Глава первая

Утро выдалось ясное, хотя и холодное, привкус зимы еще чувствовался в ветре, но к полудню ветер улегся, и стало тепло. Выводя из конюшни двух лошадей, свою и княжича, Браноик весело насвистывал, предвкушая расставание с крепостью на несколько часов. Когда просидишь всю долгую зиму в Дан Друлоке, так и кажется, что каменные стены давят на тебя со всех сторон…

– Едете прогуляться, да, парень?

Браноик круто обернулся и увидел княжьего советника, Невина, стоявшего посреди мощеного плитами двора, рядом со сломанным фургоном.

Неизвестно почему при виде Невина он всегда испытывал потрясение. Возможно, так действовало поразительное несоответствие между внешностью и поведением: седой как лунь, с лицом, изборожденным морщинами, старик был бодр и подвижен, как молодой воин. И глаза его, льдисто-голубые, казалось, пронизывали человека насквозь.

– Едем, господин, – ответил Браноик, склонив голову и надеясь, что это сойдет за выражение почтительности. – Вот, вывожу лошадь княжича, изволите видеть. Мы все этой зимою, можно сказать, застоялись в конюшне.

– Верно. Однако будьте осторожны, ладно? Присматривай за княжичем хорошенько!

– Конечно, господин. Мы всегда начеку.

– Нынче будь вдвойне бдителен: мне было недоброе знамение!

Браноик похолодел, и вовсе не от свежего ветра. Крепко держа лошадей за поводья, он порадовался, что едет с княжичем, а не остается дома с его «домашним» колдуном.

Всю зиму Невин гадал, когда же умрет король Кермора, но получил известие лишь в тот самый день, как раз перед весенним равноденствием. Накануне дождь промыл Дан Друлок, растворив последние островки снега под стенами и превратив их в лужи бурой грязи. Где-то за два часа до полудня, когда небо вроде бы очистилось надолго, старик взобрался на стену крепости и поглядел на дальний берег озера, свинцово-серого и неспокойного под пронзительным ветром. Ему было тревожно: вести из Кермора не приходили вот уже пять месяцев. Он знал, что темные маги следят за крепостью, и потому опасался связываться с собратьями-чародеями при помощи огня, из нежелания быть подслушанным; но теперь он склонен был рискнуть. Все знамения указывали на то, что судьба короля Глинна вот-вот свершится.

Но, глядя на озеро и борясь с сомнениями, он вдруг получил известия с совсем неожиданной стороны. Цокот копыт, внезапно раздавшиеся внизу, во дворе, помешали ему сосредоточиться. В крайнем раздражении Невин обернулся и увидел, как Маррин и его десять спутников влетают на полном скаку в ворота крепости. Остановив коня, молодой князь вскинул правую руку, и в ладони его что-то блеснуло.

– Отрок! Разыщи поскорее Невина!

– Я здесь, малыш! – откликнулся сверху старик. – Сейчас спущусь!

– Не нужно! Я сам поднимусь. Поговорим с глазу на глаз!

Маррин спешился, отдал поводья слуге-отроку и, засунув блестящую вещицу за пазуху, опрометью бросился вверх по лестнице. Мальчишеские повадки… Однако за зиму мальчик вырос на добрых два дюйма, и голос у него стал ниже, – превосходный облик будущего короля вырисовывался все отчетливее: светлые волосы, правильные черты, внимательные серые глаза. Только по напряженно застывшему взгляду Невин мог понять, что княжич чем-то обеспокоен.

– Что случилось, мой господин?

– Мы кое-что нашли, Невин, я и мои люди. Ты видел, как мы выезжали; так вот, мы направились по дороге на восток. Там мы их и нашли, в трех милях отсюда…

– Кого нашли?

– Тела. Их всех зарубили мечом. На дороге лежали три мертвых лошади и двое людей, но мы и третьего отыскали неподалеку, на поле – похоже, он пытался убежать, но его настигли и убили.

Застонав, будто раненый, Невин прислонился спиною к холодному камню стены.

– Как давно это произошло?

– Ох, чертовски давно, – Маррин побелел при воспоминании. – Маддин считает, что пару месяцев назад. Они сперва замерзли, а потом оттаяли, наверно, на прошлой неделе. Вороны уже потрудились над ними. Честно говоря, зрелище жутковатое. И все их вещи сняты и разбросаны, как будто что-то искали.

– Так наверняка и было. Можешь ты что-нибудь сказать об этих беднягах?

– Они были из Кермора, точно. Вот, смотри, – Маррин вытащил из-за пазухи сильно потемневший металлический футляр в форме трубки, в каких обычно перевозят письма. – Он пустой, но взгляни, какой знак на нем. Я немножко оттер его на обратном пути.

Невин повертел трубку и присмотрелся к блестящей полоске: на ней были выгравированы три крошечных кораблика.

– На одном из щитов сохранились остатки раскраски, – добавил Маррин. – Герб с кораблями. Жаль, что нам не достались письма, хранившиеся в трубке!

– О, чрезвычайно жаль, мой князь. Но, сдается мне, я и так знаю, что в них содержалось. А теперь следует сойти вниз и собрать дружину. Мы, конечно, опоздали на месяц по меньшей мере, но пока не разведаем хоть что-то об убийцах, я спокойно спать не смогу!

Торопливо спускаясь во двор броха, Невин подумал, что теперь может себе позволить использовать чары, для связи с друзьями: враги, очевидно, уже узнали все, что им нужно было.

Хотя Маддин и полагал поиск убийц напрасной тратой времени и знал, что дружинникам не улыбается перспектива ночевки под открытым небом в сырую и холодную ночь, никому из них и в голову не пришло возражать Невину. Сам Маддин мог бы и поспорить, ведь он – все-таки бард, а бард имеет право свободно высказываться на любую тему, а также является вторым лицом после командира в отряде, недавно нанятом для охраны княжьего сына. Командир Карадок, однако, до того боялся Невина, что и слова бы поперек не молвил, а Маддин был в некотором смысле единственным настоящим другом Невина. Прихватив скудный запас провизии, какой нашелся в крепости после зимней поры, отряд «Серебряных кинжалов», возглавляемый княжичем и Невином, выехал из ворот. Копыта простучали по вымостке, и вереница всадников растянулась по дороге. За ними следовала крытая повозка с двумя слугами: им предстояло предать тела достойному погребению.

– Хорошо хоть проклятые облака сдуло, – вздохнул Карадок. – Между прочим, я как-то слышал от старшего ловчего, что милях в восьми или десяти к северо-востоку, прямо над рекой, есть охотничий домик. Если отыщем его, будет здорово, там, может, и крыша какая-никакая еще осталась…

– Еще неизвестно, туда ли мы поедем!

Убитых людей и лошадей они нашли там же, где оставили; Невин с горечью подумал о том, как близко были те от надежного приюта, когда судьба настигла их. Пока слуги подыскивали место, где оттаявшая земля легче поддавалась заступам, Невин рыскал вокруг, словно охотничий пес, тщательно обследуя все – и мертвые тела, и сырую почву.

– Вы тут, верно, позатоптали все, Маддо, – проворчал он.

– Ну, мы поискали следы, отпечатки и всякое такое. Будь тут хоть что-то подобное, непременно заметили бы! Ты не забывай, что земля насквозь промерзла, когда это стряслось!

– Тоже правда. А где тот третий, что пытался бежать?

Маддин провел его через поле к расползшемуся и распухшему трупу. Было довольно тепло, и отвратительный запах заставил барда держаться в сторонке. Но Невин опустился рядом с останками на колени и исследовал землю под ними столь дотошно, словно искал драгоценный камень. Наконец он поднялся на ноги и отошел.

– Что-нибудь выяснил?

– Ни-че-го, – старик скривился и покрутил головою. – По правде говоря, я и не знал толком, что ищу. Просто мне кажется, что… – он оборвал фразу на полуслове и на мгновение застыл с приоткрытым ртом. – Я хочу вымыть руки, а вон там есть какой-то ручей.

Маддин пошел за ним и сидел на берегу, пока старик, опустившись на колени и кляня студеную воду, отмывал и оттирал руки в ручье. Вдруг он напрягся, глаза приняли отсутствующее выражение, рот снова приоткрылся; он приподнял голову, будто прислушиваясь к отдаленному голосу.

Лишь тогда Маддин смог различить, что в струях воды играют ундины – их стеклистые голубые фигурки мелькали сквозь блестки ряби, вились в глубине. Потом среди них или, точнее, за ними, возник призрак – так, словно открылась невидимая дверь. Маддин едва различил его очертания, – облачко сверхъестественного тумана, слияние воды и воздуха, серебристое мерцание. Возможно, у него вообще не было формы, кроме той, которую бард создал в своем воображении. Тут же видение растаяло, и Маддина проняла дрожь.

– Что, мурашки поползли? – мягко сказал Невин. Маддин оглянулся и увидел, что к ним приближаются княжич с Оуэном; их могли услышать.

– Да, вроде того. Эй, Оуэн, как дела? Нашли что-нибудь новое?

– Что тут найдешь? Правда, малыш Браноик выудил одну штуку и твердит, что это важно, а почему, и сам не знает, – с довольно кислой миной Оуэн протянул Невину тонкий отщеп кости длиной дюймов шесть, шириной едва с полдюйма и заостренный с обоих концов. – Ей-богу, порой мне кажется, что парень слабоумный!

– Ничуть, – возразил Невин, ощупывая отщеп костлявыми узловатыми пальцами. – Начать с того, что это – человеческая кость, и кто-то старательно над нею поработал: вырезал, выгладил и отполировал.

– Ничего себе! – недовольство Оуэна перешло в отвращение. – Да что это такое? Рукоятка ножа?

– Нет, этим расчерчивают строки на пергаменте.

– Всего-навсего? – вмешался Маддин. – Но кому могло бы прийти в голову брать для этого человеческую кость?

– И в самом деле, кому бы, мой милый Маддо? Я бы с удовольствием узнал, кто это сделал, да откуда взять ответ?

Тела мертвых снесли к вырытой могиле; Невин, единственный ученый среди отряда, прочел над ними несколько подходящих к случаю древних стихов. Затем серебряные кинжалы сели на коней и уехали, оставив слуг заканчивать похороны.

Выехав на дорогу, они направились к реке. Маддин пришпорил лошадь, чтобы держаться рядом с Невином, и напомнил о заброшенном охотничьем приюте.

– Конечно, лучше такой кров, нежели никакого, – сказал старик.

– А ты не думаешь, что враги могли также заночевать там?

– Может, когда-то они там и останавливались, но давным-давно убрались, – Невин подмигнул барду. – У меня на этот счет есть надежные сведения. Скажи людям, Маддо, что прогулка не затянется: я просто хочу еще раз осмотреть окрестности.

Лишь теперь Маддин убедился, что маг действительно видел нечто особенное в водах ручья.

На закате они добрались до приюта; круглый дом с тростниковой крышей, зияющей прорехами, конюшня и частокол вокруг, прогнивший, как зубы крестьянина, с выпавшими бревнами. Когда до места оставалось ярдов пятьсот, лошади забеспокоились: фыркали, вскидывали головы, били копытами, взбивая дорожную грязь. Маддин полагал, что они встали бы на дыбы, если б не утомились за целый день езды.

– Ого! – воскликнул Невин. – Господин мой, подожди нас здесь с Карадоком и остальными людьми, а я возьму с собой Маддина, Оуэна и Браноика.

– Лучше возьми кого-нибудь еще, советник, – предложил Маррин.

– Мне не нужно войско, мой господин. Я не думаю, что нам встретится что-нибудь страшнее воспоминаний о прошлом!

– Но лошади…

– Они чуют такое, чего не чуют люди, но у них нет знаний, какие есть у людей. Займись этой загадкой и утешься!

Невин, разумеется, был прав, но найденные ими «воспоминания» оказались страшнее страшного. Спешившись, четверо мужчин подошли к дому, и как только вошли во двор сквозь пролом в частоколе, сразу учуяли и увидели, что так пугало лошадей.

На внутренней стороне ограды, прибитое гвоздями, как фермеры прибивают к амбару хищников-коршунов, висело человеческое тело, полусъеденное воронами и попорченное весенним теплом.

Но хуже всего было даже не зловоние. Тело было перевернуто вниз головой и изуродовано: голова отрублена и прибита между ног, с заткнутым ртом; судя по остаткам, это был срамной уд…

Браноик долго не мог отвести глаз от этой ужасной картины, потом наконец, отбежал к ограде, и там его вырвало.

– Великие боги! – выдохнул Оуэн. – Что это? Напускная невозмутимость изменила даже Невину; похоже, и его мучила тошнота, лицо побелело, все морщинки прорезались глубже.

Наконец он провел языком по пересохшим губам и заговорил:

– Это либо неудавшийся беглец, либо предатель. Его оставили в таком виде затем, чтобы дух не мог освободиться и скитался здесь вечно. Ладно, парни, поехали обратно. Я думаю, мы сумеем убедить всех, что здесь на бивак лучше не становиться.

– Да, ну его в задницу! – Оуэн повернулся к Мамину. – Кони, конечно, устали, но лучше мы все-таки отъедем на пару миль, ежели тут водятся призраки.

– Поезжайте, – ответил Невин. – Я останусь здесь.

– Одного я тебя не брошу! – запротестовал Маддин.

– Охранять меня с мечом не требуется, мальчик. Мне ничего не угрожает. Что я буду за маг, если не сумею справиться с привидением?

– А с этим бедолагой как быть? – Оуэн ткнул пальцем в направлении тела. – Похоронить бы надо…

– Я об этом позабочусь тоже, – Невин направился к воротам. – Я заберу свою лошадь, а вы ступайте к отряду. Утром первым делом заедете за мною.

Чуть позже – когда дружинники стали лагерем на лугу, примерно в полутора милях ниже по течению реки, – Мамину пришло в голову, что Невин, видимо, знает очень многое о таинственных людях, которые сотворили то жуткое деяние за частоколом. Вообще-то бард отличался любознательностью, но тут решил, что спокойнее проживет, ни о чем не спрашивая.

С последними лучами заката Невин ввел свою лошадь в заброшенный дом, привязал ее на длинной веревке к стене, вычистил и накормил; потом бросил скатанное одеяло и седельные сумки у очага, где лежала основательная груда дров, хотя и покрытых пылью, но аккуратно нарубленных.

Скорее всего, их оставили наемники темного мага, который, несомненно, стоял за этими преступлениями. Заглянув снизу в отверстие дымовой трубы, Невин убедился, что она не забита, потом уложил в очаг несколько поленьев и зажег взмахом руки. Когда огонь разгорелся и осветил всю комнату, маг дотошно обыскал ее, даже поковырял прогнившие стены ножом. Его старания увенчались успехом: под кучей листьев, нападавших через окно, нашлась оловянная бляшка размером с ноготь большого пальца, какие нашивают для красоты на седельные сумки и прочее конское снаряжение. На ней была вычеканена голова кабана.

– Любопытно, – вслух произнес Невин. – Земли клана Кабана далеко отсюда. Но они сочли возможным отправиться в такую даль – значит, причина была важная. Так что же, они, выходит, вступили в союз с темным магом?

От такого предположения его передернуло. Спрятав бляшку в карман штанов, он принялся расхаживать взад-вперед у очага, размышляя, как обойтись с привидением, если оно и впрямь объявится. Прежде всего следовало выяснить, действительно ли несчастная душа, чье тело разлагалось снаружи, все еще не покинула место смерти. Невин подкинул дров, поворошил их сорванной сырой веткой, чтобы горело жарко и ровно, потом сгреб в охапку влажную, заплесневелую солому, что падала вниз много лет. Если понадобится, солома даст много густого дыма. Наконец он уселся у очага, расслабился и стал ждать.

Прошел почти час, когда он ощутил явление духа. Поначалу казалось, будто холодный сквозняк проник в щели двери у Невина за спиной, но саламандры, плясавшие в огне, вскинули головки и поглядели в том направлении. В комнате сгустилась тишина. Маг ничего не сказал, не шевельнулся, даже когда все волоски на коже его встали дыбом от эманации призрачной материи. Послышался звук, влажное сопение и шорох, словно собака обнюхивала пол и то и дело скребла его когтями. Воздух похолодел, но старик старался сохранять спокойствие и дышал размеренно. Саламандры исчезли, брызнув искрами. Призрак стоял прямо перед ним.

– Что ты оставил здесь, приятель, что не дает тебе покоя?

Он ощутил удивление, испытанное духом; потом призрак поплыл по комнате, сопение и шорох слышались теперь под стенками, у самого пола.

– Здесь что-то закопано, да?

Холодное облачко вновь приблизилось к нему, заколебалось, зависло в пяти футах слева. Он ощущал панический испуг и отчаяние призрака так же явственно, как чувствовал холод. Украдкой, не спеша, Невин протянул руку и ухватил пучок прелой соломы.

– Уверен, тебе хочется тепла, хочется снова стать видимым, благообразным. Ну, приятель, подойди же сюда, к огню!

Ужас, испытываемый призраком, обвивал Невина, словно тонкие щупальца. Облачко вплыло в круг света; маг медленно приподнялся и швырнул пук перепрелой кровли на горячие угли. Сперва просто пахнуло гнилью, потом повалили клубы серого дыма. Как гвоздь, притягиваемый магнитом, призрак устремился к огню. Поскольку «жизнь» его поддерживалась силою эфира, призрачное тело мгновенно впитало дым, и мельчайшие частицы пепла обрисовали его контуры. Над огнем поднялась фигура моложавого мужчины, обнаженного, но, конечно, совершенно целого, поскольку ножи убийц не могли причинить никакого вреда эфирному телу. Невин подбросил еще топлива, чтобы дым не иссякал, и присел на корточки.

– Нельзя тебе тут оставаться. Пора уходить в мир иной, к новой жизни. К прежней возврата нет!

Дымная фигура яростно затрясла головой в знак отрицания, и бросилась прочь от огня, оставив за собою обычный густой дым. Но немало частиц удержалось на месте, и призрак остался видимым: он пересек комнату и снова принялся скрести расшатанную доску между полом и стеной. Невин заметил, что он вынюхивает что-то определенное так старательно, что сухие листья и прочий мусор шелестели и разлетались.

– Что там? Позволь подсобить тебе. Рук у тебя больше не имеется, чем копать будешь?

Призрак отступил в сторону и не вмешивался, пока Невин, став на колени, исследовал доску. Когда он вытащил нож и начал ее отдирать, призрак тоже стал на колени, словно наблюдая. Эта доска была чуть поновее остальных, но тоже достаточно прогнила, и вскоре сорвалась с гвоздей и рассыпалась трухой и щепками. Под ней, в небольшом углублении, обнаружился продолговатый ящик, около двух футов в длину и всего каких-то десять дюймов в ширину.

– Это и есть твое сокровище?

Уже слабо видимый – струйка дыма в свете очага – призрак отрицательно покачал головой и простер к Невину руки – то ли молил простить его, то ли просил что-то сделать, а может, и то и другое… Маг ухватил ящик и вытащил; при этом что-то тяжелое сдвинулось внутри, и из трещины на крышке пахнуло мерзкой вонью. Уверенный, что смерть ему нипочем в любых видах, Невин снял крышку – и едва не потерял сознания – на этот раз не от запаха, а от зрелища. Кто-то затолкал в ящик тельце новорожденного младенца-мальчика, набальзамированное какими-то травами и мазями. Ему не могло быть более трех-четырех дней от роду, но его изувечили точно так же, как тело, пригвожденное к частоколу.

Пыль, поднявшаяся при вынимании ящика, на краткий миг вновь придала обманчивую плотность призраку; видно было, что он запрокинул голову и заломил руки в молчаливом рыдании.

– Твой ребенок?

Он снова ответил жестом «нет» и пал ниц, коснувшись головою земли, словно преступник, молящий государя о пощаде.

– Ты был соучастником убийства? О нет, я понял: твои друзья хотели убить его, ты запротестовал, и тогда они заставили тебя разделить его судьбу!

Пыль осыпалась на пол. Призрак исчез.

Несколько минут Невин созерцал жалкие останки в крошечном гробике. До сих пор ему не доводилось видеть ничего подобного, боги миловали, но что-то он слышал, это что-то значило, какие-то полузабытые знания шевелились на дне памяти и требовали получше рассмотреть находку. Собравшись с духом, он наконец решился перенести ящик к очагу, поближе к свету, но прежде чем прикасаться к изуродованным останкам, достал из седельной сумы кусок полотна и обернул руки лоскутами. Под маленькой мумией он нашел тонкую свинцовую пластинку, примерно два на четыре дюйма, наподобие тех зложелательных талисманов, которые до сих пор зарывают в землю невежественные крестьяне, чтобы причинить вред своим врагам. На пластинке были процарапаны слова на языке Древнего века, известном лишь ученым да жрецам, и еще несколько других, которые даже Невин не смог перевести:

«Будет с тем, как с этим. Маррин короле Маррин короле Маррин. Смерть неумирающая. Аранродда. Рикка рикка рик-ка. Бубо лубо.»

Кровь отхлынула от лица Невина, руки закоченели. Он обвел комнату взглядом и обнаружил, что в ней роятся духи, и все они, пораженные ужасом, потрясенно глядят на него широко раскрытыми глазами, – кто засунул палец в рот, кто забыл закрыть его…

– Злые люди сотворили это, да?

Они утвердительно закивали. В очаге взметнулся сноп золотого пламени, в нем проявилось колеблющееся подобие человеческого лица.

– Помоги мне, – обратился Невин к повелителю Огня. – Я хочу внести сюда то тело, снаружи, а потом сжечь и его, и это. Тогда обе несчастные души обретут покой.

Веер искр разлетелся над очагом, обозначая согласие.

Невин спрятал свинцовую пластинку в карман, опасаясь, чтобы ее расплавление не причинило Маррину вреда. Потом собрал свои вещи, навьючил лошадь и, выведя ее из дому, отошел на четверть мили, где и оставил, стреноженную, в безопасности.

Возвратившись, он увидел, что огонь уже вышел за пределы очага и гложет груду поленьев. С помощью духов Невин вывернул из земли подгнившее бревно, на котором держался мертвец, втащил его внутрь, поближе к огню, и уложил изувеченного младенца на изувеченную грудь того, кто пытался его спасти. Мага позывало на рвоту все сильнее, но он заставил себя успокоиться и, вскинув руки над головою, обратился к Владыкам.

– Примите их и даруйте отдохновение! Выйдите навстречу им, когда они обретут свободу!

В небе над хижиной прогремели три раскатистых удара, словно три хлопка божественных дланей. Невин вздрогнул, пламя в очаге благоговейно поникло долу.

Хотя Невин и утверждал с полным спокойствием, что опасности никакой нет, никто из серебряных кинжалов не был склонен верить ему. Когда люди стреножили лошадей, приготовили и съели обед, Карадок велел собрать как можно больше сухого хвороста и развести два больших костра. Маддин подозревал, что капитан встревожен разговорами о привидении ничуть не меньше остальных и потому хочет побольше света.

– Сегодня ночью караулы по всей форме, – сказал Маддин. – Будем жребий тянуть?

Обошлись без этого: добровольцев набралось хоть отбавляй, Маддину потребовалось только определить порядок смены.

Когда первая стража была расставлена кольцом вокруг лагеря, несколько человек, завернувшись в одеяла, улеглись спать – или искусно прикинулись, что способны спать; но большинство сгрудилось у костров, поддерживая огонь хворостом, палками, кусками коры с рвением, которому мог бы позавидовать жрец, пекущийся о священном пламени на алтаре.

Спустя час Маддин оставил княжича под присмотром Карадока и Оуэна у одного из костров, а сам пошел проверять караулы. В основном на постах было спокойно. Люди отпускали шуточки о привидениях и подсмеивались над собственными страхами. Только Браноик, приставленный стеречь лошадей, не сумел скрыть беспокойства; он был весь напряжен, как струна.

– Да полно, малыш! Взгляни-ка на лошадей: они знай себе пасутся. Будь здесь хоть что-то опасное, сразу бы вскинулись!

– Ты слышал, что говорил Невин? Он прав. Есть такие вещи, которых лошади не чуют. Мамин, можешь смеяться надо мной, если желаешь, но здесь, в округе, таится некое зло, я ощущаю его отчетливо, как запах!

Маддин хотел отшутиться, но тут, словно гром среди ясного неба, прокатились три отдаленных удара. Браноик взвизгнул, словно ушибленный щенок, развернулся и указал на небо: столб бледного серебристого пламени пронзил ночную тьму. Маддин прикинул расстояние и понял, что это где-то неподалеку от старой охотничьей хижины. Хотя до нее было больше мили, расстояние не мешало разглядеть, как огонь отражается в водах реки и лижет небосвод. Потом все погасло, и двое друзей, словно ослепнув, долго еще моргали и протирали глаза в темноте. Из лагеря донесся шквал воплей и проклятий. Лошади заржали и забились, натягивая привязь.

– Идем! – Маддин схватил Браноика за руку. – С Невином что-то случилось!

Спотыкаясь и поругиваясь, они бросились бежать вверх по течению реки – утешать и седлать лошадей было бы слишком долго. Когда зрение Мамина окончательно прояснилось, его кто-то окликнул – это был Невин собственной персоной, с конем в поводу, невозмутимый, как ни в чем не бывало.

– Хвала богам! Господин, а мы думали, ты погиб!

– С чего бы это? Я, пожалуй, немного увлекся с этим огнем, вот и все. До сих пор не пробовал ничего в этом духе. Придется поупражняться, чтобы набить руку.

Невин отказывался объяснять что-либо, пока они не вернулись в лагерь. Соматы обступили его и наперебой засыпали вопросами, но Маррин прикрикнул на них и вывел своего советника из толпы. Соматы тотчас расступились, и это служило хорошим показателем уважения к княжичу. Остановившись у жарко горящего костра, Невин выказал некоторое удивление:

– К чему это, ребята? Я же сказал вам, что справлюсь с привидением, и справился! Можете спать спокойно. – Он с деланной рассеянностью осмотрелся и добавил: – Никто не хочет присмотреть за моей лошадкой? Спасибо скажу!

Руэн взял у него поводья и отвел дрожащую лошадь туда, где паслись остальные.

– Ну, а теперь, мой добрый советник, пойдем, – сказал Маррин с улыбкой (в молодости все неприятное забывается быстро…). – От меня ты так легко не отделаешься!

– Уж это точно, – старик задумался, но Мамин был уверен, что речь у него заготовлена заранее и колеблется он лишь для виду. – Чтобы отправить на покой призрак, нужно сжечь тело. Вот я и сложил большой костер, и возложил на него те жуткие останки. Да только позабыл про скопившиеся трупные газы, они взорвались и высадили в воздух всю хижину. Надеюсь, сударь мой, князь не станет слишком из-за этого переживать. Конечно, это было его владение, но, в сущности, жалкие развалины…

К удивлению Мамина, этой, на его взгляд, совершенно неправдоподобной байке все поверили. Наверно, просто хотели поверить, чтобы больше не ломать себе головы над этими темными и запутанными вещами. Позже, когда все улеглись спать, завернувшись в одеяла, – и княжич, и капитан, – а Мамин и Эйтан втроем со стариком остались посидеть у затухающего огня, им была открыта некая частица правды.

– Тебя-то мне и нужно, – обратился Невин к Эйтану, – ведь ты когда-то служил клану Кабана в Кантрэ, правда? Посмотри-ка на эту оловянную бляшку. Эта свинка – просто рисунок или все-таки гербовый знак?

– Гербовый, без всякого сомнения, – Эйтан наклонил бляшку так, чтобы свет от последнего горящего полена упал на нее. – Это знак гвербрета: видишь, как изогнуты клыки?

– Так и есть. Вот оно как… Выходит, по меньшей мере один из воинов Кабана побывал нынешней зимою в той хижине. Впрочем, это мог быть и кто-то из уволенных, еще не сменивший снаряжения.

– Я не могу себе представить, чтобы хоть кто-то из моих прежних сослуживцев мог так надругаться над убитым!

– Да? Но, быть может, снаряжение принадлежало как раз тому, кого убили. Он поплатился жизнью за то, что хотел совершить доброе дело, это я выяснил точно.

– Ты… говорил с призраком? – еле выговорил Маддин. Эйтан уставился на мага испуганными глазами.

– Говорить с ним невозможно. Но я задавал вопросы, а он мог кивать: «да» или «нет», – старик с лукавой усмешкой взглянул на Эйтана. – Что тебя так потрясло, друг мой? Насколько я помню, тебя самого однажды ошибкой приняли за призрака!

– Да, но я же не был в самом деле мертвым!

– Конечно, тот бедняга был гораздо менее живым, чем ты, но и совсем мертвым не был. Теперь он ушел наконец к богам, и они вознаградят его, я надеюсь. – Невин, нахмурившись, снова осмотрел кусочек металла. – Скажи-ка мне, Эйтан… Когда ты служил в Кантрэ, не приходилось ли тебе слышать о колдовстве, о черном волшебстве? Может, кто-то толковал о чьих-то особых способностях, о ясновидении и прочем?

Эйтан пожал было плечами, но вдруг поморщился, словно задел за незажившую ранку.

– Была странная история много лет назад. Я служил в охране у вдовой сестры гвербрета, и вот однажды ей вздумалось выехать на прогулку поздней осенью. И сокола зачем-то с собой взяла. Я говорю: какая теперь дичь, птицы-то улетели, а она смеется: я, говорит, свою дичь найду. И она, черт возьми, нашла: пустила сокола за обыкновенной вороной, и тот ее, конечно, сбил. Тут госпожа вырывает перья с хвоста и крыльев, а прочее выбросила, – Эйтан надолго замолчал. – Ну, и зачем это тебе понадобилось, спрашиваю у нее. А она снова смеется: я, мол, причарую твое сердце. Ну, так и сбылось, только сработали те перья или нет, так и не понял. Она и без них обошлась… – Эйтан резко поднялся на ноги. – Вам еще что-то нужно от меня, господин?

– Больше ничего. Прости, что разбередил старую рану.

Кивнув головой, Эйтан ушел в темноту. Поколебавшись, Маддин решил, что лучше оставить его наедине с давним горем.

– Мне, честно, очень неловко, – сказал Невин. – Похоже, Эйтана выгнали из отряда за то, что ухаживал за сестрой гвербрета?

– Именно. Но я так понимаю, что дело не ограничилось ласковыми словами и подношением цветов….

– Эх, я однажды видел госпожу Меродду – Она была самая опасная женщина из всех, каких мне довелось видеть. Интересно все это, мой мальчик, весьма и весьма интересно… Ты помалкивай о том, что сейчас услышал, ладно? Народ и без того уже обеспокоен.

– Ну, ко мне это не относится!

– Ох-ох-ох, – усмехнулся Невин. – Можно подумать, ты не сгораешь от любопытства!

– Поверьте мне, я холоден как лед! Ладно, господин мой, пойду-ка я посплю, а то глаза сами слипаются!

Маддин едва успел завернуться в одеяло, как сон сморил его. Но посреди ночи, ближе к рассвету, он проснулся на минутку и увидел, что Невин все еще сидит у костра, глядя на последние догорающие угли.

Наутро отряд серебряных кинжалов в подавленном настроении без промедления пустился в обратный путь до Дан Друлока. Вечером Невин вызвал Маддина и Карадока в личные покои князя на совещание. У князя Кассила была карта трех королевств, нарисованная со всеми подробностями жрецами Умма; он как-то обмолвился, что тонкий пергамент и сам по себе шел на вес золота, но карта обошлась ему намного, намного дороже. Пока Невин с князем ломали головы над тем, как отправить Маррина в Кермор, Маддин в немом восхищении любовался картой в мерцающем свете свечей. Читать он не умел, но распознал реки и горы, Канавер и холмы Кантрэ, где провел свои ранние годы, длинные реки срединного Дэверри, текущие с северной гряды, и, наконец, Авер-Эль, реку с чужестранным названием, которая брала исток из озера, раскинувшегося прямо за окнами зала совета.

Границы королевств и их провинций были обозначены на карте красными линиями. Даже не разбирая букв, Маддин увидел, что поездка от озера Дру до Кермора будет долгой и отнюдь не безопасной. В пределах Пирдона княжичу ничто не угрожало; но от границы Пирдона до земель, подвластных Кермору, оставалось не менее ста миль чужого, враждебного пространства – придется пересекать Кантрэ.

– Мне страшно думать, что кто-то из врагов проведал о предназначении Маррина… – Голос Кассила вернул Маддина к действительности. – Важнее всего, конечно, было бы узнать, кто они, где лежат владения их подданных, чтобы определить, придется ли сыну моему проезжать там.

– Я сильно подозреваю, государь, что их подданные только своими делами заняты, – сказал Невин, – и вряд ли посовестятся продать эти сведения всякому, кто щедро заплатит.

Карадок угрюмо кивнул, соглашаясь с магом:

– Есть отряды наемников, есть и наемные шпионы. Встречал я таких за последнее время не раз. Годны разве что в пищу воронам. Только и славы, что пронырливы как горностаи.

– Ну, коли так, – сказал Кассил, – могу поспорить, что главным покупателем их грязного товара окажется король Кантрэ.

– Не забывай, государь, что в Керморе ныне, несомненно, так и бушуют всяческие интриги, – заметил Невин. – Давно уж наблюдались знамения, возвещающие приход истинного короля, и много было рассуждений по их поводу. Многие пытались определить его имя. Уверен, что родословная Маррина уже известна там, и с подробностями, прежде всего всем мужам с большими амбициями, которые искренне не понимают, почему бы знамения не могли указать, при должной подгонке и перекраивании, на них самих или их сыновей.

– Верно, – князь провел пальцем по линии пирдонской границы. – У мальчика может быть не один, а несколько врагов. Послушай, Невин, а кто нынче поставлен регентом в Керморе, не знаешь? Может, драка за трон уже началась?

– Боюсь, что началась, государь. Но точных сведений не имею. Если позволишь мне удалиться, попробую узнать.

Князь кивком отпустил его, не удостоив вниманием намек на применение волшебства. Забавно, подумал Маддин, как люди легко привыкают к волшебству, словно это вещь естественная и обыденная…

Маррин едва не плясал на месте, охваченный острым нетерпением. Маддин порадовался за него, ведь Судьба мальчика должна была вот-вот свершиться! – но и опечалился тоже: он еще помнил себя самого в пятнадцать лет, когда ты уверен, что не умрешь, что бы ни случилось с другими людьми. Теперь Маддин лучше знал, как оно бывает, и ему не хотелось бы, чтобы княжич получил такие же суровые уроки, как он. Похоже, что капитан думал так же.

– Если король Кантрэ выступит в поход со своими людьми, государь, то в Пирдоне не наберется достаточно сил, чтобы обеспечить безопасность вашему сыну, – сказал Карадок.

Кассил вздрогнул и поморщился.

– Прости за дерзость, государь, но…

– Не извиняйся, капитан. Ты правильно подумал и вовремя сказал. Что предложишь? Я вижу, у тебя уже есть что-то на уме!

– Да, государь. Наши враги, возможно, ожидают, что княжич попытается добраться до Кермора, но им еще нужно найти его по дороге. Я предлагаю отобрать сколько-то людей, таких, кого стоило бы назначить в охрану княжича, и направить по восточному тракту. Потом, чуть погодя, уедем мы, скажем, в сторону Элдиса. А княжич будет с нами, переодетый наемником. Кто станет искать бриллиант в куче навоза?

– Да, так правильно, – медленно проговорил Кассил, одобрительно улыбнувшись. – Отлично придумано, капитан!

– Как здорово! – перебил его Маррин. – Я давно хотел получить такой кинжал, как у них! Ты когда-нибудь брал его в руки, отец? Клинки просто чудесные!

– Несомненно, – Кассил скрыл усмешку. – Есть лишь один вопрос, капитан. Насколько я понимаю, ты в свое время покинул Кермор, будучи в опале. Не будет ли тебе опасно возвращаться?

– Если доживу – пожалуй, что и будет. Но я уже двенадцать лет, а то и больше, об этом не вспоминал, – он искоса взглянул на Маррина. – Ну, коли на то пошло, я попробую испросить прощения у истинного короля.

– Я прощаю тебя уже сейчас, капитан, – Маррин выпрямился во весь рост, и все вдруг увидели, каким он станет, когда возмужает. – Не сомневаюсь, что ты искупишь свою вину втройне, пока я вступлю в Дан Дэверри как король.

Внезапно Кассил круто повернулся и отошел к окну. Только Мэддин успел заметить, что глаза князя были полны слез.

На следующее утро Невин явился в казарму и вытащил Маддина с Карадоком на «маленькую прогулочку», как он выразился.

Они вышли на берег озера под стенами замка и уселись на камнях над водой. Сперва Невин просто оглядывал окрестности, но глаза его, полуприкрытые тяжелыми веками, смотрели так странно, что Маддин догадался: советник занят чародейством.

– Полагаю, что здесь нам никто не помешает, – сказал Невин, подтвердив предположение барда. – Водная гладь послужит щитом от чужих глаз. Теперь слушай, капитан. Я неким способом получил известия из Кермора. В столице неспокойно, но причиной тому не чьи-то происки, а отчаяние. Если там еще не все разлетелось вдребезги, то благодарить за это нужно регента, тьерина по имени Элик. Это человек уважаемый и, несомненно, проницательный, но и ему не удалось удержать многих лордов, переметнувшихся на сторону Кантрэ.

– Элик? Тот Элик, что из Дэй-Авер?

– Он самый. Ты его знаешь?

– Знал когда-то, чертовски давно. Если он с тех пор не испортился, должен быть приличным человеком.

– Замечательно! Формально считается, что он должен править королевством, пока старшая дочь Глинна не выйдет замуж и не родит наследника, но вряд ли он сумеет поддерживать порядок так долго…

– А сколько лет девочке? – поинтересовался Маддин.

– Тринадцать. Вполне достаточно, чтобы выйти замуж в этом году. Княжич, понятное дело, должен будет жениться на ней, и чем скорей, тем лучше. Я не сомневаюсь, что «е мать все поймет и возражать не станет, если только нам удастся доставить Маррина туда. Мне сообщили, что горожане живут в страхе, ожидая беспорядков.

– Тогда они его встретят криками радости и цветами, – сказал Карадок. – Очень хорошо!

– Может, так и будет, но сперва мы должны доехать. Думаю, отправляться нужно завтра поутру.

Поскольку Карадок хотел сохранить свой план в тайне, насколько возможно, они с Маддином сообщили серебряным кинжалам, что им предстоит осуществить отвлекающий рейд к границе Элдиса, когда юный князь со свитой выедет в Кермор по велению Судьбы. План показался всем разумным и понятным, и вопросов не задавали.

Прохладным утром, на заре, Маррин и Невин устроили великолепное представление. Они выехали из ворот в сопровождении сотни отборных королевских телохранителей и целого обоза с припасами и подарками для лордов Кермора. Впереди ехал герольд со знаменем Пирдона. Сам князь с почетным эскортом выехал проводить их до границы – во всяком случае, так объяснили людям. Княгиня проливала слезы, не скрывая; пели серебряные трубы; собравшееся население возглашало хвалу княжичу и его чудесной Судьбе. Только Маддин и Карадок знали, что среди припасов отряда серебряных кинжалов спрятана поношенная одежда и доспех для Маррина, и что сундуки с дарами на самом деле пусты.

Когда попозже тем же утром серебряные кинжалы собрались во дворе, проводить их пришли только их женщины. Целуя Клуэн на прощанье, Маддин испытал угрызения совести: ведь она будет ждать его домой через неделю-другую, но он-то знал, что лишь через многие месяцы они смогут вызвать женщин к себе, если вообще останутся живы. Клуэн, видно, что-то почуяла по его поведению, потому что целовала его беспрестанно и обнимала крепко.

– Ну же, моя милая, что с тобой?

– Неспокойно мне, вот что. Мне всегда неспокойно, когда ты воевать уходишь, неужто не понимаешь? – глаза ее наполнились слезами. – Ох, Маддо, а сегодня мне совсем худо. Что-то случится, я это сердцем чую.

– Ладно, ладно, малышка. Чему быть, того не миновать. Если судьба такая, что поделаешь?

Хотя она попыталась улыбнуться, губы у нее дрожали. Она последний раз сжала его руку и убежала прочь. Хлопнула дверь казармы. Маддин знал, что она будет горько плакать, и чувство вины вновь острым клинком пронзило его душу.

– Эгей, Маддин, поехали! – Эйтан подошел к барду, ведя его лошадь в поводу. – Мы скоро вернемся. Эти собаки из Элдиса на войне и свиного хвостика не стоят.

– Точно, – теперь пришла очередь Маддина улыбаться через силу. (Капитан настоял на том, чтобы он скрывал правду, пока они не отъедут на несколько миль от замка). – Где же малыш Браноик?

– Я здесь, сударь! – юноша подъехал и занял свое место в строю. Он широко улыбался, словно предвкушая развлечение. – Будем надеяться, что наши враги хоть немного умеют драться, чтобы мы могли поразмяться, а? Боги видят, я думал зимою, что свихнусь, сидя в четырех стенах, дни напролет валяясь да играя в кости!

– Вы только послушайте! – Эйтан возвел глаза к небу. – Птенцу не терпится! Да мы скоро вдоволь нахлебаемся крови!

Эти слова поразили Маддина: он воспринял их как дурное предзнаменование, но виду не подал.

– Эйтан, сделай мне маленькое одолжение, пожалуйста! Поезжай рядом с Бранно и присматривай за ним, хорошо?

Парень фыркнул, видимо, собираясь заявить, что не нуждается в присмотре, но Эйтан опередил его, дружески ущипнув за руку:

– Присмотрю, пока драка не начнется. А тогда он сможет присмотреть за мною!

Они рассмеялись; обоих предстоящий поход манил, как манит жеребят зеленое пастбище после зимовки в конюшне. Глядя на них, стоящих рядом, Маддин испытывал душевную боль, причину которой боялся облекать в слова; один, с проседью в темных волосах – старший из его друзей, другой, – молодой, белокурый, – появился в его жизни лишь этой зимой, но казалось, будто они знакомы сто лет. Когда капитан зычно выкрикнул приказ выступать, боль отступила, но Мамин не переставал думать о них, даже когда они, повернув на юг, начали прокладывать ложный след. Опасно для военного человека так глубоко привязываться к друзьям, особенно когда ступаешь на опаснейший путь из всех, какие до сих пор им выпадали на долю.

– Что с тобой? – внезапно спросил его Карадок. – У тебя в кишках запор или еще что?

– Слушай, попридержи язык!

– Ого! Мы сегодня, я вижу, рассобачились?

– Прости, Карро. Я и в лучшие времена не любил врать, а уж теперь и подавно. Пока прощался с Клуэн… она ведь думает, и другие женщины тоже, что мы вернемся на восьмой день… сердце переворачивалось…

– Придется им смириться, как и нам самим, когда узнают правду, и жить дальше. Ты вот о чем поразмысли, Маддо: мы нынче выступили в поход, предопределенный богами. Наши малые житейские горести – ничто перед этим. Ничто. Ты меня понимаешь?

– Понимаю… – его потрясло, как спокойно Карадок произнес эти слова. – Ну ладно. Судьба приходит к человеку, когда пожелает…

– Наша уже с нами.

Маддин повернулся в седле, чтобы поглядеть на капитана: снова, уже в который раз, задумался он над тем, кем был Карадок прежде, пока из-за какой-то провинности не оказался на большой дороге? Теперь, наконец, можно будет разузнать все – если, конечно, все они доживут до момента, когда перед ними раскроются ворота Дан Кермора.

Браноик недоумевал, почему отряд проехал так мало за день. Конечно, весенние дни коротки, но вполне можно было сделать миль двенадцать до заката солнца; вместо этого они остановились на ночлег на берегу Элавера, отъехав всего каких-то пять миль от крепости.

Браноик стреножил и свою лошадь, и Эйтанову, пока тот перетаскивал их вещи на стоянку и добывал в обозе провизию на двоих. Как ни наслаждался Браноик походом, настроение его к вечеру испортилось; он покрикивал на лошадей за то, что они вскидывали головы и пытались дотянуться до травы, пока он снимал уздечки и менял их" на недоуздки. Его грызло разочарование, в этом было все дело, его грызла досада оттого, что он застрял в Пирдоне, между тем как хотел бы сопровождать истинного короля в Кермор; так, во всяком случае, ему это представлялось. Он не умел разбираться в собственных чувствах, и потому это объяснение казалось вполне правдоподобным.

Вернувшись в лагерь, он увидел, что отряд располагается на отдых. Одни укладывались спать, другие, поругивая трут и кресало, пытались развести костер. Маддин и Эйтан сидели у огня, уже хорошо разгоревшегося; никто не знал почему, но всем было известно, что бард всегда легко справлялся с огнем. Пробираясь через толпу, Браноик ощущал, как тяжело бьется сердце – с ним это часто случалось в последнее время, странные приступы боязливого ожидания, – пока не разглядел издали, что Эйтан сложил его и свои вещи рядом с Маддином. То, что ему позволено ночевать с ними, – такая честь, такая радость! Страх, что его не допустят, велят удалиться, мгновенно улетучился, и у Браноика даже мелькнула мысль, не уйти ли самому куда-нибудь, лишь бы показать, что ему это безразлично. Но Маддин взглянул н, а него с доброй улыбкой, и он подбежал вприпрыжку, притягиваемый этой улыбкой, как жаждущий тянется к воде.

– Не нужно ли стреножить твою лошадь, Маддо? Хочешь, я этим займусь?

– Да я уж и сам справился. Ребята, хотите есть? Давайте лучше перекусим, а то вдруг потом что-то помешает!

– Что может нам помешать? – слегка нахмурился Эйтан. – Опять загадками говоришь?

– Вам это очень полезно, поупражняете мозги, хоть у вас по этой части и недобор!

Эйтан с дружеской усмешкой ткнул его кулаком. Они так давно знали друг друга, что Браноику порой становилось больно: он был посторонним, чужаком, которому не дано усвоить язык, понятный лишь им двоим…

– Так или иначе, а поесть я не откажусь, – добавил Эйтан. – А ты как, Бранно? Готов поглодать залежалые сухари из княжьих запасов?

– Еще как готов! Да еще если бы нам удалось разжиться бочоночком эля… Мы ведь как-никак в походе! Было бы чем залить эту дрянь!

На это ничем не выдающееся высказывание Маддин ответил лукавым взглядом, но Браноик постарался его не заметить.

Бард откроет ему секрет, лишь когда сам пожелает, и ни минутой раньше.

Долго ждать не пришлось. Солнце садилось, когда один из караульных, поставленных вокруг лагеря, что-то закричал.

Друзья пошли посмотреть, в чем дело. Два всадника быстро приближались к лагерю с востока. Солнце озарило их золотистым светом последних лучей, и Браноик понял, что это – Избранный князь и его советник. Эйтан, стоявший рядом с ним, торжествующе рассмеялся.

– Ага! Так мы все-таки едем в Кермор! Отлично сыграно, Маддо! Здорово они сумели надуть всех нас нынче утром: трубы, барабаны, вся эта шумиха…

Шумя и смеясь, весь отряд ринулся из лагеря на дорогу, навстречу своему господину.

Браноик, помня, что в отряде он человек новый и незначительный, остался в сторонке и не старался пробиться поближе к княжичу. Невин, ворча себе под нос, выбрался из толпы и, спешившись, сам повел свою лошадь под уздцы.

– Великие боги! – негодовал он. – Если они не угомонятся, этот рев будет слышно в Дан Друлоке!

– Ну, сударь, мы все были чертовски огорчены, когда нас не взяли в охрану княжича!

– Вот оно как? Эти чувства делают вам честь. Теперь слушай меня, парень. С этого момента и впредь Маррин – только один из серебряных кинжалов и более никто. Карадок обязательно внушит это всем вам, но лишний раз повторить не мешает.

– Конечно, господин. Наверно, у него будет теперь другое имя и все такое?

– Вот и нет, – хитро усмехнулся Невин. – Я подумал, что враги, если проведают о нашей уловке, будут искать человека с другим именем. Потому он останется Маррином. В наших краях оно распространено.

– Оно-то так, и все же…

– Поверь мне, мальчик. Бывают обстоятельства, когда наилучший способ спрятать ценную вещь – это выставить ее на всеобщее обозрение, – улыбка старика погасла, и весь он сразу устало поник. – Нынче у нас именно такие обстоятельства…

– Так тому и быть, мой господин. Вам виднее.

– Благодарю за доверие! Кстати, приятель, я хочу попросить об одном одолжении и тебя, и Маддо и, конечно же, Эйтана: не примете ли Маррина к своему костру и вообще в вашу компанию на привалах?

– Да разумеется! Великие боги, да я… да мы все будем польщены, мы о таком и мечтать не смели, добрый господин!

– О да, понятно! Но будьте любезны, постарайтесь обращаться с ним как с самым обыкновенным парнем. Он не обидится – он знает, что от этого зависит его жизнь.

Браноик закивал, соглашаясь; душа его млела от счастья, но не потому, что будущий истинный король Дэверри будет обедать вместе с ним, а потому, что Невин так выразился, воспринимая его с Маддином как некое единство, как неразлучную пару. Мы с Маддином, подумал он, неплохо звучит. И тут же покраснел, устыдившись – сердце его отчего-то бешено забилось, как бывало, когда он встречал хорошеньких девушек, поразивших его воображение.

Невин не стал откровенничать ни с Браноиком, ни с кем-либо еще из отряда о других, тайных уловках, рассчитанных на сокрытие личности княжича. Во-первых, маг убрал все чары, которыми облекали мальчика духи стихий, и когда тот переоделся в ношеные штаны и латаную рубаху, припасенную Карадоком, сверхъестественный ореол властности и величия исчез вместе с нарядной одеждой.

Во-вторых, с согласия княжича он наложил на него заклятие, затрудняющее речь; это свойство внедрилось в глубины его сознания, но других качеств чары не затронули.

Маг также подобрал простое слово-ключ, произнесение которого снимало заклятие. Потому принц, который всегда изъяснялся красноречиво, как герой древних легенд, вдруг начал заикаться и запинаться, пытаясь выразить простейшие, повседневные мысли. Серебряные кинжалы, пораженные этой переменой, клялись, что в жизни не узнали бы княжича, не будь они извещены, но, разумеется, все пребывали в уверенности, что княжич просто искусно разыгрывает роль.

В некотором смысле это так и было; вернее, княжич всегда играл свою роль в том странном предании, которое они слагали не из слов, а из собственных жизней. Порою, вспоминая того беспечного, очаровательного мальчугана, каким когда-то был Маррин, старый маг чувствовал себя убийцей. Многие годы он наставлял и воспитывал княжича и преуспел, лишив его всех присущих ему изначально особенных черт, как королевский садовник подстригает и обрезает побеги, чтобы создать живую изгородь или привязывает к решетке вьющуюся розу, вынуждая ее принять несвойственную ей форму. Иногда трудно было различить, стоит ли Маррин выше самого себя или ниже, кто он: великий герой легендарной древности или маленькая картинка героя, миниатюра, какими славятся книгописцы Бардека – яркие краски и чернильные контуры. Но королевству он был нужен в любом облике: не человек со всеми обычными слабостями и добродетелями, который пользовался бы властью короля, а фигура, которую можно достойно использовать как символ этой власти. Невину оставалось только надеяться, что в какой-нибудь из будущих жизней он сам или Владыка Судеб воздаст Маррину за то, что его личность изменили, срезали, как срезают кожуру с яблока.

Однако прежде, чем мальчик станет хоть каким-то королем, его еще нужно было доставить в Кермор целого и невредимого, притом вместе с советником. Невину пришлось продумать и то, как спрятаться ему самому. Должна быть какая-то причина, почему почтенный старик путешествует с отрядом наемников, и потому маг решил выдавать себя за торговца драгоценностями, который платит наемникам за возможность ехать с ними и под их охраной, в полной безопасности. Он знал достаточно о драгоценных камнях, чтобы создать нужное впечатление, к тому же Кассил вручил ему те немногие украшения, какие нашлись в его княжеской казне, в качестве подарка королевне Кермора, и их можно было выдать за товар на продажу. Основная опасность заключалась в том, что им непременно нужно было остаться не разоблаченными. Применение чар оставляет отчетливые следы и на эфирной плоскости, и на астральной; тем, кто умеет видеть, нетрудно эти следы обнаружить. Потому Невин не мог себе позволить никаких чар, пока княжич не достигнет земель Кермора – ни единого заклинания, ни провидения, даже огонь разжигать нельзя. Он обратился к повелителям стихий с просьбой отозвать своих духов, чтобы они не крутились вокруг него и княжича, а это означало, помимо прочего, что никто из Вольного народца не предупредит его в случае чего. Прожив две сотни лет в облачении мага, сейчас он чувствовал себя голым, как в кошмарном сне, когда тебя представляют его величеству Верховному королю, а ты обнаруживаешь, что ухитрился забыть дома штаны…

Наутро им пришлось беспокоиться о более земных вещах; точнее, Невин уповал на то, что это – именно земные трудности: испортилась погода.

Свинцово-серое небо низко нависло над землей, западный ветер принес запах весеннего дождя, и после полудня хлынул ливень. Ветер скоро улегся, но дождь лил без остановки.

Невин согласился с капитаном, что им лучше ехать вперед, пока дороги не развезет вконец.

Он ломал себе голову, была ли эта погода естественным явлением или плодом усилий некоего темного чародея.

Он не мог ничего определить наверняка, не выдав себя, и уж тем более не мог применить чары для борьбы с врагом.

Вечером, когда они с Карадоком ужинали всухомятку, магу пришлось усилием воли отвернуться от костра, чтобы не увидеть пляшущих в огне духов. Поскольку на капитана тоже напала черная хандра, эту трапезу трудно было назвать веселой, пока Невин не решил развеять тоску Карадока.

– Что за кручина тебя гложет, капитан? Похоже, что-то очень серьезное?

– Что, я так плохо выгляжу?

– Очень даже.

Карадок вздохнул и, поколебавшись, пожал плечами:

– Понимаешь, добрый господин советник… ох, извини, почтенный купец… Меня сильно беспокоит, какой прием я встречу в Керморе.

– Разве ты забыл, что король уже даровал тебе прощение, за все сразу и наперед?

– Но я не позволю себе напомнить об этом, если это доставит ему неприятности, а такое вполне возможно. Там есть могущественный вельможа, который может затаить обиду, если меня простят, и я не хочу, чтобы он заваривал кашу за спиною короля, так-то вот!

– А, понятно…

Они посидели молча с четверть часа, но вдруг Карадок не вытерпел:

– А, к демонам это все! Слушай, я расскажу, как было. По целому ряду причин, о которых умолчу, если позволишь, мне нельзя было оставаться дома, и отец пристроил меня в дружину лорда по имени Тидвальк. Слыхал о таком?

– Честно говоря, нет.

– Он был по-своему порядочным человеком, но старший сынок его… скользкий как уж, сущий слизняк, и, понятное дело, господину нашему про это говорить не стоило. И вот этот гаденыш, барчук… уж не помню, как звали его, то ли Гварин, то ли Гварк… – в общем, он связался с одной женщиной из бондов, сделал ей ребенка и бросил. Знаешь, он из тех псов, что вычешут блоху, да и забудут. Но этой вонючке взбрело на ум убить женщину, чтоб никто не дознался. А я случайно проходил мимо ее домишки, и со мной очень кстати было двое парней, свидетелей, потому что мы услышали, как бедняжка вопила и рыдала, когда благородный сынок нашего лорда пытался ее задушить. Ну, я его сгреб в охапку и сломал ему обе руки, – Карадок смущенно отвел взгляд. – Сам не знаю, чего это вдруг на меня нашло. Она была всего лишь крестьянка, но мне отчего-то так душу резануло! Подло потому что…

– Я бы на твоем месте не стыдился этого поступка, капитан. Скорее наоборот.

Капитан пожал плечами, словно не заметив скрытой похвалы.

– Ясно, что лорд Тидвальк выгнал меня из дружины. Мне показалось, что он этого не хотел, но как-никак гаденыш был его первенцем и все такое. Беда в том, что лорд тогда уж был немолод, а лет-то сколько прошло! Уверен, что ныне сынок сам стал лордом…

– И, конечно же, не испытает особой радости при встрече с тобой. Хм, теперь я понял, чего ты печалишься, но ведь и этот молодчик мог умереть. В Керморе немало случалось распрь за эти годы.

– И то верно, – капитан несколько приободрился. – Твои бы слова да богам в уши! Будем надеяться на лучшее. Все равно ведь мы ничего изменить не можем, не так ли?

Пять дней кряду серебряные кинжалы ехали под дождем и спали под дождем, пробираясь по землям Пирдона проселочными дорогами, тропами и избегая торных путей. Наемники ворчали и ругались, применяя богатый лексикон брани, свойственный людям военным, но не болели; зато Невин сильно страдал от сырости. По утрам ему требовалась помощь, чтобы подняться на ноги, и суставы немилосердно ныли и' скрипели всякий раз, когда он взбирался в седло. Жизненная сила, даже подкрепленная чарами, имеет свои естественные пределы. Он уже подумывал заварить какую-нибудь травку из своего запаса и полечиться, но тут как раз дождь иссяк, сменившись погодой жаркой и душной. Тут же налетели тучи мошек и комарья, и зависли над вереницей всадников, словно полоса дыма. Так минул еще один день, и наконец они достигли берега реки, которая служила границей Пирдона; в том месте, где она сливалась с рекою Авер-Требик, располагался единственный большой город западного края.

В те времена Дан Требик был совсем не похож на то средоточие науки и просвещения, каким он является в наши дни. Хотя он считался принадлежащим Кантрэ, и местный правитель даже посылал королю какую-то дань, поддерживая видимость зависимости, на самом деле то был вольный город, тщательно оберегавший свой нейтралитет, где свободно промышляли шпионы с обеих сторон, иногда извлекая обоюдную пользу, а иногда и вред – если степень вранья их осведомителей выходила за пределы разумного. Соответственно, здесь все ходили вооруженными и часто приглашали наемников, а потому никто не обратил внимания на серебряных кинжалов, когда они въехали в городские ворота в жаркий послеполуденный час. Приятно было ехать по твердой дороге, хоть и мощеной всего лишь деревом, а не камнем, после раскисшей слякоти на тракте. И еще приятнее была перспектива провести ночь под крышей постоялого двора.

– Надеюсь, мы сможем найти себе отдельное местечко, – сказал Карадок Невину, – нам не хватает только потасовки, а когда два вольных отряда оказываются в одном кабаке, без хорошего мордобоя не обходится!

К вящей радости Невина и капитана, им повезло: с постоялого двора у восточных ворот только что съехал другой отряд, и место освободилось. Размещаться пришлось по четыре-пять человек в тесных каморках, на полу, но всем удалось улечься, и главное – у них была теперь крыша над головой. Невин, как и надлежало зажиточному купцу, снял для себя одного комнату с настоящей кроватью. Браноик перенес туда вещи старика, а Маррин настоял на том, что сам притащит ведерко углей для жаровни.

– Кто п-п-поверит, что к-к-няжеский сын может н-н-носить уголь? – заметил он. – Великие б-б-боги, ск-к-корей бы нам добраться до эт-т-ого г-города… э-э… не выговорю его н-н-азвание… Клянусь, н-н-никогда б-б-оль-ше не стану см-м-меяться над теми, кто з-з-за… кто не может хорошо говорить!

– Вы спуститесь вниз к обеду, мой господин? – спросил Браноик.

– Вряд ли, малыш. Я уже велел здешней смазливой девице принести сюда кружку темного эля и холодного мяса. Стариковские кости просят покоя, ребята.

Он действительно так устал, что, подкрепившись той скудной снедью, что принесла служанка, лег и заснул часа на два. Обычно он не спал больше четырех часов в сутки и весьма удивился, проснувшись: в комнате было уже темно, и угли в жаровне едва тлели. Маг добавил щепок, раздул их, как самый обыкновенный человек, и, вытерев руки о штаны, погрузился в размышления.

Никогда ему так остро не хотелось использовать стихию огня, чтобы связаться с другими магами, посвященными в его замыслы. Ему было крайне необходимо узнать, изменилась ли обстановка в Керморе с того момента, как он последний раз беседовал с тамошними жрецами Бэла, а еще – услышать их мнения о характере тьерина Элика. И по-прежнему оставалось неясно, что удалось вызнать врагам и разгадали они их уловку или нет.

– Невин? – Маддин возник на пороге, и в голосе его слышалось беспокойство. – Ты Маррина не видал?

– После того, как ты принес мои вещи – нет, не видал, – Невин стремительно вскочил. – А ты?

– Тоже нет. Я обыскал всю эту чертову берлогу, даже в нужник заглядывал…

Ругаясь вполголоса, Невин спустился следом за бардом в общую комнату, где в неверном свете фонаря кучка серебряных кинжалов развлекалась винопитием и игрой в кости. При виде начальства они враз умолкли и застыли; Невин почуял, что дело неладно, и Маддин, видимо, тоже.

– Отвечайте! – громыхнул маг. – Где Маррин? Солдаты принялись переглядываться, и лишь спустя пару минут худощавый паренек по имени Альбин осмелился заговорить, упорно сверля взглядом не Маддина, а дальнюю стенку комнаты.

– Он вышел погулять с ребятами…

– Подробнее! Куда вышел, с кем?

– С Браноиком и Эйтаном. В общем, он в хороших руках.

– Где они?

– Ну, понимаете, мы тут болтали за ужином, и выяснилось, что парень еще никогда не… – Альбин с опаской взглянул на Невина, и щека его нервно дернулась. – Ну, то есть не ходил к девкам. Мы, значит, стали говорить, мол, экая жалость…

– Силы небесные! – взревел Маддин. – Ты намекаешь, что эти два тупоголовых болвана повели Маррина в бордель?!

– Ага… Ну, понимаешь, Маддо, это была такая шутка…

– Ах ты пес безмозглый! В каком они борделе?

– Откуда нам знать, Маддо? Из нас никто еще в Дан Требике не бывал. Он вышли, как бы сказать, на разведку…

Лицо Маддина налилось столь угрожающим оттенком багрянца, что Альбин отшатнулся, словно спасаясь от удара; но Маддин не стал его бить. Глубоко вздохнув, бард обрел привычное самообладание.

– Мы немедленно все выходим и ищем. Вы шестеро – разыщите остальных, разбейтесь на четверки – и вперед! Расспрашивайте горожан, переверните этот чертов город вверх дном, но княжича найдите. Усвоили? Найдите его!

Солдаты повскакивали и бросились выполнять приказ. Невин не заметил, как они ушли. Кровь прилила к его лицу, в висках стучало. Ярость и страх туманили сознание – прежде всего страх. Маррин затерялся в дебрях самого беззаконного из городов, а он не мог себе позволить даже простейших чар, чтобы найти его!

– Пойдем и мы искать, – сказал Маддин. – Так будет лучше.

– Согласен. Ну, Эйтан и Бранно, погодите, доберусь я до вас…

– Не спрашиваю, что ты намерен с ними учинить. Но обещаю держать крепко, чтоб не вырвались!

Учитывая специфические особенности города Дан Требика, найти в нем бордель оказалось нетрудно. На берегу реки двое наемников, ведя в поводу юного княжича, обнаружили «Курдюк Барана», неожиданно большое круглое строение, двухэтажное, с конюшней на заднем дворе, окруженное забором из горбыля. Над воротами, рядом с аляповатой деревянной вывеской, висело потрепанное помело, благоухающее кислым пивом.

– Судя по вывеске, здесь подают не только пиво, – ухмыльнулся Браноик. – Заходим, ребята!

В качестве конюшни здесь служил просторный амбар, перегороженный стойлами и слабо освещенный одиноким фонарем. Привязывая свою лошадь к бревну в его дальнем конце, Браноик заметил, что Эйтан присматривается к разномастным лошадям в других стойлах.

– Судя по гербовым знакам на упряжи, тут собрались вояки из нескольких вольных отрядов. Посему, мальчуганы, советую придерживать языки и думать, что говорите. Здесь гуляют наши соперники, а нам драка ни к чему, ясно?

– Куда уж яснее, – ответил Браноик. – Да у меня и в мыслях не было драться…

В общем зале стояла удушливая духота – от огня в очаге и от толпы посетителей. Купцы, солдаты местного правителя, парочка других серебряных кинжалов – и многочисленная компания наемников с гербовым знаком черного меча на рукавах. Множество молодых женщин, в разной степени раздетых, прохаживались между столами или зазывно прислонялись к ним. Старые женщины – три мегеры со злыми глазами – разносили пиво. В своей таверне друзья выпили уже немало, но Эйтан все же ухватил одну из старух за шиворот и велел принести по кружечке темного. Получив заказанное, они пристроились на свободном местечке у стены и принялись рассматривать товар. Маррин весь раскраснелся – то ли от жары, то ли от смущения. Наверно, и того, и другого понемножку, подумал Браноик.

– Я бы взял вон ту, рыжую, – сказал Эйтан. – Никто из вас ее не хочет?

Маррин только пожал плечами и сунул нос в кружку. Браноик ответил:

– Она не по мне. Действуй, друг!

Эйтан проследовал избранным курсом, а к Браноику подплыла белокурая красотка, чуть-чуть похожая на Клуэн, наряженная лишь в полотнище красного бардекского шелка, обернутое вокруг бедер. Однако, улыбнувшись Браноику, она переключилась на Маррина и поинтересовалась, усиленно хлопая ресницами, черный цвет которых объяснялся наличием немалого слоя бардекской туши:

– Как зовут тебя, паренек?

– М-м-маррин, – он еле заставил себя отвести взгляд от ее грудей с удивительно красными, явно подкрашенными сосками. – Заз-зачем… тьфу, сколько м-м-можно…

– Да ладно, не переживай! Ежели ты и заикаешься самую малость, не беда: зачем такому славному парню слова, чтобы завоевать сердце девушки? – она искоса лукаво подмигнула Браноику. – А ты, красавчик мой, что стоишь без дела? Вон там, сдается мне, скучает наша Авра!

Действительно, на скамье у очага полулежала, опираясь на подушки, растрепанная блондинка в полупрозрачной сорочке, и поглядывала на Браноика с явным интересом. Оставив княжича на попечении опытной шлюхи, он поспешил туда, надеясь, что никто не перехватит ее раньше. При его приближении девица приподнялась и одарила его томной улыбкой. Сорочка, пропитанная потом, прилипла к ее спине и грудям. Неизвестно по какой причине это зрелище показалось Браноику весьма привлекательным, и он, без лишних слов, присел рядом и поцеловал девицу. Судя по сладкому вкусу ее губ, она имела привычку жевать лакрицу.

– О, это мне нравится, – протяжно проговорила она, одарив его следующей улыбкой. – Приятно видеть мужчину, знающего, чего он хочет. Не угостишь ли элем?

Усмехаясь, он протянул ей кружку; она ухватила ее обеими руками и припала к элю, словно изголодавшийся ребенок.

– Жарко здесь нынче!

– Ужасно жарко! – она вернула ему почти пустую кружку. – Может, наверху попрохладнее? Пойдем проверим?

Вместо ответа он поставил кружку на пол, встал и подал ей руку, помогая подняться на ноги. Осторожно протискиваясь сквозь толпу, они добрались до выхода; деревянная лестница, пристроенная к наружной стене, привела их на галерею, освещенную рядом фонарей, подвешенных к потолку. Там имелась еще одна дверь, за которой сидела на стуле с высокой спинкой беззубая старуха, чьи волосы, крашенные хной, были цвета пожара, а на узловатых пальцах помещалась целая коллекция дешевых колец; она усердно прикидывалась, что занята прядением шерсти.

– Веди его в конец коридора, Авра, милочка. Комната с окном свободна, – сказала она, зевая. – Видят боги, нынче работы невпроворот, не так ли?

Закопченные перегородки из сплетенных прутьев разделяли верхний этаж здания на ряды крохотных каморок, пропахших пролитым элем, потом и прочими жидкостями, но это убожество некоторым причудливым образом сочеталось с потными грудями и взъерошенной гривой шлюхи, словно ингредиенты горького, но действенного эликсира, возбуждающего похоть.

Авра нырнула за грязное одеяло, служившее занавеской, Браноик – за ней; в каморке не было ничего, кроме набитого соломой тюфяка на полу. Браноик крепко прижал ее к себе и влепил с ходу энергичный поцелуй, одновременно тиская руками то, что пониже спины.

– Ах, это так мило! – промурлыкала она. – Мне нравится, когда мужчина самую чуточку грубоват, понимаешь, о чем я?

Он шлепнул ее по ягодицам, она хихикнула и, поднявшись на цыпочки, нанесла ответный поцелуй.

– Авра! – прокаркала старая карга в коридоре. – Авра, ступай сюда, быстро, ах ты потаскушка! Тут пришел кузнец Кэйр, и он клянется, что ты стащила у него серебряную монету из кармана!

– Да чтоб ему демоны на голову насрали! – взвилась Авра. – Ничего такого я не делала, отстань, ворона старая!

– Он грозится переломать тут все к чертям, поняла? Давай, шевели своей толстой задницей!

– Ты уж лучше пойди, – сказал Браноик, испытывая живейшее желание удавить каргу, чтоб заткнулась. – Я подожду. Похоже, тебя стоит подождать!

– Спасибо! Я бы сказала про тебя то же самое. Открой пока ставни, проветри тут, ладно, милый? – Уже в коридоре она добавила совершенно иным тоном: – Иду, ты, старая свинья!

Визгливо переругиваясь, обе ушли в зал, где к их дуэту присоединился сердитый мужской бас. Стараясь не слишком тянуть за ветхие кожаные петли, Браноик распахнул ставни и высунулся, чтобы подышать ночной прохладой. Свет фонарей лежал пятнами на земле, люди слонялись по двору, пили, пели, смеялись, перебрасывались шутками. Внезапно за его спиной послышалось женское хихиканье, Браноик обернулся, думая, что это Авра, но звук шел из-за щелястой перегородки справа. Голос женщины звучал отчетливо, но мужчина, составлявший ей компанию, что-то неразборчиво бубнил, и ни одного слова Браноик не понял.

– Меня научил этому один матрос из Бардека, – продолжала женщина, посмеиваясь. – Тебе не доводилось раньше чувствовать что-либо подобное, ручаюсь. Ну, договорились? Разве такому важному господину, как ты, жалко выложить каких-то пять медяков лишних?

Мужчина проворчал нечто скептическое.

– А это потому, что девочке приходится потрудиться! Сперва нужно… – ее слова заглушил новый приступ хихиканья, на этот раз мужчина ей вторил. – Вот, а потом этак прижать чуть-чуть… У них это называется «чистить яблоко». Ну, что скажешь?

Судя по ржанию, клиент согласился на дополнительные расходы. Браноик, отодвинув одеяло, выглянул в коридор, но Авры не было видно. Он уже подумывал выйти поискать ее, но тут пара за перегородкой завозилась, перемежая смех и пыхтенье – видимо, экзотический приемчик, который показывала женщина, требовал согласованных совместных усилий. Браноик попытался приличия ради отвлечься, но, увы, он был всего лишь человек, и в полной мере обладал запасом любопытства, присущего этой породе. Он прошелся к окну и обратно, поколебался еще немного, но все-таки пригнулся и заглянул в узкую щелку в перегородке, но она оказалась забита застарелой грязью.

– О-о-о-х, – заливалась шлюха по соседству, – давай-ка попробуем еще разочек!

Клиент отозвался раскатом утробного гогота. Проклиная собственное любопытство, Браноик огляделся и обнаружил, что перегородка не доходит до потолка и кончается примерно в двух футах от его головы, а подоконник расположен в трех футах от пола. Сделав последнюю, безуспешную попытку проигнорировать это удачное стечение обстоятельств, он сдался, залез на подоконник и, приподнявшись на цыпочки, заглянул сверху через перегородку. К сожалению, он не учел, что уже несколько часов усердно наливался пивом, и в такую жару голова его от малейшего физического усилия пошла кругом. Перед глазами у него все поплыло, он невольно ухватился за шаткую плетенку, она подалась, он ухватился покрепче, из-за стенки донеслись визг и ругань милой парочки, ноги Браноика скользили по склизкому подоконнику, и, наконец, Браноик, добавив к хору собственный отчаянный вопль в качестве извинения, обрушился всем своим весом в двести фунтов, вместе с перегородкой, в соседнюю каморку. Окруженный падающими кусками плетенки, он приземлился прямо на полуголую парочку.

Крича и стеная, женщина выбралась из-под него, но тут соседняя перегородка, восприняв толчок от первой, тоже рухнула, задев следующую, и пошло, пошло по кругу… Кое-как выдавив некие извинения – Браноик потом никак не мог вспомнить, что именно говорил, – несчастный откатился в сторону и, шатаясь, поднялся на ноги, между тем как неудачливый клиент вскочил, натягивая штаны и торопливо застегивая ремень, – рослый дородный дядечка, разъяренный до того, что и ругаться не мог. Гербовый знак на рубахе говорил о его принадлежности к отряду Черных мечей.

– Ты кто такой? Тоже мне серебряный кинжал! Да я тебе башку за такое оторву, поганый щенок!

– Я не хотел… извините… – лепетал Браноик, пристыженный, но не устрашенный.

Наемник уже тянулся за мечом, но тут его плохо подпоясанные штаны соскользнули до колен, и, вынужденный отвлечься, он оставил Браноика в покое на минутку, которой хватило, чтобы парень взялся за оружие. Заметив это, наемник обрушил на него новый залп ругани. Девица истошно завопила. И тут в чудом уцелевшем дверном проеме возник Эйтан.

– Меч в ножны, Браноик, дурья башка! За мной! Незадачливый клиент настолько обалдел, что так и стоял, поддерживая штаны, пока Эйтан за шиворот волок Браноика прочь по разрушенному коридору. Судя по воплям и шевелению груды упавших плетенок, в ту ночь работа в борделе и впрямь кипела. Проскочив сквозь распахнутую дверь, они опрометью скатились по ступенькам и помчались к конюшне через двор, уже запруженный народом, любопытствующим, что произошло.

– Я уже вниз шел с той рыжей девкой, и тут вижу твою глупую рожу над стенкой! – проговорил Эйтан таким сдавленным голосом, что Браноик ожидал взрыва ярости, но тот расхохотался: – Великие боги, а у прочих-то какие морды были! Эх, будет о чем порассказать Мамину!

– А, черт! Это обязательно?

– По-моему, да, – переводя дух, сказал Эйтан. – Эй… тьфу ты, а где Маррин?

Стыд захлестнул Браноика, будто ледяная волна. Недолго думая, он развернулся и бросился обратно вверх по лестнице. Эйтан не отставал. Но навстречу уже валили с ревом и руганью мужчины и женщины, кое-как пытаясь прикрыться лоскутами одежды или одеться на ходу, оглашая воздух клятвенными обещаниями найти проклятого наемника, заварившего бучу, и растерзать его в клочья. Эйтан вовремя схватил Браноика за руку и затащил в тень.

– Доберись до лошадей и выведи их на улицу, – прошипел он. – Я найду мальчика и предупрежу остальных наших.

Держась в тени, Браноик стремительно вбежал в конюшню и отвязал троих лошадей. Сердце его тяжело билось, он холодел при мысли, что с истинным королем Дэверри могло что-то случиться по его вине. Только сейчас до него дошло, сколь безрассудной была их выходка: отправить Маррина гулять по чужому городу с двумя охранниками, да и те его бросили, позволив самостоятельно поохотиться на девок. А что, если бабу кто-нибудь подкупил?

Мучимый этими жестокими опасениями, Браноик сжал в кулаке поводья лошадей, свободной рукой толкнул створку ворот и, выйдя из конюшни, столкнулся нос к носу с Невином и Маддином.

– Где княжич? – прорычал Маддин.

– Не знаю. За ним Эйтан присматривает… Крепко выругавшись, Маддин отвесил ему затрещину тыльной стороной ладони по лицу.

– То, что ты сотворил такую глупость, меня ничуть не удивляет. Но Эйтан мог бы и поумнее быть! И почему, объясни ты мне ради всего святого, эта шваль толчется тут во дворе?

Браноик хотел сказать, но не смог – в горле застрял комок и слезы стояли в глазах, хоть он и старался отчаянно загнать их обратно. Невин схватил его за руку и потряс.

– Подумай, парень! Позор свой потом переживать будешь!

– Я… я…

Лошади нетерпеливо переминались и вскидывали головы. Руки у Браноика так вспотели, что он еле удерживал поводья.

– Невин! – послышалось вдруг откуда-то сверху, шепотом. – Эт-т-то ты?

– Да, да! – старик, казалось, и сам готов расплакаться, но от облегчения. – Маррин, ты где?

– Н-н-на сеновале. М-м-мы сюда забрались, п-п-пото-му что тут никого нет…

– Ну так спускайся! Дай девушке денег, догадываюсь, что она их с лихвой отработала, и бегом сюда!

– Сейчас, сударь. Я мигом!

Раздалось звяканье серебра, хохоток, шорох сена; Маррин слез по веревочной лестнице и легко спрыгнул на пол.

Невин обнял его и крепко прижал к груди.

– Простите меня, – пробормотал Маррин. – Но, понимаете…

– Я больше не желаю ничего слушать об этих глупостях, но если ты попробуешь еще когда-нибудь… – Невин спохватился, бросив взгляд наверх, где стыдливо пряталась девица. – Ну ладно, я думаю, вреда от этого не будет. – Он повернулся к Браноику. – Хватит, парень, ни к чему тебе каяться и умирать тут у нас на глазах. Шутка кончилась вполне благополучно.

Браноик промолчал. Он никак не мог объяснить, что причина его терзаний – презрение, выказанное Маддином.

Бард между тем подошел к воротам конюшни, посмотрел в щелку между створками и, выругавшись, бегом вернулся обратно.

– Невин, бери двух лошадей и увози Маррина отсюда. Когда мы подъезжали, я заметил боковые ворота вон там, за деревьями. Браноик, ты пойдешь со мной. Нужно найти Эйтана. Мне что-то не нравится эта толпа.

Уже намного позже Браноику пришло на ум, что ему следовало все рассказать Маддину прямо там, но в тот момент ему было так плохо от стыда и от недовольства барда, что он побоялся обвинения в трусости, если откажется идти с Маддином.

Во дворе топталось уже человек тридцать обоего полу, и все они возбужденно надрывали глотки. Лишь немногие смеялись – наверно, их не было в доме в момент крушения перегородок, – и обещали рассказать об этой великолепной шутке по всему городу, к вящему неудовольствию тех, кто по милости Браноика оказались в ловушке.

– Мне кажется, Эйтан стоит возле входа в общий зал, – шепнул Маддин. – Ты выше меня ростом, а ну-ка, глянь!

Браноик поднялся на цыпочки и, прикрыв глаза рукой от света фонаря, присмотрелся и замахал рукой:

– Точно, он! Отлично, он меня увидел!

К сожалению, Браноика увидел также и толстяк, ставший его первой жертвой. Теперь уже полностью одетый, он взвыл как баньши и пошел напролом сквозь толпу.

– Эй, ты! Ты – тот самый маленький писюн, который всю эту кашу заварил!

Приоткрыв рот от изумления, Маддин уставился на Браноика, но тот сейчас был способен к членораздельной речи даже меньше, чем зачарованный княжич.

– Извините, я вовсе не…

– Ты подглядывал, ты, слюнявый недоносок! Я тебя в порошок сотру за это, я…

Тут к ним подошли Эйтан и двое парней из отряда Черных мечей. За ними Браноик различил и нескольких серебряных кинжалов, и еще немалое количество Черных мечей. Среди прочих посетителей тоже началось движение: выбирали, к какой стороне пристать. Многоопытные и политичные женщины отошли подальше, чтобы высвободить место для драки. Солдат, первым пострадавший из-за Браноика, размахнулся и влепил ему затрещину по уху. Поняв с величайшим облегчением, что до мечей дело не дойдет, Браноик вернул удар, попав противнику в челюсть. Женщины завизжали; солдат упал и не поднялся, очевидно, потеряв сознание. Из толпы послышался голос крашеной карги, пронзительно призывавший городскую стражу. Что-то выкрикнул Маддин, взревел Эйтан – на залитом дождем, скользком дворе пошла добрая кулачная потеха.

В толчее трудно было различить, где враг, где друг, особенно потому, что люди оскальзывались, падали в грязь и поднимались, чтобы еще подраться. Браноик сцепился с косоглазым вихрастым типом, попал ему раз в живот, другой в нос, чуть не упал, споткнувшись, когда тот упал, выкарабкался, увернулся от летящей в него пивной кружки и выбрался из боя, чтобы перевести дух, но тут на него налетел еще один противник. Браноик схватил его за руку, поднатужился и швырнул прямо в гущу орущей, мечущейся свалки; казалось, будто это – квашня с тестом, пузырящимся и поднимающимся на дрожжах.

Только он собирался нырнуть туда снова, как кто-то схватил его сзади. Он развернулся, ударил – но промахнулся: перед ним стоял Эйтан.

– Пошли, парень, они уже позабыли, из-за чего дерутся! Поживее!

– Да я только во вкус вошел!

– Я тебе сказал – пошли! Вряд ли тебе придется по вкусу, когда капитан с тебя шкуру сдерет, как по-твоему?

Браноику расхотелось спорить. Он послушно последовал за Эйтаном, держась в тени, к боковым воротам, где нашел Маддина, сидящего на одной лошади и держащего за поводья двух других. Снаружи, на берегу реки, он разглядел прочих серебряных кинжалов, тоже верхами.

– Никто не сравнится с серебряными кинжалами, когда нужно нарушить закон, – ухмыльнулся Эйтан. – По коням, Бранно! Городские стражники уже стучат в главные ворота.

Взобравшись в седло, Браноик повернулся к барду:

– Мэддин, мне ужасно неловко…

– Заткнись! Попозже разберемся, но сейчас сгинь с глаз моих и будь добр не попадаться под руку, пока не поуспокоюсь!

Пока ехали по городу, – неспешной рысцой, чтобы не вызвать подозрений, – Браноик, не в силах пережить позор, всерьез обдумывал планы, как уморить себя голодом.

Невину с Маррином назревающая во дворе драка пошла на пользу: под шумок им удалось без труда ускользнуть через боковые ворота, и ни одна душа их не заметила.

Вернувшись на свой постоялый двор, Невин отдал лошадей одному из солдат и потащил княжича наверх, в свою комнату. Маррин пытался изобразить смущение, но не мог удержаться от ухмылки.

– Ну, а теперь послушай меня, мальчик, – начал Невин, с отчетливым ощущением, что его поучение не достигнет цели. – Я беспокоюсь о твоей безопасности. Отправляться в город, имея при себе только тех двух безмозглых идиотов было не очень разумной идеей.

– Д-да, я понимаю. П-п-рости, пожалуйста!

– Не похоже, чтобы ты и в самом деле чувствовал свою вину. В конце концов, если уж тебя так припекло, мог бы попросить товарищей прислать девку сюда. Эти особы за хорошие денежки никогда не отказываются немножко пройтись.

– Нн-н-е сомневаюсь, что мм-мой высокоученый советник сведущ и в этой науке!

Невин с трудом подавил желание хорошенько отшлепать истинного короля Дэверри. Он лишь смутно помнил, каково это быть таким юным и гордиться первой женщиной. Как-никак, с тех пор минуло лет двести, а то и больше. События такого рода уже не казались ему важными.

Вдруг улыбка Маррина поблекла, он опустился на единственный шаткий стул в комнате и уставился в пол.

– Что случилось?

– Д-дда ничего. Я просто задумался. Ты говорил мне, и отец тоже, что я должен буду жениться на дочери Глинна…

– Да, так мы сказали, и так и будет.

– А сколько ей лет?

– Тринадцать.

– Уже хорошо, она хотя бы достаточно взрослая, – он поглядел на мага с озабоченным видом: – Она х-х-хоть хорошенькая?

– Понятия не имею.

– Но мне придется жениться, даже если у нее двадцать бородавок и глаза косые, как у ведьмы?

– Именно так, мой господин. В ней воплощена государственная власть.

Маррин застонал и вновь принялся изучать половицы.

– Ладно, будем надеяться, что она не уродка, – сказал он наконец. – Теперь, когда я знаю, как… – тут он все-таки покраснел и осекся, словно десятилетний малыш. – Мне лучше пойти спать…

– Разумно. Я бы на твоем месте притворился, что крепко сплю, даже с храпом, когда сюда ворвется разъяренный Маддин. Нашему барду нынче вечерние развлечения, кажется, не понравились.

Наутро, за завтраком, Маддин собрал всех парней, побывавших накануне в «Курдюке Барана», чтобы понять, что там произошло. Он знал, что доля преступников будет чуть полегче, если уладить дело прежде, чем этим займутся Карадок или Оуэн. Во время этой далеко не приятной трапезы он заметил, что Браноик сидит на дальнем конце стола, ничего не ест и говорит, только если его заставляют. Хотя поначалу Маддин был весьма сердит, к моменту, когда Браноик, заикаясь хуже принца и краснея до ушей, второй раз пересказал замечание шлюхи насчет «очистки яблока», он уже хохотал вместе со всеми.

– Ладно, на том и покончим, – постановил наконец Маддин. – Все живы, ну и отлично. Не вешай нос, Бранно! Не хочу врать и признаюсь, что на твоем месте, пожалуй, сделал бы то же самое!

Общество усиленно захихикало и закивало в знак согласия. Браноик несколько приободрился, взял ломоть хлеба и принялся намазывать маслом. Завтрак продолжался, но Маддин заметил, что двоих солдат что-то еще беспокоит.

– Ну-ка, Стевик, выкладывай!

– Да чепуха это, Маддо! Я просто задумался… – он искоса глянул на Браноика. – Значит, мы так теперь и не узнаем, что там они вытворяли? В смысле очистки яблок, а?

– Я не успел увидеть. Все так быстро получилось…

Стевик разочаровано выругался, и компания разразилась сочувственным смехом. Теперь уж точно все, – подумал Маддин и сосредоточился на еде. Но когда он вышел из-за стола, голубая фигурка феи, давней знакомой, и двое седых гномов появились перед ним; они подпрыгивали, будто плясали, но их обычно улыбчивые рты были плотно сжаты и личики нахмурены. Голубые бездумные глаза феи глядели на барда с выражением, очень похожим на тревогу.

– Как это понимать? – прошептал Маддин. – Вас тут вообще быть не должно! Убирайтесь лучше поскорей, пока Невин не заметил! Брысь!

Но гномы вцепились в его штанину, словно испуганные дети, а фея уселась на плечо. После минутного колебания Маддин направился наверх, в комнату Невина; Вольный народец поспевал за ним.

Старик сидел на подоконнике, лениво любуясь весенним видом из окна. Маддин застыл на пороге, опасаясь, что помешает его размышлениям, но Невин обернулся к нему, улыбаясь – но тут же улыбка пропала: он заметил Вольный народец.

– Что? Кто вам позволил быть здесь?!

Троица принялась прыгать вверх-вниз и указывать на потолок, их личики перекосились в отчаянном усилии сосредоточиться.

– Боги! – с неприкрытой тревогой воскликнул Невин. – За нами кто-то следит?

Они отрицательно затрясли головами, снова нахмурились и стали щипать и толкать друг друга.

– Кто-то видел вчера, как ребята дрались?

Они закивали, подтверждая, и исчезли. Маддин не понимал, что происходит, но ледяной страх охватил его при взгляде на Невина: на лице старика смешивались ужас и ярость.

– Друг мой Маддо, это серьезно, очень серьезно. Когда они явились?

– Да вот только что. Я сразу пошел к тебе.

– Хорошо, хорошо. Ты правильно поступил. – Невин принялся расхаживать из угла в угол. – Боги всемогущие, я не знаю, что делать!

Маддину стало совсем худо. Много лет он слепо верил, что Невин способен справиться с любыми трудностями, и эти слова мага прозвучали для него смертным приговором.

– Нужно убираться из Дан Требика, – решил наконец старик. – Но обставить это как следует. Будете по-прежнему притворяться обыкновенной шайкой наемников.

– Коли так, мы не должны уходить, пока нас кто-то не наймет обычным порядком. Ни один торговец драгоценностями не может быть настолько богат, чтобы нанять целый отряд. Будь у него такие деньги, он бы обзавелся собственными телохранителями.

– Верно. Значит, нужно изобрести другой предлог… Эй, кто там? Войдите!

Вошел Карадок; кивнув головой в сторону мага, что означало почтительный поклон, он начал без предисловий:

– Невин, нужно сегодня же выбраться отсюда. Пока что нам везет, но я уверен, что начальник городской стражи разошлет своих людей, чтобы порасспрашивали о вчерашней заварушке.

– Я сам о том же думаю. Хмм… Кажется, я знаю, где можно найти нанимателей. Раз уж я стал купцом, имеет смысл поклониться моему нынешнему богу, на так ли? Значит, я иду в храм Нуса, если что, найдете меня там.

Старик отсутствовал не больше часу и вернулся в компании двух купцов, достаточно преуспевающих, судя по дорогой тонкой шерсти, из которой были сшиты их клетчатые штаны и накидки. Солидные люди, обоим лет под сорок; они недоверчиво оглядывались, стоя у дверей общего зала, пока Невин представлял их присутствующим. Звали их Уффин и Бадик.

– Мы хотели бы предложить тебе работу, капитан, – сказал Бадик, нервно покручивая темный ус. – Этот почтенный торговец драгоценностями уверял нас, что' твои люди надежны.

– Больше, чем другие, – ответил Карадок. – И каждый из моих молодцов способен биться, как демон из преисподней, готов поклясться у алтаря Гамила, если пожелаешь.

Купцы обменялись многозначительными взглядами.

– Будем брать, – сказал Уффин. – В такую пору года найти свободный отряд, еще не обещанный какому-нибудь лорду – редкая удача!

Бадик нервно скривился, но кивнул, соглашаясь.

– Хорошо, капитан. Теперь назови свою цену.

– По серебряной монете за каждого при заключении сделки, потом столько же еженедельно, по две монеты, если придется сражаться, и выплата полного жалованья за каждого убитого.

Снова торговые люди переглянулись, и снова Бадик не возражал.

– Идет. Это честная сделка, и к тому же у нас нет времени торговаться. Выступайте из города как можно скорее, капитан. Я буду вас ждать на южном тракте.

– Куда же мы направимся?

– Скажу, когда мы оставим Дан Требик позади, – Бадик позволил себе скупую улыбку. – В этом городе слишком много ушей.

После обмена торжественными рукопожатиями купцы удалились. Еще не успела за ними захлопнуться дверь, как Маддин и Карадок набросились на мага с расспросами.

– Я вам ничегошеньки не могу объяснить, – Невин протестующе взмахнул руками. – Я знаю только, что они – из Кермора, направляются на юг, оба богаты и уважаемы.

– Ну, по хорошему нам этого достаточно, – Карадок задумчиво потер подбородок. – Маддин, когда будем завтра выезжать, проследи, чтобы наш мальчик ехал в среднем ряду, понял?

– Сделаю. Могу поручить Эйтану и Браноику присматривать за ним, так сказать, лично. Дадим им возможность загладить оплошность.

– Правильно. Так и сделай, – капитан взглянул на Невина. – Я думал поставить его между мною и Оуэном, но это могло бы вызвать подозрения.

– Согласен. Кстати, капитан, я наслушался всяких новостей в храме. Должен заметить, что торговые гильдии весьма гордятся, когда удается урвать где-нибудь кусочек полезных сведений, и охотно делятся. Похоже, что король Кантрэ готовится начать большое наступление на восточной границе, близ Бакбрэйла, если верить слухам. Во всяком случае, он отводит войска с западной границы.

– Отлично, если так. Будем уповать, что слухи верны!

– При условии, что он не ударит на Кермор до того, как мы туда доберемся. Крайний запад всегда был слабейшим участком в обороне Кермора, а теперь там наверняка стало еще хуже с тех пор, как клану Волка пришлось отдать свои земли и уйти в изгнание.

– Ну, положим, – возразил Карадок, – и без Волков за границей присматривают неплохо. Ведь их изгнали уже лет двадцать назад!

– Да неужто? Знаешь, в моем возрасте бывает трудно уследить за бегом времени…

Незадолго до полудня отряд серебряных кинжалов покинул Дан Требик. По небу летели клочья растрепанных ветром облаков, и люди ворчали, ожидая новой порции дождя, но им удалось доехать посуху до места встречи с нанимателями. Примерно в двух милях от города они увидели Бадика верхом на прекрасном чалом мерине. Карадок велел отряду замедлить ход, Маддин отступил, пристроившись к Невину, а купец подъехал и занял место рядом с капитаном.

– Будем ехать на юг до вечера, – сказал Вадик. – Потом свернем на запад на некоторое время. Но ненадолго.

– А не хочешь ли ты посвятить меня в подробности поездки?

– Не сейчас, – Бадик привстал в стременах и оглядел окружающую их плоскую равнину, будто высматривая врагов. – Еще не время. Нынче вечером, капитан. Все выяснится вечером.

Маддин встревоженно взглянул на Невина, но старик только улыбнулся и пожал плечами, словно советуя не задумываться. Если бы не княжич, Маддин так бы и поступил, но теперь он беспрестанно оглядывался и посматривал на Маррина. Дорога была широкая, ехали по четыре в ряд, поэтому Маррин оказался вторым во втором ряду, с Браноиком с одной стороны и Эйтаном с другой. Сразу за Эйтаном ехал Альбин. Лучшей охраны нельзя было и вообразить. Юный князь, без сомнения, и сам сумел бы помахать мечом при необходимости, ведь у него были наилучшие учителя, каких мог породить воинственный Пирдон, – но на протяжении всего этого солнечного дня Маддин мрачно размышлял о том, что площадка для упражнений – это одно, а настоящая стычка – другое… Рано или поздно Маррину, конечно, придется обагрить меч кровью, но Маддин мысленно взывал ко всем богам, чтобы это произошло попозже.

Часа за два до заката отряд свернул на тропу, которая уводила на запад от главного тракта – Бадик взмахом руки указал на нее капитану. Выкрикивая приказ, Оуэн проехался вдоль вереницы всадников и велел перестроиться в одну линию. Маррин при этом оказался как раз посередине, между Браноиком и Эйтаном. Мамину эта перемена не понравилась, поскольку такое построение было намного более уязвимо, но земля вокруг казалась вполне мирной. Они проехали мимо двух ферм, мимо стада коров, а потом потянулись огороды, засаженные капустой и репой, уже выпустившими первые ростки под бдительным присмотром маленьких детей, отгонявших ворон. Наконец, когда солнце опустилось уже совсем низко и било в глаза так, что все жмурились и ругались, показалась быстрая речка, текущая в высоких берегах, среди ив и орешника. Там поджидал их второй купец, Уффин, стоя рядом с черной лошадью. Сквозь просветы между деревьями Мамин разглядел что-то вроде баржи, привязанной к берегу.

– А, вот и вы! – нараспев проговорил Уффин. – Прекрасно! Первая часть груза только что прибыла.

Бадик подъехал к нему, и тут Маддина осенило: не иначе, эти двое – контрабандисты! Это подозрение подтвердилось вечером, после того, как наемники разбили лагерь. Карадок, Оуэн и Маддин пошли вверх по течению речки, чтобы обсудить с купцами завтрашний маршрут, и увидели четыре баржи, стоящие вдоль берега. На берегу выстроились рядком грузовые фуры, и люди перетаскивали с них что-то на баржи. Уффин и Бадик, раздетые до пояса, носились с барж на берег и обратно, распоряжаясь работой команды, и даже порой подставляли плечо под груз. Тела их блестели от пота в свете факелов.

– Похоже на бочки с пивом, – заметил Оуэн. – Но что-то я не слыхал, чтобы пиво было таким тяжелым. Поглядите, как эти бедняги взмокли!

– Да-да, а еще пиво не лязгает, а плещется…

– Провались оно трижды в преисподнюю! – пробормотал Карадок несколько раздраженно, – что происходит? А там, на головной барже, что за чертовщина?

Баржа с высокими бортами, из тех, что служат для перевозки скота, была очень странно украшена рядами коровьих черепов, насаженных на шесты и набитых жгутами соломы. Черепа слегка выступали над краем борта. Трое наемников, приоткрыв рты от изумления, наблюдали за еще более странными действиями работника, который заворачивал черепа в лоскуты кожи, напевая себе под нос и то и дело отступая на шаг, чтобы полюбоваться плодами своих стараний.

– Ночью и на расстоянии будут выглядеть, как живые коровы, – сказал Бадик, подойдя к ним. – Вполне достаточно, чтобы случайные прохожие приняли нас за обыкновенный караван.

– Прекрасно, господин мой, – ответил Карадок. – Не изволишь ли объяснить, что все это значит?

– Ты знаешь, как плавильщики севера ценят чугунные заготовки? Их обменивают по весу на быков. Мерой служит то количество железа, за какое можно было купить быка в Древние времена, так, по крайне мере, утверждает старшина нашей гильдии. Ну вот, это мы и везем – гурт скота и бочки с пивом, самым темным во всем королевстве!

Маддин, уловив, в чем соль и шутки, и путешествия, разразился хохотом, но Оуэн по-прежнему недоумевал.

– Железо, друг, – пояснил бард. – Они перевозят железо контрабандой в Дан Кермор, и, полагаю, получат за него побольше, чем быков по весу!

– Так оно кажется, верно, – пригорюнился Бадик. – Да только на этом деле не больно-то поживишься. Прикинь: приходится платить за фуры, пока едем по суше, за баржи, за молчание окрестных жителей, потом нанимать молодцов вроде вас, чтобы пересечь границу… Свое мы, конечно, получаем, но и только, парни, и только. Добавьте еще опасность путешествия. Как думаете, зачем мы вас набрали? Кантрейцы схватят нас при первой же возможности, а на статус почетного пленника таким, как мы, рассчитывать не приходится. Если б не то, что железо поможет спасти Кермор, я и связываться бы не стал!

– Ты мне вот что скажи, будь добр, – попросил Карадок. – По-твоему, в Керморе к концу лета еще будет что спасать?

– Не знаю, – помрачнел Бадик. – Теперь, когда король умер, нам только и осталось, что надежда. Надежда да знамения. Что ни день, на каждом шагу слышишь эту чертову болтовню про истинного короля: он-де вот-вот явится и взойдет на трон. В столице до сих пор в это многие верят. Но ты мне скажи, капитан, долго ли на этом можно продержаться? Регент – великий человек, если б не он, мы уже давно попали бы под руку Кантрэ, но он всего лишь регент. Хорошо, что его так уважают: ежели он вздумает жениться на дочке короля и сделает ей сына, мы радостно признаем его королем!

– А если он этого не сделает?

– Он и не собирается. Твердит, что не сделает этого до тех пор, пока не получит неопровержимых свидетельств, что истинный король умер и никогда не явиться потребовать то, что ему принадлежит.

– Интересный вид отказа. Может, он так дает понять, что хорошо заплатит за таковые свидетельства, а?

Бадик непонимающе уставился на Карадока, потом неприязненно скривился и выругался.

– Ты можешь придумывать всякие гадости, но тьерин Элик так низко не опустится, понял, ты… – Он вовремя сдержался. – Прости, капитан. Ты не из Кермора и волен думать, что угодно.

– О, я когда-то жил в Керморе и знал Элика, более того, уважал его. Просто я не могу себе представить, как повлияло на него столь внезапное вознесение к высотам власти. Вчера, понимаешь ли, он был просто лордом, и небогатым, а нынче стал все равно что королем. Одни люди выдерживают это, другие – нет…

– Ты прав, но тьерин Элик не заносится и твердо стоит на земле. Хоть это хорошо… – лицо Бадика потускнело. – Но сколько можно жить надеждами?

Утро следующего дня уже вполне созрело, когда странный караван наконец двинулся на юг. Река была достаточно глубока для тяжело груженых барж, но силы течения не хватало, и потому на первом этапе пути пришлось запрячь мулов, чтобы они, идя по берегу, могли тащить баржи. Животные тяжко трудились, но все равно двигались медленно, чересчур медленно. Наемники позволили лошадям трусить как им вздумается, и отряд растянулся по берегу реки прерывистой цепочкой, слабо напоминающей правильный походный порядок. Нетерпение овладевало Браноиком, ему казалось, что он спятит, пока они доберутся до Кермора.

– Великие боги, ты выглядишь так, словно съел лимон, знаешь, такие привозят из Бардека? – сказал Эйтан. – Что киснешь?

– Тебе какое дело? Ступай поимей какого-нибудь мула!.

– Б-б-ран, он прав, – заикаясь, выговорил Маррин. – Мы же видим, у тебя сердце не на месте!

Обижать будущего короля юноша себе не позволил и только пожал плечами, мысленно сожалея, что сам не знает причины своих терзаний. Маррин задумался, брови его приподнялись от старания найти слова.

– Оставь Бранно в покое, мальчик, – опередил его Эйтан. – Я не в обиде. Все дело в этом дурацком походе, мочи нет ползти как черепахи да ожидать засады за каждым кустом. Мне самому не по себе, словно на колючках сижу…

– Прости меня, пожалуйста! Ты прав, я совсем раскис. Так хочется двигаться быстрее!

– Потерпи еще чуток. Если я правильно понял, эта речка станет пошире и посильнее в нескольких милях отсюда.

Эйтан не ошибся, но только на закате отряд достиг той части русла, где вода бежала значительно быстрее. На ночь Карадок поставил двойное кольцо караулов вокруг лагеря, а наутро, перед отъездом, выслал вперед разведчиков осмотреть оба берега, и назначил сменные десятки для авангарда и для прикрытия с тыла. В последующие три дня бдительность сделалась привычной. Они шаг за шагом продвигались на юг, переходя от одной реки к другой, укрываясь то в рощах, то в зарослях кустарника. При каждой задержке, продиктованной осторожностью, даже если останавливались ненадолго, чтобы дождаться разведчиков, тоска Браноика росла, словно грозовая туча в летний день.

Оуэну вздумалось изводить его, но и это не помогло. Возможно, помощнику капитана просто хотелось как-то развлечься, но Браноику казалось, что тот подстерегает его ежеминутно, готовый уколоть ядовитыми замечаниями: то снаряжение начищено не до блеска, то лошадь неухожена, то он сутулится в седле, то, наоборот, сидит слишком прямо. Оуэн ворчал, когда Браноик ехал молча, «кислый, как уксус», а стоило ему заговорить, как сыпались упреки в глупости… Но Браноик, страстно желая получить серебряный кинжал, стискивал зубы и терпел, никому не жалуясь. Меньше всего ему хотелось прослыть нытиком. На четвертый день, когда они стали лагерем у излучины реки, Браноик пошел за провизией, которая хранилась на одной из барж, и случайно наткнулся на Оуэна. Тот разговаривал с Маддином, стоя к нему спиной. Вокруг сновали и другие люди, и потому Оуэн не расслышал шагов и не заметил Браноика.

– Вовсе я его не дразню, будь ты неладен! Он просто меры ни в чем не знает! Значит, малыш Бранно приходил к тебе похныкать и пожаловаться, что я его преследую и все такое?

Браноик, не стерпев, одним махом схватил его за плечо, развернул к себе лицом, и со всей силы ударил в подбородок. Оуэн, потрясенный в буквальном смысле слова, рухнул на траву, как полупустой мешок с зерном. Ругаясь сквозь зубы, Мамин склонился над ним; с полдюжины серебряных кинжалов подошли поглазеть, примчался капитан… Браноик стоял, потирая ушибленные костяшки пальцев и ощущая горячее желание умереть или раствориться в воздухе. Он не сомневался, что в лучшем случае его выпорют, а в худшем выгонят из отряда и оставят подыхать с голоду. Кто-то подошел и положил ему руку на плечо. Браноик обернулся: это был Невин, и он, к вящему изумлению юноши, улыбался; улыбка была слабая и несколько кривая, но все же – улыбка!

– Ах ты, дерзкий маленький поганец! Нужно уметь сдерживать свой нрав, парень!

– Я сдерживаюсь… обычно у меня получается… Но этот Оуэн…

– Я понимаю. Поверь, я хорошо тебя понимаю. А, вот и капитан! Послушаем, что он скажет.

Карадок не улыбался совсем.

– Будь ты неладен, Бран! Есть в твоей бычьей башке хоть капля рассудка? Ты же мог его убить, таким-то ударом! Сломать ему шею ко всем чертям! Ты имел полное право вызвать его на поединок, или обратиться ко мне, но такая расправа…

– Капитан, прошу тебя помолчать! – Невин вскинул ладонь, призывая к тишине. – С нами ныне играют тайные силы, руководимые чьей-то темной и могущественной волей. Я подозреваю, что враги пытаются одолеть нас посредством магии. Браноик чувствителен к таким воздействиям больше, нежели другие люди.

– Чтоб им провалиться в задницу Владыки ада! – воскликнул Карадок, бледнея. – Можешь ты что-нибудь с этим поделать?

– Могу, если отдашь парня в мое распоряжение.

– Бери, разумеется. С Оуэном я сам поговорю, об этом не беспокойся.

Невин покрепче сжал плечо Браноика и поспешно увел его прежде, чем кто-то успел добавить хоть слово.

– Спасибо тебе, Невин, что выручил. Знаешь, последнее время я как-то странно себя чувствовал, так плохо, что уж и сам подумывал, не зачарован ли я…

– Считай, что это так и есть, уж больно похоже. Браноик коротко и крепко выругался.

– Откровенно говоря, кое-что я досочинил, ради общей пользы, – добавил Невин. – Но более чем вероятно, что враги действительно пытаются достать нас всеми магическими силами, какими владеют. Поэтому отныне внимательно следи за собой, мальчик. Если почувствуешь снова приступ дурного настроения, немедленно извещай меня!

– Обязательно, господин мой. Обещаю вам это от всей души!

Возвращаясь в лагерь, Браноик вдруг понял, что настроение его резко улучшилось: может, невидимый враг отступил, выяснив, что его происки раскрыты?

Поскольку Оуэна капитан взял на себя, Маддину досталось исполнять обязанности смотрителя при Браноике; впрочем, это задание ему не претило, тем более что парень явно повеселел. На следующее утро Маддин назначил его, вместе с Эйтаном и еще шестью солдатами, в разведку. Местность здесь была равнинная – одна из плодороднейших в Дэверри, жирный чернозем, щедро напоенный водою множества ручьев и рек, по сети которых плыло в Кермор королевское железо. До начала междоусобиц этот край, в наши дни известный как бассейн Ивро, был усеян хуторами свободных земледельцев и расчерчен живыми изгородями, за неимением материала на каменные ограды. Теперь фермы попадались на пути каравана редко; здесь и там виднелись остовы сгоревших домов, одиноко чернеющих на горизонте. Оставив отряд, а с ним и Оуэна, Браноик ожил и стал самим собою: он насвистывал песенки и весело болтал, оглядывая дорогу, испятнанную тенями.

– Надеюсь, с княжичем ничего не случится, пока мы здесь, Маддо!

– Да, пожалуй, имея при себе около семи десятков других солдат, он сможет какое-то время обойтись и без нас.

– Верно, – Браноик, по-видимому, не заметил сарказма. – Сколько еще нам ехать до границы Кермора?

– Дня два, – вступил в разговор Эйтан. – Об этом говорили вчера старина Невин и капитан. По сути, мы уже сейчас едем по землям, зависимым от Кермора, но еще не отъехали достаточно далеко от границы, чтобы расслабляться.

– Ох, расслабляться нам нельзя будет еще годы и годы, – сказал Браноик. – А может, и вообще никогда. Война тянется лет сто, и, по всему судя, ее хватит на столько же, прежде чем…

– Заткнись! – оборвал его Маддин. – Отряд, стой! Я что-то слышу!

Позвякивая кольчугами и осторожно ступая, разведчики собрались вокруг него и притихли. Перед ними тянулась, уходя за поворот, извилистая дорога, окаймленная разросшимися изгородями, переплетенными с травой и лопухами, но, привстав в стременах, Маддин мог заглянуть за них.

Примерно в ста ярдах впереди дорога, последний раз вильнув, выходила на луг, где стояли, держа лошадей за поводья, четыре человека; сблизив головы, они живо что-то обсуждали. Маддин поспешно спрятался за изгородь.

– Впереди солдаты, – прошептал он. – Гербы ясно рассмотреть не смог, но один щит точно зеленый, с какой-то крылатой тварью.

– Похоже на грифона? – спросил Эйтан.

– Похоже. Поехали назад!

Они развернули коней и поспешили убраться. Маддин проклинал неизбежный стук копыт, но если увиденные им люди что-то и расслышали, преследовать их не стали.

Казалось, обратный путь до стоянки отряда стал вдвое длиннее, но наконец они прибыли. Маддин заметил, что баржи развернуты носом к берегу и привязаны к стволам орешника. Навстречу им рысью выехал Карадок.

– Один из лазутчиков вернулся с новостями, Маддо. Похоже, у нас неприятности. Вы что-нибудь видели?

– Видели, потому и вернулись. Там разведчики вроде нас, у одного из них, возможно, на щите герб Священного города.

– А лазутчик сказал, что видел одного или двух людей Кабана.

Эйтан пробормотал что-то нелестное по адресу богов.

– Худое знамение, худое, – продолжал Карадок. – Доспех по всей форме, ребята. Баржи оставим здесь, с малой охраной.

– А как быть с княжичем?

– Ему лучше всего отправиться с нами. Если противник охотится за контрабандным железом, тогда они постараются обойти нас и напасть на баржи, потому оставлять его здесь нельзя. Ну, а если они его ищут, – а я сильно подозреваю, что так оно и есть, – то будут иметь дело со всей нашей компанией, чтоб до него добраться.

– Нам самим нужно попробовать обойти их. Растянуться дугой и ударить с флангов. Там есть неприятная узкая дорожка, где они запросто могут устроить засаду.

– Понятно. Значит, едем полями!

Они направились на юго-восток, через заброшенные пашни, заросшие крапивой и одуванчиками. От берега реки земля шла на подъем, и вскоре всадники оказались на невысоком гребне, откуда было довольно далеко видно. С юга, по тому же берегу реки, навстречу двигался другой отряд. Чертыхнувшись, Карадок вскинул руку, приказывая остановиться, и присмотрелся, пересчитывая неизвестных.

– Пять-шесть дюжин, – сказал он Маддину и Оуэну. – Примерно поровну с нами. Ну, ребята, изготовьтесь! Мы тут постоим и поглядим, чего им нужно.

По краю луга тянулась густая изгородь, которая могла прикрыть их тыл; отряд выстроился двумя рядами в виде растянутого полумесяца: Карадок и Оуэн посередине, Маррин, как рядовой, – во втором ряду с левого края, между Браноиком и Эйтаном. У Маддина была отдельная задача; он уже не раз проделывал это, и всегда ему приходилось подавлять чувство стыда: ему полагалось, оставив строй, сидеть в укрытии и держать связь с запасным эскадроном. Отойдя на две сотни ярдов, бард спрятался под ветвями дерева.

Сегодня ему предстояло сыграть особенно важную роль связного между отрядом и теми пятнадцатью солдатами, которых оставили стеречь баржи. Приказ, полученный от капитана, был прост: если в схватке удача им изменит, уцелевшим надлежало отступить к баржам и там умереть, сражаясь, вокруг княжича.

Неприятельский отряд недвусмысленно выказал свои намерения, помчавшись трусцой прямо на них. На скаку они вытаскивали дротики из чехлов под правой ногой, вынимали мечи из ножен. Даже видимость переговоров в их планы не входила. Серебряные кинжалы ссутулились в седлах, будто поддавшись дремоте – эта обманчивая поза дорого обошлась в прошлом не одной легковерной банде вояк. Чем ближе были враги, тем яснее Маддин видел, что знаки на щитах у них разнообразные: золотой баран на голубом поле, герб северного Хендира, зеленый грифон Священного города, а между ними рассеян в большом количестве красный кабан Кантрэ. Этих было большинство. У Маддина заныл живот при мысли о том, сколько давних друзей, кому повезло выжить за многие годы войны, сейчас несутся навстречу его новым друзьям, навстречу смерти.

Тут же другая мысль поразила его, как удар грома: этот отряд поджидал их, они проделали путь в сотни миль, чтобы подстеречь их здесь, зная наверняка, где они. Ему вспомнились слухи о том, что король Кантрэ отводит войска с запада. Ловушка, обман, чтобы никто из преданных Кермору людей не оказался поблизости, когда люди Кабана встанут на пути истинного короля к его Предназначению. Сердце барда бешено застучало, он оглядел окрестности, лихорадочно соображая, может ли рискнуть, вернувшись обратно, чтобы предупредить Невина. Тут же, словно почуяв его возбуждение, из воздуха возникла голубая фигурка феи; опустившись на луку седла, она взялась обеими ручками за его руку.

– Лети туда, где баржи. Предупреди Невина. Предупреди охрану. Спеши!

Она исчезла, и тут же воины Кабана, испустив боевой клич, ринулись в атаку. Комья земли разлеталась во все стороны, пыль заклубилась за всадниками, летящими по лугу; их капитан несся впереди всех, навстречу Карадоку, а серебряные кинжалы метнули дротики так, что те взлетели по плоской дуге, и наконечники их сверкнули, со свистом устремляясь к цели, и пересеклись в полете с дротиками врага, запущенными столь же умело и точно. Когда вожаки схватились друг с другом, воины обоих отрядов, выкрикнув вызов, сломали строй, и закипела битва. Ругаясь самыми последними словами, какие знал, Маддин приподнялся на стременах и попытался понять, что происходит; отчаянные попытки разглядеть княжича в гуще боя, среди вздыбленных коней и орущих людей, ничего не дали.

Зато Браноика он различил хорошо, – того было видно даже в толпе сражающихся благодаря высокому росту. А княжич был пониже многих, и Маддин так и не смог его увидеть, как ни старался, тем более что и завеса пыли, и неразбериха боя мешали ему. Бард поворачивал коня то так, то этак, в смертельной тревоге, не зная, жив ли еще Маррин или полег при первом же напоре, и вдруг заметил, что сражение сосредотачивается вокруг Браноика: все больше и больше врагов пробивались к нему, по мере того, как падали Серебряные кинжалы, пытавшиеся их остановить. Маддин решил, что Браноик защищает Маррина, быть может, раненого, и, не осознавая, что делает, обнажил свой меч.

Он уже собирался было пришпорить коня и помчаться на выручку, но тут услышал грохот копыт и крики за спиной. Обернувшись, он увидел запасной эскадрон, с Невином во главе, несущийся к нему во весь опор.

– Ищите княжича! – выкрикнул Маддин. – Там, где Бранно, позади! К нему спешите!

Выкрикивая боевой клич, серебряные кинжалы промчались мимо него, ударив на противника с фланга. Невин остался с бардом.

– Посмотри, господин мой, – 'хрипло выговорил Маддин (голос он сорвал начисто). – Браноик, кажется, пытается его спасти, видишь, там, где схватка гуще всего?

Смертельно бледный, но совершенно спокойный, Невин, прикрыв глаза рукой, присмотрелся к бурлящему, вопящему водовороту тел.

– Они не к Маррину пробиваются, а к самому Браноику! Великие боги, я мог бы догадаться! Дьявольщина! Наша уловка раскрыта… Ну, тогда будь я проклят, если не воспользуюсь силой, данной мне богами!

С яростным воплем старик вскинул руку к небесам, словно приветствуя солнце мечом, потом медленно опустил ее, указав прямо на поле боя. Еле слышно пробормотал он несколько слов на странном наречии, которого Маддин не смог понять, хоть оно и показалось ему знакомым.

– Вперед!

Тысячи духов разом возникли из ниоткуда и ринулись вниз по склону на врага. Невин еще что-то крикнул, синие и серебряные языки пламени сорвались с его ладони и полетели вдогонку за духами. Иллюзорный огонь вспыхнул, как молния, испугав неприятельских лошадей, а духи падали с неба, щипая, царапая, кусая и животных, и людей. Лошади пятились, брыкались, заливисто ржали, и люди Кабана ничего не могли с ними поделать. Крича и сопротивляясь, они все же поддались. Те лошади, что находились на краю схватки, сразу же помчались прочь, на волю, так, словно все демоны преисподней гнались за ними. Те, что застряли в толчее, били копытами, не разбирая, всякого, кто оказывался на их пути. Оуэн и Кара-док выкрикивали распоряжения, чтобы серебряные кинжалы осадили своих коней и пропустили вражеских. И люди Кабана один за другим, вырвавшись из затора, мчались куда глаза глядят, вопя в унисон с ржанием рысаков, и Вольный народец, ощерив клыки и нацелившись когтями, вторил им, пронзительно визжа.

Маддин услышал странный звук и не сразу понял, что они с Невином оба смеются.

– Сомневаюсь, что они перестроятся и ударят второй раз, – сказал старик самым благодушным тоном.

– И я также. Посмотри, господин мой, вот и княжич, целый и невредимый, едет к нам! Ну, а я поеду на стоянку, приведу сюда лекаря и повозку для раненых…

Маддин не отъехал и на полмили, как встретил Каудира, лекаря, с помощниками. Они вместе вернулись на поле боя, где Невин уже распоряжался помощью раненым; многих требовалось сперва вытащить из-под мертвых или умирающих лошадей. Карадок, Оуэн и Маррин между тем, отъехав в сторону, держали краткий совет. Бой вышел короткий, и потому потери оказались невелики. Многие были серьезно ранены, но Маддин, рыская по полю в поисках пленных, нашел только троих убитых из своего отряда, да пару лошадей в таком состоянии, что их оставалось только избавить от страданий. Бард уже готов был посчитать, что серебряные кинжалы легко отделались, когда он нашел Эйтана.

Эйтан лежал на спине у самого берега реки. Его лошадь, падая, придавила ему ноги. Случайный удар пробил кольчугу, острие задело легкое. Он был еще жив, но при каждом выдохе кровавый пузырек вздувался в уголке рта, и кровь стекала по подбородку. Маддин опустился на колени, кое-как оттолкнул мертвую лошадь, вытащил Эйтана и, обняв за плечи, приподнял так, чтобы голова раненого легла ему на грудь. Эйтан открыл затуманенные глаза.

– Это я, Маддо. Хочешь пить?

– Не оставляй меня…

– Не оставлю. Нужно позвать Каудира.

– Он не поможет.

В сердце Маддина словно провернулась игла: он понял, что Эйтан прав.

– Я сложу про тебя песню. Как про настоящего вождя…

Эйтан посмотрел в небо, улыбнулся окровавленными губами и затих. Маддин не сразу понял, что он уже мертв. Бард закрыл ему глаза, уложил тело на землю и долго, долго сидел рядом – просто сидел, глядя перед собою, пытаясь сложить Эйтану достойный горхан, но слова отчего-то не приходили на ум. Он не заметил, как и откуда подошел Карадок и опустился на колени рядом с ним.

– Хороший был человек. Мне будет не хватать его… Маддин кивнул. Карадок положил ему руку на плечо, но бард ее стряхнул. Потом капитан ушел – Маддин даже не поднял головы. На него навалилась огромная усталость, мир казался далеким и смутным, лишенным и звуков, и красок. Он лег на залитую кровью землю рядом с Эйтаном, обнял его и застыл, положив голову на его плечо. Смутно улавливал Маддин внутренний голос, твердивший, что он рехнулся, что никакая сила ни в этом мире, ни в ином, не способна вернуть Эйтана к жизни, но доводы разума потеряли всякую значимость в тот час. Безумный или здоровый, он хотел побыть с Эйтаном еще немного, еще чуть-чуть, пока его не уложат в неглубокую могилу тут же, на поле боя. Маддин сам не заметил, как уснул, и не понял, почему так темно, когда Карадок растолкал его.

– Вставай! Вставай, пока по шее не получил! Пора уходить!

Маддин сел; Браноик и капитан схватили его за руки и поставили на ноги.

– Присмотри за ним, Бранно. Я должен вернуться к княжичу. Ради всего святого, уведи его, чтоб не видел похорон!

Маддин, как слепой, дал Браноику увести себя на стоянку, к баржам, надежно пришвартованным у берега. Лагерные костры уже расцветали на лугу. Браноик усадил барда у огня, порылся в седельной сумке и достал чистую рубашку.

– Ты весь в крови. Переоденься, легче станет.

Маддин закивал головой, будто полоумный, но рубашку переменил; бросив грязную наземь, принял из рук Браноика кружку с элем.

– Эти ублюдки на баржах везли пиво, но придерживали для своих. Невин заставил их поделиться. Сказал, что могли бы хоть угостить нас за то, что мы ради них жизнью рискуем…

Маддин снова кивнул и отпил несколько глотков. Присев рядом, Браноик понял, что спокойствие барда деланное: по лицу его текли слезы. Очень осторожно, очень медленно Маддин поставил кружку возле запачканной кровью рубахи, потом закрыл лицо руками и зарыдал, всхлипывая, как ребенок, раскачиваясь взад-вперед; Браноик обнял его и прижал к своей груди. Голос Маддина поднялся до пронзительного вопля, и долго еще оплакивал он той ночью погибшую дружбу, согретый теплом дружбы зарождающейся. Горькой вдвойне была для него эта потеря оттого, что Эйтану не суждено было увидеть Кермор и истинного короля во славе.

– Н-н-евин, я н-не понимаю, – сказал Маррин, тщательно подбирая слова. – Враги вовсе и не думали меня искать! Они охотились за Браноиком, а я его прикрывал – ну, скажем, старался прикрыть…

– Да уж постарался, точно, – вставил Карадок, сияя, как отец, довольный своим отпрыском. – Ты отлично поработал, мой князь. Махать мечом ты умеешь как заправский серебряный кинжал, ей-ей!

От этой похвалы Маррин залился румянцем, но не отвел глаз от Невина, ожидая ответа. Они втроем сидели у капитанского костра и беседовали вполголоса, чтобы их не услышали. Невин упирался, но все же признал, что после представления, устроенного днем, можно и нужно сказать всю правду.

– Видишь ли, государь мой, я допустил один просчет, хотя все и обернулось к лучшему. Прошу вас обоих сохранить это в тайне, – он подождал, пока княжич и капитан не подтвердили кивком свое согласие. – У малыша Браноика есть врожденная способность к магии. Поймите меня правильно: он ничему не обучен, пользоваться своим даром не умеет, никого, к примеру, зачаровать не может и так далее. Но поставьте себя в положение наших врагов: они в отчаянной спешке, вслепую, ищут любые следы, ведущие к истинному королю. Конечно, в Пирдоне все знают княжича в лицо, но мы ведь уже давно покинули его пределы. Ну вот, а враги наши шарят повсюду, раскидывают чародейскую сеть, и что же они находят? Магические… ну, как бы мне вам объяснить? Вы знаете, что камни очага долго еще излучают тепло после того, как огонь погаснет. Угли тлеют, воздух над ними колыхается, вы это замечали, правда? Так вот, магические способности человека образуют вокруг него примерно такое же излучение, его называют аурой. Теперь судите сами: имеется в наличии Браноик, высокого роста, сильный, красивый, отличный боец – нетрудно принять его за княжеского сына, исходя из общепринятых представлений. Да к тому же от него прямо-таки веет магией!

– Они приняли его за меня! – ахнул Маррин. – Его м-м-могли убить вместо… Никогда бы не простил себе, если бы такое случилось!

– Лучше потерять его, чем тебя, государь, – сухо ответил Карадок. – И Бранно согласится со мной, уверен.

– Вот именно, – сказал Невин. – Итак, государь, они принимают тебя за княжьего слугу. Превосходно! Ну, мы им подсобим завязнуть в своей ошибке, верно?

– Что мне следует д-д-елать? С-седлать и чистить его лошадь? Я охотно займусь этим, если так надо!

– Это будет слишком нарочито, – возразил Карадок. – Гораздо проще ничего не менять. Пусть идет, как шло, государь, если тебе так угодно. До сих пор все вроде бы складывалось удачно!

– Согласен, – поразмыслив, сказал Невин. – Как вам кажется, стоит ли мне пойти сейчас к Мамину?

– Оставь барда наедине с горем, господин. Нам всем тяжела эта потеря, но мы ничем не излечим его сердечной раны. Эх, подумать только, ведь он дружил с Эйтаном лет двадцать, а то и больше, с той поры, как был еще щенком, новичком в отряде…

– Да, такого друга терять больно, ты прав. Что ж, оставим его в покое…

Несколько минут они посидели молча, глядя в огонь, где плясали саламандры – хотя только Невин мог их разглядеть. Теперь, когда карты с обеих стороны были раскрыты, маг не видел резона прятаться, и Вольный народец шнырял по всему лагерю, заглядывая в лица людям и забираясь в каждую щелочку на баржах.

Позже, когда все заснули, маг воспользовался затухающим костром, чтобы передать известие жрецам в Керморе. Им надлежало знать, что истинный король находится в трех днях конного пути от Кермора и что враги пытались убить его.

 

Глава вторая

В самом сердце Дан Кермора, посреди всех земляных валов, и каменных стен, и обширных укреплений, перемежающихся с башнями, прятался сад. Маленький садик, каких-то тридцать ярдов в поперечнике, но в нем был и крошечный ручеек, и такой же крошечный мостик через него, лоскут лужайки, кусты роз и огромное дерево – старая плакучая ива, с узловатым стволом и развесистой кроной. Говорили, что ее посадил маг, служивший королю Глинну Первому в те давние дни, когда междоусобица только разгоралась. Подоткнув юбки и осторожно выбирая, куда поставить ногу, Беллира могла взобраться довольно высоко и удобно устроиться в развилке, опираясь спиною о главный ствол. Весной и летом, когда ветви одевались листвою, густой, как бахрома на бардекской шали, никто не мог заметить ее там, и ей нравилось просиживать целыми часами, любуясь бликами солнца в струях ручья и размышляя об истории Дан Кермора и своего рода, а иногда и о том легендарном маге.

Несколько лет назад она откопала в одной из кладовых под крышей башни старую, пыльную книгу в кожаном переплете. Поскольку король настоял на том, чтобы все его дети обучились грамоте, она сумела разобрать непривычный шрифт и обнаружила, что ее новое сокровище представляет собою историю замка Дан Кермор со дня основания (примерно за девяносто лет до начала войн) и далее, год за годом, до 822-го, где, к ее великому огорчению, история обрывалась на середине страницы, на половине фразы. С того времени книга сделалась для девочки руководством по исследованию всех комнат и закоулков в тех башнях, куда ее пускали, а также, с помощью хитрых уловок, и тех, куда не пускали. Стащив пузырек с чернилами и изготовив самодельные тростниковые палочки для письма (стиль – так они назывались у взрослых), она даже продолжила летописание, постепенно заполнив почти все пустые страницы обрывками сведений, почерпнутых у писцов, камергеров и дворецкого, о позднейших переделках и пристройках.

Никто не замечал ее, вертевшуюся под ногами у старших. Сколько она себя помнила, ее кормили, одевали, но не одаривали вниманием сверх этого, разве что кто-то вспомнит, что уже поздно и ей пора в постель. Даже о регулярных уроках грамоты, пения, рукоделья никто не заботился; слуги учили ее, когда удавалось урвать немножко времени, свободного от прочих обязанностей. Когда ей исполнилось девять, умер ее братец, наследник, и тогда ненадолго она обрела некоторый вес – пока матушка не произвела на свет другого мальчика.

Она до сих пор вспоминала великолепные пиры и увеселения с музыкой, устроенные отцом в честь рождения нового наследника. Помнила она также сплетни, перешептывания, стенания, раздавшиеся в покоях матушки, когда выяснилось неоспоримо, что второй ее сын полностью слеп от рождения, а значит, не сможет стать королем. Спустя год после рождения младенец исчез. Беллира так и не узнала, что с ним сталось, и все еще боялась спрашивать. Однако в своей хронике она отметила это исчезновение, указав в примечании, что, вероятно, его унесли злые духи из Вольного народца. А теперь отец умер, мать заливала свое горе бардекским вином в спальне с задернутыми занавесками. Ждать наследника было неоткуда, если только сама она не родит детей мужу, которого изберут для нее регент и королевские советники.

В тот день она дремала с любимой книгой на коленях, сидя в развилке ивы. Просыпаясь, прочитывала несколько строк на выбор и погружалась в мечты о том, как прекрасны были прежние времена, когда ее род был силен и могуществен, у великих королей сундуки ломились от богатой добычи, а могучие воины шутя выигрывали сражения. Ныне надежды на победу заглохли, хотя все оставшиеся верными Кермору лорды убеждали Беллиру, что боги не обойдут их милостью и помогут ей сесть на королевский трон в Дан Дэверри. Сквозь листву девочка могла видеть самую высокую башню замка, нависающую над главным двором. Когда-то, если верить старой книге, в этой башне двадцать лет томился заложник, один из князей Элдиса. Иногда Беллира с тоской думала о том, что ее ожидает такая же участь: томиться до конца своих дней в этих стенах. А когда она состарится и умрет, династия Кермора пресечется.

– Конечно, они могли бы меня удавить или задушить, – сказала Беллира, обращаясь к иве. Она часто разговаривала с почтенным деревом, за неимением других желающих ее послушать. – Об этом то и дело рассказывают: чтобы у женщины точно не могло быть детей, берут петлю либо подушку, и все. Честное слово, не знаю, что хуже: быть убитой или запертой на веки вечные. Прислуга судачит, мол, я принадлежу Иному миру, тогда, наверно, лучше помереть и уйти туда. Могу и сама принять яд. Получится как-то даже красивее. Запишу в книжке заранее, как это будет. «Благородная принцесса Беллира поднесла к устам своим златую чашу, полную сладостной отравы, и засмеялась хриплым издевательским смехом, выражая презрение к злодеям из Кантрэ, которые ломились в двери ее палат. Ха-ха-ха, вы, мерзкие твари, скоро я буду далеко от ваших отвратительных… отвратительных… чего?» Лап? Козней? А, вот: «далеко от ваших хищных худородных ручищ!» Ага, так неплохо звучит. Впечатляет!

Легкий ветерок прошелся по кроне ивы, она как будто вздохнула.

Прикусив нижнюю губу, Беллира погрузилась в размышления. Как это будет чудесно! Вот люди из Кантрэ врываются в ее покои. Она лежит на кровати, волосы красиво уложены на подушке, лицо выражает бесстрашное презрение к врагу. Не забыть бы надеть самое нарядное платье, то, из пурпурного бардекского шелка, которое нянька выкроила из старой скатерти, найденной в какой-то кладовке. Король Кантрэ, наверно, даже прослезится при виде ее красоты и пожалеет, что задумал ее задушить. Хотя, судя по тому, что ей доводилось слышать о людях из Кантрэ, они вряд ли испытают какие-то угрызения совести… Скорее порадуются, что она избавила их от лишних хлопот.

В саду раздался скрежет несмазанных петель – кто-то открыл дверь, ведущую в садик. Девочка замерла, стиснув книгу обеими руками.

– Беллира! Принцесса!

Голос принадлежал тьерину Элику, сквозь переплет ветвей девочка увидела, что он стоит на мостике над ручьем. Беллире он казался древним старцем, не моложе кудесника из ее фантазий, на самом же деле ему лишь в этом году исполнилось сорок, он был строен и мускулист на зависть многим мужчинам моложе его, но светлые волосы уже основательно тронула седина, и тонкие морщинки обозначились у голубых глаз.

– Беллира! Иди сюда! Я знаю, ты здесь. Кухарка сказала, где ты прячешься!

«Ну, вот и Нерра меня предала, – горестно вздохнула Беллира и, сунув книжку под накидку, полезла вниз по стволу. Заметив шевеление ветвей, Элик сошел с мостика.

– А, вот ты где, – негромко рассмеялся он. – Тебе не кажется, что ты уже вышла из того возраста, когда можно лазать по деревьям, как мальчишка?

– Как раз напротив, мой лорд. Чем старше, тем проще лазать, ведь ноги становятся длиннее!

– Понял. Ну хорошо, ваше высочество, но все-таки будьте поосторожнее, ведь вы единственная наследница Керморского дома!

– Да ладно вам! Кто мне позволит править? Скипетр по женской линии не передается!

– Но если вы будете живы и здоровы, то сможете выйти замуж за истинного короля, когда он явится в Кермор!

– И когда же, мой лорд, это случится? Когда луна превратится в кораблик и спустится с небес, он приплывет на нем?

Элик с шумом выдохнул воздух и вцепился пальцами в свою шевелюру. Беллира вдруг осознала, что он вот-вот расплачется.

– Простите, мой лорд, – виновато промолвила она. – Ну пожалуйста, не плачьте! Мне действительно очень стыдно…

Элик сердито взглянул на нее – и рассмеялся.

– Ты права, у меня нынче глаза на мокром месте, как у женщины. Для твоего возраста ты наблюдательна!

– Это оттого, что я здесь живу. Вырос бы ты во дворце – и тоже имел бы острый глаз!

– Не сомневаюсь. Но запомни, девочка – ибо ты и есть сущая девчонка, хоть и королевских кровей: нельзя топтать людскую надежду, если людям кроме нее ничего не остается! Помни об этом!

– А мне что остается? Думаешь, легко жить, если меня за милую душу могут задушить прежде, чем мне исполнится пятнадцать? Я не то что выйти замуж, – обручиться не успею…

Элик зажмурился, и на мгновение ей показалось, что он и впрямь сейчас заплачет.

– Ваше высочество, – проговорил он наконец с трудом, – Кермор пока еще в состоянии вывести на поле боя три тысячи верных людей…

– А у Кантрэ почти семь тысяч. Я слышала, ты сам говорил это лорду Таммаэлю.

– Ах ты, маленькая шпионка! Значит, ты притворяешься спящей, а сама пробираешься в зал и подслушиваешь?

– Именно так. Разве это не мой зал? Ежели я наследница и все такое? Значит, могу делать, что пожелаю!

Вот теперь он рассмеялся по-настоящему весело:

– Знаете, ваше высочество, порой в вас сказывается истинно королевский дух! Но выслушайте меня, прошу вас. Как только придет истинный король, добрая тысяча кантрейцев вновь окажется на нашей стороне. Их лорды переметнулись на сторону Дан Дэверри исключительно из страха, за сотню лет у них накопилось достаточно причин возненавидеть дом Кабана и их ложных королей. Дай им надежду, и они вернутся под наше знамя!

– Превосходно, мой лорд, – она внезапно вспомнила, что от нее ждут царственных манер в минуты, подобные этой, и потому нельзя говорить языком, присущим рыбачкам и торговкам. – Воистину, мы крепко верим, что вы глубоко постигаете суть военного искусства.

Элик, едва удержавшись от улыбки, отвесил ей церемонный поклон.

– Итак, почтенный регент, зачем вы меня искали?

– Не то чтобы искал, но беспокоился, куда ты могла подеваться, – он оглядел окружающие садик стены. – Здесь, пожалуй, тебе ничто не угрожает.

– Если только какой-нибудь убийца не прокрадется через подкоп под стеной!

– Ого! Откуда такие сведения? Наш бард ухитрился развлечь тебя пламенными россказнями?

– Вовсе нет. Сам посмотри: видишь, вон там ручей вытекает из отверстия в стене? Эта вода течет из молочной, где делают сыры и сбивают масло. Воду используют, чтобы охлаждать продукты, тогда они не портятся. Но попадает она в молочную по подземному водопроводу, а тот уходит далеко за стены замка, к тому ручью, что впадает в реку неподалеку от торгового квартала. Этот водопровод построил в году 769-м Глинн Первый, когда здесь жил колдун, притворившийся садовником, чтобы завоевать доверие короля, и он…

– Какой такой колдун? Что ты мне тут болтаешь про колдунов? – он поднял голос почти до крика. – Ни про какой чертов водопровод я не слыхивал! Великие боги! Ваше высочество, это очень серьезное дело!

– Вот и мне так кажется. Потому я об убийцах и упомянула.

– Нужно замуровать этот туннель. Но… если дело дойдет до осады, нам нужна будет вода!

Бормоча что-то себе под нос о спускной решетке и кузнецах, тьерин Элик поспешно удалился, слегка поклонившись принцессе. Беллира хотела было взобраться снова на дерево, но мечтательное настроение ее рассеялось. К тому же день уже клонился к закату; солнце вот-вот спустится ниже края замковых стен, и в садике станет холодно. Пройдя по мостику, девочка вошла в башню, одолела длинную винтовую лестницу до верхней площадки, оттуда перешла на другую лестницу, ведущую вниз, и наконец, толкнув дверь, добралась до хозяйственного двора. Направляясь к кухне, расположенной в отдельном деревянном домике, она заметила двух мальчишек-поварят, занятых потрошением свежезарезанной свиньи. Уже вынутая печень, дымящаяся, с кровью, лежала на плитах двора.

– Мосс, будь добренький, отрежь мне кусочек печенки, а?

– Для вашей тощей кошечки, ваше высочество?

– Она перестанет быть тощей, когда отъестся. Откуда ей, голодной, взять молочко для котяток?

Она одарила его как можно более благосклонной улыбкой, и поваренок сдался; улыбнувшись в ответ, он стряхнул челку со лба кулаком, перепачканным кровью, осмотрел замусоренный двор и велел второму мальчику, помладше:

– Притащи-ка мне вон те капустные листья, сойдет для обертки. Угостим королевскую кошечку добрым ужином!

– Она теперь действительно королевская кошка! Ну, будьте здоровы!

Упомянутое животное обитало в ее покоях, то есть в старой детской, прямо над женской залой. Круглое в плане пространство этажа было разделено стеной пополам, в одной половине, где очаг, Беллира с братом и младшей сестричкой когда-то умывались, завтракали и обедали. У очага все еще лежали две деревянные лошадки, оставленные Катриком в тот вечер, когда он заболел. Уже много лет прошло, как он умер, но никто не осмелился убрать их оттуда.

Вторая половина состояла из четырех клинышков-комнат; по одной на каждого из детей и для старой няньки. Теперь нянюшка уехала вместе с Гверной, восьмилетней сестрицей Беллиры, когда ту отправили к тетке, в отдаленное поместье, якобы ради поправки слабого здоровья.

Но Беллира понимала, что младшую наследницу просто спрятали на тот случай, если Кермор летом подвергнется осаде. А Беллире, как принцессе крови, Предназначение велело не покидать родовой замок. Придется вести себя храбро и не путаться у старших под ногами…

В ее личных апартаментах хватало места только на узкую кроватку да сундук с приданым; украшением служил напрочь выцветший гобелен на стенке, а в углу красовалось днище от рассохшейся пивной бочки, отпиленное плотником по просьбе принцессы, якобы для устройства кукольной постели, но на самом деле – для Мелинны, весьма беременной рыжей кошки, которую Беллира нашла в конюшне: из-за пораненной лапы бедняга не могла охотиться и умирала с голоду.

Теперь лапа уже заживала, и Мелинна снова стала гладкой и лоснящийся, поскольку кормила ее принцесса столько раз в день, сколько удавалось выпросить или стянуть еды.

Естественно, Мелинна не считала нужным покидать новую хозяйку.

Не успела Беллира положить на пол добытую печенку, как кошка тяжело выбралась из своей постели – порванной на тряпки старой льняной сорочки принцессы – и приступила к сочному обеду.

– Как твоя корзинка с песком? Не слишком грязная? Хорошо. Когда ты родишь, котяток придется прятать, вот будет морока… Не беспокойся, уж я придумаю какую-нибудь хитрую штуку. Ни за что не позволю их топить!

Мелинна посмотрела на нее, облизала усы и благодарно мурлыкнула.

Рядом со спальней, у окна в общей комнате стоял письменный столик Беллиры с чернильницей, стилем и перьями, разложенными в строгом порядке. Положив рядом книгу, девочка присела на табурет и поглядела в окно, на главный двор и большие, окованные железом ворота (воздвигнутые в год 724-й отцом Глинна Первого, гвербретом Ладоиком). Они стояли раскрытые, за ними виднелась городская улица. Железные петли и оковка ворот были выщерблены и разъедены ржавчиной – насыщенный морской солью воздух Кермора не способствовал их сохранности.

– Элик, конечно, молодец, что задумал сделать подъемную решетку, – сказала принцесса кошке. – Но скажи на милость, откуда кузнецам взять металл для них?

И в то самое мгновение, как она произнесла эти слова, будто знамение, посланное богами, слуги со всех сторон стали сбегаться к воротам, выкрикивая приветствия. С грохотом и стуком запряженные волами повозки одна за другой стали вкатываться во двор, и Беллира со своего высокого насеста разглядела, что они доверху нагружены чугунными чушками.

Вокруг повозок крутились вооруженные всадники, видимо, наемники, охранявшие бесценный груз на долгом пути с севера. Беллира вскочила, сердце ее бешено забилось.

– О добрая богиня, пусть это действительно будет знамением! Так чудно, что они явились именно сейчас! Дорогая богиня, я так хочу жить, хочу вырасти…

Она ощутила, как к глазам подступают слезы, горячие и горькие. Устыдившись, она сдержалась и, упрямо мотнув головою, опрометью помчалась вниз по лестнице. Она решила, что должна явиться в зал приемов, приветствовать купцов, доставивших ей такое сокровище, одарить их улыбкой и своим благоволением, чтобы наградить их как следует, помимо тех денег, которые должен им выдать казначей.

Когда она вбежала в зал, тьерин Элик, кастелян Таммаэль, сенешаль и казначей с помощником уже собрались у почетного стола, на возвышении; с ними стояли купцы в клетчатых штанах, двое моложавые, третий совсем старый, с копной густых белоснежных волос и лицом морщинистым, как потертая мешковина. Обсуждалась цена за железо, а потому прихода принцессы никто не заметил. По общей части зала носились, как угорелые, слуги, собирая все, какие найдутся, пивные кружки для угощения наемников, а те мало-помалу сходились, смеясь и болтая, и у каждого на поясе блестел кинжал с серебряной рукоятью.

Беллира долго пряталась за спиною тьерина Элика, выжидая удобного момента, чтобы произнести свою благодарственную речь, пока, наконец, седовласый старик не обратил на нее внимание:

– А, это, надо полагать, и есть принцесса-наследница? – сказал он, низко кланяясь с поразительным проворством. – Я имею честь говорить с Беллирой ап-Кермор, не так ли?

– Именно так, добрый господин, – Беллира выпрямилась во весь рост и протянула ему руку для поцелуя. – Примите нашу искреннюю благодарность за то, что вы отважились предпринять столь рискованное путешествие, чтобы доставить нам это черное железо, более драгоценное, нежели сверкающее золото!

– Позвольте высказать вам, ваше высочество, мою глубочайшую признательность!

Беллира рассердилась, заметив уже знакомую улыбку на устах Элика, но старик, казалось, ничего не замечал.

– Как же вас зовут, добрый господин?

– Имя мое, ваше высочество, заключает в себе шутливый намек, однако другого мне родители не дали. Зовут меня Невин.

– Как того мага! – она покраснела, укоряя себя за то, что болтала, как маленькая. – Ну, то есть, я имела в виду, что читала в книге про мага по имени Невин.

Элик уже неприкрыто потешался над нею, и она решила, что будет его ненавидеть, будь он хоть трижды регентом по закону.

– Простите принцессе ее неловкость, добрый господин, – Элик выступил вперед, чтобы овладеть положением. – В столь юном возрасте нелегко справляться со столь высоким положением, и…

– Она, конечно, юна, но, на мой взгляд, на диво старательно усваивает уроки. Я тоже читал упомянутую ею книгу, и могу подтвердить, что маг Невин действительно существовал, более того, много лет назад он проживал в вашем городе, во всяком случае, так там было написано, – Невин заговорщически подмигнул Беллире. – Возможно, именно некоторая известность этого имени и привлекла мою матушку.

Элик изобразил вежливую улыбку. Невин поклонился и уступил место двум купцам помоложе, чтобы они продолжили серьезный разговор о должном вознаграждении. Беллире оставалось лишь надеяться, что в казне найдется достаточное количество серебра, но в это как-то не верилось.

Между тем королевские дружинники, проведав о событии, тоже стали сходиться в зал. Хотя была еще ранняя весна, некоторые лорды, верные Кермору, уже привели свои отряды в столицу; теперь лорды входили и усаживались за столами на возвышении, а воины их устраивались в зале. Беллира ухватила за рукава парочку пажей и велела бежать к главному повару: пусть доставит закуски на столы для благородных и еще один бочонок эля в зал. Пажи умчались вприпрыжку.

Элик к этому времени оставил кастеляна вместо себя заканчивать переговоры об оплате, а сам отошел к краю возвышения, как бы выискивая кого-то среди солдат. Вдруг он засмеялся и спрыгнул вниз:

– Карадок! Клянусь всеми богами и их женами, это ты!

Ухмыляясь с видом смущенным и довольным, рослый человек со светлыми, тронутыми сединой волосами и жесткими серыми глазами, вскочил и стал проталкиваться сквозь толпу. Небритый с дороги, в запыленной одежде, он вел себя с таким естественным достоинством, что Беллира даже не удивилась, когда Элик обнял его, как родного брата. Второй раз за этот день она увидела слезы на глазах тьерина.

– Вы меня помните, ваша милость? – спросил Карадок.

– Что за глупости! Помню ли я тебя? Как я могу тебя забыть? Боги пресветлые, хоть один счастливый день вы даровали мне в этой проклятой сумятице! – Элик умолк и обвел взглядом потрепанную компанию наемников, притихшую и глазеющую на них с естественным интересом. – Это ведь твои люди?

– А с чего ты взял, что я командую?

– Я тебя хорошо знаю, вот с чего! Пойдем же, поднимись со мной на почетное место! Выпьем меду за встречу, непременно! – он обернулся и увидел Беллиру. – Если, конечно, ее высочество позволит.

– Позволю, господин регент, если вы объясните мне, кто этот ваш друг.

– Справедливое требование, ваше высочество. Позвольте же представить вам моего молочного брата, Карадока ап-Кермор, отправленного некогда в изгнание лишь за то, что совершил благородный поступок!

– Вычурно излагаешь, Элик, но ты всегда был мастак по части словес! – Наемник поклонился принцессе. – Ваше высочество, для меня большая честь находиться в вашем присутствии!

– Благодарю вас, капитан. И вы, и ваши люди – желанные гости здесь, но, увы, я не знаю, найдется ли у нас достаточно денег, чтобы заплатить вам, как подобает по обычаю, за вашу воинскую службу!

– Беллира… эээ… ваше высочество! – воскликнул Элик. – Извольте предоставить мне эти вопросы…

– А почему? – усмехнулся Карадок. – Разве это не ее королевство? Ваше высочество, я был бы счастлив сражаться ради вас просто за стол и кров для себя и своих людей!

Беллира решила, что капитан ей ужасно нравится.

– Так и договоримся, капитан. Не сомневаюсь, что вам с братом есть о чем побеседовать, и военные дела я оставляю на ваше усмотрение!

Она повернулась на каблуках, чтобы величественно удалиться прежде, чем Элик снова успеет выказать свое пренебрежение, но тут же наткнулась на престарелого купца, который, по-видимому, давно уже стоял рядом.

– Ой, извините! – ахнула она. – Нынче у меня все так плохо выходит!

– Напротив, ваше высочество, у вас очень многое выходит хорошо. Не огорчайтесь, я ведь не упал и не ушибся!

– Спасибо, добрый господин. Меня многие укоряют, что я делаю все неправильно, но никто не объясняет, как правильно. Как это противно, когда тебя ценят только за твою утробу!

Она покраснела и осеклась, стыдясь собственной грубости перед едва знакомым человеком, но старик с улыбкой погладил ее по плечу:

– Противно, не спорю, но в твоей жизни можно найти и многое другое, главное – узнать, где искать. Подойди же к почетному столу и займи надлежащее тебе место, По правую руку от регента, а не стой здесь, в углу! – Невин пододвинул для нее стул и сам уселся слева, не дожидаясь, пока его пригласят.

Беллира с опаской покосилась на Элика; тот хмуро глянул на нее, но, чувствуя поддержку Невина, она ответила таким же сердитым взглядом и подозвала тьерина к себе взмахом руки:

– Пригласите вашего молочного брата к нашему столу, он может сидеть по левую руку от вас, если захотите.

– Благодарю, ваше высочество, – ему явно претило подчиняться ее неявно выраженному приказу, но все же он поднялся на возвышение, и Карадок последовал за ним. – Позволено ли мне будет попотчевать моего гостя напитками?

Беллира проигнорировала его сарказм, милостиво кивнула в ответ и с подчеркнутым вниманием обратилась к Невину.

Уровень шума в зале понизился до шепота: люди дивились неожиданному появлению принцессы' среди вельможных персон, и в жужжании голосов можно было расслышать самые глубокомысленные соображения на этот счет.

– Вы говорили, ваше высочество, что прочли о том маге в некоей книге, – начал Невин. – Могу я узнать, что это за книга?

– Что-то вроде летописи, я нашла ее у нас в башне. Понимаете, там, в верхних комнатах, навалены груды всякой дребедени. Это вообще-то не настоящая книга, а кодекс, наш главный писец объяснил мне разницу и сказал, что это важно. Кто-то, не знаю, кто, имени не указано, написал историю Дан Кермора: когда что построили, да кто где жил, а иногда даже рассказывается, какие задавали пиры и во сколько обошлось угощение. Вот, и там, в записях от 760-го до 790-го, упоминается великий кудесник Невин, который посадил ту иву, что до сих пор растет в нашем садике, и в конце концов стал советником короля.

– Ага, понятно. Судя по рассказам, мой дед был человеком удивительным, но сильно сомневаюсь, был ли он и впрямь кудесником. Редко случается, чтобы простой садовник сделался советником, крайне редко, ваше высочество, наверно, потому кто-то и назвал это колдовством.

– У-у… – разочарованно протянула Беллира. – Наверно, вы правы, добрый господин, но мне так хотелось верить, что он был настоящим волшебником! Зато очень здорово, что я встретила вас, его внука, живьем, так сказать! Выходит, ваше семейство занялось торговлей благодаря оставленному им наследству?

– В некотором смысле, да. Я посвятил свои дни лекарственным зельям и травам, но сейчас настали тяжелые времена, и я решил помочь, насколько это в моих силах, истинному королю.

– О, железо – это наилучшее снадобье для войска, не спорю. Но неужели вы верите, что истинный король объявится?

– Верю всей душой, ваше высочество, более того, уверен – это случится очень скоро!

– Хорошо бы… Так, как сейчас, не может продолжаться до бесконечности. Вы же знаете, я должна буду стать его женой. Надеюсь, он не урод и не старик, вроде тьерина Элика, но это не самое важное. Наш повар говорит, что ночью все кошки серы!

– Значит, ни вы, ни ваша матушка не будете возражать против этого брака?

– Бедная моя матушка может возражать только против одного: когда в ее кувшине вино кончается. Ну, а я… если он доподлинно единственный истинный король всего Дэверри, будет ужасно глупо прогнать его, правда? Я не желаю плесневеть тут всю оставшуюся жизнь!

– Вы, принцесса, удивительно свежо и точно выражаетесь! Не сочтите за дерзость, ваше высочество, но я должен сказать, что из вас выйдет превосходная королева!

– Спасибо, добрый господин. Мне такого пока никто не говорил, – она со вздохом подперла голову рукой и поглядела в зал, где мужчины пили и смеялись, занятые вечной игрой в кости. – Но между нами есть много общего. Вам при рождении дали не свое имя, а я неправильно родилась…

– Как это?

– Я родилась в ночь Самхейна, сразу после заката солнца, в самый недобрый час. Повитуха сидела в ногах у моей матери, стараясь задержать рождение, а когда я все-таки появилась на свет, далее попыталась затолкнуть меня обратно, но матери стало так больно, что она попросила прекратить это. И повитуха с криком выскочила из комнаты, так что принимать роды пришлось матушкиным служанкам. Тут же призвали всяческих жрецов и мудрецов, они меня благословили, чтобы Вольный народец и духи умерших не завладели мною. Я, конечно, всего этого не помню, мне рассказали, когда я подросла…

– Удивительная история! Но, знаете ли, дети вообще-то рождаются и в Самхейн, бывает, и, как правило, они совершенно обычные люди.

– Ну, я себя всегда считала совершенно обычной! – она ущипнула себя за запястье. – Вполне материальна, как вам кажется?

– Именно так, ваше высочество.

Пажи и служанки уже вносили в зал корзинки с хлебом, блюда с холодным мясом, сыр и мед для благородных гостей и пиво для их солдат, не обделяя, конечно, и наемников Карадока. Беллира взяла кусок ветчины и принялась жевать, поглядывая на регента и капитана; они так глубоко погрузились в воспоминания о прежних временах, словно избегали говорить о нынешних. То и дело они хлопали друг друга по плечу или по руке, что, видимо, свидетельствовало о взаимной приязни. Невин вежливо кашлянул, чтобы привлечь ее внимание.

– Замечали здесь какие-либо знамения, предвещающие приход истинного короля, или нет, а, ваше высочество?

– Еще как замечали, добрый господин! Элик про них всем уши прожужжал, так что я все помню. Во-первых, его следует ждать до последнего полнолуния перед Белтейном, так что я бы на его месте поторопилась, потому как этот срок наступит завтра. Во-вторых, он явится с запада, но не из Элдиса. И еще всякую чушь болтают жеребец-де будет то ли нести его, то ли бежать перед ним, да что за жеребец, не ведомо. И придет он, мужчина и в то же время не мужчина, с войском, которое не войско…

– Как-как? Объясните, ваше высочество!

– Глупо, правда? Или ты мужчина, или женщина, промежуточных вариантов, по-моему, немного, да? Но знамения толкуют именно так. Ну, что дальше? Кое-кто утверждает, что он явится, словно нищий, к воротам своей столицы, то есть Дан Кермора… – она умолкла, пораженная странными сопоставлениями. – А, и ему не будут предшествовать герольды…

– Вот это да!

– Ага… А ведь отряд наемников и есть войско, которое не войско. И полнолуние наступит завтра…

Она обвела взглядом зал, присматриваясь к каждому наемнику, и сердце ее забилось сильнее. Она знала, что Невин улыбается, но боялась оглянуться на старика, чтобы он снова не развеял ее надежды.

– Мужчина и в то же время не мужчина… А может, это мальчик, который ездит вместе со взрослыми мужчинами и сражается наравне с ними? Совсем молодой, безбородый, а?

– Кто, ваше высочество?

– Посмотрите, вон там, за последним столом – светловолосый мальчик, с ним рядом здоровяк со шрамом на лице, молча сидит. Вы знаете, кто это?

– Этот здоровяк?

– Да нет же! Не дразните меня, Невин. Кто этот мальчик?

– Его зовут Маррин. Распространенное имя в Пирдоне, откуда он родом.

– А ведь герб Пирдона – жеребец!

– Верно…

Сердце Беллиры бешено заколотилось, у нее перехватило дыхание. Старик наклонился к ней и спросил шепотом:

– Что заставило вас выделить из ряда этого юношу?

– Не знаю… Похоже, он смотрел на меня…

– Так и есть. Вы ведь такая красивая!

– Ах, не льстите! Я знаю, что некрасива…

– Ни в малейшей степени. Допускаю, что год назад вы были голенастой, неуклюжей, с худым лицом и впалыми щеками, но ведь год прошел, ваше высочество! Вам надо заглянуть в хорошее зеркало!

– Зеркал у меня нет, но так хотелось бы, чтоб ваши уверения оказались правдой…

– О, бывают моменты, когда желания исполняются, – он сделал многозначительную паузу. – Или не исполняются.

– Ох, вы просто дразните меня, вот и все!

– Погодите, дитя мое. Погодите и потерпите еще чуть-чуть. Я не могу обещать вам, что все сразу станет прекрасно и замечательно раз и навсегда, но обстоятельства непременно примут благоприятный оборот, и очень скоро!

Она все еще колебалась, не понимая, почему так безоговорочно верит его словам, но, по сути, он единственный отнесся к ней по-доброму.

– Замечательно, Невин! Откровенно говоря, хорошо уже и то, что хуже не станет!

Легкое покашливание у нее за спиной заставило ее обернуться: Эмрик, двенадцати лет от роду, главный паж, стоял перед нею, – рыжий, с раскосыми зелеными глазами, и, как всегда, пялился на нее с жалостью. За это Беллире уже не раз хотелось приказать, чтобы его выпороли.

– Повар просил узнать, не пора ли подавать на стол?

– Послушай, малыш, – сказал Невин, наклонившись к пажу, – изволь прибавлять почетное обращение, когда говоришь с особой королевской крови, как в начале разговора, так и на протяжении его!

– А вы кто такой, старичок?

Невин взглянул на мальчишку в упор и не отводил своих ледяных синих глаз, пока тот не смутился.

– Извините, сударь, – пробормотал он. – Извините, ваше высочество…

– Прощаю – на этот раз, – сказала Беллира. – А повару скажи, что у нас тут полон дом гостей, которых следует накормить. Да, и передай лорду Таммаэлю, что пора зажигать факелы!

Эмрик умчался с такой скоростью, что Беллира задумалась, не был ли все-таки дедушка Невина волшебником и не передалась ли внуку частица его способностей? Но старик в этот момент вовсе не выглядел носителем магической силы: он ел сыр, запивал элем и время от времени позевывал.

– А здесь и впрямь темнеет, ваше высочество, – заметил он. – Видимо солнце уже заходит.

– Наверно…

– Вот и хорошо.

– А что должно случиться на закате?

– Ждите, ваше высочество. Больше ничего не скажу.

Ей ничего больше и не оставалось, как ждать и, сгорая от нетерпения, следить за неспешным передвижением лорда Таммаэля по залу; он зажигал тростниковые факелы, вставленные в железные крепления, а слуги между тем по его приказанию убирали пласты дерна из очага и взбадривали огонь, тлевший под спудом весь этот теплый день. Когда пламя поднялось высоко, расчертив зал полосами длинных теней, люди отчего-то притихли, и Кара-док, прервав беседу с тьерином Эликом, повернулся к Невину. Старик же просто улыбнулся, чрезвычайно сладко, и взял себе еще кусок сыру.

– Ворота замка на ночь запирают, ваше высочество?

– Запирают только в полночь, после смены стражи, потому что в замке работает немало горожан, и они уходят со службы поздно.

– Ага. Очень хорошо.

Факелы внезапно перестали чадить и вспыхнули ярче. Хотя в зале не было сквозняка, языки пламени вытянулись вверх и затрепетали. Откуда-то издалека, из-за стен замка, донеслись голоса… нет, то было размеренное пение и глухие удары барабана. В ту же минуту заиграли и запели бронзовые трубы.

– Жрецы! – прошептал Элик. – Что, ради всех демонов преисподней, тут происходит?

Он едва успел вскочить с места, как огромные резные двери зала распахнулись настежь. Трубы вновь взыграли; ухали барабаны, пение нарастало. Жрецы Бэла вошли в зал по четыре в ряд. Их было так много, что Беллира подумала, что здесь, наверно, собрались служители из всех храмов на многие мили вокруг Кермора. Все они были бритоголовые, в длинных прямых туниках из некрашеного льна, как им и полагалось, и у каждого на шее сверкал золотой торк, а на груди – золотой серп. Подчиняясь ритму барабанов, под звуки протяжных песнопений Давнего времени процессия продвигалась по залу, и толпа расступалась перед ними. Впереди шел Никед, главенствующий над храмом; он был так стар, что давно никуда не показывался, но сейчас твердым шагом, будто молодость к нему вернулась, взошел на возвышение. Тьерин Элик, слегка дрожа, встал, чтобы приветствовать его:

– Святой отец, чему мы обязаны честью видеть вас?

– Оставь лишние слова, регент! Где истинный король?

– Что вы имеете в виду, святой отец? Я не знаю! Хотел бы знать, о да, но…

– Ты лжешь! Все знаки указывают на то, что в сей момент единственный истинный король Дэверри находится в этом замке. Где он?

Трубы вскрикнули в третий раз; барабаны умолкли. Все, кто был в зале, обратили свои взоры на Элика, словно обвиняя его в черной измене. Регент же смотрел на них широко раскрытыми глазами, устрашенный и озадаченный.

– Бэл назвал нам этот самый день. Бэл ниспослал нам знаки. Бэл благословил нас знанием истины!

– Благословенно будь имя его, – тихо произнесли жрецы за его спиной. – Благословен будь свет небесный!

– Когда говорит Податель Законов, все мужчины и даже все женщины должны слышать его речи. Истинный король здесь, в этих стенах, регент!

Элик пытался что-то сказать, но язык не слушался; лоб его покрылся испариной. Беллира мысленно перебрала все свои подробные знания о замке: уж если короля держат пленником где-нибудь в потайной комнате, то она лучше всех сможет догадаться, где он. Вдруг она обнаружила, что во время этой потрясающей душу церемонии Невин ускользнул от стола, и снова сердце ее забилось, и дыхание перехватило.

Никед преодолел три ступеньки и взошел на возвышение. Золотой серп покачивался на его поясе, словно оружие. Элик упал на колени. Жрец повернулся лицом к залу и выкрикнул:

– Где единственный истинный король всея Дэверри? Он сидит среди вас! Неужели вы не узнали его?

В дальнем конце зала встал Маррин; простое движение – совсем юный человек, подросток, встал и отбросил в сторону грязный, поношенный плащ. Но все, кто видел это, и благородные лорды, и служанки, разом ахнули. Казалось, будто солнце на мгновение вернулось, чтобы осиять его, прежде чем уйти извечным путем своим в Иной мир; казалось, будто весенний ветер слетел сюда, чтобы дохнуть ему в лицо, взвихрить золотые волосы и на краткий миг наполнить чадный зал ароматом роз; казалось, будто сам воздух вокруг него ожил, словно одного его присутствия было достаточно, чтобы наполнить пространство зала бодростью и прохладой, как летняя гроза.

– Кто взывает здесь к королю? – голос его прозвучал звонко и ясно.

– Я взываю! – медленно и осторожно Никед опустился на колени рядом с Эликом. – Приди же, государь!

Потрескивание огня в очаге казалось громом, пока истинный король шел из дальнего угла к возвышению и всходил по ступенькам. Беллира не могла ни говорить, ни двигаться, ни даже думать. Обрывки жреческого гимна и глупые слова крутились в ее голове как хотели. Это мой муж… ну почему я забыла причесаться…

Маррин подошел к Элику и улыбнулся ему с той детской невинностью, которая подобна вспышке света:

– Рад ли ты меня видеть, регент?

– Государь… – Элик пытался сказать что-то еще, но слезы душили его. – О, мой государь…

Маррин наклонился, взял тьерина за руки и заставил подняться. Тут уже воины в зале не утерпели: пронесся шквал приветствий, военных кличей, имя короля гремело под сводами. Люди вскакивали на ноги, взбирались на столы и скамьи, топали ногами – и вновь и вновь повторяли имя короля. Маррин все с той же чарующей улыбкой смотрел на них, потом вскинул руку, призывая к тишине. Тотчас все смолкло, словно по команде. Беллире вдруг стало страшно: может, этот красивый мальчик – тоже колдун, если вот так сумел явиться вовремя и подчинить себе столько людей, даже не вынимая меч из ножен?

– Друзья, – сказал Маррин, – ради этого дня я был рожден на свет. Ради этого дня были рождены все мы. Но это лишь начало пути. Однажды настанет чудесный день, когда истинный король взойдет на трон Дан Дэверри, и королевство обретет долгожданный мир. Ради блага страны, а не только моего блага, будем молиться, чтобы этот день настал поскорее!

Восторг в зале достиг предела безумия, народ кричал и плакал, а страх Беллиры перерос в слепой ужас. Никто не заметил, как она выбежала из-за стола, проскользнула в тени помоста и выскочила через потайную дверцу в коридор. Несколько минут она постояла в темноте; стены зала тряслись от рева мужских глоток, словно сам замок дрожал от восторга при виде истинного короля. Она сорвалась с места, промчалась по коридору, потом вверх и вверх по ступенькам, пока, едва дыша, не влетела в детскую, где встретила ее доброжелательная тишина.

Все здесь дышало покоем и безопасностью. Вопреки обыкновению кто-то из слуг успел зажечь свечи в настенных подсвечниках, а на письменном столике стоял детский ужин: чашка молока, хлеб и миска с сушеными яблоками, замоченными в вине с водою и медом. Беллира отнесла хлеб и молоко Мелинне, присела на пол рядом и смотрела, как кошка ест.

– Знаешь, Мелинна, какие у нас новости? Король приехал. Его зовут Маррин.

Кошка, будто откликаясь, приподняла мордочку, торопливо облизалась и снова принялась за молоко.

– Наверно, меня скоро выдадут замуж. А потом я сделаюсь такой же толстой, как ты теперь. Только у меня будет один-единственный котенок. А мужчинам наверняка понравилось бы, если б женщины рожали сразу целыми выводками, как вы. Тогда они могли бы сразу знать, сколько у них будет наследников…

Вдруг она осознала, что плачет. Всхлипывая, она пыталась понять, почему. Маррин оказался красивым, молодым, он вызывал к себе почтение, он был намного лучше, чем в самых смелых девчоночьих мечтах. Такого мужа и во сне ей не грезилось получить. Он никогда не полюбит такую, как я, – подумала она. – Потому-то и плачу…

– Ваше высочество! – она узнала голос Невина, мягкий и сочувствующий. – Что с вами?

– Он никогда не полюбит меня, а жениться-то должен!

Слезы застилали ей глаза, но от нее не укрылось выражение искренней жалости на лице старика, когда он подошел ближе и, осмотревшись, сел рядом с нею на пол. Меллина посмотрела на него и напряглась; обычно она убегала от всех, кроме Беллиры, но Невин протянул кошке руку, она обнюхала его пальцы, поразмыслила – и вернулась к молочку.

Невин вынул из кармана штанов старую, мятую тряпицу и протянул Беллире с той же важностью, с какой придворный подал бы платок из тончайшего полотна. Она вытерла нос, промокнула щеки, но веселее ей ничуть не стало.

– Ваше высочество, Маррин не полюбит ни одной женщины по-настоящему, но оценит вас и привяжется душой. Я сожалею об этом до глубины души, но так и будет, увы. Его единственной истинной любовью всегда будут земля и народ Дэверри. Я сам воспитывал его и потому хорошо знаю.

– Вы воспитывали его?

– Я был его наставником с раннего детства.

– Значит, ты все-таки волшебник! Не нужно меня больше обманывать!

– Ну, по сути это так…

– Уже хорошо. Я так надеялась, что ты волшебник на самом деле!

– И все же, пожалуйста, храни это в секрете!

К великому ее облегчению Невин воздержался от дальнейших поучений. В отличие от прочих взрослых, которых она знала, он не стал, покачивая пальцем, твердить, что она должна быть благодарна Богине за то, что та избрала ее для столь славного Предназначения, или указывать, что большинство женщин счастливо уж тем, что вообще имеют мужа, и далеко не всякой достается такой красавчик. Он просто встал и, слегка хмурясь, осмотрел комнату.

– Почему ты не живешь в женских покоях? Ты уже достаточно взрослая!

– Моя бедная матушка очень больна. Честно говоря, она попросту день-деньской пьет бардекское вино, а потом рыдает, и бросается из стороны в сторону, и оплакивает отца, а потом поминает моего старшего брата, и мне говорят, что для нее хуже, когда я рядом, потому как она досадует, что я жива, а их нет…

– Возможно, я сумею излечить ее, дай только с делами разобраться немного. Но я привез из Пирдона драгоценности, в качестве свадебного подарка, и, наверно, будет правильно, если мы превратим часть их в звонкую монету и обставим для тебя несколько комнат с той роскошью, которая приличествует твоему положению, Лирра… Можно, я буду звать тебя Лиррой?

– Мне это будет приятно, Невин, – она поднялась с пола и поклонилась. Невин ответил поклоном, что очень ей понравилось.

– Лирра, жизнь предоставит тебе возмещение за все неприятное, и нет никаких причин, чтобы лишать тебя этого возмещения. Прежде всего, следует переселиться из этой угрюмой детской. Есть ли у тебя какая-нибудь нарядная одежда?

– Сколько угодно, только она вся… ну, поношенная.

– Разумеется. Я в таких вещах не разбираюсь, но ты, без сомнения, сообразишь, чего хочешь, если получишь деньги на дорогие ткани и прочее. Да, и не забывай, что скоро станешь королевой, то есть тебе нужны будут собственные служанки.

– Я смогу взять всех, кого захочу?

– Конечно. Думаю, никто не откажется от возможности пожить при дворе.

– Тогда я позову Элиссу! Это дочь Элика от первого брака, она моя лучшая и единственная подруга. Одно время мы предполагали, что мне придется выйти за него, так меня в этом радовало лишь то, что она станет моей падчерицей. Правда, это смешно, потому как ей уже пятнадцать исполнилось! Теперь она сможет пожить здесь и помочь мне с одеждой и всякими безделушками.

– Сердце мое радуется при мысли, что ты не выйдешь за Элика, хотя по-своему он человек замечательный. Ладно, теперь надень свое лучшее платье и распусти волосы, как подобает знатной девице. Заплетать косу тебе отныне не пристало. Я, собственно, пришел затем, чтобы привести тебя в зал. Поскольку там сейчас все жрецы, Никед хочет торжественно отметить твое обручение сегодня же вечером.

– А поженимся мы скоро? Ведь им всем не терпится, чтобы я принялась производить всяких там наследников!

– Учитывая твой возраст, им придется маленько подождать. Это пойдет на пользу и им, и наследникам. Однако Маррин этим летом уйдет в поход, а потому мы должны поженить вас и возвести его на трон до Белтейна.

Пока Беллира натягивала свое алое платье и прилаживала накидку так, чтобы скрыть жирные пятна, напоминающие о его прежней инкарнации в качестве скатерти, Невин вышел и, отыскав одну из служанок, велел ей причесать госпожу.

За неимением зеркала Беллире пришлось довольствоваться их заверениями, что она выглядит прелестно и намного старше с распущенными волосами, сколотыми на затылке.

– Отчего у тебя нет зеркала? – удивился Невин.

– Считается, что мне в них нельзя глядеться. Я же родилась в Самхейн, ну, все боятся, что если я загляну в зеркало, то не увижу никакого отражения или того хуже увижу какую-нибудь нечисть…

– Боги, что за чепуха! – Невин обернулся к служанке. – Давай-ка, девушка, бегом к вдовствующей королеве, и доставь сюда зеркало. Не смей спорить со мной! Вдова, без сомнения, напилась и спит, она ничего не заметит!

Служанка все-таки позволила себе сложить пальцы крестом для отпугивания злых духов, но подчинилась и через несколько минут принесла зеркальце из полированной посеребренной бронзы. Еще немного времени ушло на то, чтобы Беллира преодолела страх и заглянула в зеркало. Она боялась не того, что увидит нечисть – этого в ее душе не было; боялась пустоты. Однако увидела весьма симпатичную девочку с белокурыми волнистыми локонами, с большими зелеными глазами и нежным ртом, приоткрытым в удивлении.

– Неужто это я?

– А кто же? – Невин подошел к ней и поглядел через ее плечо. – Отражение, на мой взгляд, выглядит точь-в-точь как имеющаяся здесь в наличии принцесса.

Только тогда она поверила ему.

Спускаясь вниз, она издали расслышала радостный гомон, долетающий из зала, громкие речи и еще более громкий смех. У потайной дверцы она застыла. Если бы Невин не стоял сразу за ней, она бы снова развернулась и удрала.

– Иди, дитя мое, ты же знаешь: у тебя хватит сил сделать это. Когда жрец спросит тебя, согласна ли ты стать женою такого-то, тебе нужно только сказать «да» и поцеловать его… Маррина, понятное дело, не жреца. Целовать Никеда я бы тоже не спешил!

Беллира сдавленно хихикнула.

Они появились на помосте неожиданно, и люди ахнули, завидев их вместе. По залу полетели шепотки: «Это что, принцесса? – Ну конечно, она! – Не может быть! – Почему мы не замечали, как она хороша?» Она навсегда запомнила этот момент. Что бы потом ни случилось с нею, она всегда могла извлечь из памяти эту картину, как драгоценный камень из ларца, и вновь увидеть, как прошла она через маленькую дверцу к порогу своей зрелости, и весь огромный зал замер, пораженный…

Маррин сидел во главе почетного стола; кто-то из слуг догадался найти кусок клетчатой ткани цветов Кермора – черно-красного с серебром, чтобы задрапировать его сиденье, и рубашку с вышитым корабликом – гербом Кермора для него самого. И когда он встал, приветствуя принцессу, в глазах многих присутствующих он уже был настоящим королем. Он поклонился Беллире, поднес ее руку к губам и поцеловал так, что пальцы ее мелко задрожали.

– Госпожа моя, – сказал он шепотом, – для меня великая честь и счастье в том, что именно ты и есть принцесса крови!

И тут же он подмигнул ей, лукаво, как паж.

Кровь бросилась ей в лицо, стало жарко, она еле сумела улыбнуться в ответ, чувствуя, что падает, падает с высочайшей башни Дан Кермора, падает, видя внизу скрытый за стенами садик, но не в силах достичь спасительной тени старой ивы и тихого ручейка. Король завоевал ее, как и воинов, въехал на коне и победил, даже не касаясь меча, и пленил навеки. Слишком молода была она в тот час, но спустя несколько лет она осознала, что Предназначение наделило ее той неодолимой любовью, которую большинство женщин почитают великим даром, но лишь немногие мудрые называют язвой, разъедающей сердце.

Приближалось лето, военная пора, и жрецы, не теряя времени, сочетали браком юную пару и возвели Маррина на трон. Неделю напролет замок и город предавались буйному веселью; потешные бои, пиры, состязания певцов, шествия торговых гильдий, снова пиры, гонки ладей в гавани и пляски на городских площадях… Куда бы ни направлялся король, туда же направлялись и Серебряные кинжалы, в качестве личной почетной охраны, разряженные в рубахи с гербом Кермора и алые плащи, – знаки нежданно доставшегося им высокого положения. Поскольку королю полагалось являться на каждом увеселении, хотя бы ненадолго, отряд все эти теплые весенние дни словно плыл за ним на волне опьянения и смеха. Лишь Маддин не желал присоединяться к общему веселью, он проходил сквозь ликующие сборища, словно привидение, совсем не улыбаясь, изредка произнося два-три слова. Частенько он напускался с бранью на Браноика, который не отходил от него ни на шаг, а потом сразу же извинялся.

Но даже в угаре горя он отчетливо понимал, что особую боль причиняет ему именно простая и ясная мысль о том, что со временем и эта боль пройдет; время траура окончится, и Эйтан станет лишь воспоминанием, оживающим только в хвалебной песне, сочиненной его другом-бардом. Урывая немного времени в перерывах между праздниками, он работал над горханом и даже обращался за советом и помощью к королевским бардам, которые находили его попытки преуспеть в ученой поэзии по-детски наивными и трогательными.

Однажды рано утром, на заре, когда и Браноик, и король еще спали, Маддин пробрался в укромный уголок двора и устроился на куче пеньковых мешков, чтобы настроить арфу. Он работал машинально, мыча себе под нос обрывки мелодий и подтягивая струны по ладам, но не сознавая, что делает; его поглотили воспоминания обо всех тех многочисленных случаях, когда он занимался тем же в компании Эйтана – тот поддразнивал его, отпуская замечания о том, как медленно он справляется, или как визгливо звучит арфа, но шуточки эти никогда не ранили…

Вдруг он ощутил, что за ним следят и, подняв голову, увидел королеву: она стояла рядом босиком, в поношенном синем платье; нечесаные волосы рассыпались по плечам, а в руках у нее был кувшин с молоком.

– Простите, ваше величество! Я вас не заметил!

– Сиди, не надо кланяться. Я просто улизнула, чтобы напоить кошку молоком. Она родила четверых котят сегодня под утро.

– Передайте ей мои поздравления. Но, ваше величество, разве не лучше было бы поручить служанке…

– Наверно, ты прав, но я не привыкла ко всем этим поклонам и пресмыкательству, когда люди так и крутятся вокруг меня все время! – Она зевнула, прикрыв рот свободной рукой. – Маррин еще спал, когда я вышла. Мне, пожалуй, лучше поторопиться. Но отчего ты тут сидишь в такую рань?

– Просто хотелось побыть наедине с собой…

– Тогда пошли, я покажу местечко получше. Считается, что туда вхожи только лица королевской крови, но Маррин говорил мне, как ценит тебя, и Карадока, и Оуэна, так что и тебе можно туда ходить.

Подхватив арфу, Маддин прошел следом за нею в одну из башен, потом до середины какой-то лестницы, вниз по другой, за угол и по сети коридоров в другую башню, пока наконец сообразил, что сейчас окажется возле жилых покоев королевской семьи. Наконец Беллира нырнула в какую-то дверь, и они очутились в маленьком саду, усаженном розами, с огромной ивой, поникшей от старости и узловатой.

– Вот, – Беллира удовлетворенно огляделась. – Если заберешься на это дерево, никто тебя не увидит… хотя, если запоешь, тогда услышат. Раньше я тут подолгу сидела, но теперь мне будет некогда, – она вздохнула грустно, но без глубокой печали. – А если не хочешь карабкаться, можешь сидеть на мостике или просто на траве.

– Нижайший поклон вам, ваше величество. Правда, не знаю, смогу ли сам снова сюда прийти…

– Можешь спросить у пажей. Скажешь им, что я разрешила. Ладно, пойду-ка я все-таки к Мелинне!

Она скрылась в башне, а Маддин перешел мостик и сел на траву у ручья, скрестив ноги. Солнце пригревало здесь, под защитой высоких стен, особенно сильно, и бард почувствовал, что бремя горя чуть-чуть полегчало. Эйтан гордился бы, узнав, что королева отнеслась ко мне благосклонно, – подумал он. Целая толпа гномов в торжественных позах материализовалась вокруг него, и голубая фигурка феи присела на верх арфы. Все они уставились на барда.

– О, я исцелюсь, малышка, – сказал он фее. – Но твоя забота облегчает мою душу, воистину так!

Она улыбнулась – искренне, нежно, а не лукаво, как всегда, и на краткий миг бард уловил истинное чувство в ее пустых глазах. Потом она зевнула, показав острые, как иглы, зубки, слетела на траву и улеглась; Маддин справился с настройкой и стал наигрывать для упражнения разные мелодии. В тишине и покое он потерял в то утро представление о времени и прервал свои занятия лишь тогда, когда желудок запротестовал против голода достаточно явственно, чтобы заглушить музыку. Солнце уже поднялось высоко и стояло над стеной.

– Боги, сейчас уже, наверно, полдень!

В голосе его прозвучало такое беспокойство, что Вольный народец испарился. Бард забрал арфу и отправился в обратный путь, гадая, сможет ли сам отыскать дорогу к общему залу, но у подножия одной из лестниц столкнулся с Браноиком, бежавшим вниз.

– А, вот и ты, поганец! Где ты был? Весь отряд рыщет повсюду, тебя ищет, да и люди тьерина Элика тоже!

– Как? За что? Что я такого сделал?

– Ничего ты не сделал, дурья твоя башка! Мы боялись, что ты утопился с горя или еще что-нибудь сотворил…

– Иди ты к Владыке преисподней! Что, я действительно так плох?

– И даже хуже!

Браноик уставился на него сердито, будто пытаясь по чертам лица прочесть разгадку всех сердечных тайн Маддина.

– Будет тебе, – вздохнул бард. – Я не сделал бы такой глупости, особенно сейчас, когда королю дорог каждый, кто способен носить оружие. Если хочешь, могу поклясться!

– Честного слова хватит…

– Считай, что я его дал. Договорились?

Вдвоем они отправились дальше, и Маддин подумал, сколько горя еще, быть может, уготовит ему судьба в будущем. Браноик, Карадок, даже угрюмый и раздражительный Оуэн были дороги ему, всяк на свой лад. Благоразумный человек дал бы себе слово впредь никогда не допускать таких чувств, избегать привязанностей; но Маддин решил, что никогда не страдал благоразумием, и уже поздно менять привычки. Лучше потерять друга, чем вовсе не иметь его, сказал он себе, несомненно, так лучше…

Во дворе, на ярком солнышке, они задержались, потому что Браноик словил слугу и велел всех оповестить, что этот чертов телепень, этот дурацкий бард нашелся. Маддин предпочел при этом смотреть в небо, и так увидел высоко в окошке юную королеву: она засмеялась, помахала ему рукой, и черная хандра еще чуть-чуть отступила. По меньшей мере, здесь хоть королева счастлива, – подумал он. – Видят боги, мы готовы сражаться за ее счастье!

Спустя несколько дней после свадьбы Невин вспомнил про свинцовую пластинку с проклятием, найденную в Пирдоне – он постоянно носил ее с собою. Хотя ему было противно хранить зловещий талисман, он опасался его просто уничтожить, так как расплавление или раздробление пластинки могло навести порчу на Маррина.

Логика подсказывала, что магическое воздействие, на котором было основано проклятие, не должно иметь подлинной силы, так как относилось к чему-то среднему между чистым суеверием и низшим уровнем черной магии. Но всякий раз, как маг брал в руки эту пластинку, он ощущал недобрую силу, исходящую от нее, схожую с дурным запахом. Три раза он проводил обряды очищения, рассеяния, но пластинка упорно оставалась прежней. Он сосредотачивался, пытался проникнуть в сущность проклятия, выяснить историю пластинки, но все напрасно. Кто бы ни создавал это заклятие, у Невина не хватало сил снять его.

Так или иначе, что-то сделать было необходимо. Сперва он думал просто зарыть пластинку поглубже где-нибудь на задворках замка; но ее изначально предназначали для погребения, а значит, попав в землю, она может обрести дополнительную силу. Оставлять в своей комнате маг тоже не хотел – вдруг кто-то наткнется на нее случайно (а то и вздумает искать намеренно)? Ведь враг, создавший заклятие, все еще существовал, либо как честный противник где-то при дворе Кантрэ, либо как предатель здесь, в Керморе! Невину вскоре предстояло отправиться вместе с королем в его первый объезд по стране, а затем – на войну. Если взять заклятую пластинку с собой – вдруг мага возьмут в плен и обыщут?.. Приходило ему также в голову и то, что, попадись этот предмет на глаза кому-то из друзей или союзников Маррина, будет трудно объяснить им, зачем он это таскает с собой. Можно было бы отнести ее в какой-нибудь из больших храмов Кермора, но жрецы оказывались продажными, а храмы – доступными грабежу столько раз в былые времена, что о безопасности говорить не приходилось. Бросить в море? Свинец постепенно растворится, но это, опять-таки, может пойти во вред королю…

Он обдумал также вопрос, рассказывать ли Маррину о проклятии, но решил в конце концов, что не нужно. Маррин должен был хотя бы на протяжении наступающего лета излучать абсолютное спокойствие и уверенность, если хотел поправить пошатнувшийся дух народа в своем новом королевстве. Малейшее проявление тревоги запятнало бы его золотой ореол и могло бы привести к непоправимым последствиям. Вновь и вновь возвращался Невин к этой задаче, пока не додумался, что в этом государстве есть одна особа, которая точно сохранит талисман в безопасности, по меньшей мере, на тот срок, пока потребуется – это королева. Пока война не закончится и Маррин не будет коронован как верховный король в Дан Дэверри, она не покинет Дан Кермора; а если Кермор падет и ее возьмут в плен, это несчастье будет означать, что Маррин погиб, и тогда свинцовая пластинка потеряет всякое значение.

В то самое утро он отправился к гному Отгону, кузнецу Серебряных кинжалов, которому выделили в пользование просторный дом под кузницу и жилье. Маг знал, что Горному народу можно доверять в отношении молчания, больше, чем кому бы то ни было из человеческого племени, но сказал Оттону только, что хочет заказать прочный ларчик из гномьего серебра для хранения опасной вещи, не упоминая даже приблизительно, что это за вещь. Оттон трудился день и ночь почти целую неделю и вечером, накануне отъезда короля, принес Невину весьма прочное и тяжелое, но притом красивое изделие с двойными стенками, двумя запирающимися крышками и потайным ящичком в дне, для хранения пластинки.

– Я могу запаять этот ящичек, а вы, господин мой, наложите на него парочку заклятий, – весело сказал Оттон. – Тогда сам Владыка преисподней не сумеет эту штуку извлечь!

– Будем надеяться. Но до чего же он тяжелый! Наверно, тридцать фунтов…

– Около того. Зато я пустил тут повсюду украшения, видите, как вы и просили, чтобы никто не удивлялся, почему он стоит в женских покоях. Я и сам дивлюсь, как ловко у меня вышли эти розочки. Женщины любят красивые цветочные узоры!

– Да и я их люблю. Ну, назови свою цену, и я добуду для тебя эти деньги!

Оттон довольно долго раздумывал, переминаясь с ноги на ногу, и по мучительным гримасам можно было судить, какая страшная борьба кипит в его душе. Наконец он вздохнул так, словно сердце его вот-вот разорвется, и сказал:

– Я ничего не возьму, господин. Пусть это будет подарком нашему королю и его прекрасной маленькой королеве!

– Оттон! Благодарю от всей души!

– Ха! Знаю, о чем ты думаешь: неужто настал такой день, когда гном палец о палец ударит бесплатно, а? – он широко ухмыльнулся и добавил: – Ну, я тоже себе удивляюсь…

Вечером Маррин собрал совет военачальников, последний перед выступлением в поход, а Невин воспользовался случаем навестить королеву; преклонный возраст позволял ему входить в женские покои. Беллира сидела на кресле с высокой резной спинкой, в окружении избранных ею женщин; рыжая кошка с четырьмя котятами расположилась у ее ног на зеленой шелковой подушке. Но и алое шелковое платье, и драгоценная брошь, приколотая на плече, лишь подчеркивали, как она молода и одинока, и Невин усомнился в правильности своего замысла.

Однако иного выбора не было, и когда она приветствовала его, тепло, но не забывая о разделяющем их ранги расстоянии, он по глазам понял, какой сильной она станет со временем.

– Ваше величество, прошу о милости: могу ли я переговорить с вами наедине?

– Разумеется, – она отпустила женщин грациозным взмахом руки. – Чуть попозже вернетесь, и тогда мы сможем и выпить вина, и закусить!

Улыбаясь и кланяясь, женщины удалились; слышно было, как они спускаются по лестнице, обсуждая, где бы найти служанку, чтоб принесла угощение. Невин, не спрашивая позволения, сел рядом с королевой и приступил к подробному рассказу, опустив лишь описание расчлененного младенца, щадя ее чувства. Она слушала внимательно, и глаза ее раскрывались все шире и шире.

– Возьмете ли вы эту вещь на сохранение, ваше величество?

– Непременно, однако я сожалею, что вы рассказали мне о ней. Если в этом ларце есть потайной ящичек, то вы могли просто засунуть ее туда и запечатать.

– Вам следует знать, что вы храните, ваше величество, и, кроме того, я никогда бы не отдал такую злую вещь в чьи-то руки, не спросив сперва согласия.

– Вы, конечно, правы. Хорошо, я наболтаю всякого насчет ларца, и буду складывать в него что попало, как если бы не придавала ему никакого значения. А если кто-то попросит его у меня, я откажу, под предлогом, что не хочу разбивать нежное сердце бедного коротышки Оттона.

– Отлично! Как раз то, что и нужно говорить, ваше величество!

Тем не менее, произнося эти слова, он ощутил приступ ледяного страха: ведь он сейчас преподнес опасность в дар… Глупости, раздраженно подумал он, – нельзя быть таким дурнем! Не может эта штука быть настолько опасной, я бы почуял! И, несомненно, с той минуты, как ее спрятали под гномье серебро и запечатали заклятиями, маг не ощущал никакого излияния злой силы ни от самой пластинки, ни от ларца…

На следующее утро они с Отгоном преподнесли ларец королеве; она искусно изобразила удивление и восторг, и даже поцеловала Оттона в щечку, после чего бедняга краснел, бледнел и заикался при всем честном народе, но с той поры душой и телом предался служению королеве.

Во главе большого войска Невин и Маррин выехали из замка; так начался тот поход, который впоследствии историки назвали «Пробуждение Речной долины», когда и лорды, и вольные отряды один за другим переходили на сторону нового короля, и надежда на победу из бессильной мечты превращалась в реальность. Но в то яркое утро, когда они покидали высокие стены и башни Дан Кермора, Невин не мог предвидеть ни успеха, ни поражения, и мог лишь уповать, что нашел верное решение в деле, частью которого был талисман с проклятием. Многие годы судили и рядили чародеи и жрецы, строя мудрые схемы и сложные планы, но теперь обстоятельства вышли из-под их контроля. Верховному королю сопутствовали не их ухищрения, а Предназначение.

Умглэйдский список летописи оборвался внезапно, на середине страницы. Джилл вдруг заметила, что серый предутренний свет уже спорит с огоньком свечи, и что спина ее затекла и ноги болят от долгого стояния. Потянувшись со стоном, она отошла от пюпитра и обнаружила, что огонь в очаге погас. Как ни грустно было прерывать чтение на середине, Джилл, в общем-то, и сама уже вспомнила окончание истории, восстановила, как ей казалось, недостающую деталь. Гном Оттон изготовил кольцо с розами для королевы, которая подарила его барду Маддину спустя много лет, просто в знак благодарности за какую-то незначительную услугу. В замкнутой и застывшей атмосфере этого двора, где женщин прятали и охраняли, как сокровища, нашлись желающие истолковать этот знак по-другому, – лишь бы чем-то заняться, как подумала Джилл, вспоминая обстоятельства. Но какова бы ни была причина, ревность проистекла из нее, и пошли расползаться слухи. Чем кончилось, Джилл не знала, но догадывалась, что ничем хорошим кончиться не могло. Ей пришло в голову, что само по себе это полное неведение означало, что Браноик умер вскоре после того, как кольцо было изготовлено и вручено – скорее всего, погиб в бою.

Битвы эти давно отгремели, но эхо их слышалось и сейчас, спустя две с лишним сотни лет. А что сталось с остальными людьми из этой истории? Например, молодая королева – явится ли ее душа когда-либо вновь в этом мире, чтобы добавить новое звено в головоломку? Джилл чувствовала, что Беллира могла бы предъявить счет чародеям за то, что с ней случилось. А те женщины, которые привели эту древнюю трагедию к развязке? У них должен оставался неоплаченный долг перед кольцом с розами и его носителем… Оттон наверняка еще жив, хотя уже и достаточно состарился даже по меркам Горного народа. Сохранилась ли у него какая-то связь с кольцом, которое он выковал так давно? Ну и еще одну душу, конечно, нужно вспомнить: тот, кого некогда звали Маддином, а ныне – Родри из Аберуина, что снова (или все еще) носил это кольцо… Невина нет, и все эти задачи придется решать ей самой, всех этих людей беречь и направлять. Откладывать больше некуда.

Заспанный слуга вошел в хижину с хлебом, кружкой молока и кувшином свежей воды.

– Доброе утро, госпожа! Между прочим, святой отец интересовался, надолго ли вы к нам? Нет он не собирается вас выгонять, просто ему любопытно, понимаете ли…

– Передай ему, что я уеду после полудня. Мне предстоит долгое путешествие.

– Ага! Направляетесь в Аберуин?

– Дальше. В Бардек.

– Вот это да! Очень, очень далекий путь, и вправду. Но вы же не можете проделать его в одиночку!

– Придется. Хотя… – она задумалась, потом сказала: – Знаешь, ты прав. Я возьму с собою кое-кого, кто может и захочет сопровождать меня. Хорошая мысль! Он знает об островах намного больше меня. Хм… Нужно будет подумать хорошенько…