Николь сидела на террасе и допивала последнюю на сегодняшнее утро чашку кофе. Теплый ветер ласкал кожу, запах океана смешивался с благоуханием сада. Она сидела под зонтиком, прятавшим ее от прямых солнечных лучей, и наслаждалась досугом. Позднее у нее была назначена встреча с Момбаной, но сейчас делать ей было нечего.
Кроме как мечтать. И вспоминать…
Вспоминать самую невероятную, самую потрясающую, самую лучшую ночь в ее жизни. Интересно, лениво думала Николь, догадывается ли Сомаль, насколько он сексуален? Или о том, что одна мысль о нем приводит ее в состояние головокружительной невесомости, смешанной с возбуждающим ликованием? Вспоминал ли он о ней, занимаясь делами, или мужчины способны оставлять личную жизнь за дверями рабочего кабинета?
— Мадам просят к телефону, — медленно, с заметным акцентом произнесла Нзола, прервав неспешный поток ее мыслей.
Николь улыбнулась и поднялась со стула.
— Где мне ответить?
— В кабинете, мадам. — Экономка пошла вперед, показывая путь.
Николь зашла в комнату и увидела на столе ожидающую ее телефонную трубку. Нзола поклонилась и вышла, прогнав служанку, которая вытирала пыль.
— Алло? — Николь опустилась в глубокое кресло, чувствуя себя здесь не в своей тарелке в отсутствие Сомаля.
— Николь, это тетя Франсуаз.
— Что-то случилось? — По тону тети она сразу поняла, что произошло нечто неприятное.
— Твоему дяде только что звонили из департамента национальной безопасности и спрашивали, все ли с тобой в порядке.
— Из какого департамента?! Почему это вдруг?!
— Очевидно, это из-за вчерашней статьи, появившейся в одной тулонской газете.
Николь похолодела.
— Тулонской газете? «Бомонд ревю дю Тулон»?
— Да, и заголовки намекают, что тебя держат в заложниках до подписания «алмазного» договора.
Николь чертыхнулась. Точнее, использовала более крепкое выражение, о чем догадалась, только услышав полупридушенный возглас тети Франсуаз. Она убьет этого подонка! Да как он смеет использовать ее личную жизнь в целях повышения рейтинга клочка своей туалетной бумаги! Нет, она подаст в суд и разорит его. И тут мысль о Сомале почти парализовала Николь.
— Тетя Франсуаз, насколько все плохо?
— Твой дядя ждет, когда ему перешлют экземпляр. Тогда мы будем знать больше. Но, думаю, очень плохо, раз ему звонили и интересовались твоей безопасностью. Полагаю, тебе стоит связаться с месье Мишелем Беннетом из департамента и сказать, что все это результат какого-то недоразумения. У меня тут где-то записан его номер… Минутку, сейчас найду. Надеюсь, тебе не стоит говорить, что твой дядя не в восторге от всего этого.
— А я тем более! — Николь почти не сомневалась, да нет, точно знала, что Сомаль будет в ярости. Особенно если его противники-министры и сам Окемба увидят этот выпуск. К счастью, газета распространялась даже не по всей Франции…
— Его номер…
— Подожди, мне надо найти карандаш и бумагу. — Николь открыла верхний ящик стола. Выбрала ручку, но чистого листа бумаги не нашла. Открыла следующий.
— Что-нибудь ищешь? — Ровный стальной голос, раздавшийся от дверей, заставил ее замереть.
Она взглянула в сверкающие бешенством глаза Сомаля.
— Я перезвоню попозже, — сказала она тете и повесила трубку.
— Зачем же перезванивать? Почему сразу не найти то, что ты ищешь, пока он ждет?
— Он?! Это была тетя Франсуаз! — Его ответный недоверчиво-иронический взгляд разозлил ее, привел в негодование. — Да, тетя Франсуаз! Перезвони и сам узнай, если мне не веришь! Она хотела дать мне номер телефона, и я искала, на чем записать его.
— Вот на этом! — рявкнул Сомаль и швырнул через полкомнаты газетные листы на стол перед ней.
Николь мгновенно узнала название. О Боже, он знает!
Знает и разъярен до предела!
Она нервозно облизнула губы.
— Где ты нашел это?
— Получил прямо от Окембы Номбы.
Николь подтянула к себе листы. Застонала, увидев фото и заголовки. Но, прочтя клеветническую статейку, загорелась не страхом, не ужасом, а праведным гневом. Неудивительно, что Сомаль так отреагировал.
Она попыталась взять себя в руки.
— Сомаль, ты ведь не веришь, что это написала я? — спросила Николь, встав с кресла.
— Написала, продиктовала — какая разница? Никто, кроме тебя, не мог дать такой информации: где именно расположена вилла, когда мы выезжаем на прогулки, поспешность нашей свадьбы, разногласия между членами правящей семьи. Никто, кроме тебя, — тяжело, как камни, уронил он последние слова.
— Я этого не делала. Это месье Тома!
— Он сам все это придумал?
Николь заколебалась. Нет, она не может допустить, чтобы Сомаль подозревал ее в предательстве.
— Я разговаривала с ним, но только один раз. Сказала, что больше не буду на него работать. Но он продолжал звонить…
— А что ты делаешь здесь, в моем кабинете? — прервал он объяснения Николь с видом полного безразличия к ее объяснениям.
— Нзола сказала, что мне звонят и что я могу поговорить здесь, в твоем кабинете. Это была тетя Франсуаз. Она собиралась дать номер телефона, и мне надо было на чем-то записать его, вот я и открыла ящик… — Она задохнулась от волнения, потом продолжила: — Я не слежу за тобой. Я не шпион, если ты думаешь именно об этом.
— Я не уверен, что именно сейчас думаю.
— Прекрасно, тогда дай мне знать, когда решишь. — Николь высоко вскинула голову и вышла из кабинета, постаравшись не задеть Сомаля даже краешком юбки.
Он ничего не сказал. Не двинулся с места.
Николь не знала, злиться на него или нет. Но совершенно точно знала, что никогда не простит заместителю редактора его подлого поведения. Она вернулась на террасу, где ее поджидал остывший кофе. Вода в бассейне сверкала под лучами солнца, вызывая в памяти совсем другие картины.
Резко повернувшись, Николь направилась в свою комнату. Взяла сумочку и тотчас вышла. Она поедет в город и из номера тети и дяди позвонит Фернану Тома. Наконец-то все кончится…
Покидая виллу, она горько пожалела, что Сомаль ей не поверил. С другой стороны, почему он должен ей верить? Она и только она виновата во всех этих неприятностях — как, впрочем, и всегда.
Только на этот раз все оказалось много хуже. Она любит Сомаля. И никогда бы не сделала ничего такого, что могло навредить ему. Но сможет ли он когда-нибудь взглянуть на нее не как на женщину, причинившую ему столько, мягко говоря, хлопот? Как эта проклятая статья повлияет на его отношения с Номбой и другими министрами?
Николь оглянулась и в последний раз посмотрела на виллу. Вернется ли она сюда? Вряд ли.
Лимузин Сомаля стоял перед воротами. Шофер сидел на месте, спокойно читал. Она открыла заднюю дверцу, проигнорировав его изумление.
— «Палас д'Арманн», пожалуйста, — уверенно сказала Николь, будто имела на это полное право, но про себя молясь, лишь он подчинился и не спросил разрешения у хозяина.
Слава Богу, шофер только кивнул, бросил газету на соседнее сиденье и включил зажигание. Мягко заурчал мощный мотор, и спустя секунды она уже была на пути к Абиджану. Трудно было не оглядываться, но еще труднее оказалось сдержать слезы. Но так лучше, лучше для всех, всхлипывая, думала Николь. Оставить его, попытаться как-то разобраться с неприятностями, причиненными Фернаном Тома, и оставаться с дядей и тетей до подписания договора…
— Что значит, она уехала? — бушевал Сомаль.
Нзола стояла в дверях с совершенно бесстрастным, несмотря на его ярость, лицом.
— Ваш шофер отвез ее в «Палас д'Арманн».
— Почему он не спросил у меня?
— А почему он должен был спрашивать? Николь ваша жена. Она хотела поехать в город. И он уже вернулся и ждет, когда вы будете готовы ехать в офис.
Сомаль пригладил волосы рукой и попытался обуздать свои эмоции и начать связно думать. Но, увы, благодаря Николь Дало в его голове будто произошло короткое замыкание. И замкнулась цепь на ней. Более того, пора было признать правду, что произошло это почти с первых минут, как он увидел растрепанную, но не испуганную, а разгневанную Николь там, в тюремной камере неподалеку от его летней резиденции. Увидел ее сверкающие от бешенства глаза и услышал не мольбы, требования. А теперь вот это!
Что это? Окончательное признание ее предательства? Или благоразумное решение, подсказанное женской интуицией, держаться подальше, пока не остынет его гнев?
Думай, Сомаль, думай!
Насколько он знает, она договаривалась с тетей Франсуаз по телефону о совместном ланче. Вот именно, насколько он знает. А с теткой ли вообще она разговаривала?
Он ненавидел и ее, и себя за то, что не понимал, чему верить.
Снова зазвонил телефон. Черт, звонки раздавались один за другим после того, как Окемба известил всех, кого мог, о статье во французском бульварном листке. Ничего, ему удалось уже умиротворить президента, убедить его в том, что это сплетни и клевета. Удалось убедить в этом и Ндену, по крайней мере, Сомаль искренне надеялся на это. Ладно, время покажет.
Сейчас ему необходимо было найти Николь.
Он кивком отпустил Нзолу, подошел к окну, невидящим взглядом уставился в сад. Думай, думай, понукал себя Сомаль. Проклятье! Почему только он с самого начала не послушал Уаттару и не приказал отвезти Николь куда-нибудь в глубь страны и продержать там тайно взаперти до заключения договора?
Сомаль отвернулся от окна, зашагал по кабинету. Взад-вперед, взад-вперед… Почему, почему он поступил так, как поступил? Где-то глубоко в душе Сомаль Дало знал ответ.
Внезапно мелькнула какая-то мысль. Он поймал ее, обдумал с одной стороны: а что, может, в этом что-то и есть? Обдумал с другой: да, пожалуй… Постепенно Сомаль начал расслабляться. Ладно, он даст ей время до вечера, ну, максимум до завтрашнего утра.
— Я не понимаю, Николь! Решительно ничего не понимаю!
— Тетя, пожалуйста, прошу тебя, просто поверь мне и позволь остаться, ладно?
— Но ты даже не привезла с собой никаких вещей. Как ты можешь остаться ночевать здесь? У тебя нет даже ночной рубашки… И что скажет Сомаль?
— О, он будет только рад от меня избавиться на какое-то время.
— Почему? Ты можешь объяснить, что произошло? Он что, обидел тебя? Что случилось, Николь? Ты сама не своя. С самого утра ты только сделала два телефонных звонка и прошагала по гостиной километров пятнадцать. Я даже боюсь, что администрация предъявит счет за протертый ковер. А уж за обедом ела столько, что и канарейка осталась бы голодной!
— С ковром все в порядке.
— Да. Но с тобой — нет.
Николь наконец подняла голову, посмотрела на тетю Франсуаз и чуть не разрыдалась. Но усилием воли сдержала готовые уже хлынуть слезы. Она все это устроила, ей и выпутываться. Нельзя всю жизнь в трудных ситуациях утыкаться лицом в теткин передник и плакать от обиды. И просить помощи. На этот раз ей предстоит самой исправить последствия своего легкомыслия.
— Правда, тетя, со мной все хорошо.
Но та лишь покачала головой.
— Нет, Николь, нет. Но я понимаю, что произошло нечто, о чем тебе не хочется говорить. Знай только, что я буду здесь, когда понадоблюсь тебе. И твой дядя — тоже.
— Спасибо, — прошептала Николь и с трудом улыбнулась. Потом повернулась и снова подошла к окну.
Дядя Анри не обедал с женой и племянницей. «Заканчиваю кое-какие дела», — сказал он Франсуаз по телефону. Слава Богу, по крайней мере, с ним не придется объясняться по поводу идиотской статьи, со вздохом облегчения подумала Николь.
Разговор с Фернаном Тома решительно не удовлетворил ее. «Нет, никакие перемены уже не возможны с тех пор, как номер поступил в продажу», — заявил этот наглец. Теперь можно обсуждать только какие-то поправки, приносить извинения за неточности…
Сколько бы она ни угрожала судом, сколько бы ни обещала разорить газету, толка от этого не было бы никакого. Даже если бы Фернан Тома пошел на то, чтобы опубликовать опровержение, это не спасло бы ситуацию. Николь прекрасно знала, что такие заметки никогда не попадают на первые страницы, а значит, и прока от них нет.
Анри де Белльшан вошел в гостиную и разулыбался, увидев Николь.
— Здравствуй, малышка. — Дядя нежно поцеловал племянницу. — Я и не знал, что ты здесь.
Франсуаз появилась из спальни, подошла поздороваться с мужем.
— Анри, добрый вечер, дорогой. Как твои дела?
— Договор был окончательно одобрен сегодня вечером обеими сторонами. Мы, конечно, потеряли кое-какие преимущества благодаря Сомалю и его умению вести переговоры, но в целом итоговые условия много выгоднее, чем я ожидал. Работы можно начинать через три недели.
— Дорогой, но это просто изумительно! Значит, мы можем отправляться домой?
— Да, через два дня. Завтра утром все заинтересованные стороны поставят свои подписи на договоре, послезавтра я еще раз съезжу на место разработок, и мы свободны.
Николь похолодела. Ее брак подошел к своему логическому завершению. Все кончено! И Сомалю нет никакого смысла разыскивать ее ни сегодня, ни завтра, никогда. Нет смысла даже думать, что с ней. Николь чуть не расхохоталась. Да он, наверное, поздравляет себя с тем, что ему не пришлось говорить ей, что пора уезжать, — она оставила его сама!
— Это изумительно, дядя Анри! — оживленно воскликнула Николь и подумала, что ей надо скорее оставить их, пока она не разрыдалась, но прежде следовало сделать кое-что еще. — Да, я хотела попросить тебя об одолжении. Я потеряла мою чековую книжку. Не дашь ли ты мне немного денег, пока я не получу из банка новую? Не хочу обращаться к Сомалю, он предложит пользоваться его, но, знаешь, я как-то еще не привыкла. Да и к тому же хочется сохранять некоторую независимость…
Она говорила быстро, но не настойчиво, чтобы не вызвать подозрений. Дядя никогда ей ни в чем не отказывал, а сейчас Николь просто необходимы были дополнительные деньги на билет. Она уже решила, что улетит завтра первым же рейсом.
К счастью, ни Анри, ни Франсуаз ничего не возразили.
— Спасибо, дядя. Я очень устала. Я пойду отдыхать, не возражаете? Спокойной ночи. — С этими словами Николь прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. И тут силы покинули ее. Она рухнула на кровать и залилась слезами. — Сомаль, о, Сомаль! — стонала Николь, как раненый зверь.
Он не позвонил, не приехал, не сделал ни одной попытки связаться с ней. Значит, она права: те две ночи были лишь компенсацией за его жертву. Что ж, утром она улетит.
Наконец Николь заставила себя успокоиться, позвонить и забронировать место на рейс двенадцать-сорок три компании «Эр Франс» Абиджан — Париж, отбывающий в десять сорок пять утра. Но потом снова залилась слезами. Подумать только, она держала в руках ключи от райских врат — и потеряла их, потеряла, потеряла… Горечь утраты и отчаяние терзали ее бедное сердце…
— Мадам и месье, с вами говорит командир корабля компании «Эр Франс», выполняющего международный рейс по маршруту Абиджан, Кот д'Ивуар — Париж, Франция. Мы взлетаем через пятнадцать минут. Полет будет продолжаться семь часов и проходить на высоте восемь тысяч метров. Приятного путешествия, мадам и месье.
Николь сидела у иллюминатора в больших темных очках, скрывающих половину лица и, главное, красные заплаканные глаза. Она провела ночь в полудреме, терзаемая то жуткими снами, то еще более ужасными мыслями наяву. Сомаль не позвонил, не приехал… Что ж, другого она и не ждала. Да он и не обещал ей другого. Их соглашение было временным, но она надеялась, так надеялась… Теперь я могу перестать надеяться, одернула она себя, возвращаясь к печальной реальности дня сегодняшнего.
Заработали мощные двигатели. По проходу засновали стройные стюардессы, проверяя, все ли пристегнули ремни безопасности, собирая заказы на напитки, которые будут поданы после взлета. Внезапно ровный шум моторов смолк. Николь выглянула в иллюминатор — к их лайнеру подавали трап. Что случилось? Кто-то заболел? Двое высоких чернокожих в синих официальных костюмах легко взбежали по ступенькам. Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Ей хватает своих проблем, чтобы интересоваться еще и чужими…
— Мадам Дало, будьте любезны пройти с нами в кабину пилота. Мы должны задать вам несколько вопросов, — неожиданно услышала она приятный мужской голос.
Открыв глаза, она увидела наклонившихся к ней тех двоих.
— В чем дело? Что случилось?
— Не беспокойтесь, мадам, лишь несколько вопросов.
Николь было заколебалась, но потом поднялась, решив, что опасаться, в общем-то, нечего: она в многолюдном месте. Но когда оказалась за пределами салона, увидела открытую дверь, увидела трап… Один из чернокожих крепко взял ее за локоть.
— Мадам, думаю, вам будет удобнее ответить на эти вопросы в другом месте. Пожалуйста, спуститесь по трапу. Самолет будет ожидать вас.
— Послушайте, в чем дело? Я гражданка Франции. Вы не имеете права! Я должна позвонить в посольство! Я Николь де Белльшан, я требую…
Николь замолчала. Круг замкнулся. Повторялось то же самое, что случилось с ней на следующий день после приезда.
Голова начала кружиться, в глазах потемнело, и внезапно ее поглотила чернота — она потеряла сознание.
Придя в себя, Николь услышала ровный гул моторов. Сознание начало проясняться, и она вспомнила, как ее выводили из лайнера. Значит, она все же летит… Николь открыла глаза. Да, самолет, но уже другой, маленький и совершенно пустой. Что это значит? Куда ее везут? И кто эти двое мужчин, что приехали за ней? Неужели Номба хочет поднять скандал хотя бы задним числом? Может, это его соратники похитили ее? Масса вопросов теснилась в ее голове, но ответов, увы, не было ни на один. Николь пошевелила рукой, поднесла к лицу — нет, она не связана. Нелепая мысль! Зачем же ее связывать, что она может сделать — выпрыгнуть из самолета, что ли? Или застрелить пилота? Она отстегнула ремень безопасности, попробовала встать на ноги — ничего, вроде бы держат. И тут же в динамиках раздалось:
— Мадам Дало, самолет приземлится через десять минут. Будьте любезны занять удобное вам место и пристегнуть ремень. Вам не будет причинено никакого зла. После посадки вы получите ответы на все интересующие вас вопросы.
Голос показался Николь смутно знакомым. Где она его слышала? Увы, микрофон исказил его настолько, что ей никак не удавалось вспомнить. Но требование показалось разумным, а тон таким уверенным и безупречно вежливым, что не подчиниться было глупо. Она села у иллюминатора, пристегнула ремень и закрыла глаза.
Мозг отказывался работать. После всех волнений, после разлуки с Сомалем, после полубессонной ночи — еще и этот мелодраматический сюжет с похищением в духе шпионских фильмов, ха-ха! Да, Николь де Белльшан, вечно тебе удается попасть в ситуации, что из рук вон плохи… Николь де Белльшан? Но к ней обращаются, как к мадам Дало! Ну и что с того, ответила она себе. Она официально мадам Дало.
Ее мысли прервал толчок. Самолет затрясло. Он помчался по посадочной полосе, вздрогнул, еще раз вздрогнул, подпрыгнул и наконец остановился. Шум моторов замолк.
Николь сидела с закрытыми глазами и вслушивалась в тишину. Что ее ждет? С кем ей придется разговаривать? С тем маслено-елейным Окембой Номбой? Как это сказала про него Зефирен: Номба кусает страшнее, чем лает? Ладно, если не смогу сказать что-то умное, промолчу, решила Николь, глубоко, полной грудью вдохнула и открыла глаза.
В дверях, отделяющих салон от кабины пилота, стоял Он. Стоял и, улыбаясь, снимал с головы наушники. Николь моргнула, сглотнула неожиданно вставший в горле ком. Ее сердце заколотилось, как заячий хвост. Она медленно поднялась на мгновенно ставшие ватными ноги.
Сомаль подошел к ней, протянул обе руки. И Николь упала в его объятия, уцепилась за него, как утопающий за соломинку.
— Я не обманывала тебя, — было единственным, что она успела прошептать, прежде чем его жадные губы накрыли ее, заставив забыть обо всем на свете.
Поцелуй длился и длился. И лишь когда нечем стало дышать, они оторвались друг от друга. Николь открыла глаза и окунулась в бездонно-нежные глубины его черного взгляда. Сомаль двумя пальцами прикрыл ей рот.
— Молчи. Я знаю. Верю. Слушай меня. Ты моя жена. Я люблю тебя, люблю так, как никогда и никого не любил. И никогда и никого не полюблю. Можешь ли ты простить мое недоверие, мои заблуждения и сомнения в тебе и быть моей женой перед Богом так же, как и перед людьми, Николь Дало?
Она не верила своим ушам. Именно сейчас, когда она утратила всякую надежду и направлялась домой, чтобы провести остаток жизни, горько сожалея об утраченной любви… Именно сейчас эта любовь вернулась к ней!
— Да! Да! Да! — сначала беззвучно, потом шёпотом, потом громко ответила Николь. — Да, Сомаль, «пока смерть не разлучит нас».
Он снова припал к ее губам. И она отдалась этому первому поцелую, за которым не стояло ожидания скорой и горькой разлуки. Наконец Сомаль неохотно оторвался от ее манящих, прелестных, таких мягких и чувственных губ и повел Николь к открытой уже двери. Перед ней расстилалась пустыня…
— Ты хотела увидеть мою страну. Думаю, мы начнем наш медовый месяц здесь и сейчас.
И, сойдя на твердую землю, они пошли вперед, навстречу солнцу, навстречу своей новой, долгой и счастливой жизни.