Капризы

Меня часто просят поводить гостей по Киото и Наре. Обычно мы начинаем в Киото, но через пару-тройку дней я замечаю, что мой гость начинает уставать. Утомительные тонкости и огромное количество местных обычаев Киото поражают новоприбывшего. Конечно, никто не озвучивает этого, многие даже не замечают это ощущение, но оно проявляется в их затуманенном взгляде. В этот момент мы отправляемся в Нара.

В VI–VII веках первые столицы Японии располагались на равнине Ямато к юго-западу от Нара. Столицы часто меняли свое положение, постепенно смещаясь по направлению к современной Наре, пока город не получил статус столицы в 720 году, а затем она переместилась на юго-запад, в Киото, в 794 году. Переезд столиц привел к постройкам храмов, алтарей, дворцов и усыпальниц, рассеянных по горам, окружающим Нара – Ямато, Асука, Ёсино, Коя и Удзи. Позже правители продолжили почитать и поддерживать эти монументы, и таким образом постройка и перестройка Нара не остановилась даже после того, как центром державы стал другой город. Так что то, что сегодня является Нара, намного превосходит по размерам бывший город-столицу. Она охватывает целый регион между Киото и Вакаяма, застраивавшийся в течение тысячи лет – с VI по XVI века.

Немногое известно об истории Японии до VI века – лишь археологические раскопки могут рассказать историкам о том, какой была жизнь в те времена. Но в период с VI по VIII век Япония переняла китайское письмо, архитектуру и буддизм, и общие черты японской культуры проступили из тьмы эпох. Древний синтоизм, мощь империи, эзотерический буддизм, влияние придворного общества, ранняя поэзия и искусство резьбы по дереву и камню встали на первую ступень развития. Это были лишь грубые заготовки, которые позже были обтесаны и доведены до идеала культурой Киото.

Культура Киото простирается вплоть до станции Киото: по моему мнению, все, что находится к югу и востоку от железнодорожной станции, скорее относится к региону Нара, чем к Киото. Так что я и мои гости начинали путь от станции и направлялись на юг, следуя линии гор к востоку от Киото. На пути нас ожидали Сэнню-дзи, Тофуку-дзи и другие храмы, прячущиеся в огромных лесах, произрастающих на холмах. Здесь почти не встретишь туристов, и атмосфера этих мест спокойна и веет простором. Внутри Тофуку-дзи находится небольшая смотровая площадка, нависающая над равниной, окруженной высокими кленами. Если вы выйдете на эту площадку и станете наблюдать за листьями, трепещущими на ветру, и крошечным деревянным мостом, то вам покажется, будто вы находитесь внутри самой чащи, хотя храм находится всего в десяти минутах к югу от станции Киото.

Множество книг рассказывает о том, как гармонично японские дома вписываются в окружающую природу, но существует и другая тенденция – строители стремятся побороть и приручить природу. Сады Киото были созданы в том же ключе: каждое дерево было аккуратно подрезано и высажено в определенных местах, испещренных аккуратными песчаными тропинками. Однажды я сидел на веранде в буддистском храме в Киото и отметил, как ухоженно выглядят местные ели. «Хм, но все-таки что-то не так, – ответил местный священник. – Выращивание этих деревьев заняло у нас 150 лет, но на мой взгляд, нам нужно еще лет 70–80, чтобы все выглядело идеально».

Лично я восхищен страстным желанием навести порядок в этом саду, особенно после того, как я провел много лет, ведя борьбу с сорняками и вьюнами в Тэммангу и Тииори. Дикие растения так и норовили свести все мои труды на нет. Так что, когда древние японцы строили храм или дворец, первым делом они расчищали леса и засыпали землю гравием. Эти места назывались санива, или «песчаный сад», и именно они приобретали особенную важность для правительства: здесь проходили суды над преступниками, и монашки входили в транс и возвещали волю богов. Позднее под влиянием дзэн-буддизма и боевых искусств санива превратились в каменные дзэн-сады, которые и по сей день существуют в Киото.

Сад камней Рёандзи в Киото приобрел мировую известность, и писатели перевели немало чернил в попытках описать расположение его камней, узоры на песке и даже текстуру стен храма, в котором расположен сад. Но никто не упомянул заросли за пределами храмовых стен. Кажется, будто авторы говорят о рыбе и забывают о море, в котором она обитает. Сад в Рёандзи существует за счет окружающих его деревьев. Проблемы возникают, когда люди забывают о корнях традиции санива, и сады выходят за отведенные им пределы. Например, гольф, который зародился на полях шотландских холмов, был безобидным спортом, являвшимся смесью отдыха и желания побыть на природе. Но сегодня поля для гольфа занимают все больше территорий, включая пустыни, леса и горы, и уже нанесли непоправимый ущерб природе. Точно так же песчаные сады Киото существовали в границах густых и нетронутых лесов. Когда леса начали исчезать или заменяться индустриальными сосновыми рощами, традиционные сады потеряли свой изначальный дух. Среди современного города традиционные сады камней выглядят мертвыми и стерильными. Иногда я думаю, что целью нынешнего японского правительства является превращение всей страны в санива, в которой будут существовать лишь крошечные островки лесов, окруженные бескрайним морем белого бетона. Таков современный контекст, в котором существует смотровая площадка в Тофуку-дзи, где сосновые ветви свободно раскачиваются на ветру и крошечный мост, теряющийся в бескрайних просторах равнины, является единственным знаком человеческого присутствия.

Кажется, будто авторы говорят о рыбе и забывают о море, в котором она обитает.

Немного к югу от Тофуку-дзи расположено великое святилище Фусими Инари, также возведенное на восточной стороне холма. Это главный алтарь культа Инари, посвященный богу риса (а также денег и довольства) и посланникам богов – лисам. Этот алтарь самый большой и древний из всех, что существуют в Японии. Японцы редко приводят сюда чужеземцев, так как здесь почти не на что смотреть в плане исторически значимой архитектуры или садов. К тому же сотни небольших обителей в округе, посвященные духам лисиц и магическим камням, взывают подозрения в анимизме и предрассудках.

Сады Киото содержатся в строгом порядке, в них часто можно найти веранды, с которых можно осматривать местность. От этого сады воспринимаются как «произведения искусства», ведь здесь существуют специальные точки для их осмотра. Но Фусими Инари невозможно осмотреть лишь с одной точки, вам нужно пройти сквозь храмовую территорию, чтобы почувствовать сказочную атмосферу этого места. На входе посетителей встречают огромные огненно-красные ворота тории, за которыми простирается палисадник и главная зала. Перед ней застыли две крупные статуи лис – одна раскрыла свою пасть, а другая держит в зубах ключ. (Лисы считаются магическими существами, обладающими способностью зачаровывать людей.) Над входом висит перетяжка с еще одним символом Инари – полыхающим драгоценным камнем, также обладающий оккультной силой. За главным залом расположена целая вереница из сотен красных тории, построенных так близко друг к другу, что кажется, будто вы идёте сквозь туннель. Большинство посетителей проходит сквозь эту череду ворот, а затем возвращается домой в разочаровании. Но они не знают, что повернулись спиной ко входу в мир чудес.

Если вы продолжите взбираться на вершину холма, пройдя первую череду тории, то обнаружите еще один ряд красных ворот, намного крупнее предыдущих, а затем еще один ряд. На самом деле целая гряда, состоящая из десятков, может быть, даже сотен тысяч тории, уходит в самую глубь лесов. Каждые ворота названы в честь предприятий, которые пожертвовали деньги на их строительство. Многие предприятия Японии имеют врата тории либо на собственной территории с алтарем Инари, либо в одном из храмов.

Лишь немногие отправляются в этот ярко-красный лабиринт. Вы взбираетесь на холмы и спускаетесь в долины, постепенно пробираясь все дальше, но если вы оглянетесь или посмотрите вперед, то не увидите ничего кроме рядов красных тории, окруженных изумрудным лесом. Ярко-красный – магический цвет. Он был цветом китайского учения даосизма, и со времен династии Шан на протяжении тысячелетий он почитался как священный цвет богов. В литературных сборниках ярко-красный цвет обозначает благородство. Конфуций однажды сказал: «Как жаль, что пурпур вытесняет киноварь», то есть «что вульгарность вытесняет благородство».

Конфуций однажды сказал: «Как жаль, что пурпур вытесняет киноварь», то есть «что вульгарность вытесняет благородство».

Из даосизма этот оттенок перешел в буддизм и стал цветом храмов, а позднее и дворцов. Большинство древних построек Киото и Нара когда-то блистали огненно-красной отделкой, но с течением лет их цвет потускнел. В то же время в Киото развивалась культура ваби, последователи которой разбавляли цвета и стремились заглушить их. Со временем «искусство» взяло верх над «магией», и она ушла в небытие вместе с ярко-красным цветом. Но в Фусими Инари этот цвет все еще живет и отсылает к древним заветам даосизма.

После долгой прогулки вы обнаруживаете перед собой несколько маленьких алтарей под названием цука (насыпи). Здесь повторенные в миниатюре главные темы культа Инари впервые встречаются в оформлении главного святилища: на каждом алтаре изображена пара животных, а за пьедесталом расположен магический камень. Тут встречаются растяжки или резные орнаменты, на которых изображены горящие драгоценные камни. На пьедесталах лежат символические пожертвования, состоящие из пяти или шести рисовых зернышек, монеты ценностью в одну йену, ряды крошечных красных тории и миниатюрных бутылочек с сакэ, какие встречаются в автоматах с едой. Здесь также можно найти японские свечи, горящие у алтарей, и их колеблющееся пламя повторяет изгибы узора с горящими драгоценными камнями. Атмосфера этого места больше подходит индуизму, и сильно отличается от того, что обычно приходит в голову при мысли о религиозной жизни Японии.

Повторение нескольких базовых мотивов – горящие драгоценные камни, красный врата тории, лисы – в миниатюре и в крупных элементах, создает очень странную атмосферу.

Некоторые цука возвышаются над головами посетителей, другие не достают и до колена. Они могут стоять поодиночке или образовывать группы в несколько десятков алтарей. Чаще всего на них можно встретить изображения лис, но среди них так же прячутся лошади, змеи, белки, собаки, кошки и даже крокодилы. Это анимистические и оккультные корни синтоизма. Повторение нескольких базовых мотивов – горящие драгоценные камни, красный врата тории, лисы – в миниатюре и в крупных элементах, создает очень странную атмосферу. Я думаю, что это неизбежно происходит в местах с бесконечно повторяющимися элементами, например, в Венеции (каналы, мосты, львы, готические оконные проемы).

Пока вы часами бродите под сенью тории и мимо скоплений каменных алтарей, вы полностью теряете ощущение пространства и времени. Однажды я решил прогуляться по верхним тропинкам Фусими Инари вместе с Дианой, и мы сбились с пути. Начало смеркаться, и подрагивающие огоньки свечей превратили окружающую нас местность в фантастический мир. Мы заметили приближающуюся к нам фигуру, но когда мы подошли ближе, то оказались нос к носу с каменной статуей лисы. В конце концов, мы почти бегом спустились с горы, боясь совсем потерять рассудок среди лисиц.

Особенно интересно сравнить Фусими и великий храм Исэ. Исэ с его бледной деревянной отделкой и простыми угловатыми формами часто расценивается как чистейшее воплощение постулатов синтоизма. Грубая сила неокрашенных голых стен его зданий производит глубокое впечатление, будто вы находитесь в присутствии великой божественной силы. Ничто в Фусими не может сравниться с Исэ. Но я считаю, что Исэ все же не до конца следует идеям синтоизма. Изгороди, окружающие территории и здания храма, выстроены четко и симметрично, их концентрические круги очерчивают все более и более священные зоны. Такое устройство храма отсылает к китайской дворцовой архитектуре. Но чисто японский стиль в искусстве и архитектуре всегда включал в себя хотя бы элемент асимметрии, беспорядка. За исключением Киото и Нара, построенных по модели китайских столиц, ни один японский город не имеет четкой планировки. Эдо, столица сёгуната, был самым хаотичным городом. В Китае дворец правителя имел квадратную или прямоугольную форму, а его ворота выходили на север или на юг. Напротив, периметр дворца Эдо выглядит как аморфный пузырь, окруженный зигзагами рвов и крепостных валов. Здесь не найти ни главной улицы, ни последовательности в расположении ворот или внутренних зданий.

Китайская осевая симметрия обладает огромной силой, но японская зигзагообразная застройка имеет свое обаяние, как до сих пор доказывает прогулка у заднего рва Токио. Такой подход повлиял на создание сложной и неочевидной расстановки вещей в чайной церемонии, а также на пересекающиеся диагонали в орнаменте, украшающем складные ширмы, и в ксилографии – эти черты можно обнаружить почти во всех традиционных и современных японских явлениях. Корни этого стиля заметны в планировке цука в Фусими Инари.

Из Фусими я и мои гости отправляемся на юг в Бёдоин, или павильон Феникса, который известен каждому японцу по изображению на обратной стороне монеты в десять йен. Он был построен на пике периода Хэйан по заказу первого министра Фудзивара и является одним из немногих храмов эпохи Хэйан, сохранившихся в Японии. Его дизайн уникален – по каждую сторону от главного зала находятся два крыла с приподнятыми карнизами, нависающими над озером. Здание похоже на феникса, спускающегося к поверхности воды, отсюда и пошло его название. Бёдоин не принадлежит ни Киото, который был построен после милитаризации власти в XII веке, ни набожной ранней Наре. Это уцелевший обломок мира, о котором нам мало что известно – мира праздных аристократов эпохи Хэйан.

Бёдоин – это и храм, и не храм. Только центральный зал, в котором находятся алтари, посвященные Амиде, Будде западного рая, является храмом. Например, задняя часть центрального зала снаружи выглядит как хвост феникса, и кроме этого не несет никакой другой функции. Затем, если вы взглянете на крылья, которые отходят с каждой стороны главного зала, то заметите, что первый этаж является лишь высокой колоннадой. Верхний этаж также открыт всем ветрам, так как здесь нет ни стен, ни дверей-ширм. Дверные косяки здесь ниже человеческого роста, что затрудняет даже вход внутрь. Сложно представить, зачем вообще были нужны верхние этажи, хотя существует предположение, что здесь располагался оркестр, который играл музыку, пока аристократы рассекали по озеру на лодках.

Однажды меня пригласили в старинное поместье в Англии, и пока я прогуливался по его территориям, то обнаружил сад, окруженный высокой живой изгородью. В середине сада располагался крошечный круглый храм, какие представляешь, когда читаешь греческие мифы. Я спросил хозяйку о предназначении этого здания, и она сказала мне, что оно не выполняло никакой функции и было простым «капризом». Такие здания-капризы часто встречаются в Англии, но их сложно найти в Японии. Самые роскошные постройки и сады, к примеру, императорская вила Кацура, были созданы с мыслью об их функциональном предназначении. Здесь отсутствует высшая роскошь – абсолютная нефункциональность. Учение дзэн особенно серьезно относится к этой теме: му (ничто) является добродетелью, но муё (отсутствие предназначения) – грех. Сады дзэн создаются с целью помогать при медитации или служить в качестве отправной точки для внутреннего просвещения. Другими словами, нельзя просто так наслаждаться видами сада дзэн, ведь вам придется оплатить духовный счет за это удовольствие. Напротив, Бёдоин является самым настоящим «капризом», созданным по прихоти аристократов Хэйан. Глядя на него, вы испытываете ощущение легкости, вам хочется взлететь в небеса вслед за фениксом. В Японии после эпохи Хэйан такой каприз был просто невозможен, ведь страна находилась под строгим управлением военных главнокомандующих. Бёдоин – одно из немногих мест в Японии, которое проникнуто духом свободы.

В середине сада располагался крошечный круглый храм, какие представляешь, когда читаешь греческие мифы. Я спросил хозяйку о предназначении этого здания, и она сказала мне, что оно не выполняло никакой функции и было простым «капризом».

После Бёдоин я и мои друзья отправляемся в город Нара. Перед тем как войти в парк Нара, где расположены самые знаменитые древние храмы, мы останавливаемся в храме Ханнядзи, куда редко заглядывают туристы. Этот храм посвящен Мондзю – бодхисаттве мудрости. Ворота храма также вызывают ассоциации с птицами, так как их размашистые карнизы устремляются к небу. Внутри спрятан сад, какой можно найти только в Нара – заросли диких цветов, по большей части космей, опутывают тропинки и фундамент высокой пагоды храма.

В Киото и большинстве других городов Японии невозможно встретить столь дикую поросль. Недавно я заглянул в реставрируемый дзэн храм в Такаока, расположенной на берегу Японского моря. Я был поражен, когда услышал, как руководитель работ – высокопоставленный чиновник из министерства культуры – гордо заявил: «Центральный двор этого храма был полон столетних сосен и деревьев дзельква. Так что мы срубили все эти уродливые деревья и теперь можем засыпать весь двор – а это целая тысяча цубо – песком, чтобы устроить сад камней». Вот так ценят природу в министерстве культуры! Но в Ханнядзи полевые цветы растут сами по себе. Внутри храма находится очаровательная статуя Мондзю, который сидит верхом на своем льве, осматривает море космей и в спокойствии созерцает ход столетий.

Отсюда я веду своих гостей вниз к парку Нара. Наша цель – Нандаймон, великие южные врата храма Тодайдзи. Большинство посетителей привлекают зал великого Будды Тодайдзи и святилище Касуга, освященное сотнями каменных фонарей. Нандаймон воспринимается лишь как пространство, через которое вам нужно пройти, чтобы попасть в Тодайдзи. Но я считаю, что Нандаймон – самая великолепная постройка парка. Он был построен в XIII веке, когда древесина в Японии была в достатке – его гигантские колонны достигают почти двадцати одного метра в высоту. По сторонам от входа расположены две статуи устрашающих хранителей храма с гневными лицами и мускулами, наполненными невероятной силой. Но самым впечатляющим элементом храма является огромная крыша, карнизы которой заворачиваются внутрь и раскрываются наружу, будто крылья взлетающей птицы.

По сторонам от входа расположены две статуи устрашающих хранителей храма с гневными лицами и мускулами, наполненными невероятной силой. Но самым впечатляющим элементом храма является огромная крыша, карнизы которой заворачиваются внутрь и раскрываются наружу, будто крылья взлетающей птицы.

Образ птицы заставляет нас вспомнить Бёдоин и Ханнядзи, так как все три здания были построены под влиянием архитектуры китайских династий Сун и Юань. Во время этого периода китайские умельцы экспериментировали над архитектурой, превращая здания в фантастические произведения искусства путем вертикального возведения павильонов с закручивающимися карнизами. Эти постройки практически не найти на территории современного Китая, не так много сохранилось и в Японии, и большинство из них находится в округе Нара. Древнекитайские крыши когда-то имели простые незакругленные скаты. Но постепенно новые влияния попали в Китай из юго-западной Азии. Как можно видеть сегодня, карнизы тайских и бирманских зданий приобретают форму языков пламени ближе к краям крыш, а затем резко взвиваются к небу. Во времена империй Сун и Юань китайцы экспериментировали с восходящими карнизами, и этот стиль был заимствован японцами.

Япония испытала множество влияний со всей Азии и Тихого океана и в итоге могла похвастаться множеством вариантов крыш. В дополнение к пламенеющим карнизам Сун и Юань здесь можно было найти дома на сваях, покрытые пальмовыми ветвями. Верхняя часть крыш таких домов раскрывалась наружу в полинезийском стиле. Еще один вариант крыш можно найти в низких поселениях периода Яёй – это были землянки, укрытые круглой крышей, похожей на палатку, достававшей до самой земли. Традиционные японские крыши испытали влияние стилей, возникших на материке и островах южных морей, что привело к созданию невероятного богатства стилей, какое не найдешь ни в одном другом месте в Восточной Азии. В результате старые города Японии, в особенности Киото и Нара, поражают посетителями разнообразием крыш.

Поднимающиеся карнизы создают впечатление приподнятости и освобождения, которые сложно объяснить лишь в архитектурных терминах. Исследователь даосизма Джон Блофельд однажды сказал мне: «В древней юго-западной Азии само возведение зданий было табуировано. Поставить опоры на земле и возвести над ними крышу считалось грехом против матери-природы. Так что они обратили карнизы, которые до этого смотрели в землю, к небу. Делая это, они снимали с себя грех нарушения табу».

«В древней юго-западной Азии само возведение зданий было табуировано. Поставить опоры на земле и возвести над ними крышу считалось грехом против матери-природы. Так что они обратили карнизы, которые до этого смотрели в землю, к небу. Делая это, они снимали с себя грех нарушения табу».

Закругленные крыши стали частью японской архитектуры, и строители подкладывали дополнительную рисовую солому, чтобы приподнять карнизы соломенных крыш в долине Ия. Но столь резкое закругление карнизов, как в Нандаймоне или на вратах Ханнядзи, редко встречается в Японии. В период Эдо архитекторы пытались уйти от этого элемента, и мастера чайных церемоний проектировали очень низкие галереи с прямыми крышами под разными углами. Это было возвращение к «зигзагообразному» подходу к жизни, который мы уже встречали в Фусими Инари, и он повлиял на создание игривого архитектурного стиля, известного под названием суки.

Суки – это последняя стадия эволюции ваби из Киото. Обычно стили искусства проходят через три стадии: «ранняя» стадия отмечается силой и простотой, на «классическом» этапе все элементы находятся в гармонии, наконец, в «барочной» стадии все начинает смещаться и становится все более замысловатым. Ваби прошла все три этапа. В ранний период композиционные элементы ваби были чрезвычайно просты. Примером может служить чайный сад Мурата Юко, разбитый примерно в 1500 году в храме Синдзю-ан в Киото – маленькая полоска мха, растущего перед верандой храма, три камня, пять камней и семь камней. Вот и всё. Позднее, когда чайные церемонии стали самостоятельным мероприятием в XVII веке, ваби достигла своего классического периода, как можно видеть на примере императорского дворца Кацура, где виллы и чайные галереи раскинулись на многих гектарах искусственных холмов и прудов. Дизайн усложнился, и сооружения начали занимать больше места. Белый и голубой цвета украшали двери-ширмы, тропинки выкладывались удлиненными прямоугольными и маленькими квадратными булыжниками.

В XVIII веке декор Кацура продолжил развитие и превратился в суки – доказательство того, что в руках архитекторов и проектировщиков даже самый простой стиль искусства может превратиться в барочное нагромождение элементов. Этот архитектурный стиль обращал особенное внимание на детали: тут – окно, там – веранда. Строители все еще использовали природные материалы, но теперь они по-новому украшали их. Примером служат изогнутые колонны в токонома, использование необычных пород древесины: а также эффектное расположение древних кровельных плиток и баз старых колонн в моховых садах. Этот стиль отразился и на дизайне крыш, которые покрывались и соломой, и плиткой, и корой с медью, а их карнизы заворачивались под самыми разными углами.

В Восточной Азии крыша является главным элементом здания. Если вы встанете перед огромным храмом Хигаси Хонгандзи в Киото, то поймете, что три четверти массы здания занимает крыша. Вспомните постройки Запретного Города в Пекине или королевский дворец в Бангкоке – большая часть этих зданий отведена именно крышам. Поэтому, когда новое правительство Киото и Нара попытались уничтожить эти города, они начали с крыш. В случае Киото они построили башню Киото, которая нанесла смертельный удар линии горизонта, видимой в городе. В Нара тот же эффект был достигнут с помощью бетонных коробок здания префектурального собрания Нара. С момента завершения комплекса в 1965 году целым поколениям туристов приходилось как-то удалять его уродливые шпили с фотографий. Это был сильный удар по линии крыш Нара и самим жителям города. Но к счастью Нара не страдает от самоненавистничества, которым поражен Киото, так что будущие постройки в парке вселяют надежду. Крыша недавно построенного муниципального здания завершается взлетающими карнизами, вторя духу архитектуры Нара.

Традиционные стили крыш Восточной Азии ожидает туманное будущее. В Японии большинство городов уже превратилось в каменные джунгли, и этот процесс схож с таковыми в Бангкоке и Пекине. Оказалось, что традиционным закругленным и пламенеющим крышам очень сложно найти место в архитектуре модернизма. В предвоенной Японии и Китае 1950-х годов был период, когда современные постройки завершались широкими черепичными крышами. Но сегодня ни один уважающий себя архитектор-модернист не позволит себе такой вольности.

Экстравагантные крыши потеряли свою популярность в городских центрах, но все еще живы в деревнях и на окраинах мегаполисов, где современные дома часто украшены карнизами в стиле суки. Но в целом японские архитекторы не смогли найти применение традиционным стилям и техникам в современной городской жизни. Интересные крыши выжили на окраинах лишь потому, что архитектура жилых домов имеет второстепенное значение, на нее просто не обращают внимания.

На Западе архитекторы-постмодернисты отошли от модернизма, полвека диктовавшего моду, и вновь открыли для себя традицию арки, купола и колонны. Им удалось примирить эти элементы с идеями модернизма. В Таиланде, где индустрия туризма пережила бум, архитекторы успешно используют традиционные крыши при постройке современных зданий. Такие отели, как Аманпури в Пхукете, являются наиболее удачными примерами. В Японии же известные архитекторы сосредотачивают все силы на возведении квадратных офисных блоков. Иногда наиболее смелые из них пытаются использовать арки и колонны, следуя западному постмодернизму.

Модернизм, который стал популярным на Западе в 1950–1960-х, до сих пор диктует моду в Японии. В этом просматривается японская консервативная привычка безоглядно следовать внешним веяниям, даже после того как они потеряли популярность в стране своего рождения.

Модернизм, который стал популярным на Западе в 1950–1960-х, до сих пор диктует моду в Японии. В этом просматривается японская консервативная привычка безоглядно следовать внешним веяниям, даже после того как они потеряли популярность в стране своего рождения. Например, японские школьники до сих пор носят чёрную «военную» форму с высокими воротничками и оловянными пуговицами – стиль, перенятый у Пруссии в XIX веке.

Примером японского упрямства и страха отойти от западных стандартов стала выставка на биеннале в Венеции в 1995 году. Правительство решило доверить японский павильон эксперту искусства по имени Ито Дзюндзи, который предложил дизайн, основанный на современном переосмыслении термина суки. Хотя стиль суки все еще не был распространен, он только что пережил период возрождения и повлиял на группу молодых художников и архитекторов под руководством Дзюндзи. «Традиционалисты», то есть старомодные модернисты, поспешили раскритиковать их замысел. Главный фотограф отказался принимать участие в выставке, протестуя против нежеланного вторжения «японскости». Критики осудили замысел Ито, заявив, что «японские художники больше не смогут вкушать плоды современного искусства».

Старомодная «модернистская» архитектура, заполонившая японские города, не имеет никакого отношения ни к культурным корням страны, ни к новейшим стандартам гармонии с природой или человеческого комфорта, которые стали нормой в других странах. К сожалению, к числу традиционалистов, которые приняли идею Ито за угрозу, принадлежит большинство бюрократов, которые определяют условия застройки и в итоге архитектурный план городов. По их мнению, кубы с лифтовыми шахтами и коробками кондиционеров на крышах являются достаточно «модернистскими» и потому более важными, чем фантастический Бёдоин, распростертые крылья Нандаймон, или игривый вид домов в стиле суки. Я все не могу перестать думать о том, что «что пурпур вытесняет киноварь».