Джон приоткрыл один глаз. Потом другой. Потер руками шею. Сглотнул, проверяя, на месте ли горло. Так, кажется, голова по-прежнему на плечах. Он приподнял ее и медленно огляделся. Великан с мечом исчез. Значит, когда Джон почувствовал, будто что-то коснулось его шеи, это был не меч? Или все-таки меч? Он снова потрогал заднюю часть шеи, где несколько мгновений назад ему почудилось прикосновение меча. На указательном пальце появилась капля крови. У Джона перехватило дух. Он откашлялся, опять проверяя, все ли работает должным образом в области шеи — и внутри и снаружи. Потом он покрутил головой и окликнул Алана и Нила, которые по-прежнему лежали на полу, прикрыв глаза лапами.

— Эй, парни, — произнес он. Ага, отлично! Он снова говорит по-английски! — Все в порядке. Beликан ушел. А моя голова на месте.

Псы вскочили, подбежали к нему и принялись облизывать его лицо и руки.

— Наверно, все выглядело намного страшнее чем оказалось на самом деле, — утешал он собак теребя их вислые уши и прижимаясь к ним носом. — Хотя, если честно, мне было жуть как страшно. Только представьте, я до сих пор чувствую меч на своей шее. — Он вздрогнул. И тут же улыбнулся. — Как лезвие бритвы в парикмахерской.

Алан гавкнул и отбежал: чуть поодаль на полу валялся какой-то предмет. Это был меч.

Джон взял его в руки и провел большим пальцем по лезвию. Самый настоящий меч. Острый-преострый. Он несколько раз взмахнул им в воздухе. Так все-таки что это было? Что ему довелось пережить? Мираж? А остальные шесть хранителей, которые ждут его впереди? Они будут настоящие или тоже призраки? Он решил на всякий случай взять меч с собой.

Они двинулись вниз по спиральной дорожке, но не прошло и десяти минут, как им повстречался всадник, настоящий арабский улан, весь в черном, вплоть до головного убора — накидки, прикрывавшей лицо почти целиком. Вороной конь нервно гарцевал под наездником, который незамедлительно наставил на Джона свое копье. Мальчик не преминул дотронуться до острия и обнаружил, что это оружие вполне настоящее, не хуже меча.

— Обнажи грудь, — сказал улан по-арабски. К счастью, этим языком Джон теперь владел в совершенстве. Тем не менее подставляться под копье ему хотелось не больше, чем под меч. С другой стороны, сопротивляться тоже не имело большого смысла. Что такое мальчик с мечом против всадника с копьем?

Джон решил выполнить приказ, уповая на то, что удар копья тоже окажется не смертельным. Расстегнув рубашку, он обнажил грудь, а всадник тем временем проскакал несколько метров вниз по дорожке, развернул коня и понесся прямо на Джона с наставленным на него копьем.

— Лежать, парни, — крикнул Джон собакам и, бормоча молитву, закрыл глаза.

На сей раз он даже почувствовал, как задрожала земля у него под ногами, а в нос ударил сильный лошадиный запах… Джон приоткрыл глаза. Он стоял в облаке пыли, поднятой копытами вороного жеребца. Стоял вполне живой. Всадника нигде не было видно.

Алан перевел дух и тут же закашлялся, поскольку в глотку ему попала пыль. Нил утомленно покачал головой и улегся обратно на землю, наблюдая, как его молодой хозяин осматривает собственную грудь и застегивает рубашку.

— Согласно записям Эно, — сказал Джон, еще не уняв дрожи, — нам предстоит встреча еще с пятью хранителями, причем четырем я должен подчиниться, а пятого убить. Хорошо бы этот пятый оказался как раз тем идиотом, который выдумал эти глупые испытания. А то у меня аж сердце из груди выпрыгивает. — Он притянул голову Алана поближе к своей груди. — Слышишь? — Он возбужденно засмеялся. — Бьется, как птица в клетке. Думаю, к концу дня мы будем точно знать, здоровое у меня сердце или нет. Впрочем, может, в этом и есть суть испытаний?

Джон смело двинулся вниз по дорожке-серпантину и довольно скоро был вынужден подчиниться лучнику, который выпустил в него стрелу — такую же безвредную, как меч и копье. Потом ему встретился огромный борец, который сгреб его в охапку и шмякнул об землю, не причинив ему при этом никакого вреда. К пятому испытанию, состоявшему в том, чтобы засунуть голову в пасть льва, Джон уже чувствовал себя большим знатоком хранителей подземелья.

— Я бы сказал, что трех испытаний вполне достаточно, чтобы составить полное представление о здешних нравах, — сказал он, пройдя через пламя, выдыхаемое огнедышащим драконом. — Мне заведомо известно, что ничего плохого со мной не случится. Да, с шестью они все-таки переборщили.

После шести из семи обещанных встреч Джон совершенно лишился сил и не был готов убить даже саранчу. Думать о том, что ждет его за следующим изгибом дороги, он тоже был не в состоянии. Но, понимая, что впереди новое, самое серьезное испытание, он решил, что надо встряхнуться.

— Сейчас мы встретимся с седьмым хранителем, которого я должен убить. Но, наверно, я никого на самом деле не убью, — сказал он Алану и Нилу. — То есть убью, но не по-настоящему, а понарошку, как они убивали меня. А вы как думаете?

Собаки одобрительно залаяли, втайне надеясь, что если Джону действительно суждено кого-то убить, это будет настоящая корова, потому что они ужасно соскучились по свежей говядине. Будучи собаками, они, в отличие от своего юного хозяина, не терзались сомнениями, убивать или не убивать другое живое существо, причем не какое-то насекомое, а седьмого хранителя Иравотума.

Но ничто, ничто не предвещало неожиданности, которая подстерегала Джона за следующим изгибом спиральной дорожки. Там, в своем любимом полосатом костюме, в шикарных ботинках, как у сицилийских мафиози, и даже в рубашке, которую Джон и Филиппа подарили ему на Рождество, стоял невысокий седой человек — родной отец Джона Гонта.

— Привет, Джон, — сказал отец. — Рад тебя видеть.

— Папа! Что ты тут делаешь?

— Нет, лучше скажи, что тут делаешь ты?

Алан и Нил бросились было к брату, но… Они не стали подпрыгивать и лизать ему лицо, как они обычно делали дома (из-за чего мистеру Гонту вечно приходилось снимать и сушить очки, поскольку на задних лапах собаки были ростом с него самого). На этот раз собаки внезапно остановились, а затем отпрянули от стоявшего на дорожке человека и нервно зарычали, будто чувствовали, что с ним что-то не так. Алан и Нил смотрели на Джона и гавкали, да мальчик и без них прекрасно понимал, что этот человек не может… нет, просто не может быть его отцом. И все же…

— Как ты попал сюда, папа?

— Хороший вопрос. Я и сам толком не знаю.

Что ж, ответ уместный — если это и вправду отец. Но, памятуя о предыдущих шести хранителях, Джон был не особенно склонен доверять собственным глазам. Если, конечно, все предыдущие испытания не были хитроумно разработаны именно для того, чтобы ввести его в заблуждение и подсунуть реального хранителя. Джон подошел к отцу и положил руку ему на плечо. Так, костюмчик кашемировый, все правильно. И одеколоном отцовским пахнет — все как надо. Даже конфетки мятные у него во рту в точности такие, какие Эдвард Гонт всегда сосет после того, как выкурит сигару. Если этот человек — действительно плод воображения Джона или мираж… что ж, значит, этот мираж воспроизводит оригинал с такой же точностью, с какой ходят золотые часы на запястье его отца. Ударить этого человека мечом? Убить его? Только если Джон будет на сто процентов уверен, что имеет дело с самозванцем или с чем-то вовсе не существующим.

— Папа, — произнес он осторожно.

— Да, Джон?

— Помнишь, у тебя на столе стоит золотая статуэтка? Статуя Свободы? Знаешь, я случайно отломил руку с факелом. Нечаянно. Я давно хотел тебе сказать. Вообще-то я сразу приклеил руку на место, суперклеем. Только не очень аккуратно. Прости, пожалуйста.

В эту неприятность Джон вляпался как раз перед тем, как Нимрод позвал близнецов вызволять «Гримуар Соломона». И оправданий-то никаких не придумаешь. Как вышло, что статуэтка сломалась, Джон не понимал. Видно, он держал ее как-то небрежно — притворялся, что получил Оскара, — и вдруг рука с факелом просто отвалилась. Эта дурацкая статуэтка стоила ни много ни мало двадцать пять тысяч долларов, и Джон понимал, что отец вряд ли отнесется к происшедшему равнодушно. Как, кстати, и к путешествию Джона в Ирак. Ведь он отпустил Джона и Филиппу с Нимродом только в Стамбул и в Германию.

— Я действительно не знаю, как это получилось, — продолжал мальчик. — Так уж вышло… Так ведь бывает. Иногда. Прости.

— Ничего, сынок. Я понимаю. Так вышло. В конце концов, это просто безделушка, украшение, правда? — И на губах Эдварда Гонта появилась добрейшая, снисходительнейшая улыбка. Он не ругался, не угрожал стереть Джона в порошок, не обещал лишить его карманных денег до конца учебного года. И это было совершенно не в характере настоящего мистера Гонта. По крайней мере, в зимнее время мистер Гонт вел себя совершенно иначе. Филиппа часто обвиняла родителей в том, что мебель и картины, которыми забит их дом, они любят куда больше, чем собственных детей. Джон, конечно, знал, что это не так, но, с другой стороны, он знал и другое: его настоящий отец никогда бы не простил ему испорченной статуэтки. И совершенно не важно, где это выяснилось — в Ираке или в Нью-Йорке. Будь отец настоящим, он задал бы Джону хорошую взбучку.

— Папа. Прости. Так надо. Ничего личного, понимаешь?

Еще не договорив, Джон ударил отца мечом. В инструкции Эно было ясно сказано: «Вторгшийся в подземелье должен без колебаний убить седьмого хранителя, иначе его сокрытое тщание не увенчается успехом». Джон не очень понимал, что такое «сокрытое тщание», но зато ему было ясно, что если он не выполнит указаний Эно со всей возможной точностью, сестры ему не видать. Во всяком случае, той сестры, которую он знал и любил.

Джон, естественно, ожидал, что меч рассечет отца-мираж, словно пустоту. Не тут-то было. Меч содрогнулся, встретившись с твердым телом, но что было еще хуже, так это вопли. Отец завопил, словно его и вправду убивали. И при этом не исчез как остальные хранители. Вместо этого он ничком упал на землю и остался лежать там в луже крови. Самой настоящей, мокрой, красной крови.

Джон вскрикнул.

— Что я наделал?

Он отбросил меч в сторону и упал на колени около своей жертвы. Его корчило от ужасных предчувствий. Вдруг он и правда сотворил что-то ужасное? Вдруг верховный жрец Эно что-то напутал? Или все-таки Вирджил Макриби сделал неверный перевод? Перед ним лежал его родной отец! Которого он, Джон, собственноручно убил!

— Нет, нет, нет! Пожалуйста, нет! Этого не может быть…

Дрожащими руками Джон снял с мертвеца очки и засунул их в нагрудный карман его пиджака, где обнаружился портсигар с любимыми сигарами отца, «Маньяна Гранд Кру». Зачем ненастоящему Эдварду Гонту настоящие сигары?

— Папа, пожалуйста, очнись, — твердил мальчик. — Я не хотел.

Но огромная лужа крови и землистый цвет лица подтверждали самое страшное: этот человек уже никогда не очнется. Джон зажмурился, а слезы все равно брызнули у него из глаз на бледного мертвеца.

— Прости. — Джон совершенно обессилел от ужаса и горя. Несмотря на все логические умозаключения и свидетельства, он был совершенно уверен, что действительно убил собственного отца — Папа, прости же меня! Прости…

Алан и Нил безуспешно пытались оттащить Джона от трупа, не умея объяснить ему, что он заблуждается и это, разумеется, никакой не Эдвард Гонт. Не открывая глаз, Джон так и застыл на коленях перед покойником.

Вдруг Нил громко залаял. Открыв глаза, Джон увидел, что труп, такой реальный всего миг назад, исчез — словно его вовсе не бывало.

Джон встряхнул головой, вздохнул поглубже и слабо улыбнулся Нилу. Уфф, все-таки это был мираж. Но все равно… окончательно он успокоится только в тот день, когда сможет обнять своего настоящего отца и прижаться к нему — крепко-крепко.

Алан, который уже сбегал вперед на разведку, теперь вернулся, гавкнул несколько раз и принялся дергать Джона за рукав рубашки: вставай, мол, пора в путь.

— Хорошо, хорошо, — сказал Джон. — Уже иду.

Он последовал за собаками вниз по спиральному туннелю, который все накручивал круги в подземной части Самаррской башни. И вот, за следующим поворотом, Джон понял, почему Алан так разволновался. Дорожка здесь заканчивалась, и они оказались перед маленькой дверцей в стене. Действительно маленькая, не выше стола, дверца была старинная, деревянная, обитая черными гвоздями, с большой черной железной ручкой в форме человеческой головы. Это была голова мужчины — с заплетенной в косичку бородой и кольцами волос вокруг лица. Но самым примечательным в этой ручке был язык: железного человека заставили высунуть железный язык и прибили его к двери. Джон поразился! Какой ясный и недвусмысленный знак! Точно некто — возможно, сам Эно — хотел предупредить пришельца, рискнувшего потянуть за ручку, чтобы он никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавал тайну, которая откроется ему за этой дверью.

В «Свитках Беллили» было очень мало сведений о том, чего, собственно, ожидать дальше. Поэтому, пережив предыдущие испытания, Джон, естественно, побаивался тянуть за ручку. За этой дверью лежит Иравотум, но не сидит ли на пороге семиглавый тигр? Или кое-что похуже, что Джону пока и представить-то трудно.

— Ну, а вы что думаете, парни? — спросил он Алана и Нила, которые тщательнейшим образом обнюхивали дверь. — Так, погодите, а если… Если дверь заперта?

Так и оказалось. Джону потребовалось несколько минут, чтобы разобраться в этом устройстве: из торчащего железного языка вынимался гвоздь, после чего можно было поднять язык и открыть дверцу, которая держалась на простой задвижке.

— Круто! — сказал Джон, потянул за кольцо и, согнувшись в три погибели, переступил порог.

До этого они двигались по освещенному факелами спиральному туннелю, который увел их чуть ли не на километр вниз, в самое основание Самаррской башни, и в туннеле они прекрасно сознавали, что находятся под землей. Но здесь, за крошечной дверцей, в это вообще было невозможно поверить. На мгновение Джон и его собаки просто оторопели.

Перед ними, в колыбели покатых берегов, лежало море. Под ногами золотился песок, легкий ветер лохматил волосы Джона и брызгал ему в лицо солоноватыми каплями. Но что действительно поражало, так это не размеры моря и даже не ветер, который слегка колыхал его гладь, а то, что Джон видел даже противоположный берег, потому что все вокруг было залито светом — ясной и холодной, почти лунной белизной, которая подсказывала, что этот свет имеет скорее всего электрическое происхождение. Взглянув вверх, Джон сразу вспомнил документальный фильм о северном сиянии, который он смотрел однажды по телевизору, по-латыни такое свечение называется aurora borealis. Одним словом, Джон и его спутники попали в совершенно другой мир.

Он пробовал представить, какое геологическое событие могло породить такое огромное подземное пространство. Как-то раз родители возили их в гигантскую пещеру в штате Кентукки. Но по сравнению с тем местом, где сейчас находился Джон, пещера в Кентукки была просто кроличьей норой. А главное, даже самые большие в мире пещеры не имеют собственного климата и такого странного освещения.

Джон так изумился, что даже почувствовал прилив сил, хотя еще мгновение назад был совершенно истощен после семи изнурительных испытаний. А может, помог и чистый, бодрящий воздух, совсем другой воздух, с другим вкусом и запахом по сравнению с загазованной атмосферой родного Нью-Йорка. Алан подбежал к самой кромке воды, понюхал ее, а потом посмотрел на Джона, будто спрашивая: «Ну, что теперь?»

— Эно написал, что нас будет ждать лодочник, — сказал Джон и подбросил в воздух несколько монеток по двадцать пять центов. Согласно напутствиям верховного жреца, лодочнику надо было дать две монеты. Но в какой валюте? Нимрод, помнится, сказал, что это скорее всего не имеет значения. — Только пока я никакой лодки не вижу.

Тем временем Нил, чье зрение было поострее, чем у брата и у их юного хозяина, осматривал неровную линию горизонта. На самом деле было невозможно определить точное место, где земля над их головами сходится с землей у них под ногами, равно как и где заканчивается море и начинается фосфоресцирующее электрическое небо. Не успел Джон договорить, как Нил залаял. Он явно что-то узрел — далеко-далеко на поверхности моря.

— Что там, Нил? — спросил Джон, проследив, куда смотрит пес. — Ты что-нибудь видишь?

Нил снова гавкнул и попытался было войти в воду, но тут же громко взвизгнул и пулей вылетел на берег. Проверив, Джон обнаружил, что вода в этом море или гигантском озере весьма горячая.

— Тогда понятно, откуда тут облака, — сказал Джон. — От испарения. — Он лизнул палец, которым только что пробовал воду. — Горячая, но пить можно. Жаль, мы не взяли с собой растворимый кофе. Вода-то вполне пригодна.

Вскоре Джон тоже рассмотрел, что именно привлекло внимание Нила. К ним плыла лодка. На ее корме стоял человек и греб единственным длинным веслом, подобно венецианскому гондольеру. А когда лодка наконец ткнулась в берег, Джон понял, что человек этот не настоящий, он просто — подобие человека, медный автомат вроде робота.

— Здравствуйте, — вежливо, но с опаской сказал Джон и протянул лодочнику две монетки. — Не могли бы вы перевезти нас на тот берег, к дворцу Синей джинн Вавилона?

Неужели хватит пятидесяти центов? Ведь это смехотворно малая сумма! Но гребец молча протянул медную руку и принял монеты, а затем указал на скамью на носу лодки. Путешественники быстро поднялись на борт.

С нечеловеческой силой высокий медный гребец оттолкнул лодку от берега. И вот они уже летят по горячей воде с неимоверной скоростью, а робот-лодочник без устали машет веслом. Вскоре берег, от которого они отчалили, скрылся из вида.

Постучав по дубовым доскам, из которых была сколочена лодка, Джон прикинул их крепость.

— Надеюсь, наше судно исправно, — сказал он. — Оказаться в этой воде мне как-то неохота. За пять минут можно превратиться в вареного омара. — Он больше беспокоился за собак, чем за себя, понимая, что, будучи джинн, он вряд ли пострадает от горячей воды, а вот в собаках он не был так уверен.

Прошел час, другой… Джон в конце концов заснул, и ему приснилось что-то приятное. Но он не успел запомнить, что именно, поскольку, открыв глаза, увидел вдалеке поросший лесом берег. Алан и Нил нетерпеливо ерзали, поскольку им подошло время сделать то, что собаки всегда делают после долгой поездки. А именно — найти хорошее дерево и поднять лапку.

Джон посмотрел на лодочника и приветливо кивнул:

— Спасибо, что согласились нас подвезти. Даже не знаю, что бы мы без вас делали.

Медный лодочник промолчал. Но Джон упорно пытался втянуть его в беседу.

— Если это не бестактный вопрос… — начал он. — Я вообще-то ничего не имею против такой идеи, потому что в этом мире должно быть место всякому… Но все-таки… Почему вы сделаны из меди, а?

Лодочник не умел говорить. Это было совершенно ясно. Но он умел грести. И не только грести — он умея показывать пальцем. Именно это он и сделал. На миг прекратив грести и явно отвечая на вопрос Джона, он резко ткнул длинным медным пальцем в небо над их головами. А потом снова взялся за весло. Джон вежливо кивнул, но смысл этого немого объяснения он понял лишь несколько секунд спустя. Ибо только гребец, сделанный из меди, мог справиться с угрозой, которая нависла над ними вскоре.