Полевая штаб-квартира, Хохвальд

10 сентября 1944 года

На этот раз я живу в только что построенной гостинице и пользуюсь личной ванной комнатой. Полевая штаб-квартира разрослась до размеров крупной деревни. Рядом со мной живет обергруппенфюрер СА Литцманн, генеральный комиссар по Эстонии. Ординарец рассказал мне, что Гиммлер срочно вызвал Литцманна, который тем не менее ждет приема уже пять дней. Будучи знаком с Литцманном, я зашел к нему вчера, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

Литцманн был рад меня видеть, но не смог сообщить ничего ободряющего. Русские, снабженные новейшим американским оружием, решительно идут к своей цели, а германские чиновники тем временем ведут бумажную войну с эстонцами, издавая приказы, которые устаревают уже к моменту выхода, в результате чего эстонцы приходят в ярость.

Я спросил Литцманна, ожидал ли он чего-нибудь другого от партийного руководства.

– Да, – ответил он. – Видит Бог, у нас с моим отцом были другие идеалы, когда мы вступали в партию.

В час дня мы с Литцманном отправились в вагон-ресторан обедать. На обед был гороховый суп и огромные порции свинины, а на десерт каждому досталось по яблоку. После обеда я пил кофе с

Брандтом, который рассказал мне, что Гиммлер всю ночь ходил по комнате и не мог заснуть. Измена Финляндии стала для него ужасным ударом.

– А что еще бедным финнам оставалось делать? Неужели они были обязаны сражаться за Германию до последнего человека? – спросил я.

Брандт сочувственно отнесся к положению Финляндии. Вечером я пригласил Литцманна себе в номер на чашку шведского кофе. Его сегодня так и не приняли.

Мы разговаривали об Эстонии. Литцманн рассказал мне, с каким энтузиазмом в Эстонии встречали немецкие войска. Каждый эстонец демонстрировал свою благодарность и приветствовал их как освободителей. Это продолжалось долго, но затем партийное руководство добилось того, что отношение эстонцев изменилось: друзья превратились во врагов.

– Просто непостижимо, как такое стало возможным.

Я спросил, почему он не протестует. Разве он не генеральный комиссар в Эстонии?

– Ах, я – всего лишь пешка. Мой голос в этих вопросах ничего не значит. Реальная власть принадлежит рейхскомиссару по восточным территориям в Риге, который издает приказы один глупей другого. Если я осмеливаюсь протестовать против них, то немедленно достается мне самому, и меня называют реакционером. Другой представитель власти – глава эстонских СС и полиции – отменяет все мои приказы и ежедневно возбуждает в эстонцах недовольство. Мне нередко кажется, что худшие враги Германии – не англичане и не американцы, а эти люди. Мне стыдно, я краснею всякий раз, как подумаю об Эстонии. Эстонцы обладают таким чувством чести и достоинства, они такой трудолюбивый народ. Мы могли бы сделать их лучшими друзьями, если бы обходились с ними разумно и гуманно. Проведя год в Эстонии, я представил Генриху Гиммлеру свои предложения, в которых подчеркивал значение просвещенной политики в Эстонии. Я предлагал следующее:

– Восстановление независимости Эстонии.

– Отмену всех русских указов.

– Восстановление границ Эстонии по состоянию на 31 декабря 1939 года.

– Равноправный союз с Эстонией.

То же самое следовало сделать с Латвией и Литвой.

Гиммлер принял меня и осведомился, не сошел ли я с ума, поскольку моя программа полностью противоречила объявленной фюрером политике в отношении других народов на востоке. Эта политика определена раз и навсегда и не может быть изменена. Гиммлер по-дружески предупредил меня, что, если я буду открыто выражать такие взгляды, фюрер расценит их как враждебный акт по отношению к правительству. После этого Гиммлер больше не сможет защищать меня. Тогда я понял, в какую сторону дует ветер.

– А сейчас стало ли обращение Германии с Эстонией более разумным? – спросил я.

– Издаются приказы – и каждый суровее, чем предыдущий. Приказы отдает министерство по делам востока, а рейхскомиссар передает их дальше. На следующий день они становятся еще жестче, а на третий день отменяются. Глава СС и полиции в Ревеле принимает совершенно произвольные меры, которые отменяются рейхскомиссаром, если я достаточно настойчиво жалуюсь. Две недели спустя Гиммлер оглашает их в еще более жесткой форме. Теперь эстонцы говорят: «Немцы ничем не лучше русских».

Хохвальд

11 сентября 1944 года

Гиммлер сегодня чувствовал себя лучше и прочел мне лекцию о богатстве и морали. Богатство – величайшее из всех зол; живя в комфорте, люди становятся ленивыми, жадными и трусливыми. Дух героизма живет не в домах богатых, а в домах бедных. Именно поэтому он рад, что родился бедным и имущества у него немного. У него есть единственное стремление: умереть бедным. История никогда не скажет о нем, что он обогатился за счет благ нашего мира. Пользоваться своим положением для обогащения – величайший позор.

– Я восхищаюсь тем, как в Средние века поступали с ворами – им отрубали руки.

Я ответил со смехом:

– В наши дни рук бы лишилось очень много людей.

– А почему бы нет? – сказал Гиммлер. – После войны я намерен сделать все, что в моих силах, для восстановления немецких стандартов чести. Я допускаю, что нравственность ухудшилась в результате войны, однако везде наблюдается одно и то же.

Затем я напомнил Гиммлеру, что Литцманн уже не первый день дожидается у него приема.

– Это верно, – согласился Гиммлер. – Я немедленно приму его. Положение в Эстонии очень тяжелое; русские стремительно наступают на Ревель.

Гиммлер принял Литцманна в одиннадцать часов. Со мной Литцманн расстался с такими словами:

– Рейхсфюрер предоставил в мое распоряжение специальный самолет, и я немедленно лечу в Ревель. Русские уже на окраине города. Гиммлер приказал мне мобилизовать всех, кого можно – мужчин, женщин и детей, – чтобы сдерживать натиск русских, пока не прибудет немецкое подкрепление. Я могу вздохнуть с облегчением: фюрер не бросит Эстонию на произвол судьбы. Кроме того, рейхсфюрер подарил мне автомат новейшей системы – он рассчитан на тысячу патронов. Боюсь, что прибуду слишком поздно. Удачи вам! Может быть, нам доведется встретиться снова. Разумеется, я отправлюсь на фронт и буду сражаться как простой солдат. Эстонцы никогда не смогут сказать, что Литцманн был трусом.

Литцманн вылетел с Растенбургского аэродрома без четверти три.