Большинство обитателей Дэверри представляли себе Бардек как некую единую страну, вроде их собственной. Однако на самом деле Бардек был архипелагом, и только самые маленькие острова подчинялись одному правительству. Острова большего размера – такие, как Бардектинна и Суртинна – имели на своей территории ряд независимых городов-государств. Часть из них состояли только из самого города и небольшого количества окружающих его ферм, которых едва хватало, чтобы прокормить горожан. Некоторые правители контролировали сотни квадратных миль территории и даже другие города – либо колонии, либо подчинённые государства. Милетон на Бардектинне являлся одним из самых больших городов-государств в описываемое время; власть его правителей распространялась на город Валант и большую половину острова. Тогда это был красивый город, расположенный на скале, которая смотрела на узкую гавань. Стоило войти в ворота, распахнутые в белоснежных стенах, как создавалось впечатление, будто входишь в лес.

Везде тебя окружали деревья, они росли вдоль широких, прямых улиц, создавая над ними тень из переплетающихся веток. Имелись деревья и вокруг каждого дома: пальмы – высокие финиковые и приземистые декоративные; эвкалипты с пряно пахнущими листьями; палисандровые деревья с пурпурными цветками, а также кустовой вариант джакаранды с крохотными красными цветками, напоминающими цветочную пыль на листьях. Этот вид встречался только в Бардеке и назывался бенато. Между деревьев вился цветущий плющ, угрожая скрыть под собой разнообразные деревянные и мраморные статуи, разбросанные по небольшим площадям или на перекрёстках. Среди зелени стояли прямоугольные общие дома на несколько семейств. Их крыши по форме напоминали корму перевёрнутого корабля. Некоторые охранялись высокими статуями предков обитателей, другие – парой гигантских деревянных весел.

По улицам сновали толпы людей. Как мужчины, так и женщины были одинаково одеты в туники и сандалии. У мужчин бросались в глаза ярко нарисованные знаки на одной щеке; женщины украшали искусно завитые и уложенные волосы своеобразными заколками, похожими на броши. Как рисунок на щеке, так и заколка указывали на принадлежность человека к определённому «дому», или клану. Все жили в безопасности, и дети могли спокойно группами бегать по улицам, играя на открытых площадях и в частных садах. И никто не говорил им суровых слов, даже на минуту не заставляя волноваться.

Конечно, за все это великолепие было дорого заплачено – заплачено человеческими жизнями, поскольку Милетон являлся центром работорговли среди северных островов. Если у покупателя имелось достаточно денег, и он был готов проявить немного терпения, то здесь он мог подобрать себе любого раба: от писаря до повитухи; а иногда даже варвара из Дэверри, хотя последние попадались редко. Законы в таких случаях были очень суровыми: дэверрийцев разрешалось продавать в рабство только в случае совершения ими определённых преступлений против государства, таких как неуплата очень больших долгов, разрушение общественной собственности в большом количестве или хладнокровное, предумышленное убийство. Архонты здешних городов-государств не имели ни малейшего желания увидеть в своей гавани военно-морской флот жаждущих крови варваров, плывущих к ним спасать какого-то из своих родственников, к которому несправедливо отнеслись.

Поэтому такие экзотические покупки лучше было совершать не на открытых рабских рынках рядом с гаванью, где военнопленные, преступники и отпрыски принадлежащих государству рабов продавались с аукциона в соответствии с зарегистрированным графиком, а в небольших частных заведениях, разбросанных по всему Милетону. Одно такое находилось недалеко от гавани, на противоположной стороне площади Правительства, где узкий, лишённый деревьев переулок петлял между задними стенами садов. Чем глубже ты углублялся в этот переулок, тем ниже становились стены, пока вообще не исчезали. Дома постепенно делались меньше и беднее и, в конце концов, превращались в лабиринт сараев и огородов, где тут и там стояли свинарники, рядом с которыми иногда появлялись небольшие свиньи.

Наконец переулок заворачивал в последний раз и выходил на открытую площадь, где между отвалившихся булыжников, которыми площадь когда-то была вымощена, пробивались сорняки и разгуливали куры. Среди них играли дети, и птицы то и дело разбегались с возмущённым кудахтаньем. С другой стороны площади возвышалась высокая стена, выкрашенная красными и синими полосами, которая очевидно являлась частью чьей-то резиденции. В середине этой стены имелась обитая железом дверь. Хотя там не висело никакой таблички, и ничьё имя не было выбито над дверью, те, кто был осведомлён о подобных местах, знали и это, принадлежавшее некому Бриндемо. А непосвящённым следовало держаться отсюда подальше.

Тем не менее, внутри, на территории не стояло никаких мрачных и зловещих домов ужаса. Имелся открытый двор с редкой тонкой травой и неухоженными цветами, где в дневное время рабы могли посидеть на солнце. Там же находились чистые, хотя и жалкие бараки, где каждому предмету ценной собственности выделялась собственная кровать. Была здесь и баня, где любой желающий мог мыться так часто, как захочет. Здешняя пища хоть и не шла ни в какое сравнение с той, что подавали к столу какого-нибудь богатого господина, её давали в достатке, и Бриндемо с членами своей семьи ели из того же котла, что и «живой товар». В определённых кругах Бриндемо славился тем, что покупал рабов, от которых отказывались другие торговцы, – рабов, чьи документы на продажу были не всегда в порядке, или поступающих к нему одурманенными и неспособными протестовать против своего положения, – словом, все в таком роде. Возможно, некоторые его действия и находились в рамках закона. Время от времени какие-то ничего не подозревающие нищие, не имеющие семьи, которая станет их искать, заглядывали в дом Бриндемо, чтобы попросить хлеба, и их никогда больше не видели.

Из-за суровости законов, регулирующих продажу варваров, Бриндемо заколебался, когда один такой попал к нему с документами, которые едва ли можно было назвать идеальными. Обычно он сразу же продавал таких в большие дома Милетона и просил за них высокую цену. Этому варвару – очень красивому парню с волосами цвета воронова крыла и голубыми, васильковыми глазами – было лет двадцать с небольшим. Его манеры говорили о том, что он имел какие-то связи с аристократией. Более того, он уже знал довольно много слов по-бардекиански и запоминал новые с удивительной быстротой, что показывало редкую способность к изучению языков. Короче, из него получится прекрасный лакей, имеющий шанс когда-нибудь подняться до мажордома, ценного члена хозяйства, который, в конце концов, получит свободу, и которого примут в клан.

Проблема заключалась в накладной и очень неприятном факте, что раб даже не помнил своего имени. Его предыдущие хозяева назвали его Талиэйсином. Сам он с готовностью признал, что это имя для него ничего не значит. Он совсем ничего не помнил: ни семьи, ни родного города. Только несколько обрывочных воспоминаний о своей жизни до того, как его продали. Поскольку его предыдущие хозяева давали ему опиум, чтобы раб оставался послушным, Бриндемо следил, чтобы теперь он получал много питательный пищи и спал достаточно. К сожалению, хорошее отношение не принесло желаемого результата: Талиэйсин так ничего нового и не вспомнил.

– Ты приводишь меня в отчаяние, Талиэйсин из Пирдона, – заметил Бриндемо на дэверрийском языке однажды вечером. – Но, с другой стороны, несомненно: ты сам в отчаянии.

– Конечно, – раб улыбнулся ему одной из своих странно очаровательных улыбок. – Какой человек не хочет знать о себе правду?

– Ха! Есть достаточно людей, которые скрывают правду о себе глубоко в сердце, где им никогда не придётся с ней столкнуться. Возможно, ты один из них. Скажи – ты совершил нечто ужасное и стёр свою память, чтобы забыть это?

– Может быть. А что, я кажусь тебе человеком, который совершил когда-то нечто ужасное?

– Нет. Хотя я думаю, что ты человек опасный. Слишком уж обаятельный. Я бы никогда не дал тебе в руки меч или кинжал.

Талиэйсин резко отвернулся, его глаза затуманились, словно его мысли приняли странный оборот.

– Кинжал, – прошептал Бриндемо. – Это слово что-то для тебя значит?

– Что-то значит, – он говорил медленно и почему-то неохотно. – Не могу вспомнить. Оно словно ущипнуло мою память.

Бриндемо глубоко, демонстративно вздохнул.

– Двадцать пять зотаров! Я легко мог бы продать тебя за двадцать пять золотых зотаров, если бы мы только обнаружили правду. Ты знаешь, сколько это – зотар?

– Нет, не знаю.

– На него можно купить десять свиней, причём пять из них – свиноматки. Поэтому двадцать пять зотаров… Ай!

– Моё сердце кровью обливается, когда я думаю о тебе.

– А, сарказм! Но как я могу тебя винить? Это хороший знак. Значит, твоя память возвращается. Предупреждаю: ко мне сегодня вечером придёт гость. Он провёл много лет в Дэверри, торговал вином. Он может тебя узнать. Он может знать что-то, что заставит работать твою память. Я больше этого не выдержу! Двадцать пять зотаров, а ты тут сидишь без толку, и тебя нельзя продать.

Пока они ждали прибытия Арриано, Бриндемо научил раба правильно разливать вино и разносить гостям подносы с кубками. Талиэйсин очень серьёзно и заинтересованно отнёсся к уроку. Он напоминал умного ребёнка, который решил порадовать своих родителей, сделав то, что они от него добиваются, хотя самому ему это кажется смехотворным. Тем не менее, Бриндемо всегда помнил: этот раб послушен только потому, что у него стёрта память. Талиэйсин двигался, как опытный мастер, умеющий сражаться на ножах (насколько знал Бриндемо, профессиональные атлеты, выступающие на арене, были единственными, кто обладал такой скользящей походкой и держались одновременно расслабленно и настороже, как этот парень). Поэтому, наблюдая, как раб готовит серебряный поднос, Бриндемо чувствовал себя неуютно. Талиэйсин напоминал льва, на которого надели ошейник и заставили ступать за хозяйкой, словно домашнего кота. «Мне не следовало его покупать, – подумал Бриндемо и почувствовал себя несчастным. – Мне следовало сказать „нет“ Баруме.» Тогда он почувствовал себя ещё более несчастным, поскольку прекрасно знал: он не в том положении, чтобы хоть в чем-то отказать человеку, известному под именем Барума.

Арриано пришёл вовремя, когда соборные колокола звонили, объявляя о начале вечерней службы. Бриндемо лично встретил его у двери, затем провёл в главный зал – длинное помещение с выложенным белыми и синими плитками полом и темно-зелёными стенами. В одном конце располагалось невысокое возвышение, на котором вокруг латунного столика были разложены многоцветные подушки. После того, как хозяин с гостем устроились на подушках, Талиэйсин разнёс кубки, после чего почтительно застыл у края возвышения. Арриано, потрёпанный невысокий человечек, который скрывал лысину под белой льняной шапочкой, оглядел его и легко улыбнулся. Это была дружелюбная, открытая улыбка.

– Итак, Талиэйсин, – произнёс он. – Наш Бриндемо говорит, что ты из Пирдона.

– Мне так сказали, господин.

Кустистые брови Арриано вопросительно приподнялись.

– Говори со мной по-дэверрийски. О, что бы нам… а, знаю. Опиши-ка мне это помещение.

По мере того, как удивлённый Талиэйсин покорно описывал мебель и цвета в зале, где они находились, Арриано слушал, склонив голову набок. Затем взмахом руки оборвал перечисление.

– Пирдон? Ха! Ты из Элдиса, парень. Готов поставить на это немалую сумму. И причём с морского побережья Элдиса. – Он повернулся к Бриндемо и заговорил по-бардекиански: – У них там очень характерный выговор. Как и следовало ожидать, Барума врал, как скорпион.

– Пусть боги раздавят его ногами! – Бриндемо чувствовал, как пот стекает у него по спине. – Но, как я предполагаю, ты не узнаешь этого раба?

– Настолько, чтобы назвать тебе его настоящее имя, – нет. Судя по тому, как он двигается, манерам, ну по всему – я сказал бы, что он из аристократии.

– Что? Я думал, он из гимнастов, или тех, кто сражается на ножах… Или ещё какой-нибудь мастер, выступавший на арене. Что-то в этом роде.

– Ты забываешь, мой дорогой старый друг, что в Дэверри все аристократы – воины. Они начинают подготовку ещё маленькими детьми.

Бриндемо застонал. Услышанное не принесло ему никакого облегчения. Талиэйсин слушал с понятной напряжённостью.

– По рождению я принадлежу к благородным господам? – наконец спросил раб. – Этот Барума говорил, что я – сын купца.

– Барума врёт с такой лёгкостью, как идёт дождь, – заметил Арриано. – На твоём месте, Бриндемо, я перестал бы лопотать о зотарах и избавился бы от этого парня как можно быстрее. Но учти, лично я продал бы его приличному хозяину. Если его родственники ворвутся сюда, и их варварские сердца возжаждут крови…

– Знаю, знаю, – Бриндемо едва мог говорить. Ему было страшно жаль потерять деньги. – Но двадцать пять зотаров! Ай!

– Разве все золото в мире сможет пришить тебе отрезанную голову обратно, если…

– О, заткнись! Конечно, ты прав. Барума хотел, чтобы я продал его в шахты или на галеры, но это совершенно исключается, если этот человек – аристократ.

– Думаю, да! Пусть у Барумы отвалится его мужское достоинство!

– И пусть когда-нибудь больные обезьяны полакомятся его сердцем! Значит, так. Я продам его, как только найду подходящего покупателя. Если услышишь про кого-нибудь, сообщи мне. Конечно, получишь комиссионные.

– Разумеется, – Арриано протянул руку. – Ещё вина, Талиэйсин.

Хотя Талиэйсин подавал вино в точности так, как его недавно научили, соблюдая все приличия, задумчивое и суровое выражение, появившееся в его глазах, заставляло Бриндемо чувствовать себя крайне неуютно.

«Лучше избавиться от него как можно раньше – ради моего собственного спокойствия, – подумал Бриндемо. – Но ай! Двадцать пять зотаров!»

Талиэйсину выделили отдельную маленькую комнатку для сна, поскольку Бриндемо боялся, что он станет сплетничать с другими рабами. Ни раб, ни работорговец не хотели, чтобы Барума знал, как они пытались раскрыть его секрет. Хотя в комнатке хватало места только для соломенного тюфяка на полу, она находилась в единоличном распоряжении парня. Освещалось помещение масляной лампой, установленной в крохотной нише в стене. После того, как его заперли на ночь, Талиэйсин долго сидел на матрасе, раздумывая над словами Арриано. В лампе кончилось масло, однако он мог достаточно хорошо видеть в лунном свете, который попадал сквозь незакрытое занавеской окно. Тогда ему пришло в голову, что его способность видеть в темноте не совсем обычна. До этого он воспринимал её как должное.

К нему то и дело присоединялись Дикие, по большей части стайка гномов, все в пятнышках, крапчатые – голубые, серые и пурпурные, очень сильно отличающиеся от обитающих в Дэверри, – насколько он помнил. В этот момент он не был склонен доверять чему-либо, что он «помнил» о себе. Кто знает, так ли это на самом деле или же то очередная ложь Барумы? Однако Талиэйсин ясно помнил одноцветных гномов. Один серый был его другом. Очевидно, он уже давно мог видеть этих маленьких существ.

Способность заводить дружбу с духами была настолько нехарактерна для аристократов Дэверри, что Талиэйсин долгое время раздумывал над этим обстоятельством. Хотя он мало помнил о себе, его общие знания о мире казались неповреждёнными. Он был уверен: средний представитель военной аристократии не разговаривает с Дикими. Тем не менее, здесь появлялся один особенно смелый гном грязно-зеленого и серовато-пурпурного цвета, с поразительным количеством бородавок вдоль всего позвоночника, который забирался к нему на колени и хлопал его по руке небольшой лапкой с когтями так, словно это было самым естественным делом в мире.

– Ну, добрый вечер, маленький брат.

Гном улыбнулся и показал ярко-пурпурные клычки, затем устроился у Талиэйсина на коленях, подобно кошке. Человек лениво гладил гнома, время от времени чесал ему между ушами. Тем временем Талиэйсин чувствовал, как что-то покалывает у него в мозгу, подобно занозе в пальце. Дикие, само обращение «маленький брат» – все это означало нечто важное, что даст ему ключ к разгадке собственной личности, если только он найдёт замок. Это была тайна, очень глубоко похороненная тайна, возможно, скрытая даже от Барумы.

– Как жаль, что вы, ребята, не умеете разговаривать. Вы знаете, кто я?

Вся гномья стайка дружно закивала.

– Значит, вы знаете моё имя?

На этот раз все замотали головами.

– Но вы каким-то образом меня узнали?

Снова «да». Талиэйсин задумался, не занимался ли он когда-нибудь магией. Вероятно, нет, раз он напоминает людям представителя военной аристократии или профессионального атлета, сражающегося на арене на ножах. Обрывки правды, которые он обнаруживал, казались менее понятными, чем ложь. Или благородного происхождения, или из сражающихся на арене атлетов. Но в любом случае он видит Диких, и они считают его другом. И снова в голове у него что-то щёлкнуло. Один из их друзей или один из родственников? Волосы у него на голове встали дыбом, когда он произнёс это вслух.

– Или один из их родственников. Мне следует знать, что это означает, черт побери!

Но он не мог вспомнить. Внезапно Талиэйсин пришёл в ярость. Он злился на собственный разум, на Баруму, на выверт судьбы, которая лишила его себя самого и выбросила куском человеческой плоти на рынок Бриндемо. Талиэйсин ударил кулаком в стену, и боль и ярость смешались, вызвав на короткий миг прояснение покалеченного сознания. Западные, эльсион лакар, эльфы. Они видят Диких и называют их своими младшими братьями. Он когда-то знал эльфов, не так ли? Разве он в своё время не отправлялся на войну, где эльфы были его союзниками? Когда-то, очень давно.

– Или один из их родственников, – прошептал он, словно выдохнул.

Талиэйсин похолодел, хотя ночь была тёплой. В конце концов, человеку сложно осознать, что он не полностью человек.

Талиэйсин оставался у Бриндемо ещё два дня, полные сонной скуки. Хотя он прилагал массу усилий, зондируя свой разум, дело продвигалось туго, подтверждая его собственные подозрения в том, что прежде он никогда не уделял много внимания своему разуму. Однако Талиэйсин припомнил одну маленькую вещь. Драгоценность. Хотя он не мог с точностью вспомнить, что конкретно это было, Талиэйсин не сомневался: Барума украл у него дорогую серебряную вещь, фамильную ценность, которую подарил ему член его клана или кто-то, кем он восхищался, – парень не был уверен, кто именно. Однако Талиэйсин знал: потеря этой вещи – позорное дело, и он навсегда будет обесчещен, если не найдёт Баруму и не получит её назад. Стыд подпитывал его ненависть, и он подолгу мечтал, как убьёт Баруму тем или иным жутким способом.

Утром третьего дня он сидел в поросшем травой дворе, когда Бриндемо привёл покупателя, чтобы взглянуть на неудобного раба. Покупатель был высокий мужчина, довольно смуглый, с коротко подстриженными, вьющимися чёрными волосами. На левой щеке выделялись две нарисованные зеленые бубны – такие, как масть в картах. Мужчина стоял прямо, и это указывало, что когда-то он мог быть солдатом. Его пронзительные тёмные глаза часто устремляли на Бриндемо взгляды, в которых смешивались презрение и недоверие, пока торговец болтал и болтал, расхваливая Талиэйсина и в то же время придумывая ему ложную историю.

– Очень хорошие манеры, господин, сын купца, очень хорошо говорит, но, жаль, очень любил играть в азартные игры, попал в дурную компанию в Мангорио и…

– Ты умеешь обращаться с лошадьми? – перебил покупатель, обращаясь прямо к Талиэйсину. – Большинство мужчин в Дэверри умеют.

– Да. Я ездил верхом всю жизнь.

Отвечая, Талиэйсин вспомнил ещё один обрывок своей прошлой жизни: гладкого чёрного пони, которого он любил, когда был ребёнком. Воспоминание было таким чётким, таким ценным, что юноша пропустил следующие слова покупателя. Он боролся с собственной памятью, вспоминая кличку маленького животного.

Внезапно покупатель бросился на него, целясь кулаком прямо в лицо. Не думая, Талиэйсин отразил удар левой кистью и уже начал замахиваться в ответ. Крик ужаса, который испустил Бриндемо, вернул его в чувство. Его могли жестоко избить за то, что замахнулся на свободного человека, но покупатель только рассмеялся и дружески похлопал его по плечу.

– Думаю, ты сойдёшь. Я веду караван в горы. Один из моих погонщиков мулов заболел, и у меня нет времени, чтобы нанимать на его место свободного человека.

– Что, уважаемый господин? – Губы Бриндемо затряслись от негодования. – Использовать ценного варвара, как погонщика мулов?

– Только какое-то время. Я уверен: в дальнейшем я смогу продать его с прибылью для себя. Арриано сказал мне, что ему нужно исчезнуть, ради его же собственного блага и твоего, и я могу это обеспечить.

– Что он вам сказал? – Голос торговца перешёл в крик.

– Ты можешь мне доверять. Восемь зотаров.

– Да вы задумали обворовать меня! Вы оба хотите моего разорения!

Они торговались с самым серьёзным видом. Довольно долго оскорбляли побудительные мотивы и предков друг друга, и спорили на повышенных тонах, пока, в конце концов, не сошлись на шестнадцати зотарах. Появилась изначальная накладная, которую быстро прочитал новый хозяин Талиэйсина. Он скривил рот, словно поражался плохому качеству подделки.

– Конечно, я подготовлю новую накладную, – сказал Бриндемо.

– Надеюсь. Меня зовут Зандар из Данмары.

Когда Бриндемо отправился в дом, чтобы выписать новую накладную, Зандар скрестил руки на груди и внимательно и холодно осмотрел Талиэйсина.

– Ты будешь честен со мной, парень, и я буду честен с тобой. Когда нас догонят твои родственники, я продам тебя ненамного дороже, чем за тебя заплатил, – при условии, что ты станешь хорошо работать и не будешь создавать мне проблем. По рукам?

– По рукам. Предполагаю, свободные люди здесь не пожимают руки рабам, иначе я бы предложил вам свою.

– Здесь никто не пожимает рук, поэтому не воспринимай отказ, как оскорбление. Мне этот обычай всегда казался негигиеничным – касаться ладонью ладони человека, которого ты едва знаешь. Тебе выдадут дубину с железным наконечником, как у других моих людей. Ты поклянёшься, что не станешь использовать её против меня?

– Клянусь богами моего народа.

– Тогда все в порядке. Мы не станем больше упоминать об этом.

Несмотря на обстоятельства, Талиэйсин почувствовал неохотное уважение к этому человеку. Парень решил, что Зандар бы ему понравился, если бы они встретились при других обстоятельствах. Тем временем Зандар продолжал медленно осматривать его.

– Серебряный кинжал, – резко произнёс он. – Это для тебя что-то значит, парень?

Голова Талиэйсина дёрнулась, словно у испуганного оленя.

– Думаю, да – возможно, – продолжал покупатель. – Ты похож на этот тип людей. Судя по тому немногому, что мне рассказали о твоих таинственных обстоятельствах.

– Да, значит. О, боги! – вырвалось у Талиэйсина. Талиэйсин развернулся на пятках и стал ходить взад и вперёд в сильнейшем возбуждении. Воспоминания сгрудились на самом краю сознания. Он чувствовал тяжесть в руке, идеально сбалансированный кинжал, рукоятку с тремя серебряными бугорками, а также бьющего сокола, выгравированного на лезвии. Внезапно на его глаза навернулись слезы, и Талиэйсин увидел в сознании новую картинку: мрачное, покрытое шрамами лицо с холодными голубыми глазами и обрамляющими его светлыми, с сильной проседью, волосами. Жёсткий человек, твёрдый как сталь, но он любил его.

– Я думаю, что помню своего отца, и он, клянусь, не был никаким купцом.

– Мы все в этом не сомневались, парень. Как его зовут? Подумай. – Зандар заговорил шёпотом. – Попытайся вспомнить его имя.

Талиэйсин почувствовал, как оно поднимается и находится почти в пределах досягаемости. Он попытался ещё напрячься, но память подвела его.

– Не могу. – Затем он почувствовал, как внутри у него все переворачивается от утраченной надежды. – Ну, если я принадлежал к так называемым «серебряным кинжалам», то вам не нужно беспокоиться, что мои родственники приедут выкупать меня назад. Без сомнения, они рады навсегда от меня избавиться.

– Знаешь ли, многим людям удалось освободиться из рабства. Все, что для этого требуется, – это немного сообразительности и готовности браться за работу, где можно подзаработать, после выполнения своих основных обязанностей.

Талиэйсин согласно кивнул. На самом деле едва слышал Зандара. Он снова вспоминал кинжал и теперь знал, что именно кинжал украл у него Барума. Талиэйсин также знал, что должен его забрать, заплатив за это жизнью Барумы. Хотя молодой человек никогда не причинит Зандару зла, он ведь не клялся, что не убежит от него при первой же возможности. Даже если его разорвут на части, как беглого раба, вначале он отомстит, а потом умрёт, зная, что вернул себе достоинство.

Милетон растянулся вдоль мелкой, хотя и широкой реки. Рядом с водой сплетались узкие переулки, полуразвалившиеся склады, деревянные пристани, где ярко окрашенные плоскодонки качались на воде. За этим непривлекательным районом находилось плоское открытое пастбище, где караваны купцов могли встать лагерем вместе с вьючными животными. Караван Зандара ждал там. Они разбили палатки вокруг двух выложенных камнями круглых кострищ и пары загонов, огороженных верёвками. Это был большой караван: тридцать вьючных мулов и двенадцать лошадей, за которыми ухаживали девять свободных людей. Теперь к ним прибавился раб.

Добавляя к словам жесты и пантомиму, эти люди ввели Талиэйсина в курс дела. Запасные лошади переходили под его ответственность. Ему же предстояло выполнять все временные поручения, которые считались ниже достоинства свободных людей: рубить дрова, носить воду, складывать вещи и снаряжение, подавать еду, хотя в караване имелся и собственный повар. Хотя все здесь относились к Талиэйсину прилично, никто с ним не разговаривал, если только не требовалось отдать приказ. Талиэйсин казался другим почти невидимым, подобно орудию труда или котлу. Он и сам держался вне поля зрения, когда его услуги не требовались. Когда настало время ужина, Талиэйсин ел последним. Он сидел на почтительном расстоянии позади остальных. После ужина, пока свободные люди отдыхали вокруг костра и вели неторопливые разговоры, он чистил миски и котёл. Хотя у него было несколько дней в доме Бриндемо для восстановления сил, он все ещё оставался очень слабым после долгого трудного морского путешествия, и к концу дня у него кружилась голова от усталости. Засыпая, Талиэйсин понял, что должно пройти какое-то время перед тем, как он сможет думать о побеге.

Караван снялся с лагеря на следующее утро и направился на юго-восток, следуя вдоль реки. Через несколько миль Талиэйсин сообразил, почему Зандар не беспокоился о побеге нового раба. Местность была абсолютно плоской. Миля за милей тянулись небольшие фермы, где однообразие нарушалось только несколькими деревьями, создающими тень. До полудня они повернули от реки и направились прямо на юг и вскоре оставили позади фермы с обработанной землёй, чтобы следовать узкой караванной тропой, проложенной среди лугов и пастбищ. Беглому рабу будет негде спрятаться, негде взять еду. Здесь просто нет никакой другой дороги, по которой можно идти. «Ну, в таком случае мне придётся подождать до гор и посмотреть, что они мне принесут», – подумал Талиэйсин.

В это время года, когда в Дэверри зима уже завывала вовсю, Южное море было бурным. Направлявшаяся в Бардек небольшая ладья лавировала по морю. Утром под порывами сильного западного ветра она на несколько миль отклонялась от прямого курса, чтобы потом с трудом вернуться к нему во второй половине дня, когда ветер менялся. Вокруг простирался бесконечный океан, по-зимнему синий и одинокий. Воды тянулись к далёкому серому туманному горизонту. Можно было не сомневаться, что одинокая ладья – единственный корабль, вышедший в море в это время года. Видавший виды экипаж из пятнадцати матросов ворчал по поводу решения капитана отправиться в путешествие на юг. С другой стороны, они постоянно ворчали по тому или другому поводу. Матросы были грубыми людьми и крепкими, вооружёнными мечами. Они постоянно пререкались друг с другом, но достаточно уважительно относились к пассажирам. Когда бы гертсин Саламандр и его телохранитель, молодой парень диковатого вида из числа серебряных кинжалов, которого, как предполагалось, звали Джиллин, ни выходили подышать морским воздухом, пираты вежливо кланялись и уходили с палубы, чтобы оставить пассажиров наедине. Уходя, моряки на всякий случай скрещивали пальцы, чтобы отогнать нечистую силу. Если бы они могли видеть маленького серого гнома, который сопровождал пару, то тут же убежали бы прочь.

– А, море зовёт! – заметил Саламандр одним морозным утром. – Огромное продуваемое ветрами море, а затем, далеко впереди, нас ждёт экзотическая земля и странный климат. – Он облокотился на палубное ограждение, глядя, как под носом судна вскипает белая пена. – Мы вдыхаем солёный воздух, скрипят мачты и паруса… А, великолепно.

– Я, черт побери, рада, что ты так думаешь, – рявкнула Джилл. – Я предпочла бы, чтобы подо мной была хорошая лошадь.

– Ты говоришь, как истинный серебряный кинжал, Джилл, моя дорогая дикая голубка, но ты упускаешь большое преимущество жизни на борту корабля: свободное время. Время планировать, строить планы, размышлять о мести за зло, причинённое Родри. И, что лучше всего, время для тебя учить бардекианский язык.

– Его сложно выучить?

– О, совсем нет. Я научился за пару недель, когда впервые попал туда.

Однако Саламандр забыл, что он не только наполовину эльф, обладающий естественной для этой расы склонностью к изучению языков, но также и человек с высоко тренированным и хорошо подготовленным разумом. А Джилл обучение сводило с ума. Хотя во время бесконечных уроков она подчинялась Саламандру, после часов сидения в душной каюте её упрямство поднимало бунт. Потребовалась всего пара дней, и терпение Саламандра лопнуло.

– Послушай, ты! – рявкнул он однажды утром. – Нужно ставить числительные перед существительными, ты, маленькая тупица! Если ты говоришь «орно манното», то это: «собак десять». А «десять собак» – это «манното орно».

– Почему эти идиоты не могут нормально разговаривать? Если король в состоянии ставить эти самые чис-как-там-их после названия, то и они как-нибудь справятся.

Саламандр громко выдохнул.

– Возможно, нам нужно немного отдохнуть, – сказал он. – В любом случае я собирался пересчитать денежки. Сколько у нас осталось из дара гвербрета Блейна? Эти пираты – зверские и отвратительные, но обходятся они недёшево.

После того, как Джилл заперла дверь, они достали деньги и пересчитали их. У гнома дрожал длинный нос, когда он сел рядом на корточки, чтобы таращиться на золото. После того, как Саламандр отложил в сторону вторую часть платы за перевозку через море, оставшаяся горка выглядела довольно жалкой.

– Даже если мы сразу же найдём Родри, то нам предстоит всю зиму торчать в Бардеке, – сказала Джилл. – А это дорогое место?

– Да, но люди любят хорошие истории независимо от того, где они живут. Я займусь моим скромным трудом. Он воистину будет выглядеть скромным на этих привыкших к утончённости островах. Богачи не станут платить рассказчику, который считается подходящим только для фермеров и рабов.

– Ну, нам нужно только регулярно питаться, в роскоши нам жить не требуется.

– Это тебе не требуется жить в роскоши, – Саламандр решительно и грустно вздохнул и стал убирать монеты в потайные карманы. – Кроме того, если я не богат, то как я куплю экзотического раба из варваров?

– Что? Кто собирается покупать рабов?

– Мы собираемся, моя любимая дикая голубка. Родри. А ты что думала? Что мы потребуем вернуть его силой или выкрадем его при помощи меча? Это цивилизованная страна. Здесь нельзя просто так отнимать чужую собственность.

– Клянусь всеми чёрными демонами, я хочу мести, а не споров о цене на рынке.

– Тебе охота быть арестованной за вооружённое ограбление? Джилл, пожалуйста, ради всех богов двух наших народов, выполняй мои приказы, когда мы прибудем туда. Если мы попадём в неприятности, то будем гнить в тюрьме годами, а это не принесёт Родри никакой пользы.

Саламандр спрятал монеты, откинулся назад на своей узкой койке и лениво погладил одеяло длинными нервными пальцами, одновременно что-то обдумывая. Внезапно он рассмеялся, и в его дымчато-серых глазах появилась радость.

– Я придумал, мой сладкий орлёнок! Я буду волшебником, а не гертсином. – Саламандр широко взмахнул рукой и голубой огонь заплясал и стал падать искрами с кончиков его пальцев. – Криселло, волшебник-варвар с Крайнего Севера! – Он снова щёлкнул пальцами, и небольшой дождь из ярко-красных искр полетел во все стороны. – Приходите, приходите все, чтобы посмотреть чудо из северных земель. Приводите детей, приводите стареньких бабушек и посмотрите, догадаетесь ли вы, делается ли это при помощи порошков и зеркал или волшебник-варвар на самом деле тот, за кого себя выдаёт! – Когда Саламандр взмахнул обеими руками, то возникло покрывало из пурпурных языков пламени, с золотыми полосами. Оно проплыло по каюте и исчезло в стене. – Проклятье, они будут бросать нам монеты горстями.

– Несомненно, потому что увидят настоящий двеомер. Но что об этом скажет Невин?

– Из эльфийской кожи получаются хорошие кожаные изделия? Давай надеяться, что Невин никогда не узнает про это маленькое представление, или нам придётся проверить ответ на этот вопрос. Но разве ты не видишь, Джилл? Это будет идеально! Наши враги не станут ничего подозревать, поскольку никогда не поверят, что кто-то демонстрирует настоящий двеомер на рыночной площади. – Он в радостном предвкушении потёр руки, создав фонтан серебряных искр. – А теперь давай посмотрим… ага, ты можешь быть моей хорошенькой помощницей, тоже из варваров. Или служанкой. Приходите взглянуть на красавицу Джиллианну, дикую принцессу из далёкого Дэверри! Посмотрите, как она держит меч, подобно мужчине! Ты будешь привлекать зрителей, такая вся симпатичная. Станешь гвоздём программы.

– Нижайше благодарю. Предполагаю, это лучше, чем быть известной, как твой любимый мальчик.

Саламандр убрал улыбку с лица и мгновение рассматривал её.

– Прости, Джилл. Я знаю, как у тебя болит сердце от беспокойства. Мы отправились в трудное путешествие, и поиск не обещает быть лёгким, но мы все равно спасём Родри. Попытайся не грустить.

– Не грустить? Боги, это когда он в руках у Братства Ястребов?

– Не забывай, он может быть и не у них. Пират Снилин однозначно сказал, что они собирались оставить его в живых, а затем продать.

– Так они сказали Снилину.

– Ну, ты права.

Холодный страх, пронёсшийся между ними, напоминал порыв ветра с моря. Саламандр содрогнулся, потряс головой, подобно собаке, заставляя себя выйти из состояния, которое угрожало перерасти в отчаяние.

– Давай лучше я тебя развлеку, моя дикая голубка. Великому Криселло надо бы попрактиковаться, представляя свой поразительный репертуар чудес.

Как выяснилось, Саламандр при помощи духов Огня и Эфира мог устроить поразительное представление истинной магии, замаскированной под ложную. Он отправлял плясать шары из голубого огня, покрывала красного пламени дрейфовали, как лодки, искры светились, падая водопадом, миниатюрные молнии выстреливали во все стороны. В темноте представление будет совершенно потрясающим. После того, как ему стали легко даваться визуальные эффекты, Саламандр добавил щелчки, удары, треск и шипение, с которыми ему помогли духи Воздуха. В конце он подбросил золотой огненный шар высоко над головой и создал грохот грома, когда шар летел вниз. Когда раскаты стихли, в дверь робко постучали. Джилл открыла её и обнаружила за ней пирата с побелевшим лицом.

– О, вы здесь, – нервно облизывая губы, пробормотал он. – С вами все в порядке?

– Да. А что?

– Мы слышали некие звуки.

– Это просто мой хозяин занимался чёрной магией. Ты посмеешь войти?

Пират вскрикнул, повернулся и убежал. Когда Джилл захлопнула дверь, Саламандр разразился диким хохотом.

– Ты была великолепна, – произнёс он между приступами хохота. – Думаю, у нас все получится прекрасно.

Купец Барума облокотился о подоконник в гостинице и посмотрел на город Валант, погруженный в сумерки. Далеко внизу, под горой, последние лучи солнца искрились на широкой реке. Тут и там в окнах домов мелькал свет зажжённых ламп или появлялся среди деревьев в саду. Звук ослиных колокольчиков донёсся до него с дальних улиц. Этим одиноким вечером Барума пребывал в хорошем настроении. Он не только успешно завершил работу для Старца. Его собственные дела также шли хорошо. В его тунику были зашиты бриллианты, а они поценнее золота. Золото на ту же сумму таскать с собой значительно труднее. Барума торговал товарами, которые нельзя было выставить ни на каком рынке или говорить о них открыто в одной из гильдий. Они приносили высокий доход человеку, знавшему, где их продавать. А яды Барумы все были высшего качества. Он лично проверял их на рабах, чтобы убедиться. Барума размышлял, кого из избранной группы покупателей посетить, и почёсывал между делом волосатый живот, лениво охотясь на крошечных чёрных вшей, которые были одной из неприятностей, сопровождающей путешествие на острова. Настало время покидать Бардектинну и переплывать на Суртинну. Его конечная цель находилась на том острове, высоко в горах, где жил Старец.

Когда вечером стало прохладно, Барума закрыл ставни и вернулся в роскошную комнату с белыми стенами и выложенным синими и зелёными плитками полом, по которому были разбросаны бархатные подушки и расставлены маленькие масляные лампы. В одном углу лежало его снаряжение для путешествия и два больших обёрнутых в парусину тюка, которые он никогда не выпускал из поля зрения.

Любой таможенник, который смотрел его товар, нашёл бы там покрытые вышивкой скатерти, салфетки и декоративные нашивки для туник и другой одежды, которые производились варварами в Дэверри на продажу богатым дамам Бардека. Однако производителям было неизвестно, что после того, как Барума привозил их работу в Бардек, она подвергалась небольшим изменениям. Он использовал различные традиционные узоры, как условные обозначения, указывающие на то, в каком яде вымочена ткань. Если поместить такую ткань в воду или вино, то снова получался яд, и все успешно скрывалось от любопытных взглядов людей архонта.

В одном из седельных вьюков находился серебряный кинжал Родри. Барума оставил его скорее как сувенир в память о тех исключительно приятных часах, которые провёл, ломая разум и волю пленника. Кинжал на самом деле облегчал видение его бывшего пленника на расстоянии. Скорее от скуки, чем по какой-либо другой причине, Барума достал кинжал, затем уселся на огромную подушку, уставился на свет масляной лампы и сконцентрировался. Поскольку он держал полумагический предмет, который очень много значил для Родри, то образ возник быстро. В жёлтом пляшущем свете лампы Барума увидел, как Родри сидит у костра и ест жаркое из деревянной миски. Родри выглядел усталым, но не измождённым, на него не были надеты цепи или кандалы, и очевидно к нему хорошо относились. Вспышка ярости Барумы рассеяла видение. Этот дурак Бриндемо! Почему он не продал Родри в шахты или на галеры, как ему приказали? Едва осознавая, что делает, Барума с силой воткнул кинжал в подушку.

Барума в ярости поднялся на ноги. Когда он убрал кинжал, до него дошло, что Бриндемо заплатит за свой провал. Гильдии покажут жирному торговцу, что случается с теми, кто идёт против воли тёмных сил. Что касается самого Родри – Старец не сказал ничего определённого насчёт того, куда следует продавать Родри (шахты или галеры предложил сам Барума), – то, как предполагал Барума, поручение выполнено достаточно хорошо. Затем он вспомнил угрозу, холодную ненависть в глазах серебряного кинжала и голос Родри, когда тот стоял на палубе корабля и говорил Баруме, что когда-нибудь убежит и убьёт его. Это просто глупое бахвальство, сказал себе Барума. Рабы в Бардеке никогда не убегают. Тем не менее он почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Родри относился к тому отчаянному типу людей, которые могут рискнуть всем ради мести – просто потому, что для него неважно, останется он жить или умрёт после того, как убьёт свою дичь.

На короткое время Барума задумался, стоит ли ему самому искать Родри. Старец особо подчёркивал, что запрещает ему убивать варвара. Если Родри предстоит умереть, то Барума должен позаботиться о том, чтобы никто не узнал о его участии. Барума мог, как он предполагал, просто выкупить Родри у нового хозяина и лично продать его в шахты. Опасности этого предприятия были полностью очевидны, учитывая строгость законов, регулирующих продажу варваров в рабство. Старец представлял собой худшую угрозу. Если Старец придёт к выводу, что Барума стал неосторожен или безрассуден, и, таким образом, больше не является абсолютно надёжным, то избавится от своего прежнего ученика – избавится способом, в сравнении с которым долгий медленный способ казни, применяемый архонтами, покажется куда более милосердным. Для Барумы лучше столкнуться с хорошо вооружённым освободившимся Родри, чем вынудить своего учителя принять подобное решение. Однако оставалась ещё наглость Бриндемо. Барума может утешиться, наказав строптивого работорговца.

Ниже по течению реки, на берегу, на узкой, заканчивающейся тупиком улочке Валанта стоял дом, который постепенно приходил в упадок и разрушался. С внешних стен, окружающих территорию, отваливалась штукатурка, они потрескались. Двор внутри зарос, заброшенным садом давно никто не занимался, и в результате растения спутались; древние статуи оказались полностью спрятаны в зарослях. Прямоугольный вытянутый дом утратил часть кровли, а стены в некоторых местах зияли дырами. Большие трещины так и бросались в глаза. Проживающие поблизости горожане думали, что дом принадлежит старому купцу, потерявшему и богатство, и единственного сына, которые попали к пиратам. В результате, мол, он сошёл с ума, отказывался выходить из дома и видеть кого-либо за исключением двух рабов. Но Барума знал правду. Поздно ночью он ушёл из гостиницы и отправился к этому дому, постучался в покосившиеся ворота условным стуком, который знали всего несколько человек.

Спустя несколько мгновений ворота слегка приоткрылись. Старый раб со светильником в руке выглянул в щель и посмотрел на гостя.

– Хочу поговорить с твоим хозяином. Скажи ему, что здесь Барума из Аделиона, прибыл из Дэверри.

Раб кивнул.

– Он на месте? Он меня примет?

Раб пожал плечами, словно говоря, что не знает.

– Отвечай мне, наглый дурак!

Раб открыл рот и показал, что у него нет языка. Когда-то давно его вырезали.

– А… Мне следовало догадаться. Тебе разрешено проводить меня в дом?

Раб кивнул и проводил визитёра в заросший сорняками двор. Они осторожно пробирались по тропинке, где каменные плиты растрескались и в некоторых местах угрожающе накренились; затем вошли в дом и двинулись по коридору, где воняло затхлостью, а статуи были сплошь покрыты паутиной – все это были декорации для соседей и торговцев, которые случайно могли сюда добраться. В задней части дома располагались истинные покои хозяина. Раб жестом пригласил Баруму в комнату с высоким потолком, ярко освещённую светом ламп. Здесь стояла мягкая мебель, и ковры красно-золотистого цвета устилали выложенный плитками пол. На одной стене была фреска с изображением коня и женщины из племени варваров. Барума разглядывал её и внезапно понял, что больше не один. Он резко повернулся и обнаружил, что хозяин возвышается над ним. Баруме потребовалась вся его воля, чтобы не закричать от страха. Несмотря на все усилия, ужас все-таки отразился на его лице, поскольку хозяин засмеялся. Он был высоким мужчиной, с иссиня-чёрной кожей, одетый в простую белую тунику; лицо его скрывал капюшон из тончайшего красного шелка. На правом запястье имелась татуировка, изображающая атакующего ястреба.

– Если бы мне тебя заказали, то ты был бы уже мёртв, Барума. Ты пришёл показать свой товар? Было бы очень любопытно на него взглянуть.

– Это большая честь для меня. В таком случае мы, наверное, сможем договориться. Видите ли, одна из маленьких крыс, которые бегают по нашему приказу, ослушалась меня. Я не могу вернуться в Милетон, чтобы лично заняться данным вопросом, но его следует наказать. Учтите: не убить – просто преподать ему болезненный урок.

– Нет ничего проще. – Хозяин «заброшенного» дома колебался мгновение. – Значит, этот дурак живёт в Милетоне?

– Да, это Бриндемо, работорговец.

– А-а.

В мерцающем свете лампы Барума не мог видеть ничего, кроме грубых очертаний лица Главного Ястреба, просвечивающих сквозь тонкий шёлк, но у него создалось впечатление, что его изучают. Волосы у него встали дыбом от страха при этой мысли.

– Один из моих людей сопровождал тебя в варварское королевство, – наконец произнёс хозяин дома. – Насколько мне известно, он называл себя Гвин.

– Да. Но я не знал, что он относится к этой гильдии.

– Он не имел права сообщить тебе это. – В голосе Главного Ястреба появился намёк на насмешку. – Конечно, он представил полный отчёт о случившемся.

Страх Барумы усилился, когда он вспомнил наглость того ястреба. Барума болезненно осознавал, что никто в мире не ведает, где он находится в настоящий момент, и он может исчезнуть навсегда, если так решит Главный Ястреб.

– Меня очень интересует этот Родри из Аберуина. – Хозяин сплёл пальцы, и, казалось, уставился на них изучающе. – Хотя Гвин и Меррик уверены, что он – благородного происхождения, мы о нем мало знаем. Мне интересно, почему Старец находит его таким важным.

– Мне самому интересно.

Не было способа определить, верит ему хозяин или нет. После напряжённого ожидания, которое затянулось на нескольких минут, Главный Ястреб заговорил снова.

– Ты скоро заканчиваешь третий круг обучения? – Он произносил слова так, словно они просто болтали, что, странное дело; казалось ещё более пугающим, чем зловещий шёпот. – Человеку вроде тебя может пойти на пользу даже небольшая поддержка Братства.

– Несомненно, – Барума тщательно подбирал выражения, задумываясь о том, не проверяют ли его на слабость. – Когда человек ходит дорогами власти, то должен знать, кто идёт за ним.

Хозяин рассмеялся, его смех напоминал холодный, резкий лай.

– Мне нравится, как ты выражаешься, друг мой. Ты говоришь истинную правду. А что, если я предложу тебе свою поддержку?

– Разумеется, я почту это за честь, о которой не смел и мечтать. Однако такая поддержка слишком ценна, чтобы достаться мне бесплатно.

– Именно так. – Красный шёлк зашуршал, когда хозяин кивнул. – Некоторые из нас в различных гильдиях размышляют над тем, что на сей раз задумал Старец. И нас это сильно интересует. Он очень стар, друг мой, по крайней мере, ему значительно больше ста лет, а может и двести, мы не знаем. Нас интересует, не повлияли ли годы на его разум. Ты ведь видел его недавно.

Не было смысла лгать.

– О, да, совсем недавно. Он казался таким же острым и гладким, как хорошо смазанный серп. Конечно, физически, он передвигается очень медленно, но его разум казался мне все ещё… скажем, внушительным. Это будет правильное слово. Внушительным.

– А-а. Воистину, ты превосходно подбираешь выражения. А теперь позволь прояснить одну вещь: я не желаю Старцу зла, совсем никакого. Если бы кровавые гильдии хотели избавиться от него, мы не стали бы рисковать и доверяться тебе. Это понятно?

– Конечно. Но, тем не менее, вас что-то беспокоит?

– О да. Зачем он захотел выкрасть Родри из Аберуина, а затем выпустить его в свободный полет здесь, на островах?

– Клянусь, я не знаю.

– Я так и боялся, что он тебе не сказал. Он, несомненно, над чем-то работает. Над чем-то очень сложным, запутанным и странным. – Хозяин резко встал. – Я чувствую опасность. – Он принялся ходить взад-вперёд перед фреской. – Трудно достичь в кровавой гильдии моего положения, не обладая развитым чутьём на опасность. Я хочу, чтобы ты отправился в усадьбу Старца, точно так, как ты намеревался, и посмотрел, не удастся ли тебе выяснить что-либо об этом его таинственном плане. Это все пока – только информация. А потом – кто знает? Но я обещаю тебе: если потребуется бросить Старцу вызов, то это буду я, не ты.

– Очень хорошо, потому что вы прекрасно знаете: я не выстою против него.

– Именно так. – То, как дёрнулся капюшон, создавало впечатление, что хозяин улыбается. – А мы в свою очередь выдвинем тебя кандидатом на Внешний Круг. Как ты знаешь, наша поддержка имеет большой вес.

– О да. Как я уже говорил, это большая честь для меня. Честь, о которой я и не мечтал. – По спине Барумы пробежала струйка пота, так он перепугался, но, тем не менее, он заставил себя улыбнуться. – И, как я предполагаю, кто-то будет следить за этим таинственным Родри?

– Конечно. Человек, известный тебе как Гвин. Это естественно. Ведь он знает, как выглядит этот раб.

Барума заколебался, размышляя о том, является ли Гвин на самом деле надёжным в том, что касалось Родри. Однако спорить с решением Главного Ястреба было последним делом.

– Отлично. У меня есть основания считать, что Родри – гораздо более опасный человек, чем понимает Старец.

– В самом деле? Потому что он поклялся убить тебя?

Насмешка в голосе хозяина привела Баруму в ярость, но он продолжал ровным тоном:

– Мне следовало догадаться, что Гвин упомянет тот маленький эпизод. Ну, да, частично из-за этого. Вы вините меня? Вы не хуже моего знаете, что варвары готовы умереть, если это спасёт их драгоценную честь. Ни один разумный цивилизованный человек не попытается убежать от своего хозяина, но Родри из Аберуина – и не цивилизованный, и не разумный.

– В твоих словах что-то есть. Знаешь ли, я думаю, нам всем будет спокойнее, если Родри окажется в наших руках, а не будет бродить по островам с этим торговцем специями.

Сердце Барумы на мгновение остановилось. Главный Ястреб уже знал гораздо больше, чем осознавал Барума.

– Конечно, я согласен, – сказал Барума. – Предполагаю, ваши люди без труда возьмут Родри живым. Старец по этому поводу был неумолим: мы должны оставить его в живых.

– О, правда? Очень интересная новость. Прекрасно, значит выкрадем. Я завтра же отправлю по следу Гвина и ещё нескольких своих людей. Вероятно, мы сможем узнать многое, просто задав этому Родри правильные вопросы. Может, у него и не будет желания отвечать, но у нас имеются способы обращаться с норовистыми упрямцами.

– Определённо, такие способы у вас есть, – Барума был теперь дико напуган, но знал, что должен говорить правду, Так лучше, чем если бы хозяин выяснил её сам – немного позднее. – Но Родри не сможет ничего сказать. Старец приказал мне очистить его память.

Хозяин резко развернулся и уставился прямо на него. Свет от лампы падал на капюшон под углом, и у Барумы создавалось впечатление, что Главный Ястреб прищурился, а его рот исказила ухмылка. Вот сейчас обнаружить страх или начать пресмыкаться было бы фатальным.

– Конечно, я следовал полученным приказам. Как жаль, что вы не выступили с этим предложением раньше.

– И мне жаль, – тон хозяина был скорее ироническим, чем злым, и Баруме стало легче дышать. – Не думаю, что есть способ восстановить его память, не так ли?

– Нет, таких не существует. Ни один человек не может снять заговор, который я на него наложил. Неважно, сколько проживёт Родри, – он никогда ничего не вспомнит, даже собственное имя.

– Жаль. Нам придётся работать без этого.

– Дайте подумать. Человек, который называл себя Меррик, все ещё в Элдисе, не так ли?

– Да, и также очень хорошо работает, судя по последнему письму.

– А мы, по крайней мере, знаем, что Родри – из Аберуина.

– Знаешь ли, друг мой, мы с тобой, вероятно, сможем очень хорошо работать вместе. Ты умеешь соображать, и это мне нравится. Черт бы побрал эту зиму! Теперь несколько месяцев не будет ни одного корабля, на котором можно переплыть через море, и это означает, что до весны мы не получим от Меррика никаких вестей. Но в любом случае, что ты думаешь о сделке со мной?

Поскольку слишком быстрый ответ был бы подозрительным, Барума погрузился в демонстративные размышления. В конце концов, напомнил он себе, поддержка Старца представлялась только гипотетической, в то время как предложение Главного Ястреба было очень и очень реальным.

– Я думаю, это критический поворот в моей судьбе и я был бы дураком, если бы решил от него отказаться. – «А также мертвецом», добавил он про себя. – Как мы закрепим наш договор?

– Как и всегда закрепляются такие сделки, друг мой, – кровью.

– Очень хорошо, – хотя Барума похолодел, его голос оставался спокойным. – В любой момент, когда бы вы ни захотели.

Караван Зандара пробирался через горную местность, направляясь на юго-запад вдоль главного горного хребта острова. По обеим сторонам пыльной дороги в долинах тянулись поля с темно-зеленой растительностью, которые пересекались небольшими ирригационными канавами, где блестела вода. Когда караван проходил мимо, фермеры разгибали спины, потягивались и смотрели на длинную цепь мулов и лошадей. Талиэйсин ехал в пыли, в конце каравана, и глазел на фермеров с завистью. Пусть они роются в земле, они – свободные люди. К полудню караван подошёл к реке, или если говорить точнее, – к широкому глубокому ущелью, усыпанному камнями и поросшему невысокими кустарниками, где по середине небольшим, грязноватым потоком протекала вода. В этом потоке стояло большое деревянное водяное колесо с вёдрами по всему ободу. Когда, обливаясь потом на солнце, два раба поворачивали рычаг под кнутом надсмотрщика, ведра опускались вниз, зачерпывали воду, несли ценную влагу вверх и выливали её в деревянный кульверт – водопропускную трубу на сваях, которая вела к основной ирригационной канаве у края ущелья. Вид шрамов на спинах рабов напомнил Талиэйсину о том, как ему повезло.

Когда проводник каравана по имени Криблано отъехал назад и оказался рядом, Талиэйсин спросил у него название реки.

– Эн-гидал. Теперь она высохла, но вскоре начнутся дожди, а вместе с ними и наводнения. Хотя к тому времени мы уже будем дома.

Этой ночью караван встал лагерем неподалёку от деревни под названием Деблис, состоявшей из примерно пятидесяти небольших белых глинобитных домиков. Каждый был окружён невысоким деревянным забором, за которым находились огород и курятник. После захода солнца Зандар взял Талиэйсина и Криблано на ночной рынок. Среди света масляных ламп, коробейники и местные мастеровые сидели на корточках на земле, аккуратно выложив свои товары на подстилки из плетёного тростника. Как казалось, местные жители больше разговаривали и обменивались сплетнями, чем покупали. Однако товары Зандара были совсем другим делом. После того, как Талиэйсин их распаковал и разложил, деревенские женщины собрались вокруг и принялись торговаться, желая купить небольшие глиняные ёмкости и пакетики из расплющенной дубильной коры, в которых содержались ценные специи.

Примерно через час, когда торговля пошла на спад, Зандар отправил Криблано и Талиэйсина покупать вино. Он был щедрым нанимателем и хозяином и выдал Криблано деньги, чтобы купить по стаканчику и себе, и рабу. Немного побродив по деревне, они нашли небольшой винный магазинчик, разместившийся сбоку в одном доме. В комнате плавали клубы дыма от масляных ламп. Вдоль стен стояли длинные ряды жёлтых глиняных кувшинов, а клиенты выходили пить в узкий переулок. Потягивая сладкое красное вино, Криблано заговорил с парой местных жителей, но Талиэйсин стоял позади него и ни с кем не разговаривал.

Когда они возвращались назад на рыночную площадь, Криблано задержался на мгновение, чтобы зайти в тёмный переулок и облегчиться в темноте. Талиэйсин нёс кувшин с вином для их хозяина и ждал товарища на улице, где было почти так же темно, и размышлял над свой тайной, которая никогда его не отпускала: кто же я такой, услышав шорох сандалий на песке у себя за спиной, он повернулся и увидел, как двое мужчин идут к нему, целенаправленно и очень тихо. Он тут же насторожился. Затем Талиэйсин увидел, как в руке у одного из них блеснул крошечный кинжал, а в руке у другого появился моток шёлковой верёвки. Талиэйсин нырнул в сторону, но, несмотря на быстрое движение, кинжал задел его руку. Молодой человек бросил кувшин с вином в того, кто держал кинжал, затем схватил второго, с верёвкой, и вывернул ему руку. Когда человек с ножом сделал ложный выпад, Талиэйсин инстинктивно издал воинский клич и бросил пытающегося вырваться пленника прямо на лезвие. Человек заорал и рухнул; брызнула кровь. Второй бросился бежать. Примчался Криблано, крича во все горло. Улица наполнилась деревенскими жителями. Когда они хватали убегающего наёмного убийцу, Криблано достиг Талиэйсина и схватил за кровоточащую руку, чтобы осмотреть неглубокую рану.

Все вокруг говорили так быстро, что Талиэйсин мог разобрать только несколько слов. Он сразу же почувствовал, как жжёт порез. В свете масляных ламп, который взметнулся вверх большими языками пламени, он увидел, как Зандар в сопровождении полного седовласого мужчины прокладывает путь через толпу. Внезапно стало очень трудно слушать голоса. Талиэйсин улавливал, как Криблано тревожно кричит, затем последовал туман и полная тьма. Все погрузилось в тишину.

В темноте горел свет. Вначале Талиэйсин подумал, что это солнце, а когда пошёл к нему, то увидел, что свет мерцает красным, как костёр. Это на самом деле оказался костёр, но странный, потому что посреди языков пламени скорчился маленький красный дракон. Возле костра стоял чернокожий мужчина, который держал за руку белую женщину. Чуть в стороне, в одиночестве, стояла чернокожая женщина. Когда они увидели его, то засмеялись и стали ему махать. Талиэйсин инстинктивно знал, что должен завершить круг, и, как только он соединился с партнёрами, они все закружились в танце, все быстрее и быстрее, пока все не слились в серебристый свет. Дракон разбух, стал огромным и зловещим в рёве языков пламени. Дракон позвал его, называя по имени…

– Родри!

Дракон произнёс имя вслух, и человек проснулся. Он лежал на одеяле, в тени дерева на краю лагеря, разбитого караваном. Судя по положению солнца, был почти полдень. Хотя во рту пересохло, так что язык приклеивался к небу, а вчерашний порез все ещё дёргало, парень чувствовал себя хорошо. Совсем не как человек, который получил рану отравленным оружием. И голова у него не кружилась. Когда парень снова произнёс имя, Зандар заметил, что его раб очнулся, и подошёл с бурдюком, наполненным водой.

– Значит, ты жив, не так ли? Хорошо.

– Я вспомнил своё настоящее имя. – Пусть у него пересохло в горле, но это была такая важная новость, что чем-то напоминала боль. – Меня зовут Родри.

– Ну, слава богам! Хорошо, очень хорошо для тебя. Вот. Вначале выпей, потом мы поговорим.

Талиэйсин выпил столько, сколько мог проглотить, подождал несколько мгновений, затем понял, что может пить ещё. Зандар сидел рядом с ним и наблюдал с сочувствием.

– На том кинжале был какой-то яд, – сказал торговец. – Деревенская травница в этом не сомневалась. Вряд ли яд был очень сильным.

– Не думаю, что это был яд. Скорее, простое снотворное, чтобы свалить меня с ног и сделать лёгкой добычей.

– Если так, то они провалили дело. Тот человек, которого ты схватил, мёртв.

Внезапно Родри похолодел, вспомнив, что он раб.

– А я за это умру?

– Нет. Он ведь первым напал на тебя, а деревенский староста – мой друг. Но мы все хотим знать, почему он это сделал. – Зандар мрачно улыбнулся Родри. – Позволь мне догадаться: ты не можешь ли вспомнить, есть ли у тебя враги, которые хотели бы видеть тебя мёртвым?

– Не могу, хозяин. Прости. Я бы и сам хотел это выяснить.

– Не сомневаюсь. Староста намерен казнить второго нападавшего; таким образом, с этим делом будет покончено. Как думаешь, сегодня ты сможешь ехать верхом?

– О да. Я хорошо себя чувствую. Поэтому я и считаю, что это было снотворное, а не яд.

– О, – Зандар мгновение размышлял над ответом, потом пожал плечами. – Значит, будем выбираться отсюда – и снова на дорогу. Может, случившееся собьёт этих таинственных врагов с твоего следа. Я слишком дорого за тебя заплатил, чтобы тебя убили прямо у меня на глазах. – Он чуть задержался ненадолго, произнося новое имя. – Родри… М-да. – Зандар странно произносил звуки, без придыхания и с едва ли вибрирующим «р». – Скажи остальным, ладно? По крайней мере, это имя короче.

Через пять дней Великий Криселло и его красивая служанка-варварка нашли себе состоящий из нескольких комнат номер в одной из самых дорогих гостиниц Милетона. Поскольку у владельца гостиницы имелся большой опыт общения со странствующими артистами, он потребовал заплатить вперёд, но после того, как Саламандр щедро отсыпал ему горсть серебряных монет, тотчас сделался подобострастным и лично проводил дорогих посетителей в номер, Часто кланяясь и бормоча себе под нос слова, которые Джилл перевела, как: «Надеюсь, мои скромные комнатки вам подойдут» и прочие подобные приятные вещи. Мальчик, находящийся в услужении у владельца гостиницы, принёс их багаж и положил его наверх низкого комода, а потом удалился, с благоговением взирая на светлые волосы и глаза гостей. Это было редкостью в Бардеке, что само по себе могло привлекать зрителей. Хотя Саламандр объявил, что он доволен, в особенности горами подушек и пурпурным диваном, Джилл нашла квадратную комнату неуютной. Ей не по душе были отдающие эхом плитки, которыми был выложен пол, белые стены усиливали любые звуки. Под потолком тянулась панель с раскрашенными цветами и фруктами, причём сделаны они были так реалистично, что Джилл могла бы поклясться: их можно снять со стены. Когда появился её гном, он обнюхал все углы, как собака.

– А теперь, Джилл, послушай меня, – сказал Саламандр. – Когда сегодня мы отправимся на рыночную площадь, тебе придётся привязать этот меч ремнём или чем-то подобным, иначе люди архонта его конфискуют.

– Что? Какая наглость! Что это за город? А если на нас набросится какой-то вор?

– У них тут нет таких воров, благодаря все тем же людям архонта. Понимаешь, если в этом городе забираются тебе в карман, то ты заявляешь о совершенном преступлении и люди архонта – а не ты! – ищут преступника. Они арестуют его, и…

– Зачем транжирить общественные деньги, когда я и сама вполне способна перерезать горло нечестному ублюдку.

– Боюсь, тебе придётся очень трудно в Бардеке, а Бардеку, в свою очередь, трудно будет принять тебя.

– Пусть понапрягаются. Как ты думаешь, Родри здесь, в Милетоне?

– Мне бы очень хотелось, чтобы жизнь улыбалась нам так тепло, мой маленький орлёнок. Хотя готов поспорить: он проезжал через этот город, потому что Милетон – центр работорговли. Глупо продавать такую ценную собственность, как наш Родри, где-то ещё. Я только надеюсь, что его продавали на правительственном аукционе. Там ведут строгий учёт всех продаж, и за несколько монет нам… то есть мне разрешат прочитать записи.

– Наверное, мне когда-нибудь следует выучить буквы. Ужас как скучно их разгадывать.

– Только не после того, как ты их выучишь. Тебе и впрямь стоило бы это сделать… А пока нужно просто посмотреть, не сможем ли мы найти след Родри теперь, когда снова оказались на твёрдой земле.

В углу комнаты стояла прямоугольная чугунная жаровня, которую топили углём, и бронзовая стойка, на которой лежали щепки для растопки, уголь и все, что нужно для разведения огня. Саламандр зажёг огонь, взмахнув рукой, затем неотрывно уставился в бледные небольшие языки пламени. Джилл почувствовала, что ей стало холодно, и задрожала от страха. Насколько они знали, Родри никто не продавал и он все ещё страдает в руках Братства Ястребов. Когда гертсин застонал, Джилл вскочила на ноги, думая, что Родри мёртв или покалечен.

– Его определённо продали. Какому-то предводителю каравана, – сообщил Саламандр. – И, похоже, к нему хорошо относятся.

– О, благодарение богам, – глаза Джилл затуманились слезами. Она нашла выход своим чувствам в ярости: – Тогда почему ты, болтливый эльф, производил такие жалобные звуки, словно оплакивал кого-то?

– Потому что они путешествуют по дороге через поля и пастбища, по направлению к ничем не примечательным, ничем не выделяющимся, скучным, голым горам, которые покрывают половину этого острова и значительную часть следующего. Я совершенно не представляю себе, где конкретно они сейчас находятся.

Джилл пробормотала себе под нос несколько грязных ругательств.

– К счастью, мы можем воспользоваться ресурсами не только двеомера, – продолжал Саламандр. – Следует проверить вышеупомянутые правительственные книги учёта и поспрашивать о частных торговцах. О дорогом варваре типа нашего Родри не могут не помнить.

– Хорошо. Тогда пошли.

– Можно и пойти, о Джиллиан с горячей кровью. Кроме того, мы должны отправиться на рынок, чтобы прикупить припасов и получить разрешение на публичную демонстрацию фокусов. Сегодня мы выступим в первый раз.

Несмотря на постоянное беспокойство, которое не проходило и билось в мозгу, словно волны в гавани, Джилл нашла Милетон с его прямоугольными длинными ломами и крашеными стенами, разбросанными среди цветущих деревьев великолепным. Когда они пришли на рынок, он произвёл на Джилл огромное впечатление. Гигантская площадь представляла собой море ярко окрашенных зонтиков от солнца, которые трепетали на ветру над сотнями прилавков, расположенных вокруг общественных фонтанов. Тут и там возвышались небольшие сцены, где выступающие пытались привлечь внимание толпы. Саламандр сказал ей, что в полдень рынок закроется, все отправятся по домам пережидать жаркое время дня, а затем откроется снова – уже в сумерках. Они прогулялись по торговым рядам, съели липкие пирожные, обсыпанные белой сладкой пудрой, одновременно рассматривая горы серебряных и латунных изделий, масляные лампы, шелка, духи, драгоценности, странной формы ножи и декоративные изделия из кожи. Саламандр ощупывал все яркие и цветастые товары и сделал некоторые покупки. В результате они оказались нагружены двумя латунными жаровнями, пакетами с углём и благовониями, большим количеством красной материи, длинной накидкой из золотой ткани, туники, стоявшей колом из-за вышитых на ней цветов – для Джилл, и парчового многоцветного халата – для могущественного волшебника. Саламандр то и дело останавливался и подолгу болтал с продавцами. Джилл обратила внимание на то, как много информации ему удалось вытянуть в процессе этих внешне пустопорожних разговоров – от места, где лучше всего покупать лошадей, до политического климата в городе. И, что наиболее важно, он вызнал имена нескольких частных работорговцев вместе с новостью о последнем публичном аукционе. Там, по крайней мере, не продавался ни один варвар.

Первый торговец, которого они посетили, с грустью сообщил им, что не видел ни одного варвара больше года, однако направил посетителей к человеку по имени Бриндемо, который хорошо говорил на языке варваров. Желающий продать варвара, вероятнее всего, выбрал бы именно его – по этой причине. После быстрой остановки в гостинице, чтобы оставить там покупки, Джилл с Саламандром последовали указанной дорогой и, наконец, отыскали место жительства Бриндемо, казавшееся весьма потрёпанным. Когда они постучали в дверь, её открыл стройный парень, слишком молодой, чтобы отпустить бороду. Его тёмные глаза быстро метнулись из стороны в сторону, пока он вежливо приветствовал гостей. Саламандр поклонился ему и заговорил на дэверрийском.

– Где Бриндемо?

– Очень болен, мой господин. Я – его сын. Я обслужу вас вместо него.

– Болен? В вашей усадьбе лихорадка?

– Нет, совсем нет. – Он замолчал и провёл языком по губам. – Все получилось так странно. Может, испорченные продукты.

Пока Саламандр рассматривал его, парень смущённо поёживался, его глаза смотрели куда угодно, только не на гертсина.

– Хорошо – наконец сказал Саламандр. – Передай мои глубокие извинения твоему уважаемому отцу, но я настаиваю на том, чтобы увидеть его. Знаешь ли, мне известны многие странные вещи. Может, я смогу порекомендовать лекарство. – Он сделал паузу для эффекта. – Я – Великий Криселло, волшебник из народа северных варваров.

Молодой человек застонал и поёжился, однако волей-неволей широко открыл дверь и впустил посетителей в поросший травой двор, где пара молодых женщин сидела возле колодца. Судя по выражению их глаз, они были в отчаянии. Когда Джилл поняла, что видит человеческий товар, внутри у неё все сжалось, и она отвернулась.

– Я должен посмотреть, не спит ли отец.

– Мы пойдём с тобой, – заявил Саламандр.

Парень застонал от настоящего ужаса. Они обошли прямоугольное здание и приблизились к боковой двери, которая, как оказалось, открывалась прямо в спальню его родителей. Бриндемо лежал среди горы полосатых подушек на низком диване. При появлении сына и незнакомцев он поднял голову, как пьяный, и уставился на них затуманенным взором. Его тёмная кожа посерела от страха и жара. Полная женщина – жена хозяина – застыла в углу, закрыв руками рот. Бриндемо взглянул на неё и рявкнул одно слово. Она выбежала из комнаты. Саламандр прошёл к краю кровати.

– Взгляни на мои светлые волосы. Ты знаешь, что я из Дэверри. У тебя здесь на продажу выставлялся мужчина-варвар, не так ли?

– Был такой. – Толстый торговец говорил хриплым шёпотом. Его горло обожгло ядом. – Я уже рассказал вашим людям. Я продал его. Купцу, торгующему специями, Зандару из Данмары. – Он замолчал и закашлялся. Кашлял он жутко. – Теперь ты пришёл убить меня?

– Ничего подобного. Я чувствую яд в твоём поте и знаю, что это за яд. Принимай мёд, смешанный с маслом или каким-нибудь другим жиром. Смесь ослабит боль и поможет тебе хорошо пропотеть. Яд ведь выходит с потом. Поскольку растение бен-мароно убивает быстро, а ты ещё не умер, то мы можем прийти к выводу, что тебе дали не смертельную дозу.

– Благодарю. О, Барума – один из ваших северных демонов, клянусь.

– По крайней мере, сын одного из них.

С большим усилием Бриндемо поднял голову и уставился в глаза Саламандра.

– Ты! – прошипел он. – Ты ведь не один из них, не так ли?

– Один из кого?

Бриндемо откинулся на подушки и отвернулся. Он тяжело дышал от приложенных усилий. Саламандр ласково улыбнулся.

– Я не стану силой вытягивать из тебя правду, друг мой. Если ты имеешь в виду то, что я подозреваю, то они определённо убьют тебя. Но сам я не скажу тебе ни слова о себе, чтобы они не смогли вытянуть из тебя информацию.

– Справедливая сделка, – мгновение Бриндемо лежал без движения, собираясь с силами, чтобы говорить дальше. – Удовлетвори любопытство больного, хороший человек, если можешь. Этот варвар, которого звали Талиэйсин… кто он на самом деле?

– Он не сказал тебе?

– Он не знал. Его память исчезла, она была стёрта полностью.

Джилл невольно пробормотала ругательство.

– Понятно, – Саламандр помрачнел. – Ну, друг мой, тебе была оказана честь кормить у себя в доме очень важного господина. Это был Родри Майлвад, гвербрет Аберуина, которого выкрали и продали его врагам.

Бриндемо издал глубокий булькающий звук, подавился, потом принялся спазматически кашлять; его лицо заливал пот.

– Успокойся, – сказал Саламандр. – Никто не открыл тебе правды, поэтому, несомненно, никакое зло больше не выпадет на твою долю. Как я понял, ты знаешь, где находится Аберуин.

– Не знаю, – Бриндемо с трудом мог выдавить слова. – Но это не имеет значения. Я знаю, кто такой гвербрет. Ай-ай-ай.

В этот момент в комнату зашёл сын Бриндемо, сжимая в руке большой кухонный нож; его лицо был суровым и целеустремлённым. Когда Бриндемо пробормотал несколько слов на бардекианском, парень покраснел от смущения и положил нож на подоконник.

– Этот Барума? – обратилась к нему Джилл. – Скажи мне, как он выглядел. Твой отец не может больше говорить. Ему нужно отдохнуть.

– Тучный человек. Можно сказать, толстый, как свинья. Вроде бы так выражаются у вас в Дэверри? Очень-очень странная кожа, очень гладкая, а его чёрные волосы и борода всегда блестят и намазаны маслом. Он носил серебряную клипсу на бороде. Глаза, как у змеи, очень узкие, блестят, и нехорошие.

– Что ты помнишь о рабе по имени Талиэйсин? – повернулся к парню Саламандр. – Все, что знаешь.

– А знать почти нечего, господин. Мы подумали, что он благородного происхождения, потому что он двигался, как профессиональные атлеты, которые сражаются на ножах, а все ваши господа – они же воины. Он ещё вспомнил, что относился к каким-то серебряным кинжалам, но больше ничего. – Парень бросил взгляд на отца, который прошептал имя Зандара. – О, да, караван. Он собирался на юг. Это было десять дней назад. Зандар идёт через все деревни на южное побережье. Он продаёт специи. – Парень задумался на мгновение, очевидно подбирая слова на не очень хорошо известном ему языке. – Название препарата на вашем языке… это… опиум, вот оно! Барума давал ему опиум. Талиэйсин был очень худой, когда мы купили его.

– Барума за все это заплатит, – тихо сказала Джилл. – Он будет платить, и платить, и платить, пока не станет выть и кричать, и умолять убить его, чтобы покончить с мучениями.

– Джилл! – Саламандр хватил ртом воздух.

Бриндемо рассмеялся, хотя ему было и больно смеяться.

– Мои благословения тебе, девушка, – прошептал он. – Мои скромные, но честные благословения.

Саламандр направился к двери, затем остановился и обернулся к Бриндемо.

– И последнее. Почему Барума сделал это с тобой?

– Я не подчинился ему. Он велел мне продать Талиэйсина в шахты или на галеры. Вместо этого я продал его приличному хозяину.

– Понятно. Этот акт милосердия дорого тебе обошёлся. Благодарю тебя за него.

На всем пути до гостиницы Джилл кипела от ярости, и это состояние вызвало видение. Ей показалось, что столбы пламени пляшут перед ними по улицам. Саламандр продолжал с беспокойством поглядывать на свою спутницу, но ничего не сказал, пока они не вернулись в свой номер и не заперли плотно дверь. Затем он схватил её за плечи и потряс.

– Прекрати это! Я даже не знаю, что ты делаешь, но прекрати это немедленно! Я чувствую, как из тебя вытекает сила.

– Я только… ну, словно бы видела разные вещи. Я не знаю, как остановить это.

Тем не менее, хорошая встряска и настоящий страх Саламандра вернули Джилл в более нормальное состояние. Языки пламени исчезли, хотя по краям всех находившихся в комнате вещей все ещё мерцала серебряная энергия. По крайней мере, так происходило у неё в сознании.

– В таком случае, и не начинай это, – Саламандр отпустил её. – Джилл, учти, я не виню тебя. Но как мне объяснить тебе? Когда строишь планы мести, ты призываешь силу, потому что у тебя разум мастера двеомера, хоть отрицай ты это, хоть не отрицай. Когда большинство людей размышляют о каких-то вещах, они просто видят картинки у себя в сознании или слышат голос и считают, что разговаривают сами с собой, но все это остаётся у них в сознании, где и должно оставаться. Когда же ты получаешь эту чистую сырую силу, вливающуюся в тебя, ты начинаешь видеть картинки и все остальное вне своего сознания, не так ли?

– Да, – призналась она с неохотой. – Я видела, как перед нами по улице бежит огонь.

– Это, черт побери, опасно, мастера двеомера тоже видят образы и работают с ними, но мы научились их контролировать. Если ты продолжишь так заводиться, то можешь просто сойти с ума. Образы и голоса будут приходить к тебе и окружать со всех сторон сами по себе, по своей воле, а ты не сможешь остановить их.

Поскольку она уже тогда едва ли могла их контролировать, то похолодела, только подумав о возможной перспективе. Показательно вздохнув, Саламандр растянулся на выложенном подушками диване.

– Еда, – резко сказал он. – Когда что-нибудь съешь, это обычно помогает запереть образы. Ужасно трудно работать с любым двеомером, когда живот полон. Выпивка тоже сразу затуманивает сознание. Но я сомневаюсь, что этого будет достаточно. У меня нет права делать что-либо в таком роде, и все же я намерен научить тебя кое-каким ученическим штучкам.

– А что заставляет тебя думать, что я хочу этому учиться?

– Твоё желание не сойти с ума и остаться в живых. Вот что. Не упрямься, Джилл! Ты подобна раненому человеку, который боится дать хирургу остановить кровотечение, потому что прикосновение к ране может оказаться болезненным. – Саламандр сделал паузу, и, казалось, изучал воздух вокруг своей собеседницы. – Сейчас ты слишком возбуждена, чтобы попытаться провести урок. В самом деле, как насчёт того, чтобы перекусить? Великий Криселло проголодался. Если ты не против сыграть роль красивой служанки-варварки, то спустись вниз и попроси владельца гостиницы прислать нам в номер поднос с мясом и фруктами. И конечно кувшин с вином.

– Я сама проголодалась, – ей удалось улыбнуться. – О, великий мастер таинственного искусства!

Саламандр оказался прав. Еда оказывала совершенно определённое воздействие на сознание. Как только Джилл проглотила пару кусков мяса и несколько сухих хлебцев, то почувствовала, как ощущения притупляются, – ей это было сейчас необходимо. Хотя цвета в комнате казались необычно насыщенными, постоянное свечение исчезло. Пара стаканов сладкого белого вина полностью положили конец непроизвольному использованию двеомера.

– Когда мы тронемся в путь? – спросила Джилл. – Я не прочь уехать завтра, например, когда городские двери откроют на рассвете.

– Я знаю, что ты сгораешь от нетерпения, Джилл, моя дикая голубка, но мы должны поразмыслить. Хорошо бы нам знать, что именно Зандар, князь торговли специями, собирается делать дальше. Может, он направляется домой в Данмару, может, путешествует по сельской местности, сбывая свой товар желающему купить народу. Если так, то мы можем отправиться в одну сторону, когда он последует в другую. Если мы отправимся в Данмару и станем дожидаться его там, то нам, не исключено, придётся просидеть в этом месте несколько недель. С другой стороны, мы также не можем сидеть и здесь в полном бездействии – в то время как злобные негодяи строят планы, устраивают заговоры, идут на хитрости и ухищрения и даже совершают махинации. Куда бы мы ни отправились, нам придётся путешествовать медленно, часто останавливаясь, чтобы давать представления. Именно так поступают артисты, которыми мы себя называем.

– Ну, говоришь ты все правильно. В любом случае нам нужно раздобыть немного денег перед тем, как отправиться хоть куда-то. Не могу поверить, что мы столько потратили!

– Хорошие лошади недёшевы в этой далёкой земле.

– У нас ещё пока даже нет лошадей, ты, несчастный прожигатель жизни. Лучше, чтобы наше сегодняшнее вечернее представление прошло успешно, иначе у нас начнутся проблемы.

От пары жонглёров Саламандр узнал, что на публичных площадях может выступать любой артист, при условии что четверть своего дохода он отдаст людям архонта. Когда стемнело, Джилл с Саламандром потащили свои недавно приобретённые предметы мастерства к рынку, который только начинал оживать на прохладе. Масляные лампы мерцали среди ярких солнечных зонтиков и бросали цветные тени на белые здания. Торговцы стояли маленькими группками, разговаривали и шутили над кубками вина и закуской из приправленных специями овощей, обёрнутых свежеиспечёнными круглыми тонкими лепёшками. Джилл и Саламандр немного порасспрашивали народ и вскоре обосновались на террасе наверху лестничного проёма, ведущего в какое-то муниципальное учреждение. Пока Джилл выкладывала угли в жаровни и посыпала их благовониями, Саламандр расстелил яркий ковёр, затем взял кусок золотистой ткани и принялся играть с ним, заставляя плыть по воздуху, крутиться, ловить свет или внезапно замирать, а потом дрожать, как парус на ветру. Внизу собралась толпа, чтобы посмотреть.

– Я – Криселло, волшебник-варвар из далёких северных земель. Смотрите на мои чудеса и удивляйтесь! – Он заставил дёрнуться кусок ткани в последний раз, после чего тот опустился на ступени. – Джиллианна, моя красивая помощница-варварка, и я приплыли из-за моря, из удивительного королевства Дэверри, чтобы развлекать, удивлять и интриговать вас магией, которой ваш великолепный город никогда раньше не видел.

К этому времени у подножия лестницы собрались уже около пятидесяти человек. Саламандр медленно поднял одну руку и показал на первую жаровню. Языки пламени башней взлетели высоко вверх, источая благовония, затем упали, оставив угли тлеть красным цветом. Над ними поднимался сладкий дым. Толпа дружно ахнула. Подбежали ещё зрители – поглазеть на диво. Саламандр подождал, пока толпа не успокоилась, перед тем, как зажигать вторую жаровню.

– Продолжать ли мне с моим скромным представлением, о, благородные жители Милетона?

Толпа засмеялась, люди полезли в кошельки. Посыпался настоящий дождь медных монет. Джилл быстро собрала их, потом заняла место в сторонке, чтобы не мешать духам всех родов, собравшимся на импровизированной сцене и сгрудившимся вокруг Саламандра. Появился её серый гном, пританцовывая от возбуждения, затем прыгнул ей на плечо и устроился там смотреть представление.

– А теперь – чудеса Севера!

Саламандр достал из воздуха длинный шёлковый шарф – по крайней мере, так это выглядело, – и начал производить с ним обычные трюки, на которые способен любой странствующий фокусник. Вначале шарф у него исчез, потом он вынул его из волос Джилл, бросил таким образом, что шарф казался летящей птицей, которая, хлопая крыльями, опустилась Саламандру на плечо. Шарф превратился в три, они летали вокруг головы волшебника, потом таинственным образом связались узлами. Саламандр все это время пел – отрывки из длинной заунывной военной песни эльфов, куски из баллад Дэверри и фрагменты песен на каком-то гортанном языке, который, как посчитала Джилл, мог быть языком карликов. Через несколько минут он переключился на трюки с серебряными монетами – и снова это оказались простые, обычные фокусы. Саламандр хотел создать у толпы впечатление, что он – просто артист и ничего больше, запечатать у них в, сознании идею, что у всех номеров его представления есть рациональное объяснение.

Наконец, когда люди стали проявлять нетерпение, Саламандр взмахнул руками и послал светящийся водопад многоцветных искр вверх в воздух. Когда искры опускались вниз двойной радугой, толпа закричала и придвинулась поближе. Настоящее море потных лиц в мерцающем свете. С воплем эльфийской радости Саламандр омывал сцену красно-голубыми искрами, выстреливал серебром и золотом, затем последовали миниатюрные молнии и раскаты грома. Представление продолжалось: взрывались многоцветные световые шары и пурпурные каскады, а толпа то и дело вскрикивала от удивления. Саламандр попеременно пел и шутил. Когда великий фокусник объявил, что чувствует утомление, толпа разразилась новым дождём монет, причём на сей раз большая их часть была серебряными и было даже несколько золотых. После обычных трюков с куриными яйцами Саламандр ещё раз показал настоящую магию, а затем объявил, что на этот раз на самом деле устал и представление окончено. Тем не менее, ему бросили ещё много монет.

Когда толпа разошлась, обсуждая увиденные чудеса, появился один из людей архонта с нарисованным на щеке городским гербом, чтобы получить официальный налог. Пока Джилл закатывала ковёр и складывала остальное, Саламандр сел вместе с чиновником рядом с жаровней, чтобы подсчитать прибыль.

– Это было лучшее представление, которое я видел за год, волшебник. Только как ты все это делаешь? Кладёшь какой-то порошок в жаровни?

– О, совсем нет. Это все – истинная магия, ей обучают в варварских королевствах.

– Несправедливо с моей стороны проявлять любопытство к твоим секретам. Если бы я знал, как ты все делаешь, то это испортило бы удовольствие. Но, тем не менее, готов поспорить: твоя помощница разбрасывает по сцене разнообразные химикаты, пока все смотрят на твои штучки. Да и у твоего наряда – длинные широкие рукава.

Саламандр только улыбнулся, но Дикие скорчили гримасы и высунули языки, словно не понимая, как человек может быть настолько слеп.

Они собрали такое количество денег, что Саламандр открыто торжествовал все то время, покуда они шествовали назад, в гостиницу. Поднявшись в номер, он танцевал, напевая эльфийские мелодии. Танцевал он эльфийским способом, откинув голову назад, его руки застыли в плечах, когда он, качаясь, исполнял джигу между груд подушек на полу. Джилл смеялась вместе с ним.

– Тебе это нравится, – сказала она. – Все эти восхищённые женские глаза, устремлённые на тебя.

– Конечно, – Саламандр остановился, у него немного сбилось дыхание. – О, красивая помощница из рода варваров, возьми горстку монет и сходи купи вина. Великий Криселло умирает от жажды. Мы отпразднуем успех нашей задумки.

Джилл принесла и разлила вино, а после этого снова задумалась о Родри. В безопасности ли он? Простит ли он её когда-нибудь, даже если им с Саламандром удастся его спасти?

– Ты снова напряжённо думаешь, – резко произнёс Саламандр. – Это не приведёт ни к чему хорошему.

– О, знаю, но у меня в жилах нет эльфийской крови, и я не могу оставаться бесчувственной.

– Как нехорошо ты говоришь! Если бы я на самом деле был бесчувственным, разве стал бы я бегать по всему Бардеку в поисках Родри?

– Не стал бы. И прости меня. Я виновата. Просто я очень переживаю.

– Конечно. – Он взял кувшин с вином и заглянул внутрь. – Почти пустой. Через некоторое время я схожу и куплю ещё, но вначале мы допьём это. Если лавка закрыта или же если я сломаю себе шею на непрочных ступеньках этой гостиницы, по крайней мере, мы насладимся последним кубком. Таков эльфийский взгляд на жизнь, Джилл, и разве он на самом деле бесчувственный? Наслаждаться сегодняшним днём, когда никто не знает, что ещё дурного принесёт тебе завтра?

– Нет. Я должна быть благодарна за все то хорошее, что Родри и я пережили вместе. Это было так много! Даже если он и станет на меня обижаться, когда мы встретимся, – все равно я благодарна судьбе за все.

– Он не станет на тебя обижаться! Догадываюсь по твоему мрачному виду, что если я продолжу говорить, ты меня задушишь, а это сильно помешает нашим планам. Великий Криселло принесёт большую жертву и попридержит язык.

Поскольку они останавливались во всех встречных городах и деревнях, каравану Зандара потребовалось несколько недель, чтобы добраться до города Дарадиона, что на южном пике Бардектинны. Там, как узнал Родри, они собирались сесть на одну из караванных баржей, которые обычно использовали для перевозки скота, и перебраться по морю на остров Мартинну, в родной город Зандара Данмару.

Поскольку они прибыли в портовой город как раз перед закатом, то разбили лагерь перед северными воротами на общественной площадке для караванов, чтобы подождать, когда ворота снова откроются утром. Площадка была пуста, когда они подъехали, но когда стали располагаться на ночлег, к ним присоединился ещё один небольшой караван. Его возглавлял молодой человек, дорого одетый в белую тунику с золотыми и пурпурными вертикальными полосами, перетянутую ремнём с цельной золотой пряжкой. Его сопровождал мальчик, который казался личным рабом, и три нагруженных мула, причём нагруженных не товаром, а какими-то приспособлениями, необходимыми для путешествий. Зандар поприветствовал богато одетого парня – его звали Поммейо, – как старого друга, и настоял на том, чтобы он присоединился к ним во время ужина у костра.

После того, как все поели, Зандар велел Родри принести кувшин с вином и разлить его. Работая, Родри обратил внимание, что Поммейо наблюдает за ним, а спустя несколько минут обнаружил, почему. Парень повернулся к Зандару:

– Это ведь раб из Дэверри? Сколько ты хочешь за него?

– На самом деле я думал оставить его у себя. Он хорошо управляется с лошадьми.

– Мой дорогой старый друг, ты никогда не отличался особым нюхом, не так ли? Неужели ты в самом деле собираешься держать такую редкую вещь в конюшнях? Я могу придумать бесконечное число более подходящих способов его использовать. Я дам тебе тридцать зотаров.

– Он не продаётся.

– Тогда пятьдесят.

– Я не торгуюсь. И именно это имею в виду.

У Поммейо явно испортилось настроение. Он надулся, подобно ребёнку, которому никогда не отказывали в пустяках или игрушках. Затем запустил руку в тунику, достал кошель, полный звенящих золотых монет, и извлёк оттуда огромную – один из сказочных бардекианских зиалов, номинально равнявшийся ста зотарам, но реально имевший куда более высокую стоимость благодаря своей редкости. Другие свободные люди задержали дыхание, но Зандар просто пожал плечами. Поммейо нахмурился ещё сильнее и помрачнел ещё чернее.

– Клянусь крыльями Отца Волн! – Зандар улыбнулся ему так, словно хотел помириться, но эта улыбка, скорее, демонстрировала подозрительность. – Зачем он тебе? Для чего ты хочешь заплатить за него такие деньги?

Родри тоже задумался над этим.

– Я хотел купить его в подарок одному очень важному для меня человеку. Я уверен, она ужасно обрадуется, заполучив экзотического варвара, который будет стоять у её парадного входа.

– О, – Зандар внезапно рассмеялся. – Насколько я понимаю, ты все ещё ухаживаешь за вдовой Алейной.

– Не вижу ничего смешного. Да, я сейчас собираюсь навестить её.

– И требуется дорогой подарок, чтобы заманить в ловушку богатую вдовушку, да?

Поммейо ответил бардекианской фразой, которую Родри не знал, хотя мог догадаться об общем значении – по тому, как оба мужчины поморщились и фыркнули. Зандар встал с улыбкой и жестом подозвал Родри, чтобы тот следовал за ним. Они отошли на несколько шагов.

– Странно пытаться в чем-то оправдаться перед рабом, но ты мне нравишься, парень. Я приму это предложение, поскольку думаю, что так ты будешь в большей безопасности. Любой в состоянии выяснить, что я живу в Данмаре. Предполагаю, люди, которые хотят тебя заполучить, вполне могут поджидать тебя там, и ты окажешься в ловушке. А эта сделка собьёт их с твоего следа. Кроме того, в доме вдовы Алейны будет совсем неплохо. Там у тебя появится много возможностей получать чаевые. Просто не трать деньги на азартные игры и выпивку, и ты сможешь купить свою свободу. – Зандар дружески хлопнул Родри по плечу. – Удачи тебе.

Ради Зандара Родри заставил себя улыбнуться, но внутри у него все кипело от мысли о том, что он – подарок ухажёра женщине. Если бы положение позволяло, он бы долго и грязно ругался.

Для завершения сделки Зандар отдал лошадь, на которой ехал Родри, а также одежду и одеяла, которыми он пользовался. Когда молодой раб Мико помогал Родри перенести его добро в лагерь нового хозяина, парнишка болтал так много и так быстро, что Родри смог разобрать только половину из всего сказанного. Однако ему удалось понять, что Поммейо – сложный человек и имеет склонность бить рабов, если они не в точности выполняют его указания. Родри понял также, что если хочет дожить до того момента, как окажется в доме вдовы, ему придётся сдерживаться. Если он ударит хозяина в ответ, то это может закончиться поркой. Хотя Родри и не мог отчётливо вспомнить, почему, тем не менее, он знал, что раньше никогда в жизни не сдерживал свои эмоции и что это для него будет нелегко.

Позднее тем же вечером Поммейо покинул лагерь Зандара и вернулся к своему костру. Пока Мико расчёсывал волосы хозяина и смывал краску с его лица на ночь. Поммейо прочитал Родри лекцию на хорошем дэверрийском. Как оказалось, он несколько раз с торговыми целями ездил в королевство вместе со своими дядьями.

– Значит, ты из Элдиса и продан в рабство на островах? Зандар говорил, дело в карточных долгах, но у меня есть сомнения. Учти, это не имеет никакого значения, пока ты ведёшь себя вежливо и учтиво.

– А у меня есть выбор?

– Конечно, нет. А теперь послушай: ты вскоре окажешься в прекрасном доме, в сравнении с которым ваши варварские даны выглядят, как свинарники. У тебя будут вполне определённые обязанности. В доме также живут и другие рабы, и ты должен правильно вести себя с ними. Если я услышу, что у госпожи Алейны возникли из-за тебя хоть какие-то неприятности, и ты вызываешь у неё хотя бы малейшее беспокойство, то я сам тебя выпорю. Ты меня понял?

– Да, хозяин.

Уважительно кивая, Родри обдумывал способы, как бы придушить Поммейо и оставить его тело у дороги. «Разве настоящие мужчины ведут себя так? – думал он. – Охотится за богатыми вдовами! Надо надеяться, у несчастной пожилой женщины достаточно ума, чтобы увидеть его истинную суть!»

– Ты знаешь, в чем заключается весь секрет двеомера? – резко спросил Саламандр. – Создавать картинки у себя в сознании. Да, и ещё кое-что. Создавать правильные картинки и говорить правильные слова. Как тебе это?

Джилл удивлённо подняла голову от завтрака.

– Ты уверен, что не шутишь?

– Нет, хотя знаю, что мои слова звучат, как шутка. Есть книга, которую мы все изучаем. В конце концов, тебе все-таки придётся научиться читать, моя маленькая дикая голубка. Книга называется «Тайная книга жреца Кадваллона», хотя мне говорили, что на самом деле это – набор коротких отрывков и афоризмов, записанных на протяжении лет различными специалистами по двеомеру. Как бы там ни было, в ней есть определённый кусок, который в настоящий момент пришёл мне на ум.

«Ты можешь отправиться на рыночную площадь и, как гертсин, проповедовать вслух тайну всего двеомера и ни одна душа не поймёт, что ты делаешь».

– Ты знаешь почему? Потому что это так просто, что все будут усмехаться. Или, если быть точным: описать это просто, а сделать – страшно тяжело.

– Признаю, у меня возникает желание фыркнуть, если все, о чем ты говоришь, – это на самом деле только множество картинок.

– Узнаю вызов. Очень хорошо, – Саламандр поднял вверх изысканно украшенный драгоценными камнями кинжал, которым пользовался во время трапезы. – Посмотри на него одно мгновение. Затем закрой глаза. Попытайся увидеть кинжал также ясно, как ты видела открытыми глазами – вызови образ из памяти.

Джилл долго смотрела на кинжал, словно впитывала его в себя, как тряпка впитывает разлитый эль. Но как только она закрыла глаза, образ исчез, и никакая борьба с памятью не вернула ясную картину. Джилл выругалась, посмотрела вновь и на этот раз постаралась запомнить детали, но смогла сохранить в памяти только смутное общее впечатление, скорее, форму кинжала, чем сам кинжал.

– Труднее, чем кажется? – Саламандр улыбался её отчаянию.

– Да.

– После того, как ты закончишь с ученическим курсом, ты сможешь войти в комнату, где раньше никогда не бывала, провести там всего несколько минут, но, тем не менее, впоследствии вызывать изображение той комнаты так ясно, словно стоишь в ней. И ты будешь проклинать эту работу до того, как покончишь с ученичеством, потому что обучение манипулированию образами является самым скучным занятием в мире. Думай об этом, как о проверке, мой маленький зяблик. Рассказы бардов повествуют о страданиях, перенесённых во время таинственных испытаний, тяжёлых и мрачных, чтобы изучить двеомер, но готова ли ты устать от него? Вот истинная проверка любого ученика.

– Когда мой отец учил меня пользоваться мечом, он тренировал меня до тех пор, пока мне не хотелось плакать. Ты когда-нибудь делал броски с мечом на стог сена под ярким солнцем, снова и снова, раз за разом? Иногда я делала это по сто раз, в то время как отец стоял рядом и критиковал то, как я стою или держу кисть или что-то ещё.

– Боги, я сомневаюсь, что ты найдёшь во мне более сурового учителя, чем Каллин из Керрмора. А теперь давай посмотрим. Легче начинать с картинки, чем с твёрдой вещи. Почему-то. Мы можем поискать на рыночной площади пергамент с рисунками.

– О, не надо. Неужели ты ожидаешь найти какую-то редкую книгу по двеомеру прямо здесь, на рынке Милетона?

– Конечно, нет, но нам она и не нужна. Нам нужно что-то из книжек для жены купца, которую она держит в гостиной для развлечения гостей. Небольшой свиток с четырьмя или пятью цветными рисунками, может, изображениями знаменитых храмов, может, морские виды – что-нибудь самое обычное. Обученные рабы копируют их сотнями, поэтому мы без труда отыщем подходящую. Тебе нужно держать в памяти нечто, пока ты выполняешь эти ужасные тренировочные задания.

– Как скажешь. А что делать после того, я научусь удерживать картинки в памяти?

– О, расширение основной работы. Ты понемногу заменяешь некоторые детали в картинке, которую видишь мысленно, – добавляешь облака на небо или дерево на лугу. Ну… в конце концов ты должна притвориться что сама находишься в картинке и осматриваешься вокруг, разглядывая все её разнообразные части… Я знаю, мы это делали… – Его голос смолк.

– Ты на самом деле этого не помнишь, не правда ли?

– Ты можешь называть меня несносным и самым легкомысленным эльфом, если захочешь, потому что, к сожалению, и увы и ах и так далее и тому подобное, ты говоришь правду. Но я на самом деле помню начало изгоняющего ритуала, а это по-настоящему важно для состояния твоего сознания.

– Ну и хорошо. И что это?

– Нет времени сейчас в это углубляться. Если мы собираемся купить лошадей, то должны отправиться на рынок до того, как он закроется на дневной перерыв, поэтому давай подождём с занятиями до тех пор, пока не тронемся в путь. Но не позволь мне забыть показать тебе этот ритуал.

Джилл подумала о том, что хотя ей и предстоит тяжёлое и нудное обучение двеомеру у Саламандра, в этом процессе будут и свои положительные моменты.

Перед тем, как отправиться на рынок, Саламандр, как обычно утром, занялся дальновидением. Гертсин прищурился, сконцентрировался, склонился над тлеющими углями жаровни, наблюдая за тем, как среди них перемещаются странные образы. Внезапно он улыбнулся и заговорил шёпотом:

– Наконец-то! Он едет в город, моя дикая голубка, поэтому мы можем… а теперь подожди, что это? Лёд ада… какая гнусная насмешка! Родри снова продали! Проклятье! Я вижу, как он едет за каким-то новым хозяином" ~ Саламандр надолго сделал паузу. – А, наконец! Они заезжают в городские ворота. О, вижу герб, о, какая радость, о, великолепно, герб славного города! Дарадион на южном берегу… О, боги! Проклятье на них, проклятье на меня, оспа и тоска на нас на всех! Они едут в гавань! О, дорогие, дражайшие боги! Только бы не на корабль! – Глубоко у него в горле прозвучал булькающий звук, затем Саламандр долго в безмолвии наблюдал за происходящим. – Несчастный дурак торгуется с владельцем корабля, договариваясь о каком-то путешествии! – Он тряхнул головой и посмотрел вверх. – По крайней мере, у меня была возможность прочитать название судна. Это «Серая пустельга». Значит, мы сможет спросить начальника порта, куда оно ушло.

– Когда мы туда доберёмся? О, боги, как далеко это место?

– К сожалению, более двух недель верхом. У нас прелестный выбор между путешествием по прямой, если нам нравится медленно перебираться через горы, и кружным путём, если нам более по душе быстро двигаться вдоль побережья. Я не могу смотреть сквозь пространство, пока они пересекают море, потому что…

– Проклятые элементали как-их-там… закрывают пеленой астральную силу.

– Где ты это узнала?

– Ты сам сказал мне, тупица.

– Не нужно так грубить. Послушай, по крайней мере, мы знаем, что мы на правильном пути. А то могли бы носиться по острову, тыкаясь в разные стороны, и в основном бесцельно.

– Правильно сказано. И мне жаль, что я на тебя огрызнулась. Просто этот новый хозяин может забрать его куда угодно, совсем куда угодно… Я имею в виду на сотни миль.

Лицо Саламандра вытянулось, меняя форму, как тёплый воск.

– К сожалению, это так, орлёнок. Корабли пересекают это прекрасное Внутреннее море на протяжении всего года, поэтому мы сможем последовать за ними, куда бы они ни отправились. Мы уже достаточно долго задержались. Давай паковать пожитки. Направимся на рынок, потом изменим курс и двинемся на великолепный Дарадион, с крыльями-парусами, и так далее, и тому подобное. Милетон уже достаточно наслаждался нашим присутствием.

Во время всего медленного путешествия через Внутреннее море на остров Суртинну Родри размещался в трюме, рядом с лошадьми и мулами, хотя ему и разрешалось подниматься на палубу, чтобы питаться с остальными рабами. Такое положение вещей ему прекрасно подходило, и он мог поразмыслить в одиночестве, на приличном отдалении от отвратительного характера Поммейо. По крайней мере, он пытался думать; однако большую часть времени Родри дремал на тёплой соломе, в то время как Дикие прыгали вокруг него, как стая собак. Однажды ему пришло в голову, что он, вероятно, был солдатом, раз его тело пользуется любой возможностью, чтобы выспаться. Но, несмотря на усиленные попытки, у него больше не было озарений, подобно тому видению во сне под дурманом, когда он узнал своё настоящее имя.

Они сошли с корабля в Ронатоне и провели ещё два дня в дороге, направляясь верхом на северо-запад, к горному городу Вилинту, где жила вдова Алейна. Поммейо был таким надменным и требовательным, что к тому времени, как они наконец достигли места назначения, Родри решил, что позор быть подарком даме, на которую хозяин имеет виды, – ничто в сравнении с радостью избавиться наконец от подобного господина.

Вилинт представлял из себя мешанину отштукатуренных белых стен и цветущих деревьев. Город раскинулся на холмах за стенами из розового песчаника. Поммейо заплатил пошлину у городских ворот и повёл свой маленький караван к длинной, беспорядочно растянувшейся гостинице, расположенной в центре города, где снял номер. В самой большой комнате пол был выложен синими и зелёными плитками, а в центре лениво играл фонтан. Два раба принесли тюки с багажом, затем Поммейо дал Мико целый набор приказов, в то время как Родри расстилал вышитые одеяла Поммейо на кровати вместо простых, предлагаемых гостиницей.

– Я отправляюсь на рынок, – объявил хозяин. – Родри, делай то, что тебе скажет мальчик.

Приказы Мико оказались довольно приятными. Очевидно, хозяин собирался подарить Родри сегодня вечером, поэтому хотел, чтобы он выглядел презентабельно. Родри с большим удовольствием отправился в угловой отсек бани, выделенный рабам, и в первый раз за несколько недель помылся по-настоящему. Он даже позволил мальчику подстричь его и почти не ворчал. Вскоре после этого с рынка вернулся Поммейо и через несколько минут, когда пришёл раб, нагруженный покупками, Родри с интересом отметил, что Поммейо дал человеку чаевые – пару медных монет. Хозяин перебрал покупки и кинул один свёрток Родри.

– Надень это на себя. А то какой ты подарок, когда от тебя воняет конским потом?

Внутри свёртка лежала простая белая туника, правда, хорошего качества, новые сандалии, расчёска и – к большому удивлению Родри – хорошая бронзовая бритва в простом футляре.

– Ну, тебе потребуется каждый день бриться, – сказал хозяин. Он, очевидно, заметил удивление Родри, даже если и не подумал о том, что вручает рабу потенциальное оружие. – Теперь ты – домашний раб и от тебя ожидается, что ты будешь содержать себя в чистоте. Ты больше не будешь валяться с животными, как варвар. Всегда говори униженно и выполняй в точности все, что тебе велит камерарий. Если ты хоть что-то сделаешь не так, а меня здесь не будет, чтобы высечь тебя, это сделает брат умершего мужа Алейны. И попытайся избавиться от дэверрийских манер поведения за столом, хорошо? Остальные рабы Алейны – люди цивилизованные, а им придётся сидеть с тобой за одним столом. Смотри за ними и копируй их поведение.

Они покинули гостиницу сразу после захода солнца. Мико нёс фонарь и шёл в нескольких шагах впереди, когда они пробирались по широким, прямым улицам, вдоль которых росли пальмы и жасмин. Они миновали рыночную площадь, где крошечные масляные лампы мерцали, подобно ночным звёздам; затем стали взбираться наверх, на возвышенность, и оказались в богатом районе, где за побелёнными стенами на больших участках земли высились огромные дома. Хотя в свете фонаря было трудно что-либо разглядеть как следует, Родри смог различить изысканные фрески, которые украшали каждую из стен.

В конце концов они остановились возле стены, на которой была изображена сценка из идиллической деревенской жизни, а у нарисованного домика имелась настоящая деревянная дверь. Когда Поммейо крикнул, пожилой раб открыл её и пригласил их внутрь.

Во дворе, посреди спутавшегося жасмина и роз, которые уже отцвели, взлетали и с плеском опадали струи фонтана. Высокие деревянные статуи представляли предков клана. Сам дом был длинным и вытянутым. Перед дверью располагалась пара перекрещённых весел. Дом находился в самой глубине двора. В коридоре за входной дверью гостям низко поклонилась служанка. Она проводила их в большую, светлую комнату с полом, выложенным голубыми и белыми плитками. Стены были расписаны таким образом, что создавали хитрую иллюзию: кругом были ветки, листья и птицы с яркими крыльями, словно помещение располагалось не в доме, а на вершинах деревьев в лесу. Дюжины масляных ламп мерцали в нишах и на полках, их свет отражался от серебряных безделушек и посуды, а также стеклянных ваз с цветами. В одном конце комнаты имелось небольшое возвышение, на котором горой лежали бархатные подушки. Среди них отдыхала одна из самых красивых женщин, которых когда-либо встречал Родри.

Она была невысокой, но стройной; её кожа отливала медью, и этот цвет оттенялся вьющимися чёрными волосами, плотно прилегающими к идеально овальному лицу. Огромные тёмные глаза женщины наблюдали за Поммейо с точно рассчитанным налётом юмора и презрения, в то время как её длинные тонкие пальцы поигрывали шёлковым шарфиком. В свете лампы она выглядела, как девочка, но её движения и выражение прекрасного лица заставили Родри предположить, что ей значительно больше тридцати.

Поммейо ударил Родри кулаком, чтобы заставить его опуститься на колени перед возвышением, после чего завёл долгую, богато уснащённую эпитетами речь, основным смыслом которой было утверждение, что его скромный подарок не стоит её великой красоты. «Значит, это и есть бедная старая вдова?» – подумал Родри. Он стал лучшего мнения о своём временном хозяине. Смеясь себе под нос, Алейна отбросила шарфик в сторону и уселась прямо, чтобы осмотреть Родри.

– О, как мило! Для меня? Тебе не стоило этого делать!

Наглость Поммейо полностью исчезла. Теперь это был просто охваченный любовью человек с глуповатой улыбкой. Поммейо присел на край возвышения. Алейна похлопала Родри по голове, как собаку, и засмеялась, вытягивая свою нежную смуглую руку, чтобы сравнить цвет кожи варвара со своим, потом приказала служанке принести поближе масляную лампу. Они вместе уставились в глаза Родри.

– Посмотри, Диена! – сказала хозяйка. – Они голубые.

Когда Диена захихикала и бросила на него взгляд украдкой, Родри впервые понял, что служанка почти так же хороша, как хозяйка. Более того, он сможет найти некие утешения даже в своём нынешнем рабском состоянии. Алейна повернулась к Поммейо и протянула ему руку для поцелуя – очевидно, подарок имел большой успех.

Мико остался, чтобы разливать вино господам, а Родри последовал за Дисной в огромную кухню, где пол был выложен коричневыми и красными плитками. В одном её конце находилась огромная плита, где трудились три женщины, приготовляя еду. В другом углу стояли многочисленные ёмкости для хранения продуктов – керамические коробки, деревянные бочки. Среди них обнаружился и низкий стол, несколько потрёпанный. При этом выглядел он дорогим – такие имелись в домах многих господ в Дэверри. За столом сидел достойный мужчина лет шестидесяти и мальчик лет двенадцати. Постоянно посмеиваясь, что вызвало резкое замечание старика, Диена объяснила, кто такой Родри. Мужчина встал и слегка улыбнулся ему.

– Моё имя Порто, и, насколько мне известно, в Дэверри меня называли бы камерарием. Здесь меня называют варреко. Никогда не забывай об этом.

– Да, господин. – Родри почувствовал властность в голосе мужчины и понял: он в самом деле обладает властью. – Меня зовут Родри.

– Хорошо. Условие простое. Ты не доставляешь мне проблем – у тебя самого нет проблем. Понял?

– Да.

– Очень хорошо. Ну, нам давно требовался в штат ещё один мужчина. Пойдём со мной.

Они поднялись по узкой, петляющей лестнице на верхний этаж, расположенный прямо под крышей, где сильно чувствовалась дневная жара, которую здесь ещё не сменила прохлада, хотя на улице уже посвежело. Было душно. С одной стороны холла располагалась женская комната, с другой – мужская, где стояло четыре узких койки, приделанных к стене. Одеяла лежали только на двух, но Порто порылся в деревянном сундуке, достал ещё пару одеял и бросил их на одну из пустующих. Его жесты, да и обстановка были странно знакомы, и Родри стал пытаться вспомнить, где он мог видеть нечто подобное. Ему чудилось, что он уже оказывался в подобном месте – в прошлой жизни. Наконец он потряс головой и сдался, поняв, что ответа ему не найти. Порто странно смотрел на него.

– Тебе нехорошо?

– Прости. Это просто жара. Я к ней ещё не приспособился.

– Жара? – Старик улыбнулся. – Сейчас почти зима, парень. Подожди лета, если хочешь узнать, что такое настоящая жара.

Родри провёл оставшуюся часть вечера в кухне. После того, как еду подали, вначале Алейне и Поммейо, затем и рабам, он носил воду из колодца, а затем помогал чистить котлы под внимательным взглядом поварихи. Родри сразу же понял, что Винсима являлась ещё одним средоточием власти среди рабов. Это была женщина лет пятидесяти с такой тёмной кожей, что она даже мерцала чёрным отливом. Винсима была высокой, широкобёдрой, с достойными воина мускулами на руках. Да и реакции у неё оказались соответствующими. Однажды, когда молоденький мальчик сделал наглое замечание, она так сильно стукнула его по лбу деревянной ложкой, что он закричал от боли. Взгляд, брошенный на Родри, подсказал ему, что он окажется следующим, если не станет в точности выполнять её указания или позволит себе какую-нибудь наглость.

После того, как работа была закончена, все устроились вокруг стола, чтобы обсудить события прошедшего дня. Время от времени звонил маленький колокол, вызывая Диену. Она носила господам то вино, то тарелку со сладостями. Когда возвращалась, докладывала о том, что делается у хозяйки. Было очевидно: никто из рабов не хочет, чтобы Алейна выходила замуж за Поммейо. После того, как Родри пришлось терпеть его несколько дней, он с ними согласился. Постепенно Родри узнал имена всех слуг и стал разбираться в иерархии среди них. Наверху иерархической лестницы стояли Порто и Винсима. Определённой независимостью пользовалась Диена, которой благоволила хозяйка. В самом низу – носильщики паланкина, четверо молодых людей, которые жили в сарае за домом и которых кормили, как собак. Родри был поражён, узнав, что мальчик, Сион, – личный раб Порто, которого Порто купил на чаевые. Сион выполнял работы, которые не любил сам Порто, вроде чистки огромной коллекции серебряных фигурок госпожи. Как один раб может владеть другим? Это обстоятельство находилось вне пределов понимания Родри, но из разговора следовало что наместничество, как оно называлось, – совершенно нормальное явление и не является редкостью.

Родри был пока что неизвестной величиной в этом хитросплетённом положении вещей. Несколько раз он замечал, как Порто изучает его, несомненно, раздумывая, окажется ли новый раб хорошим работником или же будет доставлять неприятности. И в этой оценке что-то казалось странно знакомым, настолько знакомым, что Родри долго думал об этом, когда пытался заснуть на своей узкой кровати. Внезапно обрывок памяти поднялся на поверхность, а вместе с ним полился поток информации. Капитаны боевых отрядов смотрели на него точно таким же взглядом, когда он, дома, в Дэверри, был одним из воинов – серебряных кинжалов. Он смог вспомнить несколько лиц, несколько имён, даже несколько данов, где останавливался на короткое время. От всего этого он так разволновался, что ему не удавалось заснуть полночи.

К несчастью, Порто разбудил его на рассвете. Родри отчаянно зевал, его качало, когда он спустился в кухню и нашёл там Винсиму, которая месила большой кусок теста для хлеба на мраморной доске.

– Дрова, парень. Небольшие полена, но толстые – как твоя рука. Для выпечки их нужно много. Поленница сразу же за дверью налево. – Она показала на полку на кухонной стене. – Бери топор.

К своему удивлению Родри увидел тяжёлый топор лесника, с хорошим стальным лезвием. Опасное оружие в руках человека, который знает, как им пользоваться. Родри взял его и вышел наружу. Он без труда нашёл навес для хранения дров и принялся за работу, попутно размышляя над тем, почему топор оставляют в таком месте, где до него могут легко добраться рабы. Через несколько минут на двор вышел Порте. Он стоял себе, потягивая горячее молоко из чашки, над которым поднимался пар, и наблюдал за работой Родри. Наконец он жестом показал Родри, что тот может минутку отдохнуть.

– Я вижу, ты хороший работник. Прекрасно. Позволь мне дать тебе совет, парень. Будь вежливым с подругами хозяйки. Много улыбайся и делай то, что они просят. Большинство из них старше её, настоящие старые курицы, но они получат удовольствие, бросив несколько монет симпатичному молодому человеку.

– Понятно. А ваша… то есть я имею в виду наша хозяйка – она часто принимает гостей?

– О да. Тебе предстоит также выступать в роли стражника. Ну, это, конечно, не совсем стражник… Но ей требуется сопровождение, когда она куда-то выезжает, а у меня и тут полно дел.

– Я сделаю все, что ты хочешь. Только объясняй мне, что требуется. Я не понимаю всех обычаев вашей страны.

– Ты здесь недавно?

– Да. – Родри понял, что ему нужно придумать себе какую-то подходящую историю. – Я прибыл, как телохранитель одного богатого купца и увяз в долгах, играя в азартные игры. Это случилось всего пару месяцев назад.

– А твой купец не стал покупать назад долговые расписки?

– Нет. Я для него – ничто, только наёмник, солдат, которых у нас называют «серебряными кинжалами». Когда-нибудь слышал о них?

– Нет, но, насколько я понимаю, у них нет никакого статуса, о котором стоило бы говорить. Очень плохо. – Порто замолчал и внимательно посмотрел на топор. – И позволь мне кое-что сказать тебе, парень. Ты знаешь, что случается, если раб убивает своего хозяина?

– Его ловят и пытают до смерти.

– А кроме того, убивают всех других рабов в доме, независимо от того, имели они к этому отношение или нет.

– Что?!

– Они вытаскивают их и перерезают им горло, за исключением нескольких, которых пытают, чтобы они дали свидетельские показания в суде. – Порто говорил тихо, ничего не выражающим тоном. – Один раз я видел, как это происходило. Это случилось в доме через улицу от того, где я родился. Хозяин был зверем, негодяем, и все это знали. Но когда один из рабов убил его, люди архонта вырезали всех. Они тащили их, кричащих, на площадь и всех убили, даже младенца на руках кухарки. Я этого никогда не забуду. Я до сих пор вижу это в кошмарных снах, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет. – Он потряс головой, как мокрая собака. – Не могу представить себе, зачем кому-то поднимать руку на нашу госпожу Алейну, но если она примет предложение Поммейо, то он станет здесь господином. Предупреждаю тебя: если я когда-либо просто заподозрю, что ты только мечтаешь о насилии, я лично сдам тебя людям архонта. Ты меня понял?

– Да, но как мы говорим у нас дома, пусть у тебя об этом не болит сердце. Я никогда не сделаю ничего, что поставит под угрозу вас всех.

– Я думаю, ты имеешь в виду то, что говоришь. Знаешь ли, Родри, я считаю, что в сердце ты – хороший парень. Жаль, что так получилось с твоим долгом. Я слышал, что вы, варвары, очень любите игру в кости.

– Варвары? Мы – варвары? Боже, это ваши жуткие законы кажутся дикими, судя по тому, что ты мне только что рассказал.

– Дикими? О нет, просто практичными. Рабы, убивающие своих хозяев, встречаются на островах очень-очень редко.

Но, тем не менее, старик посмотрел в сторону, и в глазах у него было море грусти.

В середине дня Родри впервые познакомился со своими новыми обязанностями, когда Алейна решила нанести визит. Порто вручил Родри эбеновый посох с тяжёлым серебряным набалдашником и небольшой кожаный кнут. Кнут – для рабов, несущих паланкин, посох – для нищих и других опустившихся элементов, которые могут загородить дорогу госпоже. Когда паланкин вынесли во двор, Родри наконец увидел, что такое настоящее рабство и тех, кто считался отребьем, отбросами общества. Четверо парней, не старше пятнадцати лет, при виде кнута резко отступили назад. Они были бледнее, чем большинство людей Бардека, со странными жёлтыми глазами странного разреза, и смотрели они неотрывно. Родри потрясённо подумал было, не течёт ли у них в венах эльфийская кровь. Словно услышав его мысли, появились несколько Диких, и по взгляду мальчиков стало ясно, что те видят их.

– Они из Анмурдио, – сказал Порто, конечно, имея в виду рабов, не духов. – Это ужасное, дикое место. Множество крошечных островов, и все заражены болезнями. Говорят, люди там – каннибалы. – Он пожал плечами, словно отмахиваясь и от группы островов, и от их обитателей. – Вот тряпка. Протри паланкин, чтобы не осталось пыли. Хозяйка почти готова.

Сам паланкин представлял собою произведение искусства. Он был сделан из эбенового дерева, как и посох, и раскрашен цветочными гирляндами на синем фоне. Карета, где имелось место для двоих, прикреплялась к шестам латунным крепежом в форме обезьян, шест охватывали их лапы и хвосты. Внутри имелись пурпурные бархатные подушки, которые, по-видимому, предпочитала госпожа. Родри едва успел вернуть тряпку Порто, когда появилась Алейна, одетая в парчовую тунику до колен, на шее у неё висело ожерелье из множества изумрудов, голова была обмотана зелёным газовым шарфиком так, чтобы закрывать лицо. На солнечном свету она определённо выглядела лет на тридцать пять, но красота её от этого не увяла. Когда Родри помог ей забраться в паланкин, она легко похлопала его по щеке. Диена последовала прямо за хозяйкой. В руке Диена держала резную деревянную квадратную коробку, довольно широкую и плоскую. Когда Родри помог забраться и ей, словно она тоже являлась дамой благородного происхождения, Диена поблагодарила его сияющей улыбкой.

Хотя Порто долго давал указания, Родри бы потерялся, если бы не носильщики, которые много раз ходили этой дорогой. Когда он широкими шагами шёл рядом, гневно посматривая на прохожих, ближайший к нему носильщик говорил, где им следует поворачивать, дрожащим от страха голосом. Родри пришло в голову, что если они потеряются, то высекут мальчишек, а не его – из-за суровой иерархии, установленной среди рабов. Он решил попытаться принести им немного дополнительной еды сегодня вечером, поскольку не мог придумать никакой другой награды, которая имела бы значение в их полной отчаяния жизни.

До цели они шли не больше мили. Это оказалась ещё одна великолепная резиденция, наружные стены которой были разукрашены рыбами, плавающими среди коралловых рифов. Родри оставил паланкин и носильщиков с привратником, а сам, держа в руках деревянную коробку, прошёл в дом вместе с хозяйкой и Дисной. Старая служанка, постоянно улыбаясь им беззубой улыбкой, с поклонами проводила их в дом, более роскошный, чем жилище Алейны.

В центральном зале, где стены были разрисованы тянущимися вверх розами и четыре серо-чёрных котёнка бегали друг за другом среди вышитых подушек, за низким столиком ждали три женщины. Хотя Родри никогда их раньше не видел, он сразу же мог сказать, что это мать и две взрослые дочери. Их всех отличали одинаковые карие глаза красивой формы и пухлые губы, а также определённая манера склонять голову и улыбаться. Они встали, чтобы поприветствовать Алейну, но говорили так быстро, что Родри было трудно за ними уследить. Основная часть болтовни касалась соседей и друзей, о которых Родри ничего не знал. Затем одна из дочерей заметила Родри и легонько взвизгнула, как подобает настоящей аристократке.

– Варвар! Алейна, где ты его раздобыла?

– Сказать по правде – подарок от скучного Поммейо. Он самодовольный глупец, но определено знает, как выбирать подарки. – Алейна жестом подозвала Родри поближе. – Взгляните на его глаза. Они голубые.

Дочери воззрились на варвара и захихикали, в то время как их мать смотрела на него так, как смотрят на понравившегося мужчину, и Родри покраснел. Заметив это, девушки засмеялись ещё пуще. В конце концов они удовлетворили своё любопытство и все устроились на подушках вокруг стола. Алейна забрала деревянную коробку у Родри и высыпала из неё набор плиточек из слоновой кости, раскрашенных цветами, птицами и прочими рисунками. С грохотом женщины стали их переворачивать и перемешивать. Словно получив сигнал, о котором договаривались заранее, появились двое слуг с латунными тарелками, на которых лежали сладости, и расставили их по углам стола. Когда слуги собрались уходить, Алейна жестом велела Диене идти с ними, но повелительным взмахом руки оставила Родри на возвышении.

– Ты можешь сесть позади меня.

– Спасибо, хозяйка.

У Родри возникло чувство, что она недостаточно насмотрелась на свой подарок, как маленькая девочка, которая ещё не наигралась с новой куклой.

Но затем плитки, очевидно, перемешали правильно, потому что три другие женщины прекратили возить их по столу и выжидательно уставились на Алейну. По нескольку за раз материализовались Дикие, собравшись в конце небольшой толпой, чтобы также посмотреть на стол. Насколько Родри мог сказать, он был единственным, кто их видел, даже когда смелый голубой гном положил костлявый палец на одну из плиток.

– Хочешь быть первой, Маллина?

– Возраст перед красотой? – улыбнулась мать. – Мой расклад всегда самый скучный, поэтому мы можем поскорее с ним разделаться.

Когда остальные засмеялись, Маллина начала брать в руки плитки, по одной за раз, и устанавливать их картинками вниз в форме звезды. Родри понял, что это не вид игры, как он подумал вначале, а какой-то способ предсказания судьбы. Он почувствовал лёгкое презрение – эти глупые женщины верят во всякую чушь, когда вокруг них находится настоящий двеомер. Внезапно ему стало холодно. Что он имел в виду – настоящий двеомер? Откуда он знает, что это существует, как он может быть в этом уверен больше, чем в собственном имени? Он чувствовал себя, как человек, который через плечо разговаривает с товарищем, а сам в это время врезается лбом в стену и ощущает себя дураком. Единственным доказательством его уверенности служили Дикие, которые устроились на полу и незанятых подушках, чтобы наблюдать за тем, как Алейна склонилась вперёд, перевернула первые три плитки и открыла меч между двух цветов.

– Любовник? Ну, ну, ну – что ты имела в виду, когда говорила, будто у тебя все получается скучно?

При этом все четверо рассмеялись, сопровождая смех резкими короткими вскриками, словно птицы на птичьем дворе, а Дикие неслышно хлопали в ладоши и улыбались. Алейна протянула руку за сладостью – желатиновым овалом, обсыпанным белой пудрой. Она в задумчивости откусила кусочек, потом повернулась к Родри и протянула ему сладость, подобно тому, как кусочек со стола дают собаке. Когда он открыл рот, чтобы вежливо отказаться, она засунула сладость туда и похлопала его по щеке. У Родри не было выбора – пришлось съесть подачку, но она оказалась такой сладкой, что он чуть не подавился. К счастью, Алейна вернулась к своим плиткам и не заметила этого. «Клянусь всем льдом в аду, чем скорее я убегу и стану охотиться на Баруму, тем лучше! – подумал Родри. – Я предпочту умереть, а не служить комнатной собачкой, даже у такой красивой женщины». Затем он стал бороться со сном, что было трудно, по мере того, как тянулось сонное утро.

Выезжая из Милетона, Джилл с Саламандром решили воспользоваться прямой дорогой, хотя она и была более трудной. И вот уже более недели они петляли по горной местности. Поскольку путешествие проходило медленно и было изматывающим, а упражнения с картинками заставляли Джилл не думать о Родри, она с головой окунулась в обучение и довольно быстро добилась успеха. Саламандр признал, что она произвела на него впечатление. Перед отъездом из Милетона они нашли свиток с картинками для обучения Джилл. Его размеры составляли фут в высоту и примерно пять в длину, и разворачивался он справа налево, в сторону, противоположную от привычной для Саламандра.

Поскольку Джилл никогда не читала ни дэверрийских книг, ни пергаментов, то её направление разворота вполне устраивало. Ей было все равно. Ей нравились сами картинки – три сценки из истории Милетона, изображавшие первых колонистов, основывающих новый город, знаменитую приливную волну, которая пришла примерно сто лет спустя, и наконец выборы архонта, известного как Манатаро Добрый. На каждой картинке было много мелких деталей, причём расположенных так хитро, что, казалось, она смотрит в объёмную коробку, а не на плоскую поверхность.

Тем не менее, после нескольких дней, на протяжении которых Джилл напряжённо вглядывалась в историческую приливную волну и работала над тем, чтобы увидеть её у себя в сознании, как настоящую, девушка устала до смерти и от пергамента, и от самой практики. Изгоняющий ритуал она находила более приемлемым, хотя Саламандр и тренировал её безжалостно, поскольку видела от него прямую пользу. Он помогал контролировать наводнения образов, которые угрожали потопить её, когда бы она ни разозлилась. Вначале Джилл распределяла образы у себя в сознании, как во время практических уроков с картинками, а затем изгоняла их знаком горящей пентаграммы. Временами она все ещё терпела неудачу, и костры гнева бесконтрольно пылали вокруг неё, но каждый раз, добиваясь успеха, она чувствовала, как её навыки совершенствуются и по прошествии дней неконтролируемые образы появлялись все реже и реже.

В тот день, когда они добрались по середины острова, все, казалось, пошло не так. Вначале Джилл запуталась в словах ритуала и тем самым вызвала неудовольствие гертсина. Затем, когда попыталась работать с новой картинкой с пергамента, то смогла удержать в памяти только отдалённые части образа архонта Манатаро и, казалось, вся тяжёлая работа проделана зря. Когда Джилл пожаловалась Саламандру, то он улыбнулся таким образом, какой раздражал её больше всего.

– Знаешь ли, ты не смеешь от этого отказываться. Или ты хочешь медленно, но неизбежно сойти с ума?

– Конечно, не хочу! И я буду следовать указаниям, точно так же, как в те дни, когда папа учил меня обращаться с мечом. Я просто не понимаю, почему эти проклятые картинки так важны. Я имею в виду, что с папой я всегда могла понять – вот это упражнение усиливает руку, а это помогает увереннее держать рукоятку, но все, чем я занимаюсь с тобой, кажется мне странным.

– А-а. Ну, то, что ты делаешь сейчас, на самом деле подобно упражнениям твоего отца. Ты просто укрепляешь ментальные мышцы. Когда барды поют о двеомере, то всегда рассказывают о странных силах, не так ли? Как ты думаешь, откуда появляются эти силы? От богов?

– На самом деле не от богов. Как я предполагаю, ты их просто имеешь или не имеешь. Это же двеомер, не так ли? Именно это и делает его магическим. – Джилл внезапно поняла, что её слова звучат, как бред сумасшедшей. – Я имела в виду, что магические вещи просто происходят.

– Нет, не просто происходят, хотя именно так все и думают. Все эти могущественные способности и странные заговоры исходят из разума, или человеческого, или эльфийского, смотря, кто ими занимается. Двеомер – это дело ментальных способностей. Знаешь, какие они?

– Нет.

– Когда ты научишься читать – кстати, мне кажется, нам следует также начать уроки и по обучению тебя чтению – я найду тебе книгу, написанную одним из прославленных предков Родри, самим Мейлом Провидцем. Она называется «О рациональных категориях». В этой книге он определяет ментальные способности людей. Большинство также относятся и к эльфам – такие, как способность видеть, слышать и все остальные физические чувства, а также логическое мышление, интуиция и ещё очень много всего, включая способность делать обобщения и разделять на категории, что является способностью, к которой нельзя подходить легко или как к чему-то должному, моя маленькая куропатка. Эти, как он их называет, рациональные способности, открыты и хорошо известны среди эльфов и людей, хотя у эльфов есть ряд способностей, отсутствующих у людей, например, способность видеть Диких. Каждый ребёнок должен по мере взросления развивать их. Если кто-то слеп, например, или просто не запоминает вещи, то мы жалеем калеку и считаем, что он лишён чего-то, что положено получать при рождении.

Саламандр вздохнул и продолжал объяснять:

– Затем имеются похороненные, скрытые или оккультные способности, которые существуют, как цыплята в только что выложенных яйцах. В то время как каждый эльф и человек потенциально обладают их набором, лишь немногие рождаются с ними в уже развитом состоянии. Если хочешь, можешь называть эти способности «силами», хотя это, вероятно, звучит слишком громко для абсолютно естественных явлений. Ты понимаешь идею категории естественного? Как противоположную сверхъестественному?

– Э, что? Ну, э…

– Я вижу, что книга Майлвада становится необходимостью.

– Очень хорошо, но какое отношение скучные упражнения с картинками имеют ко всему этому великолепию?

– О! На самом деле я говорил немного несвязно и перескакивал с предмета на предмет. Если ты хочешь разбудить эти спящие силы, ты по большей части пользуешься картинками, названиями и именами, а иногда – музыкой, которой они сопровождаются. После того, как ты их разбудила, ты можешь использовать их снова и снова. Подумай – после того, как ты научилась быть логичной, разве ты не сможешь заново разбудить в себе эту полезную способность к логике, когда бы у тебя ни возникала проблема, которую нужно решить? Конечно, сможешь. Точно так же после того, как ты разовьёшь способность к дальновидению, ты, например, сможешь открывать её правильными образами и словами в любое время, когда захочешь. Великий мастер, вроде Невина, больше не нуждается в именах и образах для этого дела. Для него оккультные способности стали явными и очевидными.

Хотя понять эту маленькую лекцию было так трудно, что Джилл почувствовала себя слабоумной (что касается способности систематизировать, она у Саламандра была далека от идеала), все сказанное им, находило отклик у её в душе. Оно намекало и даже обещало отдать ей ключик к сундуку с сокровищами.

– Но вот что я тебе скажу, моя сладкоголосая малиновка. Ты можешь попробовать новое упражнение, если хочешь. Вместо того чтобы использовать пергамент, создай свой собственный образ и попытайся его реализовать у себя в сознании. Я не имею в виду – нарисуй или что-то в этом роде, в любом случае у нас нет чернил – просто выбери какую-то простую вещь и попытайся её увидеть. Например, гостиницу, в которой ты когда-либо останавливалась, или твоего коня по кличке Восход, который сейчас питается щедро раздаваемым королевским овсом, – что-то в этом роде.

– Ну, хорошо, я попробую. Если конечно можно так прыгать с одного на другое.

– О, боги! Эта ученическая работа – ещё даже не настоящий двеомер. Ты просто обучаешься кое-каким полезным навыкам. Я не могу представить, чтобы это принесло хоть какой-то вред.

В последнюю ночь в Вилинте Поммейо и Алейна поссорились. Поскольку Родри прислуживал за столом, то слышал все. Они не обращали на него ни малейшего внимания – как на предмет мебели. Родри расставил блюда и разлил вино и тут же удалился в кухню, где обнаружил Диену и Винсиму возле двери. Они прислушивались к отдалённым звукам разговора, который вёлся на повышенных тонах.

– Пока все идёт неплохо, – выпалил Родри. – Она отказывается дать ему какое-либо обещание, а он обвиняет её в том, что у неё есть другие поклонники. А они в самом деле есть?

– Только один и ему семьдесят с чем-то, – сообщила Диена. – Поэтому похоже, что все на самом деле очень хорошо.

– Я до сих пор не могу вздохнуть с облегчением, – призналась Винсима. – А что если они помирятся и обменяются множеством поцелуев? Ну, в любом случае пора подавать десерт, поэтому у тебя, парень, есть хороший повод туда вернуться.

Когда Родри внёс позолоченное блюдо с небольшими сахарными пирожными, они оказались единственными сладкими вещами в комнате. Алейна и Поммейо сидели прямо и напряжённо на своих подушках и гневно смотрели друг на друга.

– Убери пирожные! – рявкнула Алейна.

– Хорошо, хозяйка.

– Это, кстати, мой любимый сорт, – объявил Поммейо холодным тоном. – Неси их сюда.

Родри колебался.

– Я сказала: уходи!

– Да, хозяйка.

Родри поспешил прочь, когда Алейна информировала гостя о том, что он не имеет права отдавать приказы кому-либо из её рабов. Примерно полчаса спустя в кухню ворвался привратник, чтобы сообщить: Поммейо уехал в ярости. Тем не менее, первым делом поутру появился Мико с длинным письмом от своего хозяина, полным сладких извинений. По крайней мере так сказала Диена, потому что хозяйка читала письмо вслух, пока Диена расчёсывала ей волосы. К отвращению Диены, Алейна написала в ответ примирительную записку.

– А теперь я должна спешить в его мерзкую гостиницу и передать записку до того, как он уедет. О, хорошо, по крайней мере, что его не будет всю зиму. Он не станет путешествовать под дождём.

– Наша хозяйка умеет читать и писать? – Родри искренне поразился.

– Конечно, умеет, – глядя на него, Диена поморщилась. – Твоё варварское королевство должно быть ужасно примитивным, и это все, что я могу сказать. Тебя удивляют самые простые вещи.

– Ну, да, я такой. Надеюсь, ты не думаешь обо мне плохо.

Диена медленно улыбнулась ему, намекая на множество ответов, которые могла бы дать в ответ на эти слова, а затем поспешила выполнять поручение.

Во второй половине дня Алейна призвала Родри к себе. Она была одета в простую белую тунику и сидела, скрестив ноги, на подушке у низкого столика. Когда Родри вошёл, хозяйка хмурилась, глядя на свои предсказывающие судьбу плитки. При его появлении материализовались двое коричневых бородавчатых гномов и улыбнулись ему.

– Ну, вот и ты. Теперь, когда у меня есть время, мы займёмся твоим обучением, – она смела рукой плитки в сторону и подняла глаза и внимательно изучила его. – Ты неплохо справляешься, когда дело касается подачи еды, но тебе следует научиться правильно обращаться с моим опахалом и другим подобным вещам. И как ты говоришь! У тебя жуткий акцент и нам придётся потратить какое-то время, чтобы его исправить.

Хотя Родри надеялся, что Алейна вскоре устанет обучать его таким сомнительным навыкам, как правильно складывать шарфик и раскладывать подушки, она очень серьёзно подходила к каждой детали, и он вскоре понял, что ей просто наскучила её жизнь. Благодаря унаследованному богатству, ей не требовалось работать, хотя она прекрасно разбиралась в финансовых вопросах. Однако один из её многочисленных родственников выполнял всю фактическую работу, управляя её собственностью. Два раза в неделю этот Динварбало появлялся на обед. Во время долгой трапезы из многочисленных изысканных блюд они обсуждали вложения Алейны в земли или торговые предприятия. Она задавала точные вопросы, всегда по делу, и выступала с дельными предложениями, в то время как он записывал её пожелания на деревянной табличке, покрытой воском. После того, как родственник уходил, энергия и решительность медленно уходили из глаз Алейны, и она призывала Родри на один из уроков. Обычно она бывала в такие дни раздражена и отвешивала ему пощёчины за малейшие ошибки, а то даже отправляла прочь, сопровождая приказ потоками оскорблений. Тем не менее, когда в следующий раз она приглашала его, то снова вела себя мило, даже если и была строгой.

Порто с Дисной кое-что рассказали Родри из её истории. Алейна была вторым ребёнком из десяти в семье бедного торговца маслом в Ронатоне, и жили они в такой бедности, что её чуть не продали в рабство, чтобы прокормить семью. Однако девочку спасла красота. На неё обратил внимание богатый купец, который честно женился на девушке, а не просто купил её. Поскольку ему было пятьдесят два, а ей четырнадцать, брак оказался далеко не счастливым, хотя после страданий, перенесённых в детстве, у неё появилась навязчивая идея стать идеальной женой. В основном из-за его неспособности, а не по какой-либо другой причине, у них не было детей. Он умер в возрасте семидесяти четырех лет после долгой изнурительной болезни, во время которой Алейна преданно за ним ухаживала. Теперь, хотя она вовсе не горела желанием связать себя новым браком, Алейна знала: её красота уйдёт, причём довольно скоро. Она каждое утро принимала ванны с травами и пользовалась различными косметическими средствами. Хозяйка часто отправляла Родри на рынок, как только он открывался утром, чтобы купить розовых лепестков, свежих сливок и пчелиного воска, в то время как они с Дисной закрывались в ванной комнате, как алхимики.

К своему большому удивлению Родри начал испытывать к ней жалость. Хотя он желал бы ненавидеть хозяйку за то, что она лишает его свободы при помощи куска бумаги, запертого в её шкатулке с драгоценностями, он просто не мог относиться к ней дурно. Спустя некоторое время он осознал ещё более горькую правду о себе. Как-то раз, купив косметику хозяйке и специи поварихе, он бежал домой с рынка по свежему воздуху, напоённому запахом приближающегося дождя. Последние летние цветы ярко цвели над раскрашенными стенами. И тут Родри обнаружил, что поёт. Потрясённый, он понял, что на мгновение почувствовал себя счастливым и стал принимать свою новую жизнь. Весь день Родри обращал внимание на другие вещи – как он бывает доволен, когда его хвалит Порто, как он смеётся шуткам в кухне, как улыбается, когда Алейна вручает ему подарок – серебряную монету в знак своего расположения. Родри понял, что если когда-нибудь займёт место Порто и станет доверенным варреко, то это даст ему безопасность и уверенность, независимо от того, за кого выйдет замуж Алейна.

Вначале Родри размышлял, почему рабы не поднимают открытого восстания, но теперь начал это понимать. У раба в его положении жизнь была недостаточно тяжёлой, чтобы рисковать. Все рабы, вроде шахтёров, которые могли пойти на отчаянные меры, содержались в цепях и полуголодном состоянии; кроме того, их клеймили. Да и жили они слишком недолго, чтобы строить долгосрочные планы. Любой домашний раб, который обладал твёрдой коммерческой ценностью, имел все необходимое для приличной жизни, а также кое-какие утешающие излишки. Имелась и возможность, пусть даже смутная, когда-нибудь заработать себе свободу. Родри решил, что если бы помнил свою прошлую жизнь, то, несомненно, чувствовал бы себя по-другому, испытывал бы ностальгию по свободе, хирейд, или депрессию, свойственные человеку, рождённому свободным. Но сейчас Дэверри казалась ему некой туманной страной, от которой в памяти остались лишь какие-то обрывки. Родри не сомневался только в одном – он был серебряным кинжалом, презираемым, отверженным без клана и дома, опозоренным человеком без чести, обречённым бесконечно сражаться то за одного мелкого господина, то за другого, пока не умрёт ранней смертью. Много раз участь раба Алейны казалась лучшим броском костей.

Хотя оставалось одно воспоминание, из-за которого Родри не мог окончательно увязнуть в капкане удовлетворения. Барума. Каждый день после обеда, когда весь дом, как хозяйка, так и рабы, по два часа спали или просто отдыхали в постелях, Родри напоминал себе, что должен обеспечить Баруме кровавую смерть, даже если это и будет стоить ему, Родри, собственной жизни. «Что эта свинья сделала с моим серебряным кинжалом?» – думал Родри. Вопрос стал навязчивой идеей, словно в оружии, этих нескольких унциях серебра, жила его честь – так, как душа живёт в теле. Время от времени он мечтал об убийстве Барумы и о том, чтобы забрать назад кинжал. После таких мечтаний Родри был молчалив и все утро ходил погруженный в себя. Он обратил внимание на то, что в подобные дни все его избегают, даже хозяйка.

Потом наступил день, когда Родри вспомнил кое-что ещё о своей потерянной жизни, и это воспоминание ножом ударило его в сердце. После серого утра хлынул дождь, холодный и моросящий, от которого все ворчали. Поскольку Родри не мог работать на улице, то отправился к хозяйке, которая, как обычно, разглядывала предсказывающие судьбу плитки. Какое-то время Родри просто сидел рядом с ней и подавал ей кусочки сушёных абрикосов и миндаля в сахаре, когда она нетерпеливо протягивала руку. Дождь монотонно стучал за окном, дрожало пламя масляных ламп, Алейна выкладывала плитку за плиткой, потом быстро нетерпеливо их смахивала и начинала все заново. Когда она наконец заговорила с ним, он уже почти спал.

– Я от этого и так устаю, поэтому не зевай во весь рот.

– Нижайше прошу простить меня. Мне их убрать, хозяйка?

Алейна пожала плечами, надулась, затем вытянула руку. Родри протянул ей сушёный абрикос, который она покусывала, пока думала.

– Знаю! – внезапно хозяйка улыбнулась. – Я предскажу тебе судьбу. Сядь с другой стороны столика и перемешай плитки.

Родри уже столько раз видел, как происходит предсказание судьбы, что знал, как нужно действовать. Перемешав плитки, он выбрал наугад двадцать одну из девяноста шести и выложил звезду. Алейна сама взяла миндаль и жевала его, пока изучала расклад.

– Конечно, это все прошлое, поскольку раньше тебе никогда не раскладывали плитки. Иногда получается, что несколько раз показывается прошлое перед тем, как ты узнаешь будущее. Не знаю, почему. Пергамент, который прилагался к плиткам, не объяснял этого – Алейна замолчала, задумавшись. – Клянусь подолом одеяний Богини! Я никогда не подозревала, что ты был солдатом. Вижу в твоём прошлом много сражений.

– Это определённо так, хозяйка, – Родри придвинулся поближе, внезапно заинтересовавшись игрой. А что, если она в самом деле выяснит о нем другие вещи, те, которые он не помнит сам?

– Ты побывал в сражениях во многих разных местах, – Алейна показала на плитку с двумя скрещёнными копьями. – Это показывает, что ты был наёмником, а не добровольцем из гражданских.

– Да.

– Очень странно, потому что, похоже, ты родился в очень высокопоставленной семье. – Алейна положила накрашенный ноготь на золотой туз. – Очень высокопоставленной. Но, о, да, вот оно! У тебя возникли проблемы с законом и тебя… выслали или ты убежал сам. Право, Родри, как нехорошо! А в тот раз это тоже были азартные игры?

Поскольку он не помнил, то просто улыбнулся. Хозяйка приняла его улыбку за «да».

– Ты никогда не умел вести денежные дела, это точно. Выбери ещё две плитки.

Когда Родри протянул их ей, Алейна перевернула их и внимательно рассмотрела.

– Совсем не умел обращаться с деньгами, – засмеялась она. – Вижу, как ты вручал дорогие подарки всем, кто просил.

– Так ведут себя господа в Дэверри, хозяйка. Они должны быть щедрыми, или в глазах всех теряют честь.

– Значит, ты и в самом деле благородного происхождения. Я так и думала, но Поммейо считал это глупостью. Говорил, я должна об этом забыть. Клянусь, Родри, так ужасно, что ты пал столь низко – и все из-за того, что не мог не играть в кости. – Алейна снова поглядела на плитки, потом хитро улыбнулась. – Ты также и от другого не мог удержаться. Посмотри вот на этого валета с мечом, по бокам которого цветочные принцессы. У тебя было много любовных приключений.

Родри показалось крайне несправедливым, что он не помнит ни одного из них.

– О, сюда посмотри! У тебя дома остался ребёнок.

– Правда? – Шок заставил его забыть о маске рабской покорности.

– Ты не знал? Что ты сделал? Отправился дальше вместе со своей армией – вероятно, ещё до того, как девушка поняла, что беременна. – Алейна рассмеялась. – Ну, определённо, мужчины Дэверри – точно такие же, как мужчины Бардека. Во всяком случае, в некоторых крайне важных вопросах. Не так ли? Боюсь, плитки не могут сказать, мальчик это или девочка. – Все ещё улыбаясь, Алейна взяла ещё один абрикос. – Меня интересует вот эта дама наверху. Странное положение для такой плитки. Достань ещё две плитки.

Это оказались туз и ворон.

– О! – Алейна резко вдохнула воздух. – Как грустно! Она была единственной истинной любовью в твоей жизни, но все закончилось трагически. Что случилось? Похоже, её, как и тебя, продали в рабство. А может, выдали замуж против её воли за другого человека?

Внезапно Родри вспомнил Джилл, вспомнил имя блондинки, которая временами всплывала у него в памяти и появлялась в его снах. Вспомнил своё отчаяние, когда потерял её где-то на длинном пути. Он смутно помнил, как начал искать её. Это было в какой-то тёмной лесистой местности…

– Родри, ты плачешь.

– Простите, хозяйка. – Он сглотнул слезы и вытер лицо рукавом туники. – Простите меня. Я очень сильно любил её, а её заставили уйти с другим человеком.

Родри поднял глаза и увидел, как Алейна удивлённо смотрит на него, словно он только что материализовался, как один из Диких.

– Нет, это ты прости меня. Я ведь забыла, что ты не всегда был рабом, – Алейна посмотрела на расклад и нахмурилась, затем смахнула разложенные плитки. – Просто унеси фрукты. Делай, что хочешь до ужина.

Поскольку места уединения у него не было, Родри отправился на кровать в мужской комнате, лёг, закинув руки за голову, и уставился в потолок, слушая дождь. Он медленно соединил некоторые из воспоминаний, словно складывал картинку из кусочков, но очень немногие. Он знал, что любил и все ещё любит женщину по имени Джилл. Он любил её яростно – так, что это пугало его самого. Но кто она, где он с ней познакомился, почему её у него отняли – все это ещё оставалось тайной. Родри снова заплакал. Это были слезы отчаяния, а не разбитого сердца.

Хотя Алейна никогда больше не вспоминала инцидент, с этого дня Родри почувствовал, как изменилось её отношение к нему. Временами он ловил на себе её взгляд. Хозяйка наблюдала за ним, слегка нахмурившись в задумчивости, словно он стал проблемой, которую ей предстояло решить. Внешне казалось, что ничего не изменилось. Родри, как и раньше, проводил с ней вторую половину дня, учась правильно приветствовать и объявлять гостей разных рангов, и никто из других, похоже, ничего не заметил, за исключением, возможно Диены. Внезапно Родри обратил внимание на то, что служанка стала с ним холодна. Когда он делал ей комплименты, она отвечала лишь тенью улыбки или даже гневным взглядом. Родри пытался превратить все в шутку и посмеяться над ней, но Диена отказалась отвечать – она быстро ушла прочь, задрав нос, а он задумался: не останутся ли все те любовные приключения, которые показали плитки, в прошлом.

Через несколько дней дождь прекратился, и Алейна отправилась на рынок. Поскольку казалось, что там собрался весь город, пытаясь наверстать упущенное и закупить нужное, а также посплетничать, они оставили паланкин на боковой улице, наняли мальчика, прислуживающего в одной лавке, за ним приглядывать, и пешком отправились на рынок. Родри нёс эбеновый посох и следовал в нескольких шагах за хозяйкой, а она переходила от прилавка к прилавку, в основном интересовалась драгоценностями и шелками. Купцы пытались расхвалить ей свой товар. Наконец она жестом подозвала к себе Родри и показала на несколько серебряных брошек, украшенных полудрагоценными камнями.

– Я хочу купить подарок Диене. Как ты думаешь, ей понравится это, с большими кусочками бирюзы?

– Не представляю, хозяйка. Я ничего не знаю о драгоценностях.

– Тебе следует учиться. Это помогает судить о людях при первой встрече – я имею в виду их вкус, а не только то, сколько они могут позволить себе потратить. Но не думаю, что эти подойдут. – Алейна пошла дальше, жестом приказав рабу идти рядом с нею. – Конечно, у меня дома просто горы добра, которое мне подарил Поммейо, и кое-что из этого вполне прилично, но… – Внезапно на её лице промелькнула одна из её хитрых улыбок. – Нет, для них я придумала другое предназначение. Пошли со мной. Вон там ещё одна ювелирная лавка.

Этот ювелир оказался тучным мужчиной, который напомнил Родри Бриндемо. На каждой его руке была представлена поразительная коллекция безвкусных блестящих колец, на шее висело с дюжину кулонов. Среди его товара лежал один предмет, очень сильно отличающийся от других, – небольшая брошка, которая, казалось, просто звала Родри. Она была сделана в форме крошечной розы, в обрамлении тончайшего серебра, не более дюйма в длину, но такая живая, что, казалось, листья шевелятся на ветру. Алейна взяла её в руки.

– Странная вещь, – сказала она купцу. – Что это за сплав? Слишком твёрдый для чистого серебра.

– Не знаю, о великолепная. На самом деле я выиграл её в кости у человека, который сказал, что она из варварского королевства.

– В самом деле? Сколько ты за неё хочешь?

– Только два зотара – для такой красавицы, как вы.

– Бандит! Я дам тебе десять серебряных монет.

Они стали всерьёз торговаться. В конце Алейна получила брошь за двадцать серебряных монет, примерно шестую часть запрашиваемой цены. Вместо того чтобы дать продавцу завернуть брошь, она приколола её на тунику Родри, у воротника.

– Варварская безделушка для варвара, – сказала она и улыбнулась. – Мне нравится эффект.

– Спасибо, хозяйка. – Родри знал, что подобные подарки принадлежат ему навсегда, он может держать их у себя или когда-нибудь продать, если захочет. – Мне льстит, что вы так хорошо обо мне думаете.

– Ты знаешь, что это за металл?

– Да. У меня когда-то был нож, сделанный из того же материала. В дэверрийских горах живут маленькие человечки, которых называют карликами. Они живут в туннелях и делают ценные вещи из странных материалов, наподобие этого вида серебра. Некоторые их вещички обладают магическим действием. Может, и эта тоже, но мы этого не узнаем, если сама вещь не решит себя проявить магическим образом.

– Какой ты очаровательный, когда хочешь, – Алейна рассмеялась и протянула руку, чтобы похлопать его по щеке. – Какой милый рассказ! А теперь давай купим что-нибудь для Диены.

В конце концов она нашла пару длинных золотых серёг в форме небольших весел и объявила их подходящими. Родри взял свёрток и собрался занять место за хозяйкой, когда они выходили с рынка, но Алейна велела ему идти рядом с ней.

– Делать покупки было весело, но теперь мне все опять наскучило. – Она тихо вздохнула. – Как ты считаешь, мне следует выйти замуж за Поммейо?

Родри так удивился вопросу, что не смог правильно сформулировать ответ и вообще придумать, что ответить. Он только уставился на хозяйку, открыв рот, а она смеялась.

– Ну, думаю, он стал бы к тебе плохо относиться и слишком сильно интересовался бы Дисной, – наконец сказала Алейна. – Поэтому, вероятно, я не стану выходить за него. Кроме того, он иногда меня очень утомляет.

После этого Алейна пошла вперёд и разрешила Родри идти позади, пока они не добрались до паланкина.

Когда они вернулись в дом, Алейна закрылась в спальне с Дисной, в то время как Родри отправился в кухню готовить дрова к вечерней трапезе. Примерно через полчаса ворвалась Диена, серьги светились у неё в ушах. Они ей очень шли.

– Догадайтесь о новости! Все-таки хозяйка не выйдет замуж за этого ужасного Поммейо. Она собирается попросить госпожу Маллину поискать ей других ухажёров.

Остальные слуги встретили сообщение тихой овацией.

– Мои благодарности святой Зайосе, всем богиням многозвездного неба и Отцу Волн, – пробормотала Винсима. – Любой член семьи госпожи Маллины должен быть справедливым и щедрым человеком.

– Думаю, мы можем позволить себе немного больше вина за вечерней трапезой, – объявил Порто. – Чтобы поднять тост за богов, которые улыбнулись нам. Девочка, хозяйке что-нибудь требуется?

– Да, – Диена бросила взгляд на Родри и её улыбка как-то странно и резко исчезла. – Она хочет дать тебе поручение. Она сейчас у себя в спальне.

Родри предполагал, что ему потребуется отнести записку в дом Маллины, но когда зашёл в комнату, нашёл Алейну сидящей с видом беззаботной девочки на полу перед шкатулкой с драгоценностями. Родри в неуверенности застыл над ней, и хозяйка жестом велела ему сесть, указав на место тонкой рукой. Рядом с ней на подушке лежало несколько спутавшихся ожерелий с изумрудами и два тяжёлых золотых браслета.

– Поммейо подарил мне все это. Я хочу, чтобы ты отнёс драгоценности в подарок жрицам храма Селенты. У них там детский дом и они могут продавать эти вещицы, когда им потребуются деньги.

– Хорошо, хозяйка. А меня вы тоже отдадите? Алейна рассмеялась, развеселившись. Её смех звучал, как музыка.

– Не думаю, – она сжала своё лицо ладонями. – Ну, иди сюда. Поцелуй меня.

Родри был скорее потрясён, чем получил удовольствие, но, тем не менее, поцеловал её в губы.

– У тебя это получается гораздо лучше, чем у Поммейо. Да, я определённо думаю, что раб лучше, чем глупый хозяин. И мне больше нравится. – Алейна бросила взгляд на драгоценности рядом. – Они могут подождать.

В значении её слов и поступков ошибиться было невозможно, но Родри колебался. Интуиция подсказывала ему, просто кричала, что заводить такого рода интрижку небезопасно – как рабу, так и хозяйке. Хотя для хозяев самым обычным делом было спать с рабынями. И Родри также подумал, что подобное для раба, несомненно, хуже. «Я не хочу, чтобы в конце меня выпороли где-нибудь на площади».

– Как ты можешь быть таким стеснительным? – Алейна хитро улыбнулась ему. – Что же ты делал со всеми другим женщинами, которых показали плитки?

– Они не стояли так высоко надо мной, как вы. Вы владеете моим телом и душой.

– В таком случае тебе лучше сделать то, что я хочу, не так ли?

На этот раз она потянулась сама и поцеловала его. Жадность её губ, нежное тепло её тела и то, как она прижималась к нему, заставили Родри забыть об опасности.

С этого времени Алейна часто призывала его в свою спальню то под одним, то под другим предлогом, а иногда даже приказывала ему выскользнуть из своей кровати в комнате наверху ночью и присоединиться к ней. Тем не менее, большую часть времени она относилась к нему, как и раньше, – как к экзотическому слуге, которому нередко требуется дать пощёчину, чтобы научить чему-то. Хотя его радовала плотская близость Алейны, Родри искренне желал, чтобы эта связь никогда не начиналась. С одной стороны он чувствовал, что занятие любовью являлось ещё одной обязанностью хорошо обученного лакея; с другой – это угрожало его положению в доме. А что если хозяйка устанет от него и решит продать, чтобы её ничто не смущало? Хотя Алейна осознавала его неохоту, это скорее забавляло, чем раздражало её. Она любила приказывать рабу лечь в свою постель, а, оказавшись там, он уже не мог ей отказать.

Поскольку по ночам Родри тихо покидал комнату, которую делил с Порто, то не сомневался: Порто знает обо всем, что происходит в спальне хозяйки, как знала и Диена, хотя никто из них этого не показывал этого ни словом, ни жестом, ни смешком. Правда, один или два раза Родри случайно слышал, как Порто делал резкое замечание одному из других рабов, очевидно с целью удержать скандал в строгих рамках. Наконец Родри достаточно устал и решил открыто поговорить о происходящем, более того, он постоянно испытывал чувство стыда. Один раз во второй половине дня он перекладывал поленницу, когда Порто пришёл сообщить ему, что сегодня на ужин будут гости.

– Ты хорошо поработал здесь, под навесом, парень, и, боюсь, давно уже требовалось сделать это. Я становлюсь стар для такой работы. Ты хорошо выполняешь свои обязанности.

– Спасибо.

Порто напрягся и заморгал.

– О, клянусь Зейосом и всеми вашими богами! – выпалил Родри. – Неужели ты думаешь, что мне все это нравится? Я напуган до мозга костей!

– Ты разумный парень. Гораздо более трезвомыслящий, чем наша несчастная хозяйка.

– Скажи мне кое-что. Сколько проблем может из-за этого возникнуть? Я не хочу, чтобы меня забили до смерти на рыночной площади в назидание всем рабам на этом проклятом острове.

– Ну, прекрати, прекрати. Сомневаюсь, что дойдёт до этого. Алейна так богата, что никто не станет вмешиваться, даже брат её мужа. Без комиссионных, которые она ему выплачивает, он не сможет жить в комфорте. Но пойдут нехорошие разговоры, если новость распространится, а они всегда каким-то образом просачиваются наружу, не так ли? Какую бы осторожность мы ни проявляли… – Порто вздохнул и покачал головой. – Тебе лучше молиться всем Святым Звёздам, чтобы об этом никогда не услышал Поммейо. Конечно, умный человек может помочь богиням услышать свои молитвы.

– Не открывая рта и следя за каждым своим шагом?

– Именно так. И прилагая усилия, чтобы его все любили. Если кто-то из друзей хозяйки даст тебе чаевые, тебе следует подумать, как бы потратить их часть на Винсиму.

– Очень хорошо. И Диена никогда не потащит ничего тяжёлого наверх, пока я нахожусь поблизости.

В тот день, когда Джилл с Саламандром приехали в портовый город Дарадион, моросил холодный мелкий дождь. Поскольку было слишком поздно расспрашивать начальника порта о «Серой пустельге», путники нашли комнату в гостинице. Как только дождь прекратился, они отправились на вечерний рынок. Джилл находила сырую погоду такой приятной переменой, что была изумлена, слыша, как горожане горько жалуются на холод и сырость. Рынок оказался практически пустым: более половины прилавков оставалось незанятыми и очень малое количество покупателей спешили вдоль них с деловым видом.

– Ну, сегодня нет смысла давать представление, – мрачно заметил Саламандр. – Я и забыл, как люди Бардека относятся к такой погоде.

– Можно подумать, тут началась снежная буря, – Джилл остановилась, чтобы прихватить своего гнома, который плескался в грязной луже. – Как у нас с деньгами?

– Хватает, чтобы оплатить дорогу до Суртинны, но не первым классом.

– Это не имеет значения.

– Имеет. Да будь я проклят, если мне придётся провести много дней втиснутым в общий трюм вместе с торговцами и другим сбродом.

– В таком случае тебе лучше придумать представление, с которым выступить в дневное время.

– А это, моя красавица, отличная идея. Может сработать цветной дым. И я могу заставить нескольких сильфов пронести по воздуху шарф – будет выглядеть так, словно он летит сам. Люди, несомненно, подумают, что у меня к нему привязаны какие-то ниточки. А как насчёт таинственной музыки из невидимых источников? Есть возможности. Да, я вижу много возможностей.

Оставшуюся часть вечера Саламандр размышлял над новым представлением. Время от времени он производил какой-либо тревожный звук или наполнял гостиничный номер красным и зелёным дымом, но по большей части не мешал Джилл. К этому времени она уже приобрела определённую степень контроля над образами, достаточную, чтобы нехотя признать свою естественную склонность к этому занятию. Джилл вспоминала какой-то предмет и поворачивала образ туда и сюда, глядя на него со всех сторон и двигая таким образом, что, казалось, она вначале видит его сверху, потом снизу. Этим вечером девушка случайно обнаружила особенно интересный трюк. Она представляла небольшой кожаный мешочек, в котором Саламандр носил их деньги, и у себя в сознании положила открытый мешочек на стол, чтобы в него заглянуть. Внезапно Джилл почувствовала, что уменьшилась ростом – до всего нескольких дюймов – и стоит на столе, заглядывая в открытый верх мешочка, словно в пещеру. Она поразилась и тут же потеряла образ, но случившееся казалось ей достаточно важным, чтобы побеспокоить Саламандра, который производил эффект закатных облаков на потолке. Он позволил иллюзии рассеяться и внимательно выслушал Джилл.

– Это на самом деле настоящий прогресс, дикая голубка. Ты начинаешь подходить к важному этапу работы, поэтому теперь ни в коем случае не опускай руки.

– О, об этом не беспокойся. Это самое интересное, чем я когда-либо занималась в жизни.

Саламандр искренне удивился и отвесил челюсть.

– Ты считаешь это интересным? Слава всем богам, тебе определённо предназначено заниматься двеомером!

– Ну, не сами упражнения. Я понимаю, как они сводили тебя с ума. На самом деле я имела в виду все вместе, то, что случилось со мной этим летом. Я начинаю видеть, где… как… Проклятье, это так сложно облечь в слова! Но я думаю, куда может привести эта работа моего сознания, когда я кручу и верчу образами и… Ну, это подобно тому, как приехал мой папа и забрал меня из нашей деревни. Стоило проехать немного дальше – и там оказался целый мир, о котором я раньше никогда не знала.

К следующему утру дождь закончился, тучи рассеялись, и Джилл с Саламандром отправились в порт – к полукруглой скале, которая спускалась прямо к узкому пляжу с белым песком. Вдоль её вершины, расходясь лучами от огромного деревянного вытянутого здания со статуями по торцам, стояли многочисленные ларьки и прилавки.

– Это храм? – Джилл показала пальцем на дом.

– Да, он посвящён Далейю, Отцу Волн. Он является богом не только волн, но и всевозможных других вещей, включая, по какому-то странному выверту судьбы, рабов, к которым несправедливо относятся.

– Значит, в законе об этом есть какое-то положение?

– Конечно. Разве у крепостных в Дэверри нет прав, которые не смеет нарушать хозяин?

– Но крепостные – это не рабы.

– О, послушай! – Саламандр громко фыркнул. – Их нельзя продавать с их земель или разлучать с семьями. Да, это так, но разве они свободны? Ты шутишь, моя дикая голубка. Конечно, в Дэверри теперь нет такого большого количества крепостных, поэтому, несомненно, ты особо о них не задумывалась.

– Их и впрямь немного. А что, когда-то было много?

– В каждом феодальном поместье – по крайней мере, мне так говорили. Теперь в основном крепостных держит только король. Я не знаю, почему все так изменилось, но очень рад этой перемене. Ты знаешь, почему рабство такая плохая вещь, моя дикая голубка?

– Ну, это очень несправедливо.

– Более того. От этого люди привыкают быть жестокими и учатся оправдывать свою жестокость. Таким путём распространяется зло.

Саламандр говорил так тихо, без обычных шуток и ласковых слов, что Джилл была вынуждена вспомнить о настоящей силе, которая таилась под налётом его смехачества и фанфаронства.

Поскольку отплытие и прибытие всех судов открыто указывалось на доске перед конторой начальника порта, они с лёгкостью выяснили, что корабль под названием «Серая Пустельга» владельцем которого был некий Галейтрано, только что вернулся из плавания в Ронатон на Суртинне. После недолгих поисков они нашли самого Галейтрано, огромного, бронзового от загара человека с копной прямых чёрных волос, который сидел с несколькими членами своего экипажа в кабаке на краю рыночной площади. Он возвращался в Ронатон завтра, и у него было достаточно места для двух пассажиров и пары лошадей, в особенности, если эти пассажиры желали оплатить первый класс. Саламандр купил всем вина, рассказал пару смешных историй, затем заставил всех подолгу говорить о жизни в общем, и торговле морем в частности. Почти наугад или так показалось, капитан сам стал рассказывать им о неком Поммейо, частом пассажире, который в последний раз ехал с редким рабом из варваров.

– Он сказал мне также, что заплатил в два раза больше, чем стоил раб, только чтобы заполучить его для подарка женщине. Насколько я знаю, женщина, за которой он ухаживает, унаследовала очень большое состояние.

– О, значит именно поэтому он так далеко и ездит к ней, – небрежно заметил Саламандр. – Стало быть, она живёт в Ронатоне?

– Нет, – внезапно рассмеялся капитан. – Знаете что? Он никогда мне не говорил, где она живёт. Я только что сейчас сам это понял. Хитрая собака, этот Поммейо. Если знаешь богатую вдову, то её нужно придержать для себя.

– Я его не виню, но для нас это плохо, – Саламандр осторожно посмотрел на Джилл. – Мы могли бы использовать человека из Дэверри у нас в представлении. Он хорошо выглядел бы на сцене, в особенности, если он блондин.

– О, у того раба чёрные волосы, – сообщил Галейтрано. – Но я вижу, что ты имеешь в виду. Знаешь ли, это странно. Ты – второй, кто за последнее время спрашивает меня о рабах-варварах.

– В самом деле?

– Это случилось до моего последнего плавания в Ронатон, но тот парень был с островов. Не думаю, чтобы он упоминал своё имя. Странно, если об этом поразмыслить. Но в любом случае его интересовала покупка для перепродажи. Вроде бы он направлялся в Тондио. В любом случае, он не поплыл на моем судне, поэтому я о нем больше ничего не знаю.

После того, как все взяли ещё по кубку вина, на этот раз за счёт капитана, Саламандр сообщил, что они с помощницей должны готовить вечернее представление, пригласил всех приходить и ушёл, провожаемый весёлыми криками. Джилл продолжала улыбаться, пока они не добрались до улицы, но там её улыбка мгновенно исчезла.

– Пусть этот Поммейо замёрзнет в аду!

– Признаю, что я раздражён, рассержен и в плохом настроении из-за нашего дамского угодника. Однако вторая новость капитана ещё хуже.

– О так называемом работорговце, который спрашивал о варварах?

– Мне нравится это «так называемый», дикая голубка. Показывает, что ты слушала очень внимательно. Мне это совсем не нравится. Конечно, может быть и совпадением.

– Точно таким же совпадением, как отравление Бриндемо за день до нашего появления в Милетоне.

– Ты абсолютно права, к сожалению. Знаешь ли, когда мы вернёмся в гостиницу, я думаю, мне лучше осмотреться.

– Что? Если ты хочешь осмотреть город, зачем возвращаться в гостиницу?

– Временами бывают лучшие способы попутешествовать, чем топтать ноги, мой милый кулик. Ты никогда не видела, как Невин входит в транс?

– Ну, видела. Ты хочешь сказать, что тоже можешь это сделать?

– Могу и вскоре, несомненно, ты сама станешь этому учиться. Это одна из основных техник.

Джилл вся похолодела, от страха и возбуждения. Она предполагала, что способность Невина работать в состоянии транса является знаком высококвалифицированного мастера, а не простого ремесленника. Тем не менее, транс Саламандра не показался ничем выдающимся, когда она за ним наблюдала. Джилл стояла на коленях с одной стороны, а толпа любопытных Диких – с другой. Саламандр лёг на диван у них в гостиничном номере и скрестил руки на груди. Через мгновение, казалось, он заснул, веки были плотно сомкнуты, рот чуть-чуть приоткрыт, дышал он ровно и спокойно. Некоторое время Джилл наблюдала за ним, затем позволила своему сознанию блуждать, да так, что вскрикнула, когда Саламандр вдруг резко сел и заговорил.

– Мне это не нравится, Джилл. Мне это совсем не нравится.

– Что произошло?

– Ничего. Но там были… о, как мне их описать? Называй их следы следов. И ещё я видел одного особенного духа, который может ассоциироваться только с мастером чёрной магии, жалкую искажённую сущность. – Лицо Саламандра потемнело от злости. – Я хотел помочь этой сущности, но она была так испугана, что мне не удалось подобраться к ней близко. Она, очевидно, ассоциирует человеческие и получеловеческие души с болью и ничем больше. О, боги, как я ненавижу этих свиней! – Тряхнув головой, Саламандр встал, потянулся, затем улыбнулся и проскользнул под свою обычную маску радостного идиота. – А есть ли у нас вино, о, красивая служанка? Волшебник столько работал, что его сильно мучает жажда.

– Я принесу вино, но неужели ты хочешь сказать, что мастера чёрного двеомера находятся здесь, в Дарадионе?

– Ничего подобного, дикая голубка. Только один или два слабых слизня проскользнули сюда несколько дней назад. Хотя думаю, нам с этой минуты следует быть очень хитрыми. Очень-очень.

Когда Джилл легла спать, то долго не могла заснуть, её разум качался на грани сна. Она вспомнила Чёрное Солнце, эльфийскую богиню, которую они с Саламандром призвали, чтобы она стала свидетельницей их клятвы отомстить мучителям Родри. Казалось, это было много лет назад. Дома в Керрморе они торжественно поклялись смертью, держа в руках кубки с мёдом. Богине служили волки смерти, по крайней мере, так сказал Саламандр, и клятва пробуждала этих животных, заставляя бежать впереди них, участвуя в кровавой охоте. Джилл понравилась эта клятва, понравился образ высокой богини, которая стояла прямо, держа в руках эльфийский лук, с колчаном со стрелами у бедра. У её ног примостились два чёрных волка.

В сознании Джилл, вспоминавшей богиню и клятву, один из волков повернул голову и посмотрел прямо на неё. Легко вскрикнув, девушка полностью проснулась, раздражённая сама на себя за то, что позволила сознанию играть с ней такие шутки. Тем не менее, она прекрасно помнила картинку, а когда пришло время выполнять упражнения с ментальными образами, выбрала волка – но, к сожалению, не сказала Саламандру, что делает. Поскольку это были древние силы на астральной плоскости, образ построился поразительно быстро. С ним оказалось так легко работать, и Джилл решила продолжать использование его в своих тренировках.

Сразу после рассвета прохладным влажным днём «Серая пустельга» оставила причал в Дарадионе и вышла в море. Поскольку дул попутный ветер, примерно через час торгующая лесом баржа-паром отошла достаточно далеко, и берег скрылся из виду. Началась скука морского путешествия, которая всегда охватывала Джилл. В то время как Саламандр развлекал экипаж и других пассажиров своими рассказами, песнями и шутками, Джилл провела большую часть путешествия, во время которого ничего не происходило, работая с образом волка. Наконец в последнюю ночь на борту она на мгновение ощутила, что огромный волк лежит рядом с ней на койке и, казалось, она почти его видит. Хотя в конце практики Джилл провела обычный изгоняющий ритуал, волк явно не желал уходить.

Они добрались до Ронатона в середине солнечного утра и тут же покинули город по основной дороге, идущей вдоль побережья на юго-запад. Джилл с Саламандром ехали примерно два часа, пока, ровно в полдень, не оказались у небольшой рощицы с источником, выложенном камнями для удобства путешественников. Там они остановились, чтобы пораньше разбить лагерь и дать отдохнуть лошадям и мулу, которые все ещё нервничали после морского путешествия. В то время как Джилл разбирала их вещи, Саламандр отошёл на несколько ярдов и уставился в море. Когда вернулся, то тряс головой от расстройства.

– Я увидел Родри, хотя это принесёт нам мало пользы. Он сидит в каком-то погребе или чулане и расставляет большие глиняные сосуды, в которых, судя по виду, находятся консервированные овощи, и там ещё у стены стоят большие амфоры с вином. С ним вместе находится немолодой мужчина, который, похоже, командует. Боги, надеюсь, они не останутся там на целый день!

К этому времени они оба уже достаточно привыкли к бардекианскому обычаю спать днём. Путешественники разложили походные спальные принадлежности и легли на пару часов. Хотя Саламандр сразу же заснул, ярость Джилл вдруг ожила. Она думала о Родри, как часто делала, а потом разразилась слезами, в которых было больше огорчения, чем печали. Джилл злилась на все мрачные и магические события, которые их разделили. После того, как она перестала плакать, она отказалась и от попыток заснуть и начала думать о своём волке. Образ быстро выстроился у неё в сознании, и Джилл представила себе, как это мохнатое существо лежит у её ног.

Как учил её Саламандр, она использовала все свои органы чувств при построении образа; она представляла, что чувствует его запах, его вес у себя на лодыжках и его тепло через тонкое одеяло. И внезапно Джилл ощутила, как что-то щёлкнуло у неё в сознании. Сразу после того, как она полностью представила себе зверя, волк появился, несколько туманный, следует отдать должное, – и все же оживший образ действительно находился рядом с ней и жил вне её воли. Джилл поработала над его фокусировкой, чтобы он казался более твёрдым, сделала его блестящую шерсть гуще, представила зубы и высунутый язык. Затем она обратила внимание, что на волке надет золотой ошейник эльфийской работы, и внезапно испугалась, потому что ничего подобного не представляла. Огромная голова повернулась в её сторону, и тёмные глаза принялись её рассматривать. Только тогда Джилл поняла, что тонкая, туманная нить соединяет её солнечное сплетение с солнечным сплетением волка. Тем не менее, когда она пыталась прямо посмотреть на нить, та исчезала.

Волк потянулся, как настоящая собака, и встал. Хотя Джилл тут же начала изгоняющий ритуал, её слова и движения не имели за собой силы, поскольку, хотя она и испугалась, её очаровывало собственное создание. Волк в любом случае проигнорировал ритуал, просто обнюхал Саламандра и его одеяла поразительно реальным чёрным носом.

– Очень жаль, что ты ненастоящий. Я могла бы послать тебя найти Баруму.

Волк повернул голову и посмотрел на неё. Тогда Джилл обнаружила, что разговаривает с ним, запутанно лопочет о своей ненависти и обо всех обрывках информации о Баруме – кто он, как выглядит. Каким-то образом девушка поняла, что внешность Барумы не имеет для волка значения. Тряхнув головой, он перепрыгнул через неё, побежал в заросли деревьев и исчез.

В этот момент Джилл проснулась, или ей это показалось. Девушка мгновенно почувствовала себя не в своей тарелке, словно только что шлёпнулась на землю с высоты в несколько дюймов, её глаза были открыты и смотрели на заливающее лагерь солнце. «О боги и их жены! – подумала она раздражённо. – Значит, это был сон? Ну, может, так оно и лучше». Джилл встала и пока рылась в седельных вьюках в поисках еды, то обо всем забыла. Хотя она так устала, что чувствовала себя словно после кровопотери, Джилл объясняла это состояние долгими месяцами, прожитыми в постоянном напряжении.

Через несколько минут проснулся Саламандр, глаза у него оставались сонными, он зевал и, пошатываясь, отправился к источнику. Мужчина склонился, опустил голову в холодную воду, фыркнул, откашлялся, выругался, потом поднял голову и улыбнулся. Вода стекала у него с волос и намочила рубашку.

– Вот так гораздо лучше, – объявил он. – Я снова попытаюсь увидеть Родри. Рано или поздно он должен выйти из того проклятого погреба или чулана. Присоединяйся ко мне. Посмотрим, что ты сможешь увидеть.

Когда Саламандр обнял Джилл и очень крепко прижал к себе, она не осознавала его физического прикосновения, а только его ауру, чистую силу, накапливающуюся внутри его самой сущности и прорывающуюся наружу, как вода вырывается из земли.

– Сконцентрируйся на журчании источника и позволь себе немного расфокусироваться. Затем подумай о Родри.

Джилл долго ничего не видела, кроме прозрачной воды, бьющейся о камни. Затем внезапно она разглядела туманную, разорванную картинку среди пузырьков – Родри прокладывал себе дорогу по тому, что казалось рыночной площадью. В этом видении прилавки и сами торговцы дрожали и тряслись, как тряпичные знамёна на ветру, но образ Родри был плотным и не дрожал. Вначале он выглядел очень хорошо, загорелый, не похудевший. Он шёл широкими шагами и даже улыбался, когда здоровался с людьми, с которыми, как видно, был знаком. Когда Джилл уставилась на него с голодным любопытством, у неё возникло ощущение, что она приблизилась к Родри. Ей даже показалась, что она парит рядом с ним. Затем, когда он повернул голову так, что смотрел бы прямо на Джилл, если бы она на самом деле находилась там, девушка заметила в нем перемену. Не явную, нет, но какую-то расслабленность вокруг рта, замешательство во взгляде. Даже когда Родри улыбался, чего-то не хватало. Где жизнь, которая обычно горела у него в глазах, улыбка, которая могла заставить ораву мужчин хохотать в ответ? Или то, как Родри умел тряхнуть головой, как он гордо держал плечи? Все в нем говорило: вот он, воин, опасный, но человек чести, рождённый командовать! Джилл почувствовала, как все внутри у неё сжимается, когда поняла, что ментальная рана получилась такой же явной и болезненной, как физическая.

– Я знаю это место, – прошептал Саламандр. – Эти побелённые стены и розовые камни, и вид на горы с рыночной площади. Это… Вилинт, клянусь богами!

Его победный крик нарушил видение. Саламандр отпустил Джилл, опустился на корточки и улыбнулся ей. Правда, улыбка резко исчезла, когда он увидел выражение её лица.

– Саламандр, он поправится, не правда ли? Мы можем для него что-нибудь сделать? Мы можем его вылечить? Можем?

Рот Саламандра был таким же расслабленным, как и у его брата, и он долго молчал.

– Саламандр!

– Я не знаю, дикая голубка. Я в самом деле не знаю. Мы сможем отвезти его домой к Невину. Там также есть Адерин. Я уверен: Адерин приедет в Элдис помочь. – Снова повисла напряжённая тишина. – Но я не знаю.

Джилл закрыла лицо руками и заплакала. Когда они тронулись в путь, она думала уже только о мести.

Хотя до Вилинта оставалось около шестидесяти миль, примерно три дня пути, Саламандр решил, что им лучше подбираться обходным путём. В первый день они направились строго на запад, следуя вдоль реки, в небольшой городок Андирру, в котором имелось только две гостиницы. Обе, к ужасу Саламандра и облегчению Джилл, средней цены и качества. Однако выступление фокусников имело большой успех, так как через Андирру проезжало мало странствующих артистов. Глава местной гильдии купцов даже пригласил их к себе домой на обильный ужин, чтобы познакомить с высокопоставленными горожанами. Это была идеальная возможность для Саламандра осторожно задать вопросы о том, можно ли где-нибудь приобрести экзотических рабов-варваров. Хотя купец не знал ни про одного такого раба, он заметил, что один работорговец, проезжавший через их городок на пути в Тондио, задавал ему тот же вопрос – это случилось всего неделю назад.

После того, как они опять оказались вдвоём в своём гостиничном номере, Джилл спросила Саламандра об этом таинственном торговце. Это ли самый это человек, про которого они слышали в Дарадионе?

– Почти уверен, что тот самый, готов биться об заклад. Но как странно! Если он задаёт вопросы купцам, то, значит, не владеет дальновидением! Конечно, если он никогда не встречался с Родри раньше, то дальновидение не поможет, но почему тогда Тёмное Братство послало такого человека?

– Не исключено, он просто торговец. В конце концов, он может вообще не иметь никакого отношения к Тёмному Братству.

– Тогда откуда взялся несчастный маленький дух, которого я видел в Дарадионе? О, не знаю, Джилл! Боги, я чувствую себя, как фермерша, которая пытается загнать всех кур в курятник. На каждую, которую удалось загнать, две опять выбегают наружу!

Когда Барума в первый раз увидел волка, то не обратил на него внимания, потому что остановился в гостинице, владелец которой держал свору охотничьих собак. В это время Барума путешествовал по горной местности в северной Суртинне, пробираясь поближе к изолированному поместью Старца, но не особенно торопился, чтобы у кровавой гильдии было время заново захватить Родри. Барума остановился на ночь в небольшом городке в нескольких милях к востоку от Вардета. Как раз когда начали спускаться сумерки, он пересекал двор на пути в свой номер после ужина в городе, и именно тогда в первый раз увидел большую чёрную собаку в дальней части прилегающей к гостинице территории. Она стояла и наблюдала за тем, как он поднимался вверх по лестнице. Это обстоятельство не имело совершенно никакого значения, или, по крайней мере, Барума так тогда считал. Позднее тем вечером он услышал, как в дверь к нему царапаются, и различил собачий вой, но проигнорировал их. Через несколько минут в коридоре раздались человеческие шаги, при их приближении царапанье прекратилось, словно собака ушла вместе с хозяином.

Однако в следующий раз Барума понял правду. Он добрался до Вардета и остановился в дорогой гостинице почти в самом центре города, у площади Правительства. Это было крупное заведение, где большие собаки совсем не приветствуются. И снова в сумерках он пересекал окружённый стенами сад, когда увидел чёрную тварь, пьющую из выложенного плитками фонтана. На этот раз Барума ясно рассмотрел, что это никакая не собака, а огромный волк. Когда зверь поднял голову и посмотрел на Баруму, с его челюстей не падало ни капли воды. Барума сразу же поднял руку и нарисовал в воздухе знак, отпугивающий нечистую силу, но волк не заметил этого. Зверь откинул голову назад и беззвучно завыл, затем прыгнул на Баруму, щёлкнул зубами и исчез также бесшумно, как и появился. Дрожа, Барума поспешил к себе в номер. Он как раз запирал за собой дверь, когда посмотрел в номер и увидел устроившегося на диване волка.

– Убирайся!

Здесь, в уединении собственного номера, он мог полностью провести ритуал, обеспечивающий исчезновение нежелательной сущности, и на этот раз волк на самом деле исчез, как только Барума завершил ритуал – с последним словом. Но вернулся на рассвете. Когда Барума открыл глаза, то обнаружил, что волк стоит у него на груди и бесшумно рычит ему в лицо. С трудом подавив желание закричать, Барума сел и опять начал ритуал. Волк оказался таким тяжёлым, когда Барума скидывал его с себя, что торговец понял: зверя послал кто-то, по-настоящему владеющий тёмным искусством. В созданную мыслью форму вложили много силы. Барума был уверен: волка послал кто-то из его врагов в кругах посвящённых или тех, кому только предстоит стать посвящёнными, которые собирались вокруг чёрного двеомера, как мухи вокруг навоза. В конце концов, его соперники должны попытаться вывести его из соревнования точно так же, как он должен попытаться превзойти их. Барума сконцентрировался, чтобы тщательно провести изгоняющий ритуал полностью, до последнего, а когда закончил его, также запечатал себя астральными печатями.

Тем не менее, в сумерках волк вернулся. На протяжении следующих нескольких дней он следовал за Барумой, куда бы тот ни шёл, игнорируя мощные проклятия Тёмными Именами, угрозы демонами и полным уничтожением. Хотя волк ни разу не пытался причинить ему физический вред, тем не менее, он пугал Баруму, появляясь на каждом углу или топая за ним по тёмным улицам. Временами волк вторгался ему в сны, иногда – в его практику двеомера. Наконец Баруме пришло в голову, что волк – это в некотором роде шпион, которого послала фракция постоянно враждующих между собой членов Тёмного Братства. Если Главный Ястреб хотел знать, что задумал Старец, то и другие могут этого хотеть. Этим вечером Барума достал свою чернильницу со священными чёрными чернилами, вылил их в специальную серебряную чашу, помеченную по кругу мрачными сигилами, и попытался связаться со Старцем, чтобы рассказать тому о нежелательном спутнике.

Хотя Баруме ещё предстояло стать членом Внешнего Круга, он совсем не был начинающим и вошёл в контакт практически сразу же. На поверхности чернил появилось лицо Старца, оно слегка дрожало – в холодную погоду Старец страдал параличным подрагиванием. Пока Барума рассказывал ему о происходящем, Старец слушал с полуприкрытыми глазами.

– Ты правильно сделал, что сообщил мне об этом, – наконец сказал Старец. – Я уже какое-то время подозревал, что кто-то ещё идёт по следу Родри, и твоё сообщение подтверждает мои подозрения.

– В самом деле? – Барума слегка похолодел – ему следовало знать, что даже Главный Ястреб не может скрыть предательство от Старца. – Ну, разумно предполагать, что они же и послали этого волка.

– Может, это и волк, но они – собаки, даже щенки, – казалось, Старец посмеивается про себя. – Они недооценили меня, друг мой. Раз я выгляжу, как толстый слизняк на листе в саду, они думают, что я провожу дни, ползая в слизи. Но сильный человек все ещё живёт в этой отвратительной оболочке, и они, несомненно, обнаружат это, раньше или позже.

– Вы не думаете, что этого волка прислал наш старый враг? Тот, которого мы называем «никто»?

– Нет, нет, нет, дурак! Идиоты, которые следуют мягким светлым двеомером, никогда не сделают ничего подобного, – Барума почувствовал, как разум Старца выделил презрение. – Их мелочные маленькие запреты подходят для женщин и рабов и никого больше! Но довольно! Если у нас есть враги, то нам лучше не рисковать, чтобы нас не услышали. Попытайся добраться до меня поскорее и удостоверься, что за тобой никто не следует. Я лучше подожду тебя, чем вскоре после тебя дождусь не тех людей.

– Конечно. Я буду очень осторожен.

Барума вышел из контакта и позволил себе улыбнуться. Быть осторожным, да? Сам Старец только что дал ему хороший повод отложить путешествие в поместье. Он чувствовал себя великолепно, и был очень доволен, пока не повернулся и не увидел волка, который жевал один из его вещевых мешков. Барума подпрыгнул, как испуганный ягнёнок, и вскрикнул вслух.

Джилл с Саламандром прибыли в Вилинт на следующий день во второй половине дня. Им едва хватило времени до заката, чтобы снять номер в лучшей городской гостинице. Этим вечером, когда они отправились на рыночную площадь, чтобы договориться с людьми архонта о представлении, Джилл постоянно посматривала по сторонам в поисках Родри. Хотя она хотела стучаться в каждую дверь и спрашивать его в каждом доме, Саламандр требовал от неё терпения.

– У меня есть план, дикая голубка, очень хитрый, тайный и, как я надеюсь, верный.

– Послушай, эльф! Знаю я твои жалкие планы. Всегда требуется вечность, чтобы они привели к результату.

– Не вечность. Просто приличный промежуток времени. Джилл, поверь мне ещё раз, а? Если мы поспешим, то можем все испортить. Пока у нас нет ни малейшего основания думать, что чёрный двеомер осознает наше присутствие на этом уважаемом архипелаге, в то время как мы были предупреждены об их присутствии. Чем дольше такое положение вещей сохраняется, тем счастливее, а на самом деле здоровее мы останемся.

– Ну, ты прав. Но если мы не найдём Родри за неделю, то я начну задавать вопросы.

– Справедливо. Пусть будет неделя.

По крайней мере два раза в неделю одна или другая подруга Алейны приглашала её к себе для предсказания судьбы. Хотя все женщины в её окружении по-любительски занимались астрологией, плитками и другими формами гаданий, только у неё был настоящий талант. Женщины воспринимали эти сеансы крайне серьёзно, хотя Алейна по большей части предсказывала малозначительные события, такие, как письмо от старого друга или приезд родственника. Женщины надеялись, что она увидит возможность романа, поскольку в Бардеке богатые замужние женины часто вступали в любовные связи, и никто их за это не осуждал – при условии, что они не бросали детей и не тыкали мужу в нос любовником. Поскольку эти любовные приключения являлись их главной забавой, то они часами склонялись над плитками, пока Алейна изучала их на предмет возможности такого романа.

Однажды, во второй половине дня, Маллина попыталась прочитать значение плиток Алейны для неё самой, когда они обедали ещё с одной подругой, Элдани, матроной примерно возраста Маллины. После того, как Алейна выбрала плитки, женщина более старшего возраста долго хмурилась, глядя на них, затем сказала несколько обрывистых фраз, очевидно выученных наизусть, не вникая в сущность.

– Валет птичьей масти – это удача, но он лежит рядом с тройкой копий, поэтому с изъяном. Прости, Алейна, но у меня просто нет твоего таланта.

– Требуется практика. Этого довольно, чтобы сложить рассказ из увиденного. Ты можешь вставлять то, что знаешь обо мне и так, чтобы немного расширить трактование.

Маллина снова нахмурилась, глядя на плитки, робко произнесла ещё несколько готовых формулировок, затем вздохнула.

– Я просто не могу найти никаких связных трактований. Я чувствую себя такой эгоисткой. Вот ты всегда объясняешь нам значение нашего расклада, но твоим никто никогда не занимается. А себе ты можешь гадать?

– Не очень хорошо.

– Может, этот волшебник с рынка предсказывает судьбу, – вставила Элдани. – Вы случайно не слышали?

– Я даже не знала об его существовании, – сказала Алейна.

– Судя по всему, у него очень интересное представление. Мой муж видел его вчера вечером, по пути на собрание гильдии. Этот волшебник смешно выглядит в длинном красном одеянии и способен на различные поразительные трюки.

– Я слышала об этом, – сообщила Маллина. – Повариха была в большом возбуждении, когда вернулась домой с рынка. Колдун, как она сказала, может заставить огонь выпрыгивать у него из ладоней, а потом зажигать свет различных цветов. Ясно, что он делает это при помощи каких-то порошков и химикатов, но, как сказала повариха, эффект очень интересный и выглядит это красиво.

– Конечно, красиво ночью, – согласилась Алейна. – Может, я схожу посмотреть.

– Алейна! – Маллина пришла в ужас. – Ты не можешь отправиться туда вечером, когда там толпа простолюдинов!

– Почему нет? – улыбка Элдани стала хитроватой. – Наша Алейна любит демонстрировать смелость.

Алейна улыбнулась в ответ.

– Почему нет? Я слишком молода, чтобы разрисовывать коврики с утра до вечера, как ты, дорогая.

Маллина склонилась вперёд, размахивая руками.

– Может, нам всем следует сходить посмотреть на волшебника? Взять сопровождающих, тогда это будет нормально.

– Наверное, – сказала Элдани. – Или Алейна возьмёт с собой своего лакея?

Родри почувствовал, словно его ударили в живот. Выражение лица Маллины стало таким яростным, что Элдани сжалась и отпрянула назад.

– Посещение представления даст нам новый повод для размышлений, – заметила Маллина.

– Да, конечно, – Элдани заставила себя улыбнуться. – О, я знаю! А что если мы организуем вечеринку и наймём волшебника, чтобы выступил перед нами?

– Прекрасная идея! – Маллина ухватилась за перемену темы. – Если не будет дождя, то он может выступить в саду. Представление будет великолепно смотреться среди деревьев. Я уверена, он придёт, если я предложу ему достаточно денег.

– Это определённо даст нашей дорогой Таннилан тему для размышлений, – сказала Алейна. – Помните этих ужасных акробатов, которых она нанимала для своей последней вечеринки?

– А потом задирала нос!

Три женщины забыли про плитки, склонились над столом и стали планировать вечеринку.

– Он почти свёл меня с ума – вот и все! – Хотя Барума и пытался произвести впечатление человека, который спокоен и держит себя в руках, он знал, что у его ментального образа злое выражение лица и он рычит. – Каждый раз, когда я поворачиваюсь, я вижу, как это порожденье демонов оскаливает на меня пасть.

– Он может причинить тебе вред? Укусить? Задрать? – спросил в ответ Старец.

– Не знаю. Но он не поддаётся ни одному из изгоняющих ритуалов, которые я проводил.

Лицо Старца, плавающее на тёмной поверхности чернильной жидкости, используемой для телепатических сеансов связи, стало задумчивым.

– Значит, его отправил по-настоящему сильный человек, а не один из твоих соперников. Этого я и боялся. Некоторые из моих противников в Братстве знают, что я занимаюсь важной работой, и очевидно пытаются помещать. Когда ты вернёшься, мы кое-что сделаем и проследим за этим волком до его логова. Будет весьма любопытно выяснить, кто окажется поблизости от этого зверя. А пока воспринимай его как проверку твоего мужества.

Взмахнув рукой, Старец прервал контакт, и ничто из того, что мог сделать Барума, не вернуло его назад.

На протяжении нескольких дней в дом Алейны прибывали послания от Маллины, одно за другим. Да, волшебник согласился выступить, да, он предсказывает будущее. Кстати, Маллина собирается надеть голубое платье, поэтому если Алейна выберет для себя другой цвет, то с её стороны это будет мило. Накануне вечеринки хозяйка отправила Родри на рынок, чтобы заполнить пузырёк её обычными духами. Когда он пробирался между прилавками, то слышал, как многие люди обсуждают Великого Криселло и его удивительное представление.

– Да будь я проклят, но ума не приложу, как он это делает, – говорил торговец духами. – У него есть помощница, которая кажется скорее напарницей, а не рабыней, и две большие жаровни, где горят благовония. Должно быть, он пользуется химикатами.

– Уверен в этом, – объявил продавец фруктов – его сосед по прилавку. – Говорят, если отправиться на один из больших рынков на побережье, то можно накупить много странных вещей. Хотя на самом деле поразительно, как он выстреливает голубыми языками пламени прямо из кончиков пальцев. Довольно рискованно, если подумать.

– Мне интересно было бы на это взглянуть, – сказал Родри. – Вероятно, он неплохо зарабатывает.

– О, клянусь бородой Отца Волн! Неплохо зарабатывает? Они с девчонкой-варваркой остановились в гостинице «Семь Ламп», вот как неплохо!

Это произвело на Родри должное впечатление, и он тихо присвистнул, затем случайно бросил взгляд вниз и увидел серого гнома в нескольких футах от своих ног. Маленькое существо глядело на него неотрывно, а когда Родри тронулся с места, последовало за ним, вначале робко, а затем более уверенно. Наконец оно схватилось за подол его туники и стало приплясывать. Родри огляделся вокруг, увидел, что никто не смотрит в его сторону, и присел на корточки, словно пытаясь поправить застёжки на сандалиях.

– Ты определённо выглядишь знакомым, маленький брат. Разве я в последний раз не видел тебя в Дэверри? Хотя не помню где.

Гном в отчаянии схватился за голову и исчез.

На закате в день вечеринки Родри сопровождал паланкин хозяйки к дому Маллины. Пять других паланкинов уже находились там, и носильщики сидели рядом с. ними под внимательным взглядом привратника Маллины и одного из её лакеев. Хотя Родри предпочёл бы остаться с ними, подальше от любопытных глаз женщин из общества, Алейна приказала ему идти вместе с ней.

Маллина на сей раз превзошла себя. По всему саду светились небольшие масляные лампы, последние в сезоне цветы оплетались цветными лентами. Повсюду бродили нарядные люди, они разговаривали и смеялись, рассаживаясь по небольшим скамьям рядом с импровизированной сценой, закрытой красно-золотым занавесом. Были также приготовлены две латунные жаровни. Родри заметил, что многие гости внимательно осматривают его, и сильно занервничал, размышляя, станет ли хозяйка настаивать, чтобы он сопровождал её, как свободный человек. Когда они проходили мимо очередной группы любопытных, Алейна специально сказала ему – громко и отчётливо, – что он должен помочь поварихе Маллины с ужином. До того, как Алейна успела изменить приказ, Родри скрылся в безопасной рабской части усадьбы.

Кухня представляла собой сумасшедший дом. Там стоял густой пар, распространяющий великолепный аромат. В одном углу два раба судорожно раскатывали тесто и выкладывали на противень небольшие рулетики. На огромной плите стояли большие котлы, где тушились овощи, приправленные специями. Повариха носилась взад и вперёд, мешая их, снимая пробу с одного блюда, добавляя что-то в другое, и все это время выкрикивая через плечо приказы. Её помощники резали фрукты, наполняли миски приправами, посыпали сахарной пудрой пирожные и раскладывали сладости и орехи по блюдам и подносам. Родри увидел, как снаружи двое мужчин жарят на открытом огне целого поросёнка.

Повариха бросила взгляд на Родри, откинула со лба потные волосы и показала на амфору высотой в четыре фута, стоявшую у двери.

– Ковшики вон на той маленькой полке. Неси вино к сервировочному столику. Кубки уже там.

При помощи мальчика Родри вынес амфору из кухни в сад и установил её в клумбе рядом со столом. Тут же появились гости, с готовностью протягивая руки за кубками. Следующий час Родри был занят, разливая вино, и не беспокоился о приличиях. Но у него было время заметить, что целая орда Диких материализовалась вокруг него. Они казались чем-то истерически возбуждёнными, прыгали вокруг, дёргали его за тунику, забирались под стол и выпрыгивали оттуда, и даже иногда щипали кого-то из гостей. После того, как еда была подана и всех обслужили, Родри нашёл серебряный графин, наполнил его и ходил по саду, подливая вино в кубки гостей. Он нашёл Алейну беседующей с братом мужа и его женой. Когда Родри наливал вино, хозяйка едва посмотрела в его сторону, протянув кубок на высокой ножке просто автоматически. Дикие плясали вокруг него.

Внезапно прозвучал гонг. С весёлой улыбкой на сцену вышел муж Маллины и объявил, что Великий Криселло с Крайнего Севера готов начать выступление. Гости смеялись и суетились, рассаживаясь по местам. Родри отправился назад, к сервировочному столику, который находился недалеко от сцены. Правда, оттуда видна она была сбоку. Он налил себе вина, затем присел на угол стола в толпе Диких, как раз в тот миг, когда красно-золотой занавес раскрылся и появился стройный мужчина в длинном красном одеянии. Его волосы были светлыми, как отсчёт луны, а глаза – туманно-серыми. Родри выругался вслух.

– Клянусь богами, – прошептал он по-дэверрийски. – он, по крайней мере наполовину, эльф.

Дикие согласно кинули и прижались к нему поближе, когда целая стая подобных им существ материализовалась на сцене так внезапно, что Родри даже огляделся, опасаясь, не заметили ли их остальные зрители.

– Я – Криселло! Хоть я и великий волшебник, но в сравнении с высокопоставленной почтённой публикой, собравшейся здесь, я – просто скромный нищий. – Артист низко поклонился. – Благодарю за оказанную мне честь, о которой не смел и мечтать! За то, что вы любезно согласились разрешить мне представить вам мои маленькие чудеса!

Он выпрямился и махнул рукой на первую жаровню. Красные языки пламени взметнулись вверх и задержались перед тем, как опуститься вниз. Угли теперь только мерцали красным. Одна из зрительниц взвизгнула, затем подавила в себе крик.

– Не бойтесь, уважаемые! Вы видите только, как варвар показывает маленькие, очень маленькие секреты магии с дальнего, дальнего севера. – Волшебник снова взмахнул рукой, и на второй жаровне взметнулись золотые языки пламени. – А теперь позвольте мне представить мою прекрасную помощницу-варварку, принцессу Джиллианну.

Под звук аплодисментов красно-золотой занавес снова раздвинулся, и на сцену вышла блондинка в тунике из золотой парчи, перетянутой на поясе ремнём, на котором висели меч, выглядевший настоящим, и серебряный кинжал. Родри узнал рукоятку, как только на неё упал свет лампы, у него перехватило дыхание, в голове появилась странная тяжесть. Он заставил себя взглянуть ей в лицо. Каким-то образом он знал, что это она, что на сцене стоит Джилл и отсутствующе улыбается, а её пронзительные голубые глаза в отчаянии осматривают толпу. Она все улыбалась речам мага, когда тот играл с шарфами то одним способом, то другим. И вот она поворачивается и смотрит прямо на Родри….

На мгновение улыбка застыла у неё на губах, когда она с трудом сдержала возглас, потом девушка отвернулась, продолжая улыбаться.

Родри стало трясти. Он не в силах был остановить дрожь. Он не мог сказать, кто эта женщина и почему он её любит. И неважно, помнит он или нет, кто она такая. Его покрыло холодным потом, неприятные струйки одна за другой сбегали у него по спине. Дикие собрались вокруг, дружески хлопали его, гладили, их сморщенные маленькие личики выражали беспокойство. Родри осторожно соскользнул с угла стола и, шатаясь, отправился к окружающей сад стене. Там опустился на землю, надеясь, что здесь никто не увидит, как он дрожит. Он только-только начал брать себя в руки, когда вспышка света со сцены заставила его поднять голову. Криселло танцевал и кружил по сцене, воздев руки над головой, над ним взрывались шары цветного света, красные, золотые, пурпурные, небесно-голубые, летали молнии, световые полосы, и все сопровождалось серебряными искрами и слепящими белыми вспышками. Толпа смотрела, открыв рты. Зрители вскрикивали, как дети, в то время как Дикие проносились через сцену как раз вовремя, в соответствии с музыкой волшебника. А он исполнял заунывные песни на высокой частоте – военные песни эльфов.

Хотя Родри снова начало трясти, он был очарован, он чувствовал, что превратился в камень, а его глаза навечно прикованы к этой крошечной сцене, где эльфийский двеомер наполняет мир искусственными звёздами и массивными радугами, простынями туманов белого цвета, где выстреливают миниатюрные молнии и грохочет гром. Родри услышал, как у него в голове кричит голос: «Это реально, все это – настоящий двеомер! Неужели эти дураки не знают, что они видят?» Очевидно, нет, потому что толпа смеялась и хлопала в ладоши, выкрикивала слова одобрения, и хохотала, пока волшебник плясал и творил чудеса.

Теперь сцена превратилась в ад из иллюзорных языков пламени. Все они были или красными, или золотыми. В середине всего это стояла Джилл, не двигаясь, скрестив руки на груди. Улыбка сошла с её лица-, губы были сжаты в ярости, которую она сдерживала с трудом, когда смотрела через сад. На мгновение Родри увидел гигантского волка, появившегося рядом с ней, затем зверь исчез в бирюзовом дыму. Родри больше не мог на это смотреть. Он опустил голову на колени и просто дрожал, пока представление не закончилось под гром смеха и аплодисментов.

Когда зрители прекратили хлопать в ладоши, Родри услышал раздражённые голоса, требующие вина. Нужно было вставать и обслуживать господ, но все, что он мог сделать, – это крепче обхватить руками колени и дрожать, дрожать… Родри в ужасе вспоминал другую ночь, когда точно так же сидел, в такой же позе, и дрожал. Родри знал, что тогда чуть не умер за Джилл, каким-то образом защищая её от оскорбления, после чего его чуть не повесили. Но он не мог вспомнить детали. Затем рядом с собой он услышал женский голос, в котором звучало беспокойство.

– Алейна, иди сюда! – это, нависая над ним, говорила Маллина. – Твой лакей заболел. Мальчик, скажи мне, где болит. Живот?

Мысль о том, что у него болит живот, показалась такой нелепой, что все очарование развеялось. Родри чувствовал, как у него по щекам и шее стекает холодный пот. Он с трудом поднял голову и посмотреть на неё.

– Я не заболел, госпожа Маллина, – в горле у него пересохло, и он хрипло выдохнул слова. – Разве вы не видите. Это же настоящая магия. Это все настоящее.

– О, персты Баки! – какой-то мужчина рассмеялся. – Да бедный парень напуган до смерти! Он подумал, что один из варваров показывал на сцене подлинную магию. Не беспокойся, парень. Мы не позволим ему сжечь тебя на колдовском огне.

Когда все засмеялись, Родри попытался подняться, но Маллина толкнула его назад удивительно сильной рукой.

– Не надо смеяться над парнем, Тралино! Он никогда не преодолеет страх, если вы все будете над ним смеяться. Вон там Принна. Принна, ты меня слышишь? Иди сюда и разливай вино, девочка. Гости ждут. А теперь, Родри, послушай меня. Ничего такого, как настоящая магия, не существует, поэтому ты в полной безопасности.

– Да, глупенький, – это уже говорила Алейна, которая улыбалась, глядя на него сверху вниз и держа в руке кубок с вином. – Отдохни немного. В любом случае мы вскоре пойдём домой. Тут нет никакой опасности.

– Дорогие гости, пожалуйста, выпейте вина и отведайте десерт, – голос Маллины звучал, как приказ. После того, как гости разошлись, она повернулась к Алейне и прошептала: – Бедный парень! Интересно, чем это вызвано? С ним никогда не случалось ничего подобного?

– Ничего. Я…

Лёгкий ветер принёс запах благовоний и духов, послышался шорох длинных шёлковых одежд, и волшебник Криселло оказался в их кругу. Его бледное лицо светилось от пота.

– Мои дорогие дамы! – он улыбался и кланялся. – Вы выглядите тревожно. Словно вас что-то сильно беспокоит. Что случилось? А, я вижу человека из Дэверри, и бедняга выглядит испуганным. Он просто в ужасе! Он узнал настоящую магию, когда её увидел.

– О, богини! – рявкнула Маллина. – Не надо снова начинать, пожалуйста! Пожалуйста, скажите ему, что вы просто показывали фокусы!

– Госпожа, я сделаю ещё лучше.

Когда волшебник склонился рядом с Родри, тот посмотрел ему в глаза и спросил по-дэверрийски:

– Это ты забрал у меня Джилл?

– Ага – произнёс маг на том же языке. – Значит, кое-что ты все-таки помнишь. Нет, это был не я. Клянусь тебе богами своих людей, что я – только друг Джилл и ничего больше. А теперь ты на какое-то время забудешь о Джилл. Забудешь до того, как завтра увидишь солнце. Затем ты вспомнишь все. Все.

С туманной улыбкой на устах Криселло положил одну руку с длинными пальцами на лоб Родри. Родри почувствовал тепло, ощутимое сильное тепло, которое, казалось, проникало ему в сознание сквозь лоб, затем распространялось, текло вниз по шее, позвоночнику и по плечам. Дрожь прекратилась, и он улыбнулся, размышляя, что же могло его так сильно расстроить. Удовлетворённый, Криселло снял руку.

– Хозяйка, простите меня, – пробормотал Родри. – Не знаю, что на меня нашло.

– Ужас, мальчик, и предрассудки, – Маллина улыбнулась ему так, как мать улыбается сыну. – Если ты во что-то долго и искренне веришь, это становится для тебя реальностью. Несомненно, твоя мать набила твою бедную голову рассказами о ведьмах и колдунах. В твоей дикой стране они, вероятно, казались вполне реальными. Алейна, мне в самом деле нужно идти проверять, что десерт правильно подан.

И она быстро ушла – несомненно, чтобы не позволять себе думать о том, как это вышло, что фальшивый колдун смог так быстро и магически успокоить раба. Однако Алейна осталась, крепко сжимая кубок с вином обеими руками. Криселло поклонился ей, шёлк зашелестел.

– Госпожа, как мне сообщили, вы очень хотите, чтобы вам предсказали судьбу. Мне прийти к вам завтра утром?

– Да, – Алейна говорила обычным голосом, в нем даже звучали весёлые нотки, словно ей было забавно, хотя это совсем не вязалось с благоговейным трепетом в глазах – За два часа до полудня будет прекрасно, если это вам удобно.

– Госпожа, выполнить простой женский каприз такой женщины, как вы, – для меня наивысшее удобство, – Криселло снова поклонился, затем повернулся, чтобы скрыться в толпе.

Мгновение Алейна смотрела ему вслед, затем повернулась к Родри:

– Ты теперь можешь идти?

– Думаю, да, хозяйка. Мне на самом деле очень жаль…

– Не нужно извиняться. – В голосе больше не было ничего от тона утончённой светской дамы. – Я сама испугалась. Я верю тебе, Родри. Я тоже думаю, что это настоящая магия. Мне просто нужно было притворяться перед Маллиной.

От удивления Родри поднялся на ноги. Тогда он понял, что лечение колдуна прекрасно сработало – он не чувствовал никакой усталости, не было и следов ужаса. И тогда он ещё более уверился в том, что магия этого человека – истинная.

– Ты определённо оказался в моей жизни неким странным кораблём, появляющимся из тумана, – продолжала Алейна. – Кораблём, который ведёт за собой разнообразные ещё более странные вещи. – Она огляделась вокруг, удостоверилась, что остальные гости перебрались в другую часть сада, словно ведомые неким подводным течением, как это часто случается во время многолюдных вечеринок, потянулась к его губам и поцеловала. – Я хочу домой.

Когда она поцеловала его во второй раз, его голод и сильное возбуждение оказались пугающими.

– Как хотите, хозяйка. Конечно. Мне пойти приготовить паланкин?

– Да. А когда вернёмся домой, не очень долго задерживайся. Сразу же приходи ко мне в комнату.

– Пожалуйста, не говорите таких вещей здесь.

– Не будь занудой! – Она дала ему пощёчину. – Готовь паланкин. Я встречусь с тобой у ворот.

К тому времени, как они добрались до её дома, не спал только сонный привратник, который их дожидался. Родри отправил его в постель, затем сам запер мальчиков – носильщиков, убрал в шкаф в кухне эбеновый посох и кнут. Мгновение он стоял в погруженной в тишину кухне, наблюдал за тусклым мерцанием потушенной плиты и наслаждался минутным спокойствием перед тем, как медленно и неохотно отправиться в комнату хозяйки.

Но её вид развеял дурное настроение, и всякая неохота пропала. На ней была только тонкая сорочка из белого шелка, почти прозрачная. Алейна примостилась на краю кровати, расчёсывая свои локоны гребнем из слоновой кости. В свете масляных ламп её медная кожа блестела, как сам огонь. Когда Родри закрыл дверь, Алейна подняла глаза, улыбнулась и бросила гребень на пол.

– Как ты считаешь, Родри, я красивая?

– Конечно. – Он чувствовал себя, как человек, участвующий в ритуале. Каждый раз, когда они занимались любовью, она спрашивала его одно и тоже. – Я никогда не видел такой красивой женщины, как вы.

Он сел рядом с ней, взял её лицо обеими ладонями и поцеловал в губы. Алейна сплела руки у него на шее, медленно поцеловала его, затем немного отодвинулась, чтобы разглядеть получше его лицо. Родри мог поклясться: она напугана чем-то, что увидела в его глазах.

– Что-то не так, хозяйка?

– Ничего, нет, ничего. – Тем не менее она колебалась, глядя то в одну, то в другую сторону, перед тем, как заговорить вновь. Это был поток слов, который Алейна выпалила на одном дыхании. – Родри, ты мне очень нужен. Мне было так одиноко. Я тоже беспокоюсь о том, что может с нами случиться, но ты мне так нужен…

Родри понял, что наконец видит не её тщательно отполированную маску, представляемую окружающим, а настоящую женщину

– Ну, я здесь, – пробормотал он.

На этот раз, когда он поцеловал её, вся неохота исчезла. В его объятиях Алейна превратилась в маленького жадного зверька, она дразнила его, притворялась, что борется с ним, в то время как он смеялся и целовал её и, наконец, поймал её.

Затем они заснули в объятиях друг друга. Родри проснулся, как раз тогда, когда в лампах заканчивалось масло, и понял, что до рассвета осталось не больше часа. Хотя все в доме знали об их связи, он не хотел оказаться в кровати хозяйки, когда с утра зайдёт Диена. Родри осторожно и медленно высвободился из объятий Алейны, вылез из кровати, подхватил свою одежду и подобно вору выскользнул в коридор одеваться.

К этому времени он полностью проснулся, и его что-то подспудно сильно беспокоило, но это не имело никакого отношения к опасной любовной связи. Родри неслышно прошёл босиком в кухню, взял там тяжёлый посох и выскользнул на улицу, чтобы осмотреть прилегающую к дому территорию. В сером свете ничто в саду не двигалось, если не считать лёгкого дрожания прохладного ветерка в листьях серебристого эвкалипта. На улице было совершенно тихо. Тем не менее, когда Родри подошёл к воротам, появились Дикие. Они стали трясти его за подол туники, таращась снизу вверх обеспокоено.

– Снаружи какая-то опасность?

Когда они утвердительно кивнули, Родри забросил посох на плоскую крышу будки привратника, прыгнул на украшенную орнаментом декоративную цветочную кадку и стал взбираться наверх. Будка была достаточно высокой, чтобы с неё он мог дотянуться до верха толстой наружной стены. Через улицу, в тени пары деревьев стоял человек, завёрнутый в лёгкий плащ, и наблюдал за домом. Родри был теперь настолько уверен в своём статусе в доме, что крикнул, предварительно не задумавшись:

– Эй ты! Что ты там делаешь?

Мужчина развернулся и бросился бегом вниз по улице, затем нырнул в переулок и исчез. Первым импульсом Родри было начать кричать и поднять тревогу, но это приведёт к дому людей архонта, поэтому он решил вначале разбудить Порто и спросить его совета. Кроме того, Родри показалось, что в незнакомце было что-то знакомое…. Гвин? Гвин, боги! Родри похолодел и поблагодарил свою удачу. Какое счастье, что он не открыл ворота и не бросился в погоню!

Он спрыгнул вниз и побежал в дом будить Порто. Родри рассказал ему, что случилось, не произнося только имени Гвина, хотя почему – не смог бы выразить словами. Старый человек долго зевал и тянулся, после чего медленно встал и с минуту стоял в раздумьях.

– Ну, кто бы это ни был, он, вероятно, уже далеко, – наконец сказал Порто. – Да и люди архонта сейчас как раз снимаются с дежурства. Я схожу к ним сегодня и сообщу начальнику караула, чтобы следующей ночью они отправляли сюда патрульных через равные промежутки времени. Давай посмотрим, что нам предстоит сегодня утром. Какие-нибудь посетители?

– Волшебник с рыночной площади. Придёт предсказывать судьбу нашей хозяйке за два часа до полудня. Она вчера сама пригласила его во время вечеринки.

Порто застонал от неудовольствия.

– Это её деньги, но почему она просто не выбросит их в канаву, если уж так хочет потерять? Я отправлюсь к архонту, когда придёт этот фигляр. Не выношу подобной чуши. А ты оставайся под рукой все время, пока он здесь. Не хочу обнаружить, что что-то из серебра исчезло вместе с ним.

– Я буду стоять у двери и не сводить с него глаз.

– Хорошо. Ну, светает. Иди колоть дрова для Винсимы, а я разбужу остальных.

Родри отправился наружу через кухню. Как только он вышел из двери, поднимающееся солнце омыло светом его лицо. Родри заморгал, выругался, повернулся спиной и вспомнил. Джилл. Он видел её на вечеринке. Женщина, которую он любит. Женщина, которую он каким-то образом потерял, очень давно, в Дэверри – в Кергонни. Она досталась этому жалкому убогому благородному господину, этой свинье, лорду Перрину, когда они оба сражались из-за кровной вражды какого-то господина. Родри тогда был серебряным кинжалом и оказался в осаде. Вначале Джилл приехала с армией, которая сняла осаду; потом они разделились. Как? Почему он оставил её в дане тьерина Греймина? Потому что прибывал вестник от короля! Родри поехал вместе со своим нанимателем, лордом Недом, встретить вестника, а когда они приехали назад, Джилл не было, её украли. Так ему сказали. Украл проклятый уродливый кузен Неда. Тряхнув головой, Родри рассмеялся вслух, а потом прошёл несколько шагов в танце, прямо у навеса с дровами. Он также вспомнил, как нашёл Перрина, и ту радость, которую испытал, когда избил его до потери чувств. Затем он… а затем он… Туман у него в сознании снова поднялся и закрыл все воспоминания о том, что случилось после того, как он оставил истекающего кровью Перрина на земле у стены коровника. Родри не смог ничего вспомнить о том, что случилось до того, как они с Джилл в один солнечный день подъехали к разрушающемуся дому лорда Неда. Как давно это было? Об этом Родри не имел ни малейшего представления.

– Родри! – послышался крик Винсимы, врываясь в его сознание. – Где дрова? Что с тобой? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Тысяча извинений! Сейчас иду!

Работая, он продолжал размышлять о том, что только что всплыло из глубин его памяти. Что-то особенно важное было связано с королевским вестником, но как он ни пытался, Родри не мог вспомнить, что это было, и, в конце концов, отказался от попыток. Он снова и снова проходил по драгоценным новым воспоминаниям, чтобы зафиксировать их. И тут новая мысль уколола его. А почему он вспомнил о Джилл именно сейчас? И только тогда на ум пришли слова волшебника Криселло, который объявил, что он вспомнит «все», когда снова увидит солнце.

– О, боги, я вспомнил!

Дикие материализовались вокруг него, два коричнево-пурпурных гнома, нежно-розовый с острыми, как иголки зубками и серый, которого он видел на рыночной площади.

– Гном Джилл!

Маленькое существо подпрыгнуло, протанцевало несколько победных па, а затем исчезло, забрав с собой товарищей. Родри охватила дрожь. Внезапно он ощутил освобождение, и теперь, после того, как он увидел Джилл, свобода опять имела для него значение. Тогда он понял, что каким-то образом его личность умерла вместе с воспоминаниями. То, что мы называем характером человека, – это немного больше, чем сумма его личных воспоминаний. От этой мысли Родри похолодел, он оказался на грани паники и отпрыгнул от неё подобно лошади, которая замечает на дороге гадюку.

Человек, который пользовался именем Пирралло, был невысоким, бледным и тучным, с толстой шеей, пухлыми щеками, которые с возрастом раздуются и обвиснут, от чего он станет похожим на жабу. На лице у него имелось много прыщей, которые со временем оставят шрамы и тёмные пятна, подобно бородавкам на коже жабы. Человек, известный как Гвин, удивился тому, насколько он ненавидит Пирралло. В конце концов, за свои тридцать два года он видел много гораздо более отвратительных существ. Возможно, ненависть возникла потому, что он знал: Пирралло не только партнёр, но ещё и шпион. Понимать, что кто-то следит за каждым твоим шагом и, используя магию, докладывает о них Главному Ястребу, – это привело бы в ужас многих посвящённых в ястребы. Гвина же это только раздражало, потому что его не беспокоило, будет он жить или умрёт. В последние дни его даже поражало, как мало его волнует собственная жизнь. Хотя он в любое время мог совершить самоубийство, усилие казалось слишком большим за сомнительную награду быть мёртвым, точно так же, как сомнительные радости быть живым являлись слишком малым побудительным мотивом, чтобы подлизываться к человеку, которого отправили судить о его надёжности. Гвин был даже готов признаться в том, что попросту провалил задание в деревне Деблис. Пусть это признание и будет иметь фатальные последствия, – лучше уж так, чем скулить и искать оправдания, как сделали бы большинство ястребов. Но только если бы он признался в этом самому Главному Ястребу, а не жабе Пирралло. Гвин считал это вопросом гордости – той небольшой гордости, которая была единственным, что у него ещё оставалось в жизни.

Заметив Родри, Гвин покинул город и отправился на север, где присоединился к своим сообщникам примерно через три часа после рассвета. Он обнаружил, что жаба ещё спит. Они стояли лагерем примерно в двенадцати милях от городских стен Вилинта вместе с небольшим караваном, который служил их прикрытием во время путешествия по островам. Хотя Пирралло иногда представлялся работорговцем, держать рабов было бы слишком рискованно. У рабов есть глаза, чтобы видеть происходящее, и языки, чтобы разболтать об увиденном. Вместо этого они вели с собой двадцать лошадей для продажи или обмена и двух конюхов, которые на самом деле являлись посвящёнными в ястребы, но занимали более низкое положение. Как предполагалось, Гвин был собственностью Пирралло – просто потому, что владение одним варваром давало жабе основания спрашивать о покупке ещё одного. Эта хитрость мучила Гвина, как и клеймо рождения в рабстве. Клеймо не отлипало от него, куда бы он ни отправился, даже когда он находился среди тех, кто следовал по тёмным тропам. До предыдущего лета Гвин принимал этот факт как должное, или забывал о нем, когда мог, а то испытывал извращённую гордость, когда не мог, но короткое путешествие по Дэверри совершенно перевернуло его взгляды на жизнь и себя самого. Гвин провёл много времени, думая об этой перемене в себе, и решил, что её просто-напросто вызвало проживание среди свободных людей. Конечно, над ним поработали куда более глубокие уровни души и памяти, и перемены произошли гораздо более серьёзные, чем он мог знать. Хотя Гвин не считался истинным варваром – его отец был из Бардека, а мать из Дэверри – он каким-то странным образом чувствовал, что Дэверри – это его дом, и он всю жизнь провёл в капкане, не зная этого, в ссылке, в чужой стране. И эта проклятая ссылка продолжится без надежды на освобождение.

Его единственным утешением в эти дни было понимание того, что двое других ястребов ненавидят Пирралло так же сильно, как и он сам. В конце концов, Бринонно и Вандар тоже должны умереть, если эта жаба – шпион настроит Главного Ястреба против них. В это утро они втроём сидели у погасшего костра, ели чёрствый хлеб и оставшиеся с прошлого вечера овощи, в то время как Пирралло храпел у себя в шатре с другой стороны лагеря. Вандар даже высказал вслух то, что они все думали: он надеется, что жирный дурак сделает какую-нибудь глупость и его убьют или арестуют, когда они доберутся до Вилинта.

– К сожалению, маловероятно, – вздохнул Гвин. – Он все-таки знает своё дело.

– Ты не думаешь, что он прямо сейчас за нами подсматривает? – резко дёрнулся Бринонно. – И слушает, о чем мы говорим?

– Очень сомневаюсь, – Гвин позволил себе кисло улыбнуться. – Знаете, каков его самый большой недостаток? Он так сильно любит себя, что ему даже не приходит в голову, как это другие могут его ненавидеть.

– Готов поспорить, у него в любом случае недостаточно силы для дальновидения, – вставил Вандар. – Да, он постоянно хвастает, но тогда почему мы тут странствуем, устраивая этот сложный розыгрыш, если он на самом деле может увидеть Родри на расстоянии? Я знаю, что он лично никогда не встречался с варваром, но ты-то встречался, а настоящий мастер может работать через глаза другого человека.

– Только если этот другой готов позволить ему проникнуть в свою волю, – Гвин почувствовал, как его тон становится резким. – Клянусь самими Когтистыми, если он только попытается положить свою жабью лапу мне на шею сзади, я так его пну, что он полпути пролетит до ада, и, думаю, он это знает. – Гвин издевательски рассмеялся. – Но учтите, его сдерживает не страх передо мной. Нет, когда он прибыл, он объявил, что от Главного Ястреба получены новые приказы. У него были основания думать, что опасно пользоваться дальновидением слишком часто или вообще использовать много двеомера. Пирралло не объяснил мне, почему.

– Вероятно, хозяин не сказал ему, – заметил Бринонно.

– Может, и нет, – Вандар встал и потянулся. – Но маленький ублюдок, вероятно, также лгал. Ну, я собираюсь поить лошадей. Похоже, будет тёплый день, после того, как прошли дожди.

Когда эти двое ушли, Гвин остался сидеть у костра и думать о них. Несомненно, они доложат Главному Ястребу все, что он сказал, в особенности, если это в дальнейшем спасёт их шкуры, но он был уверен: они ничего не донесут Пирралло. Поскольку Гвин умел правильно оценивать людей, он всегда узнавал искреннюю ненависть, когда её видел.

– Саламандр, – обратилась к своему спутнику Джилл, – а ты на самом деле умеешь предсказывать судьбу?

– Умею, но не стану использовать настоящий двеомер для этой глупой игры.

– Именно это меня и интересовало.

– Плитки, которыми играют женщины Бардека, только помогают им фокусировать интуицию. Я буду цветисто болтать, вызывая приятное возбуждение и принося удовлетворение, и мои трактовки расклада в большей или меньшей степени подойдут госпоже Алейне – после того, как я интуитивно разберусь, чего она ждёт от меня. Я сварю приправленное специями жаркое, в которое подброшу все кусочки информации, которые собрал о ней во время вечеринки.

– Подбросишь кусочки в жаркое?

– Ну, на самом деле это, конечно, не лучшая фраза, – Саламандр вяло отмахнулся от неудачно составленного предложения. – Я совсем не собираюсь предсказывать судьбу, только это – идеальный способ пробраться к ней в дом. С моей стороны было бы крайне грубо просто прийти к её воротам и спросить, не продаст ли она мне своего экзотического раба. Вначале я завоюю её доверие, затем очень умело и хитро приведу разговор к настоятельной необходимости заполучить ещё одного варвара для нашего представления.

– Ну, тогда хорошо. Пока ты во всем оказывался прав.

– Я всегда прав, – Саламандр откинулся на подушки и поднял кубок, приветствуя Джилл. – Но какой именно случай моей правоты заслужил твою похвалу?

– Конечно, то, как ты обнаружил Родри. Я должна перед тобой извиниться. Я думала, что глупо останавливаться в лучшей гостинице города и потакать богатым женщинам. Но ты оказался абсолютно прав.

– А кто ещё мог бы себе позволить такую диковину, как Родри, кроме богачей?

– Я понимаю. Теперь.

Саламандр улыбнулся, затем показал на изысканный завтрак из холодного мяса и приправленных специями овощей.

– Поешь, моя дикая голубка.

– Не могу.

– Попытайся. Беспокойство подобно червям – процветает на пустой желудок.

Несмотря на своё состояние, Джилл рассмеялась. Она взяла кусочек приправленной специями свинины, завернула её в хлеб и заставила себя пару раз откусить.

– А если она его не продаст?

– Я что-нибудь придумаю, не бойся. А теперь ешь! Мы должны быть у неё в резиденции примерно через час, а нам ещё нужно принять ванну и одеться в самые лучшие, кричащие одежды. В конце концов, надлежит поддерживать репутацию варваров.

Когда Джилл с Саламандром, разодетые в красно-золотые шёлковые и парчовые одежды, благоухая духами и благовониями, представились привратнику Алейны, старик, казалось, больше развеселился, чем впечатлился видом «волшебников», однако он прямо провёл их в сад, где посетителей уже ждала симпатичная молодая служанка, которая проводила их в гостиную. Хотя обычно бардекианский стиль искусства оставлял Джилл равнодушной, но тут, увидев воздушные деревья и ярко нарисованных птиц, она была очарована. Чувства, возникшие при виде разукрашенных стен, каким-то образом показались девушке знакомыми, и внезапно она обнаружила, что вспоминает раскрашенные шатры эльсион лакар. До того, как Джилл успела спросить Саламандра о сходстве этих двух стилей, через боковую дверь вошла Алейна.

Она была одета в белые льняные одежды, простоту которых оттеняла золотая цепочка на шее. Алейна очень вежливо поприветствовала гостей и пригласила присоединиться к ней на возвышении. После того, как они устроились на бархатных подушках вокруг низкого столика, служанка принесла тарелки с сушёными фруктами, сладостями и кубки со сладким вином.

– И коробку с плитками, Диена, – велела Алейна.

– Да, хозяйка. – Девушка отправилась прямо к эбеновому комоду. – Они прямо здесь, там, куда их обычно убирает Родри.

При упоминании имени лакея выражение лица хозяйки стало странно натянутым, и она украдкой бросила взгляд на Саламандра; потом на её лице расцвела улыбка. Диена принесла коробку, поставила на стол и открыла крышку.

– Теперь можешь идти, – объявила Алейна. – Скажи поварихе, чтобы сделала оранжад. Вино слишком крепко для утра.

– Ваша милость очень любезна к скромному волшебнику, – улыбнулся Саламандр.

– Очень любезно со стороны скромного волшебника согласиться прийти по моей просьбе. Диена, я сказала: иди.

Когда девушка, которая задержалась в комнате, так как сгорала от любопытства, поспешила вон, Алейна высыпала плитки из коробки и стала перемешивать их. Было видно, что она часто этим занимается. Джилл подумала, что у неё красивые руки, тонкие и нежные, с длинными ногтями, накрашенными оранжево-красными зёрнами аннатто и отполированными до идеального блеска. Джилл обнаружила, что пытается спрятать свои мозолистые пальцы и обкусанные ногти. Она также обратила внимание на то, что Саламандр оценивающе смотрит на выкладывающую в форме звезды плитки госпожу и одобряет не только её руки.

– Ага, – Саламандр склонился над столом. – Я вижу много разных вещей, тёмных, скрытых, неясных, время для боли, за которой последует радость, смех, за которым последуют слезы, солнечные лучи пробиваются сквозь тучи, бури, за которыми следуют спокойные закаты.

Алейна радостно задрожала и уставилась в плитки.

– Я вижу, что вы стоите на перекрёстке жизни, о та, которой благоволят Звёздные Девы. Посмотрите на цветы, которые цветут среди копий. Ворон кричит, но его заставят замолчать. Вначале… – Саламандр сделал паузу и положил один палец на десятку цветочной масти. – У вас много верных друзей, которых беспокоит ваше благополучие. Они о вас очень волнуются. Тревожатся, что вы грустите и стали вялой и апатичной. Несомненно, вас волнует вопрос, выйти ли снова замуж или подождать, что принесут на ваш берег волны жизни. Вы всегда раздумываете, любят ли вас саму. Есть много поклонников, которые женились бы на вас ради вашего богатства и связей с большими торговыми домами.

– Это абсолютно правильно! – Алейна часто дышала, в голосе звучало детское возбуждение. – Некоторые так открыто говорят об этом, сударь! Трудно поверить, что у них начисто отсутствует чувство такта!

– Боюсь, что я в это очень даже верю, зная сердца людей так, как я их знаю. – Саламандр долго хмурился на плитки, выдерживая драматическую паузу. – Я вижу молодого человека с другого острова, симпатичного, но надменного.

– Ну да!

– Вас привлекли его молодость и мужская сила, потому что вы очень страдаете от отсутствия детей.

– Да, – её голос дрожал от настоящей боли. – Это тоже правда. Но у него есть и другие недостатки.

– Я очень ясно их вижу. Не бойтесь – вы приняли правильное решение. Но теперь, к сожалению, вы пережидаете, вначале думаете поступить так, потом – этак. В то же время вы размышляете, не иссякнет ли ваша жизнь, как ручей в пустыне, похороненный в песках. Тем не менее, жалеть вас будут лишь немногие – из-за вашего богатства.

– Мне самой не хочется жалеть себя, добрый волшебник. Я в своей жизни бывала и очень бедной, и я знаю, насколько мне сейчас повезло.

– И тем не менее, что-то на вас давит. Пустота. Вижу, что из-за этого вы временами впадаете в отчаяние. Так, а это что? Я вижу большой скандал, но, кажется, не могу определить его причину.

Именно в этот момент вошёл Родри с подносом, на котором стояли стеклянные стаканы и графин с оранжадом. Родри бросил взгляд на Джилл, затем в болезненном отчаянии – на Алейну и сильно покраснел.

– Ужасный, ужасный скандал, – говорил Саламандр. – Видите даму с волшебной палочкой? Вы должны быть подобны ей, полной праведного гнева, чтобы никто не смог возразить вам и опровергнуть ваши слова, такой сильной, чтобы вы смогли отделаться от врагов, щёлкнув пальчиками.

Родри поставил поднос, бесшумно попятился к двери и покинул зал. Хотя Алейна не показала, что заметила его присутствие, Джилл была уверена: только железный самоконтроль не позволил ей покраснеть. Алейна просто подняла глаза и вяло указала на графин.

– Джиллианна, ты не разольёшь? Я просто не могу прекратить слушать предсказания Криселло.

– Конечно, госпожа. – Джилл лучше бы перерезала ей горло, но улыбнулась и раздала кубки.

– После того, как проблема уйдёт – а она уйдёт, я вам это обещаю, о видение женского идеала, – я вижу впереди счастливые времена. Там есть те, кто будет любить только вас саму. Я вижу одного мужчину, робкого, полного сомнений в себе, который чувствует себя недостойным вас, и это единственное, что удерживает его от признания в своих чувствах. Подождите! Я вижу двух таких – одного вы едва знаете, второй – старый друг. Друг путешествует зимой, и, похоже, далеко, хотя плитки и не говорят мне, куда он уехал. А новый знакомый оказывается гораздо ближе, чем вы могли бы подумать.

– Клянусь самими звёздами! Мне интересно, кто… – Алейна прикусила нижнюю губу и глубоко задумалась. – Продолжай, добрый волшебник.

Саламандру удалось растянуть толкование расклада ещё на добрых пять минут путём продуманного и разумного выбора банальностей и причудливых фраз. Алейна задала несколько вопросов, потом повернула разговор на путешествия по стране. Как и обычно, Саламандр наслаждался возможностью поведать долгую историю, со множеством деталей, частично придуманную, сдабривая её комплиментами, в особенности раз его слушали с льстящей ему напряжённостью.

– Но разве у вас нет своего дома? – наконец спросила Алейна. – В вашем варварском королевстве?

– О, вершина очарования и благородства! Нет! Все дороги мира и бушующее море – вот мой дом. У меня есть моя Джиллианна, которая веселит меня и разделяет мой труд.

– Понятно, – Алейна посмотрела на неё дружелюбно и улыбнулась. – Ты находишь эту жизнь трудной?

– О нет. Мне нравится странствовать, – ответила девушка.

– Это хорошо, – внимание хозяйки вернулось к волшебнику. – Но в некотором роде это должно быть грустно – постоянно паковать вещи и ехать дальше.

– На самом деле – это тяжёлый труд. Я думал купить раба – теперь, когда моя карьера так хорошо пошла вверх, сильного молодого человека, который занимался бы лошадьми, носил грузы. Конечно, мне нужен такой же варвар, как я сам.

– Моего ты не получишь! – голос Алейны звучал, как резкий крик огрызающегося ребёнка, а затем она показалась совершенно убитой. – О, простите меня! Мне очень жаль, что я была так груба! Просто все постоянно пытаются купить у меня моего лакея, а я не намерена его продавать. – Ей удалось улыбнуться. – Так надоедает, когда постоянно спрашивают.

– Мне больше нравятся резкие, но правдивые слова, чем льстивые речи. В любом случае, меня интересовало, где вы его купили. У того же торговца могут время от времени появляться другие.

– Родри – подарок от нахального молодого человека, которого вы увидели в моих гадальных плитках, поэтому я не знаю, откуда он. Не принято спрашивать о подарках. – Алейна взяла графин твёрдой рукой. – Ещё оранжада?

Они ещё немного поболтали перед тем, как Саламандр объявил, что они должны идти, поскольку после обеда и дневного сна у них назначены встречи в других домах. Не одна прекрасная госпожа пожелала, чтобы ей предсказали судьбу. Когда они уходили, отягощённые подарками от щедрот Алейны, Джилл размышляла, как она сможет не заснуть, сидя в надушённых комнатах и слушая пустую болтовню.

Джилл сказала Саламандру об этом, когда они опять оказались в номере гостиницы «Семь Ламп».

– Пустую болтовню! – Саламандр выглядел искренне оскорблённым. – Я думал, что сегодня утром выступил со своим лучшим представлением.

– Ну, ты определено произвёл на неё впечатление. Ты собрал большую часть информации на вечеринке?

– Сказать по правде, да. Странно, не правда ли? Люди, которые платят за то, чтобы им предсказали судьбу, кажется, не понимают, как просто узнать о них все заранее. Однако этот скандал… Он – прямо с плиток, с того маленького пергамента, где объясняются значения гадальных рисунков. Его прикладывают к коробке, когда продают эти плитки. Я решил, что любая женщина, если она так красива, как она, несомненно, должна оказаться замешанной по крайней мере в одном скандале.

– Несомненно. Эта глупая шлюха!..

– Джилл!

– О, боги, неужели ты так слеп? Конечно, она по уши в скандале! Или вежливое общество на островах осыпает почестями женщин, которые спят со своими рабами?

Лицо Саламандра несколько раз меняло выражение – удивление перешло в откровенный шок, а потом, наконец, сменилось хитрым ликованием.

– Значит, она каталась на одеялах с моим дорогим братом? Великолепно! Отлично!

Джилл схватила кувшин с вином и резко подняла над головой. Саламандр взвизгнул и уклонился как раз вовремя, когда серебряный кувшин разбил плитку в стене и упал на пол с вмятиной на боку.

– Тысяча извинений, о, яростная горная орлица. Кажется, я забыл, как это выглядит в твоих глазах. Конечно… – Его голос слегка дрожал. – О, ты принимаешь мои извинения? Больше не будешь бросаться столовой посудой?

– Ладно, но мне жаль, что я не попала, ты, бессердечный олух!

– Это не вопрос бессердечности, а запаха победы. Разве ты не видишь? Это как раз тот рычаг, который нам нужен, чтобы выдернуть Родри из её дома. Хорошо, хорошо, хорошо – на самом деле скандал, а также большое облегчение моим эстетическим чувствам. Убирая экзотического варвара из её дома, я делаю ей милость – увожу его из города до того, как упомянутый город будет болтать только об очаровательной вдовушке и её лакее!

– Ты правильно говоришь, но как ты собираешься убедить её в этом?

– Хороший вопрос, моя маленькая дикая голубка. На самом деле очень хороший вопрос. Пока я думаю, размышляю и медитирую на эту тему, как насчёт того, чтобы организовать нам обед? Я никогда не могу хорошо думать на пустой желудок.

За несколько часов до заката они оказались у дверей резиденции Маллины. Поскольку день был тёплый и безветренный, хозяйка и две её дочери встретили их в саду, за столиком, окружённым бледно-розовой бугенвилией. В то время как Саламандр предсказывал, что дочери удачно выйдут замуж, и намекал на возможных поклонников их матери, Джилл подрёмывала над кубком вина. После того, как с предсказаниями для девушек было покончено, Маллина отослала их прочь, чтобы волшебник предсказал её судьбу в их отсутствие.

После нескольких банальностей Саламандр нанёс удар.

– А вот теперь, моя дорогая леди, кое-что мне совсем нравится. Четвёрка мечей лежит так близко к двойке цветов. Я очень боюсь, что кто-то из ваших друзей… нет, даже ближе, чем обычный друг… кто-то очень дорогой и ценный для вас… попадёт в центр неприятного скандала.

Джилл внезапно резко проснулась и стала вся внимание. Маллина слегка побледнела.

– Плитки также говорят мне о том, что вас уже какое-то время нечто беспокоит. Догадываюсь, что обе эти вещи имеют отношение друг к другу.

– Вы правильно догадываетесь, да. Предполагаю, вы никому не рассказываете о том, что видели в плитках другого?

– Обычно – нет, но мне очень жаль госпожу Алейну. Джилл поморщилась.

– Она такая уязвимая, – проговорила Маллина. – А город полон завистников, которые любят болтать о ней ужасные вещи. Её жизнь была бы другой, если бы только она растила ребёнка. Знаете, её муж был значительно старше. О, клянусь самой Огненной горой! Если бы вы только видели Алейну, когда Нинэлдер привёз её домой! Всего четырнадцать, ребёнок, который должен играть в куклы, и тощая, как палка. Я плакала, когда видела это красивое лицо на костлявой маленькой палке, как цветок на ножке. Нинэлдер был неплохим человеком, только очень одиноким, и ему по-настоящему стало её жаль, когда он узнал, что она продаётся. Он привёл ребёнка ко мне и попросил научить её быть женой.

– Несомненно, брак был далеко не… давайте скажем: доставляющим удовольствие.

Маллина шлёпнула обеими ладонями по столу.

– На что вы намекаете, мой прекрасный волшебник?

– Нет времени ругаться, не правда ли? Я слышал неприятные слухи, но отмахнулся от них – слухи есть слухи. Но, когда я разглядел жуткий скандал в её плитках, то задумался, нет ли там причины глубже, чем просто зависть и языки без костей.

– Слухи о чем?

– О том красивом парне из варваров.

Маллина заплакала, но плакала она совсем недолго и сразу же взяла себя в руки.

– Нинэлдер баловал её, пытаясь возместить ей недостающее. Алейна привыкла иметь то, что хочет, даже если это что-то запрещённое.

Саламандр посмотрел хозяйке дома прямо в глаза с таким искренним выражением на лице, что даже Джилл почти ему поверила.

– Я пытался купить у неё парня для моего представления. Она никак не хотела его продавать. Именно поэтому я задумался над тем, не правдивы ли слухи.

Маллина отвернулась, обдумывая ситуацию.

– Я поговорю с ней, – наконец сказала она. – И поговорю долго и сурово. Есть ещё несколько вопросов, которые мы даже не затрагивали, не так ли, добрый маг?

– Боюсь, что не понимаю вас.

– О, в это я просто не верю. Но пусть будет по-твоему. Я не виню тебя за то, что ты хочешь держать свой скандал в тайне. Я пошлю кого-то из своих рабов к тебе в гостиницу с посланием, что бы ни произошло у Алейны. Можешь теперь уходить. Чем раньше я поговорю с ней, тем лучше.

Все утро после ухода волшебника Алейна расхаживала по саду. Время от времени она призывала Родри; а когда он приходил, она смотрела на него так внимательно, что он задумывался, не пытается ли она запомнить его лицо перед разлукой, затем хозяйка целовала его или давала пощёчину и снова отправляла прочь. Наконец, когда весь дом отправился на дневной сон, Алейна настояла, чтобы он пришёл к ней.

– Хозяйка, это небезопасно. Только не в середине дня.

– Что ты себя позволяешь? Как ты смеешь спорить?

– Я просто пытаюсь уберечь вас от печали. Этот колдун увидел в раскладе плиток большой скандал, не правда ли?

На этот раз она отвесила ему такую пощёчину, что ему на самом деле стало больно.

– Чтоб он пропал, твой колдун!

Затем Алейна расплакалась. Поскольку Родри не мог придумать ничего другого, то взял её на руки и понёс, лягающуюся и протестующую, в спальню. Они занялись любовью, а потом Алейна заснула у него в объятиях, причём так крепко, что Родри смог выскользнуть и отправиться к себе, в комнату рабов. Хотя Порто притворялся, что храпит, Родри не сомневался: старик ждал, придёт ли он. Но Родри так устал от всех беспокойств, что сам мгновенно заснул.

Значительно позднее его разбудила Диена, она трясла его за плечи и снова и снова повторяла, что его зовёт хозяйка. Со стоном зевая, Родри сел на кровати и потёр лицо.

– Она хочет, чтобы ты разливал вино в зале для приёмов. Родри, что-то случилось. Здесь Маллина.

– Маллина приходит каждый день.

– О, я знаю, но что-то в самом деле не так. Я беспокоюсь. За тебя.

Родри резко проснулся и тут же оказался на ногах. Диена смотрела на него со слезами на глазах.

– Я только молюсь, чтобы тебя не побили.

– Я думал, что ты терпеть меня не можешь.

– Мужчины! Островные мужчины, варвары – вы все слепые!

Затем она убежала из комнаты. Родри слышал, как её башмаки стучат по ступеням.

Холодея, он последовал за ней вниз и бросился в кухню, чтобы взять там поднос с кубками и вином. Когда он вошёл в зал для приёмов, то обнаружил там Алейну и Маллину. Они сидели за низким столиком и смотрели друг на друга, обе слегка побледнели. Родри поставил поднос и собрался уходить, но Маллина повелительно показала на подушку.

– Сядь, мальчик. Это касается тебя.

Когда Родри взглянул на хозяйку, она проигнорировала его. Он молча опустился на подушку.

– Очень хорошо, – продолжала Маллина, обращаясь к Алейне. – Ты понимаешь, что я имею в виду, дорогая? Все это выходит из-под контроля, если далее странствующий фокусник может услышать о происходящем прямо на рыночной площади.

– Откуда ты знаешь, что он это слышал? Он может врать.

– А зачем ему врать?

Алейна полуобернулась, чтобы посмотреть на Родри, затем повернулась назад к Маллине, чьи глаза сверкнули, как у военачальника, когда он отдаёт суровые приказы.

– Ты тоже это понимаешь, не так ли? Итак, ты собираешься сделать доброе дело и продать его назад в семью, или нет? Его брат определённо проделал долгий путь в поисках.

– Меня это не волнует! Он – мой, и никто не может заставить меня продать его!

– Я говорю о благопристойности и порядочности, а не о юридических вопросах.

Родри застыл от удивления. Его брат? В этот момент он смутно вспомнил, что у него имелось несколько братьев – в той, другой его жизни. Криселло, вероятно, – один из них, если так говорят женщины. Он сам не мог вспомнить достаточно, чтобы спорить по этому вопросу. Маллина обратилась прямо к нему:

– Ну что, мальчик, он – твой брат?

– Да, госпожа.

– А теперь послушай, Алейна, дорогая, ты просто обязана его продать. Это будет правильно. И, кроме того, если слухи распространятся, какой приличный мужчина на тебе женится?

– Меня это не волнует! Значит, я никогда не выйду замуж! В любом случае, мне мой раб нравится больше, чем половина этих глупых мужчин на островах.

– Ты любишь его достаточно, чтобы родить от него ребёнка? Как это будет прелестно и ужасно! У маленького существа, вероятно, окажутся голубые глаза, а это послужит тем самым доказательством, которое всем и требуется. Ты хочешь, чтобы твоего несчастного парня забили до смерти на рыночной площади, а вашего ребёнка продали в рабство?

– Тогда я освобожу его. Если он – свободный человек, никто не посмеет ничего с нами сделать, и если мерзкие, завистливые люди хотят болтать за моей спиной, пусть болтают!

– Это все очень хорошо. Только ты предполагаешь, что он захочет остаться и жить с тобой. А если он, свободный человек, предпочтёт уйти?

Алейна снова повернулась к Родри и взглядом задала вопрос. Немое вопрошание ясно читалось в её глазах и полуоткрытых губах. Родри почувствовал, что это удар ниже пояса. Он не знал, как ей ответить. Что бы он ни сказал – все будет ошибкой. Однако его молчание оказалось красноречивей любых слов. Алейна закрыла лицо руками и заплакала.

– Я и не думала, что он захочет остаться, – голос Маллины звучал холодно и ровно. – Ты уже беременна?

– Сомневаюсь, – к этому времени Алейна уже не плакала, просто хватала ртом воздух. – Через два или три дня буду знать точно.

– Ну, если ты беременна, то найдётся разумный способ решить проблему.

Алейна тупо кивнула.

– И ты продашь Родри его брату. И сделаешь это сегодня вечером.

– Я не хочу его продавать. Я отдам его этому мерзкому брату. Я не хочу за него ни одного зотара.

Очень хорошо. Родри, позови Порто и скажи ему, чтобы принёс бумагу и чернила. Я прямо сейчас подготовлю документ и заставлю твою хозяйку его подписать.

Когда Родри выбежал из комнаты, его сердце билось от возбуждения. Не близкая свобода взволновала его, нет. Наконец-то он узнает о себе правду. А затем он сразу же испугался, задумавшись над тем, какой может оказаться эта правда.

– Почти ночь, – сказала Джилл. – Определённо это проклятое послание должно вскоре прийти.

– Я не стал бы называть закат «почти ночью», о моя беспокойная белая цапля, но на самом деле я могу понять, почему нетерпение расцветает в твоём… Ого! В коридоре слышны шаги.

Теперь, когда решение вопроса было здесь, Джилл парализовало. Двигаясь быстрее, чем когда-либо раньше, Саламандр вскочил с дивана, бросился к двери и распахнул её, как раз когда кто-то постучался. Там стоял Родри с постельными принадлежностями в скатке, как у солдата, на плече. В руке он держал кожаный футляр для писем. Джилл сидела на подоконнике и оттуда наблюдала за происходящим, одновременно испуганная и возбуждённая. Родри бросил взгляд в её сторону, затем осмотрелся в комнате, устало и в некотором замешательстве.

– Значит, она решила тебя продать? – спросил Саламандр.

– Нет, она меня дарит, – Родри передал папку с письмом. – Странно, когда тобой владеет твой брат.

– О, боги! Значит, ты знаешь?

– Это заметили женщины, а после того, как я посмотрелся в зеркало, то тоже увидел сходство, – Родри улыбнулся, болезненно посмеиваясь над собой. – Не стану врать, что я помню тебя, парень, но никогда в жизни я не был более счастлив увидеть родственников. Наверное. В этом, правда, я тоже не могу поклясться, даже если бы от этого зависела моя жизнь. А ты знаешь, что случилось со мной?

– Вероятно, лучше, чем ты, о брат мой. И, боги, я так рад увидеть тебя здесь!

Когда Саламандр с повлажневшими глазами схватил его за руку и втащил в комнату, Родри бросил одеяло на пол, затем сразу же поднял глаза и улыбнулся Джилл. Улыбка чем-то напомнила ей старого Родри, но все-таки он казался ей только тенью себя самого.

– Разве не предполагается, что мы должны броситься друг другу в объятия и болтать не переставая, как рассказывается в сказках гертсина, любовь моя? Кажется слишком унылым просто войти и передать купчую на самого себя.

Джилл рассмеялась и почувствовала, как смех снял напряжение. Она соскользнула с подоконника и пробежала последние несколько шагов, чтобы оказаться у него в объятиях. Объятия были такими знакомыми – то, как Родри крепко прижимал её к себе, а его руки гуляли у неё по спине – и она хотела визжать и смеяться, как истеричный ребёнок. Но вместо этого Джилл поцеловала его и почувствовала, что ощущение его губ – такое же приятное, как голос старого друга, которого давно не слышала. Когда она почувствовала у себя на щеке что-то мокрое, то подняла глаза и увидела, что он плачет.

– Я помню тебя, Джилл. Я никогда полностью не забывал тебя, даже в самое худшее время – я хочу, чтобы ты это знала. Теперь я помню о тебе больше, чем о чем-либо другом. Но клянусь всеми богами и их лошадьми, я не помню всего. – Родри сделал паузу, сглатывая слезы, как ребёнок, и отпустил Джилл, чтобы вытереть лицо о рукав туники. – Я даже не помню, как мы познакомились.

– Ты помнишь, как мы расстались?

– Кое-что. Скажи мне одну вещь – ты хотела уехать с Перрином?

– Никогда! Клянусь богами нашего народа.

– Это самая приятная вещь, которую я когда-либо слышал.

Родри снова схватил её и поцеловал; на этот раз он смеялся, и это был прежний смех бесстрашного воина, словно её поцелуй оказался достаточно магическим, чтобы вернуть ему прошлое. Тем не менее, как только он отпустил её, этот прежний Родри мгновенно исчез в замешательстве, словно кусок льда растаял и превратился в лужу.

– А кто такой Перрин? – он смотрел на Саламандра. – Какой-то волшебник вроде тебя?

– Ну, волшебник, да, но не такой, как я, ни в коей мере, спасибо! Присядь, брат. Нам нужно обсудить много серьёзных и грустных вещей, и самым главным является вопрос о том, кто же ты такой на самом деле.

На короткое мгновение Джилл разозлилась, чувствуя, что от неё как будто отделываются, как будто бы её отставляют в сторону. Но сразу же Джилл поняла, что на протяжении долгих месяцев она репетировала эту сцену в своём сознании, планируя различные способы упросить Родри простить её. Теперь она обнаружила, что он, конечно, простил её, и все, что от неё требуется, – это только сказать ему правду, чтобы раз и навсегда закрыть давний вопрос. Не будет никакой вспышки раздражения, не будет взаимных упрёков, никакой оргии прощения. Джилл почувствовала глубокое облегчение и в этом чувстве нашла свою первую настоящую надежду на то, что когда-нибудь Родри исцелится. Независимо от того, какие усилия приложил Барума, ему не удалось сломить душу своей жертвы.

Когда они уселись за низкий столик и Саламандр разливал вино, думая, что бы сказать, Джилл поняла кое-что ещё: на самом деле у них есть более важные темы для обсуждения, чем то, что она могла делать с другим мужчиной в Дэверри, или, если уж говорить на эту тему, то, чем Родри мог заниматься здесь, в Бардеке, со своей красивой хозяйкой. Джилл почувствовала, как по спине у неё пробежал предупреждающий холодок двеомера. Встреча с Родри настолько заполнила её сознание и сердце, что Джилл просто не позволяла себе видеть опасность. Они находятся в сотнях миль от дома, в чужой стране, и против них выступают враги, которые абсолютно бесчестны и безжалостны. Она очень сильно сомневалась, что эти враги просто собираются отойти в сторону и помахать им на прощание, когда они заберут Родри домой. Кажется, та же самая мысль пришла в голову Саламандру.

– Мне очень не хочется перебивать тёплую встречу и все такое, но остаётся унылый факт: мы замешаны в самое худшее, с чем кто-либо из нас сталкивался раньше. Мы попали в западню, ловушку, опасность, затруднительное положение и так далее, и тому подобное. У нас всех есть склонность и вкус искать неприятностей на собственную голову, но сейчас положение значительно хуже, чем когда-либо. Нежные чувства подождут…

– Как и пустая болтовня, – пробормотала Джилл.

– На самом деле, и болтовня тоже должна подождать. Вот что, младший брат. У нас один и тот же отец, но разные матери. Ты свою помнишь?

– Нет, ничего о нашем клане или моем доме – совсем ничего. Кто мы? Пара незаконнорождённых детей, зачатых каким-то могущественным лордом?

– Ну… – Саламандр замолчал и почесал подбородок. – Ну, можно сказать и так, хотя в клане нашего отца никого не волнует какая-то скучная церемония, когда дело касается признания ребёнка своим.

– Ага. Значит, это он – эльф, а не моя мать.

– О боги! Ты выудил достаточно секретов, не так ли? Скандал, на самом деле! Да, он – эльф, и к тому же – великолепный бард среди эльсион лакар. Дело в том, мой младший брат, что никто, за исключением его самого, твоей матери и нас троих не знает, что он – твой настоящий отец. И для сохранения этого обстоятельства в тайне имеются очень важные и серьёзные причины.

– Её муж все ещё жив?

– Нет, он умер, и ты теперь – его законный наследник. Скорее всего, его единственный наследник. – Саламандр бросил взгляд на Джилл. – Сомневаюсь, что Райс все ещё жив. Во время того падения он получил серьёзные увечья.

При упоминании имени Райса Родри слегка нахмурился.

– Ты его помнишь, любовь моя? – спросила Джилл.

– Нет, но имя звучит странно знакомо. Он – ещё один брат?

– Да, это сын твоей матери от мужчины, которого все считают твоим отцом.

– О, демоны! – Родри засмеялся – резким коротким смешком. – Что это? Я чувствую себя так, словно зашёл в один из этих лабиринтов из живых изгородей, которые есть у короля в его садах… О, а я видел королевский дворец? Похоже, я многое о нем помню.

– Тебе следует помнить, потому что ты там довольно часто бывал, – сказал Саламандр. – Хочешь знать, кто муж твоей матери, человек, чью собственность ты должен унаследовать? Его звали Тингир, гвербрет Аберуина. Ты помнишь, кто такой гвербрет?

Аберуин в этот момент чуть не потерял своего последнего наследника. Родри подавился глотком вина, чуть не выплюнул его через стол, но все-таки проглотил, а затем закашлялся и сильно покраснел. Саламандр с беспокойством стал хлопать его по спине. Наконец Родри прекратил кашлять, и его лицо приняло обычный цвет.

– Ты говоришь, что я из Аберуина?

– Именно так.

Все ещё держа в руках кубок с вином, Родри встал и какое-то время стоял, словно в тумане, затем медленно прошёл к окну, где поставил кубок, облокотился на подоконник обеими руками и выглянул наружу. Когда Джилл хотела подойти к нему, Саламандр схватил её за руку и жестом показал, что ей следует оставаться на месте.

– Ты очень нужен Аберуину, – сказал гертсин. – По всем законам чести ты на самом деле не являешься наследником, но ты – единственный, кто у них остался. Если ты отречёшься, то по полям и улицам польются реки крови.

– Я знаю, что происходит, если у богатого рина нет наследника, – Родри молчал какое-то время. – Но ложь – это ложь.

– Родри! – одновременно воскликнули Джилл и Саламандр.

Он пожал плечами, повернулся и присел на подоконник, на его улыбку было больно смотреть, столько в ней оказалось усталости и насмешки.

– Вы только послушайте меня, все ещё проклятого раба, говорящего о чести. Боги, неужели вы не можете понять? Сколько угодно произносите прекрасные слова – о чем угодно, но я все равно не знаю, кто я.

– Ты нам веришь? – спросила Джилл.

– Конечно, верю! Но это только слова. На самом деле я не помню ничего. Я не чувствую, кто я! Попытайтесь же понять это!

– Попытаюсь, любовь моя. Прости.

Родри тряхнул головой и отошёл от окна, опять сел к столу, взял руку Джилл и сжал её.

– Тебя я знаю, Джилл. И я помню ссылку и позор, и опалу, и то, как я ехал голодный, и лежал раненый, но теперь ты говоришь мне, что я – гвербрет. Дьявольщина, не просто бедный сельский господин или какой-то безземельный придворный, а гвербрет!

– М-да, ну… – Саламандр снова почесал подбородок. – Я понимаю: потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть. Но попытайся, брат. О, клянусь любовью всех богов, попытайся и возьмись за управление проклятым рином, потому что если ты этого не сделаешь, Смерть приплывёт в гавань Аберуина и поскачет по всем его дорогам.

– Ты прав, – внезапно Родри почувствовал, что вот-вот заплачет. – И больше всего будут страдать простые люди, не так ли? Когда господа возьмут их сыновей в свои войска, и будут вытаптывать их посевы и брать осадой их города. Они будут страдать, и голодать, и снова страдать. О, дьявольщина! Я могу быть никем, кроме как незаконнорождённым ребёнком, а теперь ещё и рабом, но будь я проклят, если я позволю этому случиться!

Джилл уставилась на него. Никогда раньше она не слышала, чтобы он или ещё какой-то господин благородного происхождения признавался в таких вещах. Несмотря на высокие понятия о чести, Родри никогда не совершал поступков, которые показывали бы его заботу о простых людях, о тех, кого он привык считать ниже себя. Конечно, он всегда был щедр к нищим, но лишь потому, что от благородного господина это ожидается. Он уважал своих солдат больше, чем большинство господ, но они, эти солдаты, были воинами, и в его сознании оставались ему ровней. А все эти фермеры, мастеровые, купцы, даже священники – они значили для Родри не больше, чем лошади. Это были существа, которых Родри, когда мог, обеспечивал, и использовал, когда они ему требовались.

– Что-нибудь не так? – спросил Родри.

– Ничего. Просто в последнее время мы шли странной дорогой.

– Правильно замечено, – он повернулся к Саламандру. – Вот что, старший брат, поскольку, кажется, что ты так много знаешь, расскажи мне, как я попал на эти проклятые острова? Все, что я помню, – это то, как я проснулся в трюме корабля в одном из портов Бардека, и там был человек по имени Гвин, который казался моим другом, и человек по имени Барума, порождённый дьяволом враг из третьего круга ада. Мы какое-то время путешествовали, а потом они продали меня человеку по имени Бриндемо в Милетоне.

– Мы уже встречались с этим милым и осведомлённым работорговцем, и от него услышали часть твоей истории, – Саламандр сделал паузу и уставился в свой кубок с вином. – Гвина я не знаю, но Барума… А, Барума! Джилл впервые узнала о нем в Керрморе, где, очевидно, он сам, или кто-то по его приказу, стукнул тебя по голове и взял в плен. Помнишь что-нибудь из этого?

– Ничего.

– Затем они погрузили тебя на корабль и отвезли в Слайт, тайный пиратский рай в Аусглине. Сомневаюсь, что ты это тоже помнишь.

– Не помню. Клянусь всем льдом в аду, я даже не помню, как был в Керрморе. Зачем я туда отправился? Не помню!

– Очень жаль, потому что моё любопытство много недель задавало мне этот вопрос. В любом случае в Слайте мы и те ужасные люди, которые тебя схватили, сели на корабль и поплыли в Бардек и где-то по пути Барума – по крайней мере, я подозреваю, что виновен в этом ужасный и отвратительный Барума – заколдовал тебя и разбил твою память на мелкие куски.

– Кое-что из этого я помню, – Родри содрогнулся. – Это было неприятно.

– Несомненно. – Голос Саламандра смягчился. – Несомненно.

Родри покачал головой и отошёл назад к окну. Хотя Джилл опять хотела подойти к нему, она сомневалась, что Родри потерпит сочувствие. Думая о боли, которую причинил ему Барума, Джилл позволила своей ярости набухнуть и разгореться, подобно лихорадке в крови.

– Боги! – прошипел Саламандр. – Что это?

В углу комнаты стоял волк, выглядел он достаточно реальным, хотя и оставался полупрозрачным. Слегка помахивая хвостом, он высунул язык и наблюдал за Джилл. Со стороны он мог показаться собакой, которая ожидает приказа хозяйки. Правда, Джилл больше всего поразило то, что его мог видеть и Родри. Он дёрнулся назад, затем пожал плечами и протянул руку. Волк понюхал её, все ещё махая хвостом, затем снова посмотрел на Джилл.

– Ну… э… – сказала она. – На самом деле он мой. Я… э… ну… – я не совсем понимаю, как я это сделала, но я в некотором роде создала его, однажды вечером, когда выполняла упражнения.

– Просто восторг! – Судя по голосу, Саламандр был в ярости. – Чем ты его кормила? Ненавистью и гневом?

– А почему бы и нет – после того, что случилось с Родри? Я думала о мести, а волки смерти Чёрного Солнца…

– Это я вижу, идиотка! Что было потом?

– Ну, казалось, он… ну… ушёл сам по себе.

– Да ну? И впрямь сам по себе? – в голосе Саламандра звенела холодная сталь.

– Ну, э… я в некотором роде послала его за Барумой.

При упоминании этого имени волк выпрыгнул из окна и исчез. Саламандр долго ругался на нескольких языках.

– Мои извинения, дикая голубка, потому что, когда ученица делает такую по-настоящему чудовищную ошибку, это вина учителя. О боги! Что я наделал?

– Что не так?

Саламандр посмотрел на неё, несколько раз пытался начать говорить, но только качал головой.

– В таких вещах существует этика, дикая голубка, а ты только что пошла против неё, отправив подобное существо в мир. Учти, ты не знала – в этом я виню себя и возьму вину на себя, если кто-либо пожелает её на меня возложить – но, тем не менее, ты поступила плохо. Это опасно, потому что Барума, будь он проклят, обладает гораздо большей силой, чем ты, и если он решит последовать за волком к его хозяину, ну… Он найдёт нас.

Джилл похолодела. «Этика» была для неё новым и странным словом, но что такое опасность – она понимала прекрасно. Внезапно Родри рассмеялся и стал на мгновение прежним, на его лице играла его обычная смелая улыбка.

– Пусть, – сказал Родри. – Пусть он нас найдёт – если посмеет. Когда Барума собирался меня продать, я поклялся, что когда-нибудь перережу ему горло. Джилл, ты можешь меня простить? Этот ублюдок забрал мой серебряный кинжал. Он забрал его у меня, а я ничего не мог с этим поделать.

– Простить тебя? Тебя не за что прощать, но у меня се равно болит сердце. Ты помнишь человека, который вручил его тебе? Каллина из Керрмора? Моего отца?

– Нет… или подожди… Думаю, что помню его лицо… помню, что я уважал его больше, чем кого-либо, кого когда-либо встречал. Клянусь всеми богами! Значит, я ещё больше хочу вернуть этот кинжал. – Родри говорил так спокойно, как будто обсуждал, дать ли в долг пару медных монет. – Я очень сильно хочу его вернуть, поэтому пусть Барума придёт за нами, если посмеет. Я буду ждать его.

Когда Джилл рассмеялась, предвкушая месть Саламандр переводил взгляд с неё на Родри, и взгляд этот был полон опасений.

– Воистину из вас получается прекрасная пара, – наконец сказал гертсин. – И я определено не пожелал бы какому-нибудь несчастному, чтобы вы обратили на него свою мстительность. Боги были провидцами, когда соединили вас.

Все рассмеялись, отчаянно пытаясь облегчить тяжесть в душе, но Джилл почувствовала себя странно холодно и устало. «Конечно, мы принадлежим друг другу и должны быть вместе, – повторяла она себе. – Я никогда снова не оставлю моего Родри, никогда!» И тем не менее она размышляла, куда приведёт её дорога двеомера, – размышляла теперь, когда поворачивать назад было уже слишком поздно.

Пока сгущались сумерки и комнату наполняли тени, они разговаривали, пытаясь соединить воедино обрывки всех воспоминаний о том, что случилось в Дэверри всего несколько месяцев назад, хотя теперь все это казалось как будто прошлым веком. Говорить становилось все труднее и труднее, потому что они все время натыкались на ужасные вещи, на боль и пытки, и чёрный двеомер. Наконец они замолчали, их взгляды блуждали по комнате. Казалось, они предпочитают смотреть на что угодно, только не друг на друга. Джилл встала, запалила угли в жаровне, затем зажгла масляные лампы – просто для того, чтобы что-то делать. Она была готова заплакать, чувствуя, что Родри никогда ещё не находился так далеко от неё. Однако спустя несколько мгновений этой неуютной тишины Саламандр продемонстрировал тактичность, о которой никогда не подозревала Джилл. Он встал, лениво потянулся и объявил, что отправляется в таверну, расположенную внизу.

– И думаю, сегодня вечером зайду не в одну таверну. Мне не нравятся все эти тёмные и мрачные предупреждения чёрного двеомера, роящиеся вокруг нас, но я не смею заниматься дальновидением. Посмотрим, что могут сделать обыкновенные глаза и уши, которым не помогает могущественная магия. Попробую собрать новости, слухи и намёки на странных людей и зловещие дела.

– А это не опасно? – спросил Родри.

– Нет, потому что я хорошо известен, если ты помнишь, и к тому же популярен – знаменитый и забавный волшебник, который развлекал город много счастливых вечеров. Неужели ты думаешь, что эти хорошие люди будут просто стоять и смотреть, как меня, такого потешного, убивают или похищают? Я соберу вокруг себя толпу, куда бы я ни пошёл, и она станет лучшим щитом, чем может сделать любой оружейник.

– Клянусь, ты прав, – сказала Джилл. – Сколько тебя не будет?

– Несколько часов. Если не вернусь до рассвета, то идите меня искать, но до того времени не беспокойтесь. Мы, варварские колдуны-волшебники, известны тем, что можем пьянствовать всю ночь.

Саламандр взял свой красный плащ, отделанный золотым атласом, который подходил к его парчовому одеянию, и ушёл, напоследок вежливо поклонившись им обоим. Джилл закрыла за ним дверь, а когда повернулась, увидела, что Родри опять стоит у окна, его руки сжимают подоконник, он слепо смотрел наружу. Мгновение Джилл наблюдала за ним, чувствуя себя совершенно несчастной, словно он был инвалидом, и надежды на выздоровление умерли. Наконец Родри вздохнул и повернулся к ней. Молчание собиралось вокруг них как вода, глубокая и угрожающая.

– Я не знаю, что сказать, – наконец выпалила Джилл.

– И я не знаю. А, дьявольщина, для одного вечера я уже наслушался всяких мерзостей.

Когда он схватил её за плечи и поцеловал, Джилл почувствовала, что расстояние между ними исчезло. Неважно, что случилось с его разумом, его тело помнило её, а её тело узнавало его. Пока она находилась у него в объятиях, Джилл могла притворяться, что ничто никогда и не шло ошибкой, а, судя по тому, как отчаянно он занимался с нею любовью, она понимала: он притворяется тоже точно также.

Утром они проснулись от шума, поднятого Саламандром: он ходил по комнате и паковал седельные вьюки, а также тюки, которые водрузят на мула. Во время работы он напевал себе под нос и чудовищно перевирал мелодию. К тому же он нервничал. Когда они вышли из спальни, Саламандр поприветствовал их нетерпеливым кивком.

– Поедим в дороге, – объявил он. – Я хочу покинуть город прямо сейчас, пока наша очаровательная Алейна не передумала и наши враги не решили доставить нам какие-нибудь неприятности.

– А в пути мы будем в безопасности? – спросила Джилл.

– Конечно, нет, но с другой стороны мы не будем в безопасности также и здесь, поэтому мы вполне можем попутешествовать и посмотреть эти славные острова. Не надо бросать в меня той лампой, Джилл, моя дикая голубка. Это просто шутка и ничего больше. На самом деле у меня есть план, очень хитрый и окольный. Рано или поздно нам необходимо сделать Родри свободным человеком, а это непросто. Придётся давать показания под присягой перед священниками; нужно, чтобы городской писарь зарегистрировал заявление, – и так далее, и тому подобное. В самом центре этого острова находится высокое плато, а в центре плато есть город, красивый и известный Пастедион, а в центре города есть особенно великолепный храм Далейя, Отца Волн, который защищает рабов, к которым несправедливо относятся. Мы отправимся туда, попросим приютить нас и официально, легально подадим жалобу на Баруму – за то, что он продал свободного варвара на ложных основаниях. Архонты будут обязаны провести расследование, а пока они работают, мы будет в относительной безопасности. Кто знает? Если им удастся найти Баруму, то они могут даже затащить его в суд.

– Могут? – переспросила Джилл. – Значит, от этих архонтов все-таки бывает какая-то польза?

– Ты увидишь, моя маленькая куропатка, преимущества цивилизованной жизни. У нас будут веские основания, потому что у меня есть изначальная накладная, и она выглядит ужасно поддельной, по крайней мере, для моих эльфийских глаз. Помнишь, как мы посещали прелестного Бриндемо в его личных покоях? Я увидел, что она лежит на письменном столе в углу, и прихватил эту драгоценность, пока ты разговаривала с сыном Бриндемо – накладную, конечно, а не письменный стол, который был слишком велик, чтобы его скрыл даже опытный волшебник.

– Вот воистину цивилизованная жизнь!

– Один момент, – перебил Родри. Он не улыбался. – Я поклялся, что перережу ему горло, и эту клятву я сдержу, даже если мне придётся умереть. Ты понял? Я не уеду из Бардека, пока не увижу, как он умер, а если люди архонта запытают меня за это до смерти – стало быть, такова цена, которую я заплачу за выполнение своей клятвы.

В комнате повисла глубокая тишина. Наконец Саламандр вздохнул.

– Знаешь ли, мои любимый младший брат, тебе вполне может представиться возможность убить его задолго до того, как мы доберёмся до Пастедиона, если наша невезучая судьба проявит себя как обычно, и наши враги захватят нас на пути. Если же нет, то мы вначале позаботимся о том, как оказаться в безопасном месте, а только потом – как убить Баруму. Согласен?

Тогда Родри в самом деле улыбнулся, уродливо скривив рот, но ничего не сказал. Джилл решила, что нет смысла с ним спорить, по крайней мере сейчас.

– Лучше если мы поедем окружной дорогой, – сказала она. – Чем дольше мы притворяемся странствующими волшебниками, тем лучше.

– Ты права, мой совёнок. Вначале мы направимся назад, на побережье, и будем выступать в портовых городах к северу. Знаешь ли, мне начинает нравиться это колдовское занятие. У меня постоянно появляются новые идеи для представления.

Великий волшебник и его увеличенная в составе команда уже день как уехали к тому времени, как новость наконец дошла до рыночной площади Вилинта: вдова Алейна продала своего красивого раба-варвара волшебнику Криселло для его странствующего цирка – несомненно, по одному из своих внезапных капризов. Как говорили мудрые люди, Криселло предложил ей огромную сумму, что подтверждало подозрения всех о богатстве волшебника – не меньшем, чем у архонта.

Местные сплетники были в ярости, увидев, как их сладкий скандал прокис.

Уж конечно, Алейна не стала бы продавать раба, если бы, как ходили слухи, у неё с парнем была любовная связь. Когда Гвин и Пирралло услышали новость, то разъярились в не меньшей степени – правда, совсем по другой причине.

– Жаль, что ты решил ждать, – сказал Гвин с гадкой улыбкой. – Если бы ты начал действовать, как только я его нашёл, то мы могли бы купить его сами.

– Попридержи свой уродливый язык! Мы догоним их по дороге – и это все, и если этот глупый фокусник не захочет его продать миром, то умрёт.

– Да? Тогда предполагаю, что ты можешь мне сказать, каким путём они отправились?

Пирралло уже собрался ответить, затем расправил плечи.

– Конечно! Но мне нужно уединиться для работы. Ни ты, ни другие не подходите ко мне, пока я не закончу.

Наблюдая за тем, как Пирралло в гневе и раздражении идёт прочь широкими шагами, Гвин задумался: почему он так уверен, что Пирралло поведёт их не в том направлении? И не без удивления осознал вдруг, что сам этому рад.