Как больно! Невыносимый жар растекался по телу, словно дикий зверь, запертый в тесное, без окон и дверей помещение. Зверь рвался наружу, чтобы соединиться с пламенем, которое полыхало сверху. Я пытался вырваться, хотя бы отстраниться, но меня будто приварили к месту: распяли на кривом дереве, обвившем ветвями, чтобы пошевелиться не мог. Крикнуть тоже не удавалось: рот открыт, но в него что-то набилось и душило, душило, душило, не позволяя даже пикнуть.

Боль одолевает человека двумя способами: сильная в большинстве случаев отрубает мозги. Но, если к боли готовиться, она превращается в якорь: цепляясь за него, можно остаться в сознании. Со мной так и произошло. Агония будоражила громким колоколом, пробуждая из транса, в который ввела суккуб.

Естественно, Джулиет оказалась суккубом. Чернущие глаза и естественный аромат должны были меня насторожить, но я попал под ее влияние, не успев сообразить, с кем имею дело. Потом мозги переместились из головы в головку, так что трезво оценивать ситуацию получалось не лучше, чем танцевать канкан со сшитыми ногами.

Итак, я умру ужасной смертью.

Суккубы пожирают душу медленно, потому что, м-м-м, как бы поделикатнее выразиться, воздействуют через орган, у которого нет зубов. Я чувствовал, как постепенно сдаю позиции, слабею, но – вот парадокс! – испытывал при этом лихорадочное наслаждение. Джулиет убивала, стараясь, чтобы я наслаждался процессом.

Что же, по крайней мере, я думал; думал, несмотря на боль и возбуждение, словно пытался настроить голое на радио, из которого пока слышались только помехи. И в итоге понял: у меня есть шанс, очень небольшой, где-то между «почти невозможно» и «невозможно».

Подсознание пропитали сладострастные стоны суккуба, Ее сводящий с ума, лишающий воли образ, выраженный и запахе, вкусе и текстуре, заставлял двигаться вверх-вниз. Так работает Джулиет.

Но ведь яркий, четкий, законченный образ – находка для специалиста по изгнанию нечисти. Так работаю я.

Окажись руки свободными, а вистл рядом, все было бы просто. Ну, градуса на три-четыре дальше от невозможного. Раз вистл где-то на полу, среди клочьев одежды, а губы приклеены к жадному рту Джулиет, придется импровизировать.

Вытянув левую руку, я несколько секунд бестолково ощупывал пустоту, а потом нашел что-то твердое – откидную крышку письменного стола. Боль стала невыносимой, удовольствие – тоже, но я, стараясь отрешиться от обеих агоний, начал отбивать ритм.

Естественно, полноценного заклинания не получилось, так, один зачаток. Играя на вистле, я использую высоту, темп, лиги и все остальные премудрости, чтобы перенести яркий, многогранный образ из сознания на туманность, которая клубится передо мной в воздухе. Отбивание ритма похоже на этот сложный процесс не больше, чем плевки жеваной бумагой через трубочку на стрельбу из боевого пистолета. Фактически я работал в одной плоскости, готовил блюдо из одного продукта.

Изгнать суккуба я даже не пытался, зато надеялся провести обманный маневр. Все получилось. Когда ритм стал более или менее похож на мелодию, Джулиет задрожала, на пару секунд замерла, и объятия ослабели. Мне этого хватило: успел повернуть голову и оторваться от ненасытных губ.

Глубокий вдох: по сравнению с бушевавшим внутри пламенем, воздух казался холодным, как вьюга. Будто целое ведро ледышек проглотил! На жалость нет времени, на второй, поглубже, вдох – тоже. Вместо этого я засвистел, чтобы создать быстрый, но слегка сбивчивый контрапункт с ритмом, который параллельно отбивал.

Результат превзошел все ожидания. Невероятно красивое лицо Джулиет перекосилось, и на какой-то миг показалось: его черты растягиваются, принимая совершенно иные очертания. Суккуб дико закричала, и звук получился таким ужасным, что я чуть не сбился с ритма. Р-раз – она сжала объятия, грозя раздавить мою грудь, но дольше секунды продержаться не смогла. Короткие отрывистые звуки заклинания вгрызались в Джулиет, и, выпустив меня, она отшатнулась к стене.

Суккуб съежилась, а я упал на колени и больно стукнулся о пол. Дыхание сбилось буквально на секунду, но Джулиет и этой заминки хватило, чтобы прийти в себя и выпрямиться. Решив начать мелодию с нового такта, я ускорил ритм. Суккуб застыла на месте, буравя меня свирепым взглядом.

Тогда я и увидел под кроватью что-то блестящее, встал на четвереньки и вытащил вистл. Глаза Джулиет расширились от удивления. Не переставая насвистывать сквозь зубы, я поднес мундштук к губам и встал на одно колено в боевую позу вокалиста группы «Йес» Джона Андерсона.

Мы балансировали на пиковой точке кривой катастроф: освободившись от удушающих объятий, я мог увеличить как громкость, так и диапазон звука. Но я не решался даже сделать паузу для вдоха, а Джулиет, хоть и стесненная моим заклинанием, умудрилась остаться и на ногах, и в мире смертных. Она ведь не дух, а демон, а я, не сумев спасти Рафи, на собственном опыте убедился: этих уродов простенькой мелодией не выведешь.

Джулиет сделала шаг в мою сторону, потом еще один, потом еще. Тянет ко мне руки, и вот я уже вижу не комнату, а черные, с душным ароматом, цветы. Сейчас кончится воздух, затем – музыка, затем – я.

Тут в лучших традициях немых комедий распахнулась дверь, и в комнату влетела Пен. В руках – ружье с шерифской звездой на стволе, весьма некстати рассмешившей меня чуть ли не до слез. Я растерял остатки воздуха, и, когда последняя хриплая нота растворилась в икоте вперемешку с кашлем, Пен прицелилась и выстрелила.

Снайпер из нее аховый. Первая пуля попала мне в плечо, которое тут же начало сильно жечь. Вторая улетела еще дальше от цели и пробила маленькое, аккуратное отверстие в нижней левой части окна, зато третья, четвертая и пятая поразили живот, грудь и лоб суккуба соответственно.

Джулиет взвыла – вопль получился долгим, протяжным, полным агонии и гнева, – затем прыгнула через мою голову.

Жалобно звеня, окно разбилось вдребезги, осыпая меня осколками и щепками сломанных рам.

Это последнее, что я помню, если, конечно, не считать воспоминанием обморок.

То и дело всплывая на поверхность сознания, я будто сквозь вату слышал голос, зудящий в ухо что-то торжественное. Сначала о грехе, потом о свете, потом опять о грехе… Это очень мешало спать, а еще мешала боль, тугим обручем стиснувшая грудь, и беспокойные колокола агонии. Подавив стон, я перевернулся на другой бок и снова провалился во мрак.

Следующим помню яркий свет, горячим компрессом давящий на веки, и легчайший ветерок, что обдувал щеки. Когда огромным усилием воли открыл слипшиеся глаза, оказалось, что смотрю прямо на стоваттовую лампочку древнего светильника на шарнирной ноге. Подняв руку – она весила куда больше, чем раньше, так что, как ни странно, пришлось потрудиться, – я повернул лампу в сторону. Свет перестал слепить, и взгляд уперся в зияющую дыру в стене. Там, где было окно, теперь темнело беззвездное ночное небо. Спасаясь бегством, суккуб сломала раму и даже несколько кирпичей снесла. Экстремальный секс люблю не меньше других, но, бог свидетель, всему есть пределы.

Я медленно сел, стараясь не нагружать мышцы, которые, мелко дрожа, уже вывесили белые флаги.

– Хвала всевышнему, ты пришел в себя, Феликс! – проговорил голос, совсем рядом, справа. – Надеюсь, ты чувствуешь себя не лучше, чем выглядишь.

С нелегким сердцем я заставил себя повернуться. Сидевший у кровати мужчина захлопнул книгу – Библию, конечно, можно даже на корешок не смотреть – и скупо улыбнулся. Он в обычной сутане, хотя принадлежит к той категории мужчин, которым больше идут доспехи, например в стиле Жанны Д'Арк. Возможно, так казалось из-за светло-рыжих прядей, мелькавших в каштановых волосах, или холодных серебряных крапинок в синих глазах; или все дело в воинственно-широких плечах, что вызывали явное подозрение к цветущей на красивом лице полуулыбке. «Пустите детей приходить ко Мне, а до остальных вас, ублюдки, доберусь позднее». Он на пять лет старше меня – точнее, на пять лет и три месяца – и постоянно об этом напоминает. По той же самой причине уверен, что имеет право поучать, а высокая мораль всегда была его любимым коньком.

– Привет, Мэтти! – чуть слышно прохрипел я. – Как твои благочестивые дела?

– Явно лучше, чем твои греховные, – сухо ответил он. – Знаешь, какой сегодня день?

– В смысле?

– День недели, Феликс. Ты знаешь, какой сегодня день недели?

– Побойся бога, Мэт! – попробовал возмутиться я, но брат был непреклонен. – Сейчас вечер среды, – в конце концов, уступил я, потому что жутко болела голова, а еще потому, что уступить казалось проще, чем спорить. – Поразительно, удивительно, но сейчас все еще чертова среда, если, конечно, я не пролежал в отключке двадцать четыре часа. Королева Елизавета на троне, Бэкхемы на грани развода, Национальная лотерея – на грани подведения итогов. Видишь ли, суккубы воздействуют на головку, а не на голову.

Мэт кивнул.

– В твоем случае она могла воздействовать на одно, а поразить другое.

Я уже открыл рот, чтобы отплатить брату той же монетой, но уголки памяти уже начали заполняться неприятными образами. Я осмотрел мелко дрожащие руки, предплечья и, наконец (морщась, потому что при малейшем движении шеи виски пронзала острая боль), грудь. Несмотря на воспоминания о бушующем пламени, ожогов не видно.

– Душа горит? – подсказал Мэт. «Он случайно догадался», – подумал я, как обычно раздосадованный умением брата читать мои мысли. – Суккубы поджигают дух, а не тело. Ты весть в синяках, плечо прострелено, интимные места исцарапаны, но ожогов нет.

Да, именно это я читал в учебниках, хотя суккуба во плоти (при воспоминании о плоти Джулиет тело начинало дрожать от ужаса и – возбуждения) никогда не встречал и такой боли не испытывал. Бог свидетель, тогда пламя казалось мне настоящим: будто крутишься на вертеле над мангалом, а дьявол протыкает твою румяную кожицу вилкой, чтобы пустить сок.

Перед глазами пронеслись события последних двадцати четырех часов: все они, увы, закончились провалом. Жизнь, смерть и Гейб Маккленнан на слайдах, которые показывал в моем подсознании призрак; незваный гость на пятом этаже архива и неудачная попытка совершить долгий полет с короткой лестницы; погоня за собственным хвостом в разных районах Северного Лондона; и на десерт неприятная встреча с хищным демоном, кружившим по Чаринг-Кросс-роуд в поисках сытного ужина и теплой постели, не важно в какой последовательности.

Я взглянул на часы: три утра, четвертый. Выходит, без сознания пролежал более двух часов. Быстрее, нужно бежать, столько всего переделать, еще немного и опоздаю – чувство спешки, невыносимое, почти до физической боли, накрыло с головой. А встать-то смогу? Что же, не попробую – не узнаю. Откинув одеяло, я спустил ноги на пол.

– Тебе лучше отдохнуть, – проговорил Мэтт, постепенно входя в роль старшего брата. – Организм перенес огромный стресс. Если бы хоть раз приклонил голову в молитве…

Я нетерпеливо отмахнулся. Попытался подняться, но тело не слушалось.

– Что ты здесь делаешь? – не выдержал я. – К тебе явился Святой дух и завилял хвостом, чтобы сообщить о попавшей в беду душе?

– Мне позвонила твоя домохозяйка. Она перепугалась: попробовала тебя разбудить, а ты даже не шевелился. Зная, что из окна выпрыгнул не человек, она обратилась за помощью туда, где живет сила, многократно превышающая человеческую.

Я не ответил: куда важнее казалось сохранить равновесие и удержаться на ногах. Из одежды на мне остались только носки. Бр-р, уж лучше быть полностью голым, чем в них! Все тело в царапинах, очень напоминающих тайное послание на китайском.

– Ты должен быть благодарен, – не унимался Мэтт. – Если не мне, то хотя бы ей. Без святой воды и молитв лежать тебе сейчас в коме.

Я невесело рассмеялся, хотя намек понял. Нравится мне это или нет, обычный арсенал священника – святая вода, елей, читаемые нараспев молитвы – действительно помогает против призраков, но только иногда и только если ими пользовались с искренней верой, которой Мэтти не занимать. Как ни крути, брат действительно спас меня от страшной участи. После того как Пен, словно Дейви Крокетт, примчалась ко мне на помощь…

Я осторожно коснулся плеча. Так, небольшая опухоль с идеально круглой раной в центре – вот какой след оставило ружье Пен… Только стреляла она вовсе не из ружья, а из детского пневматического пистолета, и я сразу понял, чем он был заряжен. Вот почему суккуб сбежала, как говорится, теряя тапочки!

– Это четки, а не ожерелье! – с восхищением и омерзением одновременно пробормотал я. – Четки, спиленные до размера шарообразной стальной пули. Пен говорила, что ходила к Рафи и он ее предупредил. Очевидно, предупреждение было куда обстоятельнее, чем она рассказала.

Поднявшись, Мэтт подошел ко мне и, глядя сверху вниз, строго поджал губы.

– Феликс, – негромко начал он, – так жить нельзя. Ты превратил Божий дар в заурядное ремесло, ремесло дурное, порочное, таким невозможно заниматься с чистой совестью. Изгнание духов – священное дело церкви, а не способ быстренько разбогатеть.

– Где здесь богатство? – развел руками я, показывая скромность своего жилища. После того как в нем порезвился демон, оно казалось еще скромнее обычного. – Или, думаешь, за мемуары семизначный гонорар получу?

Мэтт не отступил ни на йоту: отступать он просто не умеет.

Приобрел славу великолепного охотника и соответствующую популярность.

– Нельзя изгонять духов, предварительно не исповедовав, – с тем же непоколебимым спокойствием продолжал он, – иначе есть шанс послать в ад невинных. Ты же не понимаешь, что творишь! Совсем как слепой, который разгуливает по центральной улице с пистолетом и палит во всех, кто попадется под руку. Только твои деяния намного, несравнимо страшнее…

Опершись на столбик кровати, я наконец поднялся на ноги. Так что всего несколько сантиметров разделяли наши лица, когда я отвечал ему, стараясь сохранить максимальное для голого человека чувство собственного достоинства.

– Спасибо за проповедь, Мэтти, но имей в виду: я не верю в небеса, Иисуса и папскую непогрешимость. Все эти разговоры о том, что нужно бороться за справедливость, служить Богу, а не мамоне, конечно, вдохновляют, но давай начистоту. Твои братья во Христе соблюдают обет бедности так же ревностно, как обет целомудрия, верно?

Мзтт ответил далеко не сразу, но не потому, что онемел от моего красноречия. Ему просто не хотелось огрызаться: это наверняка считалось бы грехом.

– Феликс, ты не веришь ни во что, – наконец ответил брат, сделав абсолютно непроницаемое лицо. – Именно поэтому не имеешь права распоряжаться человеческими душами. Ты ведь не знаешь, ни куда они попадают, ни как именно работает сила, которой наделил тебя Господь.

– А тебе бы только вписать все в удобную и привычную схему, по которой среди прочего души некрещеных детей попадают в ад, – парировал я. – Ты часть финансовой пирамиды, Мэтт, величайшей в истории мира. Но то, что вам доверяют тысячи миллионов людей, еще не доказывает вашу правоту.

– Лимб, – поправил брат, – души некрещеных детей попадают в лимб. Но тебе это прекрасно известно. – Он отвернулся к выбитому окну. Мэтт никогда не любил играть в гляделки. – Никто в этом мире не может быть уверен в собственной правоте, – пробормотал он. – Истину мы видим туманно, как через толстое стекло. Однако, когда встает выбор: не делать ничего или делать людям плохо, разве не разумнее выбрать «ничего»?

Я шагнул к нему, совершив довольно серьезную ошибку: отказываться от безмолвной поддержки столбика кровати еще явно не следовало.

– Евангелие от Хладнокровного Люка? Очень мило, Мэтти, и очень низко. Потому что альтернативой специалистам-фрилансерам является вовсе не «ничего». То, чем занимаются твои братья во Христе, не слишком напоминает «ничего», верно? – Я заметил, как напряглись могучие плечи брата. – Думаешь, не знаю, что у церкви есть свои специалисты? Или что ведется постоянная вербовка? Делить призраков на волков и овец под знаменем Матери-церкви, по-моему, не очень похоже на «ничего». Прошедшие ваш строгий отбор… думаю, они получают благословение и «зеленый свет». Понятия не имею, что происходит с остальными, но жуткие сплетни слышал. Разумеется, лишние глаза и уши вам не нужны. А я хотя бы стригу всех призраков под одну гребенку. Бога из себя не корчу и его первого заместителя тоже.

Я не догадывался, что перешел на крик, пока не увидел застывшую в дверях Пен, но на этот раз не с ружьем.

Поднос с одиноко дымящейся кружкой делал ее больше похожей на пышногрудых официанток Тулуз-Лотрека, чем на Анни Оукли. Повисла тишина, и, когда Мэтт повернулся ко мне, в синих глазах горел огонек, который можно было бы назвать угрожающим, не зная, что мой брат выше таких недостойных эмоций.

– Феликс, это дьявол советует стричь всех под одну гребенку. – Явно расстроенный, брат упрекал меня мягко, по-отечески. – Под одну гребенку стригут те, у кого нет модели, примера, отрицательного опыта. А у тебя такой опыт есть. Если ничего на ум не приходит, вспомни хоть дорогую Кэти, упокой Господь ее душу. Или своего бедного друга Рафи. Вспомни, что ты с ним сделал. Видишь, как опасно позволять благим намерениям…

Содержимое кружки вылилось Мэтту прямо на лицо. Судя по запаху – зеленый чай «пушечный порох», приправленный чем-то травяным и крепким. Чай успел остыть, поэтому особого вреда не причинил, а вот поднос… Он ребром ударил брата по переносице, так что тот отшатнулся и в полном изумлении посмотрел на Пен. Моя хозяйка стояла, крепко сжимая поднос в руках. «Только открой рот – получишь еще», – говорил ее воинственный вид.

В дополнение к разбитой верхней губеиз ноздрей Мэтта текли тонкие струйки крови. Он осторожно ощупал нос: руки дрожали, синие глаза будто приклеились к Пен. Та, опустив поднос, неожиданно смутилась: все, ярости как не бывало.

– Извини, Фикс, – пробормотала она. – Пойду сделаю еще чаю.

Пен вышла из комнаты, и через секунду я услышал на лестнице ее тяжелые шаги. Да, быстро перегорела!

– При ней нельзя говорить о Рафи. Пен была его… – Я замялся: как же описать сложные перипетии вальса, который Рафи и Пен почти всегда танцевали невпопад? – Она любила его и до сих пор любит.

– А что ты с ним сделал, знает? – огрызнулся брат, с бесконечной осторожностью поглаживая нос. Тот уже начал распухать, а переносица покраснела: ясно, будет синяк.

– Да, конечно, – кивнул я.

На прощание смерив меня разгневанным взглядом, Мэтт бросился вон из комнаты вслед за Пен.

Я оделся, что оказалось совсем непросто, потому что при каждом движении очередная группа мышц рапортовала о неготовности к службе. С прискорбием переложив остатки шинели со множеством удобных карманов в мусорный пакет, я облачился в древний тренчкот, придававший мне совершенно обманчивый ретрошик.

Кроме боли и страданий я испытывал беспокойство и тревогу. Последние два и из головы не выкинуть, и к общему знаменателю не привести. Вызвать суккуба – дело сложное и опасное. Конечно, еще не факт, что ее вызвали для определенной цели: возможно, все это просто совпадение. Так, посмотрим: существо, назвавшееся Джулиет, выловило меня в ленивой реке одиноких мужчин, что вечером текла по Уэст-Энду; кто я, оно не знало и знать не хотело.

М-м, да, возможно… Конечно, возможно: суккубы же хищницы, и, хотя живут в другом месте, Земля у них – излюбленное охотничье угодье. Но ведь Асмодей предупредил меня, и Пен тоже предупредил, напугав ее, чтобы заранее вооружилась. «Ты займешься этим делом, и оно тебя убьет». Что ж, если в ближайшем будущем не столкнусь с ужасами пострашнее, значит, демон говорил о Джулиет, и ее нападение как-то связано с призраком из архива.

Пен я нашел в подвале – там, где и ожидал. Когда постучался и вошел, она кормила Артура с Эдгаром. Вороны едят печень, которую их хозяйка покупает в больших замороженных брикетах и по одному размораживает. Вот и сейчас все руки в красно-бурых пятнах… Обернувшись, Пен кивком показала на чашку чая, что дымилась на каминной полке. Взяв ее, я сделал большой глоток: прежде чем благодарить, попробую – Пен ведь гомеопатией увлекается.

– Где Мэтти? – по-прежнему скрипучим голосом спросил я.

– Ушел. – Пен бросила очередной ломтик печени в жадный клюв Артура, а Эдвард громко каркнул, требуя равноправия. – Не следовало бросаться на Мэтта, ведь он примчался к тебе посреди ночи. Просто я… я была на грани после… – пауза затянулась, – после того, как увидела ту тварь.

– Все в порядке, – успокоил я. – Мой брат верит в умерщвление плоти и должен быть тебе благодарен.

Пен не ответила.

– Я тоже. В смысле, тоже благодарен. Когда ты влетела с пушкой и начала палить, совсем как в «Бешеных псах» Квентина Тарантино, я уже начал задыхаться. Еще минута – и другие органы бы отказали.

В карих глазах Пен тревога и дружеское участие.

– За окно заплачу, – продолжал я только для того, чтобы не слушать напряженную тишину. – А еще завершаю одну работу и через пару дней получу семь сотен. Тебе ведь хватит, ну, с банком расплатиться?

Пен покачала головой, но вовсе не в ответ на мой вопрос.

– Фикс, – с горечью начала она, – во что ты снова вляпался?

– Не знаю, – признался я, – не знаю, во что вляпался, но давно мечтаю разобраться.

– Тут же не только изгнание нечисти… В чем дело?

Я развел руками – этакое пожатие плечами в минималистском стиле.

– Отныне не смогу относиться к этому делу беспристрастно.

– Боже, только не это! – искренне огорчилась Пен, и я догадался, о чем она думает.

– Не как с Рафи, – успокоил я. – Просто вчера сорвался с десятиметровой лестницы и мог разбиться, если бы не вмешательство призрака.

– Хочешь сказать, призрак?…

– Да, а сегодня какой-то ублюдок натравил на меня суккуба. Вот я и хочу выяснить, во что именно играю, с кем и каковы ставки.

– Поня-ятно, – протянула Пен.

Так, нужно ковать железо, пока горячо.

– Слушай, неловко просить… Не могла бы ты меня подвезти? Что-то сегодня боязно садиться за руль.

Неприметная дверь на Грик-стрит оказалась заперта, однако на третьем этаже горел свет. Выходит, прямо сейчас, в четыре часа утра, кому-то делают фотосессию, массаж головы или изгоняют духов. Воистину город спит, а деньги работают.

– Получается, этот Гейб Маккленнан такой же специалист по изгнанию нечисти, как ты? – спросила Пен.

– Он умеет изгонять нечисть, – признал я, – но остальные твои слова – настоящая клевета, за такую и под суд угодить недолго.

Порядочность и профессиональная этика у моих коллег почетом не пользуются, но даже среди нас Маккленнан известен своей подлостью и коварством. Я лично знаю пару-тройку ребят, у которых он крал клиентов, экипировку и деньги, а через третьи руки слышал еще десяток историй о его мошенничестве. Кто-то даже рассказывал, что Гейб выманил кучу денег у Пекама Штайнера, полуненормального, всеми уважаемого патриарха, якобы на постройку убежища, где старика не тронет ни один призрак. Однако Штайнер рано или поздно возникает в любой байке охотников за привидениями, а обращаю внимание на сплетни, только если могу сопоставить их с личным опытом. Поэтому во время первых нескольких встреч и относился к Гейбу с этакой профессиональной учтивостью. А однажды он сам меня разыскал, потому что я хорошо знал фабрику в Депфорде, которую ему предстояло продезинфицировать.

Согласившись помочь, я запросил тридцать процентов от гонорара, что Маккленнана полностью устроило. Помня о его репутации, я сразу потребовал свою долю, Гейб отсчитал купюры под желто-зеленой эстакадой на Майл-Энд-роуд, и мы разбежались. Не успел я пройти и ста метров, как два парня, неслышно подкравшиеся сзади, напали на меня и ограбили. Возможно, с Маккленнаном их ничего не связывало, но уж слишком велико было подозрение, что Гейб на ходу менял условия нашей договоренности. В любом случае вместе мы больше не работали.

– Жди меня здесь, – велел я Пен, – заблокируй двери и не вынимай ключ из зажигания. Если кто-нибудь подойдет к машине, сразу уезжай.

– В смысле, кто-нибудь, кроме тебя?

– Мисс, вы очень сообразительны, – торжественно кивнул я. – Обожаю сообразительных девушек!

– Феликс, сегодня ночью я во всех подробностях рассмотрела, каких девушек ты обожаешь, – съязвила Пен, а я безропотно проглотил: прошло слишком мало времени, раны даже затянуться не успели.

– Что будешь делать, если его нет? – поинтересовалась Пен.

Вместо ответа я показал мешочек из протершегося от времени черного бархата, в котором хранились отмычки. Пен лишь толовой покачала: мол, сколько ни говори, все равно бесполезно. Она знает и о Томе Уилке, и как я приобрел неблаговидные навыки. Естественно, она их активно не одобряет, но в тот момент я понимал: по сравнению с облепившим меня дерьмом неодобрение Пен далеко не самое страшное.

Выбравшись из машины, я перешел через дорогу. С левой стороны над дверью три кнопки звонка, которые соответствовали трем табличкам. Я нажал на кнопку у таблички «Маккленнан». Никто не ответил. Я снова нажал и, приготовившись ждать, огляделся по сторонам.

Грик-стрит явно живет ночной жизнью, но большинство любителей этой жизни уже растеклись по домам: до рассвета всего пара часов.

Вскоре послышались шаги, сопровождаемые скрипом щербатых половиц. Отодвинулся засов, потом еще один, и дверь приоткрылась. В щелку выглянул Гейб Маккленнан. Несвежая рубашка с коротким рукавом, трехдневная щетина – да, вид у него не самый лучший.

Несколько секунд Маккленнан тупо на меня смотрел, пребывая в полном недоумении. Совершенно очевидно, я не тот, кого он ожидал увидеть в четыре утра на пороге своего офиса. Пожалуй, у Гейба не просто недоумение, а что-то больше похожее на замешательство или даже ступор.

– Кастор, какого черта? – пробормотал он.

– Хочу проконсультироваться с тобой по рабочему вопросу.

– Посреди ночи?

– Ну, раз ты еще не спишь… Гейб протер глаза кулаком.

– Кастор… – снова вздохнул он и рассмеялся, будто не веря собственным глазам. – Ладно, заходи.

Отвернувшись, Маккленнан пошел по коридору, я – следом. Получается, свет на третьем этаже не имел к Гейбу никакого отношения: он открыл дверь справа от лестничной площадки, рядом со шкафом без дверец, где прятались электросчетчики и, пьяно прислонившись к стене, лежали полуоблысевшие швабры.

Несмотря на сомнительное месторасположение и обшарпанный фасад, офис Гейба давал моему сто очков форы. Центральное место в нем занимал антикварный письменный стол с ножками в виде когтистых лап. Стол массивный, во всю ширину комнаты. У шкафа для документов четыре отделения, вишневый шпон, а на самом верху – большой букет хризантем в вазе. На стене даже диплом висит, только бог знает какой. Наверное, что-нибудь вроде «Умею плавать двести метров».

– Ну, чем могу помочь? – спросил Гейб, обходя свой огромный стол. Д-да, дело тут не только в щетине: мой коллега действительно выглядит неважно. Мешки под глазами такие темные, будто, застав врасплох, кто-то нанес ему удар-двойку, а на рубашке при желании можно рассмотреть карту Озерного края с озерами Конистон и Уиндермир у подмышек. Все это для Маккленнана весьма необычно: у него орлиный нос, худощавое телосложение, а седые волосы он носит продуманно небрежной копной, чтобы походить на актера Ричарда Харриса. В нормальных условиях его стиль можно назвать аккуратным, даже щеголеватым, но сегодня он явно переработал, впрочем, я тоже.

На секунду забыв обо мне, Гейб порылся в карманах и достал небольшой пузырек с таблетками, который оказался наполовину пустым. Быстро проглотив сразу две, он внезапно подобрел и решил поделиться с ближним:

– МДМА, – пояснил Гейб, будто я сам не понимал, – хочешь?

Я покачал головой. На амфетаминах сидят многие специалисты по изгнанию нечисти, временно или постоянно. Они – по крайней мере некоторые – утверждают: стимуляторы делают их чувствительнее к присутствию мертвых, то есть позволяют принимать более широкий спектр сигналов. Доля правды в этом есть, но лично я во время отходняка теряю куда больше, чем получаю при кайфе. Поэтому от куколок стараюсь держаться подальше.

– Меня интересует Боннингтонский архив, – заявил я, примостившись на краешке стола. В «гостевое» кресло садиться не хотелось: это дало бы Гейбу незаслуженное ощущение превосходства.

– Никогда о таком не слышал, – без малейшего труда парировал Маккленнан. Я заглянул было ему в глаза, ко Гейб тут же опустил голову: на этот раз принялся исследовать ящики стола. Вот что ему нужно: на две трети пустая бутылка «Джонни Уокер».

– Точно не слышал?

Посмотрев на меня, Маккленнан пожал плечами: после двух куколок ему любое море по колено.

– Да, точно. Кастор, охота на призраков – работка непыльная; тем не менее я предпочитаю заниматься ею в сознательном состоянии. А что за беда?

– Так, ничего, просто делаю для них срочный заказ, и по ходу всплыло твое имя.

Гейб нагнулся и снова начал рыться в ящиках – мне была видна только его макушка.

– Мое имя? И кто обо мне говорил?

– Даже не помню, – соврал я, – кто-то сказал, что ты там бывал. Или, может, твое имя мелькало на каких-то квитанциях. Вот я и решил возобновить знакомство и узнать, чем ты там занимался.

Резко задвинув ящик, Маккленнан выпрямился и посмотрел на меня также, как несколько минут назад, когда открыл входную дверь: в глазах усталость и апатия, а тревоги не видно. Получается, вопросы его особо не задевают.

– На квитанциях ты моего имени не видел, потому что я никогда не был в том архиве. Если кто-то меня вспомнил, то наверняка в связи с другими заказами.

– Да, вероятно, – с напускным сожалением отозвался я. – Просто дело сложное, вот и захотелось совета попросить.

– Так, пожалуйста, проси, – милостиво позволил Маккленнан. – Почему бы и нет? Мы же оба профессионалы, верно? Рука руку моет, ну или один другому хрен целует. Черт, стаканов не найду! Подожди секунду, ладно?

Гейб обогнул письменный стол и скользнул за приоткрытую дверь. Наклонившись вперед, я увидел, как он поднимается по лестнице: наверное, решил одолжить стаканы у индийской массажистки.

Недаром говорят: безделье до добра не доводит; руки у меня так и чесались. Я подошел к шкафу и дернул за ручку верхнего ящика. Закрыт. Три молниеносных шага – и я за столом, с «xoзяйской» стороны, там верхний ящик остался открытым.

Внутри обычная канцелярская ерунда – можно рыться минут пять и не найти ничего интереснее скрепок или карандашной стружки. Однако мне повезло: в дальнем правом углу обнаружилось колечко с двумя одинаковыми ключами – очень удобно: всегда под рукой, несмотря на кажущийся бардак. Вернувшись к ящику, я попробовал ключи. Подходят! Негромкий укоризненный щелчок, и ящик открылся.

Картотека: Гейб хранил папки в алфавитном порядке, а к некоторым прикрепил ярлычки, подписанные одной и той же шариковой ручкой.

Эйвбери

Армитидж

Аскот

Бентам

Бисли

Болем

Брукс

Черт! Я просмотрел-с самого начала, но ничего ценного не нашел: ни папки со стикером «Боннингтон», ни дымящегося, пистолета.

С другой стороны, шагов на лестнице тоже пока не слышалось, и в глубине ящика я заметил папку на букву Д: Дракер. Не знаю, откуда взялось вдохновение, но я решил просмотреть тот ряд от конца к началу: Дин, Димок, Де Вер, Даком… Гроукотт.

Черт, черт, снова ничего… Вот невезуха.

Ни на что особо не надеясь, я сунул палец между «Дакомом» и «Гроукоттом» и раздвинул в стороны. Между ними оказалась еще одна папка без ярлычка. «ДАМДЖОН» было выведено с внутренней стороны черным фломастером. Должно, быть, у Маккленнана кончились стакеры.

Главное достоинство шинели в стиле русских белогвардейцев в. том, что под ней можно пронести автомат Калашникова, свежезаколотую свинью и самовар и никто ничего не заметит, С тренчкотом так не получится: он по фасону более облегающий. Однако папка тонкая и уместилась без особых проблем. Закрыв ящик, я услышал на лестнице шаги Гейба и снова примостился на краешке стола.

– Неразбавленное пьешь? – опросил Маккленнан, ставя на стол два бокала из граненого стекла. – А то у меня содовой нет.

– Конечно, пью!

Гейб налил виски сначала мне, потом себе.

– Ну, рассказывай, что задело!

Вертя бокал в руках, я любовался игрой света.

– Итак, у меня призрак в обличье молодой женщины, большая часть лица которой закрыта красной вуалью. Появления многократные, в последнее время (впервые его видели в августе) продолжительные, но не локализованные, то есть нет места, где можно четко уловить вибрации.

Обычные люди пожимают плечами, а Гейб с той же целью – бровями.

– Так дождись очередного появления и настраивайся. Похоже, твоя дама не из робких и нерешительных.

– Да уж, – кивнул я. – Если честно, мне почти удалось насадить ее на крючок, так что проблема не в этом.

– А в чем?

Я осторожно хлебнул виски, но, пробуя на вкус, глотать не спешил.

– В интерьере.

Интерьером на профессиональном жаргоне называется все, что связано скорее с местом и обстановкой, чем с самим призраком.

– Если уделять интерьеру слишком много внимания, начнешь в собственных ногах путаться. Твои слова?

– Нет, по-моему, не мои.

– Тем не менее это правда. Выполняй заказ, бери деньги и уходи. Разве детали нас волнуют?

– Меня начинают волновать. – Я опустил бокал. Не знаю, что за паленые виски налил Гейб, но если Джонни Уокер когда-нибудь использовал ту бутылку, то в лучшем случае для того, чтобы в нее пописать. – И сложности тоже начинаются. Ты знаком с неким Лукашем Дамджоном?

В усталых глазах никакой реакции: порывшись в памяти, Маккленнан покачал головой.

– Нет, кажется, нет. Он работает в архиве?

– Дамджон содержит притон на Кларкенуэлл-грин. На втором этаже у него заведение несколько иного рода, на случай если потребуется срочно излить порожденную глазами страсть.

Гейб непонимающе на меня посмотрел. Зачем, скажите, зачем учиться в Оксфорде, если более или менее литературного языка никто не понимает?

– Лукаш – сутенер, – пояснил я.

– Ясно. А как он связан с призраком?

– Пока не знаю. Возможно, убил ту женщину.

У Маккленнана даже челюсть отвисла. Только на секунду, Потом он вернул ее на место и сделал вид, что ничего не произошло. Наблюдать за ним – зрелище прелюбопытное!

– С чего ты взял, что имеешь дело с убийством? У призрачной женщине раны или что-то подобное?

– Что-то подобное. – Я разыграл небольшую пантомиму: взглянул на часы и резко поднялся. – Черт! Гейб, с этим придется подождать. Чуть не забыл, у меня в пять важная встреча.

– Важная встреча? – переспросил Маккленнан. – Кто же ночью дела делает?! Давай, давай, садись, выпей… Я не смогу тебе помочь, если не узнаю все до конца.

Он хотел подлить мне виски, но бокал был почти полным, и я решительно отодвинул его подальше в сторону.

– Лучше в другой раз! – заявил я и решительно двинулся к двери.

Маккленнан вскочил, очевидно, решив меня задержать, затем передумал. Я шел не останавливаясь: в фойе, потом на улицу, потом через дорогу, где стояла машина. Увидев меня, Пен тут же распахнула пассажирскую дверцу и завела мотор.

Мы покатили прочь. Обернувшись, я увидел стоящего в дверях Гейба, и лишь тогда мне стало интересно, почему у него такой изможденный вид.

– Поверни налево, – велел я Пен. – Теперь снова налево.

Когда мы отъехали на приличное расстояние, я открыл папку.

Да, богатым содержимое не назовешь. Внутри лежало письмо, но не от Дамджона, а из адвокатской конторы: в нем обсуждались условия, на которых ООО «Забава» – . «компания, зарегистрированная на территории Соединенного Королевства для оказания развлекательных услуг населению Центрального Лондона», – может выплатить Гэбриэлу П. Маккленнану предварительный гонорар. К письму прилагалась копия договора, который гласил, что Маккленнан будет проводить «изгнание нечистой силы и сопутствующие профилактические работы» во всех принадлежащих «000 „Забава“ помещениях» за фиксированное вознаграждение в размере тысячи фунтов в месяц. Контракт был подписан Маккленнаном с одной стороны и неким Дэниэлом Хиллом – с другой.

Кроме того, я нашел листок с адресами – в основном ист-эндскими плюс еще один – с напечатанными столбиком датами (все, кроме последней, были зачеркнуты желтым маркером), нацарапанную на половине рваной бумажки формата А4 записку: «Переносим на пятницу, 18. 30» и спички из «Розового поцелуя» – клуба, где я накануне вечером встречался с Дамджоном. Спичечная этикетка оформлена с большим вкусом: название клуба покоилось на верхней части обнаженного женского тела. Девушку изобразили в профиль, так что набухшим соскам дизайнер уделил повышенное внимание, которого они, по его мнению, заслуживали.

Я надеялся обнаружить дымящийся пистолет, а увидел то, что и детским пугачом не назовешь.

Пен свернула обратно на Сохо-сквер. Я попросил остановиться, чмокнул в щеку и вынырнул из машины.

– Давай, скоро увидимся.

– Фикс, будь осторожен, мать твою! – крикнула мне вслед Пен, но я уже бежал за угол, то есть обратно на Грик-стрит. Позади осталась примерно треть пути, когда метрах в двадцати от офиса Гейба я нашел место для засады.

Ждать пришлось куда меньше, чем я предполагал, но ведь в этот час транспорта на улицах почти, нет. Минут через десять на Грик-стрит притормозила машина – «БМВ Х5» цвета электрик. Распахнув переднюю пассажирскую дверцу, на тротуар вышел Ласка-Арнольд, а за его спиной показалась огромная бесформенная фигура в костюме – Шрам, кто же еще, второго такого на всем свете не сыщешь. Луп-гару придержал дверцу, и из машины выбрался сам Дамджон. Наверное, эти двое едва уместились на заднем сиденье! Первым в здание вошел Дамджон, дальше – Шрам, и замыкал цепочку Ласка-Арнольд, громко хлопнувший дверью.

Итак, последние сомнения отброшены: в этом деле они все заодно. Осталось только разобраться, что это за «дело».