Мы пытаемся угадать, не скрываются ли за бозоном Хиггса миры с другими силами, симметриями и измерениями.

Уже в десять лет вид звездного неба завораживало Веру Рубин. С годами ее интерес к звездам только возрастал, и собираясь поступать в колледж, она решила изучать астрономию. Но шли 1940-е годы, и женщин в США к занятиям естественными науками допускали не очень охотно. Член приемной комиссии престижного колледжа Суортмор, который она выбрала, спросил Веру, нет ли у нее еще каких-нибудь увлечений, кроме астрономии. Она призналась, что обожает живопись, и ее собеседник ухватился за это и спросил: «А вы никогда не думали о том, чтобы стать художником и рисовать астрономические объекты?» В итоге она вместо Суортмора поступила в Колледж Вассара, но вопрос тот запомнила. Позже она вспоминала: «Это стало дежурной фразой в моей семье. Всякий раз, когда что-то у кого-то из нас шло не так, мы говорили: «А вы никогда не хотели стать художником и рисовать астрономические объекты?»

Рубин закончила колледж, потом продолжила обучение в аспирантуре Корнелла, а затем в Джорджтаунском университете. Это был нелегкий путь: например, когда она написала в Принстон и попросила прислать учебный план университетской аспирантуры, администрация университета ответила отказом, заявив, что отделение астрономии не принимает женщин в аспирантуру. (Отношение к женщинам в науке изменилось только в 1975 году.)

Один из секретов выдающихся ученых в том, что они заглядывает туда, куда другим и в голову не придет посмотреть. Когда появились мощные телескопы, многие астрономы первым делом стали изучать центральные области далеких галактик, где много звезд и идет кипучая деятельность. Рубин решила сосредоточиться на внешних, мало заселенных звездами областях галактики, и попытаться изучить динамику периферийных звезд и газа, медленно вращающихся на краю галактики. Такие наблюдения дают возможность определить ее общую массу: чем больше материи внутри галактики, тем выше гравитационное поле в местах расположения внешних звезд и тем быстрее они должны вращаться.

И вот тут Рубин и ее сотрудник Кент Форд обнаружили некую странность. Казалось бы, звезды должны двигаться все медленнее и медленнее по мере удаления от центра галактики, подобно тому, как замедляется движение планет Солнечной системы по мере их удаления от Солнца. Действительно, гравитационное поле там слабее, следовательно, должна быть меньше центробежная сила и, следовательно, нужна меньшая скорость вращения по данной орбите. Но Рубин и Форд обнаружили, что все происходит совсем иначе: они увидели, что звезды, расположенные на больших расстояниях от плотной центральной области галактики, движутся с той же скоростью, что и в центре. Разгадка оказалась простой, но такое было трудно вообразить: в галактике на самом деле намного больше материи, чем мы можем видеть, и большая ее часть, в отличие от видимых звезд, располагается вдали от центра галактики.

Рубин и Форд наткнулись на удивительное явление, которое в настоящее время составляет центральную проблему космологии, а именно – на темную материю.

Они не были первыми – еще в 1930-х годах швейцарско-американский астроном Фриц Цвикки показал, что в кластере галактик Кома находится гораздо больше материи, чем мы способны наблюдать с помощью телескопов, а голландский астроном Ян Оорт и в локальной окрестности нашей галактики обнаружил больше материи, чем казалось на первый взгляд. В течение долгого времени, однако, сохранялась надежда, что эту лишнюю материю просто «проглядели», и она на самом деле привычная, знакомая нам материя, но в такой форме, которую нелегко заметить. Когда ученые больше узнали о галактиках, их кластерах и Вселенной в целом, стало возможным точно измерить независимо два числа – общее количество материи во Вселенной и общее количество «обычной материи», где под обычной материей понимаются в том числе атомы, пыль, звезды, планеты и всякие разные известные частицы Стандартной модели.

И эти два числа не совпали! Общий объем обычной материи во Вселенной составляет лишь примерно одну пятую от общего количества материи. Подавляющая часть материи – это темная материя, и она не состоит из частиц Стандартной модели.

Бозон Хиггса – последний фрагмент пазла, которым является Стандартная модель, но Стандартная модель – не конец пути. Темная материя – лишь одна из множества загадок, которые еще только предстоит разгадать, а для этого потребуется новая физика. И кто знает, а вдруг Хиггс станет мостом между тем, что мы знаем, и тем, что мы только надеемся узнать. Возможно, дальнейшее изучение бозона Хиггса прольет свет на темные миры за пределами нашего собственного…

 

Ранняя вселенная

Давайте покопаемся в темной материи немного более тщательно, раз именно она предоставляет самые веские свидетельства того, что существует физика и за пределами Стандартной модели. Кроме того, на ее примере легче всего продемонстрировать, как бозоны Хиггса могут использоваться для построения новой физики.

Чтобы понять, что такое темная материя, давайте подумаем, откуда она взялась. Представьте, что у вас есть экспериментальный аппарат, построенный на базе суперпечи, то есть закрытый ящик с каким-то веществом внутри, и к нему приделана ручка, с помощью которой можно выставить какую угодно температуру – от самой высокой до самой низкой. Температура в обычной печи достигает, как правило, 250 °С, что в обычных единицах физики элементарных частиц составляет около 0,04 электронвольт. При этой температуре молекулы могут перестроиться (в быту это называется «печь пирог»), но атомы еще сохраняют свою целостность. Как только мы доведем температуру до нескольких электронвольт или выше, электроны оторвутся от своих ядер. Когда мы доведем температуру до миллионов электронвольт (МэВ), ядра сами разорвутся на куски, и образуются свободные протоны и нейтроны.

При высоких температурах происходят и другие важные процессы: столкновения между частицами становятся столь энергичными, что образуются новые пары частица-античастица – подобно тому, как это происходит в коллайдере частиц. Считается, что когда температура становится выше общей массы пары частица-античастица, такие пары будут производиться в большом количестве. А при достаточно высоких температурах уже почти не имеет значения, что было в печи в первый момент, и горячая плазма образуется всеми частицами с меньшими, чем температура печи, массами. (Напомним, что и масса, и температура могут выражаться в ГэВ.) Если же температура достигнет 500 ГэВ, наш ящик уже просто загудит от заполняющих его бозонов Хиггса, кварков и лептонов всех видов, W– и Z-бозонов и прочих частиц – не говоря уже о возможных новых частицах, которые еще не обнаружены здесь, на Земле. Если бы мы начали постепенно снижать температуру внутри этого ящика, эти новые частицы постепенно стали бы исчезать, врезаясь в свои античастицы и аннигилируя, и у нас остались бы только те частицы, с которых мы начали.

Ранняя Вселенная очень похожа на плазму внутри нашей сверхгорячей печи, только с еще одним существенным свойством: пространство тогда расширялось с невероятной скоростью. Расширение пространства приводит к двум важным следствиям. Во-первых, оно при этом остывает, как будто регулятор температуры нашей печи сначала был выставлен на максимум, а потом его быстро повернули в обратном направлении. Во-вторых, плотность вещества быстро убывает, поскольку частицы в расширяющемся пространстве удаляются друг от друга. Последнее – главное различие между ранней Вселенной и печью. Из-за уменьшения плотности часть частиц, которые родились в плазме вначале, могут не получить шанса аннигилировать – слишком трудно будет найти соответствующую анти частицу.

В результате мы получаем избыток таких частиц – реликтов первичной плазмы. И если мы знаем массы частиц и вероятности, с которыми они взаимодействуют, мы сможем точно рассчитать, каким этот избыток должен быть. Если частицы нестабильны, как, например, бозон Хиггса, об их избытке в реликтовом излучении ничего сказать нельзя, поскольку эти частицы просто разваливаются. Но если они стабильны, мы должны заняться их изучением. Некоторые ученые полагают, что оставшиеся от ранней Вселенной стабильные частицы и составляют теперешнюю темную материю.

В рамках Стандартной модели мы можем примерно те же рассуждения применить к атомным ядрам. Одно ключевое различие состоит в том, что вначале мы имеем больше вещества, чем антивещества, так что материя никогда полностью не проаннигилирует. Начнем с довольно высокой температуры, скажем примерно с 1 ГэВ. При этой температуре плазма будет состоять из протонов, нейтронов, электронов, фотонов и нейтрино – все более тяжелые частицы распадутся. Эта температура достаточно высока для того, чтобы протоны и нейтроны не образовывали ядра, поскольку те бы мгновенно разорвались. Но так как Вселенная расширяется и охлаждается, уже через несколько секунд после Большого взрыва ядра начнут формироваться. Еще пару минут спустя плотность окажется настолько низкой, что ядра перестанут сталкиваться друг с другом, и эти реакции прекратятся. У нас останутся определенные комбинации протонов и легких элементов – дейтерия (тяжелого водорода, в котором один протон и один нейтрон), гелия и лития. Этот процесс известен как «нуклеосинтез Большого взрыва».

Мы можем сделать точные расчеты относительного избытка этих элементов, введя только один входной параметр – начальный избыток протонов и нейтронов. И тогда мы сравним избытки первичных элементов с тем, что мы видим в реальной Вселенной. Результаты находятся в точном соответствии, но только для одной конкретной плотности протонов и нейтронов. Это замечательный результат, и он обнадеживает, поскольку означает, что мы довольно верно представляем себе раннюю Вселенную. Поскольку протоны и нейтроны составляют подавляющую часть массы в обычной материи, мы знаем достаточно хорошо, сколько обычной материи во Вселенной, в какой бы форме она сегодня ни существовала. И ее совсем не хватает, чтобы объяснить всю материю, которая имеется во Вселенной.

 

Вимпы

Для расчета массы темной материи можно использовать, например, ту же стратегию, вернее, поиграть в ту же игру, в которую мы играли с нуклеосинтезом, только начать надо с гораздо более высокой температуры и добавить в смесь новую частицу, которая потом станет темной материей. Мы знаем, что темная материя темная, поэтому новая частица должна быть электрически нейтральной. (Заряженные частицы взаимодействуют с электромагнитным полем и, следовательно, испускают свет.) Кроме того, мы знаем, что она и сейчас присутствует везде во Вселенной, поэтому она стабильна, или по крайней мере ее время жизни больше, чем возраст Вселенной. Мы знаем про нее и еще кое-что: темная материя не очень сильно взаимодействует сама с собой. Если бы это было не так, она бы обосновалась в центрах галактик, а не образовывала большие раздутые ореолы, которые, как нам кажется, регистрируются при наблюдениях. А это значит, что темная материя не чувствует и сильное ядерное взаимодействие. Из известных сил природы темная материя, конечно, реагирует на силу тяжести, и, вероятно, чувствует (или не чувствует) действие слабых ядерных сил.

Давайте представим себе особый вид новых частиц – «слабо взаимодействующие массивные частицы» или, как их называют, – WIMPS, по-русски вимпы. (Космологи становятся необыкновенно остроумными, когда дело доходит до изобретения новых имен.) Под «слабо взаимодействующими» мы подразумеваем не то, что они «взаимодействуют не очень сильно», а то, что они чувствуют слабые взаимодействия. Для простоты будем считать, что вимп имеет массу, сопоставимую с массами других частиц, участвующих в слабых взаимодействиях, например W– и Z-бозонов или бозона Хиггса, то есть примерно 100 ГэВ или по крайней мере в интервале от 10 до 1000 ГэВ. Этого достаточно для весьма грубых прикидок, а чтобы понять лучше, как взаимодействуют частицы, нужно проводить высокоточных расчеты.

После этого мы сравним получающийся из расчетов избыток таких вимпов с реальной массой темной материи. Поразительный результат: мы получаем значение, отлично совпадающее с наблюдениями! В этом расчете есть некоторые свободные параметры, связанные как с тем, что могут существовать другие частицы, так и с конкретным способом, которым вимпы могут аннигилировать, но и при таком грубом полходе полученное совпадение поражает: оценка избытка стабильных частиц в реликтовом излучении, подверженных слабым взаимодействиям, в принципе соответствует реальной величине массы темной материи.

Это интересное совпадение известно как «чудо-вимпы», и оно дало многим физикам надежду, что секрет темной материи заключается в новых частицах с массами и взаимодействиями, похожими на соответствующие свойства W– и Z-бозонов и бозона Хиггса. Все эти бозоны, конечно, быстро распадаются, и у вимпов должны быть хорошие причины, чтобы в отличие от них быть стабильными, но их, эти причины, не трудно придумать. Есть много других правдоподобных версий состава темной материи – в том числе из частиц под названием «аксион», придуманных Стивеном Вайнбергом и Фрэнком Вильчеком, – очень легких кузенов бозона Хиггса. Но на сегодняшний день модель вимпов является самой популярной.

Если темная материя состоит из вимпов, то перед учеными открываются некоторые очень интересные экспериментальные возможности, поскольку бозон Хиггса должен взаимодействовать с этими частицами. Во многих правдоподобных моделях темной материи, состоящей из вимпов, самое сильное взаимодействие между темной материей и обычным веществом осуществляется путем обмена бозонами Хиггса. Хиггс может быть связующим звеном между нашим миром и темной материей, составляющей большую часть материи во Вселенной.

 

Портал Хиггса

Оказывается, что взаимодействие через обмен бозонами Хиггса используется во многих физических теориях, выходящих за рамки Стандартной модели. В них имеется целый букет новых частиц, образующих так называемый «скрытый сектор», и все они не очень охотно взаимодействуют с известными нам частицами. Такое впечатление, что из всех известных фермионов и калибровочных бозонов самый общительный – бозон Хиггса, то есть он взаимодействует с новыми частицами чаще всех. Именно в этом смысле открытие бозона Хиггса является одновременно и завершением одного грандиозного проекта – создания Стандартной модели, и запуском следующего – поиска скрытых миров за рамками этой модели. Франк Вильчек и его сотрудник Брайан Патт окрестили эту возможность «Порталом Хиггса» между Стандартной моделью и скрытыми секторами материи.

Когда мы обсуждали поимку хиггсовского бозона в главе 9, я обратил внимание на распад этой частицы на два фотона, проходящий через промежуточную стадию – образование виртуальных частиц. Фактическая вероятность такого процесса зависит от всех различных частиц, которые могут появиться в этой петле, – то есть частиц, которые взаимодействуют как с Хиггсом, так и с фотонами. В самой Стандартной модели эту вероятность можно однозначно определить, зная массу бозона Хиггса. И если мы точно измерим скорость этого распада и обнаружим, что он протекает с большей вероятностью, чем мы считали, это послужит серьезным намеком на существование новых частиц, даже если мы не сможем увидеть их непосредственно. Данные, полученные на БАКе в 2011-м и начале 2012 года, содержат намеки на то, что рождалось больше фотонов, чем предсказывает Стандартная модель, хотя это различие не очень значительно. Но, безусловно, эти процессы нужно будет тщательно проанализировать, когда соберется больше данных.

Фейнмановская диаграмма, изображающая частицу темной материи, рассеивающейся на кварке с помощью обмена бозоном Хиггса.

В теории вимпов темная материя разбросана везде, она вокруг нас, даже там, где вы сейчас находитесь. Считается, что примерно одна частица темной материи приходится на объем пространства размером с чашку кофе. Но частицы движутся достаточно быстро – как правило, со скоростью сотни километров в секунду. В результате миллиарды вимпов пронизывают наше тело каждую секунду. Поскольку они с нами очень слабо взаимодействуют, мы их не замечаем. Но хотя эти взаимодействия малы, они не равны нулю. Вимп может врезаться в один из кварков, содержащихся внутри нашего тела в протонах и нейтронах, и обменяться с ним бозонами Хиггса. Физики Кэтрин Фриз и Кристофер Сэвидж подсчитали, что каждый год около десяти частиц темной материи взаимодействует с атомами среднестатистического человеческого тела. Последствия каждого отдельного взаимодействия пренебрежимо малы, так что не волнуйтесь – от темной материи у вас живот не заболит.

Но зато мы можем использовать этот вид взаимодействия, чтобы найти темную материю. И так же как на БАКе, важнейшей проблемой будет выделение сигнала на фоне шума. Действительно, частицы темной материи – не единственные, которые могут врезаться в ядра: радиоактивное излучение и космические лучи занимаются этим все время. Поэтому физики спускаются глубоко под землю – в шахты и специально построенные объекты и стараются защититься от этого фона. Они создали специальные детекторы, терпеливо поджидающие слабые сигналы, которые возникают при взаимодействии частиц темной материи с ядром. Наиболее популярны два типа детекторов – криогенный (где регистрируется тепло, выделяемое при столкновении гипотетических частиц темной материи с атомными ядрами в низкотемпературных кристаллах) и детектор на базе сжиженного благородного газа (где регистрируется свет, излученный при сцинтилляциях, возникающих при взаимодействиях частиц темной материи с жидким ксеноном или аргоном).

Стратегия поиска взаимодействий с частицами окружающей темной материи, при которой детекторы устанавливаются глубоко под землей, называется «методом прямого обнаружения». Это сегодня – передний край науки. В серии экспериментов некоторые из имевшихся моделей уже были забракованы. Зная массу бозона Хиггса, ученые сумеют связать предсказанные теоретические свойства вимпов со следами частиц, которые, возможно, увидят в этих экспериментах. При высочайшей чувствительности детекторов, к тому же все время быстро растущей, мы уже в течение ближайших пяти лет наверняка обнаружим темную материю. Однако очень может быть, что мы ее и не обнаружим – природа любит преподносить нам сюрпризы.

Не трудно догадаться, что если существует методика под названием «прямое обнаружение», должна быть и другая – «косвенное обнаружение». Идея ее заключается в том, чтобы подождать, пока вимпы из нашей или других галактик столкнутся друг с другом и аннигилируют. Среди частиц, рожденных в таком взаимодействии, будут гамма-лучи (фотоны высокой энергии), которые можно зарегистрировать с помощью спутниковых обсерваторий. В настоящее время гамма-лучевой космический телескоп НАСА «Ферми» сканирует небо в поисках гамма-лучей и накапливает базы данных разных высокоэнергетических явлений. И опять встает серьезная проблема выделения сигнала из шума. Астрономы упорно трудятся над тем, чтобы понять, какого рода гамма-лучевые события могут происходить при аннигиляции частиц темной материи, надеясь, что сумеют их выделить из множества обычных астрофизических процессов, в которых тоже возникает этот вид излучения. Кроме того, вероятно, темная материя способна аннигилировать с образованием бозона Хиггса (вместо того, чтобы превратиться в другие частицы, пройдя промежуточную стадию образования бозона Хиггса). Этот сценарий, естественно, уже окрестили «Хиггс в космосе».

Наконец, мы можем представить себе создание темной материи прямо здесь, дома – на БАКе. Если бозон Хиггса взаимодействует с темной материей, а ее частицы не слишком тяжелы, одним из способов распада бозона Хиггса будет распад непосредственно на вимпы. Мы, конечно, не увидим вимпов, так как они слабо взаимодействуют со всем, и любой родившийся вимп тотчас улетит из детектора, так же как это делает нейтрино, но мы можем просуммировать все наблюдаемые распады бозона Хиггса и сравнить их с ожидаемым количеством. Если мы получим меньше распадов, чем ожидалось, это будет означать, что время от времени бозон Хиггса распадается на невидимые частицы. Выяснение природы этих частиц, конечно, займет некоторое время.

 

Неестественная вселенная

Темная материя представляет собой веский аргумент в пользу того, что нам нужно строить физику за рамками Стандартной модели. В этом вопросе обнаруживается самое главное расхождение между теорией и экспериментом, а физики привыкли иметь дело именно с такими противоречиями. Есть также и другого рода аргументы в пользу того, что новая физика необходима – сама Стандартная модель требует доработки.

Чтобы определить какую-либо теорию вроде Стандартной модели, мы должны привести список полей, которые она описывает (поля кварков, лептонов, калибровочных бозонов, поле Хиггса), и набор различных чисел – параметров теории, включающих массы частиц, а также величины всех взаимодействия. Например, величина электромагнитного взаимодействия определяется числом, называемым «постоянной тонкой структуры», это знаменитая физическая константа, примерно равная 1/137. В начале XX века некоторые физики пытались придумать хитрые нумерологические формулы, объясняющие, почему она имеет именно такое значение. В наши дни мы просто принимаем это как данность и считаем ее частью Стандартной модели, хотя еще есть надежда, что более совершенная теория фундаментальных взаимодействий позволит нам вычислить ее из первых принципов.

Хотя все эти параметры мы, в принципе, можем пойти и измерить, физики до сих пор верят, что у физических характеристик есть «естественные» значения, поскольку измеряемые нами значения, как учит нас квантовая теория поля, представляют собой сложные комбинации различных процессов. По сути, чтобы получить окончательный ответ, нужно просуммировать вклады от разных видов виртуальных частиц. Когда мы измеряем заряд электрона по рассеянию фотона на нем, в процессе участвует не только электрон. Этот электрон – колебание поля, на которое накладываются квантовые флуктуации всех других полей, они складываются, и перед нами предстает то, что мы воспринимаем как «физический электрон». Каждая конфигурация виртуальных частиц вносит определенный вклад в окончательный ответ, и иногда их сумма бывает довольно большой.

Поэтому было бы большой неожиданностью, если бы наблюдаемое значение некоторой величины оказалось гораздо меньше, чем вклады отдельных процессов, участвующих в ее образовании. Это означало бы, что большой положительный вклад сложился с большим отрицательным вкладом, и в результате возник крошечный конечный результат. Такое, конечно, можно себе представить, но это не то, что хотелось бы получить. Если измеренный параметр оказывается гораздо меньше, чем мы ожидали, мы объявляем, что существует «проблема тонкой настройки» параметра, и говорим, что теория «неестественная». В конечном счете, конечно, не мы, а природа решит, что естественно, а что – нет. Но если теория оказывается «неестественной», это, возможно, первый намек на то, что нужно подумать над новой теорией.

По большей части параметры Стандартной модели вполне естественные. Есть два явных исключения: значение поля Хиггса в пустом пространстве и плотность энергии пустого пространства, которую иначе называют «энергией вакуума». Оба значения намного меньше, чем это следует из Стандартной модели. Обращаем внимание, что они оба связаны со свойствами пустого пространства, или «вакуума». Это интересное обстоятельство, но оно еще никому не помогло.

Обе проблемы – слишком маленькие поле Хиггса и энергия вакуума – очень похожи. Определение обеих величин можно начать с любого понравившегося вам значения, а затем к нему нужно добавить все расчетные дополнительные вклады от взаимодействий с виртуальными частицами. В обоих случаях в результате учета этих вкладов результат будет все время увеличиваться. В случае поля Хиггса грубая оценка показывает, что этот результат будет в 1016 (десять квадриллионов) раз больше, чем то, что есть на самом деле. Если честно, мы не можем слишком уверенно говорить о том, что «будет», так как у нас нет единой теории всех взаимодействий. Наша оценка исходит из того, что за счет виртуальных частиц поле Хиггса будет увеличиваться, но у него есть физический предел, до которого оно может подняться – так называемый масштаб Планка – энергия, равная примерно 1018 ГэВ, при которой уже становится важной квантовая гравитация, и само понятие пространство-время утрачивает какой-либо определенный смысл.

Эта гигантская разница между ожидаемым значением поля Хиггса в пустом пространстве и его наблюдаемым значением называется «проблемой иерархии». Энергетический масштаб, характеризующий слабые взаимодействия (значение поля Хиггса – 246 ГэВ), и тот, который характеризует гравитацию (энергия Планка – 1018 ГэВ), очень сильно различаются (проблема иерархии, о которой мы уже кпоминали). Это уже достаточно странно, но мы должны помнить, что именно квантово-механические взаимодействия с виртуальными частицами стремятся поднять масштаб слабых взаимодействий до масштаба Планка. Почему же они все-таки настолько разные?

 

Энергия вакуума

Как бы ни была трудна проблема иерархии, проблема энергии вакуума еще хуже. В 1998 году астрономы, изучающие скорости далеких галактик, сделали удивительное открытие: Вселенная не просто расширяется, она расширяется ускоренно! Галактики не только удаляются от нас, они разбегаются все быстрее и быстрее. Существуют различные возможные объяснения этого явления, но есть простое, которое отлично подходит к имеющимся в настоящее время данным: расширяться Вселенную заставляет энергия вакуума, введенная в 1917 году Эйнштейном в виде «космологической постоянной».

Идея Эйнштейна состоит в том, что существует мировая постоянная, которая показывает, какая энергии содержится в определенном объеме совершенно пустого пространства. Если эта величина не равна нулю – а никаких причин ей быть нулевой нет, – эта энергия расталкивает разные части Вселенной, что приводит к космическому ускорению. Открытие этого ускорения привело в 2010 году Сола Перлмуттера, Адама Рисса и Брайана Шмидта к Нобелевской премии.

Мы с Брайаном Шмидтом, будучи аспирантами, сидели в одном офисе. В моей последней книге «Из вечности в сегодня» (From Eternity to Here) я рассказал историю о пари, которое мы с Брайаном заключили еще в те старые добрые времена: он считал, что мы не найдем полную плотность материи во Вселенной в ближайшие двадцать лет, а я утверждал, что найдем. Отчасти благодаря именно его усилиям мы сейчас уверены, что знаем плотность Вселенной, и в 2005 году я забрал свой приз – маленькую бутылку старого портвейна, причем для этого мы устроили забавную церемонию на крыше Куинси Хауса в Гарварде. С тех пор Брайан стал астрономом мирового класса, но остался неисправимым пессимистом – не так давно поспорил со мной о том, что невозможно обнаружить бозон Хиггса с помощью БАКа, и проиграл и это пари. Мы оба за это время подросли, соответственно, выросли и ставки. На сей раз проигравший Брайан должен будет на свои мили, собранные при частых перелетах, оплатить билеты для меня и моей жены Дженнифер в Австралию, куда мы собираемся прилететь к нему в гости.

Чтобы объяснить наблюдения астрономов, нам не нужна очень большая энергия вакуума – хватит и примерно одной десятитысячной электронвольта на кубический сантиметр. Точно тем же способом, что и при оценке поля Хиггса, мы можем грубо оценить энергию вакуума. Ответ получается впечатляющим: 10116 электронвольт на кубический сантиметр. Это больше, чем наблюдаемая величина, в 10120 раз – разница столь большая, что мы даже не пытаемся придумать для нее определение.

Расхождение между теоретическим и экспериментальным значениями энергии вакуума принадлежит к числу главных нерешенных проблем современной физики. Один из многих вкладов, которые делают расчетную энергию вакуума такой большой, вносит поле Хиггса, поскольку ненулевое поле в пустом пространстве должно обладать большой энергией (положительной или отрицательной). Именно поэтому Фил Андерсон и сомневался в правильности того механизма, который мы теперь называем механизмом Хиггса: такую большую плотность энергии ненулевого поля в пустом пространстве совместить с относительно небольшой плотностью энергии, на самом деле наблюдаемой в пустом пространстве, кажется невозможным. Сегодня мы не считаем, что эта проблема закроет механизм Хиггса, – есть много других, еще больших вкладов в энергию вакуума, все гораздо сложнее…

Возможно также, что энергия вакуума в точности равна нулю, а части Вселенной отталкиваются друг от друга за счет другой энергии, которая медленно убывает, а не строго постоянна. Эта энергия носит название «темной энергии», и астрономы делают все от них зависящее, чтобы проверить, может ли она быть причиной ускорения Вселенной. Самой популярной моделью носителя темной энергии является некое новое скалярное поле, похожее на поле Хиггса, но с гораздо меньшей энергией (массой). Это поле должно постепенно стремиться к нулевой энергии, но это будет медленный процесс, и он может занять миллиарды лет. А сейчас энергия должна бы вести себя более или менее как темная энергия – плавно меняться в пространстве и медленно убывать со временем.

Бозон Хиггса, обнаруженный на БАКе, к энергии вакуума не имеет прямого отношения, но есть косвенная связь. Узнав о нем больше, мы бы поняли, почему энергия вакуума столь мала или как может возникнуть медленно меняющаяся составляющая темной энергии. На этом пути у нас не очень большие шансы на успех, но в решении такой трудной задачи нужно использовать любые шансы.

 

Суперсимметрия

Главный урок, который мы должны извлечь из успеха электрослабой теории, состоит в том, что симметрия – наш союзник. Физики озаботились тем, чтобы найти как можно больше симметрий. Пожалуй, наиболее амбициозная попытка в этом направлении связана с названием, которое, хотя и соответствует сути, звучит не слишком оригинально. Это теория суперсимметрии.

Все симметрии, лежащие в основе сил Стандартной модели, устанавливают связь между частицами, по виду очень похожими друг на друга. Симметрия сильных взаимодействий устанавливает связь между кварками разных цветов, в то время как симметрия слабого взаимодействия устанавливает связь между верхними и нижними кварками, электронами и электронными нейтрино и похожим образом – между другими парами фермионов. Суперсимметрия, напротив, предпринимает амбициозную попытку установить связь между фермионами и бозонами. Если симметрия между электронами и электронными нейтрино похожа на установление родства яблок с апельсинами, то симметрия между фермионами и бозонами напоминает сравнение бананов с орангутанами.

На первый взгляд такой подход кажется не очень перспективным. Сказать, что есть симметрия – значит сказать, что какие-то различия не имеют значения. Мы называем кварки «красными», «зелеными» и «синими», но какой у кого цвет – не имеет значения. Электроны и электронные нейтрино, конечно, отличаются друг от друга, но только потому, что симметрия слабых взаимодействий нарушается полем Хиггса, скрывающимся в пустом пространстве. Если бы поля Хиггса там не было, электроны (только те, которые левши) и электронные нейтрино были бы вообще неразличимы.

Но когда мы смотрим на фермионы и бозоны Стандартной модели, они кажутся нам совершенно разными: массы различны, заряды различны, отличаются они и отношением к слабым и сильным взаимодействиям: одни в них участвуют, а другие – нет, даже общее число частиц совершенно разное. Никакой очевидной симметрии между этими частицами не заметно.

Однако физики упорно продолжают искать симметрии, и в конечном итоге они пришли к идее, что каждая частица Стандартной модели имеет совершенно неизвестного «суперпартнера», с которым устанавливает отношения суперсимметрии. Считается, что все эти суперпартнеры должны быть очень тяжелыми, потому мы еще и не обнаружили ни одного из них. Чтобы отметить эту блестящую идею, физики придумали остроумное правило поименования этих суперчастиц: если у вас есть фермион, название его суперпартнера-бозона образуется добавлением буквы «с» в начале названия соответствующего фермиона, а если у вас есть бозон, для названия его суперпартнера-фермиона к его названию добавляется окончание «ино».

Поэтому в теории суперсимметрии у нас есть набор новых бозонов с названиями «сэлектрон», «скварки» и так далее, а также набор новых фермионов под названием «фотино», «глюино» и «хиггсино». (Как любит поговаривать Дейв Барри: «Клянусь, я не шучу!») Основные характеристики суперпартнеров – те же, что и у оригинальных частиц, за исключением того, что их масса намного больше, а бозоны и фермионы стали взаимозаменяемыми. Таким образом, «стоп» – это бозонный партнер топ-кварка (истинный кварк иногда называют топ-кварком), он чувствует как сильные, так и слабые взаимодействия и имеет заряд +2/3. Интересно, что в некоторых моделях суперсимметрии стоп – зачастую самый легкий бозонный суперпартнер, хотя сам топ-кварк является самым тяжелым фермионом. Бозонные суперпартнеры-фермионы, как правило, смешиваются, так что суперпартнеры W-бозонов и заряженных бозонов Хиггса соединяются, чтобы образовать «чарджино» (заряженный), в то же время партнеры Z-бозона, фотона и нейтральных бозонов Хиггса смешиваются, чтобы образовать «нейтралино».

Суперсимметрия на сегодня является чисто спекулятивной идеей. Она очень хорошо объясняет некоторые свойства, но пока нет никаких прямых доказательств ее истинности. Тем не менее она достаточно интересна и потому стала самой популярной теорией физики элементарных частиц за пределами Стандартной модели. К сожалению, в то время как основная идея очень проста и элегантна, ясно, что в реальном мире суперсимметрия должна нарушиться, в противном случае и частицы, и их суперпартнеры имели бы равные массы. А после того, как мы нарушим суперсимметрию, она перестает быть простой и элегантной и становится жутко запутанной.

Частицы Стандартной модели и их суперпартнеры (выше). Бозоны изображены кружками, фермионы – квадратиками. Три копии каждого кварка и скварка и восемь копий глюонов и глюино представляют разные цвета. В суперсимметричной Стандартной модели имеется пять бозонов Хиггса вместо одного обычного. Суперпартнеры W-бозонов и заряженные бозоны Хиггса смешиваются и превращаются в чарджино, а суперпартнеры Z-бозона, фотон и нейтральный бозон Хиггса смешиваются и образуют нейтралино.

Существует некая версия теории суперсимметрии, так называемая «минимальная суперсимметричная стандартная модель», которая, возможно, является самым простым способом встроить суперсимметрию в реальную картину мира: она содержит всего 120 новых параметров, которые должны быть заданы вручную. Это означает, что существует огромная свобода в построении конкретных суперсимметричных моделей. Часто, чтобы сделать задачу решаемой, физики полагают многие параметры равными нулю или, по крайней мере, равными между собой. На практике вся эта свобода означает, что очень трудно понять, что именно утверждает теория суперсимметрии. Для любых заданных экспериментальных условий обычно можно найти набор параметров, при которых теория еще применима.

Поиск суперсимметрии – важнейшее (после поисков бозона Хиггса) направление в работе на БАКе. Учитывая сложность этой теории, даже если мы найдем что-то, будет очень сложно выяснить, действительно ли то, что мы нашли, – проявление суперсимметрии. Интересно, что одно из следствий суперсимметрии – существование более одного бозона Хиггса. Вспомним, как в главе 11 мы говорили, что исходное поле Хиггса в Стандартной модели состоит из четырех скалярных полей равной массы, а после нарушения симметрии три поля из этих четырех съедаются W– и Z-бозонами, оставив нам только один бозон Хиггса. В суперсимметричных версиях Стандартной модели оказывается, что по техническим причинам следует удвоить количество скалярных полей, и мы начинаем не с четырех, а с восьми полей. (Здесь мы говорим только о бозонных полях, их фермионные суперпартнеры – хиггсино – не учитываются.) Одна из этих двух групп по четыре поля дает массу кваркам верхнего типа, а другая – кваркам нижнего типа. У нас есть еще два W-бозона и один Z-бозон, и когда поле Хиггса становится ненулевым и нарушает электрослабую симметрию, три скалярных поля съедаются, и остается пять различных свободных бозонов Хиггса. Итак, прямым следствием теории суперсимметрии является то, что мы получаем не один, а целых пять бозонов Хиггса: один с положительным электрическим зарядом, один – с отрицательным, а остальные три нейтральные.

Безусловно, пять бозонов Хиггса для экспериментаторов – возможность порезвиться. Еще и поэтому физики БАКа были так осторожны, объявляя об открытии новой частицы с массой 125 ГэВ – ведь это мог быть не единственный бозон Хиггса, а один из пятерки. В суперсимметричных моделях теоретикам легко сделать так, чтобы один бозон Хиггса был легче других, и возможно, что мы обнаружили как раз этот – легкий. Однако обычно в этих моделях значение массы такого легкого бозона составляет не больше 115 ГэВ. Можно, конечно, дотянуть его массу до 125 ГэВ, но это потребует некоторых неестественных допущений. Нам просто необходимо собрать больше данных – как для того, чтобы лучше разобраться с уже обнаруженной частицей, так и для того, чтобы попытаться найти новые.

Физики радуются, когда им нужно искать новые частицы, но это не значит, что из-за этого у суперсимметрии есть реальные преимущества перед другими теориями. Однако у нее есть один действительно важный плюс: она помогает решить проблему иерархии.

Эта проблема возникает из-за виртуальных частиц, которые, как мы считаем, должны поднять значение поля Хиггса до масштаба Планка. Однако при более внимательном рассмотрении становится очевидным, что виртуальные бозоны обычно подталкивают значение поля Хиггса в одну сторону, а виртуальные фермионы – в противоположную. В общем случае нет никаких оснований ожидать, что эти эффекты уравновесят друг друга – как правило, вычитание большого случайного числа из другого большого случайного числа приводит к третьему – совсем не маленькому, а большому числу (положительному или отрицательному). Но если есть суперсимметрия, все меняется, поскольку есть точно соответствующие друг другу фермионные и бозонные поля, и их виртуальные флуктуации могут в точности скомпенсироваться, что убирает проблему иерархии. Это свойство суперсимметрии – одна из основных причин, по которой физики принимают эту теорию всерьез.

Другая причина связана с идеей вимпов – частиц темной материи. В лучших суперсимметричных моделях самый легкий суперпартнер – это совершенно стабильная частица, имеющая массу и взаимодействие, сравнимые по масштабу с частицами слабых взаимодействий. Если у частицы нет электрического заряда, то есть если это нейтралино, она – идеальный кандидат в частицы темной материи. Много усилий теоретиков ушло на то, чтобы рассчитать избыток реликтовых нейтралино в различных суперсимметричных моделях. Но из-за того, что в них появляется очень много новых частиц и взаимодействий, избыток их может варьироваться в широких пределах, хотя получить правильную плотность темной материи не очень трудно. Если суперпартнеры существуют при энергиях, доступных для БАКа, нам, возможно удастся достичь долгожданного объединения физики элементарных частиц и космологии. Приятно ставить перед собой высокие цели.

 

Струны и дополнительные измерения

Теория струн – одна из самых простых теорий в сегодняшней физике. Просто представьте, что элементарные блоки вещества – не точечные частицы, а маленькие колеблющиеся струны. Концепция восходит к первым работам Йоитиро Намбу, Хольгера Нильсена и Леонарда Сасскинда 1968–1969 годов. Намбу, Нильсен и Сасскинд, независимо друг от друга, предположили, что некоторые математические отношения, описывающие рассеяние частиц, можно просто объяснить, заменив частицы струнами. Пока петли или сегменты струн достаточно малы, они будут выглядеть как частицы. Не стоит спрашивать, «из чего сделаны эти струны», так же как и «из чего сделан электрон». Материал струны является фундаментальной субстанцией, из которой сделано все остальное.

Первые теории струн описывали только бозоны и страдали, видимо, неустранимым недостатком: в теории пустое пространство оказывалось нестабильным и должно быстро испариться в облаке энергии. Чтобы исправить этот недостаток, ученые, первыми сформулировавшие теорию струн – Пьер Рамон, Андре Невё и Джон Шварц, – придумали, как добавить в теорию фермионы. В процессе работы у них в конце концов возник один из первых примеров суперсимметрии. Так родилась «теория суперструн». Уточняем для ясности: жизнеспособные модели теории струн, видимо, обязательно должны быть суперсимметричными, но суперсимметричные модели не обязательно как-либо связаны с теорией струн. Если бы мы нашли суперсимметричные частицы на БАКе, это увеличило бы шансы теории струн стать серьезной теорией, но и это не станет прямым доказательств существования струн.

Суперструны решили проблему устойчивости первых струнных моделей, но одновременно с ними в теории оказались безмассовые частицы, которые взаимодействовали со всеми энергиями. Это раздражало, поскольку основной целью первых теорий струн было объяснение сильного взаимодействия, а в ядерных взаимодействиях, как известно, нет никаких безмассовых частиц. Но в 1974 году Джоэл Шерк и Шварц показали, что существует одна известная безмассовая частица, которая как раз взаимодействует со всеми энергиями – гравитон. Они предположили, что, возможно, теория струн является не теорией сильных взаимодействий, а теорией квантовой гравитации и всех других известных взаимодействий – то есть теорией всего.

Эта идея сначала ошеломила всех, поскольку теоретики, в 1970-х годах занимающиеся теорией элементарных частиц, не слишком озадачивались гравитацией. Однако к 1984 году стало ясно, что Стандартная модель хорошо объясняет поведение элементарных частиц, и теоретики занялись поиском новых задач. В том же году Майкл Грин и Джон Шварц показали, что в теории суперструн можно избежать проблем с математической противоречивостью, которые, как многие думали, могли сделать теорию нерелевантной. Подобно тому, как теория электрослабых взаимодействий стала страшно популярной, как только Хоофт показал, что она перенормируема, теория струн начала свое победное шествие после выхода статьи Грина и Шварца и в последующие годы стала одной из основных составляющих теории элементарных частиц.

Существует еще одна проблема, которую теории струн необходимо решить: размерность пространства-времени. Квантовая теория поля более гибкая, чем теория струн, и есть разумные теории поля для самых разных размерностей пространства-времени. Но теория суперструн жестче – ранние исследования показали, что естественное количест во размерностей пространства-времени, при которых теория чувствует себя комфортно, равно десяти: девять измерений для пространства и одно для времени (в нашем обычном мире три пространственные размерности и одна временная). С этого места слабонервных просим остановиться и пропустить следующие несколько идей. Теоретики, занимающиеся теорией струн, давно хотели включить гравитацию в теории известных взаимодействий. И вот они позаимствовали старую идею, выдвинутую еще в 1920 году Теодором Калуцей и Оскаром Клейном, состоящую в следующем: возможно, некоторые измерения пространства скрываются от нашего взгляда, свернувшись в крошечный шарик – настолько крошечный, что его трудно рассмотреть или даже исследовать в ускорителях частиц высоких энергий. Цилиндр, например соломинка или резиновый шланг, имеют два измерения – положение каждой точки на поверхности цилиндра вы можете определить, указав две координаты. Но если вы посмотрите на них издалека, они покажутся вам просто отрезком прямой. С этой точки зрения, издалека цилиндр представляет собой линию, в каждой точке которой имеется крошечный компактный круг. Вспомним, что короткие волны соответствуют высоким энергиям, и если компактное пространство достаточно мало, только частицы с чрезвычайно высокими энергиями могут его почувствовать.

Три разные модели компактификации. То, что выглядит для макроскопического наблюдателя точкой, при ближайшем рассмотрении оказывается пространством большего числа измерений. Слева направо: тор (поверхность бублика), сфера (поверхность мячика), деформированное пространство между двумя бранами. Реальные компактификации будут включать большее количество дополнительных измерений, но это трудно изобразить на рисунке.

Идея «компактификации» дополнительных измерений, с помощью которой теоретики пытаются связать теорию струн с наблюдаемыми явлениями, стала важной частью этой теории. Для создания различных ее версий на фундаментальном уровне существует очень мало свободных параметров. Как было показано в 1980 году, на самом деле есть только пять струнных теорий, в каждой из них вводится десять измерений пространства-времени, и когда шесть из них мы скрываем, то обнаруживаем, что компактификацию можно выполнить многими различными способами. Хотя непосредственное изучение компактного многообразия требует очень высоких энергий (предположительно порядка планковской энергии квантовой гравитации – 1018 ГэВ), способ конкретной компактификации непосредственно влияет на физические процессы, которые мы наблюдаем и при низких энергиях. Под «характеристиками компактификации» мы имеем в виду ее объем, форму, и топологию. Компактификация на тор (поверхность бублика) будет сильно отличаться от компактификации на сферу (поверхность шара). А под «физическими процессами, которые мы наблюдаем при низких энергиях», мы понимаем разнообразие существующих фермионов и сил, а также конкретные значения различных масс и взаимодействий.

Таким образом, в то время как сама теория струн очень интересна, сравнение ее с экспериментами оказалось делом крайне сложным. Не зная того, как дополнительные размерности компактифицированы, из теории струн невозможно сделать определенные выводы о том, что мы должны наблюдать. Это довольно общая проблема, а не только проблема теории струн, возникающая при любой попытке применить квантовую механику к гравитации: прямые экспериментальные исследования требуют энергий масштаба планковской, а ни один физически осуществимый ускоритель частиц не способен достичь этих значений. Неправильно было бы говорить, что мы никогда не получим данные, которые помогут нам в проверке моделей квантовой гравитации, но эта проверка определенно потребует не грубой силы, а тонкого инструментария.

 

Браны и множественная вселенная

В 1990-е годы произошло два события, радикально изменившие способ, которым люди пытались связать теорию струн с реальностью. Первым было открытие Джозефом Полчински: оказалось, теория струн не ограничивается только теорией одномерных струн, есть и многомерные объекты, они-то и играют решающую роль.

Двумерная поверхность называется «мембрана», но теоретики, занимающиеся теорией струн (струнные теоретики), должны уметь описывать и трехмерные, и многомерные объекты, и они придумали терминологию обозначения многомерных объектов – «2-брана», «3-брана» и так далее. Частица – это нулевая брана, а струна – 1-брана. Используя эти многомерные браны, струнные теоретики показали, что их теория еще более уникальна, чем они думали: все пять десятимерных теорий суперструн, как и 11-мерная теории «супергравитации», в которой вообще нет струн, – просто разные версии одной базовой «М-теории». (И по сей день никто не знает, что обозначает «М» в названии «М-теория».)

Плохая новость заключается в том, что это многообразие бран натолкнуло струнных теоретиков на мысль о том, что существует еще больше способов для компактифакции дополнительных измерений. Отчасти это было вызвано попытками найти компактификации, при которых энергия вакуума оказалась бы положительной. Большую роль тут сыграло и открытое в 1998 году ускоренное расширение Вселенной. Это один из тех редких случаев, когда продвижение в теории струн было спровоцировано экспериментальным результатом. Лиза Рэндалл и Раман Сундрум использовали теорию бран и создали совершенно новый вид компактификации, в которой пространство между двумя бранами «деформируется». Их работа привела к появлению большого разнообразия новых подходов в физике элементарных частиц, в том числе к новым способам решения проблемы иерархии.

Этот результат, к сожалению, вероятнее всего похоронил последние надежды на то, что, найдя «правильную» компактификацию, можно каким-то образом связать теорию струн со Стандартной моделью. Количество компактификаций, о которых мы говорим, трудно оценить, хотя предполагаемый ответ крутится вокруг цифры цифра 10500. Это большое число, особенно когда перед нами стоит задача найти среди них одну-единственную компактификацию, согласующуюся со Стандартной моделью.

Чтобы устранить это препятствие, некоторые сторонники теории струн использовали другой подход: вместо того, чтобы искать одну истинную компактификацию, они допускают, что разные части пространства-времени имеют различные компактификации, и каждая компактификация где-то реализуется. Поскольку компактификации определяют частицы и силы, существующие при низких энергиях, из этого следует, что в разных областях пространства должны работать различные законы физики. И тогда мы можем назвать каждую такую часть отдельной «вселенной», а все их множество – «множественной вселенной».

На первый взгляд, при таком подходе любые попытки сделать проверяемые предсказания в принципе невозможны. Однако сторонники концепции множественной вселенной утверждают, что надежда еще не потеряна. Во многих частях множественной вселенной, мультивселенной, – утверждают они – условия совершенно не подходят для разумной жизни, и она не может возникнуть либо потому, что нет соответствующие сил, либо потому, что энергия вакуума настолько велика, что из-за быстрого расширения этой вселенной отдельные атомы разорвутся на части. Проблема в том, что мы не очень хорошо понимаем условия, при которых может появиться жизнь. Однако оптимисты продолжают надеяться на то, что если мы преодолеем такие нашу земную зашоренность, то сможем представить, что в действительности типичные наблюдатели в множественной вселенной должны были бы наблюдать. Другими словами, даже если мы не видим другие «вселенные» непосредственно, мы могли бы использовать идею множественной вселенной, чтобы делать проверяемые предсказания. Один из основных принципов космологии – «антропный принцип» – говорит о том, что на нас действует сильный эффект отбора, ограничивающий условия, которые мы можем наблюдать, только теми, которые соответствуют нашему существованию.

Это амбициозная гипотеза, и, возможно, проверить ее не удастся. Но ученые пытаются продвинуться в этом направлении, и, в частности, они применили антропный принцип к определению свойств бозона Хиггса. Это коварная область: еще в 1990 году Михаил Шапошников и Игорь Ткачев, пытаясь предсказать значение массы бозона Хиггса при некоторых антропных предположениях, пришли к выводу, что масса частицы должна быть равна 45 ГэВ. Как мы теперь понимаем, это значение явно не согласуется с экспериментальными данными, так что в тех предположениях что-то было неправильным. В 2006 году другая группа уже при других предположениях предсказала значение 106 ГэВ, что ближе к правильному значению, но все еще далеко. Теперь, когда нашли бозон Хиггса при 125 ГэВ, маловероятно, что многие другие прогнозы, в которых по той или иной причине не удавалось получить это значение, будут опубликованы.

Ради справедливости мы должны упомянуть самый впечатляющий успех антропного принципа – предсказание величины энергии вакуума. В 1987 году – более чем за десять лет до открытия ускорения Вселенной – Стивен Вайнберг заметил, что очень высокая (или большая и отрицательная) энергия вакуума будет мешать образованию галактик. Таким образом, большинство наблюдателей в мультивселенной должно увидеть небольшое, но отличное от нуля значение энергии вакуума. (Ноль допускается, но ненулевых чисел больше чем чисел, равных нулю.) Значение, которое мы видим (или думаем, что видим), вполне согласуется с предсказанием Вайнберга. Конечно, Вайнберг неявно представлял такую мультивселенную, в которой только значение энергии вакуума меняется от места к месту, а если мы позволим и другим параметрам изменяться, согласие становится гораздо менее впечатляющим.

Несмотря на пессимистичный и даже ворчливый тон, в котором написан этот раздел, я считаю сценарий мультивселенной на самом деле довольно правдоподобным. (В книге «Из вечности в сегодня», я предположил, что эта концепция может быть использована для объяснения малого значения энтропии в ранней Вселенной.) Если теория струн или какая-либо другая теория квантовой гравитации допускает различные проявления локальных законов физики в различных областях пространства-времени, множественная вселенная может быть реальной, независимо от того, способны ли мы наблюдать ее или нет. Я всегда серьезно отношусь к разным правдоподобным теориям, однако на данном уровне развития мы очень далеки от того, чтобы превратить концепцию мультивселенной в предсказательную теорию физики элементарных частиц. Мы не можем позволить нашим личным антипатиям повлиять на оценку космологических сценариев, но мы также не можем позволить своему излишнему энтузиазму помешать их критическому осмыслению.

 

Двигаемся дальше

В микромире еще многое предстоит изучить, и еще много проблем физики элементарных частиц остается за пределами Стандартной модели. Почему во Вселенной оказалось больше материи, чем антиматерии? В нескольких сценариях происхождения такой асимметрии используется гипотеза о космологической эволюции поля Хиггса, так что более глубокое понимание его свойств, возможно, приведет к новому пониманию проблемы материи и антиматерии. Есть также интересные модели типа «техницвета», в соответствии с которой бозон Хиггса является составной частицей, как и протон, а не чем-то фундаментальным.

Открытие бозона Хиггса – это не конец физики элементарных частиц. Бозон Хиггса оставался последним элементом Стандартной модели, но он открыл ворота в физику за рамками этой модели. В ближайшие годы мы будем использовать бозон Хиггса для поисков (и, надеюсь, изучения) темной материи, суперсимметрии, дополнительных измерений и всех других явлений, необходимых для объяснения поступающих в изобилии новых данных. Открытие бозона Хиггса – это конец одной эпохи и начало другой.