Эллан

На следующий день по возвращении из Танзании — это было воскресенье — я пошел в офис ЕИА забрать адресованную мне корреспонденцию. Там меня ждал неприятный сюрприз. Оба верхних лестничных пролета были завалены щепками. В щепы была разнесена входная дверь офиса, так что даже рама была наполовину вырвана из дверного проема.

Всего-то взяли около сотни фунтов мелочью да кое-какие вещицы с письменного стола, но мы больше беспокоились, что же с нашей работой. Взломщик хорошо похозяйничал в офисе, и бумаги были разбросаны всюду. Все ли документы были целы, сказать было невозможно. С виду работа взломщика-дилетанта; но так ли это было на самом деле?

Впрочем, размышлять об этом не было времени. Дейв только что вернулся из Дубая, а через несколько дней Дженни ввела нас в курс того, что происходило в Европе время нашего отсутствия. Предание огласке ситуации с браконьерством набирало силу. Программа «Кук рипорт» о слоновой кости была назначена на 15 мая, и мы хотели подготовить к этому сроку наш фильм. Дейв снова провел переговоры с Ай-ти-эн. Просмотрев наш последний фильм, они собирались сделать спецвыпуск из трех частей, давая в течение трех вечеров подряд в программе новостей. Эти передачи придутся как раз на крайний срок подачи заявления в КИТЕС — 12 мая. Но тут была вот какая загвоздка. Они хотели снять несколько сцен на месте, со своим ведущим, и просили, чтобы я или Дейв поехали с ними в Танзанию и Дубай и помогли на местах. Поскольку мы опять сидели на мели, а Ай-ти-эн предлагала нам семь с половиной тысяч фунтов за право первого показа, отказаться не было никакой возможности; но мне нужно было лететь в Вашингтон, так что дорога в Дубай опять предстояла Дейву, который по возвращении из своей последней поездки в эту страну клятвенно заверил меня, что ноги его там больше не будет.

* * *

Моя поездка в Америку преследовала две цели: довести до сведения департамента рыбоохраны и живой природы США наши последние открытия и встретиться с рядом американских природоохранных групп, в частности с ВВФ США. К моему облегчению, разработанный Джоргеном проект предложения к Приложению 1 был направлен Обществу сохранения живой природы Танзании как раз перед моим вылетом в Вашингтон. Это был превосходный документ, основанный на авторитетных данных. Танзания конечно же не будет медлить, и все шло к тому, что мы уложимся к сроку — 12 мая.

Особую позицию в отношении к Приложению I занимала американская сторона. В прошлом году страны ЕЭС последовали за США, которые ввели более строгие ограничения на импорт кости. Если США поддержат запрет, то Европа, несомненно, последует их примеру. Попытаться стоило в любом случае. Меня просили подготовить для двух старших чиновников Службы рыбоохраны и живой природы — Маршалла Джонса и Арта Лазаровица — краткий отчет о деятельности ЕИА по расследованию торговли слоновой костью. Со мной пришла Кристина Стивенс. Она вообще впервые слышала подробный отчет о том, что было проделано ЕИА на средства, выделенные ее группой.

Я с трудом соображал, с чего начать, но решил, что наиболее уместно будет начать с истории судна «Фадхил Аллах». Я подробно рассказал о деятельности компании «Аль-Редха», о том, какими маршрутами плывут суда контрабандистов, везущих кость из Кении или Танзании в Дубай. Я также поведал им о расследовании сети браконьеров и перекупщиков, возникшей за девятилетний период пребывания Фреда Львесуэлы в должности главного попечителя танзанийской природы; о контейнерах с костью, вывозящихся через танзанийские порты или идущие по дорогам Танзании в Бурунди. Я рассказывал о том, как зарубежные дипломаты вывозят из Африки кость под прикрытием «дипломатического иммунитета».

— Если в настоящее время объем мировой торговли слоновой костью оценивается в семьсот — восемьсот тонн, то, по нашим оценкам, четверть этого количества ежегодно вывозится из Танзании или проходит через нее, — сказал я. — Мы довели до сведения танзанийского кабинета министров документацию, содержащую доказательства вышеприведенных данных. Мы уверены, что эта информация побудит танзанийское правительство внести предложение по Приложению I. Танзания ровным счетом ничего не выигрывает от торговли слоновой костью. Это абсолютно бедная страна, а прибыли, получаемые от продаж вывозимой из нее кости, достаются другим странам. Случай с Танзанией не подтверждает аргумента ВВФ, что торговля костью поддерживает экономику Африки.

Маршалл Джонс и Арт Лазаровиц внимательно слушали, изредка задавали вопросы, но больше вели записи.

Наконец я перешел к персональному посланию Косты, сделанному им уже в качестве директора Танзанийского общества сохранения живой природы; в нем он обращался к Соединенным Штатам с призывом поддержать на правительственном уровне предложение к Приложению I, касающееся африканских слонов. Его послание заканчивалось так: «Танзания нагревается внести предложение по Приложению I, потому что это единственный способ спасти оставшихся слонов».

— Спасибо, Эллан, — сказал Маршалл. — Пожалуйста, передайте Косте Млэ, что мы внимательно рассмотрим предложение африканской стороны и надеемся на благополучный исход. Мы окажем ему нашу полнейшую поддержку.

«На дипломатическом жаргоне это значит: „Никаких обязательств мы брать не собираемся“», — подумал я.

— Что вы узнали о косторезных фабриках в ОАЭ? — продолжил Маршалл. — Они закрылись?

— Ничего подобного, — ответил я. Я рассказал об отбытиях, сделанных Дейвом в Аджмане и Дубае, о том, что Бурунди продолжает поставлять в Дубай кость и после введенного правительством запрета в 1988 году. — Мы уверены также, что торговцы костью в Дубае нашли пути обхода введенных Гонконгом в августе ограничений, — сказал я. — Они теперь не пересылают кость открыто, но описывают ее как «модную бижутерию» или «фальшивые драгоценности». В 1988 году — десять тонн таких грузов, большинство из них поступает в Европу на адреса подставных лиц. Это те же самые адреса, на которые поступала кость и до введения августовских ограничений.

Я рассказал всё, что нам было известно о сингапурской торговле слоновой костью, о том, как обработанная кость до сих пор открыто посылается в Сингапур из Дубая, об открытии Дейвом и Сьюзи способа использования разрешений на вывоз обрезков для отмывания больших количеств браконьерской кости.

Вот теперь-то, думал я, они убедятся, что контрольные системы КИТЕС не то что бездействуют, но просто не могут работать, когда дельцы так ловко находят способы обходить их.

Когда я кончил речь, оба американца еще продолжали что-то записывать в свои блокноты. Затем слово взял Маршалл:

— Я надеюсь, Коста Млэ будет участвовать в работе следующего заседания группы КИТЕС по слонам в июле в Ботсване. Это будет судьбоносное заседание. Его присутствие будет весьма полезным.

Они не дали никаких обещаний. Да я и не ожидал этого от них. Но я покидал офис департамента рыбоохраны и живой природы с определенным чувством оптимизма.

* * *

Я дал согласие рассказать о нашей работе сотрудникам штаб-квартиры Американского отделения «Гринпис» в Вашингтоне. Обдумывая выступление, я вспомнил о фундаментальных принципах, лежащих в основе нашей кампании по спасению слонов. О них легко позабыть, когда в ходе нашей рутины изо дня в день срываются то одни, то другие планы. После показа фильма «репортажа из коробки», снятого в Дубае, и видеозаписей погибших слонов, сделанных в национальном парке Цаво, я обратился с речью к собравшимся, среди которых было немало моих старых друзей по «Гринпис».

— Один из первых философских принципов, на которых зиждется деятельность «Гринпис», был заимствован у квакеров. Этот принцип — «ответственность свидетеля», — напомнил я собравшимся. — Эго значит: если вы чувствуете или видите несправедливость, на вас лежит ответственность за то, чтобы устранить ее или, во всяком случае, привлечь к ней внимание. В первые дни существования «Гринпис» именно это чувство «ответственности свидетеля» двигало наши надувные лодчонки наперерез вооруженным гарпунами китоловным судам, заставляло нас прикрывать нашими телами детенышей тюленей на айсбергах у восточного побережья Канады. Теперь чудовищное заклание африканских слонов — ни много ни мало сто тысяч в год — взывает к нашему чувству ответственности, если, конечно, мы не хотим их полного истребления.

Мои друзья по «Гринпис» тепло поддержали меня. По-прежнему сияя, я вернулся к Кристине и увидел, что и она глубоко взволнована.

— Мне только что звонил Мануэль Лухан, — сказала она, — он сказал мне очень интересные вещи!

Мануэль Лухан, секретарь министерства внутренних дел, отвечал за Службу рыбоохраны и живой природы.

— И что же он сказал?

— Он хотел больше знать о подоплеке и спрашивал, какая, по моему мнению, может быть оппозиция запрету. Он думал, что воспротивиться могут охотники — ты ведь знаешь, сколь сильно в Штатах охотничье лобби. Но я сказала ему, чтобы он не волновался об этом, потому что бивни, добытые на сафари на законном основании, не рассматриваются как объект коммерции. Так что, я думаю, есть надежда, что предложение по Приложению I будет поддержано. — Кристина улыбнулась мне торжествующей улыбкой. — Как бы там ни было, мы растормошили их насчет слонов, Эллан!

* * *

Между тем у ВВФ США появился новый президент — Кэтрин Фуллер, в прошлом юрист из департамента юстиции США. Она произвела самое позитивное впечатление на Кристину, и та была уверена, что Кэтрин будет активнее бороться за принятие закона, чем ее предшественник Билл Рейли. Она назначила мне встречу назавтра в штаб-квартире ВВФ США в современном импозантном здании на 24-й стрит.

Когда я вошел, Кэтрин Фуллер устремила на меня пронизывающий изучающий взгляд, какого только и можно ожидать от многоопытного юриста. Я почувствовал, что уж она-то вникнет в суть проблемы. В ходе нашей встречи я напирал на то, что ВВФ США до сих пор не пришел к четкой позиции в вопросе о слоновой кости. От разных групп приходили противоречивые послания, и я поделился с ней мнением, что ВВФ необходимо твердо заявить о своей позиции относительно запрета на торговлю слоновой костью. Разумеется, я считал, что запрет должен быть поддержан, и сделал все, чтобы склонить Кэтрин Фуллер к своей точке зрения.

— ВВФ выставит себя в очень невыгодном свете, если его члены не покажут себя активными борцами за запрет торговли слоновой костью, — сказал я. — Их поведение будет расценено как раскол в движении за защиту природы, и это сильно подорвет авторитет ВВФ.

Кэтрин кивнула.

— Согласна. Я уже лоббировала президента Центральноафриканской Республики за поддержку предложения к Приложению I. Группа США стоит за запрет, но я разделяю ваше беспокойство, что ВВФ еще не выработал единой позиции по данному вопросу. Мы скоро этого достигнем.

Перед тем как проститься, я передал Кэтрин краткое резюме нашей работы в Объединенных Арабских Эмиратах и на Дальнем Востоке, разъясняя, какие еще остались лазейки в системе контроля за торговлей костью. Я лелеял надежду только на то, что новая метла по-новому метет да под влиянием Джоргена здравый смысл восторжествует, и ВВФ придется-таки изменить свою политику.

Я возвращался в Лондон на следующий день. Как раз перед моим отъездом в аэропорт вернулась Кристина с ошеломляющими новостями.

— По-моему, кто-то все-таки прислушался к тому, что мы рассказывали, — воскликнула она. — Сам госсекретарь Джеймс Бейкер позвонил мне и попросил о встрече. Я как раз кончила с ним беседовать. По его мнению, скоро администрация Буша выступит в поддержку запрета! Они скоро объявят о своем решении.

 

Дейв

Одномоторный самолетик «Сессна» летел на юг, держа курс на Селусский заповедник. Наш пилот Джеральд Бигаруби ведал осуществлением селусского проекта и участвовал в противобраконьерских операциях. Под нами блестела разлившаяся после недавних ливней река Руфиджи; Джеральд показал вниз: «Присмотритесь и увидите бегемотов». Сидевший рядом со мной Десмонд Хэмилл, один из ведущих корреспондентов Ай-ти-эн, вытянул шею, чтобы лучше разглядеть. Десмонд всей душой увлекся нашим делом, и его личный интерес к дикой природе был неподдельным. С самолета бегемоты были похожи на плавающие бревна, но, услышав гул мотора, они в панике один за другим нырнули в глубину.

С нами в самолете был и мой друг Пол Саракикья, с которым я познакомился в Дубае. Теперь он командовал антибраконьерскими силами в Восточной Танзании. Пятым членом нашей команды был вольнонаемный кинооператор Моиндер Диллон, нанятый Ай-ти-эн. Целью нашего полета была съемка дополнительного материала для включения в первый спецвыпуск Ай-ти-эн, посвященный проблеме браконьерства и трудностям борьбы с ним. Перед полетом мы обработали материал, отснятый Десмондом в кладовой слоновой кости в Дар-эс-Саламе.

Мы совершили первую посадку на травяную полосу в Кингупире — антибраконьерской базе в восточном секторе Селусского заповедника. Нас вышла встречать группа егерей, предупрежденных о нашем прибытии, и помогла выгрузить кинооборудование из самолета. Его отнесли под крышу обширного сборного сарая, где приютилась целая разномастная коллекция сломанных автомобилей. Джеральд Бигаруби объяснил нам, что ввиду скудости средств этот парк патрульных машин по большей части стоит на приколе из-за отсутствия запчастей.

Десмонд прислушался к сказанному. Разоренная танзанийская экономика выступала как серьезнейший фактор в нашей истории. Он отснял интервью с Джеральдом, стоящим у своего самолета. Поплакавшись по поводу бедственного положения автопарка, Джеральд сказал как бы между прочим, что у него на самолете уже четыре месяца как не работает радиосвязь из-за невозможности достать запчасти. Помимо опасности летать без радиосвязи, пилот не имеет возможности сообщить находящимся на земле егерям о браконьерах, если обнаружит их с воздуха. Словом, куда ни кинь, всюду клин — борьбу с браконьерами приходилось вести на голом энтузиазме. В таких условиях любой банде мало-мальски соображающих браконьеров ничего не стоило ускользнуть у охотинспекторов из-под носа. И ускользали. Коста сообщил нам, что в текущий момент положение с браконьерством особенно обострилось. Было известно, что в лесах на юго-западе Селусского заповедника орудует банда из по крайней мере пятидесяти браконьеров, но антибраконьерские части были бессильны положить конец их бесчинствам. Полоса для приема самолетов там была закрыта из-за наводнения, и в любом случае патрулирование лесных массивов требовало большого количества наземных патрулей, достать средства для которых было негде.

Мы единодушно выразили желание лететь дальше, пока освещение благоприятствует съемке, и снова набились в нашу воздушную колымагу. Моиндер спросил, не возражает ли Джеральд против того, чтобы снять дверь для удобства съемки кинофильма. Джеральд сказал, что летать со снятой дверью ему еще не приходилось, но неустрашимо согласился попробовать. Моторчик взревел, ветер ворвался в кабину, и мы оторвались от кочковатой полосы. «Курс на запад! В этом направлении слоны должны быть уже неподалеку отсюда», — сказал Джеральд.

Перепись поголовья слонов в Селусском заповеднике в 1981 году насчитала 100 000 животных. К 1986 году их число сократилось до 50 000. Никто не знает, сколько еще осталось, но мы надеялись снять с воздуха хотя бы несколько сотен. Селусский заповедник — размером с Шотландию, но район, над которым мы пролетали, был слабо покрыт высокой травой и деревьями, так что парк просматривался на много миль вокруг. Мы пролетели над несколькими стадами импала, рассыпавшимися в разные стороны при звуке нашего мотора, но видели очень мало слонов.

Наконец Пол показал в сторону горизонта.

— Вон там стадо.

Туда мы и направились. Насчитали едва 30 животных. Пилот сделал над стадом несколько кругов, чтобы дать нам с Моиндером возможность запечатлеть эту сцену.

— Предлагаю углубиться в центр заповедника, — сказал Пол.

От пейзажа под крылом захватывало дух. То там, то здесь мы пролетали над заросшими лесом холмами, приближаясь к региону, где, как нам было известно, орудовали браконьеры, но наши поиски крупного стада слонов оказались тщетными. В одном месте Джеральд показал на две груды белых костей, ясно различимых на берегу реки.

— Видимо, стали жертвами браконьеров несколько месяцев назад, — сказал он.

Джеральд должен был бы вернуться в Дар-эс-Салам на прививку — он только что встал на ноги после приступа малярии, — но мужественно принял решение в этот раз отказаться от вакцинации, чтобы дать нам возможность провести ночь в охотничьем домике на северо-западе заповедника. И вновь мы в полете над этой величественной страной; ориентируемся главным образом по реке Руфиджи. Пролетая над небольшим озерцом, мы заметили каноэ с двумя людьми и лагерь на берегу.

— Вот они, браконьеры, — сказал Пол. — Ловят рыбу на ужин.

Мы несколько раз пронеслись над ними на малой высоте, наблюдая, как они неистово гребут к берегу.

— Понимают, что мы сообщим охотинспекторам, где их найти, — объяснил Пол. — Но без радиосвязи потребуются часы, прежде чем мы сможем сообщить патрулю на машине. За это время лагерь, конечно же, опустеет.

Инцидент наглядно продемонстрировал нам, сколь бесплодными оказываются усилия антибраконьерских частей.

Охотничий домик, где мы должны были расположиться на ночлег, был закрыт на сезон дождей, но несколько человек из персонала все же оставались в нем для поддержания порядка. Они сбились с ног, чтобы мы почувствовали себя как дома, пока мы наслаждались видом нетронутой дикой природы, сидя на веранде. Вдали резвились бородавочники, играя в свои вечерние игры. Кто-то из персонала притащил припрятанную на всякий случай бутылку шотландского виски «Джонни Уокер», и мы впятером — Десмонд, Джеральд, Моиндер, Пол и я — наслаждались до глубокой ночи, потягивая виски и прислушиваясь к рычанию львов.

На следующий день съемки прошли успешно. Нам показали добытые антибраконьерской командой трофеи — 16 бивней и автомат — и при активном участии Пола были реконструированы сцены находки тайника и погрузки бивней в «лендровер». Десмонд взял интервью у Пола, спросив, какие, по его мнению, меры могут пресечь браконьерство. Сознавая, что его слово может дойти до миллионов людей, он некоторое время поразмыслил, прежде чем выступить перед кинокамерой.

— В первую очередь — я умоляю международное сообщество положить конец всякой торговле костью. Пока торговля костью существует, где бы то ни было — в Гонконге ли, в Дубае, — для наших слонов будет оставаться угроза. Если мировое сообщество закроет рынки сбыта, это будет великим делом, которое облегчит наше бремя.

На обратном пути в Дар-эс-Салам я стал допытываться у Пола, чем закончилось тогда его пребывание в Дубае. Он скорбно улыбнулся:

— Я даже думаю — была ли вообще конфискована кость, что бы там ни утверждали власти. Я рассказывал тебе, что нам удалось поговорить с Абдуллой Аль Бамакрама, владельцем компании «Аль-Редха Дженерал Трейдинг»?

— Нет, не рассказывал. И что же он сказал?

— Он сказал, что продал кость, находившуюся на судне «Хайрат Оман», но не помнит кому!

Тем не менее, по прибытии в Дар-эс-Салам Пола, да и всех нас, ждали утешающие известия. Новости, которых мы столько ждали, наконец, пришли. Предложение по Приложению I, выдвинутое Танзанией, только что передано в посольство Швейцарии в Дар-эс-Саламе для последующей передачи в секретариат КИТЕС. Коста направил в штаб-квартиру КИТЕС в Швейцарии телекс с официальным уведомлением о предложении Танзанией международного запрета на торговлю слоновой костью.

Мы были в восторге и, чтобы отметить такой успех, пригласили Лиз, Нейла и всё остальное наше «лобби» в защиту слонов на званый обед в шикарный отель на побережье. Обед удался на славу — как же может быть иначе, раз компания своя!

— Ну, ребята, теперь дело за вами, — сказал Нейл мне и Десмонду. — Сварганьте-ка несколько убойных репортажей о международной торговле слоновой костью, всколыхните-ка мировую общественность — вот, мол, в какой беде слоны — и вообще, боритесь как сумасшедшие!

— О’кей! Начнем уже в конце недели. Только не забудьте: я должен повезти Десмонда на экскурсию в Дубай.

В ответ последовал взрыв хохота. О моей растущей антипатии к Дубаю знали все.

— Семейство Пун, видать, заливается горючими слезами, тебя заждавшись, — поддразнил Нейл. — Сколько уже недель ты к ним не заходил?

* * *

И вот мы с Десмондом стоим на крыше огромной машины, нанятой нами с помощью Ай-ти-эн, и пытаемся заглянуть, что происходит за стенами косторезной фабрики «Белон Трейдинг» в Дубае. Эта фабрика не принадлежала Пуну, но, тем не менее, это была рискованная операция.

— Похоже, нам повезло. В первый раз вижу, что жалюзи открыты, — сказал я.

— Ну что, старина, а не заглянуть ли нам внутрь? — предложил Десмонд.

Я уже успел привыкнуть к его экстравагантной манере поведения, за которой стояло его беспечное отношение к жизни — впрочем, стоившее ему немалых передряг, в которые его бросала жизнь за двадцать два года карьеры в Ай-ти-эн.

Фильм, который мы хотели сейчас заснять, был призван дополнить уже имеющийся у ЕИА материал, иллюстрирующий роль Объединенных Арабских Эмиратов, посредничавших в торговле костью. Это должен был быть второй фильм цикла спецвыпусков новостей Ай-ти-эн. Наш оператор Моиндер вернулся в Найроби, так что вся ответственность за съемки в Дубае легла на мои плечи. Я навесил на плечо видеокамеру-«восьмерку» и толкнул дверь косторезной фабрики. Там, как и в былые времена, сидели рабочие, склонившись над станками; на полу стояли ведра со слоновой костью, очевидно, размачиваемой в воде. Тут к нам подошел индус.

— Слушай-ка, где здесь клуб здоровья? — сказал я. (Означенный клуб находился за третьей дверью.)

— А впрочем, здесь тоже интересно, — прервал меня Десмонд. — Что это вы тут делаете?

Поверив, что мы просто зеваки, индус посвятил нас в тайны ремесла резчиков и даже позволил кое-что заснять на видео.

— А теперь пойдемте за мной, — сказал он и повел по коридору в соседнюю комнату.

На полках вдоль трех из четырех стен сгрудились сотни обрезанных фрагментов кости. На полу стояли упакованные коробки, уже опечатанные и готовые к отправке. Индус восторженно наблюдал, как мы снимаем, — ему и в голову не приходило что-то от нас прятать. Десмонд включил потайной микрофон, провод от которого тянулся к камере, и, пока я снимал, задал несколько вопросов.

Тут индус ненадолго вышел из комнаты, а Десу только этого и надо было — как не воспользоваться случаем?

— Пойду-ка я в мастерскую да поговорю с ними по душам. Это будет сильнее, чем просто наш комментарий за кадром.

— А чего ж, попробуем, — согласился я. — Вроде особого риска в этом нет, но я не представляю, как ему до сих пор не пришло в голову: если мы всего лишь туристы, зачем мы всё это снимаем?

Держа потайной микрофон, Десмонд тихо произнес:

— Итак, перед нами косторезная фабрика — одна из тех, что, по мнению некоторых, закрылись в Дубае. Пройдем по ней и покажем, что мы обнаружим.

Он зашагал, а я последовал за ним, непрерывно снимая.

— Вот здесь кухня производства, — продолжил он. — Вот мешки, а в мешках, — он подошел к одному из них и развязал его, — обрезки кости, которые будут подвергнуты обработке в соседней комнате.

Всё складывалось для нас как нельзя лучше, и когда я закончил съемку, а Дес — комментарий, я до того осмелел, что решил сходить к машине за фотоаппаратом. Но, шагая через цех, я заметил китайца, идущего по улице в направлении фабрики. Когда он приблизился, я узнал в нем менеджера компании «Белон Трейдинг» — мне не раз случалось видеть его прежде, когда я наблюдал за воротами фабрики из машины.

Я опрометью бросился назад на фабрику.

— Начальство идет! — предупредил я Деса. Но было уже поздно.

Увидев нас, менеджер сдержал свой шаг.

— Эй, вы что здесь делаете? — крикнул он, уставившись на видеокамеру в руках Десмонда и на мой фотоаппарат.

— А, привет! Да вот искали клуб здоровья, — сказал Дес с самой невинной улыбкой, — но здесь у вас так интересно!

— Мы туристы, — добавил я.

Хотите верьте, хотите нет, но менеджер поверил этой байке и пригласил нас подняться по лестнице и посмотреть цельные бивни. Даже назвал свое имя — Симон Ли.

— Некоторые из этих бивней в плохом состоянии, — как бы извиняясь, пожаловался он. — Они испорчены песком и водой, потому что их зарывали в африканском лесу.

Когда мы стали допытываться, то вытянули из него признание, что некоторые из них добыты браконьерами.

— Что вы сейчас выпускаете на фабрике? — спросил Дес, не выпуская из рук потайного микрофона, в то время, как я снимал видеокамерой.

— Здесь мы делаем только полуфабрикаты. Конечный продукт производится на другой фабрике, — сказал он, по-видимому, несколько сконфузясь.

Я понял, на что он намекает. Беспокоило только, дошло ли это до Деса. Но тревога оказалась напрасной.

— А где это? — спросил Дес.

— Может, в Гонконге, может, в Тайване, — ответил менеджер.

Вот это и было тем инкриминирующим признанием, которого мы добивались. Это заставит США принять меры против Гонконга.

Возможно, поняв, что сболтнул лишнего, Симон Ли неожиданно стал осторожнее.

— Это нужно только вам? — забеспокоился он.

Я сцепил руки за спиной.

— Да не волнуйтесь вы! Мы всего лишь туристы, — заверил я нашего собеседника.

* * *

— Для начала неплохо, — сказал Дес, когда мы заказали обед в отеле «Хилтон». Мы только что просмотрели отснятый материал и нашли его потрясающим.

— Ну, теперь после обеда съездим к нашему старому другу Пуну, и домой, — сказал Дес. — Мне надо подготовить сюжет о Танзании к концу недели, чтобы на следующей же неделе дать его в эфир.

Между тем было уже начало мая, и именно в эти дни важно было запустить кампанию на всю катушку.

…Я подрулил к зданию аджманского муниципалитета, еще не зная, что мы там найдем. Хотя сцен, что мы наснимали утром, уже достаточно для успешной телепередачи, съемка в Аджмане послужит лучшим дополнением к материалу, снятому в Джебель-Али, потому что и то и другое является частью империи Пуна. Нашей целью на вторую половину дня было добыть материал, который усилил бы обвинительный акт против Пуна.

Я поставил машину туда, откуда можно было вести наблюдение за Жемчужной мастерской и соседними фабриками. На сей раз одно из металлических жалюзи было полуоткрыто, так что мы могли наблюдать за ходящими внутри людьми. Несмотря на все наши прошлогодние вторжения, было похоже на то, что на фабриках ныне еще меньше бдительности, чем тогда.

Со времени моего последнего посещения было пущено еще несколько цехов; у одного из них стоял большой грузовик с контейнерами.

— Взгляни, Дес, — сказал я. — Или они забирают сырье, или грузят полуфабрикаты для отправки в Гонконг. Снять это было бы слишком большой наглостью. Поедем-ка к другим фабрикам на окраинах Аджмана и посмотрим, что там происходит.

Но когда мы туда приехали, все жалюзи были тщательно закрыты, хотя доносившийся изнутри шум говорил о том, что Аджманская национальная фабрика ремесел функционирует по-прежнему. Пробраться внутрь представлялось непросто.

— Ну что ж, начнем с этой, — сказал Дес. — Откроем дверь и попросим кого-нибудь из начальства.

Но все же мы вернулись к Жемчужной мастерской и обнаружили, что вокруг нее жизнь бьет полным ключом. Мы просидели в машине битый час, по очереди снимая китайцев, возящихся с ящиками.

— О’кей, — наконец сказал Дес. — Ну что, вылезем и скажем здрасьте?

Я включил видеокамеру и усмехнулся ему.

— Как скажешь.

Я заклеил черной лентой красный огонек, так что единственным, что могло выдать, что она работает, могла самонаводящаяся фокусировка. Опустив ее вниз и держа у бока, я вылез из машины, едва не задохнувшись в знойном аджманском воздухе, и последовал за Десом к полуоткрытым жалюзи.

— Взгляни, можно ли отсюда снять резчиков, — тихо сказал Дес.

Незаметным движением я сунул камеру под жалюзи. И тут же к нам выскочил чем-то обеспокоенный китаец и забормотал что-то на кантонском наречии.

— Нам нужен владелец фабрики, — ледяным голосом произнес Дес.

— Владелец? — с сомнением повторил китаец.

— Ну, начальник, — кивнул Дес.

— Мистер Пун?

— Именно мистер Пун, — улыбнулся Дес.

Китаец, которого мы вроде убедили в законности нашей просьбы, повел нас через дорогу и вдоль рядов цехов к тому самому помещению, которое мы со Сьюзи снимали много недель назад. Теперь было ясно, что весь этот ряд занят производствами Пуна.

— Подождите, — сказал китаец и зашел в цех.

Через несколько мгновений он вернулся в сопровождении того самого человека, которого я видел за рулем белого «БМВ» в свою последнюю поездку. Джорджу Пуну перевалило за тридцать; он был весьма упитан и одет в дорогие с виду широкие брюки и голубую рубашку. Он опасливо поглядывал на нас.

Дес решительным шагом выступил вперед.

— Мистер Пун! Я из Независимой телекомпании новостей в Лондоне. Нам известно, что здесь у вас имеются фабрики по обработке слоновой кости.

Джордж Пун вытаращил глаза на него, озадаченный, как оценить ситуацию.

— Мы желаем произвести съемки внутри помещения фабрики, — продолжал Дес.

Последовала краткая пауза. Вдруг Пун залопотал нам что-то по-кантонски. Мы решительно смотрели на него. Вдруг поток слов на мгновение захлебнулся, и в глазах Пуна вспыхнул звериный блеск.

— Нет англиски! Вы говорить по-китайски? — сказал он.

— Позвольте задать вам вопрос о фабриках, находящихся здесь у вас, — повторил Дес.

В ответ Пун повернулся к нам спиной и заковылял к тому цеху, где были полуоткрытые жалюзи. С нашей точки зрения, лучшего кадра для интервью было не найти. Пун скажет сам за себя, показав спину многомиллионной аудитории телезрителей. Я наклонился, чтобы проверить работу видеокамеры, затем еще раз. Мое сердце разрывалось при мысли, как бы не сорвалось. Характер звука, исходящего от видеокамеры, говорил о том, что ничего из съемки не получится. Шепча проклятия, я осторожным движением перефокусировал объектив на широкий угол — только так можно было поймать в объектив Пуна, не пользуясь видоискателем. Я навел объектив Пуну в спину, моля Бога, чтобы он, наконец, повернулся ко мне лицом. Десмонд побежал за Пуном вслед, пытаясь приставать к нему с вопросами, но тот ничего не отвечал.

Дойдя, наконец, до полуоткрытых жалюзи, Пун что-то завизжал по-кантонски, и жалюзи немедленно закрылись.

— Мы знаем, что вы проводите операции со слоновой костью, — настаивал Дес.

К моей радости, Пун наконец-то повернулся лицом к видеокамере, подрагивая плечами и мотая головой с кислой гримасой на лице. Он подошел ко мне так близко, что мне пришлось бы поднять камеру, чтобы запечатлеть его. Но все это было не важно. Я заснял его. Десмонд теребил Пуна за руку, пытаясь разговорить, но тот по-прежнему только тряс головой и безразлично пожимал плечами с неизменно кислой улыбкой на лице.

Мы отошли в направлении нашей машины, чтобы запечатлеть Пуна во весь рост на фоне новехонькой вывески «Жемчужная мастерская» — этот кадр как нельзя лучше состыковался с другими сценами, снятыми в Аджмане. Бедняга Пун, доведенный до ручки, погнался за нами, пока не соединился по ту сторону дороги с группой рабочих, сбежавшихся на его крики.

— Теперь я хочу снять контейнер, — сообщил я Десу.

— Прекрасная мысль, — кивнул он, — думаю, большего мы не получим. Он не идет на контакт. Он прекрасно понял, к чему я клоню.

В первый раз я поднял камеру на уровень глаз и задержал на несколько секунд на контейнере, стоящем на грузовике. Позади, где-то в тридцати футах от нас, стоял бедняга Пун, уже успокоившийся и, более того, наслаждавшийся тем, как он пресек наши попытки ворваться в его владения. Я навел камеру в упор на него.

Реакция была — драматичней не придумаешь.

— Не снимайт филм обо мне, не снимайт филм! — заорал он — уже по-английски…

Мы с Десом обменялись взглядами и поняли друг друга: пора смываться.

— Отдайт филм! — завопил он и бросился на нас. — Вы не имейт права! Отдайт филм!

Когда мы добрались до машины, я повернулся к нему лицом.

— Ну, я же кончил! — крикнул я в ответ и бросил камеру на заднее сиденье. Тем временем Дес вскочил на переднее пассажирское. Пун уже нагнал меня, когда я садился в машину, и прежде чем я успел захлопнуть дверцу, он вцепился и повис на ней, как мартышка.

— Отдайт камеру! — вопил он.

Задние дверцы были заперты на замок, так что камера покоилась в безопасности на заднем сиденье, и дорваться до нее Пун мог бы, только выкинув меня из водительского кресла. Для этого ему пришлось бы пойти на открытый разбой. Я тряхнул связкой ключей и — благодарю судьбу! — сразу нашел ключ зажигания. Мотор завелся с полоборота.

— Ви не имейт права снимать филм обо мне! Отдайт мне камеру! — повторял он с перекошенным от гнева лицом и вдруг что-то крикнул одному из китайцев, который взирал, словно загипнотизированный, на невиданное зрелище. Тот ринулся в цех. Мы испугались, как бы он не вернулся с заряженным ружьем.

— Ну, теперь газуй, — спокойно сказал Дес, — пора удирать.

Я не заставил повторять просьбу дважды.

Между тем Пун, которому удалось вскочить на подножку, продолжал цепляться за открытую дверь, как если бы собирался вырвать ее вместе с петлями. Я перескочил на третью скорость.

— Отдайте камеру! — вопил он, между тем как машина, набирая ход, увозила беднягу все дальше от рабочих.

— Самый полный! — крикнул Дес. — Если он прежде не жаждал сниматься, то теперь уж точно не сдастся без боя.

Машина рванула. Пун уже почти достиг цели, пытаясь дорваться то до рулевого колеса, то до меня — слава Богу, он не соображал, с чего начать. Я еще поддал газу, понимая, что улица скоро кончится, а там я вынужден буду сбросить ход, дав тем самым противнику реальный шанс атаковать. Я уже не понимал, что он там орет, но гнев его не нуждался ни в каком переводе.

К моему облегчению, в противнике, наконец, взяло верх чувство самосохранения, и, когда машина набрала скорость 50 километров в час, он таки отцепился. Взглянув в зеркало заднего обзора, я увидел, как он поднимается и грозит нам вслед кулаком. Машина уже свернула за угол, а нам вслед еще доносились его ругательства…

…Я взглянул в глаза Десу. Он повел бровью и ответил мне слабой безмятежной улыбкой…

В общем, Джордж Пун не жаждал быть узнанным. Я вырулил на трассу и, соблюдая предельную бдительность, взял курс на Дубай. Что ж, нам не привыкать к осторожности. А это было только начало…