Гравюра из книги Михаэля Майера « Atalanta fugiens » ( «Убегающая Аталанта» ). 1618

Ньютон раскрыл тайну только двух убийств, совершенных в Тауэре Леджером Скрупом и его сообщником и слугой Роблесом. Нам еще предстояло найти людей, виновных в двух оставшихся убийствах, и разгадать тайну, которую они скрывали. Теперь мне следует рассказать, что произошло после пожара в доме Скрупа и как Ньютон столкнулся с самой страшной опасностью, грозившей его жизни и репутации с самого рождения. Лондонский университет под названием «жизнь» обеспечивает своих студентов таким удивительным разнообразием образования, какого не найдешь в колледжах Кембриджа.

На следующий день после казни миссис Бернингем я зашел в наш кабинет и обнаружил, что Ньютон с крайне недовольным видом сидит в кресле возле камина. Я совершенно спокойно отнесся к тому, что он не ответил на мое приветствие, поскольку привык к его долгому молчанию, хотя иногда оно и производило тяжелое впечатление. Но то, что он не замечал попыток Мельхиора завладеть его вниманием, показалось мне странным. Через некоторое время я заметил, что его мрачность сильно напоминает Атласа, держащего небесный свод на своих широких плечах. Задав Ньютону несколько вопросов подобно Гераклу и даже взяв его за руку – обычно я старался к нему не прикасаться, так как Ньютон всегда избегал физических контактов, – я увидел, что причина его состояния кроется в смятом листе бумаги, который он сжимал в кулаке.

Сначала я решил, что листок как-то связан с шифром, над которым Ньютон продолжал работать. Разве доктор Уоллис не предупреждал его, что не следует чрезмерно напрягать мозг в поисках решения? Только более внимательное изучение окружающей обстановки позволило мне обнаружить у него на коленях обломок печати, из чего я сделал вывод, что бумага не имеет отношения к шифру и является официальным письмом. Задав вопрос о содержании письма и вновь не получив ответа – Ньютон даже не посмотрел в мою сторону – я взял на себя смелость и вытащил письмо из его кулака.

Прочитанное вызвало у меня тревогу, и я понял, почему Ньютон производит впечатление человека, которому нанесли оскорбление, – быть может, его даже разбил паралич. В письме Ньютону предлагалось следующим утром прибыть в Высокий суд для частной встречи и ответить на обвинения в неверии в догмат Троицы, в сосианизме или унитаризме – иными словами, в еретических взглядах, что делает невозможным его пребывание на государственной службе и является прямым оскорблением короля и английской церкви.

Дело принимало крайне неприятный оборот, и, хотя я не думал, что их светлости прикажут казнить Ньютона, они вполне могли выставить его у позорного столба, что привело бы к тому же результату, поскольку жители Лондона не любили Ньютона из-за того, что он преследовал чеканщиков. Многих из тех, кого выставляли у позорного столба, толпа забивала камнями до смерти. Заключенные боялись позорного столба больше, чем штрафов и длительного тюремного заключения.

Сначала я хотел позвать врача, чтобы он дал Ньютону какое-нибудь средство, которое позволило бы ему предстать перед их светлостями и достойно ответить на все вопросы. Но потом я сообразил, что визит врача лишь приведет к распространению слухов о состоянии ума Ньютона. Если он перенес удар, то никакой врач ему не поможет, не говоря уже о встрече с их светлостями. Но если, как я надеялся, его состояние носит временный характер, то он не поблагодарит меня за то, что я привлек врача.

Ньютон всегда недолюбливал врачей, предпочитая лечиться самостоятельно в тех редких случаях, когда заболевал. Кроме того, у него и прежде бывали случаи нервного расстройства, после которых он, по его собственным словам, быстро приходил в себя. Вот почему я надеялся, что выбрал правильный образ действий. Я принес из дома одеяла и подушки и постарался устроить Ньютона поудобнее, после чего вышел поговорить с его кучером.

Мистера Уостона я нашел неподалеку от Львиной башни.

– Мистер Уостон, как себя чувствовал доктор Ньютон, когда вы привезли его сюда утром?

– Он выглядел как обычно, мистер Эллис.

– Доктор заболел, – сказал я.– Какой-то приступ или удар. Я не знаю, как это описать, но он не похож на себя, если можно так выразиться. Пожалуй, вам стоит привезти мисс Бартон. Но постарайтесь не пугать ее понапрасну. Ей незачем волноваться по дороге сюда. Лучше всего сказать, что дядя хочет, чтобы она приехала в его кабинет в Тауэре, а здесь она увидит все собственными глазами.

– Может, привезти врача, мистер Эллис?

– Пока нет, мистер Уостон. Сначала мисс Бартон.

Через час мисс Бартон вошла в кабинет Ньютона и холодно поздоровалась со мной, а затем, увидев, в каком состоянии находится ее дядя, резко спросила, почему я до сих пор не вызвал врача.

– Мисс Бартон, – сказал я.– Если вы позволите мне объясниться, то я скажу, что вызов врача положит начало слухам о состоянии разума доктора Ньютона. Если он перенес апоплексический удар, то врач ему не поможет, не говоря уже об их светлостях. Но если его состояние носит временный характер, то он не скажет нам спасибо, если здесь появится врач.

Она кивнула.

– Пожалуй, вы правы. Но почему вы упомянули их светлостей? У моего дяди какие-то дела с ними?

Я показал ей письмо, которое было зажато в руке Ньютона, и это вызвало неожиданную вспышку ненависти, направленную на меня.

– Вы гнусный и достойный презрения пес, – с горечью сказала она.– Я вижу, что здесь не обошлось без вашего атеистического вмешательства, мистер Эллис. Не сомневаюсь, что именно ваши рассказы о взглядах моего дядюшки привели к тому, что их светлости обратили на него свои гневные взоры.

– Вы очень далеки от истины, мисс Бартон. Что бы вы обо мне ни думали, я очень многим обязан доктору Ньютону и ни при каких обстоятельствах не стал бы подвергать риску его репутацию. Но даже если бы то, в чем вы меня обвиняете, было правдой, этим ему сейчас не поможешь.

– Что вы предлагаете, сэр? – холодно спросила она.

– Как-то раз ваш дядя упоминал, что у него уже было нервное расстройство, – сказал я.

– Да, это так. Его всегда ужасно возмущало, что мистер Гюйгенс распространял слухи о том, будто разум моего дядя потерян для науки. Ньютон очень гордый человек и не любит, когда о нем говорят.

– Да, вы правы, мисс Бартон. Он не любит, когда в его дела вмешиваются посторонние. Он вообще человек закрытый.– И я добавил с особым ударением: – Так что мне трудно представить человека, который мог бы сказать, что он хорошо знает доктора Ньютона.

– Я знаю своего дядю, сэр.

– Хорошо. Тогда постарайтесь вспомнить, что произошло во время предыдущего приступа. Что-нибудь делалось для того, чтобы ускорить выздоровление?

Она покачала головой.

– Нет? Тогда я считаю, что нам тоже ничего не следует предпринимать. Пусть великий ум исцелит себя сам. А до тех пор мы должны сделать все, чтобы ему было тепло и уютно.

Постепенно мисс Бартон начала понимать, что мое предложение вполне разумно, и постаралась положить подушки и одеяла так, чтобы Ньютону было удобнее.

Мисс Бартон и прежде бывала в Тауэре – на Монетном дворе, в Управлении артиллерийского снабжения и королевском зверинце – но это было в мое отсутствие. Мы почти не разговаривали, поскольку не знали, может ли Ньютон нас слышать. В результате мы сидели, словно две статуи, наблюдали за ним и ждали каких-нибудь изменений. Это была нелегкая ситуация: Ньютон, почти мертвец, но все же могущий видеть и слышать все, что происходит в комнате, только не способный шевелиться и говорить, – и мы двое, полные сладких и таких горьких воспоминаний.

– Что его ждет, если их светлости решат, что он еретик? – спросила мисс Бартон.

– Боюсь, он лишится своего высокого положения и должности, – ответил я.– Кроме того, его могут обвинить в богохульстве, поставить у позорного столба, а затем заключить в тюрьму.

– Он не переживет позорного столба, – прошептала мисс Бартон.

– Согласен с вами, – кивнул я.– А для того, чтобы он мог достойно ответить на все обвинения, ему необходимо вернуть разум.

– Мы должны молиться за его выздоровление, – упрямо сказала мисс Бартон.

– Я уверен, что ваши молитвы будут услышаны, мисс Бартон, – запинаясь, проговорил я.

Она тут же встала со стула и опустилась на колени.

– Вы не станете молиться со мной? – спросила она.– Ради его спасения?

– Я готов, – ответил я, хотя мне совсем не хотелось молиться.

Опустившись на колени рядом с ней, я сложил руки и закрыл глаза. В течение четверти часа мисс Бартон что-то страстно бормотала себе под нос. Я молчал и лишь надеялся, что любовь в моем сердце эхом отзовется в ее молитвах.

Пропело некоторое время, и мы начали понемногу расслабляться. Теперь мы не ощущали присутствия Ньютона. Когда в животе у мисс Бартон заурчало, я улыбнулся и предложил принести какой-нибудь еды. Она охотно согласилась, и я понял, что мисс Бартон уже давно испытывает голод и жажду. Я тут же отправился в ближайшую таверну и вскоре пришел с едой. Увы, я появился слишком быстро и обнаружил мисс Бартон на горшке. Мне было очень неловко, а она ужасно покраснела. Когда я через некоторое время вернулся, наша беседа вновь стала напряженной.

И все же она сказала, что я правильно поступил в отношении ее дяди.

– Вы хорошо сделали, мистер Эллис, что не обратились к врачу, – сказала она.

– Рад слышать, мисс Бартон, поскольку я думал об этом все утро.

– Я была несправедлива к вам сегодня.

– Прошу вас, забудем об этом, мисс Бартон.

День клонился к вечеру, наше бдение продолжалось, словно мы сидели с Ньютоном, соблюдая какой-то религиозный обряд. Я разжег камин, чтобы согреть комнату, и предложил принести мисс Бартон шаль, но она отказалась. Когда сумерки сгустились, я зажег свечу и поднес ее к лицу Ньютона, чтобы проверить, произошли ли какие-нибудь изменения. Как только я поднес свечу к глазам Ньютона, я увидел, что зрачок слегка переместился, и мне показалось, что мой наставник постепенно приходит в себя. Я предложил мисс Бартон повторить мой эксперимент, что она и проделала.

Постепенно сон завладел нами, и уже наступил рассвет, когда Мельхиор разбудил меня, прыгнув ко мне на колени. Наши плечи и шеи сильно затекли, и в первый момент я не сообразил, почему ночевал в кабинете. Но через несколько мгновений я все вспомнил и перевел взгляд на кресло у камина, где сидел Ньютон. Оно опустело! Я вскочил на ноги и позвал мисс Бартон.

– Все в порядке, – сказал Ньютон, который стоял возле окна.– Успокойтесь. Со мной все хорошо. Я наблюдал за восходом солнца. Очень вам рекомендую насладиться столь великолепным зрелищем.

Мисс Бартон радостно улыбнулась мне, и на короткое мгновение все лучшее во мне возродилось к жизни, хотя Ньютон выглядел несколько отстраненным. Потом она поцеловала в щеку сначала Ньютона, а потом и меня. Казалось, она напилась воды из той реки в Гадесе, которая заставляет человека забыть прошлое. Мы подошли к Ньютону и втроем наблюдали за восходом, радуясь выздоровлению доктора и находя удовольствие в обществе друг друга.

– Но, сэр! – воскликнула мисс Бартон, обращаясь к дяде.– Вы нас очень напугали. Что случилось? Мы были уверены, что разум вас покинул.

– Прошу прощения за то, что так встревожил вас, – прошептал он.– Иногда наступают моменты, когда размышления настолько овладевают мной, что со стороны создается впечатление, будто я перенес удар десницы Господней. Причины остаются для меня тайной, поэтому у меня нет никаких других объяснений. Могу лишь добавить, что после таких странных эпизодов наступает удивительная ясность мысли. Не волнуйтесь, со мной уже случались подобные вещи.

Однако я взглянул ему в лицо и увидел, что он очень бледен, словно тяжкий груз все еще давит ему на сердце.

– Вы уверены, что полностью пришли в себя, сэр? – спросила мисс Бартон.– Быть может, лучше позвать врача, чтобы он убедился, что вы и в самом деле здоровы?

– Да, сэр, – вмешался я.– Вы очень бледны.

– Быть может, вам следует поесть, – предложила мисс Бартон.– Или хотя бы выпить кофе.

– Моя дорогая, я полностью пришел в себя, – настаивал Ньютон.– Вы правильно сделали, послушавшись мистера Эллиса.

– Вы слышали нашу беседу? – спросил я.

– О да, видел и слышал все, что происходило в этой комнате.

– Все? – резко спросила мисс Бартон.

Судя по тому, как она покраснела, речь шла о ее контактах с ночным горшком.

– Все, – подтвердил Ньютон, и его признание заставило мисс Бартон нахмуриться.

– Но, сэр, – вмешался я, чтобы сменить тему и не смущать мисс Бартон, – быть может, вам только кажется, что вы полностью оправились. Мисс Бартон говорила о враче не сегодня утром, а вчера. С тех пор, как я нашел вас в этом кресле, прошло почти двадцать четыре часа.

– Так много? – выдохнул Ньютон и на мгновение закрыл глаза.

– Да, сэр.

– Я размышлял о шифре, – рассеянно сказал он.

– Сегодня вам нужно выступать в Высоком суде, – напомнил я.

Ньютон тряхнул головой.

– Не стоит сейчас говорить об этом.

– Тогда что я могу сделать, сэр?

– Тут ничего нельзя сделать.

– Я согласен с мисс Бартон, – заявил я.– Сначала нужно позавтракать. Должен сказать, что я ужасно проголодался.

Никогда в жизни я не ел с таким аппетитом. Однако Ньютон выпил лишь немного кофе и поел подсушенного хлеба, словно ему совсем не хотелось есть. Несомненно, его занимал предстоящий визит в суд и встреча с их свет л остями, сейчас уже неизбежная. После завтрака мы отвезли мисс Бартон на Джермин-стрит, после чего Ньютон неожиданно заявил:

– Я совершенно уверен, что девушка влюблена.

– Но почему вы так решили, сэр? – холодно спросил я, заметно покраснев.

– Я ведь с ней живу, мистер Эллис. Неужели вы думаете, что моя племянница остается для меня невидимой? Я не читаю по ночам сонеты, но, как мне кажется, могу заметить странные проявления любви. Более того, я ручаюсь, что знаю, кто сей счастливец.

И он улыбнулся мне понимающей улыбкой, а я обнаружил, что улыбаюсь, точно идиот. Мне вдруг вновь показалось, что у меня еще остается надежда.

После Джермин-стрит мистер Уостон отвез нас в Уайтхолл, на встречу с их светлостями. Прежде мне не доводилось видеть Ньютона таким встревоженным. Даже когда Скруп навел на нас пистолет, он был гораздо спокойнее.

– Это всего лишь неофициальная встреча, – сказал он, словно пытаясь успокоить самого себя.– В письме их светлостей этот факт подчеркивается. И я очень рассчитываю, что вопрос будет решен быстро. Но я бы хотел попросить вас записывать мои слова, чтобы я точно знал, что говорил.

Таким образом, меня впустили в зал, где члены Высокого суда проводили свои заседания. Их лица не внушали особых надежд. Судьи смотрели на Ньютона так, словно предпочли бы оказаться в другом месте или чувствовали исходившее от него презрение и им совсем не хотелось, чтобы его могучий разум выставил их глупцами.

Я сумел довольно быстро понять суть обвинений, выдвинутых в адрес доктора Ньютона. Похоже, мой наставник недооценил, в каком трудном положении он оказался – если такое вообще можно сказать об Исааке Ньютоне, – поскольку вскоре после того, как мы вошли в зал суда, их светлости изложили суть ситуации и сообщили о своем неприятии сомнений в истинности религиозных постулатов. Затем привратник ввел в зал графа Гаэтано – того человека, который пытался убедить моего наставника, что способен превратить свинец в золото.

Гаэтано давал показания стоя; он заметно нервничал и говорил не слишком убедительно, тем не менее я не ожидал, что услышу от итальянца столь наглую ложь, и несколько раз был так возмущен его словами, что с трудом мог их записывать.

Он обвинил Ньютона в вымогательстве взятки за подтверждение того, что граф получил настоящее золото. Он также заявил, будто Ньютон угрожал выступить перед Королевским обществом и дать показания под присягой, что граф мошенник, если тот не заплатит ему пятьдесят гиней; а когда граф предупредил Ньютона об опасностях ложной клятвы, мой наставник рассмеялся ему в лицо и сказал, что может легко поклясться на Библии в чем угодно, поскольку не верит в то, что там написано.

Напомнив Ньютону, что с 1676 года закон английского королевства является хранителем Библии, их светлости заявили, что против Ньютона выдвинуты очень серьезные обвинения, хотя сейчас его не собираются судить. Речь идет лишь о том, может ли он и дальше оставаться смотрителем Монетного двора. Милорд Харли вел расследование против Ньютона, а милорд Галифакс выступал его защитником.

Ньютон встал, чтобы ответить на обвинения итальянца. Он говорил совершенно спокойно, без малейших эмоций, словно обсуждал отвлеченную научную проблему на заседании Королевского общества; но я видел, как сильно он потрясен обвинениями, в коих смешались обстоятельства неудачного превращения свинца в золото и сомнительный характер клятвы Ньютона.

– С разрешения их светлостей я бы хотел предъявить письмо от голландского посла в Лондоне, – сказал Ньютон.

Их светлости кивнули, после чего Ньютон передал мне письмо. Я взял его, подошел к столу и с поклоном положил перед судьями, а потом вернулся на свое место рядом с Ньютоном.

– В нем написано, что граф украл пятнадцать тысяч марок у кузена посла при королевском дворе в Вене.

– Наглая ложь, – заявил граф.

– Граф Гаэтано, – сказал милорд Галифакс, передавая письмо другим судьям.– Вы уже произнесли свою речь, и теперь вам не следует перебивать доктора Ньютона.

– Благодарю вас, милорд. Посол сообщает мне в своем письме, – продолжал Ньютон, – о своей готовности лично засвидетельствовать, что этот граф путешествовал по Европе и собирал деньги под тем предлогом, что он способен продемонстрировать превращение свинца в золото. В Лондоне он носит имя графа Гаэтано, но в Италии и Испании называется графом де Руджеро, а в Австрии и Германии – фельдмаршалом герцога Баварского.

Ньютон подождал, пока судьи осмыслят его слова, а затем добавил:

– На самом же деле этого человека зовут Доменико Мануэль, он сын неаполитанского ювелира и ученик Ласкариса, еще одного шарлатана и мошенника.

– Вздор, – фыркнул граф.– Чепуха. Голландский посол – такой же бессовестный лжец, как и вы, доктор Ньютон; или пьяница, окончательно отупевший от неумеренного употребления спиртного, как и все его соплеменники.

Это заявление совсем не понравилось их свет л остям. Всеобщее неудовольствие выразил милорд Галифакс:

– Граф Гаэтано или как там вас зовут, вам бы следовало знать, что наш дорогой король Вильгельм является дальним родственником голландского посла и в его жилах течет голландская кровь.

Итальянец явно не ожидал такого поворота дела.

– О нет, я вовсе не собирался обвинить его величество в пьянстве. Да и не все голландцы пьяницы. Однако посол ошибается…

– Молчите, сэр, – приказал лорд Галифакс.

После этого Ньютон без особого труда убедил суд, что все обвинения графа беспочвенны. Наконец их светлости приказали взять графа Гаэтано под стражу и увести в Ньюгейт для дальнейшего расследования.

– Боюсь, что опасность еще не миновала, – прошептал Ньютон, когда Гаэтано выводили из Уайтхолла.

– Приведите следующего свидетеля, – приказал милорд Харли.– Пусть войдет мистер Даниель Дефо.

– Как он выбрался из Ньюгейта? – прошептал я.

И хотя все во мне сжималось от мысли о том, что может этот человек рассказать о моем наставнике, я заставил себя уверенно улыбнуться, чтобы показать Дефо – он не сможет испортить безупречную репутацию Исаака Ньютона.

Вне всякого сомнения, арест итальянца произвел заметное впечатление на мистера Дефо: когда он вошел в зал, сразу же стало видно, что он потрясен неожиданным поворотом событий. Однако он быстро оправился от удивления и показал себя весьма непреклонным свидетелем.

Его обвинение против Ньютона состояло из двух частей: во-первых, доктор посещал французскую реформистскую церковь; во-вторых, он является близким другом мистера Фатио, швейцарского гугенота (того самого, которому меня представили перед тем, как я заболел лихорадкой).

– Этого мистера Фатио, – объяснял Дефо, – подозревают в принадлежности к культу диссентеров, которые считают, что способны вернуть к жизни мертвеца с любого кладбища.

– Что вы на это ответите, доктор Ньютон? – спросил лорд Харли.

Ньютон встал и поклонился.

– То, что сказал этот человек, совершенная правда, милорд, – ответил Ньютон, и судьи тут же начали перешептываться.– Однако я уверен, что смогу все объяснить к полному удовлетворению ваших свет л остей. Я посетил французскую церковь для того, чтобы получить сведения, которые помогли бы мне пролить свет на ряд совершенных в Тауэре убийств, о коих вам, несомненно, известно. Один из убитых, майор Морней, являлся прихожанином французской церкви, и я отправился туда в надежде поговорить с его друзьями и выяснить, были ли у него причины покончить жизнь самоубийством. Что же до мистера Фатио, то он еще совсем молодой человек, и мы с ним расходимся по ряду вопросов. Однако он член Королевского общества и мой друг, и я очень надеюсь, что его разум позволит ему преодолеть заблуждения юности и прислушаться к доводам, которые я часто ему привожу, пытаясь убедить в ошибочности его святотатственных взглядов.

В этот момент Ньютон бросил взгляд в мою сторону, словно его слова относились и ко мне.

– Я верю, – продолжал Ньютон, – что мы живем в стране, где глупых людей можно вывести из состояния невежества при помощи советов старших и мудрых, а не посредством жестоких пыток и казней, как это происходит в менее счастливых странах, чем Англия, – например, во Франции.

– Но действительно ли вы, доктор Ньютон, приказали бросить мистера Дефо в тюрьму? – спросил лорд Харли.

– Милорд, а что еще я мог сделать с человеком, которого застал на месте преступления? Он обыскивал мой кабинет в Монетном дворе, где хранится множество секретных бумаг, связанных с перечеканкой.

– Так ли это, сэр? – спросил лорд Харли у Дефо.– Вас арестовали в кабинете доктора Ньютона?

– Да, так, – сказал Дефо.– Но я не рылся в документах Монетного двора.

– А что вы делали в этом кабинете? – осведомился лорд Галифакс.– Ведь вы вошли в него, когда доктор Ньютон и его помощник отсутствовали?

– Я не знал, что они ушли. Мне лишь хотелось поскорее сообщить смотрителю информацию о некоторых чеканщиках.

– Кабинет смотрителя Монетного двора закрыт в наше отсутствие, – заявил Ньютон.– Ни я, ни мой помощник не впускали туда мистера Дефо. Более того, так называемая «важная информация» являлась не чем иным, как ложью, при помощи которой мистер Дефо рассчитывал оправдать свое проникновение в мой кабинет. Готов ли мистер Дефо сейчас назвать имена чеканщиков, о которых он хотел мне рассказать?

– У меня нет имен, – сказал Дефо.– Только подозрения.

– Подозрения, – повторил Ньютон.– Да, у меня тоже есть подозрения, мистер Дефо. И не пытайтесь одурачить их светлостей, как пытались одурачить меня.

– Это вы лжец, а не я, – не сдавался Дефо, решив разыграть свой лучший козырь.– Готовы ли вы на тест-акт в присутствии их светлостей, чтобы доказать, что вы действительно принадлежите англиканской церкви?

Тест-акт от 1673 года требовал, чтобы человек, находящийся на государственной службе, получил святое причастие по обряду англиканской церкви. Я знал, что Ньютон, не веривший в догматы Троицы, никогда не это не согласится, и на миг мне показалось, что все потеряно. Однако Ньютон тяжело вздохнул и опустил голову.

– Я сделаю все, что потребуют от меня их светлости, – сказал он, – даже если мне придется ублажать человека, который осужден за банкротство и сам давно стал сектантом.

– Это правда, мистер Дефо? – спросил милорд Галифакс.– Вы действительно банкрот?

– Да, милорд.

– А вы сами готовы совершить тест-акт?

– Доктор Ньютон ведет безнадежную игру с религией и Всемогущим Богом, – заявил Дефо, а потом опустил голову.– Но я, милорд, на это неспособен.

Убедившись в лицемерности мистера Дефо, их светлости отпустили его, предупредив, чтобы в следующий раз он думал о том, против кого выдвигает обвинения. После этого лорд Галифакс позаботился, чтобы лорд Харли от лица их светлостей принес извинения Ньютону за то, что ему пришлось защищаться от обвинений недостойных людей. Лорд Харли также сказал, что их светлости проводили расследование только в интересах Монетного двора. На этом слушание закончилось.

Когда мы вышли наружу, я искренне поздравил Ньютона и объявил, что и сам испытываю большое облегчение.

– Именно об этом Аристотель пишет в «Поэтике», – сказал я.– Заговор есть сердце трагедии. Этот заговор мог привести к тому, что вам пришлось бы покинуть свой пост. Или к чему-то еще худшему.

– Но этого не случилось, и во многом благодаря вашему усердию, позволившему нам узнать подноготную мистера Дефо, – заметил Ньютон.– Мистер Фатио тоже мне очень помог. Именно Фатио написал своим друзьям на континенте о графе Гаэтано. Но, откровенно говоря, мои враги плохо подготовились к слушаниям. Иначе мне было бы труднее одержать победу.

Я покачал головой.

– Только подумать, как ужасно все это могло закончиться. Вам следует немедленно вернуться домой.

– Почему?

– Ваша племянница, мисс Бартон, наверняка беспокоится об исходе слушаний, не так ли?

Однако мысли Ньютона были уже совсем о другом.

– Все эти события лишь отвлекли меня от главного, – сказал он.– От расшифровки проклятых посланий. Я уже столько времени ломаю над ними голову, но у меня ничего не получается.

В течение следующих нескольких недель Ньютон продолжал работать над шифром, и я решился предложить ему обратиться за помощью к доктору Уоллису из Оксфорда. Но Ньютон ответил на мое предложение презрительными насмешками.

– Попросить о помощи Уоллиса? – поглаживая кота, спросил он, словно не верил своим ушам.– Уж лучше я прислушаюсь к советам Мельхиора. Одно дело – взять у человека книги, и совсем другое – воспользоваться его мозгами. Прийти к нему с шляпой в руках и признаться, что я спасовал перед шифром? Он постарается перевернуть небо и землю, чтобы сделать то, что оказалось не под силу мне. И, проделав свою работу, заявит об этом всему миру. Его рассказам не будет конца. Уж лучше сразу воткнуть шило себе в бок, чем дать ему повод изводить меня.

Ньютон сердито покачал головой.

– Впрочем, ваше упоминание о докторе Уоллисе заставит меня продумать новый подход к решению задачи. Нет, я не похож на жалкого знатока арифметики, который может пользоваться тем, чему его научили, но стоит ему сделать ошибку, как он приходит в уныние и опускает руки; а уж если он сталкивается с чем-то новым, то шансов на успех и совсем нет. Да, вы придали мне сил, видит Бог, так оно и есть: нужно довести все случаи до конца, иначе я никогда не смогу успокоиться.

Я заметил: чем человек умнее, тем полнее его уверенность в том, что он способен решить задачу, которая не под силу другим. Это лишь подтверждает теорию Платона, что знание предполагает истинную веру, но идет гораздо дальше.

После этого я ни разу не видел Ньютона без свинцового карандаша и бумаги, исписанной буквами и алгебраическими формулами, при помощи которых он пытался разобраться в шифре. Иногда я даже забывал, что он продолжает исполнять свои основные обязанности. Но я хорошо помню момент, когда Ньютон наконец разгадал шифр.

Неожиданно появились слухи о том, что мир с Францией уже почти подписан. Переговоры шли с мая, в голландском городе Рисвике. Это было хорошее известие, поскольку флот стоял на якоре в Торбее и находился в ужасном состоянии из-за нехватки провизии и недостатка хороших денег. Мой брат Чарльз даже сказал, что нам пришлось занять денег у голландцев, чтобы расплатиться с английскими матросами, а в таких случаях мир является лучшим решением проблемы.

Наступило 27 августа 1697 года, и я до сих пор помню, как Ньютон не обратил ни малейшего внимания на мои слова о скором заключении мира, а торжествующе заявил, что ему удалось расшифровать все письма, которые имеют прямое отношение к нашему расследованию.

Я принял его слова на веру – он даже не пытался скрыть своего удовлетворения – и тепло поздравил его; тем не менее Ньютон непременно хотел показать мне остроумную систему шифрования, чтобы я убедился, что он действительно прав. Ньютон присел за свой стол и сбросил Мельхиора с многочисленных бумаг, аккуратно разложенных по всей поверхности.

– Честно говоря, – начал он, с трудом сдерживая возбуждение, – решающая мысль, которая привела меня к успеху, появилась только несколько дней назад, но тогда она была еще очень смутной. Однако теперь я вижу, что все дело в постоянных и функциях, которые являются лишь более примитивной системой моих производных. Шифр основан на использовании короткого повторяющегося слова, известного обоим участникам переписки, – оно и является ключом. Предположим, это ваша фамилия. Шифровальщик несколько раз повторяет ключевое слово под своим посланием, вот так.

И Ньютон написал на листе бумаги:

ГОСПОДЬ МОЙ СВЕТ И СПАСЕНИЕ

ЭЛЛИСЭЛ ЛИС ЭЛЛИ С ЭЛЛИСЭЛЛ

– Обратите внимание, – продолжал он, – что каждой букве алфавита соответствует одно число от единицы до тридцати трех.

Буква Г в нашем послании – четвертая буква алфавита. Мы добавляем число 4 к числу стоящей под ним буквы ключа Э, то есть 31. Получается 35, то есть сумма номеров двух букв превышает 33. Обычно эту проблему решают так: мы начинаем заново выписывать алфавит после буквы Я. Тогда буква А становится тридцать четвертой, и так далее. В нашем случае 35 соответствует букве Б. Так мы определили первую букву шифра. Когда процесс будет завершен, наш шифр примет такой вид:

Человек, желающий расшифровать это послание, должен повторить всю процедуру в обратном порядке. Он записывает шифрованное сообщение, а под ним располагает повторяющееся ключевое слово, после чего вычитает номера букв. Э, имеющая номер 31, вычитается из Б, имеющей номер 2, – получается -29, то есть отрицательное число. В этом случае добавляется 33. Получается 4 – буква Г. Аналогичным образом, если мы рассмотрим третье слово шифра – ПШСЬ, то заметим, что если вычесть букву Э ключевого слова из буквы шифра П, то получим -14. Итак, -14 + 33 = 19, что соответствует букве С из слова «свет».

Я неуверенно кивнул, постепенно начиная понимать принцип действия шифра.

– Как я уже говорил ранее, – объяснял Ньютон, – шифр, с которым мы имеем дело, использует принцип повторения ключевого слова. Однако такая система слишком легко поддается расшифровке, поскольку ключ постоянно находится перед глазами того, кто пытается прочитать послание. Например, легко заметить, что буква П появляется в шифре дважды и оба раза заменяет одну и ту же букву Э. Аналогично буква С встречается два раза и дважды заменяет букву Л. Это слабость, присущая данная системе. Вот почему тот, кто придумал ключ, добавил остроумную числовую переменную, которая производит перемещение внутри ключа, весьма эффективно позволяя скрыть одинаковые фрагменты. И при этом все делается достаточно просто: само ключевое слово изменяется серией последовательных преобразований. В данной системе ключевое слово становится функцией буквы О. Первые пять букв сообщения зашифрованы обычным способом:

Но при работе со следующими пятью буквами ключ меняется на основании пяти букв шифра – Б, Ы, Ю, Щ и Б – в зависимости от того, расположены ли буквы шифра по алфавиту до или после О. Любые зашифрованные буквы между П и Я вызывают шаг на одну букву. Но для всех букв до О включительно изменения не происходит. Иными словами, буквы от А до О наши константы, а от П до Я – переменные. Например, при:

вторая буква шифра Ы располагается в алфавите после О, следовательно, Л в ключевом слове меняется на М. Это же справедливо для Ю и Щ, но не для Б, так что следующее ключевое слово принимает вид ЭММЙС, и мы получаем:

Аналогичным образом Ъ, Щ и Ь изменяют последние три буквы нашего нового ключевого слова ЭММЙС, так что оно становится ЭМНКТ. Вот что у нас получилось теперь:

Чтобы разгадать шифр, нужно вычитать цифровые значения букв ключевого слова – не забывая изменять само ключевое слово по описанному мною правилу! – из цифровых значений шифра, при необходимости прибавляя 33. Например, Б имеет номер 2, вычитаем Э – номер 31, получается -29, прибавляем 33, получаем 4, что соответствует букве Г. Аналогично, последняя буква нашего шифра Ь имеет номер 30, вычитаем Т – номер 20, получается 10, что соответствует И. Блестящее использование переменных делает этот шифр практически неуязвимым.

– Но как же вам удалось его разгадать, сэр?

– Я едва не отказался от попыток решить эту задачу, из-за того что мистер Скруп неумело воспользовался шифром, – признался Ньютон.– Он оказался достаточно сообразителен, чтобы использовать математические серии из образца, показанного ему Джорджем Мейси. Но он просто добавлял единицу к первой букве и вычитал единицу из второй; затем прибавлял двойку ко второй букве и вычитал двойку из четвертой, и так далее. Прошло довольно много времени, прежде чем я понял, что послание, начертанное мелом на стене рядом с телом Мерсера, было первой строкой письма, которое оказалось у Мейси. И я сразу догадался, что в этом случае шифр использовался без понимания его сути. Человек лишь хотел сбить меня с толку. Только после того, как я перестал обращать внимание на послание Скрупа, мне удалось уловить некие закономерности. Что касается разгадки основного шифра, то должен признать: мне повезло. Ничто так не подрывает надежность шифра, как человеческие слабости. Дело в том, что математика враждебна сущности человека, по природе своей склонного к ошибкам. В каждом письме заговорщики использовали две фразы для выражения своих фанатичных устремлений. Ибо, как вы вскоре убедитесь, мы действительно имеем дело с опасными фанатиками, угрожающими благополучию государства.

Ньютон пытался показать мне математические уравнения, составленные им за время работы над шифром, но его рассуждения показались мне столь сложными, что я быстро перестал понимать, о чем идет речь. Позднее я лучше разобрался в проблеме, поскольку по просьбе Ньютона скопировал письмо, которое он написал Уоллису, где подробно объяснял все этапы работы по разгадке шифра, не касаясь, впрочем, математических основ происходящего: Ньютон заявил, что не собирается показывать Уоллису достижения своего разума.

Но в тот момент от всей этой алгебры у меня разболелась голова, словно мне пришлось снова вернуться в школу или на ложе болезни, так как Ньютон пытался помочь мне поправиться, объясняя свои любимые производные. Тем не менее послания были расшифрованы, и мы узнали об ужасных событиях, происходящих в Тауэре.

– Две фразы, которые они постоянно повторяют, звучат так: «Помни святого Варфоломея» и «Помни сэра Эдмунда Берри Годфри».

– То же самое написано на клинке кинжала майора Морнея! – воскликнул я.

– Совершенно верно, – кивнул Ньютон.– Это также часть фразы, использованной Скрупом, чтобы сбить меня с толку. Первое сообщение мы обнаружили на теле мистера Кеннеди, куда его положил мистер Скруп, который получил его от мистера Мейси, – но ни один из них не знал, что оно означает. Я подозреваю, что люди, использовавшие этот шифр, были настолько уверены в его надежности, что не слишком тщательно оберегали свою переписку. Вероятно, Мейси случайно наткнулся на одно из их посланий.

Ньютон прочитал свой перевод:

– «Помни сэра Эдмунда Берри Годфри. Дорогой доктор Дэвис, вряд ли нам стоит встречаться, как вы предлагаете. Если увидят, что вы посещаете мой дом, или нас заметят вместе, это известие может попасть в одну из проклятых газет. Но я хочу узнать от вас, каким способом удается опознавать католиков. Вы можете связываться со мной при помощи писем, как всегда через майора Морнея. Помни святого Варфоломея. Ваш лорд Э». Я полагаю, что «лорд Э» – не кто иной, как лорд Эшли, член парламента от Пула; как доносят наши шпионы, его посещал майор Морней. Он внук графа Шафтсбери, Энтони Эшли Купера, который стоял во главе крайних вигов, находившихся в оппозиции к короне. Он являлся известным членом общества «Зеленая лента» и республиканцем и сбежал в Голландию после Заговора ржаного дома против короля Карла.

– «Член общества "Зеленая лента"» – мой отец употреблял эту фразу как символ бесчестья, но я так и не узнал, что она означает, – сказал я.

– Во время правления Карла Второго члены общества «Зеленая лента» представляли для Англии гораздо более серьезную опасность, чем Франция, – объяснил Ньютон.– Это была группа крайних вигов, которые ненавидели католиков почти так же неистово, как монархию, и рассчитывали, что в Англии будет уничтожен католицизм и упразднена монархия. Они мечтали о республике и вновь сделали бы Оливера Кромвеля лордом-протектором. Не вызывает сомнений, что общество «Зеленая лента» организовало несколько покушений на жизнь короля Карла, а также на католиков. Наиболее коварным был папистский заговор тысяча шестьсот семьдесят восьмого года под руководством Титуса Отса – тогда они сфабриковали фальшивый католический заговор против короля, в результате чего погибло немало ни в чем не повинных католических священников. Но после смерти Шафтсбери в тысяча шестьсот восемьдесят третьем году и Славной революции, низложившей католического короля Джеймса, об обществе «Зеленой ленты» стали забывать. На фоне множества католических заговоров против короля Вильгельма – сначала Эйлсбери, затем сэр Джон Фенвик – зачем было придумывать фальшивый заговор?

– Возможно, – предположил я, – лорд Эшли и человек, с которым он вел переписку, хотели выяснить, существуют ли другие католики, строящие заговоры против короля Вильгельма. Полагаю, любой англичанин-патриот хотел бы обнаружить потенциальных предателей.

– Давайте не будем торопиться с выводами, – остановил меня Ньютон.– Сначала послушайте текст послания, которое Мейси передал доктору Уоллису. Мне кажется, там содержится ответ на первое письмо: «Помни святого Варфоломея. Милорд Э, мы обнаружим католиков так же, как французских гугенотов. По налоговым спискам. Кроме того, в моем распоряжении имеются списки, сделанные констеблями, а также путеводитель мистера Ли, карта мистера Моргана и план мистера Кинга, которые покажут нам все гнезда католической заразы. Никто не избежит нашего гнева. Ваш слуга, доктор Дэвис». Ну, каково ваше мнение?

– Должен признать, что это похоже на новый папистский заговор, – сказал я.

– Все гораздо серьезней, – мрачно возразил Ньютон.– «Никто не избежит нашего гнева». Неужели вам еще не все ясно?

– Да, только мне страшно произнести эти слова вслух, доктор.

– Тогда их произнесу я, мой юный друг. Мы раскрыли план уничтожения лондонских католиков. В Варфоломеевскую ночь тысяча пятьсот семьдесят второго года парижских гугенотов отыскали по налоговым спискам. Считается, что в ту ночь погибли около десяти тысяч протестантов, мужчин, женщин и детей. А в провинции – еще больше.

– Это произошло более века назад, – возразил я.– И англичане не похожи на французов. Мы не станем убивать людей в их постелях. Кроме того, в Лондоне не так много католиков, как было гугенотов в Париже.

– Вы так думаете? – насмешливо спросил Ньютон.– В Лондоне полно тайных католиков – папистов, которые лишь делают вид, что верны англиканской церкви, а сами тайно справляют мессу.

– Но разве тест-акт не требует, чтобы они принесли клятву верности англиканской церкви? На людей можно наложить штраф за отказ присутствовать на англиканском богослужении.

– Тем не менее подобные штрафы накладываются не слишком часто, – сказал Ньютон.– Когда закон применяется редко, он перестает быть законом.

– Я все-таки продолжаю настаивать, что в нашей стране не будут убивать людей в их постелях, к какой бы религии они ни принадлежали.

– А разве якобитов Макдональдсов из Гленкоу не прикончили солдаты короля Вильгельма в Шотландии, причем самым хладнокровным образом? Насколько я помню, это произошло всего пять лет назад.

– Они были шотландцами, – ответил я, словно это объясняло, почему такое ужасное событие вообще могло иметь место.– Шотландцы-жертвы и шотландцы-солдаты. Чего еще ждать от шотландцев? Лондонцы гораздо терпимее. Никто не назовет их варварами.

– Но если лондонцев спровоцировать, – возразил Ньютон, – что будет тогда? Вы еще слишком молоды, чтобы помнить Великий лондонский пожар, в котором обвинили католика по имени Пейдлоу. Его повесили, хотя любому школьнику известно, что пожар начался случайно из-за оплошности пекаря на Пэддинг-лейн. То же самое произошло и во время пожара в Саутуорке, когда вину за случившееся приписали иезуиту по имени Гроув. Действительно, пожар в Саутуорке спланировали католики, в качестве прелюдии перед резней лондонских протестантов. А во время революции, разве король Джеймс, пытаясь сохранить корону, не рассчитывал, что лондонцев будут убивать ирландские солдаты? Нет, Эллис. Лондонцы подобны людям, живущим в других крупных городах: они легковерны и безумны. Я бы предпочел довериться псу, из пасти которого идет пена, чем рассчитывать на разумное поведение лондонской толпы. Любой, кто побывал на казни в Тайберне, не сможет сохранить высокое мнение о поведении черни.

– Я согласен, сэр: если толпу спровоцировать, она становится неуправляемой. Но я не могу себе представить, что англичане пойдут за французскими гугенотами. Как им удастся спровоцировать толпу?

– Это совсем нетрудно, – сказал Ньютон.– Но мы должны узнать больше, и как можно быстрее, поскольку на расшифровку посланий потрачено слишком много времени.

– И все равно мне трудно в это поверить, – признался я.

– Тогда прочитайте послание, которое мы нашли на теле майора Морнея.

«Сержанту Роэну.

Если меня убьют на этой дуэли, которой я не хотел, прошу только об одном: пусть мой убийца, Кристофер Эллис, будет заколот вместе с остальными: никто не обратит внимания на одну лишнюю жертву среди множества других. Люди решат, что он был тайным католиком. И я исполню свой долг как протестант.

Помни сэра Эдмунда Берри Годфри. Помни святого Варфоломея.

Майор Чарльз Морней».

– Теперь у вас больше не осталось сомнений? – спросил Ньютон.

– Да, – услышал я собственный голос.– Подумать только, я его жалел.

Ньютон молча кивнул.

– Но посланий, как мне кажется, было четыре? А что в том, которое мы нашли у несчастного мистера Твист л тона? Вы его расшифровали?

Ньютон без слов протянул листок с текстом послания. Я с растущей тревогой прочитал:

«Помни сэра Эдмунда Берри Годфри.

Мистер Твистлтон!

В этом великом религиозном предприятии, благословенном Богом, вы должны помочь сержанту Роэну составить план убийства доктора Исаака Ньютона, смотрителя Монетного двора. Вся вина должна лечь на старого гравера Ретье, многие считают его католиком, и на ювелира Джонатана Амброуза, тайного католика, который хорошо известен, что давно ненавидит Ньютона. Когда король Вильгельм возвратится с войны во Фландрии, убийство Ньютона поможет поднять волну возмущения против всех католиков – точно так же, как в свое время смерть Эдмунда Берри Годфри. Поэтому вам необходимо тщательно изучить привычки Ньютона и сообщить мне письмом, как вы собираетесь довести это дело до конца, а время мы выберем позже.

Помни святого Варфоломея.

Ваш доктор Дэвис».

– Должен признать, что тут у меня возникли некоторые проблемы, – пояснил Ньютон.– «Ювелир Джонатан Амброуз, который хорошо известен, что давно ненавидит Ньютона». Плохая грамматика. Такие вещи чрезвычайно усложняют расшифровку.

– Но, сэр, вы очень сильно недооцениваете обстановку. Если верить этому письму, вам угрожает смертельная опасность.

– Полагаю, мы оба находимся в одинаковом положении, – заметил Ньютон.

– Но меня собираются убить вместе с остальными. А вас – еще до начала массовой резни. Иными словами, в любое время.

– Но только после возвращения короля Вильгельма с войны, – напомнил Ньютон.– Ведь об этом написано в послании, Эллис.

– Теперь понятно, почему сержант Роэн так вами интересовался, – с тоской проговорил я.

– Вы с ним беседовали?

– Однажды, когда я следил за ним в Вестминстере, – признался я.– Он оторвался от меня, а потом мы с ним столкнулись нос к носу. Он был весьма учтив. И мы вместе выпили. Тогда я рассчитывал, что сумею выудить у него информацию.

– А теперь вы поняли, что это он сумел получить сведения обо мне, не так ли?

Я мрачно кивнул. Мне было стыдно признаваться, что я даже сообщил Роэну адрес Ньютона.

– Не имеет значения, – успокоил меня Ньютон.– Информацию обо мне и моих привычках получить не сложно. Сержант нашел бы другие способы, если бы вы сами ему все не рассказали. Так что успокойтесь. Теперь мы готовы к борьбе с ними – мы знаем, что они люди безжалостные. Не приходится сомневаться, что после того, как Мейси попытался понять, что написано в шифрованных посланиях, они пытали его, а потом убили. Они прикончили даже майора Морнея, одного из своих, как только поняли, что его дуэль может поставить под удар их планы. Нам следует тщательно обдумывать каждый свой шаг.

– Не понимаю, почему они оставили в живых мистера Твистлтона, – сказал я.

– Да кто станет слушать безумца? – ответил Ньютон.– Вы и сами так говорили. Они верят в свою стратегию, если оставили его в живых, да еще и с зашифрованным письмом. Теперь понятно, почему мистер Твистлтон хотел на меня напасть. Очень жаль, что я не догадался записать то, что он говорил нам. Как мне кажется, он произнес ключевое слово шифра, когда мы посещали его в Бедламе. Вы не помните, что он сказал, когда я спросил его о смысле букв?

– Кровь, – ответил я.– «За всем стоит кровь», сказал он.

– Он говорил это в буквальном смысле и одновременно намекал на шифр, – сказал Ньютон.– Дело в том, что «кровь» и есть ключ к коду.– Он печально покачал головой.– Иногда я кажусь себе ужасно глупым.

– Но одно мне до сих пор непонятно, – сказал я.– Почему все это должно происходить здесь, в Тауэре?

– Я думал над этим вопросом, – признался Ньютон.– И пришел к выводу, что толпу необходимо вооружить, а лучшего места, чем Королевский арсенал, не найти, не так ли?

– Да, конечно, – сказал я.– Здесь достаточно шпаг и пушек, чтобы вооружить целую армию. Но что же нам теперь делать?

– Мы должны вступить в тайную переписку, – объяснил Ньютон.– Только тогда мы получим доказательства, которые сможем представить милорду Галифаксу. Но для этого нам необходимо больше узнать о заговорщиках. Прежде всего, когда они намерены начать резню. А еще меня очень интересует доктор Дэвис. Кажется, один из наших шпионов видел, как сержант Роэн входил в Вестминстер? Быть может, именно с доктором Дэвисом встречался там сержант. Как только мы узнаем, кто он, мы столкнем их лбами.

Ранее я уже говорил, что наш шпион, Хэмфри Холл, был человеком весьма усердным. На следующий день я направился вместе с ним в Вестминстер, чтобы попытаться увидеть человека, который на глазах у Холла встречался с сержантом Роэном. Но его там не оказалось ни в этот день, ни на следующий. И только в пятницу, на третий день, мистер Холл нашел того, кто встречался с сержантом.

Я успел хорошо рассмотреть этого человека, пока мы шли за ним в «Лебедь с двумя шеями», расположенный на Таттлстрит. Высокий пятидесятилетний мужчина с кривыми ногами и бычьей шеей не производил впечатления сильного человека, его маленькая голова едва возвышалась над массивным туловищем, огромный подбородок занимал чуть ли не половину странного лица, постоянно опущенного вниз. В маленьких глазах таилась жестокость, узкий лоб скрывала шляпа, которая придавала его красноватому лицу еще более неприятный оттенок – не вызывало сомнений, что он питает слабость к вину. Над одной бровью виднелась крупная бородавка. Одевался он не просто как священник, а как приверженец англиканской церкви, в сутану, однако длинный розовый шарф и манеры больше подходили для уличного торговца или привратника – мы слышали, как он говорил с хозяином таверны скрипучим монотонным голосом, как будто жаловался. Его можно было принять за человека образованного, возможно стряпчего, чье присутствие в суде объяснялось заботами о проблемах клиента.

Мы последовали за странным доктором Дэвисом к его дому на севере Экс-Ярда и кое-что узнали о нем от мистера Билл, одного из самых разговорчивых посетителей таверны «Экс», находившейся неподалеку. Его семья жила здесь еще до Великого пожара. Он рассказал нам, что доктор Дэвис закончил Кембридж. Его отец был анабаптистским капелланом в армии Кромвеля. Сам мистер Дэвис служил капелланом на флоте, написал книгу; недавно женился на богатой вдове, которая сейчас уехала навестить родственников; он получает государственную пенсию и был баптистским священником в Уаппинге.

Отблагодарив мистера Биля пятью шиллингами, мы заручились его благодарностью и молчанием, после чего отправились в Уаппинг.

Я никогда не любил баптистов. Да и как можно уважать секту, которая следует заповедям этого безумца Иоанна Крестителя, жившего в пустыне и питавшегося саранчой? Нет, они все определенно спятили, ведь только юродивые и сумасшедшие могли признаться, что настоящее имя их священника не Пол Дэвис, а Титус Отс, глава знаменитого папистского заговора, сфабриковавший фальшивые улики, которые указывали, что священники-иезуиты планируют покушение на короля Карла II, чтобы посадить на трон его брата-католика, герцога Йоркского.

Мистер Холл и я пришли в ужас, когда узнали, что такой злодей, как Титус Отс, находится на свободе, не говоря уже о том, что ему сохранили сан. Мистера Холла так потрясло это открытие, что он посчитал необходимым отправиться в церковь, чтобы помолиться. Прежде чем отвратительная ложь Отса была раскрыта, ужасная смерть постигла тридцать пять ни в чем не повинных человек.

В 1684 году герцог подал в суд на Отса за клевету, и было принято решение, что Отс должен выплатить в качестве компенсации за нанесенный ущерб сумму в сто тысяч фунтов. Поскольку у Отса таких денег не оказалось, его бросили в долговую тюрьму. Однако его злоключения на этом не закончились. В следующем году герцог взошел на престол, а Отс предстал перед судом за дачу ложных показаний. Судья Джеффрис выразил сожаление, что закон не позволяет приговорить Отса к смертной казни, и на следующий день Отса пороли на всем пути от Ньюгейта до Тайберна – а это около двух миль. Кроме того, его приговорили к пожизненному заключению с ежегодным выставлением у позорного столба, что приводило к гибели людей куда более сильных, чем он. И больше я ничего не слышал о Титусе Отсе до той пятницы в сентябре.

Чтобы выяснить, как Отс мог оказаться на свободе, я решил навестить мистера Джонатана Тейлора, моего друга-барристера, работавшего в гражданском суде в Вестминстер Холле. Он считался настоящим кладезем знаний в юридической области. Тейлор рассказал мне историю Титуса Отса от суда до нынешнего времени. После того как Вильгельм взошел на трон в 1688 году, судью Джеффриса посадили в Тауэр, а Отс обратился к парламенту с петицией о смягчении приговора. Между тем в Англии усилились антикатолические настроения, и в результате, несмотря на то что Отс явился виновником смерти многих людей, он получил полное помилование и без лишнего шума был освобожден из тюрьмы в декабре того же года. По словам Тейлора, ему даже выплачивали десять фунтов в неделю из фондов секретной службы – сумма по тем временам солидная. Он предоставил довольно длинное описание своих злоключений, которые опубликованы под названием «Тирания в действии». Тейлор сказал, что это одна из самых гнусных и оскорбительных книг, направленных против короля Якова, и Отс намеревался преподнести ее королю Вильгельму, хотя король мог испытывать лишь отвращение к лживым поношениям отца его покойной королевы.

Когда я сообщил Ньютону, что доктор Дэвис – это Титус Отс, он был поражен не меньше, чем мистер Холл и я, однако тут же заявил, что не стоит удивляться тому, что Отс оказался вовлечен в заговор, направленный на уничтожение лондонских католиков.

– Очевидно, тюрьма и кнут ничему не научили мистера Отса, – сказал Ньютон.

– Неужели милорду Эшли неизвестно настоящее имя доктора Дэвиса? – спросил я.– Не могу поверить, что милорд Эшли станет иметь дело с таким дьяволом.

– А разве не граф Шафтсбери, дед Эшли, помог Отсу попасть в Тайный совет и сделать сообщение о папистском заговоре? Если бы не он, о существовании Отса никто бы не узнал. Кроме того, вот что еще имеет существенное значение, – задумчиво добавил Ньютон.– Заговорщики начнут действовать в тот момент, когда страна попытается закончить войну. Такое же положение сложилось во время папистского заговора, который возник, когда король Карл заключал мир с Голландией. Всегда есть люди, не желающие мира, поскольку с наступлением мира прекращают действовать выгодные государственные контракты на снабжение армии и военно-морского флота. Не говоря уже о том, что приходится выплачивать серьезные деньги армии, то есть необходимо обращаться за помощью в парламент, а это всегда усиливает его влияние за счет аристократии. Ньютон покачал головой.

– Слишком многое вызывает у меня тревогу, – со вздохом признался он.– Однако вы хорошо сделали свою работу, мой юный друг. Несомненно, вы раскрыли одного из главарей заговора. И все же мне хотелось бы больше знать об их планах. Вряд ли нам удастся вызвать на откровение сержанта Роэна или других французов. А вот Отс может заговорить.

Я нахмурился.

– Не совсем понимаю, каким образом мы этого добьемся.

– Я видел молодого милорда Эшли, – сказал Ньютон.– В «Греке» и в клубе «Кит-Кэт» в Хэмпстеде. Я бы сказал, что он похож на вас возрастом и сложением. И он ужасный сноб. Возможно, именно по этой причине он не встречался с Титусом Отсом. Однако теперь мы можем извлечь из этого пользу. Мы пошлем Отсу зашифрованное письмо с приглашением от лорда Эшли. Выберем подходящее место. И там Отс расскажет нам все.

– Но почему? Я все еще не понимаю.

– Вы сыграете роль лорда Эшли, естественно, – сказал Ньютон.

– Я?!

– А кто еще? Я слишком стар. Но из меня получится ваш слуга. Мы возьмем у лорда Галифакса роскошный экипаж, запряженный шестеркой хороших лошадей. А для вас раздобудем дорогую одежду, подобающую будущему графу Шафтсбери. Договоримся встретиться с Отсом возле клуба «Кит-Кэт», членом которого он является. И потом втроем отправимся на природу, как и положено настоящим заговорщикам, которым есть что скрывать.

– Но сработает ли такой план, сэр? Если вас намерены убить, Титус Отс может знать вас в лицо.

– У меня не слишком заметная внешность, – возразил Ньютон.– Кроме того, если я не ошибаюсь, слуга лорда Эшли носит повязку на глазу. Я поступлю так же. Это поможет мне замаскироваться.

– Значит, я теперь не только ваш помощник, но и актер?

– Да, Эллис. Как Уильям Маунтфорд.

– Со всем уважением, сэр, но вы выбрали не самый лучший пример. Актера Уильяма Маунтфорда убили.

– В самом деле?

– Неужели вы не помните? Лорд Моэн был за это осужден.

– Теперь я припоминаю, – сказал Ньютон.– Вот только убили его не за плохую игру, а за связь с леди, к которой был неравнодушен лорд Моэн.

– Спрячем в карете пистолеты, – решил я, – чтобы иметь возможность защищаться, если ему удастся нас раскусить. Похоже, ваш план, основанный на обмане Отса и его друзей гугенотов, будет самым опасным из всего, что мы с вами затевали.

– Мы должны сделать все, чтобы обезопасить себя. Мистер Холл сыграет роль нашего форейтора. Он также будет вооружен. С Божьей помощью мы победим.

Вытащив из кармана чистый лист бумаги, Ньютон составил следующее сообщение:

ЫАЬРЁЮУПЦЛРБУЕНГБЮУЙУСЯФНУРЫЛИР

ЩЗСЛЯЙЮЛВАЛЯЗИОГЁЙОЕЁЬЪЁЕСЙЗОЦЕ

ГЫЛДЕЕНЪХЯЙШКЦЁАЦГАГЛМЮААКЦЬЗ

ЩЪЫСЪЕХЕБЗЖЬПЁНЭЛОГЁЗИУЕЫЕЧЭЙВ

В понедельник утром мы купили для меня новый костюм в магазине подержанной одежды мистера Джорджа Хартли на Монмут-стрит, заручившись у него обещанием снова купить ее у нас, когда она больше не будет нужна. Я надел шелковый костюм, шелковые чулки, бархатный плащ и шляпу, украшенную страусиным пером, а также взял шишковатую трость с серебряной рукоятью и небольшую шпагу с золоченой рукоятью. Надушенный шелковый галстук, напудренный завитой парик, пара мягких кожаных перчаток, голубой пояс и меховая муфта для рук, в которой я спрятал небольшой пистолет, явились великолепным дополнением к моему наряду.

Никогда прежде мне не приходилось носить такой роскошной одежды, хотя меня и смущал тот факт, что мистер Хартли получил все это с трупа удалого разбойника по имени Грегори Харрис, повешенного в Тайберне. Как и положено, одежда казненного досталась палачу, который и продал ее мистеру Хартли. Я довершил свой облик лорда изрядной порцией пудры на лице, парике и плаще, крохотной табакеркой и жеманными повадками. По правде говоря, я ощущал себя ужасным модником, в особенности после того, как Ньютон заявил, что я ни в чем не уступаю любому лорду. Оставалось лишь сожалеть, что мисс Бартон не видела меня и не смогла разделить мнение своего дядюшки.

Вечером, около семи часов, прибыла карета милорда Галифакса. Мы с Ньютоном сели в нее и отправились на север к Хэмпстеду, в клуб «Кит-Кэт». Пока мы ехали по городу, на нас часто поглядывали прохожие, поскольку карета и вправду была роскошной: со стеклянными окнами, двумя ливрейными лакеями и шестеркой черных лошадей, в гривы и хвосты которых были вплетены зеленые ленточки в тон ливрее.

Около восьми часов наша карета подъехала к таверне в Хэмпстеде, самом модном районе Лондона, который находился на вершине продуваемого ветрами плато. В «Кит-Кэте», одном из самых знаменитых лондонских клубов, собирались горячие сторонники вигов. Среди его членов были такие видные писатели, как мистер Свифт, мистер Аддисон, мистер Стил, мистер Драйден, мистер Конгрив, а также мистер Ванбург, мистер Неллер, лорд Эшли и тот самый лорд Моэн, который прикончил актера Уильяма Маунтфорда, а позднее убил на дуэли герцога Гамильтона. В клубе сияли яркие огни и было уже довольно шумно, так что мне стало понятно, почему это заведение находится именно здесь, а не в Сити: некоторые из его молодых членов имели репутацию ужасных шалопаев и нередко разводили костры на Хит-стрит, где сжигали изображение Папы.

В течение четверти часа мы с моим наставником сидели в карете и ждали появления отвратительного Титуса Отса. Я уже начал тревожиться, что он не придет.

– Возможно, он что-то заподозрил, – предположил я.

– С чего бы это? – спросил Ньютон, который с повязкой на глазу выглядел устрашающе.– Заговорщики уверены, что их шифр невозможно разгадать. Он придет. Я уверен.

Не успел он произнести эти слова, как мистер Холл, игравший роль нашего форейтора, увидел высокую фигуру на вершине холма и предупредил, что появился человек, которого мы ждем, так что мы получили несколько минут, чтобы приготовиться к разговору с этим псом.

– Помните, – сказал Ньютон, – вы член парламента и будущий граф Шафтсбери. Вам не нужно объяснять свои действия. В основном ваш разговор будет сводиться к уточнению того, что он скажет. Я постараюсь вам помогать, но мне нельзя много говорить, поскольку это вызовет подозрения. Нам следует действовать очень осторожно.

Когда Отс подошел к карете, Холл соскочил на землю и распахнул дверцу кареты, и Отс, еще не успевший восстановить дыхание после долгой ходьбы, поклонился.

– Я имею честь обращаться к лорду Эшли? – напыщенно спросил он звучным голосом, напомнившим мне моего школьного хормейстера.

– Это его светлость, – сказал Ньютон.– Если вы доктор Отс, то садитесь в карету, сэр.

При этих словах Отс отпрянул назад и с сомнением посмотрел на Ньютона, словно собираясь уйти.

– Что-то не так, доктор Отс? – спросил Ньютон.

– Только то, что я больше не пользуюсь своим прежним именем, сэр, – сказал Отс.– По предложению его светлости.

– Если желаете, мы будем называть вас доктор Дэвис, – предложил Ньютон.– Но вам не следует тревожиться. Его светлость полностью доверяет мне в данном вопросе. Впрочем, как и во всех остальных.

Отс кивнул, забрался в карету и с видимым облегчением опустился на сиденье. Холл закрыл за ним дверь, и я сразу же обратил внимание на неприятный запах, исходивший от Отса. Дождавшись, пока Холл займет свое место, я постучал по крыше кареты тростью, показывая, что мы можем возвращаться в Лондон. Кучер щелкнул хлыстом, и мы поехали на юг по Хит-стрит, в сторону Сити.

– Для меня это огромная честь, милорд, – елейно повторил Отс.– Я никогда не встречал вашего деда, но он, вне всякого сомнения, был великим человеком.

Я нарочито зевнул, прикрыв рот платочком, как это делал лорд Галифакс, когда мы посещали казначейство.

– И я счастлив вам служить, как когда-то служил вашему деду, – продолжал Отс.– Нет, не просто счастлив. Чрезвычайно рад и почту за честь.

– Faсon, faсo36 , – сказал я, демонстрируя легкое нетерпение.– Давайте перейдем к делу. И умоляю, не говорите, что вы мне служите, доктор Отс, поскольку речь идет с слишком серьезных вещах, чтобы относить их только на мой счет. Откровенно говоря, меня тревожит сложность нашего замысла. Настолько, что мне пришлось прибыть в Хэмпстед. Но сейчас я хочу услышать от вас, что все готово. И вовсе не угрызения совести заставили меня написать вам письмо, сэр, но желание получить уверенность в успехе нашего предприятия. Клянусь, я хочу, чтобы все католики отправились в ад, однако я испытываю ужасную досаду, поскольку беспокоюсь из-за некоторых деталей. Впрочем, для вас все это не новость, доктор Отс. Вы наш Ахиллес, а поскольку я так chagrin в последние несколько дней, то и хочу воспользоваться вашим советом. Вот почему я вызвал вас для личной встречи, сэр.

– Вы можете быть спокойны, милорд, – сказал Отс.– Все идет, как мы и планировали. Памфлет мистера Дефо, который должен вызвать гнев всех добрых протестантов, уже напечатан, его можно начать распространять в любой момент.

– Я бы хотел прочитать этот памфлет, – сказал я и, повернувшись к Ньютону, спросил: – Почему я до сих пор его не видел, Джон?

– Вы его не видели, милорд? – удивился Отс.– Мне сообщили, что лорд Лукас вам его показывал.

Я покачал головой.

– Возможно, он мне что-то показывал, – признал я, – но боюсь, я его потерял.

– У меня дома есть еще несколько экземпляров, – сказал Отс.– Так что, если пожелаете, я могу его вам дать.

– Да, конечно, – сказал я.– Карета отвезет нас к вашему дому, доктор Отс, и вы принесете мне этот ваш памфлет.

Ньютон высунулся в окошко и объяснил кучеру, что после того, как мы въедем в Лондон, следует свернуть на Экс-Ярд.

– Но сейчас меня гораздо больше беспокоит горячность наших сторонников, доктор Отс, – сказал я.– Лорд Лукас бахвалится, что все гвардейцы Управления артиллерийского снабжения ему верны. Но многие из них французишки. А как насчет добрых англичан? Когда я в последний раз его видел, то сказал ему a d'autre, a d'autre . Говорите это кому угодно, милорд, только не мне. Я вижу лишь гримасы и слышу громкие слова, однако его объяснения меня не убеждают. Но мне говорили, что вы, доктор Отс, человек проницательный. Мой дед считал вас именно таковым. Вот почему я решил увидеться с вами a la derobee, иными словами, без лишних свидетелей. Я хочу сказать, что лорд Лукас ничего не знает о нашей встрече. Впрочем, это тайна и для всех остальных, и я бы хотел, чтобы так все и осталось.

– Ваша светлость оказывает мне огромную честь, – заявил Отс, склоняя голову и пытаясь скрыть довольную улыбку, появившуюся на его огромном подбородке, занимавшем половину лица.

– Проницательность и прямота, доктор Отс. Вы человек, который называет вещи своими именами.

– Ваша светлость так добры ко мне, – самодовольно ухмыльнулся Отс.

– Я бы хотел знать, каково наше истинное положение, а не то, что считает нужным рассказывать мне лорд Лукас. И каковы наши шансы на успех.

– Нас не так уж много, – сказал Отс.– Но мы справимся.

– Ну вот, доктор, теперь вы тоже говорите, как Лукас. Не нужно проявлять излишнюю скромность, в противном случае я буду считать, что ваш план – это чистые фантазии. Мудрый человек не станет строить дом на песке – он выберет скалу. Я должен знать, на кого могу положиться, но как можно верить людям, не имеющим имен?

Отс прищурился и выглянул в окно кареты. Мы уже покинули Хэмпстед и теперь проезжали мимо многочисленных сыроварен, снабжавших Лондон молоком и сыром. Мне вдруг показалось, что Отс что-то заподозрил, и я положил руку на пистолет, спрятанный в меховой муфте, лежавшей, точно спящий спаниель, у меня на коленях. Однако Отс задумчиво кивнул.

– Милорд, – просительным тоном сказал он, – вам будет безопаснее ничего не знать. Тем не менее я не совсем понимаю, почему лорд Лукас все от вас скрывает. Это очень странно.

– Лукаса нельзя назвать серьезным человеком, – заявил я.– Признаюсь, я не испытываю к нему симпатии.

– Да, он слишком нетерпелив и склонен к злоупотреблению спиртными напитками, это так, – согласился Титус Отс.– Что ж, тогда я расскажу вам все, что мне известно. В Тауэре мы можем рассчитывать на самого Лукаса, капитана Лакоста, капитана Мартена, сержанта Роэна и нескольких людей из гарнизона: Кузена, Дюреля, Ласко, Дево и Гаролда. Ну а на Монетном дворе это мистер Фокье, заместитель директора; мистер Коллинз, один из мастеров по пробам золота, который ведет свой род от Колиньи, великого адмирала-гугенота, убитого французскими католиками во время Варфоломеевской ночи; Валлери, плавильщик, мистер Сильвестр, кузнец, и мистер Питер Бейль, поставщик продовольствия. Итого в Тауэре тринадцать человек. Вне Тауэра нас поддерживает почти сотня англичан в казармах Уайтхолла и в Сомерсет-Хаусе. Среди них есть несколько гугенотов: полковник Кеналь, майор Лорен, майор Сарразен, капитан Хесс, капитан Попарт, лейтенант Делафонс и сержант Барре. Среди гражданских лиц еще около ста человек, включая меня самого: сэр Джон Хублон из Английского банка, сэр Джон Пейтон, месье Пуазе, пастор Савоя; месье Примроуз, Ла Мот, Шарден и Моро, которые составляют grande comite francais . В Сохо нас поддерживают месье Гизар, чей отец был сожжен как еретик, и месье Пейфери, а также несколько дюжин шляпных мастеров, галантерейщиков, ткачей, торговцев, аптекарей и изготовителей париков в Сити – их по меньшей мере шесть или семь дюжин. Наконец, есть еще мистер Дефо, автор памфлетов, мистер Вудворд, издатель, и мистер Даунинг, печатник; не говоря уже о нескольких поджигателях, которые помогут мне устроить пожар в Уайтхолле, в том числе мистер Тонг, специалист по поджогам. И все они добрые протестанты, милорд, – продолжал Отс.– Вот почему можно не сомневаться, что шансы на успех у нас очень велики.

– Ну, в поджоге, несомненно, обвинят папистов, – заметил Ньютон.

– Да, – кивнул Отс, – ведь они именно так и поступили бы, если бы у них появилась возможность.

– Кто же в этом усомнится после заговора Эйлсбери? – заметил Ньютон.– Или мятежа сэра Джона Фенвика?

– И все же, – вмешался я, – за последний год арестовали так много якобитов, что остальные постарались спрятаться понадежнее, и нам будет трудно найти папистов. К тому же, если я не ошибаюсь, в феврале всех папистов выслали за десять миль от Лондона?

– Да, милорд, – сказал Отс.– Но уже через месяц они получили серьезные послабления, и те, кто был вынужден покинуть Лондон, очень скоро вернулись, как крысы после Великого пожара.

– Тогда прошу вас, доктор Отс, скажите, насколько точны списки тех, кого следует убить? Мы не хотим, чтобы хоть кто-то из папистов унес ноги.

– Уверяю вас, милорд, никто не спасется, – с фанатичной ухмылкой сообщил Отс, и я вдруг понял, что он получает удовольствие, предвкушая, сколько крови прольется.– Мы начнем с дома испанского посла на Уайлд-стрит, в Ковент-Гардене, ведь именно он придает католический дух целому району Лондона. Я очень рассчитываю, что там мы найдем бумаги, составленные для католической миссии во Фландрии, где будет указано общее число католиков в Англии и Уэльсе, а также их имена. Не думаю, что мы убьем меньше католиков, чем удалось прикончить гугенотов в Париже во время Варфоломеевской ночи, милорд.

– Что ж, это только справедливо, – пробормотал Ньютон.– Но когда же все это свершится?

– Глупец, – вмешался я, делая вид, что мне это известно. Я побоялся, что у Отса возникнут сомнения, если мы покажем ему полное незнание ситуации.– Ведь я уже не раз ему говорил, но этот упрямец не умеет слушать. Скажите ему, доктор.

– Естественно, после возвращения короля из Фландрии, – ответил Отс.– Какой же католический заговор, связанный с покушением на короля, может обойтись без короля? Все откроется после убийства Исаака Ньютона, в котором обвинят католиков, и тогда все узнают об их подлом заговоре.

– А как он будет убит? – поинтересовался я.– Я слышал, что он человек умный, этот Исаак Ньютон. Он может вас перехитрить.

– Подробности мне неизвестны. Но за ним следят, и мы знаем, где он бывает. Он будет убит на улице, а вину за это преступление возложат на известного католика, работающего в Тауэре.

– Значит, это произойдет после заключения мира, – спокойно сказал Ньютон, словно речь шла об убийстве совершенно постороннего человека.

– Ну а чего еще нам ждать? – осведомился я.– Как ты мне надоел, Джон, ты настоящий осел. Позор тебе. Конечно, все это произойдет после заключения мира, ведь как иначе король может вернуться? – Я посмотрел на Титуса Отса и устало покачал головой.– Иногда я и сам не понимаю, почему продолжаю держать его у себя на службе, доктор: одним своим присутствием он наносит оскорбление здравому смыслу.

Так и продолжался наш разговор. Постепенно, проявив немалую ловкость, мы выведали планы заговорщиков, и к тому моменту, когда карета подъехала к Экс-Ярду, который находится между Кинг-стрит и Ареной для петушиных боев в парке Сент-Джеймс, мы уже частично знали содержимое памфлета. Тем не менее я заявил, что хочу его прочитать.

– Сейчас принесу, – обещал Отс, открывая дверцу кареты и выбираясь на улицу.

– Какой отвратительный тип, – заметил Ньютон, когда Отс скрылся в доме.

– Совершенно отвратительный, – согласился я.– Un eto– urdie bete, вне всякого сомнения.

– Да, жестокий зверь, вы совершенно правы.– Ньютон улыбнулся.– А вы, сэр, прошли мимо своего признания. Из вас получился бы прекрасный актер, мой юный друг. Как хорош ваш английский с французским акцентом, как он аристократичен! Bien tourne , если можно так выразиться. Я поистине потрясен.

– Благодарю вас, сэр. А теперь мы узнаем, что написал мистер Дефо.

– Еще один негодяй, – выразил свое мнение Ньютон.– Ненавижу тех, кто под прикрытием анонимности пишет то, что не осмеливается произнести вслух. Это самая настоящая трусость.

Когда Отс вернулся к карете с памфлетом в руке, я дал ему гинею, и этот жалкий, презренный тип рассыпался в благодарностях, не преминув покрутить монету в своих почерневших пальцах. Я порадовался, что дал ему настоящую монету, а не одну из фальшивых.

– Вам не следует рассказывать лорду Лукасу о нашей встрече, – предупредил я.– Иначе он может подумать, что я намерен действовать у него за спиной. А он человек ужасно надоедливый, и мне совсем не хочется пускаться в долгие объяснения. Клянусь, он производит впечатление человека, которого все постоянно обижают.

– Я редко встречался с его светлостью, – сказал Отс.– Но если верить сержанту Роэну, он именно таков, как вы его описали. Ваше превосходительство может не сомневаться: я никому не скажу о нашем разговоре. И я очень рассчитываю на продолжение знакомства с вашей светлостью уже после того, как Англия станет гораздо более приятным местом для жизни.

– Вы имеете в виду, без папистов.

Отс поклонился в знак подтверждения.

– Аминь, – сказал он.

Ньютон захлопнул дверцу кареты, и мы поехали прочь, испытывая ужас от услышанного и напуганные сведениями, которые попали к нам в руки.

Ньютон часто возвращался к истории про нечестивый пир Валтасара и про тайное послание, расшифрованное Даниилом. Книга пророка Даниила, в которой имеются разные числовые пророчества, вообще была одной из самых его любимых в Библии. Ньютон удивлялся, почему мудрецы Валтасара не смогли прочитать слова «Мене, мене, текел, упарсин» – «сосчитан, взвешен и разделен». Возможно, они опасались сообщить царю плохую новость, в то время как Даниил боялся только Бога. Ньютон однажды сказал мне, что на арамейском языке этими словами обозначаются также монеты: золотая мина, серебряный текел (арамейский эквивалент шекеля) и медный перес, который стоил половину мины. Так что первая записанная острота была каламбуром, связанным с этими тремя монетами, и можно себе представить, как Даниил говорит Валтасару, что его царство не стоит и трех пенсов. А почему оно не стоит трех пенсов? Потому что Валтасар был настолько глуп, что пил вино во славу богов золота, серебра и бронзы, используя золотые и серебряные кубки, которые его отец Навуходоносор вынес из храма Иерусалимского, святилища Бога.

Этот анекдот хорошо характеризует Ньютона: он показывает его интерес к нумизматике, стимулированный работой на Монетном дворе. Но еще более существенным мне кажется значение самих слов «сосчитан, взвешен и разделен», в которых содержится краткое изложение философии Ньютона и его вклад в мировую науку. Если подумать, то всю жизнь Ньютона можно сравнить с этой отделенной от тела рукой, чьи писания так изумили всех пророков и мудрецов царя Валтасара, поскольку Ньютон так мало интересовался своим телом, что оно и вовсе могло бы не существовать.

Как и пророк Даниил, Ньютон был невысокого мнения о пророках и мудрецах. Особенно уничижительно он отозвался о памфлете мистера Дефо, который делал далеко идущие выводы из предсказания французского астролога Мишеля де Нострадамуса (чья слава широко распространилась по всей Европе, хотя он был мертв уже более ста лет) о том, что будет заговор против короля Вильгельма.

– Ни одному человеку не дано предсказывать будущее, – сказал Ньютон по возвращении на Монетный двор, после того как он вслух прочитал памфлет в карете.– Только Бог может открывать тайны мироздания через людей, ставших его избранными инструментами. Только он, создатель мира, знает, что будет. Человеку же дано понимать Божий мир лишь при помощи научных изысканий и наблюдений, а не дурацких гороскопов и никчемной магии. Однако простые люди чересчур легковерны из-за своего невежества и охотно слушают всякую чепуху. Вот почему одна из задач науки состоит в том, чтобы изгнать миры, где обитают демоны, и принести свет туда, где правят суеверия. А до тех пор человек будет жертвой собственной глупости, жертвой типов, подобных Нострадамусу, чьи пророчества кажутся точными только из-за туманного стиля и двусмысленного содержания. Так что я не вижу ничего странного в появлении лжесвидетелей и преступников вроде Титуса Отса и мистера Дефо, пользующихся откровениями французских шарлатанов. Гороскопы – весьма подходящий инструмент для лжецов и самозванцев. Но наш мистер Дефо – человек умный, – признал Ньютон.– И весьма искусный манипулятор. Он обвиняет ювелиров-католиков в нехватке денег, утверждая, будто они прячут огромные суммы. То же самое происходило в Париже в тысяча пятьсот семьдесят втором году: монеты обесценились, и гугенотов обвинили в том, что они прячут деньги, поскольку всем была известна их деловая репутация. Мистер Дефо также заявляет, что герцог Барвик пришел из Франции вместе с армией ирландских якобитов, и это непременно вызовет панику. Ирландская угроза всегда пробуждала у англичан негативные чувства. И если Уайтхолл сгорит, когда его памфлет будет иметь хождение, то неизвестно, какие преступления будут совершены во имя торжества протестантизма. В особенности если толпу вооружить. Мы должны помешать распространению памфлета и предупредить лорда Галифакса.

Ранним утром следующего дня Ньютон, мистер Холл и я в сопровождении нескольких полицейских отправились на площадь Варфоломея, что возле рынка Смитфилд. С ордером на обыск мы вошли в здание, где жили мистер Вудворд и мистер Даунинг – печатник и издатель, принимавшие участие в заговоре, – и, опираясь на постановление парламента, изъяли печатный станок на том основании, что на нем будто бы чеканились фальшивые монеты. Вудворд и Даунинг отчаянно протестовали, они утверждали, что станок используется только для печати памфлетов, и это дало Ньютону повод для конфискации всей печатной продукции, якобы в качестве доказательства того факта, что печатный станок не использовался для чеканки монет. Возможно, мы действовали не вполне честно, однако тянуть дольше было нельзя, так как несколько дюжин экземпляров памфлета уже ходили по Лондону.

На следующий день мы отправились с визитом к лорду Галифаксу.

Так состоялся мой первый разговор с его светлостью, хотя я уже видел его в казначействе и Уайтхолле. Ньютон попросил меня сопровождать его из-за важности того, что он намеревался сообщить его светлости. Он опасался, что ему одному лорд Галифакс может не поверить, настолько необычной выглядела история, которую мы собирались рассказать.

Чарльзу Монтегю, графу Галифаксу, было около тридцати пяти лет. Некоторое время он учился в Тринити-колледже в Кембридже, и именно там они с Ньютоном подружились, несмотря на разницу в возрасте. Галифакс являлся одним из тех, кто поддержал претензии принца Оранского на английский трон; кроме того, он никогда не сочувствовал папистам. Лорд был красивым мужчиной, а его особняк в Апскорте показался мне роскошным. Я сразу же проникся симпатией к лорду Галифаксу, поскольку он повел себя весьма учтиво и сказал, что одно из его имен Эллис, а значит, мы, возможно, приходимся друг другу родственниками. Он совершенно меня очаровал.

Лорд Галифакс очень внимательно выслушал рассказ Ньютона, а когда тот закончил, сам разлил по бокалам белое вино.

– Чудовищно, что подобные вещи замышляются в Англии и в наше время, – заметил он.

– Действительно чудовищно, – откликнулся Ньютон.

– Они забыли, что Францию проклинали во всей Европе за безжалостное уничтожение несчастных гугенотов. Если история, как утверждает Дионисий, есть философия, состоящая из примеров, то данный пример слишком легко забыт, а урок не извлечен.

– Вы весьма удачно сформулировали свою мысль, ваша светлость, – сказал Ньютон.– Я позволил себе составить список людей, которые, по нашему мнению, являются участниками заговора.

Лорд Галифакс взглянул на список и, едва успев прочитать два первых имени, стал очень серьезным.

– Я вижу, что нам следует действовать чрезвычайно осторожно, – сказал он.– Лорд Эшли и лорд Лукас люди могущественные и, несомненно, будут все отрицать. Их слово будет иметь вес даже против вашего, доктор. Кажется, вы сказали, что у нас еще есть немного времени?

– До тех пор, пока не будет подписан мир и король не вернется домой, – ответил Ньютон.– Вряд ли они начнут действовать раньше.

– Тогда мы должны терпеливо ждать и готовиться, – сказал лорд Галифакс.– Я поговорю с милордами Сомерсом, Уортоном и Расселлом. Мне бы хотелось, чтобы правительство выступило единым фронтом, поскольку ситуация складывается весьма деликатная. На данном этапе вы можете предоставить решение всех проблем мне, джентльмены. А пока, доктор Ньютон, вам следует соблюдать максимальную осторожность, ведь все наши планы борьбы с заговорщиками пойдут насмарку, если будет причинен какой-либо вред дядюшке прелестной мисс Бартон.

Слова лорда Галифакса меня удивили: я и не знал, что он знаком с этой леди.

– Я всегда рядом с доктором Ньютоном, – сказал я.– И я вооружен шпагой и пистолетами. Как и мистер Холл.

– Вот видите, – сказал Ньютон.– Меня хорошо защищают.

– Это замечательно, – кивнул лорд Галифакс.– Тем не менее, доктор, я бы хотел, чтобы вы держались подальше от Монетного двора, пока все это не будет закончено. Если Тауэр полон опасных людей, то вам нельзя рисковать. В Лондоне всегда плохо относились к католикам, и ваше убийство, доктор, вызовет гнев у населения. Достаточно будет кому-нибудь выйти вперед и поклясться, что мистер Амброуз и мистер Ретье занимались подготовкой покушения на короля, и это станет искрой, из которой возникнет нечто пострашнее Великого лондонского пожара. Вот почему, доктор Ньютон, держитесь подальше от Монетного двора и предоставьте остальное мне. Я навещу вас на Джермин-стрит, когда мне потребуется переговорить с вами.

– Если вы считаете, что это необходимо, – сказал Ньютон с изящным поклоном, – то мы именно так и поступим.

О заключении Рисвикского мира «Лондон газет» сообщила шестнадцатого сентября, а подписан он был двенадцатого. В течение месяца, предшествующего подписанию договора, и месяца после подписания напряженность на Монетном дворе уменьшилась, поскольку финансовый кризис, связанный с недостатком денег для выплат армии, потерял свою остроту.

Теперь мне приходилось гораздо чаще бывать на Джермин-стрит по делам Монетного двора, и я получил возможность вновь регулярно видеть мисс Бартон. Несмотря на слова Ньютона, мне не удавалось заметить в ее поведении никаких признаков влюбленности. Она обращалась со мной вежливо, но холодно. Впрочем, Ньютон не ощущал изменений в наших отношениях – его вообще мало занимали подобные вещи. Кроме того, мисс Бартон часто отсутствовала. Я не знал, куда она уходила, так как ни она, ни миссис Роджерс, ни сам Ньютон не считали нужным что-либо мне объяснять. Но несколько раз Ньютон и мисс Бартон были гостями лорда Галифакса, в то время как я оставался на Джерминстрит в обществе миссис Роджерс. Несмотря на равнодушие ко мне мисс Бартон, она по-прежнему занимала все мои мысли, хотя это ни в коей мере не оправдывает того, что я совсем забыл об опасности, угрожающей жизни Ньютона, из-за чего его едва не убили.

В один из теплых не по сезону дней мы с моим наставником решили немного пройтись по улице, вместо того чтобы сесть в карету, где было бы куда безопаснее; так или иначе, но мы перестали соблюдать прежнюю осторожность. Мы вышли из Уайтхолла после допроса мистера Бредли, клерка из офиса лорда Фицхардинга, и мистера Мэрриота, который признался в мошенничестве с казначейскими векселями, и как раз направлялись в «Ногу», таверну на Кинг-стрит, чтобы обсудить полученные показания, когда двое головорезов, вооруженных шпагами, вышли из «Свиной головы» и решительно направились в нашу сторону.

– Будьте осторожны, сэр, – крикнул я Ньютону и встал так, чтобы он оказался у меня за спиной.

Если бы я имел дело с одним противником, то обнажил бы шпагу, но сейчас мне ничего не оставалось, кроме как достать пистолеты. Увидев, что я хорошо вооружен, головорезы свернули на Джордж-Ярд напротив «Ноги». Я решил, что теперь они попались, и хотел последовать за ними, но потом передумал и вернулся на Кинг-стрит. И правильно сделал: злодеи выскочили через заднюю дверь и теперь с поднятыми шпагами приближались к моему наставнику сзади. Один из них сделал выпад, но Ньютон краем глаза успел заметить опасность и уклонился в сторону. Клинок прошел сквозь камзол, не причинив ему вреда.

Я не колебался ни мгновения. И не промахнулся. Первому я попал в лицо, и хотя мой выстрел не убил его, негодяй должен был умереть от голода, поскольку пуля разворотила ему рот. А второму я угодил прямо в сердце, если, конечно, оно у него имелось. Ньютон, на которого брызнула кровь одного из головорезов, совершенно не пострадал, но был потрясен. Я заметил, что он дрожит, точно пудинг.

– Вы только посмотрите, что он сделал с моим камзолом, – пожаловался Ньютон, просовывая палец в дырку, оставленную клинком.

– Это лучше, чем такая же дыра в животе, – сказал я.

– Вы правы.

Под впечатлением пережитого Ньютон почувствовал настоятельную необходимость зайти в «Ногу» и выпить бренди, чтобы немного прийти в себя.

– Я вновь обязан вам жизнью. Если бы не ваша меткость, мне бы конец, – сказал все еще бледный Ньютон и залпом осушил стаканчик с бренди.– Признаться, я не верил, что они попытаются убить меня при свете дня.

– Неизвестно, успокоятся ли они на этом, – сказал я.

– Ну, эти двое уже успокоились, – заметил Ньютон.

– Найдутся и другие, – возразил я.– С этого момента мы будем передвигаться по городу только в карете.

– Да, – со вздохом согласился Ньютон, который все еще не пришел в себя после пережитого страха.– Наверное, вы правы. Отныне будем ездить в карете. Так безопаснее.

Появился окружной констебль, и Ньютон сказал, что двое убийц были обычными грабителями, которые позарились на его кошелек.

– Почему вы не сказали правду? – спросил я, когда констебль ушел.

– Потому что именно таков был бы мой ответ, если бы я не знал о заговоре, – ответил Ньютон.– Я не хочу, чтобы всем стало известно, что на меня совершено покушение. Нельзя показать заговорщикам, что нам открылись их планы. Нужно дать возможность лорду Галифаксу выбрать подходящий момент для выступления против них.

– Но до тех пор вам не следует оставаться одному, – сказал я.

– Да, вы правы. Вам лучше переехать на Джермин-стрит. Во всяком случае, пока с заговорщиками не будет покончено.

И я поселился на Джермин-стрит.

Мисс Бартон старалась не оставаться со мной наедине. Но однажды, в один из ненастных дней, когда Ньютон отдыхал в своей спальне, мы неожиданно оказались вдвоем в комнате. Я не знал, как заговорить о ее отчуждении, но понимал, что должен что-то сказать, чтобы не умереть.

– Не хотите ли сыграть в шашки, мисс Бартон?

– Нет, благодарю вас, сэр, я читаю.

– Но почему бы нам не сыграть? Я теперь играю гораздо лучше, мне многому удалось научиться у доктора.

Она молча перевернула страницу.

– Мисс Бартон, – наконец набрался я мужества, – я полагаю, что прежние наши отношения дают мне право спросить: могу ли я надеяться, что вы когда-нибудь посмотрите на меня как на вашего друга?

Она ничего не ответила, продолжая читать книгу.

– Если вообще вы когда-нибудь найдете в себе силы простить меня.

Мисс Бартон оторвалась от книги, чтобы нанести мне несколько жестоких ударов ресницами.

– Я уже говорила вам, мистер Эллис, что вовсе не я должна вас простить, а всемогущий Бог.

– Но это несправедливо. Зачем вовлекать Бога в наши отношения?

– Позвольте задать вам вопрос, мистер Эллис. Вы все еще придерживаетесь атеистических взглядов?

– По правде говоря, мои взгляды не изменились.

– Вы, как и я, гость моего дяди, мистер Эллис. И мы должны ладить друг с другом. Но вот что я вам скажу, сэр. Я добрая христианка, мистер Эллис, и ваши взгляды мне отвратительны. До тех пор, пока они не изменятся, вы сами будете мне отвратительны.

– Тогда тем более ваш христианский долг состоит в том, чтобы наставить меня на путь истинный, – возразил я.

– Не мне указывать вам на ваши заблуждения. И дело тут вовсе не в ошибках. Вере невозможно научить, как алфавиту, мистер Эллис. Вы должны сами проделать этот путь. А я не стану вам помогать. Я не могу.

В ту ночь, сидя в одиночестве в моей спальне на Джермин-стрит, я никак не мог заснуть. Я вспоминал обрывки нашего разговора с мисс Бартон, а еще меня тревожила возможность нового покушения на жизнь Ньютона. Поняв, что мне все равно не заснуть, я решил немного прогуляться в Гайд-парке.

Когда я подошел к лестнице, мне показалось, что я слышу на кухне мужской голос. Ньютон уже лег спать, мистер Уостон ночевал в другом месте. Вернувшись в свою комнату за пистолетом, я спустился вниз, чтобы проверить, что происходит, и на полпути вновь услышал мужской голос. Не стану утверждать, что я различил какие-то слова, – скорее, кто-то стонал во сне.

У двери в гостиную я остановился и взвел курок пистолета, уже не сомневаясь, что в дом кто-то забрался. Повернув дверную ручку, я смело вошел в гостиную, держа пистолет перед собой.

Зрелище, представшее моим глазам, потрясло меня гораздо больше, чем вид самого свирепого убийцы. Совершенно обнаженная мисс Бартон стояла на коленях перед лордом Галифаксом, который обслуживал ее сзади, как самую обычную проститутку. Она с трудом сдержала крик, когда заметила меня в дверном проеме. Увидев пистолет в моей руке, лорд Галифакс отпрянул от нее, поднял руки, защищая лицо, и жалобно захныкал, а мисс Бартон попыталась прикрыться скатертью. Я стоял и молчал, только дыхание с хрипом вырывалось из моей груди, словно у разъяренного быка. Я едва не поднес пистолет к голове и не нажал на курок, такая боль и разочарование меня охватили. Но через несколько мгновений я опустил пистолет и извинился за то, что напугал их, объяснив, что мне показалось, будто в дом кто-то проник. После чего еще раз извинился и вышел из гостиной. Ни один из них не произнес ни слова, однако мне все стало предельно ясно. Ньютон сказал правду: его племянница была влюблена, но только не в меня, а в лорда Галифакса.

Я не мог оставаться в этом доме. Далеко не в первый раз шагал я к Тауэру по Джермин-стрит в полнейшем отчаянии, и если бы кто-то захотел меня прикончить, я бы не стал сопротивляться. Более того, я бы с радостью встретил смерть. Мою грудь жгла жестокая обида. Как она могла говорить о христианской вере и отдаваться другому мужчине через месяц с небольшим после того, как принадлежала мне? Конечно, между нами была существенная разница: он – лорд Галифакс, а я всего лишь Кристофер Эллис. Лучше быть любовницей графа, чем женой бедняка.

После того ужасного вечера мисс Бартон редко бывала на Джермин-стрит, когда я туда приходил, и в основном проводила время в доме милорда Галифакса, в Буши-парке, так что мы больше не встречались с ней наедине.

Даже сейчас, спустя тридцать лет, мне больно писать об этом. Однако эпизод с мисс Бартон – лишь малая часть истории, которую я хочу рассказать. Мне еще нужно поведать, как наши шпионы вместе с агентами правительства следили за Отсом и остальными заговорщиками, благодаря чему в начале ноября, когда стало известно, что король вернется четырнадцатого числа, правительство смогло действовать весьма ловко.

Те несколько экземпляров памфлета мистера Дефо с мнимыми предсказаниями Нострадамуса, которые все-таки успели разойтись по Лондону, вызвали большое волнение и привели к возникновению слухов о заговоре против короля. Отсюда со всей ясностью следовало, что любое действие, направленное против протестантов, даже самых злобных и опасных, может спровоцировать толпу. Поэтому правительство было вынуждено тайно ввести из Северной Англии полк солдат, которым полностью доверяло. И однажды ночью, перед самым возвращением короля из Фландрии, мы выступили против заговорщиков.

В начале ноября, когда мы с Ньютоном играли в шашки в его доме на Джермин-стрит, он получил срочное послание от лорда Галифакса. Прочитав письмо, Ньютон встал и сказал:

– Давайте, Эллис, берите плащ и шляпу. Пришло время арестовать предателей. Были предприняты попытки отыскать якобитов, – пояснил он.– Уже произведены первые аресты. Галифакс пишет, что в Тауэре введен комендантский час, многие взяты под стражу. Нам с вами предложили арестовать этого омерзительного типа Отса.

– Сэр, – сказал я, вооружаясь до зубов, – а вы не хотите взять оружие?

Он отказался, объяснив это следующим образом:

– В таком случае я буду гораздо больше опасаться самого себя, чем любого разбойника, которого мы можем встретить.

Мы поехали к Экс-Ярду, расположенному рядом с парком Сент-Джеймс. По всему пути следования Лондон производил впечатление города, находящегося в осаде. Возле Уайтхолла и Сомерсет-Хауса стояли отряды солдат, они даже выкатили пушку. Ворота Темпля были закрыты, несколько улиц забаррикадированы, и я начал тревожиться, что мистер Отс все поймет и ускользнет от нас.

– Не беспокойтесь, – сказал Ньютон.– В течение последних трех недель за ним следят люди лорда Галифакса, а нам лишь предоставлена честь препроводить главного заговорщика в тюрьму.

– Но разве толпа позволит арестовать такое количество протестантов? – спросил я.

– Распущены слухи, что все, кого мы арестовываем, паписты, – объяснил Ньютон, – недовольные правительством англичане или французские шпионы, хотя на самом деле речь идет о французских гугенотах или заговорщиках из «Зеленой ленты», которые планировали массовые убийства лондонских католиков.

Мне подобный подход к делу показался нечестным и достойным Макиавелли.

Возле дома мистера Отса я вытащил из кобуры один из пистолетов, взвел курок и только после этого громко постучал в дверь. Я уже не первый раз участвовал в арестах и посему отправил людей лорда Галифакса к задней части дома, чтобы Отс не мог от нас ускользнуть.

– Именем короля, откройте! – крикнул я, стараясь оттеснить Ньютона в сторону, на случай если изнутри начнут стрелять.

Когда стало ясно, что никто не собирается открывать дверь, Ньютон велел солдатам ее взломать, и те немедленно выполнили приказ. Шум поднялся такой, что обитатели Экс-Ярда стали выглядывать из своих домов. Я вошел в маленький домик, за мной на безопасном расстоянии следовали Ньютон и солдаты. Однако дом был пуст.

– Боюсь, птичка упорхнула, – сказал я, спускаясь вниз после осмотра верхнего этажа.– Эти глупцы все испортили. Или их подкупили.

Между тем Ньютон внимательно рассматривал глиняную трубку.

– Любопытно, – прошептал он, пробуя табак на вкус.

– Все испортили, – громко повторил я для солдат казначейства, которые находились в доме.– Вряд ли они осмелились бы взять взятку.

– Рискну предположить, что птичка не упорхнула, – наконец подал голос Ньютон.– Скорее всего, Отс просто вышел.– Он показал на красивую серебряную табакерку, лежащую на столе.– Если он оставил табакерку, значит, собирался вернуться.

– Тогда нам нужно подождать его здесь, – сказал я.

Ньютон покачал головой:

– Весь Лондон охвачен волнениями. Отс быстро сообразит, что их планы нарушены. Отс может услышать обрывки разговоров и сбежать. Нет, нам нужно найти его прежде, чем он вернется.

– Но как? – спросил я.– Мы не знаем, куда он направился. Разве что в Вестминстер-Холл.

Ньютон снова покачал головой.

– Уже довольно поздно. Все лавки закрылись. Нет, он пошел в другое место.

– Ну конечно, – сказал я.– В «Лебедь с двумя шеями» на Таттл-стрит. Или в баптистскую церковь в Уаппинге.

– Возможно, мы найдем его там, – согласился Ньютон.– Или где-нибудь в другом месте.

– Совершенно не представляю, где его искать, – вздохнул я.

– Трубка еще теплая, – сказал Ньютон, протягивая ее мне.

– Верно, – оживился я.– Значит, он ушел недавно.

– Совершенно верно. Но обратите внимание на черную корку, которая образовалась внутри чашки. Это не табак.

– Похоже на высохшую патоку, – предположил я, разглядывая трубку.– Древесный уголь?

– Нет, не уголь. Вы помните, что пальцы мистера Отса были совсем черными и от него исходил какой-то странный запах?

– Да, и довольно сильный. Кажется, этот запах мне знаком.

– Вы познакомились с ним в Саутуорке, – сказал Ньютон.– В том месте, куда попали, следуя за майором Морнеем.

– Верно, – удивился я.– Но откуда вы знаете?

– Это опиум, – сказал Ньютон, прикасаясь к глиняной трубке.– Парацельс, а с недавних пор и английский аптекарь Томас Сайденхэм используют в медицинских целях опиум, растворенный в шерри. Здесь он известен как лауданум – настойка опия. Однако голландцы начали его курить. А в Турции, где подобная практика известна давно, его называют «машалла», что означает «дело рук Бога».

– То отвратительное заведение в Саутуорке содержали голландцы, – вспомнил я.

– Вы мне еще тогда это сказали. Опиум эффективно снимает боль, настоящая милость Божья, но если человек начинает его курить, избавиться от этой привычки очень трудно. Кстати, выкурив трубку опиума, гораздо легче переносить побои.

– Я начинаю понимать, к чему вы клоните, сэр.

– Из всего этого следует, что мистера Отса следует искать вовсе не в «Лебеде с двумя шеями» на Таттл-стрит, а в Саутуорке. Если я не ошибаюсь, однажды вы уже упустили там мистера Отса. Впрочем, тогда вы еще не знали, кто он такой.

– Да, сэр, – ответил я.– Я только что вспомнил, что это было рядом с тем заведением, куда зашел Морней.

– Теперь понятно, почему Морней не сразу вас узнал. Очевидно, он находился под воздействием опиума. Вы говорили, что вам показалось, будто он сильно пьян.

– Я бы и сам опьянел, если бы оставался подольше в этом вертепе. Воздух там производил дурманящее действие.

– Вы хорошо помните то место?

– Пожалуй, смогу его найти.

– Хорошо. Тогда мы заглянем в «Лебедь», а если его там нет, отправимся к реке и переберемся на другой берег.

Мы взяли с собой солдат казначейства, хотя они предпочли бы находиться в другом месте: Ньютон относился к ним с презрением из-за того, что они упустили Отса, который ушел у них прямо из-под носа. В «Лебеде с двумя шеями» не обнаружилось никаких следов этого мерзавца, поэтому мы со всей возможной быстротой перебрались на другой берег реки и оказались в Саутуорке, где, как и во время моего прошлого визита, туман скрывал низкие крыши и трубы. Было довольно темно, фонари здесь встречались редко, и несколько раз мы едва не угодили в лужи. Так что мы изрядно перепачкались, когда я привел наш отряд к заведению голландца.

Ньютон отправил двух солдат к задней части дома, предупредив их, что они дорого заплатят, если Отсу вновь удастся уйти от правосудия. Затем я достал пистолеты, постучал в дверь и именем короля потребовал впустить нас.

Дверь открыла уже знакомая мне шлюха. Увидев пистолеты, она сразу же кого-то позвала – я не разобрал имени, – и в тот же миг из соседней комнаты с громким лаем выскочил гигантский пес, едва не застав меня врасплох. Зверь, несомненно, разорвал бы горло мне или доктору Ньютону, если бы я не разрядил ему в голову оба пистолета и не убил на месте. Я все еще не мог унять дрожь, когда мы вошли в заведение, где сильно пахло опиумом – теперь я знал, что означает этот запах.

Оставив у входа двух солдат, мы поднялись наверх и обнаружили несколько небольших спален. В каждой лежали на грязных постелях мужчины и женщины и курили трубки с «машалла», «делом рук Бога», о котором рассказывал доктор Ньютон. К моему большому облегчению, среди них я увидел фальшивую монахиню – ту женщину, которую пороли для удовольствия мужчин в комнате внизу. Она была жива, но настолько одурманена опиумом, что я сразу понял: она соглашалась на чудовищные унижения ради удовольствия, получаемого от курения опиума.

На соседней койке лежал Отс, окруженный дьявольским белым облаком опиумного дыма. Увидев нас и ордер на арест, он с трудом поднялся на ноги. Мы привыкли к тому, что те, кого мы брали под стражу, отрицали свою вину или ужасно пугались, но Отс равнодушно протянул руки, позволив мне надеть на него ручные кандалы.

– Кажется, мы уже встречались, не правда ли? – спросил Отс, когда мы выводили его наружу.– Вы лорд Эшли, а вы его слуга.

В этот момент к нам подошел один из солдат казначейства.

– Куда его теперь, доктор Ньютон? – спросил он.

– В Уит, – ответил Ньютон.

Неподвижные глаза Отса загорелись, как два уголька.

– Какая честь для меня! – воскликнул он и поклонился в сторону Ньютона.– Меня арестовал сам великий доктор Ньютон.

И Отс улыбнулся улыбкой сонной змеи, подстегнув мое любопытство.

Когда мы наконец оказались в лодке, я не мог больше сдерживаться.

– Такое впечатление, мистер Отс, что вы совсем не огорчены арестом и поражением вашего заговора и что вас не пугают тюремное заключение и суд.

– Милорд, – с ухмылкой отвечал Отс, – поскольку я не знаю, как еще к вам обращаться. Мы с Уитом старые знакомые. Но не думаю, что на сей раз я буду долго там находиться, ведь в нашей стране протестанты очень сильно настроены против католиков.

– Это мы еще посмотрим, – проворчал Ньютон.

– Могу ли я спросить, кто нас предал?

– Ваша самоуверенность, – ответил Ньютон.

– В каком смысле?

– Я расшифровал ваши письма.

Отс явно не поверил Ньютону.

– Если это так, доктор, то прошу вас назвать ключевое слово шифра.

– Охотно. Вы использовали слово «кровь».

Отс присвистнул.

– Тогда то, что о вас говорят, чистая правда. Вы самый умный человек в нашей стране.

– Да, я расшифровал ваши послания, – сказал Ньютон.– Однако мне бы хотелось знать, кто придумал шифр.

Постепенно Отс успокоился и погрузился в воспоминания.

– Исходный вариант шифра придуман французским дипломатом Блезом де Виженером в тысяча пятьсот семидесятом году. Он был секретарем короля Карла Девятого до тех пор, пока не выяснилось, что он гугенот, после чего ему пришлось покинуть двор, и он полностью посвятил себя шифрам. Затем его работу продолжил месье Декарт.

– Вы имеете в виду Рене Декарта, философа? – уточнил Ньютон.

– Да, сэр. Когда Декарт был студентом, он жил в Пуатье – в ту пору город еще принадлежал гугенотам. Именно тогда мы с ним и познакомились. В те времена я учился во французской семинарии.

– Но мистер Декарт был католиком, не так ли?

– Да, семья мистера Декарта придерживалась католической веры, однако Декарт был связан с гугенотами и всю свою жизнь являлся большим другом нашей протестантской религии. Именно мистер Декарт улучшил шифр де Виженера и сделал его неуязвимым – до тех пор, пока вы его не раскрыли, доктор.

– Тогда я могу насладиться полным триумфом, – сказал Ньютон.– Месье Декарт побежден.

– Не сомневаюсь, что вы будете хорошо вознаграждены за ваши старания. Лордом Галифаксом.

– Тот факт, что я сумел понять, как мыслил Декарт, уже сам по себе является наградой, – возразил Ньютон.

– О, перестаньте, сэр, – сказал Отс.– Всем известно, что лорд Галифакс к вам благоволит. Уже ходят слухи, что после отставки мистера Нила вы возглавите Монетный двор.

– Это ложные слухи, сэр, – ответил Ньютон.– Тут у вас передо мной огромное преимущество, поскольку ложь и сплетни – ваше истинное призвание.

– Но разве вам не досадно, сэр? Ведь причина вашего возвышения состоит вовсе не в открытии производной и тяготения и даже не в вашем превосходном уме! Неужели вас это не трогает, сэр? Вам известна истинная причина вашего процветания?

Ньютон молчал.

– Даже при этом слабом освещении я вижу, что вы знаете правду, – продолжал Отс.

– Замолчите, сэр, – приказал Ньютон.

– Не могу вас в этом винить, сэр. Я бы и сам так поступил.

– Замолчите, сэр, – повторил Ньютон.

– Какой мужчина не променял бы добродетель хорошенькой племянницы на продвижение по службе? Всем известно, что лорд Галифакс увлечен девушкой и что он сделал ее своей любовницей и шлюхой. Лорд Лукас знает об этом от лорда Хартли, который услышал правду из уст самого лорда Галифакса. Ей, кажется, семнадцать, не так ли? Прекрасный возраст для девушки. Ее вагина не слишком молода и не слишком стара. Как помидор, в котором еще осталось немного зелени. Сладкий и твердый. Хорошая девушка с чистой вагиной. Многие проститутки строят из себя девственниц. Но по-настоящему ценится нечто иное. И кто еще способен позволить себе такие удовольствия, кроме богатых людей вроде лорда Галифакса? Ведь он расплачивается вашим продвижением по службе, доктор.

– Подлая ложь, сэр.

И с этими словами Ньютон сильно ударил Отса по лицу – никогда прежде я не видел, чтобы он поднимал на кого-то руку.

Отс склонил голову.

– Ну, если вы так говорите, сэр, я вам поверю, пусть даже весь Лондон думает иначе.

После этого мы все замолчали.

И я в том числе.

Тем не менее я считал, что мисс Бартон стала шлюхой лорда Галифакса только по одной причине: ей так захотелось.

Таким образом, в Англии была предотвращена ужасная катастрофа. Должен признаться, что меня это не слишком занимало, поскольку моя личная трагедия поглощали все мои мысли. Самое обидное, что в дальнейшем почти ничего не было сделано, чтобы наказать лидеров заговора, этих отвратительных подстрекателей, и у меня даже появились сомнения – нет ли в нашем правительстве людей, которые заодно с заговорщиками. Во всяком случае, это объясняло, почему Отс совершенно спокойно воспринял свой арест. Именно такие мысли высказал Ньютон, когда позднее мы обсуждали с ним случившееся. Он сказал, что так бывает очень часто: простым людям приходится отвечать за свои поступки, а высокопоставленные особы почти всегда выходят сухими из воды.

Титуса Отса осудили не за предательство или подстрекательство к мятежу, а за долги. В 1698 году он вышел на свободу и непостижимым образом стал получать пятьсот фунтов в виде пособия, а также триста фунтов ежегодно от министерства почт в качестве пенсии. Ньютону так и не удалось обнаружить соответствующего указа.

Во всяком случае, мне он ничего не сказал. Но Титус Отс наверняка продолжал свою подстрекательскую деятельность, так как 6 января 1698 года дворец Уайтхолл сгорел дотла, сохранился лишь Бэнкетинг-Хаус. Официально было объявлено, что в пожаре виновна служанка-голландка, которая неосторожно обращалась с раскаленной кочергой. Позднее Ньютону удалось выяснить, что женщина была вовсе не голландкой, а француженкой и гугеноткой.

Против милордов Эшли и Лукаса не было предпринято никаких действий. Их даже не арестовали. Лукас сохранил свой пост и встречал царя Петра Великого во время его посещения лондонского Тауэра в феврале 1698 года. Лорд Эшли подал в отставку и перестал быть членом парламента от Пула в 1698 году, а в 1699 унаследовал от отца титул графа Шафтсбери. В июле 1702 года, как только на престол взошла королева Анна, он удалился от общественной жизни. Джон Фокье продолжал оставаться заместителем директора Монетного двора, а сэр Джон Хублон даже стал главным управляющим Английского банка.

Король Вильгельм вернулся в Англию, высадившись в Маргите в воскресенье, четырнадцатого ноября 1697 года. В тот день не переставая лил дождь, но плохая погода не смогла повлиять на радость верных англичан. По всему Лондону звонили колокола, а в Тауэре, как и следовало ожидать, палили пушки, из-за чего в моем домике рухнул потолок. Два дня спустя король въехал в Лондон во главе торжественной процессии; впрочем, многие утверждали, что возвращение короля Карла было куда более помпезным.

Во вторник, второго ноября, состоялся благодарственный молебен в честь заключения мира, и, несмотря на дождливую погоду, вечером был фейерверк. На следующий день состоялся суд над французскими гугенотами, которых арестовали как якобитов. Их обвинили в измене. В судах, закрытых для широкой публики, они отчаянно протестовали, утверждая, что не имеют никакого отношения к якобитам или католикам, и предлагали доказать свою верность англиканской церкви посредством священной клятвы, но их предложение было отвергнуто как мошенническое и циничное, как коварные попытки направить правосудие по ложному пути. На самом деле ни о каком правосудии в декабре 1697 года речь не шла; суды были лишь спектаклями, которые, если использовать выражение Шекспира, заканчивались приговорами с заранее предрешенным результатом. Более ста человек были сосланы в Америку, но шестерых, в том числе Валлери и Роэна, приговорили к смертной казни.

В воскресенье, пятого декабря, состоялась первая после пожара в Сити воскресная служба в соборе Святого Павла. Работы по восстановлению собора не успели завершиться, а купол сэра Кристофера Рена еще не был построен. Однако хоры и орган вновь производили величественное впечатление. Мы с Ньютоном посетили службу. В проповеди мистер Найт цитировал апостольское послание Иуды, строка третья, в которой брат Иакова наставляет, что христиане должны следовать вере, донесенной до них святыми. При помощи этой цитаты мистер Найт нападал на сосианизм, близкий арианству моего наставника.

Два дня спустя, когда после нескольких недель отсутствия Ньютон появился на Монетном дворе, он получил письмо от сержанта Роэна, который содержался в Ньюгейте, где Ньютона хорошо знали как человека, добивавшегося отмены смертного приговора в обмен на сотрудничество со следствием. В своем послании Роэн просил о встрече, обещая открыть некую важную тайну.

– Что? – воскликнул я.– Еще одна проклятая тайна?

– Это Тауэр, – ответил Ньютон, словно я сразу должен был все понять.

Так и оказалось. Тауэр был не просто тюрьмой и местом, где чеканились монеты; Тауэр – это некое состояние разума, знакомое всякому, кто попадает за его стены. Даже теперь меня преследуют воспоминания о нем. И если вы хотите поговорить с моим призраком, то ищите его там, поскольку я умер, когда находился в Тауэре. Нет, не мое тело, но сердце и душа были безжалостно убиты, пока я пребывал в Тауэре. Юные леди, желающие зачать ребенка, часто посещают Арсенал Тауэра, чтобы воткнуть шпильку в гульфик ножных доспехов короля Генриха VIII. Конечно, сейчас уже слишком поздно, но если бы тогда я пронзил его грудь, возможно, мне удалось бы обрести новую любовь – или новую жизнь во Христе.

Мы отправились в Ньюгейт. Там ничего не изменилось, кроме того, что Джеймс Фелл, старший надзиратель, был смещен с должности. Уит продолжал оставаться местом скорби, хотя сержант Роэн и не производил впечатления отчаявшегося человека. Мы встретились с ним в камере смертников, где тьму разгонял лишь свет свечей. Меня поразило его бодрое настроение – не приходилось сомневаться, что он подвергался побоям, а впереди его ждала жестокая казнь. Так как на суде Роэн ничего не сказал, то он начал с полного признания всех своих преступлений, которое мы выслушали под треск вшей под нашими ногами. Никогда больше мне не доводилось слышать таких чудовищных признаний в столь жутком месте.

– Я делал все это потому, что верил в свою правоту, – сказал он.– Всю мою жизнь надо мной висел призрак Варфоломеевской ночи. У всех гугенотов-протестантов, таких, как я, имелись причины ненавидеть папистов. Я ненавижу их так, как другие люди ненавидят триппер или чуму, и с радостью расстался бы со своей бессмертной душой, чтобы увидеть, как они умирают.

– Джордж Мейси не был католиком, – возразил Ньютон.– Майор Морней тоже.

– Бедняга Мейси, – сказал Роэн.– Я сожалею, что он убит. Пытаясь найти фальшивомонетчиков в Тауэре, он наткнулся на наш заговор, вероятно, как и вы, сэр. Мейси начал догадываться о наших замыслах, и мы стали опасаться, что он выдаст нас. Когда выяснилось, что к нему в руки попало одно из зашифрованных посланий, его судьба была решена. Его пытал мистер Твистлтон по указанию майора Морнея – мы хотели выяснить, сколько ему известно, кому он успел рассказать о своих догадках и, главное, удалось ли расшифровать послание. Видимо, крики Мейси повредили разум Твистлтона, и он так и не оправился от потрясения.

Не желая прерывать признания сержанта, я не стал упоминать о диагнозе «сифилис», поставленном Ньютоном.

– Морней в любом случае был безумен, – продолжал Роэн.– Он перестал соблюдать осторожность, и, хотя мы вместе находились на французских галерах, я не жалею, что мне пришлось его убить. Он был извращенцем и стал совершенно неуправляем. Так не могло больше продолжаться.

После того, что я видел в Саутуорке, мне было совсем не трудно поверить Роэну.

– Вероятно, вы уже знаете, что вам и вашему молодому помощнику был вынесен смертный приговор.

– Да, знаем, – кивнул Ньютон.– В некоторых расшифрованных посланиях об этом шла речь.

– И все же вы пришли сюда?

– Мы не желаем вам зла, – сказал Ньютон.– Не так ли, Эллис?

– Ни в малейшей степени, сэр.

– Но кто те двое, что пытались меня убить? – спросил Ньютон.

– Наемные убийцы, сэр. Подонки. Пара чеканщиков, затаивших на вас злобу. Мистер Валлери, который ждал в таверне, должен был сказать, что он узнал в ваших убийцах старого Ретье и мистера Амброуза из Тауэра.– Сержант сплюнул.– Мне много раз хотелось прикончить старого Ретье. Его семья – это настоящее гнездо католических шпионов. Ему сохранили жизнь по той простой причине, что мы намеревались свалить на него вину за это и другие преступления.

– Да кто бы поверил, что такой старый человек способен на убийство? – возмутился я.

– В смутные времена люди легко верят в то, во что хотят поверить.

Ньютон кивнул и спросил:

– А во что верите вы, сержант?

– В каком смысле?

– Вы ведь приверженец сосианизма, не так ли?

– Да, сэр. Однако я остаюсь добрым протестантом.

– Тут я с вами согласен. Поскольку вы приговорены к смертной казни, я могу вам сказать, что во многом разделяю вашу веру, будучи приверженцем арианства.

– Да благословит вас за это Бог, доктор.

– Но я полагаю, что мы очень не вовремя появились на свет. Мир устал от сектантских споров.

– Вы правы, сэр. Люди устали, они полны цинизма. Никогда не предполагал, что буду осужден как якобит и католик.

– Их светлости не осмелились бы осудить вас как протестанта, – сказал Ньютон.– Слишком сильна сейчас ненависть к католикам. Тем не менее я считаю, что вас осудили справедливо. Если бы ваш заговор был успешным, Англия покрыла бы себя позором, как Франция после Варфоломеевской ночи. И я не сомневаюсь, что жестокие преступления дали бы повод французскому королю нарушить только что заключенный мир. Однако то, что вам пришлось отвечать не только за свои грехи, но и за грехи ваших вождей, представляется мне особенно несправедливым. Христос призывал нас следовать примеру его жизни, а не пытаться умирать, как он.

После этих слов я позволил себе заметить, что богатые прячут грязные руки в надушенных перчатках. Мое замечание было направлено не только против их светлостей в правительстве, но и против Ньютона.

– Однако я и сам богат, – заметил сержант.

– Богаты? – удивился я.– Как так богаты?

– А что еще можно сказать про человека, который знает, где спрятаны сокровища тамплиеров?

– Вы знаете, где спрятаны их сокровища? – потрясение спросил я.

– Знаю. И расскажу вам, как их найти, если вы поможете мне выбраться отсюда.

– Боюсь, я ничего не смогу для вас сделать, – сказал Ньютон.– Даже за все сокровища тамплиеров. Но я могу просить у их светлостей сохранить вам жизнь. Я скажу, что несправедливо карать вас, в то время как остальные участники заговора остаются безнаказанными. Впрочем, я сделаю это вовсе не из-за сокровищ, а потому, что считаю вас менее виновным, чем других участников заговора.

– Больше я ни о чем и не прошу, сэр. И готов поведать вам тайну сокровищ. Я верю вашему слову. Если вы сказали, что попросите обо мне, значит, сделаете это. Такова ваша репутация в Тауэре. Но я расскажу вам о сокровищах еще и потому, что ваши религиозные убеждения близки к моим, вы не верите в Троицу и считаете, что Отец более велик, чем Сын. Чтобы доказать это положение, я открою вам тайну сокровища.

– Я бы и сам хотел увидеть доказательство, – сказал Ньютон.– Истинное знание – вот истинное сокровище.

Тут я не мог с ним согласиться. Разве я не был бы счастливее, если бы остался невежественным?

– Но в чем состоит ваша тайна и как вам удалось ею завладеть? – спросил Ньютон.

Сержант Роэн сделал солидный глоток из бутылки с джином, которую я принес ему из сострадания.

– Благословляю вас за это, друг мой, – сказал он.– И чтобы не затягивать время, сразу скажу, что после захвата Иерусалима в тысяча девяносто девятом году граф Гуго Шампанский, покровитель ордена цистерцианцев, отправился в Иерусалим и приказал своему вассалу Гуго Пайенскому отыскать воинов Христа, рыцарей-тамплиеров, в храме Соломона, который был перестроен Иродом, а потом разрушен римлянами. А до этих событий, как говорят, цистерцианцы искали помощи у греческих ученых для перевода текстов, найденных после взятия Иерусалима. В этих текстах говорилось о сокровищах, спрятанных под Храмовой горой. Бедным воинам Христовым, ставшим тамплиерами, было приказано отыскать сокровища. Существует множество легенд, в которых рассказывается о сокровищах. Одни утверждают, что это сокровища царя Соломона, дань царицы Савской. Другие говорят, что это Святой Грааль. Третьи верят, что будет найдена забальзамированная голова Иисуса Христа. Но все они ошибаются. Там нет ни ковчега завета, ни копья, пронзившего бок Христа, ни родословной Иисуса Христа. Сами по себе тексты уже были сокровищем, ведь речь шла о греческих оригиналах из утерянных гностических христианских текстов, включая те евангелия, которые апостол Павел считал еретическими и которые позднее были запрещены ранней христианской церковью, поскольку доказывали, что Христос был всего лишь человеком, что он не восставал из мертвых и что ныне установленные христианские догматы есть богохульство, осквернение правды и ложное учение. Вот почему тамплиеров обвинили в ереси и богохульстве: они владели запрещенными книгами Нового Завета и перевели их с греческого на латынь. Их обвинили в обладании дьявольскими книгами. Именно по этой причине их преследовали по всей Европе и сжигали на кострах.

Ньютон выглядел совершенно потрясенным, словно отринул тьму и узрел свет.

– Это и есть сокровище, – торжествующе продолжал сержант Роэн.– Именно это пытались отыскать христианские короли – книгу тамплиеров. Вот почему мы так ненавидим римскую католическую церковь: она скрывала истину в течение тысячи лет. Многие гугеноты являются потомками тамплиеров. Так что у нас есть две причины для ненависти к папистам: они дважды нас преследовали.

– Но о каких других евангелиях может идти речь? – спросил я.

– А разве у Христа не было двенадцати апостолов? – обдал меня презрением сержант Роэн.– Однако осталось лишь три евангелия, составляющих Новый Завет. Где евангелие от Филиппа, евангелие от Фомы, евангелие от Петра, евангелие от Иакова? И кстати, где евангелие от Марии Магдалины?

– От Марии Магдалины, – повторил Ньютон.– Неужели и такое евангелие существует?

– Да, – кивнул сержант Роэн.– Ведь именно она рассказала апостолам о вещах, которые поведал ей сам Христос, но которые остались скрытыми для них. Однако прежде всего вам захочется прочитать евангелие от Петра, сэр. Именно он сильнее других критиковал христианские взгляды Павла. Именно Петр говорит о Христе как об умершем человеке. Прочитав эти евангелия, вы наконец узнаете правду и станете свободным человеком.

– И где же эти книги? – хрипло спросил Ньютон.

– Они собраны в одну книгу, хранящуюся в библиотеке Тауэра, – ответил сержант Роэн.– Копия этой книги попала в Тауэр вместе с тамплиерами, брошенными в темницу. Они спрятали ее под алтарем часовни Святого Иоанна Евангелиста, которая теперь превращена в библиотеку. Самое безопасное место для книги – под носом преследователей истинной веры. С тех пор она там и находилась.

– Но где она сейчас? – нетерпеливо спросил Ньютон.– Ведь алтаря больше нет.

– На галерее, идущей над алтарем, есть окно. А в окне – простой деревянный ящик. Там вы и найдете книгу. Многие просвещенные умы, побывавшие в Тауэре, читали книгу тамплиеров, ведь о ее существовании сообщалось только тем, кто не мог унести ее с собой, но также был образованным и преследовался официальной церковью. Сэр Томас Мор, «граф-мудрец», сэр Уолтер Рэли, сэр Фрэнсис Бэкон – вот такие славные имена.

Я с трудом верил услышанному и жалел лишь о том, что здесь нет мисс Бартон и она не слышит сержанта и не видит озаренное восторгом лицо Ньютона. Тогда я мог бы указать на него и спросить, по-прежнему ли она верит в то, что ее дядя является приверженцем англиканской церкви.

– Как? Неужели никакого золота? – спросил я, чем и заслужил пренебрежительный взгляд Ньютона.

– Далеко не всех людей, знавших о существовании книги тамплиеров, интересовали сокровища, которые она содержит, – сказал сержант.– Сэр Джонас Мур знал о книге, но его не занимала правда. Только золото. Он нашел золото, которое лежало в ящике вместе с книгой. Но подумал, что должно существовать и другое золото.

– А как насчет Андреевского креста? – спросил Ньютон.– И Ориона-охотника?

Сержант недоуменно посмотрел на Ньютона и сделал еще один глоток из бутылки.

– Разве в этих знаках не содержалось особого смысла для тамплиеров? – настаивал Ньютон, имея в виду крест, который ему показывал мистер Пепис.

– Только тот смысл, что, когда тамплиеров хоронили, их руки складывали в виде креста, – ответил сержант.

– Это обычное дело, – заметил я.

– Да, теперь. Но не в те времена, когда был создан орден тамплиеров, – возразил сержант.– Что же до Ориона, то на греческом его имя означает «холм» или «гора».

– Oros, – сказал Ньютон.– Я об этом не подумал. Да, конечно. Несколько раз в течение всего расследования я был слеп, как Орион. Только сейчас тьма рассеивается, и я вижу все в ярком свете дня.

– Те, на кого снизойдет Дух Жизни, – сказал сержант, – связанные вместе его силой, будут спасены и станут безупречными и достойными подняться ввысь, к великому свету.

– Откуда это? – спросил Ньютон.

– Из Тайной книги Иоанна, – ответил сержант.– Свет не есть Сын, но Всемогущий Бог-Отец.

Ньютон кивнул и тихо сказал:

– Аминь.

– В Иерусалиме, рядом с Храмовой горой, находится мусульманская мечеть, – сказал сержант.– Она скрывает камень, на котором Авраам готовил Иакова к жертвоприношению. Именно оттуда их пророк взошел на небеса. Я его не видел. Но я слышал, что там есть надпись, гласящая: «О люди Книги, не нарушайте границы вашей религии и говорите только правду о Боге. Мессия, Иисус, сын Марии, есть лишь апостол Бога, и Его Слово, обращенное к Марии, и Дух Его. Вот почему следует верить в Бога и Его апостолов и не говорить о Троице. Именно так нужно поступать. Поскольку Бог есть Бог единый, и не во славу Его иметь Ему сына».

– И в самом деле аминь, – пробормотал Ньютон. Некоторое время он боролся с волнением, а потом сказал: – Когда я шел сюда, сержант, то не думал, что мои глаза так широко раскроются. Всю свою жизнь я пытался узреть свет Бога, и мне казалось, что никто не в силах понять его истины лучше, чем я. Наверное, так и должно было произойти: именно такой человек, как вы, открыл мне новые горизонты. Ведь Бог, лучше всех знающий возможности человека, прячет свои тайны от мудрых и рассудительных, открывая их детям. Мудрецов нашего мира слишком часто вдохновляет собственное воображение, переполняют замыслы.

– Прочитайте книгу, – настаивал сержант, – и вы узнаете больше.

В следующий понедельник мы отправились в Уайтхолл, чтобы просить их светлостей сохранить жизнь сержанту Роэну, однако они не были расположены к милосердию, несмотря на красноречие Ньютона, и в назначенный день Роэна и Валлери казнили – наверное, они это заслужили, – и толпа глумилась над ними по всему пути к Тайберну. Ни я, ни Ньютон не пришли на казнь, но мистер Алингхэм, плотник Тауэра, посетивший это зрелище, рассказал, что палач был сильно пьян и повязал петлю священнику, сопровождавшему несчастных; это наверняка позабавило двух еретиков-протестантов.

Никто не умирал в окружении толпы, настолько исполненной ненависти, ведь все считали, что именно эти двое участвовали в заговоре против короля, предсказанном Нострадамусом в памфлете, полученном нами от Титуса Отса. Когда Роэна и Валлери наконец казнили, их головы ко всеобщему удовлетворению выставили на шестах с северной стороны Вестминстер-Холла.

Утро казни Ньютон провел с утерянными евангелиями, которые он отыскал в библиотеке Тауэра, следуя инструкциям сержанта Роэна. Я подумал, что книга тамплиеров находится в прекрасном состоянии для такой древней вещи, и у меня даже появились сомнения, не подделка ли это, ведь множество реликвий часто оказывались фальшивыми. Старинная рукопись была переплетена в кожу с красивым тиснением – созвездием Ориона, которое живо напомнило мне крест, показанный мистером Пеписом, – и состояла из латинского текста, украшенного цветными рисунками.

Когда я спросил у Ньютона, оправдали ли еретические евангелия его ожидания, он сказал:

– Личность самого Христа, а также суть ранних еврейских сект и вечного конфликта между светом и тьмой становится более понятной. Не вызывает сомнений, что нам запрещается поклоняться двум Богам, но разрешено чтить единого Бога и единого Господа: единый Бог создал наш мир, а единый Господь искупил грехи наши своей кровью. Нам не следует молиться двум Богам, но мы можем обращаться к единому Богу именем Господа нашего, Иисуса Христа, так что мы не нарушаем первую заповедь. Христос не был ни сыном Бога, ни обычным человеком, но воплощением всемогущего Бога. Он был ангелом Господним, явившимся Аврааму, Иакову и Моисею, он правил Израилем во времена Судей. Таким образом, становится ясно, что самый важный аспект Христа – это пророчества, а вовсе не его отношения с Богом; и что к истинному почитанию Ноя больше ничего не может быть добавлено.– Он улыбнулся и после небольшой паузы добавил: – Короче говоря, у меня создается впечатление, что философия перестает быть такой злонамеренной, как раньше.

И с тех пор он старался избегать разговоров о евангелиях тамплиеров, так что я вовсе перестал о них упоминать.

Книга тамплиеров по-прежнему находится в часовне. Быть может, она даст ответы тем людям, которые их ищут. Могу лишь добавить, что сам я так их и не нашел, по той простой причине, что никогда не читал книгу. Что могут дать мне вторая Библия или второй Коран? Только лишь то, что первые ошибочны. Воззрения всех сект противоречат друг другу, вот почему они регулярно отстаивают их с оружием в руках.

Все религии, созданные людьми, ошибочны, поскольку им кажется, что они понимают деяния Бога. Не знаю, как они могут на это рассчитывать, если не в силах понять друг друга. Как может человек осознать промысел Божий, если ему недоступен разум женщины?

После описываемых событий Ньютон редко упоминал о мисс Бартон; и меня не приглашали к нему в дом, когда она находилась там. Мы с Ньютоном больше не говорили о ней. Впрочем, из этого вовсе не следовало, что слова мистера Отса не имели определенных оснований.

Трудно сказать, когда именно мисс Бартон стала публично известной любовницей лорда Галифакса, первого лорда казначейства. Но не вызывает сомнений, что в начале нового века племянница Ньютона, которая теперь называла себя миссис Бартон, и лорд Галифакс открыто жили вместе в его доме, расположенном в Буши-Парке, несмотря на то что его жена еще была жива. Именно лорд Галифакс сделал Ньютона директором Монетного двора после смерти Нила. Когда же в 1705 году Ньютон получил рыцарский титул от королевы Анны в один день вместе с братом лорда Галифакса, то это была награда не за научные достижения или за успешную службу на Монетном дворе, а за политическую поддержку лорда Галифакса в парламенте, поскольку в 1701 году Ньютон стал членом парламента и поддерживал лорда Галифакса в палате общин. Естественно, я не мог забыть слова Титуса Отса о том, что именно хорошенькая племянница, а не открытие производной и тяготения помогли Ньютону сделать карьеру и что Ньютон променял ее добродетель на собственные привилегии.

Также не вызывает сомнений, что лорд Галифакс, умерший от воспаления легких в 1715 году, оставил миссис Бартон завещание, которое вместе с домом оценивалось в двадцать с лишним тысяч фунтов. Впрочем, могущественные родственники лорда Галифакса опротестовали завещание, и дом, а также большая часть денег остались в семье Монтегю. Только после этого миссис Бартон вышла замуж за мистера Кондуитта.

С тех пор прошло тридцать лет.

Ньютон умер в глубокой старости. Он был истинным мудрецом. Ньютон восхищался Ноем. Ной наверняка взял бы его в свой ковчег.

Меня пригласили на похороны Ньютона, и, несмотря на болезнь, я был полон решимости в них участвовать, поскольку всегда восхищался этим замечательным человеком, как и все, кто имел честь быть знакомым с его изумительным разумом.

В тот день в аббатстве я видел множество мудрых людей, которые пришли проводить Ньютона в последний путь. Присутствовали все до единого члены Королевского общества. И когда колокол Вестминстера начал бить в честь Ньютона – девять раз за то, что он был человеком, а затем восемьдесят пять раз за каждый прожитый им год, – миссис Кондуитт (раньше она звалась мисс Бартон) представляла каждого из присутствующих одновременно с новым ударом колокола, а слуга раздавал веточки розмарина – отчасти для памяти, а отчасти для того, чтобы отбить запах смерти, который, несмотря на все усилия бальзамировщиков, становился слишком заметным.

Увидев меня, миссис Кондуитт слегка покраснела, но сохранила спокойствие.

– Полковник Эллис, я удивлена, что вы решились войти в церковь, – вот и все слова, с которыми она ко мне обратилась.

Вновь увидеть миссис Кондуитт на похоронах Ньютона и услышать от нее такие слова было больно для меня. Она осталась такой же красивой, как и прежде, и даже в трауре произвела на меня сильное впечатление. Черное очень ей шло, подчеркивая ее достоинства, – так золотая оправа прекрасно оттеняет слоновую кость или черный янтарь.

Конечно, я продолжал ее любить. Даже после стольких лет. Через несколько лет после того, как я перестал служить у Ньютона, я вышел в отставку и женился, но моя жена умерла от малярии десять лет назад. Меня не слишком огорчило, когда мисс Бартон вышла замуж за мистера Кондуитта, члена парламента. Возможно, пределом ее мечтаний было высокое положение в обществе. В таком случае похороны ее дяди наверняка доставили ей удовлетворение. Те шестеро членов Королевского общества, которые сквозь узкую дверь пронесли гроб ее дяди из Иерусалимского зала вниз по ступеням в неф аббатства, были первыми людьми королевства. Лорд-канцлер, герцог Монтроз и герцог Роксбург, граф Пемброук, граф Суссекс и граф Маклсфилд. Епископ Рочестерский провел службу возле пребенды и клироса, а остальных скорбящих возглавлял кавалер ордена Бани. Пришло гораздо больше людей, чем было приглашено, – по моим подсчетам, почти триста человек.

Служба получилась замечательной. Свет огромного множества свечей заливал все вокруг таким великолепием, что мне в голову начали приходить мысли о бесконечности. Пока шла служба, мои размышления обратились к беседе с доктором Кларком, и я спросил себя: какое удовлетворение получает Бог от нашей безрассудной веры? Какая польза от того, что человек говорит Богу, будто убежден в чем-то таком, в чем невозможно убедиться при помощи рациональных рассуждений? Разве в этом не заключена ложь веры? Чем больше я размышлял на эту тему в связи с Ньютоном, тем яснее мне становилась его собственная дилемма. Вера требовала от него поверить не в то, что было истинным, а в то, что ему, ученому с глубочайшим пониманием сути вещей, казалось ошибочным. Самым величайшим врагом его веры являлся его собственный гений. Как мог человек, посвятивший всю свою жизнь попыткам понять мир, задвинуть на задний план то, что определяло саму его сущность?

Быть может, алхимия дает лучшее определение веры в Бога по Ньютону. Мне кажется, что его религия была подобна корольку – чистейшей или металлической части минерала, которая опускается на дно плавильного тигля или горна, таким образом освобождаясь от всего лишнего. Этот королек скрыт, и тайной владеют лишь знатоки. То была мудрость, еще не познавшая откровения; все другие религии есть здравый смысл, извращенный суевериями.

И это то, во что я верю? Мне хотелось во что-нибудь верить.

Когда служба закончилась, на могилу Ньютона, которая находится всего в нескольких шагах от могил английских королей и королев, опустили черную плиту. И в совершенно расстроенных чувствах я отправился в «Ад» – таверну, расположенную вблизи от Вестминстер-Холла, суда по делам казначейства. В таверне я еще некоторое время размышлял над этими проблемами.

Мне пятьдесят лет. Моя жизнь приближается к концу. Иногда мне кажется, что я слышу, как сердце трется о позвоночник. Возможно, я просто ощущаю, что смертен. Вскоре я получу все ответы, если где-то этих ответов больше, чем на этой Земле. Но даже сейчас я верю, что Ньютон обеспечил нас величайшими ответами из всех возможных.