Ференц сидел за простым деревянным столом, накрытым синей клетчатой скатертью, в одном из греческих ресторанчиков Латинского квартала. Напротив разместился Кристос Калиопулос, его родственник по матери, точнее, ее муж и, одновременно, деловой партнер Ференца. Богатый как Крез, удачливый во всех своих начинаниях, с задатками расчетливого мецената. Именно этому пожилому, но еще весьма крепкому и умному дельцу он был обязан своей карьерой художника, ибо одних личных дарований для того, чтобы пробиться в мире искусства, недостаточно.
Кристос был большим патриотом всего национального. Поэтому выбор ресторанчика с греческой кухней был неизбежным. А Латинский квартал предоставлял широкий выбор. Их тут было целое звездное скопление. Маленькая эллинская галактика. Их встречи в этом районе стали своеобразной традицией во время довольно частых приездов господина Калиопулоса в Париж. Конечно, лучше было бы, если бы название района сменили на что-то, связанное с географией и историей Аттики, Крита или Пелопонесса. Но, как говорится, не все от нас зависит. Да и старинный Сорбоннский университет, повлиявший на выбор названия, со своим обучением в прошлом на латыни, по-прежнему находился рядом, сохраняя свои позиции и влияние на окрестности.
Они уже успели опрокинуть по паре стопок сладковатой анисовой водки «Узо» с холодной водой, чтобы промочить горло и «промыть дорогу для просящихся изнутри слов», как любил выражаться старший из собеседников. В данном случае, для ведения переговоров об устройстве новой выставки полотен, подписанных фирменным знаком Ф.Р. — Ференц Рокаш. Идея принадлежала Кристосу, поскольку именно он с самого начала творческого пути родственника был его главным администратором по всем организационным и финансовым вопросам.
У него все получалось блестяще, за что бы он ни брался — от покупки, перепродажи и сдачи в аренду морских судов до игры на бирже и продажи художественных и антикварных произведений. Организованным им выставкам всегда сопутствовал поразительный успех, который приносил немалый доход, а также известность как устроителю, так и художнику.
Однако на этот раз партнер греческого бизнесмена был против участия в выставке. По совершенно непонятным для делового человека причинам. Абстрактные понятия о поиске нового направления в творчестве, о творческой усталости и пресыщенности были чужды прагматическому разуму и конструктивному восприятию жизни. Картины для господина Калиопулоса были просто особым товаром на специфическом рынке. Поэтому он никак не мог понять упорство собеседника, отказывающегося от весьма выгодной сделки.
— Послушай, Фери. Я что, разве много прошу? Просто принять участие в выставке. Сколько я их для тебя организовал за последние пять лет! И ни разу не было срывов. Я сделал тебя богатым человеком. Наверное, это хорошо для обычного человека, но плохо для художника. Ты можешь позволить себе выбирать. Ты можешь вообще отказаться от творчества. Выбросить кисти и краски и жить припеваючи, ничего не делая, в своем новом доме.
— Кристос, ты же знаешь меня с детства. Я глубоко тебя уважаю и ценю все то, что ты для меня сделал. Но у любого творческого человека бывает период, когда ему нужно остановиться и осмотреться. Мне нужен перерыв. В творчестве, в делах. Насколько он затянется, я не знаю. Может, на неделю, может, на год. Так что не надо на меня давить.
— Ну хорошо. Я не настаиваю. Я не буду давить на тебя. Честно говоря, мне трудно понять твои психологические проблемы, хотя я пытаюсь. Но попытайся и ты меня понять. Сделать и для меня уступку. Одну-единственную. Еще одна выставка, последняя, и можешь отдыхать, сколько тебе вздумается. Хоть год, хоть два. Насколько хватит средств.
Ференц подцепил из тарелки пару оливок прямо пальцами и отправил себе в рот, тщательно и не спеша пережевывая, как бы выигрывая время для подготовки ответа.
Черт побери! — мысленно выругался он. Надо было все же уклониться от этой встречи. Ведь он уже все изложил по телефону. Выложил все аргументы. Все впустую. Как будто бьешься головой о гранитную стену. У Кристоса железная хватка и легендарная сила убеждения. На уровне гипноза. Как говорится, это человек, который смог бы продавать нефть арабам и холодильники эскимосам. И это все при внешней простоте. Грубоватое лицо в обрамлении курчавых волос, как будто осыпанных солью, прожженные солнцем морщины. Жесткий взгляд глубоко посаженных глаз, темных, как безлунная ночь. Коренастый, плечистый, уверенный в себе потомок Зевса, Геракла и Гермеса. Унаследовавший от своих олимпийских предков мудрость, силу и хитрость.
Интересно, что при всем своем богатстве он не любил пышных декораций и предпочитал делать дела в привычном ему с детства окружении. Как вот сейчас, в этом небольшом греческом ресторанчике на восемь столов, едва разместившихся вместе со стойкой в узком помещении, на первом этаже старого трехэтажного здания, в ста метрах от берега Сены. Отсюда было рукой подать до Сорбоннского университета, в котором, наверное, снимали комнатенки и углы средневековые студиозусы из этого прославленного вуза. Где прошли юные годы студента Рокаша, в погоне за баллами, необходимыми для продолжения учебы и отчета перед отчимом за вложенные в него деньги.
А могли бы сейчас сидеть где-нибудь в отеле «Лютеция», на фоне почтенного интерьера, в окружении вышколенной прислуги, наслаждаясь ароматом коньяка и разламывая серебряными щипцами огромных лобстеров. Но… Вместо этого простой деревянный стол, отдающая лекарством сладкая водка, переохлажденное датское пиво в высоких бокалах, оливки и арахисовые орешки в двух маленьких щербатых тарелочках. И затянувшееся ожидание заказанного салата и горячих блюд, которые, похоже, готовил сам хозяин.
Динамики магнитофона выдавали что-то национальное, типа сиртаки. К сожалению, музыка не дополнялась наличием «пританцовывающей обслуги» в национальных костюмах. Собственно, обслуживала всех одна официантка, она же барменша. Правда, весьма привлекательная. Наверное, именно она повлияла на выбор Кристосом ресторанчика. Обычный наряд официантки на ее фигурке смотрелся великолепно. Узкая и короткая черная юбка, обтягивающая аппетитные бедра, и столь же плотно сидящая белая кофточка, подчеркивающая тугие груди. Черные туфли на шпильках еще больше удлиняли стройные ножки и выстукивали звонкое стаккато по деревянному полу. Каждое ее перемещение по комнате вызывало заметный интерес в глазах сластолюбивого грека, высоко ценившего женскую привлекательность и сексуальность.
Да, подумал Ференц. Похоже, папа Кристос всерьез заинтересовался симпатичной крошкой. Уже мысленно облизывается, как кот при виде сметаны, представляя ее крепкие грудки в своих волосатых лапах. Интересно, кем она приходится хозяину заведения? Наверное, дочь. Больше похожа на гречанку, чем на француженку. И, скорее всего, откуда-то с севера Греции. Там женщины намного симпатичнее, чем в южной части страны. Влияние славянской крови.
Сам хозяин, он же повар, появлялся в зале довольно редко, главным образом для встречи новоприбывших гостей. Сегодня он был не слишком загружен работой, поскольку из восьми столиков было занято только три.
При виде утилитарной национальной скромности и сдержанности ресторанного антуража почему-то всплыла фраза «Ne quid nimis» — «Ничего лишнего» — давно забытая латынь, которую довелось изучать в прошлом. Родители хотели, чтобы он стал врачом. Но не получилось. Отец погиб в Будапеште во время восстания 1956 года. Осталась его фотография того периода. В перетянутой ремнем кожаной куртке, грубых туристических ботинках и маленьком черном берете национального гвардейца. Мать вместе с сыном перебралась вначале в Вену, а оттуда в США, где и вышла замуж за богатого грека. Почти как Жаклин Кеннеди. И уже вместе с ним вернулась в Европу, где у грека были свои дела и на исторической родине, и во Франции, и во многих других странах.
Кстати, ее новый муж, при всей своей любви к Греции, родным языком владел посредственно. После долгого пребывания в США предпочитал объясняться по-английски, хотя мог вполне сносно поговорить и на французском языке, и по-немецки. Как он любил выражаться, язык — это главное оружие коммерсанта.
Почему сам Ференц выбрал для постоянного местожительства Париж — трудно сказать. Стечение обстоятельств и увлечение живописью. Трафаретное убеждение, что настоящим художником можно стать только в Париже. Абсурд, конечно…
Впрочем, он слишком увлекся воспоминаниями. От него ждали ответа. Положительного. Настойчивый грек был достаточно красноречив сегодня и полагал, что результаты его усилий оправдаются. Раньше всегда оправдывались. Поэтому, отхлебнув пару глотков пива из запотевшего бокала, потомок эллинов продолжил свой натиск.
— Послушай, Фери. Практически тебе даже не придется ничего делать. У тебя в хранилище находится не менее десятка полотен, которые мы пустим в продажу. После того, как они будут экспонированы на выставке. Их же еще никто не видел. Организую рекламную компанию. А после удачно проведенной выставки их коммерческая цена удесятерится. Я устрою аукцион.
— Не получится. Я писал их для себя и не хочу, чтобы их видели зрители. Это излияние моей души. Знаешь, такое не демонстрируют открыто. Они созданы не для продажи. И мне не нужны сейчас деньги.
— Ты что, с ума сошел? — Грека от возмущения чуть не хватил апоплексический удар, — Как можно вообще такое говорить? Это святотатство. Как это может быть, что человеку не нужны деньги? Даже у Ватикана есть свой банк, и он активно работает на финансовом рынке. Ты что же, хочешь быть святее Папы? Я сделал тебя богатым человеком, так или нет? Так. Именно эти деньги обеспечили тебе возможность спокойно трудиться и самовыражаться, как ты говоришь. Много бы ты написал, если бы пришлось ночевать где-нибудь под мостом вместе с клошарами — этими парижскими бездомными? Или ходил бы на биржу труда после своей Сорбонны. Ты знаешь, какой сейчас высокий уровень безработицы среди молодежи во Франции? У людей с дипломами?
Он опять отхлебнул из солидной стеклянной емкости, пытаясь хотя бы слегка успокоиться и остыть. Несколько раз глубоко вдохнул, вытер пену с губ тыльной стороной ладони. Машинально выгреб арахисовые орешки из тарелки, потом недоуменно посмотрел на ладонь и стряхнул их обратно, вытирая пальцы от прилипшей соли. Затем продолжил, постепенно накаляясь:
— Извини за прямоту, но у меня нет другого выхода. На меня тоже давят. Есть несколько клиентов, которые хотят приобрести твои полотна. Очень хотят. И готовы вложить в это большие деньги. Очень большие деньги. Мы не можем себе позволить их упустить. И ты знаешь не хуже меня, что слава художника и мода на него переменчивы. Надо использовать ситуацию, пока она благоприятна для нас обоих. Кто знает, что будет завтра. Если ты перестанешь появляться на выставках, то о тебе просто забудут. И когда, пару лет спустя, ты опять захочешь выйти на сцену, мне вновь придется раскручивать рекламную компанию, чтобы тебя вспомнили. Да еще неизвестно, с какими результатами. Насколько я тебя знаю, ты же просто не сможешь жить без живописи. Ты рожден для того, чтобы быть художником. Ты уже наелся этого художественного дурмана, ты не сможешь с ним расстаться. Никогда! — Он закончил свою тираду с багровым от ярости лицом и вновь взялся за бокал.
— Не кипятись, Кристос. Я всегда буду тебе благодарен за помощь. И я не говорил, что собираюсь бросать работу. — Ференц пытался говорить максимально спокойно и убедительно, потирая щетину на подбородке. При скорости ее прорастания ему приходилось бриться по два раза в день. — И, пожалуйста, не надо искажать мои слова. Я не говорил, что больше не собираюсь выставлять свои картины. Я просто устал от тиражирования продукции для рынка. Мне надоел этот художественный конвейер. И, кроме того, я устал от богемной жизни. Устал от знакомств и пустых разговоров с людьми, с которыми мне не хочется знакомиться и общаться. С людьми, которые скупают картины, не жалея денег, хотя не могут отличить Гогена от Пикассо. Устал от пустой траты времени в ночных клубах, от бессмысленных светских раутов, от вливания в себя бесчисленных бокалов шампанского, которое совсем не люблю. Мне нужен отдых и возвращение к нормальной человеческой жизни. И к настоящему творчеству. Переход от поточной линии к штучному производству, выражаясь понятным тебе языком.
— А что плохого в красивой светской жизни, мой друг? — неожиданно спокойным голосом произнес грек, кося глазами на прошедшую мимо столика официантку, кокетливо улыбнувшуюся и игриво вильнувшую бедром. — Ты же помнишь нашу последнюю вечеринку после окончания выставки в Нью-Йорке. Мы тогда неплохо отдохнули.
— Это когда ты проснулся в номере гостиницы, лежа в обнимку с двумя юными блондинками? С девочками, годящимися тебе во внучки? Ты даже не мог вспомнить потом, как их зовут. Мне стыдно было глядеть в глаза твоей жены и моей матери, когда пришлось ей лгать о том, как прошла выставка.
— Ну что поделаешь, — философски заметил приемный папа. — Так уж устроены мужчины. Все время хочется чего-то нового, освежающего. Жизнь коротка, как и молодость. Все уходит в прошлое, в том числе и прекрасные женщины в твоей постели. Еще несколько лет, и у меня останется только память о них. Надо использовать эти последние возможности. И спасибо за прикрытие. Ты правильно сделал, ибо мы, мужчины, должны беречь психику близких нам людей. Кстати, ты по-прежнему занимаешься теннисом? Я еще пробуду в Париже несколько дней. Погоняешь меня по корту? Почувствуешь себя победителем. Это тебе в качестве психологической компенсации за уступку. Я у тебя, к сожалению, ни разу не выигрывал.
— Только на корте. Зато в остальных случаях…
В этот момент их прервали. Появился давно ожидаемый заказ вместе с парой новых бокалов пива. На блестящем металлическом подносе, над которым возвышались прелестные груди. Официантка лукаво улыбнулась мужчинам, переводя глаза с одного на другого. Инициативу общения с ней, естественно, моментально принял на себя старший. Он вытянул палец в сторону соседа по столу, фыркнул пренебрежительно и выдал шумную тираду на французском языке.
— Не обращайте внимания на моего друга, мой ангел. Он не по этой части. Готовится принять постриг и уйти в монастырь. Принял обет целибата, хотя я уговаривал его не делать этого. Сам лишил себя всех радостей. Правда, у него были для этого причины. Неудачно вел дела. Совершенно разорился. Так что даже этот обед оплачиваю я. А вот вы, как мне кажется, умеете весело проводить время. Я не ошибаюсь? Вы бы не могли показать мне ночной Париж? Я смогу удовлетворить любые ваши пожелания. Повторяю — любые!
Он обвел ее откровенно похотливым и многообещающим взглядом. Затем перешел на греческий, добавив при этом что-то смешное и, несомненно, еще более нелицеприятное для Ференца, чтобы наверняка избавиться от потенциального конкурента. Во всяком случае, девушка охотно смеялась его шуткам. И уже больше не обращала внимания на его более симпатичного спутника. Она поставила поднос на стол, так и не разгрузив его, и нагнулась к собеседнику поближе, позволяя ему разглядеть во всей красе свои несомненные достоинства. Грек тоже подтянулся к ней поближе и начал что-то вполголоса говорить, видимо, договариваясь о встрече.
Да, на этого сексуального и жизнерадостного монстра было трудно обижаться. Ференца порой изумляла его бесцеремонность и смелость в общении с женщинами любого возраста и внешности. Никаких комплексов неполноценности, стеснений и сомнений. Сплошной безостановочный натиск до полной сдачи красотки на милость победителя. В его любовной коллекции значились весьма известные дамы, не сходившие со страниц модных журналов и телеэкранов.
К счастью, интимно-деловой разговор быстро завершился, явно к удовлетворению обеих сторон. Мадемуазель разгрузила поднос, мило улыбнулась и направилась обратно к стойке бара.
— Надеюсь, Фери, ты не в претензии за некоторые мои высказывания. Ну ты же понимаешь, что это не всерьез. Небольшая игра. В твоем возрасте ты легко найдешь себе замену. Это я, можно сказать, с трудом доигрываю свой последний раунд.
— Ради бога, Кристос. Не надо извинений. Я привык. Это уже не в первый раз. У тебя просто слабость к отбиванию женщин, которые обращают на меня хоть какое-то внимание. Но сегодня я вне игры. Не то настроение. И не прибедняйся. С твоим здоровьем и кошельком ты еще весьма долго будешь пользоваться успехом у дам. И давай вернемся к нашему разговору, поскольку я все же хочу достучаться до твоего понимания.
— Да нет, пожалуй, не надо. — Кристос внимательно посмотрел на него своими проницательными глазами и усмехнулся понимающе. — Не надо. Я тебя понял. Судя по всему, ты влюбился. Раз тебя не интересуют женщины вообще, значит, тебя привлекает какая-то одна женщина. И, похоже, ты еще не добился у нее успеха. Что-то мешает. Пока ты не решишь эту проблему, нет смысла с тобой разговаривать. Ты слишком увлечен другим и утратил здравый смысл. Это характерно для влюбленных. Даже у меня такое было в молодости. К счастью, быстро прошло. Это как детская болезнь. Надо переболеть как можно раньше, чтобы потом в зрелом возрасте уже не мучиться. Ладно, некоторое время я еще могу подождать. Надеюсь, что твой любовный дурман вскоре рассеется и мы сможем вернуться за стол переговоров. Ну давай, принимайся за еду, пока не остыла. — И благодушно пошутил: — Не стесняйся, сынок. Когда еще удастся поесть досыта. Раз уж обещал перед дамой, так и быть, оплачу этот обед. Ты теперь должен экономить на всем, раз уж отказываешься от выгодных сделок. А женщины требуют инвестиций. — И он выразительно посмотрел в сторону стойки бара, откуда задорно улыбалась ему юная и аппетитная гречанка.
Кристель стащила с себя розовую кофточку и швырнула ее в корзинку для белья, отобранного для стирки. Затем повернулась и посмотрела на себя в небольшое зеркало в ванной комнате, в котором помещалось отражение ее головы и части груди. Зеркало отразило красивое и расстроенное лицо. Опять пришлось проторчать в офисе после официального окончания рабочего дня. И все из-за этой злобной и тупой грымзы, которая совершенно не умеет организовать свою работу. А может быть, специально пакостит. Сама ходит вечно насупленная, всем недовольная и предпочитает видеть такое же окружение.
Из-за этой твари она опоздала на встречу с Ференцем. Придется звонить ему и договариваться о переносе встречи или просто предупредить о том, что она задерживается. И опоздание получится весьма солидным. Не может же она отправиться к мужчине, не приняв предварительно душ, не переодевшись и так далее. А сколько времени придется добираться? Впрочем, он же у себя дома ожидает, а не на улице под часами. Ничего, потерпит. У него будет больше возможности подготовиться к своей роли педагога и наставника.
Кристель вытащила заколки из волос и тряхнула головой, позволяя своим длинным медовым локонам свободно скатиться вниз и рассыпаться по плечам. Что-то давно она не была у парикмахера. Кончики волос кое-где уже заметно посеклись. Да и однообразие прически, сделанной своими руками, изрядно приелось. Надо внести в нее свежую струю. Может быть, добавить элемент чарующей небрежности и асимметрии… Но это сможет сделать только профессионал. К сожалению, своего доверенного парикмахера у нее не было. Придется заимствовать у подруги, когда она вернется из очередного полета.
Лицо тоже какое-то бледное и усталое. Придется поработать с макияжем. Хотя вначале надо все же принять душ и одеться. Выбор одежды можно продумать во время мытья. Так, прикинем расписание. Пять минут на душ, десять минут на одевание, пять минут на парфюмерию и макияж…
Она вышла на улицу всего через полчаса после своего прибытия с работы. Настоящий личный рекорд. Жаль, что в квартире у нее нет телефона. Придется звонить с улицы, из автомата. Или вообще обойтись без звонка. И посмотреть на его реакцию при встрече…
Ференц опять открыл дверь сам, и непроизвольная улыбка появилась на его лице. Кристель была очаровательна. Стройная фигурка облечена в ловко сидящий джинсовый костюм. Под расстегнутой курткой — голубая кофточка из тонкой шерсти, плотно обтягивающая упругие груди. На ногах замшевые туфельки, тоже голубоватые, в тон кофточке. Шелковистые волосы крупными локонами спадают на плечи. И все это освещают огромные, широко распахнутые глаза цвета натурального шоколада, оттененные длинными бархатистыми ресницами. Слегка смущенные и одновременно радостно-доверчивые…
— Привет, Кристель. А я уже заждался.
— Извините, Ференц, за опоздание. Задержали на работе. Но я торопилась. Даже не успела перекусить. А мы сегодня будем заниматься живописью? Или опять только разговорами?
— Ну что вы. Извиняться совершенно не за что. Главное, что вы пришли. Я очень на это надеялся. — Он опять улыбнулся, и как будто ласковый огонек зажегся в ночи. От этой улыбки сразу забывались все беды и горести. — Я же дома и все равно ничем особенным сегодня не занят. А насчет того, чем мы будем заниматься… Сейчас вместе решим. Я за гибкость в творчестве и в жизни. Не люблю чрезмерно жесткое планирование. Кстати, ваша фраза насчет «не успели перекусить» натолкнула меня на мысль. А не пройти ли нам сразу в кухню? Я уже начал готовить. Кстати, как нога?
— Ничего, уже в порядке. Могу бегать. А вы что, опять остались без слуг? Или вы их специально отсылаете на время моего появления? — спросила Кристель, нарочито хмуря брови.
— Нет, это просто совпадение. Из меня неважный повар и официант, так что я бы не стал рисковать. Ладно, идемте. Не буду томить вас у входа.
Они быстро добрались через анфиладу комнат до святая святых любой женщины, ее главного владения в доме — до кухни. Кухня во многом характеризует хозяйку дома, ее привычки и уровень порядка. Но сейчас речь шла о мужчине, и гостье было интересно, в какой степени все это распространяется и на сильный пол.
На мраморной поверхности разделочного стола, рядом с двумя кристально прозрачными стеклянными бокалами и пестрой деревянной коробочкой с турецкими сластями стояла бутылка шардонэ.
— Бокал вина? — предложил Ференц.
— Нет, спасибо. Чуть попозже. — Кристель скользнула взглядом по огромной кухне, оборудованной по самому последнему слову современного дизайна.
Мраморный пол в черно-белую клеточку, начищенные до блеска разнокалиберные медные сковородки, набор кастрюль из «нержавейки», электрическая печь и мойка для посуды, отделанные тем же металлом, с вытяжным устройством над ними. Идеально чистые поверхности столов. В общем, безукоризненный порядок.
И это в отсутствии прислуги! Непостижимо многоликая личность! Может быть, он еще и великий талант в области кулинарии? Сейчас это не помешало бы. Торопясь на встречу, она осталась без ужина. А вино и сладости трудно назвать приличным угощением для голодного человека. Наверное, хозяин считает, что это типично женская еда. Ой, не прав он, совсем не прав. Солидный кусок хорошо прожаренного мяса с гарниром из отварного картофеля и зеленый салат с майонезом были бы весьма удачным дополнением к бутылке ароматного вина.
Может быть, самой намекнуть ему на это? Например, предложить помочь с приготовлением ужина, включив в него желаемый ассортимент блюд. И проследить за тем, чтобы объем пищи на тарелках не носил чисто символический характер.
Да, кстати, непонятно, а зачем вообще вино. Он что, собирается ее сегодня споить? С соответствующим продолжением общения… Нет, все же надо самой проявить инициативу. Как говорится, если сама о себе не позаботишься — то кто же? Заодно не мешает прощупать его намерения.
— Очень красивая коробка? Кто-нибудь подарил? — Она кивнула на коробку со сладостями.
— Почему же? Это я сам приобрел. Знаете, у некоторых народов принято начинать трапезу со сладостей… — Он заглянул в ее голодные глаза и пожал плечами. — Но мы все же европейцы, так что, пожалуй, могли бы изменить этот ритуал. Лучше начать с чего-нибудь более существенного.
— Я не против, Ференц. Вы просто угадали мое желание. У меня что, очень голодный взгляд?
— Нет. Или, во всяком случае, вы это скрываете. Но об этом нетрудно догадаться. И, кроме того, мой священный долг, как хозяина, проявить гостеприимство. Тем более, когда речь идет о даме. Однако потребуется некоторое терпение с вашей стороны и ваша помощь. Боюсь, что я не слишком хороший кулинар. В последние годы питался в основном за пределами дома и немного отвык от домашней еды и кухонных инструментов. Так что рассчитываю на ваше содействие. Заодно и меню сами подберете. Надо посмотреть, что еще осталось в холодильнике. К сожалению, его содержимое уже несколько дней не пополнялось. Я не аскет, но и не привередлив в еде.
— Ничего. Я тоже из этой же категории людей. Да и работа оставляет мало времени на увлечения кулинарией. Чаще обхожусь посещением бистро по дороге домой. Готовлю только по выходным дням, если не считать кофе с бриошами по утрам. Давайте посмотрим, что можно быстро приготовить из ваших запасов.
Она заглянула в холодильник и некоторое время добросовестно изучала его содержимое. Затем повернулась к хозяину и спросила.
— Ференц, вы когда-нибудь жили в англоязычных странах?
— Да, конечно. В США. Несколько лет прожил в Нью-Йорке. И много раз был в Англии, Канаде и Австралии. А что?
— Ну, в таком случае, я полагаю, вы не англофоб. Из того, что есть внутри, можно быстро приготовить традиционное английское блюдо — яичницу с беконом. Кроме того, нарежем сыр, сделаем салат из помидоров и откроем баночку тунца или сардин. Вас устроит такой ужин?
— Да, вполне. Чудесный выбор. И, главное, не потребуется долго возиться. Могу взять на себя открытие банок и салат.
— Вот и чудесно. Кстати, яичницу из скольких яиц предпочитаете? Пару дюжин хватит? — пошутила Кристель. — Правда, здесь столько не наберется.
— Выкладывайте на сковородку все, что есть, — весело предложил Ференц. — А какой сыр порезать? Насколько я помню, там оставался рокфор, камамбер и козий сыр.
— Я предлагаю провести дегустацию всех трех сортов, если вы не против. А где устроимся?
— Наверное, лучше прямо в столовой, рядом с кухней, чтобы далеко не ходить. А кофе и вино можно будет захватить в мастерскую. Мне нравится там сидеть. Люблю рассматривать картины мастеров на стенах. Люблю запах полотен, красок и даже растворителей. Нередко это пробуждает вдохновение. Рождает новые образы и сюжеты. Особенно при свечах. Видимо, пляшущие язычки пламени, игра света и теней на полу и на стенах оживляют воображение.
Уже через двадцать минут они сидели за накрытым столом. В центре красовалась огромная сковорода с яичницей, общая на двоих, окруженная тарелками с рыбными и овощными закусками и сыром. Ференц ловко открыл бутылку и красиво, с соблюдением всех правил этикета, разлил его по бокалам.
— Ну что ж, Кристель. Предлагаю отметить нашу встречу. — Он взял бокал в руки и поднес к глазам, задумчиво рассматривая на свет. — Впервые мы сидим за общим столом после совместной работы. По-своему, тоже творческой, ибо кулинария — это искусство. Хотя, конечно, и не такое высокое, как творчество. Зато более ощутимое, особенно когда голоден, — пошутил он. — Говорят, что совместные занятия кулинарией сближают людей. По-моему, это правильно подмечено. Не знаю, как вы, а я уже явственно чувствую какую-то особую ауру, разлитую в этом помещении. Предлагаю выпить за продолжение наших встреч и за дальнейшее развитие нашего сотрудничества. Да, и, кстати, расскажите заодно о том вине, которое делают ваши родители. Если это не семейный секрет, конечно.
Да, насчет ауры он точно подметил, мысленно согласилась Кристель. У нее тоже возникло ощущение удивительной легкости и непринужденности. А ведь сколько было сомнений и колебаний по поводу возвращения в этот дом. После той сцены, с прижатием ее ладони к его сердцу. Он, естественно, об этом догадывается. Видно по его реакции. Но тоже не спешит поделиться своими переживаниями за прошедшие дни.
— Спасибо, Ференц, за приглашение и возможность совершенствоваться под вашим руководством. Итак, за нас.
Она отпила немного из бокала, оценивая букет вина, и, удовлетворенно кивнув, поставила его на стол. Затем, следуя примеру хозяина, активно включилась в процесс поглощения яичницы. Очистив сковородку, оба уже не спеша принялись за салат и сыры, периодически сдабривая их глотком вина.
Несколько затянувшееся молчание, нарушаемое только звяканьем вилок и ножей о посуду, прервала гостья. Допив одним глотком остаток вина в бокале, Кристель напомнила Ференцу о предложении выступить с лекцией на тему о вине, специально для представителя винодельческого государства. Застольная тема была полностью одобрена любителем расширения кругозора. Он приосанился и изобразил вальяжно-серьезный, сосредоточенный вид, напоминая в эту минуту султана, приготовившегося внимать очередному сказанию Шехерезады. Уловив эту метаморфозу, она слегка подыграла новоявленному повелителю.
— Итак, о, великий господин, я происхожу родом из района Божоле. Это часть винодельческой провинции Бургундия, но со своей особой винодельческой историей и культурой. Небольшой район на юге провинции. Все виноградники располагаются на склонах гор. На юге глинисто-известковые почвы, на севере — гранит. Разные почвы влияют и на разнообразие вкуса вина. Район прославился изготовлением молодого вина «Божоле нуво». В основном производятся красные вина, очень редко — белые — «Божоле блан», а самые редкие — розовые — «Божоле розе». Возможно, вам уже довелось его пробовать за время жизни во Франции.
История его появления связана с Филиппом Смелым, герцогом Бургундии. В 1395 году он запретил разводить на ее землях знаменитый виноград сорта гамэ. По его мнению, этот сорт был недостаточно хорош для производства качественных вин. Для своих виноградников Филипп выбрал тоже неплохой сорт пино, а неугодный гамэ был изгнан на территорию Божоле.
Мои родители специализируются на производстве «Божоле розе». У меня на родине ежегодно проводится праздник молодого вина. Кстати, гениальный маркетинговый ход. В общем, приезжайте, посмотрите сами. Очень веселый и красочный праздник. Вам понравится. Не сомневаюсь. Ну а теперь ваша очередь что-нибудь рассказывать. Что-нибудь о себе. А я пока предамся чревоугодию. Попробую ваши турецкие сладости. И налейте мне еще вина. Только немного.
Во время своей «лекции» она с удовольствием наблюдала за тем, как внимательно он ее слушает, одновременно явно думая о чем-то другом, но, похоже, все же связанном с нею. Женщина чувствует отношение к себе и легко улавливает мужской интерес. Тем более, интерес со стороны такого мужчины, красивого, мужественного, интеллигентного и эротичного. Весьма редкое сочетание. Одни глаза чего стоят. Как будто маяки, горящие в ночи…
— Что-то рассказать, да еще о себе? Боюсь, что я не очень хороший рассказчик. Да и не люблю рассказывать о своей жизни. У меня это плохо получается. Давайте лучше поговорим о живописи. А для этого предлагаю сменить интерьер и перейти в мастерскую. В мой личный храм, как я его называю.
В мастерской было уже темно, сквозь стеклянную крышу струился только призрачный свет луны. Ференц включил свет. В помещении мало что изменилось за прошедшие дни. Только один из мольбертов был накрыт тканью. Рядом с ним стояла передвижная тележка с небольшим ящиком, в котором виднелись принадлежности для работы — краски, кисти, скребки. В прошлую встречу этого не было. Видимо, хозяин дома взялся за новое произведение.
Может, это я разбудила в нем вдохновение? — мелькнула у нее тщеславная мысль. И через некоторое время сподоблюсь увидеть своей портрет, написанный рукой мастера. Еще до того, как он попадет на выставку… Жаль, что она не догадалась в прошлый раз спросить, выставлены ли сейчас в Париже его полотна. Или просто узнать о том, где их можно увидеть. Может быть, что-то хранится в самом доме? Знакомство с этими картинами помогло бы ей лучше узнать этого скрытного человека. Рассказало бы о нем не меньше, чем слова.
Она тоже почувствовала какой-то душевный трепет в этом помещении, как будто действительно переступила порог храма. Только вместо аромата ладана был резкий запах скипидара. И картины вместо икон. Этот личный храм, где не терпят посторонних… Выходит, она попала в число избранных? Признак доверия или аванс?
— Вы умеете пользоваться этими инструментами творчества? — Ференц показал рукой в сторону передвижной тележки. — Или нам придется начинать с азов?
— С тех пор, как я последний раз бралась за кисти, прошло много лет. Но я помню основы. По крайней мере, теоретически. — Она не стала признаваться, что после их первой встречи, уже на следующий день, приобрела несколько учебных пособий по рисованию и живописи. И, пользуясь отпуском по болезни, штудировала их день и ночь, чтобы освежить и пополнить свои знания. — Надеюсь, что справлюсь.
— Вот и прекрасно. Я считаю, что главное — это не техника письма, а вдохновение. Сердце художника само должно подсказывать ему, как передать свое настроение и свое видение. Я только подскажу тему для вашего первого урока. Попробуйте написать свои эмоции. Я не буду подсказывать вам, как это лучше сделать технически. Вы полностью свободны в выборе способов отображения своих эмоций. Я вас оставлю одну в этом помещении. Если понадоблюсь, позвоните по внутреннему телефону. — Он кивнул на стену, где был пристроен небольшой телефонный аппарат. — Ну не буду мешать.
— Но вы не назвали тему.
— Разве? Да, в самом деле. Я хочу, чтобы вы отобразили на полотне свои чувства к бывшему мужу. Все, что вы испытали за семь лет. От начала и до конца.
И Кристель услышала его удаляющиеся шаги. Она осталась одна в этом храме, посвященном богам искусства. Осталась наедине с пустым полотном и с великолепными инструментами для работы, мечтой любого художника-профессионала. Осталась, чтобы творить свое новое будущее.