После того как трибунал огласил приговоры, Дворец правосудия опустел, а тюрьма преобразилась. Семерых подсудимых, приговоренных к тюремному заключению, перевели этажом выше, а троих оправданных освободили. И на первом этаже остались только одиннадцать заключенных, которых через две недели после вынесения приговора ждала виселица. Полковник Эндрюс, чтобы не позволить нацистским преступникам в последний момент избежать заслуженной кары, потребовал от подчиненных повысить бдительность, запретил заключенным прогулки на воздухе и мытье в душе, приказал охранникам пристегивать их к себе наручниками при сопровождении в комнату для свиданий, а также распорядился сменить постельное белье, ужесточить цензуру, чаще устраивать проверки и обыски…

Герман Геринг остался в камере номер «5», последней в ряду камер смертников. Он мог в течение четырех дней подать ходатайство о помиловании в Контрольный совет по Германии, что и сделал его адвокат. А 4 августа, на случай отклонения этого ходатайства, доктор Штамер подал от имени своего клиента прошение о замене смертной казни через повешение расстрелом. При подаче прошения усердный адвокат сослался на службу Геринга во время Первой мировой войны, на его миротворческие усилия, на то, что суду не было предъявлено ни одного документа, который подтверждал бы, что его клиент был осведомлен об истребления евреев, и, наконец, на то, что все, что инкриминировалось Герингу, относилось по большей части к политике, а не к уголовным преступлениям. А тем временем Геринг, вновь напустивший на себя вызывающий вид, сказал тюремному парикмахеру: «Что ж, пусть меня повесят! В любом случае, стрелки из них никудышные. Возможно, именно поэтому они и не хотят ставить меня к стенке!» Но больше всего горделивого «железного Геринга» раздосадовало то, что после спада ажиотажа в средствах массовой информации его соотечественники занялись другими делами и быстро о нем забыли.

Пятого октября Геринг отдал обручальное кольцо доктору Штамеру, чтобы тот передал его Эмме. Но она, вопреки всем ожиданиям, получила разрешение увидеть в последний раз мужа 7 октября. Объятий не было, поскольку Эмму отделяли от мужа решетка и стекло, а сам он был прикован наручниками к своему охраннику и находился под охраной трех вооруженных автоматами солдат. Он сразу же спросил: «Как Эдда отреагировала на приговор? Она знает, что меня ждет?» Эмма ответила, что решила ничего не скрывать от дочери и что та ей сказала: «Мамочка, не горюй. Возможно, и нам остается мало прожить, и тогда мы скоро встретимся с папой. Но там между нами больше не будет решетки и стекла!» При этих словах лицо отца просветлело: «Моя маленькая Эдда! Надеюсь, что ее жизнь не будет слишком тяжелой. Господи, с каким облегчением я умер бы, если бы знал, что вы защищены и хранимы». В конце свидания Эмма спросила: «Ты еще веришь в то, что тебя расстреляют?», на что Геринг ответил: «По крайней мере, ты можешь быть уверена в одном: им не удастся меня повесить!»

Ответ из Контрольного совета задерживался, а Геринг продолжал томиться в камере. Он много читал и писал, его навестили тюремный врач, добродушный доктор Пфлюкер, священник Гереке, лейтенант Виллис и конечно же капитан Гилберт. «Геринг больше не расположен был смеяться, – записал американский психолог. – Он лежал на полевой кровати, изможденный и деморализованный. В ходе наших разговоров он постоянно цеплялся за свою героическую легенду, как ребенок, продолжавший держать в руках остатки лопнувшего воздушного шарика. Спустя несколько дней после вынесения приговора он снова спросил меня, что показали психологические тесты о его личности. Особенно тест с чернильным пятном, поскольку это давно его интересовало. На сей раз я ему сказал: “Если честно, эти тесты показали, что у вас живой и деятельный ум, но у вас не хватает смелости по-настоящему выполнять свои обязанности. Во время теста с чернильным пятном вы выдали себя небольшим движением”. Геринг тревожно нахмурил брови. “Вы помните карту с красным пятном? Так вот, угрюмые невротики часто застывают перед этой картой, а затем говорят, что на ней кровь. Вы тоже заколебались, но не сказали про кровь. Вы попытались вытереть пятно пальцем, словно тем самым старались стереть с карты кровь. Именно так вы и делали в ходе суда – снимали наушники всякий раз, когда доказательства вашей вины становились для вас невыносимыми. Именно так вы поступали и во время войны, изгоняя ее ужасы из своего сознания с помощью наркотиков. Вот в чем заключается ваша вина. Я согласен со Шпеером: вы боитесь осуждения со стороны других”. Геринг с обидой посмотрел на меня и умолк на некоторое время. Потом сказал, что все эти психологические тесты не имели никакого значения и что ему было совершенно наплевать на то, что сказал подлец Шпеер».

Девятого октября в Берлине собрался Контрольный совет, чтобы принять решение по ходатайствам. И все их отклонил. Геринг узнал об этом 11 октября. После этого он снова принялся писать, не обращая внимания на вопли, доносившиеся из камеры Заукеля, на сенсационные статьи в прессе, объявлявшие о скором приведении приговоров в исполнение, на рев моторов американских грузовиков, доставлявших виселицы, и на стук молотков рабочих в спортивном зале.

Новости в тюрьме передавались быстро, и приговоренный к повешению Герман Геринг узнал, что казнь должна состояться 16 октября в час ночи. Вечером 15 октября он попросил пастора Гереке причастить его и дать ему благословение лютеранской церкви, но священник отказал под предлогом того, что Геринг не проявил ни малейшего раскаяния и не обнаружил признаков веры в Господа… Около 20 часов лейтенант Джон В. Вест пришел в камеру Геринга для ежедневного досмотра и произвел его особенно тщательно. «Все его личные вещи обысканы, простыни сдернуты с кровати и вытряхнуты, матрас перевернут и осмотрен. Ничего не обнаружено», – доложил лейтенант и добавил, что Геринг «казался очень счастливым и много говорил».

После ухода Веста бывший рейхсмаршал лег в одежде на полевую кровать и углубился в чтение взятой из библиотеки книги под названием «С перелетными птицами в Африку». Незадолго до 21 часа он поднялся, навел порядок в камере, переоделся в пижаму, лег, накрылся одеялом по грудь. Казалось, он задремал. В 21 час 30 минут в камеру вошел доктор Пфлюкер, чтобы, как обычно, дать узнику снотворное. Он поговорил с Герингом минуты три, пожал ему руку и ушел. После смены караула в 22 часа 30 минут рядовой Гарольд Ф. Джонсон увидел, что Геринг лежит на спине, положив руки поверх одеяла. В 22 часа 40 минут он увидел, как тот повернулся к стене, а через пару минут вновь лег на спину. Но в 22 часа 47 минут Джонсон заметил, что Геринг «как будто оцепенел и с его губ сорвался сдавленный вздох». Джонсон сразу же вызвал дежурного сержанта, тот вошел в камеру вместе с пастором Гереке, доктором Пфлюкером и дежурным лейтенантом. И все поняли: Герман Геринг при смерти. Доктор Пфлюкер пощупал у него пульс: он был очень слабым, а вскоре исчез. Откинув одеяло и нагнувшись, чтобы выслушать сердце, доктор обратил внимание, что в левой руке умирающий узник сжимает конверт и латунную патронную гильзу, явно послужившую тайником для ампулы с цианидом. Прибывший около 23 часов американский военный врач Чарльз Дж. Роска обнаружил во рту скончавшегося Геринга осколки стекла после того, как ощутил в камере запах миндаля.

Герман Геринг, столь многословный человек при жизни, решил таковым остаться и после смерти: в конверт он вложил четыре письма. Первое письмо предназначалось полковнику Эндрюсу, которого он прозвал «капитан пожарных» за то, что тот постоянно носил сверкающую каску. Это письмо явно было составлено для того, чтобы утереть полковнику нос. В нем говорилось, что при аресте у Геринга было три ампулы с цианистым калием: первую у него отобрали в Мондорфе, вторую он постоянно носил с собой и при обысках ее не находили. Последняя ампула все еще находилась в камере, в банке с кремом для рук среди его туалетных принадлежностей. Заканчивалось это письмо такими словами: «Никто из тех, кому было поручено проводить обыски, в этом не виноват, потому что найти ампулы было почти невозможно. Это могло произойти только случайно».

Второе письмо, с заголовком «Рейхсмаршал Великого немецкого рейха», Геринг адресовал Контрольному совету Международного военного трибунала. В письме говорилось:

«Я бы позволил вам расстрелять меня без всяких затруднений! Но немецкого рейхсмаршала нельзя вешать! Я не могу этого допустить ради чести Германии. Кроме того, у меня нет ни малейшего морального обязательства перед судом моих врагов. Поэтому я выбрал смерть великого Ганнибала. Я с самого начала знал, что буду приговорен к смерти, и считаю приговор чисто политическим деянием, навязанным победителями. Но во имя моего народа я хотел, чтобы меня судили, и ожидал, что мне по крайней мере дадут возможность умереть так, как умирают солдаты. Перед Господом, моим народом и моей совестью я считаю себя невиновным в тех обвинениях, которые навесил на меня иностранный трибунал».

Третье письмо предназначалось священнику. «Дорогой пастор Гереке! Простите меня, но я вынужден был так поступить по политическим соображениям. Я долго молился Богу и чувствую, что поступаю правильно. (Я позволил бы себя расстрелять.) Прошу вас утешить мою жену, сказать ей, что это не было простым самоубийством, что она должна быть уверена в том, что, несмотря на все, Господь не оставит меня без своей милости.

Да хранит Господь всех, кто мне особенно дорог! Пусть Господь и дальше благословляет вас, дорогой пастор!

Ваш Герман Геринг». Последнее письмо конечно же Геринг адресовал своей жене.

«Единственная любовь моя, зрело поразмыслив и усердно помолившись Богу, я решил принять смерть, чтобы не дать врагам возможности казнить меня. Я всегда был готов принять смерть от пули, но рейхсмаршал Германии не может позволить себе быть повешенным. Кроме того, эта казнь должна была превратиться в зрелище в присутствии прессы и камер. (Полагаю, для выпуска новостей.) Сенсация – прежде всего. Но я решил умереть тихо и без рекламы. Жизнь моя закончилась в момент нашей последней встречи. С того времени я был наполнен прекрасным покоем и считаю смерть высшей свободой. Считаю знаком Господа, что он в течение всех этих месяцев заключения дал мне возможность сохранить средство для освобождения от мирской суеты и что это средство не было обнаружено. В своей милости Господь дал мне тем самым возможность избежать горькой кончины».

Как легко заметить, этот заносчивый язычник на пороге смерти заговорил о Божьей милости…

Во всех четырех письмах, сразу же конфискованных американской армией, стояла одна дата: 11 октября, и это добавляет еще одну загадку ко многим прочим. Ведь если предположить, что Геринг написал письма заранее, то возникает вопрос, почему охрана не обнаружила их в ходе многочисленных обысков последних дней. И главное, как к Герингу попала ампула с цианидом? Доводы, согласно которым он якобы всегда имел при себе в камере эту ампулу, безосновательны: ее непременно обнаружили бы за те четырнадцать месяцев, что Геринг находился в тюрьме. Роковая ампула, вне всякого сомнения, не попала в тюрьму извне, поскольку патронная гильза, в которой она хранилась, ничем не отличалась от гильзы, в которой хранилась третья ампула и которую действительно обнаружили после смерти Геринга в банке с кремом среди его туалетных принадлежностей. А сумка с этими принадлежностями хранилась в кладовке в одном из синих чемоданов. Самым правдоподобным предположением можно считать следующее: один из офицеров, имевших доступ к вещам в кладовке – очень возможно, лейтенант Виллис, – достал ампулу, спрятанную в одном из чемоданов, и передал ее Герингу в самый последний момент. Но, без сомнения, истина так и не будет установлена.

В час ночи 16 октября 1946 года десятерых приговоренных к смерти нацистов повесили в спортивном зале тюрьмы. Иоахим фон Риббентроп получил пальму первенства в самый последний момент от своего старого соперника Германа Геринга. В 2 часа 40 минут все было кончено. Десять трупов сложили в соседней комнате, представители четырех держав-победительниц осмотрели их и подписали свидетельства о смерти. После этого трупы были сфотографированы для архивов американской армии, завернуты в матрасную ткань и уложены в гробы вместе с веревками, на которых преступники были повешены.

И только после этого принесли носилки с останками Германа Геринга, накрытого армейским одеялом. После осмотра его тело было сфотографировано – на снимке один его глаз приоткрыт – и положено в гроб, как и тела остальных казненных. Крышки всех гробов опечатали, и около 4 часов утра одиннадцать ящиков были погружены на несколько грузовиков с брезентовым верхом, которые под усиленной охраной направились в крематорий города Мюнхена. Колонну замыкали джипы с установленными на них пулеметами, так военные давали понять журналистам, что их присутствие нежелательно…

По прибытии к месту назначения представители четырех стран снова осмотрели тела и подтвердили, что в пути не произошло никакой подмены. Кремация продлилась весь день, причем служащие крематория даже не знали, кто оказались их «клиентами». В 18 часов 16 октября 1946 года большая урна с прахом была погружена в грузовик, который направился в сторону района Зольн на юге Мюнхена. Там, в сотне метров от дома номер 25 по улице Гейльманштрассе, перемешанный пепел одиннадцати руководителей Третьего рейха был развеян над водами Конвенцбаха, небольшого притока реки Изар.

(Вот и все.)