Филипп остался сидеть на том самом месте, где Жанна оставила его. Он не был в состоянии сделать малейшее движение или же раскрыть рот и позвать девушку. Страшное горе, выразившееся в ее мучительном крике, потрясло его. Он сидел и напряженно прислушивался в надежде, что пола палатки сейчас распахнется и Жанна выглянет наружу. Но если бы даже она подошла к нему, он не знал бы, что ей сказать. Невольно он разбередил одну из тех ран, которые никогда не могут затянуться, и понимал теперь, что просить прощения было бы просто безрассудно и жестоко. Он готов был стонать при мысли о том что он только что сделал. В своем диком желании узнать как можно больше о ней он в буквальном смысле этого слова загнал ее в тупик. В конце концов то, что он узнал сейчас, он мог бы с таким же успехом впоследствии узнать от ее отца или Пьера. Он почти не сомневался в том, что Жанна теперь презирает его, потому что он самым беззастенчивым образом воспользовался ее беспомощным положением. Он спас ее от врагов и, как бы в награду за это, заставил обнажить свое истерзанное, кровоточащее сердце. Она призналась ему во всем не добровольно, но потому что он довел ее до этого и вынудил рассказать о том, что ей было дороже всего на свете.

Он встал. Березовая кора, брошенная в костер, осветила его бледное лицо. Им овладело нестерпимое желание подойти к палатке, опуститься на колени на том месте, откуда Жанна могла бы услышать его и покаяться в своей ошибке. Уже несколько раз он был близок к тому, чтобы признаться ей в своей любви, но теперь, после всего того, что случилось, он понял, что открыть свое сердце Жанне было бы таким тяжким преступлением, какое он никогда в жизни не мог бы оправдать. Ведь в самом сердце Пустыни она была одна с ним, зависела только от него, только от его порядочности. Он задрожал при мысли о том, как быстро все произошло, как мало времени он знаком с Жанной… Несмотря на это, он разрешил себе столь бессмысленные надежды. Правда, для него лично она не была чужим человеком! Она была живым воплощением того духа, который в продолжение многих лет был его единственным другом и товарищем. И теперь Жанна, найденная в снегах Пустыни, показалась ему еще ближе и дороже Жанны, сестры Пьера.

Да, все это было так, но весь вопрос теперь заключался в том, чем он сам был для Жанны.

Он отошел от костра и направился к куче ветвей, которую разложил между двумя скалами и которая должна была служить ему постелью. Он лег, накрылся одеялом Пьера, ко тотчас же усталость и сонливость испарились, и ему долго пришлось поворачиваться с боку на бок, прежде чем сон одолел его.

Он сам не знал, сколько времени проспал, но вдруг проснулся под воздействием чего-то теплого, что коснулось его лица. Он раскрыл глаза в полной уверенности, что придвинулся слишком близко к костру, но вскоре убедился, что это было солнце. Тотчас же он услышал звуки, которые окончательно убедили его в том, что день давно наступил: над ним, взобравшись на скалу, безмятежно напевала Жанна.

Накануне он с ужасом думал о том, как он на следующее утро встретится с девушкой. Он сознавал свою вину, которая тяжелым камнем лежала на его сердце. Но при веселых, щебечущих звуках ее мелодичного голоса он не мог удержаться от улыбки и подумал про себя, что Жанна оказалась настолько разумным человеком, что поняла мотивы, которые руководили им. Во всяком случае, если она и не забыла, то простила! А это было самое главное.

Только теперь он заметил, как высоко стоит солнце, и мигом вскочил на ноги. Жанна увидела его голову и плечи и, стоя около камня-стола, приветливо улыбнулась ему.

— Послушайте, мсье Филипп! — крикнула она. — Имейте в виду, что наш завтрак готов, по меньшей мере, час тому назад. Извольте поскорее умыться в реке и пожаловать сюда. В противном случае я вынуждена буду одна сесть за стол!

Филипп взглянул на часы.

— Господи боже! — воскликнул он. — Уже восемь часов! Мы должны были сделать к этому времени целых десять миль! Какое безобразие!

Жанна продолжала улыбаться. Подобно солнечному сиянию, она разогнала все его мрачные мысли. Девушка встала, по меньшей мере, два часа тому назад. Все узлы были перевязаны. Шелковая палатка сложена и запакована. Жанна собрала хворост, разложила костер и приготовила завтрак за то время, что он спал. Теперь она стояла на расстоянии нескольких шагов от него, несколько смущенная его пристальным взглядом, и ждала.

— О, мисс Жанна! — воскликнул он. — Правда, я нисколько не заслужил такого внимания с вашей стороны?

— Да! — ответила она, и это было все.

Она снова наклонилась над огнем, а Филипп направился к реке.

Они выехали только в начале десятого часа и гребли без остановки до двенадцати, после чего Филипп отнял у Жанны весла и заставил ее сидеть спокойно.

Послеполуденное время прошло для него, как соя. Он не касался уже ни Божьего Форта, ни его обитателей, ни разу не заговорил ни о Айлин Брокау, ни о лорде Фитцхьюге Ли и ни о Пьере. Он говорил только о себе и о том, что в свое время представляла его жизнь. Он рассказывал о матери и отце, которые умерли, и о сестренке, которую он обожал и которая вскоре последовала за родителями. Он чистосердечно признался в своем одиночестве и излагал свою историю так, как рассказывал бы о ней сестре, если бы она не умерла. Голубые глаза Жанны — теперь они были голубые! — зажглись нежностью и сочувствием. Филипп заметил это и стал описывать «мир Грегсона», который в глубине души он уже не считал своим собственным миром.

Теперь наступила очередь Жанны задавать вопросы. Она расспрашивала о больших городах, о великих народах, о книгах и женщинах. Ее познания поразили Филиппа. Можно было подумать, что она прекрасно знакома с Лувром. Иной легковерный человек не усомнился бы в том, что она неоднократно гуляла по улицам Парижа, Берлина и Лондона. Она свободно и уверенно говорила о Джонсоне, Диккенсе и Бальзаке, словно была отлично знакома с ними. Казалось, она все видела, все слышала, все знала. В великой и трогательной своей простоте она целиком раскрывалась перед Филиппом, — листок за листком, лепесток за лепестком, точно нежный цветок, посвящающий солнце в свои тайны.

Она знала тот мир, откуда он пришел, знала людей, города, их величину, но все ее знания производили странное впечатление. Филипп подумал, что такими познаниями может обладать только слепец, которому обо всем сообщили, но ничего не показали.

Она слышала, но не видела! И в ее неудержимом желании видеть все его глазами он отметил столько нежности и пафоса, что задрожал от неизбывной радости. Только теперь он убедился в том, что тот, кто проживал сейчас в Божьем Форте, был поистине самым замечательным человеком на свете, ибо он превратил в прекрасный цветок существо, найденное в снегах.

Полдень прошёл, и они успели сделать тридцать миль до ночного привала. Так же равномерно и нормально они работали еще два дня подряд, а к вечеру четвертого дня приблизились к Большому Громовому водопаду, который находился в устье Малого Черчилла на расстоянии шестидесяти миль от Божьего Форта.

От того места, где они высадились, протоптанная дорога вела вверх по крутому склону горы, которая почти вплотную подходила к порогам. Кругом них, куда бы ни падал взор, высились скалы. Дорожка, змеившаяся вдоль ближайшей горы, была протоптана бесчисленными ногами животных и людей, которые уже несколько веков подряд поднимались по ней. Это был Главный Путь, которым в равной мере пользовались двуногие и четвероногие.

Филипп, взвалив на плечи первый тюк, решительно двинулся вперед, и Жанна немедленно последовала за ним. Грохот нарастал с каждым шагом, и через несколько минут они уже не слышали собственных голосов. Как раз над водопадом дорожка суживалась до восьми футов, причем с одной стороны она была окаймлена отвесной скалой, а с другой — пропастью. Филипп заглянул вниз, а Жанна в это время, вся дрожа, прижалась к скале. Она побледнела, и в ее широко раскрытых глазах застыл неподдельный ужас. Он что-то сказал ей, но она видела лишь движение его губ, но ничего не слышала. Тогда он бросил тюк на землю и подошел к самому краю пропасти.

На глубине шестидесяти футов грохотал Первый Громовой водопад, — хаос из белоснежной пены и совершенно гладких белоголовых камней.

Чудилось, что в этом хаосе есть живая душа, — душа угрюмая, страшная, поистине громогласная и никогда не умирающая. В продолжение двух-трех минут Филипп стоял зачарованный тем, что он видел под своими ногами. Вдруг он почувствовал прикосновение, оглянулся и увидел Жанну. Она стояла позади него смертельно бледная, дрожащая, как былинка, но решительная и готовая сделать все, что он прикажет. Он схватил одной рукой ее руки и вместе с ней отошел к скале.

В общем проход был совсем небольшой и вряд ли превышал двести ярдов. На противоположном конце его находилась зеленая лужайка, на которой обычно высаживались проезжающие. Близились вечерние сумерки, когда Филипп перенес сюда последний тюк.

— Мы не устроимся здесь! — сказал он, указывая на многочисленные следы выгоревших костров и вспомнив предостережение Пьера. — Как вы сами видите, это слишком открытое место, где нас в любую минуту могут увидеть. К тому же меня в буквальном смысле слова оглушает водопад: я абсолютно ничего не слышу.

Жанна вздрогнула.

— Уйдем отсюда поскорее! — сказала она, — по правде сказать, меня все это пугает.

Не дожидаясь повторения просьбы, Филипп перенес лодку несколько пониже по берегу, а Жанна последовала за ним с медвежьими шкурками. Здесь поток несся менее стремительно. Филипп спустил лодку носом в воду, и Жанна осталась стеречь ее, пока он отправился— назад за тюками. Поднявшись на небольшой пригорок, он оглянулся назад и увидел девушку низко склонившейся над лодкой, после чего, спокойно посвистывая, направился дальше, к лужку, где находились вещи. Но едва только он подошел к этим вещам, как до его слуха донесся слабый, но тревожный крик. Он выпрямился и начал прислушиваться.

— Филипп! Филипп!

Этот крик повторился дважды, и на этот раз он покрыл грохот водопада. Филипп уже не прислушивался больше, а стремительно бросился вниз с вершины холма, на который поднялся для того, чтобы лучше слышать. Подбежав к тому же месту, где несколько минут назад он оглянулся на Жанну, он снова склонился и посмотрел вниз, но девушки уже не было на месте, где он оставил ее. Она исчезла. Исчезла и лодка. Невыразимый ужас овладел молодым человеком, который на несколько секунд совершенно потерял способность разобраться в том, что произошло.

Вдруг к нему снова донесся отчаянный крик Жанны.

— Филипп!

Как безумный, рванулся он со скалы, все время крича, призывая Жанну и подбодряя ее. Он подбежал к краю пропасти и заглянул вниз. Под ним находилась Жанна и лодка. Девушка пустила в ход все силы для борьбы с потоком, с которым не могли бы совладать и люди, гораздо сильнее ее. Филипп увидел, как весла выпали из ее ослабевших рук, и как лодка с невероятной скоростью понеслась на огромные камни, высившиеся посреди течения. Жанна неустанно призывала его. Стараясь преодолеть громовой голое вод, Филипп кричал ей в ответ и, наконец, добился того, что девушка услышала его и повернула к нему свое смертельно бледное лицо.

На расстоянии пятидесяти ярдов находился первый камень, и через две-три минуты — если не раньше! — Жанна должна была неминуемо разбиться насмерть.

Жанна ни на мгновение не переставала призывать его. Она молитвенно протягивала к нему руки, всем своим существом выражая надежду на то, что он спасет её, и что только к нему она может обратиться за помощью.

— Филипп! Филипп!

Теперь она уже не называла его «мсье» и только жалобно, с рыданьем молила: «Филипп!».

— Я иду к вам, Жанна! — крикнул он. — Я иду! Старайтесь как можно сильнее держаться за лодку.

Скинув куртку, он бросился вперед. Немного пониже порога хилая сосна торчала из какой-то расщелины в скале, причем часть ее ветвей купалась в воздухе на высоте нескольких футов над водой. Филипп с ловкостью белки прыгнул на неустойчивое дерево, повис на нем и опустил вниз обе руки, готовый в любую минуту схватить лодку, если только какой-нибудь счастливый случай пронесет ее мимо него. Он прекрасно понимал, что в данном случае у него есть один шанс против, тысячи, против десяти тысяч спасти Жанну. Если он подастся вперед, в нужную минуту схватит лодку за нос, сделает могучее, почти нечеловеческое усилие и отбросит легкую посудину на прибрежные скалы, — то, может быть, ему удастся отстоять жизнь любимой девушки. Но эта жалкая надежда погибла чуть ли не раньше того, как она созрела в его сердце.

Он не успел еще должным образом укрепиться на дереве, как лодка ударилась о первый порог, над которым поднялся могучий водяной смерч, совершенно скрывшийся с глаз и лодку и девушку. Но совершенно неожиданно Жанна снова появилась, чуть ли не на расстоянии протянутой руки. Филипп, насколько было возможно, потянулся вперед, и исключительно благоприятный случай помог ему схватить Жанну левой рукой. Таким образом, его правая рука оставалась совершенно свободной.

Впереди него находился кипящий, молочно-белый океан, еще более страшный, чем в ту минуту, когда они глядели на него с края пропасти. Прибрежные камни и скалы были скрыты туманом и водяной завесой. Грохот вод превосходил все то, что когда-либо слышал Филипп, но он успел все же обратить внимание на то, что между ним и водоворотом смерти находится небольшое пространство более спокойных и черных, как смоль, волн. Он взглянул на Жанну, которая почти вплотную прижалась к его груди. Ее глаза встретились с его горящим взором, и в этот момент наибольшей близости к смерти любовь преодолела все страхи. Он понимал, что им не избежать смерти, но хотел, чтобы Жанна умерла в его объятиях. Она снова принадлежала ему и никогда не была так близка к нему, как в эту страшную и вместе сладостную минуту. Он еще теснее прежнего прижал ее к себе, и щеки их почти соприкоснулись. Он хотел закричать и в предсмертные минуты поведать о том, о чем собирался говорить в Божьем Форте, но его голос был как легкий шепот во время урагана. Поймет ли его Жанна? Грандиозный Столб пены залил их с головы до ног, и вдруг, совершенно не отдавая себе отчета в своем поступке, он наклонился над девушкой и покрыл ее мокрое лицо поцелуями. И немедленно вслед за тем могучая волна сорвала их обоих в поток.

Филипп уже не колебался, прекрасно понимая, что ему надлежит делать. Он хотел во что бы то ни стало удержаться между скалой, возвышавшейся над водой, и Жанной. Неизвестно, что могло случиться с ним, но если бы даже ему угрожала гибель, он решил не допустить издевательства смерти над Жанной. Продвигаясь вперед головой и плечами, он залег крепким мостом между девушкой и порогом. Как только он чувствовал, что вода тянет его вниз, он немедленно поднимал Жанну вверх. Он боролся изо всех, сил и в конце концов потерял представление 6 том, что вокруг него происходит. Ему казалось только, что где-то совсем близко бухают тысячи пушек, и что с тех пор, как он упал с Жанной в воду, прошло несколько столетий! Громовые раскаты раздавались впереди него, над ним и за ним.

Он уже не чувствовал ни боли, ни ударов, и ему чудилось что для спасения двух жизней ему необходимо бороться только со звуком. Вдруг он обратил внимание на то, что звук начинает сдавать, как бы отступать, и лишь через некоторое время новая мысль прорезала сознание, Филиппа. Судьбе было угодно пронести его живым через мальстрем. Он не разбился о пороги. Он спасен. И вместе с ним спасена Жанна, которую он по-прежнему крепко держит в руках.

Когда он начал свою титаническую борьбу со стихией, стоял ясный день. А теперь все вокруг было объято ночным мраком. Он чувствовал твердую почву под ногами и уже понимал, что находится на берегу вместе с Жанной. Его слух улавливал ее голос, который произносил только одно слово «Филипп», и вдруг в Ответ на этот призыв он разразился чисто идиотским смехом. Вокруг было темно, и он чувствовал смертельную усталость. Не в силах совладать со слабостью, он стал Опускаться на землю и чувствовать, как руки Жанны пытаются поддержать его бессильное тело. Она что-то говорила, но в нем сильнее всего сейчас было желание спать.

Он, действительно, уснул, и во сне его посетили видения. Снова наступил день; и над ним склонилось лицо Жанны. Но вот день мгновенно сменился ночью, и кроме грохота водопада он ничего не слышал и не внимал. Неизвестно, сколько времени длилась ночь, но вдруг покров ее разорвали два голоса, из которых один был мужской. Не просыпаясь, Филипп спрашивал себя, кому мог принадлежать этот второй голос. То был странный сон, полный столь же странных посещений. Наконец он проснулся, и в тот же миг ночь превратилась в день. Он находился в палатке, по другую сторону которой ярко горело солнце. Филипп не сразу пришел в себя и пока протирал глаза, находился во власти тех же сновидений.

Вдруг он увидел мужчину. Это был Пьер.

— Слава богу, мсье! — воскликнул он. — Я все время ждал, пока вы проснетесь. Вы спасены!

— Пьер! — простонал Филипп.

К нему сразу же вернулась память. Он окончательно проснулся, чувствовал сильнейшую слабость во всем теле, но уже понимал, что все вокруг него происходит наяву.

— Я пришел сюда на второй день после того, как вы перебрались через порог! — объяснил Пьер в ответ на недоуменный взгляд Филиппа. — Вы спасли Жанну. Она нисколько не пострадала, но вы лично подверглись очень большой опасности и некоторое время находились в лихорадочном состоянии.

— Значит, Жанна не пострадала?

— Нисколько! Она ухаживала за вами до тех пор, пока я не пришел! Теперь она спит.

— Но я недолго оставался в таком положении? — спросил Филипп. — Ведь недолго, Пьер?

— Я только вчера приехал сюда, — ответил тот. — Но имейте в виду, что вам необходимо некоторое время провести в абсолютном спокойствии. Я привез вам письмо от мсье Грегсона, и, пока вы будете читать его, я займусь приготовлением бульона для вас.

Филипп взял письмо и открыл его в то время, как Пьер на цыпочках вышел из палатки. Грегсон прислал лишь несколько строчек. Филипп прочел:

«Надеюсь, дорогой Филь, что ты простишь меня. Но я страшно устал от всей этой кутерьмы. Надо тебе знать, что я никогда не был создан для этих лесов и жизни в них. Вот почему я вынужден отказаться от дальнейшей борьбы и все последующее предоставить только тебе. Продолжай бороться с прежним мужеством. Зная тебя, как первоклассного борца, я нисколько не сомневаюсь, что ты победишь. Я только мешал бы тебе, не больше. Сознавая это, я решил сесть на пароход, который уходит отсюда через три-четыре дня. Обо всем этом я хотел сказать тебе в тот вечер, когда ты исчез, но не мог, и мне очень больно, что я не могу на прощанье пожать тебе руку. Очень прошу тебя написать мне и известить о положении вещей.

Преданный тебе навеки Том».

Пораженный до последней степени, Филипп уронил письмо на пол. Тотчас же он. поднял голову, и страшный крик сорвался с его губ. Но не содержание письма Грегсона исторгло из его груди этот крик. Главной и единственной причиной его была Жанна, которая появилась в эту минуту на пороге палатки. Страшное горе отражалось на ее лице. Бесцветные губы, тусклые глаза и глубокие борозды на лице говорили о том, что она много перенесла за последние часы. Через мгновение она упала на колени пред Филиппом и обеими руками схватила его руку.

— Я так рада! — полусдавленным голосом воскликнула она и прижала его руку к своему лицу. — Я так рада… — повторила она.

С этими словами она встала с колен и слегка покачнулась. Когда она вышла из палатки, Филипп услышал ее рыдание.