Сопротивляясь неодолимому желанию сделать из своего мучителя, Гордона Бородавчинса, настоящего бородавочника, Джон пытался придумать способ наказать его так, чтобы мама — узнай она об этом — не имела веских возражений. Превратить в животное? Натравить на него элементиша? Не годится… Наконец Джон решил, что лучше всего самому стать сильным настолько, чтобы победить этого гада в честном бою. Единственная неприятность состояла в том, что уже после пятиминутной тренировки с самыми легкими отцовскими гирями Джон чувствовал себя выжатым как лимон. Как же счастлив он был, обнаружив, что в жаркой сауне он может качать мышцы почти без устали. Его молодое тело обретало здесь силу и выносливость просто невиданную. Довольно скоро он нарастил вполне ощутимые мускулы и решил, что сможет справиться с Бородавчинсом самостоятельно, не прибегая к джинн-силе, а благодаря простой силе кулака. Однако, когда Филиппа выяснила, почему брат целыми днями пропадает в сауне, и выслушала его план, она отнеслась к нему скептически.

— Это тот мальчишка, у которого дядя работает на Си-эн-эн? Такой крутой парень, да? С угрями по всему лицу?

Джон кивнул и плеснул воды на горячие камни, чтобы увеличить температуру в сауне. Филиппа обернула голову полотенцем, решив, что почувствовать себя полноценным джинн, конечно, неплохо, но сушить волосы после каждого посещения сауны — это уж слишком.

— Неужели нет другого способа его проучить? Полегче? И поприличнее?

— Например?

— Например, найти какой-нибудь психологический ход. Ты хоть задавался вопросом, почему он все время достает именно тебя?

— Потому что он прыщавый ползучий гад, вот почему.

— Но что в тебе такого? За что он тебя так не любит?

Джон пожал плечами:

— Я не думаю, что ему нужны особые причины. Хулиган и есть хулиган. Работа у него такая.

— А когда он начал к тебе приставать?

— Да как учебный год начался, так и начал.

Филиппа на миг задумалась.

— Может, он злится, потому что он прыщавый, а ты — нет? — Филиппа оживилась. — Слушай уверена! Все дело в прыщах.

— Не понимаю, — растерялся Джон.

— Помнишь, ты раньше тоже был весь в прыщах? А потом, как только нам удалили зубы мудрости и ты обрел джинн-силу, прыщи тут же исчезли?

— Разве такое забудешь? Это был один из лучших дней в моей жизни. С тех пор я могу спокойно смотреть в зеркало и не хочу броситься под поезд.

— Так почему же ты сам не дотумкал, что он измывается над тобой из зависти? У тебя больше нет прыщей, а у него есть!

— Пусть так, — задумался Джон. — Но что из этого? Прикажешь завести прыщи обратно? Ни за что! Даже если этот Бородавчинс будет колотить меня всю оставшуюся жизнь.

— Тебя никто не заставляет заводить прыщи. А вот вывести прыщи у этого парня мы очень даже можем.

— Как? С помощью джинн-силы?

— А ты думал? Послать ему тюбик с мазью от угрей?

— Знаешь, даже если мама согласится, чтобы я очистил Бородавчинса от прыщей, у меня, боюсь, ничего не получится. Я ему скорее ногу сломаю, чем доброе дело сделаю.

— Тебя никто не заставляет, — повторила Филиппа. — Я все сделаю сама.

Джон видел, что сестра настроена очень решительно, и знал, что, находясь в сауне, она вполне способна выполнить задуманное.

— Разве ты не хочешь сначала спросить у мамы разрешения? — спросил он.

— У нее что, других забот нет, кроме прыщей на лице твоего Бородавчинса? — сказала Филиппа. Она заметила, что в последнее время, а именно после встречи с Синей джинн, миссис Гонт стала какой-то молчаливой и сосредоточенной.

Филиппа собралась с мыслями. Сейчас ей предстоит воспользоваться своей джинн-силой.

— Не думаю, что мама станет возражать, — добавила она. — Во-первых, ему от этого будет только лучше. Тебе тоже. А главное, тебе не придется драться с ним в школе.

Филиппа представила себе Гордона Бородавчинса, представила прыщи на его лице, потом представила, как на следующее утро он просыпается, а они исчезли! Еще она представила, как он в результате станет приличным человеком… И произнесла свое слово-фокус:

— ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНОФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Джон вежливо выжидал.

— Ну что, вышло? — не выдержал он наконец.

Филиппа кивнула:

— Сам увидишь. Думаю, классно получилось.

Джон хлопнул ее по плечу:

— Спасибо, Фил.

Он нежно улыбнулся сестре. Внешне близнецы были совершенно разными. Джон, высокий худой, темноволосый, пошел в мать, а Филиппа маленькая и очкастая — в отца. Но внутренне они походили друг на друга как две капли воды. Джон готов был ради Филиппы в лепешку расшибиться и сейчас почувствовал, что хочет ей об этом сказать. А как только почувствовал, она это, разумеется, сразу поняла.

— Я знаю, — ответила она. — Я знаю.

До Рождества оставалось совсем немного дней, и Филиппа проводила их в тренировках. Она играла в джиннчёт с Нимродом, господином Ракшасом, с отцом или Буллом Хакстером.

Канадец по происхождению, родом из Торонто, Булл Хакстер сменил немало профессий: был адвокатом, рекламным агентом, журналистом и даже профессиональным игроком в покер. Теперь он руководил отделом маркетинга и общественных связей в Европейском космическом агентстве. Булл утверждал, что перепробовал в жизни все и знаком с каждым, кто из себя хоть что-то представляет. Филиппе казалось, что он мало подходит для таких серьезных начинаний, как космические программы, пусть даже европейские. Она несколько раз заговаривала с ним о космических полетах в надежде выведать что-нибудь об Иблисе и его ужасной судьбе, поскольку корабль, которому предстояло доставить его на Венеру, должен был стартовать со дня на день. Но Хакстер мгновенно менял тему, и Филиппа быстро пришла к выводу, что, будь она управляющим в отцовском банке, этот человек не получил бы от нее ссуду даже в пять долларов. Еще он был немного глуховат, потому что, как он сам объяснял, часто стоял недалеко от стартующих ракет. Зато Хакстер превосходно играл в джиннчёт. Нимрод говорил, что Булл Хакстер — лучший игрок в астрагалы среди мундусян и искуснее него не блефует никто. Играя с ним регулярно, Филиппа освоила многие премудрости блефа.

В отличие от сестры, Джон совсем не увлекался джиннчётом. Он совершенно не понимал, о чем сыр-бор, и предпочитал проводить время за чтением «Краткого курса Багдадских законов». По правде говоря, сами законы его не очень интересовали, зато интересовали всевозможные факты, связанные с джинн. Миссис Гонт называла такие факты пустяками, но Джона это нисколько не расхолаживало. Ничто в те праздничные рождественские дни не занимало его больше, чем толстенный том, вышедший из-под пера господина Ракшаса.

Например, он выяснил, почему ему так сильно не нравится вкус соли и запах смолы. Оказалось, мундусяне когда-то использовали их, чтобы изгонять джинн. Согласно книге, джинн должны были также ненавидеть громкий шум (что был разумеется, верно в отношении Филиппы) и избегать контакта с железом и сталью — потому-то ни Лейла Гонт, ни Нимрод не терпели прикосновения никаких металлов, кроме золота.

Филиппа тоже с любопытством читала книгу. Особенно ее привлекла информация о клане Гуль, к которому принадлежала Лилит. Женщин этого клана называли пишачи, и были они традиционно злонамеренны и отвратительны на вид. Филиппа с ужасом листала страницы, где описывалось, как джинн из клана Гуль ели человечье мясо. К счастью успокаивала себя Филиппа, все это происходило в старые времена и эти обычаи давно забыты. Теперь для удовлетворения кровожадных желаний есть Макдоналдс. В «Кратком курсе» также объяснялось, что представителя клана Гуль можно убить одним-единственным ударом по лицу, а второй удар — как ни странно — возвращает его к жизни.

— Если я когда-нибудь ударю Лилит, — предупредила Филиппа брата, — пожалуйста, перехвати мою руку, чтобы я не ударила ее снова и она не ожила.

Кожаный переплет ККБЗ, как вскоре прозвали творение Ракшаса, был сделан из расписанной вручную верблюжьей шкуры, а если потереть большим пальцем серебряный овал на обложке, на нем явственно проступало миниатюрное трехмерное изображение самого автора. Этот мини-джинн, до мельчайших деталей похожий на оригинал, тут же принимался рекламировать свою замечательную книгу или излагать истории из жизни джинн. Рассказ искусственного господина Ракшаса о Синей джинн Вавилона привлек особое внимание Джона.

— Вначале, — объяснял мини-Ракшас, чей ирландский акцент звучал не хуже, чем у его прототипа, — Синяя джинн звалась Иштар, да будет благословенно это имя, и ей поклонялись как Царице небесной, наследнице Беллили. Символами Иштар были лев и синий цвет, который, разумеется, также является символом Луны и Ночи. Синяя джинн так и не сделала свой Великий выбор между добром и злом. Почему это произошло, вернее, не произошло, никому не известно, но за много столетий, прошедших с тех пор, все воплощения Синей джинн стали непререкаемым авторитетом для всех кланов. Это полезно для обеих сторон — для добрых и злых джинн, — поскольку существует один могучий, вернее, одна могучая джинн, которая остается выше вечной борьбы за право властвовать над удачей, так ценимой мундусянами. Со временем Синяя джинн смогла даже установить законы, единые для всех шести джинн-кланов. Примерно тогда же царь Навуходоносор Второй построил в честь Иштар большие ворота, ведущие в его новый город, Вавилон. Он также возвел себе великолепный дворец со знаменитыми висячими садами, которые стали одним из чудес Древнего мира. Но Иштар рассердилась, что Навуходоносор построил для себя дворец и сады раньше, чем для нее. То есть ворота, конечно, дело хорошее, но какой прок от ворот, которые, в сущности, никуда не ведут? Положение ухудшилось еще больше когда старый Навуходоносор вознамерился победить величайшего волшебника Древнего мира, самого царя Соломона. Навуходоносор захватил Иерусалим, украл знаменитый «Гримуар» и вывез в Вавилон все золото. Справедливости ради надо сказать, что к этому времени царь Навуходоносор уже усвоил, что с Иштар надо делиться, причем очень и очень щедро, и поэтому он потратил награбленное в Иерусалиме золото, чтобы выстроить для нее сказочной красоты дворец, так называемый Висячий Вавилонский дворец, местоположение которого и по сей день — большая тайна. Иштар простила Навуходоносору прошлые обиды, но вскоре их отношения снова испортились, потому что ему потребовались средства на еще одну войну, и он изъял золото из ее дворца. На сей раз Иштар отказалась простить его и превратила царя в овцу. С тех пор Навуходоносора никто и никогда не видел.

Джон слушал внимательно, хотя и понятия не имел, как важны окажутся для него вскоре любые сведения о Синей джинн Вавилона.

— С упадком Вавилона как мировой державы более поздние воплощения Синей джинн обосновались в Швейцарии, стране более прохладной и политически нейтральной на протяжении всей ее истории. Это имело символическое значение, поскольку демонстрировало, что Синяя джинн не станет пользоваться своим могуществом в личных интересах, а будет выступать только в качестве советчика, судьи и законодателя. Почти все «Багдадские законы» — творчество тех семидесяти пяти воплощений Синей джинн, что сменяли друг друга вплоть до сего дня. После восстановления знаменитых Иштарских Врат в берлинском музее Пергамон Синяя джинн решила перебраться из Женевы в Берлин. И с тех пор, за исключением периода с тысяча девятьсот сорокового по тысяча девятьсот сорок пятый год, когда Синяя джинн на время вернулась в Швейцарию, она живет в Берлине.

Пространная лекция мини-Ракшаса вызвала у Джона множество новых вопросов. Но когда он стал расспрашивать о Синей джинн маму, та отказалась даже обсуждать эту тему. Он был этим немало озадачен, учитывая, что Филиппа уже рассказала ему о встрече между миссис Гонт и Айшой, случайным свидетелем которой она стала в гостинице «Пьер». Наконец он дождался начала чемпионата мира по джиннчёту, который проводился в известной нью-йоркской гостинице «Алгонкин». Туда приехал настоящий господин Ракшас, и у него Джон рассчитывал узнать все подробности о Синей джинн.

— Синяя джинн — всегда женщина? — спросил он.

— Всегда, — ответил господин Ракшас. — Считается, что женские джинн-особи заведомо умнее мужчин.

— А как назначается новая Синяя джинн?

— Ее выбирает непосредственно предыдущая Синяя джинн — следуя некоторым знакам. Сейчас они известны только Айше, да будет благословенно имя ее.

— И кто будет следующей Синей джинн? Это уже известно?

— Ходят упорные слухи, что Мими де Гуль. — Господин Ракшас усмехнулся. — Не исключено, что имя преемницы будет объявлено на этом чемпионате. Но, по правде говоря, точно об этом не знает никто, кроме Айши. Она искала замену десять лет. Непросто выбирать кота в мешке, ох непросто. Говорят, что те, кто хотят получить этот пост, вовсе для него не подходят, а подходящие кандидатки, наоборот, отказываются.

— Но почему? Неужели кто-то не хочет быть следующей Синей джинн? — спросил Джон.

Господин Ракшас замялся и принялся глубокомысленно поглаживать свою длинную белую бороду.

— Сложный вопрос, — произнес он. — Думаю, женщины-джинн с добрыми сердцами не склонны соглашаться, поскольку понимают, как тяжело и неприятно скрывать свою доброту. — Он помолчал, а затем добавил: — Впрочем, для Мими это отнюдь не проблема.

Туманные объяснения господина Ракшаса, как это часто бывало, не вполне удовлетворили Джона.

— Ладно. — Он пожал плечами. — Наступит время, и она назначит, кого посчитает нужным.

— Осмелюсь заметить, что, будь у нее достаточно времени, ей бы крепче спалось по ночам. Зачем бояться ветра, если знаешь, что твои стога крепко обвязаны и никуда не улетят? Но если нет… — Господин Ракшас покачал головой. — И конечно, чем старше она становится, тем меньше у нее остается времени и тем больше черствеет ее сердце. Она принимает все более жестокие решения, выносит все более суровые приговоры. Это подвергает риску всех джинн — и добрых и злых. Иблис, бедняга, познал это на собственной шкуре.

— Понимаю, — кивнул Джон.

— Нет, пока не понимаешь, — сказал господин Ракшас. — Подобно людям, мы, джинн, знаем, что обязательно умрем. Это — то, что отличает нас от животных. Это и умение говорить. Да, еще мы носим одежду. Ну, есть, наверно, и другие отличия. Но главное — мы знаем, что нас ждет смерть. Только не знаем когда. Что облегчает и скрашивает жизнь. Но Синяя джинн точно знает, когда подойдет ее земной срок. Это одна из причин, почему она так жестока. Так, по крайней мере, считается. А о том, что происходит в ее тайном дворце в Вавилоне, мы вообще ничего не ведаем. Это тайна за семью печатями — даже для меня.

— Вот ужас-то, — вздохнул Джон. — Жить и точно знать, когда умрешь.

— Да… Лучше уж после дождичка в четверг.

— Очень верно замечено, — сказал Джон хотя опять совершенно не понял, что имеет в виду достопочтенный господин Ракшас.

Первоначально чемпионат мира по джиннчёт проводился в Чикаго, где зимой задувают студеные ветра. Но в последнее время джинн пришли к выводу, что, хотя холод и препятствует использованию джинн-силы и жульничеству во время игры, необходимо найти место более комфортное для теплолюбивых джинн. Поэтому было решено перенести чемпионат в Нью-Йорк, в знаменитый Дубовый зал гостиницы «Алгонкин». Соревнование длилось три дня и было открыто для всех желающих представителей любого из шести кланов, и добрых и злых. Использовать джинн-силу категорически запрещалось — под угрозой дисквалификации. Но зато — в соответствии с легендарной историей гостиницы, где традиционно завтракали самые умные писатели и самые остроумные актеры Нью-Йорка, — здесь позволялось оскорблять друг друга, причем по возможности учтиво и элегантно.

Поэтому, когда Палис-пятколиз, один из печально известных членов злобного клана Ифрит, столкнулся в дверях Дубового зала с Нимродом, он первым делом отпустил в его адрес глумливую остроту.

— Ах, вот и ты, Нимрод, — сказал он. — Нимрод — друг человека! Гав-гав-гав. Держи косточку…

И в мгновение ока два маститых джинн затеяли горячую словесную пикировку, которую Джон слушал с величайшим изумлением.

— А ты, Палис, как всегда, в своем репертуаре, — парировал Нимрод. — Похож на мурашки, что бегут по спине крысы.

Палис был высок, худ, весь в черном. Он двигался крадучись и, казалось, мог бесшумно просочиться всюду, точно огромная капля машинного масла. Его кожа была смертельно бледна, а глаза походили на глубокие-преглубокие колодцы с водой на самом дне. Время от времени он высовывал изо рта длинный, похожий на огромного угря, язык и поводил им перед собой, точно ощупывал воздух. Джон знал, что Палис — настоящий джинн-вампир и его язык ищет человеческую кровь. Знание это, однако, ничуть не умаляло ужаса и потаенного восторга, с которым Джон пялился на этот змеиный язык. Почувствовав на себе завороженный взгляд юного джинн, Палис посмотрел на него мертвыми глазами и произнес:

— Что уставился, уродливый плюгавый щенок?

Мгновенно собравшись с духом, Джон парировал вполне достойно:

— Лучше быть плюгавым щенком, чем старой бешеной собакой. Которая, судя по всему, привыкла гадить где попало.

Нимрод рассмеялся.

— Браво, Джон! — воскликнул он. — Браво!

— Нимрод, твой Джон — специалист по выгулу собак? — осклабился Палис. — Знает все места где можно безнаказанно гадить?

— Удивительно, что вы не чуете этих мест сами — с таким-то языком. Ведь им, если что не унюхаешь, и лизнуть можно! — сказал Джон. Он уже начал входить во вкус этой перепалки, поскольку был нормальным двенадцатилетним школьником и давно натренировался говорить гадости сверстникам в школьном дворе после уроков. — А еще с таким языком вам надо конверты на почте заклеивать.

— Отбрил, — пробормотал Нимрод.

— Следующую шутку выбирай потщательнее, щенок, — прошипел Палис. — А то она окажется последней.

Нимрод покачал головой:

— Ты, Палис, как всегда, лезешь в бутылку, а потом шипишь оттуда, словно забродившее пойло. Боюсь, твое последнее замечание является уже открытой угрозой, которая нарушает правила, принятые на этом чемпионате. В них ясно сказано: допустимы любые оскорбления, но — никаких угроз. Придется тебе забрать свои слова назад и извиниться перед мальчиком. В противном случае тебя выдворят из «Алгонкина».

Палис смолк.

— Конечно, я всегда могу попросить Синюю джинн вынести судебное решение по этой тяжбе, — продолжал Нимрод.

Палис шумно облизал губы и кривовато улыбнулся.

— В этом нет никакой необходимости, — сказал он, элегантно поднимая вверх обе руки. — Прими мои извинения, юный джинн. Хотя ты родом из клана, который ни умом, ни остроумием не наделен, ты умеешь произвести достойное впечатление.

Прежде чем Джон нашелся с ответом, Палис поклонился и отошел.

— Клянусь лампой, ты разделал его под орех! — воскликнул Нимрод. — Поздравляю!

Игра в джиннчёт выглядит так: один игрок бросает семь астрагалов, или попросту игровых костей, в коробку, а затем, закрыв коробку хрустальной крышкой, предлагает ее следующему игроку. При этом заявляется ставка (каждая следующая ставка должна быть выше ставки предыдущего игрока), которую противник может оспорить, произнеся «не верю», после чего крышка поднимается и игроки придирчиво осматривают астрагалы. На этом этапе один из игроков — либо тот, кто объявлял ставку, либо тот, кто пытался эту ставку перебить, — может потерять одно из трех желаний, имеющихся у каждого игрока на начало игры, в зависимости от того, выше или ниже заявленной ставки оказалось сочетание выпавших в коробке костей.

В первом раунде Филиппа играла против трех джинн, включая Марека Квутруба, премерзкого типа, изо рта у которого пахло сырым мясом, и Радьярда Тира, самого младшего из сыновей Иблиса, предводителя ифритцев.

Филиппа успешно справилась с Квутрубом, лишив его одного из трех желаний. Тут наступи ее очередь бросать астрагалы. Выпал «ковчег» к четыре кости одинакового достоинства плюс три одинаковых, но уже другого достоинства. Она закрыла коробку и, протягивая ее следующему игроку, которым был Радьярд Тир, сразу честно заявила «ковчег». Он вообще выпадает очень редко, а с первого броска тем более, поэтому Тир ее ставке не поверил. Но напрямую говорить с Филиппой Тир считал ниже своего достоинства, поскольку был уверен, что она отчасти ответственна за то, что случилось с его отцом. Поэтому он передал через судью Баньипа, что оспаривает ее ставку. А обнаружив, что Филиппа не блефовала, а говорила чистую правду, он, будучи истинным ифритцем, принялся громко и неприлично ругаться. В результате чего заработал предупреждение за сквернословие.

— Тьфу, — поморщился четвертый игрок, Зади Элоко, единственный, кроме Филиппы, добрый джинн в этом раунде, представитель клана Джань с Ямайки. — От такой ругани у меня прямо хребет в дугу завивается.

Радьярд Тир с презрением подвинул ямайцу коробку с хрустальной крышкой.

— Да что ты и твои родственники знают о хребтах! — воскликнул он. — Если бы ваш клан имел хоть один хребет на всех, вы бы не сделались прислужниками мундусян.

Эта реплика стоила Тиру еще одного желания, поскольку оскорблять друг друга разрешалось только болельщикам, а не игрокам. Так Филиппа вышла вперед в первом же раунде, не проиграв ни одного желания, что чрезвычайно удивило тех многочисленных зрителей, которые прогнозировали, что основную конкуренцию Лилит де Гуль составит Марек Квутруб.

— Пойдем-ка, — сказал Нимрод Филиппе после игры. — Она хочет с тобой познакомиться.

— Кто — она?

— Айша, конечно. Та, кому следует повиноваться. Железная леди, вот кто.