Долгожданная встреча

Кэррол Шанна

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

 

Глава 1

Обгоревшие стены сарая да черное пятно на том месте, где прежде стояли конюшня и амбар, темным уродливым шрамом легли на белое зимнее покрывало. Первые дни после нападения бандитов жизнь на ранчо замерла. Наверху, в своей спальне, Карен медленно набиралась сил. Большая комната внизу походила на лазарет – там Тру и еще двое работников ранчо, которым удалось благополучно выйти из переделки, ухаживали за ранеными. Через две недели все, кроме Теда, выздоровели, и большая комната вновь стала жилой. Пятерых ковбоев Пакса похоронили. Бразос, добродушный шутник, и Хоган, чье концертино сгорело при пожаре, умерли в ночь нападения бандитов. Дольше всех протянул Эмилио, его сразило воспаление легких – результат тяжелого ранения, хотя его организм отчаянно боролся за жизнь. Его смерть стала тяжким ударом для всех. Никогда больше его пальцы не наиграют на гитаре печальной испанской мелодии. О Вэнсе так ничего и не было известно. Он уехал, едва у Карен прекратилась лихорадка. Он отсутствовал уже десять дней.

Встав с постели, Карен узнала, что произошло в ту страшную ночь. Марселина предала их, во всяком случае, ее в этом подозревали, потому что кто-то выстрелил Эмилио в спину и открыл потайную калитку. Но точных доказательств тому не было, Эмилио так и не пришел в сознание. Но никто не верит, что он мог подпустить к себе близко кого-то незнакомого. Предположение о предательстве Марселины подтверждалось еще и ее долгим отсутствием – за все это время никто не видел ее и ничего о ней не слышал.

Когда калитка оказалась открытой, Джако и три бандита вошли во внутренний дворик. Похоже, они собирались напасть на тех, кто охранял стену изнутри, пока остальные бандиты осаждали ее снаружи. По замыслу Джако, пока ковбои защищали ранчо, он проникает в дом и убивает старика. План был тщательно продуман, и его удалось бы осуществить, если бы не целый ряд досадных – для Джако и его людей – случайностей. Одна из них – неожиданное возвращение Ма-райи и ее выстрел в Джако. Что еще серьезнее, Билли, направившийся проведать Эмилио, столкнулся в восточной части двора с тремя бандитами. Парень мгновенно сориентировался – убил одного бандита, а двух других держал на мушке до тех пор, пока Шорти, придя ему на помощь, не прикончил их. Затем Харли принес раненого Теда в дом, так что истекающему кровью Джако пришлось уходить. По пути он наткнулся на старика, но вынужден был скрыться через патио, едва не столкнувшись с Шорти и Билли – те спешили к потайной калитке. Через пять минут бой закончился. Оставшиеся в живых бандиты ушли в дождливую ночь, оставив ковбоев ранчо зализывать раны.

Рассвет следующего дня был ясным, но морозным – на все легла тонкая корочка льда. Солнечные лучи играли на ветвях деревьев, на камнях, на застывших в неуклюжих позах мертвецах… Двенадцать безжизненных тел бандитов лежало у ранчо, а к концу дня еще шестеро были обнаружены неподалеку от места боя, у подножия ближнего холма, и даже на берегу Сабинала. Один бандит умер сидя и застывшими глазами смотрел на обгоревшие руины.

Встав с постели, Карен еще три дня не выходила из своей комнаты, приходя в себя после пережитого шока. Вниз она спускалась лишь для того, чтобы немного поесть. Для этого она выбирала время, когда ковбоев не было на ранчо: она не могла выносить их взглядов. Однажды, находясь на лестнице, Карен услышала знакомый шум в кухне, ей показалось, что это Марайя, как всегда, хлопочет у плиты. Она торопливо спустилась вниз, пробежала по коридору и рывком открыла дверь. Увы, на кухне было холодно и пусто…

Через две недели после нападения бандитов, на четвертый день после ее выздоровления, еще слабая, но не покорившаяся обстоятельствам, Карен вышла из дома и поднялась по лестнице, ведущей на смотровую площадку заградительной стены. Снег растаял, бурая влажная земли не радовала взгляд. Лишь кедровая рощица, зеленевшая на холме, оживляла унылую картину. Прямо под ней темнело место пожара – немое свидетельство недавней битвы. Выпрямившись, Карен еще раз окинула взглядом окрестности и увидела вдруг на гребне холма одинокого всадника. Вэнс?.. Всадник не шевелился.

– Уж очень холодно, мэм. – Харли Гвин, поднявшись по лестнице, встал рядом с ней.

Из всех оставшихся в живых, пожалуй, только он не винил ее в происшедшем. Остальные ковбои в той или иной степени разделяли точку зрения Вэнса. Они ждали от нее так много… «А чего я сама ждала от себя?» – этот вопрос молодая женщина много раз задавала себе.

– Солнышко должно немного согреть нас, – промолвила она, поднимая глаза к безоблачному небу. – Кто это? – спросила она, указывая на неподвижного всадника.

Харли проследил за ее взглядом.

– Должно быть, это Тру. Оседлал коня и уехал. Никогда не видел его в таком состоянии, а ведь я работаю у Тру Пак-стона уже двадцать лет. Это для него тяжелый удар, мэм. Он очень переживает.

Решение поехать к Тру мгновенно пришло к ней.

– Харли, оседлайте, пожалуйста, мою лошадь, – попросила она.

– Что?.. – удивился Харли. – Ах да, мэм… Но… – Он смущенно замолчал.

– В чем дело?

– У нас не осталось дамских седел, а только простые ковбойские. Ваши… Все дамские седла сгорели при пожаре.

– Что ж, сойдет и мужское, Харли, – улыбнулась Карен. – Я вернусь через несколько минут.

Спустившись вниз, она побежала в комнату Элизабет, пошарила в старом сундуке, достала все необходимое и, собрав небольшой узелок, отнесла его к себе. Но, подойдя к окну, задумалась.

«Хватит ли у меня сил? Захочет ли он видеть меня, разговаривать со мной? Что он скажет, увидев меня…» – заколебалась Карен.

Впрочем, одно она знала твердо: время вопросов кончилось, настало время действовать. Карен быстро переоделась в красную клетчатую рубашку из фланели и поношенные джинсы, принадлежавшие Элизабет. Ей было непривычно в такой одежде, но, как ни странно, она вдруг почувствовала удивительное возбуждение. Ей, похоже, хотелось приключений, и теперь она сама будет искать их. Хэмптоны не из тех, кто позволяет трагедии и горю встать у них на пути. К тому же трагедия должна вести к обновлению жизни, способствовать накоплению сил.

Расправив плечи, Карен посмотрела на свое новое отражение в зеркале и улыбнулась ему. «Никогда не надену мужской одежды», – говорила она давно. Или это было совсем недавно? Какое глупое, нелепое утверждение, продиктованное светскими предрассудками! Если будет нужно и удобно носить мужские вещи, она охотно наденет их! Карен решительно вынула из волос серебряные шпильки и бросила их на стол.

– Пусть лежат здесь, – проговорила она, как бы прощаясь со своим прошлым.

И, тряхнув золотыми кудрями, Карен вышла из комнаты, даже не взглянув на платье, брошенное на полу.

В доме было тихо – все ковбои уехали на поиски скота, разбежавшегося во время битвы. Тед возился на заднем дворе: раны не позволяли ему заниматься обычными делами, и он нашел себе какое-то занятие по хозяйству полегче. Увидев его, Карен почувствовала себя виноватой. Очаг в кухне оставался холодным, она все еще не могла заставить себя распоряжаться там, где прежде трудилась Марайя. Карен остановилась, глядя на спину Теда. «Все дело в том, – подумала она, – что я очень глупо вела себя. Я боялась воспоминаний о той страшной ночи…» Почувствовав на себе взгляд Карен, Тед взглянул на нее, но тут же отвернулся и стал помешивать фасоль в котелке, висевшем над костром. Он больше других склонен был винить молодую хозяйку, но ему не хотелось выдать своих чувств, показать ей свой гнев. К тому же Тед, как и прочие мужчины, которым приходилось довольствоваться его стряпней, был недоволен тем, что женщина не готовит. Из-за нее ему приходилось выполнять женскую работу. Тут возропщет любой мужчина – и белый, и краснокожий, – и Тед не отказывался от неприятной обузы лишь из верности Тру и отсутствующему Вэнсу. Подойдя к Теду, Карен заглянула в котелок.

– Пусть костер потухнет, Тед, – проговорила она. – Я скоро вернусь и сама приготовлю ужин. – Улыбнувшись индейцу, она направилась к воротам.

Тед изумленно смотрел ей вслед. Невозможно понять этих белых женщин. Вот теперь надела мужскую одежду… Он не понимал, что происходит, но если она собирается готовить, то он свободен от неприятного занятия. Бросив половник, он отошел от костра.

Лошадь уже была оседлана – на ней красовалось ковбойское седло. Харли, пораженный тем, что Карен собирается ездить в мужском седле, был окончательно сражен, увидев ее, в мужском одеянии. Прежде миссис Пакстон появлялась перед ними только в красивых платьях. Ни слова не говоря, он помог ей сесть на лошадь и молча смотрел, как она поскакала прочь. Через минуту рядом с ним возникла фигура Теда Утреннее Небо.

– В этой женщине, – заметил Харли, – больше сюрпризов, чем в тех, с которыми мне доводилось иметь дело.

Отъехав от ранчо, Карен почувствовала, как изменилась за последнее время. Впервые после нападения бандитов она вышла из своей комнаты и покинула асиенду – дом, где Вэнс столь жестоко обвинил ее и где она впала в мрачное состояние, испытывая чувство вины. Да, жизнь продолжалась, но у нее не было определенного плана этой жизни. Паке, как и она, существовал, но его стало… меньше. Вэнс уехал, и никто не знал куда. Но нельзя так долго наказывать себя или чувствовать себя наказанной. Рано или поздно сильный человек либо докажет, что он невиновен, либо сознается в преступлении и примет наказание, но все равно будет что-то делать. Решив все для себя, готовая противостоять трудностям, Карен прямо держалась в седле, как бы сбросив с плеч тяжкий груз на бурую сухую траву. Она глубоко дышала, и ей казалось, что воздух очень чист, гораздо чище, чем когда бы то ни было. Женщина подняла голову – над ней простиралось огромное голубое небо. Она огляделась по сторонам: среди жухлой травы появились зеленые ростки – явный признак приближающейся весны, обновления жизни.

Поднявшись на третий холм, она посмотрела вниз. Оглянувшись назад, Карен вдруг поняла, что неосознанно ехала по следам, оставленным копытами коня Тру – теперь ока читала следы с такой же легкостью, как книгу. Стало быть, не зря Тед и Билли тратили на нее время, обучая се всевозможным премудростям. Следы говорили о том, что Тру направился на семейное кладбище, которое теперь стало местом упокоения трех поколений Пакстонов. Карен знала более короткий путь туда. Пустив лошадь галопом, она поскакала, наслаждаясь доселе неведомым ей чувством причастности ко всему, что окружает ее, и радуясь тому, что отныне ей многое по силам.

Свернув на знакомую тропу, она проехала еще немного, и вскоре ее лошадь поравнялась с конем Тру. Сам Тру стоял за железным заборчиком – ссутулившаяся понурая фигура среди родных могил. Привязав кобылу, Карен тихо подошла к нему. Дул пронизывающий северный ветер, и она застегнула воротник рубашки, спасаясь от его леденящих порывов. Подняв глаза, Тру посмотрел на нее, словно видел впервые в жизни.

– Зима еще не кончилась, – заметил он. – Тебе следовало надеть куртку.

– Я подумала, что и в рубашке не замерзну.

Тру стоял у двух свежих могильных холмиков. Двух?.. Конечно, их должно быть два. Марайи и… ее пульс участился, когда она прочитала надпись, совсем недавно выжженную на кедровом кресте, воткнутом в совсем маленький холмик.

ЭТАН ПАКСТОН

Сын

8 февраля 1874 – 8 февраля 1874

В огне и тьме…

Ее сын… сын ее мужа. Этан… Хорошее имя… Он мог стать замечательным счастливым ребенком. На них напали во вторник. Какая-то старая песенка: «Коль родился во вторник, будешь счастлив и…» Этан… Рыдания рвались наружу, и Карен безуспешно пыталась подавить их. Тру положил руку ей на плечо, и Карен, почти не замечая, что делает, уткнулась лицом ему в грудь.

– Ну-ну, не плачь… – тихо проговорил Тру, похлопывая ее по плечу. – Все будет хорошо, дочка… Все будет хорошо. – Дочка? Странно, почему он до сих пор избегал этого слова. Глядя поверх головы Карен, Тру прочел выгоревшую надпись: «Сара Энн Пакстон». В конце концов, почему бы и нет? Человеку нужна дочь – так же, как и сын.

Рыдания Карен постепенно утихли, и Тру подвел ее к гранитной глыбе, с которой открывался чудесный вид на раскинувшуюся внизу долину.

– Вы видели его, Тру?

– Я принимал роды, – бросил он в ответ.

Карен вопросительно посмотрела на него.

– Вы что же, хотите сказать, что?.. – Она густо покраснела.

– Почему ты этого стесняешься? Я четыре раза принимал собственных детей да еще кучу телят и жеребят. Так что не стоит и думать об этом. – Он замолчал и с грустью взглянул на кресты. – Но это не забывается.

– А как он выглядел? Я имею в виду… – Карен замялась, пытаясь подобрать слова. – То есть он был… нормальным?

Лицо Тру окаменело, все эмоции, оживлявшие его мгновение назад, исчезли.

– Он был… славным.

– А он…

– Он умер, Карен, – перебил ее Тру. – Ты можешь задать тысячу вопросов, но это не вернет его, а себе ты причинишь новую боль. – Он устало махнул рукой в сторону могил. – Уж я-то знаю.

Постепенно напряжение отступило. Любуясь картиной величественной природы, Карен взяла себя в руки, и когда она заговорила, ее голос звучал уверенно, даже равнодушно:

– Куда он уехал, Тру?

– Вэнс?

– Да.

Старик задумался.

– Трудно сказать, – наконец молвил он. – Мой мальчик скачет, пытаясь уйти от своей боли, скачет, словно пытается обогнать самого дьявола. Не знаю, где закончится эта бешеная гонка, но надеюсь, что, остановившись, он поймет: то, от чего он пытается убежать, находится внутри его. Единственный способ уйти от большой беды – вернуться туда, где все произошло.

– Он вернется.

– Ты хочешь этого? Зная, какие чувства он сейчас испытывает к тебе? Как относится к тому, что произошло?

– Да.

Улыбнувшись, Тру кивнул:

– Я знал, что в тебе есть мужество. Понял это в то же мгновение, когда впервые увидел тебя.

Ветер тяжело вздохнул, спускаясь с гор. Карен оглянулась на могилы.

– Возможно, он прав… – проговорила она неуверенно. – Возможно, в этом действительно моя вина.

– Ерунда, – проворчал Тру; – Мы все ищем виноватого, хотя его на самом деле нет. Впрочем… если кто во всем и виновен, так это я.

Карен ждала – она была ошеломлена его словами. Пнув вниз, какой-то камешек, Тру посмотрел, как он летит вниз, а потом встал и вернулся к могилам. Чувствуя, что ему хочется что-то сказать, Карен пошла следом. Несколько минут они молча стояли бок о бок, наблюдая за парящим над их головами ястребом; тот взмахом своих крыльев будто скрепил новое соглашение между отцом и дочерью, заключенное перед лицом природы.

– Джако – мой сын, – наконец сказал Тру.

Карен оторопела.

– Джако?.. – переспросила она.

– Это случилось во время войны тридцать шестого года. Одно из событий, которые происходят по воле случая. Я был в составе части, осаждавшей старую Санту-Ану, мы должны были помешать продвижению врага. В чем, признаться, не преуспели. Не было ни одного стоящего сражения, лишь иногда мы обменивались парой-другой выстрелов с патрулем, по ночам устраивали засады и разбегались до того, как враги успевали нас переловить. Но если говорить честно, жизнью своей мы рисковали ежедневно.

Элизабет не было со мной, более того, я считал ее мертвой, как и многих, кто оставался в доме, – мексиканцы сожгли его. Как-то раз мы встали на постой у лагеря беженцев, чтобы оградить их от мексиканцев. В одной из семей была дочь – черноволосая красавица с горящими глазами. Она танцевала для нас, и мы как завороженные, забыв обо всем на свете, смотрели на нее. Она и я… Я пошел следом за ней от костра, потому что заметил, что она, как говорится, положила на меня глаз. В эту ночь для нас не существовало ни семьи, ни завтрашнего дня. Только я, она, ночь и огромная луна, взиравшая на нас сквозь листву мескитового дерева.

А на следующее утро, – продолжал Тру, – на нас напал полк солдат. Мы сражались, а она была рядом – заряжала ружья и следила за тем, чтобы порох не намок под дождем. После этой битвы наша группа пошла в одну сторону, а черноглазая красавица со своей семьей – в другую. Позднее я присоединился к Сэму Хьюстону в Сан-Джасинто, и мы вместе прогнали мексиканцев. Был объявлен мир, после чего я разыскал Элизабет, и мы стали строить новую жизнь.

Прошло целых двадцать лет, прежде чем я опять встретил Марайю. – Карен от изумления охнула, но Тру, не обратив на это внимания, продолжал: – Я отправился на разведку – надо было найти украденных лошадей – и по пути случайно набрел на банду команчей, которые напали на семью пастуха. Я помог этим людям отбиться от индейцев, а уж потом выяснилось, что помогал я семье Марайи. Команчи ограбили их, а Марайя была замужем и ждала ребенка. Я забрал их в Паке, и через три месяца на свет появилась Марселина. А еще через два месяца Альфредо, ее отец, пропал. Ушел куда-то, и больше никто его не видел. Думаю, на него напали индейцы. Марайя осталась жить у нас. Она хотела уехать, но Элизабет настояла на том, чтобы она осталась. – Он замолчал, устремив взгляд на могилу жены. – По-моему, – вновь заговорил Тру, – Элизабет знала о том, что произошло между нами, но за все годы нашей совместной жизни ни словом не упрекнула меня.

И лишь когда Джако напал на нас, я узнал, что он – мой сын. Марайя родила его зимой после нашей первой встречи, а когда ему исполнилось восемнадцать, она поведала ему, кто его отец. Бедняга всю жизнь ненавидел белых, и тайна его рождения привела Джако в ярость. Ненависть разрывала его^ толкая на все новые и новые преступления. Уже тогда фамилия Пакстон была известна в этих краях, что особенно злило. Джако. Он считал, что должен по справедливости получить свою долю ранчо. Но как незаконнорожденному ему ничего не полагалось, и он поклялся убить меня. Это было незадолго до того, как он совершил первое убийство и сжег хижину старого мексиканца. А уже через год он прославился своими преступлениями и превратился в настоящего разбойника. Я хотел поговорить с ним и послал к нему гонца с письмом. Но мой посланец так и не вернулся. Позже мы нашли его сапоги и… – Тру помолчал. – И… часть его тела, приколоченную к кедру в роще… Я знал, что парня сжигает ненависть, но чтобы убить собственную мать… – Он посмотрел на Карен увлажнившимися глазами, в которых застыли слезы.

– Так что, как видишь, я породил на свет этого Джако. И я ответствен за смерть Марайи. И за смерть твоего Этана, храни Господь его невинную душу. Мы в ответе за свои поступки, дочка. Ах как нам приходится отвечать за них!.. Никому не удается избежать ответа.

«Какой у него усталый вид, – подумала Карен. – Я ни разу не видела его в таком состоянии. Тру – сильный человек, но все же такой хрупкий».

Пакстон опустился на колени перед могилой Марайи.

– Упокой Господь твою душу, подруга моя, – сказал он по-испански. – Упокойся с миром. – Выпрямившись, он посмотрел на Карен – его лицо снова стало суровым и непроницаемым. – Вэнс ничего не знает о Джако. – Он многозначительно помолчал, а потом добавил: – Но Марайе.

– И не узнает, – пообещала Карен. – Если только вы сами ему не расскажете.

– Многое может случиться в жизни, так что я оставлю это на твой суд, – промолвил Тру. И, не оборачиваясь, он пошел к своему коню. – Нам пора вернуться. Теплее не становится, а на тебе одна рубашка. – Он хотел было снять с себя куртку, но Карен остановила его.

– Мне она не нужна, Тру. Мне сейчас гораздо теплее, чем когда бы то ни было.

Он задумчиво посмотрел на Карен.

– Мне тоже, – буркнул он.

– Знаю, – кивнула Карен.

Они пустили лошадей шагом, направившись к ранчо по северной тропе, по которой Карен еще ни разу не ездила. Следуя по гребням холмов в западной части долины, они, к ее удивлению, выехали на тропу, спускавшуюся прямо к асиенде. Карен хотела было направить свою кобылу вниз, но Тру остановил ее.

– Карен, я много думал в последнее время и решил, что здесь тебе больше нечего делать.

– О чем вы говорите?

– Хочу попросить Харви, чтобы он отвез тебя в Сан-Антонио.

Карен покраснела, ее сердце забилось быстрее. Он опять хочет отослать ее?!

– Но почему? – вскричала она.

Сняв с головы шляпу, Тру провел пятерней по седым волосам.

– Тут остается совсем мало людей. Харли сказал мне, что кое-кто из ребят хочет уехать. Остаемся только я, Тед, Харли. Ну и Шорти. Я не упрекаю ковбоев в том, что они хотят уехать. Позади – неудачный год, и не похоже, чтобы что-то изменилось к лучшему. Ты посмотри вокруг. – Сейчас тут все почти так же, как было, когда я приехал на ранчо сорок лет назад. Выжженная земля, разрушенные постройки… пустой дом. Из этого места ушел, дух. Так что, возможно, они поступают правильно. Во всяком случае, здесь теперь не место для женщины.

– Вы привезли сюда Элизабет. Вы оставили дом и очаг, добрых соседей и знакомых. Вас окружали враждебно настроенные индейцы, а ранчо было куда в худшем состоянии, чем сейчас. Вы привезли сюда жену и хотели, чтобы она взяла на себя часть забот. Вы не отправили ее обратно в Сан-Антонио. И Элизабет осталась и помогала вам строить новую жизнь.

– Да, – кивнул Тру. – Но это другое дело. Другие времена, другая женщина, другое…

– Нет, сэр, не другое, – решительно перебила его Карей. Она гордо выпрямилась в седле и вдруг… поняла, что должна делать. Невидимая Тру сила Хэмптонов нашла поддержку в драматических событиях последних месяцев. Карен Оливия Хэмптон, глупенькая светская гордячка, осталась в прошлом. Произошло мистическое превращение. Ощутив резкую перемену в себе и оказавшись наконец в мире с самой собой, Карен уверенно направила лошадь к руинам Пакса.

Тру на мгновение осадил своего коня и улыбнулся – улыбнулся впервые за последние две недели.

– «Нет, сэр, не другое», – повторил он тихо ее слова. – Ступай вперед, лошадка. Поедем посмотрим, на что способна эта красавица.

Ковбои еще не вернулись. Теда не было видно. Сняв седло с кобылы, Карен обтерла ее, накормила и пустила к остальным лошадям, а сама направилась в дом – в дом, где еще жили мрачные тени недавних событий. Дверь за ней захлопнулась, и несколько секунд Карен молча, не шевелясь стояла посреди комнаты.

– Элизабет, я люблю тебя, – прошептала она. – И тебя, Марайя, тоже. Но сейчас вы обе должны уйти в сторону. Время скорби прошло.

Карен с решительным видом прошлась по комнатам – она открывала окна и ставни, зажигала свет. Растопила камин в восточной части дома и подождала, пока веселое пламя разгорится и начнет согревать комнату.

Довольная собой, Карен отправилась на кухню, пугавшую ее больше всего. Очаг был холодный, воздух – спертый. Она принесла несколько больших поленьев, чтобы заполнить ящик для дров, разожгла огонь. Веселое потрескивание поленьев и запах дыма выгнали из кухни призраков прошлого. С обратной стороны двери, ведущей в погреб, висела швабра. Карен с опаской заглянула в темное нутро погреба и с ужасом вспомнила, как упала и что за этим последовало. Ее решимость вмиг угасла…

– Нет, к этому я еще не готова, – пробормотала она, взяв швабру и крепко закрыв дверь. Она еще разберется с этим.

Карен быстро подмела пол, стараясь не смотреть на большие кровавые пятна, темневшие на кухонной стене и на полу у двери, которая вела в гостиную. Занятая уборкой и мытьем посуды, Карен не заметила, что дверь отворилась и в кухню вошел Тед. Индеец замер, пораженный увиденным.

– Из трубы шел дым, и я подумал, что… – Он вопросительно посмотрел на нее.

Карен резко обернулась и крик ужаса едва не сорвался с ее уст. Джако?! Нет, к счастью, это был Тед Утреннее Небо. Вздохнув, она невесело улыбнулась.

– Я изгоняю отсюда привидения, – вымолвила она. Тед согласно кивнул.

– Это хорошо. – Оглянувшись назад, он осмотрел дворик. – Я принесу воды.

– Нет, – остановила его Карен. – Это женское дело. Ступай, Тед. Обед будет готов в обычное время.

Долину уже накрывали сумерки, когда ковбои двинулись к ранчо с северного хребта. Пятеро из восьми собирались получить жалованье и наутро покинуть ранчо, несмотря на уговоры Харли и Билли. Они ехали шагом, опустив головы, как вдруг Шорти указал на дымок, поднимающийся в небо из кухонной трубы.

– Я же говорил вам! – вскричал один из всадников. – Проклятое место заселено привидениями. Собирайте-ка вещички да следуйте нашему примеру. Нечего тут делать, пока духи преследуют хозяев.

Билли принюхался.

– Что ж, сэр, если это и в самом деле привидение, то оно готовит неплохое чили.

Харли с силой втянул носом воздух.

– И не только чили, – заметил он. – Я чую аромат пончиков. Может, это, конечно, и привидение, но ради пончиков я готов рискнуть. – Пришпорив коня, он пустил его галопом, оставив остальных ковбоев далеко позади.

Через полчаса, расседлав, протерев и накормив лошадей, ковбои собрались у колодца, чтобы основательно помыться, несмотря на вечернюю прохладу. Войдя в дом, они увидели Тру и Теда, сидевших за обеденным столом. В воздухе, витал соблазнительный аромат горячего чили, лепешек и одурманивающий запах свежеиспеченных пончиков. Тру, должно быть, знал, что происходит, но он лишь молча усмехался в ответ на их безмолвные вопросы. Ковбои пока что грелись у огня. Кто-то нервно кашлянул. Кто-то скрутил сигаретку и закурил. Не зная, чем заняться, ковбои внимательно смотрели в потолок, затем перевели взгляды на пол, И никто не решался заговорить.

Когда Карен вошла в комнату, ее встретил один шумный вздох – никто не узнал в ней ту женщину, какой знали ее еще две недели назад.

– Обед готов, парни. Идите есть, – сказала она таким обыденным тоном, словно лет десять вела хозяйство в доме и приглашала их к столу. На ней была мексиканская блузка с широкими кружевами, почти скрывавшими грудь, и цыганская юбка с красными, белыми и черными цветами, доходившая ей почти до лодыжек. Волосы цвета соломы, освещенной летним полуденным солнцем, были распущены по плечам. На лице ее сияла приветливая улыбка. Она казалась решительной и была очень красива. Карен уверенно встала в арке, ведущей в столовую, и ковбои робко потянулись туда, задерживаясь на мгновение около хозяйки, а потом неуклюже рассаживаясь за стол и почему-то забывая о еде. Впрочем, о такой еде забыть было нельзя.

Обед закончился, когда мужчины, шумно вздохнув, отвалились от стола – впервые за две недели они вкусно поели. Извинившись, Карен попросила их остаться за столом и вышла на минутку. Вскоре она вернулась, держа в руках железную шкатулку, и встала во главе стола. Все завороженно смотрела на ее руки; она открыла шкатулку, вынула оттуда пачку бумажных денег, мешочек с монетами, кожаный мешочек с золотом и положила все это на стол.

– Кое-кто хотел бы утром уехать, – заговорила она. – Мне жаль расставаться с такими ковбоями, но я понимаю, что заставило вас принять такое решение. И не имею ничего против. Вы, разумеется, получите свое жалованье, мы с Тру готовы рассчитаться с вами сейчас, чтобы к утру все было готово. Мы отпускаем вас с молитвами и с благодарностью. Вы были верными нам людьми, и мы не можем просить у вас большего. Кроме того, желающим уехать я приготовила сандвичи и пончики в дорогу. Если кому-то из вас доведется вернуться в эти места, в Паксе ему всегда будут рады. – Помолчав, она решительно добавила: – Мы остаемся здесь, джентльмены. Ранчо Пакстонов – это наш дом. Сегодня и навсегда.

Мужчины, переглядываясь, смотрели то на Карен, то на золото, лежащее на столе. А мысленно они оглядывались на прошлое и, казалось, видели мечту, которая привела в эти края Тру и Элизабет, мечту, в которую теперь поверила и Карен. Это от нее так сияло лицо молодой хозяйки, наполняя комнату ярким светом. Ковбой, подбивавший всех прочих уехать, нервно закашлялся.

– Прошу прощения, мэм…

– Да, Бродус? – повернулась к нему Карен.

– Мэм… Кажется, мне пора идти. Ведь завтра предстоит ехать на северный хребет искать животных, которых мы так и не нашли сегодня.

Кто-то засмеялся. Бродус опустил голову, а потом засмеялся и сам – сначала тихо, а потом все громче, присоединяясь к дружному хохоту ковбоев. Ни один не попросил жалованья. Взяв маленький мешочек с деньгами, Карен бросила его Харли.

Лицо старого ковбоя помрачнело, смех оборвался.

– При чем тут я, миз Пакстон? – обиженно протянул он. – Я не собираюсь уезжать. И никогда не собирался.

– Тогда ты, Харли, и ты, Билли… поедете завтра в Увалде. Нам нужно еще полдюжины ковбоев. Выбирайте сами, только помните: самые лучшие люди могут работать в Паксе. – Она оглядела суровые лица ковбоев: они ее одобряют, их тронули ее слова.

Нарушив наконец молчание, Шорти отодвинул стул и встал из-за стола.

– Не знаю, как остальные, но у меня завтра много работы. Поеду с тобой на северный хребет, Бродус, о'кей?

– О'кей, – кивнул Бродус. Заговорили все наперебой.

– Надо ехать к Серебряному каньону. Где-то там должно быть около двух сотен голов скота. – Ковбои одобрительно загудели и стали прощаться с Карен. С «их» Карен, потому что какое-то чувство подсказывало этим людям, что отныне она принадлежит им всем в равной степени, как и они принадлежат ей. Тру, молчавший все это время, последним встал из-за стола. Он пошел вслед за ковбоями, чтобы во дворе выкурить последнюю сигарету, но, задержавшись в дверях, оглянулся на женщину, которую его сын привез на ранчо. «Светская львица, янки», – мысленно усмехнулся Тру. Взгляды их встретились, и он подмигнул Карен, а она… Он мог бы поклясться, что она подмигнула ему в ответ…

 

Глава 2

Впервые в жизни Карен занималась стоящими делами. Она была поражена, узнав, что в жизни важны не только правильные обороты речи, красивая прическа или элегантный поворот головы. Она была полезна! Мужчины зависели от нее! Сама мысль о том, что работа – это не рабство, поразила ее. Мать никогда не поддержала бы ее в этом. Еще более возбуждало Карен чувство, охватывающее ее, когда, пробудившись с зарей от крепкого сна, она выстраивала для себя череду дел, абсолютно необходимых для ее собственной жизни. Она вставала, когда солнце еще не поднималось над горизонтом, но когда его первые лучи освещали серое утреннее небо, ковбои уже бывали сыты и могли ехать на работу… Оставшись в доме одна, Карен принималась за хозяйственные дела. Она пекла хлеб, шила, стирала, чистила. Вспомнив наставления Марайи, Карен отправилась в ее дом и разыскала там семена, разложенные по аккуратным пакетикам. Она посадила их и стала следить за огородом и садом. У нее находилось время съездить с Тедом в горы, где он продолжал занятия, делясь с ней своими знаниями о природе. Схватывая все на лету, Карен тут же начинала применять новые знания на своей земле. С молчаливого одобрения Тру она постепенно забирала в свои руки бразды правления на ранчо, используя советы Марайи и свой природный ум.

Мрачное настроение февраля развеялось, едва мужчины взялись за работу. Суровая зима сделала свое черное дело: скотина, за которой некому было ухаживать во время снежной бури, разбежалась. Теперь, пока все животные, которые разбрелись по долине, не будут найдены, никто не имел права на отдых. Впрочем, скоро выяснилось, что скотины у них сильно поубавилось – каждый день ковбои находили трупы животных. Как-то раз гонец с севера поведал, что в тех местах было уничтожено маленькое ранчо. На Паксе все внимательно отнеслись к этому сообщению, ведь это означало, что около двух сотен голов скота бродит без присмотра и ковбоям не составит особого труда отловить животных. Тру, почувствовавший прилив сил с наступлением теплых дней, взял с собой четырех человек и отправился покупать стадо. Это была необычная для середины марта поездка, но цена была столь невысока, что раздумывать не приходилось.

Карен осталась на ранчо за главную, Харли присматривал за работниками. Тед продолжал набираться сил, учил Карен и объезжал дальние границы ранчо. Собрать стадо было необходимо, но все же Карен настаивала на том, чтобы работники взялись за перестройку ранчо. Каждый день двое из десяти ковбоев освобождались от обычных занятий и отправлялись в лес, где рубили высокие деревья, а потом привозили их к асиенде. Съездив в Увалде, Харли подыскал подходящих людей. Правда, иногда те ворчали, что их, мол, наняли ковбоями, а не лесорубами, однако, войдя в ритм, они с легкостью справлялись с работой. Каркас сарая, где жили ковбои, уцелел, и вскоре длинные бревна были готовы занять свое место на крыше.

В последнюю субботу марта Тру привел на ранчо новое стадо, и Карен объявила следующий день – воскресенье – праздничным. По этому поводу был забит годовалый бычок. Мужчины сначала все вместе подняли бревна наверх и уложили крышу, а потом дружно сели за торжественный обед, состоящий из фасоли и барбекю, за которым последовал сладкий мексиканский хлеб. Его часто пекла Марайя, и этот рецепт Карен нашла в записках покойной мексиканки. После обеда ковбои хотели было перенести свои вещи в новый сарай, но Карен настояла на том, чтобы бревна, несколько дней мокшие под дождем, просохли. Она также решила, что ковбои должны питаться в асиенде до тех пор, пока их дом не будет обставлен новой удобной мебелью – кроватями, столами, стульями – и пока там не поставят новую печь, потому что старая развалилась, когда во время пожара на нее упала потолочная балка.

Карен взваливала на себя все больше работы, но, как ни странно, уставала в меру, потому что работа приносила ей несказанное удовлетворение. Правда, она все сильнее скучала по Вэнсу и начала уже всерьез беспокоиться за него. Ей оставалось только гадать, куда загнало его горе. Никто не видел Вэнса и ничего о нем не слыхал, даже бродяги, которые время от времени забредали на ранчо. Тру уверял ее, что Вэнс непременно вернется, но уверенность, с которой он успокаивал ее, вселяла в нее лишь новую тревогу. А что будет, когда он вернется? Неужели разделивший их эмоциональный разрыв незримым препятствием встанет между ними? Сможет ли Вэнс остаться? Или уедет снова? Смогут ли они начать заново свою жизнь или на разрушенном месте уже ничего не построишь? Днем ей было некогда размышлять, но ночью в своей одинокой постели Карен снова и снова задавала себе все те же вопросы. Она чувствовала себя несправедливо обиженной, хотя и понимала, что только большое горе заставило мужа обвинить во всем ее. В такие минуты Карен было невмоготу оставаться в комнате, и она поднималась на заградительную стену: возвращения Вэнса она и страстно желала – хотела увидеть его, дотронуться до его рук, лица – и боялась. Тед, которого она почти не замечала, приглядывал за ней, женой своего друга, гадая, о чем она думает в такие минуты, когда подолгу глядит в темное небо, на горы, безмолвная и загадочная.

В марте на ранчо пожаловали гости. Бродяги, люди с темным прошлым и неясным будущим, приходили в поисках пищи и ночлега. Карен поначалу не знала, как вести себя с ними, но потом стала приглашать их за стол, правда, только потому, что именно этого они и ждали от нее. Однако со временем, отбросив предрассудки, она стала без опаски распахивать дверь перед всеми, кто приходил к ним с добрыми намерениями, тем более что кроме нее гостей выходили встречать Тед или Билли. Постепенно Карен научилась определять характер людей – за грубой, иногда даже отпугивающей внешностью скрывались хорошие парни – и поняла, что о человеке нельзя судить по его одежде или состоянию его бороды. Глаза – вот истинный ключ к человеческой душе, уж они-то не скроют ничего. Двое из бродяг по настоянию Карен и с одобрения Харли были наняты на ранчо. Оказалось, что им действительно можно доверять, и вскоре тот, который назвался плотником, сумел доказать свое мастерство. Не прошло и трех дней, как работа в амбаре закипела.

Стены быстро росли, и ранчо стало обретать тот вид, который имело до нападения разбойников.

На следующий после праздника день Тру и Карен сели за бухгалтерские книги Пакса. Никогда не ладивший с цифрами Тру был рад, что Карен взяла на себя большую часть расчетов, и лишь изредка подсказывал ей то одно, то другое. На ранчо кончались припасы, и' было принято решение о поездке в Сан-Антонио. Необходимо было сделать и кое-какие закупки, связанные с приобретением нового стада. В город собралась Карен. Для Тру оказалось достаточным пригнать стадо. Еще четыре дня в седле были бы ему уже не по силам. Харли вообще утверждал, что Сан-Антонио можно вполне заменить на Увалде, и если бы не дела в банке, то можно было бы последовать его совету.

– Если вы надумаете ехать в Сан-Антонио, – ворчал он, – не забудьте срубить по пути деревьев на кровати для ковбоев, а также купить новую повозку взамен сгоревшей.

На следующее утро они отправились в путь. Карен в сопровождении Теда Утреннее Небо и двух новых работников – Хал-лера, длинноногого высокого мужчины с пронзительным взглядом, и видавшего виды ковбоя, именовавшего себя У. Белл. Что означало это «У», Карен так никогда и не узнала. Взяв с собой четырех мулов для новой повозки, они двинулись по той же дороге, по которой она ездила с Вэнсом. Мягкая теплая погода благоприятствовала поездке, и Карен, вспоминая, какой беспомощной и никчемной была в прошлый раз, теперь могла гордиться собой, хотя бы своими кулинарными способностями. Халлер, большую часть жизни проводивший в пути, научил ее готовить простенький десерт – сухари, покрытые коричневым сахаром и поджаренные на свином жире. Разумеется, это блюдо не сочтешь изысканным, но, попробовав такой сухарик, Карен была вынуждена признать, что этот десерт вполне годится для походного стола. Когда, встав на следующее утро, Карен сварила для еще спящих мужчин кофе, она, к собственному удивлению, поняла, что стала, как пишут в дешевых романах, «западной женщиной».

Двумя часами позже;Тед, украдкой наблюдавший за ней, заметил, что Карен тихонько рассмеялась. Он не знал, в чем причина, она же поняла, что с утра выпила две чашки кофе – того самого черного крепкого кофе, который, по ее прежнему 'мнению, пили только мужчины.

Вскоре они пересекли Сан-Педро и въехали на улицы Сан-Антонио. Встречные долго смотрели им вслед, гадая: кто эта смуглая златовласая красавица, одетая в простую блузку и пеструю юбку – в точности как женщины, стоявшие на коленях со стиркой у ручья? Кто эта сеньора, одетая, как индианка, но с манерами принцессы, которую сопровождают команчи-полукровок и два подозрительных типа? Когда всадники подъехали достаточно близко, чтобы их можно было разглядеть, дамы стали возбужденно перешептываться. Эта красавица приехала в Сан-Антонио из Пакса. Если сеньора была той самой женщиной, которая прибыла на Запад с Востока, то она сильно изменилась. Эта новость весь день занимала умы местных сплетниц, а вечером в своих домах они долго обсуждали ее, сидя у камина со своими домашними.

Едва они въехали в город, Карен вручила список покупок Теду. Если даже с умом тратить деньги, то они едва-едва сумеют купить даже самое необходимое. Хотя она была уверена, что Тед сделает покупки по самой выгодной для них цене, потому что Тру сказал ей: «Никто не умеет так торговаться, как этот индеец».

– Ты не хочешь, чтобы кто-то из нас сопровождал тебя? – спросил Тед. Ему не хотелось оставлять Карен одну. – С тобой может поехать Белл, а, Халлер подыщет нам повозку.

Карен рассмеялась. Без сомнения, в Сан-Антонио было опасно ночью, потому что, несмотря на бдительность стражей порядка, людям Ходждона не удавалось уследить за каждым опасным местом в городе. Но шесть недель в Сан-Антонио кое-чему научили ее. Днем в городе было безопасно, если держаться подальше от шумных баров и закусочных, где страсти могли раскалиться в любую минуту.

– Я уже получила в городе урок, Тед, – промолвила она. – Думаю, я без труда разыщу банк. А ты поезжай по другим делам. Встретимся в пять часов перед собором Сан-Фернандо.

И, не успели спутники и слова сказать, Карен уверенно пришпорила кобылу, направив ее в сторону узкой улочки. Белл вопросительно посмотрел на Теда.

– Может, мне поехать вслед за ней? – спросил Белл. Команчи на мгновение задумался. Карен была женой его лучшего друга, и в отсутствие Вэнса он был в ответе за нее. Женщины вообще странные существа, а эта – самая странная из всех. Его друг был глупцом, оставляя такую женщину.

– Только постарайся, чтобы она тебя не видела, – предостерег он. – Эта женщина все схватывает на лету, но – и она не подозревает, с чем может столкнуться. – Приняв решение, Тед указал Халлеру, где он может купить повозку, а сам направился в магазины, где ему предстояло провести, день.

Карен ехала по улицам с таким видом, словно они ей принадлежали, не обращая внимания на мужчин, которые, как тени, следовали за ней. Шесть недель многому научили ее, и она с удовольствием вспоминала знакомые места, наслаждаясь своей новой силой и независимостью. На маленьких улочках громоздились жалкие халупы, построенные из высушенных на солнце глиняных кирпичей. В них в основном жили мексиканцы. Вот с хохотом и визгом пробежали трое детишек, катя перед собой обруч от бочки. Каждый раз, когда обруч сворачивал в сторону, один из детей подталкивал его вперед палочкой. Заметив ее, дети остановились. Два мальчика и девочка с перемазанными мордашками восхищенно смотрели своими невинными глазами на прекрасную даму, похожую на волшебницу. Одетая как они, она сияла, как солнце, и кожа у нее была совсем светлая. На их улице впервые появилась такая женщина.

– Buenos dias, – поздоровалась Карен, вспомнив одну из тех фраз, которым научила ее Марайя.

Обруч, оставленный без внимания, прокатился еще немного вперед и упал около стайки кур, выклевывавших что-то из земли. Куры, сварливо раскудахтавшись, разбежались. Дети, услыхав шум, тоже побежали по домам, зовя матерей, чтобы те вышли посмотреть на «белую сеньору». Дорога наконец-то освободилась, и Карен смогла проехать. Вскоре улица вывела ее на площадь, заполненную народом, – время сиесты еще не пришло.

Базарная площадь гудела голосами покупателей и продавцов – и те, и другие с таким пылом торговались из-за каждого центаво, словно от этого зависела их жизнь. В воздухе витал густой аромат специй, жареной говядины, топленого жира. Но из всего многообразия запахов нос Карен выбрал один – изумительный аромат свежей яичницы. Яйца! В Паксе не видели яиц с тех пор, как они с Вэнсом в ноябре вернулись из Сан-Антонио. Спрыгнув с лошади, женщина пошла на этот запах и вскоре оказалась у крохотного прилавка, за которым сидела старая морщинистая мексиканка, а перед ней стояла жаровня, прикрытая листом железа. Рядом Карен увидела корзину с яйцами. Всего за песету она могла поджарить яйца, следуя указаниям сеньоры, и завернуть яичницу в горячую, только что приготовленную лепешку. У Карен слюнки потекли от голода. Не раздумывая ни секунды и даже не подумав поторговаться, хотя это было здесь непременным условием любой покупки, она вытащила из кармана полдоллара. Оторопев, старуха осмотрелась по сторонам, сожалея о том, что не запросила двойную цену, а затем в мгновение ока брызнула на лист масло и разбила яйца. Карен смотрела на священнодействие старухи, словно никогда не видела, как готовится яичница. Не прошло и минуты, как сочный горячий сандвич был у нее в руках. Карен откусила кусочек и рассмеялась вместе со старухой, когда жидкий желток, который она не успела слизнуть, потек по ее руке. Теперь, когда первый голод был утолен, она могла не торопиться и наслаждаться каждым кусочком восхитительной яичницы. От этого важного занятия Карен отвлек веселый птичий щебет. Оглядевшись по сторонам, она увидела ряд прилавков, уставленных проволочными клетками с кардиналами, пересмешниками и канарейками. Канареек она последний раз видела в Вашингтоне. Карен не очень скучала по дому, но заливистое пение ярко-желтых комочков завораживало ее, навевало приятные воспоминания.

Большой колокол, покрыв щебетание птах, низко прогудел два раза. Два часа. У нее оставалось не так уж много времени, надо торопиться в банк.

Пообещав себе вернуться на базар, чтобы купить для кухни на ранчо канареек, она пересекла площадь и направилась в северную часть города, бегло оглядывая по пути прилавки мелких лавочек, витрины магазинов, витрины казино, салунов и мюзик-холлов, считавшихся здесь театрами. Трагедия «Макбет» уже не шла на сцене – вместо нее на афише появилось нечто другое – «Отелло». Без сомнения, «Отелло» ставила та же труппа, что и «Макбет», потому что лицо Отелло до боли напоминало лицо покойного Макбета, только у Отелло оно было загримировано в черный цвет и парик был другой. Впрочем, у Карен не было времени рассматривать афишу.

Вскочив в седло, она поехала вниз по улице, на которой бал расположен бар Миллера. Из двери бара вышла какая-то женщина, показавшаяся Карен знакомой, – их глаза на мгновение встретились. Это была та самая проститутка, которую Бодайн выбросил из кровати, когда хотел… Карен вспомнила отвратительную сцену, и ее пробрала дрожь. «Господи, неужели это я оказалась в той мерзкой комнате, полной дыма от выстрелов? Давно ли это было?.. Нет, не так уж и давно. Ведь не прошло и года…» – подумала она. Карен самой не верилось, что с ней за это время произошли такие перемены. Да, с тех пор она не раз испытывала страх, а еще два месяца назад пережила настоящую панику. Теперь ей казалось, что это просто цена, которую пришлось заплатить за нынешнюю свободу – острые когти отчаяния не только ранили ее душу, но и сорвали с нее ту тогу социальных предрассудков, в которую она, «вашингтонская красавица», рядилась с удивительным упрямством. Нынешняя Карен презирала ту женщину, которая исчезла навсегда. Новая, решительная и деятельная Карен умела получать удовольствие от своей жизни – управлялась с делами на одном из самых крупных ранчо на Западе.

Карен уверенно пришпорила лошадь, не замечая Белла, который, проголодавшись, остановился у прилавка купить фасоли, завернутой в лепешку. Неожиданно дорога перед Карен оказалась перегороженной: возницы не могли развести в стороны свои повозки и перекрыли поворот на Коммерс-стрит. Карен очень торопилась и решила съехать с главной улицы на боковой объезд. Когда Белл, заплатив за еду, поднял голову, она уже исчезла из виду. Белл, решительно растолкав нерасторопных возниц, поскакал по улице, но Карен так и не увидел. Не долго думая он направил коня на Коммерс-стрит, рассудив, что там она окажется в любом случае.

Проехав с дюжину ярдов, Карен заметила уединенную закусочную, выходящую в переулок. Собственно, она бы вообще не обратила на нее внимания, если бы оттуда как раз в тот момент, когда она почти поравнялась с ней, не раздался взрыв хохота и звон разбитой посуды. Мимо бара Миллера она проехала спокойно, но в этом пустынном углу ей и за помощью не к кому было бы обратиться. Карен направила лошадь на другую сторону улицы, краем глаза наблюдая за дверью закусочной, готовая в случае опасности пустить кобылу в галоп. Ее внимание было так поглощено заведением, что она не заметила, как из какой-то лачуги слева от нее вывалился пьяный мужчина. Лошадь, испугавшись его, резко остановилась и встала на дыбы, едва не уронив всадницу. Удержав равновесие, Карен попыталась успокоить животное и вновь направить его вперед, но пьяный крепко схватился за уздечку. Она обратилась к нему, стараясь говорить сдержанно:

– Сэр, я попросила бы вас отпустить уздечку.

Бродяга уставился на нее красными безумными глазками. Карен потянула поводья на себя, но тот крепко держался за них одной рукой, опустив голову лошади вниз, а другой тянулся к ее блузке из грубого хлопка.

– Говорит неплохо, – заплетающимся языком промолвил он. – Теперь посмотрим, какова она на ощупь.

Высвободив ногу из стремени, Карен что было сил ударила острым носком сапога по физиономии пьяницы, отчего тот повалился назад, на гору какого-то мусора. Лошадь, почувствовав себя на свободе, попятилась, а пьяный, изрыгая проклятия, вытащил из-за голенища сапога устрашающего вида кинжал.

– Браунриг! – крикнул кто-то у закусочной.

Оба – Карен и бродяга – обернулись на нового участника стычки. Это был мужчина среднего роста, коротко стриженный, одетый в сюртук, серый жилет и белую рубашку с кружевами. Толстые линзы очков в проволочной оправе зрительно уменьшали его глаза, придавая ему вид студента или клерка. Эти очки Карен уже где-то видела. Да, человек в этих очках недели две назад был в Паксе. Тогда, одетый в драную рубаху и потертые джинсы, он, похоже, совсем измотался в пути. На вид незнакомец был чуть старше Билли. Но, несмотря на вполне невинную внешность, за поясом у юноши был пистолет. Он сел за стол с остальными ковбоями, почти ничего не говорил, а рано утром исчез еще до того, как все встали. Позднее Карен слышала, как кто-то из работников в разговоре называл его Малышом Канья, причем добавил, что умный человек будет держаться подальше от этого «Малыша».

– Он убил человека на дороге в Мобити, – сказал ковбой. – И явно был в этом деле не новичком. Да-а, перестрелял он народу немало.

И вот этот самый Малыш Канья стоял недалеко от нее, только на этот раз он был умыт, выбрит и одет в новую одежду. Малыш откинул назад полу сюртука – пистолет был на своем обычном месте. Заряженный и устрашающий. Заморгав, тот, кого назвали Браунригом, попятился назад.

– Закон запрещает носить оружие, Канья, – пробормотал он.

– Закон прекращает действовать здесь. И тебе это известно, – последовал тихий ответ. Голос вооруженного Малыша Канья был абсолютно бесстрастен, словно исходил из металлической трубы.

Нож сверкнул в руке Браунрига и упал.

– Эта шлюшка не для тебя, Малыш, – взмолился он. – И у меня нет пистолета. – Он быстро трезвел.

В окнах стали появляться лица людей – они с интересом ожидали продолжения ссоры. Браунриг был известным скандалистом, и о нем едва ли кто-то будет сожалеть. Его смерть была совсем не высокой ценой за то, чтобы увидеть Малыша Канья в деле.

– Эта леди, знай, Браунриг, миссис Пакстон, жена Вэнса Пакстона, – тихим, как шуршание высохшей травы, голосом промолвил Малыш.

Браунриг окончательно отрезвел, узнав, на кого поднял руку. Теперь если не Малыш Канья, то кто-нибудь из Пакса уж точно отомстит ему за оскорбление этой женщины. Он испуганно попятился назад, пытаясь сделать вид, что никак не связан ни с этой леди, ни с Малышом.

– Больше того, – продолжал Канья, – две недели назад она решила посадить меня за свой стол. И угостила такой вкусной едой, какой я целый год не пробовал. Так что теперь ты снимешь шляпу и извинишься перед леди, а потом метнешь эту свою арканзасскую зубочистку, потому что я намереваюсь всадить в тебя пулю.

– Я не собираюсь спорить с тобой, Малыш. И даже не думал пускать в ход нож против пистолета.

– Тебе придется это сделать, Браунриг. Сначала ты извинишься, а потом испытаешь судьбу.

Браунриг сделал еще несколько шагов назад, наткнулся на стену и остановился. Его дрожащий голос удивительно контрастировал с тихим голосом Канья.

– Не буду я этого делать, – буркнул он.

– Что это ты пожелтел так, Браунриг? Мы же стоим совсем близко, а я не слыхал, чтобы ты промахивался с такого расстояния.

– Это несправедливо, Малыш. У меня только нож, а ты…

– Немало наслышан о твоем ноже, неужто все болтали?

Прищурив глаза, Браунриг отошел от стены… Карен, кобыла которой уже успокоилась, пустила ее между спорящими мужчинами.

– Мистер Канья… – заговорила она. Браунриг и Малыш Канья оторопело застыли на месте, пораженные ее действиями. Еще ни разу никто не осмеливался вмешиваться в спор двух людей, у которых «возникли трудности». – Я ценю вашу заботу и помощь… Но я видела пьяных и раньше, а вам потом будет ненавистна мысль о том, что-вы отняли жизнь у человека, не владеющего собой. Мне не следовало ехать здесь. Однако я все равно благодарю вас и была бы признательна, если бы вы прекратили ссору.

Рука Малыша упала.

– Мадам, – заговорил он, и в его голосе появились живые нотки, – я полагаюсь на ваше разумное суждение. Насколько мне известно, здесь есть немало добрых людей, которым вы щедро предлагали угощение и крышу над головой. Потому и рискну сказать, что вы имеете право ездить там, где вам заблагорассудится. Я горд тем, что смог прийти вам на помощь, мэм. А теперь, если вы позволите… – с этими словами он отвесил ей галантный поклон: такого Карен от бандита не ожидала, – я хотел бы вернуться в закусочную. – И, дотронувшись до лба, он зашел в помещение, не обронив больше ни слова.

Карен осталась одна на улице. Лица в окнах исчезли, двери в домах закрылись. Она огляделась по сторонам – Браунрига и след простыл: похоже, воспользовавшись моментом, он скрылся. Его нож со сверкающим лезвием по-прежнему лежал там, где он уронил его. Все еще не придя в себя после происшедшего, Карен двинулась дальше и вскоре выехала на Коммерс-стрит.

Она заставила себя не думать о неприятном инциденте и о том, какое неизгладимое впечатление произвела на его вольных и невольных зрителей. Заметив ее, Белл поспешил скрыться в ближайшем переулке. Она пропала из его поля зрения не больше чем на две-три минуты, и, кажется, с ней за это время ничего не произошло. Команчи-полукровка так пекся о ней, что если бы с ней что-то случилось… Белл никого не боялся, но был достаточно умен, чтобы понять: не стоит ему навлекать на себя недовольство Теда Утреннее Небо. Белл пришпорил коня и уж больше не сводил глаз с Карен Пакстон.

– Карен Пакстон! Какой сюрприз! – вскричал Джеред, выходя из-за поручней отполированной стойки. – Прошу вас, пожалуйста, проходите в мой кабинет! – Повернувшись, он обратился к одному из кассиров: – Свенсон, если заглянет мистер Ланье, попросите его зайти ко мне. Я хочу познакомить его кое с кем.

– Да, сэр, – кивнул Свенсон, продолжая про себя– подсчитывать цифры – перед ним лежала стопка счетов.

– Проходите, проходите! Надеюсь, вы сможете задержаться у нас некоторое время. Ланье – это тот самый Сидней Ланье, поэт. У него чахотка, „поэтому он и приехал сюда. Врачи сказали, что местный климат-ему полезен. Я уверен, что так оно и будет. Хотя… Да, он очень хороший человек, миссис Пакстон. Немного не такой, как все, но хороший. Он вам понравится. – Кабинет Джереда был небольшим, но аккуратным и чистым. Из мебели в нем находился только массивный дубовый стол, за которым имелись два обитых кожей кресла. Еще один стул, сделанный из коровьих рогов с сиденьем и спинкой из коровьей кожи, приютился у окна.

Заметив, что Карен удивленно рассматривает этот стул, Джеред улыбнулся:

– Ну как вам мой варварский трон? Иногда, когда никто на меня не смотрит, я сижу на нем.

– Похоже, он не очень-то удобный, – заметила посетительница.

– Нет-нет, что вы, – запротестовал Джеред, подводя Карен к стулу и усаживая. – Правда, до сих пор не понимаю, куда тут надо класть руки, – добавил он с растерянной мальчишеской улыбкой, так не вязавшейся с его положением одного из ведущих банкиров Сан-Антонио.

– Наверное, их надо держать поднятыми над головой, – пошутила Карен, радуясь встрече с другом.

Джеред усмехнулся, подвел ее к креслу, а сам занял место напротив, за столом. Он с явным удовольствием смотрел на Карен. Ее восхитительная гладкая кожа уже не была бледной, а приобрела здоровый золотистый оттенок; распущенные волосы, казалось, прятали в себе энергию солнечных лучей. Сверкающие зеленые глаза таинственно мерцали. Карен вспыхнула под его пристальным взглядом, и Джеред тут же смущенно покраснел.

– Прошу прощения, моя дорогая, я слишком много позволяю себе для женатого старика. Но у меня такое… чувство, будто я не видел вас больше года. Вы стали совсем… другой.

– Все дело в одежде, – ответила Карен. – Это вещи Элизабет. Они крепче моих и больше подходят для жизни на ранчо.

– Нет, дело не только в этом, – возразил Джеред. – Вы сами изменились. – Он опустил глаза на ее живот, ставший совсем плоским. – Ох, простите меня! Мы слышали о… нападении на ранчо. И о вашей… – Он запнулся.

– Это был мальчик, Джеред, и из него мог бы вырасти чудесный ребенок. Но… – Она судорожно сглотнула ком в горле, пытаясь справиться с охватившим ее волнением. – Я пришла к вам не для того, чтобы говорить о своей утрате, Джеред.

– Разумеется, простите меня. Вы, конечно, здесь по делам?

– Да. – Она положила на стол седельную сумку и вытащила оттуда папку с бумагами, записи в которых показывали финансовое положение в Паксе – не только нынешнее, но и то, что было прежде и ожидалось в будущем. – У нас возникли кое-какие проблемы… – Она продолжала, демонстрируя удивительное знание предмета, хватку в делах и прямоту – те качества, которые унаследовала от своего отца. Джеред внимательно слушал Карен, дивясь ее сообразительности, правда, иногда он забывался и тогда начинал тонуть в изумрудной бездне ее глаз, любуясь удивительной красотой этой женщины. Мысли унесли его в прошлое, когда он был романтическим юношей, и тени времени уже заплясали перед его внутренним взором, но тут его внимание отвлекли громкие голоса, раздававшиеся в приемной банка. Дверь распахнулась, и в его кабинет ворвались Берта и Констанс Бритт, кудахчущие, как наседки.

– Джеред, ты только послушай! Весь город судачит об этом! Наша маленькая потаскушка, эта Пакстон… – Слова замерли у Берты на устах. Констанс стала похожа на рыбу, которую вытащили из воды и оставили на воздухе. Берта оторопело смотрела на Карен и на ее одежду, так изменившую женщину. – Господи, да неужто это вы? Вы… или… не вы? – пролепетала она, не веря своим глазам.

Карен было мерзко ощущать на" себе их оценивающие взгляды. И не хотелось устраивать с ними словесные дуэли. «Хватит, – мелькнуло у нее в голове. – Все это дурацкие игры, у меня нет к ним ни малейшей охоты». И она стала собирать бумаги в папку.

– Добрый день, Берта… Констанс, – сдержанно поздоровалась она с женщинами. – Вижу, вам надо поговорить с Джередом… Я подожду вашего ответа за дверью, Джеред.

– Ждать нечего, Карен, – ответил Джеред. Глаза Берты хищно блеснули. – Для вас кредит… то есть, прошу прощения, для Пакстонов кредит в нашем банке всегда открыт. Вы можете получить все, что желаете, банк оплатит ваши счета. Я подготовлю бумаги до вашего отъезда из города.

– Спасибо. Леди, с вашего позволения… – И тут она заметила украшение Берты, и растерянность уступила место гневу, а потом – удивлению. «Не могу все же удержаться», – подумала Карен и заговорила с интонацией театральной примы: – Ах, Берта, на вас моя брошь смотрится просто чудесно! Как жаль, что все эти украшения хранятся в Грин-Хилл, и никто не видит их! У меня, кстати, есть один кулончик, который восхитительно смотрелся бы на вас, Констанс. Вы найдете его в моей шкатулке для драгоценностей, которая хранится в сундуке с моими вещами. – Она ослепительно улыбнулась. – Думаю, Берта покажет вам, где она спрятана. – Щеки Берты побагровели, она опустила глаза под испытующими взглядами Дже-реда и Констанс. Повернувшись к столу, Карен взяла свою сумку. – Спасибо вам еще раз, Джеред. Если вдруг окажетесь на Западе, мы всегда будем рады видеть вас.

Пробормотав в ответ что-то невнятное, банкир уставился на ворох бумаг, разбросанных у него на столе. Затем посмотрел вслед Карен, все еще надеясь избежать того, что непременно должно было последовать. Увы… Едва дверь за Карен закрылась, как Берта резко повернулась к нему.

– Да как ты…

– Да будет тебе, Берта, – возразил Джеред, пытаясь унять жену. – Она – друг нашей семьи.

– Только не после того, что сегодня произошло. Она такое натворила! Весь город говорит об этом, а ты тут отсчитываешь ей денежки!

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Как обычно, все та же история. Как и в прошлый раз.

– Что? – вскинулся Джеред.

– Эта… эта несносная потаскуха… – вскричала Берта, – одетая, как последнюю шлюха, ехала по боковой улочке, вниз от площади. По пути, разумеется, заходила во все грязные забегаловки, где болтала со всяким сбродом. Так вот, из-за нее чуть человека не убили! Не буду удивлена, если из-за такого поведения ее просто изгонят из города.

– Шлюха, она и есть шлюха, – заключила Констанс.

– Эта женщина… – суровым тоном заговорил Джеред, едва сдерживая гнев. – Так вот, только благодаря Карен Пакстон этот ваш заместитель министра Ратледж, ее дядюшка Ратти, если вы помните, дал согласие на то, чтобы железная дорога прошла через Сан-Антонио. Его влияние, да будет тебе известно, намного облегчило нашу задачу, сняло груз со многих плеч и помогло сберечь содержимое кошельков многим и многим. Железная дорога через Сан-Антонио, этого не понимают только дураки, увеличит наше благосостояние, привлечет к нам деловых людей, и Сан-Антонио превратится в настоящий город. Город, а не поселение первопроходцев! Сан-Антонио станет важным местом на карте, и мы с вами, милые леди, тоже станем важными птицами. А тебе, моя дорогая, – в его голосе зазвучал металл, – следовало бы носить собственные украшения, а не шарить по вещам «этой несносной потаскухи», как ты ее называла.

Берта оторопело смотрела на мужа; теперь покраснело не только ее лицо, но и шея. Констанс с открытым от удивления ртом попятилась к двери. Джеред помолчал. Впервые за много лет он сказал жене то, что думает, и, раз снесенный барьер, сдерживающий его, уже не мог быть установлен снова. Он выпрямился.

– Между прочим, Карен Хэмптон, – продолжал он, – уехала из Вашингтона и оказалась в Сан-Антонио по единственной причине. Она полюбила. А этого тебе, моя дорогая женушка, вам, Констанс, и даже мне понять не дано. – Отвернувшись от женщин, он посмотрел в окно, но увидел там не улицу и не лица людей, а водопады и леса, полные певчих птиц и цветов с одурманивающим ароматом. Леса, по которым впереди него всегда будет бежать девушка, которую поцеловало само солнце. Там он казался себе молодым, а девушкой могла быть только прекрасная Карен.

А далеко на юго-западе, за Рио-Гранде, в маленькой деревушке Рио-Лобос Джако наблюдал, как день переходит в ночь. Закутавшись в пончо, он поморщился – грубая ткань коснулась недавно затянувшейся раны. Из двери хижины ему была видна вся деревня. Два главных здания, харчевня с тремя задними комнатами для проституток, поселившихся в Рио-Лобосе, когда деревушка была еще в хорошем состоянии, большой магазин и склад, где в прежние времена хранились товары. Еще три крытых дерном хижины и загон – вот и все строения Рио-Лобоса. Деревня была идеально расположена в горах – близко к Рио-Гранде и к тем местам, где всегда было чем поживиться. Лишь однажды федералы рискнули напасть на деревню бандитов, да и то лишь потому, что на них с севера давили их английские соседи. Бандиты под предводительством Джако без труда захватили солдат в ловушку. Джако был не настолько глуп, чтобы уничтожать солдат, потому что в этом случае генералы прислали бы на их место других. Вместо этого он отнял у них лошадей, ружья, еду и отпустил с Богом, чтобы во время долгого пути они могли придумать историю о том, что сопротивлялись бандитам до последнего человека…

Тот вечер мало чем отличался от других вечеров, а поселение – от других бандитских поселений. От света, проникающего на улицу сквозь прикрытые ставни, на темной земле лежали желтоватые полосы. Кроме этого небольшого освещенного островка жизни в горах было темно и тихо. Никому из бандитов и в голову не приходило полюбоваться ночным небом. Джако, не шевелясь, стоял у открытой двери и вспоминал прекрасную девушку. Марселина, одетая только в мужскую рубашку, подошла к нему и встала сзади. Обняв Джако, она прижалась к его неотзывчивому телу своим животом.

– Рана все еще тревожит тебя?

– Да.

– Стало совсем холодно.

– Ночь, поэтому и холодно. Почему ты пристаешь ко мне с этим?

Обиженная его равнодушием, Марселина надулась. Она не знала, как он получил свое ранение; ей было лишь известно, что нападение на ранчо не удалось провести так, как было задумано, поэтому они ушли.

– Я люблю тебя.

Схватив ее за волосы, Джако впился в ее губы жадным поцелуем, а из его груди вырвался хриплый смешок. Она потянулась к его ремню, но он оттолкнул ее руки.

– Подожди меня, детка, – бросил он и ушел в ночь. Поежившись от холода, Марселина поспешила вернуться в постель, чтобы согреться сохранившимся под одеялом теплом. Джако пересек площадь. Не только боль от раны терзала его. Неудачное нападение на ранчо подорвало его авторитет предводителя бандитов. Никто напрямую не задавал ему никаких вопросов, но он видел в глазах своих людей недоумение и замечал, что разговоры стихают, едва он приближается. На этих Пакстонах какое-то проклятие! Черт бы побрал старика Пакстона и его сынка вместе с их богатством, асиендой и скотом. Да и прекрасную сеньору, завладевшую его воображением. Джако то и дело представлял себе, как она лежит на земле, раздвинув ноги, а он ложится сверху и входит в нее, получая от этого несказанное удовольствие. Такую женщину приятно брать – раз за разом, много раз. Его взгляд ожесточился. Она – жена Пакстона! Поэтому он все равно получит ее, причем грубо, а потом отдаст ее своим людям – пусть развлекаются. Но вдруг она полюбит его, предпочтет его другим? Такая женщина, как она, должна приносить удачу и много…

– Джако!

Вздрогнув от неожиданности, бандит опустил руку, чтобы схватить рукоятку заряженного револьвера, но к нему подошел всего лишь одноухий Аркадио.

– В чем дело, друг?

– Я ничего не говорил, но ты должен знать. Люди судачат.

– Так всегда поступают те, у кого не хватает смелости. И что же они болтают в мое отсутствие?

– Маркес!

Глаза Джако прищурились, и Аркадио поспешно отступил, опасаясь, как бы гнев хозяина не обрушился в первую очередь на него. Джако слышал хриплую болтовню, к которой примешивался женский смех, купленный за несколько монет, слышал, как его люди хвастаются своими доблестями, найденными на дне пустой бутылки от рома или от текилы. Стая наседок, больше ничего.

– Маркес! – Голос Джако разнесся в холодном воздухе, эхом катясь по горам.

В закусочной наступила тишина. Все знали, что сейчас произойдет. В дверях забегаловки появилась щуплая фигурка.

– Ну? – коротко спросил Маркес.

– Завтра. Поедем вместе. Вдвоем.

Молчание. Перед лицом неожиданного всегда наступало молчание. Тоже своеобразный вызов. Маркес и Джако. Вдвоем. Они смогут внимательно присмотреться друг к другу.

– Куда поедем?

– Назад, amigo, – ответил Джако. Только сейчас ему в голову пришла смелая идея. И он повторил: – Назад.

 

Глава 3

Карен, Тед, Халлер и Белл вернулись в Паке через пять дней. В новой повозке, которую везли четыре мула, была древесина, кухонная плита, две дюжины одеял, четыреста фунтов муки, двести – сахара, пятьдесят – соли, сто – кофе, пять – горчицы для горчичников и четыре – для еды, четыре бочонка гвоздей всех размеров, восемь рулонов ткани, ящик металлических частей для упряжи, четыре новых «винчестера» семьдесят третьего калибра, восемнадцать ящиков патронов, шесть дюжин яиц и пара канареек.

– Да черт со всем этим! – вскричал Тру. – Что с документами? Он открыл нам кредит?

– Разумеется.

– Так почему же ты первым делом не сказала мне об этом?

– Мне и в голову не пришло, что вы в этом сомневаетесь, – со смехом отозвалась Карен, направляясь в кухню, чтобы устроить канареек в их новом доме.

Тру последовал за ней. Он был рад, что она вернулась, но все равно пребывал в мрачноватом настроении, потому что последние восемь дней ему приходилось есть собственную стряпню, а от этого он всегда приходил в дурное расположение духа.

– Хм-м-м… – промычал Тру. – Пожалуй, нет, я не сомневался в этом. Ты была в таком костюме, что, должно быть, вскружила банкиру голову.

– Куда, по-вашему, их поставить?

– Что? Кого это – их? – не понял Тру.

– Канареек.

– Какого дьявола ты вообще купила этих птах?

– Так где, по-вашему, должно быть их место?

– В лесу, где их и поймали, – нашелся Тру. – Вместе с остальными птицами. Все, что нужно этому ранчо, – так это пара канареек, сваренных в супе. – И бросился вон из кухни, оставив Карен принимать самостоятельное решение.

– Не слушайте его, – обратилась молодая женщина к испуганным птицам, вешая клетку на гвоздь в углу у окна, выходящего в патио. – Он вам понравится, когда вы познакомитесь поближе. Он на самом деле рад, что мы все вернулись, просто не может прямо признаться в этом. – Она помолчала, оглядывая кухню и гору грязной посуды. – Что ж, раз уж я вернулась, мне, пожалуй, пора приниматься за работу.

Работа спорилась, потому что делала она ее с удовольствием. Карен радовалась возможности съездить в Сан-Антонио, но еще больше ее радовало возвращение домой. Ранчо постепенно восстанавливалось, амбар был почти готов. Вечером они с Тру сидели в большой комнате у камина, и Карен подробно отчиталась ему о поездке. А закончив, задала наконец вопрос, который больше всего волновал ее:

– А вы ничего не слыхали о Вэнсе?

В ответ Тру лишь отрицательно покачал головой.

– Ни слова, – со вздохом промолвил он. – Никто не видел его, никто ничего о нем не слышал…

– Тру?..

– Даже не спрашивай об этом! Он вернется! Я воспитывал своего сына не для того, чтобы он потерял разум! Он обязательно вернется.

Молча кивнув, Карен уставилась на огонь. Через несколько минут, почувствовав, что сильно устала после изматывающей дороги, она пошла наверх, в свою спальню. Приснился ей молчаливый печальный человек, который бродит один-одинешенек по пустынной земле…

Через несколько дней Тру, прихватив с собой шашки, стал искать по всему дому свою любимую партнершу. Но, не найдя ее, накинул легкую куртку и вышел из дому. Он сразу увидел Карен – она стояла на площадке заградительной стены, ее черный силуэт четко вырисовывался на фоне ночного неба. Карен смотрела на горы. Яркая луна, сиявшая у нее над головой, освещала своими лучами небосвод, на котором, как огромные горошины, мерцали звезды. Тру заметил, что Карен даже не позаботилась прихватить с собой куртку.

– Глупая девчонка, – пробормотал он. – Обязательно простудится: сейчас весна, и ночи еще прохладные. – Вдруг какое-то движение рядом с ним привлекло его внимание.

Зажженная в тени дома свеча на мгновение осветила лицо Теда.

– Да-а, старею, – проворчал Тру. – Даже не заметил тебя, когда вышел.

Тед не сказал ни слова. Тру подошел к нему, скрутил сигарету и махнул рукой на стену.

– Следишь за ней, да? – спросил он.

– Она… Она вообще-то очень самостоятельная. – Тед пожал плечами. – Прежде ей нужна была помощь. А теперь ей не нужно ничего, кроме одного мужчины. Так всегда бывает с женщинами команчей. Женщины ждут возвращения воинов и, замирая от страха, считают вернувшихся без всадников лошадей. Думаю, с ней сейчас происходит то же самое. Она сделала все, на что вообще способна женщина, она показала нам свою силу. Но теперь она ждет мужчину, который покажет ей свою силу.

– Где же он, черт возьми, Тед, а? Вы же с ним были близки, как братья! Где мой сын? Ведь на свете нет такого знака, который ты не смог бы прочитать и понять, Тед.

– Некоторое время я ехал вслед за ним. Он продвигался вперед, только на запад. Но я был нужен здесь, так что вскоре повернул назад. Сейчас всюду ходит много бродяг. Человек, сидевший вчера вечером за нашим столом, приехал из западного Техаса. А сегодня утром в Серебряном каньоне мы с ним поболтали за чашкой кофе. Этот Клейтон, так его звали, рассказал мне, что, когда он был в Эль-Пасо, там случилась одна неприятная история… Двое каких-то подозрительных типов напали в салуне на незнакомца. Крупного такого, широкоплечего мужчину. А вид у него был уж очень воинственный. Короче, он отколотил этих типов. Те схватились за пистолеты, а он… он без труда вколотил гвозди в их гробы. Так что Клейтон решил, что ему, пожалуй, лучше выпить где-то в другом месте. Мол, в той забегаловке слишком много свинца летает в воздухе. Выходя на улицу, он обратил внимание на коня незнакомца. Это был большой жеребец с клеймом Пакса.

– Черт побери! – воскликнул Тру. – Глупец! Его запросто могли убить там!

– Может быть, да, а может, и нет. Иногда мужчине бывает нужна такая передряга, чтобы прийти в себя.

– Убить двоих? – удивился Тру.

– Они же сами напали на него…

– Нет, – перебил его Пакстон-старший, думая о чем-то своем. Оторвав измочаленный кончик сигареты, он бросил его на землю. – Думаю, не стоит звать ее домой, – проворчал он. – Не своди с нее глаз. Она справляется с трудностями как может, но вот если здесь появится кто-то подозрительный…

– Потому я и слежу за ней. – Бросив на землю окурок, Тед растер его носком сапога, отступил в сторону и растаял во тьме.

А Тру вернулся в дом. Огонь в камине весело потрескивал, и старик был рад теплу. Внезапно он почувствовал, как груз прожитых лет навалился на него. Тру ссутулился, уронил голову на грудь.

– Возвращайся домой, сынок, – прошептал он. – Живым и невредимым. Слишком много похорон было в этом году, и я бы не хотел вновь предавать земле родную кровь. – Он со вздохом опустился в кресло. Год похорон… – Слишком многих я похоронил, сынок… – Тру закрыл глаза: многолетняя усталость сморила его.

Тед Утреннее Небо вел Аппалусу по узкой, извилистой тропинке, пробиравшейся между огромных валунов и оврагов. Аппалуса стала диковатой, на редкость сильной и выносливой лошадью. Она осторожно переставляла ноги, ни разу не оступившись на скользкой неровной тропе. Индеец никому не признался бы, зачем его занесло в эти глухие края, где на каждом шагу таились опасности и для людей, и для скота, – Пакстонцы никогда не пускали животных на выпас в эту заваленную валунами часть каньона. Хижина, стоящая там, давно опустела, и почти никто не наведывался в нее, кроме тех случаев, когда кто-нибудь, охотясь на оленя, случайно не заезжал в это дикое место.

Но Теду пришла в голову одна мысль, явилось подозрение, подсказанное чутьем команчи. К полудню он был уже далеко от ранчо. По обе стороны громоздились высокие горы; в этом узком коридоре всегда дул сильный ветер, но было жарко и сухо, несмотря на то что стояла ранняя весна. Горячий воздух нес с собой запах молодых кедров, свежей воды из горного ручья, раскаленного гранита и еще кое-чего… что его острый нюх учуял сразу же: это был запах горящего дерева. Кто-то был в заброшенной хижине, и Тед почти не сомневался, что знает, кто решил поселиться там.

Большой жеребец, уставший от долгих дней пути, настороженно приподнял голову и запрядал ушами, почуяв приближение другой лошади. Тед остановился, а затем выехал на открытое пространство, не сводя глаз с хижины. Вэнс, как, собственно, и все люди, не любил, когда его заставали врасплох. Индеец стал медленно приближаться к хижине, чтобы Вэнс мог увидеть его. Поравнявшись с жеребцом, он спрыгнул на землю, ослабил подпруги Аппалусы и ласково потрепал ее по затылку.

– Ну, чего тебе?

Тед с той же легкостью улавливал настроение человека по голосу, с какой читал следы на тропе. В этом уверенном голосе таилась опасность, но его обладатель явно очень устал. Выйдя из хижины, Вэнс Пакстон мрачно взглянул на индейца. Тед отметил про себя, что Вэнс сильно изменился: запавшие глаза, поросшее бородой лицо красноречиво говорили о том, как он провел последние два с половиной месяца. Нетрудно было догадаться и о том, что он пережил большое горе и что в душе его разгорелась война, которой он никак не мог положить конец.

– Ну? – спросил Вэнс.

Тед остановился в нескольких футах от него.

– Я почувствовал запах фасоли и решил, что мой друг Вэнс Пакстон не откажет своему краснокожему брату в угощении.

Лицо Пакстона не стало приветливее, но он отошел в сторону от двери. Тед прошел мимо него в хижину, наложил на оловянную тарелку фасоль, налил кружку кофе и огляделся по сторонам, прежде чем присоединиться к Вэнсу.

– Не думал, что кто-нибудь заглянет сюда.

– Ты прав, – заверил его Тед. – А я… Просто у меня появилось предчувствие. Я проснулся рано утром и как-то сразу понял, что ты здесь. – Опустившись на землю рядом с другом, он поднес ложку ко рту, но тут же поморщился и с укоризной посмотрел на Пакстона. – Amigo, ты готовишь еще хуже, чем я.

– Никто не звал тебя к столу.

– Вы с твоим отцом совершенно одинаковые: часто говорите одно, а на уме у вас совсем другое. – Поставив на землю тарелку, он отпил глоток кофе.

– Не учи меня, Утреннее Небо, – с угрозой проговорил Вэнс.

– Хорошо. – Тед стал молча пить кофе, наслаждаясь тишиной и шумом ветра, спорящего о чем-то вечном с кедрами. – Если ты не спросишь, я сам скажу тебе, – наконец нарушил он молчание, – твой отец поживает хорошо, а Ка-рен все еще на ранчо.

– Знаю, – отозвался Пакетом. – Слухи быстро разносятся по земле.

– Она изменилась, Вэнс.

– Разумеется, если ты говоришь о том, что ей нравится болтаться по горам в компании одного индейца, черт бы его побрал!

Тед поставил кружку.

– Я учил ее… – проговорил он, тщательно подбирая слова, – учил ее понимать природу. То есть делал то же самое, что и раньше, когда ты был дома.

– Бьюсь об заклад, она многому научилась от тебя, – как и от бродяг, которых она зазывала в дом.

Лицо Теда омрачилось от гнева.

– Все кормят бродяг, – отозвался индеец. – И тебе это известно. Не знаю, с кем ты там разговаривал, но эхо никогда не передает всего, что звучит в живом голосе. Никогда не повторяет все – от начала до конца. Ты веришь только тому, что хотел бы слышать!

– Почему бы и нет? – с горечью бросил Вэнс. – Из-за нее убили Марайю. Она убила моего сына. Она убежала, в то время как настоящая женщина осталась бы и выстрелила в ответ. Так почему бы мне не поверить слухам? Говорят, она спит с каждым бродягой, который забредет в дом, а если никого не оказывается поблизости, то развлекается с лучшим другом Вэнса Пакстона! Кто знает? Может, она произведет на свет маленького краснокожего выродка, пока не…

Вскочив, Тед по-бычьи наклонил голову и ударил Вэнса плечами в живот. Пакстон повалился назад, а индеец перекувырнулся и быстро встал. Но через мгновение Вэнс поднялся, а Тед упал на спину и что было сил толкнул друга в грудь ногами, обутыми в мокасины, отчего Вэнс налетел спиной на стену хижины и на него повалилась развешанная по стене упряжь. Хижина закачалась, словно получила смертельный удар.

Пакстон качнулся вперед, мотая головой, и только тут индеец понял, что совершил ошибку: позволил более крупному Вэнсу перевести дух. Он бросился на друга, нанес ему три резких удара, но тот сумел овладеть ситуацией и принялся дубасить Теда кулаками. Утреннее Небо свалился на спину и воспользовался старым индейским трюком: вставив одну ногу между лодыжек Пакстона, другой он нанес ему удар в бок. Вэнс упал на поленицу дров, однако уже через мгновение оба забияки вскочили на ноги, а в кулаке Пакстона оказалось толстое кедровое полено.

Тед возмущенно замахал руками.

– Эй, о палках мы не договаривались! – закричал он. Оглядевшись по сторонам, Вэнс только сейчас увидел у себя в руках полено. Удивленно приподняв брови, он уронил его на землю.

– Ох, прошу прощения… – Он не договорил: что-то будто взорвалось рядом с его головой.

Через несколько секунд Вэнс пришел в себя и застонал. Его губы опухли, голова раскалывалась от боли. Тед сидел рядом и прижимал к его макушке смоченную в воде бандану.

– Что… Как… – запинался Вэнс. – Чем ты меня?

– Тремя конечностями сразу, – будничным тоном ответил Тед. – Никогда не доверяй этим чертовым индейцам.

Вэнс выпрямился, жмурясь от боли.

– Нечего ухмыляться, – заметил он. – Это вовсе не смешно. – Он прислонился спиной к стене хижины, а Тед сбегал в кухню и принес кружку кофе. – Ты унесешь меня отсюда?

Тед отрицательно покачал головой.

– Это поможет тебе, – проговорил он, протягивая приятелю кружку с горячим кофе. – Ты слишком тяжел, чтобы нести тебя.

Вэнс схватился за кружку, но едва не выронил ее.

– Знаешь, такое чувство, словно ты проволок меня по всем возможным скалам, камням, валунам и корням, торчащим из земли.

– Похоже, это пошло тебе на пользу.

Только сейчас Вэнс заметил синяк, появившийся на подбородке Утреннего Неба.

– Кажется, я тоже в долгу не остался, – заметил он. Сделав глоток обжигающего напитка, Вэнс поморщился.

Тем временем Тед решил отвести Аппалусу к ручью. Стекая со скал, он образовывал неподалеку небольшую заводь диаметром фута в три и в несколько дюймов глубины. Допив кофе, Вэнс откинул голову назад, собираясь с силами, затем встал на дрожащих ногах. Сняв бандану с головы, он рискнул отойти от хижины – Вэнс пробовал ступать каждой ногой, словно учился ходить, поворачивал голову влево-вправо, двигал руками. Кажется, сильных повреждений не было. Но все тело болело, и кружилась голова. Однако, как ни странно, настроение вроде было лучше, чем в последнее время. В драке его оставило не только страдание, но и тяжкий груз, висевший на совести. Пакстон уже понимал, что зря во всем обвинил жену, понимал несправедливость своих слов. Он понимал это еще до того, как они сорвались с его уст. Перепуганная девочка оказалась лицом к лицу с убийцей, так чего же он мог от нее ожидать? Карен была так воспитана, что ей и в голову не приходила подобная ситуация. А ему следовало знать это! Хотя… Конечно, он все знал, везя ее на Запад. Это он обманул ее, да еще был настолько упрям, что не признал своей ошибки. Больше того, он опустился до того, что стал прислушиваться к грязным сплетням всяких проходимцев.

«Я виноват, – подумал Пакстон. – Я был слишком горд, черт побери, чтобы признать правду. Я скучал по ней с того самого мгновения, как уехал из дома, но не хотел сознаться в этом даже самому себе. Ты твердолобый дурак, Пакстон. Ты любил ее, любишь и всегда будешь любить. Что же ты делаешь здесь, в горах, в одиночестве, хотя сердцем знаешь давно, где должен быть?»

Он вспомнил, как когда-то, стоя на лугу, наблюдал за удалявшейся фигуркой Карен. Она тогда бежала прочь от страсти, которая вдруг охватила их обоих. «Она тогда убежала… И я поступил так же, хотя… хотя мне, мужчине, более опытному, следовало быть умнее».

– Amigo, ты поедешь со мной?

Окунув бандану в холодную чистую воду, Вэнс прижал ее к затылку.

– Нет. Пока нет. – Тед прищурился. – Я скоро приеду, – добавил Пакстон. – Просто мне надо еще немного времени, чтобы придумать, что я скажу ей.

Тед недоверчиво покачал головой.

– Ох эти белые люди, – пробормотал он. – Вечно им нужны слова! Другое дело – команчи. Вот, к примеру, я выбираю женщину. Привожу своих лошадей к лагерю ее отца. И-и-э-эх! Ворую ее ночью, чтобы ее отец и братья не гневались. И все для того, чтобы доказать свои чувства. К чему вам эти слова? Неужто они могут сказать обо мне лучше, чем моя смелость, мои лошади, мой дом, где мы провели брачную ночь? Что они вообще значат, эти ваши слова?

– Все, что ты сказал, – правда, друг мой, – отозвался Вэнс. – Но мы же не комаичи. У меня нет ни шалаша, ни дома, где можно провести брачную ночь, а лишь тот дом, где она меня ждет. К тому же я обманул ее, да и себя тоже. Я убил двух человек в Эль-Пасо, Тед. Они напились и искали неприятностей на свою голову, но я… я ждал, когда они полезут на рожон. Я ждал, что они вытащат пистолеты, и тогда я… – Он замолчал, вспоминая недавнюю переделку, запах пороха… Он словно опять воочию увидел, как человек упал на землю, услышал, как прозвучал последний выстрел – этот парень по имени Джори уже мертвым нажал пальцем на спусковой крючок и выстрелил в пол. – Закон считает иначе, но я-то знаю, что виновен! Не должен я был связываться с ними. Поэтому мне и надо решить кое-что для себя, проговорить те слова, которые я скажу вслух. Я должен найти эти слова.

– Сказать ей, что ты здесь?

– Скажи это Карен… Скажи ей, что я пущусь в путь еще до рассвета-.

– Хорошо. – Встав, Тед отвязал АппаЛусу и повел ее через лужайку.

Вэнс последовал за ним и придержал лошадь, поглаживая ее по носу, пока индеец усаживался в седло.

– Тед!

– Что?

– Я ведь не спросил… Как она?

Тед улыбнулся, картинно проведя рукой вдоль тела.

– Должно быть, ты совсем не знал ее, мой друг. Она очень сильно изменилась. Она стала… женщиной, с которой можно плыть по реке..

Остановившись на дне оврага, Тед Утреннее Небо осторожно дотронулся до разбитого подбородка. С поленом очень неплохо получилось, иначе все могло обернуться по-другому.

– Но еще раз это не пройдет, – вздохнув, пробормотал он, направляя Аппалусу вверх на гору. Вот уже целый час он выбирал дорогу по скользкой глине, обходил шатающиеся валуны, пересекал рытвины, вымытые в породе многочисленными мелкими водопадами. Путь был очень тяжелым, но он надеялся дойти до ровной поверхности до заката. А уж оказавшись в долине, он без труда найдет знакомую дорогу к ранчо и при лунном свете. Но прошел еще час, а Тед все еще пробирался сквозь бесчисленные завалы и препятствия. Дважды ему встречались олени, но погреба асиенды были полны, и он не стал убивать животных, хотя они сами так и шли к нему в руки. Вдруг Аппалуса замедлила шаг, запрядала ушами. Тед выхватил ружье и спрятался за большой валун, из-за которого ему была видна тропа.

– Карен?!

Одетая в джинсы и рабочую рубашку, она держалась очень прямо, в то время как ее кобыла казалась измученной от долгой езды по скалам. Карен увидела Теда, и ее лицо осветилось радостной улыбкой. Индеец был поражен.

– Что ты здесь делаешь? – с изумлением спросил он.

– Следую за тобой, – печально ответила она. – Вот только, боюсь, делаю это не слишком хорошо. Мне не спалось, и я видела, как ты уехал рано утром. Я… У меня появилось какое-то странное чувство, поэтому я оделась и поехала следом. – Она подвела лошадь поближе и спросила дрожащим голосом: – Тед, ты ведь нашел его, не так ли? Отвези меня к нему. Пожалуйста.

– Нет.

– Но почему? – в отчаянии спросила она, приглядываясь к нему. – У тебя лицо в синяках.

– Ничего страшного. Видела бы ты его! – Индеец ухмыльнулся. – Впрочем, не бойся. С ним все хорошо. Больше того, я думал, он выглядит хуже после такого долгого отсутствия.

– Так почему же?..

– Ему надо еще одну ночь побыть наедине с собой, поэтому мы не должны тревожить его. Он ищет дорогу к дому, причем тропа, по которой он пойдет, должна быть известна только ему одному. Поедем. Скоро стемнеет, а нам надо до темноты добраться до долины.

– Но…

– Поехали, Карен. Твой муж скоро будет с тобой. Он отправится на ранчо на рассвете. Так он сказал.

Тед двинулся по тропинке, ведущей в долину, и Карен бросила тоскливый взгляд туда, откуда он приехал. Вэнс где-то там, и завтра он будет с ней.

– Поторопись, дорогой, – прошептала она ветру. – Поторопись…

Карен заблудилась. Это было ужасно, потому что лишь благодаря счастливой случайности она вновь оказалась рядом с тропой.

– Я должна найти дорогу назад, – шептала она, вырываясь из сна. А потом, измученная, вновь впадала в дрему, покачиваясь в седле и позволив кобыле самой выбирать дорогу…. Ей так повезло, завтра ее ждет долгожданная встреча.

Карен вздрогнула: сквозь дрему она услышала странный звук, словно где-то неподалеку металлом водили по коже. Они остановились. Тед напряженно вслушивался, держа ружье наготове. Все казалось таким спокойным, и вдруг в одно мгновение тишина превратилась во врага, стала угрожающей. Лошадь Карен придвинулась ближе к Аппалусе. Глаза Теда внимательно осматривали каждую веточку, каждую травинку на обоих берегах пересыхающего ручья, вдоль которого они ехали. Только сейчас Карен почувствовала, как здесь жарко. В долине Сабинала воздух был прохладным и свежим. Здесь же розовые гранитные скалы, отражая лучи солнца, сильно нагревались. В стороне от них темнела небольшая мескитовая роща – лишь там можно было спрятаться в тени деревьев.

Внимательно осмотревшись, Тед пустил коня к руслу ручья. Неожиданно над его головой пронесся ястреб – махнув крыльями, птица пролетела к роще и села на ветку мескитового дерева, но тут же вновь взмыла в небо. Индеец остановил коня и принялся внимательно изучать южный поворот ручья, делая вид, что не обращает внимания на рощу. Потом, склонившись к Карен, он прошептал ей прямо на ухо:

– Ты сможешь найти дорогу к тому месту, где мы с тобой встретились?

– Думаю, да, – кивнула она.

– Оттуда поезжай вперед по следам, как я учил тебя. Путь опасный, но если будешь осторожна, ты без труда пройдешь его. Следы приведут тебя к хижине, в которой ты найдешь Вэнса. Только подъезжай сразу, не играй с ним в прятки. И окликни его.

Вдруг она испугалась.

– Тед, что это?

– Не знаю. Я так торопился довезти тебя до асиенды, что не был достаточно внимателен. Но я не думаю… – Он замолчал, привлеченный каким-то едва заметным движением. – Поезжай немедленно. А я задержусь здесь еще на несколько минут.

– Я не могу просто так уехать и…

– Поезжай! – едва не крикнул Тед, подстегнув лошадь Карен.

Шлепок эхом отозвался в скалах, кобыла поскакала вперед, а Карен, как опытная наездница, привстала в стременах, наклонившись к голове лошади, и быстро скрылась за поворотом. И вдруг навстречу ей из-за большого валуна выехал всадник. От неожиданности Карен едва не потеряла равновесие и не упала, но чья-то сильная рука схватила ее и столкнула с седла. Она не успела даже закричать, потому что почти лишилась чувств, больно ударившись спиной о камни. Свет померк в ее глазах, последнее, что она помнила, был оглушительный грохот трех выстрелов… Тишина… Сознание медленно возвращалось к ней, и, приоткрыв глаза, Карен увидела над собой мужчину в пончо, края которого трепетали на ветру… Что-то в его облике было ей знакомо… Какая-то птица… Да, хищная птица…

Верный своему слову, Вэнс отправился в путь до рассвета. На дне оврагов было еще совсем темно, и он тщательно выбирал дорогу, пустив своего мустанга медленным шагом. Теперь, когда он нашел решение для многих проблем, ему не хотелось свернуть шею, свалившись с коня. Он возвращался к Карен, к женщине, которую безуспешно пытался забыть, возвращался к правде, которую до поры скрывало его сердце.

Вэнс ехал уже два часа. Сначала дорога шла по скользкому дну оврагов – то резко поднимаясь, то неожиданно опускаясь вниз, а потом тропа круто свернула к скалам, за которыми протянулось русло пересохшего ручья. Какое-то повторяющееся движение в русле… Еще раз… Стервятники… Любители падали. Ничего неожиданного: смерть не была в этих суровых краях редкостью. Наверное, какое-то животное, или… На дне ручья темнело что-то большое… Нет, это не человек – что-то слишком крупное. Порывшись в седельной сумке, Вэнс вытащил оттуда бинокль, который привез еще с войны, и настроил окуляры… Мертвая лошадь, причем тело ее уже раздулось… Господи, да это же Аппалуса Теда!

Через полчаса он был уже в пятидесяти футах от трупа; лошади. Сомневаться не приходилось – лошадь лежала здесь с прошлого вечера. И она была застрелена. Вэнс тщательно осмотрел все вокруг, но не обнаружил следов Теда. А вот другие следы удивили его. Он внимательно прошел по ним по направлению к холму, читая историю разыгравшейся драмы. Вот здесь ждал всадник. Другая лошадь галопом подбежала сюда от ручья, а всадник резко остановил ее и сбросил наездника на землю. Потом вторую лошадь повели следом за конем всадника. Вэнс лег на землю, изучая следы. И вдруг он понял: та лошадь, что бежала галопом, была кобылой Карен! Вэнс похолодел, несмотря на жару. Сомневаться не приходилось. Карен! Дальше она поехала верхом или пошла? Он продвинулся вперед, изучая следы, и вскоре заметил маленький отпечаток – женская нога. Она была тут, и ее увели…

Но где же Тед? Какой-то отдаленный звук, на который Вэнс поначалу не обратил внимания… Это было пение команчи – песнь смерти, обращенная к южному ветру, дующему в каньоне. Пакстон медленно пошел вперед, к ручью, одной рукой держа уздечку своего коня, а другой крепко сжимая заряженное ружье. Стервятники слетели с трупа Аппалусы и расселись на ветвях мескитовых деревьев, терпеливо ожидая, пока человек уйдет и они смогут продолжить кровавое пиршество.

Тед Утреннее Небо лежал на скале, раскинув ноги и положив на колени «винчестер». Приклад его винтовки был в крови; темная лужа крови растекалась по земле под его телом. Тед получил две пули в спину, и они, вылетев у него из живота, разворотили внутренности. Раны были ужасны, и Вэнсу, видавшему на своем веку немало ранений, даже не верилось, что человек, получив подобные раны, мог столько часов оставаться живым. Тед посмотрел на друга затуманившимися, полными боли глазами, а затем произнес прерывающимся голосом:

– …Ждал… в мескитах… Карен закричала… я повернулся и…

Пакстон опустился на колени рядом с другом. Понимая, что означают его ужасные слова, он даже не попытался притронуться к краснокожему.

– Кто это был, Тед?

Утреннее Небо закрыл глаза и заговорил так, словно заранее, в долгие ночные часы, подготовил каждое слово, уносящее последние его силы:

– Карен… искала тебя… Следила за… мной… Я обнаружил… отвезти назад… в долину… Джако… Джако…

Джако! Мерзавец Джако похитил Карен.

– Мой брат… это… моя… вина… Я… вызывал… Великий… Дух… чтобы он… сохранял… мне жизнь… Чтобы сказать… тебе, что Джако… и еще один… – Голова умирающего откинулась назад. Он обвел глазами окружающие горы, уже не видя Вэнса. – Женщина-бизон… – заговорил он на языке команчей, который Вэнс почти не понимал. – Женщина-бизон… – Голос индейца становился все тише. – Принеси мне воды… наполни мой… дом теплом… и… смехом… много лун… она была… так молода… чтобы путешествовать… темная… тропа… Женщина-Бизон… я сжег свой кров… и последовал… – Невидимые когти боли, терзавшие его плоть, ослабили вдруг хватку, на миг взгляд Теда прояснился, и он посмотрел прямо в глаза другу. – Помоги… мне… встать… Белый… Брат… – попросил индеец.

Вэнс поднял ослабшее тело. Движение должно было вызвать острую боль, но лицо Утреннего Неба оставалось спокойным. Опершись на «винчестер», как на костыль, он с удивительной силой оттолкнул Пакстона.

И остался один…

Задул, зашептал что-то легкий бриз. Команчи подставил лицо южному ветру и уверенным, полным нежности голосом запел:

– Я здесь… Я здесь…

Вэнс нашел следы Джако – они, петляя, уходили прочь от скал. Без сомнения, Джако сделал все, чтобы не оставить следов и запутать преследователей, однако кое-где остались свежие следы лошадиных копыт, где-то ветки мескитовых деревьев оказались сломанными, что было явным свидетельством того, что здесь недавно пробирались всадники. Лишь однажды Вэнс оглянулся на гору, где лежал Тед. Времени на настоящие похороны не было, поэтому Пакстон затащил истерзанное пулями тело друга на вершину холма и положил его на гранитной площадке, где не было никакой растительности. Спустившись вниз, Вэнс принес «винчестер» индейца и его скатанную постель. Он снял с него пропитанную кровью одежду и завернул его в одеяло вместе с верным оружием. Так и остался Тед Утреннее Небо лежать на вершине холма лицом к горизонту. Хорошее место упокоения для воина-команчи, подумал Вэнс с тяжким сердцем.

– Твою плоть съедят дикие звери и птицы, твои кости достанутся дождям и ветрам, а твой дух станет пищей звездам, мой друг…

Пакстон стал спускаться с холма, торопясь за похитителями. Негодяй Джако увел Карен! Взяв себя в руки, Вэнс пустил мустанга вскачь, и вскоре гора, ставшая последним пристанищем Теда, пропала из виду.

Следы привели его на зубчатый гребень холма, где сходились русла нескольких высохших ручьев. Весной дождей было мало, и ехать по такому руслу было хотя и тяжеловато, зато безопасно. Продвигаться же здесь во время грозы было просто самоубийством. Недовольно фыркнув, конь стал пробираться по камням. Вэнс принялся хладнокровно обдумывать ситуацию, но все его раздумья сводились к двум выводам: Джако похитил Карен, а Вэнс намеревался ее вернуть. Он подумал было, что стоит съездить на ранчо и собрать людей, но тут же отверг эту мысль, взвесив все «за» и «против». Без сомнения, все ковбои захотят пуститься в погоню за Джако, и ранчо останется беззащитным для любых бандитов – индейцев и белых, для преступников или повстанцев. А что вообще задумали Джако и его люди – никому, кстати, не известно. И драгоценные часы будут потрачены на дорогу. Сейчас он отставал от них всего на день, и, путешествуя в одиночку, он сможет выиграть немного времени, правда, это зависит и от того, как тщательно они заметают следы. Для большой группы людей надо больше воды. В одиночку он сможет ехать среди скал, где всегда можно найти небольшой ручей или заводь – для него и его коня этого достаточно. И, в конце концов, если он не догонит их до момента, когда они подойдут к Рио-Гранде, в одиночку легче совершить рискованный переход через границу в Мексику.

Впрочем, возможны и другие варианты. Карен наверняка уже хватились. Значит, люди будут искать ее. Рано или поздно они найдут останки Аппалусы, тело Теда и следы борьбы.

Каким бы ни был Джако, в глупости его упрекнуть невозможно. Десять человек, пустившихся в погоню, – это уже катастрофа. Если бандиты поймут, что их загнали в угол, они уничтожат Карен, даже не задумываясь. Если Вэнс оставит своим людям какой-то знак, то они скорее всего примут его за трюк Джако. Ведь никто не знал, что он, Вэнс, находится поблизости. И все же он решил рискнуть и нацарапал на большом валуне, мимо которого они наверняка проедут, несколько слов: «Иду по их следам. Возвращайтесь назад. Вэнс». Но, опасаясь того, что они все-таки не поверят надписи на камне – ведь он своему мустангу всего несколько месяцев назад поменял подковы, – Вэнс сорвал с трупа Ап-палусы потник и обернул им копыта своего коня, чтобы не оставлять незнакомых следов.

Итак, последним, что его волновало, была еда. Никто не знал, где прячется Джако, но, без сомнения, его логово находилось где-то к югу от границы. А припасов у Вэнса было до крайности мало: чуть меньше фунта кофе, полдюжины сухарей, банка молока, фунт или около того фасоли, две-три полоски солонины и щепотка соли. Не слишком много для четырехдневного путешествия. Но здесь удача повернулась к Вэнсу лицом: ближе к полудню прямо на него выскочил небольшой олень, удивленный неожиданным появлением всадника. Один выстрел – и олень упал. Быстро освежевав небольшую тушу, Вэнс закопал остатки в горячий песок, чтобы скрыть следы своего пребывания.

На покинутое место привала он наткнулся уже к полудню. Джако… Это было сразу ясно. Скорее всего Карен была тут же. Видимо, ее он привязал к мескитовому дереву, потому что кора в одном месте была немного Стерта – наверняка она пыталась перетереть веревки. Других следов, указывающих на то, что над ней издевались, не было. Быстро перекусив, Пакстон вновь тронулся в путь и ехал до тех пор, пока тьма не упала на землю. Разнуздав и протерев мустанга, Вэнс улегся на землю, подложив под себя несколько кедровых веток, и заснул, оставив коня за часового.

* * *

На следующее после их первого привала утро измученная Карен сидела, прислонившись к стволу мескитового дерева. Ее запястья и лодыжки, стертые жесткой веревкой до крови, мучительно саднило. Ее похитители встали еще до рассвета и, наскоро выпив по кружке кофе, свернули лагерь и пустились в путь в противоположную от восходящего солнца сторону. Первое потрясение, вызванное похищением, прошло, и Карен в часы утренней прохлады смогла трезво оценить ситуацию. Должно быть, Вэнс идет за ними следом. Она должна верить в это, иначе можно предаться полному отчаянию, Все, что она могла сделать, – это ждать, есть, по возможности отдыхать и быть готовой ко всему.

Впрочем, у нее не было возможности ни отдохнуть, ни подкрепиться: приходилось расплачиваться за собственное упрямство, ведь накануне Карен отказалась от пищи, к тому же она почти не спала. Уже с самого раннего утра она чувствовала усталость и едва не свалилась с лошади: страх и голод лишили ее остатков сил. Живя в Паксе, она много ездила верхом, но никогда не оставалась в седле целых два дня, а солнце поднималось все выше и выше, температура воздуха все поднималась, и каждый шаг лошади становился для Карен пыткой. Карен едва сдерживала стоны. Изнывающая от жары, голодная и измученная, она судорожно вцепилась в луку седла, пытаясь приподниматься в такт шагу кобылы, чтобы хоть немного уменьшить боль, терзающую ее ноги, ягодицы и спину. Думая только о том, чтобы не закричать, Карен впала в полузабытье, а в нее голове звучало как заклинание: «Вэнс… Вэнс… Вэнс…»

Бандиты за весь день не обмолвились с ней даже словом. Оба зорко смотрели за дорогой, не забывая при этом путать следы. Они знали, что погоня неизбежна. Иногда Джако отъезжал на север или на восток, и тогда Карен оставалась с другим бандитом. Маркес, как его называл Джако, был невысоким щуплым человечком с кожей, задубевшей настолько, что она казалась натянутой на голые кости. Над его крючковатым носом сверкали близко посаженные внимательные глазки, а когда он улыбался, Карен видела его желтые гнилые зубы. Словно насмешка над его немощью, у него сбоку висели два огромных тяжелых пистолета. Когда Джако исчезал, тонкие пальцы Маркеса застывали над оружием. Маркес был явно больше озабочен своими отношениями с Джако, нежели возможными преследователями.

На вторую ночь се не стали связывать. Впрочем, глядя перед собой в темноту, Карен понимала, что обстоятельства связывают ее сильнее, чем любые веревки. Если она попытается убежать, ей не уйти далеко по иссушенной земле и острым камням. Ее положили между Джако и Маркесом, так что ей пришлось бы перешагнуть через одного из них, чтобы подойти к лошади. Но даже если она сядет верхом, ее проблемы только начнутся, потому что ее кобылу тоже привязали между коней бандитов, а чтобы ее отвязать, понадобится разбудить Джако или Маркеса.

Ухмыльнувшись чему-то своему, Маркес подкинул в тлеющий костер мескитовый корень, и яркие оранжевые тени тут же заиграли на его зловещей физиономии. Вздрогнув, Карен отвернулась: в намерениях Маркеса сомневаться не приходилось. И кто мог остановить его? – спросила она себя. Кто поможет ей? Возможно, Вэнс и придет ей на помощь, но когда?.. Скорее всего она зря надеется. Тед? О его судьбе остается только догадываться. Она слышала выстрелы, а потом потеряла сознание, но по коротким фразам, оброненным бандитами, можно было догадаться, что Тед погиб. Карен заставила себя сдержать слезы, навернувшиеся на глаза: Джако и Маркес постоянно следили за ней, и она не собиралась демонстрировать им свою слабость. Про себя жена Вэн-са решила: она будет держаться сдержанно, с достоинством, что бы ни произошло, а когда-нибудь она, Карен Пакстон, заставит их заплатить по всем счетам, и за смерть друга в первую очередь.

Оседлав коней, Джако вернулся в лагерь, обменявшись многозначительным взглядом с Маркесом. Напряжение, существующее между ними, было ощутимо почти физически. Хохотнув, Джако презрительно повернулся к Маркесу спиной, хотя Карен успела уловить следы тревоги на его лице. Его лицо… Вся его внешность… Мексиканская кровь в нем давала о себе знать – черные волосы и усы, смуглая кожа; но его черты до боли напоминали черты Вэнса. Подумав об этом, Карен в peace уставилась на своего похитителя. Мексиканец пнул ее по ноге сапогом.

– Мы голодны, – заявил он.

Карен не двинулась, не произнесла ни слова, ничем не выдала своего страха.

– А ты сильно изменилась с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Мне это по нутру, – продолжал Джако. – Ты стала настоящей сеньоритой. – Он расхохотался, и при этом в его груди что-то утробно заурчало. – Так что же, сеньорита не рада меня видеть? Значит, ты не боялась, что меня могут ранить, что я погибну под снегом и льдом, а?

– Напротив, я этого хотела, – убийственно спокойным тоном произнесла женщина.

– А что это ты, делала так далеко от асиенды с этим индейцем? Думаю, что-то не очень приличное, ха-ха-ха! Ты голодна, а, киска? Женщина может путешествовать по горам с мужчиной, если он ей не муж, только с одной целью, не так ли? Но теперь ты с Джако, кошечка, а Джако знает, что надо делать с голодными сеньоритами. Он наполняет их… удовольствием.

Карен с презрением посмотрела на него.

– Я не сеньорита, – гордо подняв голову, промолвила она. – Я сеньора, жена Вэнса Пакстона. И у меня не будет другого мужчины, потому что других мужчин для меня не существует.

Улыбка исчезла с лица Джако. Его нога в сапоге медленно придвинулась к ней и встала между ее лодыжками, с силой раздвинув их.

– А ведь вы нравитесь Маркесу, сеньорита. Да что там Маркесу – вы, без сомнения, понравитесь всем мужчинам в моей деревне. Так что, возможно, у вас будут и другие мужчины. Возможно, я отдам вас им после того, как сам развлекусь с вами, сеньорита.

Карен заметила, как нахмурилось лицо Маркеса, сидевшего в стороне. Она стала отползать назад, пока ее спина не уперлась в скалу. В ответ на это Джако подошел ближе, только теперь его нога оказалась между ее колен, а потом – между бедер.

– Я приготовлю еду, – выпалила Карен, поднимаясь на ноги.

Джако не двинулся с места, поэтому Карен, встав, обошла его и поспешила к костру. Несколько мгновений Джако молча смотрел на голую скалу, испещренную мелкими штрихами времени и непогоды, а затем повернулся, прислонился к валуну и, сложив на груди руки, стал наблюдать за тем, как она готовит. Ох, сколько же в ней истинно женского, настоящего женского духа, подумал Джако. Не то что в темпераментной Марселине. Малышка, конечно, знала, как доставить удовольствие мужчине, инстинктивно чувствовала, что надо делать и как ласкать его, но… не больше того. Такие девушки хороши для минутного развлечения. Таких полно! Но женщина, хлопочущая у костра, обладала силой, ее характер крепок, как горы и скалы. Мужчина, которого Господь благословил любовью такой женщины, не захочет искать себе другую подругу. Может, лишь так, иногда, для разнообразия. Джако пристально разглядывал Карен. Джинсы плотно облегали ее стройные бедра и ягодицы, а сорочка не скрывала высокой груди, просвечивающей сквозь грубую ткань на фоне костра. Кровь Джако закипела, он почувствовал, как желание разгорается в нем пылающим огнем. Он будет брать ее раз за разом до тех пор, пока она не закричит, умоляя его не останавливаться. Черт, если бы он остался наедине с ней!

Карен старалась двигаться как можно быстрее. Она не ела со вчерашнего утра, и запах еды одурманивал ее. Внезапно какое-то движение привлекло ее внимание: подняв голову, женщина увидела ухмылявшегося Маркеса, который раздевал ее глазами. Забыв о еде, она продолжала автоматически двигаться, следя за ним краем глаза. Маркес ковырял в зубах грязным ногтем, а потом всей пятерней почесал в паху, напевая испанскую детскую песенку…

Это была та самая песенка, которую Карен слышала на улицах Сан-Антонио; ее простенькие слова повторялись снова и снова. Халлер, понимавший по-испански, перевел ей слова, и сейчас, когда, напротив Карен сидел человек с мерзкой ухмылкой на губах, невинная песенка обрела какой-то зловещий смысл:

Вот маленькая вдовушка из Санта-Изабель Хочет выйти замуж, только не говорит за кого.

Заметив, что Маркес не сводит глаз с Карен, Джако стал наблюдать за ним. Все разбойники из Рио-Лобоса не шли ни в какое сравнение с этим человеком. Маркес был очень жесток, ему доставляло удовольствие причинять боль. Джако не понимал этого мексиканца. Бесспорно, сам он был безжалостным человеком, но его жестокость имела корни – он мстил как бы своему несправедливому отцу и сводному братцу. Именно в них и олицетворялась его ненависть. Жаль, что ему пришлось убить Марайю. Ни один мужчина в трезвом уме с легкостью не убьет женщину. Но она пыталась убить его, стреляла в него… Джако отогнал от себя эти мысли. С другой женщиной – с той, которая разделит с ним ложе, – он не будет жестоким. Твердым и требовательным – да, потому что женщина должна знать силу. Он никогда не будет брать ее, чтобы причинить боль или искать извращенных удовольствий, которые так нравятся Маркесу.

Маркес… Джако искривил губы в презрительной ухмылке. Этот высохший стручок надеется занять его место, и с ним рано или поздно придется разобраться. Их совместная поездка стала своеобразным экзаменом, и чем чаще Маркес бросает взгляды на Карен, тем меньше внимания он уделяет их безопасности. Похоть делает его беззаботным, заполняет голову бесполезными мыслями, извращенными фантазиями. Впрочем, понятно, что присутствие такой женщины лишает разума. Он и сам не мог отвести от нее глаз, то и дело погружаясь в мир фантазий. Так что скорая стычка с Маркесом неизбежна.

Следующая ночь прошла так же, как и предыдущая. День был долгим и полным опасностей; бандиты все время заметали следы. Поев, Карен быстро заснула, но то и дело просыпалась, чувствуя прикосновения грубых рук. Правда, каждый раз это лишь снилось ей – дурной сон оказывался навеянным то порывом ветра, то взмахом крыла летучей мыши. Просыпаясь, Карен слышала бешеное биение собственного сердца, треск поленьев в костре, жужжание ночных насекомых да храп своих похитителей. Но спали ли они? Однажды она увидела, что Маркес смотрит на нее, а в его глазах отражается пламя. Ей стало страшно. А Джако?.. Тот обычно спал спокойно, равномерно дыша. Но иногда лежал с закрытыми глазами и, напротив, внимательно слушал тишину. Так ей казалось. Карен старалась не думать о том, что они готовят для нее. Одно она поняла совершенно четко: до сих пор с ней ничего не случилось только потому, что каждый из них боялся повернуться к другому спиной. Она внимательно разглядывала латиноамериканские черты Джако, поразительно напоминавшие черты лица Вэнса. Ах, Вэнс… Он должен был ехать той же тропой, по которой ехали они с Тедом, ведь иного пути выбраться из тех гор не было. Если Вэнс, как обещал, и в самом деле выехал рано утром, то есть шанс, что сейчас он продвигается вслед за ними. Возможно, он даже так близко, что может видеть их.

Настроение Карен немного улучшилось, но ее тут же вновь охватила паника. А если бандиты поймают его? Они убили Теда, преданного человека, о котором Тру говорил: «Этот индеец знает, какой дорогой идти, и он достаточно умен, так что хорошо, если он на твоей стороне…» Удастся ли им с такой же легкостью убить Вэнса? «Нет! Вэнс, будь осторожен, Вэнс!» – прокричало все ее существо. Они не знают, что Вэнс в хижине. Бандиты и не думали о нем. И ждут преследования группы ковбоев, да и то лишь в случае, если те выйдут на их след. Если бы они знали, что Вэнс совсем близко, то стали бы вдвойне осторожнее. Возможно, даже устроили бы ему засаду. «Вэнс! Спаси меня, Вэнс!»

Ботинок ударил ее по ногам, и Карен, тряхнув головой, вышла из полузабытья. Было еще совсем темно, лишь на горизонте появилась узкая сероватая полоска. Женщина, дрожа, выбралась из-под одеяла и принялась вытряхивать из своих сапог нападавших туда за ночь насекомых и мелкий мусор. Джако возился с лошадьми, а Маркес наливал себе кофе.

– Сеньорита одевается, как мужчина, – заметил он. – Но она такая женственная.

Не обращая на него внимания, Карен скатала свою постель и направилась мимо Маркеса к костру. И вдруг цепкие пальцы бандита схватили ее за бедро.

– Ночи сейчас такие холодные, – проговорил он. – Тебе небось, чтобы согреться, маловато одного одеяла?

Высвободившись, Карен подошла к своей кобыле. Джако наблюдал за тем, как она положила на спину лошади седло и затянула подпруги.

– А сеньорита и впрямь изменилась, – усмехнулся он. – Но ее красота от этого не померкла. Она такая же, как тогда, когда я видел ее в первый раз.

– Зато ты не изменился, – вырвалось у Карен. – Ты все то же животное, которое способно убить собственную мать.

Скользнув к ней со скоростью змеи, Джако зажал ей рот своей жесткой рукой. Она хотела вырваться, но, извернувшись, налетела на седло и упала на колени. Из ее губ сочилась кровь. Маркес отставил кружку с кофе, ожидая, что будет дальше. Карен изо всех сил сдерживала слезы; страх, к ее удивлению, прошел, его погасили гнев и боль.

– Посмей только еще раз сказать мне об этом, милая, – прошипел Джако. – Ты поняла, что я тебе сказал? Поняла?!

Лицо Карен побагровело, но она заставила себя молча кивнуть и в тот же миг увидела, что похотливый взгляд Джако шарит по ее груди, которая вздымалась от гнева. Верхние пуговицы на рубашке оторвались, когда она зацепилась за седло, так что ей пришлось стянуть воротник рукой, отчего полы сорочки сильнее обтянули ее грудь. Карен медленно встала, оседлала лошадь, а потом подошла к костру и заставила себя поесть.

В тот день они уже выехали на открытую местность и направились четко на юго-запад. Джако и Маркес по-прежнему не теряли бдительности, то и дело останавливались, внимательно оглядывались по сторонам. На раскаленной, пересохшей земле рос лишь репейник, стояла сухая трава, торчали кактусы да кое-где – мескитовые деревья. Каждые полчаса один из бандитов поднимался на самый высокий в окрестностях холм и осматривал местность вокруг, не забывая взглянуть туда, откуда они пришли, и туда, куда направлялись.

Полуденный привал путники устроили у небольшой пересыхающей и грязной заводи, Им пришлось раскопать землю, чтобы углубление наполнилось водой, но лошади выпили ее в считанные секунды, так что они стали ждать, пока вода вновь не просочится сквозь землю, и лишь после этого смогли утолить жажду. Джако дал Карен узкую полоску солонины, и она жадно впилась зубами в вяленое мясо, наслаждаясь соленым лакомством. Через полчаса Джако засыпал углубление в земле песком, и они вновь тронулись в путь.

К вечеру Карен заметила, что они изменили направление и теперь двигались на юг. На закате они оказались у гряды разрушенных водой и ветрами утесов и, свернув на извилистую тропинку, вскоре вышли на берег широкой реки, разлившейся из-за непрерывных дождей, которые, видимо, шли на западе. Марксе поднялся на вершину самого высокого утеса, осмотрел тропу, по которой они приехали, после чего вернулся к ним.

– Кажется, ты говорил, что мы пересечем реку в обычном месте, – заметил он.

– Да, именно так я и сказал.

– Но это не обычное место, – возразил Маркес. – Река здесь слишком широка, а лошади совсем вымотались.

– Здесь глубоко только местами, к тому же тут полно отмелей, на которых можно сделать передышку. Если они не найдут, где мы свернули с тропы, им даже в голову не придет, что мы пересекли реку в этом месте.

– Течение слишком сильное, – настаивал Маркес.

– Да, долго шли дожди. А чего ты ждал от реки? Пойдем… Пока не стемнело. – С этими словами Джако пустил своего коня в воду.

Карен никогда в жизни не преодолевала течение реки на лошади и уже собиралась сказать об этом, но ее кобыла уже сама вошла в реку. Животное следовало точно за конем Джако, но внезапно дно ушло у нее из-под ног, и кобыла оказалась на глубокой воде. Карен от страха схватила ртом воздух. Потеряв равновесие, она свалилась с седла, но ей удалось схватиться за уздечку и удержаться на поверхности воды – так она и двигалась за плывущей лошадью. В холодной воде руки Карен окоченели, и она едва не выпустила поводья. Но тут кобыла оказалась на твердой почве, а затем вышла на противоположный берег, вытащив за собой всадницу. Маркес по пятам следовал за ними. Бандит ругался последними словами и нервно хлопал своим сомбреро по ноге.

– Шляпа служит для того, чтобы носить ее на голове, а не ловить ею рыбу, – хохотал Джако.

Опалив Джако злобным взглядом, Маркес направил коня в густой кустарник, зеленеющий на берегу реки. Дождавшись, пока Карен придет в себя, Джако велел ей следовать за Маркесом.

Солнце уже зашло, когда они разбили лагерь – в миле от места перехода реки. Джако бросил Карен мешок с провизией.

– Готовь! – приказал он, а сам повел лошадей в сгущающуюся темноту.

Маркес развел костер, а Карен принялась хлопотать с ужином, думая, впрочем, не о еде, а о том, что мокрая ткань рубашки стала совсем прозрачной, открывая похотливому взору Маркеса ее грудь с острыми темными сосками. Женщина с нетерпением ожидала возвращения Джако, потому что в присутствии обоих бандитов, следивших друг за другом, она чувствовала себя в относительной безопасности. Рубашка, как назло, сохла очень медленно, но другой, увы, у нее не было. Поэтому, сцепив зубы, Карен с деланно-равнодушным видом засыпала кофе в кофейник и залила его водой, притворяясь, что не замечает жадных взглядов мужчин. На плоском камне она раскатала лепешку, потом засыпала сухую фасоль в котелок, достала из мешка несколько сухих перчиков, растерла их на ладони и наклонилась к котелку, чтобы высыпать в него перец.

И тут Маркес прыгнул на нее. Не успела Карен понять, что произошло, как потеряла равновесие и упала на землю. Женщина попыталась встать, но железная рука бандита схватила ее за волосы, в другой у него был нож, который он приставил к ее горлу.

– Не вздумай кричать, сеньорита, – дрожащим от переполнявшего его желания голосом проговорил Маркес. Грубые пальцы вцепились в грудь, зубами он рвал на ней рубашку, губы дотронулись до плеча Карен. А потом он… больно укусил ее – это был поцелуй Маркеса.

И вдруг он отпустил ее! Осторожно приоткрыв глаза, Карен увидела, что на коленях рядом с ними стоит Джако. Он схватил Маркеса за волосы и дернул кверху, почти поставив на ноги. Над ней мелькнул сапог Джако, который тут же врезался в живот Маркеса. Тот упал, хватая ртом воздух. Оправившись, он вскочил, и бандиты встали друг против друга, держа наготове ножи со сверкающими лезвиями. Свободная рука Маркеса потянулась к пистолету, висевшему у него на поясе.

– В этом лесу полно апачей, Маркес, – проворчал Джако. – Они услышат выстрел и будут рады узнать, где мы прячемся. Думаю, нашей красавице нечего будет делать с тобой, если твой скальп повесят сушиться над огнем.

Маркес с руганью опустил пистолет, но тут же вновь поднял руку, чтобы отразить очередной выпад Джако. Карен, оказавшаяся между ними, быстро откатилась в сторону, прикрывая обрывками сорочки обнаженную грудь.

– Эта шлюха моя, – прорычал Маркес. – Я убил индейца, поэтому она моя.

– Думаешь, если ты умеешь стрелять, тебе удастся убить Джако? Да я привел тебя сюда по одной причине: не для того, разумеется, чтобы ты взял эту женщину, а чтобы ты здесь подох. Она принадлежит мне с тех пор, как я впервые увидел ее. Думаешь, чтобы иметь ее, мне понадобятся помощники? Ну так давай, amigo, вперед! Я держу в руках твою смерть, так позволь ей обнять тебя! Давай, воробышек, попытайся сразиться с ястребом! – подстрекал Джако.

Слыша за спиной тихое шипение смерти, Карен ускользнула из лагеря. «Они животные… Настоящие звери…» Цепляясь за колючки, она карабкалась вперед, туда, где не были слышны их вопли. Лошади… Кстати, где лошади? Там, у большого валуна…

– Ш-ш… – прошептала Карен. – Это я… тихо, мои хорошие…

Лошади попятились. Схватив свою кобылу за уздечку, Карен погладила ее по носу. Джако снял с лошадей седла, а ей не хватило бы смелости пересечь Рио-Гранде на лошади без седла. Поэтому, схватив седло, Карен положила его на спину кобыле и принялась лихорадочно затягивать подпруги. Поводья были крепко привязаны к дереву, она тратила драгоценные секунды… «Господи, пусть они убьют друг друга, – молилась она про себя. – Еще нет… Нет… Ох, Вэнс, помоги мне!» Всхлипывая, Карен наконец сумела развязать тугой узел и хотела было отвести лошадь в сторону, как вдруг чьи-то пальцы сдавили ее правую лодыжку. Карен повернулась и… оказалась в объятиях Джако. Его губы прижались к ее губам, его руки крепко держали ее.

– Крошка хочет уйти от меня, – пробормотал он, отрываясь от нее. – Не сейчас… Черта с два у нее это получится…

Едва не лишившись сознания, Карен чувствовала, как он несет ее сквозь густой кустарник. Подойдя к костру, он опустил ее на землю. Там, рядом, было что-то такое… С уст женщины едва не сорвался вопль ужаса, но Джако зажал ей рот рукой.

– Это гораздо лучше, чем апачи, детка. Никогда не забывай об этом. Ты даже не представляешь, как апачи обходятся с женщинами. Думаю, тебе не захочется на это смотреть. Не забывай об этом. – Джако медленно отнял руку от ее рта. Карен, онемев от ужаса, смотрела на Маркеса. Залитое кровью, его тело как-то странно изогнулось, а горло было перерезано от уха до уха. Карен хотела было отвернуться, не видеть этого кошмарного зрелища, но Джако, запустив пальцы в ее волосы, повернул голову Карен, заставляя смотреть на изуродованный труп.

– Смотри на него, – потребовал он. – Смотри, от чего я тебя спас. Теперь ты моя. Ради тебя я пролил кровь преданного человека. А теперь слушай! Я мог бы немедленно взять тебя силой, насладиться твоим телом. Но я хочу получить это богатство от тебя добровольно. Ты полюбишь Джако, потому что, кроме меня, некому будет защитить тебя. Ты научишься любить меня, девочка. Я могу подождать. – Он выпустил Карен, и она зарыдала, свернувшись клубочком.

Опустившись на землю рядом с Маркесом, Джако положил себе на тарелку целую гору фасоли: после драки он проголодался. Джако ел с аппетитом – так едят люди, наслаждающиеся жизнью. Еда была вкусной, а впереди его ждало большое удовольствие.

– Я могу подождать, детка, – повторил он. – Но не слишком долго…

На следующий день они приехали в Рио-Лобос.

 

Глава 4

Пол в хижине был пыльным, на стенах налипла грязь. Крохотная каморка, в которой заперли Карей, должна была стать ее новым миром. Камин, узкая кровать, самодельный стол, стул. Ведро воды. Фонарь. Измученная, она опустилась на стул и взглянула в проем двери на площадь. Впервые оказавшись наедине с собой после смерти Теда и падения с лошади, она предалась отчаянию: казалось, выхода из этого положения нет. Никакой надежды, ни одного шанса! Джако украл ее, Джако будет держать ее у себя. Минуту-другую Карен позволила себе пожалеть себя, подумав даже о смерти. Но потом ей вдруг вспомнился рассказ дяди Ратти о том, как ее отец реагировал на известие о крахе его империи. «Черт бы их всех побрал, – сказал Баррет. – Черт бы их всех побрал!» И внезапно из потаенных глубин души явились силы. У нее было немало оснований презирать отца, но одно его положительное качество она признавала всегда: Баррет Хэмптон никогда не сдавался. А она была его дочерью. Ситуацию, в которой ока оказалась, нельзя было назвать безнадежной. И черт ее побери, если она сдастся этому Джако и его людям без борьбы!

Да, она попала в дикую деревню, она окружена неприветливыми, враждебными людьми. Она пленница в логове Джако. Все так. В этой ситуации выбора у нее нет: либо сдаться, либо сопротивляться. И решение само пришло к ней: она не сдастся ни за что! Будет сопротивляться изо всех сил!

На что ей надеяться? На Вэнса? Он где-то недалеко, в этом Карен была уверена, но он мало что может сделать в сложившейся ситуации. Она молила Бога, чтобы Вэнс не пошел на какое-то безрассудство, за которое ему придется поплатиться жизнью. Значит, она может полагаться только на себя. Она сейчас в Мексике, куда ее привезли тайком. Здесь, насколько она знала, не действуют американские законы, здесь бессильны даже свободно перемещающиеся рейнджеры под командованием капитана Александера. Граница лежит где-то на севере, и тропинка, ведущая к ней, идет через горы. В горах очень холодно, к тому же там бродят апачи, которые ничуть не лучше людей Джако. И все же она должна попробовать совершить побег. А по пути, даст Бог, она встретит Вэнса еще до того, как он попадет в эту опасную деревню.

– Черт бы их всех побрал! – вслух проговорила Карен. – Черт бы их всех побрал! – Сжав губы, она встала и направилась к двери, но у косяка задержалась. Вечернее солнце скользило над вершинами гор и холмов. На другой стороне площади было еще одно здание неизвестного назначения. А у двери она увидела бандита, поставленного стражем у ее тюрьмы. Джако называл его Мануэлем, и Карен запомнила лишь его глаза – глубоко посаженные и злые, правда, их выражение менялось, когда тот смотрел на своего предводителя. Мануэль явно боготворил Джако. Карен догадывалась, что в глазах юношей, живущих в этой безлюдной горной стране, такой человек, как Джако, был настоящим героем. Мануэль некоторое время тоже смотрел на здание на противоположной стороне площади, а потом повернулся к ней. Карен не смогла определить выражение его глаз, но, похоже, они были полны презрения. Женщина поспешила отступить назад в комнату. Решимости у нее поубавилось. Джако правильно сделал, поставив стражника так близко, с горечью подумала она. Он предвидел возможность побега и делал все, чтобы его предотвратить.

Послышались шаги. Кто-то приближался к ее темнице, и вскоре до Карен донеслась быстрая испанская речь, правда, по-испански она знала всего лишь несколько слов. Говорили Мануэль и какая-то женщина… Но кто? Ее голос показался Карен знакомым. Громкое восклицание, и тонкая фигурка показалась в двери, загораживая свет… «Конечно! – подумала Карен. – Я могла и догадаться…»

– Что такое? – вскричала Марселина. Узнав Карен, она от удивления остановилась. Единственная женщина на свете, которую она презирала… И она здесь, ждет Джако! Взвыв, как раненый зверь, Марселина бросилась на Карен. Наконец-то она повыдергивает эти золотистые волосы, изорвет ногтями нежную кожу «госпожи». Кусаясь и царапаясь, Марселина налетела на пленницу. Вот только в полумраке не сумела разглядеть, что кожа Карен потемнела от загара, что из изнеженной горожанки она превратилась в закаленную жительницу Запада.

Первый шок, вызванный нападением дикарки, прошел, и Карен, выйдя из оцепенения, отскочила назад. Впервые в жизни она дралась с другой женщиной, дралась не на словах, подыскивая уколы побольнее и поостроумнее, а по-настоящему, где в ход пускают кулаки, зубы и ногти. Как ни странно, драка немного оживила Карен: наконец-то она смогла выплеснуть свою злобу, отомстить за то, что с ней сделали. Марселина, изловчившись, схватила все же ее за волосы, но Карен вырвалась и ударила мексиканку в челюсть с такой силой, что та упала на пол и откатилась к противоположной стене. Удивленная собственным поступком, Карен растерянно смотрела на Марселину, распростертую на полу. Обученная разливать чай, писать изысканные записки, принимать ухаживания кавалеров и вообще быть леди, Карен явила качества, о которых не подозревала в себе. Ободренная своей новой силой, она решительно двинулась к Марселине. Но та вдруг вынула из-под резинки на бедре кинжал и, нацелив лезвие на Карен, стала медленно подниматься на ноги.

Они, тяжело дыша, стояли лицом друг к другу. Марселина размахивала кинжалом перед лицом Карен, ее глаза сверкали бешеным огнем. Карен, едва успев увернуться от него, стала лихорадочно озираться по сторонам в поисках укрытия в этой крохотной каморке. Пятясь к двери, она еще раз увернулась от верного удара в сердце. На лице Марселины играли красноватые отблески заходящего солнца, отчего ее улыбка стала поистине зловещей.

– Я убью тебя, – пообещала она. – Теперь я тебя убыо…

Вдруг чья-то тень загородила свет, человек быстро подошел к Марселине и вырвал кинжал у нее из рук.

– Я не позволю тебе изуродовать ее, малышка, – проговорил Джако, оттесняя разъяренную Марселину к столу.

– Ты! Ты привез ее сюда! К нам… – взвизгнула мексиканка и плюнула ему под ноги.

Джако равнодушно смотрел на нее.

– Подожди за дверью, детка, – приказал он. Глаза Марселины полыхнули бешеным огнем.

– Проститутка! Шлюха! – ругалась она по-испански. – Я ненавижу тебя!

Рука Джако потянулась к ней и крепко сжала горло. Лицо Марселины напряглось, в глазах промелькнул страх. Когда он наконец выпустил ее, Марселина схватила ртом воздух, обвила шею Джако руками и припала к его губам в страстном поцелуе. Его рука потянулась к подолу ее юбки; задрав ее, он провел лезвием ножа между ног Марселины. Низко застонав, она всем телом потянулась к Джако.

– Подожди меня за дверью, – повторил он, ласково подтолкнув Марселину'к двери. Проходя мимо Карен, мексиканка наградила ее полным ненависти взглядом. Расхохотавшись, Джако прислонился к столу. – Итак… Выходит, что я еще раз спас тебя от кинжала, а, малышка?

– Я тебе не малышка. – Карен вздернула подбородок. – Чего ты хочешь? – Она кивнула головой на дверь. – Марселина любит тебя.

Джако равнодушно пожал плечами.

– Многие женщины любят меня. Но ты… Ты была женой Пакстона. И я похитил тебя. Всю жизнь он владеет тем, что нужно мне, но наконец я получил то, чего хочет он. Теперь-то сеньор Пакстон поймет, каково мне было все эти пустые годы. Ты полюбишь меня, малышка.

Карен отвернулась. «Любовница…» Она посмотрела на горы, где должен был находиться человек, единственный человек, которого она любила.

Голос Джако все приближался к ней. Еще ближе, еще тише, еще увереннее…

– …кто знает? – донеслись до нее слова бандита. – Люди хотят, чтобы я повел их за собой, стал их генералом. В один прекрасный день я стану президентом. Тогда я подарю тебе роскошный дворец, в котором ты будешь жить, как королева. Такая женщина, как ты, много значит для мужчины. У тебя будут роскошные платья… – Одна его рука погладила ее волосы. Карен резко дернулась, прижалась к стене, и тогда вторая рука Джако, дотронувшись до низа сорочки, новой сорочки, которую он ей дал, поползла вверх.

– Нет! – выдохнула Карен.

Его пальцы искали ее сосок. Схватив его за запястье, Карен попыталась оттолкнуть руку Джако, но это у нее не получилось – он был очень силен. Бандит медленно ласкал ее грудь, катал нежный сосок в пальцах, и она сдалась. Прижавшись спиной к стене, Карен смотрела перед собой невидящим взором. Она чувствовала, что ее плоть отзывается на прикосновения его умелых рук. А потом Джако шагнул еще ближе к Карен и крепко обнял ее. Он был красив особой, жестокой красотой – мужчина, родившийся в огне битв, и этот огонь навсегда запечатлелся в его черных глазах. Как давно мужчина не притрагивался к ней… как давно она сама не ласкала мужчину… Ладонь Джако сжала ее ягодицу, прижала ее живот к восставшей плоти.

– Нет! Нет! – закричала Карен, отворачиваясь от него. К удивлению женщины, он отпустил ее и отошел назад.

– Еще нет… Ты еще не научилась любить Джако.

– Ты… ты животное… – дрожащим голосом промолвила Карен.

Она была потрясена реакцией собственного тела на его прикосновения. Ей даже не верилось, что это было на самом деле.

Джако насмешливо ухмыльнулся.

– Животное? Да все мы животные, детка. Только некоторые из нас сильнее, а некоторые – слабее. Здесь, в Рио-Лобосе, я – сильный человек. Я поступаю так, как мне хочется. Здесь тебе никто не поможет. – Он помолчал, и лицо его постепенно обрело серьезное выражение. – Этим утром я бы мог взять тебя. Я мог бы взять тебя сейчас. Я мог бы даже отнести тебя в харчевню, чтобы ребята посмотрели, как я с тобой развлекаюсь. Но генералы так не поступают. Даже сейчас я не хочу брать тебя силой. Скажи, может ли мужчина быть таким терпеливым? – Он подошел к двери, несколько мгновений постоял в проеме. Затем повернулся к Карен спиной. – Завтра, сеньорита. Здесь, на кровати. Ты будешь ждать меня, а я приду, чтобы доставить тебе удовольствие. Но если нет, тогда… – Его лицо потемнело от непроизнесенной угрозы. Он выждал еще несколько мгновений, загораживая своим крупным телом весь дверной проем, затем быстро исчез.

Карен сползла по стене на пол. «Один день… Всего один день… Так мало времени на то, чтобы…» Она в который раз внимательно осмотрела комнату. Примерно десять футов в ширину и чуть больше в длину… Стены темницы были толстыми и прочными, в них пробито множество бойниц, но они слишком малы, чтобы выбраться через них. Покрытая глиняной крышей, хижина служила хорошим убежищем, к тому же в ней всего одна дверь.

Солнце ушло за горы, стало быстро темнеть. На стене висел фонарь, но Карен решила не зажигать его, предпочитая оставаться в полумраке. Она тщательно прощупала каждую половицу, каждый дюйм стены в поисках хоть какого-нибудь оружия, острого предмета, который поможет ей убежать. Под кроватью в свете луны что-то блеснуло. Протянув руку, Карен нащупала грубо обработанную деревянную рукоятку, на ней – лезвие. Нож… С обломанным концом… Что ж, это лучше, чем ничего. Карен залезла на кровать, свернула одно одеяло и завязала его бечевкой от обрывка ковра, висевшего на стене. Если ей повезет, она сможет завернуться в другое одеяло и, когда стемнеет, проскользнуть мимо Мануэля… Опять голоса! Но она не слышала, чтобы кто-нибудь подходил… Карен вытянулась на кровати и накрылась одеялом. Если они подумают, что она спит…

– Добрый вечер, Аркадио. Ну что там?

– Джако послал меня сменить тебя.

– Спасибо, amigo. Ребята ищут?

– Кого?

– Маркеса. Он ведь не вернулся.

– И не вернется, можешь не сомневаться. Ты еще молод, amigo, и совсем недавно у нас. Послушай-ка, что я тебе скажу. Если хочешь сохранить жизнь, никогда больше не упоминай этого имени.

– Но…

– Человек с этим именем хотел стать предводителем. Двое поехали на север. Тот, кто может быть предводителем, вернулся. Другой стал угощением для муравьев. Вот так, друг мой.

Мануэль замолчал. Быть съеденным муравьями… Нет. Лучше ухе быть солдатом в армии Джако и не задавать лишних вопросов.

– Спасибо, больше ничего об этом не скажу, – согласился он.

Карен слышала, как звякнула шпора. Она судорожно вцепилась в нож. Крупная фигура загородила свет в двери. Луна светила мужчине в лицо. Черт его она не видела, а по силуэту различила – у него было одно ухо.

– Сеньорита спит? – Не получив ответа, фигура прошла в хижину. – Сеньорита спит? – переспросил Аркадио, приближаясь к кровати.

– Нет, – ответила Карен. Ей вдруг стало страшно.

– Прошу прощения, но, может, сеньорите одиноко. Могу составить хорошую компанию одинокой сеньорите. Так, во всяком случае, говорят…

– Плати им побольше, и они тебе все, что угодно, скажут, – огрызнулась Карен. – Убирайся прочь! Оставь меня в покое… – Аркадио подошел еще ближе. – Или я позову на помощь Джако. А потом посмотрю, что он с тобой сделает.

Аркадио остановился, физиономию его исказила гримаса, и, пробормотав по-испански что-то злобное, он вышел из хижины. Карен выпустила рукоятку обломанного ножа. «Ага, – мелькнуло у нее в голове, – стало быть, имя Джако защитит меня от бандитов. Малоутешительно. Но что защитит меня от самого Джако? Я должна убежать. Еще часок, и он решит, что я сплю. А потом, если только я смогу…»

Марселина наблюдала за тем, как Джако с пятью головорезами выехал из Рио-Лобоса и двигался по Северной тропе в направлении дальних гор. Она провела ночь со своим любовником, горячо отвечая на его грубые ласки. Ее коготки оставили на коже Джако следы бурной любви. Это было страстное соитие двух любовников, которые не привыкли сдерживать своих инстинктов. Наутро Марселина чувствовала себя великолепно. Ей было тепло и уютно в своей постели, и она смогла наконец расслабиться. Потом, когда она уже встала и вышла за порог, мужчины проехали мимо, и она помахала своему любовнику – такому сильному, красивому и гордому. Не прошло и нескольких минут, как кавалькада исчезла из виду, и настроение Марселины тут же упало. Что он надумал с этой шлюхой? Зачем он вообще привез ее в Рио-Лобос? Для того, чтобы отомстить сеньору Вэнсу? Или есть и другие цели? Ах, если бы он не был таким молчаливым, если бы рассказывал ей побольше…

Одна из деревенских девушек остановилась у харчевни и, проверив, заряжен ли ее револьвер, направилась к хижине, где держали Карен.

– Урсула, ты куда? – с опаской поинтересовалась Марселина.

Уж не распоряжение ли Джако она выполняет?

– Мне велено сводить сеньору Пакстон к реке.

– Я сама отведу ее туда, – решительно заявила Марселина.

– Но мне сказали…

Вырвав из рук девушки пистолет, Марселина засунула его за пояс своей юбки.

– Я сама сделаю это, – угрожающим тоном произнесла она.

Угроза подействовала: пожав плечами, Урсула вернулась в харчевню. Подняв высоко голову, Марселина пересекла площадь и остановилась у хибары пленницы.

– Сеньора! – крикнула она. Никакого ответа.

– Сеньора! Вставайте!

Сон про Вэнса прервался. Карен проснулась. Уже светло? «Нет… Нет, не может быть!.. Господи!.. Я не могла…» Молодая женщина с досадой тряхнула головой и огляделась по сторонам. Ничего не изменилось, только ночь кончилась. Она проспала, единственный шанс упущен. В дверях появилась женская фигура. Стараясь не совершать резких движений, Карен как можно осторожнее засунула руку в солому, где был спрятан обломанный нож. «Следи за собой… – напомнила она себе. – Держи себя в руках».

Подойдя к кровати, Марселина сорвала с нее одеяло.

– Извольте просыпаться, сеньора Пакстон, – издевательским тоном проговорила она. – Пора принимать ванну.

Карен медленно села, стараясь потянуть время, чтобы обдумать сложившееся положение.

– Я не хочу.

– Я должна отвести тебя к реке, – напрямик сказала мексиканка. – Ты должна искупаться.

– Пожалуй, я тоже пойду с вами, – донесся из-за двери голос Аркадио. – Что, если она попытается сбежать?

Марселина вытащила из-за пояса пистолет.

– Ей не убежать, – заявила она уверенно. – Ты просто хочешь поглазеть на бабу, так и скажи. Пойдемте, сеньора. Живо! – Махнув револьвером, она пропустила Карен мимо себя, а потом ткнула дулом в ребра ненавистной американке. Вздрогнув, Карен вышла за дверь и тут же зажмурилась от яркого солнца. – Неужто прекрасная сеньора испугалась? – спросила Марселина.

Глаза Карен возмущенно вспыхнули, и она расправила плечи.

– Разумеется, нет, – равнодушно бросила она, сворачивая на тропу, ведущую к реке, даже не удостоив мексиканку взглядом. «Ну как я могла так долго спать?! Как?..» Ответ был очевиден. Четыре дня сплошного кошмара и напряжения измотали ее до предела. Краем глаза она видела тень от пистолета Марселины – та не опустила оружие.

Река Рио-Лобос, давшая свое название поселению на ее берегах, была чуть шире обычного ручья и подпитывалась ледяной родниковой водой, которая не меняла своей температуры, несмотря на то что ее скалистые берега за день буквально раскалялись на солнце. Чувствуя себя в безопасности в зарослях мескитовых деревьев и за валунами, Карен сбросила одежду и вошла в реку. Вода была до того холодна, что ее мигом пробрала дрожь. Женщина медленно заходила все глубже и глубже – вода доходила ей сначала до лодыжек, потом до колен, до пояса; наконец, не выдержав, она села на корточки, чтобы скорее привыкнуть к холоду. Карен добилась своего: уже через несколько мгновений она почувствовала, что купание приятно освежает ее. Марселина удивленно рассматривала ее тело.

Американка изменилась. Ее кожа, казалось, источала здоровье, лицо, руки и плечи от частой езды верхом покрылись ровным золотистым загаром, все ее стройное тело подтянулось – она ничем не отличалась от любой другой девушки на ранчо. Марселина нахмурилась: она-то ожидала увидеть слабую, изнеженную и рыхлую пышку, а не такую физически совершенную молодую женщину.

Выйдя из реки, Карен вытерлась и, отряхнув джинсы от дорожной пыли, оделась. После мытья мысли заработали лучше, к ней даже отчасти вернулось ее обычное жизнелюбие. Еще не поздно. Оставшись наедине с Марселиной, она сможет… Но металлический щелчок – это Марселина взвела курок—вернул ее к реальности.

– А теперь, сеньора, вы побежите, – раздался у нее за спиной голос мексиканки.

Медленно повернувшись к ней, Карен окинула Марсе-лину насмешливым взглядом. Затем посмотрела в сторону гор и вновь взглянула на молоденькую мексиканку. Ветер трепал юбки Марселины. На ее смуглых худеньких плечах остались следы страстного соития с Джако, на шее висела украденная камея. Карен вдруг в мельчайших подробностях припомнились все события, начиная с того дня, когда она приехала в Техас, и заканчивая мгновением, когда дуло пистолета Марселины уткнулось ей в грудь. Сломанный нож остался в хижине, но отсутствие оружия не беспокоило ее. К тому же ока сомневалась, что сумеет воспользоваться ножом и ударить им Марселину или Джако. Но если она твердо решит, что не сможет отобрать чужую жизнь, то, возможно, отдаст свою. Конечно, она не собиралась сдаваться без боя, но… Карен презрительно посмотрела на пистолет.

– Это тот самый пистолет, которым ты убила Эмилио? – спросила она.

Марселина побледнела.

– Нет! Я… Я не… То есть, ты хочешь сказать… Он что, умер? – пролепетала она. – Пистолет… – Взяв себя в руки, Марселина выпрямилась, не желая унижаться перед американкой. – Я думала только ранить его, но пистолет…

– Ты убила его, – холодно произнесла Карен. – Он умер в страшных муках после двух недель страданий. Перед смертью он шептал твое имя.

– Прекрати! – закричала мексиканка.

– Я помню, как он заигрывал с тобой и смотрел, как ты танцуешь, – не моргнув глазом продолжала Карен. – Думаю, он любил тебя. Его смерть на твоей совести.

– Прекрати! Я не хотела этого. И я не уверена, что он умер.

– Ты отлично понимаешь, что я говорю правду.

– Замолчи! – выкрикнула Марселина. – Джако – мой любовник. Он бы сказал мне…

«Вот оно! – мелькнуло в голове у Карен. – Вот он, ключ! Господи, почему я не подумала об этом раньше!» Карен постаралась взять себя в руки и обдумать свой план.

– Джако не очень-то подходящий для тебя мужчина, – презрительно промолвила она.

– Но я его женщина! – взвизгнула Марселина. – И когда он станет президентом, я буду его сеньорой – женой и любовницей! А теперь ты пришла к нам… – Ее тон изменился: вместо крика из ее горла прорывалось шипение змеи. – Сначала ты заявилась на ранчо с сеньором Вэнсом, а теперь тебя принесло сюда. Только здесь все иначе! Поняла? Это я взяла твои украшения, давно взяла. Сначала украшения, а теперь возьму и твою жизнь.

– Если Джако любит тебя, то почему ты переживаешь из-за меня? – пожала плечами Карен.

– Я его женщина, – шипела Марселина. Впрочем, в ее голосе теперь слышалось сомнение, словно она не была уверена в истинности своих слов и хотела убедить самое себя.

– Так почему же ты боишься?

– Потому что… потому что ты умеешь колдовать.

– Чепуха!

– Ты обладаешь способностью… проникать в мысли мужчины и крутить им как хочешь. И хватит болтать! Беги! Немедленно.

– Нет.

Дуло пистолета уткнулось в грудь Карен.

– Беги! – громко закричала Марселина, и эхо в горах повторило ее крик.

– Нет, никуда я не побегу. Если ты хочешь убить меня, то пристрели меня прямо здесь, а потом объяснишь Джако, почему ты это сделала, – проговорила Карен.

Лицо Марселины почернело от злости, но в глазах ее не было уверенности, и она опустила их, не в силах вынести спокойного взгляда Карен.

– Ты… ты – злодейка! – выкрикнула она, но рука с револьвером дрогнула и опустилась.

Понимая, что ставит на кон свою жизнь, Карен бросилась в словесную атаку, используя оружие, с которым всегда выходила победительницей.

– Злодейка? – переспросила она. – Я? Неужели это я открыла потайную калитку и предала собственных друзей? Или это я в ответе за смерть всех, кто погиб на ранчо? Эмилио… Бразоса… Всех остальных? Но не я предала тех, кто меня любил, не я отдала их на растерзание такому человеку, как Джако. Человеку, убившему твою мать!

Широко распахнув и без того огромные глаза, Марселина растерянно отступила назад.

– Не говори этого, – в ужасе прошептала она, пораженная страшной новостью.

– Это правда, – пожала плечами Карен. – Только посмотри мне в глаза, и ты поймешь, что я говорю правду. Марайя лежит на горе вместе с Элизабет и детьми Паксто-нов. Но Джако, разумеется, не сказал тебе об этом. Убийца твоей матери не захотел сказать тебе правду. Но я была там. Я потеряла собственного ребенка. Он родился мертвым во время подлого нападения бандитов. Знай, я видела собственными глазами, как Джако застрелил ее. Увы, Марайя мертва. – Марселина едва стояла на ногах; ее губы дрожали. Карен чувствовала, что одержала победу, но решила добить Марселину последним «выстрелом». – Да, Марайя мертва, – повторила она. – И убита собственным сыном.

Наступила такая тишина, что стало слышно, как бьются сердца двух женщин. Лицо Марселины побелело как бумага.

– Что?.. – хриплым шепотом переспросила она. – Что?..

– Да, ее убил Джако, ее собственный сын, – сказала Карен. – Тру – его отец. Он сам рассказал мне об этом. Так что: Джако – брат Вэнса, а значит, и твой брат. Приглядись к нему повнимательнее, и ты узнаешь то, что сам он знает давно.

Марселина едва стояла на ногах. Пистолет упал на песок. Всхлипнув, она зажала рот руками, словно пыталась избавиться от тошноты. Джако убил ее мать. Джако был ее любовником., ее собственный брат, а она… Застонав и согнувшись под тяжестью собственного греха, Марселина развернулась и побежала прочь вдоль реки и вскоре скрылась за мескитовой рощей.

Карен вздохнула, ей казалось, что последняя сцена лишила ее всяких сил. Марселина… Бедняжка Марселина… Слова Карен потрясли ее до глубины души, и вдруг Карен подумала, что перегнула палку, ей даже стало стыдно за то, что она была так жестока с мексиканкой. Разрушительная сила слов так же смертоносна, как и сила выстрела. Разве у Марселины не было много общего с Бодайном? Карен печально покачала головой. Неважно, что сделала Марселина, – сейчас она заслуживала сострадания, вот только… Пистолет! Он лежал совсем рядом, на песке, там, где Марселина выронила его. Сейчас!.. Сейчас же!.. Быстро оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что никто ее не видит, Карен подбежала к пистолету, но когда она дотронулась до него, пистолет неожиданно выстрелил и, дымясь, отлетел в сторону. Тут же из-за зарослей мескитовых деревьев показался Аркадио, державший на изготовку ружье.

– А девочка-то наша до чего беспечна, а? Решимость Карен исчезла, едва она увидела перед собой дуло ружья.

– Я все спрашиваю себя: зачем она это сделала?

– Тебе этого не узнать, – бросила Карен. Рассмеявшись, Аркадио поднял пистолет и засунул его за ремень.

– Пойдем. Эта история позабавит Джако. Непременно расскажу.

– Ты ничего ему не скажешь, – перебила его Карен. – А если сделаешь это, я скажу Джако, что ты заставил меня…

Аркадио задумался и нервно облизал губы.

– Он не поверит тебе, – неуверенно пробормотал он. Настала очередь Карен улыбнуться.

– Да что ты? – И, не обращая больше внимания на бандита, Карен пошла вверх по тропинке, ведуидей к площади.

Аркадио мрачно смотрел ей вслед. Если бы он мог узнать, что тут произошло. Стерва… Да, ее он боялся. И вдруг удачная мысль пришла в голову Аркадио. Марселины он не боялся, и когда Джако уедет в следующий раз, он у нее все выведает. Они с Марселиной станут союзниками. Довольно ухмыльнувшись, Аркадио поспешил вслед за сеньорой, чтобы сопроводить ее в заключение.

Тени спускались с высоких гор, наступали на скалистые склоны, укутывали в прохладное покрывало иссушенную землю. Мануэль, вообразивший себя настоящим солдатом, ловко перебросил ружье из одной руки в другую и прислонился к грязной кирпичной стене. Карен посматривала на него через дверь, моля Бога о том, чтобы Мануэль задремал до прихода Джако. Она все еще надеялась на то, что сумеет воспользоваться мгновением и… но и эта надежда погасла, когда она увидела одинокого всадника, въехавшего в деревню. Джако вернулся. Карен слышала пение и громкий голос бандитов из харчевни. Всадник остановил коня, прислушался к шуму, спешился. Зайдя в харчевню, он тут же пропал в неясном свете фонарей. Время уходило… Сначала он выпьет с друзьями, а потом направится к ней. Карен попятилась. Когда ее ноги наткнулись на спинку кровати, она села, глядя на залитую лунным светом дверь, и стала ждать.

Она даже не смогла бы сказать, как долго сидела в полузабытьи, не двигаясь. Секунды? Или вечность? Теперь ясно: она не сможет убежать. Завтра она будет… Кем? И Джако – с ней или без нее – объявит себя генералом, радуясь столь простой победе. Вдруг женщина ощутила, что рядом кто-то есть. Ее сердце бешено забилось. Подняв голову, она увидела стоявшего в дверях Джако. Его высокая фигура загородила свет. С таким видом, словно хозяин вернулся домой после тяжелого трудового дня, бандит стянул через голову пончо и бросил его на пол. За пончо последовал ремень с кобурой.

– Теперь вы, сеньорита, – тихо промолвил он.

Нож!.. Где она спрятала нож? В кровати или на столе? «В матрасе! Он в матрасе!.. Не паникуй!.. Делай что угодно, только не впадай в панику!»

– Впрочем, это не важно, – продолжал Джако. – Я сам раздену тебя. Тебе это понравится. Многим нравится. – Подойдя ближе, он приподнял двумя пальцами ее подбородок. – Но сначала поцелуй…

Молчание Карен подстегивало Джако, он почувствовал себя увереннее. Он не видел ее руки, но услыхал какой-то шорох. Через секунду лезвие блеснуло в полумраке и, пропоров кожу, оставило алый след на его щеке. Взвыв от боли и ярости, Джако попятился назад и натолкнулся спиной на стол. Крепко сжимая окровавленный нож, Карен бросилась к двери, но бандит поймал ее и отбросил к стене. Нож выпал из ее руки. В считанные мгновения он придавил ее всем своим весом и впился в ее губы жадным, грубым поцелуем.

– Сука! – выругался Джако по-испански, оторвавшись от нее. – Шлюха, дрянь!

– Кровавый генерал! – отозвалась Карен. И плюнула ему в лицо. – Негодяй, мерзавец! Убийца собственной матери! Думаешь, я отдамся тебе по доброй воле? Да мне лучше умереть!

Джако ударил ее по лицу – рот Карен тут же наполнился кровью. Поднявшись на ноги, он схватил ее за волосы и выволок за собой из комнаты.

– Что ж… Значит, сначала ты хочешь умереть? Отлично! Не успеют мои ребята закончить, как вы получите то, что хотите, сеньорита. Ты будешь молить меня о пощаде, будешь умолять, чтобы я пристрелил тебя, но избавил от кошмара. – Он дотронулся до свежей царапины на щеке и грязно выругался. Она изуродовала его, этот шрам останется на щеке на всю жизнь. Ни одна женщина не делала ничего подобного с Джако. Все об этом узнают и станут потешаться над ним. Дьявольщина!

Карен вырывалась, пыталась ударить или поцарапать его, но все напрасно. Джако был очень силен, и ей оставалось лишь в отчаянии сжать зубы. Вот бандит распахнул дверь в харчевню, полную едкого дыма, от которого у Карен тотчас же защипало глаза и запершило в горле. От запаха немытых, потных тел, алкоголя и табака ее затошнило.

Раздался выстрел, и голоса затихли. Сдерживая охватившую его ярость, Джако заговорил в наступившей тишине:

– Сегодня вечером многие из вас отправятся по домам, разойдутся по своим деревням, чтобы попрощаться с близкими, ведь скоро вы станете настоящими солдатами. Мои верные товарищи! Завтра я назовусь вашим генералом! А сегодня вечером, чтобы вы могли отпраздновать это знаменательное событие, я принес вам в подарок эту белокурую американку! Надеюсь, вы навсегда запомните, каким щедрым был ваш друг Джако! – Он оглядел своих людей, оторопело смотревших на женщину, о которой им до сих пор и думать-то было запрещено. Джако дождался, пока напряжение достигнет апогея, и подтолкнул Карен к центру.

– Развлекайтесь с ней как хотите!

Дикий хохот ураганом пронесся под дымными сводами. Кое-кто, ошалев от радости, принялись палить из пистолетов в потолок. Прожигая Карен похотливыми взглядами, бандиты обступили ее, приближаясь все ближе и ближе. Думать было некогда, ее сковал животный страх. Карен пыталась отбиваться, но грубые руки уже хватали ее за волосы, лицо, грудь, плечи, ягодицы… Их перекошенные физиономии закружились перед ней в кошмарном хороводе. Ее сорочку порвали, и она судорожно пыталась прикрыть лохмотьями грудь, повинуясь уже не голосу разума, а инстинкту. Бандиты принялись толкать ее по кругу, и она попадала из рук в руки. Женщины, с которыми только что развлекались люди Джако, подзадоривали мужчин дикими визгами.

Ее сзади толкнули, и Карен полетела вперед, но тут же кто-то схватил ее за пояс джинсов, рванул – оторвалась пуговица на застежке, и женщина полетела дальше по кругу.

Карен схватилась за пояс, но тут же с нее сорвали остатки сорочки. При виде ее обнаженной груди бандиты взревели с новой силой и, схватив женщину за руки и за ноги, повалили на стол. Кто-то наклонился к ней и принялся осыпать ее груди слюнявыми поцелуями. Когда он выпрямился, Карен высвободила одну ногу и что было сил ударила его в пах. Бандит побледнел. Кто-то треснул его по голове бутылкой, и он упал на пол. К столу вышел Аркадио.

– Я буду первым! – закричал он. Быстро расстегнув пуговицы, он высвободил из штанов свое восставшее естество.

Теперь ноги Карен крепко держали, а Аркадио нарочито медленно стягивал с нее джинсы…

– Стойте! – вдруг раздался над озверевшей толпой голос Джако, пробиравшегося к столу.

Бандиты растерянно попятились назад, оборачиваясь на «подарок», который, похоже, отнимали.

Аркадио посмотрел на предводителя затуманившимися от похоти глазами.

– Да черта с два я… – начал было он, но так и не договорил: рукоятка пистолета Джако обрушилась на его голову, и Аркадио, потеряв сознание, упал на Карен, полностью закрыв ее наготу своим телом.

Джако был не один. С ним пришел Гонсалес, тот, кто стоял на дозоре на Северной тропе.

– Американец в горах! – закричал Джако. – Медрано погиб от его пули. Лошадь американца убита. Он идет пешком, но ему не выбраться из гор. – Джако помолчал, ожидая, чтобы люди осознали важность его сообщения. – Этот американец – ее муж. Мы пока подождем, а потом поймаем его и при нем… – Бандиты недовольно заворчали. Джако снова пальнул в воздух из пистолета. – Спокойно! Я же говорю, мы пока, пока подождем. А потом, когда поймаем его, вы развлечетесь на славу. Мануэль, отведи сеньору обратно в хижину. И хорошенько следи за ней. – Подойдя к столу, он сбросил бесчувственное тело Аркадио на пол и, рванув Карен за руку, стащил ее со стола и подтолкнул к Мануэлю. – Следи, чтобы с ней не приключилось какой беды, ясно? Вперед!

Мысль о том, что где-то в горах будет взят в плен американец, вмиг отрезвила Карен. Но если там увидели одного человека, может, есть и другие? Бандиты быстро надели ремни с кобурами, похватали свои ружья и выбежали из харчевни. Качнувшись, Карен натянула на себя джинсы. Джако оценивающе разглядывал ее обнаженную грудь. На его шее засохли следы крови.

– Ну что ж, детка, на тропе замечен человек, и мы с тобой оба знаем, кто это, – произнес он, улыбаясь. – Если бы ты была моей женщиной и тебя похитили, я бы тоже отправился за тобой. Даже если бы понимал, что это приведет меня к смерти. – Джако ухмыльнулся. – Теперь ты знаешь, как нравишься моим ребятам. Я приведу твоего мужа сюда, и он сможет понаблюдать за тем, как славно развлекаются мои люди. Скажи-ка мне, детка, за кем из вас мне лучше наблюдать – за тобой или за ним?

Нервно облизав губы, Мануэль вывел Карен на площадь и повел дальше к хижине. При виде ее обнаженной груди его начинали терзать смутные желания, которые тут же отражались на его лице. Но Карен уже не боялась – ни настоящего момента, ни того, что приготовило ей будущее. Вэнс был близко, все остальное не имело значения. Вэнс был близко… Карен, спотыкаясь, брела на подкашивающихся ногах к тюрьме от харчевни, превратившейся для нее в ад.

Она даже не услышала ружейной пальбы в горах…

 

Глава 5

Карен свернулась калачиком на кровати, совершенно измученная после пережитого. Она никак не могла отогнать от себя воспоминаний о чудовищных сценах, от которых все еще содрогалось ее тело. Даже самое дикое воображение не могло подсказать, что она может стать жертвой подобного извращения. Съежившись в своей каморке, она все отталкивала от себя грязные руки и зажимала уши, чтобы не слышать омерзительного торжествующего гогота.

«Завтра… Завтра… Завтра…» – эхом звенело у нее в ушах.

Господи, какой кошмар готовит ей завтра? Тот, на краю которого она только что побывала? Или еще хуже? Господи, что может быть хуже?

– Нет! – прошептала она. – Не думай об этом!.. – Она пыталась успокоиться и забыть физиономии ублюдков, терзавших ее, но новые страхи – эти вечные братья ночи – обуяли ее. От горестных размышлений ее оторвал грохот в горах, эхом отлетевший от горных склонов.

Карен села, напряженно прислушиваясь. Они охотились на Вэнса. Вэнс здесь! Но что он может сделать? Один, без коня против Джако и кучи его головорезов. Новый грохот над темной долиной, новая очередь ружейных залпов – и тишина. Неужто все кончилось? Сколько еще ждать? Тишина стала угрожающей, пелена молчания, сквозь которую слабо просвечивал таинственный лунный свет, накрыла собой хижину. Все кончено? Неужели кончено?!

Карен проснулась перед рассветом. Конечности ее одеревенели, она почти не узнавала окружающие предметы. Но, вспомнив, что произошло накануне, женщина, дрожа, снова упала на кровать. Она чувствовала себя совершенно сломленной. Фигура, появившаяся в дверях, оторвала ее от мрачных размышлений. Мануэль вошел в комнату и зажег фонарь.

– Я принес вам свежей воды, сеньора, – сказал он на ломаном английском.

Его забота тронула Карен. Она вспомнила, что его не было там, в харчевне. Так, может, он?.. Молодой человек неестественно выпрямился, когда она подошла к нему. Нет… В его глазах слишком ярко пылал бунтарский огонь.

– Спасибо тебе, Мануэль, – благодарно проговорила она.

Стражник вышел.

Прохладная вода освежила ее, помогла немного прийти в себя. При свете фонаря она увидела валявшийся на полу нож, с которого начался вчерашний кошмар. Схватив его, Карен прорезала дыру в одеяле и надела его на себя, как пончо, чтобы скрыть наготу. Обрывок ковра, которым она прежде связывала второе одеяло, послужил ей поясом для джинсов. Мокасины, которые Джако дал ей, перед тем как заключить под стражу, довершили ее одеяние. Вернувшись к ведру, Карен напилась и снова вымыла лицо и руки. Холодная вода на время вернула ей решимость, но, когда молчаливый и ставший вдруг угрюмым Мануэль отогнал ее от двери, вся ее решимость куда-то исчезла. Карен оставалось только ждать, и она принялась мерить шагами крохотную каморку, обходя кругами сломанный стол.

Солнце уже стояло высоко в небе, утренняя жара высушила капли росы на редких травинках, оживлявших площадь деревни, когда неуверенные шаркающие шаги за стеной известили Карен о том, что Аркадио пришел на смену Мануэлю. Бандита так и бросили вчера на залитом виски полу харчевни, когда Джако со своими головорезами отправился в горы. Аркадио посмотрел на Карен. Вспомнив, как он стоял над ней, обнажив свою плоть, женщина задрожала и невольно подтянула джинсы. Она не могла смотреть ему в глаза… И вдруг через дверной проем она-заметила на горном склоне какое-то движение. Это игра ее воображения или?.. Нет, кажется, снова что-то шевельнулось за огромным валуном… Всадник! Должно быть, это бандиты. Джако возвращается. Минут через десять она увидела его. Джако после бессонной ночи и долгой погони был уставший, но, въезжая в Рио-Ло-бос, приосанился. К луке его седла была привязана веревка, другой конец которой был крепко намотан на запястья человека, бежавшего футах в десяти следом за конем Джако. Человеку приходилось бежать довольно быстро, иначе бандит просто поволок бы его за собой. Вэнс! Она едва не потеряла сознание.

Джако так сильно ненавидел его, что Вэнсу, наверное, лучше было бы умереть сразу, чем стать жертвой дьявольских пыток, которые приготовил для него Джако. И все равно где-то в глубине ее души тлели искры надежды. И радости. Он все-таки пришел за ней, и они снова будут вместе, пусть и ненадолго. Не важно, что будет дальше, зато она сможет сказать ему, что любит его больше всего на свете, больше самой жизни.

Трое из банды были серьезно ранены. Тела двух других переброшены через спины лошадей. Их безвольно висящие конечности покачивались в такт неторопливым шагам животных. Джако ехал впереди всех. На его губах играла торжествующая улыбка, одну руку он победно упер в бедро и даже на минуту пустил коня легкой рысью. Споткнувшись, Вэнс побежал быстрее, чтобы не упасть. Небольшая процессия торжественно въехала на площадь и направилась к хижине, где Карен ждала своего мужа. Рана на щеке Джако болела. Глаза пощипывало от усталости. «Сегодня вечером», – напомнил он себе и пришпорил коня. Конь перешел на галоп, отчего Вэнс упал на землю и его едва не затоптал конь бандита, следовавшего за Джако.

Невольно вскрикнув, Карен бросилась к двери, чтобы остановить Джако, но Аркадио крепко схватил ее за руку и оттащил обратно.

– Не-ет! Нет! – кричала она, отбиваясь от Аркадио. – Опусти меня!

Джако направил коня в густое облако пыли, накрывшее всадников. Когда пыль улеглась, неясные тени материализовались. Сплюнув, Джако стряхнул пыль и песок с одежды, демонстративно поклонился и знаком велел Карен подойти.

– Buenos dias, сеньора Пакстон, – издевательским тоном промолвил он. – Я ездил на охоту и привез вам в подарок… – он ухмыльнулся, – …прославленного сеньора Пакстона.

Карен бросилась к недвижимой фигуре, распростертой на земле, но Аркадио по знаку Джако снова оттащил ее.

Джако дернул за веревку.

– Поднимайтесь, сеньор Пакстон, – насмешливо крикнул он. – Я доставил вас к вашей жене. Что же вы не бросаетесь к ней в объятия?

Вэнс пошевелился, встал на четвереньки и, наконец, с трудом поднялся на ноги. Помотав головой, чтобы обрести равновесие, он на дрожащих ногах приблизился к. коню Джако, протянул всаднику связанные руки и проговорил разбитыми губами:

– Тебе уж следовало бы протащить меня через какой-нибудь ручей, а то что-то пить хочется.

Джако сделал недовольную гримасу. Он безжалостно тащил Вэнса через горы и скалы! Тот должен был сдаться. Стонать от боли и страха. А вместо этого пленник независимо держится, сунул ему под нос связанные опухшие руки. Что ж, тем слаще будет видеть, как этот человек корчится в смертных муках. Усмехнувшись, бандит опустил руку к ремню и вынул из ножен длинный кинжал со сверкающим лезвием. Карен испуганно вскрикнула, когда Джако замахнулся кинжалом: он нарочно повернулся к ней лицом и помедлил, чтобы она испугалась еще больше… А потом одним движением разрезал путы, связывающие руки Пакстона. Карен облегченно вздохнула, а негодяй удовлетворенно рассмеялся:

– Не беспокойся, детка. Я ничего не сделаю ему. Пока, – зловеще добавил он. – Можешь забрать его к себе, мы немного отдохнем.

Медленно повернувшись, Вэнс посмотрел прямо на Карен й… едва сумел скрыть свое удивление. Когда он в последний раз видел ее, она была бледной и измученной; съежившись, лежала его жена на кровати. Теперь перед ним была совсем другая Карен – здоровая, подтянутая, загорелая. Она была одета, как королева бандитов, а ее вьющиеся волосы рассыпались по спине и плечам. Гордо выпрямившись, Карен встретила его взгляд, а Вэнс пожирал ее глазами, потому что истомился по ней больше, чем по воде. Затем он твердо, ни разу не споткнувшись, подошел к ней. Карен бросила последний презрительный взгляд на Джако, тот сделал знак Аркадио удалиться, и она смогла броситься в объятия мужа, на мгновение забыв обо всем на свете.

Помрачнев от гнева, Джако следил за тем, как они исчезли во мраке хижины. Почему она все еще интересует его? Почему ему было неприятно, когда она обнялась с Пакстоном? Сходство между ним и Вэнсом было поразительным, словно Вэнс был его вторым «я». Тот же Джако, только молодой, у которого есть все: здоровье, могущество, великолепная асиенда и прекрасная жена. «А у меня нет ничего… И сам я ничтожество, полукровка… – Подобные мысли всегда распаляли его, питали ненависть. – Каждый раз, когда мне кажется, что я настиг их, они исчезают… И я не могу притронуться к ним. Он должен умереть. Она должна стать моей. И ранчо должно принадлежать мне…» Джако заставил себя выпрямиться.

– А пока что, – воскликнул он, – пока что они у меня в руках. – Бандит расхохотался, но звук собственного смеха почему-то не убедил его.

– Ты сказал что-то, предводитель?. – спросил Аркадио.

– Я сказал, – мрачно ответил Джако, пуская коня прочь от хижины, – что он у меня в руках.

Вэнс спал. Его запавшие щеки покрылись густой щетиной, кожа на ощупь стала грубой и сухой. На его голове темнел глубокий порез, на ногах и руках кровоточили многочисленные ссадины, а левая рука была прострелена пулей. К счастью, пуля не задела кость. Толком не зная, что надо делать, Карен решила, что раны следует промыть, и принялась за дело. В ведре еще была вода, в очаге лежали дрова. Карен быстро развела огонь и согрела воду. Оторвав кусок от одеяла, она прокипятила его и затем стала осторожно промывать раны, вычищая из них грязь и песок, попавшие туда, когда Джако волочил Вэнса по площади. Огнестрельную рану надо было обработать лекарством, поэтому Карен лишь осторожно перевязала ее полосками одеяла. Когда она протирала Вэнсу грудь, одна его рука поднялась и он положил ладонь ей на затылок. Он пришел в себя. Карен посмотрела ему в лицо: от усталости и тревоги, солнца и ветра на его лбу появились новые морщины.

– Я был таким глупцом, Карен, – прошептал он.

– Не говори этого, – отозвалась Карен. – На это у нас нет времени.

– Может, у нас его вообще больше не будет, – возразил Вэнс, – поэтому я скажу тебе то, что должен сказать.

– Не надо ничего говорить, – настаивала Карен. – Мне не нужны слова.

– Я должен. Не только для тебя, но и для себя самого. – Он помолчал, вспоминая слова, которые так мучительно придумывал в ту, последнюю ночь в хижине на границе. – Я был не прав, Карен. Я знал это, даже когда говорил тебе обидные слова. Во всем я винил себя, но гордость помешала мне признать это. Я был слишком слаб, чтобы взять на себя ответственность за происшедшее.

– Но я… Я и в самом деле убежала, – запинаясь, начала было Карен.

– Мне не следовало оставлять тебя одну, – перебил ее Вэнс. – Ты понятия не имела о том, что такое Запад. Ты не была готова к реальности, и я должен был предусмотреть это. С того самого мгновения, как мы высадились с корабля в Корпус-Кристи, я ставил тебя перед проблемами, с которыми ты прежде никогда не встречалась и потому была не в состоянии решать их. Если ты совершала ошибку, я ругал тебя за нее, а не помогал обрести опыт и научиться чему-нибудь. Я думал, что ты легко примешь образ жизни, до того тебе неведомый. – Он устало откинулся назад. – Я был не прав.

Карен прижалась щекой к его груди, не желая, чтобы он увидел слезы, брызнувшие у нее из глаз. Вэнс погладил ее волосы.

– Не удалось мне увезти тебя назад… Жаль…

– Но ты же пришел за мной, – прошептала Карен, поднимая голову и заглядывая ему в глаза. – Ты пришел. Это больше, чем ты мог сделать. Это главное, а больше – ничего. – И, наклонившись к нему, скрытая под шатром спутавшихся локонов, Карен запечатлела на его губах нежный поцелуй. Вэнс от неожиданности заморгал. Она осторожно убрала волосы с его лба. – Я скучала по тебе.

– Я тоже, – отозвался Пакстон. – Все время скучал. – Заворчав, он привлек ее к себе и уложил рядом, стараясь не задеть раны. Несколько мгновений супруги молчали, наслаждаясь коротким мгновением тишины и близости. – Тед рассказал мне о тебе, – наконец произнес Вэнс.

– И что же он сказал?.. – Вдруг она вспомнила роковые выстрелы. – А Тед?.. Он?..

– Он поведал мне о том, что ты делаешь на ранчо. Тед несколько часов провел со мной в хижине – как раз перед тем, как мерзавцы похитили тебя. – Помолчав, Вэнс решил, что не имеет смысла что-то скрывать от жены, и продолжил: – Тед умер, но он еще успел рассказать мне о нападении. Не представляю только, как он продержался так долго. Не знаю… Он умер у меня на глазах… – Вэнс понизил голос. – Видишь ли, иногда мне кажется, что знаешь человека очень близко, а на самом деле… Мы с Тедом Утреннее Небо лет пятнадцать трудились вместе, бывали в разных переделках. Даже во время войны. Мы были как родные братья, но при этом я совсем не знал его.

– Тот человек, который застрелил его, мертв, – сообщила Карен.

– Это тот самый бандит, тело которого я обнаружил на тропе? На этой стороне Рио-Гранде?

– Его звали Маркес. Они с Джако не доверяли друг другу, и когда Маркес стал приставать ко мне, Джако убил его. Между ними произошла ужасная драка. Я попыталась убежать, но Джако поймал меня и увел назад в лагерь.

– Знаю, я понял это по следам – там он их уже не запутывал, – промолвил Вэнс. – Я слыхал о Маркесе. Тебе повезло. – Посмотрев на жену, он заметил синяк у нее на щеке. – Карен… – Вэнс на миг замялся, а потом быстро договорил: – Он сделал что-нибудь с тобой?

– Нет. Он пытался, но я поранила его ножом. Вэнс усмехнулся.

– А я-то спрашивал себя, кто нанес ему эту рану. Умница!

– Вэнс, он так ненавидит нас. Нет ничего такого, чего он не сделает… – Карен замолчала, стыдясь своей слабости: она не хотела рассказывать мужу о том, как Джако намеревается поступить с ними. У него еще будет время узнать об этом. Присутствие Вэнса поддерживало Карен, ей казалось, что он сумеет защитить ее. К тому же было так приятно лежать в его объятиях… Не важно, как поступит с ними Джако завтра, – у них появилась короткая передышка, и в эти мгновения они могли наслаждаться друг другом. Карен дрожащими пальцами стала поглаживать грудь Вэнса, но, подняв на него глаза, она увидела, что он заснул: сказывались долгие бессонные ночи и последняя, самая страшная ночь в горах…

– Вэнс… – едва слышно прошептала Карен. – Я люблю тебя, Вэнс… – Поцеловав его руку, она молча смотрела на мужа. – Я не дам тебе проиграть, любимый… Только не в этот раз…

В каморке стало тепло и уютно от их близости… Долгий день постепенно сменялся вечером…

– Как трогательно! – разбудил Карен голос Джако.

Как долго она спала? Заморгав, Карен посмотрела заспанными глазами на высокую фигуру, загораживающую почти весь дверной проем. Поднеся к губам бутылку, бандит сделал два больших глотка. Карен почувствовала, как Вэнс осторожно притронулся к ней – он тоже проснулся. Рука Пакстона сжалась в кулак, но Карен накрыла его своей маленькой ладонью. Она встала и смело взглянула в глаза предводителю разбойников. Пошатываясь, он прошел в каморку.

Джако поставил бутылку на сломанный стол. На нем была короткая куртка из оленьей кожи и хорошо сшитые, почти новые брюки с высокой талией. Словом, ни дать ни взять герой дешевого любовного романа, если только не считать хищного взгляда да следов страшной раны на лице. Вдруг правой рукой он схватил Карен за талию и привлек к себе. Вэнс мгновенно вскочил с кровати, но Джако тут же достал из-за спины левую руку, в которой сжимал револьвер.

– Вэнс! Нет! – вскричала Карен, увидев, что дуло револьвера упирается прямо в живот Пакстону.

– Стало быть, сеньора не желает, чтобы ее любимый превратился в мертвеца? Разумно, ничего не скажешь. Говорят, мертвые герои – плохие любовники.

– Убери свой пистолет, шакал, – процедил Вэнс сквозь зубы, забыв о том, что холодный металл прижимается к его телу, – и тогда посмотрим, кто тут из нас мертвый герой.

– Что ж, идет. Я уберу пистолет, – ухмыльнулся Джако и, опустив руку с пистолетом, тут же направил его дуло на грудь Карен.

Молодая женщина съежилась, даже сквозь одеяло почувствовав исходящий от оружия холод, но заставила себя держаться спокойно. А Джако, не сводя с Вэнса глаз, наклонился к Карен и принялся целовать ее. в губы, причем каждый поцелуй был более жадным, чем предыдущий. На этот раз Карен не сопротивлялась, потому что сопротивление означало бы неминуемую гибель – ее и любимого.

Вэнс вцепился в край кровати так, что костяшки пальцев побелели. Он едва владел собой, но не мог рисковать жизнью Карен. В его мозгу лихорадочно билась мысль: что еще, какие издевательства приготовил для них Джако? Отпустив наконец Карен, Джако, крутанув пистолет на пальце, взялся за бутылку с виски. Карен попятилась назад, а негодяй молча разглядывал ее.

– Сеньора – настоящая женщина, – заявил он. – У нее такие сладкие губы. Я понимаю, почему ты пришел за ней в Рио-Лобос.

– Попробуй только… и я убью тебя, Джако. И всем твоим головорезам не остановить меня.

Джако приподнял бутылку, улыбнулся, глядя на остатки жидкости.

– Какой храбрый сеньор! – с издевательскими нотками в голосе заговорил он. – Ну настоящий Пакстон! – Фамилию «Пакстон» он произнес с демонстративным презрением. – Но судьба милостива к Пакстонам, не так ли? Великолепная асиенда, много скота, куча ковбоев на ранчо, красивые женщины и… слова. М-да… Очень красивые слова…

Лицо Вэнса потемнело.

– Я не бросаю слов на ветер и не угрожаю зря, amigo, – зловещим тоном вымолвил он.

– Amigo? – расхохотался Джако. – Нет уж, сеньор. У меня для вас новость. Вам следовало бы называть меня каким-то там… родственником! Да, представьте себе, Причем довольно близким, а точнее – сводным братом. Разве это не интересно? – Он сделал паузу, готовясь дать пояснения, если Вэнс потребует.

Но Вэнс довольно равнодушно заметил:

– Ты слишком много думаешь о своем отце! Ха! Тебе еще многое придется узнать.

– Нет, – возразила Карен, догадавшись, что он хочет сказать.

– Спокойно, – перебил ее Джако. – Мы с тобой, Вэнс, сводные братья, у нас общий отец. Досточтимый сеньор Пакстон поразвлекся с моей матерью, а потом бросил ее с ребенком. Я такой же его сын, как и ты, только, когда мы голодали, он не подумал о том, чтобы накормить нас, помочь нам, а когда северный ветер пел зимние песни и мы дрожали от холода, он не предложил нам места на своей асиенде.

Только моя мать всегда оправдывала его. «Пакстоны просто забыли нас, – говорила она. – Лучше не ворошить прошлое! Он ничего о нас не знает, не знает, где искать». Черт! Плевать я хотел на ее объяснения! Мальчиком я часто спрашивал себя, почему у меня нет отца, как у других ребят. Но когда стал юношей, мое любопытство переросло в ненависть, а она породила жажду мщения. Я всегда спрашиваю себя: что длятакого человека значили несколько песо? Он ведь мог давать их нам и мог разыскать мать, а меня привести в дом.

Но однажды, – продолжал Джако, – я узнал, что у великого Пакстона, оказывается, есть ранчо и замечательные сыновья, которые живут как благородные доны. И больше я не мог– терпеть! Я оставил мать, прихватив с собой только одежду, ружье и собственную ненависть, и стал бродить по свету. Позднее выяснилось, что добрый и благородный Тру Пакетов взял мою мать к себе – она стала горничной и служанкой в его доме, стала прислуживать его семейке, вместо того чтобы занять почетное место хозяйки дома. Узнав об этом, я проклял уже самих богов. Моя мать смирилась с такой несправедливостью, и я возненавидел ее не меньше самого старика – старого развратника, о котором ты говоришь с таким уважением. Человек с характером? Ха! Плевал я на его характер!

Украдкой покосившись на мужа, Карен с удивлением заметила, что его лицо оставалось совершенно спокойным.

– Ты назвал его развратником? – отозвался Вэнс. – Нет. Он такой же человек, как и все. Он действительно повстречал Марайю во время войны. Они всего одну ночь провели вместе, а потом расстались. С тех пор он не видел ее и ничего не знал о ребенке – до того дня, как он спас ее от команчей. Марайя была чудесной, ласковой, доброй и очень терпеливой женщиной. От нее исходило настоящее женское обаяние и тепло. Меня ничуть не удивило, что он полюбил ее и по-своему продолжал любить всю жизнь. Моя мать знала об этом, – продолжал Пак-стон. – Она мне обо всем и поведала. Она все поняла. Во время войны случается много необычного, чего в мирной жизни и представить невозможно. Это, конечно, очень печально и не оправдывает людей, совершающих грехи. Думаю, отец часто думал о Марайе, но сначала у него не было ни денег, ни времени узнавать что-то о ней, о ее судьбе. Потом отец строил ранчо, у него появились собственные дети. Он понятия не имел о твоем рождении, но твоя ненависть и зависть затмевают тебе глаза. Я уже давно знаю правду о тебе, мой сводный брат, и рассказала ее мне Элизабет Пакстон, моя мать. Для меня правда была больше похожа на сказку. Мама сначала услыхала ее в Сан-Антонио, а потом – от Марайи, которую всерьез волновала твоя безумная ненависть. Марайя опасалась, что она ни к чему хорошему тебя не приведет и что ты начнешь мстить. Элизабет решила взять ответственность на себя: она должна была рассказать обо всем сыновьям, чтобы те были начеку. Наш злейший враг был нашим родственником. Нашим братом. – Вэнс тихо засмеялся, его лучистые глаза лукаво заблестели. – Так что ты опоздал, мой сводный брат. Мой братец-убийца думал сразить меня правдой, которую я знаю уже много лет. Мне жаль тебя, Джако. У тебя был шанс, но, когда Тру послал к тебе гонца, ты так пылал ненавистью, что оттолкнул протянутую тебе руку, убил посыльного и прислал отцу его уши и руки. Твое сердце мертво, твоя душа сгнила. Мне жаль тебя… – повторил он.

Джако не удалось вкусить триумфа, и ярость вскипела в нем с новой силой.

– Жаль?! Тебе жаль Джако?! – взревел он. Голос его сорвался, и он бросился на Вэнса и с силой ударил пистолетом по раненой руке.

Вэнс побледнел от боли. Силясь не потерять сознание, он сполз на пол, и туг Джако толкнул его коленом в подбородок, отчего Пакстон отлетел к стене. Карен бросилась на помощь мужу, но бандит с легкостью отшвырнул ее в сторону. Но Карен упрямо ползла вперед, чтобы встать на пути Джако. Он остановился. От ярости из его груди вырвался звериный хрип, губы задрожали. Джако нацелился пистолетом в голову Вэнса.

Щелчок взведенного курка нарушил мертвую тишину – три фигуры замерли неподвижно. Муха, назойливо жужжа, летала между жертвами и их палачом. Карен, не выдержав, зажмурила глаза, чтобы не видеть нацеленного на Вэнса дула револьвера.

– Нет, – вдруг хрипло сказал Джако. – Еще не время. Так я не получу удовольствия. Я слишком долго ждал этого момента, чтобы он пролетел так быстро. Сегодня вечером у моих людей будет праздник, сеньор. А развлекать их станете вы, сеньор, и ваша сеньора. И на этот раз развлечение не прервется на самом интересном месте. Нет, сеньор Пакстон. Этим вечером вы будете наблюдать за тем, как Джако и его товарищи берут вашу женушку – снова и снова. Я привяжу тебя поближе-и позабочусь о том, чтобы ты слышал каждый ее вопль, чтобы ты видел все с начала и до конца. А когда последний из моих ребят кончит в нее, я тебе кое-что отсеку. Я очень долго ждал этого момента, братец. Я буду рад, что он наконец наступит. – Сунув револьвер за пояс, Джако прихватил с собой недопитую бутылку и направился к двери. – А что касается вас, сеньора… Если вы понравитесь моим парням, то я позволю им оставить вас у себя. Я хотел сделать вас принцессой, но, похоже, из тебя получится лишь грязная шлюха!

С этими словами Джако вышел из хижины. Увидев своего предводителя, Мануэль встал по стойке «смирно» и нервно закашлялся – он явно слышал разговор.

– Мануэль! – рявкнул Джако.

– Да, мой генерал!

– Я еще пока не генерал, – отозвался Джако, однако было видно, что он польщен столь неприкрытой лестью. – Но если все пойдет хорошо, я им стану в считанные дни. А ты, возможно, станешь капитаном. Что скажешь на это, а, Мануэль?

Мануэль засиял от гордости – еще бы, ведь он мог получить чин в формирующейся армии великой революции.

– Стать капитаном в вашей армии – большая честь для меня, сеньор.

– А если это такая честь для тебя, малыш, то смотри не выпусти тут кого-то ненароком, через эту дверь. Ты понял меня?

Побледнев, Мануэль яростно закивал головой.

– Я все понял, сеньор.

– Что ж, хорошо, – кивнул Джако, уходя.

– Джако!

Остановившись, бандит резко обернулся. В дверях, держась обеими руками за косяк, стоял едва живой Вэнс.

– Не забывай, что я сказал тебе, шакал! Тебе уже протягивали руку мира, но ты оттолкнул ее. – Джако по-бычьи наклонил голову, готовый ринуться в атаку на тореадора. – Чувствуешь озноб, малыш? – продолжал Пакстон. – Знаешь, что говорят про этот озноб? Что это шаги демона по твоей могиле!

У Джако был выбор. Он мог убить ненавистного сводного брата на месте, сразу же, а мог продлить его мучительную агонию. Выбор он сделал давным-давно, не знал только, как это произойдет. Но теперь, когда от брата исходила угроза, выбор опять встал перед ним. Ему нечего бояться угроз. Зато месть будет – слаще не придумаешь. Пакстонское отродье будет страдать так же, как страдал он, Джако, будет выть и кричать, а с этими воплями уйдет наконец безумие мести из его души. И все же… Отвернувшись от брата, Джако быстро пошел прочь. Неужто он в самом деле почувствовал озноб? Джако не был в этом уверен. Ну, может, совсем небольшой озноб, о котором и тревожиться-то не стоит.

– Помни! – донесся до него приглушенный крик Вэнса. Это слово подтолкнуло его в спину и закружило, словно пыль на ветру. «Помни!..» – Джако почувствовал себя ребенком, которого пугают. Но это пустое. У выродка рука ранена, а может, и сломана. Он не ел целый день. Скоро его свяжут, так что волноваться нечего. Нечего ему волноваться!

– Урсула!

– Да, сеньор.

– Что-то я не вижу Марселйны. Где она?

– Не знаю, сеньор. Мы говорили утром, а потом она пошла с американкой к реке.

– Но я же тебе велел отвести ее к воде.

– Она настаивала, сеньор, и сказала, что…

– Пошла вон! – взревел он, оттолкнув Урсулу. Оставшись один, Джако оглянулся на хижину. В дверях никого не было. Стало холодно, хотя солнце еще не село за горы. Джако поднял голову. Опять над ним кружит это привязчивое насекомое, словно хочет о чем-то предупредить. Разозлившись, Джако отвернулся от харчевни и почему-то направился к лавке. У дверей он задержался, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Внутри было пусто, лишь клубы пыли висели в воздухе, пылинки весело плясали в розовых солнечных лучах. Из задней комнаты вышла кошка и, зевнув, пошла куда-то по своим делам, развеять дневную скуку. Флорес, тщедушный владелец лавки, каким-то чудом сводящий концы с концами, несмотря на то что полки в его заведении давно пустовали, выскочил из своего жилища.

– Чего желаете, сеньор? – угодливо спросил он. Нацепив на нос очки, Флорес пригляделся к посетителю, – Увы, у нас не большой выбор. Надо бы съездить за товаром, но, знаете ли, Сан-Педро становится от меня все дальше, по мере того как я старею.

Джако, осмотревшись, проговорил:

– Мы завтра уезжаем, старик. С нами поедут и проститутки – они никогда не расстаются с парнями. Так что ты останешься тут один, нет, на пару с трупом американца. Кто заплатит тебе золотом за товары?

Флорес изобразил смех, больше напоминавший сопение.

– За товары? Да у меня на полках одна пыль. Кто же станет покупать пыль?

– И что ты будешь делать?

Старик уставился на него единственным здоровым глазом, сильно увеличенным толстой линзой очков. Второй, незрячий, был подернут белой пеленой.

– Что я буду делать? – переспросил он. – Умру с миром, сеньор.

Джако поморщился – уж больно неприятно было смотреть на полуслепого Флореса. Надо бы старику уехать отсюда вместе со всеми. Но зачем ему-то этот старик? Почему он не пошел прямо в харчевню? Ему следовало… Черт, опять этот озноб! Разозлившись, что на него так подействовала угроза Вэнса, Джако резко повернулся и вышел из лавки.

– Джако!

Джако обернулся: опять кто-то зовет его – из-за спины. Старик смотрел на него из полумрака пустой лавки.

– Скажи своим людям «нет»! Скажи солдатам великой революционной армии, что я продам им пыль. Да! Только пусть поторопятся – ха-ха-ха, – пока она у меня еще есть. – Флорес захлопнул дверь, а Джако быстро пошел к харчевне, но до его слуха еще долго доносились какая-то возня и выкрики Флореса, Он говорил сам с собой, выкрикивая: «Пыль для солдат! Ха-ха-ха! Пыль для солдат, солдаты для пыли…»

Старик, распахнув дверь, теперь уже незаметно следил за Джако, пока тот не скрылся за углом харчевни. Безумный хохот сменился приступом кашля, и тогда Флорес вернулся в лавку, отыскал где-то мешочек с табаком и сунул щепотку табака в рот. А потом снова выглянул в открытую дверь, ожидая еще раз увидеть Джако. Но на улице никого не было. Вздохнув, Флорес скрылся за истрепанными занавесками, за которыми имелась дверь, ведущая в его жалкое жилище. Выйдя из тени, Марселина вернулась к своему месту у очага.

– Ты все слышала? – спросил Флорес.

– Да, все, – кивнула она. – Он уезжает завтра, чтобы стать генералом.

– Если ты надеешься и дальше прятаться у меня, то это зря. Предводитель вместе со своими разбойниками непременно явятся сюда, чтобы выгрести остатки, а потом – чтобы отыскать тебя. А что может сделать жалкий старик, чтобы помешать им? Этой ночью я закопаю все, что представляет для меня хоть какую-нибудь ценность. Солдаты!.. Ха! Когда бандиты превращаются в солдат, воровство начинают называть реквизицией. Не вздумайте оставаться здесь, сеньорита.

Пожав плечами, Марселина подошла к задней двери, со скрипом дверь отворилась. Прямо перед ней на лазурной глади неба темнели сиреневые горы. Бежать ей некуда. Спрятаться тоже негде. «Да и что толку прятаться? – спросила она себя. – Разве могу я спрятаться от вины, тяжким крестом повисшей на мне? Я совершила страшный грех, мой сводный брат был моим любовником. – Она сдержала горькое рыдание. Слезы' уже не облегчали душу. Да их уже просто не было. – Теперь мои глаза, так же сухи, как песок, – думала Марселина. Ветер вздыхал над Северной тропой и над долиной. Будто пел надгробную песню любви и… смерти. – Марайя… Ох, мама!..» Марселина в отчаянии опустила голову, но вдруг… поняла, что надо делать. Джако все знал! Он нарочно разжег огонь любви и страсти в ее груди, отлично зная, что физические отношения между братом и сестрой греховны и преступны. Она отомстит'ему за предательство. Он должен поплатиться за свой грех. Марселина судорожно вздохнула.

– До свидания, сеньор Флорес.

– Ты возвращаешься в харчевню? Она загадочно улыбнулась:

– Я возвращаюсь… Впрочем, вам лучше этого не знать…

– Если хочешь, можешь еще какое-то время побыть у меня. Поспи немного, а я приготовлю тебе поесть. Я буду на страже, а как только стемнеет, ты сможешь…

– Простите меня, сеньор Флорес. Спасибо вам большое, но я и так слишком много ела в последнее время и много спала. Слишком много… Так что – прощайте… – И она ушла.

Вэнс вглядывался в темноту, судорожно пытаясь найти выход. Своей глупой выходкой он еще больше разозлил Джако. Что он мог сделать? Времени совсем мало. И он все еще лежит на полу, как беспомощный ребенок! Правда, он стал чувствовать себя получше, но что толку? При малейшем движении его руку пронзала боль, его тошнило, и у него кружилась голова. Когда Карен привязывала к больной руке некое подобие шины, его лоб покрылся испариной. Возможно, перелома и нет, но кость явно повреждена или сильно ушиблена, так что шина немного поможет. Собственно, уже через пять минут ему стало легче. Еще полчаса – и он сможет нормально двигаться.

Смочив кусок одеяла, Карен приложила его к опухшему плечу Вэнса – упав, он сильно ушибся. День подходил к концу. Надо попробовать что-то сделать. Во всяком случае, лучше умереть быстро, чем позволить Джако и его головорезам издеваться над ними. А боль можно вытерпеть.

– Сколько там стражников? – тихо спросил он, кивком головы указывая на дверь.

– Только один. Аркадио или Мануэль. Сегодня вечером нас караулит Мануэль.

Вэнс кивнул и взял у жены плошку с водой. Утолив жажду, он поднял левую руку и немного поводил плечом, чтобы размять затекшие мышцы.

– Уже скоро. Мы не можем ждать, пока Джако явится за нами. – Слабый голос Вэнса звучал решительно.

– Но Мануэль вооружен, – пожала плечами Карен. – Мы против него бессильны.

– За стеной раздались чьи-то шаги. Супруги замолчали, и Вэнс тихо скользнул к двери. Неужели так скоро? Если это Джако, уже поздно что-либо предпринимать. Но вместо предводителя бандитов в дверях показался Мануэль, переминаясь с ноги на ногу. Он был бледен как смерть. Приглядевшись к нему, Пакстон заметил, что его кобура пуста. Карен с Вэнсом оторопели. Впрочем, их изумление тут же возросло, потому что вслед за Мануэлем в хижину танцующей походкой вошла Марселина. В руках у нее был пистолет стражника. Схватив ртом воздух, Карен в испуге попятилась в тень – от юной мексиканки она ожидала самого худшего.

Вид у Марселины был измученный. Ее глаза таили такую печаль и тоску, что в следующую минуту сердце Карен сжалось от сострадания к ней.

– Я устала от смерти, сеньор, – проговорила Марселина отрешенным, каким-то больным голосом. – Возьмите у меня пистолет. Я не смогу сделать то, что должна.

Вэнс, ничего не понимая, покосился на Карен, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Мануэль, развернувшись, набросился на Марсслину, вывернул ей руку и выхватил пистолет. Он положил уже палец на курок, чтобы выстрелом поднять тревогу, но Вэнс успел нанести юнцу удар в челюсть. Голова Мануэля дернулась, он упал, выронив пистолет. Левую руку Вэнса дергало от боли, но он все же подобрал пистолет. Теперь он смотрел на Марселину, не понимая, чем вызвано ее столь внезапное появление.

– В загоне найдете лошадей, – быстро прошептала она. – Вам надо забежать за лавку, а оттуда увидите загон. Седла висят в сарае, расположенном у загона.

– Я все же не понимаю, – нахмурившись, произнес Пакстон.

– Я сама едва начинаю понимать, сеньор. Времени на разговоры нет – Джако скоро явится за вами. Бегите задними дворами к лавке. Если лавочник увидит вас, он ничего не скажет. Торопитесь.

– А ты разве не поедешь с нами? – спросила Карен.

– Нет.

– Ты должна уехать, – настаивала Карен. – Джако узнает, кто освободил нас.

– Да, А если не узнает, я сама скажу ему об этом. – Мексиканка торжествующе засмеялась.

– Мы не можем оставить ее, Вэнс…

Погасив фонарь, Вэнс посмотрел на дверь харчевни. Все было ясно без слов, будто Марселина подробно рассказала ему всю свою жизнь. Он заглянул ей в глаза, но она отрицательно покачала головой.

– Мне очень жаль, – прошептала она, – но я должна остаться. – Отвернувшись от Вэнса, она взяла с кровати его изорванную рубашку и протянула ему. – Мне очень жаль, – повторила она, пока он натягивал на себя лохмотья.

Вэнс взял ее за руки.

– Марселина…

– Ступайте с Богом, сеньор, – по-испански сказала ему Марселина, опустив голову. – Идите же. Скорее!

– Прощай, малышка. Спасибо. – Пакстон посмотрел на жену. – Нам надо побыстрее выбираться отсюда.

Карен тряхнула Марселину за плечи, словно надеясь, что от ее прикосновений та изменит свое решение.

– Ты не можешь оставаться здесь! Пойми! Марселина протянула руку и разжала кулак: на ее ладони лежала камея с цепочкой.

– Я украла это у вас, сеньора Пакстон. Ревность превратила меня в воровку и даже хуже… Впрочем, у самой себя я украла гораздо больше. Возьмите это, сеньора, и ступайте. У вас совсем мало времени.

– Карен, – шепнул Вэнс.

Карен молча взяла камею, подарок матери, которую та, в свою очередь, получила от своей матери, поцеловала ее вместе с серебряной цепочкой, быстро надела на шею Марселины. Поцеловав ее в щеку, она бросилась вон из комнаты. Слезы застилали ей глаза.

Беглецам удалось незамеченными пробраться к западному краю площади. В харчевне тем временем становилось все оживленнее. У входа завязался нешуточный спор двух бандитов. Между ними стояла Урсула, видимо, предмет их ссоры. Она с раздражением смотрела то на того, то на другого. Наконец, устав от их шумных препирательств, Урсула, взмахнув руками, с отвращением отвернулась от ухажеров. Бандиты, продолжая яростную перебранку, не заметили два силуэта, крадущихся к загону. Урсула, зевнув, вернулась в харчевню, закрыв за собой дверь.

Оказавшись за лавкой, Вэнс вздохнул свободнее. Теперь, если луна будет освещать им путь, они… Задняя дверь лавки распахнулась, и Карен едва сдержала крик. Вэнс толкнул ее к стене хижины. Какой-то человек огромного роста – это был вовсе не тщедушный лавочник, о котором говорила Марселина, – вышел из дома.

– Аркадио, – шепнула Карен Вэнсу на ухо.

Великан уверенно шагал в темноту, перебросив за спину огромный мешок. Пакстон бесшумно следовал за бандитом на расстоянии нескольких ярдов. Идя за ними, Карен покосилась на открытую дверь лавчонки, но в темноте не разглядела темную фигуру, распростертую на полу. Вдруг ей пришла в голову мысль: она может потерять Вэнса! Карен прибавила шагу и тут же споткнулась о какой-то низкорослый кустарник.

Она упала почти не производя шума, но и легкого шороха было достаточно, чтобы Аркадио, несмотря на изрядное количество выпитого виски, услыхал его.

– Кто здесь? – рявкнул он, оборачиваясь.

– Я, – хриплым шепотом ответил Вэнс и, одним прыжком сократив расстояние между ними, ударил его рукояткой пистолета по губам. Бандит попятился, сплевывая кровь и выбитые зубы. Он поднял было руки, чтобы остановить нападавшего, но слишком поздно: Пакстон нанес ему сокрушительный удар по затылку, и громадный Аркадио со стоном тяжело осел на землю. Вэнс опустился возле него на колени. Мешок, который бандит вынес из лавки, был полон продуктов – все, необходимое им в дороге.

– Пойдем, – прошептал он, подняв мешок и подталкивая вперед жену.

Лошади тревожно зафыркали, почуяв незнакомых людей, которые прошли по загону к крытому сараю. Чего только там не было! Седла, вся необходимая упряжь, сложенная в аккуратные стопки военная форма, бочонки с порохом и ящики с боеприпасами, выстроенные вдоль стены. А на полу посреди всего этого изобилия стояла сверкающая новенькими деталями четырехфунтовая пушка. Без сомнения, ее привезли в Мексику повстанцы, которые предпочли покинуть родную страну, но не сдаться правительству.

– Это для армии Джако, – пробормотал Вэнс. Выбрав одно седло, он вручил его Карен, а потом стал искать подходящее для себя. – Быстрее! Ты должна мне помочь.

Выйдя на улицу, он выбрал двух лошадей – гнедого жеребца и мышастую кобылу, надел на них уздечки и подвел к жене, чтобы та оседлала их. Карен быстро и ловко справилась с делом, еще недавно ей неведомым. Затянула подпруги и подобрала длину стремян. Вэнс тем временем привязал мешок, который отобрал у Аркадио, к своему седлу.

– А ты хорошо этому научилась, – усмехнулся он. – Поехали… Черт!

– В чем дело?

– Я не взял у него пистолет, – ответил Вэнс, подумав об Аркадио. Впрочем, важнее было прихватить провизию, чем оружие. – А теперь уже времени не осталось… Хотя подожди… Кое-что я могу сделать. Открывай ворота, а я быстро вернусь.

От страха у Карен пересохло во рту. Наклонившись, она отвязала веревку и стала медленно отворять ворота, стараясь не издать при этом ни звука, который могли бы услышать в харчевне. Женщине казалось, что прошла целая вечность, прежде чем ворота оказались распахнутыми во всю ширь. И вдруг она увидела, что дверь харчевни медленно открылась.

Большая фигура, закутанная в пончо, показалась на пороге и направилась к хижине, служившей им тюрьмой. Джако… Дождавшись, пока Джако повернется к ней спиной, Kaрен бросилась к сараю, чтобы предупредить Вэнса, но он уже выходил на улицу в новой сорочке, вскочил в седло и привязал к луке еще какой-то большой сверток.

– Умница, – похвалил он ее. – По пути выпустим лошадей из загона.

– Джако только что вышел из харчевни и идет к… – Она осеклась, только сейчас рассмотрев его наряд. – . А что ты и делал в… – Карен не успела договорить – она увидела, как высокий язык пламени поднялся в сарае и налетел на стопки одежды, на… С круглыми от страха глазами Карен вскочила на коня, и они шагом – чтобы не издавать шума – поехали прочь из загона. Еще мгновение – и они будут на свободе… Занятый мыслями о том, как бы поскорее оказаться в седле, Вэнс не заметил Аркадио, придя в себя, тот, спотыкаясь и утирая кровь, вошел в загон, держа Вэнса на прицеле.

И когда лошади выходили из загона, раздался выстрел. Лошади понеслись вперед, а Пакстон, ощутив резкую боль в спине, изумленно обернулся. Аркадио теперь целился в женщину, изводя на нее оставшиеся в, барабане патроны. Карен испуганно заморгала, когда что-то обожгло ей руку, – это смерть, к счастью, лишь слегка задев ее, пролетела мимо. Выругавшись, Аркадио швырнул бесполезный пистолет на землю и потянул носом воздух – он только сейчас почувствовал запах дыма. Обернувшись, бандит с ужасом увидел черные клубы, вырывающиеся из двери сарая.

«Порох!» – вспомнил Аркадио. С обезумевшими от страха глазами он бросился вон из загона. По пути отметил про себя размытое очертание деревенской лавки и на полу бездыханную фигуру старого Флореса – человека, которого он застрелил, за мешок еды. Аркадио заметил, что из харчевни бегут люди – его друзья, проститутки, которые обирали его и за жалкие гроши шептали на ухо всякие льстивые слова. И тут крик, родившийся в глубине его существа, наконец вырвался наружу диким и страшным воем. Аркадио почему-то увидел мальчика с огромными темными глазами, играющего в грязи на деревенской улице. Этот мальчик – он сам. Когда ребенок поднял на него глаза, в небо поднялся огромный огненный столб, но его он уже не видел. И раздался оглушительный грохот, которого он не услышал. Как не заметил и гигантского куска стены, который, поднявшись в воздух, обрушился на него и разорвал на части его тело – в точности как ребенок разрывает надоевшую ему игрушку.

Услышав выстрелы со стороны лавки, Джако, сжимая пистолет, побежал вперед. Он увидел лошадей, мчащихся из Загона. За ними скакал всадник. Нет, два всадника… Джако обернулся на хижину, а потом, услыхав вопль Аркадио, помчался к загону. От страшного взрыва, сотрясшего воздух, Джако упал на землю; на него посыпались какие-то обломки и пыль. За первым взрывом последовал второй, а потом из дымящихся руин сарая раздалась пальба – это рвались патроны. Джако с трудом поднялся на ноги. Какая-то женщина кричала, видимо, от боли, хрипло ругались мужчины. Джако на неверных ногах поспешил в хижину. Его пленники! Черт,! … где же Мануэль? Словно в ответ на его немой вопрос, из двери хижины, спотыкаясь, вышел тот, кого он искал. Джако ринулся ему навстречу, но Мануэль молча, глазами указал на дверь. Оттолкнув юношу, Джако ворвался в каморку, держа пистолет наготове: ему чудилась какая-то опасность, но встречен он был громким смехом. Комната была освещена красноватыми отблесками пожара, и в этом кровавом свете он увидел… смеющуюся Марселину.

– Они ушли, братец. Они убежали, и это сделала я! – заявила она.

– Ты?!

– Сеньор Вэнс, его жена, порох, военная форма, сверкающая пушка, украденная у федералов. Ваша армия… Ха-ха– ха! Вы все потеряли, мой генерал!

Джако подбежал к ней и вцепился в смуглые плечи, которые ласкал только прошлой ночью.

– Шлюха! Дрянь! Почему ты это сделала?

Марселина смотрела ему прямо в глаза, даже не поморщившись от боли. Она больше не могла плакать – в ее глазах не осталось слез.

– Мой брат! – взвизгнула она. – Ты знал! Ты ведь знал, и мы грешили вместе! Мы оба прокляты! Оба! Какой мужчина посмотрит теперь на меня, женщину, разделившую ложе с собственным братом?! Кто встанет на твою сторону, зная, что ты убил собственную мать и изнасиловал сестру?! Да ни один солдат не пойдет за тобой! А после этой ночи ты все потерял, Джако. Все! И я приложила к этому руку. Я, твоя шлюха! Твоя сестра… – Марселина плюнула ему в лицо, и тут же отлетела к стене, отброшенная выстрелом. Пуля раздробила серебряную цепочку и вдавила старинную камею в юную грудь… Марселина расплатилась за содеянное. Безжизненное тело сползло на пол – смерть с улыбкой на устах погасила ненависть в ее сердце. Santa Maria, Madre dedios…

Джако медленно вышел из хижины. Его руки дрожали, от правды негде укрыться. Мануэль отвернулся от Джако.

– Ты убил ее, – пробормотал он. – Ты убил и мать, и сестру. Двух женщин… Свою семью… Ты шакал, как назвал тебя этот американец…

Не обращая внимания ни на Мануэля, ни на панику, охватившую бандитское поселение Рио-Лобос, Джако побрел к реке.

– Никакой ты не генерал! – крикнул ему вслед Мануэль надорванным голосом. – Ты просто шакал, грязный убийца, убийца женщин!

Воды Рио-Лобоса уже несли с собой правду о позоре Джако, когда он вышел на берег. Там, в кустах, у него был спрятан мустанг. Услыхав шаги хозяина, конь норовисто замотал головой и встал на дыбы. Потрепав животное по шее, Джако попытался взять себя в руки.

– Я убью их, – прошептал он. – Я убью их.

И, не говоря больше ни слова, он расправил уздечку, хлестнул коня, чтобы тот успокоился, и сел в седло. Джако поехал вдоль реки, подальше от пожара и от бандитов, ищущих своих лошадей. Он не сворачивал с пути до тех пор, пока не доехал до знакомого поворота, ведущего к Северной тропе. Джако даже ни разу не обернулся назад, туда, где сгорели его будущее и все его надежды. Джако уехал прочь от Рио-Лобоса… Конечно, настигнуть своего злейшего врага с женой ночью будет нелегко, но он рассчитывал на то, что ненависть поможет ему – как всегда…

 

Глава 6

От костра поднимались тонкие струйки дыма, почти невидимые в темноте. По бескрайнему небу, как огромные корабли, мимо звезд медленно и торжественно плыли облака.

А далеко внизу, на земле, как звезда, сиял крохотный костер. Карен развела огонь в укрытии, наспех сооруженном ею из больших голых валунов. Она нашла несколько поваленных кедров и, оторвав от одного полоску коры, смогла вскипятить воду. Если следить, чтобы огонь не поднялся выше уровня воды, то кора не сгорит. И тогда она сможет промыть раны Вэнса. Ох, Вэнс…

Карен посмотрела на искаженное болью лицо мужа. Ей, повезло. Пуля задела край одеяла, в которое она была завернута, оставив на коже лишь царапину. Опустив бандану Вэнса в горячую воду, Карен выжала ее и подошла к раненому. Пуля попала Вэнсу в спину, прямо над ремнем, вырвав, ог– ромный кусок мяса. Карен могла перевязать рану лишь обрывком одеяла, и кровотечение даже остановилось ненадолго, но потом, перед тем как они разбили лагерь, оно возобновилось. Каждый шаг причинял Вэнсу нестерпимую боль. Но теперь рана закрылась, и Вэнс даже подмигнул жене, готовящей для него горячий компресс. Тепло немного уняло боль, и впервые с тех пор, как они умчались из горящей деревни, Пакстон почувствовал облегчение.

– Мне следовало забрать у него пистолет, – с сожалением заметил он. – Я поплатился за собственную небрежность.

– Поздно говорить об этом, – отозвалась Карен. – Что сделано, то сделано.

– Ты права, – согласился Вэнс. – К тому же все могло обернуться гораздо хуже. – Он печально усмехнулся. – Нет, ты только взгляни. Совсем новая форменная рубашка, можно сказать, подарок от Джако, и… сразу же испорчена. Ох, за спасение прекрасных женщин приходится расплачиваться собственной одеждой. – Вэнс опустил голову: он чувствовал себя совсем разбитым. – Как хорошо, что здесь нет Тру. Он бы мне шею свернул за то, что я трижды свалял дурака.

Карен убрала компресс. Теперь, когда рана была промыта, можно было внимательнее рассмотреть, насколько она серьезна. Вэнс попытался это сделать, повернув шею.

– Вэнс, это очень страшно? – спросила Карен.

– Да уж ничего хорошего, – помотал он головой. – Я потерял много крови, поэтому у меня большая слабость и я медленно двигаюсь. Но я выдержу, будь уверена. Такие раны не опасны, если только избежать инфекции. Наш главный враг – погоня. А они могут скакать очень быстро. Если они нас настигнут или мы натолкнемся на апачей, а у меня совсем не будет сил, ты должна уходить без меня.

Карен в возмущении замотала головой:

– Ни за что!

Вэнс лишь махнул рукой, не принимая ее протеста.

– Я хочу, чтобы ты пообещала мне. Для меня это очень важно.

– Но я не смогу…

– Ты сможешь и сделаешь это, – перебил ее Вэнс. – Если я скажу «беги!», ты должна немедленно уходить. Сразу! И не думать о том, что сделает со мной Джако. Черт возьми! Возможно, обо мне уже будет бесполезно заботиться. Но ты должна вернуться в Паке и рассказать обо всем Тру и всем остальным… – Голова Вэнса откинулась назад, и он закрыл глаза, пытаясь справиться с приступами боли. Ему явно было трудно говорить.

– Довольно разговоров, – пробормотала Карен. – Пойду проверю силки.

Пакстон заставил себя расслабить ногу и бедро – так он надеялся снять приступ боли. Что она сказала? Силки?.. Вэнс огляделся по сторонам: Карен ушла. Силки? Конечно. Должно быть, это Тед научил ее ставить силки. «Господи, Тед… Это я должен был учить ее всему. Мужчина не должен без дела разъезжать по стране. Его место дома, чтобы учить жену, как выжить, если… – Огонь горел справа от него, и Пакстон стал смотреть на красновато-оранжевые языки пламени, надеясь, что их гипнотический танец усыпит его. На огне стояла кедровая «посудина». – Надо всего лишь протянуть руку, и…»

Оглядываясь по сторонам, Карен вышла из сооруженного ею укрытия и по пересохшему руслу ручья пошла к мескитовой роще – там она надеялась поймать дичь. Но увы, сооруженные ею силки были пусты. Карен огорчилась, ведь Вэнсу для восстановления сил необходимо свежее мясо. Она побрела назад, останавливаясь каждые несколько ярдов и прислушиваясь ко всем подозрительным шорохам. Ночь была полна всевозможных звуков, но они не пугали ее. А какие, интересно, звуки должен издавать преследователь? Карен, к примеру, знала, что ночные насекомые замолкают при появлении человека. Вот только услышит ли она подкрадывающегося к ним индейца? Ветер вздыхал среди скал, мимо нее пролетела, едва слышно шурша крыльями, летучая мышь. Карен шла к ручью и… Что это? Звук повторился – справа от нее две ветки мескитового дерева терлись друг о друга. На небе поднялась яркая луна, освещая все вокруг голубоватым светом. Стало казаться, что и песок, и скалы обрели почти белый цвет. Женщина посмотрела на север, туда, где тянулась тропа, по которой они ехали. А что, если сейчас кто-то крадется по их следу? Карен заставила себя не поддаться подступившей панике. Вэнс уверял ее, что бандитам понадобится несколько часов, чтобы переловить лошадей и пуститься за ними в погоню. Но, несмотря на это, он выбрал едва заметную тропу, которая должна привести их к реке западнее того места, где они всего два дня назад пересекали Рио-Гранде.

Пожалуй, бандиты не могут быть слишком близко, особенно если учесть, что при взрыве пострадало все их имущество, а лошади разбежались. Но все же, все же… Может, другие бандиты и не бросятся за ними в погоню сразу, а вот Джако… Рано или поздно он обнаружит, что они свернули с главной тропы, и направится именно сюда. Она уже поняла, что этот человек обладает решимостью, не свойственной нормальным людям. Джако ни за что не позволит им убежать от него. И где-то в ночи он уже следует за ними, не допуская даже мысли, что его кто-то может обмануть.

Джако… Вспоминая, как он целовал и сжимал ее, Карен ощутила жар. Какой беспомощной она была! Но, несмотря на испытываемое ею презрение к этому человеку, Карен понимала, что этот бандит любит ее – пусть по-своему, в уродливой, извращенной форме. Но такая любовь… и такая ненависть… Молодой женщине вдруг стало до того страшно, что она задрожала и, сама того не замечая, упала на землю, чтобы слиться с ней, чтобы никто не заметил ее. Как ей хотелось поскорее вырваться из тисков грозящей им опасности! «Что я могу сделать против него? Что будет, когда он найдет нас? – Ее воображение разыгралось. Каждая скала, каждая ветка, каждый кактус… – Они, кажется, смотрят на меня! Нет! Прекратите! Перестаньте! Вэнс ранен… Я ему нужна, от меня зависит его жизнь… Джако! Нет… Я боюсь… Боюсь… – Как ни странно, это признание помогло ей. – Хорошо, – со злостью подумала она. – Бойся! Только делай то, что нужно делать. Начни сначала и делай все необходимое до тех пор, пока не выполнишь задуманное. Не забывай, что ты носила фамилию Хэмптон. Держись же… Держись…»

Тучи все быстрее бежали по небу. Не выдержав их натиска, луна скрылась. Встав на ноги, Карен поспешила к костру, тщательно выбирая путь.

Вэнс уснул у костра. Карен огорчилась, увидев, что вода в сосуде из коры выкипела, а сама кора свалилась в огонь и превратилась в кучку углей.

– Держись, – прошептала она покорно, хотя в ее голосе и слышалась некоторая доля сомнения.

Сняв с себя пончо из одеяла, Карен постояла, подставив нагую кожу ночному ветру. К счастью, в узелке, который Вэнс вынес из сарая, была еще одна форменная рубашка. От мокрого одеяла на ее коже появилось раздражение, она сильно покраснела. Карен, стряхнув с себя усталость, надела сорочку, с удовольствием ощутив прикосновение мягкой ткани. Завернувшись в одеяло, она легла. Свой отдых она заслужила, как никогда.

За ночь небо собрало столько туч, что к утру можно было ожидать сильную грозу. Оседлав лошадей, Карен вернулась к костру. Вэнс уже встал, и его лицо немного порозовело – сой явно пошел ему на пользу.

– Ты уверен, что мы можем ехать? – спросила Карен, имея в виду его рану.

Пакстон кивнул.

– Скоро начнется дождь, который смоет все следы. Мы должны воспользоваться этим и ехать вперед, пока не вымокнем до нитки. С каждой пройденной милей они будут вес больше и больше отставать, а значит, мы выиграем время. – Вэнс по привычке стал засыпать кострище землей, но сморщился от боли. С трудом он дошел до коня. Карен уже села на свою мышастую кобылу и с тревогой наблюдала за тем, как Вэнс с трудом устраивается в седле. По небу прокатился раскат грома, словно природа салютовала их отъезду. Они поднялись на горную гряду прямо над тем местом, где разбивали лагерь, и тут же поспешили укрыться в глубокой длинной щели. Вэнс бегло взглянул на склоны впадины, поднимавшиеся над ними. Они ехали между челюстями самой настоящей ловушки, и если только небеса захотят избрать этот момент, чтобы излить на них потоки воды…

И вдруг они как по волшебству вырвались на свободу. Будто кто-то поднял их из впадины на теле великана на его широкий бок. Удивленно охнув, Карен остановилась. По обе стороны от них лежала голая, иссушенная и враждебная им земля, над которой низко опустилось зловещее свинцовое небо. «Я не могу… Я больше не вынесу этих испытаний…»

Вэнс остановил коня рядом с ней.

– В один прекрасный день мы вернемся сюда, – ласково проговорил он. – И тогда ты увидишь, как тут красиво. – Но Карен, пораженная ширью необъятных просторов, раскинувшихся перед ними, не находила слов, чтобы ответить ему. – Мы должны продвигаться вперед и перейти Рио-Гранде до того, как совсем стемнеет. – Брови Вэнса сдвинулись на переносице от сильной боли, и, вцепившись обеими руками в луку седла, он пустил коня шагом.

У Карен засосало под ложечкой от страха, и она судорожно вздохнула. Гнедой жеребец Вэнса, идущий впереди, осторожно выбирал дорогу среди камней, нащупывая спуск к серевшей внизу голой земле.

Началась гроза. Яростные вспышки молний рвали тучи над их головами. Хлынул ливень. Карен задрожала и плотнее завернулась в пончо из одеяла. В какое-то мгновение она потеряла Вэнса из виду и сильно испугалась. Женщина пришпорила кобылу, чтобы догнать гнедого, – ехать в одиночестве в таком аду было невыносимо.

Гроза сменилась нудным дождем. Карен подъехала поближе к Вэнсу, ее мышастая лошадь приноровилась к ходу его гнедого жеребца. Она склонила голову на грудь и вздрагивала каждый раз, когда порыв ветра подталкивал их вперед, обрушивая на них новые и новые потоки воды. Покосившись на мужа, Карен увидела, что его лицо стало мертвенно-бледным от боли и холода. Вэнс потерял много крови и страдал от ран; его организм сильно ослаб, и холод резко ухудшал его состояние. Подъехав к Вэнсу, она встала вплотную к гнедому и отвязала сверток, который Пакстон вынес из сарая бандитов. Вынув оттуда несколько одеял, она накрыла ими мужа. Шум дождя заглушал звуки, конечно, и возможной погони тоже, но Карен все же пыталась уговорить его остановиться. Пакстон лишь упрямо сжал губы, махнув рукой на север. Лошади послушно побрели вперед.

Время то ли замерло, то ли летело незаметно, как ночные тени. Серая грязь, серое небо, непрекращающийся шелест дождя, покачивание лошади под ней усыпили Карен: ей стало казаться, что она попала совсем в иной, сказочный мир. Вот она мчится в карете по улицам Вашингтона, ее бросает на сиденье из стороны в сторону, дверца кареты хлопает, то открываясь, то закрываясь. Перед ней отчетливо всплыл тот эпизод. Пуговица на противоположном сиденье… кусочек сверкающей меди на стенке экипажа… прогнувшееся на сильном ветру дерево… фигура какого-то человека, вскочившего на ходу в карету, его лицо… Техасец! Вот он еще в карете, но уже через мгновение – на крыше… упряжка лошадей остановлена, а он стоит по щиколотку в жидкой глине и улыбается ей… Его лицо забрызгано грязью… Это воспоминание постепенно ушло, уступив место другим… Лица, лица… Вэнс, Тру, Элизабет, Марайя, Тед, Джеред… Бодайн… Да, и Бодайн тоже. И бедняжка Марселина – что, интересно, Джако сделал с ней? Маркес, Мануэль, Аркадио, наконец, сам Джако… Теперь вместо лиц бандитов более дружеские – ковбои из Пакса. Сдержанный Харли, вежливый Эмилио, улыбчивый Билли Хармони, веселый Шорти… Знакомые, любимые лица… Некоторые навсегда ушли из ее жизни. Ушли? «Элизабет ушла? Марайя ушла?.Нет! Нет, это не так! Они со мной, пока бьется мое сердце, пока вертится земля».

Внезапно лошади ускорили шаг, и Карен вернулась к реальности. Вэнс пришпорил своего жеребца и нагнал ее. В коротком просвете дождя Карен увидела, что они оказались в широком овраге. Вэнс что-то кричал ей, но она не могла разобрать ни слова во все усиливающемся реве стихии. И вдруг она поняла! Карен похолодела. Она уже слышала такой звук – это был шум настигающего их наводнения. Женщина пыталась разглядеть что-то сквозь завесу дождя, но почти ничего не было видно. Они объехали площадку из обнаженной породы, и Вэнс уверенно пустил туда коня. Карен повернулась к раненому мужу. Яростно жестикулируя, Вэнс указал ей на узкий карниз, поднимающийся кверху. Похоже, этой тропкой пользовались только олени, зато она вела наверх, к выступу, расположенному футах в сорока над ними. Не самый лучший выход, конечно, но это было единственной возможностью спастись от поднимавшейся воды.

– Ты первая! – крикнул Вэнс, спрыгивая с лошади. – Веди ее! Быстрее!

Соскочив на землю, Карен взяла уздечку и осторожно пошла вверх по узкой тропе, ведя за собой мышастую кобылу. Она почти ничего не видела перед собой, ее ноги то и дело увязали и скользили в глинистой жиже, но женщина упрямо шла вперед.

Для Вэнса каждый шаг был сущей пыткой. Рана на боку причиняла ему ужасные страдания, к тому же она открылась и начала кровоточить. Левая рука отяжелела и казалась свинцовой. Вдруг гнедой заупрямился и встал. Вэнс силился втянуть его наверх. Он мог бы подняться один, оставив коня, но им необходимо было иметь двух лошадей – иначе они потеряют скорость. Пакстон, почти не веря в успех, вновь потянул мустанга, и тот наконец побрел вверх. Рев стихии усилился. Бурлящая вода, вертящая в бешеном водовороте огромные деревья и валуны, поднималась за ним по пятам, грозя увлечь в свой безумный танец. Похоже, гнедой наконец почуял опасность – он резко устремился вверх, толкнув Взнса, отчего тот упал с тропы, сильно ударившись бедром. Новая боль! Но надо держаться! Во что бы то ни стало он должен удержаться, иначе водоворот станет его могилой. Вэнсу удалось наконец, превозмогая боль, ухватиться рукой за скользкий выступ скалы. Теперь он смог вытянуться на узкой длинной площадке лицом к склону утеса, но он даже не решался обернуться: ревущая вода быстро поднималась и уже касалась его ног.

Поднявшись на спасительный выступ, Карен оглянулась и увидела, что ее муж упал. Взвизгнув от страха, она в следующее мгновение схватила моток веревки и стала быстро обматывать ее вокруг острой, напоминающей клык скалы. Дождь все усиливался. Привязав веревку к скале и обмотав ее еще вокруг пояса, Карен заглянула вниз – Вэнс находился непосредственно под ней, футах в двенадцати от того места, где она стояла. У его ног бушевало наводнение. Если он не удержится…

Она снова и снова окликала его, но Вэнс то ли не слышал ее, то ли не осмеливался пошевелиться.

Последнее было правдой. Он больше не мог сопротивляться. Почти не мог. Вэнс осторожно провел ногой вдоль стены: а вдруг там есть опора? Ничего. Отдохнув, он повторил попытку. Кажется, что-то получилось… Нет, нога опять скользнула по ровному месту. Боль в плече внезапно ослабела – дурной знак. «Я теряю сознание… Черт, мне надо было оставаться там, где мы были… И понесло меня сюда!»

Вдруг он понял – что-то касается его спины. Еще раз… Что это?.. Пакстон повернул голову и увидел веревку, а когда поднял глаза вверх, разглядел сквозь пелену дождя лицо Карен. Умница!.. Умница!.. Если он сможет ухватиться за веревку… Нет, это невозможно… Веревка снова задела его спину. Его правая рука онемела, плечо потеряло чувствительность. Левую руку дергало от боли. Но он должен рискнуть! Малейшее движение причиняло адскую боль. Вэнс осторожно снял с руки самодельный лубок и поднял руку, чтобы схватить веревку…

Карен сверху наблюдала за его усилиями. Она видела, как напряжено тело Вэнса, как его распухшие пальцы пытаются ухватиться за конец веревки. Наконец ему это удалось, он медленно встал и, кажется… Карен потянула… Ее ладони мгновенно стерлись до крови о грубые волокна пеньки, она чуть отошла назад, к зубчатой скале, на которую намотала веревку, и быстро перехватила ее. Сцепив зубы, зажмурив глаза, женщина из последних сил тянула веревку на себя. Похоже, он стал… легче. Застонав, Карен с новым усилием потащила тяжелый груз наверх, как вдруг веревка пошла легко, без усилий. Карен упала.

– Не-ет! – в ужасе закричала она. – Не-ет! Вэнс! – Ока открыла глаза.

Веревка валялась у нее под ногами. Нет!.. Она осталась одна. А Вэнс… Вэнс был перед ней – верхняя часть его туловища, густо перемазанная глиной, поднималась над краем выступа. В последнем усилии он подтянулся и… выполз наверх. Всхлипнув, Карен бросилась к мужу.

– Вэнс! Дорогой мой, любимый!

Ее руки лихорадочно ощупывали его лицо, он обнял ее, и вдруг их губы встретились в жадном поцелуе. Забыв на мгновение о боли, опасности и смерти, они пили нектар любви, ставший еще слаще после того, как они избежали страшной трагедии. Смерть прикоснулась к ним, но они в который раз сумели одолеть ее. Обнявшись, супруги лежали на узком выступе, молча глядя друг другу в глаза. Казалось, в эту минуту они обрели абсолютное знание – друг о друге и о самой жизни…

Дождь стал ослабевать, когда они наконец забрались на лошадей. Карен сматывала веревку. Вэнс поправлял повязку на бедре, приподняв ремень с кобурой.

– Дьявол!

Карен удивленно посмотрела на мужа.

– Что случилось, Вэнс?

Подойдя к краю выступа, Пакстон заглянул вниз.

– Вэнс! – метнулась к нему Карен.

– Пистолет! – с досадой воскликнул он, указывая на пустую кобуру. – Видно, я выронил его, когда упал. И теперь у меня нет оружия!..

Путники вновь побрели вверх по тропе и вскоре оказались на краю оврага. Здесь росло несколько кустиков травы, и они ненадолго остановились, чтобы лошади могли немного подкрепиться. Дождь уже слабо моросил. Путники вымокли до нитки, но они не хотели разбивать лагерь так близко от рокового места. Поэтому, измученные и голодные, они продолжили путь на север, к Рио-Гранде.

Как им удалось пересечь вздувшуюся от дождя естественную границу между Штатами и Мексикой, Карен даже не помнила, но, похоже, им на помощь пришла сама судьба и… умение мустангов хорошо плавать и долго держаться на воде. Рожденные в суровом крае, выращенные бандитами, привыкшие к всевозможным лишениям, эти лошади могли двигаться по опасным тропам, подолгу переносить холод, голод, жару и жажду. Единственное, что Карен запомнила отчетливо, – они привязались друг к другу веревкой, рассчитывая, что кто-то удержится на плаву, если другого снесет вода. Впрочем, обошлось без крайностей, и они благополучно переправились на противоположный берег.

Теперь надо было решить, где разбивать лагерь на ночь.

– Все зависит от того, насколько они отстали от нас, – объяснил Вэнс. – Кстати, неизвестно, смогли ли они вообще пережить бурю. Разумеется, они потеряли наш след, но это ничего не доказывает. Мы направляемся на север, поэтому у них ориентир простой – ехать вдоль этого берега Рио-Гранде, и они непременно обнаружат наши следы в том месте, где мы вышли на берег. В этой грязи, – добавил он мрачно, – найти следы совсем не трудно. Так что путать и скрывать их не стоит. А вот отдохнуть нам необходимо.

Карен наполнила фляги водой, и они выпили столько жидкости, сколько вместили их желудки. Когда наступили сумерки, они разбили лагерь недалеко от реки. Место оказалось удачным: с одной стороны их загораживала небольшая скала, а с другой – старый дуб и мескитовые деревья. Сейчас для них, а особенно для Вэнса, самое важное – высушить одежду и поесть горячей еды, а уж дым от костра никак не скроешь. Развесив одежду мужа на ветках дерева, Карен открыла сломанным ножом, прихваченным в хижине, – тем самым, которым она ранила Джако, – две банки с бобами и поставила их у костра. Изголодавшись после почти трехдневного вынужденного поста, они с наслаждением съели консервы, а потом вымыли банки и вскипятили в них воду, чтобы сварить себе кофе.

Завернувшись в полупросохшее одеяло, Вэнс улегся у костра и сквозь марево огня и дыма наблюдал за женой. Она сняла с себя пончо из одеяла и повесила его над огнем. Ее джинсы и форменная сорочка были совсем мокрыми и липли к телу. Подумав мгновение, Карен быстро сняла с себя и это. При виде ее обнаженной фигуры у Вэнса перехватило дыхание. Стройные бедра, тонкая талия, высокая грудь, до которой так хотелось дотронуться. Он так давно не ласкал свою любимую женщину!

Карен завернулась в одеяло и задумчиво посмотрела на мужа – человека, которого так любила и едва не потеряла. Карен медленно сбросила с себя одеяло, вновь открывая его взору свое обнаженное тело. Ее груди ныли – так сильно ей хотелось, чтобы он притронулся к ним. Карен нерешительно обошла костер и опустилась перед мужем на колени. Вэнс приподнялся, чтобы ответить на ее поцелуй, но тут же упал на землю, сморщившись от боли.

– Вэнс?..

– Ох! – Он улыбнулся. – Боюсь, миссис Пакстон, нам придется потерпеть, пока мы не закончим это путешествие.

Взяв его руки, Карен по, очереди поцеловала ладони Вэн-са, а потом приложила их к своей груди.

– Ты только поправляйся, мой дорогой, – прошептала она. – Ты выздоравливай, а я подожду.

Лучи утреннего солнца окрасили небосвод ярким золотым сиянием. Карен встала с рассветом и принялась за дела. Вскоре вода весело забулькала в консервных банках, а щепотка чая, обнаруженная женщиной среди съестных припасов, наполнила воздух дивным ароматом. Одеяла, сорочка и джинсы просохли за ночь. Карен оделась и почувствовала себя готовой к новым испытаниям. Проснувшись, Вэнс застонал, с трудом поднялся и прислонился спиной к дереву. Его глаза покраснели, лицо осунулось и побледнело. Карен принесла мужу чаю. Даже не поблагодарив ее, он принялся пить его маленькими глотками, и обжигающий напиток постепенно возвращал его к жизни.

Рану опять нужно было промыть. Она открылась и кровоточила всю ночь, и вообще у нее был очень нехороший вид. Прокипятив «бинты», Карен нарвала листьев алоэ, сняла с них кожицу и размяла мякоть, чтобы сделать из нее припарку к ране. Повязка немного сняла боль; Вэнс смог одеться и съесть немного сухариков с жиденьким мясным супом. К тому времени, когда солнце встало, Карен успела дважды сходить с флягами к реке за водой, и каждый раз возвращалась разными путями, чтобы запутать следы. Во второй раз она повела к реке лошадей и наполнила водой даже консервные банки. Дальше им негде будет набрать воды, а дожди еще не пришли в эту часть страны, так что им придется беречь каждую каплю живительной влаги. Наполнив фляги и дав животным напиться вдоволь, Карен уже собралась было к лагерю, как вдруг до нее донесся отдаленный звук выстрела. Затем наступила обычная тишина, нарушаемая лишь шумом течения. Замерев на несколько минут, женщина быстро повела лошадей обратно.

Вэнс стоял, прислонившись к стволу дерева.

– Я слышала выстрел! – выдохнула Карен.

– Я тоже, – отозвался Пакстон. – Наверное, кто-то охотится, – ободряюще добавил он. Карен нервно передернула плечами.

Поставив одну ногу в стремя, Вэнс с трудом перенес вторую через спину мустанга и сел в седло. Вэнс старался не подавать виду, что боль терзает его, но стон невольно сорвался с его уст. Повернувшись к жене, он увидел, что ее лицо омрачилось тревогой.

– Я разбросал пепел, но, боюсь, это не поможет. Поехали.

Карен дала ему две фляги с водой, села на лошадь, а потом забрала эти фляги, чтобы он мог держаться обеими руками. Когда они выехали на открытое пространство, Вэнс предложил ей ехать впереди. Карен сразу заподозрила: вести маленький караван он ей доверяет только потому, что не хочет показать, как он слаб. Впрочем, что тут скажешь, и она послушно направила лошадь на север – туда, где царили хищные птицы, кактусы, изнуряющая жара и ее спутница жажда. А следом за ними… Карен, впрочем, старалась не думать ни о выстреле, ни о том, чей палец нажал на спусковой крючок.

Прошел день, потом второй… Долгие часы под палящим солнцем, затем – ночевка на холоде, который мгновенно остужал раскалившуюся за день землю. Вода в банках давно кончилась. Спрыгнув с коня, Вэнс расстелил на земле одеяло и тут же упал на него. Опасаясь, что лихорадка будет все усиливаться, Карен заставила его выпить воды, сняла повязки, чтобы раны подсохли на воздухе, а затем приложила к ним свежую мякоть алоэ. Боль чуть утихла, и Пакстон заснул. Ночью он попросил еще пить, и, забыв о своей жажде, Карен отдала ему остатки воды из первой фляги. Они могли бы продолжить путь, но мустангам нужен был более длительный отдых. Через три часа Карен помогла Вэнсу сесть верхом на коня. Ночной сон немного освежил его, и он настоял на том, чтобы отправиться в дорогу.

Бывали ли в этих краях дожди? И можно ли представить себе, что где-то здесь есть вода? Карен с тоской смотрела на выцветшее от жары небо. Она собиралась двигаться тем же путем, каким ехала на юг с ДжакО и Маркесом, но не смогла найти его. Убежав из Рио-Лобоса ночью, они долго плутали по глухим тропам, старательно путая следы, чтобы сбить с толку преследователей, поэтому теперь она не могла выбраться на знакомую дорогу. Опасаясь заблудиться, Карен просто двигалась на северо-восток, надеясь на то, что они набредут на какой-нибудь источник воды или хотя бы встретят рейнджеров, охраняющих границу.

Воды не было. Как не было и жизни вокруг – только пара стервятников кружила над их головами. Что ж, похоже, рано или поздно они получат свое. Карен обернулась на своего любимого. Тело Вэнса наклонилось вперед, его побелевшие пальцы судорожно цеплялись за луку седла. Остатки воды плескались на дне второй фляги, напоминая ей о пересохшем горле. Не выдержав, Карен поднесла флягу к губам, но только она хотела сделать, глоток, как мустанг недовольно зафыркал, и она поняла, что важнее поддержать коня, чем поддаться соблазну. Карен с трудом сползла с седла, смочила в воде бандану и протерла влажной тканью морды животных.

Вэнса терзала лихорадка, но он был в сознании и даже иногда улыбался ей.

– Мы могли бы остановиться в тени, – едва слышно проговорил он.

Жена подала ему флягу, и он поднес ее ко рту, наслаждаясь последними каплями.

– Только один глоток.

– Знаю, – отозвалась Карен, тут же почувствовав себя виноватой. Дрожащими руками она взяла флягу и вылила на язык немного воды. Господи! Разве когда-нибудь вода казалась ей такой вкусной и свежей? Карен быстро закрыла флягу пробкой и повесила на седло, стараясь больше не смотреть на нее. – Проверю, что там впереди. – Сделав над собой усилие, Карен вскочила в седло и направила лошадь на ближайшую возвышенность. Нет, этого пейзажа она определенно никогда не видела. Она уже потеряла надежду набрести на знакомые места. Серая, выжженная солнцем земля, и лишь на самом горизонте узкая полоска гор. Горы! И вода… Но это так далеко, до гор еще так долго ехать! «Элизабет, я боюсь! У меня не хватит сил. Что сделала бы ты на моем месте?»

– Что сделала бы ты? – проговорила она вслух.

Но увы', сухой южный ветер не давал ей ответа. Жара, песок, жажда… Карен внимательно оглядела линию горизонта в поисках преследователей, но не увидела ничего подозрительного, и уже через несколько секунд караван из двух всадников вновь отправился в путь. Избегая холмов, они старались по возможности держаться в тени, чтобы их нельзя было увидеть издалека.

Часа через полтора Карен заметила небольшую мескитовую рощу. Два измученных коня, раненый и обессилевшая женщина остановились под ветвями деревьев, чтобы немного передохнуть от жары. Карен натянула одеяла на ветки в виде тента, и они спрятались в его тени от обжигающих лучей. Откопав верхний слой раскаленного песка, она уложила мужа на более прохладное место. О лошадях тоже надо было позаботиться. Двигаясь как сомнамбула, Карен расседлала их и, вновь смочив в воде бандану, протерла им морды. Потом она вернулась в небольшое укрытие. Вэнс уснул.

– Спит, – едва слышно прошептала она. – Если бы и мне хоть немного отдохнуть. – Пообещав себе, что только капельку подремлет, женщина вытянулась на одеяле и крепко заснула.

Солнце не торопилось. Его раскаленный диск медленно катил в огненной колеснице по безоблачному куполу неба, но наконец его дневное путешествие подошло к концу. Оставив на небе сиреневатые, коралловые и розоватые перья, светило медленно съехало вниз к горизонту. Земля погрузилась в темноту. Карен проснулась от холода. Она развела костер из веток мескитового дерева, из последнего кусочка сушеного мяса приготовила бульон для Вэнса, а последние несколько унций воды оставила лошадям. Вэнс прикоснулся к бульону только после того, как жена пообещала, что немного поест. Лихорадка у него уменьшилась, но сильно разболелась нога, и Вэнс не смог сам оседлать мустанга, правда, он без помощи Карен забрался в седло. Разбросав пепел, женщина подошла к лошадям и дала им напиться. Как ни странно, животным явно не терпелось быстрее пуститься в дорогу. Короткий отдых ободрил их, и, похоже, они чуяли, где найти воду и пищу.

Земля быстро отдавала накопленное за день тепло. Стало так холодно, что Вэнс предложил вынуть одеяла и закутаться в них. Карен согласно кивнула, ругая себя за то, что задремала, покачиваясь в седле. Чтобы хоть немного отвлечься от мыслей о воде, она стала вспоминать свое первое путешествие в этих краях. Тогда у них было достаточно воды и пищи, и единственным неудобством она считала раскачивающееся сиденье повозки. Неудобством? Да сейчас она бы с восторгом села на такое сиденье! Как хорошо, когда не хочется пить. «Вода здесь бывает на вес золота», – сказал ей как-то Вэнс. Она слышала его слова, но не обратила на них внимания. А сейчас… Карен провела пересохшим языком по сухим деснам. «Хочешь стакан водички, дорогая?» – «Да, мамочка… Да, да! Я хочу стакан воды!..»

Карен вздрогнула и судорожно схватилась за уздечку. Луна уже ушла, и небо на востоке начало сереть. Темная полоса впереди – это не ночная тьма, а линия гор, поднимавшихся в небо над пустыней. Они пересекли ее! Лошадь Вэнса вышла вперед.

– Мы сделали это, – усталым, но полным гордости голосом проговорил Вэнс.

Радость Карен была недолгой. Оказалось, что горы, о зеленых склонах которых она мечтала, покрыты той же бурой выжженной растительностью, что и бесплодная почва пустыни. Карен уронила голову.

– Я забыла, что горы совсем голые… – прошептала она. – Я думала, мы найдем здесь воду. Мы прошли такое большое расстояние, но как преодолеть горы?.. Без воды и пищи?..

Мышастая кобыла припустила вслед за гнедым, но она осадила ее.

– Не останавливай лошадь, – шепнул ей муж. – Они сами приведут нас к воде. – Вэнс отпустил поводья, и мустанг прибавил шагу, насторожив уши.

Тропа шла вверх, и Пакстону пришлось обмотать руки куском кожи и привязать его к луке седла, чтобы не упасть. Лихорадка, большая потеря крови, обезвоживание привели к тому, что он почти обессилел, а ведь впереди еще много миль пути. Карен внимательно оглядывалась по сторонам, надеясь увидеть хоть какие-то признаки воды. Она в отчаянии вспоминала уроки Теда. Тогда все, чему он учил ее, больше походило на игру, но теперь на карту были поставлены их жизни. Интересно, на самом ли деле лошади знали, куда идти? Надо доверять им… Другого выхода нет. Через час, когда солнце начало подниматься над горизонтом, Карен обернулась и вдруг вдалеке, там, где они совсем недавно проехали, увидела поднимавшееся в небо облачко пыли. Но большой валун загородил ей обзор, а когда они объехали его, облачка не стало. Это ей показалось, или?..

– Смотри! – вскричал Вэнс.

Оторвавшись от своих мыслей, Карен посмотрела туда, куда указывал ее муж, и увидела в склоне горы огромную дыру – это, без сомнения, был вход в пещеру.

Зал, в котором они остановились, был слабо освещен двумя горящими факелами, найденными ими в «прихожей» пещеры: видно, их оставили там бандиты – постоянные гости мрачного убежища.

– Скорее всего мы находимся в Caverna de los Bandidos, – сказал Пакстон. – Бандиты и апачи останавливаются здесь, чтобы взять воды и отдохнуть. Я слыхал об этой пещере, но никогда не бывал здесь и не знал, как сюда попасть. Хорошо, что мы доверились лошадям – они тут явно бывали раньше. – Наклонившись, он поднес к губам еще одну пригоршню воды. Карен рассмеялась и приложила мокрые ладони к лицу. – Если ты выпьешь еще немного, можешь лопнуть, – предупредил ее муж.

Карен подняла голову, по ее улыбающемуся лицу стекали крупные хрустальные капли.

– Я не пью. Я просто наслаждаюсь водой. Это самая замечательная вода на свете. Смотри, даже тебе стало лучше.

Вэнс поморщился.

– Да, я теперь не умираю от жажды, если ты это имеешь в виду. Но дырки в руке и ноге горят адским огнем. И, Господи, я ведь ничем не могу помочь тебе и…

Карен приложила палец к губам в знак молчания.

– Ш-ш… – Убрав руку, она быстро поцеловала его. – Помоги своей улыбкой, дорогой.

– Это все, что я могу сделать, – проворчал он, откидываясь назад. – Ни на что другое нет сил.

– Но ты ведь скоро поправишься, – улыбнулась Карен. – Ой, ведь уже, наверное, полдень. Надо проверить силки.

– Карен… Ты знаешь, какая ты молодчина? Ты одна провела нас по такому трудному пути, ты спасла меня… Ты со всем справилась, дорогая… Тед многому научил тебя.

– Но не всему, – грустно улыбнулась Карен. – Он научил меня ставить силки, вот только птицы и кролики не знают, что им там делать. Уверена, что силки опять будут пусты.

Закрыв глаза, Вэнс задремал. Карен внимательно изучала его лицо – изможденное, изборожденное морщинами, покрытое неровными клочьями бороды. «И даже сейчас он так красив, – подумала она. – С таким лицом надо чаще смеяться. Это моя любовь на всю жизнь…» Вздохнув, она направилась по узкому коридору к выходу из пещеры. Вспомнились наставления Теда: «Никогда не беги со света в темноту и наоборот – дай глазам привыкнуть к мраку или яркому свету, иначе рискуешь на некоторое время ослепнуть». Несколько мгновений она стояла, прислонившись к холодной стене. Время шло, надо двигаться… Карен с неохотой вышла из пещеры и… Что это? Лошадей не было! Она привязала их здесь, у входа. Чтобы они вначале пощипали жухлой травки. Потом им понадобится больше еды, а пока… Но их не было! Они убежали? Это невозможно – она крепко привязала их. Значит, их угнали. Но кто?

– Сеньор Пакстон…

Голос эхом прокатился по горам, заставив ее замереть на месте. Карен не могла двинуться с места: она едва дышала, едва сдерживала крик ужаса. Этот голос… Этот ужасный голос… Джако!

– Сеньор! Сеньора! – снова закричал он.

Собравшись с силами, Карен на цыпочках пошла по коридору в большой зал, туда, где был Вэнс… Сталактиты и сталагмиты, еще совсем недавно вызывавшие ее восторг, теперь пугали ее, внушая ужас.

– Вэнс! Ты…

Подтолкнув жену к стене, Вэнс зажал ей рот рукой. Карен прижалась к нему всем телом, чувствуя себя в большей безопасности рядом с ним. Отпустив ее, Вэнс наклонился, чтобы отломить кусок сталагмита. Ему пришлось приложить немало усилий, но в конце концов они увенчались успехом – сталагмит с громким треском надломился у основания, оставив у него в руках каменную иглу длиной в два фута.

– Ах, сеньор… Вы не слишком-то мудро поступили, – раздался из темноты голос Джако. – Я много раз бывал в Caverna de los Bandidos и, едва выйдя на ваши следы, сразу же понял, что лошади приведут вас сюда.

Казалось, голос доносился до них со всех сторон. Карен в ужасе оглядывалась в поисках высокой фигуры бандита.

– Где он? – шепотом спросила она.

Пакстон приложил палец к губам и недоуменно пожал плечами, мол, он и сам не понимает, где прячется Джако. В пещеру вели пять коридоров, и он мог воспользоваться любым из них.

– Аплодирую вашей изобретательности, – продолжал Джако. – Вы разрушили мои планы, уничтожили мою пушку, форму для солдат. Мои люди больше не следуют за мной. Джако, как и прежде, одинокий волк. – Он хохотнул. – Возможно, мне следует поблагодарить вас. Я не уверен, что мне так уж хотелось стать генералом. Все эти юнцы, ответственность… Хотя, впрочем, для вас это не важно.

Карен съежилась.

– Он не видит нас, – прошептал Вэнс, подталкивая ее глубже в тень. – Не издавай ни звука.

– Я осмотрел ваш лагерь и пришел к выводу, что мой родственничек ранен. Сеньора – молодец, раз смогла провести тебя через пустыню. Думаю, я все же оставлю ее себе. Тебе приятно слышать это, а, братец? Твоя американка не останется в одиночестве после того, как ты отправишься на тот свет. – Голос на несколько мгновений смолк. Карен и Вэнс напряженно всматривались в темноту, но по-прежнему ничего не видели. Перешел ли он на другое место? Голос зазвучал ближе: – Почему-то никто не отвечает мне. Не станете же вы оскорблять меня молчанием, а? А может, сеньор уже умер? А ты, детка, голодна, напугана… Это так, сеньора? У меня есть еда. Отбрось пистолет, который вы взяли у Мануэля. Как только я услышу, что он упал в воду, сразу же принесу тебе еды.

Вэнс, шепнув Карен на ухо, что он надумал, стал осторожно перемещаться, держась за скользкую стену пещеры. Карен поспешно скрутила одеяла, чтобы они стали похожи на неподвижное тело человека, и уложила их рядом с костром.

– Мой муж; умер. – Дрожащие нотки в ее голосе придавали правдоподобие ее словам. – Но у меня есть пистолет. У тебя есть пища, а у меня – вода. Кажется, на много миль вокруг больше не найти воды… или я не права, сеньор Джако? Разве вам не хочется пить? Разве солнце не иссушило вашу кожу? Разве ваше горло не молит о глотке влаги? Я могу предложить прохладной, освежающей воды тебе, убийце собственной матери. Так что оставь себе еду, а я и так скоро поем. – Заставив себя рассмеяться, она бросила в воду пригоршню мелких камней.

Раздался плеск, а потом тишину нарушило хриплое ворчание, и снова – тишина.

Полная тишина. Слышно было лишь, как вода капает с кончиков сталактитов.

Вэнс случайно задел ногой маленький камешек, и тот скатился вниз. Устроившись поудобнее, Пакстон прислонился к известняковой колонне и приготовился ждать. Его правая нога затекла, но руке было чуть лучше. Вэнс надеялся, что кость все же не сломана, а просто ушиблена. Ах как все это нелепо, впрочем, человек не выбирает, где его подстерегут неприятности. Не только его, но и Карен. Ведь это из-за того, что в ту ночь он оставил ее, она снова и снова рискует жизнью. Та страшная, полная горя и боли ночь… Если бы не… Что сказали бы о своих горестях Тру и Элизабет, вспоминая прожитые годы? Да ничего! За них говорила их жизнь. Они никогда не раздумывали о том, что «могло бы случиться». Вэнс расправил плечи, понимая, что единственное «если» находится в будущем и зависит от того, сможет ли он справиться. Где-то внизу слышалось дыхание Карен, затаившейся в противоположном конце пещеры.

– Сеньора!

– Да? – Карен казалось, что сердце ее вот-вот разорвется от страха. Почему она не видит его?

В этот момент Джако вышел из темного коридора на свет. Он явно ликовал по поводу того, что ему удалось догнать их, однако полному торжеству мешала… жажда: его запавшие глаза с жадностью смотрели на воду. Правая половина его пончо была заброшена на плечо, а в руке он крепко сжимал пистолет. Джако внимательно осмотрел пещеру, потом перевел взгляд на завернутое в одеяло «тело», лежавшее рядом с Карен, на ее руки, в которых ничего не было, и наконец на ее лицо.

– Я вообще-то не собираюсь ждать, детка, – заявил он. – Надеюсь, ты простишь меня, но я проделал большой путь. Мне очень хочется пить – вот уже много часов во рту у меня не было ни глотка. – Он печально покачал головой. – С твоей стороны было жестоко угрожать мне тем, что ты не дашь мне воды. Впрочем, видя тебя и воду, я уже не так сержусь. Не двигайся, девочка, пожалуйста… – Глядя то на Карен, то на воду, Джако отошел чуть вправо и, сунув пистолет за пояс, быстро склонился к воде. Зачерпнув живительной влаги ладонью, он наполнил водой рот и долго полоскал его, прежде чем дать первым каплям скатиться вниз по горлу. – Так, значит, мой родственник умер? Как жаль! И когда же это случилось? – спросил он.

Ответа не было.

– Это не важно, – продолжал Джако. – Ах какая вкусная вода! Хочется пить и пить, но нельзя злоупотреблять, не так ли, детка? – Он замолчал, сверля Карен полубезумным взглядом. Его взор еще раз устремился на свернутые одеяла, потом поднялся на нее и… Джако с яростным воплем выхватил пистолет из-за пояса и резко повернулся назад.

Вэнс поднялся из своего укрытия, но его правая нога затекла, и он, качнувшись, упал прямо в руки бандита. Собравшись с силами, Пакстон ударил его по правой руке куском сталагмита. Джако взвыл от боли. Пистолет отлетел в сторону и, прокатившись по неровному полу пещеры, упал рядом с неглубоким озерцом.

– Беги! – крикнул Вэнс.

– Чертов американец! – зарычал Джако, протягивая к Пакстону левую руку.

Вэнс увернулся, но тут правая нога опять подвела его: он споткнулся и упал навзничь. Воспользовавшись этим, Джако быстро сел на Вэнса верхом и окунул его голову в воду.

– Лежи теперь, чертов америкашка!

Силы Вэнса иссякли, он не мог продолжать борьбу. Сильные пальцы противника сжимали его горло, Джако всем весом давил ему на грудь. Пакстон задыхался. Его правая рука была прижата к земле ногой Джако, а левая, раненая, пыталась оттолкнуть нападавшего. Вэнс понимал, что умирает. По его лицу пробежал ветерок с ароматом кедров, ветерок из детства; сучковатые ветви кедровника танцевали медленный танец, несущий вечный покой. «Хорошо хоть Карен в безопасности… Она в безопасности…»

– Беги! – собравшись с силами, прохрипел он. «Беги!» – повторило эхо, отдаваясь в каменных сводах пещеры. «Беги!» – кружилось бликами света и тени в пещере. Карен растерялась. «Беги!» И торжествующий рев Джако, празднующего победу над лютым врагом. Пистолет… Пистолет валялся прямо перед ней. Бледные, мертвые лица перед ее глазами… Роско… «Беги!»

– Не-е-ет!

Она схватила пистолет, и он тут же оглушительно выстрелил. Пуля, сердито жужжа, пролетела в темноте в поисках мишени. Джако откатился в сторону и посмотрел вдоль коридора: он ожидал худшего. Но там никого не оказалось, и тогда бандит повернулся к Карен, державшей в руках дымящееся оружие. Карен оторопело взглянула на пистолет, а потом перевела взор на Джако. Бандит сделал шаг вперед.

– Нет! – приказала она. – Уходи. Оставь нас.

Ухмыльнувшись, Джако засунул большие пальцы за ремень. Вэнс закашлялся и, хрипя, стал медленно подниматься из воды.

– Детка, – начал Джако, приближаясь к Карен. Она попятилась. – Мы это уже делали раньше. Разве ты не помнишь чудесный танец смерти в очаровательной асиенде Пакстонов, а?

– Не подходи ко мне.

– Нет, нет, нет, сеньора. Я ехал слишком долго и трудно. Возможно, если бы ты была со мной, я смог бы забыть все. Пакстонов, их ранчо, Рио-Лобос…

– Пожалуйста… – попросила Карен, почему-то вспоминая бурю, потерю сына, страх, запах пороха, смерть Марайи… «Его всюду сопровождает смерть…» – Пожалуйста… – Карен сделала еще один шаг назад.

– Тот самый танец, детка, помнишь? Мы танцевали его, когда я пришел убить тебя. Но я этого не сделал. Ты была напуганной, гордой и такой красивой с волосами цвета солнца, встающего над пустыней. Я видел тебя во сне. Мужчины теряют голову из-за таких женщин, как ты. Ты будешь моей женщиной. Моей, поняла, детка? Этот танец соединит нас, и на этот раз – навсегда.

Джако протянул к ней руки… Джако… Его голос завораживает, усыпляет… У него такое красивое и жестокое лицо…

– А ты помнишь, как я поцеловал тебя? Ты так быстро забыла вкус моего поцелуя, забыла свое желание стать моей. Да, ты хотела отдаться мне, мужчины это чувствуют…

Его пончо, как крылья большой птицы… Джако… Гордый, злой… Он так похож на Вэнса… Его руки на ее груди… Нет… Вэнс… Хищная птица… Нет!.. Господи!

И пистолет взорвался. Из его барабана вылетел язык огня. Пуля ударила в грудь Джако, порвала его рубашку и вылетела из спины, взяв с собой его жизнь. Бандит изумленно посмотрел на Карен, попятился назад и упал на колени. Зарыв лицо в ладони, он несколько мгновений не шевелился, а потом, сделав над собой усилие, поднялся на ноги и посмотрел – на дымящийся пистолет и на женщину, лицо которой было залито слезами.

– Моя американка… детка… – Его взор на мгновение затуманился, но потом опять стал ясным. – Детка… Если бы ты была моей… я бы тоже поехал за тобой… хоть на край… света… Даже если бы это… привело… к моей… – Споткнувшись, Джако упал, и его остекленевшие глаза уставились в пустоту.

– …смерти, – шепотом договорила за него Карен.

 

Глава 7

Подняться на самый верх оказалось делом нетрудным. Чуть больше тысячи футов вверх – и она увидела серую пустыню, которую они недавно пересекли, пустыню, раскинувшуюся у подножия гор. Где-то далеко, на юге, выцветшее на жаре бледно-голубое небо сходилось с сероватой землей. Солнце палило нещадно, крупные капли пота текли по лицу и спине Карен липкими струйками. Впрочем, она далее была рада жаре, надеясь на то, что солнце поможет ей очиститься, ведь она убила человека.

Неважно, что Джако был бандитом, – она лишила его жизни., Карен вспомнила его уверенный смех. Последний смех… «Вы были правы, сеньор Джако… Наш последний танец навеки свел нас вместе… в смерти». Карен все смотрела и смотрела вдаль, пытаясь примириться со смертью Джако, уговорить себя, что, убив бандита, она спасла Вэнса. Хотя как можно это сравнивать? У нее были лишь факты: жизнь – это продолжение, смерть – это конец.

Она не помнила, как Вэнс взял пистолет у нее из рук, как она споткнулась о выступ в скале, как нашла валун, на который, обессиленная, присела. Не помнила – или не обратила внимания, – как Вэнс взял ее за плечи и заглянул ей в глаза.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да.

– Мы останемся здесь на ночь и уедем с первыми лучами солнца.

– Да.

Четырьмя часами позже раскаленное солнце наконец стало опускаться, тени удлинялись. Где-то далеко она видела две расплывчатые белые тени. Ее руки… Руки, которыми она… «Все меняется». Кто сказал ей это? «Посмотри дважды». Тот же человек. Вэнс? Да. Вэнс. «Мои руки изменились». Она внимательно осмотрела свои пальцы, ладони – на них не было крови. Лишь чувствовался запах пороха. «Что? Неужто эти руки никогда не отмоются?»

Солнце скатилось еще ниже, притронулось к облаку и осветило землю оранжевым светом. Казалось, весь воздух пронизан этим оглушительным цветом, Карен дышала оранжевым, купалась в нем. И вдруг она словно со стороны увидела себя – маленькая фигурка, сидящая на валуне. Как ни вглядывалась, она не видела, чтобы эту женскую фигурку окружала аура вины.

И вдруг она поняла! Карен увидела себя с другой стороны, увидела, что Карен Оливия Хэмптон вовсе не центр Вселенной! Несколько мгновений это чувство огорчало ее, но потом горечь сменилась удивлением и радостью. Пожалуй, впервые в жизни Карен поняла: чтобы быть человеком, уверенно ступать по земле, нужна большая смелость. Она дерзнула, она бросила вызов! При мысли об этом ее пробрала дрожь. Там, внизу, находилась сцена, на которой она играла свою сложную роль в жизненной драме. Там было все – боль, страх, вина, горечь утрат, но была и радость, мир, дающий возможность трудиться, принимать решения, которые рано или поздно окажутся очень важными. В этом диком, суровом крае, раскинувшемся в дальнем уголке земле, было свое очарование, и она приняла его в себя. И что самое главное, там был дом, там были Мужчина и Женщина, готовые уважать и защищать друг друга, гордиться друг другом, разделять друг с другом радость и горе…

Когда через несколько минут солнце вышло из-за маленького облачка, Карен окончательно пришла в себя. Она все еще сидела неподвижно, но теперь спокойно и осмысленно смотрела на расстилавшуюся под ними землю. Услышав неровные шаги Вэнса, женщина вскочила и взяла мужа за руку.

– Я рада, что мы здесь, – просто сказала она. Вэнс посмотрел на нее, на миг забыв о боли.

– Я люблю эту землю.

– Я тоже.

Они стояли, прислонившись к скале, высоко в горах. Рядом с нею был мужчина, которого она любила больше жизни… Радость переполняла ее.

– А знаешь, – Карен заглянула Вэнсу в глаза, – я ужасно хочу есть.

Пакстон рассмеялся.

– Давайте-ка спустимся с горы, мэм. Я как раз готовлю кое-что на костре.

Стряхнув пыль с джинсов, Карен в последний раз взглянула на горы и стала спускаться вниз, помогая мужу.

Вэнс развел костер у выхода из пещеры, подальше от тела Джако, которое все еще лежало неподалеку. Пещера долгие годы служила укрытием для бандитов, поэтому Вэнс без труда нашел место, где хранились кастрюля, котелок, ложки и оловянные тарелки. Войдя в пещеру и вдохнув аромат свежего кофе, вареной фасоли и жареного бекона, Карен подумала, что еще никогда в жизни не была так голодна. Пакстон разложил еду по тарелкам, и они вышли из полумрака невеселого убежища наружу. Возле входа в пещеру на гладком камне лежали их седла.

Поставив тарелки на землю, Карен повернулась, чтобы что-то сказать мужу, как вдруг какое-то движение внизу привлекло ее внимание. Она похолодела: она ясно видела что-то движущееся на фоне высокой гранитной стены.

– Вэнс! – вскричала она. – Там кто-то есть!

Забыв о кофейнике, Пакстон повернулся к ней.

– Где?

– Там, – сказала она, указывая рукой на гранитную стену. – Должно быть, там есть тропа.

– Дьявольщина! – Вэнс рассердился на себя за то, что вновь потерял бдительность. Неужто это бандиты, которых вел за собой Джако? – Быстро! Неси сюда седельную сумку Джако – там должны быть подзорная труба или бинокль.

Бросившись в пещеру, Карен пошарила в седельной сумке Джако и действительно обнаружила там бинокль.

– Я видела, что-то мелькнуло под гребнем скалы, – сказала она, отдавая бинокль мужу. – Справа от белой полоски на стене.

– Может, это дикие звери, – пробормотал Вэнс, поднося бинокль к глазам. Он внимательно осмотрел гребень скалы. – Ничего… – Вэнс опустил окуляры вниз, чтобы увидеть подножие скалы, ее склоны. – Тоже ничего…

Карен недоверчиво качала головой.

– Стой! – Пакстон навел бинокль на едва заметное облачко пыли. Всадники… Там точно всадники. Неужто Джако лгал? Неужели он действительно привел с собой бандитов? Вэнс внимательно присмотрелся к облачку пыли – похоже, оно удалялось. Что ж, это неплохо… Выходит, они уезжают. И вдруг из лощины появилась кавалькада из… семи всадников. Они пересекали ровную площадку в горах – их фигуры казались розоватыми в лучах заходящего солнца.

– Там! Смотри! – вскрикнула Карен.

– Я их вижу… Черт возьми! – Рука Вэнса опустилась к кобуре, и уже через мгновение в ней сверкнул пистолет. И вдруг он… выстрелил в воздух.

Побледнев как полотно, Карен отступила назад.

– Вэнс?..

Он выстрелил снова.

– Вернитесь! Вернитесь, черт побери! – закричал он. – Здесь! Мы здесь!

– Вэнс?!

– Пакс! Это люди из Пакса! – Он разрядил всю обойму и вновь посмотрел в бинокль. – Где?.. Господи! Они ушли. Нет, вон они… Едут сюда!

– Ты уверен, что это они?

Вэнс усмехнулся:

– Абсолютно. Давай перенесем костер сюда и разожжем его посильнее, чтобы они заметили нас.

Мескитовые ветви разгорелись быстро. Время от времени Вэнс подливал в огонь воды, чтобы в небо поднималось больше дыма. Они поддерживали огонь, пока день угасал и солнце не село за горизонт. На небосводе появилась яркая луна, освещавшая землю таинственным светом. Карен с Вэнсом уселись у костра, не желая больше находиться в пещере, где оставался ее немой обитатель, навеки уснувший греховным сном.

Костер теперь нужен был не только им, поскольку согревал их, – на огне они готовили нехитрый ужин для гостей, которые должны были скоро присоединиться к ним. Их грело еще и ожидание встречи. Они сидели, завернувшись в одеяла, и время от времени помешивали угли в костре. Вэнс задремал, а когда около полуночи проснулся, увидел, что Карен смотрит куда-то поверх костра в черное нутро пещеры.

– Карен… – окликнул он ее.

Карен подползла к нему, и Вэнс крепко обнял ее.

– Все хорошо, – прошептал он жене на ухо, нежно укачивая ее. – Все кончено. Забудь о нем.

Из шестерых ковбоев, приехавших в лагерь на следующее утро, Вэнс знал только двоих – Билли Хармони и Харли Гвина.

– Представляю, на кого мы похожи, – проговорил он, заметив, как помрачнели лица ковбоев, когда он, хромая, подошел к ним. Впрочем, это было лишь минутное изумление. Главное же – они нашли тех, кого искали, живыми!

– Ты нас в самом деле напугал. – Харли протянул руку Вэнсу. – Мы могли бы приехать и прошлым вечером, но такая дикая, безводная пустыня между пещерой и тем местом, где вы нас заметили…

– А кто твои остальные спутники? – спросил Вэнс.

– Вон тот долговязый парень работает в Паксе – его наняли после твоего отъезда. Это Хачлер, Золотые руки… Спокойный и добрый… Остальные – рейнджеры.

– Но я насчитал семь человек.

Харли кивнул:

– Уж так вышло. Он все время был с нами. Знал тут все тропки. А когда мы убедились, что это вы нам сигналите и что вы в безопасности, он вернулся в Сан-Антонио. Сказал, что ему надо поскорее обратно, потому что ему, мол, пошла карта. С тех пор как мы выехали искать вас, прошло уже около недели, но я готов биться об заклад: карты на столе лежат именно так, как он их оставил. Не много найдется людей, которые решатся разгневать Малыша Канья.

– Канья?! Этого известного преступника?

– Ну да. Он прискакал к нам на взмыленной лошади и сказал, что слышал об исчезновении миссис Пакстон и готов немедленно отправиться на ее поиски.

– Но откуда, черт возьми, он знает Карен?

– Он, видишь ли, приезжал на ранчо, когда тебя не было. Она посадила его за общий стол и обращалась с ним, как с прочими ковбоями. Это, наверное, тронуло его. Канья сказал, одним словом, что он перед ней в долгу. – Харли замолчал. Пропитав в виски кусок марли, он подступил к Вэнсу. – Ты готов? Будет немного больно.

Карен не слышала стона, сорвавшегося с уст Вэнса, когда ему обрабатывали рану. Как раз в этот момент из пещеры вышли рейнджеры и Билли – они наполняли водой большие фляги. Карен подала Билли кружку кофе.

– Отлично, что вы скоро вернетесь в Паке, миссис Пак-стон, – сказал юноша, заглядывая ей в глаза. – Поверьте мне, там было… без вас неуютно.

– Спасибо тебе, Билли. Что-то не припомню, чтобы мне кто-то говорил такие добрые слова.

Молодой ковбой покраснел и опустил взгляд на пламя костра, делая вид, что внимательно изучает его.

Один из рейнджеров кивнул на темный вход в пещеру:

– Это был один из самых опасных бандитов, который натворил немало дурного. Вам повезло, мэм, что Вэнс был рядом.

Руки Карен, которая в этот момент протянула ему кружку с кофе, замерли в воздухе – перед ней возникла страшная сцена. Распрямив плечи, Карен смело посмотрела рейнджеру в глаза.

– Это не Вэнс, – сказала она твердо. – Я убила Джако.

– Вы… Вы, наверное, должны были… – сказал он, сделав первый глоток кофе.

– Все кончено. И я не хотела бы больше говорить об этом.

– Да, конечно, мэм… То есть нет, мэм… – Запутавшись, он сделал еще один глоток.

Остаток дня все провели у входа в пещеру. В путь отправились на рассвете следующего дня. Состояние Вэнса не позволяло им продвигаться очень быстро, к тому же Харли предложил более длинный, зато менее сложный путь к ранчо Пакстонов. Через два дня они вышли на знакомую тропу и провели вечер в уединенной хижине, примостившейся у подножия горы. Вокруг зеленела изумрудная сочная трава, которую питали три подземных источника. Райское местечко – красота и покой. Именно здесь Карен решилась задать Харли вопрос о состоянии Вэнса. Опытный ковбой, знавший толк в ранах, повернул обветренное лицо к двери хижины, в которой лежал Пакстон.

– Все, что ему нужно, – это отдых, хорошая еда, питье и легкие упражнения. Он потерял много крови, но гноя в ране нет. Чаще менять повязки с лечебными травами – пока это все, что мы можем для него сделать. Думаю, вашими заботами он поправится уже через неделю.

– Харли, – неуверенно начала Карен, – а если нам с Вэнсом остаться здесь, пока он не поправится? Я смогу и тут ухаживать за ним.

Покосившись на нее, Харли усмехнулся:

– Мэм, я уверен, что это поставит его на ноги быстрее, чем полк докторов и гора лекарств. Здесь полно еды, и к вам будут заезжать наши ковбои. А если срочно понадобится что-то, вы можете развести костер – мы увидим дым, и кто-то тут же прискачет к вам.

– Так ты говоришь, неделя?..

– Думаю, именно так, мэм. Мы устроим вас и отправимся домой. А Тру будет с нетерпением ждать вас. – Он тихонько засмеялся. – Признаться, нам едва не пришлось привязать его к креслу, чтобы он не увязался с нами на поиски. Да, он будет ждать вас… Но, думаю, он все поймет правильно.

Склоны гор покрылись цветами – ярко-синими, бледно-сиреневыми, светло-желтыми, девственно-белыми на изумрудной зелени травы. Два дня шел тихий весенний дождь, и горы ожили во всем великолепии весны. Карен Пакстон спустилась вниз по большому лугу, расположенному между скал, легко поднялась по восточному склону и остановилась на открытой всем ветрам вершине холма. В траве пестрели индейские кисточки и лилии, а по краям лужайки к небу тянулись темные кедры – одинокие и грозные даже весной. Стоя на вершине холма, она залюбовалась пейзажем: тоненький ручеек, искрясь на солнце и весело журча, нес свои воды к Сабиналу. Карен взглянула на север. Где-то там, среди голых скал, спал вечным сном Тед Утреннее Небо. Существует ли Валгалла для команчей? Кто может видеть гордого всадника, мчащегося на своем коне рядом с соплеменниками по бескрайней равнине?

– Ка-а-рен!

Голос Вэнса оторвал ее от раздумий. Обернувшись, Карен помахала мужу. Он стоял у ручья рядом с хижиной. Солнце за его спиной опускалось за горные вершины. За последние четыре дня ему стало намного лучше, и он все порывался поскорее встать. Карен стала медленно спускаться вниз, но, пройдя луг, она пустилась бегом. Ее распущенные волосы сверкали в лучах заходящего солнца, летя за ней огненным облачком. Она так соскучилась по Вэнсу за долгие недели разлуки! Она спешила к мужу, который раскрыл ей объятия. Их тела тесно прижались друг к другу, их губы встретились в страстном поцелуе… Обнявшись, супруги шли в теплый уют хижины. Мгновение – и одежда оказалась на полу, а они упали рядом на постель, изнывая по ласкам. Вдруг Карен приподнялась на локте и кокетливо проворковала:

– Господи, Вэнс! Я ведь совсем забыла…

– Что такое? – встревожился он.

Карен дотронулась до шрамов на его руке и бедре.

– Твои раны… То есть я… мы… Короче, мы ведь не можем еще любить друг друга… Не так ли?

Вэнс рассмеялся, вспоминая их давний разговор.

– Если мы этого не сделаем, – с серьезным видом проговорил он, – то я никогда тебе этого не прощу.

Была глубокая ночь, когда, утомленные ласками, они наконец оторвались друг от друга. Лежа на согнутой руке Вэнса, Карен снова и снова целовала влажную курчавую поросль на его груди. Проведя рукой по спине жены, Вэнс крепче прижал ее к себе.

– Я люблю тебя, Карен.

Эти слова, прозвучавшие тише, чем потрескивание угля в камине, эхом отозвались в ее сердце, наполнили мир дивной музыкой, удивительной гармонией памяти и вечного желания. Горячей волной чувств ее подняло высоко-высоко, но выразить эти чувства словами она не смогла и ответила шепотом:

– Я тоже люблю тебя, Вэнс.

Они обнялись и больше не разговаривали в ту ночь. Даже погружаясь в сон, Карен слышала, как бьется сердце любимого. Она знала: теперь ничто не разлучит их…