Когда Анна проснулась, было уже светло. Сквозь просвет между желтыми занавесками виднелась полоска яркого утреннего неба над крышами. Анна почувствовала запах готовящейся еды и услышала какое-то постукивание. Она не сразу догадалась: это папа в соседней комнате печатает на машинке. Кровать Макса была пуста. Должно быть, Макс тихонько вышел из комнаты, пока она спала. Анна встала и, не одевшись, выглянула в прихожую. Мама и Грета, видимо, разобрали вещи: чемоданов уже не было, а через открытую дверь было видно, что мамина кровать снова превратилась в софу. Тут и сама мама вышла из столовой.
— Вот и ты, дорогая, — сказала она Анне. — Выходи и позавтракай, хотя уже скоро обедать.
Макс устроился за обеденным столом: пил кофе с молоком и отщипывал кусочки от тонкого и невероятно длинного батона.
— Это багет, — объяснила мама. — «Багет» означает «палочка». Батон, похожий на палочку.
Анна попробовала кусочек — ей понравилось. Кофе тоже был хороший. Тарелки и чашки прекрасно смотрелись на столе, покрытом красной клеенкой. И вся комната казалась уютной и теплой, несмотря на ветреный ноябрьский день за окном.
— Как здесь хорошо, — сказала Анна. — В «Гастхоф Цвирн» нельзя было завтракать в пижаме.
— Немножко тесновато, — заметила мама. — Но мы привыкнем.
Макс потянулся и зевнул:
— Хорошо иметь свой собственный угол.
Но хорошо было не только то, что теперь у них была квартира. Анна сначала не могла сформулировать, что именно. Она взглянула на маму, разливавшую кофе, на Макса, раскачивавшегося на стуле (хотя ему сто раз говорили так не делать). Через тонкую перегородку доносились звуки печатающей машинки… Папа…
И вдруг поняла!
— Неважно, где мы. Главное, что мы вместе.
Днем папа повел их гулять. Они поехали на метро, и там стоял особый запах. Пахнет чесноком и французскими сигаретами, объяснил папа. Анне запах понравился. Они увидели Эйфелеву башню (но подниматься не стали: это слишком дорого) и место захоронения Наполеона. И наконец оказались у Триумфальной арки — совсем недалеко от их дома. Было уже довольно поздно, но Макс заметил, что на арку еще можно подняться, и стоило это недорого — возможно, потому что она была гораздо ниже Эйфелевой башни. Они поднялись наверх. Кроме них больше никто не захотел подниматься на Триумфальную арку таким холодным темным вечером: лифт был пуст. На смотровой площадке Анну встретил порыв ледяного ветра и колючие капли дождя, и она решила, что подняться сюда — не самая лучшая идея. А потом посмотрела вниз — и ей показалось, что она стоит в самом центре огромной сияющей звезды. Звездные лучи тянулись во всех направлениях: это были дороги, освещенные фонарями. Приглядевшись, Анна увидела огни машин и автобусов. Огни двигались вокруг арки, образуя яркое светящееся кольцо. Вдалеке виднелись неясные очертания куполов и шпилей и мерцающая макушка Эйфелевой башни.
— Правда, прекрасный город? — воскликнул папа.
Анна взглянула на папу. У него на пальто не хватало пуговицы, ветер продувал его насквозь, но папа, казалось, этого не замечает.
— Прекрасный, — согласилась Анна.
Было здорово снова оказаться дома, в тепле. На этот раз Грета помогла маме с готовкой, и ужин поспел вовремя.
— Ну что, выучили что-нибудь по-французски? — спросила мама у детей.
— Конечно, нет, — опередила всех Грета. — На это уйдут месяцы.
Но Анна и Макс уже запомнили несколько слов — слышали, как их произносят папа и люди на улице. Они могли сказать oui и non, и merci, и au revoir и bonsoir, madame. А Макс особенно гордился фразой trois billets s’il vous plaît, которую употребил папа, покупая билеты на метро.
— Скоро вы будете знать еще больше, — заверила их мама. — Я наняла одну даму, которая будет давать вам уроки французского. Она придет уже завтра.
Даму звали мадемуазель Мартель. Анна и Макс постарались приготовить к уроку все необходимое. Папа одолжил им старый французский словарь, а мама раздобыла бумагу для письма. Не хватало карандашей.
— Сходите и купите их, — предложила мама. — Магазин на углу.
— Но ведь мы не знаем французского! — воскликнула Анна.
— Ничего страшного, — успокоила ее мама. — Возьмите с собой словарь. Я дам вам обоим по франку, а сдачу оставите себе.
— Как по-французски «карандаш»? — спросил Макс.
— Un crayon, — это прозвучало не так по-французски, как у папы, зато мама знала довольно много слов. — А теперь идите — быстренько!
Они самостоятельно спустились на лифте (была очередь Анны нажимать на кнопку), и Анна почувствовала себя очень уверенно. Она не утратила решимости, даже когда выяснилось, что магазин довольно большой и торгует не столько канцелярскими товарами, сколько конторским оборудованием. Крепко сжимая в руках словарь, Анна первой вошла в магазин и произнесла звонким голосом:
— Bonsoir, madame!
Хозяин магазина удивленно взглянул на них, и Макс ткнул Анну в бок:
— Это не madame — это monsieur, — прошептал он. — И, кажется, bonsoir — это «добрый вечер».
— Ой, — сказала Анна.
Но хозяин магазина не обратил на все эти мелочи внимания. Он улыбнулся и что-то сказал по-французски. Они ничего не поняли и улыбнулись в ответ.
Анна произнесла исполненным надежды голосом:
— Un crayon!
И Макс добавил:
— S’il vous plaît.
Хозяин магазина снова улыбнулся, порылся в картонной коробке рядом с кассой, достал превосходный красный карандаш и протянул Анне.
Анна была так довольна происходящим, что забыла сказать merci и так и стояла с карандашом в руке. Надо же, как все легко!
Затем и Макс сказал:
— Un crayon! — ведь и ему нужен был карандаш.
— Oui, oui, — опять сказал хозяин магазина, улыбнулся, кивнул и указал на Анну. Он был совершенно согласен с Максом: Анна держит в руке не что иное, как карандаш.
— Non! — возразил Макс. — Un crayon! — он пытался найти способ объяснить, что ему надо. — Un crayon! — закричал он опять, тыча в себя пальцем. — Un crayon!
Анна хихикнула: можно было подумать, что un crayon — это имя Макса.
— А-а-а! — догадался хозяин магазина. Он достал из коробки еще один карандаш и, слегка поклонившись, дал его Максу.
— Merci, — произнес с облегчением Макс.
Он протянул хозяину магазина два франка и стал ждать сдачи. Но оказалось, что сдача им не положена. Анна была разочарована. Было бы здорово иметь хоть сколько-нибудь денег.
— Спроси, может, у него есть другие карандаши, подешевле, — прошептала она Максу.
— Как я спрошу?
— Ну давай попробуем, — Анна иногда бывала очень настойчивой. — Как по-французски будет «другой»?
Хозяин магазина с удивлением наблюдал, как Макс листает словарь. А Макс наконец нашел то, что нужно: autre.
Анна лучезарно улыбнулась и протянула свой карандаш хозяину магазина:
— Un autre crayon?
— Oui, oui, — ответил хозяин, немного поколебавшись, и дал ей еще один карандаш из коробки.
Теперь у Анны было два карандаша.
— Non, — покачала она головой и вернула хозяину один из карандашей.
На этот раз его улыбка выглядела натянутой.
— Un autre crayon… — Анна состроила гримасу и сделала такой жест пальцами, который должен был навести на мысль о чем-то маленьком и незначительном.
Хозяин уставился на нее в ожидании: вдруг она захочет изобразить что-нибудь еще? Потом пожал плечами и сказал что-то по-французски — понять, что именно, не было никакой возможности.
— Пошли, — воскликнул Макс, весь красный от смущения.
— Нет, — заявила Анна. — Дай сюда словарь.
Она лихорадочно листала страницы и наконец нашла то, что ей было нужно: дешевый — bon-marché.
— Un bon marché crayon, s’il vous plaît!
Хозяин выглядел уже несколько утомленным. Он порылся в другой картонной коробке, вынул оттуда тонкий синий карандаш и протянул его Анне, а та, кивнув, вернула ему красный карандаш. Хозяин отсчитал ей двадцать сантимов сдачи и вопросительно посмотрел на Макса.
— Oui! — воскликнула Анна. — Un autre bon marché crayon!
Хозяин повторил манипуляции с карандашами Макса.
— Merci, — сказал Макс.
Хозяин кивнул, но вид у него был совершенно измотанный.
— Теперь у каждого из нас по двадцать сантимов. Давай подумаем, что можно на них купить.
— Вряд ли этого на что-нибудь хватит, — усомнился Макс.
— Ну, это лучше, чем ничего, — заметила Анна.
Ей так хотелось выразить хозяину магазина свою благодарность, что, выходя, она жизнерадостно улыбнулась и снова сказала:
— Bonsoir, madame!
Мадемуазель Мартель появилась ближе к вечеру — француженка в изящном сером костюме, с седеющими волосами, уложенными в пучок. Она работала школьной учительницей и умела немного говорить по-немецки, что само по себе вряд ли делало ее интересной для окружающих. Но сейчас Париж был переполнен беженцами из Германии. Все хотели учить французский. И мадемуазель Мартель сбилась с ног, бегая с одного урока на другой. Возможно, этим, думала Анна, объяснялось выражение постоянного легкого удивления, застывшего на ее несколько блеклом лице.
Мадемуазель Мартель была очень хорошей учительницей. Она сразу стала говорить с детьми по-французски, прибегая к языку мимики и жестов, если они вдруг чего-то не понимали.
— Le nez, — говорила она, указывая на свой припудренный нос. — La main, — и показывала свою руку. — Les doigts, — и шевелила пальцами.
Потом мадемуазель Мартель написала несколько слов, и Анна с Максом должны были эти слова читать и повторять до тех пор, пока не запомнят. Но время от времени возникали некоторые недоразумения. Мадемуазель Мартель дотронулась до головы и произнесла:
— Les cheveux.
Макс решил, что les cheveux означает «пучок», и смущенно хихикнул, когда мадемуазель Мартель попросила показать его собственные les cheveux.
В те дни, когда мадемуазель Мартель не приходила, Анна и Макс делали домашнее задание. Сначала они просто учили новые слова. Но потом учительница велела Максу и Анне сочинять по-французски коротенькие рассказы.
Анну это очень удивило: как они могут что-либо сочинять? Ведь они почти не знают французского.
Мадемуазель Мартель постучала кончиками пальцев по словарю:
— Le dictionnaire, — сказала она суховато.
Это было ужасно. Приходилось искать в словаре почти каждое слово, и целое утро уходило у Анны на то, чтобы написать какие-то полстраницы. А когда на следующий день она показывала свою работу мадемуазель Мартель, все было неправильно.
— Ничего, все придет в свое время, — заверила Анну мадемуазель Мартель по-немецки (редкий случай!).
— Ничего, все придет в свое время! — передразнил как-то Макс мадемуазель Мартель, когда Анна уже более часа пыталась описать по-французски довольно скучное происшествие — драку кошки с собакой.
— А ты? Ты вообще еще ничего не сделал, — сердито заметила Анна.
— Сделал, — парировал Макс. — У меня больше страницы получилось.
— Так я тебе и поверила!
— Можешь посмотреть!
И правда: Макс написал больше страницы — и как будто бы по-французски.
— И о чем это? — с некоторым подозрением спросила Анна.
Макс с удовольствием перевел:
— Однажды у мальчика был день рождения. Пришло много людей. У них был большой праздник. Они ели рыбу, мясо, масло, хлеб, яйца, сахар, клубнику, омаров, мороженое, помидоры, муку…
— Они не могли есть муку! — воскликнула Анна.
— Почему это? — сказал Макс. А потом добавил: — Вообще-то я не уверен, что это слово значит «мука». Я забыл, как оно переводится.
— И все это — список того, что ели на дне рождения? — спросила Анна, указывая на лист, пестрящий запятыми.
— Угу, — ответил Макс.
— А вот этот последний кусочек, он о чем? — в конце рассказа было одно предложение без запятых.
— Это лучшая часть рассказа, — гордо ответил Макс. — Я думаю, это значит: «А потом они лопнули».
Мадемуазель Мартель прочитала Максово сочинение, не моргнув глазом, и отметила, что его словарный запас изрядно вырос. Но в следующий раз работа Макса понравилась ей значительно меньше. Сочинение начиналось словами: «Однажды устроили свадьбу». Пищевые продукты, которые поглощали гости на свадьбе, несколько отличались от тех, что ели гости на дне рождения. Но в конце концов все тоже лопнули. Мадемуазель Мартель нахмурилась, постучала кончиками пальцев по французскому словарю и сухо велела Максу к следующему разу написать что-нибудь другое.
Утром следующего дня Макс и Анна, как обычно, сидели в гостиной за столом, покрытым клеенкой. Анна мучилась над рассказом про человека, у которого были лошадь и кошка. Человек любил кошку, кошка любила лошадь, лошадь любила человека, но не любила кошку… Придумывать все это было тошнотворно. Какую интересную историю Анна могла бы написать по-немецки!
Макс вообще ничего не писал — просто сидел, уставившись в пространство. Когда вошла Грета и потребовала освободить стол (пора было накрывать обед), перед Максом лежал совершенно чистый лист бумаги.
— Но сейчас еще только двенадцать! — попыталась возразить Анна Грете.
— У меня нет времени откладывать это на потом, — сердито отрезала Грета.
— Но нам больше негде заниматься. Это единственный стол в квартире, — заметил Макс.
С превеликим трудом они выговорили себе еще немного времени.
— Что ты будешь делать? — поинтересовалась Анна. — Мы ведь хотели днем еще погулять.
Макс, казалось, принял решение.
— Дай-ка словарь!
Он быстро пролистал книгу (оба научились делать это довольно ловко). Анна услышала, как Макс бормочет слово «похороны».
На следующем уроке мадемуазель Мартель во время чтения Максова сочинения не проронила ни слова. Макс сделал все возможное, чтобы как-то разнообразить уже ставшее традиционным повествование. Гости на похоронах — без сомнения, пребывая в глубокой печали, — ели пингвинов, пеликанов, персики, перья и еще какие-то менее экзотические блюда. А к традиционным завершающим историю словам «все лопнули» Макс добавил еще одно предложение: «Так что было много других похорон».
Несколько минут мадемуазель Мартель молчала. Потом она смерила Макса долгим, тяжелым взглядом и сказала:
— Молодой человек, вам нужно что-то поменять.
Когда мама в конце урока, как обычно, вошла в комнату — узнать, как дела у детей, — мадемуазель Мартель разразилась небольшой речью. Прошло три недели с тех пор, как она начала учить Макса и Анну, и они за это время достигли значительных успехов. Но теперь наступил момент, когда им необходимо оказаться среди своих сверстников, там, где звучит французская речь.
Мама кивнула. Она думала так же.
— Осталось совсем немного до Рождества, — сказала мама. — Может быть, до каникул вы дадите детям еще пару уроков, а потом они начнут ходить в школу?
В оставшееся время даже Макс учился старательно — настолько пугающей была перспектива оказаться в школе, где все говорят исключительно по-французски.
Но мысли о Рождестве затмевали мысли о школе. Грета уехала на праздники домой в Австрию. Все мамины силы теперь уходили на готовку, и квартира в скором времени заросла пылью. Но это никого не волновало: лучше пыль, чем постоянное присутствие сварливой Греты. Анна ждала Рождества — и в то же время боялась его. Ждала, потому что как можно его не ждать? Но вдруг она начнет вспоминать Берлин и то, как они обычно справляли Рождество там? Всего год назад?
— Как ты думаешь, у нас будет елка? — спросила Анна у Макса.
В Берлине в гостиной у них всегда стояла высоченная елка, украшенная разноцветными стеклянными шарами, птичками с хвостиками из настоящих перьев, трубами, в которые можно было дудеть… Одна из прелестей праздника заключалась в том, что игрушки появлялись на елке из года в год, и Анна с Максом радовались, узнавая их.
— Думаю, французов не очень заботят рождественские елки, — сказал Макс.
Тем не менее мама о елке позаботилась. И когда в Сочельник папа позвал детей к чаю и они вбежали в столовую, первое, что увидела Анна, была елка, хотя и небольшая, чуть больше полуметра высотой. Вместо стеклянных шаров мама украсила ее серебряным дождиком и прикрепила на ветки маленькие свечки. Она была такой чудесной, так сияла зеленым и золотым над красной клеенкой, что Анна сразу поняла: Рождество у них будет такое, как надо!
Подарки в сравнении с предыдущими годами были более чем скромными, но все равно доставили всем огромное удовольствие — наверное, потому, что все их очень ждали. Анне подарили коробку красок, а Максу — новую авторучку. Омама прислала немного денег. Мама добавила к ним еще немного от себя и купила Анне новые туфли. Это не было сюрпризом: Анна предварительно померила их в магазине. Но когда их купили, мама сейчас же их спрятала, так что к Рождеству они все еще были новыми. Из толстой коричневой кожи, с золотыми застежками — просто великолепные туфли! Еще Анна получила точилку для карандашей в маленькой коробочке и пару красных носков ручной вязки от фрау Цвирн. Анна уже решила, что это всё, как вдруг обнаружила маленькую посылочку от дяди Юлиуса.
Анна осторожно открыла ее и не сдержала восторга: «Какое чудо! Что это?» В гнездышке из папиросной бумаги лежала небольшая серебряная цепочка, к которой были прикреплены крошечные звери — лев, лошадь, кот, птичка, слон и, конечно, обезьянка.
— Какой изысканный браслет, — сказала мама, надевая его Анне на руку. — Как это мило со стороны дяди Юлиуса!
— А еще здесь письмо, — заметил Макс.
Анна стала читать:
«Дорогая Анна!
Я надеюсь, что этот маленький подарок напомнит тебе наши совместные походы в Берлинский зоопарк. Без тебя это совсем не то. Передай мой горячий привет дорогой тете Алисе. Я надеюсь, она здорова. Я часто думаю о ней и о том, что зря не последовал ее совету.
С любовью ко всем вам, дядя Юлиус!»
— Ничего не понимаю. Кто такая эта «тетя Алиса»? Папа взял письмо из рук Анны.
— Думаю, тетя Алиса — это я, — сказал он. — Нацисты вскрывают письма. У дяди Юлиуса могли бы возникнуть неприятности, если бы они узнали, что он пишет мне.
— А какой совет ты ему давал? — поинтересовался Макс.
— Уехать из Германии, — ответил папа и вздохнул. — Бедный Юлиус.
— Я ему напишу и поблагодарю, — воскликнула Анна. — Нарисую ему картинку новыми красками.
— Да, — согласился папа. — И передай ему привет от тети Алисы.
Тут мама издала возглас, к которому в последнее время все уже привыкли:
— Моя курица! — и бросилась в кухню.
Курица, к счастью, не подгорела, и скоро они сидели за настоящим рождественским столом: все угощение приготовила мама. Кроме курицы на столе стояли жареный картофель и жареная морковь, а на сладкое — яблочный пирог с кремом. Мама научилась очень неплохо готовить. Она испекла даже пряничные сердечки, которые в Германии непременно, подавали к столу на Рождество. Правда, сердечки должны быть крепкими и хрустящими, а мамины получились какими-то мягкими — но все равно вкусными.
А в конце праздничного обеда папа налил всем вина и сказал тост:
— За новую жизнь во Франции! — и повторил еще раз: — За нашу жизнь во Франции!
Мама вообще-то никогда не пила вина — говорила, что для нее вино на вкус как чернила. А Анне вино понравилось, и она выпила полный бокал. Так что когда она добралась до кровати, мысли в голове у нее путались, а гардероб и желтый абажур лампы безостановочно кружились, и пришлось поскорее закрыть глаза.
«Замечательное было у нас Рождество!» — думала Анна. А скоро она пойдет в школу и по-настоящему узнает, что значит жить во Франции.
