Филип Керр

(Дети лампы – 4)

Джинн и воины-дьяволы

#doc2fb_image_02000001.jpg

Британский писатель Ф.Б. Керр, известный взрослым как автор детективов, снова отправляет своих юных читателей в удивительные приключения по всему миру вслед за Джоном и Филиппой Гонт — детьми, в каждом из которых проснулся добрый джинн. Опасности, испытания, мрак неизвестности, случай и конечно же волшебство — всем этим пронизана четвертая часть эпопеи «Дети лампы».

На сей раз на близнецов возложена поистине сверхъестественная миссия: спасти человечество от козней их злейшего врага Иблиса. Дети попадут в мир духов и столкнутся с таинственными китайскими терракотовыми воинами. По дороге им будут встречаться самые неожиданные персонажи: от знаменитого путешественника Марко Поло до монгольского хана Хубилая.

Посвящается

Чарли и Наоми Керр

Глава 1

Мафусаил

Уезжая из Нью-Йорка в Ирак, чтобы стать следующей Синей джинн Вавилона, самой могущественной джинн в целом мире, Лейла Гонт наложила на своего мужа Эдварда заклятие Мафусаила. Мафусаил, как известно, — древнейший из персонажей Библии, в Ветхом Завете написано, что он прожил почти тысячу лет. Как вы догадываетесь, заклятие Мафусаила заставляет человека быстро, почти мгновенно постареть.

Миссис Гонт, конечно, не обрекла бы своего мужа на столь ужасную участь без серьезных причин. Она все это придумала, чтобы Джон и Филиппа остались с отцом и ни в коем случае не последовали за ней в Вавилон. Заклятие действовало только в отсутствие близнецов. Если бы дети были дома, мистер Гонт вообще бы ничуточки не постарел. Беда в том, что, когда миссис Гонт накладывала на него заклятие Мафусаила, она понятия не имела, что рядом вовсе не ее дети, а их точные копии, созданные ангелом по имени Африэль. Настоящие же близнецы в это время беспрепятственно путешествовали по Непалу и Индии. В результате, когда дети наконец возвратились в родной дом — на Восточную 77-ю улицу, — их бедный отец был уже дряхлым стариком.

Даже страшно представить, как выглядел мистер Гонт. Таких старых-престарых стариков на земле редко увидишь, разве что в гробу. В отличие от жены и детей, которые были джинн и старели совсем иначе, Эдвард Гонт был мундусянином, то есть простым смертным человеком. Вернувшись в Нью-Йорк, дети обнаружили отца в инвалидном кресле, потому что ноги его превратились в палочки и совсем разучились стоять и ходить. Папа сидел, завернувшись в клетчатый плед, и в этом человеке было совершенно невозможно узнать прежнего мистера Гонта. Если честно, он вообще мало походил на человека — скорее на какой-то скелет из фильма ужасов.

Джон мало знал о стариках и считал, что отец выглядит лет на восемьдесят. На самом же деле он так состарился, что выглядел на все двести пятьдесят. Пожалуй, мистер Гонт уступал по дряхлости лишь тому самому ветхозаветному патриарху Мафусаилу.

Могучий джинн Нимрод, дядя Джона и Филиппы, уверял близнецов, что заклятие его сестры, Лейлы Гонт, перестанет действовать, если дети останутся с отцом.

—Через некоторое время начнется обратный процесс, и ваш отец снова помолодеет. Главное, чтобы вы не уезжали из Нью-Йорка. Я, конечно, побуду с вами. Домой в Лондон я всегда успею.

Мистер Ракшас, тоже джинн, причем весьма преклонного возраста (то есть лет, по крайней мере, ста пятидесяти, ибо джинн живут намного дольше, чем люди), беседовал с близнецами, сидя внутри старинной медной лампы — своего постоянного жилища. Господин Ракшас был согласен с Нимродом: заклятие обратимо. Он посоветовал детям проконсультироваться с Дженни Сахерторт, джинн-доктором.

—Она наверняка подскажет, — говорил он с легким ирландским акцентом, — как облегчить жизнь бедному мистеру Гонту, чтобы самые неприятные издержки старости доставляли ему поменьше беспокойства. Кстати, само общение с молодой женщиной — лучший рецепт от старости.

Но Дженни Сахерторт приехать в Нью-Йорк не могла, с ней удалось только поговорить по телефону. Она предложила Нимроду воспользоваться услугами джинн-медсестры по имени Марион Моррисон.

—Она — отшельница, — пояснила миссис Сахерторт. — Ну, сами знаете, одна из джинн, посвящающих жизнь мундусянам, наиболее достойным представителям человечества. Марион специализируется на помощи тем, кто подвергся злонамеренным джинн-заклятиям или сам навлек на себя беду, неудачно сформулировав свои желания. Я немедленно отправлю ей сообщение, но появится она у вас не сразу. Если не ошибаюсь, она сейчас в джунглях Амазонки — работает там с несчастными индейцами, проклятыми обезьяньей лапой.

—Дженни, дело-то не терпит! — настаивал Нимрод.

—Знаю, — сказала миссис Сахерторт. — Но сама я сейчас отлучиться не могу. Я должна быть с Дыббаксом. — Дыббаксом звали ее непоседливого сына, друга Джона и Филиппы. — Я нужна ему, Нимрод. Особенно теперь, когда он узнал, кто его настоящий отец.

Дженни Сахерторт была из клана добрых джинн. И Дыббакс тоже. По крайней мере, до сих пор он был вполне хорошим... ну разве что немного вредным. Но недавно обнаружилось, что его настоящий отец — Иблис, самый коварный джинн в мире, предводитель самого злого из шести джинн-кланов, клана Ифрит. И сейчас среди джинн, стоящих на страже добра, возникло вполне оправданное опасение, что Дыббакс может легко сбиться с пути и встать на сторону зла.

—Понимаю, дорогая, — сказал Нимрод. — Не тратьте слов, меня не надо ни в чем убеждать. Дыббакс, безусловно, должен занимать ваше время и мысли в первую очередь. Что ж, я буду ждать Марион Моррисон здесь, в Нью-Йорке.

Пока джинн-медсестра не прибыла, семейство было вынуждено поручить мистера Гонта заботам их верной домработницы миссис Трамп. Полагая, что уход за мистером Гонтом потребует немало времени, Нимрод решил вызвать на подмогу из Лондона и своего дворецкого Джалобина.

—Бедняга Джалобин, — сказала Филиппа. — Он ведь терпеть не может Нью-Йорк.

—Это верно, — отозвался Нимрод. — В этом городе ему все отвратительно. Но тут уж ничего не поделаешь. Миссис Трамп в одиночку не справится.

В юности миссис Трамп получила на каком-то конкурсе титул королевы красоты. От красоты мало что осталось, зато домработница Гонтов была добрейшим и к тому же сказочно богатым человеком. Год назад она выиграла кучу денег по лотерейному билету. Она страстно мечтала о выигрыше, и Филиппа, сама не понимая, что делает, исполнила желание миссис Трамп, причем та до сих пор не догадывалась, кто ниспослал ей это несметное богатство. Преданная Гонтам до мозга костей, миссис Трамп продолжала служить у них домработницей — несмотря на все свои миллионы. Она была особенно привязана к близнецам, да и к миссис Гонт — шикарной, великолепной женщине. Но капризы постаревшего мистера Гонта доводили ее до белого каления, о чем она не преминула сообщить детям и Нимроду.

—Сил прямо никаких нет! — в сердцах сказала миссис Трамп. — Он меня то и дело зовет, я топаю наверх, но, пока дойду до его комнаты, он уже забывает, зачем звал. Через две минуты вспоминает, снова звонит, и так без конца. Короче, сил моих больше нет!

—Бедная миссис Трамп, — вздохнул Джон.

Они с сестрой пробовали помогать миссис Трамп ухаживать за отцом, который становился все более вздорным, но старик требовал только миссис Трамп. Дело в том, что он принимал ее за свою жену, миссис Гонт. Кое-какое сходство между этими двумя женщинами и вправду было. Особенно это проявлялось в последнее время, поскольку после выигрыша в лотерею внешность миссис Трамп сильно изменилась к лучшему. Она сходила к дантисту, и ей вставили недостающий зуб. Одежду она теперь тоже носила недешевую. В целом она стала вполне привлекательной женщиной. Но до миссис Гонт, до ее блеска и очарования миссис Трамп было, разумеется, далеко.

Однако мистер Гонт, практически утративший зрение и слух, разницы не замечал. И все потому, что домработница пользовалась теми же духами, что и его жена. А с обонянием у старика все было в полном порядке. Поэтому он называл миссис Трамп «любимая», «радость моя» и «детка» и настаивал, чтобы она сидела радом и держала его за руку.

Миссис Трамп все это ужасно смущало. Но она кое-как мирилась со странным состоянием и поведением мистера Гонта, поскольку верила брату хозяйки, мистеру Нимроду. Раз уж он сказал, что хозяин страдает редкой, но обратимой генетической болезнью, значит, так оно и есть. Главное, что к ним скоро прибудет сестра-сиделка и миссис Трамп больше не придется ухаживать за стариком. Вообще она проработала в доме 7 на Восточной 77-й улице много лет и к странностям привыкла. Если честно, у Гонгов вечно случались всякие удивительные вещи, и она давно перестала обращать на них внимание.

Однако день шел за днем... И однажды вечером миссис Трамп сказала:

—Что-то она долго едет, эта ваша сиделка. Еще один такой денек, как сегодня, — и сиделка понадобится мне самой.

Ее слова, как ни странно, оказались пророческими.

На следующее утро мистер Гонт случайно задел жемчужные бусы, которые миссис Трамп обожала, никогда не снимала и носила всегда, даже под фартуком и халатом, — когда готовила, пылесосила или вытирала пыль. Миссис Трамп исползала на коленках всю спальню и нашла почти все жемчужины. Но три шарика закатились под дверь, да так и остались лежать на площадке у лестницы. Не прошло и нескольких минут, как миссис Трамп наступила на них, поскользнулась и пролетела вниз целый лестничный марш. Грохот был такой, словно рухнул дом.

Джон и Филиппа выскочили из своих комнат как ошпаренные и обнаружили миссис Трамп без сознания на полу. Нимрод вызвал «скорую помощь», и прибывшие санитары увезли бедняжку в больницу Килдэра на соседнюю 78-ю улицу, где ей без промедления сделали операцию. Но и после операции она все никак не приходила в себя.

Когда хирург, доктор Сол Хадсон, вышел к Нимроду и близнецам, лицо его было мрачнее тучи. С таким лицом впору ходить по кладбищу, а не общаться с родственниками больных. Ничего доброго это не предвещало.

—Мы сделали все, что могли. Боюсь, остальное не в наших силах, — сказал он. — Время покажет, станет ли ее организм бороться за жизнь. Пока она не реагирует ни на какие внешние раздражители. Чем дольше она пробудет без сознания, тем больше оснований для беспокойства. Очень сожалею, но ничего более утешительного сообщить пока не могу.

—А можно ее увидеть, доктор Хадсон? — спросил Джон.

—Конечно.

Хирург провел их к кровати миссис Трамп. Голова ее была в бинтах, лицо — землисто-пепельного цвета. Она лежала в отдельной палате, причем вид из окна открывался прямо на садик во дворе дома Гонтов. Ни близнецы, ни Нимрод не могли произнести ни слова.

—Все-таки хорошо, что отсюда виден наш дом, — наконец произнесла Филиппа. — Миссис Трамп была бы рада.

—Да, наверняка, — кивнул Нимрод.

—А мы ничем не можем ей помочь? — спросил его Джон. — Джинн-сила не сработает?

—Боюсь, что нет, — сказал Нимрод. — Да я и не знаю, как тут подступиться. Работа мозга очень сложна, и джинн никогда не следует в нее вмешиваться. Иначе получаются чудища. Этакие Франкенштейны.

—Жаль, что здесь нет мамы... — вздохнула Филиппа и тут же виновато улыбнулась Нимроду. — Нет, не думай, ты отлично со всем справляешься. Не сомневайся. Просто я очень скучаю по маме. И мне было бы легче, будь она рядом.

—Запали мою лампу! Еще бы! — воскликнул Нимрод. — Моя сестра, то есть ваша мама, — совершенно уникальная женщина.

Близнецы не отходили от постели миссис Трамп, держали ее за руки, пытались с ней разговаривать. Но она не приходила в сознание. Нимрод тоже остался с племянниками в больничной палате. Он всячески их ободрял, высказывал обнадеживающие прогнозы, обещал им скорое и полное выздоровление миссис Трамп. Но и он, и дети в глубине души понимали, что для оптимизма никаких оснований нет. Наконец Джон встал и подошел к окну. За небольшим больничным садиком и их собственным задним двором в их доме, а еще точнее — в отцовской спальне мелькнула тень. А пару секунд спустя в окне этажом ниже появился мужской силуэт.

—Странно, — пробормотал Джон.

Нимрод вмиг оказался у окна.

—Ты что-то увидел?

—Что-то или кого-то, — ответил Джон. — Но дома никого, кроме папы, нет. Разве что Монти.

Монти была кошечкой, причем совершенно особенной, поскольку родилась она человеком — женщиной по имени Монтана Негодий. В кошку ее не так давно превратила миссис Гонт.

—Но папа не встает. А Монти выглядит совсем иначе, — добавил Джон.

—Только бы там ничего не случилось! — встревожилась Филиппа. — Новых неприятностей я не выдержу.

—Пойдемте-ка все домой, — сказал Нимрод. — Здесь от нас все равно толку мало.

Глава 2

Ссора из-за уха.

К счастью, дома их ждали не новые беды, а мистер Джалобин собственной персоной. Он уже вовсю орудовал на кухне: чистил столовое серебро и готовил чай. После одного давнего, но рокового случая Джалобин много лет был однорук. Впрочем, не так давно он обзавелся второй рукой и с тех пор повадился делать два дела одновременно: сейчас, например, он обнял разом обоих детей, прижав их к своему необъятному животу.

—Я прилетел из Лондона еще утром, — объяснил он. — Прихожу, а входная дверь не заперта. Так что я, никого не беспокоя, попал в дом и сразу занялся делом. Сами видите.

Близнецы были в восторге. Ведь к ним приехал Джалобин! Пускай он — самый ворчливый дворецкий на свете, но почему-то в его присутствии детям всегда становилось теплее и веселее.

—Рад видеть вас, ребятня! — громко сказал он со своим неистребимым манчестерским акцентом. — Слышь, чего говорю... Рад видеть вас снова. Хотя привели меня сюда не самые радостные обстоятельства. Невезучие вы какие-то, вот что я вам скажу! Одна напасть за другой. Впору лавку ужасов открывать.

Близнецы чуть не расплакались. Джалобин сыпал соль на их израненные души. И все-таки они не обижались на дворецкого. Они знали, что, хотя он не всегда думает, прежде чем говорит, сердце у него добрейшее. А это самое главное.

—Говорят, Бог троицу любит, — сказал он. — Надеюсь, что это верно, поскольку три беды с вами уже стряслись, и, стало быть, больше не предвидится. Слышите, я надеюсь, что это — конец ваших бед. И что эти беды не заразны. Потому что мне и своих неприятностей хватает.

—Джалобин, пора заткнуться, — сказал Нимрод.

Филиппа невесело улыбнулась и обняла Джалобина покрепче, надеясь остановить этот безудержный словесный поток.

—Спасибо, что приехали, мистер Джалобин, — сказала Филиппа.

—Не за что, мисс Филиппа, — ответил он. — Мне все равно было особенно нечего делать. Да и парни из «Сити» играют в этом сезоне из рук вон плохо.

Джалобин болел исключительно за «Манчестер-Сити» — футбольную команду из его родного города.

—Узнаю старину Джалобина, — усмехнулся Джон.

Несколько минут спустя кто-то позвонил в дверь. Джалобин, как и подобает настоящему дворецкому, тут же снял фартук, надел свой форменный китель и плавным торжественным шагом отправился открывать.

—Вас желает видеть дама, — объявил он, вплывая обратно. — Американка, несколько необычного вида. Она утверждает, что ее здесь ждут. Ее зовут мисс Марион Моррисон.

—Проводите даму в библиотеку, — велел Нимрод.

Марион Моррисон и вправду выглядела странновато. Высоченная, толстая старуха с хриплым голосом и серыми глазками-бусинками, которыми она умела смотреть одновременно в разные стороны. Ее короткие, седые с рыжинкой волосы походили на заржавевшую проволочную мочалку. Дама была в красной рубашке, коричневых штанах и кожаном жилете; довершали картину ковбойские ботинки. В одной руке она держала огромный бутерброд с фасолью, а в другой — кружку исходящего паром черного кофе.

—Всем привет! Вы, наверно, Нимрод, — Деловито сказала она, гладя одним глазом на близнецов. — А вы, должно быть, Джон и Филиппа Гонт, — бросила она близнецам, кося другим глазом на Нимрода. — Я о вас много слышала, ребята. Причем хорошего. — Шумно отхлебнув кофе, она добавила: — Устроила себе ужин на скорую руку. Надеюсь, не возражаете. А то я весь день верхом на смерче путешествовала и что-то подустала.

—Как прошел полет? — вежливо поинтересовалась Филиппа.

—Я же здесь, значит, все в порядке, верно? — Марион Моррисон усмехнулась и откусила сразу полбутерброда. — Главное — приземлиться куда надо.

К ужасу чистюли Джалобина, несколько фасолинок из ее бутерброда упали на дорогой ковер, устилавший пол библиотеки. Ковбойские ботинки этой дамы выглядели так, словно она проделала весь путь не на вихре, а пешком или, в крайнем случае, верхом. К тому же возле двери лежала походная скатка и несколько вьюков — словно она только что соскочила с коня и сняла их с седла.

—Дженни Сахерторт говорила, что вы — джинн-медсестра, — сказал Нимрод.

—Да, пожалуй, для джинн я просто медсестра или сиделка, — ответила странная особа. — Но для людей я — нечто большее. Я — доктор, врачеватель, целительница. Как только не называют меня мундусяне... — Она шумно допила кофе и выплеснула гущу в камин. — Итак, где мой пациент? Если у него синдром Мафусаила, на счету каждая минута. Так что не будем терять времени.

Нимрод и близнецы повели экстравагантную сиделку наверх, в спальню мистера Гонта. По дороге она доела свой огромный бутерброд и, входя в комнату, подняла руки, как хирург перед операцией. Искрясь и потрескивая, они на мгновение вспыхнули тонким синим пламенем. Марион потратила немного джинн-силы и разом уничтожила всю грязь и бактерии, скопившиеся на руках. Пламя даже опалило манжеты ее красной рубашки.

Джон был поражен — ведь он никогда прежде не присутствовал при подобном джинн-очищении.

—В чем дело, сынок? — спросила Марион. — Разве ты не видел, как джинн моют руки?

—Э-э... видел... но не с помощью джинн-силы, — ответил Джон.

—Ну, это куда надежнее и быстрее, чем мылом и водой, — сказала она. — И приятнее. Терпеть не могу воду на коже. По мне, так джинн вообще не стоит приближаться к воде на пушечный выстрел. Это неестественно. — Опустив огромный зад прямо на кровать мистера Гонта, она посмотрела на старика мягко и пристально. — Ну, привет, старая калоша!

Близоруко щурясь, мистер Гонт смотрел в пространство — мимо новой сиделки.

—Кто здесь? Говорите же! Не слышу!

Силясь расслышать ответ, он приложил ладонь к невероятно волосатому, огромному, как у слона, уху.

—Он теперь неважно слышит, — поспешила объяснить Филиппа.

—Гммм... Видит ваш старикан тоже не ахти...

—Он не старикан, — твердо сказал Джон. — Вы уж извините, миссис Моррисон, но ему только пятьдесят лет. Для человека он, конечно, не молод. Но он не старик. Он на самом деле намного моложе, чем выглядит. И характер у него совсем не такой капризный, как кажется сейчас. Короче, он отличный отец.

Глядя одним глазом на пациента, джинн-медсестра перевела другой глаз на Джона и одобрительно улыбнулась.

—Хорошо, что ты так говоришь. Ты хороший сын. Твоему отцу повезло. Ведь любому взрослому человеку, даже вполне здоровому, нужны понимание и поддержка. Думаю, на полное восстановление уйдет два-три месяца. Но от самых тяжелых симптомов старости мы, конечно, избавимся намного раньше. Кстати, я никакая не миссис, и Марион меня тоже не зовите. Лучше просто М. Или Док.

—Ничего не понимаю! Говорите громче! — потребовал мистер Гонт.

—Теперь расскажите мне о заклятии, которое на него наложено, — сказала она.

Нимрод объяснил, когда и почему было наложено заклятие Мафусаила, и добавил, что присутствие близнецов могло замедлить процесс старения или вовсе не дать ему развиваться, но — увы — их рядом не оказалось. Выслушав Нимрода, Док приложила один палец к уху мистера Гонта, а другой — к его ноздре, чтобы измерить температуру. Взгляд ее тем временем остановился на горшке с карликовым деревцем бонсай, стоявшем на комоде в дальнем конце спальни. Это был японский клен высотой сантиметров семьдесят.

—У вас там настоящий бонсай, с Дальнего Востока? Или барахло из каталога «Товары — почтой»?

—Бонсай самый настоящий, — ответила Филиппа. — Папа подарил его маме на день рождения. Он купил его в Гонконге.

Марион встала и подошла поближе к деревцу.

—Его не пересаживали? Земля точно из Китая?

—Думаю, да, — сказала Филиппа. — Вы любите бонсайчики?

—Нет, — отрезала сиделка. — Терпеть не могу.

Марион взяла щепотку земли из горшка, понюхала ее, взяла в рот, пожевала, выплюнула и удовлетворенно кивнула. Затем решительным движением выдрала бонсай из горшка и отшвырнула в угол спальни.

—Эй, зачем? — возмутилась Филиппа. — Это деревце стоит двадцать тысяч долларов.

—Все-таки умственные способности моих пациентов не сильно зависят от размера кошельков, — констатировала сиделка. — Ладно, сейчас все поймешь.

Щедро смочив собственной слюной горстку земли из горшка, она размяла ее в руках и подогрела с помощью джинн-силы. Получилось что-то вроде глины, которой она принялась смазывать полуприкрытые веки мистера Гонта.

—Это улучшит его зрение, — сказала она. — Он сможет читать газеты и смотреть телевизор.

Оставшуюся на ладони глину Док нагрела еще больше — так, что она раскалилась и высохла, превратившись в порошок. Сиделка вдула его мистеру Гонту в оба волосатых уха и в нос.

—Это восстановит его слух, и он сможет слушать радио.

—Как действует ваш порошок? — спросила Филиппа.

—Все дело в джинн-слюне, — сказала Марион. — Она умеет заживлять ткани и восстанавливать функции организма. По крайней мере, человеческого. А если смешать ее с китайской землей, она становится сверхмощным материалом, который обладает великим множеством сверхъестественных свойств. — Марион усмехнулась. — Нам просто повезло, что у вас дома оказался бонсай. Мои-то запасы китайской землицы совсем иссякли. — Она взяла горшок и, достав из кармана полиэтиленовый пакет, высыпала в него остатки земли. — Если вы не против, я положу это в седельный мешок и заберу с собой — вместо оплаты моих услуг.

—Надо же! — удивленно сказал Нимрод. — Я и не знал, что получится, если смешать джинн слюну с землей.

—Может, вы и об Адаме не слыхали? — спросила Марион.

—Об Адаме?

—Тот парень из Библии, которого из земли слепили. Его имя как раз и означает «сделанный из земли».

Нимрод серьезно кивнул:

—Про Адама я знаю.

—Ты — не Лейла, — протрубил вдруг мистер Гонт, глядя на Марион. Похоже, его зрение улучшилось за считаные секунды.

—Не волнуйся, старина, — сказала Марион. — Я — целительница. Мы пытаемся привести тебя в порядок.

—А может, вам и миссис Трамп удастся исцелить? — воодушевилась Филиппа и принялась объяснять, что случилось с их любимой домработницей.

—Миссис Трамп? — переспросил мистер Гонт. — А что с ней стряслось? И где моя жена? Где Лейла?

—Успокойся, папа, — сказал Джон. — Лежи смирно. Это доктор, она пришла тебе помочь.

Док кивнула Филиппе:

—Утром я забегу в больницу и посмотрю вашу миссис Трамп. Хотя проблемы с головой самые сложные.

Выходя из спальни мистера Гонта, Марион наклонилась и подобрала что-то с пола. Это была жемчужина. Недолго думая, она сунула жемчужину в рот и сжала зубы. Жемчужина хрустнула точно орешек, хотя никаким человеческим зубам было бы не под силу ее разгрызть.

—Вы едите жемчуг? — изумился Джон.

—Разумеется, — ответила Марион. — Жемчуг очень полезен для джинн. Он — дитя огня и воды. Его иногда называют третьим глазом. Так или иначе, жемчуг безусловно является одним из ценнейших сокровищ земного мира. Воплощенный свет, средоточие мудрости, разума, духа и самой сущности Вселенной. — Она усмехнулась. — К тому же жемчужины на редкость вкусны.

Позже в тот же вечер, когда Марион и мистер Джалобин легли спать, Нимрод долго беседовал с господином Ракшасом, а потом вызвал в библиотеку детей.

—Мы тут кое-что обсудили, — начал он, — и думаем, что есть способ вернуть вашу маму домой.

Нимрод был, по обыкновению, в ярко-красном костюме, а господин Ракшас в белом. Находясь рядом, эти два джинн напоминали флаг Индонезии, который, как всем известно, состоит из двух широких полос: красная сверху, белая снизу. Оба джинн сидели очень близко к огню. Для людей это было бы опасно, но для джинн, которые сами сделаны из огня, жар только в удовольствие. Лица двух друзей лоснились, точно хорошо прожаренные, намазанные маслом тосты.

—Как? Как вернуть маму? — спросила Филиппа, которая уже совсем потеряла надежду увидеть свою мать настоящей, доброй, любимой мамой, а не Синей джинн Вавилона. Девочка слишком хорошо знала, что Синяя джинн стоит над добром и злом и — точно мерзкий профессор математики — следует лишь голосу холодного разума. Считалось, что только Синяя джинн может вершить бесстрастный суд над тремя добрыми и тремя злыми кланами джинн. И, только верша над ними справедливый суд, можно сохранить равновесие между добром и злом в этом мире... Филиппа сдернула внезапно запотевшие очки и начала неистово тереть стекла. В глазах у нее стояли слезы. Неужели маму можно вернуть домой?

—Учтите, это только идея, никакого плана пока нет, — сказал господин Ракшас. — И, разумеется, ни в коем случае нельзя строить замки на песке. И вообще — сначала надо спросить его самого. И ее саму. А это, понимаете ли, не экскурсия в увеселительный парк.

—Его самого? Ее саму? — повторил Джон. — Кого же? Господин Ракшас, говорите яснее!

—Речь о Дыббаксе, — сказал Нимрод. — и о его сестре Фаустине. Нам потребуется их помощь.

—Но разве Фаустина жива? Она же потеряла свое тело где-то в Англии, да? — припомнила Филиппа. — После того как ты изгнал ее дух из тела премьер-министра?

—Все верно. Почти верно, — уточнил Нимрод. — Гуру Масамджхасара или, как его тогда называли, доктор Варнакуласурия, взял у премьер-министра анализ крови. Тем самым он, совершенно непреднамеренно, помешал Фаустине вернуться в ее собственное тело. По крайней мере, без помощи другого джинн она это сделать не в состоянии. Крошечная часть ее духа навсегда осталась в пробирке с кровью.

—Но чем и как она может нам помочь? — недоуменно спросила Филиппа.

—Я тоже не понимаю, — сказал Джон.

—Если нам удастся воссоединить ее тело с духом, есть некоторый, даже очень немалый, шанс, что она сможет стать Синей джинн вместо вашей матери, — пояснил Нимрод.

—Вообще-то изначально предполагалось, что Синей джинн станет именно Фаустина, — уточнил господин Ракшас. — С самого рождения она была словно предназначена для этой роли. Но, потеряв собственное тело, она заодно потеряла возможность попасть в Вавилонское подземелье!

—А у нас получится? — спросила Филиппа. — Мы сможем воссоединить ее тело и дух так, как вы описываете?

—Скорее всего, да, — ответил Нимрод. — При условии, что мы знаем, где искать ее дух. Я, например, раньше не знал. И догадался только благодаря тебе, Филиппа.

—Благодаря мне? Каким образом?

—Помнишь, ты рассказывала, что, когда вы прибыли на остров Баннерманна, ты слышала голос невидимой девочки? Она что-то нашептывала тебе на ухо?

На острове Баннерманна, что на реке Гудзон, неподалеку от Нью-Йорка, вдали от людей и джинн уединенно жила тетя Фелиция — дальняя родственница Дыббакса. Это место близнецы вспоминали с содроганием.

Филиппа кивнула:

—Да, было такое. Голос звучал недолго, всего мгновение. А еще я почувствовала, будто мимо меня что-то пронеслось. Вроде оторвавшейся паутинки. Так ты думаешь, это был дух Фаустины?

—Когда Дыббаксу грозила опасность, он скрывался на острове Баннерманна, потому что там он чувствует себя в безопасности, — сказал Джон. — Держу пари, что Фаустина тоже считает этот дом лучшим убежищем.

—А я думала, если находишься вне своего тела слишком долго, рискуешь улететь в космос, — сказала Филиппа. — Нимрод, ты сам так говорил! Помнишь, в Египте?

Нимрод задумался.

—Все верно, — ответил он наконец. — Но есть одно исключение. Дух может укрыться в каком-нибудь знакомом, надежном месте. Так, собственно, и возникают дома с привидениями. Найдя родное место, дух может обретаться там сколь угодно долго. Для Фаустины таким местом, по-видимому, стал остров Баннерманна.

—Значит, достаточно привезти на остров ее тело, и дух сразу попадет обратно? — спросила Филиппа.

—Все не столь просто, — ответил господин Ракшас.

—Я так и знал, — простонал Джон. — У нас ничего просто не бывает.

—Кому-то из нас предстоит покинуть собственное тело, пройти сквозь стену и перенестись в мир духов. Иначе нам не установить контакт с Фаустиной, — пояснил Нимрод.

—Прямо сквозь стену? Или там есть дверь? — спросила Филиппа.

—Проходы в мир духов имеются во всех древних храмах, — сказал Нимрод. — У египтян, у индейцев майя, в Вавилоне. В сущности, для того эти храмы и строили.

—Полагаю, лучше всего двигаться через Египет, — подал голос господин Ракшас. — Тогда мы сможем захватить с собой слугу Ка, и он будет охранять нас от неприятных созданий, которые наверняка встретятся по пути.

—И кто из нас должен расстаться со своим телом? — спросил Джон.

—Это должен быть кто-то из сверстников Фаустины, — сказал Нимрод. — Джинн своего возраста она будет больше доверять.

—Дыббакс, — уверенно предложил Джон.

—Верно, — отозвался Нимрод. — Я тоже о нем подумал.

—Он не откажется, — сказал Джон. — Он наверняка согласится. В конце концов, Фаустина — его сестра.

—Может, ты и прав... — Господин Ракшас вздохнул. — Но убедить его будет непросто, ой как непросто. На неведомой дорожке любая нога медлит.

—Он не откажется, — настаивал Джон и даже попробовал, по примеру господина Ракшаса, ввернуть в свою речь пословицу: — Кровь, как говорится, не водица.

—Верно-верно, — отозвался господин Ракшас. Но в голосе его было столько сомнения, что Джон понял: старик ни в чем не уверен. — Мед сладок, но из улья его достанет только очень храбрый бортник.

—Господин Ракшас прав, Джон, — сказал Нимрод. — С беднягой надо обращаться крайне бережно. Дыббакс совсем недавно узнал, кто он на самом деле, и еще не оправился от потрясения. Но времени на долгие уговоры у нас тоже нет. Тридцать дней, даже меньше... Потом будет слишком поздно, Фаустина уже не сможет стать Синей джинн вместо вашей матери. Я отправляюсь в путь сегодня же вечером и завтра поговорю с Дыббаксом.

Джон был бы не прочь составить Нимроду компанию, ведь они с Дыббаксом как-никак друзья. Но он тут же вспомнил про отца и наложенное на него заклятие Мафусаила.

—Согласен, поехали, — сказал вдруг Нимрод. Он, конечно, не умел читать мысли, но выражение лица своего племянника понял без слов. — Вместе мы его скорее уломаем.

—Но как же я уеду? — опешил Джон. — Ведь мы с Фил должны оставаться здесь, при папе. Иначе он опять начнет стареть.

—На любое правило есть исключение, — сказал господин Ракшас, который был автором «Краткого курса Багдадских законов» и поэтому прекрасно знал, что джинн вправе делать, а что нет. — Понимаешь, для борьбы с заклятием Мафусаила необходима только близость джинн-силы, Джон. А человеческая оболочка, и твоя и Филиппы, может быть где угодно. Существует понятие «перепоручение силы». Один джинн может одолжить свою силу другому. Практикуется это редко, поскольку требует глубочайшего взаимного доверия. Однако, думаю, у близнецов с этим сложностей быть не должно. Вы ведь доверяете друг другу, верно?

—Отлично! — обрадовался Джон. — Как это сделать? Как мне передать Филиппе свою джинн-силу?

—Ты похож на гусенка, который торопится прямиком в лисью нору, мой юный друг, — сказал господин Ракшас — Отдать другому джинн, пусть даже родной сестре, свою джинн-силу — дело не из легких. И не каждому придется по вкусу. Как сам процесс, так и его результат. Единственный способ дать взаймы свою джинн-силу состоит в следующем: ты концентрируешь весь свой внутренний жар и — вдыхаешь его прямо в ухо другому джинн.

—Я должен вдохнуть свою силу в ухо Филиппы?

—И выдох должен длиться не менее шестидесяти секунд, — кивнул господин Ракшас.

Джон взглянул на ухо сестры и брезгливо поморщился.

—Что за глупость! Вы, наверно, шутите! Дышать? В ухо? Кому другому еще туда-сюда... но ей? Ни за что! Это отвратительно.

—Взаимно, братец, — процедила Филиппа. — Как представлю твой слюнявый рот на любой части моего тела... с души воротит.

—Но почему? — удивился господин Ракшас.

—Во-первых, она — моя сестра, — горячо воскликнул Джон.

—А он — мой брат, — подхватила Филиппа.

—Братья и сестры так друг другу не делают, — сказал Джон. — Ну вы и выдумали! Дуть ей в ухо!

—Мы против! — поддержала его Филиппа.

Нимрод и господин Ракшас благоразумно молчали. Пускай близнецы выпустят пар, пускай выразят все свое отвращение и злость. Ведь им все равно придется подчиниться, и они понимают это не хуже взрослых. Вскоре Джон и Филиппа прекратили вопить и корчить рожи. Они притихли и смущенно посмотрели на старших джинн.

—Простите, — пробурчал Джон.

—И меня тоже извините, — сказала Филиппа. — Сама не знаю, что на меня нашло.

—Со временем вы поймете, что поле, где обитает мудрость, всегда обнесено изгородью, — с улыбкой сказал господин Ракшас. — И эта изгородь — тишина. Кстати, запомните, крупный картофель всегда растет вперемешку с мелким.

—Что я должен сделать? — спокойно спросил Джон, решив все-таки уточнить детали предстоящей процедуры.

Нимрод попросил Филиппу лечь на пол, а Джону велел обхватить ладонями ухо сестры, чтобы получился рупор.

—Потом, Джон, ты вдохнешь поглубже и обхватишь ее ухо губами, точно хочешь его съесть. И начнешь дуть. И будешь дуть долго, пока я не скажу «стоп».

—Надеюсь, у тебя чистые уши, — проворчал Джон.

—Уж точно почище, чем у тебя, — парировала Филиппа.

Джон, вздернув брови, посмотрел на Нимрода, словно призывая его в свидетели очередной провокации. Ведь Филиппа опять задирается!

—Давай же, дуй, идиот! — Филиппа закрыла глаза.

Джон наклонился вперед, обхватив пальцами ухо сестры.

—Фу, — поморщилась она. — Прямо жаром пышет. Как дракон.

—В этом весь смысл, Филиппа, — пояснил Нимрод.

Как только Джон выдохнул весь запас воздуха, Филиппа откатилась подальше и потерла ухо.

—Фу! Это и правда ужасно. Как будто в ухо ввинтилась горячая минога.

Отвращение, переполнившее Джона, когда он был вынужден чуть ли не жевать ухо сестры, сменилось другим ужасным чувством. Он стал самым обыкновенным, заурядным человеком. Какая-то часть его словно умерла. Он встал, тут же снова сел и, сцепив руки, уткнулся в них лбом.

—Что такое минога? — шепотом спросил он.

—Рыба. Длинная, точно змея, — безжалостно описывала Филиппа. — С зубастой пастью, глубокой, как труба. Похожа на угря.

Джон устало улыбнулся.

—Как ты себя чувствуешь? — спросил его Нимрод.

—Как выжатый лимон, — отозвался Джон.

—А ты, Филиппа? — спросил Нимрод. — Как себя ощущаешь?

—Силы удвоились, — ответила девочка. — Точно я подключилась к электростанции, а потом выпила крепкого кофе.

—Похоже, сработало, — сказал Нимрод.

—Значит, мундусяне всегда себя так чувствуют? — поинтересовался Джон.

—Как именно? — с состраданием уточнила Филиппа, по-сестрински положив руку ему на плечо и уже сожалея о гадостях, которые только что ему наговорила.

—Как будто я пробежал нью-йоркский марафон, пришел к финишу последним и к тому же умудрился потерять по дороге что-то очень ценное. Например, руку или ногу. И вообще, по-моему, я заболеваю.

—Ценить воду начинаешь только в пустыне, — заметил господин Ракшас.

—Ага, джинн-сила для нас как вода, — согласился Джон. Он глубоко вздохнул и встал. — Когда выезжаем?

—Прямо сейчас, — ответил Нимрод. — Нельзя терять ни минуты.

Они вышли из дома и отправились в Центральный парк, где по вечерам обычно довольно пустынно. Там, на лужайке, Нимрод на скорую руку закрутил мощный, но невидимый смерч. Угадать, где он, можно было только по газете, которая бешено кружилась у самого основания смерча. Несколько секунд — и вот уже Нимрод с Джоном очутились на самой вершине этого воздушного столба, точно их призвали ввысь, на небесный суд. Филиппа и господин Ракшас провожали их взглядами. Метрах в пятнадцати — двадцати над землей Нимрод направил смерч на запад, и на скорости четыреста с лишним километров в час — что означает уже не смерч, а торнадо высшей категории — они исчезли в черном небе Манхэттена.

Глава 3

Мистификатор

Дыббакс очень хотел познакомиться со своим настоящим отцом.

А что тут ужасного? Пускай он самый злой джинн в мире, но я все-таки его сын! И просто хочу встретиться с отцом. Имею право! Предки есть предки, даже если они самые распоследние монстры.

При этом Дыббакс прекрасно знал, что его мать, Дженни Сахерторт, будет всячески препятствовать этой встрече. Во-первых, она боялась Иблиса. И не она одна. Его боялись многие сильные и умные джинн. Ну а во-вторых, она тревожилась за Дыббакса: вдруг встреча с Иблисом окончательно собьет его с пути истинного?

Ну чего она тревожится, в самом-то деле? Я же не злой, не плохой, я на него ни капельки не похож. В целом я очень даже правильный парень. Случается, конечно, учудить что-нибудь. Но такое с любым подростком бывает. Я ж от этого не делаюсь ползучим гадом окончательно и бесповоротно. А вдруг мы встретимся — и Иблис станет хорошим? Может, он просто всю жизнь страдал без сына и поэтому творил мерзости направо и налево?

Где искать отца, Дыббакс знал очень хорошо. Любой джинн знает, что Лас-Вегасом правят ифритцы, а вовсе не мафия, как полагает большинство людей. Лас-Вегас находится не так уж далеко от Палм-Спрингс, городка, где жил Дыббакс. Добраться — раз плюнуть. Но как убедить или перехитрить маму? После его возвращения из Индии она глаз с него не спускает. Хуже того — она заставила Дыббакса поклясться, что он не станет закручивать смерчи и летать куда-нибудь самостоятельно. Короче, ему объявили «нелетную погоду», причем надолго.

Дыббакс всегда усмехался, когда его школьные приятели использовали это выраженьице, если предки их куда-нибудь не пускали. Да что они знают о нелетной погоде? Для них это пустой звук. А вот ему и впрямь не дают оторваться от земли. В Лас-Вегас, конечно, можно и на автобусе добраться, но Дыббакс был для этого слишком ленив. Он терпеть не мог автобусы. И даже немного боялся толстых, вонючих, хамоватых попутчиков. К тому же в автобусе у него всегда начинался приступ клаустрофобии. Это нормально для джинн — ведь они ненавидят замкнутые пространства, кроме, разумеется, своих собственных ламп.

Так что Дыббакс до поры сидел дома и продумывал план, который приведет его в Лас-Вегас без нарушения клятвы.

Вообще-то в прежние времена Дыббакс мог играть на чувствах матери, как на гитаре. Он знал, с какой стороны подойти к ней, как настроить, какие струны перебирать, чтобы получить искомую мелодию. Он точно знал, что надо сделать, чтобы заставить ее сказать именно то, что требовалось, — как по нотам. Поэтому теперь он ходил по дому чернее тучи, молчал и смотрел в пространство. Мама же всячески пыталась его задобрить: испекла его любимый пирог с карри, разрешила смотреть фильмы, которые были мальчику явно не по возрасту, выделила ему кучу карманных денег и даже подарила новую игру для игровой приставки. Но он упорно не желал сменить гнев на милость. И мама наконец дрогнула: выхватила у него из рук плошку с хлопьями, которые он демонстративно собрался есть вместо ее пирога, и шваркнула об стенку.

—Дыббакс!

Дыббаксом она называла его, только когда действительно сердилась. Обычно же она говорила Бакс, поскольку сам он предпочитал именно это, уменьшительное имя.

—Дыббакс! Ты испытываешь мое терпение. Я испекла для тебя пирог. Купила тебе игру. А ты ходишь тут, словно на похоронах! Ну, чем прикажешь тебя развеселить?

Ага, попалась.

—Могу я сделать что-нибудь, чтобы ты хотя бы улыбнулся?

Он кивнул.

—Конечно можешь, — сказал он. — Я хочу поехать в Лас-Вегас.

Дженни Сахерторт прищурилась. Она явно что-то заподозрила.

—Лас-Вегас? Что ты там забыл? Для игры в рулетку ты слишком мал, а экскурсию на шоколадную фабрику явно перерос. Кроме того, мы, мариды, да и другие добрые джинн ездим в Лас-Вегас с большой опаской. Сам знаешь: там правят ифритцы.

—Ладно, забудь, — проурчал Дыббакс утробно, точно фагот, и закатил глаза. — Считай, что я ничего не просил.

—Ну что ты! — воскликнула его мама. — Мы обязательно поедем в Лас-Вегас, если тебя это порадует. Только скажи, почему ты так туда стремишься? Тебе нравится иллюминация на небоскребах?

—Ненавижу иллюминацию! — ответил Дыббакс. — Огни бегают по домам, а мне кажется, что они прямо по мне ползают.

—Тогда зачем?

—Я хочу увидеть Адама Аполлониуса.

Адам Аполлониус был самым знаменитым иллюзионистом Америки. Он придумал несколько классных фирменных трюков: например, свободное падение с самолета и подъем на чикагский небоскреб Сирс с завязанными глазами. Дыббакс давно прилепил плакат с портретом этого артиста на стену у себя в комнате.

—Не понимаю, что ты в нем нашел. — Мать пожала плечами. — Ты же знаешь, что все это ловкость рук. В то время как любой джинн может запросто творить такие чудеса по-настоящему. На что тебе сдался этот фокусник?

—Сам не понимаю. — Дыббакс зевнул. — Может, у него это круче получается, чем у нас? Ну и кроме того, мне нравится, что это ловкость рук. Сама говоришь: мы можем запросто творить чудеса по-настоящему. Для нас-то это дело обыкновенное. А он устраивает из чудес представление. И из своих умений тайны не делает. Это мы вечно таимся и все от всех скрываем.

—Но ты ведь понимаешь, почему мы держим свои способности в секрете, — сказала Дженни Сахерторт. — Иначе джинн будет грозить опасность.

Дыббакс зевнул еще шире.

—Да знаю я все... — Он пожал плечами. — Послушай, ты спросила, что может меня развеселить. Я ответил. Не нравится — забудь. Можем никуда не ехать.

—Нет, дорогой, мы поедем, — твердо сказала мать. — Это даже будет забавно.

Дыббакс возликовал и поздравил себя с успехом. План сработал.

Отец обязательно почувствует, что я нахожусь в Лас-Вегасе. И найдет меня сам. Наверняка. В сущности, мне от него ничего не надо. Просто поболтаю со стариком, вот и все. Потусуемся с ним пару часиков — и назад.

Он улыбнулся.

—Так-то лучше, — сказала мама, заметив его улыбку. — Мне хочется только одного, милый: видеть тебя счастливым.

Иблис всегда предполагал, что его младший сын рано или поздно объявится в Лас-Вегасе. Куда он денется? Однако мальчишка прискакал даже раньше, чем ожидал его отец. Впрочем, для предводителя ифритцев это оказалось очень даже кстати. Дыббакс с матерью прибыли во всемирную столицу игорного бизнеса через несколько часов после того, как тело Иблиса растерзали черные джинн-тигры. Растерзали в клочья, так что он был вынужден покинуть свое старое тело и искать новое. Этим-то утомительным делом он и занимался, когда внезапно ощутил присутствие сына. Это произошло сразу, едва Дыббакс сошел с самолета в международном аэропорту МакКарран и ступил на летное поле — залитый гудроном кусок пустыни. Что и говорить, это стечение обстоятельств было крайне неудачным для Дыббакса, его мамы, всех добрых джинн, а заодно и для всего человечества, и крайне удачным для самого Иблиса. Во-первых, будь он в это мгновение в какой-нибудь физической оболочке, например — в человеческом теле, он мог вовсе не почувствовать присутствия мальчика. Физическая оболочка делает джинн менее чувствительным к космическим колебаниям. Но в это мгновение Иблис существовал только как дух, и ему было намного легче обнаружить, что его сын прибыл в Лас-Вегас. Вот уж на что никак не рассчитывала Дженни Сахерторт!

Со скоростью света взмыл Иблис над раскаленной пустыней Невада и, точно невидимая ракета, устремился к ничего не подозревавшей мишени. Он нашел мальчика и его мать возле багажной ленты. Дженни Сахерторт он узнал сразу — уж очень примечательно выглядела она в алом брючном костюме со стразами. Сын оказался высок, пригож и, похоже, даже обаятелен. Весь в отца. Иблис тщеславно усмехнулся. Через несколько мгновений он уже знал все тайные мысли Дыббакса, все порывы его юного сердца. И понял, что дьявольский план, который он замыслил почти тринадцать лет назад, уже можно привести в действие. Пора.

Иблис пробыл в теле Дыббакса лишь несколько секунд и покинул его прежде, чем Дженни Сахерторт или сам Дыббакс успели заподозрить, что рядом витает дух злого джинн.

—Что с тобой? — спросила Дыббакса мать. — Ты вдруг побледнел.

—Разве?

—Да. А еще я попросила тебя взять этот чемодан, но ты словно и не услышал.

—Я и сейчас тебя плохо слышу. Уши заложены после самолета. Ненавижу самолеты. Они ничем не лучше автобусов.

—Скоро пройдет. Прими еще одну угольную таблеточку, она ведь не только от клаустрофобии помогает.

—Почему мы вообще полетели на самолете, а не на смерче?

—Но мы же здесь! Хватит ныть. Ты же знаешь, что любое использование джинн-силы привлекает внимание. Бакс, слушай меня внимательно. В этом городе полным-полно ифритцев, и они нас учуют, если мы вздумаем применять джинн-силу. Тогда неприятностей не оберешься. Поэтому воздержись. Договорились?

—Ладно, ладно.

Они взяли такси и поехали в отель сети «Марриот» под названием «Зимний дворец», который был точной копией знаменитого дворца русских царей в Санкт-Петербурге. Поселились в номере люкс на верхнем этаже. Из обеих спален открывался захватывающий вид на весь Лас-Вегас. Поужинав, они пошли на представление Адама Аполлониуса и заняли лучшие места в зале. Аполлониус, высокий, тощий человек с бородкой клинышком и серьгой в ухе, был с головы до ног разукрашен татуировками. Дженни Сахерторт подумала, что так обычно выгладят звезды британского футбола.

Шоу состояло из двух отделений. В первое Аполлониус показывал медведей. Белые медведи и гризли то появлялись, то исчезали в разных концах зала. Сам он в какой-то момент превратился в самца гориллы — огромного, с серебристой полосой на спине, затем снова в человека, а под занавес мужик с гигантским топором попросту отрубил фокуснику голову и долго расхаживал по сцене с этой головой, которая продолжала разговаривать со зрителями. (Те, кому Адам Аполлониус не очень-то нравился, больше всего любили именно этот момент представления.)

Доктор Сахерторт пыталась не показывать, что ей скучно. Но ее сын, похоже, был искренне увлечен. В антракте они купили воды, и мама деликатно спросила Дыббакса, не будет ли он возражать, если она не пойдет на второе отделение.

—Да на здоровье, — ответил Дыббакс.

После антракта Аполлониус заставил исчезнуть слона. Это впечатлило даже Дыббакса. Тут Аполлониус сказал, что ему нужен доброволец из публики — в качестве ассистента для трюка «ловля пули». И из всех желающих он выбрал Дыббакса! Вот здорово! Стрельбу мальчик любил почти так же сильно, как волшебство.

Фокус, когда иллюзионист ловит зубами летящую в него пулю, считается самым опасным в этой профессии. Запросто можно погибнуть. Больше десятка исполнителей именно так и расстались с жизнью. Аполлониус сразу пошел на неимоверный риск, предложив Дыббаксу стрелять прямо ему в голову. Прежде чем Дыббакс успел сообразить, как именно намерен работать фокусник, тот велел оркестрантам бить в барабаны, а ему, Дыббаксу, приказал спустить курок.

Секундой, даже долей секунды позже фокусник крикнул Дыббаксу: «Стоп!» Но было слишком поздно. Ружье выстрелило, и Адам Аполлониус, который, наверно, решил, что его убили, громко вскрикнул и покатился по полу. Зрители повскакивали с мест. Крик, ор, неразбериха. Кто-то ринулся на сцену. Перепуганный Дыббакс отбросил оружие и бросился к фокуснику. Неужели он застрелил его собственными руками?

Но тут Аполлониус поднялся на ноги и, торжествующе усмехаясь, продемонстрировал всем зажатую меж зубов пулю. Он вручил ее Дыббаксу, чтобы тот удостоверился, что это именно та пуля, на которой он перед исполнением трюка у всех на глазах поставил метку. А уж затем Аполлониус стал раскланиваться — под гром сотрясавших зал аплодисментов. Взяв Дыббакса за руку, Аполлониус велел ему тоже поклониться, а затем увел мальчика за кулисы.

Дыббакс был вне себя от счастья: он встретился со своим героем!

—Я и правда подумал, что застрелил вас, — признался Дыббакс, когда они остались одни в гримерной фокусника.

—Так и задумано, дружище. Так и задумано, — сказал Аполлониус. — Трагедия неимоверно возбуждает публику. Ей нравится думать, что я погиб.

—Вы прямо как великий Гудини!

—Дружочек, ты никак образованный? Что-то смыслишь в фокусах, да?

—Гудини был самым великим фокусником, — ответил Дыббакс. — Но вы тоже здорово выступаете.

Аполлониус попытался скромно отвести глаза, но скромностью он явно не отличался.

—Ну а сам ты? Небось тоже пробуешь фокусы показывать?

—Конечно!

Завороженный яркими огнями Лас-Вегаса, возбужденный великолепием представления, Дыббакс ужасно хотел понравиться иллюзионисту, который уделил лично ему, Дыббаксу, столько внимания. Позабыв о наказе матери не пользоваться джинн-силой, мальчик решил продемонстрировать Аполлониусу какую-нибудь незатейливую штуковину. Чтобы фокусник принял настоящее волшебство джинн за безыскусный трюк новичка, Дыббакс засучил рукав — так всегда делают фокусники в телешоу — и продемонстрировал Аполлониусу пустую ладонь и вообще руку со всех сторон, чтобы было понятно, что там ничегошеньки нет. А потом прошептал свое слово-фокус. Когда он снова разжал ладонь, на ней лежала плитка шоколада.

—Неплохо, — кивнул Аполлониус.

—Могу я позаимствовать ваш носовой платок, сэр? — вежливо спросил Дыббакс.

Аполлониус вытащил из нагрудного кармана носовой платок и, как положено, накрыл шоколадку на ладони Дыббакса. Мальчик снова прошептал слово-фокус и, сдернув платок, показал, что шоколада уже нет. Аполлониус захлопал в ладоши.

—Сколько тебе лет, сынок? — спросил он.

—Скоро тринадцать, сэр.

—Я перевидал в жизни немало фокусов такого рода, — произнес Аполлониус. — Так вот, поверь, твой — лучше всех. Покажи-ка еще что-нибудь.

—Сейчас подумаем... — пробормотал Дыббакс. — Я могу... ну, например, полетать. Невысоко. Хотите?

По телевизору однажды показывали, как уличные фокусники поднимались на несколько дюймов над землей. Этот трюк был основан на использовании мощных магнитов, искусно вставленных в подошвы: стоило сбросить один ботинок, как он прилипал к другому, фокусник же приподнимал колено — а камера при этом была установлена так, чтобы зрители видели его только с одного боку. Вот зрителям и казалось будто он парит в воздухе. Это всех очень впечатляло.

Попробую-ка я закрутить небольшой смерч прямо под ногами. Может, сработает?

Дыббакс никогда не пробовал выполнить такой трюк прежде, но, как ни странно, все прошло удачно. И его «полет» выглядел куда убедительнее, чем любые фокусы, которые он видел по телевизору. Дыббакс поднялся в воздух сантиметров на тридцать, завис там на несколько секунд и медленно опустился на пол.

—Потрясающе, — воскликнул Аполлониус. — Вот это левитация! Как ты это делаешь?

Дыббакс скромно пожал плечами.

—Тренировка, — ответил он.

—Тебе всего тринадцать лет, а фокусы ты выполняешь так, словно тренировался годы и годы! — Аполлониус изумленно покачал головой. — Ну а что ты сам считаешь своим лучшим трюком? Чем гордишься?

—Индийский трюк с веревкой.

—А веревку принес?

—Она в зале, — ответил Дыббакс. — Я ее спрятал под сиденьем.

Не успев договорить, он с помощью джинн-силы поместил под свое кресло в зале длинный толстый канат.

—А ты, как я погляжу, хорошо подготовился!

Они возвратились на сцену, и Дыббакс спустился в опустевший зал за веревкой. Потом он разложил ее на сцене кольцами, словно спящего питона. Пока Аполлониус разглядывал веревку, Дыббакс быстренько прошептал слово фокус, и в руках у него появилась дудочка.

—Откуда ты это взял? — удивился Аполлониус.

—Тренировка.

Дыббакс сел по-турецки и заиграл на дудочке. Веревка начала медленно подниматься. Откровенно потрясенный Аполлониус глаз с нее не сводил, а веревка, медленно распрямляясь, уже достигла освещавших сцену софитов.

—Внутри твоей веревки есть провод? Верно, мальчик?

Дыббакс отложил дудочку и ловко, как обезьяна, полез по веревке. Добравшись до верха, он начал терять свою земную оболочку. Не знакомому с повадками джинн фокуснику возникший при этом дым, разумеется, напомнил дымку, которой иллюзионисты прикрывают свое «исчезновение».

—Где ты? — крикнул Аполлониус. — Куда ты делся?

Дыббакс позволил веревке спокойно упасть на сцену, и, пока Аполлониус ее тщательно рассматривал, юный джинн направил дым, содержавший атомы его собственного тела, в самый конец зала. Там он вернул себе истинное обличье и, как ни в чем не бывал о, окликнул знаменитого фокусника.

—Мистер Аполлониус! Я здесь.

Мальчик направился назад к сцене. Потрясенный иллюзионист покачал головой.

—Я никогда ничего подобного не видел! за все годы в профессии! Твоя веревка ведет себя в точности как настоящая змея!

Дыббакс усмехнулся. Он наслаждался произведенным эффектом.

—Итак, малыш, — провозгласил Аполлониус, — твое будущее решено! Ты молод, красив, а главное — безумно талантлив. Ты ведь хочешь вести собственное телешоу?

—Ой, — сказал Дыббакс, — боюсь, что нет.

Он вдруг понял, что зашел слишком далеко.

Аполлониус рассмеялся.

—Я твоему «нет» не верю. От таких предложений не отказываются. Ты — прирожденная звезда. И я готов сделать из тебя звезду. Поверь, через несколько недель ты можешь стать самым известным человеком в Америке. Знаменитее любой знаменитости.

Дыббакс замотал головой. Мать просто убьет его за такие выходки.

Аполлониус решил, что Дыббакс скромничает.

—Дружочек, я не шучу. Я говорю совершенно серьезно. Ты — именно тот волшебник, которого все ждали. Ты станешь магом и чародеем, и о тебе будут судачить не меньше, а может, и больше, чем о любой поп-звезде. Мы заработаем кучу денег. Все девушки будут у твоих ног, Дыббакс. Они будут поклоняться тебе, мой мальчик.

Дыббакс навострил уши.

—Девушки?

—Несомненно. Девушки и девочки. Ты ведь уже интересуешься девочками, верно?

—Да, конечно, но...

«Но» состояло в том, что Дыббакс несколько стеснялся девочек. Робел. С ними надо держать ухо востро. Однажды он влюбился в девочку по имени Лайза. Она загадала желание, а Дыббакс, относившийся к ней и ее желаниям очень чутко, не раздумывая заставил это желание осуществиться. Потом пожалел, конечно. Потому что Лайза захотела, чтобы Тэдди Гросвенор, учившийся вместе с ними в школе в Палм-Спринте, «исчез с глаз долой». Тогда-то Дыббакс и познал горькую истину, которую господин Ракшас обычно формулировал так: «Желание что воробей: вылетит — не поймаешь».

—Десятки, сотни девочек, — вкрадчиво говорил Аполлониус. — Скоро они будут бесноваться под окнами твоей гостиницы, устроят палаточный лагерь у ворот твоего дома в Голливуде. Привыкни к этой мысли, дорогой. Они будут посылать тебе свои фотографии, локоны. В любом аэропорту страны тебя будут встречать толпы поклонниц. Если ты дашь им автограф, накалякаешь прямо на руке, они бухнутся в счастливый обморок к твоим ногам. Они будут рыдать от одного твоего взгляда, не говоря уж о слове.

—Сотни фанаток?

—Тысячи.

Дыббакс кивнул. Он уже не хотел знакомиться с отцом. Зачем? Он знает, с кем надо знакомиться. С девушками. С тысячами девушек и девочек.

Пролетев полпути над Америкой, Нимрод позвонил Дженни Сахерторт по сотовому телефону — прямо из смерча.

—Нимрод? — удивилась она. — Я как раз ложусь спать. Что случилось? До вас добралась Марион Моррисон?

—Да-да, дорогая, в этом смысле все в порядке, — ответил Нимрод. — Как там Дыббакс?

—По-моему, прекрасно.

—Мы с Джоном летим к вам в Палм-Спрингс. Хотим, чтобы Дыббакс принял участие в одном благом деле, — продолжал Нимрод.

—Замечательно, но мы не дома. Мы сейчас в Лас-Вегасе. Отель «Зимний дворец». Вырвались на выходные, поскольку Дыббакс очень хотел посмотреть представление. И похоже, это действительно идет ему на пользу. — Тут тон ее немного посуровел. — А что за дельце вы затеяли? Ты хочешь снова втянуть его в неприятности?

—Запали мою лампу, Дженни! Какие неприятности? Ты о чем? Я все расскажу подробно, как только увижу вас обоих. — Нимрод посмотрел на часы. — Давай встретимся в ресторане? Завтра утром? В вашей гостинице?

Еще несколько часов полета — и они приземлились прямиком в Лас-Вегасе. Город походил на гигантскую экзотическую медузу — подсвеченная тысячами электрических огней, она плыла по невадской пустыне, точно по черному как уголь морю. Нимрод совершил посадку на огромной автостоянке отеля «Зимний дворец». Войдя в номер, они с Джоном, утомленные долгим перелетом, рухнули в кровати.

Утром, спустившись к завтраку в зал Помпеи, они обнаружили там Дыббакса и Дженни Сахерторт, которые в гробовом молчании ели овсянку. По их лицам было совершенно ясно — мать и сын только что поругались.

—Эй, Бакс! — окликнул Джон и хлопнул приятеля по плечу. — Как поживаешь?

Но Дыббакс и ухом не повел.

— Давайте-ка я сразу перейду к сути дела, — начал Нимрод и подробно изложил свой план воссоединения духа Фаустины с ее телом, чтобы она смогла выполнить свою высокую миссию и стать Синей джинн Вавилона.

Дженни Сахерторт приходилась матерью не только Дыббаксу, но и Фаустине. Выслушав Нимрода, она расплакалась:

—Нимрод, неужели это возможно? Ты вернешь мне Фаустину? После стольких лет?

—Да, я уверен, что это вполне осуществимо, — ответил Нимрод. — Главное — не терять времени. Дыббаксу придется полететь с нами в Египет и...

—Боюсь, ничего не выйдет, — холодно сказал Дыббакс. — У меня совсем другие планы.

—Послушай, — сказал Джон. — Не обязательно ехать сразу. Если ты хочешь провести еще день в Лас-Вегасе, мы подождем.

—Вы не понимаете, — сказал Дыббакс. — У меня другие планы не на завтра, а на всю оставшуюся жизнь. Мне предложили вести собственное телешоу. И я не собираюсь упускать такой шанс ради еще одной бессмысленной поездки на другой конец света. Фаустины нет. С этим надо смириться. — Он неприязненно посмотрел на мать. — Всем смириться, без исключения.

Он встал из-за стола и пошел прочь. Нимрод взглядом велел Джону следовать за другом.

Джон отбросил салфетку и кинулся за Дыббаксом в зал Геркулеса, где было полно игорных автоматов и сотни людей деловито совали в них монеты и жетоны.

—Ты непременно должен с нами поехать, Бакс, — сказал Джон, нагнав приятеля. — Она же твоя сестра.

—Моя сестра умерла, — уточнил Дыббакс.

—Нет, не умерла, — возразил Джон. — Она просто потерялась. И ты можешь ее найти. Ведь ты не бросишь ее, верно?

—Думаешь, я не понимаю, зачем вам это понадобилось? — взъелся Дыббакс. — Ты хочешь вернуть свою мать из Вавилона и отправить туда Фаустину, чтобы она стала Синей джинн. Так вот, я вам не помощник.

—Но Фаустина сама этого хотела! — настаивал Джон. — Не веришь — спроси свою маму.

—Чтобы спрашивать ее о чем-то, я должен с ней разговаривать, а я не хочу. Она тут же наложит на меня заклятие. Да и Нимрод тоже не станет долго раздумывать.

—Нимрод? С какой стати? — возмутился Джон.

—Твой Нимрод тот еще фрукт, — заявил Дыббакс. — Послушай, лично против тебя я ничего не имею, но, думаю, нам лучше больше не встречаться. Я намерен стать знаменитым. И не позволю людям из прошлой жизни помешать моим планам. Понял?

Джон расстроился.

—Кстати, что за телешоу ты задумал? — спросил он.

—«Волшебство для всех», — ответил Дыббакс.

—А-а, хочешь вешать лапшу на уши легковерным мундусянам? Ловкость рук и никакого мошенничества?

—Прощай, Джон, — сказал Дыббакс. — Если мы когда-нибудь встретимся, сделай вид, что мы незнакомы.

—Да я и теперь с тобой незнаком, — фыркнул Джон и ушел, качая головой.

Но вскоре он столкнулся кое с кем очень и очень знакомым.

Он увидел Финлея Макриби. Отец этого мальчика, мундусянин Вирджил Макриби, был известным магом. Однажды Джону пришлось выполнить три его желания, причем одно из них было так неудачно сформулировано, что Джон поневоле превратил младшего Макриба в сокола сапсана. К счастью, в конце концов Финлей — опять же с помощью Джона — вновь обрел свой настоящий облик, после чего отправился с джинн по имени Эдвига-странница проверять ее систему разорения игорных домов. На этом он сколотил приличное состояние — во всяком случае, этих денег ему хватило, чтобы поступить в хорошую школу. Джон столкнулся с Финлеем в вестибюле гостиницы. Да, пожалуй, это действительно Финлей, хотя он очень вырос с тех пор, как они виделись в последний раз.

—Финлей, что ты тут делаешь?

—Пытаюсь увильнуть от стражей порядка. Мне ведь еще не положено играть в азартные игры, возрастом не вышел. Если меня здесь заметят — тут же выбросят вон.

—А что, Эдвигина система не сработала?

—Нет, что ты! Система что надо! — отозвался Финлей. — Зато сама Эдвига вечно ко мне приставала, докучала назиданиями. Прямо как мамаша. Не со зла, конечно. Но пришлось мне от нее сбежать.

—А в школу-то ходишь?

—Я там уже числюсь. В хорошей английской частной школе, — сказал Финлей. — За все заплачено заранее. Эдвига позаботилась. Она добрая, что верно, то верно. Но занятия пока не начались, поэтому я тут. Надо же как-то убить время. Вообще, это целая наука — проникнуть в казино, если ты еще не достиг положенного возраста. Честно говоря, я бы лучше поработал. Пару месяцев. До школы.

Джон просиял.

—Я дам тебе работу. — Оглянувшись, он кивнул на Дыббакса, стоявшего в дальнем конце зала. — Видишь того пацана? Ну, в рокерской футболке и мотоциклетных ботинках?

—Такой угрюмый, с длинными темными волосами?

Джон кивнул:

—Верно. Он.

—И что? — спросил Финлей.

—Я хочу, чтобы ты за ним последил, — сказал Джон. — Узнай, с кем он встречается, куда ходит.

—Ясно, — обрадовался Финлей. — Я буду работать вроде как частным детективом!

—Точно. — Джон вынул кошелек и отдал Финлею все свои деньги. — Держи. Это покроет твои расходы на ближайшие дни. Связь со мной держи по телефону. Звони прямо в Нью-Йорк. Мы есть в телефонной книге.

—Спасибо, Джон, — сказал Финлей. — Мне такая работенка по вкусу. Кстати, как пацана-то зовут? Ну, того, за которым я буду следить?

—Дыббакс Сахерторт, — сказал Джон. — И он не простой пацан. Он — джинн.

Финлей усмехнулся.

—Джинн? С таким имечком?

Что ж, бывает...

Глава 4

Чудо на Мэдисон-авеню

Как только происходит одно недоразумение или несчастный случай, за ним тут же следуют еще два. Если вы думаете по-другому, вы неверно понимаете триединую природу Удачи, которая является такой же значимой силой во Вселенной, как масса и время. Великий ученый Альберт Эйнштейн так до конца и не постиг важность Удачи, в чем, собственно, сам и признавался. Помните, он говорил, что не верит, будто Бог играет в кости со Вселенной. В сущности, это признание вполне укладывается в его знаменитое уравнение L = mc2.

Многие читатели уже знают, что джинн — единственные существа на земле, которые могут влиять на Удачу, смещая баланс Добра и Зла то в одну, то в другую сторону. Но даже у джинн случаются промашки. Особенно от усталости и тревог. Так и произошло с Филиппой, которая волновалась о судьбе родителей и о здоровье миссис Трамп. Она вышла из дома, повернула за угол, чтобы навестить миссис Трамп в больнице и — оказалась перед несущимся автобусом.

Автобус номер четыре двигался на север по Мэдисон-авеню очень быстро, рыча и фырча, но Филиппа по совершенно непонятной причине не услышала и не почувствовала его приближения. Она легко могла погибнуть. Манхэттенские автобусы печально известны тем, что не прощают пешеходов, оказавшихся у них на пути. Особенно недобр к пешеходам автобус номер четыре. Кстати, у китайцев четыре — самое несчастливое число, поскольку слово «четыре» на их языке созвучно слову «смерть». Вот почему вы крайне редко встретите китайцев в четвертом автобусе, который ходит по Мэдисон-авеню. К счастью для Филиппы, автобус не успел ее сбить. Патрульный полицейский, ехавший мимо верхом на лошади, в последний момент успел схватить ее за шиворот и вытащить буквально из-под колес. Он спас ей жизнь.

—Ты что, сбрендила?! — заорал полицейский, поставив Филиппу на тротуар. — Еще секунда — и поминай как звали!

Цветом и формой лицо полицейского напоминало кирпичный дом — красный и квадратный.

—Извините, — пролепетала Филиппа. Она уже поняла, что чудом избежала неминуемой смерти, и ноги ее дрожали и подкашивались. Пришлось сесть на землю прямо у входа в дорогой французский ресторан.

—Самоубийца! — возмущенно вопил полицейский. Он слез с лошади, привязал поводья к фонарному столбу и принялся кричать на Филиппу снова: — Что, жизнь надоела? — Потом он вынул ручку и пачку штрафных купонов. — Я тебя оштрафую! Чтобы впредь смотрела, куда идешь!

Иногда жизнь джинн спасают не лучшие люди на свете. И, положа руку на сердце, они не всегда заслуживают благодеяний, которыми обязан наградить их в ответ на спасение добропорядочный джинн. Однако Филиппа знала, что выбора нет: она должна сказать полицейскому «спасибо» традиционным, проверенным веками способом.

—Я хочу вам кое-что подарить, — сказала она.

—Ты — мне? — удивился полицейский. — Что, например?

—Три желания.

—Три желания? — Полицейский улыбнулся. — Но у меня нет никаких желаний. Честное слово. Не веришь? Хотел бы я иметь хоть одно... А ты кто? Уж не джинн ли?

—Что-то вроде этого. Кстати, на данный момент у вас по-прежнему в запасе три желания, хотя одно вы впопыхах уже высказали. К счастью, вы пожелали «иметь желание», а согласно правилам нельзя пожелать то, что у тебя уже есть, и не могу даровать вам то, что у вас уже имеется. Но если вы готовы потратить одно желание просто, для примера, я могу вам продемонстрировать, что желания у вас действительно есть. Хотя в итоге их останется не три, а два.

—Хотел бы я понять, что ты тут мелешь. Но к сожалению... — начал полицейский.

—ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНОфАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Внезапно полицейского озарило. Он понял о чем говорит Филиппа.

—Разрази меня гром! — воскликнул он. — Ты и правда джинн!

—Вы спасли мне жизнь, — сказала Филиппа. — Я вам весьма обязана. И даже при том, что вы, уж простите, немного придурок, я должна исполнить три ваших желания. Точнее, уже два, поскольку одно исполнено — ведь вы поняли, о чем я говорила. Только теперь будьте осторожны. Вы часто говорите, не подумав. Так очень легко потратить оставшиеся два желания на разную ерунду. Поверьте, я уже не раз видела, как это случается.

Полицейский снял шлем и почесал в затылке.

—Ты права, — сказал он. — Я немного придурок. Я хотел бы быть поумнее и подобрее, но что уж тут поделаешь? Когда каждый день имеешь дело с кучей других придурков, сам постепенно дуреешь. Эта работа делает из меня полного идиота.

—Уже не делает, — сказала Филиппа и. пробормотав свое слово-фокус, исполнила желание полицейского.

Лицо полицейского мгновенно изменилось: стало чуть менее красным, чуть менее квадратным и вообще обрело человеческие очертания. Он даже изобразил подобие улыбки, хотя за несколько лет собачьей полицейской работы его лицевые мышцы совсем забыли, как это делается.

—Два желания выполнены, осталось одно, — объявила Филиппа.

—Эгей, — озадаченно пробормотал полицейский. — А знаешь, я и правда как-то по-другому себя чувствую. Может, я не такой уж плохой и тупой парень?

—Так оно и есть! — убежденно сказала Филиппа. — Вы — очень хороший парень. Очень хороший. Наверно, в душе вы всегда таким и были. Я даже уверена, что были, потому что мне не пришлось прилагать много сил, чтобы сделать вас хорошим окончательно и бесповоротно.

Полицейский ласково потрепал за холку свою лошадь Маргаритку. Он не всегда был добр с нею. Случалось — пришпоривал слишком сильно. Тут он вспомнил, почему вообще решил стать полицейским. Именно потому, что любил лошадей! И не только лошадей. Он любил всех животных. И от самой мысли о том, как сильно он их любит, на его маленькие свинячьи глазки навернулись слезы.

—Девочка! Послушай меня! — сказал он с громким вздохом. — Я ненавижу, когда люди плохо обращаются с разной живностью. — Он кивнул на меню, висевшее в окне ресторана, возле которого они стояли. — Только подумай, чем питается народ в этом городе! Только взгляни, какая жестокость! — По его жирным щекам покатились слезы. — Вот мое третье желание: я хочу, чтобы никто в Нью-Йорке больше не ел паштет из гусиной печенки. Да, это — мое главное желание. Чтобы никто больше не ел фуа-гра.

Филиппа заглянула в меню. Паштет из гусиной печенки значился в списке многочисленных закусок, которые так любят посетители французских ресторанов. Филиппа стала прикидывать, как поизящнее выполнить бескорыстное желание полицейского, раз уж он оказался таким ярым защитником животных. Она понятия не имела, сколько людей на Манхэттене любят фуагра. К тому же, хотя она чувствовала в себе достаточно джинн-силы и была готова к большим свершениям, она совсем не представляла, как повлиять на вкусы сотен, а возможно, и тысяч жителей Нью-Йорка. Но желание высказано, и она обязана его исполнить. В конце концов Филиппа решила сделать это самым простым, самым незатейливым способом: не успела она произнести слово-фокус, гусиной печенки в городе не осталось вовсе. Ни грамма. Она попросту исчезла.

—Ну вот! — торжествующе сказала Филиппа, щелкнув пальцем по выставленному в окне меню. — Все как вы просили. Печенки в Нью-Йорке больше нет. И есть ее никто не может. Вы довольны?

Полицейский радостно закивал.

—Здорово! — сказал он. — Большое тебе спасибо, малышка.

—Это вам спасибо, — отозвалась Филиппа. — Вы же спасли мне жизнь.

—Ты теперь ходи поаккуратнее, — велел ей полицейский. — Береги себя.

Затем он широко улыбнулся, сел на лошадь и поскакал к Центральному парку.

Филиппа ощущала, что сделала доброе дело, и очень радовалась. Эх, лучше б она вовремя вспомнила, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. То есть любое использование джинн-силы в мире людей может выйти боком, даже когда эта сила применяется для столь благого дела, как спасение нескольких французских гусей, — ведь фуа-гра делается из их печени, причем увеличенной особым образом. И если джинн иногда отказываются даровать обычным людям три желания, то происходит это не потому, что они жадины и скупердяи, а потому, что знают: исполнение людских желаний может иметь самые неожиданные, непредсказуемые последствия. Даже тех желаний, которые люди загадывают с добрыми намерениями. Кстати, юные джинн очень быстро постигают разные джинн-науки, но этот, философский, аспект дается им далеко не сразу. Порой с большим трудом. И они не понимают, почему господин Ракшас обыкновенно говорит, что «загадывать желания — что костер разводить: кто-нибудь непременно закашляется от дыма».

В одном старинном детском стишке подробно говорится о том, какие последствия могут иметь самые, казалось бы, незначительные обстоятельства:

Гвоздь потерялся — подкова слетела.

Лошадь споткнулась — враз охромела.

Всадник упал — проиграна битва,

Счесть невозможно калек и убитых.

Всюду разруха, трон расшатался,

А все потому, что гвоздь потерялся!

Так вот... Из-за желания полицейского, которое исполнила Филиппа, произошла целая череда событий, одно привело к другому, другое к третьему... Может, это и к лучшему, что Филиппа так и не связала самое роковое из этих событий с третьим желанием, которое она даровала нью-йоркскому полицейскому.

Джинн называют такого рода неудачи «кисмет», от персидского слова qismat. Согласно «Краткому курсу Багдадских законов», это — неизбежность. Или попросту судьба.

Благополучно добравшись до дома, Филиппа включила телевизор и попробовала расслабиться. Но оказалось, что ее любимые передачи сняты с эфира! Почти все! В новостях это прокомментировали так: основанная в Лас-Вегасе телекомпания «LZ-детям» настойчиво скупает все лучшие телешоу, снимает их с эфира и отправляет на склад, где их уже никто никогда не увидит.

—Туда им и дорога, — отрезал мистер Джалобин. — По мне, так большинство детских передач — абсолютный вздор. Пичкают ребятишек невесть чем. Этим дурацким шоу самое место на дальней полке.

Филиппа выключила телевизор.

—Ладно, тогда пойдем гулять, — сказала она.

—А разве твоего отца можно оставлять одного? — спросил Джалобин, который вовсе не стремился гулять по Манхэттену.

—Он же не один! О нем позаботится медсестра. Кстати, папа уже поправляется.

—Эта женщина — просто кудесница! — подхватил Джалобин. — Она буквально творит чудеса.

На самом деле Джалобин попросту влюбился в Марион Моррисон, но не отважился в этом признаться.

—Вот и отлично, — сказала Филиппа. — Пойдемте-ка в музей Метрополитен. У них там как раз выставка знаменитой терракотовой армии. Это статуи, их привезли из Китая. Я давно собиралась на них посмотреть. Да и вообще, в этом музее очень прикольно. Вам наверняка понравится.

—Сомневаюсь, — пробормотал Джалобин, обреченно надевая пальто. — Вы, юная мисс, должно быть, забыли, что с музеями у меня связаны не самые лучшие воспоминания. В библиотеке Британского музея тигр оторвал мне руку. Но, раз вы собрались пойти в музей, я, конечно, составлю вам компанию.

Метрополитен-музей расположен на Пятой авеню, в нескольких кварталах от дома Гонтов на Восточной 77-й улице. С переднего фасада он напоминает гигантский храм, с высокими колоннами и широченной, как футбольное поле, лестницей. Но музей оказался закрыт: все сотрудники и смотрители объявили двадцатичетырехчасовую забастовку. Лестница была запружена людьми с яркими плакатами. Все орали, перекрикивая друг друга. Разобрать, что кричат, было трудно, но Филиппа и Джалобин остановились почитать плакаты.

НЕТ МУЗЕЮ

УЖАСОВ!!!

ПРИВИДЕНИЯ

ВОН ИЗ МЕТРОПОЛИТЕНА!

МУЗЕЙ — НЕ ПРИЮТ

ДЛЯ ПРИЗРАКОВ!

МУЗЕЙ —

ДЛЯ ЛЮДЕЙ!!!

Озадаченные Филиппа и Джалобин решили побеседовать с одной из смотрительниц. Она объяснила, что бастовать их вынудили призраки, которые повадились бродить по музейным залам. Их видят и слышат то в крыле Саклера, то на втором этаже в галерее китайского искусства.

—А по-моему, эти музейщики бастуют просто из-за денег. Прибавку к зарплате хотят получить — за вредность производства, — сказал Джалобин по дороге домой. — Думаю, кто-то в музее Метрополитен начитался вот таких статеек. — Он показал Филиппе вчерашний номер «Дейли телеграф», где на первой странице крупными буквами было напечатано:

ЗАБАСТОВКИ ИЗ-ЗА ПРИЗРАКОВ

В БРИТАНСКОМ МУЗЕЕ

Филиппа прямо на ходу прочитала статью.

—Я не уверена, что дело в зарплате, — задумчиво сказала она. — Здесь что-то не так. Только не пойму, что именно.

Добравшись домой, Филиппа и Джалобин обнаружили там вернувшихся из Лас-Вегаса Джона и Нимрода. Они совещались в библиотеке с господином Ракшасом, обсуждая переговоры в отеле «Зимний дворец».

—Ну и что теперь будет? — растерянно спросила Филиппа, когда ее брат и дядя подробно рассказали о своих неудачах. — Мы потратили впустую уже два дня, а Дыббакса так и не заполучили.

—Не беда, — бодро ответил Нимрод. — Один из вас должен отправиться за Фаустиной вместо Дыббакса. Разумеется, в сопровождении господина Ракшаса, для которого эфирный мир уже почти родной — в его-то возрасте.

Джон посмотрел на Филиппу.

—А что это за эфирный мир? — спросил он. — Что-то не соображу...

—Это мир духов, Джон, — ответил господин Ракшас. — Мир призраков, фантомов и потусторонних явлений.

—А-а, загробный мир... — Джона передернуло. Он не любил привидений, и встреча с призраком фараона Эхнатона не улучшила, а только ухудшила его мнение об этой братии. При мысли о призраках его пробирала жуть. Особенно о тех, которые нарочно шастали по подвалам и чердакам, пугая людей.

Филиппа тоже не любила призраков, но решила все-таки принести себя в жертву и отправиться за Фаустиной, как вдруг заговорил Джалобин:

—Мир духов малоприятное место, даже если ты джинн. Ведь, насколько я понимаю, джинн-силой там особо не попользуешься.

Воцарилась гнетущая тишина.

—Разве я не упомянул об этом? — нарочито беззаботно сказал Нимрод. — Да, вероятно, забыл впопыхах. В эфирном мире применение джинн-силы строго ограничено. То есть мы можем передвигать предметы, можем в кого-нибудь вселиться, погреметь цепями, открыть дверь, но все это ерунда и вряд ли понадобится. А вот слово фокус там, боюсь, практически не действует.

—Мы можем войти в мир духов только как духи, — добавил господин Ракшас. — А для джинн-силы в том мире места нет.

—Объясняется это очень просто: невозможно осуществлять победу духа над материей там, где этой материи нет, — уточнил Нимрод. — Но там есть свои плюсы, которые в нашем случае весьма ценны. Время в том мире идет намного медленнее, чем здесь.

Снова наступила пауза. Близнецы молчали. В конце концов, понимая, что сестра боится призраков еще больше, чем он сам, Джон произнес:

—Полагаю, что идти туда лучше мне.

—Молодец, — обрадовался господин Ракшас. — Какая все-таки мудрая поговорка: «Скажи сам то, что боишься услышать». Не робей, Джон. Мы будем заботиться друг о друге.

—Вот и прекрасно, — заключил Нимрод. — А ты, Филиппа, поедешь со мной и Джалобином в Лондон. Там мы попытаемся определить местонахождение тела Фаустины и привезти его сюда чтобы воссоединить с ее духом.

—Погоди-ка, дядя, — остановила его Филиппа. — Ты ведь говорил, что знаешь, где находится тело. Ты сам говорил, что Фаустина — в частной джинн-клинике.

—Говорил, — подтвердил Нимрод. — Но оказалось, что это не так. Какая-то досадная канцелярская ошибка. В британских больницах такие ошибки случаются сплошь и рядом. Они теряют и пациентов, и покойников, не говоря уж об изъятых для пересадки органах. Видимо, «скорая помощь» не подбирала тело Фаустины. В этом случае оно все еще там, где его оставила сама Фаустина. У мадам Тюссо.

—В Музее восковых фигур? — удивился Джалобин.

—Именно.

—Тьфу ты, терпеть не могу это место. — Дворецкий поморщился. — От одного названьица этого музея дрожь пробирает. Восковые фигуры — точно призраки. На мой взгляд, даже хуже. Когда я был совсем юнцом, музей платил по тысяче фунтов тому, кто соглашался провести ночь в Комнате ужасов. Эти добровольцы выходили оттуда совсем помешанные. Или поседевшие от страха. Не приведи Господь.

—Спасибо, Джалобин, — решительно прервал его Нимрод. — Достаточно.

—Но я не понимаю еще одну вещь, — продолжила Филиппа. — Если Джон отправляется в мир духов, чтобы найти там Фаустину, как я могу поехать с вами в Лондон? Вы что, забыли про папу? Разве мы не должны оставаться рядом с ним, чтобы он совсем не одряхлел? На него же наложено заклятие Мафусаила!

—Все решается очень просто, — сказал Нимрод. — Ты передашь Джону всю свою джинн-силу. А он оставит свое тело здесь, дома, вместе с джинн-силой. Потратит самую малость, чтобы покинуть тело, и все. Таким образом, вся ваша джинн-сила останется здесь, возле отца, и будет бороться с заклятием Мафусаила.

Филиппа скорчила недовольную гримасу:

—То есть теперь я должна дышать ему в ухо?

—Боюсь, да.

—Только не думай, что я об этом мечтаю, — фыркнул Джон. — Да я бы лучше снова встретился с призраком Эхнатона, чем позволил тебе дышать мне в ухо.

—Спокойно, друзья мои, — примиряюще произнес господин Ракшас. — Как говорится, о родной крови или хорошо, или ничего.

—Ладно, братец, прости, — сказала Филиппа. — И спасибо тебе большое за то, что ты вызвался идти в эфирный мир. Кстати, я думаю, вам не придется ехать в Каир, чтобы попасть в мир духов через портал египетского храма. Это можно сделать прямо здесь, в Нью-Йорке. В музее Метрополитен. У них там тоже есть храм. Храм Дендур.

—Запали мою лампу! — воскликнул Нимрод. — Как же я мог забыть! Это — единственный египетский храм в Западном полушарии! Египтяне подарили его Соединенным Штатам в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году.

—С музеем только одна проблема — он сегодня закрыт, — добавила Филиппа. — Мы с мистером Джалобином уже пробовали туда попасть.

—Почему закрыт?

—Забастовка, — объяснила Филиппа. — Смотрители залов говорят, что там полно привидений. Парень, с которым нам удалось поговорить, утверждает, что чаще всего привидения заглядывают в Крыло Саклеров и в галерею китайского искусства на втором этаже.

—То же самое, похоже, происходит в Лондоне, Париже и Берлине, — добавил Джалобин, протягивая Нимроду газету.

—Интересно... — Нимрод призадумался. — Возможно, Джон с Ракшасом смогут разобраться в этом деле, когда попадут в Крыло Саклеров.

—В Крыло Саклеров? — переспросил Джон.

—Как раз там и расположен храм Дендур, — ответила Филиппа. — Он — часть экспозиции музея Метрополитен.

—Когда же мы отправляемся? — спросил Джон.

—Прямо сейчас, — ответил Нимрод.

—Да-да, — закивал господин Ракшас. — Не откладывай на завтра то, что не успеешь сделать, если умрешь сегодня.

Джон нервно сглотнул.

—Мы увидим там настоящих мертвецов?

—Нет, не мертвецов, а вроде как людей, — ответил господин Ракшас. — В мире духов мертвые выглядят совсем как живые. На самом деле они — уже не люди. Поэтому они не так болтливы. Ладно, чем слушать рассказы про кладбище, лучше один раз туда съездить.

Глава 5

В Метрополитен-музее

Филиппа возвратила Джону его джинн-силу и одновременно передала ему собственную — через ухо.

После этого Джон и господин Ракшас попрощались с Филиппой, Нимродом и Джалобином и прошли в комнату Джона. Там мальчик улегся на кровать и, оставив почти всю силу в неподвижно лежащем теле, попытался поднять свой дух вверх, к самому потолку.

На миг ему показалось, что он растет, становится все выше, выше, но потом, взглянув вниз, он увидел на кровати красивого темноволосого паренька. Поначалу он даже не узнал самого себя и решил, что это Дыббакс. Лишь через долю секунды его осенило: это же Джон Гонт собственной персоной!

—Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, — произнес знакомый голос где-то совсем рядом.

Голос принадлежал господину Ракшасу, чье тело осталось сидеть в любимом кресле Джона, но тем не менее Джон остро чуял характерный запах, всегда сопровождавший старика. Выходит, дух имеет запах? Странно...

Господин Ракшас меж тем продолжал:

—Хочешь, возьмемся за руки? Или ты уже взрослый и сам справишься?

—Давайте я лучше попробую сам, — отозвался Джон. С некоторых пор он опасался браться за руки с другими джинн.

—В реальном мире мы будем в основном передвигаться незримо, — доброжелательно наставлял его старый джинн. — Но если потеряем друг друга, встань где-нибудь в холодке, чтобы не быть совсем прозрачным, и жди меня там. Только постарайся сделать это не в людном месте, а то окружающие решат, что ты — призрак.

—Договорились.

—Если ты вдруг запаникуешь от ощущения беспредельной свободы или почувствуешь, что страдаешь астральной болезнью, вселись на пять минут в тело какого-нибудь мундусянина и отдохни. Уверен, этот человек испытает приятное ощущение дежавю, так что ничего плохого с ним не произойдет, не волнуйся.

—Что такое дежавю?

—Когда человеку кажется, будто он видел или испытывал что-то прежде, хотя на самом деле это происходит с ним впервые.

—Ясно.

—Но призраками мы будем чувствовать себя только здесь, в человеческом мире. Как только мы переступим порог эфирного пространства, нам покажется, что мы абсолютно реальны. Я снова смогу видеть тебя, а ты меня. Не говоря уже об остальных духах, с которыми нам придется там встретиться.

—Вот это меня и тревожит, — пробормотал Джон.

Они проплыли вниз по лестнице и, даже не открыв парадную дверь, вырвались на улицу и понеслись к Центральному парку. Господин Ракшас предложил лететь метрах в трех над землей, чтобы не сталкиваться с людьми. Кстати, переходить улицы теперь тоже оказалось гораздо удобнее.

На Пятой авеню они повернули направо и вскоре подплыли к Метрополитен-музею. На широкой лестнице все еще толпились митингующие музейные смотрители. Джон не видел Ракшаса, но ощущал его присутствие рядом с собой. Избавившись от тела, старик, похоже, стал двигаться намного ловчее и быстрее. Однако Джон даже не подозревал, насколько быстрее!

Мальчик еще летел над лестницей, когда вдруг увидел, как группа перепуганных смотрительниц пялится через стеклянные двери, выходившие на 81-ю улицу. Вскоре Джон и сам увидел то, что, очевидно, видели женщины: легкий силуэт господина Ракшаса плыл, точно призрак, по огромному пространству первого этажа, не касаясь мраморного пола. Джон сразу сообразил, что могло произойти. День выдался жаркий и, хотя Метрополитен был закрыт, кондиционеры работали. Прохладный воздух и сделал дух господина Ракшаса видимым.

—Зовите телевизионщиков! — завопила одна из забастовщиц. — Тут призрак! Он летит к отделу абонемента.

Джон заметил, как господин Ракшас, совершенно не осознававший, какой переполох он учинил среди бастующих, исчез за отделом абонемента, направляясь на север — к египетским галереям и Крылу Саклеров. Джон решил проникнуть в музей каким-нибудь другим путем. Уж очень ему не хотелось попадаться на глаза телевизионщикам и репортерам, которые уже понаставили камер возле стеклянных дверей, но господина Ракшаса, конечно, заснять не успели.

Мальчик проплыл над головами людей, теснившихся у входа в музей в надежде увидеть настоящего призрака, и, обогнув здание, попал в него совсем с другой стороны — через высокое окно на наклонной поверхности крыши. Он быстро миновал китайскую галерею и собрался было спуститься со второго этажа в Крыло Саклеров, как вдруг заметил, что одна из стеклянных витрин, разбита, а экспонат, который, очевидно, должен был там находиться, отсутствует. На мгновение остановившись, он с любопытством прочитал описание на табличке. Ага, значит, кто-то украл бесценную коллекцию изделий из нефрита! И тут Джону пришло в голову, что эта кража может иметь какое-то отношение к якобы посещающим музей призракам. Ладно, он обдумает это позже... Сейчас главное — догнать господина Ракшаса.

Этажом ниже Джон нашел Крыло Саклеров, а в нем — маленький храм из глыб песчаника, в точности такой, какие видел в Египте. Единственное отличие состояло в том, что здешний храм стоял не на улице, а в огромном современном музейном зале, посреди небольшого озерца. Взглянув на табличку, Джон понял, что не ошибся — это и есть храм Дендур.

Полагая, что господин Ракшас уже давно сюда добрался, Джон окликнул старика:

—Господин Ракшас? Это я, Джон. Где вы?

Ответа, как ни странно, не последовало. Джон снова подал голос и встал поближе к закрепленному на полу кондиционеру, отчего сразу сделался чуть более видимым. Странное ощущение — вроде ты есть, но тело все-таки прозрачно, так что тебя вроде и нет. Джон смотрел на себя, как на собственное отражение в воде.

—Господин Ракшас? — повторил он, на сей раз немного громче. — Я здесь.

—Тише, Джон, тише, — прошептал старый джинн.

Джон невольно вздрогнул и оглянулся. Но ничего не увидел. Зато рука господина Ракшаса оттащила его подальше от кондиционера, и полупрозрачный силуэт Джона мгновенно стал вновь невидимым в более теплом воздухе.

—Что случилось? — шепотом спросил он у Ракшаса. Старика он так и не увидел, но его присутствие ощущал явственно и совсем близко.

—Сам не знаю, — прошептал господин Ракшас в ответ. — Но наверняка что-то странное. Тссс. Смотри! Смотри сюда, Джон.

Через южную дверь Крыла Саклеров в зал вошло странное существо. Ростом, пожалуй, больше двух метров, в чешуйчатой броне и сером балахоне по колено, с бородкой и волосами, собранными в небольшой торчащий вверх хвостик. В руках у него был длинный меч. Сначала Джон решил, что это человек, но лицо его выглядело неживым, оно тоже было серым, как балахон, только более густого оттенка, да и глаза, совершенно неподвижные, ничего не выражали. Может, робот? Или кто-то, старательно прикидывающийся человеком? Движения этого существа тоже были не естественные, а какие-то резкие, дерганые, словно он не привык ходить и размахивать своими могучими руками. Если он и в самом деле робот, то совсем допотопный. Джон ожидал, что шаги этого существа на полированном мраморном полу будут звучать резко и гулко, но оно двигалось тихо, практически бесшумно. Странная фигура прошла совсем радом с нишей, где возле двери в следующий зал притаились Джон и господин Ракшас, и их невидимые ноздри уловили сильный запах влажной земли, словно пришелец только что выбрался из могилы.

—Что это? — прошептал Джон.

Меченосец остановился и огляделся, точно ища источник шума. Судя по всему, со слухом у него полный порядок. Интересно, как бы он поступил, если б смог их увидеть? Взмахнул бы мечом — и голова с плеч? Почти минуту пришелец пялился на них странно пустыми глазами, никого не видя, а потом медленно пошел дальше, уперся в стену и в конце концов исчез за углом.

—Кто бы это ни был, он нам явно не друг, — сказал Джон. — Верно?

—Пожалуй, — согласился господин Ракшас.

Они провели в прохладных залах музея уже довольно много времени и становились все более и более видимыми.

—Сюда, — внезапно произнес чей-то голос.

В другом конце огромного зала, на пороге храма Дендур стоял некто и жестом приглашал их войти. Человек был в костюме английского джентльмена эпохи королевы Виктории.

—Быстрее, — звал их джентльмен. — Он же скоро вернется!

Джон и господин Ракшас бросились к храму и, как только очутились между колоннами портика, немедленно обрели свое привычное обличье. Джон с облегчением вздохнул, радуясь встрече с собственным телом или, по крайней мере, с его подобием. Не хватало только цвета. Весь он был точно черно-белая фотография вместо привычного цветного изображения.

—Уфф, — с облегчением выдохнул Джон. — А невидимым-то быть намного труднее, чем кажется на первый взгляд. Вы ведь понимаете, о чем я, господин Ракшас? Только почему мы стали черно-белыми?

—Потому что цвет существует только в живом мире, — ответил старый джинн. — По-моему, цвет — это самое ценное. Именно ради него и стоит жить.

—Может, вы и правы, — задумчиво произнес Джон.

Господин Ракшас указал на рисунки, выбитые и вырезанные на каменных стенах храма: символ жизни под названием «анх», обернутые в папирус цветы лотоса и различные иероглифы, обозначавшие египетских богов, отвечавших за загробную жизнь, то есть Исиду, Осириса и их сына Гора. Именно им поклонялись когда-то в храме Дендур.

—Мы у цели, — коротко сказал старый джинн. — Здесь находятся ворота в мир духов. Кстати, куда делся наш друг? Где тот человек, который позвал нас в храм?

—Я здесь, господа, — раздался голос, и из-за несуществующей, нарисованной на стене двери появился толстенький, лысоватый человечек с кривыми желтыми зубами. Говорил он пискляво, с сильным акцентом, а облачен был в довольно грязный белый костюм. Он поклонился им с самым серьезным видом. — Лео Полити к вашим услугам, господа. Я — Ка-слуга этого храма.

—Кто-кто? — переспросил Джон.

—При каждом древнеегипетском храме был слуга Ка, — пояснил господин Ракшас. — После смерти человека приносили в храм для вступления в загробный мир, а слуга был обязан исполнять поручения Ка, то есть духа усопшего. Но я никогда не слышал, чтобы эту работу выполняли итальянцы. И уж совсем странно видеть здесь человека, который, судя по рубашке и галстуку, умер совсем недавно. С точки зрения вечности — буквально вчера.

—На самом деле я не итальянец, а грек, — сказал Лео. — С Кипра. Но в остальном вы абсолютно правы, господа. Я умер не так давно, в тысяча восемьсот семьдесят втором году.

Джон с интересом рассматривал толстячка, который, как это ни удивительно, оказался призраком.

—Позвольте спросить, если не возражаете, — вежливо произнес господин Ракшас. — Каким образом некто, умерший менее полутора веков назад, стал Ка-слугой египетского храма, которому две тысячи лет?

—Однажды я отправился в Египет на переговоры о поставке восточных сладостей, — принялся объяснять Лео. — Когда у меня выдался свободный день, я пришел взглянуть на этот храм и, как часто делают скучающие туристы, вырезал на стене свое имя. Вон там. Видите?

Лео указал на имя ПОЛИТИ, ясно различимое на стене храма.

—Чтобы это сделать, я стер иероглифы, обозначавшие имя важного египетского жреца, который был предыдущим Ка-слугой этого храма. Таким образом я сам обрек себя на то, чтобы занять его место в вечности. Вскоре после этого меня укусил москит, я умер и — оказался здесь. С тех пор служу в этом храме. Пока он стоял на родине, в Египте, дела шли не так уж плохо. Но после того как храм Дендур подарили американцам, провожать в загробный мир стало некого. Здесь все тихо. Вокруг одни туристы. Вы — мои первые мертвецы за эти годы. Скажите, господа, как давно вы скончались?

Джон нахмурился.

—С чего вы взяли, будто мы...

—Мы скончались совсем недавно, — прервал Джона господин Ракшас, бросив на мальчика сердитый взгляд. — Но поведайте нам, Лео: что за страхолюдина бродит по музейным залам?

—Может быть, это экспонат, — ответил толстячок. — Но я в этом не вполне уверен. Он постоянно ходит туда-сюда и размахивает мечом. Постарайтесь, чтобы он вас не заметил. Церемониться он не станет, уверяю вас. Полагаю его основное призвание — пугать музейных смотрителей. И особенно смотрительниц. С тех пор как он тут появился, музейный народ суетится, как муравьи в муравейнике. От призраков бегают.

—Где же эти призраки? — спросил господин Ракшас.

—В музее, господа. — Лео вздохнул. — Шумные существа. Особенно по ночам.

—Вот почему музейщики устроили забастовку, — сказал Джон.

—Все верно, господа, — подтвердил Лео. — Эти призраки распугали всех жирных теток-смотрительниц, которые обычно топчутся в каждом зале.

—Но как это произошло? — спросил господин Ракшас. — Откуда взялись призраки, Лео?

—Я точно не знаю, господа, — признался Лео. — Но думаю, их выпустил из себя этот... персонаж с мечом.

—Как это «из себя»? — повторил господин Ракшас. — Изнутри?

—Тссс, вон он снова идет. Если он вас увидит, бегите. Обо мне не тревожьтесь. Меня он не тронет.

Лео оттеснил Джона и Ракшаса в нишу возле фальшивой двери, так чтобы робот с мечом их не заметил. Меченосец двигался медленно и бесшумно, точно механическая игрушка.

—Его балахон... и броня... — вслух размышлял Джон. — Они как-то мало похожи на египетские одежды.

Как и прежде, странная фигура приостановилась перед северной стеной Крыла Саклеров, а затем резко развернулась и исчезла за углом.

Лео с облегчением вздохнул, вынул грязный носовой платок и стер пот со своего гладкого круглого лица.

—Все. Ушел.

—Лео, а что с нами случится, если мы не убежим? — спросил Джон.

—Тех, кто оказывается рядом, он просто втягивает в себя, — сказал Лео. — Поглощает. Впитывает. Как губка. Правда-правда, я сам видел. Мне кажется, он хочет поглотить всех, кого прежде из себя выпустил.

—А почему он так делает? — спросил господин Ракшас.

—Чего не знаю, того не знаю, господа, — ответил Лео. — Но в последнее время происходит много такого, чего я объяснить не могу. Чудеса случаются много чаще, чем в те времена, когда я только стал Ка-слугой в храме Дендур.

—Например, какие чудеса? — оживился Джон.

—Перед тем как эти призраки появились в музее и распугали всех жирных смотрительниц, случилось что-то похожее на землетрясение, в мире духов. Другого слова я не подыщу.

—Землетрясение?

Лео кивнул:

—Мир духов тряхануло. Со страшной силой. А после наступило полное затишье. Словно здесь вообще никого нет. Ну а потом появился человек с мечом, и сюда стали наведываться призраки. Если честно, я поначалу даже обрадовался. Полегче мне стало — вроде как не один я, вроде как есть вокруг и другие мертвецы. До этого я совсем было решил, что я здесь единственный призрак. И порядком струхнул.

—Представляю! — сочувственно сказал Джон.

—Что ж, господа, — торжественно произнес Лео. — Куда вас препроводить? В преисподнюю? В чистилище? Или вы прежде хотите кого-нибудь напугать? Посетить какого-нибудь неблагодарного родственника? Или противного начальника? Или неверную жену? Тогда я могу направить вас прямиком к ним. Я и сам бы не прочь навести на кого-нибудь ужас.

—Мы хотели бы попасть на остров Баннерманна, — сказал Джон. — Это на Гудзоне, только к северу от Нью-Йорка. Вы знаете это место?

—К счастью, нет почти ничего, чего бы я не знал, — сказал Лео. — Одна из немногих привилегий мертвых состоит в том, что ты знаешь все. Ну ладно, пусть не все. Но намного больше, чем знал прежде. Потому-то вредные призраки с такой легкостью и обводят вокруг пальца живых людей — из-за безмерного невежества последних. Например, на спиритических сеансах.

—Ох, ваша правда! — закивал господин Ракшас. — Когда держишься за руки или крутишь блюдце, никогда не знаешь, чей голос звучит в темноте.

—Что ж, пойдемте! — сказал Лео. — Впереди у нас долгий путь.

Лео толкнул фальшивую дверь, и оказалось, что фальшива она только в реальном мире, а здесь, в эфирном мире, она самая настоящая. Будучи опытным экскурсоводом, Лео тут же поспешил дать объяснение этому явлению.

—Это одно из тех мест в мире духов, где души умерших могут переправиться в иной мир. Дверь в загробную жизнь, — сказал он, жестом приглашая гостей переступить порог. — Древние египтяне меня бы отлично поняли. Насчет современных я уже не очень уверен. Однако вперед, господа. Добро пожаловать! Место, куда мы направляемся, египтяне называли Царством заката. Добро пожаловать в загробную жизнь.

Глава 6

Музей восковых фигур

Вихрь принес Филиппу, Нимрода и мистера Джалобина в Лондон, в сад за Кенсингтонским особняком Нимрода, по адресу Стенхоуп-Террас 7.

—Раньше я думал, что никогда не привыкну к подобному способу передвижения. — Джалобин, вздыхая и стеная, отпер дверь и вежливо отошел на шаг назад, пропуская Филиппу и Нимрода в дом. — Однако сейчас все обстоит как раз наоборот. Теперь я совершенно не приемлю полеты на самолете. Все эти очереди на регистрацию, дурацкие вопросы вроде «Вы сами паковали свои вещи?», просвеченный рентгеном багаж, биометрические сканеры и бог знает что еще. Все это слишком сложно. Я пришел к выводу, что для счастья в этом мире нужно быть просто дураком. Красивым дураком.

—В таком случае, Джалобин, вы уже на пол пути к счастью, — заметил Нимрод.

Джалобин пробормотал что-то себе под нос и ушел готовить обед.

—Нимрод, зачем так грубо? — укоризненно сказала Филиппа.

—Да, пожалуй, я слегка перегнул палку, — согласился Нимрод. — Но это для его же блага, Джалобин в последнее время сам на себя не похож. Ведь прежде он бывал счастлив, только когда стенал и жаловался. А сегодня — подумать только! — он, впервые за десять лет работы моим дворецким, сказал доброе слово о путешествии на смерче!

Они поели, а когда стемнело, Джалобин вывел из гаража «роллс-ройс», чтобы отвезти всю компанию в Музей мадам Тюссо. Перед входом в музей стоял другой «роллс-ройс», покрупнее, пронзительного цвета электрик. Из автомобиля вышел небольшого роста, но крепкий и жилистый человек. Лицо у него было как у настоящего преступника, — страшнее Филиппа никогда не видела. Покатый лоб перерезали многочисленные морщины, в крупных, вытянутых вверх ушах поблескивали алмазные серьги-гвоздики, а все видимые участки кожи были покрыты татуировками, как у тату-мастеров на модном пляже.

Приблизившись к Нимроду, страшный человечек откинул со лба челку и произнес:

—Драссьте, сэр, господин Наймрод.

Говорил он на кокни — языке лондонских простолюдинов.

—Привет, Силман, — сказал Нимрод. — Силман это — моя племянница, Филиппа.

—Драссьте, мисс.

—Филиппа, это — знаменитый Силман Франко, недавно вернувшийся к нашим берегам после длительного пребывания на юге Испании. Вернувшийся всем нам на радость.

—Да ладно, сэр, — застеснялся Франко. — Чего уж там...

—За долгие годы нашего знакомства Силман оказал нашему клану много ценных услуг, — сказал Нимрод. — Он готов выполнять такую работу, которую сами мы, по тем или иным причинам, предпочитаем своими руками не делать. Он готов подглядывать, вынюхивать, выслеживать, воровать, взламывать сейфы и замки, а еще он отлично заметает следы. Он способен на любую подлость, беззаконие и преступление.

—Всегда к вашим услугам, сэр, господин Наймрод.

—Силман хороший, честный жулик, ему можно доверять, — сказал Нимрод.

—Все благодаря вам, сэр. — Франко снова поклонился.

—Принес?

—Принес, сэр, принес. — Силман Франко сунул руку в карман своего шелкового пиджака, вынул обтянутую кожей коробочку размером не больше спичечного коробка и вручил ее Нимроду.

—Много лет назад, — сказал дядя Филиппе, — я был вынужден даровать Силману три желания. Одно из них состояло в том, чтобы создать по его собственному проекту специальный ключ. Он мне все чертежи нарисовал.

Нимрод открыл коробочку. Внутри оказался человеческий скелетик величиной с канцелярскую скрепку. Нимрод сжал крошечный скелет в кулаке и подышал на него, точно суеверный игрок на игральные кости. Когда он разжал кулак, скелет вдруг ожил: встал и потянулся, как после долгого-долгого сна.

—Вставай, хватит дрыхнуть, — хихикая, говорил Силман. — Проснись и пой, моя красавица.

Филиппа вздрогнула.

—Брр! Что это такое?

—Отмычка, — сказал Нимрод.

В немалом смятении Филиппа наблюдала, как Нимрод поднес руку вплотную к замочной скважине на парадной двери музея, и скелетик, дойдя до края его ладони, пролез в скважину и исчез внутри.

—Когда в кармане у вора сидит такая замечательная подружка, можно не потеть, вскрывая замки, — заметил Нимрод. — Скелетик все обеспечит в лучшем виде: и нажмет, и повернет, и выдвинет.

—Правильно, господин Наймрод, — закивал Силман. — Откроет все, что угодно.

Через несколько секунд Филиппа действительно услышала, как щелкнул замок. Дверь открылась. Мгновение спустя скелетик перебрался в свою кожаную коробочку, а Силман ужом скользнул в музей — отключать сигнализацию Не успела Филиппа опомниться, как он вернулся и на лице его сияла торжествующая улыбка.

—Путь открыт, господин Наймрод, — сказал он.

—Спасибо, Силман. — Нимрод кивнул. — Ты не мог бы подождать нас здесь, а то вдруг нам снова понадобятся твои услуги?

Силман поправил челку.

—Вы правы, сэр. Я подожду в машине.

Включив карманный фонарик, Нимрод прошел в музей восковых фигур, Филиппа с Джалобином последовали за ним.

«Джалобин-то был прав», — думала Филиппа, следя за лучом своего фонарика, который то и дело натыкался в темноте на чьи-то фигуры. Пусть они хоть десять раз восковые, но страх нагоняют, как настоящие. Нескольких она, разумеется, узнала сразу: вот это президент, а это британский премьер-министр. Тут королевское семейство, там кинозвезды. Несколько фигур были совсем как живые. Но многих сделали плохо, и Филиппа, глядя на них, чуть не расхохоталась. Впрочем, ночью, да еще в окружении восковых фигур, все-таки не до смеха. Джалобин по обыкновению не преминул выразить словами те страхи, которые его обуревали. И Филиппа поняла, что она не одинока и что не только ей жутко в этом музее, да еще после наступления темноты.

—Говорят, мадам Тюссо научилась своему искусству в Париже, — прошептал дворецкий. — Причем начала она с восковых слепков голов, отрубленных на гильотине во время Великой французской революции. Само по себе малоприятно. Кстати, меня не покидает чувство, будто некоторые из этих фигур — на самом деле трупы, настоящие мертвецы, только покрытые воском. Потому они, правда не все, и выгладят так правдоподобно. А ты обратила внимание на их глаза? Так на тебя и пялятся, откуда ни посмотри!

—Я, если честно, стараюсь этого не замечать, — призналась Филиппа. — А почему вы говорите шепотом?

—Вот именно, Джалобин, почему? — вставил Нимрод.

—Да потому что в этом музее — точно в склепе или на кладбище, — ответил Джалобин. — Даже хуже, поскольку, на мой взгляд, любому призраку приятнее гулять тут, рядом со своим прижизненным изображением, чем шляться по кладбищам возле ящиков с костями. Что до персонажей с первого этажа, то их призраки наверняка здесь. Ведь это убийцы, которых вздернули на виселицу или самоубийцы, которые сами себя порешили.

—Джалобин, заткнитесь, сделайте милость, не пугайте мою племянницу, — велел Нимрод и, открыв какую-то дверь, повел свою маленькую процессию по узкому коридору.

—Ничего-ничего, дядя, я не боюсь, — бодро сказала Филиппа, но ускорила шаг, чтобы не остаться одной в темноте.

—Тут есть несколько складских помещений, где хранятся старые восковые фигуры, — объяснил Нимрод. — Именно на таком складе Фаустина и оставила свое тело, когда ее дух отправился на Даунинг-стрит, чтобы вселиться в премьер-министра. Точное место — тринадцатая полка на тринадцатом складе.

—Несчастье в квадрате, — заметил Джалобин.

—В последний раз я наведывался сюда больше десяти лет назад, — продолжал Нимрод. — И не очень хорошо помню, как туда идти.

Они спустились по длинной винтовой лестнице в глубокий сыроватый подвал. Дойдя до конца коридора, Нимрод открыл следующую дверь.

—Ага, похоже, это здесь. — Он раздвинул оплетавшую дверной проем паутину, вошел внутрь и включил свет.

Филиппа с удивлением оглядывала склад. Единственным привычным, нормальным предметом в этой комнате был стоявший в углу стул.

А вот остальное... На полках рядком стояли головы известных людей, как живые, словно мадам Тюссо подобрала их прямо из-под ножа гильотины. На отдельных больших полках лежали тела, но уже без голов. Еще были коробки — с руками и с глазами.

—Как она решилась? — воскликнула Филиппа. — Почему Фаустина захотела оставить свое тело в таком ужасном месте? Тут так противно! Фу!

—Фаустина никогда не походила на своих сверстниц, не важно, мундусянских девочек или джинн, — сказал Нимрод и двинулся в глубь склада, где на широких металлических полках лежали сотни восковых тел. — Она всегда держалась особняком, не играла с другими детьми. Была очень серьезна. Склонна к меланхолии. Даже кровь у нее была холоднее, чем у других. Все эти качества делали ее идеальной претенденткой на должность Синей джинн Вавилона. А еще... Дело в том, что одна из этих старых фигур — Рональд Рейган. А Фаустина, насколько мне известно, всегда восхищалась стариком Ронни, как родным дедушкой, и, полагаю, в глубине души хотела полежать с ним на одной полке. Потому-то я и обнаружил ее именно здесь, когда был в музее последний раз.

—А кто этот Рейган? Тот актер, который стал потом президентом Соединенных Штатов? — Филиппа родилась уже после правления Рональда Рейгана и представляла его себе весьма смутно.

—Правильно, — сказал дядя. — А вот, кстати и он.

Нимрод подошел к полке, где лежал и сердечно улыбался дяденька в строгом костюме. Но рядом с ним на полке зияло пустое место.

—Тут ее нет! — воскликнул Джалобин.

—Она была здесь! — сказал Нимрод. — Ручаюсь!

—Может, ее все-таки отвезли в морг? На санитарной машине? — предположила Филиппа.

—Исключено, — уверенно сказал Нимрод. — Я же говорил тебе, Филиппа, что проверил все больницы. Тело точно лежало здесь. Более того, оно исчезло отсюда совсем недавно. Посмотрите-ка на слой пыли на этой полке. Видите контур? Ясно, что тело лежало здесь еще несколько месяцев назад. Причем принадлежало не взрослому человеку, а подростку. Смотрите, насколько этот контур короче, чем фигура президента Рейгана.

—А вдруг ее забрали, чтобы растопить на воск? Думали, что она тоже сделана из воска, — предположил Джалобин, прогуливаясь меж полок и направляя фонарик то на одну, то на другую фигуру.

—Какая ужасная мысль! — Филиппа даже ахнула.

—Но почему именно ее, а не любую другую фигуру? — принялся рассуждать Нимрод. — Здесь имеются более старые, обветшавшие фигуры, которые хранятся куда дольше, чем Фаустина. Нет, Джалобин, нет. Я уверен, что ее тело украдено. Преднамеренно.

—Но кому это нужно? — спросила Филиппа. — Зачем?

—В таком случае украли не ее одну, — заметил Джалобин. — Взгляните-ка сюда.

Нимрод и Филиппа последовали за ним вдоль стеллажей. На полках были ясно видны еще два контура. Значит, недавно тут лежали еще два тела.

—Да, вы правы, Джалобин, — сказал Нимрод.

Наклонившись, Джалобин подобрал что-то с пола. Кусочек пластыря. А на нем был отпечаток пальца.

—Так-так, — пробормотал дворецкий. — Что у нас здесь?

Посветив фонариком на пол вокруг этого места, он нашел еще одну полоску пластыря, только неиспользованную, с неотклеенной бумажкой. — Сдается мне, сэр, что тут побывала полиция, — сказал он. — Помните, что делают сыщики из Скотланд-Ярда, прибыв на место преступления? Распечатывают такой пластырь и снимают отпечатки пальцев!

—В таком случае сообщение о краже трех восковых фигур из музейного хранилища должно было попасть в газеты, — рассудила Филиппа.

—Все логично, друзья мои, — сказал Нимрод. — Если не в газетах, то уж в музейных документах это наверняка упомянуто, и полицейский отчет приложен. Давайте поднимемся наверх, в здешнюю канцелярию. Надеюсь, что-нибудь найдем, верно?

В офисе музея восковых фигур Филиппа включила компьютер и попыталась найти слова «кража» и «воровство» в файлах, а Нимрод с Джалобином стали рыться в картотеке. И вскоре они действительно кое-что обнаружили.

—Вот, смотрите, — сказал Нимрод. — Три месяца назад из музея по подозрению в воровстве уволили одну сотрудницу. Некую Кристину Буонасеру.

Нимрод размахивал перед Джалобином каким-то документом. Дворецкий аккуратно переписал имя уволенной сотрудницы себе в блокнот и стал методично осматривать следующий каталожный ящик.

—Ее заподозрили в краже трех восковых фигур, — продолжал Нимрод. — Чьих фигур, тут не сказано. Но одна из них наверняка Фаустина. Экспонаты так и не были найдены. Сразу после увольнения мисс Буонасера покинула Англию и переехала жить в Италию. В Италию! Господи! Мы не успеем найти ее вовремя! Она может быть сейчас где угодно!

—Хммм... Думаю, не все так плохо, — произнес Джалобин. — Вот личное дело мисс Буонасеры, сэр. Ее ближайшие родственники проживают в Италии. А родной брат, кажется, священник. Точнее, аббат картезианского монастыря в Мальпенсе, недалеко от города Эболи.

—Мальпенса, — повторила Филиппа, впечатывая слово в поисковую строку.

—Это городок на самом юге Италии, — подсказал Нимрод.

—Держу пари, что она поехала к брату, — сказал Джалобин.

—Эврика! — воскликнула Филиппа, не сводя глаз с экрана. — Нашла! Конвент — это ведь монастырь, да? Вот же! Конвент в Мальпенсе. Глядите!

На экране монитора было подземное кладбище, состоявшее из туннелей и залов с возвышениями и полками для гробов и саркофагов. Но самое удивительное, что все мертвецы были мумифицированы и выставлены на обозрение, точно в музее. Некоторые трупы давно утратили свою плоть и выглядели почти как скелеты, в то же время другие лежали как живые. Словно они не умерли, а заснули.

—Ничего себе! — выдохнула Филиппа.

—Это в катакомбах, — сказал Нимрод, глядя на экран через плечо Филиппы. — Под монастырем. У них принято приносить трупы в катакомбы, а не закапывать в землю. Это старая итальянская традиция.

Согласно информации с веб-сайта монастыря, главной гордостью подземного кладбища считалось идеально сохранившееся тело девочки лет двенадцати, которая умерла в 1920 году. Местные жители называли ее «спящая красавица». Девочка лежала в открытом стеклянном гробу, с розовыми лентами в неутративших блеска волосах Прямо героиня из сказки. Но Филиппа чувство вала, что в этой девочке есть что-то смутно знакомое. Так, погодите, она же очень похожа на Дыббакса! И вдруг Филиппа вспомнила портрет в доме на острове Баннерманна — на том самом острове, куда направлялись сейчас Джон и господин Ракшас. Да, именно там Филиппа и видела эту девочку прежде. На портрете. Эта девочка никогда не умирала!

Это была Фаустина.

Глава 7

Люди в черном

Странные вы какие-то, — сказал Лео Полити, Ка-слуга храма Дендур. — Вы, хоть и призраки, совсем не похожи на обычных мертвецов, которых мне случалось провожать в мир духов.

—Неужели? — с интересом спросил Джон. — А чем мы от них отличаемся?

—Люди в большинстве своем очень смущены и расстроены собственной смертью, — ответил Лео. — И смятение мешает им осознать огромную перемену в себе самих и в окружающем мире.

—Что вы имеете в виду? — продолжал расспрашивать Джон.

—Я имею в виду, что они по-настоящему не понимают, что мертвы. Утратив свою земную оболочку, они все равно пытаются вести себя, как при жизни. И жутко сердятся, когда живые их не замечают, не обращают на них внимания, — объяснил Лео. — Древние египтяне хорошо это понимали. Вот почему они создавали храмы и приставляли к умершим Ка-слуг. Чтобы было кому мягко разъяснить душам усопших, что с ними случилось. Конечно, в наши дни люди понятия не имеют, куда идти, если ты умер. А отправляться в музей Метрополитен в Нью-Йорке и искать там храм Дендур точно никому в голову не придет. Но вы, два странных призрака, похоже, прекрасно знаете, кто вы такие и куда хотите попасть.

—Да уж, — хихикнул господин Ракшас. — Если ты промочил ноги, зонтик тебе уже ни к чему. Вы правы, Лео. Мы знаем, кто мы и где, и мы не из тех, кто сокрушается по столь ничтожному поводу. Крупный картофель всегда растет вперемешку с мелким.

Тем временем вся троица села в автобус, направлявшийся на Центральный вокзал, откуда уходили поезда на север штата, вдоль реки Гудзон. Джон заметил, что никто из пассажиров не обращает на них никакого внимания. Словно их тут вовсе нет. Словно они призраки. В этом Лео оказался совершенно прав. «В остальном же, — думал Джон, — мир духов в точности такой же, как реальный мир. Только нецветной. Черно-белый. Едва переступаешь порог храма, даже живые люди становятся черно-белыми». А еще Джон думал, что зря они с Ракшасом тратят тут время. Что, собственно, они выиграли, попав в эфирный мир — так, кажется, называл его Нимрод? — через этот храм посреди Нью-Йорка?

Джон наклонился к господину Ракшасу и прошептал:

—Автобусом и поездом мы бы и без Лео прекрасно добрались. Я знаю дорогу к острову Баннерманна. Зачем нам этот храм и этот Лео?

—Во-первых, — сказал господин Ракшас, — мы можем видеть самих себя, что уже неплохо и весьма полезно. И мы сможем видеть Фаустину, что также весьма полезно. Когда пытаешься завести с кем-то разговор, быть невидимым страшно неудобно.

—Да, об этом я как-то не подумал, — шепнул Джон в ответ.

—Во-вторых, — продолжал господин Ракшас, — Ка-слуга, как любой экскурсовод, наверняка знает пару-тройку деталей, о которых мы даже не подозреваем. Например, кто из сидящих рядом с нами в автобусе жив, а кто мертв. А среди тех, кто мертв, он наверняка знает тех, кому можно доверять, и тех, кому нельзя. Он различает, где тут просто призрак, а где какая-нибудь нечисть, которая призраком только прикидывается. Сам понимаешь, сколько волков стремятся выдать себя за бабушку Красной Шапочки. Иными словами, Лео — не просто наш проводник. Он имеет некоторую силу в этом мире, где мы — никто.

—Вы хотите сказать, что он наш телохранитель?

—Ну, это не совсем так, поскольку тел у нас с тобой сейчас нет, — улыбнулся господин Ракшас. — Он больше походит на ангела-хранителя. Только он, разумеется, не ангел. Я и сам не полностью понимаю механизм происходящего. Будем надеяться, что по-настоящему защищать нас будет не от кого.

Джон кивнул. Будучи почти призраком, он уже перестал бояться призраков и думал, что легко сможет иметь с ними дело. Но насчет остального населения мира духов он не был так уверен. Если уж господин Ракшас называет кого-то нечистью, наверно, это самый настоящий гад.

На Центральном вокзале они сели в поезд, шедший к Ньюбергу, в тот самый поезд, на котором Джон и Филиппа путешествовали совсем недавно, несколько недель назад, когда в первый раз ехали на остров Баннерманна. До Ньюбергского гребного клуба они добрались поздно вечером. Джон обещал Лео, что они смогут взять в клубе лодку, чтобы плыть до острова. Лео отправился за лодкой, а Джон с господином Ракшасом пошли к старому причалу с лодочным домиком. Все здесь было по-прежнему, только живший в домике лодочник показался Джону неожиданно моложе, чем ему помнилось. Моложе и как-то печальнее. Словно на него разом свалилось много бед. Что еще удивительнее, Джону почудилось, будто лодочник видит их с Ракшасом, хотя мальчик прекрасно знал, что это вряд ли возможно. Живые люди могут видеть призраков лишь в самых исключительных обстоятельствах.

Они наблюдали за лодочником снаружи, через открытую дверь кухни. Он заваривал себе чай. Потом, пробормотав что-то себе под нос, прошел в гостиную и громко хлопнул дверью. Джону хотелось посмотреть, живет ли еще у старика Хендрикс, любимый кот Дыббакса, поэтому он, недолго думая, последовал за хозяином — прямо сквозь закрытую дверь.

В доме было как-то чересчур тихо и не так уютно, как в прошлый раз. Никаких признаков присутствия кота Хендрикса Джон и господин Ракшас не обнаружили. Высокие напольные часы в прихожей не тикали — их давно никто не заводил. На окнах вместо занавесок была паутина. Мебель кто-то закрыл чехлами. Вечер выдался прохладный, но хозяин даже не думал разводить в камине огонь. Странно, очень странно. А уж как странно выглядели двое мужчин, сидевших у стола в гостиной!

В черных блестящих костюмах, в черных рубашках, с черными бородами и черными глазами, а в руках у них были черные книжки и черные чётки. Даже носки у них были черные. У ног одного из них стоял маленький черный саквояж, наподобие докторского чемоданчика, а у другого из нагрудного кармана торчало железнодорожное расписание, словно они прибыли сюда на предыдущем поезде. Что-то в этой парочке Джону не нравилось, причем не только из-за сильного запаха ладана, исходившего от их одежды.

Старый лодочник был тут же, но с гостями не разговаривал. Он просто уселся в кресло-качалку и стал раскачиваться и мурлыкать себе под нос какую-то песенку. Услышав эти звуки, его гости вскочили и принялись удивленно озираться. Потом они переглянулись, и один из них, нахмурившись, утвердительно кивнул. Они тут же открыли свои книги и принялись поочередно читать вслух, а сидевший в кресле-качалке лодочник тихонько застонал, словно у него заболел живот.

—Что с ним такое? — прошептал Джон.

Услышав стон, читавший начал читать еще громче, а другой мужчина стал опрыскивать комнату водой из бутылочки. Стоны лодочника усилились, он уже не стонал, а непрерывно и отчаянно, по-собачьи, скулил.

Читавший снова возвысил голос. Впрочем, Джон все равно не понимал ни единого слова. Язык, на котором были написаны эти книги, казался Джону смутно знакомым и в то же время абсолютно непонятным. Мужчины, уже стоя, продолжали читать, и тут Джон заметил, что им страшно. Да-да, поначалу он просто не обратил на это внимания, но теперь понял: людям в черном страшно. Но кого или чего они боятся?

—Вы понимаете, что они говорят? — спросил мальчик господина Ракшаса.

—Это латынь! — крикнул господин Ракшас, поскольку к этому моменту люди читали уже так громко, что они с Джоном друг друга почти не слышали.

На шум в лодочный домик прибежал Лео и замер в дверях. На его жирном лице отражался все возрастающий ужас.

—Скорее! — воскликнул он. — Нам надо скорее отсюда убираться! Сейчас же! Вы что, не поняли? Это экзорцисты, они пришли изгонять бесов.

—Каких именно? — поинтересовался любознательный Джон.

—Какая разница? — завопил крайне взволнованный Лео. — Если мы не сбежим, случится что-то ужасное. Эти люди произносят заклинания, которые действуют на призраков. Бесами они называют нас с вами.

Не успел он произнести последнее слово, как лодочник в кресле-качалке громко вскрикнул — и выскочил в окно, которое осталось при этом совершенно целым, а не разбилось вдребезги. И тут до Джона наконец дошло — лодочник мертв. Он призрак.

—Значит, он умер, — печально сказал Джон.

—Безусловно, — подтвердил господин Ракшас. — Только сам он, по-моему, с этим пока не смирился. Ему не по себе. Помнишь, как Лео описывал, что чувствуют люди после смерти?

Как оказалось, лодочник был далеко не единственным призраком в домике. Как только Джон и господин Ракшас вышли в коридор в поисках черного хода, из других комнат и с других этажей точно из щелей, повылезали призраки. Старые на вид. Некоторые — даже древние. Эти призраки уже, верно, много сотен лет наводят страх на окрестных жителей. Они вопили, стенали и явно стремились поскорее покинуть дом, пока экзорцисты не причинили им новых мук.

—Я что-то не понимаю, — крикнул Лео. — В одном доме так много призраков не бывает. Это какой-то абсурд. Похоже, все они тут от чего-то прятались.

Джон попытался увернуться от запаниковавших призраков, но не успел. Один из них, стремясь как можно быстрее выбраться из домика, пробежал прямо сквозь него. На миг мальчику показалось, что он уносится в пространство вместе с призраком, он даже вскрикнул от ужаса, прощаясь с жизнью и господином Ракшасом навсегда. Одновременно его охватил другой, чужой ужас — он ослепил Джона, как мгновенная вспышка, и на мальчика разом нахлынуло все, что когда-то, триста пятьдесят с лишним лет назад, ощущал перед смертью пронесшийся сквозь него призрак, а заодно и все страдания, которые он претерпел с тех пор.

Первый призрак налетел и исчез. Ужас длился всего мгновение. Но за первым призраком несся второй... И ужас воцарился на целую вечность...

Он бежал по мокрому лесу. Спасался бегством. В утреннем весеннем воздухе в долине реки Гудзон висел тяжелый запах пороха. Влажная от дождя крапива стегала по ногам, а за спиной то и дело раздавался боевой клич могикан, которые откуда ни возьмись напали на небольшую группу голландцев, охотников на пушного зверя. Оружие у индейцев было примитивным, но разило наповал: палицы, луки со стрелами и томагавки. Некоторые его товарищи схватили кремневые ружья и пытались отстреливаться, но большинству попросту не хватило времени, да и прицелиться на бегу они уже не могли. И вот теперь он тоже улепетывал, хотя совсем не представлял, в какую сторону бежать. Но главное было — уйти. Унести отсюда ноги. Чтобы могикане перестали его преследовать, чтобы он мог спрятаться, отсидеться где-нибудь до темноты, а потом, под покровом ночи, пробраться назад к форту. Если индейцы его все-таки схватят, добра не жди. Им наплевать, что он всего лишь ребенок. Увернувшись от готовой стегануть по лицу ветки, он одним махом перепрыгнул через ручей. Потом потерял равновесие, упал и, несколько раз перекувырнувшись на крутом склоне, скатился вниз, где тут же с лисьим проворством вскочил на ноги и перебрался через попавшийся под ноги ствол поваленного дерева. Позади него кто-то с налету врезался в то же дерево, и он услышал гортанный вопль индейца, который следовал за ним по пятам. Надеясь поймать бледнолицего, тот явно звал на помощь своих соплеменников. Сейчас они возьмут его в кольцо. Он уже не мог думать ни о чем, но в голове стучало: двенадцатое мая тысяча шестьсот сорокового года, двенадцатое мая... Сегодня его пятнадцатый день рождения. Суждено ли ему дожить до следующего? Увидит ли он снова оставшуюся в Амстердаме мать? Продравшись через какие-то кусты, он очутился на берегу Гудзона. По воде стлалась предрассветная дымка. Бросаться в зеркальную гладь нет никакого смысла — река тут слишком широка, не переплыть. Да и плавать он толком не умеет. Куда же бежать? Вверх или вниз по реке? Поскользнувшись на склизком откосе, он сполз к кустам у самой воды, пробрался под ветками, прошлепал по мелководью и, обогнув толстенный ствол упавшего в реку дерева, попал прямо в раскинутые мускулистые руки огромного дикаря с размалеванным лицом. От него сильно воняло. Индеец схватил его за запястье и, по-волчьи осклабясь, обнажил зубы, которые казались еще белее из-за черной глины, которой был обмазан весь его бритый череп. Могиканин ударил его по голове ярко раскрашенной, похожей на ружье дубинкой, и мальчик упал навзничь. Полуголый дикарь вскинул голову и издал пронзительный победоносный клич, потом еще и еще и затащил свою добычу, точно мешок с картошкой, повыше на берег. Там он прислонил его к стволу высокой ели и привязал тонкими кожаными ремнями. Тут же, подвывая, как потревоженные волки, сбежались другие могикане, головы у них тоже были черные, как и у того индейца, который его поймал. Бронзовые тела плохо сочетались с черными головами, и все эти люди походили на игрушечные фигурки, которым ребенок по ошибке прикрутил не те головы. Один из индейцев разжег костер. Другой нашел полое бревно и начал ритмично по нему стучать, точно по барабану, затем затянул какую-то странную немелодичную песню. Мальчик понял, что дело его безнадежно, и перевел взгляд на небо, голубое, безоблачное небо. Он начал молиться...

Глава 8

Ангел приходит в среду

Они прилетели на смерче в окрестности Мальпенсы, городка на самом каблуке знаменитого итальянского сапога — ведь карта Италии напоминает именно сапог, и об этом знают все на свете. Приземлившись на каком-то поле, Нимрод тут же снова применил свою джинн-силу и сотворил машину «скорой помощи», чтобы вывезти из монастыря тело Фаустины. И вся компания направилась по холмам вверх — в город.

Мальпенса показалась Филиппе забавным местечком. Городок, возведенный на вершине высокой скалы, рос из нее вверх, точно дерево или куст. Все здания были в плачевном состоянии из-за подземных толчков, которые периодически ощущаются в этой части мира. Боясь, что в один прекрасный день их и без того шаткие дома и вовсе рухнут от нового землетрясения, жители города предпочитали теперь, как медведи и летучие мыши, жить в катакомбах — обширной сети пещер, расположенной неподалеку.

Большинство важных, но нежилых зданий, вроде ратуши или полицейского участка, были подперты огромными бревнами или стояли окруженные ярусами строительных лесов. Все эти приспособления напоминали клетки, а сама Мальпенса походила на зоопарк, где за решеткой томятся большие и жестокие звери.

—Теперь понятно, почему этот городок получил такое имя, — заметила Филиппа.

—Да? — удивился Джалобин. — А что же означает слово Мальпенса?

—«Дурная мысль» или что-то в этом роде, — ответила Филиппа.

—Да, название точное, — согласился Джалобин. — В здешнем воздухе пахнет бедой.

Вход в катакомбы картезианцев находился в маленькой церкви на Пьяцца Картузи, площади на краю города, напротив освещенного прожекторами футбольного поля. Там шел матч — под гиканье всего местного населения, составлявшего восемьсот двадцать пять человек.

—Ну почему так все складывается? — простонал Джалобин. — Почему мы всегда вынуждены посещать эти ужасные места поздно вечером или даже ночью?

—Эти катакомбы — единственная настоящая, достопримечательность Мальпенсы, — сказал Нимрод. — Так что выбора у нас нет, в другое время нам сюда попросту не попасть. В путеводителе сказано, что летом у них тут бывает до ста посетителей в день.

—Странный все-таки народ — туристы. Вместо того чтобы отдыхать, шляются невесть где и пялятся невесть на что, — проворчал Джалобин.

—Кроме того, — добавила Филиппа, — не думаю, что нам позволят вынести из катакомб их главную достопримечательность средь бела дня. Что вы на это скажете?

—Согласен, убедила, — вздохнул Джалобин. — Выкрасть тело, конечно, лучше под покровом ночи. Хотя я бы с большим удовольствием сделал это днем.

Церковная дверь была не заперта. Они вошли внутрь и стали пробираться среди подпиравших стены бревен. В свисавших с потолка огромных канделябрах горели несколько дюжин свечей: небольшая часовня в одном из приделов тоже была освещена — здесь свечи стояли на металлическом помосте. А еще целый штабель похожих на сигары свечек лежал под помостом. Нимрод взял три свечи, зажег их, вручил по одной Филиппе и дворецкому, а третью оставил себе. В задней части церкви, позади алтаря, к стенке была криво прибита простая табличка со стрелкой:

КАТАКОМБЫ —»

Для поездки в Италию Нимрод позаимствовал у Силмана Франко его удивительную отмычку, и теперь, запустив скелетик в замочную скважину огромного, размером с блюдце, замка, он ждал, когда откроются железные ворота, а с ними и путь в катакомбы. Наконец замок щелкнул, Джалобин распахнул тяжелые створки ворот и отошел чуть в сторону, пропуская вперед Нимрода с Филиппой. Они тут же начали спускаться по лестнице. Джалобин был только рад, что простая вежливость помогла ему скрыть собственное нежелание идти первым. Да, он вовсе не жаждал первым сунуться в эту жуткую тьму, к привидениям. Не говоря уже о том, что в этом подземелье наверняка полно мертвецов.

Увидев покойников, дворецкий вздрогнул. Они лежали совсем близко к проложенному для туристов маршруту — можно было рукой коснуться. Ну и музейчик! Ну и додумался этот коллекционер! Выставить мертвецов в качестве главного сокровища! Тела лежали на полках или сидели, откинувшись на побеленную стену. Некоторые сохранились очень неплохо, прямо как живые, с волосами и глазами; другие же были немногим лучше скелетов, без челюстей и без рук. Поскольку смерть косит своей косой всех подряд, среди мертвецов попадались даже младенцы. При виде этих крошек Джалобин совсем расстроился, и на глазах его выступили слезы. В то же самое время он усматривал явное сходство между катакомбами с кучей мертвецов и музеем восковых фигур. Потому-то, видно, этой женщине и пришло в голову украсть из музея три восковых тела и подменить ими трупы в здешнем подземелье.

—Черт побери! Ну ничего себе! — то и дело восклицал он. — Только поглядите на все эти мумии. Да их тут тысячи! Прямо как депутатов в парламенте.

Филиппа принюхалась. Воздух был чист — ни тлением, ни гниением тут не пахло.

—Обалдеть! — снова воскликнул Джалобин. — Этот парень умер еще в тысяча пятьсот девяносто пятом году. Вот ведь как удивительно жизнь устроена: у всех этих несчастных были мужья, жены, дети, работа. Совсем как у нас. Н-да, забавно. Скоро я тоже буду вполне готов лечь на полку.

—Вы, как всегда, оптимист, Джалобин, — заметил Нимрод и хлопнул дворецкого по спине.

—Так сюда, говорите, ездят туристы? — спросил у Нимрода Джалобин. — А ведь веселого тут мало. Это вам не Диснейленд, верно?

—Да уж! — согласилась Филиппа и указала на еще одну табличку. — Но Спящая красавица у них тут тоже есть, прямо как в Диснейленде. И дорога указана.

Повернув за угол, они оказались в комнате, где находилось только одно тело: в стеклянном гробу, ну точно как в сказке про Спящую красавицу, лежала девочка, примерно ровесница Филиппы. Это была Фаустина.

—Согласно путеводителю, лежащая здесь Спящая красавица умерла в тысяча девятьсот двадцатом году, — сказал Нимрод. — Готов поспорить, оригинал за эти годы сгнил, и им срочно понадобилось найти замену. Старое тело они, скорее всего, зарыли, а потом стибрили Фаустину из музея восковых фигур.

—Ужасно, — пробормотал Джалобин.

Филиппе же самым ужасным в этой истории показалась одежда, в которую монахи обрядили Фаустину.

—Господи, только посмотрите на ее платье! Ну и фасон! Да я бы скорее умерла, чем такое старье надела.

—В таком случае Фаустине повезло, что она не сознает, во что ее одели, — хмыкнул Нимрод.

—А что у нее с волосами? — спросила Филиппа.

—Боюсь, туристы отрезали их на сувениры, — сказал Нимрод.

Джалобин нервно оглянулся: ему показалось, что в темноте что-то прошелестело. Мысли о смерти и неизбежном распаде плоти завладели им всецело, проникли в каждую клетку, до мозга костей.

—Нельзя ли побыстрее разобраться с этим, сэр? — обратился он к Нимроду. — Тут, по-моему, есть мыши или даже крысы. Скорее засуньте ее в бутылку из-под кока-колы или превратите во что-нибудь и пойдем наверх.

Нимрод пробормотал свое слово-фокус. Но Фаустина не исчезла. Вместо этого под ее телом появились носилки.

—Что? — простонал Джалобин. — Мы должны ее нести?

—Боюсь, что так, Джалобин, — сказал Нимрод. — Очень опасно трансэлементировать тело джинн, если дух в этот момент находится вне тела. — Он поставил свечу и ухватился за ручки носилок у ног Фаустины. — Ну же, беритесь с другой стороны.

Вручив Филиппе свою свечку, Джалобин поднял свой конец носилок, и процессия двинулась обратно по коридору.

—Не спеши, — окликнул Филиппу Джалобин. — А то ты уходишь вперед со свечками, а мы остаемся в темноте.

Филиппа остановилась, чтобы дядя и Джалобин могли ее догнать. Теплый, нежный, чуть колеблющийся свет свечек так освещал Фаустину, что она действительно напоминала Спящую красавицу.

—Она похожа на ангела, — сказала Филиппа.

—Не согласен, — отозвался из темноты басистый мужской голос.

Джалобин взвизгнул и чуть не бросил носилки с Фаустиной. Филиппа с трудом сдержалась, чтобы не закричать.

В освещенной части коридора появился крупный, дородный мужчина в белом костюме, который был ему явно тесен. На голове его, круглой, как шар для боулинга, торчали короткие светлые, давно не чесанные вихры, лицо покрывала многодневная щетина. Мужчина был столь широк в плечах, что, казалось, занимал собой все пространство.

—Она не похожа ни на одного ангела из тех, что мне доводилось видеть в жизни, — сказал он. — А я перевидал их великое множество. И хороших и плохих. — Он басовито рассмеялся и поглядел сверху вниз на Фаустину. — Тоже мне, ангел. Во-первых, слишком тощая. Во-вторых, девчонка.

—Вы, должно быть, сами ангел? — предположил Нимрод. — Я прав?

—Верно, — ответил ангел. — А зовут меня Сэм.

—Сэм? — недоверчиво переспросил Джалобин. — Слыханное ли дело, чтобы ангела звали Сэм?

—А кто постановил, что девочка не может быть ангелом? — возмутилась Филиппа.

Угрожающе выдвинув щетинистый подбородок, ангел двинулся на Джалобина и Филиппу.

—Я бы на вашем месте с ним не спорил, — шепнул друзьям Нимрод. — Полагаю, он тут неспроста. Наверно, что-нибудь охраняет.

—Я — Сэм, — повторил ангел. — Это уменьшительное от Самаэль. А девчонка ангелом быть не может. Это была, есть и будет чисто мужская работа.

—Совершенно с вами согласен, — поспещно сказал Джалобин.

—Я, к вашему сведению, ангел, отвечающий за день недели под названием среда, — провозгласил Сэм. — И я сыт по горло всеми этими картинками с изображением женоподобных ангелов с вечно влажными глазами и безусыми и безбородыми лицами.

—Хм, но сегодня-то четверг, — не выдержал Джалобин. — Если вы, конечно, не возражаете.

—Может, и четверг. — Сэм пожал плечами. — Но я все равно обязан прибыть, когда меня зовут. Ваш джинн-предводитель прав. По просьбе монахов, которые владеют этим подземельем, я прибываю сюда уже много сотен лет, если есть подозрение, что в катакомбы вторглись злоумышленники. — Он кивнул на носилки, где лежала Фаустина. — Так что я бы на вашем месте не брал чужое без спросу.

Нимрод и Джалобин тут же опустили носилки на пол.

—Мы не злоумышленники, — горячо заверил его Нимрод. — Но вы вполне уверены в своей миссии?

—Что ты хочешь этим сказать, джинн?

—Вы уверены, что охраняете все катакомбы целиком? Или, быть может, какое-то конкретное тело? В конце концов, тут много покойников, не представляющих никакой особой ценности. — Он указал на Фаустину. — А эта девочка — джинн, и она даже не мертва.

—Тогда почему она здесь? — грозно пробасил Сэм.

—Она оставила свое тело не в самом надежном месте, вот и все, — ответил Нимрод. — Мы хотим забрать ее отсюда, чтобы ее дух мог воссоединиться с телом.

—Но это дела не меняет. Я сторожу помещение и все, что в нем находится. Так что она остается здесь. Разговор окончен.

—Вас просили охранять именно ее? — спросил Нимрод.

—Девчонку? — Сэм поморщился. — Слишком мелко для ангела. Ангелам поручают настоящую мужскую работу.

—Да, это вы уже говорили, — заметил Нимрод. — Послушайте, вы упомянули, что охраняете это место уже много сотен лет. А наша подруга здесь всего несколько месяцев. Она заменила Спящую красавицу совсем недавно.

—А настоящая Спящая красавица умерла в тысяча девятьсот двадцатом году, — добавила Филиппа.

—Так что, когда вас попросили охранять катакомбы, в вашу задачу входили покойники поважнее, — заключил Нимрод. — Монахи, должно быть, надеялись, что вы позаботитесь, ну, скажем, о мощах какого-нибудь святого. Святого Бруно, например.

—Ты мне зубы не заговаривай, приятель — сказал Сэм. — Кого охранять, мне без разницы. Вы ее не получите. Попробуете унести — придется драться. — Его глаза сверкнули, и он усмехнулся, обнажив редкие зубы. — Только у вас, ребята кишка тонка.

—Это не очень-то честное соревнование, — заметил Нимрод. — Ведь всем на свете известно что ангел сильнее, чем джинн, не говоря уж о человеке.

—Все по-честному, — возразил Сэм. — Я справлюсь с любым из вас и без ангельской силы. Не важно, с джинн или с человеком. Мне для этого хватит собственных мускулов.

—Да, у вас их с избытком, — признал Нимрод.

—Так как, сразимся?

—Погодите... Вы сказали, вас зовут Самаэль? А это не вы боролись с Иаковом в ветхозаветной книге Бытия? — сообразила Филиппа.

—Может, и так. — Сэм ощетинился. — Что из этого?

—В таком случае мы принимаем ваш глупый вызов, — заявила Филиппа. — Мы готовы к поединку, если вы обещаете не пользоваться вашей ангельской силой. С вами сразится мистер Джалобин. Джалобин, вы не против?

—Я? — От неожиданности у Джалобина отвисла челюсть. — Драться с ним? Мисс, вы, случаем, не спятили?

—Вот-вот, я тоже думаю, что спятила, — подхватил Сэм.

—И если он победит, мы спокойно заберем отсюда нашу подругу, — продолжила Филиппа. — Договорились?

—Могу я поговорить с вами, мисс? — прошептал Джалобин.

Сэм ухмыльнулся во весь свой широченный рот.

—Договорились, — ответил он Филиппе. — Но это должен быть настоящий бой, по всем правилам. С рингом, судьей и публикой. Короче, не так, как я дрался с Иаковом. Нас тогда было только двое, ночью, в пустыне. Не очень-то весело. Ради кого стремиться к победе? Я обожаю болельщиков. Без публики скучно.

—Да, я вас понимаю, — кивнул Нимрод, оглядывая катакомбы.

—Естественно, здесь мы драться не будем, — твердо сказал Сэм. — Надо найти такое место, где охотно соберутся настоящие болельщики, и чтоб передали по спортивному каналу. Стадион, например, или арена на Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке. Там и сразимся, согласны?

—Отлично, — сказала Филиппа. — Идет.

—А ты мне нравишься, — сказал ангел Сэм Филиппе. — Боевая. Жаль, что девчонка. Так, теперь о тебе... — Тут Сэм перевел взгляд на Джалобина и наставил на него толстый короткий указательный палец. — Я намерен оторвать тебе голову и использовать ее в качестве пресс-папье, чтоб бумаги со стола не разлетались.

Сэм щелкнул пальцами, и все они мигом перенеслись в Нью-Йорк, на ринг, расположенный на Мэдисон-сквер-гарден. Перед ними, как море, волновалась двадцатитысячная толпа зрителей. Сновали продавцы программок и хот-догов, журналисты и фотографы стремились пробиться поближе к рингу, а крупные высокие блондинки, увешанные бриллиантами, размахивали транспарантами с именем Сэма.

—Вот это да! — воскликнул Джалобин. — Все прямо как настоящее. Интересно, а дождливые выходные в Манчестере он тоже может сколдовать?

—Мы и правда в Нью-Йорке, Джалобин. Все вокруг — настоящее, — сказал Нимрод, который нисколько не удивился столь неограниченной власти Сэма. Он знал, что ангелы способны и не на такие чудеса. Несмотря на заросший щетиной подбородок и довольно грубые манеры, Сэм и вправду был ангелом, причем очень могучим. — По крайней мере, сейчас — это реальность. Ангелам ничего не стоит создать новую реальность.

Появление Сэма сопровождалось оглушительным музыкальным аккордом и россыпью фейерверков. Подняв руки, он приветствовал толпу уверенным жестом вечного победителя.

Бой должен был начаться с минуты на минуту.

Глава 9

Зомби Фаустины

—Джон, проснись.

Джон открыл глаза. Он полулежал на земле, прислонившись к дереву, а перед ним стояли на коленях встревоженные господин Ракшас и Лео Полити. И тут, как живые, всплыли в его памяти страшные разрисованные лица индейцев-могикан, и он в испуге попытался вскочить на ноги — слишком реальны были воспоминания о том, что, как ему показалось, с ним только что случилось.

—Успокойся, мой юный друг, — произнес господин Ракшас. — Ты в безопасности.

—Это было ужасно! — Джон запустил обе пятерни в волосы и начал их нервно теребить, словно проверяя, не сняли ли с него скальп. — Жуть! Я побывал в прошлом, в тысяча шестьсот пятьдесят пятом году. Я был голландцем, тоже мальчиком, но постарше, и бежал через лес — убегал от индейцев. И это было... ужасно.

—А до этого что происходило, помнишь? Мы все были в лодочном домике, — напомнил господин Ракшас. — Экзорцисты изгоняли там нечистую силу. И когда все духи разом ринулись прочь, один из них, похоже, перепутал себя с тобой... Вы поменялись ролями. Думаю, ты только что пережил то, что случилось с тем бедным пареньком на самом деле — в результате чего он и стал призраком.

—Какие же они страшные, эти индейцы... — Джону опять стало дурно от одного лишь воспоминания о пережитом. И он снова опустился на землю.

—Давай-ка успокойся. В те времена такие ужасы были в порядке вещей. Не только индейцы, но и переселенцы из Европы творили массу жестокостей. В человеке от природы много неприглядных качеств, и особенно мерзко они проявляются у людей невежественных и недалеких.

—Я понимаю, что это было не со мной, — произнес Джон. — Но все еще кажется... что со мной...

—Как говорится, лучше один раз увидеть, чем прочитать сто учебников истории, — заметил господин Ракшас. — А уж если ощутить все на собственной шкуре... Это лучшая школа.

—Возможно, теперь вам самое время кое-что объяснить, — сухо сказал Лео. — Как вышло, что вы, единственные среди множества находившихся в доме духов, не спешили убегать, когда эти люди принялись изгонять нечистую силу? Лично я думаю, что вы оба вовсе не покойники. Будь вы покойниками, вы бы улепетывали со всех ног.

—Вы правы, — ответил господин Ракшас. — Разумеется. Никто из нас, к счастью, пока не скончался. И я очень сожалею, что нам пришлось вас обманывать, Лео, поскольку вы — очень достойный призрак. А мы — джинн и преследуем вполне благую цель.

—Вы хотите сказать, что вы джинн? — уточнил Лео.

—Именно. И можете не просить у меня три желания, ибо я не вправе вам их даровать. Во-первых, вы мертвы, а во-вторых, джинн-сила в мире духов не действует. — Ракшас помолчал, а потом спросил: — Скажите, Лео, вы хорошо разбираетесь в людях?

—Полагаю, что хорошо разбираюсь в тех, кому доверяю, — сказал Лео.

—Прекрасный ответ, — сказал господин Ракшас. — Если вы нам поможете, Лео, мы непременно постараемся помочь вам, когда вернемся обратно, в земной мир. Ведь там наша сила действует, верно, Джон? Мы клянемся, Лео. Вы ведь больше не хотите быть Ка-слугой в этом храме в центре Манхэттена? Мы готовы выполнить вашу просьбу. Что скажете?

—Скажу, что согласен, — отозвался Лео. — Мне ведь нечего терять. За сто тридцать лет мне уже надоело водить экскурсии в загробный мир.

—Вы предположили, что духи не просто находились, а прятались в лодочном домике. Отчего вы так решили?

—По всем приметам. Обычно вокруг роятся тысячи духов. Но эти были первыми, кого мы встретили с тех пор, как переступили порог загробного мира. И они явно прятались.

—От кого? Или от чего?

—Не знаю. А это так важно?

—Не исключено. — Господин Ракшас пожал плечами. — Где лодка?

Пока они плыли вверх по Гудзону, Джон и господин Ракшас немного рассказали Лео о Фаустине и чуть подробнее о том, кто такие джинн и как им живется на свете.

—Право даровать три желания — это огромная ответственность, — заметил Лео. — Но и тем, кто должен выбрать себе три желания, тоже следует иметь голову на плечах, чтобы распорядиться ими разумно. Наверно, не все остаются довольны, когда получают то, что попросили.

—Лео, вы так мудры, что и сами могли бы быть достойнейшим джинн.

Они достигли острова Баннерманна рано утром. Занимался рассвет, но небо в мире духов было бесцветным, словно затянутым белесой пеленой. Жутковатый серый дом в середине острова был по-прежнему грозен и недвижен, примерно таким Джон его и помнил. Было лишь одно явное отличие. На могиле, в которой они с Дыббаксом похоронили гориллу Макса, дворецкого Фелиции, теперь стоял надгробный камень — обезьяна в натуральную величину.

Они вошли в гостиную, где еще тлели в камине угли, и сели под черно-белым портретом Фаустины. Джону показалось, что в черно-белом варианте она еще больше похожа на Дыббакса, чем ему запомнилось с прошлого раза. Такая же своенравная и вредная. Неужели, когда он был тут в прошлый раз, она тоже находилась в комнате и наблюдала за ними? Вернее, не она, а ее незримый дух. Дух Фаустины.

—Как думаете, нам надо ее окликнуть? Позвать? — спросил Джон господина Ракшаса.

—Если она здесь, она придет сама. Не спеши, друг мой. Поспешишь — людей насмешишь. А заодно и духов. — Господин Ракшас откинулся на мягком диване и зевнул. — Эта комната, собственно, и предназначена для долгого, приятного ожидания.

Однако долго ждать им не пришлось.

—Кто вы такие? — произнес девичий голос. — И потрудитесь объяснить, что вы тут делаете.

Фаустина оказалась выше ростом, чем можно было предположить по ее портрету. Главное же — она была куда красивее. Джон подумал, что сейчас она, наверно, выглядит именно так, как в тот день, когда ее дух покинул ее тело — тело двенадцатилетней девочки-джинн. С другой стороны, он понимал, что Фаустина родилась двадцать четыре года назад. Так сколько же ей? Двадцать четыре? Или только двенадцать? Он очень надеялся на второй вариант. Сердце его забилось сильнее, а потом вдруг екнуло — в этот момент он впервые посмотрел в серые глаза Фаустины.

—Меня зовут Джон, — ответил он, поднявшись с места и слегка смутившись. — Я — друг вашего брата Дыббакса.

—Ты ведь был здесь прежде? Правильно?

—Да, был. Недавно.

—Я тебя узнала.

—Мы прибыли, чтобы отвезти вас домой, — сказал Джон. — Чтобы вы могли вернуться в свое тело.

Фаустина охнула и села, где стояла, прямо на пол. Трое гостей ждали, что она скажет.

—Вы не хотите? — с тревогой спросил Джон. — Вы хотите домой?

—Очень... — Она всхлипнула. — Сначала я мечтала, что кто-то придет, найдет меня и отведет домой. Но никто не шел... Никто не шел. — Фаустина расплакалась.

—Но мы же пришли, — сказал Джон.

И он рассказал ей, что Нимрод и Филиппа поехали в Лондон, чтобы вызволить ее тело из Музея восковых фигур, где она его оставила, отправившись вселяться в премьер-министра Великобритании.

В конце концов Фаустина все-таки перестала плакать, вытерла глаза, высморкалась и сказала:

—Не понимаю, как вы можете мне помочь. Я уже пробовала вернуться в свое тело. Ничего не вышло.

—Дело в том, что индийский доктор, которого вызвали, чтобы лечить премьер-министра, взял у него анализ крови, — объяснил Джон. — И вместе с его кровью в эту пробирку попали частицы твоего духа. Потому-то тебе и не удалось восстановить контроль над собственным телом. Но все это поправимо. Мой дядя Нимрод взял образец крови твоей мамы. Им-то мы и воспользуемся.

—И ты уверен, что все получится? Так просто? — удивилась Фаустина.

—Поверь, мы не пришли бы к тебе сейчас, если бы гнались за синей птицей. Равно как и за клетчатым единорогом, — провозгласил господин Ракшас.

—Это — господин Ракшас, — сказал Джон. — Он очень мудрый джинн. Хотя иногда его мудрые мысли не очень-то легко понять.

—У молодости с мудростью всегда нелады. — Господин Ракшас улыбнулся и кивнул Фаустине.

—А это — наш друг Лео Полити. Он был нашим проводником в мир духов. Лео все знает о жизни духов и призраков.

—Это явное преувеличение. — Немного смутившись, Лео вежливо поклонился Фаустине. — Но я — самый настоящий призрак.

—Что ж, значит, я действительно попаду домой, — сказала девочка. — Пусть даже ненадолго.

—Ты о чем? — спросил Джон, который был уже ослеплен красотой Фаустины и совсем забыл, для чего они с господином Ракшасом отправились ее искать.

—Я должна стать следующей Синей джинн Вавилона, — ответила Фаустина. — Так предначертано судьбой. Когда умрет Айша, я займу ее место. Разве не так, господин Ракшас?

—Да, ты права, — сказал старый джинн. — И в связи с этим я должен сообщить тебе, что Айша, да будь благословенно ее имя, недавно умерла.

—Ясно. Теперь я понимаю, почему вы за мной пришли, — сказала Фаустина и печально пожала плечами. — Раньше я никому не была нужна, а теперь сразу понадобилась.

—Это не совсем верно, — живо возразил Джон. — Просто раньше мы не знали, где искать твой дух. И сообразили, где ты можешь прятаться, совсем недавно, после того как мы с сестрой и с твоим братом побывали в этом доме.

—Значит, она тогда меня услышала? Это была твоя сестра?

—Да. Ее зовут Филиппа.

—Скажи, а кого Айша назначила в преемницы? Ведь я в мире духов...

Джон смутился. Сказав правду, он только подтвердит подозрения Фаустины. У него, Джона, действительно есть очень важный и очень личный повод спасать ее из мира призраков. Но он понимал, что врать в таком деле тоже нельзя. Особенно ей. Фаустина так прекрасна, ее нельзя обманывать ни словом, ни делом.

—Она назначила мою маму, — ответил он.

—Вот оно что... — протянула девочка. — Ну теперь совсем понятно, зачем я вам понадобилась и почему именно ты пришел сюда за мной. Джон, я нужна тебе и твоей сестре, чтобы вернуть маму, верно? Чтобы она осталась с вами. Я права?

—Права, — уныло сказал Джон. — Во всяком случае, все было именно так, пока мы с тобой не познакомились.

Фаустина отважно улыбнулась. И храброе сердце Джона отозвалось на ее улыбку. Он понял, что готов для нее на все. Если Фаустине потребуется его жизнь, он отдаст ее без колебаний.

Лео с господином Ракшасом понимающе переглянулись. Уж они-то, умудренные немалым жизненным опытом, прекрасно понимали, какая искра вспыхнула только что между их юными друзьями, хотя самим ребятам это было еще невдомек.

Господин Ракшас кашлянул, сознавая, что нарушает особую, очень значительную тишину, и произнес:

—Пожалуй, пора отправляться в путь. Ибо блины жарят на сковородке, а не на облаках в небе.

— Погодите, — сказала Фаустина. — Прежде чем мы вернемся в реальный мир, я должна рассказать вам кое-что важное, чего я сама не понимаю, но надеюсь, что Лео сможет это объяснить. Не знаю, как сказать... короче, в мире духов творится что-то очень странное.

—В мире духов всегда творится что-то странное, — мягко сказал Лео, не желая спорить с этой прекрасной юной джинн. — В сущности, слово «странный» замечательно описывает все, что творится в этом причудливом мире.

—Нет, вы меня не совсем поняли, — возразила Фаустина. — Дело не просто в странностях. Тут творится что-то нехорошее, неправильное. Думаю, тут поселилось зло. За последние двенадцать лет, а ведь я провела в мире духов уже двенадцать лет, я хорошо узнала здешние законы и всегда отличу просто странное от злого.

Фаустина взглянула на Лео с вызовом, словно ждала, что он начнет с ней спорить, и продолжала:

—Я тут кого только не встречала! И полтергейстов, и предрекающих смерть плакальщиц, и эфирных созданий, и фантомов, и видения разные... Даже пару демонов видела. Вы, думаю, и сами уже поняли, что мир духов очень похож на обычный реальный мир. Но несколько недель назад случилось что-то особенное, чего я до сих пор не могу себе объяснить. Я шла сюда, в дом, через сад и вдруг почувствовала, как меня неумолимо тащит куда-то в сторону — быстро и с такой силой, точно притягивает сильнейшим магнитом. Я представляла, куда несусь, но понимала, что спорить с этой силой просто бессмысленно. В то же время все призраки неслись в противоположном направлении. Прочь от тех мест, которые они так любят посещать, пугая людей. А потом я увидела, что их преследуют странные люди. Только сначала я не успела их хорошенько рассмотреть.

—Именно об этом я вам и рассказывал, — взволнованно сказал Лео Джону и господину Ракшасу. — Помните, в музее?

—Так вот, я их сразу не разглядела, — продолжала Фаустина. — Меня тянуло куда-то с такой силой, что я даже потеряла сознание. На сколько — понятия не имею. Может, даже на несколько часов. Когда я наконец пришла в себя, я не поняла, где нахожусь. Надо мной были своды гигантской подземной пещеры. В середине пещеры плескалось море, только состояло оно не из воды, а из жидкого серебра, и посреди моря возвышалась огромная зеленая пирамида.

—Зеленая пирамида под землей? — озадаченно повторил господин Ракшас. — Я о таком даже не слыхивал.

—Вокруг этой пирамиды копошились люди, такие же, как те, что прежде гнались за призраками, — продолжала Фаустина. — Я не очень поняла, что они делали. И не стала долго разбираться, а поспешила смыться. Потому что поняла что они вовсе не люди. Они только походили на людей. Если честно, я думаю, что это были зомби.

—Зомби? — воскликнул Джон. — Это такие мертвецы, которые прямо из гроба встают и ходят, не отделяясь от собственного тела?

—Вроде того, — согласилась Фаустина. — Только они были не мертвые. И не живые. Или наоборот: разом и мертвые и живые. Вот я и решила, что это зомби. Вернее, нет, не так. Я это слово не сама вспомнила, а услышала прямо там, от одного человека. Уж не знаю, кто он такой, но слово «зомби» он повторил несколько раз. А может, мне показалось... может, он произнес совсем другое слово? Я ведь, к счастью, не стояла с ним рядом. Поэтому они меня не заметили. Попадись я им в руки, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Выглядели они не очень-то дружелюбно. Так или иначе, я проблуждала по пещере некоторое время, пытаясь найти выход. И представляете? Оказалось, что я нахожусь в Китае.

—В Китае? — опешил Джон. — Ты шутишь!

—Если совсем точно — в Сиане, — сказала фаустина. — Столице Древнего Китая.

—Как же ты оттуда вернулась? — спросил Джон.

Фаустина пожала плечами:

—Кое-как добралась до местного аэропорта. В общем, ухлопала кучу времени, чтобы возвратиться сюда.

—И правда, странная история, — согласился господин Ракшас.

—Вот именно. Но самое главное состоит в том, что теперь в мире духов никого нет. Мне кажется; зомби поглотили всех духов, которые попались им под руку. С того дня я уже ни единого духа не видела. Вы первые. Вот я и думаю: быть может, Лео, раз уж он Ка-слуга, объяснит мне, что все это значит.

—Увы. У меня нет объяснений тому, что с вами случилось, — сказал Лео. — И я не знаю никого, кроме вас, мисс Фаустина, кто вдруг, столь неожиданно, очутился бы в Китае. Что до остальных духов, думаю, они ощутили нечто вроде сильнейшего природного катаклизма. Стихийное бедствие в мире духов. Существа, о которых вы рассказывали, вытеснили призраков из мест их традиционного обитания. Не исключено, что многие духи в тот день действительно были поглощены этой стихией. Поглощены безвозвратно. Не будь я обречен оставаться в храме Дендур на веки веков в качестве Ка-слуги, я тоже мог бы погибнуть вместе с остальными.

—Но разве это возможно? — спросил Джон. — Разве можно уничтожить призрака? Он же и без того мертвый!

—Способы есть, — ответил Лео. — Самый известный из них — так называемый экзорцизм, или изгнание нечистой силы, но большинство призраков достаточно разумны и не будут проводить время там, где им грозит столь серьезная опасность. Они тут же убегают. Как сделали духи которых мы встретили в лодочном домике.

Господин Ракшас кивнул.

— Нам и самим не мешало бы двинуться в путь, — сказал старый джинн. — Путь-то предстоит не короткий. Обратно, в храм Дендур.

Больше задерживаться они не стали; в слабом предрассветном сумраке прошли на веслах назад до Ньюберга и успели к первому утреннему поезду на Нью-Йорк. Под перестук колес господин Ракшас рассказывал Фаустине, что произойдет после их возвращения в реальный мир через двери храма, стоящего в музее в центре Нью-Йорка.

—Мы все втроем отправимся домой к Джону, — сказал он. — К этому времени Нимрод и Филиппа уже возвратятся назад из Лондона с твоим телом. Как только все мы вернемся в свои тела и обретем человеческий облик, ты сможешь поразмыслить над тем, что предпринять дальше, а мы примемся решать небольшую задачку, которую нам задал Лео.

—Спасибо, господин Ракшас! — воскликнула Фаустина. — Я так вам благодарна. Вам и Джону. А знаете, чего я жду больше всего на свете? Красок. Я хочу снова попасть из черно-белого мира в цветной.

До Метрополитен-музея добрались ближе к полудню. Забастовка музейных сотрудников, про которую они совсем забыли за время своего путешествия, была в полном разгаре. Поначалу это обстоятельство ничуть не мешало джинн. Они надеялись спокойно покинуть мир духов и вернуться в мир реальный. Однако у самых дверей храма Дендур их ожидала нежелательная встреча. В отсутствие смотрителей в этом зале все же нашелся охранник, причем пренеприятный. Уже знакомая им странная фигура с мечом стояла прямо перед дверью в храм, полностью блокируя вход. Меченосец как будто кого-то ждал или готовился к битве.

—Это один из них! — воскликнула Фаустина. — Именно таких людей, то есть зомби, я и видела в подземной пещере в Китае.

—Мы можем каким-то образом проскользнуть мимо него? — спросил Джон у Лео.

—Не думаю, — ответил Ка-слуга. — Он наверняка на нас нападет и поглотит. Я видел, как он это делает. Помните, я об этом рассказывал, когда мы только познакомились?

—Что же делать? — озадаченно проговорил Джон. — Мы не сможем вернуться обратно в наши тела, если не пройдем в реальный мир той же дорогой, через храм.

—Знать бы, что он тут высматривает... — Господин Ракшас задумался. — Пожалуй, я попробую с ним поговорить.

—Я бы не советовал, — всполошился Лео.

—А вдруг мне удастся его убедить? — продолжал господин Ракшас.

—Положа руку на сердце скажу, что это будет роковая ошибка, — сказал Лео.

—Но кто он, этот тип? — Джон ужасно расстроился и сердито качал головой. Они же совсем родом с домом! А этот меченосец топчется тут, загораживая дорогу в храм... и выходит, что до дому по-прежнему далеко.

Глава 10

Честная битва

Вокруг ринга на Мэдисон-сквер-гарден собралось двадцать тысяч человек, и Нимроду с Филиппой казалось, что большинство из них — болельщики Сэма, поскольку его появление на ринге вызвало оглушительный вой, ор и аплодисменты.

Джалобин поднялся на ринг под дружный свист и улюлюканье, публика негодующе бросала в него монеты и апельсиновую кожуру.

—Не обращайте на них внимания, — шепнула Филиппа Джалобину, когда они с Нимродом шли вслед за новоявленным борцом к отведенному для него стулу в углу ринга. — Сэм потому их сюда и пригнал! Он хочет вас смутить и напугать.

—Послушайте, мисс Филиппа, а почему вы решили, что я могу его победить? Борец-то из меня никудышный, и вы это прекрасно знаете. Кстати он тоже в этом не сомневается. — Джалобин кивнул на Сэма, который развлекал толпу, поигрывая недюжинными бицепсами. — Он уверен в победе.

—Конечно, — сказала Филиппа. — Сэм рассчитывает размазать вас по полу, завязать узлом, а голову вашу использовать вместо пресс-папье. Он сам говорил. Но он не знает про ваше секретное оружие и будет к нему не готов.

—Какое у меня секретное оружие? — удивился Джалобин.

—Ваша новая рука, — сказала Филиппа. — Забыли? Когда мы были в Индии, мы сделали вам новую руку — вместо той, которую отгрыз тигр. И эта новая рука намного сильнее обычной человеческой руки. Сэм об этом и не подозревает.

—Ты права! — воскликнул Нимрод. — Я и забыл об этом. А Сэм думает, что Джалобин — самый обычный человек.

—И не забудьте, — добавила Филиппа, — что, когда Самаэль боролся с Иаковом, победителей не было. У них, в сущности, получилась ничья. А ведь Иаков не такой уж силач. Силачом был его брат, Исав. А Иаков был такой мягкий, вежливый мальчик.

—Молодчина, что вспомнила, Филиппа, — сказал Нимрод. — Я эту библейскую историю как-то подзабыл.

—Надеюсь, что вы оба правы, — сказал Джалобин и сбросил с плеч накидку, которой, по всей видимости, снабдил его Сэм. — Совершенно не хочу, чтобы он сделал из моей головы пресс-папье.

Со спортивным облачением Сэм и правда расстарался. Когда они чудесным образом перенеслись в Нью-Йорк, и он и Джалобин были уже одеты по всем правилам рукопашных боев. Сам ангел красовался в роскошной белой, расшитой бриллиантами накидке и белом спортивном трико — таких парней публика просто обожает. Напротив, по черному трико Джалобина, а главное — по ожерелью из белых черепов у него на шее было понятно, что Сэм изобразил соперника отъявленным злодеем. Он снабдил крошечными черепами даже шнурки черных спортивных ботинок дворецкого.

Джалобин вышел на середину ринга и пожал руку противнику. Тот нагло ухмылялся. Дворецкий возвратился в свой угол, стараясь улыбаться поувереннее и порешительнее, но ему это не удавалось. Получалось скорее зловеще. В Джалобина снова полетели апельсиновые корки, одна угодила ему прямо в голову. И тут, возвещая о начале боя, бухнул гонг.

—Удачи, Джалобин, — сказал Нимрод, похлопав своего дворецкого по плечу. — Удача вам весьма пригодится.

Сэм протянул руку. Джалобин решил ее снова пожать и тут же полетел по воздуху, точно деревенский мальчишка, который в жаркий летний день прыгнул с тарзанки в пруд. Филиппа и Нимрод даже зажмурились — с таким оглушительным треском приземлился Джалобин на брезентовое покрытие ринга. Громче, чем падает рояль с верхнего этажа! Бедный дворецкий так и остался лежать, а рефери начал отсчет. Сэм уже собрался торжествующе обходить ринг под рукоплескания болельщиков. Филиппа и Нимрод приоткрыли глаза. А потом, с явной неохотой, то же самое сделал и Джалобин.

—Встаньте, Джалобин! — завопил Нимрод. — Скорее! Иначе проиграете!

—Сию минуту, сэр, — заплетающимся языком сказал Джалобин и встал, покачиваясь, точно пьяный. Толпа загудела. И тут новый могучий удар Сэма обрушился на Джалобина, и тот рухнул как подкошенный.

—Н-да, этот ангел совсем не ангел, — заметил Нимрод. — Но он, похоже, понимает, как угодить американским зрителям.

Филиппа покачала головой и украдкой смахнула слезы. Каждое мгновение этого матча причиняло ей боль. Она не могла спокойно смотреть на то, как Джалобина мутузят, словно тряпичную куклу, тем более что это она, Филиппа, заставила его драться с ангелом. И все-таки девочка по-прежнему была уверена, что Джалобин может победить Сэма. Просунув голову под веревки, она крикнула лежащему ничком дворецкому:

—Не забывайте про руку, Джалобин! В следующий раз, когда эта горилла вас атакует, отразите удар рукой!

Джалобин поднялся. Но ноги его разъезжались. Сэм горделиво выпятил грудь, считая, что следующим ударом сможет закончить бой. Локоть его, словно кувалда, с размаху надвигался сверху на плечо Джалобина. Тут дворецкому и пришел бы конец, но он инстинктивно выставил руку, чтобы хоть как-то себя защитить.

Всем показалось, будто локоть Сэма натолкнулся на цельный кусок стали! Ангел взвыл, скорчился от боли и закружил по рингу, прижимая к себе поврежденную кисть. Костей он, впрочем, не переломал, но ушиб был сильнейший.

—А теперь сгребите его в охапку и шваркните об пол! — воодушевившись, завопила Филиппа.

Джалобин снова послушно сделал то, что предложила девочка, и своей неимоверно могучей рукой отправил Сэма в затяжной полет. Ангел шумно грохнулся на брезентовое покрытие ринга — точно хлопнула дверь в замке какого-нибудь великана. Толпа взбесилась.

—А теперь обхватите его за шею, — вопила Филиппа, — прижмите его плечи к полу и не отпускайте, пока судья не скажет «три»!

Джалобин послушно ухватил огромного ангела и со всей силы вжал его в пол.

—Один... — сказал рефери, хлопнув ладонью по брезенту.

—Слушай, похоже, Джалобин может взять верх над этим задавакой, — заметил Нимрод.

— Два, — произнес рефери и снова хлопнул ладонью об пол ринга.

Сэм отчаянно силился подняться, но ему был нечего противопоставить неимоверной мощи, заключенной в руке Джалобина. Издав оглушительный вздох, он весь обмяк. Ангел признал поражение.

—Три!

Джалобин победил. Судья поднял вверх его руку и объявил:

—Победитель!

Счастливая Филиппа расцеловала Нимрода.

—Все получилось! — кричала она. — Мы победили!

Они влезли на ринг. Пока Филиппа обнимала дворецкого, Нимрод поднял вверх и другую его руку тоже. Триумф был полный.

—Молодец, Джалобин, — сказал он. — Я и не знал, что вы на такое способны.

—Спасибо, сэр.

Сэм еще немного полежал на спине, потом перекатился на свой изрядный живот и недоуменно помотал головой, точно не веря в произошедшее. Потом он в сердцах ударил кулаком об пол.

—Надеюсь, он злится на себя, а не на нас, — сказал Нимрод. — Расстраивать ангелов — дело опасное. Помните, за что были разрушены Содом и Гоморра? Ангелы умеют мстить.

Джалобин поморгал, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь струившийся со лба пот. Когда же он снова посмотрел на Филиппу, то увидел, что все они опять оказались в картезианских катакомбах, в окрестностях Мальпенсы. На Джалобине был его обычный костюм дворецкого. Сэм сидел на полке меж двух мертвецов, и вид у него был совершенно несчастный.

Филиппа положила руку на плечо ангела.

—Не расстраивайтесь, Сэм, — сказала она. Решив как-нибудь ободрить побежденного, она добавила: — Мне очень понравился ваш костюм. Он такой... ангельский.

—Какой же я ангел? Уступил этому щеголю... — Сэм вздохнул. — Плох тот ангел, который не может в честной схватке победить английского дворецкого.

—Не стоит недооценивать английских дворецких, — проронил Нимрод. — Они — янычары цивилизации.

—Я даже не знаю, где святой Бруно, — уныло сказал Сэм. — А вы? Не видели? Это тот парень, чьи кости я, собственно, и должен охранять. Вы верно сказали: я охраняю не всех. Беда в том, что еще в тысяча семьсот пятидесятом году все ярлыки оказались перепутаны, понимаете? И я его потерял. Я — безнадежный неудачник.

—Думаю, я смогу вам помочь, — промолвил Нимрод. Взяв одну из горящих свечей, он пошел по коридору, уставленному стеллажами с трупами. — Судя по виду, большинство этих ребят монахи.

Нимрод остановился перед одним из явно очень старых скелетов.

—Но этот особенно интересен, — произнес он. — Он держит в руках череп. Это обычно означает что-то важное. Взгляните-ка! На голове-то у него какая-то ржавая железяка. Если не ошибаюсь, это небольшая корона, да еще с семью звездами. Это тоже означает что-то важное, потому что на гербе картезианцев вокруг креста семь звезд.

Сэм встал, и на лице его засветилась широченная улыбка.

—Вы уверены?

Ровно в этот момент голова скелета упала на пол, словно кокосовый орех с дерева.

—Похоже, сам старик Бруно подтвердил, что это именно он, Сэм, — сказал Джалобин.

Нимрод подобрал древний череп и стер с него пыль.

—На голове у него что-то написано, — сказал он, надевая очки. — Только надпись сильно стерлась от времени. Ага, латынь. «Святой Бруно Исповедник, основатель Картезианского ордена». — Нимрод бросил череп Сэму. — Друг мой, это, без сомнения, тот, кого вы ищете. Этот парень — не кто иной, как святой Бруно.

—Святой Бруно, — повторял Сэм, нежно поглаживая череп. — Нашелся!

Нимрод вытер руки носовым платком, который дал ему заботливый Джалобин.

—Я уж думал, что никогда его не найду! — воскликнул Сэм со слезами на глазах. — Как вас отблагодарить?

—Для начала позвольте нам забрать отсюда нашу подругу, — сказал Нимрод.

—Конечно, забирайте, — сказал Сэм. — Мы же договорились. Ваш дворецкий победил меня в честном бою.

Нимрод с Джалобином прошли по коридору и снова подняли носилки с Фаустиной.

—Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, только кликните, — сказал Сэм. — Все для вас сделаю. По первому зову.

—Вот и славно, — обрадовался Нимрод.

—Да вы просто ангел! — добавила Филиппа.

Глава 11

Снова зомби Фаустины

—Не очень-то он похож на зомби, — заметил Джон.

Они по-прежнему находились в храме, но переступить через заветный порог, чтобы вернуться в реальный, цветной мир, не было никакой возможности: там грозно возвышалась фигура с мечом. Зомби, или как уж он там прозывался на самом деле, стоял к ним спиной, а лицом был обращен к Крылу Саклеров, точно цель его заключалась в том, чтобы предотвратить любое вторжение в мир духов через порог храма Дендур.

—Фаустина, по-моему, ты просто насмотрелась дурацких фильмов, — добавил Джон.

—Ну и как, по-твоему, выглядят зомби? — Девочка обиделась.

—Тупой, неуклюжий трупешник, который жаждет человеческой плоти, — ответил Джон. — Это все знают.

—Ну и кто из нас фильмов насмотрелся? — хихикнула Фаустина.

—Этот тип совсем не похож на труп, — продолжал Джон. — И на людоеда тоже.

—Зато тупой и неуклюжий, — сказала Фаустина. — Но ты, Джон, по тупости ему почти не уступаешь. Может, ты тоже зомби?

Джон понял, что Фаустину ему не переспорить. И в этом она очень похожа на его сестричку Филиппу.

—А может, он — зомби-призрак? — сказала она. — И вместо человеческой плоти потребляет духов и призраков. Вы ведь так говорили, Лео? Он правда поглощает духов, вы видели?

—Совершенно верно, мисс, — подтвердил Лео.

—Глупости, — сказал Джон. — Я о таком никогда не слышал.

—Так-так! Вы слыхали, что в споре кошки с собакой еще никогда не было победителей? А заодно и смысла. — Господин Ракшас усмехнулся. — Кто бы он ни был, он стоит у нас на пути. Как же нам поступить? Мне видится два выхода: либо искать другой храм, либо как-то пробраться мимо нашего меченосного приятеля.

—Подобного храма во всей Северной Америке нет, — сказал Джон.

—А в Южной? — спросила Фаустина. — и например, в Центральной Америке?

—Возможно, и есть, — сказал господин Ракшас. — Вопрос в том, имеем ли мы время на такую роскошь? Ведь надо как-то добраться туда, а потом оттуда — обратно сюда, чтобы воссоединиться с телами.

—Согласен, это проблема, — кивнул Джон.

—Ах да, я и забыла, что тебе надо поскорее от меня избавиться, Джон, — едко сказала Фаустина.

—Фаустина, ты запираешь дверь на вареную морковку и рассчитываешь, что кто-то будет в эту дверь ломиться? — по обыкновению загадочно высказался господин Ракшас.

Фаустина на мгновение притихла.

—Один из нас должен попробовать его отвлечь. Этого зомби, — уточнила она и, вызывающе посмотрев на Джона, вздернула подбородок, будто готовилась к новому витку спора. — Тогда двое других смогут пересечь порог.

—Я это сделаю, — предложил Джон. — Я из вас самый ловкий и быстрый.

Господин Ракшас вздохнул и сжал плечо Джона своей сухой старческой рукой.

—Благоразумие мне подсказывает, что в желудке у этого зомби может оказаться весьма неуютно. Отвлекать его пойду я. — Старый джинн жестом остановил все возражения Джона: — Будет так, как я сказал, Джон. В противном случае в опасности окажется не только твоя жизнь, но и жизнь Филиппы. Спроси-ка себя: как она вернет свою джинн-силу из твоего тела, если внутри этого тела не будет твоего духа и ей некому будет помочь?

Старый джинн, как всегда, был мудр. Джон кивнул.

—Вы будете осторожны, договорились?

—Разумеется, я не стану лезть на рожон, — сказал господин Ракшас и тут же, но уже куда тише, прибавил: — Но если стричь газон во время скачек, всегда есть риск попасть под копыта. — Он кивнул на затененную нишу у дверей храма. — Прячьтесь там, — велел он Джону и Фаустине. — А когда я его отвлеку, сразу бегите.

—Удачи! — сказал Джон.

—Мальчик вам обязательно поможет, — напоследок сказал господин Ракшас Ка-слуге храма Дендур.

—Что он имел в виду? — спросил Джон у Фаустины, когда они спрятались в нише.

Фаустина пожала плечами:

—Ты же его знаешь. Я не понимаю даже половины того, что он говорит.

На самом деле девочка поняла то, что до Джона пока еще не дошло: господин Ракшас не надеется остаться в живых после встречи с зомби.

Джон улыбнулся и подготовился к рывку в другой мир.

Господин Ракшас уже стоял прямо за спиной зомби. Он поплевал себе на ладони, потер их, точно предвкушал что-то интересное, и, откашлявшись, произнес:

—А ну-ка изволь убраться с дороги, ты, большая тупая уродина!!!

Переминаясь на огромных столпообразных ногах, существо медленно повернулось к господину Ракшасу и уставилось на него немигающими кукольными глазами. Джон был вынужден признаться себе, что это существо действительно похоже на зомби — тех, о которых он читал или которых видел в кино. Только теперь, рассмотрев зомби вблизи, мальчик понял, что это китаец: узкие глаза, высокие скулы и обвисшие усы, как у китайского болванчика. Зомби-китаец? Почему бы нет? В Китае тоже должны быть зомби, как и везде.

Пустые глаза зомби, похоже, умели видеть, и очень неплохо, поскольку чудище мгновенно рванулось вперед, стремясь сгрести господина Ракшаса своей огромной лапищей. Но старый джинн проскользнул у него под мышкой и, прихрамывая, заспешил вон из храма — в музейный зал. Зомби затопал следом.

—Бежим! — скомандовал Джон. — Скорее!

Он схватил Фаустину за руку, и, выскочив из храма, они бросились вниз по лестнице в мраморные залы Крыла Саклеров. Дети тут же перестали друг друга видеть, поскольку вступили в реальный мир. На бегу они наперебой окликали зомби, надеясь отвлечь его от господина Ракшаса.

Конечно, чудище все равно бы ничего не увидело, но оно даже не смотрело в их сторону. Со всех ног оно припустило за стариком. А тот явно нарочно пробежал через холодный водоем перед храмом и через поток охлажденного кондиционером воздуха, чтобы остаться видимым для своего преследователя. Он точно поддразнивал зомби.

Внезапно меченосец начал двигаться втрое быстрее, точно электричка по рельсам. А господин Ракшас как раз в этот момент остановился, чтобы отдышаться и осмотреться. Джон в ужасе вскрикнул. Сейчас его другу придет конец!

—Господин Ракшас, берегитесь! — завопил он.

В следующую секунду зомби врезался в старика. Но не повалил его. И не пролетел сквозь него без всякого ущерба. Господин Ракшас просто исчез. Его еле заметный силуэт пропал: вот он был и — нету! Он исчез полностью, точно зомби поглотил его целиком, без остатка. Чудище по инерции прошло еще несколько шагов вперед и свернуло за угол.

Джон и Фаустина остановились, надеясь, что господин Ракшас как-то обнаружит свое присутствие. Но тщетно. Дети стали кричать, звать его, но секунды, а потом и минуты шли, а старый джинн не появлялся.

—Случилось так, как описывал Лео. — Фаустина вздохнула. — Его поглотил зомби.

По-прежнему держась за руки, они пересекли зал и подошли к ступеням, ведущим в храм Дендур, откуда с нескрываемой тревогой выглядывал Лео Полити. Юные джинн стали видимы едва пересекли обрамленный колоннами порог.

—Бегите, — сказал им Лео. — Вдруг этот зомби вернется?

—Мы не можем уйти без Ракшаса, — твердо сказал Джон.

—Но господин Ракшас сделал это именно для того, чтобы спасти вас, — сказал Лео. — Он знал, чем это кончится. Он знал, на что идет. Он пожертвовал собой ради вас, дети.

Джон покачал головой.

—Не может быть... — сказал он в совершенном отчаянии. — Не верится... Господин Ракшас... Не может быть!

Фаустина сжала руку Джона, потом обняла его.

—Лео прав, Джон, — сказала она. — Нам надо идти как можно скорее. Иначе зомби вернется и сделает с нами то же самое, что с господином Ракшасом.

—Как ты не понимаешь?! — воскликнул Джон. — Он мой друг. Я не могу оставить друга в беде.

—Слишком поздно, Джон, — ответила Фаустина. — Его уже нет. Господин Ракшас погиб.

Глава 12

Глас тишины

Нимрод с Джалобином вынесли тело Фаустины из катакомб и аккуратно погрузили в машину «скорой помощи». Дворецкий поспешно сел за руль и завел мотор, а Нимрод и Филиппа устроились рядом с ним.

—Куда едем, сэр? — спросил Джалобин. — На какую-нибудь тихую полянку? Или будем искать удобную крышу? Где вам сподручнее сотворить смерчик?

—Джалобин, ваша новообретенная любовь к путешествиям на смерче меня несколько тревожит, — сказал Нимрод.

Он вынул сотовый телефон и позвонил в Нью-Йорк. Марион Моррисон тут же сняла трубку. Выяснилось, что мистер Гонт неуклонно идет на поправку, а вот в состоянии миссис Трамп изменений нет, она по-прежнему в коме. От Джона и господина Ракшаса никаких вестей не поступало. Нимрод поблагодарил Марион и отключился.

—Надо бы связаться с Джоном и господином Ракшасом и узнать, где они и что у них происходит, — сказал он. — Я хочу попросить Ракшаса перенести дух Фаустины сюда, в Италию. Нас это избавит от поездки в Нью-Йорк. Но главное, Италия находится на полпути к Вавилону. Не стоит забывать, что время поджимает, и очень сильно. Прошло уже почти три недели с тех пор, как ваша мама отправилась в Иравотум.

—А как же мы с ними свяжемся? — спросила Филиппа.

—Поступим, как мундусяне, когда они хотят войти в контакт с миром духов, — сказал Нимрод. — Устроим спиритический сеанс.

—Сеанс? — удивился Джалобин. — Уж не хотите ли вы сказать, что вся эта мура с крутящимися блюдцами и правда помогает связаться с загробным миром?

—Отчасти. Самое важное — выбрать удачного медиума. Поэтому очень кстати, что мы оказались в Италии. Лучший в мире медиум проживает в Риме. Вперед, Джалобин. Мы едем в Рим. В Вечный город Рим.

—Кто такой медиум? — спросила Филиппа.

—Медиум — это человек, у которого имеются особые способности для общения с миром мертвых или с представителями другого мира или измерения. Иначе их называют экстрасенсами.

—Или экстра-нонсенсами, — пробормотал Джалобин, ловко ведя машину по извилистой горной дороге. — Короче, психи. Сколько же их развелось! Глупцов, которые лезут в чужие, непонятные для них дела. Сэр, я-то думал, что вы не подвержены этой модной заразе.

—Обычно я сторонюсь экстрасенсов, Джалобин, — признался Нимрод. — Но сейчас особый случай. Кроме того, мадам Тео Софи не обычный медиум. Она и в самом деле обладает уникальными способностями. Впрочем, это неудивительно. Ведь в возрасте восемнадцати лет она отправилась в Тибет и целых семь лет училась там у Братьев.

—У каких братьев? — спросила Филиппа.

—У истинных авторов Тибетской Книги мертвых, — ответил Нимрод. — Это монахи и ламы, которые знают о загробной жизни больше, чем любые другие мундусяне от начала времен до наших дней. Они научили ее всему, что знали сами. И она посвятила всю свою жизнь спиритизму.

Джалобин доставил их из Мальпенсы в Рим за несколько часов. Доехав до предместий, Джалобин спросил у Нимрода адрес мадам Софи.

—У нее нет адреса, — сказал Нимрод. — Тео единственная жительница Рима, которая не нуждается в почтовом адресе.

—Но где она живет? — спросил Джалобин.

—Она знаменита еще и тем, что живет в единственной пирамиде города Рима, — сказал Нимрод. — Так что нам просто надо выяснить, где эта пирамида.

Опустив стекло на дверце машины «скорой помощи», Нимрод высунул голову и на прекрасном итальянском языке спросил дорогу у сидевшего на мотоцикле полицейского с пышными рыжими усами. Тот затараторил и показал: прямо, а потом налево. Договорив и закончив жестикулировать, он лихо отдал Нимроду честь.

Джалобин поехал дальше.

—Неужели мадам Софи живет в пирамиде? — спросила Филиппа у дяди. — В настоящей пирамиде?

—Да, пирамида самая настоящая, — подтвердил Нимрод. — Ее построили в двенадцатом году до нашей эры, чтобы похоронить одного богатого римского претора, то есть судью, по имени Гай Цестий, который непременно хотел выпендриться, вот и заказал семейный склеп такой причудливой формы. До мадам Софи там никто не жил. Вообще-то жить в пирамиде не каждый сумеет.

—Еще бы! — согласился Джалобин. — Поди попробуй подыскать себе мебель. Но ведь она нам просто так не поможет. Наверняка потребует от вас чего-нибудь взамен, сэр. Три желания, например. А это всегда заканчивается неприятностями.

—Я уже выполнил три ее желания, когда виделся с ней в прошлый раз. Как иначе ее пустили бы жить в пирамиде?

Наконец показалась сама пирамида. По сравнению с египетскими пирамидами, которые Филиппа видела прошлым летом, римская пирамида Цестия показалась девочке слишком островерхой. Прямо как тонко заточенный карандаш. Сделанная из белого мрамора, пирамида была не меньше тридцати метров высотой. Она превосходно сохранилась. В новехонькой отделке чувствовалась рука какого-то модного современного, может быть, даже парижского, архитектора.

Мадам Тео Софи ожидала их прибытия у своей треугольной двери. Филиппа и Джалобин были этим совершенно потрясены, поскольку Нимрод не делал великому медиуму, вернее, медиумше, никаких предварительных звонков.

Тео Софи, высокая итальянка с длинной лебединой шеей, рыжими волосами и крупным носом, была в огромных, как телеэкраны, темных очках.

—Я почувствовала ваше приближение минут десять назад, — сказала мадам Софи. — Кстати, вы по пути останавливались? Говорили с полицейским на мотоцикле? У него такие большие рыжие усы, верно?

—Откуда вы все это знаете? — спросил Джалобин.

—Я — Тео Софи, — величественно сказала она так, будто это все объясняло.

Они вошли внутрь пирамиды. Окон тут не было, но освещение оказалось вполне ярким и откуда-то веяло прохладой, хотя пространство было замкнутым, и там же в огромном количестве бродили кошки.

Нимрод представил экстрасенсу свою племянницу и дворецкого.

Мадам Софи решительно приступила к делу.

—Вы приехали поговорить с кем-то с той стороны, верно?

—Да. — Нимрод не стал отнекиваться и собрался было объяснить суть дела, как вдруг мадам Софи начала плакать. — Что случилось, милая леди? Почему вы плачете?

Мадам Софи сняла очки и промокнула глаза носовым платком.

—Я не могу сделать то, о чем вы просите, — сказала она. — Либо я утратила свой дар, либо на той стороне происходит что-то неладное. За последние несколько недель я пробовала говорить с духами много раз. Но практически безуспешно. Словно там вообще никого нет. Я с таким явлением никогда прежде не сталкивалась.

—Что это значит? Как это — никого нет? — удивился Нимрод.

—Никого нет. В загробном мире пусто. — Мадам Софи высморкалась и сунула носовой платок за манжету платья. — Обычно с той стороны слышно много голосов, там довольно шумно. А сейчас тишина. Духи, с которыми я обычно разговариваю здесь, в Риме, больше не отзываются.

—Странно, — сказал Нимрод.

—Еще как странно! При этом в последнее время все музеи и древние храмы в нашем городе постоянно сообщают о паранормальных явлениях, число которых увеличивается с каждым днем. Музейные смотрители не хотят больше дежурить в залах. Все бастуют.

—То же самое происходит в Нью-Йорке, — сказала Филиппа.

—Для грабителей полное раздолье, — заметила мадам Софи.

—В самом деле? — спросил Нимрод. — Что вы имеете в виду?

—Здесь, в Италии, во время забастовок уже ограбили множество музеев, — пояснила мадам Софи. — И есть еще одна странность. Крадут каждый раз одно и то же. Изделия из нефрита.

—Нефрит? — переспросил Нимрод. — Занятно.

—Для меня драгоценные камни никакой ценности не имеют, — объявила мадам Софи.

Филиппа подумала, что мадам несколько лукавит, поскольку на ее длинной шее красовалось ожерелье с бриллиантами.

—Но если меня лишат общения с духами, жизнь моя станет пустой и бесцельной, — добавила мадам Софи. — Я даже ходила к форуму. Хотела побеседовать с самыми старыми духами Рима. Но не смогла их дозваться. Они словно боялись со мной заговорить. — Она пожала плеча, ми, — Или их там вовсе нет.

—Люди, с которыми я желаю войти в контакт, на самом деле не мертвы, — сказал Нимрод. — Это бестелесные джинн. Мой племянник Джон Гонт и мой друг, господин Ракшас, с которым, как мне кажется, вы знакомы.

—Они нас не услышат, — со знанием дела сказала мадам Софи. — Раз они не мертвы, они не привыкли к миру духов и не знают его законов. Впрочем, если они поступили здраво и вошли в мир духов через особую дверь, например через портал храма, то возможно...

—Они так и сделали, — вмешалась Филиппа. — Они вошли через храм Дендур. В Нью-Йорке. Это — египетский храм, посвященный богине Исиде, а построил его римский император Август.

—В таком случае они наверняка выбрали себе проводника по миру духов. В каждом египетском храме есть Ка-слуга. Надо попробовать с ним связаться. Уши любого Ка-слуги настроены особым образом: он всегда слышит, если его зовут с другой стороны. Да, надо с ним связаться... если, конечно, он там еще существует.

Мадам Софи привела их в просторную комнату и пригласила за стол. Усевшись, они, опять же по знаку мадам Софи, взялись за руки. Она набросила на голову черную кружевную накидку, сняла свои непомерно большие очки, закрыла глаза и начала делать глубокие вдохи, раздувая ноздри крупного носа. Через несколько минут Филиппа была абсолютно уверена: мадам Софи спит! Девочка взглянула на Джалобина и еле удержалась, чтобы не фыркнуть, — уж очень забавную рожу скорчил он в ответ.

Спустя какое-то время дама выпрямилась и произнесла:

—Я обращаюсь к Ка-слуге храма Дендур, что прежде находился близ Асуана в Египте, а теперь на Манхэттене в Нью-Йорке. Если ты слышишь меня, о проводник духов, прошу тебя откликнуться. Радом со мной — друзья господина Ракшаса и Джона Гонта, и они желают с ними поговорить.

Прошла еще одна минута, и постепенно Филиппа начала различать лившийся откуда-то слабый звук, точно где-то вдали включили радио. И вдруг она поняла, что звук идет из открытого рта мадам Софи! А спустя еще пару секунд она почувствовала, как волосы у нее на голове встают дыбом, потому что изо рта мадам Софи донесся чужой голос. Он говорил медленно, с иностранным акцентом, точно заново учился произносить слова после жизни на безмолвных горных вершинах какой-то далекой-далекой страны. Голос звучал, а губы мадам Софи при этом не двигались.

—Я — Ка-слуга храма Дендур, — произнес голос. — Меня зовут Лео Полита. Радом со мной племянник Нимрода Джон и его подруга Фаустина, Мы находимся в храме в нью-йоркском музее.

—Это они! — Филиппа даже взвизгнула — Слава богу, у них все хорошо!

—Замечательно. — Мадам Софи сжала руку Нимрода. В ее глазах снова стояли слезы, но на этот раз это были слезы счастья. — Ну же, — сказала она Нимроду своим собственным голосом. — Поговорите с ним. Он услышит вас через мои уши.

Джон и Фаустина как раз собирались снова покинуть храм, когда Лео почесал пухлыми пальцами ухо и дал им знак задержаться.

—Ко мне обращается голос. С той стороны, из реального мира, — сказал он. — Эта дама — медиум, а рядом с ней находятся твой дядя и твоя сестра, Джон.

—Я ничего не слышу. — Джон вздохнул и горестно покачал головой. После гибели господина Ракшаса он, похоже, разучился видеть и слышать. У него отказали все чувства. И неудивительно. Но он испытал большое облегчение оттого, что Нимрод вышел на связь. Дядя наверняка подскажет, что делать.

—Тссс, — сказал Лео. — Ваши уши пока не улавливают голоса, предназначенные для духов. Именно поэтому ты ничего не слышишь. Я буду посредником в вашем общении. Подождите несколько мгновений, а потом говорите. Они услышат вас через меня.

Лео закрыл глаза и, глубоко вдохнув, вошел в состояние, похожее на легкий транс. Рот его открылся, и оттуда донесся звук. Странный, холодящий сердце звук, который — Джон это инстинктивно почуял — исходил уже не от Лео. Помнится, именно такой звук производит отсос, которым зубные врачи пользуются для откачивания лишней слюны изо рта пациентов. Но звук нарастал и постепенно стал похож на жужжание кофеварки, которая готовит капучино. Потом — на рев пылесоса. А потом вдруг наступила тишина, и эту тишину прорезал человеческий голос. Очень знакомый голос.

Джон оглянулся.

—Следи и дай знак, если вернется зомби, — попросил он Фаустину.

—Джон? — Голос Нимрода лился из неподвижного рта Лео. — Ты меня слышишь?

—Слышу! — завопил Джон. По правде говоря, голос Нимрода был очень слабым и далеким, поэтому мальчик решил, что надо кричать, чтобы его самого было лучше слышно на том конце этой незримой телефонной линии. — Как здорово, что ты... позвонил!

—Фаустина с вами?

—Да, она здесь.

—И господин Ракшас рядом? Мне надо с ним поговорить.

—Нет, его нет... — сказал Джон. — С ним случилось страшное... Тут ходит зомби... Он его поглотил. Ракшас исчез. — В горле у Джона стоял ком, он выдавливал каждое слово с неимоверным горьким усилием, словно вот-вот задохнется.

—Поглотил? Как так?

—Не знаю. Это случилось здесь, в музее. Туг ходит зомби, он похож на какого-то древнего китайского воина. Он распугивает всех остальных призраков. А если кого догонит, он их просто... всасывает, втягивает в себя. Короче, поглощает. Так и произошло с господином Ракшасом. — Джон сглотнул слезы. — Нимрод, я не знаю, жив он или мертв.

—Говоришь, зомби-китаец? — Нимрод задумался. — Я о таком никогда не слышал.

—Я ничего не выдумываю. Господин Ракшас исчез в одну секунду: был и нету.

—Послушай, Джон, — твердо сказал Нимрод. — Я хочу, чтобы вы с Фаустиной немедленно отправились домой и проверили его тело. Не исключено, что у него были серьезные основания так неожиданно исчезнуть, чтобы затем вернуться в собственное тело.

—А что, если его там нет? Что, если он погиб? И как мне самому разобраться? Я ничего в этом не понимаю. Как я отличу по его телу, в порядке его дух или нет?

—Если дух Ракшаса не вернулся в тело, тут уж ничего не поделаешь. Просто оставь его тело лежать, где лежит. А вы с Фаустиной садитесь в самолет и летите сюда, в Италию. Только тело твое должно остаться дома, Джон. Помни, что проклятие Мафусаила еще действует. Если твое тело и твоя джинн-сила разом покинут Нью-Йорк, отец снова начнет стареть.

—Ладно, прилетим, — уныло согласился Джон. — В Италию... Но почему в Италию? Я думал, вы в Лондоне.

—Пришлось поменять планы, — ответил Нимрод. — Тело Фаустины оказалось в Италии. Скажи ей, что с телом все хорошо, Фаустина по-прежнему красива.

—А где вы в Италии? — спросил Джон.

Но ответа не было. Тишина.

—Джон, — сказал вдруг Нимрод. — Почему ты решил, что ваш зомби — китаец?

Джон рассказал ему о катаклизмах в мире духов, о том, как Фаустина оказалась в Сиане, древней столице Китая, и о том, что зомби из музея был точно таким же, как те зомби, которых она видела в Китае.

—Честно говоря, Фаустина точно не знает, кто это на самом деле. Может, и не зомби. Просто слышала это слово в Китае. Эти... существа его сами произносили. Но на самом деле они могут оказаться кем угодно.

—Понятно, Джон, — сказал Нимрод. — Слушай меня внимательно. Я прошу вас с Фаустиной приехать в Венецию. Мы будем ждать вас в гостинице «Палаццо Гравелли». В мире духов явно происходит что-то очень и очень странное, и полагаю, чем раньше мы выясним, что это, тем лучше.

—В Венецию? — переспросил Джон. — Почему в Венецию?

—Потому что в Венеции находится одно из лучших собраний древних книг о Китае. Я попробую разузнать побольше об этом вашем зомби.

—Джон! — закричала Фаустина. — У нас гости.

Обернувшись, Джон увидел, что зомби-китаец уже шествует своей механической походкой по музейному залу. Прямиком к ним.

—Дядя, прости, нам надо идти! — закричал Джон Нимроду. — Зомби вернулся! Встретимся в Венеции... Надеюсь.

Он схватил Фаустину за руку, и они со всех ног побежали прочь из зала.

Глава 13

Вундеркинд

С тех пор как Дыббакс покинул Лас-Вегас, он обретался в Нью-Йорке и наслаждался жизнью. Британец Адам Аполлониус посвятил ему все свое время и усилия всей своей команды. Он создавал из мальчика новую звезду. Дыббаксу предстояло блистать в собственном шоу «Вундеркинд» — в прямой трансляции на всех каналах.

—Для начала мы полностью изменим твой имидж, — объявил Аполлониус. — Создадим тебя заново. Чтобы ты выглядел как звезда. Поскольку звездой тебе и быть. И очень скоро.

—Давайте сразу поменяем мне имя, — сказал Дыббакс. — Я всегда хотел от него избавиться.

—Я как раз считаю, что Дыббакс звучит очень неплохо, — заметил Аполлониус. — Это означает...

—Я и без вас знаю, что это означает, — оборвал его Дыббакс. — И я это имя ненавижу, я хочу зваться как-то иначе.

—Ладно, пусть будет другое имя, но такое чтоб ассоциировалось с волшебством и магией. — Аполлониус фыркнул. — Например, Дэвид Половина магов и фокусников в мире зовутся Дэвидами. Ты замечал?

—Терпеть не могу имя Дэвид, — заявил Дыббакс. — Мне нравится ваше имя.

—Прости, дружок, но я пока своим пользуюсь.

—Ну, я имел в виду... имя такого типа. Немного... этакое...

Аполлониус задумался.

—Как тебе Джонатан Таро? Знаешь, есть такие карты, Таро? С их помощью предсказывают будущее. Предсказания, разумеется, липовые, но имя таит в себе что-то волшебное, верно? Что скажешь?

—Джонатан Таро... — повторил Дыббакс, пробуя имя на зуб. — Мне нравится.

—Значит, Джонатаном Таро тебе и быть! — Аполлониус хлопнул в ладоши и довольно потер их в предвкушении дальнейших событий. — Ну а как ты предпочитаешь выглядеть?

—В смысле?

—Ну, сам понимаешь. Каким ты себя видишь?

Внешнему виду Дыббакс никогда не придавал особенного значения. Он редко причесывался, редко стригся и редко мыл голову. Ходил почти всегда в футболке, черных джинсах и мотоциклетных ботинках. Он сделал свой выбор раз и навсегда и больше об одежде не думал, во всяком случае о своей. А глядя на других, в основном морщился от отвращения и жалел идиотов, которые вынуждены так выпендриваться.

—Может, ты хотел бы выглядеть, как я? — предложил Аполлониус, горделиво поглаживая свою бородку клинышком и теребя серьгу в ухе.

На сцену и для телесъемок Аполлониус обычно надевал белые блузы с короткими рукавами, чтобы — как он сам утверждал — люди видели, что он ничего не прячет в рукавах. Дыббаксу казалось, что из-за белого цвета одежды Аполлониус больше похож на зубного врача или на повара, чем на фокусника. Он вежливо улыбнулся и покачал головой.

—Мне тут пришла в голову одна идея, — сказал он. — Я хочу быть похожим на Элвиса Пресли в фильме «Да здравствует Лас-Вегас!». В белом костюме с орлами, с мерцающими фальшивыми бриллиантами, с высоким стоячим воротником, с жабо, с большим плащом и в белых ботинках.

—А тебе не кажется, что Элвис все-таки из другой эпохи? Разве он не символ шестидесятых — семидесятых годов двадцатого века? — спросил Аполлониус.

—Такой прикид сейчас снова в моде, — заявил Дыббакс. — И семидесятые годы заодно.

По правде говоря, он вовсе не знал, так ли на самом деле, да и не очень заморачивался по этому поводу. Опыт и здравый смысл подсказывали: взрослые обычно не спорят с детьми, если, те говорят им, что именно теперь модно и круто.

—В мире никогда не было никого круче Элвиса, — добавил он.

Аполлониус пожал плечами.

—Как пожелаешь, дружок, — сказал он. — Элвис так Элвис.

Дыббакс посетил самого модного нью-йоркского парикмахера Джона Бреда, который почему-то сам оказался лысым, но сделал парню стрижку за тысячу долларов. Теперь черные как смоль волосы Дыббакса стояли торчком, сходясь кверху, словно петушиный гребень, на лоб спадала длинная челка, как у главного героя комиксов, и весь он сиял, точно новенький «кадиллак». Короче — вылитый Элвис Пресли. Дыббаксу очень понравилась новая прическа, и он битый час, а то и два торчал перед зеркалом, репетируя ухмылку, которая — как ему казалось — должна была подойти королю рок-н-ролла.

Затем из голливудского магазина прибыл человек с кучей костюмов а-ля Элвис самых разных цветов. Разукрашенные металлом, драгоценными камнями и бусинами, все они были страшно тяжелыми, но, надев такой костюмчик, Дыббакс почувствовал себя настоящим королем. И неудивительно, поскольку цены на эту одежку были по карману только королям: по пятьдесят тысяч долларов за каждый костюм. Дыббаксу особенно понравились пояса с огромными, как блюдца, пряжками.

Однако Дыббакс занимался не только своей внешностью. Он потихоньку придумывал, как использовать джинн-силу, чтобы публика поверила, что это трюк иллюзиониста — потрясающий, завораживающий, но все-таки трюк. Он без конца пересматривал фильмы и видеозаписи известных фокусников и старался воспроизвести их номера, а потом сделать на порядок лучше. А то и на два, и на три порядка. Вскоре у него составился репертуар, который, как объявил Адам Аполлониус, был самым впечатляющим из всего, что ему доводилось видеть в жизни. Ну, трюки с мелкими предметами — это, конечно, самое легкое. Но Дыббаксу хотелось показать что-то более значительное, чем яблоки, в сотый раз вынутые из-под шелкового носового платка. Да и спрятанных за пазухой котят мир уже видел.

—Я тут подумал... — сказал он Аполлониусу. — Нам ведь нужен какой-нибудь забойный номер под конец программы? На телевидении всегда так делают, правда?

—Я надеялся, ты покажешь этот индийский трюк, «Веревка-змея».

—У меня есть в запасе кое-что получше, — сказал Дыббакс. — Я называю этот трюк «Золотой палец». По мотивам фильмов про Джеймса Бонда.

—«Золотой палец»? — повторил Аполлониус — Хорошее название.

—Трюк на самом деле вполне простой. Меня запирают в автомобиле «астон мартин» и отправляют автомобиль в этот механизм... ну, которые давит и крушит старое железо. Естественно, я невидимым образом вылезаю из машины, прежде чем ее расплющит в лепешку, а потом под носом у нескольких сотен солдат пробираюсь в хранилище золотого запаса.

Аполлониус опешил. Он знал, что хранилище золотого запаса Соединенных Штатов Америки находится в хорошо укрепленном, практически неприступном здании неподалеку от Форт-Нокса, штат Кентукки. Здесь хранится почти все золото США. Стены у здания гранитные, а дверь весит двадцать пять тонн.

—Оказавшись в хранилище, я утаскиваю оттуда слиток золота, — продолжал Дыббакс. — И чтоб на нем непременно была печать монетного двора. Еще, наверно, хорошо, если сработает сигнализация — пусть все знают, что я там действительно был. Потом я появляюсь на крыше со слитком в руках.

—Ты шутишь! — Аполлониус совсем обалдел.

—У меня получится, — уверенно сказал Дыббакс.

—Да, но как?

Дыббакс таинственно улыбнулся:

—Практика.

—Кроме шуток, дружок. Объясни-ка. В чем секрет трюка?

—Разве я вас когда-нибудь просил поделиться вашими секретами?

—Нет, — ответил Аполлониус, тщательно взвешивая слова. — Но то, что ты предлагаешь, несколько отличается от моих трюков. Это тебе не спрятать за кулисами белого медведя. Ты планируешь работать не в декорациях, а снаружи. Для съемок понадобится особая монтажная аппаратура — иначе, при обычной натурной съемке, все поймут, в чем обман. Это довольно дорого.

—Разве Гарри Гудини использовал особую аппаратуру? — спросил Дыббакс. — Думаю, что нет. Да и не было тогда никакой особой техники монтажа, снимали как есть. Просто Гудини был лучшим иллюзионистом на свете. Лучшим. Потому что умел делать невозможное. Вот и я тоже. Я хочу сделать невозможное. Кстати, неплохое название для трюка: «Миссия невыполнима». Пожалуй, переименую...

—Я восхищен твоей наглостью, дружок, — сказал Аполлониус. — Но...

—Никаких «но», — отрезал Дыббакс. — Поверьте, у меня получится.

—О, не сомневаюсь, — сказал Аполлониус. — Только хотелось бы знать как. Почему ты не хочешь мне рассказать? Клянусь, я тебя не выдам. Меня ведь тут же исключат из Волшебного Круга, если я выдам чужой трюк.

—Что еще за волшебный круг? — спросил Дыббакс.

—Я член Волшебного Круга, профессионального сообщества иллюзионистов и фокусников.

Дыббакс на мгновение задумался.

—Я и рад бы вам все открыть, честное слово. Но разве вы не замечали, что трюк уже не кажется волшебством, когда знаешь, как его делают? Сами прикиньте. Разве не лучше верить в волшебство, чем вникать во все грязные уловки, которые я использую в каждом номере?

—Так ты все-таки используешь уловки? — уточнил Аполлониус.

Дыббакс усмехнулся.

—Конечно, — сказал он. — А вы что, думали, я инопланетянин?

Аполлониус расплылся в улыбке:

—Возможно. Не знаю. Я знаю другое: если у тринадцатилетнего мальчика такие способности, значит, он — действительно вундеркинд. — Аполлониус покачал головой. — Дети будут с ума по тебе сходить. Особенно девочки.

Дыббакс снова таинственно усмехнулся.

Невероятные трюки Джонатана Таро, показанные в прямой трансляции, заворожили всех — кроме, пожалуй, тех счастливцев, которым доводилось встречаться с джинн и получать от них исполнение трех желаний. Остальные телезрители в один голос твердили, что никогда, никогда, никогда не видели таких потрясающих чудес, какие показал им этот мальчик, Джонатан Таро. Ни одному иллюзионисту прежде не удавалось сделать так, чтобы монета появилась не в его собственной, а в чужой руке; никто до него не сгибал вилку на расстоянии за десять секунд. Все просто ахнули, когда Джонатан Таро поднял себя над нью-йоркским тротуаром на добрых тридцать сантиметров. А его карточные фокусы?! Особенно тот, когда девочка из публики, как положено, сдвигала карты, а Джонатан превращал каждую карту в изображение этой девочки. Но больше всего зрителей потряс трюк «Миссия невыполнима». Таро отработал его ошеломительно, так что несколько человек даже упали в обморок, когда машинодавилка искорежила «астон мартин», а в хранилище золотого запаса тут же устроили проверку всех систем безопасности. Как получилось, что этот парень всех обвел вокруг пальца?

Прогнозы Адама Аполлониуса о том, какой эффект среди публики будет иметь первое появление Джонатана Таро, оправдались целиком и полностью. Смотревшие передачу дети буквально взбесились от любви к новому кумиру. Особенно девочки. Взбесились — это еще мягко сказано. Короче говоря, после прямой трансляции с Дыббаксом произошло то, что в шоу-бизнесе обычно называется «проснулся знаменитым». Запись его представления крутили еще два вечера подряд, причем второй показ побил все рекорды по количеству зрителей: у телеэкрана собрали пятьдесят миллионов юных фанатов Джонатан Таро. Конечно, этому рекорду в немалой степени способствовало и то, что по другим каналам смотреть в тот вечер было нечего. Все популярные телешоу загадочным образом исчезли из эфира. Но никому даже в голову не пришло как-то связать два этих обстоятельства воедино.

После этого Джонатана Таро пригласили на несколько вечерних ток-шоу, и он исполнял все новые и новые удивительные фокусы, непостижимые даже для профессионалов. Во время одного из показов он встал в полиэтиленовый мешок для мусора и, дематериализовав свои ноги, создал иллюзию, что его тело горит. На другом ток-шоу он вышел из театра Эда Салливана на Бродвее и показал трюк в стиле Гудини, умевшего выбраться из-под любого замка. На Дыббакса тоже надели наручники и заперли в багажнике припаркованной у театра полицейской машины. Но самым интересным оказался трюк, когда он попросту исчез из движущегося лифта в небоскребе «Дженерал электрик» на площади Рокфеллера, где-то между первым и шестьдесят девятым этажом, а уже несколько секунд спустя появился на крыше здания.

Аполлониус с воодушевлением хлопнул по газетной странице.

—Ты только послушай! — воскликнул он. — «Еще недавно никто и слыхом не слыхивал о тринадцатилетнем Джонатане Таро. А на этой неделе юный иллюзионист в одночасье стал самым знаменитым ребенком в Америке. Его знают и любят не меньше, чем звезд эстрады и кино. Главное же состоит в том, что в отличие от многих дутых звезд Таро обладает подлинным даром. Есть надежда, что он станет образцом для подражания и окажет положительное влияние на детей во всем мире». — Аполлониус засмеялся. — Это все о тебе, дружок! Ну, каково? А? Разве это не удивительно, Джонатан?

—Конечно, — лениво согласился Джонатан, который никому, даже самому Адаму Аполлониусу, больше не разрешал называть себя Дыббаксом.

—Ты хочешь стать образцом для детей всего мира?

Джонатан пожал плечами:

—Не знаю. Наверно... Почему бы нет?

Аполлониус усмехнулся.

—Что ж, это здорово, сынок, — сказал он. — Это здорово. Поскольку ты и в самом деле можешь оказать на них большое влияние. Такого никто до тебя не имел. С твоим колоссальным талантом и огромной властью телевидения мы сможем сделать все, что захотим.

—Раз вы так говорите, Адам, значит, сделаем.

—Да, я так говорю, — сказал Аполлониус, энергично потирая руки. — У меня на тебя большие виды, мой мальчик. Сначала мы заработаем хорошие деньги, а потом будем вершить историю.

—По рукам.

—А теперь скажи-ка, дружок. Все-таки как ты это делаешь?

—Практика, — терпеливо пояснил Джонатан. Он не сердился на Адама Аполлониуса за эти вопросы. Нисколечко. Это же так естественно, что Аполлониус хочет проникнуть во все его тайны. Ведь он фокусник-профессионал! Было бы странно, если бы его совсем не занимала механика трюков, которые выполняет Джонатан.

Аполлониус понимал логику мальчика очень хорошо. На самом деле он потому и приставал к нему с вопросами, чтобы Джонатан не заподозрил, что он и так все знает. А ведь он знал, он и вправду знал, каким образом мальчик выполняет свои неслыханные номера. Он точно знал, кто такой Джонатан Таро. Как же иначе? Ведь Дыббакс был его собственным внебрачным сыном. В тело Адама Аполлониуса вселился не кто иной, как Иблис, предводитель клана Ифрит. Дух Иблиса. И этот злой джинн по обыкновению затеял нечто ужасное.

Глава 14

Где больше двух, говорят вслух

Добравшись до дома на Восточной 77-й улице, Джон внезапно почувствовал, что заболел. Ощущение было такое, будто кто-то поместил его на кренящуюся палубу корабля во время шторма. Он никак не мог удержать равновесие и стоять вертикально. Не то что лететь, он и идти-то толком не мог, и порог собственного дома ему пришлось не перешагивать, а переползать. Каждый раз, когда Джон пытался сфокусировать взгляд на каком-нибудь неподвижном предмете, тот начинал куда-то утекать или испаряться — сам по себе, без стороннего вмешательства. Погляди Джон на себя со стороны, наверняка бы решил, что попросту пьян. Или накачан наркотиками.

—Фаустина, — хрипло сказал он. — Ты здесь? Что-то мне нехорошо.

Он почувствовал, что она опустилась ряд с ним на колени и взяла его за руку.

—Что с тобой? — спросила она.

—Не знаю. Может, Док разберется.

—Кто это?

—Марион Моррисон, отцовская сиделка — пояснил Джон. — Она — джинн-медсестра.

Фаустина помогла ему доползти до кухни. Там сидела Марион и играла на губной гармошке. Мелодия лилась такая сладкая, такая убаюкивающая, что и сама Марион, и кошка Монти, казалось вот-вот заснут. Зато еще одного находившегося на кухне персонажа Джон совершенно не ожидал увидеть. В гостях у них оказался Финлей Макриби. Ни он, ни Док не почувствовали, что совсем рядом с ними появились духи двух юных джинн. Зато Монти чуяла все. Она поднялась, выгнула спину горбом, точно верблюд, а ее серо-черная шерстка встала дыбом. Кошка громко зашипела на невидимых посетителей. Док отняла гармошку от губ и осмотрелась.

—Что случилось? Почему она шипит? — спросил Финлей.

—Наверно, мы тут не одни. К нам кто-то пожаловал, — сказала Марион Моррисон. Она подошла к холодильнику и распахнула дверцу, чтобы в кухню оттуда хлынул поток холодного воздуха. Юные джинн тут же стали наполовину видимы.

—Круто, — выдохнул Финлей.

Джон сказал Финлею, что чувствует себя вовсе не круто и что ползать по полу ему вовсе не по душе. Только мундусянский мальчик его явно не услышал. Однако постепенно холодный воздух проявил не только силуэты юных джинн, но и голоса. Они зазвучали громче, но все равно как то... призрачно.

—Что с вами приключилось? — спросила Марион.

—Погано себя чувствую, — прохрипел Джон. — Все плывет.

—Похоже на астральную болезнь, — определила Док. — Это значит, что твое астральное тело больше не готово быть невесомым. Ты никогда не задавался вопросом, почему привидения так часто стонут? Полагаю, теперь ты все понял сам. Я слышала, что это довольно неприятное состояние.

—Я пробыла в невесомости целых двенадцать лет, — сказала Фаустина. — Но никогда таких ощущений не испытывала.

—Это происходит не с каждым, — согласилась Марион. — Но джинн-близнецы подвергаются астральной болезни очень часто.

—Хватит читать мне лекции! — возмутился Джон. — Лекарство от этой заразы у вас есть? Мне срочно надо лететь в Италию.

—Твое тело — наверху, в комнате, — ответила Док. — Как только ты в него вернешься, ты сразу почувствуешь себя лучше.

—Не уверен, что смогу подняться по лестнице, — признался Джон.

—Тогда единственный выход — вселиться не в свое тело, а в тело человека, на время. — Марион многозначительно посмотрела на Финлея. — Ты не против, Финлей? Готов сослужить другу хорошую службу?

—Вы хотите сказать, что у нас будет одно тело на двоих?

—Вроде того, — ответила Док. — Если, конечно, ты не хочешь заставить бедного Джона самого карабкаться наверх в его нынешнем состоянии.

—Ладно, валяй, вселяйся, — согласился Финлей.

Док указала на пол.

—Финлей, ложись рядом с ним. Тогда он сможет забраться в тебя, не вставая на ноги.

Финлей сел, а потом и лег на пол.

—Запомните несколько правил о сосуществовании в одном теле, — сказала Марион Моррисон. — Первое гласит: добрые джинн делают это лишь на короткий промежуток времени в самой критической ситуации. Полагаю, сейчас у нас именно такая ситуация. Зато злые джинн порой завладевают человеческим телом надолго, даже навсегда. Второе правило: ты, Джон, должен уважительно относиться к Финлею, признавать, что он — основной хозяин тела. Понимаешь, находясь в чьем-то теле, Джон, ты склонен воспринимать его как свое собственное. Но на самом деле это не так. Тело чужое, и ты должен уважать права его владельца. Позволь ему принимать решения самому, то есть вести себя, как обычно. Пусть он выбирает еду по своему вкусу, даже если ты эту пищу терпеть не можешь. Пусть выбирает, что смотреть по телевизору и все такое прочее.

Джон заполз в тело друга и мгновенно почувствовал себя лучше. В тот же самый миг он понял, что знает все, что произошло с их последней встречи: Финлей последовал за Дыббаксом в Нью-Йорк, там Дыббакс изменил имя, стал Джонатаном Таро и ведет теперь крайне успешное телешоу. Живет новоявленная звезда в президентском люксе в нью-йоркской гостинице «Чименто дель Армониа». Джон теперь знал все это без дополнительных объяснений. Ему даже не надо было смотреть телешоу Дыббакса. Ведь его видел Финлей, а память Финлея для Джона была точно собственная. Все было ясно без слов.

О господине Ракшасе тоже можно было не спрашивать. Дух старого джинн не появлялся в доме Гонтов и не вселялся обратно в собственное тело, которое по-прежнему оставалось сидеть в спальне Джона, в его любимом кресле — ровно там, где его оставил хозяин, Финлей все знал и об отце Джона. Мистер Гонт постепенно молодел. Зато миссис Трамп оставалась в коме, и никаких надежд на поправку не было.

—Что ж, я получил ответы на все вопросы — сказал Джон Финлею прямо внутри, у него в голове.

—Не волнуйся ты так, — ответил ему Финлей — Ну, насчет господина Ракшаса и миссис Трамп. Я уверен, что с ними все будет в порядке.

Но Джон конечно же знал, что Финлей его просто утешает и сам наверняка не верит в хороший исход.

Джон понимал и другое: Финлею теперь тоже все известно об их делах — и о Фаустине, и о том, что ее и Джона срочно ждут в Италии, Финлей знал, что Джон обязан оставить его собственное тело в Нью-Йорке и поэтому хочет взять с собой его, Финлея, чтобы избежать нового приступа астральной болезни. Джон понял, что Финлей совсем не против отправиться в Италию, но... Но к следующей идее Джона Финлей был вовсе не готов. Джон и сам не успел ее хорошенько обдумать.

—Это сильно облегчит нам путешествие, — уговаривал он Финлея. — А то вдруг Фаустина потеряется? К твоему сведению, дух невидим, поэтому потеряться проще простого. Короче, я предлагаю, чтобы Фаустина тоже временно вселилась в твое тело.

Финлей растерянно молчал.

—Кроме того, так нам будет легче с ней общаться. А ей с нами. Дух без тела — плохой собеседник.

—Да, я понимаю.

—Ты, конечно, сомневаешься, — продолжал Джон. — Тебя смущает, что она девчонка.

—Да нет... просто... как говорится, где двоим хорошо, троим уже тесно, — сказал Финлей. — Ладно, надеюсь, что все получится. Кто ей скажет? Я или ты?

Джон оглядел кухню и увидел голубоватый силуэт: тонкие очертания девичьей фигуры, Фаустина сидела на стуле перед открытой дверью холодильника.

—А-а, вот ты где, — сказал он. И изложил ей все свои соображения. К его удивлению, она согласилась без сомнений и колебаний.

—Я рассчитывала, что вы именно это и придумаете, — искренне сказала она. — Ведь так намного легче добраться в Италию втроем. И общаться легче. Меня беспокоит только одно. Как мы туда доберемся? Когда мы все окажемся в теле Финлея, незаметно на борт самолета уже не попасть. Нам нужны деньги на один билет.

Финлей-Джон посмотрел на Марион.

—Док, нам ужасно неловко, — начал Джон. — Но не могли бы вы сделать нам билет? Или деньги.

—Прости, ничего не выйдет, — ответила Марион. Она вынула из кармана большой красный носовой платок, посмотрела на узелок с одного угла и глубоко вздохнула: — Нет, не помню...

—Вы о чем? — удивился Джон.

—Слово-фокус. Я им так давно не пользовалась, что, похоже, совсем его позабыла.

—Разве вы не на смерче сюда прилетели? — Джон совершенно опешил.

—Я сказала вам неправду. На самом деле — на самолете. Я предпочитаю, чтобы никто не пронюхал, что я забыла свое слово-фокус. Ведь для имиджа это не очень хорошо. Сиделка должна быть компетентной во всех отношениях.

—А давно вы его забыли? — спросил Джон.

—Да уж полгода как... может, и раньше. Короче, дело было в Южной Америке, в верховьях Амазонки. Разумеется, существует способ вспомнить забытое слово-фокус. Но я его тоже забыла. — Она покачала головой. — Боюсь, нескоро вспомню, ох нескоро. Может, через пару месяцев...

—Мы не можем ждать так долго, — сказала Фаустина.

—Будь здесь господин Ракшас, он бы наверняка напомнил вам, как восстановить слово-фокус, — сказал Джон.

—Если бы да кабы... — сказала Марион. — Увы, дитя мое, увы.

—Почему бы просто не взять у твоих предков кредитную карту? Взять и купить билет! — сказал Финлей Джону. — Я всегда так делал, когда папаша не разрешал мне то, чего я жутко хотел.

—Хорошая идея, — сказал Джон.

—Не всегда, — честно признался Финлей.

—Так ты готов принять меня на борт? — спросила Финлея Фаустина.

—Всегда готов, — отрапортовал Финлей. — Господи, чего я только не делаю для этих джинн.

Пользоваться одним телом на троих — все равно что сидеть с незнакомыми людьми в одной ванне. Холодно, тесно и стыдно. Это впечатление возникло у Фаустины почти сразу. Она маялась, не зная, куда приткнуться. Хуже всего было то, что она теперь знала все, что творится в головах у Джона и Финлея. Не говоря уже о том, что и они, очевидно, знали, о чем думает она. Ни Фаустина, ни Джон не рассчитывали, что чувство, которое они испытывали друг к другу, вдруг обнаружится. Возможно, искренность и оказалась бы весьма кстати, но — все портило присутствие Финлея.

—Вот уж не думал, что буду лишним в собственном теле, — сказал он, входя в аэропорт и направляясь к кассе, чтобы купить билет на рейс в Венецию с посадкой в Лондоне.

—Кто сказал, что ты лишний? — спросила Фаустина.

—Вот кто уж тут точно лишний, так это твой отец, — сказал Джон. — Погляди, не он ли там стоит?

—Тут и смотреть особо не нужно. Конечно он. — Финлей помрачнел. — Похоже, тоже летит в Лондон.

Вирджил Макриби был все в том же твидовом костюме и носил все ту же небольшую бородку, похожую на щетку для обуви. Ничто в нем не выдавало безутешного отца, недавно потерявшего единственного сына.

—Как думаешь, он тебя заметил? — спросил Финлея Джон.

—Ты же знаешь, что нет, — проворчал Финлей. — Вопрос в другом: какую придумать для него месть? Нельзя же, чтобы все это сошло ему с рук. Ведь это он, черт побери, велел превратить меня в птицу! Надо устроить ему какую-нибудь пакость.

—Ты его раздражал, — объяснил Джон. — Злил. И он потерял самообладание. Отцы всегда срывают злость на сыновьях.

—Все верно, но ты же сам помнишь, как Нимрод предложил ему загадать четвертое желание, чтобы отменить предыдущие. Если б он так сделал, я бы тут же превратился обратно в человека. Но он не сделал. Он хотел сохранить все, что получил за первые два желания.

—Да, он поступил гнусно, — согласился Джон. — Так со своими детьми не поступают.

—Я где-то читала, что у них на стойке регистрации всегда есть список подозрительных лиц, — сказала Фаустина. — Таких снимают с рейса. Я могу выскользнуть из твоего тела, Финлей, вселиться в регистраторшу и заставить ее включить твоего отца в такой списочек. Тогда его попросту не пустят на борт. Никакая особая джинн-сила тут не нужна. Достаточно сделать то, что естественно для любого духа.

Джон воодушевился.

—А потом он начнет жаловаться, и она позовет полицейского. А я вселюсь в этого полицейского и докажу ему, что твоего отца надо непременно арестовать.

—Он и правда выглядит очень подозрительно, — сказала Фаустина. — Разве не так?

—Еще бы! Недаром он колдун, в конце-то концов. — Финлей решительно кивнул. — Давайте попробуем.

Финлей почувствовал, как оба джинн бесшумно выскользнули из его тела. Сам он откинулся в кресле в ожидании спектакля. Как говорится, театру порой далеко до жизни.

Воистину.

Глава 15

Приключения в Венеции

Венеция — самый интересный город Италии. Причина проста: все улицы тут — каналы, а вместо автомобилей — катера и лодки или, как их тут называют, гондолы. «Палаццо Гравелли» — самая старая и фешенебельная гостиница Венеции — находилась на самой большой улице в городе, то есть на Гранд канале. Прямо под окном номера, который занимала Филиппа, лучи яркого утреннего солнца танцевали на волнах, и девочке казалось, что вода — это сама музыка, только жидкая. Ничего более прекрасного она никогда в жизни не видела. Но на Джалобина город не произвел хорошего впечатления.

—Эта ваша Венеция немного... воняет, — сказал он, с отвращением поморщившись, когда они вышли из гостиницы и поднялись на борт красивого, до блеска отполированного деревянного катера, который понес их по прозрачным, ярко-зеленым водам канала к острову Торчелло. — Так вот, попахивает, говорю, ваша Венеция. Им тут явно хорошего сантехника не хватает. Я на себя чуть ли не целый флакон лосьона вылил, чтоб эту вонь хоть как-то забить. Впрочем, у меня обостренное обоняние, я всегда страдаю от запахов. А куда мы, собственно, едем?

—Мы едем в библиотеку вождя гуннов Аттилы, — сказал Нимрод.

—Того, кто победил римлян? — уточнил Джалобин. — Разве он был страстным читателем? Как-то я слабо себе представляю Аттилу за чтением последнего романа Джона Гришэма.

—Книги в те времена были источником власти, они придавали человеку определенный статус, — объяснил Нимрод. — Их надо было иметь, а читать необязательно. Что касается Аттилы... говорят, будто еще до того, как он завоевал Рим, он разграбил Константинополь, столицу Восточной Римской империи, и вывез оттуда библиотеку, которую византийский император стибрил у персов, которые, в свою очередь, экспроприировали ее у китайцев.

—Вот и я всегда говорю! — подхватил Джалобин. — В библиотеках воруют куда чаще, чем вы думаете. — Он помрачнел. — Уж я-то знаю.

Я ведь когда-то работал в библиотеке. Именно там я и...

—Знаем-знаем, — перебил его Нимрод. — Именно там вы и оставили руку в пасти тигра. Вы нам это рассказывали тысячу раз.

—Уж и слова лишнего нельзя сказать, — проворчал Джалобин. — Странно, что пока дышать разрешают. — Он громко фыркнул и скорчил еще одну жалобную мину, поскольку в его чувствительные ноздри ударил запах зацветшей воды.

—В четыреста пятьдесят третьем году нашей эры, возвращаясь из Рима, Аттила оставил библиотеку на острове Торчелло, — продолжал Нимрод. — Там она и хранится по сей день, на попечении рыцарей ордена Сан-Марко. На сегодняшний день это лучшая в Европе библиотека по востоковедению.

—А вот я хоть и бывший библиотекарь, но про это собрание не слышал, — сухо сказал Джалобин. — Никогда.

—Библиотека Аттилы не является общедоступной, — сказал Нимрод. — Ею могут пользоваться только рыцари ордена Сан-Марко. А я, как видите, Великий магистр этого ордена.

С этими словами Нимрод показал своим спутникам золотую медаль на фиолетовой шелковой ленте, которая вдруг появилась у него на шее.

Джалобин застонал и, подмигнув Филиппе, делано закатил глаза.

—Это надо было предвидеть! С моим-то опытом! — воскликнул он. — Недаром я всегда говорю, деньги к деньгам, а таланты к талантам.

Торчелло — маленький остров со множеством ярко окрашенных, но довольно ветхих зданий. Филиппе казалось, что некоторые вот-вот обрушатся. Вход в библиотеку был прямо с воды, через темный неприметный проем в стене. И лишь после того, как они выбрались из лодки и поднялись по скользким каменным ступеням к тяжелой деревянной двери, Филиппа смогла оценить истинные размеры и величие здания.

Они стояли под огромным бетонным куполом, почти пятьдесят метров высотой. В самом верху зияло отверстие, через которое было видно небо.

—Никогда не слышал, чтобы в библиотеке была дырка в крыше, — возмутился Джалобин. — У них же книги промокнут, если пойдет дождь! Эй, слышите? Как они хранят книги?

—Книги размещены в хранилищах, расположенных по периметру этого круглого помещения, — сказал Нимрод. — Они никогда не промокают. Когда идет дождь, библиотекари просто выметают воду швабрами по ступеням прямо в канал.

Он провел их по мраморным полам в дальний конец центрального зала, где гостей, похоже, ждал библиотекарь. При ближайшем рассмотрении библиотекарей оказалось двое. Один был высоченный, двухметрового роста детина. Второго же, совсем крошечного человечка, он держал на руках. Маленький был явно родом откуда-то с Востока, хотя оба библиотекаря были одеты по-европейски, на старинный манер: в черных шелковых чулках, с серебряными пряжками на ботинках, в черных парчовых камзолах с кружевными воротниками, и даже в париках. Филиппа подумала, что они словно сошли с картины восемнадцатого столетия. Разговор вел только маленький, а высокий за все время не проронил ни слова.

— Это — Пинг Вин, — сказал Нимрод Филиппе. — Главный библиотекарь. Пинг Вин, это — моя юная племянница Филиппа и мой дворецкий, Джалобин.

—Добро пожаловать во Вселенную, которую в миру называют библиотекой Аттилы, — сказал Пинг Вин. — Вы любите книги, Филиппа?

—Конечно, — ответила девочка.

—А вы, господин Джалобин?

—Я терпимо отношусь к поэзии. Но чаще читаю триллеры.

Заметив скованность Филиппы, Пинг Вин сказал:

—Вам, наверно, странно, почему мой коллега, господин Борхес, носит меня на руках. Дело в том, что у меня отказали ноги, а в этой библиотеке много лестниц. Куда больше, чем может показаться на первый взгляд. Не волнуйтесь, дитя мое. Мой коллега очень силен, а я совсем легкий. — Он посмотрел на Нимрода: — Любезный друг, если вам нужна по-настоящему старинная книга, то вы обратились по адресу.

Из глубокого, прикрытого клапаном кармана своего элегантного камзола человечек вынул крошечный блокнот и ручку с пером — старинную, ручной работы. Он приготовился записать название книги.

—Я ищу книгу о китайских зомби, — сказал Нимрод. — По крайней мере, я думаю, что мне нужна именно такая книга. Однако я отнюдь не уверен, что эти существа прозывались именно зомби.

—Китайское слово для обозначения оживших трупов — хуань хунь ши. — Пинг Вин изобразил в блокноте соответствующие китайские иероглифы. — От хуань— «оборачиваться», хунь— «душа» или «дух», и ши, что означает «труп» или «туша». — Пинг Вин покачал головой, составлявшей большую часть его тела. — Точного аналога слова «зомби» в китайском и даже в древнекитайском нет. К сожалению. «Хуань хунь ши» — наиболее близкое по смыслу понятие. И я уверен, что книги на эту тему нет. Даже здесь, в нашей библиотеке, где есть все.

Нимрод на мгновение задумался. А Филиппа в это время наслаждалась прохладой библиотеки и восхищенно рассматривала ручку Пинг Вина, сделанную в форме пера.

—Я рад, что вам понравилась эта вещица сказал он. — Все ручки в нашей библиотеке были когда-то сделаны из Меча Марса, который принадлежал самому Аттиле. Чтобы все люди знали, что перо могущественнее, чем меч.

—Скажите... — начал Нимрод. — Допустим «зомби» — неточное слово... А нет ли в китайском языке сходного слова, но не по смыслу, а по звучанию? Ведь слышали-то его все-таки в Китае. Так что логика в этом есть. Существует такое слово Пинг Вин?

Пинг Вин задумался.

—Да, — кивнул он. — Есть созвучное слово, похожее на то, что вы ищете. Дун си. Похоже на зом-би, а? — Он пожал плечами. — Ну, чуть-чуть похоже. Однако смысл этого слова, возможно, весьма точно отражает то, о чем вы спрашивали, мой старый друг Нимрод. Дун сиозначает «бессмысленный болван», то есть существо ниже и тупее человека. Еще это слово значит «вещь». Я давно не перечитывал Нефритовую книгу китайского императора Чэнцзуна из династии Юань, но, по-моему, там это слово встречалось.

—Какую книгу? — переспросил Нимрод. — Вы сказали «нефритовую»?

—Да. А что?

—Просто в последнее время случилось много краж, связанных с нефритом, — ответил Нимрод. — Берегите эту книгу как зеницу ока.

—Наши книги господин Борхес охраняет, — сказал Пинг Вин. — И я не позавидую тому, кто попытается украсть хоть одну.

Книга оказалась толщиной с огромный телефонный справочник и состояла из тридцати нефритовых пластин, стянутых вместе желтыми шелковыми ремешками. На каждой были выгравированы золотые иероглифы.

—Чэнцзун был внуком хана Хубилая, — объяснил Пинг Вин. — Он правил с тысяча двести девяносто четвертого по тысяча триста седьмой год и ничего выдающегося не совершил. Однако его правление было ознаменовано появлением великолепной книги, которую император написал сам. Нефритовая книга — это сборник древних китайских мифов и легенд о демонах, колдуньях и других сверхъестественных, опасных для человека существах. По воспоминаниям современников, император был человеком крайне суеверным.

Господин Борхес молча уселся за большой дубовый стол, а господин Пинг Вин устроился у него на коленях. Китаец надел узкие очки-половинки — для чтения, открыл книгу и начал аккуратно переворачивать нефритовые страницы. Нимрод, Джалобин и Филиппа заглядывали ему через плечо.

—Так, что тут у нас имеется? Ага, вот здесь. Дун си. — Библиотекарь начал читать, и лицо его все мрачнело и мрачнело. — «Остерегайте существа, называемого дун си, поскольку он ни мертв, ни жив. Остерегайтесь его горячего прикосновения. Помните, что он может быть невидимкой. Остерегайтесь дун си. Это воин-дьявол Его имя означает «грязь», ибо он — нечистый слепок, жалкое подобие существ, созданных Богом. Он — сырье для зла, а под его языком живет ложь. Он неуклюж, он медлителен, но неутомим. Избегайте воина-дьявола, сторонитесь его, как самого нечистого демона, поскольку он — предвестник смерти. Оставьте его в земле, не дайте ему увидеть дневной свет. Верните его в могилу — там ему самое место. Прах к праху. Молитесь, чтобы он никогда не выбрался на поверхность, но, если это случится, ищите кости великого по имени Ма Кэ. Только он будет знать, как вам помочь. Остерегайтесь дун си. Остерегайтесь воина-дьявола». — Пинг Вин оторвал взгляд от нефритовой пластины и снял очки. — Это все, — произнес он.

—По мне, так вполне достаточно, — сказал Джалобин. — Кто бы он ни был, этот ваш зомби, я не хотел бы встретиться с ним темной ночью. Надо же! Воин-дьявол!

—А кто этот великий Ма Кэ, о котором пишет император Чэнцзун? — спросила Филиппа.

—Боюсь, мне это неизвестно, — признался Пинг Вин. — Возможно, какой-нибудь ныне забытый конфуцианский философ.

—Очень жаль, — сказала Филиппа. — Похоже, нам было бы полезно с ним познакомиться.

—Спасибо, Пинг Вин, — сказал Нимрод. И больше за всю дорогу на катере до гостиницы он не проронил ни слова.

—Давайте надеяться, что Джон говорил о ком-то другом, — предложила Филиппа. — Что это был не воин-дьявол.

—Да, пока лучше оставить эту тему, — согласился Нимрод. — А когда Фаустина с Джоном приедут в Венецию, мы расспросим ее поподробнее.

—Бедная, бедная девочка, — вздохнул Джалобин. — Держу пари, она ждет не дождется возвращения в свое родное тело. Я очень надеюсь, сэр, что ваша идея сработает. Было бы стыдно заставлять такую красотку проделать столь долгий путь, если все это окажется пустой затеей. Ведь мы ее так обнадежили. Не могу представить более изощренной пытки, чем видеть свое тело и не иметь возможности вселиться в него обратно. Если бы я оказался на ее месте и такое случилось со мной, я бы тут же утопился в Гранд-канале.

—Как же она утопится, если у нее нет тела? — усмехнулся Нимрод.

Джалобин пожал плечами:

—Ну тогда... Тогда не знаю, что бы я сделал. Предполагаю, что, если ты уже призрак, худшее в твоей жизни уже произошло. Все, что было суждено, уже сбылось.

—Фаустина не умерла, Джалобин, — сказала Филиппа. — Потому-то она и летит сейчас к нам, в Венецию, Фаустина жива.

—Да, мисс, но ей от этого не легче. Если ей удастся вернуться в свое тело, она, считай, мертва. Слышите, что говорю? Мертва!

—Вы в своем репертуаре, Джалобин, — сказал Нимрод. — Любитель скорых выводов. И крайне резких к тому же. Прямо как запах вашего одеколона! Разит за три версты!

Вернувшись в гостиницу, они с удивлением обнаружили поджидавшего их в вестибюле Финлея Макриби. Едва завидев всю компанию, мальчик вскочил и застенчиво улыбнулся. Поскольку Джон с Фаустиной находились в теле Финлея, они решили предоставить ему самому возможность объяснить, что внутри него сидят еще двое и всем им давно не терпится переселить дух Фаустины назад в ее собственную физическую оболочку.

—Короче, у меня там, оказывается, не так уж много места, — признался Финлей напоследок.

—Н-да... Больше двух — это целая толпа, — сказал Джалобин. — В этом ты прав.

—А где тело Фаустины? Здесь, в Венеции? — спросил Финлей.

—Оно наверху, на кровати. — Нимрод повел Финлея к лифту. — А кстати, как поживает твой папенька?

—Папаша-то? — Финлей брезгливо поморщился. — Мы не общались с тех пор, как по его вине я превратился в сокола. Помните эту историю?

—Неужели ты из-за этого будешь всю жизнь держать зло на отца? — спросил Нимрод.

—Может, вы и правы, оно того не стоит, — сказал Финлей. — Зато теперь мы с ним квиты!

И он радостно описал, как его отца арестовали в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди по подозрению в террористической деятельности.

—Он жуть как разозлился. Особенно когда меня увидел. Тут-то до него наверняка дошло, что случилось. — Финлей захихикал. — Но, думаю, долго держать его не станут. Отпустят в конце концов.

Люкс Нимрода находился на верхнем этаже, имел отдельную террасу и глубокий бассейн, где можно было даже нырять, а еще гостиную, столовую и несколько спален, Финлей был впечатлен.

—У вас тут прямо дворец, — сказал он.

—Так эта гостиница и в самом деле дворец! — воскликнул Нимрод. — Дворец Гравелли, одного из самых богатых семейств Венеции. А вот тут почивает наша Спящая красавица.

—Спящая красавица? — Финлей немало удивился.

Нимрод открыл дверь, на которой висела табличка с надписью «Не беспокоить», и провел Финлея в прохладный сумрак спальни, где они уложили тело Фаустины — якобы спать.

—Спящей красавицей ее называли в монастыре, в том месте, где мы ее нашли, — объяснил, Нимрод.

Наконец, впервые с момента встречи с духом Фаустины в Нью-Йорке, Финлей сумел толком рассмотреть девочку. Ага, теперь ясно, почему Джон так ею увлечен!

Мысли Финлея ужасно смутили Фаустину — ведь, находясь внутри него, она понимала его без слов. Смутили они и Джона. Ему и так было не по себе оттого, что он вдруг сразу и безоглядно влюбился. А еще у него теперь, видимо, появился соперник. И это тоже было неприятно.

—Тело находилось в катакомбах возле городка Мальпенса, на юге Италии, — пояснил Нимрод. — Монахи выкрали тело со склада, из подвалов Музея мадам Тюссо, и выдавали его за мумифицированный труп.

Фаустина больше не могла сдерживаться.

—За кого выдавали? — Из уст Финлея ее голос прозвучал странно.

Джалобин даже вздрогнул.

—Монахи в Мальпенсе делали мумии из тел местных покойников в течение многих столетий. И демонстрировали их живым людям. — Нимрод криво улыбнулся. — Ты, милая, была их главной достопримечательностью.

—Значит, я лежала в каком-то ужасном склепе вместе с другими мертвецами? — Фаустина не верила своим ушам.

—Да еще в каком ужасном! — подхватил Джалобин. — По моим прикидкам, там было четыре или пять сотен мертвецов. Многие совсем сгнили, одни скелеты остались, да и руки и челюсти поотваливались. Чего уж тут греха таить, настоящая комната страха! Музей мадам Тюссо по сравнению с этими катакомбами — воскресная школа. Короче — самое жуткое место из всех, что я видел в жизни. Просто фильм ужасов, мисс. Уверен, мне еще много недель будут сниться кошмары по ночам.

Джалобин наклонился, собираясь включить лампу над кроватью. Он просто хотел помочь Фаустине, но, когда зажегся свет, она почему-то испугалась и вскрикнула.

—Мои волосы! — причитала она. — Что случилось с моими волосами?

—Мы решили, что туристы, которые приходили на экскурсию в катакомбы, отрезали по локону на память, — сочувственно сказала Филиппа. — Не волнуйся. Они быстро отрастут.

Фаустина — внутри Финлея — покачала головой и закусила губу.

—Но почему я такая бледная? И такие жуткие круги под глазами. Прямо вампир какой-то.

—Что ж тут удивительного? — сказала Филиппа. — Ты не видела дневного света целых двенадцать лет. После такого испытания любой будет выглядеть как из преисподней.

—Да, наверное, — растерянно согласилась Фаустина.

Фаустина протянула руку — не свою, естественно, а Финлея — и пощупала собственное тело под одеялом, тут уж она заорала так громко что Джалобин даже уронил стакан с водой, которую только что налил себе, чтобы оправиться от пережитого потрясения.

—Моя одежда! — вопила она. — Что случилось с моей одеждой? Неужели я в этом паноптикуме лежала голая? Совсем без одежды?

—В катакомбах ты была одета, — сказал Нимрод. — Но Филиппа сняла эту одежду и выбросила.

—Твои вещи были в отвратительном состоянии, — объяснила Филиппа. — Все пыльные и изъеденные молью. И пахли сильно. Тебя нельзя было оставлять в такой одежде. Нас бы ни в одну приличную гостиницу не пустили.

—Что же я надену?

—Мы с Нимродом купили для тебя кое-что здесь, в Венеции, — ответила Филиппа. — Надеюсь, мы верно угадали размеры. Посмотри в стенном шкафу.

Финлей открыл дверцы шкафа и начал рыться в висевших и лежавших там вещах — дорогущей одежде от знаменитых модельеров.

—Очень красиво. — Фаустина успокоилась и повеселела. — Я уверена, что все годится. Спасибо, Филиппа.

—Послушайте, — начал Джон, который по-прежнему ощущал все тревоги Фаустины как свои собственные. — Может, пора делом заняться? По-моему, чем скорее в теле Финлея останемся только мы, два парня, тем лучше, Фаустине с нами не очень-то удобно, да и бедный Финлей уже два дня душ стесняется принять. Ну, неловко ему. В присутствии Фаустины.

—Какая глупость! — Фаустина фыркнула. — Я что, стану глазеть?

—Ты вроде только что очень боялась, чтоб тебя кто-нибудь не увидел голой, — сказал Фаустине Финлей.

—Это совсем другое дело, — заспорила Фаустина.

—Джон прав, — прервал их Нимрод. — Нам пора приняться за дело. А потом вы расскажете о господине Ракшасе. И о Фаустинином зомби.

—Вы так говорите, будто я его сама сотворила, — возмутилась Фаустина.

—Пока прошу тебя вспомнить, как звучало само слово, — сказал Нимрод. — Ты уверена, что именно «зомби»? Попытайся, напряги память. Это очень важно.

—Слово я услышала в пещере, где они работали, — сказала Фаустина. — В Китае. Там был один человек, совсем непохожий на остальных. Уж не знаю, кто он такой, но на нем была зеленая броня.

—Зеленая броня, — повторил Нимрод.

—И слово «зомби» произнес именно он, — продолжала Фаустина. — Слово показалось мне уместным, потому что все эти существа вели себя совершенно как зомби. Ну, вы знаете: глаза пустые, мертвые, а сами переминаются с ноги на ногу, точно в транс впали.

—По-китайски слово «зомби» звучит совсем иначе, — сказал Нимрод. — Хуань хунь ши.

Фаустина задумалась и замотала головой.

—Нет, то слово звучало совсем не так.

—В том-то и дело, что это не то слово, которое естественно было бы услышать в Китае, — сказал Нимрод. — Слово «зомби» — видоизмененное «нзамби», на одном из африканских языков банту оно означает «бог».

—В том слове звучало что-то, похожее на «ом», — настаивала фаустина. — Или на «ум». А в конце «и». В этом я совершенно уверена.

—Может, ты слышала что-то вроде дун си? — спросил Нимрод.

Фаустина нахмурилась.

— Дун си. — Она повторила слово на все лады несколько раз. — Да, думаю, что это оно и есть.

Нимрод на мгновение притих.

—Вот и отлично, — бодро сказала Филиппа. — Главное, что мы разгадали эту загадку. По крайней мере, теперь мы знаем, с кем имеем дело. Хотя бы приблизительно.

—Кто такой дун си? — спросила Фаустина.

—Воин-дьявол, — сказал Джалобин.

—Похож на зомби, — добавила Филиппа. — Только хуже. Намного хуже.

И она рассказала Финлею-Джону и Фаустине о том, что они обнаружили в библиотеке Аттилы.

—Теперь осталось выяснить только одно — где находятся кости великого по имени Ма Кэ, — заключила она свой рассказ.

—Только одно? — бормотал Джалобин. — А дальше-то, когда выясним, скажите на милость, что будет?

Глава 16

Живая борода

Нимрод достал из портфеля маленький шприц, содержавший немного крови. Примерно столовую ложку, Финлей рассматривал шприц с нескрываемой тревогой.

—Надеюсь, вы не собираетесь делать мне укол, — напряглась Фаустина. — Уколов я ужасно боюсь.

—Нет, нет, — сказал Нимрод, показывая Финлею шприц. — Посмотри, там даже иглы нет. Кроме того, это — кровь. И не просто кровь, а кровь твоей собственной матери, Фаустина. Ею мы заменим то, что выкачал для анализа из тебя, а точнее, из премьер-министра, доктор... как бишь его? Уже позабыл. Короче, произошло это именно в тот момент, когда ты завладела телом премьера. Кстати, у тебя от этой кровушки сейчас цвет лица появится. — Он огляделся. — Джалобин, пожалуйста, раздвиньте занавески! И окна откройте, давайте впустим сюда солнечный свет.

—Я до сих пор не могу поверить, что у меня это получилось, — сказала Фаустина. — Ну, в смысле, что я смогла вселиться в премьер-министра.

—Это только от избытка юной наглости бывает, — усмехнулся Нимрод.

Он присел на кровать около тела Фаустины.

—Так или иначе, никакого реального вреда ты никому причинить не смогла.

—Ну конечно! — саркастически усмехнулась Фаустина. — А себе самой? Я уже двенадцать лет живу без собственного тела.

—Я имел в виду, что премьер-министр отделался легким испугом, — сказал Нимрод. — И он мне с тех пор очень благодарен. Даже предлагал посвятить меня в рыцари. Но я, конечно, отказался.

Все собрались в спальне, все хотели увидеть, что произойдет с Фаустиной. Наклонившись над ее телом, Нимрод через шприц впрыснул ей в рот немного крови Дженни Сахерторт, а остатки крови использовал как помаду и румяна, смазав ее губы и щеки.

—Жаль, что с нами нет господина Ракшаса, — сказал он. — Мне самому этого делать не доводилось. В теории я, конечно, знаю, но... — Теперь он помазал кровью лоб и мочки ушей Фаустины. — Вроде бы нужно совсем немного. — Остатками крови он спрыснул шею девочки, так что последние капли скопились во впадинке меж ключиц. — К тому же Италия жаркая страна, что, разумеется, облегчает нашу задачу.

Отложив шприц, Нимрод выпрямился в ожидании эффекта, который, как предполагалось, должны были возыметь его усилия. Да, они не прошли даром. Кожа Фаустины отреагировала мгновенно — точно промокательная бумага, она впитала материнскую кровь и, утратив мертвенную бледность, окрасилась в нежно-розовый цвет, цвет живой, нормальной человеческой кожи. Филиппа ахнула.

—Жуть какая! — воскликнул Финлей. — Вы уверены, что она — джинн, а не вампир?

—Заткнись, — велела ему Фаустина.

Нимрод удовлетворенно кивнул.

—Замечательный результат, вы согласны?

—А дальше что будет? — спросил Финлей.

—Теперь твой черед, Фаустина, — сказал Нимрод. — Если господин Ракшас был прав, ты теперь можешь без помех вернуться в свое тело.

—Попробую, — откликнулась Фаустина. — Пожелайте мне удачи.

Почувствовав, как она выскользнула из тела Финлея, Джон и Финлей с облегчением вздохнули. Им теперь стало гораздо просторнее. В гостиничном номере было тепло, и поэтому того, что случилось с духом Фаустины дальше, никто толком не видел, Фаустина легла на кровать возле своего тела, а затем перекатилась внутрь. Потом на миг замерла, просто наслаждаясь ощущением: у нее опять есть тело! И все в нем по-прежнему. Только голова ужасно чешется. Надо срочно полить голову. Девочка попыталась поднять руку и почесать голову. Не вышло. Пробовала заговорить. Тишина. Фаустину охватила паника. Она решила снова выбраться из своего тела и начать процедуру сначала, но не смогла. Ни туда ни сюда. Застряла.

— Ну? — не выдержал Джалобин. — Разве еще рано? По-моему, уже пора!

—Да, пора бы, — согласился Нимрод и оглянулся на Финлея. — Ты ведь почувствовал, что она выбралась из твоего тела, верно?

—Конечно.

—Джон, ну-ка вылези из Финлея, — приказал Нимрод. — Вылези и быстренько осмотри комнату. Вдруг она еще здесь. Мы-то не можем ее видеть.

Джон исчез на несколько минут, а возвратившись в Финлея, сказал, что никаких следов Фаустины не нашел.

—Я окликнул ее по имени несколько раз, — сказал он. — Будь она по-прежнему духом, она бы меня услышала.

—Значит, она возвратилась в собственное тело, — сказал Нимрод. — Больше ей деться некуда. — Он схватил с прикроватной тумбочки лампу и поднес к глазам Фаустины. Зрачки ее тут же сузились. — Я так и думал. Она там, внутри, но она парализована. — Он встал. — Джалобин, возьмите девочку и вынесите на террасу. Положите ее в шезлонг, на солнце. На самый солнцепек. Может, это сработает.

Джалобин завернул Фаустину в простыню и вынес на террасу, по краям которой стояли жасминовые кусты в кадках. Воздух был напоен жасминовым ароматом. Вдали тяжело и печально звенели церковные колокола, точно отмечали провал их грандиозного замысла.

Нимрод наклонился над Фаустиной и снова заглянул ей в глаза.

—По-моему, она слышит каждое наше слово, — сказал он. — Но она так долго не пользовалась своим телом, что теперь не может даже шевельнуться. Что ж, это неудивительно. Господин Ракшас предупреждал меня, что нечто в этом роде может произойти.

—И что теперь? — с тревогой спросил Джон. — Что будем делать?

—Придется устроить ей анафилактический шок, — сказал Нимрод. — Чтобы ее тело выдало сильную аллергическую реакцию на какое-нибудь вещество. Возможно, вполне безобидное.

—Вроде сыпи на арахисовое масло? — подсказала Филиппа.

—Да, примерно так, — сказал Нимрод.

—Но как это сделать? Она же ничего не сможет съесть!

Нимрод вынул бумажник и вручил Джалобину горсть монет и бумажных денег и какую-то визитную карточку.

—Джалобин, отправляйтесь туда, где мы оставили машину, заберите ее и поезжайте в Падую, по указанному на карточке адресу. Найдите фермера по имени Чезаре Медичи, он разводит свиней. Дайте ему денег и посулите больше, если он согласится сразу приехать к нам сюда. Скажите ему, что нам срочно требуется помощь его маленьких друзей. Он поймет, о чем речь. Узнать этого человека легко. Обычно он носит очень длинную бороду. Да, кстати, Чезаре может показаться вам немного странноватым. Он и впрямь немного эксцентричен. Но не волнуйтесь. Просто привезите его сюда.

—Эксцентричен? — Джалобин сразу занервничал. — Значит, эксцентричен? Если уж вы говорите «эксцентричен», то, наверно, он полный психопат. Вы ведь легкие случаи считаете нормой. А этот ваш Чезаре, наверно, совсем с катушек слетел.

—Может, мне стоит поехать с Джалобином? — предложил Джон. — Ну, Финлею и мне...

—Спасибо, Финлей, — сказал Джалобин. — То есть спасибо, Джон. Уж не знаю, кто из вас это надумал, но я очень благодарен.

—Что ж, отлично, — сказал Нимрод. — А мы с Филиппой пока посмотрим на венецианские достопримечательности. И будем вас ждать. Падуя отсюда не очень далеко. Ваша поездка займет два, ну, от силы три часа.

От гостиницы до автостоянки в восточной части города Джалобин и Финлей-Джон добрались на катере, а оттуда поехали на юг, в Падую, в один из старейших средневековых городов Италии, где происходят события одной из самых несмешных комедий Шекспира.

Как и обещал Нимрод, через час они уже были в Падуе и быстро нашли ферму свиновода Чезаре Медичи.

Подъехав к дому, Джалобин опустил окно машины и подозрительно принюхался.

—Должен заметить, что свиньями тут не пахнет, — сказал он. — Не очень-то похоже на жилище свинопаса.

На воротах висела табличка:

PROFUMO VIETATO

ДУХИ ЗАПРЕЩЕНЫ

—Скажите на милость! С какой это стати? — возмутился Джалобин. — Да свиньи сами воняют так, что хоть святых выноси.

—Возможно, духи раздражают свиней, — предположил Джон. — Давайте вы останетесь в машине, когда мы въедем внутрь?

—Но от меня пахнет не духами, — возразил Джалобин. — Я духами не пользуюсь. Это запах «Виола дель Пенсьеро», очень дорогого мужского лосьона. Я купил его здесь, в Венеции, в беспошлинном магазине.

—Но он тоже пахнет, — возразил Джон. — Для мужчин лосьон после бритья — все равно что для женщин духи.

—Нет, не все равно, — обиженно сказал Джалобин. — За кого вы меня принимаете?

—Кстати, — вступил в разговор Финлей, — в свинарнике обычно пахнут не сами свиньи, а то пойло, которое им скармливают. Я об этом читал.

—Я сейчас вообще никаких запахов не чувствую, кроме лосьона Джалобина, — пробормотал Джон.

—Да, запах сильный, — согласился Финлей.

—Прекратите обсуждать мой лосьон, — вскипел Джалобин. — Чем хочу, тем и пользуюсь, слышите!

Джалобин заехал во двор фермы и огляделся. Из дома вышла девочка лет шести и стала их рассматривать с нескрываемым любопытством. Джалобин широко-прешироко улыбнулся.

—Синьор Медичи, per favore?[Будьте любезны (итал.).] — произнес он с жутчайшим манчестерским акцентом.

Малышка подошла ближе и ткнула пальцем в сторону персикового сада.

— Grazie,[Спасибо (итал.).] — поблагодарил Джалобин.

И они двинулись в указанном направлении.

—Пока все идет по плану, — сказал дворецкий. — Девочка вполне нормальная, ферма тоже. Все выгладит очень мило. Только понюхайте, как пахнут персики.

Финлей и Джон не могли не согласиться. Вокруг царила настоящая идиллия. Пели птицы, жужжали пчелы, вдали звенели церковные колокола. Прекрасная Италия, прямо с полотен великих художников. В дальнем конце сада они увидели мужчину с огромной бородой. Они помахали ему, но он не помахал в ответ. Однако медленно, точно не умеющий сменить позу манекен, направился к ним. Было похоже, что у него болит спина.

—Слушайте, а мистер Нимрод-то правду сказал, — заметил Джалобин. — Борода у синьора Медичи примечательная, даром что не синяя. В этой бороде можно спрятать целый батальон.

—Может, у меня разыгралось воображение, — произнес Финлей, — но, по-моему, его борода растет. Прямо на глазах!

Пока Финлей говорил, густая бурая борода синьора Медичи удлинилась еще на пять — семь сантиметров. Она спускалась уже ниже пояса.

—Она не растет, — поправил Джон. — Она шевелится.

—И это вообще не борода, — сказал Финлей. — По крайней мере, не из волос. Это же пчелы! Он весь облеплен пчелами! — Мальчик боязливо улыбнулся хозяину фермы, который стоял прямо перед ними. — Добрый день. Синьор Медичи?

—Да, — ответил пчелиный человек по-английски. — Чем могу быть полезен?

Не считая широкополой шляпы и жужжащей и шевелящейся бороды, в нем не было ничего особо примечательного.

Гудение пчел все усиливалось. Джалобин обернулся, оценивая возможность отступления, и увидел, что пчелы роятся со всех сторон. Персиковый сад был тесно заставлен ульями.

—Бесполезно, англичанин. На вашем месте я не пытался бы делать никаких резких движений, — сказал синьор Медичи. Он говорил, а борода его с каждым словом становилась все меньше, поскольку пчелы перелетали и опускались на плечи Джалобина. — Мой вам добрый совет: не двигайтесь и не паникуйте. Они вас не тронут, если вы будете сохранять спокойствие. Ясно?

Джалобин покорно закрыл глаза. Пятидесятитысячный рой облепил его со всех сторон. Пчелы копошились везде, особенно много их было на многоступенчатом подбородке и жирной шее дворецкого.

—Черт, — пробормотал он, едва двигая губами, и изо рта у него вылетела пчела. — Помогите.

—Разговаривать тоже не рекомендую, — сказал синьор Медичи. — Могут залететь в рот, и вы их, не дай бог, проглотите. Внутренние укусы самые опасные. Видимо, вы пользуетесь одеколоном или лосьоном после бритья.

—Точно. По полфлакона на себя выливает, — сказал Финлей. — Вот от него и несет за полкилометра. «Виола дель Пенсьеро». Так этот лосьон, кажется, называется. Но тут уж, видно, без разницы.

—Тогда все понятно. — Синьор Медичи кивнул. — Разве вы не видели табличку на воротах? Там ясно сказано: духи запрещены.

—Он решил, что имеются в виду только женские духи, — объяснил Финлей, старательно не обращая внимания на одинокую пчелу, которая упорно ползала по его волосам. Как же должен чувствовать себя Джалобин, по которому ползают тысячи пчел?

Джалобин тихонько хныкал, а синьор Медичи его обнюхивал.

—Вы можете как-нибудь его выручить, синьор Медичи? — спросил Финлей.

—Ваш друг благоухает, как цветок персикового дерева. — Синьор Медичи захихикал. — Именно это они и любят. Мои маленькие друзья обожают запах цветов персика. — Он резко перестал хихикать и пожал плечами. — С ним будет все в порядке, с вашим другом, если он не станет делать никаких внезапных движений. Мои пчелки терпеть не могут таких движений. Но я ему помогу, без проблем.

Теперь, когда пчелы слетели с лица Чезаре Медичи, Финлей-Джон увидел, что он чисто выбрит. И ни единого следа от укусов. Это был маленький голубоглазый человечек, с круглым лицом — прямо герой голливудского мультфильма. Он подошел к одному из многочисленных ульев и вынул рамку с полными меда сотами. Свою добычу он поместил в большую картонную коробку и поставил ее перед Джалобином. Затем прямо руками синьор Медичи начал мягко стряхивать пчел с Джалобина в коробку, и постепенно дворецкий лишился своей гудящей бороды.

—Слава тебе господи! — воскликнул он. — Я уж думал, мне конец. Боялся, разбухну от укусов, в лепешку превращусь.

—Ага, лепешечка с медом, воображаю, — сказал Финлей.

—Вот вы смеетесь, молодой человек, — рассердился Джалобин. — Но я бы на вас посмотрел, если б у вас на башке восседал целый пчелиный рой. Боюсь, вам было бы не до смеха. Я вообще думал, мой смертный час пришел.

—Моим маленьким друзьям понравились ваши духи, — сказал синьор Медичи. — Табличка на воротах повешена недаром. Или вы не умеете читать по-английски?

Так вот что имел в виду Нимрод! Маленькие друзья — это пчелы, сообразил Джон. Но какой прок Фаустине от пчел? Если, конечно, он не имел в виду...

—С моим английским все в порядке, — возмутился Джалобин. — Во-первых, я сам англичанин, до мозга костей. А во-вторых, я не употребляю духи. Лосьон и духи — совсем не одно и то же. — Джалобин промокнул свой огромный вспотевший лоб носовым платком. — Но отныне я и его не употребляю. При мне будет только запах пота, синьор Медичи. Пота, который выступает от страха и ужаса.

—Скажите лучше, что вас сюда привело? — потребовал хозяин фермы.

—Мы прибыли, чтобы помочь ближнему, — сказал Финлей. — Одной нашей подруге, в Венеции, срочно нужно устроить анафилактический шок. Нам сказали, что ваши маленькие друзья могут нам помочь.

—Ты хочешь сказать, что мы сюда за пчелами приехали? — удивился Джалобин.

— Si, si, — подтвердил синьор Медичи. — За пчелками и за главным пчеловодом — он же врач-апитерапевт, с лицензией на лечение пчелами. Пчелиный яд помогает от любых болезней: при нарушениях кровообращения, артрите, астме, кожных заболеваниях, депрессиях.

—И от депрессии лечит? — Джалобин не поверил своим ушам. — И каким же образом?

—Вот укусят вас пчелки пару раз, вы о своих несчастьях и проблемах и думать забудете, — объяснил синьор Медичи. — А деньги вы привезли?

Джалобин выгреб из кармана целую кучу денег и вручил итальянцу. Тот пересчитал и кивнул.

—Хорошо. Я соберу моих маленьких друзей, помещу их в коробку, и поедем.

Глава 17

Вниз ласточкой

Пока Джалобин и Финлей-Джон ездили в Падую, Нимрод с Филиппой пошли на площадь Сан-Марко, самую большую площадь Венеции, где находятся знаменитые собор и палаццо, высокая колокольня из красного кирпича, а еще — множество кафе и помостов для оркестров. По площади бродят сотни отъевшихся голубей и тысячи туристов.

—А с Фаустиной ничего не случится? Не страшно, что мы оставили ее на террасе? — спросила Филиппа у Нимрода.

—Если придет горничная убирать номер, она просто решит, что девочка отдыхает, — сказал Нимрод. — Ей необходимо побыть на жарком солнце после двенадцати лет, проведенных в подземелье. Это только на пользу. А солнечным ударам мы, джинн, не подвержены. Это удел мундусян.

Он купил путеводитель по Венеции и отдал его Филиппе.

—Вот, держи, — сказал он. — Надо же знать какие именно красоты ты рассматриваешь в этом городе.

—А ты разве не походишь со мной по городу? — спросила Филиппа.

—Нет, — решительно сказал он. — Во-первых, я все это уже сто раз видел. А во-вторых, мне надо кое о чем поразмыслить, причем очень серьезно.

Он уселся на улице, за столиком кафе «Флориан», и заказал чай. Филиппа не очень-то любила пить чай. Поэтому, едва сдержавшись, чтобы не сказать Нимроду, что думать умеет не только он и нечего по этому поводу раздувать щеки, Филиппа и в самом деле отправилась осматривать Венецию. Однако совсем скоро она пожалела, что так безропотно последовала дядиным рекомендациям. Вот бы оказаться сейчас где угодно, но только не на площади Сан-Марко! Дело было не в жаре, поскольку для джинн никакой зной не страшен. Но неисчислимые толпы ее несколько раздражали. Казалось, все эти люди хотят смотреть именно на то здание, которое выбрала для осмотра она, и именно в ту минуту, когда она к нему подошла. Юная джинн выстояла длиннющую очередь, чтобы войти во Дворец дожей, и еще одну, еще более длинную, чтобы подняться на колокольню. Никогда прежде не видела она так много туристов из самых разных стран мира, девочка теперь жутко завидовала Нимроду, который решил, что лучше никуда не ходить, а посидеть в кафе, потягивая чаёк и размышляя. Его ярко-красный костюм она смогла углядеть даже со смотровой площадки колокольни, с высоты в сто с лишним метров. Филиппа улыбнулась. Нимрод оказался самым приметным человеком во всей Венеции.

Очередь в собор Святого Марка оказалась особенно длинной. Филиппа стояла в густой толпе среди множества пожилых китайских туристов. Все они вели себя дружелюбно и безупречно вежливо, и вскоре она уже жалела, что поначалу отнеслась к ним так недоброжелательно и даже хотела, чтобы все они исчезли. Впрочем, английского среди них почти никто не знал. Будь у нее при себе хоть сколько-нибудь джинн-силы, она наверняка бы быстренько заговорила по-китайски — уж очень ей хотелось сказать им что-нибудь приятное, пока все они, шаркая, едва переставляя ноги, продвигались вдоль великолепного старинного здания, медленно приближаясь к входу — заветной двери на боковом фасаде.

Через некоторое время мысли Филиппы стали блуждать. Девочка вспомнила о маме. Как она там, в Вавилоне? Только бы фаустина очнулась вовремя! Только бы успела сменить маму и стать следующей Синей джинн Вавилона. Думала Филиппа и о миссис Трамп. Как же тревожно, что она так долго находится в коме! Но самое печальное из последних событий — исчезновение господина Ракшаса. Неужели он и вправду погиб? Джон, похоже, в этом совершенно уверен. Она не смела спрашивать Нимрода, что думает по этому поводу он. Может, дядя именно об этом и хотел подумать в кафе, за чашкой чая? О господине Ракшасе и воинах-дьяволах. Наверно, он пытается понять, кто такой таинственный Ма Кэ, упомянутый в Нефритовой книге императора.

И тут она услышала это имя.

Даже несколько раз. Вмиг очнувшись от задумчивости, девочка хотела было себя ущипнуть, проверить — не спит ли она. Но тут один из китайских туристов снова произнес «Ма Кэ». Филиппа тронула за плечо стоявшего перед ней китайца и улыбнулась. Он вежливо поклонился в ответ.

—Ма Кэ? — сказала она и пожала плечами, пытаясь объяснить, что не понимает, что это значит.

—Ма Кэ, — повторил он и широко улыбнулся.

На сей раз она недоуменно развела руками:

—Ма Кэ? Что такое Ма Кэ?

Китаец указал на собор.

—Ма Кэ, — повторил он.

—Что такое Ма Кэ? Церковь?

—Ма Кэ. — Он снова указал на собор.

Филиппа покачала головой. В руках у китайца был точно такой же путеводитель, как у нее, только на другом языке. Он взял у нее книжку, открыл страницу, посвященную собору Святого Марка, и ткнул пальцем в мозаичное изображение самого святого.

—Ма Кэ, — повторил он.

—Так это Марк? — Филиппа удивилась. — Святой Марк?

Китаец кивнул.

—Ма Кэ, — сказал он снова.

Тут из толпы к ней вытолкнули другого китайца — с сияющей белозубой улыбкой и блестящими очками. О радость! Он немного говорил по-английски.

—Ма Кэ? — переспросил он. — Это по-китайски «Марк».

Филиппа церемонно поблагодарила его несколько раз — китайцы такие вежливые, пусть не думают, что она какая-нибудь грубиянка. Раскланявшись, она побежала искать Нимрода.

Она нашла его там, где оставила. Дядя сидел с закрытыми глазами. Его горбатый нос, а вместе с ним и все умное, одухотворенное лицо были повернуты к солнцу, подобно спутниковой антенне. На столе было блюдо с остатками бутербродов, булочек и торта, остальное место занимали несколько заварных чайников. Придвинув себе стул и отогнав теребившего салфетку голубя, Филиппа съела кусочек торта. Она не сводила глаз с дяди, нетерпеливо ожидая, когда же он обратит на нее внимание. Она так радовалась, так ликовала! То-то он удивится ее новостям!

—Ну, как твои размышления? — наконец не выдержала Филиппа.Он медленно открыл глаза, точно очнулся ото сна.

—Я думал о бедном господине Ракшасе, — сказал он. — Надо же! Попасть в чужое нутро! в его то возрасте. Меня очень, очень волнует его судьба. — Нимрод вздохнул и отпил немного чая. — А почему ты так сияешь? У тебя такой вид, словно ты нашла жемчужину в раковине.

—Так и есть! — воскликнула Филиппа. — Я выяснила про Ма Кэ. Я знаю, кто это. Ты сейчас на него смотришь.

Нимрод на миг задумался. А потом с размаху хлопнул себя ладонью по лбу. Звук получился такой громкий, что пара влюбленных, сидевшая с шампанским за соседним столом, с подозрением посмотрела на Филиппу: уж не она ли ударила этого огромного мужчину?

—Ну конечно! — простонал Нимрод. — Святой Марк! Как же я сразу не сообразил? Я же Великий магистр ордена Святого Марка. Запали мою лампу! Но как ты догадалась?

Филиппа рассказала ему о китайцах, стоявших с ней вместе в очереди в собор, и о подслушанном ею разговоре о Ма Кэ. Нимроз, по-прежнему сердясь на себя, громко прицокивал языком.

—Боюсь, эта история с господином Ракшасом совсем лишила меня умственных способностей, — сказал он.

—У меня в путеводителе написано, что в соборе хранятся кости святого Марка, — сообщила Филиппа.

—Да, так считается, — сказал Нимрод.

—Тогда это и есть те кости, которые упомянуты императором в Нефритовой книге. — Она указала на фотографию в путеводителе. — Посмотри. Это — саркофаг, где захоронен святой Марк.

Нимрод с сомнением вздернул брови.

—Не веришь? — возмутилась Филиппа. — Разве в книге написана неправда?

—В книге написана правда — в том смысле, что здесь отражена общепринятая версия, — сказал Нимрод. — Но многие, и я в том числе, полагают, что тело святого было утрачено во время большого пожара 976 года. Когда в 1094 году венецианские власти пытались его разыскать, тела тут определенно не было. А несколько месяцев спустя в Венеции случилось небольшое землетрясение, и после него тело святого снова чудесным образом нашлось.

—Чудесным образом?

—Просто это было кому-то удобно. — Нимрод пожал плечами. — Ты не согласна?

—То есть там на самом деле костей нет? Ты это хочешь сказать?

—Нет, останки, разумеется, есть, — сказал Нимрод. — Где-то. Только не в саркофаге под верхним алтарем. Я полагаю, что они, по всей вероятности, лежат неопознанные в одной из гробниц. В соборе хранятся мощи многих святых. Кости, зубы, волосы, старые деревяшки ткань с пятнами крови, да что угодно. Людям свойственно веками сохранять разные вещицы, считая, что они когда-то принадлежали святым и великомученикам. В Средние века такие реликвии очень ценились. Сокровищница собора Святого Марка — одна из самых больших и старых в мире. Я предполагаю, что если нам суждено найти кости Ма Кэ, то именно там. Если император Чэнцзун и его Нефритовая книга не лгут, то во время путешествия в Китай нам без них не обойтись.

—Мы едем в Китай? — оживилась Филиппа.

—Сразу, как только Фаустина очнется, — ответил Нимрод. — Я не сомневаюсь, что она права и в мире духов действительно творится что-то странное. Нам обязательно надо узнать об этом как можно больше.

—Хитрость в том, чтобы пчела, укусив, не умерла, — сказал синьор Медичи.

—Это возможно? — спросил Нимрод.

—Умеючи все возможно, — ответил пчеловод.

—Ты уж нас прости, Фаустина, — произнес Нимрод. — Но это делается для твоего же блага.

—Если честно, я никогда прежде не пробовал никого оживлять с помощью пчелиных укусов. Это мой первый подобный опыт, — признался синьор Медичи и, ухватив одну из своих маленьких подружек пинцетом, присел на край шезлонга возле неподвижного тела Фаустины. — В какое место следует произвести укус? В спину? В плечо? Вы уж, пожалуйста, сами решите.

—В ухо, — сказал Нимрод. — В мочку уха. Так учил меня господин Ракшас.

—О господи! — ахнул Джалобин и зажмурился. — Я не могу на это смотреть.

—В мочку уха? — переспросил синьор Медичи.

Нимрод кивнул.

Синьор Медичи улыбнулся и произнес что-то по-итальянски. Филиппа предположила, что он перевел на родной язык слово «мочка» и слово «ухо». По-прежнему удерживая пчелу за голову пинцетом, хозяин ткнул ее несколько раз в брюшко, чтобы разозлить. И как только ее поднесли к уху Фаустины, пчела тут же исполнила свою работу. На мочке появилась красноватая отметина.

—Ой! — Филиппа непроизвольно дернулась и закусила губу.

Фаустина тоже дернулась, вполне отчетливо. И снова замерла.

—Один укус иль два? Вот в чем вопрос, — произнес Нимрод. — Пожалуй, повторим, синьор Медичи. Давайте вторую пчелу. Пусть куснет в другое ухо.

Итальянец кивнул и вынул из кармана пиджака картонную коробочку, в каких рыбаки обычно держат мух для приманки. Из коробочки он извлек еще одну пчелу. Пока шли все эти приготовления, Филиппа успела заглянуть в коробочку. Каждая пчела жила там в собственном небольшом отсеке, и у каждой была пища — несколько капель меда. Прямо как у арестантов в тюремных камерах.

Второй укус произвел куда более сильный эффект. Голова Фаустины задергалась, будто через тело девочки пропустили сильный разряд электрического тока. Так поступают с лягушками на уроках биологии в школе, с отвращением вспомнила Филиппа.

—Ой! — вырвалось у нее. Еще громче, чем в первый раз.

—По-моему, мы почти у цели, — сказал Нимрод. — Еще один укусик, и дело сделано. На сей раз попробуем в попку. Или нет, давайте в запястье, синьор Медичи. Укусик-ик.

Нимрод принялся хохотать над своей шуткой.

—Не понимаю, как ты можешь веселиться в такую минуту, — возмутилась Филиппа. — Ей же, наверно, больно.

—Что ж, третий так третий, — сказал синьор Медичи. — На этот раз используем мою специальную пчелу. Эта пчела очень жестокая. Очень злая. У нее серьезные проблемы с общением. Совсем не такая милая и дружелюбная, как остальные мои пчелки. Она даже мед не любит. Ничего не любит, и никого. Поэтому я держу ее в отдельной коробке. Ее зовут Сильвия.

Пчела, которую он вынул из другой коробочки, оказалась намного крупнее остальных и гудела свирепо, точно бензопила.

Филиппу аж передернуло, когда Чезаре Медичи поднес пчелу к запястью Фаустины и небрежно щелкнул насекомое по носу. Пчела злобно зажужжала и, перебирая лапками, изогнула животик, поудобнее обхватывая руку девочки. Затем точным уверенным ударом она вонзила жало в запястье Фаустины и впрыснула туда огромное количество пчелиного яда.

—Уааау!

Фаустина издала громкий вопль и схватила себя за запястье, а потом обеими руками за уши. Этим резким движением она выбила пинцет из пальцев синьора Медичи, и пчела Сильвия, освободившись из-под хозяйского надзора, уселась на локоть Фаустины и ужалила ее снова. А потом еще раз.

—Уааау-у-у-у-у!

Фаустина вскочила с шезлонга и, спасаясь от пчелы, одним махом взобралась на высокий парапет гостиничной террасы. Но пчела настигла ее и здесь. И Фаустина, недолго думая, изящно, ласточкой нырнула вниз — прямиком в воды Гранд-канала.

Нимрод с Филиппой бросились к парапету и успели увидеть, как Фаустина вынырнула и поплыла к берегу. Тут же собралась толпа зевак. Сначала небольшая, но росла она, как показалось Филиппе, с неимоверной быстротой. Девочка схватила махровый халат, выбежала из номера и устремилась вниз по лестнице, чтобы Фаустине не пришлось краснеть, когда она вылезет на берег. Нимрод громко рассмеялся.

—Результат налицо, синьор Медичи, — сказал Нимрод. — Пчелки свое дело знают. Хорошая работа, друг мой. Отличная работа.

Синьор Медичи тщательно осмотрел террасу и печально развел руками.

—Я потерял свою лучшую пчелу, — удрученно сказал он.

Нимрод вручил ему еще кучу банкнот.

—Вот, держите, — сказал он. — Купите себе целый рой.

Глава 18

Новый укус пчелы

Фаустина шла назад в гостиницу вместе с Филиппой. Ей было совершенно наплевать на сенсационное впечатление, которое произвело ее купание на знаменитых венецианских гондольеров, хотя они тут же прозвали ее «Русалочка из Америки». Самое главное — она жива, она снова обрела тело, она может двигаться! Фаустина чувствовала себя великолепно. И была безумно счастлива. Даже купание в Гранд-канале оказалось приятным, тем более что прохладная вода смягчила боль от пяти пчелиных укусов. А самое главное — к ней вернулась джинн-сила! Забурлила, заиграла в ней, едва жаркое венецианское солнце коснулось ее забывшей о тепле кожи.

Они шли к лифту, как вдруг Фаустина услышала знакомый голос.

—Фаустина!

—Мама!

Дженни Сахерторт обнимала дочь, которую не видела двенадцать лет, и безуспешно пыталась сдержать слезы, Фаустина обнимала маму, и обеим было все равно, промокнет у Дженни платье или нет. Обе были счастливы.

—Мама, что ты тут делаешь?

—Ты же моя дочь! Я сразу почувствовала, что ты жива. И тут же прилетела!

—Я так на тебя сердилась... Прости меня! — воскликнула Фаустина.

—И ты меня прости, — сказала Дженни Сахерторт. — Я тоже виновата.

—Ты не виновата! В том, что случилось с Дыббаксом, твоей вины нет. Теперь я это знаю. Ты ни в чем не виновата. Прости за все, что я тебе наговорила. И мне очень стыдно, что я тогда устроила с британским премьер-министром.

—Давай поговорим об этом позже.

—Но как ты узнала, что я здесь? — спросила Фаустина.

—Ну конечно от Нимрода, — ответила доктор Сахерторт. — Он позвонил мне тут же, как только узнал, что твой дух обнаружен. Сначала я боялась, что эта затея сорвется, и до последней минуты не решалась сюда ехать. Ну, вдруг тебе бы не удалось вернуться в свое тело? Но в какой-то момент я поняла, что в любом случае обязана быть радом с тобой.

—Затея и вправду чуть не сорвалась, — смеясь, сказала Фаустина. — Когда я вернулась в тело, на меня какой-то ступор напал. Ни рукой ни ногой двинуть не могла. Я все слышала, все видела, но была совершенно парализована. Если б не пчелы, ты бы меня такой и застала.

—Пчелы?

Уже в лифте Фаустина с Филиппой рассказали доктору Сахерторт о синьоре Медичи и его пчелотерапии.

—Вот уж не думала, что когда-нибудь буду счастлива оттого, что мою дочь покусала пчела! — воскликнула Дженни.

—Вот и я совершенно не возражала! — Фаустина громко засмеялась и снова обняла мать.

Наверху, в номере, Нимрод уже пил шампанское — в честь возвращения Фаустины к нормальной джинн-жизни. Джалобин читал газету и потягивал чай. Финлей-Джон смотрел телевизор. Мальчики приветствовали Фаустину сдержанно, даже прохладно, потому что каждый пробовал притвориться, что нисколько в нее не влюблен, и у обоих, естественно, ничего не получалось. Разве можно скрыть что-нибудь от того, с кем на пару обитаешь в одном теле? Фаустина, понятное дело, тоже все это отлично понимала.

Нимрод встал и нежно обнял Дженни Сахерторт.

—Ну что? У тебя снова есть дочь? — спросил он.

—Просто чудо! — воскликнула мать Фаустины.

—Красавица, я уж думал, ты костей не соберешь, — сказал Джалобин. — Ну ты и летела! Как с десятиметровой вышки! И вода в этом их канале жуть какая грязная. Говорят, туда сливают помои и канализацию со всей Венеции. Именно поэтому тут такая вонь. На твоем месте я бы тут же сделал промывание желудка. А то еще заведется какая-нибудь живность в животе, вроде глистов. Кстати, тебе повезло, что ты забралась именно на этот парапет и спрыгнула в эту сторону. Хоть в воду приземлилась. То есть приводнилась. С другой-то стороны тут улица. И чего такую суматоху подняла? Подумаешь, пчелки покусали.

—Главное, что она цела и невредима, — сказал Нимрод.

—Какое несчастье с господином Ракшасом, — сочувственно обратилась к Нимроду доктор Сахерторт. — Неужели нет никакой надежды?

—Пока об этом рано судить, — ответил Нимрод. — Сначала надо побольше узнать о существе, которое его поглотило в мире духов.

—Значит, вы возвращаетесь в Нью-Йорк?

—На самом деле нет, — ответил Нимрод. — Полагаю, нам придется задержаться на некоторое время в Венеции. Провести небольшое расследование.

—Вот здорово! — воскликнул Финлей. — Мне нравится в Венеции. Тут прикольно.

—Прикольно? — пробормотал Джалобин и брезгливо сморщил нос. Потом он извлек из кармана флакончик с лосьоном и щедро брызнул себе за уши.

—А ты, Фаустина? — спросил Финлей. — Ты тоже останешься с нами в Венеции?

—Боюсь, что нет, — ответила Фаустина. — У меня же планы, о которых все вы отлично знаете.

—Ах да, — сказал Финлей. — Вавилон. Я и забыл.

—Обязательно приезжайте в гости, когда я стану Синей джинн, — пригласила Фаустина. — Я буду рада видеть вас в моей официальной резиденции в Берлине.

—Вас? — не понял Финлей. — Кого — вас?

—Вас обоих.

—Разве это разрешается? — спросил Джон. — Я думал, лица мужского пола к Синей джинн не допускаются.

—Парням нельзя только в Вавилон, Джон, — объяснила Фаустина. — Кроме того, когда я стану главной в джинн-мире, я обязательно введу некоторые изменения в законы. Айша правила так долго, что джинн позабыли все, что было до нее. Понимаете, многое из наших представлений о Синей джинн связано именно с Айшой. Но так не должно быть. Одно дело — встать над добром и злом и судить их по совести. И совсем другое дело — жить, словно их не существует.

Я провела на эту тему весьма внушительное исследование.

—А я сама побывала в Вавилоне, — сказала Филиппа. В какой-то момент Айша хотела сделать из меня Синюю джинн. Я хорошо помню, как действуют на организм воздух и вода Иравотума. Я едва узнала Джона, когда он приехал меня спасать.

—Это точно, — подтвердил Джон. — Моя сестрица надышалась там всякой гадости и была вреднючая.

—Я знаю, как остаться самой собой. На меня это не подействует, — уверенно произнесла Фаустина.

—Очень интересно. — Нимрод и доктор Сахерторт удивленно переглянулись.

—Я много чего выяснила, пока жила двенадцать лет без тела. Я потратила целых два года на изучение Багдадских законов. Я проштудировала не «Краткий курс», не ККБЗ, который составил господин Ракшас, а полную оригинальную версию. Все двести томов. Если бы Айша удосужилась их прочитать, она бы выяснила, что там подробно говорится о тридцати днях, которые джинн женского пола должна провести в Иравотуме, чтобы физически превратиться в Синюю джинн Вавилона. Но там ничего не сказано о том, что дух ее тоже должен все это время пребывать вместе с телом. Это же очевидно! Странно, что никто не додумался до этого прежде.

—Ты хочешь отделить дух от тела на время превращения в Синюю джинн? — Нимрод опешил. — Ты предполагаешь, что моя мать могла стать Синей джинн и не утратить при этом любви ко мне и к моей сестре Лейле?

—Я не предполагаю, — сказала Фаустина. — Я это точно знаю. Добравшись до Вавилона, я оставлю там свое тело на тридцать дней, а сама тут же куда-нибудь отправлюсь. Например, на гору Олимп. Говорят, это хорошее место для духов и призраков.

—Значит, ты уверена, что превращения затронут только тело? А дух останется неизменным? — уточнил Нимрод.

—Именно. Я могу стать Синей джинн и остаться при этом самой собой. Правда, здорово?

—А как же ты обретешь способность беспристрастно судить джинн? Как сохранить равновесие между добром и злом? — спросил Нимрод.

—Судьи же справляются, — ответила Фаустина. — Они выносят жестокие приговоры, следуя букве закона, но сами при этом не жестокосердны. Люди практикуют это уже много веков.

—То есть и волки сыты, и овцы целы! — радостно заключил Нимрод.

—Да! Правда, замечательно? — Фаустина улыбнулась Филиппе, а затем и Финлею с Джоном в одном лице. — Поэтому я и приглашаю всех ко мне в гости в Берлин.

—Здорово, — хором сказали все трое.

—Что ж, должен признаться, из всех сегодняшних новостей эта — самая приятная, — сказал Нимрод. Он взглянул на доктора Сахерторт. — Ты, и раньше об этом знала, Дженни?

—Ну что ты! Впервые слышу. — Доктор Сахерторт покачала головой. — Жаль, что никто не выяснил этого раньше. Тогда вы с Лейлой могли бы не стать сиротами при живой матери.

—Вот именно, — тихонько сказал Нимрод.

—Да, кстати, — сказала Фаустина. — Мне надо торопиться. Иначе Лейла превратится в Синюю джинн вместо меня, причем окончательно и бесповоротно. Жаль, что тут нет Дыббакса. Я бы хотела повидать его снова, прежде чем уеду.

—Смотри хоть каждый день, — сказал Джон, указывая рукой Финлея на телевизор. — Вот, любуйтесь.

Все сгрудились у телевизора, на экране которого был Дыббакс — в обалденном черном, украшенном бриллиантами комбинезоне. Он как раз исполнял захватывающий фокус. Зрителю крупным планом демонстрировали, как на ладони у зрительницы откуда ни возьмись появляется мышь. Сидевшая в студии публика приветствовала чародея оглушительными аплодисментами.

—Дыббаксом он, правда, больше себя не называет, — сказал Джон. — Теперь он — Джонатан Таро. Телезвезда. В любом номере любого журнала или газеты можно наткнуться на его физиономию.

Нимрод огорченно покачал головой.

—Дыббакс, Дыббакс, — сказал он со вздохом.

—Я пробовала отговорить его от этого позорища, — сказала Дженни Сахерторт. — Но он и слушать не хочет. Я даже пыталась наложить на него заклятие. Но его джинн-сила растет не по дням, а по часам, и мне уже с ним не справиться.

—Ну, с джинн-силой у него всегда было неплохо, — сказал Нимрод. — Со здравым смыслом похуже.

—А чего ты ожидал? — Доктор Сахерторт пожала плечами. — Забыл, кто его отец? — Она виновато улыбнулась Фаустине.

—А Дыббакс хитер. Заставляет всех поверить, что это — настоящий фокус, — сказал Джон. — Ну, вы понимаете... Не наши дела, а просто фокус. Хороший фокус.

—Если бы люди поняли, что он и вправду создает мышь, а не прячет ее в рукаве, — произнесла Филиппа, — у них бы, наверно, крыша съехала. Все их представления о мире были бы разрушены.

—Мудро сказано, Филиппа. — Нимрод кивнул. — В том-то и опасность того, что делает Дыббакс. Если он проколется, зайдет слишком далеко, люди поймут, что это вовсе не фокусы.

В этот момент на экране показывали публику, неистово хлопающую в ладоши, фокус и вправду мог потрясти любого человека. Но отнюдь не Джинн. Среди публики сидел светловолосый человек с бородкой клинышком, в странноватом белом пиджаке. Это был Адам Аполлониус.

—Дыббакс, похоже, не понимает, как опасно пользоваться джинн-силой столь расточительно, — сказал Нимрод. — Если тратить ее каждый день, да еще на дешевые фокусы, последствия могут оказаться весьма и весьма серьезными.

—Неужели ты думаешь, что я ему об этом не говорила? — сказала доктор Сахерторт. — Он ответил, что его это нисколько не волнует. И вообще — это его жизнь, и он волен распоряжаться ею по своему усмотрению. — Она вздохнула. — И как должна поступить в этом случае мать? Я, например, не знаю. Пригрозить, что им займется отец? Увы, это не наш случай. Тем более теперь он знает, что его отец ему вовсе не отец. А на меня он теперь вовсе не обращает внимания. Все мои уговоры как об стенку горох. А ведь я на него всю жизнь положила!

Все, кроме Джалобина, продолжали молча смотреть телевизор.

—Эй, гладите, — вдруг воскликнула Фаустина. — Вон там! Это тот самый человек из пещеры, где была пирамида и серебряное озеро. Тот, кто сказал слово дун си. — Она ткнула пальцем в экран. — Вот он.

Фаустина указывала на мужчину, сидевшего рядом с Адамом Аполлониусом. Но камера почти сразу вернулась на сцену, к сияющему Дыббаксу, и только Филиппа успела разглядеть сурового молодого человека, которого имела в виду Фаустина. И Филиппе тоже показалось, что она видела его прежде — На прошлое Рождество, в Нью-Йорке, на турнире по джиннчёту. Как же грубо он выругался, когда она победила его в первом раунде. У нее даже начали гореть уши, когда она стала вспоминать все гадости, которые он наговорил ей, покидая гостиницу «Алгонкин».

Адам Аполлониус сидел рядом с Радьярдом Тиром, одним из сыновей предводителя ифритцев Иблиса, то есть единокровным братом Дыббакса. Мало того! Филиппа успела заметить, что за Радьярдом сидит еще один знакомый ей ифритец, тоже очень противный, — Палис-пятколиз. Она тут же сообщила об этом Нимроду и доктору Сахерторт.

—Теперь я и в самом деле очень волнуюсь, — призналась доктор Сахерторт.

—Успокойся, милая, — сказал Нимрод. — Успокойся. Может статься, не все так плохо, как кажется.

—Доктор Сахерторт, а ведь мистер Нимрод совершенно прав, — подхватил Джалобин. — Чего расстраиваться, когда ничего плохого пока не случилось. И не случится. Может, эти злодеи оказались там просто так, без всякого злого умысла. Но, разумеется, не исключено и обратное, и они пришли туда неспроста и что-то замышляют. Тогда Дыббакс находится в серьезной, даже смертельной опасности. Но на вашем месте я бы до поры не начинал волноваться, я нашел... У-уааау-у-у-у!

Отбросив газету, красный как рак Джалобин вскочил с кресла и, корчась от боли, скрылся в ванной. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

—Вот и хорошо, что он ушел, — обрадовалась доктор Сахерторт. — Обойдемся без назиданий.

—А что с ним? — спросил Джон. — Кто-нибудь понял?

—Думаю, он нашел пропавшую пчелу синьора Медичи, — стараясь не рассмеяться, ответила Филиппа.

Глава 19

Два Марка

Сокровищница собора Святого Марка находилась на верху здания, в пыльной комнате, которая больше смахивала на тюремную камеру в башне средневекового замка. Здесь было высокое, зарешеченное окно, а вдоль стен располагались огромные деревянные шкафы с глубокими ящиками, где в алфавитном порядке, хранились, как предполагалось, мощи самых разных святых.

Хранителем реликвий была пожилая монахиня-американка, сестра Кристина, которая, на взгляд Джона, сама разваливалась на ходу — точь-в-точь святые мощи. Но старушка оказалась побойчее, чем выглядела. Ведь с первого этажа к сокровищнице вело ни много ни мало двести ступеней, и Финлей, внутри которого сидел Джон, даже притомился и едва не задохнулся, пока вся компания поднималась наверх вслед за монахиней.

Джалобин предпочел остаться в гостинице — понянчить большой пчелиный укус на макушке, который с каждой минутой все разрастался и вспухал, напоминая красный фонарь на крыше машины «скорой помощи». Джалобин дулся, потому что Джон и Финлей над ним издевались: гудели, как сирена, когда он входил в комнату, Фаустина, сотворив себе смерч, уже отправилась в Вавилон. Ее мать, Дженни Сахерторт, бурно и нежно распрощавшись с дочерью, вернулась самолетом в США.

Сестра Кристина старалась быть очень любезной и подробнейшим образом отвечала на все вопросы гостей. Удивляться этому не приходилось, учитывая высокое положение Нимрода в ордене Святого Марка. И она предельно честно призналась в том, что происхождение многих из так называемых реликвий на самом деле сомнительно.

—Не знаю, зачем мы все это храним, — искренне сказала она. — Честное слово, не знаю. Потому что барахло — оно и есть барахло. Мы копим все — от ногтей с пальцев ног святого Власия до ушной серы святого Мунго. Когда я проводила последнюю ревизию, то насчитала тридцать три пальца рук святого Антония и пятнадцать пальцев ног святой Мундиции. У нас есть шесть бедренных костей святого Варфоломея и три черепа святого Варнавы. А зубов вообще не счесть. Мы, наверно, могли бы обеспечить половину зубных протезов во всей Италии. Куча коробок, доверху наполненных зубами.

—А сам святой Марк? — спросил Нимрод — у вас тут есть его останки?

Сестра Кристина улыбнулась.

—Значит, вы не верите, что он лежит под алтарем собора?

—Я принадлежу к большинству. То есть к сомневающимся. — Нимрод тоже улыбнулся.

Сестра Кристина пожала плечами и подошла к ящику с надписью « Marco». Выдвинув ящик, она показала гостям груду костей, зубов, пробирки с кровью, медальончики с волосами и ногтями, кости конечностей и позвонки. В бархатной, расшитой жемчугом тряпице хранился череп — с комплектом стеклянных глаз и зубов, украшенных драгоценными камнями. Имелась даже золотая нога, внутри которой, по преданию, было заключено бедро святого.

—Богатый выбор, правда? — сказала сестра Кристина. — Недавно мы подвергли большинство этих вещиц радиоуглеродному анализу и выяснили, что все они не старше тысячи лет. Другими словами, все это — фальшивки. Но мы их храним, потому что это часть истории, свидетельство, оставшееся с тех времен, когда подобные реликвии имели в глазах людей большую ценность. Верующие надеялись, что с их помощью можно исцелиться.

—А у вас тут есть что-нибудь, что, по-вашему имеет подлинную силу? — спросила Филиппа.

Сестра Кристина на мгновение задумалась.

—Да, есть, — сказала она наконец. — Как ни странно, это тоже, предположительно, мощи святого Марка. Подлинными они быть, разумеется не могут. Ящик с ними находится не здесь, он слишком велик для этих шкафов. Сам ящик очень ценный, тонкой работы. И он действительно источает своего рода силу или энергию, называйте, как хотите. По-моему, это довольно любопытно.

—Тогда почему вы говорите, что эти мощи не могут быть подлинными? — спросила Филиппа.

—Потому что их мы тоже проверили углеродом-14. Этот анализ очень точно определяет возраст предмета. Из книг известно, что святой Марк умер в Александрии во время правления римского императора Нерона, примерно в шестьдесят третьем году нашей эры. А этот скелет датируется началом четырнадцатого столетия. Приблизительно тысяча триста двадцатым годом. Так что, сами понимаете, к святому Марку он никакого отношения не имеет.

—Да, согласен. — Нимрод кивнул. — Говорите, тысяча триста двадцатый год? Занятно.

—Да, занятно, причем загадки на этом не кончаются, — сказала сестра Кристина. — На каждой из двухсот пяти костей вырезаны китайские иероглифы. Они позолочены, поэтому хорошо видны.

—Сколько их? Двести пять?

—Да, двести пять костей, — повторила сестра Кристина.

—А какие именно иероглифы? — спросил Нимрод.

—Числа, — ответила сестра Кристина. — Разумеется, никаких свидетельств о пребывании святого Марка в Китае не существует. Дальше Египта и Иерусалима он на Восток не путешествовал. Так что эти кости не могут принадлежать ему еще и по этим соображениям, ведь так?

—Совершенно согласен. И тем не менее, если вы не возражаете, я бы не прочь взглянуть на этот замечательный скелет, — сказал Нимрод. — Просто из природной любознательности.

Сестра Кристина отперла большой шкаф и принялась вынимать оттуда епископские митры, пастушьи посохи, бревна от распятий, римские пики, копья и луки, пока, наконец, не добралась в самых недрах шкафа до пыльной деревянной коробки. Старушка с трудом волокла ее по полу, но вежливо отказалась от помощи Финлея, чем немало его удивила. Еще бы! Судя по форме и весу, в коробке могла бы лежать дюжина длинноствольных ружей. Ну и сила у этой монашки!

—С вашей стороны очень любезно предложить мне помощь, но это — моя работа, — объяснила она Финлею.

Открыв коробку, сестра Кристина показала всем красивый, отполированный до блеска медный сундук, инкрустированный иероглифами.

—Вот эти знаки — само имя святого Марка только по-китайски, — сказала монашка, указывая на пластину из слоновой кости, закрепленную на торце сундука. — По крайней мере, так уверяют люди, которые говорят по-китайски. — Она засмеялась. — Хотя, может, тут просто написано «Сделано на Тайване». Ведь там делают все современное барахло.

Нимрод провел пальцами по пластине из слоновой кости, повторив начертание двух иероглифов, которые составляли имя Марк.

Он почувствовал, что сестра Кристина права. Кончики пальцев покалывало, словно сундук излучал поток какой-то энергии. Но гораздо больший интерес Нимрода вызвал рисунок на крышке.

—Как видите, это изображение человеческого скелета, — сказала сестра Кристина. — Посмотрите, все кости пронумерованы. Просто потрясающе, верно?

—Прямо атлас по анатомии, — согласилась Филиппа.

Тут зазвонил телефон, и сестра Кристина отошла от сундука.

—Тут все не просто так, — понизив голос, чтобы не слышала старая монахиня, сказал своим спутникам Нимрод. — Каждая кость, похоже, соответствует не только этой схеме, но и номеру, который значится вот здесь. — Он указал на квадрат, вырезанный на крышке над головой скелета. Квадрат состоял из тридцати шести пронумерованных клеток.

—Что это такое? — спросила Филиппа.

—Если не ошибаюсь, это так называемый Китайский волшебный квадрат, — сказал Нимрод. — Говорят, что изобрел его много сотен лет назад какой-то могучий джинн. Такие квадраты часто помещали под фундаментами домов в Китае, считалось, что они приносят удачу. Кроме этого их иногда использовали для дискрименов. Помните? Это такие желания, которые могут существовать сами по себе, независимо от джинн. Они могут быть и хорошими, и плохими. И сохраняются очень и очень долго. Только я не слышал, что настолько долго. Этот квадрат — самый древний из всех, которые мне доводилось видеть.

—Но зачем он здесь? — спросил Финлей.

—Если бы только господин Ракшас был с нами! — воскликнул Нимрод. — Он о таких вещах знает намного больше, чем я. Ясно одно: ящик несет какую-то информацию. Он сам — послание. Давайте попробуем нарисовать на полу волшебный квадрат со всеми числами, как здесь, а потом положить кости на соответствующий номер. Думаю, тогда послание до нас и дойдет. Нам вручат его лично.

—Ты хочешь сказать, что нам его доставит тот человек, чьи кости хранятся в сундуке? — уточнила Филиппа.

—Точно так.

—Вы шутите! — воскликнул Финлей. — Тут какие-то паршивые числа. Они не могут никого оживить!

—Напротив, — возразил Нимрод. — В основе любой материи лежат только и исключительно числа. Поэтому победа сознания над материей тоже основана на числах.

—Тут мы и поймем, почему в Нефритовой книге упоминаются кости Марка, — напомнил Джон.

—Да, надеюсь, что поймем. — Нимрод кивнул.

—Но кто этот Марк, если это не святой Марк? — спросила Филиппа.

—Ну-ка, вспоминайте... Тысяча триста двадцатый год... Венеция... Китай... — сказал Нимрод. — Неужели не догадываетесь? Чему вас только в школе учат?

Сестра Кристина уже прощалась по телефону со своим собеседником.

—Вопрос только в одном, — сказал Нимрод. — Как нам пообщаться с вестником из Средневековья, чтобы эта милейшая старушка, сестра Кристина, его не увидела? На нее такая встреча может произвести слишком сильное впечатление. Перепугается до смерти. Ведь к нам не каждый день стучится почтальон, скончавшийся почти семьсот лет назад.

—Да перенесите вы ее куда-нибудь, с глаз долой! — предложил Финлей. — Вы же джинн, в конце-то концов.

—В ее возрасте? — сказал Нимрод. — Нет, не рискну.

—А давайте один из нас возьмет дядин сотовый телефон, выйдет отсюда и ей позвонит? — предложил Джон. — Можно наврать, что ее кто-то ждет у входа. Мол, посылку принесли. Мы сюда поднимались минут пятнадцать, так? А если идти туда и обратно? Она уйдет на целых полчаса. Времени хватит.

Нимрод задумчиво покусывал губу.

—Мне не хотелось бы так утруждать старушку, Джон, — сказал он. — Однако другого выхода я тоже не вижу, поскольку применять джинн силу я в этом случае тоже не склонен.

—Она очень крепкая старушка, — успокоила его Филиппа. — И привыкла бегать вверх-вниз.

—Только звонить должен я, — смирившись с неизбежным, сказал Нимрод. — Вы-то по-итальянски не говорите.

Тут вернулась сестра Кристина.

—Что ж, — сказала она. — На чем мы остановились?

Нимрод вежливо улыбнулся.

—Простите, я отлучусь ненадолго, — произнес он в ответ.

Он вышел, а минуту спустя зазвонил телефон. Сестра Кристина сказала «алло», кого-то выслушала, неодобрительно фыркнула, что-то раздраженно сказала по-итальянски и отключила телефон. Нимрод вернулся, и вид у него был довольно виноватый. Однако сестра Кристина ничего не заподозрила. Извинившись перед гостями, она обещала вернуться очень быстро — одна нога здесь, другая там, — но сами понимаете, сколько ступеней... Монахиня вышла из комнаты, оставив Нимрода, Филиппу и Финлея-Джона наедине с набитым костями медным сундуком.

—Мел у кого-нибудь есть? — спросил Нимрод.

Мела ни у кого не оказалось, поэтому Нимрод недолго думая, использовал джинн-силу и, уже с кусочком мела в руках, опустился на колени и начал рисовать волшебный квадрат на каменном полу сокровищницы собора Святого Марка.

Сначала он разграфил квадрат, да так ровно, что Филиппа просто опешила. Она и не знала, что ее дядя умеет так здорово, без всякой линейки рисовать совершенно прямые линии.

—Ты просто не замечала этого за собой, но на самом деле это врожденное умение любого джинн, — пояснил племяннице Нимрод. — Мы все способны провести идеально прямую линию и даже нарисовать идеально круглый круг, что, понятное дело, намного труднее. Мундусянам это вообще не по силам.

—Да кому это нужно? — Финлей презрительно фыркнул.

—Я сделал этот квадрат довольно большим, — сказал Нимрод, пропустив слова Финлея мимо ушей, — потому что в каждой клетке должны поместиться пять или шесть костей.

Когда сетка была готова, Нимрод начал вписывать в нее числа — от одного до тридцати шести. В левом нижнем углу он написал «двадцать семь», а в правом верхнем — «десять».

—С математической точки зрения волшебный квадрат примечателен тем, — продолжал Нимрод, — что независимо от того, в каком направлении складывать, по горизонтали, по вертикали или по обеим диагоналям, сумма чисел в каждой строке одинакова. Сто одиннадцать. — Он встал, стряхнул с рук меловую пыль и отошел на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой. — Что ж, все готово.

—Ну и что тут волшебного? — удивился Джон.

—Дело в том, что ты видишь квадрат, но не видишь его сути, — сказал Нимрод.

—А я еще кое-что заметила, — сказала Филиппа. — Если каждая строка в сумме составляет сто одиннадцать, это значит, что общая сумма всех чисел в квадрате — шестьсот шестьдесят шесть.

—Правильно, — сказал Нимрод. — Ты умница, Филиппа.

—Ух ты! — воскликнул Финлей. — Это ведь число зверя? Или, кажется, какое-то олицетворение зла?

—Верно, Финлей, так его и называют, — сказал Нимрод. — Но в самом числе ничего плохого нет.

И хорошего тоже. Кстати, китайцы считают сочетание шесть-шесть-шесть одним из самых счастливых. Главное не само число, а то, как им пользуются. Шестьсот шестьдесят шесть относится к тем числам, которые математики называют избыточными. Еще это так называемое треугольное число Грамматически оно — как, впрочем, любое другое число — может дать и количественное, и порядковое числительное. А еще шестьсот шестьдесят шесть — это сумма квадратов первых семи простых чисел.

2843313510

36182124111

72312172230

81326191629

52015142532

273334629

—Здорово! — восхитился Финлей. Он понял отнюдь не все, что сказал Нимрод, но вспомнил, что про простые числа слышал в школе.

—Простые числа — это те, которые делятся только на самих себя и на единицу, — объяснил ему Джон.

—Уж это-то я знаю, — возмутился Финлей.

—Ты не знал, — сказал Джон. — Теперь знаешь, поскольку я подсказал.

—Послушай, — сказал Финлей, — если ты и дальше намерен гостить в моем теле, то прекрати читать мои мысли!

—Я бы рад, — ответил Джон. — Только это не так просто, сам знаешь.

—Это точно, — согласился поостывший Финлей. — Прости.

Нимрод тем временем продолжал рассказывать о числе шестьсот шестьдесят шесть. Например, если его написать римскими цифрами, получится DCLXVI, и в этой записи встретятся все буквы, обозначающие в римской нумерологии числа меньше тысячи, причем расположены они по убыванию числового значения: D = 500, С = 100, L - 50, X = 10, V = 5 и I = 1.

—Ой, я еще кое-что заметила! — воскликнула Филиппа. — Тут восемнадцать пар чисел, и каждая дает в сумме тридцать семь.

—Ну и что из этого? — спросил Джон.

Но Нимрод радостно закивал.

—Превосходно, Филиппа! — сказал он. — И какой напрашивается вывод?

Девочка пожала плечами:

—Это же и так понятно.

—Только не мне, — сказал Финлей.

—Я тоже пока не понял, — признался Джон. — Если честно, я даже не помню, кто жил в тысяча триста двадцатом году.

—Восемнадцать раз по тридцать семь — это как раз шестьсот шестьдесят шесть, — сказала Филиппа. Она сияла, довольная своим открытием. — Неудивительно, что квадрат называют волшебным.

Филиппа вынула из сундука кость, видимо бедренную, и вручила ее Финлею.

—Смотри, на каждой кости номера. От одного до тридцати шести, — сказала она. — Это номер двадцать семь.

Финлей положил кость так, чтобы ее конец пришелся на самую середину соответствующего квадрата — самого левого в нижнем раду.

Когда они разложили почти половину костей на волшебном квадрате, Нимрод сказал:

—Я, конечно, надеюсь, что у нас все получится. Но сестра Кристина сказала, что в сундуке только двести пять костей, в то время как полный человеческий скелет должен иметь двести шесть.

—Вопрос в том, какой именно кости не хватает, — сказал Джон. — Важной или не очень.

Филиппа вручила Нимроду череп, и он аккуратно поместил его в клетку номер один, рядом с горсткой позвонков.

—Похоже на какую-то жуткую игру-угадайку, — сказал Джон. — Мы должны понять, кто это, прежде чем скелет будет полностью собран и превратится в человека.

—Если превратится, — поправил его Финлей. — Я, например, не представляю, как он сможет разговаривать с нами без мышц, без языка и всех других органов речи.

—К счастью для нас, это Волшебный квадрат, а не кроссворд из газеты «Тайме», — сказал Нимрод.

Филиппа высыпала себе на ладонь крошечные, меньше ногтя в длину, косточки из маленького шелкового мешочка, на котором тоже стоял какой-то номер.

—Интересно, они целые или это осколки одной большой кости? — спросила она.

—Это косточки внутреннего уха, — сказал Нимрод. — Их в каждом ухе по три: молоточек, наковальня и стремя. — Он принял косточки у Филиппы и бережно высыпал в клетку номер один, рядом с черепом, как и велела Филиппа, сверившись с медной табличкой на сундуке. Заодно она заглянула внутрь и объявила, что сундук пуст.

—Эти были последние. Итого двести пять. Точно как говорила сестра Кристина.

Все встали с колен и отошли чуть в сторону.

—И что теперь будет? — спросила Филиппа.

—Не знаю, — сказал Нимрод. — Похоже, чего-то не хватает. Например, двести шестой кости.

—Я же говорил, — проворчал Финлей. — Ничего волшебного тут нет.

—На самом деле это я говорил, — поправил его Джон.

—Ну ладно, ты, — миролюбиво сказал Финлей. — Но ты пользовался моим ртом.

—Знаешь, я с удовольствием вернулся б в мое собственное тело, — сказал Джон. — А то жуть как неудобно. Чувствую себя, как квадратная затычка, которую зачем-то всунули в круглое отверстие.

—Что ты сказал? — вскинулся Нимрод. — Повтори-ка!..

—Я сказал, что я — квадратная затычка в круглом отверстии.

—Ну конечно! — воскликнул Нимрод.

Встав на колени возле медного сундука, он вооружился лупой и стал пристально рассматривать рисунок на крышке. Прошла минута... Нимрод, вздохнув, покачал головой.

—Нету, — произнес он. — Не понимаю почему. Я был уверен, что разгадка именно в этом.

—В чем? — спросила Филиппа.

—В задаче, которую сформулировали математики еще в древности, — сказал Нимрод. — В определении квадратуры круга.

—А можно я посмотрю? — предложил Джон.

Он долго изучал схему на крышке, но, как и Нимрод, ничего не увидел. В этот момент жаркое венецианское солнце заглянуло в окно, и яркий луч, прорезав воздух, коснулся гладкой, начищенной медной поверхности сундука, где прежде лежали кости. Заскучавший было Финлей-Джон начал развлекаться, ловя солнечный луч в лупу и направляя его на крышку сундука. Вскоре в помещении стал явственно ощущаться запах гари.

Над сундуком появилось облако дыма, а с крышки на пол тонким ручейком начал стекать подтаявший воск.

—Эй, глядите-ка! — сказал Джон. — На крышке еще кое-что имеется.

—Молодчина, Джон. Видно, мастера перелили воска, когда делали гравировку. — Нимрод стер остатки растаявшего воска своим носовым платком и приподнял медную крышку так, чтобы на нее падало больше света. — Посмотрите. Все точно, как я и думал. Вокруг этого квадрата имеется круг, но углы квадрата выпирают за его пределы. Значит, нам надо точно так же дополнить изображение на полу.

Он снова взял в руки мел и задумался, глядя на начерченный на полу квадрат.

—Вопрос: насколько точно надо изобразить этот круг. Строго говоря, часть круга, которая находится вне квадрата, должна быть в точности равна части квадрата, которая находится вне круга. Обычно я без набора компасов и карманного калькулятора за такое дело не берусь. Но придется попробовать. Время не терпит.

Он начал рисовать.

—Таким способом люди эпохи Возрождения, например Леонардо да Винчи, пытались одновременно изобразить две вещи: материальное, или мирское, существование в виде квадрата и духовное существование в виде круга. — С этими словами Нимрод дочертил круг и встал. — Так, теперь должно сработать. Отойдите-ка подальше дети.

Едва он оторвал мел от пола, начали происходить удивительные вещи. Сперва исчезли все написанные мелом числа, потом клетки квадрата стали по очереди утопать в полу, словно клавиши, нажатые какими-то невидимыми гигантскими пальцами. Еще мгновение кости оставались, где и были, то есть в подвешенном состоянии над ушедшим вниз полом, а затем над ними закурился дымок. Он все густел и наконец, когда сквозь него уже трудно было что-либо различить, кости начали собираться в скелет. А когда дым рассеялся, на полу, раскинув руки и ноги, лежал человек. Филиппа вспомнила известный рисунок Леонардо да Винчи — видимо, о нем и говорил недавно Нимрод. Этот рисунок был изображен на обложке школьного учебника по биологии. Единственное отличие состояло в том, что получившийся из костей человек был одет, причем в характерную одежду итальянца начала четырнадцатого века, и, судя по шелкам и отороченному мехом воротнику, был весьма богат. Наконец он сел и даже попробовал встать, но такому старому и дряхлому человеку стоять было непросто. Поэтому Финлей-Джон подошел поближе и предложил свою помощь.

—Нет, — резко оборвал его итальянец. — Не троньте меня. Поскольку я еще не полностью пришел в себя. — Когда ему все-таки удалось встать, он со стоном, но уже помягче добавил: — Лучше держаться от меня подальше, мой мальчик, а то в моем нынешнем состоянии я представляю опасность для окружающих.

Человек выпрямился, расправил плечи, попробовал вдохнуть поглубже и, наконец выдохнув, оглядел комнату и довольно закивал. Он не был призраком, он был самым настоящим, реальным, живым человеком лет семидесяти, с густой бородой и добрым лицом, хотя что-то странное, чуть ли не сверхъестественное в его лице все-таки присутствовало. Он неуверенно улыбнулся Финлею-Джону, а затем и Нимроду с Филиппой. Потом он принюхался и снова кивнул:

—Мы, должно быть, в Венеции, верно?

—Верно, — подтвердил Нимрод.

—Ну, еще бы! Этот запах! — сказал итальянец. — Ни с чем не спутаешь. Так пахнет только в Венеции.

—Совершенно с вами согласен, — сказал Нимрод. — Разрешите представиться, досточтимый синьор. Меня зовут Нимрод. Это — моя племянница Филиппа и ее друг Финлей. Тело Финлея также является временным пристанищем для моего племянника Джона.

Старик церемонно поклонился.

—Дети, для меня большая честь и радость представить вас самому известному путешественнику всех времен, — продолжил Нимрод. —

Филиппа, Финлей, Джон, знакомьтесь, это — великий Марко Поло.

Глава 20

Числа

—Ты видел, какая аудитория? — Размахивая листком с цифрами, Адам Аполлониус вошел в номер люкс, который Джонатан Таро занимал под самой крышей нью-йоркской гостиницы «Чименто дель Армониа». — Потрясающе!

Было уже одиннадцать часов утра, но Джонатан еще валялся в кровати. Самое замечательное в его новой жизни состояло в том, что никто теперь не обязывал его вставать рано утром, принимать душ, надевать чистую футболку, никто не требовал съедать завтрак до последней крошка. Спать он ложился за полночь, уже лежа в постели до свету смотрел телевизор и заказывал все, что душе угодно, из гостиничного ресторана. Он даже обзавелся собственным лимузином с водителем, который всегда ждал его у порога гостиницы. Впрочем, по городу он теперь не очень то разъезжал. Он стал слишком знаменит, чтобы вот так просто показаться на улицах Нью-Йорка. Во-первых, его лицо постоянно мелькало на телеэкранах, а во-вторых, по всему городу висели афиши с его изображением. Поэтому у него теперь имелся еще и личный помощник по имени Джулиан, который должен был ходить по магазинам за компакт-дисками, журналами, леденцами, фильмами, одеждой и даже кроссовками и выполнять все прочие прихоти Джонатана. Шмотки покупались только на один раз, потом выбрасывались. Его мама была бы потрясена такими бездумными тратами. Отчасти поэтому, в пику матери, он и вел себя подобным образом.

—Что значит аудитория? — спросил Джонатан.

—Это твой рейтинг! — ответил Аполлониус. — Количество людей, которые сидели перед телеэкранами во время твоего последнего шоу. Наша аудитория в Америке составляет сорок один процент, то есть сто сорок три миллиона человек! Это просто невероятно! В сущности, тебя смотрели все дети в Соединенных Штатах! Рекламодатели счастливы до безумия. Ты — лучший со времен Элвиса Пресли. Они требуют новое шоу, и как можно скорее.

Джонатан зевнул. Когда речь заходила о процентах, он сразу вспоминал о школе и непроизвольно хватал, что было под рукой, — рогалик, пиццу или булочку, — чтобы запулить в говорящего. Иногда он действительно бросал в людей что ни попадя. Сделавшись телезнаменитостью, Джонатан стал совсем нетерпим к мундусянам и их глупой, пустой болтовне. Куски пиццы то и дело летели в горничных, шоферов, музыкантов, рабочих сцены... Но Адам Аполлониус имел в его глазах особый статус. С ним Джонатан всегда был любезен и никогда не бросал в него пиццу. Даже если Адам занудствовал. Как, например, сейчас. Что-то в этом человеке внушало Джонатану неизменное уважение. Разумеется, он по-прежнему не знал настоящего имени своего наставника и не подозревал, что Адам вовсе не мундусянин, но, видимо, подспудно чувствовал, что рядом с ним джинн, да не простой джинн, а его родной отец, Иблис.

—Теперь самое время начать делать деньги, — сказал Аполлониус. — Серьезные деньги. Миллионы долларов.

Деньги Джонатана не очень интересовали, и он украдкой зевнул. Люди обожают деньги, поэтому неудивительно, что Аполлониус постоянно о них говорит. Он хоть и особенный, но все-таки мундусянин.

—Нравится тебе это или нет, но деньги правят миром, дружок, — сказал Аполлониус. — Как говорится в известной песне, «мы платим, и земля вертится».

Конечно, Иблис ни на мгновение не верил собственным россказням, и деньги его, могучего джинн, тоже ничуть не интересовали. Но его планы требовали притворства. Дыббакс — а главным инструментом в планах Иблиса был именно Дыббакс — должен был поверить, что Аполлониус охотится за миллионами.

—Значит, так. Для следующего специального телешоу я предлагаю предусмотреть массовое участие зрителей. Ну, например, чтобы каждый смог согнуть металлическую ложку. Этакая победа сознания над материей. Попробуешь?

—Согнуть ложку? Тоже мне новость! — Джонатан презрительно усмехнулся. — Фокус для детского сада.

—Тогда придумай что-нибудь другое, — с готовностью предложил Аполлониус, чтобы Джонатан окончательно уверился в том, что выдумывает интересные идеи получше своего наставника.

—Что, например?

—Не знаю. Гений-то среди нас ты, а не я. Только придумай такое, за что дети будут с радостью выкладывать денежки.

—Ну, все-таки что? — спросил Джонатан уже более заинтересованно.

—Думаю, мы могли бы подсадить их на Китайский волшебный квадрат, — сказал Аполлониус. — Пусть покупают. Представь себе простой кусок полиэтилена с числами. Если продавать их по доллару за штуку, мы могли бы выручить семьдесят или восемьдесят миллионов долларов. А производство стоит несколько центов. Дети кладут квадрат на пол, сами садятся в одну из клеток, скажем номер четыре, поскольку четыре — важное число, а потом все вместе концентрируются, чтобы помочь тебе исполнить самый удивительный фокус, который когда-либо доводилось видеть человечеству. Как? Звучит?

—Лучше, чем гнуть ложки, — согласился Джонатан.

—Ложку я предложил для примера, — сказал Аполлониус. — Но твоя идея намного лучше.

—Какая моя идея?

—Победа массового сознания над материей.

Джонатан кивнул.

— А что я при этом сделаю? — Он задумался. — Могу, допустим, исчезнуть. По-настоящему. Чтоб всем было видно по телевизору. Без всяких ухищрений. — Он прищелкнул пальцами. — Раз — и нету.

—Здорово! Мне нравится! А ты сможешь?

—Разумеется. Без проблем.

—Только давай попробуем как-то это обставить... пострашнее... — Аполлониус тоже щелкнул пальцами. — Подраматичнее.

—Как скажете, — ответил Джонатан. Он встал и побрел в огромную мраморную ванную. Решил было принять душ, но быстро передумал. Надев толстый махровый халат, он позвонил прямо из ванной комнаты в гостиничный ресторан и заказал завтрак. Когда официант спросил, что именно он желал бы съесть, Джонатан велел тащить все подряд. Это было проще, чем принять решение о том, что он хочет и чего не хочет. — И побыстрее, хорошо? Я хочу есть.

Он вышел из ванной, включил телевизор и плюхнулся на диван.

—Что вы имеете в виду? — спросил он Аполлониуса. — Что значит «исчезнуть подраматичнее»?

—Я имею в виду, что... ты исчезнешь не на несколько секунд. Тебя не будет долго.

—Исчезновение — это исчезновение, — сказал Джонатан. — Вот я есть, а через мгновение меня уже нет. Вообще нет. Чего вы еще хотите?

—Дитя мое, это не наш с тобой междусобойчик и не наш личный секрет. Это шоу-бизнес, — сказал Аполлониус. — А бизнес — дело серьезное. Нет уж, если ты собираешься исчезнуть, это надо обставить с помпой! Чтобы зрители успели насладиться в полной мере. Чтоб успели испугаться по-настоящему. А ты не можешь для начала немного... покружиться? Будто тебя засасывает в торнадо? Вот это будет зрелище!

Джонатан прикинул свои возможности. Что ж, можно закрутить небольшой смерчик, потом взобраться на его вершину и уж затем исчезнуть в облаке дыма.

—Это мне раз плюнуть, — безмятежно сказал он, переключая телеканалы, пока не добрался до собственного шоу. — Это я могу. Никаких проблем.

—А ты когда-нибудь слышал о кружащихся дервишах? — спросил его Аполлониус.

—Вроде да. — Джонатан пожал плечами. — По-моему, я что-то про них читал в географическом журнале.

Аполлониус усмехнулся. Он-то точно знал, какую статью прочитал Джонатан и даже где он это сделал. Аполлониус сам оставил экземпляр журнала со статьей о кружащихся дервишах Мевлеви в ванной комнате Джонатана.

—Это, кажется, такие прикольные парни на Ближнем Востоке, которые встают в круг и танцуют? — спросил Джонатан.

—Тебя послушать, так это просто пляжная дискотека — побросали рюкзаки на песочек и скачут вокруг. Нет, это ребята серьезные. Дервиши — мистики, которые полагают, что чем быстрее они кружатся, тем больший гипнотический эффект производит их танец и тем более открытыми они окажутся для иного мира, того, куда всем нам предстоит перейти. Некоторые считают, что сам дервиш — это открытая дверь. Дверь в иной мир.

—В самом деле?

—В центре быстрого вращения образуется пустота, где человек может встретиться с божественным началом, — пояснил Аполлониус. — По мере возрастания скорости танца начинается вращение на молекулярном и галактическом уровнях и активизируется духовная мощь, заключенная в памяти Вселенной. Возможно, она даже видоизменяется.

Джонатан снова зевнул. На сей раз он отключился на слове «молекулярный». Это слово напомнило ему об уроках химии, которая, наряду с математикой, была для него самым ненавистным предметом в школе. Все эти глупые, никому не нужные закорючки! Школа — полный отстой! Вся учеба состоит из зазубривания кучи закорючек — по каждому предмету своих, — причем все они совершенно бесполезны даже для мундусян, а уж для него, обладателя джинн-силы, и подавно.

Аполлониус понял, что слишком углубился в объяснения. Надо попроще, попонятнее, а главное — про то, что мальчишку и вправду интересует. Нет, этот юный джинн отнюдь не туп. Отнюдь. Но ему все скучно, и зацепить его внимание совсем непросто.

—Знаешь, ты подал блестящую идею, — сказал он Джонатану.

—Вы думаете?

—Уверен. Дети любят кружиться, бегать по кругу. Разве сам ты так не делал, когда был маленьким? Не вращался до головокружения, до упаду?

—Наверно, — уныло сказал Джонатан, который терпеть не мог этих умилительных воспоминаний о собственном детстве.

—Позволь мне немного развить твою замечательную идею. Пойти на шаг дальше, — сказал Аполлониус. — Не возражаешь?

—Валяйте.

—Мы объединим танцы дервишей с волшебным квадратом. Покупая квадрат, дети одновременно получат подробную инструкцию по танцам настоящих дервишей. Такой комплект будет стоить уже не один, а два доллара. Тогда во время твоего выступления дети будут не просто торчать у телевизора, а сядут в клетку номер четыре, сконцентрируются и коллективной мысленной силой заставят тебя кружиться быстрее и быстрее, пока ты совсем не исчезнешь.

Джонатан кивнул.

—Ну а дальше... давай-ка подумаем... Может быть, когда они увидят, что ты исчез, покружившись подобно дервишу, мы попробуем сделать так, чтобы дети тоже исчезли! — Аполлониус захихикал. — Кто знает? Возможно, нам удастся их убедить, будто в простом волшебном квадрате заключена такая волшебная сила, что она умножит твою собственную силу стократ, и ты заставишь всех детей исчезнуть за тобой следом. Я надеюсь, что ты знаешь, что сумма чисел в каждой колонке волшебного квадрата составляет сто одиннадцать? А все колонки в сумме дают шестьсот шестьдесят шесть? И что, если умножить шестьсот шестьдесят шесть еще три раза на шесть, мы получим сто сорок четыре тысячи, и это число немногих избранных, которые должны попасть в рай? — Аполлониус невинно пожал плечами. — Во всяком случае, я слышал что-то в этом роде.

Едва речь зашла о числах, Джонатан вздрогнул и почувствовал, что глаза его стекленеют от длинной цепочки математических выкладок, которую предложил Адам Аполлониус. Мальчик не был уверен в том, что 666 умноженное на 6, еще на 6 и еще на 6 действительно дает 144 000. Но одно он знал твердо: ни разочаровать, ни подвести своих поклонников он не хочет.

—А какой в этом смысл? — спросил Джонатан. — Ведь дети-то не исчезнут. Так зачем пудрить им мозги?

—Согласен, — сказал Аполлониус. — Смысла в этом нет. Ровным счетом никакого. Просто маленькая забава. Хочешь — назови обманом. На самом деле так работает настоящее телевидение. Это шоу-бизнес.

—Но дети-то огорчатся! И разочаруются во мне, когда поймут, что никуда не исчезли.

—Вот еще, — возразил Аполлониус. — Мы обязательно объясним на сайте, что они недостаточно верили в чудо, не сконцентрировали всю энергию. Или, например, не покружились достаточно быстро. Что-то в этом роде. — Он покачал головой. — Так или иначе, сынок, тебя винить в неудаче никто не будет. Ошибку допустят они, а не ты. И обвинять они будут себя. — Он снова пожал плечами. — Кроме того, на что им, собственно, жаловаться? Ты-то исчезнешь! Все они увидят доселе невиданный трюк, верно? Исчезновение! Трюк, совсем не похожий на трюк. Что ты на это скажешь?

Джонатан кивнул.

—Хорошо, — медленно произнес он, постепенно проникаясь этой идеей. — Без всякого реквизита. Никаких дополнительных карманов, никаких широких рукавов. И никаких люков, чтобы мгновенно оказаться под полом. И никакого операторского монтажа. Мы специально найдем какое-нибудь место с твердым бетонным полом. И обязательно вызовем дорожного рабочего с отбойным молотком, чтобы показать, что пол твердый. И парня из ФБР вызовем, пусть проверит, что фокус чистый, что нет ни особых камер, ни зеркал.

—Ты подаешь гениальные идеи, — сказал Аполлониус. — Это настолько смело! Беспрецедентно. Гудини? Да кто он такой, этот Гудини? Любитель! Он тебе в подметки не годится, малыш.

В дверь постучали. И официанты вкатили в комнату несколько тележек с завтраком для Джонатана Таро.

—Как ты это сделал, дружок? Сколдовал?

Джонатан положил себе полдюжины сосисок, шесть кусочков бекона, четыре воздушных оладьи с кленовым сиропом, глазунью из трех яиц, налил апельсинового сока и широко улыбнулся Адаму Аполлониусу.

—Практика, — сказал он. — Все дело в практике.

Глава 21

История Марко Поло

У Марко Поло не хватало полмизинца. Он заметил, что Филиппа внимательно смотрит на его руку, и чуть смущенно поднял ее, чтобы девочке было виднее.

—Извините, что любопытничаю, — сказала Филиппа. — Просто мы гадали, отчего у вас двести пять, а не двести шесть костей. Теперь понятно.

— Questo? Это? Я потерял палец во время битвы при Корчуле в тысяча двести девяносто восьмом году, — пояснил Марко. — Я тогда командовал венецианским военным кораблем. Пушечное ядро, выпущенное из генуэзской пушки, взорвалось совсем радом с моей рукой. Как вы понимаете, это было после моей первой поездки в Китай. При жизни я имел честь быть посланником великого китайского властителя хана Хубилая. И сейчас, в загробном мире, я также являюсь его посланником, ибо он всегда относился ко мне очень хорошо, оказывал всяческие почести и покровительство, чем я премного горжусь. Великий хан рассылал множество живых и умерших посланников во все концы известного людям поднебесного мира. Это происходило и в эпоху его царствования, и позже, после его кончины. Через этих посланников он стремился предупредить человечество о страшной опасности, которая таится на территории его великой империи. Именно поэтому Китай и закрыл себя от остального мира так надолго и даже не пускал иностранцев в свои пределы. Хубилай завещал защитить мир от воинов-дьяволов, дун си. И если я очнулся после почти двухсотлетнего сна именно для этого, то должен рассказать вам всю историю и предложить помощь. Если же вы вызвали меня для каких-то иных, маловажных дел, тогда, пожалуйста, будьте любезны возвратить мои кости в сундук и больше меня не тревожить.

—Мы действительно нуждаемся в вашей помощи, поскольку столкнулись с воинами-дьяволами, синьор Поло, — сказал Нимрод. — Для нас большая честь услышать эту историю из ваших уст. Ведь так, дети?

—Конечно, — подхватила Филиппа. — Только я хотела бы понять, почему вы так хорошо говорите по-английски?

—Смерть — самый главный пропуск везде всюду, — сказал Марко Поло. — Когда человек умирает, для него нет больше тайн. Ему ведомо все. В том числе и доселе неизвестные секреты английского языка.

Марко Поло покосился на кресло сестры Кристины.

—Вы не возражаете, если я присяду? — спросил он. — Это длинная история.

—Разумеется, садитесь, — сказал Нимрод, придвигая великому путешественнику кресло на колесиках.

Марко осмотрел кресло и, совершенно потрясенный колесиками на его ножках, в конце концов сел и начал свой рассказ.

Первым правителем всего Китая был император Цинь Ши Хуан. Он жил за много столетий до Великого Хубилая. А до Цинь Ши Хуана Китая как единого государства не существовало вовсе. Вместо этого было семь отдельных царств, самым большим и воинственным из которых было царство Цинь. И вот однажды честолюбивый царь Цинь поглотил земли своих соседей, как тутовый шелкопряд пожирает лист тутового дерева.

Что он был за человек, ясно по имени, которое он принял, став императором. Цинь Ши Хуан означает «первый император династии Цинь, бог на небесах и самый могущественный во всей Вселенной». Несмотря на столь величественное имя, император Цинь страшно боялся одной-единственной вещи — смерти. Он желал походить на настоящего бога и жить вечно, поэтому он горстями ел разные тайные, продлевающие жизнь снадобья. Но эти лекарства не помогали, он старел. И вот однажды он услышал об эликсире жизни, который позволит ему осуществить свою мечту. Тогда он созвал во дворец лучших мудрецов империи — а было их около четырехсот шестидесяти человек — и приказал отправиться на поиски такого эликсира. Он поступил мудро, потому что все эти мудрецы были учениками великого философа Конфуция, людьми чрезвычайно практичными и разумными. Они не верили ни в эликсир жизни, ни в жизнь после смерти. Они верили лишь в то, что могли сами проверить и доказать. Император верно рассудил, что, будучи такими скептиками по натуре, они не позволят обвести себя вокруг пальца и не примут какое-нибудь никчемное зелье за эликсир жизни.

Прошу заметить, что этот император запретил в своих владениях все книги, чтобы не позволить людям набираться разных дерзких, не соответствующих их положению идей. Как вы понимаете, в такой ситуации ученые не очень-то любили своего императора. Но выбора у них не было, ибо любое неповиновение в Китае немедленно каралось смертной казнью. И мудрецы отправились на поиски эликсира жизни.

Одного из этих ученых конфуцианцев звали Янь Юй. Он был еще молод, но очень и очень умен. Он тайно прочитал много книг о большом городе Вавилоне, что расположен за много сот километров к западу от Китайской империи. И этот юноша узнал множество историй о чудесах, которые происходят в этом городе. Янь Юй решил, что если волшебный эликсир где-то и существует, то непременно в Вавилоне. Туда он и направился.

Добравшись до Вавилона, он был поражен всем увиденным. Женщины были изумительно красивы, на прилавках книжных магазинов лежали интересные книги, а ученые, с которыми ему довелось познакомиться, оказались весьма просвещенными людьми. Но самым удивительным был местный базар. Там устраивали цирковые представления. Среди цирковых артистов были пожиратели огня, прекрасная глотательница мечей и человек, который мог говорить через собаку, дерево или бутылку вина. Мы таких называем чревовещателями. Ничего подобного в родном Китае этот юноша никогда не видел, ибо император Цинь не хотел, чтобы его подданные развлекались и предавались праздным забавам.

Янь Юй был очень впечатлен цирковым представлением — до такой степени, что почти поверил, что эти артисты действительно обладают сверхъестественными способностями. Ему показалось вполне логичным, что они могут знать и о других волшебных вещах. Например, об эликсире жизни. Однако циркачи подумали, что Янь Юй просто глупец, и посмеялись над ним. Только прекрасная дама, глотательница мечей, сама по происхождению китаянка, призналась ему, что никакого волшебства в их трюках нет. Все дело в практике. Чревовещатель, который был влюблен в эту китаянку, очень боялся, что его возлюбленная отдаст свое сердце соотечественнику. И он сказал молодому китайцу, что волшебный эликсир существует и найти его можно в пустыне, простиравшейся за стенами Вавилона. Чревовещатель надеялся, что Янь Юй устремится в пустыню да и сгинет там на веки вечные.

Так и случилось. Вернее, почти так. Отправившись в пустыню за эликсиром, Янь Юй быстро растратил все запасы питьевой воды и начал умирать от жажды. Он полз по песчаным барханам и случайно наткнулся на бутылку с длинным горлышком. Надеясь, что там вода, он схватил ее и потряс. Увы, бутылка была пуста. В отчаянии он отбросил никчемный сосуд подальше в пески, но вдруг услышал голос. Он доносился из бутылки. Голос принадлежал джинн, который попросил Янь Юя его освободить, пообещав ему за это выполнение трех желаний.

Умиравший от жажды Янь Юй подумал, что у него уже мутится сознание, но терять ему было нечего. Он согласился и вытащил пробку из бутылки. Из горлышка повалил дым, а когда дым рассеялся, Янь Юй увидел, что перед ним и вправду стоит джинн. Джинн поблагодарил Янь Юя и объявил, что обязательно сдержит слово и исполнит три желания молодого ученого.

Первым желанием Янь Юя была, разумеется, вода. Но перед тем как произнести второе желание, он рассказал этому волшебнику об императоре Цине и о том, как сильно желает он постигнуть тайну вечной жизни. Джинн ответил, что жить на земле вечно не может ни один человек, но любой, если захочет, может продолжить свою жизнь на небесах. Джинн предположил, что император, скорее всего, хочет узнать тайну жизни после смерти или стать правителем загробного мира. Что ж, это выполнимо. Для этого ему понадобится какое-то количество джинн-слюны и «Живительная книга жизни» — самая древняя и мудрая книга на свете. Благодаря слюне и книге император сможет воплотить свою мечту. Само собой разумеется, что второе желание Янь Юя заключалось в том, чтобы получить джинн-слюну и эту замечательную книгу. Джинн с радостью заполнил бутылку собственной слюной и отдал ее Янь Юю, поскольку совершенно не хотел больше видеть эту стеклянную тюрьму, где он провел столько долгих лет.

Одновременно исполнилась и вторая часть этого желания Янь Юя: в руках у него оказалась «Живительная книга жизни». Молодой китаец тут же понял, что, вернувшись домой, попадет в весьма неловкое положение. Ведь император ненавидит книги. Как же подарить император книгу и не лишиться при этом жизни? И тут в голову ему пришла одна мысль. Вспомнив циркача чревовещателя, Янь Юй решил отдать свой голос бутылке, чтобы не он, а бутылка завладела вниманием императора и объяснила ему, что и как надо делать. Он вознамерился прочитать всю ерунду, написанную в этой книге, — именно так отзывался конфуцианец Янь Юй о любых разговорах про загробную жизнь, — а потом голосом из бутылки пересказать ее фантастическое содержание легковерному императору. Он решил, что это — единственная возможность выполнить приказ императора и избежать казни. Поэтому третьим его желанием было стать великим чревовещателем.

И вот, вооружившись книгой, новообретенной способностью к чревовещанию и бутылкой с джинн-слюной, Янь Юй вернулся в Китай. Он любил свой народ и не хотел бросать его на произвол жестокого императора Циня. Он надеялся, что благодаря этой слюне, книге и своему голосу, который мог теперь исходить откуда угодно, ему удастся обратить императора в конфуцианство и в придачу сделать его хорошим человеком. Ему казалось, что это не так уж несбыточно. И это было бы замечательным решением всех проблем его бедной страны. Но мы скоро увидим, что молодой ученый все-таки заблуждался. В мире существует не одна лишь конфуцианская философия, а много, много больше разных явлений и мнений, о которых Янь Юй и не подозревал.

Прибыв обратно в Китай, Янь Юй обнаружил, что Другие ученые-конфуцианцы, возвратившиеся в страну до него, не смогли предъявить императору ничего путного, и он всех их закопал заживо. Тогда Янь Юй набрался храбрости и отправился во дворец, где и вручил императору бутылку со слюной. Он сказал Циню, что в сосуде содержится эликсир жизни, но эликсир этот — отнюдь не жидкость, которую можно выпить, а мудрый оракул, которому известны все тайны жизни. После этого молодой мудрец переместил свой голос в бутылку и объявил оттуда, что намерен беседовать вовсе не с императором, а только с тем человеком, который его нашел, то есть с Янь Юем.

Цинь страшно разъярился и собрался уже закопать юношу заживо, но тут голос из бутылки сказал, что императору вовсе не возбраняется послушать то, что он, оракул, может поведать только и исключительно Янь Юю. великую тайну, как стать правителем верхнего мира. И, мгновенно осознав всю ценность такого предложения, — шутка ли: управлять богами на небесах, а не горсткой глупцов на земле? — Цинь решил оставить Янь Юя в живых. Более того, император так воодушевился этой идеей, так захотел править богами, что со временем он даже сделал Янь Юя первым министром.

В «Живительной книге жизни», которую, как вы помните, джинн дал Янь Юю в пустыне, говорилось, что в иной жизни будет править тот кто населит свою гробницу множеством воинов точнее, их скульптурных изображений. Они-то и обеспечат ему власть над всем загробным миром. Голосом из бутылки Янь Юй велел Циню создать скульптуры воинов, которые дадут ему такую власть. Их надо было изготовить из терракоты (это такая водостойкая керамическая глина), скрепить джинн-слюной, а затем обжечь в огромных печах при очень высокой температуре. Янь Юй полагал, что дело это совершенно безобидное, ему даже в голову не приходило, что любая запись в «Живительной книге жизни» — чистая правда и терракотовые воины действительно будут обладать огромной силой. Янь Юй просто рассчитывал, что стремящийся к власти над богами император скоро умрет и оставит править своего нового первого министра, который станет управлять страной мудро и справедливо.

И вот Янь Юй сказал императору, что, когда армия будет готова, сидящий в бутылке оракул совершит завершающий ритуал, который обеспечит воинам Циня вечную, бесконечную жизнь. Сказал — и забыл, какое задание дал легковерному императору. Слишком много было дел у первого министра, слишком много сил и времени отдавал он управлению страной, стараясь делать это по уму и по совести. Да Янь Юй и не подозревал, что эти глупости, эта ерунда, записанная в живительной «Книге жизни» и пересказанная императору, может иметь роковые последствия, император, однако, никогда и ничего не делал кое-как. За долгие годы Цинь сумел собрать огромную терракотовую армию — около восьми десяти тысяч воинов. Обнаружив, с каким размахом готовится к смерти император, Янь Юй был совершенно потрясен. Заодно он выяснил, что на строительство подземной могилы Циня и создание терракотовой армии было брошено — без его ведома! — множество бедных крестьян. Но это оказалось еще не самым ужасным.

Выяснив истинную численность терракотовой армии, Янь Юй решил остановить это безумие и объявил императору, что пришло время осуществить заключительную часть ритуала. Но беда заключалась в том, что Янь Юй, по-прежнему веривший только в то, в чем мог удостовериться лично, и в то, что мог видеть собственными глазами, так до той поры и не удосужился прочитать «Живительную книгу жизни» до конца. Это, кстати, беда многих ученых: они люди увлекающиеся и не могут сосредоточить внимание на чем-то одном. Если бы Янь Юй прочитал самый конец «Живительной книги жизни» (которую, пожалуй, уместнее было бы назвать «Смертоносной книгой смерти»), он никогда бы не затеял всю эту историю с терракотовой армией. На последней странице было подробно написано, что для того, чтобы стать дун си, то есть «существом» императора, и защищать его в загробной жизни, каждый терракотовый воин должен был ожить. А ожить он мог, лишь поглотив души десяти живых детей. Янь Юй был потрясен. Он, конфуцианец, разумеется, считал, что армию воинов-дьяволов никогда не оживить. Но в то же время он понимал, что, если император узнает, что написано в конце книги, он без раздумий принесет в жертву около восьмисот тысяч детей — и Китай навсегда лишится будущего!

И тут Янь Юй снова проявил свойственную ему изобретательность. Когда император потребовал принести бутылку и приказал, чтобы оракул, как обычно, говорил с Янь Юем, голос «сказал», что, раз армия дун сиготова, императору Циню осталось только выпить побольше ртути и умереть — чтобы вскоре ожить еще более могучим правителем, чем прежде, и приступить к непосредственному завоеванию небес.

Будь на месте Циня любой другой человек, он наверняка усомнился бы в прорицании оракула и нашел бы множество несообразностей в том, что сказал голос из бутылки. Однако императору вся эта нелепица показалась наполненной великим смыслом, и к всеобщей радости он поступил именно так, как предложил Янь Юй: выпил лошадиную дозу ртути — и умер. Все дети в Китае были спасены. Янь Юй приказал похоронить императора Циня в подготовленной усыпальнице вместе с армией воинов-дьяволов — все как в «Живительной книге жизни», с одной лишь, но важной разницей, заключительная часть описанного там ритуала так и не была исполнена. Могильный холм, под которым стройными рядами стояла огромная армия, тщательно засыпали несколькими тоннами земли, а выходы запечатали, чтобы никто никогда терракотовую армию не нашел. Со временем и об армии, и об императоре Цине забыли вовсе...

— Погодите-ка! — воскликнул Джон. — Держу пари, что это те самые терракотовые воины, которых какие-то китайские крестьяне нашли в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. Их теперь по всему миру возят, в музеях показывают.

—Они и в музее Метрополитен есть, — вставила Филиппа.

—Все сходится, — сказал Джон. — Значит, я видел как раз такого терракотового воина. И именно он поглотил господина Ракшаса. Как же я этого раньше не понял!

—Это же объясняет все неприятности, которые случались в музеях в последнее время, — сказала Филиппа. — Воровство, привидения. Ведь многие музеи мира получили такие фигуры.

— Per favore, — произнес Марко Поло. — Моя история еще не закончена.

—Простите великодушно! — воскликнул Нимрод. — Пожалуйста, доскажите!

—Янь Юй дожил до очень преклонных лет — сказал Марко. — Но чем старше он становился, тем больше сомневался во всем, чему когда-то верил. Это довольно распространенное явление. С возрастом люди больше думают о смерти, и идея о том, что загробная жизнь существует, становится для стариков все более и более привлекательной. В то же время Янь Юй начал тревожиться, что однажды армию воинов-дьяволов кто-нибудь обнаружит, использует для злых деяний и даже завоюет с ее помощью небеса — как и собирался сделать император Цинь. Янь Юй снова перечитал «Живительную книгу жизни» и, используя остатки джинн-слюны из бутылки, сделал пять золотых слитков, «слитков власти», каждый из которых мог дать какому-нибудь достойному человеку право командовать всеми людьми, а заодно и терракотовой армией. Перед смертью Янь Юй оставил эти пять золотых слитков в наследство будущим императорам Китая. Эту историю поведал мне сам хан Хубилай, — добавил Марко. — Так что я рассказал вам то, что раньше знали только китайские императоры. Великий хан верил, что я тоже призван защитить мир от зла, поэтому он дал мне один из этих золотых слитков. И я привез его сюда, в Венецию.

Тут Марко Поло горестно вздохнул. Филиппа сразу почуяла, что этот вздох зрел в его груди не меньше семисот лет. И оказалась права. Вслед за вздохом последовало ужасное признание и горькие, запоздалые извинения.

—После моей смерти золотой слиток должны были поместить в медный сундук с моими костями, чтобы я смог доставить его потомкам, которые будут в нем нуждаться. То есть вам, — сказал Марко Поло. — Но я его, к сожалению, потерял. Незадолго до смерти. Где-то здесь, в Венеции.

—Вы потеряли золотой слиток Хубилая? — Финлей был вне себя от ярости.

—Сначала вы рассказываете нам эту замечательную историю, — с досадой подхватил Джон, — а потом говорите, что потеряли ту единственную вещь, которая могла бы помочь нам победить воинов-дьяволов? Что за бред!

—Вы даже не представляете, как мне стыдно. — Марко сокрушенно воздел руки к потолку.

—Ах, вам стыдно! — возмущенно повторил Джон, который ни на минуту не переставал думать о господине Ракшасе. — Один из этих гадов недавно поглотил моего близкого друга. И как, по-вашему, нам его вернуть, если вы потеряли золотой слиток?

Нимрод встретил новость о потере слитка совершенно стоически. Филиппа тоже была сдержанна. Они не видели большого смысла в том, чтобы сердиться на Марко Поло. Во-первых, он немощный старик. А во-вторых, совершенно достаточно того, что Марко Поло сам на себя злится. По-прежнему. Спустя семьсот лет после своей смерти.

—Пожалуйста, не обращайте внимания на моих юных друзей, — сказал Нимрод. — Они горячатся, как это вообще свойственно молодым людям, и не проявляют должного уважения к вашему возрасту и заслугам. Мы были бы очень признательны, если вы нам опишете, как это произошло. Как вы потеряли слиток.

—Я сидел в гондоле, и плыли мы к дому Куццо в квартале Каннареджо, здесь в Венеции, — сказал Марко. — Я намеревался поместить золотой слиток на хранение в надежное место. Слиток был в бархатном мешочке. Когда я вылезал из гондолы, она внезапно качнулась, и я потерял равновесие. В этот момент слиток выскользнул из мешочка и упал в канал. Местные мальчишки много дней подряд ныряли, пытаясь найти слиток, но у них ничего не вышло. Вода оказалась слишком мутная, а на дне скопился глубокий слой ила и грязи. Без золотого слитка мне уже не передать миру все то важное, что завещал мне Хубилай. Но тут уж ничего не попишешь. Увы, боюсь, что слиток потерян навсегда.

—Если он потерян навсегда, — сказал Нимрод, — то и нам грозит точно такая же участь.

Глава 22

Победа Логики

Иравотум — тайный мир, о котором знают только джинн. Находится он глубоко под землей, там, где когда-то стоял великий Вавилон, а теперь расположена страна Ирак. Иравотум — место страшноватое и неуютное, и Джон с Филиппой, которым довелось там побывать, могут это подтвердить. Им обоим часто вспоминается Вавилонское подземелье. Ох и насмотрелись они там жути! Никогда не забудут!

Когда людей обуревают дурные или просто непродуманные желания, они могут сбыться точно так же, как желания достойные и хорошие. Иравотум — то самое место, куда сбредаются все плоды нелепых и злобных желаний. Сбредаются в надежде на то, что тут их приведут хоть в какой-то порядок. Но надежды эти, как правило, тщетны. Кроме того, совсем старые или, наоборот совсем юные джинн не всегда могут управлять своими мыслями и мечтами, поэтому, сбывшись, эти безотчетные мысли-монстры тоже спешат в Иравотум.

В Иравотуме расположено духовное пристанище Синей джинн Вавилона, самой могучей, самой великой джинн. Она, в соответствии с древним законом, всегда женщина, а родом может быть из любого джинн-клана, как доброго, так и злого, — все равно, став Синей джинн, она встает над добром и злом и судит всех джинн по справедливости. Часть года Синяя джинн Вавилона обязательно проводит в Иравотуме — для восстановления своего могущества. Для этой цели здесь растет Древо Логики — близкая родня двух других, более известных деревьев: Древа Знания о Добре и Зле и Древа Жизни.

Все в Иравотуме связано с Древом Логики, все ему подчинено. Воздух полон сладкого аромата его цветов, а цветет и плодоносит оно круглый год. Даже здешняя вода напоена соками этого необычного дерева. О том, почему именно Древо Логики так сильно влияет на ум и сердце любого джинн, известно совсем немного. Но ясно одно: требуется всего тридцать дней, чтобы женщина-джинн превратилась в живое воплощение логики, совершенно безразличное к таким мелочам, как добро и зло.

Как сказал когда-то один знаменитый философ, логика — это вещь в себе, и все рядом с ней кажется бессмысленным. Именно на логике и основаны все законы джинн-мира. Но в реальной жизни на логику опирается далеко не всё. Право совершить ошибку так же ценно, как и право ее не совершить. Это то, что делает жизнь интересной. Поэтому среди джинн всегда считалось, что должность Синей джинн Вавилона накладывает на ту, которая согласилась ею стать, серьезные ограничения. Поселившись в Иравотуме, и добрые и злые джинн теряли свою свободу — свободу быть благородной, доброй дамой из клана Марид или неукротимой, злобной мегерой из клана Ифрит. В сущности, Синяя джинн Вавилона должна была полностью отказаться от самой себя и от собственной жизни.

По прибытии в Иравотум миссис Гонт первым делом отправилась в сад, чтобы хорошенько рассмотреть Древо Логики. Она знала, что эта первая встреча очень значима: в ту же минуту начнется ее превращение из счастливой женщины, матери двух славных благополучных детей, в существо, безразличное ко всему, кроме вершения джинн-правосудия.

С виду дерево оказалось странным, ничего подобного в этом мире миссис Гонт никогда прежде не видела. Во-первых, оно было очень старым — намного старше, чем самая древняя гигантская секвойя. Кора у Древа Логики была серовато-синей и твердой, как коралл, а листья, хоть и зеленые, тоже отливали синевой и имели острые, точно бритва, края. Во-вторых, громадные корни дерева были отчасти видны, поскольку торчали над землей, причем один из корней был похож на морду жестокого льва, а другой — на лицо самой прекрасной женщины в мире. Чем дольше смотрела Лейла Гонт на эти причудливые корни, тем больше убеждалась в том, что это изображение самой богини Иштар, первой Синей джинн Вавилона, которой когда-то поклонялись как королеве Небес и чьими символами были лев и синий цвет.

После знакомства с Древом Логики Лейла занялась делами. Во-первых, она уволила мисс Угрюмпыль и отослала ее на родину — в городок Гринвилл, что в штате Северная Каролина. Перед отъездом многолетней компаньонки своей предшественницы миссис Гонт выполнила три ее желания, что было вполне справедливо после сорока пяти лет верной службы. Айша, мать Лейлы и предыдущая Синяя джинн, просто-напросто позабыла это сделать. Самой Лейле эта женщина была не нужна. Она привезла с собой простого, полуграмотного мальчика по имени Галиби и планировала, что этот малыш из французской Гвианы и станет ее компаньоном — компаньоном новой Синей джинн Вавилона, — когда сама она обретет достаточную силу, чтобы снять с него злое заклятие-диминуэндо, наложенное Иблисом: Галиби съел шоколадного муравья и превратился в безжизненную куклу, которая могла только глазами ворочать. Лейла привезла его в картонной коробке, рассчитывая превратить обратно в живого мальчика, обучить и когда-нибудь, после нескольких лет службы и дружбы, вернуть назад, в реальный мир. По крайней мере, таков был ее план.

Лейла пыталась не думать о тех, кого оставила в Нью-Йорке. Она старательно готовилась к моменту, когда тридцать дней истекут и она превратится в Синюю джинн Вавилона. Она решила перестроить дворец. Он по-прежнему назывался «висячим», потому что в прежние времена он и в самом деле висел буквально на краю пропасти — таким построил его царь Навуходоносор для Иштар. Но ее мать в свое время его уже переделала. Поскольку Айша не очень-то любила высоту, она воспользовалась своей джинн-силой и заменила висячий дворец точной копией Осборн-хауса, резиденции английской королевы Виктории. Однако Осборн-хаус был не по вкусу Лейле Гонт. Он слишком походил на саму старушку королеву, с дурацкими кисточками на занавесках, мрачными картинами по стенам и безвкусной мебелью. Лейла решила заменить Осборн-хаус чем-нибудь еще. Разумеется, ему можно было вернуть прежний облик, превратить во дворец Иштар, да и в любой другой дворец, который стоял на этом месте при предыдущих правительницах. Но — у каждого свой вкус. В сущности, все джинн представляют собственное идеальное жилище по-своему, поэтому даже нутро лампы каждый джинн обустраивает на свой лад. А обустроить лампу ничуть не проще, чем выстроить дворец или замок, — ведь интерьер так называемых волшебных ламп на самом деле куда просторнее, чем видится нам при взгляде на лампу. «Дом-мечта» Нимрода напоминал известный павильон на английском курорте, в Брайтоне; «дом-мечта» господина Ракшаса был точным слепком знаменитой старой библиотеки, расположенной на площади Сент-Джеймс в Лондоне. Но «дом-мечта» Лейлы Гонт будет другим! Совсем другим!

Ей всегда нравился дом, созданный известным мэтром архитектуры Фрэнком Ллойдом Райтом в 1939 году. Эта вилла, сама похожая на водопад, была построена в виде подвесных консолей над горным водопадом. С тех пор как Лейла, еще ребенком, увидела изображение этого дома, она захотела там жить. И вот сейчас у нее появился шанс осуществить свою детскую мечту. Пусть это будет небольшой компенсацией за все, чем ей пришлось поступиться.

К счастью, у Айши была очень хорошая библиотека, и в ней нашлось несколько книг о самом известном американском архитекторе и множество фотографий его знаменитого дома. Прежде чем разрушить Осборн-хаус, Лейла тщательно изучила эти фотографии и потом сосредоточила всю свою джинн-силу для воссоздания точно такого же дома. Она потратила на это столько часов и столько сил, что работу над внутренним убранством дома пришлось отложить на несколько дней. Но вот прошло две, а потом и три недели, и Лейла уже чувствовала себя в Иравотуме как дома. Так действуют здешние воздух и вода на любого джинн... Без этого ужасного воздействия Лейла вряд ли могла бы почувствовать себя как дома без мужа и детей, не говоря уже о миссис Трамп, кошечке Монти и шикарных нью-йоркских друзьях.

—Мне у вас нравится, — послышался девичий голосок. — Дом будто вырастает из горы, он сам как часть природы. Мне это нравится. Может, я его даже оставлю таким, как есть. Кто знает? Возможно, оставлю...

Лейла в этот момент читала в своей новой, великолепно обставленной гостиной. Она отложила газету, раскрытую на фотографии Джонатана Таро, и уставилась на Фаустину немигающим кошачьим взглядом.

—Что, скажи на милость, ты тут делаешь? — наконец спросила она.

—Разве вежливо так здороваться? Вы же не видели меня больше двенадцати лет! — возмутилась Фаустина.

—Да, я как-то позабыла, что ты исчезла, — согласилась Лейла.

—Обо мне почти все позабыли, — сказала Фаустина. — Кроме вашего брата Нимрода и ваших детей. Они-то меня и спасли.

—Спасли? — Лейла вяло удивилась. — Ты хочешь сказать, что ты настоящая? Ты не один из здешних фантомов, получившихся из невнятных или дурацких желаний? Они заполонили весь Иравотум.

—Нет. Я самая настоящая. — Фаустина протянула Лейле руку. — Хотите удостовериться?

Лейла взяла ее за руку, и Фаустина вздрогнула. Рука Лейлы была так тверда и холодна, что девочка не на шутку испугалась. Вдруг и сердце Лейлы уже необратимо остыло?

—Вижу, настоящая, — кивнула Лейла. — И как это случилось? Как ты сумела найти свое тело?

—Это все они. Они мне так помогли! — воскликнула Фаустина.

—Очень мило с их стороны.

—Разве вы не хотите расспросить о них? Узнать про свою семью?

—Как они поживают? — холодно, без всякого интереса спросила Лейла.

—Прекрасно. Они шлют вам огромный привет. Они вас очень любят и надеются скоро с вами встретиться.

Лейла промолчала.

—Как я уже сказала, мое тело нашли Нимрод с Филиппой, — продолжала Фаустина. — В монастырских катакомбах, где-то в Италии. А Джон и господин Ракшас тем временем вызволили мой дух с острова Баннерманна. Они все такие чудесные! Особенно Джон. Он очень храбрый. И очень красивый. Вы наверняка гордитесь такими детьми и таким братом.

—Похоже, Фаустина, им пришлось изрядно повозиться, чтобы исправить ту глупость, которую ты когда-то сотворила, — сказала Лейла. — Как тебе только в голову пришло? Додумалась! Вселилась в премьер-министра!

—В юности все мы делаем ошибки, верно? — попыталась оправдаться Фаустина.

—Ты такая же ершистая и неуправляемая, как твой брат.

—Нет, мы совсем разные, — робко возразила девочка.

—Что ж, надеюсь, этот урок пойдет тебе впрок. Тебе просто повезло, что кто-то взял на себя труд тебя разыскать. Зачем им это понадобилось?

—Они надеются заменить вас мной, — ответила Фаустина. — Хотят, чтобы я стала Синей джинн Вавилона.

—А с чего это вы все решили, что я нуждаюсь в замене? — холодно произнесла Лейла. — Мне здесь нравится. — Она огляделась, уловила шум водопада и одобрительно кивнула. — Здесь ведь хорошо, верно?

—Возможно, вы кое-что забыли, — сказала Фаустина. — Именно мне было предназначено стать Синей джинн. Мне, а не вам.

—Это было до того, как ты исчезла, Фаустина, — сказала Лейла. — До того, как тебя признали умершей.

—Но я не умерла, миссис Гонт!

—Называй меня Лейла. Просто Лейла... Вопрос о том, что и кому было предназначено, оставим в стороне. Что мы имеем на сегодняшний день?

—Лейла, думаю, решать вам...

—Я полагаю, ты опоздала, — холодно сказала Лейла. — Все зашло слишком далеко. Я уже превратилась в Синюю джинн. На твоем месте я убралась бы отсюда подобру-поздорову, поблагодарила судьбу за то, что так легко отделалась, и продолжила жить своей жизнью.

—Я не согласна.

Лейла безучастно пожала плечами: подумаешь, не согласна она... Кого это интересует?

—Давайте разберемся с этим логически, — предложила Фаустина.

—Отлично, давай.

—Вы обещали Айше занять этот пост после ее смерти, так?

—Да, обещала. Даже поклялась. Это было, когда мы говорили с ней в последний раз.

—Но я тоже принесла такую клятву, еще до вас. И меня благословила сама Айша. Сама я этого не помню, я была слишком мала. Но моя мама всегда говорила, что я «принесла присягу».

—Кстати, как твоя мать?

—Она очень тревожится. За моего брата Дыббакса.

—Что ж, не без оснований. О нем всегда придется волноваться. От этого мальчика одни неприятности. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

—В каком смысле?

—Он пойдет по отцовской дорожке. — Лейла криво усмехнулась. — Помяни мое слово. Сначала он израсходует всю свою джинн-силу, а затем... — Она щелкнула пальцами, точно фокусник. — Пшик. И все. Огонь, который горит в нем, просто погаснет. Ты когда-нибудь видела джинн, потерявшего джинн-силу?

—Нет.

—Картина печальная. Вроде старого беззубого льва. Короче, жалкое зрелище.

Фаустина уселась напротив Лейлы.

—Мы отклонились от темы нашего разговора. А говорили мы о том, что Синяя джинн, ваша собственная мать, выбрала в преемницы именно меня. Кстати, вы на той церемонии присутствовали. Там звучали слова. Важные слова. Я принимала присягу. Я. Не вы. Полагаю, вы это помните?

—С памятью у меня все в порядке.

—Сколько времени вы уже провели в Ираво-туме?

—Двадцать шесть дней.

—В таком случае вы не та, за кого себя выдаете. Вы пока не Синяя джинн. До полного превращения осталось пять дней. Тут вы со мной согласны?

—Мыслишь ты логично, дитя, в этом тебе не откажешь.

—У вас тут имеется экземпляр Багдадских законов?

—Конечно. За кого ты меня принимаешь? Я не дилетант, в законах разбираюсь. Как и подобает Синей джинн.

—Пока вы не Синяя джинн, а лишь претендент на эту должность.

—Ты хочешь потягаться со мной в знании законов?

—У меня было много лет на то, чтобы изучить Багдадские законы, — терпеливо сказала Фаустина. — Целых двенадцать лет. Полагаю, я вправе утверждать, что знаю их наизусть. С начала до конца. И с конца до начала. Кстати, некоторые законы действительно есть смысл читать задом наперед. Если вы не против, я процитирую Уложение четыреста пятьдесят девять, раздел восемнадцать, статью четырнадцать, параграф двенадцать, шестую строку: «Торжественная присяга, принятая в присутствии двух свидетелей-джинн и скрепленная печатью, всегда имеет приоритет в сравнении с торжественной присягой, принятой при одном свидетеле-джинн». Я цитирую дословно, но, если не верите, проверяйте.

—Я тебе верю, — сказала Лейла. — Вопрос в том, кто твои два свидетеля-джинн.

—Моя мама. И вы.

—То есть я должна свидетельствовать против себя самой?

—Но вы же не отрицаете, что присутствовали на церемонии? — спросила Фаустина.

—А если бы отрицала?

—Но ведь в отрицании правды нет никакой логики! Скажите прямо, вы присутствовали на церемонии, когда я принесла присягу и Айша назвала меня своей преемницей? Это так?

—Твоя логика безупречна. Признаю поражение. У тебя больше оснований претендовать на эту должность, чем у меня. Хотя я невольно задаюсь вопросом: зачем тебе это понадобилось? Почему ты так хочешь стать Синей джинн? По-моему, в твоем возрасте можно распорядиться своей жизнью поинтереснее. Например, жить. Просто жить.

Фаустина пропустила этот совет мимо ушей. Она давно приняла главное решение своей жизни, а почему — это ее личное дело.

—Что вы теперь будете делать? — спросила она у миссис Гонт.

—Закручу смерч. И полечу домой.

—Я думаю, вам лучше покинуть Иравотум как можно скорее, — сказала Фаустина. — По очевидным причинам.

—Да, верно. — Миссис Гонт встала. — Тут в одном из шкафов есть коробка. В ней мальчик, жертва заклятия-диминуэндо, наложенного Иблисом. Могу я попросить тебя вернуть его к нормальной жизни, когда у тебя будет достаточно сил? Я собиралась сделать его моим компаньоном.

—Разумеется. Никаких проблем. — Фаустина кивнула. — Ваша дочь говорила, что, выбравшись из Иравотума, вы должны выпить как можно больше воды, чтобы избавиться от разрушительного воздействия Древа Логики.

—Спасибо, — сказала миссис Гонт. — Попробую.

Они с Фаустиной пожали друг другу руки.

—Удачи тебе! — И миссис Гонт покинула дом, который построила совсем недавно, собираясь провести в нем много-много лет.

В маленьком кафе в самом центре Багдада Лейла купила кучу салфеток и большую бутылку минеральной воды. Она выпила всю воду до последней капли, и ее тут же вывернуло наизнанку какой-то ядовитой маслянистой слизью. Но выпитая вода оказала на нее совершенно удивительное, благотворное действие. Ее нутро освобождалось от Логоса — и с каждым спазмом она все больше и больше походила на прежнюю Лейлу. Она наконец узнала себя! И тут же затосковала по мужу, по детям, по родному дому. Отчаянно затосковала. Дождавшись темноты, она отправилась на автомобильную стоянку на пустыре и приступила к созданию мощного смерча. Пару минут спустя она уже летела по вечернему небу назад, в Нью-Йорк.

Путь ее лежал на восток. Она пролетела над Великой Китайской стеной, мимо Пекина, над Японией. И вот уже под ней простирается Тихий океан. Лейла почти все время плакала — от счастья. Скоро она будет дома! С детьми! Какая мать не мечтает воссоединиться с семьей? Ее сердце полнилось надеждой и ожиданием этой встречи. И она совсем не предвидела, что ее планам может что-то помешать. А помешало им одно из трех желаний, которые ее собственная дочь даровала скромному нью-йоркскому полицейскому.

«Вот мое главное желание, — сказал этот полицейский Филиппе, — я хочу, чтобы никто в Нью-Йорке больше не ел паштет из гусиной печенки. Да, это — мое главное желание. Чтобы никто больше не ел фуа-гра».

Именно этого пожелал полицейский; и именно это желание выполнила Филиппа. Она совершенно не представляла, что такое безобидное желание может иметь столь серьезные последствия. Катастрофические последствия. Мы уже не раз упоминали о том, что выполнение пусть даже очень хороших желаний очень достойных людей может дать совершенно непредсказуемые результаты. Как частенько говаривал господин Ракшас: «Загадывать желания — что костер разводить: кто-нибудь непременно закашляется от дыма».

Поскольку по велению Филиппы весь имевшийся в Нью-Йорке запас гусиной печенки мгновенно иссяк, американский импортер этого продукта срочно запросил еще тонну паштета — прямиком из Франции.

Поскольку французский поставщик получил такой выгодный заказ, он радостно отправил в Нью-Йорк партию фуа-гра, изначально предназначавшуюся для более бедных и удаленных мест вроде французской Гвианы.

Поскольку доктор Пьер Шартрез из французской Гвианы так и не дождался коробочки с паштетом из гусиной печёнки, которую заказал на день рождения, он взял ружье и убил голубя — для французов это почти такой же популярный деликатес, как фуа-гра.

Поскольку голубь погиб, он не успел склевать ягоды, которые приметил на ближней ветке раскидистого дерева.

Поскольку ягоды остались несъеденными, они упали на землю, и их съела голодная мышка, которая иначе померла бы с голоду.

Поскольку мышка выжила, она через какое-то время снова проголодалась и перегрызла провод во французской ракете-носителе, которая должна была вывести на космическую орбиту новый спутник.

Поскольку провод в ракете-носителе оказался перегрызен, в системе навигации случилось короткое замыкание.

Поскольку французская ракета-носитель начала сбоить, она осуществила преждевременный запуск спутника, а сама приземлилась на Гавайях — врезалась прямиком в кратер вулкана Килауэа, самого активного вулкана в мире. Внутри ракеты оставалось неиспользованное переохлажденное топливо, и оно вылилось в кратер, мгновенно охладив бурлившую в нем магму. Она затвердела, покрылась коркой, но это отнюдь не значило, что вулкан потух. Наоборот, в его замкнутом жерле начались бурные процессы, подобные тем, которые происходят в плотно закрытой кастрюле-скороварке. Давление росло и росло, недра Земли распирало от магмы — и все это закончилось очень и очень печально для Лейлы Гонт, чей маршрут пролегал на высоте трех с небольшим километров как раз над вулканом Килауэа. Причем летела она там именно в тот момент, когда вулкан начал изрыгать лаву и раскаленные газы на тысячи метров вверх, в атмосферу. Килауэа проснулся.

И это можно было сравнить только со знаменитым извержением вулкана Кракатау в 1883 году.

Ой-й-й.

Глава 23

Золотой слиток власти

Нимрод украдкой погладывал то на Марко Поло, то на часы. Он надеялся, что старый венецианский путешественник сообразит, что ему пора исчезнуть. Ведь они уже стерли с пола Китайский волшебный квадрат, который вызвал гостя из небьггия. Но Марко Поло намека явно не понял. Он и не думал исчезать. А ведь сестра Кристина того и глади вернется, Финлей уже стоял в дверном проеме, не спуская глаз с длинной лестницы, которая вела в сокровищницу собора Святого Марка.

Будучи истинным английским джентльменом, Нимрод всегда избегал грубости и не терпел плохих манер. Но он понял, что сейчас церемониться уже нет времени. Придется сказать Марко Поло без обиняков, что тот должен немедленно исчезнуть.

—Итак, — начал Нимрод, нервно потирая руки. Одновременно он многозначительно пнул ногой пустой медный сундук, где много веков хранились кости Марко Поло. — Что ж... гммм... я уверен, мы все хотим поблагодарить великого Марко Поло за то, что он явился нам сегодня и согласился с нами поговорить. Ведь правда, дети?

Филиппа выдавила улыбку.

—Э-э, да, — сказала она. — Конечно.

—Спасибо, синьор Поло, — сказал Джон-Финлей. — Ваш рассказ о Янь Юе и дун сиоказался очень интересным.

—Безусловно! — согласился Нимрод. — Но мы не смеем дольше задерживать нашего гостя, верно? Ведь у него тысяча дел, причем самых неотложных. В этом я не сомневаюсь. — Он улыбнулся, с надеждой глядя на Марко Поло. И после продолжительной паузы добавил: — Так что давайте выразим ему нашу благодарность и простимся, как это принято делать в современном мире.

Нимрод начал хлопать в ладоши. Филиппа и Финлей-Джон тоже захлопали, хотя и без особого энтузиазма.

Наконец снова повисла тишина. Марко Поло по-прежнему сидел в крутящемся кресле сестры Кристины.

—Считайте, что ваше сообщение доставлено, — с напором сказал Нимрод. Он явно хотел показать, что подводит окончательный итог их встречи с Марко Поло. — Доставлено и принято.

Целиком и полностью. Окончательно и бесповоротно. Более или менее...

—Возможно, я не вполне ясно выразился, — задумчиво произнес Марко. — Я — несколько больше чем просто посыльный. Я призван помочь вам уничтожить воинов-дьяволов. Пока они здесь, я не вправе вас покинуть. Сейчас не время.

Нимрод смущенно улыбнулся.

—Сестра Кристина идет, — нетерпеливо сказал Финлей. — Я вижу, она поднимается по лестнице. Как мы ей все это объясним?

—Гм... — Нимрод совершенно растерялся.

—Используйте джинн-силу, — настаивал Финлей. — Уберите нас всех отсюда. Или превратите старика... Ну, хоть в летучую мышь, что ли? Только сделайте что-нибудь! Скорее!

—О чем ты задумался? — спросила дядю Филиппа.

Шаги монахини уже явственно доносились с лестницы. Она идет медленно, но скоро она будет здесь.

—Думаю, сестре Кристине придется смириться с тем, что в этом мире существует кое-что, о чем она и не подозревала, — ответил Нимрод. — Если она в свои годы так бодро справляется с этой лестницей, полагаю, она способна выдержать суровую правду о нашем госте, не так ли?

И вот сестра Кристина, почти совсем не запыхавшаяся, показалась на пороге. К удивлению Финлея-Джона и Филиппы, в руках она держала пакет в красивой упаковке. Филиппа поняла, что Нимрод все-таки позаботился о том, чтобы старушка проделала весь этот путь не зря, и внизу ее действительно ждал приятный сюрприз.

—Вы только посмотрите! — Она еще не разворачивала подарок, но явно была счастлива его получить.

—Ух ты! — отозвалась и Филиппа. Она поймала дядин взгляд, и они понимающе кивнули друг другу.

—Интересно, что тут может быть. — Сестра Кристина пока не заметила сидевшего в ее кресле Марко Поло. — Мне не дарили таких красивых сверточков с самого детства. — Она быстро развернула пакет и достала коробку дорогущих венецианских конфет. И тут она все-таки увидела нового гостя. — Ой. Простите. Я не знала, что с вами кто-то еще пришел.

Марко Поло встал и вежливо поклонился.

—Сестра Кристина, — спокойно сказал Нимрод. — Пока вы отсутствовали, кости, хранившиеся в сундуке, превратились в этого человека. Мы выложили кости на полу, в виде скелета, и он ожил. — Нимрод старался говорить так, будто известные исторические персонажи оживают каждый день и это самая естественная вещь на свете.

—Неужели это действительно благословенный святой Марк? — Сестра Кристина всплеснула руками.

—Нет-нет. Это Марко Поло.

И Марко Поло снова церемонно поклонился.

—Тот самый Марко Поло? Который путешествовал в Китай?

Нимрод кивнул.

—О господи! Как это замечательно! Хотите конфетку, синьор?

—Да, спасибо, — ответил Марко.

Она открыла коробку с длинненькими молочными шоколадками, обернутыми в золотую фольгу.

—Я обожаю вашу книгу! — воскликнула она. — И фильм о вас сняли великолепный.

Марко вежливо улыбнулся, хотя, конечно, фильма о себе он никогда не видел. Он взял шоколадку, пристально посмотрел на нее, а потом показал Нимроду и детям.

—Золотой слиток... — сказал он. — Мадонна, если б это был тот самый золотой слиток! — Он снял золотую фольгу и сунул конфету в рот. — Насколько же легче было бы нам сейчас.

Сестра Кристина предложила конфеты и всем остальным. Все взяли по одной. А Финлей-Джон съел две конфеты — по одной на каждого.

—Должна признаться, сегодня прямо-таки удивительный день, — сказала сестра Кристина. — Ведь не каждый день и не каждому доводится познакомиться с Марко Поло.

Дети кивнули. Им это казалось само собой разумеющимся.

—Действительно, удивительный день, — согласился Марко Поло. — Не каждый день тебя воскрешают из мертвых.

—Да уж! — подхватила сестра Кристина. — Это очень и очень вдохновляющий пример. Особенно для людей моего возраста. В конце концов, если сегодня я здесь, а назавтра умерла, не может же на этом все кончиться, верно? Хотите еще шоколадку?

— Si, per favore, — ответил Марко. — Очень вкусно. Хотя мороженое еще вкуснее. Вы пробовали мороженое? Я привез рецепт из Китая. — Он поцеловал кончики своих пальцев. — Мороженое — это... squisito... восхитительно.

—О да! — согласилась сестра Кристина. — Я тоже обожаю мороженое.

—Тут что-то не так... — Джон посмотрел на Нимрода. — Мне казалось, ты говорил, что Марко умер семьсот лет назад.

—Да, почти семьсот, — сказал Нимрод. — Он умер в тысяча триста двадцать четвертом году. Не так ли, синьор Поло?

—Да. А почему вы спрашиваете?

Джон-Финлей был явно встревожен.

—Погодите, — сказал Джон, обращаясь к Марко Поло. — Вы сказали, что сегодня замечательный день... ну, про воскрешение. Но раньше вы говорили, что очнулись от двухсотлетнего сна. Вы, наверно, перепутали, да? Вы ведь спали семьсот лет, а не двести.

—Нет, все правильно! — сказал Марко и взял еще одну шоколадку. — Я уже однажды воскресал из мертвых. Году примерно в тысяча восемьсот двадцатом. В этой самой комнате. Я тогда рассказал свою историю молодому священнику. Но в тот момент никакой угрозы вторжения воинов-дьяволов не было, так что я пробыл в этом мире совсем недолго — рассказал историю и вернулся в сундук.

—Про золотой слиток вы тоже рассказали? — спросил Нимрод. — Для чего он предназначен и как вы уронили его в канал?..

—О, разумеется.

—А у меня есть другой вопрос, — сказал Финлей. — Вот вы говорили, что это слиток власти и он требует от всех полного повиновения. Верно?

—Абсолютно верно. — Марко Поло сложил руки, словно приносил торжественную клятву. — Никто не может сопротивляться его власти, все подчиняются — пусть даже против своей воли. Такая в нем заключена сила. Сверхъестественная. Тот, кто его нашел или найдет, получит безраздельную власть над всем миром. Он превзойдет всех во всем, независимо от личных достоинств.

—А этот священник... — перебил старика Нимрод. — Вы помните его имя?

Марко Поло покачал головой.

—Нет. Но он был само очарование. Мы проговорили довольно долго.

—Как он выглядел? — спросил Нимрод.

Марко живо изобразил недоумение — как у всех итальянцев, у него была очень богатая мимика.

—Как выглядел? — переспросил он и пожал плечами. — Как священник.

—Не этот человек? — Сестра Кристина сняла с полки книгу и открыла ее на странице с портретом.

Марко уверенно кивнул:

—Думаю, это он.

Нимрод заглянул ему через плечо.

—Кардинал Даниеле Марроне, — прочитал он под портретом.

—Но когда мы познакомились, он не был кардиналом, — сказал Марко.

—Значит, старая легенда не врет, — проговорила сестра Кристина.

—Какая легенда?

Сестра Кристина замялась.

—Вы уж извините, — ответила она наконец и покачала головой. — Легенда недлинная, но здесь, в соборе, ее рассказывать не пристало. Я не могу говорить в этом месте о кардинале Марроне. — Она на мгновение задумалась, а потом предложила: — Встретимся через час в Академии. В зале двадцать три.

Галерея Академии оказалась на противоположном берегу Гранд-канала. Здесь хранится самое крупное собрание произведений венецианских скульпторов и живописцев. В зале номер 23 висели портреты усатых мужчин, сыгравших заметную роль в истории города. Были здесь несколько унылых венецианских герцогов, которых тут называют дожами; астроном Галилео Галилей; композиторы Вивальди и Монтеверди; печально известный вольнодумец и мемуарист Казанова; император Наполеон; поэт лорд Байрон и многие другие, о которых Филиппа и Джон с Финлеем никогда не слышали. Был здесь и портрет кардинала Даниеле Марроне, написанный в 1820 году. Именно перед этой картиной Нимрод с компанией и нашли поджидавшую их сестру Кристину.

—Вот как он выглядел.

Она указала на человека, облаченного в красные кардинальские одежды Римской католической церкви. Он стоял в библиотеке, на фоне дубовых полок и обшитых дубом стен, и читал фолиант, из которого свисала большая синяя шелковая закладка с золотым медальоном на конце. Статный, светловолосый, чуть лысоватый кардинал с ямочкой на подбородке.

—Это портрет кисти великого итальянского живописца Никколо Полло, — сказала она. — Прежде чем стать кардиналом, отец Марроне, а тогда он назывался еще отцом Марроне, был одним из моих предшественников — работал хранителем сокровищницы в соборе Святого Марка. Мне действительно было неловко вести искренний разговор о нем в стенах собора, для которого он так много сделал... но... Если уж совсем откровенно, он был не очень-то хорошим священником. Любил весело проводить время и не сильно утруждал себя духовными исканиями.

Отец Марроне был близким другом лорда Байрона, который считался человеком «безумным, вредным и опасным», — продолжала сестра Кристина. — Для священника подобное общение было особенно предосудительным. Они вместе пили, а потом с разбегу прыгали в Гранд-канал, чтобы проверить, кто быстрее его переплывет. Как и лорд Байрон, отец Марроне был отменным пловцом. Говорят, он мог задержать дыхание на целых четыре минуты, а еще он часто любил плавать по ночам. Всем было ясно, что продвижение по церковной службе у отца Марроне не заладилось. И все же в тысяча восемьсот шестнадцатом году он предпринял путешествие в Рим и вскоре после этого стал епископом. Почему — никто не понимал. И на этом он не остановился. Его очень быстро сделали архиепископом, а там и кардиналом. Поговаривали, он мог бы с легкостью сделаться и папой римским, но сам отказался, поскольку был слишком ленив. Кроме того, он стал настоящим богачом. За реставрацию собора Святого Марка, которая была предпринята в тысяча восемьсот двадцатом году, кардинал Марроне заплатил из собственного кармана. И снова никто не понимал, откуда на него вдруг свалилось все это богатство. В Венеции много тайн, и судьба кардинала — одна из них. Некоторые считали, что он обнаружил в соборе клад. Но все это домыслы, доказательств нет. — Она взглянула на Марко Поло. — Думаю, что раз, воскреснув в девятнадцатом веке, вы рассказали свою историю отцу Марроне, то он и нашел золотой слиток, который вы выронили.

—Конечно, — сказал Джон. — Достать вещицу со дна такому пловцу, как он, — раз плюнуть. Если он может не дышать четыре минуты.

—Вы сказали ему, в каком точно месте слиток упал в канал? — спросил Финлей.

— Ма certo! — воскликнул Марко. — Конечно. Он же священник, в конце концов. От священника никаких тайн быть не может.

—А если отец Марроне завладел золотым слитком, это объясняет его быстрое продвижение в церковной иерархии? — спросил Нимрод.

—Безусловно, — сказал Марко Поло. — Нет предела той власти, которой наделяет своего владельца золотой слиток. Сам я в свое время мог бы легко стать дожем Венеции. Если б захотел. Думаю, пять золотых слитков — одна из причин, почему великий Хубилай и впрямь был столь велик. Его власть всегда казалась немного нездешней.

—Тогда возникает следующий вопрос, — сказал Нимрод. — Если отец Марроне действительно заполучил золотой слиток, что же он с ним сделал?

—Возможно, ответ на ваш вопрос найдется здесь, — сказала сестра Кристина и перешла к соседней картине.

На ней был изображен Палаццо дожей. Золотое венецианское солнце заливало дворец, а перед ним стояли четверо крестьян и рассматривали очевидно бессмысленное математическое уравнение, написанное на одном из камней фасада:

XI + I = X

—Это полотно Рикардо Фурбоджиджоне, — сказала сестра Кристина. — Считается, что художник изобразил Палаццо дожей, одну из главных достопримечательностей Венеции. Так называемый золотой дворец. Картина эта не считается особенно ценной. Многие утверждают, что она скучна. Но это полотно было сделано по заказу кардинала Марроне. И здесь в Венеции всегда говорят, что картина таит в себе великую тайну. Тайну кардинала Марроне. Конечно, изображение даже не вполне реалистично. Художник использовал отраженный от канала солнечный свет, чтобы дворец сиял куда ярче, чем это происходит на самом деле, даже в самый солнечный день. И краеугольных камней в здании на самом деле нет. Да и надписи такой на фасаде тоже не имеется.

—Если тут действительно изображены римские цифры, то уравнение не имеет смысла, — заметила Филиппа. — Одиннадцать плюс один равняется двенадцати, не десяти.

—Точно так, — сказал Нимрод себе под нос. — Любопытно.

—Черт, опять головоломка, — пробормотал Финлей.

—Золотое свечение дворца, похоже, тоже некоторый намек, — заметил Нимрод.

—Золото, — подхватила Филиппа. — Возможно, золотой слиток скрыт где-то там, внутри.

—По нижнему краю картины есть еще ряд цифр, но они почти неразборчивы, — сказала сестра Кристина. — К чему они, так никто и не выяснил.

—А это не шифр? — предположил Джон.

—По всей вероятности, — сказала сестра Кристина. — И разгадать его пробовали многие ученые. Но ни один не преуспел. Кажется, кардинал Марроне унес свою тайну с собой в могилу.

Они еще некоторое время рассматривали Палаццо дожей, а потом Нимрод вернулся к портрету кардинала Марроне. Остальные последовали за ним.

—Вот эта закладка в Библии кардинала... — задумчиво сказал Финлей. Он встал почти вплотную к картине, но так, чтобы не сработали музейные сигнальные устройства, и принялся старательно разглядывать закладку. — На ней что-то написано.

—А прочитать можешь? — спросил Нимрод.

Финлей прищурился и, почти уткнувшись носом в картину, прочитал:

—Аурум — деум — танго.

— Аиrит deum tango, — повторил Нимрод. — Это латынь. А переводится так: «Я прикасаюсь к золоту богов».

—Вот, оказывается, зачем надо учить латынь, — заметил Финлей.

—Значит, все верно, — подвел итог Джон. — Старина Марроне наверняка заполучил золотой слиток. И хотел кому-то об этом сообщить.

Простившись с сестрой Кристиной, они сели на катер-такси и отправились в гостиницу. Нимрод снял номер для Марко Поло, а затем отправился в огромный люкс под самой крышей, где дети как раз закончили рассказывать Джалобину обо всем, что обнаружили.

—Мы должны разгадать тайну этих картин и найти золотой слиток. Это крайне важно, — сказал Нимрод. — И времени на раздумья у нас нет. Потому что не менее важно побыстрее добраться до Китая и найти место, которое описала Фаустина.

—Не понимаю, — признался Финлей. — А почему все это так важно?

—Я понимаю не больше Финлея, — сказал Джон. — Больше всего на свете я сейчас хочу оказаться в Нью-Йорке и дождаться там маминого возвращения.

Тогда Нимрод рассказал мальчикам о том, что обнаружили они с Филиппой в Нефритовой книге и как все это сходится с тем, о чем поведал им Марко Поло.

—Предупреждения из прошлого никогда не надо игнорировать, — сказал он. — В мире духов явно творится что-то зловещее. Мы уже знаем, кто за этим стоит. Воины-дьяволы. Но теперь надо узнать почему.

—Но если это происходит в мире духов, почему это важно для нас? — упорствовал Финлей. — Ну, я имею в виду... духи-то мертвые, правда? Им хуже уже не будет.

—Будет. Причем намного хуже, — ответил Нимрод. — И для нас тоже настанут тяжелые времена. Мир духов влияет на реальный мир самыми разными, непостижимыми способами. По-твоему, почему иной мир называют оборотной стороной этого? Представь себе монету. Орла без решки не бывает. И решки без орла тоже. Именно поэтому мы должны отправиться в Китай.

—В Китай? — Джалобин поморщился.

—Да, в Китай, — повторил Нимрод. — Но мы должны разделиться. Джалобин, Финлей, Джон и я отправимся в Китай. Я абсолютно уверен, что кто-то открыл секрет древних терракотовых воинов. И использует их в своих целях.

—А я что буду делать? — спросила Филиппа.

—Я хочу, чтобы ты осталась здесь в Венеции, с Марко Поло, и попробовала разгадать, что зашифровано в картинах. Жизненно важно, чтобы мы нашли золотой слиток. Да, не забыть бы мне обеспечить Марко паспортом — на случаи, если — вам тоже придется путешествовать в поисках слитка.

—А это не рискованно?— спросила Филиппа. — Я не про нас, а про вас. Как же вы поедете в Китай без золотого слитка власти?

—Возможно, в этом есть риск, — согласился Нимрод. — Но полагаю, что это необходимо. Мы проведем разведку. Соберем сведения.

—Ненавижу Китай, — мрачно сказал Джалобин. — Там едят собак.

—Джалобин, — вздохнул Нимрод. — Вы же никогда не были в Китае!

Джалобин умоляюще посмотрел на Нимрода.

—А нельзя мне остаться здесь, с мисс Филиппой, сэр? — спросил он. — Не думаю, что поездка в Китай пойдет на пользу моему здоровью. У меня и здесь-то, в Италии, несварение желудка. Во всех блюдах оливковое масло и чеснок. Они даже додумались делать чесночный хлеб и чесночное масло! Но я мог бы помочь Филиппе разгадать шифр на картинах. Я ведь здорово решаю ребусы и кроссворды, сами знаете. Никто не отгадывает кроссворд из «Дейли телеграф» быстрее меня. Это факт.

—Сожалею, Джалобин, но вы едете с нами, — сказал Нимрод. — После вашей схватки с ангелом я убедился, что лучшего телохранителя мне и искать не надо. Возможно, нам потребуется сила вашей железной руки — вдруг придется сражаться с воинами-дьяволами.

Джалобин громко застонал.

—Этого я и боялся. Не успеем мы приехать в этот ваш Китай, как мне подадут на обед какую-нибудь шавку. Я это предвижу. Помяните мое слово — будем есть собачатину.

—Мистер Джалобин, в Китае собак не едят, — сказала Филиппа. — Это все досужие домыслы. Байки.

—Не едят? — переспросил Джалобин. — Точно? — Он на мгновение примолк, а затем кивнул: — Ладно, тогда поехали. Думаю, все будет в порядке. Я ведь очень люблю собак. У меня даже была собака. В детстве.

—И у нас тоже. — Джон вздохнул. — Целых две.

Глава 24

Пчелка и альбатрос

Как только Лейла покинула «дворец-водопад» в Иравотуме, Фаустина начала готовиться к собственному отъезду. Она не хотела, чтобы ее дух провел в этом жутком месте лишнюю минуту, — боялась, что с нею произойдут неприятные метаморфозы. Такие же, как с Лейлой Гонт.

План Фаустины был прост: найти хорошую, удобную кровать, лечь, а затем выбраться из собственного тела и оставить его здесь — дышать воздухом Иравотума и постепенно становиться Синей джинн. Дух же ее должен был провести эти тридцать дней где-нибудь в другом месте. Но где? Совершенно ясно, что на это время ей придется вселиться в какое-нибудь живое существо, иначе по истечении месяца она уже не сможет вернуться в собственную оболочку. Кого же ей осчастливить?

Опыт подсказывал, что с заимствованием человеческих тел лучше не связываться. Жуткая история с премьер-министром Великобритании навсегда отбила у девочки охоту экспериментировать подобным образом. Но если вселяться не в человека, то в кого? В какое существо? Судя по всему, жизнь в Ираке опасна для всех живых существ, не только для людей. Этому она уже нашла множество подтверждений. Процветали тут исключительно скорпионы, но Фаустина испытывала к ним инстинктивную ненависть, поскольку для джинн эти твари еще опаснее, чем для людей. Значит, скорпионы, а заодно (по той же причине) пауки не рассматриваются. Змей она тоже не любила. Так что остается? Вопросов больше, чем ответов... Пожалуй, лучше положиться на интуицию. Или, что то же самое, на судьбу — ведь это вполне в стиле джинн.

Фаустина улеглась на широкую кровать Лейлы, закрыла глаза и сосредоточилась. Спустя несколько минут дух ее высвободился из тела, просочился, не встретив никакого сопротивления, через бетонную крышу «дворца-водопада» и поднялся под невидимый свод огромного подземного мира под названием Иравотум. А потом — все выше и выше, сквозь плотную толщу скал, сквозь слои горячего сланца и песка... И вот наконец она выбралась на поверхность земли, туда, где когда-то высился древний Вавилон. Было прохладное раннее утро.

Сначала Фаустина просто полетала, наслаждаясь свежим воздухом и простором после мрачного, вызывающего клаустрофобию Иравотума. Но и в это время она продолжала искать того, кто приютит ее дух на ближайший месяц. Один за другим отпадали кандидаты: котенок, коза, птичка камышовка, человек в черном тюрбане. Наконец она решила стать пчелой. Пчелы — трудолюбивые безобидные существа. Кроме того, Фаустина очень любила мед. Кстати, этот выбор тоже будет иметь непредвиденные и весьма длительные последствия, поскольку в мочках у Фаустины к моменту ее превращения в пчелу по-прежнему оставалось немного пчелиного яда.

С тех пор фаустина, когда счастлива, всегда жужжит, как пчелка.

В это самое время Лейла Гонт спешила домой на всех парах, а точнее, на максимальной скорости смерча, и предвкушала встречу со своей семьей. Она по обыкновению обустроила свой воздушный экипаж с максимальным комфортом: повсюду кожа и ковры, как в маленьком, но крайне дорогом частном самолете. Будучи могучей и опытной джинн, Лейла не тратила много усилий на управление смерчем. Джинн тоже умеют летать на «автопилоте», только в обычном самолете автопилотом управляет компьютер, а джинн включают так называемую «навязчивую идею» — по-французски idee fixe— в собственной голове. Эта навязчивая идея существует в их сознании как бы отдельно независимо от других размышлений. Мозг любого джинн, в отличие от человеческого, устроен так, что джинн, во всяком случае взрослый, может думать, по крайней мере, о двух вещах сразу. Когда погодные условия благоприятны, джинн способны одновременно управлять смерчем и смотреть кино, читать газету или даже спать.

Перед вылетом из Багдада Лейла на всякий случай узнала прогноз погоды на всем своем маршруте. Над Тихим океаном погода обещала быть безупречной: почти безоблачно, легкий ветерок, превосходная видимость на любой высоте, даже над водой. И теперь, нежась в уюте лично обустроенного ею смерча, Лейла неслась по небесам, точно современная богиня Нут, которая, как вы знаете, была богиней неба у древних египтян. Кстати, эта богиня порой принимала облик небесной коровы, то есть существа, которому ни летать, ни даже скакать не подобает. Не исключено, что именно про эту нахальную корову впервые и было сказано «как корове седло», то есть паслась бы ты лучше на лугу, а не летала по небу.

В полете Лейла одним глазом смотрела кино, другим — читала глянцевый журнал, а смерчем, включив «навязчивую идею», правила подсознательно. Окажись на ее месте любой другой джинн, он тоже не смог бы предвидеть опасность, подстерегавшую Лейлу в воздушном пространстве над островом Килауэа. Ничто не предвещало, что вулкан вдруг проснется. Извержение застало врасплох даже вулканологов, работавших на краю кратера этого самого крупного в мире вулкана. То-то была неожиданность.

Последняя неожиданность в их жизни. Как уже говорилось, огромный кратер Килауэа в какой-то момент превратился в скороварку. Давление росло и росло, и наконец произошел взрыв, ошеломляющий, потрясающий взрыв. В небо, на полтора километра ввысь, взметнулась туча золы и камней, а следом из недр вулкана вырвалось облако газа, который вулканологи называют пирокластическим потоком.

Джинн, как известно, сделаны из огня, и никакой жар им не страшен. Почти никакой. Почти, поскольку одно дело просто жар, а другое — жар пирокластического потока, температура которого может превышать восемьсот градусов по Цельсию. К тому же слова «поток» и «облако» слабо передают скорость, с которой путешествует горячий газ, высвободившийся из жерла вулкана. Он выстреливает со скоростью больше двухсот километров в час. Именно этот пирокластический поток и сжег тело Лейлы Гонт. Сжег без остатка. Превратил в картофельный чип.. А скоро не стало и чипса.

Будь Лейла Гонт мундусянкой, она погибла бы мгновенно. Как те несчастные вулканологи.

В сущности, Лейла тоже погибла, поскольку тело, к которому привыкли ее дети и муж, за доли секунды обратилось в пепел. Но дух ее выжил. В тот самый миг, когда давление сорвало крышку вулканической скороварки, автопилот сработал как катапульта в реактивном военном самолете, и дух Лейлы взвился ввысь — в самые верхние, безопасные слои атмосферы. Помедли «навязчивая идея» еще мгновение, и дух Лейлы расщепился бы на атомы вслед за ее телом. Да, пирокластический поток вполне способен расщепить на атомы все, что угодно.

Лейла лишилась тела так внезапно, что даже не сразу сообразила, что произошло. Наконец она собрала себя в единое, хотя и туманное облачко. И это легчайшее облачко наверняка унеслось бы в космос — так высоко оказалась Лейла и так слабо влияло на нее земное притяжение. К счастью, спустя примерно час после извержения вулкана в облачко-Лейлу влетела птица, и не какая-нибудь, а альбатрос! Альбатрос среди птиц — настоящая звезда, король небес и ветров, да и весит немало — аж двенадцать кило. И Лейла тут же вселилась в эту птицу-спасительницу и полетела дальше.

Окончательно поверив, что удача на ее стороне, Лейла повеселела. Конечно, возвратиться в Нью-Йорк альбатросом и встретиться в таком виде со своей семьей не входило в ее планы, но, по крайней мере, она осталась жива. Жив ее дух, а это — самое главное. Конечно, Багдадские законы запрещают вселяться в людей без их ведома и согласия, но, вернувшись в Нью-Йорк, она сможет вселиться в собаку или кошку — в кого-то 6олее уместного в городе, а не над морем. Пока же у нее одна задача — добраться до цели. И то, что ей досталось тело альбатроса, — большая удача. Альбатросы — лучшие крылатые путешественники на нашей планете, они способны преодолевать колоссальные расстояния без посадки. Короче, эта птица даст фору любой авиакомпании.

Перелететь половину Тихого океана и весь Североамериканский континент? Для альбатроса это сущие пустяки. Лейла поднялась чуть выше и, пользуясь птичьей системой навигации, вычислила свое местонахождение.

Она находилась на двадцать первом градусе и восемнадцатой минуте северной широты и сто пятьдесят седьмом градусе и пятьдесят первой минуте западной долготы. Лейла определила курс на Нью-Йорк, расположенный на сороковом градусе и сорок пятой минуте северной широты и семьдесят третьем градусе и пятьдесят девятой минуте западной долготы. Инстинктивно она вычислила расстояние, которое ей предстоит пролететь: 7976,3644 километра. Ее скорость — если считать по поверхности земли — всего лишь около 110 километров в час. Она будет дома только через 2,923 дня.

Да уж, с системой навигации альбатросов в природе не сравнится ничто.

Глава 25

Котлованы

Приблизительно в 7777 милях к западу от Гавайев, а заодно и от альбатроса, в которого превратилась миссис Гонт, ее брат Нимрод вылетел из Венеции на смерче — вместе с Финлеем-Джоном и Джалобином.

В небесах над Восточной Европой было тепло и ни облачка — одна синева. Они неуклонно и быстро продвигались на восток. Лишь за несколько километров до китайской границы небо на горизонте вдруг заалело, и перед ними возникло черное облако, наподобие черного гриба, который поднимается вверх при ядерном взрыве. Только это облако, похоже, двигалось не вертикально, а горизонтально.

—Что это такое? — спросил Финлей.

—Будь я Моисеем, — отозвался Джалобин, — я бы сказал, что это облачный столп, который послан, чтобы показать нам верный путь. Но я — не Моисей. И это — вовсе не знак свыше.

—Не тревожьтесь, — сказал Нимрод. — Это — просто тайфун. Тропический циклон. Он нам не помешает.

—Разве не вы говорили, что погода на нашем маршруте везде ясная? — возмутился Джалобин. — А что выходит? Выходит все наоборот! Сами говорили: превосходная погода, самое время закрутить смерчик.

—Да, говорил, — миролюбиво подтвердил Нимрод. — Так оно и было. Но в это время года тайфуны появляются мгновенно, на ровном месте. Особенно в этой части земного шара. Район к северо-востоку от бассейна Ганга всегда славился своими тропическими циклонами. Мы просто облетим его, вот и все.

Нимрод тут же скорректировал курс, однако несколько минут спустя востроглазый Финлей-Джон сообщил ему, что тайфун по-прежнему перекрывает им путь.

—Странно, — сказал Нимрод, немало удивившись. — Тайфун вообще не умеет резко менять направление. Это же циклон, то есть, по сути, ветер вращается вокруг области низкого атмосферного давления.

—Э-э... а он не может нас... атаковать? — спросил Финлей.

—Чушь какая! — Нимрод громко захихикал, немало смутив двух, а точнее, трех своих спутников. — Атаковать? Чтобы атаковать, надо обладать хоть каким-то интеллектом. Нет, тайфуна нам бояться нечего.

Он немедленно направил смерч выше, чтобы не просто облететь тайфун, но и подняться над ним. Но тайфун оказался крупнее, чем рассчитывал Нимрод. Намного крупнее. И быстро стало понятно, что его не обойти. Ни сверху, ни сбоку. На лице Нимрода отразилось легкое беспокойство.

—Насколько высоко мы можем подняться? — спросил Джон.

—Тайфун все равно выше, — ответил Нимрод. — Похоже, стоит повернуть назад. Ненадолго. На всякий случай. Если честно, я не понимаю, что происходит. За все годы, что я путешествую на смерчах, такого со мной не случалось. — Он задумчиво покусывал губу, а огромный столб все уплотнялся, густел и темнел, превращаясь из облака в тучу, похожую на громадную черную кобру. — Обычно тайфуны вполне предсказуемы. Это столб горячего воздуха, который вращается по кругу.

—Зря вы объясняете это мне, — проворчал Джалобин. — Скажите лучше тайфуну.

—Мистер Джалобин прав, — сказал Джон. — Кажется, этот тайфун нас и правда преследует.

—Ну почему я не полетел на самолете? — воскликнул Джалобин. — Ненавижу все ваши джинн-штучки. Путешествовать на смерче противоестественно. Если бы Господь такое задумал, он сделал нас пророками. Вот и катались бы по небу, как Илья-пророк на колеснице! Или как сам Аполлон! А господь остался бы без работы и почивал на лаврах.

К этому моменту тайфун находился от них на расстоянии двух-трех километров. Нимрода это ничуть бы не испугало, не будь этот тайфун пять, а то и шесть километров высотой. И дяде пришлось согласиться с племянником: тайфун их, похоже, действительно преследует. С одной оговоркой: тайфуны себя так не ведут. Значит, это вовсе не...

Нимрод увеличил скорость смерча до предела, чтобы оторваться от черного столба, который буквально наступал им на пятки. Тайфун нагонял их с такой скоростью, что страшный рев ветра в его чреве заглушал все остальные звуки, и Нимроду пришлось кричать, чтобы спутники его услышали.

—Не исключено, — завопил Нимрод, — что на этом тайфуне кто-то летит. Этот кто-то не хочет, чтобы мы добрались до Китая.

—Вы думаете, там другой джинн? — прокричал в ответ Финлей.

—Ну, уж наверно это не великий летчик Чарльз Линдберг! — раздраженно рявкнул Джалобин. — Слышите? Это не Чарльз Линдберг! Разумеется, это какой-то другой джинн. — Он посмотрел на Нимрода: — А вы не можете заставить нашу колымагу двигаться быстрее?

—Я уже лечу с максимальной скоростью — надрывая глотку, ответил Нимрод. — Быстрее некуда, воздуха недостаточно.

Лоб Нимрода заливало потом, поскольку все его силы были брошены на то, чтобы увести их смерчик от надвигающейся беды. Нимрод петлял по небу, надеясь спасти себя и друзей.

Джон почувствовал, что сердце у Финлея ушло в пятки. Теперь тайфун был так близко, что до него, казалось, можно дотронуться. И он тянул их к себе — мощно, словно труба гигантского пылесоса. Еще чуть-чуть, и засосет! А в темных глубинах тайфуна — или это только показалось? — виднелась какая-то смутная зловещая фигура.

—Сделай что-нибудь, Нимрод! — закричал Джон. — Еще минута, и мы погибли!

Нимрод не ответил. Ни йоты внутренних сил нельзя было потратить на ответ племяннику — иначе этой йоты могло не хватить для управления смерчем, а важнее сейчас не было ничего.

—В следующий раз, когда я поеду в Китай... — начал Джалобин, глядя на мрачный черный столб, грозивший поглотить их без остатка, — если, конечно, он будет, этот следующий раз... я поступлю так, как поется в знаменитой песенке: возьму лодочку и неспешно поплыву, качаясь на волнах.

—Джалобин, — воскликнул Нимрод. — Вы — гений! И как это я сам не додумался? Ну конечно! Мы сможем разогреть воздух в нашем смерче и лететь быстрее. Мы будем петь!

—Я? Петь? — разом удивился и возмутился Джалобин. — Я не умею петь. Слышите, вы? Не умею я петь, и баста. А что петь-то?

—Не важно что, — закричал Нимрод. — Пойте что-нибудь! Но пойте во всю мочь! На кону наша жизнь. Кроме шуток!

Сам Нимрод затянул государственный гимн Великобритании — на пределе своего громового голоса, — и растерявшийся Джалобин, недолго думая, подхватил «Боже, храни королеву».

Джон запел бы американский гимн, но, находясь в чужом теле, оставил выбор репертуара за хозяином, а Финлей присоединился к соотечественникам-британцам. Главное было выдуть из легких побольше горячего воздуха, а это, похоже, легче удается, когда поешь хором, а не вразнобой. Поэтому, заткнув свою нелюбовь к королям и королевам куда подальше, Финлей грянул вместе с Нимродом и Джалобином:

Боже, храни королеву.

Великодушную,

Боже, храни.

Дай ей побед,

Удач и славы,

Пусть правит нами.

Боже, храни...

Скоро все трое вопили «Боже, храни королеву» изо всей мочи и с таким энтузиазмом, что бедняга Джон почувствовал себя совсем чужим на этом британском празднике.

—Запали мою лампу! Сработало! — воскликнул Нимрод. — Продолжаем петь.

Прошло минут двадцать. Потом полчаса. Расстояние до громады тайфуна не увеличивалось, но и не уменьшалось. И они всё пели и пели гимн Британии. Все шесть куплетов. С начала до конца. Снова и снова.

Их смерчик мало-помалу разогревался, набирал силу. Так они продержались час. Полтора часа. Тайфун взревел и предпринял последнюю попытку всосать их в свою холодную черную утробу. Но тут наконец случился перелом, и смерч начал постепенно удаляться от тайфуна. Сантиметры превращались в метры, в десятки метров, в сотни... И в конце концов, уверившись в том, что опасность миновала и страшный тайфун остался далеко позади, Нимрод дал команду прекратить пение.

Несколько минут все просто молчали. Пытались отдышаться, радовались тишине, отирали струившийся со лба пот. Первым заговорил Финлей:

—Если я услышу этот гимн снова, я непременно кого-нибудь убью. Возможно, даже себя самого.

—Я тоже, — пропыхтел Джалобин.

—Раз уж мы заговорили об убийстве... — начал Джон. — Вы хоть понимаете, что все это неспроста? Что нас хотели убить? Я уверен, что тайфуном кто-то управлял. Я четко видел фигуру внутри

—Вдруг кто-то не хочет, чтобы мы попали в Китай? — начал рассуждать Финлей.

—Именно такое предположение и напрашивается. — Нимрод кивнул.

—Но кто это может быть? — спросил Джон.

—Не знаю, — сказал Нимрод. — Так или иначе, время они потратили впустую. Взгляните! — Он указал вниз.

На земле, в нескольких сотнях метров ниже смерча, тянулся костистый гребень длиннющего зеленого дракона.

—Вот так так! — сказал Джон. — Это же Великая Китайская стена!

—Ничего себе стеночка! — Финлей прямо ахнул.

—А я вам так скажу: в этом мире слишком много стен! — с жаром заявил Джалобин. — Одних эти стены удерживают внутри и не пускают наружу, других, наоборот, не пускают внутрь. И мне плевать, сколько лет этой вашей стенке. Все равно ее надо порушить. Как Берлинскую стену. Туда ей и дорога.

—Вы меня удивляете, Джалобин, — сказал Нимрод. — Вот уж никогда не предполагал, что вы такой борец за демократию. С такими аппетитами вы скоро объедините весь мир.

—Аппетит у меня и правда отменный, — заметил Джалобин. — Только не на демократию, а на настоящую жратву. После нашего пения я так проголодался, что съел бы сейчас целую лошадь. В один присест. Слышите? Целую лошадь!

—Мне казалось, вы не любите неанглийскую пищу, мистер Джалобин, — съехидничал Финлей придвигая к себе очередную плошку горячего вареного риса.

Они обедали в ресторане «Сыцзяо эрчи» на живописной улице в Сиане, древней столице Китая. Улица называлась Обжорной, поскольку на ней располагались около сотни кафе и ресторанчиков, и в каждом, набивая животы самой разной экзотической едой, роились китайцы. Нимрод с компанией расположились здесь, поскольку это было совсем неподалеку от гостиницы, где они сняли номера, — «Самой замечательной гостиницы Сианя». Да-да, именно так она и называлась!

—Ты прав, — отозвался Джалобин, подцепляя очередную жареную куриную ногу в немыслимом соусе. — Я предпочитаю английскую кухню. Но обстоятельства вносят свои поправки. Во-первых, я не захватил с собой баночки с детским питанием. Во-вторых, в путеводителе говорится, что это — лучший ресторан в здешних местах. И в-третьих, после переделки, в которую мы сегодня попали, я готов съесть лошадь. Целую лошадь.

—Вы рассказываете нам про эту лошадь с тех пор, как мы приземлились, — сказал Финлей.

—На этот раз путеводитель, как ни странно, не ошибся, — вставил Нимрод. — Сиань — столица китайских деликатесов, таких как «чау-чау», который сейчас ест Джалобин. Не говоря уже о популярнейшем в провинции Сычуань «горячем горшке», который заказал Финлей. И мы, без сомнения, сидим в лучшем сианьском ресторане.

—Вот видишь! — горделиво сказал Джалобин Финлею.

—Вообще-то Сиань — именно то место, куда нам и надо было попасть, Фаустина оказалась тут недаром, когда начались беспорядки в мире духов, — продолжал Нимрод. — И знаменитые терракотовые воины были найдены не где-то, а в Сиане. Вот почему мы здесь. Кстати, сразу после обеда мы сходим взглянуть на терракотовую армию. С тех пор как какие-то крестьяне случайно откопали их в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, фигуры выставлены в местном музее. Восемьдесят тысяч китайских солдат с колесницами и лошадьми.

—И ни одной китайской собачки? — Джалобин захихикал. — Я думал, они тут, в Китае, без собачек не обходятся. На каминной полке у моей тетушки Флоренс всегда стояла парочка китайских фарфоровых собачек. Да их над любым камином в Манчестере найдешь.

—Фарфоровое еще не значит китайское, Джалобин, — терпеливо объяснил Нимрод. — Фарфор, конечно, родом из Китая, но фарфоровых собачек делают в Стаффордшире, в Англии. Ведь англичане обожают собак. Зато китайцы считают собаку символом беды. Поэтому дома здесь вообще собак держат очень редко. А если держат, то главным образом на мясо.

—На мясо? — Джалобин чуть не подавился. — Вы сказали «на мясо»?

—Совершенно верно.

—Но мисс Филиппа уверяла меня, что это байки, что в Китае собак не едят.

—Что, спрашивается, знает об этом Филиппа? — возмутился Нимрод. — По-моему, она и в Китае-то никогда не была. Или была? Напомни-ка, Джон.

—Она даже китайскую еду не любит, — ответил Джон.

Джалобин обреченно смотрел на куриные ножки в своей тарелке. И все бы в них было хорошо, если б не размер... курица-великанша... если у нее такие ноги... то сама она... ростом целый метр? С хвостом? С мордой? С ошейником?

—Что вы хотите сказать? — ошалело выдохнул Джалобин.

Нимрод только кивнул.

Джалобин тут же выплюнул последний откушенный, но еще непрожеванный кусок, который, пролетев через весь ресторан, шмякнулся о стеклянную стенку огромного аквариума с золотыми рыбками. Дворецкий дышал часто-часто, пытаясь подавить тошноту.

—Но вы сами сказали, что это деликатес «чау чау»! Я думал, это что-то вроде «ням-ням».

—Чау-чау — это просто порода собаки, — сказал Нимрод. — Послушайте, Джалобин, мне очень жаль, что так вышло, но мне казалось, вы давно преодолели свою природную брезгливость. В Индии вы ели все подряд. Все, что обычно не едите.

—Да, но тогда я был индийцем, — сказал джалобин. — Не только по цвету кожи, но и по типу пищеварения. Теперь-то я снова англичанин!

—Кроме того, вы сказали, что готовы съесть лошадь, — неумолимо продолжал Нимрод. — Между прочим, лошадь вы уже съели, поскольку выбрали блюдо из лошадиного мяса в качестве холодной закуски. Поэтому я и решил, что вы не имеете никаких этических возражений против блюда из собачатины.

—Это было фигурой речи. — Джалобин зажал рукой рот, подавляя новый рвотный позыв. — Для красного словца сказал, — промычал он. — И вообще, черт возьми, лошадь и собака — это совсем не одно и то же.

—Глупости! — заявил Нимрод. — В меню этого ресторана можно найти все, что бегает, скачет или ползает. Собственно, «Сыцзяо эрчи» и означает «четыре ноги, два крыла». То есть все, что двигается. Собаки, лошади, коровы, овцы, свиньи. Люди приезжают в этот ресторан специально, за сотни километров — только чтобы сюда попасть. Так что нам очень повезло, что подвернулся свободный столик. Тут подают змей, кроликов, голубей, лис, кошек. И разумеется, крыс.

—Крысы — грязные твари, — завопил Джалобин.

—А свиньи, по-вашему, какие? — парировал Нимрод. — Но это вас, кажется, не останавливает. Когда мы вернемся в Лондон, вы первым делом броситесь на кухню — готовить яичницу с бекончиком. Кстати, в Китае крысятина стоит вдвое больше, чем свинина или куриное мясо. Так что нам тут подают одни деликатесы!

—Свинина — совсем другое дело, — сказал мертвенно бледный Джалобин.

—Крысятина здесь превосходна. Куда лучше, чем свинина.

Внезапно Джалобин вскочил и, зажимая ладонью рот, пулей вылетел из ресторана.

Финлей-Джон тоже прекратил есть.

—Нимрод, ну скажите, что вы пошутили! — сказал Финлей.

—Даже не пытался, — ответил Нимрод. — «Горячий горшок», который ты сейчас ешь, по-китайски называется пин шу го, и его основные компоненты — бобы и жирная сочная крысятина. Шерсть на крысиных тушках палят, как перья на курах, потом моют их, мелко рубят, посыпают пряностями и жарят. Восхитительно.

Джон, которому доводилось есть саранчу, нисколько не возражал против крысятины. На вкус блюдо и правда было восхитительным, ну, может, чуть похуже саранчи. И вообще, почему бы не питаться крысами? Вымирание этому виду живности вроде не грозит?.. Однако доводы Джона на Финлея совсем не действовали. Хозяин тела, в котором сейчас обитал Джон, был явно не расположен есть крысятину. Желудок Финлея возмущался так же бурно, как у Джалобина, и через пару секунд мальчик уже стоял возле ресторана вместе с дворецким, и их обоих нещадно рвало в сточную канаву, а китайцы, мгновенно смекнувшие, что произошло, очень веселились.

Через пару минут к ним, расплатившись, вышел Нимрод и печально оглядел своих спутников.

—Я слышал только об одном недостатке блюд из крысятины. Говорят, если переесть такого мяса, случаются носовые кровотечения. Но по-моему, это вымысел. Жаль, что вы так несдержанны. Я теперь в этом ресторане и показаться не смогу. — Он вздохнул и кивнул на улицу, залитую неоновыми рекламными огнями. — Ладно, пошли. Пора в музей. Надеюсь, он уже закрыт для посетителей до утра.

Музей состоял всего из трех залов, а точнее — стен и крыш, прикрывавших три огромных котлована, где когда-то были найдены тысячи терракотовых воинов. Основное здание над главной ямой снаружи выглядело вполне современно. Точь-в-точь как ангар для самолетов. Музей действительно был уже заперт на ночь, и Нимрод снова использовал скелетик-отмычку, чтобы пробраться внутрь. В сувенирной лавке при входе Финлей-Джон тут же прихватил путеводитель на английском языке, и они вошли в главный зал.

Финлей-Джон направил луч одного из карманных фонариков, купленных в круглосуточном магазине по дороге в музей, в ухающие, точно бездна, недра зала. Пространство раздавалось вширь, вглубь, ввысь и казалось бесконечным. В сущности, зал был величиной с два футбольных поля, и луч фонарика терялся во тьме, не достигнув ни стен, ни крыши.

В котловане прямо перед ними стоял головной отряд из двухсот четырех воинов, а за ними темнела шеститысячная армия, и каждый воин был чуть выше нормального человека. За века, проведенные в земле, некоторые воины лишились голов и рук, но все они стояли ровными рядами, лицом на восток, словно в любую минуту были готовы двинуться вперед — по распоряжению императора Циня. И фигуры, и сама яма были цвета пыли... или самой смерти.

—Ну почему мы всегда посещаем подобные места по ночам? — жалобно сказал Джалобин, едва завидев сомкнутые ряды терракотовых воинов и вдохнув древний, влажный запах склепа. Его передернуло от отвращения. — Жуть какая! Ползай тут среди них в темноте! А они будут пялиться на нас! Каменные болваны! Жуть, говорю! Прямо как в чужую могилу залезли, непрошеными.

Джалобин не преувеличивал. Место было, бесспорно, жуткое. Впрочем, любое массовое захоронение дает некоторый простор... для размышлений. Нимрод перелез через барьер, отделявший глиняную армию от мостков для посетителей музея.

—Оставайтесь здесь, — велел он спутникам, — а я должен рассмотреть поближе.

—Что именно? — спросил Джалобин.

—Пока не знаю, — ответил Нимрод. — Увижу — пойму.

Нимрод спрыгнул в яму и оказался плечом к плечу с терракотовыми воинами.

—Будь осторожен, Нимрод, — сказал Джон. — Я совершенно не хочу, чтобы моего дядю поглотила эта нечисть. Хватит с них бедного господина Ракшаса.

—Хочу напомнить, сэр, что золотого слитка у нас пока нет, — вставил Джалобин. — Так что прислушайтесь к Джону. Если хоть один из глиняных болванов сейчас очнется, от вас мокрого места не останется!

—Спокойно, — сказал Нимрод. — Мы пришли по делу.

Он направил луч фонарика на стоявшего рядом воина. Вверх, вниз... Да-а, парню, наверно, больше двух тысяч лет, но сохранился он хорошо. Просто фантастика. Нимрод коснулся глиняной фигуры, легонько постучал по ней костяшками пальцев. Звук был гулким, как от тяжелой фарфоровой вазы. Значит, воин полый.

—Вы правы, Джалобин. Китайский болванчик. И он слегка похож на вас, — сказал Нимрод. — Не думаю, что он способен кого-нибудь поглотить. Скорее выплюнуть.

—Очень смешно, — обиделся Джалобин.

—Нимрод, эти болваны очень опасны! — возразил Джон дяде. — Господин Ракшас оказался в теле воина-дьявола в храме Дендур, да так и остался там навсегда.

—Я и не спорю, ты, разумеется, прав, — отозвался Нимрод. — Но эти парни выгладят вполне безобидно.

Вдруг над ними словно бы что-то пролетело. Все невольно задрали головы, а Нимрод от неожиданности выронил фонарик.

—Что это было? — спросил Джалобин, шаря лучом по далекому потолку.

—Наверно, летучая мышь, — отозвался Нимрод и наклонился, чтобы подобрать свой фонарик с выложенного кирпичами пола.

—Ей тоже стоит вести себя поосторожнее, — пробормотал Джалобин. — Летучих мышей-то китайцы небось тоже едят.

—Погодите, — резко оборвал его Нимрод, заметив что-то на полу. Он направил мощный луч прямо туда. — Вот, смотрите. Ну-ка, посветите и вы.

Джалобин и Финлей-Джон скрестили лучи своих фонариков в проходе между рядами воинов, и в толстом слое пыли все увидели четкие следы, как будто шесть или семь терракотовых воинов просто сошли со своих небольших постаментов и направились в заднюю часть ямы.

—Странно, — проговорил Нимрод.

—Странно? Это еще мягко сказано! — сказал Джалобин, заглядывая через плечо хозяина. — Это более чем странно. Статуи ушли на прогулку!

Финлей-Джон и Джалобин по-прежнему стояли на верхней площадке, освещая дорогу Нимроду, а он двинулся по следам в глубь терракотовой армии.

—Не понимаю, — сказал он. — Следы резко заканчиваются у этой кирпичной стены. Как будто они пошли прямо сквозь стену.

Направив свет вдоль стены, Нимрод принялся ощупывать ее пыльную поверхность рукой, а затем ахнул. Похоже, он что-то обнаружил.

—Что там? — спросил Финлей.

—Какие-то письмена, — ответил Нимрод, стирая пыль со стены тыльной стороной руки. — Не может быть!!! — выдохнул он.

—Что там написано? — спросил Джон.

—Это — приказ, — ответил Нимрод. — Только написан он по-китайски. Вот это-то и странно, потому что я всегда считал, что такие каббалистические знаки встречаются только на Ближнем Востоке. А в Китае никогда.

—Каннибалы? — переспросил Джалобин. — Так китайцы и людей едят?

—Не путайте, Джалобин. Знаки не каннибальские, а каббалистические, — успокоил его Нимрод. — Это означает «мистические» или «тайные». А вы, дружище, все о еде да о еде.

—Что ж тут удивительного? Живот-то у меня совсем пустой, — пожаловался дворецкий. — С самого обеда.

Но Нимрод его уже не слушал.

—Эти китайские слова означают в точности то же самое, что произносил Али-Баба, чтобы открыть дверь в логово грабителей в знаменитой сказке про сорок разбойников. Потому-то слова и кажутся неуместными здесь, в Китае.

—Ты про сказку из «Тысячи и одной ночи»? — уточнил Джон.

—Конечно. В буквальном переводе эти китайские слова означают «Сезам, откройся». По-китайски это...

—Пожалуйста, не говорите вслух, — воскликнул Джалобин.

Но было поздно. Громогласно, хорошо поставленным голосом, Нимрод произнес по-китайски известный во всем мире приказ:

— Кай шень.

В кирпичной стене тут же со скрежетом распахнулась неприметная дверца, и за ней открылся длинный темный коридор.

—Следы ведут сюда, — объявил Нимрод, посветив внутрь. — И уходят они далеко, по-моему, куда-то на запад.

—Готов поспорить, что туннель ведет под могильный курган императора Циня, — сказал Джон-Финлей, взглянув на карту в путеводителе. — Он находится как раз к западу от музея, за рекой Вейхэ.

Финлей углубился в чтение путеводителя.

—По непонятным причинам могильный курган никогда не вскрывали, — сказал он наконец. — Кстати, существует еще один зал, номер четыре, но раскопки в нем так и не были закончены. Интересно, почему?

—Наверно, выкопав восемь тысяч воинов, китайцы уже не знали, куда от них деваться, — догадался Джалобин.

—Да, интересно, почему раскопки не довели до конца, — кивнул Нимрод Финлею, игнорируя объяснение Джалобина. — Даже очень интересно...

—Может, археологов что-нибудь испугало? — предположил Финлей.

—Вот уж не знаю, что может испугать людей, которые готовы есть собак и крыс, — заметил Джалобин.

—Возможно, что-нибудь из мира духов, — продолжил Финлей. — Под землей всякое встречается.

—Оставшись здесь, мы ничего не узнаем, — решительно сказал Нимрод.

—Неужели вы собрались туда? В одиночку? — сказал Джалобин.

—Конечно нет, Джалобин, — ответил Нимрод. — Вы пойдете со мной.

—А вдруг это западня?

—Очень может быть. Поэтому Джон и Финлей с нами не пойдут, а будут ждать нас в «Самой замечательной гостинице Сианя». На всякий случай. А это вам на случай, если музейная дверь не захочет открываться. — Он бросил Финлею коробочку с отмычкой, и мальчик немедленно сунул ее в карман.

—Но почему? — возмутился Финлей-Джон. — Почему мы должны ждать? Почему нельзя пойти с вами?

—Тоже на всякий случай. Хотя с нами, разумеется, ничего не случится, — быстро добавил Нимрод, чтобы успокоить Джалобина. — Кому придет в голову тягаться силой с могучим и опытным джинн?

—Тогда зачем я вам понадобился, сэр? — спросил Джалобин.

—Вы — мой дворецкий, Джалобин, — ответил Нимрод. — Английские джентльмены не привыкли обходиться без дворецких.

—Как вам будет угодно, сэр. — Джалобин понурился.

—Прекратите стонать, Джалобин, и спускайтесь ко мне сюда, — потребовал Нимрод.

—Хорошо, сэр. Если вы настаиваете... — Джалобин перелез через барьер и неловко, прямо на заднице, сполз в яму с воинами. Весь в пыли, он тут же поднялся, уже без всяких жалоб, и принялся отряхиваться. Потом заглянул в коридор. — Я пойду первым, сэр?

—Нет, Джалобин, первым пойду я, — ответил Нимрод. — На всякий случай.

Финлей и Джон следили, как мужчины скрылись в коридоре, как за ними с грохотом захлопнулась дверь. Финлей не двинулся с места.

—Ты тоже не хочешь возвращаться в гостиницу? — спросил он у Джона.

—Вот еще! Думаю, нам стоит выждать еще пару минут и пойти следом. Для надежности. Чтобы с ними там ничего не стряслось.

Финлей-Джон перебрался через барьер и спрыгнул во влажную яму, не сводя глаз с терракотовых воинов: а ну как оживут и набросятся на них, как тот воин-дьявол на старика Ракшаса возле храма Дендур в нью-йоркском музее Метрополитен?

—Джалобин прав, — сказал Финлей. — Тут настоящая западня.

Джон не слушал, поскольку, находясь в теле Финлея, заранее знал, что именно сейчас произнесет его товарищ. Финлей тут же мысленно отозвался: Верно, хватит разговоров. С этой минуты будем молча обмениваться мыслями.

Ты ничего не слышал?— спросил Джон.

Ты же понял, что слышал, — подумал Финлей и выключил фонарик. — Сюда кто-то пришел.

Финлей-Джон юркнул за одну из фигур, по-скольку в зале замелькали огни и почти над их головами по настилу для публики прошел какой-то американец. Мальчики сразу поняли, что он американец, потому что услышали не только его шаги, но и разговор по сотовому телефону.

—Папа, это я, Радьярд, — сказал громкий, совсем юный голос. — Представляешь, Нимрод и эти тупые дурни ушли от моего тайфуна! Но я их все-таки выследил. Здесь, в Сиане. Они сразу в музей приперлись. И куда, думаешь, отправились? В нашу западню! Прямым ходом! Вот именно! Прямиком в наш туннельчик. Сезам, откройся! Сработало! Как ты сказал, так все и было. Ага! — Он мерзко захихикал. — Прямо как крысы в ловушку. Вот уж повеселимся, когда они доберутся до озера! То-то они обалдеют! Представляю, какие у них будут кривые рожи, когда они поймут, как тут все устроено.

Финлей-Джон выглянул из-за терракотового воина и мельком увидел бледнолицего, рыжеволосого паренька лет пятнадцати в темном традиционном китайском одеянии и солнцезащитных очках. Джон видел его прежде! Всего один раз — в декабре прошлого года, на турнире по джиннчёту в гостинице «Алгонкин», в Нью-Йорке. Но такие лица не забываются. Парень с сотовым телефоном — джинн, причем из ифритцев. Препоганый тип. Филиппа легко обыграла его в первом круге, и он тогда жутко разозлился. Сквернословил напропалую. Это Радьярд Тир, один из многочисленных сыновей Иблиса.

—Пап, а как продвигается проект «Волшебный квадрат»?.. Правда? Круто! Этот твой Дыббакс все-таки редкий олух... Я знаю, что он тоже твой сын, папа. Но согласись, что он туп как пень... Ладно, ладно, как скажешь. Не спорю... Он — мой единокровный брат, согласен. Но кровь по материнской линии, видно, подкачала. Слабоумный он все-таки. Ладно, пап, забудь. Зато у меня для тебя есть последние данные по Кейфицу.

Что такое данные по Кейфицу? — растерялся Финлей.

Понятия не имею, — честно ответил Джон.

—Мы уже пересчитали и разобрались с девяноста миллиардами душ, — сказал Радьярд Тир. — Правильно. Девяносто миллиардов, поглощенных твоими воинами-дьяволами. Разве это не чудо? Осталось всего шесть миллиардов. До полного очищения всего паршивого мира духов. Папа?.. Эй, тебя плохо слышно. Связь плохая. Я тебя верно понял? Ты сказал, что об остальных шести можно не беспокоиться? Ладно, как скажешь. Да, ты прав, конечно. Шесть миллиардов погоды не сделают. Нам уже ничто не помешает. Хорошо, пап. Завтра позвоню. Пока.

По-прежнему хихикая, Радьярд Тир пошел назад, к выходу из музея. Несколько секунд спустя огни в зале погасли, и все погрузилось во тьму — и терракотовые воины, и мальчик, сидевший позади одной из фигур.

О чем это они?— спросил Финлей.

Пока не понял, — ответил Джон.

Мы должны предупредить Нимрода, — сказал Финлей.

Но как? Если пройти следом за ним через ту дверь, мы попадем в ту же самую западню.

Это точно.

Послушай, Нимрод — очень мощный джинн, — сказал Джон. — А у Джалобина имеется сверхсильная рука. Надо надеяться, что они сами как-нибудь справятся, а если не смогут, мы тоже вряд ли сумеем им помочь. У меня сейчас вовсе никакой джинн-силы нет, а ты просто обычный мундусянский мальчик.

Тут с тобой не поспоришь, — согласился Финлей.

Неплохо, что Радьярд Тир думает, будто мы попались в его западню вместе с Нимродом и Джалобином. Мы пока на свободе, и это, согласись, дает нам некоторое преимущество, — сказал Джон. — Только преимущество это легко потерять. Сунемся за эту хитрую дверь, скажем «Сезам, откройся», и все пропало. Думаю, самое надежное — вернуться в гостиницу и подождать. Хочется надеяться, что Филиппа разгадала шифровку кардинала Марроне и нашла в Венеции золотой слиток. Без него пускаться на поиски Нимрода и Джалобина бессмысленно. Мы должны иметь в арсенале нечто, что по может вызволить их откуда угодно. Золотой слиток Марко Поло — как раз та вещь, которая на это способна.

А что, если у Филиппы не получилось?— спросил Финлей. — Вдруг она не сообразила, на чем основан шифр?

Если кто и способен решить эту задачу, так только Филиппа, —уверенно сказал Джон . — У моей сестры-близнеца огромный мозг, размером с баскетбольный мяч, не меньше! А с тех пор как она провела несколько недель в Вавилонском подземелье, готовясь стать следующей Синей джинн, она вообще жутко поумнела... Но если честно, я не знаю, что мы будем делать, если ей не удалось добыть слиток. Правда не знаю. Судя по тому, что говорил этот сопляк, Радьярд Тир, сейчас самое главное — разгадать шифр на картине. Похоже, для нас это вопрос жизни и смерти.

Глава 26

За дикими гусями

В галерее Академии, в Венеции, Филиппа сидела одна перед полотном и рассматривала изображение золотого Палаццо дожей. А на самой картине четыре крестьянина внимательно рассматривали лежавший в основании дворца камень, на котором римскими цифирками было выбито это бессмысленное равенство. И выглядели эти крестьяне такими же озадаченными, как и сама Филиппа. Девочка ломала голову, прикидывала то так, то сяк и, с одной стороны, не понимала, как XI + I может равняться X, но, с другой стороны, была уверена, что именно в этой неразрешимой загадке и таится путь к золотому слитку. Что ж, легких решений тут никто не обещал. Как же может одиннадцать плюс один равняться десяти? Какой в этом смысл? Но смысл должен быть, непременно должен, на то и шифр. Филиппа просидела здесь уже целый день, глядя на картину и пытаясь разгадать эту загадку.

Филиппа была в галерее одна, поскольку попросила Марко Поло остаться в гостинице — уж слишком часто он отвлекал ее разговорами. Попробовав итальянское мороженое, рецепт которого — по его собственным словам — он сам же и привез из Китая в конце тринадцатого столетия, Марко без устали твердил, что оно очень вкусное, куда вкуснее, чем у китайцев. Если честно, его восторги Филиппу ничуть не удивляли. Она сама обожала итальянское мороженое. Но Марко восхищался всем подряд: спагетти, кофе, коктейлями и, разумеется, венецианскими женщинами, самыми красивыми во всей Италии. Зато телевидение ему не особенно понравилось.

—Зря они постоянно показывают одно и то же, — заявил он. — Этот мальчишка-фокусник, Джонатан Таро, меня уже безмерно утомил.

В этом Филиппа тоже была с ним полностью согласна.

В галерее ее несколько раз навестила сестра Кристина — проверить, как идут дела. Она даже принесла Филиппе книгу о тайне кардинала Марроне, написанную неким Мишелем Бюстинадите, поэтому Филиппе не пришлось самой разбирать цифры, тянувшиеся вдоль нижнего края картины. Автор их аккуратно для нее выписал.

Ну, допустим, это шифр. Вроде танцующих змей на той памятной индийской картине. Им с Джоном и Дыббаксом пришлось долго расшифровывать запись из змей, после чего они попали в Катманду и Лакхнау, где пережили немало приключений. Теперь, в Венеции, Филиппа провела несколько часов, пытаясь соотнести самые употребительные буквы с наиболее часто встречающимися цифрами — именно так им удалось расшифровать змеиный код. Используя тот же метод, она быстро зашла в тупик, поскольку чаще всего здесь встречались тройки, а несколько чисел на картине начинались с двух троек, но никакие известные ей слова не начинались ни с двух А, ни с двух Е, ни с двух О. Может, такие слова есть в итальянском языке?

Утомившись от длительного умственного напряжения, Филиппа улеглась на музейную банкетку — длинную, обитую тканью и кожей, удобную почти как кровать — и вскоре заснула.

Проснулась она от боли в шее. Голова ее во сне соскользнула с банкетки, и теперь, открыв глаза, она увидела все вокруг вверх ногами. Как ни странно, висевшая на стене картина смотрелась так ничуть не хуже, даже более осмысленно, чем прежде, поэтому Филиппа решила, что она просто еще не проснулась. Тогда девочка резко села и помотала головой, чтобы окончательно стряхнуть остатки сна. Прошло несколько минут, прежде чем ее озарило: она же смотрела на эту картину и так и эдак, но только не вверх ногами. А собственно, почему?

Быстро сняв курточку, Филиппа сделала из нее что-то вроде подушки и положила ее на пол, у стены. Потом встала на колени спиной к картине, уперлась макушкой в свою простенькую подушечку и задрала ноги высоко в воздух. И вот она уже стоит на голове! Филиппа очень надеялась, что никого из музейных смотрителей не принесет сюда нелегкая и никто не помешает ей сделать открытие, которое — она это предчувствовала! — было уже совсем близко.

—Эврика! — прошептала она. Кровь прилила к ее голове, и одновременно туда же пришло ясное понимание этого глупого уравнения. — Все ясно.

Да, все было и в самом деле ясно. Вверх тормашками уравнение XI + I X выглядело так: X = I + IX. И оно, разумеется, имело смысл. Оно было абсолютно верным, потому что десять — это действительно один плюс девять. Так, значит, и все остальное на этой картине надо смотреть стоя на голове! Значит, и числа, которые тянутся вдоль нижней кромки картины, следует перевернуть!

Страшно разволновавшись, Филиппа вскочила на ноги, нашла лист бумаги и, аккуратно переписав из книги тянувшиеся по нижнему краю полотна числа, перевернула лист. И тут же увидела, что художник прибегнул к той же самой тупой, детской уловке, которую ей когда-то показывал Джон: набрав на карманном калькуляторе 4063 и перевернув его, можно было — с некоторой долей воображения — прочитать что-то вроде ЕДОК.

Тайное сообщение кардинала Марроне оказалось длинным и малопонятным. Читать его, судя по всему, следовало так:

ПРИВЕТ. ГЛОБУСЫ ТУЗОВ. СВЯТОЙ ОСТРОВ. ОТВЕРСТИЕ СОЛО. ПУСТОЙ СКЛЕП. ЛИКОВАНИЕ

Н-да... прочитать послание — это полдела. Теперь бы еще его понять! Ясно, что это какая-то инструкция. И очень вероятно, что связана она с изображенным на картине Дворцом дожей. Или с игрой в карты? Нет, пожалуй, здесь нужны мозги постарше и помудрее, иначе в этой головоломке не разобраться. Она решила сходить в собор и попросить о помощи сестру Кристину.

Распугивая голубей, она поспешно перебегала площадь Сан-Марко. Очередь, состоявшая из туристов, жаждавших попасть в Палаццо дожей, была самой длинной за все дни, что Филиппа находилась в Венеции: она тянулась и тянулась — вправо, к Гранд-каналу, и скрывалась за углом. Как хорошо, что она уже побывала во дворце, и ей не нужно выстаивать в этой очередине. И тут Филиппе пришло в голову, что послание кардинала вовсе не такое таинственное, как ей показалось поначалу. Во всяком случае, отдельные его части стали вдруг вполне понятны. Разве венецианских дожей, то есть герцогов, нельзя назвать тузами Венеции? И разве в их дворце нет двух огромных глобусов? Конечно есть! Самые большие из всех, которые Филиппе доводилось видеть!

Словом «привет» кардинал, наверно, намекал, что это начало. Допустим, начало поиска. Откуда же начинать поиск волшебного сокровища, как не с дворцовых покоев с глобусами?

Филиппа была уже на полпути к собору, но теперь, резко изменив направление, бросилась в конец очереди. Спустя час она взбежала вверх по лестнице в тот самый зал, где, как ей помнилось, хранились карты и стояли эти громадные глобусы.

Вот они! Самые-самые большие макеты земного шара! Каждый высотой с самое высокое пианино и шириной с автомобиль. Поверхность глобусов была сделана из старой, потертой кожи. Они, наверно, очень ценные. И уж точно очень старые.

Филиппа ходила вокруг глобусов, словно скульптор вокруг камня, которому предстоит стать статуей. Интересно, а зачем в этом дворце не один, а два глобуса, да еще такие большие? Изготовленные в XVIII веке, они стояли друг подле друга на мраморном полу, за маленьким металлическим ограждением, которое, видимо, должно было намекнуть туристам, что ближе к экспонатам подходить нельзя. А Филиппа именно это и хотела сделать. Как же иначе она найдет Святой остров? Возникла и другая проблема. Филиппа была девочкой невысокой, ростом лишь чуть выше экватора на глобусах. Как же ей осмотреть Северное полушарие?

Ладно, пока ограничим поиск двумя Южными полушариями. Подобравшись как можно ближе к глобусам, она принялась разглядывать каждый сантиметр их поверхности в поиске... чего же? Что она, собственно, ищет? Трудно сказать. Но мало ли, вдруг кардинал Марроне оставил на одном из глобусов какой-то знак, метку, которая укажет, где искать Святой остров.

Завершив тщательный осмотр Южных полушарий, девочка задумалась. Может, вернуться в гостиницу и попросить Марко Поло сходить с ней во дворец, чтобы она могла сесть ему на плечи? Нет, это плохая идея. Марко слишком стар, его нельзя обременять такими просьбами. Да он и не справится. И уже вечереет, так что дворец скоро закроют. Нет времени возвращаться в гостиницу, а потом снова стоять в очереди. Вот бы найти где-нибудь лестницу-стремянку...

В ту минуту, когда мысли Филиппы перекинулись на стремянку, в зал вошел мужчина — высоченный, как самая настоящая стремянка. Симпатичный негр в футболке команды «Нью-Йорк Джайентс». Болельщик или даже спортсмен, решила Филиппа. И в придачу — соотечественник. Американец. Она подошла к нему поближе и, удостоверившись, что незнакомец держит в руках путеводитель на английском языке, рискнула к нему обратиться.

—Здравствуйте, — приветливо сказала она. — Вы из Штатов?

—Из Нью-Йорка. — Негр расплылся в улыбке. — Футболка не врет. А ты сама откуда, малышка?

—Тоже из Нью-Йорка. Простите, а не могли бы вы мне кое в чем помочь?

—Для землячки, да еще из Нью-Йорка?! Я к твоим услугам!

—Мне нужно рассмотреть эти глобусы сверху, — объяснила Филиппа. — Но роста не хватает. Вы не могли бы меня поднять? На плечи.

Мужчина засмеялся:

—На плечи? Запросто! — Он опустился на колени. — Милости прошу, залезай. Кстати, меня зовут Джон Невада.

Даже равнодушная к спорту Филиппа слышала о Джоне Неваде.

—Футболист?

—Ага.

—Ой, я так рада познакомиться с вами, Джон. Я — Филиппа Гонт.

Едва Филиппа вскарабкалась на плечи могучего атлета, он выпрямился, и девочка тихонько взвизгнула, оказавшись на высоте в два с лишним метра от пола. Оба Северных полюса и все прилегающие к ним территории были как на ладони!

—Надеюсь, я для вас не слишком тяжелая?

—Ты — пушинка. — Джон Невада медленно обходил огромные глобусы. — А что ты там ищешь?

—Точно не знаю, — призналась Филиппа. — Но как только увижу то, что надо, сразу пойму.

—Надеюсь, ты надо мной не издеваешься, — сказал Джон Невада.

—Нет, нет! Это вправду очень важно! Мне задали написать доклад об этих глобусах, понимаете? Для урока географии. Но ведь трудно писать о целом, когда видишь только нижнюю половину! Мне важно понять, насколько точными были карты и глобусы в восемнадцатом веке.

—Теперь понятно, — сказал Джон. — Ну и как карты? Точные?

—Европа совершенно такая же.

—Ага. Я как приехал в Европу, так сразу подумал — восемнадцатый век...

—Стойте, — сказала Филиппа. — Остановитесь на минутку.

Она наклонилась вперед, чтобы попристальнее рассмотреть то, что привлекло ее внимание. На один из глобусов упал закатный луч, струившийся через окна палаццо. И тут на севере Атлантического океана что-то блеснуло, зазолотилось. Это оказался крошечный золотой крестик, дорисованный на поверхности глобуса. Недалеко от западного побережья Шотландии.

Это наверняка то, что ей нужно. Как еще Марроне отметил бы остров на карте? Конечно местом! Остров — святой, а сам Марроне — кардинал. И слиток там спрятан золотой. Все сходится. Теперь — в гостиницу! Там она найдет этот Святой остров в Интернете и посмотрит, не поможет ли найденная информация прояснить все непонятные места в послании Марроне.

—Думаю, я все хорошо рассмотрела, спасибо, — сказала она Джону Неваде.

Футболист снова опустился на колени, и она слезла с его широких плеч.

—Спасибо большое, — искренне поблагодарила Филиппа. — Очень познавательно.

—Был рад помочь. — Джон Невада встал. — Нести просвещение в мир! Это главное дело моей жизни, честное слово.

Воодушевленная, даже гордая результатами своих изысканий, Филиппа вернулась в гостиницу, но не в номер, а прямиком в компьютерный центр и стала искать в Интернете информацию о Святом острове.

Таких островов в указанной на глобусе части мира оказалось два: один недалеко от северо-западных берегов Англии, а другой — его-то она и искала — в заливе Ферт-оф-Клайд, у западного побережья Центральной Шотландии. Там расположен довольно большой остров Арран, его береговая линия изгибается, образуя залив Ламлаш, и в этом заливе как раз и находится Святой остров. Он имеет довольно длинную историю, и сюда стекается много паломников — к источнику, вода из которого, как полагают, имеет целительные свойства. Главная местная достопримечательность — пещера монаха-отшельника по имени святой Лазериан, жил он здесь в шестом веке.

Пещера отшельника?

Филиппа снова посмотрела на расшифрованное послание. Если отшельник — это человек, живущий в уединении во имя своих религиозных убеждений, может, это как-то соответствует той части тайнописи кардинала, где сказано «отверстие соло»? Может, это одинокая пещера?

Что ж... тут тоже все сходится. Правда, Филиппу немного смущало, что Святой остров расположен так далеко от Венеции. Ну кто отправится в эту шотландскую дыру, чтобы спрятать там золотой слиток? К счастью, ее сомнения развеял Мишель Бюстинадите. В его книге о кардинале Марроне упоминалось, что в конце жизни кардинал провел отпуск на острове Арран. Тут Филиппа окончательно уверилась, что им с Марко надо лететь в Шотландию и искать там золотой слиток.

Филиппа заказала авиабилеты. Два часа спустя они с Марко Поло уже ехали в аэропорт. Марко поразило название венецианского аэропорта: Марко Поло. Надо же! В его честь! А уж как он был потрясен, узнав, что полетит в Шотландию на самолете!

—А сколько времени лететь на таком самолете до Китая? — спросил он Филиппу.

—Часов десять или двенадцать, — ответила.

—Подумать только! А я добирался туда десять месяцев! — Старик покачал головой. — Впрочем, в том-то все дело! Мне очень повезло, что тогда не было самолетов. Кто стал бы читать книгу о моих путешествиях, если бы сам мог сесть в самолет и через полдня очутиться в Китае?

—Мир стал слишком маленьким, — задумчиво отозвалась Филиппа. — И это не всегда хорошо.

Прежде чем они сели в самолет, Филиппа позвонила Нимроду по сотовому телефону: ей не терпелось поделиться с ним и Джоном добрыми новостями. Девочка была очень разочарована, услышав, что «абонент недоступен». Тогда она позвонила домой, надеясь получить какие-нибудь добрые вести о маме. Но та еще не вернулась из Иравотума. Зато Филиппа поговорила с отцом! Папа может вести членораздельную беседу! Это значит, что заклятие Мафусаила постепенно отступает.

Она решила не говорить ему, что Лейла скоро вернется домой: пусть это будет для него приятным сюрпризом. И, учитывая то, что случилось с миссис Гонт в небе над Тихим океаном, решение это было весьма разумно. О себе же, не вдаваясь в подробности, Филиппа сообщила, что она сейчас в Венеции, а вообще в планах у них путешествие по Китаю и Шотландии. Папа на это сказал, что очень скучает по ней и Джону, и попросил их вернуться домой поскорее. Этого было достаточно, чтобы на глазах у девочки выступили слезы. Как же она соскучилась! И по дому, и по родителям, и по своему брату-близнецу. А еще ей ужасно не хватало собственной джинн-силы — не потому, что хотела ею воспользоваться для чего-то конкретного, а потому, что с джинн-силой она всегда чувствовала себя спокойнее и увереннее, а в последнее время без джинн-силы ей постоянно было как-то не по себе.

К большому удивлению Филиппы, Марко в самолете совсем не нервничал, хотя это был его первый полет. Зато, несмотря на репутацию великого путешественника, он оказался трудным спутником, поскольку ныл не переставая по всякому поводу. То слишком тесно в автобусе, который вез их к трапу самолета; то кресла в самолете слишком узкие; то еда безвкусная; то вино кислое как уксус. Главное же — путешествие на самолете показалось ему крайне скучным, поскольку ничего, кроме неба, видно не было. Короче, Филиппа думала, что сойдет от его жалоб с ума, и не могла дождаться, когда же закончится полет.

Однако, приземлившись в аэропорту города Глазго, который назывался вполне заурядно, а вовсе не в его честь, Марко Поло принялся жаловаться с удвоенной силой: в Шотландии слишком сыро и слишком холодно; люди с виду скупердяи и к тому же странно пахнут; главное же — он ожидал, что все в этой стране носят клетчатые юбки, а их тут и в помине нет. Глазго, по его мнению, был мрачным, грязным, вовсе лишенным солнечного света городом; еда — особенно мороженое — была дешевой и противной; в воздухе пахло пивом; в такси воняло освежителем воздуха и куревом, а это считается самым омерзительным сочетанием запахов. А еще он не понимал ни слова, когда шотландцы говорили по-английски.

Вот с последней жалобой Марко Филиппа не могла не согласиться. Даже она с трудом понимала этот искореженный английский язык. Водителя такси, который вез их на юго-запад Шотландии, в Андроссан, где они планировали сесть на паром, чтобы добраться до острова, вообще невозможно было понять. Он был крайне мил с ними и жаждал общаться, но вести с ним беседу не было никакой возможности. То есть он-то понимал Филиппу прекрасно, а вот она не понимала ни единого сказанного им слова.

Примерно час спустя они, в полном изнеможении от попыток понять словоохотливого собеседника, прибыли в городок Андроссан и купили билеты на паром, который вез их по морю еще час. Наконец, уже под вечер, они достигли острова Арран и заночевали в гостинице «Брунс», в Бродике, главном портовом городе на этом острове.

Следующее утро выдалось холодным и неприветливым — под стать не очень-то гостеприимной гостинице. Наконец солнце, совсем не такое ласковое, как в Венеции, подсветило здания из желтоватого песчаника жестким, бьющим в лоб светом. И в этом все-таки была своя прелесть. Они арендовали лодку-моторку с навесным двигателем и отправились по гладкому ледяному морю к Святому острову. Филиппе казалось, что они плывут на край света, а Марко к тому же без устали твердил, что земля плоская и они скоро непременно свалятся с нее и убьются насмерть. К счастью, через некоторое время — к их превеликому облегчению — вдали показался остров.

Святой остров принадлежит тибетским ламам, здесь расположен большой буддийский монастырь. Филиппе все тут показалось немного странным и даже подозрительным: слишком много она натерпелась в подобном монастыре в Индии — в ашраме Джаяр Шо. Подобно ученикам гуру Масамджхасары, монахи в Мирном центре на Святом острове носили оранжевые одежды и много занимались йогой. К радости Филиппы, этим все сходство между монастырями и ограничивалось, поскольку здешние монахи оказались добрыми, гостеприимными людьми, а их духовный лидер, китаец, назвавшийся доктором Да, был безмерно рад, когда Марко заговорил с ним на его родном языке. Благоразумная Филиппа успела предупредить Марко, что ему — по очевидным причинам — не следует раскрывать доктору свое настоящее имя.

Поэтому они с Марко лишь сообщили доктору, что приехали посетить пещеру святого Лазериана, и доктор дал им в провожатые монаха, чтобы тот отвел их на другой конец острова, к пещере.

—Не понимаю, какой смысл жить отшельником, — сказала Филиппа своему спутнику, когда они шли вверх-вниз по крутым склонам. — Ну что они такого делают, за что их почитают как святых?

—Думаю, тут все наоборот. Главный смысл их жизни — вообще ничего не делать, — сказал Марко. — То есть воздерживаться от всяких мирских удовольствий.

—Полагаю, это не так уж трудно, если ты живешь в пещере на острове, на краю Шотландии, — сказала Филиппа.

—Наверно, отшельники — это такие люди, которые очень легко поддаются всяким искушениям, — заметил Марко. — Поэтому они и поселяются в такой глуши. Чтоб не соблазняться.

—Ой, верно!

Пещера оказалась почти на самом берегу и была довольно невзрачная, смотреть тут было особо не на что. Неужели кто-то мог здесь жить, не говоря уж о том, чтобы прятать в этой пещере что-нибудь ценное? Ну, кардинал и додумался! Вход в пещеру зарос мхом и травой, рядом торчал большой утес, весь засиженный дикими гусями. Как видно, они селились тут с незапамятных времен. Вот и сейчас повсюду видны гнезда.

Лишний шаг, лишнее движение — и гуси начинали гоготать и сердито шипеть.

Марко опустился на колени, сжал руки, точно в молитве, и монах, подождав минуту-другую, вежливо ушел. Шло время. Наконец Марко заговорил.

—Ну вот, — сказал он. — Мы здесь. Где искать слиток? Что дальше говорится в послании кардинала?

—Простите! — Филиппа удивилась. — Я решила, что вы и правда молитесь. После долгого пути, после страха, которого вы натерпелись в лодке, когда думали, что земля плоская и мы с нее свалимся...

—Нет, я не молюсь, — отозвался Марко. — Я принял такую позу, чтобы избавиться от нашего проводника-буддиста. Люди всегда оставляют тебя в покое, если сделать вид, что молишься.

—Это вы верно заметили.

Филиппе даже не нужно было заглядывать в листок бумаги с расшифрованным посланием кардинала. Она все помнила наизусть.

—Пустой склеп, — сказала она. — Ликование.

—Склеп — он и есть пещера, верно? Тогда где ликование? — спросил Марко и принялся осматривать все вокруг.

—Ликовать пока рано, — отозвалась Филиппа.

Пещера была маленькая, с низким сводом, и Марко пришлось наклониться, чтобы попасть внутрь.

—Святой Лазериан, похоже, был коротышкой, — заметил венецианец, оглядывая пещеру

—Но закаленным, — ввернула Филиппа. — Как вы думаете, у него была тут дверь или стена? Чтобы хоть как-то защититься от ветра, дождя и морских брызг?

—Вряд ли, — ответил Марко. — В конце тринадцатого столетия, когда я был еще жив, в Европе было полно отшельников. Одни просто жили под открытым небом, причем стоя. Другие восседали на вершине столба и никогда не слезали. А некоторые любили посидеть в заточении, кто в келье запирался, кто уходил в скит. Безумцы, чистые безумцы. Так что немного ветра и дождя им нипочем. Наоборот, им вечно надо было себя проверять.

Порыв ветра исколол их лица ледяным дождем, точно дух святого Лазериана решил напомнить им о его страданиях. Дикие гуси шумно гоготали у входа в пещеру — словно все нью-йоркские таксисты разом нажали на клаксоны. Гуси явно предупреждали гостей, что близко к гнездам лучше не подходить.

Филиппа дотронулась до стены, на которой было выщерблено какое-то древнее послание.

—Интересно, на каком языке это написано? — сказала она.

—Не знаю. Но похоже, это накорябали здесь, на стене пещеры, задолго до того, как тут поселился святой Лазериан. — Он помолчал. — Bene.[Ну, хорошо (итал.).] Что, по-твоему, нам теперь делать?

—Рыть, — ответила Филиппа и вынула из рукава куртки лопатку.

—Где ты это взяла? — спросил Марко.

—Позаимствовала в саду у монахов, — призналась Филиппа и, встав на колени, принялась рыть.

Прошло полчаса. Затем час. За это время Филиппа нашла старую монету, пуговицу и кусок ржавого железа, похожий на старый кол от забора. Но золотого слитка не было и в помине. Сердитая и расстроенная, Филиппа вышла из пещеры и бросила ржавую железяку в море.

—Не понимаю, — сказала она. — Мы же знаем, что кардинал Марроне провел здесь отпуск. На глобусе во Дворце дожей этот остров помечен золотым крестиком. На Святом острове есть только одна пещера отшельника. Так что место верное, я не ошиблась. Но никакого слитка тут нет.

—Может, кто-то нашел его раньше нас? — предположил Марко. — По случайности.

—Кардинал Марроне был слишком умен, — сказала Филиппа. — Он исключил любую случайность. Слиток должен найти только тот, кто разгадает его шифр.

—Но не исключено, что ты в чем-то ошиблась, — сказал Марко. — В этом случае мы страдали понапрасну. Вытерпели эту злосчастную дорогу, приехали в эту богом забытую страну без всякой причины. Нам не найти золотой слиток. — Он вздохнул. — Гоняемся, гоняемся за ним, и всё зря. Всё равно что гоняться за дикими гусями.

—Как вы сказали? Повторите!

—Я сказал, что мы, похоже, страдаем понапрасну. Все усилия впустую.

—Нет-нет, вы сказали кое-что еще. — Филиппа отчаянно пыталась ухватить ускользнувшую мысль. Что же он сказал сейчас? — Марко, вы сказали что-то важное!

Венецианец молча пожал плечами.

—Послушайте, никакой ошибки я не сделала, — сказала Филиппа. — Это исключено. Но ошибиться мог кто-то другой. Например, человек, который написал книгу о кардинале Марроне. Мишель Бюстинадите. Я использовала его книгу, переписав из нее числа, которые были расположены по нижнему краю картины, потом перевернула их и получился текст. Мне было удобнее переписывать из книги, но, может, я зря на него понадеялась? — Филиппа достала книгу из рюкзачка. — Ведь если он сделал ошибку при переписывании, мы идем по ложному следу!

Она нашла книгу, подаренную ей в Венеции сестрой Кристиной, и принялась разглядывать увеличенную фотографию той части полотна, где были числа. Вдруг она вскрикнула.

—Что случилось? — спросил Марко.

—Так и есть! Он ошибся! Вот в этих трех цифpax, — сказала она. — На фото они совсем другие. Тут очень бледно, плохо видно, но другие! Посмотрите.

—Да, ты права, — согласился Марко. — Но что нам это дает?

—Совсем другой вариант! — Филиппа записала новое число, перевернула его и воскликнула: — Нам надо искать не пустой склеп, а пустой череп! Может, это череп гуся? Слитка-то в пещере нет. А вдруг он на вершине этого утеса?

Они принялись опасливо рассматривать сидевших на утесе гусей. Один, громадный, размером с немецкую овчарку — или даже с хозяина немецкой овчарки, — устроил себе подобающее, громадное гнездо на отдельном выступе. Чуя опасность, он громко шипел и угрожающе хлопал крыльями. Звук был такой, будто на ветру хлопают тяжелые пляжные полотенца.

Филиппа с Марко продолжали осматривать утес. И чем больше Филиппа смотрела, тем больше понимала: чтобы скрыть кое-что ценное, лучше места просто не придумаешь. Особенно если учесть, как агрессивны становятся гуси при малейшей угрозе их яйцам или птенцам.

—Надо осмотреть гнездо вон той, самой большой птицы, — сказала Филиппа.

Марко согласно кивнул.

—Противный характер у этих гусей, — заметил он. — Но на вкус они очень хороши.

Гусь или, наверно, все-хаки гусыня с подозрением уставилась на них глазами бусинками. Филиппа ничуть не сомневалась, что стоит подойти чуть ближе к гнезду, и птица их тут же ущипнет или клюнет. А то и что-нибудь похуже сделает. Резкий удар крылом — и рука сломана. Легко.

—Как бы ее оттуда убрать? Причем надолго. Чтобы мы успели осмотреть гнездо и под гнездом? — Филиппа, интеллигентная девочка, с мягким характером не хотела обижать птицу. Она же ни в чем не виновата.

Марко Поло, будучи представителем совсем иной эпохи, ничего не ведал про закон об охране животных.

—Сейчас уберем, — ответил он и начал бросать в гусыню камнями.

Хозяйка гнезда встрепенулась, издала пронзительный клич, приняла один удар в грудь и возмущенно захлопала крыльями. Следующий прицельный бросок — и камень угодил ей в голову. Прежде чем Филиппа успела упрекнуть Марко в жестокости, гусыня все-таки улетела. Похоже, камни не причинили ей большого вреда.

—Давай скорее, — сказал Марко. — Посмотрим, что там. А то она скоро вернется.

Они двигали гнездо и яйца с превеликой аккуратностью, чтобы ничего не повредить и чтобы гусыня-мать, когда вернется, не очень сильно на них сердилась. Работа усложнялась тем, что весь уступ был страшно загажен птицами, селившимися здесь из века в век. Зажав нос, Филиппа начала отскребать целые пласты гусиного помета.

—Как удачно, что я лопатку прихватила, — сказала Филиппа. — И без того противно это делать, а голыми руками и подавно.

Под гнездом имелась впадина в форме блюдца, и, когда они убрали оттуда целую кучу помета, во впадине обнаружился — череп! Гусиный череп! А под ним квадратный камень. Он напоминал затычку в ванне. Камень, да еще такой формы, тут оказался не случайно! Это творение человеческих рук, и под ним явно что-то спрятано.

Марко раскачал камень и поддел его лопаткой, точно рычагом. Под камнем находилось глубокое отверстие. Филиппе не очень-то хотелось совать туда руку, но — делать нечего: она глубоко вздохнула, пошарила рукой в отверстии и, нащупав, извлекла прямоугольный сверточек, обернутый в непромокаемую ткань и кожу. Сверток оказался довольно тяжелым. По всему было видно, что пролежал он под гнездом, по крайней мере, лет сто.

—Ура! — радостно завопила Филиппа. — Да, да, да! Мы нашли слиток! Я уверена, это он!

—Во всяком случае, размер соответствует, — согласился Марко.

Вернувшись под своды пещеры, они сняли обертку. Им явился предмет величиной с большую плитку шоколада. Весь он был покрыт иероглифами и — сиял, ярко сиял на холодном, резком утреннем свете, точно упал на эту скудную неприветливую землю с небес. Это был золотой слиток. Тот самый.

—После всех этих долгих веков! — Марко задохнулся от счастья. — Я думал, что никогда его больше не увижу... — В глазах у старика блеснули слезы. — И вот вижу... благодаря тебе... — Слезы все набухали у него в глазах, но он и не думал их смахивать. Слиток он тоже не трогал.

—Ну же, — сказала Филиппа, вытирая руки от гусиного помета. — Возьмите его!

—Боюсь, я всегда слишком волновался, когда мне предстояло до него дотронуться, — признался Марко. — Думаю, поэтому-то я его и потерял. Эта ответственность для меня слишком велика. Нет уж, возьми ты.

Филиппа, привыкшая отвечать за собственную джинн-силу, взяла в руки слиток. Тяжелым он был не только из-за веса. От него исходило нечто... вроде тока... и оно подсказывало, что внутри таится неимоверная мощь. Филиппе даже померещилось, будто она вновь обрела джинн-силу.

—И что он может, этот слиток? — спросила она у Марко Поло.

—Что угодно. Его власть неодолима, — сказал Марко. — Не важно, что именно ты хочешь сделать. Только пожелай — будет сделано. У тех, кому ты отдаешь приказ, выбора нет, они могут только повиноваться. Так действует золотой слиток. Так, и только так.

—Что ж, мы его нашли, — сказала Филиппа. — И теперь самое время подумать о том, как нам добраться до Китая.

—Я, как ты знаешь, там уже побывал, и это было долгое путешествие, — сказал Марко. — Но теперь у тебя есть золотой слиток, и никаких особых усилий предпринимать не надо.

Марко Поло вздохнул, вышел из пещеры и побрел к самой кромке воды. Там он долго стоял, втягивая грудью морской воздух и глядя вдаль. Филиппе показалось, что он заметно погрустнел.

— Va bene,[Что ж (итал.).] — произнес он наконец. — Было приятно после стольких лет вернуться в мир живых. Мне у вас понравилось. Но теперь дела мои в этом мире закончены. Сообщение доставлено, золотой слиток у тебя в руках. Мне же настало время тебя покинуть.

Хотя Марко Поло оказался невыносимым попутчиком, Филиппа вдруг поняла, что переносить одиночество ей будет гораздо тяжелее, чем его нытье.

—Не бросайте меня, — попросила она. — Не теперь. Я думала, вам будет интересно снова побывать в Китае.

—В свое время я принял бы такое приглашение с радостью, — сказал Марко. — Но то время прошло. Кроме того, я вряд ли способен выдержать десятичасовой перелет. Я вообще не знаю, как вы летаете на этих самолетах. Так или иначе, я выполнил обещание, которое взял с меня Великий хан. Теперь я хочу одного — отдохнуть. Надеюсь, тебя не разочарует Китай. Мне когда-то там все очень понравилось. — Он наклонился и расцеловал Филиппу в обе щеки, как делают обычно итальянцы. — Arrivederci, саrа mia. До свидания, дорогая.

—Но что я скажу доктору Да и его монахам? — спросила девочка. — Они ведь наверняка спросят, что с вами случилось.

—Не спросят, — уверенно сказал Марко Поло. — Не захочешь, чтобы спросили, — не спросят. Ты убедишься, что люди всегда поступают так, как ты хочешь, Филиппа. На то тебе и дан золотой слиток. Ты — замечательная, чудесная девочка. Удачи тебе и попутного ветра.

—Но что будет с вами? — с тревогой спросила Филиппа.

—А что нового может со мной произойти? Все уже произошло, — спокойно сказал Марко. Он уселся на берегу, а потом и лег, подставившись солнечным лучам, словно беззаботный курортник на пляже.

—Но вы не можете тут остаться! — заспорила Филиппа.

—Это ненадолго, — ответил Марко. — Я же венецианец, в конце-то концов. Море меня отсюда заберет.

Филиппа смотрела во все глаза, не зная, чего ожидать. И вдруг увидела. В море. Там шла огромная волна, высотой несколько метров. Она неумолимо катила к берегу, а сверху белел бурун, точно гривы целого стада тонущих белых лошадей. У этой волны была цель, точная цель. Она уже не повернет вспять.

—Сюда идет большая волна, — крикнула она Марко. — Вы можете промокнуть, вставайте!

—Bene.[Ну и пусть ( итал.).] — Он вздохнул и закрыл глаза.

Филиппа инстинктивно забралась повыше — на гусиный утес над пещерой отшельника — и замерла. Она подумала было использовать золотой слиток, чтобы заставить Марко уйти с берега и сопровождать ее в Китай. Но нет. Раз он не хочет, это получится не очень-то справедливо. Кроме того, сомневаться не приходилось: он будет рад тому, что сейчас произойдет.

Спустя несколько секунд гигантская волна, взревев, стеганула берег, точно кнутом. В бурливой пене скрылись и Марко, и лежавшие на берегу валуны. А когда вода успокоилась, старого путешественника нигде не было. Еще долго стояла Филиппа, вглядываясь в море, ища в зыбкой ряби волн и туманном горизонте последний привет или знак. Но нет, море поглотило его без остатка, словно Марко Поло никогда тут и не было.

Филиппа стояла долго-долго, соленые брызги мешались на ее лице с солеными слезами, и она не могла отличить их на вкус. В конце концов она вытерла лицо, упрягала золотой слиток в рюкзак и отправилась через весь остров назад, к монастырю.

Если золотой слиток работает так, как обещал Марко, она уже через сутки окажется в Китае.

Глава 27

Волшебный квадрат

Волшебный квадрат юного фокусника Джонатана Таро (с приложением в виде простой и понятной инструкции о том, как исполнять танец дервиша) разошелся по всему миру тиражом свыше ста миллионов экземпляров. Ни одна игра или игрушка не пользовалась прежде такой популярностью. Те, кто не попал в магазин, могли зайти на сайт Джонатана Таро и загрузить оттуда на свой компьютер выкройку волшебного квадрата, чтобы затем изобразить его у себя на полу. Единственное отличие фабричного изделия от полученного через Интернет состояло в том, что у первого имелась клейкая изнанка и квадрат сам приклеивался к полу. Каждая сторона квадрата была строго два метра и семьдесят семь с половиной сантиметров длиной. Мало — кто — если вообще хоть кто-нибудь — осознавал истинное космическое значение этих параметров. Зато в каждой стране мира дети — и куча взрослых в придачу — тщательно готовились слиться в едином волевом усилии, чтобы «помочь» Джонатану Таро исчезнуть с бетонной крыши автостоянки в Нью-Йорке. В прямом эфире.

Разумеется, истинная цель манипуляций с волшебным квадратом была куда более зловещей. И неудивительно! Чего еще можно ждать от такого мерзавца, как Иблис? А ведь именно Иблис вселился в знаменитого фокусника по имени Адам Аполлониус. И планы его были хитроумны и ужасны.

Если вы уже сталкивались с джинн и знаете их обычаи, вам хорошо известно, что во Вселенной существует равновесие между удачей и неудачей. Называют его гомеостаз. Бывает, конечно, что кому-то вдруг крупно везет или не везет, но в целом все равно получается, что эти силы находятся в равновесии. Джинн по природе своей способны управлять удачей. Выполняя человеческие желания, они могут поколебать равновесие в ту или другую сторону — в зависимости от своих естественных склонностей либо к добру, либо к злу. Но джинн на свете не так уж много, поэтому повлиять на гомеостаз коренным образом они все-таки не в состоянии.

А вот о людях этого не скажешь. Люди, в отличие от джинн, вполне способны радикально изменить гомеостаз. Просто потому, что их на свете очень много. И именно поэтому воля людей — и особенно детей, в которых жизненная сила так и бурлит, — это самая мощная сила во Вселенной. Конечно, на практике эта сила обычно не ощущается, потому что люди думают и действуют по-своему, в соответствии со своими личными интересами, и их воля действует не как единая сила, а как множество крошечных, разнонаправленных сил. Во всяком случае, именно так все и происходило, пока коварный Иблис не затеял объединить весь этот хаос и собрать всю волю человечества в единый страшный кулак. Он даже придумал термин для обозначения того, что произойдет с людьми: вместо естественного для человека состояния энтропии, то есть бессмысленного тыканья во все стороны, люди перейдут в состояние негентропии, то есть структурируются удобным для Иблиса образом. Для достижения этой цели телевидение было идеальным посредником — достаточно одного телешоу, которое заведомо смотрели бы все. Телевидение — единственная штука на планете Земля, которая способна заставить сто миллионов умов разом подумать об одном и том же. Однако до сих пор такого телешоу просто не существовало. До сих пор. Джонатан Таро был снайперским выстрелом Иблиса по всему человечеству, поскольку его шоу собирались смотреть все без исключения, причем одновременно, благодаря чудесному изобретению под названием «спутниковое телевидение». И это шоу непременно заставит людей подумать об одном и том же. Всех вместе. Разом.

И что тогда?

Сказать, что гомеостаз будет радикально затронут негентропией и что с этого момента во всей Вселенной будут преобладать неудачи и несчастья, — это ничего не сказать. Трудно описать результат того ужасного эксперимента, который затеял Иблис. Масштабы подобного бедствия так страшны, что представители добрых джинн-кланов рискнули бы говорить о них только шепотом. На самом деле над человечеством висит своего рода проклятие, которое заключается в том, что зачастую люди искренне желают чего-то хорошего, а затем — своей же волей — создают его полную противоположность. Проще говоря, человек, желающий получить черное, в результате получает белое, а тот, кто жаждет света, почти наверняка создаст тьму. Этим и решил воспользоваться Иблис. Конечно, для описания грядущей катастрофы в джинн-словаре тоже имеется специальное слово. У джинн на все есть свои слова. Так вот, когда во Вселенной нарушится естественный порядок вещей и все в ней встанет с ног на голову, наступит полная энантодромия.

Страшные слова. Но последствия этих событий будут еще страшнее. Для каждого в этом мире.

И все это должно было произойти под воздействием математической силы волшебного квадрата и танца кружащихся дервишей. Ну а в центре этого представления оказался Джонатан Таро.

В тот день, когда в прямом эфире должны были показать шоу Джонатана Таро «Исчезающий дервиш», все вернулись из школы или с работы пораньше, чтобы оказаться у телевизора вовремя и успеть подготовиться. Дети нарисовали или разложили свои Китайские волшебные квадраты перед телевизорами, уселись, как и было написано в инструкции, на клетку под номером четыре — а четверка у китайцев созвучна слову «смерть» — и замерли.

К началу трансляции все кинотеатры, театры и рестораны в городах мира опустели: люди сидели по домам перед телевизорами в ожидании «величайшей победы сознания над материей за всю историю человечества». По прогнозам, зрителей у экранов должно было собраться больше, чем во время показа Олимпийских игр, чемпионата мира по футболу и турнира Большого шлема — вместе взятых!

Большинство взрослых относилось к обещанному чуду скептически и считало все это не более чем трюком. Не может человек просто испариться. Это иллюзия. Как говорится, ловкость рук. Трюк, безусловно, очень искусный, как и все предыдущие фокусы Джонатана Таро.

Но все-таки трюк, и не более того. Так говорили взрослые.

Само собой разумеется, переход от детства к взрослости знаменуется утратой веры в чудо. Поэтому только дети были действительно способны поверить в то, что им было обещано в этот день, — точно так же, как они верят в Деда Мороза или Санта-Клауса. Только дети считали, что всем им на самом деле удастся одновременно сосредоточить свои мысли и таким образом помочь Джонатану исчезнуть с крыши автостоянки на Манхэттене. Дети всего мира верили в Джонатана Таро. Именно на это Иблис и рассчитывал.

Поскольку предстоял показ в прямом эфире, все были напряжены до предела. В семь часов вечера Джонатан Таро вышел на крышу и встал возле гигантского волшебного квадрата — в точности так, как велел ему Адам Аполлониус. Над зданием кружили несколько вертолетов — во-первых, чтобы вести съемку с высоты, а во-вторых, чтобы доказать публике, что никаких «невидимых» тросов для исчезновения вверх не протянуто. У всех на глазах на волшебный квадрат вышел рабочий с дрелью и просверлил в клетке номер четыре, куда предстояло встать Джонатану, несколько отверстий, чтобы все удостоверились, что там нет потайных люков. Вокруг квадрата сидели избранные зрители — в основном кинозвезды и разные другие знаменитости, — которым было поручено следить, чтобы Джонатан не применял для обещанного «чуда» никаких технических ухищрений.

Однако среди тех, кого Джонатан ожидал увидеть в числе зрителей, не было Адама Аполлониуса. Он, втайне от Джонатана, уже отбыл в Китай, в город Сиань, чтобы руководить там следующим этапом страшного плана ифритцев.

Ровно в восемь Джонатан, в самом легком и самом сияющем костюме а-ля Элвис Пресли, повернулся к камере, которая явила его голливудскую улыбку миллионам детей.

—Привет всем и каждому! Добро пожаловать на мое телешоу! — произнес Джонатан. — Оно будет самым потрясающим из всех, что вы видели до сих пор. Кто-то из древних сказал, что усилием воли можно двигать горы. Давайте ему поверим. Вообще вера, ваша вера, мне сегодня нужна как никогда. Поскольку сегодня благодаря вашей вере в меня я продемонстрирую вам нечто невиданное и неслыханное. Это будет ИСЧЕЗНОВЕНИЕ! Исчезновение в прямом эфире!

Выдержав эффектную паузу, Джонатан продолжил:

—Это — не трюк. Не иллюзия. Я не приготовил никаких коробок, никаких шелковых мешков. Я не собираюсь никуда прятаться. Здесь нет никаких люков: вы сами видели, что эта крыша состоит из твердого монолитного бетона. Здесь нет никаких зеркал, и я не намерен обманывать ваше зрение. Нет здесь и гигантских поворотных кругов, с помощью которых можно было бы мгновенно переменить обстановку. Здесь нет никаких проводов и тросов, и никто не будет поднимать меня в воздух. На самом деле тут вообще нет никаких приспособлений. Зато есть мощные широкие полосы света — это для того, чтобы вы смогли рассмотреть все в мельчайших подробностях. И я, и пустота, которая останется тут вместо меня, — совершенно реальны. То, что вам предстоит сегодня увидеть, — не фокус в обычном смысле этого слова. Мой единственный реквизит — этот Китайский волшебный квадрат, а единственная помощь, которая мне понадобится, — это совокупная сила вашей мысли, которая активизирует математическую силу квадрата и обеспечит меня энергией для исчезновения. Вот и все. Я не буду спорить с тем, кто скажет, что это невозможно. Я скажу одно: смотрите. Это произойдет здесь и сейчас.

Джонатан усмехнулся и указал на волшебный квадрат под ногами.

—Древние дервиши полагали, что быстрое вращение тела в круге очищает и возвышает человека. Вращение как бы приоткрывает дверцу, через которую тело получает совершенно отдельный вид энергии. И с вашей помощью, друзья, я сегодня вечером открою именно такую дверь. Энергия ваших мыслей позволит мне вращаться все быстрее и быстрее. Я подниму правую руку, и через нее ваша общая сила войдет в меня, прошьет насквозь, а затем выйдет из опущенной вниз левой руки и скроется в этой бетонной крыше. Я же, вращаясь, просто исчезну. Переступлю порог в иной мир.

Джонатан Таро нес полную чушь и прекрасно об этом знал. Он — джинн, а для джинн исчезнуть — раз плюнуть. Дело нехитрое. Однако Джонатан убеждал публику на полном серьезе и пытался скрыть от своих юных зрителей, как нелепо их доверие к его трепу и как он на самом деле их презирает. Почти все, что он сейчас говорил, было смехотворно — это просто Адам Аполлониус придумал такую хитрость, чтобы собрать самую большую аудиторию за всю историю телевидения и стать баснословно богатым, а его, Джонатана Таро, сделать самым знаменитым человеком в мире. Более знаменитым, чем Джон Леннон, Элвис, Гудини и все остальные знаменитости, вместе взятые. Так, во всяком случае, думал Дыббакс.

—Впрочем, возможно, — продолжал Джонатан Таро, — что сегодня вечером мы с вами достигнем даже большего. Да, я настроен переступить этот порог. Но если мне это удастся, если я действительно окажусь в ином мире, я хочу, чтобы все вы последовали моему примеру и попробовали сделать то же самое. Я хочу, чтобы все вы вращались в клетке номер четыре, используя силу волшебного квадрата. Может быть, вы исчезнете точно так же, как я. Давайте на это надеяться. Однако в эту минуту от вас требуется только одно: сидеть в этой клетке, наблюдать за моим вращением и желать, мечтать, хотеть, чтобы я исчез.

Джонатан хлопнул в ладоши, и в лучах прожекторов на его пальцах блеснуло множество колец.

—Итак. Приступим, — произнес он и ступил в четвертую клетку.

Он махнул оркестру — и музыканты-турки заиграли нежную, гипнотическую, завораживающую восточную музыку, которая была специально предназначена для создания особой атмосферы. Эта идея тоже принадлежала Адаму Аполлониусу. Он считал гипноз важным рычагом для воздействия на массовую телевизионную аудиторию. Естественно, Джонатану все эти прибамбасы были ни к чему. Ему вообще не было нужно ничего, кроме джинн-силы.

Джонатан сделал несколько оборотов вправо, по часовой стрелке, то поднимая, то опуская руки, — так делали дервиши в том фильме, который показал ему Аполлониус. Дервиши всегда начинали танец с поворота через правое плечо, и Адам Аполлониус настаивал на том, чтобы Джонатан точно скопировал их танец. После этого он опустил голову, посмотрел на пол, а потом устремил взгляд к небу. Совершив семь полных поворотов вправо, он изменил положение рук и начал вращаться влево, против часовой стрелки. Именно так, против часовой стрелки, двигается в этом мире Зло.

Джонатан Таро кружился медленно и плавно, а миллионы детей — со всей неистовой силой своих юных душ — мечтали, чтобы он исчез. Постепенно он начал вращаться быстрее, в такт музыке, а знаменитые гости, приглашенные на шоу, хлопали или бряцали своими дорогущими цепочками и браслетами. Прошло две минуты. Потом три. О, Джонатан Таро был настоящим актером. Как он играл свою роль! А как кружился! Точно волчок. Это было блестящее представление. Все, даже последние скептики, затаили дыхание.

Через некоторое время всем зрителям — не важно, сидели они на крыше или по домам у телевизоров, — показалось, что тело Джонатана постепенно бледнеет, растворяется в воздухе, и вот от него осталась лишь легкая, слегка дрожащая дымка, словно от его безумного вращения нагрелся воздух. Конечно, без высокой температуры тут не обошлось. Ведь джинн сделан из огня, и, когда он теряет земную оболочку, именно внутренний огонь превращает его тело в дым.

Зрители на крыше ахнули. Некоторые вскочили с мест, чтобы попытаться увидеть, куда же делся Джонатан. Другие, не веря собственным глазам, надели очки. Дрожащий столб воздуха постепенно потерял человеческие очертания, стал похож на облако. Все заулюлюкали, изумленно и одобрительно — так всегда улюлюкают американцы, когда хотят выразить энтузиазм. Несколько человек засвистели. Другие захлопали. Третьи заорали не своим голосом. Потому что Джонатан Таро действительно исчез в облаке дыма, которое быстро развеял ветер. И все это видели. Или, точнее, никто его больше не видел.

Миллионы телезрителей пооткрывали рты и выкатили глаза на лоб. И в каждой юной голове мелькнула одна и та же мысль. Его нет. Он исчез. У нас все получилось. Мы все вместе заставили его исчезнуть!

Но... если получилось у него... вдруг и у меня тоже получится?

Они встали. Миллионы детей. Во всем мире. Встали и закружились в танце дервиша, все быстрее и быстрее. Сами, перед телевизорами. И вот уже голова у них пошла кругом... но никто не останавливался. Все они делали это одновременно... с одной и той же не до конца продуманной мыслью... в полусознании... без сознания... гравитационная сила танца все возрастала... вращение стало молекулярным... галактическим... очнулась та духовная сила, что лежит в основе всего бытия... И случилось то, что предсказывал Иблис.

Они исчезли.

Нет, тела их остались там, где были. Иблису они были совершенно не нужны. Какой прок от тщедушного тельца ребенка? А вот душа ребенка, его дух — это совсем иное дело. Дух ребенка наделен недюжинной силой. Вот за этой силой и охотились ифритцы. Духи, миллионы духов — по примеру Дыббакса и благодаря хитроумным математическим закономерностям, таящимся в Китайском волшебном квадрате, — выскользнули из детских тел, переступили заветный порог и попали в мир, который находится совсем рядом с реальным миром. Это мир духов.

Как вы понимаете, в этом соседнем мире довольно тесно. И там, естественно, полно духов и призраков. Один демограф и математик по имени Натан Кейфиц прикинул, что за все существование человечества на нашей планете жили примерно девяносто шесть миллиардов человек. И — если бы не воины-дьяволы — все эти девяносто шесть миллиардов населяли бы сейчас мир духов. Они, разумеется, помешали бы духам детей попасть в то место, которое подготовил для них Иблис. Вот почему он натравил воинов-дьяволов на всю эту ненужную ему братию. Почему ненужную? Потому что жизненной силы в них, в отличие от детских духов, осталось очень мало.

Геноцид — слово, которое описывает истребление живых людей. Но нет никакого слова, для того чтобы описать, что произошло в мире мертвых. В сущности, Иблис и его сыновья поставили истребление мертвых на промышленную основу — прошу не цепляться к словам и не указывать на всю противоречивость понятия «истребление мертвых». Они действительно уничтожили миллиарды призраков и духов. Иблис послал тысячи воинов-дьяволов в эфирный мир, где они поглотили приблизительно девяносто миллиардов человеческих духов. Он сделал это, установив связь с несколькими капельками джинн-слюны, которую подмешали в терракоту при изготовлении воинов. В итоге население мира духов составляло теперь только шесть миллиардов, и духи миллионов детей без всяких препятствий проникли в него — прошли насквозь — и оказались в Сиане.

Несколькими месяцами ранее Фаустина тоже испытала на себе действие этой быстрой, неодолимой силы, которая, подобно магниту, тянула ее в Сиань. Теперь то же самое произошло с духами миллионов живых детей. Подхваченные невидимой гигантской волной — цунами, дети в ужасе летели вперед и вперед, пока не достигли источника влекшей их к себе силы — огромной пирамиды, стоявшей в основании тайного мавзолея императора Циня. Именно здесь Иблис намеревался поместить духи детей, именно отсюда собирался черпать их энергию, чтобы использовать ее на следующем этапе своего плана.

Тем временем в физическом мире многие родители решили, что их дети просто упали в обморок, — разволновались, увидев, что этот мальчик, Джонатан, и в самом деле исчез. Да тут кто угодно в обморок хлопнется, не только ребенок! Шутка ли? Джонатан Таро исчез. Некоторые родители рассердились на детей и стали корить их за притворство. Кто-то решил, что дети впали в транс или находятся под гипнозом. Кстати, большинство людей не знает, чем транс отличается от гипноза. Некоторые родители просто начали трясти своих детей, пытаясь их разбудить.

Остаток вечера прошел в панике. Наступило настоящее светопреставление. Постепенно до всех матерей и отцов на всем белом свете дошло, что случилось с их детьми — они не мертвы, но лежат без сознания. Они обездвижены! Они в коме! Больницы и клиники быстро заполнились обезумевшими родителями с их спящими красавицами и красавцами. Советы давали все: психиатры, медиумы, священники, раввины, имамы... Президенты и премьеры срочно созвали на заседание своих министров. Было объявлено чрезвычайное положение во всемирном масштабе.

Врачи осмотрели больных, взяли анализы и единодушно поставили диагноз: массовая истерия или гипноз. Маститые медики выступали по телевизору, уверяя безутешных матерей и отцов, что со временем воздействие гипноза прекратится и дети непременно очнутся. Всему миру предлагалось вести себя разумно и набраться терпения.

Мир затаил дыхание и начал молиться.

Тем временем нью-йоркская полиция задержала Джонатана Таро, который считался частично ответственным за случившееся. Его арестовали и посадили в изолятор временного содержания. Но это было не самое ужасное, ужасное случилось с его джинн-силой. Когда в его номер в отеле «Чименто дель Армония» нагрянула полиция, Дыббакс встретил их презрительной ухмылкой. Его это даже забавляло. Но потом нашествие людей в форме ему надоело, и он решил попросту испариться. Но — к своему ужасу! — не смог. Сначала он решил, что просто переутомился. Может, даже заболел. И лишь через несколько дней он окончательно понял, как ужасна и необратима его судьба.

Глава 28

На разведку

Нимрод и Джалобин уже должны были бы вернуться, — подумал Финлей.

Ты прав, — поддержал его Джон. — Наверно, с ними что-то случилось.

Это все тот парень, который болтал по сотовому, — думал Финлей. — Его козни.

Ага. Радьярд Тир.

Да, и мы тоже должны были попасться в его западню. А что, если он вздумает нас искать?

Тебя-то он не знает, Финлей. Он тебя никогда не видел. Вот меня он мог бы узнать. Меня и мою сестру.

Если она когда-нибудь сюда доберется.

Финлей позвонил в их гостиницу в Венеции и выяснил, что Филиппа и Марко Поло оттуда уже выехали. Но Филиппа не сообразила оставить сообщение о том, куда направляется и что намерена делать.

Они бы не уехали из Венеции просто так. Значит — шифр разгадан, — подумал Джон.

Тогда почему она еще не в Китае?

Наверно, когда она расшифровала цифры на картине, им с Марко пришлось еще куда-то ехать, чтобы добыть золотой слиток. Вдруг этот идиот кардинал запрятал его на краю света?

Может, они и не нашли никакого слитка?— Финлей вздохнул.

Нашли, — уверял Джон. — В этом я уверен. Будь у меня тело, я бы сказал, что чую это печенками. Нутром.

Здорово, если так, — подумал Финлей. — В таком случае к ее прибытию было бы неплохо знать, чего мы хотим от этого слитка. Надо разобраться в обстановке, понять, чего ожидать, и все такое прочее.

Собрать разведданные?

Точно, — подумал Финлей. — Сходить на разведку. Именно за этим мы и прибыли сюда раньше Филиппы, помнишь? А лучший шпион — это шпион-невидимка, верно?

Ты прав. Я выберусь из твоего тела, вернусь в музей и в виде духа проберусь за эту треклятую дверцу. А когда вернусь, как раз и Филиппа появится, с золотым слитком.

Во-во! Она его привезет, а мы уже будем знать, для чего он нам нужен!— Финлей был доволен, что Джон принял его план.

Да, есть смысл пойти на разведку, — думал Джон. — Все лучше, чем сидеть тут вдвоем и ждать, пока появится Филиппа.

Вот и отлично, — согласился Финлей. — А эта, как ее?.. Звездная болезнь у тебя не начнется снова?

Не звездная, а астральная. По-моему, эта дрянь начинается, только когда проведешь очень много времени вне своего тела. Я же не собираюсь уходить надолго, — подумал Джон в ответ. — Да и нам с тобой надо друг от друга отдохнуть? Не против?

Я рад, что ты так думаешь. Потому что я об этом тоже думаю. Иногда мне кажется, что я... ну, как это? У кого раздвоение личности?

У психов, — подумал Джон. — Ладно, я готов. А ты?

Я тоже. Вперед.

Только помни: я буду тебя видеть и слышать, а ты меня нет, — подумал Джон. — Пообщаться сможем, только когда я вернусь в твое тело. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я проникну прямиком в тебя. Без особых церемоний. Чтоб время не терять.

Заходи, гостем будешь, — ответил Финлей. — Эй. Джон? Ты там поосторожнее.

За меня не бойся.

Наконец-то Джон, впервые за долгое время, выбрался из тела Финлея. Свобода! Ощущение такое, будто расстегнул тугой-претугой ворот рубашки. Он снова может дышать! Вернее, мог бы, будь у него тело и соответственно нос, бронхи и легкие. Да, будь у него тело, он сейчас наверняка бы вздохнул — громко. С облегчением.

Финлей сразу почувствовал, что его друг-джинн ушел. На мальчика вдруг накатила жуткая усталость, и он, чтобы не упасть, вынужден был плюхнуться на стул. Только сейчас он понял, как сильно дух Джона помогал ему в самых обыденных вещах, даже в элементарных действиях, таких, как ходьба. Сейчас он не мог ни наклониться, ни шагу ступить.

Не придумав, к чему себя такого бессильного приспособить, он через некоторое время просто лег. Думать тоже было лень, и вскоре Финлей заснул — наконец-то в полном мире с самим собой, без всякого раздвоения личности.

А Джон проплыл вниз по лестнице и выбрался из гостиницы, как подобает, через парадную дверь, хотя открывать ее ему, конечно, не понадобилось — и полетел через весь Сиань в музей с терракотовой армией.

Сейчас, среди бела дня, тут было полно туристов, в основном американцев, и все они бурно восхищались количеством глиняных фигур, заполнивших котлован под номером один. Джон тихонько проплыл над их головами, потом над барьером, над сурово сомкнутыми рядами терракотовых воинов — в заднюю часть котлована. Там он ненадолго остановился, на всякий случай не сводя глаз с ближайшего терракотового воина: вдруг он вздумает слезть с постамента? Вдруг захочет его поглотить? Но все было спокойно, и Джон направил свое внимание на стену, где Нимрод накануне нашел потайную дверцу.

Как же удачно, что он теперь может пройти сквозь любую дверь и стену! Ведь Нимрод скомандовал «Сезам, откройся» по-китайски, и Джон эту тарабарщину, естественно, не запомнил и дверь бы сам открыть не смог. Н-да, надо быть повнимательнее и все-таки запоминать то, что может оказаться жизненно важным.

Джон прошел сквозь потайную дверцу и оказался в коридоре, который протянулся вперед на сотни метров, а может, и дальше. По счастью, духи и призраки обладают особым зрением, и никакие фонарики им не нужны, они и без того прекрасно видят в темноте. Джон двигался крайне осторожно — он, конечно, был невидим для человеческого глаза, но от ифритцев так просто не защитишься. Джон медленно плыл по коридору, мечтая о том, чтобы вот прямо сейчас в дальнем конце коридора появились Нимрод с Джалобином и пошли ему навстречу. Но — в поле зрения никого не было. Он, по крайней мере, никого не видел.

Зато слышал. Да, не услышать этот высокий, пронзительный звук было невозможно. Сначала Джону показалось, что где-то впереди в огромной пещере гомонят тысячи, а может, и миллионы птиц. Но пока он шел по коридору, шум становился все ближе и громче, и постепенно в нем стали различимы человеческие голоса. Детские. Точно куча детей высыпала на школьный двор на перемене, или как уж там китайцы называют перерыв между уроками? Единственное отличие состояло в том, что ничего беззаботного или счастливого в этом детском гомоне не было. Дети плакали, кричали, рыдали. От отчаяния.

Будь у Джона волосы, они встали бы дыбом. Он замедлил движение. Он явно приближался к ужасному месту, где терзаются в страшных муках миллионы грешников. Крики и стенания усиливались, стали почти оглушительными, и здравый смысл вместе с инстинктом подсказывали Джону, что лучше бы повернуть назад. Но дух Джона был, по обыкновению, полон храбрости. И он плыл все вперед и вперед, хотя очень боялся увидеть то, что ожидало его в конце коридора. Там, наверно, неистовствуют демоны и птицеголовые монстры: скидывают грешников в ад длинными острыми пиками; дуют им в лицо из длинных загнутых труб, сажают их по самую шею в кипящую лаву. Как в аду на картинах Иеронима Босха.

Как же он удивился, когда, достигнув конца коридора и поглядев вниз, в огромную пещеру, он никого там не увидел. Вообще никого. Во всяком случае, никаких страждущих грешников и бездонных огненных ям. Виднелась только огромная зеленая пирамида посреди серебряного озера, которую охраняли несколько сот воинов-дьяволов — на этот раз живых. В точности с таким терракотовым воином ему и пришлось иметь дело в храме Дендур в Нью-Йорке.

Пытаясь не замечать стонов и ора, Джон выплыл из коридора и полетел над странным серебряным озером. Странным, поскольку в нем вовсе не ощущалась глубина. Если бы не волнистая рябь на поверхности, эту воду — воду ли? — можно было принять за стекло.

Пирамида в центре озера была такой же гигантской, как пирамида Хеопса в Египте, только здешняя сохранилась куда лучше. Сделана она была из какого-то зеленоватого камня. Но самое необычное и удивительное в этой пирамиде было то, что она, по всей видимости, и являлась источником оглушительного шума, заполнявшего пещеру. Все эти дети, миллионы детей, находились там, внутри. Набились, как сельди в бочке. Джона снова охватил ужас, особенно когда он совершенно четко расслышал среди несшегося из пирамиды гама приглушенный голос. Девичий. И говорила девочка не по-китайски.

—Помогите мне! — умоляла какая-то маленькая американка. — Помогите! Я хочу домой. Пожалуйста, позвольте мне отсюда уйти. Прошу вас! Я не хочу тут оставаться. Со мной что-то случилось, когда я смотрела телевизор! Помогите!

Но Джон был бессилен. Как он ни старался, он не мог проникнуть сквозь идеально гладкую стену пирамиды и прийти на помощь этой девочке. Из чего уж соорудили зеленую пирамиду, он не знал, но материал этот был непроницаем для духов. Подлетев к вершине пирамиды, Джон понял, что она сделана из чего-то похожего на алмаз, и упирается в каменный потолок пещеры. Заинтересовавшись, он внимательно осмотрел точку касания и заметил, что между острием и сводом все-таки есть тончайший зазор.

Ради эксперимента он сунул в зазор палец. Идея оказалась плохая. Сильнейший электрический разряд пробил алмазную вершину, ударил Джона и сбросил его, точно мошку, на поверхность серебряного озера. Очнулся он лишь через несколько минут. И сначала решил, что удар током повредил его сознание. Потому что совсем рядом, в нескольких метрах от него, в кольце воинов-дьяволов стоял Джалобин. Его стражи были совершенно неподвижны, как глиняные фигуры в музейном котловане. Но было очевидно, что, едва их пленник шевельнется, они тут же оживут и не позволят ему сбежать.

Джалобин ничего не говорил. И не двигался. Глаза его были открыты, но они, казалось, ничего не видели. Нимрода поблизости не было. Некоторое время Джон размышлял над тем, что случилось с Джалобином и как ему помочь. Наконец его осенило, что лучший способ узнать, что случилось, — это просто вселиться в тело дворецкого и прочитать его мысли и память, а может, и пообщаться — точно так же, как он общался с Финлеем.

Джон проскользнул меж ног одного из воинов-дьяволов и проник в тело Джалобина.

Слава богу, прибыло подкрепление, — ворчливо приветствовал его Джалобин. — А то я уж и не знаю, сколько времени я здесь простоял. Только двину рукой или ногой, сразу получаю по лбу от этих глиняных болванов. Надеюсь, ты принес золотой слиток, чтобы вызволить нас из этого ужасного места?

Филиппа пока не приехала, и слитка у нас нет, — признался Джон.

Изумительно, — простонал Джалобин. — Тоже мне подкрепление. Без слитка тебя самого скоро заметут.

Несмотря на причитания дворецкого, Джон сумел порыться в его воспоминаниях и понял, что случилось с ним и с Нимродом после того, как они проникли за «дверцу Сезама», и почему мысли Джалобина находятся в таком беспорядке. Вот что он узнал.

Джалобин следовал за Нимродом до конца коридора

—Откуда тут взялась пирамида? — бормотал он. — Тут ведь Китай, а не Египет. Китай тут или не Китай, а?

—Строить пирамиды для захоронения умерших было принято во многих цивилизациях, — сказал Нимрод. — Не только у египтян. Индейцы майя и ацтеки, а также древние жители Камбоджи возводили пирамиды для важных покойников и просто для почитания священных для себя мест. Я полагаю, что эта пирамида — могила императора Циня. Того самого, о котором рассказывал Марко Поло. Помните, его министром был Янь Юй. Император полагал, что он и его терракотовая армия пройдут сквозь вершину пирамиды и станут бессмертными. — Он озадаченно покачал головой. — Должен заметить, что нефритовой пирамиды я никогда раньше не видел. Бесценная вещь. Вообще, нефрит — крайне любопытный материал. Например, он неуязвим для джинн-силы.

Они приблизились к краю окружавшего пирамиду озера. Нимрод наклонился и коснулся пальцем его почти зеркальной поверхности.

—Вот еще напасть, — проворчал он.

—Что такое? — спросил дворецкий.

—Джалобин, думаю, вам лучше возвратиться в гостиницу, — коротко, без объяснений велел Нимрод.

—Почему? — Джалобин коснулся воды мыском ботинка и вдруг увидел, что ботинок остался сухим. — Это озеро совсем мелкое. И вода в нем какая-то... не мокрая. Короче, утонуть в нем — я точно не утону. А вот из чего оно сделано? Ведь это не вода, верно?

—Это — ртуть, Джалобин. Идеальный проводник джинн-силы, потому средневековые алхимики и любили ее такой нежной любовью. Но пары ртути крайне ядовиты и для людей очень опасны. Если вы пробудете здесь слишком долго, вы сойдете с ума. Слышите, Джалобин. Не хотите спятить — бегите отсюда подальше.

—А вы-то как же?

—О, со мной все будет в порядке, уверяю вас.

—Если дело только в ртути, я лучше останусь с вами, сэр, — сказал Джалобин, который вовсе не был таким трусливым и капризным, каким иногда пытался притвориться. — Надеюсь, мы пробудем здесь не очень долго. Кстати, мой опыт подсказывает, что быть немного сумасшедшим еще никому не повредило.

—Вы надежный товарищ! — просиял Нимрод.

По озеру из ртути, точно посуху, они двинулись к пирамиде.

—Полагаю, что ртуть, как и огонь, вам никакого урона причинить не может, — сказал Джалобин. — Вот что значит уродиться джинн! Прямо как приз в лотерее вытянуть. Счастливчик. Да-а… Раньше-то любой англичанин был счастливчиком, а теперь только джинн.

—Вы правы, Джалобин, — согласился Нимрод. — Ртуть для джинн вполне безопасна.

—Я бы не спешил с выводами, — сказал голос. — Опасность бывает разная.

Нимрод и Джалобин обернулись. Перед ними стоял молодой человек в странных зеленоватых доспехах — под цвет нефритовой пирамиды. Это был Радьярд Тир, и его сопровождали две дюжины воинов-дьяволов. Они выглядели в точности как глиняные фигуры, которых Нимрод с Джалобином видели в котловане номер один, но эти воины умели двигаться. Механически, словно роботы. А на их лицах, хоть и невыразительных, явственно читалась угроза, и Нимрод без колебаний выкрикнул свое слово-фокус: — ФЫВАПРОЛДЖЭ!

Этого юнца надо проучить, да как следует! Ведь он сын Иблиса, а значит, его, Нимрода, смертельный враг. Но слово-фокус не помогло. Ничего не случилось. Заметив растерянность Нимрода, Радьярд Тир громко засмеялся.

—На меня твоя сила не действует, Нимрод, — сказал он.

Заметив, что воины-дьяволы схватили Джалобина, Нимрод попытался направить новый поток чистой джинн-силы против этих наглецов. Но снова ничего не произошло. В следующую секунду они схватили и Нимрода.

—Мои воины дун ситоже неуязвимы, — добавил сын Иблиса.

Джалобин попробовал раскидать воинов-дьяволов своей суперсильной рукой, но их было слишком много. Нимрод с Джалобином попали в плен.

—У тебя вообще никакой джинн-силы нет, пока ты стоишь на ртутном озере под такой охраной, — ухмыляясь, сказал Радьярд Тир. — Все мои терракотовые воины замешаны на слюне джинн. В озере тоже есть несколько капель джинн-слюны. Мой папа наложил на эту ртуть специальное заклятие. «Адлигаре» называется. Работает примерно как...

—Я знаю, что такое адлигаре, — резко оборвал его Нимрод. — Лекцию можешь не читать.

—Ты в моей власти. Как и мои ребятки. И все будешь делать по моей указке.

Радьярд Тир ткнул пальцем в Нимрода, и минуту-другую взрослый могучий джинн демонстрировал по приказу юнца бег на месте.

—Теперь понял? Я могу заставить тебя сделать что угодно, — сказал Радьярд.

Он снова ткнул в Нимрода пальцем, и на сей раз Нимрод обхватил руками шею Джалобина и начал его душить.

—Захочу — удавишь его до смерти! — Радьярд Тир расхохотался, как жестокий бездумный ребенок.

Лицо Джалобина стало красным. Потом багровым.

—Так-то, Нимрод! С моей властью не поспоришь.

—Ладно, Радьярд, — сказал Нимрод, который сам побагровел, пытаясь задушить собственного дворецкого. — Я тебя понял.

Радьярд Тир опустил палец, и Нимрод наконец смог оторвать руки от шеи дворецкого, Джалобин закашлялся.

—Простите, Джалобин, — сказал Нимрод.

—Все в порядке, сэр, — проговорил Джалобин, который никак не мог отдышаться.

—Как получается, что твоя джинн-сила действует, а моя нет? — спросил Нимрод у Радьярда Тира. — Из-за нефритовой брони?

—Именно, — сказал Радьярд Тир. — Эту одежку сшили для нас специалисты — портные из Гонконга. По образцу той одежды, которую носили когда-то китайские императоры. Представляешь, в этом костюмчике две тысячи сто пятьдесят шесть кусочков нефрита. Мой папа — настоящий историк. И согласно его теории, здешние императоры потому так любили одеваться в нефрит, что хотели стать неуязвимыми для джинн-силы.

—Что ж, теперь понятно, почему в последнее время из всех музеев мира было украдено так много нефрита, — сказал Нимрод. — А я-то гадал! Сразу надо было заподозрить, что за этим подлым воровством стоят ифритцы.

—Да, это сделали мы, — гордо сказал Радьярд Тир. — Кто ж еще?

—Так, давай-ка разберемся. — Нимрод принялся рассуждать вслух. — Для начала вы послали воинов-дьяволов в мир духов, чтобы произвести там чистку: поглотить миллиарды бедных беззащитных призраков и обеспечить себе полный простор для исполнения своих планов. Одновременно вы начали раздавать терракотовых воинов в разные музеи мира. Они выпускали там по паре-тройке поглощенных ими призраков и распугивали тем самым музейных смотрителей, чтобы вы и ваши люди могли украсть из неохраняемых залов драгоценные нефритовые вещицы. Вам нужна была куча нефрита, чтобы соорудить эти нелепые костюмы и получить иммунитет против силы других джинн. Например, против моей. — Нимрод покачал головой. — Да-а-а... Впрочем, от племени, которое готово творить зло и днем и ночью, можно ожидать чего угодно. Ну и замысел! Кража нефрита! Гибель стольких духов! И как только твоему отцу не стыдно?

—Чего ж тут стыдиться? Духи и без того мертвые. И все ваши миллиарды призраков ничто по сравнению с папиным планом по захвату Вселенной!

—Вселенной? — Нимрод был не в силах сдержать улыбку. — У Иблиса растут аппетиты.

—Нимрод, ты зря мне не веришь.

—Насколько я понимаю, эта пирамида играет не последнюю роль в ваших масштабных планах?

—Ты не такой уж тупой, Нимрод. Папа всегда говорил, что ты самый умный джинн на свете.

—Весьма польщен, — сказал Нимрод.

—А я в таком случае кто? — усмехнулся Радьярд Тир. — Я — тот джинн, который поймал самого умного джинн на свете.

—Тебе просто повезло.

Радьярд Тир поднял было руку, собравшись отплатить своему пленнику за столь презрительный тон, как вдруг его отвлек громовой звук — точно взвыла огромная невидимая труба. И это спасло Нимрода от дальнейших унижений.

—Вот что, умник, — сказал Радьярд Тир. — Этот трубный глас означает, что вы оба прибыли как раз вовремя. Сейчас сами увидите, что мы затеяли, причем из партера, с лучших мест. Итак, спешите видеть! Сейчас, у вас на глазах, совершится самое большое преступление всех времен и народов.

—Преступление? — сказал Нимрод. — Значит, Иблис, как всегда, замыслил преступление? Но это так мелко, так несерьезно! Не понимаю, зачем вам это понадобилось. Какой в этом интерес? Как убого вы все-таки мыслите. Совершенно не масштабно.

—Ты не понял. Я не имею в виду преступление против каких-то глупых человеческих законов, — сказал Радьярд Тир. — Речь идет о преступлении против законов Вселенной. Мой отец намерен изменить эту тухлую Вселенную. Ты сам сейчас увидишь, как пирамида наполнится силой. А потом мы всё тут перевернем вверх тормашками.

Нимрод нахмурился.

—Энантодромия? Ты шутишь?

—Я серьезен как никогда.

—Но для этого вам понадобится мощнейший источник энергии, — сказал Нимрод. — Энергии более мощной, чем энергия атома. Тут нужна сила самой жизни, причем в немереных количествах. Нет! Невозможно!

—Ишь ты, все он знает! — Радьярд Тир устрашающе усмехнулся и кивнул на пирамиду. — Смотри же!

Это было ужасно, — добавил Джалобин, когда дух Джона закончил осмотр его краткосрочной памяти. — Ты думаешь, что сейчас очень шумно? Но ты просто не слышал, что началось тогда. Полное светопреставление. Точно вселенский шторм смёл и принес сюда всех детей разом. Мы чуть не оглохли от воплей перепуганных крошек. Их маленькие духи постепенно заполняли пирамиду. У пирамиды откинулась верхушка, и поток духов хлынул туда, точно бензин в топливный бак. Все булькало и бурлило, а они падали и падали — друг дружке на голову. И длилось это много часов. Понятия не имею, откуда все они насыпались. Судя по количеству — со всего мира. Вот и все, что я знаю. Боюсь, мое представление о случившемся весьма поверхностно, Джон. Да и сознание мое затуманено. Я даже сомневаюсь, точно ли я воспроизвел то немногое, что помню, похоже, у меня в голове все перемешалось. А все остальное я и вовсе забыл. Напрочь. Чувствую себя полным идиотом.

Это, должно быть, из-за воздействия ртутных паров, — подумал в ответ Джон. — Неудивительно, что память у вас как решето и вы чувствуете себя... гмм... идиотом, Джалобин. Надо вас отсюда вызволить. И поскорее.

Забудь обо мне! Главное — остановить ифритцев. Они планируют перевернуть с ног на голову все самые фундаментальные законы бытия, — думал Джалобин. — Они хотят взять природную тягу человека к добру и обратить ее во зло. В ее полную противоположность. Скоро никто из нас не будет понимать, что есть добро, а что зло. Мы не будем знать, чего желать, о чем думать...

А где сейчас Нимрод?

Они его куда-то увели.

Джон проследил за взглядом Джалобина — до двери в стене нефритовой пирамиды.

Туда? — спросил Джон.

Наверно. — Джалобин силился очистить свои мысли от яда ртутных паров и что-нибудь вспомнить, но тщетно. Туман и дурман в голове все сгущались. — Иблис что-то говорил про месть.

Иблис здесь? Вы его видели?

Да. Нет. Я не уверен. Он не был похож на Иблиса. На самом деле он был похож на фокусника из телевизора. На Адама Аполлониуса. Но Радьярд Тир упорно называл его папой.

Это многое объясняет,— подумал Джон. — Иблис, должно быть, вселился в фокусника, чтобы получить влияние на беднягу Дыббакса. Дыббакс всегда обожал этого фигляра Аполлониуса.

Уж не знаю, кто он, Адам Аполлониус или Иблис. —вмешался в его мысли Джалобин , — но прибыл этот тип, когда пирамида была заполнена приблизительно наполовину. Послушай, Джонни, ведь Иблис не убьет его, а? Не знаю, как я буду жить без Нимрода, о ком буду заботиться.

Никто никого не убьет, Джалобин.

Джон намеренно поместил эту мысль на передний план своего сознания, чтобы Джалобин воспринял именно ее и ничего другого. Сам же мальчик, в закоулках сознания, мечтал о том, чтобы Филиппа с золотым слитком побыстрее добралась до мавзолея императора. Это вопрос жизни и смерти. Сейчас нет ничего более важного. Нет и не может быть.

Я должен идти. Искать Филиппу. Я приведу ее сюда.

—Будем надеяться, что золотой слиток нам и правда поможет, — отозвался Джалобин.

Дворецкий не привык мысленно беседовать с пришельцем, который вселился, непрошеный, к нему в черепушку. Да что там Джалобин? Любой нормальный человек на его месте решил бы, что чокнулся. Джалобину же было особенно трудно — из-за ртутных паров, которые, как говорил Нимрод, совершенно не имеют запаха, но очень сильно воздействуют на человеческое сознание. Поэтому последние свои слова Джалобин проговорил не про себя, а вслух.

И на этот звук тут же очнулись и вскинулись воины-дьяволы. Каждый сделал шаг вперед. Один схватил Джалобина за руку, но, по счастью, ему попалась та самая новая, сверхсильная рука, поэтому никакой боли дворецкий не почувствовал. Второй обернулся и издал гортанный клич — так кричат громадные страшные гориллы. Он, похоже, звал кого-то из нефритовой пирамиды.

—Уо-у-у, — кричал глиняный монстр. — О! О! О!

На мгновение Джону показалось, будто терракотовые воины просекли, что он здесь. Но потом до него дошло: они разъярились потому, что Джалобин упомянул о золотом слитке. Тогда Джон решил пока не убегать, а притаиться и посмотреть, что будет. Вдруг он узнает что-нибудь важное?

Из пирамиды вышел Радьярд Тир. А за ним — Адам Аполлониус, тоже весь, с головы до ног, в нефритовой броне. Когда Иблис и его сын подошли к Джалобину, воины разомкнули осаду и отошли чуть назад.

—Ты произнес волшебное слово, — сказал Иблис. — Верно?

—Какое такое слово? — спросил Джалобин. — Эй, вы о чем?

—Мои воины дун сипонимают только по-китайски, — сказал Иблис. — Но я запрограммировал их так, чтобы они непременно среагировали при упоминании некоторых английских слов и фраз. И не только английских. На любом языке. Одно из этих ключевых словосочетаний — «золотой слиток». Вопрос в том, что ты знаешь о золотом слитке. И почему ты его только что упомянул.

—Это уже не один, а два вопроса, — возразил Джалобин.

—Не шути со мной, Жалобщик, или как там тебя зовут, — предупредил Иблис. — Тело мундусянина, которым я сейчас пользуюсь, принадлежит знаменитому фокуснику из Лас-Вегаса. Понимаешь, что это значит? Это значит, что у меня, как у любой поп-звезды, сейчас нет чувства юмора. Ясно? Ты знаешь, что такое правдоуловитель?

Джалобин устало вздохнул.

—Понятия не имею, — ответил он. — Но уверен, что вы не преминете меня просветить.

—А ты остер на язык, толстяк. — Иблис усмехнулся и покачал головой. — Сам, наверно, не всегда понимаешь, что говоришь. Держу пари, что у тебя изо рта иногда выскакивает такое, чего сам ты ну никак не ожидаешь. Верно?

Джон-то прекрасно знал, что такое правдоуловитедь. Однажды ему случилось испытать его прямо на себе. Он принялся мысленно объяснять мистеру Джалобину, что правдоуловитель — это такое джинн-заклятие, которое выясняет, чего ты терпеть не можешь, а потом все эти «прелести» появляются у тебя прямо во рту. Не успел он договорить, как почувствовал: что-то ползет вверх по горлу дворецкого.

Джалобин сплюнул, и из-под языка у него что-то выскочило. Эта гадость на миг повисла у него на подбородке, а потом упала на пол. Джалобин поглядел вниз: по ртути со всех лап несся жирный таракан. В этот момент во рту у дворецкого снова что-то зашевелилось. Джалобин закашлялся и отрыгнул на пол небольшую крысу. А за ней — мокрого от слюны паука-птицееда, который не пожелал падать на пол, а заполз — прямо по лицу дворецкого — ему на макушку. Джалобин вскрикнул.

—Думаю, тебе лучше во всем признаться, верно, Жалобщик?

Иблис, щелкнув пальцами, сбросил паука с головы дворецкого. Но недалеко. Паук оставался в опасной близости, и Джалобин не сводил с него глаз.

—Говори правду, — потребовал Иблис, — а то эти твари начнут расти.

Джон знал, что Джалобин вряд ли выдержит эту пытку. И, понимая, что ни в коем случае нельзя позволить Иблису узнать хоть что-нибудь о скором приезде Филиппы с золотым слитком, Джон решил, что его собственное появление переключит внимание ифритцев и Джалобин не успеет проговориться. Не успел он об этом подумать, как по трахее Джалобина пополз вверх кусок капусты брокколи. Потому что Джон терпеть не мог овощей.

—Ладно, ладно, вы меня поймали, — сказал Джон. — Ведь нас в этом теле двое. Принадлежит оно Джалобину, дворецкому Нимрода. Но здесь есть и я. Джон Гонт. Племянник Нимрода.

—Дуплет! — воскликнул Радьярд и вскинул кулак вверх.

—Почему? — удивился Джалобин.

—Двойной удар, — пояснил Иблис и, махнув рукой, что-то пробормотал. Наверно, слово-фокус, решил Джон.

Воздух вокруг них внезапно стал ледяным. На терракотовых телах воинов выступила изморозь, а от дыхания Джалобина появилось облачко пара.

Ага, значит, Иблис понизил температуру, чтобы увидеть его, Джона, если он вздумает покинуть тело дворецкого.

—Давненько мы не виделись! — воскликнул Иблис. — Я так давно ждал этой встречи! С нетерпением! И вот — на тебе! Я должен был сразу понять, что правдоуловитель нашел двоих. Мало кто ненавидит такие разные вещи, как крысы и брокколи.

—Не согласен, — заявил Джон. — Я вот ненавижу и вас и брокколи. А вы вроде тоже не похожи на капусту!

Иблис улыбнулся по-змеиному, а потом кивнул воинам-дьяволам.

—Уведите его, — сказал он. — Препроводите в пирамиду. Мы скоро выясним, что ему известно о золотом слитке.

Глава 29

Та, кому повинуются все

Как и предсказывал Марко Поло, благодаря золотому слитку Филиппа быстро и беспрепятственно добралась до Китая. Во всяком случае, внешне так оно и выглядело. Самой же Филиппе путешествие далось нелегко, поскольку она не очень-то любила командовать и приказывать. Нет, кроткой и робкой ее никто не решился бы назвать, но по природе своей Филиппа была демократична и ко всем вокруг относилась с уважением, поэтому ей не сразу удалось почувствовать, в чем состоит истинная сила слитка, который оказался теперь в ее полном распоряжении. Чтобы пользоваться этой силой, надо было просто говорить людям, что именно они должны сделать. Но тут крылась большая проблема. Люди действительно выполняли все требования и приказы Филиппы, причем мгновенно — в этом смысле слиток никогда ее не подводил. Но грамотно сформулировать свой приказ оказалось не так-то легко, а если честно — так же сложно, как загадывать грамотные желания. Тут-то она и поняла, почему Марко Поло так переживал из-за огромной власти, которой золотой слиток наделял своего владельца. Надо было крайне тщательно обдумывать все, что говоришь, то есть предвидеть все возможные последствия каждого сказанного тобою слова. Так, в своем еще юном возрасте, Филиппа впервые осознала, какая ответственность лежит на правителях и вождях и как, в сущности, одиноки все президенты и премьер-министры...

Например, в редкий для нее момент крайнего раздражения она велела жутковатому типу, который шел за ней по пятам в лондонском аэропорту Хитроу, исчезнуть с глаз долой. Каково же было ее удивление, когда он тут же развернулся, зашел в подсобное помещение, где уборщики хранили швабры и веники, и закрыл за собой дверь. А эпизод с нервной, задергавшей всех пассажиров теткой за стойкой регистрации? Филиппа получила посадочный талон и на прощание сказала ей: «Хорошего вам дня! Не напрягайтесь!» После чего регистраторша сняла обувь, положила ноги на стол и начала читать журнал.

Конечно, слиток приносил и явные, неоспоримые выгоды: хотя у Филиппы даже не было билета, ее провели в зал ожидания для особо важных пассажиров, а потом посадили на лучшее место в салоне первого класса. Выяснилось, что прямых рейсов из Лондона в Сиань нет и этот самолет должен лететь в Пекин, но за несколько минут до взлета Филиппа вошла в кабину и сообщила капитану, второму пилоту и штурману, что курс придется изменить. Это решение не было для нее легким и однозначным, она прекрасно понимала, что посадка в Сиане большинству пассажиров причинит неудобство, но потом сказала себе, что если над миром действительно нависла опасность, исходящая от воинов-дьяволов, то за избавление от этой опасности люди вполне могут чем-то поступиться.

Через несколько минут самолет вознес их высоко над Лондоном, а потом над проливом Ла-Манш. Небо было безупречно ясным, синим-пресиним. Далеко внизу Филиппа заметила стаю морских птиц над белыми утесами Дувра. Внезапно — нутром, печенками, мозгом костей — она поняла, что ее мать уже вернулась в Соединенные Штаты и скоро, совсем скоро будет дома. Она попыталась представить себе миссис Гонт, шикарную, как всегда, выходящую из самолета в Нью-Йорке...

Ощущения Филиппы были отчасти верны. Местоположение матери она определила более или менее точно. Облетев почти половину земного шара, миссис Гонт действительно только что приземлилась в Центральном парке Нью-Йорка, и вот насчет шикарной дамы... Филиппа вряд ли могла предположить, что теперь ее мама выглядит совсем, совсем иначе. Филиппа и не узнала бы ее — ни за что на свете.

Приземлилась миссис Гонт несколько неуклюже, что типично для альбатросов — птиц, предназначенных для полета, а не для хождения по земле. Но, несмотря на несколько недостойное приземление, она была почти у цели: чуть южнее дороги, пересекавшей парк, и совсем недалеко от перекрестка 77-й улицы с Пятой авеню, которая, собственно, и является восточной границей Центрального парка.

Альбатрос в Нью-Йорке? Невиданное дело! Несколько сведущих в орнитологии пап и мам не преминули указать своим беззаботно резвящимся деткам на редкую «птичку». Но миссис Гонт не обратила на их комментарии ни малейшего внимания, поскольку, едва оправившись от полета и приземления, она покинула тело альбатроса, предоставив ему полную свободу, и — невидимая — поплыла прямо домой по таким знакомым, таким родным улицам: через Мэдисон-авеню, мимо знаменитого отеля «Карлайл»... Будь она из клана Ифрит, она, возможно, вселилась бы по пути в какое-нибудь подходящее мундусянское тело. Но Марид — это джинн-клан, который всегда следует Багдадским законам, в том числе закону, запрещающему вселяться в человека без его ведома и согласия. В результате в дом 7 по Восточной 77-й улице проник чистый дух миссис Гонт. Через черный ход.

Фаустина Сахерторт успела рассказать миссис Гонт многое из того, что случилось за последние несколько недель с ее семьей. Поэтому Лейла уже знала, к каким печальным последствиям привело заклятие Мафусаила, которое она наложила на мужа перед отъездом в Иравотум. Она знала, что его лечит Марион Моррисон, а дети сейчас в Италии или, весьма возможно, в Китае, с Нимродом и Джалобином.

Она нашла мистера Гонта постаревшим, но отнюдь не таким старым и дряхлым, каким застали его дети по возвращении из Индии. Лейла поняла, что он скоро совсем поправится и станет самим собой, ну разве что седины будет больше, чем прежде, да коричневые возрастные пятнышки на руках никуда не уйдут.

Кое-что из того, что не знала или не успела рассказать Фаустина, стало понятно, когда дух Лейлы проскользнул в спящего мужа и порылся в его памяти — в том, что накопилось там за последнее время. Она старалась не разбудить мистера Гонта, поскольку совсем не хотела повредить его лечению, а он наверняка был бы потрясен, узнав, что его красавица жена лишилась своей столь любимой им земной оболочки.

Лейла обрадовалась, узнав, что в путешествие — отправился только дух ее сына, а тело ждет хозяина дома. И конечно, она ужасно огорчилась, узнав о судьбе господина Ракшаса. Миссис Гонт заставила мужа встать и, не просыпаясь, подобно лунатику, пройти наверх. Оба тела — и Джон, и Ракшас — были наверху, в комнате Джона: сын лежал на кровати, а господин Ракшас сидел, откинувшись, в любимом кресле Джона.

Она дотронулась до щеки, до руки сына. Теплый. С виду — как будто просто спит. А вот с Ракшасом дела совсем плохи. Кожа старика была холодной и твердой как камень. Миссис Гонт уже не сомневалась, что с его духом случилось самое страшное. По всей вероятности, Ракшас погиб.

Миссис Гонт вздохнула и усадила мужа на край кровати. Как жаль, что они больше не увидят старину Ракшаса! Как будут горевать Джон и Филиппа, когда им станет известно о его смерти. Впрочем, скорее всего они уже знают... А что, если детям тоже грозит опасность? Миссис Гонт решила немедленно отправиться на поиски близнецов — сразу, как только сообразит, где взять новое тело. Ей ужасно не хотелось становиться собакой, или котом, или любым другим животным. Хватило опыта с альбатросом. До сих пор подташнивает, и во рту препротивный вкус. Рот, конечно, не ее, а мужа, но вкусовые ощущения явно остались от альбатроса: эти птицы пьют морскую воду, поэтому рот горел от сильного вкуса соли. А тошнит, верно, от гнилых рыбьих голов, сброшенных с нефтеналивного океанского танкера — в дороге охотиться было некогда и есть пришлось что ни попадя, да еще она была вынуждена заложить эту дрянь в зоб и питаться ею в полете над широченным Североамериканским континентом. Миссис Гонт налила стакан воды из-под крана и выпила его одним глотком.

—Почему вы не в постели?

Миссис Гонт повернула голову мужа к двери. Там стояла Марион Моррисон, его джинн-медсестра.

—Здравствуйте, давайте знакомиться, — сказала миссис Гонт собственным голосом и протянула Марион руку. — Я Лейла Гонт. Я на некоторое время воспользовалась телом мужа. Пока не пойму, что делать со своим телом. Вернее, с его отсутствием. По пути из Ирака со мной произошел несчастный случай. Так что тела у меня теперь нет. И это очень печально, поскольку мне оно очень даже нравилось.

—Действительно, печально, — повторила Марион, пожимая руку мистера Гонта. — Может, позаимствуете тело у сына, оно ему все равно пока не нужно?

—Нет, не думаю, что это удачная мысль, — возразила миссис Гонт. — Мальчику позволяется иметь хоть какие-то секреты, верно? Маме не следует знать все.

—Да, полагаю, вы правы. — Марион кивнула на господина Ракшаса. — Можно было бы вселиться в него. Но он, похоже, мертв.

—Боюсь, что да, — сказала миссис Гонт.

—Смерть джинн, покинувшего свое тело, не всегда легко диагностировать, — сказала Марион Моррисон. — Но он холодеет день ото дня, хотя отопление у меня включено днем и ночью, на всю катушку. Никакого эффекта. Он, несомненно, окоченел. Для живого тела это ненормально.

—Милый старина Ракшас. Мы очень его любили. — Лейла вздохнула и вытерла слезу, которая выкатилась из покрасневшего глаза ее мужа. — Боюсь, мой отъезд из дома обернулся настоящим бедствием.

—Вы еще не все знаете.

И Мэрион рассказала Лейле о том, что случилось с миссис Трамп.

—Я решила пока не сообщать об этом вашему мужу, — закончила она свой рассказ. — Пусть он сначала полностью восстановится. Поэтому в его памяти вы ничего и не нашли о том, что миссис Трамп находится в коме.

—Бедняжка, — сокрушенно сказала Лейла. — Надо же! Кома! Останься я здесь, в Нью-Йорке, ничего бы не произошло.

—Везде соломку не подстелешь, — заметила Марион, погладив мистера Гонта по плечу. — Самое безопасное — провести всю жизнь в постели, на перине, среди мягких подушек. Но это все равно, что вовсе не жить. Скучно. Надо побольше увидеть, везде побывать, тогда жизнь наполнится интересом и смыслом.

—Верно, — кивнула миссис Гонт. — Но что мне теперь делать?

—Судьба — презабавная штука, — сказала Марион. — Иногда она сдает тебе дурную, ненужную карту, но настает день, когда именно эта карта тебя и выручает. Похоже, сейчас именно этот случай.

—Я вас что-то не понимаю, — растерялась Лейла.

—Сходите-ка к миссис Трамп, — сказала Марион. — Сходите посмотрите на нее. Может, там и найдете ответ на свой вопрос, странница вы моя перелетная.

По-прежнему недоумевая, миссис Гонт решила сходить в больницу. Оставив тело мужа, она выплыла из дома и незримо пролетела через собственный сад и через стену, отделявшую их дом от больницы на 78-й улице. Ткнулась в одну палату, в другую, в третью и наконец нашла лежавшую в коме миссис Трамп.

Для серьезно раненного человека выглядела ее домработница очень хорошо. Сама она этого, конечно, не сознавала, но кожа ее была чистой, а волосы блестящими. Она сильно похудела, похорошела, и впервые в жизни миссис Гонт поверила, что эта женщина и вправду могла быть в молодости королевой красоты.

Дверь открылась, и в палату вошел целый отряд докторов во главе с Солом Хадсоном, невропатологом миссис Трамп. Он взял медициною карту больной, лежавшую в ногах кровати, и, пролистав последние записи, покачал головой, миссис Гонт никто из врачей, разумеется, видеть не мог.

—Думаю, пора переводить эту пациентку в долговременный стационар для больных с необратимыми нарушениями сознания, — мрачно сказал он. — Она у нас почти месяц, никакой положительной динамики нет, и очень маловероятно, что она когда-либо придет в себя. Боюсь, она уже овощ. Увы.

Его слова страшно возмутили миссис Гонт. Почему он отзывается о миссис Трамп столь непочтительным образом? Еще врачом называется! Небось клятву Гиппократа давал! Миссис Трамп не овощ! Вот мы сейчас проверим!

Миссис Гонт проскользнула в тело своей домработницы и начала исследовать системы ее организма. Все было в полнейшем порядке. Все, кроме мозга. Но и он не был поврежден. Просто оказался после падения в нерабочем состоянии. И не мог управлять телом.

—Дорогая миссис Трамп, — сказала Лейла. — Как дела?

—Миссис Гонт, — прошептала миссис Трамп. — Как я вам рада! Я попала в аварию. И никак не могу проснуться.

—Возможно, мне удастся кое-что для вас сделать, — сказала Лейла. Ей было уже ясно, что врач во многом прав и миссис Трамп уже не очнется самостоятельно. Только с помощью Лейлы Гонт. — Надеюсь, мы сможем помочь друг другу.

Миссис Гонт глубоко вздохнула и открыла глаза миссис Трамп.

Доктор Хадсон все еще рассказывал врачам и студентам о том, что мозговая травма миссис Трамп весьма типична для человека, получившего серьезный ушиб задней части черепа, что она способна прожить еще десять или даже двадцать лет, но — если не произойдет чуда — все эти годы она будет овощем, а учитывая нехватку неврологического оборудования, вызванного недавним всплеском мозговых заболеваний среди детей, самое разумное, что можно сделать, — это отключить пациентку от поддерживающих ее жизнь аппаратов.

—Я в чудеса не верю, — сказал он под конец. — Чудес не бывает. Мы с этой больной перепробовали все. А золотое правило современной невропатологии гласит: когда ты просто бьешься головой о стенку, умей признаться в этом самому себе. — Он улыбнулся и добавил, как бы извиняясь: — Наступает момент, когда ты обязан признать, что потерпел неудачу, что твой пациент безнадежен. Итак, мойте руки, и переходим к следующему больному. Их у нас теперь с избытком. Большое спасибо этому Джонатану Таро.

—Профессор, — сказал один из студентов. — Пациентка-то очнулась.

—Что?

—Посмотрите на пациентку, сэр. Она в сознании.

Доктор Хадсон резко обернулся и увидел, что его «безнадежная» больная улыбается ему во весь рот. Миссис Гонт с немалым удовольствием наблюдала, как у врача отвисла челюсть.

—Вы проснулись, — ошеломленно пролепетал доктор Хадсон.

Лейла заставила миссис Трамп сглотнуть, чтобы прочистить голосовые связки. Но это было не так-то просто, поскольку в горле у нее совсем пересохло. Лейла с трудом смогла прошептать:

—Дайте мне воды. Ужасно пить хочется.

—Вы в полном сознании! — воскликнул врач. Дрожащей рукой он протянул ей чашку с водой, пролив по дороге половину на себя. — Но это невозможно.

—У вас невозможно, у нас возможно, — заявила Лейла. И выпила воду. — Теперь давайте мне мой халат. Я встаю.

—Что вы? Куда?! — всполошился доктор. — Вам надо лежать. Мы должны провести тесты, взять анализы. Ваши мышцы ослаблены. Вам пока нельзя вставать.

—Чушь какая, — сказала Лейла и встала.

—Но вы пока еще наша пациентка, — начал втолковывать ей доктор Хадсон. — А слово «пациент» происходит от латинского слова patiens— «тот, кто терпит». Так что, пожалуйста, будьте терпеливы.

—Я необычайно терпелива, — сказала Лейла и улыбнулась, поскольку один из младших докторов вручил ей халат. — Все стерплю, чтобы сделать по-своему.

Туг она встала и ушла из больницы.

Приземлившись в Сиане после десятичасового перелета, Филиппа столкнулась с новой проблемой. Как же она не подумала об этом раньше? А еще считала себя умной! Как отдавать команды, если никто вокруг тебя не понимает? Тут никакой золотой слиток не поможет: она не говорит по-китайски, а китайцы не знают английского. А раз так, они не понимают ее приказов и совершенно ее не слушаются. Водитель такси, в которое она села в аэропорту, понятия не имел, чего она от него хочет, и не собирался везти ее в «Самую замечательную гостиницу Сианя», хотя она размахивала слитком прямо у него перед носом. Он все мотал головой и смотрел на нее безучастно, точно на пустое место. И только когда она показала ему адрес гостиницы, напечатанный по-китайски, он сообразил, куда ее везти.

Какая удача, что скоро она отдаст золотой слиток Нимроду. Он немного говорит по-китайски и, возможно, применит джинн-силу, чтобы заговорить на нем получше.

Но, добравшись до «Самой замечательной гостиницы Сианя» и узнав от Финлея, что Нимрод и Джалобин исчезли в котловане номер один, Филиппа впала в совершенное отчаяние. И отчаяние это еще удвоилось, когда Финлей признался, что дух Джона покинул его тело и отправился их искать. И пока не вернулся.

—Так что же нам делать? — Филиппа чуть не плакала. — Какой прок от этого слитка, если тут никто не понимает ни слова по-английски?

—Можно попробовать выучить китайский, — предложил Финлей.

—Учить язык? А потом еще экзамены сдавать прикажешь? — возмутилась Филиппа. — Ну уж нет! Сейчас не время садиться за парту, Финлей. Нимроду, Джону и Джалобину грозит серьезная опасность.

—Давай купим разговорник, — предложил Финлей.

—Разговорник? — повторила Филиппа с сомнением. — Речь идет о приказах, о золотом слитке. Мы не в Париж приехали на выходные.

—У тебя есть идеи получше?

Филиппа крепко задумалась.

—Что, если найти кого-нибудь, кто говорит по-английски, и дать ему список возможных команд, чтобы он перевел их на китайский?

—Знаешь, я здесь уже два дня, — сказал Финлей. — Ни один из местных жителей по-английски не говорит. Все меню в ресторанах — на китайском. Я понятия не имею, что я ем, даже когда уже жую и глотаю. После того как поживешь в Китае, Англия начинает казаться далекой, точно другая планета. Местные, наверно, так и думают. Мы для них — инопланетяне. Или хуже — иностранные дьяволы. Нимрод говорил, что они нас так и называют. Никто здесь не говорит по-английски, Филиппа. Им это совершенно незачем. Для чего изучать английский, когда вокруг два миллиарда других китайцев, которые его тоже не знают?

—Возможно, в Сиане есть американское посольство или консульство? — сказала Филиппа. — Может, нам поможет кто-то из сотрудников?

—Ага, все дела побросали и кинулись нам помогать, — проворчал Финлей. — С какой радости?

—Ну, они-то английский понимают, — ответила Филиппа и показала Финлею золотой слиток. — Я им прикажу.

Филиппа позвонила в американское посольство в Пекине и выяснила, что американский вице-консул приезжает в Сиань только раз в неделю, по вторникам. Это означало, что им придется ждать его почти неделю. Но потом, в ходе разговора, выяснилось, что есть еще британский вице-консул и он принимает каждый день с понедельника по пятницу. Узнав его адрес, Филиппа с Финлеем выскочили на улицу и взяли такси, водитель которого, по счастью, быстро сообразил, куда им надо ехать.

Приемная британского вице-консула была в южной части города, в оживленных деловых кварталах района Сяочжай. Мистер Блант занимал несколько унылых комнаток над прачечной Пу И. На стене позади его стола висел портрет нынешней королевы и карта мира, на которой все бывшие британские колонии были перечеркнуты крест-накрест.

Мистер Блант оказался маленьким человечком с курчавыми седыми волосами, маленькими ручками и тоненьким голосом — он был больше похож на чопорную старушку, чем на мужчину. Появление в приемной двух детей он воспринял без всякого энтузиазма.

—Ну? — сказал он. — Что вам нужно?

—Вы мистер Блант?

—Это имя значится на моем членском билете. Я — член общества «Дети, брысь из офиса».

От такой неприкрытой грубости Филиппа буквально онемела.

—Ну? Что вам надо? — повторил консул.

—Нам нужна ваша помощь, — твердо сказала Филиппа. — С переводом. Мы просим вас посмотреть список фраз, которые мы подготовили по-английски, и перевести их на китайский. Вы ведь говорите по-китайски, правда?

—Я бегло говорю на шести диалектах китайского языка, а именно: на пекинском, шанхайском, кантонском, южноминьском, чанша и хакка, — сухо сказал он. — Послушайте, я — британский вице-консул, а не какой-то мелкий делец из провинциальной торговой палаты. Но в круг моих обязанностей не входит помогать юным американцам корежить язык Конфуция и JIao-цзы. Я смотрю на ваши розовые личики, смотрю, как вы жуете жвачку, и оплакиваю будущее вашей родины. Засим до свидания.

—Я — не американец, — сказал прежде молчавший Финлей. — Я англичанин.

—Что ж, это тебя несколько облагораживает. И раз ты британский подданный, мой служебный долг предложить тебе следующий консульский совет. Купи себе разговорник в ближайшем шудянь. По-китайски это значит «книжный магазин». А теперь до свидания. Окончательно и бесповоротно.

Филиппа со вздохом принялась рыться в своем рюкзачке. Придется вынуть золотой слиток.

—Даже не знаю, почему мы так долго пытались быть вежливыми, — пробормотала она. — Вы этого не заслуживаете.

—Вы что, не только китайского, но и английского не понимаете? Я же с вами попрощался, — раздраженно сказал мистер Блант и махнул маленькой ручкой, прогоняя их прочь. — Все. Вон из офиса. У меня куча работы.

Филиппа достала золотой слиток. Он заблестел под яркими лампами дневного света, и девочка почувствовала в кончиках пальцев подобие тока, точно зажала в руках два электрода автомобильного аккумулятора.

—Вы нам поможете, — твердо сказала она.

Мистер Блант выпрямился на стуле, а затем встал, словно в комнату вошла сама королева Англии.

—Я помогу вам, — глухо повторил он.

—Впечатляет, — бормотал Финлей.

—Вы напишете перевод этих фраз. Точно так, как мы объяснили.

—Я напишу перевод. Точно так, как вы объяснили.

—Ну, ващщще! — Финлей не верил своим ушам.

Филиппа передала консулу два листка из блокнота, на которых они с Финлеем написали по-английски почти все команды, которые, как им казалось, могли бы им пригодиться при общении с воинами-дьяволами. Мистер Блант надел очки, взял ручку — и минут через десять вернул Филиппе листки уже с переводом.

—Прикажете что-нибудь еще? — с готовностью спросил он.

Филиппа бросила взгляд на листок.

—Но тут же все по-китайски! — возмутилась она.

—Как, по-вашему, я должен был изобразить перевод на китайский язык? — спросил мистер Блант. — По-эскимосски? По-фламандски? На эсперанто? Естественно, это написано по-китайски! Тупицы!

—А вы не можете записать эти фразы английскими буквами, чтобы мы поняли, как они произносятся? — спросил Финлей. — Транс-что-то... не помню что...

—Транскрипция, — сказал Филиппа.

—Все диалекты китайского разговорного языка для различения смысла используют тоны, — сказал мистер Блант. — Ровный высокий, восходящий, нисходяще-восходящий, нисходящий и нейтральный. Не говоря уже о большом разнообразии звуков, которых в английском языке вообще нет. Поэтому никакая транскрипция не поможет. Если вы, с вашим западным акцентом, произнесете эти фразы, китайцы вас, скорее всего, не поймут. Получится разговор слепого с глухим.

Мистер Блант взял графин и собрался налить себе воды. Но этот заносчивый англичанин так достал Филиппу, что она решила преподать ему урок.

—Вылей эту воду на свою глупую английскую голову, мерзкий ты человечишка, — сказала она.

Мистер Блант, разумеется, сделал все в точности так, как ему велели. Он вылил всю воду из стакана себе на голову. Потом он вытер лицо и произнес:

—Не знаю, почему я это сделал.

—Не обижайся, — сказала Филиппа Финлею. — Не все англичане такие идиоты.

—Я и не думал обижаться. — Мальчик пожал плечами.

—Что будем делать?

—Придется взять его с собой, — сказал Финлей.

—Этого? Но он — полный отстой!

—Возможно, но он говорит на шести диалектах китайского языка. Мы понятия не имеем, на каком именно диалекте говорят в этой части страны. И на каком говорят воины-дьяволы.

—Да, ты прав.

—Кроме того, — добавил Финлей, — я только что вспомнил: нам нужен человек, умеющий читать по-китайски, чтобы прочитать «Сезам, откройся». Ведь надпись на стене — на китайском языке.

—Отлично. Вы пойдете с нами, — сказала Филиппа мистеру Бланту.

Вице-консул повиновался без колебаний. Снял пиджак со спинки стула, взял с вешалки шляпу, зонтик и последовал за двумя детьми через матовую стеклянную дверь.

—Куда мы идем? — спросил он.

—У вас есть машина? — спросил Финлей.

—Да.

—Отвезите нас к терракотовым воинам, — сказал Финлей. — Котлован номер один.

—С какой стати я должен вас куда-то везти?

Филиппа подала Финлею знак замолчать.

—Слиток-то у меня, а не у тебя, — пояснила она и повторила приказ.

Мистер Блант поглядел на часы.

—Но музей сейчас закрыт, — сказал он.

—Тем лучше, — ответил Финлей.

—Но как мы войдем? — спросила Филиппа.

Финлей показал ей коробочку со скелетиком которую Нимрод дал ему на хранение.

—Ни шагу из дома без отмычки, — сказал он и подмигнул.

Глава 30

Воины-дьяволы

Мне это не нравится, — сказал мистер Блант, как только они проникли в огромный темный зал музея и спустились в котлован номер один. — Мне это совсем не нравится. Эти воины — бесценные памятники истории и культуры. Если китайцы нас тут застанут, они могут предположить, что мы хотим украсть их национальное достояние. А наказание за такое воровство в Китае — почти наверняка смерть.

—Замолчите, — велела Филиппа, размахивая золотым слитком. — Не надо рассказывать нам всякие ужасы, мистер Блант. Я не желаю больше об этом слышать. Пожалуйста, прочитайте слова, которые написаны на этой стене по-китайски, а потом замолчите, пока я не разрешу вам говорить снова.

—Какие именно слова? — спросил мистер Блант. — Кай шень?

Как только он это произнес, потайная дверца в стене котлована бесшумно распахнулась и им открылся длинный коридор.

—Да, эти, — кивнула Филиппа. — И без моей команды больше ни слова.

Они переступили порог, и дверца за ними так же бесшумно захлопнулась. Через некоторое время Финлей спросил:

—Что это за шум?

—Как будто птицы... — сказала Филиппа. — Миллионы птиц.

В нефритовой пирамиде все было сделано по новейшим высоким технологиям и выглядело крайне современно. Пол был покрыт тонким слоем ртути, и она, подобно гигантскому зеркалу, отражала и людей и предметы: хитроумные преобразователи энергии; Иблиса с сыном Радьярдом, стоявших за пультом управления этими машинами; несколько десятков подпиравших стены воинов-дьяволов, — ну точь-в-точь доспехи, выставленные вдоль стен в средневековом замке. А еще в ртутном зеркале отражались прикованные к стене Джалобин-Джон и Нимрод. Прямо напротив них была толстая треугольная стеклянная стена гигантского аквариума, занимавшего большую часть пирамиды. Но томились в нем не рыбы, а миллионы детских духов. Двигаться они не могли, лишь чуть пошевеливались, точно студенистая жидкость, светились серебристо-голубоватым, каким электрическим светом, как небо в сильную грозу. Время от времени к стеклу прижимались маленькие лица детей-призраков и отчаянно о чем-то молили — безмолвно, поскольку стены были непроницаемы для звука. Иблиса и его сына Радьярда все это страшно забавляло, а Джалобина-Джона и Нимрода очень и очень тревожило.

Иблис был в своей стихии. Он получал неимоверное удовольствие, описывая пленникам все детали своего чудовищного плана и действие этой адской машины. Он делал это нарочно, потому что знал, какие страдания им это причиняет. Желание мучить ближнего было в нем неизбывно, несмотря на то что он уже подверг Джалобина-Джона второй пытке правдоуловителем, и им все-таки пришлось рассказать ему все, что оба они знали о Филиппе и золотом слитке.

Услышав их версию этой истории, Иблис совершенно успокоился. Он был уверен, что Филиппа никогда не разгадает секретный шифр на картине в Венеции. Сам он не представлял, каким образом XI + I может равняться X, и высокомерно полагал, что ребенку до ответа тоже не додуматься. Филиппа никогда не найдет золотой слиток и ничем не сможет помешать его планам.

Пока Иблис издевался над пленниками, Радьярд Тир следил за показаниями приборов. И отец и сын по-прежнему оставались в своих нефритовых одеяниях, которые делали их неуязвимыми для джинн-силы Нимрода.

—Критическая масса будет достигнута через восемь минут, — сказал Радьярд отцу.

—Превосходно! — воскликнул Иблис и обратился к Нимроду: — Меньше чем через восемь минут накопившаяся в этом резервуаре энергия заставит пирамиду опрокинуться. И всё в этом мире: добро и зло, удача и неудача, счастье и несчастье — обратится в собственную противоположность. Жду не дождусь! Охота посмотреть, как это будет выглядеть. Представляете, любая мечта, любое желание принесут ровно обратный результат. — Иблис захохотал как безумный. — С этих пор все человечество будет ходить с постной физиономией, точно несчастный ребенок, который открыл рождественским утром красивый пакет с подарочками, а он, оказывается, пустой!

Это сравнение так насмешило Радьярда, что он стал хохотать до упаду. Они с Иблисом довольно хлопнули друг друга по рукам, что было не так-то просто сделать в тяжеленных нефритовых доспехах.

—Неужели это действительно приносит тебе удовольствие, Иблис? — спросил Нимрод. — Ты рад творить зло ради зла?

Иблис даже опешил.

—Да, — сказал он. — Конечно.

—расчетное время семь минут, — объявил Радьярд Тир.

—Кстати, на случай, если ты ломаешь голову над тем, как потом возвратить мир в его, если можно так выразиться, первозданное состояние, — сказал Иблис, — имей в виду, что поставить пирамиду на прежнее место ты уже не сможешь. То, что я делаю, необратимо. Во-первых, потому, что для этого все люди, простые люди, вроде твоего дворецкого Джалобина, должны будут пожелать нечто совершенно противоположное тому, чего они действительно хотят. А это, согласись, невозможно. Люди-то и сейчас толком не знают, чего хотят, не говоря уже о том, чтобы пожелать вдруг нечто совершенно противоположное. Ну а во-вторых, ты никогда не сумеешь собрать воедино так много жизненной силы. Это удалось мне, и только мне. Я запряг в эту повозку всех детей на свете. Нет, Нимрод, как только пирамида перевернется, мир полетит в тартарары. — Он рассмеялся. — Думаю, люди забудут дурацкие суеверия про разбитое зеркало и черную кошку. Что-то там еще было про семь лет неудачи? Так вот, человечество ждут семь миллиардов лет неудачи. Чудненько!

—Обалденно, — подхватил Радьярд.

—Занятно, — сказал Нимрод. — Должен признать, план у тебя получился сложный, но изобретательный. С помощью терракотовых воинов ты использовал все главные музеи мира для своих гнусных целей. Послушай, Иблис, а воин-дьявол, которого ты отправил в Нью-Йорк, в музей Метрополитен, все еще там?

—А что?

—Он поглотил моего друга, господина Ракшаса.

—Какое приятное известие! — обрадовался Иблис. — Жаль, я не могу его найти и помучить собственноручно. Но на это совсем нет времени. Воин, которого я посылал в нью-йоркский музей Метрополитен, уже здесь, он вернулся в Сиань. Один из восьмидесяти тысяч воинов моей терракотовой армии. Так что я за целую вечность не отличу его от всех остальных. — Он безжалостно загоготал. — Ты когда-нибудь пробовал посчитать до девяноста миллиардов?

—Ты украл нефрит, ты опустошил мир духов, ты заставил бедного Дыббакса сосредоточить все внимание человечества в одной точке и тем самым создать негентропию, — сказал Нимрод. — Весьма хитроумно и весьма гнусно. Ничего гнуснее я за всю жизнь не видывал.

—Спасибо, Нимрод. Я считаю это большим комплиментом от столь именитого джинн.

—Но как ты мог так поступить со своим сыном! Это же твой собственный сын! — воскликнул Нимрод. — Нет, я не об этом болване, — сказал он, покосившись на Радьярда. — Я имею в виду Дыббакса. Тебе хоть чуточку стыдно за то, что, ты так безжалостно использовал свою же плоть и кровь?

—Расчетное время шесть минут, — объявил Радьярд, пропустив мимо ушей оскорбление Нимрода. — Количество душ достигло максимума, папа. Можно начинать.

—Мне немного жаль его, — признался Иблис. — Мальчик был не без таланта. Но вдобавок к таланту у него имеется еще и совесть, а это для достойного ифритца совершенно лишнее. Совесть нам ни к чему.

—Мальчик был не без таланта, — повторил Джон. — Вы говорите о нем в прошедшем времени, Иблис. С ним все в порядке?

—Он будет жить, — сказал Иблис. — Если можно назвать это жизнью.

—Что вы с ним сделали?

—Ничего, — ответил Иблис. — Мне вмешиваться не пришлось. Он сам срубил сук, на котором сидел. Пользовался джинн-силой крайне расточительно, тратил ее на дурацкие трюки и низкопробные цирковые фокусы. Вот джинн-сила и покинула его навсегда. Все просто: он истощил ее, пытаясь стать великим иллюзионистом. Тоже мне цель для джинн его происхождения и с его талантами! Боюсь, что теперь ему суждено влачить жалкое мундусянское существование.

—Расчетное время пять минут.

—Вы хотите сказать, что Дыббакс больше не сможет выполнять три желания, испаряться или заставлять какие-то предметы исчезать? — спросил Джон.

Иблис небрежно пожал плечами и кивнул.

—Так поступить с собственным сыном! — возмутился Нимрод. — С младшим сыном! Лишить его джинн-силы! Это — самая большая трагедия, которая только может произойти с джинн, но особенно трагично, когда это происходит в столь юном возрасте.

—Нимрод, ты все-таки зануда, — рассердился Иблис. — Хватит напоминать мне о том, что он мой сын.

—А разве у него иное происхождение? — спросил Нимрод.

—Какая разница?

—Думаю, разница есть, и прежде всего для тебя, — заметил Нимрод. — Сыновья для нас, джинн, очень важны. Даже для жалких ифритцев.

—Замолчи, — прорычал Иблис. — Да, я сожалею о том, что случилось с мальчишкой. Ты доволен? Я и сам не ожидал, что так выйдет. Он, должно быть, тратил на все эти фокусы намного больше джинн-силы, чем я предполагал. Но тут уж ничем не поможешь.

—А как же его сценическая карьера? — спросил Джалобин. — Что будет с Джонатаном Таро?

—Ты, наверно, шутишь? — сказал Иблис. — После того что случилось со всеми этими глупыми детишками, на любой карьере можно поставить крест. Имя Джонатана Таро для большинства людей теперь проклято. Вы бы видели, что пишут о нем в газетах.

—Бедный Дыббакс, — прошептал Джон.

—Использовать собственного сына таким бесчестным образом! — не унимался Нимрод. — Это настоящее преступление, Иблис.

—Но он ведь жив и здоров! — прорычал Иблис.

—Расчетное время три минуты.

—Возможно, это самое страшное из всех твоих преступлений. — Нимрод все время подначивал и злил Иблиса, пытаясь вынудить его совершить какую-нибудь глупость или ошибку. Ошибку противника можно было бы обратить себе на пользу. — Как ты посмел использовать собственного сына подобным образом?

—Да в чем тут преступление? — завопил Иблис. — Поверь, несчастный марид, ты просто еще не видел настоящих преступлений! — Иблис ухватился за рычаг. — Меньше чем через три минуты, когда я потяну этот рычаг, вся энергия из каждой душонки вон там, за этим стеклом, будет израсходована. Навсегда. То-то опечалятся их мамашки и папашки! Я сейчас погублю миллионы детей, приятель! Вот это преступление!

—Расчетное время две минуты.

—Подумай о том, что делаешь, Иблис, — сказал Нимрод. — Если все в мире будет происходить по-твоему, отныне и навсегда, как ты испытаешь радость победы надо мной? Нет радости — нет и победы. Даже если людские желания не исполняются, люди все равно должны ждать хорошего, мечтать о прекрасном, о том, что случится с ними в будущем. Тогда их жизнь чего-то стоит. И не только люди, Иблис. Ты тоже должен мечтать — пусть о своем, о плохом. Как ты не понимаешь? Именно мечты и надежды делают жизнь интересной, придают ей смысл.

—Ты о чем? — презрительно спросил Иблис.

Но Нимрод понял, что все-таки завладел вниманием ифритца.

—Ты джинн, Иблис, ты прожил много лет, но ты почему-то не понимаешь простейших вещей. Как говорил мой друг Ракшас: «Желание — как крючок. Раз проглотил — уже не выплюнешь». Иногда не так уж здорово получить именно то, чего ты пожелал. А иногда надеяться или ждать куда приятнее, чем видеть, что желание сбылось. Будь осторожен, продумывай последствия досконально. Это закон для любых желаний, и добрых и злых.

—Расчетное время одна минута, — сказал Радьярд. — Не слушай его, папа. Что это он нам вздумал лекцию по самоусовершенствованию читать?

—Я и не слушаю, — отмахнулся от сына Иблис. — Твоя философия не лишена смысла, Нимрод. Отдаю тебе должное. Но меня не зацепило. Все звучит слишком туманно. Слишком невыразительно. Слишком прекраснодушно. А мне внушает уважение только чистое, беспримесное зло.

—Тогда, возможно, вам внушит уважение эта штука! — прозвучал чей-то голос. — Но мне нужно не уважение, а полное повиновение.

—Слава тебе господи, — сказал Джалобин. — Наконец-то. Вот и подкрепление!

У двери, на пороге нефритовой пирамиды, стояла Филиппа, и в руках у нее был золотой слиток. Радом с ней стояли Финлей Макриби и мистер Блант, британский вице-консул.

—Ты решила, что сможешь сорвать мои планы этой безделушкой? — глумливо осведомился Иблис. — Отлично, но твой золотой слиток на нас не подействует. Мы облачены в нефритовую броню. — Он повернулся к воинам-дьяволам и громко отдал им какие-то команды по-китайски. Глиняные статуи тут же ожили и стали грозно надвигаться на вновь прибывших.

—Слушай меня, Филиппа, — закричал Нимрод. — Не трать время на Иблиса с Радьярдом. Они в нефритовых костюмах, ты им ничего не сделаешь. Джинн-сила сквозь нефрит не проходит. И сила золотого слитка тоже. Но ты можешь командовать воинами-дьяволами. Чтобы повернуть дун сипротив их нынешнего хозяина, надо сказать по-китайски...

—Заткните ему рот! — закричал Иблис, и один из воинов-дьяволов тут же подскочил к Нимроду и закрыл ему рот своей глиняной лапой.

Ни на мгновение не потеряв самообладания, Филиппа схватила мистера Бланта за руку — чтобы сила золотого слитка вошла и в его тело тоже — и приказала вице-консулу:

—Велите воинам остановиться. Велите им повиноваться мне. Скажите им это по-китайски, скорее, а то нас всех убьют.

Но к ее удивлению и тревоге, мистер Блант продолжал молчать.

Ну же! Говорите!

—Тридцать секунд, — провозгласил Радьярд.

Филиппа снова повторила команду, но мистер Блант смотрел на нее по-прежнему безучастно и не произносил ни слова.

—Почему же он не слушается? — в отчаянии воскликнула Филиппа.

Воины-дьяволы медленно, словно зомби, надвигались на Филиппу и мистера Бланта. И пройти им оставалось всего несколько шагов.

—Помнишь, что ты приказала ему в последний раз? — сообразил Финлей. — Ты запретила ему говорить! Скорей отмени ту команду!

Филиппа тоже сообразила, что к чему.

—Я разрешаю вам говорить! — Филиппа выкрикнула последнее слово и замерла в ожидании.

Мистер Блант заморгал, точно пробудился ото сна.

—Где мы? Что происходит? — произнес он и поджал тонкие губки.

За секунду до того, как два терракотовых воина пребольно схватили Филиппу за руки, она успела прокричать мистеру Бланту новую команду:

—Велите дун сислушать наши приказы!

— Дун си! Тин! Тин! — сказал мистер Блант на безупречном китайском языке.

—Велите им остановиться!

— Чжи! — закричал мистер Блант. — Чжи!

—Двадцать секунд, — произнес Радьярд Тир.

Воины-дьяволы остановились.

Тут Джон — из тела мистера Джалобина — крикнул сестре:

—Филиппа, останови Иблиса! Не дай ему потянуть рычаг. Надо спасти миллионы детей!

—Десять секунд!

—Мистер Блант, — завопила Филиппа, — велите воинам-дьяволам арестовать тех двух мужчин в нефритовых одеждах. Надо остановить их любой ценой! Они не должны потянуть рычаг!

Мистер Блант переводил синхронно, не дожидаясь, пока Филиппа договорит. По-китайски он изъяснялся так же бегло и непринужденно, как по-английски. Услышав первые же его слова, воины-дьяволы отпустили его и Филиппу и медленно двинулись на своих прежних хозяев.

—Пять секунд! — Через нефритовый шлем была видна сияющая физиономия Радьярда Тира.

Иблис, в отличие от сына, был предельно сосредоточен, он понимал, что оба они в смертельной опасности и могут не успеть.

—Четыре!

Один из воинов схватил Радьярда. И воинов вдруг стало очень много. Сотни. Точно вся терракотовая армия хлынула в пирамиду из какого-то подземного источника.

—Три! — заорал Радьярд.

Другой воин уже держал за плечи Иблиса, но тот пытался вывернуться.

—Два! — завопил Радьярд и тут же был отброшен на пол.

Иблис начал тянуть рычаг. Вот-вот вся нефритовая пирамида перевернется и встанет на острие.

В следующий миг Иблис, скошенный ударами сразу двух воинов, тоже оказался на полу.

—Вырубите эту адскую машину! — крикнул Джон. — Там есть большой нефритовый выключатель.

Финлей кинулся к выключателю, который мог перенаправить поток энергии жизни в нефритовой пирамиде.

Иблис тем временем силился встать на ноги, что было непросто из-за тяжелой нефритовой брони. Елозя ногами по полу, он случайно подставил подножку Финлею, и мальчик свалился прямо на злого ифритца. Оттолкнув скорчившегося от боли Финлея, Иблис все-таки встал, но тут же получил новый сокрушительный удар огромного терракотового кулака. На сей раз он упал и больше не шевелился.

Отпустив руку мистера Бланта, Филиппа перебежала к щитку управления и щелкнула выключателем. Адская машина перестала жужжать.

—Молодчина, Фил! — крикнул Джон. — Это победа!

—Победа... — повторила враз обессилевшая Филиппа.

—Рядом с рычагом, за который тянул Иблис, есть еще один выключатель, — сказал Джон. — Он открывает вершину пирамиды. Это освободит миллионы детей, чьи духи похитил Иблис.

Моментально очнувшись, Филиппа нажала второй выключатель. Сначала ничего не произошло. Потом все ощутили вибрацию: алмазная вершина пирамиды медленно откинулась. А секунду спустя раздался такой оглушительный шум, словно распахнулись двери самой большой школы во Вселенной. Духи миллионов детей устремились по домам. Ну и гвалт! Впрочем, разве это удивительно? Разве дети, собравшись вместе, могут помолчать? Несколько миллионов духов кричали, смеялись, говорили наперебой. Все слилось воедино в этом звуке: счастье, облегчение, надежда... Это был громкий, неистовый шум самой жизни. Такой громкий, что сотряслась сама земля вместе со стоявшей на ней полой пирамидой, а внутри нее все, кто не был прикован к стене, попадали на пол.

Филиппа тут же поднялась и огляделась, ища золотой слиток, выпавший у нее из рук от этого внезапного землетрясения. Но на нефритовом полу слитка не было. Кто-то его подобрал.

Слиток сиял в руках у Иблиса.

Глава 31

Великий хан

—Вот и порвали, — проговорил одурманенный ртутными парами мистер Джалобин. — Щенки безмозглые! Всего меня порвали.

—Порвали? — повторил Иблис. — На части? А что, Жалобщик, неплохая идея! Превосходная идея, дружище. Именно так я и поступлю. Прикажу дун сипорвать вас на части. На мелкие кусочки. Это будет разновидность китайской казни под названием «Смерть от тысячи порезов». А у вас будет смерть от тысячи разрывов. Мои воины-дьяволы оторвут у каждого из вас по десять ногтей на руках, потом по десять на ногах, потом по десять пальцев — сначала на руках, потом на ногах. А потом уши, веки, брови... О, вы еще пожалеете, что нарушили мои планы! Жалкая шайка слизняков, которые вечно суют свой нос в чужие дела!

—Какой ужас, — простонал Джалобин.

—Хорошую вы ему идейку подкинули, мистер Джалобин, нечего сказать! — горько усмехнулся Финлей.

Туг кто-то вежливо откашлялся. Это был британский вице-консул.

—Простите, что прерываю вас, — сказал мистер Блант. — Но, если не возражаете, я теперь вас покину, поскольку ко всему происходящему не имею никакого отношения. Как вы понимаете, я действовал по принуждению — учитывая свойства этого золотого слитка. Я являюсь членом дипломатического корпуса ее величества и не вправе ни при каких обстоятельствах вмешиваться в дела другой суверенной страны. Так что желаю вам всем приятно провести время, и разрешите откланяться...

—Оставайтесь на месте, — сказал Иблис.

И поскольку в руках у него был золотой слиток, мистер Блант смиренно повиновался.

Иблис повернулся к Нимроду:

—В чем дело, Нимрод? Язык проглотил? — Он рассмеялся. — Что ж, ты и в самом деле скоро останешься без языка. И без других частей тела.

Но Нимрод молчал, потому что державший его воин-дьявол так и не отнял руку от его рта.

—Отпустите его, — приказал Иблис. — Я хочу слышать, как ты просишь пощады, Нимрод. Проси поусердней. Поискренней. Ты ведь хочешь, чтобы я тебя отпустил?

—Как ты все-таки однообразен, Иблис, — устало сказал Нимрод.

—Разве ты не слышал папин приказ? — Радьярд подошел к Нимроду и схватил его за нос. — А ну, проси пощады!

—Даже не знаю, кто из вас больший болван, — сказал Нимрод. — Разве ты не видишь? Все кончено! Коли вам дорога жизнь, уносите ноги. И мой вам совет: не отдавайте больше никаких приказов. Одумайтесь. Если вы оба не смените курс, вы и вправду попадете туда, куда стремитесь.

—Попадем туда, куда стремимся? — глумливо повторил Радьярд. — Что это значит?

—Ты не в том положении, чтобы давать мне советы, марид, — сказал Иблис. Махнув одному из воинов-дьяволов, он указал на Нимрода: — Разорви-ка его на части. Пусть будет первым.

Но терракотовый воин не двинулся с места. Иблис нахмурился, поглядел на золотой слиток, который по-прежнему держал в руке, и тут же инстинктивно его выронил, поскольку слиток пламенел, точно горящий уголек.

—Что это? — воскликнул он. — Что с ним случилось? Так не должно быть! С ним что-то не так!

—Думаю, мы скоро все узнаем, — сказал Нимрод.

Над пылающим золотым слитком заклубился дым. Мистер Блант, который прежде никогда не видел транссубстантизации джинн, решил, что слиток горит или подвергся какой-то химической реакции. Но остальные сразу поняли, что в нефритовой пирамиде скоро появится гость.

Спустя еще несколько секунд никаких сомнений уже не осталось: джинн постепенно принимал человеческое обличье. Когда дым рассеялся, они увидели рослого, бородатого, довольно полного китайца, в белых шелковых одеждах, черной шапке, которая спускалась на его массивную шею, и в сандалиях на высоченных деревянных платформах, вознесших его сантиметров на десять над ртутным полом. Возможно, поэтому его джинн-сила тут и действовала, и он смог материализоваться. Но самым странным в нем были ногти — длиной чуть ли не пятнадцать сантиметров. А может, и больше. И один из этих длиннющих ногтей он сразу наставил на Иблиса.

—Кто посмел использовать один из моих золотых слитков для зла? — сказал джинн. Он говорил по-китайски, и мистер Блант, будучи добросовестным дипломатом, почувствовал себя обязанным переводить его речь синхронно для всех, кто говорил только по-английски.

—Я Иблис, предводитель ифритцев, — дерзко ответил Иблис. — А тебя как величать? Как тебя зовут дома?

—Я здесь как раз дома, — сказал китайский джинн. — Я — Сэчэн-хан, или Ши-цзу. Из рода Кият-Борджигин. Но лучше всего я известен под — именами Хубилай, Кублай-хан, Великий хан монголов, Император юаньского Китая. Моим дедом бил великий Тему-джинн Чингисхан.

—Тему-джинн? — переспросил Иблис.

—Правильно. Тему-джинн.

—Чингисхан был джинн? — Иблис немало удивился.

—Конечно, — сказал Хубилай. — Как иначе он завоевал бы столько земель? Как получил бы такую большую империю?

—Это означает...

—Что и я тоже джинн. Ты не так уж глуп. — Хубилай улыбнулся.

Но эта улыбка вовсе не обрадовала Иблиса. Он чувствовал, что настал час расплаты.

—Да, я — джинн, — повторил Великий хан. — Как иначе я управлял бы огромной империей, доставшейся мне в наследство? И как иначе я бы узнал, что джинн-сила, содержащаяся в дун си, может быть столь разрушительна в недобрых руках? Не будь я джинн, я не смог бы наложить заклятие на пять золотых слитков, чтобы связать их только с доброй и достойной волей.

Иблис нервно сглотнул.

Длинный ноготь указал на Филиппу.

—У нее хорошее, храброе сердце, а у тебя нет, — сказал Хубилай Иблису. — И я пришел, чтобы тебя наказать.

—С какой стати? — возмутился Иблис. — По какому праву?

—По праву, данному мне не кем иным, как самой Синей джинн Вавилона в тысяча двести девяностом году, — ответил Великий хан. — Я материализовался не прямым, а сокровенным путем. Это означает, что я появился здесь благодаря силе Синей джинн, а не моей собственной.

Иблис рассмеялся.

—Послушай, хан, ты совершил дальний путь, но впустую. Мы с сыном неуязвимы. Никакая джинн-сила не достанет нас в этих нефритовых одеяниях. Пошли отсюда, Радьярд. Пусть это джинн-дурачье и тупицы-мундясяне развлекаются без нас.

Хубилай махнул рукой, и воины-дьяволы заступили дорогу ифритцам.

—Это верно, нефритовые одежды защищают вас от моей силы, — сказал хан. — Поэтому будет справедливо, чтобы эти же одежды защитили и мир от таких людей, как вы, Иблис. Одежды станут вашей тюрьмой. А в свое время — вашими могилами.

—Что ты несешь? — воскликнул Иблис.

—Хватайте их! — приказал хан.

И никто не посмел ему перечить.

Глиняные воины крепко держали Иблиса и Радьярда за руки.

—Кладите их на землю, — сказал хан.

—Что ты собираешься с нами сделать? — Иблис забеспокоился. — Помогите! Нимрод! Скажи что-нибудь! Защити меня, старый друг! Скорее, а то этот толстый псих сделает что-нибудь ужасное!

—Что тут сказать, Иблис? — печально произнес Нимрод. — Что можно сказать в защиту того, кто готов был с легкостью пожертвовать жизнями миллионов детей? Не знаю, как именно хочет наказать тебя Великий хан, но, думаю, любое наказание ничто в сравнении с тем, чего ты заслуживаешь.

—Это была шутка! — воскликнул Радьярд. — Просто она немного затянулась и вышла из-под контроля.

—Что-то никто не смеялся, — трезво заметил Джалобин. — Слышите, вы? Было не смешно.

Великий хан взял раскаленный золотой слиток. Голыми руками. Жар его, похоже, ничуть не беспокоил. Хан поднял слиток над лежавшим на полу Радьярдом Тиром, и золото, плавясь, начало капать вниз и затекать меж кусочков нефрита. Скоро все 2156 составлявших гибкую броню нефритовых пластин и пластинок соединились и образовали крепкий саркофаг.

—Я не могу пошевелиться! — истошно завопил Радьярд.

Только тут до него окончательно дошло, что именно замыслил Великий хан. Сперва молодой ифритец рассвирепел и принялся ругаться последними словами, а потом стал упрашивать хана его пощадить. Но тот был глух к любым мольбам. За несколько минут он залил золотом все дыры и щели между нефритовыми пластинами.

Когда Радьярд Тир замолчал в своем нефритово-золотом саркофаге, Великий хан подошел к Иблису, лежавшему радом с сыном на полу пирамиды.

—Ты не посмеешь меня запечатать! — заорал Иблис. — Я не хочу быть похороненным заживо! Скажи ему, Нимрод! Это жестоко!

—А сам ты когда-нибудь думал о том, как поступаешь с другими? — сурово спросил Великий хан.

—Скажи ему, Нимрод! — молил Иблис, а хан уже склонился над ним, чтобы залить его одежды золотом. — Скажи ему, что это наказание слишком жестоко! Это дико! Это неконституционно! Никакой суд в мире не вынес бы такой приговор!

—Не вы ли хотели приказать своим воинам разорвать нас на кусочки? — напомнил Джон. — Ваши слова, не отпирайтесь!

—Нет! Это недоразумение! — настаивал Иблис.

—Да вы же хотели нас расчленить! Ногти отдельно, пальцы отдельно! — воскликнул Финлей.

—Я знаю, что поступил плохо. Я заслуживаю наказания. Но не такого!

—Запечатать! И точка! — сказал Великий хан, и первые капли золота упали в щели нефритового одеяния Иблиса. — В твою собственную бесценную броню. Навсегда. Я запечатаю тебя золотом и своей джинн-силой, а нефрит, украденный тобой из музеев, только добавит крепости твоему саркофагу. Никакая джинн сила не войдет и не выйдет отсюда. Ты станешь живой статуей и будешь пылиться в тихом углу музея. Вот такая судьба ждет тебя, Иблис. Вот такая судьба.

—Это несправедливо! — сказал Иблис — Я напишу в парламент! В конгресс! В сенат! Я обращусь к самой Синей джинн Вавилона!

—Ты имеешь в виду сестру Дыббакса? — парировал Нимрод. — Не рекомендовал бы делать это, Иблис.

—Остановите его!

—Какой ужас! — прошептала Филиппа и отвернулась. Ей казалось, что никто, даже Иблис, не заслуживает такой страшной участи. — Ужас.

Но она не находила слов, чтобы попросить за Иблиса. Любые слова застревали у нее в горле, когда она вспоминала о том, что случилось с господином Ракшасом. А до него — с мальчиком Галиби из французской Гвианы. И конечно, с бедным Дыббаксом. Нимрод прав. Хуже всего Иблис поступил с Дыббаксом.

—Он сам навлек это на себя, — сказал Джон, чьи нервы были покрепче, чем у сестры. — Он получает по заслугам.

—Остановитесь! — кричал ифритец, в то время как Великий хан уже опустил нефритовое забрало на лицо Иблиса и начал заливать золотом все щели. — Перестаньте! — Голос Иблиса делался все глуше. — Остановитесь! Умоляю!

Но когда последняя капля расплавленного золота заполнила последнюю щель — между 2155-й и 2156-й пластиной нефрита, — воцарилась тишина.

Великий хан выпрямился и оглядел дело своих безжалостных рук. Два затвердевших нефритовых костюма лежали на полу подобно каменным рыцарям, погребенным в средневековом склепе. Они были полностью непроницаемы. И неуязвимы для джинн-силы. Никто никогда не догадается, что внутри находятся два вполне живых джинн.

—Дело сделано, — объявил хан. — Эти двое больше не будут вредить человечеству. Унесите их прочь.

Восемь воинов-дьяволов вынесли нефритовые саркофаги из пирамиды.

—Прямо как «Человеке в железной маске», — сказал Финлей. — Обалдеть.

—Жуть, — добавил Джон. — Правда, жуть берет.

Великий хан кивнул на прикованных к стене пленников.

—Освободите их, — приказал он глиняным воинам.

Заметив в глазах Филиппы слезы, Нимрод ободряюще кивнул племяннице. Он понимал, что она жалеет Иблиса и его сына, и сочувствовал девочке, хотя сам ее жалости не разделял. Освободившись от кандалов, Нимрод потянулся, развернул онемевшие плечи, посгибал руки, а потом обнял племянницу.

—Все хорошо, Филиппа, — сказал он. — Все позади.

—А для Иблиса и его гадкого сынка это вообще конец, — добавил Джалобин. — По крайней мере, я очень на это надеюсь.

—Если не возражаете, я все-таки вернусь в консульство, — нервно сказал мистер Блант Филиппе и Финлею. — Все было весьма занятно. Говорю вам это совершенно искренне. Весьма, весьма занятно. Но вздумай я об этом кому-нибудь рассказать, боюсь, мне просто никто не поверит. Поэтому воздержусь. От меня об этом никто не узнает, не сомневайтесь. Иначе на моей карьере можно будет поставить жирный крест. Правительство ее величества относится к подобным неправдоподобным рассказам своих дипломатов весьма неблагосклонно. — Он вежливо приподнял шляпу. — Всем до свидания.

И он ушел. Смотался. Чтобы с ним не случилось что-нибудь еще. Столь же неправдоподобное и соответственно непригодное для отчета ее величеству.

—Слава богу, ушел, — сказал Финлей. — Он из тех тупоголовых чопорных англичан, из-за которых нас, всех остальных, так не любят во всем мире.

—А по-моему, он очень милый, — сказала Филиппа.

—Вы, мисс Филиппа, в каждом найдете что-то хорошее, — усмехнулся Джалобин. — Даже в распоследнем негодяе... — Он покачал головой. — Наверно, поэтому мы вас так любим. Ну-ка, дайте и я вас тоже обниму.

Филиппа прижалась к огромному животу Джалобина.

Нимрод повернулся к Хубилаю.

—Спасибо, что спасли нас, — сказал он и вежливо поклонился хану, одному из величайших правителей в истории. — Мы вам очень признательны. Верно, друзья?

—Еще бы! — подхватили все. — Огромное вам спасибо.

—Вы что-нибудь знаете о духах детей, которые томились здесь в заключении? — спросил Нимрод. — Что с ними сейчас?

—Они уже в пути. Возвращаются по домам, к своим близким, — ответил Великий хан. — Некоторым предстоит долгий путь. Но уверяю вас, все они непременно доберутся до цели.

—Позвольте кое о чем вас расспросить, — сказал Нимрод. — Как вам удалось вернуться в этот мир? Ведь после вашей смерти прошло много веков. И как связана с вашим возвращением эта золотая вещица, которую вы сами дали когда-то Марко Поло? Вы упоминали так называемую «сокровенную материализацию». Я, конечно, об этом слышал. Но как это работает?

—Меня очень тревожило, что дун симогут представлять опасность для будущих поколений. Поэтому я пригласил в гости Синюю джинн Вавилона и попросил у нее совета, — объяснил Великий хан. — Когда она гостила у меня в Китае, то предложила изготовить пять золотых слитков. Мы сделали их, причем запаяли в золото мои собственные ногти. Заклятие на слитки она наложила сама. Так что вернуться к жизни я могу только в определенных обстоятельствах. Такова ее воля.

—Но Марко Поло вы сказали, что золотые слитки сделал Янь Юй, — сказал Нимрод. — Вы хотели сохранить свою тайну? Чтобы никто не узнал, что вы сами — могучий джинн? Я прав?

—Марко был моим добрым другом, — ответил Хубилай. — Но он не понял бы истинную природу нашей силы. Он был человеком своего времени и, возможно, решил бы, что я колдун или что-нибудь похуже. Может, и сам дьявол. В четырнадцатом столетии европейцы были крайне суеверны.

—А воины-дьяволы? — спросил Нимрод. — Дун си? Что станется с ними? Не говоря уже обо всех духах и призраках, которых они поглотили по велению Иблиса и до сих пор держат в заточении в собственных телах. Что с ними будет? Разве они больше не опасны для человечества?

—Верно, очень опасны, — честно сказал хан. — В ближайшие несколько месяцев мне придется заняться изгнанием духов из их тел. Процесс этот будет непростым и крайне жестоким. Даже разрушительным. К сожалению, не все духи выживут. Большинство из них покинут эту землю навсегда.

—Наш близкий друг, тоже джинн, господин Ракшас, оставил на время свое тело, и дух его тоже оказался поглощен одним из этих воинов, — сказал Джон. — Он сможет пережить процесс изгнания духов из терракотовой армии?

—Сомневаюсь, — ответил хан. — Если бы я знал, какой именно воин поглотил вашего друга, я проявил бы при изгнании духа дополнительные меры предосторожности. Но в этой армии больше восьмидесяти тысяч воинов. Не думаю, что удастся найти среди них именно того, кто вам нужен. Мне здесь, в Сиане, и так предстоит большая работа.

—Бедный господин Ракшас. — Джон, сидя внутри Джалобина, закусил губу. — Он пытался отвлечь воина-дьявола в храме Дендур от меня и Фаустины. Уводил его подальше, чтобы мы успели сбежать. Мне так его не хватает...

Все услышали, как Джон-Джалобин сглотнул слезы.

—Мы все будем по нему тосковать, — кивнул Нимрод. — Он чудный и мудрый друг.

—Жизнь и смерть — это одна и та же нить. Просто на разных концах она называется по-разному, — сказал Великий хан. — Постарайтесь запомнить: была глина — стала чашка. Чашка полезна нам потому, что перестала быть глиной. В глухих стенах вырубают двери и окна, и помещение становится для нас полезным. Полезна пустота, небытие. Одновременно это и самая большая радость.

—Непонятно, — призналась Филиппа.

Великий хан погладил ее по голове.

—Слова правды всегда туманны, — произнес он — Но поверь, дитя мое, большие подвиги складываются из малых. Из таких, какой совершила ты.

—Она и вправду героиня, наша Филиппа! — подхватил Джалобин. И Джон, который по-прежнему находился в теле дворецкого, радостно с ним согласился.

—А еще, девочка, у тебя воистину великое сердце, — продолжал хан. — И в награду я дарю тебе эти земляничные тапочки.

Хубилай наставил длинный ноготь на ноги Филиппы, и на них появилась пара красивых туфелек-шлепанцев.

—Большое спасибо, Ваше Императорское Величество, — сказала девочка. — Но разве они земляничные? Они же золотые!

—Да, но пахнут земляникой, — возразил Великий хан.

—Как здорово!

—У меня к вам маленькая просьба, господин Хубилай, — сказал Джон устами Джалобина.

Великий Хан кивнул.

—Вы ведь будете проводить экзорцизм в музеях мира? Насколько я понимаю, после Сианя вы именно это и намерены сделать. Пожалуйста, освободите духа из храма Дендур в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Это мой приятель, Лео Полита, он был Ка-слугой в этом храме сто пятьдесят лет. Если можно, избавьте его от этих обязанностей. Вы не против?

—С удовольствием выполню твою просьбу, — ответил Великий хан.

—Спасибо! — Джон просиял. — Большое спасибо!

—Что ж, думаю, нам пора домой, — сказал Нимрод.

—Надеюсь, мама уже вернулась! — воскликнула Филиппа. — Я так по ней соскучилась! По ней и по моей джинн-силе. Я без нее как без рук. Или даже без одежды.

—Ага, ты чувствуешь себя голой! А мне-то каково? — донесся изо рта Джалобина недовольный голос Джона. — У меня даже тела нет. Теснимся тут с Джалобином. А он точно слон в посудной лавке.

—Буду признателен, если вы, молодой человек, оставите свои личные наблюдения при себе, — негодующе сказал Джалобин. — Джонни, я вынужден делиться с тобой самыми интимными тайнами, и это, знаешь ли, не всегда приятно.

—Я вас понимаю как никто, — отозвался Финлей.

Смерч нес их над Тихим океаном, а потом над всем Североамериканским континентом. Приземлившись глухой темной ночью в Центральном парке, все стали прощаться.

—Ты не хочешь зайти к нам в гости? поздороваться с мамой? — спросила у Нимрода Филиппа.

—В другой раз, — ответил Нимрод. — Надеюсь, отец ваш за это время поправился, мама вернулась, и всем вам есть что сказать друг другу. Так что мы вас на некоторое время оставим одних. В узком семейном кругу.

—А как же господин Ракшас? — спросила Филиппа. — Когда мы уехали, его тело осталось в комнате Джона. Что случается, когда джинн умирает? Его хоронят?

—Поскольку это случилось в доме вашей мамы, она сама решит, как лучше все организовать, — сказал Нимрод. — Скажите ей, что я позвоню из Лондона. И обязательно прибуду на церемонию погребения.

После того как Филиппа обняла на прощание Джалобина и Нимрода, дворецкий позволил Джону — перед тем как мальчик покинет его тело — попрощаться с Финлеем и поблагодарить его за все, что он для них сделал.

—Было познавательно, — сказал Финлей с явным намеком.

—Что ты теперь станешь делать?

—Навещу отца, — ответил Финлей. — Нимрод прав. Надо попробовать с ним помириться. А осенью поеду грызть гранит науки. Пансион-то проплачен. — Финлей и Джалобин-Джон обменялись рукопожатиями.

После этого Джон переместился в тело сестры. И вот Филиппа сошла со смерча, а Нимрод, Джалобин и Финлей полетели дальше в Лондон.

Джон и Филиппа отлично ужились в одном теле на протяжении нескольких минут — пока добирались от Центрального парка до дома Гонтов на Восточной 77-й улице. В конце концов, они были близнецами, а у близнецов редко бывают друг от друга тайны. Кроме того, они решили, что обмениваться мыслями не так уж плохо: так они смогут быстро и подробно, без лишних объяснений узнать, что делал каждый из них за время разлуки.

—А знаешь? — сказал Джон. — Приключения — это, конечно, здорово, но я от них жутко устал. Я хочу попасть домой, получить назад свое тело и увидеть маму с папой. Я хочу есть то, что люблю я, а не то, что любят Джалобин или Финлей. Я хочу снова иметь право на выбор, понимаешь? Снова быть самостоятельным. Снова иметь семью. Ходить в школу. Ну, жить нормальной, обычной жизнью.

—И я тоже, — призналась Филиппа. — Я пойду на кухню, найду что-нибудь поесть, поболтаю с мамой и с папой, посмотрю телевизор, а позже навещу миссис Трамп.

Филиппа остановилась перед газетным киоском, и оба близнеца успели прочитать статью на первой странице газеты «Нью-Йорк пост»: «Миллионы детей во всем мире очнулись от массового гипноза. Развеяны чары юного фокусника — неудачника Джонатана Таро».

Радости детей лампы не было предела. Но одновременно они жалели бывшего друга.

—Бедный Дыббакс, — вздохнула Филиппа.

—Помнишь, он любит, чтобы его называли Бакс? — сказал Джон. — Он ненавидит свое имя.

—Интересно, что с ним теперь будет?

—В газете написано, что он исчез. — Джон пожал плечами. — Уж не знаю, что это значит.

—Да, это я тоже прочитала. Читать я умею. Просто интересно, что будет с ним дальше. Я вот прожила без джинн-силы месяц, и это оказалось довольно тяжело. Даже представить не могу, что значит остаться без джинн-силы до самого конца жизни.

—Ага. Точно без руки.

—Ну, Джалобин и без руки прекрасно справлялся. Наверно, в конце концов ко всему можно привыкнуть, — заметила Филиппа.

Добравшись до дома и не обнаружив там маму, дети очень огорчились. Их ожидало лишь мамино письмо, написанное знакомым каллиграфическим почерком. Мама сообщала, что спешит к ним из Иравотума и будет уже очень скоро. Джон заметил, что письмо написано на личном бланке миссис Гонт. Бумага была жутко дорогой — с ее именем и адресом, выполненными специальным золотым тиснением. Пачку такой бумаги мама обычно держала дома, в кабинете, в откидном бюро. Странно... Неужели она взяла такую бумагу с собой в Вавилон? Джон удивился, но потом напомнил себе, что его мать — могучий джинн и вполне может устроить свою жизнь так, как ей нравится.

Неутешительная новость о том, что мама еще не прибыла домой, была — до некоторой степени — скрашена тем, что их радостно встретила миссис Трамп, которая полностью оправилась от своей мозговой травмы. Миссис Трамп выглядела даже лучше, чем прежде, и в ней появились некий блеск и очарование. В дорогущей одежде, с новым жемчужным колье, с новой прической, которая чем-то неуловимо напомнила мамину, эта новая миссис Трамп показалась близнецам весьма изысканной дамой. В домработницы она явно не годилась.

Здоровье их отца тоже почти совсем поправилось. Волосы его были с проседью, но не белоснежны. И он был уже способен стоять, а не только сидеть в инвалидном кресле. Папа оказался даже как-то повыше ростом, чем помнилось детям. Руки у него уже не дрожали, а главное — ушел запах, острый запах плесени, который неуловимо витает над стариками. Мистер Гонт здоровел день ото дня, и Марион Моррисон сочла возможным покинуть Нью-Йорк, поскольку ее призвали к следующей жертве злонамеренного джинн-заклятия. Голос мистера Гонта тоже обрел былую силу. Восстановилось все — вплоть до его постоянного желания командовать.

—Джон, — сказал мистер Гонт. — Иди-ка наверх и воссоединись со своим телом. А ты, Филиппа, тоже иди наверх и верни себе джинн-силу. Когда будете готовы, сразу спускайтесь в библиотеку. Полагаю, нам надо немного поговорить. Мы так давно не общались по-семейному. Так что надо сесть и рассказать друг другу все, что случилось за это время. Мы с миссис Трамп ждем вас в библиотеке.

Заинтригованная Филиппа устремилась наверх. Там Джон вежливо поблагодарил сестру за временное пристанище и вселился назад в свое родное тело.

—Черт возьми, хорошо-то как! — сказал он. — Я снова стал самим собой!

—Прежде чем ты окончательно расслабишься, не забудь дунуть мне в ухо, — сказала Филиппа.

—Что?! Зачем?

—Мне надо вернуть джинн-силу, — объяснила Филиппа. — С твоего разрешения.

—Ладно, — мрачно сказал Джон. — Давай доведем это дело до конца.

Когда все свершилось, Джон сплюнул на пол.

—Не изображай, что тебе противнее, чем мне, — сказала Филиппа, вытирая ухо платочком.

—А ты почем знаешь? — буркнул Джон.

Но Филиппу его колкости ничуть не занимали. Она наконец получила свою джинн-силу. Да, без нее и правда как без рук. Во всяком случае, без одной. В этом Джон не ошибся. С вновь обретенной джинн-силой Филиппа чувствовала себя замечательно. Она сняла золотые шлепанцы, которые подарил ей Великий хан, и поднесла к носу. Они и правда пахли свежей земляникой.

—Ты заметила? — сказал Джон. — Папа сегодня впервые упомянул джинн-силу в присутствии миссис Трамп.

—Ой, ты прав. Как странно, да? И сама миссис Трамп странная. Она совсем не такая, как раньше. Тебе не кажется? Ударилась головой — точно на курорт съездила. Я ее никогда такой красивой не видела. Интересно, что папа хочет нам сказать?

—Когда родитель вызывает детей на разговор, хороших вестей не жди, — предрек Джон. — А вдруг мама все-таки не вернется?

—А как же письмо? В нем говорится, что она вернется совсем скоро! И почерк мамин, я его ни с чьим не спутаю. — Филиппа покачала головой и повторила: — Интересно, что папа хочет нам сказать?

—Возможно, это про господина Ракшаса, — сказал Джон. — Ты заметила? Тела-то нигде нет.

—Конечно заметила, — ответила Филиппа. — Но вряд ли папа хочет говорить именно об этом. Ведь он все-таки не джинн. Он предпочитает, чтобы о таких вещах говорила мама. Во всяком случае, раньше так оно и было. Он стеснялся.

—Ладно, неважно. Разговор по-любому пойдет о чем-то сверхъестественном, — заметил Джон. — Потому что у нас вся семейка ненормальная.

Через пару минут они с Филиппой сидели в библиотеке и глядели на отчего-то смущенного мистера Гонта и совершенно безмятежную миссис Трамп. В библиотеку, решив, что предстоит важное совещание, пришла даже кошка Монти.

—Что-то не так, папа? — спросила Филиппа.

—Это о господине Ракшасе? — спросил Джон.

—Где мама?

Последний вопрос дети задали уже хором.

Мистер Гонт посмотрел на миссис Трамп и кивнул.

—При этих обстоятельствах, миссис э-э... — сказал он. — Думаю, вам стоит рассказать все самой.

Миссис Трамп любезно улыбнулась.

—Все хорошо, дети, — сказала она. — С моей точки зрения, все замечательно. Но тут без вас кое-что случилось. Несомненно. Нечто важное. Странное. То, к чему будет не так уж просто привыкнуть. Это потребует времени. Да, дети, вам придется, хочешь не хочешь, привыкать к некоторым серьезным переменам. Всем нам придется. Жизнь наша пойдет немного по-другому. Позвольте мне объяснить, как именно.

Оглавление

Глава 1. Мафусаил 7

Глава 2. Ссора из-за уха 17

Глава 3. Мистификатор 38

Глава 4. Чудо на Мэдисон-авеню 61

Глава 5. В Метрополитен-музее 78

Глава 6. Музей восковых фигур 92

Глава 7. Люди в черном 105

Глава 8. Ангел приходит в среду 116

Глава 9. Зомби Фаустины 129

Глава 10. Честная битва 145

Глава 11. Снова зомби Фаустины 154

Глава 12. Глас тишины 161

Глава 13. Вундеркинд 175

Глава 14. Где больше двух, говорят вслух 187

Глава 15. Приключения в Венеции 198

Глава 16. Живая борода 216

Глава 17. Вниз ласточкой 229

Глава 18. Новый укус пчелы 241

Глава 19. Два Марка 253

Глава 20. Числа 272

Глава 21. История Марко Поло 283

Глава 22. Победа Логики 299

Глава 23. Золотой слиток власти 316

Глава 24. Пчелка и альбатрос 333

Глава 25. Котлованы 340

Глава 26.За дикими гусями 366

Глава 27. Волшебный квадрат 394

Глава 28. На разведку 410

Глава 29. Та, кому повинуются все 434

Глава 30. Воины-дьяволы 455

Глава 31. Великий хан 471