Гнев душил Эллвуда, но говорил он спокойно и непринужденно. Правда, в его голосе можно было уловить легкое изумление и досаду.

— Конечно, мы с вами планировали все по-другому. Утешает лишь, что Пайпер мертв.

— А как это случилось? — спросил Хилари Тодд.

— Пайпер перепугался. Похоже, он устроил там погром. Несколько человек ранены, пожар причинил большой ущерб. А сам Пайпер просто сгорел.

— Но почему?

— Кто знает... — Эллвуд старался держаться в пределах необходимой самообороны. — Может быть, мы слишком часто к нему наведывались. Он ведь был сумасшедший — что толку теперь разбираться?

— Вы в очень скверном положении, Эллвуд, скажу я вам. Вы просто в дерьме! Чувствуете запах? Вы по уши в дерьме и в зыбучем песке.

— Нет, Хилари. Это просто некоторые трудности местного значения. Мне не нравится, что так получилось, но не все операции завершаются успешно, это общеизвестно.

— Вы продолжали операцию после того, как я приказал вам остановиться.

— Да неужели? Кто приказал мне остановиться?

— Я приказал.

— Нет, Хилари. Ошибаетесь. Вы стали забывчивым. Вспомните хотя бы Энни.

Тодд смолк ненадолго. Эллвуд вслушивался в тишину.

В конце концов Тодд сказал:

— Непосредственно операцией руководили вы. Кто-нибудь был задействован, кроме Карлы Джоунс?

— Еще один агент, находившийся перед этим на консервации.

— Возможно, придется заколоть жертвенного барашка.

— Для департамента?

— Для департамента, для местной полиции, для всех, кому положено махать палкой. А в какой роли выступала Джоунс? В роли приманки?

— Мне была предоставлена свобода действий. Никаких инструкций никто не давал. Я докладываю вам обстановку, но не обязан что-то объяснять или за что-то извиняться. Я знаю, вас это бесит — что же, очень печально, — но мы с вами коллеги, оба посты занимаем немалые, и это обязывает. Вначале вы, если можно так сказать, выиграли у меня очко. Но потом я узнал, что вы толкаете налево наркотики, неплохо наживаясь на этом. — Он говорил по-прежнему спокойно, но без прежней мягкости. Гнев Эллвуда обрушивался на Хилари, как дубинка. — Так что не задавайте вопросов, на которые я — и вы это прекрасно понимаете — не смогу ответить.

— Так зачем тогда вы мне звоните?

Эллвуд слышал, что Тодд задыхается, и представил, как тот схватился за горло.

— Я сообщаю вам о случившемся, Хилари. Вот и все. И у меня есть к вам пара вопросов. Если я захочу выдать своего агента для всеобщего успокоения умов, можем ли мы быть уверены, что полиция не вмешается, суд будет закрытым, а прессе преградят доступ к информации? Я понимаю, нужен козел отпущения, но нам придется похоронить его. Я должен знать наверняка.

— Что еще?

— Как мне из этого выйти?

— Ты ублюдок, Эллвуд! — Смех Тодда напоминал рвотные спазмы. — Сам заварил кашу. Тебя отстранили от этого дела, но тебя заели тщеславие, амбиции и боязнь выглядеть дураком. Потому ты и нарушил приказ и, Господи, опять облажался. А теперь хочешь выйти сухим из воды.

— Так вот, подумайте, как ответить мне, Хилари, и позвоните. Поговорите, с кем нужно. Я буду здесь. Звоните в любое время дня и ночи.

Эллвуд повесил трубку и улыбнулся.

— К черту самооборону! Лучше дубинка.

* * *

Паскью усмотрел в этом жизненный принцип: что нальешь в бутылку, то и выпьешь. Он поделился своим открытием с Софи, и та рассмеялась. Паскью тоже засмеялся.

— Знаешь, — сказал он, — я чувствую себя гораздо лучше. Почти нормально.

— Ты начинаешь раскисать, — ответила Софи, — не расслабляйся.

Когда он закрыл глаза, кожа, нагретая солнцем, шум моря, крики чаек слились в единое ощущение. Вслед за ощущением возникли краски, сменявшие одна другую. «Прямо как балдеж от ЛСД!» — подумал он.

Он открыл глаза, но видение не исчезло, а лишь переместилось к линии горизонта. Закат окрасил небо в розовые и малиновые тона, в то же время оно было цвета аквамарина и лазури, желтым и охровым и поблескивало металлом. Паскью наблюдал, как краски сгущаются до лиловых и сине-черных. Две звезды загорелись в небе — они казались тяжелыми, разбухшими от воды и располагались на расстоянии вытянутой руки друг от друга. А может быть, это были не звезды, а огни кораблей. Паскью бил озноб. Он добрался до ниши, которую занимала прежде Марианна, и сел там, наклонившись вперед, упершись локтями в колени, похожий на безмолвного призрака.

* * *

— Я очень волнуюсь, — сказала Карла. Незадолго до этого она разговаривала с Эллвудом и теперь знала, что нужно делать: "Задержи его здесь до завтра. Не позволяй ему сбежать. Свяжи его, напои, трахайся с ним до посинения. Главное — успокой его. Заставь поверить — все будет так, как он задумал".

«Ты попал в переплет, Эллвуд, — пронеслось у нее в голове, — я оказалась права. Сейчас тебе очень нужна моя помощь, и когда-нибудь ты за это заплатишь».

— Я очень волнуюсь, — повторила она, — а куда мы отправимся?

— Может быть, за границу. В Грецию или Турцию.

«Господи, — подумала она, — он так и остался в душе проклятым хиппи! Они по-прежнему в шестидесятых годах, хотя им уже по сорок». — Она улыбнулась, и Люк уловил в ее улыбке почти искреннее чувство к нему. Почти.

— Покажи мне что-нибудь, — попросила Карла.

Люк вышел из комнаты и вернулся в цилиндре и фраке Великого Зено. Он показал ей пустую ладонь, в которой в следующий миг оказалась игральная карта — Влюбленные, чья жертва уже принесена.

Он повернул ладонь — и карта исчезла. Вместо нее в руке лежало маленькое красное сердечко, размером примерно с голубиное. Он приложил сердечко к губам — и оно исчезло. Когда он снова открыл ладонь, Карла увидела белое перышко — символ чистоты и полета.

Он подбросил перышко вверх, и его не стало. На его месте, словно обретя рождение в смерти, появилось поблескивающее яйцо. Яйцо с треском раскрылось, и из него сверкающей россыпью вылетел каскад огоньков. Люк подошел к Карле и отдал ей яйцо.

Внутри яйца поблескивало колечко; судя по оправе, ему было лет двести, мелкие бриллиантовые камешки образовали четыре концентрические окружности, а в центре сверкал большой розовый бриллиант.

Карла посмотрела на кольцо, потом на Люка. В ее взгляде было все, что он ожидал увидеть: любовь, преданность, надежда, согласие.

"Господи, мать твою!.. — подумала она. — О-о-о-о-ох, Господи, мать твою!" — Голова у нее кружилась от восторга и желания.

* * *

Софи трижды набирала номер Джорджа Роксборо, прежде чем дозвонилась ему.

— Вы близкая подруга Сэма? — спросил он.

— Да, достаточно близкая.

— Ну, если даже вы не знаете, где он, то почему решили, что я могу это знать?

— Я беспокоюсь за него, вот и все. И подумала — вдруг он звонил вам.

— Почему?

— Больше мне не к кому обратиться. Было бы к кому — позвонила бы.

— Нет, — сказал Роксборо. — Я ничего о нем не знаю. — Он умолк, и Софи уже собиралась попрощаться. — Он действительно ваш близкий друг?

— Я ведь уже сказала. — Софи едва сдерживалась, чтобы не нагрубить, от беспокойства у нее портился характер.

— Тогда вам должно быть известно, что он временами ведет себя странно. Пребывает в подавленном настроении, пьет без меры. Такое с ним случается.

— Да. — Софи так и подмывало сказать: «На этот раз, я уверена, причина совсем другая», — но она сдержалась. Она не нуждалась в помощи или сочувствии Роксборо и не хотела возбуждать его любопытства.

Как бы почувствовав ее осторожность, Роксборо с пьяной веселостью спросил:

— Вы новая женщина Паскью?

— Это очень неблагодарная роль, — ответила Софи, — но кто-то ведь должен ее играть.

Роксборо начал было:

— Если вы и в самом деле волнуетесь, я мог бы...

Софи уже держала палец на рычажке.

— Не беспокойтесь, право, не стоит, я сама его разыщу.

* * *

В Полл-Мэлле существуют клубы для мужчин, которые высоко ценят элитарность и ненавидят женщин. В них заключаются и расторгаются сделки, оказываются различного рода услуги и решаются дела о публичной финансовой поддержке. И все это в конфиденциальной обстановке.

Сэр Родни Брайдон слушал Хилари Тодда, время от времени кивая головой. Рассказ Хилари не вызвал у него чрезмерного удивления или озабоченности.

— Так о чем вы хотели просить меня, Хилари? — поинтересовался он. — Пока я не вижу здесь ничего ужасного.

— Вот как? — Хилари был озадачен. — Ну, во-первых, нужно решить, отдадим ли мы на съедение человека, работавшего на Эллвуда.

— А он больше не будет на нас работать?

— Если верить Эллвуду, нет.

— Эллвуд — дельный сотрудник. И по-моему, правильно оценивает ситуацию. Если он утверждает, что этот человек нам больше не нужен...

— А как быть со всем остальным, всем, что связано с ним?

— С Пайпером и прочими?

— Да.

— История, конечно, неприятная. И скорее всего, придется искать козла отпущения. Мы не можем допустить какого бы то ни было расследования. — В устах Брайдона слово «расследование» прозвучало синонимом возмутительного вмешательства в частную жизнь. — Поэтому мы отдадим им агента. Ну, а со всем остальным не так уж трудно справиться. — Он увидел, как тень пробежала по лицу Тодда и спросил: — А вы хорошо ладите с Эллвудом? Нет между вами трений?

— Нет.

— Ну и хорошо, отзовите его оттуда и отправьте в Европу. С Пайпером покончено, значит, ему там больше нечего делать.

— Мы считаем, что он был двойным агентом, ведь так?

— А мы так считаем?

— Но эти смерти во Франции и Италии...

— Безусловно, узнать об этом было бы просто замечательно. Чтобы действовать наверняка. Просто не хочется думать, что кто-то сумел нас перехитрить, правда? Однако все дело в том, что он работал только на нас.

В первую минуту Тодд был ошарашен как человек, не понявший шутки.

— Только на нас... — повторил он. — Только на нас... Значит, вы думаете, Пайпер оставался нам предан?

— Думаю, но предпочел бы в этом еще раз убедиться. Нас это действительно волновало. Впрочем, в любом случае внутренние агенты были обречены. Дело не в отдельных людях, а в том, что сама операция стала секретом полишинеля еще много лет назад. Хотелось бы, разумеется, выяснить, в какую сторону шла утечка информации, если Пайпер являлся двойным агентом. Что же касается внутренних агентов, то это с самого начала была проигрышная партия.

Замешательство Тодда постепенно переходило в гнев.

— Значит, вы считаете, он был предан нам?

— Да, он был под контролем.

— Я осуществлял общее руководство операцией, которую проводил Эллвуд. Целью ее было выяснить, происходила ли утечка информации через Пайпера. Мне сказали, что это жизненно важная задача. Что наши люди подвергаются опасности. — Тодд изо всей силы сдерживался, чтобы не повысить голос. — Кое-кто из наших людей уже погиб. Агенты во Франции и Италии. Поэтому мы и решили, что Пайпер мог продать их еще много лет назад, и теперь им пришлось расплатиться своими жизнями. Ради чего же тогда я наседал на Эллвуда и предоставил ему неограниченную свободу действий?

Брайдон кивнул:

— Да, в определенном смысле это было так. Но не за предательство Пайпера им пришлось заплатить — так нам думается. А за его идею, и не только его, за идею внутренних агентов. Наверное, в свое время эта идея казалась потрясающей. Война закончилась, будущее неопределенно. Так почему бы не оставить специальные подразделения — маленькую секретную армию, которая станет нашим первым эшелоном в оборонительной линии, преграждающей путь коммунистам? Они, как мы полагали, не нагрянут через границу на танках, а появятся в качестве пятой колонны. Поэтому нам требовались люди, занимающие высокие посты, входящие в высшую иерархию тех стран, способные влиять на события в соответствии с нашими потребностями и вносить изменения в политический курс, согласно сделанному нами выбору. — Брайдон смолк и улыбнулся: — Да, идея была действительно неплохая. И долгое время работала. А потом перестала, в основном из-за того, что не являлась больше ни для кого тайной. Теперь Европа — как раскрытая книга, Хилари. И вот мы решили: самое время трубить отбой, пока мы не попали, — он пожал плечами, — в неудобное положение.

— А как же погибшие? — спросил Тодд, хотя наперед знал ответ.

— Видите ли, ведь это сделали мы сами, — сказал Брайдон мягко, как бы извиняясь. Заметив официанта, он помахал пустым стаканом.

Тодд почувствовал себя неуютно. Вместе со спокойной улыбкой на губах Брайдона словно застыл вопрос: «Насколько крупной фигурой ты себя мнил? Способен ли ты был контролировать ситуацию?» И впервые Тодд знал, что ответить: «Вовсе не крупной. И почти ничего не контролирующей».

— Да, это мы убили, — повторил Брайдон. — Pour encourager les autres. He всех, только трех, занимающих стратегическое положение. Остальные залегли на дно. — Брайдону принесли еще порцию выпивки. — Расчет оказался точным, как видите. Внутренние агенты исчезли, прежде чем о них кто-либо узнал, разумеется, кроме нас. Но сами-то агенты этого не поняли. Они чувствовали, что за ними охотятся, что они в опасности, и стали невероятно осторожны, отойдя от всяческой деятельности. Мы пока оказываем им помощь в ограниченных масштабах, но при необходимости вернем их на свои места. Нам не пришлось сворачивать эту сеть — агенты все сделали сами. Таким образом, удалось избежать скандала, никого не предавая и ни от чего не отказываясь. Думаю, им сейчас неплохо живется. Они исчезли, замели за собой следы и разъезжают себе по Европе с фальшивыми паспортами, как в старое, доброе время. — Он помолчал, изображая смущение. — Мы не говорили вам этого, Хилари...

— Ну да, конечно, — поддакнул Тодд, — хотя совсем еще недавно я считал, что агенты погибали из-за Пайпера, и выкладывался до конца.

Брайдон ответил ему легким кивком, но не спешил приносить извинения, не получив при этом для себя каких-то дополнительных преимуществ.

— Я слышал про вашу помощницу, Хилари. Вы удовлетворены?

— Удовлетворен?

— Тем, что не возникло проблем с безопасностью.

— О да, — согласился Тодд, — удовлетворен.

* * *

Было уже два часа ночи, но с улицы по-прежнему доносился шум: вопли, сопровождаемые раскатами смеха, рев и урчание машин на главной магистрали, звон бьющегося стекла, вой сирены и треск полицейских раций.

Уложив вещи в туристическую сумку, Софи выглянула в окно, проверяя, на месте ли машина. В районе, где она жила, было безопаснее, чем у Паскью, но в два часа ночи по всему Лондону бродят голодные, недремлющие существа, напоминающие зверей.

На дорогах за пределами города не стихало жужжание двигателей: в основном это были двенадцатиколесные тяжелые грузовики, двигающиеся в низко нависшем тумане. Она включила радио и обнаружила целую армию полуночников, обращающихся по телефону со своими проблемами к некоему доктору Дэфу.

Она гнала машину вовсю, но без рывков.

«У меня вот какая проблема, доктор: я насмерть напугана. Человек, которого я люблю, быть может, умирает прямо сейчас. Вы представляете?! Вас когда-нибудь одолевали подобные мысли? Вам приходилось мучиться от бессонницы? Он может умереть в любой момент».

Вот она — самая страшная вещь.

* * *

Эллвуд поставил телефон на подушку и прильнул к трубке:

— Да?

— Вы получите то, о чем просили, — сказал Тодд. — Я уже разговаривал кое с кем, они согласны с нашими предложениями...

— Хорошо, — ответил Эллвуд, — тогда скажите им, чтобы завтра были готовы. Пусть оградят меня от местной полиции: все должно пройти гладко.

— Поддержка нужна?

— Нет, справлюсь сам.

— А как быть с Джоунс?

— Не беспокойтесь. Она проинструктирована.

— Нужно сработать быстро и без накладок. А потом уезжайте.

— Я все запомню, Хилари, обещаю вам.

Девушка беззвучно рассмеялась, потому что Эллвуд не переставал ее трахать, разговаривая по телефону.

— Хилари, а где я буду через неделю?

— В Европе, — ответил Тодд, — теперь вас отправят в Европу.

— Прекрасно, я очень рад.

Тодд долго молчал, потом сказал:

— Я найду выход, Валлас. Запомните эти слова.