Глава вторая
Все лето Эвани Саламандериэль ездил по Дэверри в попытках найти своего брата, но ездил он медленно по долгим, петляющим дорогам, потому что представители Народа никогда и никуда не спешат. И хоть в жилах Саламандра и текла человеческая кровь, воспитывался он среди эльфов. Вначале, сразу за границей Элдиса, он нашел хорошенькую девушку, которой понравились не только его песни; он провел с ней пару приятных недель в Кернметине. В Пирдоне господин благородного происхождения хорошо заплатил Саламандру за развлечение гостей на свадьбе дочери — в песнях и рассказах миновали шесть веселых дней пира.
После этого Эвани странствовал по Дэверри, постоянно держа курс на север, в Кергонни. Однако то и дело он задерживался в интересных городах по несколько дней, а в данах лордов — по неделе. Когда при помощи дальновидения Саламандр нашел Родри и выяснил, что он сидит в дане, осажденный врагом, то решил поторопиться и действительно спешил — но только до тех пор, пока осаду не сняли. Тут ему показалось, что с братом еще долго все будет в полном порядке, поэтому Саламандр остановился у еще одной девушки, которая преданно ждала его с прошлого лета. В конце концов, было бы верхом вероломства уехать слишком быстро — и это после того, как она так долго ждала его!
И так получилось, что тем солнечным днем, когда Родри сопровождал посланцев короля, Саламандр находился примерно в ста милях к востоку от дана Греймина. Саламандр пораньше разбил лагерь рядом с ручьем, поскольку устал, стреножил лошадей на крошечном лугу и уселся у бегущей воды, чтобы заняться дальновидением. Он увидел, как Родри дрожит, когда Камма сообщает ему новость. Поскольку Родри переполняли эмоции, видение получилось достаточно четким, и Саламандр мог даже слышать — хотя не физическим слухом — часть того, что говорилось. Выло впечатление, что он стоит рядом с братом, когда Беноик взял дело в свои руки. Затем видение резко исчезло, снятое наплывом чувств его самого. Саламандр вскочил на ноги и выругался.
— Боги! — он удивленно потряс головой. — Кто мог бы предположить? Не верю, что Джил его бросила! Просто не могу поверить.
Саламандр снова опустился на колени, уставился в бегущую воду, на которой плясало солнце, и подумал о Джил. Ее образ выстраивался медленно, а когда все-таки появился, то как-то странно дрожал и оставался размытым. Она сидела на горном лугу и наблюдала за Перрином, который стреноживал трех их коней, включая Восхода. Сперва Саламандр подумал, что она больна, потому что Джил сидела неподвижно, с приоткрытом ртом, как умалишенная. И все же рассмотреть все в деталях он так и не смог, поскольку видение словно покрывал туман. Саламандр тряхнул головой, и видение исчезло.
— Все выглядит очень зловеще и странно. Я в полной растерянности. Думаю, стоит попробовать разглядеть получше.
Он на эльфийском призвал простейших духов, и четыре гнома и сильф тут же материализовались перед ним.
— Слушайте внимательно, маленькие братья. У меня есть для вас задание, и если вы его выполните, я спою для вас песенку. Я сейчас лягу и хочу, чтобы вы оставались рядом и смотрели, не появится ли опасность. Если кто-то, человек или зверь, станет приближаться ко мне, ущипните меня, чтобы я проснулся.
Гномы кивнули с серьезным видом, а сильф спустился пониже и завис в воздухе. Саламандр лег на спину, скрестил руки на груди и замедлял дыхание, пока не почувствовал, как сливается с нагретой солнцем землей. Затем он закрыл глаза и призвал свое световое тело. В отличие от людей — мастеров двеомера, которые используют единую голубоватую форму, по очертаниям напоминающую их собственную фигуру, световое тело эльфов, скорее, напоминает огромное мерцающее пламя. Постоянно меняющееся лицо выглядывает из языка серебряного света. После того, как световое тело Саламандра зажило в его воображении, он перевел в него свое сознание. Вот он смотрит из глаз светового тела на физическое, которое лежит внизу, а затем видит весь мир в голубоватом эфирном свете. Саламандр услышал звук, напоминающий резкий щелчок — и оказался на эфирной плоскости. Огненная форма взирала на спящее тело эльфа, которое охраняли простейшие духи и которое присоединялось к нему длинной серебряной нитью.
Он стал медленно подниматься вверх, ориентируясь на долины, ярко-красные, мерцающие — этот свет источали ауры растений, — и на ручей, чья элементарная сила поднималась вверх в виде серебристого полога, колеблющегося над водой. Если он запутается в этом пологе, то его эфирное тело может разорваться на части. Саламандр осторожно отодвинулся от ручья, поднялся выше и подумал о Джил. Он почувствовал, как его потянуло ту сторону, где она находилась, и последовал за притяжением. Он долго летел над темно-красными лесами, тут и там прерываемыми более яркими лоскутьями полей, на которых трудились крестьяне. Ауры людей, по большей части бледно-желтые и зеленые, тлели среди красного света растений. Преодолеваемое на эфирной плоскости расстояние практически невозможно измерить, и Саламандр не знал, как долго он летел. Но по мере продвижения к цели Саламандр все больше и больше осознавал присутствие Джил, которое влекло его вперед.
В самом конце пути он получил провожатого. Саламандр высоко взлетел над небольшим ручьем и вдруг увидел приближающегося к нему одного из простейших духов. Существо представляло собой переплетение заключенных в правильную сферу блестящих линий сочного оливкового, лимонно-желтого и красновато-коричневого цветов, с рассыпанными повсюду черными искрами. Было очевидно, что существо огорчено, поскольку оно то раздувалось в два раза больше обычного, то сжималось и дрожало.
«Маленький брат, что случилось?» — отправил Саламандр ментальный импульс.
Вместо ответа существо закружилось и затанцевало. Саламандр смутно ощущал его эмоции: ярость и отчаяние, связанные с кем-то, кого оно любило. Затем Саламандр вспомнил серого гнома Джил.
«Ты знаешь Джил?»
Существо стало двигаться вверх-вниз и из стороны в сторону и надуваться от радости.
«Я — ее друг. Отведи меня к ней.»
Гном полетел впереди Саламандра, как охотничья собака. Следуя за ним и огибая выступы горы, Саламандр увидел далеко внизу горную долину — мерцающую красным чашу, в которой виднелись тускло-серебристые ауры лошадей и две человеческие. У Перрина она оказалась очень странная — зелено-серая. Такой Саламандр никогда раньше ни у кого не видел. Бледно-золотистая аура Джил выглядела огромной, надувшейся, она то вздымалась, то снова сжималась, но все равно оставалась слишком большой для человека. Когда Саламандр полетел вниз, то увидел, как Перрин повернулся и что-то сказал. Из ауры молодого лорда произошел резкий, стремительный выброс импульса, и этот выстрел стал разливаться по Джил, подобно океанской волне. В ответ ее аура начала впитывать чужую эманацию и расширяться.
Саламандр завис над ней, дрожа. Он был потрясен. В это мгновение Джил подняла голову, посмотрела прямо на него и закричала. Она увидела его световое тело.
«Джил, я твой друг!» — послал он ментальный импульс.
Хотя Джил и могла его видеть, она, казалось, не слышала его мысленный импульс. Она вскочила на ноги и стала кричать на Перрина, показывая на Саламандра. Перрин выглядел растерянным. Саламандр полетел прочь, следуя за серебряной нитью так быстро, как только мог себе позволить. Он мчался назад, к своему телу, которое лежало под охраной простейших духов. Он опустился вниз и завис, а после позволил себе опуститься. И снова щелчок — и Саламандр почувствовал, как плоть обволакивает его, теплая и в первое мгновение болезненно тяжелая. Он отпустил свое световое тело, сел и трижды шлепнул рукой по земле, чтобы запечатать конец работы. Гномы вопросительно посмотрели на него.
— Спасибо, друзья мои. Давайте, попутешествуйте со мной какое-то время. Я спою вам песню, как и обещал, но мне нужно торопиться. Мою хорошую знакомую по-настоящему и сильно околдовали.
* * *
Заря в потоках серебристого света взбиралась вверх по пурпурным склонам гор и омывала луг, этот зеленый поток травы. Джил сидела на одеялах и наблюдала за Перрином, скорчившимся у костра, где он грел воду в маленьком железном котелке. Перрин взял из седельных вьюков бритву, кусок мыла и потрескавшееся зеркало и начал бриться, так спокойно и ловко, словно находился у себя в спальне. У Джил появилась туманная мысль перерезать ему горло длинной острой стальной бритвой или даже ее собственным серебряным кинжалом, но ей было очень трудно думать.
— Тебе лучше что-нибудь съесть, — заметил Перрин.
— Позже, — говорить тоже было трудно. — Я не голодна.
Джил лениво отвела взгляд и увидела своего серого гнома, который сидел на корточках в нескольких ярдах от Перрина. Она так обрадовалась, увидев маленькое существо, что быстро вскочила на ноги и побежала к нему, но когда она наклонилась, чтобы взять его на руки, гном оскалил зубы, замахнулся на нее ручками с выпущенными когтями и исчез. Двигаясь очень медленно, Джил снова села. Почему гном так на нее злится? Казалось, ей следовало бы это знать, но память никак не хотела возвращаться к ней. Джил взяла из травы камушек и уставилась на него. Постоянное дрожание и изменение кристаллической структуры стало видимым, и она отбросила камушек.
Все это утро они ехали через лес, долгим, кружным путем по каким-то неведомым тропам. В каждом дереве жила какая-то сущность, они склонялись над тропой и протягивали к Джил лохматые пальцы. Некоторые пугали ее; другие казались безобидными; третьи — а этих набиралось очень мало — просили ее стать их другом, с дрожью протягивая покрытые листвой руки. Когда она отвернулась от тропы, лес превратился в лабиринт твердых стен, которые прерывались только лучами солнечного света, тяжелыми, как камень. Хотя временами Джил задумывалась о том, чтобы просто уехать от Перрина, она безнадежно потерялась. Время от времени она вспоминала о Родри. Пытается ли он преследовать их? Джил сомневалась, что он поверит ей, если она скажет ему, что уехала не по собственной воле — если он на самом деле когда-нибудь их догонит. Как он может ее найти, когда изменился весь мир?
Даже мрачно-серые скалы казались яркими и светящимися, как драгоценные камни. Когда они с Перрином выезжали на какую-нибудь опушку или горный луг, солнечный свет проливался на девушку, как вода; Джил могла поклясться, что чувствует, как солнце капает с нее и стекает по рукам. Небо представляло собой твердый купол из ляпис-лазури, и впервые в жизни Джил поверила в то, что боги путешествуют по небу точно так же, как мы путешествуем по земле. Под тяжким грузом всей этой красоты Джил словно кружилась в седле — по крайней мере, у нее возникали такие ощущения — и временами у нее по лицу текли слезы. Один раз, когда они ехали по лугу, два жаворонка выскользнули из своего укрытия и полетели, распевая разрывающую сердце трель. Они поднимались в лазурное, кристаллическое небо, их крылья бились и трепетали с шумом, напоминающим слабые раскаты грома. Тогда Джил поняла: что бы еще ни случилось, это мгновение, этот трепет крыльев; эта полоса звука выдержат вечность. Когда она попыталась рассказать Перрину о своем видении, он только уставился на нее и сказал, что она спятила. Джил рассмеялась. Она была с ним согласна.
Этим вечером они рано разбили лагерь рядом с большим ручьем. Перрин достал удочку и крючки, сказал, что идет ловить рыбу, и отправился вверх по течению. Джил долго лежала на берегу и смотрела в воду, наблюдая за простейшими духами в водоворотах, сплетающимися и соединяющимися друг с другом. Она видела маленькие личики в белой пене, следы стройных тел, слышала тихие голоса. Казалось, они чего-то хотят от нее, и наконец она разделась и присоединилась к ним. Смеясь, Джил нырнула и стала плескаться в воде с ундинами, пыталась их поймать. Впервые она ясно услышала их. Они звали ее по имени: «Джил, Джил, Джил». Затем внезапно они резко закричали и исчезли. Джил повернулась в воде, подняла голову и увидела Перрина, который стоял на берегу и держал трех форелей. Ее сердце упало, как у ученика, поднимающего голову от игры, чтобы встретиться взглядом, с учителем, который гневно смотрит на него с его незаконченной работой в руке.
Тем не менее, когда Джил взобралась на берег, Перрин совсем не сердился на нее. Напротив, он обнял ее, поцеловал, он окутывал ее своим желанием, пока она тоже не захотела его и с готовностью не легла с ним на траву. Позднее он встал, оделся и начал чистить рыбу, а Джил так и лежала обнаженная в мягкой траве и пыталась вспомнить имя человека, которого когда-то любила. Хотя она видела у себя в сознании его лицо, память отказывалась подсказать его имя. Задумавшись над этим, Джил встала и оделась, а затем осторожно бросила взгляд на ручей. Простейшие духи вернулись. Теперь они с укором смотрели на нее.
— Родри, Джил, — шептали они. — Как ты могла забыть своего Родри?
Она закрыла лицо руками и заплакала, зарыдала в голос. Когда Перрин бросился к ней, чтобы успокоить, она с такой силой оттолкнула его, он потерял равновесие и упал. Подобно испуганному зверьку, Джил побежала по высокой траве опушки. Она бросилась в лес, но там зацепилась за корень и растянулась. Мгновение она лежала, тяжело дыша. Джил увидела, как темны деревья, как угрожающе они опускают ветки, чтобы схватить ее. Теперь они выглядели, как строй вооруженных охранников. Когда Перрин пришел, чтобы отвести ее назад, Джил не спорила. В тот вечер он развел костер и нанизал форель на зеленые палочки, чтобы пожарить. Джил съела несколько кусков, но еда, казалось, застревала у нее в горле, рыба внезапно сделалась вязкой, как мед. Однако Перрин проглотил свою порцию, словно умирал с голоду, и заснул у костра. Джил долго наблюдала за ним. Было бы смехотворно легко убить его, но воспоминания о лесе остановили ее. Если Перрин умрет, она останется здесь одна, в ловушке, умирающая с голоду. Она будет ходить кругами и все больше и больше впадать в панику. Последним усилием воли Джил заставила себя прогнать мысли, которые угрожали разразиться истерикой. Дрожа и внезапно почувствовав холод, она уставилась в огонь. Там появлялись духи и падали в языки пламени, они плясали на дровах, которые так предусмотрительно им предоставили люди, Джил почти явственно слышала, что они говорят среди шипения пламени. Одно полено прогорело насквозь и рассыпалось целым фонтаном золотых искр. В быстром танце пламени появилось настоящее лицо, золотое, дрожащее в костре. Когда оно заговорило, то зазвучал настоящий человеческий голос:
— Что с тобой, дитя? Что случилось?
— Случилось? — Она заикалась и бормотала. — Правда?
Мгновение лицо смотрело на нее; затем исчезло. Озадаченная, неспособная думать, Джил легла рядом с Перрином и заснула.
Бесформенный, как вода, один день перетекал в другой. Джил не могла их считать; она утратила само представление о счете, словно та часть ее сознания, которая отвечала за сроки, монеты и другие вещи, поддающиеся исчислению, выпала из ее седельных вьюков и потерялась по пути. Когда Перрин обращался к ней, было трудно отвечать, потому что слова исчезали в великолепии леса. К счастью, говорил он редко, очевидно, вполне удовлетворенный ее молчаливым присутствием. По ночам, когда они разбивали лагерь, Перрин страстно желал заниматься с ней любовью. Потом он приносил ей. ужин, как паж, когда Джил сонная лежала у костра. Вся его медлительность, колебания, шаркающая походка, туманные улыбки и заикание — все исчезло. Он смеялся и действовал спокойно, умело и уверенно, он был полон силы и жизни, когда находился на дикой местности. Джил предполагала, что образ придурка и робость служили Перрину просто щитом, которым он прикрывался, когда был вынужден жить среди людей.
Ее догадка подтвердилась, когда они заехали в деревню, чтобы купить еды на рынке. Перрин стал таким, как раньше. Он бесцельно ходил то в одну, то в другую сторону, непрерывно заикался, когда торговался, покупая сыр, персики и буханки хлеба. Поскольку Джил оказалась неспособной изъясняться внятно, она ничем не могла помочь ему. Один раз она заметила, как жена фермера ошеломленно наблюдает за ними, словно раздумывает, как такая пара придурков до сих пор не сгинула в пути.
Сделав покупки, Джил с Перрином отправились в крошечную таверну — выпить эля. Они очень долго пили только родниковую воду, и эль показался таким великолепным, что Джил смаковала каждую каплю. Хотя в маленькой комнатке вместо кровати на полу лежала грязная солома, очаг давно не чистили, а столы стояли изрезанные, она там чувствовала себя счастливой. Было приятно видеть других людей, таких же, как она, слушать человеческие голоса вместо бесконечного ветра, гуляющего по лесу, и журчания воды. Полный лысый мужчина в пестрых бриггах купца по-дружески улыбнулся ей:
— Эй, девушка, почему ты носишь серебряный кинжал, а?
— О… а… э… ну, — промямлила Джил. — Видишь ли, мой отец был серебряным кинжалом. Это воспоминание о нем.
— Весьма благочестиво.
Внезапно, к своему огромному удивлению, она услышала его мысли: «Славная девчонка, но глупая; впрочем, девушкам ум и не требуется.» Мысль звучала у нее в сознании так отчетливо, словно купец произнес ее вслух. Джил решила, что просто обманывает себя. Когда пришло время уходить из таверны, она расплакалась — просто потому, что они возвращались в пустынную дикую местность.
В этот день они ехали по холмам. Сосновый лес становился все реже, а в долинах иногда встречались фермы. Джил совершенно не представляла себе, где они находятся; она знала только, что солнце поднимается на востоке и садится на западе. Они разбили лагерь в месте, хорошо знакомом Перрину. Это была крошечная долина. По ее дну протекал ручей, и еще там росли березы. Перед тем, как развести костер, Перрин поцеловал Джил.
— Давай ляжем, — предложил он.
Внезапно мысль о том, чтобы заниматься с ним любовью, наполнила ее отвращением. Когда Джил оттолкнула Перрина, он схватил ее за плечи и притянул к себе. Джил попыталась вырваться, но он был сильнее. Он схватил ее, поднял и опустил, сопротивляющуюся, на землю. Джил отбивалась, но даже стараясь высвободиться, знала, что медленно и неизбежно сдается ему, что она сражается только вполсилы, позволяя ему украдкой поцеловать ее то тут, то там, погладить, приласкать. И наконец она смирилась, позволяя ему взять себя и превратить весь мир в огонь наслаждения. Перрин вдруг попытался заговорить, но заснул, приоткрыв рот от усталости.
Джил лежала рядом с ним, наблюдая за закатом сквозь ветви деревьев. Лучи заходящего солнца напоминали дождь золотых монет. Белые березы светились внутренним светом, словно следили за людьми и благословляли их своим молчаливым присутствием. Джил слышала тихие голоса в бегущем рядом ручье, бесцельную болтовню простейших духов. В сумерках, когда закат погас, Перрин сел и зевнул, потом резко втянул ноздрями воздух. Она увидела темные круги у него под глазами. Мгновение он смотрел на Джил так, словно едва понимал, где они находятся.
— С тобой все в порядке? — спросила Джил.
— О… э… ну, просто устал.
Тем не менее, пока длился вечер, Джил понимала, что он не просто устал. Когда они ели, он заглатывал пищу, почти не пережевывая, а потом снова заснул. Она сидела у костра и наблюдала за мерцающими березами, которые, как казалось, склонялись над ними, желая получше разглядеть людей, вторгшихся в их владения. На мгновение ей показалось, что она видит, как кто-то стоит среди деревьев и наблюдает за ней, но когда она встала, туманная фигура исчезла. Через какое-то время Перрин снова проснулся и, шатаясь, подошел к огню. Взметнувшиеся языки пламени осветили его лицо и, как показалось, покрыли его кровью. Его глаза представлялись огромными дырами, прорезанными в маске. Джил закричала от ужаса.
— Что случилось? — спросил он.
У нее не нашлось слов сказать ему то, что она знала интуитивно: сегодняшние объятия довели их до критической точки. Так воин едет в атаку, не думая ни о чем, кроме сверкания стали, и вдруг обнаруживает, что оказался за линией врага — один, отрезанный от своих, когда уже слишком поздно отступать.
* * *
Покинув дан Греймина, Родри не представлял себе, в какую сторону ехать. В первый день он следовал на запад, но на закате в его лагере появился серый гном. Простейший дух бросился к нему в объятия и прижался к груди Родри, как испуганный ребенок.
— О, вот кто ко мне пришел! Дружок, где Джил?
Гном задумался, показал на восток и исчез.
«Проклятье! Я потерял целый день», — подумал Родри. Отчаяние не помешало ему ощутить, что за ним кто-то наблюдает. Странно — поблизости никого не было.
Еще три дня он ехал на восток по лесной дороге. Родри чувствовал себя скорее бурей, чем человеком. Ярость и отчаяние разрывали его на части. Временами ему хотелось найти Джил лишь для того, чтобы перерезать ей горло; в другие минуты он клялся себе, что если только ему удастся заполучить ее обратно, он никогда не задаст ей ни одного вопроса о том, что она делала с Перрином. Постепенно безнадежность начала брать верх над другими чувствами. Перрин мог увезти ее в любую сторону, он мог ускользнуть далеко в лес, где Родри никогда не найдет беглецов. Единственной надеждой Родри был гном, который иногда появлялся рядом. И гном неизменно показывал на восток, и его всегда переполняла ярость, он скрежетал зубами и хватался за голову при любом упоминании имени Перрина. Рано или поздно гном приведет его к Джил. Родри твердо надеялся на это.
Как-то днем, когда белые облака сгустились и угрожали дождем, Родри ехал по узкой тропе. Он добрался до опушки, где стоял небольшой деревянный дом круглой формы. У входа с обеих сторон росли два дуба. Родри спешился и приветственно крикнул, обращаясь к жителям странной избушки. Почти сразу пожилой человек с бритой головой и золотым серпом священника Бела на поясе показался в дверях.
— Добрый день, ваше преосвященство, — поздоровался Родри.
— Пусть боги благословят тебя, парень. Что тебя так беспокоит?
— О, все круги ада, неужели я настолько плох?
Вместо ответа священник улыбнулся, его глаза почти скрылись в морщинах. Он был худ, как палка, его потрепанная туника свободно висела на тощем теле, а пальцы напоминали искривленные прутья.
— Видите ли, я тут кое-кого ищу, — продолжал Родри. — Я почти потерял надежду когда-либо встретить ее. Красивая белокурая девушка, но всегда одевается, как мужчина, и носит серебряный кинжал. Она уехала с тощим рыжим обормотом.
— Твоя жена бросила тебя и убежала с другим мужчиной?
— Ну… да. Как вы узнали?
— Довольно обычная история, парень, хотя я не сомневаюсь: тебе так больно, словно ты — первый мужчина, которого оставила женщина, — священник вздохнул и покачал головой. — Я ее не видел, но войди и попроси богов помочь тебе.
Скорее ради того, чтобы порадовать одинокого старого отшельника, чем действительно надеясь получить предзнаменование, Родри последовал за ним в мрачное, пахнущее плесенью святилище, которое занимало половину круглого дома. Там находился каменный алтарь, покрытый грубой полотняной тканью, скрывающей пятна крови от жертвоприношений. За алтарем высилась массивная статуя Бела, вырезанная из цельного ствола дерева. Телу божества была придана грубая форма, руки сделаны намеком — просто прорезями в дереве, а туника едва обозначена. Однако лицо создавалось очень тщательно, и большие глаза смотрели так, словно нечто видели, а рот казался таким живым и подвижным, как будто он вот-вот заговорит. Родри поклонился владыке мира и встал перед ним на колени, в то время как священник занял место сбоку от статуи. В мелькании света и теней казалось, что глаза божества повернулись в сторону поклоняющегося ему человека.
— О, священный господин, где моя Джил? Увижу ли я ее когда-нибудь снова?
На мгновение в храме воцарилась полная тишина; затем священник заговорил монотонным, грохочущим голосом, совершенно не похожим на его обычный:
— Она следует темными тропами. Не стоит сурово судить ее, когда вы встретитесь вновь. Ее держит в рабстве тот, кто не поклоняется мне.
Родри содрогнулся от благоговейного страха. Какое-то время глаза божества рассматривали его, затем голос зазвучал снова:
— У тебя странный вирд, человек из Элдиса, который на самом деле не человек. Когда-нибудь ты умрешь, служа королевству, но это будет не та смерть, о которой ты мечтал. Люди будут помнить твое имя долгие годы. Тебя будет поминать дважды, потому что ты умрешь дважды.
Внезапно священник поднял руки и сильно хлопнул в ладоши. Родри ошеломленно огляделся. Статуя опять стала куском дерева, умело обработанного мастером. Бог исчез.
Весь тот день Родри неотступно думал над пророческими словами Бела. Джил следует темными тропами. Что это означает? Родри страстно желал, чтобы это означало вину Перрина: каким-то образом он заставил ее отправиться вместе с ним, Джил ушла не по доброй воле. Но Родри было трудно убедить себя в этом, потому что Джил легко могла убить лорда, если бы он попытался применить насилие. Тем не менее, Родри ухватился за первый лучик надежды. Джил все еще любит его. Его сердце разрывалось от любви и страха за нее. Он совершенно забыл об остальной части предсказания и не вспомнит о ней, пока не пройдет несколько лет. И тогда, опровергая саму природу вещей, вопреки здравому смыслу, он умрет дважды.
На следующий день пророчество, касающееся Джил, немного прояснилось. Родри добрался до небольшой деревеньки. В крошечной таверне он впервые за много дней поел горячего и выпил эля. Когда он поглощал жаркое из баранины у грязного очага, к нему подсел владелец таверны — поболтать.
— Ты — второй серебряный кинжал, которого мы тут видим за последнее время, — заметил он. — Хотя, предполагаю, та девчонка не была по-настоящему серебряным кинжалом.
— Белобрысая? — Сердце Родри сильно забилось в груди, хотя он старался говорить спокойно. — Красивая, но одета, как парень?
— Именно! Ты ее знаешь?
— Да. Как давно они тут проезжали — она и ее рыжий?
Владелец таверны задумался, почесывая лысину.
— Я сказал бы, не больше четырех дней назад. Они твои друзья? Должен заметить, что ни один из них почти не открывал рта.
— О, Перрин всегда был молчуном, — Родри пытался говорить так, чтобы его слова звучали весело и дружелюбно. — Но девушка обычно любит поболтать.
— Правда? В таком случае, она больна или с ней что-то не так, потому что ей было тяжело связать два слова. Я еще подумал, что она из тех тупых девок, смазливых, но пустоголовых.
— Надеюсь, она не больна. Она обычно радостная, как жаворонок.
Владелец таверны надолго задумался.
— Может, она с ее мужчиной в ссоре. Как она на него смотрела! Он, наверное, ее много бьет. Она выглядела запуганной.
Рука Родри так сильно сжала кружку, что у него свело пальцы. «Следует темными тропами, — подумал он. — Понятно.»
— В общем, дружище, они отправились на юг. Девчонка сказала, что едет на юг искать своего дедушку.
Поначалу Родри ничего не понял. Какого дедушку? «Невин!» — мелькнула мысль.
— Ну, спасибо тебе, — Родри дал владельцу таверны серебряную монету, полученную у Беноика.
Не допив эль, Родри быстро двинулся в путь, направляясь к развилке и избрав южное направление.
* * *
Владелец таверны наблюдал на серебряным кинжалом, пока тот не скрылся из виду. Он задумчиво потирал монету. Внезапно он почувствовал себя виноватым и испугался. Почему он врал? И все за пару монет, которые ему дал тот странный парень? Он ненавидел врать. Владелец таверны смутно помнил, как спорил с тем парнем, но вот, после всех своих аргументов, он взял и соврал. Ему было жаль, что у него нет коня, чтобы погнаться за серебряным кинжалом и сказать ему правду. Он тряхнул головой и поднял глаза. Деревенский дурак, бедняга Марро, волоча ноги тащился по улице. Владелец таверны бросил ему монету Родри.
— Послушай, парень, отнеси это домой своей маме и скажи ей, что я велел ей купить материи тебе на новую рубашку.
Марро улыбнулся от уха до уха и убежал, а владелец таверны отправился назад, к своим посетителям.
* * *
— На юг? — переспросил Саламандр. — Как, клянусь всеми фурункулами на заднице владыки ада, Родри узнал, что нужно повернуть на юг?
Простейшие духи собрались вокруг его костра. Казалось, они размышляли над услышанным.
— Простите, маленькие братья. Это просто был риторический вопрос.
Саламандр потянулся, встал и нахмурился, глядя на ночное небо. Как жаль, что он раньше не занялся дальновидением и не посмотрел, где находится Родри. Поскольку Саламандр только обучался двеомеру, ему было трудно заниматься дальновидением без какого-либо объекта для фокусировки. И это становилось вовсе невозможным, если Саламандр делал что-то еще, — например, ехал на лошади. Может быть, Родри едет на юг просто от отчаяния? Без двеомера сам Саламандр никогда не смог бы найти Джил, потому что тот странный парень знает лес, как дикий олень. Саламандр конечно выведал, где сейчас Джил с Перрином, — всего в десяти милях к северо-востоку от Родри. Поэтому на самом деле Родри находился к северу от них. Южное направление было правильным. Вопрос только в том, как это выяснил Родри?
— Завтра, маленькие братья, завтра, мы проследим за этим медведем до его логова.
Простейшим духам было неуютно, и они собрались вокруг Саламандра, они толкали и щипали друг друга и разевали рты, выражая отчаяние и ненависть. Саламандр содрогнулся от настоящего страха. Насколько он знал, укравший Джил человек — мастер двеомера, обладающий большой силой, и он сам едет к своей гибели.
— Знаете, наверное, мне следует связаться с Невином и рассказать ему обо всем этом.
Все простейшие духи яростно закивали.
— Но с другой стороны, предположим, я это сделаю, и Невин скажет мне, что мне следует полностью отказаться от этого дела. Как мне тогда искупить свою вину за все мои отсрочки? Думаю, мне лучше просто продолжать путь.
Простейшие духи вскинули руки, показали ему язык и исчезли.
* * *
Утром темные круги под глазами Перрина напоминали свежие синяки на неестественно белой коже. Рыжие волосы больше не горели огнем; они стали тусклыми и путаными, как шерсть больного кота. Перрин двигался медленно, он доставал вещи из седельных вьюков, неотрывно смотрел на них какое-то время, а затем убирал назад. Джил сидела рядом и наблюдала за ним.
— Ты выглядишь больным, — сказала она.
— Просто устал.
Почему ее заботит, болен он или нет? По правде говоря, Джил начинала видеть его жертвой странных сил в той же мере, как и себя саму. Однако мысли приходили к ней только изредка и почти сразу обрывались; в эти дни любые мысли были редкостью. Предметы в руках Перрина, казалось, постоянно меняли размер и форму, иногда разбухали, иногда сжимались, у них отсутствовали четкие границы — вместо краев выступали линии мерцающей силы, отмечающие место, где они встречаются с воздухом.
Наконец Перрин достал простую железную палочку, толщиной с палец, приделанную к деревянной рукоятке.
— Хвала всем богам, — произнес он. — Я думал, что потерял его.
— Что это? Самодельное клеймо.
— Никогда никому не рассказывай, что оно у меня есть, ладно? В Кергонни могут повесить только за то, что оно у тебя имеется.
Из его слов Джил не поняла ничего. Она заставила себя разделить услышанное на части и воспринимать информацию понемногу за раз.
— Мы все еще в Кергонни? — наконец спросила она.
— Да, в южной части. Почти в Гвейнтейре.
— А для чего эта штука?
— Чтобы заменить клеймо на лошади.
— А почему тебя повесят, если ее найдут?
— Потому что такие штуки нужны только конокрадам.
— Но тогда почему ты ее таскаешь с собой?
— Потому что я — конокрад.
Джил уставилась на своего спутника, широко разинув рот.
— Как ты думаешь, откуда у меня деньги? — Перрин улыбался. Ему было забавно смотреть на Джил. — Я забираю лошадь от какого-нибудь господина благородного происхождения, продаю ее одному из тех, в ком уверен, и… ну… вот так и живу.
В глубине сознания Джил помнила, что воровать нехорошо. Она думала об этом, наблюдая, как Перрин распаковывает седельные вьюки. Воровать нехорошо, а быть конокрадом — хуже всего. Если ты забираешь у человека коня, он может умереть. Папа всегда так говорил. Папа всегда был прав.
— Тебе не следует забирать чужих лошадей, — сказала Джил.
— Я забираю их только у тех, кто может пережить такую потерю.
— Все равно нехорошо.
— Почему? Мне они нужны, а им — нет.
Хотя Джил знала, что существует возражение и на этот довод, она не помнила, что следует сказать. Она откинула голову назад, наблюдая за сильфами, играющими в легком ветру. Легкие фигурки, с крыльями из ярких кристаллов, носились по воздуху, уклоняясь друг от друга, делая большие петли и скользя.
— Я оставлю тебя здесь, — сказал Перрин какое-то время спустя. — У нас мало денег, и мне нужно украсть лошадь.
— Но ты вернешься, не так ли? — внезапно Джил пришла в ужас, уверенная, что безнадежно потеряется без него. — Ты не бросишь меня здесь?
— Что? Конечно нет. Я люблю тебя больше жизни. Я никогда тебя не брошу.
Он обнял ее и поцеловал и долго держал в объятиях, крепко прижав к себе. Джил не знала, как долго они просидели рядом под теплым солнцем, но когда Перрин отпустил ее, солнце подошло к зениту. Джил прошлась к ручью и легла, наблюдая за простейшими духами, которые там играли, пока не заснула.
* * *
В тот день, ближе к вечеру, Родри приехал в Лерин, один из самых больших городов в Кергонни, в котором насчитывалось примерно пятьсот домов. Здания жались друг к другу за низкой каменной стеной на берегах реки Камин-Ирейн. Поскольку Лерин являлся важным портом для речных барж, которые переправляли железо с гор вниз по течению в Дэверри, Родри предполагал купить для себя место на судне, чтобы сэкономить время и дать отдых себе и коню. Им давно требовалось передохнуть. Однако вначале Родри отправился на рыночную площадь расспросить, не видели ли там Джил и Перрина. Многие местные жители хорошо знали странного лорда Перрина.
— Он — придурок, — объявил продавец сыров. — А если девушка связалась с подобным типом, то она еще более ненормальная, чем он сам.
— Он не только ненормальный, — фыркнул кузнец. — Я много раз задумывался, откуда он берет всех этих лошадей.
— Он же благородного происхождения, — добавил торговец тканями. — А у лиц благородного происхождения полно лошадей, которых они могут продать. Но я уже много недель не видел его, серебряный кинжал. И никогда не видел эту девушку. Она рехнулась, это точно.
Родри отправился назад к дешевой таверне, которую приметил раньше. Не отправились ли Джил с Перрином на юг по другой дороге? Если так, то ему придется забыть о своих планах плыть по реке, чтобы не пропустить их. Когда он ставил коня в конюшню, к нему подошел ничем непримечательный мужчина с типичной осанкой коробейника, привыкшего таскать товар на спине.
— Это ты — тот серебряный кинжал, который интересовался лордом Перрином?
— Да. А тебе какое дело?
— Никакого, но могу сообщить тебе кое-что за определенную плату.
Родри достал из кошеля две серебряные монеты и зажал их между пальцев. Коробейник улыбнулся.
— Я приехал с юго-востока. На ночь останавливался в небольшой деревенской гостинице примерно в тридцати милях отсюда. В ту ночь я пытался заснуть, когда кто-то стал кричать во дворе возле конюшни. Я высунул голову из окна и увидел нашего Перрина, который о чем-то спорил с девушкой. Казалось, она хочет его покинуть, а он орал на нее, чтобы она этого не делала.
Родри вручил ему первую серебряную монету.
— «Я собираюсь найти никого», — сказала она, — продолжал коробейник. — Мне это показалось очень странным, поэтому я запомнил слово в слово. Никого.
— Конечно, это странно. А она не сказала, где этот никто находится?
— Не совсем… Она сказала лорду, что если он попытается следовать за ней в Керрмор, она серебряным кинжалом отрежет ему яйца.
Родри рассмеялся и вручил болтуну вторую монету, а затем решил добавить третью.
— Спасибо, коробейник. Я рад, что тебе в ту ночь не удалось заснуть.
* * *
Когда Родри покинул конюшню, Меррик тихо засмеялся себе под нос. Хорошая вышла шутка — серебряный кинжал заплатил за ложные слухи, которые принесут ему погибель.
* * *
Внезапно Джил проснулась. Приближались лошади. Почему она не попыталась сбежать до возвращения Перрина? А теперь слишком поздно.
Она встала, двигаясь очень медленно, поскольку ей казалось, что земля качается у нее под ногами. Когда Джил пошла в лагерь, то трава вздымалась под ней, словно она шагала по огромной пуховой перине
— Джил! Не бойся! Спасение рядом! Хотя большинство, наверное, предпочло бы видеть в роли благородного мстителя кого-то другого.
Пораженная Джил повернулась и, распахнув рот, уставилась на человека, который спешивался с другой стороны опушки. На мгновение она подумала, что это Родри. Но голос и светлые волосы были другими. Затем она его вспомнила.
— Саламандр! О, боги!
Внезапно Джил расплакалась и принялась метаться из стороны в сторону, пока Саламандр не подбежал к ней и не прижал к себе.
— Тихо, тихо, маленькая. Все хорошо. Ну, почти хорошо. Тебя околдовали, а теперь все прошло.
Слезы высохли, и Джил подняла на него глаза.
— Так значит, это правда? Перрин обладает двеомером!
— В этом я не уверен, но ты на самом деле была околдована. Где он?
— Отправился воровать лошадей.
— А, конское дерьмо! Вот оно что. Этот парень кажется все более и более странным.
— Уедем, пока он не вернулся.
— Нет, потому что я ему должен кое-что сказать.
— Но он обладает двеомером!
Саламандр лениво улыбнулся.
— Пришло время открыть правду. Я — тоже.
Джил вырвалась из его объятий и испуганно уставилась на него.
— Иначе откуда же мне знать, что тебя околдовали? И как еще я мог бы тебя найти? Не стой столбом. Собирайся, седлай коня. Я намерен проклясть этого парня и пожелать ему отправиться во все три круга ада. А затем мы спокойно тронемся в путь. Родри уехал далеко вперед.
При упоминании имени Родри, Джил снова начала плакать. Саламандр опять прижал ее к себе.
— Ну, ну, ну, малышка. Не забывай, что ты — дочь воина. Время рыдать настанет позднее, когда мы смоемся отсюда подальше. Найдем мы твоего Родри.
— О, боги! Не знаю, захочет ли твой брат когда-нибудь снова принять меня.
— Но… А как ты узнала? Откуда ты знаешь, что мы — братья?
Напряженность в его голосе заставила ее прекратить плакать.
— Я… ну… у меня было видение. Я видела твоего отца.
— Боги! Если ты обладаешь такой магией, а этот парень все равно сумел… кажется… он может быть гораздо сильнее, чем я думал. Но, прах и пепел, я не собираюсь удирать, пока не взгляну на него. Давай я оседлаю твоего коня, а ты мне пока все расскажешь.
Джил поведала, как могла, о Перрине и событиях последних дней. Но ей было трудно подбирать слова и пересказывать все в должном порядке. Она не помнила, как долго скиталась вместе с Перрином. Иногда ей казалось, что прошло несколько лет, иногда — несколько месяцев. Она поразилась, когда Саламандр сказал ей, что прошло самое большее две недели. Слушая ее рассказ, он разозлился и, наконец, взмахнув рукой, прервал ее путаное повествование.
— Я услышал достаточно, малышка. Этого мерзкого ублюдка следует выпороть и повесить, если хочешь знать мое мнение. Интересно, смогу ли я отправить его к какому-нибудь лорду, чтобы свершилось правосудие?
— Не здесь. Здесь все лорды — его родственники.
— И кроме того, кто мне поверит, если я приду к ним с рассказами о двеомере? Впрочем, в этом королевстве есть и другие формы справедливости.
Взглянув на Саламандра, Джил увидела его гнев как туманные, горящие на лице языки пламени. Она снова отвернулась. Тем не менее, это видение вызвало из памяти другой образ.
— Это тебя я видела какое-то время тому назад? Я видела на небе эльфа, объятого серебряным огнем.
— Да, это был я, правильно. Но ты видела не меня. Не совсем. Называй лучше это моим образом.
Джил кивнула, мысль снова ускользнула от нее. Почему Саламандр так злится на Перрина? Казалось, ей следует знать ответ. Саламандр как раз закончил привязывать ее скатку к седлу, и вдруг замер и склонил голову набок, прислушиваясь. Прошло несколько минут прежде чем Джил услышала стук копыт: сюда быстро приближались три лошади. Проскакивая между деревьями, Перрин подъехал с двумя гнедыми жеребчиками. Когда Саламандр пошел ему навстречу, Перрин спешился и побежал вперед.
— Ты кто? — закричал Перрин. — Джил, что ты делаешь?
Она слишком сильно дрожала, чтобы говорить, но ее оседланный и навьюченный конь служил очевидным ответом. Перрин хотел броситься к Джил, но Саламандр встал у него на пути. Лорд замахнулся на него открытой ладонью, собираясь дать наглецу пощечину. Внезапно везде вокруг Перрина появилась толпа простейших духов. Их набралось около сотни. Они кусали его, щипали, били ногами и руками. Они набросились на него, как собаки на брошенную им кость. Перрин дико орал, слепо отбиваясь от врага, которого не видел, и наконец свалился наземь, вздрагивая и вскрикивая.
— Достаточно! — приказал Саламандр.
Духи исчезли, бросив Перрина скулить на земле.
— Вот так-то лучше, собака! — рявкнул Саламандр. — Ты, гнусный отпрыск клана Волка, конокрад и женокрад!
Он поднял одну руку и стал монотонно напевать какие-то эльфийские слова. Внезапно Джил увидела зелено-серое свечение, которое текло вокруг Перрина — нет, оно исходило от Перрина, который погрузился в облако света. Из него тянулись длинные щупики, состоящие из дыма, которые охватывали ее саму. Джил внезапно поняла, что стоит в таком же облаке, но только бледно-золотистого цвета.
— Ты видишь это, лорд Перрин? Ты видишь, что ты делал?
Перрин перевел взгляд с Джил на себя и назад на Саламандра, затем внезапно застонал и закрыл глаза руками. Гертсин проговорил еще несколько эльфийских слов и щелкнул пальцами. У него в руке появился золотой меч, который казался сделанным из затвердевшего света. Он взмахнул им, разрубая ниточки, привязывавшие Джил к Перрину. Световые линии щелкали, как разрезанные веревки, которыми стреноживают лошадей, и отлетали назад к Перрину. Лорд отчаянно кричал, но Джил чувствовала, как сознание и воля возвращаются к ней, а вместе с ними — и отвращение, и ненависть к этому человеку, который обуздал ее, точно дикую лошадь. Когда Саламандр снова запел, монотонно и заунывно, мерцающие облака и меч исчезли. Перрин поднял голову.
— Не надо на меня так смотреть, любовь моя, — прошептал он. — О, клянусь самим Керуном, я люблю тебя! Неужели ты меня оставишь?
— Конечно, оставлю, ублюдок! Никогда в жизни не хочу тебя больше видеть! В моей богом проклятой жизни!
— Джил, Джил, умоляю тебя, не уходи! Я люблю тебя!
— Любишь? — она почувствовала, как ненависть горит у нее во рту. — Плевала я на твою любовь!
Перрин расплакался. Этот звук показался ей прекрасным. Саламандр с трудом удержался от желания пнуть его ногой.
— Послушай, ты! — рявкнул он. — Из жалости скажу тебе одну вещь: ты должен прекратить воровать женщин и лошадей, иначе это убьет тебя. Ты меня слышал?
Перрин медленно поднялся на ноги, чтобы посмотреть в глаза гертсину. Лицо лорда постоянно меняло выражение, словно он отчаянно пытался отыскать свое утраченное достоинство.
— Я не знаю, кто ты, — прошептал Перрин. — Но я не должен здесь оставаться и позволять тебе лить уксус на мои раны. Я не могу остановить тебя. Ты увезешь с собой Джил… поэтому уезжайте. Ты меня слышал! Убирайтесь! — Его голос звучал все громче: — Убирайтесь! Оба!
Затем он снова разрыдался и упал на колени.
— Очень хорошо, — Саламандр повернулся к Джил. — Давай оставим этого хнычущего придурка тому правосудию, которое ему уготовили боги.
— С радостью.
Они сели на лошадей, окруженные толпой счастливых простейших духов. Большой черный гном с пурпурными пятнами бросил поводья вьючной лошади Саламандру и исчез. Джил обернулась и увидела вытянувшегося в траве Перрина, который все еще рыдал в море качающегося изумруда, а его серый в яблоках конь с беспокойством терся мордой ему о плечо. Ничто не приносило ей такой радости, как его боль. Целую милю они ехали молча, пока не выбрались из зарослей на глинистый тракт, который в Кергонни считался дорогой. Там Саламандр остановил коня, жестом показал Джил сделать то же самое, а затем повернулся в седле и с искренним беспокойством осмотрел девушку. Она могла только тупо глядеть на него в ответ.
— Как ты себя чувствуешь, Джил?
— Изможденной.
— Скоро силы восстановятся.
— Хорошо бы. И мир будет стоять на месте?
— Что? Что с ним сейчас происходит? С миром?
— Ну, все… не то чтобы туманно, не совсем, но ничто не стоит на месте… И эти цвета… все такое яркое и мерцает… — Она колебалась. К тому же приходилось восстанавливать утерянный навык формулирования мыслей. — Видишь ли, у вещей нет границ. Все горит и сливается. И больше нет времени. Подожди, это неправильно. Но это так.
— О, боги! Что с тобой сделала эта вошь?
— Не знаю.
— Прости, это был риторический вопрос. Проклятье, Джил, это очень серьезно.
— Догадываюсь, спасибо. Я когда-нибудь снова смогу видеть мир таким, каков он есть?
— Ты хочешь спросить, увидишь ли ты его когда-нибудь привычным? Потому что сейчас ты как раз видишь мир таким, каков он есть на самом деле, моя дикая голубка. Раньше ты видела только темную, мертвую, мрачную и обманчивую поверхность. Как и большинство людей.
— Но эти цвета и то, как все двигается…
— Достаточно реально. Впрочем, это действительно очень неудобно. Боги милостивы, дикая голубка. Они позволяют большинству людей видеть только то, что им требуется видеть, и скрывают от людских глаз истинную красоту. Если бы они этого не делали, то мы бы все голодали, потому что даже простое действие, например, срывание яблока с ветки, становилось бы важнейшим и зловещим событием.
— Не могу в это поверить.
— Тебе нет необходимости верить в это. Вера не имеет никакого отношения к твоему нынешнему плачевному состоянию. Вера — это иллюзия. И все, что видят люди — также иллюзия, потому что Вселенная — это ничто. Нет ничего, кроме несущейся сети чистой силы.
— Это не может быть правдой.
— Но это так. Впрочем, сейчас не время спорить о темных и малоизвестных вопросах, уподобляясь мудрецам из Бардека. Маленький круглоухий ублюдок причинил тебе больше зла, чем я боялся, Джил. — Саламандр надолго замолчал. Он был сильно обеспокоен. — Понятия не имею, что со всем этим делать. К счастью, это знает наш уважаемый Невин.
— Саламандр, что ты там несешь? Что со мной делал Перрин?
— Ну, смотри. Ты видела те линии света, не так ли? Он вкладывал в тебя жизненную силу — больше, чем ты можешь использовать. С ней тебе не справиться. Каждый раз, когда вы занимались любовью, он отдавал тебе огромное количество жизненной силы. Она не такая твердая, как вода, но более определенная, чем мысль. Ее можно передавать. Обычно, когда мужчина и женщина вместе, каждый из них немного отдает и немного получает взамен — все остается в равновесии. Впрочем, сомневаюсь, что это сейчас имеет для тебя смысл.
— Имеет.
Во взбудораженном сознании Джил появились образы Саркина и Аластира, черного двеомера, который коснулся ее и омрачил ей жизнь предыдущим летом, и ее чуть не вырвало. Когда она снова заговорила, то могла произносить слова только шепотом.
— Продолжай. Я должна знать.
— С Перрином что-то не так. Он изливал из себя силу, как льется мед на пиру у лорда. Ты никогда не смогла бы отдать ему столько же или использовать полученное. Вся эта избыточная сила текла у тебя в сознании. Ты могла применить ее как угодно. Но ты ведь даже не подозревала о ее существовании. Поэтому она побежала по первому же руслу, какое нашла… Так вода, перехлестывая через берега реки, бежит по канаве… Надеюсь, такой образ тебе понятен, моя дикая голубка. Знаешь, ты не можешь врать, будто у тебя нет таланта к двеомеру.
— Плевать! Я никогда не хотела ничего подобного!
— Разумеется, нет, сумасшедшая. Я не это имел в виду. Послушай, тут вершатся темные и опасные дела, и в них я вижу источник многих странных вещей. Никто из тех, кто изучает двеомер Света, не станет баловаться с ними так беззаботно, как этот Перрин.
— Ты хочешь сказать, что он следует темной тропой?
— Нет, потому что этот несчастный и слабый идиот, очевидно, не способен ни на что по-настоящему серьезное. Я не знаю, что представляет собой лорд Перрин, моя маленькая малиновка, но зато уверен, что нам нужно отвезти тебя подальше, как можно дальше от него. Доберемся до какого-нибудь безопасного места, а затем я все-таки выясню, что обо всем этом думает Невин.
* * *
После того, как Джил уехала, у Перрина едва хватило сил расседлать коня и отправить его пастись. Он упал на одеяла и заснул; проснулся ненадолго на закате и после того проспал всю ночь. Утром, открыв глаза, он перекатился на бок и по привычке протянул руку к Джил, а потом заплакал, потому что вспомнил: ее больше нет рядом.
— Как ты могла меня оставить? Я любил тебя так сильно!
Он заставил себя остановить поток слез и огляделся в лагере. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, его тело болело, словно он участвовал в драке. Вспомнив человека, который увез Джил, Перрин похолодел. Двеомер. Откуда еще могло взяться то странное видение светящихся облаков и золотых мечей? «Ты видишь, что ты делал?» — говорил тот мужчина. Но ведь Перрин совсем ничего не делал, он только любил ее. А какое отношение имеют к любви те нити, сотканные из мистического света? И Джил сказала, что ненавидит его. Перрин потряс головой, не позволяя себя снова расплакаться. Наконец он с усилием встал и начал собирать вещи. Перрину угрожала опасность, поскольку он слишком долго здесь задержался: лорд, который еще недавно владел жеребчиками, может отправиться на поиски конокрада. Работая, Перрин задумался над тем, в какую сторону ехать. Он не может вернуться к Неду. Это надолго. Нужно ждать, пока не остынет Беноик. «Ты дважды дурак, — сказал он сам себе. — Вначале забрал у другого человека его женщину, а потом потерял ее.» Перрин знал, что Беноик будет презирать его за это. Дядя постоянно будет демонстрировать ему свое негодование. После того, как он познал великолепие разделенной любви — а Перрин отказывался верить в то, что Джил его никогда не любила — вся предстоящая жизнь представлялась молодому лорду бесцветной и туманной. Он долго не мог покинуть прежнюю стоянку. Он бесконечно возился с вещами — например, сворачивал одеяла, а после застывал и задумывался о Джил, снова начиная плакать. Серый в яблоках конь оставался рядом, он терся мордой о плечо друга или подталкивал его в спину, словно хотел сказать, что хозяину следует развеселиться.
— По крайней мере, ты-то меня любишь, ведь так? — прошептал Перрин. — Но лошадь очень легко сделать довольной, да?
Наконец он был готов тронуться в путь. Серый был оседлан, а вьючную лошадь и двух новых жеребцов он собирался вести в поводу. Перрин забрался в седло и просто долго сидел на месте и смотрел на пустую поляну, связанную с последними воспоминаниями о Джил. Куда теперь ехать? Вопрос казался нерешаемым. Наконец, когда конь под ним начал нетерпеливо приплясывать, Перрин повернул назад, на северо-запад. Неподалеку находился город Лерин, где он знал торговца, который возьмет жеребцов и не станет задавать вопросов. Весь день Перрин ехал медленно, а слезы то и дело начинали литься из его глаз.
* * *
Родри мог бы сразу же сесть на баржу, если бы не серый гном, который появился у него тем самым утром, когда Саламандр догнал Джил. Маленькое существо выражало сильную радость, оно плясало вокруг Родри и так широко улыбалось, что показывало все свои длинные острые зубки.
— Ну, маленький брат, насколько я понимаю, ты знаешь, что Джил оставила Перрина? Гном кивнул, затем махнул на юго-восток. — Джил там? Гном покачал головой и изобразил неуклюжую походку Перрина. — Ого! А как далеко находится наш дорогой лорд?
Гном пожал плечами и помахал руками, словно пытаясь сказать, что совсем недалеко. Родри долго размышлял. С одной стороны, он хотел отправиться за Джил, с другой — жажда мести была подобна похоти. Наконец победила месть.
— Хорошо, маленький брат. Я оседлаю коня, а ты отведешь меня к Перрину.
Гном улыбнулся и заплясал, постоянно указывая на юго-восток. Во второй половине дня — уже вечерело — Родри подъехал к бедной маленькой деревеньке. Домики, сгрудившиеся на вершине горы, даже не были обнесены стеной. Хотя там не имелось таверны, жена кузнеца держала у себя на кухне несколько бочек с элем для мучимых жаждой путников. Впрочем, она отказалась пустить в дом серебряного кинжала. Однако она продала ему кружку и позволила выпить ее в грязном дворе, где куры расхаживали перед небольшим свинарником, в котором находились два подросших поросенка. Эта полная женщина с вьющимися седыми волосами гневно буравила Родри взглядом все то время, пока он пил, словно думала, что он стянет у нее кружку. Наконец Родри допил эль и протянул кружку хозяйке с преувеличенно низким поклоном.
— Спасибо, добрая женщина. Как я предполагаю, путников тут проезжает немного.
— Зачем тебе знать?
— Ищу своего друга, вот и все. Высокого, тощего парня, рыжеволосого и…
— Тогда тебе лучше отправиться к пекарю. Такой парень покупал у меня эль примерно полчаса назад. Он сказал, что ему также нужно купить хлеб.
— Неужели? А с ним случайно не было девушки?
— Нет, только пара запасных лошадей. Слишком много лошадей для одного голодранца, если хочешь знать мое мнение. Мне он не понравился.
Следуя ее указаниям, Родри поспешил по петляющей улице. Когда он добрался до дома с большими круглыми глиняными угольными печами в переднем дворе, то увидел серого в яблоках коня Перрина, его вьючную лошадь и пару жеребцов, привязанных поблизости. Серебряный кинжал засмеялся, на короткое время позволив прорваться неистовому хохоту, и всем сердцем поблагодарил великого Бела.
Привязывая коня, Родри сквозь открытую дверь увидел Перрина, который протягивал несколько медных монет мужчине в тряпичном переднике. Широко шагая, Родри зашел внутрь. Перрин повернулся и взвизгнул. Он был в таком ужасе, что Родри испытал глубокое удовлетворение.
— Ты, ублюдок! — рявкнул Родри. — Где моя жена?
— О… э-э… ну, я не знаю.
Лицо пекаря побледнело, и он начал продвигаться поближе к двери. Не обращая на него внимания, Родри направился прямо к Перрину, схватил его за рубашку и с такой силой припечатал к каменной стене, что Перрин выронил хлеб. Ногой Родри отбросил буханки в сторону и снова треснул Перрина о стену.
— Где Джил?
— Не знаю, — Перрин хватал ртом воздух. — Она меня бросила. Клянусь. Он бросила меня на дороге.
— Это я знаю, болван. Где?
Перрин самодовольно ухмыльнулся, и Родри изо всех сил ударил его в живот. Задыхаясь, Перрин согнулся, но Родри рывком выпрямил его и ударил еще раз.
— Где она тебя бросила?
Ослепнув от слез, Перрин поднял голову. Родри дал ему пощечину.
— Я знаю, ты убьешь меня, — выдохнул Перрин. — Я тебе ничего не скажу.
Родри не видел оснований признаваться, что дал клятву оставить Перрина в живых. Он схватил его за плечи, подтянул к себе и вновь приложил о каменную стену.
— Где она? Если скажешь, останешься в живых.
— Не знаю, клянусь богами!
Родри замахнулся, но вдруг услышал за спиной голоса. Он бросил взгляд через плечо и увидел бледного пекаря, вместе с которым к ним приближались кузнец с железным прутом и еще двое мужчин, держащих наготове цепы для молотьбы.
— В чем дело, серебряный кинжал? Тебе никто не позволит совершить здесь убийство.
— Не собираюсь я никого убивать! Этот сукин сын, вонючий ублюдок украл мою жену, а теперь не желает говорить, где она.
Деревенские задумались, бросая взгляды то друг на друга, то на меч Родри. У них четверых был неплохой шанс против одного, будь он даже опытным фехтовальщиком… но деревенские — люди осторожные.
— А… ну, если он баловался с твоей женщиной, это не наше дело, — проговорил наконец кузнец.
— Пусть уйдет из моего дома, — простонал пекарь.
— Согласен. Крысам не место в амбаре.
Родри заломил руку Перрина за спину и вытолкал его из пекарни. Когда жертва попыталась сопротивляться, Родри отвел его в сторону и принялся бить — и бил до тех пор, пока Перрин не завопил.
— Где Джил?
— Не знаю… Если бы и знал, то не сказал бы.
Родри с такой силой врезал ему в живот, что Перрин упал на колени, и его вырвало. Когда Перрин утерся, Родри поднял его, опять заломил ему руку и потащил в обход пекарни к большому каменному зданию — какому-то складу. Серебряный кинжал бросил своего обидчика лицом в стену, после чего развернул к себе и снова толкнул, так что Перрин стукнулся о каменную кладку затылком. К этому времени Перрин уже едва держался на ногах.
— В последний раз спрашиваю: где она?
Хватая ртом воздух, Перрин дрожащей рукой утирал кровь, которая текла у него из носа и глубокой ссадины над бровью. Родри расстегнул ремень с мечом и бросил на землю.
— Или сюда, трус! Если посмеешь, ударь меня.
Перрин просто стоял и хлюпал носом. Родри изнемогал от презрения.
— Ты, подлая, гнусная свинья! Ты, холощеный боров!..
Родри схватил Перрина за шиворот и принялся хлестать свободной рукой. Удовольствие от избиения обидчика наполнило все его сознание — это было как стена пламени, пожирающая лес дерево за деревом. Внезапно Родри вспомнил священную клятву, которую дал Беноику. Он отпустил Перрина и прислонил его к стене. К счастью, лорд все еще дышал. Какое-то время он смотрел на Родри остекленевшими глазами, один из которых уже настолько заплыл, что почти не видел. Перрин попытался что-то сказать и резко втянул ноздрями воздух, но у него подогнулись ноги, и он медленно сполз по стене на землю. Родри в последний раз пнул его ногой, повернулся и увидел четырех деревенских жителей, стоявших с торжественностью судей, и трех маленьких мальчиков, у которых от возбуждения округлились глаза. Рядом хлопал в ладоши серый гном. Он улыбался, одновременно исполняя победный танец. Родри поднял свой ремень с мечом и пристегнул его, переводя дыхание.
— Видите, я не убил его, не так ли?
Они все согласно кивнули.
— Я думал, что у серебряных кинжалов не бывает жен, — сказал один из мальчиков.
— У меня была. И позволь мне кое-что сказать тебе. Если когда-нибудь встретишь еще одного серебряного кинжала с женой, то лучше не распускай руки.
Когда Родри двинулся прочь, деревенские почтительно расступились, чтобы дать ему пройти. Они выстроились за его спиной, как почетный караул, пока он забирал коня. Родри сел в седло и поехал к реке, на северо-запад. Его руки были окровавлены, покрыты синяками и болели, но никогда в жизни он так не наслаждался болью. Как только деревня осталась позади, на луке седла появился гном.
— Это было прекрасное развлечение, не так ли, маленький брат?
Гном кивнул и злобно улыбнулся.
— Ну, а теперь я еду правильно? Джил направляется к реке?
И снова гном кивнул.
— Она едет в Керрмор?
Гном покрутил руками и пожал плечами, показывая, что не знает. Родри подумал, что названия мест ничего не значат для простейших духов.
— Если она следует вдоль реки, то я определенно догоню ее. Спасибо, маленький брат. Тебе лучше вернуться к Джил и следить за ней, чтобы у нее все было в порядке.
* * *
Испытывая сострадание к избитому и наслаждаясь вместе с тем торжеством справедливости, кузнец и пекарь подняли Перрина и перенесли в коровник, где и уложили на кучу соломы. Перрин почти ничего не видел оплывшими глазами. Грудь его так сильно болела, что он не сомневался: Родри сломал ему пару ребер. Нижняя губа была разбита и кровоточила. Жена пекаря принесла ему миску с водой, дала попить и вымыла ему лицо.
— Мне не понравился этот серебряный кинжал. Неужели ты в самом деле увел у него жену?
Перрин пробормотал себе под нос нечто похожее на «да».
— Хм. Не понимаю, почему девушка предпочла тебя ему. Но, с другой стороны, девушки иногда бывают взбалмошными и непостоянными. Ладно, ты можешь остаться здесь на день или два, парень, если дашь мне пару медяков за сено для твоих лошадей. Перрин кивнул и потерял сознание.
* * *
Раздраженный Невин сидел у себя в комнате и гневно смотрел на образ Саламандра, который плясал над тлеющими углями в жаровне. Гертсин казался искренне озадаченным.
— Но я не мог оставить Джил с этой вошью…
— Конечно нет, недоумок! Дело не в этом. Дело в самом Перрине. Ты бросил очень больного человека…
— Который насиловал женщину моего брата.
— Я это знаю. Меня это тоже приводит в ярость. Но я пытаюсь до тебя донести, что он смертельно болен.
— Ну, умрет он, разве это потеря?
— Попридержи язык, болтливый эльф!
Образ Саламандра сжался, словно отступил назад, и побледнел. Невин сделал глубокий вдох.
— Выслушай меня, Эвани. Если Перрин продолжит в том же духе, то будет изливать на женщин и лошадей свою жизненную силу — до тех пор, пока ее не останется слишком мало. И тогда он заболеет — скорее всего, воспалением легких — и умрет, как ты совершенно правильно догадался. Он причинит немало вреда другим женщинам, поскольку ничего не в состоянии с собой поделать. Он подобен больному чумой — распространяет инфекцию по всей округе, хотя сам не желает зла ни одной живой душе. Понимаешь?
— Да… Прости меня, — Саламандр выглядел искренне пристыженным. — Но что я мог поделать? Околдовать его? Связать веревками, привязать к одной из его лошадей и тащить за нами? Джил просто не выносит его на дух, а в ее состоянии…
— Да, все правильно. Дай мне подумать… Ближайший мастер двеомера — Лиддин из Кантрейи. Он, вероятно, сможет найти Перрина и изловить его. Твоей первой заботой должна быть Джил. Установи связь с ее аурой и затем — медленно, учти — оттяни часть этого лишнего магнетизма. Процесс должен занять несколько дней, потому что тебе придется впитывать эти силы самому. А потом потрать их. Ну, используй для каких-нибудь твоих любимых штучек. Это может позабавить Джил.
— Думаю, любое проявление двеомера теперь только приведет ее в ужас.
— Не исключено. А, боги! Ну какое же путаное дело ты свалил мне на голову!
— Это не я. И послушай, есть еще одна странность, связанная с Перрином. Когда я впервые увидел его, я открыл третий глаз и заглянул ему в душу. Я думал: может, это человек, связанный с Джил своим вирдом или что-то в этом роде.
— И что?
— Мне нечего сказать. Я не смог прочитать его душу. — Внезапно Саламандр погрустнел. — Вероятно, я позволил ярости, гневу и возмущению властвовать над разумом и управлять им. Я постоянно видел Перрина как какого-то монстра, получеловека. Он не был похож на человека.
— Валандарио многократно говорила тебе, и я сам повторял тебе это: двеомер требует держать чувства под контролем. Теперь ты понимаешь, что мы имеем в виду? Боги!
— Мои искренние извинения, учитель. Поскольку я видел Перрина, то могу найти его при помощи дальновидения, когда он потребуется тебе или Лиддину.
— Несомненно, потребуется. Его следует поймать.
— Просто когда я увидел нашу Джил такой… сломленной… и такой опозоренной… У меня заболело сердце.
— Я тоже огорчен, — Невин понял, что его гнев против Саламандра была лишь выплеском ярости, которую вызвало у него все случившееся. — Жаль, что я не могу сейчас к тебе присоединиться. Но если вы едете на юг, то постараюсь. Зависит от того, как дела пойдут здесь.
— Кстати, где ты?
Невин усмехнулся:
— Мой черед извиняться. В дане гвербрета Аберуина.
— Боги! Я удивлен, что Райс позволил тебе переступить его порог.
— О, он не желает мне зла. Леди Ловиан попросила меня поехать с ней и притвориться моим советником по вопросам права. Она собирается в последний раз попытаться заставить Райса призвать назад Родри.
— Вначале лед растает во всех кругах ада.
— Это так. С другой стороны, Райс любит Аберуин и, в конце концов, он может принять трудное решение и сделать то, что лучше для дана.
Саламандр посмотрел на Невина с глубоким скептицизмом, и старик согласно вздохнул. Упрямство входило в кодекс чести мужчин благородного происхождения, и Райс, как и все Майлвады, никогда не откажется от, однажды решенного.
Закончив разговор с Саламандром, Невин подошел к открытому окну, облокотился на подоконник и выглянул наружу. Его комната находилась высоко в брохе, и ему открывался вид на сады и большую часть лужайки, освещенной сотней крошечных масляных ламп, где проводили вечер придворные. Играли менестрели, а господа благородного происхождения танцевали среди мигающего света. Невин слышал, как они смеются, как у них перехватывает дыхание, когда они кружат в танце, притопывают и подпрыгивают в такт арфам и деревянным флейтам. «Ах, моя бедная Джил, — подумал он. — Будешь ли ты когда-нибудь снова так же счастлива, как они?»
Гнев чуть не задушил его — то была холодная ярость на Перрина, на Райса, на всех упрямых людей, которые желают иметь то, что хотят, иметь любой ценой. И как часто эту цену приходится платить кому-то другому! Райс хуже всех, решил Невин, потому что его отказ призвать брата может привести к открытой войне в Элдисе. И тогда все эти благородные лорды закружат в танце смерти, надолго забыв о развлечениях. Невин с такой силой захлопнул ставни, что стук прозвучал у него в покоях подобно грому. Мастер двеомера принялся ходить по комнате взад-вперед. Наконец он снова повернулся к жаровне.
Стоило Невину подумать о Родри, как его образ появился над огнем. Родри стоял спиной к стене в таверне, полной народу, и наблюдал за игрой в кости, а сам попивал эль из кружки. Временами, когда Родри пребывал в меланхоличном настроении, Невину удавалось добираться до его сознания, и он отправлял молодому человеку свои мысли, но сегодня Родри что-то сильно беспокоило. Временами он улыбался сам себе, словно вспоминал какую-то победу.
«Очень странно, — подумал Невин. — Почему он не грустит о Джил?»
Кто-то постучал Невину в дверь, и он тут же убрал видение. Вошла леди Ловиан. Ее клетчатый плед был застегнут на плече брошью в форме кольца, украшенной рубинами. Камни мерцали в пламени свечей.
— Хорошо ли ты потанцевала?
— Более, чем достаточно. Я пришла совсем по другому поводу. Из дана Дэверри только что приехал посланец. — Ловиан протянула Невину кусок пергамента, туго скрученный длинный свиток помещался внутри кожаного футляра. — Предполагается, что это предназначено только для моих глаз, но вряд ли Блейн стал бы возражать против того, чтобы это прочитал ты.
Письмо было короче обязательных длинных вступлений и приветствий. В нем сообщалось: «Я в дане Дэверри, у короля. Он говорит, что хотел бы встретиться с неким известным тебе серебряным кинжалом. Придет ли дракон в ярость, если наш сеньор узурпирует одну из его привилегий? Кстати, лорд Талид, кажется, нашел друга в Савиле из Каминвейна. Блейн, гвербрет Кума Пекл.»
— Хм, — фыркнул Невин. — Блейн не слишком способен на уловки и ухищрения. Райс все понял бы мгновенно, если бы прочитал письмо, — Ловиан забрала у Невина пергамент и бросила его в жаровню на горящие угли. Запах горящей кожи наполнил комнату, и Невин поспешил открыть ставни. — Меня беспокоит новость о Савиле из Каминвейна. Мне совсем не нравится, что Талид нашел еще одного гвербрета для представления дела нашему сеньору.
— И мне не нравится. Боги, как все это раздражает!
— Как ты думаешь, Райс восстанет, если король отменит его решение о ссылке Родри?
— Сам по себе он не захочет этого делать, но его могут убедить люди, у которых есть шанс заполучить ран, если Райс умрет бездетным.
— Именно так. В любом случае его попытаются подтолкнуть к этому. С другой стороны, если король действительно вмешается, то Райс избавится от моего ворчания, не потеряв лица.
— Да. Перед другими лордами он сколько угодно возмущаться и бушевать по поводу королевского решения, но сам тихо его примет.
Надеюсь. Впрочем, мы даже не знаем, на самом ли деле король предполагает призвать Родри назад или это только домыслы, — Ловиан посмотрела на пепел, оставшийся в жаровне от пергамента, взяла кочергу и размешала его. — Будем надеяться, что Блейн в скором времени сообщит нам и другие новости.
Родри без труда купил себе место на барже, которая шла вниз по течению, к Лухкарну. Его конь стоял на корме вместе с мулами, которые потянут баржу по пути обратно, вверх по течению; сам серебряный кинжал разместился на носу с четырьмя членами экипажа, которые старались поменьше с ним общаться.
Остальные сто футов баржи были нагружены железными болванками и слитками с плавилен Ладотина, что размещались высоко в горах. Река текла широко и ровно, и три дня они спокойно сплавлялись на юг. Родри развлекался, рассматривая местность, мимо которой они проплывали. Горы оказались позади; перед взором путешественника раскинулись покрытые травой луга и зерновые поля провинции Гвейнтейр, зелено-золотистые в лучах летнего солнца. Они казались бесконечными.
На четвертый день они пересекли границу Дэверри. Родри не увидел никаких особых перемен в местности или каких-то знаков, отмечающих ее. Ближе к полудню капитан сказал ему, что нынешним вечером они доберутся до Лухкарна.
— Это конец нашего пути, серебряный кинжал. Готов поспорить, тебе удастся найти еще одну баржу, направляющуюся в дан Дэверри.
— Отлично. Это гораздо быстрее, чем ехать верхом, а мне нужно как можно скорее добраться до Керрмора.
Капитан в задумчивости потрепал бороду.
— Я не особо знаком с движением по реке к югу от королевского города, но оно там явно имеется, — он пожал мощными плечами. — В любом случае, скоро ты окажешься всего в неделе пути верхом от Керрмора.
Ближе к вечеру Родри увидел первые признаки приближения города. Вначале он подумал, что на южном горизонте собираются тучи, но лоцман объяснил ему, в чем дело. В небе висела темная дымовая завеса. Это был дым из угольных печей, превращающих доставляемое по реке железо в знаменитую сталь Лухкарна. К тому времени, когда они бросили якорь под городской стеной, полотняная рубаха Родри успела покрыться сажей. Доки и располагающиеся сразу же за ними склады были мрачно-серого цвета от копоти. Въезжая в ворота и поглядывая на черные разводы, пятнающие стены, Родри думал, что будет очень рад поскорее убраться из Лухкарна.
Однако под неприглядным слоем сажи город выглядел весьма зажиточным. Пока Родри искал таверну, достаточно бедную, чтобы приютить серебряного кинжала, ему пришлось проехать мимо прекрасных домов, некоторые — высотой с брох небогатого лорда. Резные вывески над дверьми пестрели названиями крупных купеческих кланов. По всему городу стояли храмы, в том числе и каких-то малоизвестных богов. Иные из них имели только крошечное святилище в уголке храма Бела, зато некоторые — в основном, храмы самого Бела, — были размером с дан, с садами и хозяйственными пристройками. И до тех пор, пока Родри не очутился в бедном районе, что начинался сразу у реки на южном берегу, он не встречал здесь нищих. И даже среди деревянных хижин портовых грузчиков и кочегаров он не встречал людей в лохмотьях. Не было здесь и детей, который бы выглядели так, словно вскоре умрут от истощения.
Он отыскал довольно обшарпанную таверну, владелец которой согласился позволить ему за пару медяков переночевать на сеновале позади дома. Родри поставил коня в стойло, вернулся в таверну и заказал себе лучший ужин, какой только предлагало сие заведение — жаркое из жирной баранины и черствый хлеб. Родри отнес все это на стол, устроился спиной к стене, и, пока ужинал, рассматривал других посетителей. Большинство из них выглядели вполне честными тружениками, которые собрались вечерком в таверне пропустить кружечку эля, перемалывая местные слухи. Но один из них вполне мог быть путешественником, как и сам Родри. Это был высокий парень с прямыми темными волосами и кожей цвета грецкого ореха, которая свидетельствовала о присутствии бардекианской крови. Пару раз Родри замечал, как незнакомец с любопытством посматривает на него, а когда Родри расправился наконец с жарким, парень подошел к нему с кружкой в руке.
— Ты приехал с севера, серебряный кинжал?
— А что?
— Я как раз туда направляюсь. Хотел бы узнать, какие дороги в Гвейнтейре.
— Этого я тебе не могу сказать, потому что приплыл на барже.
— Хороший способ, когда двигаешься вниз по реке, но не подходит для противоположного направления. В любом случае, спасибо.
Тем не менее, он задержался на мгновение, словно задумавшись о чем-то, затем наконец сел.
— Знаешь, один серебряный кинжал в свое время сослужил мне службу, и я не прочь вернуть долг его товарищу по ремеслу. — Он стал говорить тише, почти шепотом. — Ты похож на человека из Элдиса.
— Я оттуда.
— Ты случайно не Родри из Аберуина?
— Где ты слышал мое имя?
— О, оно гремит по всему югу. Позволь мне кое-что тебе подсказать. Похоже, все гнусные гвербреты разослали всадников на твои поиски. На твоем месте я бы направился на запад.
— Что? Проклятье, зачем они меня ищут?
Незнакомый парень придвинулся поближе.
— Некий тьерин Эйгвик из Кергонни выдвинул против тебя обвинение. Утверждает, что ты отрезал голову его брату.
Родри мгновенно все понял. Несомненно, Греймин во всем обвинил наемника, чтобы добиться мирного решения конфликта. В конце концов,, кто поверит серебряному кинжалу, если лорд утверждает обратное?
— Боги! Я не делал ничего подобного!
— Мне-то что? Просто будь поосторожнее.
— Сердечно благодарю.
Весь этот вечер Родри одним глазом наблюдал за входом в таверну. Если это обвинение представят в суде какого-либо гвербрета, то его обезглавят, как требуют священные законы. К счастью, годы на долгой дороге научили Родри избегать серьезных неприятностей. Он больше не может плыть на юг на барже. Во всяком случае, не тогда, когда по приказу королевской стражи эту баржу могут в любой момент призвать к берегу и обыскать. Ему придется пробираться туда по малоиспользуемым дорогам и, конечно, врать, если где-то потребуется называть свое имя. Керрмор сам по себе достаточно велик, чтобы человек мог не привлекать к себе внимания по крайней мере день или два. После того, как Родри найдет Джил, у него будет свидетельница. Кроме того, напомнил Родри себе, в Керрморе также находится Невин. Даже гвербрет прислушается к словам старика. Утром Родри выехал из восточных ворот, чтобы оставить ложный след. Гораздо позднее, когда было уже слишком поздно, он понял, что тьерин Беноик никогда не стал бы участвовать в подобном обмане.
* * *
Кто-то хорошо над тобой поработал, парень, — сказал лекарь Гвел. — Кто это был?
О… э-э… ну, — пробормотал Перрин. — Серебряный кинжал.
— Правда? Только глупец вызывает на себя гнев серебряного кинжала.
— Я… э… теперь это знаю.
В зеркале, которое висело на стене в доме лекаря, Перрин увидел свое лицо, синюшное и опухшее.
Тебе давно следовало удалить этот сломанный зуб, — заметил Гвел.
— Я смог сесть на коня только пару дней назад. Он мне и несколько ребер сломал.
— Понятно. После этого обходи серебряных кинжалов стороной.
— Клянусь, я так и сделаю.
Вырывая остатки сломанного зуба, лекарь причинил своему пациенту куда больше страданий, чем избивший его Родри, поскольку операция заняла гораздо больше времени, а единственным болеутоляющим, которое мог предложить лекарь, был кубок крепкого меда. Прошло несколько часов, прежде чем Перрин смог оставить дом лекаря и, шатаясь, вернуться в гостиницу на окраине Лерина. Он рухнул на кровать и с несчастным видом уставился в потолок. Его мысли бегали по кругу, подобно ослу, привязанному к мельничному колесу. Что ему делать? Мысль о возвращении в Кергонни и гневе дяди вызывала у него физическую боль. А еще оставалась Джил. Чем больше проходило времени, тем сильнее любил ее Перрин. Он никогда по-настоящему не ценил свое счастье, пока не потерял ее. Что с того, что в этом большинство мужчин почти ничем не отличаются от него? Слабое утешение. Если бы он только смог поговорить с ней, убедить ее позволить ему все объяснить, сказать, как крепко он ее любит… Перрин не сомневался, что она выслушает его, если только удастся встретиться с ней с глазу на глаз. Забрать ее от того ужасного парня с жутким взглядом и ужасающим двеомером. Но Перрин даже не знал, в какую сторону они поехали.
А если он сможет ее найти? В своем болезненном состоянии, полуобезумевший от боли, с затуманенным сознанием после выпитого у лекаря меда, Перрин начал думать о Джил, как об истинном прибежище своего сердца, и вместе с этой мыслью пришло притяжение, своеобразное резкое подергивание сознания, которое всегда подсказывало ему путь в другие убежища. Перрин осторожно сел на кровати и застыл на месте. Он чувствовал направление: юг. Джил отправилась на юг. Он заплакал, но на этот раз в его душе росла надежда. Ему удастся ее найти, он будет следовать за ней, пока у него не появится шанс остаться с ней наедине и каким-то образом — о великий Керун! — опять выкрасть ее.
* * *
— Очень странно, — объявил Саламандр. — Родри все еще направляется на юг, но, клянусь ушами коня Эпоны, почему он едет только коровьими задними тропами и деревенскими дорогами вместо того, чтобы воспользоваться хорошими королевскими трактами?
Джил повернулась и посмотрела на своего спутника. Они сидели на носу речной баржи. Саламандр воспользовался вспенивающейся, освещаемой солнцем водой для дальновидения. Поскольку Джил все еще видела окружающий мир в особом свете, вода казалась ей чем-то твердым, вырезанной из серебра, но теперь она могла себе напомнить о том, что это лишь иллюзия. Она отказывалась верить, что видит скрытую реальность, независимо от того, как часто Саламандр на этом настаивал.
— Он ищет, к кому наняться?
— Непохоже, совсем непохоже. Я слежу за ним уже два дня. Кажется, он знает, куда направляется, но на пути проявляет очень большую осторожность. — Саламандр раздраженно тряхнул головой и отвернулся от реки. — Я снова пошпионю за своим уважаемым братом чуть позже. Как ты себя чувствуешь сегодня утром?
— Гораздо лучше. По крайней мере большую часть времени все окружающее стоит на месте.
— Хорошо. Стало быть, мое неумелое лечение все-таки помогает.
— Я благодарна тебе от всей души.
Какое-то время она лениво наблюдала за южным горизонтом, где, подобно небольшой туче, висел дым Лухкарна. Джил хотела бы просто забыть о Перрине. Хорошо бы Саламандр обладал магическими способностями, позволяющими полностью очистить ее память от воспоминаний. Но она знала, что стыд, который она сейчас испытывает, будет грызть ее долгие годы. Джил чувствовала себя загрязненной и оскверненной, как жрица, которая нарушила свои клятвы. В какой-то мере ей следует винить саму себя за это похищение — это она тоже знала. Если бы она только рассказала Родри все заранее! Или пораньше связалась с Невиным… Эти самые «если бы только» можно было продолжать до бесконечности.
— Судя по тоске у тебя в глазах, делаю вывод, что ты снова погрузилась в грустные размышления, — резко произнес Саламандр.
— А как я могу не погружаться в грустные размышления? Да, мы догоняем Родри, это хорошо. Но, когда мы его найдем, он лишь проклянет меня.
— Почему? Ты виновата не больше, чем одна из тех лошадей, которых украл Перрин.
Джил молча покачала головой, стараясь не расплакаться. Послушай,
— Джил, моя дикая голубка. Твое сознание вернулось к тебе, ты снова способна соображать. Позволь мне кое-что сказать тебе. Я думал об этом лорде-конокраде и поговорил о нем с Невином. В этом парне есть что-то очень странное. Нечто, что можно было бы назвать раной души — судя по тому, как он щедро изливает из себя жизненные силы.
— Но именно я попала в его грязные руки! О, боги, я никогда не думала, что у меня такая слабая воля! Как у какой-то шлюхи из таверны.
Саламандр зарычал себе под нос.
— Ты что, не слышала ни одного слова из того, что я говорил, будь ты неладна? При чем тут слабая воля? Тебя околдовали, тебя привязали при помощи двеомера и одурманили тебе сознание — тоже при помощи двеомера. После того, как тебя накрыла его жизненная сила, у тебя не осталось собственной воли. А его похоть текла по тебе, как вода в канаве.
На мгновение спазм перехватил ей горло, и ее затошнило. Она вспомнила свои ощущения, которые возникали у нее, когда Перрин улыбался ей особым образом.
— Почему ты называешь это раной? — спросила наконец Джил.
— Потому что рано или поздно она его убьет.
— Вот и хорошо. Мне только хотелось бы присутствовать там и наблюдать за происходящим.
— Никто и не ожидает от тебя других чувств, моя нежная малышка. Но разве ты не понимаешь, Джил? Ты так же невиновна, как если бы он связал тебя и изнасиловал против твоей воли.
— А, боги, именно это я и ненавижу больше всего. Я чувствовала себя такой беспомощной!
— Ты на самом деле была беспомощной. Это очень тяжело признать. — С другой стороны, нарывы следует вскрывать.
Когда Джил в шутку направила на Саламандра удар, он улыбнулся.
— Да, ты на самом деле становишься прежней. Но разве ты не замечаешь одну любопытную вещь? Предположим, Перрин не обладает настоящим двеомером. Проклятье, где же тогда он берет все эти силы? И откуда у него рана?
— Хотя я и ненавижу говорить об этом червивом ублюдке, признаю: вопрос интересный. Очень интересный, в особенности для Невина.
— К сожалению, в настоящее время ответа на него нет. Ну, если кто-то и в состоянии его найти, то это Невин.
— В особенности, когда старик доберется до Перрина.
— Невин намерен поохотиться на него?
— Не совсем. Я собирался сказать тебе это попозже, когда ты немного окрепнешь, но, думаю, ты и сейчас это выдержишь. Перрин едет за нами.
Джил почувствовала, как кровь отлила у нее от лица. Саламандр схватил девушку за руку и сжал ее ладонь между своими.
— Сейчас тебе не угрожает опасность.
— Сейчас, может, и не угрожает, но что будет, когда мы снова окажемся на дороге, следуя за Родри?
— К тому времени Перрин уже будет направляться в Элдис в сопровождении вооруженной охраны. При дворе живет мастер двеомера по имени лорд Мадок. Он схватит Перрина, как только тот въедет в город, а затем отправит его к Невину. Самодельное клеймо в седельных вьюках — достаточное основание для ареста.
— Значит, мы направляемся в дан Дэверри?
— Да. Возможно, нам не потребуется уезжать из него. Ты знаешь кузена Родри по имени Блейн из Кума Пекл?
— Да.
— Гвербрет в настоящее время находится при дворе. Невин хочет, чтобы мы поговорили с ним. Кажется, король дал понять, что желает встретиться с Родри. Родри сейчас ищут различные гвербреты, а когда найдут, то отправят его прямо в дан Дэверри.
— Король? Но почему…
— Могу только догадываться: король знает, что Райс не в состоянии обеспечить Аберуин наследниками.
— Значит, он призовет Родри назад?
— Именно. И достаточно скоро, Джил, у тебя будет великолепная свадьба.
— После случившегося? Ты как деревенский дурачок. Они никогда не позволят наследнику наиболее важного рана в Элдисе жениться на незаконнорожденной дочери серебряного кинжала. Лучшее, на что я могу надеяться, — это снова стать его любовницей, жить при дворе и ненавидеть его жену. Впрочем, только в том случае, если Родри до сих пор хочет меня видеть. Это жизнь, а не одна из твоих сказок.
— Джил, пожалуйста, прости меня. Я не хотел сделать тебе больно. Я сейчас сам себе отвратителен.
Она безмолвно пожала плечами. За бортом баржи проплывали возделанные земли. Стадо белых коров с ржаво-красными ушами пило воду из реки, за ним присматривал парень с двумя собаками.
— Ты меня прощаешь? — наконец спросил Саламандр.
— Да. И ты меня тоже извини. Я все еще не пришла в себя.
— Конечно. После того, как ты послужишь нашей приманкой в капкане для Перрина, можешь даже уехать, не встречаясь с Родри, если захочешь.
— Никогда. Не исключено, он проклянет меня прямо в лицо, но я хочу сказать ему, что всегда его любила.
Саламандр хотел что-то ответить, но Джил закрыла лицо руками и расплакалась.
* * *
Королевский дворец в дане Дэверри был огромным — шесть брохов, которые соединялись многочисленными полубашнями. В двойном кольце стен теснились всевозможные пристройки. Как почетный гость Блейн, гверберт Кума Пекл, занимал роскошные покои, расположенные высоко в одной из внешних башен.
Отсюда открывался прекрасный вид на сады, которые раскинулись между двумя стенами. В небольшом зале для приемов в покоях Блейна стояли четыре кресла с подушками из пурпурного бардекианского бархата и небольшой столик возле очага. Роскошь сама по себе мало занимала лорда Блейна, однако он ценил ее как знак благосклонности короля.
Кроме того, в этой поездке его сопровождала жена, Каниффа, а он любил, чтобы ей было удобно. Каниффа была высокой темноволосой женщиной с карими глазами, как у лани.
Супруга лорда была настолько же спокойной, насколько сам лорд Блейн был легко возбудимым и вспыльчивым. Их брак заключили обычным среди знати способом — по предварительной договоренности, однако Блейн искренне считал, что ему очень повезло с женой. Временами он мог даже признаться в том, что любит ее.
В то утро Каниффу призвали в личные покои королевы — знак особой благосклонности. Ей перепадало такое и раньше. Блейн сидел на подоконнике спальни и наблюдал, как жена одевается с особой тщательностью. После того, как одна из служанок выложила на кровать несколько платьев, Каниффа отправила девушку прочь и долго выбирала себе наряд. Наконец она остановилась на скромном платье из серого, как голубь, бардекианского шелка. Этот цвет выгодно подчеркивал цвета клана ее мужа — красную и белую клетку.
— Думаю, сегодня утром на прием к королеве также приглашена жена гвербрета Савила, — заметила Каниффа. — Как я предполагаю, ты хочешь, чтобы я ловила каждое произносимое там слово.
— Держи ушки на макушке, милая. Кстати, что представляет собой его жена?
Каниффа задумалась перед тем, как отвечать.
— Настоящая самка горностая. Но привлекательная. Полагаю, они очень хорошо подходят друг другу.
— Как два горностая — возможно. Вряд ли Савила можно назвать привлекательным. Прах и пепел, не понимаю, зачем ему совать свое весло в этот поток! Каминвейн находится далеко от Белглейда. Какая ему польза от Талида?
— Как я понимаю, у них есть общие кровные родственники. Тем не менее, ты прав. Посмотрю, не удастся ли мне разговорить очаровательную леди Брейффу. — Она замолчала ненадолго и улыбнулась. — За эту жертву я ожидаю хорошего подарка от нашего Родри, когда его призовут назад.
— Штуку лучшего бардекианского шелка! Я лично прослежу, чтобы он должным образом оказал тебе почести. Ну… если нам удастся добиться его возвращения.
Пока Каниффа находилась у королевы, Блейн принимал своего гостя — могущественного господина. Блейн приказал пажу принести серебряный кувшин меда и два стеклянных кубка, после чего отправил парня прочь. Гвербрет сам наполнил кубки и протянул один гостю. Недавно пожалованный дворянством лорд Мадок, третий конюший короля, был стройным человеком лет сорока, с аккуратно подстриженными светлыми волосами, едва тронутыми сединой, и веселыми голубыми глазами. Говорили, что он — племянник Невина. «Неужели? — спрашивал сам себя Блейн. — Готов поспорить: он — еще один колдун. А уж племянник он Невина или нет — это дело десятое.» До своего недавнего назначения при дворе Мадок успешно занимался разведением лошадей в провинции Кантрей. И теперь он отлично справлялся со своими новыми обязанностями. Кроме того, лорд Мадок обладал хорошими манерами и не старался выделиться, что позволило ему легко войти в жизнь при дворе. Тем не менее, время от времени в его взгляде или улыбке проскальзывало нечто, подразумевающее, что власть и роскошь двора не производят на него особенного впечатления.
— Спасибо за приглашение, ваша светлость, — поблагодарил Мадок. — Чему обязан этой честью?
— В некотором роде простому гостеприимству. Я хорошо знаю твоего дядю.
— Недавно я получил от него послание.
— Он все еще в Элдисе?
— Да, ваша светлость. Ловиан, тьерина дана Гвербин, взяла его к себе на службу.
«Готов поспорить: скорее наоборот, это он взял ее к себе на службу, знает она об этом или нет», — подумал Блейн.
— Хорошая новость, — произнес он вслух. — Наш Невин староват для того, чтобы бродить по дорогам с мулом.
— Его здоровье просто поражает, не так ли, ваша светлость? Но, с другой стороны, моя мать все еще жива и полна сил. Она остра, как меч, как у нас говорят. А ведь ей больше семидесяти.
— Будем надеяться, что боги позволят тебе унаследовать ее выносливость, — Блейн дружески улыбнулся Мадоку. — Кстати, Ловиан — моя родственница, сестра моей матери.
— Я слышал об этом, ваша светлость. Ведь в последнее время столько говорят о вашем кузене Родри.
— Пытаться сохранить секрет при дворе — просто потеря времени. Готов поспорить: слухи начали жужжать, как пчелы, едва только наш сеньор призвал меня сюда.
— Даже немного раньше, — Мадок покачал головой. — Первый слух, ваша светлость, был о том, что король может призвать вас сюда.
— Опять же, готов поспорить: ты уже давно знал, что наш сеньор ищет моего кузена, шалопая и повесу.
— Да, знал. Поговаривают, что король собирается отменить приговор о его ссылке.
— Не могу тебе сказать, правда это или нет. Учти, что я не давал обещаний что-то хранить в секрете. Просто наш сеньор ничего мне не сказал, вот и все. Как я догадываюсь, он до сих пор сам не решил.
— Скорее всего, ваша светлость. Отменить постановление гвербрета не так-то легко и подходить к этому делу следует очень серьезно.
Блейн помолчал, чтобы сделать большой глоток меда.
— Но, прах и пепел, король ведь не может ничего сделать, пока не нашли Родри!
— Все еще никаких новостей, ваша светлость?
— Никаких. Боги и их жены! Способны ли хоть на что-то эти стаи придурков, которых гвербреты называют всадниками? Да, королевство, конечно, большое, но к этому времени они должны были уже найти нашего серебряного кинжала.
— Да, этого следовало ожидать, ваша светлость, — Мадок выглядел обеспокоенным. — Я считал, что они отыщут его довольно быстро.
— И я тоже. — Это был критический момент, и Блейн на мгновение замолчал. — Сказать по правде, я думал… может, ты окажешь нам содействие?
— Я, ваша светлость? Несомненно, я сделаю все, что позволят мои возможности при дворе, но…
— Лично я подозреваю, что человек, известный, как племянник Невина, способен увидеть вещи, скрытые от остальных.
Мадок два раза моргнул, затем улыбнулся.
— А-а, ваша светлость, стало быть, вы знаете, что старик обладает двеомером?
— Да. Прошлым летом он прилагал большие усилия, чтобы дать мне понять это. У меня создалось впечатление, что ему до странного легко видеть вещи, происходящие на большом удалении от него.
— Да, он обладает такими способностями, ваша светлость. Позвольте мне говорить прямо. Если бы я мог при помощи дальновидения найти Родри, то сделал бы это уже давно, но я никогда не встречал его лично, поэтому такое мне не под силу.
Блейн сделал большой глоток меда, чтобы скрыть свое удивление.
Он ожидал долгой борьбы и пререканий, прежде чем удастся вынудить Мадока признать правду, но тот выложил все сразу и прямо.
— Понятно, — наконец произнес Блейн. — Жаль.
— Мне тоже. Не исключено, мне удастся добывать для вас новости каким-то другим путем. Ваша светлость правы. Происходящее начинает беспокоить. Родри действительно должны были к этому времени уже найти.
— Вот именно. Знаешь, что меня больше всего беспокоит? Кое-кто из тех, кто имеет шанс унаследовать Аберуин после Райса, мог приложить определенные усилия, чтобы убрать с пути законного наследника.
— Боги! Неужели они опустятся так низко?
— Аберуин — один из самых богатых ранов в королевстве. А станет еще богаче. Всего год назад король дал городу больше прав, в том числе — разрешение на участие Аберуина в торговле с Бардеком, на которую у короля монополия.
Мадок кивнул. Мрачная улыбка исказила его губы.
— Я понял вашу светлость. Ваша светлость извинит меня на мгновение?
— Конечно.
Блейн ожидал, что Мадок покинет его покои, но вместо этого он отправился к окну и посмотрел вверх, на небо, по которому неслись белые облака. Туча вдали предвещала летний шторм. Мадок стоял у окна, а Блейн осушил еще два кубка меда, раздумывая над тем, что же делает этот человек. Наконец Мадок повернулся к Блейну. Выглядел он обеспокоенным.
— Родри почти добрался до Драусбри и, кажется, едет на юг. Он купил себе второго коня, чтобы передвигаться быстрее. Похоже, он направляется в Керрмор.
— Интересно, что им нужно в Керрморе?
— Им, ваша светлость?
— Разве Джил не с ним?
— Простите, ваша светлость. Я забыл, что вы не знаете. Их с Джил разделил несчастливый поворот событий. Она следует за ним с другом, гертсином, который галантно предложил сопровождать ее. Последнее, что я слышал, — они направлялись в дан Дэверри просить вашей помощи.
— Которую они, конечно, получат. — Блейн задумался. — Значит, ты не встречался с моим кузеном и его женщиной?
— Нет, ваша светлость.
— Они подходят друг другу, как пара хороших сапог. Если Родри унаследует Аберуин, то я сам предпочел бы видеть рядом с ним Джил, а не какую-нибудь овцу благородного происхождения, которую для него выберет его мать.
— Но разве Джил не простолюдинка?
— Да. Но такие детали и раньше обходили, и вопрос решался. Мне нужно подумать об этом.
Несколько часов спустя до Блейна дошло, что он безоговорочно поверил всему, что ему сказал Мадок. «Я и раньше видел двеомер», — напомнил себе Блейн. И все же дрожь пробежала по его телу. Что прочитал Мадок на покрытом облаками небе?
* * *
Из-за дождя матросы натянул брезент над носом баржи, так что худо-бедно получилось укрытие. Все равно лучше, чем никакого. Плотно кутаясь в плащ, Джил наблюдала за Саламандром, который смотрел в пенящуюся, проносящуюся мимо воду. Время от времени его губы беззвучно произносили слова. К этому времени ее восприятие мира почти вернулось к нормальному. Вода была просто водой; Саламандр больше не менял цвет, отражающий смену его чувств. Оставались только чрезмерная яркость цветов да слишком резкая четкость линий и форм, которые напоминали Джил о том великолепии, которое она видела, когда купалась в запретной силе. Неохотно и посмеиваясь над собой, она признавала, что в некотором роде ей жаль терять эту опасную красоту. Наконец Саламандр повернулся и шепотом обратился к Джил:
— Я только что разговаривал с лордом Мадоком. Он хотел знать, где я в последний раз находил Родри при помощи дальновидения, чтобы сообщить Блейну. Особой пользы это, впрочем, не принесет. Даже гонец его не догонит.
— Правильно, но гонец может предупредить гвербрета Керрмора, чтобы тот ждал Родри.
— Если он остановится в Керрморе.
Джил раздраженно всплеснула руками. Она жалела, что так хорошо обучила Родри уловкам долгой дороги. Ему так долго удавалось ускользать от сетей всадников, которые его искали! Он — как лисица, которая пролезает в малейшие щели в живой изгороди.
— Завтра мы будем в дане Дэверри, — сказал Саламандр. — И сможем поговорить с Блейном.
— Знаешь, несмотря ни на что, я на самом деле с нетерпением жду прибытия в королевский город. Я странствовала по королевству с восьми лет, но туда никогда не заезжала. На личных землях короля нет работы для серебряных кинжалов.
Внезапно не более, чем в футе от нее появился серый гном. Джил протянула к нему руки, а он кривлялся и корчил ей рожицы.
— Малыш! Что я такого сделала? Почему ты на меня так рассердился?
Гном колебался еще одно мгновение, потом бросился к ней в объятия. Джил крепко прижала его к себе.
— Я рада, что ты меня простил. Мне тебя не хватало.
Он улыбнулся и похлопал ее по щеке.
— Вскоре, если нам повезет, мы встретимся с Родри. Ты его навещал? С ним все в порядке?
Гном утвердительно кивнул, отвечая на оба вопроса, и прижался к Джил, как кошка.
— Хотелось бы мне знать, куда он направляется.
Гном поднял голову и показал на нее саму.
— Он следует за мной?
И снова гном кивнул, но так безразлично, что Джил не была уверена, понял ли он ее на самом деле. Саламандр внимательно наблюдал за происходящим.
— Интересно, очень интересно, — объявил он. — Но что это значит?
* * *
Хотя лекарь советовал Перрину задержаться в Лерине по крайней мере на пять дней, чтобы восстановить силы и оправиться от побоев, лорд покинул город, как только смог сесть на коня. Думая о Джил, он чувствовал такую боль, словно страдал от еще одной раны, однако эта боль влекла его за собой. К страстному желанию примешивался страх перед тем странным парнем со светлыми, как лунный свет волосами, который забрал Джил. Когда Перрин обдумал случившееся, то засомневался: уж не привиделась ли ему ужасающая сцена с облаками цветного света и мерцающим мечом? Каждый раз, когда он пытался убедить себя, что спал, он сталкивался с неопровержимым обстоятельством, от которого не уйти: Джил больше нет с ним. Перрин просто отказывался признавать, что она оставила бы его по доброй воле; в дело должен быть вовлечен другой человек, причем могущественный. Хотя большинство отмахивались от сказок о двеомере, Перрин всегда инстинктивно верил, что эти рассказы правдивы и на самом деле, существует сила, именуемая двеомером, при помощи которой люди могут творить чудеса. Теперь он получил реальные доказательства ее существования, хотя они и оказались для него столь неприятны. Единственное, что его утешало, была мысль о том, что если Джил и не с ним, то она, во всяком случае, и не с Родри.
Перрин ехал верхом три дня и наконец добрался до Гаддмира, большого процветающего города, скрывающимися за двойными каменными стенами. Хотя Перрин предпочел бы совсем не заезжать в города, у него заканчивались съестные припасы. Он ненавидел города, в которых скапливалось множество вонючих потных людей, привязанных к каменным строениям своими мелкими заботами, подобно свиньям в свинарнике. И все же нынешним вечером Перрину было даже приятно посидеть среди людей в маленькой дешевой таверне. Они отвлекали его от постоянного странного болезненного желания обладать Джил. В лесу ему постоянно ее не хватало, а тут он мог выпить крепкого эля и попытаться забыть свою любовь. Когда владелец таверны подошел к Перрину и спросил, собирается ли он остаться на ночь, тот, повинуясь какому-то импульсу, ответил утвердительно.
— Но… э-э… я не хочу делить комнату с кем-то еще. Не мог бы я… о… э… поспать на сеновале?
— Почему бы и нет? Там полно места.
Перрин взял еще кружку эля и нашел место в уголке, чтобы никому не мешать. Хотя он собирался напиться до такого состояния, чтобы ни о чем не думать, его планы изменила прислуживающая в таверне девушка. Она была маленькой и круглолицей, с темными волосами и все понимающими темными глазами. Ее улыбка обещала по крайней мере несколько интересных часов. Перрин решил, что она — гораздо лучший способ отвлечься от мыслей о Джил, чем пьяный сон и похмелье. Он поболтал с девушкой несколько минут, спросил, как ее зовут, выяснил, что Элайда, и обнаружил, как и ожидал, что он ей совсем не нравится. Когда девушка собралась уже уходить, Перрин улыбнулся ей своей особой улыбкой. Хотя он никогда не понимал, что именно делает, это сработало — как и всегда. Элайда пораженно уставилась на него, приоткрыв рот, и задержалась около него. Перрин снова улыбнулся. Девушка нервно взглянула на владельца таверны, затем придвинулась поближе.
— А хозяин не будет возражать, если ты немного поболтаешь с посетителем? — спросил Перрин.
— Нет, если это только разговоры.
— А ты ему кто? Дочь?
— Ха! Совсем нет.
— Правда? — Перрин замолчал и еще раз улыбнулся своей особой улыбкой. — Значит, часть твой работы — согревать ему постель?
Элайда покраснела, но придвинулась еще ближе. Ее полные груди коснулись его руки. Перрин был вознагражден, увидев, как ее взгляд стал мечтательным. Элайдда улыбнулась ему в ответ. Приметив, что владелец таверны увлечен беседой с какими-то купцами, Перрин рискнул положить руку на щеку Элайды.
— Мне он не кажется особо привлекательным мужчиной. Девушка вроде тебя может себе найти гораздо лучшую компанию на ночь. Видишь ли, я сплю на сеновале. Не хочу… э… ну… кому-то мешать. Я могу отправиться туда прямо сейчас.
— Я приду чуть позже, но не смогу задержаться слишком надолго, — Элайда захихикала, словно была навеселе. — Да ведь это и не займет много времени.
Со смешком Элайда поспешила в кухню. Перрин не пошел сразу за ней и оставался в таверне, пока не допил эль. Следовало также развеять подозрения хозяина, если они у него и появились. Затем лорд незаметно проскользнул на сеновал. Поскольку девушке требовалось скрываться, Перрин не стал брать лампу. Он нашел свои вещи в стойле, поднял их наверх по лестнице и, поминутно спотыкаясь, долго бродил в темноте, пока не разложил одеяла и не стянул с себя сапоги. Сев на одеяла, поверх кучи сена, Перрин начал задумываться: почему он вообще занимается этим. Для чего ему совращать женщин? Ни одна из них никогда не сравнится с Джил. Мысли о ней чуть не заставили его расплакаться, но через несколько минут его отвлек тихий шорох: Элайда взбиралась по лестнице. Перрин отправился встретить ее и поцеловал прежде, чем у нее появилась мысль изменить решение.
— О, боги! — ее голос выражал искреннее беспокойство. — Не понимаю, что со мной и почему я побежала за тобой.
— С тобой все в порядке. Давай ляжем, и я покажу тебе, почему ты это сделала.
Она покорно позволила ему уложить себя на одеяла. Вначале Элайда держалась робко, но с каждым поцелуем Перрин чувствовал не только нарастающее возбуждение, но и силу, странное темное чувство, которое поднималось из глубины и наполняло его, пока не стало чем-то более требовательным, чем просто плотское влечение. Девушка постанывала у него в объятиях от каждой ласки. Наконец она поймала его руку.
— У меня нет времени снимать платье. Просто подними его, прямо сейчас. Пожалуйста!
Как только они закончили, она в последний раз поцеловала его и искренне призналась, что хотела бы остаться на всю ночь, после чего поспешила назад, к своему ревнивому мужчине. К тому времени Перрин так устал, что был рад ее уходу. Он упал на одеяла и уставился вверх, в странную тьму, которую изредка прорезал свет. Эта тьма медленно кружилась вокруг него. Когда Перрин закрыл глаза, ощущение движения осталось. Оно было таким сильным, что его затошнило, и Перрин быстро открыл глаза. Он чувствовал, как холодный пот стекает у него по спине и груди, а губы дрожат. Они похолодели, и от них отлила кровь. Он хотел было встать и пойти попросить помощи в таверне, но понял, что ему не удастся спуститься с лестницы, не сломав себе шею. Перрин мог только лежать, тискать пальцами солому и молиться о том, чтобы не умереть.
Его охватила паника. Она ударила, как штормовая волна по причалу. Перрин вспомнил мастера двеомера, который забрал Джил, — как тот насмехался над ним, а затем добавил одно последнее оскорбление. Он сказал, что Перрин должен прекратить воровать женщин и лошадей, иначе это убьет его. Тогда Перрин предположил, что парень имел в виду какого-нибудь разъяренного мужа или любовника, но теперь все понял. Что-то пошло не так. Что-то очень серьезное, а он не знал, что именно. А мастер двеомера? Интересно, он знает? И поможет ли ему, если знает? Маловероятно, судя по злым словам, которые тот страшный человек бросал ему в лицо. Мысли Перрина путались, они кружили и кружили у него в голове, пока наконец он не заснул, погрузившись во тьму без сновидений.
Примерно за два часа до полудня на следующий день, когда баржу привязали к причалу на реке, Джил наконец впервые увидела дан Дэверри. Он находился примерно в полумиле к северу. Она долго смотрела на массивные стены, на город, раскинувшийся на семи холмах. Даже с такого расстояния Джил могла рассмотреть крыши королевского дворца. Высоко над башнями плыли и бились на ветру золотистые знамена трона крылатого дракона.
— Впечатляющий вид, не правда ли? — спросил Саламандр. — Давай выведем коней на твердую землю и поедем верхом. Подожди, пока не увидишь ворота.
Ворота достигали двенадцати футов в высоту и двадцати в ширину и были украшены резными панелями с переплетающимися узорами. Железную обшивку тоже украшали ряды переплетающихся спиралей и розочек. Толщина стен составляла футов двадцать. Джил с Саламандром прошли по внутреннему коридору и с другой стороны обнаружили еще одни ворота, украшенные так же изысканно, как и первые. За ними находилась широкая площадь, где вокруг мраморного фонтана, сделанного в форме крылатого дракона, росли дубы. Оттуда расходились узкие улочки, они как будто кружили между домов и поднимались в гору или петляли внизу между лавок и таверн; на западе они спускались к озеру. Куда бы ни посмотрела Джил, везде сновали люди. Они спешили по каким-то своим делам. То и дело попадались великолепно одетые всадники из королевской стражи.
Саламандр отвел свою спутницу на постоялый двор — трехэтажный брох, который стоял среди зеленого сада. Джил посмотрела на крышу, покрытую прекрасной черепицей, и увидела, что в окна вставлено стекло.
— Мы не можем здесь остановиться! Это будет стоить целое состояние!
— Джил, моя экономная дикая голубка! — Гертсин в притворной грусти покачал головой. — Если это так, то я заработаю целое состояние, чтобы оплатить наш номер. Терпеть не могу дешевые гостиницы. В них воняет, а по матрасам ползает всякая живность. Если бы я хотел спать на полу, то родился бы гончей.
— Есть много приличных постоялых дворов подешевле этого.
— Зачем дрожать над несколькими серебряными монетами? Кроме того, мы здесь должны кое с кем встретиться.
Когда они подвели коней к воротам, им навстречу вышел полный молодой человек. Он оценивающе посмотрел на расшитый шерстяной плащ Саламандра и украшенную золотом сбрую, затем поклонился.
— Этот серебряный кинжал с вами, господин?
— Со мной. Мой телохранитель. У вас найдется номер на втором этаже?
— Да. Я сейчас позову мальчика заняться вашими лошадьми, господин.
— Вначале мы хотим принять ванну.
Когда Джил последовала за Саламандром в зал, пол которого устилали бардекианские ковры, а на стенах висели серебряные подставки для факелов, то увидела высокого человека в клетчатых бриггах господина благородного происхождения, который расхаживал возле очага. Его облик заставил ее сердце сжаться, потому что Блейн так походил на ее Родри.
— Это же гвербрет Блейн! — воскликнула она.
— Конечно. Именно он встречается с нами здесь.
— Он не знает о… ну, о Перрине?
— Конечно, нет! Неужели ты думаешь, что я не уважаю твою честь? Предоставь это мне.
Когда они подошли, Блейн увидел их и двинулся навстречу. Саламандр вежливо поклонился ему, но Блейн едва ответил на поклон. Он схватил руку Джил и крепко сжал ее.
— Рад видеть тебя, Джил! Хотя я радовался бы гораздо больше, если бы Родри был с тобой, — он огляделся по сторонам, поймал взгляд владельца гостиницы, который так и разинул рот при виде необычного зрелища: гвербрет приветствует серебряного кинжала, как старого друга. — Эй, хозяин! Отнеси графин своего лучшего меда к ним в номер! И блюдо холодных мясных закусок.
Номер оправдал худшие подозрения Джил насчет возможной стоимости. Пол, устланный коврами, мебель из отполированного дерева, сплошь украшенного изящной резьбой… Графин и тарелку с закусками, и то и другое — серебряное, — доставили практически мгновенно. Блейн вручил служанке несколько монет, в два раза превышающих по стоимости мед и закуски, и повелительным жестом отпустил ее.
— Так, — заговорил гвербрет, наливая себе полный кубок. — Лорд Мадок признался мне, гертсин, что ты умеешь не только рассказывать сказки, поэтому говори свободно. Ты знаешь, где Родри?
— Почти в Керрморе. На самом деле… — Саламандр замолчал и выглянул в окно, проверяя местоположение солнца. — …Я сказал бы, что в настоящее время он уже в Керрморе. Но почему? Этого к сожалению я не знаю, ваша светлость.
— Очевидно, никто этого не знает, будь они все неладны, — Блейн бросил взгляд на Джил. — Налей себе меда, серебряный кинжал. У тебя было долгое и трудное путешествие. Кстати, Джил, как так получилось, что вы с Родри расстались?
— Это на самом деле странная история, — ловко вставил Саламандр. — Видите ли, Родри наняли в Кергонни.
— Я что-то слышал о Беноике и его неприятных родственниках.
— Родри оставил Джил в дане некоего лорда Неда, человека, который его нанял, но так за ней и не вернулся. К счастью, появился я — видите ли, у меня имелись свои причины искать ее. Я нашел Родри при помощи дальновидения и выяснил, что он едет на юг. Я отказываюсь верить, что он просто бросил ее.
— И я тоже, — Блейн поднял кубок в честь Джил. — Не думай так, девушка, ни в коем случае.
Джил заставила себя улыбнуться.
— Поэтому после долгих размышлений, колебаний, умозаключений и логических рассуждений я пришел к выводу, что кто-то, по причинам, нам неясным и неизвестным, заманивает Родри на юг. Мы получили намек на то, что ему сообщили, будто бы Джил покинула его, и он едет за ней. Но как бы там ни было, он действует, словно человек, на которого идет охота. Он ведет себя так на всем пути от Лухкарна — в то время как раньше он путешествовал открыто. Что-то случилось с ним в Лухкарне. Или кто-то что-то наврал ему.
— Это похоже на разумное объяснение, — Блейн вздохнул и сделал большой глоток. — Готов поспорить: это имеет какое-то отношение к ситуации в Аберуине. Вы знаете, что у Родри есть враги?
— Да, знаем, ваша светлость. А король уже принял решение о том, чтобы призвать его назад?
Джил отвернулась и стала наливать себе мед в кубок. Она хотела просто напиться и забыть, что Родри отнимают у нее.
— Джил, — сказал Блейн, — ты выглядишь так, словно у тебя разбито сердце.
— А почему бы мне так и не выглядеть, ваша светлость? Я теряю своего мужчину. Неужели вы думаете, что Родри позволят жениться на девушке вроде меня?
— А почему бы и нет? После того, как я обеспечу тебе дворянский титул? Я выделю тебе землю в Куме Пекл. Все боги знают, что в моей провинции достаточно свободных участков.
— Ваша светлость! — Джил едва могла говорить. — Вы слишком щедры! Как я могу…
— Тихо. Послушай, Джил, Родри больше — не слабый младший сын. После того, как мы обеспечим его возвращение, он будет единственным наследником Аберуина. А это означает, что он станет гвербретом, когда умрет его брат с черным сердцем. Родри сможет потребовать себе жену, какую захочет. И неважно, что об этом думают его мать и остальные господа благородного происхождения.
Саламандр рассмеялся.
— Вот оно, моя дикая голубка, — завершение истории, как в одном из моих сказаний.
— Похоже на то.
Джил улыбнулась, потому что они оба хотели, чтобы она была довольной, но почувствовала, как у нее по спине пробежал предупреждающий холодок двеомера. Когда Блейн начал монолог о политике Элдиса, Джил прошлась к окну и выглянула в сад, расположенный внизу. Саламандр рассказал Блейну красивую сказку, и она видела, как эта сказка защитит ее. Если Родри не захочет больше иметь с ней дел, все предположат, что он просто от нее устал и бросил ее, как часто поступают мужчины. А если он простит ее… Эта мысль потрясла ее воображение. Она, низкорожденная простолюдинка, может когда-нибудь стать женой великого гвербрета. На мгновение Джил пришла в ужас, думая об ответственности и власти. «Ловиан меня научит, — решила девушка. — Конечно, если Родри вообще захочет меня видеть.»
Но вместе с этой мыслью пришла и другая… Точнее, не совсем мысль, а скорее чувство, ощущение внезапной необходимости действовать. Родри в опасности! Джил знала это абсолютно точно. Родри сейчас угрожает самая большая опасность в жизни. И в этот миг опасности он думает только о ней, о Джил. Она закрыла глаза и отправила ему мысль, в отчаянии пытаясь добраться до него ментальным импульсом… предупредить его… У нее в сознании мелькали образы, такие же туманные, как начало сновидения, они постоянно менялись: Родри на узкой улочке, Родри ныряет в переулок, мимо проходят городские стражники… Образы мелькали, а ощущение опасности нарастало. Джил почти не дышала. Родри с кем-то разговаривал — спрашивал о Невине, о ней самой. Ему врали, говорили, что она в Керрморе, давали указания, будто бы по-дружески…
— Родри, не нужно туда ехать!
Она услышала грохот, огляделась и поняла, что в полубессознательном состоянии уронила кубок, который держала в руке. Блейн с Саламандром резко повернулись и уставились на нее. Забывшись, она прокричала предупреждение Родри вслух.
Что случилось, о боги? — спросил Блейн.
— Родри в Керрморе. Он в опасности! Я знаю, что в опасности. Я увидела… я чувствую это. Я хотела предупредить его. — Джил тряхнула головой и разрыдалась, потому что знала: предупреждение до него не дошло. — Нам нужно отправляться в Керрмор. Мы должны отправляться немедленно.
Блейн поставил кубок на стол и поспешил к Джил. Он неуклюже хлопал ее по плечу, пока она плакала, словно думал, что она слегка спятила или впала в детство от горя. Но Саламандр воспринял ее предупреждение очень серьезно. Сквозь слезы Джил увидела, как он щелкнул пальцами над жаровней и напряженно уставился в играющие языки пламени. Девушка заставила себя прекратить плакать и вытерла лицо рукавом.
— А, боги! — В голосе Саламандра слышалась паника. — Я его не могу найти! Джил, я не могу его найти при помощи дальновидения!
Ей показалось, что комната кружится вокруг нее, и свет стал болезненно ярким. Серебряный графин на столе отбрасывал искры, словно костер.
— Зови Невина, — сказала
Джил. Блейн схватил ее и толкнул на стул. Джил рухнула на сиденье и оттуда наблюдала за Саламандром, который низко склонился над жаровней. Его туника, казалось, развевалась вокруг тела, словно он стоял на сквозняке. Она боялась посмотреть на ковры со сложными рисунками.
— Джил, тебе нужен врач? — спросил Блейн.
— Нет, спасибо. Это просто страх, — она заставила себя поднять голову и посмотрела ему в лицо. — Ваша светлость, разве вы не понимаете, что это означает? Помните Аластира? Если Саламандр не может найти Родри при помощи дальновидения, то его кто-то прячет, используя двеомер.
* * *
Образ Саламандра плясал над языками пламени и выглядел так, словно гертсин готов расплакаться. Невин испытывал какую-то усталую ярость. Он ругательски ругал себя, потому что ему следовало заметить приближение этой опасности. Неужели Властелины Света послали ему какой-то знак, который он проглядел? Невин просто не знал.
«Я тоже не могу его найти», — ответил Невин мысленно.
«Значит, он мертв?»
«Не может быть! Тогда об этом знала бы Джил. Представь только, сколько всего она увидела из угрожавшей ему опасности. Нет, мы можем с уверенностью сказать, что она почувствует его смерть. Как скоро вы можете добраться в Керрмор?»
«Прибудем туда завтра.»
«Боги! Что вы собираетесь сделать? Стать птицами и лететь?»
«Ничего подобного, — Саламандр чуть улыбнулся. — Король предоставил в распоряжение Блейна один из своих кораблей. Мы скоро уедем. Не одна только река понесет нас в нужную сторону — у нас будут гребцы. Мне говорили, что здесь течение Белавер очень быстрое — до самого Драусбри.»
«Отлично. Блейн отправляется с вами?»
«Нет. При дворе развивается захватывающая интрига, и он не решается уехать. Правда, он дает нам письма для гверберта Керрмора. Ты к нам присоединишься?»
«Выезжаю сразу же. Никогда не предполагал, что они зайдут так далеко. Разве ты не понимаешь, что случилось? Соперники Родри, претендующие на дан, вероятно, наняли одну из кровавых гильдий Бардека, чтобы избавиться от него.»
Плавающий над огнем образ Саламандра выглядел потрясенным.
«Откуда же мелкие лорды Элдиса знают о существовании этих гильдий?» «Им мог рассказать какой-нибудь купец или… Я понимаю, что ты имеешь в виду. Мастера черного двеомера. Почти невероятно.»
«Но что же все-таки случилось?»
«Пока не могу тебе ответить. Будь очень осторожен, пока я не доберусь до Керрмора. Боги, мне придется сесть на корабль! Конечно, я не могу уехать, пока не поговорю с Ловиан, но уже сейчас начну собирать вещи. Ее светлость сейчас охотиться с гвербретом.»
* * *
На побережье Элдиса стоял яркий солнечный день, хотя ветер, развевавший серебристо-голубые знамена Аберуина, был прохладным, а тени, падавшие на огромный двор дана гвербрета, — и вовсе были холодными. Леди Ловиан с сомнением посмотрела на небо.
— Думаю, сегодня слишком ветрено, чтобы запускать соколов.
— Попытаем удачу, мама, — ответил Райс.
Он говорил с такой натужной веселостью, что Ловиан поняла: охота — только повод пообщаться с ней с глазу на глаз.
— Как хочешь. По крайней мере, мы хорошо покатаемся, даже если охота будет неудачной.
Они сели на лошадей и выехали из дана на улицы Аберуина. За ними следовали сокольничьи с птицами на запястьях. Птиц прикрывали темной тканью. В качестве эскорта с ними отправились четыре человека из боевого отряда Райса. Когда они скакали по петляющим улицам, простые люди кланялись господину, который в ответ поднимал руку. Время от времени мальчики и молодые мужчины приветствовали его одобрительными возгласами и аплодисментами. Несмотря на все свое упрямство, Райс был хорошим правителем, честным в суждениях и справедливым решениях. За единственным исключением — за исключением младшего брата. Но горожане ценили своего правителя.
Оставив город позади, они повернули на север по идущей вдоль реки Гвин дороге. Река блестела на солнце, полноводная после сильных летних дождей. Среди ив и ореховых деревьев, которые росли на самом берегу, Ловиан увидела пару деревьев с пожелтевшими листьями.
— Кажется, осень в этом году будет ранняя, — заметила она.
— У нас было ужасно холодное лето, — Райс повернулся в седле, чтобы удостовериться, все ли его люди следует на почтительном расстоянии, затем обратился к Ловиан. — Послушай, матушка, я должен тебя кое о чем спросить. О маленькой Родде.
— И что?
— Думаю, я мог бы официально удочерить ребенка и сделать ее законной наследницей.
Ловиан не нашла, что ответить. Райс улыбнулся ей. Эта улыбка явно дорого далась ему.
— Пора мне взглянуть в лицо неприятной правде. Я никогда не обеспечу Аберуин наследником.
— Гвербретрин не переходит по женской линии.
— Конечно, нет, но ведь Родда когда-нибудь выйдет замуж, не так ли? У нее появится муж, вероятно — сын или два. По крайней мере, в них будет сколько-то крови Майлвадов.
— В любом случае, это произойдет только в том случае, если Совет Выборщиков признает ее мужа, как твоего преемника.
— Существуют прецеденты, сотни лет прецедентов, — Райс гневно тряхнул головой. — Кроме того, это хотя бы даст передышку моим вассалам. Боги, разве ты думаешь, что у меня не болит сердце? Прахи пепел, все тьерины в Элдисе строят планы и ведут переговоры, прикидывая, как после моей смерти заполучить мои земли для своих сыновей.
— К сожалению, ты прав. Но знаешь, мой дорогой, есть гораздо более простое решение…
— Я не стану призывать Родри.
Его губы сжались в узкую линию. Ловиан слишком хорошо знала эту гримасу.
— Разумеется, как решит ваша светлость. Но как ты можешь удочерить ребенка без разрешения ее отца?
— Родри — вне закона. По закону, у Родды нет отца.
— Я обдумаю этот вопрос, раз уж ваша светлость упрям, как дикий кабан.
В ответ на оскорбление Райс молча пожал плечами и снова уставился на дорогу. Ловиан задумалась. Почему она вообще тревожится, пускает намеки и плетет интриги по возвращению младшего сына домой? Райс просто не может вынести мысль о том, что Родри будет наследовать за ним. Если бы теперь еще и Джил родила Родри сына! Но она, бедный ягненок, ездит вместе с парнем по всему королевству и спит в дождь на земле, и только Богиня знает, с чем она там еще сталкивается. Несомненно, по женской части у нее не все в порядке, и…
Внезапно конь Райса взбесился. Ничем больше Ловиан не могла этого объяснить. Черный жеребец вдруг заржал и взбрыкнул, стараясь сбросить всадника, затем поднялся на дыбы и принялся бить передними копытами так, словно пытался отогнать невидимого врага. Райс ухватил коня за шею, но соскользнул вбок. Хотя гверберет был отличным наездником, когда его конь заметался в панике, Райс не удержался в седле. Ловиан слышала, как орут люди, до нее доносился стук других копыт. Черный жеребец Райса весь содрогался и как-то странно извивался и взбрыкивал, а затем он оступился, упал, сбросив Райса, и рухнул на него сверху. Ловиан услышала женский крик и только потом поняла, что кричит она сама.
Внезапно эскорт окружил ее. Один из солдат схватил под уздцы ее испуганную лошадь с женским седлом и отвел в сторону; другие спешились и бросились к лорду. Снова взяв себя в руки, Ловиан обратилась к человеку, который держал ее лошадь:
— Отправляйся назад, в дан! Привези Невина и телегу!
— Хорошо, госпожа, — он сделал легкий полупоклон с седла и поскакал галопом к Аберуину.
Ловиан спешилась и бросилась к упавшим как раз в тот момент, когда конь пытался подняться на ноги. Его передняя нога была сломана. Один из всадников загородил Ловиан путь.
— Госпожа, вам лучше не смотреть.
— Чушь! Мне довелось видеть немало ран. Я выходила целую толпу раненых мужчин.
Она оттолкнула его и опустилась на колени рядом с Райсом. Он лежал так неподвижно, что в первое мгновение Ловиан сочла его мертвым, но когда она дотронулась до щеки сына, его ресницы задрожали, и он открыл глаза. Райс попытался заговорить, и его лицо тут же исказила гримаса боли.
— Тихо, тихо, малыш. Скоро сюда приедет Невин.
Райс кивнул и уставился в небо, его губы кривились. Кровь стекала у него по лицу из рассеченной брови. Ловиан увидела, что у него сломана нога, — вероятно, в нескольких местах. Тем не менее, она знала, что худшие повреждения — внутренние, а их не сможет вылечить ни один лекарь, даже Невин. Ей оставалось только молиться Богине, пока не подъехал старик. За ним грохотала крытая повозка. Невин спешился и подбежал к Ловиан.
— Он жив?
— Еле-еле.
Ловиан отошла в сторону. Она стояла вместе с эскортом на обочине, когда Невин принялся за работу, вправляя ногу и накладывая шину. Он провел своими длинными ловкими пальцами по всему телу Райса. Ловиан увидела, как Невин качает головой и ругается себе под нос, и у нее внутри все похолодело. Наконец Невин крикнул возничему, чтобы тот помог ему положить раненого гвербрета на повозку. К тому времени Райс, к счастью, потерял сознание. Ловиан забралась в повозку вместе с ним и устроила окровавленную голову сына себе на колени. Невин наблюдал за ними. Его холодные голубые глаза ничего не выражали.
— Я хочу знать правду, без прикрас, — сказала Ловиан. — Он умрет?
— Госпожа, я просто не знаю. Их светлость — крепкий мужчина. Он будет бороться за жизнь, но повреждения очень серьезные. Более слабый человек был бы уже мертв.
Чтобы раненого трясло как можно меньше, они ехали в Аберуин очень медленно. Ловиан снова и снова припоминала случившееся. Почему конь вдруг запаниковал? Дорогу не перебежала даже мышь. Это случилось так, словно тут поработал двеомер. Внезапно она вся похолодела и окликнула Невина, который ехал немного позади. Он приблизился и пошел вровень с повозкой.
— Невин, это очень странный несчастный случай.
— Человек, которого ты за мной отправила, сказал то же самое. Могу ли я предложить обсудить это с глаза на глаз?
— Конечно, — Ловиан стало страшно, и у нее возникло ощущение, словно какая-то рука сжала ей горло. Старик явно соглашался с ее внезапной догадкой.
Жена Райса Мадронна встретила их у ворот. Это была худая белокурая женщина, красивая, но глупенькая, однако теперь на ее детском личике отражалась сильная воля. Ловиан не могла не восхититься невесткой, которая искренне любила своего мужа.
— Комната готова, — объявила Мадронна. — Как серьезно…
— Очень серьезно, но это еще не конец. Вдвоем мы поставим его на ноги.
Пока мужчины относили Райса в его покои, Ловиан отправилась к себе. Она сняла запачканное кровью платье и тщательно вымылась. Затем надела чистое платье, строгое, из серого полотна, и глянула на себя в зеркало. Лицо, которое смотрело на нее, казалось, за несколько часов постарело на несколько лет. Ловиан болезненно осознавала глубокие морщины, которые прорезали ее щеки, и полумертвый взгляд.
— Ах, Богиня, неужели я похороню еще одного сына?
Она отвернулась от зеркала, зная, что именно это ей и предстоит, несмотря на все целебные травы и искусство Невина. Тем не менее, Ловиан не могла плакать. Она хорошо помнила тот день, когда ей принесли второго сына, нежного Эйдри. Тем летом ему как раз исполнилось шестнадцать. Его привезли домой завернутым в одеяло, привязанным к коню. Эйдри убили, когда он вместе с отцом отправился на войну. Ловиан стояла во дворе и смотрела, как срезают веревки и снимают тело с коня. Она не позволила себе ни одной слезинки, потому что знала: за ней наблюдает боевой отряд, а если она заплачет, то начет кричать, как умалишенная. Сейчас Ловиан чувствовала то же самое. Райс, конечно, приводил иногда ее в ярость. Но он все равно был ее первенцем.
Ловиан тряхнула головой, вышла из комнаты и отправилась вниз, в большой зал. С той стороны, где всегда сидели члены боевых отрядов, мужчины много пили и мало говорили. Даже те, которые приехали вместе с ней в качестве эскорта, помалкивали. Проходя мимо, Ловиан жестом подозвала капитана, Каллина из Керрмора. Он поспешил за ней к столу для хозяев и почетных гостей и склонился рядом.
— Он будет жить, госпожа?
— Могу только надеяться, капитан. Мне нужно отправить курьера в дан Дэверри. Короля необходимо поставить в известность. Выбери человека, которого ты считаешь наиболее подходящим для этого задания. Пусть он готовится отправляться в путь.
— Хорошо, госпожа. Лучше, если это будет один из людей Райса.
— Вероятно, это правильно с точки зрения формальностей, но я не могу ими командовать.
— Но, госпожа, теперь вы — регентша.
— О, боги, ведь и правда! Все произошло так быстро, что я едва соображаю.
— Так чувствовал бы себя на вашем месте любой, госпожа, — Каллин заколебался, чувствуя искреннее сострадание к матери умирающего. Но его связывали ограничения, накладываемые ее рангом и его положением. Наконец капитан заговорил снова: — Ваша светлость, вы знаете, что у меня с гвербретом в прошлом были разногласия, но у меня болит сердце, когда я вижу вашу печаль.
— Спасибо.
Когда Каллин поднял голову, Ловиан внезапно вспомнила Родри и все, что может означать смерть Райса. Воин, закаленный во множестве сражений, который в эти минуты стоял рядом с ней, любил Родри как родного сына, и Ловиан поняла, что сердце Каллина сейчас разрывается. Если Райс умрет — и даже если он просто много месяцев будет прикован к постели — у короля появится прекрасное основание призвать его брата, и Райс не сможет высказать никаких возражений. Ловиан всем сердцем желала, чтобы Родри вернулся домой… Но не такой же ценой!
— А, боги! — Ее голос прозвучал стоном, но она заставила себя сдержать поднимающиеся слезы. — Приведи мне писаря и капитана боевого отряда Райса. Нам нужно как можно скорее отправить послание в дан Дэверри.
* * *
Много часов Невин трудился над раненым гвербретом, но даже полностью вправив сломанную ногу и зашив порез над бровью, он чувствовал, как надежда уходит. Райс умрет. Во время падения было повреждено одно из легких — Невин слышал это, приложив ухо к груди гвербрета — но насколько серьезно, старик не знал. Единственным хорошим знаком служило то, что Райс не плевался кровью. Значит, легкое проткнула косточка из одного из сломанных ребер. Со временем все может затянуться. Хотя Невин и сомневался в благополучном исходе дела. Гораздо худшим он считал повреждение почек. Открыв третий глаз, Невин увидел ауру гвербрета и в ней — различные потоки и водовороты эфирных сил, которые соответствуют главным органам тела. Хотя диагноз был лишь приблизительным, Невин мог сказать, что имеется серьезное внутреннее повреждение в области почек. Время покажет, насколько это все скверно.
Райс лежал, обложенный подушками, на огромной кровати с серебристо-голубым балдахином с вышитыми символами рана — драконами — и тяжело дышал. Его черные, как смоль, волосы прилипли ко лбу, а когда он открыл глаза, они казались подернутыми пеленой.
— Я выживу?
— Это в большой степени зависит от вас, ваша светлость. Вы собираетесь бороться за свою жизнь?
Райс улыбнулся, словно желая сказать, что вопрос излишний, а затем потерял сознание. Невин со вздохом отправился к выходу, чтобы впустить жену Райса, которая терпеливо ждала все эти часы. Она робко улыбнулась ему и подбежала к мужу.
— Если покажется, что ему стало хоть немного хуже, тут же отправляйте за мной пажа. Я иду в большой зал перекусить.
— Хорошо, добрый травник. Спасибо.
Невин вошел в погруженный в тишину зал. Боевые отряды сидели молча; слуги двигались между ними, не говоря ни слова. Во главе стола для хозяев в одиночестве сидела Ловиан. Она отрезала крошечные кусочки от жареной птицы, а затем откладывала столовый нож и смотрела в никуда. Невин сел по правую руку женщины.
— Тебе следует попытаться поесть, — заметил он.
— Все это на вкус кажется грязью из конюшни. Я отправила посыльного в дан Гвербин за моими служанками. Я почувствовала, что они мне нужны.
— Ты права. Как регентше, тебе придется заниматься серьезными делами.
Слуга подошел с подносом, на котором были птица, капуста и кружка эля. Надеясь, что принимаясь за еду, он не оскорбит Ловиан, Невин пододвинул поднос к себе.
После напряженной работы он проголодался. Ловиан сжевала немного хлеба, как послушный ребенок.
— Я также отправила посыльного в дан Дэверри, — заметила она. — На корабле он доплывет до Керрмора, а оттуда поскачет верхом.
— Хорошо. Я думаю и сам отправить послание. Королю требуется об этом знать до того… как можно раньше, а мои послания летят быстрее, чем скачут лошади.
Ловиан содрогнулась, словно мокрая собака.
— Скажи мне правду, друг мой. Когда у тебя проскочили слова «до того», ты хотел сказать — «до того, как Райс умрет»?
— Боюсь, что да. Прости. Может пройти несколько недель, но…
Ловиан кивнула, уставившись на поднос, затем внезапно отодвинула его. Казалось, она вот-вот расплачется. Но Ловиан откинула голову назад, выпрямилась и в упор посмотрела на Невина.
— Не будем говорить правду его бедной молоденькой жене, — сказала она. — Пусть у нее остается надежда. Трудно становиться вдовой после года супружества.
— Согласен. Кроме того, боги могут вмешаться и позволят ему жить дальше. Я помню один или два случая, когда я терял надежду, а пациент поправлялся.
— Вот и хорошо. — Тем не менее, тон ее усталого голоса подразумевал, что в такой надежде Ловиан себе отказывает. — А что ты думаешь про несчастный случай? Возле коня Райса даже муха не жужжала.
— Я так и думал, судя по тому, что рассказал твой посыльный. — Невин заколебался, раздумывая, сколько можно открыть ей. — Я не уверен в том, что именно случилось, но кое о чем догадываюсь. Как я понимаю, несчастное животное больше не мучается?
— Да. Ребята сказали мне, что конь страдал бы на всем пути в дан, поэтому они перерезали ему горло прямо на месте и отдали на мясо ближайшему фермеру.
Сомневаюсь, чтобы конь мог многое мне сказать.
— Разве ты умеешь разговаривать с животными?
— Не в коей мере, госпожа, уверяю тебя. Впрочем, я мог бы сделать кое-что и посмотреть на его реакцию. Но, как я уже сказал, маловероятно, что из этого бы что-то получилось. А думал я вот что. У большинства животных есть то, что люди называют третьим глазом — они способны видеть простейших духов и несколько видов призраков. Не исключено, коня испугали злобные простейшие духи или какое-то видение.
— Видение? Призрак или что-то в этом роде?
— В этом роде. Не было случая, чтобы у речной дороги встречались призраки или баньши. А они обычно привязаны к одному месту.
— Но я также не слышала ни о каких других видениях, появляющихся вдоль той дороги.
— Именно так. Я думаю, мы можем прийти к выводу, что неких простейших духов послали туда преднамеренно.
— Послали? — Ловиан очень сильно побледнела.
— Именно так, госпожа. Готов поспорить: кто-то воспользовался двеомером, чтобы попытаться убить твоего сына. Когда я выясню, кто это, он, клянусь тебе, пожалеет, что родился на свет.
— Спасибо, — Ловиан говорила шепотом. Теперь она выглядела бесстрастной. Она напоминала воина, который с горечью и спокойствием смотрит на поле брани. — Ты рассказывал мне, как над лордом Корбином работал черный двеомер. Я никогда не думала, что увижу кровную вражду, начатую двеомером, но именно это и произошло, не правда ли? Вначале мастера черного двеомера пытались убить Родри, а теперь у них это получилось с Райсом. По какой-то причине они ненавидят клан Майлвадов.
— Боги, ты права! А Родри… — Невин вовремя замолчал. Не было необходимости обременять ее правдой о младшем сыне именно в этот момент. — Родри где-то странствует по дорогам. Несомненно, люди короля скоро найдут его. Все боги знают, что искать его сейчас у них больше оснований, чем когда-либо раньше.
Ловиан кивнула и невидяще уставилась в тарелку. Невин встал и пошел к огню. Ему следовало немедленно сообщить Саламандру, что обстоятельства изменились и он, Невин, не может прибыть в Керрмор. Ему потребуется приложить все усилия, чтобы Райс оставался в живых, пока король не примет решение вернуть Родри и назначить его наследником Аберуина. Невину также требовалось передать и другое — ту мрачную правду, которую увидела Ловиан. Дело зашло гораздо дальше политической игры лордов Элдиса. Черный двеомер ведет войну против клана Майлвадов.
* * *
Королю осветляли волосы. Лаллин Второй, король всего Дэверри и Элдиса, сидел в центре своих покоев на низкой скамье, украшенной резными крылатыми драконами. Королевский цирюльник окутывал полотенцами королевские плечи. Учитывая его высокий ранг, Блейну позволили встать на колени рядом с королем и держать серебряный поднос с инструментами. С тех пор, как Мадок явился к нему с новостями, Блейн пытался поговорить с Лаллином с глазу на глаз, но из-за разных церемоний постоянно возникали большие трудности с получением аудиенции. Хотя король искренне хотел услышать сообщение, это была первая возможность, которая им представилась за весь вечер.
Цирюльник осторожно начал накладывать известь из деревянной чаши на мокрые волосы короля. Вскоре Лаллин будет выглядеть, как один из великих героев Времен Рассвета, с львиной гривой из жестких, зачесанных назад волос, добавляющей роста к его шести футам.
Такая прическа являлась королевской прерогативой и, как заметил сам Лаллин, влекла за собой массу неудобств.
— Ты думаешь о том, как тебе повезло, Блейн, не так ли? Смотришь на мои страдания и радуешься, что родился сыном гвербрета?
— Радуюсь, сеньор.
Цирюльник обернул голову короля двумя смоченными в горячей воде полотенцами, над которыми поднимался пар, и закрепил их золотым обручем.
— Сеньор, придется подождать несколько минут.
— Всегда получается дольше, чем несколько. Оставь нас.
Кланяясь, цирюльник попятился и вышел в коридор. Блейн искренне надеялся, что король поверит его странному рассказу.
— А теперь, Блейн, к делу. Что там за новости? Почему такая срочность?
— Сеньор, вы помните лорда Мадока?
— Племянника колдуна? Конечно.
— Так! Вы знаете, что Невин — колдун, сеньор?
Лаллин улыбнулся ему, поправляя полотенце.
— Знаю. Есть история, традиционно передающаяся от короля к наследному принцу, — о колдунах по имени Невин. Это имя — нечто вроде почтительного обращения, формы вежливости. По крайней мере, так мне сказал отец. Во времена большой нужды один или другой Невин приходит на помощь королю. Я всегда считал это странной сказкой и задумывался, зачем отцу было рассказывать мне такую чушь… Пока не украли те драгоценные камни и — подумать только! — не появился некий Невин, чтобы вернуть их мне. Я молился отцу в Иных Землях и, уверяю тебя, сразу же перед ним извинился.
— Понятно. В таком случае, наверное, сеньор поверит мне, когда я скажу, что Мадок тоже обладает двеомером.
— Я так и думал, но не был уверен. Я рад… Но ты собирался сообщить только это или у тебя есть что-то еще?
— Что-то еще, сеньор. Я выяснил, что мастера двеомера умеют отправлять послания ментальными импульсами. Сегодня Мадок пришел ко мне со срочным известием от Невина. Он умолял меня передать его вам, поскольку знает, что человеку его ранга очень сложно добиться приватной аудиенции у короля, а информацию следует держать в тайне как можно дольше. Скоро, конечно, об этом узнает весь двор, потому что из Аберуина отправили курьера, но Невин хотел, чтобы ваше высочество первым получили новость.
— Понятно. И в чем она заключается?
— Райс из Аберуина сегодня неудачно упал на охоте. Они сомневаются, что он долго протянет — вероятно, неделю, самое большее — месяц.
Какое-то время король неотрывно смотрел на Блейна, а затем выругался так, что это больше подошло бы простолюдину из боевого отряда.
— Полностью с вами согласен, сеньор. Вы понимаете, почему я подумал, что вам лучше сразу же узнать новость?
— Ты все сделал правильно, — король осторожно поправил сползающее полотенце. — И я очень благодарен тебе. Политика Элдиса всегда опасна.
— Несомненно, сеньору не нужно напоминать, что линия наследования в Аберуине прервется, как только умрет Райс.
— Я также прекрасно знаю, как много для тебя значит твой ссыльный кузен. Не беспокойся: этот вопрос находится у меня на рассмотрении.
Официальный тон, которым была произнесена последняя фраза, Блейн воспринял как пощечину. Ему напоминали, что, независимо от того, как часто они вместе охотились или пили, независимо от того, как шутили и смеялись, король стоит гораздо выше любого лорда.
— Нижайше благодарю, сеньор. Рассмотрение вами вопроса — это все, о чем я прошу.
Король кивнул, отведя глаза в сторону.
— Скажи цирюльнику, что он может зайти, ладно? Я хочу, чтобы с меня немедленно сняли эти полотенца. Мне нужно очень серьезно подумать.
Несмотря на то, что король вернулся к привычному тону, Блейн знал: его выгоняют. Когда он поднялся и поклонился, то задумался над тем, что именно Талид из Белглейда и его союзники наговорили сеньору.
* * *
— Я знаю, что Блейн о нем хорошо позаботится, но очень не хочу оставлять Восхода, — сказала Джил.
— О, послушай, моя дикая голубка, — Саламандр плотно завязывал седельные вьюки, — все парни в королевских конюшнях будут сдувать с него пылинки. Если повезет, мы быстро вернемся.
— Сомневаюсь, что нам так повезет.
Саламандр замер и уставился на нее. Они сидели в гостиничном номере, их имущество было упаковано и лежало рядом.
— Что? Ты думаешь…
— Я не думаю, — он многозначительно вздохнул. — Я просто пытался тебя утешить.
В дверь негромко постучали и, не дожидаясь приглашения, в комнату широкими шагами вошел Блейн. Его сопровождали двое слуг, которые тут же подхватили пожитки.
— Галера готова, — объявил Блейн. — Я провожу вас на причал.
— Ваша светлость очень добры, — Саламандр ему поклонился. — Как и наш сеньор.
— Король? Я выяснил — точнее, моя жена выяснила — почему именно Савил из Каминвейна участвует в этом деле. Его младший брат имеет кое-какие права на Аберуин.
— Правда? — удивилась Джил. — Я никогда не слышала, чтобы леди Ловиан его упоминала.
— Это не та проблема, о которой стала бы беспокоиться моя тетушка. Видите ли, у отца Родри были две незаконнорожденные дочери. Брат Савила женился на одной из них.
— Две дочери? — вставил Саламандр. — Подумать только! О… да, конечно. Ты имеешь в виду гвербрета Тингира?
— А кого еще?
Джил незаметно пнула Саламандра.
— Никого, ваша светлость, — Саламандр быстренько исправил оплошность. — Я просто забыл имя гвербрета. Трудно держать в памяти все родословные благородных семейств.
— Вот, — Блейн бросил Саламандру вышитый матерчатый кошель. — Только разумно используй эти деньги.
Насвистывая себе под нос, Саламандр взвесил кошель в руке, в нем приятно зазвенели монеты.
— Судя по весу и звуку, ваша светлость, здесь должно быть много золота.
— Столько, сколько я мог собрать. Но учти, я надеюсь получить эти деньги назад от шалопая-кузена, после того, как он вернется в Аберуин.
Хотя говорил он легкомысленным тоном, Джил слышала напряжение в голосе Блейна. Не исключено, гвербрет раздумывал, не разорится ли он, так и не добившись цели. Джил снова почувствовала, как на нее давит вес правления, как обволакивает ее паутина обязанностей и интриг, которая затягивает даже таких людей, как Блейн и Родри. В этом клубке легко погибает любовь. Саламандр отвесил гвербрету утрированно почтительный поклон.
— Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вложение денег вашей светлости, — он щелкнул длинными пальцами, и кошель исчез, как будто провалился в никуда.
На закате длинные тени наполнили петляющие улицы. Когда путешественники добрались до деревянных верфей, расположенных в южной части города, небо стало бархатисто сине-серым. Над травянистыми берегами реки смелые ласточки то пикировали вниз, то кружили высоко. На некотором удалении от множества барж и яликов стояла королевская галера, длинная, с низкой осадкой, узкая, чем-то напоминающая ласку. У каждой уключины горел красный щит с королевским золотым крылатым драконом, а сидевшие на веслах люди были одеты в белые рубашки, расшитые плетеными узорами и гербами с виде крылатого дракона.
— Отборные люди короля? — Саламандр вопросительно приподнял бровь.
— Да, — кивнул Блейн. — Хотя не могу тебе сказать, ради кого делает это наш сеньор — ради Родри или ради меня.
— Король ведь не хочет, чтобы в Элдисе началась война? — спросил Саламандр. — Если Родри не вернется, то война начнется непременно. Каждый клан будет обвинять другие в убийстве законного наследника и требовать дан себе.
— Уверен, наш сеньор знает это не хуже тебя, — тем не менее, Блейн говорил слегка напряженно, возможно даже испуганно. — Я не знаю всех его мыслей, гертсин.
При виде Блейна капитан галеры спрыгнул на причал и поспешил к ним с поклоном. Пока слуги загружали пожитки на борт, Джил отвернулась и наблюдала за плавно текущей рекой. Девушка в отчаянии пыталась найти Родри при помощи дальновидения, но ее нетренированное сознание ничего ей не показывало. Внезапно она ощутила страх и непроизвольно вскрикнула.
— Что такое? — спросил Саламандр.
— Перрин. Он рядом.
— Я это знаю.
Джил резко развернулась, словно ожидая увидеть его в толпе, но там никого не оказалось, кроме нескольких любопытных прохожих и портовых рабочих. Тем не менее, ей почудилось, будто на бархатистом небе она увидела длинное туманное щупальце, которое тянется вниз, к ней. Саламандр тоже его увидел. Когда он поднял руку и пробормотал несколько слов, щупальце исчезло.
— Да, он в городе. Мадок им займется, Джил. Ни о чем не беспокойся.
— Когда мы сможем наконец сесть на это судно и убраться отсюда?
— Прямо сейчас. Вон капитан уже зовет нас на борт.
* * *
В тот же день Перрин остановился сразу за южными воротами города. Только мгновение назад он чувствовал близость Джил; а теперь внезапно след остыл. Серый в яблоках конь нетерпеливо бил копытом и тряс головой. Стоило Перрину заехать в большой город, как серый чуть не запаниковал. Перрину потребовалось приложить все свои умения, чтобы успокоить его.
— Эй, ты! Ты заезжаешь или уезжаешь? Время закрывать ворота.
Перрин повернулся и увидел двух городских стражников, которые спешили к нему. Один из них нес факел. В напоминающем пещеру проходе в стене уже стало довольно темно.
— О… э-э… ну… думаю поехать в город.
— Тогда не просто думай — двигай, парень!
Перрин послушно повел коней к внутренним воротам, а стражник высоко поднял факел над головой, чтобы осветить лицо путника.
— А тебя случайно зовут не лорд Перрин из Алобри?
— В чем дело?
Стражник с факелом громко свистнул три раза. Другой схватил Перрина за плечо левой рукой, а правой резко ударил кулаком в живот. Он действовал так быстро, что у Перрина не было времени уклониться. Он согнулся, испытывая позывы к рвоте, и тут подбежали еще двое. Они выхватили поводья из его беспомощных пальцев.
— Хорошая работа! Схватили как раз того хорька, который нужен лорду Мадоку.
— Этот тип говорит, как полоумный. А лорд Мадок предупреждал, чтобы ждали такого. Да и откликнулся на имя «Перрин». Значит, он.
Мир все еще плясал перед глазами Перрина, но он заставил себя поднять голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из стражников роется у него в седельных вьюках. Издав победный крик, стражник достал самодельное клеймо. Когда Перрин слабо попытался дотянуться до него, его ударили по лицу.
— Не дергайся, конокрад. Последнее, что осталось припечатать этому клейму, так это твой смертный приговор.
Они разоружили его, связали руки за спиной и толчками и пинками погнали по улицам. Немногочисленные прохожие останавливались посмотреть, они глумились и насмехались над Перрином, когда стражники объявляли, что это конокрад. В одном месте они встретили стройного молодого человека в клетчатых бриггах. За ним следовал паж с факелом.
— Конокрад? — спросил молодой лорд. — Когда вы собираетесь вешать его?
— Не знаем, лорд. Вначале состоится суд.
— Несомненно, я о нем услышу. Видите ли, моя любовница очень любит смотреть, как вешают. — Он заговорщически подмигнул стражникам. — Она находит это… ну, скажем… возбуждающим. Поэтому я вожу ее на все казни.
Наконец они добрались до караульного помещения, расположенное у подножия королевского холма, и передали Перрина дежурным. Стражник, который первым его узнал, остался, чтобы сопроводить пленника на территорию дворца. К тому времени Перрин достаточно пришел в себя, чтобы почувствовать ужас: они собираются его повесить. Нет смысла врать королевским чиновникам; для приговора достаточно самодельного клейма. В одно мгновение Перрин почувствовал грусть — ведь он никогда больше не увидит Джил. И все же в глубине души он был слишком напуган, чтобы беспокоиться об этом. Важно одно: он скоро умрет. Он отчаянно пытался взять себя в руки и встретить смерть, как подобает воину. Однако Перрин продолжал дрожать и обливаться потом. Стражники заметили это и засмеялись.
— Тебе следовало думать о веревке, когда ты воровал лошадей, трусливый ублюдок. Ну, в повешении есть и кое-что приятное, парень. Когда петля затягивается, у мужчины кое-что твердеет… а потом он обливается семенем.
Они продолжали шутить подобным образом, пока, освещая путь факелами, тащили его между каких-то складских помещений и построек, которые окружали королевский комплекс со многими брохами. Перрин уже ничего не соображал. К тому времени, как его затолкали в крошечную камеру в длинном каменном здании, он больше не представлял себе, где север, и вообще не понимал, где находится.
Площадь камеры составляла восемь квадратных футов. На полу лежала довольно чистая солома и в углу стояло кожаное ведро, на котором сидели мухи. В двери имелось небольшое зарешеченное оконце, через которое из коридора проникал свет. Перрин стоял рядом с ним и старался подслушать, о чем говорят стражники. Но они отошли подальше, и он успел услышать только одно:
— Конечно, лорд Мадок интересуется конокрадами. Он ведь конюший, не так ли?
Затем они ушли. Внезапно Перрин почувствовал слабость в ногах. Он тяжело опустился на солому и закрыл лицо руками. Он оскорбил одного из могущественных королевских слуг. Он обречен. Перрин не представлял, сколько просидел так, прежде чем открылась дверь. Стражник протянул ему поднос с половиной буханки хлеба и парой кусков холодного мяса.
— Жаль, что нам пришлось забрать у тебя кинжал, парень, — его улыбку нельзя было назвать приятной. — Будешь грызть зубами, как волк, идет? Утром к тебе явится один из младших советников.
— Зачем?
— Конечно, чтобы рассказать тебе о твоих правах. Послушай, тебя схватили с неопровержимыми доказательствами твоей вины, но тем не менее, тебя все равно поведут в суд. Можешь пригласить кого-нибудь из родственников, чтобы защищать тебя. Просто скажи советнику, кого ты хочешь видеть, и они отправят к ним посыльного.
— Я не хочу, чтобы мои родственники знали. А боги, я лучше буду умирать медленно, по частям чем посмотрю в глаза своему дяде.
— Жаль, что ты не подумал об этом раньше, да? Ну, я уверен, что можно организовать все так, как ты хочешь. Не желаешь видеть здесь своих родственников, нет необходимости тратить время посыльных.
Тюремщик дал ему кружку эля и запер дверь. Перрин услышал, как он насвистывает, удаляясь по коридору. Хотя еда и питье неожиданно оказались приличными, Перрин ел только для того, чтобы чем-то занять время. Мысль о том, что Беноик и Нед узнают о его позоре, лишила его аппетита. Когда-нибудь они, конечно, все равно узнают. Хорошо бы они не приехали посмотреть на его казнь. Перрин вспомнил слова тюремщика о том, что он мог бы подумать о такой судьбе и раньше, и пролил несколько слезинок, соглашаясь со справедливостью этого замечания.
— Но я ведь на самом деле их не крал. Кони следовали за мной по доброй воле, ведь так?
Только в некотором смысле. Перрин резко вскрикнул и вскочил на ноги, разбросав хлеб по соломе. У двери стоял приятный белокурый мужчина с голубыми глазами. Судя по обильным вышивкам на рубашке, он являлся одним из приближенных короля.
— Меня зовут лорд Мадок. Стража, выведите его.
— Вы собираетесь повесить меня сразу же?
— Ничего подобного. Я хочу немного с тобой поговорить, парень.
Они связали ему руки и отвели в караульное помещение — длинную узкую комнату, с давящим низким потолком. На одной стене в подставках горели факелы, у другой стоял узкий стол с разложенными на нем пыточными инструментами.
— Я во всем признаюсь, — пролепетал Перрин. — Не нужно меня пытать.
— Да я и не собирался тебя пытать. Я хотел на тебя посмотреть. Стража, привяжите его к стене, затем можете идти ужинать.
— Спасибо, лорд — капитан караула поклонился ему. — Вы случайно не знаете, когда его поведут на суд?
— Его не будут судить здесь. Наш сеньор передает его на суд Райса, гвербрета Аберуина. Этот идиот изнасиловал дочь одного из подданных гвербрета, которого он очень высоко ценит, а по законам Элдиса ее отец имеет право разрезать его на куски.
У Перрина подкосились колени. Не будь он привязан к железному кольцу в стене, он бы упал.
— Ха! — фыркнул капитан. — Прекрасный образчик благородного лорда. Насилует женщин и крадет лошадей.
После того, как стражники ушли, Мадок повернулся к Перрину и принялся рассматривать его холодными, ничего не выражающими глазами. Перрин покрылся едким потом.
— Ты знаешь, кто отец Джил, парень?
— Нет, лорд.
— Каллин из Керрмора, вот кто.
Перрин закричал, сдавленно рыдая.
— Они дадут ему меч и щит, а тебе кинжал, чтобы защищаться, и спустят его на тебя. Как ты думаешь, есть у тебя шанс выиграть это сражение?
Перрин покачал головой.
— Вот и я сомневаюсь. Будь у тебя все золото мира, чтобы предложить в виде возмещения, Каллин не стал бы его брать. Он предпочел бы твою кровь. Ну так что, собираешься ты с ним встречаться? Или сделаешь то, что я тебе скажу?
— Что угодно, лорд. Я сделаю все, что угодно. Пожалуйста, поверьте мне. Я никогда ее не насиловал! Я думал… я думал, что она меня любит.
— Знаю. Твоя глупость — одно из тех обстоятельств, которые тебя сейчас спасают. Если я тебя развяжу, ты дашь мне слово чести, что не попытаешься убежать?
— С радостью. Да я сомневаюсь, что могу убежать, лорд. В моем-то состоянии…
Мадок отошел назад, глядя на Перрина странным образом. Его глаза двигались так, словно он рассматривал воздух вокруг Перрина, а не его самого.
— — Ты ведь умираешь от усталости, не так ли?
Как только Перрина развязали, его зашатало, и он бы упал, если бы его не поддержал лорд Мадок. Конюший потащил Перрина по комнате к низкой скамье, установленной перед очагом, где были выложены сухие дрова.
Их оставалось только зажечь. Мадок подбросил пару поленьев и щелкнул пальцами. Огонь тут же заплясал по дереву. Перрин закричал, но тотчас зажал рот руками. Он скорчился и в ужасе уставился на Мадока
— Ты выглядел замерзшим, парень. Я подумал, что нам нужно зажечь огонь. Молодой дурак! Неужели ты не видишь, во что впутался. С этой минуты ты будешь делать все, как я скажу. Или…
— Буду. Все, что угодно, лорд. Клянусь вам честью клана Волка и богами моих людей.
— Хорошо. Помни об этом на пути в Элдис.
— Я поеду туда? Вы же сказали, что не дадите…
— Я сказал, что не дам Каллину добраться до тебя. Но там есть другой человек, который очень хочет с тобой поговорить. Мой дядя. Его зовут Невин.
