис» как о главной цели маньяка не упоминалось. Обыватель мог узнать только о бесплатной столовой, о бейсбольной бите да о бомже, в то время как девять десятых текста пришлось на перепевы достижений Ронни Лукаса на поприще кино и телевидения. Статья об убийстве появилась даже в «Теленеделе». Давно известно: новости о смерти продаются куда лучше, чем новости о жизни.

По дороге в участок я не выключал радио. Все станции без исключения развивали три темы: погода, пробки и убийство Ронни Лукаса. К моменту парковки я успел прослушать пять репортажей, один свежее другого; подробности, повторявшиеся с точностью до интонации, преисполнили меня ощущением собственной значимости – ведь я специально прибыл на работу, чтобы раскрыть это чудовищное преступление.

Терри уже сидел за столом и пил черный кофе из кружки с надписью «Я люблю Нью-Йорк», покрытой толстым слоем налета, в котором разместилась не одна колония смертельно опасных бактерий – за шесть лет работы Терри ни разу кружку не вымыл. Правда, время от времени он протирает края бумажным полотенцем и приговаривает: «Не волнуйся, Майк, – наш кофе здорово отдает лизолом, а взаимодействие лизола с горячей жидкостью для бактерий губительно».

– Привет, – сказал я. – Судя по новостям, ты пока не раскрыл дело Лукаса. Впрочем, репортажи выходят только каждые три минуты; может, тебя осенило, пока я шел от стоянки.

– Тебе повезло, – отозвался Терри. – У тебя все шансы прославиться, потому что убийца до сих пор на свободе. Точнее, убийцы. Джессика точно установила, что их двое. Элкинса убил некто пяти футов восьми дюймов ростом, а Лукаса – некто шести футов четырех дюймов. Даешь каждой жертве своего подозреваемого!

– Как провел время с Брайаном?

– Брайан оказался голубым. Мы с ним до утра кувыркались. А как у тебя с Эми?

– Эми оказалась розовой, поэтому покувыркаться не удалось.

Тут у Терри зазвонил телефон.

– Биггз слушает, – выпалил Терри, сделал страшные глаза и прошипел: – Бери трубку, это Фэлко.

Ф.К. Фэлко – шериф округа Ольстер. По нашей просьбе он ездил в округ Нью-Йорк побеседовать с Игом. Я схватил другую трубку.

– Доброе утро, Фэлко. Теперь и Ломакс на проводе. Как у вас дела?

– У меня-то хорошо, – отвечал Фэлко. – А вот у моей девушки только что начались схватки. Так что я еду домой и звоню из машины по сотовому, что очень невыгодно. Но если информация вам нужна как можно скорее… Так вот, я пытался заманить мистера И. к нам в участок, однако он наотрез отказался. Правда, разрешил приехать к нему домой. Он живет в Вуд стоке.

– Это где рок-концерт проходил? – уточнил Терри.

– Чушь. Концерт был в пятидесяти милях от Вудстока. Сам же Вудсток – ничем не примечательный городишко на севере штата, а мистер И. – его уважаемый гражданин и всенародно любимый член муниципального совета.

– Клинтон тоже был всенародно любимым президентом, – заметил Терри. – Всенародная любовь еще не показатель невиновности. Как Иг справился с пятью вопросами?

Полицейского, уполномоченного провести допрос за главного детектива, последний обычно снабжает пятью вопросами, которые необходимо задать подозреваемому. Вопросы касаются алиби и мотивов, однако они не бьют сразу в лоб. Как правило, первые три вопроса имеют цель усыпить бдительность подозреваемого, а уж последние два выводят его на чистую воду. Если повезет. Следователю, разумеется.

– Первым делом я спросил, не отлучался ли он на прошлой неделе из города, – начал Фэлко. – Он ответил, что никуда не ездил с самого Рождества. Затем он осведомился, что вообще случилось. Я спросил, слышал ли он об убийстве Ронни Лукаса. Конечно, слышал. Затем я поинтересовался, не таит ли он злобы на «Ламаар энтерпрайзис». Ответом было решительное «да». Мистер И. ненавидит «Ламаар» лютой ненавистью, которую даже не пытается скрывать. Тогда я сообщил ему, что Лукас снимался в фильме на «Ламаар энтерпрайзис» и что некоторые детали указывают на вероятность найма убийцы с целью испортить имидж компании.

– Дай угадаю, – произнес Терри. – Он в штаны наложил со страху.

– Насчет штанов не знаю, – отвечал Фэлко. – А вот визжать он начал, это да. Говорил, что в «Ламаар» спят и видят, как бы собак на него понавешать. И прежде чем наш мистер И. остыл, я ошарашил его вопросом о банковском счете.

Мы просили Фэлко поинтересоваться у Ига, не зафиксированы ли на его имя необычные крупные траты, совершенные в последние полгода. Если Иг нанял киллера, даже если скрыл свои транзакции, сам вопрос о них, заданный полицейским, выбьет его из колеи. И этот факт не укроется от внимания хорошего детектива. Мы не были близко знакомы с Фэлко, однако по телефону он казался вполне сообразительным.

– И как Иг отреагировал?

– С тем же успехом можно было спросить, где он прячет оружие массового поражения. Он просто взбеленился. Если, говорит, ублюдки из «Ламаар» желают проверить мой банковский счет, передайте им, что там ровно на миллиард меньше, чем должно быть. Потому что именно на миллиард Ламаар в свое время обул его отца и лишил Дэнни Ига законных отчислений.

– Выходит, Иг открыто признает, что недолюбливает «Ламаар»? – переспросил я.

– Какое там «недолюбливает»! Ненавидит! Он с радостью поставил бы компанию на колени.

– По-моему, лучшего мотива и не придумаешь, – подытожил Терри.

– Понимаете, по его манере отвечать на вопросы я понял: да, Иг ненавидит «Ламаар», но и только. Правда, последний вопрос – точнее, ответ – меня напряг. Иг разорялся на тему проверки банковского счета, и я решил подлить масла в огонь. Я сказал, что руководство «Ламаар энтерпрайзис» имеет право на такую проверку, хоть и сам не уверен, имеет оно или нет. Я произнес эти слова таким тоном, будто сам Ламаар еще жив и в интересах Ига с ним сотрудничать. И тут Иг завизжал: «Если ублюдки из „Ламаар“ думают, что смогут повесить на меня эти убийства, они просто рехнулись!»

– Эти убийства… – повторил Терри. – Множественное число. Откуда Иг знает о втором убийстве? О Лукасе в новостях все уши прожужжали, но об Элкинсе-то ни слова нигде не написано.

– Я тоже об Элкинсе ни слова, ни полслова не сказал. Иг первый заговорил об убийствах. Все, подъезжаю к дому. Извините, не до вас.

– Большое спасибо, – поблагодарил я. – Давайте везите свою девушку в роддом.

– Все гораздо хуже – я сам буду за акушера, – пробормотал Фэлко. – Правда, мне уже случалось принимать роды, но сейчас речь о моем собственном ребенке. Рад, что оказался вам полезным, ребята. Перезвоню, когда она родит.

– Ни пуха, – пожелал Терри в уже глухую трубку.

– Вот интересно, как человек, живущий в трех тысячах миль от места происшествия, пронюхал о втором убийстве, когда даже здесь никто не знает? – задал я риторический вопрос.

– Может, Иг с призраками общается. Вот и побеседовал по душам с Кроликом.

– Пожалуй, Игу не повредит побеседовать по душам с нами. Давай поговорим с боссом. Вдруг да разрешит воспользоваться предложением Роуза насчет самолета.

– Ладно, только говорить будешь ты, – согласился Терри по дороге к кабинету Килкуллена. – А то, если я спрошу, нам с тобой светит увлекательная поездка на междугороднем автобусе.

– Не вопрос, – одобрил Килкуллен. – Утрем нос окружному прокурору. Пусть засунет свои дурацкие правила себе в задницу. Зато если ваша поездка поможет раскрыть дело, Айк Роуз оплатит мой счет от проктолога и отвадит наконец губернатора от моего ануса.

Три копрологические метафоры за пять секунд. Босс в отличной форме.

– У вас все? – спросил Килкуллен.

– Да, – отвечал Терри. – Айк Роуз обещал упросить губернатора дать нам передохнуть.

В ожидании сердечного ирландского «спасибо» мы с Терри осклабились, однако услышали неожиданное:

– Кой черт вас об этом просил?

С тем Килкуллен и выставил нас из кабинета.

– Пронесло, – выдохнул Терри. – Килкуллен хоть и держит нас за идиотов, а «добро» на полет дал. Не порасспросить ли Фэлко поподробнее про Ига?

– Давай дождемся, когда он станет счастливым отцом.

– Один маленький вопрос личного характера, – сменил тему Терри. – Если бы ты переспал с Эми, ты бы мне рассказал?

– Обязательно. Я бы позвонил тебе прежде, чем стащить презерватив.

Целый день мы провисели на телефонах, прореживая список подозреваемых, так что Брайан едва успевал его пополнять. Мы как раз обедали – ели сандвичи кинг-сайз, – когда позвонила Джессика. Она сообщила, что не обнаружила ничего нового, кроме нескольких волокон на теле Лукаса.

– Впрочем, поскольку Лукас терся среди доброй сотни бездомных, от волокон толку никакого. Разве что вы прищучите убийцу в лохмотьях из той же ткани.

– У тебя усталый голос, – посочувствовал я. – Шла бы ты, Джесс, домой.

– Сейчас пойду. Только сначала порадуй меня чем-нибудь.

– Чем же тебя порадовать? Разве что вот: наш главный подозреваемый – член муниципального совета в городке, который находится в трех тысячах миль от места убийства, и у парня великолепный мотив нанять киллера.

– Ну, тогда Бог в помощь. А еще что у вас есть?

Я покачал на ладони сувенир от Килкуллена и даже погладил его холодный шероховатый бок.

– А еще у нас есть трофеи из боулинг-клуба.

 

Глава 41

Вознесем хвалу Господу за то, что Он в мудрости Своей создал землетрясения. Пока я спал, одно из них постигло Японию, и «Лос-Анджелес таймс» сочла его достаточно разрушительным, чтобы задвинуть Ронни Лукаса на вторую полосу. Я стоял на крыльце в банном халате и дышал полной грудью. Всю ночь лило, как может лить только в апреле, а к утру воздух запузырился и стал шибать в нос, что для южной Калифорнии нехарактерно.

Согласно «Лос-Анджелес таймс», была пятница (о чем без «Лос-Анджелес таймс» я мог никогда и не узнать). Неужели слова Терри «У нас живчик» раздались в трубке не далее как в понедельник? Неужели с тех пор я наработал лишь на четырехдневную зарплату?

Я проснулся с теми же двумя мыслями, с какими и уснул, а именно: кто мочит сотрудников «Ламаар энтерпрайзис» и что мне надеть на свидание с Дайаной? Что во-первых, а что во-вторых – непринципиально.

Для первого свидания я предпочитаю синий цвет. До пронзительной синевы глаз Большого Джима мне далеко; небесными, как у Джоанн, мои глаза тоже не назовешь. Однако во времена моей юности они были довольно синими, а с возрастом обогатились крапинками, оттенок которых Управление автомобильного транспорта идентифицирует как «бежевый металлик». У меня нет одежды в тон крапинкам, зато имеется серо-голубой пуловер, подарок Джоанн; он делает мои глаза максимально синими. Плюс он кашемировый, а значит, женщинам должно нравиться его поглаживать. Под пуловер я надел белую классическую сорочку и серые брюки, которые безбожно льстят моему заду. Черные трусы, лакированные туфли и презерватив в бумажнике дополнили имидж. Ботан намылился поразвлечься.

Ни с того ни с сего я вспомнил вчерашние слова Эми. Мы с ней оба обнаженные – правда, на мне кобура. В ушах прошелестело придыхание: «Под нами простыни от Калвина Клайна, и от ваших телодвижений у меня сносит крышу». Я задумался о сексуальных предпочтениях Дайаны – интересно, возбудил бы ее вид кобуры?.. Нижняя часть купального халата зашевелилась.

Зазвонил телефон.

– Не теряй мысли, – сказал я халату и пошел в дом. На определителе светился номер Большого Джима. Без сомнения, Большой Джим хочет вымолить прощение за то, что не давал мне принимать участие в воспитании моего тридцатидвухлетнего братишки.

– Вы позвонили в дом Ломаксов, – произнес я монотонным голосом. – Майк сейчас не может подойти к телефону, но если вы скажете «дядя» и оставите информацию о собственном раскаянии, Майк свяжется с вами, когда ему заблагорассудится. Пиииии.

Я принялся ждать цветистых извинений, однако дождался только «дяди».

– Что-что? Я не расслышал.

– Уши надо мыть. Повторять не буду, – отрезал Большой Джим.

– Ладно, для тебя и один раз – подвиг. Что случилось?

– Фрэнки нуждается в более серьезном укрытии, чем то, которое я в состоянии предоставить. Я уже вытаскивал его из дерьма, но на сей раз без тебя не справлюсь. Сможешь заехать после работы?

– Никакого «после работы» больше не существует. Слышал об убийстве Лукаса?

– Разумеется, слышал! Просто связи не улавливаю. Выходит, Лукас – жертва номер два? А разве он в «Ламаар» работал?

– В «Ламаар» у него огромный фан-клуб. От Лукаса без ума все кассирши.

– Так вы что, получили второй флипбук? С двумя пальцами?

– Это конфиденциальная информация, так что отвечать не буду. Скажу только, что ты предсказал следующий шаг убийцы за целые сутки.

– И успешно возглавил список подозреваемых? – уточнил Большой Джим.

– Нет. Но ты успешно свалял дурака, решив, будто вытащишь Фрэнки без моей квалифицированной помощи.

– Ты точно не сможешь сегодня приехать?

– Точно. Во-первых, я завален работой, а во-вторых, у меня свидание с Дайаной.

– Ушам не верю!.. Энджел, угадай, что сделал Майк! Он назначил Дайане свидание.

Расшифровка шумового фона убедила меня, что Энджел уговаривает Большого Джима пригласить нас с Дайаной на ужин. Я сказал «ни за что» прежде, чем Джим закончил вводное «тут Энджел интересуется…».

– А не могут жалобы Фрэнки подождать еще сутки?

– Хоть целый год, если он останется под спасительным родительским кровом. Фрэнки нечего и думать соваться на улицу – ведь его заказали.

– Пап, что вы с Фрэнки заладили как попугаи: заказали да заказали? О чем вообще речь?

– Нет, он еще спрашивает! Кто из нас коп – ты или я? Ты что, выражений таких никогда не слышал?

– Слышал. В малобюджетных детективах. Выходит, некто так разозлился на Фрэнки, что решил его убить?

– Нет, некто так разозлился на Фрэнки, что нанял киллера. Или даже водителя асфальтоукладчика. Фрэнки точно не знает, но ему ни один вариант не подходит. У бедного мальчика вчера целый день от переживаний был понос. Ты же знаешь, до чего твой брат впечатлительный. Мама старалась научить его справляться со страхами, но Фрэнки ужасно боится боли. Наверно, это разновидность фобии. Подумать только, у женщины-каскадера родился такой трусишка.

– Один вопрос. Некто разозлившийся – мафиози?

– Хуже. Оскорбленная женщина.

Я расхохотался:

– Ну и шуточки у вас! Так это из-за женщины! Ты вроде говорил, из-за денег…

– Из-за денег тоже. Сначала Фрэнки ее поимел…

– А потом поимел все ее сбережения, – докончил я.

– Какое там все! Она богатая. Но она оскорблена в лучших чувствах. Спит и видит, как бы сварить его кролика.

– Кого-кого сварить?

– Кролика. Помнишь фильм «Роковое влечение»? Когда Гленн Клоуз проникла в дом Майкла Дугласа и сварила в кастрюле кролика – любимца его дочки?

– Последнее время слово «кролик» вызывает у меня неадекватную реакцию.

– Да, забыл одну вещь, – произнес Джим таким тоном, словно речь шла о незначительной детали. – Эта женщина замужем. Муж ничего не знает про интрижку. Он ужасно вспыльчивый, и он итальянец, но Фрэнки клянется, что к мафии муж отношения не имеет.

– Ты забыл целых пять вещей. И что прикажешь делать с этой информацией? Без доказательств я не могу арестовывать каждого, кто мечтает закатать Фрэнки в асфальт.

– Тогда начать лучше с меня, – усмехнулся Большой Джим. – Арестовывать никого не надо. Мне просто нужна поддержка со стороны полицейского. В худшем случае – мозги полицейского. Самому мне только противоправные действия в голову лезут.

– Так, пока я не нарисуюсь, ничего противоправного не предпринимай.

– Не волнуйся. О Фрэнки я позабочусь. Желаю вам с Дайаной приятно провести время. Поцелуй ее за меня покрепче.

– Обязательно. А ты поцелуй за меня Майкла Дугласа.

Я повесил трубку, позавтракал и поехал на работу. Радио включать не стал – надоело слушать, как полиция Лос-Анджелеса до сих пор не арестовала подозреваемого в деле Ронни Лукаса.

 

Глава 42

Терри приехал в участок раньше меня. Вид у него был довольный и загадочный.

– Ни за что не угадаешь, кто звонил, – поздоровался Терри.

– А что я получу, если угадаю?

– Так тебе и приз подавай?

– Терри, сейчас раннее утро, мой котелок еще не раскочегарился. Ему необходима мотивация.

Терри открыл бумажник и положил на стол пятидолларовую купюру.

– Вот пять баксов. Даю тебе три попытки.

– О'кей. Первая попытка: Бен. Вторая попытка: Дон. Третья попытка: Марвин. Бен-Дон Марвин.

– Твою мать! – воскликнул Терри. – Он и тебе звонил?

– Я проверил автоответчик в машине. Похоже, Марвин видел тебя в «Новостях», когда ты мило беседовал с папарацци. Марвин живет в Аризоне, у него собственный самолет, и он летит в Бербанк, чтобы с нами пообщаться. Похоже, его предупредил один из типчиков, которых мы с тобой обзванивали. В полдесятого едем в аэропорт. – И я выхватил пятидолларовую купюру у Терри из-под ладони.

Позвонил Фэлко. Лиза родила мальчика. Фэлко упорствовал в засекречивании Дэнни Ига, несмотря на то что говорил по спецлинии.

– Я сообщил мистеру И., что сотрудники полиции Лос-Анджелеса летят в Вудсток специально, чтобы с ним побеседовать. Он сказал: «Так привозите их». Самолеты «Американ эйрлайнз» прибывают в аэропорт Стюарта в Ньюбург. Мне до него всего полчаса езды. Я вас встречу и доставлю на место.

– Вообще-то мы воспользуемся услугами компании «Эйр Ламаар». Нам предложили корпоративный самолет.

– Надо же, в Лос-Анджелесе даже копы путешествуют как кинозвезды! Мне, наверно, стоит надеть фуражку с лакированным козырьком? – Фэлко ждал не ответа, а смеха. Я оправдал ожидания. Фэлко продолжал: – Только одно удивительно. Мистер И. производит впечатление очень умного человека. Если он действительно виновен, почему он лоханулся и сказал «эти убийства»?

– Встречный вопрос: если он невиновен, откуда он знает, что убийств было больше одного? – Я поблагодарил Фэлко и обещал сообщить о времени прилета, когда сам буду в курсе.

Мы с Терри собрались идти, когда позвонила Дайана.

– Не хочется мне выставлять тебя за дверь, Терри, а придется, – сказал я. Терри не отреагировал.

– Я звоню получить подтверждение, что все в силе, – произнесла Дайана. – И еще я хотела сказать, что Хьюго ждет не дождется знакомства с вами. Он уже четыре раза переодевался. Хочет выглядеть круто.

– Передайте Хьюго, настоящим копам дела нет до внешнего вида, – соврал я. – А еще передайте, что я тоже очень жду сегодняшнего вечера.

– И я, – сказала Дайана. Я начал было фантазировать на тему, что она имела в виду, как вдруг Дайана добавила: – Меня беспокоит лишь…

– Что?

– Вы наверняка рассердитесь.

– Дайана, – произнес я. Мне нравились все звуки в ее имени, до единого. – Что случилось?

– Позвонил ваш отец и пригласил нас обоих на ужин.

– Господи! Старый ко… – Я усиленно задышал в трубку.

– Не волнуйтесь. Я отказалась.

– Благослови вас Бог, Дайана. Спасибо огромное.

– Отказалась, а теперь сижу и думаю, что ваш отец обиделся. Я не хотела его обидеть.

– Ничего, ему полезно. Вечно забывает, что мне уже сорок два.

– Обещайте, что не станете его отчитывать.

– Давайте я лучше пообещаю, что не придушу его. Дайана засмеялась. Мне нравятся женщины, которые смеются моим шуткам.

– Майк, пожалуйста, не заставляйте меня умолять. Просто пообещайте, что не упомянете отцу о нашем разговоре.

– Хорошо. А вы пообещайте, что и впредь будете отвечать отказом на его приглашения.

– Обещаю. Увидимся вечером.

– У нас свидание, поэтому надо говорить «целую». – Я помолчал, затем произнес: – Дайана. – Мне хотелось добавить и фамилию, потому что «Дайана Трантанелла», на мой взгляд, звучит даже лучше, чем просто «Дайана». Но это вышло бы глупо. Вдобавок, пока я раздумывал, Дайана сказала «целую» и повесила трубку.

– Ну-ну, – оживился Терри. – И кто же эта Дайана?

– Моя новая домработница.

– Для начала неплохо бы пройтись тряпкой по твоей физиономии – слюни стереть.

– Вообще-то Дайана работает медсестрой, так что она привыкла иметь дело с людьми, которые не в состоянии контролировать естественные отправления организма.

– Машину поведу я, – сказал Терри. По пути к стоянке он так и норовил поддержать меня под локоть. – Побереги силы для Дайаны.

Почти до самого Бербанка Терри всячески старался меня расколоть. Но я был нем как рыба.

 

Глава 43

Добравшись до аэропорта, мы сразу пошли в комнату отдыха имени Дэнниса М. Эрлиха – морского офицера, погибшего во Вьетнаме. Комната предназначалась для пилотов малых самолетов, приземляющихся в Бербанке, чтобы пополнить запас горючего, а то и купить карту – не зря же в аэропорту продается такое количество карт воздушных трасс.

Комната была просторная, с отличной вентиляцией, но со старой, видавшей виды мебелью, доставшейся по наследству от авиакомпаний, которые либо переоборудовали свои залы ожидания, либо обанкротились.

С полдюжины мужчин и две женщины пили кофе, дремали или беседовали на птичьем языке (Большой Джим тоже любит подпустить словечко-другое в нормальный разговор – думает, это ему весу придает). Я вспомнил, что и Дайана водит самолет; впрочем, я чувствовал: ее интересы диктуются не только ветроуказателями.

С красно-бело-синего дивана (патриотические аналоги которого приятно оживляли все четыре угла) поднялся огромный, как медведь, мужчина. Его морковно-золотые кудри доходили до плеч и дополнялись козлиной бородкой того же колера.

– Бен-Дон Марвин, – представился он, протянув руку. – Спасибо, что приехали.

Терри решил солировать:

– Детектив Биггз. А это мой напарник детектив Ломакс. Спасибо за приглашение.

Бен-Дон рассмеялся утробным смехом. Вообще-то издаваемые им звуки сильно походили на лай, однако в данном контексте смех представлялся мне более адекватной реакцией, и я не стал спешить с выводами, что, по моему разумению, Бен-Дон должен был оценить.

Бен-Дон провел нас в уголок, на диван. Меня не отпускало ощущение, будто остальные пилоты из кожи вон лезут, чтобы не замечать нашего присутствия. Учитывая, сколько на частных самолетах летает наркодилеров, я пришел к выводу, что отмежевание от группок в комнате отдыха является высшим пилотажем в воздушном этикете.

– Кого еще убили, кроме Лукаса? – спросил Бен-Дон.

– А почему вы думаете… – начал я, но меня прервали.

– Я был в «Ламаар» начальником охраны, – сказал Бен-Дон. – После одиннадцатого сентября я собрал кучу сценаристов и провозился с ними целую неделю. Они у меня писали сценарии возможных действий террористов, желающих нанести ущерб компании. К выходным на моем столе скопилось три сотни сценариев, и в одном из них как раз убивали сотрудников, которые являются основным источником доходов. Ронни же Лукас, в силу своей популярности, находится почти на самом верху пищевой цепи. Поэтому повторяю вопрос: кого еще убили?

– Да с чего вы взяли, что есть еще жертвы? – не выдержал Терри. – Давайте просто прикинем, кому понадобилась смерть Лукаса.

– А взял я это с того, что Лукас погиб в среду утром. Меня же полиция начала разыскивать во вторник. Вы всегда ищете подозреваемых, прежде чем совершится преступление? Понимаю ваше нежелание вести расследование совместно со мной, тем более что я ушел из «Ламаар» при весьма пикантных обстоятельствах, но я не дурак и не убийца, а сюда прилетел, чтобы сообщить, что у меня железное алиби. В среду, когда убили Лукаса, я был в Вашингтоне, округ Колумбия, на конференции. Меня видели двести человек, и все они с радостью подтвердят этот факт.

– И все они, конечно, не уступят вам в честности, – съязвил Терри.

– Слышали, детектив Биггз, такую присказку: «Один раз – еще не педераст?» Да, я украл кой-какое барахло – так оно все равно зря пылилось – и продал его через Интернет кучке придурков. За это меня и уволили.

– Уволили, но не стали преследовать судебным порядком, – уточнил я.

– Господи, когда же у них изменятся правила? Джентльмены, вам совсем не обязательно меня допрашивать. Знаю я ваши игры в хорошего и плохого полицейского.

– Он действительно хороший полицейский, – сказал Терри. – Просто в этой игре редко практикуется.

– Вот сейчас и попрактикуюсь. Допустим, мистер Марвин, вы правы. Предположим, второе убийство действительно имело место. Что бы вы сделали, будь вы по-прежнему начальником охраны?

– Я? Я первым делом усилил бы эту самую охрану. Затем составил бы список всех, кто имеет на компанию зуб, – видимо, мой преемник так и поступил, иначе вы бы на меня так скоро не вышли. Готов поспорить, Дэнни Иг тоже в списке. Правда, убийство Лукаса не в его стиле, но я бы Ига не сбрасывал со счетов.

– А что вы думаете об участии мафии? – спросил Терри. – «Ламаар» впуталась в игорный бизнес и сотрудничает с Арабеллой Леоне, владелицей казино в Вегасе. Как по-вашему, мафия приложила руку?

– А по-вашему? – Бен-Дон терял терпение. – Похоже это на мафию или не похоже?

– Отвечайте на вопрос, – процедил Терри.

– Отвечаю. «Ламаар» не впутывалась в игорный бизнес. «Ламаар» занимается дизайном клубов, рекомендует актеров и тому подобное. Участие «Ламаар» в игорном бизнесе сводится к выдаче лицензий на своих теле- и киноперсонажей, которые будут красоваться на игровых автоматах. Этим занимаются очень многие киностудии. Мафии нет никакого резона убивать Ронни Лукаса только потому, что у «Ламаар» совместный бизнес с «Камелотом». Впрочем, как я уже сказал, будь тут замешана мафия…

– Что-нибудь еще? – спросил Терри.

– Себя я сразу исключаю. – Бен-Дон снова расхохотался (или залаял). – Я был бы круглым идиотом, если бы убивал сотрудников «Ламаар». Руководство могло посадить меня на три года, а то и на все пять. Оно этого не сделало. Нет, не от большой любви ко мне, а исключительно из желания избежать скандала. И что? Мне задницу спасли, а я мстить буду? Нестыковочка выходит.

– В этом деле вообще сплошные нестыковки, – заметил Терри. – Начиная с неглупого парня, у которого непыльная работа и который теряет ее к чертям, потому что ему приспичило стащить коробку барахла и загнать его в Интернете.

– А если я скажу, что моя мать нуждалась в пересадке почки, вам легче станет?

– Ну, в таком случае проще было вырвать почку у меня.

– Я – оступившийся коп. Не такая уж редкость, кстати. Может, вы просто заблуждаетесь насчет моих умственных способностей.

– Вы изобрели остроумный способ воровать у собственных подчиненных, – произнес Терри. – Хоть вас и вычислили, вы заслуживаете награды за нестандартность мышления.

– Идея была не моя, – признался Бен-Дон. – В ту самую неделю, когда я устроил мозговой штурм со сценаристами, идея эта посетила одну девушку. Девушка поделилась со мной за кофе, но я сказал, что таких вялых террористов не бывает.

– Похоже, вы правы, – сказал Терри.

– Зато сейчас у меня отличная работа в Аризоне. О моем прошлом ни одна душа не догадывается, и я афишировать его не собираюсь. Едва узнав, что вы меня ищете, я сам прилетел – чтобы вы не играли на моем поле. У меня ни малейшего желания заводить с вами дружбу. Я хочу только, чтобы мое имя вычеркнули из списка подозреваемых. Я же, в свою очередь, могу отчитаться за каждый день с момента увольнения из «Ламаар». У меня новая жизнь. Я завязал и развязывать не собираюсь. Вот, собственно, и все.

– Кем вы сейчас работаете? – осведомился Терри.

– Я ушел из охранного бизнеса. Преподаю в Аризонском университете.

– Какую дисциплину?

Бен-Дон негромко гавкнул:

– Криминологию. Я на ней собаку съел.

– И вы можете доказать, что во вторник были на конференции в Вашингтоне?

– Могу.

– А где вы были в прошлое воскресенье? – не сдавался Терри. – В четыре дня по лос-анджелесскому времени?

– Я заселялся в «Шератон». Конференция началась в понедельник утром. Я летел коммерческим рейсом. Приземлился в шесть. В Лос-Анджелесе как раз было три часа дня.

– Оставьте свой адрес и номера всех телефонов, а также подробно напишите о своей поездке в округ Колумбия. Мы вас еще раз проверим.

Бен-Дон достал ручку и блокнот и принялся писать. Мы с Терри пошли выпить кофе.

– Он никого не убивал, – сказал я.

– Конечно, не убивал. Просто пару раз дурака свалял. Но мы все равно проверим его алиби, а тогда уж пусть растворяется в сиреневой дали.

– Все же, Терри, не надо терять его из виду. Может, он замолвит словечко за твоих девочек, когда они вздумают поступать в Аризонский университет.

Терри осклабился:

– Да, тут Бен-Дон незаменим. Особенно если девочки решат специализироваться на интернет-продажах.

 

Глава 44

Мы поехали обратно в участок. Теперь уже на раскрытие нашего дела были брошены десятки полицейских. Лучшие детективы опрашивали подозреваемых из списка Карри. Мы с Терри буквально закопались в отчетах. Пока мы успели просмотреть двадцать шесть; большинство опрошенных имели алиби и не имели ни мотивов, ни способностей к разработке плана потопления компании.

Мюллер со своей командой упорно занимался убийством Элкинса в надежде отыскать связь между ним и убийством Лукаса. Также Мюллер проверил чеки из киосков и диски с записями камер видеонаблюдения.

– Ребята, вы когда-нибудь слышали выражение «иголка в стоге сена»? – поздоровался Мюллер. – Так вот, найти иголку в стоге сена было бы проще. А теперь подумайте, каково в стоге, где полно иголок, искать одну конкретную иголку. Особенно если не знаешь, чем она отличается от других.

Остальные полицейские просеивали показания свидетелей и вещественные доказательства по делу Лукаса, так словно последнее не имело никакого отношения к делу Элкинса.

Мы с Терри также проштудировали базу данных ФБР на серийных убийц за последние пять лет, надеясь найти схожий почерк преступлений. От фактов и мифов, связанных с империей Дина Ламаара, у меня голова шла кругом. Очень пригодились шоферские байки Джима, но я знал: они только вершина айсберга. Чья-то ненависть к Ламаару не остановилась перед убийством ни в чем не повинных сотрудников компании. Впрочем, не таких уж и неповинных, возразил я сам себе, вспомнив о прошлом Элкинса.

Терри я сказал, что у меня свидание с хорошей знакомой Большого Джима, которая носит часы с изображением Кролика и работает медсестрой вместе с Джен Трахтенберг. О встрече с четырнадцатилетним мальчиком, у которого последняя стадия рака, я упоминать не стал. Встреча эта, так легко мной обещанная, к вечеру стала причиной изрядного мандража – куда более изрядного, чем свидание с самой Дайаной. Ведь мальчик не хотел увидеть конкретно меня, а надеялся познакомиться с Суперполицейским; я же знал, что не соответствую ожиданиям Хьюго.

Без пятнадцати пять Терри сказал:

– Ехал бы ты уже на свое свидание. Сегодня пятница, пробищи будут – мало не покажется, не дай Бог опоздаешь… Обычно я с Терри спорю, но тут согласился.

– Спасибо, ты настоящий друг. Если в субботу захочешь уйти пораньше, побыть с Мэрилин и девочками, я тебя прикрою. До завтра.

– Прикроешь, прикроешь, – буркнул Терри. Я сделал вывод, что дома он сегодня окажется раньше, чем я у Дайаны в больнице. – Иди давай. Смотри не разочаруй свою Дайану.

– Спасибо, – повторил я, достал из кармана ключи, замкнул ящик стола, оглядел кабинет – так словно собирался в отпуск на две недели и желал убедиться, что плита выключена, а краны закручены.

Терри наблюдал с сочувствием во взоре.

– Майк, ты, наверно, бесплатного совета дожидаешься?

По глазам Терри я понял, что он серьезен, как никогда.

– Будь самим собой, – произнес Терри. – Не планируй ничего заранее – ни слов, ни действий. Пусть все идет как идет.

– Она работает в детской онкологии, – не выдержал я. – Там один мальчик мечтает познакомиться с настоящим детективом. Дайана выбрала меня.

– Мальчику повезло. Лучшего детектива и вообразить нельзя.

Я уставился на Терри. Знаю, он страшен как смертный грех, но я видел лишь его смеющиеся глаза над грязной кружкой. Неудивительно, что женщины на него западают.

– Спасибо, – сказал я в третий раз.

Пробки имели место, но вполне сносные, так что к шести я как раз добрался до больницы. Едва увидев здание, я понял: надо было купить что-нибудь для Хьюго.

Детское онкологическое отделение оказалось на шестом этаже. Я, конечно, предполагал увидеть яркие стены, множество игрушек и комнатных растений, однако к тому, что предстало моим глазам, готов не был. Стены украшали рисунки, панно и аппликации, сделанные руками пациентов. Каждая работа в отдельности на шедевр не тянула, но все вместе они излучали непосредственность и оптимизм. В некоторых больницах пахнет отчаянием; эта светилась надеждой.

Сестринская располагалась сразу у лифта; на мои шаги одна из сестер подняла глаза. Это была Дайана. При виде меня она просияла. Уже давно никто не сиял при моем появлении – неудивительно, что я растаял. Дайана вышла из-за стойки и взяла меня за руку, а потом поцеловала в щеку.

– Спасибо, что пришли. Хьюго вас заждался.

Дайана представила меня трем медсестрам и медбрату; все они показались мне на одно лицо. Однако я сразу отметил, что на Дайане под белым халатом был розовый кардиган, который очень шел к ее голубым глазам и светлым волосам. Я успел забыть, до чего она хорошенькая. И как только мне удавалось не замечать Дайану на ужине у Большого Джима? Ах да – Джим хотел, чтобы я за ней поухаживал.

Дайана повела меня по коридору.

– Родители Хьюго ушли минут двадцать назад. Обычно в это время они еще здесь, но Хьюго упросил их не присутствовать при вашем знакомстве. Он сейчас в игровой. Мы намеренно устраиваем свидания в общей комнате, а не в палатах – конечно, если дети сносно себя чувствуют. Хьюго сегодня молодцом. Оставлю вас наедине минут на пятнадцать. Продержитесь?

В игровой оказалось как внутри радуги. Стены, потолок, пол, мебель были настолько яркие, так изобиловали кислотными и неоновыми оттенками, что уже не имело значения, сочетаются эти оттенки или нет; мы же не говорим, придя в цирк: «Оранжевые софиты не гармонируют с багряными». Буйство красок создавало соответствующий эффект. Конечно, никто из находящихся в игровой не забывает, почему он здесь, однако декор, без сомнения, настраивает на оптимистический лад, хоть и временно.

В комнате по разным углам расположились три семейства. Во всех трех случаях несколько взрослых навещали одного ребенка. В четвертом углу в инвалидном кресле сидел мальчик лет одиннадцати. Впрочем, я знал, что ему четырнадцать.

– Хьюго, – произнесла Дайана, – это детектив Майк Ломакс. Майк, это Хьюго Корднер.

Наверное, отец научил Хьюго мужскому рукопожатию – даже в таком состоянии мальчик стиснул мою ладонь как большой.

– Ну ты силен, – сказал я, потирая руку, словно Хьюго и вправду сделал мне больно.

– Я не такой дохляк, каким кажусь, – отвечал мальчик, открыв в улыбке целый набор металлических брекетов. В голове у меня возникла картина: родители Хьюго решают потратить несколько тысяч долларов на дантиста – при том, что мальчик, пожалуй, умрет раньше, чем можно будет снять брекеты.

– Прикольная у тебя футболка, – сказал я и перехватил благодарный взгляд Дайаны. Она обрадовалась, что я не забыл об утреннем разговоре. Футболка была белая; спереди красовалась фотография Хьюго с родными на горнолыжном курорте.

– Мы сфотографировались в Санденсе два года назад, на Рождество, – пояснил Мальчик.

– Дай-ка сам догадаюсь, кто есть кто. Посередине ты. Сзади твои родители. Это, наверное, твоя старшая сестра. А зовут ее…

– София.

– София. Красивое имя. А кто же эта крошка на переднем плане? Не иначе твоя бабушка. Надо же, до чего миниатюрная!

Хьюго расхохотался.

– Это Грейс, моя младшая сестра.

– Да ты что! – воскликнул я, весьма успешно изобразив досаду. – Надо же так опростоволоситься! А все из-за недостатка улик. Футболка прикольная, а бейсболка-то еще прикольней!

На Хьюго была черная бейсболка с белой надписью «Сегодня не мой день».

– София подарила.

– Вообще-то я тоже принес тебе головной убор, правда, не такой оригинальный, как подарок Софии. – И я протянул Хьюго темно-синюю бейсболку с логотипом «ПЛА», которая еще десять минут назад пребывала у меня в багажнике. – К сожалению, она не новая, но, если ты не побрезгуешь парой-тройкой полицейских вошек, она твоя.

– Bay! Она ведь форменная?

– Еще какая, – заверил я. – Прости, что не добыл для тебя новую. Эта поношенная, но в ней хоть нет дырок от пуль.

– Она в сто раз лучше новой. То-то папа удивится… и мои друзья… и вообще… все.

Хьюго стащил черную бейсболку, и я увидел обширные проплешины и редкие клочки уцелевших после химиотерапии волос. Перед глазами встала Джоанн, вот так же обезображенная. Я поспешно отогнал видение.

Хьюго надел форменную бейсболку, и она тут же сползла ему на нос.

– Знаешь, как их носят полицейские, когда хотят остаться неузнанными? – Я снял с Хьюго бейсболку, застегнул ремешок потуже и вернул бейсболку на место. – Так гораздо лучше.

– Ребята, я вас на пятнадцать минут оставлю, – произнесла Дайана и вышла.

– Значит, ты хочешь стать детективом, да, Хьюго?

– Я и стану, – ответил мальчик уверенно. – Если выживу, – добавил он обыденным тоном, каким мы с вами говорим «Если дождя не будет».

 

Глава 45

Пятнадцать минут пролетели незаметно. Я поведал Хьюго, где и сколько ему придется учиться, чтобы стать детективом; не утаил неприятных, а порой и отвратительных подробностей, которыми выстлан путь детектива к триумфальному появлению на первой полосе. На моей памяти немало абсолютно здоровых курсантов от таких подробностей бросали академию, однако Хьюго не дрогнул.

Затем я рассказал несколько самых занятных историй раскрытия преступлений. Наконец (я давно этого ждал) Хьюго попросил подержать мой пистолет. При обычных обстоятельствах я бы ни одному ребенку пистолет не дал, однако обстоятельства были из ряда вон выходящие. Я расстегнул кобуру, разрядил пистолет, проверил, разрядил ли, проверил еще раз и лишь затем вручил мальчику. Когда вошла Дайана, Хьюго благоговейно обнюхивал мое оружие. Дайана поспешно подняла руки.

Хьюго был умный мальчик – он не направил на Дайану дуло, только сделал Мрачное лицо и процедил:

– Вы имеете право хранить молчание.

Дайана опустила руки.

– Вот и отлично. В кои веки помолчу, а то моя болтливость уже стала притчей во языцех. Кстати, Хьюго, у тебя завтра тяжелый день. – Дайана действительно замолчала, а я стал прикидывать, как она закончит фразу. – У детектива Ломакса тоже.

– Я вернусь, – сказал я. – Честное слово.

– Расскажите еще что-нибудь. Ну пожалуйста!

– Хорошо. Только история должна быть короткая. Я лично прослежу. Но сначала… – Дайана напустила на себя серьезный вид и скомандовала: – Бросьте оружие, Корднер!

Хьюго протянул мне пистолет рукояткой вперед и проследил, как я вложил его обратно в кобуру.

– Большое спасибо, детектив Ломакс. Расскажите, пожалуйста, о первом убийстве, которое вы раскрыли.

– О, тогда я был еще подростком.

– Тем более!

– Мне было пятнадцать. Я, в отличие от тебя, Хьюго, и не думал, что стану полицейским. Моя мама работала каскадером, и я мечтал пойти по ее стопам. А по соседству жила очень славная старушка, миссис Ховзепиан. Она обожала работать в саду – целыми днями возилась с клумбами. Как ни иду из школы, миссис Ховзепиан подрезает усохшие листочки ножничками, крохотными такими, впору младенцам ноготки стричь, и разговаривает с цветами. Бывало, посмотрит на Меня и спросит: «Как по-твоему, Майк, я сумасшедшая?» А я-то читал, что, если разговаривать с растениями, они лучше растут, и всегда отвечал: «Что вы, миссис Ховзепиан! Конечно, нет». А она только вздыхала: «А вот Донни считает, что я рехнулась».

– Кто это – Донни? – спросил Хьюго.

– Ее сын. Ему тогда было уже лет пятьдесят, а он все жил с матерью. Донни со мной вел себя дружелюбно, но я чувствовал, что он притворяется, и сторонился его. Однажды, возвращаясь из школы, я с удивлением увидел, что в саду никого нет. Зато у дома миссис Ховзепиан стоит «скорая», а сама миссис Ховзепиан лежит на носилках в черном мешке. Говорили, что она упала с крыльца. Донни ее нашел.

– Так это он и убил! – воскликнул Хьюго.

– Я тоже так подумал. На похоронах Донни плакал и звал: «Мама, мама!» – мешая священнику. Но я ему не поверил. Уж очень ненатурально Донни выражал скорбь. Через несколько дней после похорон я увидел, что клумбы, над которыми так усердно трудилась миссис Ховзепиан, разворочены, а цветы выдраны. Я сразу понял, чьих это рук дело – такую гадость мог сотворить только злобный лицемерный Донни. Сначала мать убил, а теперь и за цветы ее взялся. Я пошел в полицию и изложил свои соображения по поводу смерти миссис Ховзепиан. Донни, сказал я, убил мать потому, что ревновал ее к цветам, – считал, что она уделяет им больше времени, чем родному сыну. И ревность его так сильна, что теперь он разворотил клумбы, чтобы и духу не осталось от обожаемых цветов миссис Ховзепиан. Детективы мне сказали, что тоже подозревают: миссис Ховзепиан не сама упала с крыльца, ее столкнули, однако доказательств нет. Меня только поблагодарили за бдительность. С тем и ушел.

– Вы же на этом не успокоились? – полуутвердительно спросил Хьюго.

Дайана прикрыла рот ладонью. Улыбку ей удалось спрятать, но глаза-то она никуда не дела. Глаза Дайаны сияли от радости.

– Сначала я ужасно расстроился. Не мог я допустить, чтобы сумасшедшему Донни убийство сошло с рук. Я принялся думать и наконец придумал. Идея была, прямо скажу, неординарная. Раз нельзя доказать виновность Донни, решил я, надо заставить его самого признаться.

– Здорово! Но каким образом?

– Я ведь знал, что Донни сумасшедший. На его сумасшествие я и сделал ставку. План мой назывался «Месть цветов». Я пошел в питомник и купил несколько ящиков цветочной рассады. В магазине канцтоваров купил писчую бумагу с изображениями разных цветов. На следующее утро, когда Донни вышел из дому, прямо на развороченной клумбе он увидел свежепосаженные маргаритки. А рядом лежала записка.

– Что было в записке?

– Всему свое время. Не порть мне историю. Я следил за Донни из окна. Я видел ужас в его глазах. Донни выдрал маргаритки, а записку сунул в карман, бросился к своей машине и рванул на работу. На следующее утро его ждали на клумбе свежие цветы – фиалки – и новая записка.

– Круто.

– Каждую ночь я сажал новые цветы и оставлял новую записку. Я знал, Донни следит из окна, но ночи как раз стояли темные и я проползал на животе незамеченным. На седьмое утро Донни увидел на клумбе розы, любимые цветы миссис Ховзепиан. И тут уж не поехал на работу и не стал топтать цветы – он сел на землю и заплакал. А потом вернулся в дом. Через десять минут я услышал вой сирен. Еще через минуту полицейские молотили в дверь Донни. Он вышел с поднятыми руками и все повторял: «Что я наделал, что я наделал?» Донни сам позвонил в полицию и сознался в убийстве. Дело закрыли. Мое первое дело.

Хьюго был в восторге.

– Донни сознался благодаря вам!

– То же самое сказали детективы, – скромно подтвердил я.

– А что было в записках?

– Всегда одно и то же: «Донни, ты плохой мальчик. Мы знаем, что ты сделал. Сознайся, или тебе не поздоровится». Каждая записка была подписана новым женским именем – Маргарита, Виола, Петуния, Лилия, Гортензия, Камилла. Последней шла Роза.

– Это же все названия цветов! Настоящая «Месть цветов»! Здорово!

– Шеф полиции думал иначе. Он долго проводил со мной… хм… разъяснительную работу на тему «Как далеко может зайти полицейский в своих подозрениях и до чего довести подозреваемого». Шеф полиции сказал, что я зашел слишком далеко, но поскольку я не полицейский и вообще несовершеннолетний, ничего противозаконного в моих действиях нет. Затем он пригласил моих родителей к себе в кабинет на частную церемонию вручения мне медали за геройский поступок. Еще мне вручили письмо-рекомендацию в полицейскую академию Лос-Анджелеса – на случай, если я захочу стать детективом. С того дня я думать забыл о карьере каскадера.

– Хочешь, чтобы детектив Ломакс отвез тебя в палату? – спросила Дайана.

– Хочу, – отвечал Хьюго. – А вы правда еще придете?

– Даже не сомневайся. Наконец-то я нашел человека, который с удовольствием слушает старого зануду. Я тебе еще надоем.

– Спасибо вам, детектив Ломакс!

– Можешь называть меня просто «Майк».

– Давайте лучше я буду называть вас «детектив Ломакс».

– Ладно. А чем тебе «Майк»-то не нравится?

– Просто у меня есть дядя Майк. И одноклассник Майк Джекман. Да и медбрата зовут Майк. Таким образом, у меня целых трое знакомых, которых я могу называть «Майк». А вот иметь друга по имени детектив Ломакс – это действительно круто.

– Не круче, чем иметь друга по имени Хьюго Корднер. – Я протянул руку, и Хьюго крепко ее пожал. – Полегче! – застонал я, потирая ладонь и кривясь, будто от боли. Затем я обратился к Дайане: – Этого молодого человека пора зачислить в бейсбольную команду полиции Лос-Анджелеса. Он мне руку чуть не сломал.

Я покатил коляску Хьюго из игровой. Дайана еле сдерживала смех.

– Ну, теперь держись! – И я погнал по коридору, словно по улицам Лос-Анджелеса.

Хьюго имитировал полицейскую сирену и хлопал в ладоши. От его смеха сотрясались стены.

На наши крики в коридор высыпали все медсестры, врачи, пациенты и их родители. Нас провожали улыбками и аплодисментами. Столь неординарные события не остаются незамеченными в детских онкологических отделениях.

Дайана послала мне воздушный поцелуй. Уже давным-давно на душе у меня не было так славно.

 

Глава 46

– Будь самим собой, будь самим собой, будь самим собой, – повторял я, следуя по бульвару Вентура за джипом «Чероки» Дайаны. Звучало довольно кисло. Я сменил мантру: – Будь как Том Круз! Будь как Том Круз! Будь как Том Круз! – Другое дело. Осталось воплотить в жизнь собственное напутствие.

Мы припарковались у крохотного ресторанчика.

– Я колебалась между этим заведением и больничным буфетом, – произнесла Дайана по дороге к двери с надписью «У Джорджио». – Все же здесь карта вин не в пример лучше.

Дайана сменила униформу на бежевую юбку, бледно-голубую водолазку и такой же кардиган. Она казалась теперь мягкой, теплой, податливой, влекущей. Я придержал дверь, и Дайана, пройдя первой, обдала меня легким цитрусовым ароматом. В фантазиях я уже видел ее в своих объятиях, но вдруг увидел наяву, причем в чужих. Дайана обнималась с каким-то чернявым типом под его сиропистое «Buena sera, Signora». В довершение всего они расцеловались в обе щеки.

Через минуту и меня представили хозяину заведения, Джорджу Имбриале; я тоже побывал в почти родственных объятиях. Имбриале усадил нас и умчался за картой вин и некой особой закуской, Дайаниной любимой.

– Я смотрю, вы здесь частенько бываете, – сказал я, убедившись, что Имбриале не слышит.

– Стараюсь, насколько зарплата медсестры позволяет.

– Сегодня вы будете отрываться на зарплату полицейского.

– Еще чего! Это я вас пригласила.

– Нет, вы пригласили меня к Хьюго. А я приглашаю вас на ужин. И плачу тоже я. Копы, знаете ли, в таких делах крайне старомодны. И не забывайте: я вооружен.

– Боже! У меня был очень испуганный вид, когда я увидела Хьюго с пистолетом?

– Нет, вы отлично собой владеете. Вообще-то обычно я не позволяю детям трогать мой пистолет, но тут…

– Да, конечно. Особые обстоятельства. Не знаю, как и благодарить вас за то, что пришли навестить Хьюго и что обещали вернуться.

– Вы меня уже благодарили. Причем три раза, и еще прежде, чем мы вышли из больницы. Если продолжите в том же духе, придется мне продолжить извиняться за свое идиотское поведение на ужине у Большого Джима. Вы тут ни при чем. Я просто был зол на него.

– Думаете, с моим отцом легче?

– А чем он занимается?

– Он раввин.

– Раввин по фамилии Трантанелла?

– Нет, раввин по фамилии Сильвер. Трантанелла я по мужу. Он был итальянец.

– У вас есть дети?

– Только кошка.

– Бланш, да?

– У вас хорошая память.

– Просто мне все еще интересно, что Бланш обо мне думает.

– Я пока ей про вас не рассказывала, но сегодня точно расскажу. Даю слово.

Мы поговорили о работе медсестры и детектива, сравнили плюсы и минусы. Потом обменялись переживаниями по поводу смерти супругов. Джоанн умирала медленно и мучительно, но по крайней мере я успел свыкнуться с мыслью о потере. Муж Дайаны Пол в одно солнечное субботнее утро послал ей воздушный поцелуй из подъемника на горнолыжном курорте. Два часа спустя его принесли в закрытом черном мешке.

Наконец Дайана поинтересовалась, как скоро после смерти жены я стал ходить на свидания.

– Я ждал ровно до семи вечера. Сегодняшнего вечера.

– То есть это ваше первое с тех пор свидание? – опешила Дайана.

– Странно, что Большой Джим вас не просветил.

– Я… Даже не знаю, что сказать. Я польщена. Спасибо, что пригласили меня.

– Спасибо, что приняли приглашение. Отказа я бы не вынес.

Ужин был превосходный, обслуживание на высоте. Мы заказали эспрессо и одно пирожное тирамису на двоих. Официант предложил напиток под названием «на посошок», но я отказался – я и так уже основательно захмелел после полбутылки кьянти и двух часов созерцания Дайаны.

Еще несколько дней назад я не сомневался в собственной неспособности к новым отношениям, однако теперь пересмотрел свои взгляды. Передо мной сидела женщина, которую мне хотелось увидеть еще раз. Дайане удалось заполнить эмоциональный вакуум, о существовании которого я и не подозревал. Пожалуй, виною были ее заботливость и сострадание – теми же качествами отличалась Джоанн.

Дайана любезно позволила мне оплатить счет, и я оставил более чем щедрые чаевые, поскольку знал: даже если я сюда больше не приду, Дайана придет обязательно, и не раз. Вечер был прохладный, так что мы поспешили к своим автомобилям. Футов за десять до джипа Дайана нажала на кнопку дистанционного открывания дверей. Джип отозвался дружелюбным щелчком.

– Еще раз спасибо за Хьюго и огромное спасибо за чудесный вечер, – сказала Дайана, целуя меня в щеку. – Жду не дождусь, когда доеду до дома и расскажу обо всем Бланш. – И она открыла дверцу.

– Что конкретно вы ей скажете? – У меня в голове не укладывалось, что легким чмоком на сегодня все и закончится.

– Скажу, что вы – настоящий.

– Я не понимаю по-кошачьи. Что вы имеете в виду?

Дайана сделала шаг от джипа и подняла глаза. Затем тесно прижалась ко мне, обняла за шею и притянула мое лицо к своему. Губы у Дайаны были мягкие, сладкие, нежные; я изо всех сил старался не повалить ее на землю. Поцелуй длился и длился, но все же кончился – лет на сорок раньше, чем мне хотелось.

– Вы задаете слишком много вопросов, – шепнула Дайана.

Затем она уехала. Я не двинулся с места, пока задние фары ее джипа не слились с красной лентой, ползущей по бульвару Вентура.

«Если тебе сегодня приснится Эми Чивер, – откашлялся внутренний голос, – я отделюсь от твоего тела и собственноручно пристрелю тебя из твоего же пистолета».

И это будет совершенно справедливо, подумал я.

 

Глава 47

Я ехал домой, вспоминая Хьюго и мечтая о Дайане. Приятные мысли нарушались помехами. Из головы не шел Айк Роуз.

Что-то в нем меня напрягало. Что-то он такое сказал или сделал. А может, наоборот, напрягало меня то, чего Роуз не сказал и не сделал. Я позвонил Терри домой.

– Вот не ожидал, – удивился Терри. – Что, свидание не состоялось?

– Я хотел спросить… Тебя в Роузе ничего не настораживает?

– Меня только одно настораживает – почему ты мне названиваешь, да еще насчет Роуза, когда должен быть с Дайаной?

– Я с ней и был. Она поехала домой.

– Еще и половины одиннадцатого нет. Когда я увидел твой номер на определителе, я решил, что ты разучился расстегивать лифчики, вот и звонишь. Вы поссорились?

– Нет. Она прекрасна, сексуальна, очаровательна. Тебе понравится.

– Мне? А больной ребенок мне тоже понравится?

– Удивительный мальчик.

– Значит, ты хорошо провел время?

– Великолепно.

– Слава Богу. Завтра расскажешь. Спокойной ночи.

– Ты что же, не хочешь об этом поговорить?

– Не сейчас, Майк. Тебе тоже пора отдыхать. Утром будешь вопросы задавать. И вообще, почему бы тебе не провести ночь в шкуре Майка Ломакса? Спокойной ночи.

Терри повесил трубку.

Я хотел было перезвонить, но меня остановил внутренний голос: «Терри знает тебя лучше, чем ты сам. Джоанн умерла всего полгода назад. Тебе стыдно, что ты так быстро увлекся Дайаной, вот ты и стараешься поскорее закопаться обратно в расследования – там ведь все привычно и трагично. Терри же этого не допустит. Иными словами, забудь до утра о „Ламаар энтерпрайзис“».

На автоответчике обнаружилось сообщение от Большого Джима. Нехарактерно лаконичное. «Привет. Фрэнки держится. Я сказал ему, что ты приедешь завтра». Пауза. Зная Большого Джима, я предположил, что он тщательно обдумывает следующую фразу. «Рад, что ты сегодня встречаешься с Дайаной. Желаю вам хорошо провести время. Спокойной ночи».

Моей руки коснулось что-то холодное и мокрое – Андре требовал внимания.

– Ты слышал? – спросил я, почесывая его за ушами. – Самая короткая и, соответственно, самая непафосная речь Большого Джима в истории.

В спальне я взял с туалетного столика Джоанн деревянную шкатулку. Еще наблюдая, как задние фары джипа Дайаны сливаются с другими красными огоньками на бульваре Вентура, я решил, что сегодня же должен прочитать следующее письмо Джоанн. Я не мог ждать еще три с половиной недели.

Я достал конверт с семью черточками-зарубками и, сказав: «Прости, Джоанн», – надорвал его.

Мой любимый Майк!

Я солгала. Я обещала написать письмо № 7 завтра. Это было три недели и два рецидива назад. Я с каждым днем слабею; мне все труднее составлять предложения, в которых есть хоть какой-то смысл. Виной тому боль и лекарства.

Я только что перечитала свои первые шесть писем, и теперь готова избавить тебя от бремени вечного вдовства, которое сама же на тебя наложила. Ты не виноват, что я умираю. Моя жизнь почти кончилась, а твоя продолжается. Кажется, я прошла через все стадии горя, которые испытывают люди, узнавшие, что скоро умрут. Когда я впервые услышала слово «рак» в свой адрес, я в душе отказывалась принять приговор. Затем я стала торговаться со смертью, затем разозлилась, а теперь наконец я достигла последней стадии. Я приняла свою смерть. Я умираю, ты остаешься жить – так решил Господь. Кто я такая, чтобы спорить? Я должна принять тот факт, что Он лучше знает, как надо; я приму все, что Он для меня приготовил.

Но как же мне хочется узнать, что Он приготовил для тебя! Надеюсь, долгую и счастливую жизнь. Когда я отчаялась вылечиться, я не могла и думать о том, что меня в твоей жизни заменит другая женщина. Но я справилась с этим чувством. Я знаю: меня никто не заменит. Я знаю и другое: тебе нужна женщина, с помощью которой ты оправишься от удара, что я тебе наношу. На днях, когда ты был на работе, меня навещали Большой Джим и Энджел. Какие они славные и как я рада, что Джим сумел найти спутницу жизни после смерти твоей мамы! Джим и Энджел задали тот же вопрос, что и все: «Можем мы чем-нибудь тебе помочь?» Я всегда отвечаю «Нет». Но на сей раз попросила их помочь тебе наладить свою жизнь. Джим, кажется, не понял, что я имею в виду, а Энджел поняла. Так что не удивляйся, если вскоре после моей смерти они познакомят тебя с какой-нибудь милой женщиной. И не злись. Они так поступят с моего благословения.

Теперь пора сделать чистосердечное признание. В предыдущем письме я писала, что у меня есть от тебя один секрет. Речь идет о Фрэнки. Два года назад он пришел ко мне в полном отчаянии. Подробности ты сам додумаешь. Короче, Фрэнки нуждался в деньгах. В сумме 20 ООО долларов. У меня столько было (мама оставила), и я все отдала Фрэнки. Без каких-либо дополнительных условий. Я сказала, что возвращать деньги не обязательно, но чтобы больше он ко мне не обращался с подобными просьбами. Однако Джим каким-то образом дознался (почему от него ничего не скрыть?), рассердился на меня (немного) и на твоего брата (очень сильно). Зачем я тебе об этом рассказываю? Я хочу попросить прощения. Знаю, нельзя давать Фрэнки денег, но я люблю его, и потом, он был такой трогательный, когда просил…

Пожалуйста, прости меня и его. Сам он не справится со своими склонностями – ему нужна помощь. А людей, которые готовы ему помочь, все меньше. Пожалуйста, Майк, пожалуйста, не становись одним из тех, кому глубоко наплевать на проблемы Фрэнки. Люби его, несмотря ни на что. Не бросай попыток сделать его лучше.

Задолго до моей болезни Джим рассказал мне одну интересную вещь (он узнал об этом из своего любимого телешоу). Оказывается, когда умирает близкий человек, ты теряешь друга на Земле, но зато обретаешь ангела на небе. Я, когда там окажусь, сделаю для Фрэнки все, что смогу, но одной мне не справиться. Не отказывайся от своего брата. Будь для него ангелом-хранителем на Земле.

Я очень устала. Больше не могу писать. Это только седьмое письмо, я же надеялась написать как минимум двенадцать. Вряд ли успею. На случай, если это – последнее, знай: я сказала все, что скопилось у меня на душе. Если я умру сегодня во сне, я готова. Я буду ждать тебя на небесах. Но ты не спеши.

Я люблю тебя бесконечно.

Джоанн.

Я положил письмо на колени и посмотрел вверх. И даже открыл рот. Но не придумал, что сказать Господу.

 

Глава 48

По дороге в синагогу Пенина Бенджамин держала шестилетнего Дова за руку. Ари уже исполнилось десять – взять его за руку на людях давно не представлялось возможным.

– Има, можно я пойду впереди? – спросил Ари.

– Можно, сынок. Только не беги.

Ари побежал. Дов выпростал ручонку и бросился за старшим братом. Через несколько секунд мальчики были на ступенях синагоги. Толкаясь, они протиснулись в двойные двери.

– Я первый! – заявил Ари.

– Так нечестно! – скривился Дов.

Братья замерли в дверном проеме и оглядели здание синагоги изнутри. Синагога была самая обыкновенная, новой постройки – таких немало в южной Калифорнии. Миляга архитектор все силы бросил на обработку Комитета по архитектуре, и тот признал, что пять тысяч лет иудейской цивилизации отлично укладываются в конструкцию из хрома и стекла; более того, в подобной конструкции даже Ветхий Завет производит впечатление не слишком ветхого.

У входа стояли несколько шамесов с белыми гвоздиками в петлицах; при виде мальчиков они стали улыбаться, а один гостеприимно махнул рукой, приглашая войти. Братья не двинулись с места.

В синагогу вошла Ленина. Она была высока ростом и сложена как гимнастка; черные волосы до плеч на фоне алой шелковой блузки казались еще чернее, темные глаза с тревогой смотрели на сыновей. Все присутствующие тотчас забыли о мальчиках и как по команде уставились на Пенину.

– Има, – испуганно произнес Дов, – здесь нет ни солдат, ни охраны.

Ленина взяла сына за руку.

– Ничего страшного. В Америке все иначе. Не бойся, мы в безопасности.

Трое шамесов выстроились в ряд, чтобы поприветствовать красавицу.

– Я первый, – заявил тот, что приглашал мальчиков войти. Чтобы не быть голословным, он заработал локтями и протянул Пенине руку, хотя она была от него еще в целых десяти футах. – Шаббат шалом. Меня зовут Джерри Гольдштейн.

Ленина подала ему руку.

– Шаббат шалом. Я – Ленина Бенджамин. А это мои сыновья, Ари и Дов.

Шестидесятилетний Гольдштейн был низенький, плотно сбитый человечек с целой копной волос, прекрасно сохранившихся не только в плане густоты, но и в плане цвета – в копне до сих пор преобладали темно-рыжие пряди. Правда, к длинным густым усам, обрамлявшим зубастую улыбку, седина отнеслась не столь щадяще.

– Добро пожаловать в лучшую еврейскую конгрегацию во всей Коста-Луне, – продолжал Гольдштейн. – Причем не только лучшую, но и единственную.

– Здесь нет охраны, – перебил Ари. – Здесь нет металлоискателей. Здесь даже солдат нет.

– Вы приехали из Израиля, не так ли? – спросил Гольдштейн.

Ари кивнул.

– Мы не держим специальную охрану, – пояснил Гольдштейн. – Наши шамесы знают всех прихожан в лицо.

– А как вы определили, что у нас нет оружия? – не унимался Дов.

– Смотрите-ка, малыш тоже не промах! – Гольдштейн кивнул Пенине. – Подождите, я сейчас.

Он подошел к маленькому столику, открыл ящик, достал металлоискатель.

– Ну, ребята, вы таки сами напросились. Оружие на стол! – Когда металлоискатель реагировал на пуговицы или молнии, Гольдштейн напускал на себя серьезный вид. Закончив, он произнес: – А теперь проверим вашу маму. Мэм, откройте, пожалуйста, сумочку.

Пенина повиновалась, и Гольдштейн небрежно заглянул внутрь.

– Все в порядке. Служба начнется через пять минут. Проходите.

Гольдштейн провел Ленину и мальчиков по главному нефу.

– Миссис Бенджамин, вы сабра?

– Нет, – улыбнулась Пенина. – Я родилась в Нью-Йорке, но с шести лет жила в Хайфе, потому и похожа на сабру.

– Приехали к родным?

– У меня здесь нет родных. Я хочу сводить детей в «Фэмилиленд». Они чуть ли не с рождения канючат. А тут наконец-то сделали хорошие скидки на авиабилеты, так что у меня и отговорок не осталось. Вот мы и приехали.

– А мы пришли, – улыбнулся Гольдштейн, остановившись у пятой от алтаря скамьи. – Познакомьтесь, моя жена Роберта. Дорогая, это семья Бенджамин. Пенина, Ари, Дов. Они прилетели из Хайфы.

Роберта Гольдштейн была смуглая, ухоженная, дорого одетая и еще дороже окрашенная платиновая блондинка. Бытие определяет масть, подумала Пенина.

Миссис Гольдштейн перевела взгляд на мальчиков, и ее карие глаза засветились нежностью.

– Шаббат шалом, – произнесла она, просияв улыбкой любящей бабушки. Затем протянула руку Пенине. – У вас в Коста-Луне родня?

– Я уже спрашивал, – вмешался Гольдштейн и быстро просветил жену.

– Значит, вы приехали втроем? – полувопросительно молвила Роберта, в надежде выяснить, есть ли у детей отец.

– Мой муж, упокой Господь его душу, погиб четыре года назад. От рук террориста-камикадзе.

– Примите наши соболезнования, – опечалился Гольдштейн. – Теперь понятно, почему мальчикам всюду мерещатся террористы… Но ты не волнуйся, Ари. Мы в Америке, не в Земле обетованной. Конечно, у нас есть и охрана, и металлоискатели. Но кому мы нужны? Кому нужна наша маленькая синагога? Здесь можно расслабиться.

– Вы останетесь на киддуш или прямо отсюда поедете в «Фэмилиленд»? – поинтересовалась Роберта.

– Сегодня суббота. Разумеется, в святой день ни о каких развлечениях не может быть и речи, – ответила Пенина, выразительно глядя на сыновей. Дов закатил глаза – не слишком сильно, но достаточно для того, чтобы новые знакомые поняли: его мнение при голосовании не учитывалось.

– Приятно слышать, – произнес Гольдштейн. – По субботам в синагогу мало кто приходит. С утра все уже рвутся на аттракционы, как будто завтра конец света. Здесь не так весело, как в «Фэмилиленде», да, ребята? – обратился он к мальчикам. – Зато и очередей нет.

Дов неопределенно пожал плечами. Ари улыбнулся.

– А еще вы ближе к Богу, – добавил Гольдштейн.

– Ну, Не знаю, – возразил Ари. – Вот вчера мы были в гостях у Кошек на Орбите, так я молился намного усерднее, чем обычно в синагоге.

Взрослые, все трое, рассмеялись.

– Пенина, сколько вы пробудете в Коста-Луне? – спросила Роберта.

– Завтра мы снова идем в парк, а в понедельник улетаем домой. Полетим через Нью-Йорк – там живут мои свекор и свекровь.

– Значит, сегодня вы сможете прийти к нам на обед, – продолжала Роберта.

– Нет-нет, спасибо, мы пообедаем в отеле.

– И вы таки променяете брискет и кашу варнишкес в исполнении моей жены на ресторанную еду? Не верю!

– Не хотим вас стеснять…

– Какое там стеснять! Роберта готовит на двадцать человек, а нас всего семеро. Придет наша дочь Стэйси с мужем и двумя сыновьями. У ваших мальчиков будет компания, да еще игрушки и видеоигры.

– И Алекс придет, – сказала Роберта. – Алекс – это наш старшенький. Он успешный аудитор, а красавец какой! Разведен, детей нет, – добавила она, выдержав паузу.

– Роберта, таки у нас намечается обед, а не смотрины. Ты спугнешь миссис Бенджамин. – Гольдштейн охладил пыл супруги. – Мы вас очень просим, Ленина, – продолжал он с улыбкой. – Вы не представляете, какая для нас радость угостить семью из Святой земли.

Мать и сыновья обменялись многозначительными взглядами.

– Большое спасибо. Мы принимаем ваше приглашение.

– Значит, решено, – просиял Гольдштейн.

В эту минуту вошли раввин и кантор.

Ленина огляделась. Ее преследовало ощущение, что несколько человек из сотни, а то и более прихожан не спускают с нее глаз. Впрочем, любая красивая женщина привыкает к повышенному вниманию. Вдобавок она здесь впервые – неудивительно, что народ интересуется. С другой стороны, Ари прав: как это можно в наше время и без охраны? Ведь любой сумасшедший запросто войдет и всех перестреляет…

– Шаббат шалом, – произнес раввин, и Пенина отбросила мрачные мысли.

 

Глава 49

Если исходить из статистических данных, суббота 23 апреля для полиции Лос-Анджелеса ничем не отличалась от остальных дней в году. Первый удар ножом случился в двенадцать часов восемь минут дня, в баре на Сто тридцать седьмой улице в Комптоне. Первый выстрел раздался двенадцатью минутами позже и двенадцатью милями западнее, на Адмиралти-уэй в Марина-Дель-Рей, куда более фешенебельном районе, чем Сто тридцать седьмая. Оба раненых выжили.

Первая смерть имела место в три пятнадцать дня. Классический рецепт катастрофы. Возьмите двух байкеров и одну подружку байкера, добавьте наркотиков и алкоголя по вкусу, доведите до кипения, подружку приправляйте из «калаша», пока не умрет. Рассчитано на двенадцать порций.

В течение дня угонялись автомобили, взламывались дома, сбывались наркотики. Однако как ни старался преступный мир отвлечь полицию Лос-Анджелеса, мэра и губернатора от дела «Ламаар энтерпрайзис», это ему не удалось. Терри обрисовал ситуацию с присущим ему красноречием:

– Нашу работу все калифорнийские шишки отслеживают.

– Это кто же говорит? Не Терри ли Биггз, который не далее как пару недель назад сокрушался по поводу отсутствия настоящего громкого дела?

– Вот именно – громкого. А у нас тут все шито-крыто, – возразил Терри. – Поманили конфеткой и тут же обломали.

Мюллер по моей просьбе проверил прошлое Айка Роуза. Уже через час досье было готово.

– Роуз закончил Северо-западный университет, продюсировал комедии на Эн-би-си, снял несколько блокбастеров в «Юниверсал», затем был избран главным управляющим «Ламаар энтерпрайзис». Как у большинства директоров студий, у него полно завистников и врагов. Например, в разное время Роуз уволил с полдюжины шок-джоков; имели место и всякие мелкие конфликты. Хотя ничего, что могло бы тянуть на мотив двойного убийства, не обнаружилось.

– А как у Роуза с личной жизнью? – Терри смотрел в корень.

– Как у всякого влиятельного голливудского управляющего, у Роуза нет недостатка в шикарных женщинах. Точнее, не было. В свое время он трахал все, что шевелится, но десять лет назад женился и с тех пор верен своей жене Кэролин. Ни разу не давал повода для слухов, тем более для скандала. Контракт с «Ламаар» продлится еще три года. Роузу светит около двух лимонов, если он будет продолжать вести дела в том же духе. А что, вы и Роуза подозреваете?

– Нет, – сказал я. – Просто меня напрягает ситуация: в «Ламаар» двое убитых, а Роуз из кожи вон лезет, чтобы от убийств дистанцироваться.

– Может, это просто часть корпоративной культуры, – предположил Мюллер. – «Ламаар» всегда старалась скрывать любые факты, способные каким-то образом испортить ей имидж. А теперь компанию и вовсе «Накамичи» купила. Слышали выражение «сохранить лицо»? Так говорят на Востоке. Там буквально трясутся над этим пресловутым лицом. Роуз лично летает в Токио каждые три месяца, отчитывается перед хозяином; вряд ли ему хочется, чтобы на повестке дня у японцев появился пункт «Что нам делать с очередным трупом?».

Я поблагодарил Мюллера и велел ему забыть про Роуза и вернуться к своим прямым обязанностям.

Кульминационный момент для нас с Терри настал в полдень. Явилась Мэрилин, принесла нам сандвичи с курицей, картофельный салат и лимонад.

– Вообще-то я и в мыслях не держала вас баловать, – пояснила она. – Просто зашла в супермаркет, а там вот что.

И вручила нам газету. С заголовком в багрово-голубых тонах: «Ронни Лукаса до смерти забил любовник».

Статья, типично «падлоидная», сообщала, что Лукас был убит любовником-геем из-за того, что отказывался развестись с женой.

– Кажется, я догадываюсь, чей это гений здесь блеснул, – заметил Терри. – Теперь в глазах обывателей смерть Лукаса тянет на полнокровный голливудский скандал. Чистая работа.

– Ты сказал, догадываешься? – Мэрилин изнывала от любопытства.

– Такое мог изобрести только изворотливый ум специалиста по корпоративным связям, поднаторевшего – вернее, поднаторевшей – в отделении людей от правды, а правды от людей.

Обед был превосходный. Он же оказался последним приятным событием за день. Дальше подлянки росли как снежный ком. Вообразите три десятка копов, которые норовят приравнять свой ничем не примечательный восьмичасовой рабочий день, хотя бы и субботу, к полноценной погоне со стрельбой и получить соответствующие премиальные.

А вечером мне светило развлечение в лице безмозглого брата, с нетерпением ждущего лекции на тему «Как не попасться киллеру».

Прегнусная выдалась суббота.

 

Глава 50

Большой Джим мобилизовал собак. Обычно Скунсик несет службу в доме, в то время как остальные три пса прозябают в конуре. Но сейчас четвероногие секьюрити находились в состоянии готовности номер один.

Авиетка, черный лабрадор, охраняла газон. Ее лай я узнал еще за четверть мили. Припарковавшись, я успокоил бдительную псину почесыванием брюха (чего не советую делать чужакам).

Гудини, черная немецкая овчарка, дежурил в доме. В зависимости от ситуации Гудини способен согреть младенца или перегрызть горло человеку с ружьем. Видимо, Джим решил, что субтильному Скунсику не помешает прикрытие. Задний фланг охранял питбуль по кличке Обрез.

– Я смотрю, дивизия Ломакса в отличной форме, – сказал я Джиму, встречавшему меня на крыльце.

– Нам так спокойнее спится, а вот отдельные ребята теперь десять раз подумают, прежде чем врываться в дом.

Фрэнки, Джим и я держали совет в гостиной. Джим закурил сигару.

– Для начала установим несколько основных правил. Фрэнки, не вздумай врать и вилять. Не заставляй Майка вытаскивать из тебя подробности клещами. Что касается вас, детектив, забудьте, что вы полицейский. Не впадайте в излишнюю объективность. Помните: перед вами родной брат.

– Отлично, – перебил я. – Раз уж мы начали с предисловий, я тоже кое-что скажу. Фрэнки, я знаю, что Джоанн дала тебе двадцать штук баксов. И папа тоже знает. Я говорю это не как объективный коп, а как субъективный брат, исключительно в интересах братского расследования. Если хочешь, чтобы я тебя вытащил, не вздумай ходить вокруг да около. Детские и юношеские секреты тоже считаются. Иначе пеняй на себя. Понял?

Фрэнки улыбнулся. Сукин сын, и в кого он такой красивый? Пять дней назад мой брат выглядел словно вылез из задницы. Сегодня при виде Фрэнки можно было подумать, будто он месяц провел на спа-курорте. Фрэнки всегда следил за своим телом; сейчас простенькая футболка выгодно подчеркивала мускулистость его плеч и рук. Серое лицо очень быстро приобрело свой обычный оттенок – золотистого загара, характерного для южнокалифорнийских серфингистов. Глазам, еще недавно цветовой гаммой напоминавшим американский флаг, теперь для сходства с последним недоставало красного цвета. Каштановые волосы, в тот памятный вечер походившие на нашлепку из дохлых крыс, теперь обрамляли лоб мягкими, чуть небрежными волнами.

– Клянусь говорить только правду и ничего, кроме правды, – произнес Фрэнки. – Очень сожалею, что просил у Джоанн денег, а главное, что взял их. Я был в отчаянии, но не мог обратиться ни к папе, ни к тебе, Майк. Папе я ничего не говорил; не понимаю, как он дознался, однако же дознался, потому что пригрозил пристрелить меня, если я еще что-нибудь подобное выкину.

– А кто сейчас грозится тебя пристрелить? – спросил я.

– Вики Пардини. Не трать времени, не ищи на нее досье. Она, что называется, не привлекалась, но я, похоже, вдохновил ее на преступление. Это Вики меня заказала. Я не вру. Она наняла киллера.

– Кого и почему? – продолжал я.

– Кого – не знаю. А почему – это долгая история. Год назад я стал управляющим фитнес-клубом. Вики туда записалась. Ей тридцать пять, тело обалденное, замужем, детей нет. Она сразу на меня запала. Что взять со скучающей домохозяйки из Беверли-Хиллз? Они там все озабоченные. Я не хотел с ней связываться. Тем более у нее муж – итальянец, да еще в строительном бизнесе занят. Поэтому я был с ней любезен, но держался на расстоянии. Я даже придумал себе невесту и каждый божий день фантазию напрягал, что бы еще об этой чертовой невесте рассказать.

– Так мистер Пардини связан с мафией?

– Нет. Вики говорила, что нет, но он законченный мудила. Любит запугивать людей, обожает шутки о бетоноукладчиках и вообще косит под дона Корлеоне.

– Что ж, пока ты ничего предосудительного не сделал, – произнес я.

Большой Джим выпустил кольцо вонючего дыма и вздох облегчения.

– Уже хорошо, сынок.

Фрэнки взъерошил свою волнистую шевелюру.

– Майк, ты меня знаешь. Я игрок, но я лечусь. Посещаю тренинги, избегаю старых приятелей и стараюсь не связываться с новыми любителями острых ощущений. Просто я еще не вылечился. Я играю на бирже. В фитнес-клубе телик ловил несколько финансовых каналов. Так вот я, когда смотрю последние биржевые новости, буквально завожусь. Один раз Вики спрашивает: «Что это вы такой возбужденный?» А я возьми и скажи, что купил на днях акции одной компьютерной компании по шестнадцать баксов, а теперь они идут по двадцать три, а там, глядишь, и до сорока поднимутся. Вики попросила купить акции и для нее. У нее были деньги, о которых муж не подозревал. Она даже комиссионные обещала.

– А ты ей, случайно, не сказал, что управляющие фитнес-клубами не уполномочены совершать подобные сделки?

– Я говорил, что мне запрещено выступать в качестве брокера. А она уперлась: плевать на закон да плевать. Купите, дескать, две тысячи акций, заплатите комиссионные брокеру и себя не забудьте. Так муж ни за что не пронюхает. Я говорю: «На кой черт мне это надо?» – а она говорит: «Я переведу на ваш счет пятьдесят штук». Я говорю: «Мои услуги стоят намного меньше», – а она: «Уверена, вы найдете способ отработать».

– Коварная женщина, – помрачнел я.

– Да, она такая. На следующее утро звоню я в банк узнать, лежат ли у меня на счету пятьдесят штук. Мне говорят: «У нас компьютерный сбой, мы перезвоним». Через десять минут раздается звонок, только не из банка. Звонит Миджи Спинкс.

– Не хочу показаться чересчур объективным, но, Фрэнки, не могу не напомнить, что этот Миджи Спинкс – настоящий кусок дерьма. Он тебя десять раз накалывал, начиная со школы.

– Теперь уже одиннадцать. Миджи – брокер, и он, кажется, пытается протолкнуть «Медибон», маленькую французскую фирму, которая выпускает лекарства. Миджи сказал, что эта «Медибон» вот-вот объявит, будто нашла средство от ревматического артрита, и все крупные компании просто передерутся за патент. Миджи сказал: лучше купить акций сейчас, пока они по доллару за штуку, потому что уже через неделю они будут по двадцать. Я умножил пятьдесят тысяч на двадцать и получил ровно миллион баксов. Миллион на дороге не валяется, верно? Вот я и купил пятьдесят тысяч акций.

– Ты выложил пятьдесят штук за козьи какашки? А тебе не пришло в голову, что Вики этого не одобрит?

– При чем здесь Вики? Я купил акции для себя. Правда, на ее деньги.

Я посмотрел на Большого Джима. Он молчал. Странно.

– Фрэнки, а что ты сказал Вики?

– Что купил две тысячи акций компьютерной компании по двадцать три доллара за штуку. К вечеру акции выросли на полтора пункта, так что виртуальная прибыль Вики составила три штуки баксов. Она сказала: «Какой вы умный, Фрэнки, вы правильно распорядитесь вознаграждением». Она даже не догадывалась, что я уже распорядился.

– Дай-ка я сделаю смелое предположение: «Медибон» развалилась?

– На следующий день появилась статья: французы попробовали лекарство, некоторым помогло, но большинство посадили печень, а кое-кто даже сыграл в ящик. Так вот. К тому времени как я смог продать свои акции, они упали до девятнадцати центов. От пятидесяти штук, что я позаимствовал у Вики, осталось около девяти.

– Выходит, ты попал на сорок одну тысячу баксов, – подытожил я.

– На пятьдесят одну, – уточнил Фрэнки. – Потому что на тот момент акции компьютерной компании, которые я обещал купить для Вики, подскочили до тридцати баксов за штуку.

– Но ведь ты еще раньше купил эти акции для себя – значит, кое-какой доход все же получил.

– Эх, Майк, разве это доход? Я купил всего сотню акций. Сейчас у меня около тысячи четырехсот баксов.

– Слушай, у меня уже крыша едет от твоих расчетов. Расскажи лучше, что было с Вики.

– Ладно, я знал, что по уши в дерьме, но не отчаивался, ведь Вики пока не собиралась продавать акции. Я думал, еще не поздно все исправить.

– И что же ты для этого предпринял?

– Я стал с ней спать.

Я расхохотался.

– Извини, Фрэнки. Что и требовалось доказать.

– Я наплел Вики, что расстался со своей невестой, потому что без ума от нее. На тот момент идея казалась блестящей, но вскоре выяснилось, что из всех моих идиотских поступков этот – самый идиотский.

– Не впадай в излишнюю объективность, – посоветовал я.

– Мы трахались целый месяц. Я уже радовался: секс, думаю, у нас крутой, Вики про деньги забыла. И вдруг она говорит: «Хочу продать свои акции. Они выросли до тридцати пяти за штуку, прибыль составит семьдесят штук, а я тут одну картину присмотрела». Я говорю: «Подожди, не продавай, они скоро еще вырастут». И они действительно выросли, так что через неделю я уже был должен Вики восемьдесят две тысячи. Я взял девять штук, что у меня остались, продал вообще все акции, какие у меня были, и наскреб семнадцать штук.

Я уже знал, чем все кончится, но счел собственное молчание признаком братской субъективности.

– С этими деньгами я рванул в Вегас. Мне, случалось, и раньше не везло, но тут я просто в толк не мог взять, что происходит. На что бы я ни ставил, выпадало очко. Крупье будто из задниц его вытаскивали. За час я продул все до последнего цента. И вот тогда я понял: мне конец.

– Фрэнки, не подумай чего объективного, мне просто интересно. В каком казино ты играл?

– В «Камелоте». Мне там всегда везет. То есть везло.

Мир тесен.

– Значит, ты продул все деньги и помчался к нам.

– Нет. Сначала я пошел к Вики. Я знал, что расплаты все равно не избежать, и рассказал Вики всю правду.

Я не выдержал и изо всех сил хлопнул по спинке кресла. Собаки насторожились.

– Надо же, какой хороший мальчик! – воскликнул я. – Зачем тебе было раскрывать карты? Признавайся – небось подал факты так, чтобы Вики и не заподозрила тебя в намерении ее обуть. Фрэнки, я ведь предупреждал: рассказывай во всех подробностях. Еще раз соврешь, и на мою помощь можешь не рассчитывать.

– Я не вру. Просто не думал, что такие подробности для тебя важны.

– Я детектив. Насколько я понимаю, здесь расследуется дело об убийстве. О твоем убийстве, Фрэнки. Для начала мне нужен мотив. И поэтому ты должен рассказать обо всем, что произошло между тобой и женщиной, у которой ты украл пятьдесят штук баксов. Итак, какова была реакция Вики на твое признание?

– Вики расстегнула молнию у меня на штанах и… ну, ты понимаешь. Поклясться могу, она вела себя так, будто плевать хотела на деньги. Потом мы трахались как сумасшедшие. Вики была словно животное, я выполнял все ее желания. Подробности нужны?

– Можешь переходить к моменту, когда она тебя заказала.

– После секса Вики пошла в душ. А через две минуты выскочила оттуда как ошпаренная. Она, оказывается, успела прикинуть, что за чем следовало. То есть сообразила, что я стал спать с ней уже после того, как потерял деньги. Она меня колотила, пинала, лягала, швыряла в меня всем, что могла поднять. И кричала: «Ты украл мои деньги, а потом стал меня трахать, чтобы загладить вину! Идиот! Надо была с секса начать, я бы тебе сама дала эти пятьдесят штук!» Вики велела мне убираться ко всем чертям, и я стал одеваться. И тут она говорит: «Ты обошелся мне в сотню штук, но это тебе с рук не сойдет». Я говорю: «Что ты, сумма намного меньше». А она: «Вместе с гонораром киллера как раз и будет сотня. Беги, придурок, беги». Вот я и побежал.

– Ярость ада не сравнится с яростью оскорбленной женщины.

– Точно, – кивнул Фрэнки. – Где-то я это уже слышал. Так сказал какой-то знаменитый чувак, да?

– Так хоть раз в жизни говорит практически каждый чувак.

Джим потушил сигару.

– И что же нам делать, мальчики?

– Фрэнки надо затаиться, – сказал я. – К тебе домой, папа, киллер в первую очередь нагрянет. Может, отправим Фрэнки в наркодиспансер? Дней этак на двадцать восемь?

– Еще чего! Я же не наркоман!

– В понедельник вечером ты прекрасно сошел бы за наркомана, – возразил я. – Кстати, Фрэнки, где ты так извалялся? Я, когда тебя увидел, подумал, ты из мертвых восстал.

– После скандала с Вики я хотел сразу ехать к папе, но мне было стыдно. Пять суток я провел в приюте для бомжей. Накачивался кофе, почти не спал. Майк, не отправляй меня в наркодиспансер. У тебя же есть знакомые в ФБР. Там же действует Программа защиты свидетелей, да?

– Тебе больше подойдет Программа защиты идиотов, – рявкнул я. – Извини, погорячился.

– Ничего, – поник Фрэнки. Но я знал: он обиделся. Меньше всего ему сейчас нужна была нотация Старшего Брата.

– Расскажи-ка лучше, что тебе известно о муже Вики? – мягко спросил я.

– Его зовут Джек Пардини. Если судить по габаритам дома в Беверли-Хиллз, строительный бизнес у него процветает. А если он узнает, что я спал с его женой и обокрал ее, он убьет нас обоих.

– Майк, хватит его допрашивать, – вмешался Джим. – Как помочь Фрэнки, используя известную нам информацию?

– Понятия не имею, папа. Пока. Мне нужно эту информацию отфильтровать. Буду на связи. – Я поднялся. Фрэнки не двинулся с места. Я пошел к машине.

Меня сопровождали собаки и Большой Джим.

– Один вопрос, – сказал Джим, когда собаки разбежались справлять нужду. – Откуда ты знаешь, что Джоанн дала Фрэнки двадцать штук?

– Об этом написано в ее письме, которое я должен был прочитать через месяц. Я вскрыл его в минуту слабости.

– А Джоанн не написала, откуда мне об этом известно?

– Она написала, что понятия не имеет.

– Так вот, она сама мне сказала.

– Не может быть. Почему тогда она не написала мне, что сказала тебе? Кстати, встречный вопрос: почему она сказала тебе, но скрыла от меня?

Большой Джим потер подбородок. То есть подбородки.

– Джоанн работала в школе. Там своя философия, и вот в чем ее суть: ребенка нельзя воспитывать в вакууме. Учитель – только часть длинной цепи. Узнал, как помочь ребенку, – скажи коллегам. Вот для чего у них там всякие отчеты, оценки, курсы повышения квалификации. Джоанн ничего тебе не сказала, потому что ты для Фрэнки не учитель. Я его учитель. Джоанн была удивительная женщина. В ее лице мир потерял настоящее сокровище. Да что там мир – мы потеряли сокровище.

Я достал из бардачка блокнот и карандаш и записал фамилию Вики и еще некоторые важные подробности.

– Что ты там царапаешь?

– Составляю список важных дел. Купить собачьего корма, поймать серийного убийцу, спасти младшего братишку.

– По-моему, пункты следовало разместить в порядке убывания важности. Но все равно спасибо. – Джим обнял меня, свистнул собак и, тяжело ступая, пошел в дом – охранять своего беспутного сына.

 

Глава 51

Джерри Гольдштейн оказался прав – стряпня Роберты была выше всяких похвал.

Роберта, напротив, преувеличила – ее красавец старшенький отличался оттопыренными ушами, крохотными ручонками, дурным запахом изо рта и вдобавок едва доставал Пенине до плеча.

«Интересно, еврейские мамочки, когда сватают своих сыночек, вообще способны быть объективными? – думала Пенина. И тут же рассмеялась про себя: – Я-то, во всяком случае, буду очень объективной. Но лишь потому, что мои мальчики – само совершенство».

День пролетел незаметно. Хотя Ари и Дов сразу подружились с внуками Гольдштейнов, Диланом и Сэмми, Пенина не сомневалась: ее мальчики ждут не дождутся завтрашнего утра, когда можно будет пойти в «Фэмилиленд».

Еще не рассвело, когда Дов забрался к матери в постель. Она прижала мальчика к себе и прошептала:

– Спи. Парк пока закрыт.

К восходу солнца Дов был уже одет. Пенина проснулась в полвосьмого – мальчик уже стоял у ее изголовья и, едва она открыла глаза, произнес:

– Я готов.

– Вижу, – ответила Пенина. – А я вот не готова, и Ари тоже. Да и сотрудники «Фэмилиленда» не готовы к приходу такой важной персоны, как Дов Бенджамин.

– Има, – принялся канючить мальчик, – вставай. Мы будем первыми. В очереди стоять не придется.

– Тише, брата разбудишь.

Ари из-под одеяла прочмокал нечто нечленораздельное.

– Он уже проснулся! – обрадовался Дов. – Идем!

– А можно мне сначала умыться? – Пенина рывком села на постели, притянула к себе сына и поцеловала в лоб.

В ванной она достала из коробочки тампон – сегодня крови будет больше всего. Отличный денек для каруселей, ничего не скажешь. К тому времени как Пенина приняла душ и оделась, проснулся Ари. По телевизору распинался чернокожий священник.

– Что, смотришь «Слово пастыря»? – удивилась Пенина.

– По этому каналу всегда шли самые лучшие мультики! – возмутился Дов.

– В воскресенье утром американцы мультики не смотрят, – пояснила Пенина. – У них по многим каналам идут религиозные программы.

– Почему? – спросил Дов. – Это же так скучно.

– Потому что тогда им не надо идти в церковь, – догадался Ари. – Они включают телевизор, а потом говорят: «Мы посетили службу». А на самом деле ничего они не посетили, просто телик посмотрели. Так нечестно.

– Не суди других, – нахмурилась Пенина.

– Прости, мамочка.

Путешествие на лифте с пятидесятого этажа в ресторан на крыше легко укладывалось в пять минут, однако мальчики умудрились превратить его в целое событие. Администрация отеля подсовывала конверты под двери номеров, из которых в этот конкретный день гости должны были выселяться.

– В конвертах счета, – объяснила Пенина, – чтобы каждый видел, сколько он потратил денег и на что.

– Нет, – возразил Ари. – В конвертах записки от Кролика Трынтравы. Он извещает людей, что они изгнаны из «Фэмилиленда» и должны ехать по домам.

Ари побежал по коридору, высматривая конверты.

– Номер пятьсот сорок семь! – воскликнул он, указывая на дверь всеми десятью пальцами. – Вы изгнаны! Номер пятьсот тридцать девять! Вы тоже изгнаны!

Маленький Дов бежал за братом и повторял каждое его движение.

– Номер пятьсот двадцать шесть! Вы оскорбили богов и навсегда изгоняетесь из «Фэмилиленда»!

В эту минуту дверь номера 526 отворилась, и на пороге появилась не первой молодости толстушка в розовых шортах и черной футболке с портретом Лося Макскряга.

– Это почему это я изгнана? – возмутилась толстушка.

Дов взвизгнул и сломя голову понесся прочь. Ари стал кататься по полу, изображая непреодолимый приступ смеха.

– Не смешно, – помрачнела Пенина. – Ведите себя прилично. – Толстушке она смущенно улыбнулась: – Извините. Мальчишки, что с них взять!

Пришел стеклянный лифт. Пенина молча радовалась, что с ними больше никто не едет: мальчики прыгали, гонялись друг за другом по периметру, прижимались носами к стеклу и под конец раскланялись перед невнимательной и, хвала Господу, забывчивой аудиторией в лице новоприбывших далеко внизу, в фойе.

– Я не хочу есть, – заявил Дов, не успев войти в ресторан.

– Можешь не есть, но за столом просидишь ровно полчаса, – сказала Пенина. – И не надейся, что, если тебе вздумалось морить себя голодом, мы пойдем развлекаться хоть на секунду раньше.

– Тогда я буду оладьи, – смягчился Дов.

В ожидании заказа мальчики раскрашивали мелками мультяшек – и мелки, и дощечки прилагались к завтраку.

– Пожалуй, пообедаем на «Орбитальной заправке», – произнесла Пенина. – Там хорошо кормят, и ждать не так долго, как в дорогих ресторанах. Согласны, дети?

– Да, в фаст-фуде лучше всего. – Дов оторвался от рисунка. – Я буду «астробургер» и две порции «ледяных метеоритов» – шоколадные и клубничные.

– Как только ты это ешь? – возмутилась Пенина. – Там же ничего натурального. Сплошные красители, загустители да наполнители.

– Я люблю загустители и наполнители. Они вкусные. Особенно шоколад.

– Значит, – улыбнулась Пенина, – это у тебя желудок такой. А мне понравился салат «Цезарь» с курицей гриль.

«А еще мне понравился туалет. Он гораздо чище, чем туалеты в самом парке, где одновременно толпится не меньше сотни женщин и девочек, и все трещат как сороки. Не говоря о том, что там не бывает очередей, а значит, и любопытных глаз». Пенина нащупала в сумочке упаковку тампаксов.

К воротам они подошли в четыре минуты десятого и сразу направились к аттракционам, у которых, если верить путеводителю, по утрам народу совсем немного. Распланировать день Пенина еще накануне поручила десятилетнему Ари, и он отлично справился.

– Я тобой горжусь, сынок. Ты так хорошо все продумал. Настоящую стратегию разработал.

– Я как аба. – Ари покраснел от удовольствия.

– Да, милый, – улыбнулась Пенина. – Ты очень похож на своего папу.

Великолепный план Ари включал обед ровно в полдень, когда основная масса посетителей еще и не думает о еде, а значит, очереди минимальные. «Орбитальная заправка» находилась всего в нескольких шагах от последнего аттракциона, запланированного Ари на утро, и в семь минут первого Пенина и мальчики уже уселись за столик. Свободных мест было полно, посетителей – не больше полусотни, и в условиях фаст-фудовского обслуживания очереди продвигались с завидной скоростью.

Пенина усадила детей за столик поближе к служебному входу, а заодно и к туалету – последний она присмотрела еще позавчера. Пока дети ели, Пенина оглядывала помещение и вспоминала, что говорили мальчики в синагоге. Действительно, ни охраны, ни металлоискателей – не то что в Израиле.

Салат Пенину не разочаровал.

– Има, ты доела. – Дов, кажется, только и делал, что следил за ее вилкой. – Пойдем скорей.

– А мороженое ты здесь оставишь? – напомнила Пенина.

– Оно сухой заморозки. Я положу его в карман, только пакетик закрою получше. Мороженому ничего не сделается.

– Зато моя диетическая кола мокрая, мокрей не бывает, – сказала Пенина. – В два глотка ее не выпьешь.

– Так возьми с собой, и пойдем, – не унимался Дов.

– Вообще-то мне еще нужно кое-куда зайти, – скокетничала Пенина.

– Опять? – возмутился Ари. – Ты мне весь план испортишь. Сейчас мы уже должны стоять в очереди на Поезд Свободы. Потом народ набежит.

– А где он, твой Поезд? Далеко?

– Рядом, – заверил Ари, доставая из кармана путеводитель с загнутыми уголками. – Можно, мы с Довом займем очередь? А ты потом придешь. Мы не потеряемся. Ну пожалуйста, мамочка!

– Обещайте, что будете держаться за руки.

Мальчики запрыгали, поняв, что победили.

– Будем, будем!

– Хорошо, идите, я вас догоню. Только осторожно. Ни с кем не разговаривайте. И не садитесь на Поезд без меня.

Ари и Дов бросились вон из ресторана, не дожидаясь, пока мать передумает. Пенина смотрела им вслед. Оба ее сына, каждый на свой лад, очень походили на покойного Иакова.

Они с Иаковом познакомились во время службы в армии. Обоим тогда было по двадцать. Иаков был сильный. Иаков был красивый. Иаков был смелый. Но имелась у него и ахиллесова пята – он был поэт. И мечтатель. Каждую свободную минуту Иаков писал стихи. За десять лет брака он написал десять поэтических сборников, ни один из которых не удалось опубликовать. Правда, Иаков всегда повторял: «Только бы один сборник продать, а уж остальные читатели вмиг расхватают».

Иаков из сил выбивался, чтобы содержать семью. Водил почтовый фургон, работал ночным сторожем в больнице и, конечно, официантом. В оставшееся время он писал. Они жили в двухкомнатной квартирке. Мальчики спали в маленькой комнате, а Пенина с Иаковом – в большой. Денег на маленькие радости жизни – например рестораны и путешествия – не хватало; не хватало их и на страховку. Поэтому, когда Иаков погиб при взрыве в автобусе, Пенине даже не на что было его похоронить.

Похороны оплатило правительство. Пенина как вдова жертвы теракта получала ежемесячное пособие. Его хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Пенина едва сводила концы с концами, пока не появился Хаим Шлотт. Хаим владел пятью ресторанами, включая тот, где Пенина раскручивала посетителей на напитки. Хаим был на пятнадцать лет старше Ленины; жирный, тяжелый, он как-то одновременно шевелил мохнатыми бровями и не менее мохнатыми пальцами, наваливался, тухло дышал, а в остальное время порол чушь. Хаим Шлотт не читал стихов, зато у него водились деньги.

Хаим пускал слюни, сквозь витрину булочной глядя на исхудавшую Пенину. «Знаю, у меня красивые ноги, – думала Пенина, – но красотой детей не прокормишь». И она раздвинула ноги, и расстегнула бюстгальтер, и впустила Хаима в булочную. Хаим стал дарить ей драгоценности, которые Пенина продавала, а взамен покупала подделки. Пенина заложила бриллианты из прелестных пуссет за четыре тысячи долларов и вставила в оправу циркон. Пенина продала жемчужное ожерелье за шесть тысяч долларов и купила искусственный жемчуг в десять раз дешевле.

Хаим был очень щедр; теперь он надумал на ней жениться. При одной мысли о свадьбе Пенину затошнило. Она глотнула колы, открыла сумочку, достала бумажник. В бумажнике хранилась семейная фотография – последняя фотография с Иаковом.

Иаков навсегда остался молодым и красивым. На фото он был в белых шортах и линялой голубой рубашке-поло с логотипом ресторана, в котором когда-то работал. Иаков правой рукой обнимал Пенину за плечи, на сгибе левой держал двухлетнего Дова. Шестилетний Ари стоял рядом. Они сфотографировались в одно из немногих свободных от работы воскресений. Целый день они провели в парке: фотоаппарат запечатлел деревья, траву, голубое небо и другие счастливые семьи на заднем плане. Сколько из них с тех пор постигла смерть, болезни, разводы?

– Иаков, – прошептала Пенина и, оглядевшись, убедилась, что никто на нее не смотрит: каждый занят своим обедом, своим ребенком, своей жизнью.

Пенина снова обратилась к фотографии:

– Иаков, не надо нам с мальчиками никаких денег, лишь бы ты был жив. Но тебя больше нет, а я не могу допустить, чтобы наши дети и дальше прозябали в бедности. Пожалуйста, прости меня за все, что я должна сделать.

В ресторан вошли четверо. Жена – тыква обыкновенная в тесных штанах цвета хаки и ядовито-зеленой футболке – несколько раз ткнула в меню, давая знать мужу, чего ей хочется на обед. Муж, сын и дочь встали в очередь, а тыква покатилась к туалету.

– Джуди! – окликнул муж. Тыква остановилась.

«Значит, ее зовут Джуди», – подумала Пенина, поднялась из-за стола и тоже направилась к туалету.

Муж приставил руку рупором ко рту и громко прошептал:

– Что ты будешь пить?

– Спрайт, – отозвалась Джуди. – Большой. – И покатилась дальше.

Пенина вошла в туалет первой. Обычно в туалетах не меньше дюжины кабинок – в этом их было всего три, плюс две раковины и один пеленальный столик. Пенина заперлась в ближайшей ко входу кабинке, открыла сумочку, достала тампакс и пластиковый футляр размером с покетбук.

Быстро поменяв тампон, она открыла футляр и надела на себя его содержимое. Тут Пенина услышала, как хлопнула дверь, – судя по одышке, это вкатилась тыква. Пенина нажала «старт» на своем секундомере. Тыква протиснулась в третью кабинку, и через секунду до Пенины донеслось громкое журчание и глубокий вздох облегчения.

Пенина спустила воду, вышла, включила кран. Джуди тоже вышла и включила второй кран, не замечая Пенину, на которой был теперь бледно-голубой водонепроницаемый комбинезон и такие же бахилы. Волосы и уши закрывала шапочка, а на руках – Пенина и не думала мыть их по-настоящему – красовались двойные перчатки из латекса.

Тыква подалась вперед, добыла жидкого мыла и принялась тщательно намыливать коротенькие ручки. Ни секунды не колеблясь, Пенина вонзила кинжал в сонную артерию на толстой короткой шее. Кровь брызнула фонтаном, как из раздавленного грейпфрута. Джуди покачнулась и сползла на пол. Пенина перекатила ее на спину, вытащила кинжал, прижала к груди в области сердца пластиковый пакет и пришпилила его кинжалом.

И посмотрела на секундомер. С момента, когда Джуди вкатилась в туалет, и до момента, когда перестало биться ее сердце, прошло двадцать семь секунд. Следующие девяносто секунд были для Пенины куда опаснее. Она распахнула входную Дверь и повесила снаружи табличку «Закрыто на уборку», потом заперлась изнутри.

Пенина шагнула из лужи крови и подошла к унитазу. Быстро и аккуратно она стащила забрызганный кровью комбинезон и маникюрными ножницами стала резать его на полосы, которые наметила заранее. Первые три полоски отправились в унитаз. К тому времени как их унесло в канализацию, Пенина успела разрезать штаны от комбинезона и спустить их во второй унитаз. Перчатки и бахилы ушли в третий. Всего смывать пришлось шесть раз. Через минуту расчлененная спецодежда убийцы уже полоскалась в мощнейшей, современнейшей канализационной системе парка «Фэмилиленд».

Пенина склонилась над телом.

– Прости меня, Джуди, – прошептала она. – Не знаю, кто ты; знаю только, что ты оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Ты пожертвовала жизнью ради моих детей. Клянусь, целый год каждый день я буду читать по тебе кадиш.

Пенина уложилась в две минуты сорок секунд. На пять секунд меньше, чем в пятницу, во время репетиции в костюме.

Старательно обойдя расползшуюся кровавую лужу, она пробралась к двери, отомкнула ее, сняла и затолкала в сумочку табличку «Закрыто на уборку».

Пенина прошла к своему столику – его драил помощник официанта. Пенина не смотрела на мужа и детей Джуди, которые шли с подносами к столику. Через три минуты четырнадцать секунд с начала событий она уже спешила к собственным детям.

 

Глава 52

Несколькими минутами позже Пенина нашла Ари и Дова в очереди на Поезд Свободы. Путеводитель не преувеличивал – очередь действительно была сравнительно короткая.

– Где ты ходишь? – возмутился Ари. – Поезд приедет через пару минут. Мы уже боялись, что ты на него опоздаешь.

– Как видите, не опоздала. – Пенина достала из сумочки носовой платок, послюнила его и принялась вытирать замурзанную мордашку Дова. – Может, твои «метеориты» и сухой заморозки, но шоколада в них никто не отменял.

Дов жмурился, однако терпел.

Поезд Свободы был самым долгим из всех аттракционов «Фэмилйленда». Он проезжал весь парк по периметру, делая остановки на пяти станциях. Пассажиры могли входить и выходить совершенно свободно. В основном они проезжали две-три остановки, просто чтобы поберечь ноги. Именно так Ари и планировал: добраться на поезде до следующего аттракциона под названием «Добро пожаловать в 1976 год!», который находился в противоположном конце парка.

Услышав паровозный гудок, Пенина бросила взгляд на свой секундомер. Он продолжал отсчитывать секунды. Прошло всего десять минут. Локомотив, казалось, явился прямиком из качественного голливудского вестерна, которых Пенина насмотрелась в юности. Купе были открытые, чтобы пассажиры могли без помех и толкотни входить и выходить, а также любоваться пейзажем.

Сошли человек пятьдесят, и очередь оживилась, задвигалась. Ари и Дов одними из первых заскочили в поезд и заняли первое купе, ближайшее к паровозу, непосредственно за спиной машиниста, крепкого афроамериканца средних лет по имени Сэмюель, если верить бейджику. «Хорошее иудейское имя», – подумала Пенина, вслед за сыновьями усаживаясь на диванчик.

И тут раздался звук, которого она ждала. Сначала изо всех громкоговорителей послышался звон, как перед важным сообщением, а затем металлический голос произнес:

– Бадди Лонго, свяжитесь с сорок седьмым участком. Повторяю: Бадди Лонго, свяжитесь с сорок седьмым участком. Спасибо.

Пенина посмотрела на секундомер. Тринадцать минут двадцать семь секунд. Она нажала «сброс» и установила секундомер с нуля.

Никто из отдыхающих на сообщение и внимания не обратил. Однако сотрудники парка при словах «Бадди Лонго» напряглись. В глазах у них отразилась тревога. Они знали: случилось что-то страшное.

Темнокожая женщина в форме кондуктора заглянула в кабину машиниста. На бейджике у нее значилось «Валенсия».

– Бадди Лонго, – сообщила она.

– Уже месяца два этого сигнала не слышал, – заметил Сэмюель.

– А где у нас сорок седьмой участок? – спросила Валенсия. Дов положил пакет со своими «метеоритами» на сиденье.

Пенина взяла пакет и сделала вид, что изучает состав продукта, чтобы не было заметно, как она прислушивается к разговору кондукторши и машиниста.

Сэмюель достал из кармана свернутый в рулон путеводитель по парку и принялся листать засаленные страницы.

– Где у нас сорок седьмой участок?.. Да вот же он – фаст-фуд «Орбитальная заправка».

– Спорим, у них на кухне пожар, – произнесла Валенсия.

– Какой там пожар! Бадди Лонго на подобные мелочи не разменивается. Наверняка сердечный приступ.

– А твой поезд Бадди Лонго когда-нибудь поминал?

– Типун тебе на язык. За семь лет, слава Богу, ни разу. Тошнило народ – это да, первую помощь приходилось оказывать, но никаких Бадди Лонго.

На перроне человек в форме железнодорожника сдерживал очередь.

– Поезд Свободы полнехонек. Мест нет, извините. Следующий через восемь минут.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Сэмюель обратился к Ари и Дову:

– Ну-ка, джентльмены, кто из вас поможет мне дать свисток?

Братья с криком вскочили:

– Я! Я!

– Давайте по очереди.

Сэмюель вручил Дову длинную металлическую цепь. Мальчик дернул. Раздался свист. Дов передал цепь брату, тот дернул посильнее. Свисток завывал целых пять секунд, пока Сэмюель не отнял у Ари цепь – впрочем, очень деликатно. Паровоз запыхтел и медленно тронулся.

– Всем, всем, всем! – нараспев прокричала Валенсия. – Уважаемые пассажиры Поезда Свободы! Пожалуйста, во время движения не вставайте с мест и не высовывайте руки и ноги из поезда!

Пенина откинулась на спинку диванчика и постаралась сосредоточиться на содеянном. Ей уже случалось убивать людей – в юности они с Иаковом служили в действующей армии. Они убивали, чтобы выжить. В Израиле убивать учатся даже поэты. Пенина пришла к выводу, что сегодняшний ее поступок ничем не отличается от тогдашних. Сегодня она тоже убила лишь для того, чтобы выжить.

«Да, я только что одним ударом заработала денег больше, чем Иаков за всю свою жизнь. Теперь у моих детей будет все необходимое, и не только; мне же никогда не придется ни видеть, ни нюхать, ни осязать Хаима Шлотта».

Пенина закрыла глаза. Лицо ей обдувал теплый ветерок. Она приготовилась вдохнуть ароматы маков, резеды и полевых трав, что росли вдоль железной дороги, однако ноздри наполнил запах гари от паровоза. Пенина улыбнулась. «Это Иаков подал весточку», – подумала она.

«Любимая, – сказал Иаков. – Ты и наши дети страдали достаточно долго. Начинается твое собственное путешествие на Поезде Свободы. Ты его заслужила».

 

Глава 53

Когда пытаешься раскрыть серьезное преступление, о выходных можно забыть. Было воскресенье. Я вышел на работу. Терри тоже вышел, а заодно и все остальные сотрудники, кроме Мэтта Даймонда, который сообщил, что его жена Рэй рожает.

– Сколько сантиметров расширение? – со знанием дела осведомился Терри.

– Три, – опешил Даймонд.

– Давай выходи. Поработаешь, пока расширение не будет как минимум девять, – распорядился Биггз официальным тоном.

Даймонд – он у нас новичок – запаниковал и принялся объяснять, почему никак не может оставить свою жену в такой… м-м-м… трудный час. Тут Биггз сжалился и снял его с крючка.

– Спокойно, Даймонд. Это была проверка на вшивость. У нас принято так шутить во время сверхурочных. Ни пуха ни пера.

Терри повесил трубку и потянулся.

– Сговорились они размножаться, что ли? Сначала Фэлко, теперь Даймонд. Этот беби-бум нам все расследование тормозит. Вот что бывает, когда копы себя не контролируют.

– Оказывается, все дело в счастливых папашах. А я-то думаю, чего мы застряли? – съязвил я.

На работу вышел и шеф полиции Лос-Анджелеса. Он явился в стильном костюме для гольфа и позволил нам с Терри забросать себя вопросами. Шеф собирался играть в гольф с мэром и хотел потренироваться отвечать. Мэр, в свою очередь, был приглашен на обед к губернатору и также нуждался в тренировке. Надо же, сколько уважаемых людей от нас зависит; неудивительно, что мы расшибались в лепешку.

Зифф по кличке Нос, мой приятель из департамента по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, также работал по воскресеньям; он позвонил и сообщил, что арестован подозреваемый в убийстве Трахтенберга – некто Тино Сантьяго, мелкий наркодилер, который свел с Трахтенбергом счеты, вонзив ему в сердце топорик для льда.

– Ну хоть одна хорошая новость, – буркнул я.

– Вряд ли эта новость покажется хорошей миссис Трахтенберг, – произнес Зифф. – Сантьяго хочет посадить лет на десяток пару-тройку жирных крыс, которые всем заправляют, и обещал нас на них вывести, если мы смягчим обвинение. Ему не по вкусу формулировка «умышленное убийство».

– А какая формулировка ему по вкусу?

– Ну, например, «самозащита». Вот прокурор и задумался.

– Гадость какая.

– Скажи это прокурору. Я так уже сказал. «Повесьте Сантьяго, – говорю, – а наркобаронов я и без него вычислю. Не спускайте ему с рук убийство».

– Я смотрю, ты спишь и видишь, как бы в свой послужной список еще и раскрытие мокрого дела внести.

– К черту послужной список! – взбеленился Зифф. – Я и так лучший коп в департаменте. Я могу зайти к шефу в кабинет, помочиться ему на стол и сказать, что отрабатываю новый способ тестирования на наркоту по моче. А шеф мне скажет: «Молодец, Зиффер, так держать». А убийство я Сантьяго не спущу из глубокого убеждения, что люди, отправляющие на тот свет себе подобных, должны быть расстреляны, изжарены или на худой конец посажены за решетку до конца своих дней.

– Извини, Зифф, – смутился я. – Не думал, что ты такой идейный, вот и пошутил неудачно.

– Вот поэтому-то, Ломакс, я и не смог бы работать в убойном отделе. Мне претят сделки, на которые чуть не каждый прокурор всегда готов. Трахтенберг был, можно сказать, законопослушный гражданин – его единственная вина в том, что он вздумал ширнуться. Сантьяго тридцать семь лет; с семнадцати он торгует наркотиками. Представь, сколько народу он успел подсадить. Меня бесит, что Сантьяго пытается спасти свою задницу, заложив еще более мерзких типов, чем он сам. Я просил прокурора не поддаваться. Но это все равно что просить Лэсси не лизать собственные яйца.

Я хотел было напомнить сержанту Зифферу, что Лэсси – девочка, а значит, по определению не имеет яиц, но счел момент неподходящим. Я поблагодарил Зиффера и спросил, не мог бы он связаться со вдовой Трахтенберга.

– Не люблю я этого, – заметил Зйфф. – Но так и быть. Тебе и Лукаса за глаза хватит.

– Еще бы, – подтвердил я, не без удовлетворения отметив про себя, что даже такие осведомленные полицейские, как сержант Зиффер, не догадываются о серийном убийце.

Был уже почти час дня; хотелось есть. Я пошел к кофе-машине, налил себе чуть теплой блеклой жижи и прихватил пару печенюшек из коробки – чья-то заботливая жена прислала ее бедолагам, которые вынуждены работать в выходные.

Единственным, кто сегодня валял дурака, был мой внутренний голос. Он, правда, молчал, но зато настрочил на виртуальной меловой доске целый список важных дел – список этот белел у меня перед глазами, стоило опустить веки. «Охлади пыл Вики Пардини. Своди Дайану в ресторан еще пару раз – получится три свидания, а на четвертом уже можно будет с ней спать. Найди лекарство от рака, чтобы Хьюго Корднер не умер. Оттарань свою дряблую задницу в фитнес-клуб и перестань хряпать печенье». Я хотел было прихватить еще одну печенюшку, чисто чтобы показать писклявому зануде, кто здесь главный, когда возле кофе-машины нарисовался Терри.

– Включай мигалку. Поехали.

Терри, конечно же, не имеет в виду действительно включить мигалку, да и самая мигалка подразумевается не полицейская, а от «скорой помощи». Возможно, Терри подслушал эту фразу в каком-нибудь сериале про медиков и взял на заметку. Как бы то ни было, если речь идет о срочном деле, Терри предпочитает медицинский жаргон полицейскому. Время от времени, будучи в ударе, он складывает ладони рупором и завывает: «По машинам!» Наверно, набрался таких фраз из видеоигр.

Я заглотил печенюшки, залпом допил кофе и бросился к своему столу за пиджаком и рацией. Терри, не теряя времени, меня просвещал:

– Еще одно убийство в «Фэмилиленде». Белая женщина заколота в туалете. Она не из сотрудников – просто посетительница.

– Значит, троицу любит не только Бог.

– Пока неизвестно. Раз мы с тобой в списке приглашенных, значит, все именно так и думают. Для нас подали вертолет. Специально, чтобы мы не теряли времени в воскресных пробках.

Мы поспешили к дверям. Я бросил прощальный взгляд на список. Лекарство от рака подождет до лучших времен.

 

Глава 54

В «Фэмилиленд» мы прибыли быстро и в самом мрачном расположении духа.

Возле участка нас ждал полицейский автомобиль. Задние двери были гостеприимно распахнуты.

Впереди сидели двое в форме, Браун и Пагноцци. Браун – черный, Пагноцци – зеленый. То есть он белый, просто работает в полиции всего полгода. Браун, напротив, старожил, но штрафы намекают на то, что ему светит сверхурочный срок службы. Молодой коп – старый коп; белый коп – черный коп; молчаливый коп – болтливый коп… Противоположности сходятся – вот и отдел кадров так считает.

– Добрый день, джентльмены, – произнес Браун. – Мы тут с напарником все думали, чего нам больше хочется – доесть обед по-человечески или отвезти ребят из убойного отдела к шефу. Спасибо, без вас нам бы ни за что не сделать правильный выбор.

Биггз и Браун были закадычные друзья; начало их дружбе положила шальная пуля.

– Привет, Брауни, – сказал Терри. – Мы с напарником так серьезно относимся к расследованиям, что нам по фигу, чей обед вместо двух часов продлится полтора. Вас назначил сам губернатор; вы должны отвезти нас в парк, будь он неладен, причем за рекордно короткое время, чтобы мы уже наконец осмотрели труп. – Терри перевел дух. – А может, губернатору просто нужна парочка свежих козлов отпущения. В нашем лице.

– Вообще-то тут к одной заднице присосалась пиявка покрупнее, – заметил Браун.

– А мы берем количеством. К нашим задницам целая очередь выстроилась. Геморроюс политикус, – не растерялся Терри. – Кстати, чего мы ждем? Им же без нас распять некого.

– Терри, не кипятись, – сказал я. – Охота на ведьм периодически имеет место, но нас сегодня не распнут, не волнуйся. Подумаешь, убийство в кубе. Еще только неделя прошла. Мы же не метеоры. Вот когда наш маньяк еще пару-тройку человек пришьет, нам и устроят публичную порку.

– Да, действительно, – поостыл Терри. – Просто я чихать хотел на политику нашего департамента. Вот сразу и не сообразил.

– Значит, можем и дальше ехать к вертолетной площадке? А то я уж хотел сказать Пагноцци поворачивать к ближайшей психушке.

Я понял, что Пагноцци – настоящий ас, еще когда он газанул, не успели наши задницы коснуться сидений. Пагноцци вел так, будто не людей вез, а в компьютерную игрушку играл. Не прошло и шести минут, как машина, скрежеща тормозами, припарковалась у главного офиса нашего департамента. Пагноцци выскочил из машины и открыл мою дверь. Браун повернулся к Терри и произнес:

– Извини, приятель, я тебе не швейцар и не личный шофер. Удачного дня.

Я поблагодарил Пагноцци и поспешил за Терри. В первый раз пришлось предъявить удостоверения личности еще перед вращающейся входной дверью. Второй раз нас проверили сразу за дверью и проводили к подъемнику. У проверяющего был стальной взгляд и квадратный подбородок – именно таких парней снимают для постеров, расхваливающих службу в вооруженных силах США.

Квадратный Подбородок доехал с нами на подъемнике до самой двери вертолета и сдал нас с рук на руки собственному клону. В оставшиеся до «Фэмилиленда» восемнадцать минут Терри помалкивал, а я и подавно. Во-первых, нам особо нечего было сообщить друг другу; во-вторых, без наушников разговоры вообще не представлялись возможными, говорить же в наушниках – все равно что делать заявление в вечерних «Новостях».

Мы приземлились на пустую парковочную площадку и были препровождены в вагонетку, на которой и тряслись по подземному хайвею. Остановились мы у вывески «Участок номер 47. Ресторан „Орбитальная заправка“». С момента нашего выхода из вертолета прошло всего четыре минуты.

– Пожалуй, стоит чаще прибегать к услугам именно этого туроператора, – произнес Терри, следуя за нашим гидом по проходу, который должен был вывести нас в Подлунный Мир.

Терри, конечно, у нас юморист; одна беда – меры не знает. Адекватно реагировать на шутки в непосредственной близости от трупа способен далеко не каждый.

– А давай ты не будешь острить, пока мы снова не окажемся наедине? – мягко предложил я.

– Давай, – согласился Терри. – Спасибо, что считаешь мою фразу остротой. Нам, художникам, необходима обратная связь – иначе вдохновение нас покидает.

«Орбитальная заправка» отличалась от «Макдоналдса» только космическими объемами стероидов. Джессика не успела натянуть пресловутую желтую ленту, но кухню и кассы уже закрыли, а посетителей препроводили всех в один угол.

– Детектив Биггз! Детектив Ломакс! – Голос принадлежал Карри. Последний был явно очень рад нас видеть – потому что больше его вряд ли что могло обрадовать. – Они сделали то, чего мы больше всего боялись, – убили посетительницу. Она приехала отдохнуть с мужем и двумя детьми. Мы их отправили в отдельный кабинет – у девочки истерика, с ней работает психолог.

– Хорошо бы жертву увидеть, – произнес Терри.

Карри пошел к туалету, мы последовали за ним.

– А где же ваша тень? – съязвил я.

– Эми? Она с родными убитой. Адвокаты уже набежали – точнее, налетели как стервятники. Эми сдерживает натиск. Грудью.

– Хорошо, что ей есть чем заняться, кроме как ходить за нами хвостом.

– Я, конечно, не могу Эми рот заткнуть, но очень настоятельно ей советовал не действовать вам на нервы. Эми у нас железная леди, но это третье убийство, похоже, и для нее чересчур. Может, хоть теперь с ней будет легче договориться.

– С ней и так договориться – как делать нечего, – не сдержался Терри.

 

Глава 55

Сорокачетырехлетняя Джуди Кайзер представляла собой классический образчик заботливой мамаши. Она работала фан-драйзером в Миннеаполисе, на местной телестудии. Рассел, ее муж, совмещал должность священника с изучением истории Войны между Севером и Югом. Дети, одиннадцатилетний Лютер и четырнадцатилетняя Бекки, хорошо учились, в рамках юношеских программ занимались общественно полезным трудом и не употребляли наркотики. Словом, Кайзерам для полного соответствия стандартам Счастливой Американской Семьи не хватало только телекамер в доме, которые транслировали бы их совместные обеды и стрижку газона в самый что ни на есть прайм-тайм.

Судьба Джуди поистине была предрешена. Джуди не просто оказалась в неподходящем месте в неподходящее время – нет, Кайзеры планировали поехать в «Фэмилиленд» еще месяц назад, в весенние каникулы. Но Джуди, на свою беду, заболела гриппом. Они с Расселом решили, что ничего страшного не случится, если дети пропустят несколько дней в школе, – им очень не хотелось откладывать «Фэмилиленд» до следующих каникул.

Едва войдя в ресторан, Джуди прямиком направилась к туалету. Ее не было десять минут, и Бекки пошла посмотреть, все ли в порядке с мамой (всю оставшуюся жизнь труп Джуди в луже крови не пропустил ни одной ночи, чтобы не явиться дочери). Бекки открыла дверь – и закричала так, что отец и Лори Лам, менеджер ресторана, много лет проработавший в «Ламаар энтерпрайзис», бегом бросились в туалет.

Преподобный Кайзер на общественных началах водит карету «скорой помощи» – он сразу отличает мертвого от живого. Джуди однозначно была мертва. Кайзеру хватило ума не вытаскивать нож из груди убитой, но он опустился рядом с ней на колени, чем успешно избавил следствие от целого ряда улик. Пока мистер Лам вызывал Бадди Лонго, Кайзер успокаивал дочь, причем в голове у него почему-то проносились эпизоды из «Красной жары».

Первые двое секьюрити явились через тридцать секунд. Они приняли несколько идиотских решений, но не по причине врожденного идиотизма – просто их натаскали охранять имидж компании, а не место преступления.

Сотрудники «Ламаар энтерпрайзис» удавиться готовы за имидж компании. Даже желтая лента, которую им все-таки пришлось задействовать, протянулась вдоль задней стены, поближе к служебным помещениям – так чтобы не портить настроение отдыхающим, сообразившим пообедать в других ресторанах.

Мы с Терри осмотрели труп. Миссис Кайзер была белая, как рыбье брюхо, особенно на фоне собственной крови, которой натекло целое озеро. В груди у нее торчал нож. Наклонившись пониже, я заметил, что нож воткнули не просто так – им к трупу пришпилили пластиковый пакет. В пакете виднелся конверт. На конверте была надпись, но из-за крови прочесть ее не представлялось возможным. В самом конверте находился… Правильно, флипбук.

– Брайан, вы видели орудие убийства? – спросил я полушепотом.

– Видел. Это нож для конвертов с мультяшкой на рукоятке. Наверняка такие продаются в наших киосках. Мои люди уже проверяют.

– Вы к чему-нибудь прикасались?

– Я – нет. Но у девочки, у мужа, у менеджера ресторана и у одного из наших парней на туфлях кровь. Кайзер говорит, что прикасался к лицу убитой и проверял пульс, но клянется, что ножа не трогал.

– Заприте туалет. Подождем экспертов из лаборатории, – скомандовал я. – Свидетели есть? И не вздумайте опять дерьмо затаптывать, а то за третьим убийством последует четвертое, за четвертым – пятое, и бог знает какое по счету будет последним.

Мы уселись за стол в центре комнаты, и Брайан подал знак. Подошли двое, мужчина и женщина. Мужчине, казалось, слегка за тридцать; в меру мускулистый, коротко стриженный, в простой футболке и джинсах, он легко растворялся в толпе туристов. Так вот ты какой, замаскированный секьюрити. У женщины было невинное детское личико; в подходящем парике и с соответствующим гримом она сошла бы за пятнадцатилетнюю девочку. В настоящий момент женщина играла роль жены и ровесницы своего коллеги.

– Это наши лучшие сотрудники, – сказал Брайан. – Мы усилили охрану, но эти ребята у нас уже давным-давно работают. Знакомьтесь: Карен Джилл.

Женщина слегка наклонила голову. Великолепная улыбка; просто-таки неотразимая улыбка. Молодой человек опередил Брайана.

– Кеннет Дол. Фамилия так и пишется, в три буквы. Ужасный случай. Просто кошмарный.

– Детектив Биггз, – представил я. – А я детектив Ломакс. Рады познакомиться, Кен.

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Кеннетом, – напрягся секьюрити.

– Кеннетом так Кеннетом. – Я избегал смотреть на Терри – он наверняка скривился, а мне ни к чему становиться адресатом его ухмылки. – Итак, Кеннет, расскажите нам, что случилось.

– Мы как раз проходили мимо Арктической Экспедиции, когда услышали «Бадди Лонго». – Кеннет замолк, и в глазах его отразился вопрос.

– Продолжайте, мы знаем, кто такой Бадди.

– Нам нельзя рассекречиваться, поэтому мы не побежали, а пошли к месту происшествия. Мы очень быстро шли – как здорово проголодавшиеся туристы. Карен и Лори – это здешний менеджер – зашли в женский туалет. Я подошел к мужу и ребенку погибшей.

– Мы ни словом не упомянули о гибели женщины, – подхватила эстафету Карен. – Я велела Лори замкнуть кухню и опустить электронные воротца.

– Чтобы посетители не могли выйти?

– Нет, чтобы новые посетители не могли войти. Мы не имеем права препятствовать выходу гостей. Иначе получится, что мы их заперли.

– О чем вы говорите? – процедил Терри. – Речь идет о месте преступления. Вы не только имеете право – вы обязаны никого не выпускать.

– Джентльмены, – вмешался Брайан, – мы учим наших сотрудников строить взаимосвязи, а не гостей.

– Это как?

– Наши сотрудники должны контролировать сложные ситуации, но не удерживать насильно ни в чем не повинных людей.

– Да что вы! – не выдержал Терри. – А откуда, мать вашу, вам известно, кто неповинный, а кто повинный?

– Думаю, в данном случае наши сотрудники расценили ситуацию как неблагоприятную и справедливо решили, что убийца вряд ли уселся доедать свой обед, а значит, задерживать остальных посетителей бессмысленно.

– Да, пожалуй, женщина с кинжалом в сердце вполне тянет на неблагоприятную ситуацию, – произнес Терри. – У вас хорошая реакция, Кеннет, но вы сильно лоханулись, отпустив людей.

– Хорошая реакция не только у меня, – со скромной гордостью сказал Кеннет. – Еще прежде, чем мы закрыли ресторан, появилось не меньше дюжины наших секьюрити. Один из них сказал посетителям, что у повара тепловой удар. «Дамы и господа, извините, что мы вынуждены прервать ваш обед, но вам придется пойти в другие рестораны, а в качестве компенсации каждый из вас получит подарочный сертификат на пятьдесят долларов, действительный в любом из наших магазинов и ресторанов» – вот как наш секьюрити это преподнес, и все спокойно ушли.

Дверь, соединяющая «Орбитальную заправку» с подземным переходом, отворилась, и на пороге возникла Джессика со своими неунывающими криминалистами.

– Добрый день, джентльмены, – произнесла Джессика. – Когда мы уже начнем встречаться при нормальных обстоятельствах?

Терри после тирады Кеннета был багрового цвета.

– Привет, Джессика. У нас один труп и не меньше сотни свидетелей, которые могли бы опознать убийцу. Хотя нет, постой. Дело в том, что в погоне за имиджем команда секьюрити их распустила, да еще и деньжат подкинула на карманные расходы.

Брайан поднялся – и тотчас все остальные в комнате будто уменьшились в размерах.

– Что бы ни говорили наши уважаемые детективы, у нас имеются видеокамеры, – заявил он. – Кроме того, когда посетитель предъявляет подарочный сертификат, мы спрашиваем у него водительские права и, таким образом, можем вычислить каждого.

Терри стал медленно подниматься, не сводя с Брайана глаз. Саспенс нарастал. Терри надвигался на Брайана – так надвигаются, рискуя получить поцелуй или хук.

– Великолепно. А мы потом без труда отыщем свидетеля – живи он хоть в каком гребаном Канзасе, хоть на не менее гребаном Тайване – и без помех для имиджа его расспросим.

Брайан и бровью не повел.

– Джентльмены, я не рассчитываю, что вы сумеете так быстро проникнуться политикой «Ламаар энтерпрайзис», но объяснить ее азы все же попытаюсь. Люди, которые были в этом ресторане, – наши клиенты. Это вам не кучка бомжей, которых можно обрабатывать сколько заблагорассудится.

– Это как же, по-вашему, мы собирались обрабатывать ваших драгоценных клиентов? Уж не по яйцам ли лупить? Вы их отпустили – теперь не ждите, что расследование пойдет быстро.

– Зато наша репутация не пострадает, – произнес Брайан. В голосе его нарастали металлические децибелы. – Можете считать меня дебилом, повернутым на имидже, но знайте: мы не можем допустить, чтобы люди, вернувшись в свой гребаный Канзас или не менее гребаный Тайвань, рассказывали друзьям, как в «Фэмилиленде» было здорово, пока одну тетку не закололи прямо в сортире.

Раздался пронзительный свист. Джессика, сунув в рот два пальца, издавала шума достаточно, чтобы в условиях снежного бурана остановить не меньше трех такси. Полностью завладев вниманием аудитории, Джессика прогундосила:

– Чтоб вы знали, у меня сегодня выходной. Может, кто из присутствующих мешков с тестостероном соблаговолит провести меня к трупу? Или я не вовремя?

За неимением других хороших полицейских, роль такового пришлось сыграть мне. Я проводил Джессику к женскому туалету, предупредив: содержимое пластикового пакета имеет для нас первостепенное значение.

– Я, наверно, вела себя как дамочка с ПМС, – покраснела Джессика.

– Не стоит извиняться, – успокоил я. – Этих придурков давно надо было построить.

– Да нет, наверно, не надо. Впрочем, хорошо, что я так рявкнула. Мне вообще не мешает почаще качать права. – Увидев Джуди Кайзер, Джессика инстинктивно отпрянула, но взяла себя в руки и опустилась рядом с убитой на колени. – Ах ты, бедняжка! – воскликнула она. И, не отрывая взгляда от жертвы, добавила: – Ломакс, прошу тебя, выйди. Тут вагон работы.

Почти два часа Джессика и ее команда фотографировали жертву во всех ракурсах, прятали в пакетики волосы и волокна с трупа, пылили магнитным порошком в поисках отпечатков пальцев. Заведомо мартышкин труд – мы же имели дело с общественным туалетом.

К нам тем временем присоединилась Эми. Брайан не преувеличивал – Эми действительно присмирела, в смысле перестала кидаться на людей, что в ее случае тянуло на идеальное поведение. Мы также узнали, что нож для вскрытия конвертов с физией Х.Р. Кабанасиса, самого богатого хряка в мире, доступен в магазине сувенирного оружия на территории парка.

– Сильно смахивает на плагиат с диснеевского Скруджа Макдака, – заметил Терри.

– Тсс. – Брайан прижал палец к губам. – Дисней тоже так считает. Даже дело об авторских правах возбудил.

– Какая наглость! – усмехнулся Терри. – Можно подумать, одному Диснею позволено держать ферму животных на миллиард.

Улыбку Брайану спрятать удалось, но выражение его глаз явно не соответствовало корпоративной культуре. Напряжение между Терри и Брайаном было снято; я подумал, мы втроем могли бы всласть потравить анекдоты, если бы не треклятое тройное убийство.

Наконец явилась Джессика и озвучила наши с Терри предположение.

– Для вас почта, – сказала Джессика, протягивая нам медицинский поднос. На нем лежал запечатанный белый конверт формата А4. Мы уставились на него как на Великую хартию вольностей.

– Ты можешь его вскрыть? – спросил я.

– Как судмедэксперт могу, – отвечала Джессика. – Но сначала послушайте, что на нем написано. Цитата: «Господа копы, передайте конверт Моррису Розенлихту или его наследникам в собственные руки. Если вскроете конверт сами, станете причиной еще одной смерти». Конец цитаты. Итак, вы все еще хотите, чтобы я вскрыла конверт?

– Кто такой Моррис Розенлихт? – спросил Терри.

– Я, кажется, знаю, – проклюнулась примерная девочка Эми.

– Может, просветите нас?

– Как это все странно, – пробормотала Эми. – Минутку подождите.

И она с мобильником ушла в дальний угол.

– Джесс, что скажешь о флипбуке? – спросил я.

Джессика подала мне второй поднос. С виду флипбук не отличался от двух предыдущих.

– Не хочу накапливать на нем отпечатки – их и так предостаточно, – сказала Джессика. – Поэтому просто изображу фигуру.

Она вытянула вперед кулак, затем из большого и указательного пальцев составила кольцо, а оставшиеся три пальца подняла.

– Наверно, это означает что-то типа «Все идет по плану».

– Возможно, – произнес Терри. – Но это еще и «три кольца». Знак, которым принято спрашивать пиво «Балантайн».

– Ты что, издеваешься? – вскинулась Джессика.

– Ничуть. Джесс, тебе надо бы знать такие вещи – ты же у нас синий чулок.

Подошла Эми.

– Я только что говорила с Айком Роузом. Он летит из Нью-Йорка. Будет здесь через несколько часов.

– Мисс Чивер, я, конечно, вас глубоко уважаю, – начал Терри. Вот уже неделю он не был таким вежливым. – Но мы должны либо отправить конверт по назначению, либо наплевать на предупреждение и вскрыть его. У нас нет времени ждать начальство.

– Письмо адресовано главе компании, – процедила Эми. – По-настоящему мистера Роуза зовут Исаак Розенлихт. Он поменял имя, когда учился в бизнес-школе. Отца его звали Моррис Розенлихт. Он умер. Значит, письмо надо передать Айку Роузу.

– Час от часу не легче, – вздохнул Терри.

Брайан изобразил «три кольца».

– Детектив Биггз, похоже, мы с вами в первый раз за день пришли к абсолютному консенсусу.

 

Глава 56

Айк Роуз появился только в шестом часу. Он хотел лично выразить соболезнования родным убитой, однако мы успели допросить оставшихся Кайзеров и отправить их в отель еще за час до его приезда.

Роуз пожелал взглянуть на жертву. Мы честно старались охладить его пыл, однако он был настойчив.

– Какой ужас! – сказал Роуз, выйдя из залитого кровью туалета. – Она же не сотрудница, она посетительница. Жена и мать. Она ни в чем не виновата.

– Мы можем поговорить, – поинтересовался я, – или вам нужно прийти в себя?

Роуз кивнул:

– Я в порядке. То есть нет, конечно, не в порядке. Мы тут все на нервах. Но говорить я в состоянии.

Роуз уселся за стол и ухватился за сигарету, как за соломинку.

Джессика положила перед ним конверт. Она успела его сфотографировать, посыпать магнитным порошком, послать образцы бумаги и чернил на анализ и провести предварительную экспертизу. Все в надежде обнаружить хоть какие-то зацепки.

Роуз уставился на конверт.

– «…передайте конверт Моррису Розенлихту или его наследникам…» Это же мой отец. Он умер в прошлом году. Господи, тут написано: если откроете, станете причиной еще одной смерти. Да он же маньяк.

– Маньяки обычно не посылают распоряжений, – заметил Терри. – Однако в данном случае мы решили дождаться вас.

– Познакомьтесь, это Джессика Китинг, – сказал я. – Джессика – судмедэксперт. Я бы хотел, чтобы конверт вскрыла именно она.

– Мы все прекрасно знаем, что в конверте, – нахмурился Роуз. – «Айк, дорогуша, ты следующий». Мне и раньше случалось получать письма с угрозами. Правда, не от человека, который уже успел продемонстрировать, на что способен.

– Каковы, по-вашему, причины подобной ненависти? – спросил я.

– А каковы причины ненависти к политикам, директорам крупных компаний, вообще к известным людям? Каковы причины ненависти к школьному физруку? Возможно, я когда-то чем-то досадил этому маньяку. Правда, обычно люди не вымещают обиду таким извращенным способом. Мисс Китинг, вскрывайте конверт.

Джессика аккуратно разрезала конверт и щипцами извлекла один-единственный листок бумаги. Развернув его со всеми предосторожностями, она начала читать:

– «Привет, Исаак. Надеюсь, мы доказали что способны убить любого из твоих сотрудников и клиентов. Мы способны убить вообще всякого, кто хоть как-то ассоциируется с „Ламаар“. Мы и дальше будем убивать. Если хочешь, чтобы убийства прекратились, придется раскошелиться. Заплати двести шестьдесят шесть миллионов четыреста тысяч долларов и спи спокойно».

Роуз подскочил как ужаленный:

– Черт подери! Так они денег хотят! Значит, это Дэнни Иг. Он уже много лет пытается с нас содрать якобы за авторские права. И вообще, кроме Ига, никто не знает имени моего отца. Вы должны его арестовать.

– Это еще не все, – сказала Джессика. – «Сумма не обсуждается. Если согласен заплатить, помести в „Лос-Анджелес таймс“ следующее объявление: „Семья покойного Бадди Лонго выражает благодарность его друзьям и коллегам за любовь и поддержку в это тяжелое для нас время“. Дальнейшие инструкции получишь, когда объявление выйдет. Пока оно не вышло, убийства будут продолжаться».

– «Убийства будут продолжаться», – повторил Роуз. – Он сумасшедший.

– «Если объявление не появится через пять дней, – продолжала Джессика, – я сообщу в СМИ обо всем, что ты хочешь сохранить в тайне. Главным образом о том, что „Ламаар“ опасна для здоровья. После такой информации нам больше не придется убивать твоих сотрудников, клиентов и инвесторов – они сами разбегутся, и вот тогда-то ты поимеешь настоящий геморрой».

Джессика положила письмо на стол.

– Это все. Подписи нет.

Ни в чьем мозгу не возникло проблем с обработкой предельно ясных инструкций, однако добрых десять секунд все молчали. Даже Эми.

Первым заговорил Роуз.

– Дэнни Иг прав: как только наши сотрудники поймут, что им угрожает смертельная опасность, они станут увольняться тысячами. Наша компания станет хуже функционировать, но и только. Если люди узнают, что в «Фэмилиленде» женщину убили лишь за то, что она вздумала провести здесь выходные, мы потеряем несколько сот миллионов долларов годового дохода. Это пошатнет компанию, но в долгосрочной перспективе мы выстоим. – Роуз говорил спокойным голосом. К его мыслительному процессу эмоции больше не имели доступа. Роуз – встревоженный и напуганный человек, выглянув на минуту, успешно скрылся; перед нами сидел главный управляющий, сидел и анализировал сложившуюся ситуацию. Роуз снова затянулся. – А вот что нам делать с Уолл-стрит? Какой инвестор в здравом уме станет вкладывать деньги в компанию, из которой что клиенты, что сотрудники бегут как крысы с тонущего корабля? Наши акции пойдут по цене туалетной бумаги. И вот тогда-то Дэнни Иг запрыгает от счастья. Итак, джентльмены, полагаю, вам пора отчитаться о своей работе с подозреваемым Дэнни Игом.

Я пересказал Роузу разговор Фэлко с Игом.

– Поверьте, мистер Роуз, даже при всем своем желании отомстить Иг не тянет на серийного убийцу. Теперь же мы имеем дело не только с тройным убийством, а еще и с вымогательским планом.

– Благодарю вас, детектив Ломакс, без вашей расшифровки я бы не догадался.

– Мистер Роуз, у нас появилось немало новых улик. Полиция Лос-Анджелеса обратится к ФБР. Мы сделаем все возможное, чтобы схватить лицо или лиц, которые стоят за этими гнусными преступлениями, – сказал я. – Мы настоятельно просим вас воздержаться от выплаты выкупа.

– Я и не собирался ничего платить, – процедил Роуз.

Надо сказать, он меня несколько удивил. Эми он удивил гораздо больше. Она даже негромко охнула. Роуз смерил ее мрачным взглядом и снова обратился ко мне:

– Я, детектив Ломакс, всегда восхищался людьми, которые не поддаются на угрозы террористов и не идут навстречу их требованиям. Мне просто никогда в голову не приходило, что придется самому принять подобное решение.

– Извините, сэр, – подала голос Эми, – разве вы не вынесете этот вопрос на повестку дня совета директоров?

– Я сообщу совету директоров готовое решение. Я не собираюсь взваливать на них груз ответственности за его принятие. Согласно условиям контракта это мой долг, и я не собираюсь платить вымогателям.

Нам предстала обратная сторона Эми. Главная шестерка корпорации имела смелость не согласиться с боссом; более того, она имела смелость поставить его об этом в известность.

– Сэр, но ведь в письме сказано, что, если вы не заплатите, убийства продолжатся.

– Знаю. – Роуз и бровью не повел. – И этот факт налагает на вас, джентльмены, – Роуз обратился к нам с Терри, – особую ответственность. Найдите виновных, и сделайте это быстро.

Роуз бросил сигарету на пол, растер ее ботинком и вышел из комнаты.